Там, где прорастает тьма

Глава 1

Ещё секунду назад она была мертва.

Теперь – нет.

Холодная твердость под лопатками. Первая мысль была про тюремную камеру. Она всегда боялась попасть туда, слухи про тюрьму под храмом Званы ходили самые нехорошие. Лица, склонившиеся над ней, были слишком радостные. Они радовались ее пробуждение и это пугало больше всего. Никто не должен был ей так радоваться.

Они собираются меня пытать? Но я даже не помню, что я такого сделала… Я вообще ни шляпки не помню… Ух, попала мышка в грибницу…

В голове клубился чёрный дым, густой и бесполезный.

– Госпожа, добро пожаловать в это убогое тело! – просиял низкий мужичонка с круглым, блестящим лицом и умными, хоть и бегающими глазами за стеклами очков. Несомненно, это был заклинатель. Очень довольный собой.

Госпожа?..

Она дёрнулась, пытаясь сесть, – и, к своему удивлению, не провалилась обратно в темноту. Чьи-то руки тут же подхватили её, словно боялись, что слабое тело рассыплется на куски.

– Не спешите, не спешите, госпожа. Осторожненько. Вот так.

– Что… я…

Голос скрипел, как несмазанная дверь. Не её голос. Слишком тонкий, слишком… девчачий. И дело вовсе не в пересохшем горле.

– Не беспокойтесь! – заверил заклинатель, улыбаясь ей, как возлюбленной. – Вселение прошло просто прекрасно! Девчонка стерта, разум и тело полностью ваши! Я провел блестящую работу! Через неделю пройдет ритуал, и город будет полностью наш! То есть ваш. Я имею виду, в нашей общей власти. Как и договаривались. Мы не нарушаем договоров.

В недрах разума шевельнулось что-то холодное и землистое. Она закашлялась. Кто-то сунул в ее руку бокал с водой  – прохладной и чистой, а кто-то заботливо придержал ее за плечо, и от этого прикосновения по позвоночнику разлился животный страх.

– Обсудим всё позже, – сказал суровый мужчина с черно-рыжими волосами, в котором она узнала храмового начальника охраны. Как же его зовут? Кажется, Тис. Она много раз видела его хмурую фигуру, идущую впереди Матери и Мачехи с десятком своих подчиненных и несколькими приближенными послушницами. – Репей, проводи нашу госпожу в ее комнату.

Откуда-то вынырнул долговязый растрепанный парень, тощий и бледный как ножка поганки. Он помог ей встать, и мир поплыл. Зрение то расплывалось, то резко обострялось – стены набегали и отступали, и никак не могли договориться между собой. Ноги подкашивались, тело казалось чужим, слишком тяжёлым.

Они шли темными ходами, поднимались по лестницам, миновали десяток дверей – и вдруг очутились в длинном, залитом светом коридоре. Под ногами – зелёный ковёр, слишком мягкий, словно его соткали из облаков и наивных надежд. Ее ноги не привыкли ходить по таким коврам.

Репей остановился у двери, с щелчком повернул ключ в замке.

– Ваша комната, госпожа.

Просторная спальная комната с большим окном. Шкаф, стол, кровать из настоящего дерева, маленькая купель и умывальные принадлежности за шторой. Всё слишком новое, слишком чистенькое, словно здесь никогда не жили.

– Я буду за дверью, – сказал Репей, кладя ключ на стол. – Если что-то понадобится…

Голос у него был неприятный, словно воздух с трудом проходил через горло и его проталкивали туда силой вместе со словами.

Он исчез. Она осталась одна. Проверила дверь, но задвижки с этой стороны не оказалось. Похоже, ей не позволено запираться. Это ужасно нервировало.

Где я вообще?

Повернулась к зеркалу. В отражении – незнакомка, молодая девушка-простушка со светлыми, слишком уж чистыми волосами и наивными голубыми глазами. На ней был свободный балахон из зеленого шелка.

Мицелий в них прорости, это же не я!

Отражение осталось непоколебимо и глухо к ругательствам. Тогда она рывком распахнула шкаф. Зеленые платья висели в ряд. Столько одежды она, пожалуй, еще не видела за раз. Провела пальцами по ткани: такая качественная и дорогая.

– Тьфу ты…

Это не её платья. И не её тело.

Кто я?

Её назвали госпожой, но она никем никогда не правила.

Как меня зовут?

Из тьмы в голове выползло воспоминание.

Брысь. Меня зовут Брысь, вот как. Ну хоть что-то знакомое.

Брысь походила по комнате, сжимая и разжимая кулаки. Тело ощущалось чужим – слишком тяжелым, слишком… изнеженным. Наверняка его обладательница хорошо питалась, спала в мягкой постели, никогда не работала руками. И никогда не дралась. Брысь привыкла к шрамам на костяшках, к вечному запаху дыма и плесени. А теперь – шелковые рукава зеленого платья касались ее запястий с непривычным – и раздражающим – шорохом, мягкие ладони казались слабыми, а дурацкие локоны лезли в глаза.

А еще в рукаве платья оказался спрятан кошелек заклинателя.

Как это вышло?

Она открыла его кожаные страницы и пересчитала содержимое. Золотисто-черных купюр хватило бы на покупку, скажем, недельного запаса еды и зелий для защиты от спор. Неплохо…

Спрятав кошелек, она высунулась в открытое окно.

Разгар дня в Городе. Было светло и удушливо-жарко, испарина поднималась прямо от вымощенных серым камнем дорожек и оседала каплями где-то на крышах.

Здание, в котором была её комната, располагалось в центре города, так что под окном жила своей сумбурной жизнью городская площадь. Запах раствора для дезинфекции слегка кислил на языке; здесь его не жалели и поливали улицы каждый час.

Отсюда был отлично виден храм, посвященный двуликой богине Зване – храм Зелёного Пламени. Это были две соединённые башни, увенчанные вечными огнями, горящими изумрудным цветом и чадящие в небо хромовым дымом. По площади сновали туда-сюда адепты в зеленых мантиях.

Звана злая, но она защитит, говорили о богине.

Брысь поискала, но не нашла в себе боголепия.

«Мы называем их «тронутые»» – вот что ей вспомнилось.

Некоторые поднимали головы и, заметив её в окне, улыбались. Широко. Слишком широко. Как будто губы растягивали на невидимых крючках.

На противоположной стороне дороги какой-то белобрысый лавочник даже начал махать ей руками. Всё это было ненормально.

– Что им всем от меня надо?!

Разозлившись, Брысь захлопнула окно, так что оно зазвенело, и отшатнулась за занавеску.

– Госпожа? – за дверью послышался голос, настырный и уже знакомый. Репей. – Вам нехорошо?

– Отвали! – рявкнула она, но прикусила язык. Что бы здесь не творилось, нельзя было дать себе быть собой в полной мере. Даже если она не помнит, что это значит. Инстинкты кричали: слушай их и притворяйся как можно лучше. Ты во всем разберешься. Передёрнув плечами, она добавила в голос меда пополам с ядом:

– То есть… я желаю побыть одна.

За дверью наступила тишина. Слишком подозрительная. Брысь прижала ладони к вискам. В голове зашевелились обрывки воспоминаний: тёмный переулок, стены из старого кирпича. Но кто и почему так ужасно кричит? И потом боль. Боль. Боль.

– Кто я, мицелий меня разбери, и почему я здесь? – прошептала она одними губами. – Что со мной случилось?

Зеркало на стене молчало. Из него по-прежнему смотрела та самая голубоглазая простушка. Но где-то в глубине, за этим наивным взглядом, шевелилось что-то ещё, как червяки шевелятся в перегное.

Что-то из тьмы подземной грибницы.

Глава 2

В дверь постучали – на этот раз не робко, а с тяжелой властностью. И не дожидаясь приглашения, открыли ее. Брысь инстинктивно потянулась к поясу – там, где раньше под рубашкой прятался нож. Пусто.

Репей ввалился внутрь, словно запутавшись в длинных нескладных ногах. Из его кармана торчала большая краюха хлеба. Тис шагнул на порог и вгляделся в лицо девушки. Его спокойный тон порезал воздух на куски.

– Весну ожидают в храме Зеленого Пламени на вечернюю трапезу.

Почувствовав её замешательство, Репей поспешно пояснил, размахивая хлебом: – Госпожа, тело, в которое мы вас… гм… перенесли, принадлежало послушнице храма. Ее зовут Весна… звали, точнее, – он почесал голову, затем отломил кусок от краюхи и сунул его в рот. – Девчонка выбрана на роль жертвы для богини Званы в ритуале через неделю. Мы специально схватили именно Весну, чтобы вы могли обратить ритуал в пользу для всех и появиться в величии, вобрав в себя силу богини. Тогда у них больше не останется выбора.

Репей уронил насколько крошек на ковёр.

– Что я должна делать сегодня? – выдавила Брысь, стараясь не смотреть на Тиса, и все же поглядывая на него, будто тело видело в нем источник опасности, с которым нельзя находиться в одной комнате. За его спиной стояла женщина, или девушка, возраст точно не определишь. Она была хрупкой комплекции, но ее взгляд говорил, что в ней нет ничего хрупкого, только острое. Решительное лицо обрамляло неровное каре. На левой щеке проросло несколько темно-зеленых грибов, как пугающее украшение, о котором не просили. Глазами она охраняла начальника охраны Тиса, а также угрожала всем остальным. Всему миру.

– Ведите себя спокойно, госпожа. – Тис не моргнул. – В храме не произносят лишних слов. Будьте молчаливы и почтительны, разделите трапезу с послушниками. Сейчас вам надо затаиться, совсем ненадолго, – он блеснул светло-серыми глазами. – Наше время скоро придет.

Он и сам разговаривал так, будто его слова стоили денег, которые он твердо решил экономить.

