И пусть мир горит

Пролог

– Отец, отец, а почему Сильные покинули наш мир?

Жрец прервал проповедь и опустил взгляд. Спрашивал мальчик лет девяти, чумазый и оборванный, как и большинство оставленных под его опеку сирот. Ребёнок смущенно вцепился в подол длинной не по размеру рубахи и комкал в кулачках несвежую ткань. Он говорил тихо, будто опасался насмешек собратьев по несчастью: девочек и мальчиков, чьи родители ушли в ополчение или сгинули без вести в болотах под охваченным мятежом Гуримом. Погодки и правда не одобрили попытку паренька затянуть урок; долговязые братья из погоревшей станицы Еловой пихали друг друга локтями и усмехались, девочки постарше закатывали глаза и громко перешёптывались. Жрец цыкнул на ребятню и тепло улыбнулся мальчику.

– Ма́ркус задал хороший вопрос, дети. И правда, почему боги оставили наш мир? У кого есть идеи?

– Вы уже рассказывали, – скучающе произнесла тринадцатилетняя Хеле́йна, смышлёная не по годам. – Время Сильных истекло. Они обрели такую мощь, что не могли удержать её в смертных телах. Вот и вознеслись.

– Что такое вознеслись? – спросил белокурый малыш с окраины Кирена; это был новенький, жрец не успел запомнить его имя.

– Стали богами. Существами вне нашего понимания, – пояснила Хелейна.

– Мама не так говорила!

– А как говорила твоя мама? – жрец приблизился к мальчику и, придержав полы белой как мел рясы, сел на корточки.

Малыш потупился и закусил губу. Хелейна прижала его к себе – будто играла в дочки-матери – и ободряюще чмокнула в макушку.

– Расскажи, – прошептала она. – Отец не будет тебя ругать, обещаю.

Малыш помялся, но вскоре набрался смелости и проговорил:

– М-м-мама… мама говорила, что они поступили честно. Они от-отдали т-т-то, что взяли у мира, и ушли на покой. Э-э-это значит «вознеслись», да?

Служитель Порядка поймал себя на том, что начал хмуриться, и поспешил растянуть губы в терпеливейшей из улыбок. Сколько этому мальчику, шесть? Или семь? В его возрасте дети не могут отвечать за свои слова. Сегодня у них на уме одно, завтра другое. Скоро он перерастёт научение матери и забудет её слова.

Вот только сейчас опасно думать не как все. В это тёмное, страшное время быть не как все попросту грешно.

– Как тебя зовут, дитя?

– Р-р-роджи…

– Дай угадаю, Ро́джи: твоя мама была магом?

Малыш закивал.

– Как здорово! – жрец погладил ребенка по белёсым локонам. – А что она умела?

– Ветер… она вы-вы-вызывала сильный ветер.

– Вот это да, малец, а ты и не рассказывал! – воскликнула Хелейна и украдкой посмотрела на отца: правильно ли она себя ведёт?

Тот едва заметно кивнул девочке.

– Видишь ли, сынок, – служитель крякнул и сел на пол, скрестив перед собой ноги. – Маги видят наш мир немного иначе. Они могут больше, чем обычные люди вроде нас с тобой, и думают, что понимают волю богов… лучше. Эй, садитесь-ка в кружок, ребятня! – он повысил голос и замахал рукой, привлекая к себе подопечных.

Дети помладше послушно расселись перед жрецом, подростки, кривляясь, нехотя присоединились и устроились поближе к стене крохотного святилища. Их движения привели в беспорядок горение множества свечей; терпко запахло воском, серой и сушёной полынью. Маркус сел поодаль от старших ребят и уставился на жреца жадными глазами, огромными и блестящими, как у волчонка.

– Наш мир, дети, соткан из материи и магии, – жрец тщательно подбирал слова, стараясь не слишком сильно разбавлять догмы собственным мнением – мнением учителя, который должен не забивать юные головы проповедями, но направить к познанию божественного пути. – И так случилось, что на заре истории магия – то есть первобытные силы природы – стала слишком сильна. Ветра крепли, горы истекали жидким огнём, воды бескрайних морей бурлили и поднимали волны, смывающие с лица земли целые деревни. Люди и звери, птицы и растения боролись за жизнь и пытались приспособиться к напастям, но старый миропорядок был многогранен и жесток. Людей стали терзать иные силы.

– Что за… что это было? – спросил Маркус.

– Силы древнее магии стихий, сын, – сказал жрец и осенил сирот знаком барьера. – То были силы первородного хаоса, безмолвные, бесстрастные и беспощадные. То тут, то там вспыхивали болезни, с которыми не сталкивались лучшие из знахарей; звери, дикие и домашние, становились злее и голоднее и сбивались в стаи, осаждая посёлки и молодые города. Тела людей захватывали незваные дары; одержимые взмывали в небеса и падали, разбиваясь о скалы, иные сходили с ума, слыша мысли соплеменников, а некоторые же… Обретали власть над талантами и вставали на путь насилия, желая поработить кротких и беззащитных.

Хелейна прижала к себе малыша Роджи: тот захныкал.

– Не бойся, дитя.

– Я не… н-не боюсь.

– Вот и славно, – похвалил служитель. – Зачем страшиться: мы все знаем, что было потом. Нашлись люди, праведные и сильные духом. Они смогли покорить древние силы и соткать новый миропорядок, тот, в котором мы сейчас живём. Это были, конечно же, Сильные мира сего: двое мужчин и две женщины. Сперва они подчинили себе стихии, а потом уже и чудеса хаоса.

– Да знаем мы это, – раздражённо выкрикнул один из долговязых братьев.

– Ответьте лучше на вопрос мелкого, – буркнула Хелейна. – А то как-то нечестно получается.

– Хорошо-хорошо, – отец-воспитатель опустил подбородок и проговорил. – Вспоминая слова Роджи, – он запнулся, подбирая слова. – Боги как бы отняли у природы её мощь и могущество. Они укротили древние силы и распределили по континенту, прекратив рост гор, одарив реки руслами, моря – берегами, а землю – плодородными полями. Если упростить, то первых богов можно было бы назвать магами, не так ли?

– Так, – кивнул Маркус.

– Покидая этот мир, Сильные не забрали с собой пламя и ветер, воду и землю. Они оставили эти силы на континенте – но сперва, повторяю, укротили. Упорядочили. Так что твоя покойная матушка, – мужчина потянулся к белокурому малышу, но тот почему-то дёрнулся и уклонился от ласки. – Была права. Но лишь отчасти!

– Это как так? – спросил кто-то из подростков.

– Ну ты и недотёпа, Ха́ррис, – воскликнула Хелейна. – Если бы они отдали до крошки всё, что взяли, то разве остались бы богами? Разве смогли бы вознестись?

– Всё так, умница ты наша, – жрец почувствовал гордость за ученицу. – Иные трансформации не проходят бесследно. Нельзя обрести божественное могущество, оставаясь при этом простым смертным.

– Почему?

Невинный вопрос, высказанный мальчиком с глазами волчонка, вызвал взрыв злого детского смеха. Огоньки свечей вновь заколебались, измазав лица подростков резкими тенями.

– Тише, тише! – служитель поднял руки, и дети не сразу, но угомонились. – Маркус, смотри. Люди – это просто люди. А боги – это те, кто проявил чудеса воли, подчинил себе древний хаос и возвысился над миром, став чем-то большим. Всё очень просто.

– Выходит, – мальчик лишь отмахнулся от тычка, которым наградил его паренёк постарше. – Что благодаря силе воли любой смертный может стать богом?

– Если бы это было так, – учитель покачал головой. – То новые боги уже давно проявили бы себя и явили миру чудеса, открытия, преображения…

– А вдруг их п-п-просто не замечали? – вдруг пискнул крошка Роджи. – Вдруг их просто приняли за… м-магов?

Жрец сделал зарубку в памяти: надо бы узнать, как именно померла мама белокурого мальчика. Не на костре ли? Мужчина неспешно выпрямился, массируя затёкшее колено. Теперь он возвышался над детьми, будто сказочный великан, внушающий уважение и страх.

– Тщеславие – грех, дитя, – с нажимом молвил жрец. – Гордыня – грех. Смирение и скромность – вот добродетели, к которым следует стремиться хорошим мальчикам и девочкам. Всем нам до́лжно быть благодарными и чтить Сильных мира сего, что спасли мир на заре истории. Они покинули нас, Маркус, потому что так заведено: как родители отпускают дитя в самостоятельную жизнь, как птицы выталкивают оперившихся птенцов из гнёзд, так и боги позволили нам с вами жить дальше без их присмотра.

– Они завещали нам большое будущее, – протянула Хелейна и забавно склонила голову к плечу. – Как мой отец, пока его не… пока он не погиб в бою, – она сглотнула. – Он завещал мне чтить богов и ступать по их пути. Папа учил, что искренняя вера поможет найти счастье в жизни.

– Твой отец был мудрым человеком. И отважным!

– Он отдал жизнь за Хизар, – прошептала девочка. – Уходя в ополчение, он повязал на плечо белую ленту Порядка.

– Жаль, не спасла его эта ленточка, – фыркнула Па́рси, сирота-ромулка. – Мятежники оказались сильнее.

Хелейна не ответила, лишь опустила голову и спрятала дрожавшие губы в белёсые кудри.

– Вы всё рано повзрослели и уже должны понимать, – жрец окинул их тяжёлым отеческим взглядом. – Куда ведёт праведность, а куда – грех. Куда ведут порочные мысли, и кто их на самом деле порождает.

– Ч-ч-чёрный, – пискнул Роджи.

– Грёзы о новых богах поведут нас по тропе предательства, дети. А мы-то с вами хорошо знаем, – учитель выдержал тягучую паузу. – Что кара за предательство неминуема и страшна. Как сам Разрушение был заперт в горящей бездне, так и последователи его окончат дни в застенке или на костре.

Мужчина широко улыбнулся и поспешил прикрыть горечь догм под пеленой сладкого обещания:

– На сегодня закончим. Как насчет булочек с чабрецом и сливочным маслом? Давайте сходим в трактир к моей куме, она всех угостит…

Дети шумной ватагой вывалились из святилища и наперегонки бросились к знакомому трактиру: добрячка Таисса часто баловала сладким подопечных двоюродного брата, сочувствуя их горю. Жрец видел, как Хелейна притормозила и взяла Роджи за ручку. Если выживет, наверняка станет хорошей матерью.

– Я не люблю чабрец, – раздалось за спиной.

Он обернулся и увидел Маркуса, мнущегося на пороге храма.

– Другие дети обижают тебя, сын? – спросил жрец. – Оттого не хочешь идти со всеми?

– Обижают, – сирота не стал скрывать очевидное, но поспешил добавить. – Но я правда не люблю чабрец. Да и вообще не голоден. Можно, я пойду в дом?

Дом. Так сироты называли ветхое здание рядом с ратушей, то самое, что раньше служило оружейной, а ныне пустовало. Лорд Бейн милостью короля Ната́на II Хизарского велел разместить детей именно там, хотя пол в строении давно прогнил, а сквозь щели в крыше сыпалась старая солома. Жрец с радостью бы поселил подопечных в более уютном месте, но увы – выбор был невелик.

Маркус хочет домой? Что ж, свобода воли есть свобода воли.

– Иди, дитя, и да благословит тебя Порядок.

Мальчишка поблагодарил учителя и побежал прочь. Жрец смотрел ему в спину и, когда сирота скрылся за поворотом, выдвинулся в сторону трактира. Он размышлял, кому стоит отдать лишнюю булку: ещё на заре он попросил испечь ровно семнадцать – по одной на каждого ребёнка.

На следующее утро Маркус исчез. Дети клялись, что не слышали той ночью ни звука шагов, ни скрипа дверных петель. Маркус словно превратился в дым и просочился сквозь прорехи в кровле, оставив после себя лишь смятое, мокрое от пота одеяло да пару деревянных башмаков.

Глава 1. Юджен

Ночь стенала в бесконечной агонии. Она полнилась криками страха и горя, приглушённым плачем и сиплым лаем собак, лязганьем стали и леденящим душу хрустом костей. Какофония звуков сливалась в единый мотив, некий триумфальный гимн, который вряд ли можно будет исполнить повторно. Юджен перевёл дух и со свистом втянул пропитанный гарью воздух. На лице расплывалась счастливая и слегка смущённая улыбка.

Этот гимн он посвятил своему богу.

Благодаря работе, проводимой исподволь, древний Хельт[1]падёт всего за одну ночь. Сделано было многое. Месяцами ранды ходили из одних скользких ладоней в другие, ножи резали нужные глотки, а слухи роились и множились на улицах города подобно трудолюбивым муравьям, обустраивающим многослойное, тщательно продуманное жилище. К концу Жатного месяца едва ли можно было понять, кого в городе было больше: верных последователей спасителя – так Юджен и его соратники звали бога – или же его бестолковых врагов.

Во времена тёмной эпохи в Хельте жило множество семей, преданных Разрушению; некоторые из них пережили падение мятежа и избежали жестоких казней. Они залегли на дно, смешались с ликующей отарой и принялись смиренно ждать нового знака. Знака, по которому они подняли бы головы и продолжили бороться за возрождение несчастной, обречённой на страдания страны. Для многих верных сигналом послужило пришествие Лой и её людей. Отрадно было видеть, что она добилась таких результатов. Юджен знал, что женщина нашла всех до единого – глав праведных семей, затаившихся в подполье, храбрецов, что смели восхвалять Разрушение под покровом темноты, и тех несчастных, кого уже ждали костры. Она собрала их будто в кулак. Кулак, который изнывал в ожидании удара.

Лой всё смеялась, мол, как же легко было подкупить сотника городской стражи. Как оказалось, мужику платили так мало, что он едва мог содержать семейство из пятнадцати человек, большая часть которого состояла из стариков и вечно голодных детей. Лорд-градоначальник не баловал подчиненных и часто задерживал жалованье, оправдываясь то починкой обвалившихся мерлонов[2], то закупкой оружия и доспехов – их, кстати, капитан так и не увидел – то задержкой обоза из соседнего Гурима. Возможно, лорд не врал, и денег в городской казне действительно не хватало. Возможно, градоначальник не знал, что обозы из Гурима перехватывали верные из окрестной станицы Находной. Возможно, врал сам сотник, и пятнадцать голодных ртов существовали лишь в его воображении. Но сделка была скреплена: он получил деньги и в условленное время открыл как ворота оружейной, так и главные ворота твердыни Хельт-ис-Хизар.

Юджен потёр запястья и, помня об осторожности, устремился к ратуше – короткими перебежками, от одного дома к другому, из тени в тень. В боку досадно кололо, во рту растекалась едкая кислинка пепла и высушенной пламенем крови, но то были лишь временные неудобства, недостойные и толики внимания. Препятствием на его пути могли стать верные королю и градоначальнику солдаты; их разрозненные отряды яростно сопротивлялись натиску верных. Люди сражались, орали и умирали. Наверняка они уже осознали, что их песенка спета, но предпочли умереть с оружием в руках. Достойно. Бессмысленно.

– Эй, ты, стоять!

Интересно, что его выдало. Всполох пожара, отразившийся в глазах? Слишком громкое дыхание? Порой он завидовал Лой и её дару, позволявшему ей оставаться незаметной в любой, даже самой щекотливой ситуации.

– Вышел из тени, живо! – взревел солдат, стиснув копьё и наставив влажный наконечник в грудь Юджену.

Их было шестеро: трое прятались за наспех собранными баррикадами из сломанных телег, оставшиеся вышли из укрытия, намереваясь припереть его к стенке.

– Выхожу, не бейте! – взвизгнул парень, вышел из тени и медленно – очень медленно – поднял руки.

Вместе с ним из тени выползли костяные твари – мёртвые слуги, только и ждавшие приказа создателя. С каждым шагом их тела обрастали новыми костями, зубами и шипами; походка тварей становилась увереннее с каждой выпрямившейся конечностью. Первобытный ужас сковал обывателей, стоило только увидеть… их.

Костяной Ремесленник получил своё имя не просто так. Год за годом, день за днём Юджен оттачивал дар и достиг высот, неведомых его предшественникам. Ему быстро наскучило поднимать останки людей и животных в их природной форме; намного интереснее было создавать из костей что-то новое, устрашающее одним только своим видом. В отличие от Лой парень не любил проливать кровь. Он свято верил, что страх и ужас действуют на слабых волей так же эффективно, как железо. Вот и сейчас он смотрел, как воины пятятся, отступают перед лицом неминуемого кошмара: на них скалились три давно мёртвых собаки, каждая о двух головах. Костяные гребни, растущие прямо из пожелтевших позвонков, угрожающе щёлкали, лапы нетерпеливо взрывали землю. Самая крупная псина вышла вперед и поджала задние лапы, готовясь к прыжку.

– Мать-перемать, – выдохнул воин и опустил копьё.

– Что это, Ча́рга?! – вскрикнул другой солдат, высунув нос из-за опрокинутой телеги.

В нос ударил резкий запах мочи, и Юджен, скривившись, поспешил закрыть лицо рукавом.

– Прочь, – глухо, но громко произнёс он. – Отступайте, пока целы.

Костяная собака издала странный звук, поводив челюстями. Чарга попятился и обронил копьё. Те двое, что прикрывали его с флангов, оказались смелее и подняли оружие.

– Молите о пощаде! – воскликнул Юджен и закашлялся. – И уходите. Иначе…

– Сдохни, проклятое семя предателя! – зарычал стражник справа и, подкинув древко, ловко метнул копьё.

Горячая лёгочная кровь брызнула на корень языка, и Ремесленник вздрогнул от боли. Он моргнул и увидел, как копьё падает на землю, как собака с пробитым черепом, принявшая на себя удар, опадает грудой рёбер, фаланг и позвонков. В тот же миг две оставшиеся твари, будто сорвавшись с невидимого поводка, рванулись вперёд и вгрызлись в вопящие тела. Омерзительное чавканье и мокрые хрипы на несколько долгих мгновений заглушили триумфальный гимн, звеневший в ушах Юджена. Он гадливо отвернулся и торопливо зашагал в нужном направлении.

Он не любил проливать кровь. Предпочитал, чтобы это за него делали другие.

По пути парню почти не встречались мирные жители: львиная их доля ещё до заката попряталась по погребам да подвалам, вняв слухам о скорой сече. А вот солдат ещё было достаточно. Кто-то держал оборону и укреплял баррикады, отступая к центру Хельта; кто-то ждал удачного момента, чтобы всадить оружие в мнимых соратников – мятежники успели завербовать союзников во всех слоях общества. Чем ближе Юджен подходил к ратуше, тем громче становился шум схватки. Центральный мотив гимна невольно потонул в аккомпанементе, что исполняли его соратники.

Слева – барабан войны! Оборванные, пьяные от насилия наёмники теснили остатки стражи; земля под их сапогами была мокрая от крови. Справа – мандолины и лютни! Среди верных нашлось несколько магов-недоучек, что раздували пламя и вносили сумятицу в стан врага. А по центру, по центру выли медные трубы О́ммы.

Ремесленник не видел её с наступления темноты, но не сомневался, что женщина жива и вот-вот выгрызет победу из мягкой брюшины Хельта. Стая Волчицы – десятки чёрно-бурых волков, шелудивых дворняг и серых шакалов сновали то тут, то там, тявкали, рычали, скулили, рвали и давили всех, кто попадался им на пути. Вой слышался и из самого здания, а значит…

Блохастая заберёт всю славу себе.

Ещё немного, и он бы опоздал – Юджен понял это и сжал кулаки так, что побелели костяшки. Омма не стала ждать, пока он разгромит тыл, и в одиночку начала штурм ратуши. Как обычно, не смогла справиться с искушением, представила себе, как господин гладит её по холке, и потекла! Ну ничего, он разберётся с ней позже.

Он призвал своих слуг, рассредоточенных по узким улочкам; с приближением каждого скелета он будто становился цельным, завершённым и чувствовал каждую грань своего дара, как никогда мощного и рвущегося наружу. Вскоре Ремесленника окружили кости всех сортов и размеров. То был материал, который Юджен целую неделю отбирал со всех окрестных погостов и топей. Сплав, из которого кузнечный молот таланта выкует клевец[3], что пробьёт броню ратуши, будто яичную скорлупу.

Жилы обожгло расплавленным серебром, а голова заболела так сильно, будто юноша словил удар чеканом, и череп его раскололся. Юджен отрешился от боли и воззвал к богу, моля осенить его своей волей. Бог молчал: знал, что верный сам справится. Костная масса задрожала, затрещала, зашипела, сползаясь в единый неживой организм, сплетаясь в чудо, что болота Хельта ещё не видали и никогда больше не увидят. Под истошный вой псов и крики людей – врагов и союзников – Костяной Ремесленник сыграл апофеоз триумфального гимна.

На площади вдруг стало тише. Тихий скулёж и хрипы умирающих были не в счет: люди в оцепенении воззрились на громадную тень, отделившуюся от жилого дома и вмиг ставшую белой. Костяное чудовище неторопливо выступило в сторону парадного входа, скрытого за баррикадами и цепочкой солдат, тех немногих, у кого хватило мужества поднять оружие и встать в строй. Юджен подметил, что его создание заваливается на левую ногу, и усилил поток дара, заплатив за это частичкой себя: едва только костяной слуга окреп и начал набирать скорость, парень согнулся пополам и выхаркал несколько сгустков крови. Ерунда. Как бы плохо парню ни было, оно того стоило.

Костяной Ремесленник выпрямился и, дрожа, созерцал, как его творение набрало скорость летящей в галопе лошади и врезалось в толпу защитников Хельта. Площадь вновь захлебнулась в воплях, к счастью, недолгих: пики, алебарды, хребты солдат ломались под пятой монстра, больше всего похожего на дракона из детских сказок, вот только в отличие от благородного зверя тварь была уродлива и гротескна в своей непропорциональности. Это была бескрылая скотина с огромной, усеянной шипами башкой, недоразвитым торсом с рудиментами передних лап и мощными, как столпы, задними ногами. Она загребала тяжёлыми конечностями, давя людей, бочки и телеги, пока не расчистила путь к входу. Пасть чудища раскрылась в немом рёве, когда Юджен направил её к двери.

Первый удар мерзкой головы сотряс двустворчатые двери ратуши, заставив дерево затрещать и прогнуться. Засов, державший створки изнутри, загудел, но выдержал, и тварь отступила, готовясь ко второму заходу.

– Да ты просто чу-у-удо! – донеслось до ушей Юджена.

Он прищурился и окинул ратушу пристальным взглядом: так и есть, Омма. Вон она, высунулась из окна второго этажа и машет руками, как сраная ветряная мельница. Решила пробиться в сердце города через крышу? Тупица! Ремесленник взял себя в руки – вряд ли она видит его на таком расстоянии, но держать лицо всё же нужно – и отпустил невидимые вожжи, удерживающие костяного монстра. Тот полетел вперед подобно тарану и пробил черепом створки. Судя по звукам, лавина тяжёлых досок и рассыпавшихся костей погребли под собой тех защитников Хельта, что готовились встретить прорвавшего осаду неприятеля. Наверное, такая смерть тоже считалась достойной.

Мятежники с ликующими воплями высыпали с окрестных улиц и буйным потоком затопили здание. Юджен неторопливо побрёл за ними. Он уже слышал, как верные скандируют его имя, и чувствовал, как дрожат уголки губ. Не надо было видеть Волчицу, чтобы понять, как перекосило от злости и зависти её размалёванное лицо. Юджен остановился на пороге ратуши и посмотрел в небо: первые зарницы вот-вот должны были позолотить верхушки вековечных сосен. Он сдержал клятву: Хельт был взят за одну ночь.

«Я в восхищении, верный», – голос бога прозвучал в голове звонко и торжественно. То была последняя нота торжественного гимна, и Юджен расплакался от преисполнившего душу благоговения.

***

Последнее святилище старых богов наконец-то догорело. С ночи пламя глодало массивные дубовые балки, и, как бы не пыжился пиромант, ускорить этот процесс не получалось. Досадное недоразумение, которое вполне можно было бы превратить в знамение – но никто из жрецов не смог воспользоваться таким сладким шансом. Их тела сгорели вместе с алтарями Слабых.

Омма и её верные вывели лорда-градоначальника из ратуши и подтащили к центру площади Красного храма. Благородный Со́верин показался Юджену образцовым толстосумом, на которого можно было бы спустить народный гнев: рыхлый и сутулый, с округлым животом и тремя подбородками, трясущимися от страха и жалости к себе. Соверин что-то бормотал под нос, веря, что Омма его слышит. Ну, она-то, может, и слышала – вот только вряд ли слушала.

Улицы, примыкавшие к храму Зрелости, заполонили мирные жители и продажные солдаты. Хельтцев запустили во все окрестные дома, так, чтобы как можно больше людей видели падение старого режима и рождение нового порядка. Встревоженные, напряжённые лица виднелись в каждом оконном проёме. Многие молодые люди и даже дети сидели на козырьках крыш в ожидании приказов. Юджен, успевший облачиться в угольную рясу с зауженными рукавами, ловил на себе их взгляды и приветливо улыбался; мало кто из мирных знал, кто он и какую роль сыграл в событиях минувшей ночи. Горожане, и стар, и млад, должны были поверить, что от верных Разрушению следовало ждать лишь добра и безусловной, щедрой любви.

Но сначала градоначальник придаст их фигурам весу.

Омма рассредоточила своих головорезов по улице и поставила лорда Соверина на колени перед толпой. Юджен оказался чуть позади и ждал её вступительного слова, но Волчица лишь стиснула когтистые пальцы на плече чиновника, и тот, прерывисто вздохнув, громко заговорил:

– Горожане, слушайте же. Исакаты, запоминайте! Вслед за поражением следует победа, чем не чудо! Наш славный город больше не подчиняется лже-королю Фредераду. Отныне он – вольный Хельт, что положит основу могучему государству, что никогда больше не познает тягот нищеты, безработицы и страха. Государству, что вернётся к истокам и станет могилой ущербному миропорядку.

Толпа молчала, не смея роптать и задавать вопросы, однако Костяной Ремесленник видел сомнения вперемешку с надеждой. В душе разлилось приятное тепло: верные были правы, о, как же они были правы! Север и впрямь заждался перемен. Многие из хельтцев наверняка слышали истории торговцев, что возвращались из Иселина и рассказывали о том, как сыто и довольно жили джинны всего в нескольких лигах от границы. Их ханы обретали власть не по наследству, но по воле народа – прямо как в Хизаре до вознесения Сильных. Иселинцы избирали правителей за силу и громкие достижения, а те понимали, чего стоит высокое положение. Ханы джиннских городов превыше всего ценили благополучие подданных, понимая, что повлечёт за собой их недовольство.

На фоне ханов лорды-градоначальники севера смотрелись не просто блёкло и жалко, но попросту низко. То были последыши вымирающего северного дворянства, правнуки великих лордов, что пали в Эпоху Великого упадка; они не смогли сохранить ни родовых гнёзд, ни былого богатства, ни чести. Обязанные всем Фредераду, благородные пустышки послушно управляли провинцией и лелеяли мечты выслужиться и возродить былое величие семей. Но кто из них смог добиться хоть какого-то успеха в усмирении чудищ из топей? За один только Жатный твари пожрали без малого сорок охотников и грибников. Кто из градоначальников смог решить проблему безработицы и беспробудного пьянства среди молодых мужчин, которые хотели и могли приносить пользу обществу, вот только оказались не востребованы ни в ремесле, ни в торговле, ни в воинском деле? Про их оборванных детей и молчаливых жён, вынужденных торговать собой, и речи не шло. Болота захватили вопросы без единого ответа. Проблемы без единого предложения.

– Власть в городе временно переходит к уважаемой Омме из Рига, – выдавил из себя Соверин; Омма охотно подняла руку в приветственном жесте. – Они… Эта храбрая женщина и её соратники зовут себя «Новым Хизаром». Они дали священную клятву, что при них исакаты, ромулы или наяне смогут сплотиться и вернуть государству былое величие. Они пообещали, что подготовят Хизар к избранию нового короля, как было заведено с момента основания нашей страны.Ответов и предложений было в избытке у верных, что несли разрушение прогнившему миру.

– Былое величие? – выкрикнул кто-то из первых рядов. – Нам бы попросту жить мирно, начальник!

– Под королём новой крови вам жилось мирно, да?! – рявкнула Омма и скривила выкрашенные чёрным губы. – Так мирно, что одна половина города с радостью сожгла бы вторую за сраный утерянный обоз?

Волчице бы выть, но не речь перед народом держать.

– Уважаемая Омма смогла объединить людей, стоявших на грани безумия, – Юджен подал голос и шагнул вперёд, встав по другое плечо от градоначальника. – Общими усилиями смельчаков из Хельта и нас, новых Хизарцев, восстание стало малокровным. Благородным. Посмотрите друг на друга, хельтцы, – он поднял руки и будто обнял недоверчивую толпу. – Посмотрите в глаза вашим братьям и сёстрам, что осмелились бросить вызов и, – он поднял тон. – Сбросить оковы страха!

Десятки рук потянулись к небесам, сжимая кулаки: то были верные и их семьи, воины, нарушившие присягу и присоединившиеся к мятежу. Их были сотни – не большинство, но огромная часть населения Хельта.

– Всё, что произошло в ночи, сделано во благо. И мы с Оммой, – он кивнул соратнице, слушающей его с приоткрытым ртом. – Докажем это. Под временным правлением город не будет знать голода и страха. Мы накормим вас, друзья. Мы дадим вам защиту и покой.

– Докажи, – сказал один из горожан, что стоял ближе всех к Юджену.

Судя по добротным доспехам и короткому оранжевому плащу, то был один из стражников – купленных или добровольно переметнувшихся на сторону мятежников.

– С удовольствием, – выдохнул Юджен и сделал условный знак.

Хельтцы расступились, пропуская вереницу крытых фургонов, и наконец-то из их сборища начали раздаваться удивлённые восклицания.

– Благородный Соверин признал, что обозы из столицы пропадали в топях по его упущению. Он скрыл эту информацию от короля, опасаясь потерять нагретое место, и думал, что всё обойдется. Так ведь, милорд? – лорд-градоначальник закивал. – Новый Хизар узнал о бедственном положении соплеменников и… – Юджен подошел к головному фургону и открыл парусиновый навес. – Решил исправить положение.

Рассмотрев то, что скрывала непромокаемая ткань, простолюдины зашумели и принялись толкаться, переминаться с ноги на ногу, но пока не смели тянуть руки к разложенным в повозке товарам: приоткрытым мешкам с солью и сахаром, торбам, полным ячменя, пшеницы и овса, бутылям с маслом и кислым молоком. За бортами повозки пестрели огромные корзины со спелыми овощами, сушеными яблоками, земляными орехами и копчёной рыбой.

– Это лишь часть того, что мы закупили в Ячменной долине, – выкрикнул Костной Ремесленник. – И привезли сюда не на продажу, но… чтобы помочь.

– Купить нас хочешь, жрец?! – крикнула пожилая женщина, свесившаяся из окна соседнего дома; соседи зашикали на старуху, но та отмахнулась и заворчала. – Дёшево!

– Мы не хотим вас покупать! – ответила Омма. – Лишь показать, что мы можем предложить народу в отличие от него, – она хлопнула Соверина по плечу и размашистым шагом приблизилась к череде фургонов.

Она открывала повозки одну за другой, рваными и резкими движениями срывая с них парусину. Взорам горожан представали всё новые и новые блага: ткани и меха, брикеты воска и латунные лампады, ремесленные инструменты, слитки металлов и яркие изделия из глины, стекла и бронзы. В последних двух фургонах лежало оружие и доспехи. Металлические.

– Это всё вам, – коротко рыкнула Волчица. – Раздадим, как только закончим с формальностями.

– Обозы будут поступать в город вплоть до весны, – добавил Юджен. – Добра хватит на всех. За охрану повозок ответят люди уважаемой Оммы да те из вас, кто захочет присоединиться. Не задаром, конечно, – он подмигнул группе наёмников, пожиравших глазами новёхонькие палаши[4]. – Любой труд должен быть оплачен.

– Новый Хизар обещает вам не только сытую жизнь, – Омма забралась на борт одного из фургонов и ловко запрыгнула на козлы. – Но и безопасность. Ну-ка, кто вчера видел моих собак?

Хельтцы зароптали: многие из них наблюдали за ночными событиями сквозь щели в ставнях.

– Бог наделил меня властью над псовыми тварями, – заявила она. – Ради благого дела я могу подчинить своей воле любого пса или волка.

– Еретичка, – пожилая исакатка охнула и тут же исчезла из виду.

– Как? Как это возможно?!

– Немыслимо!

– Что да как, вы узнаете на проповеди, – ответила Волчица и ткнула когтистым пальцем в Юджена; он слегка поклонился.

Долгожданный гул проник в его уши, донося народное негодование, что вырвалось-таки на волю. Юноша приметил, как некоторые из хельтцев отшатнулись от повозок, как подались назад храбрейшие из глупцов, как побледнели женщины и покраснели от гнева мужчины. Юджен повернулся к лорду-градоначальнику и поднял брови; Соверин грузно поднялся с колен и заорал:

– Тихо! Всем молчать!

Кто-то из толпы кинул в лорда мелкое сморщенное яблоко и попал тому в живот, но благородный лишь приосанился, пригладил скрывавшие плешь редкие пряди и вновь закричал:

– Выслушайте тех, кто готов биться за вас, люди!

– Они готовы биться за нас? – крикнул из толпы кто-то из верных; ему вторил гул хорошо поставленных голосов.

– Вы верно услышали, – Соверин несмело подошел к Юджену и пожал тому предплечье. – Второе обещание Нового Хизара таково: монстры на болотах будут уничтожены.

– Я не успокоюсь, пока последняя из чешуйчатых гадин не сдохнет в луже собственного яда, – Омма стукнула кулаком в грудь. – А если не справлюсь, – она опустилась на корточки и изобразила самый нелепый поклон из тех, что Юджен видел на своём веку. – Передам власть над Хельтом тому, кого изберёте вы, добрые люди.

– Третье обещание, – слова Юджена стаей ворон взвились над толпой. – Для кого-то будет самым скромным, но… Мы поможем вам обрести то, что не смогли поколения скудоумных жрецов. Мы поможем вам обрести силу, украденную старыми богами, – он не боялся сорвать голос, перекрикивая возмущения верующих. – Мы опровергнем ложные догмы и подарим вам надежду.

– Надежду на что?

– Бред!

– Ерети… – вскрик заглох и растворился в упорном гуле верных, умело управлявших настроением толпы.

– Мы хотим надежду! Мы хотим силу! Нам нужно верить!

– Но сначала – мир, достаток и процветание, – закончил Юджен и перевёл дух. – Поверьте в нас, молю. И да воздастся вам за веру и верность, жители Нового Хизара.

– Норхизар, как сказали бы наши далёкие предки, – Омма не удержалась и блеснула знаниями древнего наречия, чем вызвала редкие, но уверенные возгласы одобрения.

– Хельтцы, – лорд-градоначальник Соверин указал на Волчицу и Ремесленника. – Готовы ли вы довериться и дать им шанс?

– Посмотрим, – рявкнул какой-то наёмник.

– Еду, еду-то, когда дадите? – пискнула молодая наянка и испуганно потупилась.

– Хуже, чем при фредерадских прихвостнях, точно не будет, – крикнул кто-то из своих, и, к вящей радости Юджена, ему вторили десятки жителей.

– Может, теперь всё наладится?

– Мы с вами!

– Быть посему.

– Ну а теперь, – Омма довольно осклабилась, – Подходите к обозам. Сначала одинокие матери, затем молодые семьи, затем – старики и калеки. И не жалуйтесь, не жалуйтесь! Завтра прибудет ещё обоз.

– Но помните заветы предков, – вставил Юджен. – На щедрость принято отвечать благодарностью. На закате в ратуше состоится первая проповедь Нового Хизара. Приходите все, кто сможет.

– Вы же сожгли храмы. Зачем? – услышал он резонный вопрос.

– Кто будет править?

– Гурим – следующий? Что станет со страной?

– Узнаете на закате, – повторил Юджен. – А сейчас подходите к телегам. Омма!

Волчица кивнула и махнула рукой, привлекая тех стражников, что успели присягнуть ей на верность. Крепкие мужи встали на раздачу, подавая пример того, что бояться новых хизарцев не следовало. И вот уже сами мирные хельтцы робко, один за другим, стали двигаться к переполненным фургонам; вскоре площадь Красного храма оживилась, словно в разгар праздника поминовения.

Юджен высвободил руку из противной хватки Соверина и брезгливо одёрнул рукава. Он развернулся на пятках и пошёл к ратуше; стройные шаги за его спиной дали понять, что свита из четверых верных стражников зашагала по его следам, прикрывая спину. Топот пухлого лорда выбивался из ритма, и Юджен усмехнулся.

– Господин, господин, прошу!.. – взмолился Соверин.

– Ты свободен, бывший градоначальник, иди с миром. И да пребудет с тобой благодать Разрушения, – пошутил Юджен.

– Но как же! Ты обещал!..

– Ах, ты о своей семье напоминаешь? – вспомнил юноша и немного смутился. – Точно. Они живы, твои жена и детишки, не бойся. Ждут тебя дома. Трясутся за отца и молятся… да не тем богам.

– Спасибо, о спасибо! – захныкал лорд. – Я сделал, что вы просили. И теперь…

– Сделал, что просили? – тон Юджена вдруг стал жёстче; в его тоне опасно зазвенела сталь, холодная, как прикосновение мертвеца.

Он резко остановился и пошатнулся, когда Соверин врезался в его спину. Стоило только лорду поймать змеиный взгляд верного, как он снова хлопнулся на колени. Юджен сдержал едкую усмешку и опустился на корточки, поравнявшись с благородным. Слова закапали с его языка подобно горячим каплям воска, обжигающим холёную кожу:

– Ты сдался лишь тогда, когда сама смерть встала на пороге. Не так ли? – Соверин скорбно вздёрнул брови, но Костяной Ремесленник красноречиво прижал палец к губам и пресёк робкий порыв на корню. – И скольких людей обрёк на бесславную смерть за тебя, жирного, трусливого чинуша? Нам пришлось убить их всех. Раздавить, разорвать глотки, разрезать на части и растерзать сотни хизарцев. Как считаешь, стоит ли одна королевская крыса такой жертвы?

Соверин замотал головой.

– А стоит ли такой жертвы жалкий крысиный выводок?

Лорда передёрнуло; по дряблым щекам потекли слёзы, терявшиеся в суточной щетине и омерзительных подбородках. Юджен сполна насладился его отчаянием и вновь разомкнул губы.

– Я дал слово и вынужден его держать, хоть и испытываю по этой причине страшные угрызения совести. Никто не тронет твоих крысят, Соверин. И ты живи уж, коли так хочешь, но! Если я узнаю, что кто-то из твоего рода попытается покинуть город… – он встряхнул рукавом рясы, и в ладонь скользнула острая куриная косточка. – Будешь молить о смерти.

***

[1]Хельт – самый северный город Хизара.

[2]Мерло́ны – зубцы на крепостной стене.

[3]Клеве́ц – клювовидный выступ на холодном оружии для нанесения точечного удара; отлично пробивает панцири.

[4]Пала́ш – меч с прямым и длинным клинком, расширяющийся к острию.

Глава 2. Иса

Первый год после смерти мамы был самым трудным. Иса осталась совсем одна в нежном возрасте. Одиннадцать лет. Уже не девочка и ещё не девушка, она знала, как вести хозяйство и ухаживать за домом, но боялась и думать о том, на какие деньги сможет протянуть хотя бы до следующего лета. Родственников по маминой линии у девочки не осталось, со стороны отца была лишь пустота. Какой-то имперец, даже имени которого Иса не знала – да и не стремилась узнать – покинул Хизар вскоре после её рождения и не оставил на память ничего, кроме тощего кошеля да засушенной алой розы. Отец не написал, куда и почему ушёл, а мама наотрез отказывалась говорить о нём. Молчала, из какого тот был города и каким чудом они познакомились. Мосты сгорели раз и навсегда.

Иса так бы и сгинула, если бы не Блак и его многочисленное семейство. На третий день после того, как зелёный туман пожрал её детство, он нашел девочку за печкой, грязную, зарёванную и потерянную. Она наотрез отказалась покидать дом: не хотела обременять отца лучшего друга ещё одним ребенком, занять лавку в доме, где едва помещались восемь ребятишек. Была и другая причина остаться – воспоминания о тех днях, когда мама была рядом.

Блак – ему тогда было четырнадцать – злился, уговаривал, угрожал и всё кричал, кричал, но Иса стояла на своем с несвойственным ей упорством. Юноше пришлось уступить. Он оставил её, но только на сутки. Когда он вернулся – не один, но с братьями – девочка грешным делом подумала, что её собрались похитить, но ошиблась: старшие Стигг и Э́двид принесли блаковы вещи, а сам он, пыхтя, затащил через порог плетёные корзины с картошкой и сушеными боровиками.

С того самого дня подростки зажили вместе.

Естественно, старшие братья Блака присматривали за ними, в меру пристально и в меру лениво. Судя по их беззлобным ухмылкам, они одобряли порыв мальца взять опеку над соседской сиротой. Их родители тоже были не против решения младшего сына: от них Иса ни разу в жизни не услышала и тени упрёка, только сочувственные причитания да обещания передать съедобных гостинцев. Лишь Бетта да младшие девочки смотрели на неё искоса; их неприязнь Иса поняла лишь тогда, когда стала старше.

В их нежной дружбе не было скабрезностей. Иса топила печь, готовила еду и мыла плошки, ухаживала за скромным огородом и, терзаемая тупыми зубами страха, бегала на окраину Белого леса за ягодами, корешками да ароматными травами. Их порой удавалось продать на борегском рынке. Блак пропадал большую часть дня. Он говорил, что устроился подмастерьем к кожевнику, но Иса знала: он врал. Отсутствие ожогов и мозолей он прятал под перчатками, что были ему не по размеру; да и дыхание парня оставалось ровным и слишком чистым для того, кто связал жизнь с этим ремеслом. Она быстро оставила попытки узнать, чем он был занят на самом деле: во время расспросов Блак мрачнел и уходил в себя, а иногда просто бранился, да так грязно, что у Исы возникало желание срочно отмыть уши. Вечерами друг приносил мелкую дичь и пресные лепёшки на воде, что передавала ему мать. Он расспрашивал Ису, как прошёл день, и ложился спать.

Через полгода Бетта начала шутить, мол, Иса выйдет замуж раньше, чем она сама. Иса отмалчивалась и пунцовела, Блак заливисто ржал и называл сестру тупицей, не знающей слова "дружба". А ещё через год в Исе проснулся дар.

Поначалу старый пиромант Йораг, служивший когда-то боевым магом в гарнизоне Крегена, не хотел принимать к себе соплячку-ученицу. Однако после разговора с отцом Блака, Хейгиром, решил пойти на попятную и дал девочке кров и научение. А уже потом, когда подростки вступили в пору пылкой юности, Блак провожал подругу к идущему в Сегору каравану. Они понимали, что расстаются навсегда, но не плакали, не засыпали друг друга словами благодарности, любви или обиды; Иса и Блак сухо обнялись и, пожелав друг другу удачи, разошлись на семь долгих лет.

"Лучше бы разошлись навсегда!", – непрошеная мысль травила разум Исы, словно сок ядовитого плюща. Невысказанные слова ложились ей под голову перед сном и будили на рассвете, шевеля бесцветные волоски за ушами подобно чьему-то подлому, прерывистому дыханию. Хвала Юности, чародейке не снились кошмары; казалось, что все девять дней, что прошли с момента их повторной разлуки, превратились в кошмар, когда за каждым деревом, под каждым кустом Исе мерещился чёрный, как предательство, плащ.

– Что это, мать вашу, было? – Грэй буквально набросилась на Ису в вечер их первой встречи. – Вот же гадёныш!..

Откуда ей было знать? Иса не сразу осознала то, что произошло в охотничьей станице. Будто бы пламя и копоть выели её разум и оставили пустой, как древесный ствол после лесного пожара. Что это было? Кто был тот мужчина, что именем короля приказал вооруженным головорезам схватить её? Холодная сталь его взгляда разрезала нити, связывавшие образ доброго, самоотверженного мальчика с той пугающей фигурой. Блак велел схватить Ису, хотя знал, как важно было для неё пойти вместе с джинном; он помнил, что на кону стоял не только дар, но и жизнь, и всё же захотел поставить на ней крест.

На первом привале она тихо плакала, уткнувшись в плечо Ренану. Он ласково называл её «миледи» и гладил по голове, словно ребёнка, терпеливо ожидая, когда соль осядет на щеках девушки и тупой спасительной болью не приведёт её в чувство. К счастью, остальным членам отряда хватило чести не лезть к ним. Да и Лой, то и дело стонущая от острой боли, привлекала к себе куда больше внимания, чем обожжённая и растерянная девчонка. Танн, кусая губы, заматывал сломанную руку исакатки в кушак Грэй, не забыв положить вдоль кости кинжальные ножны. Женщина плевалась и шипела, но держалась молодцом и лишь изредка хлюпала сломанным носом.

– Тебе стоит повернуть домой, пока не поздно, – изрекла Грэй, буравя её недовольным взглядом.

– Я веду отряд, – возразила Лой. – Я должна идти с вами.

– У нас есть карта, мечи и он, – наёмница ткнула пальцем в Ренана и скрестила руки на груди. – Чем ты в таком состоянии будешь полезна, хизарка? В первой же схватке с чудищами тебя сожрут. А может, сожрут его, – она кивнула в сторону Танна. – Если, конечно, он решится вступиться за калеку.

– Я не калека, – Лой стиснула зубы. – Уж поверь, уважаемая, я знаю, о чём говорю. Ломалась уже, и не раз; заживёт. Зато, – жучьи глаза скользнули по Грэй. – Я смогу чаще стоять на часах. Как тебе? Ты машешь скимитарами[1], а я охраняю твой сон.

– Делиться наградой я не буду, – ифритка ухмыльнулась и отступила, но лишь на время; Иса потом ещё часто слышала ворчанье на тему того, что отряд лишился бойца.

Чародейка посмотрела на туго перевязанную руку Лой и вспомнила, что и это было делом рук её лучшего друга. Она будто снова услышала хруст костей и брань Блака; от свежего воспоминания бросало в дрожь. А вдруг он бы и вовсе убил Лой? А вдруг… он бы убил Ренана, ещё там, в солнечной роще близ стен Рига?

– Твой рыцарь, – осторожно сказал Ренан. – По-своему пытался защитить тебя. Ты злишься?

– А ты как думаешь? – выпалила Иса и растерла по щекам солёные дорожки. – Лучший друг продал меня, а даже не знаю, за что и кому!

– Есть мнение, что это может быть связано с его милостью Висариусом.

– Чепуха. Он сказал «именем короля Фредерада».

– Ты уверена?

– На память не жалуюсь, – огрызнулась девушка и тут же почувствовала болезненный укол совести. – Прости, пожалуйста. Ты ни в чём не виноват, это всё усталость, боль и обида.

– Как твоя кожа? – он едва коснулся колена Исы, и та вздрогнула, то ли от боли, то ли от смущения. – Про пальцы молчи, сам вижу.

Чародейка пошевелила опалёнными пальцами и неловко поёрзала, потирая ноги друг о друга. Как странно: судя по ощущениям, ожоги не тронули ни стоп, ни колен, ни бёдер. А ведь она творила чары в полную силу, дав дару сполна свободы и свежего воздуха!

– Ты удивишься, но пострадали только руки, – пробормотала она. – Ренан, будь другом, осмотри затылок.

– А что там?

– Как-то раз Блак, – имя рыбной костью царапнуло горло и с трудом проскользнуло в желудок. – Заметил там след от ожога. Раньше лицо и шея не страдали, но вдруг что-то изменилось.

Виленсиец взъерошил ей волосы – кожа Исы покрылась мурашками, будто от щекотки – и придирчиво изучил кожу над воротом рубахи. Его вздох был красноречивее любого ответа.

– Там всё плохо, да?

– С каких пор, – медленно сказал Ренан. – Дар оставляет на тебе шрамы?

«Похоже на кольцо», – девушка вспомнила печальный тон Блака и почувствовала, как слёзы вновь подступили к ресницам. Как назло, именно в этот момент к ним подошла Грэй; она швырнула собранный хворост ближе к центру лужайки и недовольно скривилась.

– Хватит ныть, пиромантка. Тебя всего-то парень бросил, тоже мне, трагедия.

– Госпожа Грэй, – начал Ренан, но ифритка обратила на него внимания не больше, чем на насекомое.

– Он трус и предатель, Иса из Борега, – отрезала наёмница. – Это ты понимаешь?

– Ну…

– А понимаешь ли, в каком направлении сбежала от своего труса и предателя? Куда идёшь, с какой целью?

– Да, – Иса скрипнула зубами.

– Ну так продолжай идти вперёд с гордо поднятой головой, – капризные губы Грэй вдруг дрогнули и растянулись в снисходительной улыбке. – Иначе это всё, – она посмотрела на раненые руки чародейки. – Было напрасно.

– Они заживут, – Иса пошевелила пальцами и вызвала сноп холодных жёлтых искр. – Такова особенность моего дара.

– Об этом говори с синим, я в магии что слепой котёнок в воде. Но то, что ты скоро вернёшься в строй, меня радует. Хватит нам одной калеки, двоих я точно не потяну, – с этими словами ифритка исчезла в зарослях, чтобы вскоре вернуться с новой охапкой толстых сучьев.

Иса высвободилась из объятий Ренана и принялась осторожно, чтобы не поцарапать нарастающую кожу, распутывать шнуровки на наручах. «Именем короля Фредерада», – сказал он прежде, чем началась кутерьма. Ну бред же! Какие дела с королевскими солдатами мог водить простой наёмник из захолустья? С чего бы им повиноваться его приказу? Девушка напрягла память и припомнила, что Блак и до того ронял странные фразы, намекавшие о его верности короне. То было всего пару раз, и Иса не придала им значения – возможно, напрасно.

– Ты ведь подозревал, что Блак что-то скрывает, – бросила она в сторону виленсийца. – Это так?

– Я не скрывал от тебя своих подозрений, миледи, – Ренан опустил голову. – Но мне до смерти не хотелось оказаться правым.

– Мне так не хотелось слушать эти намёки. Какие же мы дураки, Ренан! Играли в этих, – она всхлипнула, но смогла подавить досадную слабость и щёлкнула себя по пальцу в наказание за слезливость. – Рыцарей, будто и правда верили, что готовы прикрыть друг другу спину.

– А ты разве не готова прикрыть мне спину? – он поднял брови.

– Ну, я-то готова, – смутилась Иса.

– Спорю на ранд, за Блака ты бы вообще сожгла целый город. Без людей, конечно, – он криво усмехнулся. – А я вот готов убить за тебя, пиромантка.

– Эй, замолчи!

– Я не лгу, – Ренан потянулся к ней, перехватил руку и сам снял с нее проклятую кожу. – Я виленсиец и знаю рыцарские заповеди, впитал их – как говорят у вас в Хизаре – с молоком матери. Сама же видишь: защищаю слабых, совершенствую дух и покровительствую искусствам.

– Но ты не принес обеты и не принял отцовский доспех, – припомнила чародейка.

– Ох уж эти закостенелые представления о рыцарстве. Я дал обет тебе. Разве ты забыла, миледи?

Увы. В тот день, когда и Ренан, и Блак обещали ей помощь и поддержку, Блак сказал: лишь одно её слово сможет заставить его уйти. Жаль, что друг не уточнил: слово, неудобное ему самому.

Она никак не могла остановить круговерть этих душащих воспоминаний: коленопреклонённые "рыцари", бегство от зелёного тумана, скомканный поцелуй и череда неловкостей, что произошла после. Все эти сцены ночами превращались в безликих чудовищ и отравляли сон настолько, что порой Иса просыпалась и уходила к бдевшей у костра Лой.

Конечно же, чародейке стоило бы больше опасаться чудовищ реальных, из плоти и крови. Это их горевшие голодом глаза смотрели на путников из чащи, ихдыхание колыхало опавшие листья, куски ихсброшенной кожи антрацитовыми пленками свисали с корявых ветвей. За девять дней пути отряд уже успел натолкнуться на стаю дипсадов и одинокую кенхеру, упавшую на тропинку прямо под ноги Танна. Джинн не растерялся и пригвоздил теплокровную гадину к земле, а Грэй добила её своими кривыми клинками.

Немой упрёк, читавшийся на лице ифритки, больно колупнул струп на сердце Исы. Наёмница уже знала, на что была способна чародейка, и ожидала от неё активного участия в защите соратников, но видела за своим плечом лишь расстроенную дурочку, к тому же медлительную. Сгорая со стыда, Иса смотрела на обезглавленное тело монстра и в очередной раз клялась себе в том, что уж этой-то ночью она переборет потерю и приступит к работе.

Утром десятого дня Иса привела себя в порядок и вышла во главу цепочки. Танн зашагал по левую руку от девушки, а довольная Грэй встала замыкающей. Тропа, ведущая к Утопшему предгорью, была достаточно широка для того, чтобы два всадника шли рядом, но Иса всё равно заметила, что джинн вёл лошадь как можно дальше от неё, порой сходя с тропы и задевая головой еловые лапы.

Танн был хмур, молчалив и будто специально держался так, чтобы оттолкнуть от себя всех до единого попутчиков. Вечерами он держался Лой, и то, чтобы проверять сломанную руку; они почти не разговаривали, а если и решались переброситься парой фраз, то делали это шёпотом, и после каждого разговора мужчина мрачнел всё больше. Иса робела обратиться к нему первой, напомнить об обещании наставничества; её стеснение не укрылось от глаз Ренана, и он поспешил предложить свою помощь, но чародейка наотрез отказалась. Обжёгшись о призрачную опеку Блака, она желала научиться самостоятельно преодолевать трудности и проклятую нерешительность. Танн должен был стать первым крепким орешком, который она раскусила бы без посторонней помощи.

