Зеркало без души

Глава 1: «Кастинг»

Москва, старинное здание агентства «Luminis» на Патриарших прудах. Поздний октябрь, воздух пропитан запахом мокрого асфальта и дыма от жаровен, где жарят каштаны.

София Маркова 19 лет, приехала она из Воронежа стояла у массивных бронзовых дверей, стискивая папку с фотографиями. Ее пальцы в шерстяных перчатках подарок бабушки нервно перебирали уголки снимков. Длинные волосы цвета спелой пшеницы, собранные в низкий хвост, пахли дешевым кондиционером с ароматом яблока. Лицо без косметики, только следы тонального крема, неравномерно растертого на щеках. На Софии было болотного цвета пальто, купленное на распродаже, и черные лосины, слегка потертые на коленях.   С улицы тянуло сладковатым дымком жженого сахара и корицы рядом крутилась ярмарка.  Внутри здания агенства был стерильный холодок, смешанный с дорогим мужским парфюмом ноты кожи и бренди и едва уловимым химическим запахом, как в лаборатории.

За стойкой ресепшена сидела женщина лет сорока. Регина подняла взгляд, и София невольно отступила. Лицо у нее было словно выточенное из льда: острые скулы, тонкие брови-ниточки, губы алые, как свежая рана. Волосы платиновый пучок, тугой до боли. На шее, чуть выше воротника, виднелся шрам в форме полумесяца.

– Маркова? – Регина протянула руку с длинными ногтями, покрытыми черным лаком. – Анкета.

София подала листок. Женщина пробежалась взглядом, хрипло рассмеявшись:

– «Рост 178, вес 49»… Милая, вы здесь не в спортзал пришли. – Она бросила анкету в папку с надписью «Возможно». – Ждите. И не трогайте зеркала.

Комната напоминала оперный театр: бархатные стулья с вытертыми подлокотниками, стены цвета запекшейся крови, повсюду зеркала в рамах с позолотой. София села рядом с девушкой в кожаных штанах, от которой пахло табаком и маслом для кутикулы. Та, не отрываясь от телефона, бросила:

– Ты новенькая? Не вздумай здесь пить кофе. Через месяц будешь благодарить.

Внезапно дверь распахнулась.

Виктор Игнатьев 35 лет, был главный скаут вошел бесшумно, как тень. Высокий, в черном пальто, под которым угадывался идеально сидящий костюм. Волосы – черные, с синеватым отливом, глаза – серые, словно затянутые пеплом. От него пахло дорогим табаком и полынью – запах, который София запомнит навсегда.

– Маркова? – Голос у него был низкий, с легкой хрипотцой. – Пойдемте.

Она встала, споткнувшись о ножку стула. Виктор не стал ждать.

Комната была пустой, если не считать огромного зеркала во всю стену. Виктор сел на край стола, достал серебряную зажигалку и щелкнул ею.

– Расслабьтесь, – сказал он, но его глаза буравили ее насквозь. – Вы знаете, почему мы выбрали вас?

София покачала головой.

– У вас лицо эпохи Возрождения, – он провел рукой по воздуху, очерчивая контур ее щеки. – Но глаза… Слишком много вопросов. Здесь это не любят.

Он встал и подошел вплотную. София почувствовала, как запах полыни смешался с холодком, исходящим от его кожи.

– Хотите стать вечной? – Виктор улыбнулся, и в уголке его рта дрогнул тонкий шрам – будто кто-то провел лезвием по мрамору.

– Я… не понимаю.

– И не надо. – Он повернулся к зеркалу. – Просто скажите «да».

В уборной пахло плесенью и дешевым мылом с ароматом лаванды. София плеснула водой на лицо. Вдруг за спиной скрипнула дверь.

Девушка в черном стояла у раковины. Ее лицо было бледным, как страница из старой книги, волосы – цвета воронова крыла. На левой щеке – родинка-бабочка.

– Возьми, – прошипела она, сунув Софии мокрый от воды листок. *«Беги, пока не стало поздно»*.

– Кто вы? – София попятилась, но девушка вцепилась ей в запястье. Ее пальцы были холодными и влажными, как рыба из зимней сети.

– Ты похожа на нее, – прошептала незнакомка. – На ту, что была до меня…

Дверь захлопнулась. В воздухе повис запах гниющих листьев.

