Последователи разрушения

Пролог

Покой спящего города пронзили грохот и треск. Кто-то возмущённо, зло закричал, и вскоре опустевшая улица утонула в пыли погони.

Вор мчался, прижав к бедру потёртую кожаную сумку. Он не оглядывался – прекрасно понимал, что недавние собеседники выбежали за ним всей толпой и дышат ему в спину. Скоро преследователи разделятся, разбегутся по узким переулкам и примутся загонять его, как охотничьи собаки добычу. Поймают – и всё, поминай, как звали. Не те это были ребята, чтобы оставлять вора в живых после того, что он натворил.

Мужчина грязно выругался и напряг всю воли, все накопленные силы, чтобы бежать на пределе возможностей. Первые лучи солнца озаряли дорогу бледно-розовым светом, и вор уже видел стоявшее впереди здание святилища – единственное двухэтажное строение в этом поглощённом бедностью квартале. Вот его цель. Миновав запертую дверь, он круто завернул за угол, ухватился за ветку старой яблони, подпирающей стену, и, подтянувшись, смог забраться на крышу. Позади слышались пыхтение и сдавленные проклятия: преследователи не отставали.

– Сам слезешь, или тебя сбросить?!

Он не ответил, лишь припустил что есть духу, балансируя на хрупкой, истончённой зноем и ливнями черепице. Прыжок, ещё прыжок. Ритмичные рывки вперёд – всё, о чём он мог позволить себе думать, пока не достигнет квартала ремесленников.

Что будет потом? Пока не важно. Важно то, что в сумке. Украденное надо сохранить и передать тому, кто сможет использовать это с умом.

По мере приближения к центральным улицам Рига дома становились выше, крыши – просторнее, но круче. Убогие домишки остались позади, уступив место крепким двухэтажным жилищам мастеров. Вор перескочил на один такой дом, ухватился за жёлоб, подтянулся и позволил себе перевести дух, поправить ремень сумки, перекинутой через плечо. Короткая остановка была ошибкой: что-то метнулось ему в ноги, и мужчина, глухо вскрикнув, упал. Ноги ниже колен спутал болас1. Вор достал нож и поторопился взрезать тугие веревки. Едва он поднялся на ноги, то столкнулся с самым быстрым из преследователей.

Он заметил широкий замах и отшатнулся. Лезвие полоснуло по лицу, чудом не задев в глаз. Кровь согрела щёку, начала затекать за ворот.

– Ну, тварь…

Вор не ответил. Он поднырнул под занесённую над ним руку и погрузил нож в печень противника, глубоко, по самую рукоять: дешёвый кожаный нагрудник не смог защитить неудачника. Услышав очередное оскорбление, он не удержался и злорадно повернул лезвие. Глухо застонав, умирающий осел на поросшую мхом крышу и утянул оружие вора с собой. Ничего страшного, у него есть ещё клинки. Лишь бы только недавние приятели не носили при себе чего пострашнее кинжалов и пращей.

Стук каблуков дал понять, что на крышу поднялись новые противники. Он рассмотрел троих. Скверно.

– Стойте! Давайте поговорим, – он поднял руки на уровень головы, так, чтобы они рассмотрели его пустые ладони.

– Отдай сумку, и, может, поговорим.

Тощая женщина в кожаной броне вышла вперёд и протянула руку. Она держалась уверенно, будто полностью контролировала ситуацию и совсем не замечала трупа соратника, лежавшего у самого края. Конечно же, она знала, под плащом Вора скрыто несколько метательных ножей. Мужчина инстинктивно отступил назад, она же недобро усмехнулась.

– Кончай его, Айв. Смерть предателю, – сказал головорез справа.

– Все мы в каком-то роде предатели, – возразила женщина и потрясла протянутой рукой. – Ну же. Отдавай.

Шаг назад. Вор увидел, что преследователи достали оружие, и сглотнул.

– Тебе некуда идти, – Айв покачала головой, изображая сочувствие. – Мы здесь. Мы внизу. Ох, да мы тут везде, по всему городу, если не заметил. Ты взаправду думаешь, что сможешь сбежать от верных?

Стоило ли сказать ей в лицо что-то колкое, чтобы потянуть время? Возможно. Хотя в его ситуации нож был бы более весомым аргументом.

Ещё шаг. Вор пошатнулся и едва не потерял равновесие: черепица кончалась, допрыгнуть до ближайшего здания он бы не смог – уж больно далеко. Падать невысоко; сгруппировавшись, можно будет отделаться ушибами, вот только на земле он будет словно в ловушке. Что ж, придётся раскрыть карты.

Беглец никогда не просил богов о помощи. Родители не учили его смирению и покорности, отец так и вовсе наказывал брать желаемое силой и не испытывать сожалений. Однако сейчас, зажмурившись, он был готов пустить слезу от затопившей его сознание мольбы далёким покровителям. Вор шагнул вниз и ощутил спиной пустоту. Сердце замерло на несколько мгновений, показавшихся ему густыми и плотными как трясина.

– Эй, где он? Куда… – слова, несущиеся вдогонку, оборвались.

Вор упал спиной в густую траву и покатился с холма, болезненно ощущая костями каждый камень, каждый бугорок. Когда бешеное мельтешение неба и земли прекратилось, он, кряхтя, поднялся на ноги и осмотрелся. У подножия пригорка начинался редкий молодой лес. Мрачные еловые лапы медленно шевелились на ветру, будто протягивая к нему когти-колючки. Где-то в корнях ближайшей пихты что-то завозилось, заворчало, но быстро затихло.

Получилось. Твою же мать, получилось. И заплечная сумка с бумагами при нём, а значит, он ещё может сбросить с себя груз предательства.

Вор поднялся на холм. Города отсюда видно не было, но он быстро понял, где оказался. Что ж, пора и честь знать.

«Ты думаешь, что это всё – по твоей воле?» – в голове раздался недобрый, жёсткий смех.

Истертая кожа перчаток скрипнула, когда он сжал пальцы. Мужчина утёр кровь, залившую пол-лица, и опустил веки. Снова шаг в пустоту – и он исчез.

Глава 1. Иса

Лишь поле, полное золотистых колосьев, отделяло И́су от городских стен. Стоит миновать крошечный клочок земли, и она дома! Девушка хотела войти в Бо́рег с поднятой головой, торжественно и горделиво, как человек, что проехал полмира и освоил магию огня. Как пиромантка, что была представлена кронпринцу Виленсии2 и отказалась быть его придворным магом. И что же в итоге?

Правильно. Это же Борег. На что она вообще надеялась?

Пятеро бандитов, чьи лица скрывали замызганные платки, выскочили из-за амбара и прижали её к покосившейся стене. Иса и рада бы была ускакать восвояси, но кобыла пала в восточных болотах около четырех дней назад – какая-то дрянь цапнула за бок, и животина загнулась, оставив девушку ни с чем. И вот она стояла одинокая и почти безоружная, спиной ощущая неотесанные доски, и с досадой смотрела на гогочущих мужчин.

– Не знаю, что интереснее, парни, – прогнусавил широкоплечий разбойник, по-видимому, главарь. – То, что у неё в котомке? Или что под юбкой?

– Тебе ж нравились бабы похудее, – подколол его прихвостень

– Брось. Кровь с молоком – мой любимый… напиток.

Он осклабился, и загорелая дочерна кожа смялась морщинами. Бандиты загудели, и детина уверенно двинулся на Ису. Он протянул руки к металлической пряжке, что удерживала на теле тонкий нагрудник из телячьей кожи; это было настолько пошло и избито, что чародейка решила подшутить над недалекими соотечественниками.

Дар проснулся, не требуя лишних телодвижений – Иса коснулась его силой воли и дала заветную свободу. В тот же миг сжавший лапу разбойник дико завопил, обдав девушку несвежим дыханием. Пряжка зашипела, и он отдёрнул руку: кожа начала краснеть и стремительно покрываться волдырями.

– Ты что, маг? – воскликнул другой бандит, совсем ещё молодой долговязый паренёк.

– Ага.

Главарь скривился. От прежнего желания лезть «пленнице» под одёжку не осталось ни следа. Дуя на ладонь, он скомандовал отступать. Кажется, он и до Исы познал истину, что с магами лучше не связываться. Особенно с местными.

Проводив взглядом банду неудачников, Иса улыбнулась и перешла поле и наконец, собрав на сапогах всю грязь земли борегской, вошла в поселение. За время её многолетнего отсутствия город разросся чуть ли не втрое. Деревянные дома лезли друг на друга и обрастали кто лишними этажами, кто – пристройками, хлевами, сараями и огородиками, поросшими жидкой морковной ботвой. Здесь, как и в любом другом провинциальном городке Хизара3, здания строились так, как вздумается их хозяевам – не то что на юге; там, вблизи столицы, каждую постройку необходимо было согласовывать с чинушами из ратуши. Бесконечные перестройки и перекрашивания были одновременно доброй традицией и следствием того, что градоправителям хватало головной боли помимо забот о благообразности улиц.

Старый домик, в котором выросла чародейка, ничем не выделялся среди хаоса борегской застройки – разве что будто «застыл» во времени. Он так и остался крошечным, приземистым и неказистым, лишь облупившаяся оранжевая краска, горевшая на ставнях и причелинах, отличала его от соседей.

Дом стоял на отшибе – в самом конце квартала батраков и землепашцев. Невысокий плетень не скрывал садик, своей запущенностью способный довести до сердечной болезни даже самого жадного и отчаявшегося вора. Корявую бесплодную яблоню оплёл дикий виноград, чьи буйные побеги, перекинувшись на крышу, образовали сплошной живой полог над крыльцом. Желтеющие пырей и мятлик доставали Исе до пояса. Она с теплотой вспомнила, как в далеком детстве они с друзьями играли в этих зарослях: бегали на четвереньках, как лисы и зайцы, и вили в траве уютные гнёзда. Девушка ласково провела ладонью по травяным метелкам.

– Вот я и дома.

Зайдя внутрь, Иса осмотрелась. Здесь всё осталось неизменным, как и в день её отъезда, только покрылось толстым слоем пыли и плесени. Семь лет назад старый наставник, седлая коней, посоветовал закопать всё ценное где-нибудь в тайнике, но маленькая Иса тогда только махнула рукой. Всё, что могла, она забрала с собой, оставшиеся вещи могли забирать соседи через дорогу. Они же – Хе́йгир и его семейство – обещали присмотреть, чтобы жилище не заняли местные хитрецы.

– Мама, – проговорила девушка. – Смотри, какой я стала.

Конечно же, дом был пуст, но мамино присутствие всё ещё ощущалось в его стенах. Это пугало. Иса прошла горницу, обошла крохотные пустые комнаты, провела пятерней по грязной стене, оставив на той светлую полосу – сгусток плесени исчез будто сам по себе, испугавшись тепла. Какое-то время девушка провела в сарайчике за домом – ополоснулась, натаскав воды в подгнившую деревянную бадью для купания. Оделась, оглянулась, попрощалась. Теперь её путь лежал в ратушу – деньги сами собой не появятся, а впереди ждал путь длиною в недели, если не месяцы.

Солнце зависло в зените, и деревья, росшие вдоль кривых улочек, были будто позолочены его ласковыми лучами. Навстречу Исе шли люди, все как один незнакомые. Девушка ощущала себя чужой, но не удивлялась – в Бореге сносно жилось старикам, но для молодых перспективы были расплывчатыми. Она была бы не против увидеть Эни, белобрысую бестию, таскавшую яблоки из её садика, молчаливого Ве́нда, с которым вся компания сбегала за городские стены после полуночи и любовалась звёздным небом. Больше всего чародейка скучала по сыну Хейгира Блаку, сорванцу, что постоянно вступался за неё перед старшими мальчишками. Как пить дать, приятели разъехались в поисках лучшей жизни. И кто знает, вдруг кого-то из них ждёт великое будущее?

В ратуше, полностью перестроенной, Ису признали, но на продаже жилья богохульно надули. Что ж, в кошеле всё равно прибавилось монет, на которые можно было хотя бы купить коня и припасы для долгого путешествия. В отчий дом она уже не вернется. Щемящая тоска ужалила сердце, но быстро отступила, угасая шаг за шагом. Девушка повторила про себя, что уезжает навстречу надежде, и на губах заиграла довольная улыбка. Она стала шире, когда чародейка расплатилась за ладную гнедую лошадь с мечтательными очами. Кобыла была молодая, покладистая – то, что нужно для долгого путешествия.

У рыночной площади, куда вели все городские дороги, образовалась давка – пока Иса возилась с гнедушкой, полуденный жар спал, и людской поток заструился от прилавка к прилавку. Рабочие и строители, отобедав в трактире, пёрли сквозь толпу, толкались и грубили направо и налево. Женщины кричали, смеялись, переругивались; мальчишки-подмастерья сновали туда-сюда, суетясь и озираясь по сторонам – ловили одобрительные или не очень взгляды старших. Иса вклинилась в поток, затолкав кошель как можно глубже под нагрудник. Ступать пришлось по самой грязи, лошадка скользила по коричневой жиже и фыркала – глиняное месиво становилось всё глубже.

Какой-то батрак, пропахший потом и кислым вином, задел чародейку и столкнул на обочину. Под каблуком разверзлась земля, и пыльная вязкая лужа, чавкая, поглотила правый сапог. Иса ойкнула и, пытаясь сохранить равновесие, отскочила назад и врезалась в очередного прохожего. Тот выругался, но ухватил девушку под локоть и остановил падение.

– Чуть не сбила меня с ног, засранка, – буркнул он, отпуская её.

Иса цокнула языком, задиристо подняла подбородок и бросила:

– Брось, тебе ещё больше повезло, что я не поджарила тебе пятки.

Прохожий опешил от такой наглости, но быстро расслабился, рассмотрев, кто стоял перед ним. Он откинул капюшон и тряхнул каштановой гривой.

– Так визжать может лишь одна настырная девчонка. Кажется, её зовут Иса… Вот это встреча.

– Блак, неужели ты?!

Старые друзья обнялись, но стоило им разойтись, как их сковало напряженное молчание. Наверное, так всегда бывает после долгой разлуки: люди видят перед собой родные лица, смакуют яркие воспоминания, ликуют и не имеют ни малейшего понятия, о чём говорить. Вот и Иса с Блаком смотрели друг на друга с неловкостью, свойственной всем тем, кто ранее был близок, но затем затерялся, скрывшись за спинами новых друзей, знакомых, приятелей, случайно встреченных, но всё ещё не забытых попутчиков.

Блак изменился – ну конечно, прошло целых семь лет, что теперь казались Исе целой вечностью. Вихрастый парнишка с вечно хитрым, вороватым выражением лица возмужал и вытянулся. Он стал на добрых полторы головы выше подруги, и Иса невольно припомнила: в детстве он часто подшучивал над её невысоким ростом. Зелёные глаза остались такими же лукавыми, но жизненный опыт будто сделал их мрачнее. От горбинки на носу к скуле тянулся свежий шрам.

– Ты почти не изменилась, мелкая. Волосы разве что обкорнала, – подколол Блак.

– А ты всё так же недалёк, раз не видишь дальше своего носа. Только что прибыл в Борег, да?

– Вроде того. А ты, погляжу, собралась уезжать?

Кобыла фыркнула, устав стоять на месте. Друзья-незнакомцы помолчали, но затем почти одновременно выпалили:

– Ты надолго здесь? – вот только голос Исы больше походил на писк.

– Нет, на день-два, – Блак выглядел раздосадованным. – Решил устроить себе небольшой отдых. – Он запустил руку во вьющуюся шевелюру. – Но раз такая пьянка… Не видел тебя целую вечность, Ис. Если ты не собралась вновь на край света, могу проводить. Заодно расскажешь, как там оно, в Империи4.

– Я еду на север, – вздохнула Иса. – Вряд ли тебе это будет интересно.

– Зачем тебе на север?

– Ищу наставника. Нужен талантливый маг, не связанный с королевской службой – ну, сам понимаешь, не военный, не чиновник и не чей-то прихлебатель. Один приятель говорил, мол, в краю засветилась парочка вольных ребят.

– Погоди, ты же училась магии лет…сколько там…

– Семь лет. Мы не виделись семь лет, – в голосе девушки проступила обида.

– Разве за это время ты не постигла ремесло? Не верю.

Иса замялась.

– Это долгая история…

– Ладно, тогда поехали. Провожу до А́нры, согласна?

– Ага.

Мужчина просиял.

– Ладно. Жди меня на выходе, я скоро. Расскажешь свою долгую историю по пути!

Блак подмигнул и зашагал в сторону центра – наверное, направился за вещами. Иса не торопясь вышла за борегские стены, взобралась на лошадь и принялась копаться в торбе, надеясь немного успокоиться. Слишком уж долго она не видела лучшего друга и, видят боги, ужасно соскучилась. Не стоит избегать его общества. В дороге они смогут наговориться вдоволь, перемыть косточки общим знакомым и, быть может, растормошат былую дружбу.

Хотя… Иса кожей чувствовала, что внутри Блак изменился куда сильнее, чем снаружи.

В первый год жизни в Академии5 девушка скучала до слёз и мечтала о встрече. Позже она стала понимать, что встреча может и не случиться – принять это было больно, но она справилась. Иса по собственной воле покинула родину, друзей, свою странную семью; использовала шанс стать кем-то значимым, важным, сильным, тем, кем сможет гордиться. В итоге вышло так, что Блак остался на задворках её прошлого, а тоска по нему покрылась пылью провинциального городка у границы болот.

– Вот же балда, – проворчала она и постучала по лбу костяшками пальцев. – Просто дай ему такой же шанс.

Блак не заставил себя долго ждать. Он выехал через городские ворота верхом на рыжем жеребце; к седлу были приторочены плотно набитые сумки.

– Ну что, тронулись?

Зашагали бок о бок. Пухлые колоски ржи щекотали бока лошадей, поле питало воздух ароматами зерна, сена и влажной после дождя земли.

– Кстати, на меня напали поутру, – хихикнула Иса. – Разбойники, представляешь?

– Да уж. На что они надеялись, в наших-то краях? Здесь одни голодранцы… И ты, безжалостная колдунья с хорошо припрятанным кошелем.

– А вот в лесах было совсем невесело.

Блак помрачнел.

– Заметила, да?

– Волки воют не так, как раньше. Порождения Чёрных чудес множатся, их следы повсюду. Раньше их не было так много.

– Кроме разбойников, никто больше по дороге не обижал?

– Нет.

– Повезло. Здесь вновь становится неспокойно, Ис. Люди пропадают, даже бывалые охотники не ходят в чащу поодиночке.

– Ты поэтому решил меня проводить, – протянула Иса. Дождавшись кивка, она буркнула: – Вообще-то я и сама смогу себя защитить. Уже не маленькая.

– Ну-ну, – Блак посмотрел на неё сверху вниз и самодовольно усмехнулся.

***

Путь к северным топям, на окраине которых расположилась Анра, лежал через Белый лес. Он начинался недалеко от западной окраины Борега и спустя три дня пути плавно перетекал в заболоченные смешанные леса. Белым его прозвали за берёзы, пестревшие стройными стволами везде, куда падал взгляд. Здешние тропинки зарастали хвощом и заячьей капустой; то тут, то там из зелени выглядывали лютики и болотные звездчатки. Иса любила эти края: вокруг тихо насвистывали птицы, изредка падали, застревая в волосах, крошечные листья, уже начинавшие желтеть.

Блак ехал слева, не отставая ни на шаг – даже несмотря на то, что узкая тропинка порой принуждала лошадей касаться боками друг о друга и недовольно грызть удила. Его жеребец пытался оказывать знаки внимание гнедушке, но быстро остыл, стоило лишь ей потянуться зубами к его шее. Сам Блак, казалось, пребывал в приподнятом настроении. Он травил байки об общих приятелях, шутил и вспоминал былое и, к исиному облегчению, сумел её растормошить. К его губам, как и раньше, прилипла знакомая усмешка, казавшаяся то снисходительной, то издевательской. Угли недоверия крови чародейки затухали. Иса задумалась, была ли то заслуга старого друга или вида родных берёзок, но решила просто довериться Блаку, как в детстве.

Как тогда, когда он дрался сразу с несколькими мальчишками, что задразнили её «коровой», и чуть не лишился зубов. Или тогда, когда он, не испугавшись первого проявления огненного дара, довел подругу до хижины местного мага и уговорил взять в ученицы. Помнится, он задолжал старику услугу. Интересно, какую? Она спросила, но даже сейчас Блак не захотел признаться и упорно отшучивался.

Иса спрятала улыбку, вспомнив, с каким восхищением она на него смотрела в день, когда стала подмастерьем чародея. В тот момент внутри девушки расцвело юное, смешное чувство, которое так и не пропало за долгие семь лет. Даже сейчас его отголоски давали о себе знать.

Да. Друг вырос и изменился. Успел обзавестись новыми шрамами, дурацкой золотой серьгой в левом ухе и, без сомнения, новыми секретами, однако он всё ещё оставался её Блаком.