Они ехали в голове отряда и смотрели по сторонам, опасаясь новой атаки чудищ или чего похуже. Тропа петляла между деревьев, огибала подтопленные овраги, поросшие папоротником и кустиками черники; лошади часто останавливались, пугаясь поваленных поперёк дороги трухлявых стволов. Лес здесь словно кутался в сине-зелёный плащ изо мха, переспелых ягод и ягеля и мылил взгляд, пестротой своей мешая разглядеть пространство дальше, чем на тридцать шагов. По утрам и в сумерках, с приходом зябкого полупрозрачного тумана, видимость падала ещё больше, и путники то и дело сбивались с дороги. Часто они обнаруживали себя в опасной близости от топи: влага проступала сквозь толстый слой ржавой хвои и лепестков сосновой коры и громко хлюпала под копытами лошадей, будто предупреждая – ни шагу дальше!

– Этот лес никогда не закончится, да?

Иса вздрогнула и повернулась на голос. Танн устало посмотрел на неё и, не дождавшись ответа, покачал головой.

– Я прекрасно вижу, как ты косишься в мою сторону и всё не решаешься завести разговор. Это раздражает. В первую нашу встречу Иса из Борега казалась более бойкой девицей. Неужели размолвка с попутчиком так тебя надломила?

– Блак был моим лучшим другом, – буркнула Иса. – И, наверное, ты отчасти прав, но… Я не должна позволять трудностям влиять на меня. Ты прав. Прости.

Танн помолчал немного и проговорил:

– Если хочешь учиться магии льда, тебе придется забыть про робость и остудить слишком горячее сердце. Мой первый урок был таков: "Холодные руки есть порождение холодного разума".

– Красивые слова… Заставляют задуматься, – Иса посмотрела на пальцы, покрытые корочкой от сорванных заусенцев. – Могу счесть их за свой первый урок?

– Нет, – отрезал Танн и будто окатил девушку ковшом студёной болотной воды. – Сначала ты покажешь себя в деле. Я же сказал.

– Хорошо, – Иса перевела дух и убедила себя в том, что строгость Танна не была направлена против неё: то была лишь черта его характера. – Когда?

– Либо на привале, либо в тот самый момент, когда на нас выпрыгнет очередная болотная мерзость, – он вдруг криво ухмыльнулся и отчего-то сменил тему. – И как вы, люди, тут живёте?.. Столько дней в пути, а по сторонам сплошь буреломы да болота.

– Я читала, что раньше на севере было совсем по-другому, – припомнила Иса. – Мой народ, исакаты, ещё в древности приспособился жить здесь. Маги воды и огня осушали топи и высвобождали залежи плодородного торфа. Крестьяне вырубали леса и выжигали пни да корни, чтобы освободить для возделывания новые земли. Накормленная золой почва давала богатый урожай, и местные не знали голода. Всё изменилось с приходом Тёмной эпохи. Здешние земли попали под власть Чёрного бога и были заброшены…

Она поняла, что увлеклась, и помотала головой.

– Но Танн, почему тебя это так заботит? – поинтересовалась она. – На твоей родине разве нет древних чащоб?

Танн внезапно замолчал и вновь ушёл в себя.

Хотелось бы Исе знать, что подломало его. Вдруг в истории иселинца, невесть как попавшего в Болотный край, был свой «Блак»?

***

– Миледи, время пришло, – Ренан подтолкнул чародейку к Танну, стоило ей только доесть свой кусок жареной на костре куропатки. – И помни: джинн уже почти согласился. Осталось только немного дожать. Р-р-раз, – он поднял кулак и сжал его перед лицом девушки. – И у тебя появится учитель.

– Хорошо, – выдохнула она и поднялась с уложенного на траву пледа.

Танн только что закончил возиться с Лой и, повинуясь просьбе женщины, передал снятую с её кобылы походную сумку. Лой сунула здоровую руку в торбу и принялась копаться в вещах, но вдруг нашарила что-то и изумленно приоткрыла рот.

– Эй, Танн! Смотри, что нашла, – воскликнула она и вытащила какой-то металлический предмет.

Иса успела подойти ближе и смогла рассмотреть железку: блестящую загогулину размером с большой палец руки, состоящую из согнутой рамы и тоненького язычка длиной с булавку. То был какой-то незнакомый ей инструмент, и она перевела взор на джинна, готовая задать вопрос… Но вовремя заметила, как перекосило Танна, и осеклась, мигом проглотив неуместные слова.

– Это… – джинн побелел, да так, словно кровь его застыла и сковала вены под тонкой кожей. – Откуда?

– Конечно же, из долины, – ответила она и недоумённо уставилась на мага. – Хм, не припомню, чтобы я покупала эту ерунду.

Танн молчал и не сводил глаз с металлической штуковины.

– Жаль, что я ничего не смыслю в музыке, – Лой пожала плечами и, подкинув предмет на ладони, сказала: – А как насчёт тебя? Лови! – и бросила предмет прямо в джинна.

Видимо, она рассчитывала, что Танн поймает железку; но та лишь врезалась в грудь джинна и, отскочив, упала в мох. Иса подошла к остолбеневшему Танну и подняла штуковину.

– Что это? – спросила она. – Что-то плохое?

– Нет. Просто музыкальный инструмент, – голос Танна звучал будто со дна гнилой бочки. – Варган называется, на таком играют в моих краях, – его кадык дрогнул, но мужчина лишь покачал головой и тяжело вздохнул. – Всё в порядке, Лой. Дурные воспоминания.

– Да ладно.

Танн взял варган и сунул за пояс.

– Пойду посмотрю, как там Грэй.

– Погоди, – окликнула его Иса. – Может, сейчас?..

– Нет, – и он пошел прочь от костра, оставив чародейку полной разочарования и больного любопытства.

Иса оглянулась – Ренан недоумённо пожал плечами – и решила не лезть не в своё дело. Она вернулась и плюхнулась на плед, решив, что куда продуктивнее будет попрактиковаться самой. Джинну некуда деваться: они уже связаны условиями договора. Один упущенный вечер ничего не изменит.

Перед сном девушка вдоволь наигралась с огнём и не без удивления отметила, что пламенные фигуры и слепящие сферы, плотные, будто сотканные из солнечного света, терзали кожу совсем не так, как раньше. Ногти темнели и расслаивались, кожа сохла и лопалась заусенцами, но тут же срасталась и заживала буквально на глазах. Иса вспомнила, как полыхал её дар тогда, когда она запустила «красного петуха»[2]в станицу, где остался Блак. Жар магии будто перевалил через плато застоя и разгорелся ярче, интенсивней – и, пусть даже оставил следы на теле, принёс куда меньше боли, чем раньше. Что бы это могло значить? Может, Танн сможет сказать что-то путное на эту тему?

«Холодные руки есть порождение холодного разума». Ну да, ему-то легко об этом судить.

Иса успокоила дыхание и сосредоточилась, представив свежесть первого снега, дразнящий морозец Белого[3]месяца и бодрящий восторг от воды в студёном ручье. По венам растеклось что-то чуждое, странное, и ладони стали покрываться слоем изморози. Девушка зачарованно смотрела, как с ладоней её падал снег. Пушистые хлопья ложились на плед и таяли, вспыхивая голубым перед самым исчезновением. Как красиво! Она моргнула и вздрогнула всем телом: плед замарали гранатовые капли. Из-под ногтей сочилась кровь.

Волшебство растворилось в осеннем воздухе, будто его и не было.

***

[1]Скимита́р – ифр. парная фрийская сабля.

[2]«Красный петух», или «запустить красного петуха» – в простонародье значит злонамеренно поджечь деревянный дом или поселение.

[3]Белый месяц – второй месяц зимы.

Глава 3. Блак

Руки, скованные тяжёлыми кандалами, нещадно зудели. Когда стражник зазвенел ключами и потянулся к запястьям Блака, тот едва сдержал вздох облегчения: пятидневное заточение в казематах под Крегенской крепостью грозило затянуться и, если уж говорить начистоту, начинало напрягать. И всё же лучше так, чем бездарно сдохнуть на виселице, как бедный братец Вик. Да, он сам заслужил. Да, грешок Вика был куда хуже. Тот не был причиной королевского гнева, но убийцей и живодёром. Однако пути Сильных неисповедимы. Блак вполне мог разделить участь родича, стоило бы ему ляпнуть что-то неподобающее в течение этих дрянных пяти дней.

Ему не дали времени привести себя в порядок прежде, чем предстать перед августейшим начальником. Блак успел лишь почесаться да пригладить волосы, а потом только и знал, что шёл по бесконечным коридорам подземелья, запутанным подобно шерстяной пряже, да сопел, терпя тычки в спину и бесконечные приказы шевелить ногами. Вскоре затхлый воздух посвежел, и глаза затопил ровный, но всё же режущий свет свечей. Уже знакомый сенешаль брезгливо поджал губы, увидев «гостя», но на этот раз не удостоил Блака приветствием. Благородный развернулся на пятках и повёл сомнительную процессию к государю.

Вопреки опасениям, Фредерад избавил его от публичной порки при свидетелях и вновь решил поговорить в кабинете.

Стол монарха всё также освещали огарки в высоких медных подсвечниках, подле входа стоял внушительный обоюдоострый топор, а в дальнем углу комнаты тихо поскрипывало глубокое кресло, в котором сидела фигура в просторном плаще. Та самая баба, очевидно. Блак с интересом скользнул по ней взглядом и тут же пал на колени – мог бы и по своей воле, да только стражники решили поторопить события и буквально вдавили его в пол. Он склонил голову, но продолжил хранить молчание: пусть уж король сначала покажет, в духе ли он. Кто знает, вдруг первое же слово повлечет за собой ещё с десяток дней в заточении?

– Ну и обосрался же ты, уважаемый вор, – сказал Фредерад после долгого молчания. – А казался таким хитроумным. Ну, не молчи. И не страшись пока: жить будешь.

– Благодарю, ваше величество, – выдохнул Блак и осмелился исподлобья посмотреть на государя. – Вине моей нет оправдания, и…

– Раболепство оставь ифритам, – отрезал король. – Со мной надо чётко и по делу. Оставьте нас, – он ошпарил взглядом сенешаля, и тот вмиг улетучился, прихватив с собой стражу. – Давай, рассказывай.

– Ваша милость?

– Я хочу знать, как так случилось, что твоя девчонка оставила с носом двадцать опытных солдат и одного не очень умного соглядатая.

– Мне не удалось распознать сектантов, что набросили на неё сеть обмана, – досада скрипела на зубах подобно речному песку. – Всё произошло быстро и гладко, а Иса… Девчонка решила упереться рогом и ушла за ними.

– Если бы я не читал твой отчёт, то удивился: как соплячка-пиромантка смогла разметать ораву вооруженных людей и испариться в воздухе, будто её и не было. Славно, что ты успел написать бумажку прежде, чем явился ко мне на поклон.

– Чародейка билась не в одиночку, – подчеркнул Блак. – В станице нас поджидали верные, то есть, сектанты. Один из них так вообще всё это время был подле Исы.

– Как и ты, – король недобро усмехнулся. – Вор, вы же вроде одной крови с этими выродками? Не верю, что ты не распознал гнилое семя в попутчике-чужеземце.

Блак сжал кулаки. Да, то был его главный промах.

– Я его почти дожал, – проговорил он. – Но Мариса яро верила в то, что он может ей помочь, и в решающий момент сделала дурной выбор. Кстати, ваше величество! Я и сам удивлен, – он позволил себе дерзость. – Что двадцать ваших солдат не смогли удержать на месте горстку простолюдинов. Я надеялся на их помощь в решающий момент.

Корона червонного золота угрожающе блеснула, когда Фредерад изволил поднять подбородок. Внешний вид монарха не выдавал его истинных эмоций и намерений, но на уровне интуиции Блак ощущал его разочарование и гнев. Гнев не на жалкого шпиона-перебежчика, но на своих людей, что показали себя некомпетентным сборищем, лишь по недоразумению носившим королевские цвета.

– Я тоже, что очевидно, – проскрежетал Фредерад. – И теперь мы оба остались в дураках. Мне нужна эта пиромантка, уважаемый Блак из Борега. Кем бы она не была, её сила должна достаться стране, но никак не прихвостням предателя. Благодаря моей – ну, и твоей – ошибке девчонка либо присоединится к мятежу, либо будет использована в каком-то богомерзком ритуале. А нам, простым смертным, придётся разгребать лавину последствий и молиться, чтобы не быть навеки похороненными под ней.

– Она не станет служить чёрному богу, – возразил Блак.

– Ты уверен?

«Я не согласна с этой волей. Хороши Сильные мира сего: создали весь такой замечательный миропорядок и исчезли, бросили нас всех», – вот что сказала Иса в момент, когда треснула её вера. Яд предателя проникал в такие трещины и заполнял их скверной, даже когда дело касалось более опытных и зрелых людей. Сердцем вор хотел верить в непоколебимость подруги, но разум помнил её слабости и был неумолим.

– Нет.

– Ты не безнадёжен. Признаю, вор: ты был полезен. Как тогда, когда явился ко мне впервые с теми бумагами, так и всё последующее время, когда «скакал» из города в город и искал нужную информацию. У тебя хорошая память и талант делать верные выводы, основываясь на обрывках фактов. У тебя есть чутьё и гонор, что позволяют идти к цели с упорством охотничьей псины. Мне думалось, что ты, ко всему вышеперечисленному, умён… Но тут я просчитался, позор на мои скорбные седины.

Блак скептически оглядел чёрные, как кровь земли[1], волосы Фредерада.

– Может, ты переубедишь меня и скажешь что-то полезное? Есть идеи, как вернуть пиромантку?

– Я думал об этом все пять дней заключения, ваша милость, – признал вор. – И пока не готов дать ответ.

– Выходит, теперь ты мне не нужен?

Блак промолчал. Молчал и король, буравя его испытывающим взглядом.

– Скажи-ка мне, вор, твой благодетельвсё так же не может нас слышать? – молвил государь после затянувшейся паузы.

Блак поморщился, будто ему под нос сунули кусок протухшей говядины. Называть коргарскую тварь «благодетелем» мог или глупец, или садист.

– Нет, ваша милость. Воля его, к счастью, имеет пределы.

– Давно ли ты сам слышал его приказы?

– Приказы – давно. А вот колкости были во время работы в Тантерне. Я приметил, что чем чаще использую его дар, чем прочней становится наша связь, тем сильнее я становлюсь. Однако только в каземате мне удалось найти ещё одну закономерность.

– Закономерность, – король будто повертел на языке это сложное слово, распробовал, а лишь потом проглотил и продолжит говорить. – Успел забыть, что в Бореге простолюдинов учат читать и писать. Ну да ладно, про то, как нынче растят предателей и мятежников, расскажешь кое-кому другому… Не дрожи уж, не дознавателю и не палачу расскажешь! Так. Что там за закономерность? Говори.

– Чем сильнее я, тем слабее он, – неуверенно ответил Блак. – Слабее его воля во мне.

– Интересно, интересно.

– Много вас таких? – подала голос баба в капюшоне.

– Меньше дюжины, – Блак и бровью не повёл; догадался уже, что с женщиной этой лучше не шутить, коль уж она смеет говорить поперёк самого Фредерада. – Лично я знаю всего пару-тройку одарённых, нас разделяли по разным концам страны и каждому давали свои, особенные, задания.

– Выходит, чем сильнее одарённые, тем слабее предатель? – она звучала задумчиво. – В этом есть логика.

Блак не стал задавать вопросов. Что-то подсказывало ему: не то время, не то место. Не то окружение.

– Ваша милость, могу я?..

– Да, он твой, – Фредерад махнул рукой. – Итак, вор, можешь славить монаршее милосердие: королевский палач не станет точить топор сегодня. Но жизнь твоя по-прежнему принадлежит Хизару.

– Так было и будет, ваше величество, – тихо отозвался Блак.

– Ну-ну. Ты опростоволосился с поимкой пиромантки, но всё ещё можешь быть полезен стране. Много знаешь, много можешь узнать… Да и сделать тоже, да помогут тебе боги. Есть работа для вора. Слушай же: отныне ты подчиняешься напрямую особой королевской службе.

– Кому?

– Разведке, уважаемый вор. Новойразведке.

Блак ощутил, как лоб смяла волна удивления. Разведка, значит? Ну, всё уж лучше, чем заточение или плаха.

– И каковы будут мои задачи?

– Скоро узнаешь. Приказ о помиловании я подпишу после, можешь не сомневаться, – Фредерад хлопнул ладонью по столу. – Всё, свободны.

Кресло в углу комнаты чуть скрипнуло, когда фигура в плаще поднялась и вышла в пятно света, отбрасываемое десятками свечей. Женщина прошла мимо Блака и, оказавшись у него за спиной, сказала:

– Идёшь за мной. Молча. Понял?

– Так точно, – выпалил он и прикусил язык.

Он, видимо, совсем одичал у себя в камере.

– Ваша милость, – шорох ткани, тёршейся о сыромятную кожу, ознаменовал глубокий поклон женщины.

– Ваша милость, – эхом отозвался Блак и тоже поклонился Фредераду.

– Да, да. Уходите.

Вор задом прошёл сквозь двери и лишь потом услышал монарший оклик:

– Подчиняешься только ей, борегец! Усвоил?

– Да, ваша милость!

Королевские гвардейцы, облачённые в оранжево-чёрные наддоспешники поверх лат, захлопнули двери и встали на караул, скрестив алебарды перед недавними визитёрами. Блак перевёл дух и наконец встряхнулся, сбросив с себя напряжение и опаску за собственную жизнь. Он осмотрелся: в коридоре было всего четверо: он, баба в капюшоне да двое служивых.

– Где сенешаль? – нахмурился он.

– Зачем тебе?

– Так положено.

– Положено, да не всегда, – заметила незнакомка. – Следуй за мной.

Блак послушно шёл за женщиной; стук их шагов отскакивал от каменных стен и порождал неприятное эхо, заполнявшее аскетичные коридоры, лестницы и проходные комнаты. Мимо глаз мелькали редкие знамёна с перекрещёнными топорами, трофейные головы оленей и проеденные молью чучела, расписные деревянные щиты и зазубренные двуручники, проржавевшие, судя по всему, ещё во времена мятежей Эпохи упадка. Редкие обитатели крепости, в основном благородные в потёртых дублетах да серые слуги, сторонились парочки в чёрных плащах и морщили носы. Блак уже успел запутаться в крепостном лабиринте, когда они наконец-то достигли места назначения.

У здешних дверей тоже стояли гвардейцы. Завидев Блака и его спутницу, они сделали то, что немного напугало мужчину: склонили головы, стукнули пятками алебард о пол и расступились, освобождая проход.

– Нам сюда, – сказала незнакомка, и вор, открыв тяжёлые тисовые двери, уважительно пропустил бабу вперёд.

Когда они остались вдвоём под защитой камней и деревянных створок, женщина откинула капюшон и коротко кивнула подчинённому. Блестящие угольные пряди качнулись и мазнули её по подбородку.

– О, – выдал Блак. – Вы моложе, чем я думал.

– Оставь мнение о моём возрасте при себе, – отмахнулась она и, сняв плащ, швырнула его на стоявшую под узким стрельчатым окном козетку. – Звать меня можешь леди Фэ́йлин или просто миледи. Указом короля ты передан мне в услужение, и…

– Услужение?

– Хочешь обсудить семантику? – резко сказала девушка и села за узкий стол. – Или перейдём к делу?

Взгляд мрачных серых глаз буравил Блака со смесью интереса и пренебрежения. Было в нём что-то знакомое, вот только что? Вор пока не мог этого понять: мысли путались и толкали друг дружку, цепляясь лишь за точёную фигурку сплошь в коже и бархате. Смазливая и уверенная в себе. Интересно, почему Фредерад позволял так много этой бабе? Шанс выведать это может выпасть нескоро.

– Лучше к делу. Могу я сесть?

– Замечательно! – леди Фэйлин проигнорировала вопрос и хлопнула в ладоши. – Так уж вышло, что мы отныне будем работать в паре. Попрошу не задавать лишних вопросов: ты пока не завоевал доверия ни особой королевской службы, ни моего личного. А вот отвечать изволь охотно и подробно. Так же, как его Величеству. Судя по тому, что я знаю о твоей персоне, сведения обещают быть полезными, даже незаменимыми.

– Так точно.

– Говоришь как солдат, а на самом деле – проходимец, изменник и вор, – она безжалостно улыбнулась. – Кстати, почему «вор»? Это вовсе не профессия и не призвание, однако все, кто знает о твоих отчётах его Величеству, называют тебя именно этим словом.

– Я так представился, миледи. Это моё имя в иерархии с тех пор, как я стал одарённым.

– Одарённым?

– Слугой предателя, что наделён частичкой его воли, – нехотя объяснил Блак.

Договорив фразу, он испытал острое желание сплюнуть.

– Почему именно «Вор»?

– С тех пор, как я получил дар, выполнял по большей части задания, связанные с кражами и похищениями.

– Иронично: ты оправдал эту кличку, украв бумаги у соратников… Но ладно. Мне не нравится твоё второе имя, так что буду звать просто Блаком. Хорошо. Второй вопрос таков: на чьей ты стороне, Блак?

Он раздражённо вздернул брови, но потом задумался и осознал, что так и не успел спросить об этом самого себя. Начиная с того момента, как он впервые предстал перед королевским советом с сумкой, набитой письмами и примитивными портретами, Блак действовал лишь в своих интересах. Он хотел защитить свой народ? Да, чтобы самому жилось легче. Он стремился помочь Исе? Конечно! Он должен был сделать это в память об их прошлом, а вовсе не потому, кем – чем – она была на самом деле и какую роль могла сыграть в будущем Хизара. Блак привык бросаться словами о патриотизме и милости Фредерада, но продолжал считать монархию меньшим злом, эдакой золотой монетой, выгодно смотревшейся на фоне сектантских медяков: обещаний равенства и братства, сытости и защиты, их идеи о новых возможностях для человека, народа и целого мира. Первым и пока единственным искренним проявлением его верности родине был приказ схватить Ису и приволочь её к королевскому трону. Пусть для этого пришлось поступиться совестью и…

Какой же он бесчестный подлец и лицемер. Достойный сын последователей Разрушения, будь они неладны… Однако и те отринули эгоизм и всегда были готовы сложить голову за общее дело. Потому-то культ процветал. Потому с каждым годом они становились сильнее, а он, беспутный, слабее.

Отчего же тогда он предал семью? Что-то глубоко внутри отбило воспоминания о годах научения, когда родители и учителя вырезали в его разуме идеи о новых богах и древней магии. Что-то непонятное, чуждое перевернуло его мир вверх ногами и заставило приползти к Фредераду.

Что это было?

– Тебе разве нужно время на раздумья?

– Нет, миледи, – он переступил с ноги на ногу и вытянулся, будто гвардеец у королевских покоев. – Я служу Хизару и его народу. Клянусь в верности короне и вам, как её представителю.

– Подумай на досуге над собственными словами, солдат, – леди Фэйлин едва заметно кивнула. – Они стали твоей присягой. Нарушишь её, значит, кончишь свои дни на эшафоте.

Благородная покопалась в стопке записок и смятых свитков, наваленных на столе. Строгое гусиное перо порхнуло в чернильницу, а затем устремило острый кончик на чистый лист.

– Ты родом из Борега, – протянула девушка, будто вытаскивая из глубин воспоминаний нужный пласт информации. – Рос сыном древнего рода, поколениями хранившего верность воле предателя. Не все корни зла вытравил старый король Натан, ох, не все… Так. Отец и старший брат были диверсантами: прикармливали чудовищ близ охотничьих троп и вырезали в чащобах идолы Разрушения, призывая к стенам города зелёный туман. Брата повесили, поймав на горячем, отец смог вырваться и скрыться в неизвестном направлении. Говорят, он прихватил с собой жену и прочих отпрысков, это так?

– Всё верно, – прохрипел Блак. – Мы перебрались в Анру, а там уже наши пути разошлись окончательно. Вскоре верные избрали меня для прохождения обряда, и… Я уже рассказывал эту историю, миледи. Дознаватель вёл записи, которые донесли на стол королю и, очевидно, вы тоже их читали.

– Есть, ведь теперь я вижу выражение лица первоисточника. Потешь мой интерес, Блак. Нам стоит лучше узнать друг друга перед началом совместной работы, не так ли?

– Воля ваша.

– Часто ли ты вспоминал о матери после разлуки?

– Нет.

– А об отце?

– Да. Я был приучен говорить о нём с гордостью и почтением.

– Видел ли ты момент, когда пенька оборвала жизнь Вика из Борега?

– Так точно. Я смотрел, как вешали брата.

– Неужели после такого зрелища ты не возненавидел власть короля?

– Я и без того ненавидел всех и каждого, миледи.

Признание это не произвело на благородную никакого впечатления. Какое-то время леди Фэйлин водила пером по пергаменту, делая одной ей понятные заметки. Остроглазый Блак пытался рассмотреть писанину, но не смог: уж больно мелким и манерным был почерк. На мгновение он допустил мысль о том, что чернильные закорючки и вовсе ничего не значили, и баба лишь тянула время. Обдумывала услышанное и увиденное. Если начистоту, это раздражало. Но и интриговало тоже.

Блак не лгал: он давно привык ненавидеть. Способен был невзлюбить с первого взгляда и без причины. Леди Фэйлин тоже попала под удар. Вора раздражала прямота девушки, звонкий голосок, дурацкие вопросы о прошлом, броская одежда, слишком нежные, до тошноты женственные черты лица. Бесило до тряски и то, что придется подчиняться именно ей. Под допросом благородной мужчина ощущал себя мотыльком, приколотым булавкой к бересте. К счастью, ему хватало ума, чтобы не показывать эмоции. Ну, по крайней мере, Блак верил в то, что хватало.

– Надеюсь, ненависть не мешала тебе заводить долгосрочные знакомства?

– Миледи? – он нахмурился.

– Ты всё ещё помнишь имена верных, борегец? – с нажимом спросила Фэйлин. – Помнишь, где стоят их дома? Куда они ходят вечерами? И кто из них может дать наиболее ценные сведения?

– Так точно.

– Предашь их? Во имя Хизара, самой собой.

– Все мы своего рода предатели, – проговорил он и почувствовал, как ненависть в глубине души заворчала подобно цепному зверю. – Чем я лучше остальных?

– Хорошо. Перед тем, как мы отправимся в путь, ты…

В этот самый момент какому-то торопыге приспичило замолотить в двери. Из коридора послышались крики:

– Леди Фэйлин! Срочно!

– Войти! – рявкнула она, но не вздрогнула и даже не поменяла позу.

Воистину благородная.

В комнату ввалился красный, запыхавшийся слуга. В его протянутой руке дрожал, будто лист на ураганном ветру, оборванный клочок бересты. Повинуясь жесту леди, слуга склонился над столом и передал записку.

– Свежие вести?

– Гонец прибыл вот только что, ваша светлость, – пропыхтел мужик и схватился за бок. – Сказал-де, срочнее некуда дело!

Блак мысленно присвистнул: выше его начальницы только король!

«Ваша светлость». Значил, леди Фэйлин не принадлежала ни к безземельным лордам[2]севера, ни к большей части южных дворян. Девушку воспитала одна из немногих семей, что имели право на власть в Хизаре на заре его основания. Последователи Разрушения помнили, что в начале истории народ мог выбрать королей только из представителей таких семейств; коронованные правили до самой смерти или старческой немощи и не имели права передавать власть ни сыну, ни дочери, ни преемнику. Традиция та канула в небытие вскоре после того, как боги навязали Континенту свой миропорядок.

Да уж, с того момента многое покатилось по наклонной.

Пока в мыслях Вора витал интерес, леди успела пробежаться по строкам послания. Бледные скулы тронул румянец.

– Я скоро вернусь, – сказала она Блаку и встала.

Уже почти переступив порог, благородная замерла и вдруг ткнула пальцем в скрючившегося в поклоне слугу и принялась сыпать распоряжениями:

– Ах да. Ко́ббен, пока уважаемый Блак ожидает, потрудись привести его в порядок. Купальня, цирюльник, новое платье и доспех – всё, как обычно.

– Слушаюсь, ваша светлость.

– Миледи, это…

– Блак, будь добр, заткнись. Пять дней в темнице любого превратят в смердящее чудище. Но при мне никто не посмеет порочить честь особой королевской службы ни словом, ни делом, ни внешним видом. Что дальше… Коббен, позаботься о том, чтобы в конюшне нас ждали взнузданные лошади. Седельные сумки с пайком, верёвки, одеяла, сам знаешь. И пошли весточку мастеру-оружейнику: я загляну перед отправкой.

– Слушаюсь, ваша светлость.

– Отлично. Блак, не мешкай, у нас мало времени, – бросила Фэйлин и исчезла в коридоре.

Слуга разогнулся и уставился на Блака. Тому оставалось лишь вздохнуть и вверить себя в руки Коббена, а затем и целой вороньей стаи слуг. Они отвели его в пустующие покои, отмыли в непотребно просторной купальне, сбрили щетину и привели в порядок непослушные волосы. Под конец Вора облачили в свежие вещи – все, как на подбор, чёрные, под стать туалету его новой хозяйки. Дорогая кожаная броня пришлась ему по вкусу: прочная, лишённая витиеватых клейм и бесполезных металлических заклёпок. Шерстяной плащ всё ещё пах овчиной, а тонкие перчатки из дорогущей оленьей кожи – древесной корой и медвежьим жиром. Запахи дома, дипсад его дери.

Леди Фэйлин ворвалась в покои в сопровождении пары гвардейцев. На лице благородной всё ещё пылал румянец, волосы перепутались; пара прядок налипла на лоб, выдавая лихорадочную испарину. Слуг будто ветром сдуло, и через пару мгновений в помещении остались лишь четверо.

– Э-э-э, я готов, ваша светлость.

– Миледи, – поправила она и придирчиво осмотрела внешний вид подчинённого. – Ещё одно уточнение: хорошо ли ты владеешь мечом?

– Нет, миледи. Моё оружие – ножи и кулаки.

– Хм, точно.

– Могу ли я спросить, что стряслось?

– Я была у короля. Не поверила сперва, что всё настолько плохо, – в тоне девушки задребезжал отголосок волнения. – Блак, мы опаздываем. За мной.

– Миледи? – он не сдвинулся с места.

– Хельт охвачен восстанием.

Больше она ничего не сказала, да и не стоило: Блак и так понимал, что к чему. Верные подняли новый мятеж, да скорее, чем он мог предположить. Неужели они успели всё так быстро спланировать? Неужели проклятая хизарская разведка умудрилась проворонить их планы? Почему он – одарённый – и слова не слышал о грядущих беспорядках?

Внутри что-то сжалось: может, пустой желудок, а может, гнилое сердце. Блак закусил губу, готовый услышать жестокий, режущий нервы глас бога, но в ушах звенела пустота.

***

[1]Кровь земли – вязкие маслянистые ископаемые, выходящие на поверхность в степях Хизара и Стелладии.

[2]Безземельные лорды Хизара – так принято называть знатные рода с болот, чьи главы не смогли отстоять свои земли во времена Эпохи Великого упадка.

Глава 4. Юджен

– Как тебе зрелище, мальчик-проповедник?

Полтора десятка виселиц, наспех сколоченных вскоре после взятия Хельта, смотрелись особенно устрашающе в туманных сумерках. Ни одна из них не пустовала: воронье довольно подскакивало на перекладинах и садилось на плечи мертвецов.

Юджена мутило. Он смотрел на дело рук своих лишь ради того, чтобы не прослыть слабаком и неженкой. Да, он понимал, что дело верных правое. Каждый человек, бросивший вызов Норхизар, должен был умереть, и потому парню не было жаль ни стражников, до конца хранивших верность лже-королю, ни крестьян, что воспротивились новому порядку. Он сокрушался лишь, что не смог покорить их всех: где-то недожал, где-то недоговорил, а может, упустил что-то ещё тогда, в ратуше, когда читал свою первую серьёзную проповедь. Быть может, несколько изящных слов смогли бы удержать среди паствы пару-другую человек.

– Ты что-то притих, – проскрежетала Омма.

Ремесленник почувствовал её дыхание в своих волосах и отстранился. Воля бога – закон, и всё же идея ставить ему в напарники эту женщину до сих пор казалась Юджену крамольной.

– Берегу слова для действительно важных разговоров, – парировал он и, повернувшись вполоборота к собеседнице, невинно улыбнулся. – Зрелище мне это не по душе, Омма. Я хотел бы спасти всех до единого, но увы, не смог.

– Я поставила собак наблюдать за обстановкой вокруг места казней. Если появятся сочувствующие или протестующие, я узнаю в тот же миг.

– Верно сделала.

– Мне понравилась твоя первая проповедь, кстати. С удовольствием послушала бы вторую.

– Буду читать каждые три дня, сказал же, – слегка раздражённо напомнил юноша. – Нет смысла лишний раз отвлекать народ от насущных радостей. Поставки продовольствия в город налажены, но хельтцы ещё не успели прочувствовать стабильность и безопасность.

– Вчерашняя охота была замечательной, – Омма растянула выкрашенные углем губы. – В Хельте нашлось немало сильных мужчин, что помогли нам устроить облаву. Распорядиться выставить трофеи чудовищ на всеобщее обозрение?

– Сама как думаешь?

Она фыркнула и потрясла нечёсаной головой – совсем как собака. Юджен отвернулся и ещё раз брезгливо посмотрел на гниющие под ласковым Путевым[1] солнцем тела́. Из чистого любопытства он потянулся к ним даром, но не смог ощутить ни косточки в опутанных плотью фигурах. Что ж, безграничной власти ему никто не обещал.

– Пойдём к нашим. Тебя заждались.

Омма хотела взять его под руку, но Юджен сложил руки за спиной и сцепил пальцы. Не забыв одарить женщину очередной вежливой и крайне бессмысленной улыбкой. И всё же они шли к ратуше плечом к плечу, как соратники, как лидеры иерархии верных. Одарённые, на которых стоит равняться. Костяной Ремесленник чувствовал себя уверенно в рясе, которую мечтал надеть с самого раннего детства; казалось, она придавала веса его щуплой фигуре и добавляла пару-тройку лет. Довольно часто он замечал на себе взгляды хельтцев, видел, как они порывались осенить себя знаком барьера, но давили порыв на корню. Юджен делал вид, что ничего не замечал: простому люду нужно время, чтобы привыкнуть к новым реалиям. Едва ли на то потребуется много времени. Спаситель не зря утверждал, что хизарцы – что твоя глина: податливый материал, склонный принять любую форму под умелой рукой творца. Бог поручил ему, Юджену, измять людей, вылепить заново и обжечь, чтобы те стали твёрдыми и впитали в себя верность новому господину.

Юноша знал, что им нужно. Что хочет его народ, хизарцы от мала до велика. Что управляет лучшими из них. То были четыре идола мира смертных: хлеб, зрелища, безопасность и надежда на лучшую жизнь.

Мало кто из воинов будет чтить долг перед страной, видя голодный блеск в глазах своих отпрысков. Звонкая монета не пахнет кровью, ведь так? Мало кто из крестьян решится выйти на поле и трудиться, ковыряя мотыгой бесплодную почву. Отравленную зелёным туманом землю проще забыть, позволить ей зарасти снытью и амброзией, чем раз за разом насыщать золой и молиться призрачной Юности о снятии скверны. Мало кто из верующих продолжит чтить богов, получая в ответ на свои мольбы лишь упрёки и пустые наставления жрецов. Верность, праведность, честь, искренность и трудолюбие присущи лишь тем, кто вкусил блага от всех четырёх идолов.

Лишить народ всего этого было вынужденной мерой. Почти никто из верных не испытывал удовольствия от поджогов, травли полей, краж, убийств и прочих актов террора, нацеленных на мирных исакатов. Многие вершили насилие со слезами на глазах, но каждый без исключения последователь Разрушения верил в то, что льётся кровь ради высшей цели. Юджен и сам думал так же, и вера его расцветала подобно бутонам хризантем с каждым криком поддержки, с каждой детской улыбкой, с каждым сдержанным кивком, что он получал как на поле боя, так и в лоне храма.

Парадный вход в ратушу оставался раскуроченным после атаки костяного монстра, но проход уже успели очистить от досок, погнутого металла и костяной трухи. Поначалу Юджену показалось, что кто-то расстелил по ступеням рваный красный ковёр, и только потом осознал, что это была засохшая кровь последних защитников Хельта. Она известью впиталась в гранитные ступени и стала тропой для победителей. Что ж, ступать по следу из мертвечины – удел каждого из одарённых до конца их дней.

Волчица и Ремесленник погрузились в прохладный полумрак здания, и тут же вслед за ними двинулись тени, бесшумно отделившиеся от каменных стен. Кровавый ковёр и эскорт из головорезов проводили лидеров на второй этаж, прямиком в зал собраний. В тот самый миг, когда Юджен и Омма переступили порог, они утонули в приветственных лозунгах и топоте множества ног. Ждали только их двоих.

В центр зала притащили все столы, что можно было найти в кабинетах ратуши. Мебель поставили кое-как и даже не потрудились накрыть скатертями, но зато щедро заставили разномастными кубками, чашами, бутылями и бочонками – некоторые из них, судя по оранжевым печатям на горловинах, извлекли из погреба благородного Соверина. На самом большом столе, что придвинули к камину, дымилось блюдо с запечённым поросёнком; компанию ему составляли тарелки с ломтями оленины, купатами из дичи, всевозможными соленьями и сухофруктами, привезёнными из далёкой Мирны. Собравшиеся не решились начать пиршество без предводителей, но, стоило только Омме наполнить чашу брагой и воздеть её к полотку, как верные, бранясь и толкаясь, набросились на яства и принялись набивать полные щёки еды, столь отличной от пайков и пресной солдатской каши.

Первый тост прогремел за Юджена: верные славили имя проповедника и заливали восторг крепчаком. Второй раз пили за Омму и её стаю. Женщина выпила до дна, захохотала и чествовала соратников в ответ, в то время как Юджен предпочел цедить благородное вино по капле. Он стоял в тени Волчицы, наблюдая, как та лакает пьянящее пойло и становится всё меньше похожей на человека и всё больше – на зверя. Язык её то и дело облизывал угольные губы, краска растекалась, и лицо женщины всё сильнее напоминало злобную волчью пасть. Острые зубы впивались в мясо и рвали его с омерзительным чавканьем, но люди волчицы лишь одобрительно гоготали и подливали крепчака в её кубок. Верные Юджена, люди, которых он привёл из Рига, ели не меньше, но пили куда более сдержанно и смотрели на кутивших соратников с едкой смесью жалости и превосходства. Среди них был Фед; старый знакомый на полголовы возвышался над остальными воинами и угрюмо смотрел по сторонам.

Проповедник и глазом не успел моргнуть, как в зал совета, будто мотыльки на огонь, слетелись девушки: худосочные и пышные, шатенки и брюнетки, свежие и потасканные. Кто-то позвал на пир самых дерзких хельток, что не погнушались работать вскоре после массовых казней. Женский хохот разбавил гул мужских голосов и перекрыл даже визгливый лай Оммы, но та, казалось, была только рада подобной компании. Юджен был готов дать руку на отсечение: именно она решила устроить развлечение для своей честной компании.

– За Омму! – звучали тосты. – За Омму и её щедрость!

– За Омму и её ярость!

– Молчите уж, – смеялась та. – Мы стая.

Один из юдженовых верных не вытерпел и воскликнул:

– Ох, и горазды вы пировать! А завтра наутро как подойдёт ополчение с Гурима, что делать будете? Блевать на них с мерлонов?

– Мужик, а коли и так… Это будет жидкая скверна, что расплавит шлемы вр-р-рагов, – ответил ему какой-то бородач, и половина зала утонула в гоготе.

– Ведёте себя, как сброд, – сквозь зубы выплюнул Фед. – Нам бы услышать, каковы дальнейшие действия…

– Брось, Фед, – Омма подошла и облокотилась на правое плечо воина. – Мы все заслужили небольшую передышку, пра-а-авда? – мутный взгляд скользнул по полам одеяния Юджена. – Отдохни немного, проповедник. Ты это заслужил.

– За Юджена! – заорал кто-то. – За Юджена и его хреновы кости!

– Не по нутру мне шумные сборища, – ответил он одарённой. – Мне больше по душе тихие вечера у костра. На крайний случай могу посидеть с парой знакомых за кружкой янтарного мёда.

– Вечер у костра! Да ты романтик, – выдохнула Омма и махнула кому-то рукой. – Эй, янтарная-медовая, иди сюда.

– Я? – отозвалась одна из приблудившихся хельток.

– Да, да, ты, красавица! Иди-ка к нам, уважаемый проповедник хочет отпустить тебе грехи.

– Не надо, – предупредил Юджен, но Волчица сделала вид, что не слышит.

– Смотри, какая, – пробормотала она, и юноша вновь почувствовал в волосах её дыхание. – Ладная, молоденькая, почти первой свежести. Ну же, мальчик. В твоём возрасте, ну, пора бы.

– Омма, – он пригладил волосы и поднял голову так, чтобы скрестить взоры с долговязой хизаркой. – Это плохо кончится.

– Удовольствие – не грех.

Он хотел возразить. Хотел сказать, что в принципе не испытывает плотских желаний, что женщины подле него заканчивают все как одна. Но девушка уже подошла вплотную к нему и, обхватив левую руку юноши, прижала её к полной, едва прикрытой кипенной блузой груди. И правда янтарная: локоны проститутки были словно липовый мед и пахли пекарней.

– Я видела вас на проповеди, – с придыханием сказала она. – Зовите меня Джесси.

– Джесси, – повторил Юджен. – Неужто после всего, что я говорил, ты желаешь продолжать жить вот так?

– А как же иначе? Моё ремесло не хуже прочих, – девушка мелодично хихикнула. – А я знатная мастерица.

– Мастерица! – картинно шепнула Омма и потянула его за рукав. – Я плачу, верный. Не прогадай.

Волчица наконец-то отлипла и устремила внимание к столу. В тот момент её люди раскупоривали последний бочонок благородного пойла.

– Тебе больше не нужно этого делать, – проговорил Юджен. – Норхизар помогает женщинам в беде. Если ты одинокая мать, то приходи за едой поутру.

– У меня пока нет детей, слава… спасителю, – быстро сказала девушка.

– А что родители?

– Умерли. А вы что же, хотите поговорить о родителях? – тонкие пальчики пробежались по шву рясы и нежным касанием обожгли мочку уха.

– Выходит, ты совсем одна? И делаешь это оттого, что одиноко?

Снова томный смешок.

– Я делаю это за деньги, отец. А вчера вы так много говорили о щедрости…

– Тебе не понравится, – Юджен решил дать ей последний шанс.

– С девственниками у меня тоже есть опыт.

Увы. Кто он, чтобы противиться подобному упорству?

– Ладно. Пойдём, – он понизил тон. – К алтарю.

Зрачки Джесси слегка расширились, но она поспешила скрыть удивление за медовой улыбкой. Она развернулась к двери и, покачивая бёдрами, пошла в сторону лестницы на первый этаж. Там, в зале приёмов, верные установили алтарь чёрного дерева. Там Юджен читал первую проповедь. Там он замыслил совершить первое таинство.

Юноша покосился в сторону своих людей, и те – Фед в числе первых – верно разгадали его намерения. Они знали и, как всегда, были готовы проследовать за лидером. К чести прилично набравшейся Оммы, та тоже заметила взгляды сторонников Юджена и отставила полупустой кубок. Кивнув тем из своих, кто ещё сохранял трезвость ума и свободу от женских чар, она застыла в охотничьей стойке. Ждала, когда Ремесленник сделает шаг.

Джесси потянула проповедника за собой, и тот подчинился, устремившись в тишину коридора. Когда они спустились на первый этаж, Юджен кинул взгляд за спину и увидел, что тени идут по его следу, почти сливаясь с каменными стенами; в хвосте мрачного роя тусклым огнём светились глаза Волчицы.

– Я сперва удивилась, завидев вас тогда. Так молод, а уже жрец! Даже непривычно называть вас по ремеслу, – щебетала проститутка. – Отец, сколько вам лет-то исполнилось? Семнадцать? Двадцать?

Девушка нервничала. За образом прожжённой мастерицы и внешней бравадой она очень плохо скрывала неискушенность и простоту, столь милые сердцу любого нормального мужчины. Под скулами темнели ямочки: не их ли она старалась скрыть, покрыв лицо толстым слоем пудры? Вскоре они подступили к входу в зал приёмов. Высоченные створки были чуть приоткрыты. Джесси игриво поманила юношу за собой и юркнула внутрь.

– Ай, твою мать! – тихо выругалась она, споткнувшись о загнутый угол ковра. – Не видно не зги… Вы поспеваете?

В помещении царил мрак. Молочная луна не жалела лучей, но те едва пробивались сквозь прорехи в занавесях на оконных проёмах. Голубоватое свечение выхватывало из темноты лишь очертания длинных скамей, пу́гала высоких подсвечников да громоздкий стол в дальнем конце зала.

Ладонь вновь ощутила тепло касания. Они брели вперёд практически на ощупь, скользя руками по резным спинкам скамей.

– Нам туда? Ох, как же темно… Мы зажжём свечи, красавец-отец?

Вот и алтарь. На узкой столешнице расставлены толстые восковые свечи, скрутки из болиголова, дурмана и жимолости, глиняные плошки для даров и каменный идол. Его контуры почти сливались с мглой, но Юджен видел идола так же ясно, как днём. Умелые руки вытесали из блестящего агата фигурку человека, распростертого на земле: будто прибитого к ней троетёсами[2]. Неизвестный умелец кошенилью нанёс на плечи фигурки две отметины, очертил алым глаза и прорисовал руну «спасение» на широкой груди человечка.

Джесси уткнулась в алтарь и развернулась навстречу одарённому. Луна подсветила её лик, на котором смешивались жадность, интерес и страх темноты, страх неизвестного, присущий девушкам её ремесла – как, впрочем, и прочим людям.

– Ты боишься, – проговорил Юджен. – Хочешь назад?

Проститутка покачала головой, и он протянул руки, будто бы хотел погладить бедняжку по щеке.

Но вместо этого ладони Юджена упали на тонкую шею и изо всех сил сдавили – так, что обрывок последнего вздоха Джесси обратился жутким, полным изумления всхлипом. Она забилась, как кролик в силках, и ударилась крестцом о столешницу; звон глиняных черепков по полу расколол тишину. Ноготки впились глубоко в ледяные руки юноши, царапая, разрывая складки на фалангах. Костяной Ремесленник сумел вовремя распознать уловку девушки и увернулся от удара коленом в пах. В ответ он лишь крепче сжал тиски и ударил её в голень; на разодранные костяшки закапали слёзы.

Проповедник быстро потерял счёт времени. Он давил, давил и смотрел, как мгновения вытекают через широко открытый рот Джесси вместе с последними каплями её сознания. Плечи ныли от напряжения, кисти – от многочисленных ранок, но он не издал ни звука. Юджен знал, что тени за его спиной наблюдали, а одна из них, с горящими глазам, смотрела пристальнее прочих. Он чувствовал, что бог тоже смотрит, пусть и не слышал голоса в голове с того самого момента, когда поднял костяной таран. «Увидь меня! Гордись мной!», – стучало в висках, и он ощущал, как на висках вздуваются вены.

Под подушечками больших пальцев что-то хрустнуло. Джесси перестала бороться и обмякла, потеряв сознание. Юноша перехватил потяжелевшее тело под мышки и опрокинул на алтарь, сметая с него травы, воск и остатки ритуальной утвари. Лишь идола успел перехватить, бережно положив над плечом проститутки. Медовые волны омыли ноги человечка, а намалёванные красным глаза уставились на Юджена, будто были воистину зрячими.

Тени за спиной ожили и пришли в движение. Стены зала отразили отблески искр от десятка огнив. Верные обступили стол и заполонили пространство пульсацией свечных огоньков, но остановились на почтительном расстоянии. Сейчас близко к Юджену имела право находиться только Омма. Она и встала по левую руку, перебив сладкий аромат душком пёсьей шерсти.

– Вместе? – прошептала она. – Прошу.

– Хорошо. Я не против.

Юджен расправил полы рясы, нашёл потайной карман. В руку сам собой скользнул костяной нож. Юноша разрезал блузу и явил взорам бархатистую грудь девушки. Ладонь случайно мазнула по мягкой округлости, и Ремесленник отдёрнул её, поморщившись; он брезговал похоти и желал отнестись к Джесси уважительно. Отняв шанс на жизнь, он мог подарить достоинство. Да, мог. Его волей эта проститутка могла стать чем-то большим, чем бренная плоть и кости.

Шершавая рукоять ножа ласкала линии на ладони, когда он наносил под ключицами Джесси четыре простых руны: «дарение», «жизнь», «слух» и «голос». Девушка стонала, не приходя в сознание. Омма ссутулилась и осмотрела письмена, затем добавила от себя сложный став «надежда на благосклонность». Юджен не стал спорить и проверять правильность начертания: коренная северянка Омма в совершенстве знала как древний язык, так и письменность. Наконец она помогла соратнику расшнуровать правый рукав и оголила запястье.

Знак Разрушения уже начал выцветать; бугры шрамов затянулись и побелели, татуировка расплылась, но всё ещё делала чёткими кольцо и три противостоящих центру шипа, символизирующих борьбу с навязанным миропорядком. Юноша высвободился из хватки Волчицы и поднес лезвие к коже; пришлось закусить губу, когда блёклые линии превратились в борозды, быстро наполнявшиеся кровью.

«Больно! Сволота, как же больно!», – кричало всё его существо. В сознании смешался стыд от плотской слабости и восхищение собственной волей. Жидкие рубины пролились на руны и смешались с натёкшими лужицами; они превращались в ручейки, что стекали между грудей и устремлялись к впалому животу.

– Вверяем тебе свою волю, спаситель, – сказал Юджен.

Тени вторили ему; некоторые, включая Волчицу, говорили на языке пращуров.

– Вверяем тебе разум и сердца, Сильный. Жизнь и смерть в наших телах. Порядок и хаос в душах, – негромкий голос эхом отскакивал от пола и потолка. – Память об ушедших поколениях и чаяния о грядущих младенцах. Всё – во имя твоё, Разрушение.

– И пусть мир горит, – прорычала Омма.

– Пусть мир горит, – отозвались верные.

– Избавь нас от пути паразитов. Избавь от оков и условностей. Даруй нам возможность застать рождение новых богов. Даруй свободу слышать рокот древней магии. Даруй нам руки, чтобы свергнуть наследие тиранов. В пепле старого миропорядка да взрастёт обитель свободы.

– И пусть мир горит!

– Отдаю часть себя, чтобы слышать волю твою, – сказав это, Юджен от волнения прокусил губу. – И следовать пути твоему.

Отблески свечей отражались в зрачках Оммы. Она кивнула и занесла нож.

Момент, когда лезвие прервало хрупкую жизнь Джесси, наверняка почувствовали все верные. Юджен весь покрылся холодным потом, его затрясло, будто на пронзающем зимнем ветру. Под носом стало влажно, и он утёрся рукавом. Кровь потекла и из ноздрей Оммы. Она облизнулась и в предвкушении оскалила зубы.

«Откровения хотели, верные?»

Юджен зажмурился и отдал всего себя во власть бога. Он слушал внимательно, не задавая вопросов, ибо ценил важность тех слов. Преступным было бы перебивать. Глупо было бы спорить. Предательски было бы сомневаться в том, что он правильно поймет указания.

Вскоре шёпот в голове сошёл на нет. Проповедник в изнеможении облокотился на алтарь и сперва перевёл дух, а лишь потом обратился к пастве:

– Омма остаётся здесь. Вместе с верными она восстанавливает снабжение и зачищает леса от гибридов. Хельтцы должны чувствовать себя в безопасности. Когда придёт время, – среди державших свечи теней юноша выделил знакомых и склонил голову в знак почтения. – Соберите горожан и выберите лорда-градоправителя из любого древнего рода. Уважаемый Эге́р, я бы выбрал вас.

Тень поклонилась.

– А что Соверин?

– Возьмите его в городской совет, – ответил Юджен. – Было бы разумно показать, что в Норхизар есть место всем, даже бывшим ставленниками Фредерада. Лишь бы только он был готов служить народу.

– Ты нас покинешь, – Омма вытерла нож о штанину и уставилась на соратника. – Кто же тогда станет служить при храме?

– Уважаемый Ма́ккен и его сыновья наденут сутаны и будут вести хельтцев по пути Разрушения. Я полностью доверяю вам продолжить то, что начато, – он обратил взор к другому силуэту: приземистому мужчине в длинном меховом плаще. – Восстановить храмы, искоренить ересь нового миропорядка. Возражений нет, надеюсь?

– Это честь для моего рода, – ответил тот.

– Благодарю, – Юджен выпрямился и с негодованием отметил дрожь в коленках. – Объявим это на следующей – моей последней в Хельте – проповеди. В ту же ночь я выдвигаюсь в Гурим, там… ждут.

Когда верные разошлись, Омма проговорила:

– Высоко поднялся малец из Рига. А ты правда считаешь, что он ценит тебя превыше остальных?

– Я не думаю, я знаю.

Волчица положила тяжёлые руки ему на плечи и, казалось, было готова стиснуть их до хруста, но переборола себя. Вместо этого заключила Юджена в объятия, настолько неподходящие ситуации, что становилось дурно.

– Такой юный и такой самоуверенный, – низкий голос вибрировал, точно рык дикого зверя. – Уверен, что справился бы без меня?

– Уверен, Омма.

– Это я помогла тебе загнать ту рыжую стерву. Если бы не мой волк, ифритку бы растерзали ещё в Кашае.

– Награду за то, что оберегала её след до самой Мирны, ты уже получила. За тобой Хельт.

– Мне нахрен не нужен Хельт, Юджен, – она усмехнулась. – Пусть правит Эгер или Маккен, мне всё равно. Не хочу власти, хотя и имею право на неё по крови.

– Ваша светлость капризничать изволит? – проповедник грубо оттолкнул её. – У тебя дар, сила, благоволение спасителя. Чего до меня докопалась, а?

– Хочу твоего личного «спасибо».

– Мало тебе благодарности от народа и бога?

– Мало, – влажный оскал блеснул в тусклом свете.

– Допустим, моё личное «спасибо» тебе достанется, – Юджен раздражённо почесал шею. – Каким бы ты хотела его видеть?

