Времена Афродиты

Афродита (в древности истолковывалось

как производное от афрос – «пена») –

в греческой мифологии богиня красоты

и любви; также она богиня плодородия,

вечной весны и жизни.

Википедия.

1. Мёртвое и живое

Вечер начинался штатно.

Пришли сигналы о ежевечернем подъеме давления от пациентов-гипертоников, и участковый врач привычно отдал команды медимплантам в запястьях больных. Умные микропомпы впрыснули в кровоток точно отмеренные дозы препаратов. Телеметрия от больных пришла в норму. Начавшийся было у пациента, перенесшего инфаркт, приступ аритмии купировал микроимпульс малютки-дефибриллятора, вживленного в правое предсердие. Колебания уровня сахара у диабетиков быстро скорректировали микровпрыскивания инсулина. Принятые на курацию пациенты с респираторной вирусной инфекцией уверенно переходили в разряд реконвалесцентов.

Часам к одиннадцати вечера вверенный доктору участок готовился отойти ко сну. Индикация на голографической схеме радовала глаз исключительно зеленой гаммой удовлетворительного состояния. Участковый бросил на монитор последний взгляд, и тут на самом краю участка вспыхнул и замигал тревожный красный сигнал. Один. Но даже один – уже много.

Включился зуммер, испуская в такт миганию огонька пронзительные трели, способные разбудить даже мертвого. Чертыхнувшись, доктор подключился к медицинскому сегменту Сетернета напрямую, впитывая поступавшие от пациента сведения о состоянии его здоровья. Впрочем, о здоровье речи уже не шло: больше половины показателей телеметрии выводили на монитор флэтлайны или вереницы нулей, и с каждой секундой число обнулившихся показателей росло. Пациент стремительно вываливался из мира живых.

Медимпланты, которым доктор приказал вводить необходимые дозы эпинефрина, стероидов, дофамина и растворов, не отвечали, дефибриллятор молчал, кардиостимулятор присылал сигнал о разряженной батарее. Показатели телеметрии неуклонно заходили за красную черту, отделявшую клиническую смерть от смерти окончательной. Проклятый зуммер пилил уши монотонным криком. Отчаявшись справиться с ситуацией самостоятельно, доктор переключил пациента на ближайшую к адресу подстанцию «скорой».

По приоритетному мед.каналу отправил в «скорую» пакет информации о пациенте, дождался уведомления о регистрации вызова и отметки о вылете медицинского дрона на нужный адрес. Огонек на схеме ровно горел красным, уже не мерцая. Пациент ушел за черту.

Доктор набрал заведующего подстанцией.

– Игорь Сергеевич? Маслацкий беспокоит. Да-да, Юрий Николаевич, верно. Да не очень он добрый…. У меня пациент ушел. Нет. Нет. Внезапно. Нет сведений. Да, вылетел ваш дрон, но дело тут темное…. Как бы не насильственная. Ничто не предвещало…. Ну, кроме разве что возраста. Да сто двенадцать. Я серьезно, какие уж тут шутки…. Идеальное для такого возраста здоровье. Вот и я о том же. Игорь Сергеевич, а кто-то из ваших не мог бы в качестве личной услуги заглянуть на адрес? Ну, дрон дроном, а человеку я все же больше доверяю. Адрес уже в базе, но сейчас продублирую для вас, записывайте…. О как. Серьезно? До утра не сунутся? Даже с милицией? Как, и милиция не сунется? Ну дела-а…. Ясно. Тогда я сам с утра. Хорошо. Хорошо. Нет, милицию я сейчас проинформирую. Спасибо за помощь, Игорь Сергеевич. Нет-нет, очень даже помогли. Прошу извинить за беспокойство. Да, и вам.

Некоторое время доктор сидел, чувствуя укоризненный взгляд единственного красного глазка среди трех тысяч спокойно спящих зеленых.

– Да что же это за район-то за такой?! – вскричал вдруг доктор в сердцах. – С милицией они, понимаешь, не рискуют в ночное время… Тьфу!

Он налил на два пальца коньяка в бокал, сделал изрядный глоток.

– Утро вечера мудренее, – врач решительно выключил монитор и отправился в спальню, под бок к давно спящей жене.

С гаснущего монитора ему в спину укоризненно смотрел единственный багрово-красный пиксель.

Потом погас и он.

***

– Прибыли, товарищ лейтенант.

