Скоропостижная жизнь

Гай ехал уже больше часа, а вокруг была всё та же серо-жёлтая полупустыня, покрытая пятнами жухлой жёсткой травы. На горизонте маячили фиолетовые горы, но они не становились ближе. Гай остановил «Ниву», заглушил двигатель и вылез наружу, хлопнув дверью. Из «нивы» можно только вылезти, не выйти. Ещё не было семи утра, и воздух был ещё прохладен. Через два часа он будет раскалён, как мангал в дастархане. Гай закрыл глаза, вокруг шумел ветер и шуршал песок. Внезапно ему на ум пришли строки, которые иногда цитировал Драпежников: «Мне это место так же ненавистно, как всякое другое место в мире». Драпежников часто вспоминал разные стихи кстати и некстати, в основном, некстати. Гай открыл глаза и улыбнулся. И почему он вспомнил Драпежникова? Как он там? Можно написать ему вечером, или завтра. Или никогда. Колея двумя полосками тянулась почти до горизонта. На небе не было ни облачка. Газопровод пройдёт в пятидесяти километрах на юго-запад, так зачем он здесь остановился? Через эти степи сотни лет назад шли воины Чингисхана, Тамерлана, Улугбека и Хунну-Гурена, теперь итальянцы поведут по пыльным ковылям орды подрядчиков. Подрядчиков, как и монгольских нукеров, манили деньги и простор. В основном, конечно, деньги. Среди ломкой высохшей травы торчала голова каменного болвана, которые часто встречались в степи. Из-за господствующих ветров и песчаных бурь правая часть болвана, грубо изображавшая бородатое лицо воина, была практически стёрта и отполирована. Он стоит здесь несколько веков, и простоит ещё столько же, до скончания веков, до апокалипсиса и второго пришествия мессии, и потом тоже продолжит сторожить степь.

Итальянцы будут строить газопровод и сопутствующую инфраструктуру ещё два года, значит, он может провести эти два года здесь, среди ковылей и солончаковых пустошей, среди стальных конструкций, задвижек, клапанов, электроприводов, газоанализаторов и шкафов автоматики, среди газораспределительных пунктов и крановых площадок. Даже в отпуск в Минск можно не возвращаться, а съездить туда, где он ещё не бывал, в Португалию или Мексику, где ничего не будет напоминать о Кире, девушке с красивыми глазами, жаркой промежностью и некрасивым именем.

При воспоминании о Кире опять болезненно-сладко заныло внизу живота, и Гай понял, что нужно ехать. Высоко в небе парила хищная птица, высматривая сусликов. Гай залез в машину, выжал заскрежетавшее сцепление. Ещё минут сорок езды, и он на месте. Подняв тучу пыли, машина тронулась с места.

База была пустынна, почти все разъехались. Только склад был открыт, из металлического зева двери зияла темнота. Внутри сидел туркестанец, несмотря на жару, в полной монтажной экипировке и даже каске. Гай всё время забывал, как его зовут, какой-то непроизносимый набор шипящих, как песчаные эфы, звуков. Туркестанец приветственно гугукнул, но Гай знал, что принесённый им список бесполезен. Кладовщик ни слова не понимал по-русски или английски, а Гай не знал, как на туркестанском называется, например, преобразователь давления. Склад оборудования до потолка был заполнен стеллажами и коробками, разобраться в которых без проводника не было никакой возможности.

– А где Станиславович? – спросил Гай, прячась в тень козырька. Он провёл на улице не больше минуты, а футболка уже взмокла на спине. В тени было не холоднее, от стальных дверей, нагретых солнцем, исходил ощутимый жар.

Кладовщик махнул рукой в сторону бытовки с закрытыми наглухо окнами. Гай дёрнул плотно закрытую дверь, и его обдало волной прохлады. Станиславович сидел за столом прямо под работающим кондиционером и держал в руках огромный и кривой, как сабля, кусок дыни.

– Здорово, – сказал Гай, захлопывая дверь.

Станиславович привстал со стула и указал заляпанным соком подбородком на блюдо с остатками дыни, стоящее на столе.

– Извини, руки грязные, – сказал Станиславович, прожевав, – бери дыню.

Гай сел за стол, радуясь прохладе, и взял ароматный кусок. Дыня была вкусная. Впрочем, Гай не видел здесь невкусных дынь, даже те, что скармливали верблюдам, пахли ярче, чем плоды, которые Гай покупал на Комаровке.

– Ну что, – спросил Станиславович, – как обстановка?

– Бардак, – сказал Гай, кусая дыню.

Станиславович покивал головой, он не ждал другого ответа. Всю свою жизнь он провёл на самых разных стройках в Беларуси и за её пределами. На стройке на бывает порядка, и если кто-то скажет вам обратное – смело плюйте ему в рожу, он на настоящей стройке не бывал. Гай тоже провёл на стройке не один год и по туркестанскому контракту должен отработать ещё как минимум четыре месяца. Тихонько гудел кондиционер, Станиславович выставил на нём температуру в двадцать четыре градуса. Футболка на Гае высохла, когда он принялся за второй кусок.

– Может, по пятьдесят? – спросил Станиславович и протянул руку к холодильнику.

– Не надо, – сказал Гай. По возможности, он на работе пил.

– Молодец, – сказал Станиславович, – давай список.

Гай знал, что Коленко отправил список по электронной почте ещё вчера вечером, но Станиславович был человеком старой закалки. Поэтому Гай преувеличенно медленно достал из кармана сложенный список и протянул его Станиславовичу, уже надевшему очки. Как и всегда, Гай не мог скрыть улыбки, когда видел, как стильные дорогие очки придают слегка уголовной внешности Станиславовича профессорский лоск. Станиславович развернул бумажку, но на косой взгляд Гая внимание всё же обратил.

– Что, нравится? – спросил он, – это, между прочим, «Райдун», сто баксов за них отдал.

‒ Наверное, Ray Ban, ‒ сказал Гай.

‒ Точно.

