Серебряные нити Шардена. Пепел и тис

Глава 1. Там, где пахнет мятой и дождём

Дождь над Шарденом, а в особенности – над старенькими черепичными крышами Иль-де-Вирела, столицы Шардена, шел всегда как-то особенным образом – тихо, не поливая улицы из ведра, а будто вкрадчиво, неспешно прогуливаясь по древним улочкам, раз за разом пробуждая запахи камня, травы и старой магии. А заодно – под его пробуждающее, наглое, влиятельное вмешательство попадали и сонные жители, которые хмуро глядели на серую непогоду из-под весьма приятного купола тенлистов.Кстати, тенлисты – новейшая великолепная разработка далекой Мехаэрии (там обучают лучших магов инженерии, отвечающих за все технические новинки Шардена) – тенлисты не просто защищают от дождя, но и могут менять направление ветра вокруг его хозяина, облегчая путь сквозь бурю. Этот зонтик особенно ценится в магических лесах, где часто бывают необычные погодные условия, и в Иль-де-Виреле, ведь с октября моросило порой не переставая, целыми днями. Да, проливных дождей у нас практически не бывало, но ветер порой пробирал до костей, проникая своими ледяными влажными щупальцами под полы плащей; а закадычная подружка этого легкого осеннего бриза – изморось – порой кусала за нос особенно незадачливых и медленных шарденцов. Так что уникальную новинку из Мехаэрии в нашем городе разобрали чуть ли не вместе с лапами Имитра Свиллина.

Ох, как в тот день Имитр расстроился! Он, как обычно, заглянул ко мне в травяную лавку за эликсиром серого рассвета (отлично помогал снять усталость после долгого рабочего дня) – а мирид как раз держал маленький, но гордый магазинчик прямо по соседству с моей небольшой, но такой же гордой бизнес-колыбелью и нуждался в снятии усталости как никто другой. Имитр всегда продвигал в массы новинки из Мехаэрии (ведь он был оттуда родом; и порой был излишне патриотичен) – уникальные теневые ночники, которые отгоняли кошмары и освещали спальню мягким лунным светом; тени-домики для миридов в пути (очень популярны среди гильдии Тенелап), которые позволяли мириду спокойно переночевать практически где угодно; и, конечно, одна из самых любимых мехаэрийских штучек в Шардене среди жителей и миридов – сушёные ягодки с серебристой пыльцой. В Мехаэрии так и не раскрывают секрета их приготовления, но ягодки – до невозможности вкусные – обладали еще и приятным бонусом, на несколько часов усиливая магию. По этой причине строго запрещены в Шарденской академии – по слухам, магистры каким-то образом моментально вычисляли едоков и выставляли с занятий вон. У меня всегда дома была припасена баночка от Имитра – он заботливо угощал меня и Торша, моего мирида, но моей магии нам на двоих было достаточно, поэтому мы лопали ягодки просто потому, что они невероятно радовали вкусом нас обоих.

– Айлин, их как прорвало! – злостно хлопнул рыжей лапой по столешнице Имитр. – Еще и трех часов дня нет, а у меня уже ни одного тенлиста! – Мирид раздраженно хлебнул лунного молока из его любимой кружки с весёленькими клубничками.Имитр заходил ко мне и за эликсирами, и за травами, и просто попить чаю из плачущей мяты, или же – порадовать себя любимым лунным молоком. Имитр, как и все мириды, был ростом чуть выше метра. Ловкий, сухощавый, с густой рыжевато-медной шерстью, блестящей на свету, как расплавленный янтарь. Морда у него была округлая, хитрющая, с лукавыми янтарными глазами и тонкими, вечно подрагивающими усами. Уши всегда были навострены – вдруг пропустит важную новость или сплетню? На Имитре – как и всегда – был любимый красный плащ, усыпанный карманами, из которых выглядывали шестерёнки, ключи и свернутые чертежи. На лбу поблёскивали очки с несколькими сменными линзами, а за поясом постоянно болтались какие-то неизвестные технические штучки, которые постоянно сталкивались с баночкой мёда – неизменным атрибутом всех миридов. Иногда мне кажется, что любого мирида можно подкупить баночкой хорошего мятного мёда – так они его любят. Мы с Торшем всегда были рады рыжему мириду, и он даже периодически помогал нам в лавке, если у него было мало посетителей. Часто в витрине его магазинчика можно было встретить деревянную табличку, где корявым почерком было написано: «Ушёл в «Пеплотравы» – ищите там».

Мириды были чем-то похожи на котов, но в отличие от своих четвероногих копий – мириды были вполне себе самостоятельной расой со своим государством – Миридором. Имитр был родом из Мехаэрии, так как его семья служила там на благо королевской семьи; в Иль-де-Вирел его больше ста лет назад привело банальное желание посмотреть мир – и так ему тут понравилось, что здесь он и пустил корни. Миридор жило тихо, спокойно, работая на процветание Шардена, сохраняя нейтралитет и не принимая участия ни в каких политических распрях и войнах. Мириды, в основном, занимаются торговлей и служением в замках, при Совете и других государственных структурах в целом – мириды очень мудры, умны и расчетливы – а их долгожительство (в среднем мирид живет триста лет) помогает им строить целые семейные империи, не терпящие конкуренции.

Есть и другой род занятий, который идеально подходит миридам – и это полузаконные вещи. Контрабанда, слежка, доставка запрещенных артефактов, мелкие кражи, разведка – всем этим промышляет гильдия Тенелап, которая раскинула свои сети по всему Шардену. Почему полузаконные? Совет прекрасно знал о гильдии, и более того – поддерживал миридов, в особенности – главу Совета – Ауриэль Тенцзар, по совместительству – элериарха, главу Шардена, – периодически давая им тайные задания, с которыми могли справиться только пушистые. Говорят, что мириды не владеют магией, но доподлинно это неизвестно, а сами мириды свои секреты раскрывать не хотят.

– Айлин! – завыл Имитр, вихрем врываясь в мои размышления. – Я пришел жаловаться, почему ты молчишь? – еще немного промедления с реакцией с моей стороны, и его уши точно сравняются по цвету с клубничками на кружке. Я, предчувствуя катастрофу, поспешно вынырнула из-под прилавка, где предыдущие пять минут усердно вела поисковую операцию – Торш куда-то вновь спрятал последний эликсир лунного рассвета.

– Извини, Имитр, Торш опять навел свои порядки та-а-а-к, что я ничего не могу найти. – смахнув прилипшую пепельную прядь волос со лба, выдохнула я. – Так в чем проблема, ты говоришь? Это же хорошо, что у тебя все купили. Большая выручка – починишь наконец свою дверь, которая плохо закрывалась, или что там у тебя с ней было. Или приобретешь себе что-то новенькое в лавку.

Рыжий мирид посмотрел на меня своими ярко-желтыми глазами так, словно я сообщила ему, что разбила его любимую кружку с клубничками. Признаться, я боюсь этого момента больше, чем гнева председательницы Совета – ведь за эту кружку Имитр, думаю, может если не убить, то сильно покалечить – в последний раз, когда Торш заварил себе в ней медоэль, а рыжий это – ой, как некстати – увидел – Торш лишился кусочка меха на хвосте. Эксцентричная натура. Не зря говорят про какие-то пакости – не всегда мирид, но всегда – рыжий.

– Айлин! – он стукнул лапой по прилавку вновь, как будто я не понимала, почему 2+2 = 4. – Поставка из Мехаэрии будет только через месяц! А сезон дождей – в самом разгаре! Я не ожидал такого спроса! Что мне делать?! – протяжно завыл Имитр, роняя голову на многострадальную столешницу – старое дерево завыло в унисон, прогибаясь от резкого удара. Я поморщилась – это выглядело больно – и вздохнула, ведь Имитр имел неприятную привычку чрезмерно драматизировать – повода для переживаний определенно не было.

– Послушай, – начала я, присев напротив него. – Ты же прекрасно знаешь, что кроме тебя – в Иль-де-Виреле никто не торгует товарами с Мехаэрии. У тебя нет конкурентов, – добавила я ободряюще, потрепав его по пушистому уху, которое понуро стремилось к столешнице – мирид что-то невнятно пробормотал в прилавок, но вроде прислушался. – Даже если сейчас объявится какой-то маг или мирид, который будет продавать тоже самое, что и ты – ильдевирейцы пойдут к тебе, потому что твоя лавка стоит тут уже – сколько, напомни?

– Сто лет, – насупившись, пробубнил мирид всё также лежа лицом в стол. Я улыбнулась – король драмы – не меньше!

– Ну? Кто не успел – тот опоздал! – хмыкнула я, ведь проблемы на самом деле никакой не было, мирид просто любил чрезмерно тревожиться, волноваться и переживать. Мне иногда казалось, что это неотъемлемый атрибут владельца любой лавки на центральных улицах – улочке Скрипящих Фонарей и переулке Туманной трели – Шарден никогда не бедствовал, а магазинчики имели свою клиентскую базу, наработанную веками – даже среди людей, не только у миридов, в основном бизнес передавался из поколения в поколение. Мои "Пеплотравы" тоже перешли мне по наследству от мамы, маме – от бабушки, бабушке – от прабабушки… бывали дни, когда клиентов было меньше, чем обычно, но на заработок мы, в целом, не жаловались – что, в прочем, не мешало торговцам иногда поплакать, повыть друг другу в плечо за кружкой медоэля, жалуясь на то, как плохо идут дела. Иль-де-Вирелю определенно иногда требовалась драма, пускай и придуманная на пустом месте.

– Тебе знак – повесь объявление с датой, когда тенлисты будут в наличии, закупи побольше в следующий раз, бери плату за бронь уже сейчас – чтобы ты точно знал количество, которое ты продашь. А можно и ценник повыше сделать, чтобы и тебе еще выгоднее было. – продолжила я, неспешно перебирая листочки лунной шелухи, которой вскоре было суждено стать полуночным отваром – первоклассным снотворным, которое позволяло засыпать без сновидений.

Имитр оживился и подскочил на стуле, чуть не заехав лбом мне по носу – я ойкнула и инстинктивно отпрыгнула, чуть не смахнув всю лунную шелуху с прилавка – старенький высокий деревянный стул всхлипнул, мягкая зеленая подушка вторила ему пыльным "пуфф", шлёпнувшись на пол, а Имитр – залпом допив своё лунное молоко, прихватив с прилавка эликсир лунного рассвета и кинув мне 5 серебрянных дариев – вскрикнул "Бронь! Как же я не догадался! Спасибо, Айлин!" – и, взмахнув полами своего красного плаща – ш-шурх! – стрелой вылетел в дождь – лишь ловец ветра звякнул ему вслед мягким переливом трубочек, бубенчиков и звоночков, завершая эту замечательную утреннюю увертюру своей трелью.

"Вот балаганник, – улыбнулась я, вспоминая эту ситуацию, произошедшую на прошлой неделе. – Надо ему, что ли, побольше лунной пыльцы добавлять в эликсир, чтобы спокойнее был?"

Я натянула капюшон поглубже и припустила через Туманную площадь – центральную улицу Иль-де-Вирела, высоко поднимая подол своего длинного серого плаща, чтобы не задеть грязные лужи. Торш уже давно ускакал вперёд – его серебристая тень мелькнула у поворота, где, стекая в лужицы с черепичных крыш, пела свою незатейливую песнь дождевая вода.

Мы с Торшем этим ранним утром направлялись в травяную лавку – до обеда я сегодня пробуду за прилавком вместе с миридом, а далее – меня ждёт важное заседание Совета. Кажется, все движется к тому, что мне хотят поручить какое-то очень важное задание – судя по полученному утром тенеглассу от Ауриэль Тенцзар, главы Совета – в коротком сообщении она говорила о неотложности и архиважности этого дела.... Ладно, я буду решать проблемы по мере их поступления. Забивание головы тем, что пока еще не имеет значения – еще ни к чему хорошему не приводило. Отмахнувшись от назойливых мыслей, как от приставучих лесных пиккил – я бросила взгляд на Башню Совета, по совместительству – Башню Времени, желая узнать, который час.

Башня, которую ильдевирейцы звали просто Временной, вздымалась в центре Туманной площади, словно игла на циферблате огромных городских часов. Её тёплый камень отливал медью на солнце, а ночью – башня светилась мягким янтарным светом из сотен окон, будто дышала вместе с городом. Она была высока, да, но не холодна – не отталкивающая, а скорее величественно-приветливая, как старшая сестра, что всё видит, но не вмешивается без нужды.

Верхний ярус венчали Главные часы Иль-де-Вирела – огромный круглый циферблат с изящными тонкими стрелками, инкрустированными лунным стеклом – работа лучших мастеров Мехаэрии – ходит слух, что в их создании столетия назад принимал участие сам королевский инженер! Каждые полчаса часы звенели лёгкой переливчатой мелодией, как ловец ветра, а каждый час – раздавался гордый часовой бой. Это был не просто звук— он был чарой, сквозь которую маги чувствовали ход дня, как пульс времени. На Туманной площади, каждый раз, когда часы начинали своё "бом-м-м-м" люди всегда замолкали, прислушивались, будто бы сверяли судьбу по их звучанию. Даже уютными вечерами, когда наша компания – я, Ирис и Эльса, собирались на тёплой веранде книжно-чайной лавки мирида Лавра для того, чтобы перемыть косточки недругам, да пропустить пару пинт пепельного грога – в момент, когда часы заводили свою благородную песнь – мы замолкали, наслаждаясь этим крайне благоговейным моментом, отдавая дань уважения Шардену и Иль-де-Вирелю, а также – почести павшим при восстании Тихого Круга.

Диверсия, в которой я уцелела лишь с помощью благословления богини Этерны и благодаря поручительству Магистра Теней. Это случилось пять лет назад, и восстание стало последним событием, которое потрясло весь Шарден – более не было ни одного столько громкого случая – в целом наше государство, а в особенности столица – Иль-де-Вирел, были очень безопасными. Маги Тени были практически все уничтожены – точно неизвестно, остались ли уцелевшие (кроме меня) любимцы Этерны.

Чем были опасны Маги Тени? В Шардене у всех есть доступ к Общей магии – это как основа, на которой строится всё остальное. Общая магия – это поток, из которого можно черпать силы. Кто-то сильнее чувствует воду, кто-то – склонен исцелять, кто-то – зачаровывать. Вот почему в Шарденской академии так важно сначала пройти церемонию Обретения Отклика – она показывает, к чему у мага склонность, чтобы не тратить годы на ту стихию, бог или богиня которой не благосклонны к магу. Основные направления, которые развивают в Академии, и в целом существующие в Шардене, были следующими: отклик бога Вейлана – вода, пламя, ветер, земля – все стихии. Всё, что можно представить и почувствовать кожей. Очень наглядная магия – самое популярное боевое направление, стихийники очень ценились в Карал Вельторн – альма-матер лигатов, стражей и военных – и, конечно, стихийникам всегда были рады в армии Шардена. Отклик бога Ферона – алхимия, зачарование предметов, работа с механизмами. Тут важна точность, как в черчении – в бою эту магию тоже можно было использовать, но только благодаря зачарованию каких-либо предметов, оружия. Отклик богини Мирас – исцеление, лечение, воздействие на восприятие, создание иллюзий, работа со сном, с телом, кровью, внутренними ритмами. Требует терпения и чуткости. Не у всех хватает устойчивости. Были и боевые маги Мираса – встречались редко – в основном они оставались при целительстве – но, если вдруг на поле боя повстречаешь мага Мираса – лучше обойти его по широкой дуге – нашлёт таких иллюзий, что сам себя убьешь, лишь бы поскорее избавиться от наваждения.

А теперь – самое интересное. Магия Тени. Это не «ещё один бог». Да, действительно, магам Тени покровительствовала богиня Этерна – которая создавала своими тонкими пальцами хитросплетения теней и людских судеб. Тень – это… особенность восприятия, очень редкая склонность. Самая сильная, страшная боевая магия, которая могла сжечь человека – и носителя магии при неосторожном использовании – изнутри. Страшная, леденящая кровь в жилах, боевая магия, благодаря которой можно было мгновенно убить человека или даже нескольких. Маги Тени были сильны, опасны и умели скрываться в тенях, что делало встречу с ними, зачастую, очень неожиданной. Она не даётся врождённо в чистом виде, но проявляется, как только человек сталкивается с Тенью – часто – в момент сильного потрясения, утраты, или даже случайного контакта с древним артефактом или существом. Этерна откликнулась мне в момент, когда я лицезрела смерть моих родителей – я очень смутно, плохо помню события той ночи – лишь знаю, что тогда я совершила своё первое убийство – даже без использования лука и стрел. Тень боятся – и правильно делают.

Когда-то Шарден потерял сотни магов, пытавшихся легкомысленно, без контроля наставников, покорить эту магию. Сильнейшие умы разрывались пополам, сгорали, исчезали в петлях времени, теряли разум, падали замертво в одно мгновение. Потому что Тень – не инструмент. Она – диалог с хитрой Этерной. А многие хотели приказывать магии, не слушая её. Совет объявил магию Тени запретной – во избежание еще большего количества смертей. Так появился Тихий Круг. Не школа – скорее, монастырь на краю бездны. И Магистр Теней, Пятый Лик Совета Шардена, гвардиан Карал Вельторна – господин Эврен Хаэль, единственный, кто не просто подчинил себе Магию Тени, но выжил и остался собой, став лучшим среди тех, кому отклинулась сама Этерна; с позволения Совета и доброй воли Ауриэль Тенцзар – построил путь для таких, как Айлин – детей, которые столкнулись с Тенью. Путь, вымощенный молчанием, страхом и тайнами. В Тихий Круг брали тех, кто уже слышал, кто не боялся темноты, кто пережил боль – и всё ещё хотел знать больше. Правда, дело Эврена оказалось, безусловно, благородным, но неблагодарным, закончившись страшнейшей теневой бойней.

Тряхнув головой и отбросив нахлынувшие воспоминания, я вернула взляд на площадь – окна самой Временной башни были вытянутыми, арочными, с витражами, отражающими мягкий свет от светильников, питаемых старой магией. Вечерами она становилась маяком: её окна тепло светились, рисуя на мостовых рябь огня, и каждый путник Шардена знал – пока горит свет в Башне Времени, город жив, Совет на месте, и мир пока ещё не сломан. В самом верху – Зал Семерых, круглый, светлый, где окна смотрели на все стороны света, а потолок был из стекла, сквозь которое днём струился солнечный свет, а ночью – лунный. Мне очень нравились вечерние заседания Совета – когда мне доводилось там присутствовать, конечно – зал освещался множеством волшебных фонарей, создавая таинственный полумрак, а синие сумерки, льющиеся через стеклянный потолок, добавляли особой сокровенности происходящему.

Городские часы заботливо подсказали – девять утра, в запасе оставалось еще примерно полчаса до первого клиента, а если даже я задержусь – Торш точно не расстроится, если я прихвачу ему кристальных булочек. Мысль о булочках моментально вызвала прилив дофамина, и я, отвлекшись от созерцания великолепных часов и страшно грандиозной башни Совета, свернула на восточную часть Туманной площади. Там, практически как и всегда, моей первой остановкой на сегодня стала неизменная, любимая всеми ильдеверийцами Лавка у Лавра, книжно-чайная, спрятанная между двумя переплетёнными магическими книгами. Именно такими казались её двери, если смотреть под определённым углом: старая игра иллюзии для тех, кто умел их видеть.

Я встряхнула тенлист – Имитр, в прошлый четверг, после нашей беседы, запыхавшись, принес мне один завалявшийся экземпляр в благодарность за совет. На брони тенлистов он в тот день заработал практически столько же, сколько от проданной сотни изобретений! Да, мириды умны и расчетливы, но даже им иногда необходим взгляд и помощь со стороны.

Зонтик, чихнув дождевой водой, аккуратно сложился в небольшой футляр – как продуманно! – меня всегда восхищают такие детали в изобретениях и артефактах. Я потопталась на каменном пороге лавки, сбивая грязь с ботинок, и толкнула входную дверь плечом. Маленький колокольчик над входом лениво звякнул, оповещая об очередном ильдевирейце, который жаждет порадовать себя и близких вкусненьким этим промозглым осенним утром. Аромат лавки моментально обнял меня – тёплым амбре мёда, мятного чая, ароматного кофе и старинных книг. Я улыбнулась, протискиваясь через ряды уютных маленьких столиков и подходя к чайной стойке – дерево скрипело под ногами, тут и там раздавались непонятные шорохи, вздохи – лавка Лавра, будто живое существо, всегда была рада гостям и будто охала "ну что же ты, моя дорогая, в такую погоду и без горячего чая!"

За стойкой, как и всегда, был сам Лавр – упитанный, ухоженный мирид, всегда одетый с иголочки. На нем сегодня был откровенно щегольский кожаный цилиндр коричневого цвета, украшенный серыми перьями в тон его лоснящейся шерсти – довершал образ объемный плащ оттенка молочного шоколада и роскошная шелковая рубашка, вышитая миниатюрными чайными чашками. Поговаривали, что Лавр приехал к нам из далёкой-далёкой страны, о которой почти ничего не известно, кроме того, что там очень ценится крепкий чай с бергамотом, который подаётся почему-то строго в 17:00. Сам Лавр о своем происхождении никогда не распространяется, хотя мы с Ирисом спрашивали его много-много раз за чашкой медоэля, когда мирид мог уделить нам немного свободного времени.

– Здравствуй, Лавр! – поприветствовала я, стягивая капюшон. – Чай из плачущей мяты, медоэль и две кристальные булочки.

– Айлин, душа моя, – пробасил Лавр, добродушно улыбаясь в усы. – хоть он и выглядел высокомерным, на самом деле – чайный мастер был очень приятным миридом. – Медоэль для Торша? – поинтересовался он, отворачиваясь от меня и что-то определенно колдуя – иначе я не могла объяснить столь потрясный вкус его напитков – над чайничками, колбочками, травами и приправами.

– Да, – я согласно кивнула, рассматривая чайную стойку – тут и там стояли баночки с чаем, изящные хрустальные сахарницы с тончайшими золотыми щипчиками; и, конечно, маленькие магические фонари – о, лавка утопала в них! Тут и там они освещали пространство мягким светом, создавая неповторимую атмосферу, которая согревала и обнимала каждого посетителя – так и хотелось бросить все, упасть на диванчик у витражного окна, смотреть на камин и пить, пить невероятный мятный чай, ни о чем не думая, оставив заботы за дверью заведения.

Лавр важно кивнул и бросил в медоэль щепотку корицы с сахаром – до сих пор не понимаю, как ему удавалось сохранять в памяти все предпочтения своих клиентов. Торш безумно обожал в этом мире несколько вещей – медоэль, просто мёд, кристальные булочки и корицу. Думаю, если бы я не настаивала на том, что нужно питаться правильно – он бы ел только булочки да мёд. Но ради кристальных булочек и я, честно, была порой готова продать душу – Лавр делал их просто потрясающими – воздушное, ароматное ванильное тесто, пропитанное маслом мирианских орешников, присыпанное сверху сахаром из Миридора – хрустящие кристаллики инея; а завершающей нотой этого сладкого безумия были карамелизированные кусочки мёда – эти булочки обязательно надо было есть подогретыми, и их сладкий, орехово-ванильный вкус, хрустящее тесто – этот тандем сводил с ума. Некоторым ильдевирельцам можно было давать взятки кристальными булочками, и я входила в их число.

– Для тебя и Торша, – отвлек от размышлений Лавр, поставив на стойку два бумажных стаканчика, связанных между собой виноградной лозой для удобства носки. Следом – протянул мне плотный бумажный пакет, из которого уже тянуло сладким дымком булочек и терпкостью корицы. Одна из булочек была щедро ею усыпана – специально для Торша.

Я душевно поблагодарила Лавра, пожелав ему хорошего дня, бросила шесть дариев в деревянную чашу на стойке – ш-шурх! – смел их Лавр лапой – и вновь вышла в дождь, предварительно раскрыв тенлист и сильно пожалев, что у меня нет третьей руки.

"Пеплотравы" – теперь – мой собственный маленький мир, который столетия выстраивала моя семья Мирст – ждал меня на узкой улочке Скрипящих Фонарей, расположенной неподалеку от Туманной площади. Буквально двести метров от чайно-книжной лавки Лавра – и вот она тут как тут – старинная тёмно-зелёная входная дверь, приветливая панорамная витрина, над которой разросся густой зеленый плющ, выбившийся из-под контроля: точно как всё в моей жизни. Табличка над дверью гласила: "Пеплотравы. Травы, эликсиры, настои на заказ и в наличии."

Торш, как истинная ранняя пташка – уже трудился внутри – разглядела я через струйки дождя на оконной раме. Я кое-как помахала ему снаружи, привлекая его внимание через окно – всё-таки держать тенлист, а еще – пакетик с булочками и два напитка – дело непростое. Торш навострил уши, распушил хвост, заметив пакет в моей руке – и рысью побежал открывать дверь. Я улыбнулась и, неловко пытаясь отряхнуть капли дождя с плаща – бесполезное занятие, все равно накапало на деревянный пол – вошла в лавку.

– Я и думаю, куда ты пропала, – Торш освободил меня от приятной ноши, поставив ее на подоконник – деревянный, длинный, широкий, с кучей разномастных подушек. Из окна открывался прекрасный вид на дождливую улицу Скрипщих Фонарей и переулок Туманной Трели – на первой были ремесленные и торговые лавки, а в переулке – таверны, совсем крохотные магазинчики, да уютные кафе, куда мы иногда забегали, если вдруг у Лавра была полная посадка.

– Кристальная булочка с корицей – твоя, – сказала я Стражу своей Нити, потрепав его по серым ушам и вешая – на самом деле – практически сухой, благодаря тенлисту, плащ – на крючок у двери, где пониже располагался такой же крючок для любимого зелёного одеяния Торша. Наша история с Торшем – весьма необычна и в своё время заставила прослезиться многих, особенно в Тихом Круге, но о ней я расскажу позже.

Торш что-то довольно пробурчал и уселся на подоконник, распаковывая булочку и переливая медоэль из стаканчика в свою любимую кружку с листочками. "Ignira," – прошептала я, и лавка озарилась светом сотни магических фонариков, свечей, ламп, отгоняя сумрак пасмурной погоды.

Мирид уже давно повесил свой обожаемый зеленый плащ и остался в таком же зеленом костюмчике – мягкий бархатный жилет и уютные шерстяные штаны. На поясе Торш всегда носил баночку мёда и мешочек с сушеными ягодками из Мехаэрии – вдруг голод где-то настигнет его, а он не подготовился. Глаза Торша светились добротой и любопытством в полумраке лавки огненно-рыжим янтарем, а темно-серая шёрстка поблескивала, ловя на себе блики сотни магических фонарей и свечей, рассставленых в лавке повсюду. Мягкие кисточки на ушах мирида подрагивали от нетерпения, пока он распаковывал свою кристальную булочку с корицей.

Многие путники, приезжающие в Иль-де-Вирель, почему-то считают что медоэль – хмельной напиток, но на самом деле это – уникальный рецепт Лавра – очень крепкий чай с бергамотом, смешанный с первоклассным мёдом в пропорции один к одному. Возможно, есть еще какой-то секрет – не удивлюсь, если Лавр все-таки применяет (существующую ли на самом деле?) миридскую магию к напиткам – но – я сильно не интересовалась – бестолку, сколько раз пробовала, такой же медоэль или хотя бы похожий – приготовить не получается.

Оставив Торшу завтрак – я начала привычные утренние хлопоты: да, мирид сегодня пришел раньше и скрупулезно подготовил все к приходу первых посетителей, но я, хоть и доверяла своему мириду на все сто – придирчиво провела пальцем над стендом с настоями, проверяя их энергетический фон (не испортилось ли чего?), неспешно сложила свежие травяные сборы в глиняные баночки, развесила несколько новых, собранных накануне, связок трав – осенью пользуется бешеным спросом синегривка, которая укрепляет иммунитет, отгоняет хандру и активно используется в настоях от «серой тоски» – состояния, что приходит к магам при убывающем солнце. Всё было правильно, как обычно – но всё казалось странно натянутым. Будто сама магия в воздухе знала: что-то сегодня изменится.

Потрескивание свечи в одном из настенных фонарей казалось чересчур громким. Воздух в лавке был тёплым и терпким от запахов – сушёного шиповника, синегривки, лунной шелухи, чуть дымных листьев ясенца. За витражным стеклом, чьи рисунки были размыты дождевыми каплями, мир оставался где-то по ту сторону стеклянного мерцания, затуманенный, неспешный. А внутри – всё текло по давно заведённому ритуалу. Почти.

Я взяла свой чай из плачущей мяты, бросила в него щепотку сушеной клубники – пусть весёлые красные ягодки напомнят о лете – и прошлась вдоль полок, впитывая взглядом родные очертания и вдыхая ароматы лавки полной грудью. Мой маленький порядок. Моё укрытие. Мой мир. Моя упрямая вера в то, что даже в эпоху перемен можно сохранить тепло – если беречь его в ладонях, как последнюю искру.

– Кто первым пришёл? – бросила я через плечо Торшу, услышав бодрое "дзынь-дилинь" – "деньги, деньги!"– в моём восприятии – от ловца ветра над дверью. Мирид оторвался от булочки и, вытерев рот лапой от кристалликов мёда, вежливо кивнул в сторону двери, на пороге которой топтался первый клиент – юная студентка из Шарденской академии, судя по аккуратности и прилежности формы – ещё совсем зелёная. Зашла робко, будто в храм. Впрочем, для кого-то "Пеплотравы" и есть – храм. Места, где варят зелья, где хранят травы и слухи, всегда были на границе сакрального.

– Полуночный отвар, – пробормотала она. – Мне сказали, у вас лучший в Иль-де-Виреле.

Я кивнула. Её голос дрожал, но она всё ещё пыталась держаться – как будто сон без сновидений мог быть выходом, мог стереть то, что гнездилось в её взгляде. Тени плотно поселились под её глазами, дрожь в руках выдавала чрезмерный недосып – видимо, студентку часто мучали кошмары – или я драматизирую, как Имитр, и всему виной – приближающиеся экзамены.

– Последний готовый отвар ушел вчера, – вздохнула я, обернувшись и кинув взгляд на полки с зельями. – Подождёте буквально двадцать минут? Я сварю для вас.

Юная адептка заторможенно кивнула и заорзиралась, неловко переминаясь с ноги на ногу – видимо, в раздумьях, где бы скоротать время ожидания. Торш, уже наполовину доевший свою булочку, ловко соскочил с подоконника.

– Мисс, можете присесть, – сказал он вежливо, указывая на темно-зелёный, накрытый вязаным пледом, диван у окна в пол. – Тут, говорят, у нас самый уютный уголок в Шардене.

Гостья неловко уселась, сжав пальцы, будто боясь оставить пятна на мягкой обивке. А я уже стояла у варочного стола – длинного, тёплого от многолетнего использования магии, с тонкой латунной инкрустацией по краям. На стенах над ним висели аккуратно связанные пучки трав: полынь, сухоцветы, душица, мирион, синегривка, лунная шелуха и редкая трава тишины – все промаркированы, аккуратно связаны лентами разного цвета. Весь воздух лавки был насыщен ароматами – пряными, смолистыми, терпкими. Магия тут не витала – она жила здесь, но дремала, уютно свернувшись под прилавком и на полках, между стеклянными банками и глиняными ступками. Свет от свечей, фонариков и лампад касался всех поверхностей мягкой золотой дымкой, словно утренний туман, застывший в янтаре.

Я зажгла пламя над котелком – произнесла негромко, почти выдохом – "Ignira", – и в воздухе вспыхнула тёплая золотая искра, перешедшая в ровное, мягкое пламя, зажегшееся под медным котелком м на треноге. Торш, не вмешиваясь, смотрел издалека, со своего персонального наблюдательного пункта – подоконника, заваленного подушками – знал, что этот отвар требовал тишины и точности. Я начала с мираллы – её листья хранились в чёрной жестяной коробочке, обтянутой тканью. Листья были хрупкими, ломкими, с синим отливом. Я опустила щепоть в воду и дождалась, пока она начнёт медленно темнеть. Следом – пыльца элендры. Её я насыпала с особой осторожностью – слишком много, и отвар получится не снотворным, а парализующим – а если вдруг у травницы случайно дрогнет рука – так и вообще – смертельным. А слишком мало – и сон не наступит вовсе. Я выдохнула и едва коснулась пальцами стеклянного флакона – убийство студентки в мои планы сегодня точно не входило.

Тень лунного мха – завершающий ингредиент. Она выглядела, как клочок тумана, застрявший в траве. Чтобы его активировать, я прошептала: "Somnaria", – заклинание призыва сна – и мох осел на поверхности настоя, будто лёгкая вуаль, растворяясь, шепча что-то на языке, которого я не знала, но всегда чувствовала сердцем.

Пока настой остывал, я накрыла котелок тканью и обернулась. Адептка уже немного расслабилась. В руках она вертела один из старых фолиантов с полки Торша – «Травы при нарушениях сна». Он, хитрюга, будто знал, какую именно книгу дать ей. Я вытерла руки о льняное полотенце, повесила его на крючок и подошла к стойке, доставая маленький флакон из матового стекла – именно в такие мы обычно разливали «Полуночный отвар». В его стекле всегда было отражение – будто в нём спал чей-то чужой сон. Осталось только дождаться, пока магия уляжется. Буквально пара минут – и отвар уже был запечатан сургучом.

– Готово, – тихо сказала я, передавая флакон девушке, которая уже успела прочитать несколько страниц из книги Торша, и теперь резко вернулась к реальности, услышав мой голос – будто вынырнула из тёплой воды. Её пальцы дрожали, когда она принимала настой, и я прикоснулась к её запястью – совсем легко, не навязываясь. – Всё в порядке, он вам поможет.

Она кивнула, не поднимая взгляда.

– Пить по три капли на ночь, разбавляя в горячем молоке или воде с мёдом, – сказала я. – Но – не более семи ночей подряд. Если начнут сниться сны, которые… слишком живые, – сделала паузу, – возвращайтесь сразу. Увеличу дозировку.

Девушка вытянула из внутреннего кармана промокшей накидки несколько серебряных дариев и положила их на прилавок.

– Оставьте. – Я жестом отодвинула две монеты назад. – Студентам скидка, особенно в сезон надвигающихся экзаменов.

Она впервые улыбнулась – натянуто, но искренне, – и, спешно рассыпаясь в словах благодарности, прижимая флакон к груди, как самое дорогое – выскочила в дождь, натянув капюшон. Торш пробурчал что-то одобрительное с подоконника, оценив мой жест со скидкой, и вернулся к своему медоэлю, подхватывая кружку с листочками. Ловко отправил книгу на место – небольшой стеллаж рядом с подоконником, заваленным подушками – этот стеллаж принадлежал персонально Торшу – он всегда знал, какую книгу подсунуть мне или гостю, который не может определиться, чего ему хочется. Та еще акула бизнеса – просто методы у него свои, ненавязчивые и особенные.

Я кинула взгляд на настенные часы – старинные, серебряные, с ажурными стрелками – до заседания Совета внезапно оставалось меньше часа. Я спешно переоделась – в лавке всегда хранился сменный комплект одежды, более парадный – так как на заседание могли вызвать срочно: надела сухой тёмно-синий плащ с вышитыми серебром краями – цвет Тихого Круга, хоть сам Круг и перестал существовать – всё-таки, я его бывшая воспитанница. Волосы собрала в тугую косу, вплетя в неё шнур с обсидиановой бусиной – знаком, что я не просто ведьма, а Хранительница Тени. Серебрянные татуировки на руках и груди приятно обдало теплом от касания с обсидианом. Палец приятно охладил тяжелый металл— кольцо с печатью, дававшее мне право голоса в Совете, пусть пока временное и до сих пор – не совсем уверенное. Заседание собиралось по таинственному, но какому-то определенно очень важному поводу – раз вызвали даже меня. Раздав Торшу указания, я вышла из лавки – дождь уже стих и идти было намного приятнее – было прохладно, но тенлист мне не понадобился.

Совет собирался в Зале Семерых – высокой округлой комнате на вершине Временной Башни, в самом сердце Иль-де-Вирела. Я поднялась по винтовой лестнице, шагая в унисон с гулким звоном шагов других обитателей башни, невидимых в данный момент. Стража у Зала Совета услужливо кивнула мне, распахивая тяжелые, высоченные дубовые двери – каждый раз я чувствовала себя принцессой, проходя через них – древние двери закрылись за моей фигурой с величественным скрипом старинного дерева. Внутри зал был окутан свечным полумраком – несмотря на обеденное время, было немного сумрачно из-за отсутствия солнца – плящущими языками пламени на стенах и небольшим напряжением, прямо-таки царившим в воздухе. Стены покрывали старинные фрески: стилизованные изображения великих магов, богов и прообразов их магических откликов. Над всем – барельеф Ткани Снов – зачарованный, магический, похожий на звездноё небо – его нити тянулись по потолку, переплетаясь над головами присутствующих.

Во главе круглого стола – элериарх Шардена, Примарх Иль-де-Вирела, Председательница Совета Семерых, Первый Лик Совета, госпожа Ауриэль Тенцзар. Женщина неопределенного возраста с лицом, отточенным, как клинок, и серыми, сухими глазами, в которых плескалась уверенная власть, опыт прожитых лет и боги знают что еще. Я боялась эту женщину – она могла быть добра и мила с человеком, а через секунду – всадить ему клинок в сердце. На ней – неизменный темно-красный плащ Совета, и строгое серое платье – без излишеств, но с идеальной посадкой – от лучших швейных мастериц Шардена. Светлые волосы убраны в высокий, идеальный пучок, кричащий о высокой должности, чопорности и безупречности своей обладательницы. И – разумеется, ожерелье из магической стали, заключавшее в себе печать Совета – она не привлекала внимания своей яркостью, не требовала ни хвастливого величия, ни тяжелой золочёности. Это было нечто гораздо более изысканное – неформальная, почти невидимая власть, скрытая за символом, который ощущался не через внешние детали, а через внутреннее восприятие. Глаз, выгравированный на металле, казался живым – его зрачок, словно бездонное зеркало, поглощал всё вокруг, но не показывал ничего. Он смотрел не только на меня, но и в меня, проникал через оболочку, открывая то, что скрыто. Этот глаз был мудр, но и опасен, как всякая сила, что видит истину.

Его окружал круг – тонкий, почти незаметный, но строгий и целостный, как сама магия. Это был символ завершённости, олицетворение единства и невидимой защиты. Он не стеснялся своей простоты, в этой минималистичной форме заключалась сила. Круг – как та невидимая сеть, что пронизывает мир, соединяя все его части в единую ткань, и в то же время способная в нужный момент удержать хаос, прежде чем он разорвёт всё вокруг. Вдоль контура глаза в серебристом свете проступали тонкие линии, как магические потоки, невидимые, но ощутимые, тихо свернувшиеся в круге, как светлая нить, что переплетает судьбы.Он не был зловещим, но в его присутствии ощущалась некая тяжесть, тень, что висела на воздухе. Ведь, как известно, глаза видят не только то, что есть, но и то, что скрыто за пеленой.

– Госпожа Мирст, – кивнула она, когда двери за мной затворились. – присаживайтесь. Остальные уже собрались.

Я окинула взглядом Зал Совета – пространство было залито мягким, рассеянным, сумрачным светом пасмурного дня, исходящим от огромных витражных окон, устремляющихся к небу. Эти окна не просто пропускают свет, они впускают в зал жизнь города: из них видна Туманная площадь, всегда полная людей, шумящих и переживающих судьбы, что решаются здесь. Основной элемент зала – огромный круглый стол, вырезанный из тёмного дуба, обрамлённый серебристо-золотыми вставками. Это место для Семи и Асессоров, места для каждого члена Совета – Хранителя Законов, Покровителя Здравия, Стража Казны, Магистра Торговли, Мастера Образования, Рихтаржа Иль-де-Вирела и – куда же без него – Магистра Теней. Каждое кресло с высокой спинкой, украшено сложной резьбой. В центре зала – камин, разжигаемый исключительно в холодные месяцы, его жар согревает пространство и добавляет мягкости в тени, которые так часто ластятся по этим стенам. Сегодня камин разожгли и он уютно потрескивал, поедая брёвна – это определенно добавляло камерности происходящему. Всё внутри зала – от его убранства до хрупкой, почти невидимой энергии, витавшей в воздухе – пронизано величием. Здесь не стоит спешить. Время словно растягивается в ожидании решений, каждое слово звучит как грозовая туча, нависшая над будущим.

Я окинула взглядом красные плащи за круглым столом:

По правую руку от Ауриэль, с идеально прямой спиной, восседал Лаэрк Рейлтан – Хранитель Законов и Войны, префект Карал Вельторна, Второй Лик Совета. Лицо Лаэрка словно вырезано из обветренного гранита, без излишеств, только то, что нужно для жизни и существования: прямой острый нос, жёсткий подбородок, широкие скулы. Его кожа – землистого оттенка, черныё волосы с сединой, пробившейся не только в висках, но и в бровях, что делало его взгляд ещё суровее. Глаза – тёмные, почти чёрные, будто два высохших угля, но с живой искрой внутри. Голос Лаэрка был звучащим, как сухие страницы Свода Законов Шардена. Он верил в порядок больше, чем в правду. Курирует стражу, тактику и оборону, армию Шардена, является префектом Карал Вельторна – учебного бастиона и штаба стратегической подготовки лигатов, городской стражи Шардена.

По левую руку от Ауриэль – Вараст Дархан – Сенешаль Элериарха Шардена, Мастер Образования, ректор Шарденской академии, Третий Лик Совета – массивный, с лицом, пересечённым старыми шрамами. Не терпел слабости, говорил редко, но метко. Был скрытным, имел не запоминающуюся внешность – но благодаря ему и его хватке в образовании – академии Шардена вышли на новый уровень, подготавливая невероятно способных магов – студентам было тяжело учиться, но после обучения – выпускников Шарденской академии расхватывали, как горячие пирожки, предлагая им самые высокие посты по всему Шардену.

Рядом с Варастом – Майэ Секали – Рихтарж Иль-де-Вериля, Четвертый Лик Совета, статная, элегантная, роскошная женщина с кожей цвета кофе и голосом, похожим на стелющийся бархат. Поддерживала порядок и занималась благоустройством города – на её хрупких плечах лежала ответственность за чистоту, красоту, стиль Иль-де-Вирела, а также – все забавы, развлечения и искусства – театры, салоны, таверны находились под её покровительством. Сама она выглядела всегда как живое воплощение слова "изящество" – идеальная укладка, макияж, наряд (не всегда уместный на заседании – даже сейчас под её красным плащом виднелось неприличное декольте) – мага, которому бы эта должность подходила лучше, чем Майэ – просто не сыскать.

С Майэ тихо переговаривалась Хельта Льоренс – Страж Казны, Шестой Лик Совета, Магистр торговли и дипломатических соглашений Шардена – отвечающая за государственную казну Шардена, провизию, дипломатические визиты и решение неудобных вопросов между государствами – тонкая, худая, элегантная блондинка – холодная, как утренняя изморозь. Её улыбка никогда не доходила до глаз. Вечно с записями, одержима числами. Хитра, но не злонамерена. Из-за своих широко посаженных глаз и массивной челюсти – похожа на лошадь. Очень противную, дипломатичную, помешанную на деньгах и расчётах, но всё-таки – лошадь. Несколько лет назад мы с ней немного повздорили – и с того момента я не питала к блондинке особой симпатии.

Нейтрально улыбнулась мне Тиселла Верейн, Покровитель Здравия, Седьмой Лик Совета – женщина с копной каштановых волос, ясным взглядом и строгим лицом, будто вырезанным из фарфора. Всегда в тёмно-синем одеянии с серебряной вышивкой и заколкой с эмблемой чаши, обвитой змеями. Руководит больницами, целителями и контролем над лечебными зельями в Шардене – в том числе и моими – приходит проверять качество отваров в "Пеплотравы" с завидной регулярностью. Говорит редко, но точно; уважаема за знания и холодную компетентность. Считает магию Тени непредсказуемой и относится ко мне с настороженным уважением – как и я к ней. Никогда не знаешь, что ожидать от целительницы, которая разбирается в ядах еще лучше, чем я.

И, наконец, мне кивнуло главное зло – Эврен Хаэль, Магистр Теней, гвардиан Карал Вельторна, Пятый Лик Совета – во всем чёрном – не считая красного плаща – высокий, сильный, с телом воина, закалённого не только мечом, но и Тенью. Чёрные волосы до плеч собраны в низкий хвост, лицо суровое, с резкими скулами и прямым, точёным носом. Глаза – стальные, цепкие, в них всегда что-то затаённое. Никогда не узнаешь, что на самом деле у него на уме. Движется плавно, как хищник в полутьме, говорит нечасто, но когда вступает в диалог – голос ложится, как бархат с лезвием внутри. За его плечами – обучение в Карал Вельторне, несколько лет службы в армии Шардена, где ему удалось занять пост гвардиана и заслужить безусловное уважение всех лигатов Шардена, а после – благодаря своему высокому уровню Магии Тени – получил приглашение на должность в Совете и инициировал основание Тихого Круга. Правда, восстание ему не удалось предотвратить – но удалось уцелеть – жаль, что страшной ценой убийства своих друзей и учеников. Смутное было время. Эврен следит за всеми проявлениями Тени в Шардене, ведёт скрытые дела Совета, контролирует нестабильных магов, в том числе и меня – его подопечную.

Помимо семерых красных плащей, за столом расположились:

Литарион – хронист-летописец, молодой маг, с чернилами на пальцах и вечной книгой, чья толщина могла побороться с объёмом Свода Законов Шардена. Иногда казалось, что он уже записывает мои слова до того, как я их сказала. Литариону поручалось вести записи всех заседаний Совета, конспектировать все принятые решения и сомнения красных плащей. Лицо его было будто вырезанным из пергамента и покрытым тонкой пылью чернил. Кожа бледная, как лунный свет, под глазами – синева от недосыпа. Волосы – пепельные, чуть вьющиеся, постоянно падают на глаза. Глаза же – серо-зелёные, глубокие, словно всегда читают не человека, а то, что внутри. Говорит тихо, сдержанно, но память – цепкая, взгляд – внимательный, словно он уже знает, чем всё закончится.

Игриво, с ухмылкой, подмигнул мне подведенным глазом Ирис Талькар, вальяжно развалившийся на древнем стуле – бывший вор, разведчик и шпион Совета, лучший знаток улиц, заговоров, замыслов, краж – хоть криминала в Шардене почти не было – я уверена, что к немалому количеству арестов негодяев лигатами – Ирис нормально так приложил свою руку, унизанную кольцами. Обладатель длинных волос почти до лопаток, темнобровый, нахальный и страшно остроумный наглец, невероятно простой в своих манерах. Карие глаза, хитрая улыбка – рядом с ним всегда присутствовали двое: вечное чувство лёгкой опасности и витающий в воздухе флёр саркастичного юмора. Он, звякнув сотней цепочек на своей шее (и ничуть не переживая об уместности аксессуаров) – похлопал ладонью, пальцы которой были украшены, наверное, двадцатью кольцами всех видов, форм и размеров, по стулу рядом с собой – я тихо поспешила присесть рядом, шепотом поприветствовав друга. Однажды Ирис спас сына Вараста Дархана от нападения теневого мага сразу после восстания Тихого Круга – и с тех пор работает на Совет, выполняя то, что другим поручать очень неудобно и незаконно – Ауриэль посчитала, что Совету нужен такой человек здесь, а не в тюрьме Ауланнар, откуда не возвращаются. Мой закадычный друг, не боится звать меня ведьмой, но я знаю, что этот прохвост всегда будет первым, кто встанет рядом на мою защиту. Владел откликом Вейлана – был силен в ветре и пламени.

Напротив – через стол – как удачно! – сидела Эльса Верин, которая кокетливо улыбнулась мне, поиграв идеальными рыжими бровями – настоящая красотка. Служительница при Магистрате Внутренней Безопасности – ответвлении Совета – ведающая связью с горожанами и сбором слухов. По сути – полуофициальный голос улиц: наблюдает, записывает, доносит. Тонкая, быстрая, остроумная, не лезущая за словом в карман, но всегда в тени разговоров – та самая стена, у которой есть уши. Всегда с безупречной укладкой – ярко-медная грива лежала волосок к волоску, в невероятной красоты волне. Хитрые, подведенные черными стрелами, глаза цвета светлой листвы, обрамлённые густыми ресницами. Лёгкая, пружинящая походка. Всегда в красном и чертовски сексуальна – даже сейчас тёмно-зеленую рубашку подруга подчеркнула обтягивающим красным корсетом. Ботинки и помада – в тон корсету – она хороша, она знала об этом и пользовалась этим. Эльса знает, где у кого болит, что скрывают лавочники и кто в какой подвал уносит магические реликвии. Моя вторая закадычная подруга – наравне с Ирисом – служба в Совете свела нас, словно сама богиня судьбы со смехом Эринта переплела наши нити, завязав их в морской узел.

Эльса попала в Совет не потому, что её звали – а потому что её уже невозможно было игнорировать. Всё началось с небольшого скандала. Официально – неразбериха, "человеческий фактор" в налоговых отчётах. Неофициально – цепочка лавок на улице Скрипящих Фонарей годами вела двойные книги, нормально так привирая о своих реальных доходах, следовательно – уклоняясь от части уплаты налогов. И именно Эльса – служащая тогда ещё простым лигатом Иль-де-Вирела – нашла несостыковку, заговорила, когда остальные предпочли бы молчать. Не просто обвинила – связала ниточки, приложила схемы, привела свидетелей, опросила реальных покупателей. И, главное – не поддалась ни на золото, ни на угрозы торговцев. Совет в ярости закрыл лавки виновых, а Хельта Льоренс была тогда несколько месяцев в опале госпожи Ауриэль за столь грубую ошибку и неосмотрительность. Вместо того, чтобы сухо поблагодарить Эльсу за заслуги перед Иль-де-Вирелом, Совет её поглотил – в надежде направить острый язык в еще более полезное русло. Глупо было растрачивать талант Эльсы на простую службу лигатом, гоняющих по улицам хулиганящих студентов да пьянчуг. Так она стала Служительницей при Магистрате Внутренней Безопасности, заняв место, где нужно было быть ушами и глазами – и языком, когда требовалось сообщить что-то "от имени Совета", не пачкая его руки. Эльса – любимица богини Мирас и виртуозно владеет иллюзиями – целительство ей давалось не очень хорошо, но насморк вылечить Эльса точно могла.

– Объявляю Совет открытым. Сегодня я срочно вызвала всех вас, – привлекая общее внимание и заставляя все переговоры утихнуть, начала речь Ауриэль, – потому что Тень, к нашему великому сожалению, снова дала о себе знать.

Что? Я кожей почувствовала, как в воздухе что-то незримо дрогнуло – все присутствующие замерли, будто время на мгновение остановилось, и сердце моё – вместе с ним. Ауриэль наклонилась вперёд, к круглому столу, скрестив пальцы поверх сложенных бумаг, и глаза её – светло-серые, сухие, как зимний лёд – остановились на мне. Я поёжилась – и новость не радовала, и взгляд у Ауриэль был такой, словно она знает все мои тайны – вплоть до украденной из лавки кристальной булочки двенадцать лет назад.

– По вчерашнему донесению Магистра Теней, отслеживающего все изменения Тени – господина Эврена Хаэля, нашего Пятого Лика – лавка редкостей в районе Северных древностей пострадала. Была под охраной, хоть и…достаточно формальной. Там хранили артефакт временно – с помощью миридов и наших теневых магов – мы хотели создать Сферу Отклика с таким же действием, но без Магии Тени – до этого она хранилась в Шарденской академии. Потребность в создании другого артефакта возникла после того, как одному студенту – впервые за десять лет – после взаимодействия со Сферой откликнулась Этерна. Мы приняли решение не обучать юнца Магии Тени – это слишком опасно, и сейчас – остаётся только надеяться, что он не начнёт делать это самостоятельно. Я думаю, вы все знаете Сферу – древний теневой артефакт, нестабильного свойства, который определял, кто из богов откликнулся тому или иному студенту, а также – присутствовал на всех пропускных пунктах для контроля откликов прибывающих в город магов. Сфера реагирует на внешние воздействия, изменяя форму и интенсивность магического излучения в зависимости от того, в чьих руках она находится. Это может быть опасным, поскольку в руках сильного теневого мага она может создавать магические аномалии или даже вызывать неконтролируемые изменения в пространственно-временном континууме, если не контролировать её энергию при попадании не в те руки. А она – попала не в те руки.

По залу прокатился беспокойный ропот. Я знала и видела Сферу – и в обычной жизни, правда, стража всегда кривила морду, увидев серебряные искры Тени в вихре Сферы, когда я касалась её прохладной поверности. Учёные маги Совета приглашали меня и Магистра Теней взглянуть именно на ныне украденный артефакт, изучить отпечаток магии, чтобы дать совет, как возможно было сделать что-то похожее без воззвания к Этерне. Теневые артефакты, попавшие к злонамеренным магам, были очень и очень опасны, но случаев кражи не было уже очень много лет, поэтому – порой к их охране относились спустя рукава – все привыкли, что в Иль-де-Виреле безопасно – тем более, все теневые маги (кроме меня и Магистра Теней) были уничтожены пять лет назад. Глупейшая ошибка человечности, доверия миру, идиотский "человеческий фактор", которым часто прикрывали откровенную безалаберность и пренебрежение должностными обязанностями.

– Пострадавших нет? – уточнила я, чувствуя, как нехорошее предчувствие ворочается в груди, царапая нутро своими огромными, острыми кинжалами-когтями – "бойся, бойся, Айлин" – шептало оно.

– Только витрины. И здравый смысл, если верить донесению Ириса. – Ауриэль отпустила кривую, почти незаметную усмешку одними губами, не затрагивая глаза. – Магия в воздухе… неясная. Если кражу совершил кто-то из бывших учеников Круга – это очень опрометчивый поступок, ведь магию тени легко считать – у каждой есть уникальный отпечаток. Но всё равно – мы не можем позволить, чтобы такие вещи попадали в чужие руки.

Лаэрк Рейлтан сощурился и пробасил:

– Вы хотите сказать, её украли прямо из-под носа Совета? И никто не заметил? Лигаты? Стража Иль-де-Вирела? Теневые маги не ощутили всплеска силы Этерны?

– Мы не следим за тем, что… считалось мёртвым, – пискляво, с мерзкой усмешкой вставила Хельта-лошадь-Льоренс. – Мы перестали бояться Тени после того, как почти весь Круг был…ликвидирован. Жаль, но именно это и стало слабостью Совета, глупейшим просчётом. Мы считали, что все теневые маги, кроме дражайшего магистра Хаэля и милой госпожи Мистр – мертвы. Мальчишка из академии – не в счёт. Но вы уверены, что нам не придется потом разбираться с ним? Что он не доставит нам проблем и не станет угрозой – не слишком ли опрометчиво будет думать, что неопытный маг просто проигнорирует такую силу в своих руках?

Госпожа элериарх кивнула Льоренс и обратилась к Лаэрку.

– Да, господин Рейлтан, я признаю свою…ошибку. – бесцветным голосом произнесла Ауриэль, повернувшись к нему лицом. – Не обеспечить хранению столь важного артефакта Стражу Совета – то действительно полностью моя вина – маги Тихого Круга не давали знать о себе более пяти лет, мы были уверены, что они все давно кормят в земле червей. Или гниют во временных петлях Тени. Лаэрк, в городе, благодаря лигатам и вашей работе – полностью безопасно. Было до этого момента. – прищурилась Первый Лик Совета и в голосе её тотчас зазвучали стальные нотки. – Но о том, почему Северные древности не патрулировались в тот день, мы с вами побеседуем…отдельно. Как и о том, что делать с мальчишкой. – отчеканила элериах.

Лаэрк по-военному кивнул, не выказав боле никаких эмоций. Я сдержалась, чтобы не поперхнуться, и лишь вытаращила глаза, глядя на Эльсу напротив меня – та сидела с глазами точно такого же размера. Определенно – наши глаза сейчас стремились стать похожими на чайные блюдечки из лавки Лавра – мои блюдца – светло-серые, перламутровые; блюдца Эльсы – цвета весенней, свежей травы – потому что Элериах Шардена, Примарх Иль-де-Вирела, Председательница Совета Семерых, госпожа Ауриэль Тенцзар никогда вот так, открыто, на заседании Совета, среди красных плащей и Асессоров (тех, кто присутствовал на Заседаниях, состоял в ответвлениях Совета или выполнял задания по поручениям Совета, имел право голоса, но менее весомое, чем у красных плащей – в данный момент – я, Ирис и Эльса) никогда не признавала своих ошибок и уж тем более – не извинялась.

Ирис, наш общий друг, не разделив (или не заметив) нашего замешательства, разрядил гнетущую обстановку – громогласно хохотнул, хлопнув ладонью по столу – жалобно пискнули два десятка серебряных колец на его пальцах – магический стол, кажется, закипел от такого безалаберного отношения к себе, реликвии Шардена. Клянусь, если бы столешницы умели разговаривать – дуб бы тут же задохнулся от гнева и завопил – "что вы себе позволяете, экий нахал! уважайте Шарден и его наследие, вы, гнусный свин!" – прямо послышалось мне из небольшой трещины на столе.      – Ну наконец-то, движуха! Я уж думал, что здесь только бумаги перекладывают. Разрешите мне принять участие, госпожа Тенцзар. Кто как не я проберётся в подвал, куда даже крыс не зовут? Северные древности – это как раз такое местечко. Разруха, пьянчуги, бордели – всё, как я люблю.

Пауза. Густая, как смола – можно было услышать взмахи ресниц семерых красных плащей. Где-то, кажется, застрекотал сверчок – в октябре? Святая Этерна. Я затаила дыхание и боковым зрением посмотрела на друга, ожидая развязки – не выгонит ли его прямо сейчас с заседания госпожа элериарх? Или её терпение лопнет и Ауриэль сошлёт его в Ауланнар?

– Господин Талькар, – вкрадчиво прознесла Тенцзар, медленно переводя с Рейлтана на Ириса свой взгляд. – Если бы я хотела послать вороватого шута и хама в подвал – взамен него я бы пригласила на заседание крысу из Северных Древностей. Она хотя бы не разбрасывается неосторожными, неуместными словами на заседании Совета.

Эльса тихо прыснула в кулак, замаскировав это под кашель и переглянувшись со мной – я подметила, что глаза уже вернулись к нормальному размеру; а Ирис примирительно поднял руки и шутливо поклонился, с честью приняв поражение в этом противостоянии – ему явно все еще хотелось жить, а не гнить в Ауланнаре. Но подлец тихо, так, что услышала только я – пробормотал, опасно, на грани всех мыслимых приличий, приблизившись к моему уху – "я бы плиглясила на засетание клысу". Придурок! Я еле сдержала хохот, но тихо шепнула ему ой-какое-нелестное оскорбление в ответ, тоже так, чтобы услышал только он. Ирис сощурился и ощутимо пнул меня под столом металлическим носком своего ботинка. Почему именно на самых важных заседаниях, встречах – такие глупые, детские вещи кажутся самыми смешными в мире?

– Итак, – как ни в чем не бывало, продолжила элериарх. – Мы подозреваем, что действовал кто-то из тех, кто раньше учился или преподавал в Тихом Круге. Кто умеет чувствовать тень – но больше не связан с Советом. Кто-то, кто всё-таки ускользнул из-под наблюдения. Кто-то, кого мы считали мёртвым – и он либо всегда был в Иль-де-Виреле, либо как-то смог обмануть – в возможности чего я очень сильно сомневаюсь -стражу и городскую Сферу Отклика, которая контролирует всех приезжих гостей Иль-де-Вирела на предмет того, отклик какого бога или богини получил маг.

Вараст Дархан, как всегда, был сух и язвителен:

– Удобно, что никто, кроме двоих теневых магов, не способен почувствовать эти отпечатки магии.

– А вы попробуйте, вдруг Тень вам откликнется? – прошипела я, даже не подумав над разумностью ответа. – Но, боюсь, вас магия сожжёт раньше, чем вы успеете сказать «совет».

Сенешаль стушевался, но некрасиво побагровел от ярости до самых кончиков ушей. По Залу тихой волной поднялся беспокойный шёпот красных плащей. Лишь Лаэрк Рейлтан, шумно выдохнув, потёр ладонью лицо – очередная проблема свалилась тяжелым грузом на его плечи. Ауриэль проигнорировала колкость Вараста и снова перевела взгляд на меня – да я сегодня, очевидно, местная знаменитость! – в этом взгляде элериарха не было эмоций – только необходимость, необходимость использовать меня как инструмент. В очередной раз.

– Госпожа Мирст почувствует, если Сфера всё ещё активна, цела и сможет отследить артефакт. Либо, возможно, кто-то из вас двоих узнает отпечаток магии вора. Пусть и магистром Теней является господин Хаэль, – она кивнула Эврену, который коротко ответил ей тем же, – я не буду отрицать что у Асессора Айлин самый высокий уровень чувствительности к Магии Тени. Мирст и Хаэль отправятся в Северные древности. Магистр знает тех, кто гипотетически мог это сделать – это мог быть кто-то из уцелевших учеников или наставников. И, конечно, Эврен все еще куратор и поручитель Айлин, хотите вы того или нет, нравится вам это или нет. Отправляетесь сразу после заседания. Если понадобится – возьмите с собой Талькара. Мирст, Хаэль, вопросы?

"Нет, госпожа элериарх," – в унисон ответили мы с Эвреном, кинув друг на друга короткие взгляды. Порой он был невыносим – мы работаем в паре уже пять лет – вернее, он – мой надзиратель, тюремщик и сторожевой пёс вот уже пять лет. Я попала в Совет сразу после восстания Тихого Круга, основателем которого был Эврен. Во-первых – он сумел доказать элериарху Ауриэль и Хранителю Законов и Войны Рейлтану, который считал это восстание своим личным упущением – свою непричастность к заговору и диверсии, а во-вторых – лично поручился за меня, как за самую сильную ведьму Круга, оставшуюся в живых. Он смог уговорить Совет сохранить мне жизнь, надавив на то, что я могу приносить пользу Совету в расследовании преступлений, где была задействована теневая магия – ведь мой уровень был практически равен уровню самого Магистра, а чувствительность к Магии Теней – даже больше, чем у него самого. Я, конечно же, ему благодарна за спасение жизни – но иногда он бесил меня так, что мои серебряные татуировки, нанесенные Тихим Кругом от груди до кончиков пальцев – раскалялись. Например, сцена, которая произошла пять лет назад, практически сразу после того, как меня приняли в Асессоры Совета:

Внутри Временной башни, пять лет назад. Зал Семерых. Поздний вечер.

– …исходя из показаний магического дозора, всплеск произошёл на стыке каналов, в районе Старого моста, – вещал Лаэрк Рейлтан, и голос его тёк, как вязкий мед, что уже успел засахариться. Заседание шло уже невозможно долго, скучно и уныло – но, конечно, это было лучше, чем кормить собой червей в земле. Я сидела рядом с Эвреном – моим куратором и поручителем – и слушала нудные речи, уставившись в витражные окна, за которыми медленно тонул закат, окрашивая стекла алым. На руке у меня дрожало серебро – магия пульсировала с тревожной ритмичностью. Я была еще непрофессиональна, и не умела сдерживать свои силы – порой магия очень показательно давала о себе знать, позволяя читать мое истинное состояние как открытую книгу. Но в Совете мне не дано было право голоса, я была Асессором, но все понимали – я присутствовала здесь формально, лишь для того, чтобы я была под присмотром Эврена и никого не убила – но… ведь доверие можно завоевать правыми речами?

– Простите, – я, неловко проехавшись стулом по полу, поднялась с места, не дождавшись, пока меня попросят – да и не попросили бы, на самом деле. – Но вы все либо не видите очевидного, либо очень удобно делаете вид, что не видите.

Тишина зазвенела. Все головы мигом повернулись ко мне. Госпожа элериах, Ауриэль Тенцзар, приоткрыла рот в немом удивлении – непозволительная демонстрация истинных эмоций! А Эврен – кажется, он закипел – до этой секунды он казался каменной фигурой, даже не шелохнулся за два часа заседания – но я услышала, как он шумно выдохнул через ноздри.

Наверное, я выглядела дико смешно и нелепо – пятнадцатилетний нескладный подросток – растрепанные пепельные волосы, ярко-красные, заплаканные от скорби по друзьям, глаза. Старое платье Тихого Круга, запятнанное и заштопанное – у меня было много хорошей одежды, но это платье было безумно мне дорого – единственное, что я унесла из Круга (кроме Торша). Неопытный теневой маг, пытающийся чему-то научить красные плащи, которые заседали тут десятками лет – но тогда меня это не волновало. Глупая девчонка, не понимающая, что её доверие действительно предали, и до сих пор старающаяся верить в то, что мир очень прост и все могут просто жить в согласии и равноправии. Я, как будто не замечая замешательства Совета, продолжила, игнорируя назревающую дыру с правой стороны моего лица – это взглядом её буравит куратор:

– Вчерашний всплеск совпал по структуре с тем, что случился два года назад в Тихом саду. Тогда никто не поверил, что это был контролируемый вызов Тени. Сейчас – та же амплитуда, тот же резонанс. Если бы вы хотя бы раз открыли архивы Круга…

– Эти архивы с недавних пор запрещены, – зашипев, холодно оборвала её Хельта Льоренс— И ты прекрасно знаешь это, девочка. Это знаю даже я, Страж Казны, как это не знать тебе, воспитаннице Тихого Круга?

– Представьте себе! Магия Тени запретами не управляется, – выпалила я, парируя. – Она просто происходит! Происходит бесконтрольно – особенно сейчас, когда вы перебили всех теневых магов. Этерна в бешенстве! Так может, стоит стать союзниками с ней, а не врагами?!

Одновременно с возмущенным аханьем Хельты, больше похожим на змеиное шипение – густое полотно тишины разорвал звук скрипнувшего стула – в этот момент Эврен поднялся, нависнув огромной обсидиановой глыбой надо мной. Он не сказал ни слова – просто бесцеремонно схватил меня за локоть, прошёл через Зал – быстро, бесшумно, как хищник, поймавший свою добычу, и выволок в коридор – прямо под изумлённые взгляды всего Совета и остальных присутствующих Асессоров – совсем еще зеленых Ириса и Эльсу. Хлопнули массивные дубовые двери Зала, отрезая пути к отсуплению. Стражники по бокам от дверей недоумённо воззрились на наш дуэт, переглянувшись.

– ЧТО. ТЫ. ТВОРИШЬ?! – прорычал он, резко толкая меня к стене, аккурат рядом с каменным барельефом. Еще чуть-чуть – и он бы орал на труп – барельеф был острым. Его рука – холодная, сильная – больно пригвоздила меня к вертикальной поверхности. Куратор смотрел мне в глаза, и во взгляде его была отнюдь не похвала за смелость, честность – как я надеялась – а самый настоящий гнев Вельмонта, не меньше – а на эмоции он был очень скуп.

– Убери руку! Я говорю то, что никто не хочет говорить, – пробурчала я, пытаясь вырваться из железной хватки своего тюремщика. – Разве ты не видишь, что…

– МИРСТ! Тебе приказано, приказано мною, молчать, пока ты – долбаный Асессор, а не советник! – перебил он, теперь хватая меня за плечи двумя руками – стена впилась в лопатки, глаза стремились вылезти из орбит от боли. – Что сложного – посидеть три часа и просто помолчать?! Ты нарушаешь протокол, благодаря которому ты здесь, за соблюдение тобой правил которого я отвечаю головой! Ты здесь – только благодаря моей доброте и нежеланию губить твой талант, а ты – подрываешь моё доверие. Ты – до сих пор угроза в глазах Совета. И ты предлагаешь снова открыться магии Тени? Когда мой же Тихий Круг месяц назад устроил восстание и едва не перебил Совет, а вместе с ним – и весь Иль-де-Вирел?! Ты понимаешь, насколько шаткое и мое, и твое положение, тупая ты дура?! – громогласные, брошенные, как пощечина, возгласы куратора эхом отражались от стен коридора – "дура, дура, дура…" – вторило его голосом само здание Совета.

Умом я понимала, что он был прав. Чертовски прав – я дура и не понимала очевидного. Но мне было так больно и обидно от того, что вся моя привычная жизнь в один миг была разрушена, и теперь я обязана расплачиваться за то, что жива, тем, что сижу и любезничаю на идиотских заседаниях без права голоса. Я обязана слушать, как красные плащи отрицают необходимость изучения Магии Тени, как они перешептываются о моих серебряных татуировках, как опасаются смотреть мне в глаза – а уж о первой встрече с Советом я и вспоминать не хочу – госпоже Тенцзар пришлось тогда завершить заседание раньше времени, потому что все, кроме неё и Эврена были несогласны с их совместным решением.

Теперь я обязана слушать, как моих дорогих наставников, друзей – которые поголовно теперь были мертвы – называют изменниками, диверсантами, подлецами. Иногда я думала, что лучше бы я умерла вместе с ними – пусть меня бы вовлекли в заговор, пусть я бы тоже совершила государственную измену. Назойливая мысль с того самого дня плотно сидела в моей голове – я виновата, виновата в том, что я жива – а они нет. Я виновата в том, что мне повезло, что мне сохранили жизнь… моя дорогая подруга Лиарен, добрая хозяйка Веда, наставник Райс – все были мертвы. Я позорно икнула, сдерживая очередные рыдания – но предательская, одинокая слеза всё-таки капнула на руку куратора, которая все еще прижимала меня к стене.

– Я не боюсь их. – одним выходом произнесла я, боясь разреветься, если произнесу больше четырёх слов.

Что-то неизвестное в его взгляде дернулось. На миг – и сразу пропало. Осталась только та сдержанная ярость, которая, казалось, питала его с детства, и в целом – обеспечивала жизнедеятельность всего его организма, была топливом, разжигая в нём непонятную ненависть ко мне день за днём. Это был холодный, колкий, пугающий, строгий взгляд. Так смотрели архонтеры лигатов на преступников – беспощадно, презрительно, с полным безразличием относясь к их дальнейшей судьбе. Он приблизился вплотную к моему лицу – ноздри щекотнул терпкий, острый, яркий аромат пепла и тиса. Я нутром почувствовала, как тень за его спиной шевельнулась, будто живая – в целом, с его уровнем магии Тени – это было не исключено. Я вжалась в уже родную стену еще плотнее, от греха подальше, игнорируя саднящие лопатки.

– Если. Ты. Произнесешь. Ещё. Слово. Которое. Заставит. Совет. Или. Меня. Усомниться. В. Тебе, – по-военному отчеканил магистр, медленно, делая четкие паузы после каждого слова. – Ещё хоть одно слово, хоть один намёк, Айлин, и не Совет отдаст приказ о твоей казни – а я лично тебя задушу. Не потому, что ты опасна. А потому, что ты портишь мою репутацию, которую я выстраивал годами, выгрызал зубами, завоёвывал кровью и убийствами недругов уже тогда, когда тебя еще даже в планах не было. И я не позволю такой глупой идиотке, как ты – пошатнуть моё положение. Не заставляй меня жалеть о моём решении сохранить тебе жизнь.

Я потупила глаза – татуировки на теле обжигали, он меня злил, хотелось кинуться ему в лицо, хотелось призвать Тень, чтобы – если не убить, хотя бы вмазать ему как следует – но он был прав. Был прав, как и всегда – и я сдавленно кивнула, незаметно утирая и без того красные глаза краем потрёпанного рукава. Магистр Теней, Пятый Лик Совета смотрел на меня ещё секунду – я подняла взгляд, встретившись с ним глазами – гнев в его темных зеркалах души поутих, тени спрятались – в коридоре резко посветлело, хоть и без того был поздний вечер. Потом мужчина резко отступил, пропуская меня к дубовым дверям.

– Возвращайся в Зал. И держи рот на замке, будь так добра.

Я вернулась. И не сказала больше ни слова в тот вечер.

Эврен

Эврен стоял спиной к стене с барельефом, где еще пару минут назад он едва не придушил свою подопечную. Магистр разжал пальцы – только теперь заметил, что в ладони осталась капля крови. Не девчонки – своя. Сжал кулак слишком сильно. Не в первый раз – и, скорее всего, не в последний. Он не мог объяснить, почему эта малолетняя ведьма так действовала ему на нервы. Может, потому что говорила слишком честно, открыто, наивно и не понимала, до чего её может это довести. Может, потому что напоминала ему, каким он когда-то был, до обетов, до рангов, до той ночи, когда он впервые увидел, как его же Тень сжигает человека изнутри – крик умирающего до сих пор стоял в ушах при воспоминании о том ужасе. Она просто не понимает, о чём она толкует и в чём она пытается убедить красных плащей. А еще – она, безусловно, наглела – подставляя своего куратора перед Советом – определенно хотелось её убить – сразу стало бы проще жить.

– Идиотка, – выдохнул он, потирая ладонями лицо. – безбашенная идиотка.

Он поправил складки мантии, пригладил волосы, и только затем вернулся в Зал, как будто ничего не случилось.

Глава 2. Товар дня – неприятности

Северные Древности начинались внезапно, как шрам за искусно вышитым воротом. Один поворот – и белизна иль-де-вирельских фасадов, щедро умытых светом, обрывалась, будто её вычеркнули с улиц города. Камни на мостовой становились шершавыми, как обрывки чужих воспоминаний, окна – заколоченными, перекрытыми ставнями, а вместо яркого света фонарей – лишь жалкая, тусклая пародия на свет. Время близилось к вечеру – синие сумерки медленно, но верно сгущались, скрывая под своим пологом силуэты нашего трио.

Это место не вписывалось в остальную ткань города, и всё же продолжало на ней жить, как паразит – или как забытый бог. Я слышала, как его называли: помойное кладбище, район утечек, портовый палимпсест. Я нарекла его иначе – место, откуда проще уйти, чем исправлять его. Когда Совет лет двадцать назад принялся за капитальную реконструкцию Иль-де-Вирела, деньги текли, как весенние реки: новые арки, мраморные лестницы, площади, что сияли белизной даже в дождь. Но до Древностей руки не дошли – или не захотели дойти. Там были дома с историей – да такой мерзкой, которую всем было удобнее не разворачивать. Многие постройки принадлежали старым семьям: древним, упрямым, а иногда – и политически опасным. Кто-то жил там по-прежнему – среди призраков былого величия и ржавчины. Кто-то давно уехал, но оставил за собой печати, проклятия, заклятия – которые не отменишь ни золотом, ни голосованием. Магистр Теней, Эврен, шагал со мной рядом молча, но я знала – он чует, как и я: под нашими ногами шепчет спрятанный ото всех пласт Шардена – забытые клятвы, старые, тайные алхимические погреба, обрывки сетей, по которым неспешно, посмеиваясь, скользила Тень.

– Почему они просто не снесли этот район? – спросил Ирис, качая головой и пиная металлическим носком ботинка с пути что-то очень неэстетичное и дурно-пахнущее. Я не ответила сразу – Эврен тоже промолчал. Этот баран открыто недолюбливал Талькара, считая его слишком назойливым и порой лезущим не в своё дело – это был еще один из бесконечных предметов споров между мной и куратором. Я считала – а чего надо было ещё ожидать от бывшего вора? Галантности и манер, достойных элериарха? А Хаэль всегда закатывал глаза и пытался доказать мне, что раз этот прохвост получил звание Асессора Совета – он должен ему соответстовать. Один раз он меня так взбесил своими нравоучениями насчёт моего друга, что я бросила в эту теневую рожу свою толстую записную книгу, в которой делала пометки во время заседаний Совета – та, совершив крутой вираж – прилетела ему острым углом прямо в лоб, оставляя дивной красоты алую царапину. Мы потом месяц не разговаривали – один из лучших месяцев прошлого года.

Ветер, пахнущий прелыми перьями, нечистотами и медью, потянул меня за капюшон – я вспомнила, что нужно ответить Ирису:

– Потому что боятся, что с обломками выйдет наружу то, что… или кого… они спрятали. Тайны Совета и Шардена – неисповедимы. И я бы не стала в них лезть. – я повернула голову вбок, посмотрев снизу-вверх на великий-Пятый-Лик-Совета – Магистр Теней, не смотря на нас, чеканил шаг рядом. Невысокие каблуки его ботинок стучали военным маршем. То были шаги не просто одного из Семи – это был шаг великого Мага Тени, преисполненный тихой самоуверенности и скрытой угрозы. Его молчание раздражало – не потому что было пустым, а потому что в нём чувствовалась власть. Такая, что не кричит, не требует, не угрожает. Просто есть. Я неосознанно сжала кулаки – потому что рядом с ним всегда тесно, даже если между нами три шага. Иногда мне казалось, что он слушает не мои слова, а то, чего я не говорю. И от этого хотелось кричать – он знал, как на меня давить. И даже когда молчал – всё равно давил.

Ирис щёлкнул пальцами, заставляя уличный фонарь мигнуть, будто в насмешку.

– Звучит, как начало байки. Только без счастливого конца, – буркнул он, вытаскивая из-за лацкана плаща кинжал, не совсем ради угрозы, скорее – как привычку. Друг безумно любил своё оружие – это действительно был потрясающий красоты клинок. Даже меня он завораживал, хотя я питала тёплые чувства только к своему луку; и в целом – предпочитала дальний бой ближнему. Вместо обычной гарды отполированное до блеска стальное лезвие кинжала венчала роскошная, отлитая лучшим кузнецом Шардена, бронзовая, нагая дева, инкрустированная сапфирами цвета ночного неба в самых…интересных местах. Не знаю наверняка, доводилось ли этой красотке убивать людей – но судя по тому, что Ирис любил беседовать со своей подопечной, не выходил без неё из дома и даже дал ей имя – Селин – думаю, она определенно уже пробовала кровь врагов на вкус.

– Ты думаешь, они просто забыли про эти улицы? Очень оптимистичное мышление, я бы сказала – радужное. – усмехнувшись, я бросила взгляд на заколоченное окно, где шевельнулась тень, слишком густая, чтобы быть просто ветром или мороком – и спешно отвела глаза. В Древностях лучше делать вид, что ты ничего не видел.

– Нет, – хохотнул Ирис, забавляясь с клинком. – я думаю, они специально забыли. Как забывают имя мертвого любовника.

Переулок резко свернул на улицу Серебряной Кости – чертовски поэтично! А главное, с каким намёком и уважением к серебру теневых татуировок! – будто сам уводил нас прочь от глаз обитателей Древностей. Дома сгрудились ближе, как свидетели заговора, и воздух стал вязким – тягучим от старой магии, заклинаний и утечек. Здесь пахло медью, смолой и боги знают, чем еще. И в этом запахе – Тень – её прохладное дуновение не спутаешь ни с чем, почувствовав даже один раз в жизни. Эврен остановился первым – резко, как будто аварийная остановка магпоезда – я едва не врезалась в черную глыбу его спины и тихо ругнулась, в последний момент весьма успешно отшатнувшись назад.

– Здесь, – Магистр Теней кивнул на грязные окна лавки, из которой, судя по всему, и произошла кража.

– Ну-ну… нас вообще ждут, теневик? – насмешливо спросил Ирис, присвистнув и осмотрев лавку «Мотыль и Черниль».

Северные древности – это место, где камни мостовых ещё хранят запах лошадиного пота и прогорклого вина, а фасады домов – лежат будто маски на лицах трупов. Район затаился на отшибе, самой окраине Иль-де-Вирела, за целой сетью полуразваленных арок, под чёрными тенями шпилей, как человек, который слишком много видел и теперь притворяется мёртвым, чтобы его оставили в покое. Здания здесь – старинные, с лепниной, облупленной, как высохшая кровь на кожаном плаще. Местные маляры замазывают трещины, но краска облезает уже к следующему дождю. Вроде бы более-менее чисто, вроде прилично – но стоит присмотреться, и замечаешь: древесная гниль под лаком, трещины как будто уже не на стенах, а в самом воздухе – настолько здесь было неуютно. По улицам неспешно прогуливались женщины в достаточно откровенных нарядах из тусклого шёлка – и неприятного вида мужчины с глазами, знающими цену молчанию. Здесь полно борделей, завуалированных под «чайные комнаты» и «заведения для гурманов». Всё… относительно легально, но каждый понимает, что на деле – это мягкая яма, в которую падают те, кто слишком устал от жизни – или наоборот, пресытился ею и ищет новых впечатлений. Дворы в Северных Древностях всегда тёмные. Даже днём сюда не попадает свет – будто само солнце воротит от них свои лучи. На севере района, нависая над крышами маленьких неказистых зданий – маячит полуразрушенный амфитеатр, где теперь ночуют бродяги и тусуется всякий магический сброд. Вечером здесь пахнет палёным ладаном, горячей пылью и чем-то кисло-сладким, будто сгнившие фрукты… или что похуже.

Но есть в этом всём и нечто притягательное – особая патина упадка, бархатная, желанная, как голос дорогой любовницы. В здешних переулках всё ещё можно найти редкие лавки, а в них – алхимические трактаты с живыми формулами на полях, странные кости в шкатулках, непонятные разуму вещицы и артефакты… И, конечно, самую знаменитую достопримечательность Древностей – лавку редкостей «Мотыль и Черниль», что уже давно умело балансирует на грани между знанием и безумием. Лавку держали двое – маг Мотыль и его мирид Черниль. Этот дуэт был воистину гениальным – она изобретатели – Мотыль был родом из Мехаэрии, и искусно владел своим откликом Ферона на высочайшем уровне – периодически изобретая для Совета и Иль-де-Вирела "что-нибудь этакое". Мотыль был немного не от мира сего, но определенно поцелованным самими богами – и служил доверенным лицом Совета, а именно – лично госпожи элериарха. Именно поэтому ему и было поручено дело по созданию подобия Сферы Отклика – более Ауриэль никому не могла доверить столь важный процесс.

Черниль же – был изобретателем-подмастерьем Мотыля, но, как и всякий уважающий себя мирид, служащий торговцу – помогал своему магу в организации документации, счетах и прочей бумажной волоките, которая творческим людям определенно была чужда. К чему забивать голову наискучнейшими бумажками, если вместо этого можно изобретать, чудить и вытворять? И лучшие умы Иль-де-Вирела до сегодняшего заседания Совета думали, что их приближенных точно не станут искать в такой глуши, как Северные Древности.

Лавка "Мотыль и Черниль" была закрыта. Нет, не так, как закрывают на обед или переучёт – дверь была оплетена тонкими нитями фероновой вязи – один Ферон разберет, что будет, если коснуться её без дозволения хозяев – я бы ни за какое количество кристальных булочек не рискнула. На дверном стекле мерцал символ доступа – серебряная спираль, означавшая, что ждут лишь тех, кто знает, как постучать. Или кого впустят по велению хозяев. Или – разумеется, все двери всегда услужливо открывались перед Ликами Совета – "проходите-проходите, ваша млсть, чес-н-н слово, всё законно".

– Элегантно, – пробормотала я, рассматривая затейливую вязь. В прошлый визит в лавку дверь была просто открыта. – Что делать, о великий Пятый-Лик-Совета?

– Подумай головой, пепельница. – буркнул Эврен, бросив на меня недовольный взгляд; а затем – едва коснулся серебряной спирали своим кольцом-печаткой со знаком Совета. Такие кольца носили все Лики Совета – Асессоры такой чести, разумеется, не удостаивались. Тяжелые, серебряные кольца из литого серебра с эмблемой Совета. На внешней стороне кольца тускло поблёскивал выгравированный символ – не сразу бросающийся в глаза, но – чем дольше на него смотришь, тем труднее отвести взгляд. В центре – око, почти абстрактное, с зрачком, вырезанным так, что он казался утопленным в металле. Не отражающий свет, а вбирающий его, будто маленькая пустота. Этот зрачок не смотрел – впивался, просвечивал сквозь плоти и маски, и в его присутствии трудно было не почувствовать себя обнажённым до самой сути. Око вписано в кольцо, как в щит: тонкий круг из светлого металла, почти лишённый украшений. Но за этой простотой скрывалась строгость древней печати – символ целостности, порядка и власти, что стоит во главе всего. Печать не угрожала – но от неё веяло тяжестью как от того, кто слишком много видел и знал. Не просто взгляд, а присутствие, способное напомнить тебе, что никакая ложь не скроется навеки.

Нити с двери услужливо и мягко расплелись, как бутон в обратную сторону. Дверь отворилась и нас втянуло в полумрак, ярко пахнущий лаком и жаром медных механизмов. Внутри было тихо. Но это было не той тишиной, что рождается из отсутствия звуков – а тишиной… неприятной. Как перед бурей, когда лес замолкал, а его обитатели прятались по норкам в ожидании чего-то страшного. Полки тянулись до потолка, плотно уставленные артефактами: неизвестного рода зелья в кристаллических ампулах, компасы, что мерцали при взгляде на север, непонятные кольца с движущимися знаками (кажется, тоже что-то типа указателя пути), стеклянные шары с заточенными внутри… чем? кем? В лавке было темно, душно и невероятно тесно. Пространство будто нависло над нашей троицей, намереваясь сожрать и проглотить. Я поежилась от неуютности места, отодвигаясь от мужчин – мол, негоже приличной деве стоять столь близко. Шучу, я просто на службе – надо держать лицо, не подумайте там, что мне палец в рот не клади. Еще как клади – могу и откусить. И не только палец.

– Вы опоздали, – отозвался тихий голос. – На два часа и тридцать восемь минут. Мы уже давно заварили чай – надеюсь, вы пьёте горькое?

Мотыль, хозяин лавки, вышел из-за ширмы. Выглядел он, как всегда, чертовски очаровательно – и при этом умудрился запачкать халат машинным маслом. Высокий, угловатый, в тёмно-бордовом халате с золотыми узорами и расстёгнутым воротом, из-под которого выглядывали ожоги – следы неприятной истории, когда маг чуть не погиб, в очередной раз создавая шедевр артефактной магии. Седые волосы, уложенные в неестественно строгий узел, оттеняли глаза: серые, блестящие, хитрые и слегка безумные.

– Мы ожидали вас раньше, Магистр, – он кивнул Эврену. – И, разумеется, госпожа Асессор. Айлин Мирст. Серебряные метки – заметки самой Тени, настоящая честь. Впечатляет.

Я чуть прищурилась в ответ, склоняя голову набок. Когда такие, как Мотыль, начинают разговор с комплимента – значит, они хотят, чтобы я была у них в долгу. Или я уже в долгу – просто я ещё не заметила. Торговец определённо не из тех, кто раскидывается добрыми словами. Он смотрел наигранно невинно, слишком невинно для того чтобы это было честно. Прямо-таки святой в лавке с порохом. И нет, я не питала иллюзий: Мотыль был не гением – гении хотя бы оставляют инструкции. Он – ходячая катастрофа с мозгами, которые Совет держал под замком. А теперь его лавка – в центре расследования. Прелестно. Осталось только, чтобы один из его умных чайников заговорил в защиту. Но – его допросом займутся лигаты. Наша задача – изучить теневые отпечатки и саму лавку, не более.

– А вы, господин?… – наклонил голову Мотыль, с интересом рассматривая Ириса.

Тот в ответ отвесил чрезвычайно глубокий поклон – боги, вот позер, прямо не хватало реверанса – и представился:

– Что вы, млорд, какой я вам господин. Ирис Талькар, – протянул он руку для рукопожатия, которую Мотыль охотно принял. – Асессор Совета, прибыл с нашей мини-теневой делегацией. На наших друзьях Этерны лежит ответственность за магические отпечатки, а на мне – за исследование физического состояния вашей лавки. Авось где улика обронена, или клочок ткани оставлен, ниточка, пылинка, след… а я, знаете ли, Совету многих помог поймать да на чистую воду вывести. – хищно прищурился Талькар, невзначай отодвинув полы плаща для демонстрации любимого клинка.

Радость Ирису в глазах торговца… слегка поубавилась.

– Черниль! – позвал он, не оборачиваясь. Откуда-то из угла, вставая из-за кипы свитков, медленно поднялся второй обитатель лавки. Черниль. Маленький мирид, с мехом цвета выцветших чернил и огромными янтарными глазами. Одет Черниль был в строгий классический жилет, от которого веяло страшным бухгалтерским пафосом. Бойтесь, денежки, бойтесь, дарии, кнаты и фрасы – я вас всех посчитаю! – прямо-таки кричал весь его образ. Черниль держал в лапках пухлую папку, исписанную аккуратнейшим почерком. Хвост – бодрый, направленный вверх, пушистый, точный и выверенный, как восклицательный знак в конце высказывания. Вот такой восклицательный знак!

– Не наследите мне тут! – не здороваясь, зашипел Черниль, подходя и грозно глядя на наши грязные ботинки. – Мы буквально вчера провели генеральную уборку. – он нахмурил пушистые брови и вернулся к делу, оглядывая всех нас. – Хищение произошло сегодняшней ночью в третьем часу. Мы проснулись от шума, обнаружили кражу и сразу сообщили об этом лично госпоже элериарху. Удивительно, но проникновение произошло через задний люк – тоже опутанный в целях безопасности вязью. Она была видоизменена, видно, что кто-то заходил. Мы редко пользуемся задним входом и поэтому он всегда заперт на заклинание, войти могут только свои или по приглашению, но, по всей видимости…

Ирису не нужно было приглашения. Он всё-таки до сих пор был вором – из тех, кто мог взломать восемь замков с закрытыми глазами, и только потом спросить, зачем они вообще были нужны. Пока мы отвлечённо говорили с Мотылём и Чернилем – о том, где располагался артефакт, о причинах его нахождения в лавке, о том, сколько он пробыл в магазинчике, и, конечно, о том, кто знал о нахождении Сферы Отклика здесь; он скользнул вглубь лавки – как дым, как мысль, которую невозможно было поймать за хвост. Его глаза цепким взглядом скользили по деталям: неровно сдвинутые полки, крошечная трещина на витрине, едва заметный осколок стекла в углу, где, по идее, не должно было быть ничего хрупкого.

– Здесь был кто-то очень лёгкий, – пробормотал он себе под нос, присев у витрины. – Или… очень осторожный. Вроде не задел ничего, но вот эта пыль… – он провёл пальцем по полу. – Она не отсюда. Смотрите, здесь есть маленький камешек, – он показал на действительно крошечный кусочек камня, который будто выпал у кого-то из подошвы ботинок. – У вас были посетители после того, как вы обнаружили пропажу? И, говорите, генеральная уборка была вчера вечером?

Мирид и Мотыль отрицательно, синхронно покачали головами, уверив нас, что ночью они сразу отправили тенегласс прямиком в Совет и закрыли лавку. А Черниль начал упоенно вещать о том, как он вчера драил старое дерево полов, смахивал пыль пушистыми пипидастрами – и в целом пересказал всю свою уборку чуть ли не поминутно. Это не было супер-важной информацией, но мы вежливо его выслушали – вдруг всплывет важная деталь? Хоть допросы – не наша специфика, и торговцами займутся позже – любая крупинка информации могла быть чрезвычайно значима.

– Не исключено, что это подобие улики принес кто-то из нас на ботинках, вор. Мы буквально шли сюда по морской набережной. —презрительно фыркнул Эврен, прислонившись плечом к деревянной балке, возвышающейся посреди лавки.

– А вот и нет, – не оборачиваясь, отозвался Ирис, пропуская колкость Магистра мимо ушей и не переставая изучать пол. Он наклонился ниже, провёл ладонью по доскам, будто выслушивал их сердцебиение. – Эта пыль сухая, мелкая. Не с улицы. Там сегодня дождь прошёл, ты сам видел и наверняка промочил под ним свою ограниченную башку. С набережной мы бы принесли на ботинках грязь, соль… А это – как известь. Или… – он прищурился, рассматривая внимательнее. – Молотый камень. Что-то вроде того, что используют в подвалах старых хранилищ, чтобы осушить воздух.

Я встрепенулась и переглянулась с Эвреном. Он чуть заметно закатил глаза, но примирительно поднял руки и признал победу за Ирисом. "Твоя взяла, вор," – буркнул он, засунув руки в карманы пальто. Всё в нём, как всегда, было камнем, но глаза резко потемнели еще сильнее от внимания и сосредоточенности. Мы что-то нашли. Он, в отличие от Ириса, не комментировал вслух, но мысли его явно не были праздными. В голове у меня закрутились шестеренки, медленно, но верно складывая пазл из кражи Сферы Отклика, теневой магии, подвалах… старых хранилищах… Кто-то снял фероновую вязь, прошёлся через заднюю дверь и вернул всё обратно, но…

Черниль и Мотыль тихо переговаривались в углу лавки, расположившись за чайным столиком и здраво решив не мешать нам. Ирис еще раз осмотрел пыль, уточнил у Черниля еще раз, когда проводилась генеральная уборка – в сотый раз получив ответ, что вчера вечером – утвердительно кивнул. Значит, эта улика определенно появилась сегодня ночью, в момент кражи.

– Кто-то снял фероновую вязь, прошёл через заднюю дверь и вернул всё обратно, но… – озвучила я свою мысль и остановилась, чувствуя, как у мысли вдруг прорастает корень. – Но мы же можем её опросить. Вязь. – я повернулась к Магистру Теней, встречаясь взглядом с его черными глазами – тихая дуэль пепла и угля.

– Ты… хочешь вызвать отголосок? – Эврен удивленно поднял тёмную бровь. Но голос его отнюдь не звучал как запрет, скорее, как согласие, завуалированное сомнением – "а справишься ли ты, трава в капюшоне?". Трава в капюшоне – любимое обращение Магистра Теней ко мне в те моменты, когда я его раздражала – но еще не до той степени, чтобы меня придушить. Трава – потому что я всё-таки травница, а в капюшоне – потому что я очень любила прятаться под его серым покровом. А вот если у Хаэля возникало желание протянуть ладони к моей шее – тогда он по-военному коротко гаркал "МИРСТ!" – вот тогда стоило уносить ноги.

Я чуть помолчала, задумчиво осматривая лавку на предмет теневых следов – все тянулись от того места, где Ирис все еще любовался полом, к заднему выходу – там следы тени от артефакта были видны ярче всего.

– Если вдруг вязи касались, а её касались, чтобы открыть… мы можем попробовать посмотреть, кто и чем это сделал. – хмыкнула я. Затея сомнительная – так как не факт, что мы что-то внятное увидим и вообще – что мы что-то увидим, но сейчас – это единственное, что мы можем попробовать. И, конечно, это определенно лучше, чем ничего. Я поправила прядь пепельных волос, выбившуюся из косы, заправила её за ухо, разгладила полы плаща. Нервничаю. Что-то определённо не то, в самом воздухе витало ощущение важности происходящего – все моё нутро вопило о том, что это – определенно не рядовая кража.

– Только если не прошла полная ночь, – добавил Ирис, вставая с пола, отряхивая руки и прислушиваясь к нашему диалогу. – И, если заклинание не перебили другими магиями – эй, гении, к вам никто не заходил после пропажи? – кинул он в сторону чайного столика, обращаясь к притихшим хозяевам.

– Никак нет, – в унисон ответили Мотыль и Черниль, а Мотыль добавил: —После того, как обнаружилась пропажа, я решил не обновлять заклинания – только наложил вязь на входную дверь, чтобы посетители не зашли. А про задний вход вообще мало кто знает. Я, кажись, вообще никому о нём не рассказывал – нужды особой не было.

Эврен кивком поблагодарил торговцев за ответ и подошёл ближе к несчастной двери, к месту, где едва заметная серебристая вязь тонкой нитью обвивала деревянную раму двери. Прежний узор был нарушен, это было видно – поверхность ткани магии словно бы опала, как трава после чьего-то шага, – но остаточный узор всё ещё дышал в воздухе, как тепло над углями.

Я сосредоточенно заняла позицию рядом с Магистром – мы всегда действовали по одной схеме – он призывал Тень, используя заклинания Этерны, а я смотрела. Нет, не для того, чтобы просто посмотреть, как работает великий Пятый-Лик-Совета, как вы могли подумать: а для того, чтобы…увидеть. Парадоксально, но хоть мы и были с куратором схожи по уровню магии – у меня была намного больше чувствительность к ней, я видела и ощущала даже самые малейшие колебания Тени. Не знаю, возможно, мне помогали в этом серебряные теневые татуировки – ведь у Магистра их не было, а меня эти узоры согревали от шеи до кончиков пальцев.

Он протянул руку к вязи. Тотчас на кончике указательного пальца, увенчанного тяжёлым кольцом-печаткой со знаком Совета, загорелась мерцающая, серебристая тень.

– Tenebra vestigia, – выдохом произнёс он. Голос прозвучал приглушённо, совсем негромко, но мир вокруг моментально вздрогнул, как вода, в которую уронили камень. Серебристые орнаменты на моих руках едва заметно засветились, заботливо откликаясь, пытаясь прильнуть к призванной теневой магии. Из-под ладони Магистра расползлась тень – не мрак, а тусклый серебристый свет, будто сама ночь пролила каплю своего лунного марева. Воздух вокруг задрожал, стал плотным, как вода в глубоком колодце. Пространство чуть сместилось, размываясь – я напряженно всмотрелась, медленно приближая лицо к двери… и тут из складки пространства появился серебряный теневой вихрь – аккурат на месте примятой фероновой вязи на двери. Я задержала дыхание – как будто бы лишний выдох мог спугнуть магию Этерны! Представляю, как Этерна возмущённо шипит – о, ты дышишь! Какой ужас, ретируюсь!

Я, отбросив идиотскую, по-нервному смешную мысль, вгляделась еще сильнее в дымчатое изображение. Из мягко поблескивающего светлого серебра Тени медленно поднялся силуэт – чужая рука, прислоняющая к вязи кольцо… знакомое кольцо… это что?… эмблема…Совета? Я тупо поморгала несколько секунд – кровь в жилах мгновенно превратилась в лёд. Татуировки обдали меня холодом, температура в лавке словно вмиг упала на несколько градусов. Ладони неприятно вспотели – а затылок под густой косой серых волос моментально взмок противной прохладой. Прах. Пеплов прах. Прахов пепел. Нет, это бредни какие-то. У меня га…

– Пепел, скажи мне, что я потерял хватку в Тени и вижу полную чушь. Скажи, что у меня галлюцинация, мне ведь кажется? – негромко спросил Эврен, тоже приближаясь к вихрю – и в его голосе было больше холода, чем обычно. Я бы сказала – самый северный и старый айсберг мира был бы определенно теплее, чем тон Хаэля прямо сейчас.

