Пустое

Глава 1

1

Комната дознания выглядела стандартно. В каждом городском районе таких было по одной-две штуки. Яркий дневной свет из прямоугольного светильника на стене в форме небольшого окна, такого же размера стол с информационной панелью, два стула с двух сторон и единственная дверь, через которую можно было сначала зайти, а потом выйти в общий коридор. Вмонтированные в стены скрытые микрофоны и пара незаметных камер вели запись. Брана наблюдала за происходящим и анализировала дознаваемого, а затем при необходимости выдавала сгенерированную информацию, если этого требовал дознаватель.

Факт нарушения федерального закона о запрете несанкционированного прерывания беременности сомнений не вызывал. Преступник сидел за столом, спокойно глядя перед собой, не испытывая ни малейших угрызений совести. Он не пытался хоть как-то оправдаться, наплести нелепых историй о шантаже или обмане со стороны третьих лиц. Всё выглядело достаточно прозрачно. Но вот мотив, которому следовал преступник, никак не вырисовывался.

Что подтолкнуло этого безумца на нарушение строжайшего закона?

Ещё раз пробежав глазами по строчкам личных данных мужчины, сидящего перед ним, Маркус Гуссен поднял взгляд и спросил:

– Почему же вы не хотите рассказать о причине, из-за которой пошли на такое тяжкое преступление? Должен же быть какой-то мотив?

– Я ещё раз повторяю: это моё личное дело. Вам всем всё равно не понять того, что я пережил.

Парис Поляков отвечал уверенно, с лёгкой злостью в голосе.

– Что же вы такое пережили? – Маркус удивлённо приподнял бровь, небрежно откидываясь на спинку алюминиевого стула и поправляя полы серого пиджака. Дознаватель снова перевёл взгляд на информационную панель панель прозрачного стола. – От вас год назад ушла жена. Это вы хотите назвать жизненным потрясением? Так что ли?

– Вы ничего не знаете…

– А вы прервали беременность у молодой женщины и чуть не убили её, серьёзно искалечив. Вот что я знаю точно, – жёстко перебил Маркус.

– Это не я, – тут же ответил Поляков.

– Пытаетесь изобразить психа? – хмыкнул дознаватель. – Не выйдет.

Дознаваемый усмехнулся.

– С чего вы взяли, что я буду играть роль психически больного? Не хотите мне верить – это ваше личное дело.

– Это не моё личное дело, – парировал Маркус. – Я – дознаватель Конституционного Следственного Комитета. И то, что вы совершили, выходит за рамки обычного уголовного дела.

– Вам виднее, – фыркнул Поляков, явно не желая сдавать позиций.

Маркус медленно выдохнул, снова поправил полы пиджака, поставил локти на столешницу и, кивнув на информацию о Полякове, продолжил с профессиональным спокойствием.

– Давайте начнём с самого начала.

– Давайте, – безучастно согласился Парис.

– Итак. – Маркус пристально глядел в глаза дознаваемого. – Брана, пожалуйста, озвучь ещё раз причину задержания этого гражданина Азиатско-Европейского Союза. Какое ему вменяется обвинение?

– Хорошо, – раздался женский голос, принадлежащий искусственному интеллекту, который помогал Маркусу в проведении дознаний. – Парис Поляков, 46 лет, гражданин АЕС с рождения.

– Брана, – перебил Маркус, – все данные повторять не нужно. Сразу с факта нарушения законодательства.

– Хорошо, – в прежней тональности продолжила Брана. – По имеющимся данным с видеокамер городской надзорной службы и видеонаблюдения внутри квартиры проживания Полякова П.О. можно с уверенностью утверждать о незаконном проведении как минимум семнадцати прерывания беременности. Все личности женщин идентифицированы и в скором времени будут проведены дознания со всеми, кто напрямую или косвенно связан с данным преступлением. Как именно проводились аборты и насколько профессионально с медицинской точки зрения, установить на данный момент невозможно, так как место проведения операций было всегда скрыто тканевой ширмой. Поляков точно знал о расположении камер в его квартире и принял меры по укрытию фактов нарушения закона. Это позволило длительное время незаметно для надзорных служб проводить аборты. Незаконная практика Полякова могла продлиться и дальше, если бы не инцидент с последней пациенткой, видимо, по чистой случайности не переросший в трагедию со смертельным финалом. Каким способом Поляков избавлялся от биологического материала, то есть мёртвых эмбрионов, пока установить не удалось. Дознаваемый не даёт дополнительной доказательной информации, а следов, оставленных после извлечения, вызванных проводимыми операциями, не обнаружено. Передача биоматериала третьим лицам не установлена. Дознание находится в тупике. Конец сообщения.

