Прядильщица Снов

Пролог

Аля с детства боялась зеркал.

Боялась, что нечто смотрело на нее из глубины стекла, наблюдало за каждым робким движением, издевалось и насмехалось, пока она беспечно жила. За иллюзией реальности могло скрываться нечто странное, необъяснимое и даже жуткое.

Она давно не верила в старые сказки. Давно выбросила все детские книжки и страшилки, спрятала пыльные диски с фильмами, сорвала со стен потускневшие плакаты.

Но одно осталось неизменным – она все еще боялась себя.

«Уродина!»

Самое болезненное, мерзкое и страшное слово, которое преследовало ее всю жизнь. Самый главный страх.

Аля стояла в огромном мрачном зале, окруженная бесконечными зеркалами. Потолок терялся во тьме, словно звездное небо, поглощенное черной бездной. Стены растворялись в полумраке, отчего создавалось ощущение одновременно замкнутости и безграничности пространства. Пол под ногами – гладкий, холодный, как поверхность замёрзшего озера – отражал ее силуэт криво, искаженно, будто намеренно уродовал и без того ненавистный образ.

«Ненавистный!»

Откуда-то сверху пробивался тусклый свет, дрожащий и нестабильный. Тяжелый воздух насытился запахом отсыревшей древесины – так пах старый шкаф в доме у бабушки, который вынесли после ее смерти.

«Странные воспоминания!»

Аля не понимала, где она, почему она здесь и зачем. Несмело поворачивалась по сторонам, и каждое движение отдавалось эхом, а отовсюду на нее смотрели зеркала, зеркала, зеркала…

«Где я? Почему я здесь? Кто я?»

Навязчивые мысли роились в сознании и вызывали необъяснимые приливы тревоги. Последнее, что она помнила, – мягкий, успокаивающий женский голос, приглушенный свет лампы и классическая музыка на фоне. Кажется, ноктюрны Шопена. Женщина предложила ей закрыть глаза, расслабиться и погрузиться в глубины подсознания.

И она оказалась здесь. В месте, где все границы стерты, где время и пространство идут иначе и не имеют значения… Колени дрожали все сильнее, внутренняя слабость нарастала, но она чувствовала – нужно понять, что привело ее сюда.

«Сон? Реальность?»

Она сделала неуверенный шаг, туфли тихо скользнули по гладкому полу. Отражения в зеркалах шевельнулись следом за ней, словно оживая. И вновь со всех сторон она отчетливо увидела самое ненавистное, самое омерзительное и презренное лицо. Свое собственное. Увидела каждый мелкий изъян, каждую неровность кожи, которую она старательно пыталась скрыть от мира и самой себя.

Спутанные рыжие волосы хлипкими прядями свисали на бледное лицо, слишком широкий нос неестественно выделялся на фоне пухлых щек, тонкие губы обветрились и почти потеряли цвет. Маленькие глаза под тяжелыми веками поблекли от усталости, печали и слез. Высыпания не красили и без того тусклую кожу. И вся ее фигура – невысокая, полная, слегка сгорбленная – потерялась в мешковатой одежде. Аля всегда одевалась так, чтобы скрыть собственную полноту, с которой безуспешно боролась с самого детства.

Внутри поднялась тошнотворная волна отвращения. Сердце сжалось, дыхание участилось. Отражения множились, искажались, превращались в жуткие и невероятно уродливое образы. Ей казалось, что сами зеркала ожили: они шептали, смеялись стеклянным хохотом.

«Уродина. Уродина!»

«Посмотри на себя! Ты никогда не будешь красивой!»

Губы каждого отражения искривились в мерзкой ухмылке, глаза сияли необъяснимой злобой.

«Никто не полюбит тебя, уродина… Толстая, неуклюжая уродина!»

Слова эхом разносились по залу, сплетаясь в хаос насмешек и упреков. Аля по привычке зажала уши – и теперь голоса звучали внутри головы, пронизывали каждую мысль.

«Тебе всего шестнадцать, а ты уже так одинока и омерзительна! И всегда будешь такой. До старости, до смерти».

Отражения начали меняться. Лица расплывались, искажались, превращаясь в тени из детских кошмаров. В глубине зеркал, как из небытия, возникли жуткие фигуры: высокий силуэт в черном плаще с капюшоном; кукла с разбитым лицом и пустыми глазницами; мрачный клоун с кроваво-красной дьявольской улыбкой. Образы, которые преследовали ее всю жизнь, особенно после смерти бабушки.

И вот она – снова жалкая маленькая девочка, прячущаяся под одеялом от ночных кошмаров. Она вспомнила, как боялась темноты, как представляла, что монстры притаились под кроватью и хотят унести ее под землю.

Тени потянули к ней свои длинные, изогнутые пальцы; их движения были медленными и зловещими. Они сами – холод и отчаяние. Але даже стало трудно дышать.

«Ты не сбежишь… Мы всегда рядом!»

Аля отступила назад, споткнулась и упала на пол. Холод камня обжег ладони, но она не почувствовала боли. Только страх. Он заполнил все ее существо, парализовал волю.

«Это не может быть правдой… Просто сны, видения».

Слёзы потекли по щекам, смешиваясь с каплями пота. Аля собрала остатки сил, с трудом поднялась и побежала. Ноги едва слушались, но она не останавливалась. Зеркала мелькали по сторонам, отражения кошмаров преследовали ее, наблюдали со злобой и ненавистью. Коридоры казались бесконечными, и каждый вел к залу с зеркалами. Шепот усиливался, превращаясь в оглушительный шум, а удары сердца отдавались в ушах монотонным, навязчивым эхом.

«Пожалуйста, прекратите! Пусть это закончится…»

И вдруг – тишина.

Аля остановилась, тяжело дыша; грудь сжалась от нехватки воздуха. Тени отступили, звуки растворились в безмолвии. Тусклый, холодный свет сменился мягким, почти волшебным желтоватым сиянием.

Посреди очередного зала с зеркалами словно из ниоткуда возникла девушка. Аля замерла, не веря собственным глазам.

Это она.

Аля вспомнила, что совсем недавно, решив изменить себя, она нарисовала картину. Красочную, наивную и абсолютно несбыточную картину с идеальным образом самой себя. Нарисовала образ Александры, которой она всегда мечтала стать.

Густые, роскошные рыжие волосы мягко струились по плечам, сияя, словно отполированная медь. Зеленые глаза – яркие-яркие, как весенняя зелень после долгих холодов – смотрели прямо на нее с теплотой и даже сестринской заботой. На гладкой и светлой, как фарфор, коже не выделялось ни единого изъяна, даже мелкой неровности или прыщика. Безупречна. Таинственна. И невероятно, просто сказочно красива! Особенно изящный нос, высокие скулы и нежные губы, изогнутые в мягкой улыбке.

Великолепное бальное платье насыщенного изумрудного цвета, расшитое узором из серебряных нитей, подчёркивало ее стройную фигуру, как у моделей с обложек старых журналов. При каждом ее движении ткань переливалась, отчего у Али невольно возникало ощущения нереальности, неправильности, иллюзорности…

«Словно принцесса из сказки!»

Аля не могла отвести взгляд. Сердце замерло, а голова закружилась от бури чувств – восхищения, зависти, надежды и, несомненно, страха.

Она боялась. И хотела подойти ближе. Прикоснуться к собственному идеалу.

Девушка добродушно кивнула и протянула Але руку.

– Узнаешь меня?

Ее голос – словно песня ангелов из преданий.

Конечно, Аля ее узнала. С самого первого мгновения. И очень хотела ответить ей, спросить, как такое возможно, почему она здесь и как отсюда выбраться! Но слова застряли в горле. Она лишь прошептала одними губами:

– Ты – это я?

– Да, дорогая. Я – это ты. Та, которой ты всегда хотела быть. Воплощение твоих самых сокровенных желаний.

Зеркала вокруг них снова начали меняться. Кошмары исчезли, растворились в воздухе. Остался только идеальный образ девушки в зеленом платье. Аля огляделась вокруг себя в надежде, что больше никогда, никогда не увидит собственное мерзкое отражение.

Не увидела.

Аля хотела обрадоваться, вздохнуть с облегчением, но вздох почему-то застрял в горле. Она была, существовала в этом странном месте, но… не отражалась.

– Что происходит? – Внутри все похолодело от наступающей паники. – Почему я не вижу себя?

Девушка с картины сделала шаг вперед, ее хрупкие пальцы оказались совсем близко от руки Али.

– Потому что не хочешь видеть, – почти пропела она. – Я могу помочь тебе стать такой, как я. Освободить от всех страданий и сомнений.

Эти слова застелили сознание теплым, успокаивающим туманом. Даже внутреннее напряжение немного ослабло, но навязчивый, раздражающий голос сомнений все шептал где-то в глубине души, молил одуматься…

– Как? Что ты хочешь от меня? – Аля осмелилась посмотреть прямо в глубокие глаза незнакомки, чтобы найти ответы.

– Просто доверься и протяни свою руку. Твои страхи исчезнут, и мы станем единым целым.

Аля взглянула на ее ладонь. Она была так близко. Теплая, изящная, манящая. Только дотронуться.

Желание принять помощь разгорелось внутри жарким пламенем, но тут же потускнело, столкнувшись с невыносимым страхом. Страхом потерять что-то очень важное.

Часы, проведенные в одиночестве с утешающей музыкой. Любимые рисунки. Редкие моменты семейной радости.

«И все это – в ненавистной самой себе оболочке?»

– Что будет, если я соглашусь? Я стану тобой? – Аля сделала робкий шаг вперед и почти коснулась ее пальцев.

«Интересно, она живая? Или призрак?»

– Ты станешь лучшей версией себя. Все боли уйдут, а ты обретешь уверенность и счастье. Разве это не твоя мечта?

Сердце учащенно забилось, слезы навернулись на глаза. Предложение казалось заманчивым, почти магнетическим. Но внутренний голос продолжал упорно шептать:

– Какой ценой?

Какой ценой?

Глава 1. Зимнеградск

Родной город. Зимнеградск. Эти слова отдавались в груди Али Костровой тихим, протяжным эхом и вызывали смешанные чувства – от теплой ностальгии до странной, непривычно холодной отстраненности. Она смотрела в запыленное окно такси на знакомые виды, когда-то дорогие нежному детскому сердцу, но теперь… как будто совсем чужие.

Зимнеградск потерялся на Северо-Западе России и всегда отличался тишиной и особым душевным уютом, несмотря на холодный климат. По крайней мере, так казалось Але все десять лет, которые Костровы провели в Москве. Они покинули Зимнеградск, когда ей было всего шесть, и уехали навстречу новой жизни и новым возможностям, а квартиру сдали чужим людям. Але не нравилась шумная, суетная Москва, и она отчаянно желала вернуться, даже видела сны с любимым парком, мутноватым прудом, обнаглевшими голубями и утками и цветущими яблонями. Мечтала вновь посетить любимый кинотеатр с мамой и посмотреть мультфильмы под сахарный хруст попкорна. И просто почувствовать сладковатый запах родной, а не съемной столичной квартиры!

Вернулась. Но что-то здесь было не так. Вроде все осталось по-прежнему, но воспринималось иначе. Чуждым, незнакомым, далеким. Даже образы из воспоминаний поблёкли, стали пресными, серыми, безвкусными.

Переноска с котом Рыжиком дрожала у нее на коленях. Сквозь приоткрытую сетку Аля видела, как любимец нервничал и смотрел на нее беспокойными янтарными глазами.

«А ведь мы нашли Рыжика здесь. Он тоже отвык от Зимнеградска, как я…»

Сердце Али сжалось, и она на миг отвернулась от окна, осматривая салон машины, пропахший старой обивкой и пирожками с яблоками, которые мама купила на вокзале.

Отец тихо дремал на переднем сиденье, временами кивая головой в такт ухабам на дороге. Ветер из приоткрытого окна трепал его русые волосы, а на обветренных губах играла мягкая улыбка. В салоне машины тихо звучала песня «Александра» из знаменитого старого фильма, который Аля когда-то смотрела в гостях у бабушки. Водитель – коренастый седеющий мужчина средних лет – напевал под нос слова, периодически постукивая пальцами по рулю.

«Александра, Александра

Этот город наш с тобою

Стали мы его судьбою,

Ты вглядись в его лицо».

«Увы, не стали…»

Мама достала яблочный пирожок и с задорным видом протянула дочери.

– Будешь?

«Да куда мне еще твои пирожки! Ты худая и красивая, в машине занимаешь меньше места, чем я…»

Аля резко отодвинула руку матери, отрицательно помотала головой и снова повернулась к окну. Улицы Зимнеградска как будто застыли во времени, из которого Аля уже выросла. Перед ее глазами возникали знакомые серые кирпичные пятиэтажки и панельки с балконами, завешенными бельем и цветочными горшками. По асфальтированным дорогам, испещренным мелкими ямками, весело скакали воробьи и собирали крошки. Старушки в цветных платках мирно сидели на лавочках у подъездов, обсуждая последние новости. Сквозь шум дороги Аля слышала мирный, беззаботный детский смех, напоминающий ее собственную прошлую радость. Укутанные в легкие куртки люди спешили по своим делам, пряча лица от не по-летнему прохладного ветра. Казалось, даже само время здесь тянулось медленнее, чем в Москве, пропитанной тревожной неоновой суетой.

Рыжик тихо мяукнул и царапнул лапкой сетку переноски. Он словно чувствовал ее беспокойство, смятение, непонимание…

– Тише, милый, – прошептала Аля, проводя пальцами по сетке. – Скоро будем дома.

За окном начал накрапывать дождь, и мелкие капли скатывались по стеклу, отчего мир превращался в размытую акварель серых и золотых оттенков. Аля помнила, что конец августа в Зимнеградске всегда был непредсказуемым – таким же, как и ее будущее здесь…

– Что-то ты грустная какая-то. Что случилось, мой сладкий пончик? – Мама нежно потрепала Алю по плечу. – Переживаешь из-за переезда?

Словно «пончик» отозвалось болезненным уколом. Прозвище, которое в детстве звучало мило, теперь вызвало лишь бесконечное раздражение и ненависть к собственному телу.

«Пончик… Уродина. Толстая уродина!»

– Все в порядке, мам.

– Надо тебя по магазинам сводить. – Мама мягко провела по таким же рыжим, но вечно спутанным и непослушным волосам дочери. – Знаешь, я уже присмотрела пару бутиков в центре. У них такие потрясающие платья! Заодно и к школе тебе что-нибудь купим.

Аля вздохнула и хмуро опустила взгляд. Ей не хотелось обсуждать фигуру, одежду, новую школу. Она давно перестала понимать собственную мать. Та всегда была как солнечный луч – яркая, теплая и беззаботная. Она находила комфорт и радость везде, даже в мелочах. Аля же чувствовала себя жалкой, потерянной в этом мире тенью собственной матери, которой никогда не суждено стать такой же красивой, стройной и уверенной.

Она так и останется себе ненавистной.

Машина остановилась у старого кирпичного пятиэтажного дома с облупившимися балконами и потрескавшийся краской на окнах. Аля почувствовала, как все внутри сначала сжалось пружиной, а затем отчаянно и безудержно затрепетало. Родной, дорогой сердцу дом. Дом, в котором прошло ее детство, в котором осталось столько горячо любимых воспоминаний. Но и он теперь казался другим, словно за десять лет, пока там жили чужие люди, сама его душа канула в бездну, и на место ей пришли совсем другие духи, с другой памятью, другим прошлым и иной судьбой. Может быть, более новые, свежие и жизнерадостные, чем прежние, но совершенно чужие, потерявшие свою настоящую сущность.

И ее посетило незнакомое прежде, но такое томительное предчувствие, что она тоже боится потерять.

«Что за глупости? Это же наш дом! Наконец-то мы вернулись!»

Аля тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли и тщетно пытаясь тоже ощутить нескончаемый оптимизм своей матери. Мама в это время потянулась к отцу, который все еще тихо дремал на переднем сиденье.

– Просыпайся, мой медвежонок, – она потрясла папу за плечо. – Приехали!

Отец неохотно открыл глаза, моргнул и обернулся на жену и дочь. Его спокойные серые глаза встретились с взглядом Али, и она заметила в них неиссякаемую тень усталости.

Аля крепче прижала к себе переноску с Рыжиком и вышла из машины следом за родителями; кот беспокойно переминался с места на место, и его глаза тревожно блестели из-за сетки. Отец направился к багажнику, а Аля на некоторое время замерла на месте, морщась от прохладного ветра и мороси. Огляделась вокруг. На двор, где все еще бегали и смеялись дети, на качели, где она соревновалась с подружками, кто выше, на песочницу, где теперь резвилась совсем другая ребятня. Полусонная безмятежность не покинула это место, но стала совсем иной, почти пустой…

Мама ловко подхватила сумку и нетерпеливо зашагала к подъезду, зазывая Алю и отца следом за собой.

Аля направилась за родителями, продолжая бороться с неотступными волнами тревоги. Она помнила каждую трещинку на стенах своего дома, каждый скрип ступеней. Но даже эти мелочи изменились! На стенах красовались новые граффити, откуда-то тянуло сыростью и чем-то чужим, незнакомым, напоминающим запах стирального порошка.

Квартира тоже была почти пустой. Пестрые обои выцвели, на полу лежали старые газеты, а мебель покрылась пылью. От прежних жильцов осталось лишь несколько коробок в углу.

Отец сразу решил проверить электронику, а мать отправилась на кухню, чтобы вскипятить воду. Аля поставила переноску с котом, открыла сетку, вытащила телефон из кармана и последовала за мамой. Ее глазам предстала мебель из детства – старый стол с облупившейся краской, железная раковина со следами ржавчины и газовая плита, на которой когда-то готовились семейные обеды. Там уже, словно выжидая, стоял чайник.

– Нужно будет заменить технику, – заметила мама, наливая воду. – Но это мелочи. Хорошо, что мы здесь, правда?

Но Аля ее не слушала – ее взгляд упал на несколько фотографий, висевших на стене. Фотографий, которые за десять лет никто не убрал и не перевесил. Сердечно любимых детских фотографий. Родители не стали их забирать при переезде в Москву, чтобы квартира окончательно не потеряла свою душу.

Аля невольно залюбовалась: вот она на пляже, вся в песке и с улыбкой до ушей; вот с папой катается на санках; вот с мамой лепит пирожки на кухне; вот она рисует и вся перепачкалась краской, а вот с ныне покойной бабушкой наряжает елку и смеется искренне и беззаботно.

От воспоминаний у Али защипало глаза и кольнуло в сердце, но ее отвлекла мать, у которой в тот момент зазвонил телефон – известная зарубежная песня из 90-х.

– О, с новой работы звонят. Наконец-то! Аля, последишь за чайником?

Аля кивнула и присела на табурет, ощутила холод металла через ткань брюк. Мама вышла в коридор, и на кухне воцарилась тишина, нарушаемая монотонным тиканьем старых часов. В это время в приоткрытую дверь скользнул выбравшийся из переноски кот Рыжик, начал исследовать комнату, нюхать углы и тихо мурлыкать. Видимо, тоже не узнал родной дом…

– И тебе здесь непривычно, да? – Аля наклонилась и нежно провела ладонью по теплой, бархатистой шерсти кота.

Второй рукой она взяла телефон и лениво разблокировала треснувший экран, чтобы отвлечься на пролистывание ленты – машинальное успокаивающее действие, не приносящее никакой пользы, но все же немного отвлекающее от реальности. Или наоборот.

Чужие улыбки на фотографиях, счастливые моменты, любовь – все это представлялось далеким, недосягаемым, недоступным ей. Такая, как она, заслуживала только осуждения.

Вдруг на экране всплыла яркая, красочная реклама:

«Психолог Агата из Зимнеградска – уникальный собственный метод на основе психоанализа и гипнотерапии. Найдите гармонию с собой!»

Фотография сразу притянула взгляд. На Алю смотрела женщина с пронзительными голубыми глазами, которые, казалось, сразу читали любого человека изнутри. Роскошные черные волосы мягко спадали на плечи, обрамляя тонкие, женственные черты лица с идеальной кожей и высокими скулами. Эмпатичная улыбка придавала ей вид человека, способного понять и помочь даже в самой страшной и невыносимой беде. Агата была одета в стильный пиджак с шикарной цепочкой из тонкого золота, подчеркивающий ее изящную фигуру и тонкий вкус. На вид ей – не больше тридцати пяти, но в глазах чувствовалась глубокая мудрость и опыт.

Аля застыла, завороженная фотографией Агаты. Что-то в этой женщины притягивало, внушало надежду.

«Может быть, она помогла бы мне? Интересно, сколько стоят сеансы?»

«Но поможет ли?»

Может быть, Агата поговорит с ней. Посочувствует, обсудит страхи, сомнения, поможет справиться с переживаниями, что-то порекомендует.

– Аля, опять в своем телефоне сидишь! Чайник кипит! – Мама незаметно вернулась на кухню.

– Да, мам, прости, – Аля уверенным движением пролистнула рекламу и убрала телефон в сторону.

Глава 2. Чужая среди своих

Первое сентября наступило неожиданно – две недели пролетели, словно мимолетный порыв ветра. Костровы распаковали коробки с вещами, расставили книги на полках, обновили некоторую мебель и даже купили мелочей для уюта. Аля стояла перед зеркалом на шкафу в коридоре, пристально рассматривая собственное отражение. Зеркала были ее страхом, напоминающем об уродстве и несовершенстве, и обычно она избегала их, но сегодня решила взглянуть на себя впервые за долгое время.

«Как всё печально…»

Темно-синяя форма с ароматом кондиционера для белья сидела на полной фигуре нелепо и неуклюже; плотная, шершавая юбка в складочку неэстетично обтягивала бедра, а тщательно выглаженная белая блузка вся смялась гармошкой. Аля аккуратно расправила складки, чувствуя, как тревога сжимает горло нечеловеческими пальцами. Попыталась уложить непослушные рыжие волосы, но пряди упрямо выбивались из-под заколки.

Отчаявшись, Аля вздохнула и распустила волосы, позволила им свободно лежать на плечах. Затем провела рукой по лицу, посмотрела в собственные блеклые зеленые глаза и прошептала:

– Новая школа. Новые люди. Новые взгляды. Ты справишься!

Из кухни послышался голос матери:

– Аля, булочки готовы! Будешь завтракать?

«И снова она о своих дурацких булочках… Даже не поддержит меня. Как будто сегодня обычный день».

Мама всегда вставала пораньше, устраивала себе утренние ритуалы и медитации, а потом готовила завтрак, пританцовывая под музыку. Должно быть, так она создавала иллюзию идеальной жизни. Такую же, как и забота едой.

– Нет, мам, спасибо, я опаздываю, – крикнула она в ответ, хотя на самом деле завтракать просто не хотелось, что даже радовало ее: лучше пусть не будет аппетита совсем.

– Тогда возьми с собой, вдруг проголодаешься.

Мама вышла из кухни с шелестящим бумажным пакетом, от которого исходил аромат свежей выпечки.

– Нет, мама, я не проголодаюсь. Мне нужно поменьше есть.

– Да брось, день будет долгим!

Мама отмахнулась и настойчиво протянула булочки Але.

Аля спешно поблагодарила мать, кинула перекус к учебникам и, надев рюкзак, вышла из квартиры. Подъезд встретил ее запахом сырости, старой краски и пыли, отчего она поморщилась – раньше даже здесь все было иначе…

На улице ее обдало свежим ветром, зябким и бодрящим. Аля поежилась и накинула куртку. Зимнеградск просыпался медленно, будто смаргивал сонную дымку длинных ночей с невидимых заспанных глаз. Даже в такую важную дату улицы города казались пустынными; лишь изредка там появлялись суетливые школьники с родителями, несущие яркие букеты с лентами. Мимо проезжали редкие машины, оставляя за собой облака серого дыма; рабочие выгружали продукты из машины около продуктовой лавочки на углу дома. Соседка Антонина Андреевна, сильно постаревшая за десять лет, по традиции гуляла со своими таксами – Аля помнила их еще совсем щенками, но теперь они с трудом передвигались на коротких лапах, да и сама хозяйка уже опиралась на палку. Облезлый полосатый кот испуганно прятался от собак среди выцветшей клумбы, усыпанной сухими листьями.

Аля пожелала соседке доброго утра и ускорила шаг, боясь опоздать на торжественную школьную линейку, но даже идти было сложно – волнение нарастало, сковывало ее движения. Сердце билось все быстрее, и навязчивые мысли крутились в голове неугомонными вихрями.

«Как меня примут? С кем я сяду? Вдруг никто не станет общаться с такой страшной одноклассницей?»

Аля остановилась около старого здания из красного кирпича, которое выглядело внушительно и даже немного пугающе. Высокие окна отражали серое небо, а разноцветные шары и флажки тревожно развевались на ветру, словно показывая, что праздничный вид этого места – лишь иллюзия.

Во дворе школы, обсаженном клумбами и деревьями, уже собиралась торжественная линейка: первоклассники с гордым видом сжимали огромные букеты, а взволнованные родители суетились рядом, поправляли галстуки и банты. Шумная толпа, аромат свежих срезанных цветов, школьные портфели и яркие банты – казалось, этот праздник отмечали все, кроме Али. Из старых динамиков по всему двору разносилась песня «Первоклашка, у тебя сегодня праздник!»; дребезжащие звуки смешивались с далекими гудками машин и разговорами.

Желудок сжался в голодном спазме: привычка вечно заедать стресс дала о себе знать.

«Нет, должна быть сила воли!»

Аля почувствовала, как вновь ее охватывает невротическое, почти паническое беспокойство. Толпа людей, незнакомые лица, громкие звуки – всё это давило на нее, вызывало желание спрятаться и не показываться никогда и никому. Она совсем не хотела, чтобы все эти нарядные, красивые, настроенные на праздник люди видели ее. Совершенно.

«Ладно, это последний раз. Только завтрак. Перекушу, пока все собираются, может, станет полегче…»

Она огляделась по сторонам в поисках укромного места. От заднего двора школы веяло спокойствием и тишиной: высокие тополя образовывали небольшую рощу, прекрасно укрывающую от чужих глаз. Аля направилась туда, надеясь хоть немного успокоиться перед началом занятий.

Села на старую деревянную скамейку под раскидистым кленом, достала из сумки булочку с вареньем – уже не такую горячую, как утром, но все еще сахарно пахнущую свежим хлебом и клубничным повидлом. Улыбнулась, вспоминая теплые домашние чаепития в кругу семьи, проникнутые тем же сладким ароматом заботы.

Аля откусила кусочек, наслаждаясь любимым вкусом, и закрыла глаза. На мгновение стало легче, тревоги отступили перед теплыми воспоминаниями.

Увы, ненадолго.

Ее отвлек звонкий девичий смех, раздавшийся совсем неподалеку.

– И прикинь, он мне вчера ночью опять написал!

Аля резко распахнула глаза и посмотрела в сторону, где в тени деревьев прятались две девушки, явно не желая быть замеченными. Одна из них – высокая, болезненно худая, со светлыми волосами, уложенными в идеальные локоны – держала в руках тонкую сигарету и изящно постукивала по ней пальцами с длинными красными ногтями. Яркая помада и подчеркнутые скулы делали ее лицо более взрослым и холодным. Ее подруга – ниже ростом, с темными волосами, заплетенными в косу, и большими карими глазами – выглядела более естественно, но в ее взгляде читалась та же надменность.

– Вот придурок! – Вторая девушка манерно закатила глаза.

– Все парни такие жалкие, – Первая затянулась и выпустила облако дыма.

Аля сделала вид, что не обращает на них внимания, спокойно откусила еще один кусок булочки и торопливо прожевала. Но внезапно почувствовала на себе пристальный взгляд. Блондинка посмотрела прямо на нее и приподняла бровь, затем наклонилась к подруге:

– Сегодня я точно на голоде.

– А сколько у тебя по плану?

– Пятьсот калорий максимум. Но теперь ноль.

Подруга, кажется, даже слегка смутилась.

– Полин, ну у тебя и выдержка! Я уже дольку шоколада сегодня съела…

– Слабачка, – Полина небрежным жестом стряхнула пепел. – Ты никогда не добьешься идеала.

Слова Полины и ее разговор с подругой ударили в самое сердце. Кровь отхлынула от лица, а руки задрожали; от прежнего аппетита ни осталось ни капли. Аля едва не подавилась булкой, торопливо завернула ее в бумагу и убрала в сумку.

«Я жируха. Безвольная жируха!»

На глаза навернулись слезы, и Аля часто заморгала, чтобы не показать, как ее задели их слова. Встав со скамейки, она направилась обратно в сторону главного школьного двора. За спиной послышались смешки и шепот, но она решила не реагировать.

***

Словно в тумане, Аля заметила в толпе табличку «10 «А» класс». Собравшиеся герои школьной жизни трещали и шумели, как рой пчел – полные предвкушения и радости от встречи. Даже не успев пообщаться с ними, Аля быстро поняла, что многие из них давно знакомы. Видимо, все в этой маленькой школе знали друг друга, поэтому десятый класс со стороны выглядел сплоченным.

– Ну и жарища была этим летом! Я думал, расплавлюсь, – жаловался парень с растрепанными рыжими волосами, поправляя рюкзак.

– Зато мы все лето купались! – Его темноволосый друг показал загорелые руки.

Рядом компания девушек обсуждала новые тренды в TikTok и последние сериалы.

– Новая серия просто в сердечко! – восторгалась одноклассница с розовыми прядями, доставая из сумки жевательную резинку.

– Смотри, Катюха уже из Турции вернулась! – толкнула ее в плечо подруга, показывая на высокую загорелую девушку, направляющуюся ко всему классу.

Аля сразу почувствовала себя лишней в этом море чужих лиц, так близких друг другу, в бурлящем мире малопонятного ей общения. На всякий случай она оглянулась в поисках знакомых – все еще тихо надеялась, что здесь остался кто-то из ее детства, с кем она играла в куклы, пряталась от родителей с пачкой конфет или рисовала классики на асфальте. Но даже если эти люди и были в шумящей толпе, теперь они изменились, совсем изменились.

«Как здесь все странно…»

Аля осознала, как все вокруг искренне радовались долгожданной встрече друг с другом, как будто вся жизнь складывалась из смеха и близости. Но в ее сердце закралась тень, словно она недостойна такого счастья. Она даже не знала, куда ей встать, чтобы не словить на себе удивленные, непонимающие или слишком любопытные взгляды. Растерянно застыла немного в стороне от говорящих ребят, нервно сминая подол юбки.

– Привет! Ты новенькая? – к Але подошла девушка с пышной светлой косой, ярко-зелеными глазами и едва заметными веснушками. Она улыбалась приветливо, располагающе, и Аля даже ответила ей тем же, скромно кивнув.

«Может, мы подружимся?»

– Я Аля… То есть Александра Кострова, – румянец смущения прилил к щекам Али. – Приехала из Москвы.

