Слеза Иштар

Пролог: Прыжок в неизвестность

Пролог: Прыжок в неизвестность

Тим буквально влетел в прыжке в этот безымянный город, город-набросок на белом листе. Тот зашевелился и начал приобретать смутные очертания.

Тиму срочно нужно к Часовщику! Зачем же? Просто нужно и всё! Это же сон…

«Интересно, если я сплю, могу ли что-либо здесь изменить?»

Тим огляделся по сторонам. Сначала показалось, что перед глазами сероватая вуаль тумана. Тим сморгнул и… («А если так…») на месте хмары возникла широкая мощенная булыжником улица.

«Ух ты ж!» – Тим радостно запрыгал вперед.

Что-то всё же странное ощущалось вокруг. Спустя три прыжка, Тим понял – предметы черно-белые, их границы и контуры размыты, а одно кажется совсем другим, словно всё ещё в тумане.

Тим посмотрел на руки: «Так вот в чем дело!» – угольный мелок едва не выпрыгивал от нетерпения из правой ладони.

«А если представить…» – художник уже несся вприпрыжку по мостовой.

– Хэй, хэй, хэй, малец! – пророкотало откуда-то сверху, – куда так спешишь?

Тим запрокинул голову, придерживая твидовую шляпу рукой. Косая разноцветная челка прикрывала левый глаз, правый же темно-серым копьем уперся в ухмылку седого красавца. Тот нисколько не смутился, улыбнулся шире, закурил трубку.

– И всё же…

– Что? – буркнул Тим.

– Кто таков и куда скачешь? – седовласый выпустил клубы дыма.

– А кто спрашивает?

Тут незнакомец захохотал.

– Малыш, да ты с юмором, – заметил, отсмеявшись, седой, – Лорд Вульф к Вашим услугам.

– Давно Вы здесь, лорд…?

– Вульф. Минут десять от силы. Только что был в Древней Месопотамии. Щелк. И вот я здесь…

– Забавно… – протянул задумчиво Тим, – кого еще Вы прихватили из своей Месопотамии?

– Я привык путешествовать налегке: трубка, плащ, рюкзак.

– Рюкзак?! – Тим исподлобья уставился на пришельца из Древнего мира, – в Древней Месопотамии? Из шкуры бегемота?

– О, ты еще не видел моих снов, любезный…, – лорд Вульф многозначительно посмотрел на Тима.

Паренек поморщился.

– Зачем Вам мое имя? Лучше подскажите, в какой стороне живет Часовщик.

Седовласый тщательно и не спеша выбил трубку, положил ее в футляр, который поместил в карман плаща.

– У нас тут всё просто: налево и по прямой через Квартал Спящих пружин. Сразу упрешься в Мост Бесконечности, а там – рукой подать до Башни Часовщика. Тебе назначено?

– Вроде того… – Тим огляделся и попытался сфокусироваться.

Но сосредоточиться никак не удавалось. Тогда он достал из парусиновой сумки-портфеля планшет с листом бумаги, угольный брусок и… Как только рашкуль (угольный карандаш) коснулся бумаги, город стал проявляться, словно фотокарточка.

Вот мокрая брусчатка, вся в пятнах масла и сажи, в некоторых лужах отражается свет газовых фонарей и витрин.

Серо-черными тушами нависают округлые балконы. Дома похожи на жестяные шкатулки для печенья или на термосы с миниатюрными глазницами окошек: будто сварщик, что паял, утомился делать дырки в жестянке, да так и бросил. Эти жутковатые громадины так плотно сидели друг к другу, что по трубам одного здания можно было легко перебраться на другое.

«Странный вкус у этого заклепочника», – подумал Тим, но карандаш продолжил свой путь.

Появились фигурки людей. Кто-то глазел на приближающийся омнибус. Другие торговались с лавочником. Третьи спешили куда-то. Лиц не разглядеть.

За омнибусом в серой дымке проступала она – Башня Часовщика. Вокруг ее шпиля кружили птицы. Тиму нужно было туда.

Как далеко? Если вприпрыжку, не обращая ни на кого внимания, то и не заметишь как Башня нависнет над тобой всей своей тушей. Но на первые шаги еще нужно решиться.

Тим убрал в сумку рисовальные принадлежности, встал, потянулся и… вновь увидел Лорда Вульфа, сидящего за столиком напротив. Светлые глаза с прищуром внимательно и спокойно смотрели на художника. По плечам темно-синего норфолкского пиджака разметались седые кудрявые волосы.

– Ну что, готов к приключениям, малец? – Волк снова закурил свою любимую трубку и слова вместе с дымом извивались вверх.

Тотчас же город обрушился на Тима своими запахами и звуками.

Скрежет, стук, гул ветра в трубах, чьи-то вопли, хохот, свисток… Кто-то прямо перед ним выплеснул ведро с мутной жижей. В нос шибануло запахом серы и аммиака. Парень замотал лицо шарфом до самых глаз и ускорил шаг, перейти на прыжки не получалось.

Из лавки зеленщика потянуло тухлым луком и гнилой картошкой. Рядом с мясницкой – лужи крови и тучи мух и ос. Как ни старался, но Тим не смог миновать зловонные потеки. Нос отказывался вдыхать мерзкие запахи.

Чем ближе становилась Башня, тем меньше людей встречалось.

«Квартал Спящих пружин?» – догадался Тим.

Все дома покрыты паутиной, в одних – окна заколочены досками крест-накрест, в других – туманной чернотой пялятся наружу. В воздухе висит мелкая золотистая пыль, похожая на песок из часов.

В какой-то момент художник понял, что звуки будто отдалились. Вместо них Тим ощутил легкую вибрацию и гудение. Ноги сами собой перестали передвигаться.

Остановившись, парнишка поднял взгляд вверх. Башня «выросла» втрое и занимала целый квартал. До нее оставалось пара десятков шагов. Только ноги словно примагнитились к земле.

– Часовщик! – крикнул вверх Тим, – я пришел!

Звук голоса показался ватным. Художник открыл сумку и нырнул туда правой рукой.

– Стой! – раздался сверху сиплый скрежещущий голос.

Тим ухмыльнулся, но руку из сумки убрал. Пустую.

Темно-карие глаза пронзительно смотрели на Тима. Горбатый длинный нос. Седая борода лопатой и усищи. На голове какое-то сивое гнездо из волос. Обе кисти рук в бинтах. Из одежды темно-синий балахон. Вот и весь Часовщик.

Художник невозмутимо оглядел хозяина Башни:

– Тебе бы прикид поменять…

– Мне и так хорошо, – просипел Часовщик. – Ты не торопился…

Тим хмыкнул.

– Лорда Вульфа уже встретил? – старик нажал «невидимый» рычаг и они «взлетели» вверх.

Большую часть комнаты занимали какие-то мудрёные механизмы. Хитросплетение трубок, манометров, поршней, цилиндров и колбочек.

Часовщик по-хозяйски осмотрел агрегат, удовлетворённо крякнул и повернулся к Тиму, который нетерпеливо раскачивался, готовый прыгать дальше.

– Так, парень, присядь. Голодный, небось? – хозяин Башни придвинул круглый табурет, – сейчас сообразим чайку… И где-то тут у меня были сухарики…

Часовщик прошкрябал в какой-то темный закуток, погромыхал там чем-то и с довольным лицом вернулся. На столике перед Тимом выросли чашки, заварник, баночка с джемом, две чайные ложечки, вазочка с «сухариками». Последним на стол хозяин водрузил кипящий чайник.

– Ну вот, сейчас подкрепимся и дело веселее пойдет, – проскрежетал Часовщик, разливая кипяток по чашкам, – налетай!

– А разбавить есть чем? – Тим не спешил приступать к чаепитию.

Старик недоуменно посмотрел на него, мол, что ты имеешь в виду.

– Я не пью горячий чай, – пояснил художник, – есть холодная вода?

Часовщик прищурил левый карий глаз, дотронулся пальцем до чашки Тима. Над ней сначала перестал подниматься пар, а потом чай и вовсе покрылся корочкой льда.

– Так… Ой, перестарался, – хозяин недовольно смотрел на гостя.

– Давайте без всех этих учтивостей и этикетов! – Тим вскочил, сделал два прыжка и упёрся в жестяную, всю в заклёпках, стену.

Оттолкнулся и поскакал в обратную сторону. Правый указательный палец он согнул и суставчиком упёрся в зубы. Взгляд устремился «в себя».

Тиму не нравилась обстановка, не нравился город и Часовщик. Ему до зуда в пальцах хотелось всё перерисовать. Он машинально достал из сумки бумагу и карандаши.

Часовщик на глазах стал преображаться. Борода-лопата уменьшилась и превратилась в «утиный хвост», маленький и аккуратный. Цвет глаз поменялся на бледно-васильковый, из-за чего в них чётче проступила сумасшедшинка. В растрёпанной пепельной шевелюре появился пробор посередине. Вместо балахона на Часовщике красовался чёрный сюртук с отложным воротником цвета корицы. Из-под него выглядывал темно-коричневый жилет путешественника и почти кипенно-белая сорочка с воротником-оборкой. Завершали образ черно-серые в полоску визиточные брюки и мягкие чёрные оксфорды. На лбу уютно расположились очки с окулярами.

Комната тоже изменилась. Появился черно-коричневый кожаный диван и в пару к нему – кресло. Деревянный пол между ними покрывал круглый половик-циновка. Огромное круглое витражное окно, похожее на иллюминатор, занимало почти всю стену, поперечную мебели. Крутая волнистая лестница, начинающаяся слева от дивана, «улетала» назад и вверх. Солнечный свет заполнял всё пространство, проникая через боковую полусферическую башенку с двадцатью миниатюрными окошками.

Тим подошёл вплотную к витражу, побарабанил пальцами по разноцветному стеклу. За окном во всём великолепии распростерся город. Клокхолл. Его Клокхолл…

– Так-то лучше, – пробормотал художник, убрал планшет в сумку и собрался на выход.

Часовщик ошеломлённо огляделся, откашлялся, но все тем же скрежещущим голосом спросил:

– Так что там с Волком?

– Вы об этом долговязом господине в деревенском прикиде? Так он выкурил трубку, попрощался и ушел. Думаю, мы с ним больше не встретимся.

Часовщик странно проскрипел. Тим не сразу разобрал, что старик смеется.

– Какой ты забавный, парень. Умеешь менять все вокруг, а простых вещей не понимаешь. Лорд Вульф – твой наставник. Жить будешь у него, учиться и слушать…

– Погодите-ка, любезный, – перебил старика Тим, – я правильно понимаю, что Вы решили, будто это я вам подчиняюсь?..

Глава 1: Пробуждение

Глава 1: Пробуждение

«Какой странный сон… Будто настоящий… Да ну… Чтобы я самому Часовщику перечил?! Хмм…» – Тим потянулся и взъерошил и без того растрепанные волосы.

«А было бы неплохо одним «взмахом» карандаша переделывать реальность…» – Художник смачно зевнул.

Жаль покидать теплое покрывало спросонья, но дела не ждут. Тим глубоко вдохнул знакомый запах льняного масла и пыли, приоткрыл левый глаз. На полу повсюду наброски, куча каких-то тряпок, на табурете – палитра с засохшей краской…

«Еще какой-то странный звук в конце, будто тараном в железные ворота: бум, бум, БУМ!.. Стоп, кажется, это уже не сон».

Кто-то яростно тарабанил в дверь, рискуя сорвать ее с ржавых петель.

– Да открывай ты уже, чертов щенок! – Медведь терял остатки терпения. – У меня и без того полно дел.

Тим перестал дышать и подавать признаки жизни. Меньше всего ему хотелось именно сейчас встречаться с этим неотесанным мужланом.

– А-а-а-э-эх… Дело твоё, щенок, сам отчитывайся перед Часовщиком! А послание я доставил.

В щель под дверью просунули огромный крафтовый конверт.

Написанное убористым каллиграфическим почерком Часовщика письмо гласило:

«Проспект с зиккуратами подрихтуй, цветовая палитра должна быть более спокойной, палевой. Ее придерживайся!

Сегодня же заверши картину!