Симагин открыл глаза. Патрульная машина замерла посреди захламленного двора, образованного четверкой угловых двухэтажек из почернелого бруса. Проходы меж ними густо заросли лопухами и лебедой. Поперек двора натянуты были бельевые веревки, на которых висело ослепительно-чистое белье. С белья капало; в лучах солнца оно курилось туманом.

От зарослей травы и худых шиферных крыш поднимались к небу призрачные столбы испарений. Солнечные лучи преломлялись в каплях росы, брызжа тысячей крошечных радуг. В одном из углов двора ржавел гараж-ракушка с поднятой дверью. Из гаражной внутренности подслеповато таращился рыжий от ржавчины «Москвич». Симагин «Москвичу» удивился. Таких он не видел с детства.

– Ишь ты, – присвистнул Симагин.

– Виноват?

Сержант милиции Ерохин, как всегда подтянутый и свежий даже после полусуточного дежурства, ел начальство глазами. Ерохин выглядел как человек с рекламного плаката МВД: ясноглазый, мускулистый, в идеально сидящей на нем патрульной форме. Собственно, Ерохин и был человеком с плаката – его изображения украшали массу стендов, призывавших население сотрудничать с милицией, доверять правоохранителям и пополнять их ряды.

Симагину было известно, что Ерохин был одним из тех ребят, которых заезжий столичный фотограф отобрал для сессии для ведомственного календаря – «Метрополия vs Провинция». Сережа Ерохин мгновенно сделался местной знаменитостью. Его рельефное тело, на снимках прикрытое лишь минимумом одежды, превратилось в предмет обожания со стороны прекрасного пола города Плетнёва и его окрестностей. Гагаринская улыбка сержанта открывала перед ним все двери и находила ответ в каждом женском сердце. Симагину работать с Ерохиным нравилось.

– Сами пойдем, или эскулапа дождемся, товарищ лейтенант?

Симагин скосил глаза. Ерохин преданно ел начальство взглядом. Это выходило у него само собой, органично, естественно, без тени насмешки или, того хуже, подхалимажа. Симагин вздохнул.

– Наша задача, товарищ сержант, обеспечить легитимность нахождения медицинского работника на территории чужой материальной собственности в отсутствие соответствующего разрешения от собственника, вызванного беспомощным состоянием или смертью последнего. Все верно?

– Так точно, товарищ лейтенант!

Недавнее армейское прошлое Ерохина все еще было живо в его сердце. Ответы до сих пор выходили у сержанта лаконично-чеканными, вопросы же он задавал четко, по существу. Симагину это нравилось. Идеальный подчиненный, в меру инициативный, абсолютно исполнительный, требовательный – пусть и в рамках устава несения патрульно-постовой службы – к себе и другим. Редкая птица в наше время.

– Стало быть, каковы наши действия?

– Ждем, товарищ лейтенант!

– Вот и славно.

Симагин прикрыл веки.

***

Час был ранний. Дежурство заканчивалось в девять ноль-ноль. Угораздило же под занавес оказаться здесь, в сквот-секторе! Волокита с оформлением смерти столетней старухи грозила затянуться еще часа на два-три. Дома раньше обеда не окажешься – а вечером снова заступать на двенадцатичасовое дежурство. Симагин приуныл.

Райончик был гиблый, хотя и весьма густонаселенный. Здесь, в несуществующих с точки зрения городского бюджета кварталах давным-давно списанных домов, целыми семьями гнездились не зарегистрированные никем и нигде граждане Отечества.

В эпоху изобилия, пришедшую вслед за нанотехнологическим прорывом и повсеместным внедрением универсального квазиживого строительного композита – «пены» – в качестве первоосновы современной материальной культуры, каждому жителю страны даровано было священное право потреблять. То есть пользоваться всеми благами цивилизации совершенно бесплатно, активно используя халявные – то есть демонстрационные, одноразово-недолговечные – модули-активаторы, которые, тоже будучи квазиживыми, активно конкурировали между собой, быстро вытеснив из человеческих жилищ мух, муравьев, клопов, тараканов и крыс и заняв их экологические ниши.

Деклассированные элементы составляли весьма приличную часть населения Державы. Отечество могло позволить себе содержать их на минимальном соцпакете, гарантировавшем таким отщепенцам регулярное питание, медицинскую помощь, образование и юридическую защиту. В эти благословенные времена материальные блага валились обитателям страны прямо с неба – вот как теперь.