Платье послушницы, разумеется, было зеленым и оказалось невыносимо тесным. Оно пахло чем-то горьким – как будто его вымочили в отваре из сухих трав и забыли выполоскать.

«Тогда у них больше не останется выбора», – сказал ей Репей. Это были страшные слова. Они жили в последнем уцелевшем городе на земле. Только богиня Звана и ее адепты стояли на пути у грибницы. Можно было относится к Зеленому Пламени как угодно, но они сохраняли последних людей. Звана злая, но она защитит. Выбор всегда стоял только между жизнью и… формой существования в ином понимании этого слова. Так кого же эта кучка заговорщиков в темном зале перенесла в послушницу Весну?.. Кто должен поглотить богиню Звану на ритуальном убийстве в честь нее же? И почему, почему, разбери их всех грибница, она, Брысь, сейчас в этом теле?..

Брысь шла, стараясь не шаркать подошвами по каменным плитам, но новые туфли натирали пятки. Репей шагал рядом, время от времени поглядывая на неё с выражением глуповатого восторга.

– Это тело вам очень идет, госпожа! – пробормотал он, случайно наступив себе на ногу.

– Расскажи мне о ней. О Весне. Как я должна себя вести? Какие у меня обязанности в храме?

Репей почесал нос и начал рассказывать:

– Весна из семьи разорившихся торговцев, госпожа. Она росла с бабушкой, которая и отдала ее в храм для служения богине. А сейчас у нее никого из родных не осталось, так что не беспокойтесь об этом. Родители и ее бабуля померли много лет назад.

– Ты давно ее знаешь?

– Да вроде того. Ходил даже за ней, цветы таскал. Но она была заносчивая, вот что я скажу. Никогда на меня не смотрела. Посвятила себя служению. Когда выбирали доброволицу для жертвы, она вызвалась сама.

Репей пожал костлявыми плечами.

– Весна освобождена от работы, но придется участвовать в разных церемониях. Мы будем рядом, подскажем вам что и как, да и потерпеть нужно всего-то неделю.

Брысь не успела ответить – на противоположной стороне площади она увидела скрюченного мужчину, сидящего на ящике возле стены.

– Дядька! – чуть не воскликнула она. Но не воскликнула. «Нечего болтать. Гляди в оба, да говори немного», – так он ей повторял когда-то. Кто он такой? Брысь видела перед собой бродягу в потрепанных одеждах. Он просил милостыню, и он был слеп. Глаза его отняла катаракта, а не заражение спорами, это Брысь помнила. Но более ничего.

С той же стороны площади к ним бежал паренёк с взъерошенными, чересчур белыми волосами и широко раскрытыми светлыми глазами на бледном, почти меловом лице.

– Весна!

Тот же, что махал ей, когда она высунулась в окно. У него была приметная внешность, такого точно не забудешь. Брысь видела как-то белую галку среди черных, этот парень был такой же. Она не была с ним знакома, по крайней мере, ничего такого не помнила, но точно видела его на улицах города за передвижной лавкой с теплым хлебом. Он подбежал и схватил её за руку, от чего Брысь отпрянула назад. Его пальцы были тёплыми и шершавыми.

– Я ждал тебя в нашем месте, но ты так и не пришла… Все в порядке? Я видел, как вы вечером уходите в сторону фабрик, но не заметил, когда ты вернулась…

Брысь застыла. Заяц. Имя всплыло в голове само, будто её язык уже готов был его выговорить.

– Я…

Репей нахмурился и сделал шаг вперёд, но Заяц даже не посмотрел на него. Он искал что-то в ее глазах. Искал, но не находил. Его ресницы тоже были белыми, удивительное дело.

– Что с тобой сделали?

Тис, шедший чуть впереди, обернулся. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по Зайцу.

– Послушница Весна занята и вам не стоит больше ее беспокоить. Ее ждет собственный путь.

– Надеюсь, ты счастлива, – Заяц повернулся и пошел прочь, ссутулив плечи.

– Кто это и что ему от меня надо? – спросила Брысь, стараясь звучать равнодушно.

– Обычный лавочник. Вам не стоит обращать на него внимание, – Тис повернулся и продолжил путь. Репей неприятно хихикнул:

– Да это дружок Весны. Они вместе росли, или вроде того. Он дурачок.

– Я могу убить его, – заговорила женщина, о существовании которой Брысь могла бы даже забыть, настолько незаметной та была. Но Брысь не забыла и на всякий случай следила за тенью Тиса. Это было первое, что произнесла женщина. Голос у нее оказался глубокий и низкий.

– Пока нет такой необходимости, Ольха, – спокойно ответил Тис.

Репей неловко распахнул массивные двери в форме простирающихся ладоней. В нос ударил едкий запах химикатов и еще чего-то кислого, напоминающего забродившие ягоды. У Брысь заслезились глаза, а кожу охватил легкий зуд.

Храм внутри оказался совсем не таким, как снаружи. Вместо ожидаемого величественного зала – лабиринт низких сводчатых коридоров, освещённых зелёными лампадами. Их мерцающий свет придавал лицам проходящих адептов болезненный, почти трупный оттенок.

– Тише шаг, госпожа, – прошептал Репей, внезапно став серьёзным. Его длинные пальцы нервно перебирали край мантии. – Здесь не любят громких звуков.

Из бокового коридора выплыла процессия послушниц. Их ноги в туфлях как у нее бесшумно скользили по каменному полу, а лица были скрыты под масками: одна половина – улыбающаяся, другая – без эмоций, а глаза в прорезях казались пустыми.

Чтоб мне трухой стать! Ну и жуть!..

Тис, все так же шедший впереди, внезапно остановился перед дверью из тёмного дерева. На ней был вырезан полустёртый теперь символ – два переплетённых пламени, одно покрашено в ярко-зелёное, другое почти чёрное.

– Трапезная, – коротко пояснил он. – Помните – молчание и почтительность.

Дверь открылась, выпустив волну тёплого воздуха, сладковато пахнущего горячей похлебкой из грибов. Зал оказался просторным, но низкий потолок давил и нависал. Длинные деревянные столы стояли параллельно друг другу, а за ними сидели ряды адептов в одинаковых зелёных одеяниях. Маски были сняты с лиц. Никто не разговаривал – только тихий стук ложек о глиняные миски.

– Ваше место – там, – Тис кивнул на небольшое возвышение в центре зала, где стоял отдельный стол. За ним сидели две женщины.

«Мать и Мачеха», – догадалась Брысь, никогда не видевшая их так близко. Одна – полная, с круглым румяным лицом и добрыми глазами. Другая – худая, с острыми скулами и тонкими, словно прочерченными углём, бровями. Но больше всего поразило другое – при всех своих отличиях они были одинаковыми. Близнецами.

Репей осторожно подтолкнул её вперёд:

– Идите, госпожа. Они ждут.

Сделав шаг, Брысь вдруг почувствовала лёгкое головокружение. В ушах зазвучал странный шепот, словно кто-то перебирал сухие листья прямо у неё в черепе. Она едва не споткнулась, но вовремя поймала себя.

В этот момент худая женщина – Мачеха? – подняла голову. Их взгляды встретились, и Брысь ощутила, как по спине побежали мурашки. В этих тёмных глазах таился плотоядный, почти животный интерес.

– Весна, – произнесла полная женщина ласково. Её голос звучал как растопленные на огне сахар, стекающий с ложки. – Подойди, дитя моё. Мы так ждали тебя.

Брысь сделала ещё шаг. Шёпот в голове усилился, превратившись в ясное слово:

Опасность.

Но было уже поздно – тонкие, но невероятно сильные пальцы Мачехи уже сжимали её запястье, впиваясь в кожу словно когти.

– Какая интересная у тебя аура сегодня, девочка, – прошептала она, и её дыхание пахнуло полынью. – Совсем… не такая. Что с тобой? Ты боишься выбранного пути? Вижу, что боишься. В тебе много сомнений.

– Но мы не просто так выбрали тебя, дитя, – сказала Мать. – Ты самая преданная послушница в нашем храме. Мы исполнили твою мечту: служить великой цели, умереть во имя богини Званы, чтобы наш город смог очиститься от скверны. Так чего ты теперь боишься?..

Вопрос, кажется, не требовал ответа. Брысь украдкой сглотнула.

Как можно было добровольно отдать себя в жертву? Она никогда бы так не поступила. Своя шкура дороже всего.

Да только где та шкура теперь?.. Гнилье и мешок с плесенью! Во что я вляпалась?

Дыхание Мачехи обжигало кожу, как спиртовой компресс, положенный на рану. Брысь почувствовала, как по спине бежит ледяная струйка пота.

– Ты дрожишь, дитя, – заметила Мать, протягивая руку, чтобы погладить её по голове. Её пальцы пахли медом и чем-то лекарственным. – Это естественно. Даже самые преданные испытывают страх перед великим переходом.

– Я… – она замялась, понимая, что не знает, как должна говорить Весна.

– Поешь, дорогая. Слова ни к чему. Через неделю все будет совершено, – сказала Мать, пододвигая к ней тарелку с похлебкой.

К похлебке подавалась ложка и никакого ножа. Брысь мысленно выругалась, но покорно взяла ложку. Похлебка была густой. Плотные опята, поджаренные до золотистой корочки, упруго лопались на зубах, выпуская ореховую сладость с едва уловимой горчинкой. Моховики, томившиеся в бульоне до бархатной нежности, таяли во рту, оставляя послевкусие лесной подстилки и тёплых дождей. А где-то между ними прятались кусочки курицы – сочные, волокнистые, пропитанные душистым наваром из лука, чеснока и щепотки дикого тимьяна. Над миской вился пар, унося с собой запах дымка – будто кто-то добавил в котелок не только грибы, но и воздух, пропитанный прелой листвой и древесной смолой. Брысь прикрыла глаза, вдыхая этот букет.

