Мои аллюзии

Пролог

Чтобы лучше видеть себя, закрой глаза…

Возможно прозвучит высокопарно, но в жизни случаются моменты, вспоминая которые, ты признаешься себе, что именно тогда всё изменилось.

Сейчас я закрываю глаза и вспоминаю один из таких моментов…

Вижу, как наяву, стоящую себя в центре огромного зала прилёта; передо мной снуют толпы людей, а мне всё никак не удаётся поверить в то, что я действительно решилась на столь дальний перелёт в другую страну, и моя рукопись пришлась хоть кому-то по душе.

Пожалуй, это первое по-настоящему значительное достижение в моей жизни, и успех окрылил меня до опрометчивости и необдуманных поступков в дальнейшем.Америка? Страна, где люди говорят: "Живите в мире друг с другом!", и чаще всего умирают неестественной смертью? Почему бы и не "да"?!

И вот мне – современному староверу, который привык писать слово "блин" через "ять", посчастливилось оказаться в наиболее знаковом городе Соединённых Местечек – в Нью-Йорке. "Big City" превосходящем все прочие, если не по уровню жизни, то хотя бы по уровню идиотизма, в конце концов, именно здесь убили Джона Леннона…

Глава 1. Яблоко

Обо мне могли бы сказать следующее: "Она – всегда идеальна. По утрам пробежка и медитация, БЖУ до сотой, на завтрак чиа, в обед успешная карьера, по вечерам аффирмации и цитаты Лабковского вместо "Отче Наш" перед сном. Всегда шпильки, чулки, феромоны. Экстаз. Девушка-вамп, повадки кошки, опасность кобры, истинная хищница. Из толпы выделяется гордо поднятой головой и холодностью отточенных манер. Сексуальность всегда на грани. Разжигает пожары в мужских сердцах, но сама при этом лёд, сложный лабиринт, который и пугает, и влечёт одновременно. Своенравная. Раскованный взгляд с извращённым самолюбием, побуждение к действию, капризность с дьявольской примесью строптивости. Женщина – игра без правил. Обожает свою суть, каждую черту. Боготворит свой эгоизм. Возводит на пьедестал только себя. Эталон. Фатальность, опиум для мужского сознания. Ставит на колени одним только взглядом". Да, обо мне действительно могли бы так сказать (теория вероятности), но никогда не скажут, потому что всё это вовсе не по мне, не в моей природе, а значит и не про меня. И хотя именно такой образ нынче воспевают на каждом углу нашей реальности, для меня это – однозначное "нет, спасибо".

Я родом из постсоветского детства, оснащена всем необходимым, но не прокачана. С овальным клеймом "русская" на плече: испытана людьми, но научно не обоснована. Хоть и рыба по гороскопу, без лишнего рвения плыву против течения, чаще просто барахтаюсь, иногда и вовсе сдаюсь и отдаюсь течению – куда занесёт…

Совсем не слежу за модой. Исчадие распродаж. Один день себя люблю, в другой ненавижу, на третий не могу принять до изнеможения. Признаю, что моя адекватная самокритичность иногда обращается в самоедство.

Не красотка и не уродина. Из тех, кого называют нормальной, но вот только после прочтения Сорокинской "Нормы", у меня сложилось определённое отношение к этому слову, поэтому порой бывает смешно и одновременно тошно от такой характеристики.

Не толстая и не худая, но при этом недолюбливаю своё тело. Не потому, что оно далеко от навязанного современным обществом идеала, вовсе нет, мне вообще плевать на общественное мнение – той ещё проститутки, к слову. Просто в этом теле мне порой бывает неудобно и, как бы странно это не звучало, одиноко.

Абсолютно признаю свою простоту. Я – совсем не хищница, а травоядная, не лёд и не пламень, скорее – камень, при этом точно не алмаз: нет во мне никакой таинственной глубинности, я мелководна, почти отмель, зато водичка всегда тёплая.

У меня нет времени на аффирмации, мне свойственны периодические прострации, а порой даже и прокрастинация. Упорно не поддаюсь на провокации современных мотивационных YouTube-тенденций. Проще говоря, в рамках нынешних реалий меня следует причислять к заурядным личностям, тем, кто сам себе на уме. Серость своей биомассы принимаю, поддерживаю, олицетворяю. Не отрицаю своей посредственности и именно этим злю и будоражу общественность. Как бы странно не звучало, отсутствие во мне уникальности и стремления к исключительности, другие зачастую воспринимают за враждебность.

И вот со всем этим багажом характеристик, которые то в радость, то в тягость, я не спасовала прилететь в Америку, где люди отчаянно стремятся прыгнуть выше головы и доказать всем радужность своей палитры.

Совершаю посадку под Lostin a Crowd Fantastic – Negrito. Жутко переживаю в зоне досмотра и визового контроля, ужасно не хочу лететь обратно, ступив на плитку аэропорта, но так и не шагнув на истинно американскую почву. Нервничаю и одновременно горжусь своей способностью не показывать того, что бушует у меня внутри: чем сильнее мои внутренние шторма переживаний, тем безэмоциональнее моё лицо, полнейший штиль физиономии. Уверенно отвечаю на все вопросы усатого дядьки за плексигласовой перегородкой, надеюсь как всегда на лучшее, готовясь к худшему. Спустя десятки минут унизительных расспросов, получаю отметку с заветными 180 днями в моей визе типа В1-В2. Только после этого выдыхаю. Америка, встречай!

Суматоха. Стою в большом оживлённом зале прилёта и делаю то, что умею лучше всего: скрываю свои извечно противоречивые эмоции. Ничего не могу поделать с собой и сколько не стараюсь держаться подальше от политики и прочего, всё же слушаю Sound and Silence Dead – Poet Society, стою в аэропорту и пристукиваю кедой в такт. После всех недавних событий, произошедших в мире, мне странно и самую малость мерзко оказаться в этой стране с её мнимой толерантностью и пафосом наигранной добродетели, хотя, стоит признать, в это же самое время считаю большой удачей оказаться здесь.

Множество красивых, ухоженных и кичливо-стильных людей мелькают перед глазами. Ставлю тяжёлый багаж на кафель и осматриваюсь по сторонам, не знаю даже, кого следует искать глазами. Меня должен встречать помощник Рейнольда, но до конца так и не понятно, как именно это должно происходить, как выглядит этот помощник, и в правильном ли месте я вообще стою.

– Приплыли, – говорю мысленно, но не сама с собой, а с тем, кто живёт в моей голове.

– Вообще-то прилетели.

И тут замечаю самого Рейнольда. Узнаю его в тот момент, когда он подходит почти вплотную ко мне и снимает свои большие солнцезащитные очки. На фото в фейсбук он казался толще и выше; наделе же мужчина невысокого роста, коренастый, искусственно-загоревший, чуть лысоватый, но при этом довольно привлекательный, опрятно одетый: серая куртка поверх белого поло, ярко-синие джинсы и белоснежные кроссовки. Меня такие предпочтения в одежде не привлекают, но многие бы сочли его стильным. Ему 49, он подвижен и бодр, улыбается широкой белоснежной винирной улыбкой под названием "хвала деньгам и технологиям".

– Hi. Welcome to New York! (Привет. Добро пожаловать в Нью-Йорк!) – После этих слов следует похлопывание меня по плечу, от которого лично мне становится неловко. Его непринуждённость настораживает. Нахмурив брови и проводив взглядом его ладонь, улыбаюсь из соображений приличия.

– Thanks… (Спасибо…).

– How was the flight? Are you alright? (Как полёт? Ты в порядке?) – Сейчас балом в его голове правит этика, а не интерес. Я немного торможу с ответом, поскольку приходится реагировать на иностранные слова.

– Yes. Great. (Да. Отлично). – Решаю не показывать, как сильно вымотана после стольких часов сидения в кресле и не выдавать насколько теперь квадратен мой зад. Сейчас особенно явственным для меня становится тот факт, что зачастую "жопа" является "точкой роста", печально это осознавать, поскольку я тот самый человек, у которого точка роста знатно сомлела.

– How do you like New York from up there? (Как тебе Нью Йорк с высоты?).

– It's shiny and not like an apple at all. (Он блестящий и совсем не похож на яблоко). – Во всяком случае на молодильное яблочко точно не смахивает; да, в этом мегаполисе люди вечно-молодые, и Рейнольд тому подтверждение, но всё дело в том, что все бегут куда-то, как шальные, им просто некогда стареть.

Рейнольд легко посмеивается, беру свои пожитки (мечта окупанта) и следую к указанному выходу. Забрасываю чемодан в багажник и не самым грациозным образом запрыгиваю в огромный чёрный внедорожник.

– Слишком высокий дорожный просвет, – бурчу про себя, а дальше вспоминаю, какие именно мужчины-за-тридцать покупают себе настолько большие машины. Сдерживаю улыбку, осматривая лысину Рейнольда с заднего сидения.

– It was on the way so I decided to pick you up. We'll go to the office now, I'll show you the documents there we can discuss some issues that haven't been discussed yet. Aren't you very tired? (Мне было по пути, так что решил заехать за тобой. Сейчас мы поедем в офис, я покажу тебе документы, мы сможем обсудить некоторые вопросы, которые ещё не обсуждались. Ты не очень устала?).

– После каких-то 12 часов перелёта с тремя многочасовыми и суматошными пересадками с огромным чемоданом? Прф…Действительно! У меня зреет только один единственный едкий и довольно грубый ответ.

Знаю, моя привычка иронизировать портит мне не только характер, но и жизнь, поэтому, дабы не перейти за черту злорадства и не начать лаять, как собака, сижу и помалкиваю. Я бы в любом случае не успела парировать ровным счётом ничего, потому что он продолжает тараторить:

– It won't take more than an hour. Taking into account traffic jams, three hours and you can check into the hotel, (Это займет не больше часа. Учитывая пробки на дорогах, через три часа сможешь заселиться в отель), – он говорит быстро и не так чётко, как те ребята, у которых мною брались уроки разговорного английского.

– Шарлатаны! – Заключаю для себя, с трудом переводя сказанное Рейнольдом, по большей части улавливая общую направленность его мысли, а не всю фразу целиком. Трудно.

– Оk. – Улыбаюсь, дабы не казаться грубой. Пытаюсь отвлечься от прошлого, навязанных стереотипов, промытых мозгов, предвзятости и просто наслаждаюсь моментом, врубаю в наушнике Feeling Good – Muse и глазею на город, открыв окно машины.

Рейнольд даёт короткие комментарии относительно того, где мы и что можно увидеть то слева, то справа. Гид из него, мягко говоря, так себе, но мне удаётся привыкнуть к английской речи и переводить про себя. Катим по Бруклинскому Мосту, настолько знакомому по телепередачам и фильмам, что с трудом верится, что вижу его наяву. Нестареющий вид.

Эйфория дозированными порциями продолжает вбрасываться в кровь. В припеве песенки Empire State of Mind – Jay-Z очень верно сказано: "These streets will make you feel brand new, the lights will inspire you" (Эти улицы заставят вас почувствовать себя совершенно по-новому, огни будут вдохновлять вас). Виды завораживают, но, как ни странно, больше всего меня потрясает запах. Этот мегаполис за стеклом пахнет совсем не так, как городок, который вот уже несколько лет я вынуждена называть по формату английской ментальности "Home town" (Родной город).

Офис и студия располагается в одном из типичных старых нью-йоркских зданий, известных мне благодаря фотографиям с Google-карт. Вообще город кажется довольно знакомым, ведь я гуляла по нему тысячу онлайн-часов. Непривычно-новым становится только движение машин и людей, которых я привыкла наблюдать через экран ноутбука в статике, ещё смущает пасмурная погода, ведь на фото в Google Нью-Йорк всегда солнечный. Внимательно смотрю по сторонам, пока Рейнольд болтает по телефону и только жестом руки указывает мне, чтобы я выбиралась из машины и проходила за ним в студию.

Студия занимает три этажа, в офисной части много столов со стопками бумаг. Несмотря на век технологий и кучу разнообразной техники, здесь действительно горы макулатуры, а ещё тут много людей, много шума и суматохи, словно объявили чёрную пятницу, и все носятся, как сумасшедшие. Я всегда считала эту акцию невероятной глупостью и смеялась над участниками сего действа, вот и сейчас мне забавно наблюдать за буйством людской энергии. Хотя, стоит признать, этот завораживающий смехотворный хаос создаёт и пугающий эффект.

Заходим в большой светлый офис, Рейнольд закрывает дверь, и становится почти тихо. Оглядываю стильное, но неуютное (ровно как и вся студия) пространство: всё здесь чем-то напоминает икеевский органайзер для канцелярии, только исполнен он в значительно больших размерах и приспособлен для упорядочивания людей, но сходство дизайна и функций слишком заметно, всё это настолько очевидно, что в какой-то момент даже этот лысый человек, вдруг начинает смахивать на карандаш, торчащий гладким ластиком кверху.

– As I said, I am more involved in shooting clips and work with a short meter, but now I need a large format. А full meter: good, high-quality and ideological! (Как уже говорил, я больше занимаюсь съемками клипов и работаю с коротким метром, но сейчас мне нужен большой формат. полный метр: хороший, качественный и идейный!). – Его глаза загорелись, мне нравится, как живо он говорит.

Тут все так тараторят? Порой походит на лингвистические экзерсисы. Если да, тогда мне хана. Невероятное напряжение. Кажется, собеседник понимает моё замешательство и заметно замедляется в своём темпе речи. Ещё бы членораздельности добавил, тогда бы я точно начала ему симпатизировать.

(Далее диалоги последуют в переводе)

– Я возглавляю проект и руковожу всем процессом. Организация кастинга, выбор актёров, сценарий конечно же, декорации, съемка, монтаж. Процесс захватывающий. Ты сможешь участвовать на всех этапах, как и договаривались прежде. Вот бумаги. – В мою сторону протягивается худенькая (почти дистрофичная) пачка листов в скоросшивателе. Конечно же на английском. Уже с первых строк мне мало что понятно, но, в целом, текст документа выглядит внушительно. Делаю умное лицо, хотя по правде ощущаю себя конченой тупицей. Вида при этом старательно не подаю. – Тебе нужно поставить свои подписи, где отмечено. – Выводит меня из небольшого ступора важный человечек, сидящий за столом в своём офисе. И чего я нервничаю?

– Тебе бы сначала прочитать, вникнуть и только потом уже подписывать. — Этот голос всегда подкидывает мне здравые идеи.

– Какой смысл ему меня обманывать или что-то ещё? Вроде, нет мотива. Рискну.

– У тебя проблемы с инстинктом самосохранения. – Мысленно отмахиваюсь.

– Можно ручку? – Рейнольд с лёгкой усмешкой подаёт её мне. Коварная усмешка, но убеждаю себя, что мне это только показалось.

– Я определил твой гонорар в размере 0,5% от общей суммы кассовых сборов. Более того, пока ты в Штатах, тебе обеспечен номер в отеле и 100 баксов в неделю. – Открывает бумажник и достаёт несколько купюр. – Вот, держи. – Протягивает мне 400 долларов. – Тебе одобрили визу на месяц? – Неловко брать у него деньги, успокаиваюсь тем, что это всего-навсего условия контракта, зарплата. К тому же, моих сбережений не хватит на жизнь в одном и самых дорогих мегаполисов мира. Принимаю купюры.

– На 180 дней. Ошибочно приняли меня за прилежную гражданку. – Коротышка не понимает моей шутки.

Приступаю к подписанию документов. Тут не очень много страниц, и после того как быстро осиливаю их все, Рейнольд проводит небольшую и весьма убогую экскурсию по студии, затем провожает на улицу и ловит такси. Багажник его авто открываться автоматически с ключа, так что, пока он называет адрес таксисту, я, кряхтя, достаю свой чемодан и гружу его в жёлтый авто, подпинывая коленом. Каждый раз, поднимая этот тяжеленный чемодан, спрашиваю себя: "Зачем мне столько вещей?".

Приезжаю в отель, где приходится опять сидеть в мучительно-утомляющем ожидании, мне формируют электронный ключ, оформляют бумажки, вносят в базу, отдавая приоритет в оформлении постояльцам из люксовых номеров. Лишь сорок минут спустя второсортная я, поднимаюсь на этаж и захожу в комнату. Блёклая и до безобразия безвкусно оформленная комнатушка, и мне совершенно не понятно, к чему было столько суматохи и условностей из-за этого "ничто"? Кровать, шкаф, тумба под телевизором, небольшой диванчик и кресло. Единственное, что привлекает меня в этой комнате, – большое окно, за которым располагается незнакомый и пугающий мир Большого Яблока. Чувствую приятный трепет и неприятное волнение. Грандиозно.

Утром, несмотря на не отпускающую усталость и ломоту во всём теле, убеждаю себя в невозможности продолжительного валяния в постели. Меня самую малость привлекает пугающая необходимость знакомства с городом мечты, и, всё же, именно эта перспектива неотступно давит на нервы. Первое самостоятельное путешествие; как ни крути, это взвинчивает нервы и портит аппетит, хорошо, завтраки не включены. Несмотря на тягостное внутреннее состояние, весь день шатаюсь с опорой на навигатор по ближайшим улицам, сижу в парке, глазею на местных аборигенов, не разглядываю витрины.

Не люблю фотографироваться, но мне нравится фотографировать, так что делаю парочку панорамных кадров города во всей его урбанистической громоздкости и красоте.

Свернув на Мэдисон-авеню, шагаю вдоль стеклянных фасадов роскошных магазинов и затесавшихся между ними ресторанчиков, мне всегда казалось, найти простенькие нью-йоркские закусочные не составит труда, но не тут-то было. Кругом гламур и пафос, и никаких хотя бы кофеен. В некоторых кварталах совсем нет воздуха, а небо цвета побледневшей печати представляется таким неестественно высоким, что кружится голова. Это всё из-за зданий, при рассмотрении которых в один прекрасный момент начинает болеть шея, и голова идёт кругом совсем не в переносном значении, а из-за плохой циркуляции крови в шейном отделе.

Пока брожу и скитаюсь, делаю над собой героическое усилие и не разрешаю себе слушать музыку, буквально совершаю подвиг — затыкаю в уши наушники с подкастами английских слов, повторяю про себя устойчивые выражения и прочее. Пока что в этом городе сложнее всего справится именно с языком. И всё же… Несмотря на некоторые минусы и многочисленные трудности, я очень рада тому, что всё это в действительности происходит со мной. Вот она – та самая Америка. Впитываю в себя незнакомые виды и живу мгновением, целиком и полностью отдаюсь моменту и открываюсь для восприятия нового.

Воодушевляюсь настолько, что почти готова к прослушиванию оскароносной Let the River Run, вот только не стоит обманываться, я же не Мелани Гриффит.

Глава 2. Не знаю как, но не так

Первые дни в Штатах очень изнуряют, при чём в равной степени как физически, так и морально: непривычно много суеты, перемещений, новых людей, улиц, и меня постоянно преследует гнетущее чувство тоски, поэтому почти ежедневно в моих наушниках звучит IDK You Yet – Alexander23. Раздражающее болезненное чувство нехватки кого-то сидит глубоко в груди под сердцем и утомляет. Странно тосковать по тому, кого ты никогда не встречал, но это чувство, именно в этой стране вдруг нещадно усиливается. Но, стоит отдать должное, больше всего выматывает всё же английская речь, которая жужжит со всех сторон не переставая. Репетиторы обещали, что привыкнуть и адаптироваться к ней будет проще простого, но почему-то обещанное не случается, и мне по-прежнему катастрофически сложно.

Труднее всего вникать в споры и перепалки Рейнольда с тремя сценаристами. Бумаги, ноутбуки, схемы – так пишется сценарий. Оказывается, если есть большая полноценная книга в пятьсот страниц, которая заключает в себе довольно простую историю с её детальным описанием, для того, чтобы снять фильм по этой книге, нужно написать сценарий, по объему превышающий саму книгу, и вытащить славные книжные мысли на уровень поверхностной киношной банальности. И мне никак не удаётся понять… Зачем? Почему не снимать просто по книге, в которой есть всё в красочных деталях?

– Мало диалогов. Нужно будет заполнять эти пустоты. Это – то, что ты отметил. В других местах имеющиеся диалоги лучше перефразировать. Вот смотри. – Парень с видом эксперта тыкает в планшет. Хренов позёр. Пиджак, брюки и рыбьи глаза. Ему от силы лет 20. Не может он быть экспертом. Холёный выскочка!

– Тогда мы заметно отойдём от исходника. – Второй по своей сути немногим лучше первого, но ход его мыслей мне нравится куда больше.

– Учитывая, что это даже не книга и читали её только мы с вами, переработка диалогов – не проблема. – С трудом верится в то, что он вообще читать умеет, а не просто слова прочитывает. Не могу сдержать ухмылки.

– Это вина автора, – бросает Рей. – Слышишь, слишком мало разговорчиков! – Недовольно рявкает в мою сторону. Чем дольше знакома с Рейнольдом, тем меньше он мне нравится.

– Диалогов достаточно, плюс, очень детально описаны чувства героев. Разговоры во много ни к чему. Важны эмоции. Ментальный план. Говорящие взгляды и жесты. Люди вообще зачастую вовсе не нуждаются в словах. "Достаточно руки в руке" и далее в этом же ракурсе. – Неужели они не знают этой истины?

Все трое сценаристов усмехаются.

– Никто не станет смотреть фильм, где парочка людей переглядывается и машет друг другу ручкой. – Как же меня раздражает этот карась!

Рей подхватывает общее настроение:

– Фильм будет существенно отличаться от того, что ты написала. Это требования жанра. И нам нужны диалоги.

– Понимаю. Только изначально ты говорил, что рукопись тебе понравилась. А теперь говоришь, что фильм будет совсем другим.

– Мне понравился сюжет. Сюююжеееееет, – протягивает Рейнольд противным голоском, упрекая меня в заблуждении. – Так, ладно. Заполняем пустоту. Мне нужна атмосфера. Мысли? – Он тараторит, не давая мне вставить и словечка.

– Как всегда. Музыка, – заявляет один из сценаристов.

– Ну вообще, да, – подхватывает другой. – Даже если игра актёров будет посредственной, хороший soundtrack поможет создать нужный тон и вообще завершит создание атмосферы.

– А если… – Но Рей меня опять перебивает.

– Хорошо. Есть материал?

– В архиве почти тысяча вариантов. Новые. Старые.

– Отлично! – восклицает Рейнольд, словно его осенило. Смотрит на меня в упор. – Когда мы договаривались о твоём присутствии на всех этапах съёмочного процесса, я не имел ввиду твоё участие. Твоё мнение имеет место быть, но… Ты же понимаешь? Оно для меня не важно и не ценно. Но раз такая дотошная, займись музыкой, прослушай всё и сделай подборку того, что по-твоему соответствует атмосфере книги и подошло бы для моего фильма. Поучаствуй, не словом, а делом, так и быть.

– Но музыка… – Я же совершенный профан-меломан в этом вопросе. И тут меня прошибает голос:

– Соглашайся.

Убедил! Решаю не пасовать перед этим маленьким лысым человечком!

– Окей, сделаю подборку. Никаких проблем! – тараторю в судорожной надежде как-нибудь справиться с непростой задачкой. В любом случае это будет лучше, чем просто сидеть на стуле в уголке без дела. И хотя меня охватывает ужас от осознания моего нынешнего положения, в душе всё же теплится нечто, называемое уверенностью совладать с ситуацией.

– Хорошо! – слишком быстро отвечает он. – Тогда это на тебе! Музыкальное сопровождение – пока меньшая из наших проблем, так что не торопись с отбором. – С одной стороны радостно от того, что мне наконец-то поручили хоть какое-то реальное дело, но с другой стороны, от указания на то, что дело пустяковое и не самое значительное, становится досадно.

В этот же день ко мне со словом "музыка" подходит пухлый гном с мешками под глазами и передаёт флешку. С моим ростом в 177 сантиметров мне вообще по жизни многие кажутся хоббитами, но я стараюсь не смотреть на парнишку свысока. Наверняка я кажусь ему великаншей. Забавно. Вот такие разные миры и реальности в условиях одной среды обитания. Провожаю лилипута взглядом, кручу флешку в руках и, если честно, расстраиваюсь, потому что ожидала чего-то более значительного, а не этот кусочек желтого пластика. Сама до конца не могу представить, как вообще должно было всё это происходить, но точно не таким вот образом. Не знаю как, но не так. Тяжело вздыхаю, иду по городу к отелю, пробуя хоть как-то уложить мысли в проветриваемой голове. Глазею на полные автобусы, такси, пробки… Города меняются, а суть общественного транспорта неизменна и постоянна, словно аксиома. Человейники с разными фасадами тоже везде одинаковые по своей природе, от этого даже грустно.

Спустя час с небольшим, захлопываю дверь неуютного номера и плюхаюсь животом на кровать перед ноутбуком, вставляю флешку в порт. 1200 композиции! Отборный мат в голове перекатывается различными словечками на родном. Предстоит большая работа, сжимаю нижнюю губу пальцами и пролистываю список. Первые 200 треков отсеиваются с лёгкостью, но потом начинает откровенно подташнивать, да и оттянутая пальцами губа начинает побаливать. Дебильная привычка!

Глава 3. Одна из тысячи

Хочу сделать эту работу хорошо. Для того, чтобы меня оценил Рейнольд и ребята из команды, для того чтобы самоутвердиться, для того чтобы в фильме зазвучала правильная музыка, а ещё, чтобы не чувствовать себя бесполезной.

Пока готовится сценарий, а мне для ознакомления предоставляются его фрагменты, ни одна из моих поправок, ни одно указание на несостыковки и "ляпы" не находят никакого отклика. Хочется верить, что с soundtracks будет иначе, и, возможно, со мной согласятся хотя бы в том, какая музыка подходит для этой истории. А сценарий на самом-то деле хорош, особенно если не пытаться сравнивать его с книгой, а рассматривать как индивидуальный, совершенно обособленный проект. Проект по мотивам мотивов или вроде того.

Признаться, понятия не имею, как именно должен производиться музыкальный подбор, отбор, или как там это верно называется. На что ссылаться? Как грамотно всё разложить, как оформить то, что не подходит и подходит, и главное – какими правилами руководствоваться?

Google не помогает. Решаю довериться своему чутью, ассоциациям и вкусу. Создаю несколько папок с говорящими названиями: "Отлично", "Не походит", "Возможно" и, пока слушаю мелодию за мелодией, с грустью подмечаю, что полнится только папка "Не подходит".

К середине списка несколько произведений всё же помещаются в папку "Возможно", хотя, весьма условно, поскольку они не вызывают особенного восторга. Всё какое-то однотипное и слишком плоское. Готова по итогу заявиться к Рейнольду и охарактеризовать прослушанное русской фразой: "Ни то ни сё", понятное дело – ему меня не понять. Никому не понять.

Через два дня, к тому моменту, когда добираюсь почти в конец списка, моя усталость перерастает в изнеможение, а надежда становится пыткой. От треков тошнит в прямом смысле слова: они меня бесят настолько, что внутри всё начинает чесаться. С желанием побыстрее закончить, пролистываю композиции, прокручивая бегунок, некоторые даже пропускаю, не включая. Волосы встают дыбом при мысли, что так и не удалось отыскать ничего, способного заполнить первую папку. Это – epicfail. Пытаюсь придушить себя подушкой, кричу в синтипух безысходностью.

Захлопываю крышку ноутбука и с наслаждением вслушиваюсь в тишину. Уши гудят, глаза пересохли, шея затекла… Но изнутри меня грызёт это противное чувство, вызываемое пониманием того, что сделал дело не до конца и без должной тщательности. Полежав несколько минут, волевым усилием открываю ноутбук и, отсчитав последние тридцать песен, начинаю прослушивание по новой. Нужно оставаться честной перед собой и не оставлять себе повода для самоедства. Меня подбешивает мой избыточный перфекционизм, который всегда приходит под ручку с синдромом отличницы, но нужно прослушать все песни, без пропусков. Ещё и голос подначивает:

– Не сдавайся. Ты почти у цели. Я в тебя верю.

Слушаю трек за треком, лежу на спине, глаза закрыты. Пустышка за пустышкой. Последние часы ночи вальяжно перетекают в очередной день, и вдруг…

Внутри буквально щёлкает! Даже больно становится, словно дёрнули рычаг внутреннего стоп-крана, разбив защитное стекло диафрагмы. Слышится мелодия моей (без преувеличения) жизни, абсолютно родная и в то же время совершенно незнакомая: возникает чувство, будто бы она сопровождала меня всегда, вот только раньше у меня не было возможности её услышать, а она была тем самым фоном, на котором происходили все самые значительные события моей жизни. Печально-возвышенная, она совершенно не боится смерти, ведь она уже умирала бесчисленное количество раз.

Это завораживающее произведение создано из красоты одной человеческой души, её эмоциональной трепетности.

Словно туман из сказки, меня окутывает задумчивое звучание со сменами мажорной и минорной окраски. Оно волнует – как нежное дыхание истинной любви, которая возникла среди грустных элегий окружающей жизни.

Музыка всегда ощущалась мною не просто обострённо, а даже болезненно, особенно в такие моменты, как сейчас, когда находишься в смятённых чувствах. При этом любая из мелодий всегда резонировала со мной и лишь усиливала мои переживания, им никогда не удавалось заглушить крик моей души своими аккордами.

А эта музыка совершенно иная, не похожая ни на одну другую; она плачет в такт с моею болью и приводит меня к катарсису. Эта мелодия изменяет моё восприятие всецело. И она не ранит меня контрастом между её совершенством и реальным миром, а примиряет их.

Трепетные касания струн, их ласкают – так мне кажется. Музыкант не играет – его душа летает на кончиках пальцев. Тонкие вибрации чувств томят, волнуют и зовут меня.

Звуки замирают на взлёте в предвкушении возрождения, возбуждая, заставляя мою душу откликаться на чувственную тональность. Музыка впервые в жизни отзывается в моём теле и пробуждает новые для меня чувства.

Как рассказать об ощущениях, что ещё не имеют названия?

Смотрю на старый слабенький динамик, который наконец-то выдал то, что я так долго искала и уже не надеялась найти. Конечно, я и сама до конца не знала, чего ищу, но стоило услышать её, как в голове сверкнуло молнией: "Вот оно!". Благодаря этой мелодии удаётся чётко представить панорамы, которые любовно описаны мною в книге и которые должны появиться в фильме.

Магия звучания переносит меня туда, где над простором посыпались тонкие ноты. Музыка заполняет всё пространство моего распахнутого сердца; во мне вспыхивает страстное желание обнять весь мир, слиться с потоком проснувшегося горного ручья, который звенит холодным хрусталём по камням.

Это волнующее чувство мчится по струнам моей души и рождает истому желания, потом – необузданную страсть к миру, к загадочному музыканту…

Вновь вижу горы, острые камни, зелень лесов, водопад. И в дополнение ко всему, благодаря этой мелодии теперь удаётся ещё и почувствовать запах свежей травы, ощутить туманную прохладу упавшей с высоты воды и уловить летающую в воздухе тайну. Впервые за долгое время чувствую свою историю полнее, чем когда-либо. Сочнее. Глубже. Достовернее.

Мир внутри меня вдруг становится воодушевлённо чувственным и теперь звучит совсем иначе: восхищает, волнует, как перед грозой, ливнем, громом! Тем наслаждением таинственного свойства, которое ещё незнакомо, но уже ощущается.

В этот миг я обнаруживаю в себе любовь… Ещё не совсем понимаю её, ощущаю не полно, а только предвкушаю. И трепетное ожидание волнует ярче слов, сильнее объятий.

Это музыкальное откровение находит мгновенный отклик в моей душе, его решительная чистосердечность наполняет меня до краёв чудесным жизненным нектаром и возвышает над бытием. Эта музыка меняет мою суть, с ней у меня происходит истинное слияние, и как следствие – возрождается вера в искренность взаимных чувств.

Этого не объяснить. Это таинство. Но, думаю, именно этим слиянием моя боль отныне исцелена, мне открывается иное измерение сущности жизни; появляется доверие и небывалый порыв нежной любви к…

– А к кому?

"A. Ames". И никаких пафосных и длинных названий, как у всех прочих. Только это.

Не вижу смысла прослушивать оставшиеся мелодии, ведь вот она – та самая. И всё же довожу дело до конца. Прослушиваю остатки материалов, но уже без энтузиазма. Все прочие композиции летят мимо, ничто неспособно затмить волшебное живое звучание чувственных страстных струн и нежных робких клавиш. Проверяю список с самого начала, боясь, что могла каким-то образом пропустить имя композитора, тешу себя надеждой отыскать хотя бы ещё одну его вещь. Но нет. Она единственная. Одна такая. Одна не из тысячи двухсот, а одна на миллиарды.

Старательно выискиваю музыку автора в сети, но поисковик раз за разом выдаёт какую-то чушь невпопад. В итоге усталость одерживает надо мной победу. Не нокаутом, всё же удалось отстоять день, в котором 12 раундов-часов… Но на этом всё. Падаю на ринге, представленном в виде кровати и понимаю, что влюбилась в эту единственную мелодию трепещущим от восторга сердцем. Всей душой влюбилась. Так бывает: проживаешь целую вечность и даже не знаешь своей любимой песни, а потом вдруг находишь свою песню в совершенно незнакомом человеке.

Глава 4. Другой мир

Утром в сотый раз прослушиваю мелодию, перед которой, без преувеличения, преклоняюсь. Обожаю её. Закачиваю в телефон и на отдельную флешку. Счастливая спускаюсь по лестнице, вприпрыжку, и отдаюсь в объятия шумного города. Проделываю в спешке прогулку по четырем улицам, углы которых я уже успела закруглить, проходя здесь прежде не единожды, и вот он – выход к небольшому каналу с милым урбанистическим пирсом. Подхожу к перилам так, чтобы видеть воду, включаю закачанную мелодию с идеей удостовериться.

– Потрясающе! – Тональность отдаётся в теле мурашками, рождённые ещё вчера в моей голове образы, сейчас на этой набережной приобретают чёткие очертания. В звучании клавиш очень чутко передано движение воды. И солнце блестит на этой водной глади переливом струн.

– Соглашусь, – поддакивает голос в голове.

Убедившись в своей силе слушателя и мастерстве неизвестного мне композитора, с улыбкой бегу в офис.

Рейнольд сидит в своём кресле с очень важным видом. Массивный стол. Моноблок, масса бумажек. Маркеров. Несколько озадаченных подчинённых напротив. Словом, маленький человек создаёт образ большого начальника. Весьма успешно, стоит сказать.

– Привет. Чего такая довольная?

– Я нашла мелодию, она единственная не только выделяется на фоне остальных, но и запоминается. И она просто потрясающая. Именно то, что нужно!

– Отлично, – не отвлекаясь от бумаг, проговаривает Рейнольд без эмоций. Другие молчат.

– Сейчас покажу. – Беру инициативу в свои потные от воодушевления руки.

Достаю старенький телефон, чувствую на себе оценивающие взгляды, стараюсь не обращать внимания и сохраняю невозмутимость в лице. И пусть мой телефон технически устарел, хрипы и помехи его динамика нисколько не портят мелодического совершенства. Мелодия восхитительная и отдаётся мурашками во всём моём теле, хотя слышу её уже в сотый раз.

Однако, к моему удивлению, ребята в комнате делятся на два лагеря: большинство одобрительно кивает, но вторая часть компании, конечно же, не может обойтись без неудовольствия. Реакцию Рея трудно понять. Повисает молчание. Решаю выступить в защиту и отстоять музыкальное творение. Неужели они действительно такие идиоты?

– Я прослушала всю тысячу. И только эта вещь стоящая. Да, чего уж там? Она невероятная! Столько глубины!

– Окей. Допустим. Неплохая. Но нам нужно не меньше десятка. Одной мало. – "Неплохая"? Серьёзно? Таращусь на него и не могу подобрать приличных слов.

– А если связаться с композитором и запросить больше? – предлагает темноволосый парень в очках. Я благодарна ему, киваю головой. Отличная идея.

– Допустим. А кто композитор? – спокойно, без каких-либо эмоций спрашивает Рейнольд, и его пустые глаза начинают меня бесить.

– Написано: "A. Ames".

– Охо-хо, ну нееееет уж!!! – С желчью заявляет Рей и хлопает рукой по столу. Почти все, даже кто был на моей стороне, в этот момент усмехаются или фыркают, парень, подавший идею, отмахивается от неё движением руки и закатывает глаза. Решительно не понимаю происходящего, хотя общая реакция указывает на то, что с создателем этой мелодии явно что-то не так. – Худший вариант из всех возможных, – подытоживает Рей.

– Почему?

– Потому что он агрессивный и заносчивый тип. Псих, у которого проблемы с алкоголем и наркотой. Да и писать на заказ он не будет. Странно вообще, что его работёнка до сих пор висит в архиве. Нужно поискать достойных музыкантов и нормальные треки. – "Нормальные"… Опять это слово.

– А я и искала. Тысяча песен, и все они – пустышки. Безвкусица, набор звуков. А тут есть тайна, надрыв, тут столько всего есть!

– Послушай, я не спорю. Умерь пыл. Мелодия задаёт нужную атмосферу. Окей.

– Раз она из архива, значит, мы сможем выкупить на неё права, – подсказывает один из парней.

– В случае с этим говнюком, даже в этом нельзя быть уверенным наверняка, – парирует Рейнольд.

– Но согласись, будет круто, если он продаст её. Пустим слух, другой. Фан-клубы подтянутся очень быстро, а нам не помешает внимание людей и прессы, – говорит темноволосый.

– Да, тут и пиар, и музыка годная. – Кивает головой другой. Продолжаю смотреть на этих "головастых гениев", которые ведут размышления, опять не обращая на меня никакого внимания, словно бы я прозрачной стала.

– Возможно. Но не стоит ограничиваться одним композитором, тем более, если это – Эймс. Нужно других рассмотреть.

Отчаянно вмешиваюсь.

– Но другие все… – Рейнольд улавливает мой настрой спорить и прерывает меня.

– Слушай, у нас тут полно других, более важных вопросов. Выкупи эту песню, хрен с ней! Я не против. Если такая упёртая, участвуй дальше, убеди его дать нам ещё материала! Давай-давай! Действуй! Иди к Чарли. Он тебе всё расскажет. А нам нужно работать. – Эти слова полоснули мне по сердцу. Обидно за композитора. Песню явно недооценили, весь проделанный мною труд тоже. Можно подумать, я не работала все эти дни, а занималась чепухой. И что значит "выкупи" и "убеди"? Он же специально! Хочет, чтобы я пришла к нему в итоге и сказала, что не справилась.

Рей встаёт и открывает дверь кабинета с громким противным окриком:

– Лео! – На этот зов реагирует худой парень в рубашке на выпуск и в больших очках; мне этот типичный образчик корпоративного работника почему-то напоминает анорексичного Кларка Кента с папками бумаг и планшетом в руках.

– Проводи её к Чарли.

– Но у меня же…

– Мне без разницы. – Прерванный на полуслове юноша с ненавистью смотрит на меня, потом на Рея, снова бросает на меня полный злобы взгляд и делает жест рукой "идём". Через пару мгновений оказываюсь в подвале, открываю дверь и попадаю в совершенно другой мир.

Тут темно, хотя ламп с потолка свисает много, но все они светят очень тускло. Несколько неоновых полосок. Прохладно. Запах сигарет, проводки и пластика. Здесь тихо и бархатно глухо, словно уши прикрыли ладонями. Здесь нет суеты. Нет бумажек. Кажется, тут вообще никого и ничего нет, но стоило заглянуть за угол, и передо мной открывается потрясающая картина: огромный не то стол, не то компьютер, сотни мигающих кнопочек, виниловые пластинки, на тёмных стенах пластиковые панели, на других стенах торчат пирамидки из поролона, всё пространство застлано чёрным ковролином, от чего создаётся очень приятная камерность. В глубине комнаты, за чудо-кнопочным огромным столом вижу двух щекастых мужчин. Не придумав ничего получше, собираюсь с мыслями и иду в их сторону.

– Здрасте! – Застаю старичков врасплох, демонстрируя вопиющее пренебрежение правилами ведения знакомства в Нью-Йорке.

– Добрый день. Чем могу помочь?

– Эм.. Мне нужен Чарли. – Гляжу на обоих поочерёдно.

– Судя по акценту, Вы не из налоговой, – смеётся один из стариков. Им обоим лет по шестьдесят с лишним. Волосы хоть и коротко острижены, всё же выдают седину. Лица розоватые, плотные и очень добрые. От дядек еле заметно несёт спиртным и сильно пахнет сигаретами, их одежда разительно отличается от той кичливо-пафосной, которой так яростно отдают своё предпочтение все люди наверху. Эти двое одеты в потёртые свободные джинсы и принтованные футболки, растягивающиеся на больших животах. На руках у них много татуировок, на пальцах по несколько перстней. И в обоих угадываются те самые, некогда молодые рокеры, которых мне приходилось видеть на обложках папиных винилов.

– Чарли – это я. – Протягивает мне руку старик потолще.

– Приятно познакомиться. Меня направил к вам Рейнольд.

– Что на этот раз хитрец задумал? – Легко смеются они. И в их смехе, хоть и чувствуется издёвка, но какая-то безобидная и совсем без негатива, такой посыл меня привлекает. – Что нужно, куколка?

Говоря со мной, мужчины продолжают слушать что-то через большие наушники и двигать какие-то ползающие кнопки на столе.

– Даже не знаю, как объяснить. Нашла музыку к фильму. И… И… – Дальше я и правда не понимаю, что говорить. Хочется разреветься.

Увидев, моё замешательство, старики всё же отвлекаются от своего стола, откладывают наушники и внимательно смотрят на меня.

– Не торопись. Рассказывай.

Собравшись, начинаю говорить, несколько несвязно. Опять английский меня подводит.

– Я нашла действительно классную песню. Сказали, нужно выкупить на неё авторские права. Вот только понятия не имею, как это делать. Ещё говорят, композитор – несносный тип, и не станет писать под заказ, а нам нужно минимум десять подобных мелодий. Так что нужно его как-то убедить. Но опять же, не знаю как. Чувство такое, будто сбежала из дома и теперь стою в нескончаемой очереди за коньяком, а ведь совсем не пью! – Последнюю фразу выдаю всердцах. Эта история меня окончательно вымотала. Стоит признать – в Штатах я совершенно бесполезна, а там за океаном (дома) хватает дел, с которыми под силу справиться только мне. Теряю время и себя зазря.

– А дом, по всей видимости, далеко? – Улыбается Чарли. Второй тоже улыбается, явно отмечая вслед за другом мой акцент.

– Откуда ты?

– Из России, – произношу и вздыхаю при мысли о двенадцатичасовом перелёте в обратном направлении.

– Оу. Смело. – Искренне удивляются они и переглядываются.

– Дело не в смелости. История максимально дурацкая и по уровню идиотизма оказалась как раз в моем стиле.

– Так или иначе, не стоит огорчатся из-за одной неудачной композиции.

– В том-то и дело, композиция удачная. Она невероятная! Просто меня не хотят слушать и специально ставят передо мной такие задачи, которые мне заведомо не осилить.

– Такая ситуация нам знакома. А что за песня?

– Ну, это не совсем песня. Мелодия, скорее. И у неё нет названия. Указан только композитор.

– И что за композитор?

– О. Эймс. – Мужчины ничего не отвечают и переглядываются. Удивлены. – Что? Вы тоже о нём плохого мнения, да?

– О, нет-нет. – Чарли отвлекается от меня, смотрит на напарника. – Вот стервец, я и не думал, что он ещё отсылает материал и демо, – заявляет Чарли, как бы ожидая от второго толстяка разъяснений, но тот только выражает не меньшее удивление.

– Он и не отсылает. Хотя, зная его…

– Но чтобы Рею… – Оба выражают крайнее замешательство.

– Так с ним можно выстроить диалог о сотрудничестве? – вмешиваюсь я.

Читаю в лицах стариков сомнение и тревогу. Ком подступает к горлу.

– Он чертовски талантливый, – Продолжает Чарли, – но ладить с ним уж очень сложно, с ним и простой-то диалог не выстроишь… А заикнуться о сотрудничестве – самоубийство чистой воды.

– Одной композиции для проекта мало. Но выходит, договориться с ним о написании ещё нескольких на заказ не выйдет.

– Он, и написать по заказу? – усмехается Чарли, хотя это больше напоминает покашливание. – Естественно – нет, милочка. – Мог бы уже и не пояснять, и так всё предельно понятно.

Хныкаю и ставлю руки на бёдра, вскидываю голову к потолку, шепчу на русском:

– Для чего мне всё это дано в испытание? Не хочу!

– Ты справишься! — Мысленно прошу заткнуться голос, звучащий в голове! Хочется показать ему средний палец.

– Возвращаюсь лицом к старикам. – Что же мне делать? Нужно как-то получить от него разрешение на использование хотя бы этой одной композиции. На это шансы есть, это возможно?

– Нужно встречаться с ним и его агентом, подписывать договор.

– Что за договор?

– Стандартный. Фил, у тебя есть?

– Да, сейчас распечатаю. – Фил протискивается между столом и креслом, на котором сидит Чарли, и идёт в другую комнату.

– Я сейчас позвоню его агенту. – Встав, чтобы тоже выйти из комнаты, заявляет старик.

Остаюсь одна, иду к стене и сажусь на небольшой кожаный диванчик, осматриваюсь по сторонам. Какие-то больше черные ящики. Много проводов. Аппаратура. Словом, бардак. Тишина этой комнаты теперь несколько давит на психику. Сижу в одиночестве минут 10. Возвращается Фил с несколькими листами бумаги в скоросшивателе.

– Вот. Мы уже работали с ним, так что тут ничего нового. Пара подписей. Чек. И музыка в вашем фильме. А о чем фильм-то?

– Оооб.., – Задумываюсь, подбирая слова и формулируя мысль, – так сразу однозначно и не скажешь, о чём.

– Значит, хороший! – Добродушно кривит губы в улыбке Фил, и я тоже улыбаюсь.

Впервые за всё время в этом городе, не чувствую себя изгоем. Чарли заходит в комнату широкой походкой тучного человека, держит в руке подставку с тремя бумажными стаканчиками.

– Выпьем за знакомство? А, кстати, как твоё имя?

– Зовите просто Ди. – Встаю с дивана, на который уселась без разрешения, принимаю горячий стаканчик с благодарностью.

Отвратительный кофе становится прекрасным поводом разговориться по душам. Коротко рассказываю о том, кто я и откуда, как очутилась тут. Разговор получается добрым, старики смешливы и очень участны: задают вопросы, рассказывают смешные случаи из своих жизней, улыбаются и смотрят на меня по-отечески нежно. И вдруг (в момент разговора) экран телефона Чарли начинает светиться.

– О, а вот и Френк. Это – агент. Его заинтересовала возможность продажи, но он ничего не решает. Придётся ехать к Осту. Надеюсь, он тоже будет не против. – Перспектива рисуется туманная.

– Я могу поехать с вами?

Чарли усмехается:

– Что значит с нами? Мы никуда не по едем. У нас тут куча работы. Ты сама поедешь.

– Сама? – Давлюсь собственной слюной. Серьёзно? Они хотят, чтобы я ехала к наркоману и агрессору?

– Но… Но вы же сказали, что он…– Понимаю, что просить их или даже умолять участвовать в переговорах – бессмысленно. – Парламентёр из меня так себе. Что мне говорить ему?

– Так и скажи, что тебе понравилось демо и что хочешь использовать его творение в своем фильме. – Ага, вот так просто, блин, ну конечно!

– Держи, – Протягивает мне бумаги, – поезжай.

– Сегодня?

– Прямо сейчас. Пока Френк на месте. – Ну уж нет. Надо бы не только внутренне подготовиться, но и одеться поприличнее. Оглядываю себя с ног. Мужчины не понимают моего замешательства и описывают ориентиры, по которым суждено найти заветное здание и нужную дверь.

– Как ты там говоришь? «Жопку в жменьку и погнали». – Вообще-то, это голос вечно мне твердит «погнали» да «погнали». Я лишь приукрасила на свой манер…

– А как на счёт подписи онлайн? А? – Старики моргают и молчат. – Что, обязательно прям по старинке, ехать с парой листов через… – Не договариваю мысль до конца, по выражению их лиц убеждаясь в том, что бюрократия правит балом не только в России и что от бумажной волокиты мне не отвертеться, при всём желании хоть как-то съехать с этой удручающей темы.

До конца не верю, что всё же делаю это. Еду. Такси мучительно долго пробирается по пробкам, и во мне нарастает напряжение: ладони не просто потеют, а текут, словно потрескавшиеся дамбы. Всё это, в тандеме с красным лицом и проступившим на шее миллиардом розовых пятен размером с веснушку, орущими о том, что я безумно нервничаю, не делает меня привлекательной на вид нисколько. Сижу на заднем сиденье такси и выстраиваю фразы для предстоящего диалога, миксую различные варианты развития событий, придумываю контраргументы, которые могли бы звучать достойно и круто. Я настроена парировать любую грубость, а морально почти готова потерпеть поражение, хотя и не хочется, чтобы эта история закончилась провалом.

Поскольку Фил и Чарли так хорошо знакомы с этим Эймсом, в мыслях рисуется мужчина лет пятидесяти, с тёмными седеющими волосами, небрежной бородой, татуировками, такой, почему-то, похожий на дерзкого Джонни Деппа, только слегка располневшего: в черной кожаной жилетке, с платком на шее и с множеством браслетов на татуированной руке, очень колоритный такой. И он сам создаёт антураж: в руках большая красная гитара, клубится дым от сигары, а вокруг него сгущается атмосфера недовольства и пренебрежения. Прокуренным голосом он спрашивает меня: "Чего тебе?" и смотрит грозным взглядом, как бык на тореадора.

– И что ты ответишь ему? – Искренне смеётся не мой голос в моей голове.

– Не знаю, что-то типо: "Эй, потише, дядя, я всего лишь пришла сказать, что мне понравилась твоя песня". И никаких там "здрасте".

– Мощно, – с саркастическим смешком комментирует мою дебильную речь голос. Знаю, звучит по-дурацки.

Решаю быть суровой, хотя наряд не добавляет мне нужного куража, и от этого как-то досадно. Нужно было одеться более подобающе, а не в рваные чёрные джинсы в обтяжку на пухлые ляжки. Обычно я обожаю свою чёрную футболку с высовывающим язык Куртом, но сейчас ненавижу её, поскольку считаю неподходящей для деловой встречи. Ещё и эти красные кеды… Необходимой сейчас до крайности деловитости, нет от слова совсем. Но имеем, что имеем. Кручу поочерёдно кольца и перстни на пальцах, шуршу браслетами.

Нестерпимо хочется порыться в сети и узнать хоть какую-то информацию о человеке, предвосхищая нашу с ним встречу, посмотреть хотя бы парочку фото, но сегодня против меня абсолютно всё, даже телефон, который благополучно выключился из-за севшей батареи. Если же рассуждать логически и быть откровенной, вся вина на мне, это ведь я не поставила вчера телефон на зарядку. Выходит, я против себя. Отрицание. Гнев. Торг. Глубокий вдох.

Когда такси прибывает в конечную точку, начинает идти дождь. Закон подлости работает без выходных и проволочек. Матерю не только себя, но и всё на свете. Под нависшими облаками окружающая индустриальная местность становится ещё более мрачной и неприветливой. Вообще ненавижу облака. Особенно ненавижу читать описание облаков в книгах. В конце концов, верно подмечено, что по-настоящему значимым элементом изображаемой действительности облака были только в истории про Ноя с его ковчегом.

Бетон, лужи… Зонта нет, приходится бежать и мокнуть. Капли – холодные предатели, буквально вредители, портят макияж, утяжеляют не только волосы, а ещё и без того тяжёлый момент.

Всё новое приводит меня в особенное чувство неуверенности, от которого становлюсь неуклюжей – приходится пару раз споткнуться на ровном месте и ткнуться не в тот угол здания, прежде чем сообразить, где всё-таки располагается вход, и увидеть ту самую заветную дверь, о которой ранее рассказывал Чарли. Даже думать не хочу о том, в каком ужасном виде сейчас предстану перед публикой.

Тяну дверь и не могу открыть её одной рукой. Тяжеленная. Делаю усилие двумя руками, мну бумаги, и всё же… С трудом, кое-как протискиваюсь в помещение, которое не могу сразу рассмотреть, поскольку мокрые пряди ложатся на лицо и закрывают обзор, добавляя особенной "прелести" дискомфорту, происходящему от затёкшей под линзы туши. Дёргаюсь, пугаясь громкого хлопка непосильной двери, громыхнувшей за моей спиной с силой атомной бомбы. "Прелестно". Не знаю, где оказалась, но тут жарко. Чувствую на своей коже запах дождя, капли которого стряхиваю с документов. Обмахиваюсь бумагой, добавляя воздуха к ветру свободы в намокших волосах.

– Удача всегда была на нашей стороне. – Излишне серьёзно произносит голос.

– Это стёб?

Внутри у меня щёлкает, словно дёрнули рубильник, и становится настолько больно, что из груди вырывается стон. Это судорога сердца. Прикладываю руку к солнечному сплетению и заставляю себя дышать медленнее. Вдруг делается очень страшно. Никогда прежде не испытывала ничего подобного. Стою с минуту в попытке понять, не случился ли у меня сердечный приступ. Инфаркт? Кажется… Нет. Не знаю, как объяснить это болезненное движение внутри (что-то странное), но я всё ещё жива. Диафрагма сжимается. Всё ещё не по себе, хотя и становиться полегче, а спустя секунду даже кайфово – мазохизм чистой воды.

Потираю веки с тающей надеждой, не размазать стрелки. Когда резь в глазах становится не такой мучительной, заставляю себя открыть глаза пошире. Оказывается, всё это время я стояла на входе в грандиозное по своим масштабам помещение промышленного типа. Ерошу мокрые волосы в попытке вернуть им хоть какой-то объём, продолжаю махать документами, стряхивая воду с них, словно бы это поможет предать им прежний вид. Нет. Не поможет.

Осматриваюсь. Глазею на потолок и не пытаюсь скрыть своих сомнений и двойственных чувств: не знаю, удручает меня это местечко или в большей степени всё же вдохновляет.

Тут пахнет сигаретным дымом, чем-то кислым, гуталиновым московским метро, как ни странно, и пластмассой. Пространство огромное и могло бы быть очень светлым, если бы по периметру под сводчатой крышей располагались не эти грязные стёкла старинных решётчатых окон. Здание – старая фабрика или нечто вроде, явно бывшее в промышленном использовании. Размеры колоссальные. Много бетона, кирпича. Колонны. Винтовая лестница. Скорее всего, в своё время тут было не скромное фабричное производство, а располагался полноценный завод. Жаль, от былого величия, мало что осталось. Выглядит весьма уныло, но перспективы всё же просматриваются. Хмыкаю в голос, морщу нос. Продолжаю зрительную экскурсию. В самом центре помещения (там где потолок повыше) стоит большая сцена с фермой, рядом много разных ящиков, аппаратуры, лестниц, проводов, световых приборов. Это трудно назвать студией. Со ссылкой на слова Чарли я себе всё совершенно иначе представляла. Вообще, тут беспорядок, грязь и запустение. Люди тут явно пьют. И пьют много, об этом откровенно говорит большая барная стойка с мини-кухней, к ней-то и направляюсь первым делом.

