Сказки на ночь

Сказка#1 Ecce Homo

«Сказка – ложь, да в ней намек»

Пролог.

Голубое небо, теплое солнце и сравнимое с парным молоком море остались на оторванной странице календаря. Хотя… кто сейчас отрывает прожитые дни/месяцы календаря? – Достаточно свайпа по экрану мобильного телефона и ты уже в настоящем, еще свайп – и «здравствуй, будущее!» Да какая, в принципе разница – главное, что зимние каникулы со всеми вытекающими и отягчающими обстоятельствами остались в прошлом. Кожа еще помнит жар южного солнца, на языке ощущается фантомный вкус экзотических фруктов и ледяного игристого. Хотя, будем объективны, никаким такими отягчающими обстоятельствами прошедший отдых Дмитрия и не грешил – несмотря на новогодние праздники, не было ни тазиков оливье, ни ведра алкоголя – так, все достаточно умеренно, на минималках. Застряв в самом начале своего четвертого десятка, Дмитрий нутром понимал, что игры с организмом во вседозволенность закончились еще лет пять назад, и сейчас усиленно старался соблюдать режим питания, пинками загонял себя в фитнес-зал, ходил в салон красоты и не хуже иных женщин разбирался в кремах для рук и лица. Ну, а что делать – успешный человек должен и выглядеть на миллион… причем, не в рублях. Как минимум, так думал сам Дмитрий. Но как бы сказал его университетский преподаватель по психологии: «Очень интересное заблуждение».

В общем, пока отдых еще дотягивался из прошлого своими остывающими лучами до Дмитрия, серое и промозглое московское настоящее закрывало врата в нирвану и брала за горло своей цепкой ледяной хваткой.

Москва, январь, полное отсутствие снега и серость, которая казалось, была везде – она стекала с неба тягучими потоками, укрывая крыши домов, отражаясь в лужах и бликуя в глазах горожан. Кстати, о людях – как же их много на улицах и в метро. Бесформенный, местами пестрый, людской поток пингвиньей походкой, раскачиваясь из стороны в сторону, плавно течет вперед, чтобы, разбившись о плексоглассовые створки турникетов, отдельными каплями просочиться в теплое чрево подземки.

Как же Дмитрий ненавидел все эти часы пик и набитые под завязку вагоны метро. Особенно, в летние месяцы, когда сотни и без того потеющих тел поднимают руки, чтобы держаться за поручень, являя миру огромные пятна пота на подмышках одежды. Неподражаемый калейдоскоп запахов и полнейшая какофония, когда в отдельно взятом ограниченном стенами вагона пространстве щедро намешали амбре нестиранных носков, помойной ямы, аммиака и приправили все это щедрой порцией вчерашнего забористого перегара. Утренний дезодорант, если кто-то им и пользовался, не спасает, а лишь усугубляет общую картину, доводя спертый воздух до состояния термоядерного. Если попал в современный состав с работающим, что не всегда бывает, кондиционером – считай, повезло. А если видишь приближающийся к твоей станции старый «Ёжик» – пиши пропало. Полчаса в такой жестяной банке подземки – и ты сам полупьяный и смердящий вываливаешься на перрон, жадно хватая ртом, типа, «чистый» воздух, и пытаешься отчаянно лавировать среди новой порции страждущих попасть в нутро вагона, чтобы разбавить настоявшееся амбре «свежими» ароматами.

Поэтому Дима последние лет 10 передвигался по городу исключительно на собственном авто или каршеринге. Тепло, сухо, не тесно – да, можно встрять в пробку, но зато в комфорте. Все имеет свою цену, и комфорт тоже. Но сегодня любимая, пусть и далеко не свежая, но все ж таки старушка-BMW осталась на парковке бизнес-центра, и Дмитрий, угрюмо кутаясь в стеганную курту и брендовый кашемировый шарф, под моросящим в январе дождем в итальянских ботинках ручной работы на тонкой подошве целеустремленно шагал по Новоспасскому мосту в направлении станции метро «Пролетарская». Пробки 9 баллов, мать его… весь центр не просто красный, а пурпурный – стоит наглушняк все, что должно по своей сути двигаться: машины, такси, автобусы – все стоят, выплескивая свою злость через непрекращающийся лай клаксонов. Да еще и светофор перед выездом на мост решил, что ему пора в отпуск и извещал всех об этом радостным бесконечным миганием своего желтого тигриного глаза.

Не то чтобы Дима не любил ходить пешком – иногда, особенно летом в хорошую погоду, ему доставляло удовольствие, оставив машину у метро, прогуляться по мосту неспешным шагом, щурясь от яркого солнца и охотно подставляя свое лицо теплому свежему ветерку. Но никак не сейчас. Весь мокрый, злой как черт, проклиная все и вся, он торопился на встречу с заказчиком. На кону – контракт на несколько десятков миллионов. Ради этого он готов был и ползти по-пластунски, и пятиться как рак – в общем, хоть тушкой, хоть чучелом. Диме нужен был этот контракт, и он был намерен добиться его любой ценой.

К счастью, мост остался позади. Как никогда желанное сейчас теплое метро все ближе. Осталось только нырнуть в переход под Новоспасским проездом и выйти на Крутицкий переулок – вдалеке сквозь марево капель мороси уже манила своим кровавым цветом большая буква «М».

Шаг в переход. В лицо бьет тяжелая волна вони и гула голосов. Дима вспомнил, что летом в прежние времена здесь любили тусоваться бомжи, но сейчас и в январе, когда за последние годы за порядком в городе стали следить особенно тщательно… Людей без жилья, денег и социальной ответственности сейчас редко где можно было встретить, хотя раньше этот переход был их излюбленным местом в Таганском районе Москвы – ответственные службы то ли не знали про их существование (сомнительно), то ли просто махнули рукой, но факт остается фактом – все начиналось с одного индивидуума, скромно сидящего у стены и просящего милостыню грубым рокочущим голосом, в котором эхом отзывались все беды, свалившиеся на его потрепанного жизнью обладателя. Через неделю их стало уже двое, потом трое… и к концу лета в переходе тусовался уже целый табор однотипных личностей, похожих друг на друга как братья, потрепанных обстоятельствами и земными страстями. Они уже не только сидели/лежали вдоль стен, но и очень вольготно перемещались по всему переходу, где-то кучкуясь, мешали проходу и заставляли женщин переходить на быстрый, граничащий с бегом шаг, а мужиков – тихо материться сквозь зубы, зажимая рукавом нос. Но это было раньше.

И сейчас Дима, еще спускаясь по лестнице вниз, явственно почувствовал, что они вернулись. Гул голосов, пьяные выкрики и запах прямо говорили об этом. Интересно. Удивительно. Забыто и уже непривычно. Неприятно, но некритично. Всего 50 метров по переходу – и он снова на улице в двух шагах от желанного входа в метро.

Лестница закончилась, поворот направо в коридор перехода. Ндааа, «жильцы» вернулись – хотя немного, всего трое, но один колоритнее другого. Неопределенного возраста женщина с отекшим лицом, узкими бойницами глазниц, запутанной сальной гривой волос, в желтой с грязными пятнами юбке поверх, явно мужских, штанов сидела у стены на картонной коробки из-под «Додо-пиццы» и без устали с ноткой сосредоточенности резкими круговыми движениями вращала перед собой трехлитровую банку с какой-то мутной жидкостью. Почему-то Дмитрий обратил внимание на ее грубые руки с обломанными ногтями, еще хранящими на себе полустертые пятна какого-то темного лака. Рядом сидел чумазый пацаненок… хотя, ну как – пацаненок? – может, лет 18-20, да кто ж его разберет под таким слоем пыли, грязи и целого «сэндвича» из элементов одежды, надетой друг на друга вперемешку без грамма логики. При этом, верхняя одежда в виде когда-то синей куртки с полуоторванным капюшоном была не верхней как таковой по факту, а робко выглядывала из огромных размеров рубашки с аляповатой абстракцией, которая, изначально, была то ли ночной сорочкой, то ли платьем, то ли, действительно, рубахой великана 60+ размера. И вот этот обладатель столь эклектического гардероба завороженно и с азартом смотрел на вращение трехлитровой банки своей соседки, постоянно выкрикивая хриплым голосом каждые две секунды: «Декантер! Сильней! Давай! Сильней! Давай!…» Его зациклило на этих словах, но другие в настоящий момент были просто без надобности. Для этих двух обитателей перехода весь мир скукожился до размеров грязной со сколами на горловине трехлитровой банки.

Третьего Дима заметил не сразу – тот стоял неподвижно, подперев тшедушным плечом в рваном рукаве серую плитку облицовки стены перехода. Ничего необычного, но что-то напрягало… непонятно что. Небольшая фигура стояльца, казалось, не несла в себе никакой угрозы, руки были пусты и свисали плетьми вдоль плотного покрытого бесчисленными слоями одежды тела. И все же что-то было не так.

Внезапно Дима понял что. Обычно представители подобного, назовем это «класса» (хоть и являются, по сути, деклассирующими элементами) всегда стараются разжалобить прохожих, то смиренно прося мелочь, то размашистыми нетвердыми движениями накладывая на себя крест и прикрываясь Христом, молят подать хотя бы ради него, но во всех случаях они, как правило, смотрят в пол, мимо, снизу вверх, робко и смиренно и никогда не пристально в глаза. Вызывающе и пристально. Никогда.

Этот же смотрел именно так – открыто, с легким налетом наглости, в упор, не отводя глаз. Трещина кривой улыбки пересекала его густо заросшее серо-рыжей бородой лицо, открывая миру желтые пеньки кривых зубов за скатанными рулонами штор серых тонких губ. Он ждал. Ждал его. Казалось.

Дмитрий сбился с шага на ровном месте. Чертыхнулся про себя. Ерунда какая-то. Вовремя пришла спасительная мысль – его же ждут на важной встрече. Все остальное не имеет значения. Вижу цель – не вижу препятствий. Нервно поправив на руках перчатки из тонкой телячьей кожи, Дима ускорил шаг. Вернулась уверенность. Глядя четко перед собой, он целеустремленно шел четко посередине коридора к выходу из перехода.

Проходя мимо стоящего бомжа, Дмитрий внутренне сжался, как будто, в ожидании чего-то. Но внезапно раздавшийся голос все равно заставил его вздрогнуть. И голос исходил не от бородача. Сидящий у стены пацан прервал свою медитацию на трехлитровую банку и, не отрывая зачарованного взгляда от стеклянной тары, хрипло прокричал: «Подайте тысяч 10, лучше 15 – желательно, купюрами по 100 и 500 рублей!» Дима подумал, что ослышался.

В любой другой раз он бы просто прошел мимо, отрицательно мотнув головой или ограничившись коротким «нет мелочи». Но высказанный запрос ввел его в ступор. Что за дичь! Какие 10-15 тысяч? Четверть среднемесячной среднестатистической зарплаты в виде милостыни??

– Тебе зачем? – на автомате спросил Дмитрий, нервно поправляя отяжелевшую от январской мороси кашемировую шапку на голове.

– Да так – на Хеннесси не хватает, а хочется очень, – ответило тело у стены, продолжая не отрываясь смотреть на вращение жидкости в банке.

Дима встал как вкопанный. Сюр какой-то… Зачем ему Хеннесси? Почему? Как? Что за бред? Мозг лихорадочно гонял нейроны, пытаясь нащупать логическую цепочку. Но причинно-следственная связь никак не желала находиться, растворяясь в глубинах подсознания.

Дмитрий вздохнул и задал вопрос, который никогда бы ранее не спросил, ни в каком галлюциногенной сне он не мог такое представить, но все же:

– А что в банке?

Зачем он это спросил? Для чего ему эта информация – что у бомжей в банке? Сознание бессознательно выбивалось из-под контроля.

Парень у стены с приклеенным к стеклянной банке взглядом спокойно проскрипел в ответ:

– Шатонёф-дю-Пап, 2017 год, винодельческое хозяйство семейства Гигаль. Не Almaviva или OpusOne, конечно, и, уж тем более, не Petrus, но все же… вполне себе приличный ассамбляж.

Дима не считал себя крутым знатоком, но в вине кое-что понимал на любительском уровне и достаточно неплохо – уж что такое Petrus стоимостью несколько тысяч долларов за бутылку, он знал, хоть и не пробовал никогда. Да и ШдП в районе 100 евро за бутылку… Здесь, в подземном переходе Новоспасского проезда белокаменной в грязной исцарапанной и отбитой стеклянной банке в отекших от беспросветного пьянства пальцах бомжихи… Это как? Да, и откуда они вообще знают все эти названия??

– Дай! – он зачем-то снял перчатку и протянул холеную руку со свежим маникюром в сторону тары.

Парень у стены с явным усилием отклеил свой взгляд от напитка и впервые взглянул на Дмитрия. Над кривым сломанным носом в засохшей кровавой коросте блестели разноцветные глаза – карий и зеленый. Они не мигали. Совсем не мигали. Дима видел наличие век, но не мог уловить момент их движения. Карий был похож на бездонную яму, а его зеленый собрат – на бесконечный тоннель, который не отражал мир вокруг, а, казалось, затягивал в себя все окружающее. Отражал не во вне, а внутрь.

– Не могу пока, – сказал парень, и в глубине радужек его глаз что-то хаотично задвигалось, – Не могу пока, – повторил он вновь, – Видишь же – идет декантирование, вино еще не подышало, оксидация не завершена.

– Все равно, дай! – Дима уже не понимал, что происходит и не отдавал отчета своим действиям – его замкнуло, – Дай же! Ну!

Женщина у стены качнулась вперед и нехотя встала. Ее руки остановили вращение, и жидкость в банке, также нехотя, мазнув по инерции несколькими волнами по стенкам декантера, встала в сосуде, чуть покачиваюсь в такт тремору рук своей владелицы. Затем она медленно подняла руки и протянула емкость в сторону Дмитрия. Молча.

Дима в какой-то необъяснимой спешке схватил своими чистыми руками полупрозрачную от грязи банку и сделал оборот. Затем второй. Жидкость вновь отправилась по своему привычному маршруту по внутренней окружности тары. Опустив нос прямо в горловину, Дима жадно вдохнул.

Это было вино. Без дураков. Причем достаточно высокого качества – явно не бормотуха. Рефлекторно Дима сделал глоток, даже не пытаясь подержать жидкость во рту, как учил когда-то знакомый сомелье. Дима не был знатоком, и не мог разложить аромат и вкус на молекулы, составляющие сорта винограда, или отличить тот же Шатонёф от Приората, но… Это было вкусно. Не так… Это было вкусно!

Он попробовал еще раз приложиться к банке, но до тех пор молча стоявшая женщина, проявила неожиданную прыть и резким движением вырвала посуду из его рук.

– Но-но! Ты не него не скидывался! Ишь, хитрец – нахаляву пить! – женщина рассмеялась каким-то приятным грудным смехом, который резко контрастировал с внешностью огородного пугала, – сказано же было – давай десятку на вторую бутылку! Или пятнашку и купим вон ему, – она мотнула гривой спутанных волос в сторону сидящего парня, – Хеннесси, а то страдает без нормального коньяка.

– Не ломайся и не жмоть!

Дима вздрогнул – говорил третий бомж, который до сего момента не вступал в беседу и молча с насмешкой наблюдал за всеми участниками.

– У тебя в сумке кошелек, который ты в фирменном бутике BRIDGE во Флоренции на Пьяцца Уффици покупал 3 года назад. Не топ, канеш, – бомж зевнул, раскрыв свою щербатую пасть, и даже не потрудился прикрыть рот рукой, – но и не бюджетный вариант, – продолжал он, – добротный средний класс, люкс тебе еще рановато… О чем это я? Ах, да, так вот – в твоем кошельке лежат две двухтысячные купюры, две по «косарю» и одна «пятерка». Так что – хочешь выпить – гони бабло!

Как зомбированный Дима достал из сумки коричневый потертый на углах кошелек вышеназванной итальянской фирмы, открыл на автомате и достал искомые купюры – ровно те, которые назвал бородатый.

– Вот и славно! – бородатый кивнул парню у стены, – сгоняй, обналичь!

Дима моргнул, рука держала пустой кошелек, денег там уже не было.

– Готово! – паренек убрал руку за спину и тут же достал ее обратно. Кривые пальцы с черной каймой грязи на ногтях держали темную бутылку с чистенькой свеженькой бело-желтой этикеткой, – Гигаль, Шатонёф, как и заказывали! Последнюю забрал.

– На! – добавил весело парень, кивнув Диме на банку, – добивай, тогда, это, а мы пока новую бутылку проаэрируем. Пусть подышит.

Дима рефлекторно протянул руки, взял банку и, не отрываясь, в несколько жадных глотков осушил остатки. Протянул тару обратно, сказал «спасибо» заплетающимся языком и на нетвердых ногам поплелся к выходу. Алкоголь моментально нанес нокаутирующий удар в голову, растекаясь по всему организму в компании эритроцитов с тромбоцитами, расширяя сосуды и изменяя сознание. В след ему раздался звук вылетающей из бутылки пробки, звон стекла о стекло, каркающий смех и насмешливый бас: «Конечно, все ж таки 15% крепости да на пустой желудок! Но ничего – дойдет как-нибудь на своих двоих…»

Спотыкаясь на каждом шагу, Дима выходил из перехода по скользкой лестнице. До заказчика в тот день он так и не доехал.

***

Он плохо помнил, как дошел домой, как… А ведь, что интересно – именно, дошел, а не доехал. Хотя от Пролетарки до южной стороны Измайловского парка, где он жил на улице Плеханова, километров 8 – не меньше. И существенная часть маршрута проходит вдоль не самого дружелюбного для пешеходов Шоссе Энтузиастов. В общем, до дома он именно дошел. Часа за полтора. Уже почти трезвый.

На автомате достал ключ, открыл дверь и рефлекторно произнес стандартную фразу «всем привет! Я дома». Кому это «всем» этот самый привет предназначался – так и непонятно – ведь Дима жил вдвоем с девушкой, но каждый раз предпочитал приветствие во множественном числе. И эти «все» в лице единственной девушки традиционно вышли его встречать в коридор из просторной и модной в наши дни кухни-гостиной. Галина, назовем так нашу второстепенную героиню (или, как бы сказали киноманы – «актрису второго плана»), приветствовала своего избранника радостной улыбкой, вытирая фартуком остатки муки с тонких пальцев. Они были вместе уже года 3, что по современным меркам, являлось достаточно приличным сроком для совместного проживания, но, как оказалось, недостаточно приличным – для создания официальной семьи. Хотя, если говорить более точно – одна хотела того, чего второй всячески избегал. Полный рассинхрон. И периодически, раз в несколько месяцев, вопрос о браке ставился ребром, но каждый раз он категорически снимался с повестки дня аргументом за авторством Шопенгауэра – «брак в два раза увеличивает обязанности и в два раза сокращает свободу». От себя Дима всегда добавлял: «Рано еще, я пока не готов. Надо созреть…» Так и зрел, уже три года.

Вытирая руки фартуком, Галя, не отрываясь, смотрела на Дмитрия – тот не двигался уже несколько минут, превратившись в манекен, и не спешил раздеваться, продолжая держать в руках ключи и сумку. Стеклянные глаза уставились на аляповатый бутон на обоях, словно боялись пропустить момент его цветения. Серая московская грязь растекалась из-под подошв неснятых ботинок.

– Какие планы на вечер? – девушка попробовала пошутить и тем самым разрядить обстановку, которую непонятно кто зарядил. – Останешься сегодня в коридоре или все же пойдем ужинать?

– А?? – выдохнул Дима и оторвал замороженный взгляд от обоев. Ключи от квартиры робко звякнули под рефлекторно сжавшимися пальцами. Циркулирующий в коридоре поток воздуха донес до Галины переработанные ароматы продуктов французских виноделов.

– О как! – подведенные брови изящно изогнулись, придав лицу удивленное выражение. – Сегодня – праздник какой-то? Я что-то пропустила? Прям, чувствую себя лишней на этом празднике жизни), – девушка не оставляла попытки свести все на шутку. – У тебя ж, вроде, принцип всегда был – на работе «ни-ни», а сегодня только вторник… или я благополучно упустила среду, четверг и отдельно пятницу, и сегодня – уже суббота?

– А? – манекен медленно оживал, но пока оперировал только междометьями. – А?.. нет, то есть – да, сегодня вторник, все верно… да, пил, но не на работе.

– Ну, слава Богу – отвис, – порадовалась Галя, – будем считать это сбоем системы, перезагрузка не потребовалась. Тогда, предлагаю все-таки переместиться на кухню – в коридоре тоже, конечно, хорошо, но, рискну предположить, что ужинать все ж таки нам будет удобнее на кухне) Пойдем!

Дима повесил ключи на гвоздик, сумку положил на тумбочку и, наконец, присел на пуфик, чтобы снять ботинки. Узкая облегающая итальянская обувь никак не хотела поддаваться – тонкие с пропиткой шнурки сопротивлялись любым попыткам их ослабить, а энергичное раскачивание туфли с той же целью приводило к ровно такому же нулевому результату. Наконец, благополучно разозлившись на бездушную обувь, Дима напрягся и в победном рывке сдернул туфлю с ноги. Вместе с носком. Движение было настолько резким, что, накопившаяся на протекторе подошвы грязь, радостным веером разлетелась полукругом и осела незатейливыми серыми каплями на обоях цвета слоновой кости.

– Ой…

– Ну что ж, – Галя поджала на мгновение губы, но пересилила себя, – задел положен, первая победа достигнута. Предлагаю не останавливаться на полпути и разуться полностью. Давай помогу – я же вижу, тебе неудобно. Видимо, носки промокли и ботинки стало тяжело снимать…

Девушка присела на корточки и своими тонкими пальцами ловко расшнуровала второй ботинок. Освобождение второй ноги из обувного плена обошлось гораздо меньшей кровью.

– Ну вот – дело сделано! – Галя поднялась во весь рост, – кстати, ты сказал, что пил не на работе. А где, тогда, интересно даже?

– А?

– Дима, солнышко, я, как дипломированный филолог, очень душевно прошу при общении со мной помимо междометий и звукоподражаний использовать и иные части речи. Как минимум, существительные, прилагательные и глаголы будут более информативными. Уж поверь мне.

– Да-да, – Дима потер лоб, помотал головой, – да, конечно, прости. Где пил?… Не поверишь… в переходе.

– кхм…???, – девушка прокашлялась, – в переходе? Что ж, романтично, конечно, да и креативно – тут ни убавить, ни прибавить… А с кем и что?

– Кхм…, – растрепанные последними событиями нейронные сети Дмитрия постепенно успокаивались и возвращались в некое подобие системности, – эээээ…. Мммм…. Как бы это…

Он никак не мог выжать из себя правду последних часов – внутри что-то мешало. Это как пытаться выдавить крем из тюбика с закрытым колпачком – усилий много, давление внутри только растет, пальцы немеют от напряжения, кожа сохнет, а в результате – тубус рвет в слабом месте шва сочленения носика – и с громким чавкающим звуком на руках оказывается добрая половина крема из контейнера. Прорвало – что называется… А попробуй в тюбик запихать обратно лишнее. Так и тут.

Диму прорвало. И даже не в самом слабом месте. А просто сорвало все заглушки, закрутки, блоки. Словно боясь, что его остановят, он, захлебываясь словами, съедая в спешке окончания и разбрызгивая слюну во все стороны, торопливо вываливал на Галину подробности сегодняшнего вечера. Минут десять. Нон стоп. Потом замолчал. Сдулся как шарик. Осел на коридорном пуфике.

Галя молчала. Во время монолога она даже не пыталась прервать или задать уточняющий вопрос. Нутром поняла, что нужно молчать. Монолог закончился, а молчание девушки – нет. Ни звука, ни вздоха, ни слова. В квартире повисла тишина. Этот как в наушниках включить режим активного шумоподавления – раз, и мир, как будто, оглох, вырубив все аудиодорожки, оставив работать только видео-ряд. Говорят, звенящая тишина. В современном мира она гудит как трансформаторная будка. Абсолютно неинформативно, просто гудящий фон, который рвет сознание – как кошка, которая вцепилась когтями в кожу и плавно, без рывком, тащит к себе мягким движением, лишь увеличивая с каждым миллиметром все нарастающую боль…

– Хорошо, – Галина, наконец, прервала гудящую тищину, и помотала головой, рассыпав темные волосы по хрупким плечам, – пора ужинать. Переодевайся и мой руки. У нас сегодня – домашние пельмени с телятиной и индейкой. Твои любимые.

Она развернулась. Застыла на мгновение и снова повернулась к Диме. Легкая робкая улыбка пробежала как тень по тонким ненакрашенным губам.

– Резюмирую, – продолжила Галя, – для ясности картины: были пробки, ты оставил машину и решил поехать на метро, спустился в переход – а там, бомжи, которые показались тебе странными. Они пили какую-то бурду из трехлитровой банки. Тебя они уверяли, что там Шатонёф – вместе с тем, там могло быть все, то угодно. За каким-то лешим, ты попробовал – твой мозг повелся на подсказку и подтвердил, что это французское вино. На всякий случай, напомню тебе – единственный раз мы с тобой были на слепой винной дегустации прошлым летом, и мы оба полностью провалили все тесты, не угадав не единого образца. А тут ты, вот прям так сразу, узнал Шатонёф… Затем они провидчески тебе сообщили, что у тебя есть кошелек и там есть деньги – оракулы, блин, Кассандра по ним плачет – и даже назвали номиналы…

– Вот-вот, – Дима встрепенулся, – они назвали номиналы банкнот!

Хоть у Гали и не было пока своих детей, но, видимо, это сидит у всех женщин на генетическом уровне – она снисходительно посмотрела на своего мужчину как на пятилетнего ребенка, который не понимает еще очевидных вещей в силу возраста, и которому все надо разжевывать по сто раз. От этого взгляда самооценка Дмитрия резко рухнула вниз на десять процентных пунктов.

– Все нищие, попрошайки и иные деклассированные элементы являются, по жизненной необходимости, хорошими психологами, – терпеливо пояснила девушка, – без этого им не выжить. И хотя имеется четкая тенденция в обществе на отказ от бумажных денег в пользу банковских карточек, купюрами еще продолжают пользоваться – кто-то по привычке, а кто-то как резерв на случай отказа банковской карты. Так вот, видя перед собой успешного, явно стремящегося на встречу, человека, немудрено предположить, что он при деньгах. Причем, купюры если и есть, то они крупные – тысячи, двух- и пятитысячные. Ровно их тебе и назвали. Было бы удивительно, глядя на тебя, предположить, что твой бумажник набит десятками и полтинниками с сотками)

Дима тяжело вздохнул.

– После того, как ты зачем-то достал деньги и показал им, они отвлекли твое внимание и незаметно оставили тебя с пустым кошельком. При этом, как фокусник зайца из цилиндра, достали из-за спины заранее подготовленную бутылку снова непонятно с чем и продемонстрировали тебе. Ты, ошарашенный, выпил у них всю бормотуху, которая так изменила твое сознание, что ты шел домой пешком полтора часа, собирая по пути всю грязь, которую благополучно и притащил в квартиру. Я ничего не упустила?

Дима снова вздохнул не менее тяжело.

– В общем попил бурду из грязной трехлитровой банки за десять тысяч…

– Одиннадцать, – на автомате поправил Дима. – пятерка, две тысячные и две двухтысячные.

– Тем более. За одиннадцать… Ты устал, переутомился. Давно собирались в отпуск – сейчас это назрело, как никогда. Новогодние праздник не в счет – ты не был в нормальном отпуске года два, если не больше. Надо основательно отдохнуть, иначе через месяц ты, даже не знаю, устроишь маргинальную вечеринку у нас дома или еще что похлеще… как бы не хотелось до этого доводить, – Галя сочувственно улыбнулась, – ты же не железный. Всем надо отдыхать. Поедем куда-нибудь, развеемся, перезагрузимся и снова в бой. Всех денег все равно не заработаешь, понимаешь?

Пока девушка говорила Дмитрий предпринимал титанические попытки собрать ошметки фрагментированного сознания в единое целое – мысли хаотично скакали в разных направления, перескакивая с одной идеи на другую, как заправский наездник в цирке на Цветном бульваре – с одной лошади на другу. Только у всадника, в отличие от Димы, все и всё было взнузданно и под контролем. Мозаика сознания же никак не хотела складываться – казалось, все кусочки были на месте, но общей картины не получалось. Все фрагменты, как после взрыва, разлетелись в разные стороны, а инструкция по правильной сборке отсутствовала как класс.

– Кстати, о бурде, – вдруг вспомнила Галина, – ты пил из грязной трехлитровой банки, из которую до тебя обмусолили своими слюнями… бомжи??? Ты слизал всю заразу??? Ты меня сейчас как целовать будешь?? – девушка задохнулась от неожиданной мысли.

Дима больше не вздыхал. Он затих. Просто перестал дышать. Последний выкрик (да какой там выкрик – самый настоящий вопль) подруги привел его в некое подобие чувств. За доли секунды мозг принудительно включился и прогнал через себя с миллионным ускорением события последних часов… Твою ж мать… что все это было… какой абсурд, бред, кошмар… Дима испытал целую гамму чувств, начиная с омерзения и заканчивая стыдом и досадой.

– Милая, прости, – наконец ожил Дмитрий, – какое-то наваждение, что-то психика, прям, сбойнула на ровном месте. Видимо, реально перегруз. Полнейший сюрреализм… Ты права, да – пойдем ужинать, а после еды займемся с тобой выбором направления для отпуска.

Наконец коридорные разборки на этом завершились, и влюбленные релоцировались в кухню-гостиную, где незамедлительно поставили воду на пельмени и стали накрывать на стол.

Здесь, конечно, есть соблазн уподобиться русским классикам и во всей красе описать ужин со всеми явствами, которые не были ограничены одними лишь пельменями. Автор, хоть и является русским, но все ж далеко не классиком, и поэтому ему будет простительно опустить эти гастрономические подробности. Хотя, надо признать, в современном мире космических скоростей, где даже к еде приклеилось несуразное прилагательное «быстрая», старая добрая домашняя кухня с переменой блюд и неспешным общением пусть и отошла на второй, а то и третий, план, но все же сохраняет свою важность для определенного круга ценителей традиций. Современный человек сейчас ест, чтобы жить – быстро-быстро-еще быстрее, запрограммированный на экономию любых ресурсов и издержек, в том числе, и временных. Другое дело – для чего он экономит? В том плане, что экономить время для того, чтобы его было больше – на что? Но это, пожалуй, действительно, другая история, и здесь мы ее опустим.

В общем, парочка благополучно поужинала и, устроившись удобно на диване, начала мониторить все доступные ресурсы в поисках интересных направления для отдыха. Их поиски периодически прерывались телефонными звонками – это Диме звонили – то заказчик, который так и не дождался его на вечернюю встречу, то директор с очередными «умными» мыслями, то логист с проблемой размещения заказа… то… в общем, Диме, как и всегда, звонили обычно, часто и постоянно (прям, четко как Present Simple из учебника по английскому языку). Со всеми пообщался, кого-то успокоил, кому-то отвесил виртуального пендаля, с кем-то просто помолчал в качестве пассивного слушателя – короче говоря, все разрулил. Как и всегда. И даже помог Гале найти подходящие билеты и хороший отель для отпуска на Алтае. В общем и целом, потирая потрескавшийся после общения с директором свой единственный и горячо оберегаемый анус, Дмитрий отправил свою подругу спать, а сам остался в гостиной для завершения мысленных медитаций уходящего дня. Как он думал – минут на двадцать, не больше. И вновь здесь уместно вспомнить высказывание его университетского преподавателя по психологии – «очень интересное заблуждение».

***

Интересный период времени, когда старый день уже угас, а новый еще даже не народился, и еще даже не зачат. Пересменка. Полночь. Почему-то именно в такой момент сознание человеческого индивидуума особенно подвержено разного рода страхам, темным мыслям, переживаниям… но только до первых петухов – как только горластые твари разорвут ночную тишину своими криками, и первые лучи солнца скромно и, как бы, нехотя мигнут из-за горизонта – все фобии моментально улетучиваются, радость нового дня вселяется в сердце и все мрачные мысли автоматически перекрашиваются в яркий и ослепительный цвет щенячьего оптимизма. Может, поэтому ночью и надо спать? Уйти из реальности в параллельный мир сновидений и просто переждать пересменку дней? Не зря же говорят – утро вечера мудренее.

Но Дима любил именно это время, когда ночь опускала на город колпак, который глушил цвета и краски этого мира, выключал почти все звуки. Можно было просто посидеть и подумать, потягивая в удовольствие горячий черный кофе. Да, Дима пил кофе на ночь – такая вот привычка. Он не мог объяснить как и почему – но кофе на него не действовал возбуждающе, и после кружки кофе он обычно спокойно отправлялся спать и не менее спокойно засыпал. Никогда не страдал бессонницей.

Так и сейчас, удобно устроившись на диване, закинув левую ногу на боковину, он с наслаждением потягивал кофе из яркой красной парной кружки, которую они с Галей купили в прошлом году на рождественской ярмарке в Праге.

Тихо и неспешно ползет время, задавая тон взбудораженным мыслям и осаживая скорость хаотичного метания нейронов по центральной нервной системе. Негромко урчит посудомойка, перемывая накопившуюся за пару дней посуду. На уровне бесшумности работает компрессор нового холодильника. Тишина, почти тишина. Благодать. Мир замер.

Боковое зрение фиксирует движение за кухонные столом. Еще раз и еще… Галя? Нет, она же ушла в спальню. Что-то забыла и вернулась? Дима медленно повернул голову в сторону кухни.

За кухонным столом сидел бомж. Тот самый, из перехода, с бородой.

– Ночи! – проскрипел он.

– Что – «ночи»? – не понял Дима. Он еще даже не успел удивиться происходящему. Как ни странно, но даже не испугался.

– Ну, просто ночи – прилагательное подставь сам. Что вы там обычно говорите – спокойной, доброй… Сам выбери.

– Какой спокойной? Какой такой доброй? – Дима накручивал себя, начиная понимать происходящее.

– Вот и я говорю – зачем желать доброй ночи, если вы в это время все равно спите? – прервал его, как бы нехотя, гость. – да и вообще, а что такое «добрый» – это какой? Чем он отличается от злого?

– Какого чёрта??? – громкость голоса хозяина квартиры начал расти по экспоненте.

– Да, в общем-то, разные они бывают… Могу ответить, но ты их разве всех знаешь? Маммон, Аббадон, Асмодей, Левиафан, Бельфегор… продолжать?

Раздался скрип открываемой двери. Дима понял, что его угораздило разбудить спящую подругу. Через несколько секунд на кухне появилась Галина.

– У тебя все хорошо, милый?, – она смотрела заспанными глазами прямо на Дмитрия. – Что за шум такой?

Дима пытался понять, как вырулить такую абсурдную ситуацию. Хотя, в принципе, он-то здесь ни при чем – ничего предосудительного не делал, просто тихо и мирно пил свой кофе.

– Видишь ли, милая, – сквозь силы выдавил он из себя, – я, конечно, понимаю твое состояние, но объяснить, как этот человек оказался здесь, тоже не могу. Пока.

– Мить, какой такой человек? – девушка обвела кухню своим взглядом, – уже 2 часа ночи, ты сидишь с пустой кружкой в полном одиночестве и кричишь… Ты закемарил и что-то приснилось? Что происходит?

Тут пришло время удивляться Диме.

– Да как же… вот же, – он показал пальцем в сторону незваного гостя. Тот ответил ему кривой улыбкой, обнажая два ряда зубов под названием «ужас стоматолога». Точнее, полтора. – вот же он сидит!

– Кто?

– Бомж.

Повисла тягостная пауза. Все замерли. Гоголь со своей финальной сценой «Ревизора» нервно курит в сторонке. Точнее, курил бы, если бы курил (да простит читатель эту тавтологию) и если бы был. Галя с огромными знаками вопроса в обоих своих серых глазах, в которых еще плескалась нега ночного сна, не отрываясь, смотрела на Диму. Бомж, словно решив ей подыграть, с выражением искусственного изумления также вперил свой взор в хозяина квартиры. Дима мотал головой, переводя взгляд с одного на другого, словно спрашивая: «Вы меня что, совсем за идиота держите?»

Пауза затянулась. Дима понял, что Галя реально не видит третьего человека на кухне. Было бы абсурдно предположить, что они сговорились между собой против него. И так-то сюрреализм какой-то, но предположить, что его девушка заранее договорилась с бомжом, тайком пустила в квартиру, чтобы разыграть… Такое даже в виде идеи никому в адекватном состоянии в голову не придет. А Галя была адекватна, всегда и во всем. Или уже нет? – фуууу, что за ерунда лезет в голову. Дима помотал головой, выгоняя из нее дебильные мысли, как собака, отряхивающаяся от воды после купания.

– Извини, солнышко, – он робко улыбнулся, – что-то я задремал, видать, и под впечатлением вчерашних событий бомж привиделся…

– Мал-ла-дец, – заговорщицки прошелестел бомж, понижая голос до минимума, как будто его еще кто-то мог услышать, – быстро сориентировался. Красавчег! Теперь, давай, отправляй свою кралю спать, а то мы с тобой еще и разговор-то не начинали…

– Ясно, – с явным облегчением выдохнула и улыбнулась в ответ Галя, – давай не засиживайся. Надо выспаться. Завтрашний день обещает быть тяжелым на работе, да и у тебя с восьми утра снова звонки всякие начнутся… Может тебе таблетку какую дать? Мелатонин? Через 20 минут будешь гарантированно дрыхнуть, а?

– Не-на, – замахал руками Дима, – все норм! Ты иди – я скоро догоню тебя, под теплый бочок подкачусь)

Галя помедлила пару секунд, как будто в нерешительности, затем развернулась не по уставу через правое плечо и, шлепая босыми ногами по светлому ламинату, отправилась обратно в спальню. Через мгновение раздался звук закрываемой двери.

– Ну что ж, как минимум, ты – неглупый, – бомж первый нарушил молчание, – сразу просек ситуацию.

– Да, мне всегда говорили, что я умный, – Дима криво улыбнулся и пожал плечами. Что делать дальше в такой ситуации – он слабо понимал, ибо никогда в нее ранее и не попадал. Говорить дальше или сразу попытаться выставить гостя силком из квартиры? Дальнейшие перспективы были непонятны.

– А я не говорил, что ты умный, – усмехнулся гость, подняв, как бы в изумлении, густую лохматую бровь, которая открыла во всей красе его глаз – с темной, почти черной, радужкой, в которой растворялся зрачок, и желтым гепатитным белком. – я лишь сказал, что ты неглупый.

– Ну да, умный – синоним неглупый же? Все верно, – кивнул Дима.

– Нет, – качнул головой в ответ бомж, – умный есть умный, а неглупый – все лишь неглуп. И это совсем не означает автоматически, что в нем есть ум – просто отсутствует глупость. Чуешь разницу?

– …

– Шта, милАй, завис? – гость исказил и без того скрипучий голос, то ли в попытке спародировать древнюю старуху, то ли еще кого…, – ну, давай, я тебе на примитивном примере поясню, чтобы дошло. Даже с учетом повышенной толщины лобовой брони…

– А при чем здесь лобовая броня? – удивился Дима.

– Чем толще лобная кость – тем меньше места в черепной коробке для мозга, – усмехнулся его визави. – Впрочем, продолжим. Итак, конкретный пример для особо одаренных: у вас есть стандарт качестве, ISO называется со всякими разными цифрами после этих трех букв, – по нему в телевизионной матрице допускается наличие 2 неработающих пикселей на миллион. Итого, пиксели работают все? – нет; матрица качественная – да. Претензии принимаются – нет. Так и у тебя: глупость отсутствует – да, ум присутствует – нет.

– Чего???

– Включайся, Дима, включайся, – покачал заскорузлым грязным пальцем гость, – несмотря на наличие битых пикселей, твой мозг все ж таки признан годным для работы, – как же часто вы сами перевираете смысл слов, а, зачастую, даже самым простым терминам не можете дать определение, – бомж нарочито громко и показушно вздохнул, – Вот, я тебя в самом начале спросил – зачем желать доброй ночи? Добро – это что? Можешь дать определение такому простому и часто употребляемому слову?

Дима слушал собеседника и постепенно приходил в себя, собирался в жесткую пружину, концентрировался. Он считал себя прожженым переговорщиком, который прошел через сотни самых сложных и проблемных встреч по бизнесу, который привык жестко отстаивать свои интересы, не прогибаясь под напором чужих аргументов. Сейчас он четко понимал, что на первом этапе упустил инициативу. В более выгодной позиции всегда находится тот, кто задает вопросы, чем тот, кто вынужден отвечать. Тот, кто спрашивает, тот и ведет встречу, контролирует ее. Ну, что ж, вы хотите жестких переговоров? – их есть у меня. И Дима, нагнув голову как бык на корриде, бросился в словесную атаку.

– Ты, вообще, кто такой? – с легкой издевкой спросил он, – прежде чем начать любые разговоры-переговоры, люди представляются.

– Так то люди…, – гость вернул ему издевку сторицей и сверху еще досыпал для верности, – тебя я и так знаю. Хотя, все же уточню…

Бомж почесал свою патлатую бороду грязной рукой, как будто, в некоей задумчивости, оскалился половиной рта и продолжил:

– Вот, ты, сам все же, кто? По паспорту – Дмитрий, маленькое имя – Дима (кто вообще такую ахинею придумал – зачем нужны маленькие и большие имена? А среднее, тогда, какое?)… ох, отвлекся… так вот, маленькое – Дима, дома ты – милый и Котенок, для друзей Митя и Димон, для подчиненных – Дмитрий Олегович Дубов (это в глаза, а за глаза – Удод – по первым буквам фио)… так кто же ты, мужик в майке с пустой красной кружкой в руке, а? А, может, ты, как в том анекдоте – «а дома я – Светлана»?!

Гость заржал густым булькающим смехом. Его плечи асинхронно подергивались в такт издаваемым звукам – правое, левое, правое, левое, оба вместе, правое… Ему, казалось, было так весело от собственной шутки, что не получалось сдерживать себя, и вязкая непонятного цвета слюна с каждым резким выдохом пеной вылетала из немытой заросшей рыжими волосами пасти.

– Меня зовут Дмитрий, – рубанул как отрезал Дима и гордо, насколько это позволяли обстоятельства, выпрямился на диване. Он уже пришел в себя и принял вызов на эту словесную дуэль. – Для тебя я – Дмитрий и никак иначе! А вот ты кто? Как твое имя?

– Я-а-а-а? – удивленно протянул гость, перестав смеяться, – что в имени тебе моем? – процитировал он, – тебе оно куда, зачем? Вот, если я – Афиноген или Дармидонт, то что? Или Апполинарий? Что-то изменится? Что тебе даст в практическом плане эта информация?

– Знать, как обращаться.

– сИрьёзно??? – очередная порция смеха, – а как это поможет донести информацию? На да ладно, у вас вся жизнь соткана из одних условностях, и вы ее усложняете еще больше в каком-то мазохистском угаре – все же гораздо проще. Вот то ли дело раньше были имена – все сплошь говорящие – например, Камень…

– Кто?

– Ну, Пётр по-вашему… ах да, ты ж несколько из другой эпохи… Ну, и у славян называли детей со смыслом – ты только вдумайся: Ждан – долгожданный ребенок, Богдан – Богом данный, Третьяк – третий ребенок в семье, Всеволод – всем владеющий, Истослав – славящий истину… А сейчас – что? Когда мозгов нет, то лишь бы поцветастее да покрасивше назвать – непонятно и без смысла, зато красиво… тьфу, – демон харкнул прямо на чистый ламинат и растер плевок грязным башмаком, – хорошо хоть не Даздраперма…

– Кто?

– Конь в пальто… «Да здравствует первое мая» – так лет 100 назад девочек у вас называли – вот мучались девахи… Ну да ладно, – вновь повторил он, – хочешь имя – держи: зови меня Василий, но лучше Бэйзил. Пойдет?

И Василий с интересом наклонил лохматую голову к правому плечу, ехидно прищурившись.

– Василий… Bazil по-английски…, – задумался Дмитрий, мозг разгонял мысль, – как Собор Василия… нет – bub, точно – bub, значит, Bazil… bub… вельзе…вул.

– Ну, чаще в написаниях встречается Beelzebub, но так тоже можно. Хотя, вот же вы странные – коверкаете все, что только можно коверкать: Бабилон у вас превратился в Вавилон, Баал – в Ваала, а Бейджин – вообще в Пекин. Забавные вы… Ну, так что, узнал имя – полегчало?

Почему-то Дима совсем не удивился. Внутри было какое-то равнодушно-спокойное состояние. Ну мужик, ну материализовался из ниоткуда, ну говорит, что, типа, кто-то там из легиона демонов… Удивительное и невероятное – ну, не факт. Вот снять на телефон (на телефон, Карл, не фотоаппарат) селфи и отправить его за секунду своему другу за несколько тысяч километров от тебя – вот это может легко поспорить в плане удивительности и невероятности. И ведь, никто не удивляется. Все само собой разумеющееся. Про искусственный интеллект лучше даже и не упоминать – любой Василий/Базилий или кто иной просто бледнеет на его фоне.

– В твоем имени нет ничего, что заставило бы полегчать, – Дима окончательно пришел в себя и собрался, – Ну, ладно, Бейзил… чего надо-то? Что пришел? А вид-то что такой потрепанный? У вас там, в преисподней, урезали финансирование что ли?

Темный шумно выдохнул через широкие мясистые ноздри – запахнуло серой. Тонкий непривычно серый язык ящеркой выскользнул из рта и облизал потрескавшиеся губы.

– На какой вопрос отвечать? – демон усмехнулся, в черноте его глаз плескался интерес, – мой ответ – да. Устроит?)

– Да – что? – не понял человек.

– Задавай вопросы по очереди, по одному, внимательно слушай ответ, и каждый следующий свой вопрос строй с учетом полученной информации, – осклабился Бейзил, – и не вали все в кучу. Тебя же этому учили на всяких ваших тренингах…

– А в отношении твоих вопросов, – продолжал темный, – давай уж, тогда, по полочкам: финансирование – нельзя урезать то, чего нет; имя еще как может заставить полегчать – ты ж в церковь ходишь, про Иешуа слушаешь, а уж в какой экстаз впадаешь при имени своей Галины… хоть и редчайшее сейчас имя, а топит твое сердечко неспокойное как пламя воск… ха, да и мозг твой тоже размягчает… А вот зачем пришел? – Что, никак не догадаться, или книжки умные не читал? А?

– Душа? – коротко выдохнул Дима.

