Последний конвой. Часть 2

Глава 1. Джон

Гора Шайенн, расположенная неподалеку от города Колорадо-Спрингс, не особенно выделялась высотой среди собственных братьев и сестер и достигала всего лишь трехкилометровой высоты. Вполне вероятно, она пришлась бы по душе владельцам горных лыж и сноубордов, начинающим альпинистам и прочим любителям чистого морозного воздуха, буйства красот дикой природы и слепяще белого снега на вершинах. Ну а роскошные курортные отели у подножья, наверняка были бы забиты до отказа почти круглый год, позволяя отдохнуть и набраться впечатлений огромному количеству туристов из разных стран. Если бы не одно но…

Еще во второй половине двадцатого века, в самый разгар холодной войны, в толще гранитного массива горы был построен самый секретный, самый роскошный и самый защищенный противоатомный бункер, предназначенный для высших чинов командования NORAD.

Бункер, а точнее целый подземный город, строился более шести лет. Первоначальная площадь убежища составляла восемнадцать тысяч квадратных километров, напичканных самым высокотехнологичным содержимым, делающим данный комплекс максимально устойчивым не только к землетрясениям и извержениям вулканов, но даже к возможным поражающим факторам ядерного удара. Предполагалось, что бункер выдержит прямое попадание атомной бомбы мощностью до тридцати мегатонн.

В пятнадцати металлических зданиях находились залы и кабинеты управления системами мониторинга космического и воздушного пространства, раннего предупреждения и оповещения о ракетном нападении населения и руководства страны, аналитические центры и все необходимое для этого оборудование. Создатели бункера готовились к нападению Советского Союза на США и возвели совершенную систему защиты высшего командования воздушно-космической обороны, основанную на самых последних достижениях научно-технического прогресса того времени.

Комплекс исправно функционировал более тридцати лет, впоследствии был законсервирован и использовался в очень редких случаях для тренировок курсантов академии ВВС. Со временем бункер «Судного дня» даже превратился в музей, посетить который было хоть и не просто, но вполне возможно даже для иностранцев. Правда, маршрут следования туристической группы строго контролировался и имел ряд ограничений, например, запрет на фотографирование комплекса изнутри; но когда это останавливало вездесущих журналистов? Многочисленные фотографии изумительного качества почти моментально заполонили обложки глянцевых журналов и до отказа наполнили сеть интернет.

Впрочем, идиллия продолжалась недолго. Через полтора десятка лет перед носом зевак и туристов навсегда захлопнулась двадцатипятитонная дверь, в бункер снова вернулись военные. Провели тщательную модернизацию, многократно увеличили объем помещений, запасы пищи и воды, а также защищенность убежища. Расширили штат сотрудников, оснастили новейшей аппаратурой связи и самыми современными компьютерами последнего поколения.

Теперь по уровню технологического оснащения и комфорту проживания командный центр мог легко посоперничать с межзвездным космическим кораблем из научно-фантастических романов и художественных фильмов тех лет. И хотя «бункер Судного дня» по многим параметрам не дотягивал до более крупных убежищ, например, таких как горный комплекс Рэйвен Рок или Центр чрезвычайных операций Маунт-Уэзер, он по прежнему оставался самым известным и самым узнаваемым местом на планете, одним из великих достижений человечества в двадцатом веке.

Когда взорвался Юпитер, командный центр воздушно-космических сил NATO внезапно превратился в «Ковчег»…

***

От резкого стука в дверь Макферсон вздрогнул и проснулся.

– Разрешите войти, господин генерал?

– А это ты, Шеридан. Заходи, конечно. Выпьешь что-нибудь?

Джон отрицательно покачал головой.

Что-то наш маразматик совсем расклеился. Оно и немудрено, совсем недавно разменял девятый десяток. Время потихоньку берет свое. Скоро это старое кресло освободится, и начнется нешуточная грызня среди претендентов на вакансию. Наверняка уже прямо сейчас два десятка пауков вовсю плетут интриги и устраивают тайные заговоры в самых разных уголках подземного города, подбираясь все ближе и ближе к заветной цели. Природа не терпит пустоты. Если существует брешь, что-то ее заполнит. Стоит лишь пошатнуться колоссу, никто не поддержит, никто не протянет руку помощи. Наоборот, еще и подтолкнут, чтобы падал быстрее, а сами будут наблюдать из удобного и безопасного места за процессом под громкий хруст попкорна. Стервятники!

И все бы ничего, но со смертью старика кардинально изменится и внешняя политика США, а точнее того, что от них осталось в результате серии природных катаклизмов непреодолимой силы и последующего постапокалиптического передела мира. В это непростое время любые резкие движения на политической карте строго противопоказаны, ведь Штаты переживают далеко не лучшие дни.

