Бег на цыпочках по краю. Как быть, если жена и любовница стали подругами

Серия «Аллея»

© Издательство «РуДа», 2023

© А. В. Мальцев, текст, 2023

© В. В. Сушинцев, обложка, 2023

С фиалок лепестки не облетают

Он не считал себя гением растениеводства, тем более – цветоводом-любителем. Не ощущал никогда, не дано это ему, увольте.

Почему тогда, скажите на милость, уже несколько раз ему, доктору Илье Стерхову, снится один и тот же сон: как с цветущей фиалки облетает лепесток, потом еще и еще.

И так – пока все не облетят.

Сегодня он даже проснулся, сел на постели и обхватил голову руками. Кровать заскрипела, разбудив Лану. Вообще-то любовницу звали Светланой, но она обижалась, когда слышала свое «паспортное» имя.

– Тебе чего не спится? – она потянулась к креслу, на котором валялся ее халатик, вытащила из кармана мобильник. – У тебя до приема больше двух часов. До поликлиники – рукой подать. Можешь подремать еще.

– Как думаешь, если снится фиалка, это к чему? – отрешенно, словно о чем-то потустороннем, поинтересовался доктор.

– Поверь, к плохому она не приснится, говорю тебе как фиалковод со стажем. Стопудово!

– А если с нее к тому же облетают лепестки один за другим?

– С фиалки не могут облетать лепестки, – встряхнув гривой золотистых волос, чтобы, видимо, отогнать остатки сна, вынесла вердикт любовница. – Если ее не поливать, она просто вянет. Целиком скукоживается, понимаешь? Но лепестков не теряет.

Стерхову нравилось, когда она пускалась в рассуждения, не обязательно о фиалках. Лана поворачивалась боком к нему – так, что он мог любоваться ее профилем. Догадывалась ли она, что Илья любуется ею – неизвестно.

Может, и догадывалась.

Сегодня, к примеру, закончив монолог, она вскочила, пристроилась сзади, обхватила его бедрами и принялась разминать его воротниковую зону. По телу доктора тотчас побежали мурашки, причем непонятно, от чего конкретно – то ли от разминания, то ли от прижавшихся бедер.

– Может, это была не фиалка?

Услышав вопрос, девушка прекратила его разминать, заглянув через плечо, словно он сказал какую-то нелепость.

– Илья Николаевич, ты что, не знаешь, какие бывают фиалки? Это камешек в мой огород, между прочим, задето мое профессиональное самолюбие, ты понимаешь! Давай, поднимайся…

Закутавшись в халаты, они прошествовали в соседнюю комнату, которую Лана называла оранжереей. Металлические стеллажи от пола до потолка сплошь были заставлены узамбарскими фиалками, или сенполиями, как принято называть в среде профессионалов. Всего этого Стерхов, разумеется, до знакомства с Ланой не знал.

– Какой ты видел цветок во сне: розовый, голубой, фиолетовый, вспоминай, – тормошила его любовница, включая над каждой полкой подвешенную сверху люминесцентную лампу. – Какой был край – волнистый, гофрированный… По форме – махровый, как шапка, или простой, как анютины глазки в пять лепестков? Было ли фэнтези…

– Фэнтези – это в том смысле, – перебил Илья ее, уловив знакомое слово в перечислении, – что похожа ли фиалка на Гарри Поттера? Нисколько!

– О господи, ты что, совсем уже? – Лана одарила его таким взглядом, который он за неделю их знакомства не мог припомнить. – Фэнтези – это в горошек, в штрих… Была ли кайма? Ну, вспоминай, напрягись.

Перегруженный информацией сверх всякой меры, он двигался между цветочных стеллажей подобно Титанику между айсбергов, рискуя то и дело напороться на один из них и героически затонуть.

– Я в этом разбираюсь, как сантехник в офтальмологии. От новых знаний умней не стану ни на йоту, уж поверь, сбавь обороты, умоляю.

– Может, ты запомнил листья? – словно не слыша его, продолжала девушка. – Какая была их изнанка? Или какой край – зубчатый, каемчатый?

– Стоп! – взмахнул доктор руками, едва не уронив несколько цветов с верхней полки. – Хватит подчеркивать мой пещерный уровень. Я понял, что фиалководом никогда не стану…

– Но ведь почему-то она тебе снится!

Илья развел руками:

– Снится, но ничего похожего у тебя не нахожу. Уж извини. И вообще, мне пора в поликлинику. Я планировал с амбулаторными картами поработать до приема.

– Прекрасно, меня до «Колизея» подкинешь.

Ни в какую поликлинику ему не надо было – требовалось заехать домой и быстро пропылесосить квартиру. Именно этим он докажет жене Зинаиде, что всю первую половину дня провел дома.

А как иначе? Хочешь получать удовольствие – вертись как белка в колесе! Как пелось в одной старой песне – ни минуты покоя!

Спускаясь в лифте с ним в обнимку, Лана не унималась:

– У меня есть знакомый психотерапевт, владеющий методиками нейролингвистического программирования, он с помощью гипноза выяснит, что за сорт тебе снится. Уверена, с его помощью ты вспомнишь. И мы вместе разберемся, что к чему.

Доктор быстро представил качающийся маятник и менторский голос, отсчитывающий от единицы до десяти.

– Не надо меня гипнотизировать! Я сам кого хочешь загипнотизирую!

– Согласна. Ты у меня гипнотизер еще тот!

С этими словами Лана крепко прижалась к нему. Подобные страстные выплески всегда напрягали Стерхова: он женат, к тому же доктор, участковый терапевт, всегда на виду, его могут в любой момент узнать. Разве нельзя себя как-то сдерживать?! А уж потом, когда наедине останутся, тогда и дать волю страстям бушующим.

Согласитесь, риск – благородное дело, но в разумных количествах!

Интуиция не подвела: кабинка остановилась, дверцы разъехались, в проеме нарисовался веснушчатый пацан лет шести с огромным револьвером, направленным на обнявшихся доктора с подругой.

– Руки вверх! Не двигаться!

Илья быстро сориентировался, вскинул руки, прохрипев:

– Сдаемся! Пожалей нас, вот увидишь, мы тебе еще пригодимся.

Лана потеряла ненадолго равновесие и… как назло, сломала каблук, доктору ее пришлось поддерживать. Закончилось все тем, что подоспевшая за внуком бабушка принялась извиняться и давать своему чаду подзатыльники.

– Это не метод воспитания, – вынесла вердикт Лана, нетвердой походкой выходя из лифта. – Мальчишки во все времена играли в войну, это нормально.

– Это раньше в войну. Сейчас – в стрелялки, квесты, стратегии… Что касается войны, то на ней, как известно, всегда есть раненые, – заметил Илья, кивая на сломанный каблук. – Может, заедем по пути в мастерскую?

– Ага, и как я буду ходить, оставшись без туфли? – поинтересовалась девушка, рассматривая покосившийся каблук. – Поезжай без меня, придется вернуться. Видимо, не судьба мне сегодня в «Колизее» развлекаться.

– Ничего, проживешь один день без развлечений, – буркнул на прощанье Стерхов, чмокая девушку в щеку, – мне спокойней.

Запустив движок своей видавшей виды «Хонды», он подумал о том, что иметь любовницу с квартирой, в которой можно иногда даже вздремнуть часок-другой – редкая удача. Но было бы еще лучше, окажись такое удовольствие под боком, скажем, в двух минутах ходьбы – не надо пилить на другой конец города, чтобы оставлять в квартире «следы присутствия». По принципу «Любишь кататься – люби и саночки возить!».

На поездку уходят время, бензин, нервы… В конечном счете – жизнь.

Он уже хотел трогаться, как увидел доску объявлений. Вернее, самовольно наклеенные на дверях подъезда листочки. Их, конечно, представители соответствующих инстанций сдирали, с ними боролись, но через какое-то время самовольные объявления появлялись вновь.

«Чем черт не шутит?!» – буркнул себе под нос Илья и покинул машину. Вернувшись через минуту, достал сотовый и принялся набирать отпечатанный на тонкой полоске оторванной бумаги номер.

Мерцание развода в тумане

До приема в поликлинике оставалось чуть больше часа, когда Стерхов подъехал к своему дому. Ничего не предвещало беды. Для надежности доктор бросил взгляд на окна квартиры и на секунду замер: показалось, что мелькнула чья-то тень на кухне.

Поднимаясь в лифте, прокручивал в мозгу утренние события.

Итак, в семь утра проводил жену Зинаиду на работу, пообещав пропылесосить квартиру. Удостоверившись, что супруга села в троллейбус, быстро оделся, нырнул в свою «Хонду» и был таков.

Что поделать – у любовницы свои планы, под них тоже надо подстраиваться. В багажнике на тот момент уже ждали своего часа купленные накануне бутылка шампанского, шоколад, фрукты.

В восемь был как штык у Ланы.

Следующий час можно пропустить, и так понятно, на что он потрачен… Шампанское ударило в голову, захотелось подремать. Только погрузился в сон, как увидел фиалку.

Такова нехитрая предыстория, дальше вы знаете.

Можете, конечно, возразить, дескать, пить с утра шампанское, планируя еще в этот день садиться за руль и потом вести в поликлинике прием больных, – верх безответственности и безнравственности.

И будете правы! Но оставим это на совести доктора, тем более что ему сейчас предстоит взбучка.

Интуиция подсказывала: в квартире ждет сюрприз. Отчего-то Стерхов вздрогнул, когда кабинка лифта остановилась на его этаже и дверцы поехали в стороны. Руки невольно потянулись вверх – видимо, крепко засел в голову веснушчатый хулиган с пистолетом.

Перед дверью квартиры прислушался и почувствовал холодок между лопаток: звук работающего пылесоса невозможно спутать ни с чем. В голове тотчас выстроилась логическая цепочка: по какой-то причине Зинаида вернулась с работы, обнаружила отсутствие благоверного и скрепя сердце принялась за уборку, так как на мужа никакой надежды. Под звук работающего пылесоса очень удобно себя накручивать как пружину – виток за витком. Все туже, все опасней. Чтобы при появлении мужа распрямиться.

Ее можно понять. За последний год вопрос о разводе вставал несколько раз. Как Стерхов ни маскировался, как ни конспирировался, Зинаида со временем вычисляла его любовниц и закатывала скандалы. Развод мерцал впереди подобно маяку в тумане. Мерцал и пугал своей безысходностью.

– Только не говори мне, что выносил мусор, но наши баки оказались настолько переполнены, что тебе, бедняге, пришлось ездить в соседний квартал, – начала с места в карьер Зинаида, забыв выключить пылесос. – За то время, что ты отсутствовал, можно было проверить все баки в городе… и не по разу!

– Не буду, конечно, – пожав плечами, как можно хладнокровней ответил Илья. – Тем более что это неправда. Если ты выключишь пылесос, я назову причину своего отсутствия. Кстати, почему ты вернулась с работы? И не позвонила? Я бы все объяснил.

Разглядев у супруги прядку прилипших ко лбу волос и полные слез глаза, Стерхов понял, что все достаточно серьезно. Потребуется все его сценическое мастерство, которого у него и так немного, чтобы как-то замять конфликт. Не факт, что получится.

– У меня разболелась голова, – сообщила Зинаида, выключая пылесос и садясь на диван. – Я не смогла работать, меня отпустили домой. Наша медсестра таблетки дала. Пока ехала до дома – вроде, полегчало. А тут увидела, что тебя, оборванца, нет, что квартира не убрана, и… голова разболелась с новой силой. Ведь как чувствовала, как чувствовала!

– Что ты чувствовала? – попытался перехватить инициативу Стерхов, но получилось вяло и неубедительно. – Да я, между прочим…

– У тебя опять появилась какая-нибудь… шмара? – перебила жена, запустив в него щеткой от пылесоса. – С ногами от шеи… С бюстом… как у этой… Последний раз говорю, давай разведемся по-хорошему! С меня хватит!

Увернувшись от летевшей в него щетки, Илья понял, что если он сейчас не перехватит инициативу, то потом это сделать будет невозможно в принципе.

– Я предлагаю другой вариант, – выпалил он, зажмурившись.

– Что еще за вариант? – долетело до него вместо подушки с дивана, последняя осталась в руках супруги.

Уловив короткую паузу, затараторил, не останавливаясь:

– Как смотришь на то, чтобы нам снять квартиру в другом районе. Помнишь, как в юности мы с тобой ютились по съемным комнатушкам, квартиркам? Как не хватало денег, как… А вдруг сегодня… дух авантюризма придаст нашим отношениям новый импульс, добавит остроты в рутинный быт, а?! Как ты считаешь?

– Уж не хочешь ли ты… сказать, – в бессилии вскинув руками, навзрыд прошептала жена, – что сегодня… ты ездил… смотреть квартиру? Это что, шутка такая?

– Думаешь, я могу шутить в таких ситуациях? – серьезно заметил муж, доставая из кармана джинсов листок с адресом и телефоном. – Вот, пожалуйста, Сардинская улица, дом сорок восемь, квартира сто сорок три.