София вышла на улицу. Дождь сменился ледяной крупой, но она не чувствовала холода. В кармане жгла записка. В витрине напротив мелькнуло отражение: девушка в черном махнула рукой. София обернулась – никого.

– Маркова! – Виктор стоял в дверях, держа в руках ее анкету. – Завтра в десять. И… – он прищурился, – не прячьте волосы. Они вам к лицу.

Когда он ушел, София подняла с земли окурок с помадой на фильтре – алой, как губы Регины.

«А что, если они следят за мной с самого Воронежа?» – мелькнуло у нее в голове. Но билета обратно не было. Только вперед – в зеркальный лабиринт «Luminis».

Глава 2: «Контракт»

Поздний вечер, за окнами воет ветер, разнося запах прелой листвы и дождя, который так и не пролился.  Черный Mercedes с тонированными стеклами петлял по промзоне, мимо складов с ржавыми воротами и чахлых берез, гнущихся под порывами ветра. София прижалась к холодной дверце, пытаясь не вдыхать густой запах сигарет «Беломор», который водитель мужчина с обветренным лицом и перчатками без пальцев курил, приоткрыв окно. Аромат дешевого табака смешивался с терпким запахом кожи салона, пропитанной потом и чужими страхами.

– Вы первые, кого везешь, кто молчит, —хрипло бросил он, швырнув окурок в темноту. Искра на миг осветила его лицо: глубокие морщины, шрам через бровь. – Остальные трещали. Как сороки перед грозой.

София сглотнула. В кармане пальцам обжигала записка: «Беги…».

Здание выросло из темноты, как чудовище: трещины на фасаде, балконы с решетками, похожими на ребра. Войдя внутрь, София втянула носом воздух пахло хлоркой, перебивающей что-то сладковато-кислое, словно под полами гнила груда перезрелых яблок. На лестнице, освещенной тусклыми лампами, ее ждала Лика девушка в растянутом сером свитере, с волосами цвета пыли и глазами-щелками. От нее пахло мокрым асфальтом и мятной жвачкой.

– Твоя кровать у окна, – сказала Лика, не глядя. Голос у нее был плоский, как у робота. – Не открывай его. Здешние сквозняки… они не простые.

Комната оказалась узкой, как гроб. Две железные койки, тумбочка с мраморной столешницей, испещренной царапинами, и зеркало в раме с облупившимся золотом. София поставила чемодан, подняв облако пыли с нотками лаванды – чья-то забытая саше-подушка завалялась под кроватью.

– Ешь. – Лика швырнула ей плитку шоколада «Ясность». Обертка шелестела, как змеиная кожа. – Кухня закрыта до утра. И не бери завтра суп вчера Настя выловила оттуда…

Она замолчала, услышав шаги. Дверь распахнулась.

Виктор появился как призрак. В руках была папка с бумагами, от которых пахло пергаментом и миндалем.

– Маркова. Вы счастливый билет, – он положил документ на тумбочку. Буквы на титульном листе блестели, как чернила кальмара. – Один контракт на тысячу душ.

София пробежала глазами пункты:

«…передача биометрических данных…

…запрет на покидание территории…

…согласие на «трансформацию»…»

– А если я откажусь? – спросила она, но голос предательски дрогнул.

Виктор сел на край ее кровати, сдвинув простыню. От него пахло полынью и свежемолотым кофе горьким, без сахара.

– Ваша мать уже получила аванс, – он ткнул пальцем в строку с подписью. Ноготь был идеально отполирован. – Два миллиона. Хотите, чтобы она продала квартиру?

Лика, стоявшая у окна, сжала кулон на цепочке так, что костяшки побелели.

Когда Виктор ушел, София взяла ручку серебряную, с гравировкой «Luminis aeterna». Чернила легли на бумагу густо, пахнув железом.

– Ты не спросила про 13-й пункт, – прошипела Лика, кутаясь в плед с выцветшими розами. От нее теперь пахло лекарствами резко, химически. – «Полная лояльность»… Это не про работу.

– А про что? – София потянулась к стакану воды, но жидкость пахла ржавчиной.

Лика подошла к зеркалу. Ее отражение запоздало повторило движение.

