Ключ от Корсета, или Принцесса с Перцем

Глава 1

Воздух в парижском кабаке «Грязный Каплун» был густ от винного пара, табачного дыма и несбывшихся надежд. За окном, которое давно перестало пропускать дневной свет, а стало лишь тёмным пятном на стене, шумел вечерний Париж. Но не тот Париж, что на картинах – с вычищенными улицами и благородными дамами. Этот Париж был живым, вонючим, полным криков уличных торговцев и скрежета тележных колёс по брусчатке. Сегодня, к слову, обещали грозу. Небо затянуло свинцовыми тучами ещё с полудня, и воздух стал липким, душным, словно перед решающим поединком. Даже порывы ветра, залетая в открытую дверь, несли не свежесть, а лишь запахи мокрых помоев и дешёвого пива.

Гавейн, которого в этих кругах знали как «Языка без костей», лениво потягивал вино из кубка, больше похожего на ведро. Его глаза, зелёные омуты под нависшими бровями, блуждали по лицам собутыльников – таких же оборванцев пера и кинжала, как и он сам. Эти парни, впрочем, ещё не успели прослыть столь же беспринципными.

– Ну, Гавейн, – прохрипел здоровяк по прозвищу Кувалда, отчего борода его затряслась, – ты всё по-старинке, а? Всё по бабам? Слышал я, ты намедни вдову аптекаря прищучил. Говорят, она тебя на весь квартал проклинала, когда поняла, что у неё ни серебра, ни чести не осталось.

Гавейн лишь усмехнулся, обнажив идеально белые зубы.

– Честь, Кувалда, – произнёс он, растягивая слова, – это как воздух. Вроде есть, а поди-ка пощупай. Зато серебро, дружище, оно звенит. А звон, поверь мне, порой куда приятнее глупого шелеста репутаций. Да и вдова, – он подмигнул, – она проклинала, но так сладко, что я бы и сам себя проклял, лишь бы ещё разок так послушать.

За столом загоготали. Азарт, вечный спутник подобных бесед, витал в воздухе.

– Погоди, Гавейн, – подал голос тощий, как жердь, паренёк, прозванный Занозой, – это всё мелко плаваешь. Вдовы, купчихи… Вот я давеча слышал, наш Принц, будь он неладен, собирается дочку свою, Принцессу, на балу знакомить с очередным уродцем-принцем. Мол, надо династию скрепить.

Гавейн приподнял бровь.

– Принцесса? И что с того? Кому она нужна? От неё ж, небось, пахнет фиалками и скукой.

– Да не в том дело, кто нужна, а в том, что она недоступна, – продолжил Заноза, ухмыляясь. – И, что ещё важнее, она… невинна. Представляешь? В наше-то время! Ходят слухи, её в башне держали, чтобы ни один мужик на неё косо не глянул.

Глаза Гавейна вспыхнули. Это был вызов. Недоступность, невинность – это было куда интереснее, чем заурядные вдовы.

– Ну, и что за басня про эту фиалку в башне? – лениво поинтересовался он, но в голосе уже слышалась сталь.

Кувалда, видя, что Гавейн клюёт, почесал затылок.

– А басня вот какая, Гавейн: сто золотых, если ты её соблазнишь. Сто. Золотых. До первого петуха, так сказать. Заноза говорит, что слабо тебе. Я тоже сомневаюсь.

Гавейн поставил кубок на стол с таким стуком, что вино расплескалось.

– Слабо? Мне? Вы что, сдурели? Вы что, думаете, я из тех, кто пасует перед какой-то там принцессой? Сто золотых, говорите? Считайте, что они уже у меня в кармане. Но условия, друзья, будут мои. Мне не нужен один петух. Мне нужно, чтобы она сама молила о пощаде. А вы, – он окинул их взглядом, – вы будете петь мне оды, когда я приведу её в этот же кабак.

Повисла тишина. Кувалда и Заноза переглянулись.

– Как ты туда попадешь? – наконец спросил Кувалда. – Королевский бал, охрана, инквизиция на каждом углу…

Гавейн откинулся на спинку стула и довольно улыбнулся.