Возникла напряженная пауза, в течение которой Зинаида мяла в пальцах обрывок бумаги, рассматривая его так, будто в нем, кроме китайских иероглифов, ничего не было. Стерхов стоял посреди комнаты, не зная, что ему делать. Потом осторожно присел рядом с супругой.

– Ты всерьез думаешь, – скорей почувствовал он, чем услышал, – это нам поможет? Это спасет? Смех да и только!

– Конечно, у нас кризис… э-э… второго десятилетия совместной жизни, – он попытался обнять ее, но Зинаида отстранилась. – Ведь я знаю, у тебя никого нет. Просто эмоции переполняют…

– Кризис, значит… Ну-ну. Какие уж тут эмоции!

– Давай так, я сейчас должен ехать в поликлинику, – он посмотрел на часы так, словно в них транслировался, подобно захватывающему боевику, сегодняшний вечерний разговор. – А как вернусь с работы – мы все обсудим.

Зинаида повернула к нему заплаканное лицо с расплывшейся косметикой, набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:

– Учти, если я уловлю хоть малейший запах, хоть намек, хоть…

Рыдания не дали ей договорить, она уткнулась ему в грудь.

След поцелуя на зеркале

Выехав на проспект, Илья подумал, что шифроваться отныне придется с особой тщательностью, больше проколов быть не должно, Зинаида не простит. Стопудово!

В остальном доктора все устраивало: как в группе «АББА» 70-х годов, Зинаида была обворожительно жгучей утонченной брюнеткой, Лана – потрясающей пшеничноволосой фигуристой блондинкой. Вращаясь между них, как ротор между двух магнитов статора, доктор Стерхов мог, не сбавляя жизненных оборотов, жить припеваючи. Вечное единство и борьба противоположностей, лед и пламень, Сцилла и Харибда органично дополняли бы друг друга. Иных моделей существования для доктора не существовало в принципе.

С Зинаидой он договорился, что вечером пойдут смотреть квартиру, и, если супруге жилье понравится, в выходные состоится переезд.

– Илья Николаич, я пригласила сегодня диспансерных по ПИКСу на четыре часа, – невозмутимо сообщила после дежурного приветствия веснушчатая медсестра Ниночка, едва доктор появился в кабинете. Услышанная новость вызвала на лице у вошедшего доктора непроизвольную гримасу, при этом в голове промелькнуло: «Ты разве что-то приятное сообщишь когда-нибудь? Хоть бы не сразу огорошила-то! Только вошел – и на тебе!». Но он тотчас взял себя в руки и вслух пробурчал:

– Что ж, справимся, и не такое бывало! Где наша не пропадала!

Надо пояснить, что ПИКС – это постинфарктный кардиосклероз, диспансерные по ПИКСу – пациенты с участка, перенесшие инфаркт, причем многие из них – неоднократно.

Пристроив куртку на плечиках в шкафу, Стерхов поправил перед зеркалом прическу, заодно привычно скользнув взглядом по тем открытым участкам, где могли остаться следы страстных поцелуев. Следов не было, но глаза всякий раз автоматически фиксировали этот факт, и доктор ничего с этим поделать не мог. Выходит, карма у него такая.

Один раз ему померещилось пятнышко на шее, он сбегал в туалет, тщательно промыл… Когда вернулся и снова посмотрел – понял, что пятнышко было на зеркале. Этакий отпечаток поцелуя на волшебном стекле.

Потом Илья уселся за компьютер, чтобы приступить к съемкам очередной серии бесконечного то ли квеста, то ли детектива под названием «Будни участкового терапевта». Оставалось лишь крикнуть «Мотор»…

«Добрый день, доктор, у меня звон в голове, словно на юге под Новороссийском поле с цикадами – все одновременно стрекочут… В оба уха».

«Доктор, вчерась неудачно повернулася, и – как выстрелит здеся, под левой грудью… Посмотри, нет у меня ничего там? А то сама-тось не могу заглянуть туды. Ровно иголкой на-скрозь прошило. Наверное, сердце, до сих пор дышать глубоко не могу – стрелят и стрелят».

«Доктор, проясните, а то сам никак не пойму, аппетита нет, а стул регулярный – откуда что берется?!»

В амбулаторных картах строчки похожи на бельевые веревки в ветреную погоду: «Тоны сердца приглушены, ритм правильный, дыхание везикулярное, хрипов не выслушано, живот мягкий, безболезненный, печень не увеличена…»

– Доктор, вы мне выписали в прошлый раз лекарство от изжоги…

– Да, и что, изжога до сих пор беспокоит?

– Нет, как рукой сняло, даже забыл, как это бывает, очень хорошее лекарство.

Стерхов в свете солнечных бликов разглядывал очкастого мужчину с испариной на лбу, который для того, чтобы ничего не забыть, достал из внутреннего кармана бумажку с каракулями, сделанными почему-то зеленой пастой. Доктор пытался разложить по полочкам все плюсы и минусы лекарства от изжоги, но вскоре понял, что ему для этого потребуется не менее получаса. А у него не было и трех минут.

– Нет, изжога прошла, но я заглянул в Интернет, а там написано, что если это лекарство принимать постоянно, то в желудок проникнут всякие микробы. Как быть? Жить с изжогой? Или…

Ниночка прыснула в кулачок и покраснела, так как доктор на нее в этот момент бросил строгий взгляд, в котором читалось следующее: «Серьезней, прошу тебя, иначе я тоже начну ржать, и что у нас тогда получится за прием?!». Вслух же Илья продолжил без намека на улыбку:

– Желудочная соляная кислота предназначена еще и для того, чтобы обеззараживать нашу пищу. Поэтому, если мы снижаем кислотность, то частично и снижаем защитный барьер…

– Тогда зачем же вы мне выписали это лекарство? Я не хочу, чтобы микробы ползли мне в брюхо, как тараканы в кухонный стол…

– Затем выписал, что вы жаловались на изжогу, – непринужденно пожал плечами Илья, изо всех сил пытаясь не рассмеяться. – Лекарства, которое бы приносило только пользу и совсем не вызывало никаких последствий, в природе не существует. Чрезмерно ими увлекаться нельзя ни в коем случае. Лучше соблюдать диету, высыпаться, не нервничать… Небось, предпочитаете аджику, перец, соусы всякие… Что же касается лекарства…

Закончить мысль ему не дали. В коридоре послышался шум, крики, детский плач. Дверь без стука отворилась, в проеме показалось старческое лицо с округлившимися глазами:

– Доктор, тут… парнишке плохо, упал, в судорогах весь.

Что выпало из стереотипа?

Через несколько секунд доктор с медсестрой были в коридоре: Илья держал за подбородок выгибающегося на полу усатого паренька, закатившего глаза и хрипевшего, а Ниночка набирала в одноразовый шприц лекарство. Вокруг стоял невыносимый гвалт, каждый советовал, указывал пальцем, лучше врача зная, что делать. Самое сильное впечатление на пациентов оказала пена, обильно текущая из уголков рта того, кто находился без сознания.

Медики работали слаженно, это был далеко не первый эпилептический припадок в их практике. Но в этот раз что-то не укладывалось в стереотип – доктор чувствовал, буквально ощущал затылком, но не мог понять, что именно его настораживало.

Кто-то приволок каталку. Когда инъекция транквилизатора подействовала, тело обмякло и больной уснул, общими усилиями его удалось транспортировать в отделение неврологии. Пока Стерхов заполнял необходимые бумаги, Ниночка несколько раз пыталась с ним заговорить, но в последний момент отворачивалась, кусая губы и грызя ногти.

– Ты не заметила ничего странного? – Стерхов взглянул на нее в упор. – Того, что бы не укладывалось в стереотип.

– Нет… Хотя… Кажется, нет, – покраснев, медсестра отвела взгляд.

Когда шли обратно в поликлинику по коридору, Илья принялся чесать в затылке, пытаясь вспомнить подробности только что произошедшего:

– У меня такое чувство, словно во время припадка под шумок что-то случилось такое, чего мы с тобой не заметили. И это что-то – очень важное. Возможно, какая-то пакость. Что-то попалось на глаза… Или кто-то, но тотчас вылетело, так как не до того было.

– Вы имеете в виду, что-то противозаконное?

– Не исключаю такой возможности.

– Может быть, – медсестра вышагивала рядом, стараясь не смотреть на доктора. – Илья Николаич, я не знаю, только… У меня такого чувства нет. Показалось вам, наверное.

– Кстати, выясни фамилию у парня, ведь он наверняка сидел к кому-то на прием, амбулаторную карту отложил…

– Конечно, отложил… Но как в себя придет, – развела руками медсестра. – Сам назовет. К чему такая экстренность, Илья Николаич?

– А мне сейчас хочется узнать, давай, Нинок, одна нога здесь, другая там.

С явным недовольством на лице медсестра направилась в регистратуру.

Клаустрофобия наоборот

«Переселение душ» – именно так назвал Стерхов их с Зинаидой переезд на конспиративную квартиру – прошло без эксцессов, если не считать того, что всю дорогу супруга его пилила без умолку:

– У тебя что, полно лишних денег? Или детство в одном месте, не буду уточнять в каком, заиграло? Приключений захотелось? Типа, мы индейцы, а ты, значитца, вождь краснокожих?

– Согласен. А тебе подойдет образ Хитрой Лисы, – весело осадил он ее. – Я, к примеру, буду Зорким Соколом. Стены разукрасим под пещеру, бросим шкуру мамонта на пол, костерчик, к сожалению, развести не удастся, пожарные прискачут, хозяева опять же… Выпнут в два счета.

– Какой ты Зоркий Сокол? Ты, скорее, Хитрый Хахаль, – не унималась Зинаида. – То и дело норовишь слинять налево.

Поднимаясь в лифте с двумя сумками и чемоданом, Илья поймал себя на том, что боится встретить Лану. Вдруг девушка выдаст себя?! Хотя между ними была неписанная договоренность – при чужих вести себя как незнакомцы, но вдруг эмоции возьмут верх и она кинется ему на шею, как случалось не раз, когда они оставались вдвоем. Что тогда?

– У тебя приступ клаустрофобии? – поинтересовалась доверительно Зинаида, взглянув на мужа.

– С чего ты взяла?

– Весь скукожился. Лифтов боишься? Раньше, вроде, не замечала.

«Я боюсь не закрытых кабинок, – чуть не ответил ей Стерхов, – а момента открывания. Вдруг там окажется та, которая… Это клаустрофобия наоборот – мне не хочется, чтобы кабинка открывалась».

Официально он – женатый мужчина, поднимается с супругой на временное место жительства. А какие существуют еще неофициальные варианты – это никого не касается. Как себя вести в случае, если конспирация будет нарушена, Стерхов не успел придумать – кабинка остановилась.

Едва Зинаида увидела обстановку их съемного гнездышка, весь негатив ее растворился подобно сахару в стакане воды.

– А фатера-то клевая, – заключила она, совершив неспешный «обход» жилища. – Жить тут можно. Не зря такие деньжищи платишь. В принципе, две комнаты – оптимальный вариант.

– Я же говорил, что тебе понравится!

– И сколько ты собираешься в этих пенатах кантоваться?

– Пока все у нас с тобой не вернется на круги своя, пока все недоразумения не рассосутся, – буднично развел руками Илья, устало вздохнув. Про себя он при этом подумал, что готов жить в таких условиях «всю оставшуюся». Вслух же выдал свой коронный аргумент: – Тут можно при желании и ребенка завести.

Услышав это, жена, казалось, покачнулась, потеряв равновесие, он даже хотел поддержать ее, но она оттолкнула его руки.

– Последних слов, считай, я не слышала. Марш на рынок, купишь вырезку говядины, свинины… Лук, кетчуп, шампанское… Сковорода, я заметила, тут с керамическим покрытием. Да что я говорю, – с иронией подмигнула она ему, похлопав по плечу, – ты лучше меня знаешь, что в таких случаях полагается. Твой опыт с моим несравним. Отметим, короче.

Промах на полтора кило

В сортах мяса он не разбирался, поэтому брал всегда самую сочную вырезку, чтоб не было ни костей, ни связок, ни хрящей. И не парился!

Проходя по мясным рядам, доктор присмотрел пару кусочков, но потом решил все же посоветоваться с супругой, достал смартфон, и… в этот момент чья-то не в меру резвая рука выхватила его у доктора, тот даже не успел опомниться.

Глядя вслед убегающему пацану, Стерхов хотел крикнуть что-то типа «Стой, гаденыш!», но в горле пересохло, и он так и остался стоять с разинутым ртом и искаженным гримасой лицом.

Ситуацию живо «прострелил» находящийся по ту сторону прилавка рослый детина в нарукавниках:

– Я видел его, знаю, куда побежит… Далеко не успеет, никуда не денется. Вы тут замените меня ненадолго, а я вам телефончик добуду, – выдавал он скороговоркой, пролезая ловко под прилавком. – Кто будет спрашивать, скажете, Мартын сейчас подойдет. Давайте, быстрей становитесь, становитесь… Мартын, кстати, это я.