Гай подумал, а не взять ли ещё кусок дыни.

‒ Посмотрим-посмотрим, ‒ сказал Станиславович, разворачивая бумажку.

Гай смотрел в окно и видел только синюю металлическую стенку морского контейнера. В этой сухопутной стране он видел очень много морских контейнеров.

‒ Я отобрал это сегодня утром, ‒ сказал Станиславович, ‒ только трубка тебе в «ниву» не войдёт.

‒ Хрен с ней, Коленко говорил, ему не срочно.

Станиславович встал и стал ополаскивать руки в висевшем на стене рукомойнике. В раковине зазвенела вода. Пока Станиславович надевал огромную яркую панаму, Гай мыл руки от дынного сока. Станиславович выглядел комично в головном уборее и дорогих очках, как эксцентричный техасский миллионер.

Они вышли в жару и под обжигающим солнцем прошли несколько шагов до склада. Внутри, у дверей, закрыв глаза сидел, туркестанец. Станиславович похлопал его по каске и сказал:

‒ Вставай, Махмуд, работать надо.

Гай точно знал, что местного зовут не Махмуд, но начсклада звал Махмудами всех местных.

Махмуд встал и уставился на них сонными глазами.

‒ Принеси мне коробку, ‒ сказал Станиславович и показал пальцем на стеллаж, ‒ я тебе утром показывал. Коробку, бокс, ферштейн?

Махмуд скрылся во мраке склада.

‒ Так и живём, ‒ сказал Станиславович, вытирая сухое лицо.

‒ Я вижу.

Он сам жил так уже почти два года.

‒ Как закончим трубу, ‒ сказал Станиславович, ‒ нужно отсюда валить. Как они буду её эксплуатировать? Они же не умеют ни хрена.

‒ Шесть лет гарантийный срок, ‒ ответил Гай, ‒ можно потерпеть.

Он давно заметил, что местные не приспособлены ни к какой технической деятельности, и даже высшее туркестанское руководство, которому предстояло эксплуатировать строящийся объект, поражало его безграмотностью.

Вернулся Махмуд, обхватив перед собой двумя руками большую картонную коробку.

‒ Ставь сюда, ‒ сказал Станиславович, ‒ да не бросай, курва, аппаратура!

Гай бегло просмотрел содержимое коробки, хотя знал, что Станиславовича можно не проверять.

‒ Я положил итальянские диэлектрические вставки, ‒ сказал Станиславович, ‒ российские им потом отдадим в запас.

‒ Ага, ‒ сказал Гай. Он на весу подписал протянутую Станиславовичем накладную на перемещение.

Всё сходилось. Махмуд стоял рядом и хлопал глазами.

‒ Неси, ‒ сказал Станиславович, ‒ туда.

Гай открыл багажник. Задние сиденья он сложил ещё перед выездом из гаража. Махмуд запихнул коробку в салон и остановился, ожидая указаний. Строп от монтажного пояса был перекинут через плечо, как аксельбант.

‒ Ну, ты поехал? ‒ спросил Станиславович.

‒ Да. Коленко через пару часов пришлёт машину за импульсной трубкой.

Станиславович загнал Махмуда обратно в склад, подметать чистый пол, а сам остался в тени и смотрел, как Гай залезает в горячее автомобильное нутро и выезжает с территории.

Сначала Гай хотел заехать домой, взять из холодильника какой-нибудь еды, но решил, что перекусит, когда привезёт материал коленковским ребятам. Итальянцы организовали доставку горячего питания на все стройплощадки, и Гай как раз успевал к обеду. Но мимо дома он всё-таки проехал, убедился, что всё в порядке, окна закрыты. Дом, конечно, сильно сказано, просто один блок из бесчисленного множества модулей, в которых жили инженерно-технические работники, закреплённые за этим участком работ, территорией размером, примерно, с Бельгию.

Под колёсами опять пыльная дорога. По пути Гаю попалось стадо верблюдов и две машины со стройки, едущие на склад. Бензина на обратную дорогу не хватит, нужно будет заправиться на площадке. Гай посмотрел на экран телефона, сеть здесь ловила неплохо. Он остановился и, не выходя из машины, позвонил на площадку, чтобы ему оставили сорок литров бензина.

Через полчаса показались строения площадки. Под натянутым тентом копошились люди, сверкала сварка. Гай заехал на огороженную территорию, вылез из машины и нашёл бригадира киповцев. Тот сидел в операторской будке и рассматривал длинный, в несколько сложений, чертёж. Гай поздоровался и задал вопрос, который задают все заказчики всем подрядчикам:

‒ Сколько ещё работы по времени?Бригадир меланхолично пожал плечами, не отрываясь от схемы.

‒ Дня четыре-пять, ‒ ответил он, ‒ зависит от снабжения. Стойки ещё не сварили. И трубу не привезли.

‒ А кабель? ‒ спросил Гай.

‒ Почти весь раскидали.

Он прошёлся с бригадиром по площадке. Возле предполагаемых мест установки датчиков давления и температуры из земли торчали трубы с кабелями, но в дальнем конце площадки экскаватор ещё докапывал траншею, а вокруг огромной задвижки ещё работали слесари и сварщики. Невдалеке показалось облако пыли, это везли обед. Гай с бригадиром подошли к машине. Бригадир достал коробку, всё тщательно пересчитал и сфотографировал упаковочный лист. Один из монтажников заливал бензин в горловину бака.

‒ Датчики есть, стоек нет, ‒ сказал бригадир.

‒ Ни одной? ‒ спросил Гай.

Во время обхода он заметил несколько стоек, сложенных вместе с пряслами недоделанного забора.

‒Четыре из девяти, ‒ не стал упираться бригадир.