– А это, дружище, уже детали. Позвольте мне представить вам Маркизу Изабеллу де Монтейн, супругу нашего уважаемого, но несколько старомодного маркиза Армана. Слышали про такого? Так вот, ей, видите ли, наскучило. И я, как истинный рыцарь, пообещал ей маленькое приключение. Она проводит меня на бал. А что будет дальше… – он развёл руками, – это уже совсем другая история.

Именно в этот момент, как по заказу, за окном громыхнул первый раскат грома. Дождь хлынул на Париж стеной, смывая грязь, но не смывая предвкушения. Гавейн чувствовал, что эта игра будет куда интереснее, чем все его предыдущие. И куда опаснее. Он представил себе лицо маркиза Армана, когда тот узнает о его "приключении". Эта мысль лишь добавила огня в его зелёные глаза. Он допил вино и встал.

– Пожелайте мне удачи, парни. Хотя, мне она не понадобится. Вам понадобится – чтобы не обделаться от зависти.

И, не дожидаясь ответа, он шагнул в тёмную парижскую ночь, где каждый переулок, казалось, нёс свой секрет. А где-то за стенами «Грязного Каплуна» уже начали ступать по мокрой брусчатке тени, посланные разгневанным Маркизом.

Глава 2

Запах сирени, дурманящий и навязчивый, плыл над садами маркиза де Монтейна, смешиваясь с ароматом свежескошенной травы и едва уловимым запахом пороха, оставшимся после недавних манёвров гвардии. Небо, умытое ночным дождём, прояснилось, обнажив бездонную синеву, на которой редкие облака казались лёгкими перьями. Солнце, уже довольно высоко поднявшееся над горизонтом, золотило верхушки деревьев и поблёскивало на влажных листьях.

Гавейн скользнул в будуар маркизы Изабеллы с грацией сытого кота. Она ждала его, прислонившись к балконным дверям, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь тонкую ткань её утреннего пеньюара, рисовали на мраморном полу причудливые узоры. Её тёмные волосы были распущены, и в глазах, что казались двумя омутами без дна, читался отблеск недавних воспоминаний и предвкушение новых.

– Какое утро, Гавейн, – произнесла она томным, чуть хриплым голосом, словно только что проснулась после долгого, приятного сна. – Маркиз отбыл на охоту. Как вы и просили. Мои горничные – сама невинность. Никто и никогда не заподозрит.

Гавейн подошёл к ней, его улыбка была такой же мягкой, как шёлк её пеньюара. – Вы, маркиза, сама изобретательность. Я бы и не подумал, что такой невинный взгляд может скрывать столько… талантов.

Он коснулся её щеки, и Изабелла прикрыла глаза, наслаждаясь прикосновением. – Вы льстец, Гавейн. Но я не жалуюсь. Ваши обещания… они слаще любого нектара.

– А я, маркиза, человек слова. Особенно когда это слово касается такого изысканного создания, как вы. Бал сегодня вечером?

– Да. И я уже придумала, как провести вас. Мой кузен, барон де Латур, должен был прибыть из провинции. Он всегда опаздывает. Мы скажем, что это он. Его редко кто видел в лицо. А вы… – она окинула его взглядом, – вы сможете изобразить из себя нудного, но знатного провинциала? Только попробуйте ляпнуть что-то не то. Язык вам вырву собственными руками.

Гавейн поклонился, картинно прижав руку к сердцу. – Мой язык, маркиза, будет служить вам и лишь вам. Клянусь душой. И, к слову, о душе… у вас, маркиза, она весьма… откровенна.

Её губы изогнулись в хищной улыбке. – Не то, что у моего мужа. Он предпочитает дух, но не душу. Ему кажется, что на балу вы должны говорить о философии и политике.

– Философию и политику, маркиза, я оставлю тем, кому нечего сказать о настоящем, – Гавейн снова приблизился, его взгляд скользнул по линии её шеи. – А что до вечера… я буду вашим самым преданным, хоть и нудным, кузеном.

Их глаза встретились, и в воздухе снова сгустилось нечто невысказанное. Гавейн, несмотря на всю свою расчётливость, чувствовал, что Изабелла – это не просто средство. В ней была такая же дикая, необузданная искра, как и в нём самом. Она была достойным противником, и это добавляло остроты.