Оглядываюсь по сторонам, людей не много, человек 10, и ни одному из присутствующих нет до меня никакого дела, каждый занят чем-то своим и даже не смотрит в мою сторону, ни для кого я не представляю интереса. Что-то гремит, пищит и ужасно фонит. Понимаю, что не только у меня сегодня день не задался, и всё идёт не по плану. Сочувствую этому кому-то.

Хочется уйти, и так и манит мысль, что никто даже не заметит моего исчезновения, поскольку даже не отметил присутствия. Но заглушаю в себе голос дезертира и подхожу к барной стойке, кладу документы на высокую столешницу, продолжаю осторожно глазеть по сторонам: не вижу в упор никого, кто мог бы сгодиться на роль агента. Все в джинсах или спортивных штанах…

– Агент же должен быть (как минимум) в брюках, да? Или я мыслю стереотипами?

Голос в голове мочит…

Осматриваюсь дальше, подмечаю, что мерзавцем-злодеем-байкером-Джо тут тоже не пахнет. Никаких Джонни. К горлу подступает маленький противный комочек негодования. Радует то, что на меня никто не обращает никакого внимания. Трое парней обсуждают что-то на сцене и сидят на стульях спиной ко мне, спорят; четверо парней-пауков монтируют ферму, тянут паутину из шнуров и кабелей; двое других ходят туда-сюда с большими катушками проводов и ведут грубую дискуссию друг с другом. Ещё несколько людей копошатся в дальнем углу, но зрение уже не позволяет их толком рассмотреть. Темновато тут.

Подпрыгиваю, испугавшись хлопнувшей позади двери.

– Отлично! Ты уже здесь! Я – Френк. – Быстрым шагом в моём направлении движется человек примерно моего роста, кажется добрым, или просто это так кажется из-за полноватых щёк?

Человек в брюках и шерстяном пиджаке приближается, и наконец-то получается рассмотреть его получше. Лет сорока. Идеально выбрит. Алчные глазки. Он ещё даже не поравнялся со мной, и только я открываю рот, чтобы произнести приветствие, он игнорирует мой порыв вежливости и издаёт в направлении сцены громкий свистит, отдающийся неприятным звоном в моём левом ухе.

– Эй, Ост! – Пока потираю ухо пальцем, понимаю – толстяк не мягок; приглашает жестом руки кого-то за моей спиной присоединиться к нашей ещё даже не организовавшейся компании.

На этот оклик оборачивается один из парней, восседающих на сцене. Стоило ему обернуться, как по моему телу пробегает холодящая дрожь, хотя мне даже не удаётся разглядеть его. Адреналин? Символично-опасно. Возникает ещё одна необъяснимая странность: из всех людей в зале (если не замахнуться на весь мир) этот человек, которого толком даже разглядеть не могу, ощущается каким-то слишком своим. Очень странно…

С большого расстояния моя близорукость не позволяет хоть как-то рассмотреть причину моей нетипичной реакции, но по его жесту раскинутых в стороны рук становится понятно – парень не очень-то рад тому, что его отвлекают, и явно не намеревается идти на поводу у агента. Напротив, он равнодушно отворачивается и продолжает диалог с парой других парней. У меня отваливается челюсть… Потрясающая бестактность! Так открыто посылать агента (человека максимально значительного) может только очень самоуверенная и эгоистичная личность. Синоним – человек-задница. Ох, я уже в предвкушении, неужели он и правда из числа беспринципных подонков? Внутри меня поразительным образом нарастает непреодолимое желание спорить. Решаю, пока есть время, прокрутить реплики диалога, раз уж с образом байкера прогадала.

– Он сейчас спустится. Договор готов? – Суетливо заговаривает Френк, и я отвлекаюсь от повторения заготовленных фраз. Киваю, как дура, несколько раз, хватаю документ.

– Да, вот тут мне передали… – Не дав договорить, агент без церемоний берёт листы из моих рук. Бумага набухла и пошла волной от влаги. Мне стыдно.

– Отлично! – Достаёт из кармашка пиджака крутую ручку и кладёт её на документы сверху, после чего быстрым суетливым шагом идёт к сцене. Кроме как наблюдать, ничего больше мне не остаётся.

Френк грузно поднимается на сцену и подходит к парням, из-за шума расстроенной аппаратуры ничего из сказанного агентом не слышно: Френк размахивает руками и что-то уверено доказывает, двое парней учтиво встают со стульев и смотрят то на него, то на парня, который минутой ранее лениво откликался на "Эй, Ост", а теперь продолжает сидеть на стуле. Имя такое… странное. Мне не нравится!

Студийные колонки начинают звучать лучше, и мне даже удаётся расслышать слова, напевающие под лёгкий мотив:

When you move (Когда ты двигаешься…)

I can recall somethin' that's gone from me (Я вспоминаю то, что ушло от меня… )

When you move (Когда ты двигаешься…)

Honey, I'm put in awe of somethin' so flawed and free. (Милая, я испытываю благоговейный трепет перед чем-то таким порочным и свободным.).

Пока решаю, что песня звучит как-то через чур уместно для ситуации, в которой мне сегодня суждено было оказаться, Френк упирается рукой в спинку стула, на котором сидит человек-задница, и тот неохотно, медленно встаёт и начинает движение по сцене, направляясь к краю. Высоченный. Френк ему в пупок дышит. Движения парня вальяжны, но при этом уверенны и энергичны, это скорее даже не медлительность, а демонстративное дерзкое нежелание выполнять по принуждению несущественную задачку, до которой ему определённо нет никакого дела.

Move like a bird of paradise (Двигайся, как райская птица)

Move like an odd sight come out at night. (Двигайся, как странное зрелище, появляющееся ночью.).

Ритм музыки чудесным образом сменяется. В её самый кульминационный момент мощная фигура пренебрегает ступеньками и легко спрыгивает с возвышающейся сцены: он, словно ниндзя! Складывается ощущение, будто бы эта музыкальная композиция была создана исключительно для этого эпичного момента. Как же шикарно, в такт движется этот парень. Направляется в мою сторону потрясной развязной походкой, трёт двумя пальцами свою переносицу, выражая не то усталость, не то высшую степень негодования. Весь из себя такой прям парень-парень. Припев бьёт точно в яблочко: "You do it naturally. Move me, baby". Твою ж мать, нервничаю, а он всё ближе и ближе.

Лица его толком не вижу, просто потому что не имею физической возможности, но бросаю быстрый взгляд и оцениваю фигуру в общих чертах: весьма атлетичный, не из этих повёрнутых на мышцах вечно-в-зале бодибилдеров, он скорее походит на бога воркаута. Пропорциональный и складный, что редкость для высоких, отличное телосложение: широкие плечи, крепкий торс, красивые ровные спортивные ноги. Ничего сверхъестественного, но вот походка бомбически-классная. Ко мне вальяжно приближаются два метра чистейшей мужской силы, и движется эта сила с завораживающей плавностью огня. Пожар!

Сжимаюсь, как никогда прежде в своей жизни. Набегает чувство страха, ожидание неминуемой опасности, но при этом совсем не хочется бежать. Мне не терпится рассмотреть лицо. Атлет подходит всё ближе, отмечаю, как сильно мне нравятся его густые прямые волосы цвета мокрой пшеницы, длиной они достигают мочек ушей. В России с такими стрижками мало кто ходит, и, как теперь понимаю, – зря! Смотрится классно. Или просто этому подлецу всё к лицу? Небрежные пряди как у серфера, интересно, какие это волны ему приходится тут покорять? А он отнюдь не прост.

Этот Ост…

Ну, он одет совсем не так, как представлялось. Намного лучше. Никаких браслетов. Никаких бандан и кожаных жилеток. Его минималистичный стиль сводится к классным свободно сидящим хипповым чёрным карго, супер-стильным моно-черным Конверс, простой серой футболке без принта, надетой поверх чёрной водолазки. Ткани свободной одежды плохо скрывают рельефность его накаченного тела.

Ему явно не сорок. И никакой бороды. На счёт татуировок не знаю, не видно ни одной. В любом случае, картина совсем не та, что рисовалась ранее у меня в голове. Ко мне приближается не старый байкер, а опрятный стильный молодой человек, даже не знаю, хорошо это или плохо. Стараюсь рассмотреть его получше, но плохое зрение портит мне жизнь.

Когда он подходит достаточно близко, убирает руку от переносицы, и мне наконец-то удаётся разглядеть его лицо, меня тут же бросает в мурашечный холод, и становится опять больно внутри. Щёлк! Да, он – красавчик! Настолько, что мгновенно впадаю в депрессию, мне никогда не добиться его расположения, не привлечь внимания даже самую малость, для такого, как он, я всегда буду третьесортной. Его красота причиняет боль, как любая прелесть, которой мне не суждено обладать. Принимаю этот приговор залпом, от чего становится тошно, буквально чувствую, как позывами из меня рвётся наружу суровая данность. Ощущаю себя гадкой, испытываю к себе отвращение. Вот мерзавец!

Меня никогда не подкупала чья-либо внешность, но он хорош сверх ожиданий. Высокий лоб, точёные скулы, сексуальный мужественный чуть островатый подбородок, аккуратный прямой нос, в меру полные губы, треугольник светлой щетины под губой. Потрясающе красивый парень, иначе и не скажешь. Он поражает своей выдающейся внешностью и пугает силой гнетущей энергетики. Настораживает, словно хищник приближается. В его природе читается суровость и холодность безразличия, и это (признаю с ужасом) привлекает. Завораживает. Производит гипнотическое действо. Ох, он – сумасшествие с первого взгляда, из-за него во мне активируются все нейротрансмиттеры и все химико-биологические процессы.

Сильнее сжимаюсь нутром, когда встречаю колючий надменный взгляд. Такой красивый цвет. Свинцовый. Тёмный. Кажется, весь блеск мира отражается в переливах, оттенках и гаммах металлических хитросплетений цвета его глаз. Нахально смотрит в упор, заглядывает прямиком в душу. Понимаю, что и сама нагло пялюсь на него, но ничего не могу с собой поделать, хочу отвернуться, а совладать с собой не в силах. Надо бы сказать "Привет" или что-то подобное, но вместо этого замираю в молчании и не отвожу взгляда. Чувство тошноты от самой себя нарастает до неимоверности.

Парень выгибает бровь, заставляя меня ощутить себя ещё и конченной идиоткой. Головой понимаю весь дебилизм своего поведения, но чисто физически не могу отвести глаз от этого сверхчеловека и произнести короткое английское "Hi", теряюсь между согласной и гласной, ненавижу себя. Сегодня мне предстоит отчаянно слушать самую грустную инструментальную музыку своего плей-листа, и всё из-за этого красавца. Странно, но этот безжалостно-загадочный и нечитаемый человек сразу же рождает во мне неожиданное чувство вдребезги разбитого сердца. Посуда всегда разбивается на счастье, но вот с сердцем дело обстоит иначе. Молчу о самооценке, с ней дела ещё хуже, хуже просто некуда, она разлетается вдребезги. Восстановлению не подлежит…

Виновник всех моих осколков, вальяжно подходит, ставит бутылку и опирается на стойку, цепляет меня острым взглядом. По резковатым движениям и непроницаемому выражению лица, понимаю, что в нём бушует ураганом раздражение. Сам на распашку, душа в затворе? Он в этот момент, глянув на мои руки, быстро переводит взгляд на бумаги и забывает о моём существовании. Чувствую, как в миг усугубляются во мне все симптомы беглеца без исключения. Его образ врезается в память, погоняет кнутом моё сердечко и заставляет бедолагу биться чаще.

Нахожу в себе силы вздохнуть и на секунду отпустить глазами этого грубияна. Всё совершенно не так, как представлялось и рисовалось в воображении. Совсем не так. Не тот! В этот раз моё воображение оставило на мне ссадины.

Мне редко приходилось видеть настолько "укомплектованных" людей даже в кино или в инстаграме, уж точно не в реале. И вот сейчас один из победителей генной лотереи располагается примерно в паре метров от меня, и примечательно, что в данном случае нет никакого фотошопа или ретуши. Слишком хорош собой. Мне всё ещё трудно поверить в то, что он настоящий.

Больше он не удостаивает меня даже коротким взглядом, увлекается бумагами, берёт длинными аккуратными пальцами ручку и, просматривая страницы одну за другой, проставляет подписи в указанных полях.

Он не смотрит в мою сторону, а вот мои глаза то и дело бросаются на него, взгляд так и липнет, суперклей не идёт ни в какое сравнение, липнет так, что не отодрать. Наблюдаю каждое его движение и просто не могу заставить себя прекратить это безумие. Словно задумав добить меня окончательно, он подтягивает рукава к локтям и оголяет красивые запястья, а затем и предплечья. Сексуально. Замечаю чёрный напульсник с логотипом фирмы Nike, в произношении американцев звучащий как "Найки". В любом случае, "Just do it" – это точно про него.

С трудом, с титаническим усилием отворачиваюсь в сторону от парня и смотрю на свои пухлые коленки, медитативно перебираю перстни, пытаюсь проглотить тошноту. Заготовила столько крутых фраз, но вот в итоге сижу, ковыряю дырку на джинсах и не решаюсь произнести хотя бы слово. Этот ходячий кремень крушит все заготовленные мною сценарии, поскольку попросту молчит и тем самым не даёт мне ни единого шанса вставить яркое заготовленное словечко или остроумно парировать. Вот блин! Какая же у него тяжёлая энергетика! Буквально душит. Что с ним не так? Меня бесит то, какой он чужой, при том что он свой! И не нравится, что я для него всего лишь незнакомка на мгновение жизни. Парадоксально, но факт, и моё раздражение нарастает по мере осознания нашей с ним категоричной и катастрофично-масштабной несовместимости. Мне до него никак.

В нём нет никакой резкости, напротив, какая-то намагниченная апатичность. Он вызывающе игнорирует меня и всё вокруг. Этому человеку не то что бы совершенно плевать на окружающий мир, но дела до простых смертных (вроде меня) ему точно нет. Дуюсь и хмурю брови. Он мне совсем не по зубам, поэтому пожираю его глазами. Подмечаю, как ловко он расправляется с документами и достигает последнего листа.

Ерзаю на стуле в нетерпении поскорее сбежать подальше, кусаю щёку изнутри и считаю грёбаные секунды, разглядывая бетонный потолок, моя единственная цель сейчас – убраться подальше отсюда. Тяжело выдыхаю, после чего парень тут же медленно поднимает голову, и я опять встречаю не просто холодный, а леденящий все мои внутренности взгляд убийственно-ртутных глаз, такой суровый, что намеренно вступаю в зрительное состязание с ним и не отворачиваюсь. Этот злодей опять выразительно ведёт бровью, словно я творю какую-то несусветную глупость, переводит взгляд и смотрит на мою футболку. Жалею, очень жалею, что согласилась приехать сюда в таком виде, более того, взгляд парня заставляет меня сожалеть вообще о моём появлении на этот свет.

Могу в очередной раз вздохнуть только после того, как он перестаёт с прищуром смотреть на меня и, стукнув пару раз ручкой по листу, молча отворачивается и возвращается к содержанию документа. Так не было игры? Неужели показалось? Пялюсь на него, как дура, пристукивая ногой в такт новой композиции, в которой удалось расслышать только:

When I was a child, I heard voices… (Когда я был ребенком, я слышал голоса…)

Some would sing and some would scream (Кто-то пел, а кто-то кричал)

You soon find you have few choices. (Вскоре вы обнаружите, что выбор у вас невелик.).

Потом динамики опять хрипят и фонят, от чего виски у меня начинают пульсировать. Вот поставит последнюю подпись, и бегом бегу отсюда хоть куда. Поскорей бы только. Притворюсь его пустой бутылкой, гулко закачусь в тёмный угол, чтобы больше меня никто не видел и не трогал. Покроюсь пылью… Да здравствует фрустрация!

Мне становится дурно. Оглядываюсь по сторонам, ерошу мокрые волосы. И чего тут так душно? Начинаю снова ерзать на стуле и внимательно рассматриваю свои руки в попытке отвлечься.

– Relax. (Расслабься).

Слышу в моей голове английскую лексему. С приездом в Америку голос, живущий во мне уже ого-го сколько лет. вдруг начал говорит на английском? Ну и дела. Нашёл время! Такой билингвистический сдвиг забавляет. Это словечко прозвучало очень классно. Неожиданно сексуально даже. И так чётко, что на секунду показалось, будто бы слышу его вне своей головы. Хмыкаю звучно. Кажется, окончательно схожу с ума от духоты. Ещё и этот индивид с неимоверно-тяжёлой аурой давит морально. Хотя, совершенно очевидно, ему до меня нет никакого дела, абсолютно безучастный, а при этом буквально вдавливает меня в омерзительную реальность, в которой он – вот такой весь из себя, ну а я – вот такая я.

Глубоко вдыхаю и выдыхаю разок. Рядом с ним неуютно, словно оставили один на один с огромным смертоносным животным со словами: "Он не кусается". Ага, а почему тогда скалится? Выглядит устрашающе! Безусловно, прекрасное, но агрессивное существо! Боже, от желания поскорее сбежать у меня немеют конечности.

– Are you working for Ray? (Работаешь на Рея?) – Понимаю, что всё же слышу голос извне. Слишком отчётливо слышу! Хлопаю ресницами и встречаюсь с внимательными высокорадиоактивными глазами цвета плутония. Удивительно, как что-то столь металлически-холодное заставляет мою душу пылать. Но ведь и лёд порой обжигает не меньше огня, да? Как бы там ни было, я в адовом пекле. – So..? (Итак…?)– медленно произносит он. Перевожу для себя с английского и с ужасом осознаю, что голос действительно звучит вне моей головы.

Он исходит от этого Эндимиона. Это его голос?! Так и есть! Мне не показалось. Его губы двигаются, издаётся звук, произносятся слова. Его голос. Это мой голос! Точнее голос из моей головы! Это его голос! Один в один. Тон в тон! Необычно до того самого полуобморочного состояния. В один миг то, что было во мне всё время, вдруг обрело собственную форму. Да ещё какую! В лучших традициях Э.А. По, я в смутном волнении готова уверовать в сверхъестественное, поскольку столкнулась с настолько поразительным совпадением, что мой разум отказывается признавать его лишь игрой случая. Разум вообще отключается на миг.

Моё шоковое состояние настораживает парня, он прищуривается, внимательнее всматривается в лицо хищным взглядом, и мне горячим льдом колет в лёгкие и живот. Теряю весь запас английских слов, не говоря уже о заготовленных фразах. Киваю положительное "Да", хотя следовало бы качать "Нет": я ведь лишь наблюдатель, а не работник Рея. Чувствую, как моё лицо надувается стыдом и краснеет.

"Собеседник" тем временем с лёгким отвращением мрачнеет и теряет ко мне всякий интерес, лениво отворачивается, ставит последнюю подпись, после чего откидывает ручку в сторону и отшвыривает мне бумаги. Не прощаясь, разворачивается с явным намерением возвращаться обратно на сцену и уходит шаг за шагом всё дальше, но тут во мне щёлкает в третий раз:

– Нам нужны ещё такие композиций! – произношу громко. Слишком громко. Готова проглотить свой собственный язык. Далее вся надежда только на мою отказоустойчивость…

Музыкант сбавляет темп своих шагов и оборачивается. Вижу оскал-усмешку: к его привлекательности добавляется дерзость и опасность. Держите-меня-семеро.

– Да, – Немного иронично выпучивает нижнюю губу, как бы говоря: "Не вопрос", кивает разок и, легко разводя руки в стороны, добавляет, – без проблем. К пятнице будут готовы! – Разворачивается и удаляется. Провожаю его взглядом… Какая же у него обалденная походка, ноги, спина, плечи, затылок. А голос… Не могу до конца осознать всё произошедшее. Невероятно! Становится жутко. Мистика какая-то. А может у меня действительно проблемы с головой? Поехала крыша? Надо отдышаться, без его "компании" полегче, кислород снова поступает в лёгкие.

Ко мне больше никто не подходит и не обращает на меня внимания, Френк куда-то исчез, парни оживлённо разговаривают, каждый из присутствующих занят своим делом. Считаю тупым и унизительным продолжать оставаться здесь, а ещё очень боюсь и не хочу встретиться взглядом со злодеем. Хватаю бумаги, неуклюже соскакиваю со стула, с трудом отпихиваю дверь и выхожу на холод улицы.

Ничего страннее со мной ещё не случалось. Неудивительно было в присутствии такого Бога, почувствовать себя вдруг неуютно и скованно в своем храме, чьи несущие конструкции (колени) задрожали. Противно от самой себя. Чувствую себя нелепой, грузной, какой-то угловатой и… растоптанной.

Решив, что хорошо бы растрясти щёки, быстро шагаю по улице – надо пройтись. Дождь прекратился, влажный холодный воздух ложиться на распалённую нервами кожу щёк и успокаивает, но уже через пару минут прогулки признаюсь себе в бредовости затеи, поскольку на улице слишком холодно. Начинаю злиться и ругаю саму себя зато, что не взяла с собой куртку, из-за чего теперь приходится не только мёрзнуть, но и выглядеть странно, выделяясь на фоне других адекватных людей в куртках и плащах. Пройдя несколько улиц и надышавшись вместо ядовитого Нью-Йоркского воздуха собственной никчёмностью, сдаюсь и ловлю такси.

Пока качу по городу обнаруживаю странность: меня одолевает желание увидеть Эймса. Хотя бы издалека. Хотя бы мельком. Ещё разок и поскорее. Такое тягостное ощущение, словно меня связали по рукам и ногам на манер шибари, и одновременно другое ощущение, что при условии, если бы меня развязали, мне стало бы еще хуже.

На месте первым делом направляюсь не в офис к Рею, а несусь по ступеням цокольного этажа к Чарли и Филу.

– Уже вернулась? Как всё прошло?

– Подписал! – Констатирую и поднимаю вверх бумаги, как Статуя Свободы свой факел. Меня всё ещё не перестаёт трясти и подташнивать.

– Ну вот. Отлично, – искренне улыбаются двое стариков, а мне не весело от слова совсем.

– Я думала, что он.., – Плюхаюсь на диван, – старше… – Мне нужно хоть с кем-то поговорить о нём, меня так и распирает расспросить об этом пугающе-наэлектризованном, красивом и удивительно талантливом человеке. Откуда только в нём столько надрыва? Такой глубины? На вид – так просто Нарцисс с непомерным эго, но, судя по музыке, в нём скрыто многое. Куда большее. Никакой посредственности или заурядности. Этого в нём точно нет. А сколько в нём остроты – глаза умные, всезнающие глаза. У меня столько мыслей, что, если не выскажусь хотя бы частично, моя голова взорвётся. Понимаю, эти двое мужчин не лучшие слушатели, а в данной ситуации ещё и в собеседники вовсе не годятся, но непреодолимое внутреннее желание говорить о божестве, заставляет меня продолжать. Об этом парне хочется восторженно кричать, а вот в его присутствии, напротив, хочется шептать. – И у него такой голос… – Хотя о голосе лучше не говорить, меня точно примут за шизу и вызовут санитаров. – Вообще… Он такой безразличный ко всему. Даже не знаю, как правильнее описать. Выглядит предельно колючим и…

– Заносчивым засранцем?

– Не могу ни отрицать, ни подтвердить, – посмеиваюсь. – В нём столько сдавленной энергии и негатива, весь он буквально пульсирующий бит и бас. Блин, он источает в пространство такие низкие частоты, что у меня все внутренности сжались в его присутствии. Он душу содрогает в прямом смысле слова!

Мужчины переглядываются, моё описание для них не понятно. Фил даже поднимает брови.

– Вёл-то себя хоть прилично?

Утвердительно киваю, размышляя в большей мере не о том, какой он, а о том, кто он. Какую роль ему суждено сыграть в моей судьбе? Неужели я встретила моего кармического учителя? В голове всплывает чёткий образ. Такой футуристичный, неоднозначный, настоящее олицетворение и физическое воплощение Oxbow B – Lorn. Источает тестостерон, но при этом совершенно неприступный для женщин. Недосягаемый. Идеальный герой для крупного романа. Тяжёлый. Трудный герой. В нём уживается как минимум с десяток персонажей.

– Обещал, что в пятницу будут ещё песни.

– Это как?

– Ну, я сказала, что нам нужны ещё композиции, а он ответил, что к пятнице всё будет готово. – Начинаю улыбаться, но тут же одёргиваю себя, когда вижу, как Фил и Чарли переглядываются.

– Ты уверена?

– Да. Точно говорил о пятнице.

– Ничего не понимаю. Но если даже допустить, чтобы он… – Качает головой. – Сегодня же среда, у них репетиции, к пятнице просто не успеть написать ничего нового.

– Угу, как-то совсем не стыкуется по времени, да и чтобы Ост вот так просто согласился.., – поддерживает Фил, ярко выражая сомнение движением плеча.

– Может быть, он покажет что-то из старого? Эта композиция ведь тоже из архива. Может, у него есть музыкальная заначка?

Чарли с Филом опять переглядываются, как делают адекватные люди в присутствии сумасшедшего. Решаю, что лучше всё же сдержаться и не обсуждать этого парня и дальнейших перспектив сотрудничества с ним. Перевожу тему:

– Ладно, пятница покажет, что он имел ввиду. А вообще-то я зашла к вам сказать спасибо! Вы очень помогли мне сегодня, и не только с музыкой.

– Брось! – Отмахивается Чарли.

– Нет, нет, – Фил перебивает его. – Спасибо – это слишком много! Десяток пончиков – в самый раз! И спускайся к нам почаще, мы ещё со многим можем помочь, мы очень любим пончики. – Чарли кивает и начинает крякать добродушным старческим смехом.

– Мой папа тоже всегда говорит, что лучше маленький торт, чем большое спасибо. Я обязательно ещё к вам забегу.

С этими словами прощаюсь с весельчаками и иду наверх к Рею отнести бумаги. Его нет в офисе, и никто не знает, где он, так что приходится просто оставить победный трофей прямо у него на столе. При этом меня не отпускает ощущение, что я – самый славный воин во всех королевствах, который вышел на смертельную битву, а соперник на неё не явился, потому что тупо забил. Ну и кто после этого дурак?

Решаю топать в отель.

Плюхнуться на кровать удаётся только спустя полтора часа, потому что шла я неторопливо, отдаваясь грусти. Этот парень зародил в моём сердце новое для меня чувство тяжёлой печали. Не включаю свет в комнате, лишь открываю большое окно и смотрю на тёмное, мрачное серое небо. В точности как его глаза. Капли гремят по металлу отливника за окном; тоскливо и одиноко. Не выходит дышать озоном полной грудью, поскольку раздирающее любопытство не даёт мне отвлечься на меланхолию. Бухаюсь обратно на кровать и открываю ноутбук, подрубаюсь к Wi-Fi и ввожу в поиск "Ост".

В первых строках высвечиваются не те люди, методом удачного тыка оказываюсь на странице, где узнаю полное имя героя. Оказывается, "Ост" – это производное или скорее даже сокращение от имени Остин. Вот, как его зовут. Добавляю фамилию в запрос. Однако даже с полной формой мой русский поисковик, подключенный к американской сети, продолжает выдавать не тех Эймсов, и только к середине страницы нахожу того самого.

Остин Д. Эймс. Стрелец, Квебек, Канада. Не женат. Рост 195. Я старше него на два года, а по виду так и не скажешь: он выглядит не на свой возраст, была уверена, что он родился раньше меня минимум лет на пять. Не важно, кто и когда родился, важно где и у кого. Разница в возрасте у нас не такая уж большая, а вот судьбы диаметрально противоположные. С 15 лет входит в состав музыкальной группы "The Brothers", к слову, весьма знаменитой в местных краях; удивительно, что с творчеством ребят я не знакома, хотя интересуюсь именно тем музыкальным направлением, в котором они работают. Увы, но их успех и слава России не достигли.

Эймс… Ну, он успел куда больше своих знаменитых сверстников, даже поучаствовал в рекламе нескольких общеизвестных мировых торговых марок.

– Ну ещё бы, с такой-то внешностью, – фыркаю. Голос в голове молчит.

Просматриваю потрясающие фото и признаюсь себе, что в жизни он гораздо притягательнее. Магнит. В реальности его частоты заставляют сердце прыгать в бешеном такте, сбивая дыхание. Одной красоты всё же мало. Очень важна ещё и энергетика. Обидно, но у него в избытке и первого, и второго. Блин.

Вспоминаю источаемую им энергию, облик, фибры, открыто говорящие словами песни Acid Rain группы Lorn.

Просматриваю все без исключения фотографии с концертов, туров, снимки прессы. Затем на глаза попадаются несколько статей о том, что он привлекался за драки, пьяные потасовки, хранение и употребление наркотиков, вождение в нетрезвом состоянии и прочее в подобной тематике.

Больше всего обескураживает бесконечный список его "сексуальных побед", с каждой красоткой его связывали непродолжительные отношения в пару дней, максимум неделю. Конечно же гуглю и просматриваю бегло фотографии девушек из этого списка (не осиливаю и половины; на полный просмотр нужно отдельные сутки выделять, а то и двое), все подружки Остина невероятные красотки под стать ему самому. Да, губа у него не дура, это очевидно. Может себе позволить, при чём очень легко. Уверена, каждая из этих сексуалок пищала от радости и хлопала в ладоши от перспективы побыть с этим самцом хотя бы сутки. С другой стороны, прихожу к выводу, что у самого Остина в отношениях с женщинами первым возникает всё же физиологический посыл, а не интеллектуальный. Симптом? Не хочу спешить с диагнозом, но…

Затем в одной из статей замечаю ссылку на его страницу в инстаграм, однако перейдя по ней, огорчаюсь, поскольку аккаунт хоть и не удалён, и в нём миллионы подписчиков (скорее подписчиц), фотография всего одна, да и та трёхгодичной давности и без подписи. Чёрный кленовый лист поверх пестрого пада прочей листвы. Аллегория?

Закрыв эту ссылку, продолжаю мониторить статьи и нахожу одну, в которой говорится об ужасной автомобильной аварии, в результате которой погиб его старший брат Лукас Эймс. Детали аварии описываются красочно, сообщается время, улица и прилагается несколько ужасающих фото. Две машины превратились в груду бесформенного металла за секунду. Много крови. По заключению следствия, Лукас не справился с управлением и стал виновником аварии с летальным исходом в обоих транспортных средствах. Аккаунты погибшего в социальных сетях удалены, никаких личных фотографий, никаких комментариев. Переходя по ссылкам, читаю соболезнования миллионов людей. Лукаса не только ценили, как музыканта, но и любили, как человека. Гугл помогает найти биографию и фотографии погибшего. Он был всего на четыре года старше Остина и являлся фронтменом группы "The Brothers", которая явно стала терять позиции в чартах с тех пор, как его не стало. О личной жизни ни единого плохого слова, никакого негатива. Образцовый человек и лидер банды. Феноменальная вещь – генетика. Красавчик под стать младшему брату. Такого же цвета волосы. Телосложение, рост. Вот только глаза у него были зелёные. Такой улыбчивый. В этом Остин тоже на него не похож. Совсем.

Я так увлеклась изучением чужой жизни, что даже не заметила, как для моей собственной наступило утро нового дня. Как же хорошо, когда тебя никто нигде не ждёт, и тебе некуда спешить. Чувствуя ломоту и боль во всем теле, решаю успокоиться на время, выключаю ноутбук, закрываю окно и заползаю под одеяло. Мне казалось, от усталости и нервного потрясения засну мгновенно, но сон ещё долго не идёт. Всё думаю об этом парне, вспоминаю его походку, длинные пальцы, черты лица, глаза. Невероятные глаза. После встречи с ним мне как будто стало тяжелее дышать. Подхожу к окну – апноэ, не могу вдохнуть рассветный воздух, совершенно особенный в этом городе.

Забираюсь на подоконник с ногами, кладу щеку на колено. Сегодняшняя встреча от начала до конца крутится замкнутым мини-фильмом в голове, возникают идеальные фразы, которые могла бы сказать ему, а он мог бы ответить мне, и строится прекрасный диалог. Мне бы хотелось ему понравится, понравится, как человек, в первую очередь, поскольку во вторую очередь, понятное дело, у меня нет никаких шансов приглянуться ему. Не претендую на роль возлюбленной, эти мысли, конечно, навязчиво лезут в голову, но удаётся успешно отгонять их прочь, прибегая к диктатуре рациональности.

Самое страшное, что голос, притихший в моей голове, теперь ощущается предателем, играющим не на моей стороне. Размышляю под (отныне) его Drown the Traitor Within – Lorn, как быть дальше и, ничего не придумав, погружаюсь в анабиоз мечтаний. Этот парень осколком застрял в моей голове.

Глава 5. Терапия

Просыпаюсь, сидя на подоконнике, когда солнце стоит почти в зените. Голова опухла, конечности сомлели, в теле чувствуется болезненная вялость. На телефоне нет ни SMS, ни пропущенных звонков, тут до меня совершенно никому нет дела.

Захожу на почту с идеей написать несколько писем родным, но долго думаю, о чём собственно писать. О том, что ничего тут не достигла, только всем мешаю, всех раздражаю и уже совсем не знаю, зачем вообще сюда летела?

Пишу, что все хорошо, всё идёт по плану. Как красив город и насколько отзывчивы люди, просто потому что не хочу, чтобы отец и мать за меня переживали. Ещё этого не хватало. Для них у меня всегда всё прекрасно и замечательно. Пусть будут спокойны и радуются за дочь.

На душе погано, но я ставлю несколько счастливых смайликов и нажимаю на кнопку "отправить". Оказывается, это сложно – быть в другом городе, в другой стране и ощущать душой все эти расстояния, которые отделяют тебя от всего привычного и знакомого. Трудно, когда вокруг всё новое. Трудно, когда для всех ты – пустое место. Трудно быть бесполезным человеком. Трудно, когда ты для всех чужая. Чужих не жалко. Сейчас мне очень не хватает всего того, что недавно так бесило и доставало: домашнего шума по утрам, вечного ремонта, того, как мама ругает меня за то, что я опять слишком много работаю и совсем себя не берегу, даже не хватает того, как пьяный брат в миллионный раз вваливается в дом и мочится в штаны.

То ли от ностальгии, то ли от пустого желудка начинает знатно подташнивать. Чтобы избежать скоропостижной, приходится скоропалительно приводить себя в чувства, брать себя в руки и идти в новый день в чуждом мне мире.

По пути в офис захожу в небольшое кафе, где не оказывается пончиков, но представлен огромный ассортимент разных пирожных. У меня не так много наличных, и вообще я по жизни привыкла экономить, а тут всё безумно дорогое, но не хочется угощать стариков, которые были так добры ко мне, чем-то из разряда "самое дешёвое", они же не виноваты в моей финансовой слабости. У меня от финансовой подушки даже наволочки нет… Поэтому с тяжёлым сердцем выбираю несколько красивых и, как по мне, прилично дорогих пирожных для Чарли и Фила и ещё одно бюджетное для себя. Меня не покидает ощущение, что я себе не по карману.

Добравшись до офиса, первым делом спускаюсь в цоколь.

– Привет! Вот, это вам, как и обещала! – С улыбкой протягиваю старикам по аккуратному бумажному пакету со сладостями и сносным кофе. Оба расплываются в доброй старческой улыбке.

– Это уже взятка! – смеётся Чарли.

– Чего такая грустная сегодня?  – Их настораживает, что я резко перестала улыбаться. Вот блин. Задумалась.

– Просто не выспалась, до утра всё читала статьи и сводки про группу. – Морщу нос. Чарли немножко мрачнеет и ничего не отвечает. Я не назвала группу, но он верно меня понял. – Вы были знакомы с Лукасом, так ведь?

– Да. Чудесный был. Очень талантливый. Человек просто замечательный. Конечно, не без своих минусов. А всё же славный был…

Фил кивает, соглашаясь с такой характеристикой, и молчит. Этим двоим явно трудно вспоминать об усопшем: сразу погрустнели и затихли. Кофе начинаем пить в тишине. Они молчат о том, что чувствуют сердцем, а я чувствую, о чём они молчат.

– Остин был близок с братом?

– Да. Только не говори с ним об этом. И вообще о Лукасе лучше с ним не говорить. Закрытая тема, понимаешь? – Киваю.

– И о группе тоже лучше не говорить, – добавляет Фил.

– Есть хоть что-то, о чём с ним можно говорить? – хихикаю, чтобы хоть как-то вытянуть диалог в фазу "плюс" из фазы "минус". Срабатывает. Оба старика начинают посмеиваться, поедая пирожные. А у меня внутри всё снова дрожит при мысли, что с Остином действительно опять придётся говорить.

– Пожалуй, с ним лучше молчать.

– А знаете, вчера он показался даже вполне, – Подбираю слово, – адекватным. Я ожидала увидеть психа и грубияна. А он такой… Тяжёлый. Холодный. Ноооо… Сознательный.

– Почему ты думала, что он будет грубияном или… Как ты там сказала? – пачкаясь в воздушном креме, переспрашивает Фил.

– Вы же сами меня вчера предупредили, что с ним трудно ладить. И Рей до этого рассказывал о его агрессивности, а другие поддакивали. Ещё слышала, как говорили, что он наркоман, и с алкоголем у него проблемы. Вот и ожидала увидеть нечто… Человекоподобное. Хотя, если честно, такой образ с самого начала не очень-то вязался у меня с той музыкой, которую услышала. – Каждый раз, переслушивая мелодию, такую чистую и проникновенную, я никак не могла поверить, что её написал злобный пьяный психопат.

– Послушай, тут почти все имеют маски, образы. Как это называется, Фил?

– Имидж. Репутация.

– Ага, точно! Репутация и у нас с Филом есть, хотя для всего остального мы уже староваты. Но даже при этом мы понимаем, что некоторые делают репутацию себе сами, а другим её создают люди со стороны. Так вот Ост и сам себе по дурости нарисовал, так ещё плюсом злые языки постарались дорисовать. Не верь всему, что говорят. А говорят о нём много.

– Не верь. В наше время нельзя верить никому. Даже себе. Нам вот с Чарли можно, – усмехаясь, подытоживает Фил, и я неохотно, а всё же улыбаюсь лёгкой шутке.

Мой кофе совсем заканчивается, мало того что пирожное оказалось невкусным, так ещё и в животе не пропадает чувство голода. Грустно.

Уходя от толстяков и поднимаясь по лестнице, понимаю, какой глупой была и как грубо судила о человеке со слов других людей, принимая на веру всё, что говорили о нём, ни разу не пообщавшись с ним лично. Примечательно, но теперь, находясь в этой стране, мне куда легче поверить в то, что кто-то плохой, и смириться с этим, нежели постараться увидеть в человеке что-то хорошее. Это говорит о том, что в душе я боюсь и вижу вокруг себя только угрозу, и мне всё представляется в негативном свете. Первые признаки психоза, конформизма или всё же депрессии?

Бреду к свету. Вверх по лестнице.

Рейнольд оказывается на месте.

– Привет. Я вчера оставила документы у тебя на столе.

– Видел. – Смотрит в экран моноблока, не отвлекаясь на меня. Сажусь на стул.

– Завтра с ним очередная встреча по плану Возможно, получится добыть ещё пару композиций.

– Хорошо. Нам нужны звёздные имена в титрах, хотя, он далеко не Циммер. – Раздражаюсь, но сдерживаюсь. Музыка прекрасная.

– Ещё я просмотрела первые страницы сценария. У меня есть пара замечаний.

– Не сегодня. Обсудим позже. – Это последнее слово чётко звучит как "никогда".

– Ладно. Тогда пойду… – Куда?

– Удачи.

Долго посидеть не получилось. Стукаю пятками и выхожу из кабинета, прикрыв дверь. Рей так и не отвлёкся от экрана, надеюсь, он там не новостную ленту с котиками листал, а то будет ещё обиднее.

Понимаю, что идти мне некуда, да и заняться нечем. Сценаристы пишут сценарий, музыканты музыку, режиссёры режиссируют, продюсеры продюсируют, а я… Ну, а что я? Чувствую себя не то грязной попрошайкой, не то маленькой девочкой, которая, пытаясь обратить на себя внимание взрослых, в результате попросту их злит, отвлекая от серьёзного разговора. Словом, в любом из вариантов я в проигрыше. Неприкаянная.

Пока иду под песенку Starsailor – SilenceIs Easy и размышляю о парне, каким-то чудом умудряюсь прийти не только к отелю, а ещё и к выводу о том, что меня достала серость занимаемой мною комнаты, её невзрачность давит мне на психику. Настало время перемен. Нужно обуютить пространство. Захожу в супермаркет, где покупаю себе простенький детский альбом с принцессой и несколько черных гелиевых ручек, первый попавшийся карандаш и стёрку, клейкую ленту, ножницы, белую нитку. Покупаю аромопалочки, несколько свечей подешевле, и не могу не купить малюсенький фикус в милом горшочке, маленькую жизнь. Я бы купила растение побольше, но денег в обрез. Пока иду через небольшой сквер с пакетом, подбираю несколько красивых веток, очевидно, упавших с дерева после недавнего ветра. Чувствую себя преступницей, но контрабанду из рук не выпускаю. Надеюсь, меня пустят в отель, и к моей радости так и происходит.

В номере включаю музыку и отдаюсь терапии творчества. Вырезаю и складываю причудливую салфетку под свечи, и расставив их на тумбочке, зажигаю. Нужно почистить атмосферу. Затем мастерю из расписанной бумаги четырёх объёмных птиц и ниткой собираю их в импровизируемый мобиль, который аккуратно приклеиваю к потолку над изголовьем кровати. Ну вот. Хоть какое-то движение. Достаю из стеклянной вазы уродливый идеально симметричный искусственный цветок и прячу его в шкаф, на его место ставлю красивые причудливые в своих изгибах ветки, ставлю вазу на полку рядом с телевизором, задвигаю в угол. Отлично. Больше всех меня радует малыш-фикус, его ставлю на прикроватную тумбочку справа. Люблю правые стороны.

Оглядываюсь. Так-то лучше. Остаток вечера провожу в потоке бессознательного, рисую, до последнего не зная, что именно. Выходит, однако, разбившаяся о скалы парусная лодка. Символично. Прячу (по привычке) рисунок в дальний ящик тумбочки и ложусь под одеяло. Вздыхаю, смотрю на часы, уже пятница.

До рассвета придумываю возможные фразы для будущего диалога, попутно прихожу к выводу, что моя история – это чудовищный экспириенс, а не повод посмеяться над собой. В итоге засыпаю.

Глава 6. Трудности перевода

Проснувшись около десяти, чувствую бодрость, как ни странно. Принимаю душ, тщательно мою волосы, даже бреюсь везде, словно это кто-то может заметить. И всё же… Наношу масла на тело. Долго старательно и аккуратно крашусь, орудую тональным кремом, стараясь выглядеть лучше, чем на самом деле. Не выходит. Чёрные стрелки с фиолетовыми кончиками, синяя тушь, серебристые тени. Ну, допустим, глаза получились очень выразительными, но сути дела это не меняет. Губы не крашу.

Специфично. Атипичная внешность. На любителя. Скорее даже на редкого гурмана.

Хмурясь на себя, как всегда, за пяток лишних кило, втискиваюсь в серые джинсы, в которых кажусь себе всегда чуточку стройнее. Тонкий черный свитер в французском готическом стиле. Много колец на пальцы – моя сила. Обереги. Защитники-браслеты по несколько штук на запястье. Красные кеды. Накидываю кожаную косуху, которую сама же украсила множеством атмосферных нашивок, и, напоследок почти с удовольствием посмотрев на себя в зеркало, выхожу из номера. Я выгляжу брутально и нетривиально, и от этого чувствую себя уверенно.

В этот раз дорога, кажется, занимает меньше времени. Пока еду в автобусе, отмечаю для себя уже знакомые здания и переулки. Чужой город становится чуточку привычнее. И мне спокойнее. В руках держу рукопись, которую, надеюсь, ему будет интересно хотя бы бегло просмотреть, ведь его музыка оживляет именно эти страницы и эти слова. Выхожу из автобуса, чтобы пройти ещё квартал и собраться с мыслями, по пути удачно натыкаюсь на кофейню. Денег у меня после вчерашних покупок совсем мало, и всё же не хочется идти с пустыми руками, так что захожу в надежде купить пару стаканов кофе и традиционно нью-йоркские сэндвичи или бейглы, но это оказывается дорогое кафе, и я могу рассчитывать в лучшем случае лишь на один стакан с напитком. В какой-то момент всем своим кошельком ощущаю, что совершаю ошибку, а всё же заказываю лучший чёрный без сиропов и прочего, молока тоже избегаю, мало ли у него аллергия или непереносимость лактозы, я же об этом парне совсем ничего не знаю, Google такую информацию редко сообщает, о количестве половых партнёров, о размере задницы и даже об интимном тату – пожалуйста, Google рассказывает, но вот о действительно важных вещах… Увы. Так что обойдёмся дорогой и помпезной классикой. Беру сахар в модных пакетиках. Подставку. Протискиваюсь на street и иду навстречу своей участи.

Думаю, всё должно пройти нормально. Может не отлично и уж тем более не замечательно, но хотя бы сносно. С другой стороны, не стоит верить всему, что думаешь.

– Пожалуйста, – хнычу, обращаясь лицом к небу, долго мнусь, прежде чем открыть заветную тяжеленную дверь. Упорядочиваю мысли в попытке разобраться в своих поступках, ощущениях и желаниях. Итак, что мы имеем? Он красив, молод, знаменит. Он, как музыка: им можно восхищаться, совершенно при этом не понимая. Зачем я здесь? Меня к нему тянет. Что меня тянет к нему? Не знаю. Ощущаю влечение. Но не как к мужчине, это было бы слишком просто для меня. Во мне нарастает влечение к другой жизни. Однако, жизнь несёт в себе семя смерти. Тогда каковы мои истинные желания? Смерть? Трудно разобрать. Вздыхаю.

Отпихиваю дверь с усилием, до хруста в запястьях. Людей нет. Совсем. Это несколько напрягает. Дверь хлопает за спиной, словно взрывается граната, но на этот раз меня ей не испугать. Сегодня я боюсь другого. Может рано пришла, хотя уже почти обед. Странно, что люди отсутствуют, а дверь открыта. Оказывается ещё и музыка играет, едва различимо сегодня тут звучит знакомая мне Birds – Imagine Dragons. Оглядываясь по сторонам, убеждаясь, что здесь действительно никого нет; как и в первое посещение подхожу к барной стойке.

Я бы предпочла сейчас Enemy.

Вероятно, шум привлёк внимание, потому что одна из дальних деревянных дверей тихонько приоткрывается, из-за неё выглядывает человек с бородой и тут же скрывается обратно, заметив меня. Не знаю, как поступить, но меня явно видели, катаюсь на пятках у стойки в ожидании, тяну воздух носом, выдыхаю ртом.

Минуту спустя та же самая дальняя дверь рывком распахивается, и появляется Остин. На нём классные чёрные джоггеры, кеды и худи. Настоящий афродизиак. Его химия вызывает колоссальный всплеск эндорфинов и как следствие – аритмию. Мужская сексуальность – смертоносное оружие, боекомплект из эгоизма и чувства превосходства. Остин стреляет из высокоточной снайперской винтовки без предупреждающих, попадает точно в сердце с одного выстрела. Дайте бронежилет, а лучше два, хотя бессмысленно… Не спасёт. Если бы его залпы были поцелуями, все девицы молили бы его о расстреле.

– Чего нужно? – Его лицо выражает раздражение, а оценивающий взгляд подсказывает мне соблюдать осторожность.

– Добрый день. Пришла, как договаривались.

– Чего? – Хмурится крайне недовольно.

– В прошлый раз Вы сказали, что в пятницу будут готовы ещё композиции. Сегодня та самая пятница.

– Ты серьёзно? Это ж был сарказм. – Злобно усмехается, удивлённый моей тупостью. Плохой исход был предсказан, но от этого ничуть не легче. После слова "сарказм" у меня внутри происходит кульбит души, после которого она тут же замирает.

– Трудности перевода. – Выдавливаю улыбку. Мне ни капли не смешно, мне стыдно, чувствую, как краснею, уверена, даже через тональный крем мои щёки отчетливо проступили красным цветом, по шее ползут красные пятна, хорошо, свитер с воротом. Неделя и так казалась невыносимо трудной, а тут ещё и этот неловкий момент. Держу удар, не подаю вида. – В любом случае мой визит не окажется напрасным. Это Вам. – Делаю робкий шажок и протягиваю ему картонный стаканчик с дорогущим кофе, на который были спущены остатки моих сбережений.

– Я не люблю кофе, – с оскалом заявляет он. Мешкаю буквально мгновение, но моего секундного замешательства ему хватает, чтобы вскипеть окончательно: выбивает у меня из руки стаканчик, тот отлетает на бетонный пол и разваливается на составляющие. Кофейная лужа с пенкой – итог крушения моих надежд на здравый диалог. Не понимаю, чего я такого сделала и чем заслужила такое обращение? Он ведёт себя, как козёл, а при этом чувствую себя козлом я. Козлом отпущения! Мысленно отмахиваюсь от этой навязываемой роли и стараюсь не воспринимать на свой счёт. Жизнь эмигрантки меня многому научила ещё с детства. Бывало и похуже. Умело сохраняю невозмутимость на лице, не показываю того, что на самом деле твориться у меня внутри. Вдыхаю поглубже, чтобы уровнять кислородом количество выброшенного адреналина в кровь. Остин смотрит на меня свирепо, хищные животные же чувствуют страх, да?

– По Фрейду достаточно легко определить масштаб Вашей личности, раз уж Вас так легко можно вывести из себя. – Недовольно ведёт бровью. – Читать тоже не любите? – Едва ли он посвящает время достойной литературе, и мне это даже на руку: моё творение – так себе. Держу под сердцем рукопись, но всё же решаюсь оторвать её от рёбер и протягиваю ему.

– Что за х*рь? Прикалываешься? – Не принимая пачку бумаги, пышет ядом. Внутренности у меня сжимаются, и от этого моё лицо по привычному сигналу изнутри каменеет ещё сильнее. Никаких эмоций снаружи, держу всё мёртвой хваткой внутри себя. Сил хватает парировать.

– По этой рукописи снимают фильм, и в нём будет Ваша музыка.

– Н*срать. Люди тоже, как музыка: или цепляют с первых аккордов, или жутко раздражают. – Этой фразой он даёт мне понять, что я из второй категории. Что ж, на каждого слушателя своё скопление нот. Вглядываюсь в прекрасное лицо, и мне становится жаль парня в этот момент. Хоть эмоции и зашкаливают во мне, опыт и разум подсказывают, что так как он, может вести себя только раненый зверь. Заглядываю в его наполненные злобой глаза и убеждаюсь в своей правоте. У него внутри тоже многое сжато, гнетёт его, раздирает ему душу. Сердечные раны, драматизм внутреннего конфликта, вот он и скалится на окружающих. Опускаю глаза, чтобы не провоцировать агрессию.

– Мне жаль, что…

– Да уж, херово, когда не понимаешь сарказм. Тупая ситуация! – Он не понимает меня и продолжает кидаться в атаку.

– Вы меня не поняли. Мне жаль Вас. – Мне знакома его история, не в деталях, конечно, а лишь в общих положениях. Однако… Ужасно, когда из-за поглотившей тебя изнутри тьмы, ты не замечаешь света. Его музыка прекрасна, её услышат и ею восхитятся сотни людей, а ему нет до этого дела, потому что он замкнулся на своей внутренней боли и ожесточился до крайности. Знаю. Понимаю. Я и сама была такой.

Поднимаю глаза и встречаю его деспотичный взгляд. Смотрит на меня, как на аморального урода, от чего меня ударяет лёгким током. Может, он и не страдает внутри? Может быть, он просто такой сам по себе, просто ненавидит всех, и ставит себя на пьедестал? Вполне допускаю и такое положение дела, мне никак не понять его наверняка.

– Себя пожалей, – фыркает, склоняет голову на бок и продолжает смотреть на меня, как на отброса общества. Понимаю, никакой он не страдалец, а попросту откровенный мудак! Боюсь, если снять с него, как снимают шелуху с луковицы (слой за слоем), снобизм, самомнение и ехидство, граничащее с жестокостью, то под этими вонючими пластами элитарности, увы, души не обнаружить.

Это ж надо было так сглупить, не распознать сарказм в тот день и не послушать Чарли, когда тот усомнился в смысле услышанных мною слов. Сегодня, как и в прошлый раз оказываюсь слишком наивной, верящей в чудо, на одних и тех же граблях танцующей.

От тембра голоса, который теперь звучит не в моей голове, голоса, который теперь вместо прежней поддержки выражает презрение ко мне, мои внутренние стены рушатся. Чувствую, ещё чуть-чуть и я всеми своими эмоциями вывалюсь наружу из глубокого бункера моей души. Задерживаю дыхание в надежде погрузиться глубже в себя и зацепиться за остатки самообладания, но весь негатив и тяжесть прошедших дней валят, словно домино, пошатнувшиеся стены, дают чувствам никчёмности и неполноценности заполнить внутри меня абсолютно всё пространство и выталкивают истинную меня на всеобщее обозрение. И вот она я. Чувствую, как расширяюсь и расползаюсь в стороны, тело становится неуклюжим и грузным, волосы начинают неприятно давить на шею и раздражают. Моё тело больше не способно вмещать то, чем я сейчас становлюсь. Краснею. Ощущение проигрыша скапливается слезами в глазах.

Бойцовские навыки не дают мне расплакаться. Только не перед ним. Пусть я и проиграла реальности, не покажу своей слабости. Делаю глубокий вдох-выдох. Смотрю на парня в последний раз. Такой красивый снаружи, но такой гадкий внутри. И почему я всё ещё жалею его?

Самоконтроль и самообладание переходят в закоренелый режим автопилота. Главное – не показать этому животному страха и не делать резких движений. Как можно спокойнее подхожу и подбираю стаканчик, крышку, подставку. Лужу пускай сам вытирает. Не смотрю в его сторону. Контролирую дыхание. Неторопливо отхожу к барной стойке, чтобы выбросить картон и пластик в грязный мусорный бак рядом с ней. Бесполезная трата времени и денег. И тут ко мне приходит осознание бесполезности и моей рукописи. Я не только теряю время, уже потеряла кучу денег, так ещё и теряю чувство собственного достоинства. Пытаюсь прыгнуть выше головы. Мне свойственно искренне жалеть тех, чьё счастье зависит от мнения окружающих, так чего это я сама вдруг решила, что мои фантазии и идеи, моё мнение и эмпатия вообще могут быть кому-то интересны? Почему мне стало так важно одобрение?