Через секунду детина с завидной проворностью растворился в толпе.

Стерхов не помнил, как оказался в нарукавниках по ту сторону прилавка. В голове стучало: «А если кто из пациентов тебя здесь увидит, что скажешь в свое оправдание? Решил подзаработать? Подшабашить? Дескать, медицинских денег не хватает… Почему бы не помочь реализовать мясо родственнику из деревни? А если, не дай бог, недостача выплывет? Тогда вообще кранты!»

Народ как ни в чем не бывало подходил, не глядя на продавца, рассматривал сочные куски говядины, свинины, лосятины, выложенные на прилавке… Спрашивал, сколько что стоит.

Илья что-то отвечал невпопад, то и дело озираясь по сторонам в поисках убежавшего хозяина прилавка. Вскоре в его поле зрения попал черный «Порш Кайен», притормозивший неподалеку от ограды рынка. Выскочивший из передней дверцы лысый абориген в темных очках внимательно осмотрелся, потом не спеша подошел и открыл заднюю дверцу. Оттуда долго никто не появлялся, наконец Илья увидел коричневые лакированные туфли и такого же цвета брюки.

Почему-то Илья был уверен, что выплывший из джипа загорелый авторитет в коричневом дорогом костюме, с благородной сединой не только в прическе, но и в бороде с усами, направляется именно к нему.

«Гость с юга, – безошибочно окрестил его доктор. – Но зачем ему самому выбирать мясо? У таких на кухне обычно предусмотрен штат поваров из Вьетнама или Кореи, которые зажарят для своего шефа свежего кабанчика из личного стада».

Тем временем авторитет приближался. Оставалось каких-то пять метров, два… один…

– А Мартышка гдэ? А? – поинтересовался гость с юга, придирчиво оглядывая мясистую вырезку. – Это его мэсто, ты откуда взялся?

– Я его временно замещаю, – робко пояснил доктор, тщетно выискивая в толпе коренастую фигуру хозяина прилавка. – Он будет с минуты на минуту. Подождите, пожалуйста.

– Слюшай, нэт у мэна этай минуты… Тараплус. Вон от таво куска аткали два пятсот.

– Чем же я отколю?

Видимо, Илья «сморозил» неслыханную глупость, так как одна бровь гостя выгнулась дугой, другая же, наоборот, провалилась, а изо рта блеснуло чем-то золотым.

– Тапор видыш? – гостя с юга медлительность и непонятливость продавца начала раздражать. – Им и аткали. Да не стой, как памятник Шота Руставели… Я же сказал – тараплус.

Илье ничего другого не оставалось, как подчиниться. Кусок, полюбившийся гостю с юга, оказался неожиданно холодным, почти ледяным на ощупь – доктор его едва удержал в руках. Удар топором пришелся не туда, куда Илья целился.

– Э-э-э, я посла двух бутылок «Киндзмараули» тачнэй ат-калю! – заорал покупатель, крутя пальцем у виска. – Тфу… Я тэбя буду зват Вахтанг касой глаз. Сначала нада глаз правит, патом мяса калот.

Бросив отрубленный кусок на весы, доктор поморщился: стрелка показала почти четыре килограмма.

К счастью, в этот момент «нарисовался» убежавший хозяин прилавка, торжественно вручил доктору его смартфон, подчеркнув, что никаких вознаграждений не требуется, поскольку он прекрасно размялся, что, безусловно, полезно для его здоровья.

Едва Мартын увидел того, кто в этот момент распинался по поводу отсутствия снайперской точности у Стерхова, его будто подменили. Открытое радушие сменилось подобострастием, доктор с его смартфоном вмиг перестал как бы существовать, все внимание продавца переключилось на гостя с юга:

– Ашот Мамиевич, сейчас все подгоним, подровняем, не волнуйтесь, – затараторил прибежавший хозяин, с трудом сдерживая клокочущее дыхание. – Извините за это недоразумение, сколько вы говорите? Два с половиной кило, как всегда? Сейчас все будет исполнено.

Под сочно-раскатистое «Ты каво ставишь вмэсто сэбя? А?! Ты вэд знаишь, что я тараплус, а всо равно ставишь… Э-э-э!» Стерхов понял, что пока внимание именитого посетителя переключено с него на Мартына, лучше незаметно смыться, дабы не «схлопотать» на свою голову что-нибудь еще.

Спрятав смартфон в карман, он быстро ретировался с места событий.

Три кита, на которых все держится

Рабочий день начался с вызова к заведующему участковой службой Танхилевичу.

Рядом с Михаилом Айзиковичем сидел подтянутый большеглазый мужчина средних лет с коротким ежиком на голове и черным дипломатом в руках. Брутальная небритость создавала ощущение, что сперва щеки бедняги намазали клеем, после чего на них выдули отходы древесно-стружечного производства. Опилки, проще говоря.

Под ежиком у него проступала красноватая нежная кожа, которой не просматривалось ни на лице, ни на щеках, отчего доктору захотелось назвать незнакомца Подосиновиком.

– Илья Николаевич, вам сказка как повезло, – без обиняков начал заведующий после короткого представления, как всегда путая падежи и склонения. – Зиновий Львович является представитель немецкий фармацевтический компания «Зибера» у нас в город. Его задача – продвижение три новых препараты… Впрочем, он все сама расскажет, я пойдем на линейку, а вы тут общаться пока.

С этими словами Михаил Айзикович принялся грузно вылезать из-за стола.

– Ав чем повезло-то? – поинтересовался доктор, заставив заведующего на несколько секунд замереть в самом узком месте между столом и холодильником, отчего возникло ощущение, будто Танхилевич застрял.

– Хотя бы в то, что, если вы начнешь удача распространять новый препаратов, у тебя появился реальным шанс быть доверенное лицом этого фирмы. Совсем иной зарплата, ты в курсе? На днях мне говоришь, денег мало…

– Вы так спокойно об этом говорите, Михаил Айзикович? – натянуто «удивился» Илья. – Я бы на вашем месте помалкивал, и так сотрудников не хватает. Приходится на полторы ставки пахать.

– Относительно вас, Илья Николаевич, я давно иллюзия не питал, – в тон ему ответил заведующий, протискиваясь к выходу. – Вы ведь спал и видите, как бы смотался отсюда куда поближе…

Когда за Танхилевичем закрылась дверь, Подосиновик оживился, вскочил, начал прохаживаться по кабинету вдоль и поперек:

– Не знаю, как вы, коллега, а я с трудом в его словесном потоке ориентировался. И это одна из причин, кстати, по которой я бы отсюда стремился вырваться на оперативный простор. У вас есть все шансы для этого.

– Ты в каком году вуз окончил, коллега? – решил сразу же «брать быка за рога» Стерхов. – И какой факультет?

– В самый миллениум, – ничуть не смутившись тем, что Илья обратился к нему на ты, парировал Подосиновик. – Причем с красным дипломом. Лечфак, естественно.

– И что продвигаешь? Надеюсь, не слабительное?

– Зря надеешься, именно со слабительными сейчас проблема. Раз ты заикнулся про них, то с него и начнем. Называется препарат «Неослабинекс», действует в основном в толстом кишечнике… Второй препарат с выраженным снотворным эффектом – «Редуваз», и анальгетик третьего поколения – «Эстамперон».

Спустя несколько часов, выслушивая сердца и легкие, пальпируя печень, стуча по клавиатуре и пялясь в монитор, Стерхов мысленно рассуждал о том, что накануне своего сорокалетия представителем фирмы «Зибера» гораздо престижней работать, нежели участковым терапевтом.

Скажем, не портишь зрение этой писаниной, а приезжаешь в какое-нибудь лечебное заведение на крутой иномарке и идешь не куда-то, а сразу к заведующему. Или еще лучше – к главврачу!

Садишься ножку на ножку, кейс из крокодиловой кожи, естественно, рядом, руки скрещиваются на груди, рукав пиджака приоткрывает японские часики, золотую печаточку на указательном пальце. Интересуешься небрежно так, как в его «богадельне» назначаются лучшие в мире фармацевтические препараты…

«Как, батенька?! Вы даже и про фирму такую не слышали? (Брови удивленно взлетают вверх, в глазах непонимание.) Непорядок! Вопиющий беспредел! А я думаю – почему у вас процент госпитализаций зашкаливает?! Это от того, что лекарства ваши врачи назначают второсортные. Не те! А надо – из первого эшелона, я имею в виду, брендовые препараты крупнейшего фармхолдинга «Зибера». И увидите, ситуация в корне изменится. Сразу же! Давайте начнем с малого, скажем, с продвижения трех из них… Слабительного, обезболивающего и снотворного. Так сказать, с трех китов, на которых все держится…»

До чего ж по-идиотски устроена жизнь!

Отвлечься от фантазий его заставил грохот за окнами. Ниночка тотчас вскочила и прильнула к окну.

– Илья Николаич, дым черный повалил, взорвалось что-то.

– Странно, – неспешно поднялся доктор, недовольный тем, что его от мыслей о будущем отвлекли столь грубым способом. – Сейчас не девяностые, чтобы подобные разборки чинить. Более цивилизованное время на дворе.

– Доктор, так что с больничным? – подала голос упитанная пациентка, инженер-конструктор одного из предприятий района, застегивая блузку. – Закрываете вы его или продляете? Мне что, завтра на работу выходить?

– Нет, поболеете еще дня три, так и быть, – успокоил ее Илья, разглядывая черный дым за окном. – Анализы сдадите, флюорографию в трех проекциях пройдете… Нинок, выпиши… Хватит разглядывать, мы же на работе.

Когда медсестра подчинилась и пациентка с направлениями покинула кабинет, за окнами раздался вой сирен и проехала пожарная машина.

Выглянув из кабинета через минуту после ухода пациентки, Илья воскликнул:

– В кои-то веки пустой коридор. Я сбегаю, гляну… Что там произошло…

– И я с вами, – прозвучало в ответ из кабинета.

Однако кроме клубов дыма и толпы зевак, среди которой наверняка были и те, кто недавно ждал своей очереди в коридоре поликлиники, увидеть особенно ничего не удалось. Приехавшие полицейские успели натянуть полосатую ленту, огородив тем самым место происшествия, а пожарному расчету удалось к тому времени сбить пламя. В толпе тут и там что-то говорили без умолку про джип, в котором в момент взрыва находился человек. Спасти беднягу не удалось – сгорел заживо.

Среди других машин Стерхов случайно зацепился взглядом за реанимобиль, из которого выходил его однокурсник – кардиолог со скорой Артем Немченко. Встретившись взглядом с коллегой, Илья понял, что случай оказался безнадежным на сто процентов – врачи приехали на обгоревший труп.

«Оно и понятно, – плавали мысли в мозгу доктора, пока он возвращался к себе в кабинет. – Такое пламя еще потушить надо. А тут хаос, паника, фактор времени опять же. Да, трагически оборвалась еще одна жизнь. Тут строишь планы на вечер, на месяц, на год… А какой-нибудь шизик подкладывает бомбочку под твое авто, и… планам не суждено сбыться. До чего ж по-идиотски устроена жизнь!»

Больных в коридоре оказалось немного. Видимо, случившееся у кого-то начисто отбило желание обращаться на прием.

Что ж, тем лучше… Участковый терапевт всегда найдет, чем занять себя в свободное время. Взять хотя бы стопку незаполненных амбулаторных карт, оставленных на потом. Когда идет сплошной поток народа и времени не хватает, в карте записываешь лишь то, что касается цифр давления, пульса (особенно если они отличаются от нормы), электронного больничного, выписанных сегодня лекарств и назначенных анализов. А рутину, вроде объективного статуса – состояния кожных покровов, живота, тонов сердца и дыхания, – оставляешь на потом.

– Кстати, совсем забыл! – Илья хлопнул себя по лбу, отодвинув в сторону стопку амбулаторных карт. – Нам поручили, Нинок, продвигать новые препараты немецкой фирмы «Зибера»!

С этими словами доктор выставил на стол три флакона.

– Вам поручили, Илья Николаич! Не мне! – без энтузиазма поправила его медсестра, рассматривая этикетки и отворачивая крышечки флаконов. – Небось, пообещали райские кущи за удачное продвижение.

– Не буду скрывать, Нинок, пообещали. Но я с тобой щедро поделюсь. Это слабительное – «Неослабинекс», это снотворное – «Редуваз»…

– Снотворное и без рецепта? – Ниночка принялась рассматривать флакон с лекарством. – Видимо, так себе, раз без рецепта…

– Это мы с тобой и выясним.

Пробел на предпоследней странице

Под самый занавес приема в кабинет зашел невысокий широкоплечий брюнет лет сорока пяти, которого Илья сразу же окрестил Квадратом. В руках вошедшего была черная папка, которую Илья видел во многих детективных сериалах.

– Вы амбулаторную карту отложили? – автоматически поинтересовалась Ниночка.

– Думаю, она мне не потребуется, – коротко отрапортовал вошедший, раскрыв темно-красное удостоверение, в котором доктор не успел толком ничего разобрать. Словно прочитав его мысли, Квадрат пояснил – Старший следователь убойного отдела ГорУВД майор Тутынин.