– Они вкладывают в тебя чужое, – она закатала рукав. На предплечье синяки в форме пальцев, будто кто-то пытался вырвать ее изнутри. – Вчера я проснулась и не помнила, как меня зовут. А сегодня…

Она резко дернула шнурок светильника. Комната погрузилась во тьму.

– Спи. И не смотри в зеркала. Особенно в полнолуние.

София проснулась от холода. Лунный свет струился в окно, и в зеркале шевелилась она но не та, что лежала на кровати. Идеальная кожа без веснушек, губы, как у куклы, глаза ледяные озера.

– Скоро ты поблагодаришь меня, – сказало отражение ее голосом, но с интонацией Виктора.

Утром на шее Софии обнаружились три крошечные ранки будто следы от игл. А кровать Лики была пуста, лишь на простыне темнело пятно, пахнущее медью.

Под ледяным душем София пыталась смыть липкий страх. Вода пахла ржавчиной и чем-то сладким как будто в трубах застрял кусок испорченного мяса. Вытирая лицо, она увидела на запотевшем зеркале надпись: «ПОМОГИ».

– Лика? – прошептала она. В ответ скрипнула дверь.

Из репродуктора в коридоре прозвучал голос Регины, пахнущий гиацинтами даже через статику:

– Группа Б – на замеры. Маркова, вы в списке.

Одеваясь, София нашла в кармане халата новый листок. Бумага пахла плесенью, буквы выцвели: «Ищи комнату с розами». За окном каркнула ворона.

Глава 3: «Первая фотосессия»

Раннее утро, туман за окнами клубится, как дым от костра.

Софию разбудил запах жженой кожи где-то на этаже грелся старый утюг. Она натянула предложенный кем-то черный халат,пахший нафталином и чужими духами и спустилась в подвал. Лестница скрипела, воздух густел с каждым шагом: плесень, сырость, а под ними сладковатый шлейф ладана, словно в часовне.  Регина ждала у двери с табличкой «Студия А». Сегодня на ней был костюм-футляр цвета запекшейся крови, а губы блестели, как свежие раны.

– Поздравляю, – сказала она, выпуская дымок сигареты «Вирджиния». Запах табака смешался с ее духами гиацинты и что-то металлическое. – Вы в «элитной» группе. Не облажайтесь.

Студия оказалась бывшим бальным залом. Хрустальные люстры, затянутые паутиной, бросали блики на стены, обитые бархатом с выцветшими розами. В центре гигантское зеркало в раме из черного дерева. От него веяло холодом, как из открытого морозильника.

– Маркова? – Мужской голос прозвучал сзади. Глеб фотограф, 40 лет вышел из тени. Высокий, сутулый, в кожаной куртке с запахом бензина и проявителя. Лицо в шрамах, будто его порвали когтями. Глаза два уголька под нависшими бровями. – Раздевайся.

София сжала халат.

– Я… мне не сказали…

– Ты думаешь, тут снимают в пуховиках? – Он хрипло рассмеялся, обнажив желтые зубы. От него пахло можжевеловой водкой и серой. – Без паники. Нижнее белье оставь.

Платье из жесткого тюля пахшее нафталином и пылью впивалось в кожу. София встала перед зеркалом по команде.

– Не двигайся, – прошипел Глеб, наводя объектив. – Они любят, когда ты… замираешь.

В зеркале что-то дрогнуло. Ее отражение повернуло голову на градус больше, чем она сама. София ахнула.

– Не смотри! – Глеб рванул ее за руку. Его пальцы обожгли, как раскаленный металл. – Ты здесь, чтобы отражать, а не видеть.

Он толкнул ее к фону старинным обоям с позолотой. Запах клея и тления ударил в нос.

– Улыбнись, – сказал Глеб, но в его голосе не было тепла.

Вспышка ослепила. София зажмурилась, и в этот миг зеркало за спиной звонко треснуло.

После съемки Глеб налил ей виски в граненый стакан пахло дезинфекцией.

– Ты не первая, – пробурчал он, разглядывая трещину в зеркале. – Лика тоже… – Он замолчал, сглотнув ком в горле.

– Что с ней случилось? – София коснулась шеи следы от игл пульсировали.

– Она хотела увидеть, – он повернулся, и в свете люстры шрамы на его лице задвигались, как живые. – А здесь нельзя смотреть в оба. Только одним глазом… в прошлое.

Он резко открыл ящик стола. Там лежали старые фотографии: десятки Лик в одинаковых платьях, датированные 1960-ми, 1980-ми…

– Они все – эхо, – прошептал он. – А мы – зеркала.

Возвращаясь в комнату, София заблудилась. Коридор привел ее к двери с фреской: розы, обвивающие череп. Запах оттуда мед, смешанный с формалином.

– Тебе не сюда, – чья-то рука схватила ее за плечо. Девушка из туалета в черном платье, с родинкой-бабочкой стояла, тяжело дыша. От нее пахло мокрым пеплом. – Комната с розами… там не вход. Там выход.

Из-за двери донесся крик. Девушка отпрянула, как ошпаренная.

– Они уже начали, – она толкнула Софию к лестнице. – Ищи дневник Лики. В нем правда…

Наверху заскрипели шаги. Девушка растворилась, оставив на руке Софии след синяк в форме крыла.

Вернувшись, София нашла на подоконнике розу. Стебель был покрыт шипами, как иглами, а лепестки пахли… ее собственными духами. В зеркале ее отражение медленно провело рукой по шее, где утром были ранки. Теперь там красовалось ожерелье из синяков.

– Маркова! – В дверь постучали. Виктор вошел с папкой. На снимках она была идеальна: кожа фарфоровая, глаза бездонные. Но в уголке фото… тень с родинкой-бабочкой.

– Поздравляю, – он положил руку ей на плечо. Запах полыни ударил в голову. – Теперь ты часть вечности.

Когда он ушел, София разорвала снимок. На обороте проступили слова: «Спаси меня» почерк Лики. За окном каркнула ворона. В ее крике слышалось: «Беги». Но куда?

Глава 4: «Исчезновение»

Общежитие агентства «Luminis»,Раннее утро, за окнами бушует метель, снег стучит в стекла, словно хочет прорваться внутрь.  София проснулась от запаха гниющих роз. Воздух в комнате был тяжелым, пропитанным сладковатой вонью, как в заброшенной оранжерее. Ликина кровать стояла нетронутой, простыни заправлены так идеально, будто здесь никто не спал. Но на подушке лежал кулон-ключ тот самый, что Лика никогда не снимала. Металл был холодным и липким на ощупь, словно покрыт засохшей смолой.

– Лика? – позвала София, но ответила лишь тишина, прерываемая скрипом половиц.

Она потянулась к тумбочке, и пальцы наткнулись на что-то острое осколок зеркала, завернутый в листок с надписью: «Не ищи меня». Почерк был Ликин, но буквы дрожали, как у старухи.    В столовой пахло пригоревшей кашей и дезинфицирующим средством. Настя модель с синими волосами и шрамом на щеке жевала тост, уставившись в стену. От нее несло валерианой и дешевым лаком для ногтей.

– Ты видела Лику? – спросила София, садясь напротив.

Настя медленно повернула голову. Глаза ее были мутными, будто затянутыми пленкой.

– Лика… – она протянула руку, и София заметила – на запястье у девушки красовался тот же кулон-ключ. – Лики больше нет. Но скоро будет новая.

София вскочила, опрокинув стакан. Апельсиновый сок растекся по столу, пахнущий кислым и неестественно ярким, как химический краситель.

В комнате Софию ждала Регина. Она сидела на кровати, куря сигарету «Вирджиния», и дым клубился вокруг нее, смешиваясь с запахом ее духов гиацинты и формалин.

– Уборщица нашла это в мусоре, – она бросила на простыню дневник в кожаном переплете. Страницы были исчерканы дрожащими буквами. – Мусор тут только один паникерши.  София потянулась за дневником, но Регина резко схватила ее за запястье. Ее ногти впились в кожу, оставляя полумесяцы.

– Ты теперь в группе А, – прошипела она. – Следующая съемка – с Орловым. Умойся. От тебя пахнет страхом.

Когда Регина ушла, София развернула дневник. Страницы пахли плесенью и чем-то лекарственным как в морге.

«3 октября. Глеб показал мне старые фото. Мы все как куклы. Одинаковые. Говорит, это «эхо». Но чье?»

«7 октября. Видела ЕЕ в зеркале. Она шепчет: «Освободи меня». Я боюсь спать…»

«12 октября. Нашла комнату с розами. Там… они хранят наши тени. Орлов называет это «Коллекцией»…»

На последней странице был рисунок: десятки лиц, точь-в-точь Ликиных, подписанных «Проект Эхо. 1972, 1998, 2023».

София ворвалась в студию, где Глеб чистил объектив тряпкой, пахнущей уксусом.

– Где Лика?! – крикнула она, швырнув дневник на стол.

Он медленно поднял глаза. Шрамы на его лице дергались, будто живые.

– Она стала частью системы, – проворчал он, доставая из ящика фотографию: Лика в платье XIX века, подписанную «Екатерина, 1895». – Орлов коллекционирует красоту. А красота… она вне времени.

София схватила фото. Бумага была шершавой, а Ликины глаза… слишком современными.

– Почему вы молчите?!

– Потому что я тоже зеркало, – он расстегнул рубашку. На груди шрам в виде спирали, как след от гигантской иглы. – Они вшивают в нас память. И когда ты вспоминаешь слишком много… – он ткнул пальцем в рисунок дневника, – …твое «эхо» становится реальным.

Ночью София спустилась в подвал. Воздух здесь был густым, пропитанным запахом земли и гниющей плоти. Фонарь выхватил из темноты дверь с фреской: розы, обвивающие клетку.  Внутри комната, заставленная банками с формалином. В них плавали… лица. Десятки глаз, губ, носов, точно совпадающих с ее собственными. На столе лежал скальпель, запачканный синей жидкостью, пахнущей медью и миндалем.

– Нельзя было сюда, – позади раздался голос. Девушка из туалета стояла в дверях, держа свечу. Пламя отражалось в ее глазах, как в пустых колодцах. – Теперь ты часть Коллекции.

София отступила, задев банку. Жидкость хлынула на пол, и в луже заструились волосы , ее волосы.

Утром София обнаружила на бедре синяк в форме спирали точь-в-точь как у Глеба. В зеркале ее отражение улыбнулось и помахало, а затем растворилось, оставив лишь пустую рамку.

– Маркова! – В дверь постучали. Виктор вошел с коробкой, перевязанной черной лентой. Внутри лежало платье с вышитыми розами, пахнущее ладаном и тленом. – Сегодня твой дебют. Орлов ждет.

Когда он ушел, София развернула сверток, спрятанный под подушкой. Там был ключ тот самый, Ликин. На нем выгравировано: «Комната 13». За окном метель стихла, обнажив следы на снегу цепочку босых ног, ведущих к лесу.

Глава 5: «Зеркальный лабиринт»

Заброшенный театр XIX века, арендованный «Luminis» для ночного показа. Полночь, луна пробивается через разбитые витражи, окрашивая пол в синеву.  Лимузин с затемненными стеклами вез Софию через спящий город. В салоне пахло кожей, пропитанной коньяком, и горьковатым ароматом белых хризантем, брошенных на сиденье. Виктор, сидевший напротив, чистил ногти серебряным ножом. Его запах полынь и свежая кровь смешивался с дымом сигары, которую он курил, не притрагиваясь губами.

– Орлов ценит… нестандартность, – сказал он, проводя лезвием по ладони. Капли упали на цветы, и те свернулись, будто обожженные. – Не разочаруй его.

София прижалась к окну. На стекле кто-то нарисовал ногтем: «Они в зеркалах».

Здание театра дышало тленом: облупившаяся лепнина, занавес из паутины, ряды кресел, покрытых плесенью. В воздухе витал запах сырой штукатурки и ладана, но под ним сладковатый шлейф разложения, будто под сценой замуровали труп.  Орлов 60 лет, владелец агентства сидел в ложе, затянутой красным бархатом. Его лицо напоминало восковую маску: гладкое, без морщин, но с желтизной старой кости. Одеколон амбра и камфора перебивал запах лекарств, сочащихся из пор.

– София… – он протянул руку с перстнями, впивающимися в ее пальцы. – Вы – совершенство. Но совершенству нужна жертва.

Он кивнул, и занавес зашевелился.

Музыка завыла, как раненый зверь. По подиуму, устланному битым стеклом, шли модели. Все с лицами Софии. Одна улыбалась ее улыбкой, другая плакала ее слезами. В зеркалах по бокам зала их отражения двигались не в такт, будто жили своей жизнью.