– … и Дьявол не берет – кому она нужна? Ха-ха-ха…, – процитировал демон, – помнишь такую песню «На службе сил зла» группы «Ария»? Хотя, чего я спрашиваю – и так знаю, что помнишь и до сих пор слушаешь. И, кстати, да, чтобы с вопросами закончить: преисподняя не моя – это общая, так сказать, зона или, как бы вы айтишники сказали – DMZ – демилитаризованная зона. Там нет главного – она для общего употребления, так сказать. А вот почему так потрепанно одет?..

Верхняя часть Василия начала плавится как воск – как в старом советском мультфильме «Пластилиновая ворона» – сначала все смешалось в общий разноцветный ком, чтобы затем плавно разгладится в новую фигуру. Через секунду перед Дмитрием сидел лысый «человек» с рублеными брутальными чертами лица в очках с тонкой невесомой оправой, в поло с характерным вензелем LV и с механической Omega почему-то на правой руке. Но это – верх. Из-под стола выглядывали страшного вида штаны и грязные бесформенные ботинки.

Демон перехватил взгляд Дмитрия.

– А что ты хочешь? Вы же в период коронавируса все видеоконференцсвязи так и проводили – сидели в галстуках и пиджаках перед мониторами, но в семейных трусах… благо их никто не видел. гы-гы – клоуны, мля) Ну, что – так лучше? – за стеклами очков блеснули черные глаза. – Извини, что Omega – люблю я эту марку, но, если тебе, вот прям, сильно критично – могу и Ролекс, и Вашерон, и Патек сделать…

По мере того как он говорил, «омежка» на его руке трансформировалась в называемые часовые бренды, чтобы затем снова вернуться к классической на металлическом браслете Omega Seamaster.

– Ну?? – в низком голосе металлической струной зазвенела угроза, под коротким рукавом поло демона прокатился вверх-вниз мощный шар двухглавой мышцы – сиречь, бицепса, – Будем дальше говорить?

Неожиданный переход. Яйца сжались. Или что там они сделали? – но Дима явственно почувствовал движение между ног, характерное минутам опасности. Что там на самом деле с мужским хозяйством происходит, он, по понятным причинам никогда и не проверял – да и глупо это было бы, например, стоя перед бандой отморозков вдруг сказать: «Секунду, пацаны, прежде чем начнете меня метелить мне надо срочно проверить что там с яйцами происходит – очко, чувствую, жим-жим, вот и с яйцами что-то не так…» Кто-то умный как-то рассказывал, что в моменты опасности организм сам как бы втягивает причиндалы внутрь, оберегает, типа. Им еще в институте на лекциях по медицины (вот, на хрена филологам курс медицины? – ан, нет – все учили как миленькие, ибо в программу было заложено) старый отставной военный хирург рассказывал про то, как все грамотно устроено в организме человека – даже мужские причиндалы специально выведены природой за контур, т.к. снаружи температура на 1-2 градуса ниже, что не позволяет белку, из которого состоит сперма, сворачиваться. О, как… Крайне ценная и важная информация. Но не сейчас.

Сейчас у Димы просто все сжалось – не только яйца… всё, абсолютно всё, что могло сжиматься и расжиматься, а в текущий отрезок времени просто сжалось. Максимально. Больно. С силой.

Не сказать, что он был робкого десятка. Побыковать в ответ он тоже иногда был горазд. Но сейчас нерациональная и необъяснимая паника накрыла сознание своим черным потоком и виртуальными ручищами с узлами прокачанных мышц упорно и неотвратимо топила остатки сопротивления в бездонных водах первобытного ужаса. Рот раскрылся в беззвучном крике, на шее с обоих сторон напряглись пеньковыми канатами лиловые вены, глазные яблоки вылезали из своих домов-глазниц…

– Ну шо, ушлепок, – перед Димой снова сидел уже привычный бородатый тшедушный бомжик, – спужался, милай?! Так лучше?

Всё, что до этого было с нечеловеческой силой сжато в пружину страха, начало постепенно расслабляться. Внизу живота потеплело. Рот захлопнулся, грудь ритмично задвигалась, насыщая кровь кислородом.

– Вот-вот, – давно немытый указательный палец с обгрызенным под «ноль» ногтем очертил полукруг, – дыши, давай, дыши! Вы ж, кислорододышащие, без этого элемента даже и соображать-то не можете… А сколько в свое время было споров на эту тему, а? – демон, казалось, говорил сам с собой, ни к кому не обращаясь, – Ведь разные же варианты предлагали – выбирай не хочу. Говорил же Уфир…

– Кто? – размеренно, но неотвратимо Дима приходил в себя.

– Уфир, – как ребенку повторил Бэйзил, – ну, по вашему это что-то типа врача. Только в аду. Так вот, когда еще модель «человечество» была только в проекте, говорил же Уфир – пусть лучше дышат азотом – его в атмосфере 78%. Так нет же, – демон с размаху хлопнул по столу обеими руками – да так, что в разные стороны разлетелись материалы по TOEFL, к экзамену по которому готовилась Галина. – Нет, же, – повторил он, – встрял тут понимаешь Аббадон и всех убедил, что дышать они (ну, вы – то есть) должны именно кислородом, которого всего 21%. Как говорится, спасибо, что не водородом. А все почему?

– Почему? – эхом отзеркалил Дима.

– А все потому, что Аббадон отвечает у нас, понимаешь, за прекращение бытия. Ему все надо быстро-быстро, такой, понимаешь, торопыга… Прям, как вы. Точнее, вы – как он.

– Если под «вы» имеется в виду люди, то мы – ничего общего с вами не имеем, и не надо нас сравнивать. – сказал как отрезал Дима.

– Нууууу, – протянул гость, сложив губы в волосатую мясистую дудочку, – если под «вами» имеется в виду демоны, то общего у нас много. И не просто много, а все.

– Ну-ну, – Дима насмешливо хмыкнул, – типа, хочешь сказать, что мы порождение Сатаны, то есть твое?

– А я – не Сатана.

– А кто же? – удивленно приподнял брови человек. – Вельзевул, Сатана, этот, как его… Мефистофель…, – Дмитрий вспомнил классику немецкой прозы.

– Все, кого ты сейчас назвал, – это разные сущности. Природа одна, но это, как бы вы выразились на современном жаргоне, разные юниты. Сатана – первый среди нас, Мефистофель – простой демон, о существовании которого вы узнали только благодаря старику Гёте. Я же – Повелитель мух или, по-другому, легат – командующий легионом демонов. Матчасть у тебя, явно, хромает – отсюда протекает невежество и привратное толкование жизни. Нас много…

– Ага, – грубовато прервал его Дима, – и имя вам – Легион) плавали – знаем, как же…

– И мы лишь наблюдаем, – как ни в чем не бывало продолжил демон, – регулируем, так сказать, вашу деятельность, порывы, пороки, устремления, дела. Без нас вы – никто, бессмыслица. Вот, например, Бельфегор отвечает за ваши стремления к богатству, Валафар присматривает за преступниками, грабителями и разбойниками, Велиар отслеживает бесконечный поток вашей лжи, Марбас контролирует распространение болезней, Нибрас заведует развлечениями. Это лишь некоторые из моих братьев. Так что, как же это – у нас нет ничего общего? Мы тесно связаны. Это именно вы занимаетесь всякими делишками – мы лишь отслеживаем и фиксируем размеры и масштабы.

– Тоже мне, мониторинговое агентство, – хмыкнул человек. – Искушением вы, конечно же, даже и не думали заниматься?

– То есть вовлечением в порочные наклонности, в измену собственным идеалам, убеждениям? – демон пожал плечами и, казалось, искренне вздохнул, – нет, конечно. Что же у вас в ваших же проступках кто-то другой вечно виноват, но только не вы сами? Риторический вопрос – можно не отвечать. Очень удобная позиция. А потом быстренько шасть в церковь на исповедь и все – чист аки младенец, ага? А вот и нет. Мы не искушаем – мы лишь предоставляем информацию в том объеме, который посчитаем нужным. А уж решения вы принимаете сами, реальные дела – чисто ваши и не надо на нас всех собак вешать. Мы говорим: вот деньги – их можно или заработать или украсть; вот друг – его можно обмануть себе во благо или дружить и делить это благо на двоих; вот слава – к ней можно идти по трупам, а можно – через бескорыстные поступки… Мы подсвечиваем варианты, но кнопку «enter» нажимаете вы сами. Боитесь дурных поступков, но, зачастую, сами путаетесь в морали и не можете дать нормальное однозначное определение простейшим терминам. А тебя уже два раза сегодня спросил – что такое добро? Очень простой вопрос. Но он подвешивает всех.

Дима приоткрыл было рот, но демон тут же махнул на него своей грязной пятерней.

– Да подожди ты – вечно куда-то торопишься. Что я – не знаю что ли, что вы мямлите обычно в ответ? Миллион раз это уже слышал за тысячи лет… Добро – это когда делаешь хорошие поступки, – гнусаво, будто пародируя кого-то, протянул демон, – А что такое хорошие поступки? – задал себе вопрос и тут же на него ответил, – Ну, это когда делаешь… добро… Ага, а что такое добро? Круг замкнулся. Замыкаяяяя крууууг, – неожиданного проорал Бейзил строчки некогда популярной лет 40 назад песни, не попадая в ноты, от слова «совсем», – ты в глаза посмотришь вдрууууг… Точно, в глаза можно посмотреть только вдруг, чисто случайно – обычно же самцы куда только не пялятся – зачем им глаза?! – весело заржал он, – О чем это я? Ах, да…

Демон принял позу роденовского мыслителя, но через пару секунд она ему надоела и он вновь комфортно развалился на кухонном стуле насколько позволяла конструкция этого элемента мебели.

– Говоришь, добро – это все хорошее, положительное, полезное…

– Я говорю? – удивился человек.

– Ну не я же? Я еще не выжил из ума, в отличие от некоторых. Старина Альцгеймер, при виде меня, переводит остатки своего мозга в состояние каши, пополняя собой все растущую популяцию растений. Каша… эх, не ел три дня, с утра маковой росинки во рту не было, – демон смахнул из своего черного глаза невидимую слезу, – Мадам и месье, же не манж па сис жур…, – проскрипел он голосом Анатолия Папанова, – о чем это я? Вот, вечно ты меня сбиваешь!

– Я? – снова удивился человек.

– Ну не я же? – ответил ему по накатанной темный, – Не буду же я сам себя сбивать. Мазохизм, кстати придумали вы сами – тут вам никто не подсказывал, нам такая дурость и в голову не приходила. В общем, ты говоришь, что добро – это все хорошее и положительное. Кроха-сын к отцу пришел и спросила кроха…, – вновь начал цитировать он.

– Тебя не затруднит больше не отвлекаться от заданной темы? Иначе мы так никогда до сути не доберемся. – человек, как самый что ни на есть трушный приверженец и последователь великого учения о тайм-менеджменте, решил помодерировать уже затянувшуюся беседу.

– Фуууу, какой ты скучный, – протянул гость, – время пожалел?

– А ты, типа, можешь управлять временем? – вкинул Дима провокационный пробный шар.

– Яяяя?

– Ну не я же!))

– Троль. Хотя ты троллей-то настоящих не видел, ну да ладно, – проскрипел демон в легкой задумчивости, – время – это слишком комплексная категория, и глагол «управлять» к ней не подходит.

– Не можешь, значит? – ехидно спросил Дима, радуясь тому, как ловко он разворачивает разговор, – что ты, вообще можешь?

– Продолжу, пожалуй, – демон пожевал губами, затем, зачем-то, выпятил нижнюю, с которой тут же на стол упала капля тягучей слюны, и пояснил, – управление и время несовместимы, как несовместимы пилка для ногтей и забивание гвоздей, молоток и распиливание дров, штопор и написание картин. Так и время – им не управляют.

– Ага!

– Но!, – демон приподнял верхнюю губу, обнажая поленницу желтых пеньков зубов, – слишком много чести – менять из-за тебя и таких как ты реальность и время – полный хаос будет. Но я могу управлять твоим восприятием. Твоим восприятием времени. Или тем, как твой организм воспринимает время. Так гораздо рациональнее и проще. Сколько часов мы общаемся? Один-два? Сколько тебе было вчера – 31 год?

– Почему вчера?

– Потому что сегодня с первыми лучами нового рассвета ты можешь встать со своего дивана 70-летним стариком. Хочешь? Каждый час – плюс 10 лет – хочешь? До утра все клетки твоего организма обновятся заложенное в их ДНК количество раз, и солнце ты будешь встречать уже в шаге от могилы. Хочешь?

Дима мотнул головой. Не сказать, что он сильно испугался – все же не до конца понимал, что такое быть немощным стариком, но, на всякий случай, решил гостя не злить. От греха и от могилы подальше.

– Тогда, не пытайся со мной играть. Ты реально считаешь, что все приемы переговоров и работы с возражениями, которые дорогие в плане денег коучи впихали в твою буйную голову, тебе помогут? Смешной…

– Тогда зачем ты со мной общаешься, если можешь и предугадать мои словесные приемы, и управлять старением моего организма, а? Зачем? – прозвучал резонный, казалось бы вопрос.

– А может, мне скучно? И ты меня забавляешь, а? Впрочем, – теперь уже демон включил режим «модератора», – мы отвлеклись. Итак, добро – есть все положительное и хорошее. Вот ответь – убивать другого человека – это хорошо?

– Нет, конечно, – отрицательно помотал головой Дима. – Это же очевидно.

– Отнюдь. Очевидностью здесь и не пахнет. Конкретизирую вопрос: убить прохожего на улице – плохо?

– Да.

– А приговоренного к смертной казни?

– ммм….

– Палач совершает добро или зло, лишая жизни преступника, приговоренного судом к смертной казни?

– …

– Что молчишь? Он убивает другого человека. Хорошо/плохо, добро или зло?

– ммм, он же это делает по приговору суда, официально, законно, у него профессия такая легальная… Наверное, это хорошо, хотя, все равно, язык не поворачивается это назвать добром, – честно признался Дима, – пожалуй, здесь уместно сказать, что он делает правильно – не хорошо или плохо, но правильно – то, что нужно и должно сделать. Ведь смертник, наверняка, это заслужил своими преступлениями, иначе…

– По вашей же официальной статистике, – прервал его Повелитель мух, – обвинительные приговоры после пересмотров отменяются лишь в 0,1% случаев. А сколько невинно осужденных – можно только догадываться. В одной африканской стране – сейчас ее называют Нигерия – только в 2016 году от рождества вашего Иешуа было оправдано 32 человека, осужденных на смертную казнь. А по делу известного у вас маньяка Чикатило сначала был осужден и расстрелян случайный человек – слишком сильно кому-то (даже знаю – кому) хотелось отчитаться наверх о раскрытии преступлений. «Распедалили» парня – взял все на себя. Вот его расстреляли – это добро? Все официально, легально, по решению суда, принимая во внимание все собранные доказательства. Молчишь?

– А что тут сказать-то? Конечно, это плохо – судебная ошибка, – пожал плечами Дима, – здесь, как раз все понятно и однозначно.

– Отнюдь, – усмехнулся демон, – не все так просто. Это ты так считаешь. А вот соседи расстрелянного по коммунальной квартире искренне посчитали, что туда ему и дорога за все прежние прегрешения и радостно повизгивая, отжали его комнату в коммуналке под собственные нужды – расширились, так сказать, под шумок – в советское время такое было возможно и легально. Здесь все также по так любимому тобой закону. Чье мнение верное твое или их?

– Каждый имеет право на свою точку зрения.

– Демагог… Как же удобно все у вас – когда выгодно, то черное – это черное, когда неудобно или невыгодно, то черное становится серым или белым… Мо-ло-дец! – демон театрально похлопал к ладоши. – Сами придумываете высшие, как вам самим кажется, нормы и материи, которые и не думаете соблюдать. Зачем возводить в абсолют на словах то, что отвергаете на деле?

– Скажешь то же…

– Скажу. И говорю. А вот ты мне скажи, что там у вас написано в Конституции, которая, на секундочку, типа, высший документ в стране? Что все граждане обладают равными правами и обязанностями, все равны перед законом и блаблабла. Нет граждан первого сорта, второго, третьего… Все одинаковы, ага?

– Ну, да, – Дима сначала неуверенно кивнул, пытаясь вспомнить Конституцию, которую никогда не читал, – ну, да, – прозвучало уже увереннее, – именно так и это правильно!

– Ладно, – усмехнулся темный, – опустим тот факт, что ты ее не читал (Дима покраснел), но как четко ты это утверждаешь, прям сам веришь в то, что говоришь. Прям, манипулятор. Да, ладно, там действительно все это написано. Все так и есть.

– Ну вот, – выдохнул Дима с облегчение, – и это правильно.

– Вчера вечером, когда тебе еще был 31 год, – усмехнулся демон, – ты шел по переходу, в которым находились люди без определенного места жительства. Какие чувства ты испытывал? Презрение, омерзение, отчуждение… они были тебе противны, и даже одна только мысль, что кто-то из них может до тебя дотронуться, заставляли тебя кривить губы и морщить свой нос. А что так? Они такие же как ты, с таким же набором зафиксированных в Конституции прав, ничем не отличаются от тебя – голова, два уха, как говорится. Но они были недостойны твоего внимания. Они для тебя даже не люди второго сорта. Они без сорта. А что так?

– А что я – уважать их должен, что ли? – удивился Дима, – они потеряли человеческое обличье, опустились на дно, сами себя не уважают – а я должен? Мне с ними, что, на брудершафт, что ли, пить надо?..

– Так ты и пил, – глаза демона блеснули черным всплеском, губы скривились в саркастической ухмылке, – пусть не на брудершафт, но ты пил с ними из одной грязной, слюнявой, обляпанной банки. Пил и причмокивал, не?)

Дима вздохну, но все же решил оставаться честным.

– Ладно, подловил, – кивнул он, – так и было. Но не ты ли все подстроил, спровоцировал это наваждение?

– Я-а-а-а-а? – вновь театрально изумился демон, – что за привычка вечно на других свои косяки перекидывать? Ты ж у нас – прям такой честный, порядочный, справедливый, рассудительный… Константин Сергеевич сказал бы «верю»…

– Какой такой Константин Сергеевич?

– Фууу, какой ты темный, – язык Бейзила серой змейкой яркнул изо рта и, сделав круг, облизав по дороге подбородок и бровь, скрылся обратно в расщелине щербатой пасти, – классиков знать надо: Константин Сергеевич Станиславский. Уж какой был скрытный – все пытался спрятаться под чужой личиной – все ему казалось, что эта польская фамилия из какой-то третьесортной пьески подходит как нельзя лучше… Как старалась в свое время Астарот – уговаривала его, мол, нормальная у тебя фамилия, Алексеев, для Российской империи, самое оно – давай ее прокачаем… Нет, все стеснялся, и Немировича в товарищи взял, чтобы было кем прикрываться, не поддавался на искусы тщеславия, как мы не старались…

– Ага! – обрадовался Дмитрий, – значит, все таки искушали!

Демон хлопнул грязной пятерней себя по морде, изобразив традиционный эмодзи «рука – лицо». Этого ему показалось мало и он повторил жест, но уже другой лапой.

– Что ж вы за племя такое – все искажаете и коверкаете? – тяжело вздохнул Бейзил, – вы как в том анекдоте, где жена задаст мужу вопрос, сама же на него ответит и тут же докажет, что он не прав… Ты же даже не дослушал меня – так вот, продолжу: он не поддавался, как бы мы ни старались расписать открывающиеся перед ним перспективы. А искусы тщеславия (сиречь, тщетной/пустой/ложной славы) являются внутренними порождениями его сущности – сам породил, сам и боролся. На нас валить не надо.

– Впрочем, – демон пожевал губами, – продолжим с нашими бомжами. Значит, говоришь, не достойны они ни внимания, ни уважения, ни сочувствия – коль уж сами потеряли, по твоим словам, человеческий облик и опустились на социальное дно?

– Ну да, – Дима пожал плечами и чуть не скинул пустую кофейную кружку с диванной ручки, – ничего не достигли, ни к чему не стремятся, уровень ценности – «ноль». За что их уважать, любить, поддерживать, заботиться?

– Ух, как, – встрепенулся демон, – ценность нулевая… а в чем она выражается, какие критерии-то?

– За дела уважают – это ж естественно, за…

– За деньги? – перебил демон, – кто сколько заработал?

– Ну, – протянул Дима, – деньги просто подтверждают достижения человека, его устремленность, таланты, способности…

– А Перельман?

– Что «Перельман»? – не понял Дима и уставился на собеседника.

– Не что, а кто – Перельман Григорий Яковлевич, русский математик, – поднял указательный палец вверх демон, причем слово «русский» в его произношении очень сильно напоминало крылатую фразу из фильма «Брат-2» – «мы, р(г)усские не обманываем др(г)уг др(г)уга…». Доказал гипотезу Пуанкаре, совершил переворот в мировой математической мысли, отказался от «Премии тысячелетия» в размере 1 миллиона долларов, живет с мамой в маленькой ленинградской, пардон – питерской, квартирке, порвал все коммуникации как с профессиональным сообществом, так и с внешним миром. В свое время удивлял своих коллег аскетичностью и пренебрежением к бытовым удобствам. Видел его надысь – мало чем внешне отличается от персонажей, которых ты встретил вчера в переходе. Что, тоже скажешь, что ничего не сделал и не достоин уважения? Или ему надо было, чтобы вам, элите, соответствовать, взять миллион премии и ходить везде, пиариться, рассказывать о своей гениальности, сверкая винирами и цацками от Cartier или Tiffany ?

– Ну, – Дима протянул, – это совсем другое, ты утрируешь…

– Отнюдь, – прервал его резко демон, – я лишь спрашиваю у тебя о критериях, по которым можно судить о человеке. Опустим здесь ваш утопический посыл о равенстве всех. Мы к нему еще вернемся. Позже и не сегодня. Так вот, критерии…

Демон неспешно развалился на стуле и побарабанил пальцами по столу, оставляя на зеркальной поверхности грязные пятна. Образ бомжа, в лучших традициях «Терминатора-2», начал плавно перетекать, трансформируясь в фигуру человека средних лет, коротко подстриженного с большими залысинами и круглыми очками на овальном лице, одетого в двубортный странного или, скорее, старинного фасона пиджак и белую накрахмаленную сорочку. Дима никогда не видел – как крахмалят одежду, но сейчас почему-то явственно понял – сорочка накрахмалена. И, да – из-под стола выглядывали брюки в тон пиджаку и пусть грубоватые, лишенные современной элегантности, но все же добротные кожаные ботинки.

– О как…, – выдохнул Дима, фигура не несла в себе никакой угрозы, и он искренне не понимал, к чему были такие превращения. – И кто же мы на сей раз? Сельский доктор? Приват-доцент из 19 века..?

– Сто лет назад, когда вовсю полыхала на полях Европы Первая мировая война, я несколько раз навещал одного твоего соотечественника – Петра Демьяновича Успенского, успешного журналиста и эзотерика. Долго мы с ним и основательно пообщались. И решил он, – Вельзевул поправил очки на крупной переносице, – изложить это все в рассказах, которые зачем-то назвал «Разговоры с дьяволом», ну да ладно… Два рассказа, два разговора он изложил, больше не успел… там все завертелось – революция, анархия, эмиграция. Но то был талант литературный, да и время такое интересное – пытливый человеческий ум познавал неведомое, силился постичь тайны недоступные, не забывая при это со всем усердием заниматься уничтожением себе подобных по религиозному, расовому или национальному признаку… а там еще и «испанка» до кучи – в общем, активное было время, насыщенное. А Петр… с головой ринулся в «четвертое измерение», искал ключ к загадкам мира, писал и талантливо… Но вот рассказов, как и говорил, только два осилил. Да и мне не досуг было – весь 20-й век с братьями разгребали за вами кучи завалов – столько вы натворили за 100 лет, что предыдущие 5 000 лет существования человечества бледнеют на фоне ваших, кхм, «достижений». Думали, ну все – сейчас поспокойнее будет, в двадцать первом-то веке – ан, нет – носитесь как курицы безголовые… Такое ощущение – пока сами себя не уничтожите – не успокоитесь. Скучно стало с вами. В общем, рассказал я Успенскому сказки и тебе расскажу одну сегодня. Готов? Так, слушай.

***

Пунктуальность. Как… нет, не любил, а… пожалуй, уважал ОН это слово. Жил им, руководствовался. С детства, с молоком матери и бабушкиными сказками впитал, что «точность – вежливость королей». Будучи ребенком, никак не мог понять – почему «вежливость» и именно королей. Разве короли кому-то что-то должны? Вот «спасибо/пожалуйста/будьте добры» – это вежливо, а как точность может быть вежливостью? Никак детский пытливый ум не хотел принимать такое равенство, но запомнил на всю жизнь. Как аксиому. Уважая себя, уважай других.

Еще в раннем детстве, на каком-то полубессознательном уровне, ОН всегда переживал и беспокоился, когда, идя с родителями, куда-то опаздывал. Да и кто будет интересоваться мнением дошколенка? Ведут и ведут. Родители всегда правы. Мама, несколько рассеянная по натуре, могла легко увлекаться несколькими делами, не успевая ни одного и вечно опаздывала. ОН, еще не обладая понятием и измерением времени, только вечно спрашивал: «Мама, мы успеваем в садик, к бабушке, в гости…? «Да-да, милый, – отвечала обычно мама, – ну почти – еще 5 минут и мы на месте». Для НЕГО эти 5 минут становились синонимом «мало», совсем «чуть-чуть». Но они всегда опаздывали. Или почти всегда. А ЕГО маленького это заставляло нервничать и переживать, а ЕГО взрослого – просто бесило. Всегда. Без исключений.

Уже в школе, вместе с честно заработанным правом ходить одному и пониманием хода часов ОН привнес гипер-пунктуальность в учебный процесс. Каждое утро за 15 минут до звонка ОН, сложив друг на друга свои детские ручонки, уже сидел на своем месте с аккуратно разложенными на парте принадлежностями. После последнего урока ОН степенно собирал свой рюкзак и объяснял одноклассникам, что не может остаться поиграть во дворе, потому что «я обещал бабушке быть дома не позднее 13 часов». Сначала над НИМ посмеивались, но затем привыкли. С годами уже все в ЕГО окружении знали – ЕГО слово незыблемо, пообещал – сделал. Без оговорок и оправданий. Точность – вежливость королей. Не каждому дано. Не каждый соответствует.

Вот и сейчас, спустя десятки лет, ОН стоял в скверике у пустой скамейки, лениво щурясь теплому весеннему солнцу. На скамейке никого не было, но он никогда не сидел, не занимал место – всегда считал, что найдется тот, кому нужнее. ОН, что, устал что ли? В 7:30 утра после здорового десятичасового сна? Не за чем рассиживаться. У НЕГО было еще целых полчаса на себя. В 08 утра его ждали – нужно было только выйти из скверика, перейти дорогу и позвонить в металлическую бронированную дверь. Как всегда, ОН пришел заранее и мог израсходовать (никогда не любил слово «тратить») эти 30 минут на себя. Целых 30 минут, 1 800 секунд, можно было думать о чем угодно или не думать и просто наслаждаться солнцем, подставив под его еще по-весеннему нежные лучи свое лицо, обтянутое белой грубоватой кожей. В силу обстоятельств и условий труда ЕМУ все никак не удавалось загореть, да ОН, в принципе, и не стремился. В летнее время загар естественным путем приклеивался к лицу, шее и предплечьям, оставляя на НЕМ после раздевания в конце рабочего дня лишь импровизированную «белую футболку», составленную из лишенных солнца груди и плоского не по годам живота. Но сейчас был только апрель.

Всегда любил болгарские сигареты – Родопи, Опал… Но сейчас, в апреле 1993-го, мял между пальцами красный L&M. Нет, ОН больше не курил – но мог себе позволить иногда доставать сигарету из пачки и мять ее, вдыхая аромат табака и ароматизаторов. Когда лет 10 назад встал вопрос «жить или курить», то ОН решил еще немного покоптить, как бы парадоксально это не звучало, этот «чудесный новый мир». Не факт, что мир обрадовался такому варианту, но ЕМУ было все равно – главное, что этот вариант полностью устроил ЕГО.

Вдохнув еще раз аромат чуть влажных от ладоней ароматных табачных листьев, ОН убрал сигарету в пачку, поправил фетровую шляпу, смахнул невидимую пылинку с лацкана пиджака и решительной походкой направился из сквера к заданной точке. Ровно в 07:50 он позвонил в звонок, прикрепленный слева от входной металлической двери. Через секунду раздался лязг замка, приведенного в действие электромотором, и ОН вошел внутрь.

Хотя, это громко сказано – «внутрь» оказалось маленьким узким предбанником, длинной буквально метра два, который заканчивался такой же металлической дверью, как и та, через которую ОН вошел. Слева в стене было окно.

– Добрый день, – вежливо поздоровался ОН.

– Здравия желаю. Ваши документы, пожалуйста.

Видно было, что дежурный только заступил на пост и выглядел еще достаточно свежо и бодро. Уставная стрижка, квадратный гладко выбритый до синевы подбородок, колючий профессиональный взгляд серых глаз. В углу, как всегда стоял автомат АК-47 с пристегнутым магазином. Его можно было увидеть, только сильно скосив взгляд за стекло дежурки, но ЕГО всегда удивляло – зачем его так ставить, почему не сделать приспособу и не убрать его с глаз долой под стол, благо место позволяло?

ОН привычным жестом опустил правую руку в нагрудный карман, достал и плавно, не спеша, протянул документ дежурному. Тот привычно сверил фото с оригиналом и начал заполнять временный разовый пропуск, уточняя для проформы:

– К кому?

– К Владимиру Александровичу. Он ждет.

Дежурный снял телефонную трубку внутренней связи. Через какое-то время вторая дверь с лязгом открылась и впустила ЕГО внутрь периметра. Тщательно свернув и убрав поглубже в карман пропуск, ОН пожал руку встречающему его офицеру. Единственным документом, подтверждающим ЕГО законность нахождения здесь и право беспрепятственно в любой момент покинуть эти стены, являлся этот клочок бумажки, разовый пропуск, который на выходе ЕМУ обменяют обратно на удостоверение личности. Потеряешь пропуск – все, остаешься здесь, никто тебя не выпустит – ты никто и звать тебя никак. Ибо здесь находятся только подследственные, осужденные и сотрудники внутренней службы. Тюрьма, все-таки.

Сергей Васильевич, заместитель начальника тюрьмы, улыбнулся уголками глаз и крепко пожал ЕМУ руку.

– Ну что, пройдемте – сначала к Владимиру Александровичу – у него как раз есть полчаса-час. Сегодня ждем плановую прокурорскую проверку, так что на несколько часов мы оба с ним будем, так сказать, ангажированы.

– Понимаю, – ОН кивнул в ответ, – только… маленькая просьба, с вашего позволения – свежий хлеб уже испекли ведь, верно?

– Точно, – замнач хлопнул себя по лбу, благо фуражку в этот момент держал в левой руке, – как же я мог забыть, что вы большой любитель мучных изделий)

– Не просто мучных, – ОН многозначительно поднял бровь синхронно вместе с указательным пальцем, – а именно хлеба, причем только свежего. В идеале, чтобы он был еще горячий. Кроме вашего учреждения такой можно купить только в магазине при элеваторе – да и все, пожалуй.

– Поэтому вы так любите к нам приходить? – улыбнулся сначала Сергей Васильевич, но тут же резко осадил сам себя, – извините, некорректная шутка была с моей стороны.

– Все нормально, не переживайте, – ОН благодушно махнул рукой, – я действительно люблю ваш хлеб, но буду только рад, если приходить к вам придется редко, насколько это возможно. Вот такое вот, оказывается, противоречие.

– Ну, что ж, пойдемте во двор, – офицер приглашающим жестом указал на дверь, которая вела на внутреннюю территорию.

Солнце еще не стояло в зените, и внутренний двор был разделен идеально ровной линией, которая отделяла тень от залитого золотым светом пространства. На солнечной стороне, в импровизированной беседке сидели и курили несколько хозработников из числа осужденных по легким статьям на малые сроки. В очередной раз ОН оценил практику пенитенциарной системы, когда тем, кто оступился перед законом в первый раз и по мелочи, предлагалось отбытие наказания при следственном изоляторе на административных работах без отправки на зону.

При звуках открываемой двери осужденные молниеносно вскочили и сдернули свои кепи с обритых голов. Сергей Васильевич махнул им – мол, сидите-сидите… Те с облегчением вернули свои пятые точки на грубо обструганные и выкрашенные в темный цвет скамейки и с наслаждением продолжили пускать клубы табачного дыма в весенний прогретый воздух.

Двое двинулись через двор в сторону пекарни. ОН всегда знал, что это неминуемо случится, каждый раз готовился, но все равно сегодня, впрочем, как и во все предыдущие разы вздрогнул от надрывного собачьего лая. Овчарки на крыше, разбрызгивая хлопья пены и слюны, взорвали воздух акустическим ударом в добрых 100 децибел. Многоголосый звериный, полный ненависти, хор прогнул барабанные перепонки. Закрытый со всех сторон высокими стенами двор только усиливал акустику. В очередной раз ОН с трудом удержался, чтобы не закрыть уши ладонями.

В свое время кто-то, явно, умный придумал, как правильно натаскивать служебных тюремных псов. И, ведь, действительно, как научить собаку системе «свой/чужой»? По каким параметрам – ведь все такие разные? Все гениальное, как говорится, просто – зверей натаскивали на… людей в гражданской одежде. Служебный пес знает лишь два типа двуногих: в форме – свои, в гражданке – чужие. Все. Все просто.

ОН был в костюме. Как всегда. И, как всегда, становился объектом мотивированной животной агрессии, основанной на условных, специально воспитанных, рефлексах. Бессознательно, ОН чуть ускорил шаг, чтобы быстрее добраться до внутренней пекарни, сквозь закрытую дверь которой пробивались сводящие с ума хлебные ароматы. Какие фуа-гра? Какие устрицы? Какая икра? Что может быть вкуснее краюшки горячего свежайшего хлеба?! Сожмешь ее пальцами до хруста корочки, оторвешь неровный кусочек и – сразу в рот. Блаженство. Истинное блаженство. Не надо ни масла, ни колбасы ни любой другой добавки – они только испортят изначальный первозданный непередаваемый вкус запеченного теста. Отломил и в рот – жевать, жевать, жевать, закатывая от наслаждения глаза.

Жаль, что надо торопиться. ОН вложил в рот последний кусочек мякиша – свежий и еще горячий, тот таял на языке как сливочное масло, обволакивая вкусовые рецепторы непередаваемыми пшеничными нотами с легким кисловатым оттенком дрожжей. Надо возвращаться.

– Кофе, надеюсь, угостите? – ОН повернулся к сопровождающему офицеру. Этот напиток был его многолетней страстью – горячий, ароматный, обязательно черный и без грамма сахара, который только портил вкус, с его искушенной точки зрения.

– А то!! – бодро ответил Сергей Васильевич, – Санычу на днях подарили большую банку «Нескафе Голд» – амброзия, а не напиток.

Замнач тоже был охоч до кофе. Это все знали, и стандартным презентом для него в то переходное для страны время 90-х была банка молотого кофе и пачка рафинада. Две ложки кофе с горкой и четыре кубика сахара на стакан кипятка – вот его классический рецепт. В особые случаи напиток обогащался щедрой порцией коньяка. Но только не на службе и при наличии подходящего алкоголя.

Они пересекли внутренний двор в обратном направлении. Псы на крыше, находясь при исполнении, честно отработали свой хлеб и проводили парочку заливистым многоголосым лаем.

Путь до кабинета начальника тюрьмы был, традиционно, небыстрым. Все переходы были разделены надежными решетками, и каждый раз требовалось время на то, чтобы коридорный идентифицировал их и открыл дверь ключом. Пропустив внутрь, он тут же, по инструкции, закрывал проход и провожал их до следующей двери в конце перехода, передавая следующему коридорному в его зоне ответственности. И все повторялось. Так, под металлический лязг открытия и закрытия дверей, они добрались, наконец, до кабинета начальника.

Чуть полноватый от сидячей работы, бледный от постоянного пребывания в полутемном помещении, еще не старый – лет 40, моложавый в чистой и аккуратно подогнанной форме майора Владимир Александрович поднялся из-за своего массивного стола, чтобы встретить гостей.

Карие глаза на открытом лице, цепкий, но прямой взгляд, крепкое рукопожатие. Легкая озабоченность сквозила в его фигуре – все таки, ОН приходит только по особым не самым приятным поводам, а тут еще и прокурорская проверка. Как честный служака, он был спокоен за свое хозяйство, ну или почти спокоен – нет ничего идеального, нельзя все учесть, убрать все недочеты. Но, в целом, он знал, что вверенное ему учреждение было образцово-показательным и на хорошем счету у областного начальства. Да, его анус периодически подвергался силе трения со стороны вышестоящего начальства, но, скорее, так – для проформы, чтобы жизнь медом не казалась. Но проверка – есть проверка, а заместитель прокурора был тоже мужиком серьезным, правильным, еще из той старой когорты идейных служителей закона. Когда в стране еще была идея. Может, и не совсем правильная, но она была. А как говорил еще Менделеев: «Лучше придерживаться ложной гипотезы, чем вообще никакой».

Хозяин кабинета занял свое место, вновь пришедшие расселись по обе стороны от приставного стола. Столешницу венчала огромная подставка с письменными принадлежностями, украшенная гербом, флагом и какими-то затейливыми завитушками. Работа местных Левшей и Кулибиных из числа осужденных. Каждый свой приход ОН внимательно изучал подставку – очень уж необычной и бросающейся в глаза она была.

– Кстати, – начальник перехватил ЕГО взгляд, – у меня тут мастера заканчивают шахматы ручной работы. Обещают резные фигурки ростовые: белые будут русскими дружинниками, а черные – тевтонскими рыцарями. Помню, вы шахматы, как спорт, очень уважаете…

– Ох, да, спасибо, что помните, – ОН благодарно кивнул головой, – да только я – простой любитель, да еще и консерватор к тому же. У нас сохранились еще от прадеда, который был до Революции директором гимназии, шахматы с нижегородской ярмарки, расписанные под хохлому. Сейчас такого не встретишь. Только ими и играю, другие не приемлю. Привычка. – Последнее слово ОН зачем-то произнес на дореволюционный манер и это прозвучало как «привычка-с…».

– Понимаю, – кивнул Владимир Александрович, – мое дело предложить, как говорится.

ОН оставил за скобками свое отношение к подобным предметам. Всегда, всю свою жизнь ОН искренне верил в хорошие и плохие вещи. Точнее, в их энергетику – как и кто их зарядил – вот, что было важно. Неправильная вещь могла принести беды и горе, другая же – счастье и радость. Не зря раньше в русском воинстве при проводах на войну было принято, чтобы близкие дарили новобранцам крестики, вышитые вручную платки и рубахи, намоленные заряженные добрым словом иконки. Все равно гибли, да – на войне без этого никак. Но ведь и спасали такие обереги – зачастую, вопреки всему – и такое тоже было. Да.

Так и здесь, не бездушная конвейерная заводская, а вручную сделанная вещь имела свой индивидуальный заряд, впитанный вместе с потом рук мастера и его психическим состоянием. Испытывал ли он ненависть ко всему миру или, наоборот, умиротворение и покой от понимания того, что старая порочная жизнь кардинально изменилась. Как узнать? Что он вложил в свое творение? А ведь потом эту вещь ты принесешь в свой дом…

Впрочем, ОН, как никто другой, знал, как узнать. Но, в том-то и дело, что никто другой кроме него это сделать, скорее всего, и не мог. По определенного рода причинам. А может…?

– Кстати, – ОН обратился к начальнику, – вы сказали, что заканчивают шахматы. Это один или несколько мастеров?

– Двое, двое трудятся – усмехнулся Сергей Васильевич, сидящий по другую сторону приставного стола, – сначала один взялся, а второй, прям, ужом влез ему помогать. Разделили между собой фронт работы, так сказать – один взялся за белые, а другой вырезает черные фигуры. Но пока они все светлые цвета дерева – уже на финальном этапе черные будут обжигать.

– Может, моя просьба покажется странной, – начал ОН, – а можно попросить принести мне посмотреть по одному образцу? Любые абсолютно фигурки и… доску.

– Иванов! – гаркнул поставленным голосом замнач, открыв дверь в коридор.

Послышался торопливый топот ног, обутых в тяжелые берцы.

– Здесь, товарищ капитан! – ОН прямо почувствовал, как через стену кабинета дежурный вскидывает ладонь к козырьку и выпучивает глаза, визуально обозначая готовность исполнить приказ вышестоящего руководства.

Когда в коридоре стих топор ботинок посыльного, ОН перевел взгляд на плакат над головой начальника тюрьмы, который его всегда забавлял:

«Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство» (Петр I).

– Нда, золотые слова, – в очередной раз подумал ОН, – каков поп – таков и приход. Впрочем, к хозяину кабинета это не относилось – тот просто любил самые разные высказывания и изречения. Причем, не всегда понятные и простые. Другим его любимым плакатом в кабинете был – «Тюрьма есть ремесло окаянное». При этом, как ОН не спрашивал – никто из сотрудников не понимал значения термина «окаянный» в той средневековой трактовке. Ну да, ладно – висит и висит.

– Что? – Майор вскинул брови, почувствовав невысказанный вопрос.

– Это, кофейку бы, – чуть замялся ОН, никогда не любил ничего просить, но ЕГО организм, лишенный кофеина вот уже на протяжении пары часов, начинал возмущаться и «громко» требовать очередную дозу. Кофеман – что поделать. Не самая плохая зависимость, как бы – говорят, что кофе является хорошим антиоксидантом. Хотя, нынче после слома Союза многое что начали говорить, и зачастую, лишнее. Без разбора.

– Точно! – вспомнил хозяин кабинета и протянул руку к чайнику, стоявшему на тумбочке у стола. – Вам черный, как всегда? Есть свежайшая, только что с консервного комбината, сгущеночка, а?

– Не-не, спасибо, – ОН выставил вперед обе ладони ограничительным движением, – только кофе и только черный, спасибо. Полстакана и две ложки без горки.

– Угу, помню, – кивнул начальник.

Стук в дверь практически слился со звуком открывания – это ж надо так уметь – постучать и открыть одновременно – навык, однако. На пороге стоял вытянувшийся в струнку дежурный. Про таких говорят – лом в заднице.

– Товарищ майор, разрешите…

– Отставить, – Владимир Александрович махнул рукой, – принес? Давай.

Сотрудник подошел неуставным шагом и аккуратно поставил на столешницу две фигурки: в одной, прямо, читался виденный как-то в Третьяковской галерее образ Александра Невского, опирающегося двумя руками на меч. Вторая представляла из себя конного тевтонского рыцаря с копьем наперевес в характерном и знакомом по фильмам глухом шлеме, похожем на перевернутое ведро, но с рогами. Визуально, все было сделано очень мастерски – каждая деталь вырезана идеально четко, включая мельчайшие чешуйки брони русского и складки на плаще тевтонца.

ОН внимательно рассмотрел обе фигурки. Не прикасаясь. Только смотрел. Затем, положил руки на стол и опустил на них свою голову, чтобы оба рыцаря оказались на уровне глаз. Точеные. По-своему, красивые. Они были одного цвета – натурального дерева.

– Осина, – сказал капитан, и, перехватив вопросительный взгляд, пояснил, – материал, говорю, осина. Хотели, конечно, липу европейскую или орех – но это не для нашей местности. Про красное дерево, вообще, молчу. Самое простое – сосна и осина. Ее и взяли.

– Ясно.

ОН помолчал. Увидел, что майор посматривает на настенные еще советские массивные часы, и решил чуть ускорить общение:

– Для кого шахматы? В подарок хорошему человеку или… так?

Офицеры переглянулись.

– Такая вещь – эксклюзивная, богатая в переносном смысле, – пожал плечами Сергей Васильевич, – в подарок только значимому, правильному человеку… вот вам хотели…

– Сожгите их, – резко сказал ОН. Сказал хлестко, как выстрелил. Так это и прозвучало в кабинете.

– ???, – офицеры снова переглянулись в полнейшем недоумении, – сделать, чтобы потом ими печку топить… ну, мягко, говоря, нелогично…

– Сожгите их, – резко оборвал ОН, – они принесут беду тому, кому достанутся. Не трогайте, не берите, не владейте. Сожгите!

ОН взял стакан с кофе, рука невольно дрогнула, ложечка тонко и жалобно звякнула о стеклянную стенку. Справился с эмоциями, отхлебнул коричневую ароматную жидкость. Чуть полегчало. Внутри. Снаружи ОН оставался бесстрастным и спокойным. Как всегда. Понял, что надо пояснить – как говорится, сказал «а», говори и «б».

– Вот этот, – он ткнул указательным пальцем на европейского воина, – в принципе, безвреден, почти нейтрален. Человек, который его делал, очень раскаивается в своих делах, клянет свою глупость и переживает, как жить дальше. В нем нет зла, но и добра он не несет: депрессия, отчаяние, самобичевание… Это не направлено на других – винит только себя. Именно, поэтому – почти нейтрален. Запутавшийся в своей жизни, сбитый с толку 20-летний пацан… Второй же… матерый… даже не знаю – какое существительно подобрать. В общем, его душа черна. Полностью. Без изъянов. Без малейшего светлого пятнышка. Ненависть – его кредо.

– Кредо? – переспросил замнач.

– Кредо – на латыни, верую, – пояснил ОН и продолжил, – все зло, накопленное за свою долгую жизнь, он вложил в эту фигурку. Старый, обозленный на весь мир человек, с душёнкой под завязку наполненной ненавистью. До краев. В нем уже нет места ничему другому, светлому, хорошему… и времени нет – он стар, повторю. Жизнь проходит. Прошла. Никаких шансов. Остается только месть. Сожгите их. Сожгите или… подарите врагу, если пожелаете.

– Кхм, – капитан прочистил горло, – тут вы верно угадали: один молокосос, а второй – чахоточная развалина…

– Я не угадываю, я вижу, чувствую, – поправил ОН.

– Ну, все понимаю, – продолжил офицер, – но как, каким образом, что…, – он пожал плечами, – как вы можете это чувствовать?