Верчу стопку листов в руках. Это всего лишь бумага и краска. Ничто.

С трудом удерживая эмоции, больно всхлипываю горлом (почти беззвучно) и сую в отвратительную мусорку с глупыми наклейками ещё и рукопись. Спокойно отхожу от бака. Никакого драматизма и душещипательной экспрессии. Ухожу, осознав всё сполна и придержав дверь напоследок. Скулящая тишина следует за мною по пятам, как верная псина.

Очутившись на улице, позволяю себе выпустить несколько слёз и смахиваю их руками так быстро, чтобы даже самой не заметить их появления; исход моей истории пессимистичный, но я стараюсь держаться воодушевляющего ритма. Сейчас во мне нечто вроде песни Low Flying Owls – Glad To Be Alive. Скорым шагом ухожу прочь. Чем больше иду, тем тяжелее становится внутри. Обида нарастает. Прислоняюсь к зданию, чтобы просто подышать и выстроить новые блоки. Это было тяжёлое поражение, пожалуй, сравнимое с атакой атомной бомбы. Но ничего. Пара дней лучевой болезни и отстроимся заново. Не впервой. Не зря же Курт говорил: "Всё можно пережить, если подобрать нужную песню". Найти бы теперь эту самую песню, дабы не прибегнуть к суициду, как так-себе-мотиватор.

Потратила кучу времени за изучением чертогов собственного разума, а в итоге налетела с разбегу на те же грабли. Головой понимаю, что, собственно, ничего нового сегодня со мной не произошло. Всегда всё было именно так: надеялась на лучшее, воспринимала слова буквально, часто верила людям. Слишком часто. И каждый раз меня за это щёлкали по носу и, хватая за голову, совали этим же носом в тягучее зловоние реальности. Вот и сейчас тоже самое, и почему только повела себя как раньше? Опять! Стоит отметить, сегодня было больнее, чем обычно: Остин не просто приложился ко мне реальностью, он буквально отхлестал меня ею по щекам. С оттяжкой.

Делаю вдох и отдаюсь течению города.

Уже возле отеля, захожу в магазин с идеей купить себе чего-нибудь поживать, но, увидев своё отражение в одной из зеркальных витрин – это полноватое тело и красное припухшее от невыплаканных слёз лицо, решаю ничего не покупать. При этом чётко осознаю, какую именно покупку мне всё же стоит совершить.

Забегаю в номер отеля и первым делом открываю ноутбук. Нужно купить билет обратно. Домой! Stereophonics – Maybe Tomorrow. И хватит уже наивных мечтаний и ожидания светлого будущего. Всегда есть только настоящее, а будущее – это неуловимая фикция. Эфемерность. Нужно вернуться к фундаменту, нужно возвести новые стены.

Присматриваю пару рейсов на ближайшие дни в настроении песни Bosshouse – Breaking Away. Денег на билет впритык хватает. Не оформляю покупку, во-первых, потому что нет карты, во-вторых, решаю, что прежде всё же стоит сообщить обо всём Рейнольду; закрываю ноутбук, стягиваю с себя вещи. Опять хочется плакать, так что решаюсь спуститься на пол и хорошенько прокачать тело. Как говорила одна из моих знакомых: "В любой сложной ситуации качай пресс и зад." Нет смысла плакать и ненавидеть себя. Я не принцесса, чтобы распускать нюни, и не младенец, чтобы меня жалели. Ну сглупила. Совершила ошибку. Теперь нужно собраться и исправить всё, что в силах исправить. Ругаю и воспитываю в себе своего собственного ребёнка, качаю пресс и восстанавливаю физическую связь с реальностью до тех пор, пока в висках не начинает противно пульсировать. Выдыхаю в голос:

– 

Хватит!

– И с меня, и с моего тела. Достаточно!

Глава 7. Пришествие

Субботу и воскресенье провожу, отвлекаясь на город. Просто брожу по streets и бесчисленным авеню, проникаюсь ритмом мегаполиса, теряюсь в толпе, слушаю в наушниках каверы без слов, вроде вновь открытого для меня Take Me To Church – Lofi Fruits Music Chill Fruits Music, так сказать, залечиваю душевные раны нотами. Удалить злосчастную мелодию Эймса не решаюсь, уж больно хороша, но и слушать её не могу, поэтому, исходя из соображений своей личной психической безопасности, старательно избегаю её в своём плейлисте. Сижу на лавочках с принцессочным альбомом и рисую. Стараюсь не привлекать внимания и своего внимания ни на кого не обращать. Странные дни душевной тревожности. Непонятного мне ожидания. Анабиоз мышления. Паралич души.

В русском языке есть крылатое выражение: "Проснись и пой". Англоязычная версия занятнее – "Rise and shine", мне не удаётся ни восстать, ни засиять, но к утру понедельника у меня проходят почти все симптомы послепятничной лучевой, да и утренний холодный душ делает своё дело. Опухлость лица спала, даже синяки под глазами почти пропали, тело приятно ноет от застоя молочной кислоты. Просушиваю волосы феном, стягиваю их в высокий небрежный хвост и выпускаю пару прядей у лица. А всё же, признаюсь, мне по-прежнему хреново на душе. "Чем хуже у девушки дела, тем лучше она выглядит" – эта история явно не про меня.

Надеваю узкие чёрные джинсы, футболку с группой разрисованных лиц из банды Кiss, накидываю длинный шерстяной пиджак, красные кеды: деловитый панк. Иду пешком, чтобы проветриться хорошенько.

Мода столицы штата не движется в каком-то явном направлении и предоставляет свободу для самовыражения как местным, так и мне. Многие яркие модницы Манхэттена в своих броских эпатажных look'ах-на-грани, к моему удивлению, не смотрят неодобрительно на безлейбовую меня, чего не могу сказать о российских фэшэнистках, которых в большей степени интересуют тренды продиктованные консьюмеризмом, а не как таковая индивидуальность. Мне, как и нью-йоркским законодательницам, нравится сочетать не сочетаемое, хотя до экспериментов местного масштаба я едва ли дорасту в силу своей русской закоренелой эстетики: меня нельзя назвать фанатом сложных вещей, которые кажется сами носят человека, а не наоборот, но в целом здешняя политика стрит стайла меня полностью устраивает. И всё же, несмотря на все плюсы континента, мне надоело быть здесь неприкаянной русской, тоскливая участь, как в песне Ruska – Apocalyptica.

Проходя в центральные двери, понимаю, что бы я не сказала, мои реплики вызовут мало отклика, если сказать точнее – никакого отклика не вызовут. Никто не удивится и уж тем более не расстроится от моего решения улететь раньше. До меня тут никому не было и нет дела, и это – нормально. Для всех я тут малознакомая девица из другой страны и только.

Поднимаясь по ступенькам напеваю:

But in this heart of darkness (Но в этом сердце тьмы)

Our hope lies lost and torn;(Наша надежда потеряна и разорвана в клочья;)

All flame like love is fleeting (Всякое пламя, подобное любви, мимолетно)

When there's no hope any more. (Когда надежды больше нет.)/

Я не хочу и не стремлюсь к тому, чтобы мне уделяли внимание, опекали или соглашались со мной, обращались, как с принцессой. Нет. Мне нравится независимость и самостоятельность. Отшельничество – это вообще моё состояние души, самовывоз – мой принцип по жизни. Но вот почему, почему, мне втемяшилось в голову, что я способна высказаться, и должна быть услышана и понята? Почему столь необходимой для меня стала демонстрация моего видения и понимания мира и людей в нём? Неужели понадеялась найти единомышленников? Неужто рассчитывала помочь кому-то, показать, что он не одинок в своём одиночестве? Слишком самонадеянно…

На одном энтузиазме далеко не уедешь. Как бы прискорбно это не звучало, но человеку нужен человек. В итоге, не найдя ни одного человека, который хотя бы сделал вид, что ему интересны мои мысли и понятны помыслы, я скатилась к усталости, провоцирующей тотальное безразличие ко всему окружающему. Опять. Меня обнимает чувство пустоты. И в этих объятиях становится понятным, что дело даже не в людях и не в том, кто они и какие, дело не в языке или стране, вся соль во мне, и я – та самая рана, которая смиренно принимает всю соль себя. Весь мой мир, то, каким его вижу и чувствую, весь он во мне. Только во мне, и нечего выставлять его на показ, всё равно никто на такое сейчас не смотрит. И вообще пора бы прекращать считать своей виной, что другие постоянно видят во мне кого-то, совсем не совпадающего со мной настоящей. По факту – я транслирую негатив и не вписываюсь в современную концепцию "Жизнь – это удовольствие". Оставляю эту нежизнеспособную и крайне дорогую ложь инстаграмным декорациям и новомодным коучам. Каждому своё, в конце концов.

Когда почти подхожу к кабинету Рейнольда, высокая девушка, очень стройная девушка в белом обтягивающем платье, без церемоний тормозит меня словами:

– К нему нельзя. Он на переговорах. – Понимаю, что переговоры не могут длиться вечность, при этом спешить мне некуда от слова совсем, так что решаюсь ждать.

То, что меня тут никто не помнит и не знает, вызывает улыбку, хотя я по сути – первопричина и создатель того, над чем тут все работают сутками напролёт. Действительно, забавно.

Прохожу за прозрачную перегородку и сажусь за стеклянный стол, на котором лежит кипа разнообразных журналов и буклетов. Бросаю взгляд к соседнему столу, аккумулирующему возле себя компанию из трёх девиц в коротких узких юбках. Трудно разобрать, о чём они сплетничают, потому что говорят слишком быстро и на английском, к тому же постоянно посмеиваются и шепчутся с уха на ухо. На их фоне я резко резонирую в своём прикиде и молчании. Умело не обращаю на них никакого внимания и игнорирую, пролистывая страницы первого попавшего журнала, прокручиваю кольца на пальцах, делаю погромче The Red – Chevelle в наушнике. Сама не понимаю от чего, но во мне волнами нарастает напряжение. Бесит.

– Смотрите! – Вдруг отчётливо и довольно громко проговаривает одна из девушек. Так реагировать можно исключительно на явление Христа народу; становится интересно, поднимаю глаза и вижу, как по коридору проходит субъект не совсем здоровой одержимости женщин. Эймс. Зрение, конечно, может подводить, но это точно он, узнаю по движению плеч и нахальной походке.

Девушка в белом пытается остановить "Миссию", отчаянно преграждает путь, но он отодвигает её в сторонку левой рукой и заходит в офис Рея, как к себе домой. Хлопает дверью перед носом у девицы, которая ещё не успела отойти от шока второго пришествия.

Врубаю Forty Foot Echo – Multiply.

– Слышала: сейчас он с Мирандой. Везёт же…

– Чего он тут вообще делает? Контракт же давно закончился. – Сплетницы заметно оживляются.

– Что-то новое затевает?

Кокетки начинают прихорашиваться, поправляют волосы и бюст. Заставляю себя по-прежнему не смотреть на них, как бы вчитываясь в буклеты. Нервозность сменяется беспокойством. При мысли быть увиденной, становится неуютно. Он из тех животных, которые кидаются на всякого прохожего. Лучше избегать зверя. Оборачиваюсь, чтобы присмотреть себе укромное местечко за глухой стеной, но там стоит лишь огромная кадка с искусственным растением, и нет мебели, чтобы присесть.

В голове рождается идея переставить стул, на котором сейчас сижу к пластиковому фикусу и расположиться там с душевным комфортом. Дождусь, когда уйдёт хренов Иисус, и тогда уже зайду и распрощаюсь с Рейнольдом. Встаю со стула и совершаю задуманное. Девушки таращат глаза и, приоткрыв ротики, молча за мной наблюдают, пока я с шумом устраиваю себе местечко. Поставив стул и усевшись вдали от информационной суеты и сомнительных перспектив, замечаю, что оставила телефон на столе, возвращаюсь за телефоном, прикидывая, что неплохо бы захватить с собой ещё и журнал, ну, чтобы скоротать время и в очередной раз испытать свой навык чтения на английском, к тому же жёлтые страницы – дополнительная возможность для конспирации. Прятаться, так прятаться.

Склоняюсь над столом в поисках подходящего журнала, перекладываю тупые глянцы один за другим.

– Ой… – Слышу голос кокетки за своей спиной. Её укусили? Оглядываюсь на неё, ничего не происходит. Ничего такого, на что можно было бы сказать "Ой". Но все в компании в этот момент заметно напрягаются, округляют глаза и нервно сглатывают.

– Идёт сюда… – С этой фразой ко мне приходит понимание ситуации, и всё сжимается внутри. Ну и дался мне этот грёбаный журнал?! Ругаю себя за нерасторопность. А ведь такой был план хороший!

Смотрю исподлобья в проход и вижу, что зверюга уже обогнул один из столов и направляется прямиком сюда, глядя на меня. Заметил..! Во рту пересыхает. В надежде, что он передумает нападать и всё же пройдёт мимо, опускаю глаза, делая вид, будто бы очень занята поиском чтива, бежать к фикусу всё равно будет невероятно тупо сейчас. Периферийным зрением замечаю, как зверь останавливается у косяка стены и лениво опирается на него плечом. Больше никаких движений не улавливаю, спустя пару секунд любопытство берёт надо мною верх и поднимает мои глаза. Эймс стоит, как ни в чём не бывало. Небрит. Чёрные джоггеры, чёрные кеды, чёрная футболка, мускулистая рука держит хватом чёрную кожаную куртку. Смотрит на меня с прищуром так, словно ему сказали, что у меня внутри припрятан слиток золота, и ему крайне трудно поверить в эту чушь, но в тоже время он совершенно не против расчленить меня, чтобы удостовериться наверняка.

Атмосфера вокруг него формируется гнетущая и зловещая, а девицы тем временем хихикают, одна из них даже проговаривает "Привет". Ох, не знает она, как рискует.

– Пойдём кофе выпьем. – Чуть кивает головой в сторону выхода, чётко звучит этот не мой отныне голос. Очередной сарказм или шутка? Мелькает мысль в голове, что это он вообще не со мной говорит, а с одной из этих блонди. Опускаю глаза к журналам. Да. Точно не мне. Стал бы он звать меня, когда тут три длинноногие лошадки фыркают и бьют копытцем при виде такого жеребца. – Ну?

Поднимаю глаза. Неужели зло способно быть столь привлекательным? Смотрит на меня в упор, физически ощущаю на себе его взгляд, словно касание. Кивает головой в сторону повторно. Теперь очевидно, что это он всё же мне. Чего ему от меня надо?! Мои брови прибегают к переносице с выражением "Так, блэт".

– Вы же не любите кофе. – Закатывает глаза до того, как моя реплика оказывается завершённой.

– Погнали, – тон не скрывает раздражительности, всё никак не привыкну к тому, что он говорит голосом из моей головы. Я всегда доверяла этому голосу, и этот тембр никогда не был со мной так груб, как сегодня.

С утомлённым вздохом хищник отклоняется от стены, и мне становится заметна рукопись, всё это время скрывающаяся из поля моего зрения из-за выступа стены. Как ни странно, больше всего поражает не факт нахождения моей рукописи в его руке, а белый контраст, с которым она выбивается из гаммы чёрного облачения Эймса, тот, к слову, уходит не оборачиваясь.

Идти за ним? Разум кричит мне "стой" и тормозит ноги, любопытство толкает вперёд: рукопись ведь не так давно была заброшена в помойку, а теперь вдруг оказывается у него. Мнусь у стола, путаясь в своих же ногах, но в итоге любознательность берёт верх над разумом и подчиняет себе моторные функции. Лучший способ избежать проблем – не ходить туда, где они имеют свойство возникать, или не идти за человеком, который сам по себе является проблемой, если разобраться, к этому и сводится вся житейская мудрость… Да уж, мудрости у меня не отнять. Чего нет – того нет. Я беспросветно глупа. Хватаю телефон и спешно иду следом за Эймсом, заставляя себя не вслушиваться в кудахтанье трёх девиц за моей спиной, в их неразборчивое бормотание, хотя, в общем-то и так понятно, о чём их разговор. О ком.

Если честно, у меня утилизируются все мысли. Из-за кое-чьей сомнительной каллокагатии в моём организме происходит неизвестная мне до этого химия тела – меня одолевает дофаминовый кайф, при котором зоны мозга ответственные за разум, отключаются напрочь.

Пока схожу с ума и вниз по лестнице, стараюсь физически держаться на максимально большом расстоянии от парня, плюс выдерживаю психологическую дистанцию, и смотрю ему в спину: всё та же уверенная спортивная походка, немного вальяжная и сексуально развязная, словом, – классная до умопомрачения. Такая бывает у исключительно уверенных высоких парней. Самоуверенных парней. Плохих парней. Ему подойдёт песня An Honest Man – Fantastic Negrito, движется, во всяком случае, сегодня он в её такте, прокручивает ключи на пальце и не замечает никого вокруг.

Следом за ним спускаюсь в подвал, где он открывает уже знакомую мне дверь комнатушки Чарли, проходит в помещение и не придерживает после себя дверь, из-за чего мне приходится прикладывать усилие и удерживать её локтем, прежде чем протиснуться внутрь следом. Эгоист!

– Тут жди, – парализуя меня, командует, чуть обернувшись, и идёт дальше. В нём удивительным образом сочетаются внешний холод безразличия и сокрытая от глаз раскалённая чувственность, о которой мне известно лишь благодаря той самой мелодии. А может мне только так кажется? Стою (как идиотка) в проходе у самой двери. Заглядываю в глубь помещения и в тусклом свете студии вижу по очертаниям, как любитель командовать подходит к Чарли и кладёт ладонь на его плечо, тот от неожиданности чуть подпрыгивает, снимает наушники, встаёт, начинает смеяться, вскидывает руки и обнимает высокого парня, как отец сына, похлопывая по спине. С ним реально так можно? И он не пышет ядом и не расшвыривает всё, что видит, по комнате? Удивительно. Саркаааааазм.

Чарли издалека замечает меня через плечо парня и подзывает подойти движением руки. Остин бросает на меня неодобрительный взгляд с прищуром и тут же что-то спрашивает у Чарли, наклонившись к нему, мне не слышно, что он спросил, но вижу, как старик в ответ ему улыбается и кивает несколько раз.

Мне велено было оставаться здесь, так что пячусь к двери. Чарли снова подзывает меня рукой, очевидно, продолжать стоять тут после этого будет уже как-то неадекватно. Минус на минус… Ладно.

– Здравствуйте, – робко проговариваю пока тихонько подкрадываюсь к ним. Вижу, парень следит за мной, как тигр за копытным. Хотя по сути это он – козёл!

– Привет! Привет! Смотри-ка, кого к нам занесло! – Указывая на Остина, хохочет.

– Да, уж. Я заметила. – Поджимаю губы, чтобы не выдать нервозность. Парень смотрит на меня с удивлением, кажется, он не ожидал, что мы с толстяком приятели.

– Фил вышел на обед. Подождёте его?

– Я заскочил только поздороваться. Много дел. Передашь ему от меня привет? – Снова не замечает меня. Чарли же смотрит то на него, то на меня с каким-то диким воодушевлением. Катаюсь на пятках и прихожу к выводу, что зря согласилась идти за этим парнем. Добром это не кончится. Ох, как же тяготит меня предчувствие. Что я творю?

– Передам!

– Отлично. Был рад увидеть. – Ну, хотя бы со стариками он вежлив.

– Зайдёшь на неделе?

– Конечно… Нет, – добавляет громадина и идёт к двери.

– Как всегда! – причитает добряк в ответ и машет нам рукой на прощание.

Остин подобен пeтле, окутывающей шею, и я знаю наверняка, что лезу в неё осознанно. Признаю в себе отчаявшегося самоубийцу и вслед за душегубом оказываюсь на улице.

Моё сердечко ёкает и подпрыгивает к гортани. Звучно сглатываю. Прямо напротив входа в здание стоит вороной, сверкающий мускулами Muscle car Ford Mustang Boss 429 1969! Эта тачка имеет чертовски агрессивный внешний вид и отличается дико-спортивной заряженностью.

Экстерьер брутального чёрного монстра украшен моделируемыми воздухозаборниками и большой решеткой радиатора – всё как на лучших пинах. Мускулистые задние крылья с чётко-выраженной линией передних, задают особенную харизматичность. Ради шанса лицезреть легенду своими глазами да ещё и с расстояния вытянутой руки стоило переться в Америку! Определённо точно! Готова пищать от восторга! На экземпляре, красующимся передо мной, установлена еще и крышка топливозаливной горловины в стиле гонок Леман! "Ох, мама", как сказал бы мой папа. Эстетическое совершенство облика завершают 15-дюймовые диски, обутые в классические шины для маслкаров. Это не машина. Мечта! Чёрт возьми, мне несказанно повезло увидеть это совершенство; сам по себе Boss 429 c семилитровым двигателем и четырехступенчатой коробкой передач довольно сложно найти. Это – единорог среди Мустангов. Пускаю слюни. Благослови Господи Америку, какую же красоту здесь создавали в былые времена! На сегодняшний день такой возмутитель спокойствия один из самых желанных Ford Mustang среди коллекционеров. Легенда, которую прежде мне удавалось видеть лишь на видео.

Не могу не открыть рот напоследок. Вот он, настоящий, это не какой-то вам super swap, завещанный "Боди Элеонор". Нет! Это оригинал! Чистейшая классика, выходец из Красной книги для машин! И до чего же прекрасен этот чистокровный холёный мустанг. Хлопнуть бы этого жеребца по шикарной заднице и посмотреть, как он полетит галопом!

Машина подмигивает габаритами.

Не может быть! Вселенная издевается!? Готова орать благим матом. Остин подходит к водительской двери и открывает её. Ну конечно же! Конечно же это его тачка! Ну почему именно эта тачка!? Почему не Порше, ну не знаю, Бугатти, Мазератти… Не Ламбо? Всем девчонкам ведь нравится такое!!! Допустим, он не пытается ни на кого произвести впечатление, но почему этот эгоистичный гад катается на тачке моей мечты? Единственной машине, которая мне по душе? Да, определённо – Вселенная смеётся надо мной в голос! Негодую. Это удар под дых.

– Запрыгивай.

– Как скажете. Вoss… – Подхожу к машине. Моя реплика отзывается приподнятыми бровями у владельца, который ещё не успел скользнуть в салон. Не ожидал от девушки знания хотя бы банальной машиноистории? Болван он всё-таки…

Блин, ну вот почему машина и он такие шикарные? Как же невероятно бликует вороново-чёрный в солнечных лучах. Аккуратно открываю дверцу. Салон просто бомбический. Хром, чёрная кожа, дерево. Пахнет мужским одеколоном с древесными нотками и перцем. Водитель вальяжно и уверено располагается в кресле, отодвинутом далеко назад, почти ложится в него. Закидывает куртку и рукопись на заднее сидение купе. Я же сажусь осторожно, нежно захлопываю дверцу. Мотор взрывается рыком, и мне не сдержать восторженной улыбки и не скрыть вздыбленных волосков. Это невероятно. Такая сила. Мощь!

– Регистр Shelby, да? – Владелец кивает. Вздыхаю восторгом в ответ. Едва ли это carsharing, а стоимость таких лошадок стартует от 350 тысяч американских долларов. Кажется, парень из тех самых 10%, возможно даже входит в тысячу, а то и в сотню. Как ни крути, в его распоряжении куча кругленьких нулей.

– Нравятся старые тачки? – Смотрит на меня, как на конченную дуру, пока затягиваю ремень безопасности.

– Дата выпуска – просто число. У машины нет возраста, только история, душа и состояние. – Парень усмехается, и мне не понять доброй или злой усмешкой.

Резко трогает с места, заставляя меня теряться в мыслях и вжиматься в кресло. Что я творю? Что я вообще делаю в машине человека, которого вижу третий раз в своей жизни, при чём два первых раза были, мягко говоря, погаными. Почему было не остаться в офисе? Нужно злится на себя за то, что так и не зашла к Рею, но вместо этого, злюсь на себя за то, что поленилась накраситься сегодня утром и сейчас выгляжу, прямо как чудовище. Словом, молчу, негодую и смотрю на мелькающий за стеклом сити.

Движение в этом городе меня напрягает. Мне мучительно не спокойно, но стоит взглянуть на водителя, и во мне рождается уверенность: спокойствие и расслабленность, с которыми он управляет мощнейшим авто, поражает. Кажется очень опытным. И сегодня от него не несёт спиртным. Это тоже успокаивает. Немного не привычно от того, что не играет музыка в салоне, но может оно и к лучшему. Заворачиваем к кафе. Не задаю вопросов, просто принимаю момент и не разговариваю, как советовали старики, не думаю, что это тогда была шутка.

– Два фирменных.

Что ответил оператор, мне не удалось разобрать, английский по-прежнему не всегда даётся мне с первой фразы. Парень проводит картой по терминалу, и машина катит ещё немного вперёд, где через окно выдачи протягивается поднос с двумя картонными стаканами и парой средних размеров бумажных пакетов, от которых приятно пахнет корицей.

– Держи. – Передаёт добычу мне и трогает с места. В моменты остановок на светофорах замечаю, что некоторые прохожие указывают на машину и даже оборачиваются, смотрят вслед. Да, тачка приметная даже для Америки, не спорю. Я бы тоже на такую обернулась с приоткрытым ртом. Но я сижу сейчас в ней. Ну и ну. Пути господние… или чьи бы они не были…

Человек-петля останавливается на большой полу-пустой парковке возле какого-то парка. Светит солнце. Густая малость запущенная растительность. Тихий день, приятно-прохладный после ночного дождя. Погодка так и манит прогуляться по неведомым зарослям, но мне совершенно не хочется выходить из машины. Настроение ехать, ехать и ехать.

Парень молча забирает у меня кофе и пакеты, покидает машину. Приходится поступать так же, нежно захлопываю дверцу и, вдохнув прохладный свежий воздух, запахиваюсь плотнее. Красавчик ставит кофе и пакеты на блестящую крышу машины, накидывает кожаную чёрную куртку… Ох, слишком проворно и сексуально. Понимаю, что бесстыже пялюсь на него, но, благо, он не замечает, потому что не смотрит в мою сторону, захлопывает дверь машины. Берёт еду, кофе и, не взглянув на меня, идёт к парку. Не уверена, следует ли мне идти за ним, с другой стороны, стал бы он везти меня сюда, чтобы просто высадить? Предчувствую неладное. Шагаю следом, глазею на носки своих кед.

Идём пару минут по дорожке парка в полном молчании. Держусь на безопасном расстоянии, глазею на деревья, на то, как, причудливо сплетаясь ветвями под солнцем, они рисуют узоры теней, место завораживает своими контрастами, кажется несколько диким и максимально естественным, у меня почти пропадает ощущение города. В таком густо-поросшем парке можно убить и схоронить человека. Глушь. Мрачновато. Мне приходится по вкусу. Вскоре туннель из деревьев выплёвывает нас на холм, и мы выходим к берегу реки, вижу вдалеке какой-то мост-дугой, тут у воды стоят несколько деревянных столов с лавочками. Расположив всё, что было в руках на одном из столов, Остин усаживается, робею, но всё же сажусь напротив, стол достаточно широк, чтобы не позволить этому человеку дотянуться до меня, если вдруг у него возникнет желание влепить мне пощёчину, с другой стороны, ловлю себя на ощущении, что мне сегодня нет смысла ждать от него какого-либо вреда.

Солнце светит ещё по-летнему ярко. Лучи приятно целуют кожу на висках, но ветерок выдаёт присутствие осени, щекочет прохладой нос и подбородок. Продолжаю смотреть на деревья, которые едва-едва начинают демонстрировать цветные пятна нерукотворного импрессионизма. Все эти "вертикальные полотна" влажные и свежие после вчерашнего дождя увлекают взор. Осень уже подкралась к городу. Глупо это отрицать.

Осматриваюсь, в парке тихо и безлюдно, на другой стороне реки виднеется что-то вроде небольшой набережной с магазинчиками. Проходит мужчина с собакой… И снова тишина.

Остин вынимает кофе из картонного разноса и ставит один стакан передо мной, второй ближе к себе, тоже самое проделывает со съестным. Открывает свой пакет, из-за чего ещё более отчетливым становится запах корицы и карамели. Закидывает небольшой кусочек булочки в рот, откидывается на спинку скамейки и, сделав глоток кофе, рассматривает блики на воде, чуть прищуриваясь из-за солнца.

Сегодня он не выглядит как прежде. Не пульсирует гневом. Не такой безжалостный. И всё же он такой холодный. Неприступный. Слишком взрослый, что ли. Сознательный и осознающий. При этом привлекательно-игривый для моего внутреннего ребёнка и сексуально-притягательный для моего взрослого. Внеземной. Пугающе-незнакомый для моего родителя, но такой завораживающий для всей меня. Не могу объяснить самой себе, какой же он на самом деле. Мне больно от того, что он такой чужой. Ощущаю это, как какую-то ошибку вселенной. Это неправильно. Так не должно быть, но всё именно так. Такое положение дела, как ни странно, очень раздражает. Невероятно, но факт.

– Как выбила встречу со мной тогда?

– Эм.. Я ничего не выбивала. Сказали нужна подпись, отправили по адресу. Всё вышло спонтанно. Даже не успела погуглить к кому еду.

– Погуглить? – Удивляется так, словно я обязана знать его, как пуп земли.

– Ну, да. Я мало знакома с вашим творчеством, и, если уж честно, на момент встречи мне было совершенно не известно кто Вы. – И какой. Сжимаю губы, поскольку с трудом сдерживаю усмешку, его так удивляет, что с моей стороны нет того раболепия, которое по отношению к нему испытывали девицы из студии. Ему это странно? Кретин. Вот она – пагубная сторона самовлюблённости. При этом стоит отдать должное… Я не лучше тех девиц: готова преклоняться, роптать и падать ниц. Благо, у меня натренированный самоконтроль. Вот только в обществе этого парня приходится генерировать столько этого самоконтроля, что с трудом его контролирую.

– Значит, тебя интересовала не встреча со мной, а просто была нужна подпись? – удивление так и играет в чарующем тембре голоса. Самоуверенный болван. Тянусь к шуршащему пакету с идеей контроля.

– Вообще-то и подпись тоже не мне была нужна, она потребовалась тем парням в галстуках, а меня просто заставили поехать.

Эймс прищуривается, в его взгляде читается любопытство, но по мелькнувшей складочке между бровей улавливаю ещё и задетое самолюбие. Не нравятся мне все эти психологические игры, битвы детей и взрослых, острые углы, горящие мосты и прочее. На меня накатывает волна тревоги. Между нами не заладилось с самого начала, стоило ли сегодня в третий раз наступать на грёбаные грабли? И зачем только поехала? Разговор замолкает, не склеившись, и в воздухе начинает витать обоюдное разочарование. Что за тупость и самонадеянность? Чего я ожидала от этого человека, а главное от себя? Что мы подружимся? Любые взаимоотношения – это всегда немного про слияние, а наш паровозик дружбы с самого начала поехал не по тем рельсам!

Бархат голоса разрывает тишину и рассыпает по мне мурашки:

– Рукопись и правда твоя? – Его серые глаза сводят меня с ума своим холодом. Слишком жёсткие. Сверкают, словно крючок на леске. Их обладатель норовит подцепить меня, и как следует дёрнув, сделать подсечку сарказмом или издёвкой.

– Моя. – глубоко вздохнув, как рыба, на выдохе произношу в ответ. В голове смолкает Waiting to Fall - Iko. Мне не хочется сейчас говорить, особенно с ним и тем более о книге. Все слёзы уже были превращены мною в пот, так что сегодня ему точно не увидеть моих рыданий, как бы он не старался спровоцировать меня. Я – та самая рыбка, которую ему не поймать. Ни за что не клюну на наживку, сколько не разглядывай и не завлекай он в свои сети моего ребёнка.

Собираю самообладание и сжимаю кулаки. В его присутствии мелодии в моей голове сменяют друг друга с невиданной прежде скоростью. Начинает звучать Interstellar (Original Motion Picture Soundtrack) – Imperial Orchestra, и тревожность, которая набежала на меня в офисе, когда этот одиозный тип только пришёл, наконец сдаёт свои позиции. Теперь мне хочется просто вот так вот сидеть и ничего не делать, не говорить, просто плыть по течению и не обращать внимания на блесны, закидываемые им. Смотрю на воду, на ветви дуба над головой, которые качаются на ветру и переливаются в лучах солнца всеми оттенками зелёного и жёлтого. Стараюсь смотреть на что угодно, только не на этого незнакомца. Хороший мог бы выдаться денёк, но вот незадача… Я в компании заядлого и фанатичного рыбного-маньяка.

– Я прочёл. – Перевожу на него взгляд. Теперь он смотрит на что угодно, только не на меня. Странная тактика. Кофе не любит, но пьёт, рукописи не признаёт, но читает. – Нашёл много классных мыслей, – Спустя небольшую паузу добавляет, – неожиданно, знаешь ли. Тот железобетонный цинизм, который открылся мне в прочитанных строках, стал не столько признаком ума, сколько явился симптомом интеллектуального бессилия и некого отчаяния автора. Но забавно. – Молчим. – Рукопись только твоя? Ты сама написала или это плод коллективного труда?

– Это результат труда моего диссоциативного расстройства идентичности. Так что трудно ответить однозначно. – Поражаюсь тому, что смогла выдать такое на английском. Молча выгибает бровь и внимательно изучает меня, вынуждает снова отвернуться; могла бы, но не хочу выдерживать его взгляд.

– Хм. Значит могу многое разглядеть в тебе? – Звучит не как вопрос. Едва ли во мне есть нечто годящееся для разглядывания. Мне нечем его поразить или восхитить, так что парень ошибается. Пристукиваю пальцами в такт и выдаю фразу:

– Welcome to the inner workings of my mind. So dark and foul I can't disguise. (Добро пожаловать в мой внутренний мир. Такой темный и отвратительный, что я не могу его скрыть.). – Цитирую слова из песни Hurricane – MS MR, и мой оппонент смотрит на меня так, словно ему известен источник цитаты. Между бровей у него появляется небольшая складка, голова чуть наклоняется влево. Ещё и этот его фирменный сексуальный прищур. Надо срочно уводить тему. – И как так вышло? Я ведь рукопись зашвырнула в помойку. – В этот момент вспоминаю, что мне советовали не то чтобы не говорить с ним, а и вовсе рта не открывать, а я решилась задать вопрос, серьёзно? Замираю с куском булочки во рту и комком недосказанных слов в горле, пугаюсь самой себя.

Молчит, шарит по мне глазами.

– Ну, ты тогда так посмотрела… – Обращает ко моему лицу свои серые глаза. Смотрит, не отворачиваясь и не избегая. Принимаю вызов. Смотрим друг в друга. Глаза в глаза. Думает с секунду, прищуриваясь. Замираю. – У тебя глаза такие… Зеркала. И вовсе не кривые. В них видно всё без искажений. По-настоящему. Ты из тех, кто способен говорить взглядом. Вот только мне пока никак не разобрать, о чём ты вообще.

– Разница языковых культур. – Ему не забавно.

– Вроде того. А ещё… в отличие от других, ты не интересуешься, кто такой я, словно бы и так знаешь обо мне всё наверняка. Но при этом ты безмолвно спрашиваешь у меня, кто ты такая. Не знаю, стану ли зеркалом для тебя, но ты довольно нагло и без церемоний заглядываешь в меня. А в тот день и вовсе посмотрела так… Короче, не знаю, как объяснить проще: у меня вот тут, – Показывает стаканчиком кофе в район солнечного сплетения, – опять бам.

– Бам? – Что за..? И почему "опять"?

– Ага. Бам. Касание без телесного прикосновения. Вот и полез в помойку за твоим, как оказалось, автопортретом… Прочитал. – Почему "автопортретом"?

Странно, но очень хочется сделать что-то такое, чтобы этот парень наконец-то улыбнулся, ну хотя бы самую малость. Он вообще умеет улыбаться?

Словно бы услышав мою мысль, отрицательно машет головой и отворачивается к воде. Намагничивает пространство вокруг себя. Что-то есть в нём такое… метафизическое и высокопарное, с налётом таинственности и мрачности. Задумчивый и очень внимательный, но при этом грустный взгляд серых глаз, прячет многое внутри него. И вместо зеркал у него металлические щиты.

Небрежные пшеничные волосы непослушной прядью падают на красивый высокий лоб. Небольшой треугольник светлой щетины под пухлой нижней чётко-очерченной губой, смотрится очень классно, дерзко. Врубель мог бы с лёгкостью написать с него демона, и картина бы имела куда более ошеломляющий успех. Более того, большинство классиков и современных авторов, могли бы взять его образ в качестве основы для создания опасного неоднозначного героя – антагониста, скорее всего. Он бы стал любимчиком у читателей, особенно женской половины, конечно. Какой же он свободный, пожалуй даже слишком дикий, и мне грустно от осознания его излишней самодостаточности. Это сильный, независимый, талантливый и бесконечно эгоистичный индивид. В нём столько всего, что даже Л. Бурбо не справилась бы с определением. Применяя свою авторскую терминологию, решаю классифицировать его "негодяем". Его безразличие и холодность действуют отталкивающе. И всё же так хочется произвести на него впечатление, понравится ему. Приблизиться (не в буквальном смысле слова).

Сама не заметила, как увлеклась и бесстыдно рассматривала его всё это время, даже звук мира словно бы отключился из-за тотальной концентрации внимания на парне. Но вот он глянул на меня, сверкнул металлом глаз, словно лезвием ножа, и этим пронзающим взглядом вернул меня в сейчас, и я снова слышу птиц и ветер. Что я делаю? Быстро перевожу фокус на свои пальцы рук, стучу ими по столу.

– Занятно. – Указывает на мои фаланги своим длинным указательным пальцем. – Что за песня на этот раз? – Поднимаю на него глаза, не скрываю удивления. Неужели он уловил? Понимает мой вопрос без слов и отвечает с ходу. – Звучит у тебя в голове, а ты опять пальцами настукиваешь. Так что за песня?

– Lovely – Billie Eilish и Khalid.

– "Wanna feel alive, outside I can't fight my fear.". (Хочу почувствовать себя живым на улице, я не могу побороть свой страх.). Эта строчка? – Его внешний вид и поведение не стыкуются с образом тех парней, которые слушают подобное… Странно вообще, что он знает эту песню.

– "Tear me to pieces, skin to bone. Hello, welcome home.". (Разорвите меня на куски, от кожи до костей. Привет, добро пожаловать домой.). – Моей ответ удовлетворяет неоднозначного героя. Молчаливый кивок воспринимаю за одобрение.

– Так, ты – писатель?

– Прффф. Нет, – иронично вскидываю брови и фыркаю на саму себя. Слишком громко было бы сказано. Я-то? Смешно…

– Тогда откуда книга?

– Решила поиграть судьбами. Примерить на себя надуманную некогда маску Бога. Убить, воскресить. Только и всего. – Продолжаю шевелить замок куртки и смотреть на свои пальцы, они так замёрзли, что начинают побаливать. Поднимаю глаза: на сей раз меня изучает не рыбак, а скорее маньяк-каннибал. Явно хочет расчленить. С другой стороны, он – неведанное прекрасное существо, и мы явно не подобны друг другу, так что тут на каннибализм не тянет, и вернее будет назвать его людоедом.

– Зачем ты написала всё это?

– Чтобы двигаться дальше без суеты. Да и голос в голе всё нашёптывал мне, что нужно непременно выложить всё в буквах. Уговорил. Голос был прав: либо иллюзии умирают в тебе, либо ты умираешь в иллюзиях. Я выбрала первый вариант. Болезненно. Но можно только так и не иначе, поскольку жизнь в реальности для меня возможна исключительно после разрыва и прощания с идеализированными представлениями. – Удивляюсь своей многословности. Сглатываю нервно. Переборщила.

– Иллюзия – первая из утех. – Вольтер? Неплохо. Тоже решаюсь на цитату.

– Наш опыт заключается скорее в утраченных иллюзиях. Вот и мне нужно было попрощаться с некоторыми из них, упорядочить хаос своего восприятия мира, если угодно, избавиться от пережитков молодости как в песне Youth – Daughter и создать мир для протагониста.

– Создать мир легко, а вот понять его…

– Понимание не было моей целью. Мне лишь хотелось обрести контроль.

– А ты его теряла? Типо как в песне She's Lost Control – Joy Division? – Анализирую. Отмалчиваюсь. Неплохие музыкальные познания.

– Скорее да, чем нет. В любом случае, в книге я сфокусировала некоторый сумбур моей души в неоднозначных образах, выложила все имеющееся внутри ощущения на бумагу, выкинула застрявшие в голове мысли. Приправила это ненаучными теориями, добавила немного мистики, каплю фантастики, охапку жизненного опыта. Бинго!

– Так, значит, ты у нас – ходячий гротеск, а книга – твой реквием? – С первым он попадает в точку, на счёт второго… Есть сомнения. Решаю провести испытание католическим термином.

– Градуал, тогда уж скорее. А если проще, то всего лишь высвобождение личной фантасмагории в попытке переосмысления.

– А. Решила обнажить градуал своего поприума? И что же осталось у тебя после этого освобождения, проприум? – Такое обращение ко мне забавно, а его ловкая игра с терминами завлекает. Г. Олпорт? А этот парень совсем непрост. Утопаю в серебре его глаз. Сегодня это не ртуть. Сегодня его взгляд не убивает, в нём нет прежней токсичности.

– Бессодержательность и пустота. Пустота – самое тяжёлое, что мне когда-либо приходилось носить в себе. Надеялась заполнить её или и вовсе заменить чем-то новым, думала найду нечто такое. Но… – А ведь я действительно верила, что течение жизни изменится. Как глупо. Усмехаюсь.

– Не нашла? – Качаю головой отрицательно и перевожу взгляд на воду. Сложно выдерживать его изучающий проникающий внутрь взгляд. Что ему нужно? – И что думаешь делать дальше, какие планы на будущее? – "Дальше"? Знал бы этот плут, что моё будущее – банкрот, за чей счёт слишком долго жила не я одна.

– А ни чего. Улечу завтра обратно. – Вспоминаю, что так и не сказала Рейнольду о своём намерении. Кусаю щёку.

– Судя по книге, ты пришла к полному осознанию того, что новая жизнь начинается, когда привычный образ жизни умирает. А в реальной жизни готова залезть обратно в зону комфорта? Классный план! – Решаю промолчать. – Это сарказм, – поясняет учтиво. На этот раз и так понятно.

– Я может и доверчивая, но не дура.

– С этим не поспоришь. – С чем именно??? С первым или вторым? Опять сарказм? Я всё же тупа, стоит признаться в этом хотя бы самой себе. Блин, как же с ним непросто. Рядом с ним действительно ощущаю свою умственную отсталость. – Сдаёшься? – Хороший вопрос. Действительно, что я делаю?

– Нет. Просто тошнит. – Смотрит на меня. – Не в прямом смысле. – Но после моего пояснения в его взгляде рисуется ещё больший вопрос. – В России говорят: "Хочешь жить – умей вертеться", так вот, меня скоро вырвет от этих вращений.

– Готова остановиться?

Смотрю в сторону, нахожу ответ. Говорю уже как бы не совсем с ним и не совсем ему:

– Да, готова. Но не могу позволить себе такой роскоши. – Вспоминаю о родителях. – А вообще, это всего лишь очередная хандра, просто опять устала от самой себя. Если посмотреть, в моей жизни всё прекрасно. Родители. Муж. Дом. Живи и радуйся, да и вертеться приходится не так уж часто, – качаю головой, недоговаривая. – Мне трудно быть честной самой с собой. Трудно попросту признаться, что я в тупике. Бегу в замкнутом круге от реальности к мечтам. С одной стороны, это очень мешает жить, а с другой стороны, без этих фантазий мне не выжить. Вот и бегу, бегу… Год назад, казалось, твёрдо решила прекратить эту погоню за несбывшимся. Прекратить тешиться надеждами и попробовать наконец-то жить исключительно реальностью. И где я сейчас? Так глупо, но ведь опять предалась надежде, понеслась навстречу непонятным чувствам. Перелетела через океан аж в Америку, боги! А всё потому, что мне в очередной раз показалось, будто бы смогу найти здесь то, чего не нашла в прежней жизни, исполнить предназначение, казалось, здесь меня ждёт то самое— желанное. Но вот который день мне ничего не хочется, а это явный признак того, что хочется чего-то настолько сильно, что уже нет сил хотеть. И при этом понятия не имею, чего же на самом деле хочу. Звучит дико тупо, знаю. – Утираю лицо ладонями, сгорая от стыда, порождаемого осознанием произнесённого хаоса своих же мыслей. Опять знатно переборщила.

Наверняка он не понял ничего из того, что я имела ввиду. Это был неотфильтрованный поток сознания. Поднимаю на него глаза, он смотрит на меня с некоторым изумлением и легкой тревогой. И мне стыдно, что вообще начала говорить с ним об этом. Да ещё и так откровенно, хоть и не прямыми словами. Закрываю глаза ладонями. Какой же стыд. Рискую глянуть на него снова, разжимаю пальцы: теперь собеседник сосредоточен и мрачен, хорошо хоть обходится без его взгляда, от которого рыбка чувствует себя выпотрошенной.

– Если и стоит искать, тогда не что-то, а кого-то.

– И кого же? – Он готов продолжать диалог с сумасшедшей? Поразительно…

– Себя, например. С другой стороны, человеку не столько важно найти себя, сколько создать. Мы – существа, которые начинают истинно существовать только тогда, когда сами себя выбираем. – Его мысль мне понятна. Глубокая мысль. Но дело в том, что "как"?

– Это что-то из серии, что не важно где ты, важно кто ты?

– Вроде того. Только рассмотри эту мысль глубже. Тут речь не о человеке и месте. Речь о том, что нужно прийти к себе. А чтобы идти, нужно откуда-то выйти. Пока ты в зоне комфорта, ты никуда не идёшь, ты просто движешься, как сама и сказала, по замкнутому кругу. Нужно выйти из этого круга, и только тогда начнётся твой путь. Так что… на самом деле, куда важнее не кто ты, а всё-таки где ты. Ты, вот, в зоне комфорта.

– Ну и как мне выйти из зоны комфорта?

– Для начала нужно найти её границы. – Умник. Я же вообще о другом говорила.

– И как понять, что я у границы?

– Понять? – Язвит. – Когда хоть что-то начинаешь понимать, то жить становится легче, но это явно не твоя история. Тебе нужно чувствовать, а не понимать. Вот только, когда начинаешь что то по-настоящему чувствовать, жить становится гораздо тяжелее, хотя это ты и так знаешь. – Этот человек наполнен поэзией, философией и непостижимым тайным знанием. Раздражает.

– И что же мне нужно почувствовать?

– Страх. Из самых недр. Доберёшься до границ и почувствуешь: тебе будет до усрачки страшно. Как перед прыжком с высоченной скалы в далёкую ледяную воду. – На память тут же приходит песня Fear of the Water – SYML.

– При этом зона комфорта – это не место.

– Верно. А выход из неё – момент, который пугает тебя так, что внутренности сворачиваются в узел. Щёлк. – Он делает этот звук пальцами, и я подпрыгиваю, вот так у меня и щёлкнуло тогда в первую встречу с ним. – Главное переступить черту. Шаг. И всё изменилось, и нет пути обратно.

– Шаг? – Кивает.

– Выводящий тебя из зоны. Главное – не спасовать. Начать действовать, справляться с ситуацией. Это и будет выход – начало твоего пути к самой себе. – Да, себя мне нужно сначала искать, а потом уже делать, тут он прав, мозг начинает вскипать. Мне не до умных речей и демагогии. – Жизнь – это изменчивая игра, в которую мы играем. – Узнаю строчки из песни. Поразительно, я знаю ещё одну песню, которую знает он.

– "И я достаточно взрослый, чтобы понять, что в конечном итоге умру".

– Точно! – И вот она – долгожданная, лёгкая, едва заметная улыбка, в существование которой мне с трудом верилось. Неужели он полагал, что я узнаю Amber Run – Fickle Game?

– Чтобы продолжать говорить на эту тему, нужно что-то покрепче кофе. – Он такой самодостаточный и просветлённый, что я чувствую себя тупой до безобразия, хочется поскорее закрыть тему. У меня всё куда проще и прозаичнее. Нужно время, чтобы переварить всё сказанное и услышанное, отойти от эйфории. Дорасти, что ли, до его уровня, как месяц ущербный до полнолуния. Ерзаю на скамейке. "Будда" продолжает смотреть на меня, изучая. В нём есть интеллект и психологическая зрелость – как по мне, самое сексуальное, что только может быть в мужчине.

– Welcome to the planet, welcome to existence, everyone's here, everyone's here, everybody's watching you now, everybody waits for you now, what happens next, what happens next, I dare you to move. (Добро пожаловать на планету, добро пожаловать в существование, все здесь, все в сборе, все наблюдают за тобой, все ждут тебя, что будет дальше, что будет дальше, я призываю тебя пошевеливаться.). – Его глаза сверкают блеском циркония, и в этот миг он невероятно красив.

– Эту песню я тоже знаю. – Он едва дёргает головой, мол, "неплохо".

– Не улетай. Напьёмся, – с лёгкостью предлагает самодовольный и самоуверенный эрудит. У него для себя явно уготован мотив Gavin DeGraw – I Don't Want To Be.

Улыбаюсь его бредовой идее, прозвучавшей слишком убедительно и правдоподобно.

– Вы опять издеваетесь, да?

– Нет, вообще-то говорю совершенно серьёзно, – потягиваясь, заявляет он и садится ближе, облокачиваясь локтями на стол. – К тому же, я набросал пару мелодий, нужно чтобы ты их послушала. И давай на "ты". – Меня охватывает чувство восторга. Мы всё же разговариваем? Клеится? Нечто странное и несуразное, но клеится?

– Ты же из тех, кто водит крутую тачку и медленно жуёт жвачку. – Моё наблюдение отражается блеском в его смеющихся глазах. – С чего ты вдруг переменился?

– Честно? – Игрок… Глупо было бы ждать от него честности.

– Я никогда ни о чём не прошу, тем более о честности, но буду признательна, если на этот раз обойдёмся хотя бы без сарказма. – Хмыкает.

– У тебя занятные поведенческие паттерны. Ты мне даже нравишься. – Сердце предательски ёкает наивностью, разум не верит ни единому слову и бунтует.

– Не нужно громких заявлений. И ещё, какую бы игру ты не затеял, уверяю, в конце неё твоя стойкая убежденность в моей доверчивости рухнет.

Задумывается и делает такой вид, словно считает сколько будет 678 возвести в 9 степень.

– Допустим. Но я не делал громких заявлений. Сейчас объясню. Представь, появляется загадочная мрачная леди со странным акцентом. Сначала она, как фокусник, вытаскивает непонятно откуда мою музыку и заставляет меня вспомнить то, о чём я старался забыть и навсегда надеялся оставить в категории "пережитки прошлого". Более того, она делает на меня ставку. Бесит, знаешь ли. – Хитро прищуривается на правый глаз и игриво повышает тон голоса. Готова слушать этот бархат тембра бесконечно и наблюдать за его обладателем не отрываясь. – Потом снова приходит и смотрит на меня своими глазами цвета залитой солнцем хвои так, словно я – последний кусок дерьма, а она знает получше меня обо всех моих грехах и о том котле, что мне уготован в сраном аду. Тыкает в меня толстенной книгой и стебёт за то, что не тяну на эрудита. Заявляет о своём сочувствии, как бы намекая, насколько же я (скотина) жалок. И после преспокойно себе уходит с гордо поднятой головой. И вот хоть бы поорала или ещё чего. Но так ведь нет! Самообладание у девицы – просто вышка! – Поднимает руку выше головы. – И это тоже бесит, знаешь ли. Но именно поэтому ты мне и нравишься. – Парень рассказывает всё с неправдоподобно-суровым лицом и отчётливо шутливым тоном, активно жестикулируя руками. Таким образом он явно пытается сгладить возникшие между нами угловатости. Но надолго его не хватает, и, закончив представлять свою версию произошедшего, он придвигается ещё ближе к столу, отворачивается к воде и мрачнеет.

Обдумываю исключительно его восприятие меня. Такой чужой взгляд со стороны, мягко говоря, обескураживает. Оказывается, я не до конца осознавала, с каким успехом, при всей своей ранимости, могу создавать героический образ титана. Мысленно похлопываю себя с одобрением по плечу, я – молоток!

– Эти пару дней я не книгу читал, а свои собственные мысли. При чём те мысли, которых очень долго и старательно избегал, и вот они посмотрели на меня через эти чёрные строчки на белом. – Поджимает губы и оборачивается, словно за спиной кто-то есть. – Я так боялся подобных размышлений. Заглушал их. Твоя книга вывела меня из зоны комфорта: в голове теперь к самому себе сложилась пара новых вопросов. Ну или чуть больше. – Усмехается и возвращается ко мне лицом. Игриво чуть прищуривая правый глаз, опять подсчитывает что-то в уме.

– А на какой-нибудь старый вопрос благодаря книге удалось ответить? – Кивает.

– Какие ноты играть. – Выдерживает паузу, делает глоток кофе. Понятия не имею, о чём он, но стараюсь делать умное лицо. – Оказалось, недостаточно знать ноты и уметь их играть. Фишка в понимании, почему определённые тональности обязаны быть сыгранными, а другие забытыми. – Этот парень слишком глубокомысленный и умный для того, чтобы мне быть его собеседником. – Хотя, я и до прочтения твоего творения, мог не хуже тебя, исходя из личного и излишне богатого опыта в мельчайших деталях рассказать о том, как умирают мечты, как все эти изящные лучезарные воздушные замки, воздвигнутые радужной наивностью на прочном фундаменте надежды, медленно становятся омерзительными зловонными гигантскими кусками дерьма, которое тебе же потом и разгребать приходится.

– Тогда (тем более) не понимаю, зачем ты решил поговорить со мной? И что ты от меня хочешь?

– Не "что". Знаешь песню Kina, Mishaal – Tell Me About You? – Отрицательно машу головой. – В ней найдёшь ответ на свой вопрос. – Блин, мне интересно получить ответ уже сейчас, но, очевидно, меломан не скажет больше ни слова.

– Ты сказал, у тебя есть вопросы, а если у меня или книги нет на них ответов? – Мне не хочется этого делать, но будет лучше уже на старте намекнуть ему о своей непроглядной тупости.

– А если есть? – Загадочно молчу, чтобы не казаться откровенной дурой прямо сейчас. – Ну так что? Задержишься ещё на пару дней? Напьёмся. Расскажешь мне о себе и своей наивности.

Мне безумно хочется говорить с ним ещё и ещё. Просто общаться. Необязательно на высокоинтеллектуальные темы с аллюзиями. Лучше бы и вовсе обойтись без них, иначе гореть мне от стыда. Было бы классно просто слушать его голос. Смотреть на него. Он в прямом смысле гипнотизирует своей внутренней неоднозначностью и внешней осведомлённостью. Его переменчивость дурманит. Продолжает смотреть на меня с ожиданием, хотя заранее знает мой ответ.