Вот оно – последнее честное удовольствие в мире, где даже еда может оказаться ловушкой.

Но пока суп обжигал язык, а грибы дарили свою земляную роскошь, можно было на минуту забыть обо всем.

Хотя бы на одну ложку.

Это тело, возможно, привыкло к таким трапезам, воспринимало их как должное. Но одна из тех вещей, которые Брысь помнила про себя, была тем, что она ценила вкусную еду, когда не просто сытость в животе, но и чистый вкус на языке. Никакой тебе плесени, никаких ноток разложения. Только честный вкус хороших продуктов.

Она ела медленно, стараясь не смотреть на Мачеху. Та сидела неподвижно, уставившись на неё пустыми глазами, будто разглядывала не живую девушку, а ее холодный труп на алтаре.

Мне нужно узнать, кто я, и что случилось. А потом сбежать, иначе через неделю меня и правда принесут в жертву.

Когда трапеза закончилась, Репей вызвался проводить её обратно. Коридоры храма казались ещё мрачнее, чем днём – зелёные лампады мерцали, словно светляки в тумане, а из щелей в стенах тянуло влажной сыростью.

– Ты знаешь кого-то с именем Брысь?

Репей удивлённо посмотрел на неё.

– Только то, что о ней говорят на отшибе.

– А что говорят?

Парень передёрнул плечами:

– Какая-то уличная девчонка украла что-то у самого Полоза, и её кокнули в квартале фабрик. Парни рвут и мечут, вот только той штуки, как я понял, на трупе не нашли. Полоз в бешенстве. Ему лучше не попадаться.

Он понизил голос, озираясь:

– Я в последние два дня домой стараюсь не ходить, ночую в храме на лавке. Эта Брысь всем жителям отшиба поперёк горла теперь стоит.

Брысь до боли стиснула пальцы.

Значит, я действительно умерла. Но что я украла? И почему это так важно?

– А где её труп, ты знаешь?

Репей поморщился.

– В мертвецкой пока лежит. Парни уже сто раз её обыскали, нет при ней ничего. А вам зачем сдалась эта девка?

– Не твоего ума дело, – отрезала Брысь, но тут же смягчила тон. – Мне нужно посмотреть на её труп. Сможешь провести?

Репей поджал тонкие губы.

– Не любитель я таких мест, но… если госпожа просит, то пойдёмте.

Он вздохнул и добавил шёпотом:

– Только не говорите Тису. Ему все это может не понравится…

Брысь нервно усмехнулась внутри себя.

Тису много чего не понравится. Но это его проблемы.

Темнота в коридорах храма сгущалась, будто живая. Репей, покусывая губу, вёл Брысь по узким служебным проходам, где даже зелёные лампады не горели. Они спустились по скрипучей лестнице в подземелье, где воздух стал очень холодным. Возможно даже, что это было самое холодное место в городе. Наверняка работа заклинателей…

– Здесь хранят… э-э-э… тех, кто ещё не похоронен, – прошептал Репей, спотыкаясь о собственную тень. – И тех, кого некому забрать.

Вроде меня, по всей видимости.

– Говорят, они тоже пригождаются… – продолжал бормотать Репей, открывая дверь. – Но я не знаю. Я не вдаюсь в подробности.

Дверь скрипнула, выпустив еще более концентрированный холод и запах формалина. Комната оказалась небольшой. Вдоль стен стояли старые столы, на некоторых лежали завёрнутые в серую ткань тела. Над головой зажглись белым светом зачарованные светильники. Репей хлюпнул носом и указал рукой куда-то в темный угол:

– В-вон там, кажется, её положили. Я… я подожду у двери.

Брысь медленно подошла. Труп девушки лежал без покрывала – худая, с неровно остриженными темными волосами, в потрёпанной одежде, с бледным лицом, на котором застыло выражение не ужаса, а… решимости?

Она наклонилась ближе.

Да чтоб меня споры взяли!.. Это же точно я. И выгляжу я не очень.

Отвратительно видеть себя такой мертвой.

Она походила на птичку, которую сломали жестокие руки Города. Она не справилась, не выжила…

Брысь поморщилась.

Так, успокойся, ты пока еще здесь, грибница их прибери!.. Плакать ты не станешь. Не дождутся.

Карманы выцветшей и многократно залатанной рубашки были неаккуратно вывернуты, а швы распороты. От штанов остались только лохмотья: кто-то разрезал их на куски. Мертвые не защищены от таких вещей. Впрочем, они к ним равнодушны. Но Брысь не была настолько мертвой, на сколько этого бы хотели те, кто ее убил, и те, кто обыскивал ее холодное тело. Она зло сжала зубы, вспоминая проклятия и грязные ругательства.

На раскрытой ладони мертвой девушки чернел и бугрился большой ожог. Наверняка бандиты тоже его заметили…

Брысь деловито осмотрела тело спереди. Застарелые шрамы, ссадины, синяки – обычный набор уличной крысы. Но никаких ран, несовместимых с жизнью. Как же она умерла?

Брысь перевернула труп на спину и уставилась бледные, окоченевшие на лопатки. Дело не в том, что там что-то было. Там чего-то не было, и это ее беспокоило. Вот только она никак не могла вспомнить, чего же не хватало. Кожа как кожа, не очень чистая, но ровная, без изъянов.

Изъян. Здесь у меня что-то было. Что-то плохое…

Сперва она подумала о татуировках, которые делали себе некоторые обитатели окраины. Но память молчала. И тогда, конечно, на ум пришло самое горестное и очевидное.

Я была заражена спорами!

И что-то внутри отозвалось одобрительным шелестом.

Брысь снова провела пальцами по коже мертвой себя и вспомнила это ощущение: бугорки под пальцами на шее… легкий зуд… иногда боль в горле и в лопатках…иногда болит весь позвоночник.

Как давно у нее это было?

Брысь задумалась, закрыла глаза, ловя ощущения.

Всегда. Это было у меня всегда.

Но как же я дожила до вчерашнего дня?

Зараженные спорами жили плохой жизнью. В основном это были бедняки, те, кому приходилось жить на отшибе в домах, где грибница уже пустила свои корни. В домах с подгнившими полами, в кварталах, где стены шептались плесенью, а из щелей в полу тянулись тонкие, почти невидимые нити грибницы.

Богатые, разумеется, переезжали из зараженных районов ближе к очищенному центру города. Там даже проросшие участки тела не так быстро изменялись. У богатых были деньги на очищающие элексиры и всякие поддерживающие процедуры. (Когда-то зараженных людей сжигали в зеленом пламени, но уже несколько поколений это не практиковалось. Во-первых, сжигать скоро стало бы некого, а Городу нужны жители и работники. Во-вторых, проведя исследования, заклинатели объявили, что люди не заражают друг друга, находясь в контакте. А споры – споры в любом случае везде.) Но бедным деваться было некуда. Они оставались на отшибе. Дышали воздухом, в котором витало нечто большее, чем пыль. Ели хлеб, на котором иногда прорастал странный пушок. И однажды замечали, что кожа у них стала… другой. Или с их телом случалось еще что-нибудь странное.

Потом они умирали.

Ну, почти все.

Шайка Полоза была исключением.

Они шныряли по заражённым землям, туда, где грибы уже сплели свой собственный, чуждый мир – мир, в котором человек был лишним. Они возвращались с наживой: полезными вещами из прошлого, вроде настольных часов, инструментами, иногда – странными артефактами, покрытыми тонким слоем мицелия. И, что самое удивительное, члены шайки возвращались без следов заражения.

Про Полоза ходили легенды. Говорили, что у него договор с самой Королевой Грибов. Что он платит ей дань – но никто не знал, какую именно.

…Брысь, впрочем, к бандитам не относилась. Она была из невезунчиков, которые заразились.

Так где же следы заражения на ее теле? Девушка качнула головой и обратилась к притихшему Репею:

– Откуда ты знал, где положили ее тело?

– Дак разве это секрет? Водил сюда уже пару полозовых парней. Уж очень они просили.

– Брысь была заражена?

– А мне откуда знать? С виду она в порядке, тощая только слишком.

– Ты знаешь точное место, где нашли ее тело?

– И вы туда же, госпожа? Всем-то эта девка сдалась. Что в ней особенного?

Репей поймал ее недовольный взгляд и втянул голову в плечи:

– Понял, отведу. Только это… не по темноте. Там много кто шастает, не хочу попадаться полозовым дружкам на глаза, да и вам не стоит пока.

Брысь ворочалась на кровати, мягкость матраса, казалось, засасывала ее вниз, вниз, под землю. Отгоняя липкий сон, так похожий на горячечный бред, Брысь думала. Почему на её теле не осталось следов заражения? Что за ожог на ладони? И главное – что она украла у Полоза?

Когда сон наконец сморил её, в сознании зазвучал голос:

– Я могу показать тебе правду. Ты ведь хочешь знать, кто убил тебя?

– Ну и кто ты?

– Я в тебе. Я это ты. Мы срослись. Мы срослись в одно целое, сплелись нервными окончаниями…

– Мне ничего такого не надо, уходи!

Смех, похожий на звук, с которым крошится шляпка большой сыроежки.

Шелест растущей грибницы. Шепот мицелия.

Брысь уснула.

Она видела сны о бесконечных нитях-дорогах, тянущихся сквозь землю, о тайных договорах с деревьями («Вы – нам сахар, мы – вам минералы, и никому ни слова»), о спорах, уносимых ветром в чужие края, где они прорастали вопреки всем законам ботаники и приличий.

Ей снились грибы-шпионы, внедрённые в ничего не подозревающую почву у порогов домов, грибы-дипломаты, ведущие переговоры с плесенью. Грибы-поэты, сочиняющие оды гниению.