– Апчхи! – он помотал головой и убрал пятерней непослушную прядь, упавшую на лоб, натужно высморкался. – Мошка в нос залетела. Невкусно, но всё уж лучше маминой стряпни.

О да. В этом весь Блак.

По пути он в общих чертах рассказал, что происходило в городе с момента отъезда Исы. Увы, Венд погиб пару лет назад, нарвавшись на дипсада6, что сидел на кладке. Старый учитель Йо́раг тоже умер. Эни вышла замуж за скорняка и ждала четвёртого ребенка. Похоже, ей единственной удалось познать достаток. Кожевенное ремесло в Хизаре ценилось превыше всего, ведь ещё с Эпохи Великого Упадка7 жители северных городов взяли за правило носить, не снимая, кожаную броню: лучше перестраховаться, чем в расцвете лет словить ядовитый укус или ножик под ребро.

О себе Блак рассказал на удивление много. Ему тоже довелось ухватить под узду счастливый шанс и устроиться подмастерьем в гильдию наёмников Рига. Отработав пятилетку, он ушёл на вольные хлеба и рассекал хизарские пущи в составе караванов и торговых кампаний. Иса порадовалась, что скользкая дорожка воровства и разбойничества, на которую порой ступал блаков отец и многочисленные братья-сестры-кузены, его миновала. Не удержавшись, девушка сказала это вслух, но Блак только посмеялся:

– За кого ты меня принимаешь, мелкая?

– За дитя Борега.

– Сама такая же, однако, вон кем стала. Скоро сможешь найти себе дело по душе, благо ремесло освоено. Ох, почти освоено, извини.

Она отвела взгляд. Выжить бы сначала, а уж потом и о «деле по душе» можно подумать.

Все было прекрасно в Белом лесу, вот только темнело в этих краях рано – сказывалась близость к горам Коргара8, что порой искажала законы природы. Иса с Блаком забрали правее и принялись искать для ночлега просторную и хорошо просматриваемую полянку.

– Здешними тропами, – заметил мужчина. – Редко кто пользуется, поэтому с каждым летом они зарастают всё сильнее.

– Это из-за чудовищ?

– Скорей из-за того, что Белый лес потихоньку начали захватывать болота.

Иса вздохнула.

Уезжая из Академии, она заикнулась о планах навестить родные края, и каждый первый счёл своим долгом попытаться её отговорить. «Тебя там убьют, изнасилуют и сожрут», – говорили приятели, не заботясь о правильной последовательности этих угроз. «Ты похоронишь свой потенциал, идиотка», – не стеснялась в словах наставница Патима́, уверенная, что юная пиромантка поддастся сантиментам и остепенится в Бореге подобно неудачнику Йорагу. «Такая талантливая девочка, вся жизнь впереди»! Сам кронпринц Висариус пригласил её в Виленсию – оставалось только дождаться его свиты, а потом наслаждаться дорогой, сидя на изумрудном бархате и попивая изысканное вино. Увы, как Вэс, так и все остальные были вежливо посланы по путям праведным. Когда было нужно, Иса становилась упрямой, как барашек, вот и на этот раз сделала всё по-своему.

Ни Патиме, ни остальным не нужно было знать о том, к чему девушка действительно стремилась. Не навязчивая идея, но жизненная необходимость определили её будущее в утро незадолго до выпуска, когда она заморозила травяной отвар вместо того, чтобы согреть. Глиняная чашка тут же полетела на пол и разбилась, разлетевшись черепками по полу комнатки, но мутная ледышка никуда не делась. Будто издеваясь, она подкатилась к ноге девушки; холодное прикосновение вызвало дрожь и сдавленный крик, который Иса смогла удержать не иначе как чудом, иначе переполошила бы соседок и поставила себя под подозрение в ереси. Интуиция велела скрыть инцидент, а за семь долгих лет обучения чародейка привыкла доверять этому полезному чувству.

Тогда оно не подвело. Однако сейчас…

Заболтавшись, Иса не сразу заметила знакомый жар. Что-то было не так, и дар кричал ей об этом.

– Блак, – перебила она. – Погоди. Ты ничего не чувствуешь?

Друг оборвал поток слов и насторожился. Будь он собакой, то наверняка бы встал в охотничью стойку. Иса услышала, как он со свистом втянул воздух, будто принюхиваясь.

Земля под лошадиными копытами мелко задрожала.

– Что за…

Дрожь превратилась в гул, резко запахло торфом. Гнедушка испуганно взвизгнула, а мгновением позже прямо перед её мордой взметнулся рыхлый столб грязи и сырой почвы. Иса заорала, когда кобыла встала на дыбы, сорвалась с места и поскакала по узкой тропе.

– Иса, стоять! – заорал ей вслед Блак.

Бесполезно. Как бы чародейка не силилась осадить струсившую скотину, та неслась очертя голову и почти не разбирала дороги. Чёрно-белые стволы сливались в сплошную стену. То слева, то справа, а то и прямо под ногами животины земля проваливалась. Ямки на глазах наполнялись чёрной водой с примесью ила и ряски. Иса обернулась: рыжий жеребец Блака скакал от кочки к кочке подобно зайцу-беляку, но отставал почти на четыре корпуса.

– Там болото, назад!

А то она сама не поняла, во что вляпалась. Кое-что очень нехорошее гнало лошадь в самое сердце сфагнового болота. Девушка улучила момент и спрыгнула с кобылы. В идеальном мире она, атлетически сложенная, сильная и ловкая, приземлилась бы на четвереньки, выпрямилась и тут же приняла боевую стойку, колдуя огненные шары. Увы, Иса такой не была. Чудом не вывихнув лодыжку, она упала и покатилась по мшистому ковру, пока не врезалась спиной в прогнивший пень. Дыхание пропало на какое-то время, и девушка испуганно захрипела.

– Ты цела?! – Блак подоспел вовремя и тут же спешился.

– Блак, это же… – голос сорвался на писк.

Затихли птицы, лишь летний ветерок шелестел берёзовыми кронами. Земля вокруг успокоилась… на время. Вдруг раздался треск и грохот. Из-под земли раздались гул и противное хлюпанье.

Сфагновое болото – красивое, но страшное место. Чёрные топи, уходящие в глубину на несколько метров, предательски скрывались под толстым и плотным растительным покровом. Мох-сфагнум, росянки, кустики клюквы и лесные травы переплетались корнями, перегной и пыль укрепляли эти связи сродни известковому раствору. Над мёртвыми водами образовывался толстый и относительно устойчивый ковёр, весьма прочный и безопасный на вид. По нему можно было уверенно ходить, соблюдая осторожность. Раньше Иса с друзьями не раз перелезали через городские стены и, забредая глубоко в лес, играли на сфагновых топях в догонялки. Как и все местные, они знали: ходи-ходи себе по мху, вот только далеко не забредай, да и след в след лучше не ступать. Один неверный шаг, и ковёр прорвется, а ступавший по нему уйдёт на дно, не успев даже пикнуть. Мох неспешно сойдется над «полыньей», вместо могильного камня над бедолагой вырастут росянки, и тишина споёт по нему замогильную песню.

Местные не забывали о тварях, что так любили устраивать гнезда в таких вот гиблых местах. А вот Иса совсем запамятовала.

– Твою мать!

Толстое щупальце вырвалось из-под гущи мха и потянулось к щиколотке Исы. Девушку передёрнуло от ужаса и омерзения.

– Блак?

– Не делай резких движений, – друг щёлкнул пряжкой плаща, сбрасывая его с плеч, и достал из ножен короткий меч.

Щупальце затрепетало, почувствовав угрозу. Блак сделал выпад, но промахнулся – скользкая конечность оказалась быстрее. Она юркнула под юбку Исы и крепко обхватила её под коленкой, а затем резко натянулась. Девушка перевернулась и вцепилась в пень, но не смогла удержаться. Нечто поволокло её в центр поляны, затопленной бледно-жёлтым светом. Иса вновь закричала, судорожно впилась пальцами за землю, но тварь была сильнее.

Исе давно не было так страшно. Даже воспоминание о чайной ледышке отступило перед тем ужасом, что она ощущала, пока чудище волокло её в центр поросшей мхом прогалины.

– Это гидра9! – крикнул Блак.

Да неужели.

Земля разошлась, будто прорванная изнутри огромным тупым ножом. Хлюпнуло. Из скрываемой мшистым ковром топи высунулась приплюснутая голова гидры, твари, которую меньше всего хотелось бы встретить на пути даже самому ловкому наёмнику. Иса попыталась взять себя в руки, и огонь уже заплясал на пальцах… но ничего не вышло. Второе щупальце заползло ей на пояс, угадало центр тяжести и подбросило с такой силой, что воздух буквально выдавило из лёгких. Падая, Иса смогла различить под собой раскрывшуюся фиолетовую, цвета гнилого мяса, пасть.

Она уже была готова молить богиню смерти о пощаде, но Блак успел.

Оставляя за собой влажные поры продавленного мха, друг догнал её и, вопя, прыгнул на голову чудовища. Скользнув сапогом по треугольным зубам, Блак вцепился одной рукой гадине в ноздрю, а другой, сжимающей нож, принялся бить по жёлтым глазам с горизонтальными зрачками. Тварь забулькала и заколебалась, будто клыкастый студень, щупальца хаотично заметались над землёй. Иса перелетела через всю поляну, рухнула на самый край зелёного ковра, там, где топь уступала твёрдой земле. Почти теряя сознание, она отползла подальше и сфокусировалась на друге.

– Берегись, – хотела крикнуть девушка, но сил осталось только на шёпот.

Блак потерял равновесие и поскользнулся, но успел оттолкнуться и перепрыгнул на шаткий сфагнум – телом он владел явно лучше, чем чародейка. Окровавленная морда гидры в агонии вертелась из стороны в сторону, провалы вытекших глаз таращились на кроны берёз. Вот только хищница оставалась опасна даже без зрения. Если уйдёт сейчас, то заляжет под водой и сможет залечить раны, а через недельку-другую вновь притаится в засаде, ожидая путников.

– Ну уж нет!

Руки вытянулись, толкая плотную волну дара. В ослепшее чудище врезался огненный сгусток, потом ещё один, и ещё. Гидра шипела и визжала, барахтаясь в мутной жиже, но, получив огнём прямо в глотку, издала предсмертный вой и всплыла. Щупальца обвили склизкое тело, как волосы голову утопленницы.

Не обращая внимания на боль в обожжённых пальцах, Иса стала искать взглядом Блака, но не находила. Девушка в панике поползла по мху – он прогибался под её весом, но держался – и, достигнув чёрного провала, по плечи погрузила руки в холодную воду.

Опоздала. Голова Блака показалась над водой в паре шагов от неё.

Мужчина сделал несколько гребков и, найдя Ису, железной хваткой схватился за её запястья. Цепляясь за девушку, как за спасительную веревку, он выбрался из воды и со стоном выдохнул. Придя в себя, он что-то сказал. Увы, что именно, чародейка уже была не в силах осознать.

Глава 2. Танн

Надвигалась гроза. Ветер рвал с деревьев листья, укрывая свинцовое небо зелёно-жёлтой пеленой. Тяжёлые капли дождя забарабанили по крышам домов, по мощёным улицам, по тентам над лавками торговцев, заблаговременно убравшим товары от непогоды. Горожане тоже спешили укрыться по домам. Летние ливни сулили в лучшем случае простуду, в худшем – тяжёлую болезнь лёгких. Северный дождь пробирал до костей, распаляя огонь хвори даже в самых крепких джиннах10.

Лишь один из местных жителей, высокий и худой, бежал прочь от домов, да так быстро, будто буря крыльями распустилась у него за спиной. Если бы окружающие были внимательнее и остановились бы, чтобы посмотреть на мужчину, то увидели бы жуткое: пятна крови на руках и одежде, лихорадочный блеск глаз, перекошенный рот. Они услышали бы судорожное дыхание загнанного зверя. Хорошо, что практически всем было плевать на бегущего в бурю.

Он достиг края поселения и остановился под кроной низкорослой ели, чей выкрученный спиралью ствол будто обнял беглеца, пытаясь укрыть от беды. Мужчина согнулся, упершись ладонями в колени, и закашлялся с отчаянием джинна, непривычного к подобным нагрузкам. Отдышавшись, он опустил голову, а затем резко выпрямился и запрокинул её, подставив лицо дождю. По щекам и лбу потекли розоватые ручейки, редея и светлея. Джинн покосился на грязные ладони и судорожно потёр их о туон11.

В таком состоянии он бы не смог услышать шаги наблюдателя, даже если бы постарался.

Наблюдатель задержался на месте, выжидая, пока джинн переведет дух, а затем тенью двинулся за ним – мужчина зашагал дальше, уже не пытаясь бежать.

Внешний город12 остался позади, и вскоре беглец достиг границы опустевших лугов – скот увели в хлева, пряча от стихии. Джинн попытался снова перейти на бег, видимо, почувствовав опасность, но пару раз растянулся на мокрой траве и вернулся к прежнему темпу.

Даже не верится, что этот мужчина – тот, кого они так долго искали. Хорошо бы попробовать его на вкус, а то уж больно тип смахивал на размазню.

«Я покажу. Освободи разум».

Наблюдатель подчинился чужой воле и тут же потерял свое я. Он оказался на окраине леса. Чужие мышцы задвигались под кожей. Густой просаленный мех, что отталкивал лившуюся с небес воду, встал дыбом. Звериная сущность, заскулив, покорилась чужой воле, и медведь вышел на охоту. Малинник захрустел под мощными лапами и вскоре остался позади – чувствительный нос уловил запах пота и крови добычи. Ещё с десяток рывков, и животное, преодолев холмистую местность, выбежало на заливной луг. В погожие дни соваться сюда было опасно – двуногие истово защищали свою территорию и гнали медведя то острыми палками, то синими искрами, приносящими ледяную боль и слабость. Как же славно, что сейчас поле пустовало. Только одинокое существо быстро двигалось прочь от своей уютной берлоги.

Медведь пересёк половину луга всего за несколько ударов сердца и угрожающе заревел, поднявшись на задние лапы. Добыча заметила его слишком поздно и остолбенела, заполнив ноздри густым, сладким ароматом страха – запахом куда более приятным, чем тот, которым исходили спелые малина и морошка. Пасть наполнилась слюной, и зверь облизнул чёрные губы.

Прыжок, рёв, предвкушение. Скоро всё закончится, и зверь будет доволен. Наблюдатель ждал скорой развязки, глотая будто бы чужую слюну.

В самый последний момент джинн собрался и вскинул руки. Ладони ударили воздух отточенным движением, пространство исказилось, и громадное животное пронзили три ледяных копья. Медведь рухнул замертво и проехался по земле, вспахивая дёрн. Мужчина шагнул в сторону, пропуская бездыханную тушу, и равнодушно осмотрел поверженного зверя.

Наблюдателя выкинуло из мертвого тела, и он вновь ощутил тонкой кожей капли дождя.

«Вот каков этот тип на самом деле», – прозвучало в голове.

Цвета, свет и привычные глазу образы исчезли. Наблюдатель понял – призвав дар, джинн скинул оковы смятения и жалости к себе. Дремлющая сила проснулась в неказистом смертном теле. Маг льда победил в тот самый момент, когда обнажил истинное «я», суть своего духа, скрывавшуюся от человеческих взоров. Это было восхитительное зрелище – огромная душа заполнила собой пространство и время, выжигая на щеках слёзы благоговения.

– Теперь я вижу, – произнёс наблюдатель, и джинн повернул голову, сощурился, будто услышал голос, не предназначавшийся для его ушей. – Это первый из тех, кто нам нужен.

«Проведи его на юг… Любой ценой».

***

Танн чихнул и огляделся по сторонам. В тот день к храму Зрелости подходило много народу, но немногие обращали внимание на сопливого попрошайку, ютившегося у входа в святилище с вытянутой рукой. Идея просить милостыню была унизительной. Маг ненавидел себя за то, что сидел с протянутой рукой, но голод был сильнее гордости. Вчера, в канун праздника Красной богини, служительница разрешила ему переночевать в храме и даже накормила, но не забыла предупредить: так не принято. В следующий раз убогому придётся выкручиваться самостоятельно. Вот Танн и выкручивался, но получалось плохо.

Чистую одежду он украл в деревне, через которую прошёл в ночь бегства из Шу-У́на. Крестьянская рубаха кололась грубой шерстью, а нелепая меховая шапка заставляла кожу головы зудеть, как от укусов мошкары. Но всё же это было лучше окровавленного туона. Новая одёжка хотя бы согревала; кроме того, она не бросалась в глаза в отличие от одеяний, что он привык носить.

Голова раскалывалась. Оказавшись в относительной безопасности, Танн ощупал затылок и обнаружил под слипшимися волосами запёкшуюся кровь. Рану следовало бы показать лекарю и зашить, ну или хотя бы обработать, однако джинн боялся оставить лицо в памяти случайных незнакомцев. Лучше немного потерпеть, чем потом бежать от преследователей и в итоге всё равно угодить в лапы ханской дружины.

– Сын.

Танн сфокусировался на лице жрицы, что, уперев руки в бока, нависла над ним. Она была одета в красное, собранные в колоски волосы украшали разноцветные ленты.

– Сегодня же Праздник поминовения, сын.

– Я порчу вид на храм?

Она терпеливо вздохнула.

– Сидеть здесь, уповая на горсть жалких монет, неуместно. В этот день твои голод и нужда не важны. Только одно имеет значение – память о тех, кто покинул этот мир.

– Я скорблю, как и все, мать, – пробормотал он и отвернулся, но женщина не ушла, лишь переступила с ноги на ногу.

– Скорбеть не надо. Надо отпускать, вспомнить добрым словом.

– Вам легко об этом говорить, да? – сказал он тихо, но чётко, будто пережевывая и выплевывая на мостовую каждое слово.

– Да. Ибо, милостью Красной богини, я верю в вечный покой душ.

Служительница осенила его знаком Сильных13, и Танн едва удержался, чтобы не закатить глаза. Перед внутренним взором замелькали воспоминания о смятых простынях, о крови под ногтями, о том, что стало с его семьей. Внутри сжался тугой узел страха и непонимания, и джинн был бессилен избавиться от этого бремени – даже если бы сама Зрелость14 осенила его божественной волей.

– Тебе стоит смиренно просить о том, чтобы богиня наставила тебя на верный путь. Помолись с прихожанами, послушай праздничный кай15, и быть может, тебе станет легче, – настаивала жрица, и слова её оводами жалили Танна.

– Мне станет легче, если вы дадите мне денег или еды, – процедил он и содрогнулся от отвращения к себе.

Женщина засмеялась.

– А что ты попросишь завтра? Овцу или жеребца?

– Я могу мести пол. И… работать с текстами.

– В храме нет работы для простого люда.

– Что же мне тогда делать? – пробормотал Танн, однако его слова не укрылись от внимания назойливой жрицы.

– Была бы я тебе матерью по крови, – она развела руками. – То отлупила бы за глупость. Что умеешь – тем и зарабатывай. Где пригодишься – там и ищи. Ты пастух? Батрак? Может, сказитель?

Джинн рассерженно встал и пошатнулся – голову кружило при резких движениях. Он развернулся на пятках и ушёл прочь, горделиво выпрямив спину. Служительница ещё что-то болтала ему вслед, но он не слушал.

Мать по крови, родная мать, не учила его работать и выживать. Его клан ещё век назад сделал всё для того, чтобы новые и новые поколения ал Уо́лов ни в чём не нуждались. Мужчины в роду Танна получали лучшее домашнее образование, становились мудрецами и занимались созиданием. Так, дядя Танна был известным зодчим и выстроил добрую четверть внутреннего Шу-Уна. Отец был исследователем, который собирал сказания крайнего севера; он записывал на пергамент знания, ранее передававшиеся из уст в уста, и отсылал рукописи напрямую в Нинаан16. Танн, теша гордость семьи, был рождён с даром льда. Он уже готовился вписать имя в историю клана и стать частью внутреннего круга хана.

И где он теперь? Скрывается и просит милостыню, сидя в грязи. Для члена его клана не могло быть бо́льшего позора.

Джинн поднял руку и усилием мысли создал острую ледышку. Холодное касание дара обожгло ладонь. Нет. Несомненно, было бы проще закончить всё сегодня, но он отчего-то хотел жить.

– Я справлюсь, – прошептал он и сжал кулак. Ледяное лезвие разлетелось тысячей снежинок.

Если подумать трезво и холодно, жизнь не кончена. Танн сможет оставить позади семейное наследие и найти своё место на юге. Его талант сможет найти применение при дворах людских правителей. Даже в их хвалёной Академии, раз уж на то пошло. Всё будет в порядке. Надо только понять, как затеряться и незаметно от стражей закона перейти через границу.

Погрузившись в раздумья, Танн ступил в конскую лепешку и, поскользнувшись, чуть не упал в дерьмо. Он смог устоять, замахав руками, будто индюк.

– Да ты просто акробат! – донёсся до него хриплый смех.