Симагин уже некоторое время прислушивался к звуку воздушных винтов, который приближался к сквот-сектору со стороны сортировочной станции. Вдруг потемнело. Симагин открыл глаза.

Прямо над двором, застя солнечный свет, зависло необъятное брюхо «кашалота» – воздушного транспорта Госдоставки. Диафрагмы портов-распылителей всплеснули лепестками, раскрываясь, и к земле, кружась в потоках воздуха от винтов гиганта, снегопадом из конфетти устремились многоцветные, легкие как пух хлопья «пены». Мигом засыпали весь двор, громоздясь в углах настоящими сугробами, нависая рыхлыми козырьками над краями крыш и козырьков, завалив подоконники и вывешенные за окна ящики с рассадой. На облезлом капоте милицейского УАЗа вырос целый холм универсального субстрата, по лобовому стеклу с крыши бежали многоцветные «пенные» ручейки.

Из окрестных домов высыпала одетая в невообразимые лохмотья ребятня, радостно принялась лепить из хлопьев снеговиков, катать громадные шары и возводить бастионы. Кое-кто активировал прихваченные из дому модули-активаторы («И откуда только они здесь взялись, при местной-то нищете?» – удивился Симагин), и двор наполнился веселой суетой всевозможной квазиживой мелюзги, слепленной программами модулей из универсального композитного субстрата – в просторечии «пены».

Ожившие снеговики, вооружившись метлами и отодранными от палисадов штакетинами, пошли друг на друга войной. Детвора визжала от восторга, укрывшись от битвы за стенами крепостей. Тут и там вспыхивали дуэли на разноцветных снежках. Над двором стоял сплошной гвалт, писк и визг, словно над крупным приморским птичьим базаром.

Из темного подъезда одного из домов выскочила сухая, длинная, как жердь, тетка и плаксиво заругалась на разыгравшихся детей, тыча узловатым пальцем в сторону развешанного во дворе белья. И впрямь: теперь оно носило следы бурной деструктивной деятельности: отпечатки детских пятерней, всплески красок там, где в них прилетал очередной «снежок», радужные разводы.

В ответ детки напустили на нее «снеговика» со штакетиной. Тетка не стала дожидаться исхода битвы, извлекла из кармана спрей-аэрозоль с дестабилизатором и в два взмаха, крест-накрест, опрыскала голема с «головы» до «ног». Опрысканный дестабом голем замедлился. Замер. Осел ворохом не связанных больше воедино пестрых хлопьев «пены». Тетка погрозила детишкам сухоньким кулачком и удалилась обратно в свою нору. Детишки проводили ее возмущенным воем и вернулись к игре.

– Ерохин, будь добр, отгони машину от греха подальше куда-нибудь, – попросил Симагин. – А то, неровен час, и нас с тобой кто-нибудь дестабом опрыскает. Костей потом не соберем.

Ерохин воззрился на начальника с недоумением, открыл было рот, чтобы возразить: дескать, для органики дестаб не опасен, ибо разрушает лишь искусственно созданные квазиживые формы жизни, типа наноканов, големов и тому подобной хтони. Но предпочел промолчать. Завел движок, выжал сцепление, поскрежетал тугой передачей, вбил ее, наконец, и медленно откатил УАЗ к стене одного из сарайчиков.

– Безопасность превыше всего, – позволил себе пошутить Симагин.

Именно из соображений безопасности милиция до сих пор ездила на архаичных УАЗах, которые не возьмет никакой супер-аэрозоль. От дестаба старая добрая техника ну разве что заржавеет… То есть заржавеет еще сильнее. Из этих же соображений оружие у милиционеров было не нанотехнологическим, а совершенно простым: ПМ-9 и АКСУ.

Положа руку на сердце, Симагин отнюдь не отказался бы от какой-нибудь современной высокотехнологической пушки, вроде «заслоновского» «Репейника», колючие от миллионов нанокрючков снаряды которого, намертво вцепляясь в одежду неприятеля и слипаясь между собой, стреноживали преступников надежнее любого лассо, или нелетального лучевика «Светозар» от того же оружейного концерна из Северной Пальмиры – этот на полчаса ослеплял злоумышленников высокоэнергетичным пучком когерентного излучения, которое не мог остановить ни один светофильтр…

Эх, мечты, мечты!. На деле же все пока обстояло как в старые добрые времена, которые едва-едва застал даже куда более старший Симагин… что уж говорить про безусого Ерохина?