– Днём больше, днём меньше. – Пожимаю плечами. – Но, несмотря на то, что жизнь моя – сплошной повод выпить, я не пью. – Он слегка приподнимает бровь, облизывает нижнюю губу, и всё лицо его играет провокационным вызовом "неужели?". Провокатор.

– Слушай, как ты отбираешь музыку?

– В смысле?

– Как работаешь? Обычно на отбор идёт несколько сотен демо, ты выбрала моё. Тебя привлекают гармонизированные тоны или скачки терций, паттерны? Чем ты руководствуешься? – Мне стыдно, но я таких слов не знаю. Паттерны? Те самые что ли?

– Эм… Мурашками. – Мы с ним оба в замешательстве, он от моих мурашек, я от его терций.

– Чего? Это как?

– Ну, если музыка нравится, у меня бегут мурашки. Если не нравится, то не бегут, – поясняю и начинаю нервничать. Такого ответа и уж тем более подобного пояснения к ответу он никак не ожидал. Но в нём зарождается неподдельный интерес. Парень задирает подбородок и чуть клонит голову. Многозначительно постукивает пальцами по столу и всматривается в меня хитрым испытующим взглядом с искрой. Ему любопытно. Я – полный профан в музыке, если он решит говорить о ней, мне капут. Глядя на его красивую шею, опять вспоминаю, что не накрасилась сегодня, матерюсь про себя. – Звучит слишком бредово?

– Не слишком. И что, от моего демо побежали? – Моё молчание звучит как пристыженное подтверждение. – Куда побежали? – Он издевается, а я вспыхиваю неконтролируемым румянцем застенчивости. Музыка и её восприятие – это только моё. Мне ещё ни с кем не доводилось говорить о моём чувствовании музыки (тем более с таким озабоченным и самодовольным типом), и подобные откровения в планы на ближайшее будущее никак не входили.

– Это – личное.

– Именно так! Глубоко интимное! – Заявляет, кивая дважды. – Мелодия-то моя. – Тут он прав. – Ну, так где бегали эти мурашки? – Бесстыже пялится на меня, чувствую, как багровею. – Что? Прям там? – Грёбаный стыд. Закатываю глаза и отворачиваюсь, а он продолжает ухмыляться, но разговор переводит в более пристойное русло. – Ладно, если ты не в теме, почему тогда тебя поставили на отбор материала? – Пожимаю плечами и не гляжу на него.

– Не знаю. Сначала подумала, что Рей доверил мне важное дело. Типо, испытать на прочность хочет, после чего реально привлечёт к проекту. Но… Как оказалось, ему просто нужно было избавиться от меня на пару дней, как от излишне наблюдательного наблюдателя.

– Если бы ты сразу сказала, что не работаешь на него, всё было бы иначе. А вообще ты с книгой зря к нему обратилась.

– Я не обращалась. Он единственный обратил внимание на мою рукопись, это же даже не книга, а он сам отозвался, ещё и снимать предложил.

– А ты её целенаправленно кому-то кроме него показывала?

– Нет. – Честно признаться, я её вообще никому не планировала показывать. Снова ведёт бровью. Откидывается на спинку скамейки и вздыхает. Достаёт из кармана пачку сигарет, металлическую зажигалку с откидной крышкой и закуривает.

Жестом предлагает сигарету мне.

– Не курю. – Табак? Серьёзно? Не под, вейп или какие там ещё новомодные парилки бывают? Он вне времени или вне моды? Молчим. Он обнимает фильтр сигареты губами и курит, кажется, только для того, чтобы после каждой затяжки, наблюдать, как выдыхает из себя саму жизнь. – Ты работал с ним?

– Да, – произносит, выпуская дым. – Одиозная личность с отличным чутьём и сноровкой. Находит культовые вещи, но при этом всегда работает в угоду потребителя. Рей убивает индивидуальность ради бабла. И вообще, он тот самый дурак, который любую хорошую мысль доводит до абсурда.

– Он о тебе тоже нелестно отзывался.

Парень ничего не отвечает, только едва заметно усмехается. Самодовольный гад. Смотрю на огонёк его тлеющей сигареты. Вот и я такая… Тлею. Не представляю из себя ничего значительного и не оставлю после себя ничего кроме пепла. И самое обидное, что я на грани. Уже почти у черты – там где фильтр…

Моему собеседнику не ясно, чего я вдруг так уставилась на сигарету. Ему не понять мои мысли. Тем более не понять моё настроение. Он мрачнеет и вдруг тушит сигарету.

– Надо ехать. – Закидывает бычок в недопитый кофе.

Стараясь не задерживать его, быстро встаю и собираю мусор со стола. Уходим.

– Всё ждал, что ты зашвырнёшь в меня этим стаканом, – заявляет, пока идём к ближайшей мусорке.

– Я не такая, как ты. У тебя реальность дана в осуждениях, а у меня в упущениях, – хмыкаю.

Мы видимся в третий раз в жизни, но он кажется мне давно знакомым, словно дежавю или отголосок прошлой жизни. Говорят, есть такая штука – квантовая сцепленность, суть в том, что если между частицами имеется связь, она сохраняется всегда, вне зависимости от времени и пространства. Интересно получается… Хоть он и ощущается, как недосягаемый, и мы совершенно чужие друг другу, буквально разные полюса, всё же как будто чувствую с ним связь. Вот он – моя полная противоположность, стоит у дерева.

Выбрасываю пакет с мусором в контейнер и замечаю неподалёку выброшенную кем-то мятую банку из-под содовой. В парке так чисто, что невольно вспоминаются слова Ильи Ильфа: "Не надо бороться за чистоту, надо подметать", с этим внутренним посылом делаю шаг на газон, подхватываю банку и забрасываю туда, где ей самое место.

– А ты бы сошла за местную в Монреале. – Не понимаю, к чему он это сказал. Опять стебёт? Хмурюсь. Идём в молчании. – Слушай, иногда я.., – замолкает, явно в поиске слова для подходящей характеристики. У меня как раз есть такое в заготовке.

– Жуткая задница? – предлагаю продолжение фразы.

– Вообще я о другом. Но… Задница. Дааа, – кивая, протягивает словечко и смотрит на меня довольный моей дерзостью.

– Это ты сейчас извиняешься или просто факты о себе озвучиваешь?

– Пожалуй второе, но я сделаю вид, будто бы первое, – выбирает он, и я встречаюсь с его весёлым взглядом. Этот индивид такой высокий. – А вообще я иногда в большей мере Creep. – Английский опять подводит, я не помню, как переводится это слово. Что он имеет ввиду? Creep? Замечает моё недоумение и проговаривает своим сексуальным, таким давно родным для меня тембром:

– But I'm a creep, I'm a weirdo. What the hell am I doing here? I don't belong here… (Но я подонок, я чудак. Какого черта я здесь делаю? Мне здесь не место…).

Конечно же узнаю песню с первых нот и, шевеля губами, беззвучно подпеваю. Смешно. Мне по душе его самоирония и самокритика.

Садимся в машину, Остин закатывает глаза, когда щёлкаю ремнём безопасности, сам он явно любитель нарушать не только правила приличия, но и законы. Неспешно катим по улицам города, водитель не отвлекается от дороги и выглядит задумчивым. Он глубоко погружён в свои мысли, а мне хочется и дальше шутить и подкалывать его, просто, чтобы вызвать у него улыбку. И в голове играет совсем другая песня Radiohead: AllI Need, отличная урбанистическая мелодия, пару строк я бы адресовала ему.

Мне нравятся его дерзкие усмешки. Вот бы услышать, как он смеётся в полную силу. Искренне, от радости. Бывает ли ему настолько хорошо и весело? Вообще, он хмурый и замороченный, глубоко погружённый в свои думы. Не знаю откуда, но я знаю, что парень из тех, кого можно назвать "душой компании".

– А что бы изменилось?

– М? – Отвлекается от своих глубоких мыслей и смотрит на меня с непониманием.

– Ты сказал, если бы я сразу сообщила, что не работаю на Рея, всё было бы иначе. Что именно? Не стал бы уходить в защиту?

– Защиту?

– Лучшая защита – это нападение.

– Считаешь, я напал на тебя? Боишься?

– Я не боюсь тебя. Кому и стоит тебя бояться, так это тебе самому. Тебе ведь с собой жить. – Едва заметно усмехается в ответ. Да, этот человек из тех, кто не станет меняться в угоду другим или усмирять своих демонов, которых, к слову, он ни капли не страшится, потому что является их лидером и знает всех по именам. Его взгляд пронзает меня, проходя сквозь плоть подобно радиоактивному лучу. – А вот твои раны вызывают у меня опасения, не хочу случайно (по неосторожности) причинить ещё большую боль. – Собеседник прекрасно понимает, о каких ранах веду речь, о них он осведомлён лучше меня, но решает не парировать, покусывает губу и смотрит на дорогу; отворачиваюсь к окну, начинаю перебирать кольца. А ведь он так и не дал ответа на мой вопрос.

– Зачем так много? – Оба смотрим на мои перстни.

– Эм… Ну… Мне нравится говорить с камнями. К тому же они оберегают и помогают. – Спасают от таких людей, как ты.

Глубоко вздыхает.

– Ну, конечно же, она ещё и с камнями разговаривает… – замечает вслух больше для себя.

– А ты чем ещё помимо музыки увлекаешься?

– Собой, – говорит без единой толики бахвальства, это подкупает и интригует. Печаль в голосе. Вот такой он… Какой-то… Вот такой. Интересный.

Мне не хочется лишаться его стёбной компании, ехать бы так целую вечность. С ним некомфортно. С ним беспокойно, и в тоже время приятно-волнительно. Но как бы мне не хотелось продолжить общение, машина останавливается у центрального входа в отель.

– Увидимся. Ты ведь не вернёшься в зону комфорта?

– Я даже не уверена, где она, не говоря о том, чтобы знать выходила ли из неё, и уж тем более без понятия, как вернуться, даже если бы захотела. – Поджимаю губы. Мне грустно уходить. Пожимаю плечами и покидаю салон машины. Осторожно хлопаю дверью легенды и направляюсь к центральному входу, заставляю себя не смотреть и не оборачиваться на отъезжающий авто. Заскакиваю в холл. Вот и всё.

Уже в номере, под горячими струями воды, до меня доходит, что я не говорила ему, в каком именно отеле остановилась. Он наводил обо мне справки? Рейнольда расспрашивал? И в голове моментально появляются разноцветные фантазии о том, как он влюбляется в меня, посвящает мне песни, очаровывает мои ушные чаши своими признаниями, соблазняет разговорами глаз. Но я судорожно прогоняю фантазии прочь, замещая их мыслями о том, какая я. Кто я.

Чтобы окончательно вернуться к реальности, звоню родителям по видеочату. То, что до меня снизошёл Апполон, ещё не делает меня Афродитой.

Долго не могу уснуть, прибывая всецело в сумбуре мыслей. Но физиология берёт своё, и под утро я всё-таки отключаюсь.

Глава 8. Мурашки

Просыпаюсь от будильника в 10. Долго валяюсь. Очень долго. У меня ещё в детстве развилась очень богатая фантазия, которая рисует мне невероятно подробные и реалистичные картинки идеального мира и событий, разворачивающихся в нём. В моей голове словно бы своя маленькая Вселенная, со своими законами и своими обитателями, и мне всегда так уютно в ней. Спокойно. Фантазиями всегда живу перед сном и после сна, поэтому могу долго лежать в постели и не шевелиться. И кажется, что ничего не происходит со мной в этот момент, но это не так. Именно в этот момент со мной происходит всё самое лучшее.

Раздаётся стук в дверь. Быстро встаю, сетуя на себя за то, что мешаю людям выполнять их работу, опять заставила горничную ждать. Открываю дверь. Но на пороге стоит он. Вот блин! И он видит меня в таком помятом и растрёпанном виде?! Приплыли. Неожиданный посетитель удивляется, одной рукой держит два стаканчика кофе, а второй рукой переворачивает телефон и смотрит на время. Чертовски стильный. Классные потёртые джинсы с разрезами на коленях, чёрные кеды, куртка. Выбрит.

– Уже почти полдень, а ты в постели? Ну и ритуалы.

– Тебе не понять, почему все стальные так сладко спят, лишь потому, что ты – зло, которое никогда не дремлет. – Моей издёвкой явно недовольны.

– В тебе есть хоть доля среднестатистической адекватности?

– "Адекватность" – моё второе имя. – Тру глаза костяшками. – Первое, кстати, "Не". А ты чего тут? – Не сдерживаю зевоты.

– Мы ж договорились. – Опять ведёт бровью.

– Разве? – Не помню такого. Не дожидаясь приглашения, проходит в мой номер. – Ты подрываешь моё ментальное здоровье!

Ну и дела! Никогда бы не позволила себе вот так запросто впустить мужчину в своё пространство, пускай оно и не моё, а отеля, но даже не смотря на временность моего прибывания здесь, для меня нонсенс то, что я не просто спокойно, а даже с радостью впускаю к себе малознакомого парня. Стоит признать, меня неумолимо тянет к нему. Влечение на грани.

Пока изучаю в себе порывы, он тем временем изучает мой номер, бросает взгляд на мобиль, на свечи, книги. Закрываю дверь и прячусь в ванной. И чего он пришёл? Не договаривались мы! Это полный провал – предстать в неприглядном виде перед мало знакомым, да ещё и перед таким человеком… Провал из провалов. Но, изменить ситуацию уже невозможно, поэтому быстро прохожу три стадии, попутно быстро чищу зубы, умываюсь, укладываю волосы и вывожу стрелки раз десять, прежде чем выходит более менее сносно. Крашу ресницы синей тушью. На мне всё ещё пижама, и никакого нижнего белья.

Решаю надеть сегодня крутые рваные джинсы и худи с Burn Deep Purple. Не хочу казаться слишком нарядной. Полная решимости возвращаюсь в номер, Остин сидит в кресле, не сняв обуви, закинув нога на ногу, что-то рассматривает в своём телефоне, но стоило мне выйти, как он тут же отвлекается и переводит внимательные тёмно-серые глаза на меня. Замираю, как перепуганный олень в свете фар.

– Всегда спишь в пижаме гиганта утописта? – Ну конечно! Издевается. Он же привык видеть девушек в пеньюарах или кружевном брендовом нижнем белье… И тут я – в пижаме размеров на 6 больше, чем следовало бы. Но утопичность некоторых моих взглядов в ней точно не находит никакого воплощения.

– Дап. – Спешу одеться, неуклюже роняю из шкафа на пол несколько вещей, небрежно забрасываю их обратно с идеей аккуратно сложить позднее. Быстро выхватываю нужные шмотки с полки и бегу обратно в ванную. Одеваюсь. Ещё раз поправляю волосы и макияж. Словно бы это поможет… Эх.

Возвращаюсь в комнату. Незваный гость отвлекается от телефона и опять осматривает меня с ног до головы. Готова вернуться обратно в ванну и запереться там до тех пор, пока он не уйдёт.

– Открывай лэптоп. Я закинул в облако пару новых песен.

Сажусь на кровать подальше от него, ставлю ноутбук на коленки, осторожничаю.

Не успеваю толком прогрузить браузер, как парень привстаёт с кресла, перехватывает ноутбук и начинает внимательно изучать его, прокручивая в ловких руках. Мой гаджет снаружи совершенно обычный – ничем не примечательный серый глянец, зато внутри весь в наклейках: музыкальные группы, известные картины, вырезки и цитаты, руны, иероглифы и ещё многое другое. Словом, жуткая мешанина всего имеющегося у меня в голое.

– Забавно. – Пока вводятся пароли и пальцы парня гремят по клавиатуре, ловлю момент и бесстыже рассматриваю его. Шикарный.

Замечаю милую маленькую родинку возле правого уха, которая так ловко скрывается под прядями волос, изучаю изгибы и движения мускулов на шее, линию кадыка. В этот момент понимаю, что слишком откровенно пялюсь на неожиданного гостя и иду открыть окно, чтобы проветрить мозги и впустить свежий воздух в помещение. Перемещаю стопку книг с подоконника на тумбу у телевизора, дабы сдвинуть максимально вверх окно (американская система), а увесистые томики при этом не полетели вниз и не убили парочку прохожих. Поправляю загнутые уголки, строю новую книжную башню.

– Одновременно сразу несколько читаешь?

– Ага. Кто-то смешивает алкоголь, мне же по душе ядерные смеси авторских мыслей. Больше всего люблю неразбавленную классику, знаешь ли. К сожалению, современная поп-литература, без воды крайне редко обходится. Не авторы, а жульё. – Трудно передать игру слов на английском, но, судя по его почтиулыбке, всё же удаётся.

– Что за книги? Эти на русском. Не могу разобрать. – Бросает в дрожь от его пристального взгляда. Мне нравится то, как он смотрит. Ему действительно интересно. А я никак не могу перестать то и дело бросать взгляды на его обувь. Мне ещё не удалось удостовериться лично в том, что кино-индустрия не обманывает, и американцы действительно не снимают обуви в помещениях, но вот в чём мне действительно удалось убедиться, так это в весьма относительной чистоте здешних улиц…

Перечисляю книги по корешкам по порядку, тут много всего: русская тяжеловесная классика, современные сексуально-озабоченные авторы, несколько поэтов-страдальцев, психология на грани, бизнес руководства из разряда сказочной фантастики. Да, признаю, я – псих, который возит с собой книги и переплачивает за перевес в аэропорту.

– Почему именно эти? – Изучает тех авторов, чьи книги (в довесок к имеющимся) ещё в первые дни прибывания в США были взяты мною в трёх филиалах New York Public Library.

– Все они своего рода бестселлеры. Хотя, по правде говоря, меня едва ли цепляют. Зато понятно, чем именно и почему они в свои времена были столь привлекательными для читателя. Вообще, мне нравится изучать людей, устанавливать их схожести и различия, понимать желания, и эти книги помогают мне в этом. Пытаюсь не ограничиваться анализом одних только авторов и в последнее время всё больше стараюсь уловить желания читателя-потребителя нашего времени. Я, вроде как, – тот самый извращенец, который пытается найти универсальную целевую аудиторию для уже готовой нетипичной книги. Не стану скрывать, порой я, словно сыщик из романа абсурда, всматриваюсь в читателей и ищу в них сходство желаний.

– И как? Получается? – Морщу нос и дёргаю плечами. Остин довольно хмыкает.

– Уловить – да. Удовлетворить – едва ли. С современной публикой я не совпадаю по взглядам совершенно. – Подаёт мне книгу с подоконника.

– Давно уже не вижу смысла разделять людей на отрицательных и положительных. А авторов с их литературными героя – так и подавно. Кроме того, не уверен, что в жизни, будь она реальной или книжной, за проступком непременно должно следовать раскаяние, а за подвигом – святость и счастье. Вот почему мне понравилась твоя книга, в которой ты демонстрируешь во всей красе, как доброе дело не остаётся безнаказанным. – Подаёт мне ещё одну книгу. – Ну, конечно! Она ещё и Тору читает… Лёгкое чтиво на сон грядущий? И как тебе? – Издевается.

– Не без предвзятости. Выходит так, что, чтобы кто-то мог быть хорошим, другой обязательно должен быть плохим. Поэтому и в этом чтиве часть людей объявляется плохими, после чего добру уже не удаётся оставаться без кулаков. А чтобы добро могло своими кулаками решить все возникающие проблемы, зло представляется не столько слабым, сколько неправдоподобно глупым. – Решаюсь на аллюзию, которую ему не уловить. – Культурные сомелье создали человеческое наследие из всего самого сомнительного.

– Боюсь, это покажется тебе циничным, но для нашего мира это всего лишь данность. —Оба усмехаемся, и я опять пожимаю плечом. – Неожиданно и приятно встретить в тебе пропагандиста серой морали. Сейчас твои доводы и предъявы вполне взвешены, но вот в книге почти не улавливались.

– Это потому что мои методы предъявления неадекватны, – хихикаю и самоиронизирую. Читающий без труда на латыни, опускает глаза к монитору ноутбука.

– Прогрузил. Готовы к старту?

– М? – О ком речь?

– Мурашки, или как ты их там называла?

– Не-не-не. Я же сказала, музыка для меня— это личное.

– Отлично. Для меня тоже.

– Я не стану обсуждать…

– What I've felt, what I've known, turn the pages, turn the stone behind the door, should I open it for you? Or are you unforgiven too? (Что я почувствовал, что я узнал, переверни страницы, открой завесу за дверью, должен ли я открыть ее для тебя? Или ты тоже непрощённая?).

Он прервал меня, хрипловато напевая хорошо-знакомую мне песню. От его нашёптывания, всего за пару строк успеваю растаять, как зефир на костре. Откуда он знает о моём плей-листе вообще?!

Пока, поражённая красотой его-моего голоса, пребываю в состоянии аффекта, Остин в наглую включает загруженную мелодию на ноутбуке. Очень гармоничная и красивая, но, увы, она не вызывает во мне никакого отклика. Приятный мотив, но без души.

– Что скажешь? – Мне вообще не хочется обсуждать музыку с ним. Но ещё сильнее не хочется обидеть или задеть самолюбие музыканта. И хотя он явно – тот самый независимый от обид человек, ведь люди его совершенно не интересуют, все же первая моя мысль – похвалить. Но вторая мысль – не врать. – Только честно, – спокойно добавляет. Тону в его глазах. Это трудно. Труднее, чем кажется. Правда. Ненавижу правду. – Есть мурашки?

– Нет, – шёпотом выдавливаю из себя правду.

– Совсем?

– Мелодия очень красивая, но…

– Значит, нет мурашек?

– 

Не-а. – Остин не расстраивается. – Слушай, я ведь даже не разбираюсь в музыке…

Не дожидаясь конца моей реплики, включает следующую композицию.

– А эта? – Ударные навязчивые, однако в целом песня крутая. – Что, тоже нет? – Отрицательно качаю головой и морщу нос. – Ладно. А вот эта? – Парень не особо напрягается, вижу лишь его заинтригованность моими безмурашечными реакциями. Ему любопытно.

И снова звучит музыка. Динамичная. Но, мурашек нет. Вся проблема в том, что мелодии не рождают во мне картин. Не задают образы. Остин молча и очень внимательно наблюдает за мной. Начинает хмуриться.

– Мелодии правда очень красивые. Не знаю, может быть сегодня я просто не в настроении для мурашек. Атмосфера ведь тоже… – Опять не дослушивает.

– Попробуем эту.

Пялюсь на его кеды.

Снова звучит очередная мелодия, и опять что-то не то. Мелодийная пытка начинает утомлять и раздражать. И, судя по всему, не только меня. Все эти композиции красивые, но как-то не трогают. Лично мне не хватает в них образности. Не чувствую в них энергии. Нет смысла. Нет магнетизма. Расстраиваюсь из-за понимания, что та самая песня – всего лишь удачная случайность в его творчестве, и что больше О. Эймс, очевидно, не способен создать нечто столь же прекрасное. Эта песня… Ведь я успела безоглядно полюбить её, она проникла в меня на клеточном уровне каждой своей нотой. На меня огромным цунами накатывает разочарование и смывает почву из под ног. Неужели он вроде актёра одной роли – композитор одной песни? Неужели я его выдумала и в свою выдумку сама же уверовала?

Звучит ещё несколько коротких набросков.

– Ну, что?

Вздыхаю. Тяну время. Не хочется говорить правду. Но он смотрит и ждёт ответа.

– Нет. Не цепляют. Прости. – Качаю головой, мне так плохо сейчас. В добавок ещё и парень хмурится.

– Ясно. – Он внимательно следил за моей реакцией всё это время, развалившись в кресле и опираясь виском на указательный палец. И сейчас выглядит не то чтобы расстроенным, скорее озадаченным. Мне грустно от того, что моя честность принижает его творчество. – Давай ещё одну. – Лениво тянется к ноутбуку, затем немного нервно нажимает на клавишу тач-пада, начинает звучать мелодия. Это инструментальная композиция: нежные пугливые клавиши, тоскливая электрогитара и глубокий крайне мрачный бас. Пронзительная. Не просто говорящая, нет, – рассказывающая. В её развивающемся ритме читается тонкая надежда и вера в светлое. Это история о том, как отпускаешь одно, для того чтобы принять другое – большее. Эволюция души. Трудный путь от себя к себе. Мурашки у меня начинаются от затылка и бегут к локтям. Протягиваю руку, показываю заметно привставшие светлые волоски и гусиную кожу. Я так рада, что они всё же появились – эти мурашки. Никогда в жизни не ждала их, как сегодня. Более того, счастлива от того, что эта мелодия может идеально дополнить атмосферу первой главы, и Остин – никакой не композитор одной песни. Мучительное ожидание, я очень устала, но всё стоило того, чтобы в итоге услышать эти завораживающие переливы мелодии.

Тишина.

– Это… – Дальше не нахожусь, что сказать. Остин хмурится ещё сильнее, покусывает нижнюю губу и отворачивается к окну. Небо успело стать серым, собирается дождь. Доносится далёкий вой пожарной сирены с улицы. Неловкое молчание. Ерзаю на кровати. Страшно смотреть на него. Опять всё не так? Но я же не властна над мурашками.

– Моя – только последняя. – Подобное заявление не слишком удивляет меня. Где-то глубоко внутри я уже давно это поняла.

– Проверял меня?

– Нет. Просто было интересно, как ты воспринимаешь музыку. И какую. – Продолжает смотреть в окно и потирать пальцами свой подбородок. Он о чём-то думает и совсем не весел, даже зол как-будто. Не знаю, говорить или молчать.

– Почему тебе вообще интересно моё мнение?

– Устал. Надоели фальшивые неискренние профи-ценители "прекрасного", которые прекрасное и заметить-то на самом деле не способны, не говоря уже о том, чтобы прочувствовать. Все эти бездушные знатоки, критики и прочие умники с микроскопами меня достали. Ты другая. Ты проще. – Это комплимент или наоборот?

– Почему злишься?

– Не смогу объяснить. – С этими словами захлопывает ноутбук, бросает его на постель, встаёт с кресла и идёт к двери.

– Уходишь?

– Очевидно же.

– В следующий раз, при входе, снимай обувь.

– Следующий раз? – Удивляется моей уверенности и поднимает её на смех, приподнимая недовольную бровь. Выходит, захлопывая дверь с такой силой, что я подпрыгиваю в испуге. И правда, чего это я так уверена, что следующему разу быть? Вот же-ш…

Час спустя спускаюсь вниз, чтобы купить еды. На улице пахнет дождём, люди спешат попасть в транспорт, в помещения магазинов и прочих забегаловок, лишь бы не оставаться один на один со стихией. День болезненный. Даже мне хочется залезть под одеяло прямо в обуви и лежать, не шевелясь. Покупаю веганскую пиццу, иду в отель и делаю именно то, чего хочется больше всего – отчаянно прокрастинирую. Кеды всё же по русскому убеждению снимаю, кутаюсь в одеяло, врубаю фильм на ноутбуке и сражаюсь с собой, стараюсь не думать о странном музыканте, с которым общалась эти пару дней. Тщетно. Он всё не идёт из головы.

Сам собой, раз за разом возникает его образ, его жесты, его взгляд, мимика. В голове отчётливо звучит тембр его голоса. Вспоминаю запястья с высоко натянутым чёрным напульсником "Just do it", его кисти, пальцы. Красивые скулы, подбородок со светлой щетиной, а теперь ещё и родинку за ухом. Невероятно раздражает! Совершенно непонятный мне в своих перепадах настроения, ничего не объясняющий и постоянно чего-то ожидающий от меня, внимательно смотрящий и молчаливо думающий, он выводит меня из себя! Он одновременно отталкивает и в тоже время притягивает. Водоворот. Вздыхаю и душу себя подушкой. Вечер обещает быть долгим. Пялюсь в потолок. Уже раз десятый откатываю с середины к началу прошедший мимо меня фильм. Слушаю ливень.

Стук. Сердце замирает. Сползаю с кровати, быстро натягиваю розовые носки и бегу открывать дверь.

– Не спишь.

– Угадал.

– Я знал. – Выглядит уставшим, пахнет коварством и свежестью, он не из тех, кто прячется… В отличие от меня.

– Нужно ещё кое-что проверить. – С этими словами заходит в номер так же без церемоний, как и в первый раз. Но в этот раз скидывает с ног кеды, подходит к кровати, хватает кусок пиццы и валится в постель. – Холодная. – Морщится и отбрасывает пиццу обратно в коробку. Закрываю дверь, иду к кровати, сажусь на угол.

– Ты это хотел проверить?

Вместо ответа фыркает. Психует. Вижу, его раздражает что-то. Или скорее кто-то. Я? Перекатывается к компьютеру без спроса, как так и надо. Нахал. Начинает переходить по моим ссылкам, быстро набирает на клавиатуре то, что я не могу рассмотреть своим плохим зрением. Мне становится невероятно интересно, что же он вводит в поисковике, готова пищать от нетерпения, как только он издаёт цокающие звуки языком.

– Вот оно! – Жду, что он покажет мне находку, но он, напротив, отворачивает от меня ноутбук.

– Что там? – Сажусь глубже в кровать, стараясь заглянуть в экран, но он ещё сильнее отворачивает его.

– Нет-нет-нет. Мне нужны только твои мурашки. – И дались ему мои мурашки! Чего он так в них вцепился?! Смотрю на время в телефоне – 9:00. – Спешишь куда-то? – Оглядываю себя в пижаме. Очень смешно. – Так и знал. – Включает музыку. Это одна из композиций Стинга.

– Эту я знаю. – В этот раз ему меня не провести.

– Есть?

– Что есть?

– Ну, эти – мурашки твои.

– Немного. Но только на припеве.

Затем он врубает мне композицию Барри Уайта.

– Есть? – Выжидает. Томлю его с пару секунд.

– Маленькие.

Затем идёт Шаде.

– Да?

– Да.

Остин явно доволен. Играет Нирвана.

– Есть?

– Ну, тут без вариантов. – Демонстрирую.

– Дааааа? – Цдивляется.

Он включает мне множество групп, бендов, соло-исполнителей, проходимся по всем эпохам, по всем музыкальным веяниям, сидим несколько часов подряд, изучая размер и количество мурашек на моих руках и ногах. Живот и спину не показываю ему – это было бы уже совсем странно. Говорим о местных музыкантах, рассказываю ему о своих прогулках в сомнительных, но музыкально-знаковых местах города. Мне не известна и половина названий тех композиций, которые он демонстрирует, и хотя часть мелодий кажется знакомой, всё же большинство авторов становятся для меня открытием и откровением.

Странный вечер. Он знакомит меня с массой прекрасной музыки, а когда не могу угадать авторов или группы – его это на удивление не бесит, но очень забавляет. Я – подопытный кролик. Он – экспериментатор, мучитель и гипнотизёр. Посмеивается и удивляется тому, что некоторых исполнителей называю с первой ноты, других же вовсе не узнаю. Остин подобно католическому Богу испытывает меня, чтобы сделать себе угодной. Более того, меня не просто мучат, а ещё и учат – прицельно, умно и очень пристрастно, как будто жену себе растит, что представляется крайне странным, ведь он не из тех, кто женится, от него никогда не последует предложение "руки и сердца", потому что эти два слова у него ассоциируются лишь с разделом в анатомии – это предельно ясно. Прихожу к выводу, что его дрессура всё же приведёт к тому, что после сегодняшнего моего позора и мелодийно-психологического срыва, я-таки дорасту и стану равна ему.

Оказывается, глубоки были мои заблуждения в том, что в меломании я непобедима и неуязвима. Издаю переливчатый вопль, не выдерживая терзаний.

– Ладно. Ты победила, – заключает совершенно неожиданно для меня. Что это значит? Захлопывает крышку машины для пыток. – Вечер в самом разгаре. Чем займёмся?

– Предлагаю влюбиться. – Рассчитываю увидеть его выгнутую бровь, и удача оказывается на моей стороне. Сдерживаю смешок, Остин выглядит слишком серьёзным.

– Не выйдет: у нас с тобой слишком одинаковые взгляды. К тому же от влюблённости, в отличие от одежды, не избавиться в порыве произвола, а я – фанат обнажёнки. Так что давай удовлетворимся мыслью, что дружба в отличие от любви не может обойтись без взаимности и пойдём поедим. – Его глаза сверкают, как серебряные монеты. Кажется спокойным. И всё же смотрит с недоверием.

Всё ещё изучает меня и моё лицо. Ничего не понимаю, но мне хочется провести с ним ещё немного времени. Он странный.

– Предлагаешь поступить как в We're Going To Be Friends – The White Stripes?

– Да, но мотивчик нам определённо не подходит. – Смеюсь.

– Согласна. Дай пару минут, переоденусь. – Оглядываю свою пижаму.

– Если останешься в этом прикиде, сойдёшь за местную… Сумасшедшую. Кстати, тебе идёт. – Строю недовольную мину. – Ладно, переодевайся. Мне бы скоротать ожидание, дай контракт, который ты подписала с Рейнольдом. – И чего это он такой заинтересованный и спокойный? Всё это странно. Но у меня живот урчит пустотой, и нет никакого желания вникать, зачем эму вдруг понадобился этот контракт, что взбрело ему в голову, и чего он вдруг так переменился в отношении ко мне; так что просто достаю бумаги из ящика тумбочки и передаю без лишних вопросов.

Иду в ванную. Когда выхожу через пару минут в джинсах и кофте, обутый в кеды мучитель удивлён быстротой моих сборов, хотя сам уже стоит у двери, готовый идти, смотрит в пол и думает о чём-то очень глубоко. Мне кажется, Остина терзают сомнения. Не пойму, имею ли я к этому какое-то отношение? Контракт при нём. Хочет забрать его? Не имею ничего против, всё равно и половины из этих бумажек не перевела, и там нет моих подписей.

Спускаемся молча. Прошу администратора организовать уборку в номере, поскольку завтра буду спать минимум до обеда, после сегодняшней ночной прогулки. Мой спутник молчалив, задумчив и загадочен. Опять. Мне не комфортно. Но я всё же рада, что прибываю в его компании, пускай и сомнительной. При выходе на улицу оба застегиваем куртки повыше. Асфальт пахнет размытым бензином, воздух приправлен озоном. Для меня это первая столь поздняя ночная прогулка по этому городу, и меня завораживает магия ночных огней, из-за которых даже звёзд не видно. Мустанг ждёт в темноте. Не могу не засмотреться.

– Ты чего нос морщишь?

– Нюхаю местную погоду. – Глазею на ночные высотки.

– И как?

– Не хватает петрикора.

– Тогда тебе нужно в центр. Остров изучить успела? – Опускаю голову. Остин наблюдал за мной всё то время, которое я вглядывалась в небо, укрытое рванью облаков. Изучает. Постоянно изучает меня, анализирует и прогоняет по бесчисленному количеству пунктов у себя в голове. Надеюсь, мысленно он ставит мне зелёные галочки, и я прохожу кастинг. Что, блин? Кастинг? Серьёзно? Да что с мной? F*ck. Факт. Для него хочется быть лучше, чем я есть на самом деле.

– Не успела.

– То есть, ты погуляла в самых отшибленных местечках и проджектах Бронкса и Квинса, а по Острову нет? У меня напрашивается несколько выводов на счёт тебя.

– Озвучь.

– Нет уж. Поехали. – Проскальзывает в машину, не дожидаясь моего ответа. Едем молча. И мне это нравится, мне нужно сейчас помолчать, собраться с мыслями и духом, навести порядок в голове. Совладать с эмоциями. Так что просто разглядываю ночной город, переливы фонарей на мокром асфальте. Закидываю тугой ремень безопасности за коленку, Остин бросает на меня короткий взгляд и не даёт никаких комментариев ни словами, ни мимикой.

– Что слушаешь сейчас?

– Шум колёс.

– Я о музыке. Что слушаешь чаще всего в последнее время?

– Лану.

– Кого?

– Лану Дель Рей. Королеву грусти.

– Интересное сочетание: Skorpions, Nirvana, Jackson, The Cure, Metallica, Deep Purple, Supermax, Apocaleptica, Mozart, прочее старьё, так ещё и Лана сюда же? Ты – страшный человек. – Усмехаюсь, пожимаю плечами, а он закусывает губу и больше ничего не говорит, увлекаясь дорой.

Мне нравится поглядывать на его профиль. Парень рулит одной рукой, вторую ставит локтем к стеклу и опирается подбородком на большой палец, указательным касается виска, а средним порой дотрагивается до нижней губы. Пока едем, заключаю для себя, что, живя в России, никогда не встречала настолько укомплектованных парней. Так чтобы сработало сразу всё: черты лица, мускулатура, телосложение, рост, походка, мимика, жестикуляция, голос, ум, харизма. Характер плох, но и в этом его очарование… У него даже перепады настроения классные. Да, блин, он – совершенство!

В центре паркуемся у большого мола, тут очень красиво, много огней. Испытываю экстаз от количества лампочек, моя слабость – это ночные огни, они действуют на меня, словно наркотик, и Нью-Йорк – мой идеальный поставщик. Выйдя из машины, долго осматриваюсь по сторонам и пускаю пар, много разных рекламных баннеров, моргающих вывесок, горящих своими окнами зданий. Тут довольно шумно и многолюдно. Играет музыка. Пахнет жареным маслом, бензином и почему-то карамелью. У нескольких баров толпятся люди. Девушки на высоких каблуках и в коротких платьях. Не может быть, чтобы им не было холодно в таких нарядах. Бедные, совсем себя не любят.

Остин не смотрит по сторонам, а наблюдает за моей реакцией, положив локти на крышу машины. Мне всё интересно, а ему этот город явно успел порядком надоесть. Понимаю это и, принося в жертву своё любопытство, поджимаю губы, готовая идти и не задерживать его.

– Нам туда. – Кивает на что-то позади меня. Оборачиваюсь.

Забегаловка с красной вывеской "RED". Щербатые грязные ступени ведут в подвальчик к зелёной двери. Очень странное цветовое сочетание. Дисгармония. Ад перфекциониста. На двери висит табличка "Закрыто", Остина это нисколько не останавливает, он открывает дверь ключом, и мы входим в большой тускло-освещённый старым неоном зал, из-за освещения, в меня закрадывается чувство, будто бы я невольно оказалась в артхаусном фильме, название которого, лучше не вспоминать.

Закрыв дверь на замок, мой спутник шагает к барной стойке, снимает куртку на ходу. После холодной улицы помещение кажется тёплым, но я не спешу раздеться.

Тут много дерева, но совсем нет ничего красного, так что, кажется, в своё время, озаботившись красной вывеской и названием, об остальных красных элементах попросту забыли, ну или мне просто не суждено понять всю глубину замысла в этом странном камерном местечке. Много разноформатных бутылок на полках. Ретро-лампы. Тёмная мебель. На полу кафель. Это не бар. Скорее небольшая кафешка, ну или что-то вроде того.

– Хлоя! – кричит Остин и заходит за барную стойку, достаёт большие стаканы для виски.

Из дверного проёма в дальнем конце зала выходит тучная женщина лет пятидесяти с лишним. Невысокого роста. Смотрится круглой, но шагает при этом невероятно энергично и бодро.

– Явился-таки! – Она быстро проходит за стойку. Остин, как всегда, джентльмен в кавычках. Так что женщина обращается ко мне сама. – Привет. Я – Хлоя.

– Добрый вечер. Приятно познакомиться. Я – Ди.

– Как дела? – Внимательно и неторопливо осматривает меня, как диковинную зверушку.

– Как в такси: движусь в неизвестном направлении, и чем дальше, тем дороже мне это обходится. – Такой ответ её удивляет.

– Откуда прибыла, милая? – Отнимая у парня стаканы и, не обращая на него внимания, она таращится на меня. Остин закатывает глаза и усмехается. Гном против великана, тоже не могу сдержать смешка.

– Из России.

– Оу. Надолго здесь? – Достаёт бутылки и другие стаканы.

– Нет. Может быть ещё несколько дней. – Встречаю пристальный взгляд чёрно-серых глаз, которые блестят в тусклом свете лампы слишком мистически. Услышав мой ответ, их обладатель запрокидывает подбородок чуть в верх. Недоволен категорически? Ну чего ему!? Ожидал другого ответа? Мне нравится его кадык.

– Из-за работы здесь или туризм?

– По сути из-за хобби, по факту – всё же из-за глупости.

– Она работает с этим придурком, у которого клинит психику в промежутках между осознанием собственного господства и комплексом неполноценности.

Хлои бросает на парня осуждающий взгляд и продолжает вести беседу со мной.

– Много интересного успела посмотреть? – Женщина пробует отмахиваться от Остина и не сводит глаз с меня. У неё броский и не самый аккуратный макияж. Татуировки на руках и коротко остриженные красно-рыжие волосы, которые торчат ёршиком. Большая грудь немного выпрыгивает из широкого выреза голубой кофточки. Колоритная дама, словом.

– Не то что бы…

– После изучения местных трущоб и гетто у неё настало что-то вроде психо-инкубационного периода, поэтому вместо адекватных экскурсий сейчас она предпочитает сидеть в отеле и есть холодную пиццу, – поясняет парень с нотками издевательства.

– Какой ужас, – смеётся Хлоя, оглядываясь на верзилу, отбирает у него фисташки, которые тот успел найти под стойкой. Лупит его полотенцем разок.

– Научное знание не располагает подобного рода терминами, – ехидничаю над выдумщиком.

– В твоём случае наука с её терминологией совершенно бессильна. Я – всесилен. – Он флиртует или стебётся? Смотрит так…

Хлоя видит моё замешательство.

– Сходи-ка к Луи, всесильный ты наш. Иди, иди. – Отталкивает Остина локтем к двери за стойкой. Тот, не сопротивляясь, движется в заданном направлении, подбрасывает в верх фисташку с целью поймать её ртом, но промахивается из-за суеты Хлои, и орешек, щёлкнув об пол, куда-то закатывается, за этот промах трюкач получает второй удар полотенцем по спине, но при этом уворачивается от третьего и скрывается за дверью.

Оказывается, он бывает смешным. Ну дела.

– Садись-ка. – Подмигивает тётушка и указывает на барный стул. – Рассказывай, чего это он тебя сюда притащил? – Произносит заговорщическим шёпотом. Не знаю, какого ответа она ждёт, но отвечаю так же шепча.

– Мы просто хотели поесть.

Продолжается таинство шёпота.

– Ну, это можно. Но он не стал бы ехать с тобой через весь город сюда, да ещё так поздно, просто, чтобы поесть. Нет-нет, дорогуша. – Женщина не удовлетворена моим ответом.

Вижу, ей хочется сплетен и подробностей. Хочется поболтать, посекретничать, как это принято у подружек, но я не даю ей такой возможности, я в принципе ни с кем не дружу. Но факт – она права в своих умозаключениях. На стойку звонко становятся два больших стакана, наполненные почти до краёв. В этот же момент из дверей выходит Остин и неодобрительно смотрит на стаканы с алкоголем.

– Не ругайся, нам девочкам порой без этого не обойтись. Тем более грешно не выпить за знакомство. А тебе вот! – Подаёт ему бутылку с колой. Остин ничего не отвечает, на лице никаких эмоций, просто откручивает крышку и в конце бросает на меня взгляд, говорящий "чего тебе?".

– Так, сладкая парочка, идите-ка садитесь за столик, – проговорив это, новая знакомая утиной походкой устремляется на кухню.

– Где Зак?

– Сейчас узнаю, – уже из другого помещения раздаётся ответ.

Парень перехватывает колу из руки в руку и направляется к ближайшему деревянному столу, с двух сторон от которого стоят большие диваны, обитые коричневой кожей. Следую за ним, не выпуская из рук стакан. Мне не помешает тяпнуть. Сажусь, делаю глоток храбрости. Горло обжигает чем-то тягучим и сладким, словно сахарная помадка.

– Что это? – Указываю на занятный напиток. Кривлюсь.

– Фирмач, – отвечает, с грустью глядя на стакан, и отпивает колу. Сидит напротив, а смотрит в сторону двери за стойкой. Продолжаю морщиться, спиртное на голодный желудок – та ещё идея. Дверь открывается и появляется Хлоя с двумя большими белыми тарелками. Сразу же чувствую запах калорий – жареное. Тарелки цокают перед нами, красуясь румяной картошкой фри с аккуратными искрящимися капельками жира и кусочками курицы в сухарях. Я голодная до ужаса.

– Он скоро будет.

– Договаривались же, – бурчит злюка и ковыряет картошку, не пробуя на вкус. Хлоя уходит, и за дверью отчётливо слышится грохот посуды, что-то падает, подскакиваю с идеей пойти помочь, но Остин смиряет меня взглядом, и я плюхаюсь задом обратно на кожаное сиденье. Он о чём-то умалчивает. Медитативно уплетаю дольку картошки, обмакивая её в кетчуп. Мне опять дискомфортно.

Тишину нарушает зашуршавший замок, входная дверь открывается, холодный ночной воздух нахальным забиякой проникает в помещение. Заходит невысокий парень в спортивных серых штанах, дутой куртке жёлтого цвета и чёрной кепке с каким-то рисунком. Мне не нравится его стиль. Кажется, я его уже видела, но не уверена, зрение любит играть со мной злые шутки.

Остин кивает ему, тот подходит и усаживается за стол, скидывает кепку. Да, я точно видела его раньше.

– Привет. Так это всё-таки она? – Кивает в мою сторону.

– Ага, – отвечает нехотя Остин и продолжает перемещать по тарелке одну дольку картошки другой долькой.

Парню, что с энтузиазмом и блеском в синих глазах рассматривает меня, лет 25 или чуть больше. Он улыбается, обнажаются большие белые зубы, а чёрная коротка бородка чуть топорщится в уголках рта из-за складочек. Лицо выразительное. Приятное. Волевой подбородок. Нос интересной формы, чуть приплюснут. Густые брови. Он симпатичный.

– Привет, Ди. Я – Зак. Как дела?

– Привет. Как в сказке, чем дальше, тем интереснее.

Знает моё имя? Бросаю взгляд на Остина, но тот рассматривает свою тарелку.

– Рад знакомству. Жрать охота. Пойду зайду к маме! Я на минуту. – Ясно, что речь идёт о Хлое, мало того, что они похожи лицами, так ещё и походки такие… быстро-утиные.

– Кто он такой?

– Да, так, один придурок. – Вижу, хочет сказать что-то ещё, но молчит. Какой интересный узор из кетчупа, действительно! САРКАЗМ! Закатываю глаза. Это всё он на меня так влияет, слишком много сарказма.

– Значит, ты у нас – тот самый писатель, из-за которого Ост сон потерял? – Зак выходит с большой тарелкой с тем же составом еды, что и у нас, усаживается за стол, подставляя стул от соседнего столика. Теперь нас трое, и мы сидим почти кругом.

– Говорил же… Придурок. Не слушай его, ничего я не потерял, – бурчит мне Остин, и я цепляюсь за его глаза на миг.

– Я не писатель. – Отвожу глаза к Заку, чтобы не пялиться на Остина.

– Ост также отвечает, когда его называют музыкантом. – Двигает локтем Остина и смеётся – у него хорошее настроение, чего не скажешь о другом парне. Вскипает, вижу как вскипает. Главное, чтобы меня не накрыло лавой и пеплом, когда он всё же бомбанёт. Прикидываю, как бы выбраться из-за стола и сбежать в случае чего. Мешает стул Зака. Блин. Ощущаю опасность. – Честно скажу, книгу не читал и читать не буду. Слишком много букв. Но, судя по словам Оста, это прям крутая вещь. Идейная.

– Правда? – Не могу не глянуть на ценителя, тот пожимает плечом, мол "ничего такого", при этом ни на секунду не отвлекается от своей тарелки, по которой рисует кетчупом. Вот засранец!

– Правда-правда. Но говорит, с музыкой у тебя проблемы.

– Даже не представляешь какие… – усмехается Остин и на этот раз смотрит на меня, покачивая головой. Опять. Опять стабилен. Почти доброжелателен. Что ж за полиморф такой?

– Прям совсем? – Спрашивает Зак у него.

– Категорически.

– Барри зашёл?

– Он ей отлично знаком. – Спокойно, даже ласково смотрит на меня. И хотя совершенно не понимаю сути происходящего, таю от этого взгляда.

– Вот чёрт. А фан? – Зак с интересом таращится на меня, словно на двухголового кролика.

– Не-а. – Клянусь, слышу звуки гордости за меня в этом протяжном "не-а".

– Вот блин! – Хохочет бородач, одобрительно кивая головой. – Фолк?

– Да. – Но вот Остин опять начинает хмуриться. Снова! Хочется его стукнуть!

Дальше эти двое общаются друг с другом на непонятном мне музыкальном сленге, я с трудом освоила английский, а тут ещё это. Улавливаю отдельные слова, но так и не могу добраться до сути фраз. Зак улыбается и впрямь, как идиот, Остин то хмурится, то посмеивается, бросает на меня короткие взгляды полные озорных искр рассекаемого металла. Словом, эти два приятеля меня бесят.

– Угораздило же. Вот блин!

– Всё ещё уверен, что это плохая идея. – Эти слова Остина почему-то откликаются во мне досадой, хотя понятия не имею, о какой идее речь.

– Ди, вот скажи, есть что-то хорошее в том, что со скалы упал и разбился автомобиль с детьми? – Такой вопрос, мягко говоря, ошарашивает, поэтому на долю секунды зависаю.

– Не отвечай, – буркает Остин и испепеляет меня взглядом. Смотря на него в упор, отвечаю в большей степени ему же назло.

– Авто больше не будет загрязнят окружающую среду.

– Вот! – Весельчак хлопает ладонью по столу и, расплываясь в своей глуповатой улыбке ещё шире, толкает Остина кулаком в плечо, одобрительно кивает мне. Не знаю, как реагировать. Остин прикладывает ладонь к глазам, касаясь пальцами лба, как бы говоря "какая жесть". Сам вопрос, как и реакция обоих парней на мой ответ – до сих пор остаются непонятными мне. Одновременно с Остином глубоко вздыхаем и пялимся друг на друга.

– Пойдём покурим и перетрём. – Больше Остин на меня не смотрит. Новый знакомый, не перестающий улыбаться широкой белоснежной улыбкой, соглашается выйти, и оба отправляются на улицу, остаюсь в одиночестве и неторопливо жую картошку. Всё кажется бредовым сном сумасшедшего, и я – главный истерический персонаж в этом сне.

В зал заходит Хлоя, подходит к барной стойке, что-то высматривая. Даже не знаю, рада я её появлению или предпочла бы посидеть в одиночестве и заняться психоанализом?

– А, вот он где! – Берёт стакан с напитком из под стойки и уверенным шагом направляется в мою сторону. И всё же второе. Я бы выбрала второе! – Мальчишки на улице?

– Вышли покурить.

– Так, получается, ты работаешь с Ости?

– С кем? С ним!? Нет! – отфыркиваюсь, сама не знаю, почему реагирую именно так. Странно.

– Если будешь работать с ним и с мальчиками, они не обидят. – Что же, утешает. Приятно слышать. – Так ты поёшь или пишешь музыку?

– Ни то, ни другое.

– Хм, а что же тогда?

– Ну, я пишу крупные формы.

– Крупные формы – это мы знаем. – И она с улыбкой демонстрирует своё пышное тело и бюст. Она прикольная, всё же стоит отдать должное. Хохочу.

– Работаешь на Рея?

– Нет, вообще-то я без работы. Просто расходую кислород в студии. У меня нет рабочей визы и права на трудоустройство. Я тут по приглашению.

– Хм. В этом городе трудно без работы. Нет работы – нет денег. А без денег со всем остальным ещё труднее. Но если у тебя есть крупные формы… – Она выгибает бровь, и её накрашенное веко отливает лавандой в свете софитов. На этот раз хохочем вместе. В этот момент в помещение возвращаются двое. Остин слышит мой смех и хмурит брови, тут же смолкаю. Он опять хочет меня расчленить? Снова и снова этот изучающий холодный взгляд, холодный настолько, что обжигает сердце.

– Надо ехать.

– Что, уже? Девочка даже не поела! – Оглядывается на него женщина и взмахивает демонстративно руками. Ох, не знает она, на что нарывается. Мне страшно за неё.

– Я не голодна. Но благодарю за угощение. – Встаю, дабы спасти её от распятия.

– Паршивец, вечно ты куда-то бежишь! Летишь! Даже не поболтали. Ничего мне совсем не рассказываешь! – Женщина излишне эмоциональна.

– Готовь индульгенции. И побольше. Обязательно загляну к тебе на днях с беседой и исповедью.

– Ну да, так я тебе и поверила!

– Могу оплатить наличными? – вмешиваюсь в разговор. Хлоя недовольно смотрит на меня.

– Даже думать не смей! И давай, я заверну тебе с собой?

– Нам пора! – булькающий вулкан резко осаживает её пыл.

– Ладно, проваливайте! И осторожнее на дорогах. Может, я всё же положу вам с собой?

– Нет, ты же знаешь… – оборачиваясь через плечо, добавляет он и открывает дверь, пропуская меня вперёд. Что-то новенькое. Не могу найти подвох или мыслю слишком банально? Неужели я, как и все девочки, начинаю верить, что со мной он станет лучшей версия себя? Докатилась.

– Знаю, знаю. – Отмахивается пышнотелая дама.

– Хорошего вечера. – Киваю ей на прощание и сосредоточиваюсь на тёмных бетонных ступеньках. Остин быстро захлопывает дверь, так что не удаётся расслышать, что именно мне ответили. Теперь хотя бы ясно, что ни какая он не лучшая версия, и в его копилку забрасываю очередной термин "амбивалентность".

Снаружи всё также неуютно и шумно. Верно говорят… этот город не спит. Смотрю на Остина и прихожу к мысли, что мне очень хочется до него дотронуться – вот и диагноз.

– О чём задумалась? – Мои нахмуренные брови выдают меня с потрохами.

– О своём чувстве по Станиславскому. – Предмет моего обожания совершенно не понимает о чём я, смотрит странно, делает глубокий вздох, выдыхает ртом, поднимает лицо к тёмному небу.

– Пройдёмся? – Смотрю на запущенный им клубочек пара и киваю в согласии.

Холодно, и мне не хочется шататься по улицам, но учитывая, что он составляет компанию, отказываться попросту грешно. Неторопливо идём по тротуару, отходя подальше от шума и вывесок.

– Знаешь, твоё понимание… Не, не так. Ты ни хрена ведь не понимаешь. Короче, твоё чувствование музыки, меня удивляет. Ты не разбираешься и не знаешь её от слова совсем. Блин, в отношении музыки ты – полный кретин. Но ты чувствуешь её крайне тонко и верно. И это бесит невероятно. – Последнее добавляет тихо, как бы между строк. Замолкает на минуту, усмехается и продолжает. – Ты знакома с такими композициями, о которых большинство современных слушателей даже понятия не имеет. Вот же чёрт! Ты уважаешь и шаришь старую школу. Тебя цепляет классика. И у тебя эти твои мурашки от таких вещей… Ты совершенно далека от теории музыки, но ты полностью в музыке. Ты – словно бы последний отзвук той эпохи, которая мне очень нравится. И ты меня напрягаешь. Очень-очень сильно. Но, я поговорил с ребятами, Зак был последним, с кем стоило обсудить ряд вопросов, касающихся тебя. И по итогу все парни не против того, чтобы я поработал с тобой.

