Слой

Глава 1 – Пауза

Ночь снова победила.

Ты не ложилась спать – не потому что не хотела, а потому что так вышло.

В комнате было тихо, как будто кто-то убавил звук до минимума. Не до нуля – до состояния, в котором он ещё есть, но его уже не слышно.

Ты не заметила, как пролетело время. Оно стало бесформенным, вязким. Часы на мониторе показывали невозможное: 04:73. Ты моргнула – и стало 04:07.

Ты даже не зафиксировала это как странность. Побочные эффекты бессонницы – привычный фильтр восприятия.

Усталость.

Пересохшие глаза.

Спутанное сознание.

И всё равно, что-то в комнате чувствовалось… лишним. Как будто тебя здесь быть не должно. Или как будто всё остальное должно быть другим. Ты знала: эта пустота внутри тебя – не просто усталость. Это предвестник перемены, невидимый рубеж, на котором правда начала медленно прорезаться.

Монитор погас сам собой, от бездействия, но даже это показалось слишком осмысленным. Как будто кто-то наблюдает. Ждёт, пока ты поймёшь.

Взгляд скользил по стенам, будто пытаясь найти что-то знакомое, что удержит в реальности. Но всё казалось чужим и далеким. Ты уставилась в потолок.

Белый.

Ровный.

Привычный.

Но чем дольше ты смотрела, тем сильнее казалось: он движется. Не вверх и не вниз. Просто – движется. Как тонкая вибрация, застывшая на грани восприятия – будто всё вокруг живёт своей собственной жизнью, не подчиняясь законам физики и времени.

Ты встала выключить свет. Движение было почти бездумным, как автопилот – тело делало, что нужно, пока сознание блуждало где-то в тумане. Застыла на секунду, глядя в темноту, и взгляд сам собой скользнул к окну. Ритуал – перед сном убедиться, что город всё ещё существует. Что ты внутри него. Что у него есть границы.

Ты коснулась стекла – и остался отпечаток. Всегда оставался.

Ты ждала, что он исчезнет, но он остался. Как будто запоминая твой палец.

Сначала было нормально.

Пустая улица. Мигающее табло. Асфальт блестит под тонкой плёнкой воды. Ничего живого. И вот – рассвет. Он должен был быть слабым, размытым, серо-голубым, как в документальных фильмах о севере. Но он… исказился.

Свет пришёл не из-за горизонта – он включился, будто кто-то щёлкнул тумблером. Фиолетовый. Жидкий. Он залил крыши, стекло, стены. Он не имел источника – просто был.

Ультрафиолет. Он обволакивает всё вокруг, меняет привычные очертания, превращая мир в чуждое, холодное пространство. Зрению недоступный, но здесь он – плотный и ощутимый, как воздух после грозы.

Этот диапазон вне спектра человеческого зрения. Но я вижу.

Я вижу всё.

Каждый отблеск, каждую грань стен, каждый контур проводов.

Как это возможно?

Свет не менялся.

Он не колебался, не тускнел. Он был как интерфейс, как наложенный фильтр, сквозь который всё кажется одновременно знакомым и чужим.

В левой верхней стороне неба – что-то моргнуло.

Квадрат.

Прозрачный.

Как если бы кто-то вырезал фрагмент неба и забыл его дорисовать.

Он не двигался. Просто был.

Потом – второй.

Потом – полоска.

Потом часть неба исчезла – осталась только бело-серая сетка.

Потом и сетка начала исчезать.

Ты смотрела. Не дыша.

Это не было страшно – это было… как возвращение чего-то, что ты всегда знала. Чего-то, что всегда было частью тебя, но скрывалось в глубине.

Как будто этот сбой – не баг, а истина.

Не ошибка восприятия, а вскрытие слоя, под которым всегда было вот так – дрожаще, зыбко, нелинейно.

Мир не ломается. Он показывает себя без оболочки.

Ты стоишь у окна и наблюдаешь, как мир распадается.

Не физически. Просто исчезает. Как если бы небо вдруг решило отказаться от своих границ, а дома – от своих очертаний. Тот квадрат слева вверху не двигается, но он там. Странное ощущение: будто ты уже видела это. Когда-то.