Аллея с сакурами получилась достойной, но какой-то уж слишком воздушной. Добавь немного землицы в композицию. Твои чайные домики слишком изящны и напыщенны, сделай их более скромными, а матии, наоборот, – более элегантными. Не жалей природных красок и красного.

P.S. Положил тебе еще пару холстом, но впредь будь аккуратен и экономен. Твой Часовщик».

– Ак-куратен и эк-кономен… – перекривил Тим, – спасибо, что пока хоть прыгать не запрещают. Погрызть бы чего для начала…

– Яблоки! Сочные и свежие! Яблоки! Кому яблочки… – с улицы послышался бодро-протяжный голос разносчика.

– О! Как раз! Мне… Мне! Нужно! – Тим выскочил на балкончик.

Хрумтя краснющим яблоком, довольный вернулся в мастерскую через некоторое время. Достал из карманов еще четыре фрукта, разложил на столе натюрморт. Замер. Схватил еще одно яблоко и надкусил.

– Мм-м… Вкуснятина! Нужно чаю! Где же ты, заварник… – Молодой человек запрыгал по комнате.

Искомый сосуд обнаружился возле таза для умывания. Художник, расплескивая драгоценный запас воды, наполнил почти до краев чайник и водрузил на чудо-печку – подарок Часовщика. Нажимаешь на рычажок и появляется пламя, ставишь емкость с жидкостью, через пять минут она закипает, а печка сама выключается. Очень удобно для такого растяпы как Тим. Также специально для него у чудо-машины имелся запасной режим работы – охлаждение до определенной температуры. Ведь парень любил теплый чай, а не горячий. Сладкий и с лимоном.

Отхлебнув бодрящего напитка, художник хрумкнул яблоком и уставился на холст с зиккуратами.

«Блин… И почему они какие-то… картонные?»

Тим схватил палитру и начал яростно месить краски. Подошел почти вплотную к большому полотну – фантастический пейзаж с огромными ступенчатыми зиккуратами, окутанными розовато-лиловым «мистическим» туманом. Лицо сосредоточилось на секунду. Потом он отскочил назад, прищурился. Схватил тряпку и начал стирать целый участок неба.

«Нет, нет, все не так!» – пробормотал под нос.

Зачем-то нарисовал крошечную, очень детализированную птичку на ближнем зиккурате. Тут же попытался поймать кистью жужжащую у окна муху, но лишь оставил синюю кляксу на подоконнике.

«Часовщик прав! Этот туман – дешевка. Где жизнь? Где пыль веков? Надо больше охры и сиены жженой! Вот эта тень слишком холодная… А птичка вышла отлично! Хм. Но она не главная… Фокус! Фокус, Тим! Муха… навязчивая. Как мои мысли. Яблоки! Сочные… Красные. Красный… ЯПОНСКИЙ пейзаж! Тот маленький этюд… Он слишком… Как там Часовщик выразился… воздушный? Нет земли под ногами. Чайные домики ему напыщенны! Сам ты напыщенный! Но им точно нужен красный – цвет тории, фонарей… Но сегодня срочно рихтуем зиккураты! Ах да, птичка…»

– Хороша! – произносит Тим вслух и снова подходит к большому холсту, энергично замазывая туман. – Вот так. Пыль. Горячий воздух. И вот эти ступени – они же должны быть изношенные, тысячами ног! Добавлю фигурки рабочих… с корзинами. И ослика! Ослик – это жизнь! И тень от него должна быть четкой, почти черной… О, облако кривое!

Но из головы никак не шел японский этюд. Может, заново его? Тогда нужен чистый холст, а Часовщик велел быть экономным. И пусть! Тим потянулся за «утренним конвертом», но задел какую-то коробку. В ней обнаружились старые гравюры.

Тут же забыв обо всем, он уселся на пол, разглядывая их. Пальцы в краске оставили отпечатки на белой бумаге. Но Тим, не замечая, сравнивал виды Фудзи, дома, мосты, детали. Вдруг вскочил:

– Цвет! Им не хватает земли!

Подбежал к полке с пигментами, рассыпав по дороге кучу охры. Принялся растирать на палитре охру светлую, умбру натуральную, киноварь.

«Так-так-так… Вот он! Домик с соломенной крышей… Матия? Да! Не просто силуэт, а объем! Стены – не просто белые, а теплые, охристые, с тенями. А крыша – темная, тяжелая, солома настоящая. И вот тут… маленький чайный домик у ручья. Дерево темное, почти черное, но дверь… дверь должна быть красной! Киноварь! И фонарик рядом. А зелень… не просто изумрудная. Добавить желтой охры, чтобы чувствовалось солнце, тепло. И мох на камнях… серо-зеленый, глубокий. Фудзи… она величественная, но пусть будет дальше, а на переднем плане – жизнь: лодка рыбака, женщина с корзиной в кимоно цвета увядшего клена… с проблеском красного пояса! Да!»

Солнце уже садилось. Мастерская постепенно погружалась в тяжелый полумрак, но Тим все еще прыгал между двумя холстами. На большом: зиккураты теперь не мистические башни, а монументальные, но «обжитые» сооружения. Туман заменен маревом горячего воздуха, пылью. Появились крошечные фигурки людей, ослик с поклажей. Цвета стали теплее, землянее, тяжелее. На маленьком этюде: японский пейзаж преобразился. Исчезла стерильная воздушность. Появились четкие, «приземленные» формы домов с темными крышами и теплыми стенами. Ярким акцентом светится красная дверь чайного домика и фонарь рядом. Красный пояс на фигурке женщины у ручья. Зелень приобрела глубину и разнообразие оттенков – от охристо-желтых до глубоких изумрудных. Тим то тщательно прописывал деталь кистью, то отпрыгивал на несколько шагов, прищуриваясь, то снова бросался к холсту, чуть не опрокидывая мольберт. Он размашисто мастихином положил густые мазки теней под крышу японского дома.

«Да! Вот так! Зиккураты – труд людей. Пыль, солнце, тяжесть камня… Ослик – гениально! Теперь Япония… Глубже тень под крышей! Еще! Чтобы чувствовался вес соломы. И этот красный… Точно! Он как удар сердца в спокойствии. Киноварь – огонь жизни. Надо добавить отражение фонаря в воде? Микроскопический блик… Смогу ли? Попробую! Ой, слишком много белил… Черт, ладно, смою потом… Или оставлю как блик луны? Нет, лучше фонарь… Срочно! Руки уже дрожат от усталости… Но надо закончить! Пока вижу! Пока чувствую!»

Глубокая ночь. На столе догорает свеча. Тим сидит на полу, прислонившись к стене, устало наблюдая за двумя холстами. Одежда вся в краске – охра на рукаве, киноварь на штанине, капля ультрамарина на щеке. Вокруг еще больший хаос: выдавленные тюбики, горы тряпок, разлитый разбавитель, книги, яблочные огрызки. Но на холстах – жизнь. Зиккураты стоят под палящим солнцем, монументальные и «человечные». Японский пейзаж дышит умиротворением, но с теплом земли и яркими вспышками красного. Тим зевает во весь рот, потирая глаза, оставляя разноцветные разводы.

«Готово… Вроде. Зиккураты теперь поспокойнее, натуральнее. А Япония… пахнет деревом, чаем и мхом. Этот красный… он попал туда, куда нужно. Как кровь под кожей. Жизнь. Настоящая. Завтра посмотрю свежим глазом… Облака на зиккуратах еще подправить… и отражение фонаря… Может, добавить дыма из трубы чайного домика? Серо-голубой… Или это перебор? Ладно… Сейчас… спать…»

***

Опаздывать на занятие к Лорду Вульфу не стоит (тот еще зануда), еще же Часовщику картины отправить!

Хорошо хоть одеваться не нужно, потому что заснул Тим в чем был. Оставалось плеснуть в лицо воды и…

Постучали. Или показалось? Скорее, поскребли.

Да, Тим – художник, но со слухом у него всё настолько хорошо, что не все звуки он мог стерпеть, особенно фальшивые.

Снова поскребли.

Тим воровато оглянулся в сторону черного хода. Вздохнул. Пожалел, что не проснулся раньше. Прошлепал до двери. Приоткрыл ее на ладонь и выглянул из-под длинной разноцветной челки.

На него смотрели два больших радужных глаза.

– Хм… – произнес вместо приветствия Тим.

Конечно, в их мире встретить можно и не такое, но сразу после пробуждения немного жутковато.

– Доброго здравия! Мне Вас рекомендовали, – глаза сделались серо-голубыми и уменьшились до приятных размеров.

– Спешу… – буркнул Тим и уже было перешагнул через порог, но…

«Дырка. Досадно».

– Если позволите, я Вас сопровожу…

«И откуда у них этот невообразимо устаревший напыщенный язык?»

– А вы по какому вопросу, собственно, – Тим прыгал на одной ноге, пытаясь надеть на дырявые носки не менее дырявые педы.

– Меня должны определить…

– Так это к Часовщику. Были у него? – Тим нахлобучил твидовую шляпу так, что челка закрыла левую половину лица до самой шеи, затворил дверь и зашагал прочь.

– Так он же мне Вас и рекомендовал!

Тим резко остановился и обернулся. Уперся взглядом в собеседника. Это однозначно был пришелец, как и многие здесь, но новенький. Потерянный. Во всех смыслах. В человекоподобном образе какая-то невыразительная дама, но не дама. То есть женщина, но не дама. И одета не как дама. Тут таких полно в Квартале Равноправок. Но у этой взгляд другой, на волчий смахивает. У Тима глаз наметан.

Тим скептически окинул спутницу взглядом с головы до ног.

«Да уж, Часовщик еще тот шутник».

– Ладно, – больше самому себе сказал Тим. – Вас как зовут?

– Орисс.

– Тим, – парнишка ускорил шаг, не заботясь о спутнице. Если нужно, догонит.

***

Я привыкла мимикрировать. Во всяком случае мне так кажется. Уж подстраиваться и приспосабливаться я умею. Так мне кажется…

При этом никого обманывать или вводить в заблуждение у меня и в мыслях нет. Просто хочется слиться с толпой, не отсвечивать, чтобы не таращились, будто на голове у меня ноги или рога. Я за честность, только последняя – слишком дорогое удовольствие во всех мирах и во все времена. А я человек бедный, даже нищий (и не только духом), но об этом как-нибудь потом.

К чудаковатому художнику Тиму меня послал вовсе не Часовщик (даже не знаю, кто таков и как выглядит). Просто постучала в первую попавшуюся дверь. Почти удачно. Ладно-ладно, очень удачно. Ведь открыли, не накрыли и ничем не огрели. Плюс человек (хотя тут вопрос спорный весьма). Все и всё совсем не то и не те, кем кажутся.

Но Тим молоденький, даже если и тролль какой или дракон. Собственно, чего мне этих троллей с драконами бояться? Как говорится, тоже люди, хоть и драконы…

Мне нужен был обыватель, в меру дружелюбный и не пройдоха. А что немногословный, вообще красота! Удача интроверта.

Только бегает быстро, приходится вспоминать молодость.

Думаю, все бывали хоть раз в незнакомом городе. Интересно, на что вы обращаете внимание в первую очередь? Я вот, признаться, больше под ноги стараюсь смотреть, потому как моей неуклюжести мог бы позавидовать самый злостный Неуклюжец.

Но Клокхолл не просто незнакомый город, он слегка чудной.

Здесь прямые, словно под линеечку, мощеные проспекты с монументальными, вавилонского масштаба, зданиями перемежаются с извилистыми улочками – лесными тропками. Так и кажется, ступишь на такую дорожку и лесная чаща засосет тебя в свои крепкие еловые объятья.

И вдруг усыпанная песком просека «перетекает» в деревянную или каменную. И сразу чувствуется дуновение горного воздуха, запах цветущей сакуры и слышатся мелодичные всплески журчащей в речке воды.

Разве не чуднó?