Танн почувствовал, как по шее побежал жар стыда. Он резко обернулся, приготовившись выдать ответную колкость, но заткнулся – вовремя запретил себе уподобляться безродному простаку. Его окликнул какой-то жалкий бедняк в проеденной молью жилетке. Мужик сидел у колодезного журавля и простукивал молотком жестяное ведро.

– Ты из этих артистов, монгу17?

– Не знаю никаких «этих», – огрызнулся Танн.

– Я видел лёд на твоей руке, мужик. Будешь выступать сегодня?

Этот город был полон назойливых простолюдинов. Маг поспешил оставить бедняка позади – его и ненавистный храм. Завернув за угол, мужчина выдохнул клокотавшую в теле злость и потрогал затылок. Кожа горела. Он снял шапку, размахнулся и бросил её на дорогу. Да, то был поступок, недостойный мужчины, но Танн ничего не мог с собой поделать. Ещё никто на его памяти не сравнивал его дар с…

Его осенило. Выходит, здесь выступают бродячие артисты? Об этом говорил бедняк? Стоит их найти, да поскорее.

Он отыскал «этих» до заката: пришлось поспрашивать местных. Во внутренний город было не попасть, внешний же Танн оббегал вдоль и поперёк, но артистов нашёл только за окраиной – их юрты были расставлены на берегу каменистого ручья. Стоянка кочевого клана оказалась пёстрой и неряшливой, как куриный бок. Приземистые юрты, укрытые шкурами и разноцветными отрезами ткани, чадили дымом сквозь узкие отверстия в крышах. В центре лагеря шипел костёр. По стоянке сновали куры и козлята, за которыми носилась пара чумазых близнецов; пробегая под бельевыми верёвками, дети задевали головами развешенные на просушку вещи и звонко смеялись, видя, как на влажных платьях остаются грязные пятна. Где-то пела женщина.

– Как найти главного? – спросил Танн, преградив дорогу бежавшему впереди малышу.

Ребёнок уставился на него, попятился и заревел, а затем бросился наутёк. Пение прервалось. Из ближайшей юрты выскочила джиннка в шафранного цвета чегеде18, наспех наброшенной на платье. Мальчишка врезался ей в колени и спрятался за складками юбки, утирая сопли и слезы.

– Зачем пожаловал? – крикнула джиннка, жестом подзывая второго ребёнка. Тот не сразу, но послушался – видимо, был храбрее брата. А может, просто глупее.

– Приветствую, – сказал Танн и, подумав, на всякий случай поднял руки, демонстрируя мирные намерения. – Я искал артистов, что выступают в городе.

– Ты их нашёл, – женщина свела брови и оправила меховую оторочку чегеды. – Надо-то тебе что?

– Ищу главного, разговор есть.

– Важный?

– Весьма.

Женщина недоверчиво смотрела на него и молчала.

– Ну? – поторопил Танн, сгорая от нетерпения.

– У нас нет главного, – помедлив, ответила она. – Но ты можешь поговорить с мужем. Суду́р! Судур, иди сюда!

Судура долго ждать не пришлось. Мужчина, коренастый и широкоплечий, вышел из просторной юрты, встал впереди супруги и скрестил на груди могучие руки – каждая, казалось, была толщиной с женское бедро.

– Судур, полагаю? – сказал Танн так вежливо, как мог, и сделал несколько осторожных шагов ему навстречу.

– Чего крадешься как вор? – ответил ему громила. Танн отметил, как бугрятся мышцы на его предплечьях, и умозаключил: этот артист рождён развлекать публику своей силой.

– Я напугал малыша, простите. Решил, что…

– Зачем явился? Мы даем представления у городских стен, не тут.

– Быть может, он из внутреннего? Вдруг наймёт… – зашептала женщина, но муж шикнул на неё, и она умолкла.

– Я хочу наняться к вам. Есть работа?

Судур запрокинул голову и захохотал. Танн поджал губы.

– Кочевники не нанимают, монгу, – проговорил мужчина, успокоившись. – Да даже если бы нанимали, то уж точно не батраков. Мы всё делаем сами – от еды до представлений, и денег друг с друга не просим.

Нехорошо, но шанс есть. Танну рассказывали, что в кочевые кланы принимали чужаков, если те могли показаться полезными.

– У меня особый талант, – вежливо улыбнулся он. – Хочешь, докажу, что могу вам пригодиться?

– Что ж, валяй.

Кожи коснулся морозец. Танн отставил ногу и встал в боевую стойку, а затем резко опустил руки и отвел их, будто разрубая воздух. Его движения создали две полосы льда, уходящие назад подобно полозьям оленьей упряжки. Затем джинн снова встал прямо и хлопнул в ладоши: когда развел, между ними тут же возник витой синеватый клинок. Танн полюбовался им немного и отпустил дар. Созданный из воздуха меч упал на землю и растаял.

По виду стоявших напротив джиннов он с распознал удивление и порадовался, что смог обмануть их ожидания. Однако маг не позволил себе улыбнуться и краем рта – ждал, что скажет Судур. Тот склонил голову в знак уважения и вдруг выбросил кулак. Земля под ногами мелко затряслась, пошла трещинами и вздыбилась, сбив Танна с ног. Тот скрипнул зубами и неловко подскочил, переместив вес тела на мысок левой ноги. Что-то негромко хрустнуло, но джинн устоял, надеясь, что это был всего лишь щелчок сустава. Равновесие удержать удалось; Танн отступил от образовавшейся под ним кочки, отряхнул рубаху и выжидающе посмотрел на артиста. Судур хмыкнул и негромко зааплодировал.

– Ты устоял, – тон его стал заметно приветливее.

– Это было нелегко.

– Что ж. Заходи, разделим эрпек19, – Судур отвернулся и сделал приглашающий жест. Его жена взяла сыновей за руки и скрылась в юрте.

Танн дождался, когда Судур пройдет следом за супругой, и прерывисто вздохнул. Нога начинала пульсировать болью, но это можно перетерпеть. Он победил. Кочевые джинны оказали ему доверие, пригласив разделить хлеб у своего очага. Если он всё сделает правильно, то сможет получить кров и еду среди артистов… на какое-то время.

Перед глазами вспыхнуло воспоминание: запекшаяся кровь на полу, боль в затылке. И бешеное биение сердца, отдающееся в ушах стуком ритуального бубна.

Он же не способен навредить им, верно?

Танн вошёл под сень юрты. Внутри было просторно и тепло. Женщина суетилась у очага и раскатывала поднявшееся тесто в лепёшки. Дети вертелись рядом, уже вымазанные вареньем для начинки. На плоской сковороде шипел жир. Мужчины сели на плотную циновку подальше от очага и заговорили.

– Откуда ты? – спросил Судур, дождавшись первой румяной лепёшки.

Танн осторожно взял свою долю, вдохнул аромат ячменного хлеба и брусники. В животе постыдно заурчало: в последний раз он ел вчера утром. Попробовав кусочек эрпека, он чуть не застонал от блаженства.

– Я из Шу-Уна, – немного правды ему вряд ли навредит.

– Где учил ремесло?

– Жрец один взял под крыло, – Танн подвинул к себе плошку со сметаной и макнул туда кусочек эрпека. – Он же обучил грамоте.

– А я с матушкой всё время проводил. Она тоже знала, как управлять стихией земли. Эх, – Судур потянулся к гостю и хлопнул того по плечу испачканной в жиру рукой. У Танна дёрнулось веко, но он сумел припрятать раздражение за широкой ухмылкой. – Повезло тебе с даром. Говорят, лёд – это благословение старшего из богов, Белого.

– Кто знает.

– И что ж ты, с таким-то даром, нигде не пригодился?

– Я был в дружине хана Шууде́ра. Перебежал дорогу его правой руке – там и настал конец моей доброй службе, – криомант развёл руками, изображая горькое сожаление. – Выгнали с позором.

– Что ж, нет худа без добра. Не выгнали бы, у нас не очутился. Сегодня ты показал себя… Как зовут, кстати?

– Меня зовут Танн.

– Славное имя! Моё ты уже знаешь. Итак, дружище, показал ты себя отменно. Работу дать не могу – уже разъяснил, почему. Но если хочешь стать частью нашего клана, кочевать от города к городу и выступать за звонкие монеты, то милости прошу. Нам нужны умелые руки и свежая кровь.

– Это большая честь, Судур, – Танн прижал ладонь к сердцу и поклонился, как того требовал обычай. – Неужели настал конец моим скитаниям!

– Да-да, – новый шлепок по плечу, новое пятно на рубахе. – Кочевая жизнь кажется трудной для «городских» вроде тебя, но ничего. Привыкнешь. Я подарю тебе юрту, небольшую, но со свежими шкурами. Остальные тоже поделятся тем, что в избытке.

– Какой вклад… что я должен буду делать, став одним из вас?

– Выступать, конечно же. Людям придётся по нраву потешное столкновение навроде того, что мы исполняли там, снаружи, – Судур взял очередную промасленную лепёшку и разломил её пополам. Один кусок протянул гостю, второй приготовился слопать сам. – Будешь выходить из толпы и нападать, то есть, изображать нападение. Покажешь пару-тройку ледяных фигур, пустишь им пыль в глаза, снежинки там, искры! А затем я собью тебя с ног. Как надоест это, придумаем что-то новое. Ну, что скажешь?

Танн надкусил эрпек. Этот вышел пересоленным.

– Хорошо. Я согласен.

– Вот и славно. Добро пожаловать в ал Бисти́нн! – кочевник встал и велел ему сделать то же самое, а затем заключил в объятия. Танн неумело ответил на простодушный жест Судура, мысленно попрощавшись с крестьянской рубахой. – Завтра ночью будем праздновать. А сегодня познакомим тебя с остальными.

Праздник в его честь? Да, точно, у кочевых джиннов так принято. Таким был обычай праотцов; его привезли с крайнего севера охотники, рыболовы и сыромятники. В клане ал Уол не чтили древние традиции, оставив их простодушным крестьянам. Даже в святилища члены его семьи ходили редко – считали, что самое откровенное общение с богами может происходить только в сердце джинна. Что ж, с завтрашнего вечера Танн будет учиться жить по-другому. Он навсегда оборвёт невидимые узы, связывающие его со всем, что считал родным и правильным. Он станет принадлежать другой семье.

Танн знал, что завтра артисты соберут в центре стоянки огромный костёр. Они нарядятся в лучшие одежды, украсят волосы лентами и поздними цветами и заколют молодого бычка для праздничной трапезы. Они будут петь и танцевать в честь появления нового члена клана, его символического рождения. Как забавно – сегодня они пели кай в честь упокоившихся.

– Моих родных представлю сейчас. Это, – кочевник указал на женщину, что готовила жирные, но безумно вкусные лепешки. – Моя драгоценная жена А́йна. Мелкие сорванцы, что постоянно гоняют птицу – сыновья Сар и Каа́н.

– Даю слово уважать твою супругу и защищать детей, как своих.

– Так уж заведено, – Судур закивал. – Остальных узнаешь позже, сейчас все разошлись по храмам. Тут остались лишь мы да старики.

– А вы почему не пошли в святилище?

– Сегодня моя очередь следить за порядком, – мужчина пожал плечами.

– Значит, я смогу обустроиться, никому не помешав?

– Первую ночь можешь провести у нас. Расстелю у очага, – Айна решилась вклиниться в мужскую беседу. Голос у джиннки был глубокий, приятный, как тёплый ветерок в последний день лета. Танн понял, что, подходя к юртам, слышал именно её пение.

Муж поддержал её, но Танн вежливо отказался, сославшись на нежелание смущать детей. Откровенно говоря, дети сами смущали Танна, он понятия не имел, как с ними общаться, а ещё он истово желал уединения. В животе мурлыкало предвкушение первой с момента бегства из Шу-Уна сытой ночи. Он рассчитывал на то, что наконец сможет забыться и уснуть – тело было на пределе, и одним Сильным ведомо, как он ещё не свалился в горячке от перенапряжения или простуды. Возможно, суеверия его народа были правдивы: мол, магия льда хранит хозяина от болезней.

Судур помог Танну установить на окраине лагеря сетчатый деревянный каркас. Вместе они покрыли его войлоком и плотной просаленной тканью, и перевязали крепления бело-синими плетеными шнурами, призывающими под крышу покровительство Порядка. Айна, выкопав небольшое углубление в центре юрты, выложила его принесёнными из ручья камнями и, как только гость принёс хвороста для растопки, научила его разводить огонь. Первыми попытками высечь искру Танн сбил себе кожу с пальцев, чем заслужил насмешку от Судура, мол, его дети и то лучше справлялись с огнивом. Что поделаешь. Зато в их возрасте маг уже читал, бегло говорил на двух языках и заморозил свою первую лужицу.

– Циновки и покрывала я тебе одолжу на одну ночь, – предупредил Судур. – Вернешь утром. Да направят Сильные моих братьев и сестёр, и они одарят тебя всем, что нужно.

– Я даже не знаю, как отблагодарить тебя.

– Гостя привечай как брата, а брата – как себя самого. Так матушка учила.

Завтра они действительно станут в каком-то роде братьями. Какой позор – так бы сказали в клане ал Уол. Он представил себе всегда бесстрастное лицо матери, расколотое надвое гримасой презрения, и испытал прилив воистину детского стыда.

Дождавшись, пока супруги уйдут, джинн расположился на циновке и завернулся в пахнущее скотом одеяло. Огонёк трещал, пуская дым в потолочное отверстие, и согревал уставшие кости. Танн долго ворочался, слушая, как возвращаются члены клана, как они перебрасываются негромкими фразами, стучат кремнями, ставят на огонь котелки. Где-то в стороне заквохтали птицы – на ночь их, должно быть, загоняли куда-то в укромное место, чтобы защитить от хищников. Сон всё не шёл, как бы маг не призывал его, торгуясь, угрожая или умоляя. Когда над лагерем воцарилась тишина, Танн признал, что ему просто-напросто страшно снова увидеть шуунский кошмар.

Жрец-криомант, которому доверили воспитание маленького ал Уола, учил: страх победит лишь тот, кто идёт ему навстречу. Танн всегда думал, что усвоил этот урок, но теперь мог только посмеяться над собственной гордыней.

Глава 3. Грэй

Грэй ненавидела свои сны, но ещё больше – их мерзкое послевкусие поутру, что раз за разом окунало её в прошлое. Сновидения заполняли голову бесполезными мыслями, воспоминаниями и застарелой болью, а иногда – навязчивым и липким, как мёд, отчаянием.

Сегодня девушке снова снился тот бой. Тот удар и гневный крик, рвавшийся из горла. Тёмно-синий силуэт, тонувший в тумане, весь день маячил перед Грэй, и она не понимала, как выбросить его из головы.

Акации за окном отбрасывали длинную тень – скоро должно было стемнеть. Пора. Ифритка20 отлепила себя от влажных шёлковых простыней, накинула халат и, сутулясь, подошла к противоположной от кровати стене. На ней красовалось зеркало в громоздкой позолоченной раме. Чтобы заплести косу, потребовалось время – ежедневный ритуал требовал глубокого сосредоточения. Будь воля Грэй, она бы сконцентрировалась на чём-то важнее вечернего туалета, но увы: под домашним арестом круг занятий женщины её касты весьма ограничен.

Огненно-рыжий колосок был своего рода талисманом и одновременно поводом для гордости. Каждая петелька косы знаменовала собой победы мечницы, а плела она их, вызывая перед внутренним взором образы поверженных врагов. Таков уж её характер: мстительный, злопамятный и вредный. Отец не давал забыть об этом, с удовольствием указывая на пороки наследницы.

Перебирая пряди, Грэй тихо-тихо затянула незатейливую военную песенку, чтобы прогнать из мыслей прокля́тый сон. Но в дверь спальни постучали, и ей пришлось прерваться на полуслове. Служанка

– Молодая госпожа Тле́я! Ваш отец велел сообщить, что гости соберутся на закате, – раздался тоненький голос Шади.

– Рада за них. Я тут при чём? – усмехнулась Грэй.

– Хозяин велел отвечать, что в вашем положении игнорировать приличия…

– Замолчи, я поняла. Скоро спущусь. Оденусь сама.

Топот ножек по мягкому ковру дал знать, что девка удалилась.

«Там как пить дать соберутся женихи. Старик ещё не отчаялся», – подумала Грэй и откинула чёлку со лба. Янтарно-жёлтый глаз мелькнул в зеркале и исчез – ифритка провела кончиками пальцев по лицу и прикрыла повязкой мрачную яму правой глазницы.

– К счастью, на это ловца не найти, – пробормотала девушка и отвернулась.

Часто после пробуждения она смотрелась в зеркало, подобно любой другой женщине. Сказывалась старая привычка. Грэй говорила себе, что пески времени стирают печали, да и реветь перед отражением было стыдно и попросту скучно. Однако именно сейчас туманный образ из сна вновь вызвал жжение под веком – настолько сильное, что пришлось пару раз шлепнуть по щекам, чтобы его унять. В задницу сожаление. Грэй заставила себя улыбнуться, показав клыки зеркалу, и с особым остервенением затянула последнюю петельку косы.

Нарядившись, она провела руками по телу. Узкие бархатные штаны и украшенный золотой вышивкой сальвар21 очень шли Грэй, подчеркивая изгибы фигуры. Даже слишком шли – так она решила и укуталась в кушак. Талия исчезла под отрезом чёрной ткани, и силуэт выпрямился.

«Так-то лучше!»

Лучше в этом доме становилось редко. За очередным поворотом коридора молодую госпожу ожидали неловкость и стыд.

– Прошу вас…

Служанка, изображая робость, прилипла к стене, подставив обнимавшему её мужчине тонкую шейку. Тот упоенно целовал бьющуюся жилку, бормоча скабрезности, и не замечал ничего вокруг. Девка глухо застонала, руки обвили шею любовника и заскользили по затылку. Омерзительно.

Грэй бесшумно подошла к сладкой парочке.

– Мои простыни несвежи. Вернись к своим обязанностям и поменяй их, да поживее. Не то велю выпороть.

Шади взвизгнула от неожиданности и забилась как в тисках, оттолкнув от себя партнера. Мужчина заморгал, увидел третью лишнюю и неловко оправил помятый халат. Тусклого света масляных лампад было достаточно, чтобы увидеть раздражение на его лице.

– Исчезни, – прошипел господин; девка, закивав, подобрала юбку и бросилась прочь.

Он посмотрел на Грэй и пожал плечами, будто говоря, что увиденная ею картина недостойна внимания. На правах хозяйки дома девушка предпочла с этим не согласиться.

– Сколь нехорошими вещами вы занимаетесь вблизи моих покоев, господин Наю́д. Родителям стоило рассказать вам, что значит быть добродетельным гостем.

– Это всего лишь девка, молодая госпожа Тлея. Но признаю вину: страсть застала меня в неподобающее время и в неподобающем месте. Приношу глубочайшие извинения, коль уж оскорбил вас.

Он почтительно склонил голову, но в его взгляде Грэй прочитала презрение и насмешку.

– Вы оскорбили меня дважды, дорогой гость. Моё поместье, моя служанка… Но чего уж там. Чувствуйте себя как дома – меня-то отец научил манерам. Я забуду об этом недоразумении и приложу все усилия, чтобы ваша любезная супруга о нём не узнала.

– Кто не без греха, – гость позволил себе ухмыльнуться. – Я слышал, в этом доме часто случаются недоразумения с девками.

Щёки обжег румянец. Пришлось бесшумно вдохнуть и выдохнуть, казалось, непомерный объём воздуха, чтобы проглотить шпильку и не порвать при этом горло. Отец наказывал терпеть, быть выше шепотков и пересудов, и порой бывал до жестокости убедителен. Что там шпильки-шепотки – Грэй верила, что под крышей родного дома смогла бы стерпеть даже запущенные под ногти иголки.

– Лучше бы вам пройти в ковровую гостиную, – проговорила девушка. – Всё забудется, как только вы поднесёте госпоже Наюд вина.

– Вы так добры, – ифрит отвесил неглубокий поклон, развернулся и ушёл.

Грэй подождала, пока его спина скроется за поворотом, и проследовала к центральной части поместья. Путь её лежал в сторону мужской половины дома. Интересно, зачем гадёныш Наюд так далеко забрел на женскую – видимо, Шади давно с ним миловалась и заманила любовника подальше от шумной толпы. На женской половине были только покои Грэй, комната прислуги и гардеробные. Прочие комнаты пустовали.

Мужская половина поместья Тлея, наоборот, кипела жизнью и гудела десятками голосов – особенно сейчас, когда почтенные гости собирались в её центре. Огромное помещение, устланное роскошными коврами и украшенное дорогими гобеленами, способно было вместить в себя небольшое войско. Давно дом не видал подобных сборищ: старик, должно быть, из кожи вон лез, чтобы оттереть пятно с репутации семьи и умаслить высшее общество. Под высоким потолком собрались выряженные в пух, прах и павлиньи перья мужчины и женщины. Большинство из них Грэй знала с детства. То были дальние родичи, друзья отца, его былые сослуживцы и нынешние подчинённые. Некоторых гостей молодая госпожа видела впервые и, проходя мимо них, нескромно изучала новые лица. Один ифрит не отвёл глаз, как требовали приличия. Грэй оценила это и прищурилась, принимая негласный вызов.