Ты пыталась включить свет обратно, но он не включился. Слишком темно, а фиолетовый свет не помогает. Он обманывает, размывает контуры.

Пальцы по привычке тянутся к телефону, но экран не включается. Он пуст – только чёрное пятно, маленькая дырка, прорвавшая пространство.

Ты уже не удивляешься. Ты, скорее, ощущаешь, что так должно быть. Как будто ты давно знаешь: мир точно не существует так, как ты привыкла.

Ты делаешь шаг назад. Ещё один. И вдруг замечаешь, что всё исчезает не только снаружи. Это происходит и внутри.

Ты снова возвращаешься к окну. В воздухе появляется нечто новое. Странное. Ты бы сказала, что это пахнет, но запаха нет. Это как ощущение лёгкой боли в глазах. Как долгое напряжение, которое вдруг уходит.

Стены комнаты, отражение в стекле – они становятся чем-то другим.Ты ищешь в отражении привычные черты. Ты пытаешься найти себя. Но отражение не твоё. Ты смотришь на него и не узнаёшь.

Глаза.

Они такие большие.

Чёрные.

В них нет живости. Только какой-то застывший взгляд, как у человека, который не дышит. Тени под глазами чернеют, будто глубокие впадины. Ткань кожи чуть потемнела, как от времени, но это не старость. Это что-то другое. Как если бы отражение, вместо того чтобы повторять, вытягивалось в другую сторону.

На щеках появляется какой-то странный след, будто ты только что заплакала – но глаза сухие. Никакого следа эмоций, только пустота. Кажется, что ты не чувствуешь.

Тёмные волосы, что ещё несколько минут назад были привычной чертой, теперь лежат как тёмная масса. Они не светятся, не переливаются. Это не волосы. Это нечто другое.

Неестественное, словно искусственное. Каждый локон похож на смещение, на искажение, а их цвет – будто поглощён ультрафиолетовым фильтром.

Ты видишь, как она смотрит на тебя. И ты чувствуешь, что она тебе не принадлежит. Это не ты. Ты не знаешь, кто эта девушка в отражении. Она не может быть тобой.

Ты пытаешься снова приблизиться, но… лицо исчезает. Оно размывается. И вот уже все черты становятся нечёткими, словно картинка расплывается. Ты не можешь сосредоточиться.

Ты прикоснулась к стеклу. Но оно не отразило твою руку. Она прошла сквозь. Без звука, без следа.

Ты отступаешь. Это невозможно.

Ты не понимаешь, как это работает.

Ты не понимаешь, как это – ты.

Ты стоишь перед своим отражением, и теперь оно движется без тебя.

Каждый взгляд отражает что-то своё. Тени под глазами становятся глубже. Линии на лбу

становятся черными, слишком резкими, будто они прорезают твоё лицо, оставляя за

собой трещины. Ты видишь, как это лицо медленно меняется – от твоего к чему-то

чужому, настолько чуждому, что кажется, оно выходит из другого мира. Его зрачки становятся слишком большими, как будто они стремятся поглотить всё вокруг, включая твоё собственное «я».

Ты стоишь, не двигаясь, и смотришь, как этот образ растекается на стекле.

Это не твоё лицо, и ты не можешь поверить, что это вообще чьё-то лицо, что это что-то существующее.

Кажется, что лицо уже не принадлежит никому.

Ты снова протягиваешь руку, но теперь уже не для того, чтобы коснуться стекла. Ты протягиваешь руку, чтобы остановить этот поток изменений.

Но когда твоя рука касается стекла, она остаётся там, как пустое место. Ты не ощущаешь стекло под пальцами. Ты не чувствуешь холод. Только воздух, который вдруг становится плотным как камень. Всё становится трудным, тяжёлым.

Ты отступаешь, не в силах больше смотреть. Но отражение всё равно остаётся, меняется, пульсирует. Оно остаётся рядом. Оно не исчезает.

Ты закрываешь глаза, надеясь, что это всё – сон. Ты думаешь, что можешь проснуться, но – ничего не меняется.

Ты снова касаешься стекла, отпечатывая на нём свой палец.

На стекле остаются следы, но они такие… нечеткие. Как если бы стекло хотело взять отпечатки, но не могло.

Здесь нет логики.

Здесь нет меня.