– Покажи изображения всех женщин, прошедших операции.

Над столешницей возникли чередующиеся изображения лиц семнадцати женщин.

– Оставь последнюю.

Брана послушно выполнила приказ.

Миловидное личико, тёмно-русые вьющиеся волосы, карие глаза с хитринкой. Возраст женщины на картинке угадать было сложно. Возможности современной косметологии иногда превосходили даже самые смелые ожидания. И, словно уловив мысли Маркуса, Брана выдала информацию:

– Жаннет Ганич, сорок шесть лет, пятый брак, детей нет.

Парис хмыкнул и едко добавил:

– Ты, умная, лучше скажи, сколько у неё было санкционированных прерываний беременности? Сколько раз эта бедняга планировала стать матерью?

Зависшее молчание явно давало понять, что искусственный интеллект не торопится выдавать ответ на вопрос дознаваемого. Только с разрешения дознавателя.

– Ладно, Брана, – кивнул Маркус, – скажи нам, сколько было санкционированных.

Ответ прозвучал сразу же:

– Восемь санкционированных прерываний беременности, по два на каждый из предыдущих браков. По медицинским показателям плоды были подвержены необратимым генетическим мутациям без возможности коррекции клеточного формирования. Все восемь эмбрионов оказались бы в дальнейшем либо нежизнеспособными, либо генетическими уродами. Исходя из статьи шестьдесят семь, пункт пятнадцать, законодательного…

– Дальше можешь не продолжать, – перебил Маркус. Он глядел пристально на Париса. – И что? Этой планетарной проблеме почти сто лет. Мы движемся к демографической катастрофе. Здоровых детей рождается всё меньше и меньше. Каждый ребёнок, появившийся на свет без генетических отклонений, словно подарок небес. Ещё один лучик надежды. Поэтому и запрещены на конституционном уровне любые тайные операции по прерыванию беременности. Исключительно в клинических условиях всегда можно без труда определить состояние эмбриона и, при необходимости, возможность коррекции его генетического развития. И даже если женщина готова отказаться от здорового малыша, государство с радостью примет его на содержание и воспитание, обеспечив всем необходимым. Каким боком это может относиться к Жаннет Ганич?

– Как у вас всё просто. Забота государства, беспокойство о будущем человечества. – Парис постепенно начал проявлять признаки злорадства. Глаза блестели. – А о психологическом состоянии тех женщин, которые не способны, по их мнению, иметь здоровых детей, вы подумали?

– Я дознаватель, а не медик, – спокойно ответил Маркус.

– Ну а она? – Парис качнул подбородком в пространство комнаты. Ваша гениальная помощница, мегамозг на квантофатонных углах, разве не подсказала вам?

– На квантофатонных узлах, – неожиданно поправила Брана.

Поляков привычно фыркнул и махнул рукой, дескать, какая разница.

– Брана, что у нас с психологической поддержкой бездетных женщин? – тут же спросил Маркус, понимая, что ответ больше нужен Полякову.

Помощница ответила моментально:

– Все женщины, нуждающиеся в психологической поддержке, имеют возможность получить бесплатную консультацию психолога в удобное для заявителя время один раз в неделю по месту регистрации. Конец сообщения.

– По-моему, никаких проблем, – развёл в стороны руки Маркус. – Подозреваю, что вы другого мнения. И я повторюсь: какое это имеет отношение к нарушению вами конституционного законодательства?

– Ладно, – Поляков изобразил на лице усталость, – я всё расскажу. И мне плевать, поверите вы или нет. Потом делайте, что хотите.

– Так будет лучше для всех, уверяю, – сказал Маркус. – Слушаем.

Дознаватель всегда был уверен, что ни одно слово дознаваемого не канет в Лету. Брана фиксировала и сохраняла всё, вплоть до еле уловимых изменений в мимике.

– Как будто кто-то разыгрывает лотерею, чтобы увидеть, как женщина будет переживать, надеяться, верить до последнего в свою мизерную удачу попасть в те двенадцать процентов, способных родить хотя бы одного здорового ребёнка. За первым волнительным волнительным ожиданием приходит первое разочарование. Затем страх и неуверенность. Вторая неудача заставляет думать, что она неполноценна. И редко кто испытывает судьбу в третий, четвёртый или тем более пятый раз. Рушатся все иллюзии, розовые мечты, надежды на нормальную, полную семью. Конечно, можно обратиться к услуге инкубационного зачатия, но даже в этом случае ребёнок не будет на сто процентов вашим, да и вероятность удачного оплодотворения и нормального развития плода гораздо ниже пятидесяти процентов. Неутешительная статистика. Ваша помощница может подтвердить, – Парис повторил жест подбородком.