Рабочие потянулись к машине за обедом. Гай взял себе упаковки с салатом и какую-то котлету. Рабочие уселись в тени и принялись за еду. Гай пошёл к машине. Рабочие пообедают, ещё час поработают, и их отвезут на отдых до четырёх часов дня. По правилам промышленной безопасности все работы на площадках были запрещены с полудня до четырёх часов дня из-за жары. Рабочие жили во временном городке в десяти минутах езды, и работали с семи до двенадцати, а потом с четырёх до восьми пять дней в неделю, а по субботам ‒ только с восьми до двенадцати. Гай сел машину и включил заднюю передачу. Синие жилетки рабочих исчезли в облаке пыли. Гай носил жёлтую, как представитель генерального подрядчика, заказчики носили белые жилеты, инженерно-технический персонал субподрядчиков ходил в красных, инженеры технического надзора ‒ в зелёных.

Вообще, генподрядчик на данной стройке был понятием мифическим. У итальянцев не было ни одного рабочего, только инженеры, руководители контрактов, руководители проектов, руководители строительства и директора, которые осуществляли только общее руководство и контроль результатов работы. Все работы производились силами подрядчиков, и в подчинении Гая, который числился заместителем руководителя проекта по автоматизации, не было ни одного человека. За работы в зоне его ответственности на всех площадках отвечала «Спецэлектроавтоматика», со стороны которой руководителем всех работ был Жора Коленко. Все материалы, изделия и оборудование закупали итальянцы, распределяя их между подрядчиками. Контроль за проектированием, закупками, монтажными и пусконаладочными работами, а также координация всех этих работ и подрядчиков входило в обязанности Гая.

Салат был трава травой, а котлета была вкусной. Итальянцы не экономили на питании, проживании, медобслуживании и технике безопасности. Но живых итальянцев Гай видел только в главном офисе в столице Туркестана и во время посещения стройплощадок руководством компании. Все остальные работники были русскоязычные ‒ русские, белорусы, украинцы, и несколько туркестанцев на руководящих должностях для облегчения коммуникации с административными органами государства.

Герман отъехал в степь и доел остатки обеда. На следующую площадку ехать смысла нет, он никого там не застанет. Гай решил вернуться в офис, проверить квартальные заявки на материалы. Перед ним снова раскинулась выжженная солнцем степь, поймать в которой сигнал вышки мобильной связи было такой же удачей, как найти центрфорварда для команды НХЛ где-нибудь в Каракалпакии.

База, склад и рабочий посёлок участка строительства располагались в пяти километрах от туркестанского города Мургаб, по другую сторону железной дороги, почти на берегу оросительного канала. Из окна блока, в котором жил Гай, была видна полоска жёлтой воды. Гай въехал на территорию городка через автоматический шлагбаум. Номер его машины был внесён в базу, и поэтому пропуск у него не требовали. Несколько десятков одно -, двух-, и трёхэтажных модульных зданий ровными рядами стояли в степи, обнесённые забором. Вся территория напоминала Гаю древнеримский легионерский лагерь в варварской стране. Будки с круглосуточной охраной усиливали это впечатление. Человек без пропуска не мог проникнуть на территорию городка, охрана могла применять оружие, и Гай знал, что это совсем не травматические или газовые пистолеты. Гай поставил машину в тени навеса и несколько секунд посидел просто так, готовясь к рывку в пекло. Площадка перед зданием главного офиса была пуста, ветер чуть трепал флаги на шести флагштоках. Гай выбрался из машины, сразу ощутив подошвами кед жар бетонных плит.

Он захлопнул дверь машины, и этот звук прозвучал в тишине, как выстрел. Гай знал, что в офисе не будет никого, у всех сиеста, все сидят по своим комнатам, подчиняясь правилам распорядка, хотя здесь никто не работал на открытом воздухе. Гаю было приятнее работать в офисе за столом, чем вылёживать бока в комнате на кровати. У двери намело маленький барханчик песка, сколько дворники ни мели плиты, ни обливали их водой, песок был вездесущ и неостановим, как само время. Он и был самим временем, заносил оазисы и целые города. Гай открыл дверь и по лестнице поднялся второй этаж. Управление проектами занимало большую комнату, только у руководителя контракта и руководителя проекта были отдельные маленькие кабинеты. Повсюду кондиционированная прохлада, и та часть ног, которая не была защищена шортами, покрылась гусиной кожей. Его стол был в дальнем конце, у окна, но из этого окна он мог видеть только кусочек склада. Гай сел за стол и открыл ноутбук. Столешница была завалена альбомами с чертежами, бланками заявок, актами сдачи-приёмки и прочим бумажным мусором. Коленко прислал новый график производства работ по двум газораспределительным станциям на одной из строящихся веток газопровода. Сроки производства работ смещались на два месяца из-за того, что туркестанцы запаздывали с инфраструктурой, не успели вовремя построить дорогу и подвести линию электропередач.

Гай пролистывал на экране графики поставки оборудования, отмечая в графах те позиции, которые понадобятся в ближайшие три месяца. Скукотища. Здесь его держала только зарплата и полное нежелание возвращаться в Минск, пока вся история с Кирой не сотрётся из памяти. Хорошо, что хоть не набил тату с её именем, была у него такая дурацкая мысль. Он лениво просмотрел новостные сайты, почитал, что делается на родине. Как всегда, Лукашенко был в ударе, занимался истинно президентским делом, устраивал разносы своим министрам за каких-то обосранных коров. Фото коровы прилагалось. Когда же это закончится, думал Гай лениво. Это ещё одна причина не возвращаться домой. Там были лишь апатия, стагнация экономики и руководящий всем невежественный и жестокий председатель совхоза. В Туркестане, кстати, президент тоже творил какую-то дичь, но местные говорили, что, по сравнению с прошлым главой государства, придушенным во сне, новый является образцом здравомыслия.

