Почти доказано

Глава 1: Признание

– Тебе понравится, – сказал сержант охраны, отворяя металлическую дверь. – Он уже всё подписал.

Майкл Роуэн промолчал. Он не любил, когда ему продавали дело, как подержанный "Бьюик". Всё, что "слишком гладко", было подозрительным – как стейк без жилки, как женщина без прошлого, как признание без адвоката.

Пахло здесь, как всегда: дезинфекцией, старым линолеумом и тёплым пластиком от сломанного вентилятора. "Прокурорская" – маленькая переговорная комната в здании окружного суда на Фоли-стрит. Здесь всё было одинаково: жёлтые стены, камера в углу, стол без ручек и два стула – один для клиента, второй для кого угодно, кто готов выслушать.

Майкл сел первым. Переплёл пальцы, прижал их к губам. Так он сидел всегда, когда хотел казаться спокойным. Он знал, что снаружи это выглядело как молитва. Хорошо. Пусть думают, что он молится. Пусть думают, что он когда-то верил.

За дверью щёлкнул замок.

Игорь Савенко вошёл в комнату не как преступник, а как человек, который давно решил, что будет молчать. Он был в оранжевом тюремном комбинезоне. Руки в наручниках, глаза тёмные и тяжёлые. Не испуганные – именно усталые. Точно он с этим уже смирился. Или видел хуже.

Майкл изучал его сразу и целиком – с головы до ног, как сканер в аэропорту.

Рост чуть выше среднего. Телосложение – не крепкое, но плотное. Взгляд – не отводит.

Голос не слышал. Пока.

– Мистер Савенко, – сказал Майкл, положив папку на стол, не раскрывая. – Я ваш адвокат. Назначен судом. Меня зовут Майкл Роуэн.

Парень кивнул. Один раз. Потом снова смотрел, не мигая.

– Вам 28 лет, вы работаете инженером в одной из софтверных компаний в Сохо. Родом из Киева. В Америке пять лет. Правильно?

Кивок.

– Вы обвиняетесь в убийстве журналистки Эмили Фостер. Согласно материалам дела, вы признались в преступлении во время первого допроса, в присутствии переводчика. Вы подписали признание. Вы были в её квартире, и на кухонном ноже, найденном на месте преступления, ваши отпечатки. Видеозаписи нет. Свидетелей нет. Но есть ваше признание. Всё верно?

Пауза. Затем голос. Низкий, чистый, с мягким украинским акцентом.

– Да.

Одно слово. Слово, которое должно было звучать как гвоздь в крышке гроба. Но прозвучало как извинение. Не себе. Кому-то другому. Может, матери. Может, Богу.

Майкл чувствовал, как внутри поднимается то, что он давно не позволял себе испытывать – раздражение. Он ненавидел, когда кто-то сдаётся до того, как начинается бой.

– Тогда позвольте задать вопрос, Игорь. Зачем я вам?

Тишина. Игорь смотрел в стол. Потом поднял глаза.

– Чтобы было по правилам, – сказал он тихо. – Убийцам положен адвокат.

Вот и всё.

Майкл откинулся на спинку стула. Длинный вдох. Он хотел бы закурить, но даже если бы можно было – не стал бы. В этой комнате дым не рассеивался. Здесь всё застревало.

– А вы убийца?

Игорь улыбнулся. Уголки губ, почти незаметно.

– Я же сказал, да.

Но ты не сказал этого, как убийца, подумал Майкл.

Проблема была не в словах. Он слышал сотни признаний. Кто-то плакал. Кто-то кричал. Кто-то говорил, будто шутит. А этот – говорил как будто о чём-то, что вообще к нему не относится.

– Хорошо, – сказал Майкл. – Тогда я прочитаю ваше дело. Скажу судье, что вы признаёте вину. Договоримся о сроке. Вы довольны?

Игорь смотрел на него. Пауза затянулась.

– А если бы я сказал, что не убивал?

Майкл наклонился ближе.

– А вы так скажете?

Игорь посмотрел на зеркало в стене. Камера. Кто-то смотрит. Кто-то всегда смотрит. Потом снова – на Майкла.

– Нет.

– Почему?

– Потому что меня не отпустят.

Майкл прищурился.

– Вы не отвечаете на вопрос. Я не спрашивал, отпустят ли вас. Я спросил, убивали ли вы её.

Тишина. Только капает из кондиционера за стеной. Только гул под потолком.

Игорь наклонился вперёд.

– Я её не убивал, – сказал он наконец. – Но я был там.

Слова упали в пространство между ними. Плотно, как груз. Не исповедь. Не объяснение. Просто – факт.

Майкл медленно достал диктофон.

– Повторите.

– Я её не убивал.

– Но вы были в квартире?

– Да.

– Зачем?

– Она попросила.

– Зачем?

– Я не знаю.

Бред. Конечно, знаешь. Только не хочешь говорить.

Майкл выключил диктофон. Он чувствовал, как начинает чесаться спина – верный признак, что дело будет грязным. Он знал это чувство. Оно возникало, когда детали не складываются, как пазл, а наоборот – расходятся, как трещины.

– Игорь, – сказал он, – теперь послушайте меня внимательно. Если вы признаетесь в убийстве, я не смогу вас защитить. Это будет чистая сделка. Вас посадят. Быстро. Тихо. Удобно. Полиция получит звёздочку. Прокурор – галочку. Все будут довольны.

– Кроме меня?

– Кроме правды, – сказал Майкл. – Если она вам ещё нужна.

Игорь долго молчал. Потом произнёс:

– Я думал, что уже всё равно.

Майкл встал. Положил руки на папку.

– А я – нет. Я не подписываюсь под ложью. Даже если она удобна. Завтра в девять я подам ходатайство об отводе признания. Оно получено с нарушениями. Переводчик – фальшивка. Подпись – не в полном сознании. Я разнесу это признание в щепки, если вы дадите мне хоть одну причину.

– Я дам.

– Какую?

– Её телефон. Он исчез. Он был там. На столе.

– И что?

– Я слышал, как кто-то его выключил. После того, как она уже была мертва.

Майкл замер.

– Кто-то?

– Я не видел.

– Но слышал?

– Да.

И это был момент. Момент, когда дело сменило кожу. Он ещё не знал, кто убил Эмили Фостер. Он даже не знал, была ли она той, за кого себя выдавала. Но он знал одно:

Это признание – ложь.

И значит, его клиент не убийца.

А значит, убийца – всё ещё на свободе.

Майкл вошёл в офис на Бауэри ближе к восьми вечера. На углу пахло прелой бумагой из старого книжного, внизу кто-то продавал фалафель, а в доме напротив снова лаял тот самый мелкий пёс, который, как он подозревал, гавкал исключительно по политическим поводам.

Офис находился на втором этаже старого кирпичного здания с лифтом, который был больше похож на гробницу для смельчаков. Майкл никогда в него не садился. Он не доверял вещам, которые стонут, прежде чем начать движение.

Он снял пальто, бросил его на спинку стула, и опустил папку с делом Савенко на стол. Сел. Молча. Несколько секунд слушал гул улицы через слегка приоткрытое окно. Потом закрыл его, сел снова, включил лампу и начал листать.

Дело казалось идеальным.

Слишком идеальным.