Вечер проходил так же, как и сотни других. Вино, благовония, служанки, снующие из угла в угол с кувшинами и бронзовыми подносами с фруктами; беседы старых снобов и высокомерие отца, делавшее его на голову выше самого высокого из гостей. Высокомерие было его излюбленным оружием против позора.

Старый генерал Тлея увидел приближающуюся дочь и сжал зубы. Взглядом он показал ей на затемнённый альков.

– Ты опоздала, – сказал он жёстким, как дно чугунного котла, голосом. – До утра изволь вести себя пристойно.

– Отец, – Грэй поклонилась, положив правую руку на живот, а левую заложив за поясницу. – К чему помпезность? Ты отлично знаешь, что я выйду из стен этого дома либо в строй, либо в гроб.

Старик скривился и наклонился к лицу девушки. Лучи закатного солнца, пробивавшиеся сквозь витражи, окрасили седину висков бордовым и оранжевым.

– Спорить будешь с девкой, что занимается твоим гардеробом, – проскрипел старик. – Ты – моя дочь, ты – женщина рода Тлея, и к своим годам уже должна была уяснить, что это значит. Пришло время отдавать долги.

– Верни меня в гарнизон, и я клянусь…

– Нет. Будь я проклят, если ещё раз пойду у тебя на поводу. Сплетни о том, как ты отплатила за мои доброту и щедрость, дошли до двора. Ты… ты унизила себя, унизила меня и чуть не разрушила всё, что наши предки строили веками. Только замужество и роль благочестивой жены отмоют наше имя от грязи. Я всё сказал.

– Как же, помню твои слова, – Грэй растянула рот в подобии усмешки. – Ты много чего говорил. Особенно запомнились слова о том, как я уродлива, блудлива и неблагодарна. Что ни один приличный ифрит меня не возьмёт. Я всё правильно запомнила, ничего не упустила?

– Не упустила. Однако ликуй: я всё устроил.

– Считаешь, упомянутые качества правда подходят благочестивой жене и, кхм, матери? Повторяю. Я сгнию в этом доме старой девой или вернусь в строй.

– … вместе с твоей рукой мужу достанутся Золотые степи.

Сердце ёкнуло. Бесценное приданое в виде самых плодородных земель востока – самая выигрышная комбинация, что можно было выбросить. Как две шестёрки на костях: парировать нечем, просто нечем. Отец воспользовался секундным замешательством Грэй, взял её под руку и потянул в толпу.

– Сейчас я представлю тебя дорогому гостю, – сказал он достаточно громко, чтобы слышали окружающие. – Благородный господин Фарие́ желает с тобой познакомиться.

– Послушай…

– Закрой пасть и улыбайся.

Проглотив отчаяние, дочь рода Тлея подчинилась и проследовала бок о бок с отцом к узкому кругу гостей. Среди них девушка узнала троюродную тетушку Зафра́н, поджавшую губы при её появлении, и усатого генерала Аюна, преданного соратника отца. Подле них стоял молодой ифрит, стройный, с благородной осанкой – тот самый, что не отвёл взгляд.

– Прошу прощения за то, что так надолго покинул вас, дорогие гости, – молвил отец, поклонился родственнице и пожал запястья мужчинам. – Напутствовал дочку.

Грэй склонила голову, скрывая лицо под перьями чёлки. Румянец искренней злобы опалил скулы. Пришлось выдать его за скромность – отец больно сжал руку.

– Мы вас давно не видели, молодая госпожа, – Аюн выпрямился, как на параде.

– Давно ли племянница начала выходить в свет? – елейным голоском сказала родственница.

– Доброго вечера, дорогая тётушка. Доброго вечера, генерал, и… господин Фарие?

Мужчина кивнул и поклонился.

«Где-то я его уже видела».

– Молодой господин Фарие недавно вернулся из Тантерна22, где служил третьим послом. Достойный сын старинного рода, знаток дипломатии и мудрый для своих лет ифрит. Хочу доверить вас друг другу, дорогая дочь. Вы молоды, благородны и наверняка сможете найти тему для беседы.

– Молодая госпожа Тлея, рад встрече. Много слышал о вас и ваших подвигах.

Фарие был хорош собой. Немного выше её, богато одет. Чёрные вьющиеся волосы он умаслил и зачесал назад, подчеркнув высокий лоб. Ладони, которыми он выразительно жестикулировал, на вид были мягкими и даже если знавали рукоять меча, то очень и очень давно.

– Скоро будут подавать горячее. Оставим молодых и отведаем вина для аппетита, – отец увлёк за собой Аюна с Зафран. Уходя, он покосился на дочь и свёл брови.

Неприятно. Но, впрочем, привычно.

– Прогуляемся? – предложил посол.

Они вышли из гостиной, прошли по длинной галерее тонких расписных колонн и оказались у выхода во внутренний двор. Как и во всех поместьях ифритов высшей касты, двор представлял собой оранжерею, эдакий кусочек влажных западных лесов, что окружали столицу Фрии23. Отец еженедельно тратил огромные деньги, чтобы лучшие садовники ухаживали за его финиковыми пальмами, драценами, душистым жасмином и яркими бархатцами, не давая тем засохнуть из-за зноя и скудной почвы. После заполонённого людьми помещения находиться на свежем воздухе было приятно. Солнце клонилось за горизонт, давая земле остыть и перевести дух. Грэй облокотилась о каменные перила и тоскливо посмотрела в сторону заката.

– Боюсь, нам придётся пренебречь правилами приличия… молодой господин. Отец правильно заметил, что мы молоды. При этом, смею надеяться, не глупы.

Фарие хмыкнул и приблизился к перилам галереи. Он сохранял почтительную дистанцию и не стремился хватать девушку за локти, как делал предыдущий «жених», хромой ветеран и заядлый любитель вин. Девушке стоило быть благодарной хотя бы за это.

– Достаточно прямолинейно, молодая госпожа.

– Привыкайте. Вы сказали, что наслышаны обо мне?

– Это так.

– И всё же решили делать официальное предложение.

– До меня дошло немало информации, как скверной, так и наоборот – весьма интригующей.

Девушка открыла было рот, чтобы съязвить, но Фарие перебил:

– Меня эти слухи нисколько не пугают. Если отбросить этикет и принять во внимание то, к чему мы с вами должны прийти в ходе беседы… Давай не усложнять, – переход на «ты» оказался достаточно резким. – Я готов принять твоё прошлое и проложить путь в достойное будущее.

– Сильные слова. Жаль, их порождают права на Золотые степи, которые перейдут в собственность благородного семейства Фарие сразу после свадьбы.

– Должно быть иначе?

Густое, как воздух в западных джунглях, молчание повисло между ними – но совсем ненадолго.

– Греира́з, посмотри на меня.

Ифритка поджала губы и уставилась на собеседника. Она ожидала наткнуться на надменный, предвкушающий обладание взгляд, но Фарие вновь удивил. Он приветливо, почти нежно улыбался.

– Раз уж дело почти решено, могу я попросить называть меня Грэй?

– На имперский манер? Хорошо.

– Благодарю.

– Ты не помнишь меня, верно?

– Не помню. А должна? – Грэй подняла бровь.

– Первая встреча была десять лет назад. Тогда, в Зале торжеств Академии, ты обронила рекомендательное письмо от генерала, а я отыскал его и успел вернуть. Причем непосредственно перед церемонией посвящения.

– Десять лет назад? Давно. Я не…

– А я тебя хорошо помню, – выдохнул Фарие и сделал шаг навстречу. – Помню ещё, как год спустя признался тебе в чувствах. И как был отвергнут.

Воспоминание пряталось среди скучных свитков, рутины потных тренировочных поединков и перебранок с соседками. Это же был он, тот скучный юноша по имени Джеха́н! Точно-точно. Они с Грэй неплохо ладили во время учебы. Иногда он помогал соплеменнице писать эссе по истории. Как она могла забыть?

«Легко», – хмыкнула про себя ифритка. – «Он же был нудный, как старый пергамент».

– Стоило только вспомнить об Академии, и ты запнулась. Ха, я будто открыл уязвимость в броне, что ты надела вместо сари.

– Забавно.

– Ты всё так же мило улыбаешься.

Грэй прыснула. Комплименты из сентиментальных имперских баллад были для неё в новинку.

– Я намерен просить твоей руки.

– Джей, вы с отцом решили всё без меня.

– Мне важно твоё согласие – как девять лет назад, так и сейчас.

– Зачем оно, если за спиной простираются Золотые степи?

– Как же ты плохо обо мне думаешь, – Джехан покачал головой. – Это лишь предлог. Громкое заявление для общества. Сама знаешь, что скажут ифриты, если я возьму тебя без соответствующего приданого.

И то верно. Репутация Грэй была воистину чудовищной. Недоговорное сватовство гарантированно повлечёт потерю лица и позор на весь род жениха. Сделка, выгодная обеим семьям, могла бы сгладить острые углы. Вот только была и другая проблема.

– Понимаешь, – снова заговорила Грэй. – Я действительно натворила много такого, о чём порядочные ифриты обычно жалеют. Позор можно смыть браком, да. Но ты должен знать, что я… я вряд ли смогу измениться. Едва ли мне удастся защитить семью от собственных желаний и предпочтений.

– Ты всегда больше интересовалась оружием, чем парнями, – сказал Джей, и ифритка выдохнула.

В небе зажигались звёзды, нежные и робкие, как первые поцелуи.

– К чему заговорила про предпочтения? – Джей сцепил пальцы замком и изучающе посмотрел на девушку. – Если хочешь меня напугать, то немного опоздала. Я знаю о тебе больше, чем ты сама: скажи спасибо тётушкам.

– Пугать тебя я не хотела. И насрать, – она запнулась. – Начихать на их мнение. Просто ломать тебе жизнь было бы слишком жестоко даже для такой суки, как я. Ты захочешь уюта, спокойной жизни, детей, но я не смогу дать тебе этого.

– Ты бесплодна?

– Не проверяла, – оскалилась Грэй.

– Что ж, это обнадёживает. Тогда я готов торговаться, – он поднял брови.

– Ступай к отцу.

Джехан потянулся к Грэй и, дождавшись едва заметного кивка, взял её за руку. Пальцы ифрита оказались на удивление длинными и влажными. Девушка на мгновение представила, как он перебирает ими бумаги… или её жёсткие локоны. Волосы на затылке встали дыбом.

– Я знаю, как ты получила эту рану, – он указал на чёрную бархатную повязку. – Ты отважно сражалась за свою страну, отдала за Фрию толику красоты и женственности. Это достойно восхищения. И как бы ты не грешила, я выбираю не идти на поводу предубеждений. Хотелось бы самому постепенно узнавать ту Грэй, в которую я влюбился много лет назад.

Улыбка сковала губы мечницы подобно неспелой хурме. Внутри назревало смятение. Откуда оно? Ифритка не могла понять, потому решила слушать дальше, не перебивая.

– Генерал Тлея дал нам возможность сковать себя узами брака. Дал шанс стать достойными членами общества, приумножить богатства и влияние наших семей. И представь себе: отец верит, что это поможет тебе стать счастливой.

Девушка фыркнула.

– Но думается мне, что твоё счастье – не в роскошных покоях, но в степи с клинками наперевес. Я, Джехан Фарие, – его тон стал торжественным. – Делаю тебе, Греираз Тлея, предложение. Стань моей супругой, и я пойду на всё, чтобы дать тебе желаемое. Хочешь руководить отрядом? Дам людей и золото. Хочешь вернуться в гарнизон? Связи моей семьи смогут устроить временный контракт. Я организую путешествие хоть на край света, если тебе вздумается повидать мир. Но взамен попрошу…

– Что? – выпалила Грэй.

– Две вещи, очень важные для меня. Сперва наследник.

– Понимаю. Это справедливо. А ещё что?

– Куда бы ты ни направилась, где бы ни служила, возвращайся к семье раз в три месяца. Люди должны видеть, что мы уважаем ценности предков. Хотя бы ненадолго возвращайся ко мне. Вдруг тебе понравится?

Ифритка помолчала, думая над ответом. Сколько себя помнила, она отрицала перспективу замужества: брак представлялся ей тюрьмой без замка и стражи. Про детей Грэй и думать не желала, отшучиваясь среди солдатни, что сама не намерена взрослеть.

Ещё в раннем детстве, впервые сев на коня и выехав в бескрайнюю степь, она вопила от восторга и проникшей в вены свободы. Именно тогда Грэй поклялась, что не променяет открывшийся перед ней бескрайний мир ни на красавца-мужа, ни на шелка и драгоценности. Миг, когда атласная грива скакуна защекотала нос, а бёдра почувствовали нараставшее напряжение, навсегда перекрыл ей дорогу к «нормальной» жизни.

Потом был первый взмах деревянного меча. Первая боль от разбитого носа. Первая драка, надолго рассорившая семейства Тлея и Бакха́р – их юный отпрыск вздумал научить двенадцатилетнюю Грэй тому, как до́лжно вести себя девчонке. Была и первая битва со стелладийскими24 мерзавцами. Пехотинцы столбенели, видя, как рыжая баба в мужской одежде вырывается из строя и заносит клинок для удара.

– Что скажешь, партнёр? – поторопил Джей.

Греираз вздохнула и коротко кивнула.

– Я согласна. По рукам? – ифритка протянула ему ладонь.

– Как я рад, – выдохнул он и заключил её в объятия, решительные и крепкие.

К горлу подкатил тяжёлый ком. Грэй коснулась локтей Джехана и безвольно опустила руки.

***

О помолвке генерал Тлея объявил в ту же ночь. Гости приветствовали будущих молодоженов настороженными аплодисментами и шёпотом, но Аюн и друзья отца заглушили змеиное шипение рёвом полутора десятков тигров. Вояки хлестали вино, орали тосты, хлопали Джехана по плечам и многословно поздравляли главу семьи с удачной сделкой. Гражданские ифриты, насмотревшись на единство генеральской братии, сделали правильные выводы. Дамы кланялись Грэй и желали семейного счастья. Пара ближайших родственниц предложила свою помощь в организации торжества. Тётушка Лая́н чирикала о том, как стоит организовать пир, где купить ткань для ритуальных облачений и всё сетовала, что покойная госпожа Тлея не сможет проводить свою красавицу-дочь к будущему мужу.

Упоминание матушки наждаком царапнуло сердце. Грэй плохо помнила маму: та истаяла от чахотки, когда ей было всего семь. Возможно, это надломило девочку, и перенесённое горе подвело к бунту против отца, а затем положило начало излишне лихой для дворянки юности. Отец пытался справиться с трудным подростком, но увы, не смог. Борясь с потерей, давшей под дых титулованному вояке, он переложил ответственность за воспитание ребёнка на прислугу. Когда старик Тлея опомнился, было слишком поздно: перед ним мельтешила непокорная бестия, готовая скорее назвать солнце ледяным, чем делать хоть что-то по его указке. Слуг Греираз «переломала» и подчинила своей воле, но с отцом так не вышло. Видят Сильные, она пыталась. Скандалила, устраивала драки, снисходила до дешёвых манипуляций. В итоге терпение генерала иссякло, и он отправил горе-дочь в имперскую25 Академию Меча и Магии. Офицерское образование малявки стоило ему состояния, но хотя бы умерило пыл юной ифритки.

В Империи женщины издревле воевали наравне с мужчинами, командовали армиями, завоёвывали города и становились героинями легенд. Наставники в Академии знали, как научить женщину воевать. Жаль только, что во Фрии мечницам было негде развернуться. Ифритка до ужаса завидовала западным наёмницам и злилась, что родилась не в том месте и не в той семье.

– Дочь, я горжусь тобой, – над ухом прозвучал голос отца, и Грэй по привычке вздрогнула.

– О, дорогой кузен, поздравляю – Греираз наконец-то стала взрослой! – встряла тётушка Лаян и взяла Грэй под руку. – Я предложила ей свою скромную помощь в подготовке к свадьбе, кстати.

– Как благородно, кузина. Прошу, приезжайте с дочерями к нам в гости в вечер следующего полнолуния. Тогда и обговорим детали. Сама понимаешь, сейчас радость и предвкушение затуманивают разум.

– И то верно! Принимаю приглашение, кузен. Греираз… Могу называть тебя просто по имени, дорогуша?

– Да, конечно, – девушка подарила Лаян свою самую очаровательную улыбку.

– Очень мило с твоей стороны. Ах, как же я рада видеть тебя такой женственной и кроткой, милая! Жаль только, что одета, как… Ну ничего. Скоро сможем полюбоваться на тебя в юбках и сари. Смотрите, смотрите, глаз как заблестел! Правильно говорят: скорое замужество красит ифритку.

– Да, так говорят, Лаян, – отец искоса посмотрел на Грэй.

«Чтоб вам обоим подавиться этими поговорками», – подумала девушка. Вслух же сказала:

– Дорогая тётушка, благодарю безмерно за теплоту и поддержку. Пожалуйста, порадуй нас визитом в ночь полнолуния. Я попрошу отца нанять пироманта, чтобы тот озарил небо огненными цветами в вашу честь. И в честь нашего рода, само собой.

– Считай, твоя просьба уже исполнена, – торжественно изрёк старик.

Они покинули родственницу и подошли к столу с закусками. Грэй взяла засахаренный личи и вполголоса обратилась к отцу:

– Спасибо, что выбрал его. Думала, будет хуже.

Генерал Тлея самодовольно фыркнул.

– Так надёжнее, дочь. Самая норовистая лошадь охотнее даст себя оседлать мужчине, что кормил её яблоками. К слову, мне тоже есть за что тебя благодарить. Впервые ведёшь себя, как подобает, не балагуришь и не поносишь имя рода при гостях.

– Едва ли это что-то поменяло, не так ли?

– Так.

Личи растекся по языку липкой сладостью. Плод переспел и забродил, и девушка скривилась.

– Ты моя единственная наследница, Греираз, – продолжил отец. – Не хочу тебя потерять.

– Не потерял бы – в строю я зарекомендовала себя как выдающийся мечник.

– Я о другом говорю, глупая.

«Он что, только что вздохнул?..»

– Твои любовные похождения почти поставили крест на будущем рода. А ему, позволь напомнить, уже почти пять веков.

– Неужели всё так просто, и моё замужество спасёт честь семьи?

– Мнением общества можно манипулировать, если действовать сообща. Уже сейчас заметны положительные настроения, хотя бы среди наших гостей, – отец едва заметно кивнул в сторону Лаян и её подруг. – Разве ты не заметила, как они потянулись к тебе, как выказали готовность принять в свою стаю?

Он взял со стола посеребренный кубок и протянул в сторону дочери. Грэй сжала зубы, но подлила ему вина.

– Больно мне интересно их мнение. Что насчёт моего счастья, отец?

– Поймёшь всё, когда наконец повзрослеешь.

– Мне скоро двадцать пять. Иные в этом возрасте офицерами становятся.

– Довольно. Ты достаточно наигралась в солдата, пора и честь знать. Ифриты не пойдут в бой за бабой, сколько бы та не пыталась играть в мужчину.

– Мне кажется, – пропела Грэй. – Молодой господин Фарие с тобой не согласен. Он сказал, что позволит мне сражаться.

– Молодо-зелено, – генерал отсалютовал бокалом и выпил до дна.

Глава 4. Иса

Иса увидела тусклые звёзды, терявшиеся в предрассветном небе. Туманную синеву бесшумно пересекла какая-то птица. Иса чуть повернула голову и оглядела поляну, окружённую берёзами, рябиновыми зарослями и молодыми осинами. Попытавшись поднять руку, она поняла, что кто-то завернул её в плед. Мятые и заляпанные тиной сапоги стояли поодаль, рядом валялись нагрудник и наручи. Девушка отбросила край покрывала и посмотрела на небо сквозь пальцы. Было немного больно, в конечностях поселилась слабость, а голова казалась будто набитой тургами26.

– Уже пришла в себя?

Знакомый голос. Быть того не может.

– Кто… здесь? – слабо окликнула Иса.

Ответом был тихий смешок.

Не без усилий девушка смогла сесть. Она почувствовала смутную радость, увидев стреноженных на другом конце полянки лошадей – вороную Блака, незнакомую серую и свою гнедую беглянку. Вот везучая животина, на ней не было ни царапинки!

Небольшой костёр трещал сыроватыми поленьями, над ним уже булькал пузатый котелок. Варево помешивал мужчина в тёмно-зелёной рубахе и потёртом дублете. Услыхав её голос, он поднялся с корточек и приблизился. Человек был старше, чем могло показаться на первый взгляд: в карих глазах читался опыт, морщины пересекали обветренный лоб и паутинкой разбегались над скулами. Пшеничные волосы были собраны в пучок на затылке, у манжет рубахи были затянуты деревянные браслеты. Мужчина положил сухую руку на лоб чародейки, потом на живот – она вздрогнула, но он держал крепко.