Маркус взмахнул рукой.

– Эту статистику я и сам хорошо знаю. Продолжайте.

Дознаваемому всегда нужно дать возможность выговориться. Куда-нибудь да выведут его излияния.

– А вы знали, что если мужчина хочет иметь детей, то собственных, родных. Не многие способны заботиться о ком-то, кого достали из пробирки. Зов крови, если вы слышали про такое.

– Да, конечно, – ответил Маркус, – атавизм психики пещерного человека.

– Ну, значит, не далеко мы ушли.

Спорить не хотелось. Процессу дознания это никак бы не помогло. Маркус промолчал, сдерживая эмоции.

– Какие-то семьи продолжают жить без детей, изображая счастливое безразличие, отдавая себя искусству, спорту или науке. Другие всё же решаются на искусственного человечка. А какие-то семьи медленно тают, словно айсберги, заплывшие в тёплые океанические течения, но всё-равно в итоге гибнут. Как это у нас называется – нестабильность института семьи? Я не ошибаюсь?

Маркус лишь кивнул.

– А теперь представьте, что женщина устала быть разменной монетой. Она пытается всеми силами удержать мужчину, сохранить зыбкий брак после нескольких неудачных беременностей. А если женщина ещё и влюблена в своего мужа, то её состояние можно сравнить с отчаяньем и решительностью в одном сосуде. Прогрессирующая имплазивность на грани истерики. Тихая агрессивная паника, если можно так выразиться.

– Какие глубокие познания в психологии, – не удержался от замечания Маркус.

– Исхожу исключительно из собственных наблюдений, – спокойно согласился Парис. – Так вот именно такие, – продолжил он, – и ищут выхода из неприятной ситуации любыми доступными способами.

Зависла непонятная для Маркуса пауза, словно Поляков ждал, когда дознаватель продолжит за него объяснение.

Ну что же, он решил рискнуть:

– И поэтому женщины шли на несанкционированный аборт. Я правильно понял?

– Да, – Парис медленно опустил голову, приблизив лицо так близко к столешнице, будто пытался разглядеть микробов.

– Но зачем? – Маркус мотнул головой. – Все знают, что это преступление.

– Затем, чтобы удержать любимого мужчину. Хоть на какое-то время, цепляясь за надежду, что сможет дать ему здоровое потомство – сына или дочь. Да и сама часто верит, что уж в следующий раз непременно всё сложится и гены выстроятся в нужном порядке, и цепочка ДНК прокричит радостно: «У меня всё о`кей, все связи в порядке, – рожаем долгожданного карапуза!». А пока избавляемся от балласта и врём мужу, что беременность оказалась ошибочной. –       Парис картинно развёл руки в стороны, явно передразнивая Маркуса. – Я всего лишь помогал скрывать частную тайну.

– Такое сокрытие тайны преследуется по закону.

Парис лишь дёрнул плечами и добавил:

– Вам не понять.

– Да куда уж мне. – Маркус вновь перевёл взгляд на столешницу. – Но вот кое что мне понятно даже без подсказок Браны.

– Хоть в чём-то вы её умнее, – съязвил дознаваемый.

– Брана, дай-ка изображение жены последнего брака Париса Полякова.

– Хорошо, – отозвался голос и появилось лицо темноволосой улыбающейся женщины с тонким носом, голубыми глазами и чётко очерченным контуром розовых губ.

В глазах Париса появилась щемящая печаль, брови опустились, а пальцы сжались в кулаки.

– Она ушла от вас. Сама. И вы не пытались её остановить. Так?

– Я не смог бы, – признался Поляков. – Она пережила жуткую психологическую травму.

– Ни одного из плодов не удалось выносить до конца.

– Нет, – Поляков опустил глаза. – У всех были генетические дефекты. Кроме последнего.

– Она потеряла его?

– Не по своей воле.

– Кто-то ей помог? – удивился Маркус. – Но ведь плод был здоров. Данные медицинского информационного кластера не могут лгать.

Парис медленно поднял лицо и Маркус увидел, как по его щекам текут слёзы.