– Ого, москвичка? – С другой стороны к Але приблизилась розовощекая девушка с жизнерадостной улыбкой и светлыми кудрями, с кошачьими мордочками на рюкзаке. Тоже далеко не худенькая, но и не настолько полная, как Аля, и весьма милая и энергичная, в отличие от нее.

– Нет, вообще-то я из Зимнеградска… Но немного пожила в Москве, – Аля робко прикрыла лицо рукой.

– Ой, а расскажешь нам! Я, кстати, Настя, а это Ира, – Настя дернула головой, отчего ее коса задорно подпрыгнула.

– Добро пожаловать в наш зоопарк! – шутливо добавила Ира.

Аля вымученно улыбнулась, и в этот момент в толпе прозвучал звонкий голос, перекрикивающий музыку:

– Ребята, все построились! Линейка начнется с минуты на минуту!

Аля сразу увидела строгую женщину средних лет с пронзительными серыми глазами и аккуратным пучком; темный костюм с крупными блестящими пуговицами идеально сидел на худощавой фигуре.

– Это Мария Сергеевна, наша классная, она ведет историю и общество, – тихонько представила Настя, пока учительница приближалась к ним, стуча каблуками.

– Так, все на месте? – Мария Сергеевна окинула девушек быстрым взглядом. – Ты новенькая, верно?

Аля кивнула и вежливо назвалась.

– Добро пожаловать в наш класс. Надеюсь, быстро адаптируешься, – приветствовала Мария Сергеевна без тени улыбки. – Настя, помоги ей, если что.

Настя сразу же выразила готовность помочь Але и принялась рассказывать о будущих уроках – Аля быстро догадалась, что она, вероятно, претендует на роль старосты.

Взгляд Али случайно упал на фигуру, стоявшую в стороне от всех. Неизвестный парень оперся спиной о стену школы и смотрел куда-то вдаль, будто слишком глубоко погрузился в свои мысли и никого не замечал. Одну руку он прижал к правому уху – явно прятал под ладонью беспроводной наушник. Темные кудрявые волосы спадали на лоб и едва прикрывали большие васильковые глаза. На школьном пиджаке выделялся значок с логотипом в виде ноты, а с запястья свисали серебряные часы.

Аля невольно поймала себя на мысли, что… откровенно засмотрелась на него. Красота в нем сочеталась с едва уловимой холодностью и отчужденностью. Он находился где-то в своем собственном мире, недоступном для окружающих.

– Он тоже новенький, – загадочно улыбнулась Настя, заметив интерес Али к парню.

– Какой стеснительный, – хихикнула Ира, слегка задев подругу локтем.

Но у Али этот парень не создал впечатление стеснительного или зажатого человека – скорее он просто невероятно устал. Он выглядел бледным и потерянным, под глазами виднелись темные круги, словно он не спал несколько ночей подряд. И все же он был привлекательным. От этой мысли лицо Али запылало обжигающим жаром.

«Как я вообще могу думать о парнях? На меня точно ни один ни посмотрит».

В этот момент Аля заметила Полину с подругой, тех самых девушек, что посмеялись над ней на заднем дворе школы. Они направлялись прямо к табличке «10 «А» класс», притягивая к себе взгляды окружающих, словно модели на подиуме. Аля замерла, чувствуя, как в животе скручивается узел.

«Значит, они тоже учатся в этом классе…»

– Полин, шикарно выглядишь! – крикнул рыжеволосый парень, привлекая ее внимание.

– Спасибо, старалась, – Полина кокетливо улыбнулась и манерно откинула волосы с лица.

В нос Але сразу же ударил сладкий аромат духов, перебивающий запах сигарет, отчего она почувствовала себя еще более неуютно. Вскользь она взглянула на второго новенького, который по-прежнему казался максимально отрешенным от всего происходящего. К счастью для Али, и от Полины тоже – её он как будто даже не заметил.

Аля едва не углубилась в мучительные мысли, полные испепеляющего чувства стыда, но ее отвлек звонкий, формально радостный голос директора.

– Дорогие ученики, уважаемые учителя и родители!

Высокая женщина средних лет с короткой стрижкой и чрезмерно напудренным лицом встала на небольшую сцену. Элегантный черный костюм придавал ей строгости, а на лацкане пиджака блестела серебряная брошь в виде книги.

– Я рада приветствовать вас в новом учебном году! Сегодня особенно важный день для наших первоклассников, которые впервые переступают порог школы.

Нервы Али натянулись в струну, словно первоклассницей была она. Волнение и страх снова сжали грудь, как давление воды на глубине.

– Желаю всем успехов в учебе, новых достижений, незабываемых моментов! Пусть этот год будет наполнен знаниями, дружбой и позитивом!

Музыка заиграла громче, все начали дружно поздравлять друг друга. Аля сморщилась от шума, как потерявшийся ребёнок, и на всякий случай подошла ближе к Ире и Насте: с ними она чувствовала себя хоть немного безопаснее.

Странно, что в Москве всегда было гораздо более шумно и суетливо, чем в маленьком и уютном Зимнеградске, но именно здесь она мучилась от такой раздражающей, сковывающей растерянности. Особенно когда на нее украдкой презрительно поглядывала Полина, или когда она сама случайно смотрела на новенького парня…

Смотрела. Любовалась им. И не хотела отрывать взгляд от его темных кудрей, спадающих на лоб, вялых движений, небольшой царапины на руке – может быть, кошачьей?

Но он по-прежнему не обращал на нее внимания и даже не слушал речь директора, а продолжал возиться с наушником в стороне от всех, как будто считал себя выше всей суеты.

«А если он заметит, что я на него смотрю?»

Аля спешно отвернулась и слегка прикрыла лицо воротником блузки, чтобы не выдать своё смущение.

– Слышала про нашего нового химика? – хихикала Ира, приложив руку ко рту. – Говорят, красавчик, только после универа!

– Может, хоть химия станет интереснее! – Настя подняла мечтательный взгляд на Алю. – Аль, ты чего молчишь?

– Да так, задумалась… – Аля с трудом выдавила нервную усмешку.

На сцену вышли первоклассники, и дрожащими, срывающимися от волнения голосами принялись рассказывать стихотворения. Вокруг Али вновь раздался шум и смех: ребята спорили, смеялись, обменивались знакомыми шутками. И Аля в нём затерялась.

***

В классе, заставленном цветочными горшками и вазами, стоял сладковатый аромат, к которому примешивался особенно сильно ощутимый в помещении запах духов Полины. Одноклассница щебетала с другими девочками в конце кабинета, но духи пахли настолько резко, что у Али защипало нос. За окном все еще играла праздничная музыка, но здесь, на третьем этаже, она казалась гораздо тише. Со стен на учеников смотрели портреты выдающихся историков и ученых.

Когда девочки, посетив библиотеку, зашли в кабинет, многие места уже были заняты: ребята явно получили учебники заранее. Настя и Ира уселись вместе за третью парту у окна и принялись раскладывать книги. Позади них две подруги с цветными волосами обсуждали свой летний отдых.

– Как тебе Питер? Такой классный город!

– Можешь сесть впереди, тут свободно, – улыбнулась Ира.

Не успела – туда в тот же момент с томным видом приземлилась Полина и, завидев Алю, поскорее положила рюкзак на свободное место.

– Ой, тут занято, – она бросила на Алю насмешливый взгляд.

Обжигающий, ядовитый, разъедающий чувства.

Аля вновь ощутила болезненную горечь, словно она была одинокой разбитой лодкой среди величественных кораблей. Хотелось ненавидеть себя за всё – за внешность, за робкий характер, за то, что даже с новыми знакомыми она третья лишняя. Ее опасения оправдывались.

– В Питере дождливо и толпы туристов! – продолжали свою оживленную беседу девушки сзади.

– Можешь сесть к Сереже Мерину, он веселый. Только следи, чтобы не списывал! – задорно прошептала Настя, явно не придав значения действиям Полины.

Аля бегло окинула взглядом класс в поисках незанятых парт и заметила, что за последним столом первого ряда, уткнувшись в смартфон старой модели, сидел он… Как и ожидалось, в одиночестве. Он вновь не стремился завести диалог с кем-либо и что-то листал без особого интереса.

Единственная пустая оказалась парта на втором ряду, через проход от него. Или пришлось бы сидеть с кем-то из одноклассников, которые словно даже не замечали появления Али, увлеченные общением друг с другом. Уж лучше сидеть одной. Или с новеньким, но при одной только мысли об этом сердце Али забилось от волнения, а ладони вспотели.

Она осторожно пробралась к пустому столу и уселась подальше от окна, стараясь при этом выглядеть непринужденно. Но все равно он был так близко… Ей показалось, что она даже чувствует его запах – лёгкий аромат свежести, возможно, запах стирального порошка с нотками дождя и древесины.

«Показалось…»

В класс, постукивая каблуками по полу, вошла Мария Сергеевна. В руках она держала вазу с водой.

– Так, ребята, тишина! Начинаем наш первый классный час в этом учебном году. – Её голос был строгим, но в нем чувствовались едва уловимые нотки заботы. Она поставила пышный букет роз в вазу и аккуратно поправила оберточную бумагу. Шум в кабинете постепенно стихал.

– Сегодня мы поговорим о том, что нас ждёт в этом учебном году. Десятый класс – важный этап в жизни каждого из вас. В следующем году вы сдаете ЕГЭ, а значит, вам предстоят сделать выбор, от которого зависит ваше будущее.

Кто-то из ребят тихо вздохнул, послышались перешептывания.

– Я прошу внимания! – Мария Сергеевна перестала возиться с букетом и вышла на середину класса. – Это касается каждого из вас.

Аля пыталась слушать, но мысли постоянно возвращались к новенькому, сидящему совсем недалеко от нее. Она решилась и, сделав вид, что смотрит в окно, повернула голову в его сторону. К своему удивлению, она увидела, что он дремлет прямо на парте, положив голову на скрещенные руки. Его темные кудри слегка падали на лицо и скрывали глаза.

«Как он может спать в такой момент?»

Мария Сергеевна подошла к доске, увешанной плакатами с историческими эпохами, взяла мел и продолжила:

– Кроме того, наша школа участвует в конкурсе, и с сегодняшнего дня мы начнем работу над проектами, которые помогут вам лучше понять важность здорового образа жизни. Каждый из вас будет в паре работать над темой, которую я вам назначу. Всем, кто хорошо проявит себя на конкурсе, я поставлю «пятерки» по своим предметам.

В классе оживились и принялись обмениваться взглядами, надеясь попасть в пару друг с другом. Особенно активной выглядела Полина – она тайком улыбалась каждому мальчику, словно пыталась притянуть их к себе ядовитым магнетическим обаянием. И они отвечали ей тем же.

– Итак, начинаем распределение. Мерин, Соболева, вы будете работать над темой «Основные принципы здорового образа жизни». Редькина и Кузнецова – «Профилактика стрессов и психическое здоровье».

Аля затаила дыхание, зажмурилась и крепко сжала кулаки.

«Только не с Полиной и ее подругами, пожалуйста… Только не с ними!»

От воспоминаний о неловком диалоге во дворе школы у нее заболел желудок – вновь захотелось что-нибудь съесть, желательно, очень калорийное и поднимающее настроение пустыми углеводами. Как обычно.

– Кострова! – Аля едва не подпрыгнула на стуле, услышав собственную фамилию. – Ты будешь с Ларинским. – Она указала на спящего на соседнем ряду парня, отчего Аля в ужасе затаила дыхание.

– Вы оба новенькие, поэтому сможете быстрее найти общий язык.

Парень продолжал спать, уткнувшись лицом в сгиб руки. Его темные кудри рассыпались, едва касаясь поверхности. Аля не могла отвести взгляд от его лица: длинные темные ресницы бросали тени на бледные щеки, на правой скуле виднелась едва заметная родинка.

Рыжеволосый Витя Лужкин – парень с озорными глазами и вечной усмешкой на лице, сидевший на третьей парте второго ряда – обернулся к новенькому. Он явно ждал этого момента славы.

Не церемонясь, он схватил свой пенал, ловко прицелился и метнул его прямо в новенького.

– Эй, спящая принцесса! Пора просыпаться!

По классу пронесся взрыв одобрительного хохота. Пенал с глухим стуком ударил Ларинского по плечу; тот вздрогнул и медленно поднял голову, заморгал сонными глазами. Провёл рукой по лицу, отбрасывая кудри, и впился в Витю ледяным взглядом. Не сказал ни слова – вместо этого взял пенал со своей парты и бросил обратно. Пенал угодил обидчику прямо в лоб, вызвав новую волну смеха.

Витя схватился за ушибленное место, недовольно скривился.

– Эй, ты что творишь?

Новенький, всё такой же невозмутимый и отстраненный, слегка наклонил голову.

– Нравится? – его голос звучал сдержанно, вяло и хрипловато после сна, но в нем различалась скрытая угроза.

Лужкин положил пенал на стол и бросил на одноклассника недобрый взгляд. Но тому явно не хотелось развивать конфликт: он расслабленно облокотился на спинку стула и снова провёл рукой по волосам, отбрасывая непослушную тёмную прядь. Пальцы у него были тонкие и длинные, а на указательном выделялось серебряное кольцо.

Мария Сергеевна вздохнула и постучала указкой по своему столу, привлекая внимание смеющегося класса.

– Кострова и Ларинский, ваша тема – «Сбалансированное питание и здоровый сон». Как раз то, что нужно вам обоим. Начинайте обсуждение сейчас, до конца этого урока.

Алю слегка передернуло – слова про правильное питание сразу задели ее. Даже учительница обратила внимание на ее проблемы с весом! И подчеркнула их при всех новых одноклассниках, которые теперь оценивающе смотрели на нее и перешептывались – наверное, обсуждали, какая же она толстая.

– Кострова, не тяни время. Садись к Ларинскому.

Поколебавшись, Аля собрала свои вещи и тихо пересела на место рядом с Ларинским. Он со скучающим видом посмотрел в окно и даже не обратил на нее внимания.

Аля глубоко вздохнула, набираясь смелости, чтобы заговорить с ним хотя по бы учебе, нервно помяла складочки на юбке и тихим, испуганным, как первоклассница, голосом, начала:

– Привет, я Аля.

Парень медленно повернул голову, взглянул на нее выразительными голубыми глазами.

– Роман, – небрежно бросил он, явно совсем не горя желанием общаться.

Внутри все пылало от неловкости, но Аля все равно попыталась продолжить разговор.

– Рома, может, распределим подтемы? Нам нужно решить, кто что будет делать.

Его взгляд стал холоднее.

– Дурацкая форма имени. Называй меня Романом.

– Ой… извини, – Аля смущенно опустила глаза, с трудом сдержала нервную усмешку. – Да, понимаю, тоже не люблю, когда меня называют Сашей…

«Боже, почему это так неловко!»

Роман слегка фыркнул, уголки губ изогнулись в саркастичной усмешке.

– Очень интересная информация.

Краска снова залила щеки, на душе стало совсем горько, но, стараясь не показывать свою обиду Роману, Аля решила вернуться к обсуждению проекта. Хоть как-то отвлечься.

– Может, обсудим, кто какую часть возьмет? Я могу заняться питанием, а ты – сном?

– Ну, ты как-нибудь распредели сама, – пробормотал он и снова уложил голову на скрещенные руки.

Аля вздохнула, чувствуя внутри смесь разочарования и странного, непривычного ей трепета. Несколько мягких кудрей Романа слегка коснулись ее руки, отчего сердце забилось чаще. Но его равнодушие болью отзывалось внутри.

Аля достала тетрадь и начала записывать идеи для проекта. Аккуратным почерком она заполняла строки, но мысленно не задерживалась на содержании; оно испарилось из головы, словно утренний туман. Ее мысли постоянно возвращались к Роману, мирно дремавшему на парте рядом с ней. Ее взгляд невольно скользил по его профилю: прямой нос, четкая линия подбородка, бледная кожа, на которой проступали тонкие линии вен. Как будто персонаж старинной картины.

Время тянулось медленно, но наконец раздался звонок с урока. Роман поднял голову и вяло потянулся.

– Наконец-то.

Аля посмотрела на него, собираясь с духом.

– Роман, я написала основные пункты. Может, все-таки обсудим? Мария Сергеевна просит…

– Ладно. Но не сегодня.

– Я оставлю тебе свои контакты, – дрожащей от волнения рукой она написала в тетради свои соцсети и номер, затем вырвала листок и протянула Роману. – Напиши, когда сможешь.

С этим словами она совсем зарделась и стыдливо опустила взгляд.

Он взял листок из ее трясущейся руки, и Аля ощутила на себе прикосновение его холодных, как первый осенний лед после долгого лета, пальцев, отчего по всему телу пробежала дрожь. Роман лишь равнодушно кивнул, собрал свои вещи и направился к выходу из класса.

Аля смотрела ему вслед, ощущая, как внутри тревожными щупальцами расползается серая, вязкая пустота.

Глава 3. Идеал

Зимнеградск в очередной раз встретил Алю серым утром, словно кто-то натянул над городом тяжелое, мокрое одеяло. Небо висело низко, почти касалось крыш старых кирпичных домов, а каждый вдох обжигал легкие и оставлял на губах горький привкус неумолимой осени – сырой, грязной, неуютной. Аля шла по таким знакомым, но теперь таким болезненно чужим улицам детства. Шестилетняя Алечка представляла Зимнеградск доброй сказкой: узкие улочки, дома, покрытые мхом, как старые дубы, и запах хвои, витающий в воздухе и зимой, и летом. Но сейчас все иначе, совсем иначе. Серо. Уныло. Будто кто-то выключил цвета, оставив только блеклые пепельные и грязные оттенки. Больно.

Аля закуталась в зеленый хлопковый шарф, пряча лицо от холодного ветра. Мягкий, приятный на ощупь, пахнущий мамиными ванильными духами. Но совсем не согревающий – прямо как равнодушная забота матери, даже не интересовавшейся, как у Али дела в новой школе, зато каждое утро готовившей новые кулинарные изыски на завтрак.

Аля уже ненавидела эту пустую заботу едой.

В школе, кстати, дела были не очень. За неделю она так и не познакомилась ни с кем поближе. Девочки из класса в основном вели себя доброжелательно, но их разговоры о макияже, парнях и трендах звучали чуждо, малопонятно. Аля пыталась вклиниться, мило улыбалась, кивала, но чувствовала себя лишней. Как невидимка, которая случайно затесалась в их уютный, давно выстроенный мир.

А проект с Романом… Аля вздохнула. Она даже не знала, как к нему подступиться. Он не звонил, не писал, не подходил в школе. Казалось, он вообще не замечал ее существования, а тем более – не интересовался явно бессмысленным по его мнению заданием. Она несколько раз хотела написать ему, напомнить о себе, но пальцы замирали над экраном телефона, а сердце начинало бешено колотиться от страха показаться навязчивой, глупой, смешной. Она подумывала сделать весь проект сама, но одна мысль об этом заставляла тревожно вздрагивать.

«Я ведь не справлюсь одна. Снова всех подведу. Надо мной опять будут смеяться!»

Да, опять. Как всегда.

Аля тоскливо глядела под ноги. Мокрые листья хлюпали под ботинками, а в воздухе отчетливо различался запах сырости и дыма из труб – типичный для осеннего Зимнеградска. В детстве она даже любила эти ароматы, но теперь они сдавливали грудь.

Как и мысли о первом уроке физкультуры в новой школе.

Аля ненавидела физкультуру каждой клеточкой тела и души. В московской школе это был настоящий ад. Учитель – мужчина средних лет с армейской выправкой – вечно придирался к ней по поводу и без. Утверждал, что физкультура должна быть ее любимым уроком, ставил «двойки» и смеялся вместе с одноклассниками, будто и сам недалеко от них ушел.

В голове совсем не вовремя всплыли обжигающие болезненным стыдом воспоминания о девятом классе.

Москва. Огромный спортивный зал с высокими потолками и скрипучим паркетом. Запах резины от мячей, пота и старых матов, плакаты с лозунгами: «Спорт – это здоровье!», «Быстрее, выше, сильнее!». Одноклассники играли в волейбол, веселились и подшучивали друг над другом, пока Аля робко пряталась в стороне, в бесформенной футболке, натянутой на полное тело, и чувствовала жар на щеках под насмешливыми взглядами.

Физрук – Игорь Петрович – стоял в центре зала, заложив руки за спину. Высокий, с короткой стрижкой и жестким взглядом, в неизменной белой футболке с надписью «Спартак» и в спортивных синих штанах.

– Кострова! – его громкий голос разнесся по залу, заставив Алю невольно сжаться всем телом, как бездомного щенка на холоде. – Где ты была на прошлом уроке? Опять болела? Или сидела в столовке с пирожками?

Последовали издевательские ухмылки одноклассников. Аля, жаждущая провалиться сквозь землю, прошептала робко и сбивчиво:

– Я… Я действительно болела.

– Ну конечно, болела она, – усмехнулся Игорь Петрович. – Ты же знаешь, Кострова, физкультура должна быть твоим любимым уроком. У тебя же, как говорится, большой запас прочности.

Смех стал громче. Кто-то из мальчиков – из-за жуткого смущения Аля даже не запомнила, кто именно – громко повторил: «Запас прочности!». Аля не знала, куда себя деть, и едва сдерживала предательские слезы.

В тот вечер она решила сесть на жесткую диету, записаться в спортзал и изменить себя полностью. Но уже на следующий день не выдержала и, закрывшись в комнате, съела целый торт, захлебываясь рыданиями и невыносимой ненавистью к себе.

«Уродина. Толстая уродина!»

Теперь, стоя перед мрачным зданием школы, Аля чувствовала, как тот же самый страх сжимает грудь. Она остановилась около старого клена на школьном дворе, глубоко вдохнула холодный воздух, пытаясь успокоиться.

Не вышло – ветер донес до нее обрывки чужого разговора.

Аля вздрогнула, повернулась на звук и заметила, что в тени деревьев, прячась от чужих глаз, стояли… Полина и Роман. Аля хотела проигнорировать их и пойти дальше, но что-то заставило ее замереть на месте. Может, смех Полины – звонкий, но с едва уловимой металлической ноткой, как будто она играла роль, которую сама же придумала. Или молчание Романа – тяжелое, как осеннее небо.

Полина даже в школьной форме выглядела вызывающе привлекательно. Под слегка расстегнутой белой блузкой виднелась тонкая серебряная цепочка с кулоном в форме луны на заметно выпирающей ключице. Юбка сидела идеально и гармонично сочеталась с черными лоферами на небольшом каблуке. Длинные светлые волосы были собраны в небрежный хвост, а браслет, украшенный маленькими подвесками, звенел на запястье при каждом движении. Полина стильно затягивалась сигаретой, отчего дым клубился вокруг, будто она была центром странного, мрачного ритуала.

Роман терялся на её фоне. Его черный пиджак, украшенный значком с логотипом ноты, сидел чуть небрежно, а галстук съехал на бок. Черные кудри слегка растрепались, а голубые глаза смотрели куда-то вдаль, будто он был не здесь – как обычно. Одну руку он положил в карман, а другой придерживал беспроводной наушник

– Тебе серьёзно Зимнеградск нравится больше Питера? – спросила Полина, размахивая рукой с сигаретой, словно микрофоном.

Роман рассеянно пожал плечами, не отрывая взгляда от горизонта.

– Наверное, – в его тихом голосе послышалась привычная сонная хрипотца. – Здесь… тише.

Смех Полины прозвучал звонким колокольчиком, но в нем снова чувствовалась плохо скрываемая фальшь – что-то похожее Аля испытывала от бесконечного наигранного позитива собственной матери.

– Тише? Ну, типа, тут вообще скукотища. – Она затянулась сигаретой и выпустила дым кольцами в лицо Романа. – В Питере хотя бы жизнь кипит. А здесь… – Она махнула рукой в сторону школы. – Даже кофе нормального не найти.

Роман вяло улыбнулся и ничего не ответил. Но ранимое сердце Али уже заметно ныло, словно этот неловкий разговор был началом великой любви.

«Почему он сейчас с ней? Она умеет проявить инициативу. А мне никогда не стать такой. Я – просто тень под деревом».

Полина вдруг повернула голову в сторону Али. Расплылась в недоброй, презрительной улыбке, словно смотрела на насекомое, потом резко фыркнула и снова обратилась к Роману.

– Тебе не кажется, что в этой тупой дыре все как будто умерли?

Роман что-то тихо ответил, Полина громко рассмеялась и легко коснулась его плеча.

«С ней он общается, а меня игнорирует…»

Внутри у Али все сжалось от ревности и обиды. Теперь Полина казалась ей еще более раздражающей, чем обычно – стройная, ухоженная, модно одетая, с уверенными движениями. Аля же выглядела рядом с ней нелепо – толстая, мешковатая, с растрепанными рыжими волосами и вечной тревогой в глазах.

Она быстро отвернулась и почти бегом направилась к входу в школу. День начался ужасно, а значит, дальше будет только хуже.

***

Спортивный зал в Зимнеградске был меньше московского, но такой же серый, холодный и неуютный. Пахло деревом, пылью и потом. Высокие окна, затянутые грязными шторами, пропускали тусклый свет, который ложился на пол неровными, абстрактными пятнами. На стенах висели портреты местных спортсменов; их лица, застывшие в вечном напряжении, смотрели с немым укором. Одноклассники постепенно собирались, переговариваясь и смеясь.

Аля замерла в углу и старалась быть как можно менее заметной, но чувствовала, как неуклюжее, неспортивное тело предательски ее выдает: куртка, которую она надела, чтобы скрыть формы, казалась слишком большой, а штаны – наоборот, обтягивали, привлекая нежелательное внимание к несовершенству фигуры.

«Поскорее бы этот урок закончился! Как и день!»

Вошел физрук, Андрей Николаевич – коренастый, серьезный мужчина лет сорока с коротко стриженными русыми волосами и внимательным, пронизывающим взглядом.

– Так, десятый «А»! Построились! – приказал он громко и четко.

Одноклассники быстро сформировали шеренгу. Аля встала последней, ощущая, как учащается дыхание. Андрей Николаевич медленно прошелся вдоль строя и задержал на ней взгляд – должно быть, оценивал фигуру и наверняка посмеялся про себя.

Начали с разминки – Аля с трудом выполняла упражнения в стороне от всех, постоянно сбиваясь и отвлекаясь на Полину и Романа. Одноклассница двигалась с легкостью и грацией, будто выступала на сцене, а не зарабатывала хорошую оценку. Или пыталась кого-то впечатлить. Например, Романа. Он безразлично стоял рядом с ней и делал все медленно, неохотно, мысленно, как обычно, явно находился не здесь.

Когда разминка закончилась, Андрей Николаевич хлопнул в ладоши, призывая к тишине.

– Сегодня играем в волейбол! Разделились на две команды, быстро! Победители получают «пятерки», проигравшие – «четверки». Халтурщикам ставлю «двойки» без разговоров!

Полина тут же шагнула вперед, демонстративно поправляя облегающую спортивную форму, подчеркивающую каждую линию ее стройного тела. Бросила оценивающий взгляд на Алю и громко, с издевкой выдала:

– Только Кострову к нам не берите, а то проиграем!

По классу прокатился смешок. Тихий, змеиный, ядовитый. Аля почувствовала, как кровь прилила к щекам. Захотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться. Непроизвольно вспомнились едкие взгляды одноклассников из московской школы – колючие и безжалостные. Аля опустила голову, не в силах что-либо ответить; из горла вырвался нервный смех, похожий на ребяческий.

– Лунёва, без комментариев, – строго одёрнул физрук, но ему явно было всё равно. Его волновал только собственный урок, а не чужие взаимоотношения. – Так, первая команда: Лунёва, Ларинский, Мерин, Кузнецова…

Аля увидела, как Роман вяло и безразлично подошёл к Полине, а та едва заметно коснулась его руки. Уголки его губ слегка дёрнулись, будто он улыбнулся.

Аля тяжело вздохнула и отвернулась, обречённо ожидая своей фамилии, словно шла на казнь. Сердце сжималось от осознания, что сейчас повторится старый кошмар. Никто, никто не захочет видеть в своей команде новенькую. Толстую и неуклюжую Кострову. Внутри снова зазвучал знакомый голос – холодный и жестокий:

«Уродина, толстая и неуклюжая уродина. Никто и никогда не захочет тебя видеть рядом».

– Вторая команда: Редькина, Дмитриева, Муравьёв… Кострова.

Аля подошла к ребятам из второй команды. Настя Редькина, недавно ставшая старостой класса, улыбнулась ей – вежливо, но натянуто. Было видно, что она не рада присутствию Али в команде. Кирилл и Дима переглянулись, будто молча оценивая её, но промолчали. Спортивная Соня тихо вздохнула, даже не посмотрев на неё.

Игра началась. Аля отошла в сторону, стараясь держаться подальше от всех, надеясь, что мяч не прилетит к ней. Пыталась слиться со стеной, стать незаметной, как привыкла делать в московской школе. Спортивная форма неприятно липла к телу, а волосы выбивались из хвоста, падая на вспотевшее лицо.

– Аля, твой мяч! – в какой-то момент резко крикнул Дима.

Она вздрогнула, подняла голову и увидела, как белый волейбольный мяч летит прямо на неё. Сердце заколотилось, руки задрожали. Неловко вытянула ладони вперёд, пытаясь поймать его, но пальцы лишь задели мяч, и он нелепо отскочил в сторону, вылетев за пределы поля.

Раздался резкий свисток.

– Кострова, внимательней!

Полина громко засмеялась, театрально закатив глаза, и что-то шепнула подружкам, отчего те злорадно хихикнули, чувствуя свою победу. Щёки Али снова вспыхнули. Витя Лужкин из противоположной команды не удержался от шпильки:

– Ну вы и лохи! Повезло вам с игроком.

Полина подхватила, бросив на Алю колкий презрительный взгляд. Каждый такой взгляд – как удар под дых. Болезненный, выбивающий воздух из лёгких.

Ей хотелось исчезнуть, раствориться, провалиться сквозь пол. Ноги – будто ватные, в горле – пересохло.

– Опять к тебе, Аля! Лови уже нормально, Кострова! – вновь крикнул Дима.

Аля в панике повернулась, пытаясь поймать мяч, но нога подкосилась, и она неловко упала на пол спортивного зала. От удара куртка и футболка задрались, открывая пухлый живот. Снова этот громкий смех и шёпот одноклассников. Сердце сжалось от унижения, а в носу предательски защипало.

– Кострова, всё нормально? – крикнул физрук, подходя ближе и недовольно качая головой. – Вставай давай.

Аля поднялась, чувствуя, как пылают щёки, а глаза наполняются слезами. Казалось, что она снова очутилась в своём кошмаре, где её окружают лишь насмешки и ненависть. Ничего не менялось. Всё повторялось по кругу, где бы она ни была. И это сжигающее чувство стыда и отвращения к себе преследовало её повсюду.