Здесь нет ничего

…Квадраты. Ты видишь их в отражении, и что‑то внутри трещит: мысли распадаются на обрывки ощущений, воспоминаний и страхов. Кажется, ты слышишь шёпот, но это не зов извне – это звук твоего собственного сознания, трескающегося по краю.

Шёпот струится сквозь ультрафиолетовую пустоту:

Где кончается стекло и начинается я?

Кто я без лица?

Смотри, как расползается реальность…

В голове – голос, одновременно твой и не твой, он смешивает слова и образы, сбивает ритм дыхания.

Отражение в окне пульсирует не твоим пульсом, а ритмом разламывающейся реальности. В его глазах – чужие воспоминания, движения будто сдвинуты на секунду в сторону. Всё кажется почти настоящим, но именно это «почти» пугает сильнее.

Ты машешь руками, пытаясь прогнать ложный образ, но квадраты порождают новые и новые искажения, как безумный шторм мыслей, что стирает грань между тобой и иллюзией.

И в этом полубредовом, тревожном шёпоте открывается бездна – не мир исчезает, а ты тонешь в собственном восприятии.

Глава 2 – Сияние

Ты просыпаешься.

Ни стука, ни крика, ни даже тревожного сна. Просто в какой-то момент сознание медленно поднимается, как будто кто-то, стоя над тобой, вытягивает его на нитке.

Линия света на потолке дрожит. Комната – почти темна. Только мягкое оранжевое пятно от уличного фонаря расползается по стене.

На тумбочке – телефон и пластиковая коробочка с таблетками. Под ногтём – фрагмент фольги от блистера. Нейролептики тянут за собой остатки снов, как водоросли – за лодкой. Ты спала слишком долго. Слишком глубоко.

Рука тянется к телефону почти автоматически.

04:08.

Вторник.

Или среда.

Или другой год.

Кожа под экраном поблёскивает тонкой плёнкой пота, как будто ты провела во сне несколько жизней. Наверное, так и было.

Комната узнаваема: старая лампа с потемневшим абажуром, стопка исписанных листов, ручка на двери, висящая под углом, как сломанное крыло.

Нет ультрафиолета.

Нет битых пикселей.

Нет квадратов.

Ты сидишь на краю кровати, ноги свешены, ступни ощущают холод пола. Всё кажется нормальным. Но кто решает, что такое "нормально"?

Ты встаёшь, медленно подходишь к окну. За стеклом – пустынный двор, чёрные провалы деревьев, одна фигура под зонтом отбивающимся от капель.

Ты возвращаешься к тумбочке, берёшь блокнот:

Запись №2.

Сон – странный, что-то пробивается сквозь трещины.

Ты подписываешь:

– Virena

Имя ломается на языке.

Ты шепчешь его, будто пробуешь вернуть себе форму.

Ви… ре… на.

Как будто зовёшь кого-то. Или вспоминаешь.

Ты включаешь настольную лампу. Жёлтый свет обрушивается на пространство. Он должен быть тёплым, но кажется резким, как свет прожектора.

Я в реальности.

Так должно быть.

Так будет.

Телефон пиликает и на нем вспыхивает имя.

Киан.

Ты не отвечаешь. Но тебя уже затягивает. Резкое, неуместное, слишком живое. Тебя словно ударяют этим именем по лбу. Ты не берёшь трубку. Но начинаешь вспоминать.

Сперва – не лицо. Не голос. Сначала – солёный ветер. Кофе, разлитый на горячий песок. Охра и тёплый бетон. Кипр.

Плёнка воспоминания медленно проявляется.

Он выходит из воды, волосы прилипли к шее. Старая серая майка, полотенце, накинутое как супергеройский плащ. Слишком выцветший, чтобы спасать кого-либо. И всё равно – тебе хочется в это верить.

Ты сидишь на пластиковом шезлонге. Он скрипит под тобой, но не плавится, не тает. А вот ты – да. Ты медленно стекаешь, как воск, под этим солнцем, как будто теряешь форму.

Киан улыбается и протягивает тебе кофе. Стаканчик пахнет местной забегаловкой – чем-то живым, неотесанным, с привкусом жареного миндаля и морской соли.