Гай реально замёрз, сидя за столом. Он поискал пульт от кондиционера и нашёл его под ворохом бумаг у своего соседа Саши, который отвечал за все сантехнические и вентиляционные работы. Наверное, поэтому пульт и лежал у него на столе. Гай прибавил несколько градусов температуры. За стеной кто-то громко кашлянул. В отделе инженерного обеспечения был кто-то живой. Гай проверил состояние своего счёта. За двадцать месяцев он скопил больше тридцати пяти тысяч евро. Ещё пара лет здесь, и он сможет купить квартиру практически в любом месте, где захочет. Он подумает об этом после, решил Гай. Скоро ему предложат очередной годичный контракт, и он его подпишет. Зарплата должна вырасти на пять процентов, а если он как следует поупирается, то сможет выбить и десятипроцентную прибавку. Станиславович советовал ему быть с итальянцами пожёстче, потому что им не удастся быстро найти адекватного специалиста на его место.

И хрен с ней, с Кирой, пусть сосёт член, кому захочет. Гай давно отписался от всех её соцсетей, но знал, что она вернулась из Турции, у неё с тем турком почему-то ничего не склеилось. Он не чувствовал злорадства, просто какую-то сладкую боль внутри себя, в которой было что-то порочное. Здесь про Киру никто не знал, а на вопросы, есть ли у него девушка, Гай отвечал правду, то есть отрицательно.

Здесь женщин было мало, ещё меньше симпатичных. Они работали в основном в отделе закупок, в отделе инженерного обеспечения и отделе делопроизводства. Несколько женщин было и в управлении промышленной безопасности. Гай не думал заводить с кем-нибудь роман, Кира надолго отбила у него желание романтических отношений. Он иногда ездил со своими коллегами в Муграб поразвлечься, но у него эти развлечения не шли дальше алкоголя, кальяна или гашиша, хотя в секретных, знакомых только завсегдатаям заведениях можно было воспользоваться услугами местных проституток, в большинстве своём не очень молодых, не очень красивых и не очень чистоплотных. Ни одна из них ни разу не вызвала у Гая даже желания прикоснуться, не говоря уже о желании потыкать в неё членом. Уже почти год него не было женщины, но это не доставляло никаких неудобств. Он просыпался со стояком, но мастурбировать или трахаться не хотел. Примерно раз в месяц ему снился смутно-эротический сон, наутро он просыпался с липкими трусами, и со вздохом плёлся в душ. Другие его коллеги были просто помешаны на сексе, занимали душевую кабину по полчаса, а один из молодых инженеров прямо во время планёрки на площадке, в которой участвовал туркестанский руководитель с молодой помощницей, извинился, встал, ушёл в строящееся здание насосной и через пять минут вернулся. Гай после совещания тоже зашёл в насосную за какой-то надобностью и обнаружил прямо на стене несколько подсыхающих белёсых пятен. Лично ему молодая помощница турекстанца даже не понравилась, наверное, из-за небольших, но заметных усиков. Если такое растёт у неё на лице, можно представить, что творится у неё под мышками и южнее.

И порно некоторые смотрели, почти не таясь, в рабочее время прямо на рабочих местах. Во время командировки Гай с удивлением обнаружил в себе какую-то брезгливость по отношению к контенту только для взрослых, которую он не замечал на родине. К счастью, самые активные любители порнухи сидели в дальнем конце кабинета, а его ближайшие соседи ‒ сантехник Саша и электрик Юра ‒ больше интересовались автомобилями и компьютерными играми, чем буккаке и милфами.

Гай ещё немного поизучал альбом с чертежами следующей площадки, при каждом перелистывании страницы просыпая на себя песок, набившийся между листами бумаги. Он рассеянно стряхнул мусор с одежды и в очередной раз убедился, какие у него теперь худые коричневые ноги, как у эфиопского марафонца на олимпийском забеге. Каждый раз, когда он звонил домой по скайпу, мама ахала и спрашивала, нормально ли он питается. С питанием всё было нормально, а с желанием есть ‒ не очень. Здесь было слишком жарко, а его аппетит на жаре притуплялся. Казалось, его желудок съёжился от жары, и в него просто не влезало столько пищи, как раньше, в холодном северном Минске. Котлеты и салата, которыми он пообедал, он насытился до вечера. Не стоит забывать также о тех ломтях дыни, которыми угощал его Станиславович. Иногда на него накатывала пищевая ностальгия, и безумно хотелось тех продуктов, которые достать здесь было нельзя ‒ сала, солёных огурцов, настоящих белорусских драников. Но человек привыкает к любым условиям, привык и Гай. Он часто вспоминал где-то прочитанную историю о том, как молодой монах жаловался старому отцу-пустыннику на засилье саранчи. Старик отвечал: когда саранча попала мне в похлебку в первый раз, я все вылил. Затем, во второй раз, я выбросил саранчу, а похлебку съел. В третий раз я съел все, и похлебку, и саранчу. А теперь, если саранча пытается выбраться из моей похлебки, я отправляю ее обратно.

Гай вышел в коридор и отправился к себе в комнату. Спустился по лестнице, вышел в удушающую жару и вошёл в прохладу жилого модуля. Его комната была на втором этаже. Комната, логово, номер, лежбище, блок ‒ все называли места своего обитания по-разному. Для Гая это была комната, просто комната в двенадцать квадратных метров с койкой, столом, парой стульев, шкафом, кондиционером и маленьким холодильником. Туалет и душ ‒ направо по коридору. Убирались здесь часто, итальянцы наняли какую-то местную компанию, принадлежащую двоюродному брату главы местной администрации. Если глава сменится, сменится и фирма. Здесь бизнес был устроен именно так. Гай помнил, это уже произошло однажды за время его работы. На еженедельной планёрке присутствовало десятка полтора местных, все при должностях, а через неделю, на следующем совещании зал заполнился совершенно незнакомыми Гаю людьми. Должности были те же, а люди, занимающие их ‒ новые. Они, как и их предшественники, смотрели на сидящих напротив европейцев такими же ничего не выражающими загадочными чёрными глазами. Гай шёпотом спросил Лонского, руководителя проекта, что случилось. Сменился местный диванбек, отвечал Лонский тоже шёпотом, новый из другого каната, и на все должности привёл своих родичей. Это показалось Гаю забавным, и даже напомнило немного родную Беларусь, где президент тоже тасовал руководителей разных уровней как аферист-картёжник перебирает карточную колоду, чтобы облапошить доверчивого лоха. Как всегда, в роли лоха выступает народ, что здесь, что в Беларуси.