Первое: признание. Подписанное, заверенное, с переводчиком. Один лист – Игорь говорит: «Я был в квартире. Я поссорился с Эмили. Я схватил нож. Я не хотел. Я ударил». Всё. Подпись. Переводчик – некий П. Гринберг. Майкл проверит позже – кто он такой и действительно ли знает украинский.

Второе: фото с места преступления.

Эмили Фостер. 32 года. Журналистка. Известна серией публикаций о коррупции в структурах городского самоуправления.

Умерла от колото-резаного ранения в грудь, судя по заключению – одно точное попадание. Смерть наступила в течение минуты.

Кровь на паркете. Открытое окно. Чашка кофе на столе, уже холодная.

Скатерть смята. Одна вилка на полу.

Майкл задержал взгляд.

Одна вилка.Почему? Если они якобы ссорились за ужином, где вторая?

Он отложил фото. Открыл характеристику Игоря.

Инженер. Чистое досье. Ни штрафов, ни заявлений, ни жалоб. Работает в небольшом ИТ-стартапе, живёт в Бруклине, снимает комнату у пожилой женщины. Родственников в Штатах нет. На родине – мать и младшая сестра. Приехал по рабочей визе. Продлевал самостоятельно.

Полиция обнаружила его отпечатки на ноже. Игорь не отрицает: он трогал нож.

Но. Нож находился на кухонной полке. Не в руке жертвы. Не воткнут в тело. А на полке. Игорь говорит, что тронул его, чтобы порезать хлеб. Он был в квартире. Он тронул нож. Потом – она умерла. Но связь между этими фактами установила только полиция.

Майкл сделал пометку:

Где нож после убийства? Почему не в руках? Почему не рядом? Почему – на полке?

Он не знал, зачем записывает это. Просто чувствовал – здесь что-то не так.

Следующее: отчёт патологоанатома.

Время смерти – от 21:40 до 22:10.

Телефон Эмили был отключён в 22:04.

Согласно "признанию" Игоря, он покинул квартиру в 22:15.

Но никто не видел, как он входил или выходил.

Видеокамеры в здании «не работали» из-за профилактики.

– Да, конечно, – пробормотал Майкл. – Вечная профилактика.

Он встал, подошёл к окну, выглянул.

На улице уже темно. Красный неон от забегаловки рисует призрачные буквы на стекле: OPEN. Двое подростков спорят, пинают банку. Кто-то гудит в такси.

Город живёт своей жизнью. А он, Майкл, сидит здесь, пытается понять: почему человек, который выглядит невиновным, ведёт себя как виновный – а полиция, которая всегда спотыкается о бумажки, в этот раз прошла дело как по маслу?

Он вернулся к столу. Взял фото тела. Увеличил. Под ногтями – следы крови. Занесены в отчёт. Состав крови соответствует жертве.

Он взял второе фото – с кухни. Раковина пустая. Ни одной грязной чашки. Только одна чистая кружка. Но отчёт говорит, что на месте была найдена ещё одна – разбитая, в урне.

Значит, кто-то мыл посуду. После смерти? До?

Кто вообще убирается, когда только что кого-то зарезал?

Он вспомнил слова Игоря:

Я был там. Я её не убивал. Кто-то выключил телефон после.

Это означало, что убийца был в квартире после Игоря. Или – во время.

Майкл потянулся за чаем, но кружка была пуста. Он не чувствовал усталости. Только напряжение – то особое, острое напряжение, которое возникает, когда логика начинает ломаться на пустяках.

Он открыл финальную страницу: список улик.

1. Признание обвиняемого

2. Отпечатки на ноже

3. Одежда с пятнами крови (подтверждена ДНК жертвы)

4. Отсутствие алиби

Время совпадает с примерным временем смерти

Всё. Всё – «идеально».

Но где мотив? Где история? Где происхождение конфликта? Где показания соседей, коллег, свидетелей? Где сообщения в телефоне? Где журнал входов-выходов?

Ничего.

Пустота.

А в этой пустоте, как он знал, всегда прячется чей-то умысел.

Он выключил лампу. Оставил папку открытой. Записал на стикере:

Слишком чисто = слишком удобно.

И положил его на обложку. Он не знал пока, куда копать. Не знал, кому верить. Но он точно знал одно:если признание – ложь, то всё дело – спектакль.

А значит, где-то за кулисами – стоит настоящий режиссёр.

Редакция New York Metro Focus располагалась в стеклянном здании на Мидтауне, где снаружи был кофе «по девять», внутри – потолки в стиле открытой проводки и зомби за ноутбуками. Майкл ненавидел такие места. В них пахло мятной жвачкой, пластиковыми лотками из Whole Foods и раздавленной амбицией.

Он не записывался. Просто поднялся на лифте, прошёл через ресепшн с коротким кивком и направился к углу офиса, где стоял стол с металлической табличкой: Беннет Мейер, редактор.

– Мистер Роуэн, – сказал тот, поднимаясь с кресла. – Вы что, к нам без повестки?

– Я к вам не как юрист. Как человек, защищающий другого человека. Вы ведь работали с Эмили Фостер?

– Работал. Выражаю соболезнования. Но у нас траур, и я не уверен, что…

– Я не прошу вас говорить о смерти. Я хочу поговорить о жизни. Той, которую она вела – и не афишировала.

Беннет был сухой, костлявый человек с глазами, как у прокурора в отставке. Он выпрямился, подумал, потом указал на переговорку. Внутри пахло кофе и старым проектором.

– Пять минут, – сказал он. – И без диктофона.

Майкл кивнул. Сел. Разложил блокнот. Не включил ничего.

– Скажите, у Эмили были враги?

– У любого журналиста, который пишет правду, – есть враги. Она не была исключением.

– Она писала о коррупции?

– Почти исключительно. Чиновники, застройщики, лоббисты, судьи. Копала глубоко. И точно. Иногда – слишком.

– Была угроза?

– Дважды. Один раз – после статьи о девелопере из Ист-Сайда. Второй – когда она полезла в фонд районного образования. Но ничего официального. Она всегда отказывалась писать заявления.

– Почему?

Беннет пожал плечами.

– Считала, что это покажет слабость. И вообще… Эмили была из тех, кто идёт вглубь даже тогда, когда уже слишком глубоко.

– С кем она работала последнее время?

– Сама. Последние полгода – практически фриланс в рамках рубрики. Только редакторские правки. И – блокнот. Она всё писала в блокноте.

– Где он?

– Не найден.

Майкл взглянул на него внимательно.

– Что вы думаете, Беннет: кто мог желать её смерти?

Редактор долго молчал. Потом сказал тихо:

– Любой, кто знал, что она приближается к правде.

– Вы верите, что это сделал Савенко?

– Я не знаю, кто это.

– Молодой украинец. Программист. Его обвиняют.

– Значит, у него был мотив?

– Пока – никакого. Но у полиции достаточно отпечатков и "признания".

Беннет пожал плечами.

– Я не из тех, кто верит в признания. Но, знаете, я видел, как Эмили смотрела на людей. Как будто насквозь. Иногда – людям не нравится, когда ты знаешь о них слишком много.

– Вы что-то скрываете?

– Я – старый редактор. Я видел, как убивают репутацию, финансирование, жизнь. Но впервые вижу, как убивают тело. Простите, но я больше вам ничего не скажу.

Майкл встал.

– У неё остались копии материалов?

– Только у неё. И, может быть, у того, кто её убил.