– Значит, ты запишешь ещё мелодии?! – радостно восклицаю. Не верится! Вот так удача!

– Ээээм… Ну, не знаю…

– Как это понимать? – Пытаюсь заглянуть в его лицо. Его уголок рта скользит вверх. Почти улыбается! Он прикалывается!

– Теперь Рей должен меня поупраааашивать.

– Да ну тебя! – Смеюсь и толкаю его локтем в локоть, не вынимая руку из кармана. Дело в шляпе! И хор поёт аллилуйя! Утрись Рейнольд! – Так, будешь только ты работать?

– Не совсем. Мне в любом случае нужна будет помощь парней с инструменталом, на аранжировке и трекинге, плюс во время сведения звука и мастеринге. – Смотрю на него большими глазами. – А, ясно, эти слова тебе ни о чём не говорят, – вздыхает, и в воздух вырывается белый пар.

– Не то что бы… Но да, – честно признаюсь и посмеиваюсь, глядя на его высокопробный кадык.

– У меня намечается большая работа вне музыкальной сферы. Так что, нужно будет успевать посещать репы, плюс согласовывать работу с тобой и успевать на съезды. Пизд*ц, во что я ввязываюсь? – Опять трёт переносицу. Всё же эта идея ему не нравится. – Завтра заеду к Рею, обсужу с ним твой контракт и заодно скажу, что музыка за мной. Во всяком случае часть.

– Часть?

– Именно. Я пишу только в паре направлений. Уверен, Рей захочет большего разнообразия и добавит композиторов. И это резонно.

– А что значит "обсудишь контракт"?

Остин загадочно кривит губу в усмешке и ничего не отвечает. Вижу, он задумал что-то, и от этого мне не по себе. Не то чтобы предчувствие, но я не любитель перемен и конфликтов, а корректировки в контракте скорее всего изменят или наши отношения с Рейнольдом, или мою роль в процессе создания картины. Меня в любом случае не устраивает эта коварная хитрая ухмылка. Он меня до инфаркта доведёт!

– Твоя загадочность слишком давит мне на нервы.

– Отлично! – самодовольно заявляет он. Не могу не закатить глаза. Проходим ещё пару поворотов и выходим к небольшому скверу.

– Union Square Park.

– Тут так тихо. —Удивительно. Фонари прячутся в чуть-желтоватой листве ранней осени. Красиво.

– В этом месте нью-йоркцам напоминают, каково на самом деле яблоко на вкус. Здесь с чётко-заявленной периодичностью разворачивается Farmers Market, и в эти моменты именно тут город действительно меняет свой цвет в зависимости от сезона. Нью-Йорк, ведь, когда не в огнях, отражается в East River всеми оттенками серого, а это – особое место в городе. В цвете. Фермеры с севера Штата привозят сюда самые яркие краски природы: оранжевые тыквы осенью, зелёные рождественские венки зимой, белоснежные цветы весной и алую клубнику летом.

– Твоё место силы. Угадала?

– Порой у меня возникает ощущение, будто бы ты никогда ничего не угадываешь, а знаешь всё наверняка. Смотри. Вон с той фермерской палаткой у меня сложились особенно теплые отношения – Our Daily Breadfrom Chatham. Они продают самые вкусные Chocolate chip cookies, которые мне когда-либо приходилось пробовать. Жаль сейчас закрыто. Эх… шоколадная ностальгия по детству. Когда нам было лет по 13 (кому-то чуть больше, кому-то меньше), нас собралась небольшая банда, и, когда мы впервые выбрались из гаража, именно здесь сыграли пару песен на публику.

– И как прошло?

– Полный п*здец! – заявляет, ностальгируя. – Даже копов вызвали.

– Настолько плохо? – удивляюсь и не могу не засмеяться.

– О, даааа, – протягивает и выдыхает пар в холодный воздух ночи, морщит нос. – Мы были уверены, что лабаем в стиле гранж-рок. Как Foo Fighters или Nirvana. На деле же мы тогда хреначили шум, а не музыку. Но в тот день мы считали себя великими гениями и были счастливы.

– А теперь у тебя концерты, контракты, поклонницы. И полицию не вызывают.

– Да, но я больше не чувствую себя счастливым.

Не знаю, стоит ли тут что-то говорить, не знаю, как подбодрить, поэтому просто молчу. Загорается огонёк, дымит сигарета, с которой у него создаются идеальные отношения, ведь она для него сгорает.

– Пойдём через ту улицу обратно, отвезу тебя в отель.

В глубине сознания понимаю, что он действительно привёз меня сюда не просто поесть. Привёз показать своим друзьям? Показать место силы? Зачем? Не знаю почему, но мне как никогда хочется всем понравиться. В особенности ему.

– Почему ты решил связать свою жизнь с музыкой?

– Музыка определённо меняет человека, помогает на всех жизненных этапах и вехах. Следуя этим наблюдениям, мой юношеский максимализм повёл меня к идее: через каждого отдельно-взятого человека изменить весь мир всецело. Вот на чём базировался выбор моего жизненного пути.

– Считаешь этот выбор опрометчивым поступком? – стебу его почему-то без опаски.

– Охо-хо, даааа! Определённо! Без сомнений! – посмеивается. – Но ни сколько не жалею о нём.

Его жизнь и весь он сам, как громкая музыка – раздражает пульсирующей смелостью и вызывает дрожь на коже. Его окружение (я, к примеру) – тихий фон. Его приятели…

– А что за странный вопрос был про авто?

– Зак с недавних пор во всём ищет положительные моменты, и с теми, кто не может найти таковых, старается дел не иметь. Это ему его мозгоправ посоветовал. "Не будет портить среду", ну ты даёшь. – Качает головой.

– Странно, что Зак с тобой общается. Вы с ним давно знакомы? Он тебя успел проверить?

– Я не прохожу ни одну из проверок, так что меня давно уже не проверяют. А что, это действительно так странно, что такой весельчак и добряк имеет дело со мной?

– Нет. – Решаю всё же не врать. – Дааааа, очень, – смеюсь, как дура.

– Зато честно, – улыбается. – Мы с Заком работаем вместе уже много лет, а за долго до этого пересекались по малолетке, познакомились в те временя, когда я ещё с басом стоял. Он – отличный ударник, но и человек порядочный, так что у нас с ним не получилось дружбы как у Никки Сикса и Томми Ли, но… – посмеивается. Себя прошлого он, явно, ассоциирует с главным автором песен и бас-гитаристом группы Mötley Crüe, который имел особую страсть к наркотикам. Что же, забавно, но всё же решаю уводить тему подальше от пилюль и порошков.

– У него забавная мама.

– Хлоя? Да. Растит его одна.

– Всё ещё растит?

– Да, всё ещё. – Смеюсь.

Располагаемся в авто, и пока катим по городским трассам лично для меня всё складывается как в песенке Complicated – OliviaO'Brien: мне Остин нравится таким, какой он есть, без притворства. Просто нравится, как звучит его голос, как играет мимика его лица, как то появляется, то исчезает едва заметная чуть уловимая полуулыбка, от которой я уже успела стать зависимой. Вся трепещу, когда он чуть посмеивается. И никак не могу на него насмотреться.

До отеля доезжаем быстро, поскольку дороги ночью заметно опустели, а беседа выдалась особенно увлекательной. Он успел рассказать мне о том, как познакомился с Заком, как они постоянно собачились и дрались. И как потом однажды в участке, разговорившись по душам после очередного мордобоя, начали ладить. Ну и сдружились впоследствии. Из всего услышанного понимаю, что Остин вспыльчив, агрессивен и не любит знакомств, да и в принципе не любит людей. И от этого мне ещё теплее внутри, ведь он общается со мной. Это очень лестно быть его знакомой. Буквально расцветаю от этой мысли. Чувствую себя четырнадцатилетней девчонкой в компании очень взрослого парня. Невероятного парня.

– Почему ты со мной общаешься? Ты явно не любитель поболтать и не ищешь новых знакомств.

– Сам не знаю, – тяжело вздыхает. Не такого ответа я в глубине души ожидала. Благо, машина тормозит у центрального входа, и я не успеваю расстроиться. – Увидимся, – безучастно произносит он.

– Пока. ЧуднЫх снов!

– Это как?

– Ну, ты видел сон про фиолетового слона? – Остин выгибает бровь.

– Нет.

– Обязательно посмотри. Классный. – Усмехается. Дебильная шутка, но я не могла оставить её при себе. Выпрыгиваю из машины и иду к двери, заставляя себя не оглядываться. Не знаю почему, но уверена: именно так нужно, так правильно. Не оборачиваюсь.

Входя в номер, каменею на пороге. Я рассчитывала на смену постельного белья и уборку пыли, но горничная уничтожила все мои старания: больше нет птиц. Нет воздуха. Нет ничего, кроме разочарования.

Пожалуй, являюсь единственной, кто не спит в отеле. Хоть и клонит в сон, понимаю, что буду то и дело просыпаться с желанием заново изучить музыкальные альбомы группы. Скулы сводит от непрерывного зевания, глаза жутко слезятся, а всё же стойко продолжаю знакомство с творчеством ребят. Самый ранний альбом хоть и кажется динамичным, но ощущается несколько аляповатым и шумным. В первых песнях много ударных и грязных гитар, качество записи тоже весьма сомнительное. Тексты касаются тем курения, выпивки, наркотиков, красивых девчонок и свободы. Словом, пропитаны нотками бунтарства и кичливой юности. Следующий альбом не впечатляет разнообразием текстов, но звучит гораздо лучше. Качество записи и проработки звука скаканули в уровне. Шум сменился красивыми рифами. Ударные притихли и стали чище.

Поздние альбомы следующих лет звучат более зрелыми текстами о преданности, о трудностях выбора, о ссорах и примирениях, о честности и вере в себя. Помимо текстов по-настоящему хорошей стала и сама музыка. Красивые гармоничные мелодии, с отличными контрастами и переходами. Классные чёткие ударные, хороший вокал и потрясающие, невероятные партии соло гитары, от которых идут мурашки, эти партии немного выпадают из общего тона и контекста мелодии, и берут на себя порой слишком много внимания, но они виртуозны и эмоциональны. Следующий альбом удивляет глубокими текстами и проникновенной музыкой с легким налётом альтернативного рока. Соло гитара стала ещё боле дерзкой и повысила уровень до стадии "Божественно". Прекрасные ритмы. Высокий класс записи. Это уже профессиональная музыка, над которой, очевидно, трудилась не только команда творческих людей, но и специалистов звукозаписи. Их хочется переслушивать и добавить в плейлист, чтобы они остались под рукой. Последний год творчества группы ознаменовался выходом альбома, провального как по мне, поскольку в нём содержится несколько каверов на композиции прошлых лет и несколько новых песен, которые не изменились в высочайшем качестве записи, но заметно потеряли в атмосфере: стали более грубыми, с налётом тяжёлого металла, соло гитара продолжает удивлять своим виртуозным звучанием, хотя партии заметно сократились по продолжительности и стали более суровыми и жёсткими. Ритм гитара заметно потеряла в технике. Сменился вокалист, теперь пел не бархатный баритон, а более высокий и стройный голос. Звучит вроде бы неплохо, но как-то не так. Непривычно. В добавок ко всему, опять многовато ударных. Тексты в своём смысловом наполнении тоже потускнели.

Крайний альбом стоит контрастом по отношению ко всем предыдущим. Почитав некоторые рейтинги, прихожу к выводу, что он не был признан провальным, но и не стал кассовым для группы, туров с ним не было. Более того, изучив фан-группы, понимаю, что большое количество старых поклонников остались далеко не в восторге от смысловой нагрузки песен, многие даже высказывались негативно и разочаровано, но с другой стороны, группа привлекла к себе внимание новых поклонников из числа тех, кто отдаёт предпочтение тяжёлой музыке. Отзывы неоднозначны и во многом противоречивы. Музыкальные критики говорят о закате для группы. При этом находятся те, кто пророчит группе новую веху развития и предрекают успешность в новом жанре. Фанаты же сетуют на изменённый формат и высказывают своё разного рода негодование.

Напрашивается вывод, что в творческом и рабочем процессе у парней уже давно случилась полнейшая каша и неопределённость, и они до сих пор переживают трудный период, исход которого остаётся всё ещё до конца не ясным.

Очень грущу из-за того, что нет ни одного клипа или хотя бы годной записи с концерта. Сейчас мне очень хочется посмотреть на него в процессе игры на струнах, но… Увы.

Продолжая на повторе прослушивать понравившиеся композиции, просматриваю картинки предложенные поисковой системой. Тут и фотографии с концертов, и рекламные постеры, фото сделанные фанатами. К сожалению, Остин в кадре попадается крайне редко.

Проследив хронологию фотографий от самых ранних, до самых последних, прихожу к выводу, что Остин не любитель фотографироваться и что он не всегда был таким хмурым, как сейчас. Поэтому не могу не засмотреться на редкую фотографию с ним, где в его руках красуется бас-гитара, а сам он умиротворён и доволен.

Сдаюсь, когда небо начинает светлеть рассветом. Закрываю ноутбук.

Глаза просто слипаются, подушка кажется такой мягкой и приятно прохладной… А всё же, перед тем как провалиться в сон, всецело отдаюсь мыслям о нём нынешнем и адресую ему вопрос, не произнося ни слова: "Почему же в последние годы на всех фотографиях ты не просто хмур, а уж слишком суров и печален, что с тобой случилось, красивый мальчик?"

Мне так хочется говорить с ним…

Знаю, он не ответит, а всё же прошу его мысленно: "Приснись мне сегодня, пожалуйста…"

Засыпаю с надеждой…

Глава 9. Птицы

Просыпаюсь вяло и неуверенно, словно выползаю из креосна. Тело функционировать отказывается. Сколько я спала? Хотя, это не важно, ведь вчера победа осталась за мной, а победителей не будят!

Голова кажется несуразно большой и болезненно-тяжёлой. Лежу минут тридцать, торгуясь с самой собой в полудрёме. Знаю, надо бы привести себя в порядок, ведь он сказал, что заедет. Хотя… Если подумать о том, что он уже дважды видел меня в самом худшем виде, без макияжа, в каких-то балахонах… Терять уже особо нечего, а значит и париться нет смысла. Успокаиваюсь этим, укладываюсь на подушке поудобнее, но опять лезут мысли о том, что надо идти в ванну и наводить марафет.

Господи-боже, да плевать. Он и не смотрит на меня. А если бы даже и смотрел, то он всё уже давно увидел. Хрен с ним. Спать! Красоткой никогда не была и не буду. Мне ничего не светит. Почему вообще размышляю об этом? Он после своих красоток меня и за девушку-то не считает. У него куча девиц, самочек, куколок, цыпочек… Как там в песне пелось? А я вообще почти замужем! Господи! Так! Спать!

В дверь стучат. На сердце как будто плеснули кипятком – оно подпрыгивает в конвульсии. Понимаю, что кроме него ко мне в номер никто не приходит, а уборка номера была вчера, так что там за дверью не горничная, точно знаю. Решаю притаиться, вдруг подумает, что я успела уйти и не станет ждать. Ритмичный стук снова проносится по двери. Прикольный ритм.

– Сейчас. – С трудом отрываю голову от подушки, сползаю с кровати, поправляю скомканную пижаму. И пусть я ужасна, и мне стыдно и неловко, не могу не открыть эту дверь. Как ни крути, хочу его видеть.

– Спишь? – Удивлён. Не знаю, сколько на часах. Знаю только, что он невероятен в этих чёрных штанах с молниями и ремешками (хочу себе такие же), в этом худи, в чёрных конверсах он – реальное воплощение женских мечтаний о плохом и дерзком парне.

– Как самочувствие? – Смотрит на меня с недоверием. Думает, валяюсь в постели от того, что мне плохо? Ну, вообще-то, так и есть. С недавних пор я эмоционально гриппую из-за него.

– Как у Ленина. – Парень выгибает бровь и осторожно проходит в номер. Поясняю. – Не кормят и не хоронят. – Он делает "прф", до него дошло. Вялой походкой иду к кровати, вытирая мокрые глаза, плюхаюсь на кровать, лицом в подушку.

– Куда делись твои птицы?

– Их, как и всё прочее, сгубил ортодоксальный враг. Пташки полетели не в небо, а в мусорный бак, – бурчу в подушку.

Спустя секунду подпрыгиваю на матрасе, поскольку Остин упал на кровать рядом, лицом вверх. Он складывает руки на груди, скрещивает длинные пальцы и смотрит в потолок. Поворачиваю голову и тайком рассматриваю его профиль, шею, кадык. Мне нравится, как рассыпались его волосы по постели. Цвет такой приятный. И не блонд, и не русый. Что-то среднее. Не слишком пафосное. Но и не слишком банальное. Вот как природа делает таких совершенных людей?

– Обидно.

– Обидно бывает только в первый раз. Как там кто-то из великих сказал? Череда переживаний, вся эта абстрактная борьба против невозможности жить, эти сражения со смертью внутри самой жизни, начинают смешить своей глупостью, и ты опускаешь клинок. Я свой клинок давно отбросила в сторону. – Надо уходить из этой темы. – А ты не любитель поспать, да?

Поворачивает лицо в мою сторону, смотрит как-то излишне внимательно. Заливаюсь пунцом от стыда за свою естественность, спешу уткнутся носом в подушку. Надо было всё же не лениться и накраситься.

– У меня другие ритуалы, – Помолчав, вздыхает и добавляет, – совсем.

Неуклюже встаю с мягкой постели и иду в ванную приводить себя в порядок и одеваться: кож зам и шерсть в тандеме с казаками.

Когда выхожу, вижу, Остин сидит в кресле за моим ноутбуком, начинаю судорожно вспоминать, закрыла вкладки или нет. Становится тревожно. Будет очень неловко, если не закрыла. Но его лицо не выражает никаких эмоций. Значит, скорее всего, закрыла. Вздыхаю с сомнительным облегчением.

– Ты слишком дерзко обращаешься с моей собственностью. – Конечно же, он никак на это не реагирует. Невыносим! Сам себе на уме. – Думаешь только о себе!

– А у меня только я и есть. Ты готова? – Его удивляет скорость моих сборов.

– Да. – Ну, что тут сказать? Я не из тех девушек, которые умеют делать макияж, а главное хотят тратить время на него. Мама меня к этому не приучила и не привила женственности, а реалии жизни сформировали у меня другие интересы и расставили иные приоритеты.

– Ладно. Поехали. Контракт у меня.

– Слушай, не нужно ссориться с ним. Всё это время Рейнольд был довольно добр ко мне. Заметил меня.

– Во-первых, тебя трудно не заметить, другое дело, что ты себя не показываешь. А во-вторых, с чего ты взяла, что мы будем ссориться?

–"Потому что ты агрессивен и вспыльчив", – отвечаю про себя.

– Всё будет мирно.

Вздыхаю. Что только творю? Где мой разум? Бошка готова взорваться! И всё это на весёленький мотивчик Where is my Mind? – Pixies.

Я привыкла решать все вопросы сама и контролировать всё. Или пускать на самотёк… В любом случае всегда и во всём поступаю так, как решаю сама. Но с ним… С одной стороны, мне просто страшно противится ему и спорить, он точно может ударить. Хлопнет своей огромной ладонью и бошка отлетит. С другой стороны, не вижу никакого смысла с ним спорить. Почему? Сама не знаю. Просто всё, что он делает, готова принять без сопротивления, и, кажется, он действительно понимает ситуацию куда лучше меня. Скорее всего, всё дело в его уверенности… и его подавляющей силе харизмы.

Мне дико странно, потому что я привыкла принимать решения не только за себя, но и за мужа, за родителей. Они всегда не просто просят моего совета или идеи, как поступить в определённой ситуации, они ждут от меня решения проблемы, не идей по её решению, а именно её разрешения. И сейчас мне странно и непривычно от того, что Остин берёт всё в свои руки, а я с такой лёгкостью всё это в его руки отдаю. Не узнаю саму себя.

– Что? – С явным интересом всматривается в мои глаза.

– Непривычно, – мямлю, жуя губы. Он ждёт моего пояснения. – Я привыкла сама решать проблемы. И тут – вот, – неловко проговаривать ему мои мысли, но по глазам видно, деспот понимает, к чему клоню.

– А я не привык опекать других. И тут – вот. – Сначала его лицо кажется совсем строгим, но потом уголок рта поднимается и рождает белозубую усмешку. – Поехали. "Сама она"… – Галантно выпускает меня из номера, но идёт первым, следую за ним.

Он раздражает и привлекает. Всегда идёт впереди. Порой чувствую себя хвостиком, который бегает за ним, а при нём вся власть и сила. Гордый. Самостоятельный. Хочется как-то дотронуться до него, или что-то сказать такое значительное и умное, но не собирается – ни в голове, ни на языке, он опережает меня с превосходящими силами. Мне не дотянуться до него в моральном плане. Не стать равной.. Он эрудированнее, опытнее, он – парень в конце концов. Сам по себе. Сам себе.

Едем, и ненадолго мой маленький мир замыкается салоном машины. Очень хочется, чтобы прерывистые линии разметки наших с ним путей слились в одну сплошную. Так странно.

Когда следом за ним захожу в офис, прохожу пару метров по коридору и поднимаю глаза, вижу: все глазеют на меня, шушукаются, некоторые даже показывают пальцем и ухмыляются, девушки-красотки переглядываются и посмеиваются, сверкая хищными глазками.

– Жди тут, – произносит требовательно, но тихо, когда ещё не доходим до кабинета Рея. "Не оставляй меня" – мелькает в голове, при мысли, что придётся остаться в коридоре, с каждой стороны которого на меня кто-то пялится. Краснею, чувствую, как пятна бегут у меня по шее. Нервы. Плюхаюсь на ближайший диванчик и потираю мокрыми ладошками коленки.

Остина пытается остановить не то секретарша, не то фанатка Рейнольда, парень в этот момент только глубоко вздыхает, смотрит на неё с высоты своего роста, и она отходит в сторону. Эпично. Да, деспот умеет подавлять людей одним только взглядом. Его тут явно все знают, и очевидно, не стремятся выводить на конфликт.

Как только он скрывается за кабинетной дверью, в каждой стороне зала, в каждом уголке, как будто бы начинают шевелиться и шипеть змей. Ох уж эти сплетни. Домыслы. Слышу, как одна девушка предполагает, что между нами что-то вроде романа или флирта. Роман? Ну только если преступление и никакого наказания. Трое смотрят на меня, потом кривят лица и с уверенным отрицанием качают головами, а потом и вовсе смеются, как какой-то несусветице. От такого проявления солидарности с моим мнением, становится всё же как-то неприятно, а секунду спустя ещё и обидно. Цыпочки продолжают судачить и бросать косые взгляды, в сотый раз поправляя длинные лоснящиеся волосы своими тонкими манерными пальчиками с острыми длинными коготками. Определённо, все они гадают, чего это он возится со мной. Чтобы не встретить очередных оценивающих взглядов, начинаю разглядывать свои короткие ногти под чёрным лаком. Хочется уйти. Как минимум, уйти в себя и запереться на засов, как максимум – показать всем свой ненаманикюренный средний палец и свалить прочь. Быстро-быстро. Сбежать по лестнице, спрыгнуть с пары последних ступеней и бежать, бежать, бежать. Хотя бегать не люблю (от слова совсем), сейчас готова стартануть. И не оглядываясь…

– Зайди к нам. – Через долю секунды после того, как прозвучал его голос, в офисе всё и все замолкают, как по щелчку. Он стоит, широко распахнув дверь. Лицо у него спокойное. Категоричное. В дальнем конце комнаты виднеется Рейнольд, сидящий за столом. Из-за зрения точно не вижу его эмоций, но по тому, как он покручивается и дёргается в кресле, понимаю, что он зол. Очень зол. Идти совсем не хочется, но серые глаза не оставляют выбора. Встаю. Прохожу в кабинет.

– Присаживайся, – говорит Рейнольд, указывая на кресло перед столом. Остин плюхается в соседнее кресло, словно это его офис. – Зачем нужно было его втягивать? Сама не могла сказать, что тебя не устраивает контракт?

– Не устраивает? – Смотрю то на Рея, то на Остина. О чём они тут говорили без меня? Остин сидит в кресле, опираясь виском на указательный палец правой руки, согнутой в локте, другими пальцами обхватывает подбородок, а средний устраивает на верхней губе. Анализирую его позу и делаю вывод, что ситуация его забавляет. Он смеётся глазами. Вот только не пойму, почему ему так смешно? Перевожу взгляд. Рейнольд многозначительно смотрит на меня, предлагая продолжить, ждёт пояснений, а я не представляю, что должна ответить. Западня.

– Озвучь то, о чём говорили сегодня в машине, – голос звучит ободряюще.

– Ну… Эм… Думаю, что могу принести пользу фильму, ведь это экранизация моей истории, вот только ты делаешь всё, чтобы я чувствовала себя слишком лишней в проекте. Готова признать, у меня, конечно, есть некоторое безумие, сдобренное скептицизмом, но чего у меня точно нет – так это желания иметь что-либо общее с вещами, которые не имеют души. И так уж выходит, что на мой взгляд, ты не только убиваешь душу созданного мною мира, ты искажаешь и саму суть, превращая всё в нелепость.

– Нелепость? Мы тут все профессионалы! Знающие, что и как делать. А ты… – И без продолжения его мысль понятна.

– А она – всего лишь идейный и одарённый человек, не просто понимающий, а создавший мир, который ты хочешь экранизировать. Только и всего!  – Сарказм. Его любимая тональность.

– Так! Погоди! – Вскипает Рей. Парень отклоняет голову от пальца и принимает вызов с насмешкой. – Слушай, я хочу снять хороший фильм,  – Пасуя перед ним, Рей снова обращается ко мне, – мне нужен успех. Ты должна понимать, фильм – это не экранизация твоей книги. Книга – лишь основа для сценария. И в моём фильме многое будет совсем не так, как в твоей книге.

– Тогда она разрывает контракт, – спокойно заявляет Остин, и я офигеваю. Вот так просто, да? Он с ума сошёл?!

– Ост, ну что ты опять… – Рейнольд нервно дёргает руками, и этот жест ещё больше выдаёт живущую в нём злобную истеричку, – она не может разорвать со мной контракт! Там неустойка в пятьсот тысяч, это же смешно! – хихикает, словно бы ему рассказали глупую шутку. – Бред какой.

– У неё есть пятьсот тысяч для уплаты неустойки, – спокойно заявляет Остин. И я офигеваю ещё больше. Челюсть падает. Понимаю, вот он – конец моему прибыванию в Америке. Конец проекту. Конец моей ещё не сбывшейся мечте. Он рушит всё… Зачем он блефует? У меня нет таких денег. Это и так понятно. Это очевидно! Да вы посмотрите на меня!

– Ты не посмеешь. – Рей встаёт из-за стола. Остин ещё вальяжнее разваливается в кресле, забрасывает одну ногу на другую и смотрит, как бы говоря: "Ты и правда так думаешь?". – Ты не хочешь, чтобы я снял фильм по твоей книге? – Рей опять спрашивает меня. Открываю рот, а слов нет, мыслями я уже в России, скрываюсь от кредиторов в глухом лесу в землянке!

– Переписываете контракт, или она выплачивает все неустойки, издержки, проценты и конец проекту. Ты же знаешь, как быстро я умею уравновешивать риски. Но при этом сейчас я готов сохранить преимущества и уменьшить недостатки сделки, которую ты почти провернул, Рей. Почти. Пользуйся моментом, пока я в настроении.

Смотрю на профиль Остина. Что он творит? Господи, что он только вытворяет?! Как всё это оплатить? Да мне же ни один банк столько денег не выдаст! Не понимаю, зачем ему это. Это же не покер. К чему тут этот блеф? Очевидно же, я не потяну эту партию. С моими-то картами… Да у меня даже фишек на кон нет. Молчу, не успевая переваривать и принимать происходящее. Рейнольд краснеет, как помидор, Остин по-прежнему спокоен, и вся эта ситуация, ещё больше, чем прежде, забавляет его, поэтому он открыто усмехается.

– Мне нужно подумать, нужно время.

– А мне нужно успеть на репу, так что думай быстрее, Рей! К тому же пора бы тебе уже научиться понимать, когда следует отказаться от своего мнения, и что размер мужского достоинства никак не зависит от того, что можно себе линейкой намерить, – произносит он низким голосом, от которого внутри у меня всё каменеет. Пугающий тон. Вздрагиваю от мурашек.

Рейнольд подходит к окну и отворачивается от нас. Соображаю, что к этому моменту уже потрачено не только много денег, но и много сил, времени, и отказ от фильма – это полный крах не только для моих финансовых стратегий. И тут до меня доходит, как Остин всё грамотно просчитал. В данной партии у Рейнольда карты не лучше моих. С другой стороны, страшно представить, что он всё же согласится слить игру, и мне нужно будет выплатить ему деньги, каких у меня никогда не было и не может быть. Страшно подумать, что по возвращении домой придётся справляться с таким невероятным долгом. А главное как? Руки леденеют, голову бросает в гнетущее пекло. Мне плохо. Мне дурно. Сейчас стошнит прямо на паркет.

– Ладно, – высокий недовольный голосок истерички взрывает тишину, и я выдыхаю. Партия сыграна. – Мой агент подготовит…

– Уже всё готово, – прерывает его Остин и бросает на его стол маленькую белую флешку. – Распечатай и подпиши.

Лысый молча возвращается к столу, берёт флешку и помещает в порт. Принтер шумит и один за другим лезут листы. Глянув на первые несколько страниц, последующие он уже не читает, словно бы контракт ему и так известен, а все условия и пункты понятны. Быстро ставит подписи и нервно кидает бумаги Остину, принимаясь за второй экземпляр. Остин чинно пролистывает бумаги, берёт ручку со стола и передаёт всё мне, чуть привстав с кресла. Когда в моих руках оказывается маленькая золотая ручка и пачка бумаг, значительно толще, нежели та, которую я подписывала в день прилёта, замираю. Что я делаю вообще?

– Просто подпиши. – Крупье выводит меня из ступора, на автопилоте проставляю закорючки. Когда листы заканчиваются, протягиваю бумаги обратно, он хмыкает и указывает пальцем на Рея, намекая, что это ему я должна отдать бумаги. Неотразим! Глаза горят торжеством победы.

– Это мне, – сухо констатирует Рейнольд с потухшими глазами и протягивает руку, чтобы принять бумаги, в другой протягивает второй экземпляр документов. Остин встаёт и забирает его. Пролистывает. Удостоверившись, что везде, где нужно стоят подписи проигравшего, довольный сделкой, легонько пинает меня по обуви, побуждая вставать и уходить.

– Отлично. Остальные бумаги привезёт мой юрист к пяти. Дальше согласования через него. До встречи. – Смотрит взглядом победителя с высоты своего роста на невысокого Рейнольда, обходит кресло, подходит к двери и открывает её. – Пойдём.

Если бы он не был на моей стороне, сказала бы, что Остин невероятный говнюк и хитрый сукин сын! Но он на моей стороне, и я от него в полном восторге!

Прихожу в себя, когда в ушах шумит улица, а волосы раздувает ветер. Не помню, как шли по коридору и как спускались. Даже змей не помню. У меня стресс. Дикий нервняк, и меня только сейчас начинает попускать. Руки начинают дрожать, прячу их в карманы. Виски пульсируют болью.

– Всё в порядке? – Оглядывается Остин, уверенной походкой продолжая шагать к машине. Торможу. Ох… надо подышать.

– Кажется. – Нечто такое на мотив Radiohead – 15 Step. – Если бы он не подписал, я бы не смогла ему выплатить неустойку, даже если бы продала родительский дом. Даже если бы почку продала. Обе почки! – Сгибаюсь и опираюсь руками на коленки. Меня тошнит.

– Тебе не пришлось бы. Почку, реально? Ты серьёзно об этом думала? – продолжает угарать, как от анекдотичной истории! А меня трясёт. Так отпускает адреналин.

– Откуда такая уверенность? Он же мог не подписывать. – Остин тормозит и разворачивается ко мне.

– Мог. Но платить бы тебе всё равно не пришлось и почку продавать тоже, – продолжает забавляться.

– Почему? Суд был бы на моей стороне? – Усмехается.

– Наверное, нелегко тебе живется, раз уж ты веришь в правосудие. Нет. Суд не был бы на твоей стороне. И не было бы никакого суда, просто я бы всё выплатил.

– Ты не из тех, кому здравый смысл связывает руки, да? – О, меня ещё сильнее начинает тошнить. Опять скручиваюсь в крендель. – Узнал, что там неустойка в пол миллиона, а у тебя как раз завалялись лишние наличные? Пятьсот тысяч тебя не напугали? – Выпрямляюсь, холодный воздух всё же делает своё дело, и мне становится полегче.

Мой спутник распахивает пассажирскую дверь и облокотившись на неё говорит:

– Меня ничего не пугает. Я бы при любом раскладе спас твою историю. – Этот Гэтсби улыбается мне гораздо больше, чем просто ласково, улыбается той самой улыбкой, наполненной неиссякаемой ободряющей силы. Оставив пассажирскую дверцу открытой для меня, идёт на сторону водителя. Не до конца понятно в прямом смысле он говорил про спасение моей истории или это такая фигура речи? Но прозвучали эти слова так уверенно, что у меня внутри всё расслабляется.

– Кто же ты такой?

– Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, – Дальше зачитываем слова в унисон: я со всей серьёзностью, Остин с самоиронией, – часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла. – Вздыхаю. – В конце концов, человека определяет не сумма денег в банке, а сумма его поступков, – заключает зло. Остин – потрясающий человек-злодей.

Усаживаемся в машину, устраиваюсь в кресле, и он передаёт мне толстую пачку бумаг, на которых вижу подписи Рейнольда.

– Это в отеле подпишешь. А вообще научись сначала читать, а потом уже подписывать.

– У меня хреновый английский.

– Ага, инстинкт самосохранения тоже, – говорит это повышенным шутливым тоном, но всё же понимаю, именно так он впервые ругает меня.

Машина трогается с места, увлекаюсь перелистыванием бумаг трясущимися руками. Пальцы не слушаются. Когда поднимаю глаза и смотрю в окно, понимаю, что впервые вижу эти панорамы, улицы. Пугаюсь.

– А куда мы едем? – Незнакомые высокие здания настораживают.

– Ой, ты ещё спроси – не маньяк ли я. Самое время, – издевается. И меня отпускает. Смеюсь. С ним не страшно. И по большому счёту без разницы, куда он меня везёт. Начинаю анализировать, почему так доверяю этому человеку, о котором ничего толком не знаю. А то что знаю – это информация из сети, а значит весьма спорная информация. С чего вдруг не ищу в нём подвох? Всё ещё ощущаю его своим…

Остин, глянув на меня, начинает забавляться.

– Ты сейчас выглядишь так, словно вычислила, что убийца садовник, но всё ещё ожидаешь подвоха от дворецкого.

Пока едем дальше, я, как верно подметил крупье, всё ещё пытаюсь понять, с какой стати так спокойно и безоговорочно верю ему. И не могу найти ответ. Просто верю и всё тут.

– Закинь бумаги в бардачок, – еле слышно проговаривает, притормаживая теперь уже у знакомого здания. Того самого, где я впервые увиделась с ним. На улице моросит дождь. Всё, как в первый день. Не хочу мочить бумаги по старому опыту, так что соглашаюсь с его предложением. Открываю вместилище, и у меня вырывается нервный смешок, когда мне под ноги вываливаются пачки с презервативами. Сдерживаю приступ истерического смеха, захлопываю контракт и презервативы в бардачке. Владелец запасов негодует над моей реакцией.

Быстро пробегаем от парковки к зданию, Остин легко открывает ту самую тяжеленную дверь, с которой мне каждый раз приходилось непросто, пропускает меня первой. В помещении гнетуще жарко, так что, пока отряхиваю кофту от капель дождя, успеваю вспотеть, Остин кидает куртку на барную стойку и следом стягивает с себя свой чёрный худи, оставаясь в чёрной Cutoff shirt, невольно торможусь глазами на его рельефных руках с красивыми венами и совсем без тату, что всё ещё кажется необычным.

Решаю, что раздеться – хорошая идея, и следую его примеру, снимаю с себя свою тёплую кофту и остаюсь в чёрной футболке с серебряной надписью AC/DC на груди. В помещении никого кроме нас, тишина, он уходит к двери у дальней стены и исчезает за ней. Мне дискомфортно без него. Удивительно. Раньше мне было неуютно в его присутствии, теперь же наоборот, плохо в момент его отсутствия. Трогаю холодными руками горячие щёки. Они точно пунцовые. Нервы. Из двери выходит Хлоя.

– Привет, деточка. Ты как?

Смотрю на себя, тяну футболку вниз и чувствую, что руки всё ещё трясутся. Плохо. Я очень плохо, но стараюсь не показать своего состояния.

– Как гражданин недоусопший. – Не понимает, но и не уточняет. – А Вы как поживаете?

– Лучше всех! Садись-ка. – Женщина подходит к барной стойке и указывает на один из барных стульев; неуклюже водружаюсь на вертящийся стул возле своей кофты. Слишком скользкое сиденье, скатываюсь с него. Хлоя, взяв с бара куртку и худи парня, развешивает их на стуле, который стоит за стойкой.

Из дверей выходит Остин в компании двух парней. Я с ними не знакома, но оба коротко машут мне "привет", словно бы давно знают меня, делаю ответный жест рукой на автомате, и понимаю, как это тупо выглядит. Прячу лицо, опираясь лбом на руку. И тут же вспоминаю, что эти парни были на сцене в первый день моего визита сюда. Щёки вспыхивают. Главное не смотреть в сторону сцены. Только меня отпустил адреналин, как нервы опять напрягаются.

– Хлои, – говорит чарующий голос, поднимаю голову, Остин красноречиво кивает в мою сторону. – Ей надо тяпнуть, – так и произносит: коряво с акцентом это нелепое русское слово "тяпнуть", которое услышал от меня не так давно. Приподнимает брови, по-доброму угарая надо мной. – Расслабься, – почти нежно шепчет он, а мне смешно от того, что таким же был совет и в первую нашу с ним встречу. Ещё пара таких повторов, и точно набью себе тату со словом RELAX.

– Что-что? – Женщина не понимает совершенно.

– Её словечко. Вроде как выпить храбрости. Понимать её порой непросто, но мне удаётся. Сейчас вот даже без слов понимаю, что ей требуется. Налей ей, – смеётся.

– Ладно. Это я устрою. Иди-иди. – Выталкивает парня из-за стойки.

– Позаботься о ней, – бросает как бы между прочим и удаляется к сцене походкой, от которой бушуют мои обезумевшие гормоны.

– Что ж, раз сам Ости попросил, позаботимся… Коленки трясутся?

– Да, – усмехаюсь. И правда трясутся. От него я вся трясусь.

– Тогда без колы. – И Хлоя подаёт мне большой стакан с виски.

Ребята гремят аппаратурой, таскают какие-то провода, двигают динамики. Делаю пару глотков спиртного, обжигаю рот и горло. Чувствуя разливающееся тепло в животе, продолжаю наблюдать за парнями. Точнее парнем. Из всех – он самый высокий, ловкий и сосредоточенный: движения уверенны и легки. На руках красиво играют мышцы. На запястье по прежнему красуется напульсник. Влажные от капель дождя волосы послушно лежат, заправленные за уши. Широкие плечи. Ровные длинные спортивные ноги. Идеальные пропорции и телосложение. Задница… Так, стоооооп!

– Тормозим, – командую себе чуть в голос и икаю. Смотрю на свои ноги, которые расползлись жирком по стулу.

– Ты замужем? – Этот вопрос отдаётся щелчком в голове. Смотрю на кольцо и машинально начинаю его крутить на пальце.

– Да. – Не уточняю никакие детали.

– Муж здесь с тобой?

– Нет. Он сейчас… занят, – не договариваю лишь то, что вот уже который год он является безработным и находится в нескончаемом поиске себя и только этим и занят. Но человек занят. Так что слово "busy" приходится очень кстати.

– И как он только отпустил тебя сюда одну? – Очень удивляется моя собеседница, хотя я не вижу в этом ничего примечательного. – Такая интересная девушка; он не боится, что украдёт кто?

– Я не из тех человекоподобных вещей, которые можно украсть. Более того, мы доверяем друг другу. Говорят, доверие – даже больше, нежели сама любовь.

– Те, кто так говорят, – идиоты. Доверие доверием. Но отпустить хрупкую девушку в другую страну, где она останется без поддержки и помощи. Оставить совсем одну. Без друзей и родственников в городе пороков и нескончаемых испытаний. Что ж, милая, – вздыхает она, – делай выводы. Хотя, конечно, для тебя – это отличный шанс проверить себя. И отношения с мужем тоже.

Решаюсь не вдаваться в детали моих отношений. Очевидно, в глазах этой дамочки я предстаю в образе хлипкой недееспособной принцессы, которая без мужика ничего не может. Как же она ошибается. Это скорее он без меня ничего не может. И никакая я – не принцесса. Только тиары мне не хватало! Смешно. Делаю большой глоток виски. Морщусь. Какой крепкий напиток. Сколько в нём градусов?

– Держи. – подаёт колу, видя мои мучения.

– А нет чая или вроде того?

– Нет, Ост сказал напоить тебя хорошенько. Так что без возражений и компромиссов. Давай-давай, пей.

Подливает мне колы в стакан и принуждает сделать глоток. Ну, не особо кола спасает дело, всё равно крепко.

– Он – красавчик, да? – Спрашивает Хлоя. Чувствую, как тело обмякает. Бросаю взгляд на Остина, продолжающего возиться на сцене. Ух…

– Даааа. Невероятный.

– И давно вы вместе?

Только тут понимаю, что речь идёт о моём муже. Выручает только то, что женщина протирала стойку и не заметила моих взглядов в сторону Остина. Хвала небу, мой ответ не стал конфузом.

– Пожалуй, даже слишком давно.

– А где познакомились?

– На сайте знакомств.

– Ой, ну это не интересно. Таких историй полно. У вас сейчас всё в этом вашем интернете. В моё время люди знакомились во время праздников, поездок, на улицах, в барах. Я вот со своим покойны мужем познакомилась на танцах. И мы с ним танцевали всююююю ночь и танцевали лучше всех, поверь. Это была страсть, и она так сильно закружила нас. Уууу. А эти ваши телефоны, чаты… – Отмахивается рукой, словно от назойливой противной мухи. Забавно за ней наблюдать, усмехаюсь и ловлю себя на том, что делаю это, как Остин. Даже сижу так же. Вот дерьмо. Меняю позу и опять чуть не соскальзываю со стула.

Становится душно, тело совсем расслабилось и перестаёт слушаться. Своеобразная идея – пить на голодный желудок. Хлоя подливает ещё и ещё виски в наполовину-пустой стакан, всё же пессимистично-полупустой… как ни крути.

– Пей-пей. Мы не обидим, – подбадривает, когда морщусь и отставляю спиртное подальше от себя. – Хотя, Ости может! С ним будь осторожна, увлекает он быстро, но сам остывает ещё быстрее. – Это замечание мне слышать неприятно.

– Вы что, мы оба не посмотрим друг на друга в этом плане. И главное – я же замужем.

– Вот о главном и не забывай, милая.

Возникает такое чувство, словно эта мудрая женщина сполна раскусила меня, а я неумело оправдываюсь. Трудно быть честной даже с самой собой, не говоря уже о том, чтобы быть честной с кем-то. Да, музыкант меня увлёк не на шутку. Но не я первая, и уж точно не я – последняя. Да только посмотрите на него, он же ходячий афродизиак! Невозможно остаться равнодушной к этому загадочному красавцу, и, хотя, он – не ключ к моему сердечку, этот ловкий опытный бандит, подобно преступной отмычке, нахально проникает в мой заржавевший сердечный замочек. Это любовь до гроба или до зимы? Нет, я не влюбилась, меня ему не одолеть, эту дверь ему не распахнуть. Даже допускать смешно… Это не что-то такое из разряда Anya Marina – Serious Love.

Я слишком умная для безрассудства. Здравомыслящая, что тоже немаловажно. В конце концов, я – хозяйка своего сердца и тела. И пускай есть смысл признать, что все мои мысли без исключения заняты только этим преступником (пусть так!), всё же головой понимаю – это временное помутнение, увлечение. Влечение. Гормональный бум, обусловленный стрессом, усталостью и присутствием его. Он добр ко мне, и это подкупает и рождает фантазии. Между нами есть что-то такое безобидное и плоское. Временное и переменное. Я ведь всего лишь – "слабый пол", истинное вместилище нестабильности и дисбаланса. Это Гедонист у нас – кремень с оптимистичной придурью и с извечным балансом дофамина, серотонина и эгоизма.

Влюбленность начинается с самообмана, а я ни себя, ни его обманывать не намерена. Да и сам манипулятор скорее невольно, во многом по импульсивной привычке, раскачивает мои эмоции, как на качелях. И будучи уже взрослой девочкой, понимаю, что по чистой случайности и стечению дурных обстоятельств мои гормоны дезориентированы, но нельзя позволить им повести меня по тёмной кривой дорожке. Плюс, здравый смысл, логика и самоконтроль в компании с самовнушением и волей, не позволят мне окончательно спятить и ступить на этот сомнительный путь, проторенный эросом. Нужно отдать Остину должное, очень помогает то, что он никак не пытается флиртовать или оказывать явные знаки внимания. С другой стороны, всё логично, я ведь не числюсь в той категории женщин, с которыми он не прочь это проделывать. Вот и отлично. Мы просто общаемся. Ну, во всяком случае он – точно. А я, конечно же, немножечко пострадаю, повожделею его тихонечко, незаметно для него и окружающих, а потом вернусь домой, и всё прекратиться, спустя время. Всё остынет. Всё исчезнет. Маленькое безобидное увлечение и чувство жизни, как подарок перед свадьбой. Так что… Просто безобидная шалость, из-за которой не страшно по итогу не досчитаться ментальных гаек. Это шалость фантазии, не более того. Сплошная эфимерность.

Входная дверь хлопает, в помещение входит Зак. От резкого поворота головы у меня перед глазами всё плывёт кругами.

– Привет, Ма. Привет, Окружающая среда. – Улыбается и идёт в направлении барной стойки. Отдаю ему честь, словно бывалый рейнджер. – Это тебе.

Передо мной возникает большой пакет. Парень сбрасывает вещи на стойку и быстро шагает пухлыми ногами к сцене. Хлоя с молчаливым неудовольствием берёт вещи и несёт их на стул. От пакета исходит тепло и сырный запах. Я пьяна и не уверена, что расслышала правильно, и действительно ли этот пакет предназначен мне. Включаю рациональное мышление, ну насколько это сейчас возможно, конечно же. Вижу Зака второй раз в жизни, с какой стати ему привозить мне еду, и откуда ему вообще знать, что я буду тут и вдобавок буду голодна? Так прихожу к выводу, что услышала неверно. Оглядываюсь на парней, они оживились с прибытием Зака и что-то обсуждают, стоя на сцене и указывая руками по углам. Расстояния в помещении настолько внушительные (плюс эхо), что уловить суть диалога сложно. Но по жестам становится понятно – их спор об организации сцены.

– Почему не ешь? – Спрашивает Хлоя.

– А это мне?

– Ну, да. Ости просил привезти тебе поесть хорошей еды. Но у Заки своё понимание на этот счёт. – Да уж, фаст фуд далёк от категории достойной пищи. – Не любишь такое?

– Не люблю. Но сейчас обожаю! – Растеряно киваю. "Ости попросил", значит?

Открывать пакет как-то неудобно и стыдно. Оглядываюсь, все парни увлечены беседой и смотрят на заднюю стенку сцены. Пакет всё же шуршит – Хлоя решительно открывает его вместо меня. Я сегодня не завтракала, а вчера толком и не ужинала, плюс перенервничала, так что есть хочется до колик в желудке. Из раскрытого пакета пахнет ещё сильнее канцерогенами и во рту происходит непроизвольное слюновыделение, хотя на самом деле подобной еды не признаю.

На столе передо мной оказывается картошка, бургер, сомнительные наггетсы, странный салат и сырный соус. Хлоя угощается парой картофелин, крадёт наггетс. Я не против. Подливает мне виски. Отдаю предпочтение салату. Пока едим, Хлоя рассказывает о том, как родилась в Мексике, потом в молодости переехала в Америку и кочевала из штата в штат, меняя города. Судя по долгому рассказу, жизнь у неё выдалась трудная, но интересная. Слушать её занятно, но очень утомительно. Она говорит быстро, эмоционально и при этом излишне артистично, то и дело прерывается и теряет суть мысли, повторяется или резко перескакивает на другую тему. Получается хаотичный поток информации из разрозненных фраз.

Чувствую сильное опьянение. С удовольствием для себя отмечаю, что действительно расслабилась и успокоилась.

Начинают гудеть колонки. Оборачиваюсь и вижу, Остин спустился и стоит перед сценой, обсуждая и разглядывая снизу верхнюю конструкцию фермы. Соображаю туманным разумом, что он тоже ничего не ел с самого утра. Заглянув в пакет, обнаруживаю там ещё массу всего.

– Пойду предложу ему тоже поесть. – Но Хлои отошла к дальней стенке с ликёрами и не слышит меня. Не очень-то и хотелось.

Ноги кажутся мягкими и непослушными сосисками. Когда встаю, всё вокруг словно приходит в замедленное движение.

– Пьянь! – Ругаю себя.

Пока сосиски передвигаются в направлении Остина, в голове решается дилемма, как обратиться к парню и отвлечь его. Хочется дотронуться до него. Но как? Ткнуть пальцем в плечо? Или тронуть ладонью? Главное трогать за одежду… И не слишком развязно. Чуть касаясь. Или это перебор? Лучше просто сказать: "Эй, Остин, хочешь поесть?". А ведь я его до этого по имени не называла ни разу. Всё "ты", да "ты". Лучше просто позову: "Эй". В голове не хватает привычного советчика.

Одиноко размышляю, глазами слежу за полом, который немножко вращается и вздымается. Подхожу, поднимаю глаза, и в момент, когда ещё не пришло окончательное решение: позвать или дотронуться, здоровяк оборачивается – к нему не так-то просто подкрасться. Застигнутая врасплох, торможу со словами:

– Эй…Там! Ты… Полно еды!

– Не хочу. Как мило, ты в стельку. Вызвать тебе такси? – Умиляется. Издевается. Ох, я настолько пьяная, что, словно самая дерзкая из сучек Майли, напеваю ему, накручивая прядку волос на палец, выпучивая губы и сексуально покачивая бёдрами:

– I'm a little drunk, I know it, I'ma get high as hell, I'm a little bit unholy So what? So is everyone else. (Я немного пьян, я знаю это, я буду под кайфом, я немного порочный, И что с того? Как и все остальные.). – Подмигиваю ему в конце импровизируемой сценки и круто щёлкаю пальцами, даже самой понравилось, как получилось.

Остин, мягко говоря, удивлён моей дерзостью, я же при этом думаю, что достаточно с этого салаги и, поняв вдруг, что стоять мне не охота, заявляю, о своём намерении пойти обратно к стойке, и, к удивлению, весьма уверенной походкой прохожу в обозначенном вектором направлении, пусть знает, с кем имеет дело. Сев на стул, чуть не подскакиваю на нём, из-за шумного хлопка входной двери, который неожиданно раздается за моей спиной. Опять и снова.

В помещение входит красотка в длинном сексуальном кожаном пальто, грандиозно эротичных сапогах и коротком пошлом латексном платье, обтягивающим изумительную точёную фигурку. Вся в красном. Та самая – одна из городских повелительниц пафоса и гламура.

Мне вдруг становится страшно заразиться от неё вульгарной особенностью столь развратно демонстрировать грудь. Подозреваю, это передаётся воздушно-капельным, не спроста же так много больных на всю голову девиц с обнажённой грудью.

Высокая с длинными золотыми волосами до поясницы, гладкими словно отутюженный шёлк. Дева не то чтобы страдает манией величия, скорее наслаждается ею. Она небрежно кивает в сторону бара, как бы разом приветствуя всю здешнюю чернь, и идёт к сцене, властно цокая шпильками. Остин поворачивается и заправляет руки в карманы, красотка вдруг меняется в поведении и уже вприпрыжку, словно козочка, подскакивает к нему и закидывает тонкие руки ему за шею, приподнимается на цыпочках, затем чуть отклоняется и скидывает небольшую сумочку на сцену, прямо на динамик, что негативно воспринимается парнями, и они стаскивают эту сумку на пол. Остин, не вынимая рук из карманов, смотрит на нахалку, приподнимает подбородок и стискивает челюсти, словно большущий кот, который не хочет, чтобы его трогали. Глубоко вдыхает. Ситуация его явно раздражает. Козочка вторглась в его личное пространство. Он не любитель проявлений чувств, и объятия для него – это нечто не переступающее через призму анатомии, а переходящее в отвратительную телесную вынужденность. Интроверт. Неужели она не понимает этого? Хотя нет, скорее ей просто плевать на это. Настолько, что даже навязывает ему свой поцелуй. Он нехотя подставляет щёку, и всё ещё не прикасается к девице руками. Не самое пылкое проявление чувств. Хмыкаю. Поворачиваюсь к Хлое, когда красотка начинает щебетать о чём-то, переступая с ножки на ножку, явно ещё сильнее выбешивая Остина.

– Кто это?

– Кристи-Ники-Вики. – Какое странное имя. Спустя секунду понимаю, что это – стёбное прозвище для постоянно сменяющих друг друга барышень его гарема.

– Это его девушка? – Красивая и жизнерадостная – банально по-киношному. Ну почему реальность нельзя отфотошопить? Я бы себе кое-что обрезала, добавила контрастности, замазала бы проблемы и сделала общую гамму жизни поярче. Как ей удалось?

– На ближайшие выходные. – Хлоя смотрит на девицу с недовольством.

– Богиня… – Заявляю с пьяным придыханием, добавляю про себя: "На мотив Anjali – Seven X Eight". Ещё раз оглядываюсь на сексуальку. Допиваю виски залпом. Да, для такого умопомрачительного парня, как Остин, нужна девушка-эталон. Как ни странно, Остин с небрежной лёгкостью оставляет эталон-эталона и направляется к нам в сторону бара.

– Да, хороша. Женщина должна быть красивой. – Меня такое заявление немного раздражает. Должна…

– Почему? Только из-за того, что у мужика развиты глаза, но не развит мозг, только поэтому? – Представитель сильной половины человечества не даёт мне шанса дождаться ответа и вступить в полемику.

– Пойдём, провожу тебя. – Глянув через плечо парня, вижу, что красотка смотрит на сцену и машет ручкой ребятам. Кажется, до Остина ей тоже нет особого дела. Идеальная пара! Обоим насрать друг на друга.