– Вы по поводу взрыва и обгоревшего трупа в джипе? – догадался Стерхов.

– Именно так, – кивнул майор, усаживаясь на кушетке и раскрывая на коленях папку, в которой оказалось несколько мелко исписанных листов бумаги. – Смотрю, вы в курсе, что ж, тем лучше.

В голове доктора промелькнуло: «Почерк у тебя, майор, от моего, куриного, почти не отличается! На первый взгляд, по крайней мере».

– Мы слышали только грохот, – затараторила Ниночка, приложив к щекам ладошки. – Выбежали посмотреть, а там дым валит и полно зевак…

– Это я знаю не хуже вас, девушка, – раздраженно заметил Квадрат, перебирая листы в папке. – Если вам не трудно, оставьте нас с доктором наедине, это серьезно…

– Но у нас прием, – Ниночка обиженно перевела взгляд на Стерхова. – И мы…

– А у меня убийство, – жестко перебил ее майор, бросив такой взгляд, что она тут же подчинилась. – И опрос свидетелей по горячим следам.

Оставшись наедине с майором, Илья поинтересовался:

– Не хотите же вы сказать, что…

– Хочу, Илья Николаевич Стерхов, – перебил его Квадрат, прочитав то, что было написано у доктора на бейджике. – Сгоревшего в машине звали Степан Павлович Барсуков. Вам эта фамилия ни о чем не говорит?

От услышанного доктор на пару секунд ощутил себя беременным – в животе словно кто-то шевельнулся, несколько раз пнув родителя ножкой.

– Вы… серьезно?!

Немигающий взгляд уставился на доктора так, что еще немного – и у последнего могли запросто начаться схватки.

– Серьезней не бывает, я даже знаю, что вы повздорили с убитым.

– Кто это вам рассказал? – поинтересовался доктор, стараясь дышать как можно глубже.

– Нашлись люди!

В голове Стерхова, словно в папке на рабочем столе его домашнего ноутбука, тут же выстроились кадр за кадром: раскрасневшееся лицо Барсукова, требовавшего продлить ему больничный еще на три дня, извинительная улыбка Ниночки, почему-то вставшей на сторону больного, черный дым за окном от горящего джипа, полосатая лента, натянутая оперативниками на месте взрыва, и растерянность Артема Немченко, выпрыгивающего из реанимобиля.

Но это все – цветочки. Ягодка лежала сейчас в стопке амбулаторных карт в виде незаполненного дневника в карте Барсукова. Доктор планировал это сделать после окончания приема, в спокойной обстановке.

Дождался! Теперь обстановка максимально спокойная, но заполнить уже ничего не удастся. А карту, скорее всего, майор конфискует.

– Что значит, повзддорили? – прохрипел Илья, чувствуя, как в пересохшем рту язык отказывается подчиняться хозяину. – Т-так, немного поговорили на п-повышенных тонах…

– В чем суть конфликта? – железным тоном спросил майор.

– Да к-какой конфликт?! Я з-закрывал ему б-больничный, – начал заикаться доктор, чего раньше за собой никогда не замечал. – А он т-требовал п-продлить его еще на т-три дня. Таких к-конфликтов у меня на к-каждом приеме – сколько хочешь, вагон и маленькая тележка.

– Тогда я скажу, что вы достаточно конфликтный доктор. А Барсуков на момент осмотра был здоров?

– Аб-бсолютно.

– И это зафиксировано в амбулаторной карте?

– Разумеется, – как можно убедительней заверил Туты-нина Илья, за что потом себя же обругал последними словами. Что толку демонстрировать сногсшибательную уверенность, которая через минуту может лопнуть как мыльный пузырь!

Майор тем временем невозмутимо что-то записывал в своей папке.

«Может, и мне заняться столь нелюбимой рутиной? – пронеслась в мозгу доктора спасительная мысль. – Чем черт не шутит, авось да и прокатит?! Карта Барсукова вторая снизу, точно!»

К счастью, на столе перед ним лежала раскрытой амбулаторная карта предыдущего пациента. Как можно небрежней Илья ее захлопнул и с выражением вселенской тоски на лице принялся перебирать стопку. Как бы между прочим раскрыл ту самую карту, где зиял пробел на предпоследней странице. Его-то и требовалось экстренно заполнить, тщательно прописывая отсутствие воспалительных симптомов у пациента Барсукова, тем самым как бы подчеркивая его трудоспособность. Иначе – с какой стати ты, доктор, закрыл его больничный?!

Вообще, главное не то, что ты, Стерхов, увидел в его зеве, прослушал в его сердце или в легких, прощупал в его животе. Главное – что ты зафиксировал на бумаге, то бишь в дневнике. Именно это останется потомкам, будет фигурировать в протоколах, многократно копироваться и так далее… Вот что главное!

Рука автоматически «доделывала» необходимую работу, пока на лице доктора висело выражение крайнего недовольства «всей этой бюрократической рутиной», соблюдение которой от него требовали реалии выбранной раз и навсегда профессии.

Однако майор не хуже него разбирался в подобных вещах и простреливал ситуацию с полувзгляда.

– Успели? – почти по-отечески поинтересовался он, устало улыбнувшись, когда доктор отодвинул заполненную карту в сторону. – Или еще дать пару минут для верности? Ну, чтобы проверить там, мало ли что?

– Нет, спасибо, – оценив иронию майора по достоинству, заверил Илья. – Сами можете проверить, здесь нет никакого криминала, просто мы не успеваем во время приема это сделать.

Илья почувствовал, как румянец сам собой уходит со щек, а «шевеления» в животе прекращаются, словно их и не было никогда.

– Судя по тому, что заикание как бы… излечилось, криминала действительно нет, поэтому проверять мы не будем.

– Я бы сказал, что Барсуков сознательно шел на конфликт.

Брови майора удивленно взлетели вверх:

– Что вы имеете в виду?

– Неделю назад он жаловался на насморк, боли в горле, недомогание, слабость и так далее… Так вот, ничего этого я не обнаружил. На мой взгляд, он и тогда симулировал. Зачем ему вообще понадобился больничный – ума не приложу… Ясно, что для чего-то… другого.

Кот на раскаленной крыше

Когда доктор мельком бросил взгляд на майора – тут же осекся. Выражение лица следователя говорило буквально следующее: «Мели, мели, Емеля, твоя неделя».

– Понимаете, Илья Николаич, – начал невозмутимо расставлять точки над «i» Тутынин, поймав паузу в словесной эквилибристике доктора. – Я потому вам позволил все подчистить в амбулаторной карте, что в этом особого криминала действительно нет, как и смысла… Ну, нагоняй получите от заведующего, не более. Барсуков действительно был у вас на приеме, это несомненно. Труп его настолько обгорел, что установить сейчас, был ли он на тот момент трудоспособен или нет, мы не имеем никакой возможности. Поэтому и смысла нет. Криминал в другом.

– В ч-чем же? – переспросил доктор, чувствуя, как в животе опять начинает ворочаться несуществующий ребенок, а к лицу снова приливает кровь.

– В той цепочке событий, которую не разглядит разве что слепой. Посудите сами: сначала вы ссоритесь с Барсуковым, да так, что он разъяренный вылетает из кабинета и хлопает дверью. На глазах у всей очереди! Это первое звено цепочки. А вскоре вы исчезаете на полчаса, и вас никто не видит… Никто не знает, где вы находитесь, вы начисто скрылись с экранов радаров. Третьим звеном, собственно, является сам взрыв джипа и гибель в огне того, с кем вы так натурально повздорили. Вот, собственно, и все. Теперь, внимание, вопрос… Надо вставить недостающее второе звено. Где вы были сегодня примерно с трех до трех тридцати?

– Вы хотите с-сказать, что я за эти п-полчаса подложил взрывчатку в д-джип Барсукова? – чуть не задохнулся от негодования Стерхов.

– Согласен, версия выглядит весьма натянутой, но пока она единственная, увы, – цокнув языком, покачал головою Тутынин. – Другой у нас нет. И, заметьте, вы не ответили пока на мой конкретный вопрос.

– Я ходил в с-стационар, в ординаторскую т-терапии за историей болезни.

– Это можно сделать за десять минут. Вы отсутствовали полчаса. Что вас задержало? Или кто? Чью именно историю вы искали и зачем? Кто вас там видел? С кем вы разговаривали?

Сказать, что доктор чувствовал себя кошкой на раскаленной крыше, вернее – котом, значит ничего не сказать. Все складывалось хуже некуда. На самом деле он получил эсэм-эску от Лилии, симпатичного врача-физиотерапевта, где она намекала, что у нее перерыв, и они могли бы… скажем, непринужденно поболтать. Но «светить» подобную связь Илья не должен был ни в коем случае, не имел права, ибо Лилия была женщиной замужней, и вообще…

Представьте себе, наш доктор оказался настолько любвеобильным, что не мог сидеть молча, видя проходящую мимо понравившуюся женщину… Это противоречило его основополагающим гендерным принципам, не соответствовало психотипу.

Разумеется, никакого алиби себе Стерхов не заготовил – не думал, что так неудачно «стекутся обстоятельства». Знал бы прикуп, как говорится, – жил бы в Сочи. А так – никто из коллег не подтвердит, что его видел в отделении. Увы!

До стационара он не дошел, повернул за угол, проскочил вестибюль, спустился в физиоотделение и был таков… Настоящей причины его отсутствия даже Ниночка не знает, что уж говорить о тех, кто сидел в коридоре.

И с Барсуковым перед этим они поцапались не на жизнь, а на смерть. Бизнесмен лез на рожон, невзирая ни на что – продляй, дескать, док, больничный, и все! Потому что ему, видите ли, так надо!

Тут уж вожжа под хвост и Стерхову угодила, и он пошел на принцип. Уперся рогом. Слово за слово… Чуть открытым текстом не выдал, мол, ты и так пять дней больничного за здорово живешь получил. Тебе мало? Обнаглел в доску! Завтра чтоб на работу вышел, лично проверю!

Барсуков хлопнул дверью так, что на всем этаже стеклопакеты вздрогнули. Конечно, все сидящие в коридоре это слышали. Майор, видимо, прежде чем зайти к Илье, побеседовал с каждым из них. И что сейчас говорить доктору, находясь под рентгеновским взглядом следователя?

– Ни с кем я не разговаривал в стационаре, может, меня кто-то и видел, просто историю пришлось искать долго. Поэтому и задержался. Я настолько часто мелькаю в стационаре, поймите, что стал там частью… интерьера. Меня многие как бы не замечают.

– Чью именно историю вы искали и с какой целью?

Как назло, у Стерхова вылетели из головы фамилии всех больных с его участка, находящихся в данный момент на стационарном лечении. Буквально час назад они с Ниночкой обсуждали их самочувствие, а сейчас доктор даже приблизительно не мог вспомнить…

– Ой, да этого… Как его… Вот черт…

– Не спешите, сосредоточьтесь, – участливо посоветовал следователь, перекладывая мелко исписанный листок из папки на стол и начиная писать на чистом. – От того, вспомните ли вы фамилию больного сейчас или нет, зависит очень многое.

И тут, словно спасательный круг, сброшенный с борта теплохода утопающему, в мозгу всплыла-таки желанная фамилия:

– Вспомнил! Как же я сразу-то… Хрумский… э-э… Пантелеймон… кажется… вот отчества, к сожалению, не помню.

– Отчества и не надо, – Тутынин, казалось, будучи слегка расстроенным из-за того, что память доктора в этот раз не подвела, сложил исписанные листы в папку, захлопнул ее и поднялся с кушетки. – Я все проверю. Вас же прошу пока из города никуда не…

– Скажите, – перебил его доктор, поднимаясь вместе с ним. – А медсестру мою, Нину Щеткину, вы разве допрашивать не будете? Она наверняка ждет своего часа, готовится, волнуется.

– Ах да… – в глазах следователя на миг отразилось некое подобие досады. Пропустив иронию Стерхова мимо ушей, он вымученно улыбнулся и пробурчал: – Что ж, если вам не трудно, пригласите ее. А сами… можете быть пока свободны.

Так хорошо все начиналось…

По идее, сегодня один из самых счастливых дней.

Во всяком случае, так доктору казалось поначалу, таким он его себе запланировал, разрисовал в радужном воображении.

Сами посудите: утром проводил супругу на работу, потом, почистив перышки, отправился двумя этажами выше. В квартиру Ланы. Страстной и непредсказуемой, лишенной комплексов, умеющей не только подчиняться, но и порабощать. В квартиру той, для которой секс – не дежурная обязанность, а всякий раз открытие чего-то нового, не пройденного, не изведанного.

Короче, знаковый день, особенный! И его не в состоянии испортить ни взрыв джипа Барсукова с трагической смертью в пламени самого хозяина, ни вечерний визит майора Тутыни-на с его каверзными вопросами. Ничего!

Для этого, кстати, не нужно мотаться на другой конец города, удовольствие теперь совсем рядом – на расстоянии двух лестничных пролетов, можно сказать, бок о бок.