Он уже повернулся к выходу, когда Беннет вдруг добавил:

– Послушайте, адвокат. Эмили была сложной. Она была неудобной. Она не слушалась. Она раздражала. Но она никогда не лгала. Если она копала – значит, что-то там было.

Майкл кивнул.

– Вы её уважали?

– Нет, – сказал Беннет. – Я её боялся.

На выходе из редакции он остановился у доски объявлений. Там, среди мемов, заметок и открыток, висела чёрно-белая фотография. Эмили. С кружкой кофе. Улыбается. На обороте: "Слишком живая, чтобы умереть".

В углу – стикер. Почерк: женский. Строгий. "Блокнот не в квартире. Ищите там, где она писала в одиночестве."

Майкл сфотографировал. Присмотрелся. На фоне – то ли студия, то ли комната. Пыльная лампа. Записи на стене.

Может, она оставила след. Может, она знала, что её найдут. И знала, кому оставить дверь приоткрытой.

Он вышел на улицу. В кармане – список:

1. Проверить переводчика

2. Найти блокнот

3. Узнать, кто угрожал Эмили

4. Доказать, что Игорь не был первым, кто вошёл в ту квартиру

И – последний пункт: Выяснить, кому было выгодно, чтобы дело закрыли за 48 часов.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы убийца смотрел в пол и просил кофе, а не воды? – спросил Майкл у пустой комнаты.

Он сидел в полумраке офиса. Лампочка с открытым проводом освещала только монитор. На экране – Игорь Савенко. Допрос. Чёрно-белое видео. Камера установлена высоко, как уличный наблюдатель. Показания длиной в 47 минут. Он включил воспроизведение снова. В третий раз.

Игорь сидит, руки сцеплены. Переводчик рядом – крепкий, седовласый мужчина с серьёзным лицом, говорит с мягким акцентом. Детектив напротив. Молча записывает. В комнате – тепло, но Игорь дрожит.

– Я ссорился с ней, – переводит мужчина.

– Я взял нож.

– Я ударил её.

Слова падают на стол ровно. Чётко. Как будто они заранее отрепетированы. Но глаза – не в синхроне.

Глаза Игоря не злятся. Не плачут. Не блуждают. Они – погружены в никуда.

Майкл поставил на паузу. Отмотал назад. Снова посмотрел.

0:23:41 – Игорь говорит: «Я не знал, что она умерла».

0:23:42 – переводчик произносит это… до того, как Игорь заканчивает. Разница – доля секунды. Но достаточная.

Он зажал пробел. Вздохнул. Набрал на ноутбуке:

Certified court interpreters, NYC, Ukrainian

Список из девяти человек. Ни один – не "П. Гринберг".

Он набрал по трём телефонам. Один не отвечает. Второй – удивлён:

– Я никого не переводил в полиции последние два месяца.

Третий смеётся:

– Гринберг? Так это вообще не переводчик. Это бывший помощник окружного прокурора. Странно, что он вообще попал на допрос.

Вот она, первая трещина.

Майкл встал. Пошёл к кофеварке. Машина гудела лениво, будто недовольная тем, что её беспокоят после полуночи. Он отхлебнул горький, как уголь, напиток. Вернулся к видео. 47 минут. Ни одного вопроса о мотивах. Ни одного уточнения о взаимоотношениях. Только – "где", "когда", "чем". Как будто задача была не разобраться, а зафиксировать готовую версию.

Утром, когда в город уже начинал просыпаться – с сиренами, маршрутками, и первым солнцем на стёклах, – Майкл снова пришёл в тюрьму.

Игоря привели спустя 20 минут. Тот выглядел чище, чем в первый день. Волосы влажные – видно, дали душ. Майкл сел напротив.

– Я посмотрел видео, – сказал он. – Оно плохое.

– В смысле?

– Плохое как ложь. Она звучит гладко, но неубедительно.

Ты сказал, что был в квартире. И что взял нож. Ты сказал, что ударил. Но не сказал, почему. И не сказал – что почувствовал.

Игорь молчал.

– Я заметил ещё кое-что, – добавил Майкл. – Ты назвал нож «её ножом». Не «нож с кухни». Не просто «нож». А её нож.

Игорь посмотрел в сторону.

– Я не думаю, что так говорил.

– Говорил. На украинском. Я проверил перевод.

Пауза. Игорь провёл пальцем по краю стола.

– Она всегда резала им яблоки. Одно и то же движение. Смотрела в окно, разрезала на четыре части, и щёлк – семечко. Я помню, как звук отскакивал от стекла. Этот нож – как будто был её частью.

Майкл смотрел на него долго. Потом сказал:

– Тогда у меня к тебе последний вопрос на сегодня. Очень простой.

– Задавай.

– Если ты знал, что это её нож… если ты был в комнате, если ты видел, как она держит его… почему ты взял его в руки?

Игорь посмотрел прямо ему в глаза. Без страха. Без смущения.

– Потому что когда я вошёл, он уже был на полу.

– Где?

– Рядом с телом. Лезвием к ней. Как будто…

– Как будто его кто-то бросил?

– Или уронил, – сказал Игорь. – Я хотел его поднять. Не знал зачем. Просто… поднять. Как будто это важно.

Майкл вышел из здания, и впервые почувствовал, что попал не в юридическую ошибку. Не в судебную халатность. А в чью-то игру, в которой улики расставлены, а признание – это просто последняя страница сценария. Подписанная не автором, а актёром, которому никто не дал реплик.

На третий день дела Роуэн уже чувствовал себя не адвокатом, а ржавым ключом, который силой загоняют в чужой замок.

В офисе было душно. Утро выдалось липким, окно распахнуто, улица шумела машинами, и всё равно было ощущение: в воздухе что-то не так.

Майкл сидел в кресле, вытянув ноги. Перед ним лежала та самая папка – "дело Савенко", теперь исписанная стикерами, заметками, загогулинами, соединяющими несостыковки: вилка, нож, признание, переводчик.

На столе – телефон. Он набрал номер, который не вспоминал полтора года.

– Да, – ответил сонный голос.

– Мэйз. Это Роуэн. У меня дело.

– Еще восемь утра, Роуэн. Ты с ума сошёл?

– Полностью. И мне нужен твой взгляд.

Ричард Мэйз – бывший криминалист при окружной прокуратуре, ушедший после скандала с фальсификацией улик. С тех пор жил консультациями и желчью. Но по части деталей был незаменим.

– Отправь мне фото. Краткий отчёт. Не звони, если кровь не под ногтями.

– Именно под ногтями, – сказал Майкл и нажал «отправить».

Следующий час он провёл за системным порталом сертифицированных переводчиков штата Нью-Йорк. Ни одного с именем Гринберг, кто бы знал украинский. Вообще. Один – немецкий. Один – иврит. Один – с лицензией, истёкшей в 2009-м. И ни один из них не участвовал в допросах за последние 12 месяцев.

В делах убийства такие мелочи не «ошибаются». Они прячутся.

Он записал: Фальшивый переводчик = признание под сомнением

Затем достал телефон и открыл заметку, которую назвал "линии атаки".

1. Признание – оспорить

2. Переводчик – доказать подлог

3. Видео – выявить несоответствие интонаций

4. Улики – проверить независимым экспертом

5. Мотив – найти

На последнем пункте он застыл.

Мотив.

Самая грязная часть любого убийства. Не оружие. Не кровь. Не следы. А почему? Почему программист с визой, без криминального прошлого, решил убить женщину, которая на него даже не кричала?