Еще забыла упомянуть, что время суток в каждом квартале своё. Над вавилонскими монументами разливается песочно-бежевый закат, а внизу он смешивается с серо-синими тенями, и туман поглощает основания зиккуратов. Б-р-р-р…

Каменные виадуки, соединяющие разные части Клокхолла, словно парят в облачно озере. Только я бы даже и пальцем не коснулась этой мглистой поверхности, вдруг там какой-нибудь недобрый Туманник живет…

Не успеваю я очухаться от дрожи в поджилках, как лесная тропинка (Да-да, внезапно) заводит меня в «ночной кошмар»… Ой, простите, это просто в Логове Волка сейчас уже ночь. И вовсе не романтично, жутковато, хоть и Луна полная. Но мне среди деревьев и скал мерещится какой-то диковинный древо-замок с пещерой внутри. Б-р-р-р…

Не успела впечатлиться, как ночь сменилась облакасто-кудрявым утречком под трели колокольчиков. Или это так воздух звенит от напряжения? Или это мне все уХи заложило? Ладно-ладно, с уХами, т.е. ушами, всё в порядке. Просто в Лисьей Норе тихо-тихо так, что хочется хряпнуться в позу лотоса и постичь дзен.

А вообще мы с Тимом шли к Часовщику… Или куда мы собственно путь держим?

Глава 2: Логово Волка

Глава 2: Логово Волка

Тиму не нужны были часы, чтобы знать, какого размера нагоняй ему светит. Он срезал путь, но Логово всё не приближалось. Словно всё замерло. А вдруг? Вдруг это снова «шутки» Часовщика? И почему Часовщик так не любит Тима?

Икры уже горели от напряжения, но Тим никак не мог добраться до дома лорда Вульфа. Это было дело принципа – преодолеть тугой поток времени. Оно тянуло тебя вспять, выламывало с корнями, но сдаваться не в правилах Тима. Он не боялся идти против течения.

– Похвально, похвально, мой мальчик, – протрубил хрипловатый голос откуда-то сверху. – Жаль, что ты позабыл о своей спутнице. А это и был твой сегодняшний урок.

Тим оглянулся, но не увидел ни лорда Вульфа, ни (как её там?) Рису…

– Орисс. «Её зовут так», – прошептал на ухо невесть откуда появившийся наставник.

– И откуда Вы всё-то знаете… – пробормотал паренёк.

***

Я не могла оторвать взгляд.

Передо мной стояло божество. Седые кудрявые волосы слегка ворошил ветер, густая челка ниспадала на правую сторону, прикрывая серо-ледяной насмешливый глаз. Больше я ничего не видела.

Откуда-то сверху раздался густой слегка хриплый голос.

– Добро пожаловать в наше скромное Логово, Орисс! Тебе пора отдохнуть.

И снова я не заметила окружающей обстановки, будто во сне. Лишь когда очутилась внутри какого-то Замка. Это я так решила для себя, что это Замок. Может, просто просторный, обставленный со вкусом дом.

Когда мы с Тимом вошли в залу, хозяин дома стоял к нам спиной. Высокий, худощавый, но широкоплечий, с тонкими кистями рук и длинными пальцами, в которых уютно притаилась трубка.

– Прошу прощения, многолетняя привычка, – он обернулся, – лорд Вульф.

И протянул свою длинную ладонь.

На мгновение я забыла, как делается вдох или выдох. Эти льдистые насмешливые глаза словно видели насквозь, и оторвать от них взгляд было выше моих сил.

– Орисс… Просто Орисс, – промямлила я, подавая руку.

– О-о-о! Уверяю Вас, моя хорошая, Вы не просто Орисс, – улыбнулся Волк краешками губ, – но об этом после. Сейчас же – горячая ванна и свежая постель.

– А нас с Тимом, – Лорд как-то многозначительно взглянул на моего провожатого, – ждут занятия.

***

– Сегодня, мой мальчик, мы поговорим о природе миров и путешествиях между ними.

Лорд Вульф стоял прямо перед Тимом и внимательно смотрел на него. Его серо-голубые глаза казались более грустными, чем обычно, а смешинка во взгляде и вовсе отсутствовала.

– Со мной много чего случалось за эти сорок тысяч лет… – Мужчина неторопливо раскуривал трубку. – Но твоя фантазия меня поражает.

Волк взглянул на молодого художника сквозь табачный дым.

Тим монотонно покачивался взад-вперёд, сидя на стуле, на поджатой левой ноге, правую же, согнутую в колене, обхватил руками.

– Так, так… – Лорд Вульф пощелкал пальцами перед носом парня. – Я тебе о чем толкую, приятель?

Тим приподнял брови и сосредоточился на учителе.

– Ты сегодня пытался бороться со Временем! Пёр против потока. Твоему упорству можно позавидовать! Но так ты ничему не научишься, Тим. Ты знаешь, что я сноходец. Думаешь, у меня получилось с первой попытки?

Волк замолчал, подошел к художнику, присел на корточки и захватил своими лапищами ледяные и полупрозрачные кисти рук парня.

Тим отпрянул и зло посмотрел на учителя.

– Я Вас не понимаю! Зачем Вы мне всё это говорите? Что конкретно мне нужно до завтра нарисовать?

Он вскочил, сжимая кулаки, качнулся туда-сюда.

– Вы всегда избегаете разговоров! Даёте задание, неопределённо хмыкаете и уходите. Что изменилось сегодня? Это всё из-за этой несуразной женщины?

– Послушай, малец, если ты будешь сопротивляться тому, над чем не властен, оно в конце концов тебя перемелет, перетрет, раздавит. Я знаю, о чем говорю..

Лорд Вульф устало опустился в свое любимое коричневое кожаное кресло из красного дерева.

Тим пожал плечами и направился к дубовой двери, но тут Волк вскочил, будто сел на огромную канцелярскую кнопку. Трубка в его руках уже давно не дымилась, но мужчина впился в нее зубами. Два размашистых шага, и он снова плюхнулся в кресло, которое недовольно заскрипело-охнуло.

Тим выглянул из-под челки, правая бровь подскочила-изогнулась вверх. Он редко видел наставника в таком состоянии. Вернее, никогда.

Вместо седовласого ухмыляющегося молодого человека в кресле восседал джентльмен лет сорока. Ухоженная классическая борода с паутинками седины, всё та же кудрявая шевелюра до плеч, но шоколадного цвета. Серо-голубые глаза слегка прищурены и не смеются. Тонкие пальцы барабанят по подлокотнику, выстукивая какой-то ритм.

«Почему именно сейчас? Почему именно Тим? Что она задумала? – Мысли истерично бились в голове лорда Вульфа. – Она не может, не может, не может… Не сейчас! Посоветоваться с Часовщиком или не тревожить понапрасну?

Я справлюсь сам? Боже, как же я устал… Сорок тысяч лет одно и то же. Меняются лица, одежда, даже языки, стираются в пыль горы, леса сменяются пустынями, рождаются и погибают цивилизации… Но человеческая сущность остается прежней! Всегда и везде, под любым солнцем или луной, во сне и наяву.

Я бывал и по одну сторону баррикад, и по другую – везде одинаково мерзко, скользко и дурно пахнет. Это в юности кажется, что взмахом руки или метким словом разрешатся все неприятности мира, затянутся все его несовершенства, и наступит… Да не рай на земле, а всеобщее благоденствие. Плавали, знаем.

Как поступить сейчас? Нужен план действий. Если пойти к Часовщику, начнется большой трам тарарам, а выхлопа – ноль. К его дружку обратиться, к Аритмиксу? Ой, да ну… Этот жук только и ждет повода подначить нашего старика.

А если рассказать как есть самому Тиму? Нет. Нет! НЕТ!!! Вон как ошалело на меня смотрит… Т-а-а-а-к, я что, видоизменяюсь?».

«Это что такое…» – Тим почувствовал знакомый зуд в икрах.

Правая нога – пружинкой вверх, левая, правая… Парнишка с налета врезался в пыльный старый камзол лорда Вульфа, потер ушибленный лоб и сердито выглянул из-под челки.

– Да что б меня… – вскрикнул и отпрянул. – Что с Вами?

Вместо ухоженного джентльмена перед Тимом стоял незнакомец. Брови напряженно сошлись над потемневшим тяжелым взглядом. Когда-то бывшая французской вилкой, седая борода растрепалась. Пепельные волосы заколоты в небрежный пучок на затылке. Губы что-то безмолвно произносят…

«Нужно собраться, делаем вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох, закончили.

Давай рассуждать логически, Волк. У нас есть проблема, значит найдется и решение. Только вот проблема – это и есть ты, лорд Вульф, твое малодушие, желание компромисса. Всегда хочешь быть хорошеньким для всех. Самому не противно, а? Ты о мальчишке подумал? А о Часовщике, он же как отец родной! Да если бы и не был ты ему ничем обязан, только посмотри, как он за город радеет, над каждым винтиком и шестеренкой трясется, порядок блюдет.

Не хочешь о людях думать, о городе позаботься. Может, это твое последнее пристанище? Фу, как пафосно и лживо… Город волнует меня в последнюю очередь. Одним больше…

Ох, какой же я дурень!

А, может, натравить на нее Ишу? Пусть девчонки сами разбираются. Им сподручнее, на одной волне болтаются. Понимают друг дружку на генетическом уровне. Пока будут отвлечены перепалками, выяснениями, у кого кость шире, кто истинная равноправка, а кто и мимо не проходил, я что-нибудь стоящее придумаю. Например, куда спрятать Тима.

Сейчас я совсем не в форме. Не могу определить, где «хорошо», а где – «так себе». А что такое «плохо»? Плохо – не что, а уже, и оно наступило.»

– Лорд Вульф, очнитесь уже! – Тим стукнул наставника кулаком в грудь и поморщился, будто о стену саданул.

Мужчина как ни в чем не бывало развернулся и вышел из комнаты.

***

Тим называл такое состояние про себя «белым шумом», когда из-за обилия мыслей он не мог уловить нить. Ему нужно было «на воздух», попрыгать. В самом прямом смысле. Паренек буквально ощущал зуд в ногах, нервические импульсы.

Игнорируя окружающих, Тим выскочил из Логова лорда Вульфа.

«Так-так-так… Не могу сосредоточиться. Вот о чем я думал?..

Хорошо, что челка отросла, можно спрятаться от этих вездесущих взглядов…

Вон тот, в несуразном сиреневом балахоне, вот что он пялится… Лучше пусть под ноги смотрит… Я ж говорил! Ха! Так тебе и надо! Теперь твой драгоценный балахончик прекрасного серо-буро-малинового цвета.

Смешок сам вырвался из моего рта. Такой громкий фырк, что я даже замер. Встретился взглядом с бедолагой. Ну что уставился? Мне твои малиновые глаза сниться не будут, даже не надейся.

Ноги зудят, хочется побыстрее сбросить это напряжение.

Шлеп, шлеп, хлюп…

Вот я и поплатился. Правую ногу будто обожгло, она потяжелела и раздался грохочущий чавк…

Да, педы пора бы починить, а лучше бы новенькие… только где…

Что это снова?

Иногда я жалею, что наушники еще не изобрели здесь, а контрабандой протащить нет никакого смысла. И так меня чудаком все считают.

А сами они кто? Живут в своих провонявших мочой, потом, керосином, смешанных с запахом стряпни, полных отбросов кварталах, радужные лужи с ошметками не пойми чего. Б-р-р… Я почувствовал во рту привкус железа и облизал губы. Снова прикусил щеку. Она словно поняла, что о ней речь, и запульсировала болью.

Так вот, этот город… Вот смотрю и зацепиться взглядом не за что. Серое всё или ржавое. От керосиновых светильников першит в горле. Пора бы уже на электричество переходить. Экономят…

Постоянный гул всего: паровых двигателей, дирижаблей, омнибусов, человеческих голосов – такая какофония, что я автоматически отключаю слух.

Но вот иногда пробивается. Как сейчас.

Так что это и где?

Большой палец правой ноги, кажется, перестал чувствовать, а нет, чувствует. Между ним и соседним пальцем будто наждачка крупного зерна попала. Я наклонился, чтобы вынуть… Ну вот, прощай любимый пед… Моя нога стояла на мокрой брусчатке в облепленном серой грязью дырявом носке, из которого выглядывал сизый палец.

Я понял! Что это был за звук. Это злосчастная Орисс кричала мое имя на весь квартал Логова. Пронзительный и вместе с тем низкий голос, я спиной ощутил вибрацию, аж мурашки пробежали. Щекотно.

Ну вот что ей-то от меня нужно?».