Аля поправила футболку дрожащими руками и отошла к краю площадки, чтобы больше никому не мешать. Парк возле дома бабушки, старые книги в пыльном шкафу, тихие вечера с чаем – далёкое убежище, недосягаемый рай. А здесь, под холодными люминесцентными лампами, среди шепота и взглядов, оставалось только ждать, когда закончится урок. Когда можно будет снова спрятаться.

«Уродина, толстая, неуклюжая. Никому не нужна».

Мысли кружились в голове, острые, колючие, как осколки разбитого стекла. Хотелось сорваться с места, бежать, не оглядываясь. Но куда бежать? От себя не убежишь.

Аля скрестила руки на груди, будто защищаясь от невидимых ударов. Под спортивной формой – потное, ненавистное тело. Всюду – влажно, душно, липко. И запах. Запах собственного страха и унижения, как в той московской школе, как в детских кошмарах.

Зимнеградск снова предал. Она надеялась, что здесь будет иначе. Что маленький провинциальный городок, где прошло её раннее детство, станет убежищем. Но город встретил её серым дождём и такими же серыми людьми. И, видимо, везде – в Москве, в Зимнеградске, в любой точке мира – для неё был уготован один и тот же позор.

– Отлично сыграла, Кострова! – крикнула Полина, специально подходя ближе к Роману.

Аля даже не решалась посмотреть на него. Не хотелось думать, что он видел её жир, видел, как она валялась на полу, беспомощная, нелепая. Видел и теперь тоже смеётся, как и все остальные. Больно. Стыдно.

– В следующий раз сразу сдавайтесь, так будет честнее, – добавила Полина. В её голосе звучал яд, насмешка, превосходство. Торжество хищника над жертвой.

– Хватит уже, – неуверенно попыталась заступиться Настя, но её голос потонул в общем хохоте.

– Кострова, ты подводишь команду! Оценку снижу только тебе, – раздался голос Андрея Николаевича.

Аля нервно кивнула и случайно взглянула на Романа. Тут же отвернулась, но успела заметить – на его рассеянном лице мелькнула едва заметная улыбка. Презрение? Жалость? Брезгливость? Не важно. Ей уже было всё равно. Она не могла больше сдерживаться. Слёзы потекли из глаз, внутри всё сжалось от боли. Колючей, острой, разрывающей. Не обращая внимания на физрука и крики одноклассников, обвиняющих её в поражении команды, Аля выбежала из спортзала.

Она училась здесь всего неделю, а её уже ненавидели. Уже. Она умела только это – создавать проблемы, сеять ненависть.

«Уродина. Толстая, нелепая уродина».

В раздевалке Аля села на скамейку и закрыла лицо руками. Слёзы текли по щекам – горячие, солёные, бесконечные. Теперь Роман точно никогда не посмотрит в её сторону. Для него она навсегда останется жалкой и смешной толстухой, которая не способна даже нормально поймать мяч. Которая портит всё, к чему прикасается.

Раздевалка – пустая и холодная, будто здесь никогда не было жизни. Тусклый, мерцающий свет лампы отбрасывал длинные тени на стены, покрытые сколами краски и царапинами. Аля сидела, прижавшись спиной к шкафчику, и пыталась сдержать рыдания. Слёзы оставляли солёный привкус на губах. Руки дрожали, а в груди было тяжело, будто кто-то положил туда камень. Огромный и неподъемный.

– Аля, – тихий голос заставил её вздрогнуть.

Она подняла голову и увидела Настю. Та стояла в дверях, сжимая в руках ненавистный мяч. Каштановые волосы слегка растрепались, а в глазах читалось беспокойство, хотя, возможно, и не искреннее. Настя подошла и осторожно села рядом.

– Ты как?

Аля покачала головой, не в силах поднять на неё глаза.

– Не переживай, – вздохнула Настя и коснулась её руки. – Всякое бывает.

– Нет. Я всегда всё порчу, понимаешь? Всегда.

Голос дрожал, как и руки, как и всё внутри. Настя крепче сжала её запястье.

– Да ладно, это всего лишь урок. Завтра уже забудут. Не переживай. Пошли обратно.

Аля вспомнила свою мать. Настя чем-то напоминала её – такая же улыбчивая, целеустремлённая. Такая же не понимающая всей боли вечного изгоя. Такая же далёкая от реальности, где каждый день – сродни пытки.

– Нет, – прошептала Аля, вытирая слёзы. – Посижу тут одна.

Настя посмотрела на неё с сочувствием, но в её глазах читалось что-то ещё – может, раздражение, а может, усталость.

«Ей это всё не нужно. Ей не нужна моя боль».

– Ладно, – пожала плечами Настя. – Но если ты не вернёшься, получишь «двойку».

– И пусть. Мне всё равно.

Настя помолчала, вздохнула и тихо вышла, оставив Алю в одиночестве. Та снова закрыла глаза, чувствуя, как ненависть к себе заполняет всё её существо.

В голове, как назло, отчётливо возник образ Романа – тёмные кудри, голубые глаза, всегда смотрящие куда-то вдаль, тонкие изящные руки с длинными пальцами, вечно поправляющие наушники, часы на запястье и серебряное кольцо на пальце. Его запах – лёгкий аромат свежести с нотками дождя и древесины. Но теперь всё это было недоступно. После урока физкультуры он точно не захочет с ней общаться. Он вообще её не заметит. Или заметит – только чтобы посмеяться с остальными.

Всегда одна. Всегда отвергнутая. Всегда последняя.

Следующий урок – обществознание. Аля зашла в класс последней, стараясь не смотреть на одноклассников, бросавших на неё критические взгляды. Мария Сергеевна – строгая, подтянутая, в тёмном костюме с аккуратно собранными в пучок волосами – внимательно осмотрела весь класс.

– Напоминаю, что скоро конкурс проектов на тему здорового образа жизни, – сказала она, поправляя строгий серый пиджак. Её голос звучал чётко и властно, будто она была судьёй, а не учительницей. – У всех пар уже есть наработки?

– У нас всё готово, Мария Сергеевна, – сразу же ответила Настя, широко улыбаясь.

Аля заметила, что Настя всегда так вела себя с учителями – показательно, старательно. За это многие считали её любимчиком. Вот и Мария Сергеевна смягчилась и одобрительно кивнула.

– Я и не сомневалась. А что у других? Кострова, Ларинский, как у вас дела?

Сердце замерло. Горло сдавило, будто чьи-то невидимые пальцы сжались вокруг него. Аля неловко молчала. Роман, сидевший через проход, равнодушно хмыкнул и отвернулся к окну. Снова этот взгляд в никуда, как будто ему совершенно наплевать, что происходит в классе, в школе, в мире.

– У нас тут вроде не школа для глухих. Я задала вам вопрос, – строго сказала Мария Сергеевна.

Аля опустила глаза, чувствуя, как щёки снова начинают гореть. Слова не шли на ум. Пустота. Вязкая, тягучая, беспомощная. Всё, что она хотела – исчезнуть, раствориться, стать невидимой.

Полина, сидевшая впереди, язвительно ухмыльнулась и грациозным движением поправила волосы.

– Кострова и здоровый образ жизни? Вы серьёзно?

Мария Сергеевна, не обращая внимания на реплику Полины, нахмурилась. Аля захотела ответить, но слова застряли у неё в горле. Она лишь издала нервный смешок, потупив взгляд. Не в силах произнести ни слова, провела карандашом по тетрадному листу, даже не заметив, как грифель сломался. Тонкая серая линия оборвалась, как и все её надежды.

– Ларинский? – резко обратилась учительница к Роману. – Может, ты ответишь, наконец? Вы хоть что-то делали?

Роман на секунду повернулся. Его взгляд – пустой, без выражения. Равнодушный, холодный, далёкий.

– Не особо, – отмахнулся он с лёгкой иронией в голосе.

Мария Сергеевна вздохнула, но в этом вздохе Аля почувствовала недовольство, которое, конечно же, было направлено на неё.

– Кострова, почему вы даже не начинали? Скоро конкурс. Хотите подставить всю школу?

– Мы… Мы обязательно сделаем, – пролепетала Аля, стараясь не обращать внимания на смешки и перешёптывания одноклассников. Но они были везде и отравляли воздух вокруг неё.

– Садись рядом с Ларинским, обсудите проект прямо сейчас! – резко попросила Мария Сергеевна, направляясь к ним с кипой тетрадей в руках.

Растерянно кивая, Аля села рядом с Романом, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Он даже не взглянул на неё, продолжая смотреть в окно с полным безразличием. Его красивые черты лица, тёмные кудри, тонкие пальцы, которыми он нервно постукивал по парте, когда о чём-то глубоко задумывался – всё это было так близко и одновременно так недоступно.

Она хотела обратиться к нему, попытаться проявить инициативу, но после случившегося на физкультуре просто не могла заставить себя даже заговорить с ним. Горло сковал лёд. Язык присох к нёбу. А он, он явно не хотел общаться. Его равнодушие было холоднее зимы.

Значит, придётся делать всё самой. Как всегда.

И снова запах дождя, который она уловила от него, заполнил её лёгкие. Его небрежные кудри казались такими мягкими, что хотелось протянуть руку и коснуться их. Но это было невозможно. Совершенно невозможно.

Она уткнулась невидящим, бездумным взглядом в учебник. После сегодняшнего позора она даже не мечтала, что Роман посмотрит на неё без презрения. Он, наверное, тоже смеялся над ней, считая глупым изгоем, забавной толстушкой, которая устроила весёлое представление на уроке физкультуры и показала всем свой живот.

***

Комната Али стала её маленькой крепостью, уютным миром, где она могла спрятаться от всего. Стены, выкрашенные в мягкий зелёный цвет ещё в её детстве, напоминали о давних прогулках по весеннему лесу – спокойные, умиротворяющие, далёкие от шума и суеты городских улиц.

На одной из стен висели её детские рисунки – ляпистые пейзажи, изображения семьи и кота Рыжика. Наивные, неумелые, но такие искренние. На полке стояли старые книги, подаренные ещё бабушкой. Их страницы пахли пылью, временем и её нежными прикосновениями – запах, который Аля не спутала бы ни с каким другим.

Бабушка жила неподалеку и часто заглядывала к ним в гости, почти всегда с гостинцами для маленькой Алечки. От неё пахло хлебом и хозяйственным мылом. Она была активной, жизнерадостной и энергичной, хотя и тоже полной, невысокой и забавно неуклюжей в своих длинных ситцевых платьях в горошек. Именно от неё Аля унаследовала фигуру и тонкие волосы, мать же, в отличие от неё, переняла красоту деда – стройную фигуру, яркие черты, огонь в глазах.

Аля плохо помнила её смерть – родители побоялись брать шестилетнего ребёнка на похороны. Ей запомнился только старый шкаф, пахнущий отсыревшей древесиной. Но образ её доброты и заботы навсегда впечатался в её память, так же как и прикосновения грубоватых рук, излучавших тепло и безопасность – то, чего так не хватало ей сейчас.

Аля отвлеклась от своих мыслей и вернулась к работе. Она сидела за столом, заваленным карандашами, блокнотами и листами бумаги, пытаясь найти хоть что-то полезное для проекта. Теперь она точно знала, что будет делать его одна. Ноутбук, открытый на странице с информацией о здоровом образе жизни, казался ей издевательством. Она читала о правильном питании, физической активности, здоровом весе, и каждое слово било её, как удар по голове. Каждая строчка – напоминание о её несовершенстве.

Слёзы капали на клавиатуру, оставляя мокрые следы. Аля пыталась держаться, но чем больше читала, тем сильнее чувствовала отвращение к себе.

– Чего ревём? – раздался голос мамы.

Аля вздрогнула и быстро вытерла слёзы. В дверях стояла мама, одетая в стильный, обтягивающий деловой костюм. Она только что пришла с работы. Её рыжие волосы слегка растрепались, а на лице играла улыбка – яркая, живая, неуместная сейчас.

Она казалась такой уверенной, такой лёгкой, как будто у неё никогда не было проблем.

Будто жизнь – это простой и понятный алгоритм: улыбнись, подними голову, двигайся дальше. Мама никогда не страдала комплексами и проблемами с внешностью. Её короткие волосы аккуратно лежали, отлично подчёркивали стройную шею и миловидные, хоть и немного детские для её возраста черты лица. Карие глаза всегда сияли энтузиазмом, на щеках играл румянец, а губы она красила нежно-розовым оттенком, словно желая навсегда сохранить молодость. И действительно, в свои сорок два она выглядела свежо и ярко, словно весенний цветок среди осеннего пейзажа. В отличие от своей шестнадцатилетней дочери – блёклой, неуклюжей, плохой копии бабушки.

– Ничего, – прошептала Аля, отворачиваясь. – Просто задание сложное.

– Ну, надо делать, а не реветь.

Мама подошла ближе, и на секунду Але показалось, что она говорит с ней как с клиентами на работе – отстранённо-вежливо и немного снисходительно. Как с чужим человеком, случайно оказавшимся рядом с ней и требующим минимальной вежливости, не более.

– Слезами тут не поможешь, милая. Моя работа тоже, знаешь ли, не сахар.

– Зачем ты вообще меня такую родила? – тихо прошептала Аля, не поднимая глаз. – Я жирная и страшная. Только позорюсь.

Мама вздохнула и села на кровать рядом с ней. Её духи – лёгкие, с нотками цитруса – смешивались с запахом пыли, старой бумаги и яблочного геля для душа. Странное сочетание нового и старого, как и их отношения – формально близкие, по сути – далёкие.

– Ну что за глупости, – улыбнулась она, поправляя свои прекрасные рыжие волосы. – Лучше помоги мне приготовить ужин, папа скоро придёт. Хватит себя накручивать уже.

– Я не хочу, – прошептала Аля, но мама уже встала и потянула её за руку.

Аля машинально кивнула и пошла следом за мамой на кухню. Внутри она повторяла себе, что сегодня не будет есть. Ни за что. Она только поможет приготовить еду и накрыть стол. Но точно не станет её есть. Ей нельзя. Пора уже, наконец, взяться за себя.

***

Кухня навевала Але воспоминания о детстве. Стол накрыли старой скатертью с мелким цветочным узором, которую мама купила ещё до её рождения и постоянно клала на стол, когда они жили в Зимнеградске. Над столом висела люстра с матовыми плафонами, отбрасывающая мягкий свет, от которого всё вокруг казалось уютным и домашним. На плите дымилась картофельная запеканка с мясом – мамино фирменное блюдо, пахнущее детством и безопасностью. Раньше этот запах был самым любимым. Сейчас – очередным искушением, очередной проверкой силы воли, которой у Али никогда не было.

На столе уже стояли тарелки, вилки и ножи, а в центре – хлебница с чёрным хлебом и солонка в форме кошки, старый папин подарок. Аля сидела за столом, ковыряя вилкой еду на тарелке. Её любимая запеканка теперь казалась пресной и безвкусной, будто все вкусы мира растворились, оставив лишь горечь на языке. Тяжесть в желудке смешивалась с чувством вины. Каждый кусочек, который она отправляла в рот, казался предательством – себя, своего тела, своего обещания. Аля думала, что съела слишком много и что этот ужин станет лишними килограммами и сантиметрами на её талии. Но продолжала есть, как будто наказывала себя тем, что приносило ей наибольший вред. Она просто не могла остановиться. Никогда не могла.

Папа сидел напротив и с аппетитом уплетал запеканку. Его русые волосы слегка растрепались, а на лице – лёгкая усталость после тяжёлого дня на новой работе. Как обычно, он говорил мало, предпочитая слушать, но лицо его светилось удовольствием от еды, и он время от времени бросал на маму одобрительный взгляд. Простая домашняя футболка и спортивные штаны придавали его образу уюта.

– Как всегда, шедевр, Танюша, – похвалил он, улыбаясь. – Ты бы могла открыть свой ресторан.

Мама засмеялась, поправив прядь рыжих волос, выбившуюся из аккуратной причёски.

Теперь она надела домашний халат с ярким узором, но даже в нём выглядела собранной и энергичной – словно ей и не нужно было прикладывать усилий для привлекательности. На её лице остался лёгкий, естественный макияж, а на руках – несколько браслетов, которые она носила каждый день.

– Ну, знаешь, я бы могла, но клиенты такие капризные. То им одно не нравится, то другое. А тут хоть дома могу экспериментировать. Сегодня, например, добавила немного сыра в запеканку. Получилось, правда?

Она мягко потрепала папу по волосам, а он нежно взял её за руку.

– Получилось. Ты у нас мастер на все руки.

Аля молча наблюдала за ними, чувствуя себя чужой за этим столом. Как пришелец с другой планеты, случайно оказавшийся в семье землян, пытающийся притвориться своим. Ей хотелось разделить их радость от приятного ужина, но всё внутри сжималось от стыда и отчаяния. Она снова вспоминала, как сегодня опозорилась на физкультуре, как смеялись одноклассники, как отвернулся Роман, стоило ей только сесть рядом с ним.

Она ненавидела этот день. Школьные слова и упрёки всё ещё звенели у неё в ушах, как навязчивая музыка, от которой невозможно избавиться.

– Аля, ты чего такая тихая? – Отец бросил на неё беспокойный взгляд. – Уроки сложные?

Аля вздрогнула, оторвавшись от своих неприятных мыслей, упорно захватывающих разум, как сорняки – заброшенный сад.

– Да, – ответила она коротко и безэмоционально, будто, как и Роман, находилась не здесь. – И ещё много делать.

– Ну, ты не переживай, – сказал он, откладывая вилку. – Оценки важны, но здоровье важнее. Хотя… – он задумался, – если хочешь поступить в хороший вуз, то придётся постараться.

Аля кивнула, отодвинула тарелку. Резко, почти агрессивно, будто это был враг, а не посуда.

– Я, пожалуй, пойду. Нужно уроки доделать.

– Ты так мало съела, – забеспокоилась мама, глядя на её почти нетронутую порцию. – Ты точно наелась?

– Да, мама, спасибо, – постаралась звучать уверенно, но понимала, что желудок просил ещё. Она бы с удовольствием доела эту тарелку и даже взяла бы ещё одну. Но нет, нужно было держать себя в руках. – Я просто не очень голодна.

Кажется, мама что-то хотела сказать, но папа мягко остановил её.

– Пусть идёт, если уроки важны. Успехов, Аля!

Аля кивнула, нервно улыбнулась и вышла из кухни, чувствуя, как напряжение немного спало. Она прошла в свою комнату, закрыла дверь и снова села за ноутбук, чтобы доделать злосчастный проект.

На экране горел сайт с информацией о здоровом образе жизни, но мысли её были далеко от него. Они кружились вокруг Романа, школы, своего тела, насмешек, страхов – тяжелые, липкие, неподъемные.

Внутри неё копилось что-то тяжёлое, тёмное, что вот-вот должно было вырваться наружу – густое и вязкое, как смола, застывающая в самом центре души.

Аля листала однообразные страницы, от которых уже пестрило в глазах и кружилась голова. Счастливые улыбки, стройные тела, здоровые блюда – всё это казалось ей таким чуждым, таким фальшивым, таким издевательским. Но она продолжала листать. Она не хотела подводить школу, не желала ловить на себе ненавистные взгляды, прожигающие её презрением. И даже думать о самом дне выступления, от которого её уже начинало тошнить.

«Нужно просто найти информацию, просто найти».

Аля закуталась в пушистый узорчатый плед, который так любила в детстве. Ей казалось, будто он всё ещё пах детским шампунем с ароматом клубники – слабая, но такая отчётливая нить, связывающая её с прошлым, с маленькой Алечкой, ещё не знающей ни горечи насмешек, ни жестокости сверстников. Она чувствовала его мягкую текстуру под пальцами, щурилась от чрезмерного света экрана и продолжала искать, бродя по лабиринту сайтов, как заблудившийся ребёнок.

Аля вздрогнула. На экране снова появилась знакомая цветная реклама, будто преследующая её сквозь интернет:

«Психологические услуги. Агата. Психоанализ, гипнотерапия, индивидуальный подход».

Замерла, выпрямилась и даже отбросила плед. Перед ней снова возникла фотография женщины с завораживающей улыбкой и магнетическим, пронзительным взглядом – глубоким, как омут, и по-совиному мудрым. Она была одета в чёрный пиджак, а её тёмные, как осенняя ночь, волосы аккуратно струились по плечам. Что-то внутри откликнулось на этот притягательный, даже немного магический образ, словно Аля услышала старую забытую мелодию.

Её внимание привлекли слова:

«Идеал. Как визуализировать свою мечту?»

Забавно, что они возникли под скучными строками упражнений для здорового образа жизни. Но почему-то Але казалось, что Агата пишет вовсе не об этом. Не о диетах и отжиманиях, а о чём-то гораздо более глубоком и важном.

Не удержавшись, Аля отвлеклась от проекта и перешла по ссылке. Оказалась на сайте Агаты, словно переступив невидимый порог между мирами. Минималистичный дизайн – чёрный фон, белый текст, несколько фотографий – сразу привлёк её внимание. Всё тот же очаровательный взгляд на снимках обещал помощь.

Листая страницы, Аля читала о стремлении к мечте, идеалах и желанной жизни. Каждое слово, каждая фраза будто задевали что-то глубоко внутри, самую суть, самую боль, самые разорванные струны души.

Наконец, она увидела ту самую статью:

«Идеал. Как визуализировать свою мечту».

Руки Али дрожали от волнения, когда она перешла по ссылке и начала читать, словно приближаясь к источнику неведомой силы.

«Каждый из нас стремится к идеалу. Но что такое идеал? Это не просто абстрактное понятие, а конкретный образ, который мы можем визуализировать. Представьте себе, каким вы хотите быть, как вы выглядите, как двигаетесь, как говорите. Чем больше деталей вы визуализируете, тем ближе будет ваш идеал. Идеал – это не просто мечта, это цель. Чтобы достичь её, нужно сначала увидеть её перед собой. Нарисуйте свой идеал, создайте его в своём воображении. Пусть он станет вашим проводником в мир желаний и самых сокровенных сновидений».

Внутри сразу загорелся лёгкий огонёк надежды – маленький, трепещущий, но такой яркий в её внутренней тьме. Даже этим бездушным текстом на экране неизвестная Агата согрела её, заставила поверить, что ещё не всё потеряно. Что она ещё может что-то изменить.

«Жаль, что у нее такие дорогие консультации. Пять тысяч – слишком дорого. Мама точно не даст на психолога».

Очередная закрытая дверь, очередной недоступный выход.

Но Аля не сдавалась. Она больше не хотела сдаваться. Она знала, что будет что-то делать, что начнёт исправлять свою серую, унылую, одноцветную жизнь – раскрашивать её, как когда-то детские рисунки.

Потому что она умела творить.

Аля вспомнила родной детский сад, окружённый цветным забором с рисунками улыбающихся зверей. Некоторые из них нарисовала именно она. В детстве Аля увлекалась рисованием, и все называли её талантливым ребёнком. Потом интерес к живописи угас, погребённый под грузом комплексов и неуверенности. Творчество стало казаться ей бессмысленным и неспособным исцелить душу.

Но сейчас ей как никогда захотелось снова попробовать нарисовать тот самый недостижимый идеал, к которому она стремилась – воплотить его, дать ему форму, цвет, жизнь.

Она вскочила с кровати и начала перерывать комнату в поисках старого мольберта. Десять лет назад, когда они переехали, часть детских вещей оставили в этой квартире, и мольберт точно должен был быть среди них. На нём мама когда-то учила маленькую Алечку рисовать, терпеливо направляя её неуклюжие пухлые пальчики.

Через несколько минут Аля нашла его в углу, под грудой коробок, покрытых плотным слоем пыли. Краски, карандаши, бумага – всё на месте. Забавно, что на мольберте ещё остались следы краски, которыми она испачкала его, будучи ребёнком – ярко-синие кляксы цвели былой наивностью. Пыль, осевшая на поверхности, мягко разлеталась в воздухе, кружась в тусклом свете настольной лампы, как снежинки в метель.

Пальцы Али слегка дрожали – от страха, от ожидания, от предвкушения. Она установила мольберт у окна, где свет падал под правильным углом. За окном уже стемнело, только тусклое сияние уличного фонаря пробивалось сквозь занавески, отбрасывая на пол мягкие тени. Аля взяла в руки карандаш, ощущая его привычную шероховатость, будто здоровалась со старым другом. Закрыла глаза на мгновение, пытаясь представить себе желанный образ.

В голове всплывали обрывки статьи Агаты:

«Идеал – это не просто мечта, это цель. Нарисуйте его, создайте его в своём воображении».

Слова звенели в голове серебряными колокольчиками, обещая что-то новое, что-то настоящее.

Аля открыла глаза и коснулась карандашом бумаги. Первые линии вышли робкими и неуверенными, как первые шаги младенца. Рука дрожала. Аля уже не помнила, когда в последний раз садилась за мольберт. Но постепенно движения становились быстрее и увереннее. Она рисовала лицо – высокие скулы, изящный нос, всё то, чего ей так не хватало в реальности.

Сердце забилось быстрее. Это был не просто рисунок, а часть её самой – тайная, скрытая от чужих глаз, даже от её собственных. Она погрузилась в процесс, забыв обо всём вокруг. Карандаш скользил по бумаге, оставляя за собой тонкие, изящные линии – изящные, как у девушки из её воображения.

Пальцы двигались почти сами собой, будто древняя сила направляла их изнутри. Аля добавляла детали – густые ресницы, мягкие волны рыжих волос, падающие на плечи. Каждый штрих казался шагом к идеалу. Каждая линия – шагом из темноты к свету.

Наконец она взяла в руки кисть, окунула её в баночку с водой, а затем в краску изумрудного, как весенняя трава, цвета. Начала закрашивать платье идеальной Александры. Краска ложилась на бумагу мягко и почти нежно. Что-то внутри откликалось на этот процесс, трепетало, кричало, хотело вырваться наружу.

Она добавляла тени и блики, делая платье объёмным и живым. Потом взяла другую кисть и начала работать над волосами. У красавицы на рисунке волосы получились тоже рыжими, но гораздо более яркими, чем у Али, – насыщенными, словно огонь в ночи.

Каждый мазок кисти казался шагом к оживлению этого образа, к тому, чтобы воплотить его в жизнь, в себя саму. Внутри самой Али что-то менялось – что-то сдвигалось с места, пробуждалось, начинало дышать. Время будто замерло. Ночь, наступающая на город, недоделанные уроки, насмешки одноклассников – всё это потеряло значение.

Она не знала, сколько времени прошло – минута, час, два. Какая разница? Здесь, в этом уголке реальности, времени не существовало – только краски, линии, образы и дыхание.

Дверь в комнату открылась. Аля вздрогнула, на секунду вернувшись в настоящее, словно пробудившись от глубокого сна, и увидела папу. Он стоял на пороге, вопросительно приподняв брови; в глазах читалась смесь любопытства и озабоченности.

– Как успехи с уроками? – спросил он, заглядывая в комнату и внимательно изучая её перепачканные красками руки.

Аля обернулась и улыбнулась. Впервые за сегодняшний день – впервые с тех пор, как пересекла порог ненавистной школы с её насмешками и унижением.

– Уроки готовы, а я просто решила немного порисовать.

Папа подошёл ближе и посмотрел на рисунок. В его глазах загорелся интерес, смешанный с удивлением и гордостью.

– Ого, да ты прямо художник! Очень красиво.

Ощущение домашнего уюта разлилось по телу, как горячий чай в холодный день.

– Спасибо.

Папа провёл рукой по рисунку, словно хотел прикоснуться к миру, который она создала на бумаге – осторожно, бережно, почти благоговейно.

– У нас на работе скоро выставка талантов. Можешь нарисовать что-нибудь?

Аля мягко коснулась его руки. Его пальцы пахли табаком и еле уловимым ароматом мыла – такой знакомый, родной, папин запах.

– Конечно, папа. Но можешь взять и этот рисунок, я не против. Когда я его дорисую…

Она замолчала, разглядывая своё творение, пытаясь увидеть его чужими глазами – картину без изъянов, которую создала она, девочка с тысячей комплексов.

– Я просто не знаю, смогу ли в ближайшее время нарисовать что-то подобное.

Это внезапная вспышка озарением пробилась сквозь туман её неуверенности. Но ей не жалко отдать рисунок – не жалко выпустить часть себя в мир.

«Может, эта выставка на папиной работе сблизит нас…»

Папа положил ей руку на плечо, слегка сжал – как в детстве, когда любой кошмар мог быть развеян этим простым жестом.

– Не забрасывай свои таланты. У тебя хорошо получается.

Аля тихо поблагодарила его и вернулась к рисунку. В груди зажёгся маленький огонёк, который не погас, несмотря на все ледяные ветры в её жизни. Она понимала, как важно, чтобы её поддержал хотя бы один близкий человек.

Снова взяв в руки кисть, Аля продолжила рисовать. Время летело незаметно, словно песок сквозь пальцы. Несмотря на боль и переживания, она с воодушевлением дорисовывала картину, добавляя тени и свет, превращая плоское изображение в нечто живое и дышащее.

Кажется, прошло несколько часов, и рисунок стал ещё более детализированным – каждая прядь волос, каждая складка платья проработаны с любовью и вниманием, с какими она никогда не относилась к себе реальной.

Аля откинулась на спинку стула и смотрела на своё творение – как родитель смотрит на ребёнка, только что сделавшего первые шаги. На бумаге была изображена девушка – стройная, с роскошными рыжими волосами и пронзительными зелёными глазами, смотрящими прямо в душу. Изумрудное платье, струящееся по телу, как вода по камням, подчёркивало модельную фигуру.

Это была она, но другая – идеальная версия. Не просто худее или красивее – свободнее, живее, настоящее. Глядя в глаза нарисованной девушки, Аля чувствовала: та гораздо более живая, чем она сама, погрязшая в боли и комплексах.

Но теперь Аля знала, что может стать ею. Она верила в это – впервые за долгое, очень долгое время.

Тревога всё ещё жила в ней, как старая рана, ноющая перед дождём. Но теперь она была готова начать этот путь. Пусть глаза слипались от усталости, руки дрожали, а уроки она так и не сделала до конца.

«Но какая разница?»

Глава 4. Изгой

Аля бежала.

Ноги тяжело шлепали по мокрой дорожке стадиона, а каждый шаг отдавался глухим стуком в висках. В ушах грохотала музыка – резкая песня с надрывным вокалом и гулкими гитарами. Она не помнила, как этот трек оказался в плейлисте. Кажется, добавила его когда-то давно, в надежде, что агрессивный ритм поможет двигаться быстрее. Но сейчас музыка только усиливала давящее, изнуряющее чувство беспомощности.

Стадион в Зимнеградске был таким же, как и все в этом городе – серым, потрепанным временем и равнодушным. По краям дорожки росли редкие деревья, голые ветви тянулись к низкому небу, словно пытаясь ухватиться за что-то несуществующее. Влажный и холодный воздух пах прелыми листьями и сырой землей. Под ногами хрустела опавшая листва, смешанная с грязью, а вдалеке, за забором, слышался шум машин и редкие голоса прохожих – приближался вечер.