– Вы же, даже зачастую не прикасаясь, ощущаете, что холодное – это холодное, а горячее – это горячее. Для вас это очевидно, просто и очень понятно,– вздохнул ОН и пояснил дальше, – так и я понимаю хорошее или плохое, но чаще всего, предметы нейтральны. Чтобы чувствовать, надо знать, самому пройти все грани, шагнуть за неведомое, ощутить дыхание смерти и пропустить через себя всю гамму эмоций тех людей, кто безмерно счастлив и тех, кто испытывает ужас, глядя на тебя из могильной бездны. Никто из живых не познал всю палитру эмоций. Никто не видел голую, полностью раздетую, будто разложенную на столе прозектора человеческую душу. Без фальши, лукавства, пафоса и обмана. Никто. Кроме одного – меня. Палача.

***

Двадцать минут спустя, вооружившись потрескавшимся чайником и щедро отсыпанной в маленькую баночку порцией растворимого кофе, ОН уже работал в отдельном, специально выделенном для НЕГО, кабинете.

На край стола, под правую руку ОН аккуратно выложил блокнот с обложкой из прошлого, на которой был изображен улыбающийся Юрий Гагарин в шлеме с гордой надписью «СССР» на фоне взлетающей ракеты. Рядом положил несколько идеально наточенных карандашей. ЕМУ нравился их шестигранный профиль с острыми краями – такая форма обеспечивала железных хват. А ОН любил все основательное. Идеальное. Никаких компромиссов.

Лампу с тусклой желтой лампочкой он подвинул на левый край стола, чуть повернул плафон, чтобы не слепил глаза. Проверил, обозначил руками – все удобно: лампа слева, письменные принадлежности справа. Дело лежало посередине. Можно приступать.

Дело. Дело человека, чей жизненный путь ему предстоит прервать. Казнить. ОН аккуратно кончиками пальцев потрогал потрепанную картонную папку. ОН не знал пока ни имени, ни состава преступления, никаких подробностей. Ничего. Полное отсутствие любых деталей – terra incognita. С переворачиванием обложки открывался Ящик Пандоры. Сознание было открыто и настроено на прием информации. Привычное безмятежное состояние, которое начнет меняться уже через несколько минут, как только ОН будет читать первые строки уголовного дела. От папки исходила привычная неподъемная тяжесть содеянного – как будто она была сделана из свинца. Странное сравнение, но именно оно всегда приходило ему в голову. Еще в школе на уроках химии при изучении таблицы Менделеева учительница подловила его вопросом с подвохом – сможет ли он поднять или хотя бы оторвать от пола ведро расплавленного свинца. Что мог ответить простой пацан? Летом у бабушки таскал же ведра с водой для полива? – таскал. Ну и ведро свинца уж как-нибудь, ну хотя бы двумя руками да поднимет, поди. Каково было его удивление, что из-за своей беспрецедентно высокой плотности расплавленный свинец объемом 10 литров будет весить примерно 113 кг… Золото, как оказалось в процессе изучения химии, еще тяжелее.

Папка, казалось, была сделана из свинца. Кровь, ужас, отчаяние, жестокость, горе – все сложилось в свинцовую тяжесть содеянного и распределилось по многослойному пирогу многостраничного фолианта. Пошагово. Структурно. С протоколом осмотра места происшествия, с отвратительными по содержанию черно-белыми фотографиями, допросами, экспертизами, обвинительным заключением и решением суда. ЕМУ предстояло прочитать все. Не просто прочитать – прожить все, прочувствовать каждую деталь. Предсмертный хрип жертвы, увидеть ужас и обреченность в ее глазах. Садизм в глазах убийцы. Отчаяние и боль родственников. Все. Абсолютно все. ОН должен изучить все материалы и быть уверенным, без малейшего сомнения, в виновности осужденного. Чтобы перерезать нить жизни другого – ОН должен быть уверен в абсолютной бескомпромиссной правоте приговора. Иначе никак.

Статья 102 Уголовного Кодекса, подпункты «г» и «з». Умышленное убийство, совершенное с отягчающими обстоятельствами. Так, подпункты говорят о том, что преступление совершено с особой жестокостью в отношении двух и более лиц. Ну, что ж – плюс/минус стандартный набор. Ничего необычного. Фамилия на «о» заканчивается, пока непонятно – а, все ясно – это мужчина. Проще. И снова привычно. ОН каждый раз внутренне боялся, что отправлять в мир иной придется женщину. Пока Бог миловал. Пока не приходилось. ОН и сам до конца не понимал, почему так этого опасался – подумаешь, женщина? Но… в общем, боялся и все. На это у НЕГО не было логического объяснения.

В этот день ОН не успел даже открыть дело. Короткий, скорее для приличия, стук в дверь и резкий звук несмазанных петель – на пороге стоял все тот же дежурный.

– Там это, – замялся он, – прокурорская проверка пришла. Владимир Саныч спрашивают, не желаете ли присоединиться к обходу камер – как раз посмотрите на… кхм… это… как сказать…

– На приговоренного? – ОН спокойно помог дежурному закончить мысль, – конечно. Я готов. Проводите, пожалуйста.

Обычно ОН так не поступал. Точнее, никогда не поступал. Сначала часами изучал все материалы дела, вникая во все мельчайшие подробности, нюансы, особенности, и только потом осуществлял визуальное знакомство с обреченным. Сопоставлял содеянное с конкретным преступником. Примерял. Оценивал. ОН не любил термин «человек» применительно к этой категории живущих. Термин подразумевал наличие у них человеческих качеств, которые могли вызвать ответное сопереживание, понимание, жалость… Этого ОН себе позволить не мог. Поэтому сначала, читая дело, погружался в бесчеловечный ужас содеянного и только потом соединял/олицетворял это с конкретным индивидуумом. Но в этот раз все пошло не так. Зачем-то ОН поддался на предложение и изменил свою годами сложившуюся и проверенную практику. Не все в нашей бренной жизни подвержено логике.

Дежурный проводил его к кабинету начальника – там уже сидел заместитель прокурора и еще какой-то лысый человек с внимательным цепким взглядом и необычным серебряным значком в петлице пиджака. Присмотрелся – вроде, на перо похоже. Старинное, которым раньше писали, обмакивая в чернила. А, вот оно что – пресса пожаловала. Хозяин кабинет подтвердил его догадку.

– Знакомьтесь, – майор сделал жест рукой в сторону гостей, – Игоря Александровича из прокуратуры вы уже знаете. А это – Георгий Георгиевич, заместитель редактора нашей городской газеты. В рамках открытости и информирования населения о нашей службе сопровождает Игоря Александровича.

ОН едва обозначил кивок в ответном приветствии. Молча. ОН был заинтригован вариантами дальнейшего развития событий.

– А это, – продолжил начальник тюрьмы, указывая открытой ладонью на НЕГО, – эээ…

Опа. Все, приехали? Сам себя загнал в угол? Как сейчас выкручиваться будешь? Зачем же позвал, раз такой состав проверки необычный – зачем здесь журналист? ОН хмыкнул, но все же решил помочь майору, в своих же интересах.

– Врач, врач кожник-венеролог из городского КВД, – представился ОН, – Владимир Александрович, в рамках профилактики, приглашает меня раз в квартал для осмотра подследственных.

Видно было, прям чувствовалось, как майор с огромным облегчением выдохнул внутрь себя. Пронесло.

– Вижу у вас все основательно поставлено, все продуманно, – широко улыбнулся журналист и повернулся к начальнику тюрьмы, – не зря вас, Владимир Александрович, хвалят в областном аппарате МВД – был у них на прошлой неделе на планерке по приглашению генерала, – блеснул связями представитель четвертой власти, не забыв при этом ввернуть тонкий комплимент майору. – А вот у вас впервые, – продолжил он, – не скрою, очень интересно окунуться в вашу специфику.

– Ну, – майор улыбнулся и широко развел руки, – тогда, пройдемте, товарищи офицеры … кхм, и вы, Георгий Георгиевич тоже, – слегка смутился он.

– Все нормально, – журналист примиряюще поднял ладони, – я ж военную кафедру закончил в свое время, так что тоже офицер, хоть и «пиджак», а не «сапог».

– А, тем более – тогда, пойдемте товарищи офицеры! – повторил майор и все двинулись к выходу.

***

Обход начинался привычно и буднично. Они все толпой двигались по тюремному коридору и заходили во все камеры, которые по очереди открывал для них дежурный. ОН держался чуть сзади. ЕМУ так было и привычно, и комфортно. Тихо, молча, незаметно. Как тень. Точнее, как приведение – именно так он выглядел в белом халате, который пришлось надеть. Назвался врачом – надевай и халат – надо соответствовать.

Лязг открываемого замка, коридорный распахивает дверь. Все входят. Уже при первых звуках жильцы вскакивают и, заложив, руки за спину, замирают у стола. Здесь – недобор – всего 4 человека, половина от полной наполняемости камеры. В углу на длинном проводе раскачивается явно брошенная впопыхах телевизионная антенна. Другой конец провода присоединен к телевизору. Телевизору?.. ОН удивленно приподнял брови – что за невиданная роскошь? Устройство заметил не только ОН. А тем временем проходил стандартный ритуал.

– Подследственный Подгорбунских, статья сто восьмая.

– Подследственный Конев, статья сто сорок четвертая…

Все четверо жильцов четко по очереди отчеканили свои фамилии и статьи, глядя прямо перед собой.

– Заместитель межрайонного прокурора Большаков Игорь Александрович, – представился проверяющий. – Жалобы, нарекания на условия содержания имеются?

Четверка энергично, но молча замотала гривами. Только один, самый старый на вид, ответил голосом:

– Никак нет, гражданин начальник. Жалоб нет.

– Вы позволите, – наконец дождался своего часа журналист, – вопросик имеется: а откуда у вас в камере телевизор? Разве это разрешено? – тут он повернулся к начальнику тюрьмы.

– Да тут у нас, – майор почесал нос указательным пальцем, – недавно приезжали эти, как их, американские миссионеры из какого-то свидетельства чего-то там. Они тут в рамках гласности и открытости разъезжают по всей стране – знакомятся с нашими реалиями после падения железного, так сказать, занавеса. Вот и привезли в рамках гуманитарной, так сказать миссии, разные продукты и несколько телевизоров – у них, видишь ли, в тюрьмах это разрешено. Ну, мы их и распределили по камерам образцового, так сказать, содержания. Да, Конев?

Майор неожиданно добавил пару тонн металла в голос, но так что яйца сжались у всех присутствующих.

– Что молчите, подследственный Конев? Первая же малява или запрещенка – и вы отправитесь в карцер, а телевизор в другую камеру – в «восьмерке» его очень ждут. А в целом, – начальник повернулся к прессе, – телевизоры подарили, все санкционировано там, – майор многозначительно поднял палец к потолку, – а вот право смотреть надо заслужить и то, в четко ограниченные часы и только те каналы, которые максимально нейтральные, новостные. Никаких боевиков, эротики и прочей чернухи. Да, Конев? – в голос вернулся метал.

– Так точно, гражданин начальник, – спокойно, с легкой ноткой сарказма отреагировал заключенный, старик лет 60-65. – Смотрим исключительно на то, как проходят реформы в Новой России и «Спокойной ночи, малыши» перед сном. Медитируем на тёту Таню.

Остальные заключенные улыбнулись, но тут же моментально погасили усмешки от греха подальше.

Так они и ходили от камере к камере. Жалоб не было нигде. Перенаселенности тоже – в среднем по 4-6 человек на камеру. Но тема телевизоров всплывала постоянно. Камеры, которым приемников не хватило, очень просили как-то порешать вопрос, чтобы все могли смотреть тв-программы по очереди – хотя бы неделя через неделю.

– Ну, что ж, а теперь – в карцер, – широким жестом пригласил всех майор. – Кто там у нас сейчас, Сергей Васильевич?

– Кто-кто, – пожал плечами капитан, – все тот же – Коляда… тоже мне – банда малолетних отморозков – пили какую-то дурь и потом бегали прохожих били да ножами мал-мал полосовали – несильно, к счастью, но все ж… Другого места не нашли, где дурь свою выплеснуть можно – прямо перед горисполкомом, фактически, на виду у патрульной машины милиции. Сейчас у нас прописалась вся троица. Двое-то без дури, вроде, тихие спокойные, а этому все чёт неймется, приключений хочется.

Группа проверяющих спустилась вниз. Коридорный отворил дверь длинным ключом. В виду размеров карцера, все внутрь войти не смогли. ОН остался снаружи и наблюдал всю картину через бреши между стоящими впереди НЕГО людьми. Внутри в малюсенькой коморке стоял щуплый бритый налысо пацанчик, явно несовершеннолетний на вид. Вся обстановка состояла из «очка» и прикрученного металлического табурета, который в ночное время служил опорой для опускаемой кровати. С 06 до 22 часов кровать обязана была находиться в поднятом положении. Заключенный в дневное время мог или стоять или сидеть на табурете. Никакого комфорта, это – «карцер, детка». Для тех, кто нарушает режим режимного объекта.

– Жалобы есть? – донесся до НЕГО баритон прокурора.

– Это, гражданин начальник, – послышался блеящий голос, – все хорошо, только вот хлебушек, хлебушек-то мокрый, влажный. Вот, сами посмотрите, а хотите – пощупайте!

Судя по всему заключенный сунул свои полбуханки прямо под нос проверяющих – ибо тут же раздался рык майора:

– Подследственный Коляда, отставить! То есть, это излишне. Еще жалобы есть?

– Никак нет, – ответил тот невинным голосом.

– Ну и ладно, обход окончен, – махнул рукой начальник тюрьмы, – хотя нет – еще же одна камера у нас осталась. Давайте поднимемся наверх. И все друг за другом стали подниматься по лестнице.

ОН видел, как журналист специально поравнялся с капитаном и спросил вполголоса:

– А зачем в коридоре сделаны, как бы, двойные стены? Ниши какие-то…

Капитан мазнул взглядом в направлении руки корреспондента.

– А, это… это – боксики.

– ??

– Ну, мы их так называем. Например, поступает новая партия подследственных. Их нужно принять и правильно распределить по камерам. А где им в этот момент находиться, пока решаются организационные моменты? Просто стоять или, не дай Бог, шляться по коридору они не могут. Инструкция, знаете ли. Вот их и загоняют временно или в боксики друг за другом, где они только боком могут стоять, или в «растяжку» ставят.

– Растяжка? Как граната??

– Растяжка, – терпеливо пояснил капитан, – это когда заключенного ставят лицом к стене, руки за спиной, а ноги в раскорячку. Максимально. Не шпагат, конечно, но максимально.

– Зачем?

– Как это зачем? – хмыкнул замнач, – безопасность превыше всего. У нас режимный объект. Представляете, что при желании могут учинить какие-нибудь безбашенные отморозки? С растяжки быстро не встанешь, особенно после 10-15 минут пребывания. Все затекает, еле стоят в таком положении. Звучит смешно, понимаю, но вот для интереса сами дома попробуйте и поймете. Ну или вот, боксики, где можно только бочком перемещаться друг за другом. В таком положении они максимально безопасны.

Журналист с любопытством заглянул в узкий проход боксика – там, действительно, можно стоять только боком, лицом практически упираясь в стену. Ад для клаустробофа, особенно, если он стоит самый первый, а сбоку ему перекрывают выход еще несколько таких же потных и жадно сжигающих кислород бедолаг.

– Ой…, – как-то по-женски вымолвил представитель четвертой власти, – а если, вдруг, не дай Бог, какой-то бунт, ну или там – неповиновение?

– То дальше этого коридора бунтовщики не уйдут, – четко отрубил майор, который, как оказалось, внимательно прислушивался к их разговору. – видите – трубки высокие около каждой камеры, прикрытые бумагой? Так вот, при малейшей опасности, коридорный ключом прорывает бумагу и сбрасывает свой ключ в трубу. Все, его оттуда не достать без подручных средств. Никак. Ключ универсальный, одинаковый у всех сотрудников, отпирает все двери. Без ключа замыслившие недоброе остаются запертыми в отдельно взятом отсеке коридора. Ни другие камеры им не открыть, ни из коридора не выйти. Только срок автоматом себе намотают.

– А дежурный?

– А что дежурный? – поморщил лоб майор, – ах, да – к сожалению, сотрудник тоже остается запертым вместе с ними. Но, обращаю внимание – только один сотрудник! Последствия были бы ужасными, если бунтовщики смогли бы завладеть ключом. И благо, что сотрудники, по инструкции, не вооружены. Ну, а если не хватит мозгов и в такой патовой ситуации рискнут взять заложников из числа сотрудников – все, считай, отбегались – лоб зеленкой намажут и все, отправят к праотцам.

– Зачем лоб зеленкой? – не понял журналист.

– Ну, это образно, так говорят…

– Зачем?

– Приговоренным к высшей мере лоб зеленкой мажут, чтобы при расстреле не промахнуться.

– Серьезно?

– Ну, не знаю – говорю же, так говорят, – отмахнулся начальник тюрьмы.

ОН покачал головой с усмешкой. Просто фраза кому-то понравилась и прижилась со временем. ОН всегда приводил приговор в исполнение строго в затылок осужденного. Для этого не зачем пачкать лоб какой-то зеленкой. И они не в тире, чтобы помечать мишень.

– Кстати, – не унимался репортер, – а зачем трубы бумагой закрывают? Без нее ключ же проще, наверное, в трубу кинуть, не?

– Эк, вы, Георгий Георгиевич, любознательный, – усмехнулся майор, – у нас все правила, почитай, пишутся потом и кровью. Все на практике проверено. Если трубу оставить с открытым верхом, то через неделю заключенные исхитрятся и забьют ее доверху всяким мусором – так, что ключ не пройдет. Это, конечно, если у них будет на то злой умысел. Но лучше не провоцировать – контингент, все же, специфический, жизнью тертый.

Так за разговорами они и подошли к последней на сегодня камере. Именно здесь проживал последние дни своей жизни ТОТ. ТОТ еще не знал, сколько ему осталось дней, часов, минут… Знал лишь, после встречи со своим адвокатом, что его прошение о помиловании отклонено и приговор оставлен в силе. Теперь ТОТ только ждал. И только ОН мог знать, с точностью до минуты, сколько ТОМУ отмеряно.

Коридорный привычно посмотрел в глазок, зафиксировал местоположение заключенного. С лязгом провернул ключ в замке и с грохотом отворил серую дверь. ОН невольно замер, традиционно пропуская всех остальных вперед. Нераскрытая папка с делом так и осталась лежать на столе в кабинете. ОН знал только фамилию, имя и отчество – бесполезная здесь информация. Кто же ты, убивец? По своему богатому опыту он знал, что это далеко не обязательно должен быть брутального вида мужик, с крепкими руками и тяжелым острым взглядом, о который можно порезаться. Придумки кинематографистов – им же важно как-то выделить этот персонаж, заставить зрителей испытывать ненависть, ужас… это можно достичь только через гипертрофированный образ преступника, в котором все будет кричать о его жестокости и виновности. Тут еще недавно вышел в видео-прокат американский фильм «Молчание ягнят» – говорят, по книге какого-то журналиста, собрата по профессии местного Георгия Георгиевича. Вот там маньяк показан импозантным старичком-медиком, каннибалом-любителем сырого мяса и красного вина с садистским взглядом и вкрадчивым голосом, который черной гадюкой вползает в мозг и разрушает его своим ядом, раскладывая на молекулы, ввергая в первобытный ужас. С таким ЕМУ было бы интересно столкнуться вживую. Очень интересно. В ментальном поединке. Да и в драке тоже. Интересно. ОН непроизвольно сжал крепкий кулак, на предплечье заиграли тренированные мускулы. С ЕГО точки зрения, актер сыграл очень хорошо – именно классно, грамотно, подал психологическую сторону персонажа, а вот в физическом плане подкачал – то, как доктор Лектор в исполнении британского актера Энтони Хопкинса несуразно размахивал отобранной у полицейского дубинкой – вызывало у НЕГО улыбку на грани смеха. Ну да ладно – Лектор или накачанный «бычок»-беспредельщик без тормозов? Кто там? Остались секунды до кульминации.

Все зашли внутрь. ОН последний. Почему-то повисла тишина – то ли проверяющие устали уже, то ли еще что. И в этой тишине прозвучал чистый высокий и спокойный мужской голос:

– Я. ТЕБЯ. Ждал.

ОН сразу понял, к кому ТОТ обращался. Внутри все сжалось. Как бывало, зимой ОН ходил купаться на Крещение в купель – первое погружение в ледяную воду просто переворачивало сознание, захватывало дух, прочищало мозги похлеще нашатыря. Так и здесь. Эти три простые слова словно окунули его в прорубь. Все мышцы судорожно напряглись, рот приоткрылся – как будто ОН хотел набрать побольше воздуха после нырка. Затем по телу прокатилась волна жара. Спины сопровождающих загораживали обзор. ОН сделал шаг в сторону. ТОТ искал взглядом ЕГО. Нашел. Улыбнулся. Не усмехнулся, а именно улыбнулся, как будто обрадовался. И зафиксировал контакт глаза-в-глаза. ОН практически перестал дышать.

– Заместитель межрайонного прокурора Большаков, – вдруг вспомнил свою роль Игорь Александрович, – имеются ли жалобы, нарекания на условия содержания?

– Нет, – ТОТ продолжал, не отрываясь и не мигая, смотреть на НЕГО. – Нареканий нет. Всем доволен. Хотя…

ОН внутренне сжался. ТОТ продолжил:

– Нареканий нет. Есть вопрос. К «доктору». Экзема на руках кровоточит, беспокоит, – и ТОТ показал свои ладони, на внешней стороне которых были неровные кровяные коросты. Как будто от распятия.

В белом халате поверх костюма, с лицом цвета январского девственного снега, ОН был похож на приведение. Колыхнулись в движении полы халата – ОН шагнул к ТОМУ.

ТОТ стоял в углу у кровати, опустив вниз тощие, похожие на ветки, руки с синими прожилками пульсирующих вен. Стоял вполоборота, не двигаясь, повернув в ЕГО сторону свою юношескую голову с отрощенной челкой, которая свисала вдоль правой щеки, изуродованной длинным шрамом от переносицы до подбородка. Едва ли больше 20 лет. Скорее, 18-19. Под бесцветными бровями сидели глубоко посаженные глаза. Ярко синие. Спокойный, ничего не выражающий взгляд. Чуть курносый нос. Немного нескладная, еще в процессе роста и формирования худощавая чуть сгорбленная фигура. Память услужливо напомнила ему виденную ранее программу «В мире животных», где показывали жизнь табуна лощадей и рождение жеребенка – как тот, липкий от слизи, выпал из чрева кобылицы и все пытался встань на свои тоненькие длинные несуразные ножки, которые никак не хотели держать это маленькое новорожденное тельце. Так и здесь. Пацан. Совсем еще пацан. Ребенок – вчера, смертник – сегодня.

ОН срисовал образ ТОГО за доли секунды. Ничего не почувствовал. Совсем. Ничего. Пусто. Одно бесконечное безбрежное море спокойствия. Безмятежность.

ОН подошел вплотную к ТОМУ. Взял его руку. Приподнял. На удивление, теплая ладонь, мягкая, гладкая на ощупь. Странно. Прикосновение ничего не изменило. Пусто.

– Ясно. – ОН внимательно рассмотрел пятна экземы. – авитаминоз. Выпишу мазь. Завтра придете на процедуру.

ОН говорил кратко, рублеными фразами, не смотря ТОМУ в глаза. Отпустил руку. Развернулся. Сделал шаг к группе проверяющих. Остановился. Чуть полуобернулся.

– Еще жалобы есть?

– Все то же самое и на ногах, – ТОТ улыбнулся, казалось, чуть виновато.

– На ступнях?

– Да. А еще под левым соском на груди. Не болит. Просто кровоточит. Неудобно. – ТОТ снова улыбнулся. Глазами. – Понимаю, что мне должно быть уже все равно, учитывая вынесенный приговор. Но просто неудобно.

ОН молча вернулся к своим.

– Товарищи офицеры, – майор взял инициативу в свои руки. – На этом предлагаю закончить. Вернемся ко мне в кабинет.

Они вышли из камеры. Обход завершен. Сейчас проверяющие еще пойдут на кухню и пекарню. Но ОН там уже не нужен. Можно вернуться в кабинет к тому самому оставленному на столе делу. ОН снял белый халат и вместе с благодарным кивком вернул его дежурному.

– Товарищ майор, если вы не против я бы вернулся к своей работе, – проговорил ОН, поправляя воротник пиджака.

– Да-да, конечно.

– В таком случае, товарищи офицеры, честь имею, – и развернувшись по уставу через левое плечо, ОН последовал в свой временный кабинет.

В тот день ОН к делу так и не притронулся. До самого вечера просидел на стуле, положив руки на стол по обеим сторонам от папки с документами. Молча, глядя на обложку. С каждой минутой, проведенной в этой комнате, ОН все сильнее и сильнее понимал, что НЕ ХОЧЕТ открывать папку. ОН не хочет знать тайны, которые она скрывает. ОН не желает рассматривать фотографии с места преступления. ЕМУ противно читать заключение судмедэксперта о результатах вскрытия. НЕ ХОЧЕТ. Резким движением ОН убрал руки от папки, разведя их в стороны. Откинулся на стуле. Достал из кармана L&M, вытряхнул в ладонь сигарету – еще две ее товарки выскользнули следом из пачки, упали на пол и тут же раскатились в разные стороны. Старым наработанным полузабытым движением ОН вставил сигарету между губ. Чуть прижал. Другой рукой достал коробок спичек с девственно чистыми черкашами по обеим сторонам. Головка мгновенна вспыхнула, рождая пламя, которое с жадностью принялось пожирать деревянную тушку спички, оставляя в воздухе аромат серы. Аккуратно раскурил, несколькими резкими движениями руки затушил почти догоревшую спичку. Первая неторопливая глубокая затяжка. Дым железным скребком прошелся по горлу и рубанул нокаутирующим ударом по легким. ОН моментально тяжело и надсадно закашлял. В рту стояла неприятная горечь смолы и табака. Кровь, обогащенная в бронхах никотином, моментально донесла все в мозг. Голову повело, мир накренился. Вот, черт – тут даже пепельницы нет. ОН загасил сигарету, прижав ее к полу каблуком. Начал глубоко дышать, закачивая в организм побольше кислорода. Столько лет без табака. Надо же. Продышался. Чуть полегчало.

Из блокнота с улыбающимся Юрием Гагариным ОН аккуратно расчетливыми движениями выдрал страницу, в которую старательно завернул оставшийся бычок. Упаковка откровенно воняла. ОН поморщился. Вырвал еще одну страницу – обернул сверху. Стало чуть лучше. Надо не забыть выбросить на обратном пути.

На сегодня все. Надо остановиться. Спокойно дома проанализировать сложившуюся ситуацию и спланировать завтрашний день. А перед глазами все стоял дрожащий нескладный жеребенок на тонких неказистых ножках.

***

Ночь, на удивление, прошла спокойно. ОН быстро заснул и спал до самого будильника, не просыпаясь. Снов не было. По крайней мере, при пробуждении ОН их не помнил. Заткнул будильник и сразу же поднялся с кровати. Не любил тянуть время и нежиться, как это делали другие. Прислушался к себе – настроение было ровное. Впечатления вчерашнего дня померкли и уже не казались такими яркими и поглощающими. Они были, но, как бы, в стороне.

Теперь легкая зарядка – размялся, потянулся и, поставив таймер на 1 минуту на обратный отсчет, принял упор лежа. В свое время тренер по борьбе им приводил в пример почему-то нормативы американской армии, где за 2 минуты необходимо было отжаться от пола 80 раз. Тогда они, 12-13-летние пацаны, никак не могли даже приблизиться к этому нормативу. Сейчас, в свои 40+, ОН это делал за минуту с небольшим. За 60 секунд успевал 65 – 70 раз. При этом, старался все делать максимально четко, касаясь грудью пола и полностью выпрямляя руки наверху. Сегодня получилось 68 отжиманий до сигнала таймера. Неплохо, в принципе. Поднялся. Теперь – гири. В углу стояли две черные тушки 16-килограммовых снарядов. Из стандартных упражнений гиревиков – рывка и толчка – ОН всегда отдавал предпочтение первому. Взял в правую руку гирю, чуть качнул, принял исходное положение и сделал первых замах. Гиря за счет натяжения спины и движения ног вылетела вверх как из пушки. И-раз… и-два… Тридцать рывков одной рукой, потом еще 30 второй. Немного, но для утренней зарядки самое оно. Кровь побежала по кровеносной системе, дыхание участилось, мышцы сокращались и наливались энергией. Кайф. Теперь – душ. Максимально холодный, который только можно было выжать из водопроводной системы в это время года. Не такой ледяной, как зимой, но все равно достаточно холодный и бодрящий. ОН стоял под обжигающими струями воды ровно до момента появления первых болезненных покалываний. Минуту или две. Выключил воду, постоял какое-то время, раскинув в стороны руки. Организм лихорадочно в стрессе гонял кровь к внутренним органам и кожным покровом, пытаясь защититься от переохлаждения. Кожа порозовела. Стало тепло. Не вытираясь полотенцем, ОН вышагнул из ванны. Побрился и почистил зубы под радостные звуки утренней музыки из радиоприемника.

Теперь – самое интересное – завтрак. Хотя это сложно было назвать завтраком по своему содержанию. ОН просто заваривал себе крепчайший черный кофе и садился на диван перед телевизором. По утрам ОН всегда так завтракал под традиционную и жизнерадостную передачу «120 минут». Сначала, ОН помнил, она называлась «60 минут», потом «90 минут», и вот сейчас, на волне популярности превратилась уже в полноценную двухчасовую передачу.

10 минут. Ровно столько ОН отводил себе на завтрак. Затем мыл кружку – это обязательно – терпеть не мог оставлять грязную посуду. Тщательны вытирал кружку и чайную ложку, которой насыпал кофе, и убирал все в навесной кухонный шкаф.

Одежда, готовая еще с вечера, ждала его на вешалке в гардеробе. Одевшись и надев ботинки, ОН пару раз, для проформы, смахнул щеткой невидимую грязь с идеально начищенной обуви. Глянул на себе в зеркало в прихожей. Кивнул удовлетворенно и вышел из квартиры, заперев за собой дверь на два сувальдных замка.

По пути зашел в кожвендиспансер и прихватил салицилово-цинковую пасту от экземы. А вот и знакомый сквер, за которым высились белые стены следственного изолятора с рядами колючей проволоки наверху. Весна, тем временем, все набирала обороты. Солнце еще не жарило, но уже хорошо грело – лучи света безошибочно находили открытые участки кожи и, фиксируясь на эпидермисе, активно помогали вырабатывать такой важный и нужный для хорошего настроения витамин Д. ОН остановился, поднял голову и подставил лицо солнцу, зажмурясь от удовольствия. Ранним утром на улицах было мало машин и прохожих, и этот небольшой провинциальный городок Ш. олицетворял собой неспешность жизни, тишину и покой. Умиротворение. Слово-то какое «умиротворение» – творить мир. Мягкое, пушистое, доброе. Но сам по себе мир твориться не мог – всегда должны быть те, кто это делал, выполняя, иногда, не самую благодарную и престижную работу. ЕГО ремесло было именно таким – исправлять чужие ошибки и очищать этот мир.

В истории человечества профессия палача никогда не пользовалась любовью или уважением других людей. Мастеров заплечных дел сторонились, избегали, в средневековой Европе они даже в церкви могли находиться только в последних рядах в стороне от остальных прихожан. Ими пугали детей. Никто им не подавал руки. У детей палача не было других вариантов, кроме как тоже становиться палачом или женой другого палача, если это была девочка. Но в то же время, горожане тайком бегали к экзекутору за врачебной помощью (никто лучше них не знал человеческую анатомию) или с целью прикупить какие-нибудь сувениры на память, типа, пряди волос казненной знаменитости или куска веревки, с помощью которой приговоренный был отправлен в мир иной. Лицемерие во всей красе. В свое время на волне движения аболиционистов (противников смертной казни) Чарльз Диккенс оставил описание одной публичной казни. Больше всего его поразила публика, толкающая друг друга в попытке пролезть в первые ряды, смакующая все кошмарные моменты экзекуции, доведенная до пика возбуждения при виде крови, радостно орущая и упивающаяся чужой болью. «…я не увидел ни одного лица, – писал Диккенс в газету «Дейли Ньюс», – исполненного жалости или печали… ни ужаса, ни отвращение, только выражение безграничных глупости, грубости, кровожадности и тысячи других человеческих пороков». А ведь на публичные казни ранее ходили как на праздник – целыми семьями. Детей садили на плечи или поднимали на руках вверх, чтобы те смогли лучше рассмотреть муки приговоренного. И эти люди отказывались подавать руку палачу. Лицемеры.

Да, сейчас сложно представить, что кто-то может вполне осознанно выбирать такую профессию. Раньше нередко в нее шли патологические садисты, как, например, один английский палач по прозвищу «йомен с веревкой», который, по свидетельству очевидцев, любил повесить приговоренного, а затем вскакивал ему на плечи и с диким хохотом раскачивался вместе с ним как на качелях. Были и другие, как например, Джеймс Берри, который разработал собственную систему, чтобы минимизировать мучения жертвы. Он специально с ювелирной точностью рассчитывал длину веревки для виселицы, исходя из веса осужденного, таким образом, чтобы при повешении происходил разрыв шейных позвонков, который вел почти к мгновенной смерти. Знаменитый создатель печально известной гильотины, кстати, тоже закладывал гуманистическую основу в свое творение. Но человечество сделало ее олицетворением террора. Какой бы ни была идея, но люди каждый раз стараются найти ей самое мрачное, страшное применение. Ричард Гатлинг, изобретатель пулемета, искренне верил, что его смертоносная машина покажет людям бессмысленность кровопролития и положит начало конца всем войнам. Но его современники решили по-другому: Отлично! Сейчас можно убивать врагов не единицами, а десятками и сотнями одномоментно – да прольется еще больше крови! А потом, выкосив под ноль коренное население и захватив новые территории, тут же объявляют, что любое посягательства на их земли будет считаться агрессией и преступлением против человечества и гуманизма. Страшные, кровавые лицемеры.

В студенческие годы профессор по психологии объяснял ЕМУ значение термина «сублимация», когда садисты и маньяки выбирают ремесло, которое придает законность их низменным инстинктам, покрывая их и нередко придавая налет героизации. Так патологоанатом или военный могут скрывать свои потребности резать, убивать доставлять боль, сублимируя их в защиту страны от врага или в социально значимую профессию. Это исключения из правил. Но такие есть. Каждая война притягивает к себе скрытых садистов, которые боятся наказания в обычно жизни. Легальная возможность пролить кровь всегда привлечет тех, кого это возбуждает.

ОН тоже проливает кровь. Четким отточенным движением подносит дуло пистолета к затылку осужденного и нажимает на курок. Сначала ОН закрывал в этот момент глаза. Потом перестал. Как в замедленной съемке ОН видит, как пуля пробивает тонкую затылочную костью и входит в голову, разбрасывая веер мелких костей, каплей крови и серых сгустков мозга. Удовольствие? Нет, это не то чувство, которое ОН испытывал. Пожалуй, это было удовлетворение от грамотно сделанной и нужной работы. Каждая экзекуция была для НЕГО стрессом, испытанием на прочность. Каждую ночь перед казнью ОН проводил без сна, сотни раз прокручивая в голосе мельчайшие детали. Ни взглядом, ни голосом, ни жестом ОН не мог показать приговоренному, что тому остается жить считаные минуты. Уход должен быть максимально гуманным, безболезненным. Осужденный, каким бы злодеем не был, не должен мучиться. Поэтому ОН просто приходил к заключенному и вел его на «плановый» осмотр. По инструкции, осужденный всегда идет впереди, сопровождающий – сзади. Никаких подозрений. В специальном отсеке коридора, в другой части тюрьмы, ОН доставал проверенный Макаров уже с патроном в стволе, снимал его с предохранителя, подгадывая так, чтобы щелчок сливался с металлическим скрежетом закрывающейся за ними двери и нажимал на курок. Молниеносно. Доли секунды. Все, дело сделано. Далее врач фиксирует наступление смерти. Прокурор и представитель тюрьмы составляют протокол. Родственники официально уведомляются об исполнении наказания. Тело для погребения не выдается. Таков закон.

В очередной раз пройдя стандартные процедуры, ОН прошел вместе с обязательным сопровождающим на территорию тюрьмы. ЕГО проводили в кабинет, на столе которого одиноко лежал оставленный еще вчера блокнот с несколькими карандашами для заметок. Дела, естественно, не было. Оно хранилось в сейфе и выдавалось только на время работы над ним. Пару минут спустя Сергей Васильевич принес папку и положил на стол.

– Ну как, – поинтересовался капитан, – вчера много успели прочитать?

– Не очень, – почти не соврал ОН, – только начал.

– Там жесть, конечно, – покачал головой офицер, – я за 12 лет службы многое повидал, но тут что-то такое, прям… не знаю, даже как сказать – нечеловеческое что ли.

– Каждое преступление уникально, – ОН кивнул, – любое убийство вызывает ужас у нормального человека. Даже бескровное, даже случайное – не важно. Убийство – есть убийство. Лишение жизни другого человека ничем не может быть оправданно, кроме как буквой Закона.

– Ну да, ну да… Вы, кстати, еще будете с ТЕМ встречаться до, так сказать, кхм… финала?

– Да, ТОТ же вчера обратился с жалобой на экзему – так что надо провести процедуру. Принес мазь с собой. Побуду врачом сегодня какое-то время, – ОН пожал плечами.

– Сейчас к вам его привести?

– Да, – ОН кивнул, – лучше сразу пообщаюсь быстро, чтобы потом уже засесть за дело и погрузиться, так сказать, с головой.

– Хорошо, – согласился капитан, – сейчас тогда попрошу дежурного выдать вам белый халат и проводить в отдельный кабинет. Минут через 10 коридорный приведет к вам ТОГО.

Какое-то время спустя он в медицинском халате и фонендоскопом на шее уже сидел за столом, на котором сиротливо стояла баночка с жирной салицилово-цинковой пастой. Спокойно ждал. Интересно, но внутреннее состояние было ровным – никаких эмоций. Наконец, конвойный привел ТОГО. Последовало стандартное представление – фамилия, имя, отчество и статья.

– Мне, это, – замялся конвойный, – лучше снаружи или внутри подождать?

– Здесь подождите, пожалуйста, – мягко ответил ОН, – только у самой двери.

Сотрудник с видимым наслаждение подпер левым плечом дверной косяк и перекрестил ноги. Обвел взглядом интерьер в поисках временного развлечения, и, увидев большой плакат пожарной безопасности принялся с интересов изучать устройство огнетушителей и предназначение багров.

– Проходите, присаживайтесь, – пригласил ОН ТОГО, – покажите ваши руки еще раз.

ТОТ прошел несколько метров, отделяющих дверь от стола, и аккуратно без спешки присел на самый краешек стула. Вытянул руки и положил их на стол ладонями вниз. ОН внимательно, не прикасаясь, рассмотрел кисти. Удивительная гладкая на вид и нежная кожа. Неровные грубые коросты экземы смотрелись несуразно на тыльной стороне ладоней. Пальцы длинные с аккуратно подстриженными ногтями – будто только что из маникюрного салона. ОН вспомнил:

– Вы еще говорили про ноги.

– Да, и на груди тоже.

– Покажите, – властно сказал ОН.

ТОТ также неспешно снял обувь без шнурков и по очереди поставил на ботинки сначала левую, а затем и правую ноги. Расстегнул робу и откинул полу. На груди слева красовалось кровоточащее пятно экземы. Красное на белой коже. ОН опустил глаза вниз – на белых ступнях отчетливо виднелись аналогичные коросты. ОН перевел взгляд на руки, на грудь, снова на ноги… Что-то странное, но что? Внезапно ОН понял – экзема везде была одинаковая. В смысле, размер и форма коросты была одна и та же – что на руках, что на ногах и груди. Пятна были абсолютно идентичны. Когда-то ОН читал, что в католических странах у некоторых людей необъяснимым образом появляются образования в виде следов, символизирующих раны Христа от распятия. Ладони, ступни и грудь. Медицина изучала эти явления, но только развела руками – мистика.

– Авитаминоз? Недостаточно витамина группы «В»? – с оттенком надежды спросил ОН. – Возьмите баночку на столе. Это – жирная паста. Она поможет, снимет дискомфорт.

– Нет, – ТОТ покачал головой и улыбнулся, – дело не в витаминах. Говорят, это – стигматы. В тот день, смывая ИХ кровь со своих рук, я впервые это увидел.

– Хм…

– Вы ведь так и не читали мое дело, верно? – ТОТ резко подался вперед и перешел на шепот.

Они и так общались негромко, но все же ОН непроизвольно посмотрел в сторону конвойного – тот самозабвенно изучал инструкцию по оказанию первой помощи пострадавшим при пожаре. До окружающих ему, казалось, не было никакого дела.

– Нет, – прошелестел ОН, – нет, не читал. Как вы догадались?

– Я не догадывался, – улыбнулся ТОТ в очередной раз, – просто знаю. Вы же знаете, чувствуете вещи, предметы, людей (ОН вздрогнул) – вот и я – просто знаю.

ОН не знал, что сказать. Перед ним сидел нескладный худой полураздетый пацан с красными коростами на белом теле. Уже не мальчик, но еще и не мужчина. Щенок. Сидел и улыбался своей мягкой улыбкой.

– Зачем ты это сделал? – вдруг резко спросил ОН, переходя на «ты».

– Вы же даже не знаете – что.

– Знаю, то есть понимаю – статья сто вторая – убийство двух и более лиц – тут даже дело открывать не надо.

– Да, верно, я совершил убийства, – ТОТ согласно кивнул. – сразу могу сказать, что тут нет судебной ошибки – никто не заставлял и не подставлял – я действительно совершил ужасное преступление. Но я не раскаиваюсь. Ни капли. Я все сделал правильно. В рамках своих понятий…

– Мы живем по закону! – ОН чуть возвысил голос.

– Да, – ТОТ снова кивнул, – все верно. Поэтому я полностью признаю вину и принимаю наказание как справедливое и заслуженное. Все верно.

Они помолчали.

– Зачем? – повторил ОН свой вопрос.

– Вам это не надо. Это – мое. Только мое. Не ваше. Ваше дело – замкнуть этот круг.

– Не скажешь?

– Нет, – ТОТ покачал головой. – Я сказал достаточно. Можно просьбу?

ОН невольно вздрогнул. Просьба? Хотя… смотря какая, конечно – это в американских фильмах выполняют последнюю просьбу в виде еды, выпивки или сигареты. У нас нет такой практики. Система достаточно консервативна.

– Просьбу можно озвучить, – сказал ОН осторожно подбирая слова, – не факт, что можно выполнить.

– Она простая, но сложно выполнимая одновременно. По крайней мере, для вас. Но больше я ее никому высказать не могу.

– Хорошо, – ОН качнул головой, – выкладывай…те.

– Я хочу уйти… безболезненно, без мучений. С одного выстрела, – ТОТ посмотрел на НЕГО своими синими глазами, – можно?

ОН выдохнул. Всего-то…

– Я всегда это делаю с одного выстрела. Безболезненно и мгновенно, насколько это вообще возможно, – с ноткой гордости сказал ОН.

– Обещаете?

– Я…

– Не торопитесь с ответом, пожалуйста, – ТОТ перестал улыбаться, – я же честно говорил, что для вас это будет сложно. Именно для вас, когда придет мой час.

– Совсем нет…

– Знаю, вы не бросаете слова на ветер, – ТОТ позволил себе улыбку, – я тоже. Так что – обещаете?

– А что взамен?

– Вы же не торговец, я знаю, – вновь легкая улыбка скользнула по губам ТОГО, – торгуетесь для проформы. Но я готов отплатить вам той же монетой и дать то, что вы так и не можете обрести.

– И что же это? – ОН усмехнулся.

– Покой, – ТОТ чуть развел окровавленные ладони в стороны. – Вы дарите покой мне, а я – вам. Но только в том случае, если вы выполните свое обещание.

– Не очень понял, – ОН удивленно поднял брови, – о каком покое для меня вы говорите?

ТОТ откинулся на спинку стула, сложил на коленях свои кровоточащие руки. Легкая улыбка играла на его губах. Не издевательская или ехидная – нет, просто улыбка. Скорее даже, усталая. ОН посмотрел в сторону конвойного – времени уже прошло более чем достаточно для проведения процедуры, а они все не закончили. ТОТ перехватил ЕГО взгляд. Снова улыбнулся.

– Не переживайте, он не торопится – будет ждать столько, сколько потребуется.

– Откуда…, – начал было ОН.

– Просто знаю, – снова парировал ТОТ, – для конвойного прошло всего несколько секунд, он еще даже не успел изучить схему огнетушителя в разрезе – это его сильно увлекает.

– Вы умеете управлять временем?

– Никто не может управлять этой категорией, – и снова улыбка, – управлять можно только восприятием отдельно взятого индивидуума или группы индивидуумов. Вот смотрите – сколько мне лет?

ОН удивленно посмотрел на ТОГО, изогнув в недоумении левую бровь.

– Ваше поведение меня несколько забавляет, – не стал скрывать ОН, – ну хорошо, отвечу – на вид вам не больше 20, я бы даже сказал – 18 или 19.

– Верно. Ничего не смущает?

– Что же должно меня смущать? – ОН хмыкнул.

– Хоть вы и не читали дело и даже не открывали, но вы видели титул на обложке с данными.

– Ну да, и что?

– У вас профессиональная фотографическая память. Вспомните год рождения.

– Конечно, легко – тысяча девятьсот… двадцать третий, – выдохнул ОН еле слышно.

– Именно, – ТОТ снова улыбнулся, – я похож на 70-летнего старика?

– Опечатка? – предположил ОН.

– Ни в коем случае. Смотрите.

И ТОТ резко вскочил с места, опрокинув стул с громким стуком. Конвойный встрепенулся, неуловимым движением привычно схватился за дубинку на поясе:

– Но-но, старик! Что за игры? А ну – сел быстро обратно! Что совсем на старости лет из ума выжил?!!

– Извините, – ответил ТОТ робко, аккуратно поднял стул и уселся на его краешек. – Вот, видите? Старик, – прошелестел ТОТ.

ОН смотрел непонимающе. То, что происходило, не укладывалось ни в какие нормы адекватности и ясности сознания.

– Не переживайте, – сновал начал ТОТ, – это ваше сознание так все воспринимает. Игра исключительно вашего разума – не более того. Впрочем, продолжим, – вы спрашиваете, какой покой я могу вам подарить?

ТОТ побарабанил пальцами по коленям, как будто играл на пианино какую-то спокойную мелодию. ОН затаил дыхание.

– Ты же помнишь свою первую казнь?

– Конечно, – ОН кивнул.