И так будет как минимум месяц, а то и больше.

Короче, сегодня не день – сказка. По идее…

Так поначалу, собственно, и было. Они ворвались в объятия друг друга, как в омут – выводок мальков. Кажется, оба потеряли чувство времени. Потом, спустя примерно час, вспотевшие, поплелись в душ, где под горячими струями опять долго не могли разомкнуть объятий, чувствуя друг друга каждой клеточкой.

А потом, когда курили на лоджии… Это случилось.

Лана поделилась ЭТИМ… СВОИМ впечатлением… от нового знакомства. Знакомства, услышав о котором, Илья едва не подавился дымом.

– Прикинь, новая соседка у меня… Зиной звать. Вчера в магазине мне понадобились наличные… ну, мелочь какая-то, у меня не было, она одолжила. Ну, разговорились… Что-то, видимо, во мне располагает людей к откровенности. Мне доверяют.

– Я бы не доверял, – пробурчал Стерхов, надеясь, что жуткая догадка, зародившаяся в подсознании, не будет иметь ничего общего с правдой. – Внешность обманчива, знаешь, можно так опростоволоситься…

Лана обошла его сзади и легонько пнула коленкой:

– Это почему бы ты мне не доверял? Я тебе… покажу!

– Я тебя знаю, а эта новая твоя знакомая… Как ее… Зина, кажется? Она не знает. Но ты не отвлекайся, продолжай. Так о чем она тебе поведала?

– Так вот, она рассказала про своего мужа, который ей изменял уже бессчетное число раз. Но она его всякий раз прощала… Сначала собиралась разводиться, прикинь, а потом… Он находил какие-то слова. Как она выражается, зубы ей заговаривал. Видимо, любит очень… мужа-то.

Илья слишком глубоко затянулся, из-за чего голова слегка закружилась. Еще немного – и лоджия перевернется с ног на голову, и ноги оторвутся от потолка.

Такого поворота событий он предположить никак не мог. Похоже, жена и любовница становятся подругами! Вот это кульбит! Этого ему еще не хватало!

Лана тем временем продолжала:

– Ведь какая сволочь! Она у него такая хорошенькая, фигурка точеная, как у Бекинсейл… Лучше, чем у меня, стройнее.

– Лучше, чем у тебя? – не выдержал он. – Не может быть. Такое возможно в принципе?

– Еще как возможно, сам увидишь, уверяю, я вас обязательно познакомлю…

– Думаю, не стоит, – вставил он, едва не выронив сигарету изо рта.

– И чего этому кобелю только не хватает?! Взглянуть бы в глаза ему… Хоть раз… Как можно при такой жене ходить налево? Не представляю!

– Выходит, можно, – заметил Стерхов, стараясь не смотреть Лане в глаза. – Раз ее муж… ходит, я имею в виду.

– Это ты из чувства мужской солидарности с ним, да? Мужик мужика всегда покрывает, понятно. А она даже на беременность не решается, поскольку в этом кобеле… не уверена до конца. Какой из него получится отец? Чему он ребенка научит? Ей уже тридцать четыре, давно пора рожать, а из-за него…

Стерхов вздрогнул от того, что испугался – вдруг Лана услышит, как у него скрипят зубы от негодования. Он словно находился на дне ямы, а сверху огромными комьями валилась земля. Его заживо закапывали, конца и края комьям не было видно, срочно требовался перерыв.

– Погоди, погоди, вы… с ней в кафешке, наверное, какой-нибудь посидели? – с замиранием сердца поинтересовался доктор, выстреливая окурком вниз. – Так, по чашке капучино… По салатику…

– Что? Кафешка? Разве в кафешке можно пооткровенничать как следует? Там могут запросто подслушать! – округлила глаза Лана, бросив свой окурок следом. – Я ее пригласила к себе, мы у меня на кухне пили чай… И она мне рассказала всю свою историю. Дома – совсем другое дело, никто не мешает.

Стерхову стало неуютно стоять, и он направился в комнату. Он готов был сбежать куда угодно, лишь бы не слышать подробностей.

О, кто-нибудь, пожалуйста, оградите его от них!!!

– Как… пили чай? Прямо здесь? Когда? Вчера? – проходя в спальню, Илья заглянул на кухню, пытаясь представить свою супругу, сидящую за столиком. Вместо этого между лопаток словно проползла змея.

– Ну да, а что тебя так удивляет? Потом она разглядывала мою оранжерею, присмотрела несколько фиалок, ей больше нравятся фиолетовые сорта. Собирается у меня их купить, а я ей говорю – так подарю. Мы же подруги, правда?

– Вы виделись только раз, и уже подруги? – с иронией заметил Стерхов, вытягиваясь на постели до хруста в позвоночнике. – Не рано ли?

– Иногда достаточно одного раза, чтобы понять, что это настоящий, твой человек, что он не предаст, на него можно положиться. А с другими тысячу раз встречаешься, и… непонятно, черт-те что.

Лана произнесла это с запальчивостью, которую раньше за ней Стерхов не помнил. Почему-то именно эта запальчивость уколола его чувствительней всего, ему захотелось заорать что есть мочи, невзирая на соседей, открытую лоджию – невзирая ни на что:

«Хватит! Я не хочу больше слушать эту патетику, эту помпезную блажь про настоящую женскую дружбу! Она меня выводит из себя, бесит!!! Я не знаю и знать не хочу, что это такое! Мне плевать!»

Но вместо этого он лишь взглянул на часы, молча взял со стула брюки и принялся надевать их.

– Ты уже уходишь? – спросила Лана после короткой паузы.

– Надо поработать с картами. Между прочим, вчера мне чудом удалось заполнить дневник перед самым носом следователя. В карте того, кто заживо сгорел в пламени.

Девушка встала перед ним, уперев кулачки в бока. Поясок халатика развязался, между полами Илья разглядел полоску бедра.

– Я помню, ты рассказывал… Ужас, конечно, кошмар, но… Это ты к чему?

– К тому, что все надо делать вовремя. Чтоб не краснеть потом, не изворачиваться, как уж на сковородке. Надо признать, я ненавижу это делать, но вчерашний конфуз – как бы звоночек мне, знак судьбы, чтобы я обратил внимание. Чудом удалось избежать… осложнений.

– Похоже, тебе, – задумчиво произнесла она, провожая его до прихожей, – не понравился мой рассказ про Зину… Хотя… что в нем такого? Ты ее знаешь? Вы знакомы? Вместе работаете?

– При чем здесь твой рассказ?!

Он быстро обулся, отрывисто чмокнул любовницу в щеку и выскочил за дверь. Лифтом решил не пользоваться – почти бегом кинулся вниз по ступенькам. На одном из этажей остановился, уперся лбом в стену и с размаха врезал кулаком по закрытой двери лифта.

Откуда такая невезуха?!

Ведь так хорошо с утра начиналось! И – на тебе!

Вроде, все просчитал, а такой мелочи не учел. Сейчас из-за нее он мог потерять обеих женщин!

Это ж надо – так вляпаться! Подруги они, видите ли!

Как-то Лана еще не догадалась, о ком Зинаида вела речь! Может, супруга и имя озвучила? А что, в это Илья мог поверить запросто. Зинаида его зовет либо «мой остолоп», либо «моя бестолочь», либо, в минуты наивысшего творческого подъема, уж совсем по Газманову, – «безумие моих мыслей шальных». Надо признать, последняя «кликуха» Стерхову нравилась больше всего.

И вовсе я не хандрю!

Лекарства фирмы «Зибера» продвигались не очень.

То ли у населения сформировалась определенная предвзятость к подобным методам их распространения, дескать, тебе, доктор, платят за то, чтобы ты их нам втюхивал, вот и пей сам; то ли сам Стерхов был недостаточно убедителен в этом самом «втюхивании», и его пациенты, словно в каждом из них на мгновение просыпался великий театральный режиссер, мысленно произносили сакраментальное «Не верю!» и решительно отодвигали предлагаемые флаконы подальше от себя.

Но главную причину подобных отказов доктор прострелил, когда вышагивал в свой кабинет по коридору поликлиники мимо сидящих пациентов и до него случайно долетели несколько обрывков фраз, которыми «больничники» делились друге другом.

Взрыв джипа Барсукова был сегодня главной новостью сарафанного радио. Пенсионеры строили версию за версией – одна фантастичней другой и одна нелепей другой. Не укрылось от докторского слуха и то, что многие припомнили, как Барсуков выскочил из кабинета, хлопнув дверью. Чей это был кабинет – всем понятно без слов.

Оттого, наверное, многие и приутихли, увидев доктора в коридоре.

Ниночка ждала Стерхова в кабинете, как всегда чем-то похожа на лису Патрикеевну из мультиков его детства. Рыжеватые волосы собраны на затылке в тугой пучок, тонкие губки подведены серебристой помадой. Лишь выражение на угловатом личике было таким, словно ее лучшая подруга только что увела у нее парня.

– Добрый день, Нинок? Как настроение?

– Здравствуйте, Илья Николаич, – тускло отреагировала медсестра, практически не взглянув в его сторону. – В коридоре только и разговоров, что про вчерашний взрыв.

– Теперь им точно будет не до препаратов фирмы «Зибера», ты это хочешь сказать?

– И это тоже. Просто в очереди надо же о чем-то… лясы точить, вот они и не теряют времени даром. А тут подоспела такая пища для сплетен!

– Как вчера со следователем? Нашла общий язык?

– У меня такое впечатление, что он приходил беседовать с вами, а я ему была не нужна. Интересовался в основном, как протекал конфликт с Барсуковым. Кто первым начал, кто как ответил…

– Надеюсь, ты рассказала, как он начал цепляться…

– Нет, – перебила его медсестра, вертя тонкими пальчиками пуговку на халате. – Я ему наврала с три короба. Как вы его чуть не задушили, схватили за грудки и вытолкали из кабинета вон и сказали, чтоб больше ноги его здесь не было.

– Нинок, что с тобой в последнее время? – не моргнув глазом, почти по-отечески поинтересовался доктор, пряча куртку в шкаф и доставая оттуда белый халат. – Ты сама не своя.

– Все нормально, Илья Николаич, не берите в голову. Наверное, это кризис среднего возраста.

Доктор уселся напротив медсестры и взглянул ей в глаза.

– Это у тебя-то средний возраст? Не смеши! Хандрить ты начала после эпилептического припадка у этого парня… Я это хорошо уловил! Кстати, ты узнала его фамилию?

– Конечно, – Ниночка схватила со стола одну из многочисленных бумажек. – Хохрин его фамилия. Зовут Эдуард… Отчество Константинович, двадцать один год, студент института культуры. И вовсе я не хандрю.

– Надо же, такой молодой, и уже эпилепсия, – покачал головой Илья, доставая из верхнего ящика тонометр с фонендоскопом.

– Кстати, по-моему, – равнодушно заметила медсестра, словно речь шла о том, пострадали ли австралийские кенгуру от пандемии коронавируса, – невролог у него эпилепсию не нашел, и сегодня паренька выписывают.

– Что? Не нашел эпи? – доктор мотнул головой, словно отгоняя наваждение. – А что мы тогда с тобой купировали у этого… Хохрина пару дней назад? Транквилизатор еще искали, помнишь?

– Помню… конечно… А что купировали? – Ниночка равнодушно пожала плечами. – Вам виднее, вы доктор, не я.

Медсестру не обманешь

Осознав услышанное в полной мере, Стерхов словно на дороге угодил колесами в четыре ямы одновременно: не может быть!

Этого еще не хватало!

Он и так третий день не может вспомнить, что необычного видел тогда, во время оказания помощи припадочному. Что-то точно видел, но что именно – напрочь вылетело из головы в силу экстремальности ситуации.

Это – первое!

Второе – Ниночка ведет себя с тех пор более чем странно – стала рассеянной, не договаривает что-то, отводит взгляд в сторону, то и дело дерзит без повода. Такого за ней раньше не наблюдалось! Хотя и утверждает, что не хандрит.

А теперь еще и третье – диагноз не подтвердился. Здрась-те, приехали!

У парня, оказывается, вообще нет эпилепсии!

Что они тогда с Ниночкой наблюдали?

Вывод: сегодня же поговорить с неврологами. Здесь что-то нечисто! Илья наблюдал классику – с пеной изо рта, прикусом языка и клоническими судорогами. И категорическое заключение специалистов путает ему все карты. А вдруг этот припадок и взрыв джипа Барсукова как-то связаны?

От размышлений его оторвал щелчок пальцев Ниночки.

– Ау, Илья Николаич, мы будем работать или нет?

– Да я все думаю, – встряхнув головой, пробубнил доктор. – Если это не эпилепсия, что тогда… У Хохрина… Эдуарда Константиновича.

Ниночка отреагировала не моргнув глазом:

– Вместо гадания на кофейной гуще – была эпилепсия или не было ее, – лучше сказали бы, что за эсэмэску вы получили после того, как Барсуков выскочил как ошпаренный из кабинета. Ведь именно после нее вы испарились на целых полчаса. Где провели это время? Колитесь!