Аля задыхалась.

Каждый вдох обжигал легкие, словно она вдыхала не воздух, а ледяную воду. Грудь сжималась, сердце колотилось так громко, что заглушало даже музыку. Она пыталась сосредоточиться на ритме, на счете шагов, но мысли упрямо возвращались к одному и тому же:

«Почему у меня ничего не получается?»

Две недели.

Две недели она считала калории, отказывалась от сладкого, заставляла себя бегать, даже когда все внутри кричало: «Хватит!»

Но весы упрямо показывали одно и то же. Ничего не менялось. Ничего.

«Может, я просто неспособна?»

Мысли с новой силой ударили по голове так, что Аля не выдержала и неосторожно, нелепо споткнулась. Ноги подкосились, и она упала в кучу мокрых листьев. Грязь прилипла к ладоням, холод просочился через тонкие спортивные штаны. Проклятые листья – влажные, холодные, безжизненные – щекотали руки. Но Аля не могла встать, тело просто не слушалось. Ее собственный стыд – словно сжатая пружина в груди, которая вот-вот должна была вырваться наружу. Не покидало ощущение, что весь мир наблюдает за ней, за ее очередным позором.

Мимо пробежала девушка. Стройная, легкая, как ветер. Ее спортивный костюм идеально сидел на фигуре, волосы были собраны в аккуратный хвост, и даже в таком виде она выглядела как модель с обложки журнала.

«Она смотрит на меня. Она видит, какая я жалкая. Она думает, что я неудачница…»

Мимолетный взгляд метнулся в ее сторону, и Але показалось, что девушка улыбнулась. Улыбнулась с презрением, насмешкой. И осудила. Конечно же, осудила. Это было невозможно – Але хотелось встать и убежать, спрятаться. Она вновь ощутила себя жалким, неуклюжим мешком с картошкой.

Аля сжала кулаки, пытаясь подняться. Листья прилипли к рукам, грязь въелась в кожу. Она достала из кармана спортивной куртки салфетку и начала вытирать ладони, но грязь только размазывалась.

«Зачем я вообще это делаю? Зачем мучаю себя?»

Из сумки, брошенной на скамейку, торчал уголок шоколадного батончика. Аля знала, что он там. Она положила его утром, «на всякий случай». На случай, если станет совсем невмоготу.

И сейчас этот случай настал.

Она подошла к сумке, дрожащими руками достала батончик. Обертка зашуршала, словно обвиняя ее. Аля развернула его, отломила кусочек и положила в рот. Сладость мгновенно разлилась по языку, и на секунду она почувствовала облегчение.

Но только на секунду.

Потом стало липко и приторно, словно она попробовала на вкус собственные провалы, и пришло осознание. Она снова сорвалась. Снова не смогла.

«Я слабая. Я ни на что не способна…»

Аля смотрела на батончик в руках, и с каждым укусом ощущала, как растекается не только вкус, но и вся ее воля, как сама она растворяется в этом жутко калорийном шоколаде.

Перед глазами вновь предстал рисунок, который она спонтанно сотворила две недели назад под впечатлением от статей загадочного психолога Агаты. Идеальный образ. Но воодушевление, разгоревшееся в тот вечер в ее душе, исчезло. Осталось только прежнее мучительное бессилие. Даже советы Агаты казались такими далекими, такими чуждыми.

«Ты все равно не сможешь изменить себя».

Аля закрыла глаза, пытаясь прогнать это чувство, но оно не уходило. На мгновение она снова потерялась в темном, холодном мире, где всё было слишком чуждое и острое. Отвратительное чувство, что нет пути ни назад, ни вперед. Просто непреодолимая стена.

Листья продолжали падать, зловеще шурша и увязая в земле. Как в типичном Зимнеградске – в этом уголке, забытом всеми.

Аля села на скамейку, сжала почти доеденный батончик в руке и закрыла глаза.

«Почему я такая? Почему я не могу быть другой?»

Но ответа не было. Только холодный ветер, шум машин и тихий шепот листьев под ногами.

***

Вечером она снова встала на весы, будто сама себе выписала приговор. Уже не ждала изменений, но всё равно глядела на цифры на экране. Такие знакомые, но такие холодные и безжалостные.

Тело сжалось от ненависти к себе, стоило ей только увидеть результат.

Неужели это я?

Да, это она. Это всё было ею. Она чувствовала этот вес в каждом сантиметре своего тела – на щеках, на бедрах, в животе, в каждом шаге. Как тяжёлое одеяло, которое она не могла с себя сбросить.

Это определяло всю Алю Кострову. Это – единственное, что она могла контролировать. Могла бы, если бы понимала, как.

Аля увидела себя в зеркале, и на мгновение будто стала частью этих злосчастных цифр, частью мучительной тяжести. Смотреть в глаза своему отражению она, как и всегда, не решилась, потому что оно было таким… чужим, как далекий образ, не имеющий ничего общего с её внутренним самоощущением.

Снова вспомнилась картина с идеальной Александрой, которую она повесила на стене в своей комнате. Хотелось думать, что когда-то однажды она станет такой. Когда-то всё изменится. Но сейчас, в этот момент, она ощущала, что всё бесполезно. Она устала. Не только физически, но и эмоционально.

Нужно было сосредоточиться на чем-то другом. Аля зашла в комнату, села за стол, открыла ноутбук и начала работать над презентацией для завтрашнего школьного конкурса. Проект о здоровом образе жизни. Роман так и не помог ей – как всегда молчал, не писал ни слова, не говорил с ней и даже не отвечал на сообщения. А она так и не решилась подойти к нему после урока физкультуры: ей все еще было невероятно, безумно стыдно за себя. Не могла забыть, как все смеялись над ней и осуждали – и даже на лице Романа, кажется, появилась легкая улыбка – как он отвернулся, когда она села рядом с ним, как игнорировал ее просьбы.

Нет, она так и не пересилила себя и просто сделала все сама. И все же, несмотря на все старания, она чувствовала: это не поможет. Не могла избавиться от убеждения, будто ее ждёт очередной позор, будто быть посмешищем – ее вечное призвание.

На экране компьютера шли слайды, но Аля думала о весе, о том, что снова ничего не получится. Не получится выступить перед публикой в лице класса, который теперь ее презирал. Руки болели, и взгляд всё время ускользал от текста.

Закончив презентацию, Аля решила выбрать наряд для завтрашнего конкурса. Подошла к шкафу, открыла дверцу и остановилась взглядом на белой блузе и тёмной юбке. Этот комплект она купила несколько месяцев назад – собиралась надеть его на экзамены в конце девятого класса. Наивно думала, что будет стройной, что подготовится к важным моментам – но теперь покупка лишь напоминала об очередной неудаче.

Аля протянула руки, рассчитывая, что всё будет нормально, но… стоило только надеть блузу, как ткань натянулась на животе и груди, будто не хотела отпускать, будто намеренно сжимала её.

И юбка – она тоже сидела слишком туго, не так, как раньше. Аля попыталась застегнуть блузу, чуть ли не проклиная себя, что не могла просто быть нормальной. В конце концов, ей удалось сделать это с помощью броши, которую она нашла в ящике. Юбка натянулась с трудом, но Аля не сдалась.

Наконец, она мельком взглянула в зеркало, преодолевая очередной приступ ненависти к себе.

«Ужасно выгляжу…»

Но она не могла ничего изменить. Это была единственная оставшаяся приличная одежда, другая – уже вся мала.

Аля вздохнула и снова посмотрела на картину над кроватью. Она воспринимала собственный рисунок как вдохновение, как пример для совершенствования. Она знала, что это было не совсем реально, но вера давала хоть каплю надежды.

Впрочем, не сейчас.

Горестно сглотнув, она прошептала одними губами:

«Мне никогда не стать такой, как ты…»

Эти слова тяжело отозвались в сердце. Картина висела прямо перед ней, но теперь выглядела такой далёкой, такой чуждой. Она уже не могла спасти. И, возможно, не должна была. От этого становилось больно.

***

Когда Аля вошла в кабинет на втором этаже, где проходило мероприятие, воздух словно застыл от напряжения. Ветер за окном трепал листья, предвещая скорые холода, сквозь приоткрытую форточку тянуло сыростью – этот запах всегда напоминал о школьных тревогах, где бы она ни находилась.

Кабинет выглядел одновременно знакомым и чужим. На выцветших стенах еще сохранились потрепанные плакаты с формулами и правилами. Деревянные парты пестрели инициалами и провокационными картинками, вырезанными десятками поколений учеников, коричневый линолеум на полу потрескался в нескольких местах, а старые круглые часы над классной доской нервировали своим вечным громким тиканьем. Сегодня всё выглядело иначе: парты сдвинули, образовав три круга для разных школ.

Аля остановилась у двери, наблюдая за суетой вокруг. Учителя собрались группами и переговаривались, периодически поглядывая на учеников. В руках они держали коричневые папки и листы с критериями оценки. До Али долетали случайные обсуждения.

– Знаете, в восьмой школе полностью обновили спортивный зал? – Высокая женщина в очках поправила седеющий пучок волос. Ее устаревший костюм напоминал одежду учителей еще со времен маминого детства.

– Мы с классом были на соревнованиях у них в прошлом месяце, – ответил лысоватый мужчина в потертой твидовой куртке. – Наши ребята так радовались! У нас-то зал с советских времён не менялся.

– А у вас вообще ремонт планируется? – подключилась к разговору полная женщина с короткими рыжими волосами, одетая в яркую блузку, выделяющуюся среди серых школьных будней. – В нашей третьей только обещают.

– На следующий год, но вы же знаете, как это бывает… – пожал плечами лысеющий преподаватель, и все понимающе кивнули.

Желудок Али сжался от тревоги.

«Эти учителя будут оценивать нас, оценивать меня. А что они увидят? Полную, неуклюжую девочку в тесной блузке, которая даже не может нормально поймать мяч на физкультуре?»

Она попыталась сделать глубокий вдох, но воздух застрял в горле.

В другом углу стояли ученики – все в школьной форме, но с эмблемами разных команд. Аля заметила Настю и Иру из своего класса – они всегда были самыми активными и уверенными в учёбе. Сегодня их форма сидела идеально, волосы аккуратно лежали, а на лицах светилось лёгкое волнение перед выступлением.

– Если мы выиграем, то получим «пятерки» еще и по биологии, представляешь! – воскликнула Настя, звонко смеясь. Её модные серьги-кольца качались в такт движениям.

– Ого, Павел Николаевич на это согласился? – улыбнулась Ира, поправляя задорные блондинистые кудри.

Хоть что-то радовало – кроме «пятерок» по предмету Марии Сергеевны, классного руководителя, они получат еще и хорошие оценки по биологии, с которой конкурс непосредственно соприкасался. Но тревога от предстоящего выступления пересилила всякие положительные эмоции.

Аля перевела взгляд на учеников из других школ. Они выглядели более подготовленными, более серьёзными. Девочка из третьей школы печатала на планшете, а мальчик рядом с ней повторял что-то себе под нос. Все они казались такими уверенными, такими… нормальными. А у Али уже руки потели от волнения.

Наконец она решилась присоединиться к своим. Прошла мимо группы учителей, чувствуя на себе их взгляды. Круг парт с табличкой их школы №5 был в центре кабинета – самое заметное место. Аля увидела Романа, который сидел, откинувшись на стуле, и смотрел в окно. Его тёмные кудри по обыкновению растрепались, а форма сидела несколько небрежно, но это придавало ему невольного бунтарского обаяния. Рядом расположилась Полина с подругами – как обычно, все с дорогими украшениями, дополняющими однотонную школьную форму.

Желудок скрутило от страха и неуверенности. Блузка, которую Аля с таким трудом застегнула утром, казалось, стала ещё теснее. Нервно одёрнула её, но это не помогло – ткань всё равно натягивалась на животе, и Аля была уверена, что все это замечают. Юбка тоже теперь выглядела слишком короткой и узкой, хотя утром Аля убеждала себя, что она сидит нормально.

Аля села рядом с Романом, стараясь занять как можно меньше места, словно это могло сделать ее невидимой. Он даже не повернулся, продолжал смотреть в окно с отсутствующим видом. Аля достала заметки своего доклада, наспех сделанные от руки; ладони слегка дрожали, и листы бумаги зашуршали, выдавая ее мандраж.

На первом листе было выведено:

«Здоровое питание и сон как основа благополучия подростков».

Такое претенциозное название! Ведь что она знала о здоровом питании? Аля, которая не могла пройти мимо шоколадки, не купив её?

Полина, сидевшая справа, отодвинулась, будто боялась заразиться полнотой. Её длинные светлые волосы струились изящными локонами, аккуратно подведённые глаза смотрелись слишком большими – наверняка она встала на час раньше, чтобы нанести макияж. Полина окинула Алю критическим взглядом, задержавшись на ее натянутой блузке, и уголок её рта слегка приподнялся в усмешке. Усмешке хуже любых слов.

– Ты готов? – тихо спросила она у Романа, хотя знала, что он не готовился. Стыдно, что она вообще обратилась к нему.

– А? – он наконец повернулся к Але, и его ясные, как летнее небо, глаза скользнули по ней без всякого интереса. – Да, конечно.

От равнодушной иронии в его голосе щёки Али вспыхнули. Он не выглядел виноватым или обеспокоенным. Он сидел так, словно ему было абсолютно всё равно – и на конкурс, и на Алю, и на её бессонные ночи, когда она собирала информацию и готовила доклад.

Аля сжала свои заметки в руках, ощущая, как бумага намокает от потных ладоней. В этот момент она мечтала стать кем угодно, только не собой. Уверенной красивой, как Полина, умной и активной, как Настя, или даже безразличной, как Роман. Но оставалась просто Алей Костровой.

В кабинете стало тихо – на пороге появились завуч и классная руководительница, Мария Сергеевна. Завуч, Елена Викторовна – полноватая женщина с короткой стрижкой и усталым взглядом – подошла к учительскому столу, на котором стоял старый глобус и потрёпанные от времени стопки тетрадей.

– Дорогие ребята и уважаемые коллеги! – её голос, чёткий и звонкий, разнёсся по кабинету, отчего Аля вздрогнула. – Мы рады приветствовать вас на ежегодном школьном конкурсе докладов, посвящённых здоровому образу жизни. Сегодня здесь собрались представители трёх школ нашего города Зимнеградска: школы №5, школы №3 и школы №8.

Она сделала паузу и осмотрела собравшихся. Взгляд скользнул по Але, отчего та непроизвольно сжалась, желая стать меньше. Будто учительница видела все ее недостатки, все страхи.

– Тема здорового образа жизни никогда не теряет своей актуальности, особенно для молодёжи. В наше время, когда технологии занимают всё больше места в нашей жизни, важно не забывать о своём здоровье, о правильном питании, о физической активности. Надеюсь, сегодняшние доклады помогут вам задуматься о том, как важно заботиться о себе.

Затем слово взяла Мария Сергеевна. Сегодня на шее у нее висела цепочка с кулоном, а одета она была в старомодный строгий костюм тёмно-синего цвета.

– Ребята, я очень рада, что вы все здесь и готовы продемонстрировать свои знания и творческий подход к теме здорового образа жизни. Каждая команда подготовила интересный доклад, и я уверена, что мы все сегодня узнаем что-то новое и полезное. Пожалуйста, слушайте друг друга внимательно, задавайте вопросы и не бойтесь высказывать своё мнение. А теперь давайте начнём наш конкурс!

Мария Сергеевна старалась говорить мягко и дружелюбно, но Аля, проучившаяся здесь почти месяц, уже поняла, что это лишь формальная вежливость, которая в любой момент может превратиться в пассивную агрессию.

Ученики дружно похлопали, а у Али снова желудок сжался от страха. Она провела пальцем по одной из царапин на поверхности парты, представляя, кто сидел на этом месте до нее.

«Чувствовал ли он такой же страх? Такое же отторжение от самого себя?»

Первыми выступали Соня и Аня, две лучшие подружки с цветными волосами, которых считали самыми спортивными девочками в школе.

– Наш доклад посвящён теме «Движение – жизнь: спорт как основа здорового образа жизни», – уверенно начала Аня. На экране появилась яркая презентация с фотографиями спортсменов и графиками.

Аля смотрела на неё и думала, насколько же они разные: в отличие от неё, Аня – изящная, стройная, подтянутая волейболистка, которая никогда не сомневалась в себе.

– Мы провели исследование среди учеников нашей школы и выяснили, что 67% подростков занимаются спортом менее двух часов в неделю, – продолжила Аня, показывая диаграммы. – Это катастрофически мало!

Аля поёжилась, вспомнив, что она не занималась спортом вообще. Даже эти пресловутые два часа в неделю были для неё недостижимым идеалом. Каждый урок физкультуры превращался в испытание не только физических возможностей, но и психологической выносливости.

Пока другие ученики выступали, энергично отвечая на вопросы, деревянные часы над доской тикали особенно громко, отсчитывая минуты до часа унижения. Запах мела, пыли и старых книг, такой характерный для школьных кабинетов, вдруг стал удушающим.

– …и помните, правильное дыхание – это ключ к контролю над стрессом и улучшению работы всех систем организма, – завершил свою речь высокий мальчик из школы №8.

– Благодарим вас за внимание, – добавила его напарница, и они вернулись на свои места под аплодисменты.

Сердце Али зашлось в паническом ритме. Они с Романом – следующие. Она бросила взгляд на него и увидела, что он, по-прежнему игнорируя всё происходящее, тихонько сидел с телефоном под партой и листал ленту социальных сетей. Голубоватый свет экрана бликовал ему на лицо, и он даже не пытался это скрыть. Тёмные кудри падали на лоб, придавая ему образ романтического героя, не заботящегося о мирской суете.

– А теперь приглашаем выступить с докладом о здоровом питании и сне Александру Кострову и Романа Ларинского, учеников 10 «А» класса школы №5, – объявила Мария Сергеевна, глядя в их сторону, словно озвучивая приговор.

Аля подпрыгнула с места, как ужаленная. Собственные ноги, ещё секунду назад казавшиеся ей ватными, вдруг подчинились какому-то автоматическому рефлексу. Руки дрожали, а во рту мгновенно пересохло, будто она не пила несколько дней. Она взяла свои заметки и направилась к доске, чувствуя, как натягивается блузка при каждом шаге, как юбка врезается в бёдра, как все взгляды устремлены на неё.

Роман не сдвинулся с места. Он всё ещё листал что-то в телефоне и не реагировал на объявление. В этот момент Аля накрыл не только страх, но и злость – злость на него за его безразличие, за его равнодушие, за то, что он мог позволить себе не заботиться о таких вещах.

– Ларинский! – почти прикрикнула Мария Сергеевна. – Мы подождём?

Только тогда он поднял глаза – заметил, что находится на конкурсе. Медленно убрал телефон, не проявляя ни капли смущения или спешки, и лениво поднялся с места.

– Ларинский, использование телефонов во время уроков и мероприятий запрещено. Ещё раз увижу телефон, и сразу пойдешь в кабинет директора вместе с родителями, – голос Марии Сергеевны прозвучал строго, но в то же время устало – видимо, не первое такое замечание.

Роман только пожал плечами, словно говорил «ничего не поделаешь», и подошёл к Але у доски. От него не исходило ни волнения, ни заинтересованности – только чистое безразличие. Он даже не посмотрел на Алю, словно она – просто мебель, а не человек, по несчастью вынужденный работать в группе с ним.

И все же было что-то странное в выступлении у доски рядом с Романом – Аля ощущала его присутствие каждой клеточкой тела, его тепло, хотя он держался на расстоянии, будто боялся случайно коснуться её. Она невольно скользнула взглядом по его лицу – тёмные густые ресницы отбрасывали тени на скулы, чётко очерченные, но не слишком острые. Новая рубашка – белая, с едва заметным голубоватым оттенком – выгодно оттеняла его цвет глаз, придавая им цвет морской воды. В тусклом свете школьных ламп его кудри казались почти чёрными, а непослушная прядь волос падала на лоб.

У Али возникло странное, почти болезненное желание протянуть руку и откинуть эту прядь, почувствовать мягкость его волос. Но она тут же отогнала эту мысль, представив себе, какой нелепой бы выглядела – она, с её пухлыми пальцами, прикасающаяся к его идеальному лицу.

Роман слегка облокотился на учительский стол – старый, деревянный, с выцветшим зелёным сукном, – и небрежно сунул одну руку в карман брюк, а другой всё же поправил волосы. Такой естественный, такой… эстетичный жест.

Аля неловко мялась на месте, чувствуя, как блузка натягивается на теле, как кровь приливает к щекам, как все смотрят на нее, как судят… Мир вокруг на секунду расплылся, и она испугалась, что упадет прямо здесь, перед всеми. Как бы это было унизительно – толстая девочка падает в обморок от страха перед выступлением. Она уже почти слышала всеобщие шепотки и смешки.

Но вместо этого сделала глубокий вдох. Запах мела, пыли и немного цветочных духов Марии Сергеевны помог ей немного успокоиться. Она посмотрела на класс: ученики и учителя ждали её выступления. Их было так много, что каждый взгляд казался осязаемым.

«Сейчас или никогда!»

Она включила презентацию, и на экране под гудение проектора появился первый слайд с названием доклада: «Сбалансированное питание и сон как основа благополучия подростков».

Аля вложила в презентацию немало труда – искала картинки в интернете, подбирала цвета, выверяла каждую цифру в диаграммах. И вот теперь всё это казалось таким бессмысленным, таким ненужным.

– Здравствуйте, уважаемые учителя и ученики, – голос прозвучал слишком высоко и напряжённо, будто вовсе не ее. – Сегодня мы с Романом представим вам доклад о влиянии правильного питания и здорового сна на организм подростка. В современном мире, когда мы всё больше времени проводим перед экранами и всё меньше следим за своим режимом, эта тема становится особенно актуальной.

Она перелистнула слайд, избегая взглядов. Руки дрожали, и она боялась, что это слишком заметно. На экране предстала аккуратная диаграмма с оптимальным соотношением белков, жиров и углеводов.

– Как видите, сбалансированное питание должно включать примерно 30% белков, 30% жиров и 40% углеводов, – продолжила она, стараясь изобразить уверенную интонацию. – Однако, согласно нашему опросу, большинство подростков употребляют слишком много углеводов и слишком мало белка, что приводит к проблемам со здоровьем и лишнему весу.

При словах «лишний вес» по классу прокатилась волна тихих смешков. Как будто она сказала что-то запретное, пошлое.

Аля знала – ученики из всех трех школ смотрели на нее, оценивали, сравнивали с глянцевым идеалом из доклада. Полина уже активно шепталась с подругами, потряхивая роскошными светлыми локонами.

В этот момент Аля непроизвольно поправила блузку, которая, казалось, стала ещё теснее. Ткань натягивалась на груди, образуя некрасивые складки между пуговицами. Попыталась незаметно одёрнуть её вниз, но это только ухудшило ситуацию – теперь блуза натягивалась и на животе тоже.

– Особенно важно следить за питанием в подростковом возрасте, когда организм активно растёт и… и…

И тут произошло то, чего Аля боялась больше всего. Брошь с маленьким камушком, державшая ее блузку застёгнутой на самом напряжённом месте – там, где ткань натягивалась на груди, – вдруг не выдержала и расстегнулась с громким щелчком. Звук отчётливо раздался в тишине класса. Блузка распахнулась, обнажая часть ее живота и белый хлопковый лифчик, простой и совсем не такой красивый, как кружевные бюстгальтеры Полины, которые она демонстрировала в раздевалке перед физкультурой.

Полина громко ахнула, а затем по классу пронеслась волна смеха. Не просто смех – ядовитый, злой и безжалостный хохот. Кто-то на задних партах даже присвистнул.

– Смотрите, она сейчас лопнет! – шепот Лизы прозвучал громче любого крика.

– Она даже в одежду не влезает! – добавил Миша Муравьёв, который всегда сидел на задней парте и комментировал всё происходящее. – Как резиновый шарик!

Аля застыла, как парализованная, и судорожно попыталась застегнуть блузку дрожащими руками, но пальцы не слушались. Каждая секунда её беспомощности превращалась в липкую, мучительную вечность позора.

Мария Сергеевна утихомиривала класс, но её голос звучал откуда-то издалека:

– Тише! Немедленно прекратите! Это неуважение к выступающему!

Но смех всё равно продолжался, пробиваясь сквозь её слова, как вода сквозь решето. Он был повсюду – в хихиканье девочек, в громком хохоте мальчиков, в шепотках, кругами по воде расходившихся по классу.

Слёзы, так отчаянно сдерживаемые, полились по щекам. Горячие, солёные, они размывали всё вокруг, превращая мир в расплывчатое цветное пятно. Стекали по лицу, попадали в уголки губ, капали с подбородка на блузку, оставляя тёмные пятна на ткани. Это было так унизительно – стоять перед всем классом, показывая свой лифчик и заплаканное лицо.

Невыносимо. Она хотела провалиться сквозь землю, исчезнуть, чтобы никто никогда больше не мог увидеть её такой – уязвимой, глупой, толстой. Представляла, как они будут обсуждать это потом – в столовой, в раздевалке, в сообщениях друг другу. Как эта история станет легендой, которую будут пересказывать годами:

«А помните, как у жирухи Костровой блузка расстегнулась прямо на докладе?»

И от этой мысли становилось ещё хуже.

И вдруг она почувствовала лёгкое прикосновение к своей руке. Роман, стоявший рядом, взял у неё листки с докладом. Его пальцы – длинные, тёплые, музыкальные. Она ощутила даже мягкую текстуру его кожи. Тепло его руки распространилось по всему телу, заставляя сердце биться быстрее, но уже не от страха, а от чего-то другого, неясного и нового.

Аля вздрогнула и посмотрела на него сквозь слёзы. Мир вокруг размывался, но Роман казался единственным реальным. На его лице промелькнуло что-то похожее на сочувствие – морщинка между бровями, сжатые губы, взгляд, ставший мягче. Голубые глаза, обычно холодные, на мгновение наполнились чем-то неуловимым – пониманием? Сочувствием? Или раздражением от необходимости спасать ситуацию?

Но этот момент исчез так же быстро, как и появился, и уже в следующее мгновение его лицо снова превратилось в непроницаемую маску равнодушия. Исчезла морщинка между бровями, губы расслабились, взгляд снова стал отстранённым. Он как будто опустил невидимую штору, отгородился от мира и от Али.

– Продолжим, – обратился он к классу, и его голос, такой же ленивый, как и всегда, почему-то заставил смех утихнуть. Может быть, дело было в том, что Роман редко говорил при всех, и его слова всегда привлекали внимание.

«А может быть, в его голосе какая-то скрытая сила, которую я раньше не замечала?»

Он пролистнул слайды о правильном питании, которые Аля так и не успела озвучить, и отложил несколько листов доклада.

– Ну вы уже все вроде поняли, что питание – это важно, да?

Одной рукой Аля всё ещё держалась за блузку, а другой вытирала слёзы, но они продолжали течь. Она чувствовала себя такой маленькой, такой беспомощной рядом с ним – высоким, спокойным, уверенным. Его присутствие рядом подчёркивало все ее недостатки, но в то же время спасало от полного краха.

– Не менее важен и сон…

Роман монотонно читал с листка, держа его на вытянутой руке, словно текст был на иностранном языке:

– Со-гласно ис-следованиям, подростки должны спать… не-до-статок сна может привести к… – он поднёс листок ближе к глазам, различая Алин почерк, – к проблемам с кон-цен-трацией внимания, ухудшению памяти и даже де-прессии.

Он запинался, встречая новые слова и термины. Иногда хмурился, разбирая рукописные записи, а иногда просто пропускал сложные термины, заменяя их более простыми или перефразируя предложения. Очевидно, он даже не пытался ознакомиться с текстом до выступления. Но говорил уверенно, а поза оставалась расслабленной, словно он читал стихи друзьям, а не выступал перед всей школой.

Класс слушал его внимательно, без смешков и шепотков. Даже Полина, которая обычно демонстративно отворачивалась, будучи не в центре внимания, сейчас весьма заинтересованно смотрела на Романа, словно видела его впервые.

Аля стояла рядом, пытаясь справиться с блузкой и слезами. Но мысли её занимал не только позор, но и мимолётное прикосновение, когда Роман забрал у неё листы. Этот момент отпечатался в памяти ярко, с такой чёткостью, что она знала – будет вспоминать его снова и снова.

Он впервые прикоснулся к ней, и она запомнила ощущение его пальцев – лёгкое, почти невесомое, но оставившее странное тепло. Это было не похоже на все прикосновения, которые Аля знала раньше: мамины объятия, похлопывания учителей по плечу, случайные столкновения в коридорах. В этом прикосновении таилась особая сила, заставлявшая сердце Али биться быстрее, а дыхание – сбиваться.

И в этот момент её озарило – несмотря на стыд и унижение, она благодарна за этот миг. Прикосновение связало их невидимой нитью, о которой знала только она. Эта мысль немного утешала, давала силы стоять рядом с ним, пока он читал её слова, её мысли, её доклад.

Конкурс закончился поражением. Жюри из учителей вынесло свой вердикт – третье место. Команда из третьей школы выиграла со своим докладом о вреде гаджетов; их капитан, высокий мальчик в очках, получил грамоту и коробку конфет. Нескольких учеников из других команд выделили как особо старательных и отличившихся. Аля и Роман вернулись на свои места под разочарованными взглядами одноклассников, которые упустили «пятёрки» сразу по двум предметам.

– Это всё из-за вас, – Настя повернулась к Але и Роману. Её глаза, обычно такие дружелюбные, сейчас горели злостью. – Мы бы выиграли, если бы не ваше выступление!

Её слова больно задели Алю. Она почти считала Настю подругой – видимо, зря.

– Да, Аля, ты даже не удосужилась нормально одеться, – добавила Ира, обычно жизнерадостная подруга Насти. Сейчас в её голосе звучало осуждение. – Ты выставила всю нашу школу на посмешище!

Аля сидела, опустив голову, чувствуя, как каждое слово ранит её, словно физический удар. Она понимала, что это правда – они всех подвели. Она подвела всех. Если бы только она была другой – более стройной, более уверенной, более… нормальной. Если бы только она могла нормально подобрать одежду, контролировать свой вес, всё вышло бы иначе… Каждый пункт в бесконечном списке «если бы только» усиливал чувство вины и стыда.

– А ты, Роман? – обратилась Настя к нему так резко, будто лично оскорбилась его равнодушием. – Ты вообще ничего не делал для проекта, просто стоял там и читал, как робот! Даже не удосужился хотя бы просмотреть доклад заранее!

Роман откинулся на скрипучем стуле и смотрел в потолок, на мигающие люстры. Но вот медленно опустил взгляд на Настю, на его лице появилась лёгкая усмешка.