Мой рот бестолково открылся для ответа и сразу закрылся. Я проигнорировала Магистра и напрягла зрение еще сильнее – может, я всё-таки ошибаюсь? Может, недосып дал о себе знать? Может, я сошла с ума? Но нет – теневая рука неумолимо, раз за разом повторяла одно и тоже движение – касание кольцом к вязи. И на кольце этом гордо красовался знак Совета Семерых.

– Я… мне сказать это вслух? Ты видишь… знак? – тихо, так, чтобы услышал только Хаэль, спросила я, отводя взгляд от теневого воззвания. Я чуть повернула голову, практически нос к носу столкнувшись с мужчиной. В такие странные, воистину странные моменты – которые, слава богам, бывали в нашей работе редко – он прекращал меня раздражать, и я начинала его воспринимать правильно: как строгого, истинного профессионала, действительно великого Мага Тени. Я нахмурила брови и встретилась взглядом с его – и в этом немом диалоге, щедро приправленном холодной обескураженностью, пустым ощущением непонимания происходящего, глупой растерянностью и… ворохом сомнений – было сказано намного больше, чем скажи мы друг другу сейчас хоть тысячу слов.

– Потом, – быстро бросил он, отстранясь и разрывая заклинание. – Сейчас – не перечь мне, лучше – помолчи и ничего не говори о том, что ты видела. – еле слышно пробормотал Магистр, жестом приказывая следовать за ним к центру лавки. Я чувствовала, как в груди, упираясь в серебро татуировок, нарастает тяжесть, как будто лавка вдруг стала тесной, воздух – вязким. Если печать сняли своим кольцом, значит, кража была не просто дерзкой – она была…позволенной? Или, по крайней мере, не остановленной. А может, в Совете завелся предатель? Но для чего? С какой целью? Кто? Почему? А почему тогда госпожа элериарх преподнесла это как трагедию, если сама же это и могла подстроить?… Тихие шаги нашей маленькой, но гордой теневой делегации немного притупляли гудение мыслей в моей голове, но я старалась не выказывать никакого удивления.

А что такого, я, может, каждый день становлюсь свидетельницей государственной измены! И ведь правда. Кто-то утром варит от бессонницы, а кто-то – помогает раскрывать заговоры против Совета… в самом Совете? Боги, я уже скользила по чужим интригам, как по льду. Невероятно тонкому льду. Вот только ни один учебник не готовит к тому, как пахнет магия предательства – холодным потом, медью, затхлой тишиной, в которой шепчутся чужие намерения. И ни одна лекция в Круге не рассказала мне, что делать, если ты стоишь по горло в чьей-то тайне и даже не знаешь – безопасной ли? Нет, не так – насколько опасной? Может, это уже не совпадение. Может, меня просто тянет туда, где всё трещит по швам. Сердце билось уже где-то в горле. Я вдохнула на четыре счёта, задержала дыхание на четыре секунды и глубоко выдохнула на раз-два-три-четыре – стало чуть легче. Я аккуратно и незаметно вытерла вспотевшие ладони о плащ.

Но осознание всё равно било в голове набатом – и вмиг стало еще неуютнее. Тень нельзя было подкупить. Тень не лгала. Не ошибалась. Никогда. Мы это оба знали. И потому напряженно молчали – потому что истина, которую она показала, была куда хуже предположений и догадок. Я уверена, что богиня Этерна сейчас весело хохотала, изящно похлопывая в ладошки и болтая в воздухе своими красивыми ножками.

Мотыль и Черниль настороженно переглянулись, но Эврен не дал им и шанса задать много вопросов – в его походке было что-то неотложное, холодное и уверенное, как у воина, что уже услышал свой смертный приговор. С каждым его шагом воздух вокруг будто сжимался, вяз, как смола. Я встала рядом, взглядом буравя свой оплот спокойствия – Ириса – тот вопросительно поднял тёмные брови, отталкиваясь плечом от балки и заправляя ладони в карманы пальто. Я лишь едва заметно отрицательно покачала головой – большего другу не надо было. Он понял, что мы что-то нашли и сделал самый непринужденный вид, неторопливо перекатываясь с носка на пятку.

– Магистр, Асессор, что вы видели? Для нас со стороны – это было просто как дым. – всё же нарушил молчание Мотыль, осторожно, почти нежно.

– Остатки искажённой вязи. Не больше, – Эврен легко, небрежно соврал без запинки, глядя прямо ему в глаза. Я аж обалдела.

– Следы подделанного приглашения на вход. Возможно, вас предал кто-то из тех, кому вы когда-либо давали разрешение на вход через вязь. Бывшие работники? Уборщица? Сработано грязно – определенно дилетант. Но, отдать должное … маскировка хорошая. Будем искать и нечистого на руку, и саму Сферу Отклика. Не забудьте, что завтра к вам для допроса явятся лигаты Шардена во главе с Хранителем Законов Рейлтаном. Не рекомендую… злить его. И покидать лавку до их появления, а если вздумаете избежать допроса – поверьте, ни в одном уголке Эвмонара вам не скрыться от господина Лаэрка.

Он соврал! И я не выдала его! Не потому что согласна. Потому что ехидно восхитилась тем, насколько спокойно он это сделал. Надо же – даже ни один мускул на лице не дрогнул! Настоящее мастерство! Ни одной запинки, только уверенность в своих словах. Признаться, я поражена – интересно, это я его научила так виртуозно врать? Или это у него врождённое? Боги, великий Пятый-Лик-Совета врал! Врал и не краснел – от такого удивления даже кровь в моих жилах немного разморозилась.

Ирис что-то тихо сказал про подвал и следы, предварительно изъяв единственную улику – несчастный камешек; Черниль тут же деловито загудел, что сегодня же проверит списки хранителей старых (как каламбурно) хранилищ, и я кивнула – будто бы тоже участвую в разговоре, будто бы всё так, как должно быть. Мотыль что-то проговорил про то, что подготовит имена всех тех, кому когда-либо дозволялось войти через вязь. Кровь потеплела, но внутри всё равно всё стягивалось в узел, как мышцы перед падением. Вязь разорвали, варварски открыли кольцом Совета. Кольцом, что носили только Семеро. Значит… кто-то из них. Или кто-то, кому доверили его. А может, кто-то, кому позволили. И Эврен это видел. И промолчал.

А может, это был сам Эврен?…

Зачем? Почему? Для чего? Но в груди холодно бил набатом, возглавляя мою гору "зачем-почему-как-для чего" один-единственный, самый важный вопрос:

А если это я просто не вхожу в их заговоры?… История с Кругом повторяется?

Мы вышли из лавки один за другим – сначала Ирис, потом я, а следом, с задержкой в полшага, Эврен. Воздух снаружи казался слишком лёгким после того, что мы только что видели, и будто нарочно пах… выпечкой? – как насмешка. На улице было тихо, слишком тихо для вечера в таком некультурном районе, как Северные древности. Ирис было открыл рот, но Эврен грубо оборвал его: "Не здесь. Идём"

Он летучей мышью, взметнув полы своего черного пальто, свернул в переулок Дубовых Лестниц, который взялся как будто бы из ниоткуда. Мы молча последовали за ним, тихо оставляя за спиной лавку, как будто она могла взорваться от любого неосторожного, лишнего слова. С каждым шагом становилось темнее, будто мы спускались куда-то, где свет – только воспоминание. Наконец, наше трио остановилось в затхлом дворике, заброшенным и заросшим, за старой мастерской, где когда-то чинили часовые механизмы. Ржавые шестерни валялись в траве, пачкая засохшие осенние травинки – грустное зрелище.

Эврен развернулся. Лицо – как вырезанное из стали, брови сдвинуты – весь его вид кричал о предельной собранности. Черные волосы нещадно трепал ветер, грубо выдирая пряди из собранного низкого хвоста. Он посмотрел на Ириса, потом на меня, и в этих его взглядах не было ни упрёка, ни заботы – только тяжесть. Груз того, чего мы ещё не знали. Он просто смотрел на нас так, как смотрят на будущих соучастников. Боги, лучше бы он начал орать на нас за то, что мы снова себя как-то неправильно повели, чем просто… молчал. В молчании этом крылось намного больше, чем в тысяче сказанных слов. Магистр неожиданно и несдержанно потёр лицо ладонями – кольцо на его пальце насмешливо блеснуло, как бы напоминая, кто сегодня истинный гвоздь программы.

– Это не просто взлом. Это – предательство. – Он выдохнул, как будто это слово жгло язык. – И если я прав…то за этим стоят те, кто носит кольца. Думаю, какие кольца – объяснять не надо.

Слова упали между нами, как кинжал без ножен – с грохотом, разрывая, нарушая привычный ход вещей.

– Кто? Зачем? – Ирис удивлённо поднял брови, переглянувшись со мной. Я лишь молча кивнула, подтверждая слова Магистра.

– Завтра, – кратко отрезал Эврен. – Девять утра. Мой кабинет. Без опозданий. Без лишних слов. Ни с кем. Никаких обсуждений. Пока – молчите.

Магистр сделал три быстрых шага от нас, собираясь уходить, но на полпути вдруг обернулся:

– Мирст. Завтра возьми с собой Эльсу. Со всем, что у неё есть. Скажи – я разрешаю.

Я чуть приподняла бровь.

– Со всем, что у неё есть… с тем, что у неё есть на… Семерых?

– Особенно это. – кивнул Магистр и быстро исчез за поворотом на выходе из дворика, не прощаясь. Ирис тихо присвистнул – мол, "подруга, ну мы и влипли." – я тихо ругнулась в ответ. Пепел, почему снова я! Почему мы просто не можем жить спокойно?

Мы вышли из дворика – Ирис, коротко попрощавшись, свернул на улицу Речной Сетки – его путь лежал на юг, к Кварталу Молчаливых Фонарей. Молчаливые Фонари, или "молчуны" – как ласково прозвали этот район иль-де-вирельцы – полная противоположность Северных Древностей – прекрасный, страшно богатый, зажиточный район. Одним богам известно, как Ирис заработал… или наворовал? себе на домик в этом квартале. А я в душу другу никогда не лезла – захочет, расскажет сам.

Я осталась одна – шагнула на выщербленный камень у края переулка – и тут же почувствовала, как под ногами дрогнуло что-то старое, усталое. Мир за спиной – лавка, ржавые шестерни, слова Эврена, определенно вопиющая дикость происходящего – всё это ещё дрожало в памяти, но улицы Иль-де-Вирела уже тянули в свою вязь, как будто пытались успокоить меня, разложить всё на понятные вещи, якоря для шокированного сознания: ночь, улица, фонарь, лавка.

Я неспешно шла вглубь, в сторону Центрального Кольца – сердца города, где кипела торговля, пахло дорогим табаком, кристальной солью и выпечкой с Туманной площади. Мой дом был в Квартале Старых Перекатов, районе между тремя главными магистралями – улицей Скрипущих Фонарей, Сагровой линией и улицей Ласточек. Здесь жили те, кто умел скрывать свою значимость – скромные, как я, травники, архивисты, чтецы старых рун – ну да, и что, что наши дома стоят как годовой бюджет небольшой деревеньки? Здесь дома были… немного выше, чем надо (по высоте или по значению – думайте сами) и сильно старше, чем принято. Мой – пятый с конца на Теневой улице. Символично, не находите?

Я миновала Переулок Багровой Ивы, где висели смешные красные бумажные фонари с нарисованными рунами, и свернула на Закатную Пыльцу – узкую, шедшую в гору, почти вертикальную улицу, по которой лестницы ввысь вились как корни дерева – здесь было много камерных забегаловок, чайных – совсем крохотных, но улица брала количеством и огромным выбором заведений. Знакомый старик в широкополой шляпе кивнул мне – у него, как всегда, в руках были хлебные крошки для городских ворон. Вороны, кинув на меня презрительный взгляд – тоже бегло кивнули, приветствуя, но – определённо, в своей наглой манере. Одна даже каркнула мне что-то вслед – вот нахалка!

"Это не просто взлом. Это – предательство"

Эти слова всплывали вновь и вновь, как старая, заевшая песня, которую никак не выбросить из головы. А кто предал?

"Особенно это."

Словно Магистр знал. Он знал, что у Эльсы есть что-то, чего не должен был знать никто. Даже я. Странно, как легко я приняла это. Не удивилась. Не испугалась, лишь ощутила внутри глухой отклик. Как если бы где-то в глубине уже давно знала: всё это – не совпадение. Ты снова в грёбаном эпицентре неприятностей, Айлин.

Я остановилась у булочной на углу Переходного склона – в витрине светилось мягкое золото багетов и пирогов. Именно этот запах я почувствовала в самом начале. Выпечка. Как насмешка. За стеклом милая, полная, ярко-рыжая мирида-пекарь перекладывала горячие булки. Жизнь шла. Никто не знал, что внизу, в лавке у Древностей, мы только что наткнулись на край чего-то большого, шепчущего, древнего. Захватив у доброй булочницы парочку кристальных булочек к чаю – я тихо свернула на Улицу Забытой Воды. Здесь один из каналов был засыпан ещё до моего рождения, но воздух всё ещё всегда пах сыростью и камнем. А потом взяла курс на свою улицу, Теневую. Надеюсь, Торш не сильно волновался, уже вернулся домой и хоть что-то поел. Я сильно задержалась сегодня, а мой мирид имел, хоть и милую, но определённо дурную привычку не садиться за стол без меня.

Я шла медленно – от усталости каждый шаг отдавался в черепе гулом. Мысли, как сорвавшиеся книги с полки, падали беспорядочно – одно слово Эврена, произнесенноё его холодным баритоном – снова и снова: предательство. Я знала, о чём он говорит – и от этого было только хуже.

Теневая улица встречала меня своим привычным шёпотом. Здесь дома были богатые, зажиточные, но с лёгким налётом прожитых лет – вросшие в камень, как лишайник, с потемневшими крышами и широкими, потёртыми окнами. Лишь множество магических фонарей с янтарными сердцами несли тепло, не сильно яркое, но живое. Местные давно привыкли к тишине – Теневая не терпела суеты. Её можно было сравнить с чопорной дамой элегантного возраста – той, что всегда носила шляпку, кружевные перчатки и меняла туалеты к каждому приему пищи.

Мой дом стоял пятый с конца, как всегда – чуть в стороне от остального мира, будто сам себе был убежищем. Его легко было пропустить, если не знать, куда смотреть: тёмно-серый фасад, через который кое-где пробивался плющ, а по стене плелась жиластая глициния, что цвела раз в год – аккурат в день смерти родителей. Перед домом – небольшой палисадник, где среди горшков с иссопом, шалфеем и полынью, привычно цокали когти Торша, если он встречал гостей. По весне мы ставили сюда столик, плетёные стульчики и небольшой диван – и каждый вечер превращался в ритуальное чаепитие, которое проводилось за тёплыми беседами и созерцанием смешных пиккил, которые игрались в растительности со светлячками.

Серебристая калитка встретила меня скрипом – "хозяйка, яви-и-и-и-лась". Гравировка на её поверхности чуть светилась в полумраке: вязи защиты, метки рода Мирст и, конечно, теневые заклятия тишины, отвода глаз и всякого такого. Иногда очень удобно владеть тем, что другим неподвластно – порой это дарует определённую…приватность. Над калиткой колыхнулся колокольчик – звякнул чуть слышно – но в окне прихожей тотчас загорелся свет – конечно же, Торш был дома и услышал волшебный, желанный динь-динь, возвещающий о моем возвращении.

Внутри было тепло. Воздух пах пеплом, травами, мёдом, сушёной календулой и чем-то туманным – остаточным следом магии, что впиталась в стены. В прихожей меня уже ждал Торш, переодевшийся в домашний зелёный костюм – смешной, пушистый свитер, носки в тон и такие же штанишки.

– Живая. – недовольно проворчал он, обнюхивая мой плащ и забирая бумажный пакетик с булочками из моих рук. – Я уж начал думать, что тебя снова занесло в катакомбы с идиотами.

Я сбросила плащ и чмокнула его в тёплый, мягкий, пахнущий мёдом лоб.

– Почти. Только вместо идиотов – совет, вместо катакомб – Зал Совета. Всё как обычно… вот только…

Торш заинтересованно навострил уши, вглядываясь янтарными глазами в моё лицо. Я закрыла за собой дверь и, прошептав тихое "Ignira." – зажгла все лампы, прошла в гостиную. Всё на месте: мягкий диван, в котором можно утонуть, подушки с вышивкой, старинный стол, заваленный записями и пузырьками с настойками. Резные деревянные полки с книгами, подпёртые валунами и полевыми цветами – да, отличная опора, я знаю. Но я всё-таки травница – питать слабость к цветам – моё кредо. Я опустилась на диван, без сопротивления проваливаясь в его уютную бездну. Торш мягкими шажочками приблизился, расчистил на столе место и поставил на чайник чая из плачущей мяты. Когда только успел заварить? Мирид достал из пакета булочки, располагая их на белом блюдце с золотой каёмкой по краю.

Я благодарно улыбнулась и прикрыла глаза – надо было проверить качество охранных, защитных заклинаний, а главное – теневых заклятий тишины. Прислушавшись к теневым колебаниям – всё было в порядке – я, наконец-то, расслабилась и застонала, откинув голову назад, на спинку дивана.

– Не томи! Рассказывай! – Торш забрался на диван и лёг рядом, в качестве подушки избрав мои колени. Я задумалась всего на мгновение – могу ли я просветить Торша? Он же Хранитель моей Нити и априори не может нанести ни мне, ни чему-либо, связанному со мной – вред. Здраво рассудив, что врядли мой мирид захочет быть убитым от нарушения Ритуала Доверия – я коротко, но в красках пересказала ему все детали произошедшего. К концу моего эпоса сонливость Торша моментально испарилась, уступая место серьезной заинтересованности и взволнованности.

– То есть ты хочешь сказать… – прежде чем продолжить, он воровато оглядел гостиную, как будто кто-то хитрый, маленький и проворный мог спрятаться в пучках лаванды и подслушивать. – Что в Совете есть предатель? Что кому-то настолько плевать на расположение самой госпожи элериарха, что он… или она… решили так грязно лишиться своего положения?

– Да, похоже на то. Мы пока сами не знаем, кто бы это мог быть, у нас нет подозреваемых… будем обсуждать это завтра в кабинете куратора. Вместе с Талькаром и Эльсой. – прогудела я, закрывая лицо ладонями. Боги, какой тяжелый, сложный и длинный день – голова просто раскалывалась.

– Магистр Теней решил допустить к этому даже господина Ириса? – присвистнул Торш, и кисточки на его ушах затрепетали от удивления. Он поправил высокий воротник шерстяного свитера (зачем ему еще дополнительный слой шерсти?) – Если он доверяет в этом деле даже Талькару – кажется, всё серьезно. Что вы скажете Совету? Вы ведь должны… ну… отчитаться о проделанной работе? – мирид задумчиво почесал шею.

– Не знаю, Торш. – ответила я, рассматривая сквозь просветы между пальцами потолок гостиной – чудо какой хороший! Деревянный, со свисающими пучками трав и мерцающими прямо в них маленькими магическими огоньками. – Всё будем решать завтра. А сейчас – давай попьём чаю и пойдем спать?

Мирид с энтузиазмом принял моё предложение – я подхватила чайничек, который он принёс – и наша маленькая процессия двинулась на кухню. Я ласково называла кухню Очаговым залом – потому что именно там начинаются утренние ритуалы, заканчиваются вечерние разговоры, туда тянется Торш за мёдом, здесь я по утрам завариваю чай из плачущей мяты. Полукруглая комната с большим камином, где всегда горит мягкое, тёплое пламя – оно поддерживается магией дома – греет, но не обжигает. Стол – круглый, древний, с ножками в виде корней. Множество подвесных баночек с травами, сушёными лепестками, кристальной солью, ягодным порошком и другими чудными штуками. Ирис постоянно что-то подворовывал из моих запасов, а Эльса, смеясь, всегда сдавала мне вора.

Окна кухни выходят в маленький внутренний двор – тот самый, где весной просыпаются фиалки между плит, где плющ ползёт по стенам соседнего дома, а глиняные горшки с лавандой и душицей стоят вдоль подоконника снаружи. По утрам сюда заглядывает солнце, золотя края зелёных занавесок и зажигая в воздухе пыльные искры. Иногда мимо этого двора пробегают дети, чей смех долетает до кухни вместе с запахом свежего хлеба из булочной на Переходном склоне. Кухня всегда тёплая, словно выдох дыхания после чашки травяного настоя.

У двери – коврик, на котором Торш… иногда… любит спать, свернувшись в клубок. Мне это не нравилось, но боги разберут этих миридов – в доме столько удобных мест, мягких, тёплых – а он спит на ковре. На стенах – старые деревянные полки, перекошенные, как будто им не хочется держать равновесие, но на них стоят баночки с надписями от руки: «Лунный мох», «Синегривка», «Лунная шелуха». Некоторые светятся в темноте. Кое-где свисают связки чеснока и красного перца – не столько для кулинарии, сколько для отпугивания недобрых духов, если вдруг решат заглянуть.

Плита – старая, с чугунной дверцей и магическим подогревом, подконтрольным только мне. Один неверный жест – и тесто превращается в уголь, а зелье вскипает до потолка. Над ней – старый капюшон вытяжки, увитый чугунной лозой. На столе всегда что-то лежит: травы на просушке, недописанное письмо, странные перья, свёрток с ингредиентами, принесённый с рынка. Окно – большое, в деревянной раме, с потёртым, но чистым стеклом и маленьким стеклянным подвесом, переливающимся в солнечных лучах всеми цветами радуги. Рядом – буфет, заскрипевший временем. Его дверцы украшают выжженные еще прабабушкой руны, сдерживающие запахи – чтобы аромат настоек и зелий не мешался с запахом душистого пирога или чая. На нём – моя любимая кружка, с выбитым в ободке узором из кристальных булочек. И блюдо с сушёными ягодками, посыпанными серебристой пыльцой. Торш иногда их ворует и потом делает вид, что не при делах. В этой кухне рождаются рецепты, беседы, заклинания, как будто сама комната умеет слушать, подсказывать, шептать на ухо идеи, пока варится настой и за окном шелестят листья.

Здесь – за беседой ни о чем, парой чашек чая и лёгким ужином из отварного картофеля и мясного рагу – мы и провели тот самый час, когда вечер плавно перетекает в тёмную лунную ночь, которая заботливо укрывала своим чёрным плащом улицы и крыши домов. Торш пересказал мне события дня в "Пеплотравах— ничего особо интересного, только кратно вырос спрос на синегривку – не удивительно, с такой-то погодой. Мирид рассказал, что в гости заглядывал Имитр Свиллин и просил передать, что эликсир лунного рассвета в этот раз вышел воистину потрясающим и невероятно успокаивающим нервы. Я посмеялась – почти уверена, что Имитра успокоил не сколько эликсир, а сколько огромная выручка от продажи тенлистов. Так, похихикав, мы завершили трапезу и потихоньку засобирались готовиться ко сну. Торш отправил меня в ванную, а сам остался прибирать на кухне – я не просила его об этом, но он прекрасно понимал, что день у меня выдался премерзкий – а завтра будет еще сложнее. Поэтому – ничего важнее отдыха сейчас не было.

В ванной я сбросила надоевшее за день, прилипшее к телу от влажности воздуха и холодного пота, платье, оставляя его на краю черного каменного пола. Он прохладный, полированный, с прожилками серебра, словно замёрзшие молнии под гладью льда. Эти линии всегда казались мне похожими на татуировки на моих руках – такие же извилистые, такие же необратимые.

Ванная – большая, глубокая, широкая – выдолблена как будто прямо из небесного тела, метеорита – тёмного, пористого, с крошечными искрами, как будто кто-то всыпал в него горсть чужих воспоминаний. Вода внутри – мягкая, почти шелковая. Она мерцает, будто светится изнутри, и пахнет… как тишина перед грозой. Не знаю, проделки ли это магии родового гнезда Мирст или просто физика – ванная-то каменная – но эффект был потрясающий. Я любила аромат улиц до и после дождя – он ни с чем не сравнится. Распустив столь надоевшую за день косу – я опустилась в горячую воду, застонав от наслаждения. Боги, оказывается, я продрогла до костей – вода мягко обняла моё тело, согревая не только кожу снаружи, но и душу внутри – сразу стало радостнее жить. Немного подремав, промыв волосы и кожу мылом с ароматом морской соли и ванили – я осторожно вылезла из ванной, укутываясь в тёплое полотенце, пахнущее корицей и тисом.

Я медленно прошла мимо полок: здесь всё по местам. Мыло с запахом лунной пыли, сосуды с зельями от тревожных снов, щётки для волос, сплетённые из перьев тех птиц, которые поют только в Забытой роще. Всё – моё и моих почивших родных. Всё – как якоря, за которые я цепляюсь, чтобы не утонуть.

У раковины, изготовленной из того же куска камня, что и ванная – висит большое зеркало в старинной, ажурной раме. Я потерла лицо руками и подошла к нему – в зеркальной глади отразилась моя уставшая физиономия – еще бледнее обычного. Глаза – определенно, слишком большие для моего лица – серые – в тон моим серебряным татуировкам. Волосы распущены – густые, длинные волосы цвета пепла, мокрые, как лоза после дождя. Логично было бы предположить, что брови у меня тоже серые – но тут вы не угадали – по какой-то причине (ни у кого в моей семьи, когда они были живы – не было такого) мои брови могли посоперничать за темноту с волосами Магистра Теней. Но мне нравился этот контраст – и я не хотела его менять.

Но главное – татуировки. Они серебрятся на коже – начинаясь от шеи, они тонкими узорами, искусной вязью тянулись по груди к рукам, продолжаясь до самых кончиков пальцев – живые, пульсирующие в такт дыханию. Тонкие, как резьба, начерченная светом на чём-то слишком древнем. Переплетаются на запястьях, вдоль шеи, за ключицами, уходят под кожу. Они – не просто знаки. Это – моя история. Мой путь, выжженный самой Тенью. Когда-нибудь я поведаю вам историю о том, как и за что я их получила.

Я неспешно почистила зубным порошком зубы, расчесала волосы, нанесла на них масло с лёгким табачным ароматом – я никогда не раскуривала трубки, которые так любили многие жители Иль-де-Вирела – но аромат пепла и табака мне очень нравился. Переодевшись в длинную ночную сорочку и опустив ноги в пушистые домашние тапочки – боги, как хорошо! – я поплелась в спальню.

На входе в спальню я отодвинула занавесь из плетёных нитей – она поприветствовала звонким, почти поющим шёпотом. Этот звук всегда встречает меня, когда я возвращаюсь. Спальня— мой личный тихий остров в беспокойном море. Здесь тепло пахнет табаком, мятой и старой бумагой.

Каждую ночь, перед сном, как и сейчас – я подхожу к маленькому алтарю Этерны, расположенному на деревянном комоде, в котором я хранила белье и всякие мелочи. Алтарь не для молитв – для памяти. Чаша для пепла, ведьмовское черное зеркало без отражения, гладкие камни и кристаллы всех стихий. Я отдаю дань уважения богине, прочитав короткое, тайное воззвание благодарности теневых ведьм к ней – за то, что она защищала нас и благословила частичкой своих сил. Прошептав короткое "Ignira." – в спальне, как и во всём доме сразу – становится темно, но не страшно. В углу мягко светится ночник, на потолке танцуют мягкие, серебристые теневые блики заклинаний защиты – но их вижу только я.

Кровать с высоким мягким изголовьем встречает тёплым, тяжелым одеялом, набитым гусиными перьями, и подушками, в которых прячется уютный запах дождя. Я сажусь на край, скидываю тапочки и забираюсь под защиту одеяла – святая Этерна, вот бы просто хоть один день так пролежать… Торш уже устроился в углу спальни, в своём любимом, мягком, объёмном кресле. Он спит в своей смешной пижаме – светлая рубашка и штаны с узором в виде клубничек. Не знаю, где он её взял, но такое чувство, что это его внутренняя насмешка над любимой кружкой Имитра Свиллина. Я улыбнулась, посмотрев на мирида – Торш спал свернувшись, уткнув нос в хвост, уши чуть подрагивают – то ли я ему помешала, то ли что-то снится. Иногда он приходит спать ко мне, когда думает, что мне не хватает тепла. Иногда – просто чтобы поиграть с уголком одеяла. Вот и сейчас – услышав, что я пришла – лениво перебрался ко мне в постель. Я прижимаюсь к подушке – пахнет дождём, но не холодным ливнем, а тёплым, июньским дождиком. Устало закрываю глаза.

– Завтра тогда я в "Пеплотравы" пойду, – вдруг ворчит Торш, устраиваясь на соседней подушке и не открывая глаз. – Думаю, тебе завтра будет не до этого. – мирид забрался под одеяло – и вмиг стало еще теплее.

– Да, – шепчу я в подушку. – Я пока не знаю, чем всё это кончится… и к чему приведет. И что мы найдём.

– Честно, я думаю, что вы нарыли что-то страшное, – важно отвечает Торш. – Надеюсь, тебя не убьют за то, что ты сунула свой нос не туда, куда следует. – вообще не обнадеживающе буркнул мирид.

– Ну, спасибо. Я вообще-то всего лишь выполняла свою работу. Ты не забыл, что я – Асессор Совета?

– Забудешь про такую важную шишку, как же.

Я ткнула его в бок пальцем.

– Полно тебе. Грядет что-то… значительное. Меня это пугает. Пять лет было тихо.

Торш вздыхает, перескакивает чуть выше, устраивается удобнее – как будто охраняет границу между мной и этим страшным миром.

– Всё будет нормально, – бормочет он. – Вы справитесь. Страшнее Тихого Круга, надеюсь, не будет ничего.

– Я тоже. – прошептала я, погладив мирида по уху – тот тихо замурчал, проваливаясь в сон – и я вместе с ним.

Глава 3. Нож в спину – лучший комплимент

я слышу утренний колокол, он славит праздник

и сыпет медью и золотом,

ты теперь в царстве вечного сна.

Ария – Возьми моё сердце.

Утро прокралось в дом беззвучно, как вор на цыпочках – сначала, разведывая обстановку, коснулось щек розоватым, свежим холодком, а потом всё-таки, поняв, что путь свободен – настойчиво заглянуло в глаза солнечным светом – мол, просыпайся, товарищ, пора работать на благо Шардена! Но проснулась я не от шума и не от света, а от непонятного, странного ощущения. Знаете, как бывает – лежишь, вроде бы всё как всегда, но что-то не то – как-то ну слишком тихо, слишком спокойно. Ощущение, словно в спальню пришла толпа призраков и смеётся над тобой – ничего не видишь и не слышишь, но шестое чувство определённо недовольно.

Спустя секунду дошло понимание, что меня потревожило – не магия, не тихий шёпот теневых заклинаний дома, а гораздо более опасная, но интересная для моего желудка, вещь: кто-то на кухне что-то жарил. А главное – тихо напевал. И это был точно не Торш – тот еще сладко храпел рядом, разомлевший, тёплый и лежащий кверху пузом. Здраво рассудив, что чужака магия родового гнезда бы не пропустила – я, почесав пузо Торша, накинула длинную тёплую кофту, больше похожую на объятие, чем на одежду. Потянулась, разминая затекшие после сна косточки, наспех расчесала пальцами волосы и, громко зевнув, пошаркала в сторону кухни.

Там, в моём драгоценном очаговом зале, а именно – у плиты, сияя, как начищенный кухаркой медный чайник, стояла Эльса Верин собственной персоной. На ней был алый жилет с пятном – скорее всего, варенье. Как всегда – рыжая копна лежит страсть как восхитительно, макияж свеж, прекрасен и больше напоминает боевой раскрас. И это-то – я кинула взгляд на большие кухонные часы – в семь, мать его, утра! Я, конечно, понимаю, что воздух в Шардене прямо-таки пропитан магией насквозь, но не до такой же степени! Определённо – без магии в такую рань нельзя быть настолько красивой, бодрой и свежей. По сравнению с Эльсой я сейчас больше напоминала пыльный мешок, нежели человека.

Я упала за кухонный стул и вновь потянулась, со стоном вытягивая ноги вниз, а руки вверх – эдакое своеобразное приветствие. А что вы хотели – ко мне вломились спозаранку, а я тут еще и расшаркиваться должна?

– Как давно ты ко мне вломилась? Ночью? – я прищурилась, рассматривая плиту на предмет чего-то съедобного – ведь Верин что-то определённо жарила. – Или у тебя в утреннем расписании изменение – кража моего запаса кристальных булочек?

Эльса обернулась и махнула деревянной лопаткой, к которой прилип кусочек омлета. Я втянула носом воздух – судя по всему, омлет был с беконом. О да, это утро моментально стало добрее в тысячу раз!

– Я постучалась. Ты не открыла. Потом я постучалась своей магией к магии твоего дома – она меня узнала и открыла. Ой, но калитка твоя – та еще шкодница! Так ворчала, скрипела, чуть ли не кровь у меня на анализ хотела взять – сомневалась, мол, "чисты-ы-ы-ы-ы ли твои-и-и-и-и наме-е-е-ерени-и-и-и-и-ия?". И не пускает, падлюка – то за плащ зацепится, то замок у неё заклинит, то просто захлопнется. Ну мне это надоело через пять минут, и я пнула эту нахалку хорошенько. Серебряная зараза сдалась, пропуская меня внутрь – ну а дальше – всё просто! Я пришла-то голодная, рассчитывая, что мы сейчас пойдём позавтракаем у Лавра – а ты дрыхнешь, хотя сама меня же и позвала! И Торш – тоже без задних ног. Ну и я, недолго думая, взяла бразды правления этой кухней в свои умелые ручки.

Я рассмеялась, подтягивая колени к груди и укутывая их своей тёплой кофтой – самой комфортной в мире кофтой, тёплой и немного растянутой. Она пахла сухими травами, чуть дымом и мёдом – Торш наверняка опять носил ёё, как длинный плащ, пока меня не было дома. Рукава её свисали до самых пальцев, и я с удовольствием спрятала руки в них, будто в нору. Шерсть обнимала плечи тяжеловато, но надёжно – как плед из самых уютных, радостных и согревающих воспоминаний. Рыжий вихрь в лице Асессора Верин уже давно разлил чай из плачущей мяты по кружечкам – те приятно дымились в мягком утреннем свете, вызывая у меня внутри какое-то неясное чувство ностальгии. На кухне пахло вкусным завтраком, мятой и теплом, которое не имело отношения к погоде. Оно рождалось не от камина и не от солнца, проникавшего сквозь занавески окон – оно исходило от самой жизни, от привычек, следов разговоров, оставленных в этом доме за последние годы. Здесь кружки знали, в чьих ладонях им быть, чайники регулярно пели свои песни, а деревянный стол мог бы рассказать столько сплетен, что любая торговка бы сгорела от зависти.

– Кстати, – сказала Эльса, громко отхлебнув чай и шумно поставив кружку на стол. – я вчера получила твой тенегласс – нахальная колбочка чуть не разбила мне окно в спальне и перебудила, наверное, всю улицу своим грохотом. Собственно, поэтому я здесь. Можешь, ну… так, в двух словах, рассказать, в чём дело?

Тенегласс я отправила Эльсе поздно ночью – после прихода домой у меня напрочь вылетело из головы, что Хаэль просил вчера взять подругу с собой к нему в кабинет. В ночи я подскочила – разбудило ощущение, что я забыла что-то очень важное. Пару минут сонный мозг пытался сообразить, в чём дело – а потом снизошло озарение, и я, скатившись кубарем с кровати, быстренько отправила подруге послание. Ответа дожидаться не стала – я сделала всё, что могла, о чем меня просили – а остальное от меня не зависит.

Наблюдая за тем, как подруга ставит на стол две тарелки умопомрачительного, непозволительно вкусного омлетом с беконом – я молча провела пальцем по ободку своей кружки, глядя, как пар от напитка исчезает в рассветном, прохладном солнечном луче, пробившемся сквозь шторы. Нос мой немного замёрз в прохладе хоть и солнечного, но всё-таки осеннего утра – и я поспешила глотнуть горячего чаю, пытаясь выиграть время для ответа. После вопроса Эльсы – в мой, ещё сонный мозг, вихрем влетели воспоминания о вчерашнем дне – жутком явлении Тени с кольцом Совета… предательстве.

Пока в моей голове крутятся шестерёнки, тщетно пытаясь полностью восстановить то, что произошло вчера – внесу ясность о тенеглассах. Итак, тенегласс – забавное, почти старомодное слово, которое прижилось у шарденцов вопреки логике. Небольшие стеклянные колбочки – вытянутые, с заткнутым пробкой горлышком и мягким светом сообщения внутри – раньше они были доступны только магам Тени. Посредством тенеглассов можно было передавать в пределах города короткие послания голосом или текстом – по желанию отправителя. Для создания требовалась капля собственной магической силы и навык управления Тенью.

Но лет тридцать назад лучшие умы Шардена, искусные ремесленники и алхимики нашли способ обойтись без магии Тени, сохранив саму технологию. В подробности вдаваться я не буду – если это работает, давайте не будем его тревожить – тем более, я всё-таки больше магический практик, нежели теоретик. Теперь тенеглассами пользовались почти все, но название осталось – будто призрак старого времени, всё ещё нашёптывающий: "помни, откуда ты пришёл".

– Не могу. Это очень серьёзно. Обсудим в кабинете.

Эльса вмиг посуровела и деловито кивнула, уже набив рот омлетом – лучший сотрудник месяца Магистрата Внутренней Безопасности, лидер по поеданию жирных завтраков, которые магическим образом не откладывались на тощих боках знатной сплетницы. Я решила отвлечься от невеселых мыслей и последовала примеру Эльсы, придвинув к себе тарелку – пахло просто восхитительно! Наплевав на нечищенные после сна зубы – резво проглотила пару кусков омлета, даже не жуя. Потрясающая текстура – ни одного даже мало-мальски пригорелого кусочка, а за в меру поджаренный, идеальной жирности бекон можно было душу Этерне продать – стон удовольствия сам собой сорвался с губ, а Эльса захихикала с набитым ртом. О да, она определённо была очень довольна произведенным на меня эффектом. А эффект, безусловно, был вау – проснулся, значит, рано утром, а тут на кухне такая красотка хозяйничает, да еще и нереально вкусно готовит. Да чтоб каждое утро у нас с вами так начиналось!

– Кфтати, – начала местная сплетница, продолжая лакомиться омлетом. Но, видимо, решила, что лучше будет общаться без препятствия в виде завтрака – и принялась усиленно жевать. Я, всё ещё разомлевшая от вкуснейшей еды и комфортного тепла, только невпопад хмыкнула, глядя, как она вытаскивает из кармана алой жилетки смятый листок, исписанный кривым, непонятным мелким почерком. Сплетни, вести у неё – на вес золота, а почерк – как у целителя на последнем издыхании.

– Я принесла тебе новости. Свежие, прямо с рынка: у Рейлтана пропали двое стражников, в "молчунах" обворовали лавку, и в Шарденской академии первокурсница свела счёты с жизнью. Лиана Тарен, вроде бы. Ты, случайно, не знала её? – невозмутимо спросила Эльса, зачитывая свои заметки.

…Я подняла голову, не веря своим ушам. Вот это номер. Да нет, быть не может – во всем Иль-де-Виреле разве одна студентка-первокурсница? Но омлет всё равно моментально и позорно встал поперёк горла, перекрывая мне нормальное дыхание. Вмиг похолодало – кончики пальцев заледенели, а живот тревожно свело. Мир будто на мгновение замер вместе со мной – как чашка, выскользнувшая из рук и повисшая в тишине за миг до падения, чтобы потом разбиться вдребезги. Пепел. Прах. Прахов пепел. Пеплов прах. Это…?

– Что? – спросила я, с усилием проглатывая вмиг ставший безвкусным кусок; и даже свой голос узнала не сразу – такой он был тихий, хриплый, словно из сломанного радиоприёмника – такой лежал где-то у меня дома, всё руки не доходили что-нибудь с ним сделать.

Эльса тоже замерла, раскрыв идеально накрашенные красной помадой губы – как будто только сейчас поняла, какую новость она принесла и как беззаботно она её выдала. Ломтик на её вилке застыл в воздухе, пар всё ещё вился над беконом, а солнечные зайчики беззаботно плясали на столе, совершенно не зная о том, что я вдруг перестала дышать.

– В Шарденской академии, – тихо повторила подруга еще раз. – Студентка. Первокурсница. Вроде как из Вейлановских – кажется, была неплохим магом воздуха, хотя прошел всего месяц от начала учебного года. Прыгнула вчера вечером с колокольни в Западном крыле. После отбоя нашли бедняжку. Я еще ни с кем из Совета, разумеется, не виделась, кроме тебя, но – Ауриэль, по слухам в городе, в бешенстве, Рейлтан рвёт на себе волосы – его же лигаты недоглядели, академия всегда была оплотом безопасности… еще и двое из его балбесов в синих костюмах сгинуло. А еще и Сферу Отклика украли. А Варасту… Варасту определённо крышка, как ректору – сегодня, вроде как, должны к нему прибыть родители погибшей девочки. Понятия не имею, как он будет решать вопрос.

Слова отдалялись, становились звонкими и хрупкими, как льдинки, разбивающиеся где-то вдалеке. Западное крыло… Колокольня… Боги, этого еще не хватало…

– Лиана? – голос мой едва прошелестел сквозь губы, пробуя на вкус незнакомое, но теперь уже бесхозное, имя. – Светловолосая? – Эльса подняла светло-зелёные глаза к потолку, а потом уверенно кивнула, с беспокойством смотря на меня. Шестерёнки в моей голове еще более усиленно закрутились, усиленно вспоминая вчерашнюю посетительницу в "Пеплотравах", которой я продала Полуночный отвар. Да не может этого быть, ну что, разве в Шарденской академии одна светловолосая студентка-первокурсница? Может, это и не она? Вдох на четыре счёта, на четыре секунды задержать дыхание, выдох на раз-два-три-четыре. Сознание прояснилось, сдавивший грудь железный обруч чуть ослабил хватку – я отпила чаю, стараясь вернуть себе чистоту разума.

– Нет, – твёрдо сказала я. – Нет, это не может быть она. Она вчера была у меня в лавке. Но была… днём. Прах! – я всё-таки не сдержалась и хлопнула ладонью об стол.

– Что? – Эльса выпрямилась, нахмурилась, отодвигая тарелку с последним кусочком бекона. – Ты уверена? Может, это всё-таки не она?

Я покачала головой, опуская её на сложенные у груди колени – шерсть кофты чуть отрезвляюще царапнула кожу на лбу. Пальцы вдруг онемели, будто я окунула их в снег. Какой смысл был в моём отваре, в тени лунного мха, в моих тёплых словах, если после этого – вот так? Я подскочила обратно, и мои ладони сами ринулись лихорадочно, в тревоге, панике потирать лицо – нет. Нет. Нет! Это не может быть она. Пожалуйста! Хотелось разнести мироздание в щепки за столь злую насмешку судьбы-злодейки. Сердце в груди бешено затрепетало, как уличный воробушек, пойманный в клетку – но моей клеткой было моё собственное чувство вины, которое уже начало цепко обнимать моё нутро, злобно посмеиваясь и больно царапаясь.

– Она пришла за Полуночным отваром. – горячим шёпотом начала я, пытаясь вернуть себе самообладание. Я, разумеется, не знала её, но этот момент, момент упущенной возможности помочь тому, кто в этом нуждался… он нанес мне сквозное ранение без ножа. – Выглядела очень затравленной, беспокойной – но я, бестолковая дура, списала всё на недосып, ведь скоро же экзамены… Я пообещала, что ей станет легче. Дала рекомендации, что делать, если отвар не поможет… Почему я не обратила внимание на то, с каким взглядом она пришла? Пепел… Я могла ей помочь! Если бы я только поговорила с ней… если бы я знала…

– Ай! – воскликнула Эльса, хватая мою ледяную руку и заглядывая в мои глаза – холодная встреча свежей листвы и серого гранита. – Но ты ведь не знала. И даже если бы знала… – она покачала головой и её ярко-рыжие волосы поймали солнечный зайчик; золотой блик на мгновение ослепил меня. – Можно сколько угодно себя винить во всех бедах мира. Собирать их, как камни в карман, пока не станешь тонуть, – спокойствие её взгляда было не безразличием, а якорем, за который я охотно ухватилась, жадно всматриваясь в глаза подруги. – Но, Айлин, послушай – ты не богиня, ты не сама Этерна, чтобы видеть и удерживать на плаву всё и всех.

Она сжала мои пальцы чуть крепче и продолжила:

– Ты не можешь спасти всех. Никто не может. Но ты уже спасла намного больше, чем те, кто вообще не пытались. И это – не просто слова. Я видела, да я сама знаю! Хороший отвар, вовремя сказанное слово, рука помощи, когда весь мир холоден и равнодушен к их проблемам. Ты не лукавишь, не презираешь, не торгуешь добротой – она бескорыстно идёт от твоего сердца. А это, поверь мне, редкость. Особенно теперь. И пусть у тебя за спинами они порой шепчутся "теневичка", "серебрянка" – они говорят не про тебя, а про свою злость и тщедушность. Ты ни в чем не виновата.

      Я знала, почему люди порой так шепчутся обо мне. Они не ненавидят серебряных теневых ведьм. Не по-настоящему. Они боятся. Боятся того, чего не понимают, – а что может быть страшнее магии, идущей не от понятных стихий и божеств, а от самой Тени? От той, что ползёт по закоулкам снов, шепчет в паузах между вздохами, живёт в трещинах между мирами.

Вместо того, чтобы уважать и относиться с простой настороженностью – всегда проще обозвать. Теневичка. Серебрянка. Эти слова – как нож, кинутый издалека. Чтобы уколоть, чтобы отгородиться, ведь лучшая защита – это нападение. Чтобы напомнить себе, что мы – другие, чужие, «нечистые».

Но эти слова – не про меня. Я никогда не использовала Тень во зло. За всю свою жизнь я совершила единственное убийство – сожгла проснувшейся в ту ночь магией Тени убийц моих родителей. Да, конечно, это убийство, мать его, а не просто я кого-то поцарапала магией. Но вам не кажется, что эти уроды однозначно заслужили такой участи?

Я помню, каково это – быть маленькой девочкой с пепельными волосами, чья руки горели от свежих прикосновений ритуальной серебряной Тени под кожей. Я помню, как глаза прохожих отворачивались слишком резко. Как дети замолкали, стоило мне войти в лавку. Как даже у тех, кто сейчас приходит за исцелением в «Пеплотравы», за зельем от безнадёжной боли, – бегают глаза, как они мнутся на пороге и боятся ко мне обратиться.

Но я больше не маленькая девочка. Я носительница Тени, гордая ведьма с серебряными татуировками – не потому, что выбрала её, а потому, что она выбрала меня.

Я молчала, и сердце моё всё ещё пульсировало болью – острой, живой. Но тихий, спасительный, льющийся бархатом голос подруги был как мягкое лекарство, растекающееся по венам.

– Ты посмотри, сколько людей, даже изначально не доверяющих тебе, прошли через "Пеплотравы". Через твои руки. Ты думаешь, все они это забыли? Нет, Ай. Да, сначала им было страшно идти к теневичке, но потом, поняв, что ты можешь помочь – они изменили своё мнение о тебе. Теперь они несут твою заботу с собой, как огонёк, который можно спрятать в ладони, когда жизнь становится слишком темна. И даже если одна свеча гаснет… пусть и столь рано, и даже не по твоей вине – это не значит, что напрасны были все другие зажжённые тобой свечи.

Она склонила голову.

– Ты в праве горевать и чувствовать вину. Это нормально – это реакция любого адекватного человека – тупой вопрос "а если?…" который повисает в воздухе, который бьёт чугунной кувалдой по башке, когда необратимое, страшное, горе уже произошло – и никакая магия уже не поможет бедняге. И не поможет тебе, столкнувшейся с этой душевной болью – пусть ты и знала её мимолётно. Но не взваливай на себя груз всего мира. Не надо. Мир сам по себе – безжалостен. А ты – одна из тех, кто делает его хоть чуть-чуть мягче. Давай попробуем толкнуть в Совете речь, замолвить словечко, чтобы виновных, кто её надоумил, довёл, нашли и наказали? Это последнее, что мы можем сделать для юной Лианы Тарен. Давай попробуем сами покопать. Пусть я её даже и не знаю – я не могу просто оставить то, как по тебе ударила новость, которую принесла я этим прекрасным утром, словно грязный вестник смерти. Прости меня, за дурную весть. Но ты бы всё равно узнала бы о ней в Совете – весь город гудит об этом, как пчелиный улей.

Я благодарно кивнула подруге, скомкано улыбаясь ей. Камень, нет, скала, гора на душе дала нормальную такую трещину – мне стало действительно легче. У Эльсы, по долгу службы, был прекрасно подвешен язык. Даже в таких печальных ситуациях она могла за две секунды утешить человека. Но всё равно – дело Лианы (если это именно она действительно была у меня вчера в лавке, я всё-таки прахова оптимистка, всегда верила в лучшее) я просто так не оставлю – думаю, это нам сегодня обязательно необходимо обсудить с Хаэлем – слишком много страшных событий за один день, это нетипично для Иль-де-Вирела. Слишком много плохих вещей. Что будет дальше? Что произошло? Словно сами небеса насмехались над Шарденом, наслав на него годовой объём неприятностей за один день. "Сегодня температура воздуха – плюс пять, ветер – семь-девять метров в секунду, осторожно: ожидаются обильные осадки в виде годового объёма предательств и самоубийств".

Слова Эльсы совсем не были приторным бальзамом для души. Они были солью – честной, грубой – но всё-таки солью, на рану, которую я сама себе растравила своим чувством вины. И в этой соли всё-таки было утешение. Было признание, которое всплыло в абсолютно неожиданной ситуации. Было то, что я так долго себе не позволяла: не быть виноватой во всём.

Но, согласитесь – когда случается самое страшное горе – угасает человеческая жизнь, как свеча от внезапного порыва ветра… ты садишься и прокручиваешь в голове моменты "а вот если бы я здесь заметил…", "а может, надо было поступить так…", "а если бы мы вместе сделали это… ", "ох, если бы я только знал…». А еще – конечно, всепоглощающее, жуткое, необоснованное чувство вины, которое может само по себе довести до петли человека. На самом деле, абстрагируясь от сложившейся ситуации – я считаю, что любой адекватный человек порой будет винить себя крайне необоснованно – ведь это – одна из стадий принятия страшного, опустошающего горя и знак того, что тебе было небезразлично. Да, возможно, в каком-то моменте ты не помог, не обратил внимания, не заметил – но хотя бы подумал, пожалел, поплакал об этом хотя бы тогда, когда уже было поздно.

А есть те, которые даже новости о смертях близких воспринимают, пожимая плечами, мол, "ну и что такого случилось". Ненормальные люди – ведь самое страшное не то, что человек смертен – страшно то, что он смертен внезапно. Смерть не ждёт удобного момента, ей нельзя сказать "эй, костлявая, давай завтра, сегодня дел невпроворот!". Она приходит тогда, когда ей заблагорассудится. Когда красавица-богиня Этерна, смеясь, щёлкает изящными, наманикюренными пальчиками – давай-ка его сегодня, вот этого, да-да; спасибо, милая старуха с косой! Ладно, давайте подумаем об этом позже – и, в общем, что хочу вам сказать – если вы когда-нибудь винили себя и горевали по угасшей свече, пускай и шапочно знакомого человека – мы с вами определённо подружимся. Хэй-хэй, клуб плакальщиц имени Айлин Мирст офицально объявляется открытым! По четвергам носим чёрное!

Я нервно хохотнула своим отнюдь невесёлым мыслям и всмотрелась в лицо подруги – любимое, родное, с глазами, в которых пряталась весенняя листва, и веснушками, как у тех, кто слишком часто улыбается солнцу и миру. Эльса не ждала от меня благодарности. Не ждала ответов. Она просто была. Как мой тёплый дом, как ароматный чай, как занавески, пахнущие мятой. Как утро, в котором ты ещё дышишь, благодаря за это небеса.

– Знаешь… – я выдохнула, чувствуя, как холод потихоньку отступает, отползая в угол и оставляя после себя тихое, благодарное спокойствие. – Если бы ты не пришла, я бы, узнав о этой смерти… наверное, безумно б грызла себя. До крови. Свернулась бы калачиком на этом придверном коврике и тихо выла до самого утра, обвиняя и жалея себя.

Я горько усмехнулась, хотя уголки губ предательски дрожали.

– А теперь вот… хочется просто ещё одну кружку чая. И чтоб ты болтала, болтала, болтала. Расскажи, что там… с лигатами? И в "молчунах" – не Ирис ли проказничает?

Так, за отвлечённой беседой и вполне успешными попытками ускользнуть от тяжести происходящего, мы просидели добрый час. Потом Эльса, с присущей ей грацией боевого мирида (такие бывают?) и беспощадностью личного камермейстера, выгнала меня в мою же ванную, велев «немедленно перестать быть унылой серой ведьмой из болота и стать человеком, способным вызвать уважение даже у змеюк в зале Совета». Времени оставалось немного – и это «немного» висело над моим плечом, как пиккила с взрывчаткой замедленного действия.

Пиккилы – крошечные создания, не больше ладони, словно ожившие клубочки тумана и света. Их тела пушисты, мягки, будто сотканы из пуха. Цвет их свечения варьируется от тёплого золотистого – как солнечный зайчик на утреннем полу, – до прохладного синеватого, словно отблеск звёзд в ледяной воде. На спинке каждого пиккила растёт крошечный зонтик – нежный, почти прозрачный, как лепесток весеннего цветка после дождя. Чаще всего пиккилов можно встретить в Туманных лесах Иль-де-Вирела – там, где трава мягкая, а туман висит не в воздухе, а мягко стелется над землёй. Пиккилы очень дружелюбные и обожают людей – как-то раз мы с Эльсой и Ирисом устроили по весне пикник на лесной опушке, и собрали вокруг себя целое маленькое стадо пиккил, приманив их мёдом и кристальными булочками. Пушистики издавали смешные звуки, размахивали своими зонтиками и ластились для того, чтобы мы их погладили. Хороший был день.

Вода была отрезвляюще холодной – как сама мысль о предстоящем визите в Совет. Я умыла лицо, почистила зубы – привычный ритуал, который словно смывал с меня неуверенность, плохие новости и то липкое чувство вины, что всё равно плело свои сети под кожей. Волосы, как вода, растеклись светло-пепельными струями по плечам – я рутинно расчесала их щёткой и вплела, нанизав на пару маленьких косичек, несколько обсидиановых бусин. Это было не просто украшение – а дань уважения к Этерне, покровительнице Тени – её камнем была чёрная гладь обсидиана. И, конечно, это такой своеобразный крик окружающим "я не просто ведьма, а теневичка, бойтесь!". Камни были гладкие, тёплые, как будто хранили в себе воспоминания. Их чёрный блеск красиво отражал желтый свет с настенного бра.

Впечатлившись мыслью о том, что человек смертен внезапно – подумала, что сегодня настало время для платья, которое давно лежало в гардеробе, дожидаясь своего часа – я захватила его с собой из спальни, прежде чем пойти умываться. Глубоко-серое, цвета мокрого гранита после дождя. Оно было простым, но в каждом шве жила линия, из тех, что говорят о достоинстве и роскоши без единого слова. Высокий ворот, длинные рукава, приталенный силуэт, чуть клеш внизу – оно не кричало, но и не позволяло себя не заметить. На рукавах – вышивка в виде серебряных узоров. В завершение образа я вошла в облако любимого парфюма – ветивер и кедр – аромат окутал меня тёплым, древесным облаком.

– Ну вот, – повернувшись к зеркалу, сказала я своему отражению. – Почти приличная ведьма, которая всего всего лишь на сто процентов не хочет идти в Совет. Идеальный баланс.

Из-за двери ванной раздался звонкий голос Эльсы:

– Ты там разговариваешь с зеркалом? Потому что, если оно начнёт тебе отвечать, я буду торчать Ирису двадцать дариев. Мы давно заключили пари, что оно, на самом деле, говорящее, и заколдовано еще твоей прабабкой.

Я фыркнула, усмехнулась. Шутки были спасением. Маленькими островками реальности, где не было предательств, самоубийств, подозрений и негатива в целом.

– Оно просто восхищается моей смелостью, – ответила я, выходя, – ведь я собираюсь добровольно войти в логово болвана с завышенным чувством собственной важности. Ой, прошу прощения – в кабинет великого-Пятого-Лика-Совета-гвардиана-Карал-Вельторна-Магистра-Теней-незаменимого-Эврена-Хаэля.

Эльса хихикнула, но строго смерила меня взглядом – от обсидиана в волосах до подола платья.

– Ну, если даже Ауриэль в гневе убьет сегодня всех в Совете, по крайней мере, ты будешь выглядеть как святая великомученица, прекрасная героиня трагедии, с которой так несправедливо обошлась жизнь; а не как унылая болотная ведьма.

– Приятно, что ты заботишься о моей посмертной эстетике, – кивнула я и протянула ей руку для шутливого рукопожатия – мол, приятно иметь с вами дело, Асессор. Отправив Эльсу обуваться, я подошла к кухонному столу и, шмыгнув носом, написала записку для Торша – надо оставить её на видном месте, чтобы он проснулся и сразу её увидел, когда пойдёт на кухню за чашечкой медоэля.

"Ушла в Совет. Наверное, буду поздно. Не забудь позаботиться о "Пеплотравах" и нормально поешь. Если я не вернусь до вечера – не переживай, не жди до часу пополуночи. Айлин."

Отвернулась, уже направляясь в прихожую, но на половине пути вернулась и дописала снизу:

"Будь осторожен. Кажется, что-то происходит. Люблю тебя."

Оставив записку в покое, я невольно залюбовалась видом из окна прихожей – погода за окном даже на вид была холодной. Истинное чудо природы, настоящая осенняя магия, словно творение искусного мага Вейлана – утреннее солнце ослепляющим золотом устилало улицы. Но, к сожалению, верхушка в небесной канцелярии всё-таки распорядилась сегодня чуть насолить Иль-де-Вирелу, (как будто уже произошедшего было мало) чтобы мы тут сильно не наглели: даже судя по виду из окна – резкие порывы ветра заставляли ощутить приближение настоящих морозов, что уже совсем скоро будут пробираться своими холодными щупальцами под плащи незадачливых ильдевирейцев. Листья, уже сменившие свою свежую, сочную, зелёную яркость на октябрьский янтарь – смиренно клонились к земле, принимая свою участь и готовые броситься в свой последний, быстрый танец с воздухом, прежде чем совсем исчезнут – чтобы совсем скоро возродиться вновь.

Я завернулась в тёплый серый плащ, который, несмотря на свою простоту, идеально подходил к моему наряду. Он был с большим, уютным капюшоном; удобный и стильный, с несколькими декоративными складками, которые порой свободно развевались на ветру, делая мою небольшую фигуру похожей на злобную летучую мышь. За спиной я привычным движением приладила свой лук, Велатр, и колчан со стрелами – то был старый, но очень дорогой сердцу подарок одного из моих наставников из Тихого Круга. Сам лук – уникальная разработка Мехаэрии – плечи лука были отлиты из невероятно лёгкого, зачарованного магами Ферона высокого уровня, металла. Выгравированный таинственными узорами, Велатр привлекал взгляд незнакомцев – да и я до сих пор им любовалась, даже спустя столько лет обладания им. Стрелять меня научили тоже в Тихом Круге – и у меня прекрасно это получалось – теневикам было полезно владеть еще чем-то, кроме теневой магии. На всякий случай. В Совете оружие не возбранялось – и я взяла его, потому что не знала, что ожидать от сегодняшнего дня. Ну и сегодня я не была готова встречать Эврена без него – всё-таки великий Пятый Лик Совета я тоже… подозревала, но Эльсе решила ничего не сообщать. Пусть считает, что сегодня Велатр – просто красивый аксессуар в довершение моего воинственного образа.

Наша мини-процессия вышла на улицу – калитка бросила Эльсе вслед пару нелестных скрипов, а та в ответ пригрозила ей кулаком, облачённым в – конечно же, красные – перчатки без пальцев. Холодный воздух моментально прояснил разум – эффект, как если окунуться в холодное море в жару. Дыхание на миг перехватило, хоть и солнце всё ещё светило ярко, покрывая золотом землю и немного пригревая через нарастающий холод атмосферы. Мы шли по тротуарам, неспешно переговариваясь ни о чём – настоящее мгновение счастья.

Счастье – это ведь далеко не что-то великое, не фейерверк, не грандиозный триумф с фанфарами и отполированными до блеска бокалами с весёлыми пузырьками игристого. Оно прячется в тёплой кружке чая из плачущей мяты в холодных ладонях. Оно – тихий, шепчущий шелест осенней листвы и родное плечо рядом, которое не задаёт глупых вопросов вроде "как дела?". Оно – возможность идти и не бояться, что какой-нибудь негодяй внезапно бросит тебе нож в спину. Оно – просто дышать. Оно – игра солнца в куче золотых листьев, собранным заботливым дворником. Оно – писать смешные записки, истории и заметки. Оно – и есть жизнь – величайший, самый бесценный из небесных даров, преподнесённым человечеству богами на блюдечке с золотой каёмочкой. Жизнь прекрасна просто в факте своего существования – есть возможность дышать, видеть, слышать, двигаться. Есть крыша над головой, есть те, с кем можно разделить горести и радости, есть любимое дело – что ещё нужно для счастья?

Жаль, что люди практически не ценят этого. Счастье – как случайно забытая мелодия, что вдруг сама собой всплыла в голове: простая, почти детская, и именно поэтому бесценная. Оно редко громкое. Чаще – тихое. Не требует оваций. И вообще ничего не требует, кроме как… просто быть. Быть замеченным. И вот я иду – с подругой, которая пахнет корицей и смелостью, что-то весело щебеча, как попугайчик; в уютном тёплом плаще и лёгкой дрожью в коленях от предвкушения сегодняшних дел. Я понимаю: да, впереди ждёт штормовая буря, Совет, в котором прячется предатель; будет Эврен с этим своим бархатным голосом, от звука которого хочется бросить в него дипломатическим сводом Шардена или, на худой конец, укусить его. Но сейчас – просто утро. Приятное, прохладное, солнечное, доброе утро. И если это для вас не счастье – то я не знаю, что тогда.

Шаг наш, на протяжении всего пути, был уютно выстлан мягким ковром из падающих листьев, создавая ритмичное и приятное для слуха "шурх-шурх". За отвлеченной беседой мы миновали улицу Забытых Вод, Переходный склон, улицу Закатной Пыльцы – там мы встретили моего знакомого старичка, который, как и всегда, подкармливал городских ворон. Дедуля ласково улыбнулся нам, и мы приветственно помахали ему, крикнув пожелание доброго утра – а вороны, заметив претенденток на внимание дедушки – одновременно каркнули нам вслед определённо что-то нелестное. Я, обернувшись, громогласно каркнула им в ответ – вороны офигели, моментально захлопнув клювы и посмотрев на меня взглядом, в котором так и читался вопрос о моей адекватности. Эльса заржала как лошадь, распугивая несчастных, нахохлившихся воробушков с мостовой оградки. Со смехом – "видала, как я их!" – мы миновали переулок Багровой Ивы; и, наконец, приблизились к Туманной площади.

Башня Совета – или Временная башня – начала вырисовываться перед нами, как мрачный и величественный силуэт на фоне издевательски яркого, радостно-голубого, совсем не по-осеннему чистому, неба. Каменные стены башни поднимались ввысь, как будто подпирая собой ослепляющий небосвод. Несмотря на красоту башни, роскошные столичные часы, и в целом – благоприятную обстановку, сегодня она казалась мне холодной и могучей, зловещей – будто бы ждала момента, чтобы поглотить всё, что к ней приближалось. Б-р-р. Никогда не думала, что обычное здание может заставить поджилки трястись.

Эльса посмотрела на башню с легкой усмешкой.

– Ну что, Айлин? Готова идти? Совсем не рада, что мы идём в это место столь чудесным утром, правда?

Я взглянула на неё и ответила с короткой, почти невидимой улыбкой:

– Никогда не будет хорошего времени для того, чтобы входить в Башню Совета. Но у нас нет выбора. Но, может, заскочим к Лавру? У нас есть еще пятнадцать минут, – воодушевлённо спросила я, умоляюще глядя на подругу, словно пытаясь выпросить у нее отсрочку на казнь.

– Ты права. – сказала она, ловко перехватив меня за локоть – кажется, она и сама не особо-то горела желанием торопиться. – Если мы явимся к Эврену с пустыми руками, он нас испепелит взглядом. А я еще слишком молода для того, чтобы становиться кучкой теневого пепла.

– А ты думаешь, он не испепелит нас даже с полными руками? – я приподняла бровь, поспевая за Верин, но в глубине души согласилась: в том, чтобы задобрить великого Магистра Теней утренним кофе, была определённая тактическая мудрость.

– Разница между «испепелил» и «подумал, что ты заботливая», – фыркнула Эльса, отточенным движением поправляя причёску, – иногда решает, сколько заданий и проблем он на тебя повесит. А учитывая, что ты так и не раскололась, в чём дело – думаю, кофе – определённо важный атрибут сегодняшнего дня.

Лавка Лавра уютно вжалась в Туманную площадь, словно существовала тут испокон веков всего Эвмонара. Мы вошли – колокольчик звонко возвестил о нашем прибытии – и сразу помахали Лавру, который уже улыбался нам из-за чайной стойки, протирая чашечки. Да, мы с вами много говорили о медоэле, чае из плачущей мяты… но шарденский кофе – это не просто напиток. Это философия, закрученная в спираль зёрен. Его не пили на бегу – его вкушали, прямо-таки целовали и встречали всегда с распростёртым сердцем. Если ты принесешь кофе от Лавра ильдеверийцу, который нейтрально относится к зёрнам – даже он будет счастлив. Творение Лавра было крепким, как брачная клятва, и тёмным, тёплым, как ночь после долгого, тяжёлого дня. Чайный мастер, безусловно, ценил больше чай, но и кофе он варил потрясный – никаких готовых смесей, никаких суррогатов. В его лавке всегда неизменно царила чайно-кофейная-монотеистическая строгость в отношении качества напитков.

Лавр, как всегда, был одет с иголочки – ай, модник! – чёрная атласная мантия, вышитая золотыми нитями, бархатный бордовый жилет, который обнимал его нескромных размеров животик. А накрахмаленный ворот рубашки педантично был застегнут до последней золотистой пуговки, подчеркивая его серьёзность и напускной официоз.

– Девы мои, – протянул он с радушием, глядя на нас поверх идеальных очков-полумесяцев. – Куда это вы так бодро и так рано?

– В Совет, – вздохнула я обречённо, – нести кофе в жертву страшному демону.

– А может, лучше чай? – уточнил Лавр, склонив голову и безошибочно определяя в страшном демоне Хаэля. – Магистр-то с утра, глядишь, не в духе – время-то, всего без пятнадцати девять.

– На всякий случай возьмём всё, – Эльса подмигнула. – Пусть сам выбирает, каким зельем себя залить. Да и Ирис не откажется.

Мы выбрали для Эврена кофе тёмной обжарки, с нотками какао, дыма и чего-то чуть солоноватого – Лавр утверждал, что по вкусу это «как душа старого моря, что когда-то было рекой». Для чая – мне, Ирису и Эльсе (надеюсь, Хаэль выберет свой чернющий кофе – чаем делиться мне никогда не хотелось) – я выбрала тонкую смесь с лавандой, черноплодкой и крошками засахаренного фиалкового листа. Напиток, который будто бы мог приглушить злость и успокоить – думаю, после сегодняшних новостей это потребуется всем нам.

Я приглядела ещё один мешочек – для Торша. У него была слабость к молочному чаю с кусочками сушёной груши, поэтому попросила завернуть его мне с собой.

– Убедительно прошу, – сказала я Лавру, – всё упаковать так, будто это подношение трём…м-м-м…божествам, без которых бы Совет давно развалился; и одному, слегка раздражённому.... псу.

– В скобках – главному, – захихикала Эльса.

Лавр добродушно усмехнулся в усы, пожурив нас за то, что нехорошо обижать Магистра – на что мы серьёзно покивали – а потом все втроем от души посмеялись, обменявшись любезностями и последними сплетнями с Лавром. Тот поведал, что очень возрос спрос на чай с синегривкой (конечно, сезон простуд на носу) – и по секрету нашептал, что чай с ней отвратительный, мол, не понимаю, как вообще его пьют. Я с ним согласилась на все сто, воодушевлённо пожав ему лапу. И, как обычно, мирид сделал всё в лучшем виде, пожелав нам удачи и хорошего дня. Обожаю миридов – лучший народ во всём Эвмонаре! Всегда позитивные, радостные, добрые – кажется, как будто ничто не способно омрачить их настрой.

Мы вышли из лавки с тёплыми пакетами в руках (куда же без кристальных булочек!) – мешочек чая для Торша исчез во множестве карманов моего плаща – и стаканчиками, перевязанными между собой виноградной лозой. Тонкой, словно насмешка Этерны, с прядями золотистых усиков, которые вились, как настроение в столь ранний час. Пахло осенью, как и должно пахнуть в такие солнечные, октябрьские дни: не просто пыльной листвой, а памятью о лете, сдобренной дымком, тянущимся от утренних очагов, пряным дыханием прелой травы и лёгким треском под ботинками – словно город тоже решил закутаться в шарф и одеться потеплее.

Шарден не торопился – он никогда не спешит. Этот город вообще не знает, что такое бежать – он плывёт, разворачивается медленно, как сон, в котором слишком красиво и хорошо, чтобы просыпаться. Он позволяет тебе пройти мимо витрин, где сушатся травы в охапках, заботливо перевязанные лентами – лавандовые, шалфейные, крапивные. Позволяет задержаться взглядом на окнах, за которыми пекут что-то сладкое и наверняка незаконно вкусное. Даёт услышать: где-то играет уличный скрипач, фальшивит, но играет искренне и от души; где-то смеются дети, у которых день явно вышел удачнее, чем у Совета. Из дверей самых разных лавок вылетали тенеглассы – утренние послания торопливо разыскивали своих получателей. "Ш-шурх!" – один такой пролетел прямо между нами, едва не врезавшись подруге в лицо – и Эльса зашипела, как чайник.

– Они когда-нибудь научатся говорить "простите"? – громко возмутилась она, сопя, как кот, которому на хвост наступили.

– Конечно, – усмехнулась я. – Если получат голос и манеры. А это, боюсь, вне бюджета Совета.

Мы шли, и город шел вместе с нами – расстилался под ногами, пел, дышал, подмигивал бликующим солнцем, отражённым в витринах. И в этом утреннем спокойствии была то редкое ощущение, когда всё вдруг кажется вмиг осуществимым и пустяковым – даже несбыточные мечты. У подножия Башни Совета было спокойно. Здесь шум улиц стихал, как если бы сама башня поглощала звуки.

– Как думаешь, – прошептала я, сжимая лозу со стаканчиками, – если я уроню это у входа и убегу, Хаэль зачтёт мое доброе намерение?

– Нет, – ответила Эльса с усмешкой. – Но, как минимум, запишет в протокол как "преднамеренное заваривание проблем".

Громогласно захохотав от столь потрясающего каламбура – о, как всегда, самые идиотские вещи кажутся самыми смешными в моменты, когда нервы натянуты до предела! – мы вошли в заботливо отворённые стражниками, тяжёлые, дубовые, старинные двери Башни Совета. Места, которое сегодня меня пугало донельзя своей неизвестностью. Вслед нам донеслось "бом-м-м-м-м...." – беспардонно начали главные часы Шардена петь свою песню, славя утренний праздник – как-никак, четверг! – и возвещая о том, что пробил девятый час пополуночи. Уместно ли употреблять слово «пополуночи» в отношении утра? Значения особого не имеет, главное – мы успели вовремя.

Я невольно выдохнула – внутри воздух был другим. Здесь пахло воском, старинной, вековой пылью и официальностью. Знаете, тяжёлый запах дерева, который возвещал о том, что ты пришёл в то место, где почему-то хочется говорить шёпотом. Полы, натёртые до зеркального блеска, отражали нас, как гротескные тени из сказок – вытянутые, серьёзные, идущие по плитам из серого камня, каждый из которых словно помнил, сколько людей по нему прошло. Стены вздымались вверх, прерываясь лишь на огромные, роскошные, витражные окна, через которые сейчас солнце виртуозно раскрашивало эту обитель законов.

– Это место вечно напоминает мне о плохой трагической постановке, – шепнула Эльса. – Все говорят пафосно, ходят, как будто у них под плащами кинжалы, а вместо живых сердец и мозгов – бумажки, справки и отчёты.

Мы прошли мимо стен, увешанных гобеленами – на них были изображены События, с большой буквы, конечно. Победы, Поражения, Торжественные Подписания, Важные Переговоры.

И тут из бокового коридора возникла она – маленькая, но страшная женщина, что держала в своих ежовых рукавичках всех обитателей Башни Совета. Милое розовое платье, которое едва выглядывало из-под гордого, тёмно-красного, объёмного плащ Совета. Она не была Советником, нет, но была немаловажной составляющей его Башни – главная Хранительница Ключей и Смотрительница Башни Совета.

Плюшетта из Дома Вельвиксов, умопомрачительно красивая мирида – светло-серая, нежная шёрстка, которая облачком обнимала её миниатюрное тело. Роскошный, пушистый хвост пипидастром, ушки с кисточками, глаза, которые горели огнём, мудростью и силой – но не обольщайтесь, её милый внешний вид был очень обманчив. Ох, как она один раз меня отчитала за то, что я сидела на подоконнике в коридоре! Упаси Этерна, если забудешь ей вернуть какой-то ключ – из-под земли достанет и всыпет по первое число. И сейчас Плюшетта из дома Вельвиксов была определённо недовольна, преградив нам путь – клац-клац! – предупреждающе звякнула огромная связка ключей где-то в недрах её мантии.

– Девицы, – тонким голосом начала Плюшетта. Она сложила пушистые лапы на грудке, прижимая к оной толстенную учётную книгу. – Это что у вас? – она кивком указала на бумажный пакет и виноградную лозу со стаканчиками в наших руках, сдвигая серые бровки и прищуривая янтарные глаза.

– Дар его великому Пятому Лику Совета, – немедленно выдала Эльса, ни на секунду не задумываясь, и делая самый невинный вид, достойный кинонаграды.

– Топливо для мышления, – добавила я, усиленно кивая головой, как болванчик, подыгрывая подруге.

– У нас в коридоре не пьют, – строго отрезала Плюшетта, ещё сильнее хмуря брови. Ишь, пришли тут, порядки её, выстроенные годами, портить! Бестолочи!

– А мы и не будем! Только в кабинете, торжественно клянёмся, – Эльса подмигнула, потихоньку пытаясь обойти мириду по широкой дуге.

Плюшетта поворчала, посмотрела на пакеты с видом «тоже мне, Асессоры Совета», но, в итоге, тяжело вздохнула, доставая из недр плаща ключ.

– Пятого Лика Совета еще нет на месте, – буркнула она. – Ключ потом верните, иначе доложу госпоже элериарху. Найду в коридорах хоть каплю – пеняйте на себя. – вроде как дружески посоветовала она, протягивая мне для росписи за ключ учётную книгу, где я ловко оставила автограф.

– Конечно, госпожа Плюшетта, – хором ответили мы, направляясь в сторону логова великого Пятого Лика Совета. – Ни капли мимо!

Последние наши слова важная мирида уже не слышала, удаляясь куда-то в другую сторону от нас по своим делам. История миридского дома Вельвиксов тянется буквально испокон веков – те практически с самого появления Шардена служили на благо Совета Иль-де-Вирела, занимаясь всеми организационными моментами, охраняя ключи и ведя слежку за тем, чтобы везде было чисто, убрано, всё лежало на своих местах. Доподлинно неизвестно, сколько поколений Вельвиксов сменилось здесь – а мириды, напоминаю, живут по триста лет!

Ключ услужливо щёлкнул в замке, и дверь в кабинет Эврена – тысяча сто одиннадцатый – охотно отворилась, как старый том, который давно не раскрывали.

Внутри было всё, как он любит: тишина, полумрак – шторы на окнах плотно задернуты, и лишь один нахальный солнечный лучик светил прямиком в серебряную чернильницу на столе. Книги стояли по ранжиру, как солдаты; строгая, но изысканная деревянная мебель была выстроена тоже в строю, а у большого, витражного окна – глубокое кожаное кресло, где Эврен обычно сидел, как молчаливое воплощение осуждения.

Кабинет Эврена был похож на него самого – строгий, сдержанный, но при этом наполненный внутренним напряжением, как струна, натянутая между молчанием и бурей. Стены были обшиты тёмным деревом, из тех пород, что растут только там, куда добираться безумно дорого и долго – на меньшие изыски Магистр Теней, уверена, не был согласен. Роскошь он всегда любил. На полках стояли книги – старые, в кожаных переплётах, с закладками в виде перьев, трав, и даже… одного высушенного лепестка ириса (я однажды заглянула – и потом неделю гадала, откуда он). Воздух был напитан смесью лаванды, пыли знаний и чуть заметного аромата тисовых, табачных лепестков, отдающих пеплом – Эврен не курил, но пепел и тис был его неизменным парфюмом уже много лет.

Я знала этот кабинет до каждой трещинки в дереве пола – так как Хаэль уже половину десятка лет был моим куратором, здесь я была частым гостем. Тут мы изредка вместе составляли отчёты о проделанной работе, когда он привлекал меня к каким-либо заданиям Совета; здесь он частенько отчитывал меня за очередную глупость – например, как-то раз, лет в шестнадцать, я побила сына Вараста Дархана – того самого, которого спас Ирис (не от меня).

Этот плюгавый засранец ляпнул что-то весьма нелестное обо мне, моей магии и Тихом Круге – и я его хорошенько так приложила, причём без магии и даже без лука. Просто пара… или чуть больше… хороших ударов, от которых этот гад едва не заплакал. После этого госпожа Ауриэль Тенцзар сделала выговор Хаэлю, а тот, в свою очередь, долго вещал мне про дипломатию, мою плохую репутацию и всё в этом духе. Он никогда не повышал на меня голос – кроме того случая пять лет назад, когда я на заседании Совета предложила всё-таки открыться магии Тени – но Эврен виртуозно владел умением резать без ножа. Словами и интонациями. Он говорил так холодно, строго, бросаясь существительными, глаголами и прилагательными как плетью, что нещадно била по моим щекам, заставляя всё-таки краснеть и стыдливо прятать глаза, признавая вину.

На роскошном, выполненном из тиса, громоздком рабочем столе – безукоризненный порядок. Пустые тенеглассы лежат в ряд, подготовленные к отправке. Массивная, идеальной чистоты серебряная чернильница – и, конечно, рядышком в ряд сложились перьевые ручки и идеальные отрывки пергамента. Сложенные в стопку донесения, отчёты – как камни в старой крепостной стене. Никаких личных вещей. Всё – как в сердце у мага, который слишком много знал и видел, чтобы позволить себе роскошь проявления эмоций. Всё идеально выверено, у всего есть своё место – и, упаси Этерна, если ты оставишь здесь хоть что-то, что будет напоминать о твоём присутствии, нарушая порядок.

Повесив плащ на изящную вешалку в углу, я по-хозяйски поставила связку стаканчиков на стол, нарушая этот самый порядок и привычный ход вещей. Пусть оценит заботу. И, всё-таки засмотревшись на красивый блик на поверхности чернильницы – повернулась к Эльсе:

– Думаешь, он почувствует, что в нём – какао, соль и «душа старого моря, что когда-то было рекой»?

– Думаю, он почувствует, что ты снова нарушаешь регламент подачи кофе, ведомый только ему одному. – весело откликнулась она.

Велатр я оставила рядом с плащом – не слишком далеко, но и не слишком близко, чтобы Эврен не догадался, что я подозреваю и его тоже. И, не успели мы опуститься в два мягких кресла напротив рабочего стола – дверь открылась. Резко, с тем великолепием и торжественностью, с каким раздвигают бархатные занавеси в первом акте великой трагедии – и в кабинет одновременно вошли Эврен и Ирис (видимо, столкнулись на подходе к кабинету?), словно две стихии, которым очень тесно в одном пространстве. Один – стальной холод осенних сумерек, другой – яркое пламя, напичканное стреляющими по поводу и без, шипами ехидства.

Ирис был, как обычно, в своём роскошном, тёмно-синем пальто, которое будто специально кричало: "я – верх эстетики, и горжусь этим!" Белоснежные волосы, как всегда, идеально уложены в низкий хвост, голос – как сахар с ядом, сверкающий и сладкий, но оставляющий смертельно опасное послевкусие. Мчась следом, он впечатывал шаги в изысканный деревянный пол и уже что-то вколачивал в уши Эврену – быстро, хлёстко, как пощёчины:

– …и если бы ты мог сразу объяснить, в чём проблема на самом деле, всё было бы намного проще! Я бы уже что-то нашёл!

Эврен стремительно подошёл к столу, на ходу бросая нам сухой приветственный кивок и одновременно скидывая чёрное пальто. Тень за ним колыхалась странно – слишком живая, как будто злилась отдельно от тела – что, в целом, было неудивительно, с его-то уровнем магии Тени. Перчатки Магистр уже снял, его пальцы сжимались на спинке кресла – элегантно и угрожающе, как у палача, который из вежливости уточняет, кого казнить сначала. Я хихикнула про себя, представив, как он сдерживается, чтобы не задушить Талькара. Впрочем, рисковал и Ирис. В чёрных глазах Хаэля было столько осуждения и холодной злости, словно ему дали задание написать уставной свод по управлению идиотами.

Он прекратил мучать несчастное кресло, повесил пальто на изящную вешалку, рядом с нашими плащами, и бросил на Ириса взгляд, который в другом жанре был бы последним моментом в жизни Талькара. Вор захлопнул за собой дверь и зло опёрся на дверной косяк – как будто готовый отвечать за свои слова, но при этом – оставляя себе путь к побегу.

– В следующий раз, – спокойно, медленно начал Эврен, закатывая рукава рубашки и будто смакуя яд каждой произносимой буквы, – попробуй, прежде чем орать на весь Совет, включить хотя бы остатки той субстанции, что у тебя вместо мозга. Я понимаю, это сложно, особенно когда идиотизм заменяет логику, но поверь, результаты этого нехитрого действа потрясают.

Он подошёл ближе к Ирису, смотря на него сверху вниз – разница в росте была на целую голову; тень его шевельнулась и распласталась по полу, как чёрный шёлк костюма Магистра – слишком плавно для гнева, но слишком быстро для магического спокойствия обладателя.

– Если я что-то не сообщил, – продолжил он, на опасном расстоянии глядя прямо в глаза Талькару с таким выражением, будто выбирал, какое именно заклинание Этерны было бы достаточно болезненным, – возможно, была причина. И эта причина, представь себе, не в том, чтобы позлить тебя лично. Хотя, признаю, побочный эффект приятный.

Он бросил короткий взгляд на нас, будто убеждаясь, что зрители на месте, не сбежали в страхе, а затем повернулся к Ирису вновь – ещё холоднее, ещё больше сокращая расстояние между ними.

– Так что сядь. Закрой рот. И, если тебя это не слишком утомит, выслушай. – процедил он сквозь зубы, вроде сухо, но ощущалось, как килограмм соли, высыпанный на свежее ножевое ранение.

Ирис фыркнул и отошёл к окну, словно ему просто стало скучно, а не его только что разгромил теневик.

– А теперь – доброе утро, дамы, – опустившись в своё рабочее кресло, сказал он голосом, в котором сочеталась осенняя гроза и пара недописанных приказов на казнь. – Надеюсь, вы успели выпить свой кофе, пока здесь ещё не началось настоящее, жуткое утро. – он, чуть смягчившись, посмотрел на нас.

Сегодня на нём, как обычно, было чёрное – волосы цвета зимней ночи убраны в низкий хвост, обсидиановый шёлк рубашки поймал тот самый единственный лучик солнца – я невольно залюбовалась этим бликом, он буквально кричал о роскоши и дороговизне этого предмета туалета Хаэля. На скулах – лёгкая небритая тень усталости. На губах – как всегда, строгий намёк на недовольство. На шее – еле заметная родинка, которую… возможно, я, при других обстоятельствах, рассматривала бы гораздо дольше. Я похихикала про себя, отбрасывая эту бредовую мысль.

– Почти, – откликнулась я, с наигранной невинностью, кидая на Ириса весёлый взгляд – друг надулся в углу как воздушный шар и закатил глаза, заметив мой взгляд. – Шеф, будешь кофе? Мы захватили у Лавра. Ирис, – призвала я нарушителя утреннего спокойствия. – Чай. Чай – Ирис. – Талькар сдался, подходя ближе, и я вручила ему стаканчик чая. Вор по-хозяйски пододвинул к себе стул от другого стола и, повернув его спинкой вперёд, сел рядом. Видимо, он понял, что наорал на Магистра несправедливо. Спрошу позже, что они не поделили на этот раз. Вообще, они часто переругивались по мелочам и нет – но всегда быстро остывали. Милые бранятся – только тешатся. Один раз я озвучила это после их очередной перепалки… Хаэль с Талькаром тогда бросили на меня такие взгляды, что я стала цвета мантии Совета – от самых корней волос до кончиков пальцев.

Эврен, едва заметно прищурившись, посмотрел на наши стаканчики, как на прямое доказательство вторжения в его личное пространство. Я уже приготовилась выслушивать тираду от теневого болвана – но, к моему огромному удивлению, он благодарно кивнул и взял свой кофе – это был единственный стаканчик коричневого, а не зелёного цвета. Лавр определённо знал толк в настоящем сервисе, он крылся именно в таких мелочах! – и отпил ароматного варева, даже без ругательств, что я взяла не тот сорт/зерно/не с тем молоком/не в то положение планет на небе. Обалдеть. Молчание в кабинете повисло густым и плотным, как пар в аптекарской травяной сушильне.

Кто-то прихлёбывал, чтобы подействовать Хаэлю на нервы – кажется, Ирис, с показным равнодушием смотря в окно со своего стула. Эльса рядом притихла, раскладывая на коленях записную книжку со сплетнями и попивая чай. А я… я просто смотрела на Эврена, параллельно следуя примеру остальных и вкушая потрясный чай. Он, не спеша, пил кофе. Маленькими глотками. Как человек, который знал цену времени – и которому нужно было нащупать каждое слово прежде, чем пустить его в этот мир.

Тысяча сто одиннадцатый кабинет, как и всегда, был безукоризненно упорядочен, но даже он, казалось, затаил дыхание. Время остановилось. Тиканье изящных настольных часов, тихое постукивание ботинок Хаэля об пол; звук, с которым за окном ветер далеко внизу гонял сухие листья по земле. Всё это звучало как фон к чему-то, что уже приближалось. Как первый аккорд органа в драматичной опере.

Эврен поставил стакан на край стола – чётко, ровно, как отточенное движение патологоанатома. Его рука чуть дрогнула – может, от напряжения, а может, от того, что он знал: после сказанного – назад дороги не будет.

– Закройте окна. – его голос прозвучал негромко, но достаточно, чтобы сразу стало ясно: это приказ. Я встала и шагнула к ставням – отодвинула шторы, закрыла ставни, задёрнула шторы – двойная защита. Ирис нехотя направился к боковому фрамугу – тотчас боевым маршем щёлкнули замки, отрезая возможность к отступлению. Эльса же лениво встала и закрыла дверь на ключ – ах, как она хороша – на шаг впереди просьб! Как сказал бы Магистр – "бери пример, трава в капюшоне, человека даже ни о чём просить не надо, сам догадался." Болван.

Затем Эврен поднялся. Медленно, гордо, как поднимается человек, готовящийся вести за собой войско бравых молодцев в бой на верную смерть. Или, на худой конец – как тот, кто зачитывал бы приговор на казнь юной девушки.

Его пальцы – длинные, точные, с гордой ношей в виде несчастной печатки Совета – выверенным, отточенным движением моментально вытянули из воздухa теневую нить. Тонкую, мерцающую серебром, словно сотканную одновременно из инея и пепла. Она подрагивала, как струна под пальцами гордого менестреля. С каждым движением, пассом, Магистр Тени исполнял на этой струне свою песню, вплетая в неё нечто.

– Umbra, tene sussurrum. – тихо проговорил Магистр, в очередной раз подчиняя себе саму Этерну – о да, красавица-богиня охотно, игриво ему поддавалась, с радостью разделяя с ним свою магию.

Кабинет на мгновение потемнел, будто из него украли часть красок – потолок мгновенно сделался ниже, а воздух – сжался плотнее, создавая в помещении такую тишину, что давила на мозг изнутри. Словно всё в этом пространстве поддалось странному давлению: шум улицы исчез, доносившиеся из коридора голоса тоже исчезли, даже само время, казалось, начало течь медленнее.

Виртуозное теневое заклятие тишины.

Оно не просто отсекало звуки – оно делало невозможным само их существование вне помещения. Здесь, в этом мрачном коконе, созданном из Тени, можно было говорить хоть об убийстве элериарха. Сказанные слова не покидали границ заклинания, по периметру очерчивающего кабинет – полное отсутствие возможности подслушать даже мышиный шаг в этой комнате.

Эврен отступил на шаг, позволив магии свершиться, и снова опустился в кресло, жестом приглашая нас вернуться на места.

– То, что я сейчас скажу, – он поднял чёрные глаза, и в них не было ни злости, ни раздражения. Только усталость. И цепкий, ясный взгляд настоящего теневого аса. – не должно покинуть этот кабинет. Ни намёком, ни вздохом, ни шёпотом. Информация, которую я вам сейчас всем сообщу – в курсе только госпожа Мирст – подвергнет вас смертельной опасности, особенно в том случае, если вы вздумаете её разглашать. И если я узнаю – а я узнаю – что кто-то из вас двоих разболтал хоть что-то третьим лицам – лучше сразу бегите, прячьтесь в горах Миридора. Может быть, там я вас не достану. Если от меня к тому моменту что-то останется. – хмыкнул Эврен, взглядом окидывая Талькара и Верин. – Это ясно?

– Ясно. – со всей серьёзностью, в унисон заявили эти двое из ларца, синхронно кивнув головами.

– Прекрасно. – кивнул Магистр, придвигаясь к столу ближе и кидая на меня взгляд. – Не заставляйте меня пожалеть о своём решении, и не подрывайте моё доверие. Не забывайте – смерть от теневой магии порой бывает… мучительна. И достаточно долга. – даже не утруждаясь завуалировать угрозу, Хаэль поднял уголки губ, улыбнувшись лишь ими.

Мы не пошевелились. Никто. Даже Ирис перестал ёрзать на стуле – клянусь, он чуть ли не принюхивался от интереса. Эльса заинтересованно подалась вперед, закинув ногу на ногу – что ж это там такое, что сам великий Пятый Лик Совета угрожает расправой!

– Теневой артефакт, Сфера Отклика, украденная из лавки "Мотыль и Черниль", – продолжил он. – Все же помнят это событие, о котором вчера мы разговаривали на заседании Совета?

Утвердительный кивок трёх голов одновременно – как же, забудешь такое!

Эврен довольно кивнул:

– Отлично. Для госпожи Эльсы внесу ясность – вчера мы с Мирст и Талькаром отправились прямиком в лавку для того, чтобы посмотреть на место преступления, изучить теневые следы и в целом – взглянуть своими глазами на произошедшее.

Эльса усиленно, с интересом закивала – я ведь ничего ей так и не рассказала о вчерашней вылазке. Ай, Айлин, ай, молодец! Образцовая хранительница молчания – нервно похвалила я себя саму, сдерживая крайне неуместный смешок.

– И то, что мы увидели, призвав теневой отклик с нарушенной фероновой вязи на двери – нас абсолютно не порадовало. – продолжил Эврен, обводя взглядом всех нас. Казалось, весь мир затаил дыхание – сейчас он это озвучит, и все мои домыслы претворятся в явь. Эфемерная мысль станет реальной, неумолимым градом посыпятся острые стрелы фактов и повиснет в воздухе тяжелое, свинцовое, облако. Облако крайне неприятной, неудобной, неуютной правды.

Магистр сделал паузу, откидываясь к спинке кресла и наблюдая за нашей реакцией – будто давал нам переварить его заявление.

– Мы проверяли это вместе с госпожой Мирст. У меня нет права ошибиться в этом. У госпожи Мирст – тоже. У самой Этерны, Тени – тоже. Никто из нас не мог ошибиться, не мог соврать, это не была иллюзия. И всё же… – он выдохнул, коротко и тихо, несдержанно сжав переносицу пальцами. – Украл артефакт кто-то из нас. А если быть точнее – кто-то из Совета. В теневом отклике нам явилась рука с печаткой Совета.

Напряжение в атмосфере роскошного кабинета сгустилось так, что казалось – можно было вырезать его перочинным ножом со стола Эврена и подавать как плотный, дурманящий своим напряжением десерт (третье блюдо сегодняшнего ужина – тревожный тарт). Тайна, теперь связывающая нас четвертых, физически ощутимым покровом невысказанных слов повисла в воздухе. Нет, не так – тайна. Не просто невинная кража кристальной булочки, о которой неудобно рассказывать, а такая тайна, подобные которой люди уносят с собой под убежище из могильной плиты. Где-то в дальнем углу кабинета, неподалеку от роскошного гобелена, тихонько тикали настенные часы – и даже они, будто стыдясь своей дерзости, затихли. Так-то. Негоже портить таинственность момента.

– Мы сидим в Совете. – сказал Эврен, глядя в упор на Ириса, потом на меня, потом на Эльсу. – Но Совет прямо сейчас точит изнутри предатель. И если мы не узнаем, кто именно приложил к этому руку – всё рухнет. Рухнет Иль-де-Вирел. Рухнет Шарден. Я не знаю масштабов, но чую, что грядет что-то… что-то в разы страшнее, чем Тихий Круг. – холодно произнёс магистр, на секунду задержав на мне взгляд.

Он встал и подошёл к окну – движения были резкими, словно мужчина бросал перчатку на стол. Его тень чуть затрепетала – и мигом успокоилась, как дикий зверь, улёгшийся у ног хозяина.

– Ваш ход, – добавил он, подпирая спиной закрытые ставни и складывая руки на груди. – Теперь вы знаете, с чего начался конец. И наша задача – что-то с этим начать делать.

Эльса говорила мягко – как говорят с раненым зверем, у которого лапа в капкане, – но в её голосе уже дрожала, извивалась колючая нить сомнения. Словно она шагнула в темноту печально известного леса, искренне надеясь, что встретит там безобидных белочек, а не кровожадного ночного маньяка.

– Магистр, при всём уважении… У тебя есть лигаты. Ты мог бы поручить это им. Или, хотя бы, начать с прямого донесения госпоже элериарху. Почему мы?

Талькар, не дожидаясь ответа, подался вперёд, как хищник, чьим любимым обедом было отсутствием логики, учуявший потенциально аппетитную несостыковку. Его пальцы обвили стаканчик с чаем, как будто это был единственный стабильный объект во вселенной, что в этот момент опасно пошатнулась под ним.

– Серьёзно. Я – бывший вор, Айлин – серебряная ведьма, Эльса – служит Магистрату Внутренней Безопасности. Как бы… немного не тот набор для выявления подозреваемых, желающих устроить государственный переворот, тебе не кажется? Причём, ладно если бы это были люди из народа – ты же говоришь про Советников.

Я чувствовала, как воздух потяжелел еще сильнее, давя на мои плечи неподъемным грузом. Тень, впитывающая в себя звуки, всё ещё держала границы помещения, создавая ощущение замкнутой капсулы, в которой даже время дрожит от клаустрофобии.

Слова Талькара, такие честные и прямые, казались мне почти кощунственными – не потому что он был не прав, а потому что он был чересчур прав. Что-то было не так. Что-то огромное, подспудное, ломающее и опасное, как трещина в фундаменте дома, которую тщетно пытаются замазать краской.

Почему мы?

Я тоже это чувствовала. Мы не команда. Мы – сборище. Головоломка, куски которой не должны совпадать. Я – теневая ведьма, заклеймённая серебром. Эльса – шпионка-сплетница, змея среди ястребов. Ирис – бывший вор, находящийся в Совете на птичьих правах, по воле самой насмешке и вольности самой судьбы.

Нас бы скорее привлекли как подозреваемых в краже, чем… как сообщников. И всё же… мы здесь. В этой тишине. В этом кабинете, под замком магии Тени. Что-то случилось. И случилось такое, что даже Эврен не доверяет своим. Не лигатам. Не Совету. Не элериарху. А доверяет нам.

Эврен молчал. Его лицо по-прежнему было пугающе спокойным, невозможным для прочтения – как запертая входная дверь. Никогда не знаешь, что ждёт тебя там, снаружи, после выхода за дверное полотно – обычный вторник или последний день в твоей жизни. Ни тени эмоции, ни намёка на сомнение – лишь выверенная суровость, идеальная маска, отточенная годами политики, военной службы и тем дерьмом, что приходит вместе с Тенью.

Но я знала. Я чувствовала по его дыханию, по тому, как он сжал спинку стула, стоявшего неподалёку, чуть сильнее необходимого. Он боялся. Не нас. Не провала заведомо идиотской миссии. Он боялся того, что это на самом деле правда.

Магистр Теней, привыкший иметь дело с неведомым, страшным, с убийствами, с тонкими теневыми уравнениями реальности – он боялся людей. Тех, кто сидит в Совете. Потому что один из них (а возможно, и не один) – позорный ренегат Шардена, над которым уже нависает тюрьма Ауланнар. А если кто-то украл артефакт, способный в руках умелого теневика искривлять саму суть Тени – значит, он не просто нарушил закон. Он начал тихую войну, в которой Шарден уже проигрывал. Протяжный выдох, который вполне себе можно было трактовать как "вот это дерьмо", только вежливое – сорвался с губ против воли.