– Не дёргайся, тебе надо побыть в покое.

– Ре́нан, ты тут что забыл?

Иса сбросила остатки забытья и недоумённо воззрилась на мужчину. На человека, с которым ей посчастливилось познакомиться на пути в Борег, и который смог стать ключом к решению её проблемы.

Ренан был виленсийским подданным. Он представлялся то охотником, то следопытом, то простым наёмником, рыскавшим по Хизару в поисках лучшей жизни. Исе посчастливилось узнать правду, когда она нашла Ренана в застенке западного гарнизона; ещё немного, и несчастному должны были отрезать язык за разглашение чьей-то очень, очень важной тайны. Тогда-то Иса и нашла применение рекомендательному письму от кронпринца Вэса. Пергамент удалось обменять на свободу простого торговца информацией.

– Мы же договорились встретиться в Анре.

– В окрестностях города обнаружили капище Разрушения. Были трупы, и… Неспокойно стало, вот и выехал навстречу. Хорошо, что встретил вас со спутником по дороге.

Иса фыркнула.

– Врёшь. Вот так просто наткнулся на нас в этом огромном лесу?

– Сам Сильный вёл меня по пути, – Ренан взял её за подбородок. – Подними голову.

Она запрокинула голову и послушно повертелась из стороны в сторону. Было неприятно: в ушах зашумело, в глотке будто застряли сосновые щепки.

– Нога болит?

Иса вспомнила скользкое щупальце гидры, обвивавшее голень, и покосилась на оголённую ногу. Облегченно выдохнула: ни ожогов, ни волдырей, лишь киноварная сыпь, похожая на россыпь комариных укусов.

– Нет. А где?..

– Твой приятель? Сейчас придёт. И не спеши ругать его за беспечность: у него уважительная причина оставить тебя наедине со мной.

Из кустов раздался смачный рык человека, только что распрощавшегося с содержимым желудка. Стон, кряхтение – и снова рвотный позыв.

– Блак? – чародейка встрепенулась, но Ренан удержал.

– Его скоро отпустит. Да и ты молодец, крепкая. После контакта с гидрой обычно страдают сильнее.

Шкура гидры вырабатывала ядовитую слизь, не смертельную, но опасную для человека. После соприкосновения с ней на коже проявлялась сыпь, реже – волдыри и язвы, проедавшие кожу до мяса. Проникающая в кровь отрава вызывала слабость и головокружение, дурманила, превращая человека в податливую жертву голодного зверя. Исе очень повезло отделаться головокружением и слабостью.

– Мне бы тоже прочистить желудок, вывести яд из тела. Есть рвотное?

– Как раз приготовил, пока ты спала, – виленсиец кивнул на котелок. – Спутнику твоему оно пришлось по душе.

Иса слышала: Блак всё ещё натужно блевал в кустах боярышника.

– Сейчас принесу тебе…

– Я сама! Подай руку.

Возня в боярышнике прекратилась. Блак, слегка пошатываясь, выбрался наружу и нашёл глазами подругу. Глубоко запавшие глаза сощурились. Он мгновенно оказался рядом с Исой, отпихнул Ренана и навис над девушкой, заслонив небеса. Блак вплотную приблизился к девушке, выискивая на её коже малейшие повреждения. Иса не успела прийти в себя, но уже тихо умирала от неловкости.

– Ну привет, – буркнула она.

– Нога не болит? А живот?

– Вы что, сговорились? Нет, – она пошевелила рукой и ногами. – Что с тобой? Ты же не касался гидры, руки в перчатках и…

– Наглотался болота, только и всего, – Блак хмыкнул и провел рукой по губам. – Чудовище потравило воду.

Он наконец-то отодвинулся.

– Славно. Я уж испугаться успела.

– Ты ж девчонка, это нормально, – он заржал, увернувшись от кулака.

– Эй! Девчонка завалила взрослую голодную гидру.

– Между прочим, гидру завалил я. Ты лишь добила её своими искрами.

Иса поперхнулась было от возмущения, но вдруг вспомнила, как отважно Блак бросился ей на помощь. Друг рискнул ради неё жизнью, хотя мог развернуться и ускакать прочь от логова чудища. Пришлось признать, что он заслужил похвалу. Блак насмешливо изогнул бровь, будто прочитав её мысли.

– Ладно. Это было смело, – проговорила Иса. – Спасибо, что спас нас обоих. О, кстати, – опомнилась чародейка и слабо махнула в сторону виленсийца. – Знакомься: это Ренан, мой хороший приятель.

Ренан тонко улыбнулся.

– Да ну? Ах, да. Мы же не были представлены друг другу, как полагается в Империи. Сударь, имею честь… – Блак насмешливо склонил голову.

– Всё ясно. Я поняла, вы уже переговорили, – насупилась Иса, но Блак продолжал кривляться.

– Очень мило с вашей стороны, что заранее уведомили своего верного рыцаря… – он икнул. – Что нам навстречу скачет твой знакомый мужик! Вооруженный!.. Сраным луком!

– О нет.

– Твой рыцарь, – друг понизил голос. – Чуть не словил стрелу в зад, пока волок бессознательную даму в беде подальше от этой самой беды.

Иса беспомощно зажмурилась и спрятала лицо в ладонях. Щёки начинали гореть.

– Я же не знала, что он пойдет нам навстречу.

– И всё же я пригодился, – вставил виленсиец.

На лице Блака заиграли желваки. Только тогда Иса поняла, что он со всей силы впился ей пальцами в плечи, и, ойкнув, широко распахнула глаза. Перед ней сидел тот самый юноша из бедного района Борега, попросту перетрусивший за подругу.

– Прости, пожалуйста. И ещё раз: спасибо, что защитил. Снова.

Мужчина смягчился и разжал хватку.

– На здоровье, мелкая.

Иса сделала вид, будто не услышала глупое детское прозвище. В конце концов, они оба выросли. Не будет же Блак дразнить её вечно?

По настоянию виленсийца Иса с Блаком отлеживались у огня добрых полдня. Ренан пригодился, спору нет. Он разбирался в травах и, пока попутчики грелись под пледами, не только успел освежевать и сготовить запутавшегося в силках зайца, но и напоить приятелей целебным отваром. Травяная настойка разогрела кровь и помогла вывести из организма остатки яда. Когда они окончательно окрепли, а Иса выбралась из боярышника и отдышалась, они втроём оседлали лошадей и тронулись в сторону города.

Ренан ехал впереди, держа наготове лук с наложенной на тетиву стрелой. Он внимательно смотрел по сторонам, однако это не мешало ему увлеченно болтать с чародейкой. Блак перебивал так часто, как только мог, но заскучал, когда разговор коснулся природы. Иса провела детство в этих краях и считала, что знает каждый кустик и каждую хизарскую пташку. Слушая виленсийца, девушка сконфуженно признала, что не ведает о травах и животных топей и половины из того, что знал он. Ренан пошутил, что не стал бы успешным торговцем информацией, если бы не знал понемногу всего обо всем.

Блак вернулся в разговор только тогда, когда речь зашла о хищниках. Он ядовито напомнил, что Иса вздумала в одиночку пересечь лес, в котором развелось так много чудовищ. Что стало бы с ней, если бы не помощь попутчиков?

– Здесь тебе не Империя, – Ренан тоже пожурил её за беспечность. – Их леса никогда не касается скверна предгорий.

Иса нахохлилась в седле, как попавший под ливень воробей, и притихла ровно до того момента, когда поймала на себе насмешливый взгляд друга.

– Не бойся, мелкая, твои верные рыцари настороже.

Иса вспыхнула магией и случайно подпалила краешек его плаща.

Эта ночь прошла тихо и мирно, даже уютно. Мужчины легли по бокам от Исы, зажав в руках по ножу. Каждый из троицы провёл на часах столько, сколько мог, охраняя покой попутчиков, и – слава Зелёной богине – никто не заприметил угрозы. Бодрствуя, Иса размышляла о том, как поступит, когда Ренан выполнит свою часть сделки. Погоди-ка. Так вот зачем он поскакал ей наперерез! Должно быть, нашёл то, что она просила.

Девушка подняла ладони и сосредоточилась. Кончики пальцев правой руки один за другим зажглись огоньками, будто храмовые свечки. Левая просто дрожала.

Понятно. Нужно больше воли.

Кожа покрылась мурашками от холода, что змеёй проник в рукав и опутал запястье. В глазах на миг потемнело, и линии на ладони начали заполняться холодной росой. Влага стыла, замерзала, белыми паутинками оплетая кожу, и Иса возликовала. Боль пришла чуть позже. Она началась где-то под ногтями и стремительно побежала наружу, прорываясь сквозь кожу волдырями. Чародейка поморщилась и едва слышно зашипела, но не прервала контакт с даром, дав тому «подышать» ещё пару биений сердца. До чего же чудное зрелище. Стоит того, чтобы немного потерпеть.

Когда лёд и огонь исчезли, перед Исой остались лишь растопыренные пальцы, покрытые пузырьками ожогов. Не страшно. К утру они пропадут сами собой, нужно просто потерпеть. Ей хотелось верить, что она избавится от этого эффекта, когда найдёт учителя и узнает больше о магии льда.

Наставница Патима говорила, мол, Иса одарённый маг огня. Мол, сама Юность27 улыбнулась её появлению на свет. Ну, коли улыбнулась один раз, то почему бы не сделать это дважды?

Отоспавшись и перекусив, путники продолжили путешествие по узким тропам Белого леса. Дорога была спокойная, в траве умиротворяюще стрекотали насекомые. К вечеру лес начал редеть, осины и берёзы встречались всё реже, уступив разнотравному лугу. Перед тем, как влиться в один из отрогов Болотного тракта, тропа вывела путников к охотничьей избушке. В окне горел свет. Блак напросился на ночлег к хозяину, меланхоличному деду, промышлявшему установкой силков на птицу и мелкую дичь. Старичок угостил их картошкой с укропом и разрешил заночевать на полу всего-то за пару монет.

К утру Ренан, Иса и Блак добрались до Анры. Этот город был намного старше и больше Борега. Дома строились вплотную друг к дружке, каждый высотой был минимум в два этажа. Недалеко от городских ворот пестрела ярмарочная площадь с лобным местом, окруженная штабами гильдий, весёлыми домами и трактирами. Народу на площади собралось не так уж и много. У лотков с товарами переминались с ноги на ногу сонные торговцы, ленившиеся расхваливать товары – немногочисленные, к слову. На прилавках лежали рыба да дичь, крупы и овощи, в самом конце расположились пара лотков со шкурами да обшарпанный прилавок с готовым платьем. Между конями Блака и Ренана пробежала пара оборванных мальчишек, смеявшихся так заразительно, что путешественники разом прижали руки к седельным сумкам. Проследив за детьми, Блак указал подбородком в сторону лотка с рыбой. Торговец скрестил руки на груди и проводил недобрым взглядом проницательного незнакомца в чёрном плаще.

– Наставник тех карманников, – пояснил Блак. – Что ж, вот мы и на месте. Забыл спросить: где вы хотели встретиться до того момента, как всё пошло не по плану?

– В трактире «Весенний кот».

– В этой дыре? – он скривился.

– А что? – Иса смутилась. – Это единственное место в Анре, которое я знаю.

– Давайте лучше зайдем в более приличное местечко.

Блак провел приятелей через несколько кварталов и осадил коня перед неприметной корчмой. Вывеска над входом изображала дракона с кружками пива в каждой лапе; яркие краски сильно контрастировали с видом угрюмого вышибалы на входе и парой забулдыг, что валялись у плетня.

– «От заката до рассвета»? – Ренан хмыкнул. – Звучит многообещающе.

– Мне уже неуютно, – заметила чародейка.

– До заката тут весьма уютно, – Блак подмигнул подруге.

Оставив лошадей конюшему мальчишке, они вошли в общий зал. В трактире было пусто, лишь хозяин дремал на стуле у очага, да пара батраков резались в карты, лениво переругиваясь и звеня медяками. Попросив кухонную девчонку подать завтрак, Блак провел компанию к самому дальнему столику.

Ели молча, прожигая друг друга тяжёлыми взглядами. Первой сдалась Иса.

– Ну, за дело. Ренан, ты поспешил навстречу потому, что нашёл его?

Он кивнул.

– Ты права. Нужный тебе криомант на севере, далеко за Ригом, и лучше бы нам поторопиться, если хотим нагнать его. Предлагаю немного отдохнуть, закупить сносной еды и теплой одежды, – и в путь.

– Выходит, ты направляешься в край болот? С ним? – уточнил Блак, ткнув пальцем в виленсийца.

Ренан промолчал и откинулся на стуле – подальше от указующего перста.

– Всё верно, – девушка нахмурилась. – А что?

– Я просто пытаюсь понять, ты шутишь или серьёзно собралась в путешествие с мужиком, которого едва знаешь.

– Мы вообще-то… – встрял Ренан, но указующий перст Блака мигом превратился в ладонь, велевшую придержать язык.

– Я доверяю ему, – сказала Иса и, помедлив, потянулась к нему через стол и смущённо похлопала по плечу. – Блак, не забывай, пожалуйста: я могу за себя постоять.

– Конечно, – друг постучал пальцами по столу. – А мне ты доверяешь? – вдруг спросил он.

– Конечно.

– Тогда почему не рассказала? – голос друга прозвучал неожиданно резко.

Иса захлопала ресницами и почти выдала заготовленную ложь, но Ренан покачал головой.

– Скажи ему. От доброго друга правду не скрыть.

Догадка больно кольнула чародейку, и она виновато съёжилась. Той ночью, когда она играла со льдом, Блак должен был сменить её на часах. Выходит, он проснулся раньше и…

– Ты всё видел, да?

– Я не следил за тобой. Это вышло случайно, – Блак заметил, как раскраснелась Иса, и невесело хмыкнул. – Неважно. Но, знаешь ли, обидно. О себе-то я выдал всю правду-матку. Думал, для тебя это не будет пустыми словами.

Он помолчал и махнул рукой.

– Ладно, хрен с ним. Давно это с тобой?

– С третьей ступени обучения, – тихо сказала Иса. – Я упражнялась тайком. Думала, что если расскажу кому-то, то мне крышка.

Непохожих травили испокон веков. За талант или бесталанность, бедность или богатство, чрезмерную глупость или ум, за успех среди парней или же, наоборот, за непопулярность. Подростки отторгали всех, кто не похож на большинство – это понимали все. Однако мало кто на пути Исы решался признать, что и взрослые следовали на пути предубеждений. Узнав о двойственности своего дара, она испугалась осуждения. Эта боязнь сменилась страхом отчуждения, отлучения от уроков. Если бы не продолжила учиться контролировать дар, Иса точно бы стала опасной для окружающих.

Что делают с опасными людьми? Что делают с магами, чей дар аномален? Видит Юность, Иса не желала узнавать ответ на собственной шкуре.

– Правильно делала, что таилась, – сказал Ренан. – Твой дар могли назвать одним из Чёрных чудес28. После такого приговора избежать костра практически невозможно.

– Никто так и не узнал твой секрет? – поинтересовался Блак; дождавшись утвердительного ответа, он добавил: – А ищешь наставника ты за тем, чтобы он помог разобраться с магией льда?

– Да, – Иса едва расслышала собственный шёпот.

– Ренан ведет тебя к нему.

– Всё так, – виленсиец ответил за девушку. – Не дави на неё, это грубо.

– Кто ж давит?

Иса пожевала губы и выпалила:

– Ну вот, правду обо мне ты узнал. Что будешь…

– Блак, никак ты!

Непростую беседу прервал пронзительный женский голос. К столу подплыла пухлая женщина в переднике, очевидно, хозяйка. Она улыбалась так широко, будто к ней на порог явился по меньшей мере лорд-градоначальник.

– А, Нади́н, рад тебя видеть, – осклабился Блак. – Старая знакомая, задолжала мне услугу, – шепнул он остальным.

Он привстал и пожал женщине предплечье.

– Ты зачем здесь, по какому делу, мой мальчик? – голос Надин лился мёдом.

– Мы тут завтракали просто, – пискнула Иса, чем заслужила неожиданно холодный взгляд в свою сторону.

– Это моя подруга детства, Иса. А это её спутник Ренан.

– Муж? Или брат?

– Спутник, просто спутник.

– Ну и молодежь пошла!

– Надин, – Блак чуть повысил тон. – Раз уж ты тут, а не на кухне, могу обратиться с просьбой? Долг платежом красен, а расплатиться уж давно пора.

– Внимательно слушаю, дорогой.

– Помоги собрать компанию старых друзей в путь-дорогу, – Блак достал из-под плаща небольшой мешочек. – Едем далеко, нужно закупить всякое-разное, ну, сама понимаешь. На ярмарке нас обдерут, как липок, но ты-то знаешь порядочных людей.

Трактирщица закивала.

– Раздобудь к вечеру крупы, соли, овса на три лошади, одеяла потеплее… – он покосился на Ису. – И плащ ей по размеру. Будем в расчёте.

– Сделаю в лучшем виде.

Кошелек звякнул, утонув в мясистой ладони.

– Эй, – зашептала Иса. – Что за дела?

Он отмахнулся.

– И комнаты, комнаты из того же кошеля оплачу. Есть свободные?

– Могу выделить сразу три.

Выслушав многословную благодарность, женщина удалилась. Иса же и Ренан уставились на Блака, будто только что с ним познакомились.

– Это что было? – повторила Иса.

– Моя старая знакомая, Надин. Я как-то проучил её кобеля-мужа, так что…

– Зубы не заговаривай.

– Спокойно, мелкая. Перед путешествием в край болот нам жизненно необходимо передохнуть и запастись тёплыми вещами.

– Нам? – уточнил виленсиец.

– Ну да, – Блак смерил его высокомерным взглядом. – Я поеду с вами.

Друзья ещё долго переругивались, запивая возмущение пивом и пряным яблочным сидром. К обеду, достаточно захмелевшие и уставшие, они уговорились защищать друг друга на пути, как в старые добрые времена. Ренан смотрел на них и громко, пьяно смеялся.

***

Иса поднималась в выделенную ей комнатку медленно и сосредоточенно, не чувствуя уверенности в ногах. Заперев за собой дверь, она икнула и завалилась на жёсткий соломенный матрас. Когда в голове немного просветлело, девушка смогла перевернуться и обдумать, что произошло за столом.

Блак и Ренан приняли решение заночевать при трактире, а ей пришлось согласиться. Что ж, небольшая задержка не должна навредить. Завтра она выдвинется навстречу цели, и не одна, но в сопровождении вооружённых мужчин. Не готовая показать это, чародейка радовалась, что Блак поедет с ними. Как и в детстве, на душе стало намного спокойнее, когда она представила его рядом.

Иса нашарила подушку, прижала к лицу и тонко завизжала. Выпустив пар, она встала и подошла к окну. С высоты второго этажа Иса видела, как южный ветер качал вершины деревьев и уносил в сторону леса дымок, выходивший из трубы ближайшей бани. До ушей донеслись знакомые голоса. Во двор вышли Блак с Ренаном; путь лежал к общественной бане. Что же тогда она, неряха, здесь прохлаждается?

Искупавшись в женской половине, Иса надела свежее платье и села на лавку под старой скрипучей яблоней. Осмотрелась: вокруг не было ни души.

Интересно, удастся ли сегодня? Она подняла ладонь и разожгла под кожей родную и пугающую силу. Над пальцами вновь заплясало пламя.

– Отлично, а если так? – потушив огонь, пробормотала чародейка.

Она представила, как магия в крови стынет, замерзает, подобно луже под первым морозом.

Ветер взъерошил мокрые волосы, и холодок под кожей пропал. Иса раздраженно вздохнула и попробовала снова, но ничего не вышло.

– Это всё сидр.

Что ж, теперь можно было не таиться. Иса щёлкнула пальцами, вызывая послушный огонёк, и приветствовала его, будто живого. Пламя плясало в воздухе, переливаясь всеми оттенками оранжевого, и по воле девушки складывалось то в птицу, то в сказочного дракона, то в человеческую фигуру. Это завораживало.

– Тётенька?

Иса вздрогнула и внезапно оказалась окружена звуками, запахами, образами – будто вернулась в этот мир из какого-то чужого, окружившего её мыльным пузырём. Перед ней, переминаясь с ноги на ногу, стоял мальчик лет восьми, рыжий, как лисица. Он во все глаза смотрел на горящие фигуры и шевелил губами, будто стесняясь спросить.

– Чего тебе, малыш? – Иса улыбнулась и позволила дару укрыться в её венах.

– Вы чародейка? – выпалил он и щёлкнул пальчиками.

– Ага. Не бойся, не кусаюсь.

Ребёнок, немного осмелев, подошёл к ней. Иса сосредоточилась, и в воздухе между ними запрыгала крошечная жёлто-оранжевая белка, чадившая дымом и серой. Мальчик чихнул, и зверь исчез.

– Вы этим ремеслом на жизнь зарабатываете?

– Можно и так сказать. Как тебе мой огонёк?

Мальчик промолчал. Он попятился и убежал – только замелькали в пыли босые пятки. Ну, его право.