Он попытался вспомнить слова Игоря. Я был там. Нож лежал рядом. Я хотел его поднять.

И ни разу – ни одного намёка на злобу. На ссору. На вспышку.

Тогда – зачем он вообще туда пошёл?

Около одиннадцати пришёл ответ от Мэйза. Короткое сообщение:

"Кровь под ногтями = 70% несовместимая с повреждением от лезвия. Может быть борьба. Либо самозащита. Либо третий участник."

– Бинго, – пробормотал Майкл.

Третий участник.

Вот почему Игорь говорил: я слышал, как кто-то выключил телефон. Вот почему он молчал: он боялся не правосудия, а того, кто остался после него в комнате.

Он сделал глоток кофе, открыл ноутбук и начал искать коллег Эмили. Форумы, твиттер, закрытые группы. В одной – фото: Эмили с двумя женщинами на фоне бара. Подпись: "последний понедельник с ведьмами".

Одна из них – в очках, рыжая. Похожая на ту, что мелькала на доске в редакции.

Он нажал на профиль. Закрыт. Имя: С.Д.

Он написал:

«Я адвокат, ведущий дело по гибели вашей коллеги. Хотел бы поговорить. Никаких камер. Только голос.»

Он не знал, получит ли ответ. Но главное – цепочка началась.

Когда он уже собирался уходить на обед, на экране всплыло новое сообщение.

Анонимный номер. Без подписи.

"Не ищи блокнот. Он не для тебя."

Он уставился на экран. Сердце пропустило удар. Это был не намёк. Это был приказ.

И если кто-то приказывает адвокату, где искать улики – значит, улики могут привести туда, куда лучше не заходить.

Он взял пальто. Задвинул ноутбук. Посмотрел на фото Эмили, прикреплённое к доске.

И прошептал:

– Значит, всё-таки был кто-то третий.

И, возможно, этот кто-то ещё живёт в той же паутине.

Глава 2: Пятнадцать минут правды

Тюрьма на Атлантик-авеню не имела названия. Официально она числилась как Metropolitan Detention Facility, Brooklyn. Для большинства – просто "МДФ". Для охраны – «та клетка, что протекает». Для заключённых – крайняя точка до забвения.

Майкл шёл по коридору, по бетонному, с влажными пятнами на потолке и шумом труб, гудящих как кишечник старого дома. Конвойный не говорил ни слова. Он знал Майкла, кивал при встрече, но держал дистанцию. Адвокаты здесь жили недолго – в моральном смысле.

Комната была не допросной, но близка по духу: четыре стены, дешёвый пластик, зеркало в раме, которая давно не блестела. Внутри – стол, два стула, один с креплениями, другой – для адвоката. Здесь не снимали на видео. Здесь можно было говорить "вчистую".

Игоря привели через пять минут. Он выглядел иначе. Не лучше – иначе.

Майкл заметил это сразу: взгляд стал ровнее. Не испуганный и не потерянный, а как будто выдержанный. Он сел и ничего не сказал.

– Спал? – спросил Майкл.

– Немного.

– Ел?

– Говорят, курица. На вкус – как тоска.

Майкл хмыкнул. Он не знал, умеет ли Игорь шутить. Теперь знал. Это был маленький тест: сказать что-то, чтобы выдать себя. Убийцы не шутят о еде. Они шутят о морали. О «вынужденных решениях». О справедливости.

– Послушай, – начал Майкл, наклоняясь ближе. – Нам дали пятнадцать минут. Никто не пишет. Никто не подслушивает. Это значит: ты можешь сказать то, что не должен был. Или то, что тебе запретили говорить.

Игорь медленно положил ладони на стол. Разжал пальцы. Они были тонкие, но сильные. Пальцы программиста, а не бойца. Он посмотрел Майклу в глаза.

– Я был в квартире, – сказал он. – Я знал её. Мы встречались несколько раз. Иногда – для интервью. Иногда – просто поговорить. Она хотела, чтобы я объяснил ей, как работает кодировка в одном приложении. Там шла речь об отслеживании через камеру, скрытом доступе к микрофону. Я объяснял. Всё.

– Она писала об этом?

– Да.

– Для кого?

– Не говорила.

– Почему?

– Она боялась.

– Кого?

Игорь не ответил сразу. Губы сжались в тонкую линию.

– Она не называла имен. Только – "те, кто заплатил за молчание".

Майкл понял: линия расследования Эмили была реальна. Не случайная публикация, не домыслы. Она знала, куда копала. И если верить Игорю, она вовлекла его не по глупости, а намеренно.

– В день убийства вы ссорились?

– Нет.

– Была тишина?

– Да. Мы пили чай. Она сказала, что думает уехать. На время.

– Почему?

– Сказала: “Я написала слишком много.” И добавила: "Теперь они придут."

Майкл нахмурился.

– Что значит “написала”? Где текст?

– У неё был блокнот. Она всё вела от руки. Даже пароли. Сказала, что не доверяет цифровому.

– Где он?

– Я не знаю.

– Он был в квартире?

– Был. На столе. Потом – исчез.

Майкл прищурился.

– А ты уверен, что его не забрала полиция?

– Нет. Но когда я слышал, как кто-то выключал её телефон – блокнот уже не был на столе.

Майкл наклонился ближе.

– Ты что-то не договариваешь.

Игорь не отводил взгляда. Но что-то в лице дрогнуло – микроскопический жест, почти неуловимый.

– Я знал, что она играется с огнём, – сказал он. – Я знал, что ей грозит опасность. И всё равно… я пришёл.

– Почему?

– Потому что она сказала: если со мной что-то случится, я хочу, чтобы ты знал, кто это сделал.

Майкл замер.

– И…?

Игорь покачал головой.

– Она не успела назвать имя.

Пауза затянулась. На часах оставалось три минуты.

– Ты веришь, что тебя подставили?

– Нет, – тихо сказал Игорь. – Я знаю это.

– Кто?

– Я не знаю. Но один из них был в той комнате.

– "Один из них"?

– Тот, кто выключил телефон. Кто забрал блокнот.

Майкл склонился над столом.

– Игорь. Ты можешь дать мне хоть одну зацепку. Что угодно. Я найду их. Но мне нужно…

Игорь перебил.

– Найди того, кто пишет отчёты в суд. Он был в квартире. Сразу после. Проверял что-то. Ему дали бумагу – и он ушёл. Быстро.

Майкл застыл.

– Протокол вскрытия?

– Нет. Что-то до него. Он даже не смотрел на тело. Только на полку. Где был нож.

Майкл почувствовал, как всплывает головная боль. Значит, приказ искать нож появился до осмотра? Значит, кто-то знал, что искать.

Дверь за его спиной отворилась.

– Время вышло, мистер Роуэн, – сказал охранник.

Майкл встал. В последний момент он посмотрел на Игоря.

– Ты боишься умереть здесь?

– Нет, – сказал тот. – Я боюсь, что если вы всё раскопаете – вас убьют раньше меня.

В коридоре Майкл шёл молча. Он впервые за долгое время не чувствовал ярости. Или гнева. Только холод. Глухой, вязкий страх – не за себя. А за дело, в которое он уже зашёл слишком глубоко.

Если Нью-Йорк – город, построенный на деньгах, то его полицейские участки – острова, построенные на недоверии.