Остин берёт мою куртку и идёт к входной двери. Выгоняет. Хмурюсь, мне не хочется идти, не хочется держать равновесие, но повинуюсь и весьма успешно справляюсь с гравитацией. Немножко неуклюже и неуверенно, но справляюсь. На парковке рядом со сверкающим белоснежным Мерседес стоит пухлая грязная жёлтая машинка такси. Вот такой вот контраст. Смеюсь в голос. Ассоциации.

Остин открывает дверь и хмурится, не понимая, почему я ржу. А мне обидно и смешно. Да, над шутками жизни непросто смеяться, но у меня получается. Плюхаюсь на задний диван авто. Человек-задница подаёт мне куртку.

– Увидимся в понедельник. Такси оплачено. – С этими словами хлопает дверью, и машина тут же трогается.

По радио играет совсем не моя музыка, в машине до тошноты пахнет ванилью. По стеклу скатываются капельки воды, то и дело вспыхивая, словно новогодние лампочки, пересекаясь с вывесками магазинов или кафе. Небо снова плачет дождём. А я – пьяная. Мне весело. Пристукиваю ногой, двигаю головой в такт биту и подпеваю Billie Eilish – Therefore I am.

Глава 10. Просто быть

Похмелье живым, дышащим существом, надвигается неумолимо. Голова не болит, но в ней всё отдаётся гулким эхо. Пробираюсь к окну. Снаружи достаточно солнечно и тихо, закрываю глаза и веками ловлю тепло, затем открываю окно, пробую воздух, который сегодня напоминает запахи из детства, из которого (кроме ароматов) мало что вспоминается, ну, во всяком случае радостного.

Хороший день. Мог бы быть… Вот только похмельный синдром усугубляется тем, что у меня не получается обойтись без стыда за вчерашний день, всё совсем не как в песне Quantum Physics – Ruby Waters.

В голове мелькает картинка, как сейчас Остин с восхитительной мадам катается на лодке или на велосипеде в красивом парке. Они смеются так: "Хо-хо-хо. Аха-ха". На них одинаковые пайты. Эти двое бросаются листвой, пьют горячий шоколад и целуются. Не ванильная история, а карамельная жопа какая-то! Тошно смотреть! Гоню от себя эти картинки, приходя к выводу, что Рейнольд, да и все остальные прочие в этом городе, наверняка проводят этот день примерно так же сладко, поскольку пришли выходные, плюс погода очаровательно-прекрасна. Если предположить, что американский конец лета сегодня ни чем не отличается от российского, тогда выходит, что и там за океаном многие люди тоже в карамели.

Ох уж эти липкие людишки, показываю мысленно всем им фак и окончательно просыпаюсь.

Врубаю песню La Femme – It's Time to Wake Up, в которой понятия не имею, о чём поётся, французский – не мой язык, но мне нравится мотив, сегодня мне этого достаточно.

Пританцовывая под забавный мотив, начинаю чувствовать прилив сил и решимость пойти побродить по городу, вкусно поесть, вкусно попить; денег немного, но счастье ведь не в них и не в их количестве. Что там измеряется в числе вдохов и всё такое? Посмеиваюсь, замечая своё скептическое настроение. Сегодня я и сама – человек-задница. Вспоминаю о выводах относительно меня, которые так и не были высказаны другой задницей. Надо бы изучить приличные окрестности. Тем более, давно хотела сходить в знаменитый зоопарк, и сегодня рисуется та самая идеальная перспектива уйти от людей к животным.

Утверждаясь в своих намерениях, иду в ванну, стягивая пижаму на ходу. Сегодня хочется накраситься для себя. Просто чтобы нравиться себе, и у меня получается. Да, боевой панковский раскрас: синяя тушь, фиолетовая и лазурная подводка, серебристые и тёмные тени, чёрный карандаш. Выглядит классно на мой вкус. При солнечном свете мои глаза зелёные, так что сочетание получается весьма нетривиальное и выразительное. Одеваюсь удобно. Под низ майку-алкоголичку, далее балахонистый светло-серый свитер длинной до середины бедра, кожаные чёрные штаны с серебристыми замками, кеды, поверх водружаю своё уникальное вязанное пальто. Оно без пуговиц, длинной до голени, коричнево-серый индейский узор. Ткань полы складывается волнами и свешивается в виде треугольников. Сложный крой. Чёрные кожаные рукава. Большой чёрный капюшон. Глубокие карманы. Обожаю его. Выглядит эклектично и готично. Распускаю волосы. Цепляю кучу браслетов – у каждого своя история. У меня много историй. Надеваю кольца и крупные перстни. Серебро. Шея сегодня тоже в защите, в мир людей выхожу, как ни как…

Улыбаюсь себе в зеркало и признаюсь, что хоть и не красавица, но в общем-то не такая уж и уродина. Странная, чудаковатая. Скромный прохожий со мной не заговорит. Побоится. Хохочу. Сегодня я с ноткой хип-хоп, от меня веет грубостью панка и опасностью рока, пахнет пряно-горькой готикой, а значит, я чувствую себя на все 100.

Люди в большинстве своём не спешат и имеют довольные лица, что открыто выдаёт в них не русских. Из пекарен пахнет слишком соблазнительно, так что пару кварталов спустя сдаюсь и, зайдя в одну из них, беру себе чизкейк и чай. Сажусь на террасе у большого цветочного горшка, замечаю, что все посетители как один погружены в онлайн, просматривают свежие новостные заметки, я же из тех, кто к новостям относится на мотив Six Days Remix – DJ Shadow feat. Mos Def, так что откладываю телефон подальше от себя и наслаждаюсь вкусами, звуками, запахами, видами. Реальностью.

Начинаю рыться в путеводителях и картах, чтобы понять, как добраться до метро, отмечаю для себя, как, однако, повысился уровень языка, вот бы так же и с ориентированием в этом огромном городе. За отправную точку на карте беру фондовую биржу, к которой будет наверняка трудно пробиться из-за туристов, столь яро пытающихся приблизиться к этому дьявольскому капиталистическому столпу. Веду пальцем линию, дорога получается весьма запутанной. С тремя пересадками. Решаю, что этот день должен быть хорошим, позволяю себе позволить, не толкаться в автобусах и не путаться в остановка. Беру такси, решено!

Стараюсь не зацикливаться на суммах, уверяя себя, что сегодня мой день, поэтому кайфую и позволяю себе всё что хочется. Но только сегодня. И только в пределах 50 баксов конечно же.

В зоопарке Бронкса выпадаю из жизни на долгие часы. Это удивительное место, пожалуй, самый красивый из всех зоопарков, в которых мне доводилось бывать. Купив себе несколько не самых дорогих, но очень занятных экземпляров для коллекции, заявляю самой себе, что счастлива. Делаю фотографии, прячу в сумку билетики, чеки, карточки путеводителей и ещё несколько бумажек для того, чтобы вклеить их потом в памятный альбом занятным коллажем.

Тепло. Вокруг много детей, парочек, семей и все они с такими счастливыми и радостными лицами, что спустя час понимаю – это настроение оказалось заразным. Хожу и улыбаюсь. Более того, даже решаюсь купить себе сладкую вату. Крышеснос. Вспоминаю, смеясь, свою вчерашнюю выходку, от которой у Остина отпала челюсть, врубаю в наушниках отличные биты от Miley Cyrus (Unholy, D.R.E.A.M. Party Up The Street, We Can't Stop), от дерзких песенок и я чувствую себя пупком мира. Выпучиваю губы и качаю головой в такт, вышагиваю в лёгком танце, наплевав на мнение окружающих. Телесное воплощение истинного нонконформизма.

Когда город темнеет, склоняясь и падая ниц перед закатом, решаю возвращаться в отель, совмещая это с прогулкой по авеню и Audioslave - Be Yourself. Люблю ходить, особенно если в ушах есть наушники, а на ногах кеды. Иду по чужестранным улицам в направлении к отелю, разглядываю архитектуру зданий, фонари, глазею на людей, вывески. Обхожу стороной слишком шумные центральные улицы, прохожу через Midtown до Meatpacking, затем к Greenwich Village и Soho. Очевидным становится деление Манхэттена на контрастные районы: от мощенных камнем мостовых Crosby Street до Midtown с его высоченными зданиями. Мне нравится этот город сегодня.

По пути попадается лавка со всякой всячиной для рукоделия. Тут уже без шансов! Покупаю бусины из натуральных камней, силу которых чувствую и знаю, нитки, кожаные жгуты, вощёные шнуры, небольшое металлическое кольцо и прочие радости психопата-рукодельника. В моём воспалённом мозгу уже есть картина готового изделия, и я буквально чешусь изнутри желанием поскорее подарить ему жизнь. Немного тяготит мысль расстаться с недавно приобретёнными в зоопарке перьями ворона, но я готова на эту жертву, ради него.

Странно, путь к отелю хоть и занял много времени, при этом совсем не отнял сил, так что решаюсь на финишный заход в магазин. Беру пачку зефира, упаковку дешёвых свечек и бутылочку белого полусладкого. День был чудесным, вечер будет не хуже, улыбаюсь своей независимости и эгоизму, топаю к кассе.

Дорого, очень дорого обходится мне мой эгоизм, хотя вино бралось из средней категории… На долю секунды злюсь на себя за расточительность, но потом предвкушаю перспективу вечера и довольная иду к отелю вприпрыжку.

Сегодня вечер со свечами и холодным бокальчиком. О бокальчике я как-то не подумала. Что же.. буду пить из отельной чашки… А штопор? Ладно, вспомню молодость и отобью горлышко.

Пока прибываю в приподнятом расположении духа, спешу открыть почту и написать письмо жениху. Стараюсь отразить в словах как можно больше приятных и тёплых чувств, которые удаётся не без труда в себе обнаружить. Затем оставляю несколько сообщений в чат родителям, чтобы они знали, что у меня тут всё исключительно хорошо. Пару часов отдаю работе на удалёнке: формирую пакеты бумаг, выстраиваю графики. Утомительно…

Устраиваю на одеяле ноутбук с загруженным фильмом, зажигаю свечи, проталкиваю пробку в бутылку, чьё горлышко оказалось крепким орешком и не отбилось, раскрываю упаковку зефира, укладываю и расставляю всё красиво. Кто-то бы потратил кучу времени на то, чтобы сфотографировать это и выложить в сеть, как хорошо, что это – не я, у меня даже инстаграма нет, так что быстренько стягиваю с себя одежду, гашу свет и плюхаюсь на кровать. Включаю фильм. Делаю глоток вина. Идеально.

В воскресенье долго валяюсь в постели, рисуя себе идеальные картинки, строю воздушные замки. Отгоняю от себя навязчивые мысли о музыканте воспоминаниями о своём мужчине – это вновь оказывается трудной задачей. Включаю ноутбук, проверяю почту. Пусто. Он даже не прочитал моё вчерашнее сообщение. Пролистываю его страничку в социальных сетях, чтобы вспомнить его: он довольно высокий, спортивного телосложения, широкие плечи. Лицо приятное. Бородач. Глаза голубые, волосы тёмные. Почти на всей сотне фотографий он в обнимку со своей любимой машиной. И лишь на парочке фотографий он рядом со мной; наверное, причина во мне, я ведь не люблю фотографироваться.

Опять ловлю себя на том, что прокручиваю обручальное кольцо на пальце, от чего под ним скоро будет мозоль. Отвлекаюсь от всех представителей мужского пола остатками зефира и пишу синопсис и сопроводительное письмо для отсылки в разные редакции. Тон деловой, энергичный, исключающий заискивающие интонации. У меня действительно уже давно есть убеждение, что моя работа хороша идейно, структурно и тематически, однако, стоит отдать должное, именно Остин надоумил меня, заявить об этом громогласно и показать рукопись кому-нибудь ещё. Удручающе-долго сижу над синопсисом. В итоге, не питаю никаких ожиданий, просто отсылаю все подготовленные материалы в издательства, которым может быть интересна моя писанина; возможно, один из редакторов обратит на неё внимание.

Провожу весь день в номере под тихо играющую музыку без слов, в конце концов, если имеется необходимость выразить невыразимое, музыка стоит на втором месте, первым числится молчание: не произношу ни слова за день, рукодельничаю. Впервые за последние несколько лет мне нестерпимо хочется творить, а главное – сейчас у меня, наконец-то, есть время для этого. Бутылка вина кажется наполовину полной в этот день, а не наполовину пустой. Но, как ни крути оптимизм, мысли о парне не утопить в вине.

Устраиваюсь в приватном кресле у окна, рядом со мной усаживается гулкая тишина, к сожалению, остаться с ней наедине не удаётся, поскольку в нашу компанию нагло вторгаются мои воспоминания о нём: как он каждый раз садился в это самое кресло, закидывал ногу на ногу, откидывался на спинку, устраивал на подлокотнике согнутую в локте руку и опирался виском на указательный палец. Такой вольный молодой лев. Приходит, когда вздумается и смотрит на меня, как на оленёнка, решая то ли съесть, то ли поиграть или и вовсе не тратить своё время на непримечательное копытное.

Отвлекаюсь на город за стеклом. Нью-Йорк необыкновенно плаксив и капризен, порой кажется – это из-за моего приезда. Смотрю на огни и повторяю себе, что я действительно тут, в этом городе, о котором так давно мечтала. Вспоминаю о заставке на рабочем столе. Несколько лет назад я нашла серию фотографий одной улицы с характерным зданием. Все фотографии представляли один и тот же ракурс, одну и ту же панораму улицы, но в разное время года и в разное время суток. И эти фотографии покорили меня своей простотой и красотой. Тогда я сразу не обратила внимания, кто был автором серии этих кадров, а позднее гугл попросту не выдавал мне их, сколько бы не искала. Помню, как была счастлива от того, что снимки остались в памяти моего компьютера и стали своеобразным окном в мир грёз. А сейчас я в этом городе, и где-то совсем рядом должна быть эта самая улица. Гуглю похожие здания, и снова ничего. Может быть его снесли? "Гуляю" по паре кварталов онлайн. Увы. Расстраиваюсь, но всё же не оставляю надежды.

Изготовление вещицы не отнимает сил и не глушит творческого порыва, поэтому сразу же берусь за карандаш: идея рисунка рождается сама собой, и грифель оставляет первую линию на листе. Глубокое тихое единение с самой собой, люблю такие вечера, когда можно не прятаться и не напрягаться, просто быть вот такой, если честно, сама не знаю какой. Когда можно просто быть.

В понедельник просыпаюсь рано (без будильника), с чувством открывшегося второго дыхания. Уделяю время йоге, как в старые добрые, принимаю контрастный душ с самомассажем, делаю макияж, укладываю волосы, одеваюсь, как в любимых старых сериалах (совсем не по нынешней моде): белую водолазку с длинным рукавом, а поверх неё чёрную футболку с белым принтом группы "Ramones”, потёртые серые джинсы с дырками и замками на голени, красные кеды, свой длинный шерстяной пиджак цвета мокрого асфальта. На руку цепляю кожаный браслет с латунной подвеской в виде морского конька, у которого своя большая и печальная история, у меня на руках всегда много историй.

В дверь стучат, когда уже готова бежать со всех ног.

– Ну надо же, не спишь! – Выгибает бровь. Он как всегда восхитителен! Оглядывает меня с любопытством, как эндемика в зоопарке. Непроизвольно тяну футболку. Смущаюсь.

– А ты уверял, что тебя очень трудно удивить. – Я очень соскучилась по нему за эти дни и впиваюсь глазами в его лицо, всматриваюсь в самые мелкие черты. Парень выглядит хмуро, смотрит с недоверием, не могу не усмехнуться. Заходит в комнату, видит свечи, пустую бутылку вина.

– Да уж, пьяница. Тебе удаётся меня удивлять.

– Не понимаю, о чём ты. – Я – мастер лжи. Мастер!

– О твоём коротком, но классном выступлении в берлоге. – Хлопаю на него большими глазами. Не могу, не могу признать, что помню эту выходку.

– Я совсем не пью, но если выпиваю слишком много, протрезвев, ничего не помню. – Звучит бредово; я может и мастер, но уж точно не гений лжи.

– Вообще ничего?

– Совсем. – Поджимаю губы и жму плечом для достоверности.

– И "много" для тебя – это сколько?

– Обычно два стакана чего-то крепкого. Если начала накручивать волосы на палец, значит достигла максимально безобразной кондиции. Поэтому и не пью. – Остин косится на бутылку. – Почти не пью. А вино по сути своей – это всего лишь забродивший виноградный сок. Так что я не пьяница, а скорее выпивоха. Только и всего… Неужели я сделала нечто, о чём следует знать?

– Скажем так, ты классно двигаешься, когда пьяная, и ты круто поёшь. У тебя очень бархатный контральто. – "Кон" что?

– Ну (главное) обошлось же без обнажёнки! – заключаю, хлопнув в ладоши. Остин вскидывает брови, мол: "и такое бывает?". Решаю срочно менять тему. В его глазах в тот вечер я не опозорилась и не пала в грязь, а значит могу смело забыть об этой дурацкой шалости и перейти к делу. – Раз уж ты здесь, хочу кое-что показать.

Прыгаю на кровать за ноутбук. Остин проходит в направлении заветного кресла, и я опять улыбаюсь. Бросаю на него взгляды так, чтобы не заметил. Не могу насмотреться на него. Но теряю улыбку, как только он останавливается у столика под телевизором и берёт мой альбом с принцессой, без спроса открывает его.

Вчера излишне расслабилась и не спрятала "художества". А ведь там прячется лист бумаги, на котором я намедни изобразила женщину со спины, стоящую на границе сухого и влажного песка. Её длинные белые волосы путает ветер, он же приводит в причудливое движение белое платье широкого свободного кроя. Эта дама держит в руках старое потёртое окно викторианской эпохи, какие бывают в католических церквях, оно состоит из группы маленьких витражных секций, с разбитыми и кривыми стёклами, забрызганными грязью. Некогда прекрасное творение зодчества совсем обветшало, испортилось, его следовало бы или отреставрировать, или отправить на свалку, но вместо этого, женщина продолжает смотреть через изуродованное обстоятельствами окно на бескрайний простор воды, безмятежно дышащий волнами. Найти бы в реальности настолько пустой и безлюдный пляж…

– Ты рисуешь?

– Это громко сказано. Так… – Пожимаю плечами. Жалею, что не убрала альбом по привычке подальше в ящик, и рисунок оказался замеченным. Блин. Стараюсь не подавать вида. Остин слишком внимательно рассматривает содержимое незамысловатого альбома.

– Где училась рисовать?

– Преимущественно в спальне. – "Ценитель" хмыкает, мне не понять суть этого хмыка, мол: круто для самоучки или полный отстой?

– Кто эта женщина? – И чего он такой дотошный? Далась ему эта мазня!

– Трудно ответить. Её образ у меня вчера случайно в голове возник. Не знаю в деталях, как она выглядит, но она очень мудра и в то же время беспросветно глупа. – Подхожу к парню и провожу пальцем по рисунку. – Бывает такое, что приходишь на пляж, там столько простора и воздуха, а тебе тяжело дышать из-за того, что сам себя сжимаешь и удерживаешь. Она с этой оконной рамой, что-то вроде олицетворения действия предрассудков, плохих воспоминаний, злобы. – Показываю на разбитые стёкла в окне. – Это убеждения, заблуждения, словом, всё то, что так препятствует тому, чтобы увидеть настоящий мир и почувствовать свободу. Более того, некогда налипшая грязь мешает рассмотреть кого-то, кто возникает на горизонте.

– Смотришь на настоящее сквозь призму пережитков прошлого.

– Да! – восклицаю, обрадовавшись, что он понимает мою задумку. – Знаешь мотив Lights & Motion – Reborn? – Кивает. Вот это да… – Когда рисовала, что-то вроде этого звучало в голове. Перепады, переливы, как пережитки. А потом на 140 секунде начинается проигрыш на струнах без ударных, – Остин смотрит на меня, – и вот это… – Указываю на рисунок, – вроде того. – Смущаюсь и заламываю пальцы, стукая перстнями. – Если бы были нормальные карандаши, наложила бы тени получше, а цветной пастелью в издевательской манере Color – Dreams, – Продолжаю показывать на отдельные элементы рисунка, – можно было бы придать морю свинцовый оттенок, небо сделать закатного розового цвета с дымкой. А всё, что видно через окно, оставить серым. Мир часто не такой, каким мы его видим. Это не он такой, а мы…

Парень смотрит на меня, склоняя голову, какой же он всё-таки высокий, пахнет сигаретным дымом и чем-то очень тёплым. По глазам вижу, он сполна понимает замысел рисунка, мою идею, чувствует, поскольку в его жизни тоже не обошлось без этой призмы. И тут до меня доходит, что мы стоим друг к другу слишком близко! Критически близко! Тело в момент пронзает током, спешу вернуться к ноутбуку, ерошу волосы. Вот блин! Интересно, он заметил, как я дёрнулась? Неловко вышло.

– Твой психодел покруче, чем у "The Deep". Мне и без цвета нравится.

– Мне тоже на самом деле. Я в цвете редко рисую. Цвет моей души – чёрный. Хо-хо! – Его глаза внимательно следят за мной, просматривают насквозь и вызывают мои мурашки на очередной марафон.

– Почему море? Я думал – это Океан.

– Мы с океаном не знакомы, так что не понимаю, как его правильно изобразить. – Пожимаю плечами. – Не знаю, чем визуально океан отличаться от моря, вот и рисую до боли известную мне Балтику, в надежде, что океан где-то там копит деньги, преследуя единственную цель – приехать и посмотреть на меня. Ему непременно нужно меня увидеть, я того стою, – смеюсь, Остин смотрит на меня, замерев. Ну что? Странная реакция.

– Твоя душа действительно глубока, и в сравнении с тобой… Короче, сейчас понимаю, что моя на мели. Я заберу? – спрашивает утвердительно.

– Он же незакончен.

– Мне подходит.

– Ладно. – Не стану спорить с его желанием, особенно, когда он так хмур. Никогда не отдавала кому-либо свои рисунки, даже не показывала их никому, но его воле не могу сопротивляться. Лист вырывается из альбома с резким характерным звуком, от которого непроизвольно вздрагиваю.

– Так, что ты хотела показать? – спрашивает, когда я пару секунд бесстыже пялюсь на его пальцы, которыми он держит мой рисунок.

Выхожу из ступора. Разворачиваю к нему ноутбук.

– Вот. Не знаю, что за здание, Google почему-то выдает похожие, но не именно его. Оно должно быть где-то здесь, в Нью-Йорке. Может, тебе знакомо это строение, и ты подскажешь, где мне найти его?

– Нужен адрес здания?

– Меня большей интересует не здание, оно скорее за ориентир. Нужна улица. – Показываю подборку панорамных фото.

– Мне незнакома эта улица, – вздыхает. – Поехали. – Киваю. Становится самую малость грустно от того, что он даже не поинтересовался, зачем мне эта улица. У меня опять маски? Пока занимаюсь спешным самоанализом, мой посетитель торопится делать дела. Выглядит уставшим. Кажется, за последние минут 10 настроение у него заметно испортилось.

– А у тебя выходные удались, да? – Бросает многозначительный взгляд на бутылку и свечи, перед тем как покинуть номер.

– Ага, было атмосферно. Отдохнула. А твои как?

– Было продуктивно. Устал. – Не вижу смысла расспрашивать, чем именно обусловлена его усталость. Логичные рассуждения о том, от чего может устать молодой мужчина в компании сексуальной молодой женщины, приводят к единственно верному ответу. Он буквально выжат, как лимон. В голове, словно по заказу, сразу же рождается пара картин из Камасутры, которые отгоняю от себя.

Когда садимся в машину, Остин кладёт рисунок на задний диван. Посмотрев на бумагу, я тут же вспоминаю о другой бумаге.

– Я так и не прочитала контракт. – Открываю бардачок, в котором по-прежнему лежат документы, а презервативов стало (как мне кажется) меньше. Стараюсь гнать от себя навязчивые мысли о том, куда же контрацептивы могли деться. Может он наполнял их водой и сбрасывал с крыши? Ну да, ну да, конечно. Отвлекаюсь на изучение контракта. Много терминов и профессионализмов, чьё значение мне, увы, недоступно. Смысл фраз путается или и вовсе разбивается о труднопереводимые слова.

– Если честно, ничего не понимаю. Что это всё значит?

– Значит, что без твоего согласия ничего не идёт в работу.

– Выходит, от меня в некотором роде будет зависеть процесс, в котором я ничего не смыслю. Прекрааасно! – Давлю сарказмом. Смакую предвкушение провала.

– Рей будет руководить процессом, готовить бумаги, договора, контракты, акты и прочее, нанимать людей, но последнее слово за тобой. Старайся быть как можно ближе к теме. Прислушивайся, доверяй Рею в том, в чём самой сложно разобраться. Он – своеобразный тип, но он не подведёт. Это в его же интересах.

– Страшно. – Не верится, что действительно произношу это и признаюсь.

– Ты – добрячка. Но этот город стремительно меняет людей. Ты быстро адаптируешься к агрессивной среде. Справишься. К тому же, тебя окружают профессионалы своего дела.  – Поражаюсь тому спокойствию, которое источает этот человек. – Только помни, что зачастую этим профи не хватает души. Для них эта работа – просто очередной проект. Только для тебя это нечто особенное, большее.

Продолжаю изучать контракт. Над ним придётся ещё долго сидеть, вооружившись переводчиком.

– Надо придумать, как быть с Рэем. Не знаю, как теперь себя с ним вести, что говорить.

– Говори, что думаешь, поверь мне – это куда легче и вернее, нежели думать, что говорить. И главное – не подписывай ничего сразу. Сначала читаешь, затем вникаешь и только потом ставишь подписи.

– Ясно. Меняюсь, читаю, подписываю. Мне нужно стать жёстче?

– Не нужно, но ты станешь, по закону этих каменных джунглей. – На секунду он отвлекается от дороги и смотрит на меня серебром сожалеющих глаз. – Будут проблемы с Рэем, говори, постараюсь помочь. – Столько силы в этом взгляде, что даже выдыхаю с облегчением.

– Спасибо. – Естественно, я не буду тревожить его лишний раз. Мне нужно самой со всем этим разобраться. Сделать всё возможное и невозможное. Знаю, будет трудно, очень трудно, но я справлюсь.

Он прав – мне нужно меняться. Благодаря Остину чувствую уверенность и решимость. Этот, по сути, чужой человек дарит мне (на удивление) невероятное ощущение защищённости. Впервые испытываю это чувство, и оно согревает тело и душу. Грандиозное чувство, из-за которого день мой пролетает на одном дыхании.

Вечером Остин даже на недосягаемом расстоянии умудряется взбудоражить во мне новое не то ощущение, не то чувство. Он вновь поражает меня, при чём на этот раз даже без слов. Поступком.

Доставка в номер. Увесистый крафт пакет с каким-то крутым брендовым принтом, который бросается в глаза, но лично мне ни о чём не говорит. В пакете красивый металлический кейс с тиснением. А в кейсе… Карандаши! Шикарные. Идеальные. Разные. А ведь я всего лишь без каких-либо намёков коротко обмолвилась о том, чего мне не достаёт для творчества. Поразительный человек!

Пол ночи продумываю благодарственную речь и глазею на кейс. Но, как говорится, не судьба. Остин, хоть и сказал: "Я помогу", благополучно ретировался в неизвестном направлении, так что за кейс никаких слов благодарности мне так и не удаётся ему сказать. Испарился.

В следующие несколько дней, несмотря на мой боевой настрой, готова сломаться и рассыпаться под грузом всего того кошмара, в который была помещена благодаря, мать его, Остину! Ненавижу его! Я так зла! Если бы только знала, что в итоге всё будет так чудовищно, я бы заткнула Остину рот своим кулаком в тот злополучный день переделки контракта!!! Рок-star устроил мне полный декаданс!

Какого хрена я вообще согласилась и подписалась на это!? На меня обрушивается такой поток информации, что внутренности постоянно потряхивает, пальцы скручивает, а по голове раскатывается тупая пульсирующая боль! Вокруг постоянный и беспрерывный хоровод суматохи, профессионального бреда, моей тупости, чужой истерии и криков. Все смотрят на меня так, словно мне сейчас прилетит прямиком по face!

Из-за меня весь рабочий процесс идёт семимильными шагами вот только направляется при этом прямиком в ад! Всё как у AC/DC – Hell's Bells: по мне звонят адские колокола, но вместо Сатаны ко мне приходит Рейнольд. Лучше бы рогатый!

И как всегда, в самые тяжёлые моменты жизни, рядом со мной никого. Всегда одна на один с грузными проблемами, несу их тяжесть в одиночку! Признаюсь, если бы Остин был рядом, я бы наверняка сдалась и показалась во всей красоте своей никчёмности и беспомощности. С чувством собственного ничтожества поплакалась бы ему в чёрный худи, и (возможно) даже обрушила бы на него все свои проблемы.

Но его рядом нет! При этом искать с ним встречи по своей воле я ни при каких обстоятельствах не стану.

Каждую секунду происходящего вокруг меня ада, каждую секунду этой демонической пляски, жду его и едва балансирую на истончившейся грани между суицидом и выживанием. Но Остин не появляется. Только присылает музыку по почте, с которой меня знакомят Чарли и Фил. Этому деспоту и кидале в творческом плане всё удаётся с такой лёгкостью..! Раздражает до слёз! Остин чётко попадает в замысел моих строк и выдаёт чистейшую эмоцию в нотах, заполняет своей музыкой пространство межстрочных интервалов, и я чувствую в нём нового Бога. Преклоняюсь! Но уже почти не верю в его существование. Я ведь не вижу его! Всеми фибрами души стремлюсь почувствовать, удостовериться в реальности его существования, но его нет рядом! И я ненавижу его! Бог задал мне таксис и покинул меня, бросил ко всем здешним чертям на растерзание! Кроме как слушать Mehro – Like you're god  больше мне ничего не остаётся.

В четверг старательно прячусь у Чарли от всевозможных профессионалов, которые (словно бы по особой указке местного Люцифера) дёргают меня по всякого рода вопросам. Голова продолжает лопаться от бесконечного потока новой информации, терминологии и сленга. Google становится моим лучшим другом, поскольку другой мой приятель исчез без следа. Рыдаю. Плачу не от печали, как принято, а от ярости, от уязвлённого эго и от безудержной жалости к самой себе. Вместе со слезами, проглатываю книги и пособия по кинематографу и сценарной работе, но это не помогает сиюминутно, теперь мне постоянно нужно время, которого совершенно нет!!!

Меня одолевает страх, подобный тому, который возникает в момент зависания вверх тормашками на финальной высоте горок, называемых тут "русскими"; перехватывает дыхание от осознания неизбежного и стремительного скатывания в пропасть. Нечем дышать!

Мне нужен воздух. Хотя бы один маленький короткий вдох.

В темном прокуренном пространстве у Чарли самую малость дышу, скрываясь от вездесущих "демонов". Поэтому, когда дверь вдруг открывается, съёживаюсь в кресле и подтягиваю колени к подбородку, стараясь сжаться и стать настолько маленькой, чтобы меня не увидели в этом тёмном уголке. Затаиваю дыхание. Хоть бы не заметили.

Но меня без труда отыскивают в тёмном углу серые глаза, разжимаюсь и выдыхаю с облегчением, хотя сердце у меня в груди начинает заходиться и, ударяясь о рёбра, звучит в точности как тамтам. Пришествие! Я скучала и только сейчас в полной мере осознаю насколько сильно. Для меня такое чувство ново. Обычно, когда долго не вижу кого-то, начинаю этого человека довольно стремительно забывать, в этом всегда была моя сила. Но в ситуации с Остином, я оказываюсь совершенно бессильной.

– Привет, – шепчу, всё ещё ощущая сдавленность в горле.

– У меня кое-что есть. – Как ни в чём не бывало! Но я настолько измучена работой, что на всплеск гнева меня просто не хватает.

Чарли и Фил вышли на обед, и Остин, чувствуя себя хозяином, садится на стул, разворачивается к большому столу и передвигает несколько микшеров. Загорается несколько лампочек, динамики тут же оживают вибрацией. Льётся музыка.

Электрогитара, клавиши и скрипка, всё под налётом фолка и альтернативы с нежным призвуком инди. Очень тонкое и ясное звучание. Тарелка – лёгкий динамичный шелест ветра. Ударные – падающие капли. Конечно же у меня бегут мурашки. Музыка завораживающая. Но я не понимаю, как она может поместиться в книгу.

– О какой главе идёт речь?

– Это не по книге. Мурашки есть?

– С первых нот.

– Скажи, что бы ты нарисовала под эту музыку?

– Включи ещё раз. – Абстрагировавшись от книги и своих проблем, опускаю взгляд на пол и слушаю чистейшую мелодию. Непросто рисовать словами. – Это вода, слышу, как волны перекатываются. Таинственно. Приближаешься к кромке воды. А вот тут, словно бы погружение в воду и под воду. Океан… – Показываю ему свои мурашки. Самый напряжённый момент – низкая тональность. – Не знаешь, что именно, но предчувствуешь – в глубине тебя ждёт то, с чем ты раньше никогда не встречался. Другой мир. Это глубины большой воды. Тайный недоступный мир. Такой манящий. Я бы нарисовала блики солнца вверху на воде. А в глубине, в тёмной толще, силуэт. Замысловатое нечто. Неоднозначное. Изменчивое. – Дальше не знаю, как объяснить.

Остин нахмуривается, смотрит на меня хищным пристальным взглядом, словно бы я застала его за преступлением, и теперь он должен убить меня, как излишне наблюдательного свидетеля. Быстро встаёт и уходит. Молча. Наверное, никогда не привыкну к смене его настроений. Очень странное Божество, настолько, что невольно начинаю напевать ему в след ERA – Ameno.

Старалась описать, какие потрясающие картины рождает его музыка в моей голове, а всё пошло не так, собственно, как всегда. Опять всё не так! Оказался расстроен моим ответом. Неправильно поняла? Не то описала?

Он оставил музыку, поэтому, когда возвращается Чарли, первым делом прошу его включить ещё раз запись. И снова отчётливо вижу большую воду с легким отблеском латуни. И чёрную бездну глубины. Красивая, пугающая, интригующая. Тёмная бездна. Тотальная неизвестность. И тут вспоминаю свой рисунок. Он пошёл дальше? Я показала большую воду снаружи. А он показал её же, но только изнутри? Это – его попытка показать призму? Его формат иллюстрации? Так он представляет и чувствует этот мир? Неужели действительность его пугает? Но он же не из тех, кто опасается жизни. Ничего не понимаю.

– А парень-то хорош. Великолепная работа. Мастеринг на высочайшем уровне. Его шедевр.

– Он точно сказал, что сам это написал? – Фил не верит, что работа Остина.

– Он не сказал. Но создатель – он. – Я точно знаю. Это только его.

Но правильно ли я его поняла? А, если это не вода… Тогда что? Космос? Творчество? Окончательно запутываюсь и не понимаю реакции автора сего чудесного творения. Что он рисовал в этих нотах и переливах? Что его так пугает? Именно так: привлекает, но пугает. Может, так он представляет свою границу зоны комфорта? Но что тогда для него пределы? Голова вскипает. Так много мыслей. Он сводит меня с ума! Я не настолько просвещённая, чтобы понимать его полутона и ноты. Я топорна и поверхностна. Он хочет от меня слишком много. Чего он вообще хочет? Почему постоянно спрашивает, как мне видится то или иное, как ощущается, как чувствую, и есть ли мурашки!? Злюсь на него. Но на себя злюсь сильнее.

– Выглядишь уставшей. – Фил обеспокоен моим видом. – Ты как вообще?

– Пульс пока прощупывается, – давлю улыбку, доставая силы из последней моральной заначки.

Сижу над одной страницей сценария уже часа два, постоянно отвлекаясь в мыслях на Остина. Ругаю себя за то, что слишком уж предалась описанию картин своего воображения, надо было помалкивать.

Беру куртку и сетую на то, что не надела сегодня свитер и предпочла ему довольно тонкую чёрную водолазку, руки и плечи очень мерзнут весь день; на улице заметно похолодало за эти пару дней, даже в помещении эти климатические изменения, к сожалению, тоже ощущаются. Нужно было взять больше тёплых вещей. Всё пошло не по плану, даже конец лета, и теперь мой внутренний контролирующий близок к перевоплощению в беглеца, поскольку купить новые вещи здесь не представляется возможным, ведь у меня совсем нет денег.

Застегиваю косуху, понимая что предстоит замёрзнуть ещё сильнее, стоит только очутиться на улице; поправляю высокий ворот водолазки, перекидываю сумку полную рабочей макулатуры через плечо и начинаю выбираться из подвала, словно улитка из раковины, хочу оттянуть момент.

Мнусь с невеликим выбором, всё же толкаю дверь плечом и оказываюсь на улице, неприятные холодные объятия захватывают мгновенно, но ещё быстрее холодею внутри, когда в поле зрения попадает та самая машина и тот самый парень-на-грани. Встречаюсь с ним глазами, когда он, покинув салон, хлопает дверцей, и машина моргает габаритами.

Остин замечает меня, глубоко выдыхает и над ним образуется белое облако пара. Поворот ключа в центральном замке, и машина снова моргает габаритами, открывшись.

– Запрыгивай.

И не думаю перечить. Сажусь без вопросов в авто, и мы сразу трогаем с места. Молчит и рулит, как всегда, одной рукой; напульсник ниже, чем обычно. Прикидываю с какой фразы лучше начать. Всё ещё не до конца понимаю, в чём виновата, но искренне хочу извиниться.

– Я нашёл. – Его слова вырывают меня из вязкой трясины несвязных мыслей.

– М? – О чём это он?

– Улицу с фото. – Удивительно, что он ещё помнит об этом, даже я успела забыть. Мне казалось, тогда моя просьба прошла мимо его ушей.

– Мы туда сейчас едем?

– Да. – Не смотрит на меня. Играет желваками. Господи, да он в бешенстве. Замолкаю, опускаю глаза, тру коленки. Такое чувство, что он готов отвесить мне пощёчину. – Уже не хочешь увидеть здание в реале? – спрашивает низкий голос, и я сжимаюсь, готовясь к удару. Меня никогда не били, не позволяла.

– Хочу, – поговариваю шёпотом. Я смотрела на фото этой улицы и сверкающий шпиль долгие годы. Будет волшебством оказаться в том месте, как сон наяву.

– Зачем тебе это?

Он не станет меня бить. Хотя, допускаю, что всё же…

– Очень долго это здание было для меня маяком. Напоминанием, что мир и жизнь не ограничиваются моей улицей от дома к работе, по которой приходилось ходить каждый день, потеряв берега, плавая по замкнутому кругу. Увидеть эту улицу – для меня это, как добраться до суши после очень долгого плаванья. Понимаешь?

– Нет! – отрезает. – Ты просто… Ар. Да ну тебя! – фыркает и покачивает головой, кажется, готов затормозить и вышвырнуть меня из салона авто, тем не менее, при этом продолжает ехать прямо. – Маяк! Плаванье! Нарисовала себе картинку. А ни хрена в жизни не так! Бл*ть! – говорит громче обычного. Агрессивно выплёскивает эмоции. – Сначала ты скрупулёзно, год за годом, старательно выстраиваешь жизнь. Логически уравновешиваешь, практическим путём выверяешь. И всё идёт чётко по плану, ветер играет в парусах. Но нет же! F*ck! – Ударяет рукой по рулю, тем самым заставляя меня вздрогнуть. – Надо всё расхреначить к чертям! Жизнь – грёбаная с*ка! Непонятно откуда налетает волна, из-за которой всё, что казалось отличным строением – Титаном, оказывается разрушенной кучей дерьма! Сраным Титаником! И ты нифига не контролируешь эту лодку жизни! И паруса в лохмотья, и несёт х*р знает куда! И вообще опять не понятно кто ты, не говоря уже о том, где ты. И вот что с этим делать? Приплыли, бл*ть!

Что у него стряслось? Мы мало знакомы, но даже при этом условии, понимаю, что такое состояние для него совершенно атипично.

– Речь сейчас не о моих замках из песка и не обо мне, ведь так? – На ум тем временем приходит текст песни Islands - Josef Salvat о кораблях и островах, вот только как тут нам с Остином распределить роли, ума не приложу…

– Именно о тебе! – Опять ударяет рукой по рулю, прежде чем принять влево. Совершенно ничего не понимаю, хлопаю глазами и держусь обеими руками за сидение на повороте.

Остин пронзает меня тугоплавким металлическим взглядом и, покачав головой недовольно, опять отворачивается. Вжимаюсь в кресло и отворачиваюсь, не решаясь ни на вопросы, ни на ответные реплики. Лучше молчать. Вообще я люблю молчать, жаль только Остин подкидывает мне весьма сомнительные и удручающие поводы для этого.

Минуем перекрёстки с явным превышением скорости. Когда останавливаемся, не вижу ничего похожего на то, что изображалось на заветных снимках.

– Туда нет дороги. Дальше пешком. – Покидает машину, не глядя в мою сторону, спешу следом, стараясь не заставлять себя ждать. Боюсь взглянуть на него.

Дует ветер. Пахнет сыростью. Остин уходит, как всегда не дожидаясь, но на этот раз слишком стремительно, словно пытается от меня убежать, стараюсь поспевать за ним и поправляю волосы, которые то и дело ерошатся и путаются на ветру. Гадство! Надо было взять резинку; приходится ловить копну и удерживать её руками, насколько это вообще возможно. Очередной порыв ветра выхватывает пряди и бросает их мне в глаза. С трудом спасаю линзы от выпадания, потираю веки. Ну и погодка. Заплетаю косу на ходу, смотрю под ноги и перепрыгиваю лужи. Чувствую, как кости мёрзнут, ещё и Остин леденит меня своим взглядом.

– Как прошла неделя? – Вдруг спрашивает, сменяя бушующий тон. Вглядываюсь и обнаруживаю в его глазах нечто большее – не просто лед, кажется, ещё секунд пять и этот лёд начнёт таять, но парень отводит от меня взгляд.

– Изнуряюще. Со мной произошёл своеобразный декаданс. Первый шаг – он трудный самый. Но выжить получилось, так что… – Не знаю "что".

– Ты победила, а я проиграл пари. – Пари? Это удар под дых, ставил на мой проигрыш, при том, что сам же втянул меня в это!?

– Много проспорил?

– Пять тысяч. – Впиваюсь в бесстыдника глазами. – Пришли.

Поднимаю голову. Огромное здание в огнях. В моём архиве не было ночных кадров. Но я узнаю фасад. Его крышу, металлическую лестницу. Шпиль! Фонарь. Асфальт. Деревья. Прохожу вперёд. Остин остаётся стоять, как и стоял. Для него это просто ещё одна ничем не примечательная улица города, но для меня это – свершение. Это мой маяк, убеждающий, что всё возможно, маяк, освещающий моей измученной мечте путь к осуществлению. Слёзы, которые я держала слишком долго, больше не подчиняются воле, всхлипываю и чувствую их жар на холодных щеках, прикрываю ладонью рот и нос, чтобы оставаться бесшумной и плакать незаметно. Здесь так красиво. Чувствую лёгкость, от того, что наконец-то отпустила слёзы и от прибывания в моменте. Всё такое большое. До всего можно прикоснуться. Та самая улица. Тот самый угол здания. Сейчас я дышу этим воздухом, который ощущала на фото. Вдыхаю этот город, настоящую жизнь, и сердце бьётся в такт New York – Andrew Belle.

Ветер приносит к ногам несколько листьев, обёртку от конфеты и голубиное пёрышко. Маленькое и серое, ничем не примечательное, но оно станет совершенно особенным для меня. Осторожно поднимаю его, аккуратно отряхиваю от грязи и бережно кладу к себе в карман.

Я и не думала, что способна испытывать такие сильные эмоции, которые выдавливают слёзы наружу. Утираю руками горячую солёную влагу с щёк и не поворачиваюсь к моему провожатому, просушиваю лицо на ветру. Уповаю на то, что парень ничего не видел. Решаю сказать, что глаза красные от ветра, если вдруг спросит.

– Кажется, там выход к пристани. – Проходит мимо меня и указывает на тротуар между домами в конце улицы. – Посмотрим?

– In New York sometimes we just fall apart, – цитирую слова из песни. – In New York sometimes we try to follow through. – Не знаю, знакома ли ему эта песня. Ступаю на невысокий и широкий бордюр и шагаю по нему. Спустя пару минут беру себя в руки. Успокаиваюсь и возвращаю себе моральное равновесие. – Спасибо тебе! – Бросаю на парня осторожный взгляд. Усмехается? Не смотрит на меня, разглядывает асфальт под ногами. Да. Он усмехается. Точно. Смеётся над моим распухшим красным носом?

Идём неспеша. Тут (между домами) ветра почти нет, от чего вечер даже начинает казаться тёплым. Подмечаю странность: с каких это пор мы идём в одну линию? Впервые я не позади него. И он не против такого равенства? Или не замечает?

А бордюр тем временем незаметно поднимается всё выше и выше. Надеюсь на скорый спад, почему-то в самом начале он показался мне чем-то вроде опорной стенки. Раз был подъём, значит должен быть и спуск. Ведь так? Сомневаюсь. Спрыгивать нет никакого желания. Хочется сойти так же легко, как и зашла. Я грузная для прыжков с высоты. Точно подверну ногу или шлёпнусь задницей: первая опавшая листва очень скользкая после недавнего дождя.

– Бл*ть. – Думаю про себя эту умную мысль.

Всё же надеюсь на плавный спуск, и продолжаю идти и идти. Парень шагает, пиная редкую листву, руки в карманах куртки, не обращает на меня никакого внимания.

– Остин… – Замираю от осознания, что впервые зову его по имени за всё время нашего весьма продолжительного знакомства, а ведь всё действительно на мотив Josef Salvat – First Time. Судя по тому, как он оборачивается, ему тоже непривычно услышать своё имя, произнесенное мной. Язык – враг мой – прилипает к нёбу и впадает в паралич.

– Произносишь моё имя так, будто бы только что его случайно придумала и не уверена хороша ли выдумка. Но, оно (вроде бы) в безопасности. – На это ничего не парирую. Останавливается, подражая мне.

– Ты, прости.

– За что? – Выражая полнейшее непонимание, вопросительно раскидывает руки в стороны, не вынимая их из карманов расстёгнутой куртки.

– За то, что неправильно услышала твою музыку.

– Разве можно слышать неправильно? – Шагает дальше.

– Ну… – Спешу поравняться с ним. Между нами полоса газона. Смотрю с высоты на  плечи и профиль красавца. – Я услышала в ней завораживающую глубину. Но, если это не Океан, то что тогда? – В этой музыке явно отражено то, что его пугает. И этого он боится, как огонь всплеска воды.

Неторопливо закуривает сигарету. Выдыхает дым.

– Ты.

Душу пронзают молнии. Ожоги между рёбер. Сердце замирает на миг. И это так приятно. Больно. Пугающе. Но приятно. Сгораю в экстазе! Мурашки сначала рассыпаются внутри живота, а потом выскакивают наружу и бегут по всему телу.

Останавливаюсь. Он сказал это спокойно и тихо, но от этого короткого слова во мне происходит настоящий атомный взрыв!

Я пугаю его?

Подражая мне, он тоже останавливается, делает затяжку, забрасывает окурок в ближайшую урну. Нам двоим нужно поговорить. Но я слишком высоко, для диалога такая позиция совершенно не подходит.

Смотрю вперёд. Стена поднимается всё выше и совсем не планирует идти на спад. Парень следит за моим взглядом и улавливает мою вторую умную мысль:

– Вот же ш бл*ть…

– Наверное, я ошибся на счёт пристани. Спрыгивай.

Смотрю вниз. Мои кеды на уровне его плеч, а он ведь высокий. Не то чтобы страшно прыгать, просто понимаю – это будет совсем не грациозно. Точно рухну пятой точкой. Но делать нечего. Мнусь, готовясь не столько к физическому падению, сколько к моральному. Прикидываю, как бы лучше соскочить: первой в голове мелькает идея опереться рукой, но делать этого не хочется – слишком грязно и мокро. Остин опять понимает меня без слов, заходит на газон и молча протягивает мне руку. Спокойно. Совершенно естественно.

Я ещё не отошла от того, что назвала его по имени, от его слова "Ты", а тут ещё и рука! В моих фантазиях наше первое касание происходило менее запланировано. Думала, это выйдет как-то случайно. Незаметно для него. В жизни всё не так, как в идеальных картинках воображения. Но сейчас тот самый редкий случай, когда в спонтанной жизни момент складывается лучше, нежели в голове. И я не могу не улыбнуться такой редкой удаче. Робею.

Нью-Йорк, повелительно накрытый тьмой, всё же одерживает победу и торжествует мерцанием миллиардов огней. Ошеломительный город. И, кажется, кроме нас в нём сейчас – никого. Даже ветер куда-то подевался.

Стоя внизу, Остин продолжает внимательно смотреть в мои глаза и протягивать руку.

– Wicked Game. – тихо произносит он, а я не могу понять и перевести. "Подлая игра"? Но в чём игра и в чём подлость? Что он имеет ввиду?

В замешательстве, наклоняюсь и кладу свою ледяную руку в его крупную красивую ладонь. Ток. Чистый ток. Молнии! Разряды! Ладонь невероятно горячая. Его длинные пальцы уверенно сжимают мои, и это классно до умопомрачения. Сердце начинает заходиться в бешеном ритме, и недостаток кислорода с лихвой перекрывается переизбытком эмоций.

Подаёт мне вторую ладонь произнося:

– Этот мир разобьет твое сердце. – И вновь мне не понятен смысл этих слов. Неужели я кажусь ему слишком впечатлительной?

Касаюсь пальцами второй ладони. О Боже! Его ладони – это нечто! Снова ток. Моё сердце ломится вырваться из груди, чтобы оказаться в его горячих руках.

Наши глаза встречаются на секунду длинною в вечность..! Бесконечно короткий миг! По моим ладоням продолжает бежать электрический заряд, и в этот миг (лично для меня) наши с ним отношения обретают черты квантовой запутанности. Пугающе-опасно трещит моя грудная клетка. Мои внутренние демоны рвут привязи и тащат меня к нему. Внутри меня вибрирует их зов, не желающий оставаться без ответа! Черти моего тихого омута воют и рычат, мечтая ласкаться к рукам Остина. Квантовость! Не просто так всё внутри меня лихим порывом отвечает на его движение – всем нутром чую его родное тепло и вибрацию фибр.

Он чуть тянет меня к себе, принимая вес моего тела, благодаря чему, мне с ловкостью удаётся оказаться внизу. Спаситель стоит совсем близко и смотрит на меня с высоты, склоняя голову. Чувствую себя коротышкой. Куртка атланта расстёгнута, и на таком критически-близком расстоянии, ощущаю исходящее от его тела тепло, запах сигарет и приятный уютный запах неописуемого нечто.

Он одуряюще пахнет смертным грехом и моей душевной смутой! Пахнет так, что дышать без него мне отныне будет попросту нечем.

Оба зависаем на мгновение, моё тело отвечает доверчиво. Сердце готово рвануться Остину навстречу, за руку сграбастав душу, ушедшую в пятки. Но он ослабляет хват своих пальцев и медленным вполне естественным и мягким жестом высвобождает мои руки, ощущаю этот разрыв нашего контакта с чудовищным негодованием, будто бы меня грубо выдернули из под пухового одеяла и лишили счастливого сновидения. Остин отходит назад подальше от меня, я тоже отступаю. Не знаю, что со мной. Это прикосновение – совершенно новый и пока необъяснимый для меня опыт, ничего подобного со мной ранее не случалось. И это не женские гормоны. Во всяком случае, не только их буйство. Тут нечто на уровне тонких материй… Что такое из New Order – Elegia.

– Замёрзла? – Указывает на мои руки.

Соображаю, что это было первое прикосновение, а ему не известны мои физиологические особенности.

– Да, меня раньше времени сентябрит. Хотя руки у меня всегда холодные, даже летом. Такая вот особенность. – Он, кажется, даже не слышит моего объяснения.

– Обойдём этот угол и выйдем к машине.

Движемся в новом направлении. При воспоминание о касании у меня опять бегут мурашки по шее, всего пару минут назад мои руки были в его руках. Интим высшего уровня.

Идём на расстоянии друг от друга, сердце моё колотится от осознания нашей параллельности. Идём с ним на одной линии. Он не ускоряет шаг и не пытается меня опередить. Это что-то значит, или я просто снова выдумываю и вижу то, чего на самом деле нет? Этот парень с ума меня сведёт!

– Остин. – Второй раз за вечер зову его. Он поворачивает ко мне лицо. – Я не понимаю.

– Ты о чём?

– О музыке. Она очень… глубокая. Ты сказал в ней… я. Но во мне нет ничего такого.

– Это только твоё мнение относительно себя. А я чувствую тебя иначе. – Слово "чувствую" звучит сейчас как-то слишком эротично. И чего я цепляюсь за подобные слова? Недели без мужчины и на постоянном стрессе дают интересный эффект восприятия действительности. Смущаюсь собственной порочности. Хорошо, что он опять не смотрит на меня. А я, как Евгений Павлович Достоевского, выдаю все признаки прекрасного сердца в пунцовости своей!!!

– Тогда почему ты разозлился?

– Потому что я изначально воспринимал тебя через Daughter – Witches, а потом начал сам писать тебя, и в результате действительно получился Океан. Думал, не поймёшь, а ты…

– Так всё же Океан? – хмыкаю. – Я была права?

– Да. Океан. Твой Океан.

Он делает полуоборот и бросает на меня хитрый взгляд блестящих глаз. Начинаю смотреть на асфальт и краснею ещё сильнее.

– Ну так что, переспим? – Что!!? Почва уходит из под ног от восторга! Каменею от обрушившегося на меня холода паники. Душа замирает! Сердце ёкает. Словом, в этот момент со мной творится полный п*здец! Полнейшая растерянность. Теряюсь где-то в ин зе миддл оф факинг ноувере!

Пока я не смотрела на него, была уверена, что он это всерьёз. Но стоило поднять глаза обратно к нему и увидеть ухмылку, обнажающую идеальные зубы, как мне легчает и воздух находит путь в лёгкие. Дурацкая шутка! В животе от неё теперь колит. Нахожу в себе моральные силы отшутиться с целью скрыться.

– Переспим? Только если кто кого! – Развратник закусывает губу и прищуривается игриво, как умеет только он.

В такие моменты мне до внутренней чесотки хочется знать, о чём он думает! Пялюсь на треугольник щетины под его соблазнительной губой, признаваясь, что согласилась бы, будь он серьёзнее. Шутник поднимает руки "сдаюсь", смотрит на остатки моего недавнего испуга, смешавшегося с растерянностью и смущением. Смотрит долго. Внимательно. Изучает. И вдруг начинает хохотать. Шок. Его смех не просто заразителен – это эпидемия! Фантастика! Меня накрывает по полной программе! Наслаждаюсь этим смехом. Душу отдам, чтобы эти переливы звучали ещё и ещё. Но Остин смеётся слишком не долго, а когда замолкает, единственное, что меня утешает – это едва заметная улыбка в уголках его губ. О чём он думает?