***

«Ну вот что ей-то от меня нужно?» – подумал с досадой Тим. – «Она же спать должна…»

Огибая зловонные лужи с мусором, Орисс бежала к парнишке. Под ее ногами чавкало, мутно-землистые густые капли вылетали из-под подошв ботинок и оседали на подоле темной юбки.

«Зачем она нацепила светлые ботинки?» – промелькнуло в голове Тима.

Пыхтя громче парового двигателя, женщина подскочила к юноше, по ее щекам медленно расползались малиновые пятна.

– Тим… – Орисс уперлась руками в середину бедер, пытаясь отдышаться. – Ты проводишь меня в Квартал Равноправок?

На него снова смотрели два больших радужных глаза.

Молодой человек помотал головой и пробормотал:

– Не сейчас…

***

Тиму нравилось коротать вечера в таверне. Он мог и сытно поесть, и сделать пару-тройку набросков, иногда сыграть партию-другую в карты. Больше ему не удавалось.

Начиналось всегда всё хорошо. Игроки, предвкушая – каждый свою – победу, потирали руки, перебрасывались не всегда остроумными или смешными шуточками, ржали и фыркали.

И без того тусклый свет от керосиновых фонарей рассеивался сквозь клубы табачного дыма. Тим старался вдыхать не глубоко. Смесь запахов тесно переплеталась и густо била в нос: керосиновый, табачный, пота, квашеной капусты, эля, браги, кислый и терпкий – немытых тел, перегара, жареных потрохов и овощей…

Именно сегодня молодому художнику хотелось просто порисовать. Он, почти не задумываясь, водил по бумаге рашкулем, растушевывал пальцами, накладывал черточку за черточкой, добиваясь идеального результата.

– Ску-у-у-у-чно… – протянул насмешливый, слегка надтреснутый голос. Когда же Тим никак не отреагировал, добавил: – Смерте-е-е-е-льно ску-у-у-у-чно!

Художник вопросительно взглянул из-под челки. Рядом с ним нависал худощавый и неестественно высокий мужчина, но какой-то нечёткий. Казалось, что он видоизменяется прямо на глазах, будто не может определиться, каким ему предстать перед Тимом.

– Мы знакомы?

– Мсье Ренар, к Вашим услугам, mon cher Тим, – видоизменяющийся театрально отвесил поклон.

И вот уже перед художником красуется фигляр в шутовском колпаке с бубенчиками, на нем вишневый сюртук с охряными рукавами и лацканами, а золотистые глаза так глумливо смотрят, что Тиму захотелось рассмеяться. Очень уж щекотный взгляд получился.

– Допустим, – кивнул молодой человек, – и чего же Вам надо, мсье Ренар?

– Сущий пустяк, mon cher Тим. – Худощавый всплеснул руками и протянул карту. – Сегодня тот самый день, Тим. Тот самый… Тимми…

На этих словах Трикстер растворился в воздухе, а карта нырнула художнику в карман куртки.

Те, кто знали Тима, играть звали редко. Приглашали только незнакомцы или чересчур уверенные в себе.

Одним из таких оказался Медведь. Сразу видно, привык нахрапом брать. Как говорится, сила есть, ума не надо. Льняная рубаха плотно обхватывала могучие плечи мужчины, закатанные рукава открывали мохнатые предплечья. Пара верхних пуговиц отсутствовали, видимо, застегнутый воротник сдавливал мясистую шею. Пил Медведь за троих, вытирая малиновые губы тыльной стороной руки.

– Ну, щенок, сегодня научишься уважать доску. Шесть карт бери, две – в криб. И не вздумай сбрасывать валета… – громила хитро сощурился, раздавая карты.

Тим молча сбросил двойку и семерку в криб и тоскливо посмотрел на соперника.

– Ха! «Два за его каблуки»! – Медведь передвинул колышек на доске. – Твой криб, Тимми, а удача-то – моя.

Художник как-то неопределенно улыбнулся-ухмыльнулся.

– Четыре, – ревел довольный мужик, выкладывая четвёрку.

– Одиннадцать, – Тим едва не зевнул.

– Двадцать! – потер лапищи Медведь. – И я беру два очка!

Он передвинул свой колышек еще на два деления.

Тим невозмутимо посмотрел на оппонента, затем его взгляд сосредоточился на чем-то позади Медведя. Два золотистых глаза смотрели прямо на художника, затем левый – весело подмигнул и… оба исчезли.

Тим выложил свои карты, по его подсчетам, получался квартет. Но откуда-то в руку нырнула еще карта и, вуаля, «идеальная рука»…

Медведь замахнулся и прорычал:

– Ах ты, щеноооокхх… Мухлевать вздумал!

И без того красная морда побагровела, а нижняя челюсть выдвинулась вперед. По рыжеватой бороде стекала мутная капля слюны. Маленькие глазки темнели злобными щелочками.

Тим невозмутимо смотрел на нетрезвого мужика, с которым только что резались в карты. Разве он виноват, что патологически везуч в любой азартной игре?

Медведь не унимался. Картонки с фигурками полетели в лицо Тиму, тот лишь ухмыльнулся. Такого Медведь стерпеть не мог даже от приятелей.

Хрумкс… Это кулак-кувалда опустился на столешницу. Дзинькнули стопки, липкое содержимое закапало на пол.

Тим отодвинул ноги, чтобы его не залило элем.

– А ну-ка… – Волосатая сиреневая лапища потянулась через весь стол. – Иди… сюдааа…

Казалось, что окружающие перестали дышать, а мухи жужжать.

Тим не шевелился.

Медведь взревел и пнул стол в сторону, тот влетел в стойку и рассыпался на части. Кто-то взвизгнул от неожиданности, кто-то замычал от боли.

Две лапищи опустились на худенькие плечи паренька, затрещали швы куртки, ноги Тима повисли в паре сантиметров над полом.

Никто так и не понял, что произошло дальше, только Медведь взвыл-заскулил, а юный художник повторил траекторию давешнего стола.

– Что. Здесь. Происходит. – Над посетителями таверны прогрохотал густой хрипловатый голос лорда Вульфа.

Тим поднялся с пола, нашарил рукой упавшую твидовую шляпу, нахлобучил на самые глаза, поравнялся с наставником, выразительно пожал плечами:

– Да кто ж их, работяг, разберет…

И выскочил на улицу.

***

«Не могу… Не могу… Не могу привыкнуть… Не могу привыкнуть… Не могу…» – Тим, не переставая, прыгал из угла в угол по мансарде.

По небеленым каменным стенам комнатушки, в которой проживал молодой человек, медленно расплывалось ярко-алое пятно заката. Единственный момент дня, когда жилье художника преображалось, теряло свой одинокий и угрюмый облик.

Кроме старого скрипучего табурета вся обстановка состояла из лежанки, – на ней бесформенным кулем взгромоздилось лоскутное одеяло, замызганное до невнятного серо-коричневого цвета, – жестяного умывальника-рукомойника да деревянного рассохшегося и потемневшего до цвета поджаренной корочки стола. Когда-то он был обеденным, а сейчас его столешницу покрывала густая пыль, сухие колкие крошки хлеба, мелки пастели, сангины и угля, ворох набросков, дырявый носок и приближающаяся ночная тоска.

Тим разгонялся всё сильнее, но пространства хватало на каких-то жалких пять прыжков. На улицу не хотелось. Мысли путались после игры в криббедж.

«Не то… Не то… Всё не то… Всё не то…» – Он остановился, замер, закусив костяшку указательного пальца.

– Допустим! – воскликнул художник, спустя 20 ударов сердца, и принялся сметать всё подряд со стола.

Затем залез под него, шебуршился там еще ударов 30-ть. Попятился на четвереньках, тут же огрелся вихрастым затылком о перекладину, вскрикнул. Выпрастался и уселся, скрестив ноги. В руках перед собой держал какую-то прямоугольную картонку.

– И что, – это был не вопрос, – ты здесь. Откуда? Или нет…

Тим снова вскочил и запружинил по комнате.

– Подожди… Если ты здесь… и там тоже ты… Как?!

Парень обвел взглядом свою каморку, но ответчика не наблюдалось.

– Но там был валет! А сейчас… – Художник постарался сфокусироваться на карте. – Кто ты? Я тебя не знаю!

Тим швырнул злосчастную картонку и отпрыгнул, задел этюдник, на котором его дожидался незавершенный пейзаж. Пришлось пожертвовать своим равновесием, чтобы картина и часть инструментов уцелела. Боль немного отвлекла его. Парень уселся на пол и принялся собирать инвентарь в ящик.

Глава 3: Странные сны

Глава 3: Странные сны

Сначала приходят цвета – яркие, пульсирующие. Целая карусель цветов: красный переходит в синий, который растворяется в золотом, а затем всё рассыпается на тысячи оттенков, которых нет здесь, в Клокхолле…

«Но они есть там! Где?..» – часть сознания Тима будто следит за этим странным сном.

Цветастая фантасмагория замедляется, тускнеет… сквозь нее проступают какие-то очертания. Тим не очень понимает, что/кто это, так как во сне его зрение больше похоже на «рыбий глаз».

Он видит какого-то худощавого парня с ярко-синими растрепанными волосами, который сидит на полу. Его руки движутся с лихорадочной скоростью, набрасывая линии на огромный лист Ватмана. Рядом – открытый ноутбук, из которого слышатся смутно знакомые звуки быстрой и ритмичной композиции.

Тим переводит взгляд и видит окно, полное солнечного света, теплый золотистый луч блестками струится сквозь занавески. Тим поворачивает голову и… все стены комнаты покрыты сотнями рисунков: одни прикноплены, другие держатся на скотче, некоторые – прямо на обоях. На полу полный раскардаш: тюбики с краской, иные – без колпачков, кисти, мелки пастели и сангины, скетчбуки, просто альбомные листы…

Тим чувствует, как горячо бьется в сердце: «Это моя комната… Настоящая моя комната!»

Из открытого вдруг окна врывается ветер, треплет занавеску, сдувает со стола какие-то листки бумаги. Тим поспешно хватает один из них.

С рисунка на него смотрят два насмешливых золотистых глаза…

***

Невыразительность Орисс сбивала Тима с толку. Ему никак не удавалось запечатлеть её в своем скетчбуке. Вспоминались лишь радужные глаза… Может быть, в них всё дело? Вдруг она гипнотизирует так?

– Я не могу Вас нарисовать.

– Зачем?» – поинтересовалась Орисс, но художник не ответил, углубившись в собственные мысли.

– А ты всех рисуешь или только избранных? – попыталась пошутить женщина.

Тим уперся в нее взглядом и молчал очень долго (до неловкости долго), но его это не смущало. Он грыз костяшку указательного пальца.

Другой бы на месте Орисс вспыхнул от негодования, но она смотрела на юношу в ответ и не моргала. Ей было очевидно, что мысли и взгляд художника не синхронизированы. С таким же успехом он мог «пялиться» на стенку.

И как «достучаться» до такого?

– Хэй! – Женщина пощелкала пальцами перед лицом Тима. – Есть кто дома или зайти завтра?

Вдруг парень улыбнулся.

– Хорошая… Идея!

Молодой человек развернулся и почти прыгнул, но Орисс схватила его за рукав куртки и потянула к себе. Тим недоуменно взглянул на неё.

– Давай так, я позволяю тебе нарисовать себя, а ты за это проведешь со мной вечер в таверне. Как тебе?

– Да я и так каждый вечер в таверне, – ухмыльнулся паренёк.

– Я знаю, но в этот раз в моей компании. Можем во что-нибудь сыграть или просто поболтать.

– Я все равно Вас обыграю!

– А ты попробуй!

Тим скептически скривился.

– Раньше времени не говори «гоп». Так что, по рукам? – Орисс протянула широкую ладонь.

– Ок, – бесцветно обронил юноша и ускакал.

***

Орисс невольно задержала дыхание: от табачного дыма, пота и других органических запахов слезились глаза, а легкие отказывались фильтровать этот смрад. Она, перескакивая через две ступеньки, направилась сразу на третий ярус: тут было «посвежее» да и народу поменьше. А еще именно здесь любил коротать вечера Тим.