Позже, когда он покидал её будуар, с головы до ног пропахший её духами и запахом новой интриги, он столкнулся с приземистым, незаметным человеком в поношенном сюртуке, который, кажется, вытирал пыль с невидимых предметов в коридоре. Это был камердинер принцессы, Бенедикт Хэмфри. Его глаза, скрытые за толстыми стёклами очков, казались абсолютно пустыми, но Гавейн, привыкший читать по лицам, уловил едва заметное движение брови. Или ему показалось? Этого старика было сложнее прочесть, чем он ожидал.

Бенедикт, не говоря ни слова, лишь неторопливо кивнул и продолжил свою работу. Гавейн лишь фыркнул. Старый пердун. Ничего он не видел.

Вечером, когда первые капли дождя снова начали барабанить по крышам, а небо снова заволокло тяжёлой, свинцовой мглой, Гавейн, в непривычно приличной, хоть и слегка помятой дорожной одежде, ждал у бокового входа в замок. Он чувствовал, как напряжение нарастает. Это было не просто проникновение – это был вход в осиное гнездо. Королевский бал. Принцесса. И, конечно же, Маркиз Арман. Где-то в темноте, за стенами замка, ждали его наёмники, но Гавейн, как ни странно, не думал о них. Его возбуждала сама игра. Игра на миллион. Или на жизнь.

Когда ворота отворились, и из них вышла карета маркизы, он уже был готов. Игра началась.

Глава 3

Воздух в парадных залах дворца был уже не так густ, как в «Грязном Каплуне», но его плотность ощущалась по-иному – тяжестью накрахмаленных воротников, блеском фальшивых улыбок и невысказанными амбициями. Здесь не пахло помоями, зато отчётливо чувствовался приторный аромат дорогих духов, смешанный с запахом старого воска и чужого величия.

Гавейн, в облике "барона де Латура", шёл рядом с Маркизой Изабеллой, стараясь не выдавать своего внутреннего трепета. Притворяться глуповатым провинциалом, когда каждая жилка в тебе кричит о дерзости, было сложнее, чем он думал. Изабелла вела его уверенно, её рука, лежащая на его локте, была холодна и твёрда, как мрамор.

– Не забывайте, кузен, – прошептала она, чуть повернув голову, – вы прибыли из своих угодий. Там, вдали от блеска столицы, нравы просты, но манеры – безупречны. Не дай бог, мой дорогой, ваш язык проявит свою истинную натуру.

Гавейн выдавил из себя нечто, напоминающее вежливую улыбку. – Благодарю за напоминание, кузина. Моя натура… она иногда слишком стремительна. Но я уверяю вас, я способен к обучению. Особенно под вашим чутким руководством.

Изабелла лишь усмехнулась. Они продвигались сквозь толпу, которая походила на причудливый сад из экзотических цветов и надушенных камней. В каждом взгляде, в каждом движении читались века родословных и полная уверенность в своём праве на существование. Гавейн чувствовал себя среди них диким зверем, запертым в цирковой клетке. Он мельком увидел камердинера Бенедикта, который, как и в прошлый раз, занимался какой-то невидимой работой, но на этот раз его взгляд задержался на Гавейне чуть дольше. Неприязнь? Любопытство? Гавейн отмахнулся. Старый пень.

Тем временем, вдали от дворцового блеска, в пыльной и тесной конторе ростовщика, Маркиз Арман де Монтейн бушевал, как разъярённый лев. Его лицо, обычно невозмутимое, исказилось от бешенства. – Этот мерзавец! Этот выскочка! – рычал он, сжимая кулаки. – Я не просто убью его. Я его буду рвать на куски, пока он не взмолится о милосердии! А потом я вырву его язык и скормлю собакам!

Перед ним стояли двое. Первый, мрачный, как предвестник чумы, по прозвищу Тень, был известен своей бесшумностью и мастерством владения кинжалом. Второй, покрупнее, с бычьей шеей и кулаками размером с буханку хлеба, именовался Бульдогом. Он предпочитал грубую силу, но делал это с особой, почти артистической жестокостью.

– Маркиз, – низким голосом произнёс Тень, – цель ясна. Мы знаем, что он проник во дворец.

– Во дворец?! – Маркиз побагровел. – Моя жена… Он осмелился… Этот ублюдок не только опозорил меня, но и высмеял! Живым он не уйдёт. Живым. Он должен ответить за свою дерзость. Найдите его. Сегодня. И не дайте ему приблизиться к принцессе. Я слышал… он посмел и на неё замахнуться. Если он хоть пальцем к ней прикоснётся, я вас обоих скормлю рыбам.