– Нет, я не про того психопата, которому ты вынес мозг в Курганской тюрьме. Я про твою первую казнь, с которой все началось. Помнишь?

ОН молчал. Даже не обратил внимание, что ЕМУ стали «тыкать».

– В 1980 году в Афганистане, – продолжил ТОТ, глядя ЕМУ прямо в глаза, снова переходя на «вы», – ночь застала в горах группу разведчиков под вашим командованием. Вы поступили очень разумно и профессионально, запретив разводить огонь, несмотря на ночной холод. Распределили дежурство, себе выбрав самую тяжелую «собачью вахту». Поступили как настоящий отец-командир. Первым дежурил пацан с Урала – Каргаполов, с такими смешными красными от южного солнца веснушками на юношеском курносом деревенском лице. Самая легкая вахта. Все перекусили галетами и спокойно легли спать. А часовой уснул. Тоже. Так бывает. После тяжелого перехода, набив тощее брюхо сухарями. Разморило. И вас нашли душманы. Спящих.

ОН перестал дышать. Ужас скользнул глыбой льда вниз по спине. Пальцы задрожали. Все, что ОН так старался забыть, ТОТ вытащил, казалось из небытия, и вывалил на него, как ушат дерьма. Ощущение было, будто его вскрыли без наркоза. Тупым скальпелем. От горла до паха. И сломав грудину, раскрыли ребра как две створки раковины. ОН явственно увидел твое трепыхающееся в агонии сердце. Тук-тук, тук-тук, тук…

– Рассвет вы встретили со связанными руками, стоя на коленях на холодных острых камнях, – спокойно продолжил ТОТ, – все в крови со сломанными пальцами, ребрами, отбитыми почками. Душманам было скучно. Они не рассчитывали на такую удачу. И решили, что Аллах наградил их за праведность, послав подарок в виде беспечных гяуров. Они хотели поразвлечься. Они выбрали тебя и еще одного срочника – помнишь, его звали Женя? Вы его еще называли на американский манер Джоном. Вам развязали руки и посадили лицом друг к другу. Между вами положили пистолет с одним патроном. Для полноты веселья ваши лбы пометили зеленкой – нарисовали жирную зеленую точку чуть выше глаз. Выживает тот, кто берет пистолет и стреляет во второго. Пистолет они вам дали такой хороший, мощный, надежный – американский кольт м1911 сорок пятого калибра. Убойная штука. Именно тогда, впервые в жизни ты почувствовал сущность вещи, которую держал в руках, ее смертоносность, агрессию, голод и жажду крови. Твой новый дар. Ты прекрасно знал, что на такой расстоянии выстрел просто снесет человеку полчерепа, расплескав мозги с кусками костей на бездушные афганские камни. Тебе было страшно. Очень страшно. Жене тоже. Ты еще держался. Время шло. Духам надоело ждать и они запустили секундомер. У вас была минута на принятие решения. Ты лихорадочно искал выход. Осталось 45 секунд. Женя обоссался. Ты крепился. Тридцать секунд – озвучил бородатый душман на ломанном английском. Все вокруг заржали. Твой мочевой пузырь тоже не выдержал. Пятнадцать секунд – духи передернули затворы на своих калашах и пристали стволы к вашим головам. Десять секунд. Женя обделался по большому. Мышцы лица задергались в конвульсиях. Пять секунд. Женя убрал руки за спину и распахнул рот в беззвучном крике. Его глаза были безумны. Волосы стали белые – он поседел на глазах. Ты такого никогда раньше не видел. Три секунды, две… Ты схватил пистолет, большим пальцев взвел курок и выстрелил Жене прямо в жирную зеленую точку на лбу. У вас у обоих был выбор. Ты выбрал жизнь. Он выбрал честь.

ОН сжал ладони в кулаки с такой силой, что чуть не сломал себе пальцы. ОН не мог отвести от ТОГО свой взгляд.

– Потом, – продолжил ТОТ, – потом все было проще. Тебе приказали убить остальных. Всех. Ты встал с колен, зарядил любезно предложенную тебе полную обойму в пахнувший пороховой гарью кольт, подошел и хладнокровно выстрелил каждому из своих семерых парней прямо в голову. Пули раскалывали черепные коробки как перезрелый арбуз. Кровь была везде. Душманы тебе аплодировали, хлопали по плечу. Ты даже смог улыбнуться. Стоял там, посреди трупов в обоссанных штанах и улыбался.

Через минуту в небе показалась «сушка» – вас срисовали, и русский офицер отправил вам подарок в виде 250-килограммового ФАБа. Не выжил никто. Кроме тебя. Ни царапины, лишь гул в ушах. Рядом на камнях корчились несколько раненых духов с оторванными конечностями. Ты взял штык. Остановился только тогда, когда понял, что человеческая плоть превратилась в изрубленный фарш. Ты убил их всех. Чтобы они молчали. И они молчали. Никто так и не узнал, что в тот день случилось в ущелье.

ОН превратился в статую. Ни движения, ни дыхания. Холодный пот стекал тоненькой струйкой по правому виску. Зубы застучали друг о друга с нечеловеческой силой. Наконец, ОН выдавил из себя:

– ТЫ – демон.

– Вовсе нет, – легкая улыбка на тонких губах, – просто могу читать твою память. Все, что там отложилось. С момента рождения. Не более того. Остальное мне недоступно. Это – мой дар. Но тебя не касается, как я его получил.

В кабинете повисло молчание. Оно, казалось, давило на грудь – было тяжело дышать. Глаза наливались кровью. Нейроны носились в сером веществе головного мозга как угорелые, но четкая картинка все никак не складывалась.

– В общем, ты старался забыть, – продолжил ТОТ, – но я тебе готов помочь. Давай вместе вспомним, как выглядел Женя, а?

– Молодой пацан-срочник, – бесцветным голосом прошептал ОН, – девятнадцати лет, худой, нескладный, как новорожденный жеребенок… с синими глазами, – закончил ОН и посмотрел в синий омут глаз ТОГО.

Звенящая тишина разрывала мозг. Только конвойному надоело подпирать дверной косяк и он переминался с ноги на ногу, продолжая обогащать свой кругозор ценной информацией с плакатов, которые украшали стены кабинета.

– Этот кошмар больше не будет мучить тебя. Он уйдет. Я подарю тебе покой. Мы договорились? – ТОТ больше не улыбался.

– Да, – прошелестел ОН чуть слышно.

– Ты обещаешь сделать то, что я попросил?

– Да.

– Как бы трудно тебе это не было?

– Да.

– Конвойный! – гаркнул ТОТ. ОН впервые услышал такой зычный и властный голос. – можно мне в камеру?

***

ОН вернулся к себе в кабинет. На автомате. Сознание путалось. Дело лежало на столе. На мгновение ЕМУ показалось, что картонный уголок обложки чуть отогнулся – как бы в беззвучном призыве «открой меня!» ОН сел на стул. Пододвинул к себе дело. Несколько раз перечитал. Действительно, 1923 года рождения – все цифры прописаны очень четко, никакого двоякого толкования здесь быть не может. Отодвинул папку от себя. Постарался задуматься. Не получилось.

Надо просто с кем-то поговорить. Ни о чем. Перезагрузиться. Что-то сбойнуло в сознании. ОН зачем-то взял со стола блокнот с первым космонавтом на обложке и один из карандашей. Ноги сами привели его к кабинету начальника тюрьмы.

– У себя? – просил ОН дежурного.

– Нет, вышел, – пожал плечами офицер, – там, вроде потерпевшая пришла. Скоро придет. Да вы проходите – подождите его внутри – сейчас он будет уже.

ОН не заставил упрашивать себя дважды. Зашел в кабинет и сел сбоку у приставного стола. Дежурный дверь оставил открытой. Все та же массивная подставка на столе, те же плакаты с изречениями о пенитенциарной системе на стенах, огромный сейф в углу. Внезапно очень захотелось кофе. ОН повернул голову – через открытую дверь было видно дежурного, который со всем доступным ему усердием изучал внутренности мега-популярного издания «СПИД-инфо».

– Товарищ лейтенант!

– Да-да, – дежурный встрепенулся и мгновенно убрал газету в ящик стола.

– Можно кофе организовать? Черный, без сахара.

– Конечно, – офицер расплылся в довольной улыбке, – а у нас еще и сгущеночка свежайшая есть – просто объедение!

– Нет-нет, спасибо, – ОН устало улыбнулся, – сгущенкой вашей меня уже пытались соблазнить, но сладкому нет места в моей жизни.

– Кааак, совсем? – двадцатилетний лейтенант искренне недоумевал, как так добровольно можно себя лишать таких радостей жизни.

– Именно, – пожал ОН плечами, – возраст, знаете ли. Надо держать себя в форме.

Так за пустыми разговорами ОН почувствовал, что начинает отпускать. Потихоньку. Тем временем дежурный резвым кабанчиком метнулся ставить чайник на кофе. ОН откинулся на спинку старого, еще советского образца, стула. Ножки жалобно скрипнули. ОН с легким облегчение выдохнул. Потер ладонями лицо. Сильно, до красноты. Разогнал кровь. Почти хорошо. Через несколько минут перед ним стоял стакан в никелевом подстаканнике под старину с горячим ароматным напитком. Первый же глоток вернул уверенность в себя.

В коридоре послышались голоса. Они приближались и становились все громче. Мужской и женский.

– … как человек, прекрасно вас понимаю, – мужской бас, – но я – офицер и начальник тюрьмы, должностное лицо.

В кабинет вошли двое: Владимир Александрович и незнакомая ЕМУ женщина, скорее, молодая девушка. Увидев ЕГО, они замолчали. Майор грузно опустился в свое кресло, посетительница присела по другую сторону приставного стола. Все молчали. В воздухе сквозила неловкость. ОН все прекрасно почувствовал.

– Добрый день, – поздоровался ОН мягко, – не хотел бы мешать вашему общению. Мое присутствие, явно, лишнее в вашем диалоге. Владимир Александрович, зайду к вам попозже.

– Да, прошу прощения, что сразу не поздоровался, – начальник тюрьмы в задумчивости потер переносицу, – добрый день, да. Возможно, кстати, наоборот – вы сможете помочь. Это – потерпевшая по делу о двойном убийстве. ОНА – ближайшая родственница убитых, дочь и жена, соответственно. Точнее, вдова. А это, – майор протянул руку в ЕГО сторону, – наш доктор.

ОН кивнул в приветствии, в ответ ОНА молча едва улыбнулась уголками губ. Очень худая, хрупкая, почти невесомая девушка – с виду, подросток, если бы не морщинки на лбу и седые пряди в длинных волосах, собранных в хвост и перетянутых простой канцелярской резинкой. Отсутствие косметики на лице. Темное, почти черное платье с большими карманами по бокам. Никаких украшений на руках – только простенькие латунные часы на ремешке из кожзама. ЕЕ серые глаза были пусты – казалось, из них просто высосали всю энергию. Осталась только оболочка, стеклянные протезы, которые двигались, но ничего не отражали. Жизнь ушла из этой девушки.

– Пожалуйста…, – видимо, уже в сотый раз прошептали ЕЕ безжизненные тонкие губы. – вы же можете, я знаю.

– Вы же уже подавали запрос и в суд, и в прокуратуру, – майор молитвенно сложил руки перед собой, – вам ответили, что, по закону, это невозможно. В четком соответствии с Уголовно-исполнительным кодексом, на казни осужденного, помимо исполнителя, присутствует только прокурор, представитель тюрьмы и врач (кивнул на НЕГО), который фиксирует наступление смерти. Все. Гражданские не допускаются на исполнение приговора. Ни родственники, потерпевшие, ни кто-то еще. Казнь проводится в закрытом режиме. Таков закон. Вы можете быть только уведомлены о самом факте осуществления наказания. Все.

– Я не знаю, как мне жить дальше… – бесцветный лишенный красок голос, губы еле двигаются, – зачем… пришла к вам в последней надежде… Ладно бы это была честная драка, в которой они могли защищаться. Но ведь он же убил их во сне… кувалдой… я даже не могла их опознать по лицам – только по рукам и родинкам. У них не было лиц, и голов тоже не было… я никогда не забуду глазные яблоки, которые мертвым взглядом смотрели на меня из … этой кровавой каши, намешанной из осколков костей, крови и серого мозга. Единственное, что было целое – это глазные яблоки. Они смотрят на меня каждую ночь… я мечтаю спать без сновидений. Но они смотрят. На меня. Каждую. Ночь.

Майор не знал, что ответить. Да и что тут скажешь? Учить молодую девочку жизни, рассказывать ЕЙ, что нужно искать новые смыслы, что время лечит и надо только подождать, потерпеть… Советы давать легко. Пожалуй, это самое легкое, что можно делать в жизни. Давать советы. Начальник молчал, будучи хорошим человеком, он искренне сочувствовал потерпевшим. За годы службы он видел сотни и тысячи искалеченных судеб и исковерканных душ. Еще будучи зеленым лейтенантом, он пропускал всю боль других через себя, высасывая собственную психику, доводил себя до края из-за бессилия что-то изменить. С годами чувствительность притупилась. Это – не черствость, нет. Это – всего лишь защитная реакция организма. Нельзя хранить в себе всю боль этого мира. Никакие предохранители не выдержат. Все что он мог – это честно исполнять свой долг и искренне сочувствовать чужому горю. Еще говорят – «относиться с пониманием» – чушь, понять можно, только испытав подобное. У него не было такого опыта. К счастью, не было. Да, он терял родственников, но не таким ужасным способом. Он не мог понимать в полном смысле этого слова, но мог сочувствовать чужому горю.

– Я… я хочу увидеть, как его казнят, хочу увидеть ужас в его глазах, – голос девушки чуть окреп, – да, я знаю, я говорю ужасные вещи, – ОНА закрыла лицо руками, – Господи, что я говорю? Я – какое-то чудовище… Нельзя вернуть отца и мужа, но я должна видеть, что справедливость свершилась. Пусть он испытает то, через что прошли они…

Лицо девушки исказила гримаса, которая отразила целую гамму чувств от ужаса и боли до агрессии. ОНА вскочила со стула, тонкие руки обхватили голову, тело согнулось пополам и задрожало в беззвучных рыданиях.

ОН открыл блокнот и начал что-то быстро записывать остро отточенным карандашом. Майор рванул к девушке и гаркнул по дороге: «Воды!» Дежурный вломился в открытую дверь – мгновенно оценив ситуацию, выскочил обратно в коридор. Через считанные секунды он вернулся со стаканом воды. Девушку совместными усилиями усадили на стул, дали воды. Лейтенант со скоростью вентилятора как веером обмахивал ЕЕ своей газетой «СПИД-инфо», которую, видимо, успел достать из ящика своего стола. ОН дописал и резким движением вырвал листок из блокнота. Неаккуратно, оставляя рваные неровные края. Так несвойственно для НЕГО.

Девушка чуть успокоилась. Дыхание выровнялось. Подняла руку к голове и автоматически, чисто по-женски, поправила прическу. Мужчины с явным облегчением выдохнули.

– Мне, наверное, надо идти, – сказала ОНА чуть более уверенным голосом, – в любом случай, я должны была попытаться. Спасибо, что выслушали.

Трое мужчин, в каком-то молчаливом соревновании стараясь опередить друг друга, помогли ей подняться. Дежурный пошел проводить посетительницу.

***

ОН вернулся в свой временный кабинет. Еще не дойдя до стола, небрежно бросил на столешницу блокнот. Спохватился, передвинул блокнот на правый край стола, поправил карандаши. Идеально ровно. Как по линейке. Задумался. На этот раз получилось.

Зачем ОН это сделал? Пока остальные успокаивали девушку в кабинете начальника тюрьмы, ОН успел незаметно подложить ей в карман платья записку. Благо карманы были огромные и по непонятной ЕМУ моде оттопыривались в разные стороны. Кинуть в один из них клочок бумаги было не сложнее, чем профессиональному баскетболисту забить двухочковый со штрафного.

Найдет ли ОНА записку? Точнее, даже так – сможет ли, учитывая то душевное состояние, в котором находилась? А найдя, прочитает или выбросит? Внезапно появилась четкая уверенность – найдет, и прочитает, и придет. Да, так и будет.

В тот день к делу ОН снова даже не притронулся. В этом больше не было необходимости. ОН знал все, что ЕМУ было нужно.

***

ОН стоял в тени у самой кромки неогороженного пруда, стараясь не испачкать грязью свои ботинки. Дул легкий весенний ветерок, и на поверхности пруда играла еле уловимая рябь. Лучи яркого солнца старательно пробивались через листву плакучей ивы и касались открытых участков кожи. Где-то вдалеке на детской площадке звучали детские крики и смех.

«12 часов дня, танцплощадка горсада, крайняя правая скамейка». Сухие строки информации, которые ОН написал в той записке. ОНА должна прийти – не может не прийти. Очень удобное место, чтобы пообщаться и остаться незамеченным. Овального вида открытая танцплощадка примыкала к городскому пруду и с трех сторон была укрыта зарослями, достаточно трудными для прохождения. Само ограждение площадки не было глухим, и состояло из плохо пригнанных досок с большими просветами между ними, через которые можно было легко просунуть руку.

ОН, как всегда, пришел заранее и спокойно ждал, снаружи со стороны пруда. Заранее продумал и отрепетировал быстрый и безопасный отход. Даже если кто-то захочет оббежать площадку и посмотреть – кто же там спрятался – он просто не успеет это сделать. Несколько быстрых шагов – и ОН выбирается из зарослей, несколько секунд быстрого бега – и ОН уже около высокого забора местного футбольного стадиона – как раз в том самом месте, где городские пацаны надорвали доску, чтобы можно было тайком шастать внутрь. Еще секунда – и ОН, отодвинув в сторону доску, проскальзывает в щель и оказывается в глухом уголке территории стадиона. Пойди найди. Все продумано.

До времени Х оставалось еще добрых 5 минут. Оказалось, что ОНА тоже любит пунктуальность. В этот же момент в просвет между досками мелькнула тень – будто кто-то садился на скамейку. ОН прильнул к щели – буквально в полуметре увидел женскую фигуру в черном платье с «хвостом» на голове. ОНА сидела спиной. В это раннее время площадка была пуста – мамаши со своими детками предпочитали проводить свое время совсем в других местах городского сада – там, где есть аттракционы и песочницы. А парочки и группы охочей до танцев молодежи начнут стягиваться сюда только вечером.

– Добрый день, – ОН мягко поздоровался вполголоса, стараясь выделять каждое слово, – спасибо, что пришли.

На ЕГО удивление ОНА даже не вздрогнула и не попыталась обернуться, чтобы увидеть, кто говорит. Хотя и к такому повороту ОН тоже был готов. ОНА лишь вздохнула и немного помолчала.

– Здравствуйте… Кто вы? Я могу задать этот вопрос?

– Меня попросили с вами встретиться, – ответил ОН, делая ударение на слове «попросили». – Попросили выслушать. И помочь, если это возможно. Скажу сразу, во избежание ложных ожиданий, мои возможности очень ограничены. Их почти нет.

– Простите, – прошептала фигура, – вы не ответили на вопрос…

– Ах, да, – ОН чуть отстранился от щели в стене, потер рукой лоб, – я отвечу. Но, пожалуйста, обещайте, что не будете поворачиваться. При первой же попытке это сделать разговор будет окончен. Я предпринял меры – вам не удастся меня увидеть. Это так – на всякий случай, чтобы не было искушения.

– Понимаю, – промолвила девушка, – обещаю… жизнью клянусь.

ОН подумал, кивнул сам себе.

– Думаю, вы и так знаете, что я такой. Но правильно будет это сказать вслух – я привожу в исполнение смертные приговоры.

– Палач.., – прошелестела ОНА.

– Если вам так угодно – да.

– Присутствие на казни исключено? Это возможно при каких-то условиях?

– Нет, – ОН ответил достаточно жестко и твердо, чтобы не давать надежду и сразу пресечь развитие беседы по этому руслу, – это закон.

– Я помню… мне говорили… но, тогда, что? Что я могу попросить у вас? – девушка приподняла худые плечи, голос оставался безжизненно ровным.

– Для чего вы хотели присутствовать на казни? Что вы от этого ожидали бы? – вопросом на вопрос ответил ОН. ОН знал, слышал ЕЕ желание там, в кабинете начальника тюрьмы, но ОНА должна была озвучить это сама – ведь ОН, по легенде, не мог этого знать.

ОНА вздохнула, сгорбилась, опустив плечи. Воцарилось молчание. ОН не прерывал. Ждал. Вопрос задан. Ответ должен был прозвучать.

– Ужасная вещь… то, что хочу спросить… – голос девушки снизился почти до шепота, – вы можете… можете убить ТОГО не сразу… чтобы помучился… несколько раз стрелять… чтобы… какой ужас…

– Я не занимаюсь мучением людей, – спокойно сказал ОН, – я не садист и привожу приговор с одного патрона. Всегда. Вернемся к вам – не описывайте процесс и исполнение – вы этого не знаете и не понимаете. Ответьте просто – что вы хотите от этого? Помимо самого факта, что убийца будет наказан.

– Вы же читали дело? – спросила ОНА.

– Да, – соврал ОН.

– Я хочу… – ОНА подумала, как будто собираясь с мыслями, – чтобы ТОТ испытал всю полноту ужаса, уходя в ад из этого мира…

– Это можно.

– Как… – ОНА полуобернулась.

– Вы обещали! – резко и быстро прервал ее ОН, отстраняясь от щели.

– Да-да, простите… – голос потух, и ОНА приняла прежнее положение к нему спиной.

– Это можно, – повторил ОН.

– Вы… обещаете?

– Да.

– Как я узнаю?

– Никак. У вас есть только мое обещание, – спокойно, но твердо произнес ОН, – ну, либо, возможно, у вас получится почувствовать. Я не знаю ваши способности. Каждый день проверяйте свой почтовый ящик – я сообщу, когда казнь будет назначена. Уже скоро. Очень скоро.

– Хорошо. Спасибо, – прошептала девушка. – А что взамен?

– В смысле? – не понял ОН.

– Что вы хотите взамен?

– Чтобы что-то дать – нужно что-то иметь, – ОН помолчал, – я не про деньги… Вы сейчас пустая. Совсем. Последний год забрал у вас все. Мне ничего не надо.

– Вы же обещали?

– Да. Просто так. Не взамен. Прощайте…

– Подождите, – ОНА снова подорвалась, но тут же села обратно, – подождите… Возможно, вы правы. Я уверена. Я знаю. Я почувствую. Вы выполните обещание. Все, что у меня есть сейчас – … ничего… кроме этой телесной оболочки… ничего… А знаете, что, – ЕЕ голос окреп, – дайте мне год. Ровно через год в 12 часов я приду сюда, на эту самую скамейку, если смогу вернуть… как-то отблагодарить за… как-то язык не поворачивается назвать добром то, о чем я просила…

– Я понял, можете не продолжать.

– Или не приду, – все же продолжила ОНА, – если пустота внутри окончательно сожрет меня. Ровно в 12 часов. Через год. В этот же день. Захотите – приходите. Если в 12 меня не будет – уходите. Ожидание бессмысленно.

– Я понял… До… свидания.

***

Весна. Какое замечательное время года. Антагонист осени. Небо убирает серый зимний фильтр и открывает взору свой естественный голубой цвет. Робкие солнечные лучи начинают усиленно топить пласты грязного снега, накопленные за долгую зиму. Птицы вдруг вспоминают, что они умеют петь, и наполняют своим щебетанием весенний нагретый воздух. Весной начинает пахнуть. Это сложно описать. Можно только прочувствовать.

Вторая половина весны – это уже маленькое лето. Снег исчезает, деревья и кустарники наряжаются в свою зеленую прическу, а молодую траву уже активно ровняют своими жужжащими газонокосилками работники коммунальных служб. Солнце еще не жарит, но уже хорошо прогревает и активно способствует выработке эндорфина в человеческих индивидуумах.

И как же хорошо, когда в такие солнечные весенние деньки приходят не менее хорошие новости. Вот и сегодня апрель передавал своему братцу маю эстафетную палочку, а ЕЙ передали весточку. В своем почтовом ящике ОНА нашла страничку, явно вырванную из какого-то блокнота с перфорацией на верхней узкой стороне, на которой было написано всего одно слово – «СЕГОДНЯ».

***

Последние дни ОН активно готовился. Нужно было в сотый раз все продумать, проверить, прокрутить в голове разные сценарии, настроиться психологически. Разобрал, почистил и смазал безотказный "Макаров". На всякий случай заменил в обойме пружину подачи – крайне нежелательно было бы словить перекос патрона в самый неподходящий момент. Проверил затвор – тот ходил идеально и почти бесшумно.

После той встречи ОН с ТЕМ больше не встречался. Хотя ТОГО еще несколько раз водили на кожные процедуры, но уже без НЕГО. ТОТ спрашивал про НЕГО. Сказали – уехал, и, вообще, не твое дело. Сейчас никак нельзя было встречаться. ОН помнил, что пообещал ТОМУ и ЕЙ. ОН планировал сдержать слово. И то, и другое. Оба. Слова. Для этого нельзя было встречаться. Никто не должен знать, что в ЕГО голове, что записано в памяти.

ТОТ снова через коридорного передал жалобу. Стигматы уже не просто кровоточили – кровь буквально текла из них. Удачное совпадение. ТОМУ сказали, доктор может прийти только вечером, ждите. ТОТ ждал.

Наконец всё было готово. И все. Врач, прокурор и замначальника тюрьмы уже ждали в комнате в дальнем крыле следственного изолятора. Два дюжих охранника пришли за ТЕМ. ОН ждал в коридоре за дверью.

– … Встать! На выход – доктора из-за тебя пришлось к ночи выдергивать, – услышал ОН голос коридорного внутри, – Давай двигай на процедуру! Руки за спину!

ТОГО вывели из камеры, поставили лицом к стене, пока коридорный закрывал дверь. Развернули и тут ТОТ увидел ЕГО. Зрачки расширились от ужаса. Взгляд остекленел. Кровь отлила от лица. Мышцы начали дергаться в конвульсиях. На висках выступил холодный пот. Анальный сфинктер расслабился. ОН прошептал губами всего одно слово, хотя в этом и не было необходимости – ТОТ и так все считал из его памяти.

«СЕЙЧАС».

***

Демон зевнул и лениво посмотрел на часы, как будто ему так важно было знать, какой сейчас час.

– Язык с тобой смозолишь, – пожаловался темный, – устал, пока все пересказал.

– Не понял…, – Дима все это время сидел без движения, будто приклеился к дивану, и тут подался вперед, – а дальше?

– Что дальше? – сделал вид, что не понял Вельзевул.

– Что было дальше? Чем закончилось? Он дал два обещания – они противоречат друг другу – как он их выполнил?

– Ой, – демон сделал вид, что умилился, поправил очки и сложил руки на груди, – из всего сказанного тебя интересует только то, как выкрутился палач? А людские судьбы тебе снова не интересны? Депрессия потерпевшей на грани самоубийства, работа оперов, которые поймали убийцу, то, что случилось в Афганистане… Не, не интересно? Мораль – вы же так любите о ней рассуждать. Не следовать ее нормам – это ж так сложно, а просто порассуждать – язык-то без костей. Он дал два разных обещания и оба выполнил – в сказке это явно сказано. Если кто плохо слушал – я не виноват.

– Да хватит уже словоблудием заниматься! – вскипел Дима, – Чем все закончилось??!

– Так я все сказал, – пожал плечами демон, – в сказке все есть. Имеющий уши, да услышит. Как говаривал один француз, Альбер Камю, после нашего очередного с ним общения лет 80 назад: «Книга, которая дает ответы на все вопросы, это – мертвая книга». Или что, тебе надо слащавый липкий до тошноты хэппиенд? Типа, через год ОНА ровно в 12 часов в белом платье сидела на то же скамейке, а ОН подошел к ней с букетом весенних тюльпанов? Так что ли? – глумливо продекламировал демон, пытаясь спародировать голос Володарского.

– А хоть бы и так?

– Да откуда ж я знаю, – пожал плечами темный – дело происходило вчера вечером только – еще ничего не понятно. Поживем – увидим.

– Врешь! – Дима аж вскочил, – ты же сам говорил, что это начало 90-х, первые годы после распада Союза – я тогда только родился еще. Никак это не могло быть вчера. Тридцать лет уже прошло с лишним.

– Ма-ла-дец! – похлопал в ладоши демон, – внимательный. Хвалю – возьми с полки пирожок и бутылку виски. Ладно, не могло это быть вчера – верно. Ты тогда еще не родился. НО! – он поднял свой указательный палец вверх, – сказка есть сказка. И менно на этом месте она заканчивается. Все, точка. Пора мне, прощевай… Может заскочу еще к тебе как-нибудь на ночь – расскажу что. А может и нет. Не решил еще. Вот такой я – умный красивый, но нерешительный, ага.

Вельзевул развернулся, а Дима вскочил и рванул к нему. Точнее, он попытался это сделать, но, словно, ударившись о невидимую стену, рухнул обратно на диван.

– Чёрт!

– Да здесь я, здесь – сколько уже можно звать-то? – демон широко зевнул и на сей раз культурно прикрыл свою пасть ладонью. – Кстати, все спросить забываю? Как там твои родители поживают в своем домике в деревне? Все ли у них хорошо? Насколько помню, у матушки вашей вы во втором браке родились года через 2 после описываемых событий, и она младше вашего батюшки на 20 с лишним годков, ага? Матушка никогда не вспоминала ни первого мужа, ни своего отца. А, и еще – помнишь, ты все любил, когда маленький был, орден «Красной Звезды» у отца рассматривать, гордился, все просил рассказать, а тот отнекивался… Отец у тебя старый уже, за 70 – самое время написать мемуары про свои боевые подвиги. Тогда, помню, в 1980 году в Афганистане интересные события происходили, ага. Ну, ладно, прощевай…

Пахнуло серой и Дмитрий остался в гостиной один. Секунды перетекали в минуты, а те – в часы. За окном забрезжил рассвет. Дима не двигался. Для него время остановилось. Скрипнула дверь – в комнату вышла Галя. Заспанное лицо, взлохмаченные после сна длинные волосы, в халатике поверх ночной рубашки.

– Дима? Ты что, так и не ложился? Дима?

Он не шелохнулся. Сидел, как истукан, глядя перед собой невидящим взглядом. Девушка опустилась перед ним на колени, взяла его голову в свои мягкие и теплые ладони.

– Дима, что случилось? Поговори со мной? Тебе что-то приснилось? Что, какой-то кошмар? Пойдем уложу тебя спать! Это ж я, твоя…

– Моя кто? Кто? – вдруг встрепенулся Дима и посмотрел на подругу расширенными зрачками, голос перешел на крик, – Кто? Ты? Моя? Жена, любовница, подруга дней моих суровых? Кто?

Девушка чуть опустила голову, улыбнулась и промурлыкала:

– Я? Я – твой суккуб.

***

Следующая Сказка#2 Quid pro quo ждет свою ночь для рассказа.

Сказка#2 Quid pro quo. Пролог. Утро нового дня

Что-то стало холодно. Ступни, казалось, заледенели. Дима подтянул ноги к телу – стало теплее. Оказывается, его нижние конечности просто торчали из-под пледа. Пледа? Дима открыл глаза и сел. Огляделся. Он был на диване в кухне-гостиной под домашним пледом. За окном расплескалась зимняя серость. Кажется, шел снег. Очередное январское морозное утро. Он повернул голову, прислушался. Тишина? А, нет – в коридоре явно слышался характерный шум, как будто кто-то принимал душ. Кто? Тьфу ты, дурак – вот же странный вопрос. Он резким движением скинул с себя плед, вскочил на ноги и устремился в сторону ванной комнаты, тем более, что его мочевой пузырь отчаянно сигнализировал тревогу и всеми доступными способами показывал, что держится из последних сил.

Рванул дверь ванной. Звук водяных струй усилился. За ним послышался женский вскрик.

– Ой, это ты, – в ванной стояла обнаженная Галина и смотрела на него, отогнув в сторону цветную шторку, – вот же напугал, бестолочь! Чего ты вламываешься?!

Дима стоял посреди немаленькой по размерам ванной комнаты и усиленно пытался собраться с мыслями. Вспоминал. Вспомнил.

– Ты мой кто? Суккуб? – голосом, в котором доброта отсутствовала как факт, спросил он. Но Галина уже снова скрылась за струями воды и продолжала свой утренний моцион.

– Что? Ты что-то спросил? – мокрое лицо девушки снова появилось из-за шторки. – Ты же видишь – я моюсь, плохо слышно…

– Ты. Мой. Кто? – отчеканил Дмитрий, глядя прямо на Галю.

– Какой мой? Я – же девушка, причем, твоя – Галя распахнула свои серые глаза, – что вообще происходит? Ты недоспал? Или, просто, вожжа с утра под хвост попала? Мне через полчаса, край, надо уже бежать.

– Сук…куб, – выдавил из себя Дима.

– Че…го? – в глазах плескалась обида, – Мить, как ты меня назвал? Что происходит?

Галя резки движение одернула в сторону штору. Выключила воды. Схватила с раковины полотенце и, вышагнув из ванны, стала с силой вытираться. На бледной коже выступили красные пятна, как всегда бывало, когда она злилась. Поджав губы, девушка молчала и терла себя полотенцем так, будто хотела содрать весь эпидермис.

– Ответь мне, – настаивал Дима.

Девушка швырнула в него свое мокрое полотенце, резко оттолкнула в сторону и, схватив с вешалки халат, с силой натянула его на себя так, что затрещали нарукавные швы.

– Ты, что? – угрожающе прошипела она, – решил мне с утра устроить спектакль? Я же тебе говорила, что у меня сегодня важная встреча – надо сконцентрироваться и настроиться. А ты? Ты вчера, мало того, что бухнул где-то в переходе с какими-то бомжами, нажрался какой-то дряни, так потом еще и полночи бродил по кухне с включенным светом, да так, что я тебя под утро насилу уложила на диван. Вообще, скажи «спасибо», что еще и пледом тебя укрыла! Неблагодарный!!!

Не выдержав, девушка разрыдалась. Она плакала взахлеб, искренне и отчаянно, размазывая слезы и остатки воды по ненакрашенному лицу. Глаза моментально покраснели. Сквозь рыдания прорывались отдельные слова.

– Полчаса… накраситься еще… прическа…встреча… в 12…а тут… ты… козёл!

Дима стоял неподвижно, прижав к телу брошенное ранее в него мокрое полотенце. Футболка медленно пропитывалась влагой. Она раньше никогда его не обзывала. И он тоже. Какие бы ни были ссоры, страсти, но они всегда к друг другу относились с уважением, не опускаясь до оскорблений или низости.

– Козёл? – прошептал он.

– А ты? Ты меня как сейчас назвал, а, милый? Суккай какой-то??!!! За что?????

И без того влажную атмосферу ванной комнаты обогатила новая порция девичьих слез. Галя, присела на край ванной, перекрестив ноги, и, не переставая, рыдала.

– Сук.Куб. – раздельно четко произнес Дима.

– Да хоть квадрат!!! Сам ты – … в кубе!!

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Сейчас надо спокойно досчитать до 10. Медленно. Нет, не так. Меееедлеееееннооооо. Да, именно так. Чёт какая-то дичь происходит… Дима потер лицо – тем самым полотенцем, которое продолжал держать в руках. Влага, свежесть и аромат чистого девичьего тела. Мягкие ворсинки мохера нежно гладили кожу лица, словно теплые женские руки. Это помогло включить мозг.

– Мне, это… надо отлить, – выдавил из себя Дима. Его мочевой пузырь тактично молчал во время их эмоционального разговора, но сейчас напомнил о себе с новой силой.

Галя подняла заплаканное лицо.

– Ну так отливай, в чем сложность-то? Или тебе надо мое разрешение. Хорошо, так и быть – властью, данной мне хер знает кем, дозволяю тебе слить все накопленные за прошлую ночь излишки жидкости вместе с креатинином, мочевиной и иными азотистыми остатками, не считая уробилина и урохрома, которые образуются из билирубина и придают твоей утренней моче такой насыщенный неприятно-грязный цвет.

– Чего?…

– Если ты забыл, Котик, – девушка сделала ударение на последнем слове и ехидно улыбнулась сквозь слезы, – по первому средне-специальному образованию я – фельдшер. Давай, иди, доставай свою дренажную трубку. Так и быть – я отвернусь.

Он искренне и с нескрываемым наслаждением заржал. Не засмеялся, типа громко или заливисто, а именно – заржал. В голос. Его мотало из стороны в сторону. Отбросил в сторону ненужное полотенце. Хлопал себя по коленям, стучал по кафельной плитке кулаком. В общем, ржал с упоением. Через какое-то время он понял, что уже не солирует и их, как минимум, уже дуэт. Хотя, и как максимум, тоже дуэт. Полуголая катающаяся от смеха девушка и небритый полусонный парень с разрывающимся мочевым пузырем просто порвали это ограниченное ванное пространство какофонией звуков и междометий, некоторые из которых, казалось, голосовые связки просто не могли произвести. Но они производили.

Как говаривал старина Иммануил Кант – «юмор – это способность приходить в хорошее расположение духа». В общем, опустим все пикантные подробности. Они не так важны в контексте нашего повествования. Скажем лишь, что после долгожданного опустошения мочевого пузыря последовало короткое, но бурное соитие женского и мужского начал. И спустя полчаса местами непробритый, но зато в костюме, Дмитрий и все еще ненакрашенная, но с сияющими глазами Галина парочкой голубей выпорхнули из семейного гнездышка каждый по своим неотложным делам. Галя мазнула губами его по щеке, проворковала «в такси накрашусь» и была такова. Дима, вспомнив, что машина осталась на парковке у бизнес-центра, вздохнул и тоже вызвал тебе такси.

Уже в такси он почувствовал, что голова начинает раскалываться. Неужели, вчера, действительно, какой-то дрянью траванулся? Хоть то, что он реально вчера бухал с бомжами Галя подтвердила, а остальное… Привиделось? Приснилось? Бормотуха наложилась на усталость и отформатировала сознание до полной неузнаваемости? Что это все было? Сон? Вопросов было так много, а вот с ответами – полная беда. Ноль. Зеро. Никаких внятных объяснений. А тут еще Афган, 1980 год, мама, второй брак… Стальные клещи словно сдавили виски с обеих сторон – Дима почти услышал, как трещат кости. Чёрт! Родители… А ведь он, действительно, почти ничего не знал про их прошлую жизнь: отец служил где-то в органах, к моменту его рождения вышел на пенсию, в молодости, вроде, и правда был в Афгане – орден, вот, остался с тех времен… мать всю жизнь проработала учительницей, сейчас только вышла на пенсию, до встречи с отцом – да, была замужем, детей до него не было… Да, ведь и правда, оба практически никогда не рассказывали о прошлом – все разговоры были только о настоящем и будущем. Из старых фотографий были только те, что из детства. Молодость, как будто, была вырезана при монтаже. И родственников не было – ни с той, ни с другой стороны. Дима помнил, что всегда завидовал своим сверстникам, которые росли в семье не одни, ходили по праздникам в гости к родственникам, ездили к бабушкам в деревню… Он никуда не ездил и не ходил – семья жила достаточно закрыто от всех. Отца и мать, казалось, всегда устраивает только общество друг друга. Больше им никого было не надо. Ну, за исключением только его самого – они его любили. Точнее, любят. Очень нежно и всепоглощающе.

Что делать? Позвонить матери? А то отец терпеть не мог общаться по телефону – всегда говорил, мол, хочешь поговорить – приезжай в гости. Ну, позвонит он матери, а что сказать-то? Мам, а мне тут приснилось – а у тебя первого мужа и отца правда убили, да? А потом убийцу казнил папа, да? Мама, а наш папа – палач на пенсии? Дичь какая… Он с силой потер лицо руками до красноты. То ли совпадение, то ли его сознание, включив в работу правое полушарие мозга, так ударилось в фантастику, что братья Стругацкие вместе с Айзеком Азимовым обзавидовались бы его созидательным творческим масштабам.

Дима подумал и все же достал телефон. Мама ответила после первого же гудка, словно ждала.

– Алло, сынок, привет!

– Ма, здравствуй!

– Что так рано звонишь? Случилось что? А я тут задумала чебуреки нажарить – помнишь, папа все говорил, как ему его бабушка в детстве жарила… ну да ты ее не знаешь, не застал уже… так она все какие-то травки в фарш добавляла, а тесто делала на водке, представляешь?! А тут, не поверишь, на рынке нашла эти травки сушеные, купила, вспомнила про бутылку водки в шкафу и все – надо чебуреки лепить – а куда деваться-то? Представляешь?! Вот, я с самого утра тесто замесила – сижу мну его вручную уже почти час – бабушка все говорила, тесто должно быть эластичным и не прилипать. А фермер мне вчера мясо хорошее продал – вот сейчас с тестом закончу и буду фарш молоть…

Мама болтала не переставая, перескакивая с одной темы на другую. Дима понял, что вклиниться в ее монолог будет нереально. Просто сидел и кивал в ответ, как будто она могла это видеть.

– … в общем приезжай на чебуреки! А то совсем редко стал навещать – закончила мама.

– Да, мам, конечно. Только не сегодня точно – работы полно. Может, в выходные.

– Только вместе с Галей – а то давно не были. Все, я побежала – тесто само себя не помнет. Целую, сынок!

Дима положил трубку. Нда, поговорил, называется. Ну, по крайней мере, у родителей все хорошо. Мама щебечет не переставая и хлопочет на кухне, а батя, скорее всего, традиционно ворчит для проформы, но помогает маме по мере сил – все ж уже восьмой десяток пошел… Вроде, счастливы они. Да и слава Богу.

Все, тряпка, собрался! Тяжелый день – сегодня надо разгрести все косяки дня вчерашнего. Работа сама себя не сделает. И Дима ухнул с головой в дела и заботы. Вынырнуть получилось только вечером. Поздно.

***

Сказка#2 Quid pro quo. В одну реку дважды…

Сказка#2 Quid pro quo. В одну реку дважды…

20:00. Сегодня без снега. Темно и морозно чутка, но не холодно – градусов 5-7. Ветра почти нет – из-за этого кажется теплее. Дима постоял у закрытой еще со вчерашнего вечера машины. Подумал. Получилось. Устал как собака. Хотя, вот ведь странно – почему усталость всегда сравнивают с собакой? И почему всегда сравнения с животными? Если упрямый, обязательно как осел. Если сильный, то как бык или медведь. Если трудолюбивый, то как пчела. Хотя, да, пчела, как бы и не животное. Но все же. Ведь гораздо правильнее, наверное, было бы сказать – устал, как тягловая лошадь. Или свирепый, как бегемот или носорог, на худой конец… Еще в детстве в Дарвиновском музее ему экскурсовод рассказывал, что в Африке страшнее бегемота зверя нет – эти «милые» с виду существа обладают скверным характером и очень территориальны – нападают на любого нарушителя своего спокойствия, не умеют отступать, дерутся до конца, убивают на раз-два крокодилов и львов, перекусывают пополам или затаскивают в воду и топят, их агрессия не знает границ… Нда, а с виду такие «няшные» и спокойные – ровно до того момента пока их не разозлить. В общем, да, странные, не всегда логичные сравнения укоренились в нашей речи. Исторически. Все их принимают как данность. И просто применяют в обычной жизни. Это ладно – животные, Бог бы с ними. А что касается укоренившихся сравнений в разных языках – вот, где точно мозг сломаешь. Русские как говорят? – например, холодный/прохладный как… лед или камень. Норм? – вроде, да – логично на обывательском уровне. А англичане как скажут? Прохладный как … огурец (cool as a cucumber). А про мертвого? Русский скажет – мертвый как труп (скорее, мертвее не бывает), а британец – мертвый как дверной гвоздь (dead as a door-nail). Но больше всего Диме нравилось, что если у рязанца или туляка от страха сердце уходит в пятки, то у жителя туманного Альбиона оно уходит… в рот (heart in one’s mouth). Все, занавес, без комментариев. Хотя, какую-то логику они туда же заложили, верно? В общем не получилось без комментариев. А раз уж все равно не получилось, то заодним Дима решил подумать и о том, почему русскоязычные люди всегда говорят «чертовски умный» или «дьявольски умный». Хм… почему именно чертовски? Зато можно сказать, что человек божественно красив. А вот, божественно умен – нет. Красота, то есть, от Бога, а ум – … ?

В общем, нормально подумать эту мысль так и не получилось. И сейчас Дима, уставший как лежащая на боку после долгого бега собака с высунутым на плечо языком, из последних сил стоял перед своей машиной. Достал ключи, подумал. Нажать на кнопку – и уже через минуту ты в мягком теплом (если включить печку) нутре салона. Благодать. Завел, прогрелся и в комфорте поехал домой. Нет, слишком просто. Дима убрал ключи. Что-то свербело в его мозгу – надо еще раз пройти вчерашним путем. Клин клином, как говорится. Еще раз пройти по мосту и спуститься в тот самый переход. Зачем? Хороший вопрос. В советское время был один интересный мультик под названием «Просто так». Так и здесь. Зачем – просто так. В универе психолог на лекциях рассказывал, что на втором месте сложности/невозможности ответа после вопросов о тайнах мироздания находятся два коротких слова-вопроса: зачем и почему? Еще в школе все проходили: Иванов, почему ты разбил стекло? Петров, зачем ты дернул Машу за косичку?.. Да фиг его знает, чесслово… Ну разбил и разбил. Ну дернул и дернул. ХЗ, как говорится. Ни один учитель за все время никогда не получил не единого вменяемого ответа на эти вопросы (ну, кроме невнятного блеяния « я случайно…»). Но из поколения в поколения с каким-то запрограммированным упорством педагоги продолжают спрашивать снова и снова. Видимо, им это очень интересно и важно. Да и не только им – все бы хотели знать – зачем и почему. Но пока никто так и не узнал.

А потому – «просто так». Никто, включая самого Диму, не может объяснить, зачем он убрал ключи от машины в карман, поднял повыше воротник своего пальто и, натянув на руки перчатки, целеустремленно зашагал к Новоспасскому мосту.

Шагалось легко. Чистый воздух. Без осадков. Траффик на дорогах умеренный – и в какой-то момент Дима пожалел, что оставил машину и пошел пешком. Но тут же отбросил все сожаления и продолжил движение. Дошел до середины моста. Остановился – посмотрел в сторону Кремля. С этой точки его было не видно, но ему просто нравился вид. Москва-река убегала дальше, делая естественные изгибы в полном соответствии со своим руслом. На обоих берегах стройными рядами высились разноуровневые строения. Везде подсветка, мигали огни транспорта, из-под моста показалась тушка всепогодного теплохода. Было удивительно, но да – с недавнего времени судоходство на реке было всесезонным.