При этом делал он это в своей манере: просовывал ноги в прогалины между резными столбиками деревянного парапета и что-то увлеченно рисовал угольком в своем скетчбуке. Иногда парнишка непроизвольно болтал своими ногами-жердочками в воздухе. Не всем посетителям таверны это было по душе, но недовольные предпочитали терпеливо «не обращать внимания». Ведь никто не хотел получить между ушей от Медведя и тем паче от самого Лорда Вульфа, который частенько инкогнито проводил в таверне вечера.

Никто из завсегдатаев «Шхуны» не мог бы точно описать внешность Лорда, а всё потому, что каждый раз он представал перед ними в новом образе: то глубокий старик, то прекрасный юнец, то джентльмен среднего возраста, то вообще восточный шах или иудейский раввин. Поди запомни всех!

Когда Орисс добралась до верхнего яруса, Тима еще не было. У подскочившего к ней гарсона женщина попросила чашечку кофе со сливками с двумя кусочками сахару. На пару секунд во всем питейном заведении повисла глубокая тишина, даже мухи офонарели от такой «душевной простоты» новоприбывшей.

Мальчишка же не растерялся, кивнул и умчался вниз. Орисс же и не рассчитывала на вышеупомянутую «чашечку», ей просто хотелось отослать гарсона подальше от себя.

– А Вы прикольная. – Тим вынырнул из полумрака.

– Отчего же? – пожала плечами женщина. – Разве здесь не подают чай или…

– Так что там по нашему договору? – Художник выпрастал из своей сумки планшет и пенал с рашкулем.

Орисс улыбнулась:

– С тебя разговор по душам.

– Э-э-э-э… О таком не было уговора…

– «Сыграть или просто поболтать» – помнишь? – Женщина приподняла левую бровь.

Тим промычал что-то нечленораздельное и кивнул в сторону арки окна, в котором еще в полную силу играл закат. Орисс последовала за ним.

«Интересно, что у него творится в голове, когда он рисует?» – размышляла Орисс не из праздного любопытства, а опыта ради.

***

Я сняла эти кошмарные очки и мир вокруг перестал быть унылым и однообразным. Все-таки видеть истинную сущность всего крайне утомительно и вовсе не так интересно как кажется вначале. Мир иллюзии, в который поселяют себя многие, красочный и привлекательный, комфортный, что ли. Но чем дольше находишься в «плену морока», тем угрюмее предстает перед тобой мир настоящий, без иллюзий и прикрас.

Но это я отвлеклась.

Тим преобразился, как только уголек коснулся листа бумаги. Всегда беспокойный и подвижный, теперь он напоминал буддийского монаха в момент медитации. А еще японского каллиграфа за работой. Безмятежность, концентрация, сила и красота. Лишь тонкие пальцы с мелком порхали от одного края листа к другому.

Как же красиво и восхитительно! Интересно, что у него творится в голове в этот момент?

Откуда-то из-за моей спины вынырнул давешний гарсон с изящной фарфоровой чашечкой, которая одурманивающе благоухала кофе со сливками и корицей.

– Просим прощения за столь долгое ожидание, мадам. – Мальчик низко раскланивался передо мной и почему-то пятился назад.

– Мой комплимент хозяину! – Улыбнулась я, но официанта как ветром сдуло.

***

– Я представлял тебя другой, Орисс. Зачем ты выбрала эти безобразные очки? Они сбивают с толку, – голос Тима был внятным, а взгляд внимательным и пытливым.

– Это не мой выбор, знаешь ли. – Женщина слегка улыбнулась. – Кое-кто постарался при экипировке.

– Очень зря. Ты вполне симпатичная и кого-то мне напоминаешь… – Тим протянул портрет.

«Если бы он знал, – промелькнуло в голове Орисс, – неужели даже этот образ не откликнулся ему?»

Вслух же она произнесла:

– Оставь себе, на память. А мне можешь подарить свой предпоследний скетч.

Парень отрицательно покрутил головой.

– Это задание от Вульфа? Ну, хотя бы покажи. – Орисс протянула руку.

Но Тим, словно не слыша, собирал принадлежности в сумку, медленно и аккуратно.

– Неужели тебе так неприятно иметь со мной дело? – не выдержала женщина, – что такого во мне ужасного?

Художник безэмоционально посмотрел на неё.

– Что, – так же бесцветно прозвучало из его рта.

– Ты живой! – почти прокричала Орисс, – живой! Внутри тебя всё кипит! Почему ты сдерживаешься?

– Я не понимаю… – Тим шагнул в сторону собеседницы и задел ее плечом.

– Ну, нет, дружок, так не пойдёт! У меня терпение не бескрайнее…

Женщина схватила невежу за плечи и крутанула на 180 градусов. Парень свел брови к переносице, глазища гневно вспыхнули.

– Не имеешь права! – он попытался высвободиться, но хватка Орисс напоминала клещи.

– Еще как имею! – парировала она и силой усадила Тима на свободный стул. – Я не в игрушки пришла играть сюда, мой милый.

– Кхм… – раздалось из сумрака позади.

– Выходите уже, Лорд Вульф, – бросила через плечо Орисс.

Волк шаркнул ножкой, галантно поклонился и… предстал перед друзьями в своем «первозданном» виде, больше похожий на инопланетного пришельца, чем на человека: огромные, будто кошачьи, серо-голубые глаза, шерсть и чешуйки крыльев бабочки на лбу и скулах, длинная седая грива, острые уши и седая очень короткая «козлиная бородка», словно мазок кисти.

Тим слегка торопил.

– Признаться, я уже заждался. Вы как двое неугомонных второклашек. – Волк с удовольствием выпустил клубы дыма и улыбнулся. – Орисс, не форсируйте события, Тим такого не любит.

Женщина хмуро молчала.

– Из-за чего сыр-бор, Тим? Давеча ты довел до истерики Медведя, сейчас даже у добродушной Орисс нервы сдали.

Опекун почти с нежностью смотрел на художника. Тот же раскачивался туда-сюда на стуле и грыз костяшку пальца, словно в трансе. Спустя 20 ударов сердца, Тим пошарил рукой в сумке и извлек потертый скетчбук, бережно перевернув страницы, протянул разворот.

Лорд Вульф и Орисс едва не стукнулись лба, стремясь рассмотреть рисунок. Глаза женщины радостно заблестели, Волк же, напротив, помрачнел.

– Что это? – вопросил тихо он.

– Мой сон.

– А это? – Сноходец ткнул пальцем в разноцветные вытянутые октаэдры по углам набросках.

Тим пожал плечами, мол, для красоты.

– Знаешь, малец, я тут вспомнил, что Часовщик тебе поручил новую картину, – словно спохватился Вульф, – а времени – до утра. Поторопись!

***

«Мальчишка начинает вспоминать…» – мысль прокатилась по сознанию Волка холодной волной, оседая шершавым комком в груди.

Лорд Вульф медленно прошёл к окну, наблюдая за игрой теней в саду. Сорок тысяч лет существования научили его одному – терпению. Но сейчас даже его древняя кровь пульсировала чуть быстрее.

«Интересная штука получается, – размышлял он, ощущая легкое покалывание вдоль хребта – первый признак пробуждения зверя внутри. – Рассказать сейчас – предать Часовщика. Промолчать – предать Тима. А я, кажется, слишком стар для этих игр в верность».

Он провёл пальцем по оконной раме, оставляя невидимую метку. Сорок тысячелетий – достаточный срок, чтобы понять: верность – роскошь для тех, кто живет мгновением.

«Часовщик… всегда считал себя архитектором судеб. Но даже он не может предвидеть всё. Тим заслуживает знать правду, какой бы горькой она ни была».

Волк усмехнулся, обнажив на мгновение клыки.

«Забавно. Я помню рождение и смерть стольких цивилизаций, но сейчас судьба одного мальчишки заставляет меня… сомневаться. Возможно, я всё ещё способен чувствовать».

Он остановился перед зеркалом, встречаясь взглядом с собственным отражением – существом, балансирующим между мирами и сущностями.

«Пусть Часовщик и Аритмикс продолжают плести свои интриги. Я видел, как рождались и умирали боги, переживу как-нибудь и их недовольство».

Лорд Вульф поправил безупречный воротник, стряхнул невидимую пылинку с рукава и направился к двери. Решение было принято.

***

«Когда же сеееемь станет однииииим, и одноооо станет семьюююю… – тянул фальцетом какой-то заезжий трубадур, – Когда текуууучий соединиииит…»

На этих словах Лорд Вульф прорычал:

– Не погань Легенду, мерзавец!

Певун тотчас же испарился.

Тим вопросительно уставился на наставника. Волк понял, что отступать некуда.

– Это очень древняя Легенда о Слезе Иштар, – медленно проговорил седовласый, будто подбирал слова, – считается, что в начале времен красавица-богиня любви и войны Иштар, наблюдая за первым актом творения, так была поражена красотой и трагедией происходящего, что из ее глаз скатилась единственная слеза. Но та слеза не была обычной – она содержала в себе семь граней бытия, которые вместе составляли совершенный Кристалл понимания…

– Дайте угадаю, – хмыкнул Тим, – Слеза была утрачена или разбилась на мелкие осколки, которые ужасно сложно найти, но однажды должен появиться Герой, который всех спасёт…

Лорд Вульф как-то грустно смотрел на парнишку:

– Ты не романтик, Тим, потому что никогда не любил…

– А это-то причём? Вы разозлились, что какой-то несчастный менестрель исказил Вашу Легенду, а теперь…

– Она не моя! – вспылил Волк, – и вообще это ты давеча нарисовал семь граней Слезы!

Тим замер ровно на 5 сердечных ударов, затем выпалил:

– А-а-а! Так вот из-за чего Вы переполошились! Можете не волноваться, а даже не понимаю, о чем идет речь.

– Так дослушал! – чуть не взмолился оборотень, – Слеза упала на землю в это самое место. В Клокхолл. Вернее, на месте падения Слезы и возник наш город.

– Допустим. – Тим запружинил на месте. – Красивая история. Надеюсь, со счастливым концом.

– Подожди, малец, ты меня запутал. Так-так-так, как же там было… – пробормотал седовласый рассказчик, – Слеза упала в место, где сейчас стоит Клокхолл, но тогда это была каменистая пустыня. Кристалл не разбился при падении, но долго оставался сам по себе. До тех пор, пока его не нашли первые существа. Но вскоре начались войны за обладание Слезой, ибо считалось, что тот, кто владеет кристаллом, может управлять самой реальностью.

Густой голос Вульфа растекался по таверне в полной тишине, даже мухи благоговейно сложили крылышки и потирали лапки.

– Иштар решила разделить Слезу на семь частей, чтобы никто не мог использовать ее полную силу. В момент разделения реальность содрогнулась, и там, где была Слеза, возник наш Клокхолл.

Волк довольно улыбнулся.

– Допустим. Но певец вроде бы не о том вел речь. Разве не так? – Тим выжидающе смотрел исподлобья.

– Ты прав, дружок, трубадур пел о возможности… Возможности объединения Слезы… – последние слова оборотень прошептал-проглотил.

– Вы можете хоть раз НОРМАЛЬНО объяснить? Не Вашими этими загадками и притчами. – Молодой человек стукнул кулаком по столешнице.

«Слеза скатилась. Слеза упала. Слеза разбилась. Но веры мало…» – вдруг донеслось до слуха Тима, и треньканье бубенчиков.

– Я НАЙДУ тебя! – выкрикнул художник и помчался вниз по лестнице.

Глава 4: Карнавальный Квартал

Глава 4: Карнавальный Квартал

«Почему никто не может говорить напрямую, как есть? А не загадками или метафорами. Я же не об интимных вещах спрашиваю! Мало того, что Лорд Вульф любит напыщенные словечки и фразы типа «а не соблаговолит ли глубокоуважаемый джин…», – (А вот и не соблаговолит!!!) – так еще и не договаривает.»

Тим несся, перепрыгивая зловонные лужи и трещины между булыжниками на мостовой.

Как ни странно, но во многих районах и на улицах Клокхолла он не бывал. Кто-то рассказывал, что есть в городе так называемая «слепая зона» – место обитания Хаоситов. О последних Тим так же знал лишь понаслышке, да и не особо интересовался. Но появление загадочного Шута – мсье Ренара пробудило острое любопытство.