Гай шёл по коридору второго этажа, прислушиваясь к звукам. Где-то смотрели телевизор, где-то играли в ФИФА-2018. В душе тоже кто-то мылся, шумела включённая вода. Гай зашёл в санитарный блок и вымыл руки тепловатой водой. Здешняя вода годилась только для мытья, пить её было запрещено, хотя местные употребляли её без всяких последствий. Он сполоснул руки до локтя и плеснул в лицо несколько горстей воды. Из душа вышел Сергей из отдела снабжения, по грудь замотанный полотенцем. Салют, сказал он. Здорово, ответил Гай и выключил воду. Он пошёл по коридору за Сергеем, при ходьбе переваливающимся с ноги на ногу, как утка. Он почему-то считал это признаком крутости. Через несколько секунд Гай уже открыл дверь своей комнаты, а Сергей ковылял дальше, роняя на линолеум капли воды. По этим каплям, как по крошкам хлеба в сказке, его можно было выследить. Ключ, как всегда, застрял в замке и Гай несколько секунд аккуратно шевелил его в скважине, как домушник. За девять месяцев командировки и Гая так и не возникло чувство дома или какого-то уюта при возвращении сюда. Здесь ничто не напоминало о нём, не было ни фотографий, ни украшений, ни памятных личных вещей. Все его вещи помещались в шкафу и в тумбочке, и их можно было без жалости оставить и уехать навсегда. Гаю нравился его спартанский незатейливый быт, ему не нужно было ни о чём беспокоиться, ему наконец-то здесь, в нескольких тысячах километров от дома удалось избавиться от гнёта вещей, как монаху-отшельнику, любителю саранчи, или дервишу.

Герман лёг на застеленную серым одеялом койку и заложил руки за голову. Два года назад он даже не представлял, что жизнь так круто изменится, только ему было непонятно, к худшему или лучшему приведут эти изменения. Сейчас самое время закурить, если бы он курил. Гай посмотрел на часы ‒ было только начало второго, самый разгар жары. Кондиционер он никогда не выключал, здесь по-другому было не выжить. Так делали все, а конденсат от внутренних блоков собирался в специальную ёмкость, и эта вода использовалась для технических нужд.

Незаметно Гай задремал, проснулся от того, что затекли закинутые за голову руки. Он снова посмотрел на часы, перевернулся на бок и уснул. Дневной сон стал для него нормой, больше здесь было нечем заняться.

Разбудил его сигнал оповещения на телефоне. Гай поморгал глазами, привыкая к свету. Во сне он натянул на себя одеяло от холода. Он посмотрел на экран телефона. Сообщение от Конона, в четыре состоится совещание, посвящённое производству работ на объектах. Гай поморщился. Опять старый болван будет читать нотации, вспоминать, что в его молодости на комсомольских ударных стройках всё было по-другому. Гай не понимал, что такой замшелый осколок прошлого, как Мефодий Кириллович Конон делает у итальянцев в их относительно передовой организации. Конон работал с итальянцами больше двадцати лет, попал к ним в те времена, когда они осваивали бескрайние сибирские просторы, строили одну из веток газопровода с Ямала до Смоленска. Мефодий Кириллович всегда занимал какие-то невнятные должности вроде директора по развитию, или директора по взаимодействию с развивающимися рынками. Гай не знал точно, как сейчас называется должность Конона, сам Мефодий Кириллович считал, что отвечает за идеологию и корпоративный дух организации. Он два или три раза в месяц приезжал из центрального офиса в столице и устраивал длинные скучные бесполезные совещания, искренне считая, что таким образом укрепляет дисциплину, повышает производительность и мобилизует корпоративные скрепы.

На часах было без четверти четыре, и Гай пошёл умываться. По пути в коридоре встретил Юру-электрика с чайником в руках.

‒ Не успеешь, ‒ сказал Гай и показал часы.

‒ Это на вечер, ‒ сказал Юра.

Он пил крепкий чёрный чай, чтобы избавиться от порой мучавшего его поноса от местной острой и жирной пищи.

Гай умылся, дождался, пока Юра наберёт воды из кулера и отнесёт чайник в свой бокс. На совещание они пошли вместе, потому что киповцы, как говорил Юра ‒ это младшие братья электриков. Младшие не значит худшие, отвечал Гай.

В зале совещаний уже было много народу. Конон имел безукоризненную память и тем, кто игнорировал его совещания, мог устроить мелкую пакость вроде командировки куда-нибудь в пустыню, куда пока добирались лишь геодезисты. Юра с Гаем сели рядом у прохода, спереди маячил могучий затылок Станиславовича, который тоже считался инженерным работником. Ровно в четыре к трибуне подошёл Конон, высокий и сухощавый, с лицом опереточного злодея. Он был в костюме, пиджак был застёгнут. Ему было уже сильно за шестьдесят, но Конон был крепок здоровьем и разумом. К счастью, Гай видел его только на таких расширенных совещаниях и никогда не общался тесно.

Конон начал без подготовки, с пролетарской прямотой, со своим вечным колхозным белорусским акцентом, от которого он не мог избавиться, как и президент. Несмотря на то, что он был выходцем из семьи советской партийной номенклатуры, Мефодий Кириллович любил щегольнуть своим мнимым пролетарским происхождением, хотя из всего пролетарского опыта у него была лишь месячная слесарная практика во время учёбы в техникуме.

Все совещания происходили по одному сценарию. Конон начинал рассказывать о недостатках в работе всех отделов и управлений, реальных и мнимых недочётах и пробелах, причём часто придумывал их по ходу речи, и из-за большой территории строительства и большого количества занятых на строительстве людей никто не мог определённо сказать, действительно ли всё, о чём говорил Конон, имело место в действительности. Самые важные тезисы он повторял два раза, по-русски и английски, поскольку здесь всё-таки не все хорошо владели русским языком.