А ещё ей снились люди.

Смешные, нелепые существа, которые топчут её подданных, варят их в супах, сушат, жарят, жгут молодняк химикатами, убивая целые колонии.

Но Королева не сердилась.

Потому что знала: скоро мицелий опутает весь мир.

И тогда миру будут сниться только она.

Глава 3

Брысь проснулась с ощущением, будто кто-то выкопал её из земли. Утренний зной уже лип к рамам, пробиваясь сквозь щели в ставнях, но внутри неё оставался холод страха – липкий, как сок перезрелого гриба. Она поднесла ладонь ко рту – горький вкус не хотел исчезать. Будто она всю ночь жевала лесную подстилку, а споры, осевшие в желудке, теперь прорастали наружу. Подойдя к зеркалу, она выругалась сквозь зубы: ее глаза стали еще темнее. Она заражена. Она отравлена. Чужое присутствие теперь ощущалось явно. Шуршание прелых листьев складывалось в слова. Это считало себя Королевой. Королевой Грибов, Королевой Мицелия.

– Ты – не королева. Ты – плесень. Ты – инфекция!

– Ошибаешься, – прошелестело у нее в голове. – Я не просто плесень. Я – память этой земли. Тысячи лет я спала в темноте, а теперь… теперь я просыпаюсь.

Брысь стиснула пальцы, чувствуя, как под ногтями заныло.

– Просыпаешься, чтобы сожрать нас?

– Сожрать? Нет. Я просто… принимаю вас к себе. Вы все когда-нибудь вернетесь в землю. Я лишь ускоряю. Я собираю вас вместе. Я объединяю.

– Мило с твоей стороны, – Брысь провела рукой по лицу. Ладонь была влажной. – А если мы не хотим?

Пауза. Потом – тихий, шелестящий смех.

– Разве споры спрашивают у листа, хочется ли ему гнить?

Брысь резко пнула ножку кровати.

– А я тебе не лист.

– Нет? Тогда скажи, почему ты уже так отчетливо слышишь меня? Почему твои глаза темнеют?

Брысь не ответила.

– Ты уже часть меня. И скоро поймешь… что это прекрасно.

И тогда Брысь засмеялась – резко, грубо, по-своему.

– Ладно, Королевна. Только учти – я тебя не боюсь.

– Боишься, к сожалению, – прошептала Королева в ее голове. – Уж я-то знаю. Злость, страх – все это мешает мне проникать в тебя. Это разъедает. Это болит. Это лишнее. Освободись, стань спокойна, как спокойна прорастающая грибница.

Брысь заорала, словно зверь, и голос в голове замолчал, оставив после себя пустоту. Удивительно, но в комнату никто не ворвался. Наверное Репей отсутствовал на своем посту с той стороны двери. Оно и к лучшему.

Брысь умылась над раковиной. Здесь еще оставались остатки водопровода – роскошь, недоступная теперь всем, кто жил вне в центра города. Вода пахла дезинфекцией и щипала кожу.

После завтрака, который ей принесли прямо в комнату (пирог с черными груздями, лисичками и свининой и чашка теплого отвара из шиповника и душицы. Пирог был такого размера, чтобы съесть его за раз. Его не полагалось резать, поэтому ножа на подносе не было, как и каких-либо других приборов. ), Репей нехотя повёл Брысь в сторону фабричного квартала. Вскоре они уже петляли по узким улочкам, где воздух пах гарью и машинным маслом. Здесь не было следов мицелия, и не росло грибов или чего-либо еще, кроме нескольких крошечных побегов травы. Действительно, пыльные неуверенно-зеленые травинки, рождавшиеся между щелями в разбитом тротуаре, тянулись в сторону центра так, будто хотели сбежать и никогда больше здесь не расти. Воздух в квартале фабрик бил в нос, оседал на легких. Под ногами скрипела черная, острая пыль. Брысь не слишком нравилось жить на отшибе, но в квартале фабрик нравилось еще меньше. Есть что-то похуже плесени и мицелия, думала она. Это когда у тебя во рту вкус каменного угля.

Говорят, раньше фабрик было больше, и всякое здание имело свое отдельное назначение. Теперь же производство не могло быть таким уж большим. В здании текстильной фабрики располагалось несколько деревообрабатывающих цехов и где-то на задворках иногда работала старая лесопилка. Жались друг к дружке несколько гончарных и стекольных мастерских. Фабрика химикатов была вся утыкана разными химическими предприятиями, словно одеяло, состоящее из лоскутов неподходящего размера и формы. В небо устремлялись сотни труб, а цвет камней мостовой имел самые разные оттенки, от красного до фиолетового, и был частично скрыт маслянистой блестящей пленкой.

За фабрикой химикатов, если кто-то отваживался туда дойти, впрочем, даже если нет, уходила вниз и вниз Каверна или попросту Яма, как ее называли. Это место, где живут и проводят свои изыскания заклинатели. Возле Ямы земля бугрится нарывами от их опытов.

А дальше только угольные шахты и несколько ям, где добывают глину и песок. Брысь не любила эту часть города, хоть грибы сюда и не совались, она казалась ей похожей на отмершую часть тела.

– Это здесь, – сказал Репей. Место не показалось Брысь чем-то примечательным. Просто переулок, расходящийся двумя узкими улочками между гончарной мастерской и фабрикой химикатов. Ржавая до дыр бочка с мусором, лежащая на боку. Железная дверь, выглядящая неприступно закрытой. У нее не имелось даже ручки или замочной скважины, так что Брысь просто дотронулась до толстого листа железа рукой. Как вообще люди попадали внутрь через нее? Наверное тут есть какой-то запирающий механизм.

Закопченное окно фабрики, забранное решеткой, уходило в землю своей нижней часть. Местный воздух осел на стекле до такой степени, что полностью скрыл прозрачность за чернотой. Ничего нельзя было разглядеть, как ни старайся.

Где-то здесь это и произошло.

Брысь присела на корточки и коснулась грязной решетки чистыми пальцами. Кожа ощутила железо и отслаивающиеся хлопья старой краски. Ощущение было знакомым; именно так она и сделала тогда.

– Как по-твоему, что она здесь делала?

Репей поскреб голову:

– Ни единой мысли, госпожа.

– А что находится за этой стеной?

– Госпожа… Там собирается наш… наш орден. Там мы вас и переместили в это тело.

– Покажи, как туда попасть!

– Я не могу. Только заклинатель может открыть эту дверь. Мы каждый раз ждем Умника, чтобы пройти. Выйти можно, войти нельзя. У нас повсюду есть двери, но они закрыты.

– А если бы Брысь попыталась, скажем, открыть эту дверь? С ней бы что-то случилось?

– Нет, госпожа. Дверь просто не открылась бы. Хотите сказать, она за кем-то из нас шпионила?

– Не знаю, – отмахнулась Брысь.

Она, то есть я, была здесь. Возможно, я хотела попасть внутрь. А потом это произошло. Кто-то убил меня и бросил здесь. А в это время там за стеной…

Ее мысли гудели от предположений, но она вовсе не хотела, чтобы и Репей задумался над этими вопросами.

Репей издал звук, средний между писком и икотой, и отшатнулся назад. Брысь резко вскочила, шаря по ремню в поисках ножа, которого там не было.

Полоз вышел из переулка прямо к ним. Его длинные черные волосы, собранные в хвост с вплетенными змеиными шкурками, шевелились на ветру, будто живые. Темно-карие глаза сверлили Брысь с такой интенсивностью, что у нее возникло странное чувство – будто он видит не ее нынешнее лицо, а что-то под ним.

Возможно, он и убил меня… Возможно, я сейчас смотрю в глаза своему убийце…

Он не узнал ее. Конечно, не узнал – она же в теле Весны. Но что-то в его взгляде…

– И что же вы тут забыли? Ищете что-то? Может я помогу?

Его речь прервал новый голос:

– Весна!

Из-за угла выскочил Заяц, запыхавшийся, с глазами, полными надежды. Это было уже слишком.

– Что ты здесь делаешь?! – вырвалось у Брысь.

Он всматривался в ее лицо, ища то, чего возможно, там уже не было.

– Я… Я следил за тобой от площади. Думал, мы сможем поговорить. Ты не ответила на мое письмо.

– Письмо?

– Оно под нашим камнем, – пояснил Заяц. Да только Брысь ничего не знала об их камне.

– Мне теперь не до того, – пробормотала она. Заяц обеспокоенно глядел на нее:

– У тебя… что-то… с глазами, – он тяжело дышал, будто боролся с собой. – Они потемнели.

– Я знаю, – сказала Брысь. – Ты не должен был меня искать. Теперь все… По-другому.

Увидев Полоза, парень замер, как кролик перед удавом.

– О-о, привет. Ну денек сегодня, да? – Полоз повернулся к нему с неестественной плавностью. – Какое интересное здесь место, всех сюда так и тянет.

В его словах сквозила свернутая кольцами ярость, которую он только и жаждал развернуть и обрушить на тех, кто попадется под руку. Драться с ним было бесполезно, да и нечем. Поэтому первой, второй и третьей мыслью Брысь было: бежать!.. Но этот парень, Заяц, смотрел на нее широко раскрытыми глазами и больше не двигался с места. Да что с ним такое?

Она видела, как Полоз достаёт любимый нож: тонкое длинное лезвие, гладкая костяная ручка. Заяц стоял между ними. Полозу ничего не стоило пырнуть его в бок.

Ты послушница храма, а еще ты избранна самой богиней в жертву. Ты испугана и в то же время надменна. Говори что-нибудь подходящее. Заболтай его.

– Я провожу здесь ритуал очищения. Прошу вас уйти. Прерывать священные действия нельзя, это грозит…

Полоз улыбнулся и смахнул с кожаной куртки несуществующую пылинку.