И вдруг ты понимаешь: всё, что у тебя было до – это тень. Синеватая, затухающая. А теперь ты настоящая.

Тогда ты чувствовала себя живой.

Слишком живой.

Сердце билось, как в момент падения. На секунду – лёгкий страх, острое ощущение: вот ты.

Ты здесь.

Он смотрит на тебя и говорит, будто бы в шутку, будто бы между делом:

– Ты светишься.

Ты смотришь на свои ладони.

Не свет.

Ты не знала, как объяснить, что это не свет. Это – трещины.

Он наклоняется ближе, прислоняется плечом. Пахнет морем, солнцем и чем-то едва уловимым – то ли солью, въевшейся в кожу, то ли утренним воздухом. Ты ловишь себя на мысли, что всё здесь – слишком: слишком яркое небо, слишком резкий свет, слишком тёплый песок под ногами.

Ты улыбаешься. Или делаешь вид, что улыбаешься.

Он не отводит взгляда. Ты думаешь: если он дотронется, ты разобьёшься. Рассыплешься на крошечные части. Он касается твоего запястья.

Ты резко вдыхаешь – и…

БАХ.

Резкий, плотный звук. В одно мгновение воспоминание сминается как клочок бумаги. Ты дёргаешься всем телом, садишься. Окно – с грохотом захлопнулось от ветра. В комнате – полумрак. Всё то же пятно света от уличного фонаря, всё тот же блокнот, лампа, коробочка с таблетками.

За окном – дождь. Капли барабанят по стеклу, будто кто-то хочет войти. Иногда вспышка молнии подсвечивает улицу, обнажая силуэты: мокрый асфальт, провисшие провода с прилипшим пакетом.

Ты стоишь у окна, вцепившись в подоконник. Зубы сжаты.

– Это был просто сон, – шепчешь ты снова, но голос звучит неуверенно.

Сквозняк всё ещё гуляет по комнате. Воздух будто сгустился.

Ты возвращаешься к кровати, не включая лампу. Садишься, а потом ложишься. Подушка холодная. Ты «падаешь» в неё всем нутром, как будто не можешь иначе. И некоторое время не двигаешься.

Как будто боишься, что шезлонг под солнцем, море и Киан – всё это вернётся.

А ты – снова исчезнешь.

Тебя затягивает в песок.

Глава 3 – Прозрачность

Сухость в горле. Она плотная, вяжущая, как будто рот наполнился пылью или песком. Ты сглатываешь, но от этого только хуже – ощущение становится более неприятным, почти мучительным.

Легкая дрожь в пальцах, едва уловимая, но настойчивая. Застойное ощущение, как будто ты проспала слишком долго. Или, наоборот, не спала вовсе, просто лежала в забвении.

В голове остаточное эхо чего-то непонятного. Не мысль, не сон, не воспоминание. Только осадок. Слои сна не отделяются от реальности – они спрессованы в нечто вязкое, серое, как мокрая шерсть.

Ты протягиваешь руку и, коснувшись покрывала, не чувствуешь текстуры. Будто бы что-то в ощущениях сбилось. Как будто ты – не ты.

Не ты.

Не здесь.

Не сейчас.

Ты моргаешь – вяло, с усилием, пытаясь собрать воедино разрозненные фрагменты восприятия. Окно открыто. Ты точно его закрывала. Помнишь, как тянулась, слышала щёлк замка. Помнишь… или нет? Штора лениво колышется, будто кто-то снаружи медленно выдыхает сквозь ткань. Ты не слышишь ветра. Только этот ползущий, тяжёлый шорох. Он наполняет комнату, распирает череп изнутри, давит на глаза, глухо тянет к затылку.

Ты встаешь – медленно, неловко. Ноги касаются чего-то, похожего на пол. Не холодный, не тёплый. Пульс поднимается – сердце реагирует на что-то, чего ты ещё не осознала. Тело опережает мысль. Оно уже знает.

Что-то рядом.

Что-то приближается.

Что-то здесь.

С каждым шагом – сопротивление, словно воздух стал гуще. Словно ты идёшь не по комнате, а сквозь прозрачный кисель. Даже шаг звучит глухо, как будто подошвы касаются не паркета, а… резины?

Ты подходишь к окну. Отодвигаешь штору. Смотришь, пытаешься сфокусироваться. Что-то не так с небом. И всё…плывёт.