– И это звучит как подстава, – добавила я, не отрывая взгляда от Эврена. Тот сохранял напускное спокойствие, лишь пальцы белели, крепко сжатые на спинке стула. – Или… как проверка. И ни то, ни другое мне не нравится. Ты хочешь, чтобы мы искали крысу, зная, что кто-то из тех, кому мы подчиняемся – или, прости, служим – предатель? Прямо у Совета под носом? Как ты себе это представляешь, Магистр? – ядовито выплюнула я, внутренне закипая.

Как он не понимает, ведь то, что уже произошло – дело государственной, если не мировой важности! И он хочет, чтобы ему помогали в расследовании этого дела не высококлассные специаалисты, не лигаты, не Рейлтан, не элериах Шардена, а серебряная теневичка, вор и сплетница? Прямо Тимур и его команда! Безвозмездно творим добрые дела для государства, расплачиваясь провалом этих самых дел и своей жизнью. Серебро в моих татуировках потихоньку начало закипать, выдавая мою злобу.

Эврен провёл ладонью по виску, выбивая из идеально уложенного хвоста чёрную прядь – жест вымотанного человека, которому не удалось спокойно поспать ни секунды, и который знает, что не спать придётся ещё долго. Он не ответил сразу. Молчание повисло, тугое, как струна, натянутая между нами – тронь, и прозвучит минорный музыкальный аккорд. Полумрак от магических светильников рисовал на лице Хаэля резкие тени, подчеркивая скулы и хмуро сдвинутые брови. Он дышал глубоко, но ровно, будто сдерживал не раздражение – нет, скорее отчаяние. Усталость, замаскированная тишиной. А потом, наконец, заговорил – тихо, но каждое слово было тяжелым, как камень:

– Потому что им нельзя доверять.

Я моргнула. Эльса уронила на пол свою записную книжку, а Ирис рядом лишь тихо присвистнул и качнулся на стуле, поэтично звякнув множеством цепочек на шее – "мы в дерьме" – звонко пропел металл.

– Ни лигатам, ни элериаху, – продолжил он, глядя прямо мне в глаза, что было непозволительной дерзостью с его стороны. – Потому что кто-то из них уже однозначно в этом замешан, и мы не знаем, насколько сильно – краешком ботинка или по уши. Ты думаешь, я не хотел? – он отвернулся, сжимая переносицу пальцами, будто собираясь с силами.

– Я этой ночью тихо проверял – копался в документах, что у меня были, вспоминал, сопоставлял факты. Проверял всех подозрительных лиц, тех, кого мог проверить незаметно – и то, я даже не могу сказать, кого подозреваю, потому что у всех безупречная, мать его, репутация. Каждый раз цепочка вела в тупик – это всё-таки Совет. В одиночку я рискую быстро быть пойманным – такие подкопы под Советников с моей стороны незамеченными не останутся. Лигаты – я не могу им доверить, потому что в этом деле замешан сам Совет. Какова вероятность того, что архонтер и Рейлтан в курсе? Я бы не хотел это проверять, врываясь в Карал Вельторн с рёвом "кто тут планирует государственный переворот, признавайтесь!". И что мне остаётся? Один я ничего не смогу сделать – это слишком подозрительно и заметно. Если мы будем работать втроём – каждый из нас сможет добывать информацию своими методами, по своим каналам. Это не будет выглядеть так, словно Магистр Теней сошёл с ума и резко начал интересоваться жизнью советников. Вы знаете, как искать то, что прячется в самых глухих щелях.

Он снова оглядел всех нас. Эльса скептически хмыкнула, сложив руки на груди, а Талькар последовал её примеру. Это было даже немного забавно, как будто бы они всю жизнь ждали, что теневик попросит их помощи, и теперь – наслаждались моментом, жаждая, чтобы он их упрашивал. Но теперь во взгляде Хаэля было то, что я вообще никогда не ожидала увидеть в них – не холод и контроль, а вежливость просьбы. Открытая, неподдельная.

– Вы – одни из немногих, кому не нужно доказывать, как прогнила эта структура. Я не могу заиметь союзников среди даже самых лучших лигатов – какова гарантия того, что доверенное лицо тотчас не побежит сдавать меня архонтеру, даже несмотря на то, что я сам – гвардиан? Мы не знаем масштабы заговора – с одним и тем же успехом это может быть, как и один предатель, так и это может быть первый удар из недр уже сплетённой паутины нечистых на речи, мысли и руки. Немаловажно – у вас троих нет иллюзий насчёт государства, Советников, а ещё, как минимум – вы – Асессоры Совета. Лучше помощников не сыскать – на то, что именно вы что-то копаете, подумают в самую последнюю очередь. А ещё вы умеете видеть. Больше, чем кажется. Глубже, чем остальные. Именно это и нужно. Не сила. Не титулы. Я прошу вас, потому что вы можете знать, где искать – пути Шардена неисповедимы и порой говорят голосом улиц, бедняков, тех, кто что-то увидел и успел сбежать. И, как минимум, связи Эльсы в Магистрате Внутренней Безопасности – там ведь тоже не последние люди работают, у которых тоже можно что-то попытаться выведать.

Эльса что-то тихо пробурчала в ответ, немного растеряв свой боевой запал – видимо, подруга поняла, что дело реально пахнет жареным. Свинцовое облако тихой, тяжелой, действительно страшной опасности повисло в кабинете, нежно обнимая каждого за плечи и нашептывая всем на ушко "да-да, отныне – это именно ваша проблема". Магистр замолчал. Дерево кабинета будто бы сжалось вокруг нас, стены словно придвинулись ближе, желая подслушать нашу, теперь уже общую, тайну. И в этих пограничных думах, под взглядом Эврена, я вдруг почувствовала: это не игра. Он и правда хочет, чтобы мы взялись за это дело втайне от Совета и элериарха. И если мы провалимся – вероятность девяносто девять процентов, что нас всех поймают и убьют заговорщики. Или заговорщик. Нервная дрожь прокатилась по моему позвоночнику таким ловким и быстрым разрядом тока, словно скатилась с детской горки.

Ирис встал и тяжело оперся о край стола. Его пальцы нервно играли с одним из серебряных колец, цепляясь за него так, будто бы это был единственный якорь, удерживающий его в сумасброде реальности. Его взгляд был тёмным, и его глаза, как два тёмных озера, не сводились с лица Эврена. Всё вокруг, казалось, затихло, словно каждый предмет в кабинете ощущал тяжесть этого предложения. Легкий запах древесной смолы, пепла и тиса, старинных книг растворился в воздухе, не способный затмить напряжение, которое нависло над ними. Ирис медленно выдохнул, будто пытался унять пульсацию в висках, и проговорил, в его голосе была резкость, которую скрыть было уже невозможно:

– Ты говоришь о настоящем, мать его, предательстве, государственной измене и возможном заговоре. Ты хочешь, чтобы мы вместе пошли против Совета и их, теперь уже теневых, а не только политических, игр. Ты уверен в этом? – его голос, как лезвие, холоден, но внутри него сквозит что-то горячо-острое, то ли тревога, то ли злобное возбуждение – одни боги его разберут. Ирис всегда был за любую заварушку, но переделок таких масштабов у нас еще никогда не было. – И ты хочешь, чтобы мы… просто доверились тебе и помогли, рискуя собственными жизнями?

В его словах звучала не просто обычная злоба на Хаэля, а нечто большее, редкое для Ириса – сомнение в возможном исходе и адекватное оценивание нависшей опасности – а та грозила Ауланнаром, весьма ощутимо, еще минутку на раздумия – и она ладошку на плечо положит, мол, пойдём со мной, дружок.

Эльса встала чуть поодаль от Талькара, закусив накрашенную алым губу. Её взгляд скользил по дереву кабинета, а её пальцы нервно теребили край перчатки. Она не сразу ответила, потому что её сердце, как скала, качалась в море сомнений. А в её груди вздыхала тень того самого страха, который она так умело скрывала под блеском своих алых губ. В её взгляде сейчас не было той уверенности и дерзости, что обычно сопровождала её шаги, когда она была в игре, но этот момент – был другим. Это было предательство, это была настоящая игра на выживание. И она понимала, что на кону стоит не только их жизни, но и жизнь Иль-де-Вирела. Жизнь Шардена.

Эльса сделала шаг вперёд, каблучки её ботинок глухо цокнули, и голос её прозвучал без обычной радости – словно ей только что сообщили о смерти близкого друга. Ну или о закрытии книжно-чайной лавки Лавра.

– Ты просишь нас идти на смерть. На смерть не ради силы, не ради власти, а ради правды, которую мы, возможно, даже не поймём и не узнаем, – она на секунду замолчала, её глаза сверкнули, как тлеющие угли. – Но ты прав. Мы все здесь, на той самой грани, где всё может оборваться. И, возможно, именно этот путь, столь темный, столь тернистый, и есть наш единственный шанс. Шанс всего Шардена. Если мы откажемся – нас всех, всех не в этой комнате, а в этом городе, государстве – с большой вероятностью, поглотит тень, а если пойдём – возможно, мы тоже погибнем, но так мы хотя бы будем знать, что мы сделали всё возможное.

Она отвернулась, и её волосы, как огонь, окутали лицо, скрывая мимолётное сомнение, а затем снова блеснули ярким, безжалостным светом её решимости. Я наблюдала за ними, как за двумя странниками, теряющимися в пустыне вечных решений. И в этом взгляде, в их молчании, я почувствовала, как моё собственное сердце сжимается. Всё, что я пыталась себе доказать, все мои раздумья – это была игра с огнём. Я знала, что наша жизнь, как чёрная ткань, ныне будет прорезана звёздами боли и предательства. И всё, что мы можем сейчас – бороться. Искать правду.

Я сделала шаг вперёд – мой голос теперь был твёрдым, но в нём невольно зазвучала и некая горечь, словно заведомая тоска по спокойному прошлому:

– Пути назад уже нет, и мы либо принимаем этот бой, либо сразу сдаёмся, даже не попробовав победить, – мои слова были словно лезвие ножа, мягкие, но прорезающие насквозь. – Вопрос не в том, что мы боимся. Вопрос в том, готовы ли мы верить, что мы можем выбрать этот путь и выжить. Если вы не хотите идти, я пойду одна. Но знаю, что ты, Ирис, не сможешь остаться в стороне. Так же, как и ты, Эльса. Ведь не для того мы все здесь собрались.

Эти слова повисли в воздухе – и долго никто не решался нарушить послевкусие, оставшееся после них. Ирис, словно медленно пробуждаясь от долгого сна, поднял взгляд. Он чуть склонил голову, его глаза, темные как ночь, застыли на мне. Он знал, что его сомнения – это чувства всех, кто находился в этом кабинете. Он был готов идти. Но всё же…

– И что же ты предлагаешь? – бросил Ирис, обратив взгляд на Магистра. Его голос был теперь не сдержанным, а почти ликующим, с каким-то внутренним вызовом. – Мы будем искать тех, кто это сделал, будем искать скрытых врагов в самой Тени. Но, если нас поймают, мы станем для Совета… теми, кто стал слишком много знает, чтобы продолжать жить. А может и нет – мы ведь не можем просто спросить "эй, тут никто теневой заговор не устраивает случайно, не знаете?".

Эльса тоже повернулась к Магистру, её взгляд теперь был прямым, в нём было немного страха, который она усердно скрывала под соусом решительности.

– Мы уже не можем отступить, – прошептала она, и её рука взметнулась к ножу, спрятанному в ножнах, закреплённых на бедре. – Нужно действовать.

Эврен кивнул, но не сразу ответил. Его силуэт, словно выточенный из холодного мрамора, всё также стоял у зашторенного окна, и я заметила, как он сжал пальцы.

– Вчера вечером, – начал он медленно, – с колокольни в Западном крыле Академии Шардена выбросилась студентка Лиана Тарен. Первокурсница. Считалась перспективным магом Вейлана, но была очень тихой. Не общалась почти ни с кем. Никто не видел, как именно это случилось, лигаты академии прозевали – девчонка решила совершить это мероприятие аккурат в пересменку караула. Таких случаев на моей памяти не было никогда, что тоже странно, особенно, в свете последних событий.

Лиана… имя вновь вонзилось в мою память, как капля чернил на пергамент: сразу, навсегда.

– Еще до рассвета мне срочным тенеглассом пришло донесение, – продолжал Эврен, – что двое лигатов, которым вчера вечером от самого Лаэрка Рейлтана пришёл приказ сегодня посетить «Мотыль и Черниль», для допроса владельцев лавки по делу о краже Сферы Отклика, пропали. Как сквозь землю провалились. Один из них был Дейл Морвен, второй – Эллар Кент. Оба опытные ребята, одни из лучших в Иль-де-Виреле. Кто-то заметает следы. Кто-то, кто очень не хочет, чтобы его разоблачили.

Эврен поднял взгляд.

– Талькар, тебе – в лавку. Лично и как можно быстрее. Я уже не доверяю допросу от лигатов, и не могу поручить это тебе официально, на бумаге под роспись – подозреваю, что наш зачинщик имел доступ к бумагам Карал Вельторна, раз смог убить или похитить тех, кто должен был заниматься допросом торговцев. Я знаю, что ты сможешь…добыть дополнительную информацию. Используй все подвластные тебе методы. Важно – старайтесь ничего не записывать, делайте записи только в самых крайних случаях. Если придётся что-то зафиксировать – зашифруйте это таким образом, чтобы поняли только вы.

Ирис молча кивнул. Только цепочки на его шее дрогнули, мягко блеснув в свете магических фонарей.

– Эльса, – голос Эврена стал мягче, но не менее твёрдым, – твои чары обаяния и подвешенный язык пригодятся лучше всего. Лиана, разумеется, жила в женском крыле общежития Академии. Лигатам на входе скажи, что ты от гвардиана Карал Вельторна Эврена Хаэля – пропустят без вопросов. Положением Асессора лучше не апеллируй. Переоденься во что-то простое и пройди в общежитие под видом скорбящей тётушки. Сведи разговор с соседками. С преподавателями. Найди её дневник – если он у неё вообще был, и если он ещё там. Но главное: выясни, с кем она разговаривала последние дни. Мирст – отправляйся с Эльсой, тебя попрошу поговорить с родителями погибшей – и как раз проследишь, чтобы они не столкнулись с Верин, которая представляется тёткой Лианы.

Я кивнула, принимая поручение, и здесь вставила краткий рассказ о своей вчерашней посетительнице в «Пеплотравах» – Эврен кивнул, попросив нас еще запросить списки тех, кто из студентов, персонала и преподавателей покидал вчера врата Академии – и, на случай, если «будут гнуть пальцы в отношении документов» – бросил Эльсе свою печатку Совета, наказав использовать её только в случае крайней необходимости.

Та поймала кольцо с ловкостью ястреба и серьёзно кивнула, без своего обычного огня, но с ледяной решимостью. Ирис кивнул мне, взгляд – короткий, прощальный, почти мягкий. Потом друг ушёл, тихо, стремительно – как вода, льющаяся по камням.

Эльса задержалась в дверях:

– Идёшь со мной?

– Иди, Эль. Я догоню, – ответила я.

Эльса выпорхнула следом за Ирисом, как ярко-рыжий мотылёк. Я осталась. Тишина кабинета была густой, как воск в храме Этерны. Магистр уже вернулся за свой рабочий стол, опустился в кресло и углубился в бумаги, словно мир снова стал бумажным, а решения людских судеб – всего лишь сухими строчками, подписями и печатями.

– Мирст? Какой-то вопрос? – не глядя, спросил он, черкнув пером по пергаменту и запечатав его.

– Да, – ответила я, медленно подходя к вешалке.

Но не за плащом. Ни шагом, ни взглядом не выдав себя. Мгновенье – и моё тело уже знало, что делать. Я выхватила стрелу из колчана, стоявшего у стены. Тетива Велатра натянулась с тихим, предательски сладким, очаровательным пением. Кончик стрелы взметнулся в воздух – и взял курс на точку между чёрных, густых бровей Эврена Хаэля.

Брови Магистра вскинулись вверх, в глазах вспыхнуло – но не страх, нет, – удивление. Чистое, внезапное, как первый снег на крышах. Но он не пошевелился. Ведь он знал, что я могу выстрелить. Страшно не то, что человек смертен, а то, что он смертен внезапно.

Но Хаэль умён, и он знает, что попусту я угрозами разбрасываться не буду – есть причина. Он лишь замер с пером в руке, ожидая моей речи.

– А теперь, – произнесла я незнакомым, шипящим от недоверия голосом, словно раскалённое железо капало на лёд. – заставь меня поверить, что за кражей артефакта стоишь не ты.

Слова звенели – не громко, но звенели, как звон разбитой чаши, в которой прежде плескался чай, заваренный дорогим человеком. Я хотела верить ему. Всей душой. Я помнила, как он держал меня за руку, когда магия выжигала меня изнутри. Как его голос вытаскивал меня тогда из объятий Этерны.

Магистр молчал, смотря на мою стрелу. Он как будто бы слишком хорошо знал, что я спрошу. Словно репетировал это молчание заранее.

Глава 4. Соболезнования и бессмертная улитка

«Ей уже всё равно, а нам теперь работать.»

– Эльса Верин, с досадой, но исключительно в тональности чистой иронии

В кабинете было слишком тихо. Затаились тени, воздух, свет – всё пространство вокруг словно задержало дыхание. Моё мироздание тотчас сузилось до остро наточенного металлического кончика стрелы. До кончика, который держал на прицеле самого Магистра Тени, Пятого Лика Совета, гвардиана Карал Вельторна – Эврена Хаэля.

Моя рука, натянувшая тетиву, позорно дрожала – и я не знала, была ли этому виной моя нынешняя плохая физическая форма или же взявшая верх эмоция… гнева? разочарования? страха? Я будто сама не до конца осознавала ситуацию, и всё мое нутро, несмотря на внешнюю браваду – противилось. Сердце вопило, переходя на ультразвук – прекрати, картонная ты дурочка! – а глас разума твёрдо вещал – сначала добейся от него правды, и тогда уже решай, что делать.

Я стояла, как пожухший осиновый лист, прибитый к стволу резким порывом ветра. Лист, дрожащий от напряжения, но не сдвигающийся ни на шаг. Мышцы помнили каждое движение – как натягивать тетиву, как дышать ровно, как сосредоточиться. Всё, как учил меня наставник Райс Торенвельд в Тихом Круге, когда вручил мне Велатр. Воспоминание о нём – живое, тёплое, грустное – прошило меня, и рука дрогнула ещё сильнее.

Моя вера куратору – эта хрупкая стеклянная ваза, которую я долго лелеяла на подоконнике своего доверия, – вчера дала трещину. Почему я сомневалась, спросите вы? Ведь он, вроде как, нормальный мужик, пусть даже строг и порой груб. Объясню – как минимум, тонкий разлом на поверхности хрупкой вазы моего доверия образовался потому что именно он обнаружил теневой всплеск сил в Северных древностях. Но – в три часа ночи? Неужели его магическое чутьё столь высоко? Бред – я чувствовала отклик Тени лучше, чем он, и в тот момент я спокойно дрыхла в своей постели – помню, единственное, что меня потревожило той ночью – то, что Торш ну очень громко храпел. И у меня была бессонница.

Почему Магистр не отправился сразу на зов Этерны, а ждал утра, и то, чтобы сообщить элериарху, а не сразу отправиться в лавку? И, конечно, главным триггером моей подозрительности стала печатка Совета. Где гарантии того, что это не его кольцо? Не его рука? Кольца Совета абсолютно одинаковые, и даже если мы будем искать негодяя по размеру кольца – ничего не выйдет, кольца стандартного размера, и магия Совета подстраивает его под окружность пальца обладателя.

Мне было страшно. До одури, до подступающей тошноты. Но не от того, что передо мной стоял Магистр. Я знала – он не причинит мне вреда. Даже если бы захотел – боевое преимущество сейчас было на моей стороне. Страх был другим, глубже.

Я боялась, что права. Что мои подозрения – не мимолётная тревожность, не избитые воображением сценарии. Что я направила стрелу в человека, который когда-то держал мою обожжённую ладонь, не давая мне сойти с ума от боли. В того, кто стал якорем, не позволившим мне утонуть в бездне Этерны.

Пять лет назад. Та самая ночь.

Мне еще даже не исполнилось пятнадцать. Шрамы на руках, ныне невидимые благодаря искусной работе дорогой подруги Лиарен, тогда были свежи, сочась сукровицей из болезненных, до белых вспышек в глазах, болезненных волдырей. Кожа горела, но изнутри – горела страшным серебряным огнём, невидимым взору. В тот момент во мне проснулось что-то страшное, что-то, что я не знала, как подчинить, что-то, что причиняло мне дикую боль, выжигая меня изнутри.

Крик – не мой. Моей мамы. Он рассёк ночь, как острый нож рассекал бы кусок мягкого сливочного масла. Я помню – как будто это было вчера. В их спальню, из пустоты, из воздуха, из самой Тени – вломились они. Двое. Не чудовища, не демоны, не порождения Этерны. Люди. Два мага, скрытые под чёрными капюшонами, мантии их стекали теневыми складками, будто сшиты были из сгущённой ночи.

Моя мать и отец – оба искусные маги Вейлана, – умели призывать огонь, сильный, яростный. Но даже пламя, что плясало у них на ладонях, казалось блеклым перед той магией, которую они пытались отразить. Тень пришла не просто в дом – она вломилась в самую его суть, как гниль пробирается в корень дерева. И против такой Тени… почти никакая сила не имела шанса.

Я, босая, услышав крик, выскочила из комнаты. Ступни слякотно зашлёпали по ледяному полу – и я остановилась, увидев происходящее. Оцепенела, как загипнотизированная мышь перед ударом змеи. Меня будто впаяло в воздух, и в этом воздухе, густом, как ртуть, передо мной медленно проявлялось нечто: вспышки пламени, искры магии, чернота капюшонов, крики.

Невидимая стена ступора встала между мной и родителями – плотная, чужая, зловещая. Я не могла шагнуть вперёд. Не могла закричать. Только смотрела. Маленькая, растерянная, прожигаемая до костей собственным страхом.

Я не бросилась героически спасать родителей, не рванулась вперёд, не закрыла их собой, как это делают в историях про великих героев. Я не отвлекла на себя чужаков – этих теневых тварей в человеческом обличье, не закричала, не взмахнула руками в ярости или отчаянии. Я просто стояла. Словно меня сковал чудовищный монстр по имени ступор, холодный, липкий, невидимый – он оплёл мои запястья, вдавил пятки в пол, вырезал голос. Я стояла – и смотрела. И тогда это произошло.

Два голоса, идеально синхронные, словно шёпот одной многоголовой твари, разрезали воздух:

– Incendium nex ameno Etherna.

Заклинание звучало как приговор. Как смертный звон.

Отец среагировал мгновенно. С криком – коротким, будто удар – он закрыл собой маму. Но тщетно. Напрасно. Запоздало.

На моих глазах, в какие-то жалкие доли секунды, из рукавов мантии незнакомцев вырвались серебряные ленты – узкие, гибкие, текучие, как змеящиеся струи жидкого металла. Они прошили тела моих родителей насквозь, легко, почти изящно, как игла – тонкую ткань. Ленты замерли внутри, затаились. И в ту же секунду – еле слышный треск пламени, как будто подожгли перо.

Мама…Мама успела – на один крошечный миг – взглянуть мне в глаза. И этот взгляд я запомнила навсегда, в нём было всё. Боль. Как будто каждую клетку её души раздирали на клочки. Материнская любовь. Жгучая, безусловная, безмолвная. Надежда. Ослепительная в своей невозможности.

Один миг. И их тела исчезли. Растворились. Всё, что осталось – две невыносимо чёрные горстки теневого пепла на кровати.

А я… Я всё ещё стояла. Мои ступни будто прибили к плитам гвоздями. Язык был чужим куском плоти во рту. Ни звука. Ни крика. Ни истерики. Только белый шум и звон в ушах – пустой, глухой, как вой одинокого волка.

И тупое, неуместное, отвратительно жалкое «почему?..», бившееся в голове, как бабочка о стекло.

Пепел, оставшийся после сожжения человека, был горячим – обжигающе живым, будто в нём ещё пульсировала боль тех, кого он сжёг. И пах – фу, боже, как он пах… Не так, как жжёное дерево или трава, нет. Это был запах смерти, поглощённой Тенью. Его не спутаешь ни с чем. Он впитался в кожу, в волосы, застрял под ногтями и в складках языка.

Я узнала его тогда, когда мантии медленно, с почти театральной изысканностью, повернулись ко мне, а теневой ветер взметнул в воздух пепел с кровати. Мантии как актёры на сцене, знающие, что кульминация близка. Как хищники, смакующие страх своей добычи. Они не торопились. Знали – я не убегу. Не смогу. Я – их следующая сцена. Я не помню, как это случилось. Не знаю, как я это сделала. Всё перепуталось – мысли, звуки, реальность.

Внутри что-то рванулось, зарокотало, прорвало хрупкие стенки моего тела и вырвалось наружу криком. Нет – воплем. Он не был просто звуком. Он был воплощением моей боли, моей скорби, моей пустоты, непонимания, страха… и чего-то большего. Чего-то страшного. Злости. Всепоглощающей, безбрежной, как ночное море, в котором захлебнулась сама луна. Гнева, выкованного из жгучих слёз и крика, обернувшегося чистой, голой, выжигающей нутро яростью. В тот миг мне было всё равно, кто я, что я, что со мной станет. Я чувствовала внутри себя силу. Огромную. Пугающую. Хищную. И она жаждала выйти. Натворить. Отомстить.

Я помню только это чувство – разрывающее меня на части и одновременно собирающее в единую точку света, которую не могло вместить ни тело, ни разум. И вот тогда, посреди этого бурлящего, оглушающего, всепоглощающего безумия, я услышала смех.

Тихий. Красивый. Женский. Смех, похожий на перезвон хрустальных колокольчиков, лёгкий, как дыхание весеннего ветра сквозь тонкие занавеси. Он был не отсюда. Он не принадлежал ни одному из этих магов. Он не мог быть частью происходящего. Но был. И именно в этом – в его неуместности, в этой пугающей элегантности – таился ужас. Он обдал меня холодом. Я замолчала. Моментально. Тишина ударила в уши, как плеть. В позвоночник впились мурашки, будто ледяная рука провела по спине.

И тогда это произошло.

Всё вокруг взлетело в воздух – на одно мгновение, но оно показалось вечностью. Мебель, книги, зеркала, занавеси, родительская кровать с распахнутыми простынями, как крылья – всё, всё сорвалось с места, закружилось в безумном вихре.

И – пепел. Он полетел мне в лицо, ударил в щёки, в губы, в глаза. Я знала – умом знала, – что это уже не мои родители. Что пепел – это просто прах, остаток. Но сердце отказывалось верить. И где-то в самой глубине мне до сих пор нравится думать, что это была их последняя воля. Последний жест. Последняя нежность – не дать мне упасть в одиночестве, поддержать, когда весь мир разрушен. Наказать. Воздать. Совершить правосудие. К праху правосудие – самосуд.

Противный, горький запах пепла обжёг слизистые носа, обволакивая изнутри мерзким вкусом конца. Я едва подавила кашель, сжав зубы до скрежета, и зло – по-настоящему зло – посмотрела на мантии, всё ещё стоявшие посреди комнаты так, будто она принадлежала им. Их лица оставались в тени, но я видела, как руки поднялись в синхронном, отточенном движении – для того самого заклинательного пасса. Я уже видела его однажды. Пять минут назад.

Мысль о том, что моих родителей больше нет, вспыхнула в сознании не просто болью, а слепящим белым пламенем, которое выжгло всё внутри, оставив лишь пустоту, ревущую, глухую, голодную. Это и стало началом конца. Или началом новой меня.

Изнутри, обжигая каждую клеточку, с корнем вырывая остатки прежнего "я", из моего тела вырвались серебряные нити – сотни, тысячи, мириады. Они были живыми, как змеи, как хаотичные мысли, как мой крик. Они кинулись на убийц, с жаждой, с яростью, с ненавистью, оплетая их тела, сдавливая, как удав. Я не думала. Мысли исчезли, растворились, как дым. Я уже ничего не соображала. Не чувствовала себя. Я перестала быть собой. Я не знала, что происходит. Где я. Кто я. Как меня зовут. Всё, что осталось, – это боль. Не просто боль – она была вездесущей. Она вонзалась в меня, как сотни острых, раскалённых ножей, пробивая плоть и душу, перемешивая их в нечто новое, незнакомое. И я – стала этим новым.

Я взвыла. Горько, по-звериному, с надрывом – так, как воют потерянные дети, когда ломается их маленький мир, и некому сказать, что всё будет хорошо. Мой вой был преисполнен боли, безысходной злости, жалости к себе, такой остро-жгучей, что она казалась чужеродной. Я завыла, завыла как волчонок, что увидел, как охотник подстрелил его мать. Единственную. Родную. И я ничего не могла с этим поделать.

В этом вое было всё: мольба, отчаяние, безумие. Я сама себя едва слышала, пока сквозь этот рвущийся изнутри звук не прорвался другой – треск. Треск пламени. Я распахнула глаза, и в то же мгновение реальность меня ослепила. Там, где всего миг назад стояли тела, опутанные моими же нитями – теперь лежали две чёрные, обугленные кучи. Теневой пепел. Такой же, как тот, что остался от моих мамы и папы. Я не сразу поняла.

Мама… Папа… Я… убийца. Я убила. Я убила двух людей. Я. У-б-и-л-а. Я.

Плитка подо мной рванулась вверх, стремительно, безжалостно – это я рухнула на колени, больно ударившись, не чувствуя жара летнего дня, потому что пол подо мной был ледяным, как могила. Я снова завыла – уже в глухую пустоту. Руки сами собой обвили голову, ногти вонзились в виски, оставляя красные следы, и всё нутро моё сжалось в один горящий сгусток: я ничего не сделала.

Я не спасла их. Не успела. Даже не попыталась. Дура. Какая же я дура!

Острые, беспощадные ножи вины, горя, самобичевания вонзались в меня снова и снова, без пощады, без конца, срывая дыхание. Боль ослепляла. Белыми вспышками, как удар молнии, как всполохи агонии. Захрипев, я повалилась назад, ударяясь затылком о плитку – глухой, звонкий стук, как финальный аккорд симфонии разрушения. Мир плыл. Он искажал краски, смазывал формы, превращался в вязкую жижу. Меня трясло. Всё внутри трясло. Что-то было не так. Я умирала? Можно ли умереть вот так – не от заклятия, не от клинка, а от боли? От горя? От ненависти к себе, вспыхнувшей внезапно, как пожар в сухом лесу? Никто не учил меня, как жить после этого. И, кажется, я не знала, как.

Где-то на самых задворках моего пылающего сознания шевельнулась мысль – крошечная, как мотылёк в полумраке, посланная инстинктом, выкованным болью и страхом: вставай… борись… Но я не могла. В одно мгновение меня бросило в леденящий холод – тот самый, что разливается по венам перед смертью. Но за ним пришёл жар. Такой, что мир вспыхнул. Такой, что пол подо мной, недавно казавшийся могильным льдом, превратился в кипящий котёл. Я лежала, будто в кипятке, и только тогда – только тогда почувствовала это.

Как моё нутро запеклось от жара. Как в груди заворочалось нечто – неведомое, огненное, беспощадное. Кожа начала лопаться, словно кто-то прижёг меня утюгом. Сначала одна трещина. Потом вторая. Боль с хрустом пошла по рукам, словно под ней рушились кости. Это не было похоже ни на одно из знакомых мне чувств. Это был ад. Моё тело словно сжигало само себя – тем самым, что с минуту назад обратило в пепел двух живых существ.

"Спасайся! Делай же что-нибудь!" – с истерикой закричал в голове голос. Голос матери.

Мама…

Я хотела позвать её. Закричать, разорвать тишину, завыть, заорать от боли – но язык не шевелился. Лежал в моей пасти, как сухая тряпка. Горло саднило, будто в нём выжгли всё живое, а губы потрескались от сухости. Я закашлялась – вяло, беззвучно. Мне хотелось пить. Хотелось воздуха. Хотелось… спастись.

Но судьба, старая потасканная стерва, решила: я слишком близко к родителям, чтобы не воссоединиться с ними окончательно. Я застонала, захрипела – болью, отчаянием, бессилием. С трудом опустила взгляд на свои руки. О, Вейлан. Милостивый, безликий, прерви мои муки…

Руки – это были не руки, а кошмар из кожи, в которой вздулись волдыри, сочились сукровицей, трескались, открывая мясо. Больно… так больно… Глаза ссохлись, как будто всё влага выжжена. Ресницы обгорели, веки горели, будто облитые маслом. Я не плакала. Плакать было нечем.

И в какой-то момент – даже боль ушла. Не потому, что стало легче. А потому, что моё тело больше не могло чувствовать. Не хотело. Это была настоящая, чистая, абсолютная агония. Когда тебя режут, жгут, ломают – а ты смотришь на это со стороны, и тебе уже плевать.Когда внутри тебя торчит сотня раскалённых ножей, и ты уже не хочешь вытащить ни один.

Моё тело сдалось.

Я закрыла глаза – горячие веки опустились на сухие глазницы.

Твою мать, как же это больно… И вот, наконец – темнота.

Мягкая. Бархатная. Ласковая. Она обняла меня, как родная. Унесла прочь. Мне стало легче. Тьма шептала, как любящая бабушка: "всё прошло, детка… всё прошло". Мир растаял. Мысли улетели.

Кто я? Что случилось? Почему всё сгорело? Почему внутри так пусто? Сколько прошло – не знаю. Минута? Час? День?

Что вообще такое – время? Такое смешное, глупое слово. Время. Вре-мя. И вдруг – звук. Громкий. Резкий. Грохот. Входная дверь. Дверь… тоже странное слово.

Сознание уже ускользало обратно в темноту, но вдруг – удар.

Голос. Как сталь, как ледяной кинжал.

– Борись! – громкий и безжалостный мужской баритон.

Он пронёсся сквозь тьму, как молния сквозь грозу.

Я дёрнулась, как от удара током. И где-то там, в глубине меня – затрепыхалось нечто. Огонёк. Живое. Ещё живое.

Я не хотела бороться. Уже не хотела – я сделала всё, что было в моих силах. Как я могу противостоять тому, о чём не знаю? Как мне себя спасти? От чего… мне надо себя спасти? Мне надо? Спасти? Кого? Почему?

Неожиданно – будто сама тьма, устав терпеть мою беспомощность, со злобой вытолкнула меня на поверхность. Я вздрогнула, вдохнула резко, с хрипом – как человек, слишком долго державшийся под водой. Глаза распахнулись, в них всё ещё полыхал жар, и вместе с ним – боль. Та самая, рвущая, испепеляющая, до крика, до мольбы. Я захрипела, молитвенно обращаясь к любому, кто слышит: пусть мрак вернётся. Пусть снова укроет. Но… что-то изменилось.

Было всё ещё мучительно больно – да, до дрожи, до сухих слёз. Но руки… руки больше не чувствовались ошпаренными солёным кипятком. Я медленно, почти боясь разрушить хрупкую нить сознания, сфокусировала взгляд. Всё вокруг плыло, мир дрожал, но я всё же увидела его.

Высокий мужчина в чёрном. Стоял передо мной, что-то шептал – едва слышно, будто обращался не ко мне, а к самой Тени. От моего тела к нему тянулись тонкие серебряные нити – трепетные, будто жилки света. Он вытягивал их медленно, по одной, словно освобождал… как вытягивают яд из ран.

Я не могла пошевелиться. Только смотрела – стиснув зубы, замерев, приняв. Когда боль становится целым миром, ты перестаёшь сопротивляться. Уже не важно, кто перед тобой – демон, целитель, убийца. Лишь бы легче стало. Лишь бы жить.

За окном, казалось, светало. Первый свет коснулся стен, когда нити иссякли, и боль ушла совсем – так, как уходит отлив, оставляя за собой мёртвый берег. Мужчина выглядел измождённым, словно прошёл через ту же пытку, что и я.

– Кто… ты?.. – прохрипела я, чувствуя, как язык, сухой и шершавый, едва ворочается во рту.

Я лежала на полу, в той самой ночной рубашке, прилипшей к коже, и впервые за вечность вдохнула по-настоящему. Этот воздух – живой, пьянящий, сладкий, как мёд после голода, – обжёг лёгкие, но не обжёг душу. Я была жива. Я – дышала.

– Я – Магистр Тени. Эврен Хаэль. Но давай поговорим об этом позже, когда ты немного восстановишься, – сказал он. И уже откуда-то принёс влажное полотенце – холодное, благословенно холодное, – и с неожиданной, тихой заботой начал протирать мне лицо и руки. Я зашипела от боли, и он, по-дурацки ойкнув, будто сам ошпарился, просто взял кувшин и полил меня водой. Прямо так. С головы. О, боги… Вода – лучшее, что изобрела природа. Ненавижу огонь. Ненавижу.

Словно прочитав мои мысли, он поднёс к губам стакан и дал немного воды. Я закашлялась, захлебнулась, пролила всё на себя, но даже это – было счастьем. На третьей или четвёртой попытке, с его терпеливой помощью, я всё же осилила несчастный стакан. И, опираясь на его руки, села. Голова кружилась, как будто мир рассыпался мозаикой. Я покачнулась, но он успел – поймал меня за ворот рубашки, аккуратно, не обжигая, не причиняя ни капли новой боли.

Я дышала. И этого уже было достаточно.

– Я знаю, что здесь произошло. Я соболезную. Я знал Мирстов – мы работали вместе в Совете. Ты, кажется, Айлин? Пойдёшь со мной. Теперь ты Маг Тени, причём… весьма сильный маг. Маг, который себя чуть не сжёг Тенью. – тихо проговорил он, присаживаясь рядом со мной. Наверное, мы так смешно смотрелись со стороны – растрёпанная, зарёванная, обожжённая донельзя тощая девчонка в ночной рубашке. И рядом он – серьёзный… красивый – про себя подметила я, посмотрев ему в лицо – мужчина.

Я тихо всхлипнула, вспоминая события ночи. Мама… папа… теневики…

– Я не хочу. – дрожащим голосом ответила я, рассматривая ладони с волдырями. – Мне не нужна эта магия. Она опасна. Она страшна. – в голове моментально воспроизвёлся запах теневого пепла. О, как долго он мне потом постоянно мерещился, снился в кошмарах!

– Тогда тебя на пожизненное заключение сошлют в Ауланнар за убийство двоих магов, а ещё – и за использование запрещённого теневого заклинания, – пожал он широкими плечами, плотно обтянутыми в чёрный шёлк рубашки. – Мне, в целом, безразлична твоя судьба, но я даю тебе выбор.

Ауланнар мне не улыбался. Пусть и гады действительно ворвались в мой дом, напали… но как я это докажу? Как я докажу, что родителей… убила не я? От этой холодной, противной, но вполне логичной мысли – предательская слеза противно скатилась по обожжённой, сухой коже – я зашипела от боли, которая причиняла мне капелька солёной воды. Невыносимо! Что мне теперь делать? Как себя лечить? Как быть дальше? Как… жить дальше?

– Там, куда ты меня зовёшь, меня вылечат? И правда не посадят в тюрьму? – шмыгнув носом, я подняла высохшие глаза на… Магистра. Да, точно, Магистр. Магистр Тени. Э…Эврен, да? Боги, как же болят глаза. Как же всё равно жарко и больно. И как же кружится голова…

– Вылечат, – кивнул он. – Я лично проконтролирую. Нет, не посадят. Никогда. Я разберусь, если примешь моё предложение.

Мне ничего не оставалось – дома меня больше ничего не удерживало. Я молча кивнула. Хотя абсурдный вопрос "какого праха ты вообще тут делаешь, мужик?" – абсолютно неуместно вертелся на языке, но мне было так плевать, что я была готова принять помощь от любого. Пусть даже та теневая куча, которая осталась от одной из мантий – восстанет и предложит мне что-нибудь – я возьму, а потом с удовольствием убью его еще раз. Хоть и не хотелось, и страшно не хотелось, и пускай тотчас горькая, противная тошнота подкатила к горлу от страшного звука ужасного слова "убью" – но эти гады заслуживали. Определённо заслуживали.

Так меня приняли в Тихий Круг, который тогда едва начинал своё медленное пробуждение – словно ночная роса на первых весенних побегах. Под руководством основателя, Магистра Тени Эврена Хаэля, этот Круг только делал первые осторожные шаги. Эврен, при поддержке и благословении Совета, продвигал идею контролируемого обучения Магов Тени – учить их не бояться своей тёмной силы, не использовать её во зло и держать её в узде, направлять во благо, а не превращаться в призрачных наёмников, которые таятся в тенях, чтобы убивать без следа и совести.

После моего импровизированного ритуала принятия в Круг – в самой Тихой башне, что стояла чуть в стороне от главной Башни Совета, – надо мной долго и упорно колдовали целители. Виртуозные маги богини Мирас, каждый раз содрогаясь от моего жалкого вида и называя меня «бедной девочкой», не сразу, но всё же вытащили меня с того края, с того зыбкого порога между жизнью и смертью. Они лечили не только мои обожжённые плоти, но и рвали по кусочкам злую паутину, опутавшую мою душу.

Без их успокоительных настоев, варева и шёпотов заговоров – я бы ушла вслед за мамой и папой, не выдержав тяжести утраты. Детали моего морального состояния пусть останутся за кадром, поверьте, это был ад наяву. Всё, что я сейчас рассказываю – в основном со слов друзей из Тихого Круга, потому что сам первый месяц после трагедии для меня – пустая, туманная бездна. Я плакала бесконечно, злилась на себя, ненавидела и жалела одновременно… И, конечно, оплакивала родителей, чьи молодые лица навсегда застыли болью в моих воспоминаниях. Я не могла избавиться от ощущения вины за их смерть. Даже когда Магистр, с добротой и твёрдостью, пытался убедить меня, что я сделала всё, что могла, и неизвестно, что бы сделали те теневики, если бы у них был ещё шанс – в моей голове раздавался только один приговор: «Убийца. Убийца. Убийца…». Это клеймо, выжженное огнём Тени, впитавшееся в саму ткань моей души – теперь навеки.

Ожогов было невероятное множество, но больше всего пострадали мои руки. Они упрямо отказывались поддаваться лечению – попробуй вылечить раны, нанесённые самой Тенью! Магистр Хаэль объяснил мне причины моего почти что самосожжения: Тень откликнулась в момент глубочайшего потрясения, и, не найдя со мной взаимопонимания, обернулась против меня. Она почувствовала мой упаднический настрой, мою вспыхнувшую внутри ненависть – и ударила с утроенной силой. Если бы не он, появившийся на пороге моего дома в самый последний миг – меня бы уже похоронили вместе с родителями.

Одна из целительниц – Лиарен Каэрвин – была словно весенний свет в тёмной зале Тихой башни. Милая, заботливая, круглолицая и с вечным ароматом ромашки, она всегда пахла успокоением. Лиарен не могла смириться с тем, что ожоги, хоть и затянувшиеся, оставили на моей коже уродливые шрамы – следы боли, как печати на старом пергаменте. Однажды, ночью, она решилась на невозможное: сыграть с Судьбой – этой коварной шалуньей – в её собственную игру. Кто победит? Её проказливая насмешка над изломанной девочкой – или магия, рождённая от сострадания?

Целую ночь Лиарен колдовала у моей постели. Искорки чар сыпались с её пальцев самыми красивыми блёстками. Когда рассвет коснулся окон, она стояла бледная, как лилия, с потемневшими под глазами кругами, но с гордым, торжествующим взглядом. Она смотрела на мои руки – и в её взгляде было почти благоговение. Кожа на них была гладкой, словно никогда и не касалась огня. Ни пятен, ни рубцов, ни искажённой плоти. Только целое – только новое.

Богиня Мирас, верно, благословила её в ту ночь, коснулась лба и ладоней своим незримым дыханием, даровав силу, способную переписать плоть, как чистую страницу.

Шрамы были меньшей из потерь того дня, и я это понимала. Но когда я взглянула на свои ладони, увидела там гладкую, живую кожу, без воспоминаний об огне – я не выдержала. Что-то сорвалось внутри, и я зарыдала. Горько, с надрывом, будто из самой души вырывались слёзы. Они катились по щекам, обжигая кожу новой солью, но не болью – а той непереносимой, звенящей благодарностью, которую невозможно удержать в груди.

Дело было не в исцелении – хотя и в нём тоже. Дело было в доброте. В той нежной, простой человечности, что Лиарен вложила в каждый жест, в каждое заклинание. В её внимании, в её сострадании, в её нежелании мириться с тем, что я должна носить на себе печати ужаса до конца дней. Это было истинное волшебство. Та магия, что не требует крови. Та, что исцеляет. Помощь людям, а не их убийства – вот истинная магия.

Я кинулась к ней, обвила руками и, задыхаясь, благодарила, шепча всё, что приходило на ум. Лиарен, уставшая до предела, просто потеряла сознание – её тело, словно тряпичное, обмякло в моих объятиях. Я вскрикнула, испугавшись, и на мой крик тотчас сбежались другие целители – заохали, зашумели, осторожно разняли нас и уложили девушку на соседнюю койку.

Она потом целую неделю отлёживалась, бледная, как лунная пыль. Но как же она сияла от счастья! Как она искренне радовалась тому, что смогла помочь. Тогда я впервые по-настоящему поняла: магия – это не разрушение. Не сила, чтобы доминировать. Настоящая магия – это помощь. Это доброта, что делает невозможное возможным.

В Тихом Круге нас было немного – меньше двадцати. Самые разные люди, самых разных поколений, самого разного возраста – ведь Этерна отзывалась на зов каждого в своё, лишь ей ведомое мгновение. Обучали нас немногие – сам Эврен, словно самая тёмная тень среди теней, и несколько его товарищей, владеющих её магией. Наставников хватало едва ли на пальцах одной руки. Среди них был мой – Райс Торенвельд, самый терпеливый, самый внимательный… самый близкий.

Я забыла молитвы к Вейлану, к нашему перепутьевому богу. Как и мама, как и папа, я готовилась к поступлению в Шарденскую академию, усиленно вытачивая отклик к нему – к его следам на гранях мира. Но он молчал. Стихийная магия мне не давалась. Бытовая – да, получалась прекрасно: разогреть травяной отвар, зашить подол платья – пожалуйста. Но призвать искру огня? Или поиграть с водой? Всё летело прахом.

Отклик Этерны… я даже не помышляла о нём. Магия Тени была чем-то запретным, почти постыдным – но, увы… теперь, хочешь не хочешь, мы с ней идём вместе – в лад, в спор, в тишину и бурю. Мы спутницы. Навсегда.

Мама… папа… Я думаю о них каждый день. Как будто дыхание мира через это воспоминание проходит. Я засыпаю с этим, просыпаюсь – и снова слышу в голове их голоса. Похороны я почти не помню. Да и хоронить-то было особо нечего – теневой пепел, чертовски трудный в обращении, никто не решился тронуть. Даже я. Особенно я. В нашем доме теперь хозяйничала Мара Эйвель – добрая соседка с шестого дома на Теневой улице, словно коровушка в переднике, всегда с булочками и заботой. Я оставила ей ключ. Не сомневалась – за род Мирст она постоит.

Как-то раз, через пару-тройку недель после моего присутствия в Тихом Круге, Магистр Теней попросил меня зайти к нему в кабинет – и коротко рассказал о произошедшем в ту злополучную ночь.

Магистр поведал, что за теми неизвестными теневыми магами он напряжённо следил сам около двух недель – те словно взялись из ниоткуда – в качестве теневых магов их не было ни в одном списке прибывших в город, они нигде абсолютно не числились.

Магистр знал всех теневых магов в городе поимённо и поэтому заметил чужаков сразу. Вычислил он их совершенно случайно – почувствовал, что фон наложенных теневых заклинаний защиты и приватности на Тихую башню – искажён. Начал спрашивать, анализировать, вызывать теневые отклики – никто из магов Тихого круга в эти заклинания не вмешивался. Но был чей-то другой след, чужой, странный… злой.

Нехитрым путём вычисления, путём заклинаний проявления тени – он вычислил, где в городе остановились эти маги. Приставил к ним лигатов, договорившись с Рейлтаном, и сам периодически за ними следил, чтобы те не натворили дел. Ловить их просто так, кидать в камеру – обоснований пока не было. Бюрократия, закон, канцелярщина, бумажная волокита – чтоб их черти драли. Допрашивать их, просить документы – Эврен лигатам запретил, чтобы не спугнуть гадов. Он надеялся выйти на более крупную рыбу, чем эти мелкие сошки – было очевидно, что за этими упырями определённо стоял кто-то ещё.

И в ту самую, злополучную ночь на 25 июля – Магистра от Совета отправили в Северные древности по заданию, мол, ходил среди жителей слух, что там орудовал теневой маг. Эврен тогда впервые позволил себе поспорить с элериархом – никаких странных теневых явлений в городе (кроме неясного вмешательства в Тихую башню) замечено не было, но та, не выслушав и поставив его на место, отправила Магистра проверять.

Разумеется, Магистр профессионально обшарил, перевернул вверх дном весь район Древностей, но ничего не нашёл. Злой, как собака, что ему пришлось впустую потратить время, которое он мог бы потратить на слежку за Этерна возьми откуда взявшимися теневиками… Магистр возвращался в Тихую башню, как вдруг почувствовал. Сильнейший теневой всплеск, да такой силы, которой он никогда не ощущал. Пробормотав короткое заклинание проявления тени, Хаэль увидел направление, светящееся серебряными нитями – и стрелой помчался по пути, выстланному серебряной змейкой.

Приближаясь к знакомой улице – он с ужасом понял, что этот дом принадлежит Асессору Совета по вопросам морального кодекса магических законов – Элире Мирст и её мужу, Летописцу Совета, Кейрону Мирсту. Сложив два плюс два, мужчина понял, что произошло что-то ужасное – и внутри дома, судя по заклинанию проявления – всё еще бушевала Тень, кого-то мучительно убивая, выжигая изнутри серебряным пламенем. И он побежал.

Поиски далее ничего не дали – теневики были уже мертвы и не оставили никаких следов. Теневые отклики тоже были безрезультатны – мне удалось стереть серебряным пламенем даже след их заклинания из самого пространства. Оформились они в городе под несуществующими именами, как обошли Сферу Отклика – неясно, как будто бы им… кто-то помог. Но более теневиков в городе не было – все были под крылом Тихого круга, и никто из них не помогал незнакомцам.

На самом деле – это были очень жуткие, тёмные две-три недели, всех моих новых знакомых постоянно дёргали на допросы, досмотры, просмотры теневых откликов – атмосфера недоверия так и витала в воздухе. Меня тоже допрашивали бесчисленное количество раз, пытаясь вытрясти из меня какую-то новую информацию, но я, как заведённая, повторяла всем одно и тоже. Правду. Но вскоре, после грубого разговора Эврена и Лаэрка Рейлтана, на тот момент занимавшего вдобавок к должности в Совете пост архонтера лигатов – они от меня отстали. Я краем уха, на автоматизме направляясь на теневую практику к наставнику Райсу, слышала этот диалог, вернее, не диалог, а злой рык Магистра Тени:

«Как вы, идиоты, можете думать, что она убила родителей?! А как ты, Лаэрк, объяснишь, мать его, что там делали два неизвестных даже, прах побери, мне, теневика?! Как их проворонили твои лигаты?!» – приглушённо доносилась ругань из его кабинета, сокрытого границей из тяжёлой дубовой двери.

В Совете тоже сильно скорбели по столь трагичной смерти Асессора и Летописца. Сама элериарх и Семеро прислали мне два письма миридской почтовой службой, в котором выражали свои соболезнования. Иль-де-Вирел тогда окутал трёхдневный траур —чёрные ленты и флаги развевались по городу, отменили все развлечения, жители облачились в чёрное – трагедия действительно страшная. Нетипичная. Новость быстро, в мановение руки, разлетелась по городу, и сочувственные взгляды преследовали меня много-много лет после этого, даже несмотря на то, что Тень тогда забоялись еще сильнее, а я позже стала серебряной теневой ведьмой.

С Магией Тени у меня тоже сложилась не сразу – хоть она определённо любила меня, и работать теневыми заклинаниями у меня получалось виртуозно, но… я не хотела этой магии. Страшной магии, сильной магии, жуткой магии… Мне было невероятно морально больно её использовать, она напоминала мне о злополучном дне – о том, что я – убийца. Пару занятий с наставником Райсом я сорвала, убежав из аудитории в истерике – воспоминания о использовании магии Тени причиняли невероятную боль. Я убегала, как девочка, забывшая, как держать себя в руках. Вспышки памяти жгли меня, как соль на свежую рану. Мне казалось – если я сотку новое заклинание, я снова увижу кучи пепла. Почувствую, как я убивала.

Тень резала меня изнутри. Страх. Сожаление. Раскаяние. Позже, маленькими шажками, спустя сотню занятий – мне удалось смириться и принять ситуацию, а позже – и вовсе удостоиться чести носить серебряные теневые татуировки.

Хаэль… Я не знаю, сколько жизней я ему должна. Благодаря ему мне удалось избежать Ауланнара – той серой пасти, где меч и суд переплетаются в одну петлю. Он сумел доказать элериарху и Рейлтану, что я не знала, что творю, что защищалась, как зверёныш, загнанный в угол. Да и возраст мой стал щитом – несовершеннолетних судили иначе, мягче, будто их грехи были ещё не до конца запёкшейся кровью.

Ауриэль Тенцзар тогда смотрела на меня, как на остриё ножа – тонкое, опасное, слишком острое для детских рук. Она молчала долго, будто взвешивала каждое слово. Потом кивнула – и взяла слово с Хаэля. Он поклялся быть моим опекуном, покровом, судьёй и щитом. Поклялся – головой. И она приняла.

В ту секунду с меня будто сорвали панцирь из вины и страха. Я дышала впервые за недели. Дышала – и плакала. Потому что эти две недели – они были как бесконечное падение. Я жила, сжавшись в комок. Жила, ожидая, что каждый шаг в коридоре – это шаг лигатов, что они войдут в Тихую башню и заберут меня. Не в Ауланнар – так хотя бы в темницу. За убийства. За то, что я выжила.

И знаете, если честно… я считала, что это было бы справедливо.

Да, ситуация была абсурдна. Да, я защищалась. Да, я сделала всё правильно – всё, что могла. Но вина не уходит только потому, что ты невиновен. Она ночами царапает тебе горло, пока ты засыпаешь, и шепчет тебе на ухо, когда вспоминаешь этот момент вновь и вновь. Я вспоминала об этом каждую грёбаную ночь. До боли в челюсти. До крика, который не решалась выдохнуть.

– Теперь я твой куратор, Айлин. – тихо произнёс он, смотря на меня из своего кожаного кресла. – Хочешь ты этого или нет.

– Спасибо. – я тихо кивнула ему, пряча невольно намокшие глаза.

Сейчас. Кабинет Эврена, но уже в Совете. Эврен под прицелом стрелы Айлин.

Если я права – я готова вновь пойти на страшный грех, преступление против человечества. Если я ошибаюсь – боги, пожалуйста, пусть я ошибаюсь! – буду вымаливать прощения, стоя на коленях перед Магистром.

Весь кабинет сейчас – как сцена, где я играю роль предателя, а он – просто зритель. Он не двигался, не выказывая более никакого удивления. Только перо в его руке застыло, как будто даже чернила в нём отказались течь, не желая марать пергамент до выяснения истины.

Уважение авторитета – это как яд, который можно принять за вино. Ты пьёшь, думая, что оно греет – а оно просто делает тебя медленной добычей. А мне нельзя быть добычей. Не теперь. Не перед ним. Ни перед кем больше.

– Ну? – мой голос треснул, как весенний лёд под ногами. Рука, натягивающая тетиву, еще сильнее задрожала – прицел стрелы сместился чуть вбок, к левой брови Магистра. – Заставь меня поверить. Или я уйду отсюда с тем, что предполагаю. И плевать, насколько оно верно.

Я всё ещё держала его на прицеле. И он всё ещё молчал, недвижимый, как скала посреди моря. И в этой тишине звенело что-то невыносимое – то ли раскаяние, то ли признание. Магистр не сразу заговорил, словно что-то буднично обдумывал, и стрела, направленная ему в лоб, совсем его не смущала.

Я ощущала, как дрожит тетива под пальцами. Дрожит не от слабости – от того, как долго она держала на себе этот вес: подозрения, обиды, страха… быть правой. Его молчание было почти мучением. Как если бы я стояла на краю бездны, и ветер звал меня прыгнуть – не обещая ни свободного падения, ни восторженного полёта. Хотелось крикнуть, глупо потопать ногами – чтобы он сделал хоть что-нибудь! Лучше бы он наорал на меня, проклял, начал защищаться теневыми заклинаниями – это была бы хоть какая-то реакция… но не это сухое молчание. Единственное, что он сделал – вновь накинул теневое заклинание тишины, развеянное в тот момент, когда Эльса и Ирис открыли дверь, чтобы уйти.

– Я не заставлю тебя поверить, – сказал он наконец. Его голос был ровным, но в нём слышалось эхо – как будто говорил он не только мне, но и самому себе. – Только скажу. А ты решай – стою ли я твоего доверия или нет. Задавай вопросы… Айлин.

Айлин. Дрожь пронеслась по моему телу – он произнёс это так, будто прикоснулся к тончайшему, хрупкому фарфору кофейной чашки – осторожно, почти не дыша, как если бы одно неверное слово, движение, могло всё разрушить в одночасье. Я замерла. Имя моё… Я не слышала его от него – вслух, вот так, в лоб – целую вечность. Он звал меня "Мирст", "госпожа Мирст", "трава в капюшоне", "пепельница", когда я тупила.... А теперь – Айлин.

Он положил перо на край стола, бережно, будто это был хрупкий артефакт, не чернильная вещь.

– Как ты объяснишь то, что в три часа ночи почувствовал теневой всплеск? В то время как я, у которой чувствительность к Тени выше – даже не пошевелилась? – я сдвинула брови, всё еще не ослабляя хватку на тетиве.

– Потому что ты, Айлин, тогда спала не одна, – тихо сказал он, на этот раз без промедления. – Ты была внутри тревоги. Внутри боли. А боль глушит всё. Даже магию. Даже Тень. Помнишь, в Круге я учил тебя внутренней концентрации и очищению разума перед призывом Тени?

Он сказал это так, будто знал, что творилось в моей голове той ночью. Будто был рядом, наблюдая, как я ворочаюсь под тяжёлым одеялом, не в силах дышать от тревожных мыслей. Не могу сказать, что ситуация в жизни была какой-то нестабильной, плохой – но нутро мою в ту ночь, по неведомой мне причине, действительно было неспокойно. Тогда накатила жуткая тревога, и я… то проваливалась в некрепкий сон, то просыпалась в поту.

– Чувствительность, – продолжал он спокойно, но в его голосе уже звучал лёгкий азарт, будто он всё ещё слышал отголоски того самого всплеска, – это не просто сила. Это… настройка. Тень говорит с каждым на своём языке. Ты – как лира, Айлин: способна чувствовать тонко, сильно, чисто, пронзительно. Но если в комнате вдруг разразилась гроза, заглушающая все звуки – даже самая прекрасная лира молчит.

Я недоумённо моргнула, пытаясь переварить услышанное. Это сейчас был комплимент? К щекам прилила кровь, но стрелу я не опустила – хотя тетива уже врезалась в пальцы ножом. Он поднял глаза. Медленно, как человек, который боится быть непонятым. И в этом взгляде не было превосходства надо мною. Только смиренное понимание. Как будто он тоже однажды не услышал Тень. Тоже однажды просто проспал самое важное.

– А я… – он вздохнул. – Я стар, Айлин. И ночами не сплю. И в этой ночной бессоннице, среди шелеста своих бумаг и тиканья часов, я услышал нечто, чего не должно было быть. Теневой всплеск. Вот почему я почувствовал. И вот почему ты – нет. Потому что я был спокоен, а ты – нет. Стресс, нервы – отравляют жизнь и ослабляют концентрацию.

Он не оправдывался. Он просто раскрыл передо мной свою ночь.      – Почему не разбудил тебя? Не созвал Совет? Потому что всё было слишком… странно. Это не работа мага-новичка. Не ритуал из учебника. Это был почерк того, кто…

– А почему ты сразу не отправился в чёртову лавку, раз почувствовал всплеск? – прошипев, перебила я Магистра. Тетива все ещё была натянута.

– Я ждал до утра, потому что, если бы я пошёл в лавку ночью, я бы выдал себя. И тогда тот, кто это сделал, знал бы… что я что-то понял. И тогда, Мирст, у тебя был бы конкурент в желании меня убить – и он бы преуспел раньше твоего Велатра. А я хотел дать им подумать, что мы слепы. Что можно играть дальше. Надеялся, что они…он…или она – допустят оплошность, позволяющую вычислить тварь.

Он выпрямился в кресле, словно медленно поднимался из тени, что опасно нависла над Шарденом. Руки его лежали на подлокотниках кресла. И всё же – я не опустила лук. Не могла. Я все ещё боялась быть правой. Страх – он, как ртуть: вроде разделяется маленькими шариками, но каждый из них – яд.

– Ты видела кольцо, – предугадав следующий мой вопрос, проговорил он так ровно и спокойно, словно сам металл отданной Эльсе печатки прошептал это вместо него. – И ты знаешь, что все мы, члены Совета, носим одно и то же.

Я кивнула. Да. Я знала. Эти кольца из серебра – символ власти, магической присяги и древнего обета хранить равновесие Шардена. Но это знание не облегчало дыхание.

– Есть лишь одно отличие, – продолжал он, до сих пор игнорируя стрелу, направленную ему в лоб. – Оно… оживает в момент отклика. Каждое кольцо связано с носителем. С его дыханием. С его магическим следом. С его Тенью, если обладатель – счастливчик, которому откликнулась сама Этерна. Если бы это была моя рука, Айлин, – я вновь вздрогнула от звука своего имени. – Если бы я коснулся витрины с артефактом, если бы мой теневой отклик вызвал тревогу у фероновой вязи— ты бы не сомневалась. Ты бы увидела это сразу.

Он произнёс это с такой тяжестью, будто каждое слово было камнем, положенным на весы между нами.

– Ты чувствовала бы не просто вспышку, а… отзвук моего имени в самой ткани теневого заклинания. Ты бы узнала его. Потому что ты знаешь мою Тень. И потому что вызванный теневой отклик сам бы указал на меня, явив нам не просто часть тела – руку – а всего меня целиком, ведь моя магия, как бы странно это не звучало, знает меня. А нашего предателя – нет.

Он не смотрел на меня в этот миг – будто знал, что в моих глазах дрожит слишком много: и гнев, и вина, и тонкая, почти болезненная надежда на то, что он говорит правду. Что в этом странном спектакле, который я сама же и затеяла – я ошиблась в роли, и сыграла предателя, когда нужно было быть другом.

– Я бы мог снять кольцо, – добавил он тише, – но тогда феронова вязь осталась бы неизменной. Она не открылась бы мне. Она… не подчинилась бы. Понимаешь, теневая магия теневой магией, но – бюрократия, канцелярщина. Феронова вязь заклинания являет свои тайны только членам Совета и лигатам. Да, я, разумеется, гвардиан Карал Вельторна, но лигатовский значок не ношу.

Он посмотрел на мне в глаза прямо сквозь кончик стрелы – состоялась немая дуэль тьмы и пепла.

– Это не могла быть моя рука, Айлин. Потому что моя Тень не лгала бы тебе. Ведь ты, я уверен – не спутаешь её ни с чьей другой.

И в этот миг я действительно вспомнила: как давно в ночи, во время тренировочного боя в Тихом Круге, я однажды случайно подставилась под его заклинание – больше неприятное, чем опасное – и в моей голове тотчас раздался гул, как низкое пение звёзд. Разум прояснился, выгоняя все мысли из головы. Это можно было сравнить с уходом под гладь кристально чистого, холодного, свежего озера. Его Тень была ясной, как первый лёд на реке. Точной, как стрелка часов в Башне Совета. Холодной, как предательство лучшего друга. И этот отпечаток в лавке…определённо не принадлежал Магистру.

Дура. Какая же я дура! Неужели я не могла просто пораскинуть мозгами, вместо того, чтобы направлять на него оружие?!

Велатр и стрела с грохотом упали на пол. На пальце от слишком долгого натягивания тетивы – уже образовалась тонкая алая полоска крови. Я подняла виноватый взгляд на Магистра. Тот смотрел на меня в упор, и в лице его не было ни ехидства, ни превосходства, ни насмешки, ни злости. Лишь спокойное понимание.

– Хочешь, я дам тебе посмотреть свою память за ту ночь? Рискованное заклинание, но ты выдержишь. Передам тебе воспоминания через Тень – только позволь мне прикоснуться к твоей.

Я стояла, не дыша. Я верила ему. Холод прокатился от макушки до кончиков пальцев, словно меня окатили сирены ведром ледяной воды прямиком из Шарденского моря.

– Прости меня. – тихо выдохнула я, смотря в глаза Эврену Хаэлю. – Если сможешь. Я пойму любой исход моей выходки.

Я не была святой. Я не ждала оправдания. Это было как шаг в ледяную воду: ты уже знаешь, что замёрзнешь, что это ошибка, но всё равно ступаешь. Извинение – оно ведь не всегда про вину. Иногда – про боль. Про то, что ты сделал то, чего правда не хотел, но иначе поступить не мог. Про то, что выбирал между… правдой или догадками.

      Я чувствовала, как дрогнул воздух между нами.

Извиняться – значит распахнуться. Не грудью даже, не горлом – всем внутренним. Показать, что у тебя внутри не сталь, не яд, а душа. Уязвимая, дышащая. Извиняться перед Магистром было даже страшнее, чем держать его на прицеле.

– Я горжусь тобой. – внезапно произнёс он, лукаво улыбнувшись и откинувшись на спинку кресла. По-настоящему, искренне улыбнувшись. Он умеет улыбаться? Вот это номер. Я и не подозревала о таком, думала, у него всегда такое лицо, словно он съел своего недруга на завтрак. Еще и сказал, что гордится мною, а я, на минуточку – направляла ему в лоб стрелу добрых двадцать минут. Что происходит? Я сплю? Или он убил меня, и мне это всё привиделось в предсмертной агонии?

– Требуется большая храбрость, чтобы противостоять своим врагам, но гораздо большая – чтобы противостоять своим соратникам. – мудро изрёк Магистр, всё так же улыбаясь. Искорки веселья заплясали в его глазах. – Я горжусь тобой. По причине того, что ты не побоялась лезть на рожон, подозревать собственного куратора – даже для того, чтобы решиться на эту мысль – требуется огромная смелость и уверенность в своих принципах. Я рад, что смог… воспитать… в тебе такие взгляды, такую честность, благодаря которой ты можешь копать под тех, кто находится выше тебя по иерархии. Поверь мне, многие люди даже подумать о таком боятся – работают на начальников-самодуров, терпят мужей-идиотов, родителей, которые давно поехали крышей и диктуют взрослым детям, как им жить…

Магистр опёрся на локти, положив их на стол, и засмеялся. Тихо, басовито – в этом смехе сочеталось всё – внутренняя сила, уверенность в себе – и он определённо не чувствовал себя проигравшим, хоть и был на мушке у своей подопечной добрых двадцать минут. Я, подумав, что Хаэль окончательно тронулся – позорно подобрала Велатр, стрелу, накинула плащ и приладила своё обмундирование за спину обратно. Щёки залило алой краской от слов Эврена.

– Я ещё раз повторюсь, что действительно горжусь тобой, каким человеком ты стала, какой сильной – и не только магически и физически, но еще и морально – ведьмой. Но, пожалуйста, попрошу тебя, госпожа Мирст – будь так добра, избавь меня в будущем от места под прицелом твоего лука. Договорились? – посерьёзнел великий-Пятый-Лик-Совета, кивком указывая на Велатр за моей спиной.

– Договорились. – кивнула я, позорно выходя за дубовую дверь тысяча сто одиннадцатого кабинета.

– Стой, – окликнул меня Магистр, что-то быстро подписывая на листе пергамента и вдавливая свою личную печать Магистра Тени в несчастный лист. Затем тихо шепнул заклинание, просушивающее чернила, свернул лист в свиток и запечатал его заклинанием. – Я направлю сейчас тенегласс стражам Академии, но – предъявите это им у ворот. В свитке – моя личная просьба допустить вас в Академию. Будут спрашивать ещё – скажите, личное поручение гвардиана Карал Вельторна, Эврена Хаэля. Пусть я и в отставке, но моё имя до сих пор много значит и вопросов, как правило, не вызывает. И просьбе Советника перечить вряд ли станут. Но про Совет заикайтесь лишь в крайнем случае – никто не должен понять, что вы – Асессоры.

Я молча кивнула, вернулась и приняла свиток из его рук, заботливо спрятав его во внутренний карман плаща.

Вслед мне вновь донёсся тихий смех Пятого Лика Совета, Магистра Тени, гвардиана Карал Вельторна – Эврена Хаэля.

Какой позор!

Я стояла в коридоре, ощущая, как уходит напряжение из мышц, как сердце замедляет свой шаг, возвращаясь к привычному ритму – не боевому, не настороженному. Просто человеческому. Мои гулкие шаги испуганным эхом прокатились по мрамору. В полумраке коридора, в витражных тенях, я вдруг почувствовала себя просто полнейшей дурой, которой по жизни просто повезло, и всё происходящее – чистая случайность и… точно. Дуракам везёт. А я определённо сегодня была дурой. Мои шаги зло стучали по ступеням, позорно сбегая вниз, к выходу из башни.

Столкнувшись с Плюшеттой, я вернула ей одолженный ключ – та гордо приняла его, повесив к тысячам таких же ключей на поясе. И как ей не тяжело, такой маленькой?…Определённо – миридская магия существовала, пускай они сами в этом отчаянно не желали признаваться.

У самого подножия лестницы меня ждала Эльса, нервно постукивая ногой по полу – она где-то успела переодеться, как и просил Хаэль. Сплетница сменила свой алый наряд на простую блузку и штаны, сверху накинув пальто. Огненные волосы она спрятала под изящной шляпкой с небольшими полями – весь туалет был выдержан в серых тонах. Не знаю, насколько эта импровизированная маскировка поможет нам избежать отпечататься в мозгах обитателей Академии, но, по крайней мере, мы сделали всё возможное – я, например, надела перчатки и накинула капюшон, чтобы не было видно ни кусочка татуировок и волос. Пораскинув мозгами, спрятала Велатр в стеновой нише, удобно попавшейся рядышком – тут он никому не будет нужен, ведь почти все знают, кто носит этот лук – а лишняя узнаваемость в Академии нам ни к чему.

– Ну и? Чем вы занимались там полчаса? – с напускной раздражённостью и нетерпеливостью спросила она, поднимая бровь с лёгкой ухмылкой. Макияж она тоже смыла – ёлки, даже рыжие брови закрасила в серый. Видеть Эльсу без неизменных алых губ и густо подведённых век было даже немного странно – но подлецу – всё к лицу. Естественной красоты у неё было хоть отбавляй – чего стоили одни глаза цвета весенней листвы.

– О, Эльса, – чему-то смутившись, буркнула я, поправляя перчатки. – Ничего. Обсуждали скучные теневые вещи. Какие заклинания я смогу использовать в случае чего, и всё такое… – самозабвенно врала я. Не потому что я хотела что-то скрыть, а потому что не хотела подрывать в глазах Эльсы бесспорный авторитет в лице Магистра. Ну и я не хотела, чтобы она думала, что я способна подозревать соратников – если Эврен смог отнестись к этому… весьма странно, пускай и положительно, я боялась предположить, какая реакция тогда была бы у Верин.

– Ну не хочешь говорить – не надо, – она в притворной обиде надула губы и прижала ладонь к сердцу, всем видом выказывая глубочайшее оскорбление. – Потом всё равно сама узнаю. И вообще, хватит болтать, шевели копытами – я, пока тебя ждала, все узоры в витражах пересчитала. Синих – тридцать один, красных – сорок четыре, жёлтых – пятнадцать, зеленых – восемьдесят пять, если тебе интересно.

Я прыснула – негромко, будто смех сам удивился, что вырвался наружу. Волнение и неловкость, навитые на каждом слове нашей беседы с Магистром, начали спадать, как вода после прилива, оставляя после себя лишь следы на песке. Спокойствие вернулось не сразу, но с каждым шагом сосредоточенность брала верх.

Мы вышли из башни под руку – и мир встретил нас ударом света, ослепительным, почти дерзким. Солнце, словно без предупреждения, вдарило хуком по глазам – ярким, резким, беспощадным. На поражение! Я зажмурилась и вскинула руку, заслоняясь, и взглянула вверх. Небо – чистое, как ярко-голубая, начисто вымытая заботливой хозяйкой, тарелка. Ни облачка. Ни капли сомнений.

Солнечный диск, идеальный и тёплый, висел высоко, словно был полностью равнодушен к тем теням, что ползали по улицам Шардена.

Ильдевирейские часы над нами подали голос – но на этот раз не величественным боем, а тонкой, изящной мелодией.

Она струилась, как звук ловцов ветра, подвешенных в лавках на Туманной площади – звенящая, почти хрустальная, будто время решило немного поиграть, прежде чем вновь стать строгим. Десять тридцать.

И стрелки замерли в этом утреннем миге, как два танцора в идеальном пируэте.      По нашей маленькой традиции, а именно – минуте молчания в моменты получасового звона часов – мы постояли. Подумали о своём. Помолчали.

Знаете, одно дело – найти в жизни человека, с которым можно смеяться, веселиться, дурачиться, бегать по лужам под дождём или делить тёплую булочку на двоих. Но совсем другое – найти того, с кем будет уютно молчать. По-настоящему. Без напряжения, без надобности срочно заполнять тишину словами, лишь бы не было неловко. С кем тишина – это не дурацкая пауза, а пространство. Не пустота, а присутствие. Молчание – оно ведь тоже разное бывает – бывает тихое, умиротворённое, бывает тревожное, бывает скучное, бывает обиженное, возникающее в пылу ссоры.

И с тех пор, как такой человек появляется в жизни, она будто меняет цвет – становится глубже, мягче. Как вечернее небо после долгого дня. Или как чай, который постоял в чашке ровно столько, сколько надо, чтобы раскрыть аромат.

– Чаю? – после окончания часовой песни, как ни в чём не бывало, спросила Верин, едва ли не облизываясь в сторону лавки Лавра. Да, действительно, пока мы были в тысяча сто одиннадцатом кабинете – немного распогодилось, солнышко пригрело еще сильнее, но было всё равно ощутимо прохладно. Я молча кивнула – о, чай из плачущей мяты сейчас был бы очень кстати! Помимо волшебного вкуса, мята всегда здорово проясняла разум и успокаивала. Мы свернули к лавке Лавра, пересекая… какую-то непривычно тихую Туманную площадь.

Лавр на этот раз встретил нас без слов. Лишь кивнул нам как-то удручённо. Что произошло за эти полтора часа в Иль-де-Виреле? Нехорошее предчувствие царапнуло горло.

– Эй, Лавр, – настороженно начала Эльса. – Ты чего такой поникший?

Я не успела кинуть взгляд на плачущую мяту в баночках, как Лавр уже принялся заваривать нам её, тихо вздохнув и отвернувшись к нам спиной.

– Миридская служба доставки газету принесла, – картонным голосом изрёк Лавр, бросая в чайничек пару долек лимона. – Вернее, принесла-то давно… а прочёл аккурат после вашего ухода утром. Девочка. Совсем еще молодая… Студентка Академии. Сбросилась вчера с башни, горе-то какое… молодые умы начали гибнуть… что же будет… – начал он причитать, нарезая лимон так, словно это он был виновником произошедшего и лично сбросил девчонку с башни.

Неприятно, наверное, да и как же глупо было бы умереть от лимона… я тряхнула головой, отбрасывая идиотскую мысль.

– А.., – понимающе протянула Верин.

– Мы знаем. – тихо изрекла я. – Страшная потеря. – я не стала раскрывать всех карт, присаживаясь за чайную стойку. Эльса упала рядом – хотела привычным движением поправить волосы, но шляпка помешала. Я невольно улыбнулась – порой привычки ох как сильно выдают, если хорошо знаешь человека!

Тем временем, Лавр заварил для нас чай и поставил перед нами два стаканчика. Затем недоумённо оглядел Эльсу и молча изогнул бровь, блеснув своими очками-половинками – яркий блик с золотой оправы тепло щекотнул мои ресницы.

– Эльса, – начал чайный мастер, нахмурившись. – Я ж тебя видел с полтора часа назад. Ты… имидж что ли решила сменить? – мирид повертел головой так и эдак, рассматривая ныне серую подругу.

– Да, – махнула она рукой, прихватывая щипчиками из вазочки с сахаром пару кубиков и отправляя их на верную смерть в кипяток. – Не обращай внимания, это ненадолго. Завтра я вновь вернусь покорять сердца и ослеплять посетителей твоей лавки. – обольстительно осклабилась подруга.

Лавр задумчиво хмыкнул, спрятав улыбку в усы. Нда, если новость уже в газетах – следовательно, скорее всего… Мысль мою перебил гулкий звон колоколов, ворвавшийся на улицы стремительным вихрем. Звонили все колокола города – со храмов Мирас, Ферона, Вейлана.... но ближайший к нам был как раз в Шарденской Академии. Злополучная колокольня. Зачем колокольня в Академии, спросите вы? А кто будет незадачливым студентам возвещать о начале и окончании урока? Только теперь, вместо невинного и нежеланного звонка, возвещающего о начале урока, этот колокол нёс траурную весть.

Мы синхронно, как и все остальные посетители чайно-книжной лавки, разбросанные кучками по маленьким столикам – повернули головы к выходу из лавки, смотря на улицу через огромные окна.

Там, на Туманной площади, под протяжный, величественный… скорбный, бой колоколов – на каждом фонаре, на каждой крыше вмиг возникли, расстилаясь шёлковым полотном, мириады черных лент и флагов. Народ в чайной ахнул, словно в дешёвой комедии, и принялся перешёптываться, а мы с Эльсой молча переглянулись.

Видимо, в этот момент Рихтарж Иль-де-Вирела, Майэ Секали, Четвертый Лик Совета, шепнула в своём кабинете заклинание, воссоздавая невероятной красоты и реальности иллюзорное, пусть и скорбное, но, определённо – чудо – на всех улицах города.

За окном – торговцы открыли двери лавок, жильцы центральных улиц высунулись из окон, вышли на миниатюрные балкончики – и все, как один, смотрели на черные ленты и флаги. Чёрный – цвет утраты, темноты, поглощающей человека после смерти. Тихий шёпот чайных почитателей устал деревянный пол, Лавр тихо вздохнул, а за дверью – Туманная площадь безмолвствовала. Все, пребывая в болезненном, скорбном единстве, молча рассматривали траурное, печальное убранство, отдавая последнюю дань уважения погибшей. Смерти не от старости, не от болезней, не в своих постелях – были в Иль-де-Виреле огромной редкостью, а здесь… такой громкий случай, который объединил сердца народа. Среди шепотков сзади еле-еле можно было различить "такая молодая…" "вся жизнь впереди…" "так жалко…" "ох, как теперь родителям-то жить…"

Я подхватила свой стаканчик чая и тихо шепнула Эльсе – "Пойдём." – та, кивнув на прощание Лавру и расплатившись, последовала за мной к выходу. Мы прошли мимо полок с чайными коробочками, мимо книжных стеллажей, где запах чернил, старой бумаги, пыли, смешивался с ароматами трав, и вышли вон. Колокольчик на двери, когда мы выходили, вторил своим огромным братьям, тоненько, но гордо звякнув – хотя мне показалось, что даже его тихий звон полон грусти.

У выхода из лавки мы снова постояли. Помолчали. Попили чай, вслушиваясь в тревожный, грустный бой колоколов – песнь эта была горестная, траурная, как плач матери по погибшему дитя. Черные ленты колыхались от лёгкого ветерка – тяжёлые, как траурные мысли, и при этом невесомые, словно сама смерть прошла мимо и обняла город своими тенями, как бы напоминая: вы все смертны внезапно. Ленты и флаги ниспадали с крыш, фонарей, балконов, как горькие слёзы матери, пролитые под издевательски ярким, светлым небом. Иллюзорная магия богини Мирас, вытканная с ювелирной точностью, с душой. Слишком красивое прощание… как будто пытались попросить прощения, отдать последнюю дань уважения. Но за смерть молодого ума не извиниться красотой. Не воскресить заклинанием.

На Туманной площади было тихо – люди стояли маленькими кучками и по одиночке, тихо перешептываясь, словно боясь разговорами в полный голос нарушить ныне отчаянно горькое единение Иль-де-Вирела. Гулкий, медленный, протяжный бой, он звучал как разбитое сердце, умывающееся кровавыми слезами. Я прищурилась, всматриваясь в колеблющиеся тени под ногами прохожих. Смерть в Иль-де-Виреле – редкость. Здесь лечили, любили, оберегали. Здесь студенты, молодёжь прокладывали свои пути, а не закапывали их, едва начав. Но вот – совсем юная девчонка. Студентка. Будущая высококлассная магичка Вейлана, одна из нас. Теперь Лиана Тарен – всего лишь прошлое. Теперь – имя, написанное серебром Этерны на траурной ленте.

Где были наставники? Где были друзья? Что такое услышала она от нас – от взрослых, от мудрых, от тех, кто должен был оберегать? Что мы не заметили? Что заставило её совершить такой жуткий поступок? Ведь из каждой ситуации всегда был выход. Кроме той ситуации, где ты мёртв.

Эльса стояла рядом, не глядя на меня, но я знала, что её мысли похожи на мои. Верин нервно пила чай, перекладывая стаканчик из одной руки в другую, а глаза её смотрели на башню, что едва была видна в отдалении, как игла, протыкающая облака. Колокольня Академии Шардена. Место, где время должно было говорить о жизни, новых началах, знаниях – теперь навеки стало памятником смерти. Ох, сколько столетий же будут студенты пересказывать друг другу эту байку о студентке, сбросившейся с неё… жаль, что это не выдуманная история, а реальная жизнь.

Ветер качнул чёрные полотна, и одно из них – тонкая, длинная, неумолимо чёрная лента – сорвалось с фонаря и, словно ожив, мягко опустилось мне под ноги шёлковой змеей. Я подняла её – и та тут же рассеялась. Неудивительно, ведь это – иллюзия. Но смерть таковой не была. Смерть была до ужаса настоящей. “Чёрный – не просто цвет смерти. Это напоминание. Это зарубка на самом времени. Это след, который нельзя убрать даже самой сильной магией.”

Мы шагнули в сторону Академии, оставляя за спиной тишину Туманной площади. А колокола всё звонили. Протяжно. Печально. Как голоса тех, кто ушёл – и просил, чтобы их услышали. Мы шли молча, и по пути я не могла оторвать взгляда от флагов – будто в каждой струе чёрной ткани был запечатлён отголосок падения молодого тела. И пока город склонял головы, я, зная правду, ощущала за этим трауром ещё и что-то… скрытное. Словно траур, опустившийся на Иль-де-Вирел, был только началом… и был далеко не последним трауром. Эльса молчала. Говорить, прерывая бой колоколов, было как-то неуместно, да и что тут скажешь?

Я повернула голову, отвлекаясь от созерцания флагов, и взгляд мой упал на здание, что виднелось уже совсем рядом, в конце широкой улицы, уходящей от Туманной площади. Шарденская Академия. Сердце знаний, гордость магической столицы Шардена, сверкающее окно в будущее.

Здание Академии возвышалось подобно замку, но без готической мрачности – напротив, оно напоминало мечту архитектора, увиденную во сне на рассвете. Оно было выстроено из светлого известняка с мягкими розово-золотистыми прожилками, которые сейчас, в октябрьском солнце, казались ожившими золотыми змейками, лениво ползущими по фасаду, греющимися на камне, как домашние духи знаний.

Густо обвитая вечнозелёным плющом крыша – глубокого изумрудного цвета, с редкими вкраплениями глянцевых оранжевых листьев, будто осень касалась её кистью, но не решалась испортить – выглядела как сахарная посыпка на кондитерском чуде, тёплом и уютом накрывая остроконечные фронтоны. Сквозь зелень проглядывали резные водосточные трубы в виде звериных голов, из пастей которых при дожде текли ручейки дождевой магии.

Главный фасад академии был украшен аркадой с высокими, тонкими арками – прозрачными, как дыхание на стекле, устремлёнными вверх, словно сама архитектура здания стремилась к знаниям, к свету, к тем звёздам, что дремали над городом. Каменные колонны были украшены резьбой: виноградные лозы, стрекозы, колосья – будто Академия, несмотря на свой чин, отчаянно любила лето и гедонизм. По краям фасада возвышались четыре башни – словно пальцы сложенных в молитве рук: Библиотечная башня, с витражными окнами-розами, сквозь которые золотой свет проливался на пыль древних фолиантов, играя цветными пятнами на полу, как рассыпанное волшебство. Башня мужского общежития, обвитая плетущимися розмариновыми лианами, источавшими тонкий пряный аромат, особенно по утрам. Я с удовольствием втянула носом их пряный аромат. Башня женского общежития, с множеством маленьких и уютных балкончиков. А в нишах у женских окон цвели зимние жасмины – магически сохранённые вечноцветы.

И западная колокольня, некогда гордая, теперь – злополучная. Отныне и вовек – злополучная, новый предмет страшилок и студенческих баек. Она всё ещё отбрасывала длинную тень на внутренний двор, будто знала, с чего начался её новый век – век тревоги. Вдоль стен тянулись тенистые аллеи из кипарисов и самшита, а между ними – аккуратные клумбы с вечнозелёным вереском, иссопом, серебристым шалфеем. Воздух был наполнен смесью пряных трав и осеннего тепла, ещё не ушедшего, благодаря яркому солнцу – всё было словно на краю между летом и забвением, но в этом краю было по-особенному спокойно. Обычно. Но не сегодня.

Звон колоколов прекратился. Мы подошли к воротам. Они были высоки – двустворчатые, из темного дуба, инкрустированные старым серебром, где линии защитных и охранных заклинаний извивались, словно ручьи по стеклу. Над аркой, в камне, был вырезан герб Академии: на резном щите из лунного камня изображены песочные часы, в которых вместо песка – струящаяся нить света, переходящая из верхнего сосуда в нижний. В основании герба вырезан девиз на старом языке: “Scientia est lumen in tenebris” – знание – свет во тьме – припомнила я. Верхушка герба украшена стилизованным изображением ветви тиса, вечнозелёной, с серебряными ягодами, – символом памяти и выносливости. А по бокам – два стража: ворон и змея, как символы мудрости, наблюдения и перерождения знания. Сегодня над этим гербом был натянут чёрный вуаль-полог, струившийся вниз, как траурная накидка, – и от этого даже яркий солнечный свет казался тусклее.

Перед вратами стояли два лигата – стражи академии, в строгих доспехах: ярко-синие плащи, украшенные гербом Шардена – вышитое серебром око, заключённое в круг. Их кирасы отливали блеском отполированного металла, а надплечники угрожающе устремлялись к небу. На поясах у них были прилажены синие ремни, в которых дожидались своего часа мечи в ножнах. Под шлемами виднелись молодые, но уже уставшие лица. Один из них приподнял шлем, и в его глазах, при виде нас, мелькнуло нечто похожее на злое сожаление.

– Без особого разрешения ходу нет! – гаркнули лигаты в унисон, как по уставу. Ни тебе «здравствуйте», ни «с какой радости две подозрительные девицы шатаются к Академии в разгар траура». Только чётко, как грубым сапогом по брусчатке.

Эльса озадаченно хлопнула ресницами, посмотрев на меня – ей-богу, лиса, застуканная в курятнике.

– Так вышло, – фыркнула я в ответ, доставая свиток Магистра из плаща. – что разрешение у меня как раз-таки есть. – я протянула стражу лист бумаги.      Свиток хищно вырвали из моей руки, как будто я только что предложила им билет на бал в Гвардейский зал, но с налётом подозрительности. Один из стражей, недовольно прищурившись, начал изучать документ так, будто собирался потом сдавать по нему экзамен на третий уровень допуска.

Свиток дрогнул, сбросив охранное заклинание, вспыхнула теневая печать. Кажется, это была та самая странная магия, которой баловался Карал Вельторн – не зря, значит, слухи ходили! Лигат нахмурился, вгляделся в подпись магистра, и по лицу его пробежала тонкая тень то ли уважения, то ли лёгкой паники.

– Ха, вот ещё, – пробурчал он, повертев свиток, осмотрев оборот, прочитав вверх ногами, даже постучал костяшками по пергаменту, словно ожидал, что он заговорит или взорвётся. Потом, не удовлетворившись, передал напарнику – и всё пошло по кругу. Я в это время разглядывала стены Академии, считая золотые прожилки на фасаде, словно это были не следы мрамора, а трещины в собственной выдержке. Эльса вела себя менее сдержанно – хихикала, прикрывая рот рукой, будто наблюдала представление под названием «два параноика в доспехах против свитка от Магистра».

– Чай, настоящее. От Магистра. Советника. – наконец проронил первый, свернув свиток с видом человека, который только что пережил магическую операцию на мозге. – Это побудет у меня. – И только попробуйте тут что-то натворить! – добавил он, уже набирая официальный тон. – Поручительство Советника – не индульгенция. Перед законом все равны!

– Да-да, разумеется, – пробормотала я себе под нос.

– Вот кретин! – тихо прошипела Эльса, поравнявшись со мной.

– Гвардиан… Магистр Теней еще минут двадцать назад прислал тенегласс насчёт вас двоих. Проходите, – наконец заговорил второй лигат, тоном чуть мягче, но с тем самым выражением лица, которое у людей бывает, когда они вынужденно выдают ключ от дома соседу, которому не доверяют даже свои комнатные растения. Ох, ну и на каких же замечательных птичьих правах мы тут сегодня!

Страж повозился с замком на воротах, прошептал заклинание – и о, чудо! Один вздох старых металлических петель, щёлк – ворота с гулким стоном защитных заклинаний начали распахиваться. Механизм сработал медленно, с надменной важностью, будто и сами створки недоумевали, почему вот этим двоим открывают путь туда, где обычно ступают только серьёзные, уважаемые маги и достопочтенные студенты. Я кивнула стражам – не в качестве благодарности, а чисто формально. Бюрократия убивает людей! Ненавижу бумажки.

Мы переступили порог, и ворота сомкнулись за спиной с глухим эхом – как приговор, как крышка гроба. Перед нами раскинулся внутренний двор Академии – прежний сад света и голосов, ныне притихший, словно монастырский клуатр после панихиды. Здесь, где обычно шумели, спорили о формулах, сплетничали, цитировали старые хроники и по утрам, забыв про завтрак, бегали к фонтану студенты, – теперь витала тяжесть, влажная и плотная, как осенний туман над болотом.

Вдоль аллеи, что вела к главному входу, выстроились статуи богов – Вейлан, бог стихий, словно опустил голову, и в камне тень на его лице казалась глубже обычного; Вельторн – его не считали богом как таковым, он был одним из самых первых воинов Шардена, в честь него и был назван Карал Вельторн – будто сильнее сжал меч, а трещины на его мраморной груди напоминали рубцы на чьей-то душе; Этерна – хоть и теневиков не жаловали, ой как не жаловали; но когда-то давно обучали их в Шарденской академии – смотрела в небо – в том взгляде читалась безысходность, от которой хотелось отвернуться. Богиня Мирас – милостивая женщина, покровительница целителей и иллюзий в скорбном, молитвенном жесте, сложила руки на груди. Ферон, бог созидания, познания, механизмов – как-то озлобленно смотрел на шестеренки, парящие рядом с ним в воздухе. Цветы у ног статуй были свежими, но скорбными – много хризантем, омелы, траурных венков из вереска и кипариса. Больше всего букетов лежало у ног Вейлана – всё верно, ведь Лиана Тарен была стихийником. Неплохим магом воздуха – вспомнила я утренние слова Эльсы. Воздух пах землёй и кадилом. Иногда тишину двора разрывал звонкий плеск воды – фонтан ещё работал, но звучал как-то странно: будто не радостным журчанием, а чьим-то тихим всхлипом.

– Тоска, как она есть, – буркнула Эльса, поёжившись и поправляя шляпку. – Даже у богов лица более добрые, чем у тех засранцев на входе.

Я, нервно хихикнув, вгляделась в окна академии. Большие, сводчатые, они напоминали глаза, которые смотрят из темноты. Камень фасада был тот же – золотистый известняк, отполированный до зеркального блеска за века, но и он словно потускнел, взял на себя общий траур. Когда мы подошли к высоким, украшенным глифами дверям, они открылись без звука. Никакого зычного "добро пожаловать" от мирида – Хранителя Академии, никакой дрожи магии в воздухе и гомона студентов. Только тихий, вязкий полумрак, как будто Академия сама не знала, хочет ли она нас здесь видеть.

Холл встретил нас тяжёлым воздухом и тихим эхом чужих шагов. Пол из серого камня, с золотыми россыпями инкрустаций в виде звёздных карт, казался холодным. Над головой висели роскошные хрустальные люстры, но свет их был приглушён – будто сами светильники скорбели. У стен стояли ученики – молча, парами, тройками, как на похоронном сборе. Говорили шёпотом, как в храме. Кто-то держал в руках свитки, кто-то цветы. Один из юношей уронил платок, и не поднял – просто смотрел на него, как на знак. Комичности происходящему добавляла их милая, нежно-розовая форма с золотыми пуговками – такой она была испокон веков. В тон фасаду Академии.

Студенты мужского пола всегда недовольно ворчали, а девчонок эта колористика абсолютно не смущала. По прилежности и чистоте формы сразу можно было вычислить, кто на каком курсе – у первокурсниц и первокурсников форма всегда идеально отглажена, рубашка ровнёхонько заправлена в брюки или юбку, всё накрахмаленное!

А у тех, кто постарше – воротники по-залихватски расстёгнуты, рукава закатаны, юбки аккуратно, но смело подрезаны покороче, кое-где пуговиц уже не хватает – вот не зря говорят, что порой одежда может рассказать о человеке если не всё, то многое. Я кинула взгляд на студента, который уронил платок – растрёпанные волосы, мятая рубашка, воротник распахнут – четверокурсник, не меньше. Тот поймал мой взгляд и внезапно подмигнул мне, пятернёй растрепав свои светлые волосы еще сильнее. Я вооружилась в ответ тонкой, как стилет, ухмылкой, хоть это было и ужасно неуместно.

– Знаешь, – прошептала Эльса, осторожно ступая, словно боялась потревожить невидимую тень, – Я же училась в Академии. здесь никогда не было так тихо. А теперь…

– А теперь ощущается как те самые секунды шока после полученной от друга пощёчины. Или – затишье перед бурей, – отозвалась я, чувствуя, как под рёбрами скапливается ледяной ком. В Академии будто что-то умерло, и это что-то было больше, чем просто одна студентка.

Мы остановились у мраморных ступеней, ведущих к разным крыльям Академии. Здесь расходились наши пути – словно два ручья, что текли рядом, но теперь должны были вплестись в разные русла чужих коридоров, чужих историй.

– Итак, я тётка Лианы, – тихо начала она, как бы примеряя на себя роль, словно чужое платье. Голос её стал мягким, чуть дрожащим, как траурный флаг на ветру, и я почти услышала, как в нём затаилось несказанное горе. – Придумай мне имя. Надо поговорить с подругами. Выяснить, с кем она вообще общалась, как вела себя… С кого же начать? – она прикусила губу – точно сладкоежка, подбирающая первую ложку из сладкого десерта. Выбор стоял между каким-нибудь преподавателем и вон той стайкой девчонок, что посматривали на нас исподтишка, пряча интерес за будто бы ленивыми, грустными взглядами.

– Ещё и пробраться в её комнату… Надеюсь, у неё была соседка. Если не выйдет, надо где-то найти мирида, заведующего всем этим мероприятием, и слёзно выпросить у него информацию, – добавила Эльса и вздохнула так, словно собиралась не на допрос, а на похороны, где она – единственная, кто ещё верит в воскрешение и жизнь после смерти.

– Как насчёт Этерны? – так же тихо ответила я, переглядываясь со взъерошенным студентом, что уже откровенно пялился в мою сторону. Будто я была не гостем Академии, а загадкой на экзамене, которую он отчаянно хотел разгадать. Н-да, сейчас было не до заигрываний – как бы ни хотелось спрятаться в чьём-то взгляде от мрачной работы, что ждала нас.

Серая шляпка рядом возмущённо засопела, как закипающий чайник на плите у капризной старушки, и легко стукнула меня в плечо, точно наставляя – «соберись, девочка, мы тут не чаи гоняем, мы на работе». Я не выдержала и тихо хихикнула, как школьница в храме. Вернула на несостоявшуюся Этерну взгляд и внутренне пообещала себе держать серьёзность хотя бы пять минут подряд.

– Ладно. Перебор, – кивнула я, как болванчик в лавке сказочника. – Ирина? – предложила я. Имя простое, как свежий хлеб, ничем не выделяющееся, зато тёплое, родное. Располагающее. Знакомых Ирин у меня не было – но в Иль-де-Виреле оно звучало достаточно часто.

– Хм, – новоиспечённая Ирина удовлетворённо кивнула, будто попробовала вино на вкус и нашла его достойным. – Мне нравится. Отличное имя.

И всё. Роль была выбрана. Маска наделась. Ирина родилась, и с ней – новая ложь, тонкая, как шёлк, но прочная, как паутина.

– Только не переборщи с драмой. И постарайся не уронить шпильку в чью-нибудь душевную рану, – хмыкнула я. – А мне… нужно найти её родителей. – я вздохнула, уже представляя, какой это будет морально тяжёлый разговор. – Надеюсь, не придётся апеллировать положением Совета.

– Всё ясно, капитан. Разойдёмся на три часа. Потом встретимся у статуи Вейлана. Если Академия, конечно, не решит нас проводить к берегам Этерны, – она усмехнулась, но глаза оставались серьёзными.

Мы разошлись в разные стороны, и, когда я оглянулась, Эльса уже шла вдоль колоннады, как артистка, знающая: её роль началась, а зрители – в шаге.