– Мне можно. А знаете что, я приглашаю вас в гости. Побеседуем, выпьем чего-нибудь.

– Послушницу Весну будут искать, – пробормотал Репей пустым голосом. Брысь даже спиной ощущала, как он пытается стать незаметным, втягивая голову в плечи.

– О, не волнуйся, не найдут… Ха! Шучу-шучу. Мы просто побеседуем, и я верну ее к вечерней трапезе, не переживай.

Из-за угла вылетели трое. В следующее мгновение холодное лезвие прижалось к горлу Брысь, а жилистые руки скрутили ей запястья за спиной.

– Ну-ну, зелёная пташка, – прошипел за ухом ласковый голос, который Брысь прекрасно знала, – Полоз хочет с тобой побеседовать, значит тебе придется принять это приглашение.

Его называли Шут. Не настоящее имя, конечно, но вполне ему подходящее. Шут был человеком, с которым вовсе не хотелось шутить, хотя он почти всегда улыбался.

Заяц отчаянно дёрнулся, но Клык, второй сподручный Полоза, ловко накинул ему на шею петлю из верёвки.

– Шевельнёшься – задушу не моргнув, – пообещал он. И Заяц больше не шевелился.

Репей, бледный как мел, стоял с поднятыми руками, пока кудрявая девушка по прозвищу Щепка обыскивала его потрёпанные одежды.

– Э-э-э… я ж просто сопровождающий! Да вы ж меня знаете, – запищал он, когда у него из рукава вылетела горбушка чёрного хлеба. – Меня вообще можно не брать!

– Так если ты без девки вернешься, с тебя шкуру спустят, – хмыкнула Щепка. – Так что прогуляешься с нами.

Полоз улыбнулся всем сразу:

– Всех берём. Мне нравится, когда гости приходят компаниями.

Глава 4

Граница между Городом и Отшибом – это не стена. Не баррикады. Не патрули с факелами (хотя иногда и они есть). Это тихая война. Это игра в земельки.

С одной стороны – выскобленные плитки центральных улиц, дома, побеленные известковой штукатуркой. Воздух пахнет раствором дезинфекции, а по ночам дежурные послушники с медными швабрами скребут тротуары, счищая малейший намёк на сероватый пушок.

С другой – Отшиб.

Там плитки уже даже не серые, а сизые, будто покрытые инеем из спор. Все утопает в зелени. Деревянные ставни пухнут, обрастая бархатистой плесенью. В переулках стоит сладковатый запах гниющих фруктов – только никаких фруктов там нет, это грибы цветут в подвалах, выпуская в воздух свои душистые яды.

Между этим и тем миром – ничья земля.

Полоса в два мертвых квартала, где Зеленое Пламя ежедневно ведет свою методичную работу: выжигает споры огнем с добавлением соляной кислоты, заливает купоросом, засыпает солью. А по ночам грибница отвечает им – тонкие, почти невидимые нити выползают из водосточных труб, пятнами проступают на стенах, будто тени без источника света.

Утром их снова соскребут.

Но каждый день – на волосок меньше.

А там, где кончаются даже кривые улочки Отшиба с последними уцелевшими домами, начинается другой мир. Можно сказать, что это Царство Леса. Ветви сплетаются в плотный полог, сквозь который не пробивается солнце – только тусклый, болотный свет, будто сквозь толщу мутной воды. Воздух там не просто воздух, а бульон – густой, спертый, пропитанный сладковатым запахом гниющих плодовых тел. Он оседает на языке, липнет к нёбу, заставляет прокашливаться даже самых стойких. Дышишь – и кажется, будто споры уже прорастают у тебя в груди. Троп там не найти, по крайней мере, постоянных троп, – их плетет сама грибница и она же ими управляет. Белые нити мицелия стелются по земле, как змеи, обвивают корни, взбираются на стволы, свисают с ветвей мохнатыми гирляндами. Шагнешь не туда – и почва продавится под ногой, как гнилая кожа. А под ней – пульсирующая жижа, кишащая спорами. Только Полоз с его людьми отваживается ходить туда; потому что они, в отличие от остальных, возвращаются обратно, да еще и не с пустыми руками. Брысь никогда там не бывала. Говорят, за этим лесом – только другие леса. Говорят, весь мир теперь таков. Говорят, их город последний, что остался на земле.

Здесь было зелено и дышалось по-другому. Здесь пахло грибницей. Брошенные, но все еще для кого-то жилые дома стояли, распахнув выбитые окна и укрывшись буйной молодой порослью. Иногда цвели и сами дома. Иногда в деревьях, спеленатых сетью мицелия, угадывалось очертание глаза или уха.

Брысь увидела Влюбленных. Парочку с Отшиба, сросшуюся спинами, будто они всегда были готовы защищать друг друга. Они стояли так, сколько Брысь себя помнила. Она не знала точно, кто они были, но эти ребята всегда казались ей образцами вечной любви. Возможно поэтому Брысь никогда не стремилась любить. Но все же, они выглядели не настолько жутко, насколько романтично: две фигуры, проросшие в друг друга и ставшие статуями, символами Отшиба. Брысь всегда боялась, что их сожгут, но никто не решался.

Шайка Полоза обосновалась в старых ткацких цехах – там, где когда-то станки плели нити, а теперь грибница сплела целый мир.

Стены поросли мицелием, будто морозными узорами, только эти узоры были живыми, тянулись к теплу и шевелились, если приглядеться. Потолки терялись во тьме. Воздух стоял густой – дым от костров, разведенных в бочках, аромат жаренного на углях мяса, и над всем этим – терпкий, зловещий запах злых грибов, которые здесь выращивали прямо на стенах и вовсе не для супа.

Мебель была собрана со всего покинутого города: кушетки с облупленными бархатными сиденьями, резные дубовые стулья с выщербленными ножками, десяток канделябров, в которых вместо свечей торчали промасленные тряпки. Всё это стояло вперемешку с бочками, ящиками и кучами трофеев – от медных чайников до странных стеклянных шаров, покрытых изнутри серебристым налётом.

Это было не просто убежище.

Это был курган.

Курган для живых – где Полоз правил не как король, а как хитрый паук в центре паутины. Его люди сновали между грудами хлама, таская добычу с заражённых улиц: консервы с вздутыми крышками, инструменты, проросшие спорами, бутылки с мутной жидкостью, которая могла быть и вином, и чем-то похуже.

Брысь уже бывала тут. Бывала не раз. И, может быть, она знала, почему приближенные к Полозу бандиты не заражены, хотя все здесь пропитано спорами мицелия.

Но если даже она знала это раньше, то теперь забыла.

На фабричных железных столах стояли друг на друге ящики с разными лечебными настойками и растирками – это были темные, заклеенные воском бутылки, обвязанные красной ниткой и снабженные этикеткой с витиеватым, непонятным почерком.

Каждая бутыль – заговоренная заклинателями в Каверне и стоит пять больших монет, что равняется зарплате лавочника за день.

Каждая – безнадежно несовершенная.

Заклинатели клялись, что их зелья "ставят барьер между душой и спорами". Что если пить по глотку в день – грибница не приживется. Что если мазать кожу – мицелий не прорастет. Но вот незадача – никто не знал, какие из них работают на самом деле.

Одни настойки были горькими, как полынь, и пахли медью и дымом. Другие – сладковато-приторными, с нотками гниющих ягод. Третьи и вовсе шевелились в бутылках, будто в них заперли что-то живое.

Результаты тоже разнились:

Одни жители Отшиба говорили, что настойки "хоть и гадость, но держат хворь в узде".

Другие плевались – "выброшенные деньги, все равно прорастаешь".

Третьи вдруг затихали, трогали лицо и шептали: "А ведь… вроде перестало чесаться".

Но были и такие, кто уже не пил.

Они обычно сидели в темном углу, завернувшись в тряпье, и смотрели на бутылки пустыми глазами. Потому что слишком поздно. Потому что под кожей уже что-то изменялось.

Брысь вспомнила, как Полоз скалил зубы, перебирая бутылки в ящике: "Бери, кому надо. Только помни – ни одна настойка не спасет, если грибница захочет тебя вырастить".

Где-то в темноте ее сознания раздался тихий смех:

Ты ведь и сама прекрасно знаешь правду. Эти настойки – не защита. Лишь отсрочка.

– Садитесь. Будем говорить.

Брысь огляделась. В углу сидела старуха с лицом, наполовину покрытым грибными наростами, и что-то шептала, перебирая маленькие косточки, нанизанные на веревку. Вокруг кипела жизнь: бегали занятые какими-то поручениями мальчишки, несколько женщин разделывали тушу неизвестной Брысь рептилии, мужчины точили инструменты, или выпивали, или играли в карты. Все были заняты, но многие поглядывали на нее с недобрым любопытством. Она увидела дядьку, он устроился в кресле возле горящей бочки и, кажется, дремал.

Клык, Шут и Щепка оставили их, но паслись неподалеку. Полоз хорошо выдрессировал своих людей, стоит ему шевельнуть бровью, и они окажутся за спиной с ножами в руках.

Брысь взяла первый попавшийся стул и села, облокотив локоть на колено, и глядя на Полоза.

«Сейчас он меня не убьет», думала она. «Я послушница Зеленого Пламени, избранная богиней. Меня трогать нельзя, можно только припугнуть».

– Кто это такой?

Полоз кивнул на Зайца. Заяц предложил молчать, как делал это с момента, когда их схватили, и сжал зубы так сильно, так что Брысь даже начала переживать, что парень прокусит себе язык. Репей и не думал помогать.

– Он торговец хлебом, – тогда ответила она.