Майкл стоял перед зданием на 20-й Восточной, зная, что внутри его либо проигнорируют, либо попытаются съесть. Нейтрального не будет. Он вошёл, не показывая удостоверения. Только лицо, которое говорило: я здесь не в первый раз и у меня есть основания.

В приёмной – девушка в форме, с глазами, как два автомата, не принимающих мелочь.

– Адвокат Роуэн. Мне нужны копии: допрос Игоря Савенко, ведомость по сотрудникам, участвовавшим в ночной смене 8 сентября, и контакт переводчика. Уголовное дело 22-479B.

Она не подняла глаз.

– Запрос через прокуратуру.

– Прокуратура в курсе. – Майкл врал. – Срочный адвокатский запрос, клиент под арестом, улики в споре.

– У вас есть ордер?

Он выложил заявление на бланке с подписью судьи – он получил его утром, предвидя сопротивление.

Девушка вздохнула. Взяла лист.

– Подождите.

Он ждал. Десять минут. Пятнадцать. На шестнадцатой двери распахнулись, и в коридоре появился первый знакомый: следователь Клинт Хоскинс. Среднего роста, волосы назад, тень бритья за два дня и лицо человека, который был уверен: он всегда прав.

– Майкл, – сказал он с улыбкой, как будто они сейчас сядут выпить кофе. – Ты чего тут?

– Улики. Стенограмма. Список. Переводчик.

– Ты получил дело. Там всё есть.

– Я хочу сверить оригиналы. Что-то не сходится по времени. И – кто такой Гринберг?

– Переводчик.

– Он не в списке сертифицированных.

– У него была временная лицензия.

– Покажи.

Хоскинс прищурился. Улыбка исчезла.

– Ты думаешь, я не могу надавить?

– Думаю, ты уже это делаешь. С первого дня.

Хоскинс подошёл ближе. Они стояли почти впритык. Ни один не отводил глаз.

– Это убийство, Майкл. Всё указывает на парня. Ты не поверил? Твоя проблема.

– Проблема в том, что ты закрыл дело за двое суток. А улики – как из методички.

– Или просто ты разучился проигрывать.

Майкл молчал. Потом резко сказал:

– Время допроса на видео – 22:17. А в протоколе – 21:42. Почти на час разница. Объясни.

Хоскинс ничего не ответил. Только посмотрел. В его взгляде было раздражение. Но – не удивление.

– Техническая ошибка. Камера могла пойти по серверному времени.

– Или допрос провели дважды. Один – для записи. Один – для подписи. Где в первом – он не признался. А во втором – да.

– У тебя теория?

– У меня – практика.

Хоскинс отступил на шаг.

– Хочешь копии – через прокуратуру. Всё по букве закона. А пока – проваливай.

Майкл кивнул. Развернулся и пошёл к выходу. Не споря. Не дёргаясь.

Он знал, когда спор бесполезен. Но он уже услышал главное. Он был прав. Разница по времени – не случайность. Это было сознательное исправление, чтобы подогнать версию под нужную хронологию. А значит – у полиции был мотив торопиться. А может, не только у полиции.

На улице дул ветер. Майкл спустился по ступеням, поправил воротник пальто, достал телефон.

Он набрал Ричарда Мэйза.

– Мне нужно что-то быстро. У тебя есть доступ к записям по Гринбергу?

– Какому именно?

– Якобы переводчик, работал на допросе Савенко.

– Через два часа пришлю всё, что найду.

– Ещё одно, – добавил Майкл. – Есть способ определить, был ли допрос проведён дважды?

– Только если видео не обрезано. Или если на записи нет переходов. Или если микрофон фиксировал шум вне кадра – например, второй голос, которого не видно. Проверь. Там может быть “шов”.

Майкл повесил трубку. Сердце билось гулко. Он чувствовал, как пазл сдвигается.

Игорь мог быть вынужден говорить то, что от него хотели.

И если это так – значит, в этой игре участвуют не только полиция. А может, и не полиция вовсе.

Майкл вернулся в офис после двух часов дня. Снаружи хмурилось. Солнце пыталось пробиться сквозь грязные окна небоскрёбов, но больше напоминало усталого инспектора, который давно потерял интерес к делу.

Он бросил пальто на диван и включил ноутбук. На экране – тот же файл: SAVENKO_INTERVIEW_FINAL.mp4. Слово “FINAL” теперь казалось насмешкой.

Он открыл программу аудиоредактирования, в которой ещё в бытность прокурором слушал сомнительные записи. Включил шумоподавление, убрал бас, поднял фон. Затем запустил воспроизведение с 21:45 – отрезка, где Игорь начинает «признаваться».

– Я был у неё…

– Мы ссорились…

– Я взял нож…

И тут – щелчок. Почти не слышно. Но он там.

Майкл перемотал назад. Снова. Щелчок. Затем – тишина. Дольше, чем должна быть. В этот момент губы Игоря двигаются – но переводчик молчит. Потом – фраза появляется. Но уже как будто не в ритме.

– …Я не хотел…

Слишком чисто. Он промотал дальше. На 23:18 – второй сбой. Изображение слегка затемняется, почти на кадр. На фоне – звук, похожий на тихий голос.

Он включил усиление.

– …Скажи это нормально…

Третий голос. Глухой. Угрожающий. Закадровый.

Майкл откинулся в кресле. Это не было допросом. Это был спектакль.

Он достал внешний диск, подключил к ноутбуку и сделал копию файла. Затем – вторую. На случай, если кто-то решит, что видео «случайно» удалилось.

Пока копировалось, он записал на стикере:

Пункт 1: Запись допроса смонтирована

Пункт 2: Признание получено под давлением

Пункт 3: Есть третий голос – мужчина, неизвестный, не фиксируется в протоколе

Он встал, прошёлся по комнате. Глаза устали. В виске пульсировал нерв. Он чувствовал то самое состояние, когда правда близко, но ещё не прикасается.

На доске с уликами он прикрепил новый вопрос:

Кто сказал "Скажи это нормально"?

Через двадцать минут он был дома.

Снял ботинки, включил чайник, подошёл к окну. Бруклин перед вечерним дождём выглядел как город, решивший лечь спать, не дождавшись ответов.

Он сел за стол, открыл ноутбук, включил дубликат видео – и в этот момент погас свет.

Полностью. Вся квартира. Миг – и темнота. Он замер. Внутри – глухо. На лестнице – тишина. Ни соседей, ни сигналов. Только улица – слабо мерцающая неоном и звуками капель, попадающих в жёлоб.

Он нащупал фонарик на телефоне. Включил. Поднялся. Подошёл к щитку.

Там всё в норме. Ни один автомат не выбит. Это не пробка. Это – отключение.

Он замер на секунду. Внутри что-то сжалось. Он вспомнил анонимное сообщение:

"Не ищи блокнот. Он не для тебя." И понял: теперь он ищет. И кто-то это уже знает.

В квартире по-прежнему было темно. Майкл налил себе виски вслепую, на ощупь, и сел у окна с телефоном, держа его как оружие. Он не боялся физической расправы. Он боялся потери данных. Память – была его единственным щитом.

Он достал внешний диск из рюкзака, вставил в ноутбук – не включая Wi-Fi – и сохранил вторую копию файла на защищённый раздел. Затем – отключил всё: роутер, Bluetooth, все точки передачи.

Лишь после этого он набрал номер.