Интерес взял верх, и я спряталась за колонной, нагло решив подслушать. Подол пальто псевдо-Ирины легко касался земли, а в глазах сверкало ровно столько скорби, сколько требуется, чтобы поверили. У колонн стояли две девочки – одинаково стройные, в розовых форменных жакетах с золотыми пуговками, как из театрального реквизита: свежевыкрашенные стекляшки сверкали, юбки идеально поглаженные, без единой складки. Прилежность с головы до ног, с ненавязчивым ароматом крахмала.

– Доброе утро, милые, – Ирина-Эльса заговорила прежде, чем они успели сделать вид, что не заметили незнакомку. Голос её был тёплым, как пар над чашкой ромашкового отвара. – Простите, не подскажете… я совсем потерялась в этих коридорах. Где у вас женское общежитие? Там раньше жила моя… – она сделала крошечную, идеально выверенную паузу, – племянница. Лиана.

Девочки обменялись взглядами. У той, что была повыше, дёрнулся уголок рта. Вторая, с круглым лицом и аккуратным пробором, чуть склонила голову.

– Лиана… Тарен?

– Да, да, – Ирина-Эльса нервно кивнула, как будто имя только что резануло ей сердце. – Вы её знали?

– Соболезнуем вам… страшное горе. Пусть нежные ветви Леса Мирас укроют её душу… Мы с ней… ну, не особо, – первая торопливо спрятала руки за спину. – Она жила недалеко от нашей комнаты, но почти всегда была одна.

– Да, она такая… была замкнутая, – подхватила вторая, обнимая себя руками – защитный жест. – Вежливая. Приветливая. Но… тихая.

– Пусть нежные ветви Леса Мирас укроют её душу, – шмыгнув носом, вторила Ирина-Эльса. – Ах, я так и знала, – липовая тётушка вздохнула, опуская взгляд, и добавила уже другим тоном, едва заметно игривым, с чуть заметной примесью горечи: – Вся в мать. Та, моя сестра, тоже молчала, как рыба. Хотя я, знаете, как гусыня на пруду – всех перекричу.

Вот артистка! Я хмыкнула, а девочки неуверенно захихикали, чуть расслабившись, и Эльса-Ирина тут же вплела новый крючок, лёгкий, почти случайный:

– А вы… первокурсницы?

– Ага, – с гордостью кивнула круглолицая. – Только в этом году поступили.

– Я так и подумала, – врунья улыбнулась. – По форме видно. У старших – вечно всё наперекосяк. А у вас – загляденье.

– Да что вы, пустое, – пробормотала вторая, краснея. – Нас за это ругают даже. Говорят, мы слишком стараемся.

– О, пусть только попробуют! – возмутилась Ирина-Эльса с неподдельной страстью. – Кстати… – она вдруг понизила голос, – никто же Лиану не обижал, нет? Она ведь не жаловалась? Вы не знаете? Мы, к сожалению, редко виделись… и общались последний раз в августе, прямо перед поступлением в Академию. Она так хотела здесь учиться… – актриса, играющая роль Ирины, всхлипнула, скромно утирая уголок глаза платочком, вытащенным – клянусь! – из рукава пальто.

Молчание. Короткое, но достаточно весомое. Одна из девочек чуть прикусила губу.

– Мы не уверены… – наконец выдавила первая. – Но… иногда она возвращалась очень поздно. Синяки под глазами. Постоянно дремала на лекциях.

– Ага, – вторая нервно тронула пуговицу. – И ещё она как-то говорила, что у неё ночное задание в Вечерней аудитории. Только никто из наших туда не ходил.

Ирина-Эльса кивала, не прерывая, впитывая каждое слово, как корни в сухой земле впитывают влагу.

– А у неё были подруги? Кто-нибудь, с кем она близко общалась?

– Хм… – первая помедлила. – Наверное, нет.

– Кстати… а с кем она жила? У неё ведь была соседка, да? – заинтересованно уточнила Ирина-Эльса.

– Ага, – тут же откликнулась круглолицая. – С Орнеллой. Орнелла Зинрей. Тоже первокурсница. Они, по-моему, даже в одну группу ходили на Травничество.

– Точно, – вторая кивнула. – Она, сейчас, наверное в комнате… горюет. Занятия отменили до конца недели.

– Орнелла, – повторила Ирина-Эльса, будто пробует имя на вкус. – Хорошо. Спасибо вам, мои хорошие. Вы просто золото, девочки. Я обязательно найду её.

Студентки хором попрощались с Ириной-Эльсой и указали ей путь, ещё раз выразив глубочайшие соболезнования. Фальшивая тётка Лианы взлетела по ступеням, и, заметив моё нехитрое убежище – подмигнула мне, направляясь в противоположную сторону. Теперь всё. Крючки расставлены, следы уводят к Орнелле, а в отношении золотых пуговок формы Академии уже что-то нарыто. Ирина-Эльса медленно ушла вдоль колоннады, как актриса, что успешно сыграла первую сцену спектакля, где правда прячется между строк, а ложь – гладкая, сыграна без сучка, без задоринки.

Я стояла у мраморных ступеней, глядя в спину Ирине-Эльсе, растворяющейся среди длинного коридора, словно лёгкий дым. Мой пульс бился тихо, но весьма настойчиво – будто отбивая ритм заклинания, что способно вскрыть саму суть происходящего – это было бы очень кстати сейчас, если можно было б просто шепнуть что-то и – о, чудо! – вот тебе готовая доска с заметками, уликами и виновным. Но, увы – мне предстояло найти родителей Лианы – единственных, кто мог рассказать правду о её последних днях. О том, как она жила, какой она была, и изменилось ли что-то.

Пораскинув мозгами, самым логичным мне показалось сначала пойти туда, где душа Лианы покинула тело – западная колокольня. Если бы мой ребёнок покончил с собой, я бы не успокоилась, самостоятельно не обследовав все уголки, закоулки, пылинки и щёлочки места, где это произошло. Вспомнив, как выглядит фасад Академии снаружи, я прикинула, куда мне нужно идти, затем потуже запахнула пальто, поправила перчатки и двинулась навстречу неизбежному – вряд ли в колокольню можно попасть изнутри Академии.

Почему-то мне казалось, что она не соединена с основным зданием, хоть и высилась башней – петлять по коридорам, тратя время, мне не хотелось, поэтому я сбежала по ступеням вниз и вышла из холла проверять свою догадку. Тяжелые двери хлопнули за спиной, и я подставила лицо осеннему солнцу – полдень. Пускай я здесь и совсем по мрачному, печальному, траурному поводу – как же красиво! Солнце пригревает фасад, золотистые прожилки мелькают то тут, то там, щекоча ресницы тёплыми бликами. Интересно, как вы считаете – видеть, подмечать красоту вокруг даже тогда, когда на душе так паршиво – это дар или глупость?

Ах, этот тонкий, болезненный парадокс – уметь видеть красоту, когда внутри бушует буря и мрак накрывает сердце… Тысячи раз я ловила себя на мысли: зачем мне этот дар – или проклятие? Когда сердце словно камень, обвитый колючей проволокой тоски, как можно позволить себе восхищаться красотой заходящего солнца, танцем падающих листьев или блеском звёзд на иссиня-чёрном небе? Это ли не глупость – искать свет в том, что вокруг, когда внутри – пустота, боль и обман?

Но, с другой стороны, разве не в этом спасение? В том, чтобы уцепиться за каждый перелив цвета в облаках, за запах выпечки, который принёс ветерок на хвосте, за красивый блик солнышка в луже – словно утопающий за последний глоток воздуха, когда вода уже доходит до губ? Я считаю, красота – это не просто украшение мира, это дыхание, которое напоминает: жизнь продолжается, несмотря ни на что. Не все способны её видеть и замечать в рутине повседневности, боли и негатива. Видеть красоту – значит не сдаваться, несмотря на, казалось бы, безысходность. Это как тихий шёпот доброй, израненной души, что молвит: «Эй, не грусти, всё ещё живо, всё ещё дышит. И ты еще дышишь.». Но и в этом есть своя жестокость – ведь чем больше ты замечаешь, тем больнее осознавать разрыв между внешним светом и внутренним мраком.

Так что это – дар или глупость? Наверное, и то, и другое одновременно. Дар – потому что красота – это спасительный маяк даже в самой тёмной ночи. Глупость – потому что иногда хочется закрыть глаза и уйти туда, где нет боли, где нет света, который так жжёт. В спасительную темноту. Но, знаете, в конечном счёте, именно способность видеть красоту в самые тёмные часы – и делает нас живыми. Даже если сердце плачет кровавыми слезами, глаза хороших людей всё равно ищут свет. Ищут хорошее, доброе, светлое. Я не понимаю тех, кто не видит красоты в узорах облаков, в дождевых каплях, стекающих со свежей зелени, в старичке, что кормит ворон зерном…

Ведь красота – порой единственное, что остаётся нам в холодном, жестоком мире якорем добра. Я, улыбнувшись мыслям, вдохнула упоительно свежего, холодного воздуха и двинулась дальше – прохлада стен Академии снова обняла меня своей немой тишиной.

Кипарисы протягивали ко мне свои ветви, словно желали обнять. Под ногами холодная брусчатка отражала моё напряжение, слегка охлаждая ноги сквозь подошву ботинок. По пути я ловила на себе взгляды редких прохожих – студентов и преподавателей, чей день только начался. Их лица были затянуты лёгкой пеленой усталости и скорби. Мало кто смеялся – в основном все очень тихо переговаривались, словно боялись потревожить витавшую где-то неподалёку душу Лианы.

Колокольня возвышалась на западном углу фасада, стройная и гордая, завершая ансамбль здания Академии. Её стройные линии подчеркивали стремление ввысь – каждая каменная балка, каждая тонкая арка были выточены с изяществом, напоминающим дыхание ветра в поле пшеницы, лёгким и свободным. Фасад с золотыми прожилками переливался в лучах полуденного солнца, и колокольня словно дышала этим мягким золотом, отражая стремление к свету, к знаниям, к тайнам, что хранились внутри.

Колокол – большой, из бронзы с лёгким зеленоватым налётом – висел под аркадой с резными растительными орнаментами, которые повторяли мотивы виноградных лоз на колоннах академии. Его звон был глубоким и мягким, не резким и не грубым, а таким, что напоминал зов к размышлению, напоминание о времени, которое здесь не просто меряется, а почитается как живое существо. Надеюсь, он еще долго не будет издавать траурного звона.

Подойдя к массивной деревянной двери колокольни, украшенной резьбой в виде переплетающихся ветвей и старинных символов, я остановилась на миг. Здесь, казалось, каждое дерево дышит памятью, каждое звено – хранит обещание. Я сделала глубокий вдох и вошла внутрь, готовая услышать то, что спрятано между звонами и тенями. Внутри колокольни – крутая винтовая лестница из светлого камня, с перилами из кованого железа, переплетённого изящными узорами – растениями и звёздами. Как же это красиво! Каждый мой шаг отдавался тихим эхом в глухой тишине башенки. Верхняя площадка колокольни открывала вид на город и академию, где крыши и башни сливались в мягкую симфонию форм и красок – здесь, на краю между землёй и небом, чувствовалась близость света, и лёгкий ветер, приносящий запахи трав с клумб и свежести вечера, казался песней, что соединяет прошлое и будущее в одно целое. Здесь, на верхней площадке, под самим колоколом, у оконного проёма без стекла стояла супружеская пара. Они. Точно они.

– Добрый день, – сказала я тихо, стараясь звучать как можно спокойнее. Но светловолосая женщина всё равно подскочила, испуганно вскрикнув – муж поддержал её, и оба воззрились на меня. И здесь я увидела в их глазах глаза моей вчерашней покупательницы в «Пеплотравах». Всё-таки это была она. Прах. – Меня зовут… Роза. – быстро пораскинув мозгами, я вспомнила розы на библиотечных окнах. – Я была немного знакома с Лианой – та приходила ко мне в библиотеку за книгами. – самозабвенно врала я, втираясь в доверие. – Пусть нежные ветви Леса Мирас укроют её душу. Мне очень важно узнать о ней. О том, как она жила последние дни. Понимаю, что это трудно, но, возможно, вы сможете помочь.

Леса Мирас – священное царство света и покоя, где души безгрешные обретают вечное прибежище. Там нет ни боли, ни тревог – только чистота и умиротворение, где каждый лист словно вздох чистой благодати, а воздух наполнен тихой молитвой богини, которая принимает души, как мать принимает ребёнка. В Лесах богини Мирас нет времени – лишь бесконечное сияние и тишина, в которой душа растворяется, сливаясь с вечной светлой гармонией. Это место, где забываются все тяжести жизни, где каждый шаг – к свету, и где царит вечная благодать.

Женщина кинула взгляд на окно, губы дрогнули, и в её покрасневших глазах вновь вспыхнул огонь боли.

– Вы кто? – спросила она осторожно, тихо, будто взвешивая мои слова и решая, можно ли мне верить.

– Я… – сделала шаг вперёд. – Я занимаюсь расследованием. Своим собственным. Хочу понять, что произошло. Мне нельзя просто так спрашивать – я понимаю. Я пойму, если вы отошлёте меня прочь. Но я хочу помочь Лиане, и… чтобы правда не погибла вместе с ней.

Они с мужем переглянулись, и он, чуть ослабив хватку вокруг жены, заговорил. Оба светловолосые, высокие, красивые, молодые… и теперь вынуждены переживать такое страшное горе.

– Меня зовут Варен, – басовито начал мужчина, краем рукава плаща утирая глаза. – Это моя жена, Мириэль. Лиана была нашим единственным, долгожданным ребёнком… вы правы, Роза, она очень любила книги. Часами могла за ними сидеть, по ночам гонял её, чтобы спала, а не читала при свете свечи… зрение ж посадит. – чуть сорвавшимся голосом произнёс он, а Мириэль всхлипнула, вытирая платком уголки глаз.

Ох, как же горько было за этим наблюдать! Как больно быть свидетелем чужого, безутешного, неуёмного горя, когда понимаешь, что ты здесь – бессилен. И никто не поможет – ни словом, ни добрым делом, ни поддержкой, ни заклинанием… как горько понимать этих двух потерянных людей, которые в одночасье потеряли свой смысл жизни. Их горе – как тихий гром, что не разрывает небо, но давит на сердце камнем, не даёт дышать, заставляет слёзы литься рекой, не смывая боль, а лишь растворяя её в холодной бездне.

Я стояла рядом, чувствуя, как внутри меня разбивается стекло жалости и бессилия. Мои слова сейчас будут пустыми звуками, что будут бесполезно биться в тяжелую пелену их утраты. Я – всего лишь прохожая на пути их трагедии, наблюдатель чужой боли, которая резала меня саму без ножа. Самое тяжёлое испытание – не страдать самому, а смотреть на страдания другого человека. И это горькое осознание – самое острое из всех ножей, что когда-либо пронзали меня. И всё же, в этом тихом разговоре, полном боли и потери, я ловлю отблеск их вечной любви, горящей, как звезда, что не гаснет, несмотря ни на что. Это – великая скорбь, и в ней – великая сила. Но сейчас, в этот миг, я лишь свидетель, одна среди теней, пытающаяся собрать осколки разбитой ныне души. Свидетель, который нагло врал, втираясь в доверие к скорбящим. На миг стало мерзко от себя самой.

– Последние недели… – голос Варена дрогнул, словно слова давились в горле. – Лиана стала другой. Она все чаще уходила в себя, писала письма… короткие, отрывочные. Которые мы едва могли понять. В них – страх, тревога, как будто она боролась с чем-то, что не могла назвать вслух.

Мириэль сжала ладони в кулак, тщетно стараясь сдержать слёзы.

– Мы пытались помочь ей, спросить, что случилось, но она лишь отстранялась. Говорила, что всё под контролем, но в письмах читалась боязнь… будто кто-то или что-то давило на неё в Академии. – тихо произнесла мама Лианы, потирая раскрасневшееся лицо.

Я смотрела на них и чувствовала, как невидимая сеть расползается вокруг Лианы – сеть лжи, страха и неизбежности.

– Она не говорила вам, с кем была или что узнала? Может, что-то, что её испугало? – спросила я, стараясь звучать мягко, чтобы не отпугнуть.

Варен покачал головой, плотнее запахивая чёрное пальто:

– Нет. Но однажды она запутанно упомянула «он». Сказала, что не может доверять никому, кроме него, что всё сложно… Мы не поняли, кто это. Мальчика у неё никогда не было, насколько мы знали, а мы всегда были семьёй… дружной, единой. – мужчина сдавленно выдохнул и сжал переносицу пальцами, отворачиваясь.

– Она жила с соседкой Орнеллой, да? Они часто приходили в библиотеку вместе. – отчаянно блефуя, продолжила я. – Может, та что-то знает?

– Орнелла? – Мириэль тяжело вздохнула. – Они были близки, действительно, но в последние дни Лиана и от неё стала отдаляться. Мы уже успели поговорить с ней сегодня, когда мы зашли в их… комнату, сообщить время похорон послезавтра. – здесь женщина мотнула головой, словно не верила своим собственным словам, но стойко продолжила. – Соседка сказала, что Лиана изменилась, словно кто-то, что-то проникло в её жизнь… наша девочка и так была тихоней, а в последнее время, по словам подруги, стала нервной, дёрганой, еще более замкнутой. Как мы так не доглядели-то… – здесь Мириэль всё-таки не выдержала и разрыдалась на плече у мужа, горько, протяжно, больно.

Тихо буркнув «примите мои соболезнования», я поспешила оставить родителей… бывших родителей наедине. Наедине с этим бездонным омутом боли, что разливался в их глазах и сжимал сердца, превращая дом в тюрьму без света в лице Лианы. Ведь момент истинного горя – он священен и интимен, как последний вздох, как тишина после грома, и не хочется выставлять его напоказ, не хочется делать из чужой потери спектакль. Мысленно сделав пометку в уме, что похороны – послезавтра, я тихо побежала по винтовой лестнице вниз. Плащ хлопал по голеням, словно подгоняя.

Варен и Мириэль – теперь уже бывшие родители, потерявшие часть себя в этом мире, и я – всего лишь гость, случайный прохожий на их разбитом пути. Быть рядом – это важно, но не мешать, не быть лишним. И я оставила их, позволяя плакать, горевать и, быть может, находить силы в этом молчании, в этом невысказанном понимании, которое сильнее любых слов. И в этот миг я поняла: горе – это не для чужих глаз. Это личный огонь, который надо прожечь в одиночестве.

Прах, я и так им наврала – во благо! – убеждала я себя, но чувствовала себя от этого абсолютно скверно. Стоило ли оно того? Рассказали ли бы они тоже самое незнакомке, или эта информация была эксклюзивной, для несуществующей библиотекарши, Розы? Брови сами по себе сдвинулись от недовольства собой – вроде и информацию добыла, а вроде – обманула родителей, потерявших любимого дитя…Хотелось помыться изнутри, очистить разум, мысли и язык. Внезапно споткнувшись на последней ступеньке винтовой лестницы внутри, я случайно выбила из неё камешек – он и так на ладан дышал, но моя стопа решила, что ему нужны перемены. Вот только меня это не порадовало, не позабавило, а окончательно разозлило, став последней каплей.

– Да твою же мать, – зло рыкнула я, пнув его куда подальше. Сделала я это зря – камешек оказался кусачим и больно ударил меня по ноге, словно хотел отомстить за то, что я изменила его привычную дислокацию. Я обозлённо зашипела, искры посыпались из глаз, усыпая звездопадом всё вокруг. И стало ещё хуже – чего это я тут разругалась в такой траурный момент? Еще и психанула, и красивую ступеньку испортила. Прахов прах. Я надулась, злясь на саму себя – дура психованная – и вышла из колокольни, аккуратно прикрыв за собой дверь и проверив целостность всех предметов отделки.

Я прислонилась к двери снаружи, прислушиваясь к тишине за спиной, где остались Варен и Мириэль. Глубокая, вязкая тишина, изредка прерываемая еле слышными всхлипами мамы Лианы. Конечно, они плакали. И неизвестно потом сколько часов просто сидели в молчании, не в силах издать ни звука. Это их трагедия, не моя, но прах бы побрал меня, если бы сердце не сжималось.

И всё равно – я солгала. Назвалась библиотекарем. Розой. «Во благо, во благо, во благо…», – повторяла я, как заклинание. Но благие намерения пахнут чёртовым пеплом, если за ними – ложь. А еще благими намерениями выстлана дорога в ад. Гнев на саму себя разгорался внутри, и я приложила холодные ладони в перчатках к лицу, чтобы немного остудить свой пыл. Да, наврала, да, дура, да, глупо – но ведь не для того, чтобы навредить? Что они бы мне ответили, если б я сказала «ой, знаете, я тут вообще просто так хожу всё разнюхиваю, потому что государственный переворот планируется, и нам важно во всех странностях разобраться!» – да ничего они б мне не рассказали. А теперь – я хотя бы знаю, куда двигаться. Пусть Эльса и разузнала это еще в тот момент, когда я подслушала её разговор со студентками, но зато я теперь знаю, что похороны послезавтра, и знаю, что Лиана в последнее время была подавленной. И что есть некий «он»…

Он. Как заноза в сердце – короткое слово, но сколько в нём противных, впивающихся щепок. Ни имени, ни роли, ни облика. Просто он. Может, это был преподаватель? Магистр, который оказался ближе, чем должен? Может причина её поступка кроется в банальной, неразделённой, девичьей любви? Прах, таких историй я слышала не раз – и чаще всего, они заканчиваются ой какой болью. Может, всё проще. Может, он разбил ей сердце. «Ой, прости, дорогая, между нами ничего не было, мы не можем быть вместе, и вообще – у меня есть невеста».

Я зло, по невоспитанному сплюнула на брусчатку, скрипнув зубами. Вспомнилось кое-что неприятное. Знакомая история. Плюнул, отвернулся, как делают это глупые мужчины, не ведающие, как больно бывает, когда твоими чувствами играют. Все проблемы – из-за мужчин! Ненавижу их.

Отбросив воспоминания, я задумалась дальше – а может – кто-то из нахальных студентов, тех, что вечно толпятся в холле вместо занятий, кидают взгляды, будто не учатся здесь, а пришли на охоту за юными девами. Как тот нахал из холла, который играл со мной в гляделки. А может, он – вообще не человек? И не любовник. И не враг. А что-то иное. Существо? Иллюзия? Призрак? Бог…?

Я задумчиво прижала ладони в перчатках к лицу вновь – размышления успокаивали. Ладно. Обсудим это все вместе вечером у Эврена. Итого мы имеем – Орнеллу, соседку Лианы, знание о том, что последние пару недель Лиана стала странной, имеем загадочного «его»… и что она никому не хотела доверять, кроме него.

– Чёрт побери, Лиана, – прошептала я, глядя на небо, сверкающее осенним солнцем. – Кем бы он ни был, он того не стоил, слышишь? Прах его побери.

И еще, по словам родителей, однажды она обмолвилась, что всё было у неё сложно. Какие у тебя могут быть сложности в семнадцать лет в самом лучшем городе Шардена, с богатыми родителями, в полной, любящей семье, дурочка?!

Зависть моего внутреннего ребёнка пробудилась и завыла злым волком. Я позавидовала. О, Этерна, как же я завидовала ей сейчас! Ей, которая могла бы сейчас спокойно жить свою жизнь, готовиться к экзаменам, а в конце года – уехать на каникулы в тёплый родительский дом, обнять маму, папу.... Я завидовала её глупости, её роскоши переживать, на её взгляд – невыносимое, но на самом деле – не пережив ничего по-настоящему.

Возможно, я не права, ведь я не знаю, что её довело до такого поступка, но… она ушла, потому что ей было сложно – но не невозможно. А кто-то…я...я бы отдала всё, чтобы прожить хотя бы день в её шкуре. Хотя бы утро – с мамой на кухне, с горячим хлебом, с материнской заботой. Ещё раз услышать её смех, увидеть, как папа целует её в щеку, прежде чем выйти из дома. Прах, да я бы душу вывернула, лишь бы увидеть свою мать ещё раз, услышать, как она произносит моё имя, пусть даже в гневе. Но она решила подвергнуть своих родителей такой страшной ноше, такому страшному горю – пережить собственное дитя. Потому что что-то пошло не так. Потому что… некий «он»…не сделал что-то важное. А мы теперь собираем по крупицам целую жизнь, которую она бросила столь небрежно, как бросают плащ на кресло.

Тихий стон злости сорвался с губ. Да что ж такое со мной! Разумеется, я знала, это неправильно – злиться на мёртвую. Я знала, что мои мысли – ненормальны. Я знала, что считаю неправильно, и что еще неизвестно, что случилось с Лианой на самом деле – может её вообще убили? Да, мёртвым полагается милость. Молчанье. Цветы. Но моя ярость всё ещё жила. Но всё-таки я не могла не злиться. Но больше – если всё-таки это самоубийство, я просто не могла понять, почему она это сделала?! Стоил ли этот «он» того? Пепел, может, я вообще уже не умею сочувствовать? Голова откинулась к двери, назад, больно стукнувшись о её железную, кованую петлю. Это немного отрезвило, пусть было и неприятно.

– Прах. – выдохнула я и зажала переносицу пальцами. Кожа на краях пальцев перчаток ткнулась в глаза холодом. – Прости, Лиана. – сказала я, будто бы она могла меня слышать. Будто стояла рядом. – Это, конечно, не по-человечески. Прости меня, и не слушай. Да укроют мягкие ветви леса Мирас твою душу, Лиана Тарен.

Но всё равно… она должна была жить. Конечно, она должна была жить. Я решительно оттолкнулась от двери, решив больше от греха подальше не взаимодействовать со зданием колокольни и осмотрелась.

Ведь Лиана погибла именно здесь… конечно, лигаты уже всё обчистили, и, если были какие-то важные улики – забрали. Этим делом будет заниматься Лаэрк Рейлтан и архонтер лигатов. Под колокольней была мягкая, чуть пожухшая осенняя трава. Очень определённо примятая в одном месте, аккурат под тем окном, где я врала о своей истинной профессии родителям Лианы. Тут не было крови – только сухая трава, хрустящие листочки и ветер, который пришёл сюда самым первым узнать, кто умер.

Было бы здорово вызвать теневой отклик… Пусть тут и нет заклинаний, но, может, можно было бы как-то просветить пространство? Как Эврен сделал это в лавке Черниля и Мотыля. Моих знаний здесь не хватало, и я рисковала очень сильно привлечь внимание бездумным использованием Тени. Надо бы обсудить это с Эвреном вечером – может, получится как-то потом вновь пробраться в Академию, да посмотреть место?…Или, может, нас от Совета лично попросят осмотреть? Всё-таки не рядовая кража кристальных булочек, как никак.

Я по широкой дуге обошла место, где еще вчера лежала Лиана – всмотрелась в траву, помедлила, посмотрела и так, и эдак – ничего. Рыться глубоко не стала, чтобы не привлекать внимания – пока достаточно и этого. Тем более, я не владела мастерством Ириса собирать улики в качестве камешков, как он это сделал в лавке у Черниля и Мотыля… додумался же. Понял ведь, сопоставил факты, подметил, что мы бы принесли на подошве грязь, а камешек был сухой… еще и запомнил, что уборку они проводили накануне кражи. Гений, не меньше. Я так не умею – вот теневые отклики – моя тема!

Отходить от колокольни было тяжело. Как будто она держала, магнитом манила к себе. Как будто сама Лиана – не отпускала.

– Прости меня, дитя, – прошептала я, смотря на примятую траву. – За Розу. За ложь. За правду, которую придётся вытягивать клещами. – и пошла прочь.

Я вернулась в Академию и пристроилась на лавке в холле – на улице всё-таки было прохладно, а ждать Ирину-Эльсу мне надо было еще как минимум часа два – время близилось к часу дня, а делать мне уже нечего, ведь я узнала всё, что можно было узнать. К студентам решила с вопросами не приставать – это прерогатива подруги. Родители, думаю, колокольню уже не покинут и с Эльсой не пересекутся… тем более, сказали, что уже были у неё в комнате. Точно! Отправлю ей тенегласс – может, она тоже уже закончила?

Выудив из многочисленных внутренних кармашков своего объёмного плаща крохотную стеклянную бутылочку, откупорила её и быстро нашептала в неё свое местоположение и то, что птичка в клетке. Тенегласс, подхваченный моим тихим заклинанием, тотчас стремительно поплыл куда-то прочь на поиски Эльсы.

Академия Шардена. Сколько о тебе шептались в Круге. Кто-то восхищался, кто-то презирал, а кто-то – как мой наставник Райс – говорил с настороженной вежливостью. «Академия велика, да не всем великая». Тогда я не поняла этого, а вот теперь начинаю осознавать.

Пол – серая гладь, прорезанная россыпью инкрустаций в виде звёздных карт. Золото тонкими линиями соединяет точки – как будто кто-то когда-то пытался зафиксировать порядок в хаосе. Красиво. Интересно, холодный пол или согрет кудесниками Вейлана? Я наклонилась чуть ближе, провела пальцами. Холод камня пробрал до костей. Странно. Обычно стихийные маги согревали стены Академии.

От скуки, ожидая ответ Эльсы, начала рассматривать люстры – огромные, хрустальные, как сплетённые из инея паутинки. Свет их был приглушён, совсем тусклый, и я с удивлением поняла, что это мне по душе. Иначе было бы как в ловушке: всё сверкает, всё сияет, и некуда спрятаться. Интересно, в них действительно врезаны алмазы, как сплетничали в городе? Или очередная академическая сказка? Голова затекла от любования потолком, и я поморщилась, возвращая взор в обычное положение, и заметила – по бокам зала – колонны, обвитые живым плющом. Слишком симметрично, слишком ухоженно. В Круге, да и в целом в Иль-де-Виреле, плющ рос, куда хотел – обвивал двери, упрямо лез в окна, однажды даже пророс через крышу. А здесь – как причесанный зверь, которому подрезали когти. Даже природу тут пытаются подчинить регламенту. Придушенный плющ – как символ этого места.

У стен стояли всё еще стояли студентами розовыми стайками. Шёпотом, почти как в храме, переговаривались между собой. Кто-то держал в руках свитки, кто-то – цветы. Взгляд зацепился за одного парня, что-то требующего от напуганной девушки – мятый воротник, растрёпанные светлые волосы. Вот и она, щель в фасаде – беззастенчивая молодость. Академия, может, и учит дисциплине, но юноши остаются юношами… О, прах… Я подумала, куда бы смотаться отсюда, чтобы не начинать с ним диалог – это же тот, с которым я… и зачем я только с ним в гляделки играла! Сейчас же пристанет знакомиться!

Только я начала по-змеиному сползать со скамейки в поисках другого убежища, нахал словно почувствовал спиной мой взгляд, развернулся… и глаза юнца сверкнули в полумраке, когда он заметил меня. Пепел! Совращение малолетних сегодня не входит в мои планы! Пацан уже вразвалочку направлялся ко мне, бросив птенчика-девчушку, когда я увидела скорбно спускающуюся по лестнице мою спасительную Ирину-Эльсу.

– Ирина! – вскочила я с лавки, окликнув её ровно на той громкости, чтобы это было прилично в трауре, висящем в воздухе, но и так, чтобы она услышала.

Ирина-Эльса подняла взгляд, чуть заметно нахмурилась, заметив студента, который уже практически поравнялся со мной – и спасительным вихрем подскочила ко мне, выхватывая моё бренное тело буквально из-под носа нахального щегла. Тот недовольно застыл, буравя подругу взглядом, а я вцепилась в неё, как в спасательный круг. Мы двинулись к выходу, оставляя малолетку за спинами – я, конечно, понимаю, что хороших кобелей щенками разбирают, но сейчас было не место и не время.

Мы выскользнули вон из врат Академии почти бегом, как мыши из библиотеки. На улице по-прежнему светило яркое солнце, но ветер был по-осеннему хлёсткий, с привкусом мятого шалфея и дыма – кто-то неподалёку окуривал помещение, как того требовали обряды памяти в дань уважения усопшим. Свет лился на белокаменные стены Академии, рисуя на них золотые полосы и подчеркивая золотистые прожилки, заставляя их игриво поблёскивать в свете дня.

Я втянула носом ароматный воздух поглубже – и с непривычной остротой ощутила, как давно не чувствовала себя на свободе. Академия осталась позади, а золотые солнечные лучи продолжали мягко поглаживать вечно-зелёный плющ на крыше, словно успокаивая. Я никогда не училась там – только бы и не хотелось. Внутри всё казалось вылизанным, как палата для выздоравливающих. Чужим. Даже запах был как будто неестественным – пергамент, лак и что-то ещё, будто всё насквозь было пропитано попытками лишь создавать видимость истинной магии, а не действительно создавать её.

– Не думала, что ты всерьёз назовёшь меня Ириной, – буркнула Эльса, когда мы завернули за угол. Её голос вернулся от страдальческого голоса Ирины к обычному – сладкий, обволакивающий, как мёд с перцем. – У меня аж челюсть свело. Надеюсь, оно того стоило.

– Это был акт самосохранения, ты же сама видела. Мальчишка-студент решил, что сегодня я буду его добычей.

– Ой, петух самоуверенный, – фыркнула она. – Мужики все такие. Самоуверенные, как петухи – а ума – три пера.

Я усмехнулась, но смех вышел суховатым.

– Как успехи в целом? Удалось пробраться… – я воровато огляделась по сторонам. Малолюдно, но лучше не разглагольствовать во всёуслышание о важном. – Сама-знаешь-куда?

– О, да. Я очаровала её соседку, – усмехнулась Эльса, кокетливо поправляя серую шляпку. – Та оказалась на редкость болтливой и теперь уже одинокой. Я была с ней прелестна, даже слезу пустила. Ты бы видела. В итоге, пока она бегала за пирожными и успокоительным, я перевернула половину их комнатки. Нашла дневник под половицей у кровати девчонки. Почерк, конечно, как курица лапой, но разобрать можно.

Я хмыкнула, но внутри заныло. От дневников. От чужой боли. Оттого, что мы собираем крошки, по крупицам, в попытке понять, что случилось.

– И? – Я зябко запахнулась в плащ. Ветер цеплял волосы, вытаскивая их из-под капюшона и швыряя пепельные пряди в глаза.

– Упоминается некий он. Без имени. Много страничек о том, как он говорил, что она «особенная», что «у неё есть то, что нельзя рассказывать». Романтика, брызги эмоций, немного страха. И потом вдруг – всё резко обрывается. Тихий ужас. Фразы короткие. И последняя: «Он сказал, что встречаемся вечером там же, где обычно. Я не знаю, хочу ли я идти».

Я замерла на мгновение. Ветер сорвал с липы одинокий жёлтый лист и швырнул его к моим ногам, как попытку задобрить… или утешить меня.

– Мы должны это обсудить, – тихо сказала я. – Только не здесь.

Я огляделась. Мы находились на какой-то безлюдной улочке неподалёку от переулка Багровой Ивы – тишина, только траурные ленты да флаги хлопают на ветру. Эльса уже извлекла из кармана тонкую стеклянную колбочку, сжатый в кольцо серебряной оправы – тенегласс.

– Магистр, у нас есть кое-что для вас. Вопрос лишь в том: доверим ли мы этому свет вашего кабинета, или стоит дождаться сумерек? – выдохнула она, позволяя витиеватой нити собственной речи улечься в тенеглассе. Закупорила его и бесцеремонно швырнула по направлению к башне Совета – если бы у тенегласса были глаза, он бы определённо зло зыркнул на Эльсу, а если бы он умел говорить – то залихватски б ругнулся. А так – ему ничего не оставалось кроме того, чтобы лишь на мгновение зло завибрировать в воздухе и направиться к адресату.

– Вежливо, – кивнула я. – И как всегда – достаточно туманно вместо чёткой сути в лоб. Впечатлена.

– Я же актриса, детка, – шепнула она с ухмылкой. – Я даже на допросе буду говорить в стихах, если потребуется.

      —Теперь – чай, иначе я кого-нибудь укушу. И ты рискуешь стать моей первой жертвой. – зябко поёжилась я, попрыгав на месте, чтобы согреться.

Эльса вскинула палец – мол, подожди, подруга, минуту – что-то прошептала, щёлкнула пальчиками, красиво сверкнув магией – и вот передо мною уже не серая скорбь в лице Ирины, а вполне себе привычных цветов, красно-оранжевых, Эльса. Даже идеальный макияж на месте. Я восхищенно присвистнула.

– Ловко ты это! – я оглядела подругу, обходя её по кругу. Пощупала пальто – настоящее. – Серость была иллюзией?

– Конечно, ты что! Думала, я реально переоделась? Да у меня в гардеробе даже вещей такого цвета нет, – захихикала Верин. – И не забывай – я закончила Академию Шардена с отличием! Лучшая среди иллюзионистов Мирас! Целитель из меня так себе, а вот миражи создаю виртуозные.

Я уважительно поаплодировала, Верин поклонилась, и мы, преисполнившись чуть приподнявшегося настроения после этой маленькой сцены – поспешили в переулок Багровой Ивы, ждать ответа от Магистра и чаёвничать. Не знаю, чего мне хотелось больше после этих трёх унылых часов в Академии – поскорее разобраться в происходящем или всё-таки чаю с плачущей мятой? Или с чабрецом?..

Переулок Багровой Ивы – старый квартал, где чайно-кофейные заведения вьются, как змея на солнце. Фасады кое-где чуть облупленные, как будто стены устали быть зданиями и мечтают снова стать камнями. Здесь пахло кофе, выпечкой и кунжутом. Чайные, кофейни, кондитерские, джелатерии, кафе-мороженое… на любой вкус и цвет! Мы вновь помахали знакомому старичку, который снова вышел покормить ворон зёрнышками – тот добродушно улыбнулся, сидя под той самой, огромной багровой ивой, и помахав нам в ответ – чёрные вороны тоже приветственно каркнули, обернувшись в нашу сторону. Кажется, мы начинаем налаживать отношения с пернатыми.

Сегодня всегда алые бумажные фонарики, развешанные по всему переулку, заменили на чёрные. Видимо, иллюзия Майэ Секали коснулась и их тоже. Фонарики покачивались над головой, как траурные капли света – внутри них тлел слабый огонёк, но цвет… цвет не радовал. Мы шли под этими тенями, и я вдруг почувствовала себя не ведьмой, не недо-шпионкой и даже не самой собой, а просто кем-то, кто очень хочет горячего чая и понимания. Ой, ну и тяжёлое всё-таки выдалось утро. Утомительное и горькое.

– Тут где-то должно быть моё любимое местечко… – Эльса огляделась, покрутившись на каблучках туда-сюда, как будто нюхала воздух. – А, вот. Вот оно, милое логово.

«Чайная у Бессмертной Улитки» – гласила вывеска. Улитка выглядела как заведение, которое спряталось от времени и по сей день живёт по своим, забытым городом ритуалам. Фасад её был чуть облупленным, но не покинутым – словно старушка в кружевной шали, ухоженная, но уставшая. Над входом висела табличка: выцветшее дерево, на котором была выжжена улитка в короне – ой, такая важная, как императрица в отставке. Ниже – потёртая дощечка, где мелом витиевато значилось: «уютно, тихо, конффиденциально» – с одной лишней буквой, будто сама улитка писала.

Невысокая дверь была обшита старой тканью, видимо, чтобы не стучала при входе. Над ней, когда мы вошли, звякнули крошечные колокольчики, а сбоку – прошелестели сухие ветви лаванды, вплетённые в деревянную решётку. По обе стороны от входа —круглые фонари, глиняные, расписанные вручную: один с изображением луны, другой – с ярко-жёлтым солнышком.

– Ну, конечно, не лавка Лавра… – пробормотала я, осматривая интерьер. Но во всём этом было что-то… правильное. Знаете, забытые богами места иногда бывают даже приятнее тех, у которых по пять звёзд во всех туристических путеводителях.

Внутри царил приятный полумрак, как в тёплом ящике, куда прячут письма. Воздух – густой, словно настоявшийся на сушёной ромашке, старом дереве и медовых специях. Сразу за входом начинался лабиринт: низкие балки, изгибы коридоров, шёлковые ширмы и тонкие стеночки, разделяющие каждый столик. Эдакие кабинки для полной приватности и «конффиденциальности». Всё было освещено лишь мягкими светильниками в форме полураскрытых цветов и свечами, изящно парящими в воздухе. Красотища! Уют! Пол покрывали ковры, вытертые в местах, где чаще всего ступали ногами. Вдоль стен на мириадах маленьких полочек стояли глиняные фигурки улиток – каждая с разной короной: с кленовыми листьями, с перьями, даже с кусочком зеркала.

Каждая кабинка – маленький мир, отгороженный от других тонкой деревянной стенкой. Мы выбрали ближайшую у окна, юркнув туда, как в тайник – внутри были подушки, низкий, но удобный столик, керамическая посуда с резьбой. Очень вкусно пахло чаем, так, что рот наполнился слюной.

Наша кабинка – овальной формы, с низким столиком из красного дерева, выточенного, кажется, вручную. Стол был украшен круглыми пятнами от чашек – тут явно не стеснялись времени. Вокруг – подушки всех оттенков охры, золотисто-медовые, с вышивкой в виде спиралей – будто повторяя узор панциря улитки. В углу стояла чаша с ароматическими травами, а в глиняной нише у стены – жглась свеча, потрескивающая кристалликами соли и травами, обмотанная чёрной нитью. О, ведьмовские свечи на очистку помещения от негатива! Главное – чтобы она меня не выжгла отсюда. Свет от свечи был мягкий, колышущийся, словно дышащий.

Мы, сбросив плащи, сели друг напротив друга. Атмосфера «Бессмертной Улитки» располагала, и я с наслаждением скинула ботинки, забираясь с ногами на диванчик и укрываясь смешным пледом с кисточками, что так кстати лежал рядом со мной. Эльса последовала моему примеру, и не успели мы и обмолвиться парочкой слов – к нам в кабинку постучался, а затем – открыл дверцу… эльф?

Я поморгала, кинув взгляд на Верин – а та лишь заговорщически мне подмигнула. Эльфы не были редкостью в Шардене, мы вообще были государством интернациональным – эльфы часто приезжали к нам на заработки. Добрые, нереально красивые, смешные, весёлые, лёгкие на подъем… и страшно сексуальные – я сглотнула, рассматривая официанта. Красивый молодой мужчина в каком-то хитром эльфийском одеянии – мягкая ткань бежевой рубашки, струящаяся вдоль торса, подчёркивала всё, что должна была подчёркивать, и скрадывала лишнее с каким-то прямо природным, будто врождённым вкусом.

Русые волосы длиной чуть ниже подбородка небрежно уложены назад, пара прядей лениво свисает на лоб, будто он только что вышел из сада, где пил рассветную росу. Кожа – золотистая, чуть подсвеченная, будто он, как бы это сказать… светился изнутри? Или мне просто уже мерещится. А глаза… Боги, его глаза… чистая лазурь. Идеальная лазурь, как гладь весеннего, чистого озера, как самый звонкий ручеёк, манящий, свежий, холодный. Такие глаза, в которых можно утонуть. Или потеряться. Или обо всём забыть. Задорные золотые колечки в заострённых ушах качнулись в такт его наклону головы, когда мужчина наконец – Этерна, как же обворожительно! – улыбнулся. И не просто улыбнулся, а как-то по-настоящему, словно чуть искоса, с прищуром и этим опасным углом губ, будто знал все мои слабости и намеревался использовать каждую, а не видел меня впервые в жизни.

– Милые девы, – подмигнул он мне, и я почувствовала, как становлюсь цвета волос Эльсы. – Моё имя – Лиандор. Рад приветствовать вас в «Чайной у Бессмертной улитки». Ваше меню. – Он лично вручил нам в руки по книжечке, не забыв при этом как бы невзначай коснуться наших ладоней. Его пальцы были тёплые. Уверенные. Обволакивающие.

И это был самый эротичный контакт кожи с кожей за последние… сто лет. Я в сексуальной панике. Прах, а не воняют ли у меня ноги после ботинок?! А вдруг?! Надо было хотя бы глаза подкрасить…

– Как могу обращаться к вам, о, нежные?

– А…Айлин, – проблеяла я. Именно проблеяла. Великолепно. Просто вершина моей ведьмовской харизмы.

– Эльса. – хитро улыбнулась подруга, уже быстро листая меню, будто всё происходящее – обычный, рядовой день, а не вторжение ходячей женской грёзы к нашему уютному диванчику.

– Благодарю, Айлин, Эльса, за выбор нашей чайной. Надеюсь, вы останетесь довольны представленным для вас меню, но, если вам захочется чего-то, что там не представлено – сообщите, я постараюсь вам угодить. – Он поставил локти на наш столик, и его голос потёк по мне, как мёд по ложке – тягуче, сладко, чуть терпко на послевкусие.

Он склонился чуть ниже, непозволительно ниже, и его волосы качнулись вперёд. Один локон – упал прямо мне на руку. Мягкий, как шелк, с лёгким ароматом чего-то травяного, свежего, эльфийского – и совершенно невыносимого. Я даже не была уверена, он сделал это нарочно или это просто я уже вся в мерцании.

– Пока – оставляю вас на пять минут, чтобы вы могли спокойно выбрать, а после – вернусь. – С этими словами Лиандор выпрямился, ещё раз подмигнул мне и тихо испарился, закрыв за собой дверь нашей кабинки. Мягко. С достоинством. Он даже это сделал с обволакивающей, смертоносной сексуальностью!

Я выдохнула сквозь зубы. Вот это да! Какой красавец!

– Эльса, это, мать его, что такое? Вернее, кто?! – зашипела я, не то с восхищением, не то с ужасом, параллельно пытаясь унять красноту на щеках, которая, кажется, уже дошла до ушей.

– Это – Лиандор. – невозмутимо ответила подруга, просматривая чайную карту. – Я поэтому люблю «Бессмертную Улитку», потому что здесь всегда работают красавцы-эльфы, словно на подбор. А ещё – они жутко учтивые! Такие приятные! Я подумала, что это то, что нам нужно после такого тяжёлого утра, – восторженно вздохнула Верин, возводя глаза к потолку. – Вот бы все мужики такими были…

Я затрясла головой, соглашаясь и всё еще отходя от чудовищно сильной энергетики этого чудного Лиандора. Ох, я была дамой весьма самоуверенной и дерзкой, но красивые, харизматичные мужчины всегда были моей слабостью! Особенно те, для которых флирт – это как выпить стакан воды. А уж если флирт идёт в комплекте с пронзительным взглядом и голосом, от которого внизу живота тепло…

Но это, чёрт возьми, и правда пошло мне на пользу – мрачные мысли отступили, и я глупо хихикнула, пряча улыбку в плед и принявшись знакомиться с меню. Приятная книжечка из коричневой кожи, качественный пергамент – «Бессмертная Улитка» определённо не экономила на столь важных мелочах. Я выбрала себе чайничек чая с чабрецом, а на закуску – круассан с ветчиной и сыром, всё-таки время обеда. Эльса заказала чай с чёрным лотосом – тёмный, как воронье перо, с чуть уловимым цветочным послевкусием. И круассан с красной рыбой – она всегда питала слабость к лососю.

А я…я уже не столько про чай думала, сколько представляла, как Лиандор возвращается – и с какой интонацией произнесёт моё имя на этот раз.

И тут дверь в кабинку вновь мягко распахнулась, пропуская внутрь поток тёплого ванильного света из общего зала – и вместе с ним, словно на крыльях невесомого весеннего ветра, вернулся Лиандор. Он уже не просто улыбался – он смотрел в душу своими лазурными глазами. Прямо, без стеснения, с лёгкой ленцой и дразнящим весельем в уголках губ. Его походка – это была песня. Лениво-кошачья, текучая, будто он не шёл, а скользил, ни разу не потревожив воздух. Его рубашка цвета топлёного молока была чуть расстёгнута, обнажая линию ключиц и едва заметную, но чертовски вызывающую татуировку в виде стилизованной лилии, обвивающей яремную впадину. Он знал, что делает. А я тоже не пальцем деланная – поправила волосы, обворожительно улыбнулась, выдержав эту дуэль взглядов и озвучила свой заказ.

– Прелестный выбор, Айлин, – вновь с этим колдовским мёдом в голосе произнёс он, щёлкая пальцами и выуживая из воздуха… чайничек. Который тут же с грацией кота поставил передо мной. – Чабрец… ммм. Он невероятно идёт тем, кто носит в себе дыхание ветра. – Он склонился, словно что-то хотел прошептать, и тонкий аромат его духов – древесный, пряный, с какой-то эльфийской свежестью горного тумана – ударил мне в голову, как вино. – А вы, сударыня, точно из тех, кто умеет ускользать.

Что ты несёшь, Лиандор?! Но боги, пусть несёт!

Моё сердце в груди – тук-тук-тук, как сбившиеся часы, которые давно никто не заводил. Я засмеялась – как-то неуверенно, глупо, и сразу возненавидела себя за это. Хотела что-то ответить – колко, по-взрослому, с достоинством, как Айлин, привыкшая держать лицо. Но язык вдруг оказался тяжёлым, а губы – предательски сухими.

А Лиандор уже наклонялся к Эльсе, и та, разумеется, цвела, как мак на солнечной поляне. Они обменялись парой игривых фраз, и я, чувствуя, как мои ладони начинают мокнуть от жара, не знала, что меня больше раздражает – его легкомыслие или моё волнение.

Пока он обслуживал наш столик, раскладывая приборы и чашки, я наблюдала. Точнее – глазела. За каждым его движением, за игрой мышц под тканью, за тем, как в уголках его глаз прятались мелкие смешинки, как прядь волос норовила упасть на висок – и он, чёрт бы его побрал, каждый раз убирал её пальцами, не торопясь.

Когда он удалился, пообещав скоро принести ещё медовых лепёшек «от шефа» (и почему-то подмигнув только мне), я чуть не обрушилась спиной на стенку кабинки, сражённая.

– Эльса, я…мне кажется, я сейчас всерьёз подумаю о переезде в переулок Багровой Ивы. – выдохнула я, чувствуя, как внутри всё вибрирует, как струны гитары.

– Ну наконец-то, – довольно ухмыльнулась подруга, отпивая чай. – Я уже боялась, что ты окончательно заросла своими тенями. У всех должен быть Лиандор. Для профилактики.

Я покраснела. В голове всё ещё звучал его голос.

«А вы – из тех, кто умеет ускользать.» Ха. Хотелось бы. Хотелось ускользнуть – от этих глупых, волнующих чувств, от стеснения, от того, как предательски дрожали пальцы. Я улыбнулась подруге, а потом захохотала от её чудесной шутки. Как дура. Как девчонка. Как ведьма, которую только что провели.

Лиандор. Ну и имя. Словно заклинание.

Лиандор вернулся не спеша, как теплый ветер с морского берега – такой же ленивый и слишком красивый, чтобы с ним спорить. В руках у него была деревянная дощечка, на которой, как на жертвеннике, возвышались два круассана – горячие, ароматные, слоистые, будто только что вынутые из объятий солнечного духа. И те самые медовые лепёшки от шефа. Круассаны – произведение искусства! – один был мой, с аппетитной ветчиной и таявшим сыром, другой – с салатом, сочной красной рыбой и политый каким-то особенным соусом.

Эльф шутливо поклонился, поставив угощение между нами. Горячий аромат выпечки опьяняюще вскружил мне голову, а голос официанта был как бархат в полутьме – мягкий, чуть хриплый, с мелодией, которую так сразу не угадаешь, но сразу хочешь запомнить.

– Спасибо, – выдохнула я, даже не осознавая, как одними пальцами приглаживаю ворот платья, а другими уже тянусь к круассану.

– Наслаждайтесь. И не забудьте загадать желание перед тем, как сделать первый укус. – Он вновь подмигнул. Но не мне. На этот раз – Эльсе.

Когда он удалился, Эльса крякнула, откинувшись на мягкую спинку с видом победительницы.

– Ну ты себе выбрала, конечно, объект воздыхания, подруга. Этот Лиандор – такой бабник! У него же на лице написано – дамский угодник. Я бы на твоём месте лучше б не стала с ним связываться. На эльфов здесь приятно просто посмотреть, но не больше.

– Я заметила, правда заметила, – простонала я, обжигаясь об выпечку, как будто не сердце, а ладони мои были самыми незащищёнными. – Но вот его просьбой загадать желание – воспользуюсь. Итак – желаю себе хорошей, доброй, взаимной любви! – выпалила я, вгрызаясь в круассан с такой страстью, будто могла этим криком отогнать всё глупое, что во мне шевелилось.

И знаете, что? Он был потрясающий. Слоистый, хрустящий, с нежным привкусом сливочного масла – да такого, что было как будто бы грешно думать о заговорах и самоубийствах, когда мир ещё способен рождать такую выпечку.

Эльса уселась поудобнее, со своей царственной грацией, щёлкнула пальцами – и чайнички начали по-хозяйски разливать чай в наши чашки. Она расплылась в довольной улыбке, разорвала круассан, как будто именно он довёл Лиану Тарен, и продолжила:

– Ну что ж. Раз ты, наконец, проснулась от своей траурной спячки, может, перейдём к делу? Заклинание тишины сделаешь?

Я кивнула, отставив в сторону почти уничтоженную выпечку, и вытерла руки салфеткой. Сосредоточилась. Тень чуть вздрогнула в ответ на мой зов – и я вытянула из воздуха серебристую нить, немного дрожащую в пальцах, словно она жила своей жизнью. Пока я шептала: «Umbra, tene sussurrum», тень легла поверх нашего разговора, как плотная вуаль. Мир вокруг стал глухим, словно нас окружил водный купол.

– Я говорила с её родителями, – выдохнула я, возвращая себе серьёзный настрой. – Нашла их на колокольне. Мать… она держалась, как могла. Сначала говорила сдержанно, отстранённо – как те, кто всё ещё надеется, что это всё ошибка и Лиана просто где-то затерялась. Но потом не выдержала. Рассказала, что в последних письмах дочь будто подменили. Испуганные фразы, короткие слова, словно писала на бегу… и фигурировал некий «он». – я нахмурилась, припоминая. – А, точно, ещё Мириэль, мать Лианы, упомянула, что как-то в письме Лиана написала, что боится доверять кому-либо, кроме… него. Словно она боялась, но не признавалась никому в этом. Еще родители рассказали, что её соседка, Орнелла, поведала им, что в последние две недели Лиана стала жутко нервной и сильно отстранилась от Орнеллы, хотя раньше они были в отличных отношениях.

Эльса деловито кивнула, потянувшись к чайнику за новой порцией чая – решила погреть руки о чайник, не став пользоваться магией.

– Этот он… он там повсюду, Айлин. Я ведь листала дневник, прежде чем уйти из их комнаты. Она пишет о нём, как о чём-то запретном, почти как о порче. Сначала робко, а потом – одержимо. Не жалуется. Но будто… будто тонет в нём. «Он – мой проводник» «Я доверяю только ему» «Я не знаю, хочу ли идти к нему». Последнее – это крайняя запись в дневнике. Прямо мурашки.

Я сжала кружку. Чай был горячим, и это помогало. Молчание встало комом в горле.

– Айлин, – тихо произнесла Эльса, грея пальцы о кружку чая. – Ты думаешь, она знала, что делает?

– Думаю… она надеялась, что знает. – я провела пальцами по краю стола. – И что-то ей пообещали. Кто-то, кто… кто, может быть, вообще не должен был быть в Академии. Или не должен был быть там? А может, это преподаватель?..

Мы замерли. А потом – тук-тук, будто кто-то постучал костяшками в стекло. Я вздрогнула. На самом деле – чуть не расплескала чай. Повернулась к окну. Там, за стеклом, – настойчиво ломился к нам тенегласс. Эльса хихикнула, упомянув, что почти так же к ней ночью долбился в окно мой тенегласс. Я быстро открыла и закрыла окно, выхватывая стеклянную колбочку. Откупорила. Лёгкий холодок пробежался по пальцам, когда послание начало складываться в слова, произносимые Магистром: «Через час. Кабинет.» Подпись не требовалась.

– Теневой демон ждёт. – выдохнула я, потягиваясь и пряча пустой тенегласс в карман плаща. Да, это было определённо замечательным безотходным производством – по сути, когда вы обменивались с кем-то посланиями – вам мог потребоваться всего лишь один флакончик. Обычно рядовым магам хватало двух или максимум трёх про запас, исключая очень общительных людей, которые обменивались тенеглассами по сто раз на дню.

Но у нас был еще час, а Совет был совсем рядом, поэтому мы ещё долго сидели под теневым куполом заклинания тишины. Мы делились друг с другом не фактами – нет, их и так было слишком мало, – а догадками, чувствами, тихими тревогами, которые не умещались в сухие отчёты. Догадок было слишком много, было непонятно, куда двигаться. В записях Лианы мелькал не просто страх – нет, он был окрашен предвкушением. Ожиданием. Словно она шла туда, где её давно ждали. «Он» повторялся в каждом обрывке, будто мантра. Без имени, без признаков – только обещания. Мы попытались прикинуть, кто это мог быть. Посторонний? Старший? Кто-то из бывших учеников? Или… кто-то, кого официально и вовсе не существовало. Теневик? Преподаватель?

Сейчас мы не стремились нащупать ответы. В тот момент было важнее просто выговориться. Разложить тревоги на стол, рядом с пустыми чашками и крошками от круассанов. Потом мы доели последние лепёшки, откусывая медленно, будто через это затягивали возвращение в реальность. Допили чай, уже остывший, но всё равно вкусный, с лёгкой тягой трав. Лиандор появился как по волшебству, в ту секунду, когда я растворила заклинание тишины – и мы расплатились. Эльф на прощание учтиво поцеловал нам руки, чем окончательно меня пленил. Его хитрая улыбка была слишком многозначительной, а взгляд цеплялся за меня… чуть дольше, чем следовало цепляться взгляду просто учтивого мужчины. Он попрощался особенно вежливо, с тёплым «Айлин, заглядывайте почаще», в котором прозвучало больше, чем просто желание угодить гостю.

Мы вышли из «Бессмертной Улитки», не спеша – и не только потому, что Совет был всего в паре кварталов. Мы обе знали: шаг за порог, и разговоры станут серьёзными, взгляды – сдержанными, а правда снова спрячется в дальний угол. Переулок Багровой Ивы действительно оправдывал своё название: посреди вымощенной булыжником площади, словно сердцевина живой памяти Иль-де-Вирела, раскидывалась та самая древняя ива. Её кора темнела, будто пропитанная чернилами, а длинные ветви, багряные, с алым отливом, опускались до самой земли. Они колыхались в прохладном воздухе, создавая ощущение, будто дерево дышит.

Я любила это место. Не за суету – хотя здесь её всегда было хоть отбавляй, пускай сегодня здесь и было особенно замедленно. Эльса всегда посмеивалась над Багровой Ивой – ей казалось, что улица слишком громкая, нарочно уютная, почти притворно-сказочная. Она говорила, что тут всё «слишком». Слишком много света в витринах, слишком много вывесок, где каждая претендует на уникальность, слишком много ароматов – от пекарен до мастерских благовоний.

– Улица, созданная исключительно для любителей кофе и фальшивых гадалок, – морщилась она, но всё равно каждый раз шла по ней медленнее обычного. Да и, оказывается, была постоянным гостем в «Чайной Бессмертной Улитки»!

Но, в целом – я с Эльсой не спорила. Потому что да – Багровая Ива именно такая. Улица, где всё носит отпечаток чьей-то памяти. Вот лавка «Семь прядей света» – где торговали не только свечами и маслами, но и заклинаниями, вплетёнными в ловцы снов, заветами, заговорами. Рядом – «Медовая Стража», кондитерская эльфиек с охранными оберегами, в каждую карамель здесь добавляли маленькую крошку магии, якобы для сна без кошмаров. Напротив – ателье, где шили одежду с вшитыми защитными заклинаниями: их не было видно, но отводили негатив от носителя.

А ещё – конечно же, тихие чайные, громкие кофейни, кафе-мороженое, джелатерии, ресторанчики… резные аптеки, мастерские, что пахли травами и лаком. Всё было переплетено, как ветви самой багровой ивы. Особого шарма всегда добавляли ярко-красные бумажные фонарики, развешанные между домами узкой улочки. И всё как будто шептало: «здесь вам рады». Сегодня это чувство изменилось. Улица, конечно же, осталась прежней, но воздух в ней сгустился, как перед грозой. Под багровыми ветвями ивы, на смену нашему родному старичку – уже стояла девочка и кормила воробьёв – те восторженно чирикали, но брали зёрнышки осторожно, будто и сами знали, что день особенный. Да и воробьи как-то не такие нахальные, как вороны, не находите? Более приятные пернатые, на мой взгляд.

Чёрные бумажные фонарики – маленькие, похожие на цветы чёрного лотоса – были растянуты между домами. Они еле шевелились от ветра, и этот трепет будто поддерживал общее молчание улицы. Эльса шла чуть впереди, запах шалфея, разжигаемого в дань памяти погибшей, цеплялся за её волосы, за наши плащ, за подошвы. И пока мы шли, я вдруг поняла: что бы ни случилось дальше – мир не разрушился до конца, пока люди сами отдают последнюю дань уважения, доброты к той, кого они совсем не знали. Траур висел над городом, как туман – вроде не сильно видимый, но вездесущий.

Но всё же – траур по кому? По Лиане Тарен? Или по тому, что тихо началось разламываться в самом Шардене?

Башня Совета встретила нас теплом и классическим ароматом воска, дерева, пыли и официоза. Я заглянула в нишу, в которой днём оставила свой Велатр – на месте, красавец! Захватив лук, я догнала Эльсу, и мы двинулись к тысяча сто одиннадцатому кабинету. Солнечный послеобеденный свет, льющийся на пол из витражных окон, на мгновение разбил моё сердце своей красотой – красные, жёлтые, зелёные, синие блики сновали тут и там, создавая такую приятную взору картину, что заставляла душу замирать. Витражи всегда были моей слабостью, а в Иль-де-Виреле их было бесчисленное количество. Может, к лету покрасить и окна своего дома?..

Мы молча поднялись по винтовой лестнице, в которой ступени, из-за своей древности, казались выточенными из самого времени. На каждом пролёте – окна, из которых открывался вид на город: золотая осень, багряные крыши, чёрные ленты и флаги. Шарден пусть и замер в своей печали, но все еще жил.

Дверь в кабинет Эврена, конечно, была закрыта. Простая, из лаконичного чёрного дерева, с тонкой серебряной линией по краю – не украшение, а защита. Мы остановились.

– Ещё можем повернуть, – усмехнулась Эльса. – Лиандор будет рад нам.

Я хихикнула.

– Ну нет. Не сегодня. – и постучала дважды.

Внутри послышался шорох теневой магии – шелест тончайших чар, словно сама ночь скользнула по дверному косяку. И дверь отворилась, без скрипа, бесшумно, как уместный страх. Голос Хаэля рассёк воздух, как холодный клинок, обнажённый без предупреждения:

– Входите.

Он стоял у стеллажа с картами Эвмонара – повернутый к нам спиной, вытянутый, как тень от башни в закат. Пальцы – длинные, строгие, цепкие – скользили по контуру какого-то древнего рубежа, словно он надеялся, что старые границы ответят на новые вопросы. Я, конечно, как всегда, зацепилась за детали. Его волосы были взъерошены, будто он спал лицом на бумагах или раз за разом запускал туда ладонь в приступах усталой ярости. Значит, не выходил отсюда. Значит, работал. Значит… всё-таки не такой уж и камень, которым пытается себя показать.

– Присаживайтесь, – сказал он, не оборачиваясь. Его голос был резким, как обрыв, но внутри него вибрировала усталость. Почти нежность – ну, если сильно прищуриться и закрыть одно ухо.

Он уже сплетал заклинание тишины, и его пальцы двигались уверенно, как у дирижёра перед оркестром. Я молча скинула свой плащ, подхватила плащ Эльсы, повесила оба на вешалку – жест машинальный, домашний. Велатр опустился у моих ног с достоинством сторожевого зверя. Кресло напротив рабочего стола Магистра манило мягкой обивкой – я устроилась, вроде с комфортом, но всё равно как-то неуютно. Как человек, который услышал от друга «нам надо поговорить».

Эльса, конечно, опустилась с царственным изяществом, перекинула ногу на ногу и метнулась взглядом по комнате. Я знала этот взгляд: она считала книги, искала несоответствия, измеряла слои пыли, проверяла – всё ли в порядке.

– Я была в общежитии, – без вступлений произнесла она, и кинула печатку Совета прямо в Магистра. Та сверкнула серебром в воздухе, но он, даже не взглянув, поймал её. – Не пригодилось. Спасибо, Магистр. Итак, я замаскировалась под тётку Лианы – Ирину. Расспросила студенток, старательно изображая безутешную скорбь, и вот, что мне удалось узнать. Орнелла Зинрей, соседка Лианы, а по совместительству – её личный исповедник, дневник и подушка. Говорит, что Лиана в последнее время стала дерганой, замкнутой, будто её кто-то пугал. Я её немного погладила по шерстке, сыграла истерику… – она вздохнула театрально, поджав губы, – и, пока она бегала за успокоительным чаем и пирожными, я обшарила их комнату. Бумажный дневник был спрятан под половицей, тонкая работа. Почерк – её. Стиль – её. А вот содержание… – Эльса достала тонкую чёрную книжечку из внутреннего кармана плаща и вновь бросила в Магистра. Тот снова безупречно поймал предмет и повертел в руках. У нас тут что сегодня – день, когда можно бросаться в Эврена вещами? Я учавствую!

Эльса бросила на меня взгляд – мол, пора. Передаю слово.

– Она определённо что-то скрывала. – сказала я, уставившись в окно, где не было витража, зато был роскошный вид на Туманную площадь. Там даже мои «Пеплотравы» виднелись – из лавки как раз вышел кто-то с охапкой свёртков. Торш сегодня явно в ударе. Маркетинговом.

Я поморщилась, вспоминая:

– Я поговорила с её родителями – Мириэль и Варен. Убиты горем. Я… представилась библиотекаршей Розой. – Голос чуть дрогнул, внутри – как будто лимоном по раненому сердцу провели. – Да, я понимаю, это ради дела, но… мерзкое ощущение, знаете ли. Враньё – оно даже если во благо, всё равно воняет.

Эврен не шевелился. Даже не моргнул. Но что-то во мне всё равно дернулось – как будто я оправдываюсь перед скалой.

– Мать сказала, что письма Лианы стали отрывистыми. Односложные фразы, редкие ответы. И один раз она написала: «Я боюсь доверять кому-то, кроме него».

Я повернулась к Магистру.

– Это не просто страх. Это ожидание. Одержимость. Как будто она шла за кем-то, кто обещал ей… всё. Что-то невозможное. Но кто он?

– «Он», – повторила Эльса, как будто это слово можно было разжевать. Она сложила руки на груди, прищурилась, и медленно закачала ногой, как метроном. – Повторяется, как мантра. Без признаков, без имени, без конкретики. Туман вместо человека. Что-то личное. И опасное.

Эврен наконец повернулся. Лицо – камень. Резкие черты, как у вырезанной статуи. Но глаза… Чёрт побери эти глаза. Глаза, которые видели гибель, восстания, как рушатся мечты. Но сейчас в них… колыхнулось. Удивление?

– Это хуже, чем я думал, – глухо произнёс он. Сел, будто силы ушли в землю. – Придётся… возможно, вернуться в Академию.

Пауза.

– И, возможно… вскрыть архивы Тихого Круга.

У меня внутри что-то хрустнуло. Шок.

– Веселье начинается, – буркнула Эльса, закатив глаза.

Архивы Тихого Круга? Запрещённые архивы? Меня затопило предчувствием – как перед бурей. Ветер ещё не налетел, небо ещё не почернело – но кожа уже знала: будет гром. И тут – стук в дверь. Настойчивый. Как молот в кузнице. И звон – металлический, узнаваемый, как приставучий рефрен.

Мы переглянулись.

– Талькар, – почти облегчённо сказал Магистр и щёлкнул пальцами. Дверь открылась – и да, Ирис собственной персоной: белые волосы в привычном хвосте, на шее и запястьях килограмм серебра, хмурые тёмные брови, как у алхимика, у которого внезапно взорвался котёл. Он зашёл, закрыл дверь, и Эврен тут же снова наложил полог тишины. Пауза – как перед приговором. Ирис приветственно кивнул, плюхнулся в кресло рядом со мной – запах табака и бобов тонка обволок, как старое воспоминание. Только вот Ирис выглядел… растерянно. А это уже симптом из разряда «мы в дерьме».

– Слушаем, – сказал Магистр. Голос был напряжён, будто струна.

Ирис оглядел нас всех, почесал затылок – браслеты зазвенели как звонок тревоги, – и, словно боялся, что передумает, выпалил:

– Как бы так сказать… Лавка «Черниля и Мотыля» пуста. Мирид и маг исчезли. Как сквозь землю провалились.

Нутро словно провалилось на этаж ниже.

– Что? – только и выдохнула я.

– Я обыскал всё. Проник внутрь – не спрашивайте, как. Всё перевернул. Почти в фундамент залез. Следов – ноль. Ни борьбы. Ни записки. Ни намёка, что они вообще существовали. Как будто… просто ушли. Мирид и маг. Пропали. После исчезновения лигатов, приставленных к их допросу.

Что, прах побери, происходит в этом чёртовом городе?

Глава 5. Дело №743 – были лигаты и нет лигатов

«Кто нарушает порядок – нарушает равновесие Закона. А Закон такого не прощает».

Лаэрк Рейлтан, Хранитель Законов и Войны, префект Карал Вельторна, Второй Лик Совета Шардена.

Ночь сжимала Иль-де-Вирел в ледяные тиски сумрака. Тусклый свет фонарей расплывался неоформленными пятнами по дороге, а влажная брусчатка аллеи внутреннего двора Карал Вельторна блестела, словно мокрый собачий нос. Дейл Морвен и Эллар Кент, двое в синих плащах, играли аккорды мрачной симфонии, являясь её нотами— чёткие удары сапогами по мокрому камню, глухой лязг доспехов и приглушённый шелест материи. Кирасы тихо поскрипывали, плащи шуршали, впитывая ночь, словно тени, что лились по стенам темнотой.

– Завтра, значит, на допрос, с самого утра, – проворчал Дейл, сплёвывая на мостовую и поёживаясь от ночного ветра, пробирающего даже сквозь доспехи. Голос у него был хриплый и острый, как щетина. – Не к добру это. Слишком уж как-то шустро нас туда тянут.

– Ага, – усмехнулся Эллар, поправляя плащ. – Артефакт сперли, и не какой-нибудь побрякушку. Сфера, мать её. Теневую магию дербанить – это ж как в храме срать. Кто-то в Шардене совсем нюх потерял.

Они оба фыркнули, но в их усмешках не было веселья. Бахвальство и юмор – как попытка немного приободрить друг друга. Они знали – завтра определённо будет жарко. Но сейчас – только тишина. Тяжёлая, плотная, как густая паутина, она вилась между каменными стенами, сжимая своими невидимыми тисками. В этой тишине пряталось нечто неуловимое – едва заметное дрожание воздуха, едва уловимый шёпот, словно сама ночь затаила дыхание в ожидании. Эта тишина давила, обволакивала, проникала в кости и сердце, заставляя сжиматься кулаки и биться быстрее пульс.

И вдруг – предчувствие сбылось. В мимолётное мгновение, без какой-либо причины, весь Карал Вельторн погрузился во внезапную, абсолютную тьму. Свет исчез – не потух, не угас, а словно был вырван с корнем из самой ткани мира и растворён в пустоте. Фонари вспыхнули один последний раз – быстрый, жалкий всполох – и огни с тихим, словно скорбным шёпотом, осыпались в небытие, не оставив за собой ни единого отблеска, ни капли надежды.

Вокруг царила неподвижность. Стражи напряглись, не сговариваясь приняв боевую стойку. Всё остановилось – ни шагов, ни шороха, ни дыхания ветра. Каменные стены Карал Вельторна словно сжались в объятиях темноты, укутали внутренний двор в плотный, липкий саван из черного тумана. Казалось, сам ад выдохнул этот мрак – густой, холодный, растекающийся по мостовой, медленно поглощая свет и жизнь. Тени сгущались и сгущались, не просто ложась, а словно расплываясь, подтекая чернильными реками по влажной брусчатке. Даже блики на камне исчезли, поглощённые этой тьмой. Она волочила за собой клочья безысходного страха, трепещущая, как языки пламени.

И эти тени, что несли с собой тьму – двигались. Разумно, с намерением, с холодной решимостью. Страх воинов стал плотным, как свинец, и каждый вдох резал лёгкие – в эту ночь Карал Вельторн оказался пленником тьмы, в которой оживают самые худшие кошмары. Что-то дёрнуло Дейла за плечо. Морвен зашипел от неожиданности, холодный пот испуга прошиб его тело. Рывок – резкий, как удар ножа. Лигат застыл, выхватывая меч из ножен – но в кромешной тьме это было бесполезно. Одно дело – встретиться лицом к лицу с врагом, видеть его глаза, слышать дыхание, ощущать намерение. Но совсем другое – когда нападает сама тьма, без формы и лица, проникая внутрь, заглушая свет вокруг и оставляя только холодный страх в сердце.

– Сзади. – прорычал он сквозь зубы, напрягая зрение, пытаясь выхватить хоть какой-то силуэт из бездны тьмы.

– Замерли. – спокойно приказал Эллар, пригнувшись и медленно оборачиваясь. Его взгляд скользил по пространству, изучал тьму, словно пытаясь разгадать её шепот, но без паники. – Движение. Девять часов.

– Вижу. – кивнул Морвен, обернувшись на непонятный звук.

Звуков боле не было. Только возник из ниоткуда шорох – мерзкий, как плесень на стенах подвалов. Скрежет, будто когти тащили по камню цепи, волоча за собой что-то. И вот мрак шевельнулся – тень, чернее самой ночи, скользнула между еле мерцающих лунных бликов, стремительная и беззвучная, словно сама смерть, пришедшая без предупреждения.

– Это. – сдавленно выдохнул Эллар. – Это что, теневая херня?

Дейл сжал рукоять меча так крепко, что пальцы побелели. Бой уже должен был начаться, если бы можно было увидеть врага. Но его не было – только жгучий страх, стучащий не в груди, а в горле, висках, даже в кончиках пальцев. Сердце казалось заглушённым, словно чёрная вязкая смола заливала каждую жилу. Никто из них не кричал. Лигаты не визжат – они встречают смерть как старого врага: с оскалом зубов и стальной решимостью. Тьма сомкнулась плотнее, не как завеса, а словно сеть – вязкая, живая, злостная, давящая на грудь и душу с каждой секундой всё сильнее.

Эллар сделал шаг назад – и внезапно из сгущённого мрака вырвалась рука. Бледная, холодная, чужая – она вцепилась в наплечник, как тень в плоть, не желая отпустить, не намереваясь просто поздороваться.

– Сзади! – рявкнул он, резко разворачивая корпус. Рука с клинком описала короткую дугу, направляясь в область груди нападавшего, по наитию, наугад. Металл вошёл во что-то, но хватка не ослабла. Наоборот. Из чужих пальцев, словно из трещин в перчатке, выползли тонкие серебристые нити – жгучие, как крапива со стальными иглами. Теневая магия. Она расползалась по доспеху, по коже, пробиралась под кольчугу, будто живая.

Парень заорал – не от страха, а от жгучей боли, от того, что холодный яд проникал в плоть и душу. Попятился назад, но рука не отпускала. Нет, она дернула обратно, вдавливая пальцы в металл наплечника, будто приросла к нему навсегда.

Дейл рванулся вперёд, чтобы вырвать друга из этой бездны, но оказался в объятиях – не просто чужих, а… мёртвых, холодных, бесплотных. Теневые руки, как жуткие щупальца, вонзились в горло не с грубой силой, а с выверенной, методичной злобой, как у палача, который холодно и беспощадно исполняет приговор.

– Не шевелитесь, – прошептал кто-то. Отвратительный, изменённый магией голос – как гнилой, смрадный корень, внезапно проросший сквозь землю.

– Пошёл ты… – хрипнул Дейл, пытаясь сбросить руку. Магия не откликалась.Теневые нити уже достигли его шеи, намертво сковав движения. – …в жопу с такими приколами.

Лигаты дёргались, бились – локтями, коленями, били железом доспехов, вырываясь из мёртвого захвата Тени. Всё тщетно. Как рвать паутину, сплетённую из толстой стали.

– Мы вас, сук, закопаем! – выдохнул Морвен, сжав зубы до хруста. Кровь из носа стекала тёмными дорожками по щеке, смешиваясь с холодным потом. Тьма сгущалась вокруг, становясь плотнее, как живая тварь, что дышит, растёт и ждёт, чтобы поглотить.

Их дыхание превратилось в хриплый судорожный вздох – словно лёгкие заполняла не просто пыль, а колкая, рвущая изнутри, стеклянная пыль. Каждый, столь желанный, вдох резал, как тысячи тонких осколков. Сердца глухо стучали в груди, но звук собственного сердцебиения казался далеким, словно тонущим в океане мрака и безумия.

Серебряные нити не просто переплетались – они впивались в плоть их душ, словно холодные когти смерти, обнажая самые скрытые страхи и отчаяние, заставляя каждую клетку трепетать от ужаса безвозвратности. В этой мгле не было ни света, ни надежды – только леденящее осознание того, что за каждым вдохом может последовать последний, что смерть не просто близка, а уже протягивает свои костлявые пальцы, сжимая сердце и душу в своей ледяной хватке.

И вот, когда всё вокруг стало безжизненным, когда мир вокруг окончательно исчез, когда последний вдох уже был на подходе, когда время растекалось в вязкой черноте, раздался голос – уже не извне, не откуда-то далеко, а прямо изнутри, из самого сердца, из глубин, куда не добраться свету.

– Вы не первые. И не будете последними.

––

Ирис поведал всем, что прибыл в Северные Древности буквально через полчаса после того, как утром были распределены все наши роли. Но лавка Мотыля и Черниля встретила его подозрительной тишиной – внутри всё было вычищено до скрипа, словно хозяева либо исчезли в спешке, либо их там вообще никогда и не было. Пыль не витала в воздухе, ни одной соринки не нарушало идеального порядка, а воздух, казалось, застыл в безмолвном ожидании своего спектакля, которого так и не произошло.

Он обыскал помещение сверху донизу, тщательнее искателя с лупой, но ни следов борьбы, ни записок, ни намёков на бегство – ничего. Только мёртвая тишина, гнетущая и густая, словно густой сироп страха и загадок, застыл на полках и растёкся лужей в каждом углу. Из интересных улик на свет всплыли лишь пара крохотных камней – странных, почти невесомых, как тот самый, что Талькар подобрал в свой первый визит к Мотылю и Чернилю. Маленькие безмолвные свидетели, хранящие свои тайны крепче, чем самые надёжные замки.

Когда Ирис решил ретироваться, заметив приближение двух лигатов – он не стал устраивать шоу с открытой встречей и аккуратно выбрался через чердак, устроившись на крыше соседнего дома – так, что его было не видно, но обзор на магазинчик был прекрасный. Лигаты вошли в лавку, пробыли там всего пару минут, и так же спокойно вышли – неспешным, почти ленивым шагом, словно прогуливались на воскресной ярмарке, а не обнаружили пропажу двух самых важный свидетелей. Ирис закурил, позволяя себе минуту хладнокровного цинизма: «Ну что ж, ребята, если вы хотите заявить о пропаже двух подозреваемых, или очевидцев, ладно; то так неспешно передвигаться – это сильно странно.»

Ирис нахмурился, затушил сигарету и задумался: эти люди явно знали, что никого там нет. Так вот вопрос – знали ли об этом архонтер лигатов и Лаэрк Рейлтан, Хранитель Законов и Войны, Второй Лик Совета? Или же у них был собственный мрачный спектакль, и мы – всего лишь зрители, которых они обдурили?

Эврен кивнул, мол, дерьмо случается, будем разбираться, – и сухо, почти лениво, словно читал воскресную газету с заметкой о повышении цен на яблоки, рассказал, что произошло за наше отсутствие. А случилось, как выяснилось, чертовски много.

Для начала – госпожа элериарх спокойно вызвала Лаэрка Рейлтана на роскошный мирианский ковер в своём мраморно-безмолвном кабинете. Но, хотя нет, не просто вызвала – призвала, приказала явиться сию же секунду. Хаэль, обычно сдержанный и далёкий от сплетен, не отказал себе в удовольствии погреть уши, подложив прослушивающее теневое заклинание под дверь.

Заклинание донесло: Ауриэль заставила мужчину объясняться – и не перед кем-нибудь, а перед живым воплощением власти, перед воплощением гнева бюрократии. Как вообще, – спросила она ледяной вежливостью, от которой кровь мгновенно стыла в жилах, – так вышло, что пропали двое самых опытных, надёжных и вымуштрованных лигатов? Как так вышло, что лавку в районе Молчунов обчистили, словно амбар в голодный год – и ни один из лигатов даже не чихнул в её сторону? Как так вышло, что никто ничего не видел? И почему студентка сбросилась с колокольни в Академии – и опять никто ничего не видел?!

Говорят, весь этаж замер – даже портреты на стенах, даже пылинки в воздухе боялись сдвинуться с места. Все обитатели Совета хлынули на наш этаж под самыми разными предлогами, но на деле – бессовестно грели уши у той же двери, затаив дыхание. Даже мирида Плюшетта, Хранительница Ключей и Смотрительница Башни Совета, ненароком прошла мимо, уронив связку ключей и нарочито медленно поднимая их – будто делая паузу в мрачном спектакле.

И это был только первый акт. Потому что, как добавил Эврен с едкой ноткой скептической насмешки, в этот самый момент Ауриэль Тенцзар наверняка рвала на части приказ о назначении Лаэрка Рейлтана на должность Хранителя Законов и Войны – узнав, что её люди, Черниль и Мотыль, испарились, словно дым над полем боя, не оставив никакого следа. И, судя по всему, опять никто ничего не видел.

А после этого развернулся второй акт трагедии. Лаэрк – наш молчаливый красно-синий плащ, сотканный из казённой ярости и административного гнева – вызвал к себе ещё одного виновника происшествий. Но не в кабинет – а скорее в его пыточную под названием «кабинет», где слова били ударом хлыста.

А вызвал он не абы кого, а самого Иаргельдира Вэйнтраскара вэль Келатара из древнего рода Стражей Шардена, эльфа, Архонтера Верховного Надзора, лигата Пятого Разряда. Лаэрк не стал подбирать выражения для Иаргельдира – или просто Иара, потому что эльфийские имена ой какие длинные, а языки ильдеверийцев не особо-то были пластичными и поворотливыми на такое количество сложных букв. Рейлтан орал так, что даже Хаэль записал себе пару новых ругательств и изощрённых эпитетов.

За что орал, спросите вы? За всё. За недосмотр. За провал. За то, что охрана города дала трещину, а из этой трещины выпала целая обнесённая лавка, теневой артефакт, двое потенциальных подозреваемых и труп юной девочки. За то, что сеть лигатов, расставленная по городу, оказалась дырявой, как покосившийся зонт под бурей. За то, что самые лучшие – неведомым образом исчезли первыми.

По слухам, Иаргельдир стрелой выскочил из этой словесной пыточной Рейлтана. За ним, как артиллерийский залп, катились ругательства – грозный вокальный арсенал самого Лаэрка, от которого стены трещали, а все обитатели Башни Совета ходили по стеночке. Пока эхо проклятий ещё сотрясало коридоры Башни, тенеглассы от архонтера мигом вспорхнули в небо, как стайка рассерженных воронов. Расследование исчезновения лигатов мигом перешло к лучшим из лучших искателей. Эврен скептически хмыкнул, мол, лишь бы и эти не исчезли вслед за своими коллегами – а то придётся уже нанимать искателей для искателей.

В Академию Шардена, от греха подальше, тоже направили искателей, на всякий случай, хоть они там уже и были. Поставили на уши и весь Магистрат Внутренней Безопасности. Агентов разослали по рынкам, тавернам, улицам, набережным, площадям, чтобы ненавязчиво – то есть максимально назойливо – допрашивали горожан, шныряли по всем закоулкам и собирали все-все мало-мальски полезные данные. И как раз в тот момент, когда Эврен произнёс это с усталой ленивостью, в дверь кто-то застучал с таким рвением, будто искал последнюю надежду. Эльса, с позволения Эврена, приоткрыла – и на неё налетело сразу пятеро маленьких, но очень зло вибрирующих, тенеглассов. Начальство, видно, решило, что рыжая сплетница отлынивает от работы, и пора использовать её по полной.

Начальство Эльсы, по совместительству – глава всего Магистрата Внутренней Безопасности – это вовсе не простой человек, не какой-то там замечательный и сильный, устрашающий и утопающий в своей чопорности, бюрократичности, маг. То был эльф, чьё имя, звучащее как некое запретное заклинание, Эльса пыталась запомнить около года – Азгурвальд-Морингвиллен вэль Дрёгхенкель. Он – словно воплощение самой природы, высокий и стройный, с кожей, переливающейся цветом лунного света на воде, как и у большинства эльфов, а глаза – глубокие изумрудные омуты, в которых горит искра древней магии. Никто точно не знает, сколько ему лет.

Я несколько раз встречала его, и была удивлена, как серебристые волосы эльфа ниспадают длинной волной до самого пояса – вот же ж, красивее и гуще, чем у меня! Но несмотря на его внешнюю приближенность к богам, холодность и отстранённость, Азгурвальд – забавная ходячая энциклопедия афоризмов, мудрец, который верит, что «кто не рискует – тот спокойно живёт», и «нет таких трав, чтоб узнать чужой нрав». Любил порой отчитывать подчинённых, был излишне эмоционален, никогда не лез за словом в карман. Сейчас мы вам это продемонстрируем наглядно – аккурат в этот момент Эльса осторожно раскрыла один из тенеглассов (видимо, отправленный последним), и тот, аж дрожа от яростного предвкушения, разразился громогласной тирадой:

«Верин, ну ты где, прах тебя побери?! Дел море, бескрайнее море проблем свалилось на нашу голову, а ты словно растворилась в воздухе, как будто забыла, что тут не свободное посещение, а РА-БО-ТА! Рaбoтa – нe вoлк, в лec нe yбeжит, пoтoмy ee, пеплову, дeлaть и нaдo. БЕГОМ В МАГИСТРАТ, ВЕРИН, ПОКА Я ТЕБЯ НЕ НАШИНКОВАЛ НА УЖИН»

Эльса лишь усмехнулась, сграбастав оставшиеся тенеглассы и запихнув жужжащую кучку стеклышек в карман. Ирис посмеялся в кулак, а Эврен лишь молча наблюдал – видимо, прикидывал, насколько реальна угроза Азгурвальда.

Восхищенная мысль о том, что глава Магистрата – настоящая ходящая кладезь интереснейших слов, вихрем пронеслась в моей головушке. Уверена, он мог бы за одну ночь выговорить столько поговорок, что хватило бы на сотню жизней. Сколько раз доводилось встречаться с главой Магистрата – он ни разу не повторился в своих изречениях!

Однажды мы даже с Эльсой заключили пари – повторится ли он хоть раз в своих изречениях? Мне тогда ради этого пришлось целую неделю ходить с ней по вечерам в Магистрат, когда Эльса сдавала отчёты по выполненным делам, чтобы перекинуться парой слов с Азгурвальд. Я записывала, чтобы ничего не упустить, но этот пеплов эльф за семь дней ни разу не повторился в своих афоризмах!

Вот мои любимые, записанные мною за ту неделю: лучше лук в руках, чем меч в голове; магия – не клад, а уборка в старом сундуке; не тот силён, кто под луной пляшет, а кто утром без похмелья встаёт; ума палата, да ключ потерян; от рaбoты дохнут кони, а маги – крепнут; двa caпoгa пaрa, oбa лeвыe – последнюю он ворчливо изрёк, адресовав её нам с Эльсой.

Тогда мы явились к нему в кабинет – промокшие насквозь, словно половые тряпки, с волосами, слипшимися на висках и поникшими плечами. Несколько часов назад Эльсе почему-то поручили одно из тех дел, которые обычно оставляют новичкам в Магистрате: расспросить русалку, хозяйку Капрейского канала.

Дело, как водится, мигрировало из Департамента Улиц и Времён – ведомства, где главой был не кто иной, как сама Рихтарж Иль-де-Вирела, Майэ Секали. Люди этого департамента занимались одним – чтобы город не погряз в хаосе и не превратился в грязное болото. Они стерегли порядок: улицы сияли чистотой, городские праздники проходили с точностью механизма, градусы в воздухе не превышали установленной нормы, вода в каналах и реках оставалась прозрачной, кусты были идеально подстрижены, птички – накормлены, коты – пристроены, а городские часы показывали идеально точное время.

Вот и настал момент ежеквартальной проверки качества воды в Капрейском канале. Уличники, те ещё скрупулёзные алхимики, собирали пробы, отдавали их в руки исследователей. Но помимо химических анализов, требовались ещё и живые отзывы – ведь кто лучше жителей водного царства расскажет, как обстоят дела в канале, нет ли у них претензий?

Но, как это обычно бывает, уличники были мастерами посылать на эту работу «внутренников» – тех самых, кто чесал языками, плёл сплетни и устраивал беседы со всеми подряд – почти никакой грязной работы. А что, собственно? Говорить – дело проще некуда, и за это платят.

Эльса поначалу ворчала, ворчала, будто в ней поселился старый кот, которого вытащили на улицу под дождь. Но когда я вдруг появился рядом, она вздохнула и, получив от меня согласный возглас на вопрос о том, хочу ли я поговорить с русалкой – позвала меня с собой. И, мы отправились – по улицам, что пахли мокрым камнем и зелёной свежестью, где под ногами хлюпала дождевая вода, а ветер играл с мокрыми листьями, как с шелковыми лентами, вплетая мелодию промозглого вечера в нашу тихую страну городских теней.

Ах, весна – этот бесстыдный художник, что мазками нежности и света расписывает мир, и серые рабочие будни ей не помеха. Добрались мы до Капрейского канала без особых приключений – лишь напугали нахохлившуюся стаю ворон, взгромоздившихся на цветущие ветви, словно черные пятна на нежно-розовом холсте. Их карканье – резкое, острое, будто недобрый привет – сопровождало нас почти до самой водной глади, куда мы спустились по каменной лестнице, застывшей под вековым мхом и покрытой каплями свежего весеннего дождика.

Но тут началось настоящее представление – видимо, в отместку за переполох, вороны сообщили в небесную канцелярию, и там решили свести с нами счёты без лишних церемоний.

Русалки Капрейского канала – далеко не невинные ангелочки, а плутовки и озорницы, мастерски играющие и дурачащиеся, как дети под цветущими ивами. А если парней ловили – то не жалели, иногда даже топили без особого сожаления. А эта чешуйчатая гадюка – извините, главная среди русалок, – стройная, как тростник, с кожей, переливающейся всеми оттенками лунного серебра и зелени водорослей, – узнав, что мы пришли не за танцами и песнями, а с серыми бумагами и скучными допросами, надулa пухлые губы, словно капризный котёнок, который только что лишился последней рыбки.

Её глаза – глубокие, цвета морской бездны, играли хитростью и озорством, а длинные волнистые волосы, цвета тёмного янтаря, лениво струились по плечам и плескались в воде, будто шёлковый водопад. И тут она лопнула хвостом по воде, как повариха венчиком по тесту – и – бац! – втянула Эльсу прямо в прохладные объятия канала, прямо с каменных ступеней, где стояла уже только я, успевшая лишь хлопнуть ресницами.

Верин, недолго думая, выпустила вопль чайки – пронзительный и трепещущий. Я вздрогнула, сбрасывая шоковое наваждение, и бросилась за подругой в канал. Ледяная вода взбодрила! Всё смешалось в вихре воды и звуков: русалки, люди! Хвостатая озорница заливисто хихикала, оттаскивая ошарашенную Эльсу в глубины канала. Та пыталась отбиваться – и ей почти удалось: локоть в лоб рыбины влетел достойно, как удар молотом по наковальне.

Уй! Выглядело это действительно больно. Но у чешуйчатой не было злого умысла – только игра, легкая и жестокая одновременно. Русалки так быстро скучают… А Эльса, как несъедобная и никак не интересная платонически, цель, лишь развлекала эту чешуйчатую проказницу.

Падать в канал с моей стороны, надо признать, было опрометчиво. Я растерялась, и, подумав, что плыть было глупым решением – вынырнула обратно на ступени, стряхнула с себя воду, словно мокрый пёс, и метнула в ту наглую рыбину серебряное теневое заклинание – сеть, что мгновенно связала её по рукам и… хвосту? Ногам? Как это правильно было назвать?

Русалка с воплями недовольства выпустила Эльсу и, как камень, устремилась на дно. Теневая сеть – хитрое заклинание: быстро рассеивается, но на время дезориентирует и туманит разум пленника. Думаю, русалка приходила в себя не меньше суток – заклинание без особого вреда, но с ощутимым неприятным осадком.

Верин уже бодро брассом приближалась ко мне – да, умение плавать не помешает в нашем деле! Погода в тот вечер была благосклонна: теплый весенний ветер трепал зелёные кроны, развевая лианы плюща на ветру, цветы вишни источали медовую свежесть, а воздух был пропитан обещанием новых начал. Мы не стали расстраиваться и, заливисто хохоча, неспешно потопали обратно в Магистрат, оставляя за собой мокрые дорожки, пахнущие тиной и сырой землей – следы нашей неудачи и маленькой победы.

Азгурвальд, хоть и был явно недоволен таким исходом, не смог не сжалиться. Он отправил допрашивать русалку кого-то другого, «через пару дней, когда она точно оклемается», – проговорил он, пряча улыбку. В тот вечер мы потом долго грелись у моего камина и отмывали друг другу запах тины с волос.

Эврен продолжил, медленно, почти лениво, будто рассказывает не хронику бюрократического краха, а сказку у камина – о том, как великан в пижаме застрял в каминной трубе. Только вместо пижамы – красная мантия, а вместо великана – сам великий сенешаль Элериарха, Мастер Образования, Ректор Шарденской академии, Третий Лик Совета – Вараст Дархан собственной персоной. А в роли каминной трубы – Башня Совета.

– Ну и, разумеется, без завершающего аккорда этой мрачной симфонии не обошлось, – сухо заметил Хаэль, вырисовывая в воздухе ладонью нечто, отдалённо напоминающее дирижёрскую палочку. – Дархана тоже пригласили на ковёр. Вот это была свистопляска. с открытой дверью и публикой в коридоре.

Он на секунду замолчал, и в уголках его губ мелькнула тень усмешки – не радости, нет, а той особой разновидности усталой иронии, которой отмечают себя злорадствующие люди.

– Цитирую, – он чуть прищурился, будто вспоминая текст древнего пророчества, на деле же просто передавая слова, от которых пару часов назад звенели даже люстры:

«Какого, простите, праха у вас вообще была открыта колокольня ночью?! И кто, скажите мне. боги, кто её вообще открыл?! Колокол зачарован Рихтаржем Секали лично и не требует никакого вмешательства!»

Последняя фраза, сказанная Эвреном, вышла с интонацией самой Ауриэль – звонкой, в тон выше дозволенного законом, с таким презрением к бездействию, что даже старые портреты в кабинете, должно быть, побледнели и съехали на бок от смущения. Короче говоря, день в Башне Совета выдался не просто шумный – он превышал все допустимые децибелы и ревел как голодный дракон. Воздух звенел от криков и споров, достигнув точки кипения. Воздух вскипятить нельзя, разумеется, но гневу госпожи Тенцзар сегодня это удалось.

В самих стенах сегодня неуютно звенели струны – натянутые, оголённые нервы, в игре на которых звучал протест против самой сути происходящего. Даже часы – те самые, венчающие верхушку Временной башни или Башни Совета, – как будто шли медленнее, тише, словно сами решили от греха подальше не вмешиваться в эту оглушительную феерию бюрократической агонии и мощнейшего государственного провала.

Природа сегодняшней истерики Совета вполне ясна. Но, всё-таки, как же странно слушать, как рушится привычный порядок вещей – не как грохот падающей башни, ошеломляющий простых жителей, а как лёгкое потрескивание льда под подошвой, начинающееся с верхушки. Почти незаметно для народа. Пока ты ещё веришь, что стоишь на твёрдом, живёшь в надёжном государстве – трещина в его фундаменте уже подкралась сзади, как змея, готова тебя подкосить.

Что с пропавшими лигатами, Чернилем и Мотылем? Следов никаких нет. Значит – либо смерть, быстрая и хищная, либо нечто хуже? Работа теневиков или обычных магов? А что, если исчезновение лигатов, пропажа торговцев, кража из лавки и смерть девочки – это один узор на большом, пугающем гобелене? Если кто-то ткёт его втайне, действительно под нашими носами, в самом сердце Совета, в самом сердце Шардена? Или это никак не связано, а просто совпадение? В опасности ли обычные люди? Опасно ли вообще то, что произошло, или это просто череда дурацких событий? В какую сторону двигаться, на что делать упор в размышлениях? Кого искать, кого винить?

– Боги. – я выдохнула, медленно, как будто этим выдохом могла снять с себя усталость, въевшуюся под кожу. Пальцы сами нашли переносицу – нажать, потереть, будто в складках между бровей скрыт пульт от мира, и можно на пару секунд поставить жизнь на паузу. Голова уже гудела: не как набат, нет, – как старый радиоприёмник, настроенный на волну невроза и постоянного шума.

Эврен, не без удовольствия от собственного мастерства повествования, только что завершил ментальную экскурсию по коридорам Башни Совета, где сегодня под арочными сводами и мрамором, царствовала истерика. Он осушил стакан воды – с той торжественной решимостью, будто пил яд, – и откинулся в кресле, вперив в нас взгляд своих чёрных глаз.

– Так, – изрекла Верин с театральной деловитостью, одновременно подхватывая плащ с вешалки и подгоняя себя к выходу. – Это всё, конечно, чертовски занимательно, но ещё минута промедления – и наш прелестный Вальди выкинет меня из Магистрата быстрее, чем я успею сказать «прах».

Она уже застёгивала пряжку плаща, когда добавила, кивая мне:

– Отправь потом тенегласс с итогами, только, умоляю, зашифруй, чтобы ни одна клуша не перехватила.

Я кивнула ей в ответ и потянулась – сладко, с ленцой, как кошка на подоконнике в лучах утреннего солнца. Пусть мир хоть чуть-чуть подождёт.