– Ваше приказание выполнено, товарищ лейтенант! – браво отрапортовал Ерохин.

– Вольно, – отозвался Симагин. Подумал. Просветлел лицом . – А теперь внимание, вопрос. В связи со всем этим творящимся за бортом безобразием какие меры следует принят нашему наряду ППС?

Ерохин задумался, но лишь на секунду.

– О, несанкционированная доставка! Кстати, третья за неделю в этом районе, – радостно потер руки Ерохин. – Разрешите действовать по должностной инструкции, товарищ лейтенант?

Симагин не возражал.

Ерохин забубнил в рацию:

– Центральный, Центральный, ответь Шестому. Шестой на связи, Центральный, ответь.

– … Пшшшт, – сказала рация. – Пшшт пшшт? Пшшт!

– Ибрагимов, ты? – заорал в рацию Ерохин. – Фиксируй: несанкционированная доставка «пены» над Юго-Западом! Ага! Угол Нефтянников и Метростроя, Старый Город. Борт… – Ерохин, сорвав кепи с вихрастой головы, извернулся ужом и высунулся в боковое окно УАЗа, вглядываясь в символы на брюхе транспорта. Тут же занырнул обратно: – Борт полста семнадцать дробь три! Пробивай, ага. Прием!

– Пшшт пшшт! Пшшт. – Рация отключилась.

«Кашалот», опростав часть бездонных трюмов над двором, теперь поднимался в зенит с тяжеловесной грацией тезки-кита. Стало ощутимо светлее. Откуда ни возьмись, налетела стайка ремдронов, взяла ретирующегося гиганта в грамотные клещи и решительно повлекла, перехватив управление, в сторону дирижаблепорта на восточной окраине – разбираться со сбоем в электронных мозгах.

Потянулись скучные минуты ожидания. Доктор все не ехал. Смена никак не заканчивалась. Сквозь полудрему Симагин наблюдал за текущей снаружи жизнью.

Солнце поднималось все выше, искрясь в многоцветьи красок рассыпанной по двору «пены». Детвора купалась в цветных сугробах. Хозяйки нагребали «снег» с подоконников, скатывали в нужного размера шарики и втыкали в них активаторы. «Снежки» на глазах превращались в кухонную утварь, мелкую бытовую технику, предметы туалета. Хромоногий дед выбрался на солнечный свет из подвала, присел у гаража-ракушки, поднял «москвичевский» капот и долго колдовал под ним, то и дело склеивая хлопья «пены» в сложной формы фигуры, которые явно норовил примастрячить к оригинальному «ижевскому» движку.

***

Симагин начал было снова задремывать, когда рядом пыхнул выхлопом приземляющийся мобиль. «Снег» взлетел пушистым облаком, на несколько мгновений закрывшим весь мир. Когда хлопья осели, рядом с патрульной машиной обнаружился красавец «Руссо-балт» – открытое купе нежного серебристого оттенка. Из салона выбирался ухоженный мужчина средних лет в неброском, но явно очень дорогом костюме с медицинским QR-кодом на лацкане пиджака.

– А вот и кавалерия, – изрек Симагин и полез из машины.

Ерохин последовал за ним.

– Доктор Маслацкий? – спросил Симагин. – Юрий Николаевич?

– Да, это я. Это я вам сообщил о… Случившемся.

– Лейтенант Симагин. Сержант Ерохин. Честь имеем. Будем сопровождать вас. Обеспечивать соблюдение юридического протокола констатации смерти старушки.

– Это хорошо, да, хорошо….

Доктор затравленно озирался, разглядывая старое дерево стен, окна, зачастую лишенные не только стекол, но и переплетов, шумливую толпу чумазых деток, возящихся друг с другом в ворохах цветного «снега». Симагин поспешил взять ситуацию под контроль.

– Юрий Николаевич, – позвал негромко врача. Тот вздрогнул, встрепенулся, и Симагин продолжил: – Давайте покончим с формальностями. Раньше начнем – раньше отправитесь домой, а мы с сержантом доделаем основную работу. С вас – подержать покойную за пульс, посмотреть на часы и объявить во всеуслышание, что несчастная скончалась. С нас – юридические моменты. Все верно? Я доступно излагаю?

– Абсолютно.

Доктор сглотнул.

– Тогда вперед. Мне не терпится оказаться дома. Ваша пациентка – конечная точка моего утреннего маршрута.