Где искать то, чего вроде бы и нет, но оно еще и тщательно спрятано? Правильно! На самом видном месте! Возможно, под самым носом у Часовщика. А что у нас ближе всего к Шпилю Времен? Мост Бесконечности. А к нему ближе всего через Квартал Спящих пружин.

– Решено! – воскликнул Тим и запрыгал по брусчатке в сторону мрачного пустынно-заброшенного квартала.

«Мысли… Они буквально вываливаются из головы. Не вмещаются. В таких случаях помогает дневник. Где-то тут был…»

Тим порылся в сумке и достал потрепанный блокнот с ручкой на шнурке, но новая мысль отвлекла его.

Или это не мысль, а звук? Откуда? Словно грохот волн о берег. Художник обернулся вокруг себя и… Попал в спираль ощущений. Мостовая под подошвами стареньких пед не только пульсировала разными цветами, но еще и пружинила, словно он шел по батуту.

«Черт возьми, где это я?» – Тим попытался хоть на чем-то сфокусироваться.

Но разве можно за что-нибудь зацепиться взглядом на скорости 200 км/ч? Лишь крутятся огни и мелькают какие-то рожи.

Чтобы не потерять равновесие, молодой человек опустился на мягкую брусчатке, достал дневник и поспешил записать:

«ЦВЕТА! СТОЛЬКО ЦВЕТОВ! Они будто КРИЧАТ и оглушают мои глаза!

А эти дома! Их будто нарисовал пьяный Дали после десяти чашек кофе или Пикассо в прыжке. Они дышат?!

Вон тот, розовый с ЖЕЛТЫМИ окнами мне что подмигнул, что ли?! А этот – зеленый – выгнулся, будто хочет обнять небо! У третьего – вообще двери вверх ногами. А четвёртый… СЛОЖИЛСЯ как оригами!..»

Последние слова Тим накорябал кое-как и вскочил.

Его словно магнитом тянуло куда-то… Он прыгал вроде бы по прямой, но улица сама по себе ИЗОГНУЛАСЬ (как удав)! И художник уперся прямиком в карусель, похожую на огромного шахматного ферзя.

– ЧТО?! – выкрикнул Тим, – да что это за место такое? Кто этот безумец?!. Это грифон?..

***

«Пока я тупо пялился на ожившего золотисто-зеленого птицельва, он зыркнул на меня малиновым глазом и… превратился в розового осьминога! В РОЗОВОГО, Карл!

Если это снова один из моих снов, то я хочу поскорее проснуться! ПАМАГИТИ!!!

Вдруг я почувствовал дрожь внутри костей. Так-так-так… Паничка? А, нет, это МУЗЫКА! Бам-бум-трам-там-дзинь! Тут и барабаны, и скрипка, и банджо, и ХЛОПУШКИ… Какой-то дикий хохот и визг… А еще какое-то одинокое и нелогичное дребезжание шарманки… И всё это СРАЗУ! Одновременно и… ритмично! Вот откуда дрожь! Это вибрация.

Поймал себя на том, что ладонью выстукиваю по бедру дробь – ритм, а ноги сами выделывают кренделя. Хмм…

И тут моя левая рука сама по себе начала рисовать ЧТО-ТО в воздухе и… ВЫ ЭТО ВИДЕЛИ?! линии повисли! Мой рисунок застыл в ВОЗДУХЕ, объемный и разноцветный, как мыльный пузырь!

Ну всё, пока, моя кукуха…

Вдохнул и… Боже, это же жареные орехи и карамель! А еще… пахнет сладкой ватой и газировкой! Стоп, а это что ещё… порох?! Ржавчина?

Кто-то рядом со мной уплетал за обе щеки что-то ярко-синее и круглое. Кажется, я проголодался…

ОГО! Мимо меня только что проплыла женщина в платье из перьев, а рядом с ней господин, у которого вместо головы… ПТИЧЬЯ КЛЕТКА с живым колибри внутри!

Так-так-так… Это зашло слишком далеко! Хочу в свою реальность!

О нет! Рядом со мной пацан (в костюме?) лисы жонглирует… своими пальцами? Нет, они снова на месте. Или нет? Бррр…

Я зажмурился покрепче и закрыл уши ладонями. Досчитал до десяти. Приоткрыл левый глаз… Вокруг всё замерло, будто на паузе. А затем краски словно потекли, расплываясь и смешиваясь.

***

– Смотрите, кто-то к нам пожаловал! Тим-Тим-Тимми, собственной персоной. Ну, здравствуй, друг сердечный!

Лицо Трикстера мелькало то справа от Тима, то слева, то сверху, а потом и вовсе вверх тормашками.

– Да остановись ты уже! – не вытерпел художник. – Мельтешить и прыгать – это моя привилегия.

– Привилегия?! – повторил насмешливо мсье Ренар, – ты называешь ЭТО привилегией? Быть собой, дурачиться или грустить, прыгать, скакать, мельтешить, кривляться и забавляться? Всё это, mon cher, ПРАВО! Привилегия – быть серьезным и скучным, правильным, благополучным. Ты так хочешь, Тимми? Нет? Мне нравится твой ответ!

Наконец Шут замер, тотчас преобразившись. Только что кривлялся ярмарочный Петрушка в колпаке с бубенчиками. И вот – важный господин в причудливом головном уборе (не то средневековый берет, не то цилиндр-шапокляк), которого выдает хитро-насмешливый прищур разноцветных глаз и улыбка Джоконды.

– О чем желаете поговорить, многоуважаемый мсье Тим?

– Где я? – выпалил без церемоний молодой человек.

Шут вскинул брови и озадаченно оглянулся. Щелкнул пальцами и «картинка ожила» как ни в чем ни бывало.

– Ох, старый ты дурень, Ренар! – Трикстер хлопнул себя по лбу ладонью в кипенно белых перчатках. – Наш дорогой Тим НИКОГДА не бывал в Карнавальном Квартале! Как ты мог забыть?!

Шут дурашливо расшаркался и отвесил поклон.

– Позвольте, mon cher Тим, сопроводить Вас по нашим скромным владениям.

И снова тренькнули колокольчики на шутовском колпаке.

– Уж будьте любезны, мсье Ренар, – фыркнул в ответ Тим.

«Это у него что, наушники? А на ногах – разноцветные кеды-конверсы? Откуда?! Мне бы сейчас наушники и побольше! И от новых кед не отказался…»

– О, Тим-Тим-Тимми, я с радостью подарю тебе наушники и кеды, лишь следуй за мной! – с этими словами мсье Ренар протянул Тиму новенькие Converse и полноразмерные наушники Sony.

«Жаль, что это сон… Проснусь, а ничего такого нет. Только старенькие дырявые педы…»

– Недоверие, мой юный друг, хорошая вещь, но в умеренных доза. Обещаю, кеды и наушники никуда не денутся даже завтра утром. Ну а теперь – вперед, к тому элегантному серебристому зданию из хрусталя!

Тим надел наушники и какофония звуков немного отступила.

– Завтра я добуду кассетный плеер или ты предпочитаешь пластинки? – подмигнул Шут.

Но художник уже запрыгал вперед.

***

Тим пружинил на месте, слегка покачиваясь вперед-назад. Он только что во что-то врезался со всего прыжка, хотя преграды не было. Или была?

Парень протянул руку и не уверенно ощупал «стену». Он бы не удивился, если бы ладонь «провалилась», но этого не произошло. Под пальцами ощущалась гладкая прохладная поверхность. Тогда Тим толкнул вперед. Дверь распахнулась, а он шарахнулся назад.

– О, Тим-Тим-Тимми, mon cher, ты явно устал от суеты, бедняжка… Смелее прыгай вперед! Там тихо и спокойно, царит истинный порядок!

Да, молодому человеку до зуда в ногах хотелось разложить мысли и чувства по полочкам, упорядочить их. Даже для него это было слишком!

Он прыгнул вперед… и зажмурился, потому что со всех сторон, даже сверху и снизу, из круглых-прямоугольных-овальных-квадратных-ромбовидных и богегознаеткакихеще зеркал на Тима смотрел Тим. Множество Тимов!

– Смотри, Тим-Тим-Тимми, вот он ты, художник-шедевратор, искусник-провокатор! Ан нет, не тут, не ты… Неужели мечты?

Мсье Ренар похлопал парня по плечу, а в зеркала десятки рук (словно Шива) коснулись отражений Тима. Затем Шут исчез за поворотом.

«Обоже, опосейдон… куда я снова попал? Какой же это порядок? Это ловушка! Не могу вдохнуть… Где пол? Так, вот… но он тоже отражается… Так, Тим, сосредоточься! Вот твоя нога в новеньком кеде! Или нет, это нога того Тима… или этого? Сколько тут меня?! Стоп-стоп-стоп! Тим один! Это Я! Смотрим, где Я… Вот рука… нужно пошевелить пальцем… Блин, и все тысячи пальцев – вслед… Что-то голова кружится и сейчас лопнет. Этот блик! Блик-блик-блик в глазах! Даже на карнавале было проще…»

– О, Тимми, смотри, вон твоё отражение рисует шедевр! Ой, нет, это ты вчерашний… А вон, посмотри, видишь парня с синими волосами, узнаешь его? А тут – ты будущий и знаменитый! А вон ты – бог? Тиран? Ребёнок или святой?!

Парень почувствовал подкатывающий комок тошноты.

– Какое же из этих отражений настоящее, Тим-Тим-Тимми? Все? Ни одного? Или, может быть… – Шут наклонился ближе, а его лицо внезапно сделалось серьезным. – Все они настоящие, просто в разных мирах, которые ты ещё не нарисовал?

Тим отпрыгнул назад, споткнулся и уткнулся носом в огромное прямоугольное зеркало, сел на полу.

– О, трещинка! – выдохнул облегченно.

Едва касаясь, он провёл пальцем по тоненькой паутинке скола на раме старинного овального зеркала. Тут же заметил разноцветные пылинки, танцующие в луче закатного света. Проследил за их бесконечным отражением и уперся взглядом в собственное отражение крупным планом.

– Поры на носу… и синяя краска на ухе? Как?!

«Так. Кажется, я нащупал настоящее, а не отражение! Не идеальный блеск, а шероховатости. Вот трещинка… она, как молния на зеркальном небе. А пыль… настоящая пыль! Как на зиккуратах… Куда она отражается? В бесконечность пылинок… Красота! Ага, вот и моя синяя краска. Ультрамарин? Нет, скорее кобальт… Хм, интересно, в каком отражении она ярче? Вон в том кривом зеркале мой нос красный… Ха! Как у клоуна! Нужно запомнить этот оттенок для карнавальной маски… Стоп, а где выход-то?»

Тим медленно повернул голову влево. И тут же на него «вывалилась» карнавальная феерия в отражении зеркал: искрящийся хвост костюма жар-птицы. Длинноносая маска, возникшая за спиной у одного из «Тимов». Блики разноцветных фонарей, помноженные на бесконечность, превратившиеся в ослепительные бури. А среди них ухмыляющийся Шут… Или нет, только одна его половина… Или это оскал?.. А то вдруг – вторая половина лица мсье Ренара – рыдающая маска Пьеро?

– Да что тебе от меня надо? – вскричал Тим ускользающему/растворяющемуся в бликах Трикстеру.

«Ртуть течет, но не вода. Ртуть блестит, но не звезда. Ртуть связует, что разделено. Ртуть – это ты, но ты – не она», – гулом-эхом морских волн разнеслось по Зеркальной Галерее и зазвенело самой тонкой струной.

– Тим-Тим-Тимми, я хочу, чтобы ты вспомнил! Вспомнил себя! Ты уверен, что настоящий?.. – с этими словами мсье Ренар исчез с полотна каждого из зеркал.

Тим с лихорадочно бьющимся сердцем, ощущая струйку липкого пота между лопаток, снова опустился на пол. Он попытался сфокусировать взгляд.

«Так. Вот она, трещинка-паутинка, дальше… влево – Карнавал, а вправо… геометрические тени, строгие линии, мерный блеск металла… Клокхолл! Мой Клокхолл! Значит, мне направо… Стоп! Это же зеркала… тогда – налево…»

Художник уже прыгнул влево, но вдруг замер. Из отражения на него смотрел растрепанный, весь в краске, парень с темно-серыми настороженными глазами. Слева от него – хаос цвета, движение, Карнавал! А справа… Клокхолл – Порядок? Или другой вид хаоса?