Краем глаза Гай видел, что Юра достал телефон и играет в тысячу. Почти все участники были заняты своим делом, кто-то сидел, уткнувшись в телефон, а кто-то просто дремал с открытыми глазами. Гай думал о своём, ему почему-то вспомнились годы учёбы в колледже, уроки физкультуры, гимнастические брусья и оранжевый баскетбольный мяч, похожий на большой апельсин, и запах старого паркета.

Оживился Гай, когда Конон заговорил о недопустимости сближения между представителями генподрядчика и субподрядчиков. Конон усматривал в этом конфликт интересов.

‒ Доходит до того, ‒ говорил Конон своим звучным голосом, не похожим на голос пожилого человека, ‒ что некоторых наших работников субподрядчики возят на обед в город, где бесплатно угощают и развлекают. Вы понимаете, о чём я говорю.

Кто-то сдал, подумал Гай. С месяц назад, когда у Коленко был день рождения, в субботу он позвал Гая, Юру и ещё нескольких ребят в ресторан в Хорезме, до которого было почти двести километров, и который по части развлечений давал гораздо большее поле для фантазии, чем задроченный маленький Муграб. В ресторане не было ничего экстраординарного, здесь всё было очень дёшево, и вряд ли Коленко отдал больше двухсот долларов за всё, и, корме того, они с ребятами скинулись по сотке на подарок. До ресторана была небольшая экскурсия по огромному историческому кварталу, окружённому высокой стеной с бутылкообразными башнями, из которой Гаю запомнились какие-то жёлтые, выжженные солнцем длинношеие минареты и покрытые яркими синими изразцами мавзолеи и медресе. После ресторана их отвезли в маленькую гостиницу на отдых, во внутреннем дворике которой журчал фонтан и в тени персиковых и гранатовых деревьев гуляли два павлина. Коленко позвал нескольких достаточно симпатичных шлюх, и Гай даже немного поколебался, но всё-таки пошёл спать.

Юра смотрел на Гая круглыми глазами. Какая сука нас сдала, читалось в этом взгляде.

Гай не брал взяток, во-первых, потому что ему никто их не предлагал, потому что это было бессмысленно, ведь одна его подпись ничего не решала, а во-вторых, потому, что он, как ни смешно это прозвучит, старался работать честно, не обманывая ни других, ни себя.

‒ Старый еблан, ‒ прошептал Юра.

Гай улыбнулся. Кажется, Юра был задет за живое. На дне рождения Коленко он, выпив, первый возжелал продажной любви, а потом уснул на низком диванчике.

Сдать их мог кто угодно, никто не делал секрета из предложения Коленко, а поездки в Хорезм на выходные были обычным делом, и заметить шумную компанию в ресторане мог кто угодно.

‒ Хрен с ним, ‒ сказал Гай.

Совещание уже шло больше часа, и в Конону всё тяжелее становилось удерживать тишину в разумных пределах. Шум в зале нарастал, и Гай ждал, когда же Конон скажет те слова, которыми заканчивались все подобные многолюдные сборища, где он брал на себя роль спикера. Он уже начал вспоминать свою молодость, когда люди были другими, более душевными, и работали за идею, а не за деньги.

‒ Давай мы тебе идеей заплатим, ‒ не очень таясь сказал Юра.

Сказав про великую идею, раньше объединявшую всех работников, Конон полностью утратил контроль за происходящим в зале. Люди переговаривались, уже не скрываясь, а где-то справа какой-то снабженец по телефону громко решал вопрос доставки скользящих опор. Конон замолчал и несколько секунд смотрел в зал, на ничего не выражавшие глаза и безучастные лица.

‒ Ай, хуле гаварыць, ‒ сказал Конон, безнадёжно махнул рукой и сошёл со сцены. Последнюю фразу он не переводил на английский.

‒ Час двадцать, ‒ сказал Станиславович и обернулся, ‒ в этот раз что-то быстро.

‒ Стареет, ‒ сказал Гай.

Конон вышел из зала, хлопнув дверью. Всё как обычно. Все повставали с мест, и у двери образовалась человеческая пробка. Гай, Юра и Станиславович остались в креслах, чтобы переждать, пока к выходу можно будет подойти спокойно. Мимо них, соблюдая все правила поведения в театре, держась лицом к сидящим, прошла незнакомая Гаю девушка, то ли очень сильно загорелая, то ли мулатка. Юра проводил её жадным взглядом.

‒ Кто такая? ‒ спросил он Станиславовича.

‒ Новенькая, из отдела промышленной безопасности. Будет дрючить твоих подрядчиков.

Кажется, Юра был бы не против, чтобы новенькая вместе с подрядчиками отдрючила и его, а Гай остался совершенно равнодушным. После случая с Кирой женские прелести не имели над ним никакой власти, он больше не заворачивал шею, чтобы проследить за сочной попкой или выдающимся бюстом. Да и новая тэбэшница была худовата, на его вкус. Он посмотрел и сразу забыл о ней.

Работа не была очень сложной, примерно такой же, которую он выполнял в Беларуси, но его специальность – автоматизация производства – была не самой распространённой, особенно если касаться строительства новых объектов, а Гай провёл на стройке больше двенадцати лет. Он привык к ней, и только изредка у него возникала мысль – неужели он проведёт так всю оставшуюся жизнь? Эта мысль не пугала, но обладала какой-то внутренней мощью, непреодолимой силой, как стихийное бедствие, как сама судьба. В Минске он иногда воспринимал эту данность с горечью, потому что работа там, даже вся жизнь там воспринималась во многом как застой, как стагнация. Может быть, это было связано с его работой в очень крупной фирме, осколке советского прошлого, некогда самой мощной на рынке, но постепенно теряющей всю эту силу, позиции и кадры, и скатывающуюся в состояние перманентного кризиса. Эта старая фирма была подобна огромному динозавру, не выдержавшему конкуренции с молодыми, подвижными и зубастыми млекопитающими. Руководство фирмы продолжало работать, как в Советском Союзе, когда объекты и заказчики приходили сами и конкуренция на рынке строительно-монтажных работ практически отсутствовала, когда каждым направлением – сантехникой, электрикой, связью, сигнализацией и автоматикой – занимался вот такой динозавр. Но, если бы не Кира, Гай, может, и не уехал бы никуда. Нужно быть благодарным ей, ей и этому турку.