– А ты считаешь свое выступление вершиной ораторского искусства?

«О, Роман умеет за себя постоять! Мне бы так».

В классе стало немного тише, все ожидали продолжения.

– Удиви меня ещё чем-нибудь, о великий мотиватор.

Аля вздрогнула от столь язвительного сарказма. Но в его голосе она различила нотки усталости и обречённости.

Настя покраснела от возмущения, открыла рот, но ответить не успела: её перебила поднявшаяся с места Полина.

– Роман не виноват, – промурлыкала она, посмотрев на одноклассника со смесью восхищения и собственничества.

– Он сделал всё, что мог, учитывая обстоятельства.

Она перевела взгляд на Алю, и в её интонациях сразу появился яд, а взгляд карих глаз стал холоднее льда.

– Это всё жируха опять виновата! Она даже в одежду свою не влезает, не говоря уж о нормальном докладе!

Слово «жируха» обрушилось как пощёчина. Грубое, жестокое, оно попало прямо в цель – в самый больной комплекс.

– Точно! – подхватила Лиза, всегда казавшаяся неприметной на фоне своей яркой подруги, но во всём её поддерживавшая. – Если бы не она, мы бы выиграли.

– И зачем ты вообще пошла выступать? – добавил Миша, любивший вставить свой неуместный комментарий в любой разговор. – Нужно же понимать, что с таким телом на сцену лучше не выходить!

– Может, ей лучше вообще не выходить из дома? – сострила Полина, и все засмеялись.

Смех раздавался повсюду, окружал Алю, проникал внутрь, разрывая её на части. Она слышала смех Насти, ещё минуту назад обвинявшей Романа, а теперь присоединившейся к общему хору. Смех Иры, обычно милой и улыбчивой. Смех мальчиков, которые раньше не обращали на неё внимания. Смех Лизы, звонкий и пронзительный, как звук разбивающегося стекла.

Аля сжималась, пытаясь сдержать слёзы. Казалось, все вокруг стали злобной толпой, жаждущей растерзать её за недостатки, за несоответствие глупым стандартам, за само существование.

Все, кроме Романа. Аля украдкой посмотрела на него, боясь встретиться взглядом, боясь увидеть осуждение или насмешку. Но он оставался безучастным, наблюдал за происходящим, как за скучной сценой. Его лицо выражало спокойствие, почти безразличие, а глаза закрывались, будто он вот-вот задремлет. Он не присоединялся к обвинениям, не смеялся над шутками, не поддерживал ни одну из сторон. Ему было… всё равно. Или он хорошо это скрывал?

Аля хотела сказать ему «спасибо», выразить свою признательность. Но слова застревали в горле.

Как она могла поблагодарить его, когда все вокруг только и делали, что обвиняли их? Когда он, казалось, хотел поскорее забыть об этом инциденте? Когда каждый взгляд сочился презрением и насмешкой?

Поэтому она молча принимала все обвинения, будто действительно их заслуживала. И только мысль о том мимолётном прикосновении, о той секунде, когда Роман был не просто одноклассником, а кем-то большим, давала ей силы не расплакаться прямо здесь, не убежать из класса под звуки смеха и издёвок.

***

Аля тихо вошла в свою комнату и закрыла дверь. На кровати, свернувшись клубочком, дремал кот Рыжик, всегда вызывавший у Али умилительную улыбку. Осень медленно подбиралась к окнам, обрамлённым потёртыми занавесками с цветочным узором. Стёкла дребезжали от ветра, а за ними шелестели полуоблетевшие деревья. Этот тихий шорох вместе с мягким светом старой настольной лампы всегда успокаивал Алю. Но не сегодня. Аля тяжело опустилась на кровать и погладила кота, вспоминая события дня.

Смех одноклассников эхом звучал в голове, но одно воспоминание согревало душу – прикосновение Романа.

«Почему он так поступил?»

Она села за старенький ноутбук, облепленный разноцветными стикерами.

«Сочувствие? Нет, откуда бы! А может, просто боялся плохой оценки? Ведь ему всё равно на меня…»

От этих сомнений внутри становилось ещё больнее и тревожнее.

На экране браузера медленно загружались её страницы в социальных сетях. Палец замер над кнопкой сообщений – она боялась увидеть насмешки или фотографии со своим унижением. И снова осторожно закрыла все вкладки, не решившись узнать правду. Холодный экран отражал её бледное, несчастное лицо, подсвеченное голубоватым свечением монитора. Она поёжилась и потянулась за знакомым бабушкиным пледом, пахнущим детским клубничным шампунем. Завернулась в его уют, ощущая себя в безопасном коконе.

Взгляд по привычке скользнул к стене над кроватью. Там висел он – её идеал. Девушка с её собственного рисунка являла ей свою модельную красоту – выразительные скулы, узкую талию и красивые, лёгкие руки. Она загадочно улыбалась и молча наблюдала за Алей словно из другой, лучшей жизни.

«Если бы ты была мной сегодня на том выступлении, они бы восхищались, а не смеялись».

Не выдержав, она снова кликнула на знакомый ярлычок сайта психолога Агаты. Аля уже привыкла после таких тяжёлых дней уходить туда, черпая тонкую уверенность и надежду.

Сайт загрузился почти мгновенно – Аля посещала его так часто, что он был в истории браузера. Она просмотрела новые публикации, пока не наткнулась на статью под названием «Идеалы и их тени: как наше представление о совершенстве мешает нам жить». Взгляд упал на строчку внизу страницы: «Стоимость приема – пять тысяч рублей». Она горько усмехнулась.

«Почему всё, что могло бы помочь мне, стоит так дорого? Может быть, я просто не заслуживаю помощи?»

В этот момент дверь резко приоткрылась, впуская тонкую полоску света и мамин слегка насмешливый голосок:

– Привет, мой маленький пончик. Как прошёл твой день? Ты опять какая-то грустная.

Мама никогда не стучалась – считала это лишним. Сегодня она тоже заглянула и сразу прошла дальше в комнату. Аля с горечью отметила её новый образ: обтягивающие джинсы на стройных ногах, свободный светлый кардиган поверх яркого топа и стильная укладка. Мама выглядела свежей и отдохнувшей. Она была красивой даже вечером, дома – и от этого Аля чувствовала себя ещё более неуклюжей.

Она посмотрела на мать, размышляя, стоит ли рассказывать о школьных проблемах. Но мама никогда не понимала её трудностей. Для неё всё всегда было просто: «просто возьми и похудей», «просто улыбнись», «просто не обращай внимания на насмешки». Будто это так легко!

– Нормально, – коротко ответила Аля, но потом неожиданно для себя добавила: – Мам, а ты не могла бы… дать мне немного денег?

– На что? – она приподняла брови, и на лбу появились тонкие морщинки – единственное, что выдавало её возраст.

– На… консультацию у психолога, – Аля кивнула на экран ноутбука, где всё ещё была открыта страница Агаты. – Думаю, это могло бы помочь мне разобраться… с некоторыми вещами.

Мама рассмеялась – не зло, но с явной снисходительностью, которая резала больнее, чем насмешка.

– Психолога? О боже, Аля, ну ты даёшь! Неужели хочешь потратить деньги на пустую болтовню вместо чего-то полезного? Нашла проблему себе.

– Ты не понимаешь, мам! Мне плохо… Мне правда нужна помощь, – Аля почти прошептала последние слова.

Мама пожала плечами с привычной лёгкостью и вздохнула:

– Аля, у тебя просто куча свободного времени. Было бы желание – нашла бы подруг и веселилась. А психологи – продажники, верь мне на слово, милая.

Мама встала с правой стороны от Али, и закатный солнечный свет из окна подсветил её профиль, делая контуры ещё более чёткими.

– Мам, ты не понимаешь, – Аля попыталась найти слова, которые могли бы достучаться до неё. – Это не просто скука, это…

– Аля, я была в твоём возрасте, – перебила она, улыбаясь своей фирменной улыбкой – не слишком широкой, но достаточно искренней, чтобы казаться дружелюбной. – Все подростки проходят через это. Думаешь, ты первая, кто считает, что мир против тебя? Поверь, через это проходят все, и все как-то справляются.

Её слова обесценивали всё, что чувствовала Аля, всё, чем она была. Словно её проблемы – это капризы избалованного ребёнка, а не настоящая боль, разъедающая изнутри.

– Знаешь, что помогает лучше любого психолога? – продолжила она, не дожидаясь ответа. – Спорт и правильное питание. Если будешь больше двигаться и меньше есть всякой дряни, почувствуешь чувствовать себя намного лучше. А самооценка поднимется сама собой.

Она произнесла это так легко, будто предлагала простой рецепт от головной боли, а не решение всех жизненных проблем. Как будто Аля не пыталась сотни раз «двигаться больше и есть меньше».

Мама всегда упрощала всё до предела и не показывала слабости. Всегда была на высоте, но Аля знала, что за этим фасадом скрывалось нечто большее. В детстве она часто заставала маму на кухне поздно ночью, с бокалом вина. В такие моменты её лицо выглядело иначе – осунувшимся, уставшим, лишённым привычного дневного сияния.

Мама мечтала стать актрисой. В молодости даже поступила в театральный институт в Москве, но не закончила его – не справилась с программой. Поэтому ей пришлось вернуться в Зимнеградск и скорее искать работу. Салон красоты стал компромиссом – там она могла быть немного артисткой, рекламируя товары клиенткам. Потом она нашла похожую работу и в Москве, но на самом деле никогда не желала такой судьбы.

Аля помнила фотографии из старого альбома – молодая мама на сцене в любительском спектакле, в ярком костюме, с широкой улыбкой. Её глаза светились настоящим счастьем, не тем натянутым подобием, которое она демонстрировала сейчас.

После смерти бабушка мама изменилась. Але тогда было всего шесть, но со временем она поняла, что мама стала ещё более собранной, ещё более «позитивной», пытаясь заполнить огромную пустоту.

Потом тётя Света, мамина сестра, уехала за границу. Она была младше мамы на пять лет и всегда казалась более смелой и предприимчивой. Она открыла маленький бутик в Милане, который неожиданно стал успешным, и теперь жила между Италией и Францией, в окружении красивых вещей и интересных людей. Мама говорила о ней с гордостью, но Аля видела в её глазах зависть.

Мама никогда не жаловалась на свою судьбу, не плакала о несбывшихся мечтах. Она создала образ счастливой, успешной женщины, которая всем довольна, и играла эту роль так убедительно, что, возможно, сама начала в неё верить. Но Аля, наблюдая за ней годами, видела трещины в этом фасаде – моменты, когда маска спадала, и проглядывало настоящее лицо: усталое, неудовлетворённое, ищущее чего-то большего.

Особенно ярко Але запомнился один случай, когда ей было лет десять. Они с мамой остались одни в московской квартире зимним вечером, когда темнеет рано и хочется укутаться в плед с чашкой горячего чая. За окном шёл снег, и квартира ощущалась маленьким уютным островком в холодном мире. Аля сидела в гостиной, смотрела детский фильм и рисовала. Мама вошла в комнату с небольшой коробкой в руках.

– Аля, смотри, что я нашла, – Её голос звучал не как обычно – более мягко, даже мечтательно.

Внутри коробки оказались старые фотографии, программки спектаклей, маленькие сувениры – остатки её актёрской мечты. Она рассказывала о каждой роли, о каждом спектакле с таким воодушевлением, что Аля невольно загорелась её энтузиазмом.

– Мам, а ты бы хотела вернуться в театр? – импульсивно спросила маленькая Алечка. – Может быть, ты могла бы играть в каком-нибудь местном театре? Я бы приходила на все твои спектакли!

И тут её лицо изменилось. Глаза потускнели, улыбка исчезла, и она будто состарилась за несколько секунд.

– Не говори глупостей, Аля, – она резко закрыла коробку. – Это всё в прошлом. У меня есть работа, есть ты, папа, обязанности. Нельзя всю жизнь гоняться за детскими мечтами.

– Но мам, если ты этого хочешь… – начала Аля, но мама перебила:

– Хотеть – недостаточно, Аля. Жизнь – это не сказка, где все желания сбываются. Нужно быть реалистом, нужно… Ладно, неважно. Пора спать.

Она встала, резко задвинула коробку под диван и вышла из комнаты, оставив дочь в недоумении. Аля чувствовала, что сделала что-то не так, что коснулась болезненной темы, но не понимала, какой именно. Она до сих пор помнила, как долго лежала в постели той ночью, размышляя, почему мама так отреагировала на её слова.

На следующее утро мама вела себя как обычно – жизнерадостная, энергичная, с фирменной улыбкой на лице. Как будто того разговора никогда не было.

И больше никогда не доставала ту коробку, по крайней мере, при Але.

Аля поняла тогда, что есть темы, которых лучше не касаться при маме. Под её жизнерадостным фасадом скрывалась боль, от которой она убегала в повседневные заботы и «позитивное мышление». Именно тогда она и сама начала строить свой собственный фасад, своё собственное убежище от боли – не притворное счастье, а мечты о другой себе, о той Але с портрета на стене.

– Аля, ужин готов, – мама вернула её в настоящее. – Я сделала твои любимые котлеты с пюре.

Она улыбалась, как всегда, но Аля видела напряжение в уголках её глаз, видела, как она ждала её ответа, готовая к очередному раунду бесконечной игры в счастливую семью.

– Спасибо, мам, но я не голодна, – ответила она с непривычной решимостью. – Я… поела в школе.

Это была ложь, но мама не стала допытываться. Она только кивнула с лёгким разочарованием на лице и закрыла за собой дверь, оставив её одну в полутёмной комнате.

А в голове Али начала формироваться идея. Если родители не дадут денег на консультацию у Агаты, она сможет накопить на встречу, откладывая деньги с обедов в школе. Это поможет ей не только оплатить психолога, но и похудеть.

«Да, идеальное решение!»

Она начнёт меньше есть, значит, и похудеет. А когда станет стройнее, возможно, все проблемы решатся сами собой.

«Полина перестанет называть меня «жирухой», Настя и Ира захотят дружить, и даже Роман, возможно, посмотрит по-другому».

Эта мысль воодушевила. Впервые за день она почувствовала надежду. У неё появился план, и это придавало сил.

Она снова посмотрела на портрет идеальной себя на стене. В тусклом свете настольной лампы она выглядела ещё более реальной, ещё более достижимой. И ей показалось – всего на мгновение, но так ярко, так отчётливо, – что идеальная Аля улыбнулась в ответ. Загадочной, мистической улыбкой, как будто хранила секрет, но пока не могла открыть.

Глава 5. Маска королевы

Полина

Полина прекрасно знала, как выглядит силуэт победительницы со стороны. Стильная причёска развевалась на ветру, бёдра покачивались под облегающей синей юбкой, а каблуки новых ботильонов стучали по разбитому асфальту жалкого, ненавистного Зимнеградска. Она наслаждалась эффектом – украдкими взглядами, оборачивающимися мальчишками, завистливыми шёпотами подруг.

В свои шестнадцать она уже чувствовала себя королевой.

– Господи, Катя, ты реально собираешься это есть? – Полина резко остановилась и ткнула длинным ногтем в булочку, которую подруга уже подносила ко рту. – Ты в курсе, сколько в ней углеводов? Да ты на неделю вперёд калорий съешь!

Катя Волкова замерла с открытым ртом, её веснушчатое лицо залила краска стыда. Булочка мгновенно исчезла обратно в пакет, будто была не куском хлеба, а горящей спичкой – забавно.

– Я… просто не завтракала, – пробормотала она, опуская взгляд. – И в школе не ела.

– И правильно сделала, – Полина закатила глаза. – Я тоже не завтракала и не обедала. Знаешь, почему? Потому что у меня есть дисциплина, а у тебя нет.

– Ты и без диеты худая, – пробормотала Катя, убирая пакет в потёртую кожаную сумку.

– Я не худая, Кать, – поправила Полина, морщась от её недалёкости. – Я просто работаю над собой. У меня есть дисциплина.

«Почему они такие наивные? Худоба не достаётся от природы!»

Лиза Скворцова и Даша Маслова переглянулись, пряча улыбки. Они знали правило: встать на сторону Полины, поддержать, подыграть. За это она позволяла им находиться в своей орбите, греться в лучах её популярности.

– Ты вчера пропустила такую драму на физ-ре, – Лиза ловко перевела тему. – Кострова чуть не заехала Ларинскому мячом по лицу. Он отскочил, как ужаленный.

– Она ещё ему так улыбнулась, как дебилка, – добавила Даша. – Боже, было так противно наблюдать. Эта жируха реально думает, что у неё есть шанс?

Полина сделала паузу, эффектно отбросив с лица несколько светлых прядей.

– Она просто лохушка, – с лёгкой усмешкой произнесла она, слегка запрокинув голову.

Девочки взорвались смехом – слишком громким, слишком восторженным и неестественным. Но Полине – плевать. Адреналин растекался по венам, словно наркотик. Она впитывала свою дозу превосходства, ежедневную инъекция власти, даже когда вела их за собой по серому школьному двору после уроков. Стройную гибкую Дашу с её идеальным шпагатом, тихую, но остроумную Лизу и восторженно смотрящую на неё Катю, мечтающую когда-нибудь тоже постройнеть. Полина ощущала себя центром вселенной.

– А может, Аля действительно случайно промахнулась? – неуверенно предположила Катя.

Полина резко обернулась, и та вжала голову в плечи, будто ожидая удара.

– Ты её защищаешь? – голос Полины звенел от напряжения. – Тебе её жалко, да?

– Нет, я просто…

– Ты просто что? – Полина сделала шаг к ней, и весь мир будто замер. – Тебе нравится эта зашуганная корова?

– Полина, я не это имела в виду, – голос Кати дрогнул.

Полина смерила её холодным взглядом, а затем резко улыбнулась и легонько щёлкнула её по носу.

– Расслабься, я пошутила, – усмехнулась она. – Господи, у тебя такое лицо было!

Девочки нервно засмеялись, одновременно с облегчением и напряжением.

– Как же я ненавижу эту школу! – с чувством выдохнула Полина, когда они вышли за ворота. – Кто вообще придумал это тупое название? Зимнеградск. Как будто тут круглый год зима!

– Ну, почти! – горько усмехнулась Лиза. – Девять месяцев минимум.

Каштановые пряди подруги выбились из-под её шапки, а на щеках играл румянец от холода. Лиза всегда выглядела небрежно, но в этом была её прелесть. Сегодня её яркий жёлтый шарф эффектно сочетался с чёрным пальто.

Они прошли мимо облезлых трёхэтажек с выцветшими вывесками: «Парикмахерская «Локон», «Аптека», «Ремонт обуви». Ветер дул в лицо, путался в волосах, забирался холодной рукой под пальто. Осень здесь – не красивое время года из фотографий в социальных сетях, а безнадёжный период между недолгим летом и бесконечной зимой.

В такие моменты Полина ощущала себя единственной вспышкой света в сером существовании подруг. Без неё они, казалось, растворились бы в унылом пейзаже города. Для них она была окном в другой мир – мир стиля, красоты и надежд на лучшее. Она раздавала им крохи своего внимания, а они ловили каждое слово, как голодные птенцы.

Но никто из них не знал, что она сама – такой же голодный птенец, только научившийся прятать свой голод за безупречным макияжем и дизайнерской одеждой.

– Кстати, вы знали, что у Климовой из одиннадцатого «Б» анорексия? – небрежно бросила Полина, наблюдая за реакцией.

– Да, она вроде в больнице лежала, – кивнула Лиза.

– Какой ужас! – пробормотала Катя, инстинктивно поправляя расстёгнутое пальто, которым пыталась скрыть недостатки фигуры.

– Странно, – Полина задумчиво покрутила кулон в форме луны. – Она была почти идеальна. Наверное, перестаралась.

– Ты же не думаешь, что анорексия – это хорошо?

Катя испуганно посмотрела на неё.

– Это же смертельная болезнь.

– О, Кать, конечно, нет, – Полина закатила глаза. – Я просто говорю, что Климова всегда была красивой. В ней было что-то… утончённое.

Она заметила, как Катя опустила глаза, словно пытаясь спрятаться от этих слов. Подруга никогда не станет утончённой – с её широкими бёдрами и круглым лицом – как бы ни старалась. Полине было почти жаль её. Но Катя свято верила в себя, а Полина поддерживала ей веру, наслаждаясь превосходством.

Ей нравилось ловить собственное отражение в витринах магазинов, в лужах, в тёмных окнах автобусов. Проверять, не выбился ли волос из причёски, не размазалась ли тушь, не легло ли пальто неправильной складкой. Она видела себя со стороны, как фото в глянцевом журнале: высокая, стройная, с осиной талией, подчёркнутой широким ремнём на дизайнерском сером пальто. Под ним – ненавистная школьная форма, которую она разбавляла брендовыми брошками. На длинных и стройных ногах – идеально сидящие ботильоны на устойчивом каблуке. Ни грамма лишнего жира. Она работала над этим месяцами.

Её украшения – изящные, но каждое со смыслом. Серебряная цепочка с кулоном – подарок отца перед его уходом. Жемчужные серёжки – от бабушки на шестнадцатилетие. Браслеты с подвесками – собственная покупка на сэкономленные деньги, как напоминание о достижении цели.

За спиной – сумка, стоившая больше месячной зарплаты матери. Отец прислал её из отпуска с новой семьёй. «Чтобы ты не думала, что я о тебе забыл», – написал он в записке, будто дорогая вещь могла заменить отца. Хотя иногда Полине казалось, что да, могла. По крайней мере, сумку не приходилось умолять о алиментах.

– Посмотрите, что это за убожество! – заметила Полина, когда они проходили мимо сквера, блеклого, как старая фотография. – Даже деревья здесь выглядят депрессивно.

И правда, почти облетевшие тополя и клёны мрачно качали ветвями. Сквозь них проглядывало грязно-серое небо, низкое, будто крышка, накрывающая Зимнеградск. Воздух был влажным и холодным – дышать им казалось пыткой. Полина ненавидела эти улицы, эти дома, эту вечную сырость, пробирающуюся под кожу и заставляющую чувствовать себя грязной.

Она мечтала о тёплых странах, где всегда солнце, где можно носить лёгкие платья и не думать о складках на теле.

– Клянусь, после школы я сваливаю отсюда, – заявила Полина. – Буду тусоваться в Милане или Барселоне, встречаться с горячими итальянцами и ходить на настоящие показы, а не на жалкие школьные дискотеки.

Она представляла себя на побережье: загорелая, в белом платье, с бокалом в руке, среди красивых и успешных людей. Море, пальмы, яхты – и ни намёка на прошлое.

Девочки неуверенно кивнули, не понимая, но боясь признаться. Они не видели жизни за пределами Зимнеградска. Город душил, но давал ложное чувство безопасности – как клетка: есть колесо, поилка, опилки. Всё для выживания, но не для жизни. Разве что Катя разок путешествовала в Турцию, но это не в счёт.

– Любишь загорелых парней с кубиками? – подколола Лиза. – Надоели наши прыщавые придурки?

Подруги захихикали, но как-то неуверенно. Полина знала, что Даше нравился Дима из одиннадцатого «А». Да и Лиза поглядывала на старшеклассников, но её стандарты были выше.

– Кстати, о парнях, – Полина понизила голос. – Как думаете, ради кого я сегодня прогуляю танцы?

Три пары глаз впились в неё. Она выдержала паузу, наслаждаясь их нетерпением.

– Мы идём гулять с Ларинским, – наконец выдала она, следя за реакцией.

Лиза аж приоткрыла рот, Даша замерла, а Катя удивлённо заморгала.

– С Ларинским? – Лиза округлила глаза. – Ты серьёзно?

– Ну да, – Полина пожала плечами, изображая небрежность. – Он сам предложил. Сказал, что я ему нравлюсь.

– Правда? Ты же жаловалась, что он сливается, – недоверчиво посмотрела Даша.

– Это была часть игры, – отмахнулась Полина. – Он просто козлился. На самом деле мы переписываемся, и он сам позвал меня в парк.

Это была ложь. Роман никогда не писал ей первым. Единственное, что она о нём знала – он, как и она, раньше жил в Питере. Но о прошлом он говорил мало.

Сегодня она сама подошла к нему на перемене и предложила встретиться. Заявила, что нужно обсудить что-то важное и непубличное. И, конечно, лучезарно улыбнулась. Он подумал, но, заинтригованный, согласился.

– Он сам написал? – Даша не сдавалась. – Ты же говорила, что он не пишет первым.

– Боже, Даша, ты как следователь! – Полина закатила глаза. – Да, написал. Окей? Сказал, что ему нравятся мои посты, и позвал погулять.

В глазах подруг мелькнула зависть. Это радовало, но одновременно оставляло пустоту. Полина наслаждалась их завистью, но также мечтала, чтобы кто-то знал правду: Роман Ларинский не писал ей, не звал на свидания, в школе общался с ней вяло. Но она не сдавалась. Рано или поздно он будет её – просто потому, что она так решила.

– Ну, девчонки, мне сюда, – она остановилась у своего подъезда обычной девятиэтажки с облупившейся штукатуркой и тяжёлой металлической дверью. – Надо подготовиться. Не ждите меня на танцах.

– Наденешь что-то сексуальное? – подмигнула Лиза.

– Возможно, – Полина загадочно улыбнулась. – Но не слишком. Должна оставаться интрига.

– А нам потом всё расскажешь? – Лиза смотрела на неё горящими глазами.

– Может быть… Посмотрим.

Даша фыркнула, закутываясь в спортивную зелёную куртку. Её тёмные волосы были собраны в небрежный хвост, а на лице – минимум макияжа. Даша всегда отмахивалась от разговоров о собственной внешности, но Полина знала всю правду: та украдкой разглядывала себя в зеркале, когда думала, что никто не видит.

Девочки обменялись формальными объятиями – не настоящими, а лишь лёгкими прикосновениями. Полина никогда не позволяла прижиматься к себе, будто боялась, что они почувствуют, какая она хрупкая под маской уверенности.

Она зашла в подъезд, поморщившись от вони – кошатины, борща, сырости. Стены, когда-то салатовые, покрылись трещинами и граффити. Полина поднялась по лестнице, стараясь не касаться перил.

«Кто знает, сколько грязных рук их трогало».

Седьмой этаж, квартира тридцать пять. Она замерла перед дверью, прислушиваясь. Тишина. Может, матери не было дома. Может, повезло, и она спокойно подготовится к встрече с Романом.

Полина открыла дверь – и застыла.

Благословенная тишина оказалась обманом – из спальни матери доносились приглушённые стоны, скрип кровати, прерывистое дыхание. Опять. Уже третий раз за неделю. И каждый раз – новый мужчина.

Желудок болезненно сжался от отвращения и голода одновременно. Руки задрожали, отчего ключ едва не выпал. Видимо, мать не ожидала, что она вернётся так рано и пропустит танцы.

Полина бесшумно закрыла дверь, сняла ботильоны, оставила сумку на прихожей тумбе. Кухня, гостиная, её комната – безопасная зона. Но чтобы добраться туда, придётся пройти мимо приоткрытой двери материнской спальни.

Она сделала глубокий вдох и на цыпочках пробралась по коридору.

– Только не смотреть! Только не смотреть! – шептала она, но глаза предательски скользнули в щель приоткрытой двери.

На мгновение перед глазами мелькнули переплетённые тела, двигавшиеся в странном ритме. Крашенные в блонд волосы матери раскидались по подушке. Его спина, покрытая испариной, блестела в тусклом свете. Лиц она не разглядела – и слава богу. Но и этого хватило, чтобы ком подступил к горлу.

«Как животные… Тупые животные».

Полина знала этот сценарий наизусть. Мать находила мужчин в баре, на работе или через приложения. Приводила их домой, когда думала, что дочери не будет. Они исчезали под утро, часто даже не запоминая её имени. А потом она сидела на кухне в халате, курила одну сигарету за другой и смотрела в окно пустым взглядом. Но теперь, кажется, появился кто-то постоянный – этого мужчину Полина видела уже не впервые.

«Неужели?»

Полина проскользнула в свою комнату, щёлкнула замком, втолкнула наушники в уши и включила музыку на полную громкость – лишь бы не слышать звуков из-за стены. Повалилась на кровать, ощущая, как слабость разливается по телу. В глазах потемнело, заплясали чёрные точки. Она не ела ничего с утра, кроме яблока и нескольких глотков воды – да и то потом вызвала рвоту. Шестьсот калорий в день – её предел сейчас, и даже эти калории давались с трудом. Но она терпела, потому что терпеть голод легче, чем быть некрасивой, как Кострова, как мать.

Полина разглядывала свои руки – тонкие, с проступающими венами и косточками. Колени выпирали из-под колготок, рёбра можно было сосчитать под тонкой блузкой. Она знала, что красива. Знала, что мальчишки сходят по ней с ума, а девчонки кусают локти от зависти.

«Почему же тогда внутри так пусто?»

Где-то в глубине души таился ужас: а вдруг она станет такой же? Вдруг вся эта красота и популярность – лишь отсрочка перед неизбежным падением? Вдруг однажды она окажется на месте матери – постаревшей женщиной, ищущей подтверждения своей ценности в постели с едва знакомыми мужчинами?

Полина впилась взглядом в зеркало напротив кровати. Лицо совсем побледнело, под глазами залегли тёмные круги, хотя утром она тщательно замаскировала их консилером. Губы, накрашенные яркой красной помадой, сейчас потеряли цвет. В глазах – усталость и отвращение ко всему происходящему за стеной.

Она поднялась с кровати, слегка пошатываясь. Чёрные точки снова заплясали перед глазами, но она проигнорировала их. Подошла к шкафу, распахнула створки. Внутри ровными рядами висели тщательно подобранные наряды.

Пальцы сами нашли тёмно-синее платье с высоким воротом – строгое, но подчёркивающее каждый изгиб фигуры. К нему – тонкие колготки, серебряные серёжки с сапфирами, любимый лунный кулон на цепочке. И чёрное пальто нараспашку – для завершения образа.

Да, в этом она пойдёт на встречу с Романом. В этом добьётся своего. Потому что она – Полина Лунёва, а она всегда получала желаемое.

За стеной раздался особенно громкий стон, затем наступила тишина. Полина знала, что дальше – разговоры шёпотом, звук открываемой бутылки вина, возможно, смех. А потом всё заново, пока он не уйдёт, оставив мать с пустотой внутри.

Три года. Три года мать тщетно убеждала себя в собственном счастье.

Полина вспомнила тот день три года назад, когда мать объявила о переезде из Петербурга в эту дыру под названием Зимнеградск. Тогда она разрыдалась впервые после развода родителей. Это оказалось хуже предательства – настоящее убийство всех её надежд. Петербург, пусть серый и дождливый, оставался настоящим городом с перспективами, возможностями, культурой. Там можно было мечтать, становиться кем-то, строить будущее.