Доктор на негнущихся ногах прошел в центр двора. Милиционеры шли следом. Детишки, не обращая внимания на стражей порядка, при виде врача восхищенно открыли рты, словно он был самым настоящим небожителем. Впрочем, для этих детей окраины так все и было.

– Вон тот дом, – указал Ерохин, видя замешательство врача. – Угловой подъезд, второй этаж, окна во двор, видите? Вон те, с геранями.

– Вижу, – обреченно вздохнул доктор и, словно на эшафот, двинулся к цели.

В этот момент наперерез врачу из-за угла «снежного» бастиона выкатился изрядно потрепанный в схватках с сородичами «снеговик» и встал у него на пути. Доктор замер на полушаге, боясь шевельнуться. Милиционеры подошли и встали по обе стороны от врача. Симагин нащупал на поясе разгрузки штатный баллон с супер-дестабом.

– Эй, шпана!

Ерохин суровым взглядом обвел толпу.

– Чей истукан? Убирайте!

– А это не на-аш! – крикнули наперебой в несколько голосов. – Мы такого не лепи-или! Он сам пришел… Не знаем, откуда взялся!..

– Хм-м, – удивился Симагин и потянул аэрозоль с дестабом из зажима.

«Снеговик» вдруг замахнулся штакетиной, целя в голову врачу. Ерохин отреагировал молниеносно: сбил того с ног отработанной подсечкой, и оружие прошло мимо, заставив запеть воздух. Симагин ушел в подкат с переворотом, выбрасывая вперед руку с распылителем, но «истукана» уже не было на том месте, куда он целился. Тот целеустремленно заносил штакетину для нового удара. Ерохин поставил грамотный блок, корпусом заслоняя врача; дерево хрустнуло и разлетелось в щепки. Ерохин охнул и упал на колено. Обломком штакетины «снеговик» виртуозно выбил баллон из руки Симагина. Кисть тут же онемела.

– Да что за черт?! – рявкнул Симагин, морщась от боли.

Из оружия при нем оставался штатный ПМ – но не будешь же стрелять из пистолета по квазиживому созданию из хлопьев нано»пены» с функцией гибкой памяти?! Рядом лязгнул взводимый затвор АКСУ. Ерохин замер в положении для стрельбы с колена, приникнув щекой к затворной коробке. Доктор, прикрывая голову руками, скорчился рядом. «Снеговик» бесстрастно таращился на них дырками на месте глаз. На дне их плескалась тьма.

Да он ведь явно стоит между нами и подъездом умершей старухи, понял Симагин. Жуть какая. Оторопь берет.

Жутко было не только ему. Детвора разбегалась кто куда, лишь бы подальше от эпической битвы.

Из теней под сводами парадного, быстро перебирая длинными ногами, выскочил вдруг нанокан размером с ладонь. Такого здорового Симагин в жизни не видел. Нанокан с разбега прыгнул на спину «Снеговику» – и тот сразу замер, обмяк, начал оплывать, как его опрысканный скандальной соседкой сотоварищ. Но, не закончив метаморфоза в груду хлопьев, замедлился – и начал меняться.

Совсем скоро его место заняла антропоморфная фигура, явно носящая отличительные черты женского пола. Сквозь полупрозрачно-радужный «кожный покров» явственно проглядывали сформированные из «Пены» кости, мышцы и внутренние органы – бесподобно похожие на настоящие. Столь высокую детализацию Симагин видел впервые. Сложность программы, заключенной в нанокане-носителе, превосходила все известные ему разработки.

«Пена» сформировала аккуратные ступни и изящные лодыжки, приятные голени с хорошо развитыми икрами, стройные бедра с выраженным мышечным рельефом, явно тренированный торс с идеально осанкой, высокую грудь с задорно торчащими к небу сосками, широко расправленные плечи и ослепительной красоты шею…. И все. Перед ошеломленными зрителями стояло молодое женское тело в натуральную величину – идеальное, за одним исключением.

У тела не было головы.

Доктор осторожно приблизился и рискнул ухватиться кончиками пальцев за запястье кадавра.

– Есть пульс, – совершенно спокойным голосом человека, который вот-вот завалится в обморок, сообщил он. – И дыхание.

Грудная клетка кадавра ритмично поднималась и опускалась. Было слышно, как с легким шумом засасывается в открытую трахею воздух.

– Значит, и сердце работает, – кивнул своим мыслям Ерохин.