А с той девушкой из отдела промышленной безопасности Гаю пришлось очень скоро столкнуться. Через два или три дня после совещания он поехал в Мургаб. Его фирма, кроме строительства газопровода взяла в нагрузку ещё несколько объектов в городе, где должна была разместиться дирекция эксплуатирующей организации. Итальянцы должны были построить несколько скважин водоснабжения, станцию очистки воды, повысительную насосную и ещё несколько вспомогательных сооружений. Все силы были брошены на строительство трубы, и вся мелочёвка строилась медленно и несогласованно. Туркестанцы, как всегда, медлили со всей сопутствующей инфраструктурой, хотя новые скважины помогли бы решить проблему перебоев с питьевой водой, которую испытывал Муграб.

Гай остановил машину у ворот стройки. Ворота и ограждение выглядели гораздо лучше, чем сами строящиеся объекты. Ровный высокий забор из синего профлиста с красивыми баннерами выглядел очень по-европейски. По пути на стройку Гай купил в уличной закусочной, в чьей репутации он не сомневался, почти полуметровую шаурму, а термос с охлаждённым чаем он захватил ещё с утра. Надев белую каску и захватив с собой свёрток с едой, он отправился инспектировать объект. Сторож из местных не задал никаких вопросов, увидев каску и жёлтый жилет. Было не очень жарко, градусов двадцать пять, и на синем небе даже висели несколько небольших облаков. Гай быстро обошёл скважины и резервуары с водой, похожие на большие скифские курганы. На улице не было ни одного человека. В здании станции обезжелезивания два шведских монтажника подключали шкафы управления фильтровальной установкой. Гай задал им несколько вопросов, чтобы показать, что у генподрядчика есть специалисты, которые разбираются в тонкостях автоматизации. Шведы были высокие, усатые и одинаково обгоревшие на солнце. На полу стоял маленький динамик, шведы слушали музыку, к удивлению Гая, какую-то классику.

За станцией обезжелезивания гудел автокран, монтировали коробку будущей трансформаторной подстанции. Гай сделал несколько фото и отправил Юре. Трансформаторы застряли где-то на таможне, и уже вторую неделю Лонский пытался их оттуда вызволить. От подстанции до насосной обнажённые до пояса коричневые люди высаживали деревья, копая землю вручную, кирками, лопатами и заступами. Туркестанцы очень большое значение придавали зелёным насаждениям. У забора лениво курил руководитель коричневых людей. Он кивнул Гаю, хотя Гай его не знал. Он направился к зданию насосной с пристроенным к ней трёхэтажным административным корпусом. Тут не работало ни одного человека. Машзал был пуст, четыре плоские бетонные площадки показывали место будущего расположения насосов, а в АБК даже не все наружные стены были сложены из кирпича. Гай поднялся на пустую крышу. Венткамера отбрасывала густую длинную тень. Кровля была чистая и как будто подметённая. Только в одном месте начали выкладывать парапет, а потом бросили. Гай взял кусок опалубки, положил на край перекрытия и сел, свесив ноги, в тени венткамеры. Отсюда открывался отличный вид на полупустыню, гладкую и ровную, как грудь метросексуала. Только вдалеке, километрах в тридцати, синела полоса невысоких гор. Очень далеко по выжженной поверхности ехала машина, подняв облако пыли. Гай развернул шаурму и начал есть. Солнце на несколько секунд скрылось за маленьким облаком. Здесь всё было другое – и земля, и небо, и люди, и шаурма. Они добавляли какие-то необычные специи, от чего мясо приобретало необычный острый и пряный вкус. Он забыл салфетки и украдкой вытер рот обратной стороной запястья. Шаурма была огромна, как вселенная, но он всё съел, запивая каждый глоток чёрным, как душа убийцы, чаем.

Выпив чай, ему неожиданно захотелось изо всех сил бросить термос туда, в горячую пустыню. Такие деструктивные мысли иногда возникали у него неожиданно и в самое разное время, пугая своей притягательностью, как завязавшего наркомана одновременно притягивает и отталкивает пакетик с порошком или пилюля.

Он ещё раз посмотрел в пустыню. Едущая машина не стала ни ближе, ни дальше, облако пыли так и висело на прежнем месте. Здесь, выезжая откуда-нибудь, одновременно можно было видеть и место прибытия, повисшее у горизонта, как мираж. Впечатление от бескрайности простора накатило на него, подавив импульс бросить термос или спрыгнуть с края самому. Ты не умрешь, подумал он, сломанная нога не стоит секундного ощущения полёта. Кто-то говорил ему, что в Хорезме есть аэроклуб, полтора десятка одномоторных самолётиков. Час полёта стоит смешных денег, а за недельную зарплату он даже сможет купить себе настоящий самолёт. Лучше бы Коленко вместо ресторана позвал их полетать, подумал Гай.

– Пожалуйста, отойдите от края, – произнёс за его спиной низкий женский голос на хорошем английском. На миг ему показалось, что это Кира, у неё тоже был низкий хрипловатый голос, заставлявший яйца Гая сжиматься каждый раз, когда она в минуты страсти просила ещё. Кира приехала и разыскала его. Безумная мысль обожгла острой хмельной радостью и заставила его резко обернуться.