– Джейк? Это Роуэн. Мне нужна твоя паранойя.

– У меня её в избытке. Что стряслось?

– Кто-то вырубил мне свет через тридцать минут после того, как я сделал копию допроса. Хочу знать – заходил ли кто-то в сеть.

– IP?

– 45.122.17.66

– О, старый добрый Атлантик. Дай 10 минут.

Пока Джейк копался в логах, Майкл листал письма. Он вспомнил, как упоминалась переписка Эмили. Он не имел доступа к основному ящику, но в деле была сохранённая копия одного письма – формально направленного её редактору, но с несколькими скрытыми копиями.

Одна из них – странная. [email protected]

Майкл не знал, что это.

Он ввёл адрес в поисковую строку. Ответа не было. Ни сайта. Ни контактов. Он убрал приставку «office@» и просто набрал harrowgroup.net. Пусто. Затем – в архивных доменах. Сайт существовал. До трёх месяцев назад. Частная медиа-аналитическая структура. Базировалась в Нью-Йорке. Работала с «репутационными рисками» и сопровождением политических компаний.

Он прочитал:

«Работаем в теневом сегменте. Мы не публичны, но всегда эффективны.»

Чёртовы пиар-убийцы, подумал Майкл.

В это время раздался звонок. Джейк.

– У тебя весело. Три IP заходили на твой Wi-Fi за последние сутки. Один – твой, второй – очевидно, сосед, третий… ну, скажем так, он через VPN, но я видел маршрут.

– Где он?

– Интересно. Через Франкфурт, потом на Чикаго, но точка входа – Бруклин. Станция у Atlantic Avenue.

– Ты уверен?

– Я не сплю. И, Роуэн… он не просто подключался. Он запустил сканирование по внутренней сети. Искал открытые порты. Твой ноут – был под атакой. Благо ты его выключил.

Майкл медленно выдохнул. Сканировали его локально. А значит, кто-то был рядом. Физически.

Он встал. Подошёл к двери. Проверил замки. Всё было цело. Но чувство, что он уже не один в этом деле, теперь стало не догадкой – а убеждением.

Он вернулся к ноутбуку, достал бумагу и ручку.

harrowgroup.net – анонимная медиа-компания

Эмили отправляла им письмо за день до смерти

Компания исчезла через 3 месяца

Кто-то пытался получить доступ к моим файлам из Бруклина

Он подчёркнул последнее.

Это уже не защита обвиняемого. Это личная игра. Он задумался.

Если Эмили пыталась передать материалы в Harrow Group, и эта структура исчезла, значит:

Или кто-то уничтожил компанию, чтобы уничтожить след,

Или сама компания была частью схемы, и ей нельзя было доверять.

В обоих случаях блокнот становился не просто тетрадью с записями. А последним документом, в котором правда ещё не была стерта.

Экран ноутбука мигнул.

Майкл вздрогнул. Но это был просто сбой подсветки. Батарея на 10%.

Он закрыл файл, зашифровал копию, выключил ноут. На часах – 23:41.

Он пошёл к кровати, лёг, не раздеваясь. Света не было. Звонков – тоже. Но в темноте он почти слышал, как кто-то, где-то, щёлкает мышью.

Открывает его копии. Читает между строк.

Редакция выглядела так, как будто смерть в ней – привычное дело. Никаких цветов. Никаких чёрных лент. Только слегка приглушённые голоса, пустой стол и постоянный писк копировальных машин, проглатывающих страницы чужих жизней.

Майкл появился без звонка. Он не любил звонить заранее, особенно туда, где могли уже начать "редактировать правду".

На стойке ресепшн его снова встретила та же девушка с затянутой улыбкой. Но теперь он не подошёл к редактору. Он свернул вправо, в отдел архивов – куда не любят заглядывать те, кто живёт текстом, а не его историей.

Там, за коробками и стеллажами, сидел мужчина в кардигане с серьёзным лицом. Очки с толстой оправой. На бейдже – «Ленни. Архивист».

– Добрый день, – сказал Майкл. – Я работаю по делу Эмили. Хотел бы посмотреть, где именно она оставляла черновики.

Ленни покосился вверх, будто проверяя, нет ли камеры, а затем заговорил вполголоса:

– Там, где она работала официально, вы уже были. Но был и второй стол. Не совсем по регламенту.

– Где?

– Техническое помещение. Бывший серверный склад. Она его переоборудовала под «комнату для раздумий». Хранила там старые блокноты. Никто не возражал. Редактор знал, но делал вид, что не знает.

– Доступ?

– По внутреннему ключу. Есть у старших. Или… у уборщиков.

Майкл понял. Без лишних слов вытащил из бумажника пятидесятидолларовую купюру и сунул её под коробку с архивными отчётами. Ленни кивнул, не глядя.

– Задний коридор. Дверь без опознавательных знаков. Если там кто-то сейчас – ты этого не видел.

Помещение было холодным, пахло старыми проводами, плесенью и кофе, который давно испарился, оставив только кислотный след в воздухе.

Стол – обычный, офисный, пластиковый, в одном углу – чашка с надписью “TRUTH FIRST”. В ней – подсохший чайный пакетик. На столе – пыль. Почти везде. Почти.

Майкл провёл пальцем – и увидел чёткий контур прямоугольника. Размер – как у плотного, обтянутого тканью блокнота. Возможно, с застёжкой.

Он обошёл стол. Стул сдвинут не назад, а вбок. Так двигают, когда встают резко.

На полу – пара следов от ботинок. Мужские. Не офисные. Грязь ещё не просохла полностью. Кто-то был здесь меньше суток назад.

Майкл замер. Он не был один. Не здесь. Не в этом деле. И, возможно, не с самого начала.

Он открыл нижний ящик. Пусто.

В верхнем – пара ручек, старая флешка, и фотография: Эмили на фоне какого-то помещения с табличкой “Lindholm Labs”. Внизу – надпись от руки: “Истина всегда оставляет цифровой след”.

Он забрал фото. Затем – вытащил флешку.Проверит позже. Без Wi-Fi. Без риска.

Он уже собирался выйти, как вдруг… остановился.

В воздухе – лёгкий запах. Почти незаметный. Парфюм. Но не женский. Мужской.

Свежий. С дорогой базой. Возможно, синтетический мускус, тот, что оставляет запах даже на металле.

Он вышел и медленно закрыл дверь. Ни одного звука.

Теперь он знал: кто-то приходил за блокнотом.

Но, возможно, не нашёл всё.

Глава 3: Труп в Трайбеке

Квартира Эмили Фостер находилась в элитной новостройке на углу Чёрч и Чамберс-стрит. Дом с охраной, лифтами с карточками и консьержем, который даже не пытался скрыть, что следит за каждым шагом.

– Вы с прокуратуры? – спросил он, глядя на удостоверение.

– Хуже, – ответил Майкл. – С защиты.

Временный допуск на осмотр был одобрен по запросу судьи. Всё строго – 30 минут, под присмотром. Без съёмки. Без прикосновений.

– Пятнадцатый этаж, – сказал охранник. – 1502. Вам откроет патрульный. И, эй… – Он слегка понизил голос. – Если вы меня спросите… я не верю, что этот парень её убил.

– Почему?

– Потому что у него в глазах страх. А у настоящих убийц – только пустота.

Лифт поднялся плавно, беззвучно, как будто знал, кого везёт. Дверь открыл молодой патрульный – бледный, с мешками под глазами и без особого желания спорить.

– Я здесь, потому что так надо, – сказал он. – Камеры не включены. Если не будете трогать вещи – вопросов не будет.

Майкл кивнул.

– Мне нужно осмотреть всё глазами, не руками.

– Глаза – не улика, – пробормотал тот и отступил.

Квартира была просторной, светлой, минималистичной. Белые стены. Деревянный пол. Полки с книгами – вперемешку с вырезками из газет, аккуратно сложенными. На подоконнике – мёртвый суккулент. На кофейном столике – только кружка и тонкая полоска пыли вокруг неё.

Вот что бросилось в глаза сразу: – ничего не было двойным. Один стул. Одна чашка. Одна вилка в раковине. Жила как будто только для себя.

Майкл прошёл на кухню. Здесь стояла та самая полка, где, по протоколу, нашли нож с отпечатками Игоря. Он осмотрел полку. Следы пыли были стерты неровно. Как будто кто-то вытирал рукой, но не знал, где именно лежал нож.

Это была неуверенная чистка. Не уборка, а инсценировка чистоты.

Он присел рядом с обеденным столом. Потрогал нижнюю часть – там, где обычно крепят скрытые диктофоны. Ничего.

Но в углу комнаты стоял шкаф с книгами. Открытые полки, сверху – закрытая секция. Металлическая ручка. Он не трогал её. Но посмотрел – и заметил: на лакированной поверхности – пыль. Почти везде.

Кроме прямоугольного следа.

Коробка. Примерно 30 на 20 сантиметров. Её недавно убрали. И не поставили ничего вместо.

Значит – забрали. Значит, кто-то был здесь после полиции. Или до. Или между визитами.

Он сделал шаг назад. Потянулся к полке с бумагами. Бумаг не было. Только обрывок бумажной ленты с логотипом "GreenStation Storage". Хранилище. Склад. Необычное место для журналистки. Особенно – живущей с минимумом вещей.

И запах. Он почувствовал его, как только вошёл в спальню. Тот самый. Тот, что он уже ощущал в «редакционной кладовке». Тот же парфюм. Синтетический, стойкий, необычно нейтральный – как будто его выбирали, чтобы не запоминался.

И теперь он был здесь, в её личной комнате.

Он подошёл к окну. Внизу – машины, люди, обычный Манхэттен. Но за стеклом – кто-то уже побывал. Кто-то, кто знал, что искать. Кто-то, кто не боялся камеры. Потому что камер не было.

На выходе он сказал патрульному:

– Кто-нибудь ещё приходил сюда за последние два дня?

– Нет. Только следователь Хоскинс. На повторную проверку.

– Он был один?

– Не знаю. Но вышел – не с пустыми руками.

Майкл кивнул.

И на лифте вниз он думал только об одном: Что бы ни было в этой квартире – оно должно было исчезнуть. А значит, ему нужно найти тех, кто не успел убрать всё.

Офис пах кофе с корицей – это была единственная роскошь, которую Майкл себе позволял. Он сидел за столом в тишине и листал старые публикации Эмили Фостер, распечатанные из архивов. Бумага тёплая, словно впитавшая её голос.

Заголовки:

– "Голос мэра: сколько стоит лоббизм в Совете?"

– "Невидимые камеры: кто следит за школьниками в Нью-Йорке?"

– "Улица, которой нет: как строят дома без адресов и разрешений."

Во всех статьях – структура. В каждом абзаце – пунктир, который соединял точки.

Она не просто писала. Она проектировала.

Каждое расследование – как схема. Каждая колонка – как судмедэкспертиза, только не тел, а структур города. Она не боролась с людьми. Она искала, где система ломается. И кто на этом зарабатывает.

Майкл отложил папку и раскрыл блокнот с заметками. Там, среди неоформленных строчек, была одна, которую он выделил:

"Человек, у которого порядок на столе – либо лжёт, либо боится."

Но у Эмили порядок был. На столе, в жизни, в текстах. Что это означало?

Он снова посмотрел на фото из склада: Lindholm Labs. Именно это название мелькало в статье 2020 года – "Невидимые камеры". Тогда она утверждала, что несколько аутсорсных ИТ-компаний, включая Lindholm, участвовали в закупке программ, позволяющих вести скрытую съёмку в городских учреждениях. Проект замяли, ответа никто не дал.

Теперь – фото. Личная подпись. Эта компания возвращается в её материалы за два дня до смерти.

Он ввёл название в реестр. Ничего. Не зарегистрирована в штате. Не существует на бумаге.

Он открыл WHOIS. Домен lindholmlabs.net зарегистрирован… девять дней назад.

Новый сайт. Новый домен. Кто-то перезапустил компанию под тем же именем. Или – просто украл имя.

Он вздрогнул. Если это приманка, значит, кто-то знал, что она к нему вернётся. А если это маскировка, значит – они до сих пор активны.

Он взглянул на доску у себя в кабинете. Там, среди нитей, был стикер:

“Не ищи блокнот. Он не для тебя.”

Теперь он понимал. Блокнот – не просто личный архив. Это – ключ. Ко всей структуре. Не к мотиву убийства. А к механизму, который оно должно было прикрыть.

Она записывала не факты. Она выстраивала схему влияний, как она это всегда делала. Связи. Имена. Даты. Деньги. Не по хронологии – по смыслу.

И если она была последовательной – этот блокнот был зашифрован визуально. Нотатки, значки, геометрия. Порядок, который казался беспорядком.

Он открыл фото комнаты, где нашли тело. Увеличил угол стола. Рядом с кружкой – царапина. Почти невидимая. Но – ровно в форме квадрата.

Возможно, от тиснённого корешка блокнота. А возможно – не просто след. Возможно – метка.

Он прищурился. Эмили не доверяла технике. Но она верила в то, что порядок – это защита. А значит, её блокнот был не просто хранилищем. Он был проводником, оформленным так, чтобы даже прочитав, ничего не понять – если ты не знаешь, в каком порядке смотреть.

И тогда всё встало на свои места. Блокнот – это карта. А улики – как координаты.

Майкл записал:

Эмили создавала систему.

Убийство – попытка её разрушить.

Линдхольм Лабс – точка входа.

Блокнот – не свидетель. Он схема.

Он встал. Подошёл к окну.

Дождь снова начинался. Нью-Йорк стекал по стеклу, как чёрная краска.

И он понял, что в этом деле нет случайных предметов. Всё, что осталось – оставлено нарочно. Но не для него. Для того, кто знал, как читать между линий.

– Всё, что ты сейчас скажешь, я не записываю, – произнёс Джейк.

– Я и не просил. Мне нужна правда, не протокол.

Майкл и Джейк, внештатный айтишник, специалист по кибербезопасности, старый знакомый Майкла, сидели в маленьком кафе на Перри-стрит, которое пахло лимонным маслом, битым стеклом и послевкусием судебных дел. Джейк пил чёрный кофе и крутил в руках флешку, как фокусник.

– Я влез в резервную копию журнала входов в здание, – начал он. – Полиция запросила официальную выгрузку и получила её. Но у охранной системы есть свой бэкап, который не синхронизируется с сервером, если его не включить вручную. И угадай что?

– В нём что-то осталось?

– Один визит. За сутки до убийства. Время: 20:37. Имя: Мэйнард, Филип. Цель визита: «персональная консультация».