Сержант был совершенно спокоен. Ствол его автомата был направлен прямо в грудь радужной статуи. Сержант был человеком простым. Он с легкостью застрелил бы террориста сквозь полотно «Моны Лизы», если бы тот за ним укрывался. Что ж говорить о какой-то там «снежной бабе»?

– Отставить стрельбу, – негромко скомандовал Симагин.

– Есть отставить стрельбу, – эхом отозвался Ерохин.

Щелкнул предохранителем, но автомата не опустил.

Кадавр, меж тем, развернулся на месте и грациозно зашагал туда, откуда парой минут раньше примчался безумный нанокан. Симагин шел следом, глядя, как перекатываются тугой волной налитые ягодицы. Ерохин и доктор шли следом. Затхлая прохлада подъезда. Скрипучая лестница на второй этаж. Двери. Прихожая, неожиданно чистая. Проходная комната в старинных бумажных обоях с цветами. Гостиная… Вернее, то, что когда-то было гостиной – до той поры, пока кто-то не заставил одну из стен от пола до потолка запараллеленными системными блоками, серверными шкафами и стендами микроманипуляторов.

В центре комнаты стоял круглый стол, застеленный белоснежной скатертью. На скатерть водружен был серебряный поднос. На подносе, на подставке из органического стекла, пронизанной множеством трубок и воздуховодов, покоилась она.

Голова.

Голова очень старой женщины с нездорово-бледной кожей, отделенная от тела на уровне средней трети шеи и установленная на подносе так, чтобы смотреть в лицо каждому, кто заходит в комнату. Лицо покрыто сетью морщин. Полуприкрытые веки скрывают глаза. Крови на подносе нет. Совсем.

Кадавр обогнул стол и замер позади головы.

– Что за черт?!

Доктор с ужасом и отвращением смотрел на находку. Ерохин округлил глаза, но вслух ничего не сказал. Отодвинул Симагина, прошел дальше по анфиладе пустых комнат. Позвал из спальни:

– Сюда!

Простыни хранили отпечаток тела. Все кнутри от внешнего контура до уровня шеи было окрашено в бледно-розовый цвет. Никаких брызг крови, никаких луж, никаких потеков. Просто розовое пятно в форме человека на простынях. И сотня-другая очень крупных, сродни тому, первому, наноканов-активаторов, кольцом окруживших кровать и сыто чистящих теперь свои жвалы, испачканных чем-то красным.

Симагин, выйдя из спальни, плотно прикрыл дверь. Он до сих пор чувствовал тяжесть взгляда сотен безглазых наноканьих лиц, который провожал их до самых дверей.

Зашипел где-то компрессор, зашумел воздух в трубопроводах, и надтреснутый голос за спиной Симагина сказал:

– Добро пожаловать, господа полицейские. Доктор, я полагаю, вы здесь для того…

Доктор при звуках голоса, исходящего от головы без тела, странно икнул, закатил глаза так, что видны остались одни белки, и мягко осел на ковер.

– Ну и что теперь делать? – глупо спросил сержант Ерохин.

– Доставать нашатырь, – сказала голова. – И вызывать неотложку.

Неотложку вызвал Симагин.

***

– Под запись я вам ничего рассказывать не стану, – заявила голова, когда дрон «неотложки», завывая сиреной, унес спеленутое тело доктора Маслацкого в ведомственную клинику Плетнёв-Сити.

К тому моменту эскулап находился в щадящих объятиях медикаментозной комы, блаженно улыбался и никак не реагировал на окружение. Симагин искренне ему завидовал.

– Я должен составить отчет о случившемся, – возразил Симагин. – Пострадали люди. Одними словами здесь, увы, не обойтись.

– Никто не пострадал, – проворчала голова. – Даже я. В конце концов, все завершилось ко всеобщим выгоде и удовольствию.

– Пусть так. Но мне хотелось бы услышать вашу версию, чтобы сопоставить факты и представить реальный ход событий.

Голова помолчала.

– Хорошо, – сказала она, наконец. – Но вам придется быть моим гостем. Приглашаю вас на чай, господин полицейский.

– Милиционер. Товарищ милиционер.

– Пусть так. Вы мой гость, поэтому старайтесь не перечить хозяйке. Прошу за стол.

Симагину ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

Кадавр, расхаживая по квартире так, словно у него были глаза, вскипятил чайник, заварил чай, разлил его по чашкам. Выставил на стол, на котором стояла голова, вазочки с печеньем и вареньем. Усадил Симагина. Придвинул стул напротив и встал за его спинкой прямо за затылком головы.