Бульдог лишь усмехнулся. – Будет сделано, маркиз. Найдём, подцепим, выпотрошим. И никто даже не пискнет.

Когда они вышли, Маркиз подошёл к окну. Ночь была безлунной, лишь редкие звёзды проглядывали сквозь дымку. Он представил себе, как Гавейн корчится в агонии, и это принесло ему некоторое удовлетворение.

Тем временем, на балу, Гавейн, который уже начал испытывать дикое желание послать всё к чёрту и заговорить своим обычным языком, вдруг увидел её. Принцесса Амелия. Она стояла у окна, окружённая льстецами, и выглядела как цветок, случайно выросший посреди болотной трясины. Её золотые волосы искрились в свете канделябров, а глаза… её глаза были совершенно обычными. Ничего особенного. Он был разочарован. Его взгляд задержался на одном из придворных, который настойчиво пытался обратить на себя внимание принцессы. Гавейн, сам того не заметив, чуть не скрипнул зубами. Что это? Ревность? Нет, конечно. Просто спор. И он должен его выиграть.

Внезапно толпа вокруг них вздрогнула. Послышались крики. Одна за другой, свечи начали меркнуть, погружая зал в сгущающуюся полутьму. Полная темнота. Гавейн почувствовал, как по спине пробежал холодок. Это не простое совпадение. Где-то рядом, в этой душной, насквозь прогнившей роскоши, уже таилась смерть. И она пришла за ним.

Он почувствовал резкий толчок. Изабелла, всегда такая невозмутимая, на мгновение дрогнула. Гавейн среагировал инстинктивно, оттолкнув её в сторону и одновременно выхватив свой запрятанный клинок. В темноте мелькнула тень. Послышался глухой удар и чей-то вскрик. Игра только начиналась, и ставки уже взлетели до небес.

Глава 4

Темнота на балу была не абсолютной, но достаточно плотной, чтобы сеять панику. Затухающие свечи, опрокинутые подсвечники, крики перепуганных дам и возмущённые возгласы кавалеров создавали хаос, которым Гавейн умел пользоваться как никто другой. Он оттащил Маркизу Изабеллу за ближайшую колонну, прижимая её к холодному мрамору.

– Спокойствие, маркиза, – прошептал он ей на ухо, его голос был неожиданно спокоен, несмотря на адреналин, бурлящий в жилах. – Просто маленькое недоразумение.

– Недоразумение?! – прошипела Изабелла. – Это кто-то из ваших старых друзей, Гавейн? Они всегда так эксцентричны?

Гавейн чувствовал, как воздух вокруг него сгущается. В темноте, среди хаотично движущихся теней, он уловил знакомый запах стали и крови. Это были не просто разбойники. Это были профессионалы.

– Мои друзья, маркиза, предпочитают более… интимные встречи, – ответил он, осматриваясь. – Кажется, у нас появился общий недоброжелатель. И он не любит шуток.

В этот момент, откуда-то из глубины зала, послышался властный голос, пытающийся навести порядок. Сквозь толпу пробивались гвардейцы с факелами, их лица были напряжены. Свет медленно, неохотно возвращался в зал, выхватывая из темноты обрывки поваленного декора, сломанную мебель и несколько лежащих на полу фигур. Одна из них, увы, оказалась несчастным фрейлином, чья жизнь оборвалась слишком рано и слишком глупо.

Гавейн воспользовался моментом, когда внимание всех было приковано к трагедии. Он отпустил Изабеллу. – Мне пора, маркиза, – сказал он. – Не беспокойтесь. Я вернусь. Возможно, уже под другой личиной. И, не дожидаясь её ответа, он растворился в толпе, движимой любопытством и страхом. Зачем возвращаться? Он уже был здесь. Ему нужна была принцесса. А этот переполох… это было даже на руку. Пока все заняты поиском убийц, он мог действовать свободнее.

Он перемещался по залу, как тень, мимо перепуганных дам и их пытающихся храбриться кавалеров. Его взгляд скользнул по Принцессе Амелии. Она стояла чуть в стороне от основной суматохи, её лицо было бледным, но в глазах не было паники, скорее, какое-то странное, сосредоточенное выражение. Гавейн на мгновение задумался. Скучноватая фиалка? Может быть, не совсем.