Дима двинулся дальше. После моста был не самый удобный «долгий» светофор – если не повезет, то в ожидании «зеленого» можно было потерять порядка полутора минут. Ему повезло – только он спустился с гранитной лестницы, как светофор призывно мигнул ему разрешающим движение цветом. А вот и тот самый подземный переход. Он не пользовался популярностью – людей здесь практически никогда не было. Как правило, все предпочитали Новоспасский мост переезжать, а не переходить. Перед самой лестницей Дима притормозил на каком-то бессознательном уровне. Никого вокруг. Тихо. Но тут из-за его спины вынырнула парочка и молча начала спускаться в переход. Приободрившись, Дима пристроился за ними. Спустился, поворот направо. Никого. Чистый, недавно отремонтированный переход. Никакой грязи и никаких нежелательных элементов. Остановился. Парочка спокойно прошла весь коридор и поднялась по лестнице налево. «Значит, не к метро пошли, – на автомате отметил про себя Дима, – видать, в один из пабов на Воронцовской».

Осторожно, будто пробуя тонкий мартовский лед, Дима сделал первый шаг. Эхо услужливо подхватило звук подошвы о плитку и понесло по всей длине коридора. Дима замер. Эхо тоже выжидало. Еще шаг. Эхо не замедлило проявиться вновь. Тишина и никого. Сразу несколько быстрых шагов. Эхо радостно и торопливо застучало отголосками по стенам перехода, чтобы оборваться в дальнем конце. Никто больше не появлялся. Никаких бомжей, несуразных явлений или посторонних звуков. Тихо, чинно, умиротворенно. Дима выдохнул и уже уверенно зашагал дальше. Эхо, с видимым удовольствием, пристроилось рядом и составило ему компанию.

Пока шел по переходу Дима все размышлял – сегодня, явно, все было не так, как вчера. С каждым шагом воспоминания и страхи прошлой ночи меркли и тускнели, растворяясь в январском воздухе, как сахар в стакане воды. Надо же?! Привидится же такое, а?! Последние метры Дима преодолевал уже почти бодрой уверенной рысью. Хотя, в отношении последней будем честны – он так и не смог запомнить, чем рысь отличается от галопа. Но в тот момент это было совсем неважно. Он, чай, не скаковая лошадь, верно? Повернув направо, Дима практически взлетел по лестнице наверх на одном дыхании. Взлетел и гордо остановился. С наслаждением выдохнул клубы пара вместе с углекислым газом в морозный московский воздух. Вдалеке на здании призывно мигали три буквы «ВТБ», напротив которых мощным непробиваемым монолитом высилось здание городской прокуратуры. Через дорогу находился один из его любимых стейк-хаусов «Торо», но с этой точки он был не виден. Выдохнув еще раз, Дима уверенно зашагал к метро. Точнее, в голове он уже зашагал, но ноги еще оставались на месте – нейроны до них с командой от мозга еще не успели добежать. Боковым зрением он увидел слева фигуру.

– Добрый вечер! Закурить не будет?

Во времена широчайшего табачного разнообразия, начиная с айкосов и зачанчивая вейпами, подобны вопросы стали относиться к категории анахронизмов. Дима остановился. Повернулся. У фонарного столба стоял прилично одетый молодой человек в пальто и черной вязаной бесформенной по веянию моды шапке. На ногах, явно, недешевые ботинки. Фигура не спортивная, но и не расплывшаяся. Скорее, человек поддался современным веяниям и старался держать себя в более-менее пристойной форме, возможно, даже добросовестно посещал фитнес. Округлые щеки и чуть обозначенный под пальто животик лишь подчеркивали, как тяжело ему это давалось.

«Эх, милАй, – подумал Дима, – ну что ж ты отрицание-то в вопрос закладываешь, а? Как же безграмотно… А у вас закурить не будет? – Не будет. А у вас нет…? – Нет… Неужели так сложно сказать – угостите сигареткой, пожалуйста?» В прочем, он прекрасно понимал, что это уже просто – профессиональная деформация сейла и он на автомате придирается к незнакомцу.

– Добрый вечер, – Дима вернул приветствие, – не курю.

– Странно… – глаза прохожего, казалось, смеялись.

– Что, странно? – не понял Дима. – Что не курю? Так курить сейчас не модно. Бросай курить – вставай на лыжи, – вспомнил он откуда-то из детства ранее слышанный лозунг.

– Ну, ладно, не хотите угощать – и не надо, – незнакомец еще раз улыбнулся, пожал плечами и отвернулся.

«Странный тип, – подумал Дима, шагая к видневшемуся входу в метро, – сказано же ему, что не курю. Да и все равно сейчас каждый второй, не считая каждого первого чем только не дымит, но только не олдскульными сигаретами с табаком. На кого-то он, кстати, похож… кого-то знакомого… вот только на кого?».

До дома доехал без происшествий. Точнее, на автомате, по привычке, не переставая думать. Только один раз его мыслительный процесс был прерван показавшейся знакомой женщиной с облупленным лаком на неухоженных руках, которая подошла к нему на перроне с вопросом – как доехать до станции «Спортивная». Блин, вот нет ничего хуже, чем у местного, к которым себя относил Дима, спрашивать как куда доехать на метро. Гостям столицы не понять, что москвичи на метро, как правило, ездят по привычным маршрутам «дом-работа-дом», не задумываясь, на автомате. И чтобы ответить на вопрос, москвичу надо сначала выключить автопилот, перейти на ручное управление и понять – а где он сейчас находиться, на какой станции. И это самое сложное. А потом еще понять, как из этой точки «А» добраться в искомую точку «Б» и выбрать оптимальный вариант, где с какой и на какую ветку перейти. Сотни раз пройденный маршрут позволяет переложить это из категории «сознательного действия» в «автоматическое», когда ты, не задумываясь, и не считая количество станций, выходишь на нужной тебе остановке, также на автомате переходишь по переходу и встаешь, снова не задействуя мыслительные функции своего мозга, ровно в том месте, где останавливается нужный тебе вагон, из которого будет удобно выйти и сразу по эскалатору подняться на выход. НЕ-ЗА-ДУ-МЫ-ВАЯСЬ! Сложно объяснить – надо прожить. Хуже может быть только если тебя спросят – в вот если туда поеду, доеду до станции, например, «Крылатская». Тааак, «туда» – это куда? – пытаемся сориентироваться и понять направление. Далее, вспоминаем, на какой ветке находится «Крылатская» (а ведь для старожилов, она до сих пор на «голубой», а не на «синей» после перестройки), а где сейчас мы, а в какую сторону ехать… Сначала Диму, хоть он и редкий гость в метро, это дико бесило – блин, ну ребята, купите себе навигатор или поставьте на смартфоны карту – в чем сложность-то? Но однажды, в свою очередную редкую поездку в подземке он стоял прямо рядом с наклеенной на стене обновленной картой метрополитена. Стоял и, за неимением других развлечений, внимательно изучал. По мере изучения – приходил в тихий ужас. Старое доброе понятное московское метро превратилось в такой дикий клубок переплетенных веток и станция, что становится страшно – а как же он сам-то здесь ездит? Две трети новых станций он вообще никогда не слышал. Что, сейчас можно на метро доехать прямо до аэропорта «Внуково»? Метро вышло за пределы Москвы? Какая… какой… в общем, шок. После этого, Дима стал более лояльно относиться к гостям первопрестольной, которые приезжают в белокаменную и первый раз видят этот неразрешаемый ребус под названием «Схема московского метрополитена». А пересадочный узел «Арбатская – Александровский сад – Боровицкая – Библиотека Ленина» – это же натуральный город в городе, муравейник! Сколько раз Дима там бывал по рабочим моментам – столько же раз и путался в переходах. И это он, человек, который жил в Москве уже порядка 15 лет.

В общем, дорога на метро заняла стандартные 12 минут с одной пересадкой. А там и до дома – рукой подать – считанные минуты пешком не спеша. Только сейчас Дима понял, как устал и как же зверски хочется есть. Даже не есть – жрать. Прийти домой, переодеться, отожраться и хоть полчасика поваляться на диване. Красота… По лестнице на свой третий этаж он буквально взлетел дикой уткой в период гона. Где же ключи? А, вот! Наощупь достал ключницу из кармана брюк. Два оборота, дверь на себя – все, дома! Как же круто оказаться дома!

– Всем привет! Я дома.

Стандартный набор, который он произносил каждый раз, входя в квартиру. Но на сей раз он прозвучал не так. Получилось что-то типа:

– Емм.мм…иии…еее..мм… ииии..ааа..ооо..а

– Что за хрень? – проговорил про себя мозг. Речевой же аппарат выдал в эфир несколько другое:

– Оооо… а…. еееее

В коридор выглянула Галя. Глаза сияли, на губах играла улыбка. Вдруг кто-то незримой рукой стер всю мимику с ее лица. Глаза округлились. Рот раскрылся. Она закричала. Пронзительно. Громко. Так, что барабанные перепонки жалобно завибрировали и прогнулись внутрь черепной коробки.

– Кто вы такой? Что вы здесь делаете? А ну – пошел вон отсюда!!!!

– Оооо? – в смысле «что?» попробовал возразить Дима. – Какого…?

Сказать, что Дима был ошарашен, значит просто исказить реальность. Она и так была исковеркана до нельзя, как минимум, в Диминой голове. У британцев есть такое выражение «как утка в шторм» – вот именно так он себя сейчас чувствовал. Растерян. Обескуражен. Испуган. Ну и так далее… А Галя? А Галя-то – что она делает? Почему такие вещи говорит? Что на нее нашло? Ладно, она хотя бы говорит – а он-то почему не может говорить? Только какое-то мычание вперемешку с гласными… Что вообще…

Додумать у Димы не получилось. Галя стремительно, как бык на корриде, подлетела к нему и практически выбила с нечеловеческой силой в коридор через дверь, которую Дима просто не успел закрыть за собой на замок. А вот Галя успела. Выбив его, как кеглю шаром в боулинге, она мгновенно захлопнула дверь и повернула задвижку. Все, снаружи дверь не открыть.

Дима взревел, как раненый медведь-шатун, которого по ранней весне разбудили, вытащили из берлоги да еще и насовали рогатиной по отощавшим за зиму бокам. Он подскочил к квартире и начал колотить в дверь сначала руками. Потом подключил ноги. Попробовал головой – больно. При этом он не переставал орать что-то нечленораздельное на одной высокой ноте… Забрало упало. Наглухо.

Сколько времени это продолжалось – сказать трудно. Но очнулся или, точнее, несколько пришел в себя Дима только тогда, когда кто-то сзади, явно, наработанным движением, заломил ему за спину обе руки и, судя по звуку, защелкнул замки наручников. Резким рывком его развернули – сквозь пелену тускнеющей ярости Дима увидел двух полицейских. Здоровые, крепкие парни шутить были не настроены. Один с коротким автоматом, второй – с рацией и пистолетом на поясной кобуре.

– Да, на месте. Буйный. Задержали. Разбираемся, – быстро проговорил второй в рацию.

– Добро, – протрещало в эфире, – отбой.

Один крепко и профессионально удерживал Диму. Второй, снял шапку, вытер лоб и достал удостоверение.

– Лейтенант Верхотурцев, отдел МВД по району Перово. Что же вы, гражданин? Безобразничаем? Нарушаем общественный покой? Документы! – властно потребовал полицейский.

Дверь в квартиру осторожно приоткрылась – в узкую щель показалось испуганное лицо Галины.

– Гражданочка, вы полицию вызывали? – обратился к ней лейтенант.

– Да…я… Ой, спасибо, что приехали.

– Служба такая. Сейчас разберемся. И ваши документы тоже. Что произошло – рассказывайте.

– Ой, щас… – Галина упорхнула внутрь квартиры и вернулась уже с паспортом, который протянула офицеру уже открытым на второй странице с фотографией.

– Да стой ты спокойно! – проворчал второй полицейский с автоматом. Дима скосил взгляд – судя по лычкам, сержант.

– уууу…..ииии…

– Хм, вроде не пьяный – не пахнет, по крайней мере, – удивился полицейский, – где документы?

Дима еще помычал и указал подбородком в сторону пиджака. Пальто он расстегнул еще до того, как открыл квартиру своим ключом. Сержант запустил свои крепкие пальцы под пиджак и нащупал внутренний карман. Неприятные ощущения. Через секунду пальцы появились вновь уже с зажатым между ними паспортом в обложке в серую шашку.

– Таааакс…, – молвил лейтенента, нахмурив брови, внимательно изучая документ, который ему передал напарник, – значит, Дубов Дмитрий Олегович… ага.

Он внимательно посмотрел на Диму. Затем на паспорт. Снова на Диму. Перевел взгляд на Галину. Вернулся к Диме.

– Чудик, ты где взял этот паспорт? У кого ты его украл?

– Ооооооооо! – возмутился Дима.

– Чтоооо? Где Дима?? – Галя подлетела у нему и со всей мочи врезала открытой ладонью по лицу, да так, что в глазах потемнело. – Что с Димой? Сволочь!!!

– Секунду, дамочка! Остановитесь! Иваныч держи ее! Отставить – держи его, чтобы не вырвался!

Лейтенант перехватил Галину руку, занесенную для следующего нокаутирующего удара.

– Отставить! Что здесь происходит? Спокойно и внятно, ну!

Что-то Дима окончательно перестал понимать происходящее. Перед глазами еще прыгали и скакали в каком-то безудержном веселье последствия предыдущего удара в виде красных и желтых шаров. Виски заломило от боли. Он просто пришел домой. После работы. Он устал и хочет есть. Нет, не есть – жрать. И на диван – отдыхать! Что здесь непонятного? Что они себе позволяют? Какой белены с мухоморами объелась его Галя??

Галину же тем временем прорвало – она, рыдая не переставая, выдавливала из себя крупицы информации:

– … ждала его… дверь кто-то открыл ключом… вышла… а там… он… стоит мычит… где Дима?… что с ним… этот сделал…

Странный вопрос «Где Дима? Где Дима?» – вот же я – попытался почесать в задумчивости голову Дмитрий, но наручники были категорически против таких акробатических этюдов. Да и стоящий за спиной сержант был с ними (наручниками) в этом солидарен.

– Ясно, – сказал лейтенант. Хотя, выражение его лица резко контрастировало с этим словом. – Так, все собираемся и поехали в отделение. Там будем разбираться.

Несколько минут спустя еще заплаканная, но уже одетая Галина закрыла квартиру на два замка, и все они небольшой «дружной» мобильной группой отправились на выход. Несмотря на третий этаж, полицейские зачем-то вызвали лифт – пешком все же всегда удобнее. Ну, с точки зрения Димы, по крайней мере. Уже в лифте Дима в зеркале на считанные секунды увидел свое лицо. Из потрескавшегося местами и облупившегося по краям небольшого лифтового зеркала на него смотрел… вчерашний гость, бомж с рыжей бородой, грязными скатанными волосами и желтыми прокуренными зубами. Одежда была его, Димина, остальное… остальное – его, бомжа, Бейзила.

Все это длилось несколько секунд пока лифт ехал с третьего на первый этаж. Двери со скрежетом несмазанного механизма разъехались в стороны и тут Дима вспомнил того человека, который у метро попросил его закурить. Это же был он, он – Дима, розовощекий и холеный, в своем любимом итальянском пальто ICEberg. Дима просил закурить у Димы… И он заржал незнакомым булькающим смехом.

***

Сказка#2 Quid pro quo. Казенный дом

***

Речь так и не вернулась. Одни звукоподражания и междометья. Сотрудники полиции всем отделом, как ни старались, никакой информации из Диминого мычания вычленить не смогли. Вопрос разрулил дежурный капитан – он просто дал Диме ручку и бумагу – «Пиши!»

Блин! Как же просто – да, дольше, чем голосом, но все же письмо – простой и понятный способ обмена информацией. Дима воспрял духом и начал писать… Точнее начал рисовать буквы. А еще точнее – выводить какие-то нечитаемые каракули на листе бумаги. Зажал ручку в кулаке – никак не мог вспомнить – как правильно держать. Такое ощущение, что навык письма был утерян десятки лет назад. Если он вообще был.

– Он у вас что, египтянин? – за спиной Димы стоял капитан и внимательно смотрел на писательские потуги, – какие-то иероглифы рисует… У меня дочь пятилетняя и то уже писать умеет, и, на секундочку, – вполне себе читаемо. А этот – рисует… Алло, бедолага! – капитан хлопнул своей мощной ладонью по Диминому правому плечу – да так, что ручка от удара вылетела из скрюченных пальцев и пролетев всю дежурку, рыбкой нырнула в кружку с кофе сержанта, – Бедолага! Слышь меня? А ты писать-то вообще умеешь? В школу ходил когда, не?

Дима энергично закивал, усиливая этот утвердительный жест радостным мычанием. Сержант, не спеша, вытащил ручку из своей кружки кофе и встряхнул ее несколько раз, разбрызгивая коричневые капли на давно уставший за пару десятилетий статичного лежания линолеум. Посмотрел на ручку, как будто, никогда раньше таких вещей не видел, перевел взгляд на кружку – вздохнул и, небрежно бросив ручку в мусорку, пошел в уборную выливать кофе.

– Э, ты куда? – махнул рукой капитан, – ручку-то зачем выбросил? У меня тут, что – канцелярский магазин что ли? Ручек на вас не напасешься…

– … такой кофе испортил, блин, – раздавалось удаляющееся по коридору ворчание сержанта, – последний пакетик был… блин…

– Кэп, с тебя кофе, как бы, – лейтенант поправил рацию и развел руками, – Иваныч у нас эстет, млин, пьет только «3 в 1» и никак иначе.

– Тогда уж, не эстет, а гурман, – капитан указательным пальцем ослабил ворот форменной рубашки, которая в этом месяце еще не знала стирки, а затем тот же самый палец назидательно поднял вверх, – ибо эстет – это любитель всего изящного, красивого. А гурман…

– Да ладно тебе, Михалыч, – махнул на него обеими руками лейтенант, – хорош уже Википедию цитировать… Эстет, гурман, сомелье… да какая, в баню, разница?

– Вот с последним термином тебя вообще не туда понесло, – усмехнулся капитан, – если уж оценивать пивные предпочтения нашего Иваныча, то тогда проще его назвать цицероном…

– Кем??

– Эксперта по пиву так называют, пивного сомелье – Cicerone. Впрочем, пора вернуться к нашим баранам, точнее, к нашему мычащему «другу».

Капитан, достал из ящика стола еще одну ручку, покачал ее между пальцами, внимательно посмотрел на Диму.

– Ну, что, дружок, ты уверен, что можешь что-то внятное написать?

Дима вздохнул и пожал плечами, потом неуверенно кивнул. И снова вздохнул.

– Ладно, попытка номер два, – объявил капитан и положил ручку на стол, – у тебя есть пять минут. Время пошло.

Дима сграбастал ручку и попытался взять ее на изготовку для начала письма как в первом классе. Но ручка никак не хотела найти удобное для себя место или это пальцы никак не могли вспомнить – как ее правильно взять. Перепробовав все пальцы, Дима зафиксировал хват между большим и, почему-то, указательным пальцем. Неудобно, но все остальные опробованные варианты были еще хуже. Самая жесть – удерживать ручку большим пальцем между мизинцем и безымянным – куда деть остальные пальцы было не понятно – они так и торчали «козой» над задействованными в хвате. Вернулся к первоначальному варианту. Капитан вместе с лейтенантом и вернувшимся из уборной сержантом с интересом наблюдали эти молчаливые манипуляции, прерываемые вздохами и мычанием.

С силой воткнув кончик ручки в начало бумажного листа, Дима старательно начал рисовать буквы. После десяти рядов неразборчивых иероглифов что-то даже стало получаться. От усердия Дима высунул язык. Капля слюны незамедлительно отправилась в свободное падение, чтобы приземлиться прямо посередине иероглифов.

– Ооооооооо! – Диминому возмущению не было предела

Полицейские переглянулись. Капитан махнул рукой – мол, давай, продолжай.

Дима активно поддержал эту инициативу. Ручка недовольно скрипела, но продолжала елозить по белому листу, оставляя на нем несуразные синие дорожки. Дима отчаянно пыхтел и подгонял ее всеми силами – аж, привстал со стула.

– Время! – скомандовал капитан. – Давай сюда свое художество!

Дима устало откинулся на спинку стула и отодвинул лист бумаги от себя в сторону полицейских. Капитан взял бумагу и с интересом стал ее изучать. Остальные служители закона с не меньшим интересом стали заглядывать капитану через плечо. Сержант хмыкнул.

– Короче, все ясно, – он поправил ремень автомата на плече, – чего дальше тянуть кота за детородный орган?! Давайте уже оформлять его до выяснения личности.

– И не только, – капитан вздохнул и помахал исписанным листком, – что там на адресе было? Проникновение в чужое жилище с целью… какой? Завладение чужими документами… нашел, украл, ограбил? Буянил, нарушал общественный порядок… ну это так, административка. Сопротивление при задержании оказал?

Лейтенант с сержантом отрицательно помотали головами.

– Ладно, оформляем.

– Ооооооооо! – активно возмутился Дима.

– А что ты хотел? – капитан развел руками, – все, что я смог прочитать из твоих рисунков было «я – Дмитрий Олегович Дубов». И то, скорее догадался, чем прочитал. Хорошо у тебя получились только буквы «О», остальные – прям, скажем – так себе – какая-то клинопись в перемешку с иероглифами. Спасибо, что не узелковое письмо инков.

Остальные полицейские вместе с Димой с удивлением уставились на капитана. В глазах каждого застыли знаки вопросов. В каждом. Глазу. Но обилие вопросительных знаком не смутило дежурного офицера.

– Не на то среагировали. Вам это не грозит, – уверенно сообщил капитан, – в том смысле, что не грозит никогда увидеть. А значит, оно вам и не надо.

Полицейские пожали плечами и выключили вопросительный режим. Но не Дима.

– Ааааа….ооооо? – поинтересовался он.

– Да вот, понимаешь, – охотно пояснил капитан, – про инков ты ж, наверняка, слышал, знаешь. Пусть они и не такие популярные, как майя. Они придумали кипу, что в переводе означает «узел» или узелковое письмо. Каждое послание состояло из веревки с привязанными к ней шнурками. Все узелки завязывались по вертикали. Форма узелков и порядок давали смысл… Вот, зачем я тебе это рассказываю, а? Все, давай, оформляемся!

Тут капитан-эрудит, словно пронзенный какой-то догадкой, резко повернулся к своим коллегам.

– Таааак, товарищи офицеры, – растягивая звуки, проговорил он, – точнее, товарищ лейтенант и товарищ сержант. Вы задержанного, вообще, обыскивали, надеюсь? А то, не ровен час…

– Спокойствие, только спокойствие! – сержант похлопал ладонью по затворной раме своего АК, – сразу же, как только приняли. Видали мы таких – желающих погеройствовать и не думать о последствиях содеянного… клоуны, млин. Кароч, не – этот чист, аки слеза новорожденного. Паспорт, «лопатник» и ключница. А, и часы – недешевые, кстати. Все, поди, стырил где вместе с одеждой, которая тоже, явно, не три рубля стоит. Хотя… вот, удивительно, одежда на нем сидит, как родная, как на него купленная.

– Ясно, – капитан удовлетворенно хмыкнул, – давай, бедолага, снимай шнурки, ремень и добро пожаловать в ИВС!

– Ммммммм….

– Сиречь, изолятор временного содержания. До 48 часов. Все по закону.

***

Сказка#2 Quid pro quo. Тихо сам с собою я веду беседу…

В ИВС было не то, чтобы неудобно, но как-то… в общем, неудобно. Чужие неприятные запахи вперемешку с хлоркой. Спартанского вида лежанки. Мощные прутья решетки. Неудобно. Неприятно. Некомфортно. Немного противно. Всё чужое. Враждебное.

Шнурки еще забрали и ремень. Если с обувью еще можно было мириться, то отсутствие ремня доставляло дополнительный дискомфорт – Дима всегда любил широкие свободные брюки на размер больше – ему так было комфортно. Но с такими брюками ремень был просто обязательным атрибутом. Без него, как сейчас, штаны постоянно норовили сползти вниз на самые ягодицы. Неудобно. Снова неудобно. Дима зло подтянул штаны, да так, что шов с силой впился прямо в промежность. Резкая боль спровоцировала выброс эмоций.

– Твою ж мать!!! Какого хрена??! Какой мудак придумал забирать ремни??

– Чего ты разорался? Те, кто забрал твой ремень, не покушались на твои яйца. Нефиг было тянуть штаны с такой силой, как будто ты хочешь их снять через голову…

Дима резко обернулся. На соседней лежанке в барской позе развалился он, Дима, неторопливо покачивая ногой в изящном итальянском ботинке. Но со шнурком. Бейзил перехватил взгляд.

– Ага, – сказал он и приподнял пиджак, – ремень тоже при мне. Гы-гы… Что? Бо-бо бубенчики-то, не опухли?

Демон осклабился. Перестал качать ногой и энергичным движением принял вертикальное положение.

– А ты, смотрю, все ищешь виноватого в своих промахах, ага? Яички бо-бо потому что кто-то ремень забрал или потому что кто-то сдуру их сам себе прищемил, а? А ремень и шнурки у тебя забрали по инструкции – чтобы у тебя не появился соблазн повеситься в камере или удавиться, используя подручные средства. А то, знаешь ли, были прецеденты, ага.

– Как ты здесь оказался? – выдохнул Дима. Боль в промежности утихла. Он немного пришел в себя.

– Как-как… задержали меня за несанкционированный митинг на Тишинской площади в пользу голодающих на острове Бора-Бора…

– Кого?

– То ли ты отупел за последние сутки, то ли последние остатки мозгов сказали «Пока!» твоей черепной коробке…

– Чего?

– Так, экстренно приходим в себя! Скорая помощь из преисподней уже на подходе, – демон энергично щелкнул пальцами правой руки. Этого ему показалось мало и он повторил тот же жест с левой рукой. Немного подумав, вытянул в сторону Димы свою ногу в его, Димином, итальянском ботинке и… Из ботинка раздался характерный щелчок. Пальцев. Резкий. Громкий.

Дима замер. Классик бы написал – остолбенел. Но нет, в данном случае автору лучше знать – Дима именно замер.

– Да хорош, не притворяйся ветошью! – Бейзил неспеша прогулялся по камере с заложенными за спину руками. Его, Димы, руками. – Кстати, тебя ничего не смущает? И да, давай уже от глупых вопросов перейдем к более содержательному и конструктивному диалогу.

– Смущает? – Дима повернул голову в сторону собеседника. – Я, что, снова могу говорить? Не мычать?

Демон с видимым облегчением воздел руки прямо к цементному полу камеры.

– Братья, вы слышите? – воззвал он через бетонные перекрытия, – Он прозрел! То есть, нет – он оголосел… в общем, его артикуляционный аппарат снова может воспроизводить звуки и правильно чередовать их последовательность! Это – чудо!

Впрочем, Бейзилу быстро надоело валять дурака и он перешел на деловой тон.

– Ну что, как оно без речи-то? Тяжко жить бессловесному, ага?

Дима сел на противоположные нары, попробовал развалиться – не получилось, поерзал и просто прислонился спиной к стене. Более-менее удобно. Не фонтан, конечно, но потянет.

– Ну…, – неспеша протянул он, но вынужден был согласиться, – так себе, конечно, есть нюансы, местами очень неудобно.

– Какими местами? – заржал демон, – какими таким местами? Ходил и мычал только все время, аки теленок несмышленый! Руками махал, глаза таращил, а толку-то…?

Дима решил не перечить. Смысл? По сути, все верно – идиотская ситуация.

– Твоя работа?

– А то! – темный не стал играть в несознанку, – нравится?

– И зачем? – Дима пропустил вопрос Бейзила мимо ушей, – Зачем тебе это?

– У тебя явно проблемы с оперативной памятью, точнее с ее емкостью. – Демон внимательно как доктор на пациента посмотрел на собеседника. – Даже, скорее, проблемы с кэшем. При этом, кэш, – темный многозначительно поднял указательный палец вверх, – никакого отношения к наличным деньгам не имеет. Это – айтишный термин, означающий…

– Да знаю я, – Дима махнул на него рукой, – с моим буфером для быстрого доступа к данным все в порядке. Я спрашиваю – зачем тебе все это? Развлекаешься?

– А то! – повторил демон и развалился как в гамаке прямо в воздухе. При этом Дима четко видел, что ни одной частью тела тот не касался шконки.

– Я уж думал, все – обнулился твой кэш, – продолжал Бейзил, – ведь говорил же тебе, скуууууучно мне! Скуууучнооооо…

– Скучно?

– Тебе не понять, простейший! – демон вновь поднял вверх палец с безукоризненным маникюром, – не дорос еще. Тебе не понять, что такое скучно. Мука мучительная. Все твои более успешные сородичи, которые достигали высот и богатств в физическом плане мучились скукой. Когда можешь купить все – вещи или обладание ими перестают приносить радость. Еще Эпикур, не самый последний из вас, говаривал в свое время, что жизнь надо прожить, получая как можно больше удовольствий. Вот и сильные мира сего, как они сами себя называют – вот, наивные, – так вот, так и они находятся в постоянном поиске развлечения для себя. И это – проблема. Когда у тебя почти неограниченный бюджет через короткий отрезок времени тебе все надоедает…

– Да ладно тебе, – Дима ухмыльнулся, – сколько всего есть в этом мире, чем можно заняться! Полет на истребителе, в космос, подъем на Эверест, кругосветное путешествие…

– Набор достаточно небольшой и фантазия быстро заканчивается, – прервал его демон. – Поверь мне. Сейчас что только не выдумывают, причем, такое, до чего ты никогда бы сам не додумался – и все только для того, чтобы развеять скуку. И все равно, хватает ненадолго… По сравнению с твоими современниками выходки правителей прошлых эпох кажутся детсадовскими шалостями. Ты, конечно не историк, но такую императрицу Анну Иоанновну должен помнить, не?

– Ну, – неуверенно буркнул Дима.

– Не «ну», а Романова, сиречь из этой самой династии. Вот решила она князя Голицина наказать…

– Кого?

– Ты оглох, что ль, на своем четвертом десятке? – темный как бы в изумлении развел руками, – Михаила, говорю, Голицына надо было ей наказать в год 1740-й от рождения вашего Иешуа. Вот и сделала она его шутом (это князя-то!) и женила на девке Авдотье, а для смеху велела между Адмиралтейством и Зимним дворцом построить для новобрачных ледяной замок, где все было изо льда – да так все четко – даже и дрова в камине были ледяные, только нефтью вымазанные. Свадьба там же и проходила, и жили молодожены там всю зиму… В самые лютые холода бедняги чуть душу не отдали… Зато развлечение для всего двора было до весны. А уж про «Всепьяный собор» Петрушки Романова, которого вы знаете как «первого» или «великого», я вообще молчу. О как, умели русские императоры развлекаться. Хотя, в этом плане далеко им до римских кесарей. Ну а русские офицеры что в свое время вытворяли…

– Русская рулетка? – предположил Дима.

– Рулетка…, – вздохнул незваный гость, – не совсем правильно ее русской назвать, так как играли в нее в разных странах. Просто твои соплеменники оказались в этом деле самые безбашенные в прямом и переносном смыслах. Нет, не рулетка. Играло русское офицерство в «кукушку».

– Во что? – Диме показалось, что ослышался.

Демон в задумчивости потер гладко выбритый подбородок, устремив взор в бетонные плиты перекрытия.

– Все верно, тебе не послышалось, – продолжил Бейзил, – выбирали «кукушку» из числа себе подобных, остальные вооружались пистолетами. Затем все заходили ночью в сарай или заброшенный дом, закрывали наглухо все окна и двери. И в полной темноте «кукушка» бегала по дому и куковала, а остальные в кромешной мгле стреляли на звук. Пока не наступит рассвет или пока не подстрелят ведущего. Как ни странно, «кукушки» нередко выживали, а вот остальным участникам знатно доставалось под перекрестным огнем, да…

– Зачем?

– Ты меня плохо случаешь или у тебя постоянно обнуляется кэш? – возмутился темный. – Я же говорил уже – СКУЧНО! Скууууучнооооо… Маялись от безделья. У вас, вообще, очень странная особенность есть – когда вам скучно, вы пытаетесь ее развеять не в созидательном ключе, а в разрушительном. Нет, чтобы что-то придумать, создать, заняться творчеством или хотя бы просто расширить свои горизонты познания – хоть бы и книгу почитать, например. Нет. Вы фокусируетесь на попытках уничтожить себя и себе подобных. Такое вот лекарство от скуки. Странной, конечно, личностью был Зигмунд Фрейд, но все же он очень четко подметил, что в вас пытаются ужиться два противоположных начала: либидо и танатос…

– Танатос?

– Да, либидо – влечение к жизни, любви и танатос – нерациональное стремление к смерти, саморазрушению. Такая вот у вас сущность, нда…

– В общем, – продолжил демон, – всем им – и римским кесарям, и русским офицерам далеко будет до русских олигархов, ага. Вот, где полет больной фантазии безудержный и беспощадный. Оливьеры, млин.

– Кто?

– Оливьер, – охотно пояснил темный, – брат мой падший. Ваши теологи уверяют, что он пробуждает в людях жестокость к бедным.

– А что, не так?

– Пробудить можно только то, что имеется в наличии. И никак иначе. – Демон несколько искусственно зевнул, как будто ему, и впрямь, было скучно. – Так что, давай, сосуд греха, не переводи стрелки обратно.

– Кстати, – Дима поерзал на неудобной шконке и постарался принять более удобное положение, – тебя не затруднит принять какой-то другой облик? А то, как-то, несколько шизофренией попахивает, когда общаешься сам с собой…

Бейзил вздохнул, посмотрел на собеседника с легким налетом псевдо-сочувствия и … начал таять прямо в воздухе, с каждой секундой становясь все более прозрачным. Через какое-то время в воздухе осталась висеть только одежда и ботинки.

Дима, изначально ожидая что-то типа повторения сцены трансформации из «Терминатора-2», заинтригованно уставился на свое пальто, невесомо парящее в спертом воздухе камеры.

Внезапно послышался лязг ключей. Дима повернул голову. Дверь камеры открылась в нее вошел невысокого роста пожилой мужчина с седой головой и черными усами. Остановился. Вернулся на шаг назад. Выглянул в коридор и прокричал с легким кавказским акцентом: «Меня нет ни для кого. Если будут спрашивать, скажите – ушел на базу».

– Какую? – послышался вопрос из коридора. Или это только Диме послышалось, что вопрос послышался. Или… Но Диме не дали додумать.

– На любую: продовольственную, лесозаготовительную, спортивную – нужное подчеркнуть.

Гость вновь вернулся в камеру и с шумом захлопнул за собой дверь.

– Ну что, так лучше? Продолжим?

– Кто вы? – вопрос вырвался непроизвольно.

– Виии? – снова легкий кавказский акцент. – Ты ж просил поменять облик, не?

Пальто, до сего момента безмолвно висящее в воздухе, с радостным грохотом новогоднего фейерверка разорвалось на миллионы черных вспышек, которые разлетевшись по углам камеры, истаяли темной дымкой.

– Эффектно, – оценил Дима.

– Однотонно, – ответил собеседник, – в смысле, одноцветно. Нет буйства красок. Вообще, синий люблю и красный…

– Красно-синий самый сильный! Хей, хей! – на автомате выдал Дима.

– Не настолько, – осадил его демон. – Хотя, да, есть корпоративные цвета, стандарт, брэнд-бук, как бы вы выразились.

При этом, «вы» снова прозвучала на южный манер, как «виии».

– Ну, что ж, – Вельзевул вернулся к теме разговора, – познакомься с моим временным обликом на сегодняшний вечер – Гурджиев Георгий Иванович, мистик и изотерик, учитель и вдохновитель твоего вчерашнего собеседника Петра Успенского. Прекрасно говорил на русском языке, но иногда позволял себе жуткий акцент…

– Зачем? – удивился Дима.

– Скучно было, – демон снисходительно посмотрел на него, – развлекался он так. Помню еще до Революции в Петербурге бизнес у него был – как бы вы сейчас сказали – коврами он торговал персидскими. Хаживал я к нему иногда – интересный собеседник, местами наивный, но с очень необычным образом мышления. Так вот, зашел, помню, к нему один франт дерзкий по самое не могу…

– Мы бы сейчас сказали – борзый, – внес современную коррективу Дима, – и не франт, а…

– Слышь, душнила! – резко прервал его «Гурджиев», – ты реально считаешь, что можешь меня поучать в части стилистики, лексикологии и иной табуизированной лексики и эвфемизмов? Да я тиранозавров по Гондване гонял, когда еще проект «человечество» даже не задумывался. Если б ты только знал, какие песни эти Т-рексы мне пели на допросах! А какой у них был словарный запас… Короче, возвращаемся к теме – пришел дерзкий франт или токсик, по-современному, принимая во внимание контекст…

– Вообще-то, – Дима обрадовался возможности ткнуть темного носом в фекалии, – тиранозавтры в Гондване никогда не водились – они жили на втором суперконтитенте после распада Пангеи, который назывался Лауразия. Если ты помнишь, я в детстве увлекался динозаврами – все, что можно было, про них прочитал. А в Палеонтологическом музее был самым частым посетителем!

Дима с победным видом отодрал затекшую спину от стены и принял максимально горделивую позу, насколько позволяли обстоятельства. Демон молчал, покручивая черный ус правой рукой.

– Молодец, – наконец со вздохом проговорил Вельзевул, – ты просто светочь, кладезь знаний.

Дима усмехнулся. В глазах плескался триумф. Точнее, он там купался, нырял и плавал. Но демон решил не затягивать это купание и сразу утопить маленького негодника.

– Ты, конечно, помнишь критерии истины? – мягко начал Вельзевул.

– Так, отрывочно еще с институтской скамьи, – пожал плечами Дима, – истина бывает абсолютной и относительной, истинность суждений проверяется на практике, то есть подтверждается эмпирическим путем.

– Пусть так, немного примитивно, но пусть так, – пожевал губами собеседник, – таким образом, ты искренне считаешь, что обладаешь реальными знаниями о древних континентах и фауне, имея под рукой в качестве источника информации только книги, написанные через сотни миллионов лет после гибели динозавров, музейные скелеты, нередко собранные с ошибками, и фантазии современных художников о том, как, типа, могли выглядеть ящеры?

Дима молчал.

– Вы даже до сих пор не можете определиться, – продолжал Вельзевул, – динозавры были с перьями или покрыты чешуей. Провели множество экспериментов, но так доподлинно и не знаете – как они бегали… или же они прыгали, как кенгуру, на своих мощных задних ногах, а? Молчишь?

Дима молчал.

– В общем. – демон решил закончить свою мысль. – у вас зачастую не знания, а лишь информация, а то и – крупицы информации, которые дают широчайший простор для фантазии и творчества… Чем вы, в принципе, и любите заниматься – фантазировать и строить нескончаемые гипотезы. А ведь я вот этими самыми руками, – Вельзевул посмотрел на ладони, покрутил их, – ну, ладно, не совсем этими, да и, будем честны, не совсем руками, но, все таки, так по мордам иногда давал этим ящерам, особенно бесили меня эти тупые диплодоки размером с дом и мозгом со спичечный коробок. Пока пару раз не врежешь – своего не добьешься. А эти, как его, – саблезубые тигры…

– А что с ними? – рефлекторно отреагировал Дима. Уж этих-то тварей, вместе с пещерными медведями и львами он помнил хорошо. По книгам. Не лично. – Эталонные, так сказать, знаковые представители хищников той древней эпохи.

– Каких хищников?

– В смысле – каких хищников? Эээээ… ну, каких-каких… доисторических, видимо… Не совсем понял вопрос.

– А если не понял вопрос, зачем на него отвечаешь? Проблеял что-то несуразное только… Короче, о каких хищниках ты говоришь, если саблезубые тигры никакого отношения к этому классу не имели?

– Не понял… А что они, травоядные что ли были?

– Конечно, – демон усмехнулся, – конечно нет. Они были падальщиками. Просто большие и местами страшные, с вашей точки зрения, но именно падальщики.

Дима хмыкнул. «Гурджиев» в ответ показал язык – было несколько похоже на знаменитую фотографию Эйнштейна.

– Знаешь, как твои предки нейтрализовывали агрессивных собак и даже волков? Резко и крепко хватали их за нижнюю челюсть. Не всем удавалось – были и печальные исходы. Но если удавалось схватить и удержать – все, амба животному. Ты не знаешь, но твоя прапрабабка однажды так из леса привела в свою деревню напавшего на нее волка, держа его за нижнюю челюсть железной хваткой. Все ж таки, Маруся была женой кузнеца.

– Кто?

– Маруся, прапрабабка твоя. Поясняю для особо одаренных менеджеров среднего звена. В кавычках. Имеется в виду, в кавычках – особо одаренные, а не менеджеры.

– Да понял я.

– Так вот, единственным подвижным элементом черепа является его нижняя челюсть. Чтобы укусить – нужно распахнуть пасть, сиречь нижнюю челюсть, и с силой захлопнуть ее. Чем мощнее челюсть и приводящие мышцы, тем страшнее укус. Если обездвижить нижнюю челюсть – укусить не получится. Никак. Совсем.

– Допустим, – пожал плечами Дима, – только при чем здесь саблезубые тигры?

Висевший в воздухе демон с грохотом рухнул на шконку, как будто из под него выбили невидимый стул. Оперся спиной о стену и сотворил эмодзи «рука-лицо».

– Мать твоя – женщина, – наконец промолвил темный некоторое время спустя, – какие же вы все тугие стали в эпоху калькуляторов и искусственного интеллекта. Ваше поколение утрачивает уникальную способность. Думать. Думать! – повторил Бейзил и оторвал руку от лица, но лишь для того, чтобы в назидательном жесте воткнуть указательный палец в затхлый воздух камеры.

Дима равнодушно пожал плечами – мол, а что такого?

– Ты череп саблезубого тигра представляешь? – продолжил демон.

– Нууу….

– Ясно, – и Бейзил, прочертив пальцев замысловатую фигуру, подвесил в воздухе трехмерное изображение черепа с огромными клыками. Посмотрел, прищурился и сделал движение большим и указательным пальцами, разводя их в стороны. Масштаб проекции увеличился. Демон удовлетворенно кивнул.

– Видишь? Для атаки ему потребовалось бы распахнуть пасть так, чтобы нижняя челюсть оказалась гораздо ниже кончиков клыков, иначе вонзить их в жертву не получится. Видишь? Это практически нереально. Анатомически, механически – хоть как. Во всех остальных случаях такой огромный размер клыков только мешает. Во всех, кроме одного. Такими клыками даже с закрытой пастью очень, скажу тебе, удобно разделывать на куски гниющие тела падших животных. Ну, а потом – спокойно пожирать эту нарезку. Как-то так.

– Какие ваши доказательства? – Дима парировал фразой из старого американского боевика конца 80-х «Красная Жара». Арнольд Шварценеггер в роли русского полицейского был там хорош. Очень хорош.

– Согласен, Арни тогда был на пике своей формы, – прокомментировал Бейзил, будто прочитав мысли. Хотя, слово «будто» – лишнее в этом утверждении.

– А в отношении доказательств, – продолжил демон, – так я их видел. Своими, так сказать, глазами. Хочешь верь, а хочешь – нет. Учитывая консервативность вашей истории, как науки, скорее – последнее.

– Не надо гнать на историю! – Дима зачем-то грудью, не считая остальных частей тела, встал на защиту науки. – Наука оперирует фактами. Да, имеют место быть гипотезы и предположение, но в том случае, когда нет 100%-процентной уверенности. И это – призыв для дальнейших исследователей подтвердить или опровергнуть гипотезу.

– Даааа? – демон выпучил на него глаза знаменитого в прошлом эзотерика, – не знал, не знал…

«Гурджиев» вскочил со шконки и начал расхаживать взад-вперед по камере, заложив руки за спину.

– Дааа, – вновь повторил он, – раскрыл ты мне глаза. Оба. Два. Ведь, подумать только – вы, человеки, ведь никогда не переписывали историю, никогда не сжигали неугодные книги, не уничтожали Александрийскую библиотеку… правда и только правда. Точнее, факты и только факты. Нда… Даже в учебники только периодически вносите изменения… Кстати, а что там, какие изменения-то в историю постоянно требуется вносить, а? Не знаешь?

Демон невинными глазами все того же дореволюционного эзотерика и исследователя уставился на Диму.

– Ну, – Дима слегка смутился, – не знаю… Наверное, что-то новое открывают, находят – вот, и вносят уточнения.

– Так если знания, по твоим словам, правдивы – какие еще там уточнения могут быть? Правда, она – конечна. История уже состоялась. Остались лишь факты. Уточнения не требуются. Не?

– Не знаю, я такие вещи не отслеживаю.

– Ну, ладно, ладно, – демон примирительно поднял старческие руки вверх. – Помню, кочевала как-то одна гравюра в виде иллюстрации из учебника в учебник, и везде по-разному называлась: у одних – это были рыцари, у других – ландскнехты. Разницу знаешь, не? А она есть. Третьи же вообще приписали под гравюрой что-то типа «немецкие палачи». И все ведь официальные источники, проверенные, прошедшие рецензирование… правдивые, короче, ага. Зато все друг на друга ссылаются, один другого цитирует, друг на друга кивают, а первоисточники, первоисточники-то где? Открой любую книгу на разделе использованная при написании литература – все сплошь современные издания, ну или буквально 100-200-летней давности, которые ссылаются в свою очередь на первоисточники или копии с первоисточников, которые в глаза никто не видел. Ссылки есть, а источников нет. И это – правдивые факты? Эх, сожгли Александрийскую библиотеку и Либерию потеряли… как вы искренни в своем невежестве. Крупицы информации и догадки выдаете за истину. Эх..

– Что за Либерия, кстати? – поинтересовался Дима, пропустив все остальное мимо ушей.

– Библиотека Ивана Грозного. Точнее, часть византийской библиотеки с древними рукописями и реальными историческими документами – приданное Софьи Палеолог, которая вышла замуж за Ивана III. А уж Грозный чисто унаследовал это сокровище. Потеряли. Не можете найти. Дальше собственного носа ничего не видите.

Внезапно демон прекратил наставлять представителя рода человеческого и замолчал. Дима ему в этом не мешал. Впрочем, уже буквально через минуту пауза приказала долго жить.