Мир за окном – будто кадр, зависший в агонии загрузки. Не живой. Не мёртвый. Просто застрявший. Движение людей – повторяется, будто ты поймала кадр из видеопетли. Цикличность. Женщина с зонтом делает тот же поворот головы. Дёргается, как сломанная кукла. Собака на перекрёстке снова и снова тянет поводок. Свет светофора моргает в рваном, неестественном ритме, как будто спазм. Красный. Красный. Красный. Зелёного не будет.

Ты прищуриваешься. Сначала – один пиксель. Один крошечный квадрат неба исчезает. Словно его вырезали. Ты смотришь и понимаешь, что за ним нет ничего. Только узор серо-белых клеток, тот самый прозрачный фон, на котором дизайнеры размещают картинки. И за ним – ничего. Ни света, ни глубины. Потом – ещё один. И ещё. Они исчезают быстро. В шахматном порядке, по спирали, как хочешь. Беспорядок, маскирующий закономерность. Небо рушится. Не осыпается, не темнеет – стирается, как слой в графическом редакторе.

Мир теряет форму.

Связь.

Структуру.

Свет становится другим.

Он больше не идёт от солнца. Он есть. Просто присутствует. Ядовито-фиолетовый, насыщенный до тошноты, чуждый. Он не освещает – он окутывает. Он проникает сквозь стекло, пронизывает волосы, кожу, зрачки. Ты светишься изнутри. Как негатив. Как что-то, что не должно было быть напечатано.

Я не могу это видеть…

Глаза не видят ультрафиолет.

Это невозможно.

Это… должно быть невозможно.

В голове начинается шум.

Низкий, вибрирующий, как утробное рычание. Он не в ушах – он в черепе. В основании позвоночника. Пульс в висках начинает сбиваться. Слова в голове больше не цепляются друг за друга. Ты открываешь рот, чтобы что-то сказать – себе, окну, небу, но голос не выходит. Даже вдоха нет. Только движение.

И в этот момент ты понимаешь, что реальность сыпется. Не сон, не галлюцинация. Она ломается по слоям. Ты чувствуешь это физически, как будто каждый миллиметр пространства больше не знает, чем он должен быть.

Паника не наступает. Слишком поздно. Сознание как бы скользит вбок. Не в ужас. В пустоту. В область, где логика не держит форму. Ты хватаешься за подоконник. Пальцы дрожат. Пластик под ладонью ощутим – холодный, но будто не даёт опоры. Ты пытаешься удержаться. За что угодно.

Мысленно называешь предметы вокруг – «окно», «лампа», «улица», но слова не прирастают к вещам. Они отскакивают, как мяч от стены. Значения ускользают, формы колеблются. Ты судорожно ищешь в себе хоть одну мысль, которая будет настоящей. Связной.

Формулируешь фразу. Медленно, как будто собираешь её из воды.

Меня зовут…

Ничего.

Картинки из памяти вспыхивают и гаснут.

Киан. Профиль. Плечи. Мокрая майка. Камни на пляже. Соль на губах. Это было? Было? Тело помнит, но мозг – нет. Ты не чувствуешь времени. Никакой последовательности. Мир не идёт – он мигает.

Ты моргаешь. Раз. Второй. И вдруг понимаешь: ты стоишь, прижавшись лбом к стеклу. Когда? Как? Ноги подгибаются. И всё гаснет.

В один миг.

Щелчок.

Как выключатель.

Свет – нормальный. Тот самый рассеянный дневной свет, немного пыльный, будто сквозь марлю. Небо – голубое, с лёгкими прожилками туч. Прохожие двигаются как надо: непрерывно, бессмысленно, привычно. Фонари выключены. Штора на месте. Она больше не дышит.

Ты сидишь на полу. Долгое время не двигаешься. Колени прижаты к груди, пальцы вцепились в ткань рубашки. Ты дышишь. Ровно. Через силу. Как будто выныриваешь, но не из воды, а из вязкой нефтяной плёнки.

Всё на своих местах. Мир снова делает вид, что он целый. Но ты теперь знаешь: он просто собрался заново. Как разбитый экран, склеенный прозрачной плёнкой. Слишком чисто, слишком ровно – неестественно. Как будто всё, что ты видишь – это копия, а оригинал… стёрт.