– Ты не понимаешь, Полина, – говорила мать, методично складывая вещи в коробки. – В Петербурге мы никто. Там у нас будет своя квартира, хорошая работа, нормальная жизнь.

– Нормальная жизнь? В Зимнеградске? – Полина смотрела на неё с недоверием. – Там даже названия улиц звучат как диагноз!

– Тебя никто не спрашивает, – отрезала мать. – Тебе тринадцать лет. Ты будешь жить там, где я скажу.

– Папа бы никогда…

– Твой папа живёт в трёхкомнатной квартире с новой женой и её сыном, – голос матери звенел от напряжения. – И ни разу не предложил тебе остаться с ним. Так что хватит. Он сделал свой выбор.

Так они и оказались здесь – в Зимнеградске, маленьком городке в трёх часах езды от Петербурга. Достаточно далеко, чтобы не бывать там каждые выходные, и достаточно близко для постоянных воспоминаний о прошлой жизни.

Полина фыркнула, разглядывая свои ногти. Идеально накрашенные, как и всё в этой квартире. Несмотря на ужасный подъезд, мама постаралась с ремонтом. Большая гостиная с панорамными окнами, дорогой диван, стеклянный журнальный столик, картины на стенах, модные светильники, которые мать выбирала с таким энтузиазмом, будто они могли заполнить внутреннюю пустоту. Но пустота осталась. И стала только больше.

Да, у матери хорошая работа – менеджер в фармацевтической компании, частые командировки, достойная зарплата. У неё было всё необходимое – и даже больше.

Но какой смысл в дизайнерских вещах, если нет семьи? Какой смысл в красивой квартире, если она превратилась в проходной двор для случайных мужчин?

– Идиотка, – прошептала Полина, вставая и направляясь на кухню.

Желудок свело от голода. Она почти не ела уже три дня, но сейчас внутри всё горело. Она открыла холодильник и уставилась на содержимое: йогурты, фрукты, сыр. Всё выглядело аппетитно, но она не могла. Не могла.

Ей казалось, что она толстая. Что скоро станет такой, как Аля Кострова.

«Кострова».

Полина открыла телефон и пролистала фотографии, пока не нашла случайный снимок из столовой. Начала разглядывать фото с болезненным интересом. Аля выглядела как воплощение главного страха Полины – полная, рыхлая, в бесформенной одежде, лишь подчёркивавшей её полноту. Рыжие волосы собраны в неаккуратный хвост, на лице – ни грамма косметики, только веснушки и нездоровый румянец. На снимке Аля сидела за столом, держала в руках булочку и глупо улыбалась.

Полину передёрнуло от отвращения и страха одновременно. Страха, что однажды она может стать такой же. Что стоит ей расслабиться, начать есть нормально – и она превратится в такое же бесформенное существо, которое все будут игнорировать, высмеивать или, что ещё хуже, жалеть.

– Никогда, – прошептала она сухими губами. – Лучше сдохну.

Желудок снова свело, но она лишь отпила воды из стакана. Это пройдёт. Голод всегда проходит, если потерпеть. А она умела терпеть.

Вода была холодной, почти ледяной, и это немного успокоило.

За дверью раздались шаги – мать и незнакомый мужчина вышли из спальни. Смех. Голоса. Полина схватила стакан и юркнула в ванную, захлопнув за собой дверь. Сердце колотилось, руки дрожали от злости и унижения.

Она села на край ванны, уставившись на своё отражение в зеркале. Бледное лицо, заострившиеся скулы, тёмные круги под глазами. Она знала, что похудела за последние недели – все джинсы болтались на бёдрах, рёбра проступали под кожей. Но ей всё равно казалось, что этого недостаточно.

Медленно она приподняла блузу, разглядывая живот. Плоский, впалый. Но ей померещилась какая-то складка, неровность – что-то лишнее, от чего нужно избавиться. Она ущипнула кожу на животе – совсем немного, но достаточно, чтобы почувствовать отвращение.

За дверью слышались голоса, смех, звон посуды. Они проводили время на кухне. Полина стиснула зубы, стараясь не вслушиваться, но голоса всё равно проникали сквозь дверь – мамин, высокий, с притворной весёлостью, и его – низкий, с хрипотцой.

– …давно здесь живёте? – спросил он.

– Почти три года, – ответила мама. – Переехали из Питера.

– И как тебе Зимнеградск?

– Тихо, спокойно. Для Полины хорошая школа недалеко. И работа у меня неплохая.

Полины.

Она знает, что я дома? Ей плевать, что я могу все слышать, видеть, знать?

Полину затрясло от злости. Она резко включила душ на полную мощность, чтобы заглушить их голоса. Горячая вода хлестала по кафелю, заполняя ванную паром. Она опустилась на пол, прислонилась спиной к прохладной стене и закрыла глаза.

Голод и злость смешивались, превращаясь в тошноту. Перед глазами поплыли чёрные точки. Она знала это состояние – так организм протестовал против голодания. Но она была сильнее своего тела. Она контролировала его, а не оно её.

Раньше, в Петербурге, у них была другая жизнь. Мать работала в крупной фармкомпании, но не на руководящей должности – обычным медпредставителем. Зато они были семьёй – отец, мать и она. Отец трудился в IT, часто работал из дома. Они вместе ужинали, выезжали за город, ходили в театры и музеи.

А потом он встретил её – коллегу, моложе на двенадцать лет. И всё полетело к чертям. Сначала скандалы, потом – холодная война, затем – развод и раздел имущества. Квартира осталась отцу, потому что он вложил в неё деньги от продажи бабушкиного наследства. Им с матерью досталась компенсация – хватило на жильё в Зимнеградске, но не в Питере.

И вот они здесь. Мать с головой ушла в карьеру и в бесконечную череду романов. А Полина… Полина просто пыталась выжить. Пыталась стать лучше, красивее, успешнее – вопреки всему.

Ей вспомнился один вечер, случившийся примерно год назад. Мать вернулась с работы рано, что происходило редко. У неё было хорошее настроение – получила премию за перевыполнение квартального плана. Купила пиццу и бутылку вина, включила музыку, расставила тарелки на столе.

– Сегодня праздник, – объявила она, разливая себе вино. – Давай поужинаем вместе, как нормальные люди.

Полина помнила, как смотрела тогда на эту пиццу – большую, ароматную, с тянущимся сыром и пепперони. Желудок скрутило от голода, но она лишь покачала головой:

– Я на диете.

Мать фыркнула, отпивая вино из бокала:

– Боже, Полина, тебе пятнадцать лет. Какая диета? У тебя прекрасная фигура.

– Не такая прекрасная, как могла бы быть.

Мать посмотрела на неё долгим взглядом, потом покачала головой:

– Знаешь, в твоём возрасте я тоже комплексовала. Мне казалось, что я недостаточно красивая, недостаточно стройная. Я мечтала быть похожей на моделей из журналов. И что в итоге? Всю молодость потратила на диеты и переживания. А потом встретила твоего отца. И он полюбил меня такой, какая я есть. И я подумала: какой же это был идиотизм – мучить себя столько лет!

Полина посмотрела на неё с недоверием. На эту женщину, которая, как ей казалось, выпивала бутылку вина почти каждый вечер. Которая меняла мужчин, как перчатки. Которая отдавалась первому встречному, лишь бы не чувствовать себя одинокой.

– Посмотри, к чему тебя это привело, – сказала она тихо. – Папа ушёл к другой. К той, которая моложе и красивее.

Лицо матери закаменело. Она залпом допила вино и налила ещё:

– Твой отец ушёл, потому что он слабак и эгоист. А его новая жена… поверь мне, ей тоже недолго осталось быть счастливой. Твой отец не умеет быть верным – ни женщине, ни своему слову.

– Зато ты теперь даже не пытаешься быть верной, да? – она не смогла сдержать горечь. – Сразу перешла к модели «переспать и забыть»?

Пощёчина обожгла ей щёку прежде, чем Полина успела отшатнуться.

– Никогда, – произнесла она дрожащим голосом, – никогда не смей так со мной разговаривать.

Полина выбежала из кухни, захлопнула дверь своей комнаты. Сердце отчаянно колотилось, щека горела, внутри всё кипело от обиды и злости. В ту ночь она поклялась себе, что никогда не будет такой, как мать. Никогда не позволит мужчине управлять её жизнью. Никогда не станет искать утешения в вине и случайном сексе.

Она будет лучше. Сильнее. Красивее. Успешнее.

И она сдержит это обещание, даже если оно её убьёт.

Полина достала телефон из кармана, открыла соцсети. Бездумно пролистала ленту, пытаясь отвлечься от голода и подступающего головокружения. Потом остановилась и, после секундного колебания, поискала в поиске некую Юлию Ветрову.

Перед ней открылася аккуратный, ухоженный профиль, полный красивых и фальшиво позитивных фотографий. Юлька Ветрова – девушка, к которой ушёл от неё её бывший парень, Влад. Полина презирала ее всей душой, но не могла перестать смотреть.

На последнем фото Юлька сидела за столиком в кафе, с чашкой капучино и пирожным на блюдце. Улыбалась в камеру. Простая белая футболка, джинсы, минимум макияжа. Подпись: «Доброе утро вторника!» с кучей мерзких смайлов.

Полину передёрнуло от злости и зависти. Юля выглядела… нормальной. Здоровой. Счастливой. Могла позволить себе съесть пирожное и не умирать потом от чувства вины. Не считала каждую калорию. Могла надеть обычную футболку и выглядеть хорошо.

Она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Юля ведь не красивее её. Не стройнее. Её фотографии набирали не так уж много лайков.

«Так почему же Влад выбрал её? Почему предпочёл эту обычность моему совершенству?»

Полина закрыла её профиль, швырнула телефон на бортик ванны. Её охватила паника – внезапная, иррациональная, удушающая.

«Что, если Роман тоже предпочтёт кого-то другого? Кого-то обычного, несовершенного, реального? Или, что ещё хуже, если он уже заинтересовался Костровой? Этой неуклюжей, бесформенной, не умеющей одеваться лохушкой?»

Нет, этого не могло быть. Роман не настолько слеп. Он должен был видеть, что она лучше. Что она особенная. Что она достойна его внимания.

Она снова схватила телефон.

Открыла чат с Романом – пустой, ни одного сообщения. Полина добавила его три месяца назад, но они так и не общались в сети. Её пальцы дрожали, когда она набирала сообщение:

«Привет. Встречаемся сегодня?»

Отправила и тут же пожалела. Слишком прямолинейно, слишком навязчиво. Он ведь подумает, что она интересуется им, что она…

Телефон завибрировал. Новое сообщение. От Романа.

«Привет. Да».

Два слова. Только два слова, но её сердце уже колотилось, как сумасшедшее. Он ответил! Сразу же! Не проигнорировал, не отмахнулся, не поставил просто лайк. Ответил словами. Полина разглядывала его аватарку – не фотографию, а чёрно-белую иллюстрацию с абстрактным геометрическим рисунком. Типично для Романа – никакой личной информации, минимум деталей.

Она быстро набрала ответ:

«Вау, не думала, что ты ответишь так быстро! Ты обычно не особо активен в чатах».

Ответ пришёл почти сразу:

«У всех бывают исключения».

У неё перехватило дыхание.

«Это что, флирт? Он намекает, что я – исключение? Что для меня у него нашлось время?»

«В парке, на набережной Зимницы, через час?» – написала она, стараясь не показывать слишком явного интереса. Три точки появились и исчезли. Он печатал, останавливался, снова печатал. Её сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

«Ок».

Одно слово. Всего одно слово, но оно меняло всё. Их встреча действительно состоится!

Полина вскочила, чуть не упав от головокружения. Следовало переодеться, подкраситься, уложить волосы. Следовало выглядеть идеально, но при этом случайно-небрежно, словно она не придавала никакого значения этому событию. За дверью царила тишина – наверное, мама и её новый «друг» уже ушли или вернулись в спальню. Полина осторожно выглянула из ванной – коридор опустел, кухня тоже. Лёгкими шагами она проскользнула в свою комнату, быстро заперла дверь. Наряд, выбранный для прогулки, уже ожидал своего звёздного часа.

Она быстро подкрасила ресницы, нанесла немного тонального крема, чтобы скрыть бледность, и чуть-чуть блеска для губ. Расчесала волосы, оставив их свободно ниспадать на плечи.

Последний взгляд в зеркало – да, хорошо. Не идеально, но достаточно привлекательно.

***

Она шла по аллее парка, чувствуя, как холодный октябрьский ветер щипал щеки, словно пытаясь напомнить: «Ты здесь, в этой дыре, и никуда от этого не денешься». Листья под ногами шуршали, как шепот осени, а в воздухе витал запах сырой земли и опавшей листвы. Набережная реки Зимницы пустовала в этот будний вечер. Несколько пожилых пар неторопливо прогуливались вдоль воды, молодая женщина катила коляску, компания подростков шумно болтала на скамейке у самой воды. Полина ступала медленно, стараясь выглядеть расслабленной и уверенной, хотя внутри всё сжималось от нервного напряжения и голода.

Парк в Зимнеградске – не то место, где она хотела бы оказаться, но сейчас ей было всё равно. Потому что она шла к нему. К Роману.

Она увидела его издалека: высокий силуэт на фоне темной воды, у старого, полуразрушенного моста. Роман сидел на каменном парапете, спиной к тропинке, лицом к реке. Его фигура гармонично вписывалась в осеннюю меланхолию. Чёрное пальто с высоким воротником подчёркивало задумчивость, а тёмный шарф, небрежно наброшенный на шею, добавлял загадочности. Тёмные волосы Романа слегка растрепались от лёгкого ветра, а на лице играла полуулыбка, загадочная и притягательная.

– Привет, – тихо произнёс он, когда Полина подошла ближе.

– Привет, – ответила она, стараясь звучать уверенно, хотя сердце бешено колотилось.

Роман взглянул на неё затуманенными голубыми глазами, так похожими на этот октябрьский день. Но в них мелькнуло нечто большее, проникающее в самую душу. Он словно читал её настоящую, ту Полину, которую она так умело скрывала от всех.

– Пойдём прогуляемся? – предложил он, чуть наклонив голову.

Полина кивнула, и они двинулись по аллее. Он шагал медленно, будто никуда не спешил, а её каблуки вязли в мокрой листве.

В один момент в голову закралась неловкая мысль: она не сводила с него глаз. Его профиль казался ей… совершенным. Высокие скулы, прямой нос, тонкие губы, слегка приоткрытые, словно он вот-вот что-то скажет. Но он молчал.

Они шли по аллее, и Полина чувствовала, как внутри нарастает напряжение. Она не могла терпеть тишину, слишком громкую и слишком обнажающую.

– Ну, как дела, Рома? – она нарочно исковеркала его имя. Он поморщился, уголки его губ дрогнули. Ему не нравилось, когда его так называли. Но ей плевать.

Раздражать парней – её любимое занятие.

– Нормально, – ответил он односложно, не глядя на неё.

– Нормально – это как? – подколола она, слегка подтолкнув его локтем. – Ты вообще когда-нибудь говоришь больше двух слов?

Он пожал плечами, отчего внутри у Полины закипело раздражение.

«Почему он такой… такой закрытый? Почему он не мог просто расслабиться?»

– Как тебе совместная работа с Костровой? – спросила она, улыбаясь своей самой яркой улыбкой. – Кошмар, да? Мария Сергеевна как всегда – мастер садистских сочетаний.

Роман пожал плечами, будто говорил этим движением: «Отстаньте все, мне плевать». Её это бесило и завораживало одновременно.

– Нормально, – ответил он наконец. – Кострова умная. Сделала всё сама.

Её словно прошибло током.

«Он защищает эту корову? Серьёзно?»

– Умная? Эта серая мышь? – фыркнула она. – Она же двух слов связать не может без заикания.

Роман бросил на неё холодный взгляд:

– Не все должны быть громкими.

Что-то в его тоне заставило сбавить обороты. Она решила сменить тактику.

– Знаешь, я недавно заняла первое место на региональных соревнованиях по контемпу, – заявила она, будто между прочим. – Наша студия «Импульс» теперь поедет на всероссийские в декабре.

Это была лишь полуправда. Она действительно танцевала в «Импульсе», и они действительно выиграли регионалку. Но главную партию исполняла не она, а Маша Соколова – девчонка с идеальным телом и нулевым чувством стиля. Сама Полина танцевала во втором ряду, но Роману об этом знать не следовало.

– Любишь унылые современные танцы? – спросил он с лёгкой насмешкой.

– Это искусство самовыражения, Рома, – она намеренно использовала уменьшительное имя, видя, как он снова поморщился. – Эмоции через движение. Хотя о чём я – ты же вечный наблюдатель, никаких эмоций.

– Не называй меня Ромой, – его голос стал холоднее. – И да, я предпочитаю наблюдать, а не выплёскивать всё наружу, как некоторые.

Она поймала его взгляд – тяжёлый, внимательный, с какой-то странной искрой, будто он видел её насквозь.

– Что? – спросила она, не выдержав. – У меня тушь размазалась?

– Нет, – он снова отвернулся к реке. – У тебя идеальный макияж. Как всегда.

И снова это прозвучало не как комплимент, а как констатация факта. Или даже как обвинение. Но это заводило ещё больше – хотелось пробиться через его отстранённость, заставить его реагировать, чувствовать.

– Давай присядем, – она указала на скамейку под старым клёном. – Я замёрзла.

Они сели на скамейку. Роман держался прямо, но всё ещё закрыто, словно в любой момент собирался вскочить и уйти. Полина, наоборот, развернулась к нему всем телом – колени почти коснулись его бедра, локоть опёрся на спинку скамейки, а ладонь сама потянулась к значку в виде ноты на его пальто. Она хотела, чтобы он чувствовал её близость, даже если пытался игнорировать.

– А знаешь, что самое сложное в контемпе? – она кокетливо заправила прядь волос за ухо. – Нужно быть одновременно сильной и хрупкой. Показать силу через слабость. Это как…

– Как твоя жизнь? – неожиданно спросил он, поднимая на неё взгляд.

Она запнулась, теряя нить мысли. Что он имел в виду? Откуда ему было знать что-либо о её жизни?

– Моя жизнь идеальна, – отрезала она с фальшивой улыбкой. – Завидуешь?

– Нет, – он покачал головой. – Не завидую.

Телефон в её кармане завибрировал – новое сообщение от мамы:

«Полина, не забудь зайти в магазин после танцев».

Она почувствовала, как кровь прилила к щекам. Мать обращалась с ней как с прислугой, даже не спрашивая, где она и всё ли в порядке. Её волновала только грязная посуда и продукты в холодильнике.

Роман, должно быть, заметил изменение на её лице: взгляд стал вопросительным. Она убрала телефон и кивнула на реку:

– Красиво, правда?

– Ты не ответишь? – спросил он, кивая на её карман.

– Нет, – она пожала плечами. – Это мама. Опять недовольна чем-то.

Что-то в его взгляде изменилось – появился интерес, почти сочувствие. И она, сама не понимая, почему, внезапно ощутила острую необходимость доверить ему правду. Или хотя бы часть правды.

– Она изменилась после развода, – начала она тихо. – Раньше она была… другой. Заботилась обо мне, интересовалась моей жизнью. А теперь у неё только работа и эти… мужчины.

Она замолчала, не зная, стоит ли продолжать. Роман смотрел на неё внимательно, без обычной иронии или отстранённости.

– А отец?

– А что отец? – она горько усмехнулась. – У него новая семья, новая жена, её сын. Он присылает деньги мне на карту раз в месяц и считает, что выполнил отцовский долг. Даже на день рождения не звонит, только сообщение шлёт.

Она подняла глаза к небу, часто моргая, чтобы сдержать непрошеные слёзы. Плакать перед Романом было последним, что ей сейчас нужно.

– Знаешь, что самое поганое? – продолжила она, стараясь говорить небрежно. – У него на аватарке фотка с её сыном. Они вдвоём на рыбалке, смеются. А со мной он никогда не ездил на рыбалку. Мол, это не для девочек.

Она замолчала, сжимая кулаки. Эта острая боль до сих пор заставляла её задыхаться, хотя прошло уже три года.

– Как будто у него никогда и не было дочери, – закончила она тихо. – Как будто я – просто неудобная строчка в ежемесячных расходах.

Лицо Романа заметно помрачнело. Взгляд потяжелел, уголки губ опустились. Он посмотрел куда-то мимо неё, на тёмную воду, и в его профиле мелькнула такая знакомая тоска, что ей стало не по себе.

– У тебя тоже проблемы с родителями? – спросила она осторожно.

Он усмехнулся, но в этой усмешке не было веселья – только горечь и что-то ещё, тёмное, глубокое.

– Есть небольшая проблемка, – ответил он, всё ещё глядя на воду. – Мой отец сгорел заживо в пожаре почти девять лет назад.

Он сказал это таким будничным тоном, с такой обыденной иронией, что ей потребовалось несколько секунд на осознание его слов.

– Твой отец… что? – она почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

– Сгорел. В пожаре, – безэмоционально повторил он. – Наш дом загорелся ночью. Мы с мамой выбрались, а он – нет.

За привычной иронией в его глазах Полина увидела столько боли, что перехватило дыхание. Она не знала, что сказать. Любое «мне жаль» прозвучало бы фальшиво и пусто.

– Ничего себе, – выдохнула она наконец. – А я тут ною, что папочка не звонит.

К её удивлению, Роман слабо улыбнулся:

– У всех свои демоны. Твои – не менее реальны, чем мои.

Они помолчали некоторое время. Ветер усилился, зашуршал в опавших листьях под их ногами. Полина обхватила себя руками, стараясь согреться.

– Поэтому ты ходишь к ней? – спросила она внезапно.

Роман резко повернулся, в его глазах мелькнуло удивление, почти шок.

– К кому?

– Ну… к ней, – она неопределённо взмахнула рукой. – К этой… специалистке.

Его взгляд изменился, стал настороженным, изучающим.

– Отчасти, – ответил он после паузы. – А ты?

Она промолчала. Вместо этого достала из кармана пачку сигарет, вытащила одну, щёлкнула зажигалкой. Глубоко затянулась, чувствуя, как дым наполняет лёгкие.

– Хорошо, что мамке пофиг, – хмыкнула, выдыхая дым.

Протянула пачку Роману, но он покачал головой:

– Не курю.

– Правильный мальчик? – усмехнулась она.

– Вкус сигарет мерзкий, – просто ответил он, даже не обратив внимания на её подколку.

Ей стало неловко, но она не подала вида. Затянулась ещё раз, глядя на тёмную воду.

– Я тоже хожу к ней. Мать заставила, потому что якобы я слишком тощая. Как будто ей не плевать.

Она засмеялась, но смех вышел ломким, фальшивым. Роман посмотрел на неё, и в его взгляде что-то изменилось – появилась тревога, почти страх.

– Не ходи.

– Что? – она повернулась к нему.

– Почему?

Он молчал, словно боролся с собой, потом покачал головой:

– Неважно. Делай как знаешь.

Но его глаза говорили другое. Они почти умоляли её не ходить, держаться подальше. И это пугало её сильнее, чем его слова о сгоревшем отце.

***

Они сидели на скамейке уже почти час. Небо темнело, фонари вдоль набережной загорались один за другим, отражаясь в тёмной воде реки. Полина выкурила две сигареты и теперь просто сидела, обхватив колени руками, странно спокойная после всех откровений.

– В Питере в это время года уже совсем холодно, – она нарушила тишину первой. – Помню, как мы с отцом ходили в парк кормить уток, и я всегда мёрзла даже в тёплой куртке.

Забавно было, что она говорила это, ведь Роман тоже раньше жил в Питере. Но ей хотелось рассказывать о себе, вспоминать прошлое. Или просто с кем-то поговорить – не важно, с кем. С кем-то, кто её услышит.

– Ты скучаешь по нему, – это был не вопрос, а утверждением.

– По Питеру или по отцу? – она криво улыбнулась.

– По обоим, – ответил он просто.

Она пожала плечами:

– Может быть. Иногда. Но знаешь, что самое странное? Я помню, как мечтала о свободе. Чтобы никто не указывал, что делать, когда возвращаться домой, с кем дружить. А сейчас у меня столько этой свободы, что я не знаю, куда её девать.

Роман слабо улыбнулся:

– Я тоже многого желал, о многом мечтал… Но лучше бы не делал этого.

– О чём?

– Не важно. Просто будь осторожна со своими желаниями.

– А как насчёт желания выпить чая в кофейне? – Её желудок предательски урчал, подтверждая слова.

Роман внезапно встал и протянул ей руку:

– Пойдём.

Она посмотрела на его руку, потом на его лицо – серьёзное, без обычной иронии или отстранённости.

«Почему он так изменился после нашего разговора? Что его так заинтересовало?»

– Ты приглашаешь меня на свидание, Ларинский? – она подняла бровь, пытаясь вернуться к своему обычному поддразнивающему тону.

– Мы просто пойдём в кофейню. Не усложняй.

Она схватилась за его руку и встала. На мгновение они оказались очень близко – она почувствовала тепло его тела, запах его одеколона, увидела каждую ресницу над его голубыми глазами.

– Я обожаю усложнять, – тихо сказала она. – Это моё любимое занятие.

Они пошли по набережной, огибая лужи и кучи мокрых листьев. Очень тянуло взять его за руку, прижаться к нему, почувствовать его тепло. Но она держалась на расстоянии, зная, что он не любил, когда нарушали его личное пространство.

Хотелось верить, что она действительно симпатична ему, а он – ей. Что это начало глубоких, искренних чувств, а не жалкая попытка заполнить пустоту, как у матери. Но внутренний голос отчаянно кричал и сопротивлялся, будто она делала что-то не так, чувствовала что-то не так, понимала что-то не так…

Но стоило попытаться понять, что именно, как ненавистные мысли уже стучались в голову.

О маме с её бесконечными мужиками. Об отце, забывшем о её существовании. О Юле, которая заполучила Влада. Об этом чёртовом городе, откуда нет выхода.

Глава 6. Зазеркалье

Аля обречённо смотрела на тарелку с дымящимся картофельным пюре и котлетой. Желудок сжимался от голода, но мысль о каждой лишней калории вызывала приступ удушающей ненависти к себе. Уже вторую неделю она держалась – отказывалась от школьных обедов, на переменах пила только воду, чувствовала головокружение и слабость, но упрямо копила деньги на консультацию у психолога. И каждый вечер с отчаянным остервенением нарушала собственные обещания, а потом в наказание щипала презренное тело до боли, до синяков.

У ног Али настойчиво тёрся семейный любимец – упитанный рыжий кот с густой шерстью и жалостливыми янтарными глазами. Рыжик выпрашивал угощение, тихо мурлыча и заглядывая ей в глаза с таким видом, будто она была единственным источником пищи во всей вселенной.

Аля рассеянно почесала кота за ухом, продолжая смотреть на тарелку с едой.

«Не смей. Не смей есть это. Тебе хватит и половины».

– А ты знаешь, Вить, – мама оживлённо размахивала вилкой, – эта новая клиентка сегодня весь офис на уши подняла! Требовала исключительного сервиса, а сама даже базовую линейку нашу не изучила. Я ей говорю: «Может, вам сначала ознакомиться с нашими продуктами?» А она: «Я клиент, вы обязаны…»

Аля не слушала. Она медленно поднесла вилку ко рту.

«Одна ложка. Только одна. И всё».

Мягкое пюре растаяло на языке, и что-то внутри сломалось. Следующая порция оказалась во рту раньше, чем мозг успел среагировать.

Папа рассеянно кивал маме, одновременно проверяя что-то в телефоне.

– У меня новый проект наметился, – он поднял глаза, когда мама замолчала. – Заказчик адекватный, сроки нормальные, бюджет приличный. Наконец-то можно без авралов поработать.

– Вот за что я тебе завидую – у тебя никаких истеричных клиенток, – мама подмигнула отцу. – Виртуальное общение – идеальное общение!

– Ну не всем же быть такими бойкими менеджерами, как ты, – он мягко улыбнулся.

Аля уже не контролировала себя. Механические движения – вилка к тарелке, к губам, снова к тарелке. Ненавистное пюре исчезало с пугающей скоростью. Каждый глоток приближал её к очередному приступу презрения к себе, к очередной бессильной истерике и синякам на теле, но остановиться было невозможно.

Когда тарелка опустела, желудок растянулся, а к горлу подступила тошнота.

«Что я наделала? Опять. Опять!»

– А кто тут у нас похудеть хотел? – мама с усмешкой посмотрела на её пустую тарелку. – Вижу-вижу план действий: съесть всё вокруг, чтобы не было искушения!

Каждое слово вонзалось иглой. Аля сжала губы.

– Таня, оставь ребёнка, – папа примирительно коснулся маминой руки. – Пусть хорошо кушает. Похудеет еще во взрослой жизни. В ее возрасте организм растёт.

«Растёт вширь».

Она резко встала из-за стола, не в силах больше выносить этот разговор.

– Я всё, спасибо.

Повернулась к двери и замерла. С внутренней стороны двери висело зеркало – небольшое, в тонкой деревянной раме. Мама, любившая украшать квартиру разными безделушками, купила его пару дней назад и, как назло, повесила именно на кухне. Из глубины на Алю смотрело отражение: рыжие волосы спутались после дня в школе, широкое лицо лоснилось, а складки на подбородке предательски обозначились чёткой линией.

«Уродина».

Что-то тёмное шевельнулось в глубине стекла, словно зеркало вдруг стало бездонным колодцем, в котором жило нечто, и внимательно наблюдало за ней. Аля резко отвернулась.

– Мам, пап, давайте уберём это зеркало, – голос болезненно дрогнул. – Пожалуйста.

Мать фыркнула, продолжая собирать посуду со стола.

– Опять ты со своими глупостями. Что за детсад? Зачем нам убирать зеркало?

– Просто… оно там не нужно.

– Алечка, ты уже не маленькая, – мама закатила глаза. – Какие могут быть страхи в шестнадцать лет? Там твоё отражение, а не бабайка.

«Вот именно. Моё отражение. Оно хуже любого бабайки».

– Я устала. Пойду к себе, – Аля обогнула зеркало по широкой дуге, чувствуя, как по спине бежит холодок. Ей казалось, что чей-то взгляд из стекла следует за ней, даже когда она уже вышла из комнаты.

В своей комнате Аля первым делом закрыла тетрадкой маленькое зеркальце на столе, которое недавно сама же поставила туда, безуспешно надеясь побороть страх. Затем подошла к стене, где по-прежнему висел её рисунок – портрет тонкой грациозной девушки с идеальными чертами лица, длинными рыжими волосами и сияющими глазами.

«Настоящая я. Та, которую никто не видит».

Эта девушка была счастливой. Уверенной. Красивой. Всем тем, чем реальная Аля никогда не станет.