«Ну партизанка, – мелькнуло в докторской голове, хотя он постарался не подать виду. – Я думал, не заметит, а она… Возможно, и следователю рассказала. Эсэмэску надо стереть, кстати, пока не поздно».

– Ты, конечно, следователю это все поведала как на духу.

– Если вам нравится меня изображать стукачкой, я не против.

– Мне нужна была история… этого, Хрумского… Пантелеймона, – пытаясь быть убедительным и непринужденным, Илья повторил версию, которую накануне изложил следователю. – Я ходил в терапию за ней. Про эсэмэску я не помню, может, и получал от кого-то… А сейчас давай работать, у нас полный коридор.

Ниночка снисходительно улыбнулась и покачала головой:

– Врете и не краснеете. Что ж, давайте работать.

Будучи не в состоянии дальше терпеть напряженность, витавшую в воздухе, Илья решил все свести к шутке:

– Если бы я краснел всякий раз, когда вру – белым бы ты меня не видела никогда.

Внутренний же голос был невозмутим: «На уши Квадрату можно вешать любую лапшу, но провести Ниночку не удастся – она фиксирует каждое твое телодвижение. Женщину не проведешь! С ней осторожней! Возможно, стоит обратить на нее особое внимание…»

Дальше все завертелось в привычном ритме. Корявые строчки ложились на нелинованную бумагу подобно крему, выдавленному из кондитерского шприца на румяные коржи, с той лишь разницей, что «поздравлялки» на торте получались куда более разборчивыми, нежели куриные каракули Стерхова. Звуки захлопывания сердечных клапанов гулко ударяли в барабанные перепонки доктора, создавая иллюзию, что жизнь продолжается, и это как-то успокаивало.

Не особенно отвлекаясь, доктор думал о своем. К примеру, пытался представить себя на месте одного из сидевших в коридоре пенсионеров во время вчерашнего приема.

Это жуткая скука! Когда все, что можно, уже обсудили, косточки всем перемыли, а очередь все равно до тебя не дошла. Тоска!

И вдруг – выскакивает из кабинета разъяренный Барсуков, наотмашь хлопает дверью, возможно, даже матерится вслух.

Очередь в шоке, хотя… Разговор на повышенных тонах между строптивым больным и доктором наверняка слышен был в коридоре и раньше, еще до выхода Барсукова. Конфликт, подобно фурункулу, зрел и наконец прорвался в кровяное русло, то бишь – в коридор.

А если перенестись из коридора в кабинет…

Илья отчетливо запомнил возникшую после ухода скандалиста паузу, своеобразное затишье после бури. Когда минуту – другую не было ни карточек из регистратуры, ни пациентов. Именно тогда и тренькнул смартфон Ильи – пришла та самая эсэмэска, которая, как выяснилось, не осталась незамеченной Ниночкой. Опять же, стресс от конфликта с Барсуковым требовалось как-то снять, внутри у доктора в эти минуты все клокотало от выброшенного в кровь адреналина.

Возможно, пауза объяснялась тем, что кто-то на редкость тактичный в очереди посчитал, что доктору требуется несколько минут для восстановления нервов.

А доктор возьми да и смойся.

Ему, видите ли, вкрадчивый внутренний голос прошептал: «Почему бы не совместить полезное с приятным?! Раз так карта легла!».

Да, как бы мы этого ни хотели, у доктора наклевывался еще один роман. С Лилией Феоктистовой. Вы спросите: не многовато ли для одного участкового. Возможно. В оправдание скажу, что первые импульсы нового чувства наблюдались еще до того, как взорвался джип за окном, как Тутынин начал подозревать нашего доктора и как Лана познакомилась с Зинаидой. Короче, задумайся сейчас Илья об этом – вряд ли стал бы развивать отношения, столько проблем навалилось!

Цифры давления мисс Марпл

С трудом протиснувшаяся в дверной проем одутловатая пенсионерка Копилкина огорошила доктора едва ли не с порога:

– Илья Николаич, мне больше не к кому обратиться, тока вам и могу рассказать, не доверяю я энтому упитанному майору… Его ить не было в ту минуту в парке-то, а я была, значитца, аккурат по тропинке шла к остановке… Ну, к энтой, как ее… троллейбусной.

– Во-первых, здравствуйте, Евстолия Фотиевна, – решил слегка задуть пышущее негодование местной мисс Марпл доктор. – А во-вторых, у меня сейчас нет ни минуты свободного времени, чтобы с вами это обсуждать, уж извините. Давайте ближе к цели вашего визита. Как самочувствие?

Наткнувшись на докторский игнор, как слепой – на урну посреди дороги, Копилкина оперлась о стул, на котором обычно сидят пациенты, занесла над ним свое левое бедро, чтобы усесться, но так и застыла, словно вдруг засомневалась – нужно ли ей это.

– Вы чаво!.. Подозревают ить вас, наскоко я в курсе. Энтот упитанный майор тока про вас и спрашивал. Тока про вас, ни про кого больше. А я знаю, что энто не вы взрывчатку подложили. В кабриолет энтого, который… тудысь его… Из кабинета вашего, значитца…

Ниночка при этих словах прыснула в кулачок, на что пенсионерка выстрелила в нее взглядом из-под нависших век, словно зенитками из ущелий.

– И что, многие так думают? – чувствуя, как внутри поднимается волна негодования, готовая вот-вот выплеснуться наружу, спросил Илья. – Ну, что я подложил взрывчатку… в машину Барсукова.

Пенсионерка наконец уселась на стул, расправляя многочисленные складки как на лице, так и на одежде, при этом мимоходом бросив медсестре:

– А ты, милочка, вместо того, щоб, значитца, в кулачок сморкаться, выпиши-ка мне «Кавинтон форте» и «Варфарин», как обычно. И времечко-то не теряй, тама люди ждуть.

– Так что вы мне хотели сообщить? – поинтересовался доктор, закрепляя манжету тонометра на плече пациентки.

Зыркнув глазами по сторонам, словно в кабинете их могли подслушать, местная мисс Марпл начала полушепотом:

– Такого диковинного пса я у нас во дворах не видала, ей-богу. Морда умная, белая, уши… срыжа, висят, лапы здоровенные. Одним словом, красавец! Мужику-тось длинноволосому позвонили на мобильник, он пса-то и отпустил… Гад ползучий… Пес-то как помчится на меня, как помчится… Ну, я… как заору! Меня чуть не опрокинул, я потом с полчаса корвалолом да молитвами спасалася. А хозяин – мужик энтот, явно бутафор, явно. В парике то бишь.

Пока накачивалась манжета, Илья взглянул на медсестру:

– Ты что-нибудь поняла?

Та решительно замотала головой.

– Ну… какие вы непонятливые… оба, – недовольно пробурчала Копилкина, подстегнув собственное давление тем самым раза в полтора. – Я же вам объясняю, мужик с собакой в парке гулял, в парике и очках – явно был артистом… Первый раз я видела и его, и собаку евонную… Красивушшую! Загляденье просто!

– И что? При чем здесь взорванный джип? – спросил Стерхов, начиная терять терпение. – Пусть загримирован, пусть собака красивая, у нас тропинки не купленные, платить за прогулки по ним не надо. Мало ли собачников у нас?! Мог и из соседнего двора кто-то забрести.

Копилкина взмахнула руками так, что едва не стащила работающий тонометр со стола:

– Дак вы ж слово мне не даете вставить! Ироды! Я же говорю, позвонили ему, он сразу собаку и отпустил. Команду ему дали! Она помчалася на меня… Чуть не уронила. А мужик-то исчез куда-тось. А потом взрыв-то и грянул. Но я уж дома была, корвалолом отпаивала себя. Он взрывчатку и подложил, как пить дать!

– Откуда у вас такая уверенность? – спросила Ниночка, выписывая рецепты. – Может, он побежал свою собаку догонять.

– Дак собачка-то отвлекла мое внимание, чтобы энтот, значитца, в парике, свое темно дело и сделал. Он ее специально отпустил! Я же говорю, отвлекающий энтот… как его, маневр.

От напряжения на лбу пенсионерки выступили капли пота. Чтобы не усугублять ситуацию, Стерхов почти приказал:

– Раздевайтесь, Евстолия Фотиевна, мне вас послушать надо.

Копилкина сначала взглянула с недоумением на доктора, дескать, я тебе такое рассказываю тут, распинаюсь, можно сказать, а ты, бюрократ эдакий, знай свое требуешь… Потом вздохнула тяжело и принялась расстегивать кофточку.

Заноза в сердце «разведчика»

Где-то за полчаса до окончания приема, когда доктор с медсестрой валились с ног от усталости, в дверь заглянул Василий Щеглов, в просторечии Васька-разведчик. Надо признать – большой мастер «наводить тень на плетень». Илья тотчас отметил, что на заглянувшем была серая импортная стеганая куртка с вельветовым воротником. Где доктор раньше мог ее видеть? На ком?

– Илья Николаич, извиняюсь, мне бы с вами побазарить тет-а-тет, перетереть, так сказать, накоротке.

– О господи, – осуждающе покачал головой Стерхов. – И когда ты свой жаргон за дверями поликлиники оставишь? Сначала отложи карточку, зайди полностью, а не наполовину, поздоровайся как приличный человек, а уж потом излагай суть проблемы.

«Разведчик» усмехнулся, оставшись в прежней позе, лишь бросил неприязненный взгляд на Ниночку:

– В том-то все и дело, гражданин начальник, что если нас с вами наедине не оставят, то резона заходить мне вроде как никакого нет. И карточку откладывать совершенно ни к чему, уж поверьте. Дак я не понял: мне уходить или остаться?

Доктор был в курсе, что зону варикозные ноги Щеглова ни одного дня не топтали. Нахватался словечек блатных из сериалов криминальных. Ну, еще, может, друзья, вернувшиеся из мест не столь отдаленных, кое-что подбросили. Вот и весь, в принципе, арсенал.

А уж гонору-то, гонору у мужика! Как будто коронован на сходняке авторитетов всея Руси. И как сбить эту спесь с «разведчика», Илья не представлял. Оттого и буркнул сквозь зубы:

– Тебе не кажется, что ты позволяешь себе лишнего?

– Это касается вас, Илья Николаич, – загадочно улыбнулся «разведчик» и подмигнул. – Точнее, вашего участия в одном известном событии. Поверьте, ничего лишнего я себе не позволяю, а инфа, которую я собираюсь слить незадорого, – ей просто цены нет.

У Стерхова возникло огромное желание затащить наглеца в туалет и несколько раз окунуть головой в унитаз, но он сдержался.

– Ладно, так и быть, – взглянув многозначительно на доктора, Ниночка устало поднялась из-за стола и направилась к дверям. – Ссориться ни с кем не хочется просто. Все же конец рабочего дня.

«Разведчик» посторонился, пропуская девушку, какое-то время смотрел ей вслед, после чего прошествовал на ее место так, что доктор успел не только по достоинству оценить его новинку, но и несколько раз вскипеть, как чайник, и остыть.

Когда же Щеглов наконец не спеша отодвинул стул и уселся, закинув ногу на ногу, доктор не смог бы четко определить, что его сейчас гложет больше: злость на «разведчика» за его дешевый выпендреж или банальное любопытство – что интересного мог притащить «в клюве» этот доморощенный Пинкертон. Да еще под самый занавес приема. Поэтому как минимум «разведчика» следовало выслушать.

– С кого куртку-то снял? Поделись, земеля, – без обиняков начал Илья. – Если скажешь, что купил, ни за что не поверю.

– Меня поджимает время, Илья Николаич, – начал скороговоркой «разведчик», – поэтому ваше… чисто конторское любопытство я пропущу мимо ушей… а вопрос у меня объемный, в смысле выпуклый, и крайне деликатный, поэтому приступим… Дело в том, что я… как бы это выразиться…

Васька так долго подыскивал подходящее словцо, блуждая взглядом по потолку кабинета, что доктор, наученный недавним опытом, скоренько заполнил амбулаторные карты, аккуратно перекладывая их из одной стопки в другую.

– …В общем, встретил я женщину моей мечты, – справился, наконец, с замешательством «разведчик». – Может, кому-то она и не очень нравится, но это не важно, главное – что я в ней души не чаю. Да вот беда… Как бы это поделикатней…

– Дай угадаю, в постели у тебя с ней не все гладко, – чувствуя, что Васька начинает «щелкать клювом», закончил за него фразу доктор. – И ты хотел бы, чтобы я тебе помог… прервать череду бесконечных фиаско. Так?

– Точно, Илья Николаич, – от радости за то, что его правильно поняли, «разведчик», казалось, начал светиться изнутри и едва не прослезился. – Дело в том, что я не умею красиво говорить, по причине косноязычности врожденной…

– Зато умеешь некрасиво выражаться – всыпал доктор несколько слов в абракадабру «разведчика», словно борщ поперчил.

От услышанного физиономия пациента стала напоминать лимонную корочку – когда лекарство вместо вены попадает под кожу.