– Магистр, – вдруг опомнившись, Эльса порылась в своей сумке и извлекла аккуратную – конечно же, красную, – папку, перевязанную ниткой. – Как и обещала. Всё, что у меня есть… на Семерых.

Голос её стал резче, серьёзнее, даже чуть суше. Ни одного смешка. Это было действительно важно. Эврен, тоже вмиг посерьёзнев, кивнул ей – так, будто не просто благодарил за проделанную работу, а принимал долг, переданный с уважением и честью. Он забрал папку и убрал её в зачарованный ящик стола, наложив на тот незаметную, но тяжёлую, запирающую теневую печать. Я вдруг поняла: совсем забыла, что он просил мою подругу об этом. Что там внутри? Так интересно!

– Ирис, – сказала Эльса на прощание, кивнув другу. Медная грива взвилась в воздух, как пламя, и вот – она уже выскользнула за дверь тысяча сто одиннадцатого кабинета. Каблучки звонко застучали торопливым маршем, сопровождаемые воплями Азгурвальда – видимо, Верин-таки открыла оставшиеся четыре тенегласса. Хаэль понимающе кивнул вслед сплетнице и с каменным выражением лица вновь накинул заклинание тишины.

В комнате воцарилось благословенное тягучее затишье, как в рассветный час над Туманным каналом, что был близ Туманной площади. Как вы поняли – когда-то давно Департамент Улиц и Времён, занимающийся еще и наречением улиц, очень любил туманность. Уютный, тягучий покой окутал меня – как в майскую грозу, которая бушует, рвёт и мечет, уничтожая цветы вишни, а ты успел спрятаться и сидишь у окна с кружкой чего-то тёплого, укутавшись в мягкое одеяло.

Талькар, ничтоже сумняшеся, уже успел упасть в освободившееся кресло рядом со мной, сопроводив это движение тонким перезвоном тысячи цепочек и браслетов. Переливчатая россыпь его украшений всегда напоминала мне звон ручейков в весенних садах. Он раскинулся в кресле с царственной небрежностью, закинув ногу на ногу и сцепив пальцы в замок на колене, будто бы в его сегодняшних обязанностях первым пунктом стояло украшать собой пространство. Магистр отзеркалил его позу, и на мгновение они показались мне двумя сторонами одной монеты. Один – стальной и молчаливый, чёрный, как сама ночь, другой – сияющий, как начищенный медный таз, белый и яркий, как день. А я между ними – всего лишь уставшая ведьма с серебром под кожей и множеством вопросов без ответа.

Магистр, хмыкнув, посмотрел на нас с Ирисом, чёрными, как обсидиан, глазами. Глазами, в которых плескалась серьёзность вперемешку с бесконечной усталостью. Я бы даже сказала – не с усталостью, а с тоской библиотекаря при Академии, нашедшего бутерброд между страниц какого-то древнего манускрипта.

Магистр сидел в своём любимом рабочем кресле, так строго и элегантно, словно воплощение благоговейной тишины – не той, что живёт в пустых помещениях, а той, что была наполнена затаённой силой, как в церкви перед началом проповеди. Его чёрная рубашка из шёлка лежала на теле, как вторая кожа – без единой складки – ну, может, только чуть-чуть. Я мысленно скривилась, стыдливо осмотрев свою юбку – моё одеяние к концу дня выглядело так, словно его достали из, кхм, заднего прохода волка.

– Что с лавкой в Молчунах? – первым нарушил затишье Ирис, закрыв глаза. Его голос был ленив и неспешен, как кот, лежащий в солнечных лучах. Как будто мы тут обсуждали, куда сегодня пойти на ужин, а не то, что у нас за пару дней произошёл пятилетний объём преступлений.

– А ты не проверял? – я ещё раз потянулась и скинула ботинки, забираясь с ногами в кресло. Краем глаза удовлетворённо уловила, как Хаэль прищурился, кидая недовольный взгляд на это вопиющее нарушение его порядков, но ничего не сказал.

– В смысле? – откликнулся Талькар, лениво приоткрыв один глаз и тоже потянувшись, последовав моему примеру.

– А, хотя, когда бы ты успел. Что вообще известно об этой краже? Что украли? Когда украли? Ночью, утром? У кого украли, какая конкретно лавка – а то я слышала о том, что обчистили кого-то, только от вас, да и от Эльсы утром. А кого – я даже не знаю.

– Да, ты права, – кивнул друг. – Я банально не успел, да и не стал соваться – воровская чуйка, как выяснилось, не подвела насчёт того, что сейчас везде будет полно лигатов. Знаю не больше твоего – даже не успел ни с кем из своих птичек переговорить, вернулся сразу к вам сюда, как всё выяснил насчёт Мотыля и Черниля. Магистр?

– К сожалению, – Хаэль небрежно повёл плечом, плотно затянутым в чёрный шёлк, как в доспех. – Тоже знаю не больше вашего. Из Совета не высовывался сегодня, да и странно было бы лезть туда без поручения от элериарха. К архонтеру и своим парням среди лигатов тоже решил пока не прибегать. Жду официального направления, дабы не вызывать подозрений – бюрократия, чтоб её. Лигаты оттуда ещё не вернулись – видимо, наученные случаем с Чернилем и Мотылём, решили провести допрос хозяина лавки сразу, не откладывая на потом. Думаю, к позднему вечеру, к моменту пересменки стражи, будет известна ситуация более подробно.

Эврен, не издав ни звука, кивнул чему-то своему, возможно – согласовал сам с собой свой безжалостный внутренний распорядок, и начал выравнивать колбочки тенеглассов, лежавшие на столе. Те были пусты, как постель жены неверного мужа, и одинаково высоки, как ожидания от незавершённых дел. Он выровнял их до миллиметра – будто именно в симметрии скрывается хоть какая-то стабильность.

– Завтра можно будет об этом думать. После отчёта от лигатов. Сейчас в городе крайне неспокойно. Ауриэль поставила на уши всех, кого можно было поставить – на самом деле, удивительно, что сегодня нас с вами, меня и мой Преторий Тени она не стала включать в расследование. Но лучше не вызывать сегодня лишних подозрений. Утром мы не так бросались в глаза, а если сейчас сунемся куда-либо – можно заработать крайне пристальное и ненужное внимание государства к нашим персонам.

Ирис нахмурился:

– Преторий Тени? Это ещё что, Магистр?

Хаэль бросил на него взгляд, полный усталой иронии, как если бы Ирис спросил, почему небо синеет днём, а не в обед. Скривил губы, но благоразумно промолчал, а затем всё-таки посерьёзнел и встал, поправив идеальные манжеты чёрной рубашки. Протянул руку к окну, приоткрыв тяжёлую штору, и янтарный свет только-только начинавшегося заката, лег на его лицо, очерчивая профиль. Странное было зрелище – как будто бы его лицо было слишком грубым для такого мягкого света.

– Внутренний теневой контроль. Игла, прочно вшитая в ткань Шардена, чтобы он не расползся по швам.

Он повернулся к Ирису и продолжил. Я знала про Преторий всё, но не стала вмешиваться в диалог – уж больно удобным было кресло, убаюкивающим. Под влиянием монотонной речи Магистра веки сами прикрылись, и я свернулась поудобнее.

– Суть проста. Я держу сеть. Магическую, чувствительную, сплетённую из ритуалов, совершённых над людьми; и артефактов. Сеть проходит под всеми крупными городами, особенно – на границах Шардена. Каждый, даже самый малозаметный, теневой всплеск – и его отклик доходит до меня через моих людей.

Судя по звуку, он подошёл к столу и одним движением перевернул одну из кожаных папок, лежавших на нём. Под ней – раздался шорох пергамента – тонкий свиток, исписанный. серебряной вязью? Татуировки на моих руках слабо полыхнули теплом, признавая родную магию и явно желая познакомиться с ней поближе. Видимо, то был список доверенных лиц Претория. Написан Тенью? Надо потом расспросить об этом.

– И кто же тебе помогает? – с лёгкой усмешкой спросил Ирис, хотя в его голосе зазвенела нота тревоги.

– Наблюдатели, – просто сказал Эврен. – Их много. Здесь, в Иль-де-Виреле, их нет – так как тут есть я. Наблюдатели – не маги Тени, нет. Но чувствительные – я каждого когда-то отбирал лично и проводил с ними. определённые теневые ритуалы, позволяющие мне, скажем так, контролировать их. Артефакты в их руках, созданные мною, срабатывают при отклонениях, как колокольчики. – я приоткрыла глаза. Магистр указал кивком головы на шкаф со стеклянными дверьми в углу кабинета. Внутри на полках стояло множество обсидиановых кристаллов, которые слабо мигали серебром то тут, то там. – Наблюдатели не вмешиваются. Только фиксируют. Только передают мне информацию. Можно было бы ограничиться просто артефактами – но без надзора их оставлять нельзя, могут элементарно украсть – а теневое защитное заклинание, используемое двадцать четыре часа в сутки, на такое количество артефактов попросту бы отнимало у меня невероятно много сил. Поэтому – я вручил их доверенным лицам, которые находятся в каждом городе Шардена.

– Информацию о теневой магии передают тебе и только?

– Да, только мне, – кивнул он. – Магистр Тени, то есть я, – здесь, в столице, и всего один. Я – по сути своей, Теневой надзор. Я решаю, что – случайность, а что – повод бить тревогу в городе.

Он сел обратно, спокойно, будто рассказал, что ел на завтрак. Но воздух в комнате стал плотнее и почти приобрел осязаемость от шока Ириса.

– А есть ли теневики в других городах, кроме Иль-де-Вирела? И как твои. наблюдатели. определяют, что опасно, а что – обычное теневое заклинание тишины, например? Почему не сделать наблюдателями теневиков?

– Теневиков очень и очень мало, – Эврен скривил губы, как будто слово «мало» само по себе было неприятным. – Их и так было всегда меньше, чем обычных магов. а в последние десять лет вообще ни одного не появилось. Исключение – мальчишка в Академии, которому откликнулась Этерна – надо, кстати, узнать, что с ним. По поводу твоего вопроса – если ты не забыл, по закону Шардена, который многих не устраивает – каждый маг Тени, как и любой другой маг, после отклика того или иного бога, когда магу становятся доступны для исполнения боевые заклинания – проходит процедуру регистрации своего магического отпечатка в Магистрате Внутренней Безопасности. – тут Ирис брезгливо поморщился и понимающе закивал, сопровождая этот жест звоном цепочек.

– Изменить этот отпечаток нельзя – это как твой отпечаток пальца или радужка глаза. Считывается он лигатами элементарно. А по поводу наблюдателей – если даже какой-то теневик шалит, и мои наблюдатели это видят на артефакте – если это незначительный всплеск, малой силы и знакомого отпечатка – об этом не доносят. Если же теневой всплеск большой силы, например, при использовании запрещённых заклинаний теневого, серебряного пламени, либо всплеск неизвестного магического отпечатка – тогда артефакт вместо серебра полыхает красным; и наблюдатель моментально оповещает об этом. И я уже решаю вопрос. Теневиков нельзя делать наблюдателями, потому что случай в Тихом Круге показал всем нам, что далеко не всегда разум перекликается с верностью. Я думал об этом, но. хоть Преторий появился до восстания, видимо, сработала – как ты сказал? чуйка? – и я просто не стал рисковать. Тогда я обосновал это тем, что теневикам будет просто неудобно это делать, и, возможно, артефакты будут конфликтовать с ними, да и ритуал не провести. Но, сам того не зная, в итоге принял самое верное решение, взяв обычных магов на эти должности.

Ирис молчал, явно переваривая услышанное. Я наблюдала из-под полуприкрытых век – Эврен улыбнулся, и в этой его улыбке было больше угрозы, чем в любых словах.

– Я, когда-то, еще на самой заре Тихого Круга. после одного случая, – я поёжилась, кажется, поняв, что за случай положил начало Преторию Тени. Смерть моих родителей. Прошло уже столько времени, а ни я, ни Совет, ни Магистр – никто так и не смог выяснить самого главного. За что их убили? За что? Первые два года этот вопрос не давал мне спокойно спать. а потом. знаете, человек – существо адаптивное, привыкает ко всему. Даже к болезненному неведению, что застряло в груди, как металлическая заноза размером с кинжал.

Голос Эврена вновь прорвался через мои печальные размышления:

– Сам, без разрешения Совета, обучил всех Наблюдателей. Сам расставлял их по местам. Сам создал Преторий. Элериарх была очень недовольна, пыталась мне помешать и поставить меня на место – но я тогда позволил себе дерзость прямо объяснить ей, что к чему, и к чему привело отсутствие должного теневого контроля – её же Асессора и летописца убили у Совета под носом. Я, разумеется, впал в немилость Тенцзар на некоторое время, но Совет более мне не перечил и дал полную свободу действий. Преторий Тени в Шардене не афишируется, но и не скрывается. В любом случае, любому дураку будет ясно, что по всему государству, даже без Претория, были бы расставлены мои верные пешки. Но, к сожалению, или к счастью – ими ничего странного не было зафиксировано, если тебя это интересует. Ни в день самоубийства студентки, ни при пропаже лигатов, ни при краже из лавки в Северных древностях, ни при краже из лавки в Молчунах. Ни-че-го. Ноль. Лишь наложенные теневиками охранные заклинания, безобидные.

Он поднял палец, как будто указывая на невидимую нить над головами:

– Им бы хотелось, чтобы я был просто Ликом Совета. Подотчётным, предсказуемым. Но я не из той породы. Я – один из последних носителей Тени. И если завтра случится что-то по-настоящему страшное, Совет первым прибежит ко мне, как это было после убийства Мирстов.

Он замолчал. Я тихо вздохнула при прямом упоминании смерти родителей. А в тишине прозвучала получасовая песнь-перезвон главных часов Иль-де-Вирела. Ирис озадаченно кивнул, не сводя взгляда с узора на манжете своего рукава. Наверное, думал о том, сколько ещё он не знает, и заодно подбирал украшения к завтрашней вылазке.

– Так, ладно, а лавка Мотыля и Черниля? Они испарились, мы будем дальше что-то с этим делать? Зафиксированы ли какие-то теневые всплески? – наконец спросила я. Горьковатый привкус пыли и пепла, взявшийся внутри при воспоминании о родителях и Северных древностях, перекатывался на языке. – Мы что, просто оставим это искателям?

Магистр посмотрел на меня долгим взглядом тёмных глаз, под которым я вечно чувствовала себя или школьницей, или подопытной. Или и той, и другой одновременно.

– Мы же были там, Мирст. Теневой всплеск был, но это. словно не рука мага, а сигнал украденной Сферы Отклика. Мол, я пропала, друзья, ищите, но больше – ничего вам не скажу. Искатели уже там, дело передали им, это теперь не наша забота. Мы можем подключиться. но давай до того момента, пока нас не обяжут официально – лучше не будем привлекать внимания. Я думаю, Ауриэль, разумеется, обяжет нас повторно вызвать теневой отклик, но теперь уже на предмет пропажи Черниля и Мотыля, но уже точно не сегодня, и, думаю, даже не завтра. Сегодня они допоздна будут разбирать лавку и все Северные древности по кирпичикам, я уверен. А потом – отчёты, донесения, рапорты, согласование всей этой волокиты с архонтером Вэйнтраскаром, потом с Хранителем Закона Рейлтаном, затем – донесение самой госпоже элериарху. а завтра ещё и пятница. А это я еще не доносил ей о нашем визите в лавку до пропажи Черниля и Мотыля – постучался к ней сегодня, но она отослала меня прочь, попросив вернуться завтра. Я был этим крайне недоволен, но, возможно, так даже лучше. Возможно, это затянется и до понедельника, конечно, если не будет объявлен режим повышенной готовности. Но надеюсь, что этого не случится.

Я кивнула, чувствуя, как внутри разрастается тонкая, как паутина, злость. Магия, зажатая в тиски бюрократии! Так, магические аномалии, трупы, пропажи, погромы, пожалуйста, подождите, не расходитесь – сегодня место преступления проверяет этот отряд, потом – вон тот департамент, затем – третье ведомство, далее они передадут официальный запрос в Совет, оттуда – ещё одно официальное письмо третьим лицам. и так десять кругов бюрократического ада, за время прохождения которых можно еще примерно сто раз нарушить закон.

Внезапно в голове щёлкнуло — точно, донесение элериарху о взломе!

– Что мы будем делать с донесением госпоже Тенцзар? – будто прочитав мои мысли, спросил Ирис, подавшись вперёд.

– Да, мы это не обсудили. Нужно знать, какую легенду нам всем необходимо поддерживать. – согласно кивнула я, подперев голову ладонью.

Эврен небрежно провёл пальцами по идеально чистому столу, смахивая невидимую пыль. Потом поднял на нас взгляд – острый, уверенный, как у врача, готового разрезать плоть:

– Элериарху будет передано следующее: никаких всплесков теневой магии, кроме сигнала самого артефакта – это действительно так. Никаких особых знаков. Всё банально – как кража кошелька на ярмарке.

Он сделал паузу, давая словам осесть в воздухе:

– Я написал в отчёте, что обнаружены следы подделки. Поддельное приглашение на вход, позволяющее беспрепятственно открыть феронову вязь. Магических отпечатков не выявлено. Ловкая работа. Возможно, кто-то из бывших сотрудников – один из тех, кому когда-то давали доступ. Уборщица. Ученик.

Ирис присвистнул, пробормотав «и не подкопаешься». Я нахмурилась, посмотрев на Магистра.

– Ты уверен, что искатели и лигаты не начнут говорить обратное? Или что-то, что будет расходиться с нашими показаниями?

– Уверен, – сказал Эврен, медленно, с тяжестью в голосе, как будто укладывал не слова, а кирпичи будущей легенды – Приглашения в лавку Черниль и Мотыль действительно выдавали, много раз – я проверил. Ни лигаты, ни искатели не владеют теневой магией. Они просто не увидят то, что увидели мы. Для них доступны только физические следы. Но не то, что там на самом деле происходило. Они не услышат отклик Тени, не почувствуют, как магия шевелилась в воздухе. Это исключено.

Он облокотился на край стола. В глазах – холодная сосредоточенность и знание своего дела.

– У нас есть только один ход: направить их внимание туда, где оно не вызовет лишних подозрений. Пусть ищут среди тех, кому ранее давался доступ к лавке. Бывшие работники, подмастерья, нанятые уборщицы. Всё, что не касается Совета.

Я чуть нахмурилась.

– Но… если это был кто-то из них, если в Совете есть тот, кто…

– Мы не можем это сказать, Мирст! – перебил он, и в голосе его зазвенела сталь. – Точно не сейчас. Даже если это правда, мы не можем раскрыть карты. У нас нет твёрдых доказательств. Нас просто объявят провокаторами. Или государственными изменниками, а потом – сошлют в Ауланнар. Или просто отправят туда без разговоров. Или сразу убьют и замнут дело, если масштабы грядущего заговора действительно велики. Потому что ни один из них не подтвердит наши слова – они не видят теневые отклики так, как видим мы. Для них это просто дымка. Мы не сможем доказать правдивость своих серьёзных обвинений. И кого обвинять? Весь Совет?

Он выпрямился и снова посмотрел на нас обоих.

– Поэтому сейчас мы говорим одно: была подделка. Кто-то получил доступ. Но. настоящая игра ведётся в тени. Там, где они даже не знают, что надо искать, и что надо искать.

Ирис медленно кивнул, сжав губы.

– И всё это держится на нас. На том, что мы видели. А доказательств этому – никаких.

– Вот почему молчание сейчас – наш щит, – тихо сказал Эврен. – И, если кто-то из нас дёрнется раньше времени, нас сотрут вместе с истиной.

Я поудобнее устроилась в кресле, поближе подтягивая ноги к груди. Какой же всё-таки дикий, нелепый, чудовищный по своей наивности поступок. Взломать лавку с помощью перстня Совета – официального знака доступа через феронову вязь. Перстень! Это же кольцо самого Совета! Зачем? Почему не использовать что-то умное, незаметное – не привлекая внимание к Совету? Можно было пройти сквозь вязь действительно с помощью подделанного приглашения, умному магу бы хватило мозгов это сделать. вообще, способов – десятки. Но вместо этого – тупой, грубый, демонстративный жест. Как будто это не кража, а вызов.

Выходит, кто-то в Совете либо слишком самоуверен, либо чересчур…напуган, раз решился на такой риск? Может Сфера украдена для благой цели? А, может, и то, и другое. В любом случае – это не просто след. Это наглый и бессовестный крик. Кто-то махнул рукой и решил: «плевать, что будет после». И вот это страшнее всего.

Я медленно подняла взгляд на Эврена.

– Шеф, они что, правда думали, что ты не увидишь отклика? – спросила я, не столько у него, сколько в пространство. – Или им всё равно? Может кого-то подставили?

Эврен просто пожал плечами и ничего не ответил, чуть дольше обычного посмотрев на меня – и этого было достаточно.

– А какой вообще был смысл красть Сферу Отклика? Что такого страшного она может натворить в руках теневика? А в руках обычного мага? Это же, по сути. просто определитель магии, какому богу она принадлежит, кто тебя благословил. – я нахмурилась, посмотрев на Магистра.

Хаэль отвёл взгляд – не из стыда, нет, скорее, потому что думал о чём-то, что ему самому не хотелось произносить. Потом заговорил негромко, но чётко:

– В руках обычного мага – да. Сфера лишь отражает магический отпечаток и ничего более. Но если у тебя есть доступ к магии Тени, из которой и были созданы много веков назад все Сферы – она делает гораздо больше. Она не просто определяет. Она. может переписать.

Он замолчал, давая вес сказанным словам. Я молчала тоже, обратившись в слух.

– Сфера отклика работает, грубо говоря, как маяк. Она находит точку соприкосновения между душой мага и её, скажем так, божественным истоком. Обычному магу она лишь показывает – вот ты, вот твой бог, вот твоя магия. Всё просто. Но Тень. Тень умеет не только смотреть, она умеет вшивать. Сшивать. Отрывать и пришивать чужое.

Он чуть склонил голову, голос стал ниже:

– Если использовать Сферу на магах, вводя их, например, в трансовое состояние, можно разрезать связь между человеком и его божественным покровителем. А потом – вплести новую связь. Подменить. Подвязать её к тому, кто будет давать силу взамен воли. Ты получишь армию магов, которые даже не поймут, что стали другими. Они будут помнить свою веру, свои убеждения – но служить новому богу, ничего не подозревая. Или… новому хозяину.

Он посмотрел на меня прямо, и в глазах у него было что-то ледяное:

– И их будет не остановить. Потому что они уверены, что сражаются во имя истины. Сфера – не оружие. Она…как выкройка. И если ты знаешь, как шить… можно обернуть весь мир в новую ткань.

Я сглотнула. Челюсть свело от напряжения, в груди будто щёлкнуло что-то тонкое, как тетива, натянутая на пределе. Боковым зрением заметила, как рядом Ирис побледнел – по-настоящему. Так, как бледнеют только в момент, когда шутки заканчиваются, и ты впервые по-настоящему осознаёшь: да, мир может быть не только несправедливым, но и. несправедливо необратимым.

– Это всё, что можно сделать с помощью Сферы Отклика? – хрипло спросила я. – Откуда ты вообще это знаешь? Я впервые об этом слышу, Магистр!

Эврен на секунду закрыл глаза, будто боролся с какой-то мыслью, раздумывая, стоит ли её озвучивать. Потом заговорил – тихо, глухо, устало, как если бы высекал слова из камня.

– Потому что я вырос на этих знаниях. Потому что в нашей семье их передавали, как в других – фамильные перстни или предания о героических битвах.

Он посмотрел на меня, в голосе не было хвастовства – только тень чего-то горького:

– Мой отец тоже был Магистром Тени. До него – мой дед. Этерна определённо, по какой-то одной ей известной причине, любит нашу семью. Мы, Хаэли, – не просто теневики, которые дорвались до высокого чина. Мы были хранителями того, что лучше никогда не доставать на свет. Всё, что касается божественных откликов, теневых артефактов и прочей гадости – всё это было испокон веков было частью наших хроник. Я знал о Сфере Отклика всё, ещё до того, как увидел её впервые в жизни. Она – один из самых сильных теневых артефактов, единственный, который может натворить непоправимые вещи. Например, с её помощью можно ещё лишить человека магии. просто. извлечь её, как яд из раны. Только магия при этом умирает – и вместе с ней часть души. Можно просто вытянуть из неё неоформленную магию Тени, подчинив своей воле, стать сильнее. изменить магический отпечаток или вовсе его стереть.

Я слушала – и чувствовала, как что-то во мне смещается. Будто мир вдруг накренился. Как будто трещина пробежала по стеклу бытия – её ещё не видно, но достаточно одного лёгкого касания, чтобы всё рассыпалось. Если магию можно переписать, то… кем ты становишься после этого? И останется ли в тебе хоть крупица настоящего тебя?

– Охренеть. – пробормотал Ирис, потирая ладонями лицо. – И эта дрянь стоит на каждом входе в город и в Академии? Почему нельзя, блин, было создать не теневой артефакт?!

Я сжала кулаки. В воздухе стояло ощущение, как в лесу перед ливнем – пока ещё тихо, но лесные жители уже попрятались, затихли, зная, что грядёт буря.

– Почему мы подозреваем именно теневиков? – прищурилась я, стараясь удержать голос спокойным.

– Потому что, трава в капюшоне, если бы ты слушала меня внимательно две минуты назад – обычный маг ничего с ней сделать не сможет. Это как пытаться схватить воздух – Сфера откликается только на теневую магию. Только теневик может почувствовать эту магию и управлять ею, – парировал Эврен, тоже прищурившись в ответ. Его взгляд скользнул по мне, как солнечный отблеск по лезвию. Опасно, насмешливо, почти игриво.

Обстановка была разряжена. Затишье перед бурей улеглось, я не удержалась – показала ему язык, как в детстве, когда хотелось уколоть кого-то без злобы. Ирис прыснул, отводя взгляд, а Эврен, чёрт бы его побрал, лишь вскинул брови с таким видом, будто я написала на стене Башни Совета ругательство. На мгновение между нами проскользнула тонкая и зыбкая связь – та самая, что возникает между теми, кто живёт на острие ножа и хранит в себе тяжёлые, запретные тайны, о которых совершенно нельзя никому рассказывать. Я глубоко вздохнула, пытаясь прогнать это тягостное чувство.

– О, а девочка? Студентка? Та, что сбросилась с колокольни Академии, – после недолгой заминки, переварив услышанное и обсуждённое, оживился Ирис, как бы между делом вспоминая; но я уловила в его голосе нотку грусти. Он не любил, когда юные умы, да и в целом люди, тонули в безысходности, особенно – если всё завершалось плачевно.

Эврен жестом подозвал Ириса подойти. Талькар с азартом вскочил и встал рядом с Магистром – тот уже, пробормотав короткое заклинание, извлёк из своего зачарованного ящика стола дневник Лианы Тарен, который получасом ранее ему вручила Эльса. Он раскрыл его, и Ирис восторженно склонился над страницами, исписанными торопливым, нервным, подростковым почерком. Я наблюдала, как друг хмурит тёмные брови и беззвучно шевелит губами, пока его цепочки на шее совершали виртуозную пляску практически у идеального носа Хаэля. Тот поморщился, но ничего не сказал. Удивительно! Чудеса сдержанности.

– «Он видел», «он сказал, что я.», «он приходит.», – тихо бормотал Ирис, бегая глазами по исписанной бумаге. Затем захлопнул дневник, возвращая его Магистру, поправил белые пряди волос и изрёк, направляясь обратно, – Что это за х. неприятность такая? Кто такой этот «он»? – поморщился друг, приземляясь обратно в кресло рядом со мной.

– Эльса сегодня опросила её соседку по комнате, Айлин – родителей, – спокойно сказал Эврен, временно игнорируя вопрос Талькара. – Соседка ничего особо дельного не сообщила – только то, что Лиана действительно начала отдаляться, стала нервной и испуганной. Мать с отцом утверждают тоже самое, что в последних письмах поведение стало. иным. В тексте её писулек домой сквозила потерянность, нервозность, испуг. А потом – тишина. Как перед штормом. И шторм, к сожалению, её настиг. Насчёт «он» – это большой и большой вопрос, который нам только предстоит выяснить. Неизвестно, доберутся ли до этого искатели. Кстати, единственное, что сегодня элериарх спешно поручила мне обследовать – теневые отклики у несчастной колокольни. На этот раз нанесём ей официальный визит. Завтра утром отправляемся, Мирст. Сейчас там снова обыскивают каждый сантиметр лигаты, искатели и вообще все, кто имеет хоть какое-то отношение к страже.

Я кивнула, почти с благодарностью. Теневые отклики – отлично. Хоть что-то, что теперь можно сделать, не прячась под маской библиотекаря Розы.

– А мне? – притворно обиженно спросил Ирис, и в его голосе проскользнула лёгкая ухмылка, как будто ловкий солнечный зайчик скользнул по клинку.

– Ты нарываешь всё, что есть о краже в Молчунах. Что за лавка, кто держит, что украли, что говорят в самих Молчунах. Но смотри не вляпайся во что-нибудь, и лучше не попадайся лигатам – мы всё еще не можем доверять никому из них, даже несмотря на то, что ты Асессор. Я подозреваю, что стражники определённо замешаны во всех, без исключения, происшествиях – особенно, судя по твоим словам о том, как спокойно они вышли из лавки Мотыля и Черниля. Но пока это только мои домыслы, нужно обдумать серьёзнее, как подобраться к ним. Тебе, кстати, элериарх дала поручение?

– Обожаю, когда ты проявляешь заботу, – выдохнул он лукаво, и цепочки на его запястьях звякнули, будто в подтверждение. – Да, поручила, на завтра – я поэтому и пришёл позже всех. Поручила тоже самое, что и ты, Магистр. – Талькар ухмыльнулся. – Но. посмотрим, что я найду, и исходя из этого я уже буду решать, кому больше правды рассказать. Вдруг выяснится, что за всем этим ты стоишь?

Эврен кинул на меня быстрый взгляд и лишь согласно хмыкнул, игнорируя острую подколку Ириса. И, щёлкнув пальцами, зажёг неяркие магические светильники в кабинете, которые залили пространство тёплым оранжевым светом, играя бликами на дереве мебели. Вот это да! Мне для этого заклинание требуется, а он так виртуозно колдует невербальным способом. Я завистливо вздохнула, а кошка на душе лениво царапнула моё нутро своей когтистой лапкой.

От света стало уютнее – и желание свернуться калачиком, вызванное тяготами и сложностями сегодняшнего утра, в этом кресле становилось всё навязчивее. Желанию этому было сложно сопротивляться, и я тихо зевнула, совсем не грациозно, ещё сильнее подтянув ноги к груди и обняв их – благо, длинное платье представляло возможность сделать это достаточно целомудренно. Однако, Хаэль всё равно смерил меня колючим взглядом с лёгкой ноткой недовольства, мимолётно проскользнувшей внутри этой чёрной бездны.

Туманная площадь за окном уже потихоньку начала синеть к вечеру – осень, темнело рано. На форпосте горизонта закат уже обещал быть незабываемым и ярким, аккуратно, ненавязчиво раскрашивая небо багровыми всполохами. Мы умолкли, и, словно сговорившись, все обратили свои взоры к окну, на котором Магистр щелчком пальцем раздвинул тяжёлые портьеры. Вон мои «Пеплотравы», в которых тоже уже Торш зажёг светильники, унылые чёрные ленты и флаги, развевающиеся на ветру.

В кабинете тысяча сто одиннадцать стало еще тише, словно каждый из нас боялся нарушить звуком своего голоса очарование закатного солнца. Впрочем, а что ещё было обсуждать? Догадки? Версии? Пока что у нас, к великому сожалению, слишком мало вводных данных для этого, но много пищи для размышлений, что радовало. Мы молчали – и тишина эта пахла бумагой, пеплом и тисом, и чем-то древним, что просыпается только в полутонах между назревающими планами, рассуждениями, которые повисали в воздухе, не находя путных доказательств. Безмолвие среди нас троих было комфортным, лишь изредка нарушаемым звяканьем цепочек Ириса, сидевшего рядом, да звуком кожи об кожу – Магистр потирал ладони друг об друга, размышляя о чём-то.

О, как же важно – уметь молчать. Молчать не просто прикусив язык, а именно – молчать так, чтобы воздух не дёргался от неловкости, чтобы ни один из присутствующих не начал лихорадочно соображать, чем бы заполнить паузу в разговоре. Уметь молчать вместе – это искусство. В каком-то смысле даже магия.

Молчание – это не антипод речи. Это её форма. Более тонкая, более опасная, более честная. Потому что слова можно выстроить, как декорации: поправить, отредактировать, покрасить в более приятные оттенки. А молчание – оно распахивает душу. Оно сразу выдаёт всё: раздражение, любовь, усталость, презрение. Молчание – это когда ты уже вроде всё сказал, но голос для того, чтобы сказать ещё немного, тебе больше не нужен. Именно в молчании проверяются связи. Потому что, если между вами повисла тишина, и никому не надо её затыкать – значит, между вами есть доверие. Доверие глубокое, как корни старого дерева. Когда никто не боится быть скучным, странным, недостаточно остроумным. Когда ты знаешь: тебя слышат, даже если ты не говоришь. Есть особый сорт людей – редкий, почти вымерший – с кем можно молчать часами, и это будет разговор. Молчание с ними – как погружение в горячие воды – успокаивающее, расслабляющее. Молчание – это тоже форма близости. Тонкая, зыбкая, настоящая. Словно прикосновение души – без рук, без слов, без нужды объяснять.

Вот, например, Ирис. Со стороны кажется – молчит, потому что в его голове вечеринка: менестрель играет на лютне, девы танцуют в его честь, а он стоит в центре, блистая улыбкой, и спрашивает себя: «А не слишком ли я хорош для этого мира?» Шучу. На самом деле, если бы сейчас заглянуть в его мысли, там, вероятно, царило сейчас настоящее детективное расследование. Ирис Талькар, каким бы нарядным, острым на язык и легкомысленным он ни казался, всегда умел думать быстро, глубоко и всегда видел больше, чем другие люди.

Наверняка сейчас он прокручивает в голове все детали. Кто имел доступ к фероновой вязи лавки Мотыля и Черниля? Могли ли просто подставить кого-то из Совета? Если так, то кто мог передать перстень и кому? Кто мог выкрасть его? И главное – кому выгодно было оставить именно такой след. Какова конечная цель?

Иногда мне казалось, что Ирис носит все эти цепи, кольца, браслеты и кучу других украшений не ради красоты – а как маску. Чтобы никто не догадался, насколько он точен. Насколько расчетлив. Он может быть человеком-праздником, если надо, – но под мишурой всегда прячется стальной каркас. Что ж. В такие моменты – особенно приятно, что он с нами. Талькар порой становился настоящим спасательным плотом в нашем с Эльсой унылом болоте самокопания и экзистенциальных стенаний. Верин, конечно, та ещё хохотушка-веселушка – бриллиант на красных каблучках и по совместительству генератор хаоса, – но, если унюхает во мне хоть тень меланхолии, можно считать, что день насмарку. Подхватит этот настрой, как воробей крошку – весело, быстро и с непредсказуемыми последствиями.

Однажды мы с ней и Ирисом решили устроить ночёвку у меня – из разряда «просто поболтать, выпить по бокальчику, лечь пораньше». Ага, сейчас. В итоге, когда Ирис свалился спать, мы выбрались наружу и просидели до рассвета на крыше, закутавшись в пледы, и вели, как нам тогда казалось, философский диспут вселенского масштаба. Где границы свободы воли? Зачем люди вообще влюбляются? Почему бальзамы и масла для волос всегда заканчиваются быстрее, чем шампуни?

А в это время Талькар, благополучно храпя на моём диване, издавал такие звуки, будто пытался сыграть оркестр носом. Но под утро проснулся, обнаружил пустую кровать в спальне и, конечно, сразу вообразил самое худшее: нас похитили, убили или, упаси Этерна, увезли в какой-нибудь мрачный культ с чтением мантр и расписанием на месяц вперёд.

Он носился по дому, как гончая на горячем следу, отправил тенегласс Магистру, заглядывал в шкафы, чуть не проверил духовку. А мы – мы в этот момент лежали на холодной крыше, вдвоём, с последними силами обсуждая бренность бытия, и делили последнюю каплю бабушкиного вина. По бокам нас преданно маячили две пустые бутылки, словно памятники нашему философскому краху. Потом он нас нашёл, весь на взводе, с растрёпанной прической и глазами, полными отцовской тревоги.

И как давай на нас ворчать! Что, мол, вы с ума сошли, нельзя же так пугать нормального человека! Хотя, откровенно говоря, ничего нормального в нём в тот момент не было – особенно с одним тапком на ноге. Второй он, кажется, кинул в штору от волнения.

Но с тех пор мы хотя бы оставляем ему записки, если решаем залезть на крышу и снова побеседовать о вечном. В конце концов, у каждого свои ритуалы: кто-то медитирует, кто-то варит травяной чай. а кто-то лежит пьяным на крыше, глядя на рассвет и делая вид, что понял смысл жизни.

Магистр – другой случай. Он всегда молчит так, как будто молчание – часть древнего ритуала. Вот потирает ладони – может, пытается поймать ускользнувшую мысль. Или решает, с чего начать разбирать хаос, который теперь зовётся его работой в Совете. Хотя он как будто бы прямо и не скажет, жаловаться не будет, конечно же. Он, конечно, никогда прямо не скажет, что устал. Не пожалуется. Не перекатит в голосе тень горечи – и не потому, что не чувствует, а потому, что считает это недопустимым. Он – тот самый, кто научился не просто подавлять чувства, а декларировать их в пределах, допустимых для какого-то, одному ему известного, внутреннего регламента. Ни разу не слышала от него никаких жалоб, даже после восстания Тихого Круга. Даже тогда, когда он своими руками убивал своих же друзей.

Даже его молчание как будто прошло три стадии редактуры, прежде чем стать частью атмосферы комнаты. Он такой, зараза, бюрократически выверенный, как формулировка Совета в одобренных документах.

А я. Я молчу, потому что, пожалуй, в эту секунду впервые за весь день никто не пытается возложить на меня судьбу Шардена. И что больше сегодня, надеюсь, не придётся обсуждать самоубийство, кражи и другие проблемы Иль-де-Вирела – на данный момент эта мысль пахла самой настоящей роскошью. Как чашка кофе в одиночестве на террасе, украденная у тёплого, июньского, раннего утра. Как вкусный, вредный бутерброд в три часа ночи без лишних свидетелей. Как возможность полежать и не быть нужной никому хотя бы минуту.

Всё было хорошо, пока Ирис не чихнул, громогласно разрывая уютную пелену тишины, накрывшую тысяча сто одиннадцатый кабинет мягким, тёплым одеялом.

– Будь здоров, – буркнула я, неохотно разлепляя веки.

– Спасибо, – тот шутливо поклонился, бряцнув своими цацками. Иногда мне кажется, что ещё немного и он себе в волосы начнёт цепочки заплетать.

Магистр вздохнул, потёр лоб и оглушительно хлопнул в ладоши, чем окончательно сбросил мою милую, тихую, очаровательную ленность. Я вздрогнула от громкого звука и вопросительно воззрилась на Хаэля – тот кинул взгляд на – конечно же, чёрные с серебром, – наручные часы, а затем – на нас.

– Можете идти, – кивнул он. Я лениво выползла из кресла и зашнуровала ботинки. – Талькар, завтра жду тебя в девять – не отправляйся в лавку сразу, лучше дождёмся официального донесения от лигатов с подробностями дела, это будет всяко быстрее, чем ты будешь наобум разбираться.

Ирис кивнул и, подхватив своё пальто, подал мне мой плащ.

– Мирст, – Эврен бросил в меня кинжал в виде своего взгляда. Острый, хищный, без возможности уклониться. – Задержись на пару минут.

Я почувствовала, как спина покрылась холодком – будто ветер неосязаемым касанием прошёлся по позвоночнику. Кивнула Ирису: иди, мол, друг, иди. Он вскинул густые брови, словно хотел возразить, но не стал. Просто коротко кивнул Хаэлю и вышел, прикрыв за собой дверь так бережно, будто оставлял меня в комнате с чем-то невероятно хрупким.

Я поправила плащ, который успела накинуть на плечи – почти автоматически, как солдат перед выговором, – и вопросительно посмотрела на Эврена. Что я натворила? В чём провинилась на этот раз?

Он встал. Не просто поднялся с места – а внезапно вырос, словно тень в зените, заполняя собой всё пространство между нами. Обогнул стол, неторопливо, будто отмерял шагами моё оставшееся время перед казнью. Опёрся спиной и ладонями на край столешницы. Спокойно, с угрожающей неподвижностью змеи перед броском.

– Айлин, – произнёс он, и я вздрогнула. Будто кто-то коснулся не моей кожи, а напрямую имени. Той части меня, что пряталась под всеми слоями внешней колючести, которая прикрывала чувствительное нутро. – Я утром как-то слишком спустил тебе с рук твою выходку, не находишь?

Я вспыхнула. Пламя стыда моментально разлилось по щекам алыми всполохами. Прах… я думала, мы это уже забыли, как-то проскользнув между упрёком и прощением. Он продолжал, не повышая голоса, но каждое слово било меня, как пощёчина:

– Хоть я и отнёсся с пониманием к этому, и твои подозрения, конечно, имели место быть. Да, ты проявила большую внутреннюю силу, я не спорю. Я горжусь тем, что смог воспитать в тебе это – и как наставник, и как недолго пробывший в шкуре твоего опекуна. Но если бы я действительно был тем, кто за всем этим стоит? Пепельница ты глупая, неужели ты не подумала, что я мог бы тебя просто элементарно сжечь в мгновение ока?

Я опустила взгляд. Проклятая тень. Он был прав. Конечно, я не думала. Я только чувствовала – и бросилась, как бросаются с обрыва. Безрассудно, быстро, не думая о последствиях. Кто бы среагировал быстрее? Я, с натянутой тетивой и пустотой в голове? Или он – с магией, что не нуждается в представлении, с тенью, что может испепелить в мгновение ока?

«Дура, дура», – шорохом ветра пронёсся глас совести в голове, позволяя своему другу – стыду – с аппетитом поедать грудную клетку, как ливень— нежные лепестки цветущей вишни. Зачем я вообще пошла на такое? Ради чего? Ради справедливости? Или потому что боялась. чего?

Он всё ещё смотрел на меня. Его взгляд был ледяным светом луны на воде – спокойным, но слишком проницательным. От него не укрыться.

– Но твоя смелость не отменяет того факта, – продолжил он, – что то, что ты сделала, недопустимо даже по иерархии. Ты всё ещё моя подопечная, а я – твой куратор. Который отвечает за твою дурную голову своей головой. Ты понимаешь это?

Я кивнула, едва заметно. Слова не проходили через горло. Внутри клокотала стыдливая смесь вины и чего-то… детского, уязвимого. Как будто я снова, в очередной раз провинившаяся, стояла перед наставником Райсом в Тихом Круге – только вместо его гнева передо мной был лёд Магистра. Холод, от которого горит кожа. Я хотела сказать, что жалею. Хотела – но не могла. Горло сжалось. Сердце билось в груди, как птица в клетке. Он был прав.

– Понимаю, – хрипло сказала я, гордо вскинув ту самую дурную голову, будто это могло скрыть тот колкий жар, что поднимался от шеи к скулам. Обсидиановые бусинки в моих волосах звякнули, как упрёк. Я хотела выглядеть уверенной, хотела быть камнем – но, кажется, была всего лишь комком пыли, что издалека лишь смахивал на камень. – Но я бы сделала это снова. И снова. Магистр, если не я, то кто бы тебя раскрыл, если бы это действительно была твоя рука?

Слова мои прозвучали отчаянно твёрдо и наивно, но внутри всё дрожало, как огонёк свечи в ураган. Всё же он знал, знал, что я пошла бы на это ещё раз. Смотрел сквозь меня. И если бы захотел – разве не раздавил бы меня утром, как назойливое насекомое?

– Пойми, Мирст, твои методы. весьма и весьма специфичны. Ты могла бы просто поговорить со мной, – его голос был не обвинением, но резал без ножа. Холодный, точный, лишённый ненужной, несдержанной злобы. – Думаешь, я не согласился бы?

Я хотела отмахнуться, усмехнуться, спастись, скрыться в остроте и шутке, как в доспехе, но сдержалась. Потому что он был прав. Больнее всего было слушать правду, когда она звучала спокойно, без симфонии крика и оскорблений.

– Поговорить? С потенциальным государственным изменником? – я вспыхнула, как спичка, подбирая Велатр и колчан со стрелами у подножия кресла, на котором я провела последние пару часов. О, наверное, было некстати хвататься за лук в тот момент, когда в диалоге меня начали отчитывать за манёвр с оружием. Я чуть опустила лук – ни в коем случае не в жесте капитуляции, а всего лишь в попытке выглядеть менее агрессивной. И более… дипломатичной, да. Эврен молча наблюдал. Ни укоризненного вздоха, ни саркастичного высказывания. Только этот взгляд. Холодный и ровный, как шёлковая лента, туго перетягивающая ножны кинжала.

– Я не так глуп, как ты считаешь. Тебе действительно кажется, что я не ожидал от тебя такого? Я тебя знаю, Мирст. Я догадывался, что ты выкинешь что-то подобное. Но если ты в следующий раз направишь на меня оружие, не разобравшись – я не буду разбираться тоже.

Я вскинула глаза. Не от страха – от внезапного, колкого, постыдного укола. Он не угрожал. Он предупреждал меня.

– Если бы ты был замешан, мне пришлось бы.

– Возможно. Но ты не подумала, что даже если бы я был виноват, твоя стрела ничего бы не изменила. Ни во мне, ни в системе, ни в том, что происходит сейчас в Шардене.

Он шагнул ближе, ровно настолько, чтобы слова, приправленные ароматом пепла и тиса, касались меня ритуальным шлейфом. Я посмотрела на Магистра, снизу вверх.

– Ты могла поговорить со мной. Ты могла просто подозревать – что было бы самым верным вариантом. Собрала бы доказательства, предположения, улики – и только после этого предъявляла претензии, имея обоснование. Но вместо этого ты решила просто выстрелить. И даже если бы я был виновен – ты думаешь, у меня не было бы преемника? Не было схем, дополнительных планов, защиты? Ты бы просто умерла зря. И, что хуже, убила бы зря.

Я слушала, и всё во мне съёжилось. В голове возникло непрошеное воспоминание о том, как я сожгла тех, кто убил моих родителей. Меня, казалось, вывернули наизнанку, выставив на всеобщее обозрение все мои страхи и травмы. Хотелось спорить, но язык был тяжёлым, как двуручный меч. Хотелось бежать. Или раствориться. Или… просто чтобы он не смотрел так.

– Айлин, ты умна. Но ты не всегда выбираешь умные решения.

– Да ладно, – пытаясь бахвалиться, фыркнула я. Но голос прозвучал отчаянно, как у человека, висящего на обрыве и надеющегося, что собственный голос отвлечёт его от животного страха. – А что я должна была сделать? Прийти, поклониться и спросить: «Извини, Магистр, а ты случаем не устраиваешь государственный переворот? Просто интересуюсь, на всякий случай».

– Лучше бы ты так и сделала. – сказал он без иронии в голосе.

И в эту секунду я поняла: он бы действительно ответил. Он бы не солгал мне – вот только вопрос в том, осталась бы ли я жива после его ответа. Мои доводы, мой пыл, моё праведное возмущение – всё тотчас осыпалось, оставляя после себя лишь горькое послевкусие стыда. Горько, словно мне пепла на язык насыпали. Я ошиблась. И мне это не простится – но вот что хуже – то, что я сама не могла себя простить.

– Айлин, – выдохнул он. Голос Эврена стал тише, и он сложил руки на груди. Мягкий свет магических фонарей контурной подсветкой очерчивал его силуэт сзади, создавая отчасти религиозную картину. – Если ты хочешь играть в политику – играй по взрослым правилам, не руби с плеча. Здесь не Тихий Круг, где на многое мы закрывали глаза. Здесь Совет, государственный уровень, не детские игрушки. Шаг в сторону – и тебя не просто поймают, тебя сдадут, и ты окажешься виноватой. Даже если бы ты выстрелила – как бы ты отвечала за то, что убила Магистра Тени? Как бы ты доказывала мою вину? Что ты бы делала? Гнила бы в Ауланнаре, Айлин. Тебя бы уже везли туда, без суда и следствия. – он развернулся, направляясь к своему креслу – на этот раз к тому, что стояло у окна. Там, за стеклянной прохладной гладью, уже вовсю разгорался кроваво-алый закат, отбрасывая золотые тени на стены домов. – Жду тебя и Верин, если у неё будет возможность, завтра в девять. Ты всё сказала? – бросил он на ходу, не оборачиваясь.

Я кивнула, но он не мог этого видеть. И потому пробормотала, подхватывая Велатр:

– Да. До завтра.

А потом вылетела из кабинета, как испуганная птица. Захлопнула за собой дверь слишком резко – и лишь тогда позволила себе вздох. Глубокий. Судорожный. Пальцы дрожали, лук чуть не выскользнул. Я провела ладонью по лицу. Виски стучали. Как же стыдно. Как же горько. А в голове всё звучало только одно:

«Прости. И спасибо, что не выстрелил в ответ.»

– Всё? – раздался тихий голос чуть поодаль. Я вздрогнула – не потому, что испугалась, а потому что думала, что Талькар уже давно ушёл.

Но нет – Ирис ждал меня, опершись плечом о стену у лестничного пролёта. Руки в карманах пальто, лицо спокойно, будто он просто прохлаждался на вечерней прогулке, а не стоял в ожидании, пока Магистр Теней закончит меня разбирать на части.

– Сколько ты тут стоял?

– С тех пор, как он сказал: «Мирст, задержись». Дальше было понятно – без бурь не обойдётся. И, конечно, мне жутко интересно, что он там тебе наплёл.

Он оттолкнулся от стены и подошёл ближе.

– Ну? Он тебя сжёг или пожалел?

– Пока что пожалел. Но я, честно не знаю, что из этого хуже. Не особо хочу говорить о причинах. – я выдохнула и закрыла глаза на миг, будто тень за веками могла стереть остатки разговора. – Я не права. И он, как всегда, был прав. И я. хочу куда-нибудь, где нет этого ощущения проваленной словесной баталии и стыда.

Ирис, кажется, впервые за вечер перестал шутить и серьёзно посмотрел на меня, накинув мне капюшон плаща на голову.

– А давай-ка пойдём в «Пеплотравы». Посчитаешь выручку, успокоишься, заберём Торша – он же сегодня вместо тебя? Отправим тенегласс Эльсе, справимся о её делах с Вальди, может, он уже перестал её мучить. Да и сто процентов ей тоже дали какое-то архиважное задание на завтра. Потом – к тебе. Всем вместе. С тебя – чай, можем просто уютно помолчать.

– С меня чай, подушки и окно настежь. Пусть весь сегодняшний день выветрится. – я тронула его локоть с благодарностью. – Спасибо, что ждал. Я думала, ты давно ушёл домой.

– Я всегда тебя жду. Ты просто не всегда выходишь. – он лукаво улыбнулся одним уголком губ.

Мы вышли на улицу, и вечер, словно разлитый чай из душистых трав, шёл вместе с нами, окрашивая мостовую в теплые, не совсем реальные оттенки. Воздух был настоян на шалфее, чей аромат разливался сегодня отовсюду, цветах пустырника и чуть-чуть – на предвкушении грозы, той, что собирается где-то далеко, но ещё не решилась подойти. Аромат этот в атмосфере стоял густой, как сироп, с лёгкой горечью травяного дыма, что будет парить над Иль-де-Вирелом еще два дня, пока люди будут жечь шалфей в дань памяти Лиане Тарен.

«Ты могла просто поговорить. Я бы ответил. Тебе бы ответил.»

Вот оно. Вот где кольнуло. Не в упрёке. Не в угрозе. Не в холодном, почти безразличном: «если направишь оружие – не буду разбираться тоже». А в том, что он бы ответил. Он бы мне ответил. Какого праха, что я пыталась этим гипотетическим выстрелом доказать? Что сильная? Что способна? Но ведь я чувствовала. Я знала: это не он. И всё равно натянула тетиву.

«Как бы ты отвечала за то, что убила Магистра Тени?»

А ведь я не знала ответ на этот самый разумный вопрос. Потому что я не думала. В первый раз за долгое время я действовала не как та, кто знает цену словам и действиям. А как испуганная, загнанная в угол злобой, глупая девчонка, которая только среагировала, но не поняла, что действует безрассудно.

Стыдно?

Да, стыдно. Так, что в горле вяжет. Так, что хочется свернуть в первый же переулок, закрыть лицо ладонями и просто исчезнуть, если такое возможно. Ирис что-то бормотал рядом, но я не слушала – прошлась пальцами по холодному металлу лука, перекинутого за спину. Прах. Как же стало неуютно в собственном теле.

«Ты не всегда выбираешь умные решения.»

А ведь я гордилась этим. Своей интуицией, своей независимостью, своим правом действовать по-своему. Но иногда… иногда это не храбрость, а глупая самоуверенность, вера в своё бессмертие. Глупая, острая, шальная как стрела, пущенная без прицела.

«Если ты хочешь играть в политику – играй по взрослым правилам, не руби с плеча.»

Он ведь не просто говорил. Он учил меня, дуру. Как тогда, когда впервые показал, как серебро тени скручивается в щит. Как в первый раз не сразу остановил, когда я сделала ход против на Совете. Он всегда давал мне возможность ошибиться, и потом учил. Я глубоко выдохнула.

Слишком поздно извиняться – и слишком рано говорить о себе настоящей. Но не слишком поздно переосмыслить произошедшее, чтобы впредь быть хоть чуточку умнее.

– Ты слушаешь вообще, Мирст? – спросил Ирис, тронув меня за плечо.

Я моргнула, возвращаясь в Иль-де-Вирел, в багровеющее небо, в привычные, пыльные, пахнущие травами улицы.

– Да. Прости. Просто… мысли.

Где-то вдалеке звякнули колокольчики на повозке с вечерним молоком, и Ирис буркнул:

– Снова эти коровы. Клянусь Этерной, они вообще когда-нибудь отдыхают? Зачем вообще привозить молоко и утром, и вечером? Неужели одного раза в день недостаточно?

Я усиленно закивала, соглашаясь и сбрасывая наваждение унылых дум. Талькар отвлёк меня, и под беседу ни о чём и обо всём сразу, мы шли знакомой дорогой к «Пеплотравам» – моей лавке, что вечно пахла сушёными корнями, синегривкой и, конечно, кристальными булочками. Скорее всего, булочки стали обедом Торша.

Как только мы, свернув на улицу Скрипущих Фонарей, подошли к «Пеплотравам» – закат окончательно раскинулся над крышами Иль-де-Вирела, будто прорвался сквозь ткань синих сумерек, жадный, живой, оглушительно дерзкий. Небо вспыхнуло – не нежно, не поэтично, а так, как вспыхивает последняя искра в сердце мага перед смертью: багряно, рыже, лилово, с тяжёлым золотом по краям облаков, словно кто-то вылил кровь и мёд в одну чашу и разлил её длинным, бессовестным мазком по горизонту.

Башни, карнизы, балконы и даже вывески – всё окрасилось этим бешеным, нереальным светом. Камень под ногами заиграл медными отблесками, как драгоценный металл под толстым стеклом, а стёкла окон сверкали как рубины – ласковое, но яркое, тёплое касание солнечных лучей заставляло их переливаться багрянцем.

Я остановилась на секунду, чуть приподняв подбородок, будто впитывала закатный свет кожей, в надежде сохранить его до следующей весны.

– Знаешь… – пробормотала я, всматриваясь в яркое зарево, что отражалось даже в главных часах Иль-де-Вирела на Временной башне, которую мы покинули пять минут назад. – Иногда мне кажется, что такие яркие закаты – это извинение дня за всё, что он натворил.

Ирис взглянул на меня, затем вверх, прищурившись. Его белые волосы казались рыжими в этом нереальном свете.

– А по мне, так это просто пародия на пожар. Город горит, только красиво.

– Цинично.

– Отчего же? Весьма поэтично.

И мы вошли в лавку, а за нами – луч заката, цепляясь за край двери, ещё миг держался на пороге, словно хотел тоже войти. Но остался снаружи, затухая – кроваво, достойно, с последним бликом надежды. Ловец ветра на двери звякнул, и в «Пеплотравах» тотчас стало немного теснее – от закатного тепла, от наших шагов, от энергетики дня, которую мы принесли с собой – и та, расправив крылья, уютно устроилась среди флакончиков, сушёной травы и мешочков.

Лавка встретила нас привычным полумраком, который был освещен сотнями маленьких магических огоньков и разномастными лампами. Воздух был насыщен до практически осязаемой густоты: шалфей, мускат, календула, капля уксуса, еле уловимая нота кристальных булочек и корицы – Торш, видимо, опять грел себе обед прямо на подставке для отваров.

Торш поднял серую голову от книги заказов и, заметив нас, громко фыркнул, шевельнув ушками на макушке – от радости, естественно. Его смешной передник в горошек был поверх измазан какой-то зеленью, выделявшейся пятном, а нос был в пыли каких-то трав.

– Ну наконец-то! – театрально воскликнул он, отряхивая лапы о передник и вытирая нос. – Я уж начал думать, что вы окончательно продались Совету и забыли про честный бизнес.

– Честный бизнес не забыт, – ответила я, проходя к стойке и мимолётно касаясь столешницы. – Ну, рассказывай, как тут день прошёл?

– Как день? Буйно. С утра пришла мадам Клер с нарывом на шее – ты ж её знаешь, у неё любой комариный укус превращается в смертельный. Купила полмешка полыни! Потом прибежал гонец с Солёного рынка, забрал «Глотку лиса» и оставил записку: сделайте еще всё как обычно, заберу завтра. Я не стал спрашивать, как это, как обычно, надо поднимать чеки, или может ты вспомнишь? После этого зашла пара студентов из Академии – долго нюхали всё подряд, потом купили настой семи лепестков из готовых. И по мелочи ещё народ забегал за синегривкой. Всё записал. Выручка. – он прищурился и листнул страницу, придирчиво выискивая нужную запись. – Десять с половиной фрасов, два дария, три карта.

Я улыбнулась. Десять с половиной фрасов – отлично! На это можно было спокойно жить пару недель. Мои пальцы механически повернули бутылочки эликсиров и отваров так, чтобы наклейки с названиями смотрели наружу и были сразу видны на полке. Была в этом всём какая-то странная, спасительная стабильность – ритм лавки, бормотание Торша, запах трав. Я аккуратно провела пальцами по краю деревянной стойки, чувствуя зазубрины времени, оставленные мной, Торшем, клиентами и предыдущими поколениями Мирстов, которые занимались «Пеплотравами».

В этот момент я вытащила из внутреннего кармана пальто тенегласс – лёгкий, полупрозрачный стеклянный сосуд. Он уже слегка дрожал на ладони, улавливая мою речь.

«Эльса, ты закончила? Освободилась? Мы с Ирисом предлагаем провести ночь у меня, с чаем и подушками. Приходи в лавку, если силы остались».

Я закупорила тенегласс, и тот, мягко вспыхнув серебром моей магии, ускользнул за дверь – будто его схватила и унесла закатная птица. Решив не мешать Торшу заканчивать рабочий день, упала на зелёный диванчик у окна – свет лился сквозь него красивым золотом, смешанным с алыми всполохами. Блик заходящего солнца на мгновение ослепил меня, но это было невероятно приятным моментом – я улыбнулась и похлопала по диванчику рядом, приглашая Ириса сесть рядом. Тот моментально приземлился подле меня, проваливаясь в зелёные объятия коварного дивана.

– Кто-то приглашается к нам на ночные чаепития? – не удержался от вопроса Торш, не отрывая взгляда янтарных глаз от журнала учёта доходов и расходов.

– Возможно. Завтра нам всем снова в Совет с раннего утра. Смысл расходиться? – зевнула я, сладко потягиваясь.

– Ну, тогда верно, – вновь подал голос Торш, вытаскивая из-под прилавка корзину, накрытую полотенцем. – Тут ещё отвары, которые просили придержать до завтра, я отложил. И пару заказов надо развести завтра до полудня.

– Не знаю, смогу ли я, – прикусила я губу, умоляюще глядя на мирида. – С утра… решим завтра. Торш, если что, справишься без меня?

Мирид лишь угукнул, что-то старательно выводя в журнале. О, какая отрада! Одной проблемой стало меньше. Тенегласс ещё не успел совсем рассеяться – его серебристый след дрожал в воздухе, будто капля росы на паутине, – как раздался тонкий звон, будто хрустнула льдинка под босыми ногами. Я подняла взгляд: это незадачливый тенегласс Верин бился в наше окно. Я приоткрыла его и схватила стеклянную колбочку – та вспыхнула рубиновым светом, и её голос зазвенел на всю лавку:

«Трава в капюшоне, я только за. Несу отчёт Азгурвальду в Магистрат и иду к вам в «Пеплотравы».»

Я не сдержала улыбку и перевела взгляд на Ириса, но не успела ничего сказать – тут же ловец ветра на двери вновь издевательски зазвенел – не в тон тому звону, что только что звучал в тенеглассе, а как-то фальшиво-бодро, будто сам уже устал за сегодня, но старается держать лицо. В «Пеплотравы» ворвалась Эльса – быстрая, как порыв сквозняка, яркая, как сегодняшний закат – тот красиво обрамлял её силуэт в дверном проёме, создавая иллюзию что девушка горит, как выразился бы Ирис.

– О, и снова здравствуйте, – с порога протянула она и грациозно скинула с плеч плащ, не став вешать его на вешалку, а оставив в руках. Эльса опустилась в кресло, стоявшее неподалёку от диванчика, скрестила ноги и с усталым, но всё ещё ярким видом откинулась на спинку. Пряди рыжих волос прилипли к щеке – она быстро убрала их, как будто вместе с ними собиралась выкинуть сам прошедший день.

– Азгурвальд рвёт и мечет. Не понравилось ему, что меня не оказалось в Магистрате, когда я вдруг срочно ему понадобилась. Отправили в Молчуны: проверить, собрать слухи о лавке, которую обчистили. Оказывается, это была «Вторая Полка».

– «Вторая Полка»? Это та, где всякий хлам продают? – прищурился Ирис, припоминая. – Она, вроде как, совсем недалеко от моего дома.

– Да, верно, лавка с хламом, уверена, мы бы там умерли от пыли и старческой вони – всякие порошки неизвестного происхождения, дешёвые амулеты, книги без названий и прочий магический брак. Вроде и взломали, о краже заявили, а вроде и сам владелец толком не помнит, чего не хватает. Замечательно! То ли журналов, то ли чего-то из кладовки. То ли чего-то из самых важных и старых товаров. Миленько, да? Народ тоже вокруг толком ничего не знает, ничего интересного и важного не узнала. Только время потратила, а внутрь не пустили – там вовсю орудуют лигаты да следопыты, тоже злые, как собаки – не знающие, что им искать, а уйти – не положено.

Она шлёпнула свою красную папку с этим делом на прилавок рядом с Торшем, который сразу чуть вздрогнул и прижал уши к голове, будто это не шумная женщина, а заклинание оглушения.

– Завтра же – по всему Иль-де-Вирелу, в темпе бессмертного пони, собираю информацию о пропаже лигатов, Мотыля с Чернилем, и, конечно, бегу в Академию собирать слухи о нашей почившей Лиане Тарен. Да, мы там уже были, но теперь надо нанести официальный визит. – добавила Эльса, раскручивая свои рыжие пряди, что успели немного растрепаться. – Вроде и сегодня денёк так себе, а завтра ещё хуже. Ужас, да?

– И ты завтра планируешь это сделать снова на каблуках? – пробормотала я, откидывая голову назад. Волосы рассыпались по лопаткам, окутывая меня ароматом ветивера и кедра.

– Ну конечно. Если уж скакать по мокрым камням, то хотя бы красиво, – отмахнулась Эльса и, наконец, позволила себе улыбку в сторону Ирисa. – А ты чего хмурый, как громовая туча?

– Да вот думаю, не окажется ли завтрашняя моя миссия со «Второй Полкой» провальной, если уж даже ты ничего не узнала – удастся ли мне хоть что-то там найти? – он лениво растянул губы в полуулыбке.

Прежде чем Эльса успела ввернуть ответ, дверь вновь зазвенела, будто сама решила: «а вот ещё один персонаж, пожалуй, появится в этой сцене».

– О-о-о, сегодня все в сборе! – раздался насмешливый голос откуда-то с порога, словно шаги не успевали за речью. В лавку влетел рыжий мирид – Имитр Свиллин, работающий в соседней от «Пеплотрав», лавке. Как вы помните – изобретатель, любитель излишне драматизировать. Тот, кто привёз в Иль-де-Вирел тенлисты, зонтики, меняющие направление ветра и защищающие хозяина. Уши, торчащие на макушке, шевелились, будто уловили наш разговор ещё до того, как он вошёл. Он, как и всегда, был одет в костюм с сотней заклёпок и кармашков, как будто в каждом – по изобретению, и поверх всего – излюбленный, алый, почти театральный плащ, развевающийся даже в отсутствии ветра.

– Имитр, ну хорош! – хмыкнула Эльса, скользя взглядом по его эффектному наряду. – Красный тебе, как всегда, к лицу. Такой… прямо бунтарский лис.

– Твоя накидочка тоже само пламя, Эль. Не зря мы в одной цветовой палитре, – он склонился в манерном реверансе, потом поспешно выпрямился, уши вздрогнули. – Айлин, угостишь своим фирменным?..

– Всё по расписанию, – перебила я, уже доставая с полки его любимую кружку с земляничками, и заодно – кружку для Торша с листочками. Я налила обоим миридам лунного молока – тёплое, чуть светящееся, с тем особенным запахом детства, которого уже не существует.

– Лови. – поставила кружку перед Имитром, который уже устроился за стойкой перед Торшем – тот ему всего лишь лаконично кивнул, видимо, уже не раз виделись за сегодняшний рабочий день, бегали, наверное, друг к другу, туда-сюда, как дети. Торш сам взял свою кружку и погладил меня по руке пушистой лапой в знак благодарности.

Опомнившись, я порылась в складках плаща, который небрежно кинула на диван – и достала оттуда чай с кусочками груши, который утром прихватила у Лавра. Торш умилительно расширил глаза, раскрыл ароматный мешочек, вдохнул фруктовую сладость – и расплылся в по-настоящему кошачьей улыбке. Ой, даже не знаю, что приятнее – преподносить приятные мелочи или получать их! Мирид погладил меня хвостом и тихонько потопал к вешалке, где положил мешочек в кармашек своего смешного зелёного плаща.

– Ах, моя милая ведьма, – вздохнул Имитр, принимая кружку обеими лапами. – Ты знаешь, как тронуть сердце настоящего изобретателя. Между прочим, я сегодня целый день колдовал над пылеуловителем – наконец-то не чихаю в собственной лавке!

– Тот самый, что ты случайно поставил вверх ногами, и он вытянул всю пыль с Туманной площади и улицы Скрипучих Фонарей, загадив тебе всю лавку? – фыркнула Эльса, расчесывая огненное золото волос пальцами.

– Это случайность! – отозвался Имитр с достоинством, прихлёбывая молоко. – Теперь-то всё работает как надо.

– А ты слышал про кражу в лавке в Молчунах? И у Мотыля с Чернилем? – спросила я, присаживаясь рядом с ним за стойку. Старенький барный стул охнул, но зелёная подушка учтиво приглушила его печальный стон.

– Ещё бы, – закивал он с воодушевлением, уши затрепетали. – Мне друзья с Тенелап (прим.авт. – гильдия Тенелап – контрабанда, слежка, доставка запрещенных артефактов, мелкие кражи, разведка – всем этим промышляет гильдия миридов, Тенелапы, которая раскинула свои сети по всему Шардену.) доложили. Что там, что там, сейчас все как на иголках. Хозяин лавки – подозрительный хмырь, память у него, конечно, как решето. То ли порошки пропали, то ли зеркало, то ли антиквариат. ничего непонятно. Как будто специально лигатов за нос водят.

Мы втроём переглянулись, услышав эту реплику. Ирис нахмурился и подался вперёд. Как будто специально за нос водят. может, отвлекая от чего-то? В голове шумным роем тотчас зашевелились догадки и предположения, но Эльса не стала углубляться в тему и профессионально продолжила сбор сведений:

– Почему ты решил, что специально за нос водят?

Имитр фыркнул с видом, мол, «дорогуша, ну ты совсем очевидных вещей что ли не понимаешь?» и отставил кружку:

– А то и значит. Слишком много странного, и всё враз, практически в один день. Сначала кто-то тащит какую-то мелочь – а может этой мелочи вообще не существует? Уж в такой хламовнице, как «Вторая Полка» – так, кажется, лавка называется, да? – это вполне возможно. Потом подсунут улику: вот, мол, нашли след. След ведёт в никуда. Или к кому-то, кто точно непричастен. И так по кругу.

Он понизил голос, оглянулся и продолжил:

– Добавь к этому девочку в Академии, – мирид понизил голос. – Страшное горе, необычное. Ещё и маг с Чернилем пропали. И артефакт теневой упёрли. Давно такого не было, очень давно. – пробормотал Имитр, качая головой. Торш, вернувшийся к нам за стойку, кивнул, соглашаясь. – А мы тут си-и-и-и-дим себе, пьём молоко. – мириды чокнулись чашечками и допили напиток залпом, испачкав усы в перламутрово-белоснежном вареве.

Я, вспомнив о предпочтениях Имитра, достала ему из-под столешницы и поставила прямо перед носом, эликсир лунного рассвета, который здорово помогал от усталости. Тот одобрительно кивнул и потянулся за кошельком, но я настойчиво и молча всунула баночку ему в лапы. Имитр смущённо улыбнулся, но подарок принял. Это было меньшее, что я могла ему дать, ведь он дал нам больше. Мысль. Наше трио – зелёные, серые и карие глаза – вновь сыграло партию в гляделки. Судя по выражениям лиц друзей, мы все думали об одном и том же. Думали о том, что, возможно, в этом разговоре ни о чём, родилась вполне себе правдивая версия. Надо завтра обсудить это с Магистром.

Кинув взгляд на роскошные настенные часы с серебряными стрелками, я взглянула на всех гостей «Пеплотрав» – мои близкие, милые, добрые, уставшие. Шарден дрожит за окнами, плетутся государственные интриги, но внутри лавки – всё стабильно.

– Ладно, пора собираться. – сказала я тихо, протирая столешницу. – А то сейчас разговоры снова дойдут до того, как моя бабушка наводила страх на сорняки.

– Да расскажи уже! – протянула Эльса, а Имитр взвыл:

– Или хотя бы намекни!

– В другой раз, – улыбнулась я. – Сегодня я хочу просто вернуться домой и поспать.

И мы начали собираться: гасить фонари, убирать сушёные травы, проверять остатки готовых эликсиров. Торш шипел, что мы слишком громко разговариваем и много сплетничаем, Эльса искала свои перчатки, Имитр подумывал, не оставить ли нам одно из своих новых изобретений в обмен на запас лунного молока…А город за дверью уже медленно перелистывал день, оставляя на небе только последние мазки багрового огня.

Путь домой всегда тянулся особой дорогой – не самой короткой, но самой нужной. Сначала – улица Скрипучих Фонарей, на которой стояли «Пеплотравы» и еще несколько десятков самых разнообразных магических и не очень, лавок. Её фонари, словно живые, всегда скрипели, даже если ветер не трогал их. Кто-то говорил – от старости, кто-то: от магии, ну что вы в самом деле! На стеклянных колбах танцевали отсветы тёплых огней, в воздухе висел запах корицы, копчёных яблок и чего-то тревожно-печального с ароматом шалфея, как будто сама улица знала, что хранит больше историй, чем должна. Особенно сегодня, когда грустным украшением улицы стали чёрные ленты и флаги, несущие траур. Пока я закрывала дверь лавки на ключ и накидывала теневые охранные заклинания, за моей спиной развернулась дискуссия о городских легендах:

– Слышала, – сказала Эльса, остановившись подле особенно старого фонарного столба, – что этот фонарь трещит, когда кто-то слишком много говорит. Чтобы сработать противодиарейным в битве со словесным поносом говорящего, скажем так.

– Ну конечно, – вставил Имитр, – потому что хоть кто-то же должен ограничивать поток твоего красноречия, Эльса.

– Тогда фонарь скоро взорвётся, – пробурчал Торш, плотнее запахнув свой зелёный плащ.

– Ты просто завидуешь моему богатому словарному запасу, Свиллин. – отмахнулась Эльса взмахом руки в излюбленной красной перчатке без пальцев.

– С этим богатым словарным запасом тебя никто не слушает, а я, между прочим, со своими пятью сотнями слов – душа вечера. – игриво парировал Имитр Свиллин, пошевелив рыжими ушами и хитро ухмыльнувшись.

– Ты душа болота, – фыркнула сплетница в ответ, ничуть не смущаясь.

Ирис прыснул, а Имитр, с достоинством проигравшего словесную дуэль, учтиво откланялся, направившись обратно в свою лавку – время-то уже к закрытию. Распрощавшись с миридом, дальше мы смеялись и шли, ступая по шершавой мостовой, в трещины которой пробивался сухой мох. Мои понурые мысли отступили, оставляя только зудящее ощущение где-то на задворках сознания.

На Туманной площади тёмно-синие, чернильные сумерки, смешанные с остатками заката, немного отступили, стало светлее: башня Времени, Временная башня, или Башня Совета – уже начала подсвечивать свои окна янтарным светом, и казалось, будто всё вокруг стало мягче, добрее.

Мы, проходя мимо нашей любимой книжно-чайной лавки, помахали Лавру – мирид всё ещё стоял за прилавком, пар поднимался над чайником, лицо у него было сосредоточенное. Но когда он нас заметил, то отложил книгу и отсалютовал нам чашечкой чая, комично крошечной в его огромной лапе. Но вид у него был всегда очень приятный, несмотря на размеры – добродушная улыбка, идеальный костюм и блик на его очках-половинках создавали впечатление доброго дедушки, к которому всегда можно было придти с любой проблемой или просто поговорить ни о чём.

– Иногда мне кажется, что он вообще никогда не спит. Как-то раз я проходил здесь, в часа два пополуночи, и он всё равно стоял за стойкой, наливая кому-то чай, – пробормотал Ирис, поправляя перчатку.

– Думаешь, он заслуживает славу лучшей лавки в Иль-де-Виреле? – спросила я, бросив взгляд на мерцающее окно лавки, за которым Лавр уже окончательно отложил книгу и заворачивал кому-то кристальные булочки.

– Не славу, а орден. – сказал Ирис, пиная ни в чём не повинный камушек металлическим носком ботинка. – Он ведь не просто наливает. Он помнит, кто как пьёт: с ромашкой, с перцем, с корицей. Кому – просто чашку, кому – чайник и разговор. Это уже ближе к ремеслу душевного лекаря, чем к простому торговцу чаем.

– Или к исповеднику, – добавила Эльса, пиная камушек обратно в сторону Ириса. Тот споткнулся и выругался, успев ухватиться за мой локоть. – Однажды я молча выпила у него три чашки подряд, и он сказал: «Эльса, что-то ты сегодня слишком громко молчишь. Выкладывай». Ну и я выложила, правда, уже не помню, что тогда случилось. Вышла от него как заново родившаяся.

– А ещё он правда, как будто всегда за стойкой, – хмыкнул Торш. – Как будто привязан. Или просто знает: стоит доверить кому-то другому готовку и управление – лавка потеряет очарование. Люди ведь приходят не только за чаем, но и за общением с самим миридом. Чай можно и дома на кухне попить, но у Лавра… у Лавра это всегда больше, чем просто чаепитие. Хотел бы я, возможно, когда-нибудь поработать с ним, да не зовёт, не доверяет никому.

Я кинула взгляд на Лавра, чья лавка уже проплывала мимо, не поспевая за нашим ходом. На миг показалось, что весь город держится именно на Лавре – не потому, что он такая важная фигура, а потому, что он неизменный. Стабильный.

– Первый раз, когда я пришла к нему, – вдруг сказала я, не оборачиваясь, – даже не знала, чего хочу. Только знала: что-то в груди царапает, как камушек в ботинке. Я села, а он, даже не спросив, поставил передо мной чашку. Без слов. То был чай из плачущей мяты. Капля базилика и ромашки. Сильно. Горько, но в хорошем смысле этого слова, отрезвляюще. Как раз то, что нужно, когда на душе кошки скребут.

– А ты ведь тогда даже имени ему не назвала? И не сказала, что любишь? – заметил Ирис.

– Не называла. Не успела даже. Но он…как будто знал. Может, и правда знал?

– Ужасно восхитительный, но и подозрительный тип. – сказал Торш. – Наверняка где-то в подвале у него шкаф с нашими тайнами. Все аккуратно размещено в картотеке, по алфавиту.

– Ароматные архивы, – фыркнула Эльса. – «Айлин Мирст. Весна 505-го. Три капли успокоительного, девяносто семь – чая».

Пройдя Туманную площадь, мы свернули на Закатную Пыльцу – вообще, по сути, Закатная Пыльца была очень непопулярной улицей в Иль-де-Виреле, и одновременно самой известной. Так вышло, потому что все ильдевирелцы считают, что переулок Багровой Ивы и улица Закатной Пыльцы – это переулок Багровой Ивы, потому что прямо на незаметном стыке этих двух улочек стояла сама Багровая Ива. Так что, когда я буду вам говорить про Багровую Иву – знайте, с вероятностью девяносто девять и девять – действие разворачивается на Закатной Пыльце. Эльса накинула алый капюшон, прячась от прохлады осенних сумерек, и, проходя мимо «Чайной Бессмертной улитки», сказала:

– Кстати, днём мы с Айлин сюда заглянули. Так, на перекус…и знаешь, что там случилось?

Ирис скользнул по ней взглядом, лавируя в толпе народа, которая, даже несмотря на траур, высыпала на улицу попить чаю вечером:

– Судя по твоему голосу…и моей дедукции. это был не просто официант.

– Ох, Талькар! Не провести тебя! Лиандо-о-о-ор, – с притворной мечтательностью протянула Эльса, покрутившись на носке ботинка как балерина. – Эльф. Волосы. О, Ирис, ты бы позавидовал. Такие красивые, русые. Глаза – ну чистая лазурь. И. наша Айлин прямо застыла, когда он подошёл. Я видела это. Она даже смотрела на него как испуганный зайчонок на волка.

– Эльса! – я вспыхнула и резко повернулась, уставившись в сторону, прочь от окон злополучной чайной, будто на противоположной стороне дороги внезапно зацвёл чёрный лотос. – Ты всё выдумываешь!

– Выдумываю? – театрально ахнула Эльса, приложив руку к груди. – Да у тебя щеки вспыхнули, как у школьника в борделе! Ещё чуть-чуть – и в обморок бы упала!

Торш рядом поперхнулся воздухом. Ирис засмеялся – громко, искренне, с лёгкой насмешкой, но не злобно, и посмотрел на меня так, словно впервые увидел:

– О, так ты у нас умеешь смущаться? Я уже думал, тебя только голубой кровью можно удивить.

Я закрыла лицо рукой, проклиная свою бледную кожу, которая в такие моменты выдаёт всё без остатка. Я попыталась что-то сказать, но язык завязался в узел, и из горла вырвалось только:

– Да ну вас обоих.

– Он нашёл отклик в сердце нашей дорогой подруги, – заключила Эльса, твёрдо кивнув, как судья, выносивший вердикт по делу. – Айлин тогда по цвету сровнялась с моими волосами.

– Я просто устала, – пробормотала я, пряча глаза. Торш тоже тихо хихикал рядом. Внутри всё клокотало, как бурлящий отвар: смущение, раздражение, и. этот странный, нежный узел где-то между сердцем и дыханием. Лиандор был неожиданностью. Он посмотрел на меня так – не как на ведьму, не как на угрозу. Просто – как на женщину. И именно это сбило с ног. Но, возможно, мне просто понравилось чьё-то внимание? Не стоит рубить с плеча и бежать к бабнику-эльфу только потому что он обворожителен и сказал мне, что я хороша. Я это и так знаю.

Ирис всё ещё посмеивался, глядя на меня с откровенным интересом:

– Боги, это восхитительно. Айлин, покорительница теней, застукана за флиртом. Надеюсь, ты пригласишь его за столик в следующий раз. Я приду посмотреть на это!

Я покачала головой, зажмурившись. Чёрные ленты, развевающиеся на фонарях, всё ещё напоминали о грустном, но на душе уже было легче.

– Вы оба – худшие люди в мире.

– Зато честные. – сказала Эльса и подмигнула. – В следующий раз я дам ему чаевые от твоего имени.

Улица Ласточек, следующая после шумного переулка Багровой Ивы или улицы Закатной Пыльцы, была полна будоражащих ароматов: горячий хлеб, розмарин, сахар, сытные пирожки. Пекарни здесь, бывало, сменялись, но аромат держался веками, будто уже впитался в каменную кладку дорог и стены домов. Эльса, закутанная в свой алый плащ, склонилась к витрине одной из таких, будто к театральной афише:

– Если мы не возьмём что-нибудь с малиной…или лососем, я устрою драму. В двух актах. С трагичным самоубийством главной героини в конце.

– Учитывая твою любовь к монологам, смерть будет долго говорить, прежде чем наступит, – фыркнул Ирис.

Я кивнула в сторону лавки с вывеской «Пирожная Тишь» – маленькая, чуть потрёпанная временем, но окна добродушно горят манящим, добрым янтарём. Я знала, что там делают нереально вкусные и разнообразные булочки, поэтому – мы свернули в эту обитель слоёного теста, прячась от вечернего ветра, и внутри нас окутало сладкое облако богатого букета ароматов – корица, выпечка, нотки ванили и сыра. восхитительно. Торш, едва ступив за порог, втянул носом запах, который, кажется, вызывал у него почти религиозный трепет.

– Тут пахнет… победой над голодом.

– Тут пахнет сахаром и лишними килограммами, – поправила я, улыбнувшись. Конечно, я лукавила – зачем вообще тогда жизнь, если ежедневно отказывать себе в удовольствии вкусить сладкое произведение искусства?

Эльса уже тыкала ногтём в витрину прилавка, заставляя булочницу-мириду за ним бегать туда-сюда, охая «сейчас-сейчас, госпожа!»

– Вот это! С кремом из малины и засахаренными лепестками сирени. Божественно вкусная гадость. Беру две. И…ещё один круассан с лососем и розмарином, вдруг он не отвратительный.

– Ты говорила так в прошлый раз, – заметил Ирис, разглядывая нижнюю полку. – И всё равно съела три.

– Потому что даже странный вкус – это маленькое приключение и новые нейронные связи в мозгу. Что выберешь ты в этот вечер?

– Хочу лимонный тарт. И вот эту булочку, с инжиром. Буду вырабатывать новые нейронные связи незнакомыми вкусами. – ухмыльнулся Талькар, игриво ткнув сплетницу локтем в бок.

Я присела на корточки перед самой нижней полкой. Там стояли крошечные, но очень красивые, кристальные булочки – с абрикосом и маком, с корицей, с грушевым вареньем, с чем-то, что выглядело как карамелизированные орешки.

– Беру эти, каждой по одной. И ещё вот ту, с корицей. Кажется, к вечернему чаю подойдёт.

– Прекрасный выбор, – одобрил Торш, склонившись к витрине. – А теперь возьмите что-то, что можно мне. Иначе я сейчас съем витрину.

– Витрина не сладкая, – заметила Эльса, потрепав мирида по ушам.

– Зато хрустящая, – парировала я. – Давайте еще две с корицей – лично Торшу, пока он не претворил угрозы в жизнь.

Мирида звонко рассмеялась – какая она была красивая! Ярко-рыжая, пушистая, мягкая, округлая, сама – словно слоёная булочка. Мы вышли оттуда с коробкой, полной предвкушения отличного вечера. Аромат булочек уже обволакивал нас, как мягкое обещание, что всё будет хорошо. Я шла чуть впереди, чтобы спрятать улыбку, которой не смогла сдержать. Иногда в жизни были моменты, когда всё, что тебе нужно, – это булочка, тёплая компания… и странное, щемящее чувство в груди, когда кто-то просто душевно улыбается тебе за прилавком.

Улица Забытой Воды, начало Квартала Старых Перекатов, встретила нас прохладой и шелестом листьев под ногами. Здесь было. ничего. Ни одного домика. Лишь какие-то неизвестные, старые, пустующие постройки. Какое-то очень странное место – вроде и центр города, но такой необжитый участок, который мог бы стать золотой жилой. Канал, что когда-то разделял улицу надвое, давно засыпали по какой-то причине, и теперь посреди мостовой осталась только еле заметная линия – будто шрам, который никто не удосужился стереть. В воздухе пахло старым камнем, мокрым деревом и чем-то ещё… как в детстве, когда ты прячешься в подвале во время дождя.

– Мы же здесь однажды прятались от лигатов, помните? Пару лет назад? – сказала Эльса, оглядывая пустую улицу с тем выражением, какое бывает, когда находишь случайно забытую вещь.

– Ирис тогда упал в тот мусорный бак, – добавила я, не удержавшись от улыбки. – Целая эпопея была, как ты вылезал из него с достоинством.

– С достоинством? – фыркнул Ирис. – Я извлёк себя с грацией драматического героя. И вообще, вы бы не заметили патруль на нашем хвосте без меня.

– А почему мы вообще прятались тогда, помнишь? – спросила я, поправляя капюшон Торшу. Тот благодарно кивнул, насколько это было возможно с коробкой булочек в руках. Ирис пытался отобрать у него эту ношу, но мирид наотрез отказался – видимо, ему было приятно нести такую ароматную штучку.

Ирис глянул в сторону дома с осыпавшейся лепниной, чуть склонив голову:

– Потому что Эльса подожгла ковер в Башне Совета.

– Это было случайно, сколько уже можно повторять! – немедленно отозвалась Эльса, театрально воздевая руки к небу. – И вообще, тот ковёр был безвкусный. Думаю, я оказала городу услугу.

– А я, между прочим, отвлекал от вас, прячущихся, лигатов. Изображая хромого, бедного мирида, – заметил Торш с видом обиженного героя. – С великолепным надрывом. Меня потом за этот перфоманс даже булочкой угостили.

Я усмехнулась, чувствуя, как хмурое неблагополучие нежилой улицы немного рассеялось. Да, Эльса реально подожгла тогда ковёр, действительно случайно – ничего страшного не случилось, но магическая сигнализация Башни сработала. Тотчас застучали, зашуршали по этажам боевым маршем доспехи лигатов, которые выискивали нарушителя – вот и пришлось убегать, чтобы не получить по голове – в первую очередь, от Плюшетты из дома Вельвиксов, Хранительницы Башни Совета. Вообще, было бы логичнее просто сразу сдаться – ведь ничего страшного не случилось, но…разве трое подростков, оказавшиеся по воле случая на должностях в Совете, будут думать о логике?

А нас Эльса прихватила, так сказать, за компанию. Как соучастников и свидетелей. Воспоминания – странная штука. То, что казалось очень страшным в тот вечер, теперь выглядело почти тёплым, как плед с заплатками. Мы рассмеялись. И почему-то стало чуть теплее.

– Всё равно странное тут место, – уже тише сказала Эльса. – Как будто тут кто-то всё время подслушивает и прячется.

И вот наконец – Теневая улица. Мы свернули в неё, будто возвращаясь в родную нору. Свет фонарей ласково поглаживал чёрные ленты, неспешно вьющиеся в вечернем воздухе.

Мы помахали Маре Эйвель – добродушной женщине, моей соседке из шестого дома – та пила чай на веранде своего дома, несмотря на прохладу осеннего вечера. Мара, милая дама элегантного возраста. ласково улыбнулась нам, поглаживая белого кота, свернувшегося у неё на коленях. Морщинки собрались вокруг её очаровательных, ясных глаз, а рыжие волосы – истинная гордость женщины – рассыпались по её плечам.

Мара – замечательная женщина, старая подруга семьи Мирст, которая была особенно близка моей покойной бабушке. Мара заменила мне её после того, как бабуля ушла. Бабушка ушла спокойно, от старости, еще когда мне было семь лет. Уже тогда Эйвель, завидная бабуля – у неё было пять внуков! – начала пригревать меня под своим крылом, охая и ахая «как же так, бедное дитё».

А когда трагедия с моими родителями сотрясла весь Иль-де-Вирел, если не весь Шарден – и вовсе прибрала меня к рукам, в хорошем смысле этого слова. Её не испугало даже то, что я стала теневичкой – она регулярно приносила мне в башню Тихого Круга домашние пирожки и сладости, параллельно присматривая за домом Мирстов.

Я очень любила Мару – истинное воплощение доброты в человеческом обличье – все у неё должны быть накормлены, напоены, одеты, обуты, спать уложены. Жила она в достатке, спокойствии и счастье – к ней часто приезжали дети, внуки, а пять котов и мирид, с которым она тоже была связана Ритуалом Доверия, как мы с Торшем – не давали скучать.

Эльсу с Ирисом она тоже любила. Тётушка, так я её называла, однажды сказала, уперев руки в бока «твои друзья – мои друзья, пусть заходят, что околачиваются вокруг дома, как не родные!» – так и родилась наша традиция забегать к ней на чаепития всей гурьбой, когда жизнь сводила нас всех вместе на Теневой улице.

Вот и сейчас мы нестройным хором пообещали рано утром зайти к ней – тётушка воодушевлённо закивала, расплываясь в улыбке. Как хорошо жить, как меняется жизнь, когда есть в окружении такие люди, как Мара Эйвель – готовые дарить доброту, освещать жизненный путь безвозмездно!

А мой дом номер пять ждал нас, вырисовываясь посреди улицы, как всегда, неизменным тёмно-серым фасадом. Вездесущий хитрюга, зелёный плющ, обнимал его своими цепкими лапами. А в моём небольшом палисаднике сейчас, судя по восторженному писку, играли со светлячками парочка пиккил. Торш нетерпеливо начал осматриваться – он обожал эти маленькие, добрые пушочки.

Эльса хмуро посмотрела на серебристую калитку, мол, «я тебя помню, гадюка» и погрозила ей кулаком. Ирис вопросительно посмотрел на сплетницу, взглядом потребовав объяснений. Пока Эльса рассказывала о утренней, практически проигранной, пикировке с калиткой, я как раз с ней разбиралась. Мне старушка поддавалась без проблем, моментально сбрасывая охранные заклинания, словно дева, снимающая шелка перед любовником.

– Дом, милый дом, – пробормотала я и повернула ключ.

– Ну наконец, – выдохнул Торш, нетерпеливо протискиваясь вперёд и уже отпирая входную дверь дома. – Пожалуйста, скажи, что у тебя остался тот эликсир, от которого я сплю без сновидений?

– Остался, конечно. Всегда для тебя припасён.

– Ты святая женщина. – сказал он с чувством и нырнул в дом первым. Мы зашли следом. А город за спиной продолжал жить, перелистывая страницы своих историй.

И пока улицы нашёптывали сны и ночные интриги Иль-де-Вирелу, скрывая в своей тьме воришек, неверных любовников и прогуливающихся котов – мы расселись по кухне, как герои древней пьесы, каждый – на своём месте.

Моё – в углу, Ирис – по центру, а Эльса – напротив меня. Стол, круглый, как полная луна над Туманной площадью, держался на ножках, что распускались в виде корней – будто сам лес благословлял наш нехитрый ужин.

Камин потрескивал, лениво дожёвывая остатки поленьев, и бросал на стены отблески, похожие на тени огромных драконов. Пиккилы за окном цеплялись за плющ, пищали, а светлячки мерцали тёплым светом – как будто маленькие феи выдували из самих звёзд медовую дымку.

На столе уже стоял чай – Торш уже успел заварить чайник с чаем, который я утром прихватила ему из лавки Лавра. И, конечно, наш большой улов булочек – я разложила всё с щедростью добродушной хозяйки, давно свыкшейся с тем, что гости всегда едят больше, чем обещают – и добавила ещё нарезку сыра и ветчины из своих запасов.

– Вот это – кристальная с корицей, – указала я на аккуратный холмик из теста, сверкающий кристалликами миридорского сахара.

Торш схватил её без слов, с той же жадностью, с какой хищник хватает добычу, и что-то проворчал с набитым ртом. Я передала и вторую булочку с корицей ему – мирид и в неё вцепился так, будто речь шла о спасении Вселенной.

– Если умру прямо сейчас, знайте: я умер счастливым, – пробормотал Торш, утирая крошки.

– Ты говоришь это каждый раз, когда ешь что-то с корицей. – заметил Ирис, который уже что-то искал в моём буфете.

– Потому что каждый раз, когда я ем что-то с корицей, я на шаг ближе к просветлению. – нараспев объяснил Торш, воздев лапы к небу в религиозном жесте.

Эльса, не теряя времени, быстро употребила свою булочку с малиной, запила чаем и принялась уничтожать круассан с лососем и розмарином. В перерыве всё-таки фыркнула, что розмарин здесь определённо лишний – но добычу эта тигрица не бросила. Ирис ел молча – лимонный тарт, яркий, как полдень на Срединном берегу, заставил его морщиться и улыбнуться одновременно. За ним последовала булочка с инжиром – судя по выражению лица Талькара, от этого вкуса новые нейронные связи в мозге действительно вырабатывались.

Я же взяла кристальную булочку с грушевым вареньем – мягкая, нежная, с сердцевиной, как мёд, нагретый на солнце, она пахла теплом, детством и долгожданными праздниками. Первый укус вызвал трепет – и желание вздохнуть полной грудью.

– Ну что? – сказала Эльса, облокотившись о стол, – Как вам предположение Имитра о том, что на самом деле из лавки не украли ничего?

– Я пока не знаю, соглашаться с этим или нет. Возможно, украли что-то такое, что действительно сразу не видно. – задумчиво проговорил Ирис. Он протянул руку и бросил в рот ягоду с блюда – мою последнюю сушёную ягодку с серебристой пыльцой из Мехаэрии!

Я злобно прищурилась.

– Ирис, я вижу всё.

– Я честно собирался спросить… но она так на меня смотрела.

Эльса прыснула, а я недовольно поджала губы – впрочем, моя обида была лишь показной. Я знала, что Ирис подворовывает – и поэтому всегда имела запасы вкусняшек там, где он точно не будет искать.

– Айлин, – серьёзно произнёс Ирис, прищурившись, – на всякий случай – теневое заклинание тишины.

Торш удивлённо поднял янтарные глаза, поедая очередную кристальную булочку, на это раз – с маком, но ничего не сказал.

Я кивнула, вытянув из воздуха серебристую нить и мягко шепнув слова заклинания, и вокруг нас повисла невидимая пелена тишины – лёгкая, как паутинка утренней росы на траве, но непробиваемая, словно крепость. Ирис откашлялся, отпил чая, грушевый аромат которого нежно обволакивал всю кухню, и принялся рассказывать Верин о том, что произошло в тысяча сто одиннадцатом кабинете, пока её не было. Я лишь слушала, грея руки об любимую кружку с выбитым узором из кристальных булочек на ободке – чай от Лавра действительно был восхитительным, как маленькое солнце в ладонях, тёплое и успокаивающее.

Глаза Эльсы то расширялись, со вспыхивающими искрами сомнения и удивления, то сужались с едва заметной усмешкой, а иногда она сама перебивала Ириса с тихим возмущением: «Да ладно?!» Торш же, казалось, впитывал каждое словечко – за это время он успел выпить пять чашечек чая, и его глаза всё больше походили на маленькие чайные блюдца, отражающие тёплый кухонный свет.

Я уже почти не слушала, мои мысли увлекли огоньки в окне – там, в тёплом укрытии внутреннего дворика, пиккилы тихонько верещали и играли со светлячками, которые запутывались в лаванде и душице, которые стояли на подоконнике снаружи в уютных глиняных горшочках. Лаванда дрожала в вечернем ветерке, и я подумала, что пора бы уже забрать её домой – она слишком восприимчива к холоду.

– Кроме того, мы договорились передать элериарху ложные сведения: в лавке Мотыля и Черниля наша теневая делегация якобы ничего не нашла – только следы подделанного приглашения на вход, – ворвались в мои размышления слова Ириса, и я моргнула, возвращаясь в реальность.

Эльса резко вздохнула, и её красиво подведённые глаза округлились от неожиданности, словно она увидела пожар.

– Это… больше, чем просто невинное враньё, – пробормотала она, сжав кулаки на столе, и пальцы её едва не побелели от напряжения. – Значит, завтра нас ждёт настоящий водоворот: лавка в Молчунах, ваш с Магистром визит в Академию…а мне искать всё об этой лавке и о Черниле с Мотылём, и снова возвращаться в Академию. Ну и денёк предстоит.

Водоворот – верное слово. Мы все вот-вот окажемся в круговороте событий, где каждый шаг будет важен, а каждое промедление – словно трещина на тонком льду, расползающаяся под ногами. Лавки, Академия, кражи, – всё это будто плетёт некую паутину. Связано ли это? Или всё-таки совпадение?

Мы ещё немного посидели, и лишь когда последний ломтик ветчины исчез во рту Эльсы, а Торш, клюя носом, допивал уже, наверное, сотую чашечку чая – мы начали потихоньку убираться и готовиться ко сну. Завтра действительно предстоял тяжелый день.

– Кто последний, тот спит на полу! – объявила я и выскочила из кухни, стрелой направляясь в ванную. Сзади донеслись крики, звуки борьбы, возни, и, кажется, драки. Я улыбнулась, и какое-то глупое, всепоглощающее ощущение счастья разлилось в груди – если есть те, кого можно пригласить домой и разделить с ними такие простые, почти детские моменты, значит, всё не так уж плохо.

Глава 6. Двойное дно Академии

«Истина – это то, что прячется под тенью твоих собственных сомнений.»

Райс Торенвельд, Наставник Тихого Круга

Пять лет назад. Тренировочный зал Тихого Круга. Айлин и Эврен.