Его путь привёл его к покоям служанок и младших фрейлин, куда обычно не заглядывала высшая знать. Там было шумно, слышался истерический смех и причитания. Он заметил молоденькую горничную по имени Лили, которая, судя по всему, только что пережила припадок истерики и теперь пыталась привести себя в порядок. Она была не первой красавицей, но её округлые формы и наивный взгляд обещали лёгкую добычу.

Гавейн присел рядом, изображая озабоченность. – Бедняжка, – произнёс он, его голос был полон сочувствия, – вы, должно быть, так напуганы. Что же случилось?

Лили подняла на него большие, влажные глаза. – Это было ужасно, сэр! Прямо передо мной! Я думала, это конец света!

– Понимаю, понимаю, – Гавейн мягко взял её за руку. – Неужели эти варвары так жестоки? А вы, такая хрупкая… вам нужна защита. И немного тепла. Я, к слову, барон из провинции. Мой кузен, маркиз де Монтейн, весьма уважаемый человек.

Услышав про маркиза, Лили немного успокоилась. Провинциальный барон… Звучит надёжно. – Вы… вы так добры, сэр.

– Просто моё сердце не выдерживает такого горя, – Гавейн наклонился ближе, его взгляд скользнул по её груди. – Вы, должно быть, много знаете о том, что происходит здесь, в замке, не так ли? Кто что говорит, кто куда ходит…

Лили, польщённая его вниманием, начала щебетать, как птичка. Она рассказала ему о принцессе, о её тайных выходах в сад по ночам, о странной дружбе с одним из гвардейцев, о том, как принцесса Амелия не любит своего жениха и как часто спорит с отцом. Гавейн слушал, кивая и время от времени отпуская комплимент, отчего Лили смущалась и краснела.

– А ещё, – прошептала она, когда Гавейн перешёл к более "практической" части их знакомства, – принцесса сегодня вечером будет у себя в покоях. Она сказала, что ей нужен покой после всего этого. Ей принесут чай и книги. Она не любит, когда её тревожат.

Гавейн усмехнулся про себя. Вот оно. Цель ближе, чем он думал. Наивная девочка. – Благодарю вас, дорогая Лили. Вы, несомненно, самая осведомлённая и… прекрасная леди во всём этом дворце.

Когда он покинул её, оставив Лили с растрёпанными волосами и мечтательным взглядом, Гавейн чувствовал прилив уверенности. Первая ступенька взята. Принцесса ждала. А где-то на другом конце замка, Бенедикт Хэмфри, приведённый в беспорядок ночным переполохом, старательно протирал пыль с канделябра, его губы едва заметно шевелились, а в глазах за толстыми стёклами мелькнул огонёк. Он что-то записывал в свою маленькую книжку. Что-то, что видел только он.

Глава 5

Утро после бального побоища выдалось на удивление тихим. За окнами дворца тянулась серая, унылая изморозь, приглушая звуки города. Воздух, вместо того чтобы освежиться, стал ещё тяжелее, пропитанный запахом сырости и вчерашнего переполоха. Занавески в покоях принцессы Амелии были плотно задёрнуты, отсекая этот блёклый мир.

Принцесса, как и предсказывала Лили, провела ночь в своих покоях, уединившись с книгами и мыслями. Гавейн, проскользнув мимо ничего не подозревающих слуг, обнаружил её сидящей у камина, где тлели последние угли. Она была одета в простой, но элегантный ночной халат, и её золотые волосы рассыпались по плечам, создавая ореол в тусклом свете.

– Ваше Высочество, – начал Гавейн, отбрасывая в сторону свои грубоватые манеры и пытаясь придать голосу максимально галантное звучание, – простите моё столь раннее и… несанкционированное появление. Но я не мог не убедиться, что вы в безопасности после этого ужасного инцидента.

Принцесса Амелия подняла на него глаза. Они были не «обычными», как ему показалось вчера. В них была глубина, почти проницательность, которая заставила Гавейна на мгновение сбиться. Она выглядела уставшей, но не испуганной.

– Барон де Латур, если не ошибаюсь? – произнесла она, её голос был низким и мелодичным, без тени наивности, которую он ожидал. – Вы весьма… решительны. Мои стражи должны быть ослеплены вашей галантностью, раз пропустили. Или, быть может, вы обладаете даром невидимости?