Ты поднимаешься, на негнущихся ногах. Подходишь к окну. Кожа покрыта мурашками, хотя воздух в комнате тёплый. Это не холод. Это внутреннее. Это тело не верит ощущениям.

Обычные крыши, дорога, деревья вдоль тротуара. Машина, припаркованная чуть наискось, как всегда. Мир старается быть собой. Отчаянно цепляется за своё «нормально». Повторяет заученный сценарий.

Но ты видишь. В левом нижнем углу стекла – один прозрачный квадрат. Совсем крошечный, почти незаметный. Он будто скользит внутри самого окна. И когда ты переводишь взгляд – он исчезает. Но ты знаешь. Он был. Он есть. Ты прислоняешь лоб к холодному стеклу. Оно на месте. Оно не даёт ответов. Только отпечаток кожи и пустоту за ним.

Что, если я не просыпалась?

Что, если теперь просыпаться нельзя?

Ты ложишься в постель. Всё будто замерло. Даже звуки – собственное дыхание, скрип в панельном потолке – всё это приглушено, как будто под водой. И ты тоже под водой. Мягкая, липкая вата. Ты – внутри неё. Мир – снаружи.

Ты судорожно берёшь телефон. Он откликается на прикосновение – слишком быстро. Разблокировка – как жест реанимации. Открываешь галерею.

Там – ты.

Прежняя.

Много.

Слишком много.

Отпечатки.

Слепки.

Иллюзии.

Твоё лицо.

Солнце.

Люди на улицах.

Кофе в руке.

Чужая собака.

Лужи на асфальте.

Мелочи, которые раньше были смыслом. Теперь – как муляжи. Всё кажется каким-то чужим. Ненастоящим. Ничего не откликается. Эти фото – как обман. Они доказывают, что всё было нормально. Но ты больше не можешь в это поверить. Это как вспоминать сон, который на самом деле не снился.

На одной из тысяч фотографий – ты улыбаешься. В жёлтом свитере, волосы растрепались, солнце бьёт по щеке. Ты стоишь на мосту. Смеёшься. Рядом кто-то – обрезанная рука, не в фокусе. Ты не помнишь ничего из этого. Не помнишь, кто сделал снимок. Не помнишь, куда ты тогда шла. Словно воспоминание вырезали, как опухоль.

Ты закрываешь глаза. В пустоте – неразборчивый шепот. Не слова. Только лишь структура речи, её каркас. Как будто голос ещё не решился, кем он будет – твоим или чужим. И ты снова ждёшь. Когда снова что-то щёлкнет и слой соскользнёт. Когда мир снова вывернется наизнанку. Но ничего не происходит.

Слой мимикрирует под нормальность. Протягивает тебе утро – обычное, домашнее, безопасное. Солнечное пятно на полу. Лёгкий запах пыли. Шум машин за окном. Как будто говорит: «Смотри. Всё как всегда».

И тогда ты сдаёшься. Принимаешь правила этой декорации. Но это не капитуляция. Это жест выживания. Идёшь на кухню. Внутри всё скрипит, но ты двигаешься. Механически. Пол холоден под босыми ступнями – чуть холоднее, чем должен быть. Ты нажимаешь кнопку на чайнике. Слышишь, как он начинает гудеть. Обычное движение. Простое, тупое. Как якорь. Действие, привязанное ко времени.

И всё же, ты чувствуешь, что реальность буксует. Как будто вся окружающая сцена выстроена только для того, чтобы отвлечь тебя. Шум чайника. Блики на посуде. Магнит на холодильнике с отвалившимся уголком. Они отвлекают. Чтобы ты не смотрела на щели между пикселями. Ты садишься. Стул кажется неровным, как будто одна ножка стоит на стыке между двумя реальностями.

Вытаскиваешь из шкафа кружку. Ту самую – с облупившимся рисунком ромашки. Она когда-то попалась тебе на распродаже в магазине у вокзала. В коробке рядом с поцарапанными зеркалами и часами без стрелок. Ни одной другой кружки у тебя не прижилось. Только эта. Ты не помнишь, почему выбрала её. Просто осталась. На дне – сеточка из трещинок, глазурь давно поблекла. У ручки – тёмное пятно, будто что-то прикипело. Она тёплая в руке, шершавая, как будто хранила все твои утра – и хорошие, и сломанные.