Это была не Кира, а та девушка, специалист по промышленной безопасности. Гай прятался в тени, а она стояла на солнце и он смог хорошо её рассмотреть. Зря он посчитал её чересчур худой, ведь истощённой болезненной модельной худобы в ней не было, а было сильное тело девушки, привычной к спорту, утренним пробежкам, плаванию и велосипедной езде. Она действительно была мулаткой с кожей цвета светлого молочного шоколада и с тонкими чертами лица, в которых было что-то арабское. В её английском был лёгкий акцент, французкий, или итальянский. Девушка сердито и одновременно весело смотрела на Гая сверху вниз, держа в левой руке планшет с бумагами, а лёгкий ветер трепал края красной жилетки. В правой она держала телефон, на камеру которого он наверняка сфотографировала нарушителя.

Вот блядь, подумал Гай. Он широко улыбнулся и сказал с очень дружелюбной интонацией и по-русски, чтобы она не смогла его понять:

– Ох, шла бы ты отсюда на хер, родная.

Неловко перекинув затёкшие ноги через край перекрытия, он выпрямился, отряхивая руки и по-прежнему улыбаясь, когда она сказала на чистом русском:

– Сейчас мы определим, кто пойдёт отсюда на хер. Штраф двести евро.

Вообще-то штраф за первоначальное нарушение техники безопасности составлял сто евро, а двести только за повторное нарушение. Двести можно было получить за очень грубое попирание катехизиса техники безопасности, и тогда за повторный случай следует штраф в размере недельной зарплаты, а за следующий могут разорвать контракт и выслать на родину.

Гай смотрел на разозлённую девушку и понял, что договориться не удастся, не нужно даже пытаться её уговаривать. Он убрал улыбку с лица, как будто проглотил. Девушка была не намного ниже его, и под каской он не видел, какая у неё причёска. Разрушительная мысль опять пронзила мозг – что будет, если обнять её и вместе броситься с крыши? Гай молча протянул руку за бумагой.

Девушка уже водила ручкой по планшету. Гай знал правила, и когда она спросила, назвал имя и должность. На слове «автоматизация» она замешкалась и взглянула ему в лицо. Никогда не слышала про автоматизацию, подумал Гай. Девушка вручила ему бланк предписания, на котором он расписался, подтверждая, что согласен с нарушением. Инспектор промышленной безопасности Л. Сивицкая. Гай украдкой взглянул на неё ещё раз. Непонятно, красивая она или так себе. И на Сивицкую совсем непохожа, у неё должна быть более экзотическая фамилия.

Теперь они оба стояли, не зная, что делать. Уйти вдвоём было бы глупым, оставить Гая одного на крыше было неправильно, он сразу же уселся бы обратно, а идти инспектировать безлюдный объект ‒ абсурдно. Наверное, она заметила его с земли, подумал Гай. Девушка отвела глаза и стала смотреть в планшет, проверяя, всё ли она правильно заполнила.

‒ Я у тебя первый? ‒ спросил Гай.

‒ Что? ‒ она смотрела на него, как на сумасшедшего.

‒ Я имею в виду, я первый, кого ты здесь оштрафовала?

‒ А-а, ‒ облегчённо сказала она и даже слабо улыбнулась. ‒ Да, ты первый.

Солнце поднялось высоко, и тень на крыше исчезла. Они стояли на самом солнцепёке. Гай поднял термос.

‒ Нужно идти, ‒ сказал он, ‒ сейчас обед, ты больше никого тут не найдёшь.

Он повёл её по лестнице вниз, мимо электрощитовой и машзала.

‒ Подожди, ‒ сказала она.

Девушка достала из кармана жилетки рулетку и стала измерять высоту ограждения проёма.

‒ Нормально, ‒ сказала она.

Она сделала несколько фото с разных ракурсов. Гай смотрел, как сосредоточенно она выполняет свою работу.

‒ Ты здесь давно? ‒ спросил он, ‒ не видел тебя раньше.

‒ Прилетела неделю назад, ‒ сказала девушка, ‒ а ты?

‒ Уже почти два года.

Она помолчала, переваривая информацию, а потом сказала:

‒ Покажи, пожалуйста, где насосная и станция очистки воды. Мариуш назначил меня ответственной за этот объект.

Мариуш был главой управления промышленной безопасности.

Они спустились на первый этаж и остановились у выхода. Девушка сделала ещё несколько фото защитного козырька.

‒ Вон, ‒ сказал Гай, ‒ это насосная, а там станция обезжелезивания.

‒ Спасибо, ‒ сказала девушка. Она несколько секунд постояла, словно ожидая, что Гай пойдёт с ней, а потом сказала: «Счастливо» и пошла по направлению к насосной. Гай почувствовал, что вспотел от жары, а девушке, кажется, жара была нипочём. Она скрылась в дверях насосной, а он пошёл к выходу, думая о том, что так и не узнал, как её зовут.

Рядом с его «нивой» стояла её машина, новая «тойота». По номерам Гай видел, что эта машина Луки, одного из инженеров. Видимо, новой работнице ещё не успели подобрать транспорт.

Когда он после обеда рассказал Юре, как новенькая инженер его оштрафовала, Юра возмущённо сказал:

‒ Вот сучка! Начала со своих.

Гай тоже считал, что девушка могла ограничиться устным предупреждением. С другой стороны, он сидел на краю крыши, и это нарушение тянуло даже не на двести евро, а на всю недельную зарплату. Сам он отнёсся к этому происшествию, как к забавному приключению. Вряд ли за штрафом последуют какие-то репрессии, может, Мариуш вызовет на профилактическую беседу, или поручит кому-то из своих замов.

Гай почти сразу забыл об этом и, встречая на площадке свою новую знакомую, приветливо здоровался и кивал. Он не хотел, чтобы она думала, что он затаил обиду. Юра смотрел на неё волком и цедил сквозь зубы: «ссте», тем самым давая понять, что обида, нанесённая другу, является для него кровной.

‒ Она же тебе понравилась, ‒ сказал Гай, когда в очередной раз он столкнулись в столовой с подносами. Он впервые увидел её без каски и с удивлением отметил, что её курчавые волосы коротко пострижены, как у мальчика.