Гавейн внутренне усмехнулся. Эта «фиалка» оказалась с шипами.

– Мой дар, Ваше Высочество, скорее заключается в упорстве, – ответил он, подходя ближе. – А моя решительность продиктована исключительно беспокойством за вашу драгоценную особу.

– Вы весьма красноречивы для провинциала, барон, – принцесса отложила книгу и сцепила пальцы. – Или, быть может, это провинция ныне стала колыбелью для таких… колоритных личностей?

Гавейн почувствовал, как по его коже пробежал холодок. Она не просто играла. Она знала. Или, по крайней мере, подозревала.

– Ах, Ваше Высочество, – он склонил голову, притворяясь смущённым, – мы, провинциалы, бываем немного… прямолинейны в своих выражениях. Но наши чувства искренни. Я был так обеспокоен, что не мог ждать утра.

Амелия вздохнула, и этот вздох звучал не как вздох томной дамы, а как вздох человека, уставшего от бесконечных игр.

– Вы беспокоились, барон? Похвально. Но у меня, смею заметить, более серьёзные причины для беспокойства, нежели незваный гость в моих покоях. Впрочем, раз уж вы здесь… – Она сделала жест, приглашая его сесть. – Позвольте мне спросить: какова ваша истинная цель? И не трудитесь притворяться глупцом. Это плохо вам удаётся.

Сердце Гавейна сделало кульбит. Спор о принцессе, казалось, вот-вот превратится в нечто совершенно иное. Он встретился с ней взглядом.

– Моя истинная цель, Ваше Высочество… – начал он, затем неожиданно перешёл на свой обычный, чуть грубоватый тон. – Моя истинная цель – это выяснить, не является ли слух о вашей скучной натуре самой изощрённой ложью, которую я когда-либо слышал. А ещё, мне нужно кое-что от вас.

Амелия удивлённо приподняла бровь. Она, кажется, оценила его внезапную откровенность.

– Что ж, это уже интереснее, – она улыбнулась, и эта улыбка осветила её лицо, сделав его совершенно очаровательным. – Если вы готовы играть честно, барон… или как вас там на самом деле? Тогда и я, быть может, буду готова ответить на некоторые ваши вопросы. И на кое-что ещё.

В этот момент, за дверью раздался тихий, но настойчивый стук. Гавейн напрягся.

– Кто там? – спросила принцесса, и её голос снова стал безмятежно-аристократическим.

– Это я, Ваше Высочество, – раздался за дверью знакомый, ровный голос Бенедикта Хэмфри. – Принёс утренний чай и свежие булочки. Позвольте войти.

Гавейн и Амелия обменялись быстрыми взглядами. Игра становилась всё более рискованной.

Глава 6

Гавейн, проклиная про себя пунктуальность камердинера, отпрыгнул от принцессы и буквально за мгновение успел спрятаться за тяжёлой, расшитой золотом шторой, ведущей в небольшую гардеробную комнату. Сердце колотилось, как загнанный заяц, но лицо он постарался сохранить невозмутимым.

Принцесса Амелия, в свою очередь, ни единым мускулом не выдала присутствия незваного гостя. Она лишь отстранённо махнула рукой в сторону двери.

– Войдите, Бенедикт.

Дверь отворилась с тихим скрипом, и в комнату бесшумно скользнул камердинер. На подносе в его руках стоял изящный фарфоровый чайник, чашка и блюдце, а рядом покоились две свежеиспечённые булочки, от которых шёл нежный, притягательный аромат. Его взгляд, скользнув по комнате, казалось, не задерживался ни на чём, но Гавейн, притаившийся за шторой, чувствовал, как невидимые щупальца камердинера ощупывают каждый уголок. Этот старый пень видел всё. Или, по крайней мере, подозревал.

– Ваше Высочество, – проговорил Бенедикт своим обычным, ровным голосом, в котором не было ни единой эмоции, – желаете ли вы добавить что-либо к чаю? Быть может, лимон? Или сливки?

Принцесса сделала глоток, её взгляд скользнул в сторону шторы, за которой прятался Гавейн. У него было такое ощущение, что она читает его мысли.

– Сегодня, Бенедикт, я предпочитаю чай чистым. И общество… тоже.