Канадская Конгломерация Независимых Республик так и норовит захватить последнее подземное хранилище из остатков стратегического нефтяного резерва, а обезумевшие от жары мексиканцы чуть ли не ежедневно устраивают грабительские набеги на Техасский архипелаг. Пока отбиваемся, но с каждым днем это делать все труднее и труднее. Категорически не хватает людских ресурсов и горючего, а в последнее время начались и перебои с боеприпасами. Мобильная группа быстрого реагирования на малых судах патрулирует вдоль всей цепочки островов, но толку от этого мало. Приходится постоянно оголять живот, чтобы хоть немного прикрыть спину.

Практически весь юго-восток страны голодает. Это более ста пятидесяти тысяч человек, разбросанных по небольшим островам ушедших под воду штатов: Флорида, Джорджия, Алабама, Вирджиния, Нью-Йорк, Кентукки, Миссури, Оклахома, Айова, Мичиган, Миннесота.

На северо-западе чуть попроще: все-таки приличный кусок суши остался; люди пытаются выжить в тяжелейших условиях адской жары. Более двадцати двух миллионов коренных американцев едва сводят концы с концами в безжизненных землях Аризоны, Невады, Вайоминга, Монтаны и Небраски. Словно насмешка судьбы: в то время как половина штатов покоится на морском дне, вторая половина под раскаленным солнцем экономит каждый глоток питьевой воды.

Пытаемся помочь выжившим, но и наши возможности невелики. Почти весь военный флот переоборудован в рыболовецкий, запасы горючего на исходе, повсеместно процветают бандитизм и пиратство.

Чтобы наладить добычу сланцевой нефти не хватает ресурсов: техники, оборудования, инженеров, квалифицированных рабочих. За тридцать лет мы растеряли почти все достижения научно-технического прогресса. Промышленность повсеместно прекратила свое существование, равно как и земледелие. Не получается вырастить пшеницу, что уж говорить о кукурузе. Не хватает воды для полива. Растения гибнут, не дотягивая до созревания семян. Уже к середине июня пахотная земля покрывается каменной коркой и растрескивается от недостатка влаги. Над страной нависла угроза полного вымирания.

Последняя попытка экспансии Южной Америки в прошлом году опять с треском провалилась. Бразилия за эти двадцать лет накопила просто невероятное количество оружия и сумела не только отбить атаку, но и нанесла невосполнимый урон американскому стратегическому военно-морскому флоту. В результате обстрела береговой линией обороны Независимого Королевства на морское дно в устье Амазонки отправились четыре крейсера и два транспортника с морскими пехотинцами. Выживших в этой ужасающей бойне смог вместить всего один единственный весельный ялик.

Хорошо, хоть удалось увести из-под обстрела эсминцы и один слегка поврежденный фрегат. Так что теперь в строю осталось четырнадцать боеспособных военных корыта, да еще пара ржавых подлодок на ходу. И это все, что осталось от самого большого и мощного военно-морского флота в мире. Соединенные Штаты больше не являются гегемоном, скорее, они напоминают побитую молью шавку, тихо скулящую под дверью в цивилизованный мир.

А самое обидное, что оплотом цивилизации ныне стала Метрополия, некогда нищая страна, отравленная идеями марксизма и коммунизма, а чуть позже – сырьевой придаток объединенной Европы и халявная бензоколонка США. Одним словом, страна третьего сорта с коррумпированным правительством и спившимся от безысходности населением вдруг в одночасье стала центром вселенной.

Метрополии повезло с географическим расположением, ее огромные и практически незаселенные территории вместили немыслимое количество беженцев со всех стран мира. Туда же отправились эвакуированные технологии и ресурсы объединенного человечества, а также лучшие умы планеты и ведущие политики, чтобы строить новый мир – Новый Вавилон.

Идеи Райта, сулившие если не всеобщее процветание для остатков человечества, то хотя бы его достойное существование в эпоху тотального краха цивилизации, на поверку оказались пшиком. Беженцы и переселенцы в кратчайшие сроки сожрали все привезенные с собой припасы и повисли неподъемным грузом иждивенцев и нахлебников на и без того нищем населении страны.

Метрополия погрязла в перестрелках между выходцами из разных стран, военных переворотах, повторяющихся с завидной регулярностью, дичайшей коррупции, нищете и голоде. Сейчас в гетто проживает почти две трети населения, не имеющего даже элементарных прав и свобод.

И это оправдано!

Сельское хозяйство умерло окончательно, только рыболовство еще хоть как-то кормит почти четверть миллиарда населения Метрополии. Если не брать в расчет Азию и Африку, где вообще непонятно сколько народу осталось в живых, на всей остальной планете едва-едва наберется еще столько же.

Но даже высокая смертность не спасает положение, ресурсов для выживания остатков человечества просто нет. И взять их негде.