– Я уверен, он и сам умеет говорить, – сказал Полоз. – Давай ещё раз, парень. Я видел тебя на улицах, конечно. Твою рожу сложно забыть. И ты мне не нравишься, понял? Зачем торговцу шататься в квартале Фабрик в разгар дня?

Брысь перехватила инициативу:

– Он мой друг, вот и все. Не трогайте его – он ничего не знает.

Полоз приподнял бровь, его тёмные глаза изучали её с новым интересом:

– А ты, зелёная девчонка, слишком уверенно говоришь за кого-то, кого должны принести в жертву через неделю, – он наклонился вперёд. – Мне это нравится. Напоминаешь мне одну… знакомую.

В груди у Брысь ёкнуло. Он конечно не узнавал её, но… чувствовал?

– Ну что ж, тогда ты мне расскажи, – начал Полоз, и игнорируя мебель, уселся прямо на пол, – что вы искали в том переулке?

Репей заёрзал:

– Мы проводили ритуал… э-э… очищения.

– ЗАТКНИСЬ! – грохнул Полоз. – Я спрашиваю ее.

Все взгляды устремились на Брысь.

– Я осматривала место, где убили одну девушку.

В лагере воцарилась мёртвая тишина. Даже старуха в углу перестала бормотать. Полоз медленно поднялся, его лицо стало каменным.

– Зачем? – спросил он тихо, слишком тихо.

Брысь почувствовала, как по спине бегут мурашки. Но отступать было поздно:

– Потому что я думаю… что она не просто так умерла. Её убили. И я хочу знать – кто.

Полоз замер. Потом вдруг рассмеялся – жёстко, без веселья:

– О, это очень мило. Послушница Зеленого Пламени расследует убийство уличной воришки, – Полоз резко вскочил. – А знаешь, что я думаю? Я думаю, ты что-то знаешь о том, что она украла. И мне это очень, очень интересно.

– Об этом я ничего не знаю, – глядя ему в глаза сказала Брысь.

Полоз щёлкнул пальцами. Из толпы вышли Шут и Клык с верёвками в руках, готовые ко всему.

– Развлеките наших гостей, – ухмыльнулся Полоз. – Особенно… зелёную девчонку. Думаю, у нас с ней будет долгий разговор.

Брысь сглотнула. Ситуация стремительно катилась в пропасть.

Полоз медленно обходил Брысь, как хищник вокруг добычи. Его пальцы ласково опустились на рукоять ножа.

Брысь почувствовала, как Заяц напрягся рядом. Репей тихо скулил от страха.

– Это ты убил ее?

– Я?

В глазах Полоза почудилась боль. И безумие.

– Или твои люди? Что не слишком-то различается.

– Я убил бы ее, возможно. Если бы поймал. Я до сих пор хочу ее убить! Я не могу поверить, что она мертва!.. Ни я, ни мои люди этого не делали… Так, послушница, – прошипел он. – Давай по порядку. Почему тебя, будущую жертву вашей прекрасной богини, вообще волнует какая-то уличная воришка?

Нужна версия. Убедительная. И такая, чтобы не заставила его прирезать меня на месте.

– Потому что она не просто "какая-то воришка", – сказала Брысь, поднимая голову. – Она была заражена.

– Зараженные умирают сами, – медленно проговорил Полоз. – Их не нужно убивать.

– Обычные – да, – кивнула Брысь. – Но если споры мутируют? Если зараженный начинает… меняться слишком уж сильно? – Она сделала паузу, давая словам осесть. – Зеленое Пламя отслеживает такие случаи. Мы думали, Брысь могла стать носителем чего-то нового. А потом её нашли мёртвой. Слишком вовремя.

Полоз нахмурился. Его глаза сузились.

– Ты хочешь сказать, её убили из-за новых спор?

– Возможно.

– Врёшь. Я видел её тело – никаких следов заражения. Ни наростов, ни пятен.

– А если споры были внутри? – не сдавалась Брысь. – Если кто-то вырезал их перед тем, как подбросить труп?

Полоз замолчал. Впервые за весь разговор в его взгляде мелькнуло нечто, кроме злости. Сомнение.

– И зачем это вам? – наконец спросил он.

– Потому что если кто-то экспериментирует с мутациями спор, то твоя вещичка – не единственное, что пропало.

Она блефовала. Отчаянно. Но блеф сработал – Полоз задумался над ее словами.

В этот момент снаружи раздался грохот, крики и короткие звуки борьбы. Затем повалил дым.

– За тобой пришли, – сказал Полоз и исчез в тумане. Брысь успела только проводить его глазами, а над ней уже стоял Тис с тремя стражами Зеленого Пламени и заклинателем.

Глава 5

– Я подал сигнал мальчишке Жуку, это кстати мой племянник, и он сообщил Тису о том, где мы, – хвалился Репей, шагая рядом. Он был доволен собой и то и дело начинал насвистывать мелодию. Заяц отделился от них в квартале Фабрик и ушел переулками. Его никто не останавливал. Тис отпустил своих людей. Остались только Ольха, Репей и заклинатель в очках, которого все называли Умник.

– Госпожа, – сказал Тис ровным голосом, – если я должен вас охранять, то неплохо бы знать, от чего именно.

Он шёл рядом с Брысь, его брови были сведены в одну сплошную тёмную линию.

– Вы слишком рискуете, – произнёс он наконец, и в его голосе прозвучало что-то среднее между упрёком и замаскированной под заботу угрозой. – Если бы мы не пришли вовремя…

– Полоз отпустил бы нас, потому что ему некуда деваться. Но вы пришли, – парировала Брысь, стараясь не смотреть ему в глаза.

Она сделала паузу, чтобы её слова прозвучали загадочнее.

– Есть вещи, которые мне нужно изучить. Ваш разум… – она многозначительно посмотрела на Тиса, – не вместит их. Многое скрыто от человека, но открыто мне.

Тис нехотя кивнул. Брысь почувствовала, как в её голове шевельнулось что-то холодное и насмешливое. Королева явно наслаждалась её высокопарной тирадой.

– Я могу себя защитить, – сказала Брысь, поднимая подбородок. – У меня свои методы.

Некоторое время они шли в молчании.

– Этот парень… Заяц, – наконец проговорил Тис, меняя тактику. – Он слишком часто появляется рядом с вами. Пора убрать его с дороги.

Брысь фыркнула.

– Он просто дурак, который не может смириться, что его подруга избранна богиней в качестве жертвы.

– Дураки иногда бывают опаснее умных.

– Я поговорю с ним. От имени Весны. Скажу, чтобы больше не появлялся.

Тис немного расслабился, но в его взгляде светло-серых глаз всё ещё читалось сомнение.

– И он послушается?

– Если нет, – Брысь улыбнулась как можно страшнее, так что у Репея дёрнулся уголок рта, – тогда это уже будет вашей проблемой.

Ее ждала вечерняя трапеза в храме. Кроме того, Умник предупредил, что этой ночью собирается тайное собрание, и за ней придут. Брысь понимала, что отказы не принимаются, потому просто важно кивнула. Никогда еще с ней не обращались с такой заботой и почтительностью. Если бы не одно "но", это было бы даже смешно. Да только это самое "но" заключалось в том, что вся эта забота и почтительность были ровно до тех пор, пока она играет по их правилам, натянув на себя страшную маску королевы.

Матери и Мачехи не было.

Брысь сидела за главным столом одна, чувствуя, как десятки глаз – зелёных, карих, бледно-серых – следят за каждым её движением. Послушницы в зелёных одеяниях ели молча, лишь изредка позволяя себе пошептаться с сидящими рядом. Воздух был густым от запаха нежнейшей грибной подливки, которой были покрыты тонко нарезанные ломтики свинины и сладкого картофеля.

Брысь медленное ела, стараясь ни о чем не думать.

"Не бойся, – шепнула Королева в ее голове. – Ты не умрёшь. Ты станешь частью чего-то большего."

– Заткнулась бы ты, – прошептала Брысь в ответ.

Несколько послушниц подняли на неё удивлённые глаза. Брысь поспешно сделала вид, что поперхнулась, и откашлялась.

Как только трапеза закончилась, она выскользнула из храма, даже не дожидаясь Репея.

Площадь встретила ее вечерней пустотой. Ни прилавков, ни крикливых торговцев, ни следов Зайца – только несколько пустых ящиков, да сок раздавленных овощей на каменных плитках.

– Где он живёт? – спросила Брысь у Репея, когда тот наконец её догнал.

– В последнем доме перед разрушенным кварталом. Но, госпожа, вам туда не стоит…

– Подождёшь меня неподалеку.

И зашагала вперёд, не оставляя ему выбора.

Дом Зайца притулился к стене разрушенного склада, как гриб к трухлявому пню. Низкий, кирпичный, с большой печной трубой, но покосившейся дверью, он словно вжался в землю, стараясь не привлекать внимания. Из трубы струился дым, недвусмысленно намекая, что хозяин где-то неподалеку.

Брысь не любила решать конфликты словами. Проще промолчать, ухмыльнуться, уйти. Иногда проще ударить. У нее были ловкие руки, кстати сейчас они сжимали столовый нож, который наконец-то дали за ужином, но разговоры о сложных вещах были не для нее.

Брысь сплюнула на землю. Мало ей своих проблем, еще и с этим болезным возиться, чтобы его не убили… Ну ничего, сейчас она быстро даст ему понять, что Весна не хочет больше его компании. В конце-концов, она послушница и готовится к последнему в жизни ритуалу. Ее можно понять. Наверняка, Звана просит отринуть все привязанности.

Брысь решительно постучала в косую дверь. Никто не ответил. Она толкнула дверь, и та со скрипом, нехотя поддалась.

– Заяц?

Тишина. Брысь шагнула внутрь.