В машине Эймс включает обогрев посильнее. Я замёрзла, натягиваю рукава водолазки так, что они чуть трещат по швам в районе плеч.

– Луна красивая. – Опять внимательно смотрит на моё лицо, и в его глазах мелькает тревога. Не улавливаю сути его мысли, смотрю в небо, чуть пригибаясь. Стекло бликует тысячей огней, кругом здания, вижу лишь тёмный кусок неба и никакой луны. Где он её увидел?

– Луны не вижу, но читала, что если прикрыть один глаз, протянуть к луне большой палец и посмотреть на неё, размером ночное светило будет не больше первой фаланги.

– Ты не похожа на тех девиц, которые читают Спаркса. Опять удивляешь. Почитай ещё японскую философию.

Остин тяжело вздыхает и достаёт телефон из кармана, уже не глядя в мою сторону. Мне не суждено понять этого парня. Мне суждено лишь оставить свои чувства тайной под невидимой луной.

Пока машина прогревается, Остин увлекается телефоном. Краем глаза замечаю, что он читает сообщения. По его лицу трудно понять доволен он содержимым текстов или нет.

– Ещё раз благодарю за то, что нашёл это место и привёз меня сюда.

Кивает. Опять вскипает. Не могу понять, что на него так действует, послания в смс или я, больше склоняюсь ко второму, но, опять же, не понимаю, что могла такого сказать или сделать, чтобы дать повод злиться. Отбрасывает телефон. Решаюсь покончить ещё с одной темой.

– Так значит, ты поставил на мой провал? – Мне не даёт покоя этот вопрос.

– Нет. Это все остальные были уверены, что ты провалишься. – Такой ответ в большей мере меня запутывает. Остин не хочет продолжать, но, видя моё окончательное замешательство, неохотно поясняет. – Я знал, что ты всех их разочаруешь. Не сдашься. Тут и спорить нечего. Но Рей встал в позу, что без меня ты сдуешься. Вот и закусились с ним. В итоге поспорили, что я не появлюсь в течение этой недели.

Так вот оно что! Теперь понятно откуда взялись чудовищные объёмы работы, и чем было обусловлено исчезновение Остина, не понятно только, почему не выждал ещё пару дней, прежде чем познакомить меня с музыкой? Не терпелось продемонстрировать свой шедевр?

– Это только мне везёт, или ты всех друзей готов бросить ради пары купюр? – Очевидно, 5 тысяч не уложатся в пару купюр… Никогда не имела столько наличных в долларах.

– Денег мне хватает. А вот если кого-то нужно научить плавать, тогда – да, я готов его бросить. В воду. Тем более, ты – та ещё рыбка, ну и не так уж было глубоко.

Вынуждена признать его правоту. Если бы он был рядом, мне бы не удалось понять свои возможности и преодолеть себя. Игрок и по совместительству тренер по плаванию поступил со мной жестоко. Но справедливо. Вот только зачем ему всё это? Кажется, он читает мои мысли. Сжимает руль. Не озвучиваю вертящийся на языке вопрос.

– Больше нет вопросов? – Жму губы и помалкиваю.

Мчит по ночному городу, заметно превышая скорость. Остин в гневе и давит педаль газа, хотя сам меня учил недавно, что всегда и во всём важна не скорость, а верное направление. Семилитровый двигатель даёт ему массу возможностей выпустить пар. Цепляюсь за кресло на поворотах так, что пальцы сводит от боли. Мне опять непривычно с ним наедине. Его сумасшедший калейдоскоп настроений… Они сменяют друг друга так быстро, что дух захватывает. Он то задумчив, то смешлив, а уже через мгновение готов убить всех, кто в поле зрения, спустя ещё секунду он мил и галантен. И не понятно, от чего происходит смена этих настроений. Ветер. Никак не уловлю закономерность. Вот бы он был как Wind – Ilya Beshevli, но Остин хоть и похож мотивом, всё же гораздо сложнее. Господи, быстрей бы смена…

– Нравятся огни? – А вот и она! Лёгкий бриз…

– Подловил. Особенно нравится, когда тёплый свет фонарей ложится на мокрый асфальт ночных дорог и сливается с холодным светом неоновых бликов от вывесок. Сочетая не сочетаемое. Меня такие городские холсты завораживают. – Кажется, он опять меня не слушает и вот-вот станет Катриной…

Вдавливает педаль газа и несётся по городу, словно бешеный, хвала Богам, через полторы минуты дикой скачки, мустанг, фыркнув мотором, резко тормозит у отеля.

– Страшно?

– Захватывающе, – выдаю сдавленно. И он снова и снова режет мою душу и сердце в лоскуты этим взглядом. – Доброй ночи, – как можно спокойнее добавляю и выбираюсь из машины.

Не оборачиваюсь, но слышу, что на этот раз он не спешит уехать. Держу осанку и захожу в фойе. Не оглянулась, вот это выдержка! Хлопаю себя мысленно по плечу. Он – псих. У этого парня точно нелады с самим собой, распятирение личности. Нет… Считаю на пальцах его состояния, пока еду в лифте: стёбное, лиричное, апатичное, меланхоличное, задумчивое, агрессивное, обворожительно-милое, деловое. Итого: развосмирение личности. Вот. Или я не досчитала? Стоит записать на бумаге и свериться с цифрами устного подсчёта.

Попав в номер, первым делом плюхаюсь на кровать. Поправляю непослушные волосы и вдруг улавливаю тонкий отголосок запаха на своих пальцах. Поднеся руку ближе к носу, ощущаю это… Его запах. Сигарета и что-то с трудом поддающееся описанию. Мужское, одуряюще пахнущее силой и пышущей энергией, бешеной ночной гонкой по городской трассе, в бою добытой победой, первой летней грозой и последним осенним проливным дождём, терпким уютом, приходом вечера. Пахнет так, что все становятся мне чужими. Кожа моих рук удерживает этот дурманящий запах Остина. Опять вспоминаю его прикосновение, и по телу разливается приятное тепло.

Да, я снова и снова признаю, что увлеклась. Но успокаиваю себя тем, что им не возможно не увлечься – раз. Он ни за что в жизни не увлечётся мной – это два. Так что ничего такого непредвещается, главное гнать от себя романтические и эротические фантазии. Немного подождать. Просто гормоны – это три. Всё само собой пройдёт – это четыре. Успокоится – это пять. А предательская тяжесть на душе тем временем сдавливает лёгкие, дышать становится трудно. Опять он вытесняет из меня кислород.

Иду в ванную комнату, торопливо мою руки с мылом. Дважды! Надеваю особые кольца. Нужно ложится спать поскорее. Но я понимаю, что уснуть будет очень трудно и предстоит битва с навязчивыми картинками и представлениями. Господи! Он невероятный!

Лежу в кровати в попытках прочитать хотя бы страницу очередного романа, который явно круче моей книги. Ох, и почему я такая поверхностная? Стоит только зацепиться за чужую строку и признать свою бездарность в тандеме с интеллектуальной скупостью, как мысли катятся в сторону. В сторону талантливого и глубинного Остина, конечно же.

Если сравнивать с океаном не меня, а его, тогда я хотела бы стать субмариной, погрузиться в него и залечь к нему на дно. Успеваю уже раз в двадцатый пожалеть, что помыла руки с мылом. Это, конечно, – нездоровая фигня, это уже острый маниакальный психоз или мания, словом, точно какой-то диагноз, но я хочу ощущать его запах. Подпеваю под песню Breaking Benjamin – You, потому что выбираю этот ад, обманывая себя. И на припеве его лицо в моих мыслях.

Стук в дверь. Вздрагиваю всем телом. Неужели?

Выпрыгиваю из постели, ликуя, что не смыла косметику. Без понятия сколько сейчас на часах, но точно очень поздно для персонала. Ещё даже не открыв, точно знаю, кто ждёт меня за дверью.

– Остин? – Столбенею, видя, как он стоит опираясь на косяк разбитой рукой.

– Пластырь есть? – Без церемоний проходит в комнату.

Сторонюсь и только и могу, открыв рот, наблюдать за нервными движениями полуночного гостя, грязная куртка летит на пол. Остин на взводе, решаю ничего не спрашивать и захлопываю рот, цокнув больно зубами. И так понятно – была драка. И судя по тому, как он трогает челюсть, пару ударов он пропустил, хотя не вижу ни ссадин, ни синяков. Из увечий отмечаю только разбитые руки. Его кровь на руках или нет? Пока не понятно.

– Иди сюда, – зову его в ванную.

У меня не аптечка, а лекарственный ларь, который собственноручно заготовила и взяла из дома, не признавая пилюли и зная, что в Америке медикаменты стоят очень дорого, плюс большая часть отпускается по рецепту. Я прихватила с собой травы, настои и мази из промысла народной медицины. С собой и яды имеются, но не думаю, что мне сейчас понадобится что-то сильнодействующее, и успокаиваюсь, понимая, что если вдруг всё же понадобится, есть необходимое. Накачать бы его природными транквилизаторами. Верчу в руках флакончик, зыркаю на Остина, но отставляю пузырёк в сторону. Пока что…

Включаю теплую воду, боец самостоятельно промывает руки. Не морщится, но я знаю, ему сейчас неприятно и больно. Ссадины глубокие. Выключаю воду. Он присаживается на столешницу, подкладываю полотенце под его мокрые руки и щедро поливаю их дезинфицирующим настоем. Промакиваю.

– Не оборачивается тот, кто устремлён к звёздам. – К чему он вдруг решил цитировать Да Винчи? Молчу. Вздыхаю.

Провожу процедуру повторно. Боксёр вроде бы затихает и успокаивается, но всё же стараюсь не смотреть ему в лицо, боясь нарваться на колкий взгляд и выбесить его ещё сильнее.

– Мне трудно понять твой образ мышления, ещё труднее понять твой образ жизни, и уж точно не понять тебя, но совершенно ясно, что мне всё чаще хочется зашвырнуть тебя в чан со святой водой и хорошенько отмыть от всего того дерьма и грязи, которые присутствуют в твоей жизни, и это всё, не смотря на мой атеистический взгляд на мир!

Смахнув излишки настоя, дую ему на руки, чтобы просушить поскорее, ну и чтобы не так больно было. Доктор из меня так себе, но это должно помочь. Наношу мою фирменную заживляющую мазь, едва касаясь его кожи. Нам обоим очевидно, что пластырь, за которым он, якобы, пришёл, тут никак не поможет. Беру бинт. Обматываю руку, пальцы, как умею (паршиво, словом). Вторую.

Он ещё пару секунд наблюдает за тем, как я застирываю окровавленное полотенце, буквально чувствую, как он изучает меня и мои флаконы без этикеток, щупает своим внимательным пронзительным жёстким взглядом, и всё же делаю вид будто не замечаю этого.

Боец молча выходит. Кое-кто в этом номере бесит его невероятно. И мне не хочется покидать эту маленькую уборную, отделанную кафелем. Там в комнате сейчас кружит непредсказуемый зверюга. Хоть мне и жаль его и очень интересно узнать о произошедшем, выходить совсем не хочется, он же может накинуться. Его словно подменили. Раньше, когда другие говорили о его излишней агрессивности, мне с трудом в это верилось, приходилось соглашаться с вспыльчивостью засранца и признавать его эгоистичность и склонность к тирании, но только сейчас понимаю, какой по истине бывает настоящая агрессия в его случае. Последние дни меняют моё представление о нём, а эта ситуация и вовсе расставляет все точки. Понять бы ещё, что именно его так бесит во мне, и кто был инициатором драки, хотя на второй вопрос знаю ответ. Почти уверена, что знаю. Медленно выползаю из ванной.

– И это всё, на что ты способна? – встречает меня колкой фразой. Глаза горят непонятным мне гневом. Чего ему от меня надо?!

– Это всё, чего ты достоин. – Молчим и пялимся друг на друга. Смягчаюсь. Увожу тему. – К тому же это всего лишь разрывы эпидермиса – ничего смертельного.

– Речь о другом. Неужели не будет ни нравоучений, ни расспросов? – Дискомфортно от непонимания того, что вообще в принципе с ним происходит. Кажется, Остин и сам не знает, что с ним, вижу в его глазах вопросы. Его злоба из-за отсутствия ответов? Проблема в том, что у меня, мало того, что нет ответов, так ещё и не понимаю его вопросов, парень сегодня явно пришёл не по адресу.

– Я не священник, так что… Исповедь – это не ко мне, ни чем не могу тебе помочь. Но если сам хочешь… – Прислоняюсь к шкафу, сесть на кровать – означало бы оказаться слишком близко к нему, и соответственно попасть в зону поражения.

Он просто смотрит в меня, проваливаю миссию "Не смотри на него!". Тело предательски реагирует на его напряжение, от чего словно бы сотни ледяных пауков пробегают по всем мои внутренностям, пробираются через желудок к горлу и направляются к голове. Те ещё ощущения. Ненавижу "пушистых" восьминогих. Набираюсь решимости вступить с Остином в затеянную им безмолвную полемику. Он не выдерживает.

– А ты хочешь? – Пялимся друг на друга с минуту не меньше. – Ты ведь хочешь меня, я знаю. – У меня глаза лезут на лоб. Серьёзно? В этот раз не похоже на шутку. Остин огибает кровать, идёт в мою сторону. –  Меня бесит эта херня! Давай переспим и проехали!

Шок! На его лице злоба, настроен решительно и подходит слишком близко. Деваться мне некуда, упираюсь спиной в шкаф.

– Не надо. – Пытаюсь сохранять суровость в лице и достучаться до его благоразумия. Он кислоты наглотался? Несмотря на мой протест, подходит и располагает руки по сторонам от меня, опирается на шкаф. Критическая дистанция. В нём жестокость. Мне не страшно, мне странно, внутри меня стопроцентная уверенность, что он не сделает мне больно и насиловать тоже не станет. В любом случае, это не будет изнасилованием, прыткий умник меня раскусил! – Я не хочу… – произношу максимально спокойно, не договариваю слова "так" и вздыхаю. Он склоняется надо мной, при такой максимальной близости удаётся разглядеть его глаза: темно-серые, узорчатые.

Его зрачки приходят в странное движение, словно заработал зум. Остин заметно дёргается, чуть поворачивает голову набок. Лучше не провоцировать непонятную для меня реакцию. Не боюсь его активировавшейся теневой стороны, так что закрываю глаза и медленно отворачиваю голову в сторону, после чего чувствую, как он отшатывается, слышу, как тихо выходит из комнаты. Только когда понимаю, что осталась одна в номере, открываю глаза.

Хочется пойти за ним, а не могу. Злюсь на него. Злюсь на то, что он убеждён, что я хочу его. Даже я ещё не до конца знаю это, а он уже уверенно твердит об этом. Твою ж мать!

Закрываюсь на защёлку. Зарекаюсь больше дверь не открывать. Во всяком случае сегодня. Он сам не свой. Не верится. Просто в голове не укладывается, что он сначала подрался, а потом пришёл ко мне с идеей переспать. У него всегда секс это вот так..? Бац и поехали?! Сразу же вспоминаются слова М. Лабковского: "Секс в мыслях мужчин опасен в двух случаях: если в мыслях всегда только секс и если секс всегда только в мыслях".

Конечно же не могу уснуть, он – моя бессонная мысль. Глазею на его куртку, которая по-прежнему валяется на полу, и через час мучений, терзаний и споров с собой, хватаю её и несу в ванную, чтобы отмыть. Не могу иначе. На изделии нет никаких потёртостей или других изъянов, грязь не впечатана. Складывается впечатление, будто бы он просто отшвырнул её в сторону, чтобы не мешала в потасовке. С кожи всё легко отмываться простой водой.

Вещь пахнет им. Этот аромат опять трудно описать словами, но чувствовать его – это истинное блаженство. И дело даже не в том, какой этот запах, дело в том, чей он. Раньше никогда так не залипала на запахи парней. Могла оценить приятное сочетание чистого белья и геля для душа, но чтобы вот так кайфовать от запаха, который не имеет никакого отношения ни к парфюму, ни к гелю, ни вообще к чему-то такому синтетическому – для меня нонсенс. В этом запахе живое. Мне будет трудно расстаться с этой курткой.

Я безоговорочно зла на парня и бесконечно тоскую по нему. Неужели я и правда так открыто его желаю?

Утром меня будит стук в дверь, потираю глаза и откладываю в сторону куртку, с которой в обнимку заснула. Прежде чем открыть дверь, спрашиваю:

– Что нужно?

Предполагаю, он успел остыть, но лучше не открывать ему. Сначала его неплохо было бы засунуть в смирительную рубашку!

– Доставка. – Слышу женской голос. Открываю дверь. На пороге стоит полная афроамериканская женщина с огроменным букетом максимально идеальных в моём понимании роз. Чёрно-серо-белых роз!

– Это Вам. Распишитесь. – Протягивает мне планшет, и я на автопилоте ставлю подпись стилусом.

– Точно мне? – Хотя из-за оттенка цветов сомнений почти не остаётся…

– 507? – Обе смотрим на значок у двери. – Значит, да. В цветах записка. – Она передаёт мне букет. Тяжеленный. Пахнет свежестью и чистотой.

Женщина уходит, я же продолжаю стоять в замешательстве. Вернувшись в номер, ставлю букет на серый ворсистый пол. Впервые в жизни получаю букет в любимой гамме. Поразительно… Фантастика! Как он только узнал? Нахожу карточку с отпечатанной серой голубкой. С обратной стороны карточки читаю отрывок стихотворения, написанного мелким острым неразборчивым почерком:

"I'm strong on the surface, not all the way through I've never been perfect but neither have you so if you're asking me, I want you to know when my time comes forget the wrong that I've done help me leave behind some reasons to be missed don't resent me and when you're feeling empty keep me in your memory leave out all the rest". (Я силен внешне, но не до конца, я никогда не был идеален, но и ты тоже, так что, если ты спрашиваешь меня, я хочу, чтобы ты знала: когда придет мое время, забудь о том, что я сделал плохого, помоги мне оставить позади некоторые причины, по которым меня будет не хватать, не обижайся на меня, и когда ты чувствуешь пустоту, сохрани меня в своей памяти, забудь обо всем остальном. )

P.S. Sorry… (Извини…).

Перечитываю раз десять, вертя карточку в руках, вспоминая, почему мне знакомо это стихотворение. К тому моменту, когда до меня доходит, что это композиция Linkin Park – Leave Out All The Rest, понимаю, что прощать мне его не придётся, поскольку к утру, как ни странно, у меня нет никакой злобы или обиды, только желание его увидеть поскорее и постараться понять причину его вчерашнего поведения. Этот человек слишком сложный и запутанный ребус для меня. Загадка, для которой у меня нет отгадки, и это бесит настолько, что хочется себя ударить или придушить.

Куртка просохла и выглядит так, словно ничего и не было. Интересно, получится ли у нас с Остином тоже сделать вид, что ничего не было? Крашусь, одеваюсь, погружаю цветы в поддон душевой кабины, предварительно наполнив его водой. Хватаю полюбившуюся куртку.

Пока еду, размышляю об ожидающих меня перспективах. Ели признаю его правоту в отношении моего страстного желания его плоти, то это будет поражение. Полный провал точнее. Если же намекну об ошибочности его мнения, то это будет враньем и не убедительным скорее всего, так что опять окажусь проигравшей. Он при любом раскладе будет торжествовать в своей правоте и сексуальной неотразимости, я а окажусь в числе сотен дурочек, мокнущих по нему. Падовая ситуация, как ни крути. Только при условии не возвращения к этой теме, есть шанс не стать проигравшей стороной. О выигрыше, конечно же, не стоит и мечтать.

– Привет, – здороваюсь с Хлоей, которая что-то считает за стойкой.

– Привет, деточка. Ты чего тут в такую рань?

– Заехала, отдать Остину куртку. А где все? – Оглядываюсь по сторонам, не наблюдая никого из парней.

– Спорят в подсобке.

– Спорят?

– Ага. Потом ещё и поругаются. Но это ничего, помирятся. Давай её сюда. – Протягиваю через бар куртку с чувством утраты. Стоит ли попадаться Эймсу на глаза? Определённо – нет, кажется, он пребывает не в лучшем настроении и сегодня.

– Ости наконец-то повёл себя, как джентльмен, и одолжил тебе куртку прохладным вечером?

– Нет. Он повёл себя, как обычно – слишком непредсказуемо, а куртку забыл у меня в номере. Но его жест с цветами всё же намекает на возможное наличие в нём задатков джентльмена.

– Цветы?

– Ага. Прислал розы в попытке извиниться за свои… эм… проделки.

– Что? Что? – Женщина так таращит глаза, что я готова в любой момент подставить ладони и поймать их, выпадающие из глазниц. – Ост и извинился? Цветы? Мы об одном и том же парне говорим, а? – Киваю. – Ну и делаааа… – Её удивление удивляет меня.

Основную миссию я выполнила и теперь мешкаю, в то время как надо бы побыстрее бежать и не попасться ему на глаза. Не сегодня. Не сейчас. Сам же вчера сказал, что я его бешу. Точнее моё желание. А как оправдаться так, чтобы ещё сильнее не опозориться, я ещё не придумала. Да и едва ли смогу…

– Ладно, поеду в студию. Рада была видеть. Хорошего дня. – Хлопаю ладонью по барной стойке и ухожу. Толкаю изо всех сил тяжеленную дверь, протискиваюсь на улицу.

– Ди. – Окликает меня любимый голос. Впервые по имени. Мне приятно до дрожи. – Всё в порядке?

– Нет! – Бубню, злюсь на свою нерасторопность.

– Нет? – Мой однозначный ответ его ошеломляет.

Конечно же, он понимает, что букет роз не сможет уладить вчерашнюю ситуацию, и всё же явно надеялся смягчить последствия. Знал бы он, что нет никаких последствий. Почему я готова ему всё прощать вот так запросто? Сполна насладившись его обеспокоенным и извиняющимся взглядом, продолжаю.

– В номере нет вазы, дополнительные опции отеля мне не по карману, поэтому цветы заняли всю душевую. Не всё в порядке, потому что негде мыться теперь. Плюс, я не самый большой фанат растительной расчленёнки без веского повода. Отрубленные конечности живого и всё такое меня не привлекает, знаешь ли. И хотя цветы – это, бесспорно, очень красиво, их убийство можно оправдать, только если их плоть является подношением к жертвенному алтарю… Но с оттенками бутонов ты невероятнейшим образом угадал. Кто тебе подсказал? – Отвечая, он хлопает себя дважды по сердцу. Смеюсь. Его глаза светлеют, так к нему приходит успокоение.

– Без обид? – Всё ещё допытывается. Его волнует моё отношение к нему после случившегося? Неужели. Остину Эймсу не всё равно? Смотрит с недоверием. Он явно ждал от меня другого. Скандала или чего-то вроде.

– За цветы спасибо, конечно, но и без них всё обошлось бы без обид.

– Думал, ты приехала пристыдить меня. – Ах вот что! Отрицательно качаю головой. Стал бы этот тип меня слушать. Усмехаюсь.

– Я приехала отдать куртку, она на баре у Хлои. – Кивает. Повисает пауза. Провинившийся внимательно на меня смотрит и молчит. – Увидимся. – Надеюсь, что достаточно незаметно для него улыбаюсь неловкости момента.

– И всё? – Зависаю, понимаю, к чему он клонит и к какой теме ведёт разговор. Но я не готова проигрывать. Молча киваю.

– Дап. Мне пора в студию. Там меня заждался очередной нервный срыв. – Больше ничего не скажу, а он ничего не докажет.

– Как знаешь. – Поджимает губы, кивает, разворачивается и уходит. Загадка. Головоломка. Моя черепушка действительно начинает трещать от раздувающегося мозга. Хренов судоку!

Еду в офис и отдаюсь работе всецело, только чтобы отвлечься от мыслей о нём. "И всё?" – ну а чего тебе? Как же он меня бесит! Напеваю себе под нос: "Nothing can care about, nothing can care about you won't be there for me, you won't be there for me". (Ни о чем не могу переживать, ни о чем не могу переживать, тебя не будет рядом со мной, тебя не будет рядом со мной.).

Вечером решаю созвониться с женихом, чтобы вернуться к реальности. Очнуться. Болтаем всего 17 минут. Очень долгих 17 минут. В большей степени говорю я. Стараюсь рассказывать о городе, о том, насколько трудоёмкий и изматывающий процесс даже не самой съёмки, а подготовки к ней. Сообщаю об изменениях в контракте, моей новой и весьма сомнительной роли. Говорю ему о том, как сильно на меня давит расстояние между нами. Вообще-то внутри мне погано, потому что я говорю это в большей степени от необходимости сказать, а не от реального чувства. Просто не хочется усложнять.

Ему, как всегда, не о чем рассказывать, но чтобы хоть как-то выстроить диалог, который то и дело затухает и сходит на нет, зависая тупыми паузами, расспрашиваю его о всяких рабочих мелочах, в которых ему приходится участвовать пока я на территории супостата. Конечно же мне не интересно, как собираются нынешние заказы и как непросто ему меня подменять на работе. Но нужно оставаться участной. Сейчас моя очередь. Он тоже всегда терпеливо выслушивает меня, когда говорю работе, книгах, о музыке и картинных выставках, хотя ему это совершенно безразлично, и он далёк от этого. Мы оба терпеливы друг к другу. Переводим разговор к обсуждению нашего будущего: что скоро я займу своё место на работе, начнём строить дом, подкопим денег и купим машину поновее. На этом прощаемся.

Самую малость противно от всей ситуации, от заметно натянутого диалога, чудом закончившегося на положительной ноте, без выедания моего мозга. Порядком надоело чувствовать себя виноватой за то, что мне улыбнулась удача, и я оказалась в Штатах. Теперь постоянно приходится стараться говорить так, чтобы у него было хорошее настроение. Это жутко раздражает. Но такова цена отношений, которые хочется сохранить. Просто сейчас нам обоим непросто. Нужно пережить все эти обстоятельства. Расстояние притупляет чувства, тем более те, которые почти отсутствуют. Но убеждаю себя в том, что, когда вернусь домой, всё будет как прежде: я знаю его, понимаю. Он абсолютно прозрачен, постоянен и спокоен. Не критикует. Не изменяет. Другого такого мне не найти. Он добрый, честный. Мы так давно вместе и всегда всё было ровно и стабильно. Просто этот город с его бешеным ритмом не оставляет мне сил для отношений на расстоянии. Вернусь, и всё у нас с ним будет нормально. Но смогу ли я теперь ограничиваться этим "нормально"?

Вспоминаю произведение "Норма" и понимаю, что – нет. Пути назад в "прежде" – разрушены, сожжены адским огнём моей нынешней страсти.

Остаток вечера сижу на подоконнике и отдаюсь умозаключениям, что теперь на самом деле мне это всё, что было прежде, попросту не нужно. Не к спокойствию и стабильности отныне сводятся мои стремления. Мне нужно нечто более значительное. Мне необходимо чувствовать большее, чем радость от покупки авто. И построить хочу не дом, хочу выстроить взаимоотношения заполненные эмоциями. И чувств хочу других. Ярких. Как оказалось, я на такие чувства способна…

Принимаю душ и провожу остаток вечера в компании нескольких популярных книг. Читаю, только для того, чтобы иметь возможность сравнить себя с именитыми авторами. Вновь расстраиваюсь от того, что моя работа поверхностна, слог скуден, а сюжет не занимателен. Окончательно разочаровавшись в своих "трудах", рисую пару мрачных картин и валюсь спать.

Глава 11. Сахар

Дни пролетают грузной птицей. Новый день и вовсе, как взбесившийся страус, но спрятать голову в песок хочется мне! Повсюду снуют толпы народа, суета, гам, Рейнольд носится туда сюда, постоянно звонит кому-то и отдаёт распоряжения; в нем много энергии, он может чётко расставить всех по своим местам и запустить в слаженную работу все шестерёнки этой адовой мясорубки. Всё гудит и шуршит, когда этот человек на своём рабочем месте и орёт на всех!

– Зайди ко мне! – Зовёт меня. Захожу. – С пятницы стартуют кастинги на роли. Будешь присутствовать?

– Да, конечно.

– Так и думал. Пока отбираем людей на эпизодические роли. Я направил письма тем, кого хотел бы видеть в главных ролях, с предложением о возможности сотрудничества. Надеюсь, через неделю мы утвердим полный состав актёров и наконец-то приступим.

– Чудно.

– Слушай, за тобой право подписи, но прошу тебя, не мешай мне с подбором актёров. Договорились? – Молчу, не произнося "нет", но он воспринимает моё молчание, как знак согласия. – Отлично. Вот ещё пара листов из сценария, ознакомься. В пятницу нужно будет подписать документы. – Беру переданную толстую пачку бумаги. Дураку понятно, что к пятнице столько не прочесть! Продолжает издеваться и мстить? "Пара листов", как же!

– Рей, я не хочу мешать. – Лысый смотрит на меня, его очки бликуют от света окна, так что не вижу его глаз. – Я так же, как и ты, хочу, чтобы этот фильм получился отличным. Просто хочу помочь.

– Ди, послушай, моя мама печёт шикарные пироги, и с детства она позволяет мне помогать ей в этом. Знаешь, как я ей помогаю? Протираю посуду. – Сравнение весьма красочное. – Понятия не имею, как ты спуталась с этим гадом, и чего он тебе наплёл, но я – профессионал, и знаю, что нужно для того, чтобы этот фильм был успешным. А ты просто не мешайся. – Эти слова задевают. – Кстати. Новый месяц твоего прибывания идёт. Вот. – Бросает на стол несколько купюр, словно собаке косточку. Я совсем на мели, но принимать от него подачку не стану.

– Оставь себе. – Закрываю спокойно дверь и направляюсь в нору к Чарли. На меня продолжают косо смотреть почти все работники. Что-то шепчут, язвительно улыбаются. Готова поспорить: все они тоже сделали ставки и теперь ждут момента, когда же снимут банк. Интересно, каков расклад? Я бы тоже поставила. На провал…

Единственные, кто добры ко мне – это два пузатых старика. Мне они нравятся. Во-первых, потому что они очень тихие, во-вторых, они не против моего присутствия, даже выделили для меня небольшой уголок у себя: переставили диван, столик и торшер к стене – моя рабочая зона. Раньше тишина в этом помещении давила мне на нервы, теперь же именно эта тишина мои нервы успокаивает.

Спустившись, машу старичкам рукой и усаживаюсь за сценарий. Зад, спина и шея уже начинают поднывать в предвкушении долгих часов работы. Несоответствия бросаются с первых страниц. Беру ручку, начинаю отмечать самые неприемлемые места. Вычёркиваю тупые диалоги сомнительного происхождения. На это уходит целый день. Чтение (сопряжённое с мозговым штурмом и постоянным дёрганием меня по различным вопросам) идёт очень неспешно.

Еду в отель. Сидя за переработкой и осмыслением сценария уже в номере, не замечаю, как наступает новый день. К этому моменту успеваю просмотреть чуть больше половины. Расшиваю стопку бумаги и раскладываю всё на эпизоды. В целом, смиряюсь с тем, что фильм будет не таким, как книга, поэтому большинство несостыковок пропускаю без каких-либо отметок. Но места, которые совершенно не укладываются в голове, вызывают раздражение и гнев, вычёркиваю, чуть ли не разрезая ручкой страницы.

В пятницу прихожу к Рейнольду, тот болтает по телефону и заставляет ждать в коридоре. Просиживаю у его двери около 30 минут, продолжая чтение сценария. И тут мимо меня в офис к Рею начинают проходить ребята из команды, партиями по два три человека они заходят в его кабинет и закрывают дверь. По силуэтам из-за матовой перегородки стекла видно, как все усаживаются за стол. Начинается совещание.

Забыл про меня! Сначала встаю с желанием уйти, но ярость не позволяет этого сделать. Открываю дверь, вхожу в кабинет.

– Я просмотрела сценарий, есть места, которые нужно изменить.

Присутствующие начинают таращиться на главаря безобразия.

– Сценарий хорош – это первое. На изменения нет времени – второе.

– Тогда я не подпишу, – вываливаю на него свою обиду в присутствии кучи свидетелей.

Рейнольд засовывает руки в карманы, смотрит с выжиданием и глубоко вдыхает, я его бешу. – Хотя бы просто посмотри. – Протягиваю ему распадающуюся стопку потрёпанных страниц. Он и не думает делать этого. – Тут полно глупостей! Как можно заменить волка собакой? Собаки не живут в лесу.

– Да какая разница, главное, чтобы серым был!

– Нет же. Должен быть белый и чёрный волки. Это важно. Это же символы. – Укладываю стопку бумаги на его стол. – И почему героиня появляется с первого эпизода? Ведь сначала нужно оставить интригу. Она не должна прилетать в лоб!

– Я не буду ничего менять!

– Но это глупо! Теряется смысл. – Удивляюсь тому, как уверено готова стоять на своём и спорить. – Нужно…

Не успеваю договорить, как дверь кабинета (без стука) резко открывается, и появляется человек-черный-классный-стиль. Он довольный смотрит мне в лицо, не обращая внимания на прочих присутствующих. Его глаза горят азартом. Улыбка преображает лицо. Сказать, что я в шоке – ничего не сказать. Я в ступоре. Совершенно обескуражена.

– Пойдём. – Подходит, берёт меня за моё холодное запястье и тянет в сторону двери. – Посмотрим, как ты справляешься со своим серым кардиналом. – Глаза гипнотизируют. О чём он? О ком?

Ноги послушно топают за ним следом. Проходим по коридору, смотрю, как смуглое сильное предплечье с проступающими жилами и венами переходит в красивое запястье, а оно перетекает в кисть и пальцы, которые смыкаются на моём бледном запястье и уверенно держат. Они плотно сжимают мне руку, и я издаю хрипловатый тихий стон, слышный только мне самой. Это так приятно. У него такая грубая и одновременно нежная, бархатная ладонь. Перехватывает дыхание от кайфа: диафрагма давит на лёгкие, внутри колет тысячами приятных и тёплых пузырьков, что-то на мотив  Gibran Alcocer – Solas.

Самоуверенный тип приводит меня в берлогу к Чарли, отпускает руку, когда заходим в помещение, мне от этого расставания становится не по себе. Пропускает меня вперёд, щелкает выключателем у меня за спиной, и в помещении загорается яркий свет. А я и не знала, что так можно было, что тут вообще может быть так светло…

Не успеваю отойти от шока и оглянуться на Остина, как вдруг замечаю в комнате красивую высокую женщину в вязаном коричневом платье, высоких замшевых сапогах без каблука, на плечах накинут красивый широкий белый шарф. Золотистые волосы рассыпаются по плечам. Она стоит рядом с Чарли и увлеченно качает головой, прислоняя к уху огромный наушник. Дама отвлекается на включившийся свет, убирает наушник, выпрямляется и смотрит на меня с широкой белоснежной улыбкой. На вид ей около 45. Спортивного телосложения, стройная и смуглая. Аккуратный кукольный нос, пухлые губы, яркие голубые глаза.

– Привеееет, – радушно проговаривает она и полностью оборачивается. Остин проходит из-за моей спины, подходит к ней и забрасывает ей руку на плечо.

– Знакомься, это – Ди. Ди, это – Сара. И она – добрая фея. – Они довольно смотрят друг на друга, и их лица так близко, что, преодолев всего пару сантиметров, эти двое могут запросто поцеловаться.

– Вообще-то это ты у нас неожиданно выступил в роли феи-крёстной для Золушки.

– Нет уж, никаких сказок в моём случае. Выполнение функций Доброго Волшебника – удел идиотов. Мой IQ слишком высок для подобного дерьма.

Красотка гогочет, отстраняется от Остина и подаёт мне руку для приветствия.

– Рада познакомиться. Ост показал мне твою рукопись.

Отвечаю на рукопожатие с осторожностью. Пожимаю её ладонь, после чего она, как хозяйка всего сущего, жестом предлагает мне сесть на мой же диванчик. Остин решает не мешать нам, поэтому удаляется к Чарли, оглядываясь через плечо. Дамочка продолжает:

– Сюжет отличный. Повествование (в целом) весьма сносное, хотя, честно говоря, оно слишком тяжёлое для наивного читателя. Плюс куча переводческого бреда. – Я не сама переводила, отдала кучу денег, и по всей видимости шарлатану. – Много метафор и философии, извечных вопросов. Словом, нужно многое откорректировать, большую часть следует и вовсе переписать, перефразировать. Убрать излишки воды, добавить перца для читателя. Но я вижу успех! – радостно заявляет блондинка, а я сижу с осознанием того, что исчезли все пузырьки внизу живота, и секундное счастье от прикосновения парня успело раствориться в кислоте моего желудка. – Ост ничего не говорил тебе обо мне? – Сара видит досаду, с которой я смотрю на парня.

– Ни слова.

– У меня своё издательство. Не самое крупное, но одно из наиболее успешных. Он показал мне твою рукопись на прошлых выходных. – Ага. Ясно. Переспали. – Просмотрела первые главы, и мне понравилось. Знаю, пишется сценарий, и скоро выйдет фильм. А учитывая, что снимает Рей, это точно будет фильм по мотивам мотива. Но в любом случае, нам важно успеть издаться на пару месяцев раньше выхода киноленты, иначе со старта тебя просто не будут воспринимать. Если ты не против, я бы уже со следующей недели запустила всё в работу. – Мысли мои кинулись врассыпную, но удаётся сохранять спокойный тон.

– Вы правда думаете, что есть смысл издать книгу? – Хоть я и настрочила кучу писем в издательства, полная решимости публиковаться, в данный момент такая перспектива кажется не только туманной, но ещё и максимально бредовой, в качестве масла в огонь ещё и то, что ни одно из издательств не ответило мне хотя бы отказом…

– Ты же у нас писатель. Ты и скажи, стоит ли делать на тебя и твоё творение ставку? Как сама считаешь?

– Послушайте, никакой я не писатель. А если и пишу, то пишу по принципу Маяковского, то есть о тех вещах, о которых больше не в состоянии думать, и в 95% моей писанины нет ни морали, ни эротики, ни радости… – говорю, как есть, но терять шанс на печать было бы беспечной глупостью. – С другой стороны, Вас наверняка потрясёт то, что скрывается в оставшихся 5%.

– А ты умеешь интриговать. Теперь понятно, чем ты так зацепила Оста. – Улыбается мне, словно ребёнку. – Сделаем небольшой тираж. Плюс запустим книгу на сайтах, первые пять-семь глав бесплатно, чтобы читатель мог понять, с чем имеет дело. Книга с таким сюжетом разойдётся быстро. И это не помешает фильму. Возможно даже привлечёт к нему интерес и сыграет Рею на руку. Если допустить, что фильм сам по себе получится удачным, то после показа, продажи книги могут увеличиться. Такое часто бывает. Сначала смотрят фильм, а потом уже читают книгу. – Закатывает глаза, сетуя на читателя.

– Всё это как-то неожиданно… Не могу дать ответ прямо здесь и сейчас.

– Понимаю. Для меня это тоже неожиданная находка, уж поверь. Я вовсе не планировала подобных проектов на осень, да ещё и наперегонки со съёмками. Но что ж поделать? Этот пройдоха чертовски убедителен. – хихикает и стреляет в сторону парня глазками. Лицо её красивое живое и доброе, у глаз и уголков рта виднеются первые морщинки. Она – зрелая и уверенная в себе женщина.

– А что именно Вы хотите отредактировать?

– Не сюжетную линию, тут можешь быть спокойна. – Опять бросает взгляд на Остина, который продолжает стоять к нам спиной. Он явно говорил ей о том, как важен для меня этот текст и как важно для меня сохранить его идейную целостность. – Но нужно отследить некоторые логические ошибки, упростить слог, сгладить шероховатости синтаксиса тоже не помешает. Уберём тавтологию. Заменим слова в некоторых местах. Перефразируем кое-что. Словом, сделаем добротную редакцию и корректуру по всем фронтам.

– Что от меня потребуется?

– Довериться мне. – В её небесных глазах вдруг сверкают молнии, но лицо по-прежнему кажется добрым, и ничто в нём не настораживает.

– Хотелось бы ознакомиться со всеми условиями и после дать Вам ответ. – Остин издалека одобрительно кивает и чуть поджимает губы, как бы говоря: "Правильное решение". Подслушивает?

– Конечно. Но я хочу прийти к соглашению в ближайшие дни. – Она кивает головой так, словно бы мы уже обо всём договорились, и дело в шляпе, широко улыбается и смотрит на Остина, который возвращается к нам. – Не против, если я передам документы через него? – спрашивает она у меня и тут же обращается к нему. – Заедешь ко мне в офис? Отдам тебе бумаги.

– Без проблем. – Кивает он и суёт руки в карманы. Как же меня бесит, что все решения происходят без моего участия.

– Отлично. – Блондинка опять смотрит на меня сверкающими глазами. – Пожалуйста, не заставляй меня ждать. Мы обязаны выпустит в свет эту книгу. Нужно поторапливаться! – Подмигивает. Протягивает руку Остину, и тот подаёт ей свою, помогает подняться с низкого кожаного диванчика. РЕВНУЮ!!! – Побегу, у меня масса дел. Не забудь, сегодня у меня в 9. – Остин коротко кивает, Сара обнимает его, мне машет аккуратной ручкой с длинными коготками. – Ещё увидимся. Рада знакомству, Ди. Счастливо, Чарли! – Оглядывается, её локоны подпрыгивают и рассыпаются по плечам, дамочка поправляет шарф и, виляя аккуратной попкой, идёт к выходу. – Передавайте привет Рейни.

Фея-крёстная плюхается рядом со мною на диван и без стеснения продолжает рассматривать зад Сары, пока та исчезает за дверью.

– Меня опубликуют?

– Похоже на то. – Его губы выгибаются едва уловимо, явно собой доволен.

– Вот прям издадут книгу?

– Ага. – Молчу, пока осмысливаю всё услышанное от Сары. – Совокупность чувственной драмы и непредсказуемых сюжетов.

– В книге нет никакой драмы.

– А речь вообще-то не о книге, – вздыхаю, не понимаю, зачем он говорит подобное, у меня и так голова кругом.

– Почему ты сделал это? Зачем?

– У тебя отличная книга, у неё отличный издательский дом. Тут же всё очевидно. Решил помочь двум толковым людям найти друг друга. К тому же, моё посредничество принесёт мне неплохие дивиденды. Выгодное вложение. – Бизнес и ничего личного… Обидно.

– Я не планировала ничего такого. А если бы запланировала, то сама нашла бы… – не признаюсь, что искала и осталась без единого отклика.

– Ладно, не благодари. – Подмигивает и встаёт. Вот нахал! Ничего не обсудив со мной, принял решение, ещё и людей подключил, оставил меня в полном неведении, из-за чего по итогу я чувствую себя человеком не в теме, а ему ещё и благодарности подавай!? А всё же, я и правда искренне ему признательна.

– Благодарю. – Удивлён этой репликой.

– У тебя раньше никогда не возникало ощущение, что ничего не происходит только потому, что ты сама себе препятствуешь? Приходило к тебе осознание, что ты отстраняешь себя от травмирующего опыта или поступка, лишь для того, чтобы удержать то, что имеешь в своей жизни?

– Ты про само саботаж? Да, бывало и не раз. Стараюсь оставить это в прошлом, и сознательно работаю над бессознательным. И да, признаю, сейчас я не в первый раз боюсь движения, которое конечно же запустится, стоит только сделать шаг.

– Так, значит, ты знакома со своим серым кардиналом?

– Если ты о том чудиле, который сокрыт от сознания и отлажено контролирует мою жизнь из-за кулис, хо-хо, тогда – да. Наше с ним знакомство имело место быть!  – Собеседник явно мной доволен.

– Как поступишь?

– Великий, возведённый из запретных желаний, амбиций, страхов и сомнений сковывающий плен. Благодаря твоему пособничеству я оказалась в нём. Ну что же? Однозначно буду выбираться. Читал роман "Мотылёк"? – В ответ на мою иронию, Остин закатывает глаза и усмехается.

– Так, Анри, дабы посодействовать твоему побегу, привезу документы так скоро, насколько это будет возможно.

Молча смотрю на него, возвращаемая мыслями к тому, как он уже посодействовал, взяв меня за руку. И тут вспоминаю, вскакиваю с дивана, протискиваюсь мимо него и, шлёпая кедами по полу, бегу наверх.

В кабинете Рея осталось всего два человека, не помню, кто они и чем конкретно занимаются, но когда встаю в косяке открытой двери, они, посмотрев в мою сторону, продолжают не спеша показывать Рейнольду свои наработки, тыкают пальцами в планшеты.

– Это – два оптимальных варианта.

– Вот здесь и здесь.

– Хорошо, – соглашается Рей. – Пришли мне на почту. И запроси фото. – Парни кивают и спокойно покидают кабинет. Оставленных мной на столе листов сценария не видно. Соображаю, с чего лучше начать, лысый опережает.

– Посмотрел несколько твоих заметок. Толковые, но пойми, есть такое понятие, как бюджет. Я не могу и не хочу его превышать, а все твои замечания, ведут именно к этому. Плюс, ты слишком вдаёшься в детали, на которые зрители вообще не обратят внимания. Поэтому давай действовать так, как договорились. Просто ставишь подписи, и никаких проблем.

Отрицательно качаю головой. Меня все бесят тем, что оставляют меня в стороне с полотенцем!

– Значит, мы зашли в тупик. Я не хочу тратить ни моё драгоценное время, ни нервы на то, чтобы спорить с тобой.

– Не мы, а ты зашёл в тупик. И раз уж ты в нём – не будь идиотом, найди выход, он там же, где и вход, Рей!

В кабинет без стука входит Остин и садится на стул. Мы же продолжаем состязание в упрямстве.

– Спорить ты не перестанешь?!

– Нет, – словно белую перчатку, бросаю это слово. Вызываю на дуэль.

– У вас всё нормально?

– Всё прекрасно, обсуждаем с твоей подружкой бюджет. Ди решила (от чего-то) будто она – великий сценарист, а я – идиот. – Рей швыряет на стол перед Остином несколько моих смятых листов, тот быстро просматривает мои пометки.

– Она абсолютно права. – Отвлекается от текста. – Кстати, она так же права и в своих замечаниях к сценарию, они логичны. – Рей принимает издевательство молча. – Кто вообще изначально писал это? – усмехается задира. – Собака, реально? – Выгибает бровь и смотрит на Рея с выражением "ты дебил?".

– Отлично! Дай мне ещё пару миллионов, и все поправки будут учтены.

– Я обсужу это с Френком. – Поражаюсь тому, как спокойно он отвечает на язвительный тон Рейнольда. Остин продолжает изучать мои пометки. – Оставим этот вопрос до понедельника. – Отвлекается от сценария и смотрит на режиссёра.Тот вскипает, краснеет на глазах и делает жест рукой "как скажешь". У меня на минуту мелькает чувство, будто чего-то недопонимаю, и речь идёт не о паре миллионов долларов, а о паре ложек сахара к чаю. Такое чаепитие не по мне, в подобной игре мне не суждено участвовать. Слишком большие ставки эти сладкоежки делают слишком легко.

– Тогда на сегодня всё. – Складывая бумаги в аккуратную стопку, провокатор переводит на меня взгляд. – Ты идёшь?

Следую за ним по коридору и смотрю ему в спину.

– Твоё "нет" прозвучало по-детски забавно. Но ничего, я научу тебя пользоваться этим неэтичным и вопиющи ненормативным словом, – смеётся. – Не позволяй страху вертеть тобою. Здесь нужно, чтоб душа была тверда. Здесь страх не должен подавать совета.

– Данте, ты тоже прозвучал не правдоподобно. У тебя и правда есть пара лишних миллионов? И ты хочешь потратить их на фильм?

– Я был достаточно убедителен для первой фазы переговоров. И не потратить, а инвестировать. – Серьёзно? То есть… Он серьёзно!!?

– Что, вот так вот просто?

Стратег только усмехается и открывает дверь, чтобы пропустить меня первой на улицу. У него всё так запросто, а для меня, большую часть жизни нуждающейся и работающей с 7 до 23 ради пропитания, его ухмылка сейчас, как издевательство.

– Мне в другую сторону. Поймаю тебе такси.

– Не нужно! Пройдусь, – буркаю, потому что меня бесит та лёгкость, с какой ему достаются потрясающие женщины, деньги и всё остальное. Но больше всего бесит то, как он не ценит это. Бросает красоток. Сорит деньгами.

– Сейчас дождь пойдёт. – Смотрит в небо, и я понимаю, что он прав. Ещё вспоминаю об отсутствии зонта, но сдаваться и признавать его правоту – точно не вариант.

– Ничего. Не сахарная, не растаю. Хорошего вечера. – Выгибает бровь, кажется, не понял аналогию. Плевать, решаю не объяснять. Поджимаю губы, разворачиваюсь на пятках и начинаю свой путь.

Сую руки в карманы, холодно, но морщусь не от ветра, а от рождающейся внутри маленькой глупой до абсурда надежды на то, что он догонит меня и начнёт отговаривать от прогулки, предложит довезти, но вместо всего этого слышу рёв мотора и визг покрышек. Намеренно не оборачиваюсь и продолжаю уверенным и бодрым шагом идти вперёд. Настроение ниже некуда, но, как только начинает идти дождь, убеждаюсь, что предела у падения настроения попросту нет.

Добегаю, матеря всё на свете, до ближайшего отеля с тентовым козырьком над парадным входом. Я промокла, но заходить внутрь стыдно и неловко, так что опираюсь спиной о стену и пытаюсь по серости неба прикинуть, как долго может продолжаться этот ливень. Судя по всему – бесконечно. Ерошу намокшие волосы. Ненавижу себя за своё упрямство. Частенько иду до конца, отчётливо вижу впереди маячащую гильотину, а всё же иду, зная, что можно отказаться от этого пути и повернуть в другую сторону… Просто продолжаю идти туда, где мне отсекут мою бедовую голову.

Улица быстро пустеет, несколько людей с зонтиками торопливо проходят мимо. Несколько машин проносятся, разбрызгивая воду на тротуар. Выдыхаю и наблюдаю тепло своего дыхания. Живая. Серый небосвод кажется невероятно низким из-за упирающихся в него своими крышами и шпилями высоких зданий. И небо давит, готовое прихлопнуть меня. Какая тяжёлая сегодня погода. Точно заболею. Вышла из офиса 10 минут назад, а замёрзла так, словно успела добраться до тундры.

Сердце замирает: по дороге вальяжно крадётся чёрный грозного вида мустанг, останавливается напротив и фыркает мотором, над капотом расстилается лёгкий пар. Прекрасное зрелище. Торжествую внутри, отклоняюсь от стенки и бегу к машине под крупными каплями ледяного дождя, быстро запрыгиваю внутрь и таю.

– Тебе же в другую сторону.

– Поменялись планы, – хмуро проговаривает водитель, и мне становится обидно от того, что он приехал меня спасать только из-за случайно отменившегося вечера с умопомрачительной красоткой. На минуту мне даже становится жаль парня, контраст между той компанией, которую могла бы ему составить Сара и той, что составляю я – слишком разительный. – А какие у тебя планы на вечер?

– Планировала для начала добраться до кровати, а после – восхитительно лежать.

– Не против, если составлю компанию? – Тяжело вздыхает и сжимает руль со скрипом. Звучит чрезвычайно заманчиво, до дрожи в теле. Я рада возможности провести с ним время, с ним и его настроениями.

– Перспектива весьма сомнительная. Но у меня нет зонта, и раз уж ты – моя единственная возможность добраться до кровати относительно сухой. Так и быть.

Он крутит руль влево, машина послушно выполняет манёвр. Смотрю на его руки и с мурашками вспоминаю, как он протянул мне ладонь впервые и то, как уверенно и властно завладел моей рукой сегодня. Мне так нравятся его прикосновения. Вздыхаю. Я сама себя закапываю живьём. И медленно-медленно задыхаюсь. Пока едем, согреваюсь, и жутко начинает хотеться в туалет, к моменту, когда поднимаемся в лифте, мне совсем не терпится, от чего начинаю ерзать и переминаться с ноги на ногу.

– Расслабься. Сегодня мне нужен чисто платонический вечер. Так что приставать не стану, как ни упрашивай, – усмехается и смотрит на меня. Становится смешно. Какой же он самоуверенный и самовлюблённый болван! Так и хочется щёлкнуть его по носу. Не то чтобы я об этом не думала, более того я уже нарисовала себе некоторые романтично-эротические картины, но его уверенность в том, что якобы читает меня, выводит из себя. Развратник думает, что со мной вот так запросто? Неужели с остальными у него действительно всё настолько плоско и быстро?

– Какой же ты… – начинаю хохотать, не досказав слово "кретин". – Я просто в туалет хочу. – продолжаю хохотать ещё громче, когда вижу его изумлённое лицо. Впервые даю себе волю и смеюсь в голос, мысленно молясь дотерпеть до туалета. Из-за смеха мне ещё труднее контролировать свои физиологические потребности.

Вдруг Остин тоже начинает громко смеяться. Восторг! Смотрю на его кадык, когда он закидывает голову. У него потрясающий смех. От удивления даже рот открываю. Невероятно! Этот парень может так смеяться?!

Двери лифта распахиваются, бегом бегу к номеру, открываю дверь и сразу же скрываюсь в уборной. Сделав дело, решаю не спешить. Сушу волосы феном. Поправляю макияж.

Когда выхожу, гость по-хозяйски валяется на кровати, куртка кинута на кресло, обувь на положенном месте (не по-американски).

После дождя искушающий запах Остина стал ещё насыщеннее, аромат наполняет маленькое пространство комнаты, и мои бурлящие гормоны готовы напрыгнуть на парня.

Беру одежду из шкафа и снова скрываюсь в ванной. Нужно купить какое-то успокоительное. Есть же такое? Что-то вроде того, что давали солдатам в армии в былые времена. Ну или что-то типо таблеток для кошек. Раньше я никогда физически не ощущала нехватки мужчины, сейчас же меня это сводит с ума. Точнее этот парень сводит меня с ума. Чего только стоит его смех, а сколько ещё прекрасного скрыто в нём? Вспоминая его смех, впервые неистово хочу близости с ним. Да. Не мускулы решают, не размер достоинства, не топ-внешность и статус в обществе. Его весёлость. Именно из-за его смеха теперь я до стона и тянущей боли внизу живота хочу Остина Эймса. Это так. Обливаю ноги ледяной водой. Помогает остыть. Переодеваюсь. Выхожу.

– У тебя всё хорошо?

– Просто блеск. – Продолжает валяться на моей постели в окружении двух коробок непонятно откуда взявшейся так быстро пиццы. Уже успел стянуть с себя худи и теперь остаётся в футболке, которая не может скрыть рельефа его тела. Мне опять нужно в уборную под холодную воду.

– Не думал, что у тебя такой заразительный и классный смех.