– Я не могу! Посмотри, не могу! – истерический вскрик вырвался из груди, разрывая ночную тишину и отражаясь эхом от стен. – «могу, могу, могу…»

Последние пару часов Магистр мучал меня, заставляя оформлять бешеную, необузданную теневую магию в более-менее сносные заклинания. С наставником Райсом последние дни было совсем плохо. Неоформленная теневая магия была очень опасна – и когда Райсу всё-таки прилетело моей серебряной нитью, которая должна была быть обычным заклинанием тишины – Хаэль, до того наблюдавший в стороне, вмиг отчитал меня и прекратил нашу тренировку, наказав вернуться поздним вечером в зал. Можно было бы сказать, что он благородно решил помочь мне, желая научить уму-разуму. Но для меня это помощью не было. Это были мучения.

Вот и сейчас – вместо простого, одного из самых основных теневых заклинаний, которое позволяло видеть прошлое предмета или места, теневого отклика – у меня получалось лишь поджигать пол то тут, то там. Благо, хотя бы гасить серебряное пламя я научилась. Бесит! Ненавижу эту магию! Как бы я хотела от неё отречься!

Я взвыла, раздражённо и обессиленно падая спиной на один из матов, лежащих в углу. На них проводились боевые тренировки теневиков, но мне… мне до этого было ой как далеко. Варпа Линч, наставник по ритуальной дисциплине боевых заклинаний Тени, откровенно посмеивалась надо мной, освободив от посещения тренировок. И я надеялась, что вообще никогда не обращу эту магию против человека. Вновь не обращу. Даже на тренировках.

Сводчатый потолок надо мной был глубокого тёмно-серого цвета, который переходил в иссиня-чёрный – свет от нескольких магических светильников и фонарей не достигал его, создавая впечатление того, что он бесконечный. Уставшие глаза сами вперились в эту блаженную, бесконечную темноту, оптическую иллюзию, которая была… такой уютной, что ли.

Слуха достигло тихое покашливание Эврена, всё это время наблюдавшего за мной у противоположной стены. О, Эврен. Было честью осознавать, что он пришёл решать мою проблему. Вновь пришёл решать мою проблему. Мой спаситель и одновременно – палач. Я была бесконечно благодарна ему за то, что не сижу в Ауланнаре прямо сейчас; и, конечно, я рада, что он взял надо мной опекунство. Прах его знает, как ему это позволили – видимо, сыграли связи в Совете… ну либо никто не хотел перечить Магистру Тени, особенно в свете последних событий. Впрочем, мне было без разницы. Я была рада тому, что я не гнию в тюремной камере, у меня не отбирают дом какие-нибудь родственнички через третье колено и что у меня есть хоть какая-то поддержка рядом. Но… эта долбаная теневая магия меня когда-нибудь доведёт. Один раз почти уже довела. Поэтому – я уважала и ненавидела его одновременно.

Моего слуха достигли тихие шаги, направляющиеся ко мне, но я не стала вставать. Плевать. К пеплу эту магию. К пеплу Этерну. Я так устала! Обычно я исправно выжимала из себя хоть что-нибудь стабильно плохое, выкладываясь на все сто до самого конца тренировки, но сейчас… мне надоело. Не хочу оправдываться.

Я закрыла глаза ровно в тот момент, когда ноздри щекотнул терпкий аромат пепла и тиса. Мат слева от меня провалился под тяжестью чужого тела – подремать, спрятаться, не выйдет. Веки неохотно разлепились, и сбоку нарисовался тёмный силуэт Хаэля. Я вопросительно посмотрела на него снизу-вверх, вскинув брови – хрен знает, виден ли этот мой жест в такой тьме? Почему мы, блин, вообще занимаемся в такой темноте?

Я напрягла зрение, пытаясь сфокусироваться – получилось. Силуэт обрёл очертания – Хаэль смотрел на меня, всё так же лежащую, сверху вниз. Но недовольства, вроде, не выказывал – уже хороший знак. Наверное, грядёт очередной разговор о том, как я плохо занимаюсь…

– Айлин, – тихо начал он. О. Да я сама проницательность. Я невольно залюбовалась тем, как еле заметные блики от светильников скользят по его чёрным волосам, убранными, как обычно, в низкий хвост. Пепел. Залюбовалась. Этого ещё не хватало. Да он же старше меня на… на сколько? – Что с тобой?

– Ты о чём, Магистр? – невесёлый, хриплый смешок вырвался из моей груди. – О том, что у меня абсолютно не получается нормально колдовать? О том, что я нанесла увечье наставнику? О том, что я, по-хорошему, должна сидеть в тюрьме? О том, что я чуть не сожгла себя этой долбаной магией? О том, что моих родителей зажарили у меня на глазах? Или может, о том, что я убила, мать его, двоих теневиков? – я выдохнула, зло смотря в чёрные глаза Хаэля снизу-вверх. Что со мной? Он это сейчас серьёзно?

Эврен не отвёл взгляд, устраивая мне очную ставку. Более того, в его глазах промелькнуло… сочувствие? О, нет, точно не сочувствие. Если бы он мне сочувствовал – я бы не лежала сейчас здесь, а давно бы спала в своей постели. Его брови нахмурились, словно он раздумывал, что из перечисленного мною он имел ввиду под вопросом «что с тобой?».

– Послушай, – спокойно продолжил Магистр. – Знаешь, как я учился теневой магии?

Я не знала. Эврен не рассказывал мне об этом. Да и вообще, судя по его уровню скрытности… хоть кому-нибудь он рассказывал? Уверена, что ни одна живая душа не знает о таком личном этапе становления его личности. Я ничего не ответила, но заинтересованно навострила уши. Вот это эксклюзив!

– Все Хаэли издавна держат оплот Тени во всём Шардене. Как-то так сложилось, что Этерна очень любит нашу семью – и все дети, рождающиеся в нашей семье, всегда получали теневую магию по наследству. Я не хотел её… мне всегда нравилась магия Вейлана, – тихо начал рассказывать Эврен, глядя куда-то сквозь меня. – Я не любил Тень даже когда у меня получалось. Даже когда отец говорил, что у меня талант.

      Он на мгновение замолчал, будто борясь с чем-то внутри.

– Меня тошнило от неё. Как и тебя. От этой власти, от того, что ты можешь просто… приказать… и живое подчинится. Что ты можешь выжечь из сознания страх или волю. Что можешь заставить человека, например, забыть своё имя. Заставить замолчать навсегда, выжигая плоть изнутри. И всё это – всего одним движением руки. Без особых сложностей.

Хаэль провёл ладонью по рукаву чёрного шёлка рубашки, словно стряхивал невидимую пыль. Да. И меня тошнит от этого. Мне страшно от этого.

– В тринадцать лет я наблюдал, как мой отец подчинил человека. Просто… ради моей тренировки. Человека, Айлин. Не змею, не птицу, не какого-то преступника, приговорённого к смертной казни. Бродягу, которого нам дали с молчаливого согласия Совета. Он забыл, кто он. Забыл даже, как говорить. Я помню, как этот мужчина плакал, не зная, почему. Меня тогда стошнило. – невесело улыбнулся Эврен. Охренеть. – Отец сказал: ты слабак. Ты позоришь род Хаэлей.

Он вернул взгляд прямо в мои глаза. Его глаза— чёрные, холодные, но в них сейчас мелькнуло что-то страшно живое.

– Через два месяца после этого я сбежал из дома, в Карал Вельторн, и дал себе слово, что если когда-нибудь я буду учить теневиков – я никогда не пойду по такому пути. По такому пути, на котором встретятся настоящие боль, унижения… учиться можно по-другому. Никого не травмируя. В том числе себя. – тут он придал своему взгляду максимальную выразительность. Толще этого намёка было только десять зимних одеял.

– Охренеть. Что… что стало с тем бродягой? – мои глаза устремились к размеру чайных блюдечек.

– Не знаю. Наверное, отец сжёг его. – Эврен пожал плечами, так беспечно, словно я спросила у него, через сколько приедет поезд. – Как я сжёг отца.

Я подскочила, едва не врезавшись в нос Хаэля макушкой. Он…что?!

– Ты шутишь?! – я ошалело вглядывалась в лицо Магистра. – Одно дело – сжечь врага, который на тебя напал! Но… отца?! Ты серьёзно?!

– О, пепельница, поверь, он заслужил, – ухмыльнулся Эврен, будто совершенно не сожалел. Хотя, думаю, он и не сожалел. Как он меня назвал? Пепельница? – Но это долгая история, которую я расскажу тебе как-нибудь… позже. Сейчас не об этом. Я понимаю, что ты чувствуешь. Я понимаю, что тебе тошно сейчас от самой себя. Я понимаю, что ты раз за разом прокручиваешь в голове тот момент, когда ты сожгла тех двоих упырей. Я знаю это чувство, ведь я тоже убивал, и это тоже однажды было впервые, – хмыкнул он, пока я всматривалась в его лицо. Интересно, его глаза всегда такие… чёрные? Или это только кажется, потому что света мало? – Я знаю, что ты боишься, что это повторится. Больше всего на свете ты боишься снова убить, Айлин. И ты боишься, что тебе это понравится.

Я тупо заморгала. Нас разделяли считанные сантиметры, и, странное дело, в этом не было ни капли неловкости.

– Да. Я боюсь. Боюсь пойти на это теперь уже осознанно.

– И это правильно, – тихо сказал он.

Его рука на мате едва заметно пошевелилась – будто бы он сам с собой боролся. А потом Хаэль быстро коснулся моих пальцев. Осторожно, медленно, как будто боялся передумать. Но я не отдёрнулась. И он не передумал. Он не схватил – просто позволил своим пальцам лечь на мои. Касание было лёгким, почти символическим, но я ощутила, как сердце вздрогнуло. Я шумно вдохнула, как будто только в этот момент вспомнила, что можно дышать.

– Бояться – значит помнить, что ты человек. Не чудовище. Не инструмент. Ты боишься – значит, с тобой всё в порядке. Не боятся, тем более – такой, действительно, страшной магии – только истинные придурки и головорезы. Нас, теневиков, всегда учили, что страх равен слабости. Но это – ложь. Самые слабые теневые маги – это те, кто перестал бояться себя. Это те, кому власть застлала взор. Это те, которые решили, что они вольны распоряжаться человеческими жизнями как им вздумается.

Он чуть склонил голову, вновь заглядывая мне в глаза. Слабый свет подчеркнул его скулы при этом движении. Я сглотнула. Он выдохнул, но не отвёл взгляда.

– А ты боишься не того, что можешь разрушить чью-то жизнь. Ты боишься, что это разрушение тебе понравится. Что если отпустить себя – ты уже не остановишься. Что внутри тебя что-то такое… что любит жестокость и причинять боль.

Он замолчал, давая вес этим словам, страшным, настоящим, попадающим в самое моё нутро.

– Сейчас расскажу о том, через что, надеюсь, тебе не придётся проходить. Когда ты первый раз осознанно убиваешь… магией, особенно Тенью, – в тебе просыпается нечто. Та злая, жестокая часть тебя, которая всегда была с тобой – просто спала. Она зовёт тебя. Она понимает, что появился другой способ решения проблем. И ты боишься, что однажды ответишь ей. Охотно ответишь. Но ты не обязана слушать этот голос. Пойми – чем больше ты будешь прятаться от своей магии – тем наоборот легче она овладеет тобой, Тень обладает разумом и не терпит тех носителей, кто бежит от неё. И вот тогда уже может случиться непоправимое.

Он чуть подался ближе, и его голос стал ниже, почти превратившись в шёпот:

– Магия не выбирает людей, которые не способны её выдержать. Она пришла к тебе, потому что ты можешь её носить. Не укрощать, не подчинять, а носить, взаимодействовать. Тебе нужно довериться этой магии, тебе нужно с ней совладать. Тень не подчиняется тебе именно по той причине, что ты сама не хочешь взаимодействовать с ней.

Я не могла говорить. Он продолжал:

– Ты сильная, Айлин. Не потому, что сожгла кого-то. И я всё равно не осуждаю тебя за это – ты сделала, что должна была сделать. – я уже открыла рот, чтобы возразить, но он быстро продолжил, не давая мне слова. – Они заслуживали этой смерти. Сила была в том, что ты убила их. И сила твоя также в том, что теперь ты не хочешь убивать. Если бы ты не боялась этой магии, если бы ты нормально отнеслась к тому, что теперь ты можешь кого-то сжечь лёгким движением руки и побеждала бы нам тут всех подряд – я бы сам задумался над тем, чтобы всё-таки отправить тебя в Ауланнар.

Он убрал руку с моей, но взгляд не отвёл. Я смотрела на него и вдруг ощутила, как весь мой гнев, вся злость, отчаяние, вина, страх, обида – всё, что я носила внутри последние дни, недели, годы – вдруг начали подниматься изнутри. Я сжала челюсть, чтобы не застонать.

«Ты не обязана слушать этот голос…»

Какого праха он говорит это с такой уверенностью? Как будто он знает меня лучше, чем я сама. Как будто это вообще возможно – не бояться себя, когда ты теневой маг, который, прах побери, может сжигать людей. Хотя, те, кто убил родителей, определённо не боялись самих себя. Я опустила голову, чтобы он не видел, как предательски заблестели глаза. Чтобы не видеть его. Но его голос всё равно продолжал тихо звучать рядом, как заклинание, обнажающее всё мое нутро, переживания и волнения. Как исповедь.

– А принять магию – это не значит, что ты должна убивать всех направо и налево, только потому что владеешь этой силой. Это значит научиться быть рядом с ней и не терять себя…

«Не терять себя…»

Как будто это возможно в нынешних обстоятельствах.

– Заткнись, – прошептала я, не поднимая взгляда. – Пожалуйста… просто заткнись…

Я не выдержала, позволив чувствам взять надо мной верх – гнев на Хаэля, на его бескорыстную доброту ко мне, ненавистная мне магия, вина за убийства… скорбь по родителям. Я всхлипнула. Громко, неровно, позорно, будто мне в грудь вбили что-то тяжёлое и не давали сделать вдох. Тело вдруг стало тяжёлым, как после долгой тренировки, и мелкая дрожь пошла от живота, вверх, в плечи, в горло. Меня затрясло сильнее, когда обжигающие слёзы полились по щекам солёными волнами. Надо идти! Скрыться, спрятаться, чтобы Магистр этого не видел. Я вскочила, размазывая слёзы по щекам, но далеко уйти не смогла.

Потому что Хаэль, не сказав ни слова, поймал меня за руку, притянул к себе, осторожно, но уверенно, как будто знал, что я не оттолкну. И я не оттолкнула. Не смогла. Потеряла самообладание и контроль, когда прохладный, мягкий шёлк его рубашки, пахнущий пеплом и тисом, коснулся моего лба, и… всё.

Я сломалась.

Заплакала в голос, уткнувшись в его грудь. Сначала несмело, неловко, а потом дала волю чувством и громко, горько разрыдалась. Не как несостоявшаяся ведьма. Не как теневичка-неудачница. А просто как человек, потерявший в один момент всё. Родителей, привычный уклад жизни, магию, мечты о будущем. Что мне теперь делать? Что теперь будет? Как мне жить? Мама… Всхлипы вырывались из моего горла, разрывая ночную тишину зала.

Эврен держал меня крепко. Его ладонь медленно скользила по моей спине. Я не слышала, как он что-то говорил. Может, и не говорил. Может, он просто был рядом. И этого, впервые за долгие-долгие недели, оказалось достаточно.

Сегодня. Веранда Мары Эйвель.Шестой дом на Теневой улице.

– Ирис, – вздохнула я, отметив, как аккуратно он сегодня уложил волосы и как ловко подвязал цепочки на поясе. Драка за ванную сегодня утром в моём доме была не на жизнь, а насмерть. – Мы же идём работать, а не на светскую вечеринку.

– Каждое утро может быть последним – почему бы не выглядеть сногсшибательно? – промурлыкал он, подмигивая. – Вдруг я сегодня умру, а мой призрак не будет выглядеть великолепно? Я себе этого никогда не простил бы.

– Мудро.

На рассвете мы, как и обещали, собрались на ранний завтрак у тётушки Мары Эйвель, моей соседки из шестого дома по Теневой улице. Мара, как всегда, бодрая и весёлая, радушно встретила нас, расцеловав и обняв каждого так, словно не видела, по крайней мере, лет двадцать. Рыжие волосы тётушки были уложены в низкий пучок, а глаза лучились свежестью и бодростью, которой даже раннее время не было помехой.

Наша компания – я, Ирис, Эльса и Торш – устроились на веранде дома тётушки. Было прохладно, но Ирис пробормотал какое-то ловкое заклинание Вейлана, и воздух вокруг нас мгновенно согрелся. Удобно! К теплу, разлившемуся по веранде, сразу сбежались три белых, практически одинаковых, чудовища Мары. Она ласково звала этих зверюг своими котиками – и именами этих всадников апокалипсиса были Бублик, Печенька и Зефир.

Тётушка очень любила животных, да и я тоже – поэтому, помимо моей воли, голос моментально приобрёл ту самую тональность, которая автоматических включается при виде милых щенят и детей.

Я разразилось умилительной тирадой, подзывая к себе белую троицу. Моим любимчиком был Зефир – самый ласковый из компании. Бублик, Печенька и Зефир были вполне себе хорошими котами, очень добрыми, просто их размеры как-то не вязались с классическими, общепринятыми стандартами размеров котов. Мара как-то рассказывала, что это какая-то уникальная порода, которая отличается именно габаритами, кисточками на ушах и очень пушистыми хвостами. И недовольными мордами, больше похожими на человеческие.

Но несмотря на внешний угрожающий вид – эта троица хлебобулочных изделий была очень доброй и ласковой – Зефир уже устроился у меня на коленях, Печенька что-то выпрашивал у Ириса, а Бублик, шевеля пушистыми ушками, еще раздумывал, к кому бы ему подойти – к Эльсе, Торшу или к Маре.

Хозяйка встречала нас, как и всегда, с богатым столом, несмотря на невероятно раннее утро – липовый чай, пироги с малиной, лимонные пирожные и, конечно, булочки с корицей для Торша, которые всегда были припасены в буфете у тётушки.

Рассветные пташки несмело брали распев где-то в кронах деревьев, лучи восходящего солнца золотили небольшой садик Мары, усеянный вечнозелёными деревьями. Я устроилась поудобнее в плетёном кресле, накрыв себя и Зефира пледом, заботливо выданным тётушкой. Торш кутался в свой зелёный плащ и облизывался, смотря на аккуратные холмики слоёного теста с корицей и сахаром. На круглом деревянном столике, усыпанном отпечатками времени, стояли разношёрстные чашки – Эльсе досталась смешная со слонёнком, Ирису – в цветочек, а у места Мары стояла синяя в белый горох. Мне выпала честь пить липовый чай из розового, больше ведра, чем кружки, с полумесяцами.

– Торш, держи, – Мара вышла из дома, протягивая мириду жёлтую кружку с медоэлем.

Тот довольно крякнул, отвлекаясь от поедания взглядом коричных булочек.

– Если бы я умел петь… я бы воспел вас, тётушка, – с самым блаженным выражением мордочки пробормотал Торш, делая несколько размашистых глотков ароматного напитка. – Я могу поставить на то, что у вас медоэль даже чуть лучше, чем у Лавра…

– Что ты, что ты! Не говори глупостей! – смущённо замахала Мара руками, присаживаясь в свободное, единственное мягкое на веранде, кресло. – Мне до Лавра расти и расти. – прибедняясь, посмеялась она, и морщинки красивым веером собрались вокруг её ясных глаз. – Ну что, банда, расскажите, как ваши дела? Что в городе творится-то, слыхали, небось, да знаете побольше, чем одинокая старушка?

На самом деле – Мара добродушно прикидывалась. Все мы знали, что она не одинока – три кота, мирид, связанный с ней Ритуалом Доверия, да ещё и пять внуков. И, конечно, мы, которые помогали ей, чем могли – даже сегодня, за пять минут до того, как мы расселись на чаепитие, Ирис успел починить ей дверцу шкафчика и незаметно подкинуть пару золотых фрасов на столик в прихожей. Хотя тётушка определённо не нуждалась! Но Ирис, хоть и был… или всё-таки порой оставался, вором, всегда любил поддерживать тех, кто слабее его. А слабее него, судя по постоянным благодетельным поступкам Талькара, были почти все вокруг.

– А где Шалфей? – спросила Эльса, неизвестно, намеренно или нет, игнорируя вопрос тётушки.

– Здесь я, – раздалось ворчание откуда-то со стороны входной двери, и на веранду через пару секунд вышел мирид Мары, Шалфей. Его шерсть была белоснежной, словно свежевыпавший снег, а глаза – глубокого изумрудного цвета, ярко выделявшиеся на этом фоне, словно два крошечных изумруда. На мордочке у него была неизменная гримаса, будто он всё время недоволен, но все мы знали, что он один из самых добродушных миридов Иль-де-Вирела. Он плотнее запахнул свой тёмно-серый домашний халат, зевнул, кивнул Торшу, затем – всем нам, и опустился в плетёное кресло за нашим столиком. Стало тесновато, но теперь все точно были в сборе – и Шалфей, позёвывая, принялся разливать всем липовый чай, решив попробовать себя в роли чайных дел мастера.

Ирис взял на себя ответственность неспешно пересказать Маре события последних дней. Разумеется, без лишних деталей, пересказывая лишь то, что и так было известно народу, но и этого хватило, чтобы тётушка весьма впечатлённо охала и ахала, сокрушаясь «что ж такое творится-то!». Да, тётушка, я тоже задаюсь этим вопросом каждый долбаный день. Шалфей рядом с ней совершенно невозмутимо нарезал пирог с малиной, галантно положив по кусочку на два весёлых блюдца в горошек – Эльсе и мне. Ирис и Торш остались на самообслуживании – но мой мирид успешно справился с негласной ролью раздатчика, отпив медоэля и положив себе булочек с корицей (кто бы сомневался), а Ирису – лимонное пирожное.

Эльса с улыбкой грела руки о чашку чая, изредка что-то вставляя в разговор Талькара и тётушки, Торш тихо жевал булочку, а Шалфей оставил нас и потопал к витиеватой калитке – миридская почтовая служба принесла утреннюю газету. Я слушала всё это и ловила момент – хрупкий, тёплый, наполненный уютом. Пение птиц, шорох листьев, лёгкое мурлыканье Зефира у меня на коленях – всё казалось частью какого-то тихого, почти священного ритуала.

Сегодня предстояло много дел – я нахмурилась, сбрасывая утреннюю дрёму и вспоминая, что же мы должны были делать сегодня. Блаженное чувство лёгкой расслабленности внутри меня заворчало и потопало прочь, уступая месту ясному сознанию и списку дел, вырисовывающемуся в моей голове.

Точно. Магистр и Академия. Теневые отклики у колокольни. Я скисла, но тут же воспрянула духом вновь, ведь думать о работе таким прекрасным ранним утром, да ещё и до начала рабочего дня было воистину страшным преступлением. Кусочек малинового пирога, положенный Шалфеем мне на блюдечко, выглядел просто восхитительно! Свежий, сочный, он был ещё теплым! Поразмыслив, что нужно однозначно хорошо поесть, ведь неизвестно, сколько Эврен сегодня будет меня гонять....

Эврен. Прах. Вчерашние воспоминания нахлынули с новой силой, возвращая меня в пучину мыслей – моя стрела, направленная ему в лицо. Его силуэт, подсвеченный магическими светильниками, в тот момент, когда он отчитывал меня за утренний идиотский поступок. Чувство стыда шевельнулось где-то глубоко внутри. Я была неправа, мой поступок был неправильным, и… надо было бы попросить прощения. По-нормальному, без увиливаний. Неужели я настолько слаба, что не могу всего лишь извиниться?

Или я не могла извиниться перед ним?

А, плевать, к пеплу это всё. Буду решать проблемы по мере их поступления. Когда буду стоять перед ним. Сейчас есть дела поважнее, например – уничтожение невероятной красоты выпечки. Вкус разлился на языке кислой сладостью, сочностью и каким-то ощущением тёплого лета, которое кончилось не так давно, на самом-то деле. Песочное тесто щекотнуло губы и захрустело на зубах, смешиваясь с начинкой.

– М-мм… – вырвалось у меня, совершенно непроизвольно, с набитым ртом. Я тут же прикрыла рот ладонью, притворно изображая благовоспитанность. – Прекфасный пирог, тётуфка, как фсегда… незаконно фкусный.

– Ой, ну перестань, деточка, – отмахнулась Мара, подливая в чашку Шалфея ещё липового чая. Тот чуть смягчил свою недовольную рожу, любовно взглянув на Хранительницу своей Нити. Я обязательно вам расскажу о Ритуале Доверия, который связывает мирида и мага, наберитесь терпения. Просто это очень долгая история. – Это всё старый рецепт моей бабки. Она, знаете ли, ещё в Пыльных Холмах пироги продавала, пока их не сожгли. Холмы, не пироги, – добавила она с театральной важностью, и Ирис тихо засмеялся в свою чашку.

– Сожгли за что? – спросила Эльса, приподняв бровь и отправляя в рот ароматный кусочек малины. – Неужто за какую-нибудь неудачную ярмарку пирогов?

– Ха! Да ты почти попала в яблочко. Но там не ярмарка была, а съезд каких-то гурманов, – Мара театрально всплеснула руками. – Пылкие споры о том, надо ли класть в смородиновый соус корицу, переросли в потасовки. А потом кто-то опрокинул чан с горчицей на организатора, тот обозвал всех дикарями – и всё пошло-поехало. Горчица загорелась. Вот и вся история. Бабушка рассказывала, когда я была маленькой.

– …Горчица? – переспросил Торш с набитым ртом, хмуря серые пушистые брови. – Она же не горючая.

– В достаточном количестве – ещё как, – весьма серьёзно вмешался Ирис, поедая третье лимонное пирожное. – Особенно, если её поджечь.

Я чуть не захлебнулась чаем от хохота. Зефир на моих коленях раздражённо вздёрнул усы, недовольно переместившись в бок – не одобрял он лишние человеческие движения.

– Интересно, как об этом рассказано в летописях, – нахмурила ровные брови Эльса. – Легендарное Сожжение Холмов из-за кулинарного разногласия?

– Ты с таким осуждением рассуждаешь, будто это не ты подожгла ковёр в Совете, – напомнил Ирис, лукаво прищурившись.

Вырвавшийся очередной смешок всё-таки заставил меня поперхнуться чаем. Эльса ласково похлопала меня по спине, помогая откашляться. В груди, помимо напитка, вставшего поперёк, мягко и приятно затрепетало – вот она, простая человеческая радость. Такие моменты всегда казались мне чуть-чуть неловкими, как платье, которое слишком красиво для повседневности. Но я ценила это. Я хранила эти милые сердцу события в чертогах разума, складывая в воображаемый сундучок с табличкой «воспоминания, в которые можно вернуться, если станет совсем плохо».

– Кстати, – начала Мара, воровато оглянувшись по сторонам, – а как там дела с тем… ну, с тем, что вообще в городе происходит? Вы ж вроде бы что-то расследуете, как Асессоры? Аль не допускают?

Мимолётная тишина скользнула по веранде, как лёгкий ветерок, едва заметно, но ощутимо.

– Допускают, тётушка. Всё продвигается, – ответил Ирис, легко, как будто речь шла о погоде. – Медленно, но продвигается. Сегодня будет важный день.

Ага, подумала я, очень важный. Страшно важный. Готов ли кто-то из нас к нему – вопрос открытый. И готовы ли мы к итогам этого дня…

– Сегодня все по разным заданиям – будем бегать между Академией, лавкой Черниля и Мотыля, Молчунами, как белки в колесе. – сказала я, отломив ещё кусочек пирога. – Только не такие пушистые и объёмные.

– Говори за себя, – фыркнула Эльса, поправив идеальную укладку. – Я для чего волосы укладывала? Объёма мне точно хватает, а вот пушистости не надо. По пушистости Торш главный.

Торш довольно улыбнулся, помахав Эльсе хвостом. Мы дружно прыснули, а Мара довольно кивала, переводя взгляд с одного лица на другое, будто только этого и ждала – оживлённого, весёлого утра. Шалфей, шаркая тапочками по полу веранды, вернулся с газетой, хмуря белые брови и осторожно держа бумагу за уголок, будто она могла его укусить.

– Там опять что-то странное. – сказал он, кидая свёрток, ещё пахнущий чернилами, на стол. – Выяснили, что в квартале Молчаливых Фонарей из лавки… ничего не украли.

Я приподняла бровь, ловя взгляд Ириса и читая в нём осознание. Имитр, на удивление, вчера оказался прав, сказав, что, возможно, никакой кражи-то и не было. Эльса хмыкнула, хватаясь за газету – светло-зелёные глаза забегали из стороны в сторону, читая текст новостной сводки, и брови её стремились всё ближе и ближе друг к другу. Что там такое? Или всё-таки украли, но не стали придавать огласку? Украли что-то важное, о чём народу знать необязательно?

– И правда, – пробормотала Эльса, передавая газету Ирису. – Грубо говоря, пишут, что владелец лавки вчера поставил на уши всех лигатов, они проторчали там до самого вечера, но в итоге он так и не смог внятно объяснить, что у него пропало.

Интересно. Странно. Торговец специально донёс ложные сведения или он просто глупый, нерасторопный придурок? Я нахмурилась. Или лигаты что-то скрывают? Прах. Это предстояло сегодня выяснить. Мы переглянулись. Шалфей недоверчиво хмыкнул, присаживаясь обратно за стол. Мда. Абсолютно не радующая ситуация.

Я покосилась на стопку булочек с корицей, задумалась, взять ли ещё одну, и решила, что это будет моя личная форма протеста против грядущих тревог. Ладно, всё, что будет после этого завтрака, – будет потом. А сейчас – ещё один кусочек тёплого, осеннего солнца, ароматного слоёного теста и корицы. Зефир довольно заурчал, устраиваясь у меня на ногах поудобнее, и я не удержалась от мысли, что, может быть, счастье – это именно это утро. Или хотя бы его очень точный отголосок, который я однозначно сохраню в своём воображаемом сундучке с табличкой «воспоминания, в которые можно вернуться, если станет совсем плохо».

Через час. Туманная площадь.

– Увидимся вечером! – крикнула нам с Ирисом Эльса, уже устремляясь в сторону здания Магистрата Внутренней Безопасности. Оно расположилось на Туманной площади, словно тихий спутник Временной Башни, Башни Совета – большой и светлый, но не пытающийся перетянуть на себя внимание.

Его белоснежные стены плавно переходили в камень Башни, а узкие синие вставки в фасаде слегка мерцали, отражая утренний солнечный свет. Эльса уже скрылась в переулках между зданиями, оставляя после себя лёгкий аромат сладких духов с корицей, и мы с Ирисом ещё некоторое время стояли на площади, молча наслаждаясь прохладой утреннего осеннего воздуха.

Торш тоже уже убежал в «Пеплотравы», тщетно заверив меня, чтобы я не беспокоилась, что он сам справится и не нужно о нём волноваться. Ещё мирид профессионально закатил глаза, когда я наказала ему нормально пообедать, а не булочками с корицей – и потом оставил нас, взметнув полы своего маленького зелёного плаща и направляясь в сторону улицы Скрипущих Фонарей.

В Башню Совета мы вошли в тот самый момент, когда самые главные часы Иль-де-Вирела завели свою ежечасную песнь, славя праздник девяти часов утра:

«Бом-м-м-м-м-м....» – раздалось из-за витражных окон, мимо которых мы уже быстрым шагом направлялись в тысяча сто одиннадцатый кабинет. Я одернула свитер – сегодня день обещал быть достаточно тёплым, поэтому – я решила не надевать плащ, остановив свой выбор на тёплом, объёмном сером свитере и такого же оттенка шёлковой юбке в пол. Велатр остался дома в прихожей – я рассудила, что бой сегодня вроде не планируется, да и как-то не хотелось демонстрировать Магистру лук снова. Вдруг возникнут какие-то недопонимания на этой почве.

Тысяча сто одиннадцатый кабинет встретил нас, как и всегда, знакомым ароматом пепла и тиса. Эврен, уже копаясь в каких-то бумажках за столом, кивнул нам, на секунду задержав на мне взгляд, и пригласил присесть. Как всегда – он был в чёрном костюме. Интересно, он вообще знает, что существуют другие цвета? А дома тоже костюмы носит? Посмотрела бы я на это.

– Итак, – начал Эврен, и лёгким, почти небрежным движением запечатал комнату заклинанием тишины. Все посторонние звуки исчезли, оставляя нам блаженную тишину. – Только что принесли свежий отчёт лигатов по делу в «Второй Полке». Я запросил копию для изучения.

Я уже знала – сейчас он скажет что-то, от чего станет тревожно. Всё-таки слишком странной была эта кража и новость в утренней газете. Он скользнул ладонью по поверхности стола, придвигая к нам тонкую папку. На обложке – «Вторая Полка. Кража. Классификация – незначительная. Подпись: Искатель Хоррин». Слово «незначительная» будто издевалось.

– По официальной версии, – проговорил Эврен, глядя не на нас, а в какой-то неуловимый узор утреннего света на столе, – пропали лишь пара старых, никому не нужных, книг по артефакторике, треснувший амулет, и карта канализации, датированная четыреста восьмидесятым. Торговец, по их словам, не смог бы выручить за это и пары дариев.

Ирис хмыкнул.

– Ну да, карта канализации. Наверняка, великая реликвия былых времён, – лениво бросил он Талькару. – Видимо, воры срочно нуждаются в сантехническом просвещении.

Ирис, сидевший сбоку от меня, хохотнул, вытягивая ноги вперед. Я хотела улыбнуться, но не смогла. Что-то не давало. Что-то, что ускользало из моих мыслей, что-то, что я не могла поймать за хвост. Талькар подтянул к себе папку, подвинулся ближе и раскрыл её так, чтобы мы вместе могли прочесть отчёт.

«Подпись: Лигат Хоррин. Допрос свидетеля проведён. Признаков насилия, запугивания, не выявлено.»

– Первую страницу сразу пропускайте. – Эврен кивнул на следующую. – Это важнее. – он улыбнулся, но взгляд его оставался холодным, выжидающим. Ирис перевернул страницу.

– Вот, – Хаэль постучал пальцем по абзацу. – Вот что важно. Я читала:

«Владелец не проявляет явных следов магического воздействия. Однако память о событиях утра, включая детали кражи, фрагментарна, исключая пропавшие предметы, в пропаже которых он уверен: две книги по артефакторике под авторством Веллоры Тараниэль, сломанный амулет неизвестного назначения и сил, и карта канализации, датированная четыреста восьмидесятым годом. Не может чётко указать, какие предметы находились на третьей полке у окна и в кладовой. Пытается объяснить пробел «замешательством» или «возрастом», хотя в остальном демонстрирует хорошую память. В остальном – спокоен, не проявляет признаков лжи, сокрытия чего-либо. На вопросы отвечает охотно, не сопротивляется. Разрешение на использование эликсира правды на допросе запрошено у Архонтера Верховного Надзора Шардена, Иаргельдира Вэйнтраскара вэль Келатар.»

Я перечитала абзац ещё раз.

– Не помнит, что было на полке. И в кладовке. – медленно проговорила я. Это странно. – Но, может, он продаёт столько хлама, что сам уже не знает, что у него и где?

– Да, – тихо отозвался Ирис. Он нахмурился, сводя друг с другом тёмные брови. Глаза, обычно игривые, потемнели. – И, что примечательно, он не пытается вспомнить. Не нервничает, не сомневается, судя по отчёту. Просто… принимает. Словно пустое место в голове – норма.

Я подняла на него взгляд. Наверное, мы думали об этом и том же – это не рядовая забывчивость.

– Лигаты и сам торговец сочли, что у него проблемы, вызванные возрастом или стрессом. – сказала я. – Но, если бы он запинался, искал слова – тогда да, то, что он не может вспомнить о том, что было на полке и в кладовке – было бы естественно. А тут…

– …А тут будто кто-то аккуратно вынул воспоминание с полкой, кладовкой, и со всем, что там было. – закончил нашу мысль Эврен. Он откинулся назад, сцепив руки на груди. – Оставили лишь пустоту.

– Я согласна с тобой. Кто-то хотел, чтобы никто – даже владелец – не понял, что именно было украдено. – сказала я. – А это значит, что украденное было опасным? Чем-то таким, с помощью чего можно сделать что-то страшное?

– Вероятно. Либо торговец просто врёт, отвлекая лигатов на себя, – добавил Эврен. – В этом и опасность, в том, что мы не знаем наверняка – и в том, что мы не можем ни с кем этим поделиться. Клубок начинает запутываться всё сильнее. Но если он врёт – допрос с эликсиром правды раскроет карты, если Иаргельдир даст дозволение на этот метод. А он даст. – с нажимом произнёс Магистр, забирая у нас папку и пряча её в зачарованный ящик стола.

– Я понял. Элериах всё равно меня отправляет во «Вторую Полку», – сказал Ирис. Его голос зазвенел, как металл. – Я поговорю с ним и лично там всё обшарю. И полку, и кладовую. И, конечно, поговорю со своими… уличными пташками. Может, наш торговец не так прост, как кажется?

Талькар поднялся из кресла так резко, будто его подбросила какая-то внутренняя пружина – или нетерпение, или злость, или тот особый тип беспокойства, который присущ людям, привыкших жить не словами, а делом. Его пальто чуть колыхнулось, мягким шорохом повторив за ним движение. Я смотрела, как его пальцы пробежались по лацкану, точно проверяя – всё ли на месте: кольца, цепи, и, конечно, его любимица – кинжал Селин.

– И вы будьте осторожнее. – сказал он, бросив взгляд на Магистра. – Если там, в Академии, действительно что-то серьёзное, вы уже втянуты по самую шею. А я знаю, как она, – он кивнул на меня, но смотрел на Хаэля. – профессионально умеет нырять в дерьмо, утягивая за этим других людей.

– Талькар, не забывай, что я прахов Магистр Тени, да? – в голосе Эврена проскользнул тон, которым обычно объясняют детям, почему небо – голубое. – Поверь, моя работа – оказываться в дерьме и разгребать это самое дерьмо. И Мирст здесь, не надо говорить о ней в третьем лице.

– И я не ныряю, – шутливо-обиженно фыркнула я, пнув Ириса носком по ботинку. – Я грациозно вхожу!

Он стушевался, признавая поражение, и, не дожидаясь ещё одной словесной дуэли, вышел за дверь. После Ириса остался только шлейф аромата табака и бобов тонка – и шум повседневной бюрократии, ворвавшийся в тысяча сто одиннадцатый кабинет вместе со скрипом открывшейся двери, когда рухнуло заклинание тишины. Впрочем, он сразу прекратился, когда Эврен вновь устроил феерическое представление с серебряной нитью из воздуха для повтора заклинания.

– Кто-то хотел, чтобы никто ничего не понял, – повторила я вслух, возвращаясь к недавнему разговору. – даже владелец. Это ведь самое страшное, правда? Когда не просто у тебя что-то забирают – а забирают знание о том, что у тебя было.

Магистр что-то пробурчал – вновь о искателях, о лигатах, об Иаргельдире и дозволении на эликсир правды. Его голос был, как всегда, холоден, деловит. Клубок, как сказал он, начинал запутываться. А я думаю – это петля. И кто-то её уже стягивал.

– Шеф! – вскинулась я и аж подскочила от внезапного воспоминания, резко ударившего в голову. – Хаэль недоумённо воззрился на меня, собирая бумаги со стола. Его руки были привычно точны, движения – почти беззвучны. Он не сказал ни слова, лишь кивнул, ожидая, когда я продолжу. – Архивы. Закрытые архивы Тихого Круга. О чём ты говорил? О книгах?

Я всматривалась в Эврена, ожидая объяснения, но он медлил. Ну не мог же сохраниться сам архив! Пальцы его скользнули по ребру стола – будто он искал в дереве отговорку, чтобы не отвечать на мой вопрос. Мягкий утренний свет пробивался сквозь окно, касаясь его лица и плеч, превращая очертания в нечто почти призрачное. Его волосы были, как и всегда, собраны на затылке – несколько прядей выбились, словно от напряжённой ночи. Магистр медлил с ответом.

– Говори, – сказала я. – Не тяни кота за хвост, если не собираешься его распутывать.

– В закрытых архивах Тихого Круга, – начал он тихо, – хранятся книги, которых не должно было остаться. Но, вопреки всему, их не уничтожили. Их спрятали. Я смог их спрятать. В архиве.

Что-то во мне сжалось. Что? Он хочет сказать, что сохранились архивы? Не книги? Сам архив? Там, в глубине моих чертогов разума, всплыло воспоминание: тот таинственный, запертый на сотню замков, цокольный этаж, в который никогда не пускали учеников. Я считала, что всё это уничтожили в ночь восстания. Я была уверена, что это всё сгорело!

– Там описано устройство, принцип действия, основы всех известных теневых артефактов, – продолжил он, – в мельчайших деталях. Включая Сферу Отклика. Нет, будет вернее сказать, не просто принципы действия, Мирст – чертежи, ритуальные формулы, структура магических плетений. Всё, как если бы кто-то пытался не просто понять, но создать заново.

Я прикусила губу, чувствуя, как по спине пробегает холод – нет, не от страха, от предательства. Лёд встал в позвоночнике, пульс звенел в ушах. Я ни разу об этом не слышала. Никогда. Никто не говорил. Никто. Даже он.

– И ты молчал?! – сорвалось с губ почти криком. – Молчал, что сохранился целый прахов подвал?!

Эврен посмотрел на меня – спокойно, слишком спокойно, как смотрят на истерику ребёнка, которую надо обуздать.

– Молчал, – коротко кивнул он. – Потому что этот доступ закрыт грифом и уровнем допуска, под которые даже я не подхожу. Архив опечатан после восстания Круга. Туда пускают только по прямому приказу элериарха. – он говорил ровно, без эмоций, как чиновник на допросе. Как будто это не он учил меня – не он обнимал, когда я выла от душераздирающих страданий у него на плече. Неужели он не понимал, что для меня значил Тихий Круг?

– То есть… ты знал. Ты всё это время знал, что остались книги, учения, целый подвал, и не сказал мне ни слова?

– Это государственная тайна, Мирст. – Эврен подошёл ближе, теперь между нами почти не было воздуха. – И, если бы я тебе сказал, ты бы уже сидела в Ауланнаре. Или вообще – в урне для пепла. Понимаешь?

– Нет, не понимаю! – крикнула я, чувствуя, как в груди закипает. – Я – дочь тех, кто погиб от руки теневиков. Я – прах Тихого Круга, его остаток, его пеплово продолжение! Ты должен был…

– Тебе я не должен был ничего. – резко отрезал он. – Ты хочешь, чтобы я рисковал всем ради того, чтобы ты просто пошла почитать книжки?! Там нет истины. Там нет их. Никого из них больше нет.

Я тяжело дышала. Грудь ходила ходуном. Татуировки горели под кожей, серебро бесновалось, требуя выхода.

– Не тебе решать, что я должна знать.

– Не мне, – холодно согласился он. – А Совету и элериарху. Твои права на Круг умерли вместе с ними, Айлин.

– Я тебя услышала. Но ты хочешь туда попасть. – вдох на четыре счёта, задержать дыхание на четыре секунды, выдохнуть на раз, два, три, четыре. Я проглотила обиду, сдавливающую горло. – И, я так понимаю, приказа от элериарха нам не дождаться. И лучше об этом молчать.

– Верно. Молчи. Да, я должен туда попасть. Мы должны. Но сначала – официальный визит в Академию.

Я провела ладонью по предплечью под рукавом свитера – серебряные татуировки под кожей начали успокаиваться. Я чувствовала, как магия внутри, прекратив злиться, теперь отзывается согласием. Будто сама Этерна благоволила, услышав, что мы замышляем что-то незаконное.

– Как мы туда проникнем? – прошептала я, хотя под теневым заклинанием тишины можно было петь оперу, и никто бы не услышал.

Эврен едва заметно ухмыльнулся.

– Как всегда. По тем тропам, по которым идти запрещено. Через подземный ход, который не значится ни в одном плане. И с очень, очень хорошим поводом для Ауланнара… или хотя бы увольнения, если нас поймают.

После того, как Хаэль изложил мне наш план на сегодня, включая проникновение в запечатанные архивы Тихого Круга, мы вышли из Временной Башни около половины одиннадцатого, ровно после того, как главные часы Иль-де-Вирела спели свою переливчатую получасовую песнь. Распогодилось, день был ясный, солнечный, с тем золотым светом, который будто нарочно льётся на плечи, в глаза, в самую душу, выгоняя оттуда желание спать. Улицы уже зашумели – туда-сюда сновали смешные мириды-почтальоны, жужжали тенеглассы, по Туманной площади бегали госслужащие Магистрата и Депертамента Улиц и Времён. Шёл второй день траура по Лиане Тарен, и эту тёплую осеннюю картину омрачали только чёрные флаги и ленты, развевающиеся на всех горизонтальных поверхностях и фонарях.

Ветер был мягкий, почти летний, но с той едва уловимой прохладой, что бывает, когда идёшь по осеннему утру. Я заправила маленькую косичку с обсидиановой бусиной за ухо, щурясь от солнца.

– Тебе не холодно? – спросил Эврен, не оборачиваясь, но я почувствовала его взгляд – скользящий, почти мимолётный.

– Нет. Пока ещё тепло, душа желает не укутываться с ног до головы, – пожала я плечами, листая личное дело Лианы Тарен, которое Магистр вручил мне для изучения. – А желаниям своей души я склонна благоволить.

Он не ответил. Конечно. Эврен и так говорил со мной на отвлечённые темы редко, а на подобные полу-поэтические броски, которые я порой так любила – тем более. Но иногда казалось, что он просто копит слова, чтобы потом вложить их в одну фразу – острую, точную, брошенную как нож в мой адрес.

«Тебе я ничего не был должен». Тьфу. Напыщенный индюк.

Сегодня он был, как и всегда, в чёрном костюме и пальто – только перстень Совета вспыхивал на солнце, когда он заносил руку к глазам от яркого света. Мне всё еще было обидно… но поговорим об этом позже.

До Академии от Временной Башни идти минут двадцать, если не торопиться. Мы не торопились. И не потому что нам было всё равно – наоборот. Просто есть вещи, к которым не стоит спешить. Колокольни, например. Места падений. Места, где что-то когда-то оборвалось. Я поймала себя на том, что иду вровень с его шагом. По какому-то древнему, почти забывшемуся инстинкту – как зверь, что чувствует ритм стаи и не хочет выпадать. Эврен двигался так, будто город принадлежал ему. Как можно так выпендриваться в тот момент, когда, блин, просто идёшь?

– Думаешь, найдём что-то на колокольне? – спросила я, когда Академия показалась на глаза сквозь кроны желтых деревьев, усеянных чёрными лентами.

– Думаю, если смотреть внимательно – обязательно найдём. – вполголоса ответил он и отодвинул в сторону ветку, что тянулась мне к лицу, ещё до того, как я успела её заметить.

Лигаты, стоявшие у двустворчатых дубовых ворот, отреагировали на нас без особого энтузиазма. Сейчас под девизом Академии «Scientia est lumen in tenebris» – знание – свет во тьме – на страже были молодые ребята, совсем не те, что в наш с Эльсой визит – в новёхоньких, отглаженных синих плащах и блестящих кирасах. Ворон и змея над ними, державшие траурный полог над гербом Академии, будто вперили в меня свой взгляд. Пока я любовалась статуями – один из лигатов, юнец с неуверенным лицом, сделал шаг вперёд:

– Назовите цель визита. Академия принимает…

Эврен поднял руку. Перстень Совета вспыхнул холодным, сдержанным светом.

– Прошу прощения, гвар… Магистр Хаэль, – пробормотал лигат и отступил, склонившись в поклоне. – Как это я вас не признал…

Лигаты отпёрли ворота, пропуская нас внутрь. Мы пошли дальше уже по аллеям Академии. Кипарисы вытягивали длинные тени, а листья самшита тихо шуршали под ногами. Воздух был тёплый и свежий, с запахом влажной земли и старого камня.

– С чего начнём? – спросил Магистр, отбрасывая предисловия.

Я остановилась на мгновение, осматриваясь. Вокруг всё казалось застывшим, словно мир здесь замедлил ход, а каждое дерево и камень знали больше, чем готовы рассказать. Ни одной живой души во дворе. Как странно.

– С колокольни. Это же логично, – ответила я. – Лиана в последний раз там… была. Если что-то осталось – найдём там.

Эврен кивнул. Мы двинулись дальше, и я ощущала, как лёгкая осенняя прохлада всё-таки проникает сквозь плотную ткань свитера, обжигая кожу. Колокольня высилась впереди, на западе Академии. Золотые прожилки в её нежно-розовом фасаде бликовали на солнце. А бронзово-зеленоватый колокол, слава Этерне, безмолвствовал. И, надеюсь, долго ещё не будет траурно звонить.

Я замерла у подножия колокольни. Взгляд цеплялся за каменную аркаду, покрытую изящными растительными орнаментами – будто виноградные лозы тянулись к небу, словно пытаясь удержать его от падения. Где-то там, в этом высотном лабиринте, Лиана Тарен сделала свой последний шаг – и шаг тот был навстречу смерти.

– Если бы мне пришлось умирать, – вырвалось у меня внезапно. – я бы выбрала не высоту. А огонь. Желательно – теневой. Быстро и не больно. И хоронить не надо.

Эврен ответил мне с той своей безупречной серьезностью, что иногда сводила меня с ума:

– Иногда не имеет значения способ, имеет значение лишь причина. Особенно, если ты не сам её выбрал. А нашу, кхм, клиентку… наверняка довели. Или заставили.

– О, как поэтично. Звучишь, как профессионал в сфере полётов с колоколен, – пробурчала я, обнимая себя за плечи. Прохлада цепляла меня сильнее, чем хотелось бы. Вопрос сорвался с языка прежде, чем я смогла осознать его. – А может ли теневик сам себя сжечь осознанно? Не в панике, не когда магия уходит из-под контроля, а специально, по своему выбору?

Он нахмурился, будто я заговорила на чужом языке, засунул руки в карманы и окинул меня взглядом, полным тихого сомнения в моей адекватности. Иногда я думала, что он до сих пор не привык к моим вопросам, которые я задавала, интересуясь самыми безумными вещами.

– Что за вопросы? – пробурчал он.

– Чисто академический интерес, – парировала я, чувствуя, как сердце при взгляде на него сжимается от странного микса раздражения и… чего-то ещё. Любопытства, наверное.

Эврен вздохнул, поднял голову и тоже посмотрел на колокольню, словно она сама могла дать ему ответ, спрятанный в золотых прожилках камня.

– Может. Этерна примет любой дар. – сказал он наконец, и в его голосе прозвучала тень смирения.

Магистр молча кивнул мне на одинокий чёрный флажок, воткнутый лигатами под колокольней ровно в том месте, где трава была немного примята. Неужели можно взглянуть официально, не только своим зрением, но и зрением Тени!

Мы присели по обеим сторонам от этого участка, вперившись в него взглядом. Ничего необычного. Никаких следов крови или каких-то вещей. Я оформила теневое заклинание тишины, которое на улице раскидывалось на расстоянии трёх метров от заклинателя. Не так действенно, как в помещении, но всё же.

– Нужно вызвать отклик.

Я подняла голову – и наткнулась на его взгляд.

– Три дня – почти предел для заклинания теневого отлика, – продолжил он, придвинувшись ближе. – Один я не смогу вызвать внятный отклик такой давности. Нужна твоя магия.

Никакого «можно?», никакого «позволишь?». Он протянул руку – не мягко и не осторожно, а резко, с той грубой прямотой, в которой странно переплетались вызов и притяжение.

– Дай руку. – простая просьба. И в ней – требовательность, от которой во мне что-то отозвалось слишком живо.

Всё внутри сжалось. Не от страха, хотя и от него тоже – я никогда раньше не делилась ни с кем магией. Но сжалось ещё от чего-то горячего, странного, острого – как укус на внутренней стороне бедра. Мне казалось, будто мир вокруг замер, выдохнул, оставив нас вдвоём, в этой щели между серебряными тенями и вопросами без ответа. Я даже не сразу поняла, что сжала кулак – крепко, до побелевших костяшек. Я сглотнула. Его ладонь – открытая, развёрнутая вверх – ждала. Прах, о чём я думаю? Это всего лишь рука. Простое рукопожатие. Рука, которую я, отбросив лишние мысли, вложила в его руку. Пальцы Эврен сомкнул жёстко, чуть сильнее, чем нужно. Как будто страх, что я отдёрну ладонь, был сильнее приличий. Его рука была холодной. Моя – горячей.

– Tenebra vestigia ostende Liana Taren, – прошептали мы в унисон, как клятву, держа сплетёнными руки аккурат над унылым чёрным флагом. Магия полилась из моих узоров на руке, перетекая в ладонь, что крепко держала пальцы Магистра, заставляя меня рвано выдохнуть от всепоглощающего ощущения безграничной силы – момент, когда моя магия смешалась с его. Вот это да! И он, прах побери, живёт с этим ощущением всегда?! Теперь всё понятно. Я бы тогда тоже выпендривалась каждым своим движением.

Из-под наших соединённых ладоней расползлась тень. Теневые татуировки под кожей мгновенно согрели меня, ощущая родную энергию рядом, желая слиться с ней. Серебро теневой магии, завораживающее, красивое, смертоносное. Будто ночь пролила каплю собственного лунного марева. Невероятно яркий, прохладный серебристый свет затопил пространство вокруг нас, заставив меня на секунду прикрыть глаза. Воздух задрожал – стал плотным, вязким, как вода в заброшенном колодце. Пространство сместилось. Чуть-чуть. Едва. Мгновение – и оно перестало быть настоящим. Отклик явился нам. Мы увидели фрагмент. Нечёткий, будто запотевшее стекло, через которое можно было лишь догадываться. Для обычных теневиков, но не для меня.

Я всмотрелась, напрягая зрение. Эврен удерживал концентрацию на удерживании отклика, стиснув мою ладонь. Серебряный силуэт девушки – маленький, упрямый – нетвёрдо шагал к краю колокольни. Только подол её плаща слегка трепетал, будто ветер пытался удержать её, остановить. Аура вокруг фигурки… была странной. Несвойственной.

Не успела я задуматься об этом, и тут – едва заметная вспышка озарила теневой отклик. Силуэт резко повернулся, будто заметил кого-то. Жест – слишком быстрый, почти незаметный… и за плечом фигурки проступила тень. Тень, которая отзывается на этот жест. Маленький силуэт делает шаг вперёд и падает аккурат на чёрный флажок, воткнутый в землю перед нами.

Да. Это была Тень. Нет, не в полном объёме, не теневое заклинание. Не волна, не всплеск. А… словно остаточный след. Лёгкий, как шлейф духов, замерший в воздухе. Я поняла. Когда она шагала, от неё шла аура – не прозрачная, не пустая, как у обычного мага Вейлана. А плотная. Серебряная аура.

– Ты видишь? – прошептала я Хаэлю. Моя чувствительность к Тени была выше, но, думаю, он тоже это разглядел. – Этого не может быть. Она точно была магом Вейлана? Она… её аура должна быть легка, почти невидима.

Эврен резко повернулся ко мне, отдёргивая ладонь. Отклик развалился, словно лопнувший мыльный пузырь. Ощущение безграничной силы отступило, и я чуть покачнулась, выдохнув. Я снова стала собой. Всё снова стало обыденным: солнечный свет, издевательски, по-летнему, зелёная трава, листья самшита под ногами. Я медленно убрала руку, и только тогда заметила, что дрожу. Что-то внутри меня ворочалось. Подозрение. Страх. Любопытство – всегда оно, куда же без него, моё любимое чувство. Но ещё и тревога. Та, что живёт в груди, как сорная трава – упорно, цепко. Почему она владела Тенью, если была дитём Вейлана? Почему никто об этом не знал? Как это вообще допустили в Академии? Как она это скрыла? Скрывала ли? Или кто-то помог? Охренеть.

Я что-то спросила, сама не расслышав свой вопрос. Эврен ничего не ответил. Лишь снова посмотрел вверх, туда, где арки колокольни чертили небо, будто пытались выцарапать ответ из самого купола мира. Я наблюдала за ним – за тем, как его профиль остался напряжённым, как в уголке губ затаилось что-то вроде злости. Не той, что бурлит, а той, что копится слоями – как пепел на стенках старой печи. Он дышал через нос, глубоко, будто сдерживал что-то внутри.

– Ты знал? – спросила я.

Он медленно опустил взгляд чёрных глаз на меня, потирая ладони.

– Если бы знал – я бы ни за что не дал бы ей подняться туда. Спрятал, отправил бы за пределы Шардена. Здесь её бы, скорее всего, убили.

– Теневые всплески. – тихо сказала я, вспоминая застеклённый шкаф с артефактами в тысяча сто одиннадцатом кабинете. – ты видел что-нибудь?

Хаэль покачал головой. И это, прах побери, заставляло задуматься. Как можно было использовать теневую магию так, чтобы её не почуяли артефакты, настроенные на теневые всплески? Чтобы не почувствовала я? Или Магистр?

– Когда был последний теневой всплеск, который ты ощутил? – нахмурилась я, и шестерёнки в моей голове зашевелились.

– В ту ночь, когда была совершена кража из лавки Мотыля и Черниля. – ответил Эврен, и на мгновение его глаза прояснились. Он понял. – Ты хочешь сказать, что…

– Что скорее всего, это связано. Можно ли скрыть теневой всплеск? Провести нас? – закончила я за него.

Магистр задумчиво нахмурился, а затем кивнул, пообещав разобраться подробнее в этом вопросе. Вокруг по-прежнему было ни души, даже в окнах Академии не мелькало ни тени.

– Она была одна из лучших на курсе. Тихая, исполнительная. Почти незаметная, – прошептала я, вспоминая строчки из её личного дела. – Тень не выбирает просто так. Что с ней было такое? Что она пережила? Почему Этерна выбрала её?

Эврен усмехнулся, коротко, безрадостно.

– Ты говоришь, будто это честь. Но ты же знаешь – Тень выбирает тех, кто надломился. Тех, кто пережил страшные вещи.

– Да, но… не всегда же, – возразила я, громче и злее, чем хотела. – Иногда она выбирает тех, кто более проницателен и умён. Например, наставник Райс. Он просто родился с Тенью. Как и ты.

Эврен едва заметно дёрнулся при упоминании о Райсе. Мы практически никогда не говорили о нём. И о том, как Эврен, прах его побери, убил его в ночь восстания. Хотя, а что ещё делают с повстанцами и подстрекателями? Не могу сказать, простила ли я Хаэля за это, но… а какой был другой выход?

Он посмотрел на меня. На мою шею, где серебряные линии упрямо выступали из-под ворота свитера. На мои руки, на запястья – будто вспоминал, кем я стала, отчасти, благодаря ему.

– Будь по-твоему. Хорошо, трава в капюшоне, тогда объясни, почему никто из наставников этого не заметил? Как она прошла церемонию определения отклика?

– Может… – задумалась я, сложив руки на груди. А и правда. Ведь там был парень, кому откликнулась Этерна. На последней церемонии определения отклика в Академии. Что с ним сейчас? – Может… а может, Тень откликнулась ей после церемонии? Могла ли она быть одновременно и магом Вейлана, и теневичкой?

Он ничего не ответил. Только встал, протянув мне руку, чтобы я тоже поднялась. Я вернула себе твёрдое вертикальное положение, разгладила юбку и обратила взор к чёрному флажку на земле. Как много загадок ты нам принесла, Лиана. Миллионы гипотез проносились в моей голове, заставляя серебро под кожей шевелиться.

– У неё был кто-то. – сказал он после паузы.

– Он. – кивнула я. Эврен кивнул в ответ. Что за неловкий обмен кивками? Мы же говорили об этом уже сотню раз.

– Нужно найти, к кому она была привязана. Кто её обучал. Кто дал ей доступ к этому знанию.

– Думаешь, это была её инициатива? – Я почувствовала, как дрожь снова пробегает по спине. – Её кто-то учил?

– Думаю, – его голос стал низким, опасным, – кто-то проверял, можно ли вырастить Тень в сердце мага Вейлана. И посмотреть, что из этого выйдет. Но не уверен.

Я сглотнула. В воздухе витал привкус тайны. Той, от которой хочется отвернуться, но не можешь.

– Да как это вообще возможно, прах побери?! – несдержанно воскликнула я, встряхивая волосами. Во мне взыграла утренняя обида и непонимание происходящего сейчас. Обсидиановая бусинка стукнула меня по щеке. Пепел! Что происходит?! Голова разрывалась от кучи гипотез, догадок, мыслей, запутанного… клубка. Или петли. – Она не могла сама. Не могла просто взять и… прыгнуть! Кто-то подтолкнул её к этому, кто-то позволил! Может она не та, за кого себя выдает?! Может, настоящая Лиана жива?.. или… – я споткнулась о собственное дыхание. Руки дрожали. Серебро татуировок вспыхнуло светом и теплом. Как будто магия внутри тоже пыталась вырваться, сбежать из тесного сосуда моего тела в поисках решения проблем.

Эврен шагнул ко мне.

– Успокойся! – произнёс он резко, дёрнув меня за плечо.

И я резко замолчала. Не потому что испугалась – хотя что-то действительно кольнуло испугом внутри от его тона, сжимаясь в животе. Я замолчала, потому что его голос – властный, резкий, режущий по живому – оборвал хаос внутри меня, как нож перерезает спутанные нити. Он подошёл вплотную. Его рука приземлилась на моё плечо – твёрдо, холодно. Почти болезненно.

– Хватит, Айлин. Ты – теневая, серебряная ведьма. Не истеричная студентка, которую не выпустили из Академии на свидание.

Он наклонился к моему лицу. Голос его был низким, с нажимом, каждое слово вырезалось в воздухе жёсткой констатацией факта.

– Думай чётко. Абстрагируйся. Смотри на ситуацию трезвым взглядом. Она тебе – никто. Мы разбираемся в этом только потому что мы служим на благо Шардена. И сейчас кто-то пытается это благо нарушить.

Я взглянула на него с вызовом – остро, дерзко. Да как… никто?! Да… никто. И правда, никто.

Никто. Она мне – никто.

Хотелось укусить его за эту горькую правду, сказанную им. Хотелось вырваться. Но… я не вырвалась.

– Ты слишком много думаешь об этом, – сказал он с нажимом. – Если ты принимаешь всё так близко к сердцу, Айлин, кто, по-твоему, будет вытягивать это дело? Ты – теневая ведьма. Та, которая носит серебряные татуировки от шеи до, мать его, кончиков пальцев. Та, кто смог их вытерпеть. И сейчас ты расклеиваешься и психуешь, потому что тебе жалко незнакомую девчонку? Серьёзно?

Он всё ещё держал моё плечо. Я задышала. Сначала часто, нервно, панически. Потом глубже. Медленнее. Вдох на четыре счёта, задержать дыхание на четыре секунды, выдох на раз, два, три, четыре. Тело перестало дрожать. Серебро под кожей успокоилось. В горле пересохло, но сердце билось уже не в панике, а в своём ритме.

А потом я осознала, насколько близко он стоял. Я подняла глаза, столкнувшись с его чёрным взором. Увидела, как скользнул его взгляд по моему лицу – едва заметно, по щеке, по губам. Осторожно. Как маг проверяет границы наложенной печати: где можно надавить, а где тронуть – и сорвётся. Моё лицо вспыхнуло. Плечи обожгло жаром, хотя его рука была холодной. Свитер вдруг стал слишком тесным, воздух – слишком плотным. Я отвела глаза и вырвалась из его хватки.

– Не нужно на меня так смотреть, – смущённо пробормотала я, отступив.

– Я смотрю, как есть, – отрезал он, отходя на шаг назад. – Мирст, мы оба не выбирали, кем быть. Разница между нами лишь в том, что я это принял.

Он отвернулся, уходя от колокольни прочь, обратно к воротам. Но обернулся, ожидая, что я пойду за ним. Конечно, куда же я денусь. Я поплелась следом, когда он сказал:

– Но твои мысли хороши. Примем их во внимание. Нужно обсудить это.

Когда мы уже подходили обратно к воротам Академии, откуда-то сбоку вдруг вышла Эльса. Кажется, она была чем-то недовольна – с красной папкой в руках, сапоги в тон отбивали лёгкий чечёточный такт, алые губы были задумчиво поджаты.

– О, – сказала она, заметив нас, и её лицо мигом просветлело. – Ну что?

Эврен чуть приподнял подбородок.

– Видели, – коротко ответили мы одновременно, и я не смогла сдержать смешок.

Эльса серьёзно кивнула. Этого было достаточно – она мгновенно поняла, что дело не терпит лишних ушей.

– Обсудим позже, – решила Верин. – В «Бессмертной Улитке». В четыре. Там – и только там.

– Конечно. – я хмыкнула, покачав головой при воспоминании об этом месте. О, Лиандор… интересно, запомнил ли он меня?

– Вы обратно в город? – кивнула она в сторону ворот.

Мы с Эвреном переглянулись. Я чуть прищурилась, он – едва заметно пожал плечом. Ответа не последовало. Не потому что я не хотела делиться, а потому что Хаэль мне строго наказал не распространяться об этом вне теневых заклинаний тишины. И то, с большой осторожностью.

– Ах, – театрально выдохнула Эльса. – Молчание и загадочность, достойные плохого романа.

Повернулась, взметнув огненные волосы, и ушла, не прощаясь – алый шлейф её пальто змеёй скользнул по дорожке, оставляя за собой аромат корицы.

В этот момент, вниз по ступеням Академии, сбежал знакомый силуэт. Я заметила его сразу – тот самый студент из холла, с взъерошенными светлыми волосами и хищной улыбкой. Тот, от подката которого Эльса спасла меня вчера.

Почему-то он был в чёрном, не по розовой форме Академии. На его шее болтался небрежно завязанный галстук. Плащ спадал с плеч, будто он не успевал за тем, кто его носит. Он, оглядев двор, вдруг встретился со мной взглядом.

Секунду – не больше – но в этой секунде было всё: узнавание, колебание, невысказанность. Его лицо ещё сильнее расплылось в красивой, нахальной улыбке – самоуверенной, вызывающей. Он был хорош, и он знал это. Парень уже сделал шаг вперёд, намереваясь, кажется, подойти. Что-то смутно знакомое было в его лице, но я никак не могла понять, что.

Но потом, как по команде, взгляд его скользнул в сторону – и упёрся в Эврена. Магистр не сказал ни слова. Но посмотрел на парнишку, вскинув чёрную бровь.

Только лишь один взгляд, но как гильотина. И в этом взгляде было всё: предупреждение, превосходство и тонкое напоминание, что некоторые двери не стоит даже пробовать открыть, если не уверен, что выживешь за ними. Студент побледнел, растерянным взглядом ещё раз окинув меня. Улыбка его осела, как шёлк под дождём. Он резко отвёл взгляд, притворившись, будто нас не заметил вовсе, и прошёл мимо с видом человека, который внезапно вспомнил, что у него, вообще-то, важная лекция. Хотя, занятия же отменили. Траур.

Я едва заметно усмехнулась. Эврен искоса взглянул на меня, провожая парнишку взглядом. Потом небрежно, почти лениво, вновь приподнял бровь.

– Ты его спугнул. – в притворной обиде начала я, тоже смотря в спину уходящему студенту. Кого-то он мне напоминал…

– Я? – голос его был ленивым, тягучим, как вино на дне бокала. – Я просто посмотрел.

Я качнула плечами, будто отмахнулась от сквозняка.

– Да достаточно было того, что ты стоял рядом.

Эврен чуть склонил голову набок, как хищник, уловивший движение в кустах. Пара тонких чёрных прядей упало на его лицо. Усмешка тронула угол рта, еле заметная, как трещина в идеально гладком льду.

– Странно, – он чуть склонил голову, совсем по-кошачьи. – Ты же не выглядишь как чья-то собственность, Мирст.

Я напряглась.

– Конечно. Потому что я – не вещь. И могу решать за себя сама. – нахмурилась я, не понимая, к чему он ведёт.

– Тогда почему он решил иначе? – он развернулся ко мне грудью, но не приблизился. И всё же воздух между нами потяжелел.

До Северных древностей мы добрались на дилижансе, без происшествий. Эврен, как всегда, молчал почти всю дорогу, только изредка отрывая взгляд от окна, за которым медленно сменялись улицы Иль-де-Вирела – от плотно сбитых торговых кварталов до широких мостовых и набережных, где даже вороны, казалось, каркают благороднее. Он сидел напротив, словно тень, вылепленная из мрамора. Я смотрела на него исподтишка. И всё ещё прокручивала в голове утреннюю перепалку.

Ты же не выглядишь как чья-то собственность, Мирст.

Северные Древности. Не улицы, а рваные жилы города. Заброшенные скверы. Забитые окна. Крыши, на которых сушится бельё и проветриваются обнажённые тела.

Мы миновали запертую лавку Черниля и Мотыля, глазеющую на улицу пустыми, чёрными глазницами окон. Брусчатка местами уходила в землю, как будто сама хотела спрятаться от здешней правды. Тут торговали всем: грехами, телами, подозрительными порошками, уколами и любовью за три монеты. Мы миновали сомнительную закусочную, где подают, видимо, похмелье в трёх видах, лавку низкопробных зелий и дверь, обитую железом, за которой звучала отвратительная музыка. У стены спал мальчишка лет тринадцати, прижавшись к коробке с надписью «Осторожно, стекло».

Я шла чуть позади Магистра, вглядываясь в мутные, грязные окна домов. И вдруг Эврен начал сворачивать, аккуратно придерживая меня за локоть и увлекая за собой в незаметную до того момента, арку. Я споткнулась от такого манёвра и зашипела, случайно прикусив язык. Плюс ещё один пунктик в мой список сегодняшнего недовольства им.

Арка. Узкая, облезлая, с потёками на кирпичной кладке, как следы дождя или… чего похуже. Под ногами валялась тряпка, некогда бывшая, видимо, шарфом, и коробка с надписью «огнеопасно». Проход был таким узким, что свет туда не добирался вообще. Темно, сыро, влажно и отвратительно вонюче. Очаровательно.

– Эврен, – тихо прошептала я, останавливаясь и пытаясь разглядеть в этой тьме хоть что-то. – Ты уверен, что нам…ну, сюда?

– Сюда. Здесь вход. – так же тихо ответил он, разминая пальцы, видимо, для плетения заклинания.

Вход? Вход куда? В помойку?

– Это, прости, не вход. Это гниющая кишка между домами, где даже крысы боятся ходить. – фыркнула я, случайно задавив каблуком таракана, который направлялся по своим делам. Противный хруст разнёсся эхом по арке. Мда, у усатого однозначно день не задался. Фу, ну и воняет же здесь!

Он не ответил. Просто шагнул вперёд, дотронулся пальцами до кирпичной стены и прошептал:

– Umbra, ostende sursum. Si vero dormisset, surgeret. Oblitus-memento formam tuam! – его пальцы уже двигались – плавно, без спешки, будто в танце, которому он обучался с младенчества. Каждый жест был будто строчкой из баллады: закрученный круг, как завихрение в пепельном небе; острый, как кинжал, удар ладони по воздуху; тонкая серебристая нить, что тянулась за его запястьем, как дым от свечи в безветрии.

Я стояла, едва дыша – и потому что воняло, и потому что заклинание завораживало. Магия отзывалась в воздухе странной дрожью и ощущением, будто кто-то только что разорвал само мироздание. Каменная стена перед нами, ещё секунду назад ничем не примечательная, вдруг потемнела. Камень треснул – не громко, но для меня это было оглушительно. Появилась щель, как трещина в зеркале, и она начала медленно расползаться. Пульс в горле стучал, как молот.

– Это… Как ты?.. – мой рот тупо открылся и закрылся. Дверь, мать его, дверь, выросла в стене! Её не было тут пять секунд назад! Я подошла ближе, рассматривая старое дерево и кованые элементы на нём. Понюхала – может, в Северных древностях воздух чем-то отравлен и моё сознание помутнилось? Да вроде нет, пахнет всё той же гадостью. Потрогала – настоящая. Зашипела, когда маленькая деревянная щепка вонзилась в палец, оставляя занозу. Реальная. Дверь.

– Древнее заклинание открытия скрытого. – ухмыльнулся он, наблюдая за моим шоком. А затем просто отворил дверь – объектом, который она скрывала, оказалась лестница и бесконечный коридор, который по щелчку пальцев Магистра слабо озарился магическими огнями. – После тебя.

Мы вошли. Дверь позади нас, захлопнувшись, исчезла, оставляя лишь гладкую стену. Я сглотнула, проводя по ней ладонью. Ни намёка на выход. Просто прекрасно.

Эврен лишь хмыкнул, проходя вперёд и подавая мне руку для спуска с лестницы. Галантно. Но я всё равно на него злилась. Было тихо, и лишь звук наших шагов эхом отражался от стен. Я посмотрела вперёд, в непроглядную тьму впереди, слегка освещаемую магическими огнями.

При мысли о гипотетической длине коридора мои колени, кажется, убежали, издав испуганный вопль. Я вздохнула и поплелась за Хаэлем. Путь наш был узкий, как мышиная нора, влажный и холодный. Стены сыпались, были неровными и влажными. Пахло плесенью. Я сглотнула – клаустрофобия вроде не была моей подругой, но в этом коридоре я ясно ощутила, как она трогает меня за плечо. Шаг, ещё шаг. Камень под подошвами был холоден, как лёд.

– Кто-нибудь может нас увидеть? И чем тут так воняет? – спросила я, оглядывая несколько ответвлений коридора, из которых жутко несло какой-то дрянью. Мне не хотелось знать, что там.

– Исключено. Воняет канализацией, конечно же. Как ты думала, откуда тут такой туннель? – ухмыльнулся Хаэль.

– Уверен, что не увидят? – при упоминании канализации я закрыла нос рукавом. Фу!

– Нет. – отозвался он, и я почувствовала, как угол моих губ дрогнул. В этом был весь Магистр. Хоть он меня сегодня и страшно бесил.

Мы шли уже, наверное, вечность. Или две. Слава богам, вонять перестало. Сначала я пыталась считать шаги – сбилась на восьмисотой цифре. Потом решила считать вдохи, но полутьма, освещаемая неяркими магическими фонарями, узость коридора, его запах – всё нагоняло тревогу, делая дыхание тяжёлым. Ноги ныли, но я молчала, пока не споткнулась – третий раз – о какой-то каменный выступ.

– Скажи мне, ради всего проклятого, зачем вообще нужен был такой путь? – прошипела я, отряхивая подол юбки. – Это что, был какой-то способ проверять на выносливость учеников Тихого Круга? Выживешь – допущен к знаниям? Для чего он вообще был сделан?

Он не обернулся. Только чуть притормозил. Свет фонарей – блеклый – затрепетал на стенах, выхватывая гравировки. Я только сейчас заметила: стены вокруг были исписаны. Старой, вытянутой вязью. Символы, которые уже никто не читал.

– Этот путь построили до того, как башню Тихого Круга сделали Башней Тихого Круга. – произнёс он негромко, будто сам не верил, что говорит вслух спустя столько времени молчания. – Ещё когда она была Преторием Тени.

Я нахмурилась.

– Преторием? У твоего Претория была своя башня?

Он чуть повернул голову – в его глазах отразился неяркий свет.

– Да. Но Преторий тогда не был таким, как ты его знаешь. Даже я его тогда таким не застал. Это было до моего рождения, когда в Иль-де-Виреле, да и во всём Шардене, теневиков не боялись, а почитали. У теневых магов тогда было что-то типа нашего Совета. А потом, когда Тенцзары пришли к власти – этот уклад искоренили. Башня опустела, и, так как главными теневыми магами Шардена всегда были Хаэли, она перешла мне по наследству.

Я замерла. Медленно провела рукой по влажной стене. Символы под пальцами будто отзывались.

– Почему с приходом Тенцзаров к власти теневые маги впали в немилость? – я смотрела на него, пытаясь ухватить смысл, который прятался от меня.

Он вздохнул, тяжело, как будто вытягивал из глубин памяти совсем неприятные воспоминания.

– Тенцзары занимают кресло элериарха уже много лет. Все они – ярые приверженцы закона. Их сила – это сила порядка, контроля и ясных границ. Они видят мир как механизм, который должен работать по четким правилам, без погрешностей и хаоса. Теневые маги же – это наоборот: свобода, непредсказуемость, мятеж против любого порядка. Наша магия – тёмная, зыбкая, неуловимая, как дым, и она пугает тех, кто боится потерять власть.

Он прикусил губу, глаза слегка померкли.

– Приход Тенцзаров означал конец эры теневиков как уважаемой касты. Нас безосновательно объявили опасными для общества, подрывными элементами, колдунами, что играют со страшной магией. Начались гонения – магию Теней запретили, ритуалы запретили, теневые книги сожгли. Теневиков ловили, судили и изгоняли из городов. Кто-то исчезал навсегда, кто-то вынужден был скрываться в тени – не только своей магии, но и самого мира. Их отвергли, как сорняки, чтобы посадить на их место порядок и послушание.

– Они начали с охоты, – продолжил он. Эхо наших шагов мягко стелилось по холодному коридору. – Распустили Преторий, оставив должность лишь Магистра Тени при Совете, обязав отчитываться пред элериархом. Преторий сохранился, но уже в том порядке, в котором его знаем мы с тобой. Правда, сохранился лишь на бумагах. Тенцзары разобрали библиотеки с теневыми учениями, прекратили обучение теневиков, «перенаправили» таланты на границы. Официально – ради «безопасности». Но мы с тобой знаем: это был, скажем так, демонтаж неудобных людей. Шаг за шагом. Потом – указы. Декрет о запрете нерегламентированной магии, а теневая магия является именно таковой. Теневые ритуалы признали караемым колдовством, оставив эту привилегию лишь Магистрам.

Он говорил ровно, почти сухо. Но я слышала, как звенит в голосе злость – тонкая, напряжённая, как струна.

– А когда этого оказалось мало и теневики, разумеется, начали бунтовать – начались зачистки. Ты знаешь, что это значит. Те, кто смог скрыться – скрылись, но свою магию не афишировали.

Я кивнула. Медленно. Неяркие магические огни прыгали по стенам в такт нашим шагам.

– Они не боялись нас, Айлин. – произнёс он. – Они боялись того, что мы напоминали им о бессилии. О том, что есть магия, которую не поставишь на колени. И если дать ей расцвести – династия Тенцзар, дорвавшаяся до власти, падёт. Вот и всё.

Я долго молчала. Потом снова дотронулась до стены. Та немного осыпалась, и я поспешно убрала руку.

– Значит, нас когда-то вырезали не потому, что мы были опасны. А потому, что были свободны, не подчинялись. – произнесла я, и в этих словах было осознание.

Он посмотрел на меня, и в его глазах сверкнуло что-то вроде сожаления.

– Корень всего – страх. Страх перед тем, что невозможно сковать, измерить или подчинить. Теневики были живым напоминанием о том, что мир гораздо больше и глубже, чем любые законы и указы. А для Тенцзаров это было непозволительно. Закон и порядок для них превыше всего. Единственной из Тенцзар, кто захотел это изменить спустя десятилетия – стала Ауриэль. Закрыла глаза на то, что я усилил Преторий Тени, превратив его из сухих строк в документации в действительно работающую сеть с доверенными лицами и артефактами. Конечно, она была жутко недовольна, но всё же – она даже позволила мне собрать вместе крохи оставшихся теневиков для подконтрольного обучения в Круге. Она сохранила тебе жизнь. Решила избавляться от государственных теневых артефактов, таких, как Сфера Отклика, чтобы снизить процент тех, кому откликается Этерна при соприкосновении с Тенью. Для того, чтобы не убивать этих людей, не сажать в Ауланнар за нарушение декрета. Но, как видишь… восстание Тихого Круга перечеркнуло все её начинания. Неизвестно, что будет дальше.

– Ясно. Вот почему они уничтожали нас, – понимающе произнесла я, поспевая за Хаэлем. – потому что мы – живая рана в их идеальном мире. И пока мы дышим, их порядок – лишь иллюзия.

Путь продолжался в тишине. Минуты растягивались в часы, и я не была уверена, что это время так течёт, а не просто у меня едет крыша. К концу пути ноги ныли так, будто я к каждой привязала по огромному булыжнику. В каждую пятку впивались гвозди.

– Далеко ещё? – шумно выдохнула я, потирая ноющее бедро.

– Ещё немного. – сказал Эврен, как и полчаса назад.

Я шла уже на чистом энтузиазме, желая увидеть архивы. Шаг – выдох. Шаг – боль. Сколько вообще времени? Туннель всё сужался. Стены сходились всё уже и уже, словно пытались обнять. Или сжать. О, как хочется пить… сейчас бы чаю с плачущей мятой. Я мечтательно вздохнула, когда Эврен подал голос и остановился:

– Смотри.

О, наконец-то! Я подняла взгляд, едва не влетев в спину Хаэля. Мы дошли! И перед нами возникла она. Дверь. Просто дверь. Узкая, чуть выше меня. Старая, с тёмной древесиной, и вся оплетённая магической вязью. На полотне не было ручки. Ни щели, ни замка, ни символов. Только гладкая поверхность, испещрённая глубокими прожилками – как линии на ладони. Как шрамы. Я подошла ближе. Воздух вокруг неё был плотным, вязким от серьёзного заклинания на полотне. Запах был странным – не только плесень, как следовало бы. Нет, пахло старыми книгами. Углём. Пылью. Пеплом. Гарью.

– Не трогай. Это не просто дверь. – медленно произнёс Магистр. Его голос стал глухим, будто звук терял плотность, приближаясь к ней. – Она запечатана самой элериархом. Собственноручно. Её магией. На этой двери – три плетения: запрет на вход, магическая сигнализация, и парализующее заклинание. Я попробую его обмануть.

Я сглотнула. Обмануть и попробую – звучало не очень-то обнадёживающе.

– А как?

Он повернулся ко мне. Молча, на несколько секунд, слишком долгих.

– У нас есть шанс. Один. Я долго думал, как обойти её плетение. И вариант есть, но у нас будет всего семь минут. Заклинание, на которое я полагаюсь, действует всего семь минут.

Он достал из кармана пальто два предмета – и показал мне. На ладони Хаэля лежало простое серебряное кольцо и заколка. Знакомые… Я охнула, узнав эти вещи.

– Это же…

Эврен сдержанно кивнул.

– Да. Кольцо… Торенвельда. Заколка – Варпы Линч.

Да. Кольцо Райса. Варпа… я помнила её. Наставница. Как её можно было забыть? Она была подобна топору, воткнутому в древесину: грубая, тяжёлая, жёсткая. Варпа преподавала ритуальную дисциплину боевых заклинаний Тени, хотя среди учеников это больше звучало как: «попробуй выжить после первого круга тренировок». Она не объясняла – она показывала. А потом смотрела, как ты выползаешь с мата с содранной кожей и не помнящий, где находишься.

У неё был низкий, звучный голос. Волосы – чёрные, как обсидиан, выбритые по бокам, с тугим пучком на макушке. Вечно в чёрной кожаной куртке с тремя рядами серебряных застёжек, которые никогда не расстёгивались. А на запястьях – серебряные татуировки. На большее её не хватило. Она говорила, что боль – это просто внимание, которое тело требует к слабости, но сама не смогла вытерпеть большую площадь нанесения серебра под кожу.

Варпа не терпела жалости, была крайне скупа на похвалу. Но когда она выжигала серебром мою кожу – на ритуале получения серебряных татуировок – в момент последнего штриха она молча вытерла слёзы, катившиеся по моим щекам. А потом – долго-долго сидела рядом, ожидая, когда я приду в себя, даже когда все покинули ритуальный зал.

И теперь её заколка – частичка маски, которую мне придётся надеть. Варпа бы одобрила. Или убила за слёзы, которые навернулись у меня на глаза при взгляде на её вещь. Одно из двух.

– Это вещи тех, кого знал архив. Тех, кого он допускал внутрь. Тех, кто… по факту, уже мёртв. Я свяжу эти вещи с нашей магией. Архив признает тебя не как вора – а как того, кому доступ разрешен. Потому что их, по сути, уже не существует. Но только на семь минут. После – заклинание развеется и сработает магическая сигнализация.

– Это… вообще законно? – я усмехнулась, но в голосе звучало вовсе не веселье. – То есть… не то чтобы я заботилась о легальности. Но… это же элериарх. Её магия. Магия самого Шардена. Ты уверен, что мы сможем её провести?

Он опустил руку. Помолчал, всматриваясь в моё лицо.

– Нет. Не уверен. – сказал он резко. – Но нам надо туда попасть. Потому что, судя по всему, есть те, кто мог нас опередить.

Я стояла, чувствуя, как ноги стали ватными. В ушах бился собственный пульс. Всё во мне – тело, разум, серебро под кожей – кричало, что это глупость. Безумие. Переход какой-то допустимой границы. А ещё – я чувствовала её магию. Ауриэль Тенцзар. Как будто она стояла по ту сторону и смотрела на дверь, ожидая, что мы войдём, чтобы поймать нас. Я закрыла глаза.

– Что нужно делать? – спросила я, решительно повернувшись к Хаэлю.

Он достал из внутреннего кармана пальто небольшой свёрток, в котором лежал простой, но острый нож – чёрный, как будто выточенный из самих теней. Он ловко развернул лезвие, и в ту же секунду на его ладони вспыхнул тонкий разрез – крошечная алая линия, сияющая в полутьме, как роса. Капли крови медленно скатывались на серебряное кольцо – холодный, гладкий обруч, который он тут же надел на палец, запечатлевая договор с невидимыми силами. Платком он бережно вытер лезвие, но в воздухе остался запах железа и сырой земли – ритуал уже начинался.      Затем он протянул нож мне, и я с коротким вздохом резко провела лезвием по своей ладони. Вспышка боли пронзила, словно искра, оживляя реальность. Кровь медленно капнула на заколку – холодный металл впитал её, как губка. Ого. Магистр протянул мне окровавленную ладонь, и я вложила свою порезанную руку в его. Уже второй раз за день. Что-то мы зачастили с рукопожатиями. А это вообще безопасно? А если у него… не знаю, заболевание какое? Этерна, о чём я думаю. На носу государственный переворот, а я беспокоюсь о чистоте проведения ритуала.

Его рука, вместе с моей, медленно взмыла в воздух, словно дирижёр, задавая ритм серебристым теням, что клубились вокруг, заплетаясь в зыбкие спирали. Я следовала за ним, шёпотом повторяя слова:

– En sanguis eius exquiritur…

Серебряные татуировки на коже начали оживать – тонкие линии под моей кожей практически зажужжали, будто пульсировавшие змеи, их холодное покалывание разливалось по венам, смешиваясь с горечью крови. Вокруг нас воздух стал гуще, как густое вино, растекаясь по коридору, наполняя каждую трещину и каждый шов серебристой вязью.

– Et spiritus eius vivet in me accipe me – alium sed tuum. – голос Эврена приобрёл силу, как шепот ветра перед бурей, и мы произнесли слова в унисон, соединяя наши души с прошлым, с Тенью погибших наставников. – Da eis pacem nomine eorum. – Хаэль завершил ритуал, прикладывая наши сплетённые ладони к древесному полотну. Я зашипела, чувствуя ещё одну занозу.

В этот миг дверь перед нами словно вздохнула – глубокие трещины на её поверхности заиграли серебристой вязью, сплетаясь в какие-то символы и руны, которых раньше не было видно. Они светились холодным светом, напоминающим отзвуки лунного сияния, и казалось, что сама древесина живёт, дышит, реагирует на зов крови мёртвых. Мгновение растянулось в вечность – я чувствовала, как границы стираются, как энергия Варпы переплетается с моей, образуя новую нить в тканях судьбы. Моя аура колыхнулась – и сдвинулась, как будто сменили перчатку. Мерзко. Холодно. Нечестно. Как будто помыли изнутри.

Я оглядела себя – ничего не изменилось, кроме лёгкой зыби вокруг, похожей на туман. Энергия наставницы вплелась в меня, превратив в живую маску, которую теперь ни один артефакт не сможет распознать.

Дверь услужливо отворилась. Сложные серебряные плетения расплелись. Вокруг ничего не произошло – магическая сигнализация не разразилась воем, свет не потух, вроде… вроде всё было в порядке.

– Семь минут. После этого мы должны закрыть дверь. Я запру её похожим заклинанием, – шепнул Эврен, отпуская мою руку, и в этом движении уже был привкус спешки. Я вытерла руку от крови платком, любезно поданным им. – Сейчас ты для этого места – Варпа Линч. Не говори ни о чём важном. На всякий случай.

Я хмыкнула, пряча нервный, неуместный смешок. Варпа, будь добра, не вселяйся в мою голову окончательно, я и так еле держусь. Мы шагнули внутрь. Архив Тихого Круга… Когда я была ученицей, меня распирало от любопытства, так хотелось попасть сюда – но наставники, в том числе и Варпа, постоянно гоняли нас отсюда. Я жадно осмотрела тёмное помещение: даже воздух здесь был особым – густым, словно сотканным из старых заклятий, шёпотов, прикосновений пальцев к страницам, судеб, растворившихся в пыли. Он пах влажной старой бумагой, и, конечно, пеплом.

Полки тянулись ввысь, теряясь в паутине тьмы, и я не могла понять, где заканчиваются стены. Книги – сотни, нет, тысячи – одетые в тёмную кожу, пергаменты, ткань, будто спящие под одеялами. Я наклонилась ближе к ближайшему томику – на корешке не было ни названия, ни знака. Только глубокая царапина. Ритуальная? Или кто-то просто дёрнул кинжалом в порыве отчаяния?

– Что именно мы ищем? Как она выглядит? – прошептала я, стараясь не дышать слишком громко и не вдыхать пыль глубоко.

Эврен остановился у одного из боковых проходов и чуть склонил голову, выискивая что-то на стеллаже взглядом.

– Книгу с устройством Сферы Отклика. Синяя с серебряным переплётом. Нам нужно узнать о ней всё. Эта книга была в личной библиотеке нашего рода, но я, болван, принёс её сюда, чтобы просвещать наставников. Доступ сюда имели только они и мои доверенные лица. Семь минут. Чем быстрее, тем лучше.

Я начала считать. Десять, пятнадцать… кивнула. Старое дерево, тёмно-синее, выкрашенное в цвет Тихого Круга, с вкраплениями серебра – всё ещё держалось, как держался Круг до своего последнего дня. Я вздохнула, чувствуя щемящую тоску в груди. Книги не стояли по порядку – они были разложены по иному принципу. Ага, я поняла: это был порядок смыслов, не тем, не авторов. Чувствовалась магия – не яркая, не агрессивная, но сплетающаяся между корешками, как паутина.

Хаэль не терял времени – он шёл быстро, как будто знал, куда. Может, знал. Это же, блин, был его Круг. Конечно. Эта мысль кольнула – я спрятала её подальше. Он всё также бесил меня своей чопорностью и напыщенностью, бесил тем, как обидел утром, но сейчас… когда мы нарушали вместе закон, я подумала, что не такой он уж и правильный. И, быть может, он всё-таки был прав.

Я двинулась влево – туда, где пахло железом, чернилами и старым ладаном. Книги были в кожаных переплётах, с выцветшими печатями на боках. Я касалась корешков, и пальцы отзывались – вибрацией, иногда лёгким жаром. Некоторые книги отшатнулись от моей руки – другие будто тянулись ближе. Я шептала им, почти ласково:

– Не бойся. Это я. Варпа. Ты меня знаешь. – перебирая корешки между пальцами. Зельеварение, теневые плетения… сто десять, сто двадцать…

– Пять минут, – тихо бросил Эврен откуда-то. Он расставлял книги по пюпитрам, раскрывая, просматривая страницы быстрее, чем я успевала уследить.

Секунды разлетались в пыльных залах, как паутина – тянулись между нами, разделяли. Я двинулась к дальним рядам – между древними шкафами с покосившимися дверцами, где книги пахли не просто временем, а уже чем-то иным. Закопчённые страницы, обугленные корешки, будто магия здесь не просто умирала – её жгли. Неудивительно. Пепелище тогда было знатное. Я двигалась всё быстрее, почти спотыкалась о собственные шаги, скользила вдоль полок, и пальцы мои метались – от одного переплёта к другому.

Я перебирала корешки, сдувала пыль. Некоторые книги отзывались – шептали в тишине, перелистывали страницы сами, как будто что-то предлагали. Но не то. Не она. Чёрная, жёлтая, серая, белая, зелёная, голубая, розовая, вся в блёстках, со странной фамилией автора… что это вообще такое?

Сфера Отклика – вот что нам нужно. Не поэзия, не анатомия заклинаний, не боевые основы, не теневые ритуалы… не… Этерна, это что, личный дневник? Я фыркнула, отбросив книжонку.

Время сжималось. Нотные сборники, старые газеты, артефакторика Вейлана, учебник по астрономии… Где-то щёлкнул пюпитр.

Не та. Не та. НЕ ТА!

Я резко отбросила очередную книгу по травничеству. Глаза резало от напряжения и количества пыли, которая застряла, кажется, в носу, горле, глазах и ушах. Я слышала, как Эврен выругался – коротко, по-звериному. Он был в двух рядах от меня. Я видела его только мельком – рука в чёрном, волосы чуть растрёпаны, лицо… напряжённое, перекошенное злостью.

– Эврен? – и в ответ – тишина. Плотная, как сырой воск. Двести восемьдесят, двести девяносто… Я металась между полками, чувствовала, как серебро под кожей зудит от напряжения. Всё было не то. Дневники, мемуары, листовки, стихи, поэмы, проза, анекдоты… Паника начинала подниматься из груди, подступая к горлу, как волна. Часы тикали в моей голове, как пульс. Секунда. Ещё одна. Где она?! Где?!

Я рванула влево – туда, где лестница когда-то вела наверх. История, геральдика, лекарское дело… руки дрожали, отбрасывая книги. Всё тело было натянуто, как тетива. Магия трепетала в воздухе – тихо, подспудно, но что-то в ней подсказывало: мы ничего не найдём. Время. Секунды. Всё уходит.

Эврен снова выругался – громче. Где-то что-то упало. Или разбилось. Магия у входа тихо зашелестела. Я почувствовала, как меня трясёт. Паника подступала к горлу.

– Две минуты, – послышался хриплый голос. Прах! Пора бежать! И я побежала. И почти врезалась в него у выхода.

– Ты тоже?.. – я выдохнула, отряхивая пыльные ладони и разочарованно смотря на его пустые руки.

Он молча кивнул. Лицо каменное, без эмоций. Но в глазах металась ярость. Разочарование. Мы зря сюда тащились. Зря вскрыли опечатанную элериархом дверь. Боги!

Хотелось вцепиться в стеллаж, в Эврена, в кого угодно – чтобы вытрясти смысл, вытрясти ответ, где эта чёртова книга.

– Осталась минута, – глухо сказал он.

Я хотела что-то сказать. Что-то ободрительное. Но вдруг – взгляд скользнул по полке. По самой крайней, у лестницы, которая теперь уже вела в никуда, ведь Башня была разрушена. Лестница, мимо которой я проходила несколько раз. Я бы не заметила, если бы не осветившая полку капля тусклого света из проёма открытой двери. Прямоугольник. Слишком ровный. И – чуть светлее. Как будто там было… чуть меньше пыли. Словно книга… была там. Была.

– Смотри, – выдохнула я и уже шагнула к полке, намереваясь рассмотреть.

Он схватил меня за руку.

– Не успеем. Мирст – не успеем.

– Она была тут. – я указала пальцем. Триста десять… триста двенадцать…

Мы оба смотрели на этот ровный, слишком живой след в мёртвой пыли. Кто-то… кто-то был здесь. Сердце сжалось, словно кто-то вцепился в грудь железными пальцами. Вряд ли элериарху потребовалась книга с описанием Сферы Отклика… вряд ли она бы отправилась сюда сама, даже если бы ей она потребовалась? В

Время – его неумолимый бег – вдруг стало ощутимо давить на меня. Каждая секунда казалась иглой, вонзающейся глубже в виски. Воспоминания о пропавших – Черниль, Мотыль, лигаты – они мелькали перед глазами, как пламя, пожирающее последние остатки спокойствия. Я чувствовала, как пульс усиливается, в висках забилась кровь, и в груди – этот тяжёлый ком тревоги.

Я резко обернулась к выходу, пронзённая острым холодом страха, словно наконец заметила, как время ускользает сквозь пальцы. И тут, внезапно, Магистр оказался слишком близко – неумолимо близко. Он не ожидал, не успел отступить – и мы столкнулись. Грудь в грудь, и мир вокруг вздрогнул, замирая.

Его рука всё ещё держала мою. Второй он упёрся в край стеллажа позади. Я увидела, как едва заметно расширились его глаза. Я чувствовала, как его дыхание скользит по моей щеке. Если бы я чуть приподнялась на носки, наши губы… Нет. Нет, Айлин. Проклятие. Что ты творишь? О чем ты думаешь? У тебя вообще мозг есть? Пряный, терпкий запах – да, пепел… и тис. Пепел.

– Скажи, что это не ты взял книгу, – хрипло шепнула я. Бред. Конечно, не он, иначе зачем бы он тащил меня сюда?

Он медленно покачал головой, и его губы оказались так близко к моим, что я не знала, дышу ли я сама или это он дышит за нас двоих.

– Если бы я взял книгу, – сказал он медленно, словно взвешивая каждое слово, – мы бы здесь не шатались. Зачем бы мне было тратить время на игру, которую могу выиграть одним движением?

Я посмотрела на него, не в силах сразу решить – раздражает меня эта уверенность или… нет? Триста семьдесят… триста семьдесят три… время… время!

– Значит, кто-то другой играет – и правила диктуем не мы.

Он наклонил голову, всё также держа меня за руку, и наши взгляды сцепились в полумраке, где тусклый свет с коридора и тень пыльного архива сейчас играли на его коже, обнажая что-то необъяснимое. Время… триста семьдесят девять… Кожа – тёплая даже сквозь шёлк костюма, пахнущая пеплом и тисом – манила и тревожила одновременно. Никогда раньше я не замечала… О, Этерна… какие красивые у него губы. Тёмные волосы, слегка выбившиеся из хвоста, падали на лоб в лёгких беспорядочных прядях, словно сами жаждали прикоснуться к моим пальцам. И мне захотелось – до боли в подушечках пальцев – откинуть чёрную прядь назад, провести ладонью по его виску, зацепиться за шёлковую прядь и… Остановись, Айлин. Он – Хаэль. Магистр Тени. Ты не имеешь права. И время, время… сейчас, ещё секунду…

Чёрные глаза – глубокие, как бездна – сверкали едва уловимой искрой, разглядывая моё лицо. Щетина на его подбородке выглядела… чуть грубой, чуть вызывающей. Мне захотелось провести по ней пальцами, узнать, как она ощущается на коже, на шее, на… Прекрати, Айлин. Прекрати. Время!

Но я уже не могла. Моя рука – словно по собственной воле – потянулась к его волосам. Медленно, как во сне. Я почти чувствовала, как его дыхание стало вязким и тяжёлым, как между нами натянулась нить. Магическая? Нет. Живая. Глубинная. Такая, от которой срываются печати, рушатся клятвы, и ломаются законы.

И ровно в этот момент…дверь издала предупреждающий вздох – магия начала возвращаться. Шумно. Стремительно. Безжалостно. Триста девяносто девять…

Мы отшатнулись одновременно. Почти. Время снова тронулось с места. ВРЕМЯ!

– Бегом! – выдохнул он.

Мы вылетели из Архива, как ошпаренные. В ушах звенело от его дыхания, щеки горели от близости, и это почти случившееся – едва не перевернувшее всё – всё ещё отзывалось внутри меня, не давая покоя.

Магистр захлопнул дверь, опустился перед ней на колено, вытянул ладонь к серебряной вязи, что всё ещё подрагивала после нашего входа, и коснулся её двумя пальцами. Его губы беззвучно шевелились, и я сразу узнала – старый язык, который практически не использовался в теневых заклинаниях.

– Ты… – начала я, но он резко вскинул ладонь, прося тишины. Четыреста пять…о, Этерна, он не успеет!

– Nehomn hwestigia, speys hdelh. – магия стекалась к его пальцам, ловко плетущим заклинание – чёрная, как ночь, густая, будто чернила. Четыреста десять… – Supnos mehtor eske dhewketom hemperiyo. – шептал Хаэль, продолжая хитрые пассы. Что это за заклинание?..

– Esmi deyk̑ti: klewos esti. – на этой строчке я с благоговением вдруг поняла, что он делает. Охренеть. Это возможно?! Меня вообще чему-то учили в Тихом Круге, или это я такая тупая ученица? Время!!!

– Sehulom klawis esti. Auriel Tenzar! – он накладывал на своё заклинание другую вуаль – серебряную, с холодным, ровным сиянием. Это был, скажем так, не совсем его почерк Он копировал чужой магический отпечаток. Почерк Ауриэль. Четыреста пятнадцать…

– Ты имитируешь…её. – прошептала я с почти суеверным ужасом. О, есть что-нибудь, что он не умеет?

– Нет, – быстро отозвался он через зубы. – Я не идиот. Я просто делаю так, чтобы это выглядело почти как её работа. Достаточно, чтобы лигаты, если они здесь бывают, ничего не заподозрили. Недостаточно, чтобы обмануть её саму. Но это уже другая история и проблемы, о которых я сейчас предпочитаю не думать.

Он провёл указательным пальцем по воздушной поверхности перед дверью – и контур начертанного заклинания вспыхнул мягким, знакомым светом – в точности таким, как был до нашего вторжения. Но чуть… несовершенным. Как отражение в воде. Как почерк человека, что копирует чужую подпись.

– Готово, – прошептал он. Четыреста двадцать. Четыреста. Двадцать. Всё.

Рваный выдох сорвался с моих губ. И дверь вновь сомкнулась с тихим щелчком, как ни в чём ни бывало, сохраняя наши секреты. Мы успели. Успели. Твою ж мать. Что это было?..

Мы шли обратно тем же путём, но теперь он казался, почему-то, короче. Может быть, меня подгоняли мысли о предстоящем чаепитии. Или о том, что мы успели вовремя. Или о том, что случилось в дверях. Его руки… пепел и тис. Я сохраню это в своём сундучке «воспоминания, в которые можно вернуться, если станет совсем плохо».

Или облегчали мне путь нахлынувшие мысли о том, что мать его, кто-то пробрался в архивы прямо у нас под носом. Архивы, которые уцелели. И о которых мне не рассказали. Хотя, как это пробрались у нас под носом – я ведь вообще не знала о том, что они до сих пор существуют! Я была уверена, что они были уничтожены пять лет назад. Я была уверена, что от Тихого Круга уже не осталось и камня на камне, не говоря уже о куче теневых книг. Знал ли об этом кто-то ещё?.. Судя по всему, знал, раз книга пропала. Именно та, которая была нужна нам.

– Какого пепла ты не сказал мне раньше, что архивы уцелели? – вырвалось у меня раньше, чем я успела взвесить необходимость задавать этот вопрос. Кажется, мы это уже обсуждали сегодня утром, но это всё равно не давало мне покоя. И мне не давало покоя то, что случилось у двери. Но об этом я пока не готова была говорить.

Эврен, шедший чуть впереди, шумно выдохнул, будто собираясь с мыслями перед ответом. Он не обернулся. Сделал вид, будто не слышал вопрос. Зараза.

– Хаэль! – уже громче. – Ты знал. Всё это время ты знал. И ничего мне не сказал.

Он медленно повернулся ко мне. Желваки заиграли на его скулах.

– А зачем? – спросил, сжав челюсть. – Зачем тебе это было знать?

– Потому что… – я споткнулась о собственную ярость, не ожидая, что он вообще мне ответит. – Потому что это… был мой дом. Потому что это были мои люди. Моя жизнь… некоторое время.

Он подошёл ближе. Тень от его фигуры легла на стену, растянувшись, как нож. Игра света или его игра с тенью?

– Нет, Мирст. Это в прошлом. И всё, что от этого осталось – я, ты, и архив.

Я бросила взгляд на кольцо Райса, всё ещё на пальце Эврена. Сердце болезненно сжалось. Наставник. Бесстрашный, умный, жестокий Райс, что умел быть добрым ко мне, когда не следовало. Варпа… Я коснулась заколки в волосах, чувствуя, как трескается что-то внутри. Как он мог не сказать? Как он мог молчать всё это время? Я же… Я же доверяю ему. Я же… чёрт, я думала, что он доверяет мне. Что я заслужила. Разве не заслужила?

– Это тебе не нужно, – продолжил он, прерывая мои размышления и в голосе – не гнев, а сталь. – И я бы всё равно не сказал тебе. Сейчас это вынудили сделать обстоятельства.

– Не сказал бы? – прошептала я, уставившись в его глаза. Глупо, конечно, было это делать на ходу. Нога тут же соскользнула на каком-то камешке, и я чуть не вылетела в стену, успев только выругаться сквозь зубы. Проклятая тропа. – Я имею право знать, что не всё было уничтожено. Что хотя…

– Не имеешь ни малейшего права! – гаркнул он, поворачиваясь ко мне. – Это государственная тайна, и ты даже сейчас, когда я говорю тебе об этом второй раз, не в состоянии осознать, что это значит. Твоё положение Асессора – всего лишь красивая вывеска, прикрывающая твою некомпетентность и наивность. Ты слишком узка, слишком молода, слишком слепа, чтобы понять, что лежит за этим знанием. Если бы сейчас в Шардене не царил хаос и безумие, – он сделал шаг ближе, и его взгляд прожёг меня насквозь. – я бы предпочёл унести эту тайну в могилу, чем делиться ею с тем, кто не способен вынести бремя истины.

Его дыхание лёгким тёплым порывом коснулось моей кожи. Магистр выпрямился и, словно этого и не было, продолжил путь. Мы шли молча, а в моей душе бушевали огонь гнева, горечь утраты, режущая боль и тяжесть вины.

Да как он… Да как он вообще смеет решать, что мне нужно, а что нет?! Я, между прочим, с ним здесь в пыли ковыряюсь, только потому что он попросил, а он, видите ли…Государственная тайна, мать его. А я?! Я, значит, достаточно достойна, чтобы влезать в прахово нарушение законов, рисковать собственной головой в его играх, а знать – нет, нельзя? Я ведь не какая-то ученица, не какой-то рядовой маг. Я Айлин Мирст, я была в Тихом Круге, я была свидетельницей восстания, и не принимала в нём участия. Я… была частью этого. Имела право. Имела… разве не имела?.. разве была недостойна?.. некомпетентна. Наивна. Узка.

Я зло шипела про себя, но внутри всё же разливался яд стыда. Потому что он был прав. Потому что я была наивна. Конечно, я наивно полагала, что он поставит выше политики наши… что? Наши что? Наше ничего. Я всего лишь его подопечная, и он ничего мне не должен.

Всё завязано на идиотской бюрократии. Праховой бюрократии и политике. Бюрократии, которая убивала людей, ломала мечты, перемалывая их тонкие косточки об суровые жернова реальности. Возможно, будь я на его месте, я, может быть, тоже сохранила бы эту тайну. Пепловы бумаги. Канцелярия. Допуски. Ранги. Законы.

Боги. Психую как маленькая девочка, которой не хватает любимой игрушки – даже если она сломана, сожжена и уже давно считается опасной. Прав. Он прав. Прах. Прахов Хаэль. Он всё ещё бесит меня до дрожи. И больше всего он бесит меня тем, что он, прах его побери, снова прав. И, конечно, у него от меня всегда будут секреты. Потому что по праховой бюрократической иерархии он находится выше меня. И тем, что я требую от него ответы, я лишь укрепляю своё звание некомпетентной.

Колени ныли, как старая обида, возвращаясь к жизни ровно тогда, когда хотелось забыть, что они вообще существуют. Спина гудела тяжёлой, монотонной струной, в ней будто поселился тихий, вечно недовольный голос, и каждый шаг он сопровождал протяжным, язвительным «зачем». Зачем ты вообще сюда пошла, зачем согласилась, зачем терпишь его?

Завоняло канализацией. Хороший знак, как бы смешно это не звучало. И ровно в тот момент, когда бок предательски заколол так, будто под кожу вогнали раскалённую иглу, и я всерьёз подумывала просто грохнуться на пол, остаться там – хоть на минуту, хоть на вечность – я с размаху ткнулась лбом в грудь Магистра. Он внезапно остановился – перед долгожданной лестницей – и стоял, как скала, дожидаясь меня, будто не чувствовал за спиной ни моего гнева, ни моего злого пыхтения, ни усталости, ни этой напряжённой атмосферы, возникшей после нашей небольшой стычки.

– Ты из камня что ли сделан? – хрипло зашипела я, отшатнувшись и потирая лоб, который тут же начал пульсировать, вторя сердцу и боку. Тупая боль. Тупой коридор. Тупой Хаэль. Боги, как меня сейчас всё бесит. Хочется пить, есть, дышать свежим воздухом… и присесть. Хотя бы на минутку.

Он молча покачал головой – сдержанно, почти насмешливо, – и, пропуская меня вперёд по узкой лестнице, пошёл следом. Его шаги были всё те же – ровные, уверенные, без следа усталости. А мои… мои ноги были будто налиты свинцом. Колени завыли снова – обиженно, предательски. Я мысленно пообещала им горячую ванну и день без обязательств. Этерна, как хорошо, что завтра выходной…

Лестница казалась бесконечной. Каменные ступени поднимались вверх, вверх, вверх… да сколько же мо…о, конец лестницы. И ровная, глухая стена. Я замерла, пытаясь отдышаться. Эврен снова шагнул вперёд, и я, опасно покачнувшись, едва не полетела вниз. Рука Магистра ловко прихватила меня за локоть – твёрдо, но бережно. Бесит. Даже тут он успел. Индюк!

Он второй рукой начал вычерчивать в воздухе знакомые линии – точные, отточенные, будто выгравированные в самом пространстве. Хотя так и было. Проступили тени начертанных символов – серебристые, будто вытканные из лунного света.

– Umbra, ostende sursum, – прошептал он.

И стена дрогнула. Камень отозвался, медленно разомкнувшись и явив скрытую дверь. Неужели! Я оттолкнула Эврена, (частичка души при этом нехитром движении возликовала) выскользнула вперёд и буквально вывалилась в арку Северных древностей. О, воздух. Упоительный. Свободный. И почти свежий – ну, насколько может быть свеж воздух в узкой, заваленной мусором, арке, где стены видели больше мёртвых, чем живых. Но по сравнению с уже изрядно надоевшим коридором и канализационным ароматом – это был упоительный глоток свежести. Я вырвалась за пределы арки, встала чуть поодаль и просто… дышала. Дышала, как будто вся магия этого места заключалась в праве наконец вдохнуть. Один, второй. Медленный. Глубокий. Резкий. Рваный. Дышать, дышать, дышать.

Послевкусие ссоры ещё гудело в груди горьким отголоском. Я злилась. На него, что сейчас очередным теневым плетением скрывал дверь. На себя. На то, как легко он решает, что я должна знать, а что – не заслужила. Да, конечно, я не была полной дурой, и понимала, что это государственная тайна.

Но, твою мать, восстание Тихого Круга тоже отчасти государственная тайна! Народ до сих пор не знает никаких деталей, только лишь то, что теневики взбунтовались, а меня и Эврена почему-то оставили в живых. Никто не знал, что Хаэль убил всех. Разве я не заслуживала права знать, что хоть что-то сохранилось?.. Но ещё больше злилась от того, что часть меня всё ещё искала взгляд того, что уже направлялся ко мне. Я хотела, чтобы он понял меня. Хоть немного. Хоть в чём-то.

Время близилось к четырем часам дня. Солнце лениво клонилось к закату. Я даже немного успела подремать, пока мы ехали в дилижансе с Северных древностей до центра города. Переулок Багровой Ивы встретил нас влажным дыханием города – тяжёлым, настоявшимся на аромате кофе, траурном шалфее и старой медью вывесок. Живот предательски заурчал при виде кристальных булочек на прилавке пекарни, мимо которой мы прошли.

Я прижала пальцы к виску – лёгкое постукивание крови, звон усталости, который никак не унимался после дефицита кислорода в коридоре… и после Эврена. Он шёл рядом, на полшага впереди меня. Сдержанный силуэт, сотканный из ночи, уверенности и какого-то неизменного, раздражающего спокойствия. Он всегда знал, как оставаться равнодушным. Или, по крайней мере, делать вид. У него получалось это особенно изящно после ссоры. Я передумала перед ним извиняться за вчерашнюю ситуацию, когда я держала его на прицеле Велатра.

– Почему именно тут Верин назначила встречу? – спросил он, скептично осматривая вывеску «Чайной у Бессмертной Улитки»– «уютно, тихо, конффиденциально»

Я скосила на него взгляд – в нём всё ещё сидела тень упрёка, всё ещё плескался шлейф того, что мы не сказали друг другу внизу, в коридоре, не сказали утром. Я его ощущала так же ясно, как ощущаю свои серебряные татуировки, когда они зудят на дождь.

– Приватность, – сказала я, стараясь говорить мягко, но голос всё равно вышел резче, чем хотелось. – Здесь… никому нет дела. И, видимо, Эльса решила, что если мы вчетвером будем часто торчать в кабинете – начнут обсуждать. – я пожала плечами. – А сплетни, как известно, – худший из видов магии.

Эврен кивнул, будто согласен. Он шагнул вперёд и толкнул дверь, пропуская меня внутрь. Она открылась с мягким скрипом, как будто чайная сама решала, впустить нас или нет. Внутри пахло… сказкой, укрывшейся под крышкой чайника. Словно кто-то заварил в хрупком фарфоре самый вкусный в мире чай, настоянный на мятах и сливках, на корице и высохших лепестках ванили. Воздух был тёплым и густым, как мёд. Застывший свет золотыми пластами ложился на низкие столы, бархатные занавеси и сдержанную тень кабинок. Где-то стрекотали колокольчики – невидимые, магические. Где-то булькал чай. Статуэтки улиток приветливо были обращены к нам. Я невольно улыбнулась, заметив особенно забавную – в зелёном плаще, как у Торша. Как он там сегодня?.. Всё было настолько красиво, настолько вкусно пахло, настолько было уютно вне времени, что неумолимо бежало за дверью, что я, кажется, впервые за день выдохнула по-настоящему. И отпустила бешенство на Хаэля.

– Вот вы где! – раздался голос Эльсы, лёгкий и звонкий, как искра костра, зажжённого на Лейорин. Она помахала нам рукой из самой дальней и большой кабинки, небрежно откинув золотую волну рыжих волос за плечо.

Мы подошли, ныряя в кабинку и обмениваясь любезностями. Эльса уже устроилась в мягком углу, рядом с ней – о, Ирис, элегантный, как всегда.

– Наконец-то, – вздохнула я, рухнув на бархатный диванчик. Спина вздрогнула от удовольствия, колени разогнулись с предсмертным стоном. – Я не встану отсюда ближайшую вечность. Боги, если я сейчас не выпью чего-нибудь – хоть слюну мирида, хоть настойку на болотной тине, хоть обычной воды – я умру от обезвоживания.

Я нашарила плед рядом с собой и укуталась в него, закинув голову назад, на спинку дивана. О, да, моя шея… Магистр, сняв пальто, сел рядом. Он тихо усмехнулся, скользнув взглядом по мне – ироничным, едва-едва тёплым. Почти человеческим. Почти. Потому что я не понимала, как можно не разваливаться после такой долгой ходьбы!

– Будет вода. Но вода – чайная, – Эльса придвинула ко мне ароматную чашечку с уже налитым чаем из плачущей мяты. – Дожидалась только тебя. – улыбнулась она. – Твой круассан с ветчиной и кристальные булочки. – пододвинула она ко мне по деревянному столу второе блюдо.

Я схватила чашку двумя руками, как спасательный круг, и залпом осушила её. Спасительная жидкость была уже чуть прохладной, но всё равно обволакивающей, как материнское «тихо, тихо». Она стекала по горлу, пробуждая жизнь, пробуждая ото сна уставшие клетки, заставляя мою душу обратно входить в тело. О, как славно жить! Ирис хохотнул и, отобрав у меня пустую чашку, налил мне ещё.

Пока я расправлялась со второй чашкой, глаза бегали по маленькому пространству, осматриваясь – на столе уже дымились два пузатых чайника. Их фарфоровые бока украшали крошечные улитки – настолько изящные, что казались живыми: будто они и правда ползли вверх, оставляя за собой след. Один из них источал аромат плачущей мяты – горьковатый, с пронзительной нотой зелени, в которой угадывалось детство, отголосок леса. Чай пах утешением, которое мне было столь нужно и желанно сейчас.

– Ты – святая женщина! – вознесла я мольбу Эльсе, наплевав на манеры и откусив смачный кусок от круассана. Боги. Слоёное, хрустящее тесто, с тонкой золотистой корочкой, будто его пекли в лучах утреннего солнца, поливали счастьем и валяли в масле, чтобы счастье не сбежало. Ветчина была пряной, чуть подкопчённой, а сыр – мягкий, как сливочное масло, и тянулся тонкой нитью, оставляя на губах солёную нежность. Я зажмурилась. Жизнь определённо улучшилась. Пока я смаковала свой обед, как голодный лев, Талькар пододвинул к Хаэлю саму тьму.

Вернее, то была чашка чёрного кофе, идеально под стать Эврену: тёмная, крепкая, с запахом, от которого кружится не голова, а спирает дыхание. Магистр уважительно кивнул, принимая угощение. Как можно пить такую дрянь?

– Боги, – выдохнула я с набитым ртом. – Вы все тут можете обсуждать хоть конец света, хоть призраков, но я не буду в этом участвовать, пока не доем.

– Ждать придётся долго. – Ирис кивнул на блюдо с десертом, пододвигая его ко мне. – Мы заказали всего и побольше, зная, что никто из нас не обедал.

Я посмотрела на булочку – кристальную, сверкающую, как срез кварца, с… это что, желе? в середине. Почти драгоценность. Я хищно облизнулась, а живот вторил воем огромного кита.

– Ну ладно, – добавила я, промокнув губы салфеткой. – максимум могу слушать. – Но, если кто-нибудь прервёт меня на середине жевания, я лично сброшу его с западной колокольни Академии.

Эльса засмеялась, как всегда громко и красиво. Эврен смерил меня укоризненным взглядом, учуяв чёрный каламбур, а Ирис сострил такую гримасу, которую можно было трактовать как «о, да, это было неплохо сказано».

– Чем обусловлен выбор места? – спросил Хаэль, слегка поморщившись и осматриваясь по сторонам. Он выглядел тут примерно так же уместно, как меч – на подносе с кружевной салфеточкой. Весь в тёмном, подтянутый, как из учебника по обороне и закону, а вокруг – мягкие, как облака, подушки всех возможных оттенков, милые пледы и мягкие диванчики.

– Приватность, – ответила Эльса, с грацией кошки обводя рукой нашу кабинку. – Здесь никому нет ни до кого дела. Никто даже не видит других посетителей. И ещё, – она склонила голову, и локон рыжих волос упал на плечо, – здесь можно не афишировать то, что мы собираемся почти каждый день. А ведь кто-то обязательно бы начал строить теории: «почему», «зачем», «против кого».

– Да, а потом добавят: «и кто спит с кем», – буркнула я, откидываясь на подушку. – Логика у сплетников одна: если группа собирается тайно – точно заговор. Если группа выглядит привлекательно – значит, ещё и любовный.

Эльса томно улыбнулась, подмигнув мне. Ирис с ухмылкой склонил голову, сдерживая то ли смешок, то ли раздражение, и уже хотел что-то сказать, но Эврен опередил его. Он поднял взгляд от чайничка, в котором крутился тёмный чайный лист, и произнёс спокойно, но твёрдо:

– Это место слишком открыто. Любая маскирующая магия, даже теневая, со временем даёт сбой, а слухи всё равно просачиваются, даже если здесь и не видно лиц. Слишком часто – значит, кто-то рано или поздно заинтересуется. Я предлагаю чередовать встречи – по домам. Без паттерна. Без привязки ко времени. Сегодня у кого-то одного, в следующий раз – у другого. Так безопаснее.

Молчание повисло в воздухе, как густой мёд. Впитало каждое слово, каждый возможный довод. Даже Эльса на секунду перестала играться с волосами.

– Ты предлагаешь… собираться дома? – уточнила она, и в её голосе промелькнула тонкая, почти незаметная нота настороженности. Или, может, притворная.

– Я предлагаю меры предосторожности, – просто ответил Эврен. – Пока есть на это шанс. А для этого лучше не оставлять следов и менять места встреч. Сегодня здесь, завтра у меня, послезавтра – у Верин, и так далее.

– Шеф, убедительно, как всегда, – отозвался Ирис, пожимая плечами. – Хотя мне будет не хватать этих лимонных тартов…

– Куплю тебе коробку, – хмыкнула я. – Но, если кто-то придёт ко мне – предупреждаю, у меня всё пропахло травами. И угощать я буду сотнями чаёв. Кофе нет.

– Устраивает. – усмехнулся Эврен. – Главное, без свидетелей.

Он произнёс это – «не оставит лишних свидетелей» – почти без выражения, но я уловила в его коротком взгляде на меня ту самую тихую усмешку, которую уже знала. И я поймала его взгляд. На долю секунды – может, меньше – всё вокруг будто замерло. Блики свечей потускнели, смех с соседней кабинки утонул где-то в вате моего сознания. Только он. Его глаза. Тёмные, внимательные, чуть прищуренные. Я знала, что он тоже помнит. И я знала, что я до сих пор обижена им.

Пока я думала об этом – Эльса надела табличку «не беспокоить» на дверцу кабинки и повернулась к Эврену, взмахнув рукой, как будто не просто просила, а требовала танец.

– Заклинание тишины, Магистр. Если можно. Или мы тут сейчас случайно начнём обучать всех официантов… – Верин выразительно окинула всех нас взглядом, вскидывая идеальные брови.

Эврен спокойно кивнул и ловко повёл пальцами в воздухе, выхватывая из самого пространства серебряную нить.

– Umbra, tene sussurrum. – Воздух стал чуть плотнее, а звуки из-за двери кабинки исчезли вовсе. О, благодать!

Я, наконец, отложила круассан и вытянула ноги, позволив мягкому дивану обнять меня. Ладно, чудесная выпечка подождёт, спешка во время еды никому ещё лучше не делала.

– Начну я, – решив не откладывать неизбежное, произнесла я и сразу ощутила, как в груди холодно сжалось чувство странного предвкушения. – Судя по теневому отклику, который мы вызвали у колокольни – остановитесь, не пейте – Лиана Тарен была теневичкой. Не просто студенткой, не просто девочкой, которая ни с кем не общалась и дневником, в котором только «ОН». У неё была прахова аура теневика. Обычные маги так не выглядят на теневых откликах. Я не знаю, как вам это объяснить, ведь показать не получится – поэтому просто поверьте.

А еще кто-то пробрался в архивы Тихого Круга, которые, оказывается, скрыты за государственной тайной, а не сожжены. Очаровательно. Обида снова обожгла моё нутро.

Наступившая тишина казалась неестественной. Эльса выронила ложку, и та звякнула о фарфор, выдавая крайнее удивление своей обладательницы.

– Что? – выдохнула она, будто из груди выбили воздух. – Как… как это вообще возможно? Лиана? Но она… Она же маг Вейлана. Я сегодня была в Академии и лично общалась с её однокурсниками, вейлановскими. У неё виртуозно получалась магия воздуха!

Я встретилась с ней взглядом – и увидела там ужас, не показной, не наигранный. Такой, что пронзает в глубину: когда рушится фундамент привычного мира.

– Да, это удивительно, – тихо ответил Эврен, расправляясь с кусочком сыра на уморительно смешной тарелке в цветочек, которая вообще не вязалась с его образом. – Но Мирст говорит чистую правду.

Ирис сидел, будто высеченный из камня, но в его взгляде вспыхнула такая ярость, что воздух между нами словно дрогнул. Затем он резко подался вперёд, сцепив руки в замок.

– Как такое могло случиться? – прорычал он, словно пробовал слово на зуб, – Кто позволил этому пройти мимо? Кто не заметил? Кто закрывал глаза? Кто обвёл всех вокруг пальца?

Он говорил всё быстрее, как будто пытался загнать непонимание в угол.

– Она прошла церемонию определения отклика всего месяц назад, как и другие студенты – помните? – Ирис сжал руки в кулаки, – и тогда ничего не заподозрили. Тень не проявлялась ни у кого, кроме того неизвестного нам студента. Значит, она умудрилась обмануть всех.

Эльса медленно обернулась к нему, лицо её побелело, будто кто-то прошёлся по нему пальцами из льда.

– Это заговор, – прошептала она. – Настоящий. Теперь уже точно. Но давайте мыслить логически: Сферу Отклика обмануть невозможно, так?

Я вопросительно взглянула на Хаэля, взглядом повторяя вопрос Эльсы. Эльса напряжённо смотрела на Эврeна, глаза её пылали вопросами, почти бросая вызов:

– Можно ли подменить отклик? – с нажимом повторила она.

Ирис, сжав пальцы в кулак, добавил:

– Есть ли ритуалы, способные обмануть Сферу? Магистр?

Эврен ответил ровно, но не сразу:

– Да, такие ритуалы существуют. Но их могут проводить лишь мастера теневой магии, обладающие опытом, силой и терпением, чтобы связать суть души и тени в новый узор. Это не просто трюк – это глубокое погружение в суть, и цена ошибки слишком высока.

В тот момент, когда его слова растворились в воздухе, я поймала взгляд Эврена. Видимо, мы одновременно вспомнили сегодняшний день в архивах Тихого Круга. Мы же сделали тоже самое. Подменили магический отпечаток… возможно ли подменить отклик бога? Саму суть магии?

Этот момент понимания был тяжёлым и безмолвным. Никто из нас не осмелился произнести вслух то, что знали на самом деле – потому что такие секреты нельзя выносить на свет. Они слишком опасны, как острые лезвия, что режут не только врагов, но и тех, кто ими владеет. Если Лиана смогла пройти церемонию с чужим откликом, значит, кто-то – искусный и безжалостный – играл гораздо глубже, чем мы думали. И это осознание поселилось между нами, холодное и неотвратимое, словно тень, которая прячется за каждым движением. Но ведь есть…

– Но есть вариант, что Лиане никто не помогал, и Тень откликнулась ей уже после церемонии. – будто прочитав мои мысли, продолжил Магистр, отпив черного варева, который он ласково называл кофе. – Эльса, что у тебя в Академии? – ай, как ловко перевёл тему!

      Я слушала, как его слова плывут по пространству. «Тень откликнулась после церемонии…» – эти слова раскручивались в моей голове, словно я пыталась увидеть отблеск луны сквозь трещины в каменных стенах, но свет упрямо прятался.

– Ничего нового, – прервал мои размышления голос Верин. – Лиана была словно призрак среди живых. Почти ни с кем не общалась. Только с соседкой по комнате, Орнеллой Зинрей. Это, правда, ничего не меняет. Я и так это знала. Поздно возвращалась, всегда сонная, дремала в коридорах. Говорила о ночных занятиях… но кто был с ней – остаётся загадкой. Я опросила всех преподавателей, кого смогла найти – и никто не занимался с Лианой дополнительно, не говоря уже о ночных занятиях.

Хаэль побарабанил пальцами по столу, явно недовольный отсутствием новых зацепок.

– Ха, хоть поступай в Академию, – буркнул он, откидываясь на спинку дивана. Пальцы его всё ещё не могли угомониться. – Внедриться, поселиться в общей спальне, завести подружек, учить заклинания и магический этикет. Осталось только выбрать цвет ленточки для волос и не забыть сдать вступительный эссе. На тему: «Почему я – потенциальная угроза для магической стабильности города».

Эльса фыркнула, закатив глаза:

– У тебя бы неплохо получилось. Особенно с лентой.

– Только если с чёрной. – театрально вздохнул он.

Я не удержалась от слабой, чуть кривой улыбки. Всё это было бы почти мило, почти тепло… если бы не мерзкая, вязкая тяжесть в груди, словно туда насыпали золы с кострища, в котором кого-то сожгли. Занозы в ладони заныли, требуя извлечения, и я принялась ковырять их зубочисткой.

– Нам всё равно нужно понять, кто с ней был. Кто учил, если учил. Кто помогал, если помогал. Я склоняюсь к тому, что ей всё-таки помогали – её аура на отклике не была очень уж сильной. Либо действительно Тень откликнулась ей уже после церемонии. – Эврен продолжил разговор, но голос его был не властный – задумчивый.

– Я проверила и студентов, и преподавателей, – продолжила Эльса уже без иронии. – По крайней мере, тех, с кем она имела хоть какой-то контакт. Орнелла, соседка, ничего не знает. Или делает вид. Но я склоняюсь ко первому – у девочки слишком большие синяки под глазами и слишком много слёз, когда её спрашивают о Лиане. Мне не удалось поговорить только с…

– Возможно, она тоже замешана, – перебил Эльсу Ирис, наконец оторвав взгляд от своей чашки чая из плачущей мяты. – Или просто знает больше, чем говорит. Уж точно знает. Вот что я вам скажу: если кто-то проводит такое прямо в стенах Академии, тем более в нашем веке – с проверками, с Сферами, с магическими отпечатками. Это или гений, или безумец. Или оба сразу. Да, определённо, мы имеем дело с безумным гением.

Молчание опустилось, густое, вязкое, почти пахнущее. Как пыль на старых фолиантах, как смола, застывшая в глазах заколдованной статуи. Все понимали – и никто не хотел говорить это вслух. И я вслух не имела права говорить о том, что скорее всего, этот безумный гений имел доступ, к мать его, архивам Тихого Круга. Я налила себе ещё чашечку чая из плачущей мяты – тёплый, потому что мгновением ранее Ирис заботливо подогрел его заклинанием, игриво подмигнув мне.

– Мы должны выяснить, что произошло и когда это началось, – наконец сказал Эврен. – Есть след. Его просто нужно найти. Орнеллу стоит дожать. Осторожно, но… дожать. Я не верю в то, что раз они были близки, Лиана могла от неё что-то утаивать. Лигатов привлекать нельзя, помните? И я бы поговорил с миридом-хранителем Академии. Он должен что-то знать, наверняка должен.

– Отлично, – кивнул Ирис. – Я займусь Орнеллой. Мне нужен только допуск в Академию.

Эврен кивнул на невысказанную просьбу Талькара, отпив ещё кофе.

– Мирид. Точно. – шлёпнула себя ладонью по лбу Эльса. – Как я могла забыть?! Придётся идти на ковёр к Азгурвальду, выпрашивать ещё один пропуск. Надеюсь, вопросов это не вызывет.

Талькар присвистнул при упоминании начальника Магистрата – они не особо ладили.

– Ладно, моя очередь радовать. – он кратко пересказал Эльсе то, что было в утреннем отчёте лигатов, а затем – достал из-под плаща папку, толстую, потёртую, и кинул на стол. Хаэль тут же прибрал её к рукам, изучая документы. – Молчуны. Лавка «Вторая полка». Напоминаю: кто-то её обчистил, и самое смешное: хозяин не помнит, что у него украли. Итак – я обшарил ту самую полку, о которой торговец ничего не помнит. Кстати, хочу сделать оправдательную ремарку – славный малый как будто бы и правда ничего не помнит. Злосчастная полка вроде как должна быть забита под завязку, и она действительно была полна хлама, но среди хаоса нашлось одно место – чуть менее пыльное. По форме напоминает книгу. Или коробку под книгу. Могу ошибаться, конечно. Место слишком аккуратное, как будто туда совсем недавно кто-то залез. Остальное – заросло вековой пылью. Из книг, в пропаже которых торговец точно уверен, пропали только книги по артефакторике авторства Веллоры Тараниэль.

Я почувствовала, как мой живот отозвался лёгким, предательским уколом. Книга. Тень любит книги. Тень взращивается на них. Эврен рядом заметно напрягся. Я услышала, как он медленно вдохнул – так, как вдыхают не воздух, а запах опасности. Или соблазна. Пепел и тис. Запах, от которого на секунду закружилась голова – не из-за силы, а из-за воспоминания. Архив.

Он сидел почти вплотную. Я чувствовала, как его плечо едва-едва касалось моего – почти невесомо, но будто прожигая ткань свитера насквозь. А я очень элегантно ковыряла занозы зубочисткой, одерживая победу.

– В кладовке… – продолжил Ирис, сцепив пальцы, – как будто бы ничего. Пыль, коробки, пара банок с засахаренным лимонником, какие-то сушёные цветы, куча поломанных артефактов, инвентарь для уборки – ничего, что выглядело бы подозрительно. Я, разумеется, потрогал всё, что не приколочено. Ни иллюзий, ни-че-го. Просто куча хлама. Если там что и было, его унесли чисто.

– И что это было – непонятно, – подытожил Хаэль, закрывая папку и возвращая её Ирису. – Отчёт хороший, но ни одной зацепки, кроме твоих слов про книгу, у нас нет. Иголку в стоге сена и то проще было бы найти. Элериарху поведаешь о книге?

– Нет. Не зря же упоминания о ней нет в письменном отчёте. – ухмыльнулся Талькар. – У меня глаз на такие вещи намётан, и я не настолько тупой, чтобы рассказывать об этом красным плащам. Деталь вроде незначительная, но кто знает, к чему она приведёт? А ещё я поговорил со своими пташками. Связи, знаете ли, всё ещё держу. Заглянул к Лелле на Семь Переулков, перебросился словом с Краснобаем на Глухом Мосту, даже к Рауфу заглянул в «Битый Грош» – между прочим, не ради партии в картишки. И, знаете, что? Никто не в курсе. Никто. НИКТО не знает подробностей. Никто не знает торговца, ничего плохого о нём сказать не может. Он честный человек. А это – плохо.

Он сделал паузу. Не театральную – тревожную. О, да, он был однозначно прав, когда сказал, что деталь незначительная. Ведь одна книга уже была украдена.

– Потому что, если из лавки честного человека что-то украли, а мои уличные птички не знают, что и кто, значит, это не просто кража. Это сделано на другом уровне. А такие кражи не бывают мелкими. Это не жемчужина, не эликсир, не ожерелье. Это что-то больше, чем материальная побрякушка, которую можно продать.

Тишина опустилась между нами, как крышка на гроб. Её первой нарушила Эльса, которая уже расправилась за время рассказа Ириса с малиновой кристальной булочкой:

– Ну, хорошо. Допустим, это книга. Что-то, что можно убрать без шума. Магическая, вероятно. Тайная. Может, теневая? Может, слишком ценная, чтобы говорить о ней даже тем, кто её продаёт. Вопрос: зачем? Зачем красть нечто, если никто не должен знать, что оно вообще существовало? Не проще было бы оставить это нечто там, где о нём и так никто не помнил? Ирис, ты сказал, пропали книги по артефакторике Тараниэль?

Магистр кивнул при упоминании артефакторики, обещая навести справки об этих книгах.

– Значит, в этой книге было что-то, что нужно нашему безумному гению. – я переглянулась с Хаэлем, и тот едва заметно кивнул. Слишком много книжных краж на сегодня. И одной я не могу ни с кем поделиться, кроме Магистра. Голова начинала потихоньку трещать по швам от обилия догадок и теорий.

Эльса подложила себе кусочек еще одной малиновой булочки и кивнула, продолжая свой рассказ:

– Двое лигатов исчезли во время проверки лавки с Чернилем и Мотылем. И сами они, Черниль с Мотылём – тоже. – она чуть наклонилась вперёд, голос её стал приглушённым, словно она боялась, что стены, даже с заклинанием тишины, слушают слишком внимательно. – Я смогла выяснить одно: лигаты пропали в Карал Вельторне, – начала она, – сразу после того, как закончили свой рабочий день. В журнале пропускного поста они отметились, вошли, а дальше… дальше случилось странное. В нашей обители лигатов внезапно отключился весь свет – погасли все свечи и магические фонари одновременно. Зажечь не могли около десяти минут. Это странно.

– Никогда такого не было. – задумчиво нахмурился Хаэль, покручивая на пальце печатку Совета.

– По поводу Черниля и Мотыля – тут и правда, к моему глубокому разочарованию, тишина, никто ничего не видел и не слышал. – продолжила Верин, закусывая малиновой булочкой. – Но слухи… слухи ходят разные. Говорят, что они могли скрываться от налогов, кто-то шептал, что они бросили всё и уехали в путешествие, а кое-кто даже верит, будто они ушли через тайный ход, о котором знают лишь немногие. Но это всё – бред сивой пиккилы.

– Итак, что мы имеем? Сфера Отклика украдена кем-то из Совета, или кем-то, у кого был перстень Совета. Кража произошла в лавке Черниля и Мотыля в Северных древностях. Сами они тоже пропали, как и двое лигатов, приставленных к их допросу. Лиана, начинающая теневичка, которая неизвестно каким образом скрыла этот факт, в Академии покончила с собой, и в её записях фигурирует некий «он». Лигаты, обнаружив пропажу Черниля и Мотыля, отреагировали крайне спокойно, что наталкивает на мысль о том, что они тоже замешаны. А теперь эта странная кража в Молчунах. Торговец ничего не помнит о том, что было на полке, и что было в кладовке. Единственная зацепка, которая у нас есть – гипотетическая пропажа книги. – подытожила я, прикончив очередную чашечку чая из плачущей мяты.

О ещё одной краже книги я умолчала, хоть это и было охренеть как вопиюще важно! Рука Эврена легко коснулась моей в предостережении молчать, словно он прочитал мои мысли. Он поглядел на Эльсу:

– Кстати о Совете. Я прочёл твою папку. Вопрос: а на меня досье не было потому, что его нет в принципе, или ты просто вежливая?

Эльса ухмыльнулась, как кошка, оставив Магистра без ответа. Они переглянулись и Хаэль по-кошачьи наклонил голову, продолжая и рассказывая нам:

– Из интересного. Несколько лет назад, несколько студентов Академии Шардена, подозреваемых в связях с теневой магией, таинственно исчезли после процедур у Тиселлы Вирейн, Магистра Здравия. Лаэрк, Хранитель Законов и Войны, кажется, связан с какими-то наёмниками.

– Это правда. Про Рейлтана. – кивнул Ирис, поигрывая с кинжалом. – Я просто не говорил вам, хранил тайну. Но раз она уж стала явной – да. Связан.

Я вопросительно уставилась на Талькара. Тот лишь беззаботно пожал плечами, мол, ничего личного, подруга. Эльса тоже злобно зыркнула на него, недовольно поправив волосы. Интересно, сколько ещё тайн мы храним друг от друга?

Эрвен откашлялся, прерывая нашу немую дуэль взглядов:

– Хельта Льоренс, Страж Казны, кажется, скрывает какие-то тайные сокровищницы Шардена. Вараст Дархан, Магистр Образования и ректор Академии Шардена, когда-то был участником тайного круга по изучению древних рукописей. Майэ Секали, Рихтарж Иль-де-Вирела, глава Департамента Улиц и Времён, одно время очень интересовалась руинами башни Тихого Круга, а Ауриэль Тенцзар, элериарх Шардена, хочет ужесточить законы, регулирующие контроль над всей магией.

– И под кого… кхм, копать? – с округлившимися от удивления глазами спросила я, наконец, одержав победу над занозами. Оказывается – весьма подозрительные люди сидят в Совете!

Эльса просияла, постучав чайной ложечкой по фарфоровой чашке, привлекая наше внимание:

– Я не всё вам сказала. Ирис перебил меня. – она снова зло глянула на Талькара, а тот невинно поднял руки, сдаваясь. – Айлин, ты же помнишь, что у Вараста есть сын?

– Солейл? Этот придурок? Плюгавая малолетка, – фыркнула я, вспоминая, как лет в шестнадцать начистила ему рожу, а он едва не заплакал от этого. Он был чуть младше меня, но мою злость это тогда не остановило. Что-то шевельнулось в моей памяти, но я не смогла ухватить эту мысль. – Помню. Помню, как он оскорбил меня, Тень, теневиков в целом и Тихий Круг. Ещё раз с удовольствием бы врезала ему!

Хаэль рядом снисходительно посмотрел на меня, вскинув тёмные брови.

– Я с тобой полностью согласен. Но он сын сенешаля Ауриэль, Третьего Лика Совета. Я бы не рекомендовал делать это вновь.

– О, благодаря ему я же сижу здесь, с вами. – улыбнулся Ирис.

Пять лет назад. Где-то в Северных древностях.

Ирис всадил теневику, склонившемуся над мальчишеским телом, нож в шею. Без магии, без разговоров – быстро, по-уличному. Он всегда говорил, что большинство боевых магов – недальновидные балерины, слепые в своей магической пелене, забывающие, что нож, что кулак, что уличная хитрость – это оружие настоящей жизни. Вдруг, в темноте и суете, умелое движение может стать последним.

Кровь брызнула яркими каплями, разбрызгивая на трещины брусчатки, расползаясь, смешиваясь с серебряным плетением магии, что оборвалось, как обрезанные нитки. Теневик захрипел, схватился за горло с булькающим звуком и рухнул на землю – мёртв. Ирис спокойно вытянул нож, будто резал сливочное масло, и брезгливо вытер лезвие о старую хламиду, что была на нём – эту грязную, прокуренную, дряхлую ткань теперь можно было выбросить. Кровь медленно расползалась по земле, как тёмное, алое море, наполняя пустоту переулка своей трагедией.

Пацан, лежавший на брусчатке, сдавленно дышал, словно забыл, как дышать по-настоящему. Ирис склонился, присел на корточки, крепко взял мальчика за подбородок и грубо повернул лицо в разные стороны, проверяя реакцию глаз. Живой.

– Чё ему надо от тебя было, пацан? – грубо спросил он. Прищурился, осматривая малого. Совсем юный. Хорошо одет. Не здешний. Надо помочь ему выбраться отсюда. Со мной его не тронут. – А ну говори, мне с этой падалью вообще разбираться не хочется, если ты им чем-то насолил.

Мальчик покашлял, и его светлые волосы упали на глаза, которые блестели теперь от слёз, затаённых глубоко внутри.

– Да я откуда ж знаю… – голос его дрожал, как натянутая струна.

Ирис хмуро посмотрел вокруг – переулок тёмный, грязный, с запахом сырости и гниения. Никого, кроме трупа. Отлично.

– Как тебя звать-то? – спросил он уже мягче.

– Солейл, – тихо ответил мальчик, и его взгляд – страшный и взрослый – зацепился за Ирисовский, словно ища защиты. В этом взгляде было всё – страх, недоверие и надежда.

Ирис улыбнулся сухо, с ноткой горечи, подавая руку.

– Ты этот… Дархан чё-ли? – с вызовом спросил он.

Мальчик замялся, но, после секунды сомнения, взял руку, и Ирис поднял его, крепко обхватив плечо.

– Да… – ответил Солейл, и это слово прозвучало как приговор.

Ирис присвистнул, и в его глазах вспыхнула искра гнева и безысходности. Вот дерьмо…

Чайная у Бессмертной Улитки. Сейчас.

– Так вот, – протянула Эльса, склоняясь к столику так близко, что от её духов – аромат сладкой корицы— закружилась голова. Прядь её медного волоса соскользнула с плеча и едва не коснулась моей чашки.

– Он сейчас учится в Академии. На предпоследнем курсе. Или, может, уже на последнем… Там с их экзаменами русалка хвост сломит.

– Та-а-а-ак, – отозвалась я, уловив в её голосе особый, вибрирующий тембр – такой бывает, когда она сообщала о чьей-то внебрачной беременности, измене или тайной свадьбе. Сердце у меня будто дернулось в предвкушении.

– Одна третьекурсница шепнула мне, что видела его с Лианой. Ночью.

– Ночью! Вот оно! – горячо воскликнула я и резко выпрямилась, затем тоже склонилась над столом, ближе к Эльсе, почти касаясь плечом её плеча и смотря прямо в глаза цвета весенней листвы. – Вот куда она ходила по ночам! А видела, как? Просто рядом стояли или…

Между нами повисла та тонкая, напряжённая связь – как будто мы были на одной волне, в своем закрытом мире, где никому не было места. Ирис, наблюдая за этим, прищурился, будто пытаясь прочесть что-то за моей спиной. Он глубоко вдохнул, и я уловила едва заметный аромат его парфюма – бобы тонка и табак.

– Стояли. Разговаривали. А может, и не только. – Эльса поиграла бровями и подмигнула мне. Ох, как хороша! – Девчонка сказала: – тут она приосанилась и подобрала интонацию заправской студентки-сплетницы. – «Это выглядело так, будто это не впервые».

Я глупо хихикнула. Пародия вышла отличной. Ирис с Эвреном обменялись коротким взглядом.

– Но подожди… Дархан? – шёпотом переспросила я, не веря ушам, не веря коже, по которой пробежала дрожь. – Солейл Дархан? Серьёзно?

– Он самый, – кивнула Эльса, падая обратно на диванчик и обводя пальцем край своей чашки. Талькар и Хаэль выдохнули. Воздух в нашей импровизированной штаб-квартире вернулся к нормальной температуре. – Сын Вараста. Магистр Образования, наш суровый ректор. А чадо – пылающий вулкан: драки, побеги, ночные вылазки в город, растоптанные девичьи сердца. В Академии он числится только потому, что его папаша держит над ним крышу покровительства, как клинок у шеи.

Эврен медленно, очень медленно вскинул бровь. Это движение казалось не просто выражением удивления – нет, это была целая сцена. Его взгляд встретился с моим – чёрный, глубокий, как колодец без дна, и я едва не отпрянула: в этом взгляде было многое.

– Солейл Дархан и Лиана Тарен, – протянул он, тихо, почти лениво, но в его голосе вибрировала сталь. – Интересно. Может ли он быть тем самым «он»? Вы поняли, о чём я.

Губы у меня пересохли. Я села обратно и вернулась к своей чашке, но пальцы дрожали. Почему-то он сидел слишком близко. Шёлк его чёрного костюма – тяжёлый, как грех, и гладкий, как змеиная кожа – почти касалась моего бедра. Даже тепло его тела ощущалось, едва уловимо, как ток, бегущий под кожей.

– Интересно? – хмыкнула я, срываясь на сарказм, чтобы скрыть внутреннюю дрожь. – Это, мать его, огонь в пороховом подвале. Если они были близки… может, это он её столкнул? Может, в Академии вообще учится подменная Лиана?

Почему-то я не хотела верить в то, что она мертва.

– Нет. Родители, ты же говорила с ними. Это точно Лиана, они ведь опознавали тело. – проговорил Ирис, ломая мою гипотезу в пух и прах. – А по поводу того, что столкнул… вы видели на отклике это?

Я покачала головой.

– Нет. Но она словно… испугалась кого-то. И потом шагнула вниз.

– Солейл может многое объяснить. – сказала Эльса, не отрывая глаз от Эврена. – Он свидетель. Или причина. Нам нужно найти его.

– Нужно выяснить, когда их видели в последний раз. И что их связывало, – согласился Ирис. – Это может изменить всё.

Хаэль сказал что-то ещё, но я уже не расслышала, хоть и голос его ощущался кожей, будто он шептал мне в самое ухо. И я – идиотка – поймала себя на том, что вдыхаю его запах: пепел и тис. Непростительный аромат. Он посмотрел на меня.

Это может изменить всё.

Глава 7

«В мире, где правит правда, живут святые. В мире, где правит намёк – выживают умные.»

– из записей Веллоры Тараниэль, запрещённое издание "О природе власти".

Где-то под Иль-де-Вирелом.

Сумрак был густым, как вино долгой выдержки – он стекал по стенам, обволакивая росписи – затейливые, древние, потерявшие свою гордую яркость от времени. Магические фонари слабо коптили, отбрасывая дрожащие тени. Пахло пылью, затхлой каменной прохладой и духом времени.

Две неподвижные фигуры казались частью этого полумрака, пряча лица под капюшонами. Здесь не было имён – только голоса, и то – осторожные, глухие, как если бы сами звуки боялись выйти за пределы заклинания, опутавшего помещение тонкой завесой тишины.

– Его должны убрать, – голос был холодный, сухой, острый, как лезвие кинжала. Женский и уверенный.

Напротив – кто-то замешкался, шумно вдохнул, будто слова застряли в горле. Пауза затянулась.

– Пожалуйста… – наконец проговорила вторая фигура. Голос низкий, срывающийся, и сейчас тронутый той хрупкой гранью, за которой человек начинает умолять. Мужской. – Дай мне исправить это.

Пламя магических фонарей дрогнуло, будто в удивлении.

– Исправить? – сквозь холод её слов проскользнула усмешка. – Исправлять Тень? Это как?

– Он не знал… – быстро, сдавленно. – Он не искал этого. Это… Это случайность. Мальчишка не готов. Он слаб, глуп… Если сейчас… Если это всплывёт…

Она не перебивала. Ждала. Как те, кто всегда узнаёт больше, потому что просто умеет слушать.

Молчание легло тяжёлым саваном. Глухое, давящее. Да, это было не по правилам, не по законам… но она давала ему возможность. Она была милосердна.

– Я отдам тебе то, что всегда прятал от Совета, – его голос прозвучал почти чуждо, хрипло, будто слова царапали ему горло изнутри. – То, что узнал. Сохрани ему жизнь… и я расскажу тебе.

– Ты что-то прятал от Совета, сенешаль? Что-то прятал от меня? – усмехнулась фигура. – И ты уверен, что хочешь платить такую цену? – её голос стал почти материнским. Почти. – Ради одного мальчишки?

– Он мой сын, – просто сказал он. И тут, не меняя тона, будто между прочим, добавил, – Не прятал, а, скажем так, недоговаривал. И я бы задумался, на твоём месте, кому ещё, кроме мальчишки, Тень откликнулась…вернее, кто нашёл в Тени друзей… я знаю, что это кто-то из тех, кто среди нас.

Её взгляд остался непроницательным, но в лёгком наклоне головы под капюшоном скользнул хищный интерес.

– Ты на кого-то намекаешь?

– Я… о ком-то предупреждаю, – голос его стал мягче, вкрадчивей, растекаясь бархатом по сумраку помещения. – Наш Хранитель Законов и Войны любит порядок. Он верит, что ради порядка можно допустить… некую нестабильность. Ты ведь знаешь его характер. И если что-то рассыпается – разве это не выгодно тому, кто строит потом новый порядок… на руинах?

Он сделал паузу, будто предлагая ей дорисовать картину самой. Не лгал, но и не говорил слишком прямо. Чистый политический ход.

– Подумай об этом, – он отступил в полумрак, – и подумай о том, кто действительно может быть опасен… Тот, кто случайно коснулся Тени и ни в чём не виновен… или тот, кто сам подкидывает её следы там, где ему нужно.

Он солгал. Конечно, солгал. Но не в том, что касается сына – в этом он был прозрачен, как стёклышко. Его страх за мальчишку звенел в каждом слове, натянутый, как струна. Вот, только… за его страхом скрывалось нечто иное. Более хитрое. Более удобное.

Ложь.

«Лаэрк», – перекатила она это имя на языке мыслей, как сладкую, но отравленную ягоду.

Вот кто оказался удобно подставленной фигурой.

Дархан сейчас играл тонко, грязно, но профессионально. Бросил ей кусочек истины, завернул в паутину подозрений и подал, как редкий подарок.

И ведь часть правды могла там действительно быть. Лаэрк действительно слишком рьяно верит в порядок, в порядок любой ценой. Она знала это. Знала его железную, сухую логику, видела, как он смотрит на магов, на Академию, на сам город. В этом был его изъян… и его сила. А значит, возможно, он действительно замешан. Возможно, нет. Это уже детали. Главное – у неё появился повод смотреть на него иначе. А повод… повод порой гораздо ценнее истины.

"Пусть будет так, Вараст. Ты продал мне ложь… но я приму её за правду. Пока она мне выгодна."

Утро субботы. Дом Айлин.

Хаэль стоял надо мной.

Высокий, в чёрном, чужой настолько, что я едва узнавала его черты. Тени на его лице были ещё глубже, чем обычно, а голос гремел на весь дом, оглушая меня и отдаваясь эхом во всём теле.

– Ты молода! Ты некомпетентна! И слишком узко мыслишь, – громогласно бросил он, накидывая чёрное пальто. – Взять над тобой шефство было самым глупым решением в моей жизни! Ты не достойна меня!

Я попыталась выдохнуть, но не вышло. Тень внутри меня бушевала серебристым пламенем, и с каждой секундой её становилось всё больше – под рёбрами, в горле, в зрачках. Она пульсировала, перекатывалась по венам, выжигала мысли, одновременно приклеивая меня к ледяной плитке. Я умирала, снова сжигая себя изнутри.

– Пош… пош-ш-шёл ты… – из последних сил прошипела я, и голос предательски дрогнул, как клинок в руке новичка. – Пошёл ты, грёбаный гад! – вновь, уже зло, прошипела я, смотря в ненавистную, удаляющуюся спину. И тогда серебряная нить – сотканная из самой чистой злости, из самой боли – выскользнула из моих пальцев, появившись словно из воздуха, и бросилась к его ноге. Секунда – и тяжёлое тело рухнуло на пол, будто сломанная кукла. Хаэль с ненавистью посмотрел на меня, и я с наслаждением уловила в его взгляде что-то похожее на испуг, но было уже поздно – моё серебряное пламя направлялось к нему по нити. И ему уже не вырваться.

Я умирала. Самое паршивое решение в его жизни – я, всё верно, признаю. Но, знаешь что, Магистр? С собой я заберу и тебя. Раз так – хлебни последствий своих неправильных решений сполна.

Громкий, хриплый выдох сорвался с моих губ, будто я всплыла из-под толщи воды. Глаза распахнулись, зацепились за потолок – родной, настоящий потолок спальни. Под ладонями ощутилось мягкое одеяло, в нос ударил аромат сухих трав. В сонный мозг ворвался тихий ритм – за окном лениво стучал утренний дождь – капли скатывались по стеклу, отбивая чечётку.

Тепло. Уютно. Фантомное ощущение пламени внутри исчезло, когда пришло осознание – я дома, в своей постели, в безопасности. И я не умираю, и не убиваю Магистра Тени.

Я моргнула, пытаясь понять, что меня так резко разбудило… о. Вслед за ритмом дождевых капель мой слух уловил громогласный храп Торша, что снова дрых в моей постели. Боги, как он умудряется храпеть в три горла, будучи маленьким миридом? От его басовитого сопения, казалось, дрожала кровать.

Я села, вытирая липкий, холодный пот с висков. Сон ещё стоял перед глазами, цеплялся когтями страха за мысли. Этот голос… Хаэль. Его злость, его взгляд. Его тело, падающее на пол, как сломанная марионетка – всё это ещё кололо сердце. Хорошо, что всего лишь кололо, а не сжигало серебряным пламенем изнутри, как было буквально минуту назад. Плечи вздрогнули от воспоминания этого ужасного ощущения, и я похлопала себя по щекам, сбрасывая морок.

– Прах тебя побери, – выдохнула я шёпотом, проводя ладонью по лицу. – Не хватало ещё грезиться им по ночам.

Сонный Торш рядом что-то невнятно пробормотал и повернулся на другой бок, обняв подушку. Я глянула на него – растрёпанная шёрстка, смешная пижама с маленькими совами и совершенно беззаботный вид. Уснуть уже не получится, поэтому придётся прибегнуть к моему самому любимому способу возвращать себе самообладание.

Сначала: вдох на четыре счёта. Задержать дыхание на четыре секунды. Глубокий выдох на раз, два, три, четыре. Прекрасная техника, от которой всегда дыхание сразу выравнивается и мысли проясняются.

Я соскользнула с постели, ступив босыми ногами на тёплый пол. Сны, прах бы их побрал… или, может быть, конкретно этот сон… да, глупо. Я бы сама высмеяла себя за такое. Но во сне… во сне всё иначе. Во снах даже взгляд может резать, как нож, а слова, услышанные во сне, могут оставлять ожоги в виде липких, неприятных ощущений на весь день.

«Самое глупое решение», – эхом отдавалось в голове. О да, это я, превосходно. Второй частью моего ритуала возвращения себе спокойствия была горячая ванная.

В моей святая святых пол холодил пятки, но я не стала тратить время на поиск тапочек, и скорее повернула золотой кран. Пока ванная наполнялась, подошла к большому зеркалу в ажурной раме, что висело над каменной раковиной.

Отражение в зеркале выглядело неважно, и я поморщилась – мокрые от пота волосы слиплись на висках, густые брови взлохмачены, под глазами синяки от недосыпа. Это женщине срочно требовалось умыться, что я и сделала. Пока чистила зубы зубным порошком, мысли сами собой сплелись в беспокойный ком, вспоминая вчерашний день в попытке отвлечься от послевкусия сна: Академия… отклики…

Я чуть не подавилась порошком, когда воспоминания обухом ударили по голове. Лиана. Теневая магия. Солейл. Орнелла, что что-то скрывала. "Вторая Полка". Торговец, что ничего не помнит о том, что у него украли. Украденная из архивов книга о Сфере Отклика.

Архивы.

Чувство обиды, возникшее при воспоминании о стычке в подземном коридоре архива, коснулось моих задворок разума, но я отбросила его. Хватит уже ныть, Хаэль прав. Когда я так ною и обижаюсь, то лишь показываю свою некомпетентность и молодость.

Хаэль.

Архив. Дверь. Я вспомнила аромат пепла и тиса, его взгляд… и тут по-настоящему подавилась порошком.

– Дерьмо… – сипло выдохнула, откашлявшись.

Я сплюнула остатки порошка в раковину, посмотрела в зеркало. Вытерев рот, посмотрела на себя ещё раз – без размазанного по лицу порошка выгляжу уже лучше.

Горячая ванная уже ждала, и я, скинув противную, влажную от пота ночную сорочку, опустилась в практически кипяточную воду. Идеальная температура! Сегодня был выходной, и особо грандиозных дел никаких не планировалось – из глобального – лишь договорились встретиться всем вместе вечером у Хаэля дома, чтобы обсудить книги, которые чисто гипотетически могли оказаться теми, что украли из Второй Полки. А выяснить, какие книги вообще когда-либо существовали в этой лавке, мы с Ирисом планировали весьма специфическим образом, и, конечно, незаконным. Меня немного напрягало то, что за последние дни мы нарушили уже около сотни законов Шардена, но пока в Иль-де-Виреле сплошной переполох – попасться, надеюсь, нам не грозило.

И сегодня я хотела наведаться в "Пеплотравы", поработать до полудня, проверить, каких трав не хватает, что нужно приобрести, сварить, заговорить… меня ждала инвентаризация. Малоприятное мероприятие, но нужное для любого бизнеса. Мыло с ароматом ванили заскользило по моим мокрым волосам.

Торш как раз выспится к двенадцати, а потом придёт меня сменить. Меня немного беспокоило его рвение к работе, но он меня вчера горячо заверял, что всё в порядке и ему нравится работать в лавке. Конечно, нравится, можно трескать кристальные булочки сколько угодно без моего присмотра. Я улыбнулась этой мысли, и она приятно согрела мне душу.

Керамическая крышка баночки в моих руках приятно хрустнула, открывая плотную, чуть влажную смесь, тёмную, как земля после дождя, усыпанную крошечными кристалликами соли и сахара. Запах сразу разлился по ванной – густой, древесный, с лёгкой прохладой.

Кедр.

Его аромат был сухим и терпким, пах как лесная хвоя, чуть горькая древесная стружка, застарелая смола, которая липнет к пальцам и застывает янтарём. Ветивер пробивался сквозь него чуть позже – сырая, глубокая зелень с едва заметным оттенком дыма. В нём было что-то землистое, тяжёлое, как чёрная почва, прогретая солнцем, и пряное, будто из-под неё едва слышно сочится аромат пряностей. Я зачерпнула скраб и с нажимом натёрла плечо. Кожа порозовела, приятно загоревшись под пальцами.

Ещё сегодня надо было как-то попасть в Академию, и как-то поймать Солейла Дархана, чтобы поговорить с ним насчёт Лианы… ума не приложу, что скажу ему.

"Привет, помнишь меня? Я тебе начистила харю почти пять лет назад!" – о, отличное, дружелюбное начало разговора.

Смешок сорвался с губ. Кристаллики сахара и соли царапали, но это было хорошее, живое ощущение – как будто я сдирала с себя остатки сна, неприятного осадка, обиды, всех негативных чувств внутри. Руки скользнули по шее, по ключицам – там, где серебряные татуировки чуть нагревали кожу. Прах, я ведь даже толком не помню, как выглядит Солейл Дархан. Помню только то, что у него были светлые волосы. Но и наверняка он изменился, прошло уже много времени… как мне его узнать, да и вообще, как найти в Академии?

Ладно, придумаю что-нибудь. Это моя работа и жизненное кредо – придумывать что-нибудь. Я продолжала тереть кожу, пока она не стала гладкой и горячей, пока внутри не стало легче, пока не появилось то самое ощущение, словно ты вымылся и изнутри тоже.

Я вышла из ванной, завернувшись в мягкий серый халат, и босыми ступнями ступила на холодный пол коридора. После горячей воды и запахов кедра и ветивера прохлада приятно освежала.

Хотя нет, кого я обманываю. Лучше мягких и тёплых тапочек нет ничего, подумала я, ныряя в любимые тапки и направляясь в сторону кухни, откуда уже почему-то тянуло чем-то ароматно вкусным. Пламя в кухонном камине лениво покачнуло язычками, приветствуя меня. Сквозь окно и накрапывающий дождик, тянулось утреннее, слабое рассветное солнце – оно ловило в своих лучах пылинки, касалось зелёных занавесок, подсвечивало глиняные горшки с лавандой на подоконнике. Прах, надо бы убрать её в дом. Всё время забываю.

На своём любимом коврике у двери, что-то уже поедая, сидел Торш. Он был бодр, что уже само по себе выглядело подозрительно. Маленькие, пухлые совы удивлённо таращились с его пижамы на кухню, как будто тоже пытались понять, почему их хозяин бодр в семь утра. Да не просто бодр, а даже приготовил завтрак!

– Ты встал, – удивлённо произнесла я, оглядывая его с головы до хвоста. Лоснящаяся – боги, да он успел причесаться! – серая шерсть, острые уши чуть отведены назад, янтарные глаза смотрят с ленивым прищуром, но в них – ясное сознание, без следов сонного оцепенения. – Обычно в это время ты как минимум прикидываешься мёртвым.

– Сегодня исключение. Хочу застать тебя в здравом уме и доброй памяти, прежде чем ты сбежишь на весь день и снова нарушишь все мыслимые и немыслимые законы, – лениво отозвался он, дёрнув хвостом и скосив взгляд в сторону стола. О, да, Торшу я вчера рассказала всё. Ну, почти всё. Кроме государственной тайны. Лишь тонко намекнула. Намёк же не считается?

Я усмехнулась и подошла к плите. Чугун тихо застонал, когда я поставила чайник, наполненный свежей водой. Магия дома дрогнула, и огонь на плите отозвался ровным, мягким теплом, согревающим воздух. Огонь, который я тут же погасила – ведь Торш уже, оказывается, вскипятил чайник.

– С утра пораньше крамолу разводишь? – бросила я, вытаскивая с полки банку с плачущей мятой. Тонкие серебристо-зелёные листья внутри дрожали, как капли росы, пойманные в стеклянную ловушку. Они пахли свежестью, туманом и чем-то ещё – тонкой нотой утреннего леса. – Сегодня у меня планы… скажем так, безобидные.

Я насыпала мяту в заварочный чайник, наблюдая, как листья вспухают от горячей воды, словно оживают. Пар клубился над чайником, витая среди подвесных трав и стёкол.

– Рассказывай свои планы на сегодня, – потребовал Торш, покинув коврик и уже ловко что-то нарезая, наворачивая круги вокруг плиты. Что за прилив энергии у него такой с утра пораньше?

– Сначала – Пеплотравы, – начала я, разливая настой по кружкам. Любимая – с узором из кристальных булочек – заняла своё законное место передо мной. – До полудня порядок навести, инвентаризацию добить. Потом ты меня сменишь, как и договаривались. Только смотри, не переусердствуй с рвением к работе, – я бросила на него острый взгляд. – Мне до сих пор не по себе от твоего энтузиазма.

– А мне приятно, что ты наконец оценила мою трудовую дисциплину, – мурлыкнул он, пряча ухмылку в мехе. На плите уже что-то аппетитно ворчало, заставляя мой желудок издавать неприличные звуки. – А что дальше?

– Академия, – призналась я, присаживаясь за стол и делая глоток. Тёплый, мятный, с лёгкой горечью, чай просачивался в каждую жилу моего тела, обжигая и пробуждая ото сна окончательно. – Нужно найти Солейла Дархана. Сына сенешаля элериарха Ауриэль. Понятия не имею, как это сделать, и как вообще попасть в Академию.

Торш понимающе кивнул, разглядывая меня, как будто прикидывая, сколько законов я нарушу за этот день с «безобидными» планами. По кухне поплыл невероятно вкусный аромат, и я попыталась заглянуть через плечо Торша, чтобы увидеть, что он там делает у плиты.

– И с Ирисом мы кое-что задумали. Незаконное.

Мирид прищурился, оторвавшись от сковородки, и повёл кончиком хвоста, как всегда, когда готовился выдать что-то ядовитое.

– Да ну? Ты меня шокируешь, Айлин. Незаконное? От тебя такого не ожидал, – его голос сочился сарказмом. – Сколько там осталось не нарушенных пунктов свода законов Шардена? Пять? Четыре?

– Это вообще-то моя идея, – призналась я с лёгкой кривой усмешкой, подтягивая ноги к груди. – Но да, это необходимо. Мы собираемся… выяснить, какие книги вообще могли пропасть из «Второй Полки». Чисто гипотетически, навскидку, чтобы понять мотив нашего вора. Легальным путём – их список явно не раздобудешь, да и хозяин лавки сам не вспомнит, что там продавал последние двадцать лет. Либо вспомнит, но рассказывать точно откажется. Прах его разбери, врёт он или просто придуривается. До его допроса с эликсиром правды этот момент остаётся неизвестен.

Торш махнул на меня лапой, взяв свою чашку с чаем из плачущей мяты.

– А вечером – к Хаэлю. Все соберутся, будем ковырять эту историю с книгами из Второй Полки. Хотя, если честно… – я вздохнула, опуская локти на стол, – мне всё это начинает казаться дурным фарсом. Просто от лица Совета, в качестве Асессоров, мы не можем туда заявиться – это вызовет подозрения, а мы до сих пор не знаем, кто стоит за происходящим, и какими связями он обладает. Всё очень запутанно.

Торш лениво повёл хвостом и довольно фыркнул, отпивая чай.

– Запутанно. Ну, тогда хотя бы устроим перед твоим весёлым днём приличный завтрак.

Я кивнула, когда Торш выключил плиту, и отломила кусок от батона, лежащего в хлебнице на столе. Золотистый мёд, который я набрала из баночки, стоящей рядом – красивой каплей упал сверху, тягуче стекая с ложки.

– Ты же знаешь, хлебом и мёдом сыт на весь день не будешь, – ворчливо напомнил Торш, хитро щуря янтарные глаза. Он уже опустошил свою кружку с мятным чаем и теперь пододвигал ко мне небольшой деревянный поднос с остальным завтраком.

Отлично! Что может быть лучше вкусного завтрака, который готовил не ты? Наверное, то, что после этого за тебя ещё и посуду помоют.

Я, осыпав мирида словами благодарности, протянула руку и пододвинула к себе миску с запечёнными яйцами, кусочками вяленого мяса и жареным сырным омлетом. Простая, но такая сытная еда – самое то перед тем, как лезть в гипотетические неприятности. Руки ловко разделили завтрак на две порции, поставив перед хвостатым баночку мёда.

Тот принял подношение с достоинством и принялся лениво, но методично перебирать еду, выбирая самые вкусные куски. Как будто не он готовил, а злейший враг, которому он не доверял.

– Ты как-то мрачная с утра, – заметил он, склонив голову набок. – Слушай, а может, давай вытащим карту дня? Может, хоть она нам скажет, чего точно ждать от сегодняшнего дня.

Я рассмеялась, сгребая хлебные крошки в сторону, и потянулась за бабушкиной колодой гадальных карт, что всегда лежала на ближайшей полке – старая, потёртая, хранившая запах сухих трав, она лежала на полке рядом с пучком полыни. Карты охотно скользнули в пальцы, словно приветствуя.

– Давай. Только если выпадет что-то вроде Башни или Пустоты, завтрак ты доедаешь сам, а я – никуда не пойду и останусь под одеялом, – предупредила я, перетасовывая колоду и дожёвывая кусочек мяса.

Торш довольно улыбнулся, соглашаясь с предложением. Карты скользили одна за другой – тёмные, окрашенные временем, с серебристыми узорами, чуть тронутыми выцветанием. Я сняла верхнюю карту с колоды, и тотчас тонкий, еле слышный шёпот, будто ветер, прошёлся по комнате, и под пальцами дрогнул отголосок старой, родовой магии.

Путник.

Пальцы слегка дрогнули, когда я увидела рисунок: фигура в тёмном плаще, закутанная по самые глаза, с посохом, перевязанным оберегами и сушёными травами. За спиной у него мешок, перевязанный кожаными ремнями, а дорога под ногами – неровная, уходящая в туман, в никуда. Только полуулыбка, кривоватая, как у того, кто знает: дорога всегда ведёт к переменам, и редко – к покою.

– Путник, – повторила я задумчиво, крутя карту между пальцами. – Начало. Поиск. Любопытство. Или неприятности, если по-простому.

Торш усмехнулся, доедая кусочек сыра, обмакнутый в мёд. Его глаза сверкнули янтарём, а совы с его пижамы удивлённо уставились на меня.

– По крайней мере, не Башня и не Пустота, – отозвался он. – Хотя я бы не радовался. Путник – это ведь всегда туда, где всё не по плану.

– План? Как будто он вообще был, как будто что-то когда-то шло по плану в принципе, – фыркнула я, снова тасуя карты. – Ладно, а тебе вытянуть?

– Смелая ты, ведьма, – довольно мурлыкнул Торш, пододвигаясь ко мне. – Давай, глянем, какие планы у судьбы на меня сегодня.

Я перетасовала колоду снова – медленно, с нарочитой серьёзностью. Каждая карта скользила под пальцами, шелестела, как перья воронов в полёте, как сорванные листья. Затем веером, рубашками вверх, повернула колоду к Торшу. Тот нахмурился, призадумался, но вытянул карту наугад, рубашкой вверх, и отдал мне.

Стая Воронов смотрела на меня с лицевой стороны карты, и я не смогла сдержать ухмылку.

– Вести, слухи, чужие тайны, – заговорщически протянула я, показывая карту. На ней – чёрные вороны, взметнувшиеся с кряжистого дерева, небо тяжёлое, серое, будто затянутое дымом. – Твои любимые игры, Торш. Нос везде суёшь, слушаешь, где не стоило бы греть уши. Похоже, что день обещает тебе свежую порцию сплетен. Может, тебе принесу их я со своего пути? – хмыкнула я, смотря на свою карту.

– Может. Главное, не принеси неприятностей, – поддакнул он, довольно махнув хвостом. – Ну что, Путник и Стая Воронов. Дорога, надеюсь, без неурядиц, и слухи. Прекрасная суббота.

Мы ещё немного обсудили предстоящий день, Торш, оказывается, планировал сегодня генеральную уборку до полудня. Это признание шокировало меня до глубины души! Генеральная уборка! Сам решил, сделает один, без моих просьб! Мирид обиженно скуксился, когда я начала внимательно его осматривать и спрашивать, кто он и что он сделал с Торшем.

Завтрак доедался, чай потихоньку остывал, когда я перевела взгляд за окно. Солнечные пятна всё ещё плясали на подсыхающих каплях дождя и деревянном подоконнике, а тёплый аромат хлеба, мёда и мяты висел в воздухе, согревая моё нутро и разум. Уходить не хотелось.

– Ну что, Путница, собирайся, пока неприятности не начались, – разбивая мои мечты, протянул Торш, гадая на чаинках в своей пустой кружке. Кажется, он выпил три кружки чая за эти полчаса. – И волосы хотя бы расчеши. Ты же, как-никак, уважаемая нарушительница законов, а не городская сумасшедшая.

– Очень смешно, – протянула я, поднимаясь. – Слушай, если я к одиннадцати ночи не вернусь, считай, что Путник завёл меня куда-то совсем не туда.

– Тогда ужин сам съем, – философски и вполне справедливо, заметил Торш. – И "Пеплотравы" себе оставлю.

Я шла медленно, прокладывая путь через утреннюю сырость после дождя, которую постепенно высушивало несмелое солнце. Тёмно-синее платье цеплялось за ноги, а серый плащ чуть шуршал при каждом движении. Низкий хвост из пепельных волос то и дело цеплялся за ворот, словно и он не был согласен с этой необходимостью – идти в лавку, заниматься делами, делать вид, что всё в порядке.

На самом деле ничего не было в порядке. Ни в городе, где за последние дни количество преступлений и странных исчезновений переросло в нечто напоминающее предвестие беды. Ни в планах на сегодняшний день, в которых внезапно оказалось больше незаконного, чем легального. Насколько то, что мы задумали, было безопасно? Или мне стоило просто довериться Ирису? Кто-то, а он точно знал всё о криминальных ухищрениях. Но… мы же делаем благое дело… ведь благое?

Я остановилась на улице Скрипящих Фонарей, у входа в «Пеплотравы». Маленькая лавка утопала в тени вечнозелёного плюща, облепившего стены, словно зелёный шёлковый саван. Табличка со стилизованной веткой полыни чуть покачивалась на цепочке, тихо постукивая о дверной косяк.

Дверь скрипнула, ловец ветра приветственно звякнул, впуская меня внутрь, и лавка встретила теплом с привычной смесью запахов – сушёная ромашка, терпкий чабрец, горечь зверобоя и синегривки. Здесь всё было моим, знакомым, выученным до последнего пятна на столе и щербинки на полке.

Я повесила плащ на крюк у двери и прошлась взглядом по пространству – всё на месте, всё в порядке. Травы, корни, баночки с настоями и эликсирами, мешочки с порошками. В дальнем углу столешницы, как обычно, лежала стопка заказов, ожидая своей очереди.

– Ignira, – заклинание тихо сорвалось с губ, и лавка тотчас засияла тёплым светом магических фонарей и свечей. Стало теплее и светлее – светильники, фонарики, огни, свечи – всё осветило пространство лавки, окутывая его в тёплый, мерцающий, дрожащий свет. Кое-где магические светильники были фиолетовых и зелёных цветов, что придавало этому освещению особое очарование, которое всегда радовало мой глаз.

Инвентаризация не ждёт. Нудное, но необходимое занятие, ведь без инвентаризации в любом бизнесе никак. Я абсолютно не грациозно закатала рукава платья, обнажая серебряные линии на коже. Серебро в них недовольно шевельнулось, словно тоже было не радо предстоящему делу.

– Ну что, – пробормотала я себе под нос, становясь за деревянную стойку. – займёмся скучным, нудным и унылым.

Пальцы привычно потянулись к старой книге учёта, перебирая и сверяя количество трав, отваров, эликсиров, настоев. Книга пахла временем, пыльной бумагой и чем-то пряным – следами тех же трав, что лежали сейчас на полках. Чёрные чернила чуть потускнели, угловатый, строгий почерк Торша чередовался с моими более лёгкими, вытянутыми строками. Где-то на полях красовались его ехидные пометки, оставленные в дни особенно плохого настроения:

«Полынь – осталось всего пять пучков. Остальное сожрала мадам Клер»

«Синегривка – ноль, всё подчистую смела безумная мамаша для своего дитятки»

«Ясенец – три штуки, хихикающие студентки всё утащили для противозачаточных отваров. Блудницы!»

Я улыбнулась, прочитав последнюю строчку. Хоть пометки Торша меня и смешили, мысли блуждали где-то далеко за стенами лавки. Например, в Академии, где мне предстояло искать Солейла Дархана. Затем думы метнулись к Ирису, к нашему идиотскому плану, полному прорех и непродуманных дыр. Затем я зависла с пучком полыни в руках, обдумывая вечер у Хаэля и книги, которые могли бы быть во «Второй Полке». Хаэль. Книги. Архивы.

Я грязно выругалась, бросив полынь на место так, словно она меня обожгла. Как перестать об этом думать? Ладони сами хлопнули меня по щекам, и я решительно настроилась на работу, отбрасывая сантименты.

После стойки, где хранилось всё самое нужное и ходовое – сверка продолжалась, как всегда, полкой у окна. Здесь должна лежать остальная полынь – и да, действительно, жалкие остатки после набега мадам Клер, купившей полмешка. Остатки роскоши аккуратно перевязаны бечёвкой, пыль выбита, листья ещё держат горечь, стебли не ломкие – всё в порядке, но надо срочно собрать ещё. Записала. Чабрец – сильно убавилось, явно кто-то взял на чай. Нужно собрать ещё. Записала.

Зверобой, сушёный и настой – расход идёт медленно. Все боятся побочных эффектов или вспоминают о нём только на грани нервного срыва. Торш вечно этим гордится: мол, зверобой хорош для разбитого сердца, а у нас таких, судя по продажам, мало.

Пальцы привычно перебирали мешочки, баночки, стеклянные пузырьки. Я прикасалась к каждой травинке, проверяя не только количество, но и их магическую чистоту – свежесть, живость, силу.

Спустя, наверное, тонну трав, баночек, скляночек – корешок книги учёта, наконец, драматично щёлкнул, захлопываясь. Я устало потянулась, с наслаждением услышав, как хрустнули плечи. Травы были пересчитаны, настои – промаркированы, эликсиры выстроились на полках, будто маленькое стеклянное войско, готовое к обороне этой лавки.

«Пеплотравы» снова дышали полноценным порядком. Я успела только присесть за стойку и убрать книгу, как за дверью раздался характерный, торопливый, почти панический топот. О, кажется я знаю, кого принесло! Ловец ветра на двери истерически взвизгнул, подтверждая мою догадку.

– Айлин! – влетела мадам Клер, чуть не снося порог. – О, святые боги, только Вы меня и спасёте…

О, да, то была мадам Клер собственной персоной. Жуткая паникёрша, которая делала нам огромную выручку. Худенькая, как стебель, с ногами-спичками и лицом, на котором одновременно помещались трагедия грядущей смерти и нарочитая бледность. Глаза – водянисто-голубые, вечно округлённые, как будто она только что увидела призрака или, что вероятнее, собственное отражение без грима. Рыжеватые волосы, собранные в неаккуратный пучок, выбивались из-под смешной шляпы с цветами. Весь её облик был как из комедийного спектакля: слишком длинное, пёстрое платье с вышивкой ромашек, тяжёлые бусы из искусственного янтаря.

Если бы тревога имела человеческий облик – это была бы мадам Клер. Но тревога, которая оч-ч-ч-чень щедро платит за каждый пузырёк, настой и пучок.

Я знала этот тон. Последний раз она так же вбежала с историей о комарином укусе, который, по её словам, медленно превращал её в труп. А на днях именно она, судя по рассказу Торша и пометкам в книге учёта, утащила полмешка полыни.

– Доброе утро! Что на этот раз? – я ласково улыбнулась, приподнимая бровь.

Клер повернула шею – на коже, прямо под ухом, действительно была опухоль, красная, налитая, неприятная, но пустяковая. Всего лишь нарыв. Не страшный, но на её лице уже отражалась трагедия вселенского масштаба.

– Он растёт! Он распух! – заламывая руки, зашептала она. – А если это начало кровяного заражения? А если я уже на последней стадии? А если…

– Мадам Клер, если продолжите паниковать – точно помрёте, только не от нарыва, – добродушно усмехнулась я, уже вытаскивая ступку и ставя на огонь котелок. – Присядьте, я знаю, что вам нужно, и всё сделаю. – я указала ей на зелёный диванчик у окна, и женщина упала на него, тревожно обхватив себя руками. О, все болезни – от нервов. Ну правда! Чем больше ты себя накручиваешь, тем хуже выглядит ситуация, которая на самом деле опасна не более чем безобидный нарыв.

Подорожник – вытянет гадость. Шалфей, календула – для заживления. Я ловко перебирала баночки, сопровождая это действие шуршанием трав. Мелкая ступка, матовая от времени, скрипела под пальцами. Перемолола листья, капнула свежего сока чистотела – ой, жгучий, пахнущий горькой зеленью. Пчелиный воск расплавлялся на медленном огне, превращаясь в густое золотистое озеро, готовое вобрать в себя всё, что я велю. Я мешала мазь, следя, как она густеет, как воск впитывает в себя зелёные тени трав, как пар поднимается, пахнущий полем и лёгкой горечью.

Из-под стойки, осторожно, чтобы не привлекать истеричных глаз мадам Клер, я достала маленький пузырёк – настой плачущей мяты и тени лунного мха. Против тревоги. Жидкость чистая, прозрачная, как утренняя роса, и такая же редкая в этом городе. Пусть будет в подарок. Мне так спокойнее будет. Перелила настой в прозрачный флакон без этикеток, затем – подозвала мадам и вложила ей в ладонь бумажный пакетик, в котором был и настой, и мазь.

– Вот, мазь – наносите утром и вечером, пока нарыв не уйдёт. И ещё от меня Вам… – я кивнула на пакетик, – Настой. В подарок. Пить по ложке, дважды в день. Для надёжности. Тоже от нарыва, так сказать, изнутри будет его лечить.

Клер закивала так энергично, что цветы на её нелепой шляпке всполошённо затрепетали, как испуганные мотыльки. Щёки её пылали, а глаза, влажные от тревожных слёз, сверкали благодарностью, в которой, как всегда, смешивалась лёгкая истерика.

– Ах, Вы… Вы – хоть и теневичка, но Вы, Айлин, просто спасение, благословение небес, сияющий луч среди этого… этого кошмара! – залепетала она, прижимая к груди аккуратно перевязанный пакетик, как дитя.

Я склонила голову, улыбнувшись уголком губ – сдержанно, чуть иронично, чтобы не давать её панике разгуляться дальше. Предрассудки к теневикам меня ничуть не обижали… спустя годы.

– Если бы я была благословением небес, мадам Клер, у Вас бы давно уже ничего не чесалось и не нарывало, – ответила я. – Но, к сожалению, или к счастью, я – всего лишь теневая ведьма, что разбирается в травах.

Она кивнула, доставая из сумки плотный мешочек с монетами и щедро положила два фраса на стойку.

– За Вашу доброту к старой, сумасбродной дурочке и платить не жалко. Пусть Ваше дело процветает, теневая ведьма. – деньги звонко упали на стойку, будто подтверждая её слова.

– Берегите себя, мадам Клер. – пожелала я вслед уже уходящей дамочке.

Лавка дышала пряностями и теплом. Окна запотели, храня внутри тягучее, тревожное тепло – как будто стены знали, что за порогом мир холоднее и злее, чем кажется. Так и было – ближе к десяти часам утренний дождик вернулся, неторопливо барабаня по подоконнику снаружи.

Я сидела за стойкой, лениво перебирая сушёные цветки синегривки – пальцы пахли мёдом и дымом, кожа чуть саднила от недавнего ожога, полученного в неравной схватке с горячим котлом. За окном дождь продолжал мерно барабанить по подоконнику, рассыпая капли по стеклу, словно мелкие жемчужины.

С утра ко мне таскались все, кому не лень – тревожные, уставшие, бессонные, простывшие. Платили за зелья от бессонницы, за травы для успокоения сердца, за любые частички магии, которые хоть как-то обещали защитить их от неприятностей.

После мадам Клер пришла пожилая портниха – я знала её, тихая, из тех, кто живёт за занавесками, но тщетно следит за чужими окнами. Взяла настой для суставов, а потом – уставилась на меня с любопытством, будто я собиралась тут же превратиться во что-то страшное. Я, смеха ради, заставила серебро под кожей вспыхнуть, и та ойкнула, быстро кинув один фрас на стойку – щедро для неё – и чуть ли не убежала, оставив после себя запах кошек и старого пудрового парфюма. Нос сморщился, и я зажгла ароматическую свечу с корицей.

Следом заявился долговязый сапожник, нервный, с покрасневшими глазами. Попросил средство от похмелья, а заодно намёками пытался выведать, правда ли я могу заговорить дом от сглаза. Лгала бы я, если сказала, что это не льстит. Я продала ему мятную настойку и отправила восвояси, оставив без ответа.

Заговорить целый дом… а это интересно, но, наверное, требует очень большого магического ресурса. Быть может, это было подвластно Магистру, но уж точно не мне – мне бы на такое просто не хватило опыта в теневой магии. Хм, а на жителей дома заговор распространяется? Или только на место? Возможно, это был бы очень дорогой заговор, но бесполезный, ведь сглазить можно человека, но никак не место. Хотя, сглазить место… наверное, тогда бы ломалась мебель, полы, портился декор, или появлялась бы плесень…

Так, в размышлениях об этой странной просьбе – прошли несколько проданных настоев синегривки от простуды, лунной шелухи от бессонницы, лунной пыльцы для спокойствия… всё шло своим чередом. Взгляд упал на часы – время потихоньку ползло вперёд, и надо было бы отправить тенегласс Хаэлю с вопросом о том, как попасть в Академию, не вызывая подозрений.

Я опустилась под стойку, чтобы поднять несколько упавших стеблей мяты, поднялась обратно и едва не закричала от неожиданности – передо мной, будто выросшая из-под пола, стояла фигура в чёрном. Как он… она… оно… вошло?! Я ведь даже не слышала!

Паника схлынула, когда я пригляделась и поняла, что незваный гость мне по пояс, а из-под плаща торчит хвост. Мирид.

Ну, с миридом, если что, я точно справлюсь.

Из-под полы плаща лениво, будто насмешливо, покачивался длинный пушистый хвост – серебристо-пепельный, с чернильными кольцами у кончика. Уши каким-то образом чуть торчали из-под капюшона – заострённые, тёмные, чуть подрагивающие. Мордочка плохо различалась, но, вроде бы точёная, остроносая, с чёрным носом и янтарными глазами. Эти глаза смотрели на меня без эмоций. Я сложила два и два. В чёрном. В капюшоне.

Тенелапы! Он из отряда миридов Тенелап!

– Чем обязана? – нахмурилась я, смотря на гостя сверху вниз.

– Айлин? – голос гостя оказался неожиданно низким. Я кивнула, наблюдая за каждым его движением. Он вытянул из складок плаща свёрток – пергамент, перевязанный тонкой чёрной нитью, сургучная печать. Ага.

Эврен.

Даже если бы он не оставил печать – Магистр Теней умеет обёртывать послания таким холодком, что пальцы немеют, стоит дотронуться.

– Это всё. – коротко сказал мирид, опуская свёрток на стойку и тотчас буквально испарился. Лишь ловец ветра у двери покачнулся, оставляя меня в немом удивлении. Вот это да! Тенелапы! Значит, что-то важное, раз не тенегласс и не обычная почтовая служба.

– И всё? Ни пожелания удачи, ни инструкций? Ни "до свидания"? – я приподняла бровь, бурча себе под нос и ломая сургучную печать. Содержимое меня удивило. На пергаменте – чёткие, ровные строчки чернил, сухих настолько, будто их выцарапали лезвием.

«Пропуск временного допуска

Выдан: Айлин Элире Мирст

На основании: распоряжения Магистра Теней, Эврена Веландриона Хаэля, действующего Пятого Лика Совета Совета

Цель: временный исследовательский доступ в библиотеку Академии Шардена

Права: вход, допуск на всю территорию Академии, без возможности доступа к закрытым аудиториям и помещениям, включая Запретную Секцию библиотеки

Срок действия: двое суток с момента предъявления

Особые условия: владелица пропуска несёт полную ответственность за вмешательство в охранные плетения и магические конструкции Академии. Пропуск является личным. Передача третьим лицам – запрещена.»

– Пеледаца тлетьим литсам – заплесена, – передразнила я свиток, но мысленно поблагодарила Хаэля и бережно убрала пропуск в карман платья. Ладно. Что-что, а эта бумага мне действительно была нужна для того, чтобы каким-то образом найти в Академии сегодня Солейла Дархана. Магистр даже полным именем пропуск подписал, значит, бумажка и правда важная.

На улице проплыл мелодичный звон главных часов, чуть глуховатый из-за шума накрапывающего дождя. Солнце скрылось за тучами, на подоконнике клубочками свернулись тени, серый, дождливый свет расползался по полу полосами, а травяная пыль кружила вальсом в воздухе.

Я подбросила в маленький котелок, бурлящий на огне, веточек чабреца для аромата, и уже собиралась наконец-то заварить себе чай, как скрипнула входная дверь. Закон подлости в действии – только садишься поесть – кто-то приходит, поджигаешь табак – подъезжает дилижанс.

Клиентка – сухонькая старушка, кажется, из дома напротив. Добродушная женщина, которая принесла мне домашних пирожков с картошкой. Обожаю их! У неё снова сердце шалило, как всегда бывало перед переменой погоды. Я завернула ей настой боярышника, чай из листьев пустырника и, в подарок, настой из тиса. Опасная вещь, но, если приготовить с умом – работает отлично. Когда дама, осыпав меня благодарностями и пожелав благословения всех богов, ушла, я наконец позволила себе плеснуть кипятка в чашку и с наслаждением вдохнуть терпкий запах липового цвета. И вот только я успела сделать первый глоток и откусить пирожок – ловец ветра у двери снова обрёл голос. Да что ж это такое! Ни минуты покоя! Я подняла взгляд – и чай тут же чуть не полился обратно.

Что за нахрен?

На пороге стоял тот самый нахал из Академии. Собственной персоной. Светлые волосы в хаотичном беспорядке, как будто он чесал голову по пути. Чёрный камзол из дорогой ткани сидел на нём хорошо, но очень небрежно. Рубашка мятая, воротник лукаво приоткрыт. Глаза – светлые, нахальные, насмешливые, точно проверяют, как скоро я его выгоню. Он расплылся в улыбке, узнав меня, и направился вглубь лавки. Я как дура пялилась ему в лицо, пока он приближался, и тут… светлые серые глаза, блондин… и чуть-чуть съехавший в сторону нос.

Как будто… его кто-то… когда-то… сломал.

Я ахнула. Твою мать!

Это же Солейл Дархан! И он – тот самый наглец из Академии, что пытался ко мне подкатить!

– А я уж думал, ты меня не вспомнишь, – усмехнулся он, наблюдая за моей реакцией и подойдя к стойке, слишком уверенно, как будто лавка – его территория. – Айлин Мирст. Или мне притвориться, что мы не знакомы и спросить про свойства полыни?

Я поставила чашку на стойку, выдыхая сквозь зубы.

– Если ты пришёл за полынью, то её вон, полно на полке. Если – за чем-то другим, придётся сформулировать внятно.

Он опёрся локтями о стойку, улыбаясь, как кот у миски сливок.

– За другим. Но формулировать придётся долго и сложно. Есть десять минут? Поговорим?

Я скользнула взглядом по его нахальному лицу, что улыбалось всё сильнее и сильнее, рассматривая меня. Какие там слухи о нём ходили в Академии? Я напряглась, вспоминая вчерашние слова Эльсы.

Постоянно сбегает с Академии, растаптывает девчоночьи сердца, нарушает правила. Ага.

Что-то подсказывало – этот визит будет для меня ценнее, чем проданные настойки и мази. Но одно радует – мне хотя бы не придётся теперь идти в Академию. Что ж, раз ты здесь… поговорим.

– Serratura, – махнула я рукой, заперев дверь лавки на замок и зашторив окна. – Umbra, tene sussurrum. – серебряная нить появилась из воздуха, буквально вытекая из моих татуировок, и я ухватилась за неё, обводя лавку по кругу. Теневое заклинание тишины обрубило все внешние звуки, и воцарилась благодатная тишь, которую нарушил лишь Солейл своим восхищённым присвистыванием.

– Вот теперь – поговорим. – я сложила руки на груди.

Он усмехнулся, чуть наклонив голову.

– Восхищает, – он указал кивком на мои татуировки. – Даже не спросишь, зачем я пришёл?

Я начала закипать. Серебро под кожей убедительно вспыхнуло на секунду. Припёрся, еще и язвит!

– Ладно, – он побеждённо поднял ладони, будто сдавался. – Я… увидел тебя в Академии и узнал. Вспомнил, что у вашей семьи, кажется была травяная лавка на улице Скрипящих Фонарей. И пришёл извиниться.

– Чего? – я ослышалась? – За что? – если кому и стоило извиняться, так это мне, но я не собиралась. Он, несколько лет назад, скажем так, за свой нелестный базар, заслужил побои и сломанный нос. Однозначно заслужил! И что тогда я не просила прощения, что сейчас. Более того – если он продолжит испытывать моё терпение – сейчас это может повториться.

Солейл тяжело вздохнул, опуская плечи так, будто готовился к наказанию. Но его глаза всё равно блестели нахальством и задором.

– Пять лет назад, – начал он драматично, – я был идиотом.

Здесь я усмехнулась.

– Ничего, в целом, не изменилось, но тогда я был чрезмерно глупым и шумным, слепым. – кинув на меня убийственный взгляд светло-серых глаз, продолжил Дархан. – Не имевшим собственного мнения о многих вещах. Я высказывался… нелестно, скажем так, о Тихом Круге, твоих татуировках и вообще обо всём, что касалось магии Тени. Был слишком уверен, что знаю, кто ты и что ты. – его усмешка потеплела, превратившись в почти что сожаление. – Сейчас понимаю, как ошибался. Не то чтобы я вдруг стал святым, но… некоторое время жалел об этом, правда.

Он сделал паузу, глядя прямо в мои глаза – дерзко, почти вызывающе, но без капли лицемерия.

– Вот, собственно, и пришёл, чтобы сказать: извини. Хотя… знаешь, я не стану делать из этого спектакль с соплями. Ты – серебряная теневая ведьма, а я – реально идиот. Так что прими моё извинение, если хочешь, или не принимай. Я не собираюсь на колени вставать. – он указал на свой нос, смотревший чуть в сторону. – И нос я не стал специально вправлять, в напоминание о собственной дурости, и о том, что за свои слова можно сильно огрести. Удар был хорошим, правда!

Я ухмыльнулась. Он пожал плечами, будто сбросив тяжесть своего признания.

– Что ж… извинения приняты. Лучше поздно, чем никогда. Об этом ты хотел поговорить? Чай? – я приподняла бровь

– Не только об этом. Чай. – он усмехнулся, шагая в глубину лавки. – Зелёный, если можно.

– Садись, – я кивнула на зелёный диванчик у окна, позволяя себе на мгновение быть просто хозяйкой своего пространства. Я добавила к уже заваренному липовому сбору пару листьев плачущей мяты, немного лаванды и сушёный апельсин. Аромат поплыл по лавке, и Дархан на диванчике втянул его носом. Его фигура в дорогой одежде смотрелась чуть неуместно на этом заваленном подушками зелёном безумии. – И теперь рассказывай, почему ты реально решил придти ко мне.

Не могу сказать, что нас с Солейлом что-то связывало. Мы не были сильно близко знакомы, лишь общались какое-то короткое время после моего попадания в Совет в качестве Асессора. До того момента, пока я не отмутузила его, сломав ему нос. Я разлила чай по кружкам, долив в свою немного кипятка, поставила посуду на деревянный поднос и села рядом с Дарханом, опустив импровизированную чайную зону на журнальный столик в виде сруба дерева.

– Ну что, Айлин, – начал он, улыбаясь с той наглой уверенностью, что вызывает одновременно раздражение и искру любопытства, – я, собственно, видел тебя аж дважды в Академии. А вчера и вовсе с Магистром Тени. Правда, подходить не стал – боялся, признаюсь честно. В его присутствии и я, великий Солейл Дархан, превращаюсь в мышку. Но я… очень хотел. – лукаво прищурился он, откидываясь на спинку диванчика и размещая руку за моей спиной.

Наглый жест. Но и я – не пальцем деланная. Я почувствовала, как желание съязвить подпрыгнуло внутри, смешавшись с нелепым теплом, будто в груди вдруг поселился маленький огонёк – раздражённый и игривый одновременно. Вспомнила Хаэля. Архивы.

– Ах, вот как? – выпроваживая из головы непрошеное воспоминание, подыграла я, наклоняясь к нему ближе. Ноздри щекотнул аромат терпкого, но очень приятного, парфюма. Щегол. —Надо же, а я и не знала, что у меня есть поклонники. То в Академии со мной в гляделки играл аж два раза, теперь нашёл лавку и лично заявился. Я, признаться, польщена.

Он хохотнул, обхватив пальцами кружку чая и придвинувшись ко мне ещё ближе. Щегол. Малолетний щегол, но… красивый. И не из робких. Мне нравятся такие, но… он всё-таки малолетний щегол. И сейчас я с ним тут любезностями обменивалась только ради моей маленькой задумки.

– Расскажи мне, что привело тебя в Академию?

Мои мысли спутались, словно моток серебряных нитей, которые я так бережно храню под кожей. В голове крутились слухи – о Лиане Тарен, об Орнелле, что видела их вместе с Солейлом ночью. Мне хотелось спросить его прямо, но… Что я могла ему рассказать? Сколько я могла ему рассказать? Правду? Или солгать?

Кто этот парень передо мной и что он скрывает на самом деле? Мне нужно его дестабилизировать, и только потом – действовать.

– Различные… дела Асессора. – как можно небрежнее ответила я, кокетливо поправляя волосы в хвосте так, чтобы обнажить шею. Не без удовольствия заметила, как глаза Дархана сверкнули, опустившись к моему декольте. Отлично! Внимание отвлечено, и я сказала вроде правду, а вроде и нет. – Как ты, наверное, знаешь, я работаю вместе с Пятым Ликом Совета, Магис…

– Магистром Тени Эвреном Хаэлем, да-да. – перебил он меня, отпивая чай. – Разумеется, я знаю. Забыла, кто мой отец? Сенешаль элериарха, конечно, я обо всём… в курсе.

– Ну да, как же я могла забыть, – протянула я, тоже взяв чашку и лениво обводя пальцем её край. Затем посмотрела Солейлу в глаза, а тот лишь расплылся в наглой ухмылке. – Сын самого Вараста Дархана. Легендарного ректора Шарденской Академии. И, надо полагать, ты унаследовал не только фамилию, но и страсть к высоким постам? Или ты пока в песочнице, играешься в детские загадки по типу «что теневая ведьма забыла в Академии»?

Солейл улыбнулся ещё шире, склонив голову на бок. Что он себе позволяет? Ладно, я буду играть по твоим правилам. Студентов у меня ещё не было, может, самое время начать?

– Детские загадки? – переспросил он, подняв густые брови. – Смотря что считать детским. Я вот, например, считаю, что Академия – совсем не песочница, как ты выразилась. Особенно, когда ночью с колокольни Академии выпрыгивают девушки. Особенно, когда рядом… – он чуть склонился ко мне, но мы и так были уже достаточно близко. Я уже могла пересчитать веснушки на его носу. Сцена начинала переходить все грани приличного, и температура в лавке начинала подниматься. – … под ручку с Магистром Тени ходит такая интересная серебряная теневая ведьма. Это по-детски?

Слова его повисли в воздухе, как паутина. Тонкая, почти невидимая, но цепляющая меня за живое. Говорит загадками, подлец!

Под ручку. Если бы. Я чуть склонила голову, улыбнувшись уголком губ и горячо зашептала:

– Нет, не по-детски. Я смотрю, ты много наблюдаешь, Дархан. И, видимо, ещё больше болтаешь. Это в Академии передаётся по наследству или только в вашей семье такое развлечение? Ты пришёл обсудить, с кем под ручку я хожу? Серьёзно? Ближе к делу, малёк.

Он рассмеялся – открыто, звонко, задорно и откинулся назад. Серьга с кинжалом блеснула в его ухе, и температура вокруг вернулась в норму.

– В нашей семье передаётся лишь тяга к знаниям, Айлин. А знание – это слухи, разговоры и… правильно поставленные вопросы. – он сделал паузу, внимательно посмотрев на меня, но чёртики всё-таки танцевали сальсу в его глазах. – Например: что на самом деле так часто делает Асессор-теневик в Академии? Почему сам Эврен Хаэль, великий Магистр Тени, почтил нас своим визитом?

Я удержалась от желания закатить глаза. Вот он, студент. Хитрый, наблюдательный, но ещё зелёный. Не понимает, что некоторые вопросы могут стоить головы. Не понимает, что, возможно, он лезет туда, куда лезть не стоит. Додумался – задавать такие вопросы теневичке, что может сжечь тебя лёгким движением руки!

Он откинулся обратно назад, на спинку дивана, но теперь настала моя очередь играть.

Я, заняв роль Солейла, наклонилась вперёд, так, чтобы не переступать грань приличия, и между нами повисло напряжение, как натянутая струна.

– Если бы ты знал, что я ищу в Академии, ты бы сейчас не сидел здесь так спокойно, Солейл. Поверь мне.

Он замер, но уголок его губ задрожал, выдавая восторг – юношеский, азартный, как у того, кто впервые играет с огнём и ещё не обжёгся. Он что-то знал. Он, мать его, что-то знал. Определённо знал.

И мне предстояло выяснить, что именно.

– Что ты ищешь? Значит, стоит продолжать искать ответы, да? – быстро зашептал он так, словно нашёл единомышленника. – Или… ты подскажешь короткий путь?

Прах, о чём он вообще?! Какие ответы? Какой, к праховой матери, короткий путь? Путь к чему?!

Я принялась лихорадочно соображать: так, для начала – надо представить, что я – профессиональная лгунья. И надо мыслить логически: молодой парень, падкий на женщин, по-простому: бабник… студентки вряд ли его устраивали на все сто процентов, и, конечно, я наверняка была его желанным трофеем. Не зря же он целых два раза пытался подойти ко мне в Академии, а теперь ещё и припёрся в лавку?

Эльса всегда говорила, что мужчины просто так таких вещей не делают.

Мужчины вообще ничего просто так практически не делают.

А я Эльсе верю, и ни за что не поверю, что сюда, в мою травяную лавку, сына самого сенешаля элериарха, привело исключительно желание попросить прощение за стычку пятилетней давности.

Надо вспомнить всё, чему меня учила Эльса. Соберись, тряпка!

Я придвинулась ещё ближе, и приличия уже были нарушены. Пути назад не было. Но… не скажу, что я была этим недовольна. Он хорош собой, весьма хорош, почему… почему нет? Возраст согласия уже достигнут… ладно, шучу. Мне всего лишь нужны ответы, и я их получу, пусть даже и такой ценой.

Искорки удивления плясали в светло-серых глазах блондина, рассматривая моё лицо. От него пахло морем – прохладным, солёным, свежим, как ночной бриз. И пряностями. Что-то восточное, терпкое, обволакивающее, как бархат на коже. Я уже чувствовала тепло его тела, почти касаясь бедром его ноги. Чуть-чуть, буквально несколько сантиметров – и граница между нами исчезнет окончательно. Я позволила себе медленно наклониться, и наши лица теперь разделяло меньше ладони. Он не отстранился. Молодец. Поймал мою игру, втянулся, и теперь – или пойдёт до конца, или проиграет всухую. А у меня уже был опыт в том, чтобы победить его.

Дамы, внимание, запрещённый приём имени Эльсы Верин, тот самый, за который в приличном обществе шепчутся за спинами; рекомендую записать:

Я распустила волосы и чуть склонила голову, позволив пепельным прядям водопадом упасть на плечи. Всё внимание – на его глаза. Его дыхание участилось – совсем чуть-чуть, но я заметила. Что, малёк, сердце стучит быстрее? Ах, милый Солейл, тебе не стоило лезть в этот огонь, если ты не умеешь обжигаться. Мои глаза сузились, и я выдохнула, низко, горячо, лениво-обольстительным шёпотом, так близко, что наши губы почти соприкоснулись, а его дыхание смешалось с моим:

– Лиана тоже искала ответы, а, Солейл?

Солейл явно не ожидал такого напора. Его взгляд метнулся к моим губам, светло-серые глаза чуть расширились в мимолётном испуге – вот оно, то самое изумление, смешанное с азартом. Он будто на секунду потерял нить происходящего, растерянно ловя воздух между нашими губами, и я чувствовала, как он колеблется – остаться в этой игре или отступить? Но отступать уже поздно. Давай, решайся, щегол. Решайся, не будь мной.

Я вчера не решилась.

– Лиана?.. – переспросил он, и голос его слегка охрип, сдавленный, как у человека, что пытается сохранить самообладание, но у него это выходит всё хуже и хуже. Его губы дернулись в едва заметной, нервной усмешке. – А ты… всегда так допрашиваешь свидетелей? – тело его чуть предало, и он нервно сглотнул.

Я заметила, как его пальцы чуть сжались на краю чашки. Хорошо, Солейл. Неловкость мужчины – лучший фундамент для власти женщины.

– Только тех, кто меня… – я сделала паузу, позволив голосу провалиться в бархатный шёпот, – …действительно интересует. А ты, значит… свидетель? И я тебя… – я коснулась пальцами его колена. Мимолётно, совсем слегка, но так, чтобы он почувствовал. – допрашиваю?

На мгновение он опешил, будто не верил, что всё это происходит по-настоящему. Конечно, это всё выглядит как начало пьесы для взрослых: он пришёл к ней за травами, а она завалила его на диване. Ладно, надеюсь, до "завалила" – не дойдёт, и он расскажет всё, что мне нужно – раньше. А то потом придётся неуютно оправдываться перед нашей маленькой компанией. Солейл будто собрал остатки достоинства, возвращая себе самообладание. Отлично. Бразды правления этой ситуацией ещё у меня.

– Ну… может, свидетель. Допрашиваешь? Не знаю, но похоже на то… мне стоит… быть особенно честным? – спросил он дрогнувшим вновь голосом, но уже с крошечной, едва заметной искоркой вызова. Он попытался обыграть ситуацию, но тщетно.

Я слегка улыбнулась, совсем чуть-чуть, так, чтобы уголки губ чуть дрогнули. Пряди волос мягко скользнули по моему плечу, и аромат его пряного, морского шлейфа вновь накрыл меня. Да, он всё-таки хорош, как ни крути.

Но ещё слишком молодой, слишком самонадеянный. С таким – играть одно удовольствие. Ой, какой смешной всё-таки, сколько было слов, сколько было бравады, а только я проявила инициативу – сразу потерялся. Щегол!

Я чуть склонила голову, играя кончиком языка по внутренней стороне щеки – маленькое, едва заметное движение, которое, я знала, не ускользнёт от его взгляда. Он жадно ловил каждую деталь, будто бы и сам уже запутался, кого тут на самом деле допрашивают – его или меня. И кто к кому пришёл.

– Честность – вещь обоюдоострая, Солейл, – лениво протянула я, почти невесомо проводя пальцем вдоль его запястья. – Скажешь лишнее – пожалеешь. Не скажешь – я всё равно узнаю. Так что… выбирай, как тебе приятнее проиграть.

Он прикусил губу, явно собираясь с мыслями, но я не дала ему шанса увильнуть от этого разговора.

– Давай-ка… честно, раз уж ты сам предложил, – голос мой стал ниже, мягче, почти шёлковым. – Что тебя связывало с Лианой, а?

Солейл слегка вздрогнул, и я не пропустила этого. Вот она, правда, выглянула наружу, как хитрая змейка из-за камня. Я прищурилась, медленно, со вкусом смакуя его замешательство.

– Что вы с ней обсуждали ночами? – продолжила я. – О чём шептались во дворах Академии? Или, может… – я склонилась ещё ближе, наши губы почти соприкоснулись. Вот оно, идеальное мгновение для идеального вопроса. – …не только шептались?

Светло-серые глаза Солейла метнулись к моим, и в них на миг промелькнул страх, быстро сменяющийся вызовом. Он словно пытался вернуть себе контроль, но я чувствовала – теперь полностью баланс сил оказался на моей стороне. И я не собиралась его отпускать.

Солейл медлил. Его зрачки сузились, дыхание стало прерывистым – будто он стоял на краю обрыва и сам не знал, прыгнет или отступит. Я молчала, давая ему время, и чуть прикусила губу – совсем чуть-чуть, нарочито, но не слишком, чтобы лишь подлить масла в огонь. Боги, как хорошо быть женщиной!

Щёлкнула пальчиками – и вот, пожалуйста, всё для тебя на блюдечке с голубой каёмочкой.

Сколько бы Хаэль добивался того, что сейчас узнаю я от Солейла?

Хаэль.

Мысли чуть ускользнули в сторону, но тут же вернулись на несмелый голос Дархана.

– Мы… – наконец выдохнул он, голос его всё ещё дрожал, но внутри уже теплела решимость. – Мы не… встречались, если ты об этом. Не то, чтобы… – он осёкся, оглядел моё лицо, словно проверяя, стоит ли лгать, но понял – бесполезно. – Я помогал ей. С архивами. Я же сын ректора. Она…

Он замялся, и я чуть склонила голову, заставляя его продолжать взглядом. Волосы вновь упали водопадом по плечу, и Солейл будто забыл, что собирался сказать, но потом всё-таки собрал остатки воли.

– Она что-то искала. Вечно копалась в запретной секции библиотеки. В архивах. Странные книги читала. – он криво усмехнулся, но в его глазах пряталась настороженность. – Она…как-то упомянула, что всё это связано с магией Тени. Что её магия меняется. Что что-то происходит.

Мурашки пробежали по моей коже, но я не дрогнула.

– И ты, конечно, ни при чём? – прошептала я, проводя пальцем по его запястью чуть выше, чувствуя, как под его кожей напряглись жилки.

– Нет… – выдохнул он, но взгляд его метнулся в сторону, предательски. Щегол. Всё-таки недоговаривает. – Я просто… – Он запнулся, комок слов застрял у него в горле. – Я ей верил. Но никто не верил ей. А теперь…

Он оборвал себя, сжав кулаки. Я видела, как внутри него борется страх, вина и эта упрямая, мальчишеская бравада, за которой он прячет свою растерянность.

– Теперь поздно, – закончила я за него, чуть коснувшись его щеки пальцами. – Но, может быть, ещё не для тебя, Солейл. Если, конечно, будешь достаточно честен… и умён.

Я наклонилась ближе, играя с огнём, и медленно коснулась губами его в знак награды – за искренность, за честность, за всё, что он мне рассказал и мог рассказать позже.

Архивы… архивы Академии. Даже не библиотека. Запретная секция библиотеки. Странные книги.

Поцелуй был лёгким, дерзким, с едва уловимой иронией. Он не вызвал у меня никаких эмоций, хоть и был неплох, но я хотела лишь обжечь его, испытать, растоптать его браваду и получить ответы…

Но в тот самый миг, как наши губы соприкоснулись, всё изменилось. Мир будто дернулся. Что-то внутри меня… под кожей… под плотью… вспыхнуло. Магия. Холодная, острая, как лезвие, но знакомая до боли. Я знала этот привкус, знала это скользящее по нервам ощущение.

Тень. Твою мать.

Нет. Да быть не может.

Я резко выдохнула, пряча вспышку шока за ленивой, почти усталой полуулыбкой. Пусть он думает, что это всего лишь игра, всего лишь дразнящий поцелуй. Пусть не подозревает, что мне раскрыл этот поцелуй.

Внутри меня всё ещё плясал холодок. Тень. Я почувствовала её в нём, ощутила, как она дрожит под кожей, как скользит по его венам. Но ему я ничего не скажу. Разумеется, сам он знал. Но молчал. И ему не надо было знать, что я знаю. Я медленно моргнула, рассматривая его довольную морду. Пальцы ещё пару секунд задержались на его щеке, а потом я медленно, лениво убрала руку.

– Ой, Солейл, – протянула я, поднимаясь и залпом допивая чай. – ты так забавно теряешься, когда тебя берут врасплох. Даже не знаю, радоваться мне или жалеть тебя.

Он смотрел на меня с тем самым мальчишеским вызовом и сбитым дыханием, всё ещё не понимая, что я уже знаю гораздо больше, чем он бы хотел, чем он мог мне рассказать.

– Ох, да брось, – наконец, совершенно невпопад, выдохнул Солейл, но голос его предательски сорвался где-то между бравадой и восторгом. Он попытался восстановить самообладание, чуть выпрямил плечи, но кончики ушей всё ещё горели румянцем. Он, конечно, и сам не знал, в какую именно ловушку вляпался. И это, надо признать, меня вполне устраивало. Я усмехнулась.

Глупый юнец!

Пространство лавки окутывал всё ещё лёгкий, вязкий полумрак – шторы были задёрнуты, и только магические фонари отбрасывали мягкие тени на полы и стены. В этот момент раздался стук – небрежный, требовательный. Будто кто-то кулаком проверял, насколько крепкое здесь дерево.

– Serratura, – произнесла, позволив заклинанию раствориться в помещении.

Шторы дрогнули и со вздохом разошлись, впуская в комнату серый, акварельный свет промозглого дня. Дождь за окном нарисовал размытые полосы по стеклу.

Дверь открылась, ловец ветра запел, и с улицы ворвался гомон – голоса прохожих, звон шагов по мокрому булыжнику, отдалённый стук колёс дилижанса.

С порога, не утруждая себя церемониями, ввалился Торш. Ровно в тот момент, когда главные часы Иль-де-Вирела отзвонили полдень.

– Чего запираешься? Деньги лишние? Не хочешь работать? – засыпал он вопросами, вешая свой маленький зелёный плащик на крючок у входа. Затем вытер ботиночки в тон о придверный коврик, наконец, посмотрел на меня, а потом – заметил Солейла. Уши и хвост мирида удивлённо дернулись, и он перевёл взгляд янтарных глаз с гостя на меня.

– Прошу прощения. Доброго дня, господин! – вмиг переменился Торш, топая за стойку.

– Доброго… – просипел Солейл. Затем, последовав моему примеру, залпом допил свой чай. – Ладно, мне пора, – внезапно выдохнул он, вставая так резко, что диванчик заскрипел по полу. Он бросил взгляд на Торша, потом снова на меня, и уголки его губ дрогнули – дерзко, как всегда, но в глазах уже плясала осторожность.

– Я… отправлю тебе… тенегласс. Или… ты мне, если захочешь. – голос его понизился, а слова прозвучали почти как обещание. – Если, конечно, не против.

Я лениво провела пальцем по стойке, глядя на него исподлобья:

– Не против.

Он усмехнулся, отступая к двери. Щёки слегка порозовели – то ли от чая, то ли от меня, то ли от нервов. А может, от всего вместе. Торш молча наблюдал за этой сценкой, скрестив лапы на груди, но не проронил ни словечка – пока. Солейл поправил чёрный камзол, обронил негромкое:

– До встречи, Айлин. – и исчез за дверью. Ловец ветра тонко вскрикнул ему вслед. Стоило двери щёлкнуть, как Торш тут же вынырнул из-за стойки, метнулся ко мне, прищурив янтарные глаза, и уже не с напускным добродушием, а с той самой колючей, цепкой заботой, от которой никуда не деться, прошипел:

– Ты. Что. Это. Было?! – повторил Торш, вытягивая палец в воздух, словно пытался проткнуть воздух там, где ещё секунду назад стоял Солейл. – Кто он? Почему он тут сидел? Что за тенеглассы, Айлин? Почему лавка была закрыта?! Чем вы тут занимались?! – он захлопал лапами, разом закипая, как чайник, и метнулся вокруг меня по лавке, кудахча громче любой базарной наседки.

Я не выдержала – смех сорвался сам собой. Я откинула голову назад, глядя, как Торш паникует, и сощурилась сквозь слёзы смеха.

– Ты закончил или продолжишь список моих прегрешений? Хочешь, дам пергамент и чернила? – хохоча, предложила я, ловя его взгляд.

– Очень смешно! – фыркнул он, распушив хвост, будто рассерженная белка. – Отвечай, Айлин! Или я, клянусь всеми богами, устрою допрос с пристрастием!

Я, наконец, сложила ладони лодочкой и, притворно вздохнув, выдала:

– Солейл. Солейл Дархан. Всё. Ничего такого. Он всего лишь… – я медленно прикусила губу, наслаждаясь его выражением лица, – …меня проинформировал.

– Проинформировал?! – глаза Торша стали размером с блюдца. Он подскочил, захлопотал, начал метаться между стойкой и стеллажами, заглядывая под столы, будто искал улики. – Это так теперь называется?!

Я охнула, изображая святое возмущение, но губы уже предательски растягивались в ухмылке. Ловко схватив ближайшую газету, я со всей серьёзностью шлёпнула его по голове. Газета зашелестела, сложившись гармошкой, а Торш издал оскорблённый писк, выхватывая у меня газету.

– Ты невменяемый! – захохотала, утирая слёзы с глаз.

– Я просто констатирую факты! – вскричал, возражая, Торш, и поднимая вверх газету, как знамя восстания. – Ты вся раскраснелась, смеёшься как идиотка, а говоришь – "информировал"! Это серьёзно вообще? Информировал её, ну-ну!

Я задыхалась от смеха, прижимая прохладные ладони к пылающим щекам.

– Торш, боги, успокойся, – выдохнула я, всё ещё хихикая. – Просто мы обсуждали то, что нельзя обсуждать с чужими ушами рядом. Всё. Серьёзно. Я тебе потом расскажу. А пока – прекрати бегать по лавке!

– Серьёзно? – подозрительно прищурился он, но от газеты не отказался – аккуратно шлёпнул меня по пятой точке в ответ, с торжеством триумфатора. – Ладно, ведьма, только знай, я слежу за тобой. И за этим… как его там… Дарханом! Уж слишком у вас был подозрительный вид. Такие только и умеют – "информировать". Тьфу на вас. Вот тебе и Путник со Стаей Воронов!

Он фыркнул, как чайник, и гордо потопал обратно за стойку, на ходу расправляя своё оружие, газету. А я, всё ещё смеясь, покачала головой, мысленно обещая себе: расскажу, конечно. Но не всё. Некоторые тайны даже Торшу лучше не знать.

Ловец ветра у двери снова запел, и сквозь приоткрытую дверь в лавку вкатился сырой воздух – пахло мокрым камнем, пыльными улицами и свежей грозой. Я уже подумала, что вернулся Солейл, подслушав наш разговор, но на пороге стоял Ирис. Карие глаза оглядели лавку, скользнули по мне, всё ещё согнувшейся от смеха, и он с приподнятой бровью произнёс, заходя внутрь:

– Я что-то пропустил? Торш, ты кого-то бил этой газетой?

– Весьма вероятно, – не моргнув, отозвался Торш из-за стойки, пряча газету за спину, как улику. – Тут вообще сплошной разврат и беззаконие!

Я выпрямилась, всё ещё вытирая глаза. Щёки горели, дыхание сбивалось, но смех наконец угомонился.

– Привет, Ирис, – выдохнула я, одаривая его широкой улыбкой. – Ничего ты не пропустил. Ну… почти ничего.

– Почти? – переспросил он, подходя ближе и хитро прищуриваясь. – Звучит подозрительно. Торш?

– Ничего не расскажу. – буркнул Торш, уже протирая баночки с отварами.

Ирис, не дожидаясь новых словесных перепалок и тайн, сунул руку в сумку и извлёк аккуратный свёрток, перехваченный нитью.

– Ладно, оставим философию. Надо двигаться. – Он положил свёрток на прилавок передо мной. – Это для тебя, Айлин.

Я нахмурилась, осторожно разворачивая ткань. Серо-чёрная форма Магистрата Внутренней Безопасности развернулась, будто змея, мягко падая на стойку. Чистые линии кроя, плотная ткань, аккуратные серебристые шевроны. Сдержанно, строго, официально. Только Эльса ходила не по форме – ей надо было быть… незаметной. Насколько это возможно, когда ходишь в красном.

– Ты шутишь? – выдохнула я, подняв взгляд на Ириса. Тот, чертовски довольный, скрестил руки на груди. И я только сейчас заметила, что он был в такой же форме – Ирис выглядел так, будто только что вышел из Магистрата Внутренней Безопасности. Строгий, собранный, в угольном и пепельном, с этим холодным, чужим блеском формы магистрата, которая будто гасила его привычную дерзкую харизму. Почти.

Китель идеально облегал фигуру, подчёркивая широкие плечи и высокий рост. Серебристый отлив ткани напоминал вычищенное до блеска оружие. Воротник стоял намертво, как застывшая угроза, скрывая горло почти до подбородка. Рукава плотно облегали руки, но я знала – под застёжками наверняка прятались мелкие сюрпризы в виде кинжалов. Пояс, чёрный, подчёркивал талию. На ногах – высокие сапоги из грубой кожи, блестевшие от влаги, которую он прихватил с улицы.

И только волосы оставались его – белые, как молоко, стянутые в небрежный хвост, несколько прядей выбились. Карие глаза, насмешливые, живые, разбивали эту ледяную картину, как солнечный блик на лезвии ножа.

– Абсолютно серьёзно, ведьмочка. Тебе сегодня предстоит быть самой что ни на есть официальной частью системы. Иначе ничего не получится. Документы тоже есть, всё легально. Более-менее. – он подмигнул.

– Более-менее? Ты в своём уме?.. – пробормотал Торш, выходя из-за стойки и обходя Ириса по кругу. – Она в этом… в этом мундире?! Айлин! Это же вообще из ряда вон! Откуда он у тебя вообще?!

Я смерила его насмешливым взглядом, уже уходя в маленькую кладовую. Пальцами скользнула по ткани формы, она была холодной, тяжёлой – магический плетёный состав защищал от влаги и ударов. Форма Магистрата… Я, ведьма с серебряными теневыми татуировками, и в этом. Вот это да.

Скинула с себя тёмно-синее платье, ощущая прохладу воздуха на коже. Надев сначала обтягивающие штаны, я осторожно натянула китель, чувствуя, как ткань облегает плечи, как застёгиваются магические защёлки – лёгкий щелчок, будто замки в душе. Пояс плотно облегал талию, сапоги легко и уверенно обхватили голени, будто были сделаны специально для меня.

– А что, хорошо сидит, – Ирис сдержанно, но весело наблюдал, как я выхожу из кладовой. – Цвет тебе идёт. Хочешь – я в следующий раз принесу вариант с юбкой.

– Хочешь – я в следующий раз тебя пришибу, – отрезала я, поправляя воротник. – Хоть это и была моя идея, мне всё ещё не нравится эта авантюра. Эльса бы обхохоталась, увидев нас.

Торш фыркнул так громко, что где-то в кладовой что-то упало.

– Расскажите потом, для чего этот маскарад. – он махнул лапкой так, словно нам уже ничего не поможет.

– Вернусь – расскажу всё, – пообещала я, застёгивая последние пуговицы.

Мы вышли из лавки, и холодный, острый холодок дождя тут же обдал лицо. Мокрая мостовая блестела, будто кто-то разлил по ней жидкое стекло. Дождь усиливался – мелкие капли, густо стелющиеся с неба, заглушали шум улицы, превращая его в ленивое бормотание Иль-де-Вирела. Мою душу в данный момент отлично согревала, скажем так, небольшая горячая стычка с Солейлом, но… твою мать. Он теневик. Как хотелось поделиться этим с Ирисом! Но нельзя. Не здесь. Не сейчас.

Ирис шёл чуть впереди, легко петляя между прохожими, его белые волосы намокли, тяжёлыми прядями облепив шею. Форма Магистрата сидела на нём безупречно, подчёркивая бёдра и прямые плечи. Он даже где-то раздобыл сумку Магистрата, в которой сейчас нёс мою одежду.

Я догнала его, на ходу застёгивая последнюю заклёпку, и с прищуром посмотрела на него:

– Ты вообще уверен, что эта форма настоящая? – поинтересовалась я, поддразнивая. – Или мы сейчас нарвёмся, и нас свяжут, как двух самозванцев?

Ирис ухмыльнулся, не сбавляя шага.

– Настоящая. И документы настоящие. – Он хлопнул по внутреннему карману, откуда торчал аккуратный кожаный чехол с гербом Магистрата. – Даже печать элериарха стоит. Почти легально.

– Почти? – переспросила я с подозрением, пряча руки в карманы кителя. Он отлично сидел, подчёркивая мою фигуру – это я заметила, кинув взгляд в витрину магазинчика котлов, мимо которого мы проходили. Может, стоило прикупить себе что-то похожее?..

– Ну… скажем так, – он скосил на меня взгляд, и уголок его рта опасно дёрнулся, – Элериарх теоретически в курсе, что у меня есть доступ к вещам нужных людей. А то, как я этим пользуюсь – отдельный разговор.

Я покачала головой, не сдерживая усмешки.

– А если нас остановят?

– Тогда я первый заговорю, а ты будешь смотреть угрожающе. В этом у тебя уже есть опыт, – подмигнул он.

Мы свернули в переулок, где фонари под навесами лениво светились жёлтым светом, и вышли к мосту через старый канал, на водяной глади которого дождевые капли рисовали сюрреалистичный рельеф. Здесь район Молчащих Фонарей начинал проявляться – улицы становились тише, дома – повыше, вывески – богаче. Даже дождь здесь казался другим. Более благородным.

– Ты уверен, что у нас получится? – уточнила я, всматриваясь в улочку впереди. Затея, хоть и принадлежала моему авторству, по-прежнему казалась мне бредовой.

Ирис кивнул.

– Однозначно, – он остановился, давая мне догнать его, и, слегка склонив голову, добавил: – Не накликай беду.

– А если нас вычислят? – вновь бросила я, поднимая воротник повыше, чтобы капли не стекали за шиворот. Конечно, меня волновал этот вопрос!

– Да боги. Айлин, хватит нагнетать. Тогда, милая моя, ты красиво улыбнёшься, а я покажу документы. Проверено: никто не спорит с уверенным взглядом и официальной печатью.

– Прекрасный план, – фыркнула я, случайно ступая в лужу практически по щиколотку. Вода, судя по фантомному ощущению —ледяная, но сапоги, к счастью, прекрасно выдержали. – А запасной у нас есть?

Друг чуть замедлил шаг, прищурился, словно прикидывая.

– Если не сработает улыбка – остаётся вариант "ты хватаешь меня за руку, и мы быстро валим в переулок".

– С энтузиазмом прям, – протянула я, мотнув головой.

«Вторая Полка» обнаружилась за углом – неуместно облупленная деревянная вывеска, на которой когда-то золотыми буквами было выведено название, теперь едва читалась сквозь потёки и плесень. Узкие окна, завешанные изнутри потрёпанными занавесками, тоже выглядели не ахти.

Я сжала зубы, кутаясь в воротник формы.

– Как думаешь, прокатит? – шепнула я Ирису на ухо.

– Мирст! Достала! Если не начнёшь нервно чесаться, как разведчик в плохом спектакле, то прокатит, – зло рыкнул он, расправляя воротник собственного кителя. Его серьёзное лицо мгновенно стало официальным, почти высокомерным. Карие глаза блеснули холодком профессионализма. – Не волнуйся. Я очарователен, бумажки легальны. Пока. Ну-ка, быстро, надела серьёзное лицо и прекратила ныть!

Как и завещал Ирис, я мгновенно надела лицо и захлопнула рот. Входная дверь поддалась со скрипом, внутри запахло пылью, старой бумагой и чем-то влажным. Лавка внутри выглядела как склад всего, что когда-либо терялось в этом городе. Стеллажи, полки, сундуки, крюки на стенах – здесь покоилось абсолютно всё: от потускневших амулетов до горы потёртых книг, старых зеркал, флаконов с мутной жидкостью и причудливых механизмов. За прилавком, едва различимый среди этого хаоса, сидел седоватый, лоснящийся от пота мужчина в свободном жилете с кучей карманов. Его взгляд встревоженно метнулся к нам, заскользил по нашему виду.

– Добрый день, – Ирис шагнул первым, выуживая из кармана документы и щёлкая ими перед носом растерянного торговца. – Магистрат Внутренней Безопасности. Ваша лавка попала в список участников программы государственной поддержки малого бизнеса.

– Пр… программы? – Мужчина прищурился, совершенно не в силах понять, радоваться ему или прятаться под прилавком.

– Да, – с невозмутимым лицом кивнул Ирис. – Бесплатная инвентаризация. Проверка безопасности товаров. Профилактика утечек запрещённых веществ и незаконного магического товара. Всё за счёт государства.

Я серьёзно кивнула, глядя торговцу в глаза, прекрасно зная, что в этих словах ни грамма правды. Не поймают ли нас? Могут. Но, пока Ирис держится уверенно, а документы выглядят настолько настоящими, что, возможно, их и сами лигаты бы приняли без лишних вопросов – думаю, нам это не грозит.

Торговец сглотнул. Он явно был себе на уме – такие обычно и не спорят. Его бегающие глаза, затаённая настороженность, влажные ладони, вцепившиеся в край прилавка – всё в нём говорило, что он привык к «проверкам», особенно, в свете последних событий.

– Ну… раз за счёт государства… – протянул он, потирая ладони и кивая на завалы полок. – Смотрите, что хотите… Только аккуратнее там с полкой возле стены… Она того… на честном слове держится…

Я переглянулась с Ирисом, стараясь не выдать ни капли напряжения. Пора было искать. Время капало, как дождевые капли за окном – ровно, неумолимо. Максимум – полчаса. И, твою мать, нам надо было реально провести инвентаризацию, чтобы не выдать себя, чтобы не вызывать подозрений.

Не вызывать подозрений?! Инвентаризация от государства – разве это априори не кричит «ПОДОЗРИТЕЛЬНО»?!

Ладно, торговец поверил, а это уже замечательно. Пришли мы сюда, разумеется, с целью узнать, какие книги существовали в лавке. Узнать, каких книг не хватает, и что за книга была на той проклятой полке, о которой торговец ничего не помнит. Ирис взглядом кивнул мне на полку у окна. Там.

Но направляться сразу туда было бы подозрительно, а мы должны избегать всего, что вызывает подозрения, поэтому – я властным голосом попросила у торговца журнал учёта, а его самого попросила удалиться, чтобы не мешать процессу. Я уселась за стол, аккуратно разложив журнал учёта, и достала карандаш. Страницы пахли пылью, плесенью и старой лавкой – этот запах въедался под ногти, как будто сама бумага дышала сквозняками. Торговец с сомнением закатил глаза, но, увидев ледяное выражение моего лица и то, как Ирис невозмутимо поправил китель, даже не рискнул пререкаться. С глухим ворчанием он вытащил из-под прилавка ещё один, видимо, завершённый, пухлый, потрёпанный, журнал учёта, заваленный уголками закладок и старыми чернильными пятнами.

– Вот, вот… Только аккуратно, у меня там многолетние записи… – пробормотал он и, бормоча под нос, удалился вглубь лавки, за занавеску, скрывающую подсобку.

Я разложила журналы на старом, покоцанном столе. Страницы шуршали, пахли плесенью и пылью, чернила местами потекли от влажности. Записи были сделаны неровным, дрожащим почерком, местами прерывались, где-то были явные исправления и зачёркивания – как и полагается лавке подобного пошива, скажем так. Последняя инвентаризация – месяц назад. Отлично.

– Начнём. – Я кивнула Ирису. Он, не теряя времени, уже пошёл к стойке у окна, где под мутным стеклом покачивались серебряные подвески и обугленные куски кварца.

– Амулеты из лунного сплава… на стойке. – я проговорила вслух, водя пальцем по записям. – По журналу – пятнадцать.

– Считаю… – отозвался Ирис, перебирая витрину. Звон металла, лёгкий стук. – Пятнадцать. Сходится. – я быстро делала отметку, перелистывая к следующей позиции.

– Сухие корни мирры, мешочки по сто грамм. На стойке. Число – двенадцать.

Пока я сверяла записи, Ирис методично пересчитывал банки, шуршал тканью, постукивал стёклами. Всё, как положено. Мы здесь не просто играли роль – нам действительно приходилось вникать в этот хаос.

– Двенадцать, – снова подтвердил он.

Пункты шли один за другим. Камни, мешочки с рунами, старые карты. Пыль щекотала нос, я то и дело проводила рукой по лицу, стараясь сохранить невозмутимость. Время шло.

Когда дошли до раздела книг, я сглотнула – тут началось самое важное.

– «Свет меж двух лун»… один экземпляр. На полке у окна. Есть?

Ирис кивнул на верхнюю полку. Я встала, подошла, проверила – всё совпадает.

– «Толкование узоров» – есть… – я пальцем водила по потрёпанным корешкам, сверяя названия.

– Веллора Тараниэль, артефакторика… посередине на стеллаже. – тихо пробормотала я. Кажется, это те самые книги из отчёта лигатов, что пропали. В журнале числилось две штуки. – Эй? – вопросительно я подняла брови.

Ирис покачал головой. Пропали. Значит, лигаты не соврали. К сожалению, книги тут были самые разные, начиная от книг рецептов и заканчивая смертельными заклинаниями Вейлана, поэтому – выделить что-то одно у нас не вышло, и мы погрязли в куче самых непонятных изданий. Я немного расстроилась этому, но тут, дальше, спустя десяток строчек, взгляд наткнулся на пустоту.

Ага! Вот оно!

Промежуток между названиями книг зиял чистотой, и я тут же внимательно опустила глаза в журнал.

– «Запреты и знаки» – последняя отмеченная книга. Есть, две штуки. Следом… – я наклонилась ещё ближе. – Чёрт… Название зачёркнуто. Полка… у окна. «Не помню, когда пропала», – вслух прочитала я примечание. Ар…ка – разобрала я. Вот оно! Вот, что было украдено! Ар…ка. Ар…ка. Арт… Артефакторика? Я нахмурила брови.

Ирис не подал виду, но глаза его сузились.

– Именно на этом месте была пустота? – тихо, так, чтобы услышал только друг, спросила я. Вот бы вызвать тут теневой отклик!

– Ровно там, – подтвердил он.

Мы продолжили пересчёт, чтобы не вызывать подозрений. Проводили настоящую, занудную инвентаризацию, подмечая даже мелочи вроде треснутого шара для гадания или недостающей крышки у банки с квасцами. Когда закончили, я поднялась, заполняя финальные строки журнала. Всё выглядело… почти нормально. Кроме одного исчезнувшего тома.

Ирис подошёл ко мне, вытирая руки о штанины формы.

– Давай заканчивать. Быстро пройдёмся по кладовке и уходим.

Кладовка встретила нас тяжелым запахом затхлости и чего-то горько-алхимического – здесь давно не проветривали. Стены облупленные, полки заставлены криво, кое-где тряпки, заплесневелые ящики, горы свёртков.

– Только аккуратнее тут… – торговец вышел, освобождая нам место, заламывая руки и глядя по сторонам, как будто мы вот-вот разворотим ему весь склад.

Я молча смерила его взглядом.

– Здесь вам делать нечего. Идите в зал, чтобы не мешать процессу. – холодно произнесла я, раскладывая журнал учёта на ближайшем ящике.

Ирис демонстративно приоткрыл китель, давая понять, что с формой и удостоверением спорить не стоит. Торговец замер, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну… ладно… только аккуратно там… – проворчал он, пятясь к двери. – Полки слабые… и с книгами… аккуратнее бы…

Я вскинула бровь.

– С книгами? – переспросила, но тот уже исчез в темноте зала, оставив нас среди хаоса. "Карты Иль-де-Вирела – 17 штук. Карты Шардена – 9 штук." – гласили первые строки журнала учёта кладовой. Я потянулась к полке, где по идее они должны были быть – деревянный ящик, смахнув пыль, приподняла крышку… Пусто.

– Прекрасно, – сквозь зубы процедила я, заглядывая за ящик, на полку рядом. Тишина. Пустота. – Ирис, – бросила я, показывая список и пустое место.

Он нахмурился, обошёл кладовку, заглядывая под полки и за ящики. Ничего. Я зябко передёрнула плечами, ощущая, как холод лавки липнет к коже под формой. Мы закончили инвентаризацию, дотошно записывая всё, что лежало на полках кладовой – амулеты, свёртки, алхимические ингредиенты. Всё совпадало, кроме карт. Я с самым строгим лицом вернула торговцу журнал, заверив его, что всё в порядке, и мы вышли в дождь. Боги, я не знаю, кто нас сегодня благословил, но спасибо!

Дождь хлестал, как кнут по спине. Холодный, мелкий, безжалостный, противный. Ох, как сейчас бы пригодился тенлист Имитра! Я вышла из лавки первой, стараясь держать спину прямо, будто вся эта игра – невесомая, будто я действительно чиновница с неживым взглядом. Ирис шагнул за мной, и я услышала, как он облегчённо выдохнул.

Но расслабляться было рано.

Прямо из тумана дождя, сквозь морось, стекающую по моей липовой форме Магистрата, шагнули двое. В такой же форме, как у нас, и они остановились прямо перед нами.

Я решила действовать на опережение – спокойным жестом вытянула своё удостоверение. Твою мать, я же даже не знаю, на чьё оно имя! Равнодушие, ледяное и безупречное… равнодушие.

Я чувствовала, как внутри всё затягивается тугим узлом. Магия под кожей вибрировала. Ирис рядом держал лицо, спокойно отдав и своё удостоверение.

Мы вообще верно поступили? У них принято показывать документы направо и налево? Или я этим сейчас себя выдала?

Первый служащий Магистрата – лысоватый, с тяжелыми веками и острым подбородком, листал документы, щурясь. Вроде всё нормально… Второй – моложе, с короткой щетиной и медными волосами. Он-то и заговорил:

– Вы из четвёртого сектора? Тогда вы наверняка знаете про кодировку складов на Хадренской улице? – Голос ровный, как натянутый канат. – Там новые порядки, с неделю как ввели. Напомните, сколько теперь цифр в контрольном шифре?

Сука. Что такое кодировка? Контрольный шифр? Работа Эльсы в Магистрате заключалась в сборе сплетен и слухов! Почему эти изъясняются так, словно командуют армиями?!

Я почувствовала, как мир вокруг будто провалился на полшага вниз. Сердце отдавалось глухим стуком в висках. Я не знала. Конечно, не знала. Кодировки, мать его, складов – это информация для своих, для МВБ-шников, не для ведьм под прикрытием.

Я хотела открыть рот – солгать, выкрутиться, но Ирис опередил меня.

– Семь, – коротко бросил он, чуть приподняв бровь, как будто вопрос показался ему детским. – Три цифры префикса сектора, четыре последние – контрольный ключ. Новая система, по распоряжению Азгурвальда. Вы разве не на инструктаже были? Или пропустили?

В его голосе скользнула ледяная усмешка. Ловушка. Он сам задал встречный вопрос, и теперь, чтобы не выглядеть идиотом, патрульный должен был либо кивнуть, либо уйти в туман объяснений. Глаза медноволосого сощурились. Он явно не собирался сдаваться.

– Да вот с инструктажами у нас, – протянул он, – с тех пор, как артефакт пропал, сами знаете… – Он замолчал, словно предлагая нам договорить фразу.

Твою мать. У них нет инструктажей?! Я ощутила, как холодная капля дождя скатилась за воротник. Внутри всё сжалось, но я удержала лицо. Я знала. Знала, что достаточно одной дрожи в голосе – и нам конец. Надо выкручиваться!

– Ага, – сказал Ирис с раздражением, – теперь весь Магистрат в панике. То, что творится в городе, – настоящая катастрофа. Преступники ходят по улицам свободнее, чем когда-либо, слухи о исчезновениях бегут быстрее ветра. Даже Совет на ушах стоит – приказы сыплются как из решета, сто пятьдесят нововведений на дню, а инструктируют служащих об этих новинках, судя по нам с вами, выборочно.

Медноволосый патрульный слегка ослабил хватку, и в его глазах мелькнула усталость. Его спутник всё так же хранил молчание.

– Согласен. Мы уже не знаем, кому верить – собственным глазам или этим чёртовым приказам Совета и Вальди. Казалось бы, должны защищать народ, а сами боимся каждого угла. Про три цифры префикса я не слышал… до того были первые три цифры номера проверяющего сотрудника.

– Вот-вот, – устало, со вздохом поддакнула я, – Магистрат разрывается между законами и хаосом, а нам велят играть по чьим-то фантазиям сверху. Надоели эти постоянные изменения, я запоминать не успеваю! – я надула губы, сложив руки на груди. Боги, мужики, купитесь на глупую женщину, молю!

Патрульный, с усмешкой взглянув на меня, махнул рукой, словно снимая с себя невидимый груз.

– Ладно, держитесь там. И чтобы вас хранил… не знаю уже, боги, кому молиться… кто-нибудь, в общем, вас хранил от всей этой бумажной вакханалии и сумасбродства. Спасибо, что сообщили про префикс, а то мы бы сейчас на складе сплоховали.

– Спасибо, – улыбнулся Ирис, – нам это сейчас нужнее всего.

Мужчины кивнули нам на прощание, вернули документы и удалились восвояси. Я осталась стоять, как прибитая.

Что было бы, если б нас поймали? В нынешней-то ситуации в городе? Только когда их шаги стихли, позволила себе выдохнуть. Руки всё ещё дрожали, как дрожали чёрные траурные ленты, стекающие вниз с ближайшего фонаря. Последний день траура по Лиане Тарен.

– Семь цифр? Кодировка? Контрольный шифр? Три цифры префикса сектора?! Это что вообще всё такое? – хрипло спросила я, когда мы наконец свернули за угол, в небольшой переулок, под прикрытие падающего вниз по стенам плюща.

Ирис усмехнулся, склонив голову в противоположную сторону от назойливой пушистой ветки:

– Откуда ж я знаю. Наплёл, что смог, надавил на их боль про начальство. А про семь цифр – ответил на удачу. Семь – хорошее число, видишь, помогло. – он скользнул по мне взглядом, – Хорошо держалась.

Я хотела что-то едкое ответить, но язык будто прилип к нёбу, пока мы выходили из переулка. Да уж, выйти победителем из неравной схватки с государственными чинами… неплохо.

Высокие дома Молчащих Фонарей с резными ставнями и аккуратно ухоженными балкончиками тянулись вдоль дороги. Плотно сомкнутые арки и своды, лепнина… Здесь даже дождь казался более богатым – не скупился на блеск в лужах, отражая лампы с начищенными медными фонарными плафонами, которые бросали тёплый, слегка янтарный свет на мокрую мостовую.

– Ну, – сказал Ирис, поправляя свой великолепный китель. – хватит с нас драмы. Давай ко мне, – он мельком оглянулся, оценивая ухоженную мостовую. – зайдём, переоденемся, а там уже – прямиком к Хаэлю. Не думаю, что просто так разгуливать в форме МВБ – хорошая идея. – он многозначительно похлопал по сумке с моей одеждой.

– Прах, ещё и к Хаэлю… – застонала я, предчувствуя, как он будет насмехаться надо мной за поцелуй с Солейлом. И как Эльса будет ржать, узнав, что он – тот самый студент из Академии… – Как думаешь, он оценит наш способ добычи сведений?

И мой способ добычи сведений.

– Когда это тебя волновало? – шутливо нахмурился Талькар. – Думаю, не оценит, но он же вчера слышал, как мы это обсуждали, и вроде сильно против не был. Но он точно оценит добытые нами сведения. Это уже лучше, чем ничего.

Волновало? Да нет, не волновало. Не знаю, зачем я это спросила. Мы вышли из тесного, сырого переулка, и шагали теперь по широким, словно вдохнувшим свежести, улицам квартала Молчащих Фонарей. И даже в этот серый, хмурый день, улица Тенистых Сводов, на которой, под номером девять, расположился дом Ириса, сияла красотой.

Дом Ириса стоял на узкой улице, выделяясь своей элегантной простотой. Песочный фасад с лёгкой патиной на украшенных тонкой кованой решёткой окнах, и резными наличниками – всё дышало вкусом, а дверь из темного дерева с серебристой ручкой в форме кинжала была многообещающей. Ирис любил самовыражаться не только в одежде, но и в таких мелочах, о которых другие люди, возможно, подумали бы "это слишком".

Ирис снял свои огненные охранные заклинания, и мы зашли в дом. В прихожей меня окутал его фирменный, чуть пряный запах – смесь хорошего табака и тонких древесных нот. Всё тут кричало о вкусе хозяина: стены в мягких пастельных тонах, подушки на диване с легким намёком на барокко, на полках – аккуратные бутылки с каким-то редким алкоголем и куча книг, по-бунтарски разбросанных. Моё любимое бархатное кресло цвета темного индиго манило сесть, посидеть, подумать, свернуться в нём калачиком, но… дела не ждали.

– Я пойду руки помою, – бросила я, и он кивнул, указывая в сторону ванной.

Ванная, конечно, была не просто ванной. Всё у Талькара – с замашкой на роскошь. Матовый серый кафель, аккуратные латунные детали на кранах и полках, зеркало в тонкой резной раме – ни намёка на бедность или небрежность.

Иногда я думала о том, что, может, таким способом он пытается компенсировать себе бедное детство? Конечно, мне должно было быть без разницы на такое, но я, к сожалению, или к счастью, не идеальный человек.

Знаете, есть такие странные, чрезмерно чопорные, проработанные психологически, кичащиеся люди, которые "о, ну не буду об этом даже думать, пока он сам не заведёт разговор". Бред сивой пиккилы. Все мы думаем обо всём, все мы всех оцениваем, все мы всех встречаем по одёжке. Я честна, в первую очередь, с самой собой, и уже потом – с вами.

Одёжка. Солейл был одет определённо хорошо. Я пока не могла понять, хочется ли мне с ним познакомиться поближе или я просто потешила сегодня своё самолюбие. Он младше меня на сколько? Год? Два? Да плевать. Он всё равно младше. И мы не виделись пять лет. Пять. Лет. Я стиснула зубы, чуть криво усмехнулась себе самой в зеркале

Да, конечно, всё это – глупость. Детское, порывистое. Что это вообще было – тот поцелуй? Что-то юношеское, что он пробудил во мне своим нахальством? Что-то чисто женское, хитрое, лишь с целью выведать нужную информацию? Или, действительно, я просто решила потешить своё самолюбие в коротких объятиях… студента?

Прах. Он же студент. Неужели я не могу найти себе мужчину по статусу? Зачем я вообще это сделала?

Или если сделала, то жалеть уже нельзя?

Зато я узнала много интересного.

Эврен и Эльса будут смеяться, я не могу им не рассказать.

Зато мне понравилось.

Нет, это не вызвало у меня никаких эмоций.

Мысленно разрываясь, я включила воду, наблюдая, как струи стекают по белоснежной раковине, и мимолётно подумала, что у Ириса даже мыло пахнет дорого – лёгкий, еле уловимый аромат лимона и шалфея. Плеснула себе воды в лицо, чтобы остудить пыл и вымыть из головы назойливые мысли. Вытерла кожу лица бумажной салфеткой, украденной из коробочки на комоде в ванной.

О красоте кожи нужно заботиться смолоду и постоянно, даже в таких мелочах! Вы вообще знаете, сколько грязи и пыли на обычных полотенцах? То-то же.

Когда я вернулась в коридор, Талькар уже надевал рубашку, застёгивая её, а форму Магистрата аккуратно бросил на спинку кресла.

– Спальня там, сама знаешь, – усмехнулся он, кивая на знакомую дверь.

Я прошла в комнату, привычно зацепившись взглядом за картину на стене – серая, чуть размытая акварель старого порта, который Ирис когда-то показал мне на закате. Спальня его была светлой, но, почему-то, достаточно сдержанной: мягкое серое покрывало, подушки, сложенные идеально, как будто сюда вот-вот зайдёт комиссия с проверкой. На подоконнике стояли чёрные стеклянные банки с сушёными травами… или табаком… прах его разбери, и пара книг с золотым тиснением. А на покрывале лежала сумка с моей одеждой. Она мне и была нужна.

Я стянула с себя влажную форму, аккуратно положив её на стул. Конечно, зачарована она круто, но природа всё-таки сильнее. Я переодевалась, когда за дверью раздался голос Талькара:

– Знаешь, я до сих пор не понял, что тебе больше не нравится – форма Магистрата или то, что она тебе идёт?

Я хмыкнула, поправляя своё темно-синее платье, которое теперь пропахло парфюмом Ириса. Отлично, я снова стала самой собой.

– Комплиментом ты не отделаешься. Лучше скажи, откуда она вообще у тебя? Я думала, у нас такую только Магистрат получает. И не надо мне тут про элериарха. И документы чьи?

– М-м, – он задумался, и я услышала, как он возится где-то на кухне. – Ну… скажем так, есть Магистрат, а есть я. А между ними – парочка общих знакомых и моя способность красиво улыбаться. И, конечно, мой статус Асессора.

Я фыркнула, направляясь к нему на кухню уже практически в сухой, уютной одежде. Кухня у Ириса – как из какого-то модного интерьерного каталога. Узкое вытянутое помещение, полки из тёмного ореха, фасады матовые, тёмно-коричневые, медные ручки блестят ровно настолько, чтобы намекнуть: тут живёт человек с вкусом, но без занудства. В углу – небольшой стол с мраморной столешницей, на нём стеклянная ваза с подсохшими эвкалиптовыми ветками. Рядом котелок для кофе и миллион банок чаёв всех видов и сортов.

– И кто же так легко поддался твоему обаянию?

.       Он только лукаво усмехнулся, наливая мне стакан воды из тонкой хрустальной бутылки. Всё у него – красиво, даже вода. Которая была очень кстати! Прохладное стекло стакана приятно легло в ладонь, и я залпом осушила его.

– Лучше не знать, Айлин. Некоторые тайны пусть останутся между мной и зеркалом. Понимаешь, в жизни главное – это уметь быть обаятельным и иметь друзей в Магистрате, присутствуя на хорошем счету элериарха. А остальное приложится…

– Ой, ну тебя. Не хочешь говорить – не надо. И ты забыл добавить: "главное – хорошо обставить кухню", – хмыкнула я, споласкивая стакан в раковине.

– Само собой, – с серьёзным видом согласился он, не без удовольствия смакуя мой своеобразный комплимент.

– Ладно, хочешь скрывать – скрывай… Переоделись – пойдём. Хаэль нас, конечно, может нас и без повода сожрать заживо, но, если опоздаем – он точно будет недоволен.

Я поставила стакан на столешницу, и вода оставила под ним идеальный кружок влаги. Я неосознанно вытерла его полотенцем —не люблю мокрые следы на мебели. Когда я вышла с кухни, Ирис уже ускакал в прихожую, где ловко застёгивал пуговицы своего пальто – слава богам, уже не формы, нет, обычного, красивого, тёмно-синего пальто. Больше никакой чужой формы.

– Пешком? – Ирис хмыкнул, подхватывая ключи со столика у выхода.

– Думаю, да. – кивнула я, заглядывая в спальню за своим плащом и накидывая его. – Здесь, вроде, недалеко?

– Да, – он вздохнул, отворяя дверь. – Жить в двух шагах от Магистра Тени – тоже самое, что жить в двух сантиметрах от действующего вулкана. Ладно, шучу, он тихий сосед, и мы редко встречаемся на улице. Очень редко.

Мы вышли в прохладу улицы Тенистых Сводов. Воздух пах мокрым камнем и каплями, что ещё висели в листве. Район был тихий, благополучный настолько, словно был вырезан из стопки цветных купюр. Здесь не кричали торговцы, не стучали дверьми трактиры, а окна светились мягким, дорогим светом.

В оконных стёклах, обрамлённых резными наличниками, угадывались стеллажи с книгами и тяжелые портьеры. Я вдохнула поглубже этот потрясающий аромат свежести, дождя и… денег. О, да, тут пахло деньгами. Мой любимый аромат. После… поймала я себя на мысли, пепла и тиса.

Нет. Он не может быть моим любимым ароматом. Не должен.

До дома Хаэля, расположенного в самом конце улицы Тенистых Сводов, шли минут десять. Через несколько домов квартал менялся – становился строже, сдержаннее. Каменные дома с аккуратными коваными балконами и латунными фонарями, которые в сегодняшний пасмурный вечер казались ещё теплее. Здесь было так свободно дышать, словно даже воздух здесь служащие Департамента Улиц и Времён держали в идеальном порядке.

Дом Хаэля, как и сам его хозяин, производил впечатление сдержанного величия – ничего показного, никаких павлинов и бриллиантов, но в каждой детали чувствовался вкус, деньги и строгость.

Высокий, вытянутый фасад из почти чёрного камня с тонкой резьбой по карнизам и наличникам – ни намёка на китч или вычурность, всё строго и элегантно. Крыша покрыта тёмной черепицей, блестящей от недавнего дождя, как чешуя чёрного дракона, готового взлететь в любой момент. Я была здесь несколько раз, но назвать себя постоянным гостем, к сожале… никакого сожаления. Просто не могла. Не могла назвать себя постоянным гостем этого дома. Да.

Окна вытянутые, с решётками из кованого железа – не грубые, а тонкие, почти кружевные, но достаточно крепкие, чтобы их не выбил первый попавшийся вор. Хотя, думаю, воры сюда даже не совались. Не позавидовала бы я незадачливому плуту, что попался бы Магистру.

Подоконники снаружи украшали аккуратные керамические горшки с вечнозелёными кустами, подстриженные до идеальной симметрии. Фонари у дверей – бронзовые, старые, но отполированные до блеска, на стекле ни пылинки, ни разводов, хотя прошёл дождь. Свет фонарей идеально мягкий, приглушённый, словно дом даже ночью должен сохранять лицо. Пара балкончиков, с перилами из такого же кованого железа, один из которых – я знала – был в библиотеке, а второй…наверное, это – спальня Эврена?

Забор – невысокий, из кованого металла, увитый декоративным, тёмным, виноградом. На воротах – простое, но изящное медное кольцо в виде змеи, свернувшейся в круг. Голову она вытянула вперёд, чуть приоткрытая пасть намекала: если потревожишь – укушу. Я почувствовала теневое охранное заклинание. Ха, конечно, куда же без него!..

– Как всегда, – тихо протянул Ирис, всматриваясь в окно, из которого лился тёплый, приглушённый свет. – Всё вылизано до блеска. Даже змея выглядит так, будто ей только что полировали чешую.

– Ты что, серьёзно завидуешь блеску серебряной змеи? – хмыкнула я. Змея на воротах и правда была начищена так, что отражала свет фонарей, которые выстроились небольшим войском вокруг дома.

– Я завидую его перфекционизму и вкусу! Хочу так же. Чтобы вот меня дома не было, а там всегда всё было начищено. – завистливо фыркнул Ирис, по-варварски схватившись за чистую, блестящую змею рукой без перчатки, стуча металлом об ворота. Акт вандализма, не меньше!

Открыла, конечно же, прислуга – молодой мужчина с выбритым затылком и строгим взглядом. Узнал нас сразу, благородно поздоровался, впуская внутрь. Дверь в дом Хаэля закрылась за нашей спиной мягко, с таким звуком, словно захлопнулась страница дорогого, кожаного альбома. Внутри пахло эвкалиптом, полированным деревом и изысканным табаком. И, конечно же, пеплом и тисом.

Свет здесь был тёплый, мягкий, немного поглощённый тяжёлыми бархатными портьерами и темнотой пола. Прихожая встретила нас холодком полированного мрамора и запахом древесного воска – здесь явно кто-то из прислуги недавно натёр панели и подоконники, доводя всё до блеска.

Высокие потолки, лепнина, тёмный камень стен, приглушённый блеск латунных крючьев для верхней одежды. Всё аккуратно, чинно, безукоризненно… и до одури скучно. Даже обувь на кованой подставке стояла слишком ровно – как по линейке.

Я скользнула взглядом по зеркалу в массивной серебряной раме и успела поймать своё отражение – слегка взлохмаченная, плащ после сумки помялся, как и платье, что ещё утром выглядело отлично. Прекрасный контраст в этой вылизанной безупречности.

– Господин Талькар, госпожа Мирст, – слуга, что встретил нас, благородно склонил голову, – господин Хаэль ожидает вас в библиотеке.

Голос его был ровным, почти безжизненным. Всё его в облике было элегантным… и безупречно подходящим под палитру дома. Вплоть до тёмных волос и тона кожи. Он как будто бы был… частью интерьера. Магистр что, даже прислугу подбирал под колористику своего жилья?

– Позвольте, – мужчина легко, почти незаметным жестом помог мне снять плащ, ловко встряхнул его – с ткани отвалилось пару мелких веточек и комочков грязи, какой позор! – и повесил на изящный кованый крючок. Пальто Ириса отправилось рядом, и я с каким-то мрачным удовольствием отметила, как его дорогая ткань неожиданно гармонирует с обстановкой вокруг. Не то что мой плащ. Надо что-то менять. Определённо.

– Хотите домашние туфли? Я настаиваю, полы бывают прохладными. – как ни в чём не бывало предложил слуга, уже поднося аккуратную кованую подставку, где ровными рядами стояли… невероятные пушистые тапки. Ворс на них был такой длинный и мягкий, что казалось – наступишь, и утонешь в меховом облаке.

Я вопросительно посмотрела на Ириса.

– Поверь, лучше тапки, чем босиком по мрамору, – лениво хмыкнул он, уже стаскивая сапоги и натягивая на ноги чёрные, до абсурда пушистые экземпляры.

Я вздохнула, расстегнула ремешки ботинок и, криво усмехнувшись, выбрала серые тапки с длинным ворсом. Ноги действительно утонули в них! Обувь была невероятно мягкой и тёплой, очень приятной и комфортной. Хочу домой такие же. Интересно, Хаэль сам выбирает тапочки? Ха, представляю эту картину.

– Вот уж не думала, что день закончится пушистыми тапками, – пробормотала я себе под нос, следуя за Ирисом и сопровождающим нас мужчиной, к лестнице, ведущей наверх.

Слуга, бесшумно ступая по полированному полу, повёл нас по длинному коридору. Шаги утопали в глухой тишине, нарушаемой лишь лёгким шелестом ткани нашей одежды. Стены украшали картины – приглушённые по цвету, сдержанные, будто они существовали здесь не для красоты, а из соображений интерьерного равновесия. И всё, зараза, так красиво сочеталось!

– Нам сюда, – ровно произнёс слуга, указывая путь, и широкие створки двери с, мать его, какой-то нереально красивой инкрустацией сами собой распахнулись, впуская в темноту коридора тёплый свет, исходящий изнутри.

Библиотека Хаэля была из тех комнат, где пахло старыми страницами, древесиной и чем-то дорогим, сложно уловимым – смесью воска, книжной пыли, дерева и каких-то трав. Потолки уходили вверх, к затейливым лепным карнизам, а вдоль стен вытянулись ряды книжных шкафов из тёмного дерева, наполненные томами в кожаных переплётах. Некоторые книги выглядели новыми, другие – явно видавшими виды, но каждая стояла на своём идеально выверенном месте.

Полки ломились от книг – и это были не показные собрания для украшения интерьера. Переплёты матово поблёскивали кожей, местами потёртой, со следами пальцев и времени. Где-то сбоку, чуть отступая от общего строгого порядка, лежали стопки бумаг и тетрадей, а несколько томов были оставлены раскрытыми на специальных деревянных подставках.

В дальнем углу комнаты, стояла массивная лестница на колёсиках, чтобы дотянуться до верхних полок. Здесь было продумано всё: удобные кресла, диван с бархатными подушками, низкий столик с кофейным сервизом, пледы, аккуратно сложенные на подлокотниках, и, конечно же, камин. И в то же время здесь чувствовалась чья-то тёплая, домашняя рука: книги не пылились, кресла не были идеально застелены – словно хозяин библиотеки действительно проводил тут вечера, а не просто устраивал показную обстановку.

У массивного стола, что стоял у входа на балкон, сейчас завешенного портьерами, нас ждал Хаэль – расслабленно сидел в кресле, листая что-то в тонкой тетради. При виде Магистра меня чуть кольнуло воспоминание о кошмаре, приснившемся сегодня, и я вздрогнула, стараясь сразу забыть о нём.

И, мать его, дома Хаэль тоже был в костюме. Чёрном костюме, но чуть более расслабленного кроя.

И да, он был в тапочках. Пушистых. Чёрных. Тапочках. Уморительно.

– Господин ожидает вас, – безупречным тоном подтвердил очевидное слуга, сделав лёгкий жест ладонью, приглашая нас внутрь. – Чай подадут через десять минут.

Я было, благодарно кивнула, но он исчез безумно быстро, оставив нас среди приглушённого света и запаха старых книг.

Взгляд скользнул по библиотеке, пока мы проходили к столику. Пол из тёмного дерева слегка скрипнул под ногами, приветливо отзываясь знакомым звуком. Ирис, без лишних слов, опустился в кресло напротив Хаэля, бросив на того короткий, но внимательный взгляд, в котором сквозила и привычная наглость, и доля уважения.

Я устроилась рядом, скинув пушистые тапки у кресла – от одного их вида всё происходящее казалось чуть менее серьёзным.

– Ну что, – начала я, бросив взгляд на Эврена, что оторвался от своей тетради лишь на мгновение – чтобы создать теневое заклинание тишины. – Наше проникновение под прикрытием прошло почти безупречно… если не считать того, что настоящие ребята из Магистрата Внутренней Безопасности оказались неподалёку.

– И? – Хаэль чуть вскинул бровь, лениво переворачивая страницу своей тетради.

– И… – начал Ирис, но его перебил знакомый голос из-за двери. Я обернулась ровно в тот момент, когда та мягко отворилась, и всё тот же безупречный слуга пригласил Эльсу Верин, собственной персоной, в библиотеку. Волны рыжих волос, упавшие на плечи, густые, блестящие, словно расплавленное золото, тронутое пламенем. Яркие алые губы, безупречные стрелки на веках, и, конечно, корсет цвета зрелого вина, подчёркивающий её фигуру. На ногах – смешные, пушистые чёрные тапочки, которые каким-то волшебным образом делали её образ ещё более роскошным.

– Что я пропустила? – её голос, обволакивающий, с хрипотцой, раздался в комнате, пока она обводила нас взглядом. И улыбнулась – широко, с тем самым фирменным прищуром, в котором было и веселье, и намёк на вызов. – Магистр, – кивок Хаэлю был почти деловым, но весьма уважительным. Будто она признаёт его власть, но при этом он ей ещё и симпатичен как человек.

Эльса грациозно опустилась в кресло рядом со мной, и от неё сразу потянуло парфюмом с ароматом корицы. Ирис только хмыкнул, скрестив руки на груди, а Хаэль мельком взглянул на неё поверх страниц своей тетради, вновь накладывая теневое заклинание тишины.

– Честно? – я облокотилась на подлокотник кресла, чуть повернувшись к Эльсе. – Самое интересное начинается. Мы тут практически только что под видом МВБ-шников по улицам гуляли. И, кстати, весьма и весьма успешно. Но повторять я бы не хотела.

– И вы что, не встретили настоящих МВБ-шников? Не попались? – с игривым удивлением приподняла бровь она.

– А вот тут начинается веселье… – многозначительно протянул Ирис. Я смерила его укоризненным взглядом, но усмехнулась. Талькар устроился в кресле, закинув ногу на ногу. А пальцы его лениво перебирали серебряное кольцо на среднем пальце с выгравированным силуэтом женщины.

Он выглядел до обидного расслабленным, будто сейчас не о почти провалившейся встрече с Магистратом пойдёт, а о вчерашнем визите в трактир. В уголках губ плясала самодовольная усмешка – он явно смаковал момент.

– Вы бы видели их лица, – начал он, медленно переводя взгляд с меня на Эльсу, а затем – на Эврена, который сидел, чуть отвернувшись, явно вслушиваясь, но не подавая виду. Что там у него в этой тетради? – Прямо из стены дождя выплывают двое. В форме Магистрата. Один – лысоватый. Второй – моложе, но глаза злющие, цепкие, сам такой… ржавый. Ой, рыжий. Ну или что-то типа того.

Эльса, устроившись на краю кресла, сцепила пальцы, положив подбородок на ладони. Глаза блеснули искоркой узнавания. Я заметила, как алые губы тронула легкая усмешка.

– Рыжий? – уточнила она.

Ирис кивнул.

– Точно, да, рыжий. Даже какой-то… ну, ржавый. Как проволока. А, медный, во! Мы подошли, вытянули удостоверения… – он бросил в мою сторону короткий взгляд, чуть прищурившись, намекая без слов: «отлично выкрутилась». – И тут этот медноволосый заводит свою шарманку. Мол, вы из четвёртого сектора? Тогда скажите-ка мне, сколько цифр в контрольном шифре складов на Хадренской улице. Или что-то такое.

Я уже открыла рот что-то сказать, но Эльса махнула рукой, перехватывая инициативу:

– А-а, всё понятно. – она откинулась на спинку кресла, элегантно закинув одну ногу на другую. – Они из патруля. Это Гайр и Весс. Всегда ходят парой. Старший патруль четвёртого сектора. Четвёртый сектор – это как раз Молчуны и округа. Гайр – этот с медными волосами – бывший оперативник из лигатов, а они подозревают всё и всех, работа у них такая. Не смотрите, что он так молодо выглядит, на самом деле – он старше.

Я нахмурилась. Вот почему мне показалось, что его глаза слишком цепкие, а лицо – слишком напряжённое для простого патрульного. В этом его спокойствии было что-то… неприятное. Эльса хмыкнула, чуть склоняя голову набок, рыжие локоны скользнули по её ключицам, губы тронула улыбка, холодная, почти насмешливая:

– А кодировка складов – нововведение Азгурвальда. После истории с Сферой Отклика они в Магистрате усилили охрану у всего, что хоть как-то связано с артефактами. Контрольный шифр – это магическая цифровая комбинация из семи цифр, без которой ни один склад, ни одно хранилище не откроешь и не закроешь. И да, их обязаны знать все сотрудники Магистрата, работающие в районе или секторе.

Эврен, до этого молча листая свою тетрадь, наконец повернулся к нам. Его чёрные глаза блеснули под тусклым светом лампы, взгляд упал на Ирисa.

– Так ты что, угадал? – спросил он, с насмешкой подняв бровь.

Я почувствовала, как напряжение в комнате чуть сгущается, как воздух перед грозой. Но Ирис этого не заметил и победно усмехнулся, хлопнув в ладоши.

– О, да! Я сказал «семь». Три цифры префикса сектора, четыре – контрольный ключ. И добавил про инструктаж. Старый приём – или признай, что сам пропустил, или кивай. Поставь собеседника в неловкое положение, надави на его боль, например, начальство – и дело в шляпе.

Эльса фыркнула:

– С инструктажами ты это зря. Их уже давно проводят через пень-колоду. Они отстали в итоге?

Эврен встал, медленно, размеренно, как всегда – в его движениях было что-то выверенное, пугающе спокойное. Он подошёл ближе, опёршись ладонью о спинку моего кресла, и я ощутила под кожей лёгкое дрожание серебра – неприятное, пугающее, как холодный шёпот за ухом.

– Ты рисковал. – произнёс он низко, без грубости, но с такой жёсткой ясностью, что мне захотелось вжаться в кресло. – Это была идея Мирст, но ты вызвался пойти с ней. И если бы ты ошибся, мы бы уже вытаскивали вас из подвала Магистрата. Или не вытаскивали.

Я судорожно провела ладонью по колену, вспоминая, как под кожей вибрировало серебро, как дождь стёк за шиворот, как легко всё могло сорваться. Один неверный ответ, одна пауза – и на нас бы накинули аркан.

Ирис только развёл руками, всё такой же самодовольный, уверенный:

– Я же не ошибся.

Эльса покачала головой, тяжёлые локоны заскользили по её плечам:

– Гайр мог проверить тебя на месте. Он из тех, кто сначала улыбается, а потом стучит костяшками по рёбрам. Повезло вам, что он, похоже, сам уже задолбался этим цирком. Многие недооценивают Магистрат, считая его шуточным ответвлением Совета, но ведь люди туда не с улицы попадают. Наша работа – защищать граждан, скажем так, изнутри. И если лигаты, например, бегут на сам факт преступления, то МВБ старается преступления предупреждать. Не забывайте, что даже я успела поносить синий плащ, пускай и не так долго. И кое-что умею, и знаю, куда бить. Внешность обманчива.

Я тяжело вздохнула, уставившись в пол, в трещинки на идеально чистом паркете, будто в них можно было утопить своё раздражение и тревогу. Всё внутри сжималось – не от страха, нет, скорее от той ядовитой мысли, как близко мы снова ходим по краю. Мало же было залезть в охраняемый заклинаниями элериарха архив.

Голос Эврена прозвучал над ухом жёстко, спокойно, как холодный металл:

– В следующий раз, если он будет, мы не полагаемся на удачу. Либо готовим легенду, либо не суёмся. Вы могли сделать это завтра, а сегодня – спокойно подготовиться. Нет, надо срочно, вам же не сидится на месте спокойно! И что? Вы – чуть не облажались. И пусть это была твоя идея, Мирст, практическую часть на себя, включая форму, документы и легенду – взял вор. И если бы он облажался в этих цифрах – он бы потянул тебя за собой, понимаешь? Даже если бы тебе удалось выкрутиться, мы бы потеряли Ириса неизвестно на сколько, и наше, скажем так… расследование… встало бы на энный срок.

Я раздражённо выдохнула и угукнула. Ирис лишь криво усмехнулся, лениво облокотившись о подлокотник:

– А где же тогда место для импровизации? Без неё скучно жить. Ну и не облажались же, шеф.

Эврен посмотрел на него так, словно ещё секунда – и тот откусит Ирису голову.

– Я понял. Виноват. – Талькар поднял ладони, сдаваясь. – Было мало времени на подготовку, а я болван, который хочет здесь и сейчас.

Эльса согласно хихикнула, и градус напряжения в воздухе спал. Я только покачала головой, чувствуя, как под ложечкой засосало, а в мыслях снова пульсирует суровая истина: следующий раз, если будет допущена такая ошибка – может стать последним.

– Забыли. Лучше скажите, что у нас по делу. – вмешался Хаэль, отходя к стеллажу. Дышать стало чуть свободнее.

– Мы туда пришли как приличные, – продолжая рассказ, Ирис откинулся на спинку кресла. – с удостоверениями. Всё как положено. Сначала он, торговец, конечно, бегал глазами, будто думал, что сейчас его к стенке поставят. Но "поддержка малого бизнеса" и слова "бесплатно от государства" действует даже на самых параноидальных торговцев. Проглотил. Я сразу к витринам, Айлин – за журнал. Всё у него там как обычно: хлам, пыль, всякая дребедень. Скука смертная была, пока до книг не дошло. А вот книги – совсем другое дело. Промежуток на полке, пустота такая… аккуратная, будто кто-то книжку вынул, помните? В журнале, разумеется, название зачёркнуто, приписка: "Не помню, когда пропала". И название… вроде "Артефакторика", как разобрала Айлин, но доподлинно не скажешь – чернила размыты, рукой дрожащей писали, видно. Но зуб даю, что именно эта артефакторика и стояла на той полке. Ещё пропали книги Веллоры Тараниэль, тоже по артефакторике, как и писал тот лигат в отчёте, что мы вчера изучали.

Он качнул головой, лицо посерьёзнело. Мы с Эвреном переглянулись.

– Торговец, конечно, лапки сложил, мол, не знает ничего, лавка бедная, я бедный, полки шатаются и всё такое. Но в кладовку мы всё равно пошли. По отчёту лигата ведь торговец тоже не помнил, пропало ли что-то оттуда. И вот там началось самое странное. Тряпки какие-то, ящики, всё завалено. И тут, по журналу – карты. Карты Иль-де-Вирела и Шардена. Их там быть должно… что-то около двадцати шести штук, плюс-минус. Сколько мы нашли? А ни одной.

Он вскинул брови, оглядывая нас. Раздался тихий стук в дверь, и после снятия заклинания тишины и тихого приглашения войти от Хаэля, в библиотеке появился слуга, который аккуратно поставил на кофейный столик перед нами поднос. Чайник чая с бергамотом и четыре, конечно же, чёрных чашечки. Следом вошла ещё одна девушка – в таком же костюме, с тёмными волосами – и ладонями в белых перчатках поставила ещё один поднос с кубиками сахара, изящными серебристыми щипчиками и маленькой горкой шоколадных конфет на шпажках. Прекрасно! Девушка тотчас удалилась, а слуга, тоже облачённый в белые перчатки, задержался, разлив чай по чашечкам. Запахло бергамотом. Парень пожелал нам хорошего вечера и ретировался, закрыв за собой двери. Я опередила Эврена, выхватив из воздуха серебряную нить и прошептав заклинание.

– Ящик, где предположительно, были карты – пуст. И главное, следов взлома нет. Кто-то прям аккуратно всё вычистил. Так что, если мы думали, что "Вторая Полка" – просто лавка с книгами и липовыми стеклянными шарами, спешу разочаровать. Судя по всему, кто-то держал там куда более интересные вещи. Всё самое ценное пропало… ровно перед нашим приходом.

– А что в Академии? – начала я, подхватывая чашечку чая. Он оказался очень крепким, и я поморщилась, бросая в чашечку кубик сахара. – Эльса, ты же должна была сегодня поговорить с миридом-хранителем Академии.

Талькар усиленно закивал, взяв с подноса чашечку чая.

– Мы были там ранним утром. Есть что рассказать.

– Когда вы успели? – нахмурилась я. – Ты же чуть позже пополудни заявился ко мне.

– Ранним утром, Мирст. – ухмыльнулся Ирис, кинув взгляд на Эльсу. – Полдень – это не раннее утро.

Эльса закатила глаза, играючи поправляя рыжие локоны на плечах.

– Ладно, слушайте. Мы с Ирисом с самого утра явились в Академию. Вальди поворчал, сказал что-то типа «забывчивый человек – как дырявый котёл: и воду не держит, и каши не сваришь», но пропуск мне повторный в Академию вручил. Врать не стала, так и сказала, что забыла поговорить с миридом. Как только лигаты пустили, я сразу к мириду-хранителю. Еле нашла его в этих бесконечных коридорах. Весь такой важный… – она провела пальцами в воздухе, очерчивая пузатое существо с пушистыми ушами. – Эта шерстяная морда на меня глянула – и сразу видно: настроения нет, недовольный, что я тут грязными сапогами ему топчусь.

Ирис тихо хмыкнул.

– Я бы тоже был без настроения, увидев тебя в такую рань, Эльса.

– Ну ещё бы, – ухмыльнулась она, хлопнув Талькара по плечу чуть сильнее, чем нужно. – Я же могу подслушать, что он бубнит себе под нос. А миридам, знаешь ли, неприятно, когда их кто-то слышит. Вдруг он тайны Академии сам себе там рассказывает?

Я молча кивнула. Мириду-хранителю доверяли всё: ключи от дверей, коды от барьеров, доступ в подсобки, архивы, запретные секции. Без них Академия, да и любое другое большое государственное здание, давно бы утонули в хаосе. Хранители – это не просто завхозы – они – живая часть охранного плетения любого построения. Скажем так, их присутствие всегда усиливало охранную магию, наложенную на здание. Не знаю, распространялось ли это на мой дом и Торша.

Я зацепила конфетку – та оказалась из тёмного шоколада, с начинкой из солёной карамели и лёгкой горчинкой апельсиновой цедры. Богато. Вкус денег раскрылся на языке потрясающе.

– Что он тебе сказал? – спросила я, скомкав фантик и положив его на поднос.

Эльса вздохнула.

– Сказал, что Лиана последние недели ходила, как призрак. Путалась в коридорах, забывала ключи от своей комнаты, часто шлялась после отбоя, пару раз он ловил её ночью во дворе.

– А ещё, – вставил Ирис, – часто шастала к сиреневым лианам. Через служебный ход, где студенты не должны болтаться.

Я нахмурилась, но он продолжил:

– И вот тут, пока Эльса развлекала мирида разговорами, я нашёл соседку Лианы – ту самую Орнеллу Зинрей. Плакала, задыхалась, но врала, как дышала. Пришлось блефовать – достал удостоверение Магистрата и, указав на свой кинжал, пригрозил ей тем, что всё знаю. Что "всё" – я сам, разумеется, не знаю, но это сработало.

– Она сразу раскололась, – подхватила Эльса. – Ирис у нас мастер душевных бесед.

– И что, и что?! – я едва не грызла ногти от напряжения. Не тяните!

Ирис лениво перебирал серебряные кольца на пальцах, будто выбирая слова. Да сколько ж можно!

– Сказала, что Лиана… связалась с Солейлом Дарханом. Точнее, он её «подобрал». Мол, он часто ошивался во дворе по ночам, и встречал он её как раз у сиреневых лиан. Их видно из окна спальни девчонок. Сначала всё выглядело невинно – цветочки, прогулки. А потом… – он на секунду задумался, щёлкнул пальцами, – потом случилось то, что случилось. Орнелла не знает, что между ними произошло, но Лиана очень отдалилась и почти не появлялась в комнате. Пропадала ночами.

Эльса вздохнула:

– А потом – смерть. Самоубийство, как они это подали. Но я в такие совпадения не верю. Правда, кто знает?…

На мгновение повисла тишина. Словно в комнате стало холоднее. Голос Эврена прозвучал негромко, но остро, как осколок стекла:

– Если Дархан действительно втянул её в это… правда, что такое "это"? Если он действительно причастен к её смерти – он уже не студент, а преступник. И не имеет права появляться в Академии.

Я повернула голову. Он стоял, опершись плечом о стену, руки скрещены на груди, чёрный костюм словно поглощал свет, а серебряное кольцо Совета поблёскивало на пальце. Глаза – две чёрных бездны – внимательно следили за нами.

– Вопрос в том, что они там делали, у этих сиреневых лиан. Куда потом шли. – продолжил Эврен, не отрывая взгляда. – И вопрос – зачем.

Ирис криво усмехнулся:

– Ну, отец у него знатный. Половина Академии приседает при одном упоминании фамилии Дархан.

– Это не оправдание его поступкам, которые привели к смерти Лианы. Если привели. – жёстко отозвался Эврен.

Он оттолкнулся от стены и шагнул ближе.

– Следующий шаг – за мной. С Солейлом буду говорить я.

Я коротко кивнула. Мудрая мысль! Но не испугается ли Солейл его? Но голос Хаэля не оставлял места возражениям. Ирис лишь молча закатил глаза, но промолчал.

– Значит, сиреневые лианы, – тихо проговорила я. – И Дархан. Отлично, с этого начнём.

Эврен чуть склонил голову, словно соглашаясь. Холод собрался под кожей, предвкушая, что будет дальше. Я помолчала, вслушиваясь, как Эльса, пожав плечами, заканчивает рассказ об отчёте Вальди и его пословицах. Ирис уже начал крутить кольцо на пальце, Эврен смотрел в окно, отстранённо, но я знала – слушает каждое слово.

Вот только к этой новости, что я сейчас скажу – никто не будет готов. Время текло медленно, словно замедляясь под сводами библиотеки, и каждое невысказанное слово в моей голове обрастало смыслом и напряжением.

– Помните… – начала я медленно, водя пальцем по ободку своей чашки. – Я рассказывала, что у Лианы аура была… теневой. Не совсем привычной. И когда мы тогда вызвали отклик, она словно… испугалась чего-то, прежде чем шагнуть вниз.

Тишина затянулась, как перед бурей. Эврен посмотрел на меня сверху книги, которую взял полистать.

– Да, было такое, – кивнул Ирис, нахмурившись. – Ты тогда сказала, что что-то не чисто.

– Угу, и на отклике она будто дрогнула… – вспомнила Эльса, задумчиво наматывая локон рыжих волос на палец. – Будто почувствовала… кого-то, да? Или кто-то её напугал?

Я медленно кивнула, чувствуя, как слова собираются в горле комом. Надо сказать быстро, не задумываясь, чтобы не было так страшно.

– Сегодня ко мне в лавку пришёл Солейл. – слова выдохом сорвались с губ.

Именно так, да. Сухо, без лишних подробностей… пока. Просто. Но эффект – как если б я заявила, что за дверью лично Этерна стоит.

– Что? – почти одновременно воскликнули Ирис и Эльса. Даже Эврен вскинул брови, и его чёрные глаза чуть сузились.

– Да. Тот самый блондин, – я скрестила руки на груди, позволяя себе тонкую, ядовитую усмешку. – Из Академии. Тот, от которого ты меня тогда, Эльса, спасла.

Эльса округлила глаза, рот приоткрылся, словно она собиралась что-то сказать, но я опередила её.

– И тот, на кого вчера посмотрел Эврен.

Я многозначительно взглянула на Магистра. Он не ответил, только наклонил голову чуть набок, но уголок губ дрогнул, будто ему это уже начинало нравиться.

– Так вот, – я сделала паузу, вытягивая это наслаждение моментом, словно кот, играющий с мышью. – У меня есть все основания утверждать, что он – теневик.

Тишина опустилась на комнату, тяжёлая, вязкая. Даже огоньки на свечах будто пригнулись, затрепетали в нерешительности. Камин замолчал, не доев особо аппетитное полено. Серебро под моей кожей лениво полыхнуло. Где-то снаружи, почти насмешливо, на подоконник шлёпнулась капля дождя. Потом ещё одна. Эльса застыла, побледнев, рот её чуть приоткрылся, и алая помада на губах казалась нарисованной на фарфоре. Ирис моргнул, как человек, которого внезапно ударили по затылку. Даже Хаэль вытянулся как струна, а глаза засияли странной смесью удивления и плохо скрываемого любопытства. Он буквально пожирал меня взглядом, ожидая, когда я продолжу.

– Великолепно, – протянул Ирис, откидываясь на спинку стула, выражение лица у него было где-то между восхищением и крайней степенью шока. – Просто великолепно.

– Как… как ты об этом узнала? – Эльса сузила глаза, гадая, что я ещё утаила.

Я пожала плечами. И, стараясь говорить как можно невозмутимее, как будто это была самая обыденная вещь на свете, сказала:

– Поцеловала его.

Кажется, ещё секунда – и даже окна треснут от шока. Эльса расхохоталась, так звонко, что её смех эхом пронёсся по стенам, разбивая ауру напряжения, повисшую в библиотеке. Ирис открыл рот, потом закрыл, потом снова открыл – как рыба на берегу. Эврен, конечно, не был бы Эвреном, если бы не добавил ледяную гадость:

– Великолепный метод оперативной проверки подозреваемых, Мирст, – протянул он с насмешкой, опершись локтем о спинку кресла. – Тебе стоит официально внедрить его в практику Совета, в качестве формата допроса. Ты это… решила сама?

Конечно. Потому что я – не вещь. И могу решать за себя сама. – вспомнились мне мои же, вчерашние, слова. Да, я решила это сама. Я почувствовала, как щеки предательски разогреваются, но держать лицо я умела.

– Да. Сама решила. Что, хочешь на допрос, Магистр? – парировала я, но, судя по его полуулыбке, именно этого он и ждал. Мерзавец!

Эльса снова расхохоталась, запрокидывая голову назад, так звонко, что всё напряжение окончательно рассыпалось, как битое стекло. Я покачала головой, прикрывая лицо ладонями, чувствуя, как уши горят огнём.

– Великолепно, – заключил Ирис, откидываясь на спинку кресла. – Сначала она меня втягивает во все это, шарится со мной в форме Магистрата, потом целует потенциального убийцу. Может, я вообще зря переживаю о своей безопасности? Айлин кого хочет… оперативно проверит.

Эльса, всё ещё смеясь, протянула:

– Ну честно, если бы у меня хоть раз в жизни был юный блондин с теневой аурой, я бы его тоже… проверила.

Я простонала, сжимая виски.

– Вы просто… невыносимы. Я просто… почувствовала его магию. Да и вообще, понимаете, по-другому я бы этого никогда не узнала! Но! – я вскинула указательный палец, увенчанный серебряными узорами. – Я всего лишь применила свои… женские чары. – подмигивание отправилось в сторону Эльсы, и та одобрительно подняла большой палец вверх. – И я выяснила, что наш малёк помогал Лиане с чем-то в запретной секции библиотеки Академии, а также – в архивах Академии. Вопрос, с чем? А, мужчины, сколько бы вы этого добивались?! Неделю? Месяц допроса? А мне было достаточно лишь пять минут ресничками похлопать перед глупым студентом!

Эврен, поверженно скрестив руки на груди, хмыкнул:

– О. Ладно. Это очень хорошо. Пусть твои методы и специфичны, ты выяснила главное. Он – теневик. И мы теперь знаем, куда копать.

– И куда? – буркнула я, не рискуя поднять взгляд.

– Кто-то явно помогает теневикам в Академии. Только почему-то Солейлу повезло, а Лиане – нет. Может, Солейл – подстрекатель, и Лиана – его жертва? Первый большой вопрос в том, почему ни я, ни ты – не засекали никаких теневых всплесков. Большой вопрос номер два в том, почему мои артефакты не реагировали на их магию, учитывая, что Солейл жив и расхаживает среди нас, наверняка колдуя. Большой вопрос номер три в том, откуда у Солейла вообще магия Тени, и как он её скрывает от остальных. Сфера Отклика? Церемония определения отклика? – Хаэль покачал головой, отпивая чёрного варева с ароматом бергамота. Он даже чай пил невероятно крепким! Я поморщилась, смотря на это. – Слишком много вопросов, слишком мало ответов. Но мы должны добиться правды. Я лично поговорю с ним, и в случае чего – ликвидирую. Способ доказать то, что он тен…

Я вскрикнула, когда внезапное осознание озарило мой разум белой вспышкой. Сфера! Отклика!

– Мальчишка! Теневик! Которому откликнулась Тень на Церемонии! – взахлёб начала объяснять я, отчаянно жестикулируя. Точно! Церемония определения отклика, и тот мальчишка, про которого говорила Ауриэль на последнем заседании Совета. Это явно он!

– Это он! – хлопнула в ладоши Эльса, повторяя мои мысли. – Но… почему…

– Он что, ещё жив? – поднял бровь Ирис, отправляя в рот очередную конфетку.

– Видимо, да, если его не грохнули сегодня вечером. Значит, это точно кому-то выгодно. – хмыкнул Хаэль, опускаясь обратно в кресло. – А если мы говорим про родовитость нашего подозреваемого, смею предположить, что словечко за него замолвил сам папенька, то есть ректор Академии, Вараст. Иначе – я не могу объяснить, почему он ещё жив.

Чашечка чая приятно грела ладони, и я подлила себе ещё кипятка из чайника, вдыхая аромат бергамота, пепла, тиса и книг.

– И… какой у нас план действий?      – задумчиво спросила я, глядя на Магистра. Тот лишь покачал головой, встречаясь со мной взглядом.

– Надо добиться уединённой встречи с ним. Я не могу предъявить ему открытые обвинения, но и просто спустить на него весь Карал Вельторн по причине того, что он – теневик, глупо. Нужны доказательства. Твоё «я поцеловала его и почувствовала» – не подойдёт. А учитывая, что элериарх в курсе и сохранила ему жизнь – значит, там ситуация намного сложнее. Сейчас нам нужно от самого Солейла узнать, что случилось на самом деле, что действительно происходит в Академии.

– Как мы это сделаем? – поинтересовалась Эльса, подливая чай Ирису. Эврен откинулся в кресле, задумчиво потирая подбородок. Его чёрные глаза блестели холодным светом, будто внутри разжёгся невидимый огонь расчёта и стратегий.

– Вариантов немного, – начал он ровно. – Первый – пригласить его на официальную встречу. Под предлогом обсуждения его дальнейшего положения в Академии или некоего проекта, который требует его участия. Но это слишком прозрачно, Солейл, я уверен, не дурак – он сразу почувствует подвох и откажется. Второй – устроить неофициальную встречу. Ловушка. Кто-то из нас, или доверенное лицо, должно заманить его в нейтральное место. Куда-нибудь, где можно говорить без опасений подслушивания.

Он посмотрел на меня.

– Но для этого нам нужна веская причина, чтобы он согласился прийти. Нечто, что заставит его забыть о подозрениях. И третий – самый рискованный. – сказал Эврен с лёгкой усмешкой, – это вынудить его встретиться, сыграв на его амбициях или страхах. Например, намекнуть на некую информацию, которая касается его репутации или семьи. Что-то, что он не сможет проигнорировать. Опасно, я бы не стал это делать.

Я усмехнулась, чувствуя, как в воздухе повисла тяжесть решений.

– Значит, ловушка с заманиванием – наш лучший шанс? – спросила я.

– Да, – кивнул Магистр.

Эльса задумчиво хмыкнула. Ирис что-то неразборчиво пробормотал, развалившись в кресле. Я тоже задумалась: что можно было ему предложить? Что-то такое, что не будет выглядеть подоз…

– Свидание! – выпалила я, подавшись вперёд к Хаэлю.

– Мирст, – тот задумчиво изогнул бровь. – Мы на разных ступенях иерархии.

Я зло выругалась, едва не сплюнув на пол библиотеки, а Эльса захохотала в унисон с Ирисом.

– Да вот нужен ты мне. – глаза сами закатились, чуть не совершив оборот на сто восемьдесят градусов. – Солейл, с Солейлом свидание! Он обещал мне прислать тенегласс… или я пообещала… уже не помню. В общем, суть в том, что ещё одна встреча – вполне возможна. Мы можем заманить его в капкан допроса.

Эврен задумчиво почесал подбородок.

– Хм… а это, и правда, хорошая мысль. Свяжись с ним завтра.

Мы немного поспорили насчёт того, где лучше было бы встретиться с ним, но ни к чему общему пока не пришли. Затем Хаэль поведал тоже одну интересную вещь о книгах, что были украдены из "Второй Полки". Эврен сегодня провёл время в тени книг и старых свитков, изучая личность Веллоры Тараниэль. Тут он предъявил свою загадочную тетрадку, в которую он вёл пометки по этим поискам.

Оказывается, Веллора была учёной, посвятившей свою жизнь артефакторике – искусству и науке создания и управления магическими предметами. Её работы охватывали самые разные артефакты, от древних реликвий до современных изобретений, но особое внимание уделяла теневым артефактам – таинственным и опасным, способным влиять на саму ткань магии. Разумеется, её книги считались запрещёнными, и, к сожалению, в пределах Шардена нигде не осталось ни одного экземпляра её книг. Исключая, возможно, частные коллекции, да и такие барахолки, как "Вторая Полка".

Тараниэль писала о природе этих предметов, их свойствах и тонкостях управления ими, оставляя множество загадок и недосказанностей, словно пряча ключ к тайнам среди страниц своих трудов. Что навевало на мысль о том, что за этой кражей однозначно стоит теневик. Скорее всего и тот, что украл и Сферу Отклика, которая была теневым артефактом.

Эврен, после того, как все мы изучили тетрадь с его пометками, бросил её в камин.

– Нельзя оставлять улик. – равнодушно произнёс он, наблюдая за моим удивлённым взглядом.

Разговор тек словно тихая река, то замедляясь на паузах, то набирая силу, как волнение перед бурей. Хаэль рассказывал, не спеша, сдержанно и уверенно, позволяя каждой фразе отложиться в воздухе. Его голос резонировал в пространстве, как шепот древних страниц, сливаясь с лёгким шорохом нашей одежды. Между предложениями мелькали взгляды, короткие улыбки и соглашающиеся кивки.

Обсуждение плавно скатилось к Майэ Секали – Рихтаржу Иль-де-Вирела, что одно время проявляла особый интерес к архивам Тихого Круга. Её настойчивость вызвали неоднозначные взгляды: с одной стороны, любопытство и страсть к знаниям, с другой – подозрение, ведь Тихий Круг всегда хранил свои тайны бережно и скрытно. Стоило ли всерьёз воспринимать её попытки добраться до запретных страниц? Это оставалось вопросом, нависшим тяжёлым сомнением над разговором. Решили вернуться к этому позже.

Потом разговор коснулся Тиселлы Вирейн – Магистра Здравия, известной своей суровой строгостью и загадочными процедурами. По слухам, несколько лет назад после её вмешательства в состояние нескольких студентов Академии Шардена, подозреваемых в связях с теневой магией, те бесследно исчезли. Слухи ли это или всё-таки правда? Было ли время у нас выяснять это?

Периодически кто-то поднимал чашку с тёплым чаем, звук стука фарфора о стол и лёгкое парение ароматов трав – бергамота, тиса и пепла – придавали сцене дополнительную интимность и напряжённость. В этих стенах дома Хаэля, наполненных тяжестью вековых секретов их рода, наш разговор был как игра на тонком лезвии – между доверием и подозрением, светом и тенью.

Эльса, опершись локтем на край стола, зевнула так широко, что на миг показалось – она готова была проглотить весь воздух этой комнаты. Ирис вторил ей, потягиваясь так, словно хотел обхватить руками всю библиотеку. Его взгляд, обычно острый, сейчас мягко затуманился.

– Что будем делать завтра? – тихо спросила я, словно боясь нарушить невесомость момента.

Ирис ответил, не поднимая глаз:

– Сводить тебя с Солейлом, что же ещё.

Эльса тихо засмеялась, а я кинула в Ириса маленькой подушечкой, найденной на кресле. Тот ловко поймал её и послал мне воздушный поцелуй. Ладно, возможно, это действительно единственное, что нам осталось сейчас. Свести меня с Солейлом. Отлично.

Эврен хмыкнул, наблюдая за этой сценой, и бросил взгляд на изящные настенные часы – время клонилось к неприличному. Мы обсудили подробности завтрашнего плана действий, и потихоньку засобирались по домам. Эх, плакал мой уютный выходной, плакала моя мечта проваляться дома с книгой и травяным настоем! Я уже направлялась к двери вслед за Эльсой и Ирисом, когда голос Эврена разрезал пространство:

– Мирст, задержись на пару слов. – не просьба, а утверждение.

Я почувствовала, как внутри меня нехотя сгущается напряжение, холодным кольцом обвивая солнечное сплетение. Сон как рукой сняло. Что на этот раз? Ирис и Эльса тоже услышали. Переглянулись. О, этот их многозначительный взгляд – я прекрасно его знала. В нём было всё: лёгкое сочувствие, затаённая насмешка, и то скользкое, что обычно не говорят вслух – «держись».

– Спокойной ночи, Айлин, – протянула Эльса, улыбаясь, как кошка, и поправила локон, блеснув в полумраке своей рыжей гривой.

– Удачи, – шёпотом добавил Ирис, приподняв бровь, и шагнул к двери.

Они ушли, растворяясь в сумраке дома, и закрыли за собой дверь. Я осталась наедине с Эвреном.

Глубокий вдох.

Я втянула в себя терпкий запах старых страниц, аромат бергамота, и ещё, конечно же, пепла и тиса. Мои мысли клубились, спутанные, как серебристые теневые нити. Я глубоко вдохнула, собираясь с силами, и только тогда подняла взгляд на Эврена. Его лицо оставалось спокойным, но глаза – чёрные, как бездонные колодцы, в которых отражалась ночь – что-то явно от меня хотели.

Прах. Похоже, вечер и правда ещё не закончился.