– Но… нельзя мне ее потерять! Никак нельзя! Спекся я, в смысле… ну, втюрился. А она мне… сикараха, поставила условие, мол, если еще одна промашка в постели, то прощай, Вася. Не мужик я, не нужен ей, значит, понимаешь?! Короче, заноза у меня в сердце, док, без тебя не вытащить.

Доктору пришлось выдавить из себя жалкое подобие улыбки:

– Она, небось, моложе тебя намного?

– Точно, на десять лет почти, – закивал Васька, рукавом новой куртки смахивая слезы с глаз. – В бутике на Кастырской работает. Что делать, не знаю, выручай.

– К сожалению, я не по этой части, – развел руками доктор, закрыв последнюю амбулаторную карту. – У нас есть прекрасный врач уролог-андролог, зовут Матвей Исаакович, он большой специалист по таким расстройствам.

– Как это? – поперхнулся воздухом «разведчик». – Выходит, ты не хочешь получить важную информацию по вчерашнему взрыву?

– Хочу, но помочь тебе за это не смогу, не та специализация, – доктор поднялся, как бы подчеркивая, что разговор закончен.

– Смотри, я бы на твоем месте…

– Пусть каждый будет на своем месте, – предложил Илья, пройдя к двери и приглашая в кабинет Ниночку. – Будь здоров, Василь Щеглов!

Видя, как радушно доктор открывает дверь и просит его покинуть кабинет, доморощенный Пинкертон повиновался.

Сексопатолог поневоле

Усевшись за руль и повернув ключ в гнезде зажигания, Илья понял, почему Васька-разведчик с такой деликатной просьбой обратился именно к нему. Примерно пару лет назад доктору уже приписывали способность лечить женщин от фригидности – то есть от половой холодности.

Думается, что и в этот раз ноги у сплетни росли оттуда же.

Тогда к нему на прием вдруг зачастили семейные пары, в основном преклонного возраста. Сначала в кабинет заходил супруг, подмигивая, долго и туманно намекал на то, что у жены проблемы «с этим самым». Потом, краснея, умолял медсестру удалиться, просил осмотреть супругу и полечить «как вы умеете, доктор».

После чего в кабинет заходила стеснительная супруга. Мало что понимая в происходящем, Стерхов проводил обычный осмотр и, ничего особого не найдя, давал какие-то пустяковые рекомендации о здоровом образе жизни, назначал ничего не значащие препараты. Так, чтобы людям было не обидно – не зря же к доктору на прием пришли!

Через какое-то время являлась другая пара, причем супруг вел себя аналогичным образом. Та же загадочность, те же полунамеки на какие-то проблемы, та же просьба к медсестре. Все повторялось один в один, как в фильме «День сурка».

Дошло до того, что доктор научился простреливать ситуацию с полувзгляда, предвосхищая некоторые фразы озабоченных мужей. Тот еще мучительно подыскивал слова, а у Ильи уже слетало с губ: «Что, проблемы с женой? Привел? Где? Сидит в коридоре? Медсестре выйти? Так и быть, зоводи!».

Поток пациентов рос, причем с разных концов города, что особенно напрягало. Прием оформлялся как платная услуга, и доктор терялся в догадках – где здесь зарыта собака. Признаться, начал даже паниковать.

Выехавшего на проспект Стерхова неожиданно подрезал выскочивший слева черный «Порш», спутав у доктора в голове все мысли. Несколько секунд ушли на горячие выражения времен студенческой юности, а «Порш» тем временем на одном из перекрестков свернул направо и был таков.

Через минуту-другую Илья вернулся к событиям двухлетней давности, вспомнив ощущение своей совершенно непонятной популярности. Главное – знать бы, за что тебя так ценят. А так – полная загадка, словно ищешь черную кошку в темноте, и есть ли она там – не знаешь.

Неизвестно, сколько бы доктор мучился так, не разрушь однажды его сомнения коллега-уролог Глеб Сахацкий. Как-то в курилке он без церемоний задал Стерхову вопрос «в лоб»:

– Николаич, говорят, ты какой-то секрет знаешь, баб от фригидности излечиваешь. Мою жену не глянешь? То у нее голова болит, то на работе страшно устала, то завтра доклад готовить – короче, не дает уже вторую неделю!

Обалдевший и возмущенный от такой прямоты доктор начал докапываться – каким образом о его целительной способности могла сложиться подобная «слава». С трудом, но выяснил.

Несколько месяцев назад к нему на прием пожаловала весьма удрученная женщина бальзаковского возраста, признавшаяся под большим секретом в том, что нащупала у себя в животе раковую опухоль.

На бедняжку было больно смотреть: без косметики, простоволосая, с мешками под глазами – в общем, все признаки канцерофобии[1] угадывались без труда.

Женщина смирилась с мыслью, что ее дни сочтены.

Со всей внимательностью, на которую только был способен, Илья осмотрел пациентку и прощупал у нее в животе… нижний край опущенной почки. Объяснив и «разложив по полочкам» ее мнимую болезнь, направил напоследок к урологу.

Женщина вскоре преобразилась, воспрянула духом, расцвела.

По странному стечению обстоятельств, муж ее оказался таксистом. Проблема жены для него уложилась в примитивную схему: «до визита к доктору – ни-ни, после визита – чуть ли не каждую ночь». Через несколько дней о докторе-кудеснике знал весь город.

Разумеется, супруге таксиста в страшные дни неведения, пугающих догадок и подозрений было не до интима.

Сколько пауков в банке?

Когда Стерхов подъезжал к их с Зинаидой конспиративной квартире, которую от квартиры Ланы, его любовницы, отделяли каких-то два этажа, он подумал, что, возможно, с Васькой-разведчиком ему следовало себя вести иначе. Вдруг информация, которой тот собирался поделиться с доктором, заслуживала внимания!

Зря Илья пошел на принцип, дескать, я никакого отношения к взрыву джипа Барсукова не имею, поэтому не нуждаюсь ни в каких защитниках. Ведь еще неизвестно, как все закончится.

Тутынин явно копает под него, и неспроста он это дело начал. Значит, есть какой-то резон, просто доктор пока не видит его, поэтому и не чует опасности. Разве мало Илья читал детективов, когда опытные бандюганы, совершив черное дело, стрелки переводили на совершенно невинных людей. Простых лохов – будем вещи называть своими именами. И нередко эти самые лохи оказывались потом на скамье подсудимых.

Нельзя недооценивать действий майора!

Подходя к подъезду, Стерхов ощутил смутную нервозность. Вскоре понял, что панически боится столкнуться с женой и любовницей одновременно, скажем, в лифте. Он совершенно не знает, как себя при этом вести. Изобразить полное непонимание, дескать, девушки, вы меня с кем-то путаете – несусветная глупость!

Как и противоположный вариант: обнять лихо обеих за талии, промяукав при этом что-то типа «Привет, девчонки, куда собрались? Может, погулевоним?» – тоже не прокатывал, поскольку в девяносто девяти процентах случаев за подобную выходку мужики получали оплеухи как справа, так и слева, гарантированно теряя обеих женщин.

Демократично-голливудское решение пикантности, типа «О-ля-ля, будем жить втроем!», казалось Стерхову абсолютно неприемлемым. Это не Голливуд! Он отлично знал супругу, все это ей было несвойственно органически.

Подождав за углом, пока откроются дверцы лифта, и убедившись, что кабинка пуста, он быстро заскочил в нее, ругая себя за подобную «партизанщину» последними словами.

Однако делать нечего – он сам смоделировал сложившуюся ситуацию… Вернее, он моделировал другое, но сложилось то, что сложилось, и винить в этом, кроме себя, некого.

И информацию пенсионерки Копилкиной, местной мисс Марпл, доктор проигнорировал совершенно зря. О каком бутафоре с диковинной собакой, которая едва не вызвала у старой женщины сердечный приступ, пыталась его предупредить Евстолия Фотиевна? Следовало до сути докопаться! Пенсионерка по-другому излагать информацию не умеет, ее винить не за что! Она искренне хотела помочь любимому доктору!

Кто этому ряженому мог позвонить на сотовый, после чего собака помчалась по тропинке во весь опор? Вдруг это часть плана, который доктору только еще предстоит узнать, чтобы спасти свою шкуру!

Ведь почему-то этот, казалось бы, несусветный бред пенсионерка изложила именно Стерхову, а не кому-то первому встречному. Значит, после беседы с Тутыниным, который опросил всех возможных свидетелей, у нее сложилось устойчивое мнение, что ее любимый доктор может пострадать. А доктор даже толком не выслушал изложенную, пусть и сумбурную, информацию.

Кто он после этого?

Когда кабинка остановилась на этаже, Илья поежился: если сейчас за дверцами окажутся Зинаида с Ланой вдвоем, ему точно не отвертеться. За секундную паузу он успел несколько раз мысленно обратиться к Богу, умоляя его сделать так, чтобы жена с любовницей сидели по своим квартирам и носа не показывали.

Господь услышал его молитвы.

Добравшись благополучно до квартиры, Илья мысленно поблагодарил Всевышнего. Чмокнув Зинаиду в щеку, скинул в прихожей куртку, разулся и прошествовал в комнату.

Проходя мимо кухни, уловил запах жареной рыбы.

После пары ничего не значащих вопросов о погоде и работе жена наконец приступила к той самой теме, начала излагать, что он уже знал. И, в принципе, был готов услышать. Главное – не подавать вида…

Однако это оказалось не совсем то, что он ожидал. Вернее – совсем не то. Череда сюрпризов продолжалась, и конца ей не было видно. Пока, во всяком случае.

– Представляешь, познакомилась в гипермаркете с одной молодухой, прости господи, – доносилось с кухни вместе с аппетитным ароматом. – Зовут Светланой. Простая, как разменянный полтинник. Не поверишь, живет двумя этажами выше. Тут же пригласила к себе в гости посекретничать за чаем.

– И ты пошла? – настороженно уточнил Илья, забыв надеть второй рукав халата. – Ты у меня такая доверчивая. А вдруг у нее шалман, полно горячих мужчин с Кавказа, что бы они с тобой сделали?

– Не сгущай краски. Отчего бы не пойти, – Зинаида внезапно изобразила танцевальное «па», отставив ножку в сторону. – Подъезд новый, с соседями надо налаживать как-то отношения. А я женщина коммуникабельная. Мне явно не хватает общения.

– И о чем вы с ней… секретничали?

– Она оказалась доверчивей меня. Про всех своих любовников рассказала как на духу. Она их меняет как перчатки. Короче, вертит мужиками, как хочет. Не то что я, дура, приклеилась к одному тебе и никак не могу отлипнуть. До сих пор, хотя… давно пора.

Услышанное требовалось как-то переварить, на него надо было соответствующе отреагировать, а у Стерхова речевой аппарат отказывался подчиняться хозяину, будучи парализованным вместе с ним. В голове плавала, словно скалярка в аквариуме, мысль о том, что у Ланы он – далеко не единственный «экземпляр», такой же паук в банке, что у нее есть еще… И она может сравнить его с каким-нибудь другим «претендентом» и в конце концов сделать выбор.

И совсем не факт, что этот выбор устроит доктора.

Сколько же их, этих пауков в банке?

Он вдруг осознал, насколько узка тропинка, по которой ему приходится передвигаться, пытаясь сохранить статус-кво, чтобы ни одна из женщин не узнала правды. Иначе вспыхнет цепная реакция, и мало ему не покажется. Мало никому не покажется!

Не стоит все яйца класть в одну

Корзину

Почему-то вспомнился читанный когда-то в юности рассказ Рэя Бредбери «И грянул гром», где в прошлом нельзя было даже раздавить бабочку. Его тропинка – по сути та же антигравитационная тропа, и он рискует ничуть не меньше охотника-любителя Экельса, главного героя того самого рассказа. Один неверный шаг – и ты засвечен, тебя ничего не спасет.

– Почему ж ты дура, – возразил он, выйдя на кухню и приобняв жену за талию. – Ты мудрая женщина, выбрала лучшего. Эта твоя… знакомая… как ее? Светлана, кажется… Она не может выбрать, ей попадаются все какие-то… Помнишь, как у Евтушенко:

Зинаида шутя отмахнулась от него:

– Иди уж, не готов у меня еще ужин. Дай еще четверть часика. Нашел когда поэзию вспоминать!

– Ты лучше поведай, как у нее в квартире, – не отставал супруг, изнемогая от любопытства. – Я имею в виду, большое количество любовников наверняка накладывает какой-то отпечаток на интерьер. Или я ошибаюсь?

– По крайней мере, я ничего такого не заметила. Она коллекционирует фиалки, их у нее огромное количество – целая оранжерея. Говорит, что пару недель назад ее коллекция значительно пополнилась. Практически в два раза, один знакомый по дешевке распродавал свою коллекцию, короче, ей очень повезло.

– Эти коллекционеры – люди… как бы тебе сказать… Немножко больные. Как врач заявляю. Как музыканты, шахматисты, математики, скульпторы, художники. У них система ценностей не та, что у нас, у нормальных людей, она сдвинута.

– Куда сдвинута? Туда или сюда?