Каждый человек делает выбор: бояться или идти туда, куда страшно. Навстречу темноте, змеиным гнёздам, в шумные трактиры или тесные храмовые кельи, а бывает, навстречу судьбе. Иса боялась себя. Несмотря на любовь и привязанность, она боялась своего дара и готова была признать это. Признать, чтобы преодолеть себя и сделать ужас своим союзником. В тот день, когда замороженный чай выкатился из разбитой кружки, чародейка услышала, как звучит её страх: «Познай свой дар или сдохни».

Выбор был достаточно прост.

Глава 5. Танн

Оставив позади улицы Шу-Уна, джинн нёсся через луга и поля, пока не достиг неглубокой речки. Он пересек её, не ведая брода. Дыхание подвело, сбилось, когда он вышел к сосновому бору на другом берегу. Танн был магом и чиновником, но никак не гонцом или солдатом, привычным к физическим нагрузкам.

Нариен любила выбираться на природу, искать спелую бруснику, красоваться, кружась в бликах холодного солнца, что проникали сквозь плотно переплетённые кроны… Нет, сейчас не время на сожаления о прошлом. Ни в коем случае нельзя сбиваться с темпа. Нельзя останавливаться.

Танн разбежался и попробовал взобраться на крутой южный берег. Он почти добрался до вершины, цепляясь за пучки желтоватой травы, но вдруг почувствовал жжение между пальцами. Мужчина разжал хватку и вмиг потерял опору. Он замахал руками и упал, прокатился вниз, чуть снова не оказавшись в воде. По руке ползли красные муравьи – сначала двое, потом ещё с десяток, и вот уже всё его тело сплошь покрыла колония насекомых.

То, от чего он бежал… Действительно его рук дело? Тогда он был весь измазан в крови, её крови, а весь дом был залит багрянцем.

Мужчине хотелось орать во весь голос, но стоило только разжать губы, как муравьи потоком хлынули внутрь и заполонили рот. Он захлебнулся.

Огонь в очаге ещё тлел, когда Танн вырвался из когтистой хватки кошмара. Ночь он провёл в холодном поту. Во рту стоял горький привкус, будто весь жир со сковороды, на которой жарились те эрпеки, подступил к горлу и был готов исторгнуться наружу. До самого утра маг так и не смог успокоиться; на воздух он вышел с первой песней петуха.

Утренние сумерки встретили Танна свежестью и хриплым карканьем, разрывавшим тишину на части. Над горизонтом растекалось персиковое пятно рассвета. Танн сел перед юртой и долго смотрел, как встает солнце. Он не мог прервать сожаления о произошедшем в Шу-Уне: воспоминания не отпускали. Ужас и горе посеяли в нём гнилые семена, что взошли и окрепли, укоренившись самым живучим из сорняков. Он убил родича. Как от этого вообще можно сбежать?

Стоило только утру вступить в свои права, кочевники начали выходить наружу. Некоторые обращали внимание на лишнюю юрту и сидевшего на сырой земле чужака, но не подходили. Они будто ожидали разрешения. Видимо, Судур слукавил, и главный среди бродячих артистов всё же был.

А вот и он. Завидев Танна, Судур бодро помахал ему в знак приветствия.

– Ал Бистинн! – крикнул джинн, сложив руки у рта. – Общий сбор!

До самого полудня Судур знакомил новичка с будущими соклановцами – артистами и членами их семей. В клане ал Бистинн было немногим больше двадцати джиннов, включая троих маленьких детей. Дар стихий был только у Судура и Танна, прочие артисты могли похвастаться более заурядными талантами. В труппе жили акробаты, певцы и музыканты, силач и девушка, приручавшая хищных птиц. Её звали Сеоки, «хрупкий лёд» на древнеджиннском, и имя ей это очень шло: фиалковые глаза были глубокими, как горное озеро, и будто скрывали страшную тайну. Весь вид джиннки кричал: «Не подходи ко мне, пока не позову». Танн счёл, что вряд ли ошибся с первым впечатлением. Наверняка Сеоки находила общий язык с совами и соколами благодаря хищному характеру. Пернатые послушно прилетали на её изодранную рабочую перчатку и грозно кричали на окружающих.

Танн усердно растягивал рот, изображая радость и благодарность, и искренне надеялся, что хорошо играет роль – ему были неприятны большие компании. Кроме того, в клане ал Уол было принято сторониться низких слоев общества. Бабушка рассказывала Танну о дремучести кочевников, жадности крестьян и беспричинной жестокости солдат, и он впитывал эти знания подобно морской губке. Сейчас, общаясь с простолюдинами, он умышленно искал в них недостойные черты и… злился. Боги, как же он злился! Артисты оказались приветливы и открыты. Каждый их них, почтив дань традиции, не пожалел для мужчины ни денег, ни вещей. У ног выросла целая гора подарков: циновки, обрезы ткани, мешки с мукой и крынки с кислым молоком, кожаные ремни и козлиные шкуры. Сеоки отдала ему три плетёных шнура – белый, фиолетовый и синий – для украшения юрты и с гордостью сказала, что сама сплела их с именем Порядка на устах.

В душе Танна шевельнулось что-то похожее на стыд, и он едва мог смотреть в глаза сиволапым «соклановцам». Но он держался. Возвёл в голове установку, что джинну его круга стоило бы сохранить лёд внутри. Следовало поставить себя над собравшимися вокруг джиннами, не позволить просочиться и капле привязанности или благодарности, иначе его план рано или поздно пойдёт барану под хвост. Он тут не для того, чтобы плести новые узы или творить чары на потеху публике.

Старейшие члены ал Бистинн осенили Танна благословением. Древние, сморщенные как кизил дед с бабкой объявили, что этим вечером только половина из присутствующих отправится в город на заработки. Остальные будут готовиться к празднику.

– Ты всё запомнил? – в очередной раз спросил его Судур, пока они шли в сторону стен, отделявших внешний город от внутреннего.

– Да, – Танн почти что взвыл от раздражения. Свою роль в грядущем представлении маг пересказал уже раз десять, но Судуру всё было мало.

– Тут и ребёнок запомнил бы, брат. Замолчи, – засмеялся артист, имя которого Танн не запомнил.

Кочевники находились в приподнятом настроении. Предвкушали грядущий кутёж после заката?

– Сначала ты будешь в ужасе.

Он не расслышал тихих шагов Сеоки и вздрогнул, когда услышал её шёпот.

– Ты про что?

– Про выступление. Тебе не понравится, – она ускорилась и зашагала с Танном в ногу; девушка не смотрела на него, сосредоточенно поправляя ремешки на запястье, но каким-то образом распознала его беспокойство. – Точнее, будет неловко, и захочется уйти. Не презирай себя за это.

– Этого не случится, – Танн усмехнулся и заслужил болезненный тычок в бок.

Он попытался отстать, но птичница тоже замедлила шаг и, как назло, придвинулась к нему вплотную. Теперь Сеоки шагала совсем рядом, задевая плечом его руку.

– Ты высокомерный и самовлюбленный, – заявила она. – Думаешь, что лучше всех. Таким птичкам больнее всего ломать свои крылышки.

– Мы только что познакомились. Не торопись с выводами.

Фиалковая молния сверкнула и тут же угасла.

– Спорить не люблю, – она плотоядно сощурилась, и миндалевидные глаза превратились в узкие щели. – Так или иначе, воробушек, просто перетерпи. Во второй раз рёв толпы придётся тебе по душе.

– Прости, что ты только что сказала?

– Тебе понравится рёв толпы.

– Я про воробья, – он немного повысил голос, чем только насмешил Сеоки.

– Это имя тебе идёт. Или я правда тороплюсь с выводами, и стоит назвать тебя цыпленком?

– Я выступал перед толпой, – Танн скептически поднял бровь. – Знаю, чего ждать от зрителей.

Укротительница ворон пожевала губами, будто попыталась съесть его сарказм.

– Своим птицам ты так же легко подбираешь имена? – спросил маг.

– Нет, с ними труднее, – её голос стал серьёзнее. – Поди разгляди душу под перьями да пухом.

– Как назвала ворону? Ту, что орала всё утро?

– Урд. На древнем языке это значит «охальник». И это ворон, не путай!

– Какая разница…

– Он кричал совсем недолго, но прости, что это сбило твой сон.

– Его прощаю, тебя нет, – Танн думал, что запустил репей ей под юбку, однако в ответ получил лишь довольное хихиканье. – И почему же Урд?

– Скоро сам узнаешь.

Суть он понял в начале выступления, когда, смешавшись с зеваками, увидел работу девушки и птицы. Огромный чёрный ворон не только послушно прилетал к Сеоки на руку, возвращая брошенные ею в толпу безделушки. Он весьма похоже изображал голоса и джиннскую речь, а охотнее всего повторял всякие скабрезности. Ужимки его неизменно вызывали у зрителей хохот и довольные хлопки. В конце выступления Сеоки помахала толпе, ворон распростер крылья, и о доски помоста зазвенели, сталкиваясь друг с другом, монетки. Среди них Танн приметил серебро и оглянулся, выискивая богатея, что бросал на ветер неплохие деньги. К своему удивлению, он не заметил кого-то, одетого заметно лучше остальных.

Через какое-то время настала пора его дебюта. Нехотя Танн вынырнул из толпы и крикнул, что желает бросить вызов силачу Найма́ну. Он дождался, пока на площадку вышел Судур и закричал, что богатырю стыдно бороться с каким-то тощим батраком. Судур выглядел внушительно и нарядно: он надел голубой туон с красной оторочкой и меховым воротом, сапоги с загнутыми носами и высокую меховую шапку, украшенную красной же лентой. Кочевник вышагивал туда-сюда по помосту, уперев руки в боки, и бахвалился, что мало кому из присутствующих по силам одолеть его – не то, что силача Наймана, воспитанного буйволами.

Вдруг Судур осёкся, поскользнулся на заледеневшей доске и под радостное улюлюканье скатился с помоста. Он упал на вытоптанную траву, но тут же вскарабкался обратно, потеряв шапку. Меча в артиста снежок за снежком, Танн поднялся к нему и утонул в рёве зевак. Завязалось побоище: замелькали лёд и земля, снег и камни. Толпа не догадалась, что исход поединка был предрешён. Выскочка оказался побеждён, геомант поставил ногу на грудь поверженного противника и воздел руки к небу, купаясь во внимании зрителей. Танн покосился на джиннов и вспомнил слова Сеоки. Да. Это было неприятно – проигрывать на глазах честного народа.

– Хорошо поработали, – сказал ему Судур, как только публика разошлась, а члены клана собирали с земли сегодняшний заработок. – Ты держался молодцом.

– Спасибо.

– Танн, что с тобой? Я думала, ты хотя бы покраснеешь, упав ничком под пяту Судура, – Сеоки набила монетами вышитый мешочек и, плотно затянув горловину, передала его соклановцу.

– Не казни себя. Это нормально – ошибаться при первом впечатлении, – съязвил джинн.

Судур сделал вид, что не слышал их разговор. Он свистел себе под нос, скрывая усмешку.

– Много заработали? – как бы невзначай спросил Танн.

– Явно больше, чем прежде. Новая кровь, новые зрители.

– Как вы обычно поступаете с выручкой?

– Общие деньги хранят при себе старейшие члены клана, – объяснил Судур. – Мы не устраиваем делёжку, если ты об этом. У ал Бистинн всё общее. Если нужны деньги, просто попроси, и тебе не откажут.

– Я просто спросил.

Завершив дела во внешнем городе, артисты поспешили к стоянке. Небо уже облачалось в цвета заката – пронзительный голубой будто развели на огромной палитре, то тут, то там добавив нежные мазки золотого, розового и фиолетового. Вот-вот должны были зажечься первые звёзды.

Танн ожидал, что праздник в его честь будет скромен, но вновь ошибся. Юрты и загоны для скота кочевники украсили лентами, выделанными шкурами и вышитыми полотенцами. В центре стоянки развели два огромных костра – один севернее, второй южнее. Над южным установили вертел, на нём уже запекалась туша молодого бычка. Здесь же сбились в стайку женщины ал Бистинн, включая Айну. Пахло жиром, подгорелым мясом, курутом29 и пряными травами.

Детишки искрами бегали по лагерю, заливисто хохоча и сверкая яркими одежками. Двое юношей сидели в свете северного костра и бренчали на лютнях-топшурах. Старший пел кай грубым, будто тянувшимся из самого желудка голосом. Танн разобрал наречье джиннов крайнего севера. Он плохо понимал древний язык, покинувший обиход после воцарения над миром Сильных, но смог узнать древнюю легенду об У́лан-Маре Охотнике. Эту сказку он узнал от отца. Песня рассказывала о том, как прославленный герой забрел к подножию священной горы Элэме́й и обрел дар двух стихий.

Вернувшихся артистов приветствовали хлопками и радостными возгласами. Танн попытался затеряться за спинами кочевников, но Сеоки заметила это и картинно взяла его под руку, да и Судур не остался в стороне, во всю глотку объявив о появлении в клане нового джинна.

Ритуал символического рождения Танна оставил после себя постыдный привкус. Маг разделся до исподнего и пробежал сквозь северное пламя. Дым и жар призваны были очистить его кожу, поглотить прошлые грехи, и джинн предстал перед старейшинами эдаким «чистым листом пергамента». Бабка передала ему костяной нож, испещрённый затейливой резьбой, а дед подвел за шнурок жертвенного козлёнка. Своими руками он оборвал жизнь зверя, и горячая кровь омыла руки. Она затекла под ногти, заструилась к локтям, липкая и пахнущая железом. Она одурманила. Она позвала назад, в Шу-Ун. Джинн отбросил накативший ужас и, встав на колени, подал замаранные ладони старикам.

Старейшины приняли его и объявили младшим сыном ал Бистинн.

Тут же кочевники принялись веселиться, пить и есть, танцевать и подпевать лютнистам. Новая семья приняла Танна, не спрашивая, кто он и откуда; это было опрометчиво с их стороны, но соответствовало его ожиданиям. Чего магу точно не хотелось делать, так это делиться хоть с кем-то своим прошлым.

Айна омыла его руки душистой родниковой водой, босые девушки в венках из полевых цветов одели в чистую рубаху и, хохоча, помогли затянуть завязки на штанах. Они взяли Танна под руки и подвели к южному костру, где его ждали румяные эрпеки с мёдом и лесными ягодами. Кто-то сунул ему рог с креплёным настоем из еловых шишек и миску телятины. Соклановцы обнимали его, хлопали по спине и предплечьям, поздравляя с новым рождением. Босые джиннки, такие юные и такие громкие, расцеловали его в обе щеки и убежали, путаясь в юбках.

Сеоки нарочито медленно жевала кусок сочного мяса и притоптывала в такт музыке. Лютнисты затянули новый кай: в этот раз легенду исполняли оба музыканта. Быстрый бой струн и удивительные голоса рисовали перед воображением слушателей то скачку верхом на коне, то хлопанье орлиных крыльев, то свист удалой охоты. На пиковой ноте птичница стиснула пиалу. Интересно, что девушка слышала между нот? В тот момент Сеоки сама казалась нелепой птицей, кружащей над ним, выжидающей чего-то, что было ведомо лишь ей. Танн фыркнул и отвернулся.

В разгар праздничного ужина, когда солнце зашло за горизонт, а по периметру стоянки зажгли факелы, Судур пригласил Танна выступить перед кланом, показать, на что тот способен. Зашив раздражение под маской признательности, чародей встал между кострами и показал самые простые элементы, которые освоил, ещё будучи ребёнком. Он создал ледяной жезл и раскрутил его над головой, сотворил снег, сахарной пудрой посыпавший волосы сидящих рядом джиннов, и наморозил три сосульки в форме петушков, которые отдал малышам. Мужчина думал, что родители отнимут эти подарки, но нет. Айна открыла крынку с вареньем и позволила ребятишкам макать туда свои ледышки.

– А мне можно петушка? – Сеоки протянула руку.

Танн было отвернулся, но она сделала пару шагов и снова оказалась перед ним, протягивая ладонь.

– Можно совёнка. Я расскажу, как они выглядят, если ты не знаешь.

– Совёнка? Тебе же не пять лет. И не пятнадцать.

– Хорошо, что ты заметил, – она захлопала ресницами. – Я взрослая женщина и всегда знаю, чего хочу.

– И чего же ты хочешь?

– Леденец.

Джинн вздохнул, коснулся леденящего душу дара, и на его ладони появился прозрачно-голубой ворон. Ледышка получилась простой, даже без лапок, но зато с крупным массивным клювом. Бросок! Птичница ловко поймала подарок и просияла.

– Ох, спасибо! Это же Урд.

– Это всего лишь назойливая сорока.

Над стоянкой зазвучал новый мотив. Эта песня, хоть и звучащая по-северному, исполнялась на общем языке – наверняка артисты привыкли исполнять её в приграничных городах, где редко, но метко можно было встретить хизарцев или виленсийцев. К лютнистам присоединились джинны с бубнами и свирелью, а два мужских голоса разбавил громкий, уверенный напев Айны. Женская партия то отступала, то бросалась в атаку, срываясь на рык. Голос певицы повествовал о метаниях принцессы, что сбежала из-под венца и стала разбойницей. Ритм песни зажигал кровь, и Танн сам не заметил, как начал покачиваться ей в такт.

– Пойдем танцевать? – голос Сеоки доносился будто бы издалека.

– Что?

Танн осознал, что струны топшуров унесли его слишком далеко от реальности.

– Я говорю: пойдем танцевать. Тебе же весело, я вижу.

– Не хочу.

– Пошли, хватит капризничать, – укротительница воронья впилась острыми ноготками в его руку и потянула к костру.

Танн упрямо стоял, с лёгкостью сводя на нет усилия девушки, но та не сдавалась. Он заметил, что другие танцующие смеются над ними, качают головами, и понял, что выглядит глупо.

– Ладно, – он подался вперёд, и девушка, совершив очередной рывок, чуть не полетела на землю.

В мелодию ворвался басовый варган. Джинн подхватил Сеоки за талию и легко поднял на руки. Сеоки ахнула, Танн сморщил нос, дразня её, и присоединился к веселящимся кочевникам. У костра было невыносимо жарко и шумно, Сеоки верещала то ли от неожиданности, то ли от восторга. Маг опустил её на землю и закружил в танце, сначала медленно, но потом всё быстрей и быстрей по мере того, как нарастал темп этой длинной, как полярная ночь, песни.

Сеоки казалась довольной – на голубоватых щеках проступили пятна румянца, глаза сияли, узкие губы кривились в победной улыбке. Она то подбегала к нему, то отскакивала, притоптывая в такт барабанам. Танн мог разглядеть, как капелька пота бежит по её виску, скатывается по шее и теряется под воротом рубахи. Волосы цвета воронова крыла растрепались, неряшливые косы подскакивали, пестря красными лентами и вплетёнными в локоны бусинами.

Песня оборвалась, и джинны ал Бистинн разразились овациями. Танн хлопал наравне с остальными. Музыканты показали настоящее искусство, тронули сердце и пробудили внутри что-то, что он, кажется, давно уже запрятал так далеко и глубоко, куда непросто было дотянуться. Когда он танцевал в последний раз? Кажется, на собственной свадьбе. В груди яростно застучало, но потихоньку успокоилось, и жар покинул его тело. Он заслужил покой хотя бы на эту ночь.

Танн почувствовал касание Сеоки. Девушка прижалась к плечу и уткнулась в него лбом. Она обжигала кожу дыханием даже сквозь плотную ткань. Как у них всё просто, у этих простолюдинов, и как быстро. Внутри Танна зашевелилась злость, но усилием воли он подавил её. Укротительница птиц станет занозой в заднице. Но пока что она не сделала ему ничего плохого – зачем портить ей потеху?

– Ты танцуешь… здорово, – пропыхтела она.

– Знаю.

– Вот ведь надменный тетерев!

– Ты тоже хороша, – снизошёл Танн, и в благодарность она ещё крепче сжала его кисть.

– Наклонись, – сказала она.

– Нет.

– Наклонись, – голос её прозвучал до смешного властно.

Маг сдался и согнул спину, а затем почувствовал горячие губы на скуле.

– Это благодарность, – шепнула девчонка.

Танн не ответил. Темнота скрыла то, как исступленно и яростно дёрнулись уголки губ.

Вновь зазвучал варган, напряженно и протяжно. Переведя дух, музыканты готовились разразиться новой легендой.

– Мне не пять и не пятнадцать, – сказала Сеоки чуть громче, пока они отходили от костра. – И я умею работать с хищными птицами.

– Охотно верю.

– Ты другой, – сказала она и вдруг отпустила его. – Мне нужно уйти к себе и покормить ребят. А ты иди, веселись, твой же праздник. Танн ал Бистинн, – протянула она его новое имя, вертя его на языке, как карамельку.

Они разошлись, и Танн смог перевести дух. Он всё ещё чувствовал прикосновение её губ на коже и грубо тёр скулу. Сеоки действительно умела работать с хищниками, да вот только он не птица.