– Замолви за меня словечко, – протянула женщина. – Хочу… Хочу больше его воли в себе, Ремесленник.

Он нахмурился.

– Сама проси.

– Не могу, – еле слышно сказала Омма, и Юджен, не сдержавшись, открыл рот от удивления. – Я принесла жертву, я убила рыжую шлюху, а его слова всё равно достались тебе!

– Видимо, это потому, что я резал руку, – соврал он и машинально накрыл ладонью кровоточащее запястье. – Обещаю замолвить за тебя словечко, Волчица, только помоги мне с перевязкой. Кстати, давно хотел спросить: как далеко нынче бегают твои звери?

– «Поводок» исчезает через сутки в дороге, – тут же ответила она, просияв. – И, представь себе, теперь я могу подчинить себе сотню. Ты сам видел, как много их было в мятежную ночь!

Проповедник кивнул и нетерпеливо сунул руку под нос женщины. Та поддела ножом край блузы Джесси и отрезала кусок материи, достаточно длинный, чтобы хватило на бинт.

Тупица ни о чём не догадывалась. Что ж, это только на руку: меньше знаешь – охотнее исполняешь приказы.

***

[1]Путевой месяц – первый месяц осени.

[2]Троетёс – длинный толстый гвоздь.

Глава 5. Иса

– Давай ещё!

Иса выдохнула и бросила в джинна очередной – наверное, уже сотый по счёту – огненный шар. Он с шипением и свистом вскипятил рассветный воздух и разбился о ледяную линзу.

– Ещё, – командовал он. – Сильнее! Дыши размеренно. Вдох, выдох и сразу удар!

– Ты её дотла выжечь хочешь, что ли? – недовольно пробурчала Грэй.

Она стояла на безопасном расстоянии, укутанная тенью вековой ели. Плотный шерстяной плащ на плечах был мокрым из-за мороси, что с прошлого вечера пыталась затушить костёр и испортить ифритке настроение. Влажные рыжие пряди, выбившиеся из косы, пушились и завивались, лезли на лицо и раздражали Грэй. Раздражала её и хмурая осенняя погода, и черепашья скорость, с которой путники ползли по заболоченному лесу, а пуще всего – непривычный для южанки холод. Каждый раз, когда Иса пыталась творить чары, Грэй будто по волшебству оказывалась рядом с ней и будто отогревалась, кутаясь в магию, словно в согретое жаровней одеяло.

– Шар! – рявкнул Танн, привычно игнорируя ифритку.

Вспыхнуло – и ему в лицо полетело пламенное яблоко. В паре шагов от джинна оно раздвоилось и нацелило ядра в глаз и в грудь, но маг лишь усмехнулся и отразил оба. Исы закричала и опустилась на колени, охлаждая горящие руки в мокрой листве. Опад тлел, как и кончики ногтей, но зато ни пальцы, ни запястья не тронуло и пятнышко ожога. Сердце билось громко, будто готовое прорвать барабанные перепонки, но, вопреки страху девушки, огонь больше не ранил кожу.

Грэй подошла к чародейке и похлопала ту по плечу.

– Выложилась на полную, да? – дождавшись кивка, она хрипло засмеялась. – Хорошо бьёшь, метко так. Всё забывала спросить, кого же ты представляешь на месте синекожего.

– Никого, – ответила Иса. – Я работаю ради себя.

– Это похвально, – потирая озябшие руки, Танн приблизился к девушкам. – В плане боевого потенциала, конечно же, – он не преминул добавить в мёд похвалы щепотку перца критики. – Подавленные чувства и эмоции сковывают волю, ученица. Чем больше в даре истинной тебя, твоей искренности, тем сильнее чары.

– И тем меньше, судя по всему, она сама получает урона, – вставила Грэй. – Мне бы твою мощь, девочка, и я бы нагнула всех офицеров в…

– Какой тогда искренности не хватает льду, а? – перебила Иса.

– Тебе виднее. Как только придумаешь ответ на свой вопрос, приступим к новому этапу обучения.

Девушка с досадой утопила кулак в землю и, опёршись на руку ифритки, встала.

– Тебе бы в драку, – осклабилась Грэй. – Может, это прочистит мозги.

– Меньше всего сейчас хотелось бы с кем-то биться. Я очень устала.

– Уверена, что высидишь полночи в дозоре?

– Ага. Спасибо за урок, наставник.

Танн слегка поклонился и ушёл к огню. Там его ждали привычные беседы с Лой, в суть которых он не считал нужным посвящать соратников, да жёсткие, как подошва, лоскуты вяленой зайчатины. Иса завистливо глядела ему вслед: вон как твёрдо шагает, плечи расслаблены, но не опущены от изнеможения. Будто бы и не было сотни с хвостиком ударов, что он отразил за сегодня. Быть может, дело в возрасте? Их разделяла несколько лет и якул знает какое количество практики. Может, дело в пресловутых эмоциях? Увы, узнать это пока не представлялось возможным. Сколько бы не говорили наставник и ученица, сколько бы ни тянули друг из друга магические жилы, Танн не становился ближе к Исе. Льдистые глаза его были что щит: так ни разу и не пропустили истинные помыслы.

– Давай, шевели задом, хизарка. Надо бы ещё хворосту подкинуть, – сомнений в прямоте и открытости ифритки не возникало ни у кого. – Готова поставить золотой: в следующий раз ты точно подпалишь бородку нашему молчуну.

Иса промолчала, лишь поправила кожаный нагрудник. Тот стал чуть великоват.

Моросящая пакость прекратилась ближе к полуночи, когда полная луна заполнила небо над крошечной полянкой в сердце чащи. Свет её озарял пространство не хуже солнца: Иса различала неторопливо качавшиеся ветви деревьев, последних летучих мышей, что готовились к зимней спячке, и даже крупных рыжих муравьёв, что копошились под стволом высохшей берёзы. Несомненно, в такую погоду сидеть на часах – милое дело.

Они с Грэй почти одновременно заметили приближение сонма золотистых огоньков. Волки ступали бесшумно, почва едва проминалась под широкими лапами. Ифритка подобралась и медленно подняла ладонь к рукояти клинка.

– Что за…

Иса перехватила её взгляд и увидела, что за спинами мохнатых зверей прятались создания иного вида. Другие – это слово описывало их достаточно хорошо. То были худые приземистые твари, наполовину покрытые шестью, наполовину блестящей, будто покрытой маслом, чешуёй. Чем-то они напоминали дипсадов, чем-то чёрно-бурых волков, и являли собой нечто среднее между чудищем и зверем. Голодные глаза недобро горели, ловя на себе отблески пламени; Иса уловила в них зачатки разума и задрожала.

– Чёрные чудеса явились, – выдавила она и, отбросив усталость, призвала дар.

Она подняла было руку, но тут же почувствовала пальцы ифритки.

– Хватит сил ударить по площади? – едва слышно спросила Грэй.

Иса медленно склонила подбородок.

– Тогда погоди немного. Я мигом.

Чародейка осталась одна против стаи чудовищ. Те будто изучали путников, смаковали запахи людские и лошадиные и не спешили атаковать. Один за другим звери приближались к костру, выстраивались полумесяцем так, чтобы когти их едва касались пятна света от костра. Девушка успела досчитать до тринадцати, когда почувствовала, что за спиной вновь появился человек.

– Чего они ждут?

Нет, не человек. Джинн.

– Я не знаю, – Иса поёжилась. – Сытые, что ли…

– Или умные, – то была Лой. – Чуют магию и ждут удачного момента. Эти не уйдут по доброй воле.

– У тебя рука сломана, скройся, – шикнул Танн. – Иса, сейчас используй только огонь. Выжги их удачный момент на счёт три. Раз, два…

А у неё и выбора другого не было.

– Три!

Тугой вал жара волной окатил свору. Иса шагнула вперёд, усилив течение дара по венам. Четверо подпаленных волков завизжали и отступили, поджав хвосты, но не побежали. Не смогли: чешуйчатые сородичи не давали возможности покинуть «строй». Самая крупная особь при этом будто бы сощурилась, пробежав по клыкам раздвоенным языком.

– Бей насмерть, – услышала чародейка.

Свист прозвучал в опасной близости от уха, и она взвизгнула от неожиданности. В тот же миг вожак повалился наземь, поверженный стрелой Ренана.

– Это не люди, – ещё одна стрела нашла цель: глаз второго гибрида. – Бей насмерть.

И тут первый из волков бросился на стоявших полукругом людей. Разверстая пасть клацнула и тут же разъехалась надвое, разрубленная острым клинком ифритки. Грэй издала утробный рык, оскалилась и бросилась вперёд, врезаясь в скопище монстров.

– Твою мать, нет!

Тон Лой искрился досадой, и чародейка сразу поняла, что воительница попала в ловушку. Чешуйчатые мерзко залаяли, и с ветвей деревьев на людей попа́дали новые твари. Они будто ждали удачной возможности: ринувшись в атаку, Грэй невольно разбила отряд на две группы. Танн бросился было на помощь, но перед ним вырос один из волков. Началась резня. Промозглую полночь разорвали визг, утробный рык и отчаянный скрежет металла.

«Это не люди», – эхо в голове Исы твердило об одном и том же и заглохло только тогда, когда она выпустила первый поражающий огненный шар. «Он прав. Что меня останавливает?» Пламя объяло чёрно-бурого зверя, и девушку обдало вонью палёной плоти. Она старалась не смотреть, как тварь корчилась у её ног: предпочла видеть облезлого мертвеца, что упокоила у стоявшего на болоте святилища Юности. Второй волк увернулся от огненной сферы и едва не цапнул чародейку за ногу, но изменил траекторию прыжка и врезался в ствол ближайшей ели. Дерево скрипнуло и сбросило с веток дождь стылых капель; они оросили звериную шкуру и ледяное копье, что держало тварь прибитой к коре.

«Бей насмерть».

Перед глазами зарябило что-то зелёное. Воспоминание о… чём?

Иса побежала за Грэй, не отдавая себе отчёт в том, что станет делать, когда окажется окруженной волками. Это же просто чудовища. Либо она, либо её. Либо сожжёт, либо сожрут. Блак бы так сказал.

«А что сказала бы ты?»

Огонёк вспыхнул на ладони и тут же потух. Кожу обожгло резкой болью, но девушка отмахнулась от неё – как и от дурацких мыслей – и вновь растопила под сердцем магическое жерло. Мертвец перед глазами всего на мгновение принял облик бывшего друга и только потом обрёл истинную форму: плешивого монстра в лоснящейся чешуе. А затем он сгорел. Следом в пепел и кости превратился поджарый волчара со рваным ухом. Готовясь поразить третьего, Иса врезалась в спину ифритки и выдохнула от облегчения. Грэй возвышалась над трупами монстров, порубленных и изуродованных, тяжело дышала, но продолжала хищно улыбаться и искать взглядом очередную жертву.

– Догнала меня! Моло…! – выдохнула ифритка и метнула левый клинок в тварь, что готовилась прыгнуть с ветвей им на плечи. – Молодчина! Вдвоём мы точно их уделаем, – росчерк правого лезвия отогнал чудище с пастью гротескной лягушки.

Иса ухмыльнулась, услышав похвалу. Капля волчьей слюны измазала скулу; она увернулась от очередного древолаза и хлестнула его раскалённой плетью. В толпе скулящих чёрно-бурых гадин образовалась прореха. Чародейка решительно ухватила соратницу за руку и потянула прочь, к остальным. Грэй не стала сопротивляться и даже забыла про брошенный скимитар.

– Целы, – услышала она ровный голос Танна, как только они поравнялись с магом.

Рукав джинна был порван и намок от крови, но тот даже не морщился, раз за разом поднимая руку и создавая бритвенно-острые ледышки. Он стоял так же прямо и уверенно, как и всегда – даже после насыщенных тренировок – и всё же грудь его ходила ходуном, из-под рукава капала кровь, а губы высохли и приоткрылись. Девушка отпустила руку Грэй и встала перед наставником в стремлении дать тому передышку. И тут она услышала:

– Лёд.

– В смысле? – воскликнула Грэй и упала на корточки, пропуская Ренана с его изогнутым луком.

– Иса, лёд!

Едва ли девушка успела осознать команду, но ладони как-то сами поднялись на уровень груди и вытянули клинок прямо из пропахшего сталью воздуха. На поляне стало темнее, а костерок почти потух, когда ледяной дар затмил ровное пламя и обрёл истинную свободу. Мановением руки Иса пронзила шерстистую тушу, сотворила несколько синих ножей и метнула их вперёд и вверх.

«Как-то быстро всё закончилось».

Едва войдя в раж, чародейка обнаружила себя в окружении тел поверженных хищников. Холодный ветер гладил их против шерсти, смахивая нереально яркие снежинки.

– Танн, какого хрена?

Ренан отбросил лук и вцепился джинну в воротник, но тот отпихнул его здоровой рукой и огрызнулся:

– Хотел ей учителя, виленсиец? Получи и смотри молча, – каким-то странным канцелярским жестом он одёрнул рубаху и приблизился к Исе. – Покажи руки. Ну же.

Она подчинилась. Длинные голубоватые пальцы пробежались по коже, кутикулам, надавили на ногтевые пластины. Иса закусила губу и зажмурилась, приготовившись встретить пульсацию боли, но почувствовала лишь давление и холодок. Открыла глаза и оцепенела: руки были целыми, а Танн смотрел на ученицу и улыбался. Богиня, впервые на её памяти он улыбался!

Грэй вернулась с подобранным левым клинком и тщательно вытерла его о волчий мех. Коса её вконец растрепалась, пепельные щёки рдели. Она мельком взглянула на джинна и фыркнула:

– Чего такой довольный? Осмотри рану, да поживее. Был у меня один случай с воспалением…

Танн будто бы только сейчас заметил укус и приложил ладонь к плечу. Рука его засияла бледно-лунным свечением, а рубаха покрылась тонким слоем изморози. Улыбка чуть померкла, когда джинн обратился к ученице:

– Ну как ощущения?

– Впервые нет болезненного отката, – проговорила она, отчаянно прислушиваясь к телесным сигналам. – Но я не понимаю, почему.

– Всё ты понимаешь, – проговорил он снисходительно: – Холодный разум, хизарка. Уверен, что ты впервые использовала лёд не от безысходности или отчаяния, но с расчётом добиться результата.

– И какого же результат? – процедил Ренан.

– Показать, чего она стоит. И я уж точно впечатлён.

***

Они выступили днём, дав друг другу выспаться и без спешки оседлать лошадей. До первых проблесков рассвета путники разбирались с последствиями ночного побоища: Ренан прижигал и зашивал плечо джинна, а Грэй, Лой и Иса изничтожали тела чудовищ. Мечницы расчленяли трупы и сгружали их в кучу, а чародейка поджигала останки. Работали молча и без жалоб: никто не хотел, чтобы с рассветом мертвецы поднялись, подчинившись чёрной воле.

– Мне бы твою мощь, – в который раз сказала Грэй.

– Ты и без магии неплохо справляешься, – хмыкнула чародейка и затянула подпругу.

После того как Иса вытащила ифритку из скопища коргарских тварей, между ними будто истлел очередной барьер. Обе хорошо помнили странное притяжение, что ощутили ещё в той злосчастной таверне. Казалось, девушки знали друг друга задолго до первой встречи. Искры между ними пробегали почти в каждом разговоре, но воительница только теперь призналась, что не желала довериться неизведанной в бою соратнице. Исе этот факт льстил даже больше, чем широкая улыбка наставника.

– Грэй, а правду говорят, что самые сильные пироманты рождаются во Фрии? – поинтересовалась Лой.

– Так было раньше, до пришествия Сильных, – она пожала плечами. – Наши ве́два, то есть мифы, говорят, что с начала времен дар огня тёк в крови каждого ифрита. Оттого наша кожа имеет цвет пепла, а волосы, – она потеребила кончик косы. – Часто отмечены пламенем. Концентрация огненной стихии в наших землях была настолько велика, что выжигала почву. Потому мой народ так чтит Юность: богиня вычерпала из фрийцев излишнюю магию и распределила её поровну среди всех жителей континента.

– Я слышал много историй об этом, – отозвался Ренан. – Как и о том, что вместе с огнём из ваших территорий исчезла гармония, и Фрия погрязла в бесконечной войне.

Ифритка недобро посмотрела на мужчину, но признала его слова:

– Некоторые говорят так. Не под сенью храма, само собой. Скорее, – янтарные глаза на мгновение превратились в щёлки. – Шепчут трусливо, боясь прогневать волю Зелёной госпожи.

Иса вдруг вспомнила заброшенное святилище Юности. Прогневать? Едва ли это вообще возможно, учитывая то, как далеко от смертных вознеслась богиня.

– А как же эпос о Марджануре? Мне казалось, он лишь подтверждает бессилие…

– Молчи, мужчина, и не болтай лишнего о том, чего не понимаешь, – холодно ответила Грэй и повернулась к нему спиной.

Виленсиец пожал плечами, но решил не нарываться на ссору. Он выдержал укоризненный взгляд Исы, поправил висевший за плечом колчан и сел на коня. Его примеру последовали остальные; Лой вежливо отказалась от помощи Танна и справилась сама. Джинн с видимым облегчением пропустил женщину вперёд и дождался Исы с Грэй.

– Что за Марджанур, серокожая? Я не знаю этой сказки.

– Это ведва! – рявкнула та.

– Что за ведва? – он даже не поморщился.

– «Песнь о Марджануре». Неудивительно, что ты о ней не слышал, маг: северным народам чужда культура юга.

– Мой отец собирал мифы и легенды разных народов, – признался Танн. – Но фрийских знал мало. Потому мне стало интересно.

– Я бы тоже послушала, – призналась Иса. – Расскажешь, Грэй?

– Ладно. Только говорить буду кратко и тихо. Не хотелось бы привлечь внимание новых чудовищ.

Тропа петляла вокруг холмов и скалистых пригорков, обтёсанных древними ледниками, и позволяла троице ехать практически вровень друг к другу. Грэй начала рассказ и прерывалась лишь изредка, когда приходилось выходить вперёд и объезжать островки можжевеловых зарослей да молодые ели, что росли в этих краях так же густо, как пшеница – в степях под Мирной.

– Много кто из живших в конце Эпохи расцвета

Был наделён добродетелью и доблестью божественного света,

Сведущ в законах и обычаях, твёрд в обетах

И верен пути Зелёной богини, что в песнях воспета.

Но один из воителей, Марджанур из рода Ума́н,

Прослыл достойнее многих. Твёрд, как обсидиан…

Грэй прокашлялась и заговорила в своей обычной манере.

– Говорили, что рос герой быстро и к шестнадцати годам на голову возвышался над прочими сверстниками. Силой боги его не обделили, равно как ловкостью и выносливостью, да и амбиций юноше было не занимать. Марджанур прошёл большой путь от родного Ута́ра до подножия горы Рох и совершил множество подвигов: побеждал разбойников и душегубов, защищал поселения от свирепых львов и коварных диких собак. В сверкающую Ше́зру он прибыл героем со славой, что опережала его на три дня. Его сразу взял под крыло Гару́в-Красноречивец – наместник ифа-раджи и глашатай правящей воли в западных землях. О Гаруве ифриты тоже говорили много и охотно. Немудрено: во всем государстве было не сыскать мечника искуснее и сильнее. Свидетели его мастерства утверждали: где бы не ступал наместник, расцветали бутоны и вилась лоза, но, быть может, то было лишь поэтичное выражение их восхищения.

Слово за словом, клинок за клинком, пламя за искрой – и двое стали неразлучны, словно руки: левая и правая. Братом назвал Гарув Марджанура, и с тех пор пути их не расходились. Вместе они основали легендарный Отряд Обезьян: строй вольных бойцов, что дали обет путешествовать по землям Фрии, защищать слабых и карать преступивших законы богов и ифритов.

– Будто рыцари из Виленсии, – заметила Иса.

– Есть сходство, да. Дальше говорить?

– Конечно!

– Настало время, и Гарув сложил с себя полномочия наместника. Тогда оба мужа, хранители мира, губители злодеев, великие защитники добродетелей решили изменить мир. В смиренной, но истовой мольбе они преклонили колени в храме Зрелости и испросили благословения на то, чтобы найти возможность возродить ранее плодородные поля. Легенда говорит, что в тот день божественная воля озарила нашего героя, и стал он преемником воли Сильной. Гарув и побратим его Марджанур собрали Обезьян и отправились в поход на запад: далеко за Золотые степи, край обетованный, единственные пригодные для возделывания территории по эту сторону горы Рох.

Видя, как за братом следует брат, верный дружбе,

Обезьяны подняли мечи и поклялись им в вечной службе.

Неизбежно, как за Расцветом следует пора Упадка.

Пошли они вслед за Марджануром, на подвиги падком,Если позволите, – прервалась вдруг ифритка. – Я опущу многочисленные описания приключений героев, иначе пересказ «Песни» займёт у нас не одну ночь. Важно понимать, что путь их был славен, но обагрён кровью, и каждый из Обезьян пал. Кто от копий бесчисленных врагов или клыков чудовищных зверей, кто – от змеиного яда. Самое страшное случилось в день, когда на отряд обрушилась песчаная буря.

Говорят, такой бури во Фрии никогда не случалось, и что более такой не будет. Говорят, то был гнев Чёрного бога, что почувствовал волю сестры в двух героях. Буйство песка и ветра длилось три дня и три ночи и, когда режущие плоть вихри пали, в живых остался лишь Марджанур. Горько оплакивал он названого брата, долго скорбел по воину, что впустую погиб в безымянных степях. Пропев поминальную мантру, герой умылся кровью Гарува и принял в себя его силу.

И тогда ему, непреклонному, впервые в жизни пришлось нелегко. Ранее он с достоинством нёс наследие своей покровительницы, но теперь тело Марджанура принадлежало двоим. Непомерная мощь разрывала плоть и разъедала кожу. Разум то мутился, то уносился в реальность, далёкую от бренного мира. Каким-то чудом Марджанур добрался до границы Фрии и Стелладии и решил сделать добро для обоих народов. Последним подвигом его страдающего духа стало создание Оазиса: края чернозёма, что способен прокормить оба народа.

И, оплакивая любимого брата,

Сломленный горем, ушёл он на небо.

На этом кончается песнь о Марджануре, но подвиг его будет славиться в веках.

Грэй перевела дух и сказала с необычной для неё грустью:

– Я выросла на сказаниях о подвигах Марджанура. Хотела вырасти и стать, как он.

– И хорошо, что не стала, – ветви елей раздвинулись, и к ним присоединился Ренан. – Извини, подслушал часть легенды – ветер донёс до меня твой голос.

– Что же хорошего ты увидел? – холодно произнёс Танн.

– Считается, что именно в Оазисе, ныне именуемом «спорными землями», началась война между двумя государствами. Идут века, а стелладийцы и ифриты всё режут друг другу глотки, доказывая, кому суждено возделывать чернозём. Грэй, а правда ли то, что наследие Марджанура до сих пор не увидело ни единого ростка пшеницы?

Её угрюмое молчание было красноречивее любого ответа.

Глава 6. Блак

Дни проносились мимо в бешеном вихре, будто опавшая листва, подхваченная порывами ветра. Креген давно остался позади вместе с его ровными улочками, высокими каменными домами и холёной стражей; остались за спинами убранные поля, подпиравшие своей чернотой линию горизонта, десятки хуторов да увядающих лугов, где всё ещё выпасали скот. Фэйлин и Блак редко просили ночлега в крестьянских домах. Намного чаще они останавливались в чистом поле и кутались в покрытые воском одеяла, надеясь не промокнуть насквозь под частыми осенними дождями. Благородная торопилась на север, но даже в спешке не забывала думать о том, чтобы поменьше попадаться на глаза мирным жителям: вряд ли хоть кто-то сейчас мог дать гарантию, что среди хлеборобов или пастухов не затесался один из сектантов.

Блак украдкой наблюдал за спутницей и не без удовольствия отмечал, что начальница на удивление легко переносил дорогу и её тяготы. Леди не смущал ни скромный паёк, ни мозоли от седла – мужчина был уверен, что жопу девушка натёрла не меньше, чем он сам. Она уверенно смотрела по сторонам, не третировала его избыточным контролем и никогда не забывала перед сном проверить остроту кинжала, что клала под бок.

В те редкие моменты, когда они не загоняли лошадей и не спали, Фэйлин расспрашивала Вора о прошлом и его способностях. Блак не видел смысла утаивать от неё хоть что-то: в конце концов, они в одной лодке и работали сообща. Вот только удовольствия от словесных излияний он не испытывал. Фэйлин вытягивала историю за историей и вскоре узнала всё о семье Блака, о жестоком научении – воспитании подростка в определённой традиции – и сомнительной судьбе братьев и сестёр.

Наверное, в глубине души он хотел шокировать благородную или хотя бы сбить часть породного высокомерия с её личика, когда снял перчатки и показал кисти рук, сплошь покрытие руническими знаками. Но нет: эта часть его прошлого была принята так же спокойно, как и остальные. Начальница внимательно осмотрела каждую татуировку на пальцах, каждый шрам, каждый прокол. Некоторые символы вызвали у Фэйлин неподдельный интерес, и Блаку пришлось рассказывать об их значениях и сомнительных поступках, которые предшествовали нанесению знаков. Обведя контуры самой крупной татуировки, руны «огонь», он выложил историю знакомства с Исой и того, как впервые пошёл наперекор родне и смог уберечь подругу от их загребущих лап.

– Вы жили вместе подобно мужу и жене? – на лице девушки не было удивления; она впитывала информацию легко и естественно, как сухая земля поглощает капли дождя. – Как же вышло, что Хейгир не взял сироту под крыло и не наставил её на путь предателя?

– Я отговорил.

– Вот так просто?

– Отец согласился, что Исе нужно было прийти в себя после гибели матери. Я вырезал руну и дал клятву на крови, что присмотрю за мелкой. Вот так всё и закрутилось. Потом проснулся дар, и все согласились, что стоит отправить девчонку учиться магии. Мол, вернётся и будет даже полезнее прежнего. Мы так и не открылись ей, чтобы не болтала лишнего в стенах Академии.

– Сдаётся мне, что именно твой отец шепнул кому-то из Анры о даровитой землячке. Кому-то важному. Тогда и было принято решение завербовать твою чародейку.

– Вот только зачем? – нахмурился Блак и пошевелил палкой поленья в костре.

– Как сам думаешь? И даже не вздумай лгать, что не копал на эту тему.

Ах да, благородная знала о его визите в Тантерн.

– В бумагах, что я выкрал у анрских последователей, – он презрительно сплюнул себе под ноги. – Было написано что-то про наследие императрицы, божественную силу и «истинную смерть». Было сложно связать это с простой девчонкой из Борега.

– И на какие мысли тебя навели изыскания в книгохранилище?

– Как же вы любите сыпать вопросами.

– Работа такая, – Фэйлин бесстрастно пожала плечами и уставилась на него. – Что ты искал в Тантерне? Хотя нет. Давай так. Что из того, что раскопал… ты утаил от его величества?

Он долго молчал. Думал, удастся ли обхитрить благородную. Искал смысл сокрытия правды. Представлял последствия своих слов, гадал, могут ли они стать оружием против него или его подруги. В конце концов, он выругался и решил выложить всё с самого начала.

– Видите вот это шрам? – он надавил на руну «смерть», что белела на мизинце. – Мать вырезала её, рассказав правдивую историю Амарбеллы I. Той, что вошла в историю как первая государыня Великой Западной империи. Много знаете про неё?

– О да. Персона эта легендарна ровно настолько, насколько таинственна, – кивнула Фэйлин. – Имперцы сотворили из своих летописей красивую легенду, будто бы их великая правительница была одной из Сильных. Той, что приняла в себя силы жизни и смерти и стала той, кого принято звать Зрелостью. Красной богиней. Оттого цвета имперских знамен красные, оттого они кладут на алтари розы и камешки граната.

– Вот только чушь всё это. Красивая сказка для гордецов. Отчего-то чернь забыла, что Амарбелла родилась после вознесения Сильных. Если покопаться в подлинных летописях, то легко узнать подлую правду об Амарбелле. Она настолько гадка, что после смерти государыни историки были сотворить целую легенду для защиты чести целой страны. Мать рассказала, что спустя пару лет после коронации Амарбелла I посетила храм Зрелости, где получила какое-то там откровение.

– С тех пор она стала творить чудеса.

– Угу. Лечила наложением рук. Вот уж дар, достойный императрицы! Ловко баба им управляла, даже смогла продлить себе жизнь лет на сто. Лишь один шрам не могла убрать: ожог в виде кольца под ключицами. Ну и…

– Возгордилась.

– Она провозгласила себя наследницей Зрелости, богиней смерти во плоти, – Блак поджал губы.

– Ты злишься, – хмыкнула Фэйлин. – Спорим, в детстве ты реагировал так же на любую ложь?

Блак сделал вид, что проигнорировал её слова.

– Прослыть бы Амарбелле тонким политиком, умелым реформатором или хитрым тактиком. Но нет же: она захотела стать спасителем мира. Сперва перекроила культуру родины и заразила народ идеей исключительности. А затем ослепленная собственным великолепием дура заявила, что должна навсегда покончить со спящим Разрушением. Мол, какое-то старое дело ждало её. Иронично, что убил её один из последователей Разрушения, что смог незамеченным пробраться во дворец.

– Что-то мне подсказывает, что убийца обладал даром, схожим с твоим.

– Возможно, – неохотно согласился мужчина. – Но не могу сказать наверняка. Зато могу дать ответ, что стоит за словами «наследие императрицы».

– Ну?

– Мать рассказала, что смертные могут получить часть божественной воли. А я лишь после «прыжка» в Тантерн понял, что именноона имела в виду.

– Те, кто подвергся пыт… ну, заключённые в темнице короля, – благородная тонко улыбнулась. – Пару раз кричали о том, боги избирают наследников среди смертных. Мы думали, это всё бред и уловки, но, выходит, что нет.

– Выходит, что нет, – передразнил Блак, чем заслужил лишь снисходительный смешок. – Вы знаете, на что я способен, миледи. Чем не наследник толики воли предателя?

– Наследник.

– А ведь могут быть и те, кто вмещает в себя часть силы других богов. И сказка о первой императрице только подтверждает этот факт, равно как и ифритская «Песнь от Марджануре». И тысячи других побасенок о рыцарях, королях и героях. Одна из таких историй развернулась на моих глазах, когда я увидел, на что способна Мариса. Именно размышления об увиденном я и утаил от его Величеству.

Леди Фэйлин задумалась. Лицо её наконец-то стало серьезным; она долго всматривалась в языки огня, будто пытаясь представить Ису-чародейку, её дивный талант и возможности. Когда брови начальницы дрогнули, Блак понял: та всё поняла. Поняла то, кем были другие люди, описанные в украденных бумагах. Поняла, отчего хитроумный наследник Висариусов так вцепился в девчонку. Поняла, насколько неосмотрителен Фредерад, раз не потрудился самостоятельно сопоставить факты и доверил поиски первому попавшемуся вору.

– Допустим, Мариса – наследница воли богини, – наконец проговорила девушка. – Как и остальные двое, чьи описания хранились рядом с её портретом. Одно мне неясно: зачем последователи охотились на эту троицу? Как именно хотят их использовать?

– Не знаю. Но хочу выяснить.

– Выясним вместе. Согласен?

– В моём положении, – Вор пожал плечами. – Выбирать не приходится.

– Не беспокойся за подругу. В отличие от Фредерада, я смогу защитить её.

– Ой ли, – он было заржал, но осёкся, увидев что-то странное во взгляде Фэйлин. – Как?

– Для начала надо понять, кто поднял мятеж и почему именно сейчас. Подозреваю, что это лишь отвлекающий манёвр от чего-то более важного.

– Что может быть более важным, чем гражданская война?

– Это и есть главная цель моего поиска, уважаемый Блак. Настигнув её, мы узнаем, зачем слугам предателя наследники богов и, в частности, твоя Мариса.

– Моя?

– Возможно, тогда, – благородная протянула ладони к огню и будто погладила его. – У нас появится шанс всё переиграть. Раз и навсегда покончить с беспределом в Хизарских землях.

– Миледи, – Блак раздражённо помассировал переносицу. – Не много ли вы на себя берёте? Вроде же решили, что новая разведка…

– Заткнись, – перебила она. – И подчиняйся. Не пожалеешь, обещаю.

Блак почти не удивился, когда узнал от начальницы о первом пункте назначения. В Борег они прибыли до заката и без проблем проехали в город. Стражники на воротах придирчиво допросили путников и признали тех благонадежными, за что заслужили суровую выволочку от благородной. Под конец тирады та ткнула капитану под нос бумагу с чёрно-оранжевой печатью и приказала впредь закатывать рукава каждому, кто желал пройти мимо них.

– Надо бы к ним жреца приставить, – заметил Блак, когда стража осталась далеко позади. – У человека веры всяко больше мозгов, чем у простых мечников.

– Твоя правда. Займёмся этим через денёк-другой. Но сперва… могу на тебя рассчитывать?

– Я весь ваш, миледи.

***

– Ножи при тебе? – спросила Фэйлин вскоре после того, как они для виду выкупили комнаты в какой-то скромной таверне.

– Да.

– А те штуки, что взял у мастера-оружейника?

– Само собой, миледи. Пойдёмте, я покажу вам достопримечательности малой родины.

Они почти не выделялись среди местных, даже натянув на лбы просторные капюшоны: с небес лило так, будто сама Юность вспомнила о существовании своих последователей и решила явить знак своей милости. О, узнай богиня, по какой скользкой дорожке они вот-вот свернут, ругалась бы долго, грязно и витиевато.

Блак заложил большой крюк и вёл благородную по самым ухоженным улочкам города, держась как можно дальше от трущоб. Он всё ещё помнил, где предпочитали селиться верные предателю семейства, многих из них знал в лицо и потому избегал туда соваться раньше времени. Вор показал Фэйлин расположение центральных улиц городка, ратушу, пару злачных таверн, где неразбавленное самогоном вино подавали лишь своим, да публичный дом, хозяева которого выдавали заведение за прачечную. Вик рассказывал в своё время, что среди прачек порой можно было найти девок не старше двенадцати лет. Что брат забыл в том гадюшнике, Блак предпочёл не спрашивать.

Нужный дом стоял на самой окраине квартала охотников. То была двухэтажная мастерская. На первом её этаже жил мастер Да́лен; там же он выделывал шкуры и мастерил плащи да полушубки. На втором, согласно легенде, находилась пара комнат на сдачу. Никто бы не удивился, узнав, что под домом был вырыт погреб, заваленный старыми вёдрами, мешками с подгнившей морковью, пыльными вениками да ржавыми инструментами, которые странноватый хозяин не торопился чинить. Однако Блак был одним из немногих, кто знал, что за грудой храма была спрятана дверь, ведущая в помещение с земляным полом и вымазанными глиной стенами. Как-то раз Вор оказался там и всё шутил, кто же снимет у Далена комнату без кровати, зато с вымазанным кровью алтарём.

Блак провёл Фэйлин мимо мастерской и споткнулся, матюгнувшись сквозь зубы. Начальница поняла сигнал, и вот они уже таились в тени конюшни в паре поворотов от дома. Она приказала мужчине встать ближе, чтобы в случае чего сойти па пылкую парочку, которой и дождь не помеха предаться страстям. Фэйлин будто бы смешило выражение лица Блака, неприязнь, что по капле просачивалась сквозь почтительную полуулыбку и стиснутые зубы, и всё же она не забывала смотреть по сторонам чаще, чем он сам.

– Вы раньше занимались этим, миледи? – прошептал мужчина.

– А?

– Слежкой. Вы ведете себя достаточно уверенно.

– Как и ты. Значит, точно сработаемся. Кстати, принимай командование. Это твоя территория.

– Так точно. Входим, как только Дален откроет дверь: не стоит давать ему шанс забаррикадироваться наверху.

Осенью в этих краях темнело не сразу. Дален вернулся домой на исходе сумерек, немногим после того, как ливень перестал. Шёл он неспешно и развязно, словно из кабака. Блак приметил, что старый знакомый прихрамывал на левую ногу: та каким-то странным образом прогибалась в колене. Ещё не старик, но уже мучается суставами? Хорошо. Даже замечательно!

Ключ заскрипел в замочной скважине, и они тут же подлетели ко входу.

– Да-а-ален, друг! Да-а-вно не виделись! – воскликнул Вор и навалился всем телом на сектанта. Тот по инерции ввалился в помещение и тут же получил пинок под больное колено. Ухнув, Дален осел на пол, получил кулаком в затылок и уткнулся носом в пол.

Фэйлин спешно закрыла дверь, не преминув высунуть наружу любопытный нос: к счастью, соседского внимания их выходка не привлекла.

– Посмотрите наверху, – скомандовал Блак, и девушка стрелой взлетела по скрипучим ступеням.

Сам же он нашарил на полу близ печи кованую ручку и открыл погреб. В лицо пахнуло пылью и гнильцой. Мужчина подтащил бессознательного Далена к лазу и спустил по ступенькам, не опасаясь, что тот очнётся от встряски. Следом за верным вниз полетел стул с крепкой спинкой.

– Чисто, – сказала Фэйлин, вернувшись к подчиненному.

– Нам понадобится свеча или масляная лампа. Поговорим внизу. Не забудьте закрыть лаз, миледи.

Ржавые грабли и ломы с грохотом полетели на землю, открыв взору облезлую дверь. Массивный амбарный замок не смутил Вора: ключ был найден в одном из потайных карманов Далена. Пригнувшись – уж больно низкой была притолока – Блак вошёл внутрь и протащил с собой увесистый стул.

К тому моменту, как леди Фэйлин нашла потайную комнату, Блак уже успел усадить охотника на стул и на ощупь привязать его щиколотки к ножкам. Начальница присоединилась к «посиделкам» с уже зажжённой лампадой, и дело пошло споро: мигающий свет позволил им перевязать неудачные узлы и притянуть запястья пленника к спинке. Осталось только дождаться, пока бедолага придёт в себя. Блак согласился немного потерпеть и не бегать за крынкой с водой. В конце концов впереди была целая ночь. Отвести душу он ещё успеет.

– Он будет полезен?

– Понятия не имею, миледи. Узнаем, как только ублюдок заговорит.

Иной сказал бы, что у Вора чесались руки. Что он дал волю тлеющей в груди ненависти. Однако он лишь чувствовал за пазухой навязчивый холодок. Кастеты, выкованные замковым мастером, умильно просились на ручки.

Наконец-то Дален застонал, приходя в себя. Фэйлин бесшумно скользнула ему за спину, Блак же встал боком к лампаде, так, чтобы одновременно видеть лицо пленника и скрыть в тени своё.

– Чего бы вы не нашли… – кашлянул Дален. – Я тут не причём.

– Да ты шутник.

Верный осторожно подвигал плечами, затем бёдрами. Понял, что крепко влип и раскрыл веки. Цепкий взгляд зелёных глаз объял келью, ощупал Блака с ног до головы и сразу выдал отчаяние: охотник понял, на чём попался, но терялся в догадках о том, почему ещё не на виселице. Он весь подобрался и спросил нарочито равнодушным тоном:

– Чем могу быть полезен?

– Нужны сведения о последователях Разрушения. Обо всём, что сейчас творится в борегском подполье. Ну и сведения о мятеже, разумеется.

– Я простой охотник, уважаемый. Понятия не имею, о чём ты толкуешь.

– Могу спросить иначе.

– Сбережения мои под новой половицей. Это под одним из мешков с мор…

Короткий удар прервал его, и Дален сплюнул кровь вместе с остатками вранья. Блак надел кастеты.

– Я видел метку на руке, мужик. Видел алтарь под твоим домом, вот этот самый, кстати, – он указал в сторону источника света. – И знаю, что люди вроде тебя владеют знаниями, даже если стоят в самом низу иерархии. Если желаешь, чтобы информацию из тебя выбили, хорошо: буду благодарен от души. Но, как представитель его Величества Фредерада II, даю тебе право за себя поторговаться.

Дален вдруг изумленно хмыкнул.

– Загрызи меня дипсад. Блак, ты ли это?

– А говоришь, мол, понятия ни о чём не имеешь, – Блак откинул капюшон. – Тогда говори, и останешься цел.

– Раз по мою душу пришел королевский пасюк[1], торговаться не о чем. Ответь, дружище, почему я ещё жив?

– Потому что я так хочу. Даю слово, что ты останешься жить, вот только условия комфортные не обещаю. Однако взамен ответь на несколько вопросов. Честно ответь. Я пойму, если солжёшь.

– Спаситель даровал тебе отнюдь не власть над правдой и ложью, – фыркнул верный и тут же до крови прикусил губу.

– Выпил после работы? Оттого язык развязался? – прокомментировал Вор. – Ну ничего, с кем не бывает.

Пленник затих и вновь принялся ёрзать, но вскоре сдался и опустил голову.

– У меня дети, Блак, – вдруг сказал он.

– Я проверил комнаты. Если ты и успел обзавестись потомством от местных шлюх, то явно не торопишься их содержать.

– Рано мне их воспитывать, мелкие ещё. Даже руны не резаны.

Блак скосил глаза на собственные пальцы.

– Дети живут с матерью в «Пуховой перине». С Ла́ндой. Она сама не при чём, богом клянусь!

– Торг начался?

– Дай слово, что не позволишь им помереть с голоду.

От Вора не укрылось то, что предплечья Далена мелко дрожали. Ублюдок хорошо изображал испуг. Умело давил на родственные чувства. Даже нетрезвый и с кружной головой, соображал он быстро. Блак искренне надеялся, что и сам был не дурак.

– Даю. Итак, много вас тут осталось?

– Нет, – выдохнул Дален и дернул левым запястьем; поморщился так, будто оно уже затекло. – Все взрослые давно ушли в Риг и севернее. Меня оставили смотрящим. Ты сможешь проверить правдивость этих слов, если погостишь здесь ночку-другую да позаглядываешь в знакомые окна.

– Хейгир не возвращался? – Блак скривился, невольно примерив на себя личину вечно задающей вопросы Фэйлин.

– Отец твой давно ушёл к Гуриму, старшеньких своих тоже прихватил. Бекка и девочки схоронили маму и исчезли из виду. Поспрашивай кого другого об их судьбе.

На миг сердце потяжелело. Как ни крути, скорбно узнавать весть о смерти матери в таких поганых обстоятельствах.

– Вижу печаль в глазах, пасюк, – протянул Дален. – Чай, старая кровь не водица, да?

Благородная стояла тихо. Блак уловил на её лице беспокойство и покачал головой.

– Не водица. Вот только я больше от чести, чем от крови. Моему новому господину хочется знать, насколько сильны последователи к югу от Борега. Отвечай.

– Я только за Борег могу ответить, – усмехнулся пленник. – А тут никого не осталось. Да и сам подумай: нас мало. Для точечного террора да, хватало народу, но сейчас чем больше мечей к северу от Рига, тем больше шансов на победу. С юга увели все силы без остатка.

Фэйлин облизнула губы. Поверила ли?

– Теперь поговорим о…

Шелест разрезаемой верёвки был неразличим для человеческого слуха, но Блак был готов поклясться, что он заполонил келью пронзительным свистом. Что-то гладкое отразило огонёк лампады, и Блак чудом увернулся; звон за спиной дал понять, что предмет отскочил от стены и упал далёко от двери. Пальцы Далена вцепились в полу его плаща, и Вор почувствовал истинное облегчение.

Что-то хрустнуло под его бронированным кулаком. Стул с привязанным пленником опрокинулся на бок. Уши приятно загорелись, когда верный заорал от боли и покрыл Блака руганью настолько отборной, что благородная должна была вмиг испариться от стыда.

– Дорогой кузен, – мужчина посмотрел на пленника сверху вниз. – Давай лучше поговорим об Исе. Ну, о маге огня, что жила тут когда-то. Помнишь её? Низенькая, полненькая… Хейгир всё засматривался на девку, хотел завербовать, да поскорее.

– Сука! Она-то тут при чём?! – простонал тот.

Блак пнул Далена в живот раз, другой. Снова спросил:

– Ты меня знаешь, поганец. Я не успокоюсь. Помнишь такую?

– Наследницу богини-то не помнить? С ума сошёл?

Блак ухватил стул за спинку и, поднатужившись, вновь поставил его на ножки. Голова Далена при этом дернулась так, что клацнули челюсти. Он вновь замахал рукой – на свою беду. Вор поймал двоюродного брата за кисть и сжал мёртвой хваткой.

– Чтоб ты знал: при тебе был оставлен лишь один нож. Ну, тот, что теперь валяется где-то у выхода. Могу теперь и пальцы отнять, если хочешь.

– Вонючая подстава!

Плевок попал на плечо и стёк по новенькому чёрному плащу, и тут Блак почувствовал, что в голове его что-то щёлкнуло.

– Давай закончим разговор о… как ты там сказал, о наследнице богини?

Хруст. Крик. Нечитаемое выражение лица Фэйлин, что смотрела на него, не моргая.

– Кто первый так назвал Ису?

– Иди на!

Улыбка. Рывок. Ненависть.

– Кто сказал тебе о её происхождении?

– Я был юнцом, откуда ж знать, кем…

– Средний палец тебе дорог?

– У-у-у-у!

Леди Фэйлин не двигалась и не издавала ни звука. Хорошо. Он тут и без начальства справится.

– Кто?

– То был кто-то из одарённых. Тебе ли не знать, что вся власть у них! Стой, нет, стой! Блак, не надо…

Безымянный палец выгнулся и легко вылетел из сустава. Дален рванулся со стула и чуть вновь не упал, но Блак держал крепко.

– Зачем?

– Их искали, мол, всегда! Наследников этих, б… Велено было докладывать обо всех, кто подходит под описание, и глаз с них не сводить. Остальное только одарённые знают. Погоди, кузен, а ты… Почему ты ничего не знаешь? Ты же один из них.

– В Бореге есть одарённые?

– Нет, я уже раз сто тебе об этом сказал!

– Есть что добавить?

– Нет… правда нет! Пож… пожалуйста, дай воды.

– Попьешь в застенке. А сейчас изволь вести себя спокойно. Я сильнее.

Блак отпустил искалеченную руку пленника и собственным ножом взрезал путы на ногах мужчины. Высвободил вторую его руку. Дален не двигался, так и сидел, уронив подбородок на грудь.

– Хватит прикидываться. Вставай.

Дален встал. Поднял голову и презрительно скривил губы. Часть его лица налилась кровью и будто поползла вниз: тот удар кастетом раскрошил скулу.

– Помнишь, как резал знак в первый раз? – вдруг спросил он Блака.

– Да. К чему вопрос?

– Ты давно не обновлял. А я… я режу регулярно. Привык уже к этой боли.

– С чем и поздравляю, – усмехнулся Вор и тут же получил удар с той стороны, которой не ожидал.

Верный дёрнулся быстро, словно змея. Омерзительный пучок переломанных пальцев ткнул Блака в кадык, несильно, но тот закашлялся и инстинктивно поднес руки к шее. Здоровая рука Далена метнулась к поясу кузена, но ухватила лишь пустоту.

После той идиотской драки с Ренаном Блак уяснил, что поясные ножны – не для него.

– А… – только и успел сказать Дален перед тем, как ухо его пронзил тонкий стилет.

Фэйлин отпустила рукоять, и мужчина с грохотом упал на стул. Мёртвый, конечно же.

– А ты умеешь торговаться, Блак, – выдала она, осмотрев тело. – Кажется, он рассказал всё, что знал. Хорошо. А теперь нас ждёт бумажная работа.

Они разместились на втором этаже. Блак долго давился кашлем, но, к радости начальницы, отделался лишь отёком. Он полулежал на кровати и долго смотрел, как благородная заполняла чернилами пергамент за пергаментом. Одно письмо предназначалось Фредераду, второе – градоначальнику Борега, третье должно было улететь в Риг. Четвертое, как сказала Фэйлин, они передадут главе городской стражи: то было добро на аресты и казни всех, кто обновлял знак барьера на своих телах. Были и другие письма, но Вор не желал о них думать. Он гнал мысли и о том, как умер кузен. О том, что его бездыханный труп сидит сейчас под домом. Рано радоваться: впереди так много работы.

Блак и не заметил, как уснул под едва слышный скрип пера.

***

[1]Пасю́к – амбарная крыса.

Глава 7. Вэс

Не было звона фанфар и восторженных криков горожан, что должны бы встречать высоких гостей из Виленсии. Пышная процессия въехала в Креген под лай собак, бряцание лат да хлопки изумрудно-зелёных знамен, развевавшихся на ураганном ветру. Косые струи дождя от души лупили по кирасам королевских гвардейцев, что вели коней перед головной каретой с плотно занавешенными окнами. Доспехи были омыты практически до зеркального состояния. Если бы кто-то надумал приблизиться к рыцарям и присмотреться к наплечникам, то наверняка бы увидел собственное отражение, обрамлённое позолоченными лозами винограда или щупальцами морских гадов. Но даже если бы и мог найтись такой дурак, едва ли он захотел бы выходить на улицу в бурю.

Настроения в городе, если уж говорить начистоту, были далеки от праздничных. Вся столица уже давно была осведомлена о начале Второго мятежа. Слухи, что Хельт пал, а Гурим взят в осаду, давно перестали быть неподтверждёнными и открыто обсуждались в каждой первой таверне, в каждом первом доме – не говоря уже о дворе короля Фредерада. Люди готовились к созыву в ополчение. Большая часть солдат из гарнизона уже была на марше; к ним спешили присоединиться воины изо всех южных провинций. Солдат было немного, но ожидалось, что ряды их подобно извёстке склеят и дополнят наёмники севера. Те, которые не решились встать на сторону восставших.

Потому-то простой люд не хотел встречать высокородного посла и его свиту. Своих дел было невпроворот. А фанфары… Какие тут фанфары, когда впору бить в набат войны?

Виленсийское посольство встретили конные гвардейцы Фредерада; они открыли ворота крепости и учтиво проводили гостевую процессию в узкий двор между крепостной стеной с её бастионами и внутренним замком – резиденцией монарха. Один из служивых, одетый в чёрно-оранжевый гамбезон[1]поверх доспехов, спешился, вышел вперёд и склонился перед отворённой дверцей кареты.

– Именем его Величества короля Фредерада II, приветствую славных гостей в великой Крегенской крепости, – отчеканил гвардеец. – Я – лорд Холт Барга́н, хозяин Да́рхела. Имею честь быть вашим провожатым.

– Большая честь, лорд Барган, – ответил ему вышедший из кареты человек, молодой и золотоволосый.

Гвардеец склонился ещё ниже.

– Мы следуем за вами. Ведите.

Вэс Висариус с любопытством смотрел по сторонам, пока шёл мимо широких крепостных башен и конюшен. Вместе со свитой и фредерадовыми гвардейцами он поднялся по крутому валу к узкому подъёмному мосту через ров, дно которого щерилось на подступающих ко внутреннему замку визитёров заточенными кольями. Мост был опущен, стражники, что стояли у его основания, приветственно застучали пятками копий о брусчатку. За воротами свиту передали в мягкие руки сенешаля, что представился лордом На́вером. Раболепный и ухоженный, одетый в безупречный дублет и шоссы[2], он показался кронпринцу излишне важным и угодливым; такие люди ввиду породного снобизма редко видели дальше своего носа, и, хоть исправно выполняли положенные функции, были бесхитростны, будто юные дамы на выданье. Лорд-гвардеец показался принцу куда интереснее. Умное лицо, суровый подбородок, сдержанная речь и глаза, что не пускали в душу. Вэс представил себе пергамент и записал туда имя хозяина Дархела. Стоило при случае поговорить с этим благородным. Вдруг поддастся и что-то да разболтает?

Вдоль стен парадного коридора, что вёл в тронный зал, выстроились представители южного дворянства Хизара. Завидев посла, дамы приседали в изысканных поклонах, и щёчки их розовели, стоило Вэсу скользнуть взглядом по подолам их простых, но богато вышитых платьев. Их братья, мужья и отцы кланялись так низко, как позволял придворный этикет. Их было немного: Фредерад решил не пыжиться над церемонией и отозвал всех, кого мог, воевать на север. Кронпринц не обиделся: понимал, что встань междоусобица на пороге Виленсии, его отец поступил бы так же. Он обернулся: закованные в железо гвардейцы, а за ними и лорды в парче да бархате мгновенно склонили головы.

– Ваша милость, – прошелестел сир Ре́ннис и поправил длинный плащ сюзерена.

– Благодарю. Мы готовы, – сказал Вэс.

Двустворчатые двери отворились, и в коридоре вмиг стало светлее.

– Его высочество кронпринц Вэс Висариус, Надежда востока, Зелёный побег новой династии Тантерна, – прокричал герольд. – Наследник Виленсии, надежда государства, рыцарь без страха и упрёка!

Вэс едва не фыркнул от восторга. Титул названы верно, да вот только рыцарем он не являлся: незачем это в его положении. Но откровенная лесть хизарского двора приласкала душу, и он решил пропустить оплошность мимо ушей. Уверенным шагом он прошёл к трону и остановился в положенных двадцати шагах от его подножия. Лязг и топот вельмож обоих дворов вскоре улеглись, и он молвил:

– Славен будь, благородный сосед. Пред величием короля Фредерада Хизарского голову свою я склоняю, – и согнулся.

Не ниже и не выше того, как предписывал этикет.

– Счастлив и рад видеть благородного соседа в доме своём, ваше высочество, – ответил Фредерад с массивного трона. Кресло было внушительным и изящным в своей простоте. Резные ножки поднимались к простой пуховой подушке, гревшей монаршее седалище, округлую спинку венчали зубцы в виде вершин хвойных деревьев. Удобно, надёжно, недорого. Вэсу подумалось, что такими словами можно было описать почти любую вещь или человека в этой стране.

Он мысленно поругал себя за исполненные гордыней мысли: принцу не по чести думать вот так.

– Нас встретили с почестями, ваше величество, – проговорил Вэс. – От души благодарю за тёплый приём.

– Вас с теми же почестями и удобствами разместят, а на пиру – накормят, напоят и развлекут на славу, так, как принято в древнем государстве Хизар, – отвечал государь. – Знаю, знаю, вы прибыли с дипломатической миссией, а не ради веселья, но всё же скажу вот что. Дабы не портить впечатление от встречи, предлагаю отложить дела на завтра. Сегодня отдохните. Вы пробыли в пути месяц, если я не ошибаюсь?

– Нет, ваше величество. Я долгое время находился вдали от Тантерна. Отец повелел уладить кое-какие дела на границе вблизи Эрасса[3].

Вэс видел, как помрачнел король: догадался, что дела на границе нехороши, и просчитал перспективы их дальнейшего разговора.

– И всё же вы устали. Пир начнётся с закатом, а пока позвольте лорду Наверу проводить вас в покои.

– Как угодно, милорд.

– Засим церемония приветствия окончена! – объявил герольд, повинуясь знаку сенешаля. – В завершение аудиенции его милость король Фредерад имеет желание выслушать троих просящих из знатных родов…

Покои, в которых предполагалось разместить Вэса, наверняка были самыми роскошными во всей крепости. Кронпринц протрясся в карете достаточно долго и давно предвкушал удобную кровать с балдахином, огромную, как верфь, пушистые южные ковры и ароматную купальню, полную горячей воды. Всё это должно было дополниться слугами, готовыми исполнить любой приказ благородного юноши.

Вот только сегодня Вэс исполнял роль вовсе не наследника престола. В первую очередь он был послом. Потому он спокойно отнёсся к тому, что прямо у дверей покоев его перехватили гвардейцы в чёрно-оранжевом. Люди, среди которых не было интереснейшего лорда Баргана, раскланялись перед гостем и проводили его на верхние этажи крепости – прямиком в рабочий кабинет Фредерада. Вэс разместился в кресле, что поставили вблизи письменного стола, и принял из рук слуги кубок с вином – не с местным ежевичным пойлом, а с чем-то утончённым, южным – и сделал вид, что пригубил напиток. Вскоре он остался один и принялся ждать монарха.

Виленсийский дипломат просидел так недолго. В коридоре послышался шум и голоса, и Фредерад наконец-то вошёл в кабинет. Монарх кивнул кронпринцу и занял свое место по другую сторону стола. Он неторопливо развернул карту Виленсии, Хизара и Иселина. В её центре тревожно чернели горы Коргара.

– Приступим, сосед?

– С удовольствием, – Вэс придвинул кресло поближе к собеседнику.

– Жаль, что приходится портить аппетит, сосед. Нескоро, ох, нескоро мой двор сможет проявить достойное гостеприимство столь дорогим гостям. Однако видимость радушия разыграть было необходимо, сам понимаешь.

– В нашем положении не до этикета, – Вэс охотно отринул формальный тон. – Да и приехал я не для того, чтобы пировать. Кстати, отец передаёт вам наилучшие пожелания и надежду на скорую победу.

– Спасибо на добром слове, – проворчал Фредерад. – Ты был на границе. Что, корону востока пробуют на зуб?

– Нам повезло больше, чем вам, – кронпринц достал из-под дублета запечатанный воском конверт. – Здесь – копии донесений с северо-западной границы и холмов. Буду рад информации и с вашей стороны.

– Будет, даю слово. Что там, если вкратце?

– В основном поджоги. Горят как казармы, так и амбары, сенники и продовольственные склады. Сектанты будто хотят вселить в нас опаску потерять часть заготовленного на зиму урожая. Отец считает, что если дойдёт до горячего… Вот отсюда стоило бы ждать нападения, – он ткнул пальцем в карту. – Кроме того, наша разведка выявила некие народные брожения близ старой столицы. Тот край находится в запустении с самого конца Эпохи Великого упадка, земли отравлены мором, и людям там делать нечего, разве что самым отпетым. Однако агенты уверяют, что местные чёрнопоклонники заблаговременно ушли в Болотный край. А у вас как обстоят дела на данный момент?

– Они заняли Хельт, – сухо сказал король. – Мы не были готовы и потеряли город.

– К чему? К новому всплеску мятежа? Прошу прощения, сосед, но вас предупреждали…

– Мы не были готовы к тому, что часть хельтцев встанет на сторону сектантов. Не думали, что их настолько много. Я говорю «их», – Фредерад предугадал следующий вопрос Вэса. – Имея в виду выживших потомков старой крови. Тех родов, что издревле поддерживали Разрушение и что стояли во главе Первого мятежа. Мы считали, что перебили большинство.

– Надо было перебить всех. Жаль, что сил короля Натана II на это не хватило, – кронпринц свёл брови на переносице. – Впрочем, было бы нелепо толковать о том, что можно было сделать когда-то в прошлом. Давайте обсудим, что нужно делать сейчас.

– Сейчас в Хизаре война, вот только не объявленная, – в горле хизарского государя заклокотала ярость. – Народу эта новость не понравится. Знаю, знаю, юноша, – он предупредительно глянул на Вэса. – Люд мой и так не из довольных. Потому-то мне и хочется задавить волнения на стадии мятежа, не вводя военного положения. Отстоять корону и власть моего рода малой кровью.

– Получится ли? Ситуация накалена до предела. Звучат сильные лозунги, сосед. «Выборы нового короля», «Чтить старые обычаи», «Долой узурпатора» и всё в таком духе, – он указал на запечатанный конверт, что принёс за пазухой. – Когда мятеж падёт, придётся говорить с народом о компромиссе. Отец рассказал, что вставшие на сторону мятежа манипулируют простолюдинами, используя три простейших рычага: голод, страх перед чудовищами и ущербность нового порядка, что мы общими усилиями отстояли в тёмную эпоху. Сектанты стараются убедить новых союзников в том, – Вэс постарался подобрать наиболее мягкие, осторожные слова. – Что власть, отнятая у народа, ущербна.

– Ты молод и зелен, принц-щенок. Однако отец доверяет тебе многое.

– Доверяет так же, как и вы – дочери.

Они рассмеялись.

– Молод, а зубы остры, – похвалил Фредерад. – Хорошо. Вот моя ситуация, вонючая, как сельский нужник. Хельта нет. Гурим осаждает горстка мятежников, но гарнизон слишком мал и выжидает: непонятно, что ждать от проклятых ублюдков. Чернь множит недовольство моей династией и требует выборов монарха, что сможет переиначить порядок в Хизаре и вернуть стране былое величие. Как бы ты поступил на моём месте?

– Если бы меня объявили узурпатором? Хороший вопрос, учитывая то, что династия Висариусов молода и так же, как и ваша, укрепилась в смутные времена, – Вэс задумался. – Лично я бы выловил каждого из клеветников, лидеров восстания, и показательно колесовал. Но это я. Ваша ситуация осложняется старой кровью. Запуганные люди хотят смены режима. Хотят, как раньше, выбирать королей по праву сильного, ибо верят: времена Расцвета можно вернуть, если вернуться к истокам.

– При этом сектанты хотят иного: свести миропорядок к Эпохе Древней магии[4]. Или состряпать что-то ещё более непотребное, – Фредерад едва не зарычал. – Начали с малого, а закончат чем? Передадут жителей целого государства коргарской воле и их кровью…

– Я продолжу, с вашего позволения. Как бы я поступил на вашем месте, таков был вопрос? Вариантов много, но среди них я вижу лишь один верный исход. Я бы подавил мятеж страшной кровью. Миловал простой люд от крестьян до магов, но казнил без суда продавшуюся солдатню и безземельных лордов. Затем ввёл пару-тройку точечных реформ, например, даровал бы титулы тем простолюдинам, что найдут силы и возможность возродить земледелие в подтопленных лесах. Новые лорды нужны: они соберут деньги и мечи, чтобы выжечь свою власть на торфе, но зато будут благодарны короне до самой смерти. Многие восславят ваше имя… Имя монарха, что поможет сохранить мир и уйдёт на покой, покорившись воле старой крови.

– Что ты имеешь в виду?

– Хизарцы вспомнили, что в стране был мир в эпоху, когда королей выбирали они сами. Даруйте им право сделать это, когда всё будет кончено. Сойдите с трона по собственной воле.

Фредерад дёрнул себя за бороду, но сдержал всплеск злости. Вэс мысленно одобрил: старший сосед тоже неплохо играл свою роль.

– Вы ведь сможете повлиять на то, кого в итоге коронует челядь, – Вэс тонко улыбнулся. – Это нетрудно – направить внимание народа в нужную сторону и на нужного человека. У вас же есть такой на примете? Герой, что будет скрытно бороться за мир, но в решающий момент заявит о себе?

– Ты прав, юноша с острыми зубами и острым языком. Такой человек у меня имеется.

– Я бы тоже такого выпестовал. Хвала Сильным! Отрадно видеть, что мои размышления сходятся с позицией опытного и мудрого государя, – Вэс встал, поклонился в пояс и снова опустился на мягкую подушку.

Король Фредерад склонил подбородок и долго сидел так, погружённый в себя. Вэс наблюдал, как шевелятся губы, наполовину скрытые смоляными усами, как тускло блестит обод-корона на уставшем челе. Видит Порядок, кронпринц совсем не хотел оказаться на месте соседа. Он бы отдал многое, лишь бы не встать лицом к лицу с необходимостью делать такой болезненный выбор. Но Вэс был наследником Виленсии, Надеждой востока, Зелёным побегом Тантернской династии, и, несмотря на возраст и статус, ему уже приходилось жертвовать чем-то важным ради своей родины. Очередная жертва маячила на горизонте.

Висариусы не имели права допустить на своих землях того же ужаса, во власти которого стоял Хизар, однако каждый из них понимал, что история циклична. Молодую династию, как и Фредерада, рано или поздно могла достать кара за то, что в Эпоху Великого упадка её пращур осмелился взять на себя бремя и благодать власти.

В те времена в Виленсии бушевал мор, выкосивший огромную часть населения, в том числе и членов королевской семьи. Семена поветрия проникли даже в замок Старой столицы и окропили высший свет красными язвами, что заживо глодали тела и не поддавались лечению. Сначала заболела крошка-инфанта, затем её мать и братья, а вскоре и сам король Анва́рд. Лучшие лекари бросали вызов заразе, но и сами становились её безвольными жертвами. Вскоре старая династия Не́росов пала, и государство оказалось на грани краха. Положение спасло чудо: славный лорд Висариус Тантернский заручился поддержкой соседних феодалов, собрал знамёна и повёл многотысячное войско на северо-запад. Он выкосил слуг предателя и объявил холмы к северо-западу от столицы зоной отчуждения. Усилиями магов граница зоны была крепкой и выстояла ценой жизней десятков пиромантов, криомантов, аквамантов и прочих даровитых мужей и жен, что пожертвовали собой ради спасения сограждан.

После того как мор задохнулся, а сошедшие с гор ужасы были истреблены, лорд Висариус действовал быстро и решительно. Он взял в жёны старшую из двоих оставшихся в живых дочерей покойного короля, тринадцатилетнюю принцессу Изабе́ль. Та быстро забеременела и родила первенца: идеального наследника от крови старой и новой. Младшую её сестру, инфанту девяти лет, отправили учиться богословию в храм Юности. Это решение тогда вызвало много споров, но большинство виленсийцев поддержала право тантернской династии на трон. Всё закончилось хорошо.

Тёмные времена для Виленсии завершились триумфом, прогремевшим на весь континент. Лишь немногие имели дерзость говорить крамольные слова: «Историю пишут победители». Порой из темницы под замком Тантерн раздавались крики, что правление новой династии зиждется на крови и бесчестье. Что мор не побеждён и до сих пор роится на разорённых землях у подножия Коргара. Что где-то в народе живет потомок якобы выжившего принца из рода Нерос. Много о чём болтали клеветники. Их слова могли стать шёпотом и исчезнуть на страницах протоколов допросов, но имели и шанс превратиться в лозунги мятежа, подобные тем, что звучат сейчас в небе над Хизаром.

Нынешний король Виленсии понимал это. Понимал и кронпринц.

– Допустим, – наконец проговорил Фредерад. – Что наши мысли и правда сошлись на единственно верном решении кризиса. Вот только для победы – кровавой и эффектной – мне нужно много людей. Больше, чем есть сейчас, даже с учётом ополчения и наёмной силы.

– За этим я и прибыл, – ответил Вэс. – Прямо сейчас к границе с Яннертом[5], – он поводил пальцем по карте. – Стянуты полторы тысячи конных латников. Скрепим на бумаге военный союз двух государств, и они ваши.

– Целых тысяча пятьсот тяжёлых всадников, – монарх потеребил кончик уса. – Неплохо, неплохо. Что твой отец потребует взамен?

– Ох, сосед!

– Говори прямо, я заинтересован.

Вэс отпил вина из кубка – оно оказалось на редкость приторным. Фрийское «Цветок Уттара», самый популярный напиток, что привозят купцы с юга.

– А что бы вы потребовали, ваше величество, если бы были на месте моего благородного отца?

– За несколько сотен рыцарей? Хм, хм, хм.

– Скорее за возможность завершить гражданскую войну. Речь ведь о ней, вовсе не о мятеже.

– Остры зубы моих добрых соседей!

– Что вы предложите? – Вэс и бровью не повёл. – Прежде, чем ответить, учтите: это лишь первый шаг, на который мы готовы пойти ради укрепления позиций доброго соседа.

– Рыцарям по нраву прекрасные леди, так ведь? – Фредерад навис над столом и подпёр подбородок кулаком. – Так, сам знаю. Потому предлагаю вам руку принцессы Лере́нны, моей дорогой дочери. Она юна, прекрасна и нежна: ни разу не притрагивалась к топору, хоть я и уговаривал. После замужества, естественно, коалиция двух государств скрепится кровью, и в случае беды, – монарх выразительно глянул на собеседника. – Хизар также будет готов прислать вам войско: пехоту и боевых магов.

– Я бы согласился. Каковы гарантии того, что ваш преемник не разорвёт контракт?

– Железно. Но есть нюанс: о помолвке следует объявить заранее и пообещать народу, что свадебные торжества прогремят ближе к северу. В Риге, скажем, да. Чернь не простит новому государю, если тот лишит её зрелища. Кроме того, сочувствующие мятежникам воочию увидят мощь и власть укреплённого союза.

Вэс сделал ещё глоток и отставил кубок на стол. Подумал и подвинул его подальше от края.

– Уверен, отец согласится на мой брак с вашей дочерью. Что до меня – большая честь, сосед. Позвольте сказать искренне и без обиняков: сердце моё заходится от волнения, стоит только задуматься о женитьбе. Я слышал, дочь ваша на диво хороша: волосы черны, как обсидиан, кожа – белее первого снега, а глаза…

– Я велю передать вам портрет, – вставил Фредерад.

– Ох, благодарю. Благодарю от имени отца своего, короля. Но позволит ли щедрый сосед попросить кое-что и от меня самого?

– Проси, Вэс.

– Желаю, чтобы ваши люди помогли взыскать долг с одной из ваших подданных, – голос кронпринца немного изменился; он нарочно добавил тону досады. – Ходит по земле хизарской чародейка одна, Иса из Борега.

– Виленсийским рыцарям мало одной дамы? – король засмеялся.

– Я наследный принц, сосед. И желаю всего и сразу.

– Что тебе с той чародейки?

– Я оплатил её учебу в Академии взамен на службу, – Висариус поджал губы. – Приказал явиться в срок к Ректору, чтобы утвердить найм и оплатить имперцам пошлину за посредничество, но девчонка исчезла незадолго до выпуска.

– Нашёл проблему! – новый приступ вымученного хохота заставил Фредерада откинуться на спинку стула. – Сколько она тебе должна? Заплачу хоть сейчас, и дело с концом.

– Мне нужна эта женщина. Со всем её золотом, медью, магией и плотью – в качестве процента.

Вэс перетерпел монарший смех с трудом. Фредерад картинным жестом утёр слезинку и сказал:

– Вэс, я ещё не выжил из ума. Знаю, что именно ты просишь.

Выходит, хизарский государь знал. С самого начала всё знал, старый прохиндей в дешёвой короне.

– Мне до боли стыдно, что утаил от вас подтекст своей просьбы, – признал кронпринц. – Эта женщина невероятно важна. Я считаю, что она может оказаться могущественнее полутора, нет, десяти тысяч рыцарей, что пеших, что конных. Я видел её талант, когда учился в Академии, сосед, и считаю, что она сможет уничтожить коргарский мор, чем раз и навсегда подтвердит господство Висариусов на востоке.

– Это простая пиромантка, сосед, пусть и талантливая: о её успехах мне докладывала разведка. Едва ли она способна творить чудеса.

– Я же смею надеяться на обратное.

Кронпринц читал на лице монарха сомнения. Фредерад знал об Исе и догадывался, что чародейка не так проста. Вэс же был в этом уверен.

– Тогда что вы потеряете, передав мне девушку?

– Боюсь, что ничего.

– Даю слово, что девушка вернётся на родину, как только отработает долг.

– Это должно быть описано на бумаге, – сдался король.

Вэс просиял.

– Что ж, тогда решено?

– Пожалуй, – король хлопнул по столу, придав лишний вес этому бесценному слову.

– Тогда нам понадобится сургуч. Много сургуча, ваше величество. Когда изволите созвать совет?

***

[1]Гамбезо́н – длинная простёганная куртка, которая надевается под доспехи.

[2]Шо́ссы – мужские чулки, популярные среди дворян Хизара и Виленсии; достигают верхней части бедра и крепятся шнурками к поясу.

[3]Эра́сс – виленсийский город на границе с Хизаром.

[4]Эпоха Древней магии – период с начала времен до обретения Сильными мира сего божественности.

[5]Яннерт – город на южной границе Хизара и Виленсии.

Глава 8. Юджен

Если бы Юджен строил ожидания насчёт Гурима, то сказал бы, что на этот раз всё пошло не по плану. Вот только плана у осадивших город не было.

Скорее всего, намерения верных перевернуть город вверх дном выдал один из подкупленных стражников. Или кто-то из бедовых подростков, что только проходят научение, заболтался среди чужаков. Ну не могла же примитивная хизарская разведка узнать, что волнения в Гуриме начнутся сразу же после взятия Хельта? Не могла.

Проповедник и три десятка верных из Рига прибыли к городу на излёте дня. Крепость выросла пред ними, точнее, всплыла из топей подобно челюсти хтонического гиганта. Неприступная стена с пятью сторожевыми башнями ощерилась на незваных гостей гнилыми замшелыми зубами и дохнула угрозой. Позже Юджену рассказали, что в ночь предполагаемого восстания защитники наглухо закрыли ворота и подняли большую часть стражи к бойницам. Самые зоркие из подошедших к Гуриму могли разглядеть, как свет звёзд выхватывает наконечники тяжёлых арбалетных болтов: десятки солдат целились в сторону лесистой отмели. В то же время над болотом зашумели десятки голосов: вначале окрики и приказы, затем – визги и крики бессильной ярости.

Дым карательных костров, что окутал крепость немногим позже, был куда красноречивее звуков.

Хорас и его крошечная армия – три сотни последователей Разрушения и вольных мечников, что приняли новую веру – разбили лагерь неподалёку от юго-западного бастиона, там, куда не долетали болты фредерадовой солдатни. Место выбрали хорошее. Небольшая возвышенность была сухая и достаточно просторная, чтобы обосноваться здесь на какое-то время. Сидеть и ждать, точнее: Юджен был уверен, что люди Хораса понятия не имели, как брать город без поддержки изнутри. Может, наёмники и умели махать мечами, да только в чистом поле и узких переулках. Едва ли они знали, что такое скорпионы[1], тараны или осадные крюки, а уж говорить, что хотя бы пара человек смогла воспользоваться осадными орудиями, было бы просто нелепо. Да и не было при мятежниках ничего, кроме ржавых мечей, веры да их с Хорасом магии хаоса.

Кучка оборванцев, сбившихся в жалкое подобие осады, была лишь бельмом на глазу для лорда-градоначальника, не более. Чиновник мог бы вывести гарнизон за стены и разметать последователей ещё до заката, вот только он не знал, чего от них ждать – ручных чудовищ, магии или чего похуже – и потому медлил. Ждал, что мятежники оголодают и уйдут сами. Тянул время в ожидании подмоги с юга. Глупо, как же глупо и… лениво, что ли?

Переговорив по прибытии с людьми Хораса, Ремесленник призадумался, что может предложить общему делу. Сперва он хотел послать за поддержкой в Хельт, но быстро передумал. Если что вдруг случится, они с Оммой должны быть спокойны за тыл. Юноша мог бы зайти в болота и собрать материал для создания слуг, но сомневался, что даже подобный хельтскому костяной таран сможет пробить окованные бронзой ворота. Дозорные на стене не дадут пролезть в бойницы более мелким и цепким тварям. Всё же кость не прочнее металла – это Юджен признавал. Дар Хораса травить и исцелять тоже был бесполезен, но у того в арсенале были знания.

Юджен считал себя умным и дальновидным человеком. Целитель при схожих качествах обладал опытом и мудростью предков. Семья его происходила корнями из этой местности, из гуримских болот; потому-то спаситель оказал ему честь и велел подготовить родной край к пришествию Разрушения.

– Мы стоим здесь уже две недели, – проговорил Хорас, грея озябшие пальцы у огня. – Идей сперва не было вообще.

Над кострищем висел массивный котёл, в котором закипало что-то непонятное и пахучее. Один из наёмников то и дело перемешивал и пробовал варево, раз за разом разочарованно цокая языком и добавляя какой-то порошок.

– А потом?

– Сотник предложил плюнуть на мирных и потравить колодец.

– Этот ублюдок ещё жив? – Юджен скривился. – Мы вроде как на стороне простолюдинов.

– Жив, а что? Вон ходит, варит что-то. Говорит, супец поднимет боевой дух ребят.

– Грибы по-другому работают.

Хорас тихо засмеялся.

– Пусть мужичьё развлекается. Несколько дней в запасе у них есть. Колодец мы, конечно, травить не будем…

Как и ожидалось от человека, что стоял так высоко в иерархии верных.

– Рассказывай, что придумал, – Ремесленник зябко поёжился, кутаясь в плащ.

Путевой месяц в этом году выдался на редкость холодным и слякотным. Может, на сытом юго-востоке и царило второе лето, но здесь, за границей топей, осень безоговорочно вступила свои права и заливала дождями города и станицы. Кусачий ветер задувал под плащи, и над пригорком то и дела слышались чихи и сдавленные ругательства. Здоровье верных, закалённых невзгодами, это едва ли могло попортить, но боевой дух в лагере портился на глазах.

– Пока ждали вас, у меня было достаточно времени побродить по окрестностям и найти место… Впрочем, нет. Не так. Давай зайду с другой стороны, дружище. Ответь: ты можешь чувствовать старые захоронения?

– Конечно. И старые, и новые – были бы кости.

– Есть ли какие-то ограничения, что помешают тебе поднять скелет?

– Конечно, – любому другому Юджен ответил бы иначе, но Хорасу он доверял. – Чем меньше на материале осталось мышц, тем проще будет работать. Также мне пока с трудом даются массивные создания, после них непросто восстановится.

– Повезло нам с тобой. Прогуляемся на рассвете?

Он разбудил Юджена затемно, когда лес был немым и пугающим, а дозорные на стене – преступно уставшими. Их воспалённые глаза, без сомнений, устали всматриваться в туманную хмарь, что застилала пространство под стенами Гурима, и если бы даже выхватили две фигуры, что испарились в подлеске, то едва ли стали сильно беспокоиться. Кто-то решил отойти отлить? И что? Пусть сволочей хоть гидра задерёт, или что там ещё обитало, в проклятой утробе северного леса.

Верные шли долго, порой с трудом прокладывая путь сквозь увядающие папоротники и кусты алого боярышника. Рассвет постепенно разгорался и пронзал пучками света сумрачный полог бурелома, густого и гниющего. Путь Юджена и его соратника вёл к низине, сокрытой за трухлявыми пнями и деревьями настолько древними, что, если бы не тусклая зелень хвои, казались мёртвыми. Сапоги вязли в сочившемся влагой сфагнуме, верные спотыкались о звериные норы, но шли, шли и шли, пока не спустились к самому подножию леса. Отчего-то здесь вода не стояла, будто почву под низиной магическим образом подменили на камень и укрепили так же основательно, как стены Гурима – младшей из двух исакатских твердынь. Юджен спустился на самое дно и почувствовал, как под подошвами что-то задрожало, зарокотало страшно и ожидающе.

– Почему я, – голос его надломился от изумления. – Почувствовал их только сейчас?

Хорас поравнялся с ним и, встав на колени, разворошил опавшие иголки. Он любовно погладил землю и заговорил:

– Не знаю, рассказывали ли тебе обо всём, что происходило в разгар Первого мятежа. Тогда наши предки стояли за веру насмерть и сотворили… много спорных деяний. Все они начинались с высокопарных слов вроде «вынужденные потери» и «цель оправдывает средства». Один из лидеров иерархии, одарённый по имени Травник, звучал громче остальных. Думаю, его одурманил успех в Виленсии: созданное им поветрие неплохо потрепало жителей востока и вынудило их заниматься своими делами. Не соваться в Хизар. Вот только контроль над мором требовал от хозяина больше, чем тот мог предложить. Мало древней магии было крови Травника, его воли и разума. Не дождавшись иной платы, болезнь стала поражать деревни иселинцев и хизарцев, те, в которых одарённому давали кров и хлеб.

– Одарённый мог быть в этом не замешан, – Юджен и правда не знал ничего о Травнике, но кое-что да понимал о сути дара, которым владел и сам. – Хаотичные проявления древней магии могут возникать то тут, то там, иначе бы горные ящеры не зарождались из земли и не было бы сил, подобных зелёному туману. В отличие от магии стихий, что забавно. Даже жрецы не смеют отрицать, что богам не под силу отнять у природы всю мощь без остатка.

– Может, так и было. Вот только Травник взял на себя ответственность за эпидемию, которая вспыхнула на северо-востоке от Гурима. Он же и подавил болезнь, положив на это и дар, и собственную жизнь. По вине мага – или по воле случая, кто ж знает, как оно было на самом деле – заражёнными оказались три станицы. Мор начался с охотников, что ковырялись в шкурах, да и семей их, что ели оленину. Людей поразили тошнота и резь в животах, что не сильно пугало. Они не придавали значения зуду и сыпи, что стремительно покрывали тела. Грешили на укусы насекомых, глупцы. Вот только укусы не проходили. Они вздувались под кожей подобно пузырькам, что поднимаются со дна болота, и постепенно превращались в гниющие язвы. Люди стали умирать, угасать за пару недель; вот тогда и пришёл страх.

– Что-то такое я слышал от бабки, – Юджен уселся на землю и, следуя примеру Хораса, погрузил ладони в хвою. – Про чёрные болячки она говорила часто: пугала, чтобы не сбегал в лес от научения.

– Моему предку довелось видеть тела заражённых. Наделённый волей спасителя, он был защищён от заразы и начал изучать её. Именно от него пошло учение о гуримской язве, знание, которое он передал своему сыну. Сын тот вырос, сам стал отцом и рассказал о поветрии первенцу, и так, по цепочке, владетелем знания о море стал я. Наследник мора. Целитель.

Хорас усмехнулся.

– Очень лестно зваться отпрыском уникального рода, чьи потомки один за другим завоёвывали честь принимать дар спасителя. Бог благоволит мне, верный. Благословляет на то, чтобы развивать умения. Но и ответственность соразмерна: я должен множить знания о телах человеческих и о силах, что их разлагают.

Юджен скосил глаза и увидел, как конопатые пальцы Хораса скрючились и впились в тело земли.

– Мы, люди рода ис-Гирд, научились многому. Умели лечить наложением рук, но при этом понимали, как убить без ножа или пики. Дружище, а тебе говорили, что гуримская язва может прожить гораздо дольше своего носителя?

– Нет.

– Болезнь пожирает тело без остатка. Когда заражённый угасает, она продолжает питаться его мясом, сухожилиями, хрящами и даже костями. Язва не торопится: куда ей?

И тут Юджен подскочил, будто ошпаренный. Ему было глубоко насрать на дальнейшие излияния соратника. Кажется, он даже случайно задел его сапогом, когда споткнулся, упал носом в сфагнум и на четвереньках пополз наверх – подальше от проклятой ямы. Кажется, Хорас что-то крикнул ему вслед, но юноша не отреагировал. Он вскочил на ноги и, матерясь, добрался до высоких сосен, что молчаливой стражей окружали…

Могильник.

Дыхание вырывалось наружу со свистом, хотелось орать, но Юджен превозмог низменный порыв. Он вцепился в кору и уткнулся в неё лбом; стукнулся раз, другой, чтобы успокоиться, и почувствовал, как кожа липнет к стволу; клейкие капли наполнили лёгкие приятным, успокаивающим ароматом.

«Спаситель, прости мне эту слабость», – взмолился юноша и зажмурился, опасаясь взрыва боли. Ничего не произошло. Что ж, он сам покарал себя, рассадив лоб и опозорившись перед другим одарённым. Лоб заживет. А вот стыд… Уязвлённая гордость и поруганное чувство собственной исключительности жалили Ремесленника больнее тысячи стрел. Он мечтал вселять в людей веру и ужас словами да действиями, а сам в итоге испугался собственных мыслей.

Он вновь уткнулся лбом о дерево и зарычал. Отлепился от сосны и поспешно спустился обратно. Ремесленник сел рядом с Хорасом, избегая встречаться с ним взглядом, и сказал:

– Я слишком поздно понял, что зараза не страшна, ибо заперта глубоко под землёй. Просто минутная слабость.

– Ты молод и горяч. Это простительно, – ровно ответил Целитель.

В его тоне Юджен не смог отыскать тени насмешки или презрения. Тем удивительнее, однако, прозвучало для него признание:

– Когда мать впервые отвела меня на язвенный могильник, я наделал в штаны.

Костяной Ремесленник выпучил глаза и уставился на Хораса. На вытянутом лице соратника застыло мечтательное выражение человека, который не выдал постыдный факт из прошлого, а поделился откровением.

– Мне быстро объяснили, что в таких местах риск заразиться минимален. К созданию подобных захоронений привлекали геомантов. Они разрывали землю до каменистого основания и обкладывали гранитом стенки ям. На дно скидывали тела умерших от поветрия, сверху набрасывали валунов, да побольше, и только потом закапывали. Язва оказывалась заперта в темницах, тропы к которой становились запретными для всех, кроме избранных верных.

– Твои родные были среди них. Понятно. А что король и градоначальники? В курсе того, что представляет собой мор?

– Они занимались подавлением мятежа и если слышали что-то об эпидемиях, то вынуждены были ими жертвовать. Что есть пара-тройка станиц, когда стратегически важные города охвачены хаосом?

– А народ всё видел и запоминал, – выдохнул юноша.

– Всё видели и запоминали мы, егопоследователи. Преследователи, как ты представил нас Юности, – Хорас хмыкнул, вспоминая то представление в «Безглавой гидре». – Пути Сильных неисповедимы. Я думал, наследница богини будет… умнее.

– Всякие дураки бывали, – Юджен понемногу приходил в себя. – Одна только Марна Тамиус чего стоила. Но да ладно, негоже обсуждать такие мелочи. Все четверо Сильных воссоединились и скоро предстанут перед барьером. А мы с тобой должны подготовить Хизар к пришествию Разрушения. И пусть мир горит.

– И пусть мир горит, – эхом откликнулся Целитель. – А потому цель оправдает средства.

***

Грибное варево сотника пригодилось. Более того – мужику пришлось снарядить десяток добровольцев и уйти в лес. Они вернулись с охапками молодых мухоморов, что ещё не до конца раскрыли крапчатые шляпки.

Но прежде, чем пустить их в дело, Юджен с Хорасом закончили намного более трудоёмкое дело. Каждое утро они спускались в низину. Целитель раз за разом подносил соратнику полотенце, смоченное в каком-то отваре; юноша плотно обматывал им лицо и «копал» могильник изнутри. Он чувствовал, что где-то там, под гранитными обломками, ворочался материал. Полуистлевшие пальцы хрустели и крошились, но упорно царапали камни. Трещали, ломаясь, берцовые кости, что подобно пикам искали брешь среди валунов.

Юджен вёл их наружу.

Спустя несколько дней они были готовы приступить ко второму шагу. Измученный Юджен отлёживался в палатке и блевал желудочным соком вперемешку с кровью. Поначалу он трясся, что подцепил мор, но Хорас успокоил его, напомнив, что болезнь проявляет себя иначе. Плоть страдала от перенапряжения и слишком мощного потока дара, что рвал носителя изнутри. Юноша и сам понимал это, и всё же раз за разом закатывал рукава, страшась увидеть крошечные красные точки. В глубине души он был рад, что не придётся выходить в лагерь. Пусть Хорас сам отдувается. В конце концов, то было предназначение Целителя: в совершенстве изучить поветрие и вновь использовать его ради общего дела.

Пока наёмники ходили по грибы, а Ремесленник – по кости, верные копали яму. Узкую, но глубокую, а на дно бросали торф да просмоленные мешки со всем, что могло гореть. Огонь был единственным кроме древней магии средством, что мог уничтожить заразу.

Настал долгожданный день атаки. Снаружи палатки загремел котёл. Зелье должно было получиться отменным, сплошь состоящим из вездесущих мухоморовых спор и костяного порошка, что Юджен изготовил накануне. Холодная густая смесь должна была немного настояться, а затем пропитать десятки лоскутов, что намотают на стрелы. Снаряды эти скоро полетят в сторону крепостных стен; часть из них должна была попасть за мерлоны. Если стрелки не подведут, как минимум пара десятков тряпиц окажется внутри крепости.

Хорас выбрал самых метких и при этом крепко сложенных наёмников. Мужики не знали, что идут на смерть, потому готовились к обстрелу безропотно и спокойно. Хорас трудился наравне с ними. На протяжении долгого, холодного вечера Целитель вязал узлы из мокрых лоскутов и лишь изредка – тайком – подносил к носу платок с лекарством. Юджену он признался, что рано или поздно заразится, но сможет излечить себя. Он предупредил, что сляжет надолго, и оклемавшемуся Ремесленнику придется руководить взятием Гурима. Возможности лечить лучников у Хораса не останется – уж больно плотным был их контакт со спорами – и потому в решающий момент, когда пущенные из композитных иселинских луков стрелы достигнут цели, по смертникам дадут залп другие. Верные. Внезапную смерть наёмников решат деньги и проповеди Ремесленника. Это был хороший, замечательный план: забалтывать идиотов Юджен умел и любил.

На следующее утро проповедник оторвал себя от лежанки и, завернувшись в два плаща, вышел из палатки. Он осмотрелся, сжал кулаки и кивнул полусотнику ударного отряда. Мужики выступали молча, лишь треньканье налаживаемой тетивы да хлопки по спинам идущих на смерть нарушали повисшее над лагерем безмолвие.

На бастионах зашевелились дозорные, забил набат. Бойницы усмехнулись наконечниками болтов. Впереди хорасовых лучников встали щитовики.

– Залп! – заголосил кто-то очень далёкий и обречённый.

Дубовые щиты поднялись и сомкнулись плотной стеной. Услышав дробный стук металлических наконечников, Юджен вздрогнул, но в следующий миг смог выдохнуть напряжение: наемники устояли и продолжили двигаться к крепости.

– Залп!

Дробь металла о дерево. Шаг, ещё шаг.

– Залп!..

Кто-то коротко, жалостливо вскрикнул и упал. Пара щитов раскололась, их держатели были мертвы. Лучники перегруппировались и продолжили движение.

– Прикрыть бы их, хозяин, – пробасил сотник, что стоял чуть впереди Юджена и наблюдал, как его люди выполняют задание.

– У нас мало людей.

– Я предлагал отвлекающий манёвр…

– Мы рискуем потерять ещё больше людей. Это недопустимо. Знаешь, что будет, когда королевское войско созреет и придёт на север?

– Я…

– Нормальное войско, укреплённое ополчением! – рявкнул Ремесленник и не без удовольствия заметил, что на лице сотника засквозил испуг. – А не эти… – он ткнул пальцем в сторону ближайшего бастиона. – Слюнтяи. Наверняка думают, что лучники под щитами и есть наш отвлекающий манёвр. Ждут. Высматривают угрозу. Распыляют внимание, зыркая в сторону леса.

– И не понимают, что происходит, – неуверенно сказал мечник.

– Именно. Смотри и готовься отдать команду.

Там, на подступах к стене, натянулись тетивы.

– Пли! – рявкнул кто-то.

И засвистело.

– Пли!

За стену – и на саму стену, под ноги к недоумевающим защитникам Гурима – попали немногие из стрел. Но всё же попали, и Юджен усмехнулся.

– Залп! – ответ не заставил себя долго ждать.

Щитовики приняли на себя очередной град болтов. На этот раз умерло втрое больше воинов.

Наёмники подошли на критически опасное расстояние к бастиону.

– Ну же, пли! ПЛИ! – последние залпы пустили в полёт заражённые стрелы.

На этот раз за стеной оказались почти все тряпицы. Кто-то особенно меткий умудрился подстрелить одного из вражеских арбалетчиков: тот свалился куда-то за мерлоны. Хорошо. Замечательно! Дубовые щиты готовились отразить очередной залп, но его не случилось. На стене догадались, что лупят в пустоту. Капитан городской стражи наверняка приметил, что меткостью атакующие не отличались, пусть даже строй держали неплохо. Он понял, что стрелы у полусотни вышли, и что скоро та начнёт отступать – если не бежать, открыв спины. Капитан решил выжидать. Пусть себе ждёт. Юджен тоже был из терпеливых.

Наёмники начали отход к лагерю. Шли грамотно и слаженно, прикрывали спины друг друга и были начеку. И вот уже сотник с Юдженом могли различить проступивший на суровых лицах триумф.

– Пора, сотник.

– Пли! – рявкнул тот, и из-за деревьев выбежали лёгкие лучники.

Их оружие было простым, охотничьим, и не могло бить так же далеко и сильно, как иселинские композитные. Зато у парней были стрелы. Много стрел, пожалуй, даже слишком много для оставшихся тридцати с чем-то человек. Всё решилось достаточно быстро. Первыми погибли стрелки, щитовики продержались немногим дольше: не ожидали удара с тыла. Лишь некоторые из них успели поднять щиты, но охотники метили по ногам и лишь потом пускали стрелы на поражение.

Юджен обернулся и посмотрел на вверенное ему войско. Фед, что стоял среди наёмников, поймал взгляд соратника и кивнул, мол, всё в порядке. Никто и не пикнул, увидев расправу.

– Сотник, ты хорошо потрудился. За труды получишь сверх условленной меры, – проговорил юноша.

– Мои люди тоже?

– Да. Твои люди тоже. Когда всё закончится.

– Когда всё закончится, – эхом отозвался воин. – Мы заживём. Ты дал слово, юнец.

– Я отец, уважаемый. Глас твоего бога.

– Хоть монстр с Дымящейся скалы, мне начхать. Только верни мир и достаток на мою родину.

Костяной Ремесленник подумал немного и поклонился сотнику.

– Благодарю за веру, сын, – сказал он. – Благодарю от всего сердца.

Двое верных, с ног до головы укутанные в пахучие полотенца, до ночи перетаскивали тела стрелков и скидывали их в яму. Когда в лагере прозвучал отбой, эти храбрецы подожгли торф и сами прыгнули навстречу пламени.

Третий шаг, предпоследний в задумке Хораса, был самым трудным. То было ожидание. Около недели наёмники и верные мечники жили своей жизнью, не забывая припугивать гуримских часовых вылазками к стенам. Юджен развлекался как мог. Несколько раз он насылал на ворота костяных чудовищ: простых звериных скелетов, поднятых с окрестных оврагов. Стражники орали и били болтами, твори молча скалились и рассыпались на части, стоило только хозяину немного утомиться. В начале второй недели народу на стенах сильно поубавилось. В городе вновь зачадили костры, но быстро гасли: болезнь проснулась и начала торопливую жатву. День за днём защитников становилось всё меньше, болтов со стен никто не пускал. К исходу тринадцатого дня осадившие Гурим были готовы заходить внутрь. Добровольцам хватило пары длиннющих устойчивых лестниц, что успели сколотить люди Юджена; они преодолели каменную стену и отворили ворота изнутри.

Сопротивления «войску» не оказали. В городе к тому моменту едва теплилась жизнь. Поветрие унесло жизни сотен человек, по большей части тех, кто находился на первой линии соприкосновения со спорами: пали стражники и солдаты гарнизона, их командиры, отважный лорд-градоначальник, что каждый день поднимался на стену, а ещё – жители примыкавших к стенам домов. Мужчины, женщины и дети.

– Я знаю, как исправить положение, – выдавил из себя Хорас, едва только увидел результат своего плана. Его пальцы ходили ходуном, выдавая напряжение, страх и что-то вроде азарта. – Всю жизнь готовился к этому моменту. Вскрывал, изучал, резал, шил… Читал и пробовал, пробовал, пробовал…

Юджен сочувственно посмотрел на соратника. Тот всё твердил:

– Никто не должен узнать, что это мы… Что это всё наша вина.

– Что бы ни произошло, это во благо Норхизар.

– Во благо, – Хорас пробормотал ещё что-то, а потом окружил себя верными и растворился в беспорядке гуримских улочек.

«Нужна кровь и чужая воля», – прозвучал вдруг в голове шёпот бога. И Юджен отдал ему столько, сколько сумел найти, едва только в ратуше поставили первый алтарь.

Гурим воспламенился третий раз за месяц. Полыхали дома близ стены, полыхали тела, покрытые чёрными язвами. Полыхали храмы с запертыми в них крысами: солдатами лже-короля, что нашли в себе волю противиться новому порядку. А Хорас и его приближённые работали, работали, работали без устали, не жалея здоровья и сил. К концу третьей недели, когда дни стали ощутимо короче, а ночи – длиннее, когда листва покрылась сусальным золотом и слетела с деревьев, древний хизарский город начал приходить в себя. Язва отступила, пощадив треть населения, и каждый из спасшихся славил имя Целителя. Первую гуримскую проповедь – последний шаг плана – Юджен подготовил в его честь.

В назначенный вечер Хорас не явился в ратушу. Юджен обнаружил его многим позже: рыжий лежал на полу в покоях бывшего лорда-градоначальника. Кожа его была, как и раньше, бледной и конопатой, без единого морового пятнышка. Хорас едва слышно стонал и звал… кого же он звал? Ремесленник опасливо перевернул тело соратника и подивился, насколько лёгким оно было: будто под чёрной рясой скрывались лишь кости да спутавшиеся волосы. Он всё понял, когда увидел лицо Целителя, покрытое бурой коркой.

– Цель оправдывает средства, да? – сказал Юджен куда-то в пустоту.

Он вдруг увидел, как над телом соратника поднимается что-то тёмное, прозрачное и одновременно густое, напоминающее дым от горящего масла. Повинуясь порыву, который он не осознавал, юноша потянулся к этому нечто. Он сделал глубокий вдох и зашелся сдавленным кашлем: в тело проник смрад тухлых яиц и плесени. А затем Юджен развернулся и убежал.

Дом бывшего градоначальника был последним зданием в Гуриме, что вспыхнул и прогорел дотла.

***

[1]Скорпион – небольшая баллиста, зачастую устанавливается на повозках и телегах; используется для метания тяжёлых стрел.

Глава 9. Грэй

Холодно. Харва, как же холодно. А говорят, что станет ещё холоднее.

И мокро до омерзения. Там, где выросла Грэй, ифриты радовались любому дождю, не говоря уже о ливне. Даже над золотыми степями небеса были неблагосклонны, чего уж говорить обо всём юго-западе. Здесь же, на севере Хизара, дождь был в избытке; он лил и лил, подпитывая про́клятые топи, наполняя десятки родников и шумных ручьёв. Потоки размывали тропу, что всё больше и больше забиралась в гору, кони и люди скользили по грязи, ругались и падали, марая портки. Но они шли и не жаловались. Так с чего же тогда ей, воительнице, показывать своё недовольство?

От раздражения и скуки, вызванной однообразным переходом, Грэй пыталась подначивать Танна. Что-то внутри ифритки буквально рвалось наружу, чтобы «атаковать» синего, спровоцировать на агрессию или просто задеть за живое. Вот только раз за разом, придираясь к его холодности, телосложению или смеясь над тем, как он падает и размазывает пятна по одежде, она чувствовала где-то на сердце тоску. А ещё стыд и что-то новое, чему она пока не могла найти названия. Это новое рушило любые воображаемые стены, что она пыталась возвести между собой и синекожим.

Всё это Грэй категорически не нравилось. «Что это за ощущения?», – гадала девушка, в очередной раз подав Танну руку. – «Откуда они?»

– Спасибо, серая.

– Смотри под ноги, – буркнула она и шмыгнула носом.

Дурацкая погода. А говорили, что осень в Хизаре тёплая! Возможно, дело в горном климате. На крайнем севере Иселина в это время уже ложился снег, ясный и пушистый. Джинн рассказал ей об этом, когда ифритка решилась пожаловаться тому на сырость, чем вызвал в той искренний ужас и отвращение.

Грэй готова была петь от счастья, когда в один прекрасный день свинцовые тучи разошлись, и по предгорью разлилось благословенное тепло. Иса предупредила, что потепление продлится недолго. Она пояснила, что её народ называл это время «девичьим летом»: воздух прогревается, и земля, будто в последний раз перед сменой сезона, посылает ходящим по ней свои дары. В то время как Путевой месяц золотит деревья и губит самые стойкие из трав, из-под почвы выходят последние подосиновики и грибы-лисички, пни покрываются тонконогими опятами, а у некоторых животных начинается брачная пора. Чародейка увлечённо рассказывала Грэй, что не стоит пугаться, если из чащи вдруг раздастся чей-то низкий и протяжный рёв: так звали самок благородные олени или лоси, что благодаря рогам и мощным копытам выживали в Коргаре так же легко, как чудища и гибриды.

Как-то раз, на привале, ифритке стало интересно пойти на зов. В её родных краях обитали лишь неказистые сайгаки, а о стати благородных оленей она слышала ещё в Академии. Ренан пошутил, мол, слишком уж быстро рыжая самка согласилась пойти под венец, но Грэй лишь фыркнула и потащила Ису в бурелом.

– Покажи мне их, – попросила она, и исакатка согласилась.

Иса ступала по лесу аккуратно и бесшумно, что совсем не вязалось с её округлой комплекцией. «Надо бы попросить её научить этому шагу», – подумала Грэй. —«Пригодится и в драке, и на подступах к Дымящейся скале». Через пару часов девушки услышали близкий рёв и треск; ифритка потянулась к Наги, но чародейка знаком остановила её и махнула рукой: мол, крадёмся дальше. И вот они уже сидели, едва дыша, в кустах перед небольшой лужайкой. В центре её дрались два изящных зверя, чем-то напомнивших Грэй копытных обитателей степей, только эти звери были больше, тоньше и звучали громче. Ветвистые рога оленей гнулись к земле, копыта стучали и разбрасывали по сторонам комья почвы. Р-р-раз! – одна из зверюг рванулась вперед и сшиблась венцом с соперником. Они стояли так какое-то время, пытаясь сдвинуть друг друга с места, и разошлись, но лишь для того, чтобы вновь сцепится с грохотом и хрустом.

– Где-то рядом самка, – прошептала Иса. – Наблюдает. Как только мужики устанут и разойдутся, она выберет достойного и пойдёт за ним.

– Выберет сильнейшего?

– Вовсе не обязательно, – ответила девушка и отчего-то прыснула.

Один из оленей замер и повёл крапчатым ухом. В следующий миг животные в пару скачков покинули поляну и испарились среди жёлто-коричневых стволов.

– Что смешного?

– Вспомнила кое-что, – улыбка на смуглом лице исакатки быстро увяла, и тень грусти омрачила её черты. – Ты не одобришь.

– Не всё ли тебе равно на моё одобрение? – Грэй оторопела.

– Просто ты кажешься такой строгой, когда мы в лагере. Когда мы только начали путь…

– В лагере – это одно. Там нет людей, лишь воины, что держат строй. Сейчас мы одни, считай, ушли на вольную, и можем побыть простыми женщинами.

– Хорошо.

Иса отвернулась и двинулась в сторону лагеря, но Грэй догнала её и ухватила за локоть.

– Ты вспомнила своего засранца, да?

Чародейка выдернула руку, но не ушла. Посмотрела как-то затравленно, но решилась договорить.

– Ренан с Блаком так же бодались в конце нашего пути. Один раз даже подрались. Не за меня, конечно, – поспешила она добавить, когда увидела насмешливый оскал ифритки. – А из-за недоверия и сложного характера Блака.

– Мужчины, – Грэй пожала плечами. – Хорошо, что предатель остался в той станице и избавил нас от своих выходок. Пойдём обратно, не то будут волноваться.

По пути к стоянке Иса собрала полный подол опят. Грэй помогла замотать урожай в свой широкий кушак и вдруг услышала тихое:

– Я скучаю, Грэй.

Воительница разозлилась, затем немного подумала – думать было непривычно, но зато это наполнило душу каким-то невероятным терпением – и сочувственно погладила спутницу по плечу.

– Мне не понять. Но сочувствую.

Иса неловко обняла её, Грэй ответила. И улыбнулась собственным мыслям.

В лагере их встретили почти готовым супом и пытливыми взглядами. Грэй коротко отчиталась об отсутствии угрозы.

– Это пока всё тихо, – процедил Ренан, буравя взглядом воительницу.

«Он что, ревнует? Или боится, что обижу его драгоценную подопечную?», – Грэй легко выдержала взгляд виленсийца.

– Пока?

– Сегодня ближе к закату мы должны достичь границы. Вас могли учуять и пойти следом.

– Что за граница? – поинтересовался Танн, снимая котелок с костра.

– Болота кончатся, и мы ступим на плато Чудовищ. Вы сразу заметите перемену в пейзаже и окружении.

– Название обнадёживает.

– У вас, джиннов, похожее есть. Мрачное плато, не ошибаюсь?

– Увы.

– И что нас там ждёт, на твоём чудовищном плато? – Грэй уселась к костру и развернула кушак. Она вытащила ножик и поискала глазами Ису: ей впервые предстояло чистить опята. Странные грибы с пушистыми юбочками немного пугали.

– Мы входим в его земли, – молвила Лой. – И там нас ждут древнейшие из ужасов земли.

– Свежо предание. Мы все знали, что идём не на прогулку.

– Как только перейдём границу, – сказал Ренан совсем уж угрюмо. – Вести отряд будет Лой. Рука почти зажила, так что она сможет за себя постоять и вовремя предупредить об опасности.

Той ночью Грэй проснулась от сдавленного крика. Она подлетела над лежанкой, будто испуганная кошка, схватила кинжал и бросилась к костру.

– Что стряслось? Ренан? РЕНАН?!

«Кто на этот раз? Кенхера? Якулы? Тот самый зелёный туман, о котором рассказывала пиромантка?» Она посмотрела по сторонам, но не видела ничего дальше освещённого огнём пятачка.

– Тихо, т-тихо, – пробормотал он. – Это просто с-сон.

– Ты что же, гад, – Грэй опустила кинжал и уставилась на виленсийца. – Заснул на посту?

– Не знаю.

Она подошла к мужчине и недоумевающе осмотрела его. Бледный, с растрепавшимися волосами, он выглядел как-то странно: нервная тень спокойного, доброжелательного и рассудительного человека, которым он всегда был.

– Дрожишь? – прошипела ифритка и сплюнула.

– Мне привиделось, что Иса умерла, – коротко ответил он и опустил голову. – Я не спал, Грэй. Что-то словно опутало мою волю и показало сон наяву. Видение. Кошмарное и, – его передернуло. – На редкость реалистичное.

Подбежала сонная Иса, а следом за ней и Танн.

– Ложная тревога, – Ренан отмахнулся. – Моя вина. Идите спать.

– Уснёшь тут после такого, – Иса подсела к мужчине и потянула его к себе. Ренан нехотя поддался. – Выглядишь как оживший мертвец! Иди-ка, поспи.

– На этот раз по-настоящему, – вставила ифритка.

– Нет.

– Иди! В таком состоянии пользы от тебя не будет. Да и завтра ты от недостатка сна запросто зазеваешься и заведёшь нас в засаду.

«Молодец девчонка», – хихикнула Грэй про себя, вслух же добавила:

– Иди-иди, она дело говорит. А мы с синим составим компанию. Ты ведь тоже на взводе, я правильно поняла?

– Да. Ночные крики напрочь отбивают покой, – Танн потёр глаза и болезненно поморщился.

Все трое уселись спина к спине. Так и надёжнее было, и теплее – хотя тепло, казалось, было последним из того, что мог излучать джинн. Ближе к утру маги разговорились: тихо спорили о каких-то потоках, о сердце и разуме да прочей ерунде, которую воительница не понимала и не стремилась понимать. Грэй смотрела на низкое небо цвета индиго, нюхала непривычно холодный воздух и мечтала, что совсем скоро, после её первой и последней снежной зимы, она окажется в Империи. Заживет там богато подобно дочке ифа-раджи. В первое время она не будет искать Мечниц залива; погуляет по побережью, выберет коня и лёгкую броню на свой придирчивый вкус, а вечерами будет кутить в тавернах и смаковать память о Коргарском приключении, рассказов о котором хватит не на одно поколение…

«Кого, дурочка?» – Грэй одёрнула себя и вздохнула. Кутить в тавернах! Это ли цель, достойная героя? А что до отряда воительниц в красных плащах… Сдалась им пришлая ифритка. Пора было признать, что она понятия не имеет, что делать со своей жизнью после того, как получит золотую награду. Марджанур-то наверняка знал и шёл к своей цели, и потому о нём сложили не сказку, не легенду, а целый эпос.

«А как он кончил, Марджанур этот, забыла?» – голос в голове стал громче и злее, аж в висках заломило.

– Умереть, страшной, но славной смертью – намного лучше, чем просрать жизнь в нерешительности, – пробормотала она и, лишь почувствовав тычок от Танна, осознала, что произнесла это вслух.

– На Ренана вызверилась, а сама задремала?

– Нет, задумалась, – ответила она и повернулась к нему вполоборота. – Слушай, синекожий. Не хотела мешать вашей заумной беседе, но раз уж так вышло, ответь на вопрос. Он может показаться тебе странным, но ты просто ответь, договорились?

– Избавь меня от своих колкостей хотя бы на эту ночь.

– Нет-нет, я сейчас абсолютно серьёзно. Скажи, у тебя есть цель в жизни?

– Хочу пережить этот поход.

– Нет, я про «потом». Что будешь делать, когда получишь сто рандов и сможешь делать, что захочешь?

Танн всё молчал и молчал, пока Иса не напомнила ему вопрос. Ответ джинна неприятно удивил:

– Понятия не имею, Грэй. И в этом мы с тобой похожи, что погано.

– Я вовсе не…

– Не надо притворяться, – перебил Танн. – Я вижу это и чувствую.

– Говоришь так, – тихо сказала Иса. – Будто видишь людей насквозь.

Отчего-то мужчина грустно рассмеялся.

– Вовсе нет. Ни хрена я не вижу. Быть может, лишь вас двоих.

– Ты тоже?! – воскликнула Иса и прикрыла рот рукой. – Простите, что так громко.

– Выходит, ты тоже, – Грэй подняла брови. – В той таверне, когда мы познакомились с Исой и её предателем, нам обеим привиделось, словно мы знакомы. Будто знаем друг друга и неплохо понимаем. Никогда бы не подумала, что скажу такое, но после этого способна уверовать в реинкарнацию.

– Что это?

Грэй рассказала и, вопреки ожиданиям, получила интересную реакцию от синекожего:

– У нас на севере есть похожее понятие. Только называется не «реинкарнацией», а миром Эрзе́. Это пристанище духов умерших героев и ханов, что жаждут переродиться и завершить начатые дела. Я никогда не верил в эти сказки, но, когда касаюсь вас, что-то ёкает внутри. Не знаю, как назвать эту странность, но вижу в ней пользу.

– Например?

– Иса, ты помнишь, как в последний раз управляла льдом?

– Да, – кивнула та. – Тогда ещё ни следа на коже не осталось.

– Сотвори ледяную фигуру. Прямо сейчас. Только тихо.

Иса отошла от костра, сконцентрировалась и сотворила полупрозрачную сферу размером с тыкву. Сфера ненадолго зависла в воздухе, потом плавно опустилась на землю и покрыла пространство на полшага вокруг искрящейся изморозью.

– Так? – выдохнула девушка.

– Удерживай, – приказал наставник. – Сама придумала форму? Необычно.

– Да.

– Вам, магам, достаточно просто представить?.. – начала было Грэй, но помотала головой и отмахнулась. – Ах, да, мне всё ещё сложно и неинтересно. Просто посмотрю.

Иса сделала пару шагов назад, не отрывая взгляда от голубоватой сферы. Обернулась и с придыханием сказала:

– Она держится, Танн! Даже не верится…

Из горла её вдруг вырвался писк, и она схватилась за руку.

– Держи сферу. Хнычь сколько угодно, но держи, – рявкнул он и резко обернулся на Грэй. – Но прошу, не вмешивайся.

– Да ты синий…

– Верь мне. Прошу.

Он подскочил к пиромантке и взял ту за руку. Грэй смогла разглядеть сквозь предрассветный мрак блеск снежинок, как Танн охлаждал свежий ожог и что-то шептал Исе, пока та не успокоилась и не воскликнула:

– Оно прекратилось! Ого, совсем не больно. Так раньше не случалось. И сфера тоже держится.

– Как думаешь, – мягко спросил джинн. – Сможет ли она пролежать на земле до утра?

– Я попробую.

Когда маги вернулись к костру и вновь сели спина к спине, Грэй пообещала Танну, что отрежет ему ухо, если он обидит девушку. Он с лёгкостью парировал выпад, мол, были бы слова Грэй ценны так же, как действия в бою, то точно бы испугался. В следующее мгновение они оба засмеялись как дураки.

– Я заметил это ещё в тот раз, когда мы бились с гибридами, – маг решил закончить ночное занятие. – Исина магия становится сильнее, когда вы двое, – он ткнул ифритку в бок, и она беззлобно зашипела. – Много времени проводите вместе. В бою не отходите друг от друга, понятно?

– Понятно, – согласилась Иса. – Спасибо, наставник, что вовремя указал на мою слабость, – она достала из походной сумки крошечную книжку и принялась записывать туда что-то, ловя тусклые отблески пламени.

– А в чём там твоя слабость? – зевнула Грэй, заглядывая в книжицу.

– В страхе.

***

Это оно, что ли – плато Чудовищ?

Местность навевала мысли о давнем пожаре. Лес оборвался, и перед путниками, куда глаза глядят, простирался тоскливый и серый пейзаж, скроенный из погибших стволов деревьев, валунов да островков жёсткой коричневой травы, что пахла резко и при касании осыпала на камни россыпь семян. Было пусто и неуютно: местность просматривалась как на ладони, подлесок отсутствовал, а ближайший тёмно-зелёный участок терялся вдали и вверху, там, где кончалось плато и начинался подъём на крутые Коргарские горы.

– Здесь так странно, – протянула Грэй и вытащила Наи из ножен. – И жутко. Даже птиц нет, только эти уродливые палки.

– Добро пожаловать в сени Разрушения, – Лой пожала плечами и махнула рукой, увлекая за собой отряд. – Шагайте, народ. И по сторонам смотрите! Нормальное место для привала найти будет непросто.

Ренан отстал, чтобы свериться с картой, и пропустил перед собой чужестранцев и чародейку. Путники двинулись по плато, озираясь по сторонам и держа наготове кто меч, кто лук, кто напряжённые от магии руки. Было тихо. До одури тихо и пусто. Вскоре Грэй опустила меч, а потом и вовсе вернула его в заплечные ножны. Девушка посмотрела под ноги и увидела, как старый опад крошится под сапогами и пылью оседает на выходящие из-под земли куски гранита. С каждым десятком шагов камней будто становилось больше, да и сами валуны прибавляли в объёмах; некоторые торчали из земли подобно обломанным, но всё ещё острым зубам, некоторые подпирали мёртвые лиственницы, а то и вовсе лежали массивными кучами, сложенные так аккуратно, будто сокровища сказочного великана.

Это были последствия схождения лавины? Или извержение гор, что раскалённым пеплом выжгло почву и превратило растительность в торчащие из камней угольные стержни? Грэй плохо понимала науку о земле, что преподавали в Академии, и совсем ничего не знала о природе севера. Ей оставалось лишь гадать, что превратило плато Чудовищ в это гиблое и покорёженное место. И где, к слову, эти самые чудовища, что его населяли?

«Чем позже я об этом узнаю, тем лучше», – фыркнула она про себя.

Впереди выросла внушительная гора скалистых обломков. Лой шла напрямик, не желая обходить препятствие, и вскоре отряд уткнулся в странное, очевидно рукотворное сооружение. Из земли торчали камни, напоминавшие по форме кривые треугольники; их окружало кольцо из окатанных ледником кругляшей, покрытых красно-коричневым мхом и пятнами плесени. Путники разбрелись по сторонам, изучая местность; Грэй остановилась перед одной из каменюк, провела ладонью и стёрла пятно лишайника. Под склизкой массой показались какие-то письмена.

– Это руны, – пояснила Лой, невесть как оказавшаяся рядом. – Раньше, до того, как боги обрели могущество, наш народ имел свой язык и письменность. Вот такую. Эти знаки имели массу значений и скрывали в себе что-то большее, нежели просто слова.

– А при Сильных хизарцы отринули родной язык и перешли на всеобщий, – протянула Грэй. – В этом вы ничем не отличаетесь от других народов. Я сама на ифри-баш знаю лишь несколько слов и крылатых выражений, что никак не вытравишь из нашей культуры.

– Прискорбно, – Лой изогнула бровь. – Мы вот стараемся восстановить сохранившиеся знания, передать потомкам и по возможности перенести на пергамент.

– По мне, это пустая трата времени.

– Ошибаешься, воительница. Сила в корнях.

Грэй отвернулась и уставилась на валун в центре сооружения. Прямоугольный и низкий, он был похож на стол – настолько ровно кто-то стесал его верхушку и наметил четыре столпа, похожих на ножки.

– А это ещё что за хрень?

– Боюсь, алтарь.

Подошли остальные. Танн склонился над сооружением и изучал его со смесью брезгливости и изумления, Иса цеплялась за Ренана и выглядела напуганной. От неё не укрылись ржавые петли, приделанные к камню, да цепи с кандалами, что свисали по обе стороны от алтаря. Виленсиец с самого пробуждения выглядел нездорово, а от увиденного его, похоже, мутило, но он умудрялся по-своему оберегать подругу: вон как приобнял! Грэй отчего-то передёрнуло, и она поспешила обратить на себя внимание Ренана.

– Почему мы стоим вместо того, чтобы рвать отсюда когти?

– Я попросил подождать, – ответил вместо него джинн. – Впервые вижу что-то настолько древнее.

– У нас в лесах порой можно встретить такие капища, – молвила Лой. – Чем севернее, тем чаще. Иса наверняка натыкалась на что-то подобное, верно?

– Да, было как-то раз. Люди короля прознали о борегском алтаре и сожгли там всё дотла.

– И правильно, – Танн выпрямился и отряхнулся – будто испачкался о сам воздух вокруг алтаря. – В таких местах поклоняются предателю, так ведь, Лой?

– Ты прав. Ну что же, это место не сжечь и не разрушить. Предлагаю идти дальше, и прошу, – проводница пристально посмотрела на ифритку. – Держите оружие наготове. Это место опасно.

Уходили оглядываясь. Гадкое капище надолго запало в души путников и, стоило лишь отвернуться, будто смотрело им вслед; по коже бежали мурашки, словно камни открывали заплесневелые веки и буравили спины глазами красными, зелёными, карими. Грэй подумалось: раз уж в месте этом поклонялись Разрушению, то сам бог мог глядеть на прохожих этими страшными буркалами.

«Что за бред».

Переночевав на возвышенности, далёкой от капища, путники начали подъём. Дорога приобрела уклон, по обеим сторонам от неё начали вновь встречаться хвойные деревья, низкие и ободранные. Их стволы перемежались с угольными остовами и осколками скал, но всё же местность вновь становилась приятной – ровно настолько, насколько можно было назвать приятным проход к самым жутким горам на континенте. Отряд поднимался два дня, пока не вышел на новое плато.

Ренан наконец-то пришёл в себя и даже повеселел; он спешился, прошелся туда-сюда и подозвал спутников к краю плоской каменной площадки:

– Всё ждал, когда мы сюда поднимемся. Каков вид, а?

Со скалистого карниза открывался вид на чашеобразную долину, будто выдолбленную в теле земли. С плато спуск в неё был пологий, противоположный же край казался почти отвесным, словно обрубленным. На дне «чаши» в лучах тусклого солнца искрился водоём, а вокруг него, словно лосиные рога, торчали макушки пронзительно живых сосен. Грэй залюбовалась этой красотой и невольно затаила дыхание: по сравнению с картинами, что окружали её в последние дни, эта словно вселяла в сердце покой и надежду. Девушка глубоко вдохнула, и грудь наполнилась свежим горным воздухом. Ароматы хвои и прелой травы вытеснили затхлый душок мёртвого леса из лёгких и памяти.

– Давным-давно здесь был карьер, – поведал виленсиец. – Каменоломня, если по-простому. Каторжники крошили скалы и добывали железо, кварц, яшму и серебро. Когда начался Первый мятеж, каторжникам предложили помилование взамен на солдатскую долю. Ушли они, ушли их надсмотрщики и все чиновники, что вели дела карьера.

– Сюда никто не вернулся даже когда всё утихло, – констатировал Танн.

– Эти места больше не были безопасными, – напомнила Лой.

– И вряд ли будут.

– Тут ты ошибаешься. Выше нос! Наша цель – не только лишь слова да ранды.

Единогласно было решено сделать крюк и потерять полдня, но бы подойти ближе к водоёму. Грэй торопилась скорее разбить лагерь и поставить силки на дичь. Следовало запасти как можно больше мяса: кто знает, что будет там, впереди? Вскоре отряд достиг берега горного озера, что образовалось на месте среброносного карьера; здесь же развели костер и нарубили еловых лап на лежанки. Грэй ещё раз вдохнула предзакатную свежесть и довольно замурлыкала старую песню. Она хотела было позвать Ису в лес по силки, но не успела: увидела, как ту перехватил Ренан. Хорошее настроение подернулось гаденькой плёнкой, будто скисшее молоко. Ифритка поняла, что мужчина уговаривал Ису на что-то, а та краснела, но упрямо качала головой. Грэй подошла чуть ближе и расслышала обрывок разговора, воспламенивший в сердце уголёк ненависти:

– …там уже всё видела. Обещаю, миледи, я не поставлю тебя в неловкое положение.

– Я не могу.

– Тогда-то, у святилища, почти смогла. Слушай, ну что ты как маленькая: вдвоём на озере будет лишь безопаснее. А вдруг какая тварь за ногу схватит?

Тут чародейка заметила Грэй, прикусила губу и… кивнула.

«Она что, согласилась?» – опешила ифритка. – «Дурочка!»

Она не вмешалась. Очень хотела, но не нашла повода – да и не была уверена, что имела на это право. Силки ставила машинально, машинально же переставляла ноги по пути обратно к лагерю; руки сами собой стелили плед и снимали седло с лошади. Грэй злилась. Как же она злилась! Вот только сама не понимала, на кого: на Ренана, на Ису или саму себя.

– Мы всё, – у берега раздался исин голос. – Лой, Грэй, идите, пока светло.

Воительница подняла голову и увидела, как чародейка шла к ней, держа в вытянутой руке мокрое насквозь платье. С волос часто-часто капала вода, и плечи мужской, сильно большой для девушки рубахи, совсем потемнели.

– Что это? – тупо спросила ифритка.

– Ужасно холодно, – объяснила Иса и встряхнула платье. – Купалась прямо в нём. Ну и прополоскала заодно.

Когда она ушла, Грэй выдохнула и смогла притушить угли на сердце. Почему-то этоеё касалось. Почему-то она не хотела доверять чародейку Ренану. Немного подышав по технике наставника Робарта, ифритка смогла наконец разобраться в себе и поняла, что пока что единственный мужчина, которого она могла терпеть рядом с собой и подругой – это Танн. Джинн вовсе не казался бесполым созданием, был ещё молод и по-своему хорош… Если бы не раскосые глаза и голубоватая кожа, хар-р-ва.

– Танн! – позвала она, прежде чем уйти к озеру.

Джинн обернулся.

– Сделай одолжение, – выдала Грэй, смущаясь. – Занимайся с ученицей каждый вечер. Скоро начнётся самое страшное. В строю понадобится боевой маг, а не пищащая от боли малявка.

Танн выразительно посмотрел на красное платье, что просыхало на суку ближайшего дерева.

– Тебя это касается, рыжая?

– Ещё как, синий ты дрищ.

– Тогда ладно, – согласился он и вдруг выдал. – Мне тоже стало неприятно от их разговора.

Грэй была рада смотреть на то, как Танн гонял чародейку перед отбоем. Девчонка таращила усталые глаза, создавала всё новые и новые чары и даже думать забыла о том, чтобы вспоминать прошедший разговор с Ренаном.

Глава 10. Блак

Блак с леди Фэйлин квартировали в доме борегского градоначальника, уважаемого Торпи́та. Чиновник был не из благородных, потому охотно уступил высоким столичным гостям семейные покои; сам же он временно перебрался в гостиные на первом этаже. Блака позабавило, что начальница представила его как равного. И, чего скрывать, порадовало отношение слуг; он с превеликим удовольствием ел отменные кушанья и пил дорогое вино, купался не в общественной бане, но в хозяйской бадье – непременно при участии пары миловидных служанок.

Порой он, конечно, вспоминал, как мало людей из его сословия хоть раз могли отведать, скажем, кулика в медово-горчичном соусе или отхлебнуть креплёного ифритского вина из Джелы, и злился. Но тут же вспоминал, что лидеры иерархии верных давили именно на эти чувства в народе. На проповедях, что тайно читали в подвалах и на лесных капищах, жрецы в чёрном напоминали пастве о жадности власть имущих, о бездарных реформах бесправных королей и словах служителей старых богов, что оболванивают простой люд. Блак с детства был одним из них – последователем Разрушения – и помнил, как поднималось под сердцем праведное негодование, стоило только услышать, как дивно жилось предкам до установления текущего миропорядка. И чего лишились хизарцы, джинны, имперцы и остальные, стоило только горстке сильных магов выкачать из природы её могущество и распределить по одним им понятным принципам.

Те, кто слышал голос предателя, получали от того не только приказы и скупые похвалы. Бог делился своими идеалами и обещал, что, разрушив текущий миропорядок и построив новый – а точнее, вернув древний, первобытный – он даст смертным истинную свободу и процветание. Каждый из тех, кто сможет доказать первородному хаосу силу, обретёт дары и не познает более ни страха, ни голода, ни несчастья. Какой ценой? Неважно! Бог, как и проповедники его, умело манипулировал пороками и слабостями своих детей, ибо в том была его истинное могущество. Блак поддался сладким речам так же легко, как его братья и сёстры. Вот только у него хватило воли вовремя соскочить с крючка.

Нет. За это стоило бы поблагодарить Ису или даже умника, что положил её портрет рядом с обломком меча леди Марны.

Блак вернулся с очередного рейда и поднялся в покои леди Фэйлин. Она встретила его, сидя у камина с книгой на коленях. На ларце рядам с ней лежала гора бумаг, чернильница и стилет – верные спутники девичьего сердца.

– Что-то нашёл?

– Пара гнилых алтарей, и только, – ответил Блак и прошёл в гостиную. – Все ушли, и давно. Миледи, могу спросить, – в его тоне промелькнула ирония. – Каковы ваши успехи?

Фэйлин отложила потёртый том и покачала головой.

– Ничего нового. Кажется, здесь мы больше ничего не найдём, – она прикрыла глаза и устало выдохнула. Сказала ещё что-то себе под нос, но так тихо, что он не расслышал.

Бормотание Фэйлин Вору показалось смятенным, и он насупился.

– Миледи?

– Сетую, что задержались в этой дыре, – повторила она и потянулась. – Ох, прости, ты же тут родился… Проходи, садись. Поговорим.

Блак развалился на стуле и вытянул ноги. Скорей бы снять сапоги. Он покосился на кипу распечатанных писем, что валялись в сургучном крошеве, и потянулся к одному из них. Пока он разворачивал пергамент, услышал от начальницы, что почтовая птица принесла известия от его Величества. Свершилось: он ввёл военное положение во всех центральных и северных провинциях Хизара. Из Крегена на восток, юго-запад, северо-запад и север поскакали глашатаи с вестями о Втором мятеже. Хизар собирал армию, и передовые её части уже шли маршем к Ригу – городу, который мог стать опорной точкой в борьбе с силами сектантов.

К моменту прибытия в Борег гонца благородная успела навести в городе порядок. Ну, по крайней мере Блаку она сказала именно так и знатно разозлилась, когда он счёл уместным сомневаться в её словах. Выслушав в свой адрес пару хлёстких матюков, а затем грамотную аргументацию, мужчине пришлось признать: Борег станет надёжным тылом для сил Фредерада. Всё-таки они оба приложили для этого немало усилий: при содействии градоначальника и капитана стражи усилили гарнизон за счёт ополчения, наладили дозоры и продавили обязательные досмотры простых граждан. Пока Фэйлин решала вопрос о комендантском часе, Блак несколько ночей кряду «прыгал» по улицам разных районов – от трущоб до зажиточных ремесленных уголков – и разыскивал сочувствующих культу Чёрного бога. Покойный Дален не лгал: в городе не осталось верных, нашлась лишь несколько человек, что помнили избегавших храма соседей.

– Как только закончу тут дела, поскачем до Анры, – проговорила благородная.

– Так точно.

– Как отреагируешь, если наткнёмся там на очередного твоего родича? – Фэйлин распахнула глаза и уставилась на него, как змея на амбарную крысу.

– Попрошу вас его убить, конечно же.

– Ну ты и язва!

– Каков вопрос – таков ответ, миледи, – буркнул он и опустил глаза на письмо, но услышал:

– Верни на место. Это письмо не для тебя. В отличие от этой бумаги…

Он принял из рук девушки пергамент, пробежался глазами. Резко втянул носом воздух. Затем неторопливо свернул и обратился к начальнице:

– Его величество не понимает истинной ценности пиромантки?

– В отличие от меня и Вэса Висариуса – нет. И знаешь, мне кажется, что не стоит лишний раз беспокоить монаршую персону неподтверждёнными сведениями. Согласен со мной? – Фэйлин поймала едва заметный кивок. – Конечно, согласен. Хоть и придержал догадки при себе из корыстных побуждений.

– Король заочно продал Марису восточному соседу, – проговорил Вор. – И думает, что тот вернёт её, как только покончит с остатками мора. Если покончит.

– Она может преуспеть, – протянула леди. – Но умереть, как предшественники. Помнишь, мы нашли чёрнопоклонническое толкование «Эпоса о Марджануре»? Тот унаследовал волю жизни и смерти, и, хоть был могуч и силён, не смог совладать с ней и погиб.

Блак скрипнул зубами. Король обещал ему защитить Ису, а сам при этом продал её Висариусу за каких-то жалких пятнадцать сотен конников. Защитник простого народа, мать его.

– Я долго думала и склонна не согласиться с решением государя. Разъясню тебе свою позицию: сто к одному, что сектанты правы. Наследники богов реальны, а ты живое тому подтверждение! Не спорю, ты принял в себя наследие криво, даже противоестественно, а вот Иса – нет. Она родилась вместилищем божественной силы, её реинкарнация, как говорят ифриты, – благородная щёлкнула ногтем по корешку книги. – Это делает чародейку важной фигурой в стратегической и политической игре. Понимаешь, как сильна станет сторона, притянувшая девчонку на свою сторону? Лидер, во всеуслышанье заявивший о божественной поддержке? Висариусам это точно не повредит.

– Это делает решение его Величества ещё более неосмотрительным, – осторожно сказал Вор.

– Глупым, я бы сказала. В любом случае торговля непойманной пташкой – не наше дело.

– Наше дело – её поймать, – буркнул Блак. – Я всё понял, миледи, нечего на меня так смотреть, – он стянул с рук перчатки и швырнул их на ларец. – Мятеж, ополчение, переговоры. Это всё замечательно, вот только не является основной целью работы нашей двойки. Оттуда ваши вопросы о личном, о даре?..

Фэйлин хлопнула ладонью по столу, и он осёкся. Посмотрел на благородную, в её стальные серые глаза, на ладонь, что плавно соскользнула со столешницы. Сколько же раз она слушала чужие разговоры, сидя в тени за спиной короля, что невольно переняла его манеру держаться?

– Молчи об этом: за умного сойдёшь.

Она встала, подошла к приземистому шкафу и достала бутыль с мутноватой жидкостью, а следом два пыльных бокала из толстого стекла. Протёрла их бархатным рукавом. Помучилась немного над бутылью, а затем повернулась вполоборота и тихо сказала:

– Так и будешь сидеть там, как говнюк, или поможешь даме открыть вино?

Блак закатил глаза и встал, чтобы выполнить просьбу. Когда он потянулся к бутыли, Фэйлин ловко перехватила его ладонь и поднесла к лицу; взгляд девушки пробежался по руническим татуировкам и задержался на паре глубоких белых шрамов.

– Какая дикая традиция – уродовать собственных детей во славу божества.

– Это не уродство, – отрезал Вор и высвободил ладонь. – Это часть научения, воспитания подростка в определённой традиции. Позвольте, мидели.

Он сорвал печать и, открыв бутыль, передал её обратно Фэйлин. Та разлила вино по бокалам; один поднесла Блаку, второй покачала в руке и отпила глоток.

– Когда верные режут руки, – продолжил Блак. – Они одновременно выражают преданность своему покровителю и приносят в жертву часть своей воли, силы и души. До прихода старых богов многие народы творили подобные ритуалы: орошали землю кровью, тем самым прося у неё всходов, защиты или помощи в освоении ремёсел. А ещё… Чем раньше начинаешь резать – тем быстрее привыкаешь к боли, а без неё в нашем деле никуда. Миледи, вы это зачем? – он указал на кубок.

– Хочу выпить с тобой, – ответила Фэйлин и пожала плечами. – Это же очевидно.

– Никогда раньше не пил с благородными, – Блак криво усмехнулся и салютовал ей. – Примите совет: хотите снизойти до простолюдина – позовите того в кабак.

Он осушил бокал несколькими глотками и шумно выдохнул. Пойло оказалось жёстче, чем он ожидал: из глаз брызнули слезинки, дыхание на миг спёрло. В горле булькнуло, и мужчина истово закашлялся. Фэйлин покачала головой и подскочила, чтобы стукнуть его по спине. Удар был сильный, Вор аж пошатнулся.

– А ты пошёл бы, если позвала? – серьёзно спросила она.

– Ваше слово – зак-х-хон, к-х-ха, миледи.

– Его величество упоминал, что скачки́ через пространство отнимают у тебя много сил и здоровья, – благородная стукнула его по спине ещё раз. – Говорят, во второй визит в замок ты заблевал ковёр в коридоре и отключился там же.

– У меня было мало времени, а расстояние между Анрой и Крегеном огромно. Я должен был вернуться до утра, любой ценой, чтобы Иса с Ренаном не заметили моего отсутствия.

– Тогда пей от души, Блак, и набирайся сил, – похлопывание по спине стало больше походить на поглаживание. – Это напиток из Сегоры, подарок от градоначальника. От него трудно захмелеть, зато кровь бурлит только так. Если хочешь наесться до отвала, это тоже будет: уважаемый Торпит зовёт нас на прощальный ужин.

– Я воздержусь, миледи. Званый ужин во время мятежа – это для меня чересчур. Если вы не возражаете, я пойду.

Леди Фэйлин выдохнула и опрокинула в себя содержимое бокала. Поморщилась, и только. Вот же странная баба!

– Хорошо, – кивнула она. – Я распоряжусь, чтобы еду принесли к тебе в покои. А что насчёт трактира… Посоветуешь местечко в Анре?

– Знаю пару таких, где сможем и поесть, и нажраться, и перетереть с парой-тройкой верных, – фыркнул Вор. – Перед тем как я уйду, миледи, позвольте задать вопрос по поводу того письма, что так не вовремя вырвали из моих лап.

Фэйлин помрачнела.

– Да, всё настолько плохо, – она двумя пальцами подняла пергамент и зачитала:

«Именем старой крови заявляю, что лже-король Фредерад I Нерешительный больше не признаётся владетелем земель хизарских. Его предки пошли против древнего закона и узурпировали власть, которую должно передавать от сильнейшего к сильнейшему, а не от отца сыну. Тем самым они предали и навлекли проклятье на собственный народ. Мы, Норхизар, знаем, как победить скверну. Призываем жителей городов, больших и малых, восстать против гнилого миропорядка и вернуть эпоху былого величия.

Каждый из нас достоин сытости, безопасности и надежды. Возьмём же их вместе, каждый для себя – и при этом для всего мира!

Омма из рода ис-Хельтар», – Такие записки начали распространяться по всему северу. Власть короля поставлена под вопрос, и часть мирных жителей уже поддержала притязания мятежников.

– Нас годами учили ненавидеть, бояться и голодать, обвиняя во всём короля и зажравшихся лордов, – пожал плечами Вор. – Чему дивиться?

Он умолк и призадумался. В голове что-то всколыхнулось, когда он прочёл имя Оммы. Быть может, то были вовсе не его мысли? Может, это присутствие бога в голове почувствовало… свою? Если так, то это зацепка. Омма, Омма, кто же она…

– Омма из рода ис-Хельтар, – проговорил Блак. – Слышали раньше о ней, миледи?

– Ни разу. Но знаю многое о её роде: это одна из семей, из которых в древности могли выбирать короля. В Регистрах написано, что последний представитель ис-Хельтар сгинул задолго до тёмной эпохи. Ну-ка погоди, – вдруг протянула леди Фэйлин. – Ты что-то задумал?

– Никак нет.

– Хельт в месяце пути отсюда, если не меньше. Даже не…

– Я никогда не был в Хельте, миледи, – она покачал головой. – Едва ли «допрыгну» туда, даже если захочу. Могу идти? Голова уж опухла от разговоров и писем.

– Ступай. И выспись, мне ты нужен дееспособным!

Блак вышел из комнаты и перебрался в свои покои. Тут вроде как жил градоначальник? Скромник он, этот Торпит. Простая кровать, пусть и с пуховой периной, стол, стул, шкаф да купальня за ширмой. Неужто бывал при дворе и перенял нарочитую аскезу Фредерада? Или же был честным малым и не брал лишку из борегской казны? Сомнительно, но да ладно. Вор скинул вонючие сапоги и растянулся на кровати, прикрыв глаза. Благородная правду сказала: от полного бокала сегорского вина он не чувствовал ни сонной истомы, ни головокружения, только непонятный душевный подъём. Стоило предположить, что хитрожопая леди подмешала туда какой-то чудный порошок, да вот только бутыль была запечатана – он сам видел. Придётся принять это свойство как данность и использовать в сугубо корыстных целях.

Омма. Омма… Что-то внутри откликалось на это имя. Подобного Блак никогда раньше не чувствовал, хотя встречал на пути парочку одарённых. Это знак? Это зов? Нет, скорее ловушка.

От размышлений Блака оторвала служанка, что принесла ужин: запечённого с яблоками фазана в гарнире из сладкого картофеля с розмарином. Блак съел всё подчистую и довольно рыгнул. Вкусно быть благородным, дипсад его дери. Что ж, теперь можно полежать немного, пока птица уляжется в желудке; ночь обещает быть муторной и выпьет из него все силы до капли, а может, даже отожрёт часть его самого. Его охваченного ненавистью разума.

Был только один способ проверить, что это за чувство. Если он окажется прав… Быть может, получится сделать что-то более достойное, нежели обыски бедных борегцев.

Блак не солгал Фэйлин: он и правда ни разу не был в Хельте. Но был в станице Морошковой, что в двух днях пути от Гурима. Там, помнится, были на редкость высокие сосны, взобравшись на которые, можно было видеть округу на лигу окрест. Глядишь, и до Хельтской крепости достать взглядом получится.

***

Путь от Борега до Гурима потребовал три скачка. Выполнив последний, Блак облизнул верхнюю губу и понял: из носа пошла кровь. Пустяк: отрезок от Тантерна до Рига был куда больше, и он пережил его. Уцелел. Значит, справится и сейчас.

Шаг в пустоту. Нечто жуткое, древнее коснулось нутра, поворочало кишки, заскребло под сердцем, но отпустило и выплюнуло на холм перед станицей Морошковой. Он отбежал как можно дальше от укутанных ночной тишиной избушек и высморкался под куст рябины; ствол дерева окропили кровавые пятна, и Блак, рисуясь, посвятил эту жертву Чёрному богу.

– Даруй свободу слышать рокот древней магии, – прошептал молитву и прислушался к ощущениям; боли не было, сознание не туманило, и лишь носовое кровотечение напоминало о том, чьей силой он пользовался.

Он побежал через лес на своих двоих – воровать коня было бы лишним риском. Ночь только началась, но он торопился: кто знает, сколько времени потратит там, за толстыми каменными стенами, которые ещё предстояло разглядеть. Забравшись на вершину холма, он ловко вскарабкался на сосну: пальцы в грубых перчатках не скользили по коре, а обитые металлом носы сапог – обновка, леди Фэйлин одобрит – обеспечивали неплохую сцепку. Рывок, ещё рывок – и вот он в чаше, что образовывала раздвоившаяся верхушка дерева. Он выбрал неплохую сосну, да не идеальную: отсюда в свете звёзд была видна лишь далёкая опушка леса, над которой трепетал дымок от костра. Блак сделал шаг; кровь забурлила от ощущения падения, но он лишь моргнул и оказался на той самой опушке. Парочка охотников заорала, стоило только мужику в чёрном плаще упасть из ниоткуда прямиком им на голову. Свист клинка – и вот один из них упал, пуская ртом красные пузыри. Второй успел воздеть руки и взмолиться о пощаде, но получил кулаком в лицо, ладонью по уху и наконец осел, вспоротый от пупка до солнечного сплетения. Вор привык работать грязно: в конце концов, от тонкого воровского искусства ему досталось лишь громкое и пустое, будто эхо со дна пивной бочки, имя.

Трюк с соснами и скачками на небольшое расстояние пришлось повторить ещё дважды, и к тому моменту, как Блак наконец смог увидеть плоскую крышу донжона[1]Хельтской крепости, мышцы рук и ног сводило от напряжения. Вот только в голове расползалось дичайшее удовлетворение от того факта, что он смог. Он добрался до Хельта в трезвом уме и сознании, и ничего, что голова раскалывалась, а нос тёк кровью – это Блак уже проходил, и не раз. Вот сделает дело, и можно будет выспаться. А затем нажраться в кабаке, да так, чтобы эта заносчивая баба три раза подумала, прежде чем налаживать с ним дружескиеотношения.

Он вдруг подумал, как нагло и бессовестно пользуется даром Чёрного бога, и чуть не заржал в голос. Много ли одарённых до него решались украсть у Разрушения? Ладно, эту мыслишку он посмакует чуть позже.

Риск – дело благородное. Так говорили ему идиоты, что давно лежали в земле. Видимо, по кому-то из них он успел соскучиться, раз «прыгнул» прямиком на донжон. Прыгнул – и тут же юркнул в тень: на крыше стоял стражник. Тихо. Надо посидеть и присмотреться. Стражник не услышал шагов за спиной и умер в неведении: слишком спокойно для паршивца-сектанта. Блак мягко опустил тело с поломанной шеей на камни, нашёл глазами спуск в недра крепости и скользнул внутрь. Преодолев несколько лестничных пролётов и не встретив ни души, Вор ощутил нервную дрожь. А вдруг это ловушка? Не почувствовали, не почуяли ли его те, кто стоит вверху иерархии верных? Вдруг Чёрный бог слышал его мысли и донёс ей? Сердце зашлось в бешеном ритме, на миг прервало ход и упало в пятки, но тут же снова застучало бешено и страстно. Перед глазами мигнуло, багровый полог украл зрение, но быстро наигрался и вернул. Тихо. Всё получится. Он справится и выберется живым.

Самое сложное – проникнуть в святая святых города. А выбраться оттуда будет делом техники.

На входе в город дежурили двое. Блак не хотел их трогать: глупо. Рискованно. Напряг глаза и увидел сквозь арочный проём выхода из донжона башенку, в окне которой мерцал тусклый свет. Скорее всего, это ратуша. Наверняка она: высокое здание в центре города, где даже ночью кипит работа. Но какова вероятность того, что он найдёт цель именно там? Слишком велика, чтобы казаться реальной, однако других идей у него не нашлось. Блак прислушался к ощущениям и вновь уловил навязчивый стук в висках. Он сконцентрировался и хотел было сделать шаг, но не смог «прыгнуть»: в груди сдавило, голову повело, и он едва не потерял сознание. Отдышавшись, Вор приготовился к новой попытке, но вдруг различил неподалёку приметную странность.

Буквально через улицу от донжона стоял каменный двухэтажный дом, судя по вывеске – гончарная мастерская. Окна на втором этаже светились, хоть их и прикрывали полупрозрачные куски ткани. Под окнами расположилась свора. Бродячие псы были редкостью на улицах хизарских городов: в голодные годы люди не брезговали собачатиной, а вдобавок жрали и крыс, и лягушек. Но эти дворняги сидели бок о бок с шакалами и серыми волками, да так послушно, словно изображали гвардейцев на посту. Чудеса. Чёрные чудеса.

Вдруг занавесь отвели в сторону, а из окна высунулась голова. Блак вжался в стену, будто хотел слиться с ней. С такого расстояния было невозможно увидеть Вора, скрывающегося в темноте арки донжона, но человек в мастерской словно чувствовал угрозу. Голова повернулась и глянула на него – прямо на Блака – и ненадолго замерла, а потом занавеси дрогнули, и незнакомая фигура исчезла из виду. В тот же миг Блак «прыгнул» и оказался на крыше мастерской. Он припал к черепице и прислушался: снизу доносился тихий скулеж и сопение, одна из шавок шумно глодала кость. В доме кто-то ходил, потом шаги прекратились, и свет наконец-то померк.

Пора.

Вор зажал в зубах нож, нацепил на руки кастеты и, ухватившись за жёлоб, повис перед окном. Ставни не заперты? Кенхера сраная, эта ночь заигрывает с ним. Толчок!.. Хлипкие занавеси разметались подобно крыльям ночного мотылька, и каблуки сапог глухо стукнули о половицы. Блак попал в спальню. Огонёк простецкой лучины выхватил из темноты очертания низкой койки, комода и таза под нечистоты. Чисто, аккуратно и пусто. Где же человек?

Сзади пахнуло псиной. Ах, вот же он!

Блак пригнулся, пропустил над собой кулак и ловко извернулся, вкрутив кастет в чьё-то тело. Незнакомец вскрикнул от неожиданности; голос был женским, что вызвало на лице Вора ухмылку. С женщиной драться куда легче, чем с…

В затылок прилетел увесистый удар, кажется, «замок». Блак прогнулся, устоял, но следующий удар по хребту заставил его обрушиться на пол. Он стиснул зубы и перекатился, а каблук противника врезался в половицу на том самом месте, где только что был его пах. Удар, перекат, удар. Мужчина извернулся и со всей дури лягнул пустоту над собой. Нога задела что-то мягкое. Воспользовавшись заминкой, Блак вскочил и оказался лицом к лицу с высоченной женщиной. Длинные волосы цвета пакли окутывали её голову, как стог сена, а черные губы кривились в злобной гримасе. Пульсация в висках отвлекла его на жалкое мгновение, но баба успела выхватить что-то из-за пояса и нацелить ему в грудь. Он отскочил и, врезавшись в стол, опрокинул его. Лампа с лучиной опрокинулись на пол и покатилась, разбрызгивая масло; вспыхнуло, и доски пола лизнуло несмелое пламя.

Кинжал в руке женщины молнией пролетел мимо и по спасительной случайности лишь чиркнул по телу, оставив глубокий порез на мышце между плечом и шеей. Баба засуетилась, наткнулась на табурет и рывком подняла тот над головой. Готовясь метнуть во врага. Первый удар Блак принял на предплечье, второй – на раненое плечо – пропустил и глухо взвыл от боли. Всклокоченная почуяла удачный момент, рявкнула и рубанула кинжалом, но Вор сумел поймать лезвие на кастет. Лязгнуло. Противница потеряла равновесие и открылась – а он только того и ждал. Взяв нож обратным хватом, мужчина сделал короткий, но энергичный взмах и вонзил ей в глаз по самую рукоять.

Едва её тело упало на пол, как под окном завыла разношёрстная свора. В запертую зверь заскреблись когтистые лапы. Скоро и люди придут. Надо торопиться.

Огонь жадно лизал пол и перекинулся на ножку стола. Мебель запылала с треском, света благодаря начинающемуся пожару было в достатке. Блак торопливо перерыл ящики комода, залез под подушку и пинком перевернул таз; под ним обнаружился кожаный конверт. Блак не сдержал восклицания триумфа и упрятал добычу за пазуху. Потом подумал немного, перерыл постельное белье и обнаружил пару писем под подушкой, а между матрасом и деревянным каркасом койки – тяжелый хайбер. Рукоять неприятно потянула руку, но он размахнулся раз, другой, третий и наконец перерубил шею мёртвой женщины. Блак замотал трофей в простыню, проверил, держится ли конверт под рубахой, и сделал шаг.

Пустота вышвырнула его неподалеку от лесной опушки, где в свете угасающего костра лежали тела двух ни в чём неповинных охотников. Блак обыскал стоянку, нашёл несколько полосок вяленого мяса и заставил себя проглотить их, почти не жуя. Он опустился к огню и вытер влагу под носом. Небо над головой переливалось оттенками индиго, Путь звёзд мерцал мириадами огней. Ещё час-другой, и глубокая синева подёрнется предрассветной зеленью, и ночь начнёт отступать перед натиском рассвета. Тогда Блак продолжит путь – скачок за скачком, шаг в пустоту за шагом – и мир превратится в круговорот мрака и гнетущих чувств.

Но пока… Нет, нахрен. Потом посмотрит, что внутри конверта. Надо отдохнуть ещё чуток. А потом Блак вернётся к ней.

***

[1]Донжо́н – центральная, самая крупная башня внутри крепости.

Глава 11. Юджен

После того, что Целитель сотворил в Гуриме, у Юджена не осталось ни малейшего сомнения в истинности собственных предположений. Ему потребовалось некоторое время, чтобы уладить дела и назначить ответственных за порядок в городе, точнее, в том, что от него осталось. Половина поселения выгорела, схоронив в пламени и золе остатки заразы. Две трети горожан обратились в прах, пожранные стремительной язвой; пострадали даже те немногие верные, что избежали карающих костров, и, как итог, в подчинение одарённому перешли лишь с десяток последователей Разрушения да две тысячи мирных жителей, бо́льшая часть которых была сломлена болезнью, ужасом и кризисом веры. Юджен общался с новообретённой паствой и понял, что даже гуримские жрецы были готовы принять нового бога и разделить его цели. Малодушные служители старых богов на собственных шкурах познали, что даже Зрелость, властительница жизни и смерти, глуха к мольбам о помощи. От язвы город спасли последователи Разрушения, его же милостью был изгнан мор, внезапно опустившийся на несчастных.

Однако Костяной Ремесленник был начеку. Он велел Феду поискать тех, кто подозревал о причине возникновения заразы. За неделю нашлись всего пятеро: три чудом выживших стражника да двое простолюдинов, охотница и печник, что нашёл обвязанную тряпкой стрелу под дверью мастерской и сам принёс мор за порог. Здоровый, крепкий мужик переборол язву и очнулся одним из первых. От соседей он узнал, что вчерашние враги, но теперешние благодетели сожгли тела его матери, жены и троих сыновей. Они тоже были сильны и крепки, но недостаточно. Печник был мнительным малым и, окрепнув, начал мутить воду: напоминать гуримцам о божественном пути и винить в эпидемии Хораса. Хорошо, что болтал он недолго и не успел опорочить власть Целителя; печник исчез вместе с безвестной охотницей и стражниками, что до конца остались верны лже-королю.

Планировалось, что после победы Гурим останется в подчинении у Целителя, но увы. Хорас погиб, а тело его было похоронено под обломками выгоревшего здания. Для всех без исключения горожан стало шоком, что их благодетель, человек, наделённый особой милостью бога и стоявший выше их всех как в физическом, так и в духовном плане, погиб, истратив себя на спасение простолюдинов. К радости Юджена, шок быстро сменился восхищением и преклонением, и тот, кто на самом деле был виновен в поветрии, стал народным героем и заслужил посмертные почести, да такие, что не снились иным полководцам.

Люди охотно съели обещания последователей Разрушения и поголовно встали на сторону бога-спасителя. Проповеднику сильно потеть не пришлось: вера гуримцев в пути Сильных и во власть Фредерада пала в чёрном пламени поветрия, а сердца их легко и охотно приняли память об истинном миропорядке, что царил в Хизаре до прихода старых богов. Простой народ был готов к чему угодно, даже рискнуть и положиться на того, кого трусливо звали предателем, лишь бы никогда больше не увидеть язвы на коже родных.

Как удивителен мир, думалось Юджену. Распорядись древний хаос иначе, Целитель мог бы стать новым Сильным мира сего, тем, кто сумел бы разделить с Разрушением бразды правления континентом. Но рыжий умер мучеником и лишь символически властвовал над умами и душами горожан. Телами же и помыслами придётся руководить кому-то другому.

В день второй проповеди Ремесленник вдруг почувствовал чудесный прилив сил. Он сбился посреди фразы и на миг потерял зрение, как в те самые моменты, когда дар его достигал особой высоты и выходил из-под контроля. Ещё никогда в жизни юноша не хотел так быстро прервать поток драгоценных фраз и бежать, бежать куда глаза глядят. Едва закончилась служба, и паства перестала сыпать вопросами о новом господине, он покинул ратушу и поспешил к городским воротам.

Улицы опустевшего Гурима, палисадники и площадки перед мастерскими были грязны и захламлены; у выживших хватало забот помимо наведения порядка. Рабочих рук едва хватало, чтобы закапывать пепел и обугленные останки погибших от поветрия. Копали женщины и дети. Мужчины, что были способны держать оружие, под руководством верных вышли встречать продовольственные обозы из Хельта. Юджен надеялся, что вместе с товарами в городе появятся новые люди. До него дошла информация, что первые части армии лже-короля уже направлены в болотный край. Шансов, что солдаты дойдут до города, было достаточно, пусть даже верные из Анры и Рига обещали сделать всё возможное, чтобы задержать её и знатно потрепать силами Чёрных чудес. Гуримцы и те, кто останется им править, должны были быть готовы отразить натиск Фредерада.

Юноша отбросил беспокойные мысли и объял вниманием собственные чувства и переживания. Они были куда важнее, да и как могло быть иначе?! Он – вместилище божественного дара. Он – Костяной Ремесленник, и стоит больше любого отряда, любого города. Будучи языком бога среди смертных, его зазубренным клинком, что терзает наследие Порядка, Юджен обязан был себя беречь. Иначе пара-тройка битв, и он усохнет подобно Хорасу, а дар обратится кандалами для спасителя.

Он прошёл мимо преданных ему наёмников и двинулся в сторону чащи, противоположной той, где был вскрыт могильник гуримской язвы. Земля под ногами была покрыта лоскутным одеялом из редких золотых листьев и подёрнутых гнильцой папоротников и хвощей, что больше не зеленили мрачный хвойный лес, но лишь добавляли ему бурых, увядающих красок. Осень в топях была скупа на оттенки, лишь ягоды боярышника да рябины цепляли глаз чем-то отличным от коричнево-зелёной пучины, что покрывала весь север вплоть до серых скал Коргарской гряды. Юджен шагал, мечась беспокойным взглядом по кустам, и всё искал укромное место, где смог бы проверить свою догадку. Взгляд зацепился за что-то золотисто-оранжевое, непростительно яркое. То были заросли невысокого кустарника; стебли их украшали высохшие коробочки с барахтающимися внутри янтарными ягодами. Земляная клюква, кажется… Хм, это растение называли как-то иначе, он точно слышал.

«Физалис», – вспомнил юноша, и голос Целителя последним прощанием прозвучал в его голове.

Да, его звали физалисом. Растение это встречалось во многих огородиках Рига. Оно давало малочисленные, но вкусные плоды, которые дети любили за сладость, а взрослые почитали как символ души. Души, что со смертью высвобождается из «оков» тела подобно золотистой ягоде, которая выпадает из коробочки, тронутой тленом. Почти красивым показалось Ремесленнику то, что земляная клюква плодоносила и здесь, в месте, где совсем недавно оборвались более четырех тысяч жизней. Четыре тысячи и одна особенная: жизнь одарённого Хораса из рода ис-Гирд.

Целитель знал много о травах, из которых умел делать как яды, так и лекарства. Юдженово ремесло другого сорта. Он отмахнулся от воспоминания, и тут внутри что-то царапнуло, да так сильно, что юноша согнулся от боли. Так, так, спокойно. Надо найти кости.

Через несколько нестройных ударов сердца он почувствовал, как что-то движется к нему, окружает со всех сторон. Шорох опада и листьев земляной клюквы выдал присутствие материала, его стремительное приближение. Юджен лишь представил то, что вот-вот выйдет на свет, и вмиг оказался окруженным останками. Ради него – ради воли, что жила в нём – из земли поднялись останки десятков существ. Кости были свежие и старые, крепкие и хрупкие, многие носили на себе следы зубов и глубокие зарубки от мечей или топоров. Материал складывался в зверей, подобия человеческих скелетов и в неподдающихся описанию тварей, раз за разом меняющих форму и размеры. Чаща заполнилась шорохами, скрежетом и острыми резкими звукам, не поддающимися описанию и коловшими уши. Юноша упал на колени и выпустил из тела новую волну дара. Он тут же почувствовал облегчение, наблюдая, как редеют крошечные конструкты и как из их частиц вырастают фигуры выше, плотнее и массивнее. Шестиногие якулы с черепами на каждом суставе сменялись фигурами крылатых лосей и медведей, человеческие останки срастались и разделялись, производя невиданных монстров. Ремесленник почувствовал облегчение много позже. В тот же миг кости опали, будто куколки, срезанные с ваги одним резким ударом косы.

Юджен опустил плечи и рухнул на землю. Полы плаща распахнулись, пустив под рясу опасный осенний ветер, но юноше было плевать. Он пил воздух жадными глотками, а напряжённые пальцы цеплялись за воротник, тянули и рвали. Тело всё ещё разрывало на части, и он догадывался – нет, точно знал – от чего. Сейчас он избавлялся, отплевывался от чужого дара, который увидел случайно и принял в себя так неосмотрительно, так жадно. Проповедник обхватил себя руками и до колик сжал бока. Он был готов молить о прощении, рыдать, каяться, вот только не перед кем было. Страшно! Юджену стало страшно, что не услышит слова бога, сколько бы не резал руку и сколько бы жертв не принес.

«Страх – это моё оружие», – напомнил он себе и перевернулся на спину. – «Моё жало и мой яд. Я не могу умереть от собственной отравы».

Волчье ребро прыгнуло в руку и тут же треснуло, разошлось на две части. Одну он отшвырнул в кусты, второй распорол рукав вместе с кожей и податливой плотью. В мозгу разорвалась боль, но он резанул ещё раз и воздел руку над лицом и прочитал ритуальную молитву. На веки упало несколько капель, остальное впитала в себя ткань, и всё же этого оказалось достаточно.

«Ну давай. Кайся», – заветный голос проник в мозг подобно хмельному дурману. – «Живее. У меня нет времени слушать нытье завистливого мальчишки».

– Прости, господин, прошу, – простонал Юджен и скривился, сдерживая улыбку. – Зависть тут не при чём, я просто…

«Хотел проверить вместо того, чтобы просто верить? Хорош проповедник».

– И сказано было: гордыня либо возвысит, либо погубит, – он прикрыл глаза и затараторил. – Если угодно, я приму страшнейшую из кар, но молю, умоляю!.. Не надо. Я не могу уйти. Не сейчас. Не могу…

«Что ты не можешь?»

– Не могу обречь на страдания тебя, господин, – улыбка на его лице треснула и растянулась от уха до уха. – Я знаю, чем станет для тебя моя смерть. Потому прошу, позволь продолжить служение. Отдаю всего себя, душу и тело, дар, помыслы и обретённое знание во имя общей цели. Во мне нет желания сильнее, чем выжечь мир и приблизить твоё возвращение.

«Есть», – кажется, спаситель засмеялся.

Они оба смеялись, бог – отрывисто и жестоко, Юджен – радостно как ребёнок.

«Я мог бы покарать тебя за дерзость, мальчишка. Мог бы, да не хочу, ибо в своеволии сила. В тебе помимо зависти, гордыни и эгоцентризма видны и другие полезные мне качества. Ты полон амбиций, Ремесленник, и, несмотря на это, верен мне безусловно. Несмотря на возраст, ты умён и осмотрителен, вот только зачастую сначала действуешь, а потом обдумываешь последствия своих поступков. Это, кстати, роднит вас со старой подопечной. Помнишь Грэй?»

Юджен сперва возмутился, но подавил обиженный окрик; слышать неприятную правду бывает полезно.

– Потому-то ты велел вести ифритку именно мне?

Бог не ответил. Он молчал какое-то время, и Юджен беспокойно заметался на месте. Он вдруг ощутил объятия сырой земли, и тело прошиб озноб. Ремесленник подскочил и укутался в плащ, зацепив при этом разодранную руку, и тихонько вскрикнул; кровь пропитала рукав насквозь, ряса с левой стороны стала влажной. Юноша прошёлся взад-вперёд, мелко дрожа от холода и нервного возбуждения, и наконец-то вновь услышал незримого собеседника.

«Я хочу знать, верный, как ты обрёл это знание».

Юджен был рад похвастать пытливостью и умом. Он поведал, как долго развивал костяной дар и как в один прекрасный день заметил некую странность: чем сильнее становился, тем тише звучали речи бога, а тело начинало страдать и болеть. Юноша рассказал, как узнавал больше о магии Хораса или Оммы и наблюдал, как те, будучи намного старше его и в разы опытнее, рано или поздно оказывались лишены связи со спасителем. Страшнейшие из хтонических ритуалов наподобие того, что они с Волчицей сотворили в Хельте, могли даровать им лишь редкие откровения. Юджен же, получивший дар относительно недавно, слышал приказы явственно и часто. Потому-то поначалу он возомнил себя более достойным, чем старшие соратники, и не только убедил себя в собственной избранности, но смог внушить эту идею многим другим верным. Даже одарённым! Та же тупица Омма верила ему безоговорочно и чуть ли не боготворила, в то время так сам проповедник завидовал женщине чёрной завистью.

Они с Жёлтой Волчицей пересекались и до начала Второго мятежа, и юноша с зубовным скрежетом наблюдал, как растёт её стая, как ловко она управляет зверями, пусть и сама становится всё меньше похожей на человека. Юджен думал, что дело в нём, и тренировал дар до потери сознания, до кровавой пены на губах, до крика и визга, и спустя долгое время заметил существенный прогресс. А вместе с прогрессом пришло горькое понимание: он не был особенным. Просто слабым и глупым юнцом. Теперь же Ремесленник поравнялся с теми, на кого смотрел свысока: на одарённых, что переставали слышать волю Разрушения.

Юджен никому не говорил о своих догадках, но возжелал сделать знания новым оружием. Он пестовал восхищение в глазах Хораса или Оммы, не говоря уже о рядовых верных, и одновременно поглощал всё, что касалось раннего богословия. Стремился изучить все книги и свитки, которые даже косвенно касались времен расцвета Сильных. Он стремился понять, как старые боги получили могущество. Юджен читал догмы жрецов, учения последователей Разрушения и даже самые смелые труды женщин-теологов из Империи. Ум его зацепился за описания Чёрного бога на пике могущества. Некоторые мудрецы осмелились записать знания, передаваемые служителями Сильных из уст в уста. Рисуя образ предателя самыми страшными красками, они описывали бога как монстра, раздираемого на части собственной силой, и потому испытывающего страшные муки. Юджен задумался: не оттого ли ушли Порядок, Зрелость и Юность, что терпели те же тяготы? Не терзала ли их мощь природы, мощь хаоса, что они запечатали в своих душах и телах?

А потом ему рассказали о наследниках. О простых людях, в которых поколение за поколением возрождалась воля троих. Сила, которая много веков назад обрекла спасителя на вечное заточение в смертном теле. Неизвестно, как выбрался этот проклятый человек из бездны под Коргаром. Непонятно, как смог он выдержать муку противоестественного могущества на протяжении многих веков. Юджен верил, что Разрушение выстоял лишь благодаря невероятной воле. Он спустился на равнину и нашёл первых последователей, которым – как Ремесленнику, Целителю и многим другим – научился передавать часть своей силы. Так бог одним ударом зарубил двух волков: начал собирать армию и сбросил часть проклятого бремени.

Юноша умозаключил: если бы тогда божество не разделило волю со смертными, то его бы попросту разорвало, стёрло с лица континента и уничтожило, а всесильное бремя вернулось в недра природы.

«Ты прав. Так и было», – проскрежетал спаситель. Юджену пришёлся по нраву его тон: милостивый, с нотками гордости. – «И ты жил с этой догадкой, пока не?..»

– Пока мы не разыскали наследников, – ответил проповедник.

Изо рта его вырвалось облачко пара. Становилось всё холоднее, небо над острыми пиками сосен затянуло стальными тучами. Вот-вот должен был начаться очередной ливень. Над чащей пролетела стая ворон; птицы спешили укрыться от непогоды. Вот бы и Юджену укрыться! Плащ не спасал от озноба, тело теряло кровь и слабело. Страшно хотелось пить.

– Мне повезло. Долгожданная встреча воплощений произошло на моём веку, – выпалил он и зашагал округ поляны физалисов, пытаясь хоть немного согреться. – Раньше всех троих никак не получалось собрать воедино, уж больно яростно они тому противились.

Как-то раз проповедник проснулся от кошмара. Ему снилось, что Разрушение пал от рук Грэй. Она стояла над телом, окутанным антрацитовой дымкой, и хохотала. Глаз девушки сверкал жёлтыми искрами, рот и ноздри неспешно, струйка за струйкой втягивали в себя то, что осталось от бога. То нечто было густым, как туман и плотным как кисель. Вдруг воительница обернулась и посмотрела на него. Глаза ослепил ярко-зелёный ореол, и Юджена вышвырнуло в реальность. От испуга он едва не упал с кровати.

«Дар явил тебе отголосок моего воспоминания», – медленно проговорил бог. – «Подобный туман я видел над трупом дурочки Марны».

– Леди Марны из Западной башни, – протянул юноша. – То была сила божества, что высвободилась из уз смертного тела. Всё так?

«Да. В день, когда умерла дева-рыцарь, я смог поглотить часть силы Зрелости и стал цельнее. Свободнее от оков барьера».

– Могу спросить, господин? – спросил Юджен и, приняв тишину за знак согласия, продолжил. – В тот раз ты лично присутствовал при гибели воплощения Смерти. Говорят, тогда же ты и научился поднимать мёртвых. Это правда?

На виске забилась жилка. В носу защекотало, и юноша сиротливо шмыгнул носом.

«Да. Но знай: лишь толика её силы подчинилась мне в тот день. Большая часть воли сестры ушла, чтобы возродиться в новом поколении. Что ж, ты вновь удивил меня, сын. Разделил со мной воспоминание и научился видеть силу хаоса. Немногие доходят до таких высот».

– Большая честь слышать это, господин! Вот только сон лишь вдохновил меня задать вопрос, а ответ подарил Целитель.

Он описал владыке смолянистый туман, который видел над телом Хораса. Рассказал, как по наитию потянулся к нему и вдохнул, и что произошло позже, что привело его в чащу и заставило растратиться попусту, лишь бы вернуть власть над собственным телом.

«Интересный опыт, завистливый мальчик», – хохот ударил по уху, будто молот по наковальне, и Ремесленник припал на колено. – «Амбиции. Каковы амбиции! Конечно же, удержать поглощённую силу ты не смог. Простой смертный не властен над божественными материями».

– В начале истории вы были смертным.

Что он ответит на это? Простит ли господин подобную наглость? Юджен вытянулся, как любопытный хорёк, и услышал долгожданное:

«И тут ты прав. Что ж, поздравляю: ты знаешь о мире больше, чем короли и жрецы. Понимаешь путь Сильного. Я доволен, что смог взрастить такого последователя».

– Благодарю, о, благодарю! – юноша упал на колени и зарылся челом в сухие стебли земляной клюквы.

«На сегодня довольно научения, сын. Впереди много работы. Овцы идут на заклание, и вскоре мощь природы, собранная у её скалистой сердцевины, будет поглощена мной. И тогда всё начнётся. Ремесленник, ты всё так же жаждешь привнести в мир Разрушение?»

– Всем своим существом.

«Хорошо», – Разрушение замурчал подобно камышовой кошке. – «Тогда подготовь для меня благодатную почву. Ты и другие одарённые должны продолжать работу: выжигать корни правления старых богов, повергать королей и внушать народу истинное понимание о том, что есть грех и что есть благо».

– Мы созданы для этого, – откликнулся Юджен.

«Ты подготовишь Гурим к своему уходу и продолжишь вести народ исподволь, не как генерал, но как пастырь, что ведет отару к сочным и жирным лугам. Генерала же найдешь в станице Рябиновой, там, где проходил когда-то научение. После вашей встречи можно начать планировать поход на Риг. В этом городе встретятся эра лже-королей и моя эра. Эра силы и безграничной власти хаоса».

На этом разговор бога и его слуги был окончен. Вот только в мыслях Юджена, как и на языке, осталось странное послевкусие невысказанных слов: «Я хочу быть подле тебя, господин, когда всё закончится».

Скоро всё начнётся и закончится. Но что придётся сделать ради этого? Скольких хизарцев предать и положить на алтарь Разрушения, сколько крови пролить на землю, чтобы она прошла сквозь почву и напитала хтонические силы, что некогда бушевали на континенте?

Новое, смелое и жуткое предположение пронзило проповедника. Спаситель говорил, что хочет вернуть континент в первозданное лоно природы. Вернуть те времена, когда в сердцах людей царствовали искренние страсти и пороки, что заставляли их самосовершенствоваться вместо того, чтобы коченеть в клетях из догм и идиотских правил. Когда каждый, кто проявил невиданную волю и покорил силу древней магии, мог творить чудеса и… становился богом.Юджен осознал, что хотел бы стать одним из них. Одним из новых Сильных, что воцарятся на костях разрушенного миропорядка.

Он втянул голову в плечи и притих, но горделивые мысли остались без внимания свыше. Ремесленник не почувствовал облегчения, наоборот, на плечи будто легла тяжесть одной из коргарских скал. Юджен не посмеет посягнуть на господство спасителя. Но быть может, он проявит себя ещё ярче, и Разрушение сам подарит ему место в пантеоне нового мира.

Глава 12. Иса

Тропа в горы становилась всё у́же и круче, но что самое неприятное, меньше и меньше похожей на дорогу, проложенную человеком. Взрытая корнями пихт и лиственниц, заваленная покорёженными бурей ветвями, она будто предназначалась лишь для зверей, вёртких и быстрых. Исе и самой-то было трудно покорять подъём, не говоря уж о том, чтобы тянуть за собой упирающегося жеребца. В боку покалывало от непривычной нагрузки, ноги сбились, а дешёвые сапоги грозили вот-вот прийти в негодность. Как же хорошо, что ещё в Риге она умудрилась прихватить подбитую мехом замену!

Ночи становились длиннее. Путников одинаково страшили дневное спокойствие и шорохи ночи, зачастую приносившие за собой упругие шаги чудовищ. Их нападения стали рутиной, упражнением для Исы и муторной работой для окружавших её товарищей, но не могли замедлить продвижение отряда – в отличие от самой природы.

В один из непогожих дней, когда яростный ливень снова размыл тропу, и карабкаться наверх было попросту опасно, пришлось сделать незапланированную стоянку. Ренан с Лой стреножили коней и ушли на охоту. Рука одноухой срослась, хоть и навсегда потеряла былую подвижность: Блак постарался на славу. Несмотря на это, женщина старалась во всём быть полезной отряду и теперь уже не только сидела на часах, но и взяла на себя часть обязанностей Ренана по разделке пойманных зверей. Вот и на этот раз охотники вернулись с обильным «уловом». Лой несла на себе выпотрошенную косулю, а Ренан – лису. За ночь он успел снять с хищницы шкуру, выскоблил её, вымыл и присыпал драгоценной солью, что нашлась в поклаже вместе с остатками лекарственных трав. Результат своего труда он всучил Исе и, как бы та не отнекивалась, заставил пришить к вороту плаща.

– Она будет плохо пахнуть, – будто извиняясь, обронил он. – Но при этом греть.

Стало и правда теплее. Вечерами, когда кончик носа немел от холода так же сильно, как пальцы, девушка зарывалась лицом в лисью шубку и мысленно благодарила друга. Грэй шутила, что чародейка теперь укутана в огонёк – такой яркой и пушистой была шкура лисы. Иса улыбалась, но не переставала чувствовать вместе с признательностью некоторую неловкость. Она и рада была отплатить Ренану за доброту, но не понимала, как.

С самого начала похода верный рыцарь на белой кобыле всегда был рядом. Он будто всерьёз решил, что его долг – оберегать её, утешать, греть и развлекать. В нередких схватках с порождениями гор он не отходил от девушки и обеспечивал отменное прикрытие своими стрелами. Порой на привалах Иса буквально падала от усталости, и всё ради того, чтобы прийти в себя, наскоро подкрепиться пресным рагу или вялеными мясными полосками и встать в спарринг с джинном. Даже в эти моменты Ренан будто старался уберечь девушку от нагрузки, осаждал её упрямого, непреклонного наставника, не знающего усталости. Виленсиец то и дело вступал в перепалки с Грэй, которая настаивала на интенсивных тренировках, потому на привалах всегда было излишне шумно, а отношения между ним и ифриткой портились стремительнее, чем катящийся с горы камень.

Исе бы радоваться, греться в лучах заботы, вот только она никак не могла выбросить из головы навязчивую мысль: Ренан будто пытался занять чужое место.

Отряд провёл в пути уже больше пяти недель, и природа изменилась до неузнаваемости. В это время, разгар Золотого месяца, в лесах вокруг Борега всё горело от обилия золота и багрянца. Здесь же, в покрытых редкими хвойными деревьями горах, стало серо и пусто. Редкие лиственницы сбрасывали охристую хвою, трава мертвела и исчезала под слоем вымытой со склонов ярусов земли. Путники засыпали, просыпались и неизменно видели перед собой покрытые туманной дымкой чёрные стволы и тёмно-зелёные ветви, что не могли скрыть нависшую над горизонтом Дымящуюся скалу. Гора дремала в ожидании гостей, и знающих местность это радовало. Лой рассказала, что в прошлое её путешествие по Коргару скала сердилась: плевала в небо облаками пепла и газов, отчего воздух на лиги вокруг пропах нечистотами.

Живущие вблизи гор джинны верили, что горы Коргара дымились злобой предателя, а пепел и испарения, спускающиеся с его вершин, порождали мор и проклятия. Хизарка лишь посмеялась, услышав это: «Это лишь дым и пепел», – сказала она. – «На всё остальное воля Разрушения».

Конечно же, она понимала, что извержения могли бы затянуть восхождение. Могли. Но гора не желала прерывать свой сон ради горстки смертных.

– Сильные благоволят нашему отряду, – усмехнулся Ренан, склонившись над картой. – Если небо останется таким же ясным, а чудовища продолжат избегать встречи с храброй фрийской воительницей, мы сможем достигнуть яруса лысых скал к началу Сонного[1].

– Что такое «лысые скалы»? – спросила Иса, посматривая на Грэй.

Наёмница смолчала, не поддавшись на подначку. До чародейки донеслось лишь сопение да шорох камня о металл клинка.

– Ярусы Коргарской гряды, на которых не растут деревья.

– Особенно опасные, – добавила одноухая. – Чудовища там не живут: почти нечем питаться. Зато множатся чудеса другого порядка.

– Например? – спросил Танн.

– Зелёный туман. Мороки наяву и кошмарные сны. Нарастающий ужас, что выходит прямиком из подгорных глубин. Тишина и серость, в которых трудно ориентироваться.

– В прошлый раз мы маялись неделю, – ответил виленсиец. – Бывало, что отряды Преследователей управлялись за пару дней…– Скверно, – протянула Грэй и убрала точильный камень. – За сколько дней можно преодолеть этот отрезок пути и добраться до обелисков?

– А порой они плутали до самых снегопадов.

Все как один уставились на Лой, настолько зловеще прозвучали её слова. Ренан поёжился и продолжил:

– Считается, что скорость в пути – как и успешность экспедиции в целом – зависит от силы воли тех, кто решается достичь барьера. Не думаю, что нам стоит бояться, – уточнил он и посмотрел на Ису. – Сейчас я уверен почти во всех членах отряда.

– Почти?

– Да, госпожа Грэй, ты правильно услышала.

Та оскалилась, но вновь смолчала.

– Что с тобой, серокожая? – подивился виленсиец. – Ты сегодня какая-то вялая. Не заболела?

– Берегу силы. Нет желания растрачивать их на бойцовского петуха.

– Я чего-то не знаю? – чародейка насторожилась.

– Наша воительница предвкушает схватку, и не напрасно, – Лой потянулась и заёрзала, придвигаясь поближе к костру. – Сегодня «волчье полнолуние». Луна Золотого месяца вот-вот заполнится белым, и это будет последняя тёплая ночь в году. У нас на болотах есть поверье, что в это время волки воют на редкость тоскливо, ибо предчувствуют скорые заморозки, а потому наутро становятся особенно опасными: мстят за ушедшее тепло. В моей родной деревне с наступлением «волчьего полнолуния» люди больше суток старались не покидать жилищ.

– В ваших-то краях волков бояться, – буркнула ифритка.

– В наших краях, – невесело передразнила Лой. – Зачастую не только волки воют.

– А в горах от полнолуния прятаться-то некуда.

Замечание Исы осталось без ответа.

На часах остались Грэй и Ренан. Чародейке не нравился такой расклад: она переживала, что эти двое примутся собачиться и пропустят угрозу, но ошиблась. Ифритка подняла лагерь, как только услышала визгливый лай ящероподобных монстров. Отряд вскочил по тревоге, и началась изматывающая драка; маги и мечники встали плечом к плечу, чтобы отразить очередную атаку чудовищ. Иса жгла и колола льдом устало и безыскусно, задумываясь лишь о том, правильно ли использует дар: не сильно ли, не слабо, с какими мыслями и в какой форме. Грэй орала, чтобы девушка не поддавалась жалости, и подобно вихрю кромсала чешую и шерсть. Иса слушалась и била насмерть, вдохновлённая яростью подруги. Оторвавшись от очередного врага, Танн спрашивал про её кожу, и девушка приходила в себя, выдыхала раж и перенимала ледяной расчёт мужчины. Втроем они неплохо справлялись и, казалось, совсем перестали нуждаться в поддержке Ренана. Иса подметила это и вдруг почувствовала прилив неожиданной гордости за себя, за то, чего успела добиться под руководством новых приятелей. В ту ночь, ночь «волчьей луны», Иса вырвалась вперёд остальных и решилась на то, о чём они с наставником лишь теоретизировали – совместила в атаке обе стороны своего дара.

То, что произошло потом, можно было описать одним словом: взрыв. Ису отбросило назад, и она проехалась на заднице не меньше пяти шагов, пока не упёрлась спиной в низкорослую сосну. Когда ошмётки коры, грязи и хвойных иголок опали на землю, она отряхнулась и осоловело посмотрела по сторонам. На ногах остались лишь джинн, чудом успевший выставить толстую ледяную линзу, да Ренан. От стаи чудищ осталось лишь мокрое место.

– Б… – коротко и ёмко сказал Танн.

Привычным жестом он одёрнул потрёпанную шерстяную тунику и посмотрел на виленсийца.

– Цел?

– Надеюсь, – тот отёр лицо, заляпанное чешуёй и кровью. – Ты чему её научил, синий?!

– Чары эти создала Иса, причём только что. Магия такого порядка не входила в наши занятия. Так что не перекладывай на мастера успехи подмастерья.

– Эй, – голос Лой прозвучал откуда-то сбоку, и чародейка взвизгнула от неожиданности. Как же бесшумно ходит эта женщина! – Ты так больше не чуди. Я чуть душу богу не отдала.

Грэй выбралась из-под елового молодняка и встала, пошатываясь. Грудь и локти ифритки были изгвазданы в мокрой земле, ладони содраны в кровь, а на штанах образовались прорехи. Иса ожидала очередного взрыва – на этот раз не магического, но бранного – но воительница лишь сверкнула янтарным глазом и медленно захлопала в ладоши.

– Вот и настал этот момент, Танн, – провозгласила она. – Старания твои возымели действие. Ученица превзошла учителя, по крайней мере по ударной мощи.

– Ты двинутая?.. – тихо прошипел Ренан, но слова его не достигли Грэй.

– Не зря же я гоняла вас двоих каждый вечер, а? А?!

– Да уж, не зря – Иса закряхтела и встала на колени, а потом уж и выпрямилась. – Я… – она поймала строгий взгляд учителя и едва не поперхнулась фразой, что налипла на губах. – Ты прав, Танн, даже не говори ничего. Надо было сперва отточить эти чары, понять их. Но я не буду извиняться. Только пообещаю, что в следующий раз предупрежу об атаке подобного рода.

Джинн кивнул, но на Ренана её слова возымели противоположное действие. Чуть ли не бегом он преодолел расстояние, их разделявшее, и воскликнул обвиняюще:

– Ты могла нас всех уничтожить.

– Дар был направлен…

– Дура!

Мужчина дёрнул рукой, и Иса испуганно зажмурилась… Но ни удара, ни дальнейших выкриков не последовало. Открыв глаза, девушка увидела перед собой спины Грэй и Танна.

– Не горячись, брат, – тон Танна был спокойным подобно оледеневшему озеру. – Мы отработаем эти чары, даю слово.

Ренан раздул ноздри и приготовился выплюнуть порцию яда, но маг отвернулся и мягко улыбнулся Исе.

– В очередной раз отмечу: хорошо, что ты не раскрыла свой дар наставникам Академии. Будь я на месте главного…

– Ректора, – подсказала Грэй, не сводя глаз с лучника.

– На месте ректора я бы либо отдал тебя в руки короля, либо убил и закопал на заднем дворе.

– Что?..

– Что слышала, ученица.

Он приблизился и обнял девушку. Иса прижалась к высокой фигуре джинна, а ухо ощутило непривычно близкое дыхание.

– Мой народ сохранил лишь одну легенду о герое, обладавшем мощью, как у тебя. Ну же, обними меня. Крепче!

Она подчинилась.

– В начале Тёмной эпохи был джинн, Улан-Мар Охотник звали его, – зашептал Танн. – Он был магом льда и ветра. По велению баатар-хана[2]он уничтожал целые деревни мановением руки, так сильны и разрушительны были его чары. Силами героя правитель убирал как последователей Первого Хизарского мятежа, так и членов их семей. А когда скверну в южных долинах изничтожили, – он отстранился и сузил глаза так, что те превратились в две раскосые щёлки. – Баатар-хан объявил своего палача отступником и порождением семени Чёрного бога. Он расколол голову Улан-Мара топором на праздничном пиру в честь великой победы Иселина.

Иса открыла рот, но маг поднёс палец к губам и, выдержав многозначительную паузу, вновь обратился к Ренану – на этот раз громко, так, чтобы слышали все:

– Твоя миледи в порядке. Ни пятнышка ожога. Вот только напугана до одури, – он пожал плечами. – Следующий вечер твой, виленсиец: воркуйте о чём угодно. Но потом занятия продолжатся и не закончатся, пока мы не достигнем лысых гор.

– Всё это, конечно, замечательно, – Иса не могла рассмотреть своего названого рыцаря, но была уверена, что тот задыхается от бешенства. – И гор мы достигнем, и скалы Дымящейся…

Ренан грубо оттолкнул Грэй и ткнул пальцем в чародейку:

– Вот только пешком, ведь лошадей ты распугала!

До этого момента девушка думала, что смеяться можно лишь от радости, удачных шуток или с собственных досадных оплошностей. Но сейчас она хохотала, как припадочная, и никак не могла остановится, чувствуя за рёбрами только панику. Пришла в себя она, только услышав терпеливые, монотонные инструкции Грэй:

– Вдох… Выдох… Умница. Смотри на меня и дыши глубже. Вот так: вдох…

***

Иса проснулась от чужого стона. Она завертелась и увидела, как лежавший к ней спиной Ренан корчится на лежанке, то выгибаясь, то скручиваясь в комок. Луна шла на убыль, и трудно было разглядеть хоть что-то кроме очертаний мужчины. Девушка бросилась к нему и схватила за плечи:

– Ренан! Чш-ш-ш, Ренан, проснись!

– Н-н-н-н-е…

– Это дурной сон. Всё в порядке.

– Я н-н-е сплю, – выдавил он и скрипнул зубами так, что у чародейки непроизвольно свело челюсть. – Успок-к-кой их.

Иса не сразу сообразила, что он имел в виду, и метнулась к костру. Шепнула Грэй, что угрозы лагерю нет, и вернулась к виленсийцу. Девушка приникла к телу соратника, прижала руку к мокрому лбу и ужаснулась – как же горяча кожа! Она провела по заросшей щетиной щеке и ниже, скользнула касанием по спине. Пшеничные волосы слиплись от пота, а каждая мышца Ренана, казалось, скрипела от напряжения и периодически дёргалась.

Подоспела заспанная Лой, но Ренан прогнал женщину прочь. Перед уходом одноухая выразила опасения, мол, исины чары – или ударная волна от них – что-то повредили внутри приятеля. Иса ухватилась было за эту мысль, но успокоила разум и отвергла её. Нет, дар так не работает. Он исходит изнутри мага и действует на пространство за пределами тела; так говорили и Танн, и Патима, и первые её маги-наставники. Если бы отдача от взрыва прошлась по Ренану, то остались бы раны, ожоги, переломы, обморожения или что-то подобное, но тут… Иса не понимала, что чувствует, трогая страдающее тело мужчины. Он дрожал от боли, но не прикосновения вызывали её, нет! И на лихорадку не было похоже. Девушка не знала, как быть и что делать, лишь водила руками по плечам Ренана, приговаривая:

– Потерпи немного. Прошу, потерпи: это все горы. Они давят на тебя и вызывают болезнь. Ты сможешь преодолеть это, но не сразу…

Он ещё долго мычал, ворочаясь и раз за разом отталкивал её руку, слабо, но решительно. Гнал прочь, умолял, угрожал, однако Иса не могла бросить виленсийца наедине с такой мукой. Она раздобыла кусок чистой ткани, смочила его в росе и приложила ко лбу мужчины, а затем сняла собственный плащ и укутала его до самого подбородка, так, чтобы лисий воротник прикрыл губы. К утру Ренан успокоился и перестал корчиться, но на ноги встать не смог. Лошадей они лишились, но Лой нашла решение. Под её руководством они соорудили носилки из палок и плащей. Больного потащили Танн и одноухая, Грэй же и Исе пришлось нести на себе те скудные пожитки, что у них остались.

– Не переживай, – ифритка правильно поняла огорчение во взгляде подруги. – Лошади могли разбежаться, испугавшись чудовищ. Или помереть от голода позже, если бы мы заплутали на верхних ярусах.

Иса молчала.

– Он много болтал о силе воли и том, что уверен почти в каждом из нас, – пепельно-розовые губы девушки сжались в резкую линию. – Сам же слёг второй раз за поход, даже не дойдя до… как их там… голых скал. Даже не верится, что слабак ходил по Коргару.

– Ренан тебе не нравится, это я поняла. И всё же он сильный и храбрый. Пока мы путешествовали вместе, он ни разу не подвёл.

– Сила и храбрость – вовсе не показатель того, что мужчина останется верным. Помнишь своего Блака, а?

– К сожалению, всё ещё слишком хорошо.

Грэй вздохнула и поправила съехавший с плеча вещевой мешок.

– Я тоже помню свою первую любовь, хотя сделала многое, чтобы освободиться от воспоминаний.

Она поведала притихшей Исе свою историю в мельчайших подробностях, сделав особый акцент на помолвке с Фарие: навязанном решении, что должно было спасти её репутацию, но в итоге лишило родины.

– До сих пор вижу сны о прошлом. Чувствую чужие руки на коже, – воительница нервно почесала шею, словно пытаясь стереть клеймящее воспоминание. – Вот только чьи, понять не могу.

– Ты считаешь, что я не могу выгнать Блака из головы, потому что любила его?

– Да уж наверняка, раз уж ревела по нему несколько дней кряду, – ифритка грустно усмехнулась. – Могу тебя понять и утешить, если хочешь. Но ради твоего же блага скажу: постарайся забыть. Жизнь станет намного легче без мёртвого груза за спиной.

Что ж, к этому она шла с самого начала. Полагаться на кого-то, ожидать защиты – всё это было путём, непригодным для Исы. Чародейке часто говорили, что она наивна и мягка, что скорее склонна слушать чужие советы, чем голос сердца, оттого подолгу не могла принимать важные решения. Вот и обжигалась о людей сильнее, чем о пламя. Так произошло в конце лета, так же могло случиться снова.

– Хотя знаешь что? Забудь, что я только что сказала, – Грэй дружески ткнула чародейку в плечо, и та покачнулась. – Мнение Ренана, Танна, даже моё – пошло оно коню под хвост. Ты сама себе хозяйка. Набивай шишки, пока жива. На то нам, смертным, и дана свобода воли.

После дневного перехода Иса и Танн, как и было уговорено, воздержались от тренировки. Джинн с одноухой ушли ниже по склону в надежде добыть ужин, а чародейка окружила место ночёвки низкой, но жаркой стеной огня. В последнее время они с наставником как раз бились над тем, чтобы чары пили мало дара и не прерывались через пару мгновений, а наоборот, тлели как можно дольше. «Вслед за контролем должна прийти стабильность», – говорил криомант. Иса делала успехи, как когда, с прозрачной сферой из льда, а потому смела надеяться, что огненная «грелка» продержится хотя бы до смены часовых.

Закончив, девушка встряхнулась и подошла к Ренану. Потрогала лоб: жар сохранился, но пошёл на убыль, а вот тело мелко дрожало. Почувствовав прикосновения, мужчина очнулся от дрёмы и приоткрыл глаза.

– Это ты, – прошептал он.

– Береги силы. Что бы с тобой не произошло, оно скоро попустит.

– Теперь считаешь меня слабаком?

Иса опешила и сразу нашлась с ответом.

– Вовсе нет. А ты сам-то мнение обо мне не переменил?

– Не понимаю.

– Веришь, что пострадал из-за моих чар?

– Да, – ответ больно дёрнул уголок её губ. – Но это неважно, – Ренан перевёл дух и выдавил. – Ты всё ещё моя леди. Мерзко оттого, что я не в силах встать на твою защиту.

– О боги, прекрати, – девушка улыбнулась. – Я и сама могу за себя постоять. Твоими стараниями нашла наставника, и дар слушается меня всё лучше.

Он закашлялся, и на какое-то время беседа прервалась.

– Мечница лепит тебя себе под стать, – вдруг сказал он. – Сильной, независимой, безрассудной… Смотри, не погибни под её командованием.

«Это всё жар», – подумала Иса и закусила губу. – «Надеюсь, он не вспомнит о своих словах, когда поправится». Она уснула рядом с бедовым рыцарем, греясь о его тело и о собственный дар, что привязала к пылающей стене.

Ренан и правда не вспомнил об их разговоре, когда проснулся и смог наконец осознанно реагировать на происходящее. Иса не стала напоминать. Она присматривалась к товарищу и дивилась произошедшей в нём перемене. Был ли то откат от дара или влияние злобных гор, но что-то будто высосало из него часть жизненной силы: щёки запали, под веками залегли тревожные тени, а глаза лихорадочно блестели и казались ещё темнее, чем раньше. Виленсиец встал с носилок и преодолел часть дневного пути на своих двоих, пусть и опираясь на плечо Лой.

Худшее миновало. Ренан скоро оклемался и всё чаще и чаще стал сходить с тропы, чтобы добывать пропитание для всего отряда. Меткий лучник справлялся с этой задачей успешнее остальных, и вскоре у спутников вновь образовался запас сырого мяса. Шкуры больше не выбрасывали. Кое-как обработанные и смердящие падалью, они согревали не хуже утерянных пледов и одеял.

Подъём продолжался. Тропа сузилась настолько, что едва ли разбежавшиеся лошади смогли бы по ней пройти. Деревья по обе стороны от дороги становились всё ниже и кривее. Скрюченными стволами они напоминали гнущихся к земле паломников, что преклонили головы пред чем-то сакральным и величественным. Серые скалы становились ближе, нависали над путниками и будто наблюдали. Терпеливо молчали. Ждали.

Через седмицу Танна навестил кошмар. Первый кошмар из тех, что с той самой поры начали мучить каждого из путников, заставляя вскакивать в поту и озираться по сторонам, не сразу возвращаясь в реальность.

***

[1]Сонный месяц – третий месяц осени.

[2]Баатар-хан – дж. «государь-воитель», Первый среди равных, правитель Иселина, которого избирают среди всех ханов во время войны или смуты.

Глава 13. Блак

Блак очнулся днём, разбуженный шорохом дождевых капель. Почувствовав влагу на веках, он поморщился и потянул было капюшон на лицо, но вспомнил, что «прыгнул» налегке. В этот же миг Вор подскочил, словно в зад ужаленный. Как долго он спал?! И спал ли? Мужчина протёр глаза и, щурясь, посмотрел на небо. Полдень миновал, мутный солнечный диск клонился к западу.

– Сука-а-а-а, – протянул он и уронил лицо в ладони.

Фэйлин убьёт его.

Или не успеет, и он сам уничтожит себя на пути обратно. Блак прислушался к телу и подивился, насколько хорошо себя чувствовал для человека, за ночь преодолевшего едва ли не месячное путешествие. Он скосил глаза на заблёванную лежанку, которая служила ему постелью в ночь, когда засыпать было категорически запрещено. Пропитавшаяся кровью простыня, в которую он завернул голову хельтской бабы, лежала у изголовья, и Вор пошутил про себя: мол, привык спать вблизи трупов настолько, что ещё долго не сможет быть с живой девчонкой. Потом отчего-то подумал про Ису, и его покоробило. Вспомнилось, как прошлой ночью он сидел здесь, у костра безымянных охотников, ел холодное мясо и судорожно цеплялся за остатки сознания, а потом поглядел на трофей в простыне и…

Что вообще произошло? Он вроде как коснулся её и отрубился. Зачем коснулся? Ага, точно. Заметил какую-то дымку, газ, что струился из-под ткани. Схватил эту нечисть – да, взял дымку в руку, как бы это тупо это не звучало – и она вдруг начала впитываться в поры, в линии на ладони. Тогда Блак заорал и разом потерял сознание.

Дивно. Он во всю глотку вопил в ночном лесу. А потом уснул, даже плащом не укрывшись, даже нож в руку не взяв. Просто уму непостижимо, что проснулся не обглоданным хищниками мертвецом, а вполне себе полным сил и здоровья человеком. Ой, да это ненадолго. Где-то там, далеко-далеко, рвёт и мечет женщина со стилетом, что не нашла его в постели поутру… Блак было истерически заржал, но взял себя в руки и начал готовиться к «скачку». Конверт за пазухой мягко царапал живот, отрубленная голова удобно держалась под мышкой. В животе урчало от голода, но он уже съел подчистую всё, что было у охотников. Делать нечего: поест в конце пути. Что бы, что бы попросить подать на ужин, когда леди Фэйлин угомонится и передумает вешать его на ближайшем суку? Он никогда не ел молочного поросёнка. Да и перепелов в лимонном соусе, а как-то раз при нём Фредерад лопал именно это… Нет. Омлет с грибами. Любимое блюдо из детства. Когда Блак был мелким, Иса часто это готовила. Грибы собирала сама, а молоко он воровал с единственной фермы, что процветала вблизи городских стен.

В животе будто волк зарычал. Но увы, в каждом маленьком ребёнке из Борега, и в мальчишке, и в девчонке, живёт родительская присказка: не поработаешь – не поешь. Блак стиснул трофей, зажмурился и шагнул в небытие.

Четыре «прыжка» отняли не так уж много сил. Оказавшись в Бореге, Вор привычным жестом размазал по губе кровь и вдруг осознал, что переместился вовсе не к дому градоначальника Торпита. То был отчий дом, ныне принадлежавший какой-то другой семье. Бросив взгляд через дорогу, он приметил знакомое крыльцо да ставни, выкрашенные оранжевой краской.

Здесь дождь не шёл. Подёрнутое облачной плёнкой солнце грело багровый клён, что рос позади дома. Прохожих почти не было; пока Блак стоял и переводил дух, мимо прошли лишь пара мальчишек-подмастерьев да прачка с корзиной, полной мокрого тряпья. Женщина хмуро посмотрела на незнакомца, что стоял посреди улицы и утирал грязную морду, но Вор пригрозил ей кулаком, и она поспешила скрыться. Оставалось только надеяться, что прачка поспешила прямиком к стражникам, а то и к ратуше: простым жителям велено было докладывать о каждом подозрительном типе, что появится на этих улицах.

До дома Торпита Блак добрался пешком, таясь за плетнями да голыми яблонями. Под дверью обнаружились двое стражников при топорах. Он вышел к служивым и не без лукавого удовольствия заметил, как те напряглись, сперва направили обухи в сторону супостата, но потом признали в нём благородного гостя из Крегена, пусть даже ободранного, грязного как псина и с подозрительной хреновиной в руках.

– Милорд Блак? – неуверенно спросил один из вояк.

– Допустим, милорд. Пропустите.

– Леди Фэйлин отправила людей на ваши поиски, – проговорил второй. – Ещё ночью. Вы вышли через крышу, в такое время?

– Отчитываться буду непосредственно перед её милостью.

Солдаты отвязались и, убрав руки от топоров, отошли от двери. Озираясь, Вор миновал горницу и просторный зал, поднялся на второй этаж и подошёл к покоям начальницы. Он только и успел, что поднять кулак, чтобы постучаться, но дверь распахнулась, словно от пинка, и стукнула по лбу. Голова хельтской бабы выскользнула из рук и с гулким стуком покатилась к лестнице. Блак стиснул зубы и быстро отскочил, врезавшись спиной в стену. Над головой что-то скрипнуло, заскрежетало… В следующий момент о макушку что-то стукнуло, и мужчина упал на копчик, взвыв от боли и смеха. Над ним нависла Фэйлин, красная от злости, а под ноги к ней катилась упавшая со стены трофейная голова кабарги.

– Леди Фэйлин, я всё объясню, – выдавил Блак и сложился пополам от распирающего горло идиотского смеха.

Ох и вздуется же шишка… Хотя так ли это важно сейчас, когда его жизнь повисла на чёрном смоляном волоске?

– Чтоб тебя якул вы…! Ты хоть понимаешь, насколько подло, мерзко, опрометчиво поступил, ты…

Пока пухлые благородные губы брызгали ругательствами, а кулаки сжимались и разжимались в безвольной ярости, Блак пытался придушить нервный смех и одновременно гадал: переживёт ли он женскую истерику? С неё, Фэйлин, станется: а ну как достанет клинок и резанёт по горлу. Едва ли она в таком состоянии будет готова звать стражу и бросать Вора в застенок. Суд, виселица, костёр – это больше про холодный расчёт. Сейчас же впервые на его памяти леди была далека от холодности и расчётливости так же, как Фрия от Иселина.

Но вот смех его прекратился, а вместе с ним умолкла и Фэйлин. Она тяжело дышала и непонятливо смотрела на клыкастое чучело.

– Миледи, – выдавил Блак и достал добытый конверт. – В знак моего искреннего раскаяния…

Красноречивый жест не дал ему закончить мысль. Девушка подняла глаза, усталые, полные лопнувших сосудов. Неужто Фэйлин не спала всю ночь, ожидая его? О, так и есть: даже не переоделась с ужина, оставшись в дорогом приталенном дублете и бархатных шоссах. Волосы спутанными сосульками свисали со лба, высокие скулы будто заострились от теней, что залегли под ними. На короткое мгновение Блаку даже стало жаль начальницу. Совсем на чуть-чуть: едва ли она беспокоилась за него. Злилась за неподчинение – естественно. Боялась, что предаст – возможно. Чувствовала себя потерявшей контроль – о, да! Этих благородных ничто другое не выбивает из колеи так, как…

– Ты мог умереть, ублюдок, – проговорила она и отбросила чёлку со лба. – Начни уже ценить свою жизнь, разведчик королевский, – мыс сапога ткнул его в колено. – Если ты не забыл, он неё зависит и жизнь твоей подруги.

Это было больнее, чем удар дверью по лбу.

– В комнату. Живо! – рявкнула она и вырвала из рук мужчины конверт.

Он вошёл и запер за собой дверь. Фэйлин присела на стол близ очага; узкие плечи сдвинулись и приподнялись, что сделало девушку похожей на галку. Она кивнула на кресло у камина, подождала, пока он скинет сапоги и вытянет ноги к огню. Цепкий взгляд прошелся по его волосам – рука сама собой взметнулась к кудрям и нащупала сосновые иголки – спустился ниже и задержался у прорехи на плече. Рубаха-то наверняка вся в крови, совсем забыл… Благородная закусила губу и наконец обратила внимание на конверт. Пальцы выудили ворох одинаковых листовок и два письма, скреплённых сургучом. Леди вскрыла одно и пробежалась по первым строчкам, после чего дёрнулась так, словно готова подпрыгнуть на месте.

– Ты же говорил, что никогда не был в Хельте, – голос её пульсировал изумлением.

– Не лгал, миледи.

– Докладывай.

Блак подробно рассказал обо всех событиях прошлой ночи: о том, что почувствовал от имени «Омма», как нашёл путь в крепость Ис-Хельт, как опознал свою цель и победил в далёком от честности бою. Нехотя он признался, что оплошал и заснул у костра вместо того, чтобы «прыгнуть» в дом градоначальника. Поклялся честью старшей сестры, что не хотел обнаружить своё отсутствие. Лишь об одном умолчал: о дымке, что витала над отрубленной головой.

– Б…, голова! – о трофее-то он и запамятовал.

– Ты её сюда принёс, что ли? – опешила Фэйлин, и тут с первого этажа раздался вопль.

– Так точно. Я мигом.

Бедный Торпит и так выглядел скверно, словно вот-вот помрёт от омерзения, а от вида Блака его и вовсе качнуло. Но всё же он нашёл в себе силы поклониться столичному щеглу и вручить тому голову – та вывалилась из простыни и укоризненно смотрела в пустоту. Вор взял трофей за волосы, вежливо поблагодарил градоначальника и вернулся наверх.

– Это и есть та самая Омма из рода ис-Хельтар? – деловито спросила благородная.

– У меня нет доказательств, но я почувствовал…

– Доказательства есть у меня, – она ткнула пальцем в ворох листовок, что вытащила из смердящего мочой конверта. – Будь эта женщина жива, я бы задала ей два вопроса: сама ли она придумала текст, и на что рассчитывали те, кто его распространял. Мало кто из простолюдинов умеет читать или писать.

– Бред, – фыркнул Блак. – Позволите дерзость? – он дождался кивка и пояснил. – Вы, власть имущие, привыкли относиться к нашему брату высокомерно, снисходительно, будто мы только и знаем, что копаться в земле или драть волчьи шкуры. А тем временем многие ремесленники, не только маги, учатся грамоте. Обучившись чтению и счёту, можно заиметь больше прибыли.

– Однако. Прости, – кажется, Фэйлин смутилась. – Тогда один из вопросов к покойнице снят. Зато прошу тебя: откуда уверенность, что это и есть наша мятежница?

Он немного подумал, вспомнил, что держит в руках голову мертвеца, и поставил её на ларец. Проговорил:

– Это трудно объяснить, миледи. Что-то вроде предчувствия, понимаете? Или голосе дара. Едва только услышал имя «Омма», что-то во мне откликнулось, и я пошёл по следу, как верный королевский п…

– Придержи язык свой королевский. Истинная верность – подчиняться приказам и не задавать вопросов.

– Тут мы с вами оба паршивые овцы, леди Фэйлин. Разведка, как-никак.

Девушка грозно свела брови, но тут же выдохнула и засмеялась. Вот ведь! Неужто правду говорят, мол, стоит бабе выпустить пар, как она становится милее и человечнее?

Нет. Бред какой-то. Иса же никогда не позволяла себе криков, споров, упрёков.

– Ладно, допустим, – Фэйлин повела плечом. – Ты ушёл в поисках некой Оммы, чтобы… что?

– Просто понял, что так надо.

– Снова поступок, продиктованный ненавистью?

– Возможно, – признал Вор. – Но эта ненависть подтолкнула испытать себя. Узнать, много ли я могу сделать, чтобы пошатнуть положение сил в этой борьбе. Знаете, – он потёр исколотые костяшки пальцев. – Когда тебе в голову из года в год вдалбливают истины о том, что убивать, воровать и запугивать – это благо… Когда в один прекрасный день рык предателя заглушает голос совести, ты рано или поздно начинаешь забывать себя. Служишь чьим-то целям, принимая их за свои, и не задумываешься о последствиях.

– Но ты задумался.

– Да. И оказался в дерьме, уж простите. Чужие цели я не больше не хотел поддерживать, а своих, – он сглотнул, посмотрел на начальницу и вдруг понял, что неприязнь к ней испытывать больше не хочет. – Не имел отродясь. Могу быть откровенным, миледи?

Она кивнула.

– Тогда, в Крегене, вы спрашивали, на чьей я стороне. Я врал, что служу государству, думал, что служу себе, но лишь вчера осознал, что ошибся.

Костлявый кулак стыда сжал горло резким спазмом, но Блаку было уже наплевать. Он не гордый, он сглотнёт.

– Родичи учили, что каждый из нас может воспарить над уделом простых смертных. Стать достойным того, чтобы изменить мир. Приблизиться волей к богу. Гордыня и тщеславие – излюбленные манипуляции Чёрного бога. Отрёкшись, я предпочёл сознательно принизить себя и выбрать целью жизни иную верность. Верность Хизару. Верность родине.

– Похвально, – благородная улыбнулась. – Достойный повод жить.

– Но и эта цель разбилась, стоило мне только получить приказ от его Величества, – Блака передёрнуло. – Понимаете, о чём я?

– Да. Могу понять. Должна бы осудить, но не смогу. Всегда проще служить одному конкретному человеку, чем смутному образу народа, власти, страны или миропорядка.

– Не вам, миледи.

– Это и дипсаду ясно, солдат, – она упрямо вздёрнула подборок. – Тем искреннее делается твоя преданность, и тем самоотверженнее – действия. Именно поэтому ты ушёл в самоволку, совершил самоубийственный переход в Хельт. Нашёл там женщину, что прямо угрожает Хизару и косвенно – но не менее реально – тому, кто тебе действительно дорог. Горжусь, горжусь, – торжественно изрекла она и чуть склонила голову на бок. – Мне по душе твоя искренность и инициативность. Не заискиваешь, не юлишь, не пытаешься скрыть мотивы поступков. Даже свои худшие качества ты направляешь в полезное русло. Даю руку на отсечение: как только все закончится, ты сможешь работать на особой службе с полной самоотдачей.

– Леди Фэйлин…

– А сейчас благодарю за верность. Именем короля – благодарю.

Будь он проще, наверняка бы смутился. Но на это не было времени. Блак прокашлялся, потер запястья и поспешил завершить доклад про Омму.

– Когда я нашёл эту бабу, – Блак кивнул в сторону трофея. – Понял: от неё разило чёрной волей. Наверное, она тоже почувствовала меня, оттого была готова к драке. Мы схлестнулись, и я оказался сильнее. Или везучее? Не знаю, била она знатно. Очевидно, что Омма была одарённой: от обычных сектантов я не помню подобного душка. Так вот, миледи. Думается мне, что это свойство дара нужно будет использовать в работе.

– Всё так. А Омма при тебе не колдовала?

– В драке дар она не проявила.

– Зато пометила тебя, – благородная вновь коснулась взглядом раненого плеча Блака. – Подытожим, разведчик. Ты не нарушал приказов. Я сама не догадалась ограничить свободу твоих перемещений, хотя должна была – а потому наказания за самоволку не будет. Благодаря проявленной инициативе и, кхм, наглости, ты уничтожил одного из лидеров мятежа и выкрал важные документы. Награды за это тоже не будет, сам знаешь, почему.

– Так точно.

– Но я запомню этот поступок, Блак. И, когда всё закончится, рассчитаюсь с тобой сполна. Всё. Иди к себе. Прикажи девушкам отмыть тебя и обработать рану. Поешь и выпей вина. А ещё, Сильных ради, назови уже нормальный трактир в Анре! Сходим по прибытию, закажу тебе лучшего пойла в городе.

– Слушаюсь. И… «Дубовый лист», миледи.

Удивительно. Сейчас Вор был не против выпить с начальницей чарку-другую самогона. Что же, уподобился бабе из народной молвы – выпустил пар и обмяк? А может, убийство мятежницы попросту прочистило мозги? Ладно, хер с ним. Блак подумает об этом позже. Подумает о том, кому и чему служит – нет, не так. Кому и чему хочет служить, да не ради себя, но ради чего-то большего.

Служанки натаскали горячей воды в купальню, привели мужчину в порядок и перевязали плечо. Прямо там, в благоуханной бадье, он поел перчёных куриных окорочков и запил их тёплым пивом. Эх, не то, что он хотел, но тоже сойдет. Сытость и горячая вода, не говоря уже о робких девичьих руках, расслабляли. На одну из служанок Блак даже засмотрелся – полные бёдра, русые локоны, поджатые в смущении губы – всё, как он любит! Приятные мысли перебил стук в дверь.

– Милорд Блак, – раздался знакомый голос стражника. – Леди Фэйлин вызывает к себе. Безт… безотла… Сей момент.

Вор разочарованно цокнул языком и, затянув полудоспех поверх сухой шерстяной рубахи, вернулся к Фэйлин. Она приблизила палец к губам и протянула ему пожелтевшую записку.

– Это было среди листовок.

Тронув пергамент, он сразу почувствовал недоброе: будто сам пергамент пах тленом, гниющей плотью и чем-то ещё, до дрожи тошнотворным. Блак развернул пергамент и пробежался по выцветшим строкам, что впились в кишки подобно тысяче пиявок:

«Нелюдей свёл. Они готовы выдвигаться. Что касается чародейки – помощь не требуется: он сам пожелал отвести её к жертвенному алтарю. Нас ждут в Хельте. Хворост нуждается в искре. И пусть мир горит.

Костяной Ремесленник».

– Ты говорил о…

Блак не расслышал дальнейших слов Фэйлин. Лишь посмотрел на неё так, что девушка отпрянула, и сказал что-то далёкое от благородного, верного, справедливого и пристойного.

«Он сам пожелал отвести её».

Ису ведут к жертвенному алтарю.

И тут Блака поразила боль. Он застонал и согнулся пополам, вцепившись в мокрые волосы. Тугие волны давили на череп изнутри, глаза, казалось, вот-вот лопнут от вспышек подобно переспелым плодам винограда. Сквозь это безумие всё более явным и чётким стали слова, что эхом злорадства звучали прямо у него в голове:

«Ты сам виноват. Каково это, сын, – быть предателем?»

Вор рыкнул коротко и отчаянно, и мир померк. Стены комнаты сменились бешеной пляской деревьев, могильных плит, каменных зданий и опустошённых полей. Мужчина успел рассмотреть Белый лес, заброшенный сеновал, ворота Рига, сожжённое капище близ Анры, куда водил его отец, и альков борделя, куда он сам заходил пару раз; там его появление вызвало пронзительный визг да возмущение голого мужика, что упал кровати и потянулся за топориком. Блак пытался задавить чужой смех, комкавший разум, но не мог и лишь стонал, «прыгая» ещё раз, и ещё, и ещё. Чужая воля высасывала крохи контроля, а в голове тлел жестокий смех бога.

Мокро. Холодно. Страшно.

Пустота изрыгнула его прямиком в пожухлый сфагнум. Мох прорвался под человеческой тяжестью, и Блака окунуло в ледяную воду. Кряхтя и плюясь ряской, он отчаянно замахал руками в поисках опоры, вот только ладонь скользнула о что-то студенистое. На поверхность всплыли пузырьки, высвобождая утробный рокот. Над Блаком зависло щупальце. Потом поднялось второе, и наконец он ощутил на щиколотке сжимающееся кольцо… Прыжок. Разбуженная гидра осталась ни с чем.

Казалось, он сможет остановиться, лишь перестав существовать. Вору оставалось лишь крошить зубы от натуги и раз за разом, попытка за попыткой обращаться к собственной воле. Он вернёт контроль. Он сможет… Он вернётся к ней.

Бок хлестнуло раз, другой, спина почувствовала сопротивление, и Блак с треском приземлился в заросли можжевельника. Воздух вышибло из лёгких, и он скорчился на земле, отчаянно открывая и закрывая рот. Лишь немногим позже, когда дыхание вернулось в норму, Блак смог встать и попытаться понять, где оказался. Колени мелко тряслись, внутренние органы буквально вопили от ужаса, но глаза видели всё ясно и чётко: девственный бор, озеро, окруженное отвесными скалами, кострище, засыпанное белым кварцевым песком. Блак оторопел. Что это за место? Он никогда, никогда тут не был. Мужчина прошёлся подальше от берега, то и дело вздрагивая – что-то задержался очередной «скачок» – и обнаружил подпаленное дерево. Твою мать, несколько таких. На одном из стволов зияли отметины будто от арбалетных болтов… Нет, то были не металлические снаряды. Магия. Ледяные чары.

Она была здесь.

Два вопроса, как сказала бы Фэйлин. Первый: его взаправду занесло в Коргар? Ну, тут ответ очевиден. Второй: сука, как это вообще возможно? Доселе Вор мог перемещаться лишь в те места, которые видел своими проклятыми глазами. Паника обожгла нервы и просочилась на кожу. Блак рассмотрел тёмную дымку, что полилась из его пор. Он истекал мраком совсем как мёртвая голова Оммы, одарённой из Хельта. Зрение помутилось, корень языка весь покрылся желчью.

Он что, умирает? Одарённый попытался сделать шаг в пустоту, но не смог и упал на колени.

Сейчас он снова потеряет сознание и уснёт. Нет. Умрёт тут, в горах, в полном одиночестве, далёкий от того, к чему только начал стремиться. Возможно, так будет лучше. Он заслужил. Жизнь, полная слепой ненависти, окончится в сочувственной полутьме.

Блак закрыл глаза – и мир дрогнул, завертелся.

Так точно, леди Фэйлин. Приказа умирать не было.

Несколько тошнотворных рывков. Воспоминание о голосе в голове, что зудело: «Ты сам упустил её. Ты же и вернёшь». На излёте сознания его снова окунуло в воду, тёплую и пахнущую шалфеем, да так и оставило. Блак нащупал сырое растрескавшееся дерево и спустя несколько бесконечных ударов сердца понял, что мёртвой хваткой цепляется за края купальной бадьи. С трудом разомкнув глаза, он увидел знакомый потолок жилища градоначальника. Серьёзно? Да, так и есть. Он вернулся в Борег, прямиком в свои, нет, в торпитовы покои, и только милостью богов не захлебнулся в бадье.

Дальнейшие воспоминания шли обрывками. Стража, выбившая дверь. Чьи-то руки, вытаскивающие его из бадьи, плеск воды, что лилась на половицы. Писк служанки и ровный, повелевающий тон Фэйлин. Он что-то говорила ему, перебивая стучавшую в ушах кровь; кажется, он даже отвечал, да всё какую-то ерунду, бред, ересь. Нескоро, ой, нескоро Блак смог различить отдельные слова. Ответы стали осмысленными и членораздельными. Блак цеплялся за этот разговор, как утопающий за соломинку, и смог выбраться из омута паники.

Мужчина распростёрся на мокром полу, чувствуя саднящую боль в ободранных кончиках пальцев, там, где сорвал ногти. Фэйлин сидела рядом и лупила по щекам, а потом, увидев, что подчинённый «вернулся», охнула и ликующе улыбнулась.

– Дура, – прохрипел он. – Пощёчины никогда не помогают.

– На допросах всегда работало, – парировала она, милостиво пропустив «дуру» мимо ушей. – Что с тобой стряслось, Блак? В двух словах.

Он рассказал – в двух десятках. Увидел, как благородная изменилась в лице, а затем с её губ слетело:

– Чтоб мне сдохнуть, Блак, если ты не начал вытягивать силу из своего бога.

Глава 14. Юджен

Ребёнок молчал, слава спасителю. Извивался, лягался, плевался, как зверёныш, но молчал. Жрец в чёрной рясе утёр пот со лба и пропустил удар пяткой. Кожа на губе лопнула, и мужик мстительно ударил мальца в ответ. Отпечаток ладони подчеркнул мертвенную бледность ребёнка, но крика за шлепком не последовало.

Его звали Маркус. Маркус-Никто из ниоткуда, без роду и племени, без прошлого и будущего. Казалось бы, рядовое дитя войны, вот только не было в нём ничего обыкновенного. Маркус уродился наследником бога и потому должен был умереть.

Пары покрытых шрамами, татуированных, унизанных кольцами из тёмного металла рук приковали тощее тело к алтарю. Жрец и паства единогласно выдохнули. Ух, задал им жару юный наследник. Как и ожидалось от кровинушки Жизни и Смерти, пусть даже не успевшей прикоснуться к тени её могущества.

– Пропустите.

Вкрадчивый голос одарённой шилом пронзил морозное зимнее небо над капищем. Меж исполинских треугольных камней проскользнула фигура в пёстрой телогрейке. На голове её красовалась меховая шапка, залихватски сдвинутая на затылок. Лицо заливал румянец. По приоткрытому рту жрецу стало понятно, что Хретта ис-Рийг раскраснелась вовсе не от мороза, но от восторга и алчности. Женщина на полном серьёзе считала, что господин доверил провести ритуал именно ей потому, что проявил в её теле истинную часть себя. Ту часть, которая увидит, услышит, почувствует и пожнёт истину. Избранная, да? Ну поглядим.

До жреца доходили кое-какие слухи об её светлости. Говорили, Хретта мнит себя отражением спасителя, его созидающей женской стороной. Собрав вокруг себя узкий круг посвящённых, чародейка внушила им безусловную любовь к себе, едва ли не такую же истовую, как к Разрушению. Это можно было бы объяснить извращённой влюблённостью, если бы не эгоизм ис-Рийг, её властность и беспринципность. Жрец видел лишь желание поравняться с благодетелем, стать новой из Сильных. Это шло стерве намного больше. Почти так же, как парчовая телогрейка и румянец цвета зимней зари.

В руки женщины прыгнул костяной клинок. Она наставила острие на живот парнишки и задумчиво склонила голову. Ребёнок дрожал от холода – доставили его на капище в одной замаранной рубахе – и таращился на кость. По камню потекло, и в воздух поднялся зловонный пар. Хретта поморщилась и заговорила слова ритуала:

– Вверяем тебе свою волю, спаситель…

Сон всё не шёл из головы. Юджена знобило, но вовсе не от неприятного зрелища: много ли детей погубил он сам, творя чёрные чудеса? Юноша увидел в Хретте то, что подточило уверенность в себе: призрак возможной неудачи.

Он не знал, случайно ли разделил очередное воспоминание бога, или же Разрушение прислал морок по воле своей. Последнее можно было бы счесть актом доверия, очередным доказательством избранности Костяного Ремесленника. Первое – либо случайность, либо дурной знак. Дурного знака он страшился.

Все верные знали историю о том, как впервые был вычислен и пойман живым наследник старой богини. Во времена Первого мятежа слуги Разрушения уже знали правду о воплощениях Сильных и искали их по городам и сёлам, не жалея сил. По воле случая один из них узнал о странном ребёнке, что задавал странные вопросы, похитил того и убедился, что малец и впрямь был непрост. В столь юном возрасте у него уже проявились вещие сны, осознание себя чем-то большим, чем простой смертный. Маркуса передали в холёные лапы Хретты, и та, обратившись к дару, подтвердила: в теле мальчишки теплится чужаяволя. Одарённая завоевала честь провести ритуал и прервать круг перерождений Зрелости и надломить барьер, что заточил спасителя в человеческом теле.

Ритуал оказался пустышкой. Маркус помер, но прочность барьера осталась прежней, а сила Разрушения – по-прежнему ограниченной. О дальнейшей судьбе Хретты никто не ведал. А годы спустя на страницах летописей отметилась Марна Тамиус. После встречи с ней Разрушение создал новый план второго пришествия. Слугам его было наказано собрать наследников Сильных у подножия Дымящейся скалы, там, где обсидиановые рёбра окружали сердце земли. Собрать и уничтожить. Раньше лишь он один знал, что значит «уничтожить», но Юджен стал первым, кто мог разделить эту тайну.

Разрушение должен видеть смерть собратьев воочию. Обязан повторить сцену собственного падения, но перевернуть её с ног на голову и низвергнуть брата и сестёр. Стоя на собственной могиле, бог сможет поглотить их силы и направить туда, откуда те были бессовестно украдены – в лоно природы, в лоно самого хаоса, холодной бездны, где он коротал века в надежде выбраться и отомстить. Тогда и только тогда вместе с оковами смертного тела будет уничтожен барьер, и начнётся второе пришествие.

Затем Юджен встанет подле господина… если повезёт.

Однако в ту ночь, когда юношу посетил сон-морок, капризная удача отвернулась от него. Во всём должны быть баланс и гармония. Судьба одной рукой даровала знания и силу, а второй отняла то, что раньше помогало быть на острие успеха. Этим Ремесленник объяснял всё, что происходило с ним после отбытия из Гурима: падение с лошади, что испугалась кабана и встала на дыбы, серьёзную простуду и даже знакомство с непроходимо тупым командиром Брейтом, которого Юджен нанял руководить вооруженным эскортом. Брейт болтал без умолку, заискивая перед одарённым, и всё просил замолвить словечко «кому надо». Если бы недотёпа направил силы на выполнение прямых обязанностей, то не пропустил бы атаку вольных разбойников в трёх днях от Гурима. Молодчики успели подстрелить пятерых, пока отряд смог перегруппироваться и дать отпор. После схватки Юджен приказал перебить командиру ноги и столкнуть на дно оврага. Приказ был выполнен, и с тех пор все до одного наёмники неотрывно глядели по сторонам, прикрывая спину проповедника.

Он бы с удовольствием взял с собой Феда или любого другого соратника из Рига, но нет: оставил их в Гуриме. Не страшно. Ещё пара дней, и сердца наёмников из эскорта будут принадлежать ему. Мужики смотрели на юнца и поднятого им слугу – костяную росомаху – с приемлемой смесью страха и почтения. Пара вечерних молитв, и они исполнятся благоговения. Так всегда работало, и сработает снова.

Вот только стоило Ремесленнику припомнить об утерянном везении, он чувствовал что-то сродни неуверенности в себе. Он беспокоился, сможет ли подмять под себя обещанного генерала. Не простуда, но предчувствие краха выкручивало суставы, застревало в больном горле, мешало спать и злило сильнее колючего одеяла. Произойдет нечто мерзкое. Нечто, что повлияет на Юджена так же, как на всю дальнейшую работу Последователей.

День, когда отряд переступил частокол станицы Рябиновой, был невзрачным, сырым и скорбным под стать мыслям Юджена. Голые деревья, от одного вида которых становилось зябко, осаждали поселение, царапали когтями-ветвями двускатные крыши домов. Рядом с колодцем в центре станицы стояла юрта. Юджен впервые видел подобное сооружение. Округлую палатку, крытую шкурами оленей и лосей, украшали плетёные разноцветные шнуры и лосиные рога. Из отверстия на крыше шёл дым. Воин, что ожидал у ворот, почтительно склонился, проводил проповедника к юрте и откинул служившую дверцей шкуру.

– Мы ждали вас ещё вчера, – обронил он.

– Дороги в это время года непредсказуемы, – Юджен пожал плечами; он умолчал о том, что потерял неполный день из-за разбойников-голодранцев. – В наших рядах прибавилось иселинцев?

– Стараниями уважаемой Лой.

– Замечательно.

В их последнюю встречу соратники едва успели обсудить летние похождения в Ячменной долине. Незримая славно поработала в Дэсеме и, потеряв почти весь отряд, достигла своих целей. Более того, перевыполнила. В Хизар за ней вызвались пойти некоторые из джиннов. Лой рассказала, что ряды верных пополнились несколькими десятками синекожих, большинству из которых предстояло пройти суровое научение. Но один из них был особенным. Незримая намекнула, что отрекомендовала новичка спасителю. Судя по всему, бог принял нового сына и одарил особой милостью.

Хозяин юрты встретил Юджена суровым и сдержанным кивком головы. То был джинн лет за сорок, плотный и невысокий. Седина уже тронула вороные волосы, переносицу надреза́ли резкие морщины, взгляд прозрачно-голубых глаз был острым и пронизывающим, словно у сокола. Одет синекожий был в чужеземные тряпки – что-то вроде песочной туники с меховой оторочкой, широкие штаны да сапоги с загнутыми мысами. На коленях у него лежал диковинного вида музыкальный инструмент с длинным узким грифом, увенчанным резной конской головой. Дождавшись, когда гость усядется на циновку и представится, синекожий отложил диковинку и молвил:

– Я Когутáй. Это, – он указал большим пальцем на юнцов, что сидели за его спиной. – Мои сын и дочь. Рад познакомиться, одарённый. Мне говорили, что ты молод, но…

Юджен гневно раздул ноздри, так и не дождавшись окончания фразы.

– Тебе рассказали, что я взял Хельт и Гурим?

– Да, монгу, рассказали. Вы с соратниками действовали хитро и рискованно, – почему-то похвала эта звучала как издёвка. – Хоть господин и рассчитывает на мой дар, думается мне, что в Риге хитрость не сыграет. Потребуются тактика и расчёт. Я, как бывший ханский воевода, могу предложить общему делу свои таланты. Вижу вопрос на твоём лице: есть ли дар у этого старого ворчуна? – он хмыкнул. – Отвечу позже. Видишь ли, приезд ваш омрачили почтовые птицы с юга и с севера. Тороплюсь ввести тебя в курс дела.

– Начнём с севера, пожалуй.

От услышанного Юджена раскурочила ярость. Предчувствие беды не лгало. Какой-то ублюдок сумел умертвить Омму и надругаться над телом, а что хуже всего – покинуть Хельт незамеченным. В северной твердыне назревала смута; уважаемый Эгер показал себя скверным градоначальником и едва справлялся с обязанностями. С тех пор как он лишился поддержки чародейки-Волчицы, чернь стала позволять себе сомнения.

Сильнее ропота хельтцев Костяного Ремесленника пугали тяготы бога. Резко, внезапно к Разрушению вернулись дары Хораса и Оммы, и спаситель как пить дать испытывал нечеловеческие муки. Все ли пройдёт гладко там, в горах Коргара, где решается судьба континента? Юджен дал себе слово, что начнёт молиться об этом денно и нощно, но только после того, как покорит Риг.

– Нас, обуздавших магию хаоса, осталось немного, – пророкотал Когутай. – Человек восемь-девять. И война эта может унести ещё больше бесценных жизней. Следует завершить её как можно скорее и навеки отбить у людей желание перечить господину.

Юджен чихнул и утёрся рукавом.

– При всём уважении, я не верю, что мы сможем одолеть Фредерада до наступления лета. Когутай, что принесла птица с юга?

– Висариусы передали лже-королю больше тысячи рыцарей. Конница уже перешла границу и движется к Анре. Видишь, монгу, у нас нет иного выбора, как торопиться. Пока вы с соратниками глодали беззащитный север, я смог собрать в кулак пять тысяч и готов вести их в бой.

– Где ж ты взял такую силу?

– То тут, то там, – джинн потеребил ус цвета соли с перцем. – Дар у меня такой: умею убеждать. Хотя за верными и так идут многие: наёмники, стражники-отщепенцы, горячие юнцы и идеалисты…

– Что за дар, уважаемый?

– Хм-м-м…

– В нашем деле трудно без взаимного доверия, – голос дал предательского петуха, и Юджен поспешил скрыть его за сиплым кашлем.

– Истинно так. Вижу, что мне ты доверяешь. Причём дальше больше, чем лекарям или очистительному пламени погребального костра.

Юджен поднял брови, и джинн участливо скосил глаза на его руку. Юноша посмотрел на тыльную сторону кисти и онемел: кожа расцвела чёрными язвами, обнажившими тонкие кости. Его охватил ужас, пронзивший тело от паха до ключиц; сердце замерло, а во рту стало суше, чем на дне песчаного карьера.

«Помилуй меня, Разрушение», – пронеслось в голове. – «Только не это, умоляю. Только не так».

– Чего молчишь? Язык проглотил?

Паренёк за спиной Когутая нервно хихикнул. Девчонка, одетая в кольчугу поверх фиолетовой туники, молчала. Юджен с трудом оторвался от гуримской язвы и вперился в её лицо. Джиннка подняла к носу ладони – голубые и абсолютно чистые – и залилась слезами. Брат заметил это и стукнул её по колену. Сестра подобралась и убрала руки за спину.

Юджен разгадал игру иселинца и беззвучно проклял весь его род. Вот тебе и легендарное гостеприимство джиннов, что так веселило Лой. Он скрипнул зубами и призвал собственный дар; прозвучал треск рвущейся ткани, и в следующий миг сквозь дымоход пролетел рогатый череп. Он угодил прямо в очаг и взметнул к потолку столп раскалённой золы. Несколько тлевших головешек упали на колени хозяина и музыкальный инструмент. Угли на струнах заставили Когутая вскрикнуть и поспешно стряхнуть их на циновку.

– Моринхур-то за что?! – вырвалось у него, и будь Юджен последним дураком, если не уловил в тоне мужчины довольные нотки.

Наваждение развеялось, кожа побелела, от язв осталось лишь воспоминание.

– Хозяин славно шутит, и гость ему под стать, – процедил Ремесленник, и череп в очаге насмешливо треснул гротескной улыбкой от рога до рога. – Воистину этот дар хорош. Под стать моему, Когутай. Будет до смерти приятно сражаться бок о бок с тобой.

Синекожий придирчиво осмотрел моринхур, сдул остатки пепла и передал сыну. Сказал:

– Сыграй дорогому гостю.

Юрту заполонили тоскливые мелодичные звуки, Когутай повернулся к Юджену и протянул тому могучую ладонь.

– Даст спаситель, союз наш выйдет воистину славным. И, тем не менее, обсудим тактику.

***

С самого ужина Омма не могла расслабиться, отбросить эту невнятную, бесящую до колик тревогу. Перловка встряла в горле влажным комом и отказывалась двигаться по телу что в одном, что в другом, более естественном направлении. Как же это бесило. Стая, которую Волчица держала под контролем уже несколько дней кряду, перенимала беспокойство вожака и редела: животные не выдерживали груз человеческих эмоций, выли, нападали без причины на горожан или попросту падали без сил. Женщина «отпустила» их на время, и та часть её души, что контролировала дар, почувствовала облегчение. Вторая взбесилась пуще прежнего.

Жёлтая Волчица напилась рябинового отвара и посидела в нужнике, но это не помогло. Да и могло ли помочь? Она скомкала сальный ворот рубахи, потянула и взвыла от бессилия.

Тревога нарастала. Омма посетила ратушу и обсудила с Эгером обстановку в Хельте. Всё шло своим чередом, проповеди в ратуше и на площади перед строящимся храмом проходили без шума. Последние обозы из Иселина уже прошли сквозь ворота; ждали лишь возвращения с болот охотничьего отряда, но, говоря начистоту, Омма не переживала за судьбу наёмников. Пропадут одни – отправятся другие. Выставленные на рыночной площади трофеи воодушевляли местных, и до сих пор в городе не было отбоя от желающих изловить пару-тройку якулов. Омма и сама любила порой выходить в топи и на своём примере показывать, что человек способен бросить вызов Чёрным чудесам… Когда отбросит страх.

Верные десятилетиями приучали королевских подданных к ужасу пред порождениями гор. Теперь их уроки изменились: монстры, голод, зелёный туман, безработица, мертвецы не страшны, когда обществом правит ставленник истинного бога.

Омма вернулась в дом глубокой ночью, рыча похлеще шелудивой псины. От переживаний кожа женщины чесалась, словно её отодрали на сеновале. Она попробовала лечь и забыться, но сон не шёл, и Волчица принялась ходить кругами по комнате, то и дело стуча по стенам и липкой мебели. Огонёк лучины трепетал, и пляска света лишь добавляла верной головной боли. Она подошла к окну, отмахнулась от занавесей и…

Так. А это ещё что такое?

Со второго этажа было хорошо видно донжон. У входа стояла стража, позы мужиков были спокойными, даже расхлябанными… Но Волчица почуяла врага, прятавшегося в тени башни.

Тревога тявкнула подобно волку, которому отрубили хвост, и стихла. Омма наконец-то догадалась о причинах собственного волнения: то была чуйка. Ха, как же просто! И как неочевидною. Будь она зверем, наверняка бы поняла всё на уровне инстинктов и не промаялась полночи вместо того, чтобы выйти на охоту.

Жёлтая Волчица задёрнула и оглядела комнату. Достаточно просторно для короткой драки. Женщина проверила остроту кинжала, подоткнула простыню в том месте, где лежал меч, и заперла дверь изнутри: схватка ещё не началась, но уже стала для неё глубоко интимной. Полночи, репей ему под хвост! Полночи чесотки, запора и идиотского беспокойства. Хотелось просто взять и перегрызть врагу горло зубами.

Над головой раздались шаги: острый звериный слух подсказал, что незнакомец перебрался на крышу. Он так быстр или попросту умеет колдовать? Волчица притаилась и задержала дыхание в предвкушении гостя. Тот не заставил себя долго ждать и ловко скользнул в окно. Ага-а-а. Мужчина лет двадцати шести, рослый и крепко сложенный. Двигался враг плавно и бесшумно, как вор, вот только морда его, украшенная шрамом и косой неприятной ухмылкой, больше бы подошла мародёру или закоренелому убийце. Стоило врагу немного расслабиться, как Омма оскалилась и пустила в ход кинжал.

Разговор с Когутаем вытянул из Юджена все силы. Он плотно поел – иселинские лепёшки с молоком и мёдом были просто невероятны – и спал как убитый. Вот только под утро началась канитель с чужими снами-мороками, и наутро юноша поднялся разбитый и раздосадованный. Неприятно было смотреть на последние часы жизни Оммы, разделять с ней вонючее тело и мысли о телесных недомоганиях, чесотке и ненависти к незваному гостю. Но пользу от увиденного Юджен поимел: Волчицу прирезал одарённый. Обычному смертному было бы не под силу в мгновение ока переместиться с хельтского донжона на крышу и испариться из запертой комнаты. Одарённый предатель! Звучало бы смешно, если бы не отдавало вероломством и гнуснейшей неблагодарностью.

– Если он один из нас, – проговорил юноша. – И пошёл против семьи, следовало бы испепелить эту сволочь на месте. Уничтожить в назидание…

«Тебе ли сомневаться в решениях бога, мальчишка?» – процедил спаситель, и Юджен застыл на месте. – «Он полезен, потому остался жив».

– Он убил твою слугу, господин, – голос Ремесленника вырывался с шумным придыханием, порождённым праведным гневом. – Это грех.

«Грех – это то, что я назову грехом».

– Он предал!..

«В этом мире предатели творят историю. Прими это и просто наблюдай, что будет дальше».

Глава 15. Иса

Иса приложила к губам холодный музыкальный инструмент и тренькнула металлический язычок. Звук упруго отскочил от нёба и проскользнул к горлу, породив что-то глубокое, непонятное, заунывное. Девушка вопросительно посмотрела на Танна, и тот кивнул.

– Правильно. Но смотри, губы надо…

Она дёрнула язычок ещё раз, чуть сильнее, и тот ощутимо саданул по зубам. Чародейка айкнула и отняла инструмент ото рта.

– Эта штука называется «варган», верно?

– Да.

– Удивительно. Звук будто рождает не он и не музыкант, а оба сразу. Ты сам умеешь играть?

– Нет. Но я часто наблюдал, как играют другие. – между бровей джинна залегла складка.

– И я, и я часто слушала ваших варганистов, когда жила на севере, – вклинилась Лой. – Раза два или три я даже попадала на выступления бродячих артистов, и…

– И что тебе нравилось больше – этот звук или более привычные для южан песни топшуров? – перебил Танн.

Лой неопределённо повела головой и ответила:

– Понятия не имею. Я ничего не смыслю в музыке.

Иса вернула наставнику варган и прижалась к тёплому боку. Забавно: внешне холодный, уравновешенный иселинец, несмотря на хрупкое телосложение, почти не чувствовал дискомфорта от стылой погоды и, пока прочие кутались в мех и свежие шкуры, обходился лишь плотным шерстяным плащом. Но и ел он за двоих, словно подпитывал мясом да корешками печку внутри живота.

Лой посмотрела на них то ли с завистью, то ли с насмешкой, охнула и схватилась за живот. По сдерживаемому стону Иса догадалась, что сваренные накануне грибы были не так уж и безобидны, как казалось на первый взгляд. Укол совести был не так уж и силён – с едой тут привередничать не было смысла. Привычных ягодных кустов не попадалось, а незнакомые уже давно обронили переспелые ягоды и засохли в ожидании новой весны. Плодовых деревьев в Коргаре с начала времён не водилось – Ренан подтвердил. Только грибов пока было в избытке. Красные в крапинках, гнилостно-серые, пегие и лиловые шляпки стайками прятались под кривыми деревцами, склизко маня к себе голодных путников. Иса собирала лишь те, что были тронуты червями либо слизнями; так было меньше вероятности нарваться на серьёзное отравление. Но увы, и на опытного грибника когда-нибудь да находится своя тонконогая немочь.

– Я ненад-долго, – выдавила женщина и устремилась прочь от стоянки.

– Отравилась, – Иса понурила голову. – Хорошо, что у остальных желудки покрепче.

– Не думаю, что это твои грибы, – выждав, проговорил Танн. – Думаю, Лой сегодня тоже настиг «привет» со скал.

– Тоже? Ох, тебе снова снился кошмар?

– Увы.

– Расскажешь? – Иса попыталась поймать взгляд мужчины, но тот лишь скривился.

– Не путай меня с серокожей, ученица. Я не из болтливых. Некоторые вещи лучше держать при себе. Так лучше для всех, – он прижал пальцы к предплечью, будто бы хотел почесаться, но передумал.

Она не обиделась. Лишь теснее вжалась в его горячее, но будто вытесанное из глыбы льда тело и вздохнула. Той ночью чародейка слышала, как он вновь и вновь бормотал чьё-то имя, и боялась: а вдруг и с её обветренных губ слетает порой всякое запретное?

Ренан предупреждал, что выше будет ещё тяжелее. Что кошмары и нарастающая тень тревоги – лишь первые завывания надвигающейся бури. Вот только куда уж хуже? Коргар то ли испытывал, то ли издевался над отрядом, моря их голодом, холодом и наваждениями. Промозглый ветер пробирал до костного мозга, наполнял капюшоны и шептал в уши грязные, непотребные вещи. Морось, ставшая путникам роднее материнских объятий, покрывала кожу гуськом и щекотала носы, а что самое скверное – ткала над тропой кружевной полог тумана, что скрадывал шаги и звуки окружающей природы. Порой Иса едва могла разглядеть спину идущей во главе Лой. Мечница словно исчезала на пару мгновений во влажных клубах, а потом снова обретала видимость и собирала вздохи облегчения тех, кто шёл по её следам.

Пару раз Грэй слетала с тропы с мечами наголо и рыскала по кустам, преследуя волков и чудовищ. Она кричала, что чувствует их дыхание на щиколотках, и злилась, что никто ей не верит. Непроходящая болезнь Ренана жевала нутро лихорадкой, глаз его потерял меткость, а тетива звенела не так гордо и уверенно, как раньше. Быть может, она отсырела. Запасной всё рано не было: как и множество других полезных вещей, она пропала вместе с напуганными взрывом лошадями.

Но путники упрямо продолжали восхождение, стараясь не задумываться о том, как вернуться на равнину без коней, припасов и твёрдой почвы под сапогами. Ищущие к барьеру обязаны осилить этот путь. Шаг за шагом. День за днём. Сон за сном.

На привале Иса проделала новую дырку в ремне и подтянула нагрудник. Грибы, корешки, редкие полоски сушёного мяса, как же достало! Она была готова жертвовать богам мизинец, лишь бы те послали с небес подгоревший хлеб или хотя бы пяток куриных яиц.

Вскоре на стоянку вернулись Ренан с ифриткой. По их вытянутым лицам было ясно без слов, что добыча вновь оказалась жиденькой. Грэй швырнула к костру четыре жирных тушки и поведала, что им каким-то чудом удалось разрыть сурочью нору.

– И всё? – вырвалось у чародейки.

– Был ещё горный козел. Но я промахнулся, – признался Ренан.

Грэй обожгла его янтарём левого глаза.

– Мы почти не делаем запасов. Что будет дальше?

– Будем глодать камни. Или сожрём тебя. А? Неужто обиделась?

– Перестань, – попросила Иса. – И так все на нервах, чего усугублять.

– Каждый знал, на что идёт, не так ли? – сказал Танн словно невзначай, но слова его отрезвили соратников.

Да, они знали. Но понимали последствия принятого решения, похоже, лишь Лой да всезнающий виленсиец. Он мрачно посмотрел на магов, вздохнул и поправил колчан за плечом.

– Прости, Грэй. Это было как-то не по-рыцарски.

– Ты и не рыцарь вовсе, а торговец, – процедила воительница.

– Всё от голода, наверное. Как там говорят жрецы: смертная плоть слаба? – не дождавшись ответа, Ренан продолжил. – Небо расчистилось. Предлагаю сготовить сурков после темноты, а сейчас продолжить путь. По сухому ступать проще.

– Согласен. Потерпеть ещё немного нам под силу, – джинн опёрся об исино плечо и встал, скруглив спину. – Да и Лой погано, едва ли она впихнет в себя хотя бы кусочек.

Чародейка закатила глаза в немом отчаянии. Но спорить было бы бесполезно. Собрав нехитрый скарб, спутники побрели вперёд и вверх. Шаг за шагом.

Облачка пара, вырывающиеся из ртов, сливались с туманной дымкой. Прозрачные лучи осеннего солнца пронзали её, как иглы игольницу, но уже давно не несли за собой нити благословенного тепла. Серость зазубренных скал забирала последние краски светила, крала их у самой природы, разрисовывая пепельным чахлые сосны, травы и валуны. Взгляд мог уцепиться лишь за редкие проблески кварца в горной породе. Он сверкал, как первый наст, и предсказывал скорую зиму.

Иса отвернулась от очередного хрусталика и уставилась на тропу. Сапоги опутал туман, но она продолжала идти. Что делать, она сама выбрала это. Лучше отвлечься на мысли об ужине и просто переставлять ноги. Вот так. Шаг за шагом. Удар сердца за…

Марево приобрело едва различимый мшистый оттенок. В груди ёкнуло.

– Лой? – окликнула она, но проводницы вновь не было видно.

Там, где должна была ступать мечница, сгущался исин давнишний друг, зелёный и эфемерный.

– Твою мать. Откуда он взялся?! – голос Лой, раздавшийся из-за плеча, заставил Ису взвизгнуть. – Ренан! Эй, Рена-а-ан! Назад, живо!

Женщина впилась ногтями в плечо Исы и потянула назад.

– Что встала? Дёру!..

Шаг, широкий шаг, прыжок. Они побежали под гору что было духу, не видя ни дороги, ни фигур спутников.

Сердце подскочило к ключицам и грохотало быстрее и быстрее. Иса бежала вслед за Лой, хрипела и молилась Юности – так искренне, как молилась лишь в том заброшенном храме на болоте – чтобы та не позволила чародейке вновь завязнуть в панической трясине. В какой-то момент девушка почувствовала удар в плечо и вскрикнула, но увидела лишь рыжие локоны да пылающий глаз Грэй. Подруга упала и растворилась в туманных клубах, не издав ни звука, но в ушах Исы эхом раздались её увещевания: «Смотри на меня и дыши глубже. Вот так: вдох… выдох». Девушка втянула воздух ноздрями, выдохнула ртом и стряхнула с себя руку проводницы.

– Эй! – рявкнула та. – А ну назад!

Мечась в сгущающемся тумане – сером лишь до поры – Иса не смогла найти Грэй. Ладно, ифритку так просто не взять. Без сомнения, она попросту обогнала их пару. Лапа Лой вновь нашарила чародейку и потянула назад. Они побежали.

Порыв ветра проредил мутное покрывало и явил вдали растерянных, запыхавшихся Танна с Ренаном. Иса выдохнула, увидев Грэй; вот она стоит, широко расставив ноги, громко дышит и машет отстающим соратникам. Коса её пылала в страшной серости момента, как раскалённый металл. Но облегчение молниеносно сменилось трепетом, когда Ренан прямо на её глазах попятился и обронил лук. Течение времени замедлилось. Чародейка смотрела, как падает с плеча коса, как Грэй роняет челюсть и орёт что-то про зелень за её спиной. Как с места срывается Танн, взметнув полы плаща, как длинные ноги прыжками преодолевают расстояние меж ним и ученицей. Иса обернулась.

«Много чудищ самых разных ходит-бродит по лесам,

Только дымки изумрудной любой монстр боится сам».

– Лой! – завопил Ренан жутко и гортанно.

Грубый удар в спину. Иса по инерции сделала несколько скомканных шагов, потеряла равновесие и угодила прямиком в объятия джинна. Он пихнул её себе за спину и велел спешить, но… Внимание захватила Лой. Руки женщины словно щупали воздух, и только дурак бы не понял, что эти самые лапы мгновение назад толкнули Ису в спину, спасая от изумрудной лавины. В жучьих глазах блеснуло что-то вроде тоски, а затем Лой сожрало.

Туман замедлился, приняв жертву.

– Мне жаль, – просипел Танн.

Иса непонимающе уставилась на него, но джинн оттолкнул ученицу и отвёл взор. Пробормотал:

– Надоело, – и погрузился в туман.

Непонятно, как долго Иса стояла на месте и ждала, когда Чёрное чудо успокоится, насытится и пойдёт прочь. Но оно лишь застыло, словно смеясь над её утратой.

Мысли перекрыли неуместные воспоминания. Как подло. День, когда погибла мама, Иса старалась вымарать из головы, исказить, залить огнём и заменить чем-то радостным, вдохновляющим. Не смогла, не вышло. Пусть черты родного лица смазались и стали почти неузнаваемы, но чёткие линии её тела память пощадила. Мамино тело погрузилось в туман, будто в студень, и исчезло на веки вечные. Туман же моментально растворился в воздухе, не оставив за собой ни следа, ни косточки, ни капли жира. Точно сытый зверь, он успокоился и затаился в логове до поры.

Но этот не уходил. Остановил схождение с горы, замер, затаился, но не уходил. Марево перекрыло тропу и пульсировало, словно гигантское сердце. Умело ли оно смотреть? Понимало ли, что значит «выжидать»? Чего хотело? Иса задавала себе один вопрос за другим и понятия не имела, знает ли хоть кто-то ответы.

– Что теперь делать? – сорвалось с языка.

В глазах защипало. Чародейка почувствовала чужую руку на плече и ссутулилась. Грэй поравнялась с подругой и опасливо глянула в зелёный сгусток. Слова её прозвучали вымученно твёрдыми, громкими:

– Ждать. У нас нет иного выбора, дорога-то одна.

– Но Танн и…

– Может, останутся тела.

Иса моргнула и запрокинула голову.

– Это чудо не отдаст и кусочка плоти, – возразил Ренан.

Лучник уселся на голые камни и воткнул перед собой стрелу. Он казался спокойным, готовым к новой атаке и пожирал оперение глазами, словно лишь оно сейчас было достойно его внимания. О его чувствах могли дать подсказку только плотно сжатые губы да руки, охваченные крупной дрожью.

– Зачем? – по щеке мазнуло чем-то мокрым, и чародейка стукнула себя по бедру.

– Я слышала, Лой спасла ему жизнь. Было бы странно, если бы синекожий не захотел отплатить тем же.

– В итоге сдохли оба! – виленсиец вытащил новую стрелу и с такой силой ткнул ею в камни, что древко сломалось пополам. – А если эта пакость не исчезнет, мы станем следующими. Где там карта, воительница? Нужно искать обходной путь.

Иса отвернулась от рыцаря, охваченного унынием. Поддержать его сейчас она не сможет: себя бы в руках сдержать. Сохранить трезвость ума, не поддаться колючему всполоху эмоций, что терзал душу. Она посмотрела в лицо своему страху – изумрудному – и мысленно пожелала, чтобы тот посмотрел в ответ.

На затылке вздулась подпаленная кожа; Иса поняла это по жжению и волне сладкой боли. В руке заплясало синее пламя.

– Как же я тебя ненавижу, – прошептала девушка.

Пелена молчала.

– Жри, давай! – огненный шар влетел в дымку и исчез без следа.

Пелена не двигалась.

– Сволочь. Убийца. Чудище!

Изумрудная утроба глотала огонь, как яблоки, и будто смеялась над глупой, глупой девчонкой.

– Уничтожу.

– Прекрати. Ты так только хуже сделаешь, – проскрипела Грэй, но Иса даже не обернулась.

Много недель подряд Танн учил чародейку контролировать эмоции, обращаться к холодному голосу разума, быть сдержанной и расчётливой. Вместе они нашли подход к её двуединому дару и почти поняли, как применять его не во вред, но на пользу девушки. Танн не пускал в свою душу, но стал для Исы не только наставником, но другом, защитником и опорой. Очередной опорой. А теперь он мёртв.

Воспоминание о маминой смерти сверкнуло в голове и потухло. Иса презрительно фыркнула. Только сопливые дети зовут мамочку перед сном, чтобы та утешила и стёрла печали. Чтобы солгала, мол, дальше будет лучше. Мол, горести пройдут, и наступит новый солнечный день. В жизни так не бывает. В жизни на помощь не явятся храбрые рыцари да мудрые учителя. В жизни ребёнка, что так и не научился твёрдо шагать по земле, будут ждать сплошь шаткие опоры.

«Приняла меня».

В жизни так много смерти. Как же надоело бояться той, что всегда стояла за плечом.

«Гори синим пламенем, моё наследие».

Ледяной огонь пополз по рукам и дохнул в лицо. Иса чувствовала, как он лизнул волосы, тронул опалённый болью затылок и… исчез.

«Горжусь тобой».

– Отвяжись, – Иса отмахнулась от чужеродного голоса, но в глубине души уже знала, что тот не вернётся.

Словно по мановению руки, зелёный туман дрогнул, подёрнулся рябью и припал к земле. Серые камни всосали его быстро и без остатка, и будто бы не было ничего удивительного в том, что на них не осталось лежать костей или окровавленных тряпок.

– Е… ты ж… в душу мать, – простонала Лой и сблевала себе под ноги.

Танн, подобрав полы плаща, брезгливо отодвинулся.

***

Грэй ржала так надсадно, что чуть не надорвала глотку. Лой подвывала, обхватив голову и качаясь на пятках. Ренан хлопал глазами и, словно на призраков, пялился на невредимых спутников.

– Не понимаю, – бубнил он. – Он так не работает. Так не бывает.

Джинн гладил чародейку по неопалимым волосам и переминался с ноги на ногу, удивлённый столь бурному вниманию к своей персоне.

– Ну ты и скотина, – укоризненно сказала Иса, успокоившись.

– Я джинн.

– Насрать!

– Синее пламя. Серьёзно? Удивлён, что ты не спалила пол-леса.

– Я думала, ты помер…

– Тоже мне, прилежная ученица. Ай, б..!

Грэй потрясла кулаком и двинула ему снова – на этот раз в плечо. Танн пошатнулся и поднял руки в защитной стойке.

– Лично я с места не сдвинусь пока вы оба, – ифритка указала вернувшихся из тумана. – Не расскажете, какого хера ожили, не дав толком себя оплакать.

Джинн закатил глаза и попросил подать воды себе и наёмнице. Только напившись, он соизволил объясниться.

В рассказ синекожего было трудно поверить. Он уверял, что с момента рокового шага и до того, как Лой едва не стошнило ему на сапог, прошло совсем немного времени. Танн долго отказывался объяснять, что заставило его метнуться за женщиной. Поддавшись на уговоры, он лишь упомянул, что устал быть наблюдателем. Гораздо словоохотливей он стал, когда описывал мир внутри мшистого облака: бездну без времени и пространства вокруг, холодную и одновременно жгучую, жадную и безучастную. Попав в её утробу, он не мог испытывать боли, страха и хоть каких-либо эмоций. Танн щипал, кусал пальцы, пытался выдавить из себя смех или крик, но всё впустую; он только ловил в себе тающее ощущение собственного естества и знал, что вскоре лишится и этого.

– Я думал, вот она, погибель, – он криво улыбнулся. – Но затем услышал шорох вороньих крыльев и пошёл на звук.

Звук был единственным, что наполняло пустоту. Пройдя какое-то время на птичий шелест, он заметил островок боли на предплечье. Тут джинну пришлось показать соратникам то, что привык стыдливо прятать под рукавом: шрам в виде кольца, глубокий, чёткий, и три почти выцветших линии, что уже не могли его перекрыть. Увидев его, Грэй многозначительно хмыкнула и прикусила губу.

Скоро – а может, и не скоро – джинн набрёл на силуэт, чернотой своей выделявшийся даже во мраке бездны. Он мигал, то исчезая, то появляясь вновь, и испуганно пищал, что твоя полёвка. Шорохи окружали его, шепча: «Сволочь. Убийца. Чудище!». Жалкая сморщенная фигурка растворилась в пустоте и попыталась скрыться, но птичий шелест нагнал невидимку и заставил вновь проявиться, вновь издать жалобный визг. Это видение вернуло Танну грусть, и он перестал осознавать себя мертвецом.

– Было что-то неправильное в том, как корчилась та фигура, – он развёл руками. – Я ухватил за шиворот…

– Тень из бездны? – переспросил Ренан.

– Ну да. Ухватил и хотел было встряхнуть, заставить хоть как-то бороться.

– Тень.

– Что ты как сойка заладил? – Иса ткнула его в бок.

– Да, тень. Ну и очутился вновь в Коргаре, – Танн поднёс руку к лицу, задумчиво поведя пальцами. – Увидел Лой. Изумился, конечно. Вы, хизарцы, всё твердили, что зелёный туман жрёт как людей, так и животных. Наврали, выходит?

– Выходит, в горах он какой-то другой, – предположила Грэй.

– Быть не может.

– Ренан, будь добр, завали. Они вернулись живыми, это главное.

– Если вспомню ещё что-то, обязательно расскажу, – пообещал джинн. – Историю Лой бы послушать, конечно. Но это подождёт. У бедолаги и так словно чёрная полоса по жизни. То грибы, то вот это…

Лой не подала голоса. Захлебнувшись собственным воем, она спала прямо здесь, на каменистой тропе.

Дослушав, Грэй задумчиво поскребла подбородок и резюмировала:

– Звучит безумно, но… Таков уж Коргар, солдаты. Предлагаю пока верить в лучшее. Мы показали горам свою волю, и скверна на время успокоилась. Отступила, чтобы перегруппироваться и ударить вновь…

– Утешила, – Иса криво улыбнулась.

– …но что-то мне подсказывает, что новый удар произойдёт нескоро, и у нас есть время перевести дух. Согласен, м?

Ренан покачал головой, но ответил:

– Понятия не имею. Но лучше уж так, чем трястись и топтаться на месте.

– Спасибо. Карта при тебе? Дай глянуть…

Ифритка разложила потрёпанный пергамент на коленях, подозвала Танна и начала что-то ему доказывать, да так частила словами, что тому оставалось лишь открывать рот да кивать. Иса хмыкнула: Грэй так явственно радовалась «воскрешению» джинна, что буквально горела энтузиазмом продолжать путь. Она же училась на офицера, верно? Наверняка серокожей было приятно, почётно сохранить численность отряда неизменной даже после такого приключения. Было бы славно, конечно, и очень мило, если она тоже успела привязаться к иселинцу – будь тот хоть тысячу раз мужчиной. Может, Грэй уже считает его своим. Другом.

В себе-то Иса была уверена.

– А сурков-то мы потеряли, – вдруг вспомнила она. – Я ненадолго! – дождавшись отмашки наставника, она пружинисто встала и устремилась вверх по тропе.

Девушка не боялась вновь напороться на Чёрное чудо: интуиция подсказывала, что следующая их встреча состоится совсем не скоро. Оттого она даже не вздрогнула, услыхав спешные шаги, а затем и взвинченное дыхание Ренана.

– Совсем страх потеряла? – напускная грубость не могла скрыть заботы в его словах. – Ходить тут одной опасно. Особенно сейчас. Да, туман ушёл, но далеко ли? А ну как с тобой что случилось?

Чародейка замедлила шаг, позволив им поравняться и соприкоснуться запястьями. Ей безумно хотелось, чтобы лихорадка вот-вот покинула организм Ренана. Она понимала, что он борется изо всех сил: вон, лицо прояснилось, глаза почти вернули прежний блеск и бархатистую мягкость. Почти: где-то в глубине всё еще зияла темнота. Она резко контрастировала с его светлым образом. Эти пшеничные волосы, смешливые морщинки вокруг глаз, губы, плотно и нервно сжатые – негоже было скверне гнездиться в этих чертах. В груди вдруг кольнуло беспричинной жалостью, и Иса, повинуясь порыву, взяла Ренана под руку.

– Тогда, в таверне, ты надо мной так не трясся.

– С тех пор многое изменилось.

– Я хочу найти тех сурков, – улыбнулась Иса. – Как думаешь, есть шанс? Да, мы бежали, сверкая пятками и роняя вещи, но тропа узкая. Развернуться особо негде, и…

– Миледи, нам надо серьёзно поговорить.

Иса чудовищно хотела кушать, а не разговаривать, и позволила себе раздражённое:

– Давай позже. Когда вернёмся к остальным.

– Наедине, – он увидел её замешательство и снизил тон. – Пожалуйста.

Девушка вздохнула и согласилась. Следующую дырку на её ремне пусть сам расковыривает!

– Ты поверила ему? Танну… или что там вернулось вместо твоего учителя?

– Не перегибай палку, – она нежно коснулась его лба и отметила, что от горячки не осталось и следа. – Это точно Танн, живой и невредимый. Я чувствую это и сердцем, и даром.

– Ой ли. Блака ты так же чувствовала. Напомнить, что из этого вышло?

– Не путай запад с востоком, – Иса поморщилась. – Его я не чувствовала. Думала, что знаю, и ошиблась. С наставником у меня иная уверенность. Не знаю, как объяснить это кому-то далёкому от магии.

– Неважно, – отрезал Ренан. – Пойми: сколько живу на свете, такого раньше не встречал. Где это видано, чтобы туман отпускал своих жертв? Я вот о чём толкую, – он понял, что чародейка готовилась опровергать каждую его фразу, но продолжил с большей горячностью: – Единожды ты уже обожглась, а я вместе с тобой. Давай, как и впредь, держаться друг друга и бдеть. Быть готовыми.

– Давай.

– Ты говоришь так, будто хочешь, чтобы я отвязался и перестал тебе досаждать.

Иса изучила очередной островок низкорослого кустарника и наконец-то нашла заветную тушку. Она радостно вскрикнула и упала на корточки, невольно потянув мужчину за собой.

– Смотри, нашла! Ох, чур мне окорочок.

Глава 16. Блак

От мыслей о том, что ему снова придётся обращаться к грязному дару, Блака мутило. Свистопляска образов, пейзажей и интерьеров всё ещё пестрела перед взором, а горше всего ощущалась память о потере контроля. Верно говорят исакаты: чем выше на сосну залезешь – тем больнее падать. Вор неплохо так поднялся сначала в иерархии сектантов, а потом и среди прочих одарённых, чтобы… Что? Верно. Чтобы стать ведомым вложенной в его тело волей предателя. Стать бездарной фигурой в игре, правила которой смертному едва ли возможно было осмыслить.

Блак добела стиснул кулаки и, ведомый остатками достоинства, сцепил руки за спиной. Ничего, он найдёт способ нагнать отряд идиотов. Как-то же он оказался у коргарского озера, ведомый лишь эхом исиной магии! Он поймёт, как выйти на след чародейки, надо только потренироваться. Этими мыслями мужчина тешил себя, слушая очередной приказ благородной. Вроде бы простое распоряжение: мотнуться в Креген, передать его светлости добытые сведения, а затем «перескочить» в Анру, туда, где будет ждать его леди Фэйлин. Ерунда. Плёвое дело, ему и не такое по плечу, верно?Вот только лишь приняв эти правила, он сможет спасти её от неминуемой смерти. Записка гласила: Ису ведут на заклание. Ведут люди и нелюди, лишь один из которых знает настоящую цель экспедиции.

– Миледи, я против.

– Приказы не обсуждаются, солдат, – отрезала она и черканула пером по пергаменту резко, словно лезвием по горлу. – Кто, кроме тебя, сам же знаешь.

– Есть риск, что и в этот раз меня унесёт в никуда. Нужны пробные «скачки», без них не понять, вернулся ли контроль…

– Я запрещаю тебе перемещаться вслепую.

– Ваша светлость, вы не понимаете.

– Ошибаешься. Если бы близкому мне человеку грозила опасность, я бы тоже хотела бросить всё и упорхнуть на помощь. Однако в твоём случае лучшей пробой будет «прыжок» в знакомое место. Если он пройдёт успешно, а его величество получит посылку, ты получишь увольнительную – даю слово.

Блак раздул ноздри и повысил тон:

– Иса может умереть в любой момент.

– Идёт война, – благородная отложила перо и посмотрела на него исподлобья: тяжело так посмотрела, проницательно. – Междоусобная и оттого особенно кровавая. Сам знаешь: произошедшее в Гуриме, может настигнуть и Анру, и Кирен, и даже Риг. Сейчас каждый хизарец, за кого бы он не сражался и кому бы не молился, рискует умереть. Сколько человек не увидят следующий рассвет, став жертвой огня, меча, чудовищной пасти или дурацкого случая? Сколько детей останутся сиротами, такими же, как твоя Мариса? Не сочти за дешёвую манипуляцию, это язык фактов. С севера на нас идёт армия. По мере её продвижения люди будут гибнуть десятками, сотнями, тысячами. Боги их не спасут. Король их не спасёт. Но может спасти кто-то вроде тебя: человек, что сэкономит смешную пару-тройку рассветов, а вместе с ними – множество шансов на жизнь.

– Одна женщина ничто на фоне тысячи ваших подданных, да, леди Фэйлин?

– Какой ответ ты бы дал, будучи на моём месте? Или на месте правителя?

Он не нашёл что сказать, и потому воспользовался последним шансом склонить чашу весов в свою пользу.

– Допустим, я сделаю это. Призову дар, ошибусь, и ваша ценная посылка угодит прямиком в море. Сведения государственной важности достанутся рыбам, – перчатки за спиной скрипнули. – Леди Фэйлин, я не боюсь смерти, – Блак произнёс это запальчиво, как подросток, и тут же устыдился собственных слов. – Лишь сомневаюсь в… надёжности этой затеи.

Фэйлин затрепетала ресницами, будто хотела выдать что-то нелицеприятное, но лишь печально наморщила лоб. Стальные глаза сверкнули неистово и потухли, будто лучины.

– Перенеси меня в столицу.

– Не в моей власти.

– Что ж, тогда «прыгай» сам. Я готова рискнуть конвертом.

– Так точно, мидели. Раз уж это ваше последнее слово.

Мужчина отвернулся к двери и уже схватился за ручку, как услышал вдогонку:

– Буду ждать в Анре на исходе третьего дня. Трактир «Дубовый лист», не забудешь? Напьёмся, а потом будем думать, как выручить юную богиню.

Боги, эта женщина не умеет подбадривать. Нет, не так. Она просто делает это весьма странным образом. Тут они с Блаком похожи и вроде бы должны пожать друг другу руки… Пожмут, если Блак преуспеет.

Вор спрятал в заплечной сумке пухлый кожаный конверт, чистый и навощённый. Похоже, начальница впихнула туда все найденные бумаги, не оставив себе и клочка. Леди Фэйлин как пить дать показала Вору лишь толику того, что отправила на суд Фредерада. Честно говоря, руки зудели: вот бы вскрыть пару писем! Вот бы узнать, о чём переписываются власть имущие – помимо войны да скромного расследования деятельности сектантов. Много ли строк уделено Блаку или Исе, частями каких планов они станут завтра-послезавтра?

Затянутая в кожу ладонь ощупала выпуклый угол и упала. Позже.

Блак прислушался к себе и не ощутил чужого присутствия. Он знал, как коварен бог-Разрушение, как ловко тот прячется среди мыслей и намерений последователя, но всё же решил поверить в минутное одиночество. Взяв за яйца остатки воли, Вор вышел за дверь и очутился неподалёку от ворот Яннерта.

Восточный край окутал его всеми оттенками оранжевого. Даже самый угрюмый, не привыкший к созерцанию крестьянин порадовался бы открывшейся картине. Суровые северные деревья, высокие и грозные, словно великанские копья, уступили клёнам да дубам, еще не до конца растерявшим медные бляхи листвы. Дорога в город была вымощена желтоватым кирпичом, а на венчавших бастионы штандартах красовались сплошь королевские цвета. Рыжего с чёрным здесь было даже больше, чем в столице. Красиво. Блак хмыкнул про себя. Если бы не союз с Висариусами, не бывать Яннерту в составе Хизара. Слишком уж тут благодатно на контрасте с теми местами, где вырос разведчик: нищими, отсыревшими и приходящими в запустение. Восточные партнёры, должно быть, давно пускали слюни на этот кусок земли и отняли бы его без тени сомнения: все краски золота им куда больше к лицу.

Впрочем, как только Фредерад передаст Ису виленсийцам, те смогут приступить к экспансии на запад. Почему бы им так не сделать? Это путь силы. Путь Сильных.

Блак помотал головой и отбросил пустые подозрения. Не о том ему сейчас стоит тревожиться, о-о-ох, не о том. Зажмурившись, он представил один из кулуаров Крегенской крепости и «прыгнул». Тело обволокла темень – всего на мгновение, на песчинку часов – и он оказался в каменном мешке.

Вековая каменная кладка, пыль, кружево паутины, стягивающее угол. Крысиный хвост, червяком скрывшийся в горе наваленного в углу хлама. Снова попал, куда надо, аж челюсти сводит от счастья! Блак прижал ухо к обманчиво крепкой двери и прислушался: кажется, в коридоре никого. Он выждал немного для верности и вышел из закутка. Как и прежде, разведчику показалось, что в эту часть замка слугам попросту запретили ходить: грязь, пыль, пара ржавых настенных регалий да несвежий тростник – вот и всё, что тут было. Душный, давящий стенами узкий коридор без единого ответвления вывел Вора к такой же узкой неприметной двери. Он стукнул медным кольцом раз, другой, потом выждал и долбанул металлом о дерево в последний раз; только потом услышал знакомый голос. Из комнаты вышел мужчина в чёрно-оранжевом, невысокий, но настолько прямой, будто давеча присел на кол да так с него и не слез. В первую их встречу Блак сразу приметил массивный золотой перстень-чеканку, что украшал большой палец кулуарного обитателя. Разведчика не ввели в заблуждение сбитые кавалерийские сапоги, ношенный-переношенный наддоспешник и сизые мешки под глазами мужчины, характерные для работяги-простолюдина.

– Ну здравствуй, – протянул лорд Барган. – Ты, как всегда, не вовремя.

– Прошу прощения, милорд, – безразлично откликнулся Блак. – Мне к королю. С важным донесением от леди Фэйлин.

Лорд, не потрудившись запереть кабинет, махнул венчанной фамильным перстнем рукой и поманил Блака за собой. Тот последовал за провожатым, выдерживая дистанцию в пять шагов. Королевский сенешаль вдолбил ему эти пять шагов ещё при самом первом визите, будто этикет был единственным, что сдерживало крепость от разрушения. Перед глазами маячила тряпка королевских цветов. Её обладатель, минуя очередной поворот, сказал что-то, и Вору пришлось невольно сократить сакральное расстояние.

– Ваша милость?

– Повезло застать меня на месте, говорю. Знаешь ли, при дворе его Величества у меня довольно много забот.

– В прошлые разы я всегда находил вас в кабинете, – обронил Вор. Отчего-то он был уверен, что высокородный вояка протирал зад у крысиной каморки не просто так. Скорее всего Баргану доверили отслеживать визиты безродного, но всегда долгожданного гостя.

Лорд смолчал, и пропасть пяти шагов вновь выросла между мужчинами.

Вот и знакомый до одури кабинет, в котором Фредерад грелся у очага и принимал важнейшие из решений. В нём он решил помиловать Блака и тщательно обращал того в верного чёрного пса. Здесь же он продавал принцесс и пироманток, словно породистых кобылиц, заключал союзы и ставил закорючки на указах, что отправляли на смерть. Многие из этих указов, сделок, решений могли изменить страну к лучшему. Но изменят ли? Блак не понимал, но понимала Фэйлин. Более того, начальница истово верила в позитивные изменения, а значит, верить стоит и ему. Это ли не «преданность»?

Лорд Барган заявил, что король на месте и скоро соизволит принять солдата особой службы. Ожидать пришлось долго, но вот дубовая дверь отворилась, и знакомый до тошноты заносчивый сенешаль пропустил Блака в святая святых столицы. Оказавшись перед монархом, разведчик преклонил колено и уставился на ковёр цвета благородной старой киновари.

– Барган, прочь, – молвил Фредерад. – И стражу убери ненадолго, нечего им уши греть.

Государь не боялся беспородной собаки. Блаку отчего-то стало неуютно до отчаяния, и он выпалил:

– Леди Фэйлин прислала, ваша милость. Срочное донесение и…

– Вставай давай.

Вор чуть ли не торжественно положил на стол конверт с бумагами и глянул на короля. Тот не спешил притронуться к посылке. Монарх и опёрся щекой о кулак; он заметно постарел с момента их прошлой встречи, но голос был по-прежнему полон эдакой строгой насмешки, но при этом милостив и бархатист.

– Ну, как идут дела на севере?

Доклад был долгим, обстоятельным. Король слушал, кивал, редко – но метко – вставлял замечания и задавал вопросы. Вскоре во рту Блака пересохло, он охрип, но не осмелился попросить и глотка воды. Разведчик звучал надсадно, когда описывал ночку в Хельте, и дал звонкого петуха, стоило только заикнуться о «скачке» в Коргар.

– И вот ты здесь, – подытожил государь, когда слова в Блаке наконец-то закончились. – Право дело, не стоило прогонять охрану, ох, не стоило.

Разведчик сглотнул шершавый ком и кивнул.

– С другой стороны, будь ты опасен, Фэйлин была бы давно мертва. Видать, своей воли в тебе всё же больше, чем предательской, это радует.

Как странно было слышать имя начальницы без положенного по этикету титула. Что ж, всё могут короли, всё им дозволено.

– О том, что узнал и сделал, не смей говорить никому, кроме меня. Уяснил?

– Да, ваша милость.

– Так. Чуть не забыл, – Фредерад поменял позу, выпрямившись. – Ты с самого начала знал, кем может оказаться эта мошенница, Мариса. Девчонка-то не просто мощный маг огня, но наследница богини. Почему сокрыл информацию? Нет-нет, не вздумай юлить, отвечай честно.

– В награду за честный ответ я окажусь в петле, – процедил Блак.

– Это приказ.

– Вы гарантировали Исе защиту. Говорили, что ни в коем случае нельзя отдавать её виленсийцам. В итоге продали Висариусу, даже толком не поторговавшись. Пенька уж обняла шею, ваша милость, но наши с вами слова стоят одной монеты. Медной.

Государь долго молчал, погрузившись в раздумья, затем хлопнул по столешнице и проговорил:

– По-человечески, ты прав.