– Не юродствуй, не делай вид, что не понимаешь, о чем я говорю.

– Ну, не скажи, – обиженно протянула супруга. – Просто люди они… увлекающиеся, Светлана, к примеру, о цветах может рассказывать часами. Прикинь, расстраивалась, что сортов у нее много, а самого элитарного – я даже название помню… Кок-Кёль – у нее нет. Причем готова была расплакаться. Так что ты зря так.

– Как знать, как знать…

Если до этого разговора о фиалках у Ильи оставалась пусть крохотная, но надежда на то, что это могло быть простым совпадением, то теперь пришлось эту самую надежду кремировать и пепел развеять по ветру: двух таких совпадений совершенно точно быть не могло.

Он незаметно ущипнул себя: ему не снится и не мерещится: любовница и жена стали подругами, между которыми нет секретов. Каким-то неведомым образом они сблизились и начали доверять друг дружке абсолютно все.

Действительно: какие могут быть секреты между подругами!

Стерхов, это западня!

Самым отвратительным было то, что назад ситуацию уже не отмотать: жена не поймет, с чего бы вдруг муженек, так ратовавший за этот переезд, вдруг начал настаивать на возвращении в родные пенаты.

Неужто дух авантюризма перестал его вдохновлять?

Илья обнаружил, что чрезмерно углубился в свои проблемы, а тем временем Зинаида, переворачивая на шкворчащей сковороде куски минтая, о чем-то убежденно талдычит. Он прислушался:

– Всегда завидовала таким девчонкам. Круть-верть несколько романов одновременно. И когда только успевают?! Еще в школе, помню, у некоторых получалось. Зулька, подружка моя… Зачем, говорит, привязываться к одному, все равно что все яйца класть в одну корзину. Этого делать не стоит, потом, если что, будет очень больно. А когда у тебя несколько подпорок… Ты чувствуешь себя намного устойчивей.

– Подпорки – это лохи-пацаны, – вставил Илья уточнение, чтобы у супруги не возникло ощущения, будто она разговаривает сама с собою, – которые ни сном ни духом не ведают, что составляют собой целый мужской гарем?

– Гарем – это, конечно, чересчур, – усмехнулась Зинаида, доставая из подвесного шкафчика две тарелки. – Так, лоховское трио или квартет.

После ужина Илья вышел на лоджию покурить. Автоматически прикинул: лоджия Ланы находилась на другой стороне дома, его увидеть девушка никак не могла. Конечно, существовал определенный риск, что любовница его «сфотографирует» снизу, прогуливаясь вечером по аллее парка. Однако в сумерках это было маловероятно.

Неожиданно взгляд зацепился за мужской силуэт, медленно фланирующий по асфальту вдоль аккуратно подстриженных тополей. Доктор не сразу понял, чем прохожий мог привлечь его внимание.

Куртка, джинсы, кроссовки, спортивная шапочка…

Может, походка?

Догадка явилась вместе с очередной затяжкой: на мужчине была точь-в-точь такая же стеганая импортная куртка с вельветовым воротником, которую доктор сегодня видел на Ваське-разведчике.

Но это было не главное. Стерхов вспомнил, на ком еще он видел такую же. Проходя в тот злополучный «взрывной» день по вестибюлю поликлиники, он боковым зрением зафиксировал, как недавно выскочивший из его кабинета Барсуков получал в гардеробе одежду, точнее, такую же стеганую куртку. Совпадало все: цвет, фасон, воротник, даже размер, кажется. Доктор готов был поклясться в этом!

Здесь была эпилепсия, где она?

Мечта любого участкового врача – пустой коридор: никто не кашляет, не чихает, не норовит проскочить без очереди… Можно расслабиться, перевести дух, сходить куда-нибудь, съесть конфету или, на худой конец, просто полюбезничать с медсестрой.

Илья решил возникшую в приеме паузу использовать для того, чтобы прояснить окончательно ситуацию с припадком Хохрина. А именно – сходить в отделение неврологии. Случай задевал его профессиональное самолюбие: никогда еще он так не ошибался в диагнозе.

Пару дней назад, когда взорвался джип с Барсуковым, он, в принципе, двигался тем же маршрутом, но сейчас следовало пройти несколько дальше. Путь лежал мимо физиотерапевтического отделения.

Кабинет доктора Лилии Феоктистовой был чуть приоткрыт, и Стерхов не упустил возможности туда заглянуть.

Каково же было его удивление, когда он разглядел на кушетке квадратную фигуру майора Тутынина. Все в той же папке, уже знакомой Стерхову, следователь старательно записывал показания заметно нервничающей Лилии. Илья решил им не мешать.

«Проговорится или нет? – стучало в его мозгу, когда он подходил к ординаторской неврологии. – В принципе, мне даже на руку, если майор узнает об истинной причине моего отсутствия в тот день. Как мужик мужика следователь должен меня понять».

Зайти на полчаса к симпатичному доктору – не преступление. Если же в это время кто-то умрет по причине того, что ты отсутствовал на рабочем месте, – это намного серьезней. Все остальное – из области моральных осуждений общественности. Илья Стерхов это как-нибудь переживет.

В ординаторской бородатый доктор Лева Лобанов стучал молоточком по белоснежным коленкам симпатичной пациентки со вздернутым носиком, которая предусмотрительно приподняла полы бежевого халатика. Коленки напомнили Илье наливные яблочки сорта Гренни, чуть кисловатые на вкус, которые он обычно рекомендует есть диабетикам, так как в них меньше всего сахара.

– Ой, – вскрикнула пациентка, мигом спрятав под халатиком коленки от глаз вошедшего доктора.

– Ну что вы, Алла Альбертовна, – посетовал Лобанов, незаметно подмигнув Стерхову. – Это доктор Илья Николаевич, мой коллега, его стесняться не нужно…

– Я, наверное, тогда пойду, – покраснев, промямлила Алла Альбертовна, которой бы Стерхов больше двадцати пяти при всем желании никак не дал.

– Да, конечно, ступайте, – заключил невролог, провожая взглядом миловидную пациентку, – я в истории все запишу, эпикриз подготовлю.

Ни минуты не сомневаясь в том, что, если бы не его столь бесцеремонное вмешательство, Лобанов так дальше и продолжал бы постукивать по эротичным коленкам, Илья уселся на место той, что в этот момент элегантно выпорхнула из ординаторской.

– Я по поводу Хохрина, – безапелляционно обозначил он круг своих стратегических интересов. – Как так вышло, что у него не оказалось эпи? Что ж, выходит, я ошибся? Или меня провели, как лоха?

– Я так и понял, – кивнул Лобанов, пожимая протянутую руку. – Вышло действительно так, и по электроэнцефалограмме, и по статусу, и по анамнезу. Я не нашел ничего, что бы говорило о какой-то судорожной активности.

– Что тогда это могло быть? Гипогликемия?

– Мы проверили сахара, сделали сахарную кривую – все абсолютно нормально. Ни диабета, ни эпилепсии тут точно нет. Увы, коллега!

– Но он упал посреди коридора, на губах появилась пена.

Лобанов невозмутимо подошел к шкафу, нашел в одной из стопок историю болезни уже выписанного пациента, пролистал ее, взглянул на анализы, потом закрыл все и протянул Стерхову.

– На момент осмотра пены я не видел, прикусов на языке не было. Статус без особенностей. Да и сам он не тянет на эпилептика… по разговору. Хорошо выспался под действием транквилизатора, не более. Рефлексы опять же живенькие. Здесь что-то не то, Илья Николаевич.

«Что я, собственно, здесь сижу, дергаю тигра за усы, – мысленно спросил сам себя Стерхов, листая историю. – Очевидно, что Лобанова не сдвинуть с этих позиций, как ни пытайся. Значит, дело в другом… А в чем именно – надо искать ответ не здесь».

Тайна желтого фантика

Около своего кабинета Илья обнаружил мага и волшебника Ираклия Коцюбинского. Более странную личность на участке, который обслуживал доктор, найти было сложно. Поговаривали, что ориентация сорокалетнего холостяка с лысиной, бакенбардами и сережкой в правом ухе несколько отличается от среднестатистической, именно поэтому Коцюбинский не женат до сих пор. Квирт он и есть квирт. Хотя жених из него хоть куда: трехкомнатная квартира в центре города, престижная иномарка, дача.

Еще маг и волшебник арендовал офис, в котором занимался снятием порчи, сглаза, приворотами и заговорами. На вопрос, почему он ходит по врачам, если сам владеет методиками исцеления, маг и волшебник без заминки отвечал, что пополнить собственную энергетику, к сожалению, ему не дано.

– Здравствуйте, доктор, у меня, по-моему, язва обострилась, – начал Коцюбинский, едва оказался в кабинете. – Как поем, сразу начинаются боли в области четырнадцатого грудного позвонка.

– Грудных позвонков, насколько я знаю, всего двенадцать штук, – уточнил Стерхов, глядя на Ниночку, которая проверяла в этот момент, прошел ли маг и волшебник в этом году флюорографию, снял ли электрокардиограмму. – Но у вас, как у любой экстраординарной личности, конечно, все несколько иначе.

Когда осмотр был закончен и лечение назначено, Коцюбинский уже у двери вдруг обернулся и, понизив голос, сообщил:

– Этот, которого здесь в коридоре колотило на полу дня три назад, странный какой-то.

– В чем же его странность? – от неожиданности доктор ручкой проткнул листок амбулаторной карты, на котором писал.

– Я за ним шел от самой остановки, – маг и волшебник, наслаждаясь произведенным эффектом, на цыпочках вернулся к столу и продолжил полушепотом: – И видел, как он достал из кармана… то ли конфету, то ли жвачку, распаковал, желтоватый фантик выбросил, а есть не стал, так в руках и держал. И когда пальто сдавал в раздевалку, и когда поднимался на второй этаж… Разве это не странно?

– Скажите, Ираклий, а вы заметили, – ощутив себя на миг майором Тутыниным, поинтересовался Илья, – куда он выкинул фантик?

– Мне кажется, – неуверенно промямлил Коцюбинский, – я запомнил этот куст акации. И смогу показать, если надо.

Пышная дама бальзаковского возраста, сидевшая возле кабинета, была явно не в восторге от того, что доктор вслед за странноватым пациентом куда-то направляется, в то время как должен принимать лично ее. Извинения Стерхова она восприняла весьма прохладно, махнув рукой, дескать, все равно ведь уйдете, так не теряйте зря драгоценных минут.

Тот самый куст акации в больничном парке Коцюбинский нашел достаточно уверенно. А с желтоватым фантиком возникли проблемы – в радиусе пяти метров искомой бумажки не наблюдалось.

Проходившие мимо пациенты чуть притормаживали, заинтересованно наблюдая за тем, как доктор в белом халате вместе с подозрительным мужчиной экстравагантной внешности осматривают куст за кустом, едва ли не на коленках ползая в траве.

Помог порыв ветра: буквально ниоткуда в поле зрения мага и волшебника «надуло» ту самую бумажку. Расправив ее в ладонях, доктор понял, что не зря был несколько минут посмешищем в глазах пациентов.

– Это не конфета и не жвачка, – сообщил он запыхавшемуся Коцюбинскому. – Это желатиновая капсула для имитации пены изо рта.

От услышанного глаза Ираклия настолько округлились, что Стерхов испугался – как бы они не начали крутиться подобно велосипедным колесам и не укатились куда-нибудь из глазниц мага и волшебника.

И ты молчала?!

Вернувшись, доктор пышной дамы бальзаковского возраста возле кабинета не обнаружил, хотя расстроился не особенно. Ну, отошла женщина по делам, пока доктор ходил улики разыскивать. Подумаешь, с кем не бывает!

Ниночка сидела в кабинете никакая, отрешенно уставившись в одну точку. Доктор подумал, что в его отсутствие кто-то расстроил ее, и хотел уже идти разбираться, но…

Разглядывая обертку от желатиновой капсулы, Ниночка неожиданно залилась краской, потом выпалила скороговоркой:

– Значит, он шел сюда с одной целью – изобразить припадок, разыграть нас. Вот гад! Ненавижу! Зачем ему это понадобилось?

– У-у-у, если мы ответим на этот вопрос, нам надо не в медицине работать… А знаешь, где! В принципе, я готов.

– Зачем, скажите, – истерично вскинув руки, вскрикнула медсестра, – он это сделал?! Подлец! Гаденыш! Ненавижу!

Взглянув на нее, Илья не на шутку испугался за жизнь искусного имитатора:

– Нинок, давай его пожалеем? Хотя насчет подлеца и гаденыша я полностью с тобой согласен. А зачем это ему – кто знает!

Ниночка сделала жест, от которого доктор мгновенно затих.

– Илья Николаич, я должна была сразу сказать… Извините ради бога. Дальше молчать не имеет смысла. Всему виной моя… природная закомплексованность, что ли. Я начинаю сомневаться… Дура, короче…

Пока Ниночка подбирала слова, как точней ей выразить свои ощущения, доктор в возникшую паузу втиснул вопрос, как пальчиковую батарейку в электронный тонометр: