Принцесса степей: Принцесса в чужом мире. Том 1

Часть 1: Зов Степей

Аннотация

Ее дом – бескрайние степи, ее сила – ветер под ногами и меткость стрелы. Ла-Мэй, принцесса кочевого племени, никогда не знала мира за зубчатыми горами. Но когда древняя скверна начинает пожирать ее родные земли, а шаманы бессильны против неведомой тьмы, она вынуждена отправиться в легендарное Царство Культиваторов. Мир утонченных техник, могущественных заклинаний и жесткой иерархии встречает ее холодом и презрением. Как дикая дочь степей, незнакомая с правилами и интригами, сможет найти свое место среди избранных? Том первый "Принцесса степей Ла-Мэй: Путь к совершенству" рассказывает о первых шагах героини в чужом мире, ее борьбе за признание и первых, самых сложных испытаниях на пути к постижению таинственной энергии Ци.

Глава 1: Ветер и Пыль

Ветер Великих Степей – это не просто движение воздуха. Это дыхание земли, шепот предков, вечно спешащий гонец, несущий запахи трав и далеких костров. Он играет в жесткой траве, поднимает столбы золотистой пыли, ласкает лицо и проникает до самых костей, напоминая о бескрайности мира и крошечности каждого существа перед ним. Ла-Мэй знала этот ветер так же хорошо, как свою собственную ладонь. Он был ее проводником, ее товарищем, ее молчаливым учителем с самого рождения.

Ее скакун, гнедой жеребец с гривой цвета воронова крыла по имени Буран, несся по выжженной солнцем земле, поднимая за собой шлейф пыли. Сердце Ла-Мэй билось в такт мерному топоту копыт. Она сидела в седле так естественно, словно родилась там, прижавшись к теплому боку коня, позволяя ветру рвать волосы из тугой косы. Глаза, чуть прищуренные от яркого света, внимательно осматривали горизонт. Там, среди колышущейся травы, мелькнула тень – газель.

Охота. Не ради нужды сегодня, а ради тренировки, ради ощущения скорости, концентрации и единения с Бураном. Ее племя, Дети Ветра, жило охотой, скотоводством и следованием древним путям предков. Принцесса здесь не сидела в каменных стенах, увешанных шелками, а делила все тяготы и радости со своим народом. Она умела ставить юрту быстрее любого мужчины, стрелять из лука точнее большинства воинов и читать следы на земле, как открытую книгу.

Ла-Мэй натянула тетиву своего составного лука из рога и дерева – подарка отца на совершеннолетие. Наконечник стрелы из полированной кости поймал отблеск солнца. Она не была самой сильной, но ее движения были плавными, точными, интуитивными. Ветер, казалось, шепнул ей направление, подсказал скорость добычи. Это было нечто, что она не могла объяснить – просто чувство, знание, пронизывающее ее. Связь.

Буран, словно читая ее мысли, ускорился. Земля проносилась под ним размытой лентой. Ла-Мэй чувствовала каждый мускул своего коня, их движения слились в одно. Это была не просто езда верхом, это был полет низко над землей.

Дистанция сокращалась. Ла-Мэй глубоко вдохнула воздух, пахнущий нагретой землей и сухими травами. На мгновение мир сузился до цели – летящей газели, и ее самой – несущейся за ней воительницы. Она натянула тетиву до предела, чувствуя напряжение в плечах и спине.

"Прости, дух степи", – промелькнула мысль, обращенная к добыче. У них было негласное соглашение с миром природы: брать только необходимое, чтить жизнь, которая кормит их.

Выстрел. Стрела ушла легко и бесшумно. Газель, почувствовав опасность, резко дернулась в сторону, но было поздно. Стрела настигла ее, чистый, быстрый удар. Газель споткнулась, замедлила бег и через несколько мгновений рухнула на землю.

Ла-Мэй остановила Бурана, спрыгнула с седла и подошла к добыче. Она провела рукой по мягкой шерсти, склонив голову в знак уважения. Это была хорошая охота. Почетная.

Вернувшись к Бурану, она провела ладонью по его шее. "Хорошо сработано, друг", – прошептала она. Жеребец фыркнул и потерся мордой о ее плечо. Между ними существовало понимание без слов, та самая связь, что была у нее с ветром, с землей. Некоторые говорили, что это дар Детей Ветра – чувствовать природу так, словно ты ее часть. Шаманы называли это слабым отголоском древней силы, силы, которая почти угасла.

Она разделала добычу быстро и умело, оставляя часть для духов земли, как того требовал обычай. Взвалив мясо на Бурана, Ла-Мэй вскочила в седло. Ветер играл с ее волосами, принося с востока слабый запах дыма – их племя.

Ла-Мэй окинула взглядом бескрайний горизонт. Под необъятным голубым куполом неба, на земле, усыпанной пылью времен, простирался ее дом. Мир суровый, но честный. Мир, где сила духа и связь с природой ценились выше золота и титулов. Она была частью этого мира, его плотью и кровью. И никогда не представляла, что ей придется покинуть его.

Но ветер сегодня нес не только запахи трав. В нем чувствовалось едва уловимое беспокойство, напряжение, которого раньше не было. Словно сама степь была встревожена. И это беспокойство было с каждым днем все сильнее.

Ла-Мэй направила Бурана к востоку, к дыму костров, к своему народу. Пока что это был ее мир. Мир ветра и пыли. Но скоро все должно было измениться.

Глава 2: Ползущая Тень

Ла-Мэй вернулась в лагерь к вечеру. Дым от костров поднимался ленивыми столбами в неподвижный воздух, не развеиваемый привычным степным ветром. Его отсутствие ощущалось как тяжелая тишина, давящая и неестественная. Улыбка от удачной охоты замерла на губах Ла-Мэй, когда она спешилась у своей юрты. Обычная оживленная суета – смех детей, голоса женщин, занятых делами, стук молотков – была приглушена, почти заглушена всеобщим беспокойством.

Засуха. Это было первое, что бросалось в глаза, вернее, чувствовалось всем существом. Земля вокруг лагеря была потрескавшейся, бледной, словно выгоревшей под беспощадным солнцем. Даже у ручья, который обычно был источником жизни для племени, вода превратилась в тонкую, мутную струйку, теряющуюся в песке, прежде чем достичь места водопоя. Скот – гордость Детей Ветра – стоял с поникшими головами, его ребра отчетливо проступали под шкурами. Лошади, обычно полные жизни, были вялыми, их шерсть тусклой.

Отец Ла-Мэй, вождь Баатар, сидел у входа в свою юрту, его лицо, обычно суровое, но спокойное, сейчас выражало глубокую усталость и тревогу. Рядом с ним переминались с ноги на ногу несколько воинов, их взгляды были пустыми.

"Хорошая охота, дочь?" – спросил он, поднимая голову. В его голосе не было обычной бодрости.

"Да, отец. Газель. Но их стало меньше," – ответила Ла-Мэй, поглаживая бок Бурана. Жеребец тоже выглядел утомленным, несмотря на недавний бег. Даже он не хотел есть сухую траву, которую ему предложили.

"Все стало меньше," – мрачно произнес один из воинов. – "Звери уходят. Те, что остаются, либо больны, либо… не такие, как раньше."

"Не такие?" – нахмурилась Ла-Мэй.

"Мы нашли стадо антилоп на рассвете," – пояснил другой воин, молодой мужчина по имени Алтан, чей лук всегда был надежен. – "Они стояли неподвижно. Когда мы подошли ближе, увидели… шкура была покрыта черными пятнами, глаза стеклянные, и изо рта текла темная, дурно пахнущая слизь. Они не убегали. А потом… один из них дернулся и попытался нас атаковать. Двигался странно, судорожно. Нам пришлось убить их всех. Мясо испорчено."

Подобные рассказы в последние недели стали обыденностью. Болезни, которые никогда не касались их крепкого скота, теперь косили целые табуны. Растения увядали, давая горькие или ядовитые плоды. И самое тревожное – появление "неправильных" зверей. Они были похожи на привычных обитателей степей – волков, лис, иногда даже медведей – но искажены, словно вылеплены из кошмара. Их шерсть клочковатая и черная, глаза светятся неестественным светом, движения дерганые и злые. И они были невероятно агрессивны.

Несколько дней назад группа воинов столкнулась с тем, что они описали как "волков из тени". Они были больше обычных волков, с кожей, похожей на обожженную, и когтями, которые оставляли на земле следы, словно выжженные. Стрелы отскакивали от их шкур, а удары копий, казалось, проходили сквозь них, прежде чем те наносили ответный удар своей невероятной силой. Трое воинов были тяжело ранены, один погиб – не от клинка или клыков, а от прикосновения этих тварей, от которого плоть чернела и гнила на глазах.

Обычное оружие не работало. А сила шаманов, которые всегда общались с духами степей, прося благословения или защиты, теперь казалась бесполезной. Великий Шаман, старый Кулан, человек, чьи слова раньше могли успокоить бурю и призвать дождь, проводил ритуал за ритуалом у священных камней. Его лицо, изрезанное морщинами, стало еще более изможденным. Он пел древние песни, призывал духов, но ветер не отвечал, земля оставалась глухой, а тьма, казалось, смеялась над его усилиями.

Ла-Мэй часто сидела рядом с ним, наблюдая за его тщетными попытками. Она чувствовала то же, что и он – разрыв связи. Словно невидимая пелена опустилась между их миром и миром духов природы. Энергия, которую она чувствовала в ветре, в земле, в Буране, теперь была искажена, отравлена. Это было как глубокая, ноющая боль где-то под кожей степей. Ее собственный слабый дар, ее интуитивная связь с природой, теперь приносил только тревогу и ощущение надвигающейся катастрофы. Ночью ей снились кошмары – искаженные тени, шепчущие на незнакомом, злобном языке, холод, пробирающий до костей, и запах разложения.

"Шаманы говорят, что это не просто болезнь земли, отец," – сказала Ла-Мэй вечером, когда они сидели у костра. Огонь, хоть и давал тепло, казался слишком маленьким, чтобы развеять сгущающуюся вокруг лагеря тьму.

"Я знаю, дочь. Кулан говорит, это древнее зло. Проснулось что-то старое, что спало под нашими ногами тысячелетиями," – ответил Баатар, его голос был тих. – "Наша сила – сила воина, сила духа – бессильна против него. Мы бьемся с тенью, которую не можем ранить."

"Но что мы можем сделать?" – спросила Ла-Мэй, сжимая в руке свой лук. Ее оружие, ее гордость, сейчас казалось простой палкой.

"Кулан и другие старейшины совещаются. Они ищут ответы в древних преданиях," – сказал Баатар. Он посмотрел на горизонт, где за горами, которые племя никогда не пересекало, лежал другой мир, мир легенд. – "Некоторые шепчутся о мире за горами. Мире, где люди владеют силой, отличной от нашей. Силой, что может двигать камни и вызывать молнии."

Ла-Мэй знала эти легенды. Они были частью их устного наследия, сказки о Культиваторах – полубогах, живущих в башнях из нефрита, владеющих мечами, на которых можно летать, и способных черпать силу из самого неба. Это казалось слишком далеким, слишком нереальным.

Но когда на следующий день несколько охотников не вернулись, а их изуродованные тела были найдены в нескольких лигах от лагеря, усыпанные странными черными кристаллами, стало ясно: ждать нельзя. Ползущая тень не собиралась останавливаться. Она пожирала их мир, и племя Детей Ветра медленно угасало вместе с ним. Нужно было искать помощь. Любую помощь.

Глава 3: Слова Шамана

После того как нашли тела охотников – или то, что от них осталось – воздух в лагере стал осязаемо тяжелым от страха. Ужас был не только в смерти, но и в ее жуткой, противоестественной форме. Черные кристаллы, словно злая изморозь, покрывали некогда живую плоть, и даже на расстоянии чувствовался холод и отталкивающий, гнилостный запах. Это было не дело рук зверя или врага, это было что-то чуждое самой жизни.

Вечером, под небом без звезд (даже звезды казались тусклыми и далекими), старейшины и воины собрались у большой юрты Великого Шамана Кулана. Кулан был самым старым и почитаемым членом племени, его глаза были слепы с рождения, но, как говорили, он видел мир духов яснее, чем кто-либо видел мир явный. Его юрта всегда пахла сушеными травами, дымом священных костров и чем-то неуловимо древним.

Ла-Мэй сидела тихо у входа, слушая. Отец Баатар был внутри, его низкий голос звучал напряженно. Воины говорили о том, что видели, их обычно крепкие голоса дрожали.

Затем заговорил Кулан. Его голос был старческим и хриплым, словно песок терся о камень, но в нем чувствовалась невероятная сила и мудрость веков. Слова Шамана всегда несли вес.

"Духи молчат," – начал он, и в этих трех словах была вся глубина их беды. – "Ветер не отвечает на мои призывы. Земля стонет, но ее голос заглушен. Это не гнев природы, дети мои. Это… осквернение."

Он медленно повернул голову, словно прислушиваясь к чему-то, невидимому для других. Слепые глаза, покрытые белой пленкой, казалось, устремлены вдаль, за горизонт.

"Тень, что ползет по нашим степям, не из этого мира. Она питается самой *жизнью*, самой *связью*. Она как ржавчина, что разъедает связь между землей и небом, между живым и духами. Наши копья пронзают воздух, потому что бьются с тем, что не имеет плоти в привычном нам смысле. Наши песни не достигают духов, потому что путь к ним перекрыт этой скверной."

В юрте стояла гробовая тишина. Люди степей привыкли к опасностям, к смерти, но это было нечто совершенно новое, нечто, что лишало их привычных инструментов выживания – силы воина и мудрости шамана.

"Я обращался к самым древним духам, к тем, что помнят времена, когда мир был иным," – продолжал Кулан. – "Они показали мне картины из прошлого. Времена великой тьмы, когда подобная скверна уже приходила в наш мир. И тогда… тогда ее победили не мы."

Кулан сделал паузу, и каждый вдох его был тяжел.

"Легенды, которые мы считали просто сказками о далеких землях… в них есть доля истины. За Великими Горами, там, где растут города из камня и нефрита, живут люди, которые постигли иную силу. Силу, что не зависит от духов природы, но черпается из самой *энергии* мира – Ци, как они ее называют. Они умеют управлять ею, превращать в молнии, ветер, щиты. Летать по небу. Эти люди – *Культиваторы*."

Ла-Мэй слышала эти сказки в детстве. Летающие на мечах мудрецы, способные одной мыслью разрушить гору. Это казалось фантазией, не более реальной, чем истории о подземных драконах. Но голос Шамана придавал им новую, пугающую достоверность.

"Древние духи показали мне, что Культиваторы тогда сражались с подобной тварью. Их сила была способна ранить то, что не имело плоти, очищать то, что было осквернено. Их знания сохранили мир в те времена."

Кулан протянул костлявую руку. В ней лежал небольшой, невзрачный на вид камень, тускло-серый, с прожилками темно-зеленого, но какой-то неправильной, неземной формы. Это был Камень Предков, артефакт, который передавался от вождя к вождю, считавшийся оберегом племени, но его истинное назначение было давно забыто. Ла-Мэй чувствовала к нему странную привязанность с детства, словно он был частью ее самой. Сейчас, в присутствии зла, камень казался холоднее обычного, от него исходила слабая вибрация.

"Этот камень… он не просто оберег," – прошептал Шаман. – "Он помнит. Он связан с теми временами, с той борьбой. И он связан… с кем-то среди нас."

Кулан повернул голову точно в сторону Ла-Мэй. Несмотря на слепоту, казалось, он смотрел прямо на нее.

"Ее сердце бьется в ритме ветра, как ни у кого другого. Ее связь с землей глубока, хоть и неосознанна. Камень Предков пробуждается в ее руках. Он указывает на нее."

Ла-Мэй вздрогнула. Все взгляды обратились к ней. Стыдливость принцессы перед старейшинами боролась с растущим внутри ощущением неизбежности.

"Кто-то должен пойти," – продолжил Шаман. – "Пересечь горы. Найти Царство Культиваторов. Предъявить этот камень. Рассказать им о скверне, что пожирает наши степи. Узнать, как они сражались с ней в древности. Только их знания и наша связь с землей, возможно, смогут остановить это."

Тишина снова повисла в воздухе. Задача казалась невыполнимой. Путешествие через горы было долгим и опасным даже в мирное время. А попасть в мир Культиваторов, где, по слухам, чужаков и "варваров" презирали… Кто осмелится на это? Кто из воинов, чья сила была в клинке и луке, сможет учиться управлять невидимой энергией?

Сердце Ла-Мэй бешено колотилось. Она чувствовала на себе взгляды отца, старейшин, воинов. Она смотрела на Камень Предков в руке Шамана, который теперь, казалось, мягко светился только для нее, пульсируя слабой, теплой энергией. Ужас перед неизвестностью был велик, но образ умирающей степи, искаженных зверей и мертвых соплеменников давил сильнее. Ее народ погибал. И, возможно, только она могла попытаться их спасти.

"Я пойду," – произнесла она, и ее голос, обычно звонкий и ясный, прозвучал низко, скрепленный решимостью. Все посмотрели на нее с удивлением.

Баатар медленно кивнул, его глаза выражали одновременно гордость и глубокую боль. Он знал свою дочь, знал ее стойкость. И он доверял Шаману.

Кулан слабо улыбнулся. "Я знал," – просто сказал он. – "Ветер указал мне на тебя, Ла-Мэй, еще до того, как камень заговорил."

Он протянул ей Камень Предков. Ла-Мэй встала, подошла и взяла его. Камень был теплым на ощупь, и в этот момент она почувствовала не просто энергию, а эхо тысяч голосов, древних воспоминаний, словно весь ее род поддерживал ее.

Путь был ясен. Опасный, неизведанный, пугающий. Но другого пути не было. Принцесса степей должна была покинуть свой дом и отправиться в мир легенд, чтобы найти способ спасти свой народ.

Глава 4: Тяжелое Решение

Заявление Ла-Мэй повисло в воздухе юрты Великого Шамана, тяжелое и неожиданное. Несколько воинов открыли рты от удивления. Отец Баатар, сидевший до этого с каменным лицом, медленно поднял голову, его взгляд наткнулся на дочь. В его глазах смешались изумление, гордость и невыразимая боль.

Первым нарушил молчание старейшина, чье лицо было изрезано морщинами, как высохшая земля. "Принцесса… это путь неведомый. Опасный. Там, за горами, мир чужой. Они не чтут наши обычаи, не знают нашей силы. Ты… ты женщина. Наша принцесса. Не воин, предназначенный для таких походов."

"Я воин своего народа," – ответила Ла-Мэй, ее голос дрогнул лишь на мгновение, но затем окреп. – "Я выросла под этим небом, ела мясо этой земли, пила воду из этих ручьев. Я Деть Ветра. А наш народ умирает. Разве принцесса не должна защищать свой народ всеми силами, которые у нее есть?"

Она крепче сжала в руке Камень Предков. Он пульсировал слабым, но уверенным теплом, словно соглашаясь с ее словами.

"Шаман сказал, камень указывает на меня," – продолжила она, обращаясь ко всем. – "Шаман сказал, нужен кто-то, кто пойдет. Кто-то, кто сможет говорить с духами прошлого через этот камень, кто-то, кто сможет понять силу тех, других людей. Почему не я? Я владею луком и конем не хуже любого здесь. Моя связь с землей, пусть и слабая, сильнее, чем у кого-либо еще после Шамана. Разве это не те качества, что нужны на этом пути?"

Баатар поднялся. Его высокий, мощный силуэт отбрасывал тень на собравшихся.

"Моя дочь говорит правду," – произнес он своим глубоким голосом, который привыкли слушаться. – "Наши обычные пути закрыты. Мы бессильны против этой тьмы. Шаман, чья мудрость никогда нас не подводила, указал на Ла-Мэй и на Камень Предков. Камень выбрал ее. Это не наше решение, это воля духов и судьбы." Он посмотрел на дочь, и в его глазах читалось не только принятие, но и непоколебимая вера. – "Ла-Мэй – Деть Ветра. Она сильна. Она умна. И она принцесса, несущая на себе бремя ответственности за свой народ. Я доверяю ей этот путь."

Возражения затихли. Слово вождя было законом, особенно подкрепленное мудростью Шамана и неоспоримой реальностью угрозы. Тяжелое решение было принято.

Ла-Мэй провела остаток вечера и утро следующего дня в приготовлениях. Это не были сборы правительницы в почетное посольство. Это были сборы воина, отправляющегося в опасный, долгий и неизвестный поход.

Она выбрала самую прочную и неброскую степную одежду – штаны из дубленой кожи, теплую куртку из шкур, высокие сапоги. Собрала запас вяленого мяса, сушеных ягод и кореньев – еды, которая не портится. Наполнила две большие кожаные фляги водой, хотя знала, что в горах придется искать источники. Взяла огниво, нож, запасную тетиву для лука и несколько десятков стрел.

Ее верный Буран получил двойную порцию лучшего корма и особую заботу. Ла-Мэй проверила его подковы, подтянула седло. На его спину легли переметные сумы с припасами. Буран чувствовал напряжение хозяйки, его уши нервно подрагивали.

Камень Предков она завернула в кусок мягкой кожи и повесила на шнурке себе на шею, под одежду. Он был не просто грузом, а частью ее, словно древнее, спящее сердце билось рядом с ее собственным.

Перед рассветом, когда небо только начинало светлеть на востоке, Ла-Мэй подошла к юрте отца. Он уже ждал ее. Рядом стояли несколько старейшин и Великий Шаман Кулан.

"Ты готова, дочь?" – спросил Баатар. Его голос был почти нормальным, но Ла-Мэй видела боль в его глазах.

"Да, отец," – ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо.

Баатар подошел ближе и обнял ее – крепко, по-воински. Это был недолгий, но полный чувств жест. "Помни, кто ты, Ла-Мэй," – прошептал он ей на ухо. – "Ты принцесса Детей Ветра. Не склоняй головы перед чужаками. Ищи силу, но не забывай свою собственную. Возвращайся с победой."

Он отошел, и к ней подошел Кулан. Шаман поднял руку, его слепые глаза были устремлены словно в никуда. "Путь будет темен и полон испытаний, дитя," – сказал он своим скрипучим голосом. – "Мир за горами богат знаниями о Ци, но беден духом. Они научат тебя управлять внешней силой. Но твоя истинная сила – внутри, в связи с землей, в крови предков. Не дай их правилам заглушить голос степи в твоем сердце. Камень укажет путь, когда ты потеряешься. Но слушай и ветер. Он знает больше, чем самые древние книги." Он протянул руку и коснулся ее лба. Ла-Мэй почувствовала легкий, прохладный импульс. – "Духи предков пусть хранят тебя."

Ла-Мэй поклонилась старейшинам и Шаману. Затем она подошла к Бурану. Весь лагерь уже проснулся. Люди стояли у своих юрт, молчаливые, их лица были печальны и полны надежды. Они смотрели на свою принцессу, отправляющуюся в неизвестность ради них.

Она вскочила в седло – легко, привычно. Поводья легли в руку. В последний раз она окинула взглядом родной лагерь: дымящиеся костры, знакомые силуэты юрт, лица соплеменников – ее семью. Она вдохнула сухой утренний воздух степи, впитала его запах, его свободу.

Затем, не оглядываясь больше, чтобы не дать волю слезам, Ла-Мэй легонько тронула Бурана пятками. Жеребец послушно двинулся вперед, набирая скорость. Они направлялись на запад, к гряде Великих Гор, синеющих на горизонте.

С каждым шагом Бурана родной лагерь уменьшался, превращаясь в точку в бескрайнем море сухой травы. Степной ветер, наконец, поднялся, лаская ее лицо, словно прощаясь и ободряя одновременно. Впереди лежали горы – граница между ее миром и миром, который должен был научить ее сражаться с тьмой. Путь к совершенству начинался здесь, на пыльной тропе, ведущей прочь от дома, в самое сердце неизвестности.