– Эх, все таки, молодец был Гоша-Жора-Гога – воспользовался своим шансом на все 100%. Не то, что вы. Собрал всю разрозненную информацию в единую картину. Подумал, проанализировал и все правильно описал. Мы лишь чуть помогли с источниками.

– Какой Гоша? Который – он же Юра? – вспомнил отечественный оскароносный фильм Дима.

– Ну, не Гегель же, понятное дело, – ответствовал Бейзил. – всего лишь Оруэлл. Гоша или Джордж Оруэлл. Не читал?

Дима отрицательно мотнул головой.

– Почитай, рекомендую, – усмехнулся его визави, – «1984» называется. Хорошо описал Министерство Правды – ни убавить, ни прибавить. Сегодня одни хорошие, завтра они же становятся плохими, потом, в соответствии с политикой партии и правительства, те, кто был плохим вчера, но хорошим позавчера, снова на какое-то время становятся союзниками, чтобы завтра вновь стать врагами и так далее. И, ведь, все честно, все по правде. Эх… С тех пор ничего не изменилось. Ну да ладно, оставим Гошу и его творение в покое. Ты, вот, мне лучше поясни, раз ты такой умный и начитанный, и оперируешь только фактами.

– Ну? – чувствуя подвох, Дима насторожился.

– Великая китайская стена. Знаешь такую?

– Ну? – Дима не блистал оригинальностью.

– Зачем построили? Поясни мне темному. Все изучили, сотни томов написали, диссертации защитили… Зачем она, а?

– Пфффф, – Дима аж помотал головой в изумлении, – даже дети знают, что строилась она для защиты от набегов!

Уже на последних словах Диминого высказывания демон начал громко с оттягом аплодировать с такой силой, будто хотел разбить/раздавить что-то между ладоней. Затем удовлетворительно покивал головой и пустился в какой-то экзотический танец – некую смесь русской плясовой и кавказской лезгинки.

Дима, не мешая, спокойно наблюдал – ну, старый человек (человек?), пусть поразвлекается – что с него возьмешь?

Бейзила надолго не хватило – то ли наскучило, то ли подзабыл движения танца. Буквально через 20 секунд он остановился, но только для того, чтобы всей массой рухнуть на шконку. Старые доски жалобно скрипнули, но промолчали.

– Когда не хватает фактов, на помощь приходит элементарная логика, – продолжил демон, – давай я тебе задам вопросы, а ты сам своими ответами придешь к нужному выводу. Итак, сколько по времени строилась стена?

– Ну, долго, – протянул Дима.

– Ну, долго, – передразнил его темный, – лет, эдак, 2000 без малого. Или по теории Штрауса и Хау, порядка 100 поколений, выделяя по 20 лет на одно поколение. Как тебе такой ROI?

– Что?

– Возврат инвестиций. Ведь вы же в своем, так называемом, бизнесе таким термином оперируете. Для любой бизнес-идеи рассчитывается возврат вложенных в ее реализацию средств и принимается во внимание ожидаемый результат. По вашим же данным, в разное время на строительстве были задействованы от 1 до 2 миллионов человек. Перебор на самом деле, но все же. Вы упрямо друг за другом повторяете, что из экономики целой страны одномоментно были вырваны сотни тысяч работоспособных здоровых людей только для того, чтобы через тысячи лет построить оборонительные сооружения. Считаешь это здраво и оправданно?

Дима решил помолчать от греха подальше.

– Ладно, – скривился темный, – ответ не прозвучал, но он понятен. Любое оборонительное сооружение имеет смысл, только когда оно закончено. Если же какой-то участок не готов – враг всегда может обойти готовые сегменты стены. Верно?

Дима решил не изменять себе и продолжил игру «в молчанку».

– И вновь ясно, – резюмировал темный. – Продолжим: любые сооружения, включая оборонительные удобнее строить на ровной поверхности. Китайская же стена имеет участки, которые проходят через труднодоступные склоны гор, которые сами по себе являются естественными преградами для преодоления. Ничего не смущает?

Ответом ему было неизменное молчание.

– Посмотри на фото в интернете. Особенно на те участки, которые проходят по горным массивам – они до неприличия широкие – толщина стен составляет несколько метров. Зачем? Или, говоря по-русски, перкуа? Посмотри на Кремль и иные доступные для посещения крепости – их стены в разы тоньше. А?

– Ну ладно, хватит уже, – не выдержал Дима, – к чему ты клонишь?

– И последнее, – спокойно продолжил Бейзил, не обращая внимание на его реплику, – строители возводили и сдавали стену по сегментам, участкам и видели в этом практический смысл. Итого, зачем надо было строить широченные стены, избыточные для пешего человека, но подходящие для целых повозок, соединяющие через горные массивы разные регионы большой страны? А?

– Ну, – Дима задумчиво почесал нос, – что-то перевозили? Может, торговля?

– Бинго, – демон показал большой палец, – в точку. Стена – это торговый путь. Широченный, удобный и безопасный. Экономика росла как на дрожжах. Товарооборот зашкаливал. Хочешь везти свой товар в соседний район через горный хребет пару месяцев, каждый раз опасаясь быть ограбленным лихими людьми в неспокойных лесах и горах – пожалуйста, кто ж заставляет, вези его тропами через горы и ущелья, оплачивая дополнительную охрану и каждый раз вздрагивая в страхе за свой товар и жизнь. Или же – оплати в башне плату за проезд (а ты думал – зачем там башни строят, а?)) и вези свой товар по удобной стене-дороге и под охраной. И потрать на это в несколько раз меньше времени. У вас же везде платные дороги открыты, по всей стране – принцип тот же, что и в древней Чайне. Чего вы так упрямо не замечаете очевидного? Эх…

Демон устало махнул рукой. Затем театрально приложил ладонь ко лбу:

– Ах, какая мука воспитывать детей, – продекламировал он фразу Раневской из известного советского мультфильма про шведского хулигана с пропеллером. – Что-то ты меня притомил. Время идет, а я тебе такие прописные истины рассказываю. А ведь пришло время сказки.

– А ты так и не рассказал, что там случилось с тем токсиком, франтом, который пришел к Гурджиеву, – напомнил Дима.

– А, это, – махнул рукой темный, – да ничего, в принципе, интересного, – просто лишний раз показывает вашу природу, местами, неуемную, нелогичную и неадекватную. Помнишь старый советский мультик, где мужик спрашивал, можно ли из шкуры сшить шапку? А две, а три? И так дошел до девяти, вроде, и получил на выходе шапочки одна другой меньше.

– Ну, что-то такое смотрел, вроде.

– Вот и к Гурджиеву пришел такой же покупатель и начал сбивать цены на ковры. Как только Гурджиев соглашался, тот начинал торговаться по новой. И так до бесконечности. Гурджиеву стало скучно и он включил режим «не знания русского языка – моя твоя плёхо понимай». Когда доторговались до практически копеек, до полного неадеквата, продавец с сильнейшим кавказским акцентов сказал, что, мол, да, продам, но приходи завтра. Когда на следующий день покупатель пришел – в лавке не было ничего и никого – ни ковров, ни Гурджиева. Если бы ты только видел, как он прыгал, кричал и возмущался, что его кинули и никто не захотел ему продать персидский ковер за 3 копейки…

– Почему?

– Будем считать, что я не слышал твой вопрос. А то еще подумаю, что глупость нашла дорогу в твою черепную коробку. Впрочем, ты так толком и не ответил на мой первый вопрос сегодняшней ночи.

– Это какой же из озвученных? – ехидно поинтересовался Дима.

– Тяжко было быть бессловесным мычащим созданием? – напомнил Бейзил.

– Неправда ваша, дяденька! – Дима решил потроллить собеседника, – первый вопрос сегодняшнего вечера был «что ты орешь?» Память отшибло? Кэш обнулился?

– Ну, тогда уж, если быть до конца точным, вопрос звучал так – «чего ты разорался?» – демон не повелся на провокацию. – Ладно, молодец, с памятью дружишь. Так ответишь или дальше будешь впустую свое время жизни сжигать? Мне-то, как ты понимаешь все равно…

– Отвечу, почему бы и нет, – Дима пожал плечами. От долгого сидения на шконке затекли ноги и начала отваливаться спина. Он решил встать и походить по камере, размяться. Демон не мешал, лишь с интересом наблюдал за вышагивающим туда-сюда человеком.

– Ты, лучше, потянись, отожмись, поприседай – авось и полегчает, – посоветовал темный.

– Так вот, отвечу, пожалуй, – продолжил Дима, решив не обращать внимание на советы нечистого. – Да, тяжело. Ты и сам видел, что очень трудно, почти невозможно донести до собеседника информацию без слов…

– Воооооот! – удовлетворенно протянул демон, – очень правильное заключение. Ничего не смущает?

– А что, интересно, меня должно смущать? Факт есть факт – да, тяжко бессловесному.

– А не ты ли, – ехидно продолжил темный, – с умным видом ходил на разные блатные тренинги, где вам с не менее умным видом совсем не бюджетные коучи рассказывали, что с помощью слов можно передать только 7% (семь, Карл, семь процентов) информации, а все остальное передается с помощью тембра, тональности (38%) и мимики с жестами (аж неприличные 55%)?? Я ведь тебе оставил и громкость с тональностью мычания, и мимику с жестами – что же ты не смог все объяснить ни Галине своей, ни ментам, а? Чего молчишь?

Дима вздохнул. Крыть было нечем. По крайней мере, он не понимал, какой контраргумент здесь можно привести.

– То-то же, сами создаете какие-то иллюзии и сами же радостно в них живете, выдавая за реальность. Невербалика, сиречь мимика с жестами и тембром, лишь дополняют и усиливают смысл передаваемой информации. Слов, как говорится, из песни не выкинешь. Слова невербалика заменить не может… ну, если только это не язык глухонемых – но это, все таки, не наш случай.

– Не буду спорить, – не стал спорить Дима, – наглядный пример был достаточно убедительным.

– Да и что это за пропорции такие? – демон, казалось, уже не мог остановиться, – откуда взялись эти 7%, 38% и 55%? Кто их высчитывал? Как и чем это подтверждается?

– Да не знаю я…

Но Бейзила было уже не остановить.

– То есть, если по радио, не видя мимики и жестов, ты слышишь бездушный голос диктора «В Москве 15 часов, а в Петропавловске-Камчатском – полночь», то ты усвоишь только 7% из этого? Что-то типа «в Мо…» или «камча…»? Примерно 7% из сказанного. Так что ли?

– Сказал же – не знаю я, придумывать не буду. Раз не знаю, то не знаю. Но, наверняка, найдутся те, кто сможет ответить.

– Возможно. Но пока такие уникумы не нашлись и не ответили, послушай лучше новую сказку, а то до рассвета осталось всего ничего, а ты еще, как говорится, ни в одном глазу. Готов слушать? Ну, так погнали – quid pro quo.

Сказка#2 Quid pro quo. Что поведал Вельзевул

Всем ушедшим и живущим,

Приходящим и идущим,

Тем, кого не пробил час,

Посвящается рассказ.

Сквозь закрытые веки пробивался свет. На коже чувствовался жар – как будто кто-то водил по лицу раскаленной сковородкой. Открыл глаза. Солнце, выкрутив на максимум свою яркость, нещадно светило прямо в глазные яблоки, выжигая радужку. Тут же закрыл. Под опущенными веками начали хаотично летать и прыгать красно-желтые шары. Чуть приоткрыл – посмотрел сквозь ресницы – уже лучше. Терпимо. Попривык и уже тогда смог открыть глаза полностью – сразу скосил вбок, чтобы избежать прямого света. Взгляд уперся в стену земли, песок вперемешку с глиной и травой. Из-под земляного кома выглядывала черная перчатка без пальцев. На месте костяшек красовалась надпись. Присмотрелся – Г…Р…О… последнюю букву было не видно – то ли гром, то ли гроб. Хотя, какой, к черту, гроб. Непонятно. Попробовал поперебирать все известные буквы из алфавита – не смог вспомнить все – кроме, грома, грота и гроба ничего в голову не приходило. Стало даже интересно. Надо вытащить перчатку и посмотреть. Поднял руку – замер: перед глазами в воздухе зависла его кисть, грязная с обломанными ногтями и в точно такой же черной перчатке без пальцев. Покрутил кисть, посмотрел со всех сторон. На костяшках надписи не было. Может, не моя, та вторая? Надо достать – протянул руку – нет, далеко, не достать, надо вставать. Вставать, почему-то, не хотелось.

Невольно рассмеялся. В голову пришла мысль – нужно просто поднять вторую руку, чтобы посмотреть, если ли на ней перчатка. Как все бывает до банальности просто. Сказано – сделано. Поднял – посмотрел. Хотя «поднял» – это громко сказано. Рука, почему-то практически не чувствовалась. Мозг отдавал сигнал в мышцы, но они руку не поднимали. Она, как будто, онемела. Что ж, если рука не поднимается – ей поможет вторая. Вздохнув, нащупал рукав левой руки и, как на уроке в школе, поднял ее вверх.

Ну, что сказать? Перчатки на руке, действительно, не было. Факт, который трудно отрицать – все наглядно. Покрутив свою конечность вправо-лево, уверенно зафиксировал еще один факт – пальцев на руке тоже не было. Впрочем, как и половины ладони. Из предплечья торчал только большой палец. Странное зрелище. Завораживающее. Из-под большого пальца торчали обломки костей и порванные мышцы. Еще кровь. Темная, почти черная. Сочилась сукровица.

Странно, но боли не было. Онемение конечности и что-то такое противное тянущее скручивающее. Но не боль. Нет. Ее не было.

Ранение. Это – первое, что пришло в голову. Ранение? Откуда? Как? Хотелось ухмыльнуться, но не получилось. Изо рта вырвался какой-то сип. Хм, судя по камуфляжному рукаву куртки – военный. Хотя не факт – сейчас кто только в камуфляже не ходит. Мозг лихорадочно пытался найти в своем хранилище хоть какую-то информацию, но пока не получалось. Tabula rasa. Чистый лист. Ощущение, что мозг отформатировали. Лежишь себе с одним большим пальцем на левой руке и пытаешься размышлять. Тут еще это солнце, млин, прямо в зените и лупить прямо по глазам из всех своих лучей-стволов. Кожа на лице нагрелась до красноты. Кажется, еще чуть-чуть и зашкворчит, как на сковородке, и превратится в одну большую шкварку. Коричневую, ароматную, хрустящую.

Внезапно захотелось есть. Так, отставить – надо думать дальше. Итого, что имеем: одна рука в комплекте с полным набором пальцев – поднял правую руку, пошевелил своими грязными отростками в черной перчатке, пересчитал для верности – да, все в наличии. Вторая. В общем, комплектация второй была несколько усеченной. На четыре пальца и часть ладони. Посмотрел еще раз – да нет, пожалуй, минус четыре пальца и вся ладонь. Хотя какая, в анус, разница? Анус… интересное слово. Очень знакомое. Но что оно значит? Попробовал вспомнить – не получилось. На вторую попытку решил не размениваться. Хотя все равно интересно. Анус – слово-то какое. О, а ведь есть еще и Анубис… Только это, вроде, разные совсем вещи… или не вещи… В общем, хрен с этими анусами-анубисами. О чем же была изначальная мысль? А, точно – итого, что мы имеем: две руки в неполной комплектации и… а что же еще? Ведь если есть руки – должны быть и ноги. На этот раз звукоподражание уже было более похоже на смешок.

Ноги. Что ж, проведем ревизию. Вставать все так же не хотелось. Поэтому пойдем по накатанной – сначала поднимаем правую ногу – иииии, раз! Черный армейский ботинок заслонил солнечный диск. О, шарман – так даже лучше – некое подобие тени. Хм, снова какой-то «шарман»… что это? Короче, не до него сейчас – «шарман» отправляется на хер к уже ждущему в анусе Анубису. Вот и славно.

Покрутил ботинок – достаточно нормальное состояние, не убитый еще, но и не новье. Так, несколько месяцев от роду. Шнуровка в порядке. Ок, один штука в наличии. Можно продолжать ревизию.

Поднимаем левую ногу – ииииии… что-то «два» никак не получалось. Если левая рука онемела, то нога просто не чувствовалась. Никак. Странно-странно. А вдруг, там тоже один палец? – в комплект к большому на руке. Шутка понравилась. Но смеяться не хотелось. Точнее, не получалось. Ладно, надо действовать. Какие там мышцы надо напрячь, чтобы нога поднялась? Хм, раньше никогда не задумывался что напрягать – хотелось поднять – просто поднимал. Поскольку прежний вариант больше не катит, надо дать мышцам четкую команду. Видимо, передней мышце бедра – она же, наверное, поднимает ногу? «Четырехглавая» – услужливо всплыл в мозгу термин. Откуда он появился? И почему «четырех»? А еще и «главая» – типа, четыре головки… Запутался… «Четерехглавая» отправилась вслед за «шарманом».

Так, бедро, быстро подняло ногу! Ать-два…хер там. Ничего никуда не поднималось. Двигаться не хотелось – попробовал скосить глаза. Не видно. Млять. Сука. Что будем делать? Ах, ты ж!!! А правая рука-то на что? Она ж уже поднимала левую руку – глядишь, и с ногой справится – ну, хоть как-то приподнимет. Поди.

Нашарил рукой ногу – как минимум она есть в наличии. На ощупь, есть. Уже неплохо. Материал. Штаны, видимо. На ощупь, плотные и прочные. Можно ухватить и резко потянуть на себя. Ухватился крепко. Выдохнул зачем-то. Подумал, сделал еще один вдох и выдох. Рывок! Хер там! Движение шло медленно. Но шло. Бицепс напрягся на пределе. Вроде, идет мал-помалу. Такое ощущение, что еще чуть и руку сведет судорога. От напряжения заболела голова. Но ведь идем, мля, идет! Ха-ха!

Внезапно стало понятно, почему все так медленно. Явно чувствовалось, что на ноге что-то висело и болталось. Вон оно что! Ладно, щас поднимем посмотрим и скинем эту хрень! Ииии, раз! Ииииии, два! Ииии… Наконец, пошло легче, и, сделав последнее усилие на пределе напряжения двуглавой мышцы, в жаркий летний воздух, как флаг, взметнулась левая нога с висящим на ней берцем.

Ботинок свисал набекрень и при каждом движении бил по голени. Вот это номер! Что за хрень? Чего это он так висит, а?

И нога какая-то странная. Так, проверим: бедро – есть (ставим виртуальную галочку), колено – еще одна галочка, голень – ага, имеется и такое в наличии. И все, дальше ничего не было – только болтающийся ботинок. А это, как ее, ступня? Ступня где, млять!

Где-где… В берце она. Сука. Больше негде ей быть. Млять. Млять. Сука. Что это за херьня?

Вдалеке послышался шум пропеллера или пропеллеров. По шуму, скорее последнее. Жужжание, явно, приближалось. И что же это за жук такой к нам пожаловал, а? Млять, какой в анус жук – это ж дрон!

Внезапно в голову, как будто, вставили флешку и за пару секунд загрузили всю информацию за последние прожитые годы. За все 25 лет. Разом. За две секунды. Мозг взорвался. Черепная коробка выдержала и погасила взрывную волну, не дав ей выйти из естественных отверстий. Вспомнил. Вспомнил все.

Рука рефлекторно отпустила ногу, которая, согласно закону Ньютона, тут же рухнула вниз. Слышно было, как ботинок стукнул о землю. Закрыть глаза. Не пойдет. Надо чуть приоткрыть и смотреть сквозь ресницы. Ждем.

Секунды тянулись минутами. Звук перестал приближать и замер на месте. Ничего не видно. А двигаться нельзя – тут же, сука, срисует, что здесь есть живой. И сразу же или «подарок» сбросит или своим передаст – и все, писец, считай, отжил свое. А там либо из миномета жахнут – хотя, навряд ли, если сектор не пристрелян, никто не будет на одиночную цель тратить боеприпасы – явно, одной миной не обойтись. Скорее пришлют «комика» – и все, абздец, дрон-камикадзе откроет дорогу к праотцам. Дешево и сердито. Херак и ты уже беседуешь с Апостолом Петром.

Кстати, а автомат, автомат-то где? Он же был. Точно, был. Причем, перед самым взрывом магазин успел поменять на полный. И, да, оружие, получается не на преде. Херово. Если лежит где-то и ствол развернут… в эту сторону, то малейшее неверное движение и, писец – получи свой же гостинец калибром 5,45. Млять.

Хотя, хер с ним с этим автоматом. Тут у нас, млять, гости винтокрылые пожаловали. Или гость. Скорее разведывательный, чем ударный. Явно, не «Баба-Яга». Летает, высматривает выживших. Возможно, еще кто из наших недалеко лежит. Или притаился. Ни стонов, ни звуков посторонних слышно не было. Только жужжание.

Внезапно шум пропеллеров приблизился. На лицо легла тень. Значит, завис прямо над головой и закрыл солнце. На хер. Давай, сука, сыграем в игру – «play dead» называется по-английски. Притворяемся мертвым, играем в труп. Хер знает, как это все выглядит со стороны. Остается надеяться, что весь в грязи и крови. Оторванная нога и поврежденная рука должны добавить убедительности. Главное – не шевелиться. Не видишь что ли, сука, труп тут? Никого больше нет – лети, на хер, дальше!

Время замерло. Стало невыносимо жарко. Млять, только не хватало тут еще вспотеть. Мертвые ж, млять, не потеют. Как это контролировать? Да никак, млять – лежим и продолжаем играть дальше. Авось… Внезапно солнце вновь ударило по закрытым векам, звук пропеллера рванул куда-то в сторону. Остановился. Щелк.

Последнее, что можно услышать в своей жизни – это щелчок сбрасываемой с коптера гранаты. Четыре секунды… Тупой удар о землю где-то в стороне. Три… Внизу живота все сжалось… Две… Млять, как же жить хочется… Одна… Удивительная все же штука, время – то минуты тянутся часами, когда сидишь на очередном ебическом никому не нужном собрании в офисе, то за 4 секунды перед тобой вся жизнь пролетает, начиная с горшка в детском саду, любимой игрушки, первой драки и заканчивая присягой и холодком спускового крючка под указательным пальцем… Бах… в стороне рвануло. Чей-то вскрик. Или это только показалось.

Через пару секунд послышалось удовлетворенное жужжание удаляющегося дрона. Если кто-то и был живой рядом, то сейчас он уже на пути в Валгаллу.

Живой. Сам живой. Пока. Накатила волна радости. Губы скривились в улыбке. Надо же – радуешься, что кого-то убили. Кого-то, но не тебя. Подлость? Низость? Злорадство? Нет. Нет. Просто хочется жить. Другим уже не поможешь. А в текущем состоянии… Жить. Жить! Надо захотеть жить, пересилить все и выбраться из этой жопы!

А шлем! Связь! Где? А, сука… Хлопнул себя правой ладонью по лбу, провел по всей голове. Голая, сука – волосы есть, а шлема нет. Голая… слово-то какое – вкусное, теплое, манящее… Какое вкусное? Сука, нет шлема – нет связи – это абсдольц полный! Хера ли сейчас делать? А, мля, на хера нам шлем – будем посылать сигналы напрямую через спутник – на хера нам какие-то посредники в виде радиостанций? Ха-ха… Полтос – Грогу! Полтос – Грогу! Ответь Грогу! Здесь с оторванной на хер ступней и с 11 пальцами! Здесь – это хер знает где, но вы найдете! Раз-два-три-четыре-пять – Грога я иду искать! Ха-ха-ха… Грог – точняк, мля – это ж позывной. Мой. Не гроб, ни грот, а Грог – о, как!

Так, прекратили истерику и быстро включаем мозг – надо провести полную ревизию текущего состояния и понять, что делать. Рука и нога не болят. Ну как, не болят – так, ноют. Значит, вкололи анальгетик и противошоковое, скорее. Когда? Промидол же действует часа 4, если санинструктор на такмеде не наврал. Так, кровотечения видимого тоже нет. Значит, наложены жгуты или турникет. По железным правилам, если оказываешь помощь, используешь, в первую очередь, ППИ и АППИ раненого. Уж что что, а на перевязочном пакете и аптечке первой помощи в свое время хватило ума не экономить. Два турникета и три жгута были рассованы по обмундированию в разных местах. Аптечка в подсумке слева на поясе забита под завязку. Плюс запас в ранце. О, ранец… Попробовал ощутить спиной – да, вроде, есть. Как раз за счет него и лежать было удобно. Более-менее. Пока не до него, да и не добраться.

Правая рука метнулась к левой стороне броника – ага, так и есть – турникета там не было. Значит, уже в деле. Пальцы начали движение вниз, по пути ощупывая все складки обмундирования. Ага! Вот он, родной – на бедре в районе паха. Перетянули артерию. Высоковато. Но, видимо, не было времени. Что смогли наспех, то и сделали. И на том – спасибо. И почему, кстати, не забрали с собой? Забыли? Да нет, не то. Не было возможности эвакуировать? Скорее всего. Прилетело тогда по ним знатно – срисовали их быстро и раздолбали как Бог черепаху. Последнее что помнилось – как сломя голову мчались прямо на броне «Курганца» и тут по БМП знатно прилетело. Кто-то выключил свет. Сука, первый бой, называется. Даже не бой – попытка вступить в бой. Неудачная.

В общем, непонятно выжил ли кто. Кто нашел и кто перевязал. Но тем, кто это сделал – поклон низкий. Дали шанс. Надо выкарабкиваться.

Связь! Сука, да нет ее – все, забыли! Возвращаемся к турникету. Там, по хорошему, должны были написать на белом клочке время наложения. Написали? Да хер его знает. В таком положении не посмотришь. Сука. Как же узнать? Передержишь, пойдет некроз – и все, звиздец, придется ампутировать всю ногу. Всю. Ногу. Из-за одной ступни. Ногу, Карл, ногу!

Так, млять, отставить истерику! Ищем выход. Выход. Млять, как же узнать время наложения? А! Твою ж, сука, дивизию – еще же одно ранение на руке – жгуты явно накладывали одновременно плюс/минус. А турникет на руке проще посмотреть – надо только чуть повернуться.

Чуть пошевелился. Резкая боль прострелила через ногу аж до самой головы. Млять. Так, надо по чуть-чуть, по чуть-чуть… по сантиметру. Начал елозить на спине, постепенно переворачиваясь влево. Херово, что лежишь горизонтально – надо бы полусидя – все ж удобнее было бы. Так, надо еще обезбол найти – скоро он, явно потребуется. Рану бы еще обработать. Непонятно, что с кровотечение на ноге – лежа не видно. Так, обезбол… благо в свое время, не зажал денег и нормально затарился нефопамом, а на передке еще наркосодержащим промидолом разжился. Еще антибиотик надо вколоть – навряд ли это сделали те, другие. Так… Мысли скакали вокруг, наскакивая друг на друга и отскакивая после столкновений в стороны, чтобы через секунду снова столкнуться и рассыпаться веером… Млять, млять. Надо собраться. Еще кровь. А что – кровь? Крови же дохера, наверное, потерял. Артериальное течение. Пока турникет наложили, пока кровь остановилась. А что надо? Плазмозаменители… Млять, где ж их взять? А если все же кровь из ноги идет? Млять. Как узнать? Надо, тогда, еще один жгут наложить… Сука, вот дебил – как же можно было забыть? Надо ж раненые конечности поднять вверх – это снизить течение крови. А как?

Так, стоп! Совсем запутался. Дохера всего надо сделать. Но не все одновременно. Надо все вспомнить и расставить по местам. Для начала провести полную ревизию текущего состояния. А для этого надо чуть повернуться и изменить положения. Млять, ведь этим же и занимался, пока сам себя не сбил всякими обезболами с антибиотиками.

Так, продолжаем движение. Сука, больно. Еще чуть. Млять. Что такое? Почему боль так стреляет? Анальгетик – йок? Хер с ним пока – двигаемся… двигаемся… млять… продолжаем… Так, еще помним про антибиотик… Да, антибиотик. Антибиотик, да… Сука! Как же больно!

Нескончаемый поток пота начал заливать глаза. Тут еще это дебильное солнце слепит и жарит. В прежние времена бы только порадовался солнышку. А теперь оно не солнышко, ни хера, – солнце, млять, куда ты, сука светишь? Видишь, и так тошно?

Отставить. Вытереть пот и продолжить движение. Чуть развернулся. Стало лучше. Так, сейчас надо приподняться – хоть какое-то полусидячее положение принять. А то так ни хера не видно и не сделаешь ничего. Так, а как сесть? Попробовал напрячь пресс – сука, получилось! Есть контакт! Так, сейчас делаем нелюбимое упражнение на пресс, поднимаем корпус и помогаем здоровой рукой. Судя по всему, сзади – стена земли – есть на что опереться. То ли яма, то ли воронка от снаряда такая – не видно пока.

Так, напряг пресс. Сука, снова боль стреляет и ноет все сильнее. Надо ускориться. Тело приподнялось. Подсунул правую руку и оперся о нее. Щас надо чуть сдвинуться назад. Напряг руку – нет, сука, неудобно и тяжко… Устал… Сейчас, надо чуть передохнуть. Боль стала сильнее – долбит в мозг без остановки. Твою ж мать – ну дай хоть сесть нормально! Млять, обезбол… он точно еще есть. Если нет – сука, останется только лежать и орать во все горло пока не докричишься до старика Харона.

Чуть сменил положение руки. Сводит мышцы. Нет, не так – немного в сторону, ага, и ближе к корпусу. Во! Уже лучше. Так, опереться и сдвинуться… Иииии, раз… ни хера… Сука… Еще раз… Иииии – раз! Ощущение, что трицепс сейчас порвется. Но, сука, пошла, пошла родимая! Сантиметр. Еще. Еще. Еще. Млять… отдохнуть… Еще немного надо. Херово и неудобно одной рукой жопу свою поднимать и двигаться. А хера ли делать? Погнали! Ииии – раз! Да, млять! Пошло! Еще! Еще! Еще!… Сука, вроде, норм. Оперся – да, есть контакт. Перевести дух.

В полусидячем положении все стало гораздо информативнее. Видно почти все. Только с ногой все еще непонятно. Так, начнем с руки. Там тоже должен быть турникет. Ага, есть. Только не турникет, а медицинский жгут. То ли не нашли второй, то ли что. Да по херу. Жгут тоже неплохо. В районе подмышки. Затянут качественно. Да, млять, тоже высоковато. Но что делать. Из руки кровь точно не течет. Да, млять, да! Есть надпись на жгуте со временем наложения! Странно, но есть – не каждый будет с этим заморачиваться, да и пишут чаще на лице или других открытых частях… Сука, как же хорошо, что не на лице! Млять, как мало надо для счастья!

Ага, читаем – «08:32». Заебца! А сейчас сколько? Глянул на руки – одну, вторую… Часов не было. Офигенно – и что сейчас с это информацией делать? Сколько сейчас? Ориентироваться по солнышку? Ага, а как? В детстве что-то такое рассказывали про солнечные часы. Так, ладно, вспоминаем. Летом, по-любому, проще – зимой, вообще, хер поймешь который час. Так. Снова так. Что все так и так? Тавтология какая-то. Да пошел в жопу со своей лексикологией! Так, солнце. А что с ним? Млять, оно в зените или нет? Если в зените, то уже 12 часов. Или еще нет? Млять, как бы прикинуть? Сука, еще из такого дебильного положения. Так. Снова так. Да по херу. Так, вроде, прямо над головой стоит. Или чуть в стороне? Или чуть в стороне. В общем, время около 12. Что-то типа того. Значит, прошло часа 3 – 4. Понятно, почему боль вернулась. Надо вколоть еще порцию обезбола и ослабить турникеты. А, и еще антибиотик. И, млять, надо понять – как дальше ориентироваться по времени. Как, млять, если часов нет? А, сука! Есть же телефон! А где он? В ранце. А ранец? Сука, сзади. Как его достать, млять? Боль нарастала. Еще немного и можно будет орать. Начнешь орать – снова прилетит дрон и угостит ВОГом. Такой компактный калибра 30-мм подарочек весом 350 г – выстрел осколочно-гранатометный или ВОГ-17. Финальный в такой короткой жизни. Всего 25 лет. Что успел увидеть? А что, что-то реально успел? Ни дом построить, ни жениться, ни мир посмотреть. До деревьев с детьми дело тоже ни разу не дошло. Сука, и это жизнь?

Так, хорош! Собрался, тряпка! Обезбол! Нашел и вколол себе нефопам или промидол! Потом будет проще думать. Так, подсумок с АППИ слева – норм, на месте. Распотрошен кем-то. Что-то осталось внутри, что-то валяется вокруг. Так, мирамистин – нах, гемостоп – пока нах, анальгетик – О! Есть! Так считаем – раз, два, три… Три штуки промидола по 4 часа. Так, на 12 часов должно хватить. Есть шанс продержаться до полуночи. Если те, кто его перевязывал, выжили, то есть шанс, что информация о его местоположении уже попала в подразделения. Комрады знают о нем и вытащат. А если…

Млять, а если его перевязывали те, на кого коптер 10 минут назад гранату сбросил? Сука…

Так, спокойно. Будем считать, что о его местоположении знают и к ночи попробуют вытащить. Норм, обезбола, тогда должно хватить. Или нет? Придется еще немного потерпеть боль – колоть, только когда совсем мочи не будет.

Надо ослабить турникеты и посмотреть, что будет с кровотечением. Затем попробовать достать телефон из ранца. А, сука, еще надо как-то ногу приподнять и зафиксировать. Слева стенка ямы. Поднять и опереть на нее? Грязно ж… какая-нибудь зараза точно попадет в обрубок. А хера ли делать? Надо вколоть порцию антибиотика. Если ничего не делать – истечет кровью. Ага, надо поднять и опереть так, чтобы упор был на ботинок.

Млять, снова добро пожаловать в полевой тренажерный зал! Итак, приготовиться к упражнению перекрестного поднятия ноги рукой! Ха-ха! Почти смешно. Ну а хули?

Так, где-то читал в прошлой жизни, что вес ног человека составляет примерно 20% от общего веса. Ну, плюс/минус. Так, с учетом общей массы в 80 кг, нога должна весить… млять, что-то мозг отказывался производить делительные операции. И так уже поделили сегодня… на целую ступню и четыре пальца. Короче, примерно килограммов 15-17, наверное. Ну, норм, чё. Только в прошлый раз тяжеловато было ее поднимать. Так, стоп, сначала ослабить турникеты или поднять ногу? Что сначала?

Если ослабить и поднять, то повысится давление и, соответственно, может усилиться кровотечение. Не, ни хера. Сначала поднимаем. Успокаиваемся. И только потом ослабляем. Да, так будет заепок.

Млять! Стоп! На хера ногу облокачивать о земляную стену? Вот дебил! Все просто – сгибаем правую ногу в колене и на нее кладем левую! Охеренно! Или нет? Да по хер – это, наверное, сейчас оптимальный вариант. Эх, мля, говорила мама – надо было внимательно слушать курс по тактической медицине. Нет, мля, все же кажется, что все плохое может случится с кем угодно, но только не с тобой. Ага, тут, прям, сразу два подарочка – прощайте пальцы и в жопу ступню. Лежишь и не знаешь – найдут тебя и вывезут в желтую зону из красной или нет. Или щас наступление начнется. Или… найдут, да не те… Сука! Где автомат?

Так, осмотреться. Шприцы, пара жгутов, еще один турникет, мирамистин… сука, опять ты? С силой швырнул бутылку в сторону. Так, что еще? Гемостоп – туда же к мирамистину – нах! Где, вашу мать, автомат?

О! Гля – ремень из под земли – неужели это он? Так, аккуратно, помним, что он не на предохранителе. Аккуратно правой рукой начал раскапывать и раскидывать комья земли. Благо, не глина – копалось легко. Показался ствол. Сука! Аккуратно, отводим ствол в сторону от себя и осторожно тянем. Тянем. Может, лучше раскопать полностью? Нет, рука не дотянется. Что делать? Что-что? Продолжаем тянуть. Тянем. Тянем. МЛЯТЬ! Надо было за ремень тянуть.

Выстрел раздался неожиданно – видимо спусковой крючок зацепился за камень или ветку. Пуля прошла сантиметрах в 40 от головы. Ладонь обожгла резкая боль. Рефлекторно разжал пальцы, ствол упал на землю. МЛЯ!!! Хорошо, что был выставлен одиночный режим огня. МЛЯЯЯЯ! Как же больно! Что делать? А, мирамистин! Где он? Сука, сам же его выбросил только что! Твою дивизию! Вот же он – буквально в метре! Благо бросил бутылку в стену – далеко не улетела, только отскочила под ноги. Рукой не достать. Как?

Похлопал себя, попутно осматривая – есть штык – отлично! Не, не пойдет – коротковат – совсем чуть не достает. Где-то был турникет. А, вот же он! Так, сейчас резким движением, как учили на курсах, со щелчком расправляем его и аккуратно… Сказано же – аккуратно, дотягиваемся до мирамистина. Еще чуть-чуть. Есть!

Достал. Отвернул носик впрыскивателя… Сука! Как же одной рукой на эту же самую руку побрызгать, а? Вот же, млин – голь на выдумки хитра. Открыть рот и напшикать туда побольше. Потом аккуратно все выплюнуть на обожженную руку. Где-то слышал, что слюна уже содержит в себе антисептик. Ну, да ладно – вариантов других все равно нет.

Сука – как же больно! Уже везде. Пора колоть. Так, три анальгетика в наличии. Пора пускать в дело. Погнали. Первый промидол пошел…

Хорошо. Боль стала стихать. Прям, хорошо. Опиум в составе анальгетика делает свое дело. Как будто лежишь на пляже в шезлонге под жарким сочинским солнцем. Только, сука, с одним пальцем на руке и без ступни. А так, да – охеренно по самое не могу. Мля, только пива холодного не хватает. Так, не расслабляемся, дальше – антибиотик, пошел!

Кстати, а что толку в мирамистине? Обеззараживает – да, но сам ожог не лечит. Что делать? А, был же где-то маленький тюбик Бепантена. Где же? Где же? А, вот он! Так, выдавить… куда? Да хоть куда – хоть на штаны и с них уже размазать по ладони.

Фууууу… Вроде, норм… Какое норм? Автомат так и не достал. А он так и лежит на боевом взводе. И выстрел, наверняка, слышали… Слышали? Млять, сейчас, скорее всего, снова будут гости!

Так, быстро вспоминаем позу, в которой лежал. Нужно принять аналогичную, максимально приближенную. Черт, тогда же лежал, а не полусидел! Послышался, или послышалось, что послышался, шум винтов. Быстро! Лечь!

Начал, как копытом, бить каблуком ботинка в землю пытаясь стянуть задницу с положения «полусидя», активно помогая себе обожженной рукой. Раз! Два! Три! Еще! Еще! Так, вроде, лежим. Где были руки? Так, левая здесь, правая… вроде, так. Все, замер!

Через секунду стало понятно, что шум пропеллеров не послышался. Черная тушка вынырнула из-за края ямы и зависла в жарком летнем воздухе. Кажется, опять начал потеть. Нет! Только не сейчас!

Оставалось только надеяться, что сверху все выглядело плохо. Мертвецки плохо.

Видимо, не настолько. Коптер резко снизился. Замер. Внутри все похолодело. Хотелось вскочить, выдернуть из-под комьев земли автомат, перевести «флажок» на автоматический режим и высадить весь магазин в эту тупую хищную паукообразную коробку с винтами, под брюхом у которой, как яйцо с личинкой, висела РГД-5. Всего 3 секунды – и все 30 жужжащих смертоносных пчел калибром 5,45 покинут свои уютные ячейки в пластиковом коробчатом магазине и устремятся на врага, чтобы разнести его в клочья. 30 патронов – за 3 секунды. Разобрать эту суку на запчасти!

Но, нет, нельзя… точнее, это физически невозможно. Первая же попытка движения спровоцирует сброс гостинца. И все – амба. А если даже удастся сбить «птичку», ее гибель не останется незамеченной – через минуты здесь будут другие. Или батальонные минометы…

Додумать не получилось. Хлесткие резкие звуки разорвали воздух. «Птичка» резко рванула вверх и в сторону. Но пули были быстрее. Оторвало один пропеллер. Дрон кувыркнулся, сделал несуразный кульбит и разлетелся на куски от прямого попадания в тушку.

Сука!!! Сдохниииииии! Это, явно, был не глюк. Метрах в 30 кто-то орал, не переставая, продолжая опустошать магазин «калаша».

Все. Кажется. Это. Кабздец. Закрыл глаза. Хотя они и до этого уже были закрыты. Да по хер. Закрыл их еще раз. Все. Всё. Отбегался.

Вдалеке застучало, как будто, кто-то часто-часто бил кувалдой по наковальне. О как, видимо, кто-то сильно разозлился, что не стал экономить припасы. Судя по всему, работает автоматический гранатомет АГС-17 или АГС-30. Щас, накроет…

Хотя, сука! Проблемы будут только в случае прямого попадания в эту воронку. Во всех остальных случаях осколки пролетят над. НАД! Как там мудрость гласит? Снаряд в одну воронку дважды не попадает? Ха-ха! И это…

Внезапнуо жахнуло. Пахнуло смертью, которая пронеслась над гребнем ямы. Еще раз. Еще. Невдалеке стрелок продолжал орать, но уже не стрелял – возможно кончились патроны. Крик постоянно перемещался. Скорее всего, парень просто сдвинулся по фазе и начал бегать по всему полю.

Млять! Только не сюда! Сюда не ходи – туда ходи! Туда! Туда! Не хватало еще, чтобы он решил спрятаться в этой же воронке. Иди на хер отсюда!

АГС радостно всаживал в летний воздух гранату за гранатой. Видимо, на той стороне кто-то просто развлекался и положил болт на расход боеприпасов. Сафари, мля!

Разрывы шли один за другим. Крик приблизился. Сердце сжалось. Твою мать – первый раз, а, может, и последний почувствовал, что это такое – когда сердце сжимается. Братцы, оно реально сжимается! Просто сжалось и замерло. Не разжимается. Ждет.

Над краем воронки промелькнула фигура в камуфляже и без каски. Автомат он держал за дуло обеими руками и размахивал во все стороны, как битой, видимо, в попытках попасть по гранате как по бейсбольному мячу. Почему-то запомнилась прическа. Волосы были только сзади и с боков. Сверху – обширная лысина. Явно, не мальчик. Лет 40, наверное. Что ж ты, дядь, я? Нельзя же…

Очередной взрыв, звук падающего тела и тишина. Все, амба. Отбегался. Потерял от страха голову, а вместе с ней и жизнь. Печаль.

Сердце разжалось и продолжило биться в прежнем режиме.

***

Очнулся. Сильно хотелось пить. Во рту Сахара соседствовала с Карокумом. Пустыня, мля. Ощущение, что слизистая потрескалась. Пока был в отключке на бессознательном уровне почувствовал шум пропеллеров. Или это глюки и все показалось. Хотя, наверное, нет – должны же они были осуществить визуальный контроль и подтвердить уничтожение цели.

Сука. Как же хочется пить. Боль пока не вернулась. Значит, с момента отключки прошло не больше пары часов, но никак не четыре. А, может, и меньше. Час? Полчаса? ХЗ.

Млять! Турникеты! Срочно надо ослабить – пойдет некроз и все, звиздец – конечности придется полностью ампутировать. Если найдут. А найдут? Найдут! Ну, наверное, должны найти. Должны, да… До кому кто что, вообще должен? Ни хера! Млять, как же хочется пить! Турникеты. Да, турникеты! Время прошло уже очень много. Большой палец на левой руке уже посинел почти до черноты. Млять, неужели уже поздно?

Сука. Если ослабить турникеты и потом попробовать достать бутылку воды из ранца, напряжение может спровоцировать кровотечение. Еще телефон. Да, надо достать телефон. Но сначала – вода!

Так, резко заваливаемся налево! Сказано же – заваливаемся налево! Что, мля, здесь непонятного? Правой рукой поддерживаем левую – иииии, раз! Хер! Еще разок! Хер! Да, твою ж мать! Ладно, сначала вправо, затем влево – раскачиваемся и поворачиваемся! Раз – два! Ух ты, млин, получилось!

Одна бутылка в самом ранце. Вторая должна быть во внешнем кармане – ее и попробуем достать. Так, аккуратно кладем левую руку. Правую заводим максимально за спину… Сказано же – максимально за спину! Что тут непонятного? Нет, не так! Максимально… еще… еще… О, отлично! Пальцы вцепились в ранец. Так, щупаем – где тут у нас внешний карман. Не здесь… не здесь… млять, где же он? А, вот он, сука! Где тут у нас язычок молнии? А! Вот ты где! Иди к папочке!

Заело… Сука, ты издеваешься? Какого хера тебя заклинило? Отдай, сука, бутылку! Отдай!

Стоп! Спокойно – раз не идет, то что-то мешает или попало в сегменты молнии. Так, спокойно – попробуем раскачать язычок. Туда-сюда, туда-сюда… Руку свело. Черт. Отпустить, разжать пальцы. Возвращаемся в исходное положение. И снова – раз, два – туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда. Туда- сюда! ТУДА! СЮДА! АААААааааааа… Давай, сууууууука!

Пошла, пошла, родимая! Еще чуть, еще… Еще! Еще! Все, норм – можно залезть пальцами в карма! Только почему тут так мокро? Протекла бутылка? Или лопнула при ударе? Твою ж дивизию… Пить-то как хочется!

Нет, вроде не лопнула – иначе в кармане было бы поллитра воды. Не, совсем немного мокро – протекла, наверное. Плохо закрутил?

Ухватился пальцами за горлышко – потихоньку тянем на себя. Крышка «гуляет» – млять, точно протекла. Тащим-тащим… Как там, в сказке? Тянем-потянем, вытянуть… Э, нет – это не наш случай – нам очень нужно вытянуть! Поэтому, тащим! Тащим-тащим-тащим…

Сколько денег человеку нужно для счастья, а? Ха-ха! Забейте себе в жопу свои деньги, золотые слитки и подотрите все акциями с облигациями! Вот оно, настоящее счастье, когда держишь в целой, хоть и обожженной, правой руке бутылку с поллитром чистейшего вкуснейшего освежающего Н2О!!! И похер на оторванную ступню и хрен знает где валяющиеся четыре пальца с левой руки. Вот она – живительная влага! Живительная. В полном смысле этого слова.

Да, а колпачок реально открутился. Бутылка заметно неполная. Миллилитров 400 – 450 осталось. Ну, норм, чё.