«Как часто я стою «между»? Между концентрацией и «О, птичка!», между барокко и японской гравюрой. Мои отражения… какие из них настоящие? Прав мсье Ренар! Это, где я художник? Или это, где испуганный подросток? А тут – рассеянный мечтатель… Или это всё – маски… карнавальные глупые маски… Тогда какая моя? Или все?»

Тим снова сел, закрыл лицо ладонями и уткнулся головой в колени. Пальцы дрожали. Сквозь них просочилась капля и упала на пол…

– Хватит… хватит… ХВАТИТ! – сначала бормотание, потом истошный крик.

Молодой человек схватил скетчбук и швырнул в «ближайшее» отражение. Дзиньк… Взъерошил волосы… Засунул дрожащие руки в карманы. Там пальцы нащупали что-то родное и привычное – рашкуль! Он сжал его до боли и услышал собственный шепот:

– Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох… Вот мой новый кед… В кармане – угольный карандаш… Он шершавится и цепляется пылинками за кожу… О, да, пылинки! В воздухе! Снова – рашкуль, его округлость и завершенность, более острый кончик. Он пахнет пылью и штукатуркой… Так, а вот капля – моя! Настоящая! Мокрая! Дыши, Тим, дыши. Так, вот пол. Твёрдый. Каменный! Дальше… Стена. Холодная, но не гладкая! Тоже каменная? Ага, значит, тут край…

Чей-то резкий рывок выдернул Тима плена Зеркальной Галереи. Молодой человек открыл глаза. Орисс. Едва не рыдая, он рухнул в ее объятия.

***

– Ну-ну, мой мальчик, этот старый плут кого угодно собьет с толку, но без него мир был бы куда преснее, – женщина печально улыбнулась.

Постепенно краска возвращалась на лицо Тима.

– Кстати, ты обещал проводить меня в Квартал Равноправок! – Орисс как-будто только что вспомнила об этом. – Знаю, знаю, у тебя нет сил, но надеюсь, что нас там хотя бы накормят досыта.

Тим ухмыльнулся:

– Что бы ты без меня делала…

И вдруг замер. Протянул руку в сторону Зеркальной Галереи.

– Орисс… Твое отражение… движется?!

Женщина обернулась, ее глаза округлились, а лицо побледнело. Ее отражение вышло из зеркала, обретая трехмерность. Лишь волосы (вместо коротких и каштановых) струились по плечам серебром.

– Наконец-то мы встретились лицом к лицу, Старшая сестрица, – пропело отражение голосом Орисс.

– Кто ты? Что ты? – от напряжения губы «радужноглазой» еле шевелилась.

– Я – то, что ты видишь в других. Я – отражение твоей способности видеть истину. Я – Эхо, – улыбнулась серебристоволосая.

Тим и Орисс ошалело переглянулись.

Глава 5: Квартал Равноправок

Глава 5: Квартал Равноправок

– Не могу понять, что происходит в этом чёртовом городе…

Она ходила из угла в угол по тесной сумрачной комнатушке, к тому же захламленной бумагами, книгами, свитками и, бог знает, чем еще. Натуральная нора или дыра. Или все же нора…

Как их только не дразнили, даже вспоминать не хочется. Сами же они называли себя Равноправками, а их место обитания так и именовалось – Квартал Равноправок.

Хотя, справедливости ради сказать, кварталов в их распоряжении было целых три! Один из них принадлежал Лисам, другой – Кошкам, а третий – занимали Волчицы. Да-да, лорд Вульф со своими собратьями были не единственными в своем роде.

Она жила в Лисьей Норе. Вопреки общепринятому мнению, жительницы Квартала Равноправок не называли друг друга ни «сестрами», ни «подругами» в обиходной речи. Ведь они не секта, не монашки все поголовно (случались в их рядах и такие), да и сестрами друг другу редко приходились.

Опять-таки, в обход устоявшемуся образу, не все равноправки жили друг с другом в паре, у многих были мужья, а некоторые и вовсе не нуждались в близких отношениях с кем-либо.

– Иша! – в нору влетела запыхавшаяся девушка.

Хозяйка обернулась, золотисто-зеленые глаза смотрели исподлобья.

– Иша, там какое-то сумасшествие! – не дождавшись ответа, выпалила гостья.

– Вот удивила, – пробормотала зеленоглазая, – что конкретно?

– В городе появилось какое-то редкое создание…

Взгляд Иши ещё больше потемнел.

***

Пахло кипяченым молоком, корицей и ванилью. Я сглотнула, а живот недвусмысленно намекнул о желании наполниться снедью. Тим (на удивление) не скакал впереди меня вприпрыжку, а едва волочил ноги, сильно отставая.

Я украдкой приподняла очки и огляделась. Повсюду – лианы между причудливыми стволами баньяна или ротанговыми пальмами, чуть поодаль – валуны-исполины. На одной из ветвей я приметила рыжую красавицу-ягуарунди. Вдали, среди кустарниковых лесов, промелькнула пятнистая шёрстка чилийской кошки.

Глубоко вздохнув, я опустила очки на переносицу. И вот передо мной уже человеческий квартал: между уютными пятиэтажками натянуты верёвки с постиранным бельем (явно женским). На балкончике третьего этажа вальяжно расположилась крупная пушистая темно-рыжая…

Оп – с непередаваемой грацией, бесшумно красавица спрыгнула вниз. И вот передо мной – стройная, вся такая тягу-у-у-чая, светло-зеленоглазая девушка в кожано-тканевом комбезе фисташкового цвета с медными акцентами/вставками и пепельно-серой гривой волос почти до земли. Насмешливо и слегка надменно смотрит на меня своими чертовски красивыми глазюками.

– Ну, привет, Ягуарунди – Прекрасная Вири, – говорю, улыбаясь, – мы к вам на огонёк с Тимом, – киваю на заморенного спутника. – В животах урчит не по-детски. Хоть миску молока с краюшкой хлеба предложите, что ли.

Налет высокомерия тут же исчез с лица девушки. Она даже как-то растерялась и поникла, потеряла интерес.

– Познакомишь со своей подружкой – Пиппой-Кодкод? – продолжаю паясничать.

Вы видели, как выглядят нашкодившие кошки? Да-да, именно так и смотрелась пепельноволосая после моих слов.

– Да покормите нас уже, кошки данные! – не выдержала я.

И куда только мигом подевалась эта кошачья спесь? Засуетились – забегали, зашуршали лапками. Благо, Тим в прострации обретался в тот момент, а то бы у парня нервы вовсе сдали.

Люблю, когда с людей вот эта напускная «важность» спадает и они превращаются в маленьких и (почти) миленьких. Но любому удовольствию приходит конец.

Лисьей крадущейся (читай – скользящей) поступью из тени ближайшего магазинчика сзади ко мне подобралась Она.

– Ну здравствуй, Иша. Вот мы и виделись. – Я резко обернулась и уставилась на нее тяжелым взглядом (без очков).

Женщина вздрогнула.

– Ты не меняешься, Орисс… – фыркнула.

– Учусь у лучших, – я соизволила улыбнуться.

***

Кому я врала? Иша изменилась!

Огненно-рыжие струи волос ниспадали легкой волной на плечи и покрывали всю длину черной хаори. Длинный шарф, брюки-палаццо, изящные ботинки, янтарный кулон в виде лисьей головы. И этот золотисто-зеленый глубоко печальный взгляд…

Я поспешила водрузить свои очки на место, покуда не рассмотрела слишком много. Меня оно не касается. Это их с Вульфом дела…

– Иша, мне сейчас не до старых обид. Парень, – я кивнула на Тима, – скоро в голодный обморок бухнется. Думаю, твои Волчицы способны накормить гостей простой и сытной пищей…

Предводительница Квартала Равноправок хлопнула дважды в ладоши. Легкая волна вибрации радиально разбежалась во все стороны.

Иша всегда провоцировала во мне нервическую дрожь. Вот и сейчас меня будто кто-то дергал за ниточки – я крутила головой во все стороны, пружинила на ходу, зачем-то бестолково размахивала руками, часто моргала и как-то невпопад подхихикивала.

В преломлении моих «волшебных» очков Иша выглядела по-другому.

Серые большие глаза, вздёрнутый нос, россыпь веснушек, полные губы, брови вразлет, кудрявые золотисто-русые волосы, убранные в косу, с несколькими выбившимися прядями.

Одета безупречно, но на манер Кошек:

На голове светло-терракотовая шляпа-федора. Орехового цвета в крупную клетку пальто-редингот. Под ним я разглядела белую блузку с воротником-бабочкой, терракотовый жилет в клетку (белые и кофейные строчки), тёмно-коричневые широкие с высоким поясом брюки английского кроя. Чёрно-коричневые ботинки-оксфорды. И да, классический галстук кофейного цвета. А в руках – зонтик-трость.

«Не хватает папиросы в длинном мундштуке», – почему-то подумалось мне, но я тряхнула головой, отгоняя мысль.

Интересно, почему Иша выбрала Кошачий Угол, а не Лисью Нору для проживания? Из-за большей свободы или из-за желания «забыть» свои корни? Ох, Орисс, опять ты лезешь не в своё дело!

***

Архитектурная эклектика Кошачьего Угла неожиданно сменилась «стрелой» виадука, ведущего к мрачноватой крепости из тёмно-серого камня и выветрившейся древесины (явно романский стиль). Вокруг её обступали покрытые вечнозелёным лесом пологие горы. Тонкий, пахнущий сосновыми шишками, дым вертикально струился в морозное небо. Ощущение силы, порядка и уединения обняло меня мохнатыми лапами. Мы – в Волчьей Долине. Судя по тишине и звонкости воздуха, сейчас фаза новолуния позднего ноября.

К нам неспешно, с чувством собственного достоинства приближалась Волчица. Мне не нужно снимать очки, чтобы «сравнить» внешнее и внутреннее. Тут все честно, никаких масок или уловок/ужимок. Оставьте хитрость Лисам, а чары – Кошкам.

Короткие встопорщенные тёмно-русые волосы. Прямой пронзительный взгляд, глаза ледяного голубого цвета обрамлены почти бесцветными ресницами. Брезентовая куртка-штормовка цвета ржавчины, под ней – жилет со множеством карманов (мечта!). Такие же брюки заправлены в высокие ботинки на шнуровке. Льняная рубашка с высоким воротником-стойкой. Широкое стальное кольцо с рунами на среднем пальце правой руки.

– Здравствуй, Бриг Каменная, – я протянула правую руку для пожатия.

– Приветствую, Орисс Всевидящая, – Волчица пожала мою ладонь.

Затем мы крепко обнялись, и нас повели потчевать.

***

Тим проснулся от громкого шёпота двух голосов. Один из них – низкий, с хрипотцой – незнакомый, зато второй – точно принадлежал его спутнице.

– Думаешь, пора? – шептал незнакомый голос.

– Дальше тянуть некуда, иначе Часовщик наворотит дел, – отвечала Орисс, и её голос не звучал «обычно» – растерянно и не уверенно, – уже начинает всё сыпаться. Когда создание мнит себя создателем, такие «чудеса» начинаются… Недаром Слеза упала именно здесь. Пора Тиму «прозреть».

– А если Иша откажется?

– Иша слишком умна и стара, чтобы противиться неизбежному.

Тим вскочил с лежака и отправился на голоса. Перед ним предстала занимательная картина. Орисс и какая-то коротковолосая хмурого вида Равноправка с волчьим взглядом распивали очередную порцию Эля. Разгоряченные лица, блестящие глаза и громкий шёпот.

Огонь уютно пощёлкивал поленьями в камине. Тим тотчас почувствовал, что продрог, и машинально протянул озябшие ладони к теплу. Женщины замолчали. Это и к лучшему, потому что ему хотелось побыть наедине со своими разворошёнными мыслями. После сытного обеда и короткого сна как будто в голове прояснилось и даже немного упорядочилось.

«Значит, им всем известно об этой Слезе Иштар, но никто не торопится делиться своими знаниями со мной, – хмуро размышлял Тим, сидя на полу у камина, – почему же? Что такого в ней? Опасно для меня? Или для них? Может, напрямую спросить у этих двух, пока их разум затуманен парами эля?»