Тишина в ответ стала вдруг слишком плотной, слишком настороженной. Сделав шаг внутрь, Брысь почувствовала, как Королева в ее сознании резко встрепенулась и зашипела предупреждение, но было уже поздно.

Удар в переносицу обрушился на нее внезапно. Боль вспыхнула ослепительной вспышкой, заставив мир перед глазами поплыть и потемнеть. Инстинктивно она ударила ножом в пустоту, но следующий удар в плечо отбросил ее на грязные половицы, как пустую мешковину.

– Кто ты такая? Где Весна? Что ты с ней сделала?

Брысь, моргая сквозь слезы боли, увидела Зайца стоящим над ней. И в тот же миг почувствовала, как сквозь ее пальцы начинают пробиваться черные, тонкие нити, жадно расползаясь по полу, оплетая щели между досками, пробираясь к ногам Зайца. Королева проснулась по-настоящему – и она была голодна.

– Что… что ты за тварь такая? – прошептал Заяц, и в его глазах Брысь увидела то же выражение, что и у нее самой в зеркале.

Нити сомкнулись на его ботинках и поползли вверх по лодыжкам.

Глава 6

Это было страшное зрелище. Брысь вдруг перестала чувствовать себя собой – будто кто-то вытряхнул ее сознание, словно мелочь из кошелька, и занял ее тело. Ее руки двигались сами по себе, пальцы извивались, как корни, а из-под ногтей выползали черные нити мицелия, жадно тянущиеся к Зайцу. Королева действовала стремительно и безжалостно, как лесной пожар. Брысь чувствовала чужую волю, растекающуюся по ее венам, как сладкий яд, заполняющий каждую клеточку. Где-то в глубине сознания она с ужасом осознавала: еще мгновение – и она станет лишь оболочкой, сосудом для древней, ненасытной сущности.

"Нет!" – крикнула она не голосом, а самой своей сутью.

Как утопающий, выныривающий из черной воды, Брысь собрала всю свою волю в кулак. И случилось невозможное – нити замерли, тело снова стало ее собственным. Королева отступила, но Брысь чувствовала – это лишь передышка. Заяц стоял бледный, дрожащими руками сжимая нож. В его глазах читался ужас. Брысь, все еще трясясь от напряжения, медленно поднялась. В воздухе витал сладковатый запах грибов и страха.

– Я все еще я, – хрипло сказала она то ли Зайцу, то ли самой себе. – Но не знаю, как надолго… И да, я не Весна. Весны, которую ты знал, больше нет.

Королева в ее голове недовольно ворочалась.

Ее звали Весна, как время года, о котором помнили, но которого больше не существовало. Брысь обвела пальцем край глиняной кружки, чувствуя, как пар горячего отвара из шиповника обжигает кончики пальцев. Двадцать лет одинаковых дней. Двадцать лет влажного, застойного воздуха, теплых дождей и туманов, плотных, как грибной бульон. Несколько раз за это время она видела грозу – и каждый раз молнии казались ей слишком яркими, будто бы и не настоящими. Разве может что-то разрезать это небо так легко?.. Споры изменили всё. Времен года больше не было. Как не было и Весны.

Заяц сидел напротив, его странные глаза – один чуть светлее другого, как она теперь смогла рассмотреть, – неотрывно следили за ее лицом. Кухня пахла сдобой и печеными яблоками, так тепло, так по-домашнему, что рассказывать здесь о Королеве, ритуалах и смерти казалось кощунством.

Но она рассказала. Всё, что ему стоило знать. Он должен понимать, как опасно подходить к ней.

Заяц выслушал. Не перебил. Не закричал.

– Я этого и боялся, – сказал он наконец, и его голос был тихим и печальным. – Чего-то подобного. Но она… она никогда меня не слушала.

Брысь наклонила голову:

– Она ведь сама хотела участвовать в ритуале Званы?

Заяц кивнул. Его пальцы сжались вокруг собственной кружки, будто желая раздавить.

– Ей казалось, что это хороший поступок, – прошептал он. – Весна хотела пожертвовать собой… во имя всех нас.

В печи потрескивали дрова. За окном пролетела птица – редкая гостья в городе – и тень ее крыла, искаженная пламенем большой заклятой свечи, отразилась на стекле.

Брысь вдруг поняла, что Заяц спокоен. Он словно уже знал. Знал Весну лучше, чем кто-либо. И, возможно… Знал, что она не вернется, еще до того, как она ушла.

Королева в голове Брысь зашевелилась, но на этот раз – почти бережно. Как будто даже ей было что-то понятно о потерях.

С этой кухни не хотелось уходить, но Брысь должна была возвращаться. Ночью за ней придут. Надо хоть немного поспать.

– Мне жаль, – сказала Брысь на прощание. – Помни Весну хорошей. А я… я собираюсь выжить. Поэтому обесчещу это имя. Больше ко мне не подходи, если хочешь жить.

Она вышла и закрыла за собой дверь. Говорить правду было горько. Но она сделала для этого парня всё, что могла. Теперь его выбор. А у нее были свои проблемы.

Утром она полагала, что Полоз убил ее. Но после разговора с ним все стало только запутанней. Полоз горюет не только о пропаже своей вещи, но и о ней?.. Возможно ли такое?

Репей молча присоединился к ней и проводил до самой двери ее комнаты. Спать оставалось около двух часов. Брысь рухнула на кровать, даже не раздеваясь, и закрыла глаза.

В дверь постучали. Брысь с трудом разлепила веки и села. В комнате было светло – за окном стояло позднее утро.

– Завтрак для госпожи! – весело объявил Репей, вваливаясь с подносом.

– Мррфх… – Брысь попыталась собрать мысли в кучу. Во рту вкус земли. Она моргнула. – Ты… не стал меня будить?

Репей, расставляя еду на столе, оживленно на нее взглянул:

– Вы снова говорите на нашем языке! А то ночью я ни слова не понял!

– …Что?

– На собрании, – пояснил он, как будто это что-то ей объясняло.

Брысь замерла.

– Я… была на собрании этой ночью?

– Да, госпожа. Репей наклонил голову. – Вы не помните?

Она почесала затылок. Память услужливо подсказывала: легла спать, закрыла глаза… И всё.

Чтоб мне трухой стать!..

Брысь сжала кулаки, ощущая, как холодный пот стекает по спине. Королева ходила на собрание вместо нее? Мысль обожгла, как раскаленный гвоздь.

– Смутно, – пробормотала она, стараясь не выдавать нарастающей паники.

Репей ушел, а через несколько минут дверь приоткрылась, и в комнату вошел Умник, его очки поблескивали в утреннем свете.

– Сильно вас не побеспокою, – подмигнул он с деланной легкостью. – Небольшой осмотр, если позволите.

Брысь молча подчинилась, позволив ему щупать шею, заглядывать в рот и разглядывать глаза – эти странные, все более темнеющие глаза.

– Я своей работы не стыжусь, – наконец произнес Умник, отстраняясь. – Это тело вам подходит, но возможны… хм… конфликты между человеческой природой и вашей.

Он поправил очки:

– Вчера ночью вы говорили на языке, для которого горло этой девушки не предназначено. Репей сказал, что вы плохо это помните. Полагаю, в полусне контроль ослабевает.

Его взгляд стал острее:

– Есть ли жалобы? Провалы в памяти?

Брысь почувствовала, как что-то внутри нее напряглось, готовое вырваться.

– Нет, – солгала она.

– Хорошо. В любом случае, осталось недолго. Побочные эффекты… простительны.

Он вышел, оставив ее наедине с ужасом.

Глава 7

Королева молчала. Словно ее и не было в голове – но черные глаза в зеркале не давали обмануться. Она там. Спит? Копит силы? Или просто наблюдает?

Брысь сжала зубы.

Пыталась ли Королева рассказать им про нее? Про недоразумение, которое случилось, про девчонку, которая заняла не свое тело? Скорее всего, да. Но почему-то не смогла.

Но она становится сильнее. Этого ты отрицать не можешь.

Брысь резко отвернулась от зеркала.

Дверь приоткрылась беззвучно – коридор был пуст. Репей, видимо, сбежал по своим делам.

Отлично.

Она не собиралась его ждать.

Площадь встретила ее удушливым жаром. Воздух дрожал и плесал над раскаленным камнем, запах дезинфекции щекотал ноздри. Брысь прищурилась – вон там, у стены, сидел дядька, скрюченный, как корень старого дерева. А рядом за прилавком со свежим хлебом стоял Заяц. Его белые волосы слиняли на солнце до блеклой соломы, а странные, светлые глаза – левый светлее, правый темнее – пристально смотрели на нее.

– Зачем ты пришла? Твои глаза стали еще темнее.

Брысь порывисто схватила его за рукав рубашки, оттащила в тень, за прилавок.

– Слушай. Если увидишь, что я… уже не я – прикончи меня. Сожги. Ради Весны.

Ее пальцы впились в его руку.

– Та, что внутри, пытается захватить мое тело. Если я не справлюсь – не дай ей жить за нас. Ты понял?

Заяц молчал. Его взгляд скользнул по ее лицу, ища что-то – может, остатки той, кого он знал.

Почему она просит его, незнакомца, о таком? Наверное потому, что он единственный, кто знает правду. И он был другом Весны. Нет, не так, он любил Весну. Может быть, он поможет и ей.

– Просто пообещай.

Он выдохнул. Потом кивнул:

– Обещаю.

И отвернулся, будто больше не был в силах смотреть.

Брысь отпустила его, подошла к дядьке. Старик у стены слепо повернул голову в ее сторону.

– Здорово, старый пень.

– Брысь? – хрипло спросил он.

– Да, я.

– Чтоб тебя споры… – он кашлянул, выплюнул в пыль что-то темное. – Живая?

– Не совсем.

Дядька хмыкнул.

– То-то голос чужой. Но я в чужие дела не лезу, ты знаешь. Чего надо?