Так, щас зажать бутылку в подмышке и открутить пробку. Не торопимся, чтобы не расплескать еще больше. Берем правой рукой и с наслаждением пьем. Пьем. Пьем…

Вспомнилось детство. Когда летом в жару играли в футбол, а потом бежали покупали, почему-то, квас, а не газировку. На двоих брали баклашку на 1,5 литра. Холоднющего, вкуснейшего кваса. И затем, торопя друг друга, пили по очереди большими глотками. Блаженство. Полбутылки выпивали махом, утоляя первую жажду. Затем надо было отдышаться и вторые полбутылки приканчивали, уже смакуя каждый глоток. Блаженство. Кайф.

Черт! Вода закончилась – не заметил, как выпил все. Ну, да ладно. Эх, хотя надо, конечно, экономить. В ранце еще только одна бутылка и все. Не факт, что целая. Сука! А если нет? Спокойно, спокойно. Все норм. Она там и она целая. Достанем попозже. Вторую надо, точно, экономить – до полуночи еще далеко, надо растянуть.

Дальше смысла не имеет. Если к полуночи его не найдут – в любом случае, кранты – закончится анальгетик и останется только лезть на земляную стенку от боли.

Сразу вспомнилось спортивное прошлое. Увлечение борьбой в старших классах. Раньше никогда не понимал значение фразы «на стенку лезть от боли». Как это? Как и зачем, вообще, можно лезть на стенку? Странная метафора. Но в один «прекрасный день» на разминке перед тренировкой они традиционно играли в баскетбол и тяжеленный мяч прилетел прямо в растопыренные пальцы. Не со стороны. Не в ладонь. А прямо в кончики. Перпендикулярно. На излом. Пальцы моментально опухли и превратились в две сосиски. Нет, даже, скорее, в две сардельки. И старший товарищ, КМС по борьбе, с умным видом сказал: «У тебя вывих – давай вправлю!» Ну, как было не послушать старшего товарища, да еще и кандидата в мастера спорта?! Протянул ему руку – и тот ломанул пальцы в сторону, типо, вправляя… Что-то хрустнуло. Боль была такая, что готов был забраться по вертикальной стене прямо под 8-метровый потолок тренировочного зала. На стенку лезть от боли. Ну да, братцы, а как иначе? При такой боли можно на любую стенку залезть, ага…

Так, отставить детские воспоминания – рано еще мемуары писать. И две дозы анальгетика еще есть. Есть! Значит, будем жить! Пока не найдут. Если найдут…

Так, телефон. Он был во внешнем кармане ранца. Но выше. Так не достать. Бутылку-то пока доставал, чуть связки себе не порвал. Так. Так. Как быть? Точно, надо снять одну лямку. Правую. Так проще будет дотянуться до остальных карманов.

Стоп! А турникеты? Точняк… Хотя нет – сначала телефон, а потом турникеты. Ага. Точно. Так будет правильно. Или нет? Нет, точно, правильно. Да, точно. Да.

Просунуть правую руку под лямку и скинуть ее с плеча. Оба-на! Это первое, что сегодня удалось с первого раза! А жизнь-то налаживается! Так, где тут у нас карман с телефоном? Хера там… Нет, не достать. Никак. Мля. Чё делать? Придется скидывать и вторую лямку. А для этого…

Сука, как же левую руку просунуть под лямку? Она ж, ни хера, не слушается… Так, спокойно – берем правой рукой левую и аккуратно… Сказано же – аккуратно… Да что, сука, она никак гнуться-то не хочет? Тебе, мля, что трудно, что ли, под лямку просунуться, а? Дерьма кусок… Хотя, судя по виду, так и есть. Опухший, весь в крови, посиневший от турникета, кусок… хер знает чего.

Так, пробуем еще раз. Аккуратно заводим, заводим… Сука, никак! Так, попробуем правую просунуть в лямку, ухватить левую и протащить ее обратно. Ииии… Хер там. Локоть мешает. Хм, а если поднять ее чуть вверх… И снова – хер в добавок к тому херу, который уже там с другими херами херьней страдает. Сука, не идет. Сука. Сука. Сука.

Так, а ну, быстро прекратил истерику и подумал! Времени мало. Надо оперативно достать телефон и ослабить турникет, чтобы обеспечить приток крови к некротизирующим конечностям. Мля… еще и в лежачем положении. Долбанный дрон. Теперь снова надо проводить акробатические этюды в попытке сесть. Но сначала – телефон.

Не, сначала – лямка. Что, сука с ней делать? Как скинуть с плеча?

Как же жарко… И снова хочется пить… Солнце жарит, как на гриле… Что, мля, решило себе стейк из человечины погрилить? Вам какой прожарки – медиум или с кровью? Ха-ха-ха… Очень смешная шутка! Ха-ха-ха…

Твою ж, сука! Ну, какой же дебил, а? Включай мозг! Берем штык и отрезаем к херам эту долбанную лямку – кому, на хер, она сейчас нужна? Снова хочется пить. Не-не, ни хера, до вечера никакой воды! Тем более, ее сейчас еще и не достать.

Хороший штык. Отличное лезвие. Острое. Хорошо выбирал в свое время. Так, режем. Где? Ясен пень, не там где уплотнение, а там, где идет одиночная широкая стропа. Млять! Лезвие елозит по материалу, но не режет. А как? Мля, сказочный долбоеб! На хера ты вцепился в этот долбанный штык? Берешь тактические ножницы, которые режут даже монеты, и отрезаешь в херам стропу! А где ножницы? Где-где? В звезде, мля! Там, где их и оставил – в лямке молли на разгрузке! Оп-па! Красавчик! Получилось почти с первого раза!

Сука, как же хочется пить…

Так, сейчас убиваем двух зайцев – вытаскиваем из-под себя ранец и, одновременно, пытаемся принять положения «полусидя». Вспоминаем, как все делал в первый раз. Все, вспомнил. Можно делать. Чисто по накатанной.

Ага, во второй раз все пошло гораздо бодрее. Если долго мучиться – «полусидя» получится! Хе-хе… Почти стишок!

Все, сидим отдыхаем. Недолго. Время, сука, идет. Не, не идет – бежит. Летит, сука, просто утекает сквозь пальцы. Так, отдыхаем и считаем до 60, потом занимаемся рюкзаком. Не, лучше до 100… Что-то устал и хочется пить. Не, много – до 70… О, пусть будем 75! Точно! А как считать? Быстро или медленно? Раз-два-три… или – рааааз-двааааа-трииии? Или… Стоп, сука! Хорош херьней страдать – все, мля, считай, отдохнул! Давай за дело!

Как же хочется пить. Так, ранец… Сука, походу, боль возвращается… Или нет? Показалось? Все, забыли! Так, ранец…

Телефон лежал ровно там, куда и был положен. Хороший кнопочный телефон. Противоударный. С космическим аккумулятором, способным держать заряд неделю. Ха, живем! Тааааак… а как давно он заряжался? Вот, ведь сука! Последние недели две телефон даже не включался, от греха подальше. Многим любителям поболтать на передке по мобильнику остается только биться своей башкой о стены чистилища – ну а хули – фарш обратно не провернуть. Отследили сигнал включенного мобильника или мобильников – и херанули туда парочку 120-мм в виде бонусов за пользование мобильной связью. Все мля, наговорились. Болтун – находка… Неиспользованные в этой жизни минуты и гигабайты никуда, к херам собачьим, не переносятся. Ха-ха! Неплохая шутка, ага…

Короче, телефон выключен, как и положено – хорошо. Когда последний раз заряжался – ХЗ – и это херово. Какой уровень заряда и на сколько хватит? Мля, ну тут уже либо повезет, либо зовем Харона.

Как же хочется пить…

Наверняка все глушится РЭБ и здесь на передке ничего не работает. Но попробовать нужно. Другого варианта все равно нет. Не попробуешь – не узнаешь. Так, включаем? Не, успеется – сначала турникеты. Точняк. Аккуратно ослабляем жгут сначала на руке… Мля, как же неудобно-то… Аккуратно. Аккуратно. Сказано же – аккуратно! Растянутый жгут, как сжатая пружина, с треском расправился. Кровь? Не, норм, вроде, норм. На всякий, лучше поднять руку. Ага, норм, так и держим.

Так, теперь турникет. Тут, конечно, самое палево… Голень, точнее, сам обрубок-то не видно ни хера… Так, аккуратно, ослабляем… Готово. Норм, не? ХЗ. Или что-то течет? Что? Кровь, мля… Или нет? Не понятно… Твою ж дивизию, что делать?

Мля, как же хочется пить…

Надо включить телефон и, если сеть есть – позвонить. Ни хера, конечно, нет… А вдруг есть, а? Вот, прям здесь, ну, вдруг? А? Иначе как до своих достучаться? Кстати, вокруг еще, явно, есть люди… Ну, как люди – трупы. Людей. И непонятно – сколько. У них должна быть связь… Хотя тот, лысый, которого АГС накрыл, тоже без шлема бегал… А даже если и есть другие и у них есть связь, то что? ЧТО? МЛЯ? МОЖНО? СДЕЛАТЬ?!!! На то, чтобы просто сесть, ушло минут пять. Выбираться из воронки придется вечность… Как же хочется пить… А ведь, наверняка, у кого-то из тех, кто наверху, и вода осталась…

Другого вариант нет. Или лежать и ждать хер знает чего. Или все же попробовать включить мобильник и молиться, чтобы РЭБ вместе с РЭР сдохли на какое-то время. Вам что, сука, трудно не глушить сигналы хотя бы 5 минут? Всего! Пять! Минут!.. Ну, дайте же, мля, позвонить… суки…

Как же хочется пить…

Нажимаем кнопку включения. Херак!.. Нихерак… не нажимается. Или нажимается и не включается. Или заело просто… Заело… Ело… Млять, еще и есть захотелось. Но как же хочется пить…

Так, кнопка. Жмем еще раз. Сильнее. Жмем. Мля, может нажать и подержать? Чего он, сука, не включается? Жмем и держим. Держим. Держим… Тебе что, сука, так трудно включиться?!!!

Как же хочется пить…

А что с ногой? Там есть кровотечение? Мля, так и вытечь недолго… насухо, мля. Не, надо обратно турникет наложить, но только ближе к ране. И гемостопом замотать. Все, что ниже турникета, все равно под ампутацию пойдет. И руку. Руку тоже лучше затянуть. В топку – жгут. Второй турникет наложить. Также ближе к ране. Ага. Ближе… Сука… Кисти не будет. Совсем. И даже большого пальца… Сука. Да по херу – он уже и так иссиня-черный. По херу. По херу. По херу. Затянуть и ждать.

Мля, ботинок мешает наложить гемостоп. Надо его отрезать. А на чем он держится? Кожа и кусок мяса? Скорее все… Что там на такмеде говорили – некротизированные ткани отсекают? Ага, точняк… А как, мля? Штыком… Так, где, сука, мирамистин? Не – в жопу штык – режем тактическими ножницами! Так, а где, все таки, мирамистин?

Как же хочется пить…

И солнце… Солнце, мля, хорош уже жарить? Тебе не надоело? Иди, на хер, отдохни! Сука, где облака?

Воды… Очень хочется пить… Надо достать бутылку. Нет, сначала, разберемся с ногой. Так, отрезаем, нах, ботинок… О, мля, знатный шлепок о землю! Мля, больно… или кажется? Надо разрезать шнуровку верха и освободить голень. Так… Мирамистин – иди к папочке!

Мля, выглядит не очень… Сука, кровоточит… Немного, но кровит, сука… Надо наложить гемостоп и поднять ногу, чтобы чуть снизить давление. Заепок – а кто-то вообще думал, как можно гемостоп намотать одной рукой, а? А что, кто-то должен был? Все, млять, собрался – большим пальцем левой удерживаем и правой мотаем! Давай, большой палец – сослужи последнюю службу! Надо спасти от ноги… хоть что-то… побольше… потом еще протез… Какой, в жопу, протез?! Отсюда еще надо выбраться – ну, хотя бы, в желтую зону!

Мля, как же хочется пить…

Все, гемостоп на месте. Можно передохнуть. Надо попить. Скоро придется снова колоть промидол и антибиотик. Сколько там осталось? Мля, что-то никак не получается сосчитать… Сука, как же мысли путаются… Очень хочется пить… Еще и телефон сдох. А толку-то от него, если связи все равно нет? А все равно – а хули он сдох? Вот, взял и сдох – ему что, сложно было включиться? А на хера? Мля, как же хочется пить… Солнце, срыгни, на хер, отсюда… Мля, ну вали уже куда-нибудь… Вода…

Сука! Опять этот звук… это долбанное жужжание… Что, мля, «комик» решил навестить инвалидика? Ха-ха-ха! Сука, какой веселый день – сегодня шутки, прям, заходят! Или выходят… Мля, вода… Стоп, сука! Жужжание! Гости, мля! Дрон! Что делать? Ботинок-то уже отрезал…

Откинулся назад. Все, устал, мля. Не хочется шевелиться. В жопу – жужжание. Хотя… какое-то оно странное, это жужжание… И, как будто, где-то сбоку и рядом. Скосил взгляд. Отброшенный выключенный телефон гудел на беззвучном режиме и елозил по дну воронки. Опа-на… Чёй-то…

Телефон перестал хаотично ползать по земле и целеустремленно двинулся к левой руке, пока не ткнулся в предплечье. Поднял правой рукой – присмотрелся – дисплей был темный, но вибро работал…

Say “hi”, at least say “hello” – вспомнилась когда-то любимая песня Metallica “Memory remains”.

Нажать на кнопку приема и сказать «Алло!».

Тишина. Ха-ха… глюки какие-то. Алло! Алло, мля! Алло, это – рейхсканцелярия? Мне был Штирлица, пожалуйста! Ха-ха-ха… Да-да, будьте добры полковника Исаева! Ха-ха…

– Кирюша, здравствуй.

У бабушки всегда были такие мягкие, теплые и нежные руки. Все покрытые морщинистой пергаментной кожей, но такие милые и родные. Они могли и погладить по голове в знак одобрения и заехать со всей дури по сусалам в моменты раздражения. Но всегда – любя. Только любя. Как же он любил эти руки. И этот голос, такой родной и любимый бабушкин голос. Который сейчас раздавался из динамика «мертвого» телефона.

– Кирюша, здравствуй.

– Ба? Бабуля?

– Да, мой хороший.

– Ба, а что… как? Ты…

– Не надо терять время, мой родной. Его очень мало. Ты отрезал остатки ступни?

– Да… я… да, только что. Но как ты… Ба, ты не представляешь, как я рад тебя слышать!

– Жгут, жгут ты переставил ближе к ране? И на руке, и на ноге? Хорошо затянул? Есть кровотечение?

– Да, Ба, да… Все норм. Разве что нога немного кровоточит…

– Антибиотик вколол? Ногу надо поднять.

– Антибиотик, да – вкалывал.

– Надо еще. Сделай еще укол. Нога?

– Да, сейчас попробую поднять и пристроить на колене правой. Сейчас…

– Получилось?

– Млять! Ой, Ба, прости… Сука… Ба, прости меня, пожалуйста… Сука, как же больно!

– Хватит ныть! Что у тебя? Нефопам или промидол? Лучше второй – коли!

– У меня мало – всего две дозы осталось…

– Коли, говорю!

– Сейчас… где же они, сука… Ба, прости…

– Бог простит. Ищи, быстро! И доставай воду – всю не пей – сделай 3-4 небольших глотка и не торопись – подержи во рту, прежде чем глотать.

– Да, щас… Сука! Ба, как же я рад тебя слышать!

– Хватит стонать, неженка! Твой отец никогда себе такого не позволял – как бы больно ему не было! Ну, нашел анальгетик?

– Ба, ну сколько можно про отца? Я его и не помню совсем… Анальгетик, да, нащупал… вот, щас… Все, поставил. Все. Все. Все… Как… Как же хорошо.

– Это хорошо, что на гражданке у тебя хватило ума наркоту не пробовать – сейчас опиум на тебя быстро действует. Ищи воду.

– Сейчас. Достану. Твою ж мать, что же все молнии-то сегодня заело?!

– Все, поплакал, нытик? Доставай воду – спокойно и не торопясь! Энгрэ бэтек!

– Ба, я не бестолковый!

– Авызны яб!

– Да, молчу я, молчу… Только хватит уже со мной по-татарски говорить – я же не все понимаю.

– Пинук чите… глупыш… Так, ты достал воду или продолжаешь кутак сырлау?

– Ба, я не мастурбирую здесь! Вообще у меня…

– Авызны яб! Все я знаю. Доставай быстро воду и пей! Три глотка. Каждый держишь во рту, прежде чем проглотить и считаешь вслух. Я слежу. Ну!

– Раз… Проглотил…Два… Готово… Три…

– Все! Остановись и закрой бутылку как бы тебе ни хотелось пить! Закрой я сказала!

– Да… Да… Все, все… Закрыл. Ба, я тебя так люблю, Ба… Ты не представляешь, как я тебе рад… Ба…

– Лучше?

– Да, Бабуль, да… Скажи, ты же медик, а как…

– Все, теперь лежи и просто молчи. Отдыхай. Экономь силы. И послушай меня. Ты же знаешь, что я – кожник-венеролог, не хирург. Тем более, в прошлом. Уже 20 лет как на пенсии. Краткий курс военно-полевой хирургии я слушала лет 70 назад, уже после Великой Отечественной, когда еще свежа была память о миллионах погибших и пострадавших… Многих можно было бы спасти, но зачастую у хирургов в прифронтовой зоне помимо водки в качестве обезболивающего и пилы Лангенбека или Джильи ничего и не было…

– Какой пилы?

– Для ампутации. Не суть… Сейчас проще – чего только нет. Возможности медицины выросли в разы, в десятки раз… Ты хоть можешь себе представить – как это, когда тебе в глотку вливают стакан водки и начинают пилить твою кость? Спирт не блокирует все нервные окончания… Боль адская. Люди орали так, что уши закладывало… Не у всех сердце выдерживало… А ты? Ты лежишь здесь, обколотый обезболом и хнычешь как девочка! Соберись, башхед! Кутак сырлама! Родился мужчиной – будь мужчиной – веди себя как мужчина! Подотри свои сопли, зажми яйца в кулак и выживи! Слышишь меня? ВЫЖИВИ! Твоя задача – продержаться в красной зоне и дождаться эвакуацию. Я… Я не знаю, что еще можно сделать… К сожалению.

– Бабуль…

– Слушай и не перебивай. Проверь ранец и найди все, что есть – все анальгетики, антибиотики, гемостоп…Все должно быть под рукой. В бреду ничего не найдешь. Воду экономь – пей только тогда, когда будет совсем невмоготу – по одному глоткУ. Ты слышишь меня? ПО. ОДНОМУ. ГЛОТКУ. Максимально долго держишь во рту. Только потом глотаешь. Часов у теб нет – следи за солнцем: зенит – это 12 часов, ушло за горизонт – 21 час. Уровень горизонта ты не видишь из своей ямы. Считай так – ушло солнце за край воронки, значит где-то часа 4 – 5 пополудни. Дальше старайся ориентироваться по свету. Закат в 21 час – запомни. Каждые часа три-четыре коли антибиотик – там у тебя антисанитария полнейшая. Дальше…термоодеяло…

– Ба, тут солнце жарить – я его расстрелять готов… Сука, где автомат?

– Пинук чите! Слушай внимательно и не перебивай, когда старшие говорят! Раненые на передке часто гибнут именно из-за переохлаждения. Как бы абсурдным это не казалось. Достань одеяло и держи под рукой. Как только солнце начнет садиться и температура снизится – укутайся термоодеялом и ни в коем случае не снимай его. Это важно. Это очень важно. Второй момент, который позволит тебе продержаться – не снимай турникеты. НЕ. СНИМАЙ. ТУРНИКЕТЫ. Вытечешь… Сам не заметишь, как вытечешь. Все, что ниже турникетов – уже не твое – пойдет под нож хирурга, если… когда доберешься до желтой зоны. Там все уже некротизированное. Нужно спасти то, что осталось. Не снимай турникеты.

– Хорошо. Я понял. Пить хочется…

– Терпи. Ты только что пил. Бутылки не выбрасывай. Молись. Чтобы пошел дождь – он тебя спасет. Отрежь горлышки, чтобы увеличить диаметр. Жди дождь. Молись, чтобы он пошел. Собирай воду. Если нет… Если нет – пей мочу. Сколько будет. Люблю тебя.

– Что? Я…

***

Очнулся. Ой, какой приятный холодок! Это долбанное солнце наконец-то скрылось за краем воронки и подул освежающий ветер. Ой, как хорошо! Еще! Еще! Что там бабуля говорила – следить за солнцем? А как, если из ямы ничего больше не видно? Только по яркости как-то ориентироваться…

Стоп. Бабуля? Что это было? Отключка? Глюк? Что-то приснилось? Бабуля звонила? Как? Телефон рядом продолжал play dead и не подавал ни малейших признаков жизни. Ха-ха! Дружище, мы с тобой сейчас на пару играем в трупаков! Ха! Кто более убедителен? Ха-ха-ха!

Смешно. Так, что это было? Глюки? Потряс телефон, присмотрелся к дисплею – не, мертвый – кнопки не реагируют на нажатия.

Вода… Да, рядом. Три четверти бутылки. Хорошо. Пока хорошо. Надо сделать еще один глоток. Антибиотик? Не, попозже… или сейчас?

Черт… Бабуля… Как же хотелось, чтобы это, действительно была она… Долбаный глюк… Перележал на солнце и подтек – вон, целая лужа под обрубком… Да, мозг начинает сбоить… Точно… Жаль… А что жаль? Лежим, ждем и молимся. А почему бы и нет – хуже точно не будет.

Так, вторая пустая бутылка. Где она? А, вот же ж… Иди к папочке! Аккуратно ножницами отсечь горлышко… под горлышко! Ха-ха-ха! Шутка на шутке сегодня! Прям, в ударе. Так, отставляем в сторону. Надо еще достать автомат… Сука, кажется, боль начинает возвращаться – постреливает в левой половине. Млять, терпеть! Терпеть, млять! Ай, сука…

Млять, кажется, подтекаю… Лужа под обрубком стала больше… Или нет? Сука, пить хочется. Нет, нельзя. Так, автомат… Да, автомат? Так, аккуратно убрать с него всю землю по-максимуму… Аккуратно… Тихонечко… Еще чуток… А, сука! Вот он – затвор! Еще чуть-чуть счищаем и ставим… и ставим… и ставим… на предохранитель, мля! Готово! Все, сука, ты не преде! Ха-ха! Теперь можно спокойно дернуть да ствол и полностью вытащить из-под комьев земли. Иди к папе! Так патрон в патроннике. Зажимаем под мышкой и проверяем магазин – ага, полна коробочка. Все в ажуре! Уф…

Как же хочется пить… Надо еще термоодеяло достать – бабуля же говорила… Ха! Какая бабуля? Глюк наркотический? Ха-ха! Ладно, термоодеяло все же лучше достать… Хотя по такой-то жаре… Не, лучше достать, ага…

***

О, кажись, уже сумерки. Сколько, интересно, провалялся в отключке? Как же хочется пить… Млять, и что так больно? Где промидол? Последний? Или еще что-то есть? Был же еще где-то нефопам – тоже сойдет… Зато тепло. Тепло под термоодеялом.

Сука, культя какая-то страшная стала… Мля, меня, вообще кто-то найдет? Или все забили? Забыли? Вы что, забыли про меня? Вы что? Вы? Где вы? Мля! Где все? Мля! А! Ааааааа! Мля!!! Сука! Нет, я не хочу умирать! Сука! 25 лет! Умирать! Сейчас уже ночь скоро! Все болт положили! Кому, на хер, нужно меня вытаскивать? Кому? Аааааа…..

Пить! Все, хочу пить! Экономить воду? Да на хер? Все равно сдохну здесь один! Так хоть не буду от жажды мучиться! Где бутылка? А, вот ты где – иди сюда к папочке! Давай – все в топку! Ах, как вкусно! Вкусно! Вкусно…

Сука… Что же наделал… Воды больше нет… Ни капли… Ни. Единой. Капли. Вообще. Сука. Что наделал. Долбоящер… Что ты творишь? Жить хочешь? Да ты же выжрал всю, сука, воду! Ее больше нет! Нисколько! Ни капли! Нет! Сука…

***

Голова раскалывается. Прям, уже совсем вечер или как? Не, вроде, еще не закат. Пить хочется… Как же хочется пить… Но тепло… Тепло, да…Надо будет еще обезбол вколоть… И антибиотик… Но сначала – пить… А что? Ты же, сука, выжрал всю воду? Мляяяяя! Аааааа! Сука! Дебила кусок! Сука! Поссать! Точно, надо поссать и выпить! Мля, как противно – да, по херу – надо поссать и выпить! Иначе не выжить! Ну, давай! Тужься! Давай, надо постараться! Напряги, сука, свой долбанный мочевой пузырь или что там напрягают! Нам нужна моча! Ха-ха-ха! Очень нужно слить, чтобы обратно сразу же и залить! Ха-ха-ха! Охеренная шутка! Ха-ха! Сейчас живот от смеха заболит!

А, лучше вода! А, сука, где же взять воду? Вода! Вода! Как там поется в песне, которой его в детстве научил троюродный брат с Сумщины?

Несе Галя воду

Коромисло гнеться

За нею Іванко

Як барвінок, в'ється

Галю, ж моя Галю

Дай води напиться

Ти така хороша

Дай хоч подивиться.

Дай! Дай, Галя, воды напиться! Ну дай же! Ну! Аааа, мля! Ну! Воды! Ну! Сукаааааааааа…

Сверху что-то зашуршало. Ощущение, что по полю кто-то шел. И скрип. Срип. Как уключины весел на лодке. Или… или коромысло? Над краем воронки показалась девичья фигура. Протер глаза. Дивчина стояла и смотрела. Прямо на него. Ладная фигурка, красивые серые глаза и темные волосы, заплетенные в косу, венок из полевых цветов и светлая блузка с темной юбкой. На плечах… На плечах коромысло. Ведра покачивались. При каждом движении из них выплескивалась вода. Вода… С самого дня воронки он ощущал свежесть студеной прохладной влаги. Вода…

Вода у ставочку

Той піди напийся

Я буду в садочку

Прийди подивися.

Галя… или как тебя? Галя, дай попить! Галя! Дай! Вода! Вода… Как же хочется пить…

Девушка улыбнулась и, продолжая удерживать на плечах коромысло, обеими руками накренила ведра – их них полилась вода… Прямо на землю. Вода! Вода! Почему на землю? Зачем? Зачем, Галя? На меня! На меня лей! Галя!

– Хочеш пити?

– Да!!!

Внезапно почувствовал, как капли влаги попали на лицо. Тут же слизал их горячим распухшим языком. Какое блаженство! Еще! Еще! Еще капли! Теперь они не капают, а сплошным потоком льются на лицо и обмундирование! Они льются! Потоком! Открыл рот! Аааааа, какой счастье! Все деньги, все деньги этого гребанного мира могут отправляться в топку! Ничто не сравнится с этой чистейшей живительной влагой! Вода! Вода! Вода… Да, Галя, еще! Еще, Галя! Да! Давай…

***

Открыл глаза. На гребне воронки никого не было. Небо потемнело и с него нескончаемым потоком, плотной стеной шел ливень. Как будто кто-то там, не небесах, набрал в ведро воды и выплеснул все вниз на эту грешную пропитанную кровью многих поколений землю.

Ливень. Вода. Будем жить. Будем жить! Будем! Жить! Да! Жить! Вода! Счастье! Какое же это счастье!

Стоп! Пока идет дождь надо срочно набрать воды! Быстро – поставить бутылку и зажать ее под мышкой, чтобы не упала! У второй отрезать горлышко тактическими ножницами – и примостить под второй подмышкой! Все, готово! Открыть рот – ловить, ловить эти божественные животворящие капли! Ловить! Ловить! Ловить… Капли…

***

Сознание включилось. Вместе с ним включилась и боль. Сука, какая же это боль! Млять, от такой боли не на стенку можно залезть, а на небеса! Сука! Почему так больно! Млять! Чуть не уронил бутылку! Сука! Терпеть! Млять! Больно! Ебана… Сука! Где промидол? Он последний? Или его больше нет? Сука, почему не послушал бабулю и не выгреб из ранца все, что есть? А что там? Нефопам? Тоже сойдет. Да пох уже! Млять! Бооооольно! Ааааа! Сукааааа! Млять, колоть быстрее! Сука! Сука! Сука! Сука… сука… су… уже легче… Вода…Переставить чуть дальше. Упереть в стену. Устойчиво? Вроде, да. Млять, на дне воронки – сплошная лужа. Пловец, мля! Охереть! Ну, хоть не придется пить мочу! Хе-хе…

Млять… что-то захотелось ссать… Млять, как же вовремя… А куда? Прямо под себя, в лужу? А потом же из нее, если что, придется пить… Млять, что делать? Ссать хочется, как раньше хотелось пить… Мочи нет терпеть… Щас сорвет резьбу… Сука, куда? Да, по херу уже – под себя. По херу… по херу… Открывай краник… Сука… Сука… млять, все, пошло, пошло… как горячо… чего она такая горячая? Моча, моча, мля… Ну, хули – потом это и будем пить. Да, млять, никуда не денешься – захочешь выжить – будешь, сука пить! Мочу, мля! Свою, сука, не чью-то! Будешь, мля! Чтобы! Выжить! Понял, мля! Мочу! Выжить!

Выжить? А где наши? Они, вообще, ищут? Они найдут? Или забили? Кто-то, вообще, знает, что он здесь? Где, мля, эвакуационная группа? Аааа, сука! Где, мля, все? Скоро ночь! Ночь, мля! Где? Где все? Сука! Как же страшно! Как же страшно здесь одному… Умирать… Умирать? Нет, нет… Нет! НЕТ! НЕТ! НЕТ!

***

Сука, как же становится холодно – термоодеяло не помогает. Конечно, мля, как оно поможет, когда тут плаваешь в луже воды и… собственной моче?

Холодно… Холодно… Надо согреться… Сука… Сука… Холодно… Млять, ну найдет меня кто? Не? Что, мля, никому не надо? Дрыхните, поди, все? А я здесь подыхаю?! Ааааааа… Сука! Сука… Сука…

Надо попить воды. Несколько глотков. Две бутылки полные на треть примерно – уже неплохо… С наружи холод, внутри – пустыня… Мля, как же хочется пить… Сука! Нет! Нет! НЕТ! НЕТ! Пока был в отключке уронил одну бутылку – сука, она пустая! Сууукаааа… Осталась одна – там сколько? Миллилитров 100-150… Надо выпить половину… Да, еще оставить… половину, да…

Вторую… вторую бутылку надо набрать из лужи, пока она не высохла и не впиталась. Так… Так… сука, грязь какая-то мутная… что же – ее и пить? А хули делать? Да, млять – пить, мля, и причмокивать от удовольствия. А зараза… зараза, мля… Так, надо вогнать себе антибиотик. Да, точно… Надо… Вколоть… Да…

Кто-то потряс за плечо. Открыл глаза. Во рту все также – Сахара, сука, бесконечная. Хочется пить… Боль вернулась. Надо колоть обезбол. Солнце давно не видно. Уже почти темно… Сколько это? Восемь, девять…? Или уже десять часов… ХЗ… да пох уже… Обезбол и антибиотик… Да…

Снова потрясли за плечо. Рядом на корточках сидел пацанчик в кепке и спортивном костюме. Кто-то знакомый. Чирий? Лёха "Чирий"?

– Кир, алло, чувак? Хер ли ты тут разлегся?

– А?

– Пацаны за пивом погнали. Одного утырка на гопстопе подловили – разжились баблом. Будет «Жигулевское»?

– Что?

– Ты чё, братан? Оглох что ли? Жигулевское свежее с пеной да под тараньку будешь, говорю? Не?

– Я… я… да, да… Да! Буду! БУДУ! Мне две! Нет -три! Три мне сразу! Дай! Где?

***

Открыл глаза. Воды больше нет. Лужа почти высохла – одна грязь. Пить хочется… Полцарство за стакан воды… Какой, в жопу, конь?! Вода! Что делать? Что-что, мля? Лакай давай грязь с остатками водички… Языком, мля, как собачка! Давай, хули! Жить хочешь? Лакай! Ну, мля!

Жужжание в воздухе. Уже плохо видно. Кто там у нас? «Комик» к гости пожаловал? Что, млять, мало крови сегодня пролилось? Все никак не напьешься? Все жажда мучает? На, сука, пей мою! Не хочу больше притворяться! НЕ ХОЧУ! НЕ БУДУ! Давай, лети сюда – я тебе покажу, млять, приветственный знак! Вот тебе, сука, средний палец! На, мля! Видишь! Еблан! На, мля, отсоси! На, сука! Сука!.. Это ж все, писец… Сука, как же умирать не хочется…НЕТ! Жить. ЖИТЬ! ХОЧУ! Ааааа…

Дрон приблизился. Под брюхом у него что-то прицеплено… Темно уже. Ни хера не видно. Что это? ВОГ? Да, мля, кажись, ВОГ… Давай, сука, сбрасывай! Давай, посмотришь, как умирает настоящий… Сука!!!! Сбросил…

Продолговатый предмет отцепился от дрона и рухнул вниз. Через секунду раздался чмокающий удар о грязь. Тишина. Дрон взмыл и улетел. Как же так? Там же взрыватель ударный? Осечка? Не сработал? Повезло? Что это? Где ты, сука? Где ты, долбанный ВОГ? Иди сюда…

Рука пошарила в грязи и вытащила… Что это? Что, мля, это? ЭТО? ЧТО? Бутылка… заляпанная грязью бутылка… воды… замотанная в какую-то бумагу… воды… Бутылка воды! Это вода! Сука! Вода! Вода! Вода! Пить, пить, пить…

Что это? Глюк или я реально пью? Что это? Боже, Боже, пожалуйста, только не глюк! Пусть это будет вода! Какой… какое блаженство…

Бумага. Что это за листок такой? Надо размотать? Вдруг, там что ценное? А что там может быть ценным? Да пох. Ну-ка… Ну-ка… Млять, порвалась… Сука, долбанная резинка никак не хочет сниматься! А, вот – отцепилась! Так, разворачиваем – что это, буквы? Темно… а, нет – видно! Ага, читаем…

«ДИРЖИС БРАТ»

Диржис брат… Держись, Брат? Брат? Держись?

Сука… слезы полились ручьем… вся морда стала мокрой… сопли, слюни, слезы… вода из всех отверстий… Сукаааааа! Сука!!!! Какое счастье! Два слова… Всего два слова… С ошибками… но какие… Какие слова! Это лучшее, что читал в своей никчемной жизни! Млять, хули ты рыдаешь как целочка? Возьми себя… Держис брат! ААААА, сука…. Да, Брат, да – я держусь! Держусь! Я! Свои! Свои не бросили! Русские на войне своих не бросают! Вытащат! Вытащат! Будем жить! Да, мля, жить! ЖИТЬ! БУДЕМ! ЖИТЬ!

***

Кто-то гладил по лицу, размазывая по обгоревшей на солнце коже сопли и слюни.

– Кирюша, Кирюша, мальчик мой…

Открыл глаза. Ба сидела рядом прямо в грязи. Маленькая, чуть сгорбленная фигура с седыми волосами, забранными в два смешных как у школьницы «хвостика», и, почему-то, в белом сарафане. Карие глаза смотрели с нежностью и твердостью одновременно.

– Бабуль?

– Да, мой хороший, да…

– Ба, я устал…

– Знаю, мой родной, знаю. Помощь идет. Свои уже рядом. Надо продержаться. Стиснуть зубы и продержаться. И не смей мне тут умереть! Слышишь меня!

Суровая оплеуха старческой сморщенной ладонью впечаталась в правую щеку. Голова мотнулась от удара.

– Больно, Ба!

– Знаю! Знаю… Не смей умирать! Не раскисай. Ты почти дотерпел. Осталось чуть. Совсем чуть. Соберись. Соберись и жди.

Старческие, но такие теплые и нежные руки снова начали гладить по лицу, счищая грязь и вытирая слезы.

– Чувствуешь мои ладони? Через них в тебя заходит вся сила рода. Родители, деды, прадеды… Александр Федорович, Борись Ильич, Нина Николаевна, Галина Александровна, Георгий Борисович, Валерий Иванович… Все стоят за моим плечом и дотягиваются до тебя. В тебе – сила рода. Всего рода. Будь сильным, мой мальчик! Сила всех предков в тебе. Сила тех, кто шел в Брусиловский прорыв и брал на штык Кёнигсберг. Дух русских кирасир под Бородино и тех чудо-богатырей, которые переходили с Суворовым через Альпы. Они все – в тебе. Сейчас свернись калачиком, в позу эмбриона, насколько нога позволит, и жди. Почувствую в себе всю силу. Всю силу своего рода. Она с тобой. В тебе. Она поможет. Сила рода. Ты не можешь проиграть. Тебе еще рано на ту сторону. Теперь ты – продолжатель рода. И обязан всю силу передать по наследству. Живи, мой мальчик, живи. Держись.

– Да, Ба, да…

– А помнишь, в детстве ходил на рыбалку? Чтобы ни случилось поправок на леске всегда держится на поверхности. Ничто не может его утопить. Волны накрывают его, а он всплывает. Снова накрывают, а он продолжает держаться на поверхности. Так и ты теперь – поплавок. Ты – поплавок, в котором живет сила рода. Ничто не может тебя убить, пока ты сам не сдашься. Ты – поплавок и качаешься на бушующих волнах. Но они ничего тебе не сделают, пока в тебе живет сила рода. До тех пор ты – живой. Храни. Береги. Живи. Люблю тебя, моя кровиночка…

***

Глаза открывать не хотелось. Вокруг были какие-то люди. Что-то говорят… Что? Устал. Не важно. На каком хоть языке? Русский? Да, точно, вроде, русский… Точно, русский. С сильным кавказским акцентом. Свои. Свои! Русские!

– Диржис Брат!

– Держусь, Брат! Спасибо, Брат! Спасибо, что пришел… Спасибо… Свои… Свои…

Последнее, что отпечаталось в сознании, это как несколько пар крепких братских рук аккуратно подняли и вытащили со дна грязной, но ставшей такой родной, ямы. Как из материнской утробы. Заново родился.

Сила рода. Поплавок. Нельзя победить того, кто не сдается.

***

Солнце. И снова солнце. Но на сей раз такое слабенькое и бледное. Казалось, оно даже светит как-то так – робко что ли. Тихонечко, будто боясь обжечь. Ну а каким еще может быть солнце зимой? Хорошо, что вообще, хотя бы иногда на сером свинцовом декабрьском небосклоне появляется солнце. Нет, не так. Солнышко. Солнышко!

Снял шапку и с нескрываемым удовольствием подставил зимнему солнцу всю голову. Зажмурился от удовольствия. Свети, солнышко, свети!

Далеко позади осталась эвакуация в желтую зону. Стабилизация. Зеленая зона. Повторная ампутация. Интенсивная терапия. От ноги осталось почти все – бедро и половину голени удалось сохранить. Врачи говорят, хорошо – под протез просто отлично, удобно будет ходить. А вот рука… В общем пальцев осталось ровно половина – аж 10 штук. Он уже решил, что вместо кисти закажет себе кулак. Хотя… Вот ведь, как удобно – теперь у него может быть сменная рука: хочешь кулак, а хочешь – просто ладонь, или любой жест из пальцев… под настроение, короче – хоть каждый день меняй и ходи с новой рукой. Улыбнулся. Не то, чтобы смешно, но забавно. А что делать – жизнь-то продолжается.

Достал из кармана ту самую перчатку с левой руки, которая валялась в снарядной воронке, когда очнулся в самый первый раз. Кто-то из эвакуационной группы зачем-то прихватил ее с собой и засунул ему в лямку молли на броннике. Г – Р – О – … Г. Последняя буква подтерлась, но все же ясно читается – ГРОГ. Ром, вода, тростниковый сахар и специи. Горячий напиток для тех, кто в море. Для настоящих мужчин. Что с ней делать сейчас с этой перчаткой? Зачем она? Выбросить или…? Пожалуй, лучше оставить. Да. И носить на протезе, как напоминание о том жарком августовском дне.

У вас проблемы на работе? Неадекватный начальник? Дома не понимают и не ценят? Не хватает денег на отпуск? Банк отказал в кредите? Принимаете антидепрессанты? Что, блин, серьезно? Все настолько плохо в вашей жизни? Достаточно принять 18-часовую грязевую «лечебную» ванну, лежа в снарядной воронке с оторванными конечностями в собственной моче под прицелом у «комиков»… Хорошее такое лекарство – сразу выбьет всю дурь из головы. Кто заступил ногой на тот свет, на этот начинает смотреть в ином… свете.

Заступил… да. Кстати, а вот с ногой… Раньше по фильмам и книгам всегда думал, что потерял человек ногу, допустим – делают ему протез и все – он на нем и пошел себе спокойно. Ни хера… То есть, ничего подобного. Современные многофункциональные и супернавороченные протезы стоят космических денег. И хотя от МинОбороны по госпрограмме ему полагался бионический протез, на первое время, все равно, выдадут обычный. А на простой болванке, как оказалось, нужно потратить кучу времени, чтобы хотя бы просто научиться ровно стоять. А ходить… В общем, это как в детстве – ходить придется учиться заново… Месяцами. Все непросто. Совсем непросто. Как оказалось.

А пока можно сидеть в кресле-каталке в скверике военного госпиталя и наслаждаться солнышком. Скоро придет медсестра и увезет обратно в палату. Лечение, реабилитация, восстановление… Сколько с ним мучились военные психологи – не понимали, бедные, что, если в ком живет сила рода, тому не нужно лечить мозги. Сила рода. Она внутри. Потрясающее, непередаваемое ощущение. Ты не один. Ты больше не один. Вся сила рода с тобой.

Погладил правой рукой левую. Фантомные боли. Временами кажется, что болят пальцы. А их нет. А они болят. Вот так. И холодно. Рука замерзла. Точнее, кисть. Которой нет. Как смог натянул перчатку на культю. Грог. ГРОГ! Почему-то стало теплее.

Невдалеке раздавались звонкие подростковые голоса. Судя по всему, в госпиталь приехал школьный патриотический клуб поддержать раненых и выздоравливающих. Прислушался – да, читали стихи, такие сильные и мощные, где каждая строчка дрожала тугой натянутой тетивой, каждое слово заходило прямо в сердце. Кто же это – Твардовский? А, нет, Симонов, точно – Константин Симонов.

…Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой, —

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

Безумно красивое и пронизывающее стихотворение. Только гений мог такое написать в том далеком, 1941 году. О, а вот это что-то неслышимое ранее – явно, времен Афгана или 90-х, но не факт. Никогда не слышал. Мальчишеский ломающийся голос торжественно читал нараспев:

Небо подернулось дымкой в горах,

В сердце вползает удушливый страх,

Ярко блестит на штыке кровосток,

Из Кандагара идем на восток…

Да, видимо, Афган, все таки. Парень – молодец, очень старается. Очень эмоционально. Понятно… Понятно, что он не понимает, о чем читает. Дай-то Бог…

…К черту войну! Надоело до рвоты!

Мы подбираем «двухсотых», «трехсотых»,

На штык-ноже заржавел кровосток,

Выживших мало – идем на восток…

… Дай-то Бог тебе, парень, штык-нож видеть только на картинках и в кино. Дай-то Бог. Хотя… хочешь мира – готовься к войне. Ну, да ладно, хватит уже о войне. Хватит. Хватит!

Единственное, что не успел сделать за все это время – так это позвонить бабушке. Вообще не включал за последние месяцы телефон. Ни с кем не хотел говорить. А зачем? Родителей не было. Звонить друзьям? Для чего? Сказать – привет, братан, а я теперь инвалид? О чем говорить? Он не поймет их, а им не о чем разговаривать с ним. Или это, просто, он о них так плохо думает и они совсем другие? А какая разница? Звонить все равно не хотелось. Никому. Но Ба надо позвонить. Сейчас уже можно, когда со всем справился и все пережил. Когда уже можно сказать – да, я сделал это. Именно теперь можно звонить, а не тогда месяцы назад, когда в истерике катался по больничной койке, оплакивая свои потерянные конечности. Сейчас можно. Именно сейчас. Когда справился. Смог. Родился мужчиной – будь мужчиной – веди себя как мужчина. Да, надо позвонить. И сказать «спасибо». Если бы не Ба… Если бы не она…

Достал из кармана телефон. Все тот же кнопочный боевой телефон, который тогда на передке никак не хотел включаться. Другого все равно не было. Погладил прорезиненные кнопки пальцами. Спасибо медсестре – зарядила на днях. Сказала: «Пусть будет. А вдруг решите кому-нибудь позвонить?». Да. А вдруг. Вот и решил.

Нажал кнопку включения. На этот раз все завелось с «полпинка». Телефон моментально ожил и, радостно моргая, стал высвечивать на дисплее данные загрузки. Хорошо, что не смартфон. Загрузился за считанные секунды – благо «мозгов» там практически нет – простая звонилка. Сеть есть. Полная. Хорошо.

В адресной книге было пусто. Если бы «труба» попала по враждебные руки, то, явно, начали бы названивать по списку контактов и кошмарить близких и друзей. Которых было мало. Почти не было. Поэтому и все номера записывал просто в память – в собственную память, на подкорку. Просто запоминал. Так надежнее. И безопаснее. Для всех.

Пальцы по памяти набрали знакомый домашний номер. С легким трепетом приложил ухо к динамику. Гудок… Еще гудок… Снова гудок… Еще…

– Алло! Алло!

– Ба! Бабуля! Я…

– Ой, а это – наверное, Кирилл, да? А это – баба Нюра, соседка ваша из дома напротив.

– Ой, баба Нюра, не узнал – богатой будете… А можно бабушку к телефону позвать? Она там где-то недалеко?

– Так это… Кирюша… А ты разве не знаешь? Тебе не сказали еще?

– Что? Что не сказали?