Майкл поднял глаза.

– Консультация чего?

– Не указано. Но в других зданиях, где он появлялся, значится: «PR», «репутационные риски», «управление ситуацией».

– Компания?

– Чека нет, но имя связано с «Ardens Group». Неофициальная консалтинговая структура. Занимаются чисткой репутации. Работают в тени. Протирают интернет, звонят редакторам, заносят деньги – или, если надо, убирают проблемные лица, не убивая их буквально.

Майкл провёл рукой по лбу.

– Звучит, как люди, с которыми Эмили бы точно пересеклась.

– Точно. Особенно если она копала под них. У неё в статьях всплывали оффшорные структуры, связанные с закупками для администрации. В двух из них всплывает посредник – Ф.М.

– Филип Мэйнард.

Джейк кивнул.

– Он появляется в отчётах как представитель сторонней аналитической фирмы. Но реальных следов в открытых источниках – почти нет. Ни фото. Ни соцсетей. Даже резюме не вылезает. Он существует ровно настолько, насколько ему нужно быть видимым.

Майкл вздохнул.

– Он был у Эмили. А теперь – исчез.

– Или наблюдает. Как и те, кто нанимает таких, как он.

После встречи Майкл поехал обратно к зданию, где жила Эмили. На этот раз – не как адвокат. А как человек, ищущий человека без лица.

Охранник на ресепшн узнал его, но теперь был холоден.

– Я уже говорил. После следствия у нас удалили часть архива. Приказ – сверху.

– Кто подписал?

– Старший управляющий. Не спрашивайте имя. Меня и так поджали.

Майкл наклонился к стойке.

– Вы ведь знаете, что кто-то заходил, кроме Савенко. Вы просто не можете это доказать?

– Я могу молчать. Лучше, чем кто бы то ни был.

Он собирался уходить, когда охранник вдруг тихо добавил:

– У него был запах. Не как у остальных. Дорогой. Но без души. Как будто тебя вытирают, а не нюхают.

Майкл понял сразу. Тот же запах, что в квартире. И в редакции.

– Вы его запомнили?

– Он не смотрел в глаза. Только вперёд. И говорил очень ровно. Как будто каждое слово шло по плану.

Вечером Майкл вернулся в офис. На доске он прикрепил новое имя: Филип Мэйнард.

И рядом написал:

Пришёл до убийства

Ушёл без следа

Ни в одном отчёте не фигурирует

Парфюм = метка

Кто его прислал?

Он сел, закинул ногу на ногу. Ему вдруг стало ясно: Игорь Савенко – не козёл отпущения, а первая линия отвода.

А вторая – это Эмили. А третья – Мэйнард. А четвёртая… ещё впереди.

Он прошептал:

– И ты знаешь, что я на тебя вышел. Верно?

В тот же момент экран ноутбука мигнул. Письмо. Без адреса. Без темы.

«Ты не на того смотришь.»

На экране ноутбука всё выглядело безобидно.

Отправитель: нет

Тема: нет

Содержание: Ты не на того смотришь

Но любой айтишник скажет: в таких письмах самое важное – не текст. А заголовки. Те, что спрятаны в коде – время, маршрут, IP-ретрансляторы, серверы, домены.

Джейк подключился через удалённую сессию. Глаза у него были узкие, лицо – как у человека, который больше любит факты, чем людей.

– Окей, – сказал он. – У нас тут не просто аноним.

– Что значит?

– Письмо прошло через три почтовых шлюза, но финальный – частный сервер. Словно кто-то поставил в подвале личную почтовую станцию, с фейковым доменом и вручную прописанным DNS.

– Локация?

– Сначала маскируется под Эстонию. Потом под Торонто. Но один фрагмент заголовка ускользнул. Всплывает внутренний маршрут – 192.168.100.3.local. Это, брат мой, не внешний адрес. Это локалка.

Майкл нахмурился.

– Где это может быть?

– Сервер на внутренней сети. Скорее всего – на физическом объекте. Я пробил MAC-адрес: зарегистрирован в штате Нью-Йорк. По последнему всплеску активности – Лонг-Айленд.

– То есть письмо мне отправили изнутри, не из-за рубежа?

– Именно. И что важно – не с телефона. С рабочей станции, подключённой к маршрутизатору, который не выходит напрямую в интернет. Это очень… профессионально. Не студенческий взлом.

Майкл задумался.

– Мог ли это быть Мэйнард?

– Он или кто-то, кто работает на него. Или…

– Или?

– Кто-то, кто хочет, чтобы ты подумал, что это он.

После сеанса Майкл открыл почтовый клиент. Набрал:

Вы ошиблись. Я знаю, кто он. И у меня копия. (прикрепил несуществующий файл с «GPS-данными») Просмотришь – я узнаю, откуда.

Он вставил невидимый трекер. Каждый, кто откроет письмо, оставит след. Даже на закрытом сервере.

Нажал «отправить». Ждал. Минуту. Пять. Тридцать. Ничего.

– Молчит, – пробормотал он. – Значит, либо уже знает, что я ничего не знаю… либо он смотрит на меня прямо сейчас.

Вечером, ближе к девяти, когда город начал выдыхать и улицы на Бауэри наполнялись дымом и голосами, в почтовом ящике его квартиры появился конверт. Без марки. Без штампа. Без имени.

На нём – только написано от руки: R. Майкл открыл.

Внутри – вырезка из старой статьи Эмили. Напечатанная на тонкой газетной бумаге. Колонка о теневых финансах городского совета. Он уже читал её. Но теперь – кое-что изменилось.

Две строчки подчёркнуты чёрной ручкой:

«Я не знаю, кто ты. Но ты уже читаешь это.»

Майкл застыл. Это было не послание. Это был диалог.

И теперь он знал, что его каждый шаг отслеживают. Не в цифровом смысле. Не по IP.

А как в театре. Он – актёр, читающий чужой сценарий. И тот, кто писал его, сидит где-то в зале.

Дорога на Лонг-Айленд тянулась, как незаживающий шрам – ровная, пустая, бесцветная. Майкл ехал в тишине, не включая музыку. Он хотел слышать шум двигателя, улицу, собственное дыхание. И – любые посторонние звуки.

На переднем сиденье лежала распечатка: данные по MAC-адресу, взятые Джейком. Сигнал привёл к старому зданию в промзоне возле Розевилля. Когда-то там располагалась подрядная компания, связанная с городской системой наблюдения. На бумаге – проект назывался “Bridge Civic Technologies”, но в некоторых отчётах Эмили он фигурировал под иным названием:

GATEFRAME.

Он припарковался возле ржавых ворот, покосившегося указателя с выцветшими буквами и двухэтажного кирпичного корпуса, в котором когда-то кипела работа. Теперь – тишина. Ни света. Ни машин. Только птицы и гул высоковольтной линии поблизости.

Майкл вышел из машины, прикрыл дверь. Сразу – ощутил холодный воздух. Не только из-за погоды. Здесь было пусто, но не заброшено. Это место не умерло. Его оставили. Причём – быстро.

Он прошёл вдоль стены, открыл дверь, покрытую серой пылью и пятнами дождя. Она поддалась легко. Слишком легко для заброшенного объекта.

Внутри пахло пластиком, старыми проводами, осевшей влагой. На полу – коробки. Шкафы без замков. Стол, на котором лежала клавиатура, но не было монитора.