Ты бросаешь в неё чайный пакетик. Запах – чужой, ненастоящий. Искусственный. Нечто среднее между мятной жвачкой и расплавленным пластиком. В чай – чуть соли вместо сахара. Ты не заметила. Или рука дрогнула. Или всё снова кто-то срежиссировал за тебя. Ты не знаешь.

Ты делаешь глоток. Вкус – как у чего-то, что давно выдохлось, но всё ещё прикидывается полезным. Ты морщишься, но не выливаешь. Тепло напитка тянется по горлу, и в этом есть что-то… человеческое. Ты смотришь вглубь чашки. И на её дне – снова квадрат. Маленький. Скользящий. Как глюк. Ты моргаешь – и его нет.

Ты ставишь чашку в раковину, но звук от этого – будто кто-то бросил стекло на бетон. Слишком громко. Слишком чуждо. Ты замираешь. Мир вокруг на секунду зависает, как сломанная анимация. Даже привычные капли из крана не падают – застыли в полёте. Или тебе кажется? Ты глубоко выдыхаешь. Пора выйти. Хоть на минуту. Хоть проверить, идёт ли время.

Ты идёшь в прихожую. Пальцы дрожат. Воздух в коридоре пахнет старостью и влажной штукатуркой, как в заброшенной раздевалке. На вешалке висит джинсовая куртка. Ты тянешь её к себе, и ткань цепляется за гвоздь, как будто не хочет отпускать. Куртка старая, потёртая. На левом рукаве – заплатка. Или ещё один битый пиксель. Ты проводишь по ней пальцем. Поверх – рисунок: белая нить, криво, почти детски, выведенная геометрия – квадрат внутри квадрата, и ещё один.

Снизу – свитер. Вытянувшийся, фиолетовый, пахнущий стиральным порошком и чем-то чужим. Ты натягиваешь его через голову, и он облепляет плечи, как старая кожа – колючая, забытая, но когда-то твоя. Он тянется, цепляется за пальцы, электризуется, как будто не хочет впустить тебя. Оболочка, надетая не по размеру.

Ты наклоняешься, вытягиваешь руку, открываешь дверцу тумбочки у пола. Скрип – протяжный, металлический, внизу кто-то стонет. Кеды стоят внутри. Скособоченные, с расползшимися швами и потёртыми пятками. С ними связано всё, что было: движения, решения, моменты, которые теперь слились в одно – старое, изношенное.

Ты садишься на край скамейки. Дерево под тобой поскрипывает, как будто оно тоже что-то знает, но не может вспомнить, что именно. Шнурки спутались. Ты медленно, машинально их распутываешь. Завязываешь один, второй. Узлы выходят тугими, как будто ты не просто закрепляешь обувь, а привязываешь себя к этому дню, к этой реальности. Нитями. Ритуалами. Ложной стабильностью.

На периферии – зеркало. Ты не хочешь смотреть. Но взгляд цепляется. Почти случайно. Или почти намеренно. У зеркала трещина. Небольшая, тонкая. Внизу, по углу. Кажется, она всегда была. Или появилась только что. Но теперь всё в отражении проходит сквозь неё. Смещается. Дублируется.

Отражение не пугает.

Оно ставит под сомнение.

Оно смещено.

Раздваивается.

Линия разлома проходит по щеке, касаясь глаза.

Ты вглядываешься. И в какой-то момент ловишь себя на мысли:если смотреть дольше – ты рассыплешься. Или наоборот – всплывёт другая. Та, которая осталась по ту сторону. Та, которая не поддалась. Которая помнит, как это – нормальность.

Ты отводишь взгляд. Резко. Как будто опоздала на секунду. Как будто именно в эту секунду могла всё узнать. Но ты не хочешь. Ты не хочешь знать, что бы увидела ещё. Ты не хочешь знать, кем становишься.

Ты подходишь к двери. Ладонь ложится на ручку. Мир – за ней. Или его имитация. Ты открываешь. Делаешь шаг. И входишь в день, который пока ещё кажется обычным.