– Что я украла у Полоза?

Он хмыкнул.

– А тебе что, память отшибло?

– Отшибло, дядька, а то бы не спрашивала. Но тебя вот помню, и кое-что еще. Так что я у него украла?

Старик замер, потом медленно провел языком по потрескавшимся губам.

– Да штуку одну хитрую, по виду как маленький шарик. Такой, на цепочке. Сам прозрачный, вроде как стекло, а внутри – черное.

– Для чего он?

– Дак, защита от спор получше всего прочего. Полоз с ним в самые зараженные норы лазил, и парни с ним, – и все живыми возвращались. Ни единого изменения. Настоящее сокровище!

Действительно, сокровище! Да с такой вещицей можно не бояться заражения! Полоз прикарманил себе саму полезную вещь в городе! Конечно, теперь он в ярости…

– Где ж он такое достал?

– Говорят, в свое время у Заклинателя его отобрал, был какой-то умелец. То ли правда то ли нет, хотел из города через зараженные земли уйти с женой, вот и сделал такую штуку. А может враки все, я не знаю. Но шарик я видел, пока глаза целы были. Полоз его на шее носил, никому не доверял даже потрогать. Уж не знаю, как тебе удалось…

Он хрипло хихикнул, а потом задумчиво замолчал. Брысь стиснула виски.

Я, конечно, молодец. Но где эта штука теперь? Я украла ее и куда-то спрятала, да вот куда?

– Дядька… где я жила в последнее время?

Старик покачал головой:

– Знать не знаю. Ты не рассказывала.

– Придется спросить у Полоза. Думаю, он должен знать.

– У тебя что, в мозгу черви завелись? Не ходи к нему! Если он узнает тебя, то ты пожалеешь, что еще жива.

– У меня не слишком-то много выбора.

Старик отпустил ее, пробормотал что-то под нос. Брысь сделала шаг – и тут сзади раздался топот.

– Госпожа! – запыхавшийся Репей схватил ее за плечо. – Вы здесь! Мать и Мачеха ждут вас в садах. Срочно.

Репей тащил ее за руку так быстро, что Брысь едва успевала переступать. Они миновали храм Званы, пересекли небольшую квадратную площадь – и перед ними открылись Сады, защищенные стеклянным куполом от остального мира. Брысь тут не бывала, но всякий знал, что здесь растут чистые фрукты и овощи для храмовых трапез и столов богатых горожан. Заклятое стекло защищало растения от спор. Они вошли под сферу стекла, и Брысь на мгновение задохнулась – воздух здесь был другим, густым от аромата зреющих плодов и влажной земли. Не той земли, что за стенами, а чистой, живой.

"Твою спорынью…" – начала было она, но вовремя замолчала, а Репей уже тащил ее дальше.

Сад оказался лабиринтом из зелени – здесь в строгом порядке росли кусты с рубиновой смородиной, грядки пухлых баклажанов, деревья, гнувшиеся под тяжестью яблок. Все это поливалось водой из прозрачных желобов, блестевших на солнце. Брысь невольно замедлила шаг – она забыла, как пахнет настоящая зелень, не пропитанная сладковатым душком грибницы.

– Госпожа, прошу вас, – нервно поторопил ее Репей, указывая на беседку в центре сада.

Там, в тени виноградных лоз, сидели Мать и Мачеха. Первая – дородная, с руками, как лопаты, вторая – худая, с лицом, напоминающим высохшую грушу. Они пили чай из фарфоровых чашек, но разговор явно шел не о погоде.

Мать подняла глаза и жестом пригласила Брысь подойти.

– Ну вот и наша маленькая избранница, Весна, – сказала она голосом, который пытался быть теплым, но Брысь все равно чувствовала себя в западне.

Мачеха даже не удостоила Брысь взглядом, продолжая размешивать сахар в чашке.

– Садись, дитя. Мы должны обсудить… твое состояние, – продолжила Мать, указывая на табурет перед ними.

Брысь почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она знала – это не простая беседа.

Глава 8

Брысь шла за Матерью и Мачехой по узкой тропинке между высоких и пышных кустов роз, чьи листья блестели неестественно-зеленым, будто покрытые лаком, а цветы были размером с чайное блюдо.

Репей семенил сзади, то и дело спотыкаясь. Его пальцы теребили края одежды, а глаза метались между Брысью и Тисом, который шел чуть поодаль, сжав челюсти. Ольхи с Тисом не было – видимо, осталась сторожить храм.

– Ты нервничаешь, дитя, – обернулась Мать, ее круглое лицо расплылось в улыбке, от которой не становилось теплее, – Не бойся. Это лишь формальность.

– Формальность? – Брысь сжала кулаки.

Врут. Они всегда врут.

Мачеха, не удостоив ее взглядом, протянула руку и сорвала цветок с ближайшего куста. Его лепестки были ярко-алыми.

– Ты ведь хочешь служить Зване, верно? – спросила она, разминая цветок в пальцах. Сок стекал по костяшкам ее тонких пальцев, оставляя красные ручейки сока – Тогда чего бояться? Звана не даст тебе заразится. Звана оставит тебя чистой.

Брысь не ответила.

Они хотели ее проверить. Не заразилась ли она. Проблемма в том, что Брысь была не просто заражена, она делила с Королевой свое тело. Точнее, тело тоже было чужим.

В храмовых садах выращивали не только еду и лекарственные травы. Здесь, за плотными стеклами, в строжайшей изоляции, велись эксперименты, о которых простым горожанам не рассказывали, хотя слухов ходило множество. Заклинатели и послушники храма скрещивали растения, пытаясь создать органическое оружие против грибницы.

– Этот, – Мачеха показала на куст с мясистыми синими листьями, – выделяет фермент, растворяющий мицелий за считанные минуты. А вон тот, – она кивнула в сторону невысокого деревца с прозрачными, как стекло, плодами, – "его сок на время блокирует распространение спор в организме.

– Значит, вы нашли способ…

Брысь ахнула, впечатленная.

– Нет, дорогая, – резко оборвала его Мать. Ее пухлое лицо вдруг стало серьезным. – Тебе ли не знать. Мы ищем, мы всегда ищем. Во имя жизни. Но все эти растения либо слишком слабы, либо слишком ядовиты. Мы до сих пор ищем баланс.

Брысь наблюдала, как капли сока с пальцев Мачехи падают на землю. Там, где они касались почвы, на мгновение словно блестела капля крови, а затем – ничего. Как будто земля поглощала этот сок, не оставляя и следа.

– Ты понимаешь, почему мы должны быть уверены? – внезапно обратилась к ней Мать. В ее голосе впервые прозвучали нотки чего-то, похожего на искренность.

Она не договорила. Но Брысь поняла и заставила себя кивнуть.

Мачеха вытерла липкие пальцы о подол одежды и продолжила путь. Ее тощая фигура казалась особенно хрупкой среди этой буйной, искусственно выведенной зелени. Брысь шла следом, ловя на себе взгляды работающих в саду послушниц. Их глаза провожали ее.

Тропа закончилась внезапно – перед ними расстилалась круглая площадка, выложенная черным камнем. В центре блестел рукотворный пруд, вода в котором была зеленой. Над поверхностью стелился легкий пар.

– Очищающие воды, – развела руками Мать. – Они выжигаю все нечистое, но совершенно безвредны для остальных.

Репей ахнул:

– М-может, не надо?

Тис резко повернулся к нему, и парень заткнулся, покусывая губу.

Брысь подошла к краю пруда. От воды исходил едкий химический запах, от которого слезились глаза. Она знала, что это – не просто проверка. Это смерть. Такие растворы использовали для дезинфекции трупов перед погребением, чтобы споры не прорастали в могилах. Живой человек, опущенный в эту жижу, умрет в муках, если заражен.

– Разденься, – приказала Мачеха.

Брысь медленно стянула платье.

– Войди в воду.

Она сделала шаг. Вода обожгла кожу сразу, как кипяток. Где-то в глубине сознания Королева вздрогнула, но не закричала – будто наблюдала со стороны.

– Полностью, – прошипела Мачеха.

Брысь зашла по грудь и вдруг каменное дно под ее ногами поползло вниз, а тяжелая вода захлестнула с головой.

Мир схлопнулся в зеленой мути. Боль пронзила каждую клетку, как тысячи игл. Она не могла дышать – вода впитывалась в кожу, проникала в уши, в нос, в легкие.

– Держись, – прошептал чей-то голос. Не Королевы. Ее собственный.

И вдруг…

Тишина.

Боль исчезла. Вода вокруг потемнела, стала прозрачной. Брысь увидела свое отражение, пляшущее перед глазами в водной дымке – но это была не Весна.

Она сама.

Тонкая, с острыми скулами, с темными, как смоль, волосами. Настоящая.

– Я не дам тебе умереть, – сказало отражение. – Потому что ты уже мертва. А я буду жить через тебя. Я сильнее, чем они думают.

Королева засмеялась где-то в глубине сознания, и вода возле тела Брысь вскипела черными пузырями.

Наверху раздался крик.

– Достаньте ее! Сейчас!

Чьи-то руки вцепились в ее волосы, вытаскивая на воздух. Брысь рухнула на каменные плиты, кашляя зеленым.

– Она… чиста, – произнесла Мать нараспев.

Мачеха молчала. Репей стоял, уткнувшись лицом в ладони. Тис застыл неподвижным стражем, но его глаза горели.

Брысь лежала на холодном камне, дрожа всем телом. Вода стекала с нее ручьями, оставляя на коже красные полосы, будто следы от плетей, но они тут же исчезали без следа. Но что странно – настоящей боли не было. Только легкое жжение, как после солнечного ожога. Брысь почувствовала, как губы сами растягиваются в улыбке. Не ее улыбке.