– Так это… Бабушка-то твоя, Тамара Александровна, это… Так померла она. Летом еще. Как сейчас помню, жарища стояла страшная – скотина вся по сараям попряталась. А она пришла тогда в сарафане белом, зачем-то, и со своими двумя «хвостиками» – ей все нравилось, не хотели ни стричься коротко, ни укладку какую делать. Вот пришла и говорит: «Кирилл в беде. Не выбраться ему. Вытекает он. Сегодня кто-то должен уйти. Так предначертано. Сына в свое время не сберегла. Так внука сохраню. Кто-то должен уйти. Пришла попрощаться». Вот так-то… А, и все еще повторяла фразу какую-то заморскую непонятную – она ж ученая была, медик, латынь хорошо знала… А, вот, и все повторяла: “Quid pro quo. Quid pro quo”. А потом встала и ушла. И… и ушла. Совсем ушла. У меня до сих пор это “quid pro quo” в ушах стоит…

– Quid pro quo… Одно заместо другого… Кто-то за другого…

– … Вот, а я тут и прихожу иногда, раз в месяц, пыль убрать да проветрить – благо Тамара Санна ключи оставила. Дом ждет тебя, Кирюш… Алло, Кирилл, алло! Что-то связь плохая – не слышно ничего. Алло!..

Слезы текли из внешних уголков глаз – говорят, так могут плакать только мужчины. Два тоненьких ручейка казались нескончаемыми. И только зимнее солнышко робкими слабыми лучиками нежно гладило по белой после госпиталя коже и подсушивало собравшуюся в отросшей бороде влагу. Так могут плакать только мужчины. Родился мужчиной – будь мужчиной – веди себя как мужчина.

Дом ждет тебя.

***

Сказка#2 Quid pro quo. Отчий дом

– Тут и сказочке конец, а Дима слушал – молодец! – демон радостно захлопал в ладоши и пропел хриплым голосом на мотив «Баю-баюшки-баю».

Только сейчас Дима почувствовал, как затекла спина. Расправил плечи, покачался из стороны в сторону, восстанавливая приток крови в мышцы.

– Рассвет уж близится, а Германа все нет, – темный продолжал юродствовать, декламируя известные строки из наследия самого африканского из всех русских поэтов. – Скоро восход. Пора мне – дел еще навалом. И так, всю ночь на тебя убил, понимаешь.

– Что пора уже? Заждались? Ну, заходи, мы будем рады, – за Димой не «заржавела» ответка из творчества «Черного Обелиска» времен покойного Толи Крупного.

– Что? И вопросы никакие уточняющие даже задавать не будешь? – деланно удивился Вельзевул. – Неужели на сей раз все понятно?

Дима молча пожал плечами.

– Ты только, это, – вспомнил Дима, – личину-то мне мою верни. Если наигрался, конечно. Игрун. Или игрец.

– Игрок, – усмехнулся демон, – тройка, семерка, туз… тройка, семерка, дама… нельзя вернуть то, что никогда и не брал. Личина твоя, как ты выразился, была и есть с тобой, пока не решишь под скальпель пластического хирурга лечь. А то, что ты сам и все остальные тебя по-другому видят – так это не моя проблема. Излагая просьбу конкретнее.

Дима подумал.

– Хорошо, – продолжил он, – тогда верни всем нормальное восприятие, без искажений.

– Вот народец пошел, – деланно возмутился темный, – сами плохо видят, но все у них окулист виноват…

– Давай-давай, окулист-оккультист, снимай свой морок.

Демон с многозначительным видом развел руки, замер, закрыл глаза, затем с резкий усилием свел руки и хлопнул в ладоши. Да так, что уши заложило от звона.

– Зачем? – Дима потряс головой и прочистил пальцем заложенное ухо.

– Ну, вы же любите всякие визуальные эффекты. Чем круче эффект, тем больше смысла в нем видите. Странная, конечно, взаимосвязь, но, ладно – на, мне не жаль.

И темный, для верности, снова хлопнул в ладоши, пустив по камере новую акустическую волну.

– Исполнено, о, человек! – с издевкой промолвил демон и присел в нелепом книксене.

– Что ж, придется тебе поверить, что так оно и есть.

– Ты уж, ага, сделай над собой усилие и поверь, ага, – демон театрально зевнул, – и, кстати, еще одно усилие сделай – ты уж к матушке-то на чебуреки съезди, как и обещал. Ждет ведь. Тесто она, конечно, классное готовит по бабушкиному рецепту. Да. Как же преображается изделие, если в муку добавить всего одну стопку водки. Ага. Все ж таки, Тамар Санна знала толк в выпечке…

– Кто?

– Бабушка, говорю, твоя, Тамара Александровна, – демон пожал плечами, – что тут непонятного? Два сыночка у нее было, да. Одного не уберегла – ушел к праотцам раньше времени – хоть внук от него, Кирюша, остался – и то хорошо, ага. А второго сыночка-то прокляла. Да. Когда узнала, почувствовала, какой выбор он сделал в Афганистане в далеком 1980 году. Так и не общалась больше с ним до самой своей смерти. В прошлом августе… Ну, ладно, что-то задержался я тут с тобой. Пойду, пожалуй. Может еще и навещу когда – не решил еще. А ты чего это такой бледный стал? Ай-яй-яй, нехорошо – надо чаще бывать на свежем воздухе, на солнышке. Вон братца твоего двоюродного одноногого каждый день возят так на каталке гулять – ох, как ему нравится… А, да ты ж его и не видел никогда – все забываю, ага… Ой, ну все, совсем опаздываю – прощевай! Или, как это по-русски? Чао, мон ами!

Демон щелкнул пальцами и повернулся боком. Он был похож на плоскую, 2D фигуру, отпечатанную на картоне. Путем нехитрых сложений, картон трансформировался в большой бумажный самолетик и, радостно жужжа невидимыми двигателями, вылетел а коридор сквозь прутья решетки, покачивая крыльями с нарисованными красными звездами.

Дима остался один.

***

Сколько он так просидел – неизвестно – часы-то забрали еще при задержании. Так сидел и смотрел в одну точку. Не пошевелился даже тогда, когда в камеру по утру зашел дежурный капитан и, увидев, его, округлил свои, и без того, на выкате глаза, ругнулся заковыристо-нецензурно и убежал. Но лишь для того, чтобы через минуту вернуться с паспортом. Его, Диминым, паспортом. Стоял и долго сличал оригинал с фотографией, для верности усиливая освещение фонариком на смартфоне. Стоял и сличал. Светил прямо в глаза. А Дима сидел и молчал. Мозг охренел от произошедшего за последние пару суток, показал всем средний палец и принудительно перешел в режим «вне доступа».

Капитан, тем временем, закончил сверку и снова убежал, не забыв запереть на ключ дверь камеры. Дима снова остался один. Можно было продолжать сидеть и молчать.

Через какое-то время дверь камеры снова отворилась – хотя злые языки утверждают, что прошло не меньше двух часов. На пороге стояла испуганная и настороженная Галина. Увидев Диму, она рванула к нему на третьей космической скорости. Сграбастала в объятия и начала покрывать поцелуями голову, лицо… На заднем фоне дежурный капитан озадаченно чесал голову рукой с такой силой, как будто, хотел добраться до правого полушария серого вещества, ответственного за воображение и творчество.

А Дима сидел и молчал. Мозг решил не включаться и тогда, когда под роспись ему вернули все изъятые при задержании вещи и они с Галиной на такси вернулись домой. Осуществив принудительную помывку в душе и насильно влив в ротовое отверстие Димы полкастрюли вчерашнего настоявшегося борща, Галина ушла в другую комнату и долго с кем-то разговаривала по телефону.

После слов «ну, все, мы едем к маме» Галина, как в детском садике, долго и упорно собирала и обувала Диму, который не делал ни единой попытки ей помочь.

Встреча у мамы прошла в теплой и дружеской, можно так сказать, обстановке. Галина что-то эмоционально рассказывала маме, которая охала и вздыхала, не забывая подкладывать горячие чебуреки на тарелку Диме, который, в свою очередь, добросовестно работал челюстями, перерабатывая фарш в… фарш, не забывая, при этом, глотать.

На ночь решили у мамы не оставаться и вернулись домой. Дима долго сидел в гостиной на диване, внимательно рассматривая свое изображение в матрице выключенного телевизора. Галина сидела рядом и вязала. И молчала. И лишь изредка посматривала на Диму. И вздыхала.

Время перевалило за полночь. А они все сидели и молчали. И тут Диму прорвало – он резко повернулся к Галине, в глазах сверкали нездоровые молнии:

– А ведь он даже не вышел? Ни на ужин, ни проводить! Даже не поздоровался, не поинтересовался жизнью! Ему до меня все равно, да? Я для него не существую, да?!

– Кто? Кто не вышел? – Галя вздрогнула от такой экспрессии и напора.

– Отец! Отец – кто же еще?! Даже не вышел из своей комнаты, не присоединился к нам за ужином! Он… Он… Он меня… Он…

– Дима, Димочка! – в испуганных глаза Гали явственно читалась тревога, – О чем ты говоришь? Что ты такое говоришь? Ведь твой папа… умер… еще в прошлом году… он…

– Кто? Кто умер?

– Твой отец. Мы похоронили его зимой. Помнишь? Еще так странно – солнышко вышло из-за туч и все светило и светило. Пока закапывали. А когда поставили крест – скрылось за тучами. С тех пор за последние два месяца – ни одного солнечного дня. А твой отец еще, помнишь, когда ты попал в реанимацию с подозрением на ранний инфаркт, и мы с мамой сидели в ту последнюю ночь у его постели, все повторял, как в бреду: «Честь не сберег, брата не сберег, мать потерял, так хоть сына своего сохраню. Пусть не искуплю… Хотя бы сохраню. Сегодня кто-то должен уйти – до полуночи осталось всего несколько минут. Кто-то, но не сын. Не сейчас. Так предначертано. Кто-то. Quid pro quo. Quid pro quo…». Дима, Димочка, почему ты замер? Дима, солнышко, ты меня слышишь? Дима! Дима…

Слезы текли из внешних уголков глаз – говорят, так могут плакать только мужчины.

***

Тем временем Вельзевул приготовил третью, последнюю сказку. Carpe Diem. В одну из темных глухих ночей придет и ее очередь быть рассказанной. Завтра? Через месяц? Когда? Об этом знает только сказитель. А до тех пор – спокойной ночи.

Сказка#3 Carpe diem. Пролог. Шашлычок под коньячок

***

Весна. Май. Праздники. И абсолютно бестолковые для работы дни между ними. С конца апреля по середину мая все бизнес-активности в стране замирают. Ну, как минимум, в Москве и других миллионниках. Стандартные для многих ситуации:

– Алло, добрый день! Когда будет удобно собраться на короткий конф-колл и обсудить детали нашего коммерческого предложения?

– Ой, сейчас же 23 апреля – не все уже на месте. А давайте между праздниками, числа 5-6-го мая? А лучше, чтобы с гарантией и чтобы все вернулись из отпусков – сразу после майских! Ну, как сразу… числа 17-го… Хотя, знаете, что – а давайте числа 20 мая созвонимся и точно подтвердим? ОК?

Ну, конечно, «ОК» – а как же еще? И пофигу, что сегодня – только 23 апреля. Ну, кто, скажите на милость, в майские, перед майскими и между ними работает, а? А после праздников еще надо пару дней, а лучше – неделю, заложить на раскачку, погружение в отложенные дела, приведение себя любимых в рабочий тонус и так далее. Бестолковый период. Есть деньги – можно отдохнуть. Нет денег – все равно надо отдохнуть – майские же! А как иначе?! Как говорится – займи, но выпей.

В общем, Дима категорически не любил пятый месяц весны. Каждый раз, точнее, каждый год его выбивало из колеи отсутствие возможности вести бизнес и принуждение к отдыху. Отдыхать? От чего? Что, кто-то уже успел устать с начала года, когда был почти двухнедельный новогодний узаконенный загул в масштабах всей страны? Это, не считая 23 февраля и 8 Марта. И всех, на секундочку, всех законных выходных, которых с начала года наскребается еще дней 30 – 35… Это за неполные-то четыре месяца нового года. Да, после такого напряженного графика нужно обязательно еще пару недель в мае передохнуть. Иначе никак – не сдюжить. Перезагрузиться, так сказать, найти душевное равновесие, поймать дзен… Ага, расскажите об этом японцам – они от зависти себе, точно, харакири сделают. Хотя, правильно здесь было бы употребить термин «сэппуку», но да мы же – не японцы. Это там в Японии они сэппуку могут делать, а у нас там у себя они делают именно харакири. И никак иначе. Неправильные, какие-то, японцы… Нам-то всяко виднее, что там они у себя делают. Ага.

В общем, сегодня, в конце, так сказать, первых майских Дима вынужденно и флегматично пытался поймать дзен. Последний никак не хотел ловиться и всячески старался ускользнуть из крепкой хватки профессионального менеджера. То приближался и раззадоривал, то коварно нашептывал на ушко: «Скоро 5-е мая – давай, надо впахнуть, как следует, спланировать встречи, рассчитать смету по проекту, подать заявку в новый тендер… Давай, Дима, давай – не время расслабляться!» Дима вяло отмахивался. Помогало плохо. Не хватало хваленых проактивности и реактивности. Ну их… Май. Природа. Шашлык. Как в том древнем анекдоте – в таком случае надо просто расслабиться и попробовать получить удовольствие. А шашлычок под коньячок – вкусно очень…

Вот Дима и сидел у костра на импровизированной табуретке-пеньке и с банкой пива в руке. Ноутбук, на всякий случай, лежал рядом на скамейке. А что, а вдруг? Случаи бывают разные, как говориться. Хорошо, все таки, что старый друг позвал к себе на дачу под Клин на шашлыки. Точнее, на шурпу. Весеннее солнце активно поджаривало намечающуюся лысину, а костер из березовых поленьев не менее активно подрумянивал бок. Надо бы отодвинуться. Лень. Лень-матушка. Какие ж вы коварные, майские праздники, а?!

Старый товарищ с запредельным уровнем активности и, от того носящий прозвище «Энерджайзер» или «Энджи» для краткости, со скоростью реактивного истребителя пятого поколения носился по дачному участку, не переставая рубить дрова, чистить казан и нарезать мясо с овощами для бульона. Дима лениво наблюдал за всеми манипуляциями. Как говорится, можно бесконечно долго смотреть на горящий огонь, льющуюся воду и на работающего человека. Два из трех компонентов были в наличии. А льющуюся воду неплохо заменило холодное пиво в жестяной банке. Пиво Дима не любил, равно как и алюминий. Если уж пить, то драфт, то бишь, разливное. Но… Но в мае и на даче… В общем, на природе в топку заходило все. И, ведь что интересно, весеннее солнце, запах костра и чистый лесной воздух кардинально меняли вкусоароматику любой пищи или напитка. И бюджетное пиво, от которого в обычно жизни бы плевался, могло превратиться в нектар богов.

– Ром!

– Что «ром»? – не понял Дима. Внезапно произнесенное слово вырвало его из дзена, сиречь созерцания ума в спокойствии.

– Ром, говорю, – повторил товарищ, – вечером будем дегустировать ром. Тесть из Казахстана притащил несколько интересных вариантов – параллельный импорт, млин! Ха-ха!

– А… Ну, ок, конечно, – к рому Дима был также равнодушен, как и к пиву. Вино – да, вино он уважал. Только хорошее, качественное, полнотелое, насыщенное. Но, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Хозяева сказали – «пиво, а вечером ром» – значит, сидим и пьем пиво в ожидании шурпы и рома. И не возгудаем, а то еще припрягут казан начищать. А это Дима не любил больше, чем пиво с ромом.

Но, как говорится, не прокатило. Внезапно Энджи вспомнил, что есть же еще одна пара рабочих рук, которая простаивает самым бессовестным образом.

– Так, Диман! Давай дуй к колодцу, пока я казан чищу, и притащи ведро воды! Там, это, аккуратно – у меня там с прошлого года грибы мариновались в колодце – я их, по ходу, забыл… Ну, не в самом колодце мариновались, а в банках, которые я поставил в ведро. А ведро – опустил в колодец…. И забыл… Короче! Достань ведро из колодца – аккуратно! Если банки там – просто выставь их осторожно – потом выбросим…. Но аккуратно! Не разбей ничего! Смогешь?

– А то…

Все, блин, лафа закончилась. Дима вздохнул, оставил банку с пивом и нехотя поплелся черепашьим шагом в сторону колодца. Ну, вот не любил он все эти хозяйские дела – не любил и все. Речь, там толкнуть, компред убойный подготовить, в переговорах жестко зарубиться – это всегда пожалуйста. А в колодец лезть… Эх… Нафига только поехал на эту дачу? В принципе, дача была о нем примерно такого же мнения. Раз приехал – не фиг разлеживаться – чтобы отдохнуть надо и впахнуть. Любишь кататься – люби и катайся…

– Дядя Дима! Ой, Дядя Дима!

Вот же ж, напасть какая… Пятилетняя Томочка, хозяйская дочка, с визгом налетела на Диму, чуть не сбив с ног. Малолетняя проказница с гривой темно-русых волос в желтых щегольских резиновых сапожках и джинсовой курточке с подвернутыми рукавами. Огромные глазищи на детском лице сияли неуемной энергией и запалом. Истинная дочь «Энерджайзера».

– Дядя Дима, а ты видел там ёжика? – девчуля махнула ручонкой в сторону кустов – Дима рефлекторно посмотрел в ту же сторону, но это было уже неактуально. – А мама затопила печку. Там еще паук в углу сидит. Таааакой страшный! Ой, а ты что собрался делать? Ты в колодец полезешь? А папа там что делает? А мама мне шоколадку обещала, если я буду… Ой, а мы когда есть будем? А тетя Галя там с мамой о чем-то шепчутся… А ты…

– Тоооомаааа! – Дима не умел и не знал, как общаться с маленькими детьми. – Остановись на секунду! Я не успеваю за полетом твоих мыслей!

– Ой, – Томочка удивленно замолчала, но лишь на тысячные доли секунды, и только чтобы потом произвести очередной залп из всех своих орудий. – Дядя Дима, и ничего у меня не летает. Зачем ты за ними хочешь успеть? А давай я тебе помогу? Ты вниз полезешь? А если упадешь, будешь кричать? А я знаю, по какому номеру скорую надо вызывать. А ты знаешь? 01, 02 или 03? Попробуй угадай!

– 112, – устало буркнул Дима. Да, от «хвостика», похоже не отвязаться – придется принять этот довесок, как должное. – Так, Тома! Сейчас давай немного помолчим… Точнее, ты помолчишь и внимательно меня послушаешь. Смотри…

– Ой, как здорово! – Томочка стала прыгать и хлопать в ладоши, – Мама, мама, а мы с дядей Димой сейчас будем играть в игру!

Звонкий детский голос разносился по всему дачному участку, проверяя на прочность барабанные перепонки и пугая лесную живность. В ушах зазвенело. Дима подождал, пока звон утихнет, еще раз вздохнул и попробовал продолжить:

– Смотри, значит, я аккуратно открываю крышку колодца…

– Папа, папа! Я тоже хочу веточкой потыкать в костерок! Папа!…

Через пару тысячных долей секунды Дима остался перед колодцем один. Мама дорогая! Как же трудно-то с детьми, а?! А Галя все мечтает о ребенке… Ребенке, Карл, ребенке! Как же жить-то в таких условиях, когда сосредоточиться невозможно, вечером полежать и отдохнуть на диване никто не даст, когда за пять минут приходится ответить на 150 вопросов из категории «зачем и почему», когда… Не-не… Дима, аж, помотал головой – он, в принципе, был не против детей, но… В общем, пока не сейчас. Ну никак не сейчас. Потом… Может… Надо все продумать, обсудить… Да, в общем, не сейчас. Вздохнув в очередной раз, Дима открыл крышку колодца.

В общем, следующие пару часов прошли в обстановке полнейшей трудовой повинности, которую злые языки почему-то величают «отдыхом на природе». Нда… Натаскать воды, выбросить перебродившие с прошлого года грибы, напилить и наколоть дров, промыть и подготовить мозговые кости на бульон, нарезать овощи, которые не успел дорезать Энджи, сгонять в магаз за солью, которая почему-то не вовремя закончилась, еще раз сгонять в магаз за приправами, которые просто забыли, принять доставку пиццы, потому что все резко захотели есть, а вода на шурпу еще только закипала… И это вы называете отдыхом? И это все сделал он, Дима. При этом, было искренне непонятно, чем же занимались другие… К счастью, неугомонная Томочка тоже была занята чем-то другим.

Все, теперь можно просто посидеть у костра, допить нагретое пиво и помедитировать на огонь, глядя на булькающую шурпу в казане. Энджи сказал, что готовится будет часа 3-4… Жесть какая – никогда бы не подумал, что какой-то суп надо варить полдня…

Галя со Светой, женой Энджи, были заняты на втором этаже дачи активным обсуждением преимущества шеллака над гель-лаком и особенностей нанесения праймера и финиша для точного сцепления с ногтевой пластиной. Энджи с Томочкой носились по участку с газонокосилкой на перевес, подравнивая невидимую траву, которая еще только-только пробивалась из нагретой солнцем почвы. В общем, Диму на время оставили в покое. Какой кайф…

– Ты только не забывай пенку собирать! – прокричал на ходу Энджи, закладывая очередной вираж с газонокосилкой в руках и висящей на плечах Томой. Девчуля от удовольствия визжала, не переставая, на одной высокой ноте.

– Да-да, – Дима махнул половником в их сторону, – конечно, да… Собираю, ага.

Наконец, можно спокойно расслабиться и подумать. Интересная, все таки, штука – жизнь. Будучи ребенком, торопишь время, которое, кажется, ползет со скоростью улитки, переевшей забродивших ягод. С прожитыми годами приходит понимание, что постоянно ничего не успеваешь и времени катастрофически не хватает – оно утекает как речной песок сквозь растопыренные пальцы… Хоп и тебе уже 20. Хоп – и уже 30. А что успел? А сколько еще надо. Хоп – и… ? Что – 40, 50, 60? И все – жизнь неожиданно прожита… Как и многие представители молодежи, Дима искренне считал, что после 60 жизни нет… или даже раньше. За МКАДом и после 60.

Да, как быстро летит время. Прошло-то всего пара-тройка месяцев, а воспоминания о зимних событиях уже подыстёрлись из памяти и оказались задвинутыми в самый дальний угол чулана. Конечно, сначала было совсем невесело. Точнее, совсем наоборот… То есть… в общем, было охренеть, как плохо. То ли смерть отца в последний месяц уходящего года так повлияла, то ли бесконечные переработки. То ли все вместе. В общем, да – сдвиг по фазе определенный был – мозг просто рассыпался на отдельные молекулы – глюки, видения и иные игры перегруженного разума. Какие бомжы, какие бесы на кухне? Что только не придумает воспаленное сознание. Фантазия, как говорится, безгранична. Да, по настоянию Гали пришлось походить к психоаналитику какое-то время. И это, кстати, и помогло переформатировать мозг и вернуться к нормальному рабочему состоянию. Причем, не сами беседы на кушетке в кабинете у мозгоправа, а именно попытки вторгнуться в его воспаленное сознание. Димино «эго» это восприняло как угрозу и оперативно мобилизовало все ресурсы на отражение вторжения. Именно это и позволило включить свет в темных коридорах сознания. Последние встречи Дима уже проводил в словесной атаке на психоаналитика, в попытках проникнуть в мозг своего визави и разобрать его на атомы. И ведь к каждой такой встрече он готовился – продумывал вопросы, варианты… Но эскулап тоже не зря свой хлеб ел, как оказалось. В общем, сошлись на боевой ничье. Засим и разошлись.

Так что последние пару месяцев Дима с Галей наслаждались таким привычным и понятным стилем жизни под названием «бег с препятствиями в колесе» – белкам вход воспрещен! Ха-ха…

Никаких тебе больше ночных гостей, видений и прочих неприятностей. Да, время бежит… Летит… За три месяца столько воды утекло, а казалось, что все было только вчера. Куда, куда уходит время? А ведь не за горами и «сорокет»… Блин, 40 лет – какая жесть…

Неожиданно Дима понял, что уже не один. Почувствовал. Скосил глаза – ё-моё, рядом на бревнышке уютно устроилась Томочка и практически не мигая смотрела на костер. Молча, при чем. Скромно сложив маленькие ручки на худых коленышках. Фантастика какая-то.

– Диман! Диман! – Энджи появился на крыльце дачи. – Слышь меня?

Дима приветственно помахал рукой, сигнализируя установление контакта.

– Диман! – Энджи продолжал надрывать глотку на расстоянии вместо того, чтобы подойти ближе. – Там женщины захотели в лес прогуляться – сейчас я их отвезу на машине на ту сторону через реку – там поприкольнее. Не теряй нас!

Дима благодушно покивал. Езжайте-езжайте!

– Да, Диман! – товарищ не успокаивался, – на тебе Тома и шурпа!

Димины глаза непроизвольно округлились, словно глазные яблоки стремились выбраться из черепной коробки в попытках понять, что там, снаружи, происходит. Чтоооо??? Рядом сидела Тома и смотрела не него самым невинным из всех детских взглядов.

– Я…, – Дима не вовремя поперхнулся и закашлялся.

– Говорю, смотри за шурпой! – продолжал наставлять Энджи, – через часик примерно долей воды, если будет пена – убери. Если, мало ли, задержимся – еще через час можно снимать с огня. Накрой крышкой и отнеси в дом. Смогешь? Ну, все пока – мы поехали. А, да – Тома, веди себя хорошо и слушайся дядю Диму!

– Я…, – Дима никак не мог совладать с голосом.

Тем временем Энджи уже садился в машину. Женщины выпорхнули из дома и резво устроились на заднем сидении. Через секунду машина тронулась и, выехав через открытые ворота, скрылась за забором в направлении леса.

– Чем вам этот-то лес не понравился? Вот же он – сразу за туалетом начинается в двух шагах. Зачем за реку-то ехать? А я? Я… как тут… один… то есть с…эээ…

– Дядя Дима, – Томочка томно улыбнулась, как умеют только женщины, даже самые юные, – не бойся, глупенький! Ведь я же осталась с тобой! Я даже знаю, по какому номер звонить в «эмчеэс».

Время упущено. Не бежать же за машиной. Снова время. Снова улетело. Что ж такое-то?

– Да, Тома, да, – Дима в нерешительности потер лоб рукой, – да, все хорошо. Ты со мной или это я с тобой. В общем, да, мы вместе… то есть здесь вдвоем и нам бояться нечего. Да. Готовим шурпу и ждем наших. А то уже темнеет.

Дима с трудом, но все же закончил мысль. Девочка согласно покивала своей умной головкой с копной распущенных волос. Точнее – гривой. Они рассыпались по бокам и плечам, укрывая как шалью детскую фигурку.

– Дядя Дима, а расскажи мне сказку! Страшнуюююююю! – Томочка деланно округлила свои глазки, – только не сильно! И держи меня за руку! Я боюсь волков. Вдруг они выйдут из леса? Ты позвонишь в «эмчеес»? Тебе сказать номер?

– Нет, то есть, – Дима снова сбился, – в смысле, номер я и так помню. А сказки я не знаю никакие. Ну, или хочешь про репку тебе расскажу, а? Или, там, про колобка?

– Нет, – юное создание поморщила свой носик, – про колобка надоело уже. Расскажи страшную-престрашную!

– Да не знаю я… забыл уже, – попробовал отмахнуться Дима.

– Ну, хочешь я тебе расскажу?

– Ты? – неожиданное предложение ребенка изрядно повеселило. Диме даже стало интересно.

– Конечно, – Тома энергично кивнула, грива рассыпалась и закрыла лицо, – пришло время для третьей сказки. Две-то ты уже послушал.

– Что????

На Диму смотрели два черных бездонных глаза. На детском лице. Маленькие ножки в желтых сапожках неспешно покачивались, гоняя туда-сюда потоки лесного воздуха. Ладошки прилежно сложены на коленышках.

– Папа у тебя, конечно, смешной был, – продолжило юное создание, – ведь сказано же было – встречаемся ровно через год в 12 часов на этой же самой скамье. Так нет же, вот нетерпеливый, месяца за 2 до назначенного срока он стал каждый день приходить на ту танцплощадку и по нескольку часов ждать твою матушку. И букетик цветов каждый раз приносил с собой… Ой, смешной какой! А в тот самый нужный правильный день цветы забыл – хорошо хоть сам пришел, ага. Вот был конфуз, конечно… Ну, ничего, сделал предложение, с сорванными тут же подорожниками… Смешно, ага?

Дима молчал. «Томочка» тоже решила взять паузу и только продолжала качать своими маленькими ножками. Надолго ее не хватило.

– Только вот братца своего двоюродного что же ты забыл-то, а? Как-то так неуверенно попробовал его поискать, пока мозгоправ тебе извилины на место вставлял. Даже Гале ничего не рассказал. И после первых же неудачных попыток слился – решил, что все привиделось. Сдался. Да, слабак?

«Девочка» широко, насколько позволял детский рот, улыбнулась, обнажив совсем недетские хищные зубы… Или это так показалось в наступивших сумерках.

– А в голову тебе не приходило, что у бабушки была другая фамилия, и братец твой носил другое родовое имя? А? Умник… Выдали ему, как и обещали, бионический протез – сейчас осваивает – скачет целыми днями по парку, приспосабливается… Сказать, в каком? Не? И не пьет совсем, тоску не топит на дне стакана… Поступать собрался в МГУ – у них там льготы. Знаешь, на какой? На философский факультет, ага. С чего бы это? Ну, да ладно…

– Чего пришел? – выдавил из себя Дима. Казалось, кто-то выключил все краски. Или это просто сумерки.

– Пришееееел? – «Тома» надула губки. Получилось, почти по-детски. – Я – же девочка.

– Ага, два раза…

– Время, говоришь, летит.., – решила продолжить «Томочка».

– Я говорю?

– Ну, не говоришь – думаешь – какая разница? – собеседница пожала детскими худенькими плечиками. – Всю свою жизнь, зачастую никчемную, вы гоняетесь за восполняемыми ресурсами, набирая про запас все больше и больше… Больше, чем надо… И совсем не обращаете внимание на самый ценный конечный ресурс. Время. В начале жизни его, кажется, так много, а потом совсем мало. Практически, нет. А вы все хапаете деньги, ценности, недвижимость – убиваетесь сами и убиваете других… Затариваетесь на несколько жизней. А она у вас одна. И время кончается – тик-так, тик-так… Смешные короткоживущие глупцы…

– Короткоживущие? – Дима хмыкнул, – Ну, да – живем мы немного, не сотни лет, как персонажи из сказок, но…

– Я не об это, – махнула в воздухе детская ладошка, – вам сколько не дай – все мало будет. Все спустите в унитаз. Ты, кстати, Библию читал?

Дима не успел ни вспомнить, ни ответить.

– Вот зачем я спрашиваю, а? И так же знаю, что не читал, – вздохнуло темное создание. – Адам, например, прожил 930 лет. Мафусаил – 969, а Ной – 950 лет. На Ное, правда, плеяда долгожителей заканчивается. Потоп и все такое… Знаешь почему?

– Мифы – это все, сказки глубокой древности…

– Э, нет, не скажи – сказки – это у нас с тобой, точнее, сказка – скоро начнется. А Ветхий период – это, почитай, летопись. Вы просто читать и правильно понимать за все это время так и не научились. Что в лоб вам, что по лбу.

– Ну уж, так, прям, и летопись…

– Ну уж, прям, так и да, – передразнила собеседница. – Как же все уже устали с вами возиться? Даешь вам всю информацию, а вы все никак фрагменты в полный паззл сложить не можете. Зато придумывать и фантазировать на ровном месте вы горазды – тут вам равных нет. Все у вас «дважды два» получается примерно 7 или 8, но никак не 2 или 3, как в том анекдоте. А чуть что не так – так, это Бес попутал. Ага, а вы не при чем. А Сатана – Отец Лжи, ага… А как что надо станОвится, так ходите по церквям, у Бога все выпрашиваете – денег дай! Славы дай! Здоровья дай! Дай-дай-дай! А сами-то хоть что-то для этого пытаетесь сделать, своими-то кривыми ручками, а? Только и знаете, что Создателя по пустякам отвлекать…

– Что плохого просить у Бога здоровья?

– Ой, рука-лицо, – маленькая ладошка впечаталась в правую щеку, – ой, еще раз рука-лицо! А чёй-то Галя твоя не ходит и не просит, чтобы ее домашняя гортензия росла и цвела, а?

– А чего там просить-то? Поливаешь, ухаживаешь, землю периодически меняешь и все – она и растет нормально. В чем подвох-то? – Дима пожал плечами.

– А чем же здоровье, тогда, отличается от твоей гортензии, а, олух? За ним тоже надо просто следить, ухаживать и беречь – а не жрать в три горла, не бухать беспробудно и не дымить, как транссибирский паровоз… Кто тебе должен здоровье на блюдечке преподнести, если ты только и делаешь, что гробишь его каждый день, а?

Дима решил помолчать. Хотя ситуация со стороны выглядела очень… очень фантасмагорично.

– Вам же сказали, что движение – это жизнь? А вы? Лень даже стало от дома до метро пешком прогуляться – полстраны на самокатах рассекает, держась за руль немощными ручками, стоя на заплывших жиром ножках. В метро, посмотри, больше половины всех сидячих мест занимают здоровые лбы – да на них пахать надо, а они растеклись своими откормленными задами по сиденьям, простату массируют, ага. Устали они. Посидеть надо. А после 40 – инфаркт и жизнь на таблетках. Зато свечки за здоровье регулярно ходят ставить. Все на чудо надеются. Ага, на себя-то надежды нет…

Дима подумал и решил не перечить, хотя пару контраргументов и можно было бы вернуть. Но… зачем?

– Эх, – темное дитятко решило продолжить, – все вам надо быстро-быстро и, желательно, не прилагая усилий. В идеале – чтобы просто с неба свалилось, ага?

Дима молча пожал плечами.

– Выиграть в лотерею, получить богатое наследство, повышение на работе… Ты хоть знаешь, сколько из тех «счастливчиков», которые выигрывали в лотерею миллионы миллионов, смогли хотя бы сохранить свалившееся им на голову богатство, а? Я уж не говорю про приумножить – хотя бы сохранить.

– Не имею подобной статистики, поэтому не берусь утверждать.

– Все, в конечном счете, разоряются рано или поздно, – махнуло маленькой ладошкой юное создание, – написал же в свое время ваш не самый глупый соплеменник Мишель Монтень в своих «Опытах»… Кстати, читал, нет?

Дима отрицательно помотал головой и задумчиво помешал половников булькающую шурпу.

– Вот, Монтень и написал, что самое сложное – это не заработать богатство, а сохранить его. И это в том случае, когда человек сам смог заработать деньги. А когда они на голову свалились, когда нет собственного опыта их зарабатывания, то и утекают они потом сквозь пальцы. Легко пришли – легко ушли. Так ведь вы говорите?

Дима подумал и ограничился молчаливым кивком.

– Спроси любого: «Будь у тебя миллион долларов, на что бы потратил?» – так ведь ответы слушать смешно – все примитивные и ограниченные – дальше нового телефона, квартиры, машины и шмоток с цацками фантазия не идет. Потому и не получается у 99% стать богатыми. Да и не всегда именно количество заработанных денег делает человека богатым… Точнее, никогда… Что-то я заболталась с тобой. На сей раз у нас с тобой совсем мало времени, а сказка должна быть рассказана. Не переживай – она, действительно, последняя. Хотя, на твоем месте, я бы как раз переживала. Ну, да ты поймешь. Потом. Чуть позже.

– Один вопрос, пока ты не приступил, – Дима закрыл шурпу крышкой и повернулся вполоборота к собеседни…це. – Ты говорил, что мы гоняемся за восполняемыми ресурсами и не обращаем внимание на время. А смысл-то? Время все равно невосполнимо – обращай на него внимание или нет – какая разница?

– Неплохой вопрос. Отвечу. Но сначала задам тебе встречный уточняющий – сколько, например, человек живет?

– Ну, – Дима почесал ручкой половника спину, – в разных странах по-разному… Очень условно, наверное, лет 70 – 80 примерно… Но опять же, статистику я читал давно, да и не помню уже точно. Вроде, растет средняя продолжительность жизни.

– А я тебя и не спрашивала про среднюю продолжительность жизни, – маленький детский пальчик назидательно поднялся вверх, – я спросила «сколько человек живет».

– А это, разве, не одно и то же?

– Отнюдь. Есть продолжительность самой жизни и есть коэффициент ее использования – сколько из этих лет человек, действительно живет. Улавливаешь?

– Ну, так, если честно…, – Дима пожал плечами.

– Хорошо, чувствую, без наглядного примера не обойтись. Сколько дней в году – 365?

– Ну, да, если он не високосный.

– Ок, примем за точку отсчета 365. Каждый день примерно по 8 часов человек проводит во сне – вычеркиваем их из жизни?

– Ну… несколько натянуто, но, в принципе, да, верно – уснул/проснулся – время убежало.

– На самом деле не так, – детское личико скривилось в саркастической улыбке, – но для вас именно так. Мы же говорим про дни, а я тебе предложила вычеркнуть ночи – вы же ночью спите, не? Что же ты повелся на дешевую уловку по сравнению теплого с мягким, а?

– Допустим, – Дима заинтересованно откинулся на спинку скамейки, продолжая краем глаза следить за шурпой. – Стоп! Запаркуй на минуту – надо воды долить в казан.

Дима встал и сходил до колодца за водой. Долил в казан. Помешал. «Девчуля» молча наблюдала за ним все это время. Кривая улыбка пересекала детское личико.

– Продолжим, пожалуй. Каждый понедельник, придя на работу, вы о чем мечтаете?

– Ну, так нельзя обобщать, – возразил Дима, – у каждого свои мечты, планы и прочее…

– Именно, планы и мечты, – маленький пальчик вновь в назидательном жесте пронзил вечерний воздух, – в детали мы погружаться не будем – они там, действительно, у каждого свои. А мечтаете вы о простых вещах: понедельник – день тяжелый, быстрее бы он закончился и можно вернуться домой к себе на мягкий диванчик; или – сука, как же все задолбало – и начальник, и клиенты, и коллеги – быстрее бы пятница и можно будет оторваться в клубе или просто нажраться в хлам.

Дима удивленно посмотрел на «девочку». Не совсем нормативная лексика, произнесенная детскими устами, казалась… необычной, что ли, странной, неправильной. Сам-то Дима не очень признавал мат – да, мог завернуть трехэтажный, но не любил – только в исключительных случаях.

«Томочка» сделала паузу и терпеливо подождала пока Дима подумает и закончит свою мысль.

– Все, могу продолжать? Итого, каждый понедельник вы торопите время в ожидании пятницы. Вы даже не пытаетесь, в большинстве своем, эти дни рационально использовать. У вас есть только «долбанный понедельник» и «пятница-развратница», которая начинается только поздно вечером. Все, между ними все дни стираются. Точнее, вы их сами вырезаете из своей жизни, как ненужные. Не?

– Ну, демагогия отчасти, но что-то дельное в этом есть…

– Итого, в году имеем 52 недели, в каждую из которых вы сами убиваете впустую по 5 дней = 260 дней минус. Из полноценных 365.

– Ну, допустим… Хотя очень образно – еще же есть и полностью нерабочие недели, и…

– Далее. После успешно проведенной пятницы у большинства из вас следует суббота, которая уходит на то, чтобы просто прийти в себя, опохмелиться или отлежаться. Минус еще 52 дня в году…

– Ну, не каждую же субботу так, да и не у всех…

– Согласна. Отчасти. Но вы же любите все усреднять – средняя зарплата, средняя температура по больнице, средняя продолжительность жизни… Так, что же ты возмущаешься, если мы и время здесь усредним, а?

– Да пожалуйста, гипотетически можешь усреднять что угодно.

– Я. Могу. Но жизнь-то ваша. И если я усредняю, то вы вычеркиваете дни. Сами, осознанно, сокращаете и без того малый и невосполнимый ресурс. Живете, по сути, только в выходные и отпускные дни. Все остальное время проводите… в ожидании отпуска и выходных. Да вы, должна тебе сказать, – сказочные ждуны. Вам дан ресурс, который вы используете на 15-20%. Остальные 80% просто ждете и мечтаете. И еще жалуетесь, что времени не хватает. Серьезно? На что? На отдых? Все мысли только о ничегонеделании. Поколение «чилли». Все помыслы только о том, чтобы развлекаться и отдыхать. Но бОльшую часть времени приходится работать. И вы устаете… устаете ждать отдыха… Очень устаете…. В самом конце жизни просто смертельно. Устаете.

Захотелось выпить. Причем, именно ром. Ром, который он не любил. Махнуть в топку сразу граммов 100, а лучше 150.

– Лучше – сразу стакан, – лукаво подмигнул Лукавый, – чтобы уж наверняка.

– Я тут вспомнил, – Дима поерзал на скамейке, – ты упоминал Отца Лжи… Ты мне снова тут голову морочишь? Демагогией занимаешься? Черное выставляешь белым и наоборот…

– Отнюдь.

– Что отнюдь? – не понял Дима.

– Не что, а отнюдь. И это – наречие. Оно не отвечает на вопрос «кто/что».

– Слушай, может уже хватит мне мозг насиловать…

– Радуйся, что у тебя хоть есть, что насиловать, – усмехнулась «Томочка», – не все могут похвастаться такой роскошью, не каждому дано такое … богатство. Хе-хе…

Дима и «Тома» почти синхронно махнули друг на друга рукой. Диме в какой-то момент показалось, что ногти на детских пальчиках непропорционально длинные и загнутые… Или это сумерки? Игра теней…

– Отец Лжи, говоришь, – продолжила «девочка», внимательно разглядывая отсутствующий на детской ручке маникюр, – и это говорят те, кто сам всю свою жизнь обманывает других и себя, прикрываясь извращенной моралью. Ложь во благо – не вы ли придумали, а? Причем здесь Самаэль? Во благо или нет, но ложь остается ложью.

Дима хотел было возразить, но лишь махнул рукой и промолчал.

– Да-да, начну новую жизнь прямо с понедельника – не буду есть сладкое и буду заниматься спортом, – противным голосом передразнила «Томочка». – Сколько подобных ложных обещаний сами себе вы даете в течение жизни? И сколько из них выполняете, а? Вы сами – носители и генераторы Лжи. Хотите Правды – начните с себя. Или слабо? Каждый день создаете и развиваете Кривду – врете себе и окружающим. Говорите восторженно: «Ой, милочка, какое у тебя красивое платье! Ты – прям, королева!» А про себя завистливо думаете: «Чтоб ты сдохла, Тварь!» А, нет разве? Что молчишь? Зависть, Ложь и Лень переполняют вас… Подобное создает себе подобное. Никак иначе. Человеческая женщина не родит кролика, равно как и из куриного яйца не вылупится утенок. И только у вас духовность, заложенная в религию, превращается в банальный бизнес и ставится на коммерческие рельсы… В попытках родить из денег духовность и наоборот… Две тысячи лет назад, по вашему летоисчислению, Иешуа выгонял менял из храма, видимо, для того, чтобы сегодня церковь создавала собственный банк…

– Какая церковь? Какой банк? О чем ты?

– «Институт религиозных дел» Ватикана – такое у него обтекаемое название. Еще в 2012 году Forbes назвал его «самым секретным и уникальным банком в мире». Ради этого стоило, видимо, гонять в свое время менял и исповедовать аскетизм, ага.

Дима подумал и решил молча помешать томящуюся шурпу. Скоро надо будет снимать казан. Кстати, а где все остальные? Чего они там, застряли что ли в своем лесу? Ах, да – судя по прошлому опыту, пока сказку не расскажут – никакой движухи не будет. Ладно, послушаем.

– И научитесь, наконец, – «ребенок» зевнул так, что чуть не порвал рот, – научитесь читать, слушать и понимать, а не выдумывать всякую дичь. Еще зимой же рассказывала тебе, что нас много и мы отслеживаем все ваши действия и поступки. Думаешь, зачем?

– Провоцировать, сбивать с толку, вводить в искус?

– Опять двадцать пять, – «Томочка» повторила эмодзи «рука-лицо», – лучше вас самих это никто не сделает. Мы лишь отслеживаем. И собираем досье на каждого для Сатаны.

– Зачем?

– Мать твоя женщина… В открытом доступе есть масса материалов, которые нужно уметь прочитать и правильно понять, и не заниматься кривотолкованием. Например, 100 лет назад еще до русской революции вышла энциклопедия Брокгауза и Ефрона – доступный источник, на секундочку. Кстати, знаешь таких, не?

– Ну, что-то слышал, ага.

– Так вот, они очень доступно черным по белому все расписали и объяснили. Есть Божественный суд – слышал про него, надеюсь?

– Конечно. На нем, якобы, взвешивают плохие и хорошие поступки умерших и по итогу определяют в Ад или Рай.

– Молодец. Именно так. Ничего не смущает?

– А что меня должно смущать? – искренне удивился Дима.

– Если есть суд, то должны быть адвокат и прокурор. Защитник и Обвинитель. Те, кто будет представлять доказательства – каждый на свою чашу весов.

– Хм, не задумывался об этом. Интересно, если не врешь…

– Ангел-Хранитель защищает своего подопечного, представляя с максимально выгодной стороны, «отмазывает», так сказать, ссылаясь на тяжелое детство и бла-бла-бла… Типа, черное – не совсем уж и черное, а очень даже и серое – почти белое, если чуть под другим углом посмотреть. А Прокурор представляет доказательства совершенных преступлений. И Обвинителем выступает Сатана, как служитель Суда, участник судебного процесса. Никаких противопоставлений Богу нет и в помине. Брокгауз об этом пишет абсолютно ясно и четко. Что же вы не читаете? А читая, не понимаете? А сам приговор уже выносит Судия. Ад или Рай. Муки или Блаженство. Наказание или Награда. Но ненавидят все, почему-то, именно прокурора. Странно, не?

– Ага, то есть вы – не враги рода человеческого, а, типа, Генеральная прокуратура? Ха…

– Ты продолжаешь верить в то, во что тебе удобно… Демонизировать то, что не понимаешь… Как бы нелепо это ни звучало… Хочешь – не хочешь, веришь – не веришь, но с тобой и каждым из вас рано или поздно, но абсолютно неотвратимо, мы встретимся на суде… А пока вы все так и продолжаете осознанно грешить и бегать потом в церковь, которую воспринимаете как адвокатскую контору, прося «отмазать» от наказания за содеянное, отпустить грехи. На все у вас есть оправдания. Забываете или просто не желаете знать, что «по делам вашим да воздастся вам». Все в Библии есть в открытом доступе. Хотя вам же не читать – вам бы все только «чиллить», ага… Впрочем, мы и так заболтались с тобой. Снимай казан с огня и отнеси в дом. Крышкой не забудь закрыть. И возвращайся. Третья сказка ждет тебя. Времени осталось мало, и оно сейчас играет не на твоей стороне. Но ты об этом не знаешь. Пока. Поэтому третья сказка будет короче остальных.

Поехали.

***