Блак чудь не поседел от изумления и приоткрыл рот.

– Но я не простой человек.

– Так точно… ваше величество.

– Висариус сильный союзник. И пара-тройка лет жизни простой хизарки – не в темнице, заметь, а при дворе! – стоят его военной поддержки. Чародейка разом отдаст долг кронпринцу Вэсу и собственной стране, а после будет вольна вернуться домой. Видишь, я выполнил сделку. Просто не так, как ты ожидал.

– Вот как, – разведчик облизнул треснувшую от сухости губу.

– Вижу, из тебя вот-вот вырвется ещё одна самоубийственная честность. Говори, говори. Дозволяю.

– Мне казалось, тяжёлую кавалерию вы купили вовсе не за Ису, а за руку и сердце принцессы.

– Победа в гражданской войне стоит дорого, уважаемый Вор. Да. Моя дорогая дочь отправится в Виленсию вместе с богиней.

– Вот будет потеха, когда она об этом узнает, – вырвалось у Блака, и он едва не врезал себе по лицу.

Король выкатил глаза и рассмеялся. Немногим позже, утерев невидимую слезинку, он махнул рукой и отпустил разведчика восвояси.

***

Весь следующий день Блак потратил вовсе не на отдых.

Выделенная ему каморка неподалёку от кабинета Баргана удобством превосходила лучшие из комнат в трактирах, даже несмотря на лаконичность обстановки. Простолюдинам вроде него достаточно простой кровати да надёжного замка на двери, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями. Тонкое одеяло манило к себе, словно любовница, но мужчина не купился на сладкий искус. Напившись вдоволь, он скинул плащ и попрыгал на месте, чтобы размять затёкшие руки и ноги. Приставленный к крысиному лорду слуга сообщил, что еду гостю принесут ближе к вечеру. Оловянную вазу с фруктами, что стояла на подоконнике, Блак проигнорировал. Потом перекусил.

Сейчас же его ждала работа над ошибками.

Он «прыгал» по знакомым улочкам Крегена, покуда не ощутил влагу под носом. Утерев кровь, разведчик зашёл на ближайший рыночек и притворился, будто выбирает скобяные изделия. Про себя же Блак вёл подсчёт: два закоулка близ публичных домов, кузница старика Юстеса, что родом из Борега, пять пустых крепостных коридоров да вот этот рынок, полупустой в разгар рабочего дня. Итого девять перемещений за раз. Мало, якул его задери, мало! Он шмыгнул, напрягся и переместился в крысиный кулуар. Десять! Блак прислушался к себе и буквально на волосок ослабил контроль над даром. Из-под перчатки просочилась тонкая струя смолянистого дыма, но ум остался незамутнённым. Мужчина улыбнулся и «скакнул» в свою каморку. На пол закапало красным, и он, запрокинув голову, тяжело опустился на кровать. Королевские прачки не скажут спасибо за испорченные простыни, но увы – такова их доля.

До ужина Блак успел слопать несколько груш и яблоко, а главное – «прыгнуть» ещё раз пятнадцать. Все шло гладко, даже слишком. Единственное, в чем разведчик не преуспел, так это в перемещении вслепую к снобу-сенешалю. Он понятия не имел, где рыщет долговязый лордик, но помнил свои ощущения от его персоны. Зацепившись за них, Блак сделал шаг, но появился в шаге от того места, где стоял раньше. Что ж, не сегодня, так завтра.

Второй день прошёл по схожему распорядку. Число успешных «скачков» достигло тридцати. По следам сенешаля Блак не пошёл, но сделал попытку переместиться поближе к Баргану. Очутился он в пыльном кабинете лорда, но хозяина не застал; эксперимент принял как неудачный.

Город за стрельчатым окном укрылся золотой вуалью. Сквозь плотную слюду было невозможно рассмотреть деталей, но Блак хорошо представлял себе окрашенные жёлтым камни, шпили, крыши мастерских и домов зажиточных граждан, что толкались под крепостными стенами. Столица была огромна и хороша собой, особенно на закате – он запомнил её как город вкусной похлебки, громких податливых девушек и красивых до омерзения тайн, таких сочных и таких дорогих.

Кстати, о тайнах.

Разведчик едва дождался, пока слуга унесёт блюдо с обсосанными до последнего хрящика костями. Раньше, если Вор вдруг оказывался в крепости после сумерек, сенешаль отправлял его в каморку: Фредерад до поздней ночи принимал советников и высокородных просителей, а затем удалялся в опочивальню. Встречи с особо одарённым гостем проходили наутро. Оттого Блак был уверен, что с наступлением темноты кабинет государя запирали, чтобы открыть лишь на следующий день. Милым делом будет проникнуть туда прошерстить монаршую корреспонденцию.

От нетерпения он еле дождался ночи. Но вот шаг в пустоту, её бездушные объятия – и Вор на месте. Угли в очаге мерцали багровыми отсветами. Блак смог различить очертания качалки, резного кресла и гигантского письменного стола. Он поднял подсвечник, запалил фитиль угольком и приблизился к стопке документов. Просмотрев, скривился: большинство бумаг Вор уже видел, содержимое других начальница ему пересказала. Только одно письмо показалось ему интересным:

«Милая Фэйлин.

Ты с детства была умнее, хитрее крошки Леренны, и уж куда сильнее духом. Вижу твои успехи и не могу нарадоваться: я сделал правильную ставку. Не подводи старика и впредь. Издавай спорные приказы, добивайся внимания и делай так, чтобы простой люд разделял вкус твоих побед.

Инициатива похвальна, но уж изволь беречь одинаково жизнь и честь. Используй лучше вора. Да, цепь предателя накрепко сковала его горло. И всё же он может совершить то, на что не хватит духу достойнейшим из лордов».

Положив письмо на место, Вор обыскал стол, полку над очагом и даже задрал уголок ковра – пусто. Выходит, леди Фэйлин скрывала от него не так уж и много… И одновременно всё на свете. Подумав об этом, Блак вдруг покачнулся и едва не упал. Он моргнул и очутился в незнакомом помещении. Глаза залил свет, он инстинктивно прикрыл лицо рукой и пригнулся.

– Вор? – знакомый баритон резанул ухо, и подсвечник с грохотом упал на пол.

Блак попал в монаршую опочивальню. Он сделал усилие, чтобы осмотреться, но взгляд успел объять лишь грузную фигуру Фредерада в длинной ночной рубахе. Чело не венчал золотой обод, тяжелый кубок в руке опасно накренился.

«Посмотри на него».

Блак задёргался, точно попавшая в силки куропатка.

«Ты выбрал служение ему, Вор?»

– Я в-выбрал служение гос-с-сударству, – выдавил разведчик и схватился руками за виски. Он успел заметить, что перчатки его окутаны дымом, и инстинктивно задержал дыхание.

«Он не успеет позвать стражу. Доверяет тебе. Слабак».

Рука вдруг перестала принадлежать Блаку. Он с ужасом ощущал, как она отрывается от головы и ползёт под мышку, туда, где в скрытых ножнах скрывался клинок. Мужчина рванулся, задрожал и вновь обрёл власть над конечностью. Между ушей будто медный колокол раскололся, и Блак упал на колени.

«Силён. Но ничего, я сильнее».

– Иди в б-бездну.

«Давай, сын. В последний ра…»

Голос Разрушения исчез, оставив после себя лишь эхо божественного присутствия. Но правая рука вновь перестала подчиняться мозгу. Каждая мышца, каждая связка на ней напряглась, и длань рванулась к ножу. Сквозь тонкую кожу перчатки Блак ощутил рукоять и сжал её так сильно, что стало больно.

– Не хочу!

Перед внутренним взором возникла Иса. По пыльной, закопчённой коже бежали дорожки слёз. За спиной девушки гудело алое зарево первозданной магии. Пока губы пиромантки шептали «предатель, предатель», пламя тянуло щупальца к глазам Блака, к его сердцу и лбу. Три обжигающих касания – и он почти потерял себя. Перед тем, как ослепнуть, он услышал баритон Фредерада:

– Лучше сейчас. Лучше меня.

Удар сердца, и зрение вернулось. Нож выскользнул из расслабленной ладони и громовым раскатом ударился об пол.

Король Фредерад IIХизарский умирал на глазах голодранца из Борега. Государева кровь вырывалась из вскрытой артерии, и точно также – тугими толчками – из вен Блака лилась дымчатая скверна. Её место заполняло саднящее ощущение свободы. В груди защемило; из души словно вырвали что-то вросшее мицелием, опутавшее её сотнями лапок и давящее контролем. Чёрный бог оставил неверного сына? Сделал его руками грязную работу и выбросил за ненадобностью?

Блак подчинился первому же эгоистичному порыву и «прыгнул» в свою каморку. Прислушался к себе: тишина и покой. Лишь какая-то часть старого доброго Вора ёрзала в подреберье, вопя: «Делай ноги, бестолочь! В горы!». Он истерически хохотнул и переместился к Баргану.

Тот был на месте, в крохотном кабинете у кенхеры на рогах. Читал что-то, сидя спиной к бесшумному посетителю. А ведь у разведчика были ещё ножи, попрятанные под дублетом. Укол в шею либо под мышку – и нет больше лорда крысиного угла! И найдёт его тело случайный слуга, попавший в заброшенный коридор по случайной, роковой ошибке…

– Лорд Барган, – прошелестел Блак и отклонился, пропуская широкий замах стилета. – Вы должны знать.

– Проклятье! Ну, говори.

Благородный быстро отошёл от испуга. Этим он лишний раз подтвердил, что знает правду о загадочном госте. Вор не ошибался на его счёт. Чёрно-оранжевый хорошо исполнил роль особого королевского псаря – провожатого да охранника дворняги с особо полезным короне даром.

Блак признался, дрожа от нервного напряжения. Барган слушал, не мигая – но и не опуская стилет. Лишь желваки играли на суровом лице.

– Всё сказал?

– Так точно, милорд, – Блак задрал подборок и, храбрясь, добавил: – Это будет колесование или костёр?

– Это будет «засунь язык в задницу и мигом обратно к её светлости».

– Вы, кажется, не поняли, – с языка сорвался идиотский смешок. – Там, в опочивальне…

– Ты верен Хизару, Вор?

– Так точно?..

– Готов умереть за свою страну?

– Да.

– Готов продолжать убивать за свою страну?

Разведчик осоловело закивал.

– Уёбывай в Анру, пока я не передумал. И передай миледи: мы справимся. Пусть делает своё дело и не беспокоится за тыл.

Словно побитая собака, Блак поклонился и исчез с глаз лорда Баргана. Первым «скачком» он преодолел расстояние до Борега и даже не заметил этого. Следующий шаг перенес его в Анру, в закуток за «Дубовым листом». Смутное чувство потянуло мужчину внутрь, и он подчинился.

Фэйлин сидела за столиком в дальнем углу и болтала остатки напитка в деревянной кружке. Судя по тому, как резко девушка качала ногой в высоком сапоге, она ждала напарника, причём давно. Блак понятия не имел, как поведать ей о содеянном. Он бы так и мялся на пороге, но девушка сама бросила взгляд к выходу и, узнав подчиненного, вяло махнула рукой.

– Вернулся, – сказал она и приподняла уголок губ. – Что с лицом? Конверт оправился на дно морское?

Он приблизился к её уху и зашептал:

– Король умер. Я убил его. Не смог остановиться, миледи.

Фэйлин выдохнула и ссутулилась. После непродолжительной паузы приложилась к кружке и выпила до дна. То, что она обронила после, пронзило Блака подобно стреле.

– Ну, с этим уже можно работать.

Тут-то Блак и осознал, что с ним произошло на самом деле.

Глава 17. Танн

Ветер выл и бесновался. Яростные порывы лохматили волосы и развевали плащ за спиной, полоща его, словно боевой стяг. В окружившей их буре Порядку виделось множество глаз – карих, серых, зелёных, голубых – что жалили его ненавистью, но были не в силах ранить больнее, чем он сам.

– Проклинаю, – выл ветер.

«Проклинаем», – обещали глаза, полные гнева.

Пусть так. Пусть такой ценой. Но старший брат на то и был старшим, чтобы защитить сестру и разделить её бремя. Мужчина в белом развёл руки, и скала треснула пополам.

Из разлома повалил густой дым; едкими клубами он взметнулся к небесам и перекрыл свет далёкого солнца. Мрак сгустился вокруг четверых, не смея трогать обожествлённые тела, но так и тянул к ним щупальца, усики, жвалы. Он был ослаблен, этот первородный хаос, разрознен и немощен. Лишь немногая его часть теплилась под кожей земли, питая тёмные силы природы, даруя жизнь чудесам и искушая смертных.

«Эти создания всё множат свой бесполезный род. Снуют, как насекомые, попирая стопами хрупкую почву, жгут леса, терзают первых змеев и волков. Живут, не задумываясь о воле, любви, мудрости и других высоких материях, что когда-то создали мир из небытия… Как же они прекрасны в своей простоте».

Хаос, полный противоречий, веками отрицал право человека на жизнь. Но четверо показали, что их соплеменники могут породить нечто большее, чем прямоходящих жучков. Он почти захотел признать власть молодых богов, выделить из разношёрстной массы живых существ, но не успел. Четверо отняли у хаоса почти всё, оставив лишь ненависть и желание отомстить.

Порядок видел, что ползло на них из расщелины, и чувствовал вину. Великую вину за то, что собирался сделать. Ладони его раздвинулись шире. Скала застонала, заискрилась магмой; разлом превратился в каньон, а вскоре в зияющий жадным ртом провал, глубокий, как самое страшное из морей.

– Мне жаль, – молвил мужчина, обращаясь к зловонному дыму и ветру одновременно. – Потерпи ещё немного. Придёт время, и мы вернём всё, что отняли.

– Не-е-ет, брат, – шипел Разрушение. – Я ничего не отдам. Я рождён заново, чтобы забирать.

Порядок даже не посмотрел в сторону гордеца.

– Надеюсь, ждать придётся недолго.

– Да, – женщина в красном кивнула младшей сестре. – Однажды я буду готова. Однажды я отброшу жалость и приду в это место, где всё началось и где должно закончиться. Жди меня, повелитель скорби, – обратилась она к несчастному богу.

– Жди нас.

Чёрный засмеялся так громко, что буран сорвал со склонов Коргара деревья и покрыл землю токсичным пеплом. Но вот волна воли собратьев подняла его в воздух и швырнула вниз – прямиком в дымящуюся хаосом бездну. Неосязаемые щупальца ринулись за телом. Порядок хлопнул в ладоши, и земля сошлась воедино, похоронив в себе молодого бога и хаос, который он так желал поглотить.

– Пора.

Трое окинули взглядом континент, что простирался под пятой Дымящейся скалы. Боги прощались с миром, что породил их. Прощались с золотом южных песков, северными чащобами и жемчужным побережьем востока. Прощались с пурпуром зари, атласом крыльев бабочек, детским смехом и запахами свежескошенной травы. Пора бы им окончить земной путь, отбросить человечность и воссоединиться с тем, что их создало. Боги растворились в буре и вулканическом туфе, а на тех местах, где миг назад стояли их силуэты, выросло три обсидиановых обелиска.

Их наследие, что должно было сдержать младшего брата до поры. Их проклятие, что так и не дало богам оторваться от земли.

Танн широко раскрыл глаза, разбуженный детским плачем. Он резко сел и хлопнул себя по щеке. Здесь не место рыданиям. Здесь, в горах Коргара, не место детям. Тут обитают только дикие звери да Чёрные чудеса, туманные видения и кошмары. Джинн повернулся к лежавшей справа Исе. Девчонка, кутаясь в мех, свернулась в клубок и спала – тревожно, судя по звукам, что издавала. Ей тоже снился дурной сон.

Зато погода выдалась на диво приятной. Жестокой природе надоело полоскать отряд дождями и моросью, и она затихла, подарив путникам несколько тёплых безветренных дней. Танн не хотел обманываться и предвкушал скорые заморозки, но душа его упрямо радовалась передышке. Кочевые джинны говорили: ледяной дар греет ледяного мага. Едва ли они знали, сколько сил требуется криоманту, чтобы поддерживать в теле приемлемую температуру. К чести оленеводов, Танн и сам не догадывался, что может сохранять тепло под кожей. А может, то была одна из шалостей Дымящейся скалы.

Темноту вновь пронзил младенческий крик, и Танн задрожал. Шрам на предплечье потянуло болью. Захотелось малодушно заткнуть пальцем уши, подумать о чём-то хорошем и вновь забыться. Он сжал зубы и зажмурился. Едва ли в его жизни осталось хоть что-то хорошее. Едва ли…

Иса заворочалась и тихо застонала, развеяв наваждение. Маг поймал себя на мысли, что хотел бы сейчас видеть лицо ученицы. Девочка плачет? Улыбается? Кривится от обиды или злости? Что, кто снится ей этой тёплой осенней ночью? Пустые вопросы. Девушка сама всё расскажет, как только доест скудный завтрак. Наверняка ещё влезет в душу, выпытывая о кошмарах Танна, и отвлечёт от самокопаний. В этом вся Иса: простая, добродушная и полная веры в лучшее.

Танн лёг на шкуры и подложил руки под голову. Высоко в небе мерцала вышивка созвездий: Бубен, Книгочей, малый Горностай и Северный крест были так ярки в это время года, что могли ослепить одержимого ими мудреца и исследователя. Средь благородного серебра рубиново вспыхивала звезда Красной богини. Танн смотрел на неё, медленно засыпая, слушал сонные вздохи ученицы и думал: наверняка джинны-кочевники увидели бы в алом светиле знак. И были бы правы.

Утро было немногим теплее ночи. Проснувшись, путники стянулись к костру, подкормили огонь трескучими ветками и затянули беседу. Рассвет на часах встречали Ренан и Лой, их реплики были скудными и односложными. Оба казались мрачными и сосредоточенными, хотя, казалось, должны были радоваться отсутствию в округе чудовищ и прочих порождений гор. Танн заморгал: ему вдруг показалось, что Лой окутывают ленты из дыма и сажи. Морок быстро пропал, но неприятный осадок остался. Женщина, что спасла его из темницы, слишком уж часто вызывала эмоции, отличные от благодарности.

– Простите, неудачники, но я сегодня выспалась, – Грэй вытряхнула из тряпицы остатки вчерашнего суслика и цокнула языком. – Судя по вашим лицам, больше никому это не удалось.

– Да уж, – хмыкнул Ренан. – Раз так, пойдёшь во главе отряда. Нам нужен кто-то свежий и отважный, чтобы не прозевать угрозу.

– Мне казалось, для этой работы обычно берут следопытов. Эх, котелок бы.

Ифритка отдала мясо Лой и обернулась к чародейке. Посмотрела, покачала головой и окликнула виленсийца.

– Дай тетиву.

– Зачем?

– От твоего лука никакой пользы. Мажешь чаще, чем попадаешь в цель, потому и голодаем, – серьёзно сказал Грэй. – Я хочу завязать тебе волосы, Ис.

– Тетивой? – Ренан презрительно фыркнул. – Мне нравятся наши пикировки, но это уже чересчур. Хочешь лишить меня единственного оружия?

– Ладно. Меняю драную веревку на кинжал.

– Не надо тетивы и кинжала, – вставила чародейка. – Мне и так нормально.

Она заправила за уши прядь отросших волос, и Грэй с теплотой улыбнулась.

– Возьми это. Просто так, – Танн выудил шнуровку из ворота рубахи и протянул воительнице.

Та с благодарностью приняла кожаную ленту и уселась за спиной подруги. Иса вяло отмахнулась, но всё же выпрямила спину и замерла. Ловкие серые пальцы зарылись в волосы, расчёсывая их и переплетая между собой. Исина шевелюра едва отросла до плеч, и собрать её в подобие приличной прически было бы трудно. Однако ифритке удалось: на затылке чародейки теперь пушился хвостик, а более короткие пряди были забраны в натянутые локоны.

Девчонка ощупала голову и усмехнулась.

– Ренан, смотри, я выгляжу почти как ты. Ну, я про волосы.

Виленсиец и так смотрел на неё не отрываясь. Джинн перехватил взгляд виленсийца, и ему отчего-то стало не по себе. Он вспомнил, как заплетал косы Сеоки и как потом смотрел на кочевницу, сдерживая порыв вцепиться в шелковистые волосы и повалить девушку на циновки.

– Грэй, а ты долго колдуешь над косой?

– Нет, это уже дело привычное. К тому же оно меня успокаивает.

– Я видела, что ты часто переплетаешь колосок, – тихо заметила Лой. – Ну, когда сидишь на часах или… Вот.

– Да. Видишь ли, каждый узелок означает жизнь поверженного мною врага. Мною – и Наги с Наи.

– А что, если волосы становятся слишком длинными?

– Число мертвецов тоже растёт.

– Хм, я не подумала, – Лой почесала огрызок уха.

Зелёный туман оставил на мечнице видимый след. Теперь они оба на пару с Ренаном ходили мрачные, дёрганые, с запавшими и лихорадочно блестящими глазами. Танн успокаивал себя, что это можно объяснить их особой восприимчивостью к коргарской скверне. Сколько раз эти двое уже поднимались в горы? Надо бы спросить при случае.

А если подумать, Лой задолжала джинну далеко не один разговор. Одноухая знала что-то о смерти Сеоки и обещала рассказать ему при случае. Маг раз за разом обращался к ней, просил сказать прямо или хотя бы дать подсказку, но получал сплошь отговорки: «Не время», «Мне надо сопоставить факты» и его любимое «Скажу тебе сейчас – и ты покинешь экспедицию, поминай, как звали». Он терпеливо ждал, но сейчас ему стало казаться, что напрасно. Лучше получить хоть какой-то ответ, но сейчас. Чем выше в горы, тем меньше у джинна оставалось уверенности в том, что все члены отряда переживут «простенький» поход. Лой чудом вырвалась из зелёного тумана. Или он сам выплюнул её обратно?

«Сволочь. Убийца. Чудище!» – шелестели птичьи крылья.

Танн не понимал, как они оба смогли вырваться. Почему не растворились в желудочном соке твари, или чем там туманное чудище растворяло своих жертв? А главное, что именно он видел в пространстве между реальностью и сном? Джинн который день не мог отделаться от мороков, посетивших его в изумрудной утробе. Интуиция – чувство, священное для любого мага – подсказывала, что к видениям стоило бы прислушаться. Она же шептала, что не стоит забывать и выходку Лой с варганом. Тогда Танн впервые увидел что-то жуткое, окутывающее фигуру одноухой – вот только решил не придавать галлюцинации значения.

Ворон, что вёл его сквозь бездну, кричал: «Убийца!». Шорох перьев намеренно столкнул джинна с чёрной фигурой, которая то появлялась в поле зрения, то исчезала.

Танн припомнил исину болтовню. Ученице казалось, что Лой то и дело исчезала на её глазах, теряла видимость на биение сердце, чтобы вновь появиться во главе отряда. Иса призналась, что порой боится проводницу. Видимо, её учителю придется стать первым из тех, кто начнёт задавать вопросы.

***

Джинн не успел начать разговор. Грэй перехватила его первая, вцепилась в рукав, как голодная пиявка, и оттащила в хвост отряда.

– Пиромантка их отвлечёт пока, – буркнула она и тут же широко улыбнулась Исе, что беспокойно смотрела им вслед. – Будь начеку, мазиле с сырой тетивой доверять грешно! – и тут же снова понизила тон. – Ты вроде умный человек, Танн. Объясни мне: как так вышло, что ты вписался в этот смертоубийственный поход?

– Нужны деньги, – он нахмурился.

– Брось, синекожий. Мы с тобой многое прошли… Мы все, имею в виду. Хорошо изучили друг друга, силы и уязвимости каждого члена отряда. Благодаря издёвкам горы знаем, кто на что способен и какую слабость скрывает.

Танн попытался вырвать руку, но эта пиявка держала крепче иного мужчины.

– Не уходи сейчас. Прошу тебя.

Из уст воительницы это прозвучало по меньшей мере неожиданно. Маг уступил и замедлил шаг, но удержал на лице гримасу скепсиса. Грэй расслабилась и разжала пальцы. Он вдруг почувствовал, как между ними будто рухнула баррикада, и воздух вокруг ифритки наполнился ароматом корицы и первоцветов.

– Буду говорить прямо, по-другому не умею, – предупредила она. – Я знаю, что за отметина у тебя на руке. Не дрыгайся: у меня такая же.

– Сомневаюсь.

– Я покажу. Но знаешь, что? Точно такой же по форме шрам есть у Исы. Сегодня я рассмотрела его в деталях. Спасибо за шнуровку, кстати. Отметина – не ожог, но что-то глубокое и старое. Самое же интересное…

– Ну?

– Иса думает, что получила его в конце Жатного. Мол, переусердствовала с чарами и слишком глубоко прожгла мясо. Вот только подобная рана не может зарубцеваться столь гладко за пару месяцев, – девушка задумчиво поскребла предплечье и, решившись, закатала рукав.

Пепельная кожа покрылась мурашками, стоило Грэй провести по уродливому кольцеобразному следу.

– Точь-в-точь как мой, – вырвалось у Танна, и он прикусил язык.

– Я думала, что получила его после схватки с чудовищами. На караван напали восставшие из земли якулы. Костяная тварь знатно порвала руку, и я думала, что это воспалённое месиво срослось как-то криво, но потом… – она поведала джинну о разговоре в таверне под названием «Безглавая гидра». – Тот странный мужчина, Хорас, залечил рану. Я думала, что видела чудо сродни божественному: ушёл отёк, разрывы затянулись так гладко и ровно, словно их и не было. А само кольцо осталось. Тогда я не придала этому значения, думала лишь о деньгах.

Грэй усмехнулась и смущённо прижала руку ко лбу.

– А что теперь изменилось?

– Те люди, Хорас и Юджен, много болтали о своей гильдии. Пр-р-реследователях Разрушения.

– И ты купилась.

Танн начал понимать, к чему клонила воительница. Да уж, а она ещё считала его умным.

– Купилась. Глупо оправдываться тем, что я хотела бежать из Рига любой ценой и ухватилась за первое предложение. А тут ещё блеск рандов и разговоры о Заливе. Наверное, гордость и самомнение мешали подумать, что те мутные типы попросту обвели меня вокруг пальца.

На ум пришёл их с Лой разговор в темнице. Танн повертел на языке слова и осторожно выдал:

– Могу тебя понять. Ты действовала сгоряча и пыталась спасти свою шкуру.

– Как ты спас свою шкуру, и к чему это привело, расскажешь чуть позже, – Грэй говорила серьёзно, как никогда. – Я грезила о светлом будущем и цели, которая наконец-то появилась в моей жизни. Даже когда ехала бок о бок с Юдженом – помнишь того паренька? – не могла подавить их. Я ослепла.

Её голос вдруг стал пронзительным и тонким, как птичья трель.

– Тебе не понять, каково это – жить в золотой клетке без цели и смысла. И каково попадать в большой мир, не представляя из себя абсолютно ни-че-го.

Танн во все глаза уставился на серокожую. Это правда она только что сказала? Изнутри рвалась колкость, но он не позволил ей родиться на свет. Подобное было бы недостойно мужчины и, что того страшнее, лицемерно. Быть может, у них с рыжей мечницей всегда было больше общего, чем думал каждый в отряде.

– Итак, Юджен, – хрипловато продолжила девушка. – В нашу первую встречу я заметила такую же отметину у него на руке. Он спрятал, но я всё равно смогла рассмотреть детали. То было абсолютно ровное кольцо, к тому же чёрное, словно татуировка или рисунок джелской хной. Уже многим после той встречи я узнала от Исы, что такими знаками свои тела украшают сектанты. Последователи, – она выплюнула это слово с кислой ненавистью. – Разрушения.

–Убийцы и сволочи, что приносят кровавые жертвы предателю, – поддакнул маг. – Но я не из таких.

К горлу подступила тошнота, но он смог подавить ужас и показал ей свою омерзительную метку.

– Расскажи, как получил её.

Танн заколебался, но Грэй легко провела ладонью по его плечу и слабо улыбнулась.

– Мой грех ты уже видел. Ну же.

«Отпусти», – прошелестел перьями незримый ворон.

Джинн не стал скрывать даже самых постыдных историй из прошлого. Пока он говорил, перед внутренним взором пролетали пытки в темнице хана Деёра, смерть Сеоки, выступления кочевых артистов, знакомство с Судуром и Нар, мёртвая и окровавленная. Тон он старался держать ровный, но горло с каждым словом болело всё больше и больше, будто его опоясали тугие железные обручи. В какой-то момент он испугался, что может потерять способность говорить, но Грэй вновь тронула его руку, и маг не остановился.

– Ты плачешь.

Ифритка не спрашивала – утверждала, смотря на него с неповторимой смесью нежности и восхищения.

– Этот шрам, – Танн сглотнул. – Появился тогда, когда умерла Нариен. Сперва я думал, что убил её, а про раны даже не знал, что и думать. Позже, когда начали возвращаться воспоминания, я допускал, что сам мог пораниться, случайно или намеренно.

– Сдаётся мне, знак появился сам собой. Просто кто-то, кто убил твою жену, отчего-то исчеркал его лезвием.

– Мне кажется, этот кто-то убил и Сеоки.

Они помолчали.

Иса со следопытами шла далеко впереди. Какое-то время она оглядывалась на подругу, но вот Ренан ухватил её под локоть, склонился к уху, и девчонка быстро забыла о тех, кто плёлся позади. Длинные светлые волосы лучника упали ей на плечо, скрыв кольцеобразную отметину на затылке. Лой наоборот отошла в сторону. Это выглядело так, словно она не хотела мешать, но Танн заметил, как она схватилась за грудь почерневшей рукой и качнулась.

– Не нравится он мне, – как бы между делом вставила Грэй.

– Тебе в принципе мужчины не нравятся.

– Ха-ха, – раздельно произнесла она и закатила глаза. – Я про тех мужчин, что выбирает твоя ученица.

– Прошлый был хуже.

Блак, да? Танн не успел с ним толком пообщаться. Помнил лишь тот разговор в таверне, который закончился разборками с солдатами хизарского монарха и диким пожаром. Бывший друг Исы показал себя скверно. Хамил, пререкался с той, кого должен был защищать. Натравил на них толпу вооруженных мужиков и изувечил Лой. Мага передёрнуло, едва он вспомнил пронзительный хруст костей одноухой.

Внезапно он будто обрёл власть над воспоминанием, что за ненадобностью растворилась в глубине его разума. В тот момент он был слишком далеко и не мог слышать, что именно Блак сказал Лой перед тем, как едва не оторвал её руку. Лицо мужчины тогда перекосило гневом и, если бы не вмешательство случая, он бы как пить дать растерзал противницу на месте. Он задрал ей рукав, кажется.

– Грэй, спасибо.

Сейчас он был рад, что не потратил время впустую. Разговаривать с Лой? Нет. Эта сука никогда не рассказала бы ему правду.

Глава 18. Юджен

В тот день пошёл первый снег.

Всё началось с робких снежинок, даже не успевающих долететь до земли. Они оседали сладкой пудрой на голых ветвях и хвоинках и тут же таяли, скапливаясь и падая на землю стылым дождём. Но вскоре в воздухе почувствовался морозец, снег окреп и осмелел, покрыл глазурью увядшие травы и полы солдатских плащей. И вот уже крупные снежные хлопья покрыли верхушки палаток, лошадиные попоны и капюшоны часовых. Наёмники отмахивались от снежинок, как от неуёмных ос, но постепенно привыкли и ходили припорошенные с ног до головы.

Юджен в очередной раз потряс головой и согнал с ресниц тающие капли. Он шёл по лагерю быстро, чеканя шаг, и изредка кивал знакомым солдатам из числа верных. Оборванные воины вставали, завидев правую руку северного полководца, кланялись; многие из них тянули руки вслед жрецу, прося благословения, и пару раз он даже остановился, осеняя паству знаком Разрушения.

У западного отрога стоянки виднелось скопление юрт, крытых войлоком и оленьими шкурами; юноша туда никогда не ходил, предоставив Когутаю заботы о своём синекожем племени. Кажется, назначенный самим спасителем генерал держал джиннов в ежовых рукавицах. Со стороны юрт не доносилось ни смешка, ни песни, ни зычного офицерского окрика. Северяне держались друг друга и кучковались, лишний раз не заходя в основную часть лагеря, что заняли воины Норхизар, верные и наёмники со всего болотного края. Среди последних, стянувшихся со всей страны на пахнущую кровью монету, было шумнее всего. Мужчины и женщины хохотали и громко, визгливо переговаривались, бряцали оружием, травили сальные анекдоты и щупали немногих войсковых девок – в каком-то роде отважных шлюх, что не побоялись искать заработка среди этого разношёрстного сборища нищих, обездоленных, озлобленных солдат.

Здесь, на лугу в десяти днях к югу от Гурима, собралось почти всё семитысячное войско мятежников. Юджен не питал ложных надежд: лишь пятая его часть была истово верна Разрушению. Проповедник понимал, что многие из наёмников следовали за одарёнными из безысходности и страха, но не испытывал сожалений по этому поводу. Лучше боеспособный сброд, чем ничего. Слепой верой да его скромными талантами Риг не возьмёшь.

Основной костяк армии составляла пехота, и было излишне говорить, что вооружена она была предельно легко. Лучников, сносно владеющих ремеслом, было не более двух сотен, а уж конных вояк можно было по пальцам сосчитать. Джен опасался, что ещё неделя прозябания в поле, и лошадей не станет вовсе: сожрут.

Разведчики доносили, что войско Фредерада, усиленное виленсийскими рыцарями, потихоньку стягивалось к Ригу, крупнейшему городу в центре Хизара. Королевских солдат уже было больше, чем их – девять тысяч против семи. Иселинский воевода говорил, что это вовсе не плохо. Численный перевес не всегда решал исход битвы. Юджен и сам это понимал, но всё же не сильно надеялся, что тактика и грубая сила помогут им взять город. Его людям было наказано не уходить в подполье, но мутить воду в пределах городских стен, исподволь творя препоны местному градоначальнику и его капитанам, сея смуту и подозрения среди крестьян, ремесленников, женщин и желторотых подростков. Юноша знал: настанет время, и тихие сборища в «Безглавой гидре» прекратятся. Его соратники выйдут на улицы и, надев личины благочестивых подавальщиц, скорняков и оборванных батраков, примутся травить колодцы, резать сонные глотки и разносить слухи о повсеместных предательствах. Часть армии Фредерада устоит, часть – дрогнет. На эту часть мятежники делали второстепенную ставку.

Главной же, даже судьбоносной, было второе пришествие господина. Бог их был почти у цели: Юджен с Когутаем знали это, слышали и чувствовали. Порой сам Коргар кричал им об этом. Древний хаос просачивался сквозь поры земли, поднимал давнишних мертвецов и будил матёрых чудищ, что не могли спокойно зимовать в берлогах из торфа, прелой листвы и начисто обглоданных костей исакатов.

– Бля буду, мужики! На днях мертвяки разорили ещё одну деревню лесорубов, – различил он разговор у одного из костров и решил прислушаться. – Один щенок, что сбежал – он щас помогает кашеварить в сотне Косого Гиза – говорил, мол, их было штук двадцать. Воняли, как дохлая лошадь…

Раздались неуместные смешки.

– Чего ржёте? Будто сами падали не нюхали!.. Короче, задрали мужиков как липок, и срали с высокой башни на все их топоры. Ну вот. Окрестные-то сразу смекнули, что к чему, и приползли к нам. Крепких деревенских То́мард…

– Кто-то?

– Да Томард же из Гурима, тысячник. Не наешь такого? Вот ебантяй… Так вот, годных тысячник приставил к мечу, остальных погнал в тыл. Авось доберутся целыми до крепости.

– Я бы не был так уверен.

Солдаты заржали, и Юджен удалился.

Капризы природы и первозданной магии скорее путали Норхизар карты, чем помогали, но всё же Костяной Ремесленник и ему подобные искренне радовались каждом мертвецу и каждой кенхере, что выползала на свет. То были вестники бога. Бога, что обещал вот-вот войти в полную мощь и явиться во плоти в самый разгар сражения за Риг.

Не важно, сколько рыцарей будет на стороне богохульников. Не важно, сколько лучников, магов и жрецов. Все они, узрев истинного бога, единственного воистину Сильного среди четырех, падут ниц и признают его господином. Да, после второго пришествия уцелеют не все. Лишь те, кто сильны духом и сражались за общее дело, смогут пережить воцарение на континенте исконных сил хаоса. Мир сгорит, но получит заветный шанс на новое начало.

Жрецы старых богов в трусости своей и серости понимали концепцию «разрушения мира» превратно. Они пугали паству концом всего живого, но могли понять главное. Когда осядут пепел и зола, когда мир омоют слёзы благоговения, воспрянет новая Эпоха, а вместе с её величием – головы новых богов, что поведут выживших по единственно правильному пути.

«Нет в мире бога, кроме Разрушения, и мы – последователи его.

Нет в жизни большего счастья, чем развитие яростной воли во славу его. Ибо из хаоса вышли мы – и к хаосу должны стремиться.

Отриньте мирские желания, чаяния и надежды. Примите неизбежное, и да воздастся вам по заслугам вашим.

Пусть мир горит, но из пепла родится вновь».

Юджен улыбнулся своим мыслям. Пехтуре ни к чему знать, за что они все воюют на самом деле. Зачем льют кровь отцов и братьев, дробя страну на части и раздувая гражданскую войну. Пусть верят пафосным проповедям о праведности и грехе, грезят избранием нового короля и утопией о жизни в достатке, равенстве и свободе. В конце останутся лишь сильные духом. Те, кому суждено разделить божественное могущество и вывести человечество на новый этап развития. Так обещал господин. Этого ждал Юджен, его отец и отец его отца. Ради этого Последователи десятилетиями плели паутину лжи и набрасывали её на головы сограждан, готовя к великой войне.

– Капитан! Капитан! – окликнули его, и улыбка слетела с губ, подобно последнему листу с ветки дерева.

Юноша остановился, и его нагнал один из верных.

– Какой я тебе капитан? – грозно сказал он, и человек побелел. – Отец. Я жрец, уважаемый, прошу не смотреть на мой возраст.

– Отец…

Верный был много старше проповедника, но Юджен и бровью не повёл, услышав колебания в его голосе.

– Докладывай.

– Мы поймали их. Дезертиров, что вы велели поймать.

– Сколько?

– Удалось взять живыми всех зачинщиков.

– Веди.

Он проследовал за верным далеко за границу лагеря, туда, где наёмники вырыли отхожие ямы и куда сносили помои – а также трупы «случайно» убитых собутыльников или войсковых девок. Достигнув зловонных траншей, Юджен задохнулся и прикрыл нос рукавом, но лишь на мгновение: не по чину ему выказывать слабость на глазах рядового. За ямами начинались остатки древнего крепостного вала, поросшего кустарником. Наполовину разрушившееся сооружение с пологими склонами венчал пост часовых; ещё дальше начинался спуск к болоту, что подмывало луг и через сезон-другой грозило поглотить его целиком. Местами вода была подёрнута хрупким льдом, но большая часть топи, подогреваемая газами со дна трясины, успешно противостояла натиску заморозков. Давно здесь не видали колосьев или заливного клевера. К центру поля подступали осока и камыш, а почва, перенасыщенная влагой, была мягкой и вязкой и ощутимо пружинила под сапогами.

Служивый вёл его к подтопленным стволам деревьев, укромному уголку, открытому лишь постовым. Здесь собралось изрядно народу. Десяток верных, Азе́й – сотник Когутая – и пяток его подчинённых в меховых шапках, присыпанных юным снегом. Джинны держали топоры наголо и не сводили глаз с группы избитых в кровь дезертиров. Шестеро ублюдков стояли на коленях в ледяной воде; влага пропитала их одежды едва ли не до пояса, и все как один крупно дрожали, клацая челюстями.

– Капитан, – поклонился Азей, завидев Юджена.

– Я отец, сотник. Заруби себе это на носу, – отрезал Ремесленник и приказал: – Вот этого поднять.

Одного из малодушных подняли за шиворот и толкнули вперёд. Мужчина, крепкий вояка со сбитым на бок носом и квадратной челюстью, пошатнулся и едва не упал на проповедника, но устоял и даже смог поднять на того осознанный взгляд. Один его глаз заплыл и походил скорее на переспелую сливу, чем на часть человеческого тела. Второй по самую радужку залила кровь. Жуткое зрелище усугубил скрежещущий, грубый голос.

– Я зад-д-ал вопрос, начальник. Я всего лишь задал в-в-вопрос.

– Не тот вопрос и не тому собеседнику, уважаемый. Ты мог бы явиться ко мне и покаяться в сомнениях, но как в итоге вышло? Помнишь?

Юджен не знал, как звали мужика, как не слышал имён остальных пяти его прихвостней. Но ему донесли, что именно эти люди – пятеро мужчин и женщина – остались недовольны последней проповедью и принялись подбивать земляков покинуть войско. Когда припекло, и послушавших их слабаков взяли за горла, шестёрка бежала из лагеря. Недалеко: все поголовно были из Борега и плохо знали местность. Ригские верные нагнали их и вернули в лоно храма.

«Ради чего мы воюем, коли миру всё равно суждено гореть?» – спросил Юджена один из дезертиров.

«Ради Норхизар».

«Норхизар тоже сгорит. Как и новый король. Как и мы все, если сбудется всё то, что ты пророчишь».

«Бог учит», – отвечал Юджен. – «Что лучше сгореть по своей воле, чем прозябать в страхе и ползать на коленях».

Стоило догадаться, что слова те окажутся слишком трудными для понимания. Что ублюдки поймут их превратно и начнут болтать направо и налево, что всё их войско – лишь жирная жертва во славу бога-людоеда.

– Я с-стал солдатом, чтобы накормить с-с-семью.

– Как и мы все, – рявкнул верный, но Юджен поднял ладонь, и солдат опустил глаза.

– Тебе мало платили, служивый? – спросил юноша.

– Достаточно…

– Разве семья твоя не на севере, где теперь царят мир и покой?

– Они сг-г-горят так или иначе, выходит, – судорога пробежала по телу мужчины, и он едва не упал. – Не так уж и важно, кто будет править… этой проклятой стран-н-ой.

Ещё судорога – и он закашлялся так, что на губах выступила розовая пена.

– Ты будто впервые был в храме…

– То был не храм, а площадка среди палаток, мальчишка! – воскликнула коленопреклонённая женщина.

Джинн Азея схватил её за волосы и оттянул голову назад. Движение топором – и наёмница захлебнулась в собственной крови. Юджен сглотнул и продолжил:

– Вроде взрослый мужчина, а мыслишь как дитя неразумное, – он протянул руку, помедлил, но провёл дланью по волосам дезертира; ладонь стала липкой и важной. – Разве принято принимать слова проповеди буквально?

– Бук… что?

– Каждое слово за чистую монету, сын.

Юджен прочистил горло и отшагнул от несчастного.

– Я не пон…

– Старый мир горит в очистительном пламени. Пламени наших сердец. И родится новый порядок. Новое государство под новым королём. Изменятся правила игры, понимаешь? – протянул юноша и мельком посмотрел за спину мужика.

Четверо оставшихся в живых слушали во все уши. Окружавшие их верные – тоже. В памяти всплыла та ифритка, Грэй, что как-то раз слушала речи Юджена с таким же вниманием и абсолютным доверием. Юноша закусил щеки, чтобы не улыбнуться.

– Благодаря покровительству нового бога, единственного, что не бросил мир на произвол судьбы и остался, мы сможем пронести его волю сквозь континент. Сможем обратить на свою сторону джиннов, – он махнул рукой в сторону сотника. – Ифритов, стелладийцев и подданных императрицы. Оковы их предубеждений опадут золой, и мы все вместе шагнём в новую Эпоху содружества и процветания. Один бог, один король, один народ. Это ли не тот порядок, который должен наступить вместо хаоса? Хаоса, в котором мы живем уже много веков?

Один из поставленных на колени склонил голову на бок и открыл рот.

– Конечно же, это дело не одного года, и даже не десяти лет. Но начать-то с чего-то надо, а, сын?

Дезертир кашлянул снова и упал в воду, обрызгав полы чёрной рясы. Голова его упала подбородком на грудь, а плечи затряслись – то ли от бурлившей в лёгком крови, то ли от плача, то ли от смеха.

– В наших руках судьба Хизара. Мы сражаемся и умираем за него.

– Сам-то ты готов умереть за страну, проповедник? – спросил кто-то из дезертиров.

– Да. Клянусь именем бога и честью покойного отца.

– Докажи, – подыграл Азей.

– Пока генерал Когутай будет руководить осадой Рига, – Юджен положил руку на сердце. – Я пойду в авангарде вместе с храбрейшими из Норхизар. Жаль, – он покачал головой. – Что ты этого уже не увидишь. Азей, руби их.

Сотник подошёл, занёс бердыш и с омерзительным хрустом погрузил его в затылок дезертира-зачинщика. Взметнулись топоры верных, и ещё три жизни оборвались над болотом. Вот только один из солдат вдруг выронил топор и схватился за кисть.

– Что за…

Юджен опустил руку и тряхнул рукавом. Он метил острой костью чуть выше, в плечо служивого, но дар «вспыхнул», и обломок угодил в опутанное венами запястье.

– Прости, сын. Просто… просто мне был дан знак пощадить неразумное дитя.

Чудом оставшийся в живых дезертир – тот самый, что задал вопрос про смерть за страну – тяжело задышал и разрыдался. Юджен подошел к нему, присел и взял измятое, искорёженное лицо в ладони. Пальцы кольнула щетина.

– Я пощажу тебя, несчастный, ибо вижу в глазах твоих, – карие глаза мужика метались в панике и неверии. – Желание стать одним из нас. Что скажешь, достаточно ли в тебе воли, чтобы встать на путь праведника и больше не оступаться?

– Да! – воскликнул он, и зрачки расширились от облегчения. – Да, отец.

– Как зовут?

– Га́брел, отец.

– Славно. Проследите, —Юджен выдохнул облачко пара. – Чтобы его отмыли и привели в порядок. Завтра к вечеру Габрел будет на проповеди. Кающийся грешник предстанет перед толпой и своим примером покажет, что истинный бог милосерден, равно как и его жрецы.

Несчастный бормотал благодарности, но Костяной Ремесленник его уже не слушал. Ему хотелось как можно скорее отмыть окровавленные пальцы. Он бы сделал это прямо здесь, на краю болота, но передумал. Сегодня ему предстоял ещё один разговор, и лучше бы собеседнику видеть, что набожный юноша не гнушается пачкать руки.

***

В юрте Когутая как всегда было тепло и душно. Стены пахли овчиной, на низком столике близ очага лежали скрутки с полынью. Кроме алтаря мебели здесь больше не было, зато циновки, тонкие вышитые подушки и шкуры покрывали пол беспорядочно ярким ковром. Несмотря на высокий статус в иерархии верных и очевидное богатство, джинн упрямо отказывался от хизарских удобств и предпочитал решать дела, сидя на полу. Вот и на этот раз он пригласил Юджена внутрь и первый уселся близ огня, скрестив перед собой ноги. Мягкие сапоги с загнутыми кверху носами ничуть ему не мешали, видимо, были из тончайшей кожи, что стоила пары-тройки золотых.

– Вопрос с дезертирами я уладил, – поделился Юджен, устроившись поудобнее на мягкой курчавой шкуре. – Вопрос к тебе, генерал: сколько ещё их будет среди сброда, что ты собрал по пути от границы?

– Много будет, – Когутай отвечал спокойно. – То, что мы делаем, принято звать гражданской войной. Не каждый готов убивать земляков ради политической или религиозной идеи.

– Немногие из этого сброда в принципе понимают, за что сражаются.

– Это твой народ, жрец. Тебе виднее.

Юджен проглотил изящную издёвку и продолжил:

– Войско оборванцев едва ли станет больше, равно как и меньше: завтра вечером я выступлю с речью и задушу малейшие поползновения к дезертирству. Одну проблему решим, но останется бо́льшая.

– Какая же?

– Сброд надо кормить не только проповедями.

– Тут, к сожалению, корона нас обыгрывает. Разведка докладывает, что обозы королевских солдат полны благодаря поддержке с дальнего юга.

– Погоди, – Юджен нахмурился. – Серокожие отвлеклись от клятых соседей и решили выступить за Хизар?

– Нет, нет, что ты. Их военачальники ни за что не ослабят гарнизоны. Слишком уж протяжённа граница Фрии со Стелладией – как по суше, так и по морю. Они ссудили вашему королю…

– Лже-королю.

– … солидную сумму в золоте, чтобы заплатить виленсийцам за провиант.

Плохо. Юджен надеялся, что диверсанты смогут вычислить и уничтожить дипломатическую миссию на юг, но увы – она провалилась. Если задуматься, агенты одарённых на юге уже давно перестали выходить на связь. Да, Норхизар стянули все возможные силы к северу, чтобы собрать плотный и мощный кулак, но шпионы остались. Лучшие из них собирали информацию, сеяли упаднические слухи по тавернам и втайне посылали птиц своим начальникам, но… Давно уж птицы не летали над лагерем Юджена. Когутай своих соглядатаев, судя по всему, то же упустил. Про Омму и говорить теперь смысла не было.

Спаситель велел действовать осторожно и спланировано, но вместе с тем не надеяться на чудеса – Чёрные ли либо созданные его божественной волей. В те времена, когда бог чаще и куда более открыто являлся своим последователям, он напоминал: лишь сильные достойны войти вместе с ним в новую Эпоху. А сильным пристало брать инициативу на себя, мечом и по́том выгрызать победу за победой, подвиг за подвигом. Только так возможно приблизиться к истинному величию.

Для того Разрушение, вестимо, и ушёл в тень, назначив над верными своих одарённых наместников. Тех, в ком видел особый потенциал.

– Наша сила с каждым днём кажется мне все менее выигрышной костью в этой партии, – донёсся до ушей голос джинна, и Юджен встрепенулся.

– Не понимаю.

– Я сказал, – бывший воевода потянул за вислый ус. – Что в сложившихся обстоятельствах нам не стоит более медлить. Пока войско горячо сердцами и более-менее сыто, нужно выступать. На дар надейся, но сам не плошай и будь готов взять в руки топор.

– Мой дар ещё ни разу меня не подводил, – слукавил Ремесленник.

– А меня подводил.

Генерал уставился на проповедника, ожидая любого проявления страха, усмешки или неверия. Но Юджен сохранил лицо и тонко улыбнулся.

– Как это было? Говори прямо, будь добр. Не в нашем положении играться громкими заявлениями.

– Я могу нагнать жути, ты знаешь. Раньше это умение подчинялось мне, как охотничий сокол ханскому ловчему. Тут надавить, тут ослабить хватку, и вот перед тобой верный раб или преданный слуга. Но знаешь, – джинн поднял широкую руку, и Юджен вдруг видел у самых костяшек полупрозрачный дымок. – В последнее время всё трудней становится удержать страх. Несколько ваших, ну, хизарцев, при мне уже наложили на себя руки. Вот так просто: увидели, обмарали портки и приставили мечи к животам.

– Так вот откуда так много трупов у отхожих канав.

– Я уверен, Костяной Ремесленник, так же бывало с тобой. Просто ты достаточно хитёр, чтобы скрыть это даже от тех, кому должен доверять безоговорочно.

Юджен помолчал, взвешивая слова, и выдал:

– Может, дело в возрасте, Око Безумия? – он выдержал паузу и продолжил. – Но если подумать, ты прав. Мои способности… пострадали в некоем роде. Я больше не слышу слов спасителя.

– Это признание далось тебе с трудом, юноша, – генерал кивнул. – Я тоже не слышу. И раньше нечасто говорил со спасителем, но теперь, даже воткнув нож в метку, – он ткнул себя в предплечье и поморщился. – Не могу вызвать даже тень его внимания.

– Это не всё. Верные продолжают приносить жертвы на капищах и сливают кровь в землю, чтобы умилостивить хаос, но ритуалы кончаются пустотой. Наша связь с ним тоже истончилась.

– Быть может, истончилась связь хаоса с Разрушением, – пробормотал Когутай.

– Не знаю, – на этот раз проповедник искренне вздохнул и поджал губы.

Звучало это мерзко и богохульно, но… кто ж их сейчас услышит? Юджен подумал и рассказал джинну о том, что его верные в очередной раз не смогли вызвать зелёный туман, чудо, что раньше всегда подчинялось спасителю и его слугам. Генерал выслушал и подытожил, что ныне ведущим войско стоит веритьв меч так же яростно, как и в магию.

Они обсуждали план наступления на юг до самого вечера. В самый решающий момент, когда план был готов, а роли – распределены, в юрту влетел Чере́к, сын Когутая. Малец был весь взмыленный, точно отработал день в поле, и тяжело дышал, но смог сказать:

– Отец… Срочно… Весть!

– Бегом сюда.

Юнец поклонился обоим одарённым и влетел в юрту, словно в спину ему дул ураган. Он кое-как справился с дыханием и воскликнул:

– Птица из Крегена, добралась-таки.

– Ну! – поторопил бывший воевода.

– Фредерад мёртв.

Когутай поднял кустистые брови.

– Кто-то из наших постарался? – уточнил Юджен.

– Нет в замке наших, – вставил генерал и вернулся вниманием к сыну. – Как он узнал, соглядатай этот?

– В публичном доме брал элитную девку, что сенешаля обслуживает. Тот, видимо, не смог сдержаться и сболтнул лишнего, а девка оказалась умна и запомнила.

– Вот и мы окажемся умными. Запомним, что с девками лучше держать язык за зубами. Понял, сын?

Черек кивнул.

– А теперь ступай. Молодец.

Когда юноши след простыл, генерал потянулся и заявил:

– Планы меняем.

– Да, – согласился Ремесленник. – Надо выступать послезавтра. Велю подсчитать, сколько лестниц и баллист уже успели построить, и…

– Нет. Пусть догоняют.

Они проспорили до утра и в итоге сошлись на том, что после полудня авангард мятежного войска встанет на марш до Рига.

Кем бы ни был преемник Фредерада, наверняка он ринется в ту же сторону.

Глава 19. Блак

Не сказать, что Фэйлин слушала его с разочарованием или нен