Художник вскочил и деланно беззаботным тоном произнес:

– Так и что известно нашей достопочтенной Орисс о Слезе Иштар? Или ты последуешь примеру Лорда Вульфа? – Он приподнял бровь.

Орисс и Бриг переглянулись.

– Иша хотела с тобой поговорить, Тим, – произнесла низким хрипловатым голосом Волчица, – разреши сопроводить тебя, ибо ночь за окном.

***

Обратный путь в Кошачий Угол казался короче. Без помощи Бриг найти тропинку в кромешной темноте и звенящей (будто настороженной) тишине, под мерцание золотистых глаз было бы куда сложнее и страшнее.

Так же резко (как и сюда) непроглядная ночь Волчьей Долины сменилась розовато-рыжим рассветом, облизывающим макушки эклектичных построек. Снова пахнуло кипяченым молоком, корицей и тихим мурлыканьем.

Иша занимала целую резиденцию в уютном дворике, который не так-то просто отыскать с первого раза без провожатого.

Резиденция, конечно, громко сказано, но сами посудите. Вы попадаете в такой тихий закоулочек, справа и слева от вас – двухэтажные деревянные домики с витринами на первом этаже. Рядом с ними уютно примостились столики-тумбы и огромные кадки с сочными фикусами. Тёплый домашний свет уличных фонарей, притороченных на стенах, как символ гостеприимства. А прямо по центру перед вами округлая башенка с конической крышей, покрытой деревянной черепицей. По второму этажу тянется изящный деревянный балкон с тонкими балясинами – место тишины и созерцания. Большие арочные окна излучают золотисто-оранжевый свет, намекая на тепло и тишину внутри.

Тёмно-коричневые стены плотно увиты плющом, но их не замечаешь, потому что взгляд притягивают высокие двойные арочные двери. Наполовину застеклённые, они манили ещё сильнее, чем окна на башенке, одновременно отражая лёгкий утренний туман и обещая долгожданное пристанище струящимся ванильно-карамельным светом.

Внутри Нора выглядела вполне респектабельно, если смотреть в очках.

Лёгкий аромат сандала, сухих трав и чая с жасмином встречал нас с порога. Казалось, что время замерло. Просторная и высокая, в кофейных тонах, комната с куполообразным потолком, колоннами из тёмного дерева, отполированного до тёплого блеска, освещалась десятками бумажных и стеклянных фонарей. Они размещались на разной высоте, создавая игру теней. Казалось, что в зале кружатся духи леса.

Ровно в центре уютно расположился низкий круглый лакированный стол с тонкой резьбой в виде звёзд, ветвей сакуры и лис. Вокруг него разбросаны круглые парчовые подушки, на которые так и хотелось приземлиться. Полы устланы татами, расшитыми тонкими нитями серебра и меди.

Иша предстала пред нами в тёмном классическом кимоно, расшитом серебристыми звёздами, и пригласила на чашечку чая, но Тим, не обращая на нас внимание, куда-то упрыгал.

– Да снимай ты уже свои чудо-окуляры. Все равно мне от тебя скрывать нечего… А так хоть твои прекрасные глаза увижу, – усмехнулась Иша.

– Спасибо, подруга… Нужен твой совет.

– О Тиме печешься или…

– Брось! Я не Вульф! Не передёргивай!

Иша сразу как-то уменьшилась в размерах:

– Могла бы и воздержаться…

– Ты же знаешь, что он вот-вот припрётся за мальчишкой, будет хвостиком вилять…

– Орисс! – глаза Иши вспыхнули золотисто-зелёным.

– Прости, не удержалась. Вы… А, ладно… Перейдём сразу к делу…

– Прежде я спрошу. – Я никогда не любила смотреть прямо в глаза собеседника без очков, сейчас же взгляд Иши был невыносим. – Кого ты видишь на самом деле, когда смотришь на Тима?

– Синеволосого растерянного одиннадцатилетнего мальчика с огромными глазами цвета грозовой тучи.

Среди повисшей тишины раздался оглушающий щелчок, вскрик Тима, а соседнее помещение озарилось пурпурным светом. Мы ринулись на звуки.

Невысокая, но глубокая комнатка, напичканная от пола до потолка книжными полками, светилась аметистовыми всполохами. Рядом с одним из стеллажей, забитым под завязку свитками, стоял Тим. Его взгляд зло горел пурпурным.

Я подошла ближе и протянула ладонь. Словно обожжённый, юноша бросил на неё старинную брошь. О, какая же красота! В центре – тёмно-пурпурный, почти чёрный – кабошон из аметиста в форме удлинённого овала, который окружала целая россыпь маленьких камешков граната, цвета тёмное Бордо. Помимо этого, для расшивки броши использовали японский и богемский бисер.

– Что же, друзья, пойду я чайку хлебну, – я сочувственно улыбнулась Ише, – вам есть что обсудить. Без меня.

***

– Что тебе известно о Слезе, друг мой? – тихо и печально произнесла Иша, как только они остались наедине с Тимом.

– Что-то невнятное… Лорд Вульф будто напуган чем-то… Меня это… БЕСИТ! – последние слова художник прокричал с отчаянным злом.

– В таком случае присядь, Тим. Рассказ будет долгим и важным.

Превозмогая себя, молодой человек уселся в скрипучее кресло-качалку и замер.

– Ты только что пробудил осколок Грани Разрушения. Но давай по порядку.

Моя пра-пра-пра… родительница присутствовала при разделении Слезы богини Иштар. Как ты уже догадался, меня даже назвали в честь неё, – голос Иши журчал успокаивающим ручьём, – ты только представь наш юный первобытный мир! Все вокруг тонко и зыбко, границы едва ощутимы. В самом воздухе сочится такая сила, такая мощь! Бери – не хочу. Магия не была чем-то запретным или потусторонним. Каждый был творцом. Но кому-то всегда хочется больше… В каждом из нас, даже самом светлом и прекрасном, есть семена не только творения, но и саморазрушения, а любой свет отбрасывает тень. В порядке – хаос, а среди хаоса – всегда найдёшь порядок.

Иштар осознала всю глубину и сущность акта творения и проронила единственную Слезу…

– Да, – перебил Тим, покачиваясь в кресле, – об этом мой наставник рассказал, но дальше как-то невнятно. Причём тут Клокхолл, песнь трубадура и…

– Ты нетерпелив и рассеян от рождения, мой дорогой Тим. Но если ты не будешь слушать, то и я не смогу рассказать тебе всю Легенду о Слезе Иштар, а так же причём здесь ты, – мягко осадила художника Иша.

– Итак, Слеза упала на землю в месте, где позже появился Клокхолл. Её энергия пронизала ткань реальности, создав точку, где все возможные миры соприкасаются. Моя прапрапрабабушка видела собственными глазами этот совершенный камень – семигранный кристалл, каждая грань которого воплощает один из фундаментальных аспектов реальности:

Грань Порядка – прозрачная как чистейший лед, она отражает структуру и закономерность всего сущего. Через нее можно увидеть скрытые паттерны и законы, управляющие мирозданием.

Грань Хаоса – переливающаяся всеми цветами радуги, постоянно меняющаяся, она воплощает спонтанность, случайность и непредсказуемость, необходимые для эволюции и творчества.

Грань Творения – сияющая золотым светом, она содержит потенциал всех возможных форм и идей, еще не воплощенных в реальность.

Грань Разрушения – глубокого пурпурного цвета, почти черная, она представляет необходимый конец всех вещей, трансформацию и переход из одного состояния в другое.

Грань Познания – синяя как самое глубокое море, она отражает способность к пониманию, осознанию и восприятию истины во всех ее проявлениях.

Грань Трансформации – серебристо-серая, мерцающая, она символизирует способность к изменению, адаптации и эволюции через опыт и выбор.

Грань Баланса – находящаяся в центре кристалла, невидимая, но связывающая все остальные грани, она представляет гармонию противоположностей и целостность, превосходящую сумму частей.

– Иша, при всем уважении, если я сейчас не сделаю хоть несколько прыжков, все Ваши слова улетучатся из моей памяти.

Тим несколько минут ритмично прыгал в разные стороны по Комнате артефактов и памяти, насколько позволяла её длина. Иша внимательно следила за перемещениями художника, или так просто казалось.

Маски кицунэ на стенах будто меняли выражение: то улыбались, то строго взирали, то задумчиво пялились в пустоту. Или так просто казалось… Но одна из масок висела совсем пустая, без лица. И от неё бегали мурашки по коже.

Тим несколько раз «обпрыгал» чашу с вечным огнем в центре комнатушки и уселся, скрестив ноги, на татами.

– О разделении Слезы Лорд Вульф тебе рассказывал?

– Допустим. Что-то мямлил…

– Хорошо. Тогда ещё раз внятно: увидев, что ее дар стал источником раздора, Иштар решила разделить Слезу на семь частей, чтобы ни одно существо ни в одном из миров не могло использовать ее полную силу. В момент разделения случился катаклизм – реальность содрогнулась, и там, где упала Слеза, возник Клокхолл – город вне времени и пространства, существующий на пересечении всех возможных миров…

– Подождите, Клокхолл – это что?! Место, которого нет?!

– Ох и непоседа же ты, Тим, – улыбнулась Иша, – мы только подошли к сути, а ты испортил такой момент…

– Вы так неторопливы, так неспешны, Иша… – Тим прикусил костяшку согнутого левого указательного пальца.

– Итак, семь граней Слезы разлетелись по разным мирам и эпохам, ожидая времени, когда появится существо, способное понять и соединить все аспекты реальности в гармоничное целое, – Иша помолчала, – а твой трубадур как раз пел об этом – о воссоединении Слезы. Древнее пророчество, известное лишь немногим в Клокхолле, гласит:

«Когда семь станет одним, и одно станет семью,

Когда текучий соединит несоединимое,

Когда зеркало отразит истину, а не иллюзию,

Когда волк и лиса найдут общий язык,

Когда порядок примет хаос, а хаос признает порядок,

Тогда Слеза богини воссоединится,

И реальность обретет новую форму.»

– Допустим. И что произойдёт, когда пророчество сбудется?

Иша помолчала, пожала плечами и, загадочно улыбнувшись, ответила:

–Никто не знает. Точно лишь одно – ничто не будет прежним. Твой же Клокхолл не просто место, которое есть! Он – материализация энергии Слезы, физическое воплощение точки соприкосновения всех возможных реальностей. Клокхолл существует в особом пространстве-времени, где законы физики гибки и податливы. Ты и сам это наблюдал в Карнавальном Квартале. Здесь прошлое, настоящее и будущее сосуществуют одновременно. Что даёт такой простор для манипуляций Часовщика…

Иша хлопнула дважды в ладоши. Тим вздрогнул и заозирался.

– Теперь же, мой мальчик, тебе пора домой, отдохнуть, отоспаться. А меня ожидает ещё одна встреча.

***

Едва Тим покинул Нору, в груди Иши защемило от нахлынувших воспоминаний и обнажившихся чувств.

Казалось, что давным-давно, тысячелетия назад, она любила и была любима. Верила ли она в перерождение? А во что еще верить, если весь смысл жизни в любви? Это у мужчин, может быть, в подвигах и кровопролитии. А у женщин всё очень просто – им нужна любовь. Они хотят любви. Не брать, но больше отдавать. И чем больше женщина отдает любви, тем сильнее чувствует себя любимой.

Чем больше женщинам запрещают отдавать свою любовь, не принимают её, отказываются, тем несчастнее и злее они становятся. Просто разрешите, просто дайте женщинам любить!

Так вот, много тысячелетий назад встретила Иша самое невообразимое, самое уродливое и вместе с тем прекрасное существо: она назвала его Теру – Росток. И полюбила всем сердцем, всей душой, всей собой это ужасное недоразумение «природы» (то есть «рук человеческих»). Она готова была за ним и на небо, и в преисподнюю. А оно влюбилось в какую-то несбыточную мечту, не ведая, что это была всё она, Иша: и белая лисица Кицунэ, и седая волчица, и рыжая девушка с россыпью веснушек.

Теру маялся в своей неуверенности и неполноценности. Тогда Иша смилостивилась над ним и довела до совершенства. Так появился Парурмези. Но их пути разошлись. Или нет?