– Это случилось из-за этого устройства. – В сдавленном голосе слышалась хрипотца. – Что-то в нём сработало и забрало нашего ребёнка. Мы ничего не смогли сделать. Я не мог сделать. А Афина словно оказалась под гипнозом. Ничего толком не помнила. Я заметил только в самый последний момент, когда уже было поздно что-то изменить. Я только увидел, как наша не родившаяся крошка переместилась в тот самый металлический цилиндр. И всё. Темнота, пустота, ничего. Словно в кошмарном сне, только мы так и не смогли проснуться. Теперь это с нами навсегда.

Поляков замолк, а слёзы продолжали ползти по его щекам. Воспоминание, похоже, его надломило.

– То есть как переместилась? – не понял Маркус.

Как-то по-детски проведя ладошками по щекам, вытирая слёзы, Парис сказал:

– По воздуху, как по прозрачному тоннелю. Я кинулся к этому цилиндру, схватил, начал трясти, заглядывать вовнутрь. А он пустой, ничего в нём нет. И темнота такая плотная, что еле дно различимо. Я у Афины спрашиваю, помнил ли она хоть что-то. А у неё глаза круглые, будто в дымке, и шепотом повторяет по кругу: «Где мой ребёнок? Кто-то забрал моего ребёнка…». В общем, поломалось в ней что-то тогда. Целый месяц молчала.

Прищурившись и слегка наклонив голову вбок, Маркус решил уточнить:

– Я правильно понимаю, что речь идёт о том цилиндрическом предмете, обнаруженном при досмотре вашей квартиры? Мы предположили, что вы им пользовались, как чем-то наподобие биоутилизатора, хоть и не было обнаружено никаких признаков использования. Сейчас цилиндр на исследовании. Если будут обнаружены хотя бы микроскопические частицы, оставшиеся после операций, вам точно деваться будет некуда. Пожизненное обеспечено.

Неожиданно, в совершенно необъяснимом порыве Парис резко ударил ладонью по столу и в тот же момент, когда изображение его жены растаяло в воздухе, крикнул:

– Заладил как попугай: преступление, преступление, нарушение закона. А я им давал второй, третий, четвёртый шанс. Этот цилиндр обитаем, он не пустой. Живущее внутри божество или мифический дух каждый раз принимал плод женщины так аккуратно, что любая хирургическая автономная станция позавидовала бы.

– Кто же тогда покалечил вашу последнюю пациентку? Дух сошёл с ума и захотел крови?

На информационной панели высветилось сообщение, расположившись в определённом ракурсе, чтобы его прочитать мог только Маркус: «Дознаваемый крайне раздражён, на грани психологического срыва. Рекомендовано прекратить дознание».

– Чёрт бы вас побрал, – хриплым голосом рявкнул Парис, – что-то пошло не так. Я не знаю что. Не знаю, слышите!

– Достаточно, – как можно спокойнее сказал Маркус. – Вы рассказали всё, что могли или хотели рассказать. Теперь вашим делом займётся судебный отдел Конституционного Следственного Комитета. Моя миссия дознавателя на этом закончена.

Маркус поднялся из-за стола, поглядел сверху на Париса, который, понурив голову и опустив плечи, теперь был похож на выброшенную на свалку старую мягкую игрушку.

– Теперь мне всё равно, – глухо сказал дознаваемый, плавно переходящий в статус подсудимого.

Дознаватель как будто не расслышал нотки отчаянья.

– Через три-четыре дня материалы вашего дела будут рассмотрены с привлечением континентальной аналитической системы и в рамках конституционного закона Азиатско-Европейского Союза Брана вынесет итоговый вердикт. Обжаловать его вы не сможете, Парис, преступление слишком серьёзное. Вам понятны выдвинутые обвинения и процедура проведения расследования и вынесения вердикта?

Дознаваемый молчал.

– Парис Поляков, вам всё понятно? – с нажимом в голосе, громко спросил Маркус.

– Да. Понятно.

– Вот и хорошо. Брана, оформляй завершение дознания, все материалы передавай в комитет, а я пошёл.

– Вам пора обедать, – раздался в ответ голос Браны.

– Да-да, спасибо, – на ходу бросил Маркус, подходя к двери комнаты дознания.

Неслышно сработал механизм замка. Дверь услужливо распахнулась, выпуская дознавателя, и так же плавно закрылась.

За столом, словно застыв в вечной тоске, остался сидеть Парис Поляков, погружённый в пронзительное безумие одинокого человека. Теперь он был по-настоящему одинок, оказавшись один на один с холодной и безжалостной стеной конституционного закона.