С тяжёлым вздохом она отошла от картины и достала из-под подушки маленькую шкатулку – старую жестяную коробку из-под печенья. Внутри лежали аккуратно сложенные купюры и записка с расчётами:

«Не покупала еду – 300 руб. × 10 дней = 3000 руб. Рисунок для Кати из 9Б – 500 руб., рисунок для Насти – ещё 500 руб., рисунок для Оли из 8 «А» – 500 рублей. Всего – 4500 руб.»

Сумма уже была почти накоплена, осталось только пару дней сэкономить на обедах и сдать готовые рисунки девочкам – ради своей мечты Аля даже начала рисовать на заказ. Но решение созрело внезапно. Так трескается лёд на реке – неожиданно и необратимо.

Аля взяла телефон и нашла в закладках сайт психологического центра «Зазеркалье». На странице психолога Агаты она задержалась дольше всего. Знакомая фотография снова вспышкой во тьме привлекла внимание. Безупречный овал лица, обрамлённый тяжёлыми чёрными волосами. Прямой, идеально очерченный нос. Губы, изогнутые в лёгкой притягательной полуулыбке. Глаза – тёмные, глубокие, внимательные. Тонкие пальцы, сложенные домиком у подбородка.

И этот взгляд. Взгляд, который словно проникал сквозь экран, заглядывал прямо в душу. Аля невольно сглотнула, не в силах оторваться от фотографии.

«Агата специализируется на работе с подростками, пищевыми расстройствами, проблемами самооценки и самовосприятия. В своей практике сочетает психоаналитический подход, техники гипнотерапии и авторские методики глубинного самоисследования…»

Аля перечитала статьи Агаты, которые знала уже почти наизусть: «Зеркальный образ: как принять себя», «Путешествие к идеальному Я», «Что скрывается за стеклом: техники визуализации для изменения самовосприятия», «Идеал: как визуализировать свою мечту». Каждое слово отзывалось в её душе пронзительным пониманием.

Собравшись с духом, она открыла раздел «Написать специалисту» и задумалась, как ей обратиться к Агате: отчество указано не было. Но пальцы сами начали печатать:

«Здравствуйте, Агата.

Меня зовут Александра, мне шестнадцать лет. Я давно читаю Ваши статьи и хотела бы записаться на консультацию. У меня есть проблемы с принятием своей внешности и с пищевым поведением. Знаю, что я несовершеннолетняя, но очень прошу Вас помочь мне. Когда можно прийти на приём и сколько он стоит?»

Отправив сообщение, Аля почувствовала странное облегчение. Словно часть внутренней тяжести отделилась и улетела вместе с этими словами.

К её удивлению, ответ пришёл почти сразу:

«Здравствуйте, Александра.

Благодарю за доверие. Я работаю с клиентами от шестнадцати лет при условии их осознанного запроса, который я у Вас вижу. Стоимость первой консультации 5000 рублей, но для новых клиентов сейчас действует скидка 15%. У меня есть окно завтра в 18:00. Если Вам подходит, буду рада встрече в Центре «Зазеркалье».

С уважением, Агата».

Сердце Али забилось чаще. В словах психолога ощущалась какая-то мягкая сила и уверенность. Словно эта женщина точно знала, что делать, и могла действительно помочь.

Но самое важное – у нее уже хватало денег на встречу. А значит, она могла больше не ждать и записаться прямо сейчас. Прямо в тот самый злосчастный момент, когда съеденный ужин все еще напоминал о себе предательской тяжестью в желудке.

«Спасибо большое! Мне очень подходит завтра в 18:00. Я обязательно приду. Только… мне бы не хотелось, чтобы мои родители знали о консультации. Это возможно?»

Ответ пришёл через минуту:

«Александра, всё, что происходит между нами, останется конфиденциальным. Жду Вас завтра. Приходите за 15 минут до начала, чтобы заполнить необходимые документы. И помните: первый шаг к изменениям – это встреча с собой настоящей. Иногда за стеклом зеркала скрывается гораздо больше, чем кажется на первый взгляд».

Аля перечитала сообщение несколько раз. Последняя фраза вызывала странное чувство – тревогу и предвкушение одновременно. Но решение было принято.

Вдохновлённая, Аля сняла со стены картину со своей идеальной версией и прижала её к груди как нечто невероятно ценное, тёплое и родное, как самого близкого человека, которого не хочется отпускать. А затем достала из рамки и аккуратно положила в сумку, чтобы показать Агате.

***

На следующий день, сказав родителям, что идёт в библиотеку готовиться к контрольной, Аля направилась в центр «Зазеркалье». Он располагался в старом кирпичном здании в центре города, и уже само название, написанное изящным шрифтом на тёмно-синей табличке у входа, заставило её сердце биться чаще.

Внутри центр напоминал уютную квартиру, где время течёт иначе. Сине-фиолетовые стены пестрели успокаивающими абстрактными картинами, мягкие ковры приглушали звук шагов. В воздухе витал лёгкий аромат сандала и лаванды. За стойкой из тёмного дерева сидела молодая девушка с доброжелательной улыбкой.

– Я… я к Агате, на шесть часов, – тихо произнесла Аля.

– Александра? – девушка улыбнулась еще шире. – Агата предупреждала о вас. Присядьте, пожалуйста, в зоне ожидания. Вам нужно заполнить несколько форм.

Аля взяла протянутые бланки и опустилась в мягкое кресло у стены. Заполняя информацию о себе, она украдкой рассматривала помещение.

На стенах висели необычные картины – то ли абстракции, то ли сюрреалистические образы. На одной из них художник изобразил силуэт человека, стоящего перед зеркалом, но в отражении представал совершенно другой образ – яркий, сияющий. Аля невольно залюбовалась картиной.

В большом аквариуме у дальней стены медленно и величественно плавали разноцветные рыбки. Их движения завораживали, и Аля поймала себя на мысли, что забыла о тревоге, наблюдая за ними.

«Может быть, когда-нибудь я тоже стану психологом. Буду помогать таким же девочкам, как я. Создам такое же убежище от реальности, где можно открыть свою душу…»

Заполнив документы, она вернула их администратору и села напротив двери с табличкой «Агата. Психолог, гипнотерапевт». Сквозь матовое стекло пробивался мягкий свет. Аля нервно схватилась за край свитера, внезапно осознав, что скоро придётся открыть свою душу совершенно незнакомому человеку. Эта мысль пугала и одновременно будоражила.

Рыбки в аквариуме мерно плавали, словно в такт неслышной музыке. Одна из них, оранжево-золотистая, напоминала яркий световой всполох. Она подплыла ближе к стеклу, разглядывая Алю своим немигающим глазом.

«Что ты видишь, глядя на меня? Жирную неудачницу?»

Внезапно дверь кабинета отворилась, и Аля вздрогнула от неожиданности. Из кабинета вышел… Роман Ларинский. Тот самый Роман, к которому Аля после жуткого позора на выступлении даже не решалась приблизиться. Тот самый Роман, который непременно презирал её, жестоко, ядовито презирал, но, в отличие от других одноклассников, делал это молча. Правда молчание било больнее насмешек.

Аля замерла, словно пойманный в ловушку зверёк. Роман выглядел не так, как обычно в школе – его лицо казалось более открытым, хотя глаза оставались такими же глубокими и печальными. Тёмные волнистые волосы слегка взъерошились, под глазами залегли тёмные круги, делавшие его отрешенным и в то же время напряжённым, словно только что у него состоялся не самый приятный разговор.

Их взгляды встретились. Голубые глаза Романа – мистические, пронзительные – на мгновение расширились от узнавания. Аля почувствовала, как краска заливает лицо, как воздух застревает в лёгких.

Что он здесь делает?

Какие демоны преследуют этого загадочного, недоступного парня, которым она тайно восхищалась последние дни?

О чём он говорил с Агатой за закрытыми дверями?

Роман слегка кивнул ей – это едва заметное движение можно было принять за игру воображения. Аля робко кивнула в ответ, мысленно проклиная свои пылающие щёки, но одноклассник уже направился к выходу.

В эту неловкую минуту из кабинета вышла сама Агата, и Аля почти физически ощутила волну уверенности и силы, исходящую от этой женщины. В реальности Агата впечатляла ещё больше, чем на фотографии. Высокая, с модельной осанкой, она держалась с королевским достоинством. Тёмно-синий костюм идеально подчёркивал фигуру, а чёрные волосы были собраны в элегантный пучок. Но больше всего поражали глаза – глубокие, пронзительно-синие, будто видящие насквозь. Они смотрели на Алю с искренним интересом и теплотой.

От психолога исходил тонкий аромат – сложный, неуловимый, но завораживающий. Что-то древесное с нотками амбры и ванили – одновременно тёплый и холодный, успокаивающий и волнующий.

– Вы, должно быть, Александра, – Аля почувствовала, как тревога начинает отступать под взглядом этих удивительных глаз. – Проходите, пожалуйста.

Аля поднялась и на ватных ногах последовала за психологом в кабинет. За дверью её ждал совершенно особенный мир.

Первое, что услышала Аля, – мягкую мелодию ноктюрна Шопена, звучащую из невидимых динамиков. Музыка не просто наполняла пространство – она словно становилась частью воздуха. Стены кабинета, окрашенные в глубокий синий цвет, создавали ощущение бесконечности пространства. Одну из них полностью занимали книжные полки с томами в кожаных переплётах. В углу затерялся антикварный секретер с множеством маленьких ящичков. Но больше всего бросалось в глаза старинное зеркало в полный рост в тяжёлой бронзовой оправе. Оно стояло так, что в данный момент Аля не могла видеть своё отражение – и хорошо.

Рядом с зеркалом располагалось удобное кресло-качалка, напротив – ещё одно кресло и столик с графином воды и хрустальными стаканами. На круглом столе в центре комнаты Аля заметила необычный маятник из тёмного металла, медленно раскачивающийся взад-вперёд.

В воздухе витал тот же аромат, что исходил от Агаты, но здесь он ощущался сильнее, смешивался с запахом старинных книг и свежих цветов в вазе на подоконнике.

– Присаживайтесь, Александра, – Агата указала на мягкое кресло. – Чувствуйте себя как дома.

Аля осторожно опустилась в кресло, ощущая, как оно мягко обволакивает её тело. Агата села напротив, положив руки на подлокотники с такой грациозной непринуждённостью, что Аля невольно залюбовалась каждым её жестом.

– Можно называть меня Аля, – тихо произнесла она. – Так меня все зовут.

– Аля, – повторила Агата с лёгкой улыбкой. – Прекрасное имя. Расскажите мне, что привело вас сюда? Что вы хотели бы изменить в своей жизни?

Аля глубоко вдохнула. Волна стыда и неловкости накрыла её с головой.

«Как рассказать этой совершенной женщине о своих жалких проблемах?»

– Я… я ненавижу себя, – голос дрогнул, но она продолжила. – Каждый день, каждую минуту. Своё тело, своё лицо, свою неспособность контролировать, что я ем… После вашей статьи об идеалах я попробовала нарисовать себя… – она достала из сумки сложенный лист с портретом. – Вот такой я должна быть. Настоящей. Но вместо этого я… я…

Аля не смогла закончить фразу. Слёзы подступили к глазам.

Агата бережно взяла рисунок и внимательно рассмотрела его.

– Прекрасный рисунок. Вы талантливы, Аля. И я вижу, что вы изобразили здесь не просто красивую девушку, а своё представление о внутренней сущности.

Она отложила картину и подалась вперёд, глядя Але прямо в глаза.

– Знаете, что такое зеркало с точки зрения психологии и философии? Это граница между двумя мирами – тем, что мы видим, и тем, что существует на самом деле. Но мы часто путаем эти два мира.

Аля заворожённо слушала. Голос Агаты словно обволакивал её, уносил тревоги.

– Я прочитала все ваши статьи об идеалах, снах, зеркалах и самовосприятии, – призналась Аля. – Но я не могу… не могу перестать видеть себя уродиной.

– Какое жестокое слово – «уродина». Кто впервые произнёс его в отношении вас?

Аля задумалась.

– Дети в школе, наверное… Я не помню точно.

– А зеркала? – внезапно спросила Агата. – Когда вы начали бояться своего отражения?

– Я… – Аля замолчала, пытаясь вспомнить. – Мне кажется, всегда. Мне иногда чудится, что в зеркале не только я, что там что-то есть… что-то наблюдает за мной.

Агата кивнула, словно ожидала именно такого ответа.

– В древних культурах зеркала считались порталами в иные миры. Люди верили, что через них можно увидеть свою истинную сущность – душу, иначе говоря. То, что вы боитесь зеркал, глубоко символично. Вы боитесь не отражения, а встречи с собой настоящей.

Она мягко улыбнулась и указала на медленно качающийся маятник.

– Не бойтесь этого наблюдателя, – голос Агаты был мягким, но уверенным. – Это часть вас самой. Та самая, которую вы нарисовали на портрете. Она ждёт, когда вы позволите ей выйти.

– Как?

– Мы будем работать над этим вместе. Я помогу вам увидеть свою истинную сущность и принять её.

Аля ощутила, как внутри растёт что-то новое – хрупкая, но настойчивая надежда.

– У вас есть романтические чувства к кому-то? – внезапно спросила Агата совсем другим тоном.

Вопрос застал Алю врасплох.

– Да, к Ро… – она запнулась, вспомнив о Романе, выходившем из этого кабинета. – К однокласснику.

– Понимаю, – мягко сказала Агата. – Это тоже часть вашего пути к себе. Мы обязательно коснёмся этой темы.

Она сделала паузу, а затем мягко сложила руки на коленях и продолжила более глубоким голосом:

– Аля, расскажите мне больше о своей семье. Как складываются ваши отношения с родителями?

– С папой нормально. Он тихий, не лезет особо. А вот мама… – Аля замялась, собираясь с мыслями. – Она всегда такая… правильная. Бойкая, энергичная, стройная. Я чувствую, что она обесценивает меня и постоянно подшучивает, будто я ребенок.

– А как вы реагируете на эти шутки?

– Никак. Делаю вид, что мне всё равно. Но внутри… внутри каждый раз что-то обрывается.

Агата задумчиво кивнула.

– Знаете, Аля, Зигмунд Фрейд говорил, что отношения с родителями формируют наше самовосприятие. Особенно для девочек важно отражение в глазах матери. Если мы не видим там принятия, то начинаем воспринимать себя как нечто неполноценное, неприемлемое.

Она подалась вперёд, и в её глубоких синих глазах появился особый блеск.

– Скажите, что вам снится по ночам? Какие сны вы запоминаете?

Аля вздрогнула и напряглась, силясь вспомнить собственные сны: она никогда не придавала им большого значения даже к кошмарам – липким, болезненным кошмарам, которые часто мешали ей спать с раннего детства – и привыкла к ним как к чему-то естественному. Почти.

– Сны? Обычно… обычно я их не помню. Хотя иногда снится, что я бегу от кого-то или что-то ищу.

– А зеркала? Они появляются в ваших снах?

– Да, – тихо ответила Аля, удивляясь собственному признанию. – Иногда мне снится, что я стою перед огромным зеркалом, но не могу разглядеть своё отражение. Или что в зеркале кто-то другой, не я.

Агата улыбнулась, словно получила подтверждение своим мыслям.

– Сны – это удивительное явление, Аля. Фрейд называл их королевской дорогой к бессознательному. А Юнг считал, что через сны с нами общается коллективное бессознательное. Но я могу сказать одно – в снах мы видим наши истинные желания, страхи и возможности.

Её голос стал глубже, словно исходил из самых тёмных глубин.

– Наше сознание – это лишь верхушка айсберга. Подо льдом скрывается гораздо больше. И именно там, в глубинах бессознательного, сокрыт ключ к нашей истинной сущности.

Аля слушала, затаив дыхание. Слова Агаты странно откликались ей, будто она всегда знала это, но не могла выразить.

– Мы можем работать с вашим бессознательным через сны, Аля. И через специальные техники погружения, – Агата жестом указала на маятник. – Готовы ли вы попробовать нечто подобное сегодня?

Сердце Али забилось чаще.

– Да, – решительно ответила она. – Я готова.

– Прекрасно, – Агата плавным движением встала и подошла к одному из шкафов. – Тогда давайте перейдём к практической части нашей работы.

Она вернулась с небольшой лампой сложной формы и нажала на включатель, отчего по кабинету разлился мягкий, переливающийся свет – не слишком яркий, но удивительно притягательный.

– Сядьте поудобнее, Аля, – Агата говорила тихо, почти шёпотом. – Почувствуйте, как кресло поддерживает ваше тело. Сделайте глубокий вдох… и медленный выдох.

Она поставила лампу так, чтобы свет мягко озарял пространство между ними, а ноктюрны Шопена, которые всё это время звучали фоном, стали чуть громче.

– Посмотрите на свет, – голос Агаты завораживал. – Просто смотрите и слушайте мой голос.

Аля не могла оторвать глаз от мерцающего сияния. С каждым мгновением её тело тяжелело, а веки – будто наливались свинцом.

– С каждым вдохом вы погружаетесь всё глубже… глубже… в состояние спокойствия и расслабленности. Ваше тело здесь, но ваш разум свободен путешествовать. Сейчас я буду считать от десяти до одного, и с каждой цифрой вы будете погружаться всё глубже в себя…

Голос Агаты обволакивал, как тёплое одеяло в зимний вечер. Он был одновременно близким и далёким, словно доносился из другого измерения.

– Я хочу, чтобы вы представили лестницу. Широкую, удобную лестницу, ведущую вниз. В ваше бессознательное. Десять ступеней… Начинайте спускаться. Десять… девять… восемь…

Голос Агаты вёл её вниз, в глубины собственного разума. С каждой воображаемой ступенью Аля чувствовала, как отдаляется от реальности, погружаясь в какое-то иное состояние – не сон, но и не явь.

– Три… два… один… Вы достигли дна лестницы. Перед вами дверь. Откройте её и войдите. Что вы видите за этой дверью?

Аля не смогла ответить вслух, но в её сознании возник отчётливый образ…

***

Аля стояла в огромном мрачном зале, окруженная бесконечными зеркалами. Потолок терялся во тьме, словно звездное небо, поглощенное черной бездной. Стены растворялись в полумраке, отчего создавалось ощущение одновременно замкнутости и безграничности пространства. Пол под ногами – гладкий, холодный, как поверхность замёрзшего озера – отражал ее силуэт криво, искаженно, будто намеренно уродовал и без того ненавистный образ.

«Ненавистный!»

Откуда-то сверху пробивался тусклый свет, дрожащий и нестабильный. Тяжелый воздух насытился запахом отсыревшей древесины – так пах старый шкаф в доме у бабушки, который вынесли после ее смерти.

«Странные воспоминания!»

Аля не понимала, где она, почему она и здесь и зачем. Несмело поворачивалась по сторонам, и каждое движение отдавалось эхом, а отовсюду на нее смотрели зеркала, зеркала, зеркала…

«Где я? Почему я здесь? Кто я?»

Навязчивые мысли роились в сознании и вызывали необъяснимые приливы тревоги. Последнее, что она помнила, – мягкий, успокаивающий женский голос, приглушенный свет лампы и классическая музыка на фоне. Кажется, ноктюрны Шопена. Женщина предложила ей закрыть глаза, расслабиться и погрузиться в глубины подсознания.

И она оказалась здесь. В месте, где все границы стерты, где время и пространство идут иначе и не имеют значения… Колени дрожали все сильнее, внутренняя слабость нарастала, но она чувствовала – нужно понять, что привело ее сюда.

«Сон? Реальность?»

Она сделала неуверенный шаг, туфли тихо скользнули по гладкому полу. Отражения в зеркалах шевельнулись следом за ней, словно оживая. И вновь со всех сторон она отчетливо увидела самое ненавистное, самое омерзительное и презренное лицо. Свое собственное. Увидела каждый мелкий изъян, каждую неровность кожи, которую она старательно пыталась скрыть от мира и самой себя.

Спутанные рыжие волосы хлипкими прядями свисали на бледное лицо, слишком широкий нос неестественно выделялся на фоне пухлых щек, тонкие губы обветрились и почти потеряли цвет. Маленькие глаза под тяжелыми веками поблекли от усталости, печали и слез. Высыпания не красили и без того тусклую кожу. И вся ее фигура – невысокая, полная, слегка сгорбленная – потерялась в мешковатой одежде. Аля всегда одевалась так, чтобы скрыть собственную полноту, с которой безуспешно боролась с самого детства.

Внутри поднялась тошнотворная волна отвращения. Сердце сжалось, дыхание участилось. Отражения множились, искажались, превращались в жуткие и невероятно уродливое образы. Ей казалось, что сами зеркала ожили: они шептали, смеялись стеклянным хохотом.

«Уродина. Уродина!»

«Посмотри на себя! Ты никогда не будешь красивой!»

Губы каждого отражения искривились в мерзкой ухмылке, глаза сияли необъяснимой злобой.

«Никто не полюбит тебя, уродина… Толстая, неуклюжая уродина!»

Слова эхом разносились по залу, сплетаясь в хаос насмешек и упреков. Аля по привычке зажала уши – и теперь голоса звучали внутри головы, пронизывали каждую мысль.

«Тебе всего шестнадцать, а ты уже так одинока и омерзительна! И всегда будешь такой. До старости, до смерти».

Отражения начали меняться. Лица расплывались, искажались, превращаясь в тени из детских кошмаров. В глубине зеркал, как из небытия, возникли жуткие фигуры: высокий силуэт в черном плаще с капюшоном; кукла с разбитым лицом и пустыми глазницами; мрачный клоун с кроваво-красной дьявольской улыбкой. Образы, которые преследовали ее всю жизнь, особенно после смерти бабушки.

И вот она – снова жалкая маленькая девочка, прячущаяся под одеялом от ночных кошмаров. Она вспомнила, как боялась темноты, как представляла, что монстры притаились под кроватью и хотят унести ее под землю.

Тени потянули к ней свои длинные, изогнутые пальцы; их движения были медленными и зловещими. Они сами – холод и отчаяние. Але даже стало трудно дышать.

«Ты не сбежишь… Мы всегда рядом!»

Аля отступила назад, споткнулась и упала на пол. Холод камня обжег ладони, но она не почувствовала боли. Только страх. Он заполнил все ее существо, парализовал волю.

«Это не может быть правдой… Просто сны, видения».

Слёзы потекли по щекам, смешиваясь с каплями пота. Аля собрала остатки сил, с трудом поднялась и побежала. Ноги едва слушались, но она не останавливалась. Зеркала мелькали по сторонам, отражения кошмаров преследовали ее, наблюдали со злобой и ненавистью. Коридоры казались бесконечными, и каждый вел к залу с зеркалами. Шепот усиливался, превращаясь в оглушительный шум, а удары сердца отдавались в ушах монотонным, навязчивым эхом.

«Пожалуйста, прекратите! Пусть это закончится…»

И вдруг – тишина.

Аля остановилась, тяжело дыша; грудь сжалась от нехватки воздуха. Тени отступили, звуки растворились в безмолвии. Тусклый, холодный свет сменился мягким, почти волшебным желтоватым сиянием.

Посреди очередного зала с зеркалами словно из ниоткуда возникла девушка. Аля замерла, не веря собственным глазам.

Это она.

Образ Александры, которой она всегда мечтала стать. Девушка с её собственной картины.

Густые, роскошные рыжие волосы мягко струились по плечам, сияя, словно отполированная медь. Зеленые глаза – яркие-яркие, как весенняя зелень после долгих холодов – смотрели прямо на нее с теплотой и даже сестринской заботой. На гладкой и светлой, как фарфор, коже не выделялось ни единого изъяна, даже мелкой неровности или прыщика. Безупречна. Таинственна. И невероятно, просто сказочно красива! Особенно изящный нос, высокие скулы и нежные губы, изогнутые в мягкой улыбке.

Великолепное бальное платье насыщенного изумрудного цвета, расшитое узором из серебряных нитей, подчёркивало ее стройную фигуру, как у моделей с обложек старых журналов. При каждом ее движении ткань переливалась, отчего у Али невольно возникало ощущения нереальности, неправильности, иллюзорности…

«Словно принцесса из сказки!»

Аля не могла отвести взгляд. Сердце замерло, а голова закружилась от бури чувств – восхищения, зависти, надежды и, несомненно, страха.

Она боялась. И хотела подойти ближе. Прикоснуться к собственному идеалу.

Девушка добродушно кивнула и протянула Але руку.

– Узнаешь меня?

Ее голос – словно песня ангелов из преданий.

Конечно, Аля ее узнала. С самого первого мгновения. И очень хотела ответить ей, спросить, как такое возможно, почему она здесь и как отсюда выбраться! Но слова застряли в горле. Она лишь прошептала одними губами:

– Ты – это я?

– Да, дорогая. Я – это ты. Та, которой ты всегда хотела быть. Воплощение твоих самых сокровенных желаний.

Зеркала вокруг них снова начали меняться. Кошмары исчезли, растворились в воздухе. Остался только идеальный образ девушки в зеленом платье. Аля огляделась вокруг себя в надежде, что больше никогда, никогда не увидит собственное мерзкое отражение.

Не увидела.

Аля хотела обрадоваться, вздохнуть с облегчением, но вздох почему-то застрял в горле. Она была, существовала в этом странном месте, но… не отражалась.

– Что происходит? – Внутри все похолодело от наступающей паники. – Почему я не вижу себя?

Девушка с картины сделала шаг вперед, ее хрупкие пальцы оказались совсем близко от руки Али.

– Потому что не хочешь видеть, – почти пропела она. – Я могу помочь тебе стать такой, как я. Освободить от всех страданий и сомнений.

Эти слова застелили сознание теплым, успокаивающим туманом. Даже внутреннее напряжение немного ослабло, но навязчивый, раздражающий голос сомнений все шептал где-то в глубине души, молил одуматься…

– Как? Что ты хочешь от меня? – Аля осмелилась посмотреть прямо в глубокие глаза незнакомки, чтобы найти ответы.

– Просто доверься и протяни свою руку. Твои страхи исчезнут, и мы станем единым целым.

Аля взглянула на ее ладонь. Она была так близко. Теплая, изящная, манящая. Только дотронуться.

Желание принять помощь разгорелось внутри жарким пламенем, но тут же потускнело, столкнувшись с невыносимым страхом. Страхом потерять что-то очень важное.

Часы, проведенные в одиночестве с утешающей музыкой. Любимые рисунки. Редкие моменты семейной радости.

«И все это – в ненавистной самой себе оболочке?»

– Что будет, если я соглашусь? Я стану тобой? – Аля сделала робкий шаг вперед и почти коснулась ее пальцев.

«Интересно, она живая? Или призрак?»

– Ты станешь лучшей версией себя. Все боли уйдут, а ты обретешь уверенность и счастье. Разве это не твоя мечта?

Сердце учащенно забилось, слезы навернулись на глаза. Предложение казалось заманчивым, почти магнетическим. Но внутренний голос продолжал упорно шептать:

– Какой ценой?

Идеальный образ таинственно улыбнулся, но что-то заставило Алю вздрогнуть.

– Ценой будет нынешняя Аля со всеми её несовершенствами, – голос девушки на мгновение стал глубже, темнее. – Но разве это цена? Разве ты не мечтаешь избавиться от неё? От той, которую все называют уродиной, никому не нужной толстушкой?

В голове Али снова эхом отозвались слова: «Уродина. Одинокая, никому не нужная уродина». Она закрыла глаза; внутри боролись противоречивые чувства. Страх перед неизвестностью, перед возможным обманом. И отчаянное, мучительное желание стать другой, прекратить страдания, перестать ненавидеть себя.

Она так устала. Устала от бесконечных диет, от срывов, от осуждающих взглядов матери, от собственной слабости.

«Если это шанс – разве я могу упустить его?»

Медленно, всё ещё сомневаясь, она протянула руку навстречу своему идеальному образу. Их пальцы соприкоснулись, и Аля с удивлением почувствовала тепло. Не призрачное, не воображаемое – настоящее человеческое тепло. Удивительно приятное, успокаивающее тепло, напоминающее о солнечном летнем дне, о беззаботном детстве, когда собственное тело не превратилось в тюрьму.

– Да, – прошептала Аля, сжимая чужую ладонь. – Я согласна.

Идеальное отражение улыбнулось и притянуло Алю ближе. И в этот момент все зеркала вокруг вспыхнули ослепительным голубым сиянием. Аля повернула голову и увидела, что теперь везде отражалась не реальная она, а её идеальный образ – всегда прекрасный, всегда совершенный.

Страх сменился восторгом, предвкушением. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, вырвется из груди. Яркий, слепящий свет поглощал все формы и тени.

Сквозь сияние и шум в ушах Аля слышала медленный счёт Агаты. С каждой цифрой зеркальный зал становился всё более размытым, звуки доносились будто сквозь толщу воды. И наконец, на счет «десять» Аля медленно открыла глаза.

***

– …шесть, семь, восемь, девять, десять. Вы снова здесь, в моём кабинете, но теперь отдохнувшая и обновлённая. Открывайте глаза, Аля.

Голос Агаты звучал так же мягко, но более обыденно. Аля медленно открыла глаза, чувствуя себя странно – словно проснулась после долгого, глубокого сна. Она сидела в том же кресле в кабинете Агаты. Лампа всё так же мерцала, ноктюрны Шопена наполняли комнату нежными звуками. И всё же что-то изменилось. Она ощущала себя иначе – легче, свободнее, будто избавилась от многолетней тяжести.

– Как вы себя чувствуете? – Агата наблюдала за ней с лёгкой улыбкой.

– Удивительно хорошо, – Аля не узнала собственный голос – настолько спокойно и уверенно он прозвучал. – Как будто я… проснулась после очень долгого сна. И хорошо выспалась.

– Расскажите, что вы видели там?

Аля описала своё видение: зал зеркал, кошмарные отражения, появление идеального образа и их финальное соединение.

– И сейчас, – она запнулась, внезапно смутившись, – я выгляжу по-другому? То есть… изменилась ли моя внешность?

Что-то в глазах Агаты мелькнуло – то ли удивление, то ли одобрение, то ли нечто совсем иное, непостижимое.

– Пока нет, Аля. Физические изменения требуют времени, – произнесла она мягко, но убедительно. – То, что произошло сегодня, – только первый шаг. Начало пути. Но уверяю вас, скоро вы почувствуете эффект. Возможно, не так, как ожидаете, но он обязательно будет.

Она сделала паузу, глядя Але прямо в глаза.

– Хочу попросить вас об одном, – продолжила Агата, доставая из ящика стола небольшую тёмно-синюю книжечку в кожаной обложке. – Ведите дневник сновидений. Сны очень важны в нашей работе, Аля. Особенно сейчас, после этого сеанса. Возможно, вы начнёте видеть необычные, яркие сны. Не пугайтесь этого. Записывайте каждый сон сразу после пробуждения, пока он свеж в памяти. Сейчас ваше подсознание особенно активировано, и сны могут стать важным ключом к дальнейшей трансформации.

Она протянула Але книжечку. На обложке красовался странный символ – что-то вроде спирали, переплетённой с изображением глаза. Аля кивнула, принимая книжку.