Глава 6. Грэй

Дробный стук отозвался в висках занудной болью.

– Ну кто там ещё? – рявкнула Грэй.

– Простите, молодая госпожа, – залепетала служанка, приоткрыв дверь. – К вам гость.

– В такую рань?

– Молодой господин Фарие сказал, что хочет пожелать доброго утра своей невесте.

«Он что, переночевал у меня дома?»

Ифритка отбросила точильный камень с кинжалом и бухнулась на ковёр в поисках сброшенной одежды. Штаны и правую замшевую туфлю удалось отыскать под кроватью, с прочими вещами возникли затруднения. Грэй втиснулась в штаны и заглянула в платяной шкаф.

– Шади, мать твою, заходи и помоги одеться!

Девка ужом проскользнула в покои и подхватила брошенный чёрный кушак. Грэй тем временем почти затянула шнуровку просторной туники. Увидев себя в уголке уродливого зеркала, она расплылась в шкодливой улыбке: волосы стояли дыбом, а коса напоминала пожёванный ремешок уздечки. Однако Шади спрятала непослушные пряди под платок и подала госпоже бархатную повязку.

Джехан ждал хозяйку поместья в гостиной женского крыла, расположившись на заваленном пыльными подушками диване. Он задремал и не расслышал гулких шагов наречённой. Грэй вихрем ворвалась в комнату и нарочито громко захлопнула за собой дверь. Ифрит встрепенулся, увидел вошедшую и просиял даже несмотря на то, что встретила его девушка грозным:

– Что ты тут делаешь?!

– Доброе утро, моя драгоценная невеста, – сказал он и поклонился.

Выпрямившись, он подавился смешком.

– Зачем покрыла голову? Мы что, в Стелладии?

– Окантовка платка отлично подчёркивает цвет моего глаза, – процедила Грэй. – Что ты забыл здесь в такую рань? Все порядочные гости разъехались задолго до рассвета.

– Твой отец великодушно предложил переночевать в гнезде Тлея, раз уж я теперь почти член семьи. Да и чего врать, мне не терпелось увидеть тебя вне атмосферы званого вечера.

– Что ж. Ты увидел меня усталую, опухшую и злую. Доволен?

– Мне в радость принимать тебя во всех ипостасях.

Грэй раздула ноздри и титаническим усилием воли подавила раздражение.

– Прости. Мне не стоило срываться на тебе.

– Не любишь ранних подъемов?

– Ты спрашиваешь это у той, кто несколько лет прожил в казарме. Я встаю раньше всех в этом доме. Просто запомни: ненавижу сюрпризы.

– Запомню, – он важно кивнул, будто оставив пометку в памяти.

Будучи учащимся дипломатического корпуса, Фарие слыл дотошным до невозможности и с первого раза запоминал имена, термины и даты. Тогда он казался Грэй страшным педантом, но, к счастью, терпеть его общество приходилось только на совместных занятиях по истории.

– Ну и как там отец? – спросила ифритка.

– В смысле?

– Очевидно, что вы до зари обсуждали наш брак.

– Ошибаешься. После приёма мы распрощались, и он приказал слуге проводить меня в гостевую спальню.

– О нет, – девушка скрестила руки на груди. – Если старик за что-то берётся, то прёт по головам, попирая приличия и рамки морали.

– Сама говоришь, мол, наш брак – дело решённое.

– Да, но!..

– Вот и он так решил, – перебил Джехан. – После чего не увидел необходимости нам мешать и отбыл в свои покои. Ты мне не веришь?

– Верю. Но придётся учиться доверять, – девушка задумалась, потом вдруг поклонилась в пояс. – Джей, даю слово, что не буду срываться на тебя. И выходить из себя постараюсь реже. Я… я попробую стать хорошей женой.

Мужчина взял её за плечи, заставив выпрямить спину. Янтарные глаза впились в лицо Грэй с выражением, которого она не могла понять.

– Вот такую женщину я полюбил, – горячо заговорил он. – Чувственную и импульсивную. Резкую и прямолинейную. Ты поразительно быстро меняешь маски, то атакуя, то отступая. Знаешь, как одержать победу в любой ситуации… и в разговоре, и, бьюсь об заклад, на поле брани. Стоит только осознать, что женщина вроде тебя стала моей, так за спиной будто вырастают крылья!

– Я уже стала твоей? – заворчала ифритка.

Вместо ответа Джей ухватил её за острый подбородок и страстно поцеловал.

От Фарие душно пахло золой, кардамоном и спелыми яблоками. Нехотя Грэй ответила на поцелуй: что ей терять? Руки неуверенно скользнули по плечам мужчины, путаясь в шитых бисером складках шервана30. Властные пальцы жениха двигались уверенно: скользнув по шее, потянули за платок и сорвали его с головы. Мужчина провел вниз по спине Грэй и, нашарив узел кушака, оттянул ткань и погладил талию. Дыхание Джехана стало горячим, словно угли. Ифритка почувствовала, как внизу живота зашевелилось что-то неприятное, чуждое, и резко оттолкнула жениха.

Глаза его сузились, стоило только наречённым разорвать объятия. Он посмотрел на Грэй недовольно, даже сердито, брови его недоуменно изогнулись. Собрав в кулак то немногое кокетство, что в ней сумели воспитать, девушка мило улыбнулась, подмигнула и выпорхнула из комнаты. Остаток дня она провела на заднем дворе, у конюшен: до кровавых мозолей тренировала выпады и вольты на соломенной кукле.

И начался круговорот суматошных дней, занятых встречами с родней, подготовкой к торжеству, примерками и дегустациями кушаний от лучших кулинаров Фрии. Тётушка Лаян с двумя замужними дочерями – младшая носила ребенка – прибыли в гости в обещанный вечер полнолуния. В их честь генерал Тлея закатил роскошный пир. Обещанный пиромант, размалёванный сурьмой джинн в яркой чалме, ночь напролёт запускал в небо огненные лилии, фениксов и драконов. Кузина Али́ла, держась за округлый живот, всё охала и ахала:

– Какая красота! Вот бы муж видел это. Знаешь, дорогая, он у меня такой…

Не сказать, что после помолвки жизнь в поместье стала лучше. Скорее, даже наоборот: скука и отчуждение сменились суетой и непрекращающимся раздражением. Домашний арест был снят, но Грэй и шагу не могла ступить от новых, непривычных доселе обязанностей. Свободное от организационных встреч время было доверху забито визитами родичей и муторными встречами с женихом. Грэй не высыпалась, стала ещё более хмурой и сварливой, но главное – чувствовала сильнейший дискомфорт из-за того, что от её личного пространства отрывали кусок за куском.

Джехана стало слишком много. Посол почти поселился в родовом гнезде Тлея. Он приносил дорогие подарки, галантно целовал руки, губы и шею, пытаясь спуститься всё ниже и ниже. Он болтал обо всем на свете, но при этом ни о чём. Сама Грэй так и не научилась вести светские разговоры об искусстве и обществе и не понимала, каких ответов жених от неё ждал. Масла в огонь подливал и отец. Генерал часто захаживал к дочери «в гости», безо всякого предупреждения пересекая границы женской половины дома. Порой он заставал их с Джеем свидания и считал своим долгом разделять досуг молодых. Отец был щедр на монологи, пустые, непоследовательные и непременно воспитательные. В итоге он воскресил в себе привычку рассуждать при дочери о женской доле: достойном существовании подле домашнего очага, о будущем, окруженном негой, любовью и заботой.

Грэй заявила, что уйдет патрулировать границу, как только оправится от родов. Старик только отмахнулся:

– Ты уже потеряла глаз, глупышка. Представь, что будет, если потеряешь жизнь? Как же малыш? Как же супруг и его поместье?

Чаще всего ифритка позволяла отцу разливаться соловьём и лишь делала вид, что слушает. Но иногда бывало и наоборот: колкость следовала за колкостью, голоса срывались на крик, и старик с покрасневшим от гнева лицом чуть ли не бегом покидал её покои. Джей укоризненно смотрел на гадкие сцены, но никогда не вмешивался.

Как-то утром Грэй долго не могла встать с кровати и куталась в тонкое одеяло. За открытым окном припекало солнце, невесомый песок шуршал по подоконнику, будто звал порезвиться. Ветер донёс до ушей шум каравана, прибывшего к поместью: это торговцы привезли ткани, полудрагоценные камни, диковинных животных и резной паланкин, на котором молодоженов должны будут провезти от дома Тлея прямиком к порогу супруга. Грэй вдруг поняла, что родной дом давно превратился в пресловутую западню. Золотая дверца клетки захлопнулась, и чьи-то ловкие пальцы вот-вот повернут в замочке ключ.

***

Нестерпимо болел живот. Чувство, будто в желудке поселился заморский осьминог, отгоняло всякий покой. Проворочавшись полночи, Грэй сдалась и решила выпить лекарство – горький чай из трав и корешков, что притупил бы чувства и подарил ей хотя бы несколько часов забытья. В голове всплыло смутное воспоминание из детства: мама бросает жёлтые лепестки в маленький чайник, приговаривая, что вот она даст малышке выпить волшебного чаю, погладит по животу, и всё пройдет. Грэй решила продлить приятный момент и не стала будить служанку. Накинув халат, она пошла в сторону кухни.

Ступни неслышно ступали по ворсу ковра. Грэй оставалось пройти пару поворотов, как вдруг она услышала далёкие, но чёткие мужские голоса из общей гостиной. Забыв про боль, ифритка прокралась к входной арке и смогла различить разговор.

– …согласны, что торжество надо провести как можно скорее. Она вот-вот сорвётся.

«Джей?»

– Чепуха. Она всегда такая: недовольная и кислая, будто съела лайм целиком, – отвечал спокойный, уверенный голос отца. – Дорогой зять, не вижу причин беспокоиться. Пусть всё идёт своим чередом.

– Казалось, что мы оба заинтересованы в том, чтобы всё шло по плану. Сделка состоялась, письмо отправлено, место советника при ифа-радже вам обеспечено. С вас, дорогой тесть, причитается разумная плата: дочь с приданым. Однако плата эта мне кажется слишком уж ненадёжной.

Где-то внутри Грэй что-то дёрнулось и замерло, будто загнанный зверь, оскалившись в последний раз, зажмурился и приготовился к неизбежному.

– О, господин посол, вы порой тоже кажетесь мне скользким. Я же не устраиваю по этому поводу бабских истерик?

– Вы смеете…

– Осадите, дорогой гость. Не стоит портить отношения с советником государя, – в голосе старика прозвучала плохо скрытая насмешка.

В этом весь отец: в то время как другие ифриты втягивают в лёгкие воздух, он дышит чувством превосходства.

– Хорошо. Вы правы, прошу меня простить.

Кажется, Фарие скрипнул челюстями – по крайней мере, Грэй было приятно представлять, как зубы крошатся у него во рту, до крови раня губы и дёсны.

– Из глубочайшего уважения к вашему отцу и в благодарность за протекцию я распоряжусь закончить приготовления к концу недели. Вас это устроит?

– Вполне. Но прошу вас от всей души: приставьте к ней верного ифрита.

– Слуги и так следят за Греираз, не стоит переживать. Вас же, дорогой зять, прошу быть более чутким – многие из девок посмеиваются над вашими неловкими ухаживаниями. Такой хитроумный мужчина, как бывший первый посол, мог бы вести себя изящнее.

– Насколько изящнее?

– Сделайте наконец то, что от вас ждёт невеста. Сводите на конную прогулку: это усыпит бдительность. Посетите арсенал – это развеет сомнения. Подеритесь с ней, в конце концов! Вот знаки внимания, милые этой женщине. Кулаки да клинки нравятся ей больше, чем слюнявые ласки на мягких подушках.

– Скажите это той служанке, – прыснул Фарие.

На этом терпение девушки закончилась. Кровь забурлила в жилах похлеще отвара из целебных корешков. Чудовищным усилием воли Грэй подавила порыв с бешеным криком ворваться в комнату и разбить пару благородных носов. Круто развернувшись, она оставила позади ненавистных мужчин и упорхнула обратно на жёрдочку – в свою спальню. Лишь в этой вычурной, бессмысленно роскошной комнате ифритка могла обдумать своё положением.

Надёжно заперев дверь, Грэй выдохнула. Нужно было думать, и думать быстро, но ей всё никак не удавалось сосредоточиться и погасить пламя гнева, выжигавшее нутро. Больше всего ифритке хотелось проткнуть кого-нибудь клинком. Да, насмерть. Да, просто достать из-под кровати возлюбленных Наги и Наи31, вернуться и…

И что она сделает, когда вернется в гостиную? Устроит резню? Убьёт родного отца? О богиня, не дай ей сбиться с пути.

– Сукин сын! – зарычала Грэй и швырнула подушку в дальний угол комнаты.

До ифритки начинало доходить: лживый Джехан никуда не отпустил бы её после рождения первенца. Он бы нашёл предлог оставить при себе и жену, и баснословно пышное приданое. Картинки будущего замелькали одна за другой – эти вечные гости, тётушки и их беременные дочки, орущие младенцы, платья, приторные улыбки, жизнь в четырёх стенах без права голоса… Губы Джея на шее, на ключицах, на груди и ниже. Шум ветра за окном, далекий горизонт и блеск солнца на алебардах стражников.

Интересно, как часто простые фрийки испытывали стыд и тоску? Испытывали ли вообще, и такая жизнь им по нраву?

«Они сговорились, они обманули, они почти поймали меня». Круговорот мыслей гудел в голове, но одна из них была громче всех, выбивалась вперёд и приказывала действовать.

«Я не хочу такой жизни».

Над горизонтом было ещё темно, но Грэй торопилась. Она надела широкие шаровары, сапоги для верховой езды и подпоясала кушаком льняную рубаху. Рукава заранее подвязала у локтей. Клинки привычно холодили спину сквозь наплечные ножны, пояс оттягивал кинжал. В походную торбу ифритка запихала смену одежды, объёмную флягу с водой, тряпицу с пахлавой – жаль, не мясо! – и горсть зёрен аниса. Пахучая специя пригодится, если по следу пустят собак. После сборов комната казалась разгромленной, но это Грэй уже не касалось. Закинув ногу на подоконник, девушка помедлила и вернулась, чтобы поставить точку в прежней ненавистной жизни.

Хрустнуло и пошло трещинами разбитое зеркало. Позолоченная рама превратилась в пустую глазницу, и Грэй почувствовала воодушевление.

«Я хочу быть свободной».

Она выпрыгнула в окно. Упав на мягкую почву, девушка перекатилась и, согнувших в три погибели, побежала вдоль стен на задний двор, прямиком к конюшне. Она часто припадала к земле и осматривалась. К счастью, её никто не замечал, сигналов тревоги слышно не было. Наверняка охрана бдела лишь у главного входа в поместье: там их усердие было на виду у хозяина.

В окнах родового гнезда не горел свет, лишь в покоях отца мигал отблеск зажжённой лампады. Старик Тлея, должно быть, не мог позволить себе уснуть и перекраивал планы на неделю, предвкушая скорое повышение.

Торжество сыграют в поместье невесты: так принято. Пустырь за конюшней озеленят в рекордные сроки, поставят шатры, в вольеры запустят павлинов и белых тигрят. На праздник придут представители высших каст – сливки общества, военные и политики. Наверняка явится с десяток придворных, друзей рода Фарие. Грэй сплюнула в пыль.

Давным-давно, едва перешагнув порог Академии, юная Греираз поставила перед собой цель. Она желала взять всё от наставников и как можно быстрее оказаться в пылу сражения, а там и до подвига недалеко. В бою ведь так просто проявить себя, стать чуть ближе к совершенству и прикоснуться к воле Сильных. Она завидовала мужчинам-ифритам, ведь так многое было им дано просто по праву рождения. Девушка старалась обойти их грубую силу ловкостью и коварством, и у неё получалось – о чудо, она почти встала в один ряд с воительницами запада, дерзкими и независимыми.

Однажды Грэй сумела подслушать разговор преподавателей и долго смеялась, пересказывая его приятелям. «Греираз ужасно неудобный ребёнок», – говорила учитель истории. – «Спит на занятиях. Не умеет себя вести, грубит и задирается. Не думаю, что из девчонки выйдет что-то путное». «Знаю я, что на самом деле для вас неудобно», – отвечал учитель меча. – «Давеча на занятии Тлея не смогла уговорить лидера своей команды принять разработанный план. Песочные часы повернулись трижды, и вот она уже подбила мальчишек на мятеж. Вместе они сместили командира и поставили девочку на его место. Да, да. Бунтарки неудобны, но последнее слово порой остаётся за ними».

Теперь-то Грэй понимала: то была шутка. Но и ей тогда было лет пятнадцать. Цену своим решениям она познала после двадцати, когда тот стелладиец полоснул её по лицу кривым ятаганом.

Что-то зачесалось под лентой чёрного бархата. Некогда ныть, надо делать ноги.

Грэй пробралась в конюшню. В вычищенном деннике она сразу нашла своего жеребца. Погладив гиганта по морде, разбудила его и взнуздала. На вороные бока лёг потник, сверху – дорогое седло с высокой лукой. Парв стоял смирно и не фыркал, будто понимал, что любой громкий звук сможет выдать хозяйку. Ифритка уже приторочила торбу к седлу и вдела ногу в стремя, как вдруг услышала шум возни у входа в конюшню. Остальные лошади пока вели себя спокойно, но скоро здесь должно было стать очень, очень шумно. Уже не таясь, Грэй сняла засов и пинком растворила двери. В открывшемся просвете она рассмотрела отряд стражников. Девушке потребовалось несколько ударов сердца, чтобы вернуться, запрыгнуть на жеребца и гикнуть. Парв всхрапнул и ломанулся во двор.

Стражники бросились в рассыпную, лишь один, самый отчаянный, попытался перехватить коня за уздечку. Встав на дыбы, зверюга наградила смельчака ударом копыта, взяла разгон и понеслась в сторону степи. Грэй ткнула пятками его бока, и Парв перелетел через низкую ограду. Галоп на миг ослепил и оглушил мечницу. Снова ветер в лицо, снова шорох земли, вылетающей из-под тяжёлых копыт. Грэй привстала на стременах и посмотрела в сторону горизонта – туда, куда её направляли первые лучи солнца.       Крик, что она хранила глубоко под сердцем, вырвался наружу и расколол надменную тишину Золотых степей.

Грэй не нужно было подгонять коня. Тот мчался так быстро, как только мог, тоже истосковавшись по знойным просторам. Ноги Парва, мощные и стройные, едва касались копытами земли. Он скользил по степи подобно песчаной буре, стремительной и неукротимой. Увы, девушка понимала, что долго это не продлится: конь уставал. Он скакал добрых полдня, и попона насквозь пропиталась потом. Ещё немного, и Парв падёт. Грэй натянула поводья и плавно перешла на рысь, а затем на шаг.

Солнце клонилось к западу. Приставив ладонь козырьком ко лбу, ифритка посмотрела в небо единственным глазом: ни облака, ни птицы. Степной простор полнился покоем и тишиной, но это до поры. Кони отцовской стражи тоже были хороши. Грэй бросила поводья на луку и вытащила флягу с водой. Она отпила всего пару глотков. Позолоченная крышка слегка обжигала кончики пальцев. Девушка была привычна к жаре, однако с малолетства помнила слова отца: «Даже самый выносливый житель востока рано или поздно может лишиться последних сил. Он будет рисковать провести ночь на остывшей земле, не найдя себе подходящего укрытия, и горе ему, если он понадеется проснуться».

Слева раздался едва слышимый треск. Парв заржал и скакнул в сторону. Грэй сжала бёдрами бока животного и удержалась в седле. Она увидела, как из-под поваленного ствола акации показалась широкая голова гремучей змеи. Гадина предупреждающе смотрела на девушку и шумела погремушкой на кончике хвоста. Ифритка хмыкнула, сняла с седла кожаную плеть и щёлкнула ею в воздухе, задирая гремучку. Змея зашипела и сделала выпад, но Парв снова отскочил в сторону. Грэй похлопала боевого коня по шее и легко ударила пятками по бокам, заставив шагать дальше.

Ближе к вечеру беглянка поднялась на высокий холм, названный Курганным. С его макушки взору открывался заброшенный город. То были развалины когда-то великого Каша́я, жемчужины торгового востока. Давным-давно сотни, тысячи караванов проходили через его улицы, а на городских базарах можно было найти диковинки со всех уголков земли – от шкур снежных медведей до сладкоголосых птах с южных островов. В эпоху Великого упадка Кашай погиб – высох, искрошился и опустел, попав в клещи войны и неурожая. С запада его подтачивали стелладийцы, с востока – засуха и мор. Терзаемые бесчисленными горестями, кашайцы засыпали колодцы песком и отступили вглубь страны, оставив город на растерзание захватчикам. К злорадству проигравших, Кашай не покорился власти вражеского государства: стелладийцы быстро освободили город, поняв, что тянуть обозы в такую даль и оборонять их от вечных партизанских атак попросту невыгодно.