– Начнем? – спросил Симагин, пригубив крепкий ароматный чай. – Тогда давайте с начала. Представьтесь, пожалуйста.

Симагин в полной мере осознавал абсурдность происходящего, однако старался максимально следовать протоколу проведения дознания. Когда разум утрачивает опору, привычные вещи возвращают ему ощущение реальности.

– Ендальцева, – представилась голова. – Алевтина Сергеевна. Нанотехнолог. Доктор технических наук. Доктор биологических наук. Етсетера, етсетера.

– Симагин. Михаил Станиславович. Лейтенант милиции. Патрульно-постовая служба.

– Будем знакомы, – улыбнулась голова. – Я стану звать вас Мишель. Вы не против?..

Симагин был не против.

Ендальцева Алевтина Сергеевна в свои сто двенадцать лет все еще оставалась красивой женщиной. Прямой римский нос, миндалевидный разрез глаз, благородный овал лица, все еще, несмотря на миллион мелких морщин, красиво очерченный рот. И совершенно сохранный интеллект, опирающийся на колоссальный жизненный опыт – житейский и профессиональный.

– Чем вы занимались прежде, чем… До того, как…

– До того, как стала дряхлой старухой, и Академия Наук выбросила меня, словно мусор? – голова смотрела с насмешкой.

– До выхода на пенсию.

– А вы дипломат, юноша. Я занималась разработкой сложных алгоритмов для максимальной витализации квазиживых ораганизмов.

– Поясните, пожалуйста.

– Ах, Мишель, Мишель… Пейте свой чай. Разработанные мною программы позволяли с высокой степенью достоверности имитировать жизненные процессы в клетках, тканях, органах и системах органов, полностью построенных из искусственного вещества. Я имею в виду универсальный композит, известный в народе как ««Пена»».

– На современном рынке нет аналогов вашей программы.

– Разумеется. Это эксклюзив. Закрытая разработка для внутреннего пользования. Считается, что я потерпела фиаско. Все сведения о течение эксперимента засекречены или уничтожены.

– Но на самом деле это не так?

– Нет. Все, что я когда-либо изобретала, хранится здесь. – Голова завела глазные яблоки вверх. – Гриф – «хранить вечно».

Ендальцева засмеялась тихим, невесомо-хрупким голосом.

– Поясните, пожалуйста, смысл предпринятых вами недавно действий.

– Когда я поняла, что мое тело меня убьет гораздо раньше, чем я отыщу способ обуздать старость, я поняла, что пришло время для решительных действий.

Алевтина Сергеевна сделала паузу. Кадавр осторожно поднес блюдечко с чаем к губам хозяйки. Хозяйка сделала крошечный аккуратный глоток, удовлетворенно шевельнула веками. Кадавр поставил блюдце на стол.

– И вы предприняли попытку создать новое – полностью искусственное тело?

– Да.

– Здесь? В неприспособленном для этого сквоте, без Линии Доставки? В районе, который обходят своими маршрутами транспорты? В совершенно антисанитарных условиях?

– Именно. При работе с неживым стерильность необязательна.

– Судя по всему, не все пошло гладко? Выглядите изможденной.

– Не обращайте внимания на цвет лица. Это из-за растворов. Там другой переносчик кислорода, не гемоглобин. Гораздо более… продвинутый.

– Тоже ваша собственная разработка?

– Разумеется.

– Что было дальше?

– Для изготовления нового тела мне нужны были две вещи: «пена» и активатор, программа которого позволяет оценить ДНК прототипа и преобразовать заключенную в ней информацию в алгоритм, который заставит универсальный композит создать жизнь из неживой основы. С другой стороны, мы и так состоим из неорганических элементов, из которых, как из кубиков конструктора, сложены органические соединения – и, в результате, наши с вами тела. «Пену» я получила, пусть и не с первой попытки. Взломать сервер службы доставки в наше время способен даже младенец. С настройкой координат сложнее. Дважды я промахивалась. На третий раз мне повезло. Тот «снеговик», на которого вы наткнулись, должен был просто принести ««пену»» сюда, ко мне, но оказался чересчур лояльным к хозяйке и вступил за нее в бой. Активаторы же, в силу специфики, должны были изучить довольно большой объем исходного материала, чтобы можно было рассчитывать на успех.