– И ещё, – добавила Агата, – не убирайте свой рисунок с идеальным образом. Держите его на видном месте. Он станет «ключом снов», точкой фокусировки для вашего подсознания.

– «Ключ снов»?.

– Это термин из моей методики, – улыбнулась Агата. – Объект или образ, который служит проводником между сознательным и бессознательным. Ваш рисунок идеально подходит для этой роли.

Аля кивнула, бережно сжимая в руках подаренный дневник. Её переполнял странный энтузиазм – не лихорадочное возбуждение, как часто бывало от новых диет или модных методик похудения, а спокойная, глубокая уверенность, что на этот раз всё выйдет иначе. Что она на правильном пути.

– Спасибо вам, – искренне поблагодарила она, глядя Агате в глаза. – Я… не знаю, как описать, но чувствую себя так непривычно.

– Это только начало, – Агата загадочно улыбнулась. – Главное – не забывайте о дневнике снов.

Аля кивнула, всё ещё наслаждаясь необычной лёгкостью и приливом внутренних сил. Покидая кабинет Агаты, она чувствовала себя обновлённой. Словно впервые за долгое время увидела свет в конце тоннеля.

Могла ли она предположить, куда он поведёт? Вряд ли. Но одно она знала наверняка – она больше не была той неуверенной, забитой девочкой, какой вошла в этот кабинет час назад. Что-то изменилось – не во внешности, но глубоко внутри. И это только начало.

Выйдя из «Зазеркалья» на холодную улицу Зимнеградска, Аля глубоко вдохнула сырой осенний воздух. Сумерки уже сгустились, и первые звёзды проступали на тёмном небе. Аля подняла голову, разглядывая их – и впервые за долгое время улыбнулась от души.

Казалось, что звёзды подмигивают ей, обещая что-то новое, удивительное и долгожданное.

Глава 7. Призрачные яблоки

Аля вернулась домой поздно. Родители уже поужинали и смотрели телевизор в гостиной, негромко смеясь над очередной комедией. Она прокралась в свою комнату, радуясь, что не встретила никого у зеркала в прихожей. Внутри всё ещё бурлили эмоции после встречи с Агатой: волнение, предвкушение, страх. И одновременно с этим – непривычная лёгкость.

Комната встретила её привычным полумраком и запахом старых книг. Здесь она чувствовала себя в безопасности – никаких зеркал, никаких отражающих поверхностей. Только её убежище от внешнего мира и чужих взглядов.

Часы тихо тикали на прикроватной тумбочке, слабый свет фонаря с улицы пробивался через неплотно задвинутые шторы, а страницы открытой книги, оставленной на кровати утром, тихим шорохом манили в неизведанные миры.

Первым делом Аля достала из сумки портрет, дрожащими руками вставила его обратно в рамку и повесила над кроватью, на «законное» место. На мгновение ей показалось, что глаза девушки на картине ожили и посмотрели прямо на неё. Но это ничуть не пугало – скорее давало надежду на лучшее. Она улыбнулась и отправилась готовиться ко сну с лёгким нетерпением.

Переодеваясь, старалась не смотреть на себя. Привычное отвращение к собственной внешности никуда не делось, но теперь к нему примешивалось предвкушение чуда, как у маленького ребёнка перед праздником. Слова Агаты всё ещё звучали в голове:

«Наше сознание – это лишь верхушка айсберга. Подо льдом скрывается гораздо больше. И именно там, в глубинах бессознательного, сокрыт ключ к нашей истинной сущности».

Почистив зубы – опять же, избегая взгляда в зеркало – Аля выключила верхний свет и оставила лишь маленькую лампу у кровати. Взгляд вновь скользнул к портрету на стене.

Оттуда на нее внимательно смотрела идеальная Аля: тонкая, грациозная, с точёными чертами лица, упругими рыжими волосами и пронзительными зелёными глазами.

«Это я. Настоящая я!»

Вспомнилось прикосновение. Ощущение тепла от руки своего идеального образа во время сеанса Агаты. Не иллюзия. Не видение. Настоящее прикосновение. Живое и тёплое.

В тот же миг ей померещилось, что улыбка на портрете стала шире, а в глазах нарисованной девушки блеснул озорной огонёк.

– Ты существуешь, – прошептала Аля, протягивая руку к картине. – И ты – это я.

Пальцы коснулись шероховатой поверхности рисунка, и на мгновение она ощутила непривычное тепло. Словно портрет был окном в другой мир.

«Или зеркалом».

Зеркала. То, чего она боялась больше всего в жизни. Поверхности, показывающие безжалостную, уродливую правду.

«Но что, если правда была не в них? Что, если настоящая правда – в этом портрете?»

Аля выключила лампу и забралась под одеяло. Отблески фонарей расчертили на потолке замысловатые узоры, похожие на карту несуществующей страны из детских книжек. Сквозь стены доносился приглушённый звук телевизора и голоса родителей. Рядом на тумбочке мирно тикали старые механические часы – Костровы оставили их в этой квартире ещё до переезда в Москву. Теперь эта маленькая вещица напоминала о детстве, улыбке бабушки и ласковых прикосновениях матери, ещё не ударившейся в обесценивающий «позитив».

За окном осенний дождь выстукивал затейливый ритм по карнизу. Капли скользили по стеклу, искажая и без того размытую картину ночного города. Мягкое одеяло и простыни окутывали уставшее тело Али домашним ароматом кондиционера для белья, яблочного геля для душа и сладковатых маминых духов. Аля глубоко вдохнула – запах безопасности и детства. В такие моменты безмятежной сонливости она чувствовала себя почти счастливой и целостной личностью.

«Тепло. Уют. Покой».

Эти три слова стали последними в её сознании, прежде чем сон окутал её мягкой пеленой.

***

Аля не помнила, как очутилась здесь. Переход от реальности к сновидению оказался настолько плавным, что она даже не осознала момента засыпания. Просто внезапно обнаружила себя посреди просторной, богато украшенной комнаты.

И первое, что она заметила – отсутствие зеркал на стенах. Волна облегчения почти осязаемо прошла по телу, расслабляя каждую мышцу. Никаких отражений. Никаких искажённых лиц, насмехающихся над ней.

Вместо зеркал – мягкие панели нежно-кремового оттенка с витиеватым золотым орнаментом и картинами, одна из которых особенно привлекала внимание. Там разворачивалась целая сцена – охота в средневековом лесу. Люди на лошадях. Олени, убегающие от собак. Странное полотно вызывало одновременно восхищение и лёгкое отвращение.

«Преследование. Бегство. Страх».

По полу вился роскошный ковёр благородного бордового цвета с насыщенным ворсом – Аля чувствовала его даже сквозь туфли. Ворс пружинил под ногами, создавая ощущение танца на облаках.

Посреди комнаты располагался изящный диван, обшитый роскошным алым бархатом. Рядом – столик из красного дерева. На его полированной поверхности лежал нераскрытый бархатный футляр тёмно-синего цвета и хрустальная ваза с алыми розами. Аля невольно потянулась к футляру, но что-то остановило её.

У высоких французских окон с тяжёлыми бархатными портьерами стоял глиняный горшок с растением, какого она никогда не видела. Высокое, с глянцевыми тёмно-зелёными листьями и странными бутонами, напоминающими одновременно раскрытые губы и лепестки орхидеи. Листья колыхались, хотя в комнате не было ветра. Растение выглядело живым. Осознанным.

«Оно наблюдает за мной».

В углу комнаты располагалось то, что сразу привлекло её тревожное внимание – псише на позолоченных балясинах. Высокое зеркало в полный рост, развёрнутое к стене. Сердце пропустило удар. Аля чувствовала, что, даже отвернутое, оно излучает угрозу.

А рядом с зеркалом начиналась лестница, уходящая вверх, в темноту. Ступени из светлого мрамора с едва заметными красноватыми прожилками словно приглашали подняться. Но Аля точно знала – она не хочет видеть, что там наверху.

Всё в этой комнате было роскошным и избыточным. Каждый предмет нёс в себе двойственность – привлекательность и угрозу. Она не могла расшифровать значение этого хаоса символов.

Внезапно Аля осознала, что на ней не привычные пижамные штаны и футболка. Её тело облегало роскошное платье из шелковистой зелёной ткани. Она опустила взгляд и с удивлением увидела, как струящаяся материя обтекает неожиданно стройное тело. Корсажная часть была расшита серебряными нитями, мягко сверкающими даже при неярком свете. Рукава платья свободно спадали с плеч, обнажая ключицы, о которых Аля всегда мечтала – изящные, выразительные.

Её руки… Она подняла их перед собой. Тонкие пальцы с аккуратными ногтями, покрытыми прозрачным лаком. Никаких заусенцев. Никакой отёчности. В голове крутилась мысль посмотреть в отвёрнутое зеркало, но страх перед отражением всё ещё пересиливал любопытство.

Она сделала шаг и поразилась внезапной лёгкости движений. Не осталось ни тяжести, ни одышки, ни привычной неуклюжести. Её тело словно состояло из воздуха и света.

– Вот и ты.

Голос раздался так внезапно, что Аля вздрогнула и резко обернулась. В дверях, которые она почему-то не заметила раньше, стояла молодая женщина. Стройная, изящная незнакомка с платиновыми волосами, струящимися до поясницы. Голубое шёлковое платье подчёркивало её фарфоровую кожу и небесный цвет глаз.

– Как чудесно ты выглядишь! – воскликнула неизвестная, приближаясь к Але. – Просто восхитительно!

Что-то в её голосе заставило Алю внутренне напрячься. Слишком наигранно. Слишком фальшиво. Она знала эти интонации – именно так люди говорили, когда жалели её. Притворное восхищение. Снисходительная похвала.

«Да. Конечно. Даже здесь, даже во сне – уродина остаётся уродиной».

– Присядь, – незнакомка указала на бархатный диван. – Нам нужно поговорить перед началом.

– Перед началом чего? – Аля сделала несколько шагов к дивану и снова поразилась лёгкости собственных движений.

Она опустилась на мягкие подушки, чувствуя странное головокружение. Мир вокруг был слишком чётким, слишком ярким. Каждая деталь проступала с пугающей отчётливостью – от золотистых нитей в узоре на стенах до мельчайших морщинок вокруг глаз незнакомки.

– Ты действительно прекрасно выглядишь, – повторила женщина, садясь рядом. – Зелёный – твой цвет.

От механической правильности её интонаций у Али по позвоночнику пробежал холодок. Голос звучал как запись, как заученная фраза, произносимая тысячу раз без всякого смысла. Но самое пугающее – глаза. Большие голубые глаза напоминали драгоценные камни, но не выражали ничего, кроме пустоты, как у фарфоровой куклы. В них не было жизни. Не было души. Только отражение света.

Она улыбнулась, показав безупречно ровные зубы и идеально очерченные губы – нечеловеческую красоту.

– Хочешь увидеть, как ты выглядишь? – незнакомка внезапно поднялась и направилась к псише в углу.

– Нет! – Аля вскочила, пытаясь её остановить. – Не надо!

Поздно. Женщина уже развернула зеркало лицевой стороной. Оно сверкнуло в тусклом свете комнаты, и Аля инстинктивно зажмурилась, ожидая увидеть кошмар – ненавистную тучную фигуру, складки, неправильные черты.

– Посмотри, – мягко сказала незнакомка. – Не бойся.

Медленно, мучительно медленно Аля открыла глаза. И замерла.

Из зеркала на неё смотрела ожившая мечта. Высокая, стройная девушка с идеальной осанкой. Тонкая талия, изящные руки, элегантная шея. Огненно-рыжие волосы, мягкими волнами уложенные вокруг аккуратного лица. Яркие и выразительные зелёные глаза, окружённые густыми ресницами. Лёгкий румянец на высоких скулах.

Изумрудное платье подчёркивало её фигуру, а чёрные туфли на высоком каблуке делали ноги визуально ещё длиннее и стройнее. На запястье блестел серебряный браслет, а в ушах – маленькие изумрудные серьги.

Аля невольно коснулась своего лица, и отражение повторило движение. Это была она. Та самая девушка с нарисованного портрета. Её идеальная версия.

– Это я? – прошептала она, не в силах поверить собственным глазам.

– Конечно! – воскликнула незнакомка. – И ты восхитительна! Каждый будет мечтать о танце с тобой!

Смешанные чувства захлестнули Алю. С одной стороны – упоительный восторг.

«Неужели возможно? Неужели мечты могут обретать плоть?»

Но с другой – холодный, липкий страх.

«Ничто не бывает так просто. Ничто не даётся даром».

И снова – эти глаза. Женщина смотрела на неё огромными голубыми глазами, в которых не отражалось ничего. От этого взгляда веяло могильным холодом.

– Хватит любоваться собой! – В голосе незнакомки прозвучала неестественная весёлость. – Бал с минуты на минуту начнётся! Поторопись, а то лучших кавалеров разберут.

«Бал?»

Аля ничего не понимала. Но что-то подсказывало ей – нужно следовать правилам этой странной игры, этого причудливого сна.

***

Стеклянный голос незнакомки всё ещё звенел в ушах, когда Аля выбежала из комнаты. Что происходит? Куда она попала?

«Бал? Кавалеры?»

Вопросы роились в голове, но инстинкт гнал вперёд, по бесконечному коридору дворца снов.

Стены коридора, украшенные тиснёными обоями винно-красного цвета, уходили вдаль, сужаясь в перспективе, словно бесконечный туннель в неизвестность. Множество высоких окон справа пропускали странный серебристо-голубой свет, но за ними не наблюдалось ни солнца, ни луны, только сияющая дымка. Слева стены пестрели портретами в золочёных рамах. Мужчины и женщины в старинных одеждах смотрели на Алю оценивающе, вызывающе, с лёгким любопытством. Ей почудилось, что их глаза двигаются, следя за ней, а губы шепчут что-то беззвучное.

Пол под её ногами был сделан из чёрно-белой мраморной плитки, уложенной в строгом шахматном порядке. Каблуки туфель выбивали звонкую мелодию.

«Белая. Чёрная. Белая. Чёрная».

Она перепрыгивала с одной плитки на другую, словно пытаясь избежать неведомой опасности.

«Сознательное. Бессознательное. Явь. Сон».

Коридор неожиданно расширился, превратившись в просторную галерею. Здесь уже собрались люди – десятки фигур в праздничных нарядах. Они сновали туда-сюда, словно бестолковые муравьи, не замечая друг друга.

– Простите, – Аля схватила за локоть проходящего мимо мужчину в тёмно-синем фраке и высоком цилиндре. – Что здесь происходит?

Он обернулся, и Аля невольно отшатнулась. Его лицо напоминало восковую маску – слишком гладкое, слишком правильное. А глаза… в глазах читалось лишь пустое отражение окружающего мира, как в стеклянных шарах.

– Бал, милая барышня, – ответил он с дежурной улыбкой. – Вот-вот начнётся. Нужно успеть приготовиться. Лучшие места всегда занимают первыми.

– Но что это за бал? Где я?

Мужчина посмотрел на неё с лёгким удивлением.

– Вы задаёте слишком много вопросов, милая барышня. Просто наслаждайтесь.

И, выдернув локоть из её руки, поспешил дальше.

Аля разочарованно вздохнула и повернулась к молодой женщине в пышном лиловом платье.

– Простите, не могли бы вы мне сказать, где выход? Мне кажется, я попала сюда по ошибке.

Женщина улыбнулась, но её лицо не изменилось: стеклянные шары вместо глаз, всё та же восковая маска вместо лица.

– Выход? – переспросила она с лёгким смешком. – Зачем вам выходить? Бал только начинается. Вы можете пропустить самое интересное!

Аля чувствовала, что запутывается всё сильнее. Она бесцельно брела среди этих странных фигур, пытаясь найти хоть кого-то нормального, но все они походили на кукол, на манекены, на безжизненные имитации людей.

При этом она сама ощущала прилив жизненной силы. Каждое движение наполняло её тело энергией, она даже дышала глубже, полнее обычного. Чувствовала себя сильной, лёгкой, почти невесомой. Но места в этом странном дворце не находила.

Коридоры и галереи сменяли друг друга, винтовые лестницы вели в никуда. Двери открывались в пустые комнаты или в стены без проходов. Аля пыталась запомнить свой путь, но вскоре поняла, что заблудилась.

И вдруг воздух наполнился музыкой – торжественной, громкой, патетичной. Симфонический оркестр исполнял что-то похожее на «Полонез» Огинского – немного печальное, но величественное произведение. Звуки наполнили коридоры, отразились от стен, проникая в самое сердце.

– Началось! Началось! – закричали восковые фигуры, устремляясь куда-то вверх по широкой лестнице.

Аля последовала за ними, осознавая, что у неё просто нет другого выбора. Толпа подхватила её, как речной поток, унося всё выше, к массивным дубовым дверям, распахнутым настежь. За ними сиял свет тысяч свечей и звучала музыка.

Вскоре она оказалась на балконе, откуда открывался вид на самый роскошный бальный зал, какой только можно представить. Огромная круглая комната, высотой не меньше четырёх этажей, поражала воображение своими масштабами и роскошью. Мраморные колонны с позолоченными капителями поддерживали купол, расписанный мифологическими сценами. Шесть гигантских хрустальных люстр с сотнями зажжённых свечей заливали всё сверкающим светом. По периметру зала располагались ложи и балконы, как тот, где стояла Аля.

Пол, выложенный драгоценными породами дерева и камня, образовывал сложный узор – лабиринт внутри звезды, вписанной в круг. Аля вспомнила о мандалах – символах целостности в юнгианской психологии, упомянутых в одной из статей Агаты.

«Это место… оно существует для исцеления? Или для обмана?»

Аромат цветов смешивался с запахом горящего воска и неуловимым шлейфом сотен духов. Частицы пыли крошечными звёздами мерцали в свете люстр, окутывая зал мягкой магической дымкой.

По периметру стояли столы с угощениями. Глаза разбегались от изобилия блюд: фрукты, пирожные, шоколад, марципаны, желе всех цветов радуги, фонтаны с шампанским.

Оркестр, расположившийся на полукруглой сцене, состоял из десятков музыкантов в старинных костюмах. Скрипки, виолончели, арфы, фортепиано, духовые инструменты – все они сливались в одну мощную симфонию, заполнявшую собой пространство.

А в центре зала кружились пары. Сотни пар в невероятных нарядах. Мужчины во фраках и военных мундирах, женщины в пышных платьях всех оттенков спектра. Они двигались синхронно, создавая невероятно сложные узоры.

«Коллективное бессознательное.

Юнг считал, что в глубинах психики мы все связаны. Что во сне мы можем соприкоснуться с древнейшими архетипами и образами».

Аля застыла, завороженная магическим зрелищем. Её глазам предстал не просто бал, а истинное торжество жизни, красоты, грации. Но чем дольше она смотрела, тем сильнее росло внутреннее беспокойство.

Что-то не так. Что-то фальшивое чувствовалось в этом великолепии.

Как минимум – люди. Они все походили на кукол. На марионеток, управляемых невидимой рукой. Идеальная синхронность движений, неестественные улыбки, стеклянные глаза. Перед ней раскинулся не бал живых людей – это было торжество призраков, фантомов, иллюзий.

По спине пробежал холодок. Аля спустилась по широкой мраморной лестнице, ведущей на уровень танцпола, и попыталась заговорить с проходящей мимо парой.

– Простите, вы не могли бы сказать…

Но музыка заглушила её слова, а пара проплыла мимо, даже не взглянув в её сторону. То же повторилось с другой парой, и с третьей. Никто её не слышал. Или делали вид, что не слышит.

«Нужно найти кого-то настоящего

Кого-то, кто не часть этого жуткого спектакля».

Она начала пробираться между танцорами, стараясь не нарушить их движения. По пути она ловила на себе восхищённые взгляды мужчин, слышала шёпот:

– Какая красавица!

– Вы сегодня очаровательны!

– Позвольте пригласить вас на следующий танец?

Но все эти лица… они оставались пустыми. Как у манекенов в витрине. Аля вежливо улыбалась, не останавливаясь. Она знала, что ищет. Хоть одну пару настоящих глаз.

Она пробиралась всё ближе к сцене. Музыканты, играющие там, казались более… материальными. Более реальными. Возможно, потому что занимались делом, а не бездушным притворством.

Полукруглая сцена утонула в тёмно-красном бархате. На ней располагались ряды музыкантов в строгих чёрных фраках с белоснежными рубашками, а в центре возвышался огромный рояль, за которым сидел темноволосый юноша.

Аля присмотрелась. Что-то в его движениях привлекло её внимание. В отличие от остальных музыкантов, чьи руки двигались механически, словно по заранее заданной программе, этот пианист… чувствовал музыку. Его пальцы касались клавиш с любовью, с пониманием. Каждое движение выглядело органичным, живым.

Он наклонялся над клавиатурой, вкладывая в игру всю свою душу, затем откидывался назад, позволяя музыке литься свободно. Его лицо отражало все эмоции мелодии – от нежной печали до торжественного подъёма. А в какой-то момент он, играя особенно сложный пассаж, слегка прикусил нижнюю губу от напряжения.

Этот маленький, такой человеческий жест отозвался в сердце Али внезапным теплом.

«Настоящий».

Он был настоящим. Живым среди моря фантомов.

В обычной жизни Аля никогда бы не решилась. Робкая, неуверенная в себе, она старалась быть как можно более незаметной.

Выйти на сцену? Перед сотнями людей? Заговорить с незнакомцем? Немыслимо.

Но здесь, в этом странном месте, в своём новом теле, она чувствовала себя другой. Словно с каждой секундой её наполняла уверенность, смелость, решительность.

Аля направилась к боковой лестнице, ведущей на сцену. Никто не попытался её остановить. Возможно, здесь это считалось нормой. Или всем было всё равно.

Пробравшись за спинами скрипачей и виолончелистов, она приблизилась к пианисту. От него исходил запах свежести, смешанный с нотками дождя, древесины и хвойного парфюма, едва ощутимый, но такой знакомый. Она знала этот аромат. Определённо.

Сердце пропустило удар.

Тёмные кудри пианиста слегка растрепались, но это только придавало ему элегантности; чёрный фрак с атласными лацканами гармонично сидел на его стройной фигуре. Белоснежная рубашка с высоким воротником и идеально завязанный галстук-бабочка добавляли ему неуловимого аристократического изящества. На лацкане фрака – маленький значок с логотипом в виде ноты.

«Слишком знакомый…»

К горлу подступил ком. Аля осторожно коснулась его плеча, ожидая… сама не зная, чего.

Пианист мгновенно прервал игру и обернулся. Оркестр продолжал играть, словно не заметив потери одного инструмента.

Голубые глаза. Насыщенно-голубые, как летнее небо, как васильки в поле. Глубокие, с длинными ресницами. И в них – жизнь. Эмоции. Удивление. Интерес.

Он был похож, невероятно, невозможно похож на Романа Ларинского, её молчаливого одноклассника, в которого она влюбилась с первого дня в новой школе. Те же черты лица, та же линия губ, даже маленькая родинка на правой скуле, которую она так часто разглядывала украдкой на уроках. Даже тот же значок, то же серебряное кольцо на указательном пальце правой руки…

Но взгляд… взгляд был другим. Если Роман смотрел на мир с лёгким презрением и вечной отстранённостью, то глаза этого пианиста светились теплом. Аля сразу прочитала в них любопытство, интерес и нежность, совсем не характерную настоящему Роману.

«Мне показалось. Просто показалось. Должно быть, здесь все похожи на кого-то из реальной жизни».

Пианист улыбнулся ей. Искренней, тёплой улыбкой.

– Простите за беспокойство, – начала Аля, удивляясь непривычной уверенности в голосе. – Но мне нужна помощь. Я не понимаю, где я и что происходит.

В глазах юноши мелькнуло явное удивление, переходящее в восхищение.

– Вы… настоящая, – произнёс он тихо, но поражённая Аля сразу же узнала бархатный голос Романа. – Живая.

Это простое утверждение заставило её сердце забиться чаще.

– Да, – она кивнула. – И вы тоже. Настоящий, я имею в виду. Не как все эти… – она обвела рукой танцующие пары.

Пианист посмотрел на остальных музыкантов, затем снова на Алю.

– Они справятся без меня, – он встал из-за инструмента и протянул ей руку. – Могу я узнать ваше имя?

Аля слегка замешкалась. Назвать своё настоящее имя? Но что тут скрывать?

– Александра, – наконец ответила она. – Зовите меня Александрой.

Обычно она представлялась Алей, но в этом величественном месте, в этом грациозном облике, рядом с загадочным пианистом не осталось места закомплексованной толстушке Але. Туда попала Александра. Красивая, стройная, уверенная в себе Александра, способная заворожить одним только взглядом и изяществом движений.

– Александра, – повторил он, словно пробуя имя на вкус. – Прекрасное имя.

От этого простого комплимента кровь прилила к щекам. Он сказал это не как те стеклянные люди – с механической вежливостью. Он будто действительно верил в свои слова.

– Позвольте пригласить вас на танец? – Пианист всё ещё держал руку протянутой.

Аля колебалась. У неё никогда не получалось танцевать. Всегда слишком неуклюжая, слишком тяжёлая…

«Но сейчас, в новом теле, – почему бы и нет?»

– Я не очень хорошо танцую, – всё же предупредила она.

– Позвольте мне судить об этом, – улыбнулся юноша.

Аля вложила свою руку в его ладонь, и по телу пробежала волна тепла. Его кожа оказалась тёплой, мягкой, живой – руки музыканта. Руки настоящего человека.

Пианист повёл её со сцены обратно в зал, туда, где кружились десятки пар. Но теперь Аля не боялась их. Рядом с этим юношей она чувствовала себя в безопасности. Он положил руку на её талию – тактично, уважительно, но она всё равно ощутила жар от его прикосновения. Их пальцы переплелись во второй руке, и в следующий момент они уже плыли в танце.

Оркестр как раз перешёл от полонеза к вальсу – нежному, воздушному, словно созданному специально для них. «Вальс цветов» Чайковского окутал их своей мелодией, унося от реальности.

Аля никогда не представляла, что танец может быть таким лёгким. Она словно парила над полом, ведомая уверенной рукой кавалера. Её тело само знало, что делать, точно следуя за каждым движением партнёра.

– Вы танцуете превосходно, – шепнул он, наклонившись к её уху.

– Это всё ваша заслуга, – ответила Аля, удивляясь собственной смелости.

Он улыбнулся – открыто, искренне, с теплотой, которую она никогда не видела в глазах настоящего Романа.

– Откуда вы? – спросил музыкант, ловко ведя её по танцполу. – Я никогда не видел вас на наших балах раньше.

– Я… – Аля замялась. Что ответить? – Я не знаю, как я здесь оказалась. Просто уснула в своей постели, а проснулась уже здесь.

Что-то мелькнуло во взгляде юноши – то ли узнавание, то ли понимание.

– А вы? – осторожно спросила она. – Вы часто бываете… здесь?

– Мне кажется, я был здесь всегда, – ответил он задумчиво. – Играл на этом рояле, смотрел на эти танцы. Но только сегодня я почувствовал, что по-настоящему живу.

Вокруг них продолжали двигаться пары, но сейчас они казались не такими пугающими – скорее, частью декораций, фоном для их собственной истории. Партнёр кружил её в танце так умело, что она почувствовала себя лёгким пёрышком. Их движения становились всё более синхронными, будто они танцевали вместе всю жизнь. Сердце Али билось всё быстрее, но не от усталости – от восторга, от восхищения, от растущей симпатии к этому таинственному юноше. Свечи в люстрах бросали золотистые отблески на его тёмные волосы, глаза сияли неподдельным интересом, а от улыбки по коже невольно бежали мурашки.

– Знаете, – тихо произнёс юноша, – я всегда чувствовал, что чего-то жду. Что моя жизнь здесь – ненастоящая. Что должно случиться что-то… важное.

Он посмотрел Але прямо в глаза, и она почувствовала, как всё внутри замирает от этого взгляда.

– Кажется, я дождался.

Слова, произнесённые так просто, так искренне, так сердечно, вскружили Але голову гораздо сильнее, чем самые быстрые повороты танца. Музыка звучала всё глубже, интимнее – словно оркестр играл только для них двоих. С каждым поворотом, с каждым па они сближались всё сильнее, будто нарушая невидимые границы приличий этого странного бала. Рука пианиста на её талии сдвинулась чуть ниже, он крепче прижал Алю к себе, и их лица оказались так близко, что она ощутила его дыхание, увидела чуть заметные золотистые крапинки в глубине голубых глаз.

Странное чувство охватило её – будто они знали друг друга всегда. Будто встречались раньше – в другой жизни, в другой реальности.

– Мне кажется, я знаю вас, – прошептал пианист, словно читая её мысли. – Словно видел вас раньше.

Аля почувствовала, как что-то внутри неё сразу откликнулось этим словам, этому взгляду – давно забытая, спрятанная часть души.

– Я тоже это чувствую, – едва слышно ответила она.

На мгновение весь зал, все эти стеклянные фигуры, вся эта странная реальность – всё растворилось, оставив их наедине в коконе музыки и тепла. Живые среди фантомов, настоящие среди иллюзий, они кружились в танце, не отрывая взгляда друг от друга.

Его ладонь сжалась крепче, пальцы переплелись. По телу Али пробежала дрожь от этой мимолётной ласки. Новые ощущения охватили её: лёгкость в желудке, сладкое замирание сердца, тепло от прикосновений.

Когда финальные аккорды вальса растаяли в воздухе, они остановились, всё ещё держа друг друга за руки, всё ещё глядя друг другу в глаза.

– Александра, могу я… – начал пианист, а затем слегка смутился, что сделало его ещё более очаровательным. – Могу я пригласить вас прогуляться? В саду? Здесь становится… душно.

– С удовольствием, – Аля улыбнулась, переполненная бесконечным чувством свободы.

Музыкант предложил ей руку, и она приняла её. Они пробирались через толпу танцующих к высоким стеклянным дверям, ведущим в сад. Никто не обращал на них внимания: восковые куклы продолжали двигаться, не замечая исчезновения двух живых существ.

Первое, что поразило Алю, – запахи. Сладкий жасмин, терпкий розмарин, свежесть мяты переплетались с нотами незнакомых экзотических цветов. Воздух здесь настолько насытился местными благоуханиями, что его, казалось, можно было пить, как живительный нектар.

Сад раскинулся настолько далеко, насколько хватало взгляда. Аккуратные гравийные дорожки петляли среди причудливых кустарников, подстриженных в форме фантастических существ. Цветы всех оттенков – от нежно-голубых до глубоко-фиолетовых, от ослепительно-белых до насыщенно-алых – буквально светились в сумеречном свете. Он здесь был особенным. Не дневным, но и не ночным, а словно затянувшиеся сумерки с отблесками заката или предрассветный час с росчерками звёзд на небе. Здесь время шло собственным потоком.

Гравий мягко хрустел под ногами. �