– У тебя тоже ничего такой. – С трудом отдираю взгляд от плода моих слишком эротических желаний, вынужденно пялюсь на заварочный чайник с парой белоснежных кружек.

– Заказал чай. Подумал, ты замёрзла.

– Супер. Спасибо. – С этими словами лезу в свой чемодан, достаю травы, в числе которых мята, чабрец, календула и прочие живительные стебельки и листики. Заталкиваю всё в чайник. Я сегодня знатно перемёрзла, профилактика не повредит, к тому же, благодаря моим заготовкам банальный отельный чай станет вкусным. Остин чуть нахмуривается и наблюдает за моим "чародейством", оно его напрягает, но не пугает. Выгибает бровь, когда готовлю к разливу обе чашки.

– Не знаю, какую пиццу ты любишь, так что взял универсальные: четыре сыра и маргариту.

– А без разницы. Всё равно самая вкусная – домашняя.

– Домашняя? – У американской пиццы явно нет такого определения. Дестабилизирую психику моего несчастного собеседника.

– Это не название, а вроде как суть происхождения. – Смотрит на меня, как на инопланетянку. – Классно, когда готовишь пиццу самостоятельно, делаешь тесто, воруешь и прячешь в рот самые вкусные ингредиенты, пока режешь всё кусочками, потом ждёшь, когда же пицца будет готова, выбираешь фильм и съедаешь всё ещё на вступительных титрах. – Продолжает смотреть на меня с непониманием. – Да брось, ты что, не готовишь пиццу дома? С друзьями или родными? – Разливаю настой по чашкам и протягиваю ему честную порцию. Принимает. Нюхает. Осторожно отпивает.

– Нет. У меня нет таких ритуалов. – Продолжает пить "чай".

– Что за ритуалы? Ты постоянно о них твердишь.

– Ритуалы – это действия, которые определяют тебя, как личность. Потому что личность в первую очередь – это набор внутренних комментариев к прямому восприятию действительности. – Теперь он мой инопланетный гость. – Личность – это боль, потому что сражение за реализацию личности всегда героическое, и из-за этого не бывает безболезненным. Боли конечно можно избежать, но только отказавшись от личности как таковой. И люди слишком часто именно так и поступают. – Хлопаю ресницами, но не взлетаю. – Сейчас покажу. – Человек с другой планеты загружает на моём ноутбуке полнометражку.

Уже после нескольких кадров понимаю, что это совсем не ром-ком… И даже не научно-поучительны фильм, а руководство к действию. Смотрю, открыв рот, периодически поглядывая на Остина, и тот с улыбкой посматривает на меня. В некоторые моменты он нажимают на паузу и даёт мне пояснения, ему нравится моя реакция на видео и восприятие новой информации. Воодушевлённо продолжаю вникать в идею видеоряда и суть пояснений инопланетянина, стараюсь не отвлекаться на прядку волос, повисшую над его лбом, проступающие кубики пресса под футболкой и красивые вены на руках, в которых явно течёт не кровь, а сила. Выходит чертовски паршиво, буквально щупаю парня глазами, едва справляюсь с самой собой и перевожу взгляд на экран.

Ловлю себя на мысли, что раньше никогда не смотрела ничего подобного в чьей-то компании, да ещё вот так – с рассуждениями. Чаще со всеми моими знакомыми мы смотрели плоские коммерческие фильмы в молчании или шорохе поглощаемой еды. На некоторые фразы из фильмов они обычно реагировали фразочками вроде: "бред", "фигня", "крутяк", "не страшно". Я же молчала, размышляя об увиденном про себя. После фильма обычно ограничивались пятиминутным обсуждением, вроде "классный был фильм", "забавная концовка", "предсказуемый сюжет". И не то чтобы меня устраивали такие не конструктивные диалоги, просто я считала обычным и нормальным то, что люди не любят, не хотят и не умеют обсуждать полученную информацию. Но сейчас моё мнение в корне меняется. Во-первых, оказывается, можно без стеснения смотреть мотивационные видеоролики с кем-то в компании. Это для меня становится откровением. Более того, теперь я считаю нормальным обсуждать увиденное, задавать вопросы и получать ответы. Остин невероятно умный. Настолько умный, что рядом с ним чувствую себя дискомфортно, мне постоянно стыдно за себя, но при этом очень интересно, поэтому продолжаю задавать вопросы. Впервые меня обходят в интеллектуальном плане и это потрясающе. И меня всё больше и больше завораживает его голос. Тембр приятный. Бархатистый. Порой довольно звонкий, с приятными вибрациями. Вне моей головы переливы этого голоса куда интереснее и игривее.

В том, как мой собеседник отвечает и какие даёт пояснения, есть своя неописуемая прелесть. Эрудит напоминает и Лермонтовского героя и Пушкинского Онегина и Мастера Булгакова. Легкая небрежность в движениях, безразличие. Этот мир успел ему наскучить. Он многим пресытился и очень многое познал. Слишком многое. Парень невероятно умён и томительно загадочен, всего в полуметре от меня, но кажется бесконечно далёким. И от этой разделяющей нас интеллектуальной и ментальной дистанции мне больно.

– А какие у тебя ритуалы?

– Их много. Долго рассказывать. И по мимо ритуалов, нужно иметь ещё принципы, силу воли и самодисциплину.

– В случае с тобой это многое объясняет. И чего тебе не достаёт? – Вопрос с подколом ему нравится.

Мы болтаем до глубокой темноты. Я задаю вопросы, он отвечает. Кажется, ему нравится учить и приводить меня –  тёмного человека – к свету.

– Тебя не раздражает то, что я такая глупая?

– Ты не глупая. Наоборот. Глуп тот, кто утверждает, что всё знает.

– Мне кажется, ты знаешь всё!

– Хах. Так тонко, что толсто. – Прищуривается, и во мне тут же разрастается тёплое счастье. Он в хорошем настроение. Надолго ли? – Есть несколько областей, в которых мне ещё учиться и учиться.

– Это в каких же?

– Трудно так сразу обозначить. Но, скажем, мне нужна пара уроков по эмоциональной стабильности.

– Нечто из области социальной адаптивности?

– Вроде того. Хотя, в последнее время мне труднее всего даётся область самоконтроля.

– Уже нашёл учителя? Своего Гуру?

– Я до последнего момента не был в курсе, что мне, оказывается, нужно это всё постигать. А гуру сам меня нашёл, в буквальном смысле.

– Даже так? – Хитрит, выглядит необычно. Довольный. Да. Сейчас его глаза блестят и светятся приятной теплотой расплавленного серебра. – И кто этот человек?

– Ну нееет. Я не могу сказать, – фыркает. – Во всяком случает точно не на трезвую. Напьёмся?

– Серьёзно?

–Ты же обещала. Ещё в парке, помнишь?

– Ничего я не обещала. И вообще-то я не пью.

– Да-да, – посмеивается, и понятно почему.

– Тот виски не в счёт. Желудок был пуст, а Хлои постоянно подливала. И там было очень жарко…

– Ну а твоя бутылка вина?

– Как и говорила, это был забродивший сок, так что не считается.

– Отлично, тогда тебе пару литров забродившего, а мне виски. Сейчас оформлю доставку. – Не могу с ним спорить. Не хочу спорить. – Полусладкий белый сок, да? – Киваю.

– Пока едет заказ, – Тыкает в телефон и делает несколько свайпов, – как раз успеешь рассказать о себе.

– И что рассказывать?

– Много чего, учитывая, что я собираюсь напиться в твоей компании, в этом маленьком замкнутом пространстве. – Смеюсь. Мы оба понимаем, что из нас двоих – не я тот человек, которого следует опасаться. – Рассказывай, насколько ты сексуально-озабочена, какие у тебя маниакальные наклонности?

– Нет у меня никаких наклонностей. Я обычная. Совсем не сексуальная и не озабоченная.

– Вообще-то ты весьма… – Происходит заминка. – Знаешь, что действительно сексуально? Сексуально по-настоящему? – Поднимаю бровь, призывая его ответить на поставленный им же вопрос. – Эмоциональность и интеллект приправленные психологической зрелостью. – Звучит занятно, пока размышляю над услышанным, кручу кольца на пальцах. – Никогда их не снимаешь? – Понимаю, что речь о звякающем металле перстней и браслетов.

– Снимаю некоторые, но только иногда, если остаюсь одна. Эти два всегда со мной неразлучно. – Показываю на два серебряных чернёных кольца. – Мои защитники. Кроме как на них ни на кого больше не могу положиться. Только им и доверяю. А это кольцо счастья. Меняет цвет в зависимости от моего настроения. Смотри. – Снимаю тёмно-синее кольцо с большого пальца, кладу на кровать и оно мгновенно становится чёрным. Надеваю обратно на палец, сначала ободок зеленеет, потом розовеет, становится тёмно-фиолетовым и в итоге возвращается к первоначальному ярко-синему. Этот цвет означает, что я счастлива и наполнена теплом. Без этого парня кольцо обычно едва зелёное или чёрное, только в его присутствии появляется настолько насыщенный цвет, который не наблюдала за десятилетия владения этим кольцом.

– Магическое, значит. А остальные для чего? – Прокручиваю кольца на средних фалангах.

– Эти – помощники. Одеваю сразу, как только просыпаюсь. Почти все они для защиты так или иначе.

– Для защиты, типо вместо кастетов? – Демонстрирует удары кулаками. Шутит. Да, он наблюдателен, действительно, если врезать кулаком с таким количеством колец мало не будет.

– Эмоциональной защиты, дурень. Без них я, словно голая. – Кусаю губу. Надо было иначе сформулировать мысль. Блин.

– Голая, значит? – хмыкает и начинает игриво постукивать себя по подбородку указательным пальцем. – Продолжай, рассказывай.

– Нечего больше рассказать.

– Нет, просто не хочешь рассказывать, – буркает шутливо, словно готов меня защекотать и тем самым выпытать всю правду.

– Так ведь правда нечего.

– Знаешь, так нечестно. Мне же в сети ничего не удалось найти про тебя. – Понимаю, что всё же он видел те незакрытые вкладки. Грёбаный стыд. Уроди меня обратно, мама! Его телефон начинает вибрировать, но звонок оказывается сброшенным. Хочется спросить, кто его донимает, но решаю не лезть не в своё дело. – Ладно. Давай начнём с наводящих вопросов. – Подмигивает и укладывается поудобнее на постели: лицом к потолку. Его волосы рассыпаются по подушке, ладони укладываются на рёбра, и он пальцами чуть почёсывает себя. Я опять загораюсь внутри, вот бы он так по моим рёбрам прошёлся пальцами. – Какой у тебя любимый фильм?

– У меня нет ничего любимого.

– Резонно. – Пока он изучает полок и обдумывает следующий вопрос, не упускаю возможности полюбоваться им.

– Остин, у тебя же наверняка масса вариантов, как провести сегодняшний вечер, почему ты здесь сейчас?

– С тобой интересно.

– Интересно? Со мной-то? Сарказм, да? – Качает головой отрицательно и широко улыбается, обнажая белые клыки. Слишком сексуальная улыбка. Должно быть, сам Люцифер научил его так улыбаться, потому что Остин становился дьявольским красавцем, как только позволяет этой улыбке появиться на губах.

– Значит, нет ничего любимого?

– Вроде того.

– Любимая книга?

– Нет.

– Любимая поза в сексе?

– О, Господи! – хохочу. – Что? Как о таком вообще можно спрашивать?

– А что тут такого? Ну ладно, – ехидничает. – Любимый десерт, монашка?

– Нет.

– Любимый человек.

– Нет. – Блин. Мой коварный собеседник по-прежнему разглядывает потолок. – Это по инерции вышло, я не вслушивалась в вопрос.

– Всё с тобой ясно. Ну и как так вышло?

– Что именно? – Если начнёт докапываться по теме "нет любимого человека" или язвить, выгоню его из номера. Решено!

– Что у тебя нет ничего любимого, даже десерта. – Выдыхаю с облегчением.

– Я с пяти лет постоянно переезжала с родителями. Постоянно новые города, новые улицы, новые люди, всё новое. Трудно было срываться с места снова и снова, только кажется находила смысл жизни, как его опять меняли. Так что в один момент просто сформировалась привычка ни к чему не привыкать, не привязываться и не возвышать. Ни на чём не зацикливаться. Не гуглила, но думаю в психологии для этого есть специальный термин.

– А. Так это детская травма?

– Не травма. Скорее жизненные корректировки из детства, которые продолжают работать и сейчас. Ну а для тебя у психологов есть термины? У тебя же явно слетели настройки адекватной личности. – Он как-то мрачнеет.

– Знаешь, настоящее ускользает от нас с тобой, потому что нас обоих держит прошлое. Держит за горло. – Раздаётся лёгкий стук. – Как раз вовремя. – Парень поднимается и, направившись к двери, смело распахивает её, принимает большой бумажный пакет, закрывает дверь и, подойдя к столику с телевизором, начинает доставать содержимое. Его молчание и загадочность завораживают и интригуют. Сажусь в кровати, скрещиваю ноги. Появляются винный бокал и стакан для виски, упаковка льда, и три бутылки с алкоголем, штопор. В отличии от меня, он продумывает всё до мельчайших деталей. Откупоривает бутылки и разливает напитки.

– Виски прeвращает меня в бунтaря. СМИ уверяют общественность будто бы, меня алкоголь делает человеком не самым прaктичным (в плане адекватности), нo все они просто не знают, что именно этот напиток делает меня безумным… Романтиком. – Пытается увести тему.

– Прости, если чем задела.

– Слишком часто извиняешься. – Подаёт мне бокал, стукает по нему своим и выпивает всё до дна. Калейдоскоп. Принимаю очередное решение. Вздыхаю.

– Полагаю, сейчас придётся извиниться ещё раз… Но всё же… – Мне тоже удаётся заинтриговать его. Не знаю, что на меня вдруг нашло, но лучше вручить ему это сегодня. Сейчас. Делаю глоток, холодный напиток жаром разливается по желудку. Парень удивляется, когда я сползаю с кровати и включаю дополнительный свет. – Я кое-что приготовила для тебя. – Его глаза расширяются, и он заметно напрягает лоб, когда становлюсь коленками на ворсистый ковёр у своей прикроватной тумбы. Приподнимает бровь. – Не думаю, что ты фанат такого, но вот я… – Лезу рукой под кровать, нащупываю коробочку. Ох уж эта моя привычка прятать. – Короче, надеюсь тебе это понравится. – Он не понимает, о чём веду речь. Ему интересно, его глаза начинают выразительно гореть огнём, внимательно следят за каждым моим движением. Готова прыгать от радости, потому что мне удаётся завладеть всем его вниманием без остатка. Сейчас он мой. Весь мой. Полностью в моей власти, удерживаю его внимание.

– "Это"? – в моменты, когда не понимает, что происходит, он особенно красив. Его лицо едва уловимо напрягается, желваки приходят в короткое движение, а глаза прожигают любопытством. Мы явно думаем не об одном и том же… Он чуть склоняет голову и облизывает губу.

Приходится разочаровать его похотливый настрой:

– Сделала специально для тебя. Хотела оформить описание и потом подарить… Но в отношении тебя я непостоянна, словно майский ветер. Так что. Вот. – С этими словами протягиваю ему коробочку, не поднимаясь с пола. Он трезвеет от облома, который я ему только что устроила, допивает остаток алкоголя, отставляет стакан, садится на край кровати неподалёку от меня и принимает коробку, прожигая меня взглядом.

Осторожно разматывает джутовую верёвку и открывает коробочку, внутри которой его ждёт аккуратный чёрный ловец снов, размером чуть больше ладони. А я подумываю о движении навстречу, вот бы положить руки ему на колени, склонить голову и почувствовать его ладонь на моих волосах. Мне так хочется от него ласки. Он вообще способен на такое? Почему-то мне кажется, что да.

Для того, кто был рождён в чертоге ворона, блестит металлический круг в основе. Тонкое плетение, кожаные шнуры, чёрный лунный камень и вороний глаз, бусины из лиственницы. Перья ворона (покровителя).

– Знаешь, что это такое? – По тому, как он достаёт талисман и разглядывает, уложив на ладони, не понимаю, известно ли ему назначение вещицы, но сама она ему явно нравится.

– Это индейский ловец снов. – Парень тронут. Голос дрогнул.

– Верно. И хотя я исполнила его в старославянских традициях ведизма, всё же признаю, что индейцы – крутые ребята. Первыми приручили мустангов. Этот ловец для твоего. – Остин отвлекается от ловца, и я наконец-то вижу его лицо. Он доволен, хоть я и застала его врасплох. Растроган. Поражена тем, что он может быть таким… Таким милым. Неожиданно. Новое открытие. Очередное откровение, лучшее из всех за сегодняшний вечер. Оказывается, мне под силу рушить его стены.

Встаю с колен и, сев рядом на край кровати, рассказываю ему о сути камней его персонального оберега, о его числах, силе этого ловца, всё это время Остин смотрит мне в глаза, и я робею от этого проникновенного взгляда, стараюсь смотреть на ловец, указывая на его отдельные элементы. Внутри меня всё трепещет. Остин сидит рядом, плечом я даже ощущаю тепло его тела.

– Защитник на все случаи жизни. Не обязательно держать его именно в машине, но учитывая то, как ты водишь… – Остаток мысли выражаю мимикой лица. Он усмехается и аккуратно укладывает подарок обратно в коробку.

– Мой принцип на дороге: копы не видели – я не делал.

– Вот именно.

Выдерживаем паузу, смотрим друг на друга. Понятия не имею, какие у него сейчас мысли, но лично я, прихожу к выводу, что такого сильного желания радовать человека у меня ещё никогда не возникало. Хочется удивлять его, приятно обескураживать, делать счастливым.

– Мне надо держаться от тебя подальше, ведьма, – очень серьёзно произносит эту фразу, закрывает крышку коробки, и я снова теряю его. Он буквально захлопывается от меня в своём доте и щёлкает затвором автомата.

– Я не колдую.

– Ворожишь.

– Нет-нет. Правда. Никакой магии или оккультизма, – пытаюсь отшутиться и успокоить его бурную реакцию. Только фортификационных сооружений не хватало…

– Не в этом дело. – Смотрит на меня очень внимательно, затем переводит взгляд на мои руки, колени, пристально рассматривает их, мне тоже становится интересно, начинаю тоже смотреть. – Где-то читал, что в средние века ведьмами называли именно тех женщин, которые обладали способностью вызывать в мужчинах не столько страсть, сколько уважение. Знаешь, мне пора.

"Что?" мелькает у меня в голове, поднимаю на него глаза. Серьёзно? Да что ж опять не так? Парень не из тех, кто боится паранормального и уж тем более верит в сверхъестественное. Понимаю, он заторопился только сейчас, и на самом деле никуда ему не пора. Тянется за худи.

– Расслабься, – выдаю ему его же словечко, которое он частенько говорит мне. И к моему великому удивлению, это срабатывает! Он оглядывается на меня и настороженно хмурит брови, словно призрака видит.

– Что-что? Это ты-то предлагаешь расслабиться? Мне?

– Именно так. И меня сейчас забавляет мысль, что ты всё понимаешь и просто кокетливо притворяешься. – Вскидывает бровь, откидывает худи обратно. Мой вызов принят.

– Ладно. Тогда раздевайся, – облизывая губы, заявляет он и сверкает глазами. Откладывает коробку на прикроватную тумбу.

– Чего? – Таращусь на него и отклоняюсь назад. Остин начинает хохотать, и я снова поражаюсь этому смеху. Его обладатель становится ещё более манящим в те моменты, когда позволяет этому смеху звучать и создавать особые вибрации в моей душе.

– Сама расслабься, кокетка! Шучу. – Закатываю глаза, улыбаюсь во все 32, поскольку понимаю, что мне чудом удалось сменить его настроение и, более того, пошляк остаётся здесь! Со мной! Было удачей выдавить из себя это слово. С появлением Остина оно очень часто стало звучать в моей жизни, даже, пожалуй, слишком часто. Всерьёз задумываюсь о тату.

– Правда остаёшься?

– Да. Только больше не опускайся на колени. Договорились? – Его хитрый взгляд сбивает меня с толку. Киваю. – Никогда, – поясняет сурово.

– Почему? Чего такого?

– Мне не стоит о таком с тобой говорить. – Хмурю брови, выражая непонимание, хотя по его сверкающим хищным глазам доминанта почти со сто процентной гарантией знаю, о чём он думает. Извращенец!

Развратник действительно остаётся, а я зарекаюсь про себя больше никогда в жизни не вставать перед ним на колени, ни при каких обстоятельствах, ни в коем случае.

Как ни странно, вечер продолжается, словно и не было этой странной заминки, мы с упоением болтаем, не переставая. Остин успевает осушить всю бутылку, мне же под силу оказывается лишь добрая половина, но всё же алкоголь делает своё дело – смеюсь до болей в животе. Я в восторге от его шуток, тонких издёвок, подколов и того, как мастер иронии и сарказма всё это произносит. Мне близок его юмор, а ему близок мой. И чем больше он смеётся, тем крепче становится моя готовность положить всё на алтарь, только бы Остин вот так заливисто хохотал, держась за живот.

А за окном тем временем заметно сгущаются краски рассвета. Осторожно делаю зевок, поскольку очень не хочу прекращать удивительный диалог из-за какого-то глупого сна. Но весельчак замечает мою сонливость.

– Надо бы вздремнуть. Вызову такси.

– Оставайся. Чем тратить время на дорогу, лучше устраивайся здесь и засыпай. – Это я? Это действительно я? Самолично предлагаю остаться чужому человеку у себя в номере на ночь? Ну и делааа…

– Лягу на диване. – Решительно встаёт с кровати. Забавно было бы посмотреть, как этот высоченный человек попытался бы уместиться на крошечном узеньком диванчике, но…

– Расслабься, я не стану к тебе приставать. – Улыбается, обернувшись на меня, развалившуюся на кровати. Ставит руки на бёдра. Нам обоим нравится, как ловко мне удаётся воровать его слова и обращать их против него же.

Захожу в ванную, снимаю линзы, косметику оставляю, чищу зубы, смачиваю палец в эфирном масле и растираю пряный аромат по шее: опять хочется быть лучше, чем есть на самом деле. Всё ещё в шоке от самой себя…

Когда выхожу из ванной, Остин стоит у распахнутого окна и дымит табак.

– Не проблема? – Указывает на сигарету. Отрицательно качаю головой. Ненавижу дым в помещении, но ему готова спустит с рук и простить абсолютно всё. Только им выпускаемый дым меня нисколько не беспокоит и не раздражает, напротив, кажется, даже капельку люблю этот дым. Вообще он курит очень соблазнительно, он настолько сексуально себя отравляет, что самой мне неистово хочется вырвать у него сигарету, затянуться, после чего дымно впиться губами в его губы.

– Дымишь из-за того, что нервничаешь? – Запрыгиваю под одеяло. Слышно, как дождь бьет по оконному стеклу и барабанит по отливнику.

– Конечно. Мне впервые предстоит провести ночь в постели с девушкой. Одетым, – фыркает. Тушит сигарету и, выключив свет, укладывается в кровать.

– И как ощущения? – Поворачиваюсь к нему, в тусклых бликах рассвета вижу его потрясающий профиль, красивые мускулистые руки, закинутые под голову.

– Чувствую, как кое-что давит в паху и вот-вот вывалится из штанов. – Смеюсь этой игре слов, когда он достаёт ключи и пачку сигарет из кармана.

– И много девушек было? – Меня терзает этот вопрос, ответ на него мне давно известен, но всё равно не могу не задать его лично.

– Всё в мире относительно вообще-то. А так, не считал. Надо у Google спросить, – усмехаюсь. – А у тебя?

– Нееет, девушки меня не привлекают, во всяком случае настолько. – Цыкает.

– Ну серьёзно? Сколько у тебя было парней? – Забавно, что он спрашивает.

– С теми, с кем просто целовалась, считать?

– Да, давай.

– Тогда четверо.

– А если их не считать? – Его голос в этот момент звучит сурово и напряжённо.

– Двое.

– Серьёзно? – Поворачивает ко мне лицо и смотрит с недоверием.

– Абсолютно.

– Шутишь? Давай без шуток! – Его серьёзность меня смешит. И чего его это так удивляет?

– Эй, я из приличной семьи! Да и парни на меня всегда не особенно обращали внимание, не красотка, знаешь ли.

– Ой, да перестань!

– Статистика чисел говорит сама за себя.

– То что у тебя было всего два парня – это твой выбор, а не их! Тебе кто-то хоть раз говорил, что ты некрасивая или типо того?

– Нет. Но я и сама всё вижу в зеркале.

– Вот я и говорю – твой выбор. И с чего ты взяла, что ты не привлекательная? Каковы критерии?

– Скажем так, вспомни, с какими девушками ты обычно зависаешь, а потом посмотри на меня. Замечаешь разницу?

– Хорошо. Я понял, с кем ты себя сравниваешь. Но такое сравнение некорректно, ты же совершенно из другой категории лиц, ты же даже не работник. – Не понимаю. С последним словом туплю или неверное перевожу. "Работник"? В любом случае обидно.

– Ну спасибо, – смеюсь защитно, не очень-то приятно слышать такое от парня, да ещё такого. Но именно в подобных случаях, когда мне обиднее всего, смех удаётся наиболее заразительным и громким.

– Погоди ты. – Удивляется моей реакции. Рассчитывал, что надуюсь? – Я говорю о том, что есть категории девушек. Нет некрасивых девушек. Есть или недостаточно мотивированные, или недостаточно финансированные. Ты, будучи в категории немотивированных, сравниваешь себя с теми, кто в категории мотивированных плюс профинансированных. Это же глупо. Вот сколько ты тратишь на себя в месяц? Речь о времени и деньгах, конечно же. Тело, шмотки и прочее. М?

– Нисколько. У меня слишком много работы. —И купюр много, а вот реальных денег всегда мало.

– Вот и я о том. Плюс ко всему не забывай, ты не мотивирована, ведь в глубине души знаешь, что у тебя и так всё чётко, ты самодостаточна и не становишься на биржу труда. Если бы ты была мотивирована, занималась бы усовершенствованием тела и доводила себя до совершенства (в твоём личном понимании) самостоятельно. Если бы подключила финансы, доверила бы себя профи и тоже добилась совершенства, правда чуть быстрее. В итоге, при любом раскладе, тебе не пришлось бы сравнивать себя с этими девушками (раз уж они у тебя в фаворе и берутся за ориентир), ты была бы одной из них. В той же самой категории трудящихся. Нет ничего особенного в том, как они выглядят – это их работа. И работягам приходится поддерживать нужную форму, чтобы иметь возможность продемонстрировать свою конкурентоспособность. Мотивация. Время. Вложения. – загибает пальцы. А во мне по-прежнему переливается досада, смешиваясь со стыдом. Кажется, он понял, что я не совсем догоняю его аллюзии. – Ты в классном кузове. Просто в стоковом состоянии. А девчонки тратят кучу денег на спортивный обвес, покраску и прочие примочки. – Он бесит меня своей правотой и прямолинейностью. – Ты не хуже их и не лучше. И ты, и они – модели на любителя. Кому-то подходит классический вариант, кто-то хочет полный апгрейд, другие обеими руками за тюнинг или свап. У тебя заводской лоск от производителя, нет шпакли, мишуры и пластика, но это не переводит тебя в другой модельный ряд. При желании, конечно, можно добавить пару индивидуальных штрихов. На мой вкус тебе нужен только воск.

– Воск?

– Ага. И учти, я говорил только о внешних характеристиках кузова. Касаясь подкапотной составляющей – она у тебя – просто вышка. Ты умная, Ди. Разносторонне-развитая. Юморная. Талантливая и идейная. Девушки помешаны в основном на внешности, а она, как известно, ужасно боится целлюлита и морщин. Не спорю – внешность важна. Очень. Но куда важнее то, насколько девушка притягательна сама по себе, то какая она внутри. Важно кто она. Есть офигенные красотки внешне, но по сути своей они пустышки или уродины внутри.

– Встречал таких?

– Да. Парочку. Парочку десятков, – хмыкает. – И знаешь, такие девушки – это просто банальный секс. И если физиологически мужики ещё хоть как-то предлагают разные варианты, не самое большое разнообразие, конечно, но всё же… Так вот между ног у женских особей всё максимально одинаково, уж поверь. В физическом плане, большинство красоток годятся только на одну ночь и ничем не отличаются от других. Просто тела. Мало личностей встречается. Таких, чтобы хотелось именно их и не только в пределах постели. Сейчас скажу максимально высокопарно: чтоб хотелось через плоть к душе. Я встречал и был тесно знаком с очень талантливыми, умными и интересными девушками, но как-то… Не всем удаётся сохранять свет в этом мире теней. А вообще реально мало таких, чтобы отпечатались в памяти. Задели. В основном однотипные лица, одинаковые тела и даже похожие мысли, словом, девчонки, на которых в один момент просто забиваешь, не фокусируешься на них совершенно. Другое дело, что без них крайне трудно обходиться.

– Есть просто тачка с конвейера на каждый день или типо убер, а есть тачка ручной сборки для души?

– Именно так. Тачка, о которой мечтаешь. Потеешь ради возможности обладать. А заполучив, кайфуешь каждый раз, садясь за руль, и отмечаешь все детали, каждый штрих, сдуваешь пылинки. Ухаживаешь за ней, приобретаешь для неё всё самое лучшее. Хвастаешься перед друзьями и не только. Гордишься собой от того, что присвоил такой экземпляр. А потеряв, вспоминаешь ежедневно и исключительно с горечью.

– Мне нравятся твои образы и метафоричность.

– Как говорил Гёте: "Весь мир – метафора", но я сейчас исключительно о машинах говорил. – Стервец. – Блин. Всего два парня? Не поверю! Как так-то?

– Вот так. Для меня важно качество отношений, а не количество. В конце концов, секс – не кульминационный момент в отношениях. И уж точно не начало истинной близости. – Оппонент хмурит брови. Повисает пауза.

– Дай угадаю, второй чувак – это твой муж, да?

– Было бы странно, если бы нет, – смеюсь.

– Тут ты права. Значит, для тебя важна платоника. А почему с предыдущим не сложилось?

– Первый опыт. Это были странные отношения. Вообще не уверена, что это тогда была здравая идея – начать встречаться. Шаг хоть и был осознанным, идея оказалась изначально тупой. Стечение обстоятельств.

– Это как?

– Ну… Когда была подростком, мне совершенно не интересно было отношаться. Я писала, рисовала, слушала музыку и с парнями только дружила, они меня не привлекали в плане чего-то такого. Но потом мне вдруг стало надо.

– Вдруг? – Издевается.

– Именно так. Вдруг, – хмыкаю. – Все девы из ближайшего окружения были при парнях, косо смотрели в мою сторону. На меня начало давить это долбанутое стадное чувство, понимаешь? Так что мне срочно понадобился парень. Из серии "надо, как все!", – ржу от своих же слов. – И парень нашёлся довольно быстро, кстати.

– Ну ещё бы. Удивительное дело! – Остин пышет ядом сарказма. – И что в итоге?

– Ничего примечательного. Прожили чуть больше года. В один прекрасный день я слушала песню Lonely Day – System Of A Down, вот только в припеве мне неудержимо хотелось петь: "And if you go, I don't wanna go with you, аnd if you die, I don't wanna die with you, don't take your hand, and walk away". Вот так и поняла, что с меня достаточно этого бреда слияния. Призналась сама себе, что никогда не любила его. Во всяком случае по-настоящему. Нам удалось спокойно об этом поговорить, и мы разошлись. За проведённое вместе время мы, естественно, успели привыкнуть друг другу, поэтому расставание не оказалось совсем уж простым. Но мы оба понимали, что так будет честно.

– И секс с ним был так себе. Пресный, – уверенно заявляет.

– Допустим. – Он совершенно прав.

– А как познакомилась с мужем?

– Тебе правда интересно?

– К моему ужасу – да.

– Неужели настолько пьян?

– Возможно. Ну так как?

Хмыкаю. Алкоголь заставляет меня продолжать повествование.

– Всё стандартно и банально – познакомились в сети. Если честно, я не планировала заводить отношения сразу после расставания. Но как-то завертелось.

– Так, значит, проронила слезу сострадания к самой себе и отказалась от своей сильной позиции? Не до инфантильного заламывания рук, конечно,  это явно не в твоём стиле, но всё же скатилась к признанию, что другой должен занять часть твоего жизненного пространства, да?

Не отвечаю сразу.

– Вроде того.

– Понятно. И секс со вторым хоть и не вышка, всё же получше. – Вот тут совсем не угадал. – Как долго вы вместе?

– Мучительно долго.

– Зато стабильность.

Вздыхаю. И вздох получается на удивление тяжёлым, кажется, Остин подмечает тоже самое и, когда поворачивается, чтобы посмотреть на меня, мы встречаемся глазами, поскольку КОЕ-КТО бессовестно пялилась на него всё это время!!! Его глаза, как всегда, пронзают закалённой сталью. Быстро отворачиваюсь, и чувствую, что он продолжает смотреть на меня. Становится стыдно. Ерзаю под одеялом, утешая себя мыслями о темноте, которая не позволяет ему видеть меня во всей "красе".

– А у тебя были продолжительные серьёзные отношения?

– Я похож на того, кому нужны серьёзные отношения? Продолжительные отношения?

– Нет. Но ты же у нас полон сюрпризов. И у тебя есть Boss. Так что…

– Стараюсь не впадать в крайности. К тому же, с тачками всё просто. В остальном же… Может быть, однажды, когда мне будет лет девяносто и член перестанет стоять, как прежде, начну думать, что пора бы подумать о том, чтобы остепениться и возможно стану присматривать экземпляр по душе. А пока… Не вижу смысла ограничивать себя, когда вокруг какое-никакое разнообразие и всё весьма доступно. Да и вообще, мужики полигамны, кто бы что не говорил.

– Смешно. Думаешь так только с мужчинами?

– Продолжай. – Слышу вызов в его подпрыгнувшем тоне.

– Ты спишь с девушками, которые тоже не стремятся к отношениям. Им от тебя нужно ровным счётом тоже самое, что и тебе от них. Но классно осознавать, что в мире есть здоровые, моногамные особи, а не только такие животные, как ты и тебе подобные.

– Хо-хо. Животные?

– Да. Есть в мире и люди. Много нормальных людей на самом деле.

– Ну да. Знаю. На тебя похожи. – Не даю комментариев. – Окей, для тебя секс – это что? Метафизика? Платоника? Дай угадаю, для тебя секс – это особая химия. Соединение душ!

– Нет. Это – физиологическая необходимость.

– Чего?

– Тупая физиология, если проще. И никаких там душ. Метафизических обменов и прочих ванильностей. Секс – это секс. – К такому выводу мне пришлось скатиться после своего первого раза. До того я конечно же думала и мечтала о метафизике.

– Чего-чего? – От удивления парень привстаёт на локтях и пялится на меня, широко раскрыв глаза.

Да уж. Не ожидал он такого ответа. Думал, я из тех наивных девочек, которые верят, будто бы секс – это нечто эдакое. Нет уж, я на горьком опыте. Смотрю на его шок и заливаюсь смехом.

– Хватит ржать! То есть для тебя секс – это не что-то сверх эмоциональное и значительное, а лишь тупая физиология? Офигеть. По тебе так и не скажешь.

– Почему это?

– Ну ты тыкая… Проехали, забей. Оказывается, в тебе тоже сидит животное. Просто хорошо прячется. Глубоко. Очень глубоко. – Ох уж эти двойные смыслы слов, произнесённые намеренно томно и сексуально. Закатываю глаза. Он хохочет. Ему нравится доставать меня. – Классно, что ты всё же не отграничиваешь платонику и грязный секс, а считаешь их взаимодополняющими элементами. Придёшь на концерт?

– Я ничего не говорила про грязный… Слушай, как же ловко ты меняешь темы! Что за концерт? – Рада переключить диалог и благодарна ему за предоставленную возможность. На самом деле, сама не знаю, что дня меня значит секс. Он меня не привлекает и не радует, он для меня чаще в тягость. Вообще не понимаю, почему вокруг него столько суматохи? А заниматься им с первым встречным кажется мне совершенно невообразимым и особенно мерзким мероприятием. Говорить о нём тоже не хочу. Особенно с Остином.

– У нас в берлоге небольшой междусобойчик.

– Ты будешь играть?

– Я и ещё парочка зверей от мира людей. – Коварен.

– Там будут только животные?

– В основном да. Ну, может быть, заскочит пара "людей", как ты выразилась.

– Ну хватит уже. Ты в группе на соло-гитаре играешь?

– Ещё на бас и ритм иногда.

– Как ты пришёл к этому?

– Просто брат однажды притащил гитару. И всё. Я пропал. Как в песне Just What the Doctor Ordered – Ted Nugent. Ну, а ты? Пишешь, рисуешь, плетёшь ловцы. Что ещё?

– Ещё виртуозно поедаю пирожные и пою в душевой. – Похвастать мне действительно нечем.

– Одарённый человек. – Не пойму стебёт или всерьёз говорит.

– О, да, – с сарказмом протягиваю сама, чтобы ему не досталось такое удовольствие.

– Ты хорошо поёшь.

– Правда? Хм… А вот шампунь меня ещё ни разу не хвалил. – Быстро перевожу тему, мне всё ещё до судорог в животе стыдно, что я тогда вычудила и спела. – А ты поёшь?

– Нееее.

– Почему? У тебя же классный голос.

– Жаль девчонок, ты представь, чтобы с ними было, если бы я ещё и пел.

– Какое благородство. – Какая же он деловая колбаса: варёная, прямо стянут нитями самопожертвования. Усмехаюсь своему сарказму.

– Скажи, почему мне так легко говорить с тобой, при условии, что ты девушка, м? – Смотрю на него. В тусклом свете огней города, проникающих в комнату сквозь задёрнутые шторы, вижу его задумчивый профиль, Остин покусывает нижнюю губу и смотрит в потолок.

– Может быть, я одна из тех немногих в мире, кто говорит с тобой о тебе? С другой стороны ты с другими разве пробовал разговаривать? – Давлю его сарказмом. – Ты же наверняка суёшь им язык по самые гланды и понеслась. Без слов вообще.

– Тут ты не права. Во-первых, не целуюсь, во-вторых, процесс всегда сопровождается словами-подсказками, потому что я искушённый в плане.., – обрываю его.

– Ладно-ладно! Признаю неправоту! Каюсь! Только уволь от подробностей доказательной базы, пожалуйста!

– Мне нравится как "спокойно" ты реагируешь на мои слова, – произносит это так классно, что мгновенно прихожу к выводу: Остин и слово "оргазм" относятся к одному определению в словаре.

– Просто я и половины из них обычно не понимаю. Трудности перевода, помнишь ведь? – отшучиваюсь, и это его полностью устраивает. Он посмеивается, а я не в силах отвести глаза от ямочек на его щеках.

Наша идея о сне так и не приходит к реализации. Рассвет – особенное таинство. Впервые вижу Остина в такое время. И как всегда этот удивительный загадочный человек прекрасен и неотразим.

– Да, уж. Трудности перевода. Сильно задел тебя тогда?

– Мне не привыкать. – Пожимаю плечами, шуршу кольцами. Остин затихает на некоторое время. И всё же после его тяжёлого вздоха, мы продолжаем диалог, сменив тему и говорим, говорим, говорим, так и не перейдя к фазе запланированного сна. И это захватывающе, поражаюсь тому насколько он эрудирован и остроумен. Обсуждаем литературу, при чём как классику, так и современных авторов, рассуждаем о культовых фильмах, даже говорим о художниках и их влиянии на людей, делимся своими личными наблюдениями, предпочтениями и желаниями. Звучит много личного, довольно интимного. И больше всего и дольше всего мы, конечно же, говорим о музыкальных эпохах, течениях, группах, композиторах. В диалоге о музыке я большей частью молчу, зато именно эта тема даёт мне возможность насладиться тёплым бархатом его голоса, который растекается по комнате, словно горячий горьки шоколад с перцем. Слежу за движениями жестикулирующих рук и пальцев. Остин рассказывает связно, последовательно, без повторов и слов паразитов. У него великолепный слог, он – прекрасный оратор. Слушаю с замиранием, ловлю каждое слово, каждую вибрацию связок. Чувствую в нём наставника, доброго и мягкого, а себя ощущаю ребёнком. В отличие от меня, Остин кажется намного более зрелой и состоявшейся личностью, хотя это я старше его на пару лет.

– Что? – Ведёт бровью, когда поворачивает голову и встречает мой внимательный заворожённый взгляд.

– Мне нравится, как ты рассказываешь. – Не могу удержать улыбку.

– Знаю, в этом плане я крут. А если без шуток, мне и правда под силу столькому тебя научить, да это ж просто чума! – Делает классный звук "пуф". – Могу так много нового открыть тебе в музыке. Устроим тебе музыкальный ликбез, а? Возможно, даже удастся объяснить истинную природу твоих мурашек, но тут уже понадобятся умные-муз-слова, как ты говоришь, так что прежде надо тебя терминологически подготовить и поднатаскать.

– Юному падавану очень стыдно за то, что он многого не знает и не разбирается в музыке. – Шутка заходит.

– Спокойно. Я всегда буду снисходителен ко всем твоим маленьким недостаткам, поскольку хочу и могу наслаждаться твоими достоинствами. И, кстати, ты глубоко ошибаешься. В музыке-то ты как раз очень круто разбираешься, но да, ты действительно многого не знаешь. И тут совершенно нечего стыдиться, нужно радоваться и благодарить небо.

– Радоваться и благодарить? Поясни.

– Радоваться тому, что тебе столько всего интересного предстоит узнать, так сказать, открыть для себя этот новый дивный мир. Ну а благодарить небо за то, что оно послало тебе такого умного, просвещённого, талантливого и невероятно обворожительного учителя, как я. Йода и рядом не стоял!

– Хвала небу! – Складываю ладони в молитвенный жест.

– Ещё и красавчик. – Как же он игрив и шутлив в этот миг.

– Я бы преклонила колени, но ты сам запретил. Так что… – Остин смеётся, никак не могу привыкнуть к его смеху, каждый раз, как в первый раз, опять хочется хлопать в ладоши от восторга.

Болтаем до тех пор, пока в комнате не становится совсем светло с приходом нового дня, ненадолго прикрываю глаза, которые начинают побаливать от сухости, и незаметно для самой себя проваливаюсь в сон.

Глава 12.

Исчезновение

Слышу вибрацию телефона, просыпаюсь и стараюсь не двигаться. Постельный сосед садится на край кровати, проводит рукой по волосам, потирает подбородок, чуть шурша щетиной. Сколько сейчас? Судя по свету за окном ещё жуткая рань.

Диафрагма невыносимо больно поджимает моё сердце: понимаю, Остин собирается уходить. Встаёт с кровати, надевает свой чёрный худи, поворачивается к тумбочке, чтобы захватить ключи и сигареты, но замечает, мою осторожную тихую слежку.

– Уходишь? – сиплым после сна голосом, робко спрашиваю, приподнимаясь на локтях. Ответ очевиден, просто не знаю, что ещё сказать.

– Даже самый ленивый уже сказал, что мы – биологические роботы. Я – верный тамагочи режима, и у меня много дел. – Закидывает мелочи в карман. Очень не хочу, чтобы он уходил, но магия ночи умерла с первыми лучами нового дня. Парень обувается, накидывает куртку. Возвращается за коробкой с ловцом.

– Как тебе идея утреннего стриптиза? – В мгновение его серые глаза обращаются ко мне и сверкают жадным азартом предвкушения. – Давай же, медленно сними с себя всё лишнее: задачи, ответственность, груз чужого мнения… Устрой эдакий стриптиз освобождения. Оставайся.

Мне никак не удержать его…

– Хах. Ну уж нет. Сегодня, увы, нельзя скинуть оковы интеллектуала и признать себя беспечным деградантом, так что никакой обнажёнки, достаточно уже того, что из-за тебя летят к чертям все мои режимы. С кого я и готов страстно срывать обязательства, так это с тебя; в любой момент готов грубо войти в твоё положение. Обращайся. – Подмигивает. – Не забудь, развратница, собираемся сегодня в 8. – Подхватывает коробку и уходит, не прощаясь. Такое ощущение, что каждый раз вместе с ним из моей жизни уходит вся радость и все восторги. Пустота.

Бреду к раковине и тру глаза, начавшие слезиться и болеть из-за туши, которую вчера намеренно оставила, и та осыпалась прямиком на слизистую. Зато я не выгляжу сейчас, как бледный пельмень. Скорее, как потасканная ведьма. Стрелки смазались, волосы сбились в непонятный одуванчик… И всё же я рада, что предстала именно в таком виде перед ним. Есть во мне что-то бунтарское по утрам, с припухшими губами и смазанным макияжем.

Глянув в окно и на часы, решаю никуда не спешить, валюсь обратно в кровать, скидываю с себя всё к чертям и в ментальном, и в фигуральном плане, так сказать, устраиваю свой единоличный стриптиз по полной.

Просыпаюсь в 11 с небольшим. День славный, один из тех самых дней, благодаря которым могу сказать, почему из всех времён года люблю именно неофициальную осень. Но мысли мои возвращаются к прошедшей ночи, определённо изменившей меня. Сделала ли она меня счастливее? Пожалуй.

Остин неправдоподобно идеальный. В нём масса непонятных и раздражающих меня пороков и недостатков, но именно такое сочетание черт его характера с особенностями личности идеально зажигает во мне то, что я и не думала, может гореть. После разговоров с ним, хочется слушать и изучать музыку, рисовать и писать. Становиться лучше. Расти. Развиваться. Крепнуть. После встречи с ним в каждом ином мужчине из моего прошлого и нынешнего обнаруживается весомый и категорически решающий недостаток: они – не он. Вот так прихожу к выводу, что наша с ним дружба приобретает для меня совершенно неожиданные очертания. Испытываю одновременно и ужас, и упоение от масштаба открывшейся мне тайны…

Остаток дня вожусь над собой: тело, волосы, ногти, лицо и всё прочее тоже. Знаю, он там будет, а ещё там же наверняка будет и куча красоток, с которыми мне никогда не сравниться, но всё же хочется выглядеть максимально хорошо, даже при том условии, что Остин видел меня уже несколько раз в совершенно безобразном состоянии, и этот мой образ наверняка засел в его голове.

Надеваю чёрное трикотажное платье, ткань садится плотно по фигуре,  дополняю образ чёрными ботильонами на высоком каблуке. Смотрится слишком официозно. Хотя, если уж на чистоту, то в большей степени смущает фигура и парочка явно лишних кило в обтяжку. Гардероб не самый разнообразный, из-за ограничений авиакомпании и здравого смысла… Но с образом на вечер нужно явно что-то делать.

Достаю серые джинсы, которые ещё не надевала тут, потому что они слишком панковские и идти в них в офис, где девушки ходят в блузах и юбках-карандашах, было бы слишком провокационно. Куча дыр, лохмотья внизу штанин, металлические молнии, застёжки на голени, несколько заклёпок – для бара с рок-концертом как раз сгодится. Мне они нравятся из-за их высокой и плотной посадки по типу корсета. Сдавливая мой животик, эти джинсы делают мою талию заметно стройнее, а попу при этом круглее.

Надеваю футболку с ярким рисунком группы KISS, разрисованные белые лица, красные языки, оранжевое пламя огня. Завязываю её на узел сбоку, чтобы стало заметно самое главное украшение джинс – корсет. Тяжёлый кожаный браслет, на котором висят знаковые для меня символы и подвесы из камней и серебра. Золотое обручальное кольцо снимаю, не подходит по цвету к общей гамме и стилю. Для чистого панка не хватает только макияжа, и я делаю дерзкие фиолетовые стрелки, черные ресницы с фиолетовыми кончиками. Мои зелёные глаза всегда получаются очень выразительными в обрамлении фиолетового и черного цвета. Львиная грива волос, чёрная косуха. Красные кеды. Тёплый и глубокий аромат пряных восточных эфирных масел. Я готова и даже нравлюсь самой себе.

– То, что нужно. – Подмигиваю себе. Пора ехать.

Долго жду такси и всё же приезжаю вовремя.

Зайдя в помещение и увидев, что все люди одеты максимально просто и неброско, радуюсь тому, что не решилась на каблуки и платье. Замечаю Остина, расположившегося на сцене с жёлтой электро-гитарой, которая смотрится нелепо и странно в его руках, совсем не увязываясь с его образом. Это его гитара? Разочаровываюсь. Нет! Жёлтая гитара меня не устраивает совершенно! Музыкант теряет несколько пунктов в моём личном чарте. Гитарист бросает на меня быстрый взгляд, сама не знаю почему, но моя рука поднимается, машу ему, он никак не реагирует на мой жест и тут-же забывает обо мне, увлекаясь настройкой струн на грифе. Неловко вышло.

На сцене и возле сцены суетятся ребята. Решаю не дуться на Остина, убеждая себя, что он, как и все тут, очень занят и увлечен подготовкой к концерту.

Замечаю, что мне кто-то отчаянно машет со стороны самых дальних обособленных столов, иду навстречу, до конца не разглядев своим плохим зрением, кто меня призывает. Подойдя ближе, узнаю в пышных очертаниях фигур Чарли и Фила. Два старика подсуетились и заняли столик и три больших длинных дивана.

– Привет. У вас тут VIP-ложе!

– Привет, милашка. Давай, садись с нами.

Благодаря расторопности бывалых рокеров на столе у них уже успели расположиться большие запотевшие бокалы с пивом, чипсы и орешки. И, судя по слову "милашка", старики уже успели хорошо приложиться к стакану.

– Хочешь пива?

Бросаю взгляд на запотевший бокал, по которому сексуально сползают капельки конденсата. Колючие пузырьки, мягкая пена…

– Пожалуй! – Улыбаюсь и киваю, чувствуя при этом, как подпрыгивают мои гофрированные прядки волос.

– Где же наша красотка? – Фил оглядывается по сторонам.

– Какая красотка? – Только красоток мне не хватало! Ревность начинает подниматься из глубин.

– Которая заведует тут пивом. А, вон она! – Указывает в сторону сцены. Ошибиться трудно, поскольку среди нескольких ребят, которые толпятся и сматывают шнуры техники, фигурирует только одна представительница женского пола. Хлои. И я понимаю, о ком идёт речь, выдыхаю и окончательно успокаиваюсь.

– Пойду поздороваюсь.

– Знаешь её?

– Да. Виделись. Можно оставить куртку тут? – Старики кивают и тянут руки в стремлении поскорее избавить меня от лишней материи. – Вам взять ещё пива? – Кивают воодушевлённо. Им очень легко угодить, и это ещё одна из причин, по которой мне нравятся эти двое.

– А, привет деточка, – восклицает женщина, завидев меня за пару метров. Хлои в своём амплуа: несмотря на пышность форм, она предпочитает носить джинсы в обтяжку в тандеме с короткими кофтами. Отчаянно-броский макияж, огненного цвета ёрш волос. Очень уверенная в себе женщина. Волевая.

– Добрый вечер. Как Вы?

– Плохо, милая, как всегда ничего не готово. – Рассержено смотрит на парней, среди которых замечаю и Зака.

– Привет. – Он в ответ показывает мне знак "класс", поднимая большой палец к потолку. Он о моём внешнем виде? В любом случае смущаюсь и, поджимая губы, опускаю глаза к полу.

– Может, могу чем-то помочь?

– Без может, деточка. – Подмигивает мне, и по тому, как оживляется лицо женщины, понимаю, что ей приятна моя готовность посодействовать. Хлои тащит меня в сторону бара. Оглядываюсь на Остина, продолжающего сидеть, склоняясь над уродливой гитарой, и не обращающего на происходящее никакого внимания. Но при этом замечаю, что в это же время другие парни чему-то заулыбались, кивая и бросая взгляды в мою сторону. Наверняка они потешаются над моим внешним видом, поэтому спешу отвернуться, и тут же в голове мелькает мысль, что они на самом деле смеются над моим предложением помочь Хлои, кажется, они не завидуют моей участи. Вспоминаю, что инициатива наказуема.

Хлоя притаскивает меня за барную стойку, на ту самую обратную тёмную сторону, где я прежде ещё никогда не бывала. И на этой стороне грязно и безобразно. Под стойкой много разных пакетов, стаканов, баночек, пробок, шейкеров и пыли. Спотыкаюсь о вздувшийся пол и, теряя равновесие, стукаюсь спиной о полку, за спиной гремят пошатнувшиеся бутылки, которые я слегка задела.

– Тише. Тише. Спокойно, деточка. Тут не так всё страшно на самом деле. Вот ящик с пивом. – Хозяйка указывает на большой картонный коробок, стоящий на полу среди грязи, мелких бумажек и зубочисток. – Помоги протереть бутылки от пыли. Вот тряпка. – Подаёт влажную ветошь. Брезгую, но не показываю вида. – Как протрёшь, составь их вот сюда. – Женщина открывает и демонстрирует мне небольшой холодильник совсем не белый внутри, весь в потёках… У меня рождается непреодолимое желание хорошенько всё тут отмыть и почистить. Я не занудная фея чистоты и не помешана на уборке, но тут просто необходимо хорошее чистящее средство и пара дней усилий. – А я пойду прослежу за доставкой и разгрузкой. Ах да, не держи холодильник открытым. Лучше ставь бутылки партиями по 6 штук.

– Без проблем. – Понимаю, что парни всё же глумились над моей готовностью помочь. Определённо. Принимаюсь за работу…

Часы над барной стойкой показывают 08:24. Прибывает всё больше и больше людей. Многие приходят с музыкальными чехлами за спиной или в руках. Одеты все максимально просто: футболки, джинсы, ботинки. Некоторые девушки в платьях, но не вечернего типа, так что я ещё раз радуюсь своему выбору одежды, хотя, даже при этом умудряюсь выделяться – я тут самая дерзкая на вид, остальные одеты куда проще и не так замысловато.

Многие здороваются со мной, словно мы старые приятели, хотя я вижу этих людей впервые. Прищуриваюсь и стараюсь рассмотреть их лица получше, и каждый раз убеждаюсь в том, что прежде их не видела, но улыбаюсь им ровно так же, как они мне.

– Ну что, взяла себе пива? – смеясь с сочувствием, Фил плюхается на барный стул и продолжает наблюдать, за моими старательными махинациями с бутылками.

– Хах. Да уж, – посмеиваюсь, продолжаю протирать бутылки, которые не собираются заканчиваться.

– Там под стойкой есть орешки, дай немного. – Выражаю неуверенность, и Фил понимает мои опасения. – Хлоя не будет против.

Заглянув под стойку, действительно нахожу небольшую квадратную миску с орешками.

– Куда бы насыпать? – Ищу посуду, ничего не нахожу.

– Все орешки давай. – Снова смотрю на Фила, выражая своё сомнение, но моя рука действует сама собой, отдаю миску, которую он излишне торопливо принимает пухлыми кривыми пальцами и тут же излишне довольный уходит, подмигнув мне напоследок, как бандит-подельник, который меня только что кинул, буквально сдал властям.