У северо-восточной окраины Кашая когда-то текла полноводная река Иртак-Имман, дарившая жизнь всему региону. Сейчас же высохшее русло мёртвой змеёй огибало руины, и суховей гудел под единственным сохранившимся мостом. Там, за пересохшей и потрескавшейся поймой, начинались спорные земли – чудотворные участки чернозёма, обагренного кровью противоборствующих государств. Грэй нужно было обойти их стороной: она не хотела рисковать и планировала забрать на север, в сторону безопасной границы с Хизаром.

Девушка залюбовалась видом величественных руин, простиравшихся под холмом, но вдруг воздух пронзил резкий свист. Грэй обернулась: её нагоняло облако пыли. Острое зрение ифритки выхватило очертания всадников. Грэй не удивилась и не испугалась, но осознавала, что видна как на ладони – нужно было спрятаться, спутать кости, пустить погоню по ложному следу.

«Чтоб вам всем сгинуть в спорных землях!»

Грэй гикнула и пустила Парва в карьер. Послушное животное понеслось над землёй, зигзагами сходя с покрытого супесью холма. Совсем скоро подковы застучали по источенной временем мостовой, жёлтой и древней. Скача к остаткам городских ворот, девушка слышала, что люди отца приближалась. Наверное, брали с собой свежих лошадей. Выругавшись, Грэй пригнулась, уткнувшись носом в жёсткую гриву. Сзади уже были различимы гул земли под ногами лёгких конников, свист и крики. Если бы она обернулась, то наверняка различила черты преследователей: украшенные львами кирасы, густые бороды, чалмы. Нет, конечно же, у неё был план. Главное – проехать мост и успеть забежать под крылья заброшенных улочек.

Парв миновал каменистое русло Иртак-Иммана.

– Быстрее! – раздался грубый крик.

Воительница узнала кричавшего: то был капитан отцовской стражи Приа́ш Орм. Он прогремел ещё что-то, но голова ифритки была занята другим – Грэй восстанавливала в памяти план города, куда ещё девчонкой ездила в компании семьи. Она пролетела под треснувшей доломитовой аркой и свернула на первую же узкую улочку. Потом налево, направо, наискосок и вновь налево в сторону площади с развалинами искусственного бассейна.

Тут ей пришлось резко осадить взмыленного жеребца; Парв прокатился по мостовой и встал, хрипя и нервно переступая ногами. Наперерез всаднице выехала пара солдат. Её решили окружить? Ну каково старание! Увы, воительница не собиралась так просто даться им в руки. Заорав, Грэй в очередной раз пришпорила коня и, воспользовавшись замешательством мужчин, просочилась в узкий проход между домами. Гонке было суждено продлиться ещё какое-то время. Грэй плутала по древнему лабиринту улиц и улочек, прыгала через оплетенные высохшими повиликами ограды, топтала мёртвые сады. Наконец ей удалось оторваться, и настало время для самой трудной части замысла.

Она проскакала под очередной аркой и ворвалась в дом. Ставни и двери когда-то богатого жилища давно сгнили, не оставив после себя даже трухи. Грэй спрыгнула с Парва и сорвала с седла нехитрый скарб. Замявшись на долю секунды, она шепнула коню «прощай» и изо всех сил хлестнула его плетью по крупу. Жеребец замешкался, будто сомневаясь, но со следующим ударом умчался прочь, и вскоре стук его копыт стих вдали.

Медлить – значит сдаться. Сдаться – значит умереть. Так её учили. Сжимая хлыст в руке, ифритка метнулась к оконному проёму. Подпрыгнув, она подтянулась на руках и вывалилась наружу. Прислушалась: шум погони уносился всё дальше. Грэй тенью проскользнула в пролом в каменном ограждении. Неслышимая и невидимая, она пробиралась из одних крошащихся развалин в другие и скоро очутилась на окраине города.

Над Кашаем гуляли голоса молодчиков Орма. Дикое ржание Парва, которое ни с чем нельзя было спутать, означало, что конь пойман. Грэй с разгона прокатилась вниз по руслу, чуть не упала и ободрала ладонь, отталкиваясь от земли. Последний рывок – и вот она под мостом. Кажется, божественная воля была сегодня на её стороне. Ифритка остановилась и прислушалась, а затем юркнула под опоры старинной постройки. Она помнила, что там был лаз. В детстве она называла его «потайным» и считала едва ли не самым укромным местечком во всей степи, но сейчас нашла лишь неглубокую полость у крепления южной опоры. Грэй протиснулась внутрь, забилась как можно глубже и принялась ждать.

Поднятая её движениями пыль моментально забила рот и нос, но Грэй оставалось только глотать её вместе с песком, скрежещущим на зубах. Она замерла и вся превратилась в слух. Из укрытия с трудом, но было можно уловить звуки возни из Кашая. Девушка силилась различить хоть что-то, но над городом расплывалась тишина.

Время тянулось сквозь «талию» песочных часов. Грэй всё сидела и сидела, скрючившись, и старалась не двигаться. Каждая мышца её, казалось, тренированного тела одеревенела. Ифритка сопела и кусала губы. Это было невыносимо – укрываться здесь, в тесном алькове, скрючившись в три погибели… и при этом бездействуя. Больше всего на свете она ненавидела ждать.

Но вот стемнело. Прохладное покрывало ночи опустилось на руины и стёрло едва заметные следы беглянки. Люди отца так и не проехали по мосту, и девушка начала нервничать. Оставалось надеяться, что преследователи ускакали в сторону спорной территории или на худой конец решили переночевать в одном из покинутых домов. Грэй смежила веки и постаралась очистить голову от бесполезных мыслей. Уложенные на спине клинки давили на кожу, камень под носом пах временем. Сосредоточившись на этих ощущениях, ифритка расслабилась, а позже и задремала. Ей снились песок, зной и сброшенная шкура гремучки.

***

Над степью горела убывающая луна. Её красноватый свет падал на выщербленные ступени храма Зрелости, возвышающегося над руинами подобно гнилому клыку. Над входом в здание на одной петле висела чудом уцелевшая медная створка. Оттуда, из угольной пустоты, доносились мерзкие чавкающие звуки. Через какое-то время они сменились стуком когтей по камням, и на свет вышла охристо-жёлтая тварь с окровавленной мордой. Будучи похожей на шакала, она была раза в четыре крупнее, а в глубоко посаженных глазах можно было различить острый ум – к счастью, поблизости не было ни одной живой души. Некому было смотреть в глаза чудовища.

Животное спустилось по ступеням и, облизываясь, побрело по улицам безмолвного Кашая. Скоро к нему присоединились сытые собратья. Вожак повел стаю к выходу из города. Проходя мимо моста, самый мелкий собрат вздыбил шерсть на загривке и утробно зарычал, однако вожак преградил ему дорогу и грозно щёлкнул пастью.

Воняло анисом.

Удаляясь в степь, охристый зверь напоследок посмотрел под мост и вильнул хвостом. Да. Эта женщина готова предать мир огню.

Глава 7. Иса

Непогожая Анра словно надела серый неказистый плащ, скрывавший от взора всё яркое и живое в городе. Дома потускнели, люди заперлись по домам и мастерским, деревья дрожали, теряя ослабевшие от летней жары листья. На редколесье опустилось облако мелкой мороси, густое как кисель.

Выйдя на улицу, Иса поёжилась и закуталась в новый плащ. Подаренная Блаком обновка пришлась ей по вкусу: плотная, подбитая кроличьим мехом пригодится в краю топей с его вечной сыростью. Девушка была уверена, что плащ не понадобится до наступления осени, но ошиблась. Он оказался весьма кстати здесь и сейчас, на ветру, выдувающем тепло из самых костей.

Решение выдвинуться как можно раньше погода не сломила. Путники приторочили к седлам мешки с одеждой и припасами и, стараясь не привлекать лишнего внимания, вышли на болотный тракт. За день им нужно было преодолеть редколесье и выйти к Чёрной полосе – сотам крошечных плодородных полей, редких для этой части страны. По прикидкам Ренана, они должны были добраться до топей через пару недель, если не случится чего непредвиденного.

К счастью теплолюбивой чародейки, после полудня дождь кончился, и на редколесье опустился прохладный туман. Лишенный зеленоватого оттенка, он был непохож на смертоносную дымку, что спускалась с Коргарских гор, однако виленсиец всё равно просил спутников быть начеку и внимательно смотреть по сторонам. Туманная завеса окутывала дорогу до самых сумерек, и даже лучи вечернего солнца не смогли её развеять. Путь утопал в темноте. Исе быстро надоело брести практически на ощупь; она соскочила с уставшей Гнедки и создала перед собой небольшой огонёк, способный подсветить путь и позволить путникам пройти ещё немного. Вскоре впереди показалась жидкая полоска смешанного леса, под кронами которого они бы хотели провести ночь.

– Иса, притуши-ка огонь, – вдруг сказал Ренан.

Иса уловила напряжение в голосе виленсийца. Вздохнув – только ведь согрелась! – позволила дару уснуть и принялась вслушиваться в ночь.

– Что за заминка? – Блак подогнал жеребца.

– Кто-то едет за нами по пятам. И кто бы там ни был, не хочу с ним пересекаться.

– Это могут быть путешественники, такие же как мы, – Иса поёжилась и уткнулась покрасневшим носом в воротник.

– Вначале я различил стук копыт сзади и слева. Теперь я слышу шорох хвои справа. Путники идут по дорогам, а не скрываются в кустах. Понимаешь, к чему я клоню?

– Они могут бояться нас так же, как ты их.

– Кто их разберёт, – Блак вгляделся в туман и сощурился. – Едем дальше. Но без огня и шума. Давай подсажу, мелкая.

Он спрыгнул с коня…

…и чудом разминулся со стрелой, просвистевшей над ухом. Блак запоздало пригнулся и выругался. Наконечник, предназначавшийся ему, ушёл глубоко в муравейник.

– В седло, живо!

Иса даже не успела испугаться, а нога уже встала в стремя. Блак ловко взобрался на жеребца, свистнул и полетел вперёд. В землю, на которой мгновение назад стояли их кони, уткнулось ещё несколько стрел.

– Целят по ногам, – догадался Ренан. – Петляем!

Ноги лошадей взрывали влажную рыхлую почву как плуги. Путники лавировали между кочками и низкими деревцами, и через какое-то время Иса смогла различить пугающие звуки: далёкие мужские крики, храп лошадей, гудение тетивы. Когда до заветной рощи оставалась пара десятков шагов, из окутанных дымкой еловых стволов навстречу им вышла группа всадников. Щёлкнули поводья. Серый конь Ренана встал на дыбы и забил копытами. Виленсиец упал спиной на мокрую траву.

– Ренан! – взвизгнула Иса.

Свист. Стрела воткнулась в землю между его ног.

– Стоять, иначе охолостим, – рявкнул один из всадников. Все они скрывали лица под капюшонами, однако ножи и арбалеты были заведомо выставлены напоказ. – Вяжем бабу.

За спиной раздались тяжелые шаги: некоторые из преследователей спешились и поспешили исполнить приказ. Главный тем временем снял капюшон, явив взору чародейки шевелюру рыжую, как пожар. Грубое лицо не выражало эмоций, лишь глубоко посаженные глаза горели жаждой наживы.

Ису с Блаком стащили с коней. Друг не сопротивлялся, однако стоило ему сделать неловкое движение в сторону ножен, как он тут же получил под дых и согнулся пополам.

– Вот эта – маг, – атаман указал на Ису. – Глаз с неё не сводите. Если что, бейте по голове. Так, коней увести, сумки снять и вывернуть, мужиков обыскать. И пошуруйте хорошенько в поклаже на гнедой. Маги все важные штучки, при деньгах.

– Откуда наводка? – простонал Блак.

– Лисичка хвостиком махнула, – один из мужиков заржал и дал наёмнику повод рискнуть.

Блак вытащил нож и сделал выпад, но запястье его перехватили и вывернули почти до хруста. Лезвие беззвучно воткнулось в мох. Подсечка – и мужчину грубо поставили на колени, приставив к горлу топорик. Девушка почувствовала, как и ей в почку уткнулось что-то твёрдое. Девушка послушно – но медленно – завела руки за спину. Взглядом она пробежалась по фигурам, сжимавшим кольцо вокруг её спутников.

Девять. Пока только девять. А она одна?

– Рыжий мальчишка, да? – спросила она.

Атаман молчал и криво ухмыльнулся. Руки девушки сжала грубая хватка. Чародейка почувствовала колючую веревку и поморщилась.

– Готово, Сыч.

– Отлично. Надень девке мешок на голову, она поедет с нами. Гильдия может дать за неё неплохой выкуп.

– Опасно, начальник, – возразил мужик.

– Не ссы, бестолочь. Свяжи магу руки, лиши слуха и зрения, и он вмиг станет немощным, как кутёнок.

В каком-то смысле он был прав. Почти все маги из тех, кого встречала Иса, привыкли выпускать дар через ладони или пальцы. Так её учил Йораг. Старый учитель твердил, мол, так проще. Представь себе, что кидаешь камень, и вот уже по воздуху летит сгусток огня. В Академии придерживались той же методики. Патима, как и другие наставники, объясняла, что уважающий себя маг должен творить зрелищные чары. Холёная фрийская чародейка видела магию как способ заработать славу, влияние и власть. «Изобрази сложный пасс, и за твою работу заплатят в два раза больше», – твердила она, пресекая исины попытки попробовать что-то новое. – «Подумай о предложении юного Висариуса. При дворе от тебя будут ждать…»

Эффектность вместо эффективности – вот чего требовали имперские учителя даже от тех неофитов, что выбрали своей судьбой службу в королевском войске. Иса, к неудовольствию Патимы, лёгких путей не принимала.

Разбойник за её плечом не сразу понял, что горит. Когда жар стал ощутим, он вскрикнул и закрутился волчком, принялся лупить ладонью по дымившимся штанам.

– Следите за руками, – проговорила Иса и вспыхнула, окружив себя шипящими кольцами огненной змеи.

– Бараны! – завопил Сыч и достал арбалет.

Огненная плеть ударила перед копытами его лошади, иссушив землю. Животное отпрянуло, заметалось, и атаман вылетел из седла. Тренькнула тетива арбалета.

– Б… – болт попал в живот одному из разбойников.

Жар от огненной ленты, метавшейся из стороны в сторону, слепил. Пламя хлестало, разбрызгивало по сторонам алые искры, что прожигали плащи и плавили кожу разбойников. Иса завалилась на бедро и потянула невидимый поток. Жгучая змея обвила мужика, что угрожал Блаку; несчастный упал и принялся кататься по земле, визжа от страха.

– Блак? – позвала чародейка, потеряв его во взвеси едкого дыма.

Пламя разгоралось всё ярче. Сила, что подпитывала заклинание, струилась отовсюду – из глаз, носа, рта, с шеи – наполняя воздух вокруг жаром, дымом и воплями. Горящая плеть взметнулась над головами людей и лошадей, погружая их в панику. Иса раздавала ожоги направо и налево. Какой-то бандит, споткнувшийся о Ренана, покатился по земле, пытаясь сорвать горящую рубаху. Воздух выгорал, и девушка закашлялась.

Кто-то смелый нашёл в себе силы пальнуть по ней из лука, но стрела сгорела на полпути и опала золой.

– Блак?!

– Здесь, – Иса услышала его глухой голос и выдохнула от облегчения.

Шелест лезвия по веревке. Руки высвободились, верёвка обратилась в прах, и чародейка нагнулась, погружая саднящие запястья во влажную траву. Растительность пожухла, зашипела, а Иса блаженно застонала. Плеть упала на землю и исчезла, оставив после себя лишь клубы сернистого пара. Дышать сразу стало легче, и девушка различила жадные хрипы Блака и Ренана.

– Бежим, Сыч! – заорал один из бандитов.

– Пошёл ты! Стреляй в хренову суку.

Пиромантка посмотрела на атамана. Тот, не вставая с карачек, попятился.

– Твои глаза. Что, сука, с твоими глазами? – крикнул Сыч.

Он не мог знать, что тело девушки уже рвалось на части от пробуждённого дара. Кровь бурлила в жилах, магия ликовала, и Иса чувствовала себя ни много ни мало всемогущей.

– Лучше беги, – отчеканила она и стукнула кулаком о землю; трава воспламенилась, и огонь побежал в сторону разбойничьей кодлы.

Когда последний бандит скрылся из виду, Иса с трудом подавила огонь и упала на землю, разрешив себе вновь стать слабой и беззащитной. Запах паленого волоса навязчиво лез в ноздри, и она чихнула.

– Ничего себе, – выдохнул Блак.

Ренан уселся рядом с Исой и погладил её по спине. Рука виленсийца подрагивала.

– Ты как?

– Жива, как видишь, – Иса неопределенно повела плечом. – Вы не ранены?

Оба были целы, только Блак прижимал ладонь к порезу на шее, к счастью, неглубокому. Друг пристально посмотрел на Ису, плюнул в сторону и спросил:

– Ну и как тебе удалось скрыть от наставников такую мощь?

– Я очень старалась, – выдохнула чародейка. – Подними меня, пожалуйста. Ой, погоди, бери под мышки!

Блак помог ей встать на ноги. Иса пошатнулась, но не упала – он не дал, прижал к себе, как ребёнка. Иса уткнулась носом в широкую грудь и, смутившись, сжалась в комок. Запах кожи и металла перекрыли дым и золу. Хватка друга была крепкой, но одновременно какой-то нежной, бережной.

– Всё в порядке, – выпалила она и отстранилась. – Сейчас приду в себя и…

– Что с руками, мелкая?

Иса отдёрнула ладони и попыталась спрятать за спину, но Блак перехватил запястье. Да уж, ему открылась неприятная картина: почерневшие ногти, набухшие пузыри ожогов, что облепили пальцы и уходили под кожаные наручи.

– Ей больно, Блак, полегче, – проговорил Ренан, но тот лишь поджал губы.

– Это началось, когда я впервые призвала лёд, – уголок рта Исы дёрнулся.

– Не понимаю.

– Я тоже ничего не понимаю, и потому ищу наставника. Возможно, если я смогу освоить магию льда, то мой дар… уравновесится. И я не сожгу сама себя в один прекрасный день.

Блак промолчал и прижал её кисть к губам. Иса ахнула.

– Твоя кожа горит, – отметил он и, как ни в чём не бывало, обратился к виленсийцу: – Можешь помочь?

– Я могу приготовить целебную мазь, но нужно время.

– Не стоит, оно само пройдет.

Блак посмотрел на Ису, как на идиотку.

– Они исчезнут до утра, – она поспешила объясниться. – Так было всегда. Дар лечит меня изнутри, и даже не вздумай отрицать, что это возможно.

– То лечит, то калечит, – буркнул друг. – Ты не врёшь?

– Клянусь.

– У нас, кстати, проблема, – вставил Ренан. – Лошади разбежались. До Кире́на придётся идти пешком.

Разбойники не успели уволочь поклажу, но разбросали вещи путников по всей поляне. Они собрали то немногое, что успели снять с лошадей, скатали одеяла и уже впотьмах вошли в заветную рощу. Ренан вызвался первым стоять на часах, как наименее пострадавший в стычке.

Несмотря на чудовищную усталость, Иса долго лежала без сна. Свернувшись калачиком, она баюкала обожженные руки и тайком глотала слезы – только бы спутники не заметили. Ощущение божественной мощи и силы, подчинявшейся её воле, испарилось, будто вода с раскалённых банных углей, оставив после себя тяжёлый душный дым.

Когда наставница Патима впервые увидела подобный «взрыв», она долго не могла найти слов, чтобы подбодрить – или отругать – свою ученицу. Вернув былое самообладание, ифритка заявила, что кардинально изменит программу обучения юной подопечной. Групповые занятия подошли к концу, и наставница приняла Ису к себе на индивидуальное обучение.

«Отсутствие контроля опасно, в твоём случае – смертельно опасно», – сказала она тогда. – «Если научишься управлять этим даром, девочка, тебя будет ждать большое будущее. Короли будут предлагать тебе дружбу, военачальники – ордена и звания, учёные – золото и славу. Но берегись. Потеряешь контроль – окончишь дни в застенке, в лучшем случае».

Исе тогда было восемнадцать, она была нетерпелива и наивна. «Как же так, госпожа?», – возмутилась она. – «Разве можно заточить человека за его дар?»

«Говорят, предатель тоже был весьма одарён», – отчеканила Патима. – «Помнишь, как он кончил?»

Предателем принято было называть Разрушение. Чёрного бога, что потерял контроль над божественной волей и был заточён под горами Коргара, редко поминали всуе, но не забывали ни на мгновение. Иса поняла намёк Патимы. Чем сильнее дар, тем жёстче должен быть внутренний стержень мага. Долгое время она справлялась. Выстроила внутри себя прочный барьер, что сдерживал магию и помогал ей сохранить жизнь и здоровье окружающих. Иса смогла научиться жить со странным даром благодаря наставнице и собственному упрямству. Благодаря желанию покорить проклятый страх. Благодаря сотням, тысячам болезненных ожогов, избороздивших тело.