Так что экономическая ситуация в Метрополии хоть и незавидна, все же гораздо лучше той, что сложилась во многих других территориальных образованиях. Азия, вследствие нехватки продовольствия и заражения вторичной радиацией после ядерного удара по побережью Китая, скатилась до каннибализма. Африка, ставшая в свое время яблоком раздора между беженцами из Арабских Эмиратов, Саудовской Аравии, Израиля, Сирии, Китая, Индии, Японии и США, ныне почти обезлюдела. Две сотни колоний ютятся вдоль побережья, почти непрерывно сражаясь с местными жителями и между собой за рыбные места. Косяки промысловых рыб уходят все дальше и дальше от берегов, а собственного флота в Африке нет. Только шлюпки, катамараны и небольшие катера.

Местным жителям остается только посочувствовать, вымирание континента предсказано аналитиками еще десять лет назад. И пока все идет строго по плану.

В Северной Америке дела обстоят ненамного лучше. Свободная продажа оружия оказала очень плохую услугу населению. Страна в одночасье была ввергнута в хаос, именно благодаря его наличию у населения в невообразимых количествах. Дикий Запад вновь воцарился на территориях, и «доброе слово» без револьвера в руках в этом мире больше ничего не значит.

Вот в таких условиях и живем.

Где уж тут вмешиваться в международную политику?

А «новая метла» неизбежно захочет, чтобы стало «чище». А значит, ввяжется в очередную военную авантюру с целью передела карты мира. Да, мы катастрофически не готовы к новой войне! Тем более с Метрополией. Не потерять бы того, что осталось…

Впрочем, уже практически ничего и не осталось. Четырнадцать наших кораблей Метрополия потопит за пару часов. По данным разведки, у них даже ядерное оружие сохранилось. Старое, ржавое, но вполне боеспособное. И тогда Соединенные Штаты в одночасье прекратят свое существование навсегда.

Макферсон поднял голову и спросил нетерпеливо:

– Ну что там у тебя, Джон? Есть новости?

Шеридан открыл красную папочку, которую держал в руках, вытащил распечатку и положил на стол перед генералом. Макферсон, кряхтя, водрузил на нос старые очки в роговой оправе и надолго уставился в листок. Наконец, он поднял недовольный взгляд и брюзжащим тоном заявил:

– Джон, мне тут ничего непонятно! Поясните, что это за безумное творение художника авангардиста?

– Это спутниковый снимок дельты Нила, – с готовностью откликнулся Шеридан, – вот смотрите, господин генерал, я обвел кружочками. Вот это серое пятно – следы горения, а вот это пятнышко поменьше – останки небольшого автомобиля. Возможно, джип или пикап.

– Но тут же невозможно ничего разобрать! – с досадой проворчал Макферсон.

– Да, господин генерал, качество снимков действительно оставляет желать лучшего. У нас нет спутников на этой широте. Если честно, господин генерал, у нас уже почти совсем не осталось спутников. Ресурс большинства исчерпан десять лет назад, а ни одного нового мы так и не запустили. Приходится пользоваться тем инструментом, который имеется в наличии.

Макферсон пробурчал что-то неразборчиво, пожевал губами и недовольно произнес:

– Как я понял, «груз» вам захватить не удалось. Значит, операция провалилась. Трупы наверняка там тоже где-то есть, просто их не разглядеть из-за паршивого разрешения. Я правильно понимаю, Джон?

Шеридан помолчал секунду, затем ответил, не повышая голоса:

– У нас больше нет никакой информации, кроме этого снимка, господин генерал. Мне сложно дать вам однозначный ответ только на основании догадок и предположений.

Он помолчал еще немного и добавил:

– Но я думаю, что вы недалеки от истины. Скорее всего, операция провалилась. Мы и не рассчитывали на успех бандитов: слишком глупы, самоуверенны и почти неуправляемы. Однако, свою задачу они выполнили сполна: слегка потрепали конвой, уничтожили, как минимум, один автомобиль и повредили еще несколько. Штурмовики были вынуждены потратить на них часть своего боезапаса, а это не бесконечный ресурс. Учитывая, что всевозможных банд в Африке, как грязи, все в совокупности сильно ослабляет колонну, как боевую единицу.

– А что ваш человек? Он вышел на связь или нет?

Шеридан пожал плечами.

– Возможно, он и пытался, вот только принять сигнал некому. У резидента маломощная рация с ограниченным радиусом приема-передачи. Спутниковые терминалы есть только в колониях на побережье. С некоторых пор дальняя радиосвязь стала очень большой проблемой для человечества. Мы деградируем, господин генерал.

– Какие ваши дальнейшие планы?

– Куратор вместе со своей группой боевиков экстренно выдвинулся от побережья в сторону Асуана. От Алжира идет пыльная буря. Через сутки, максимум через двое она накроет колонну. Под этим прикрытием мы попытаемся незаметно умыкнуть пару машин из колонны, чтобы еще сильнее ослабить конвой. Исполнитель уже завербован, все необходимые инструкции получил. Остается только ждать.

– Ну а снимок самого конвоя у вас хотя бы есть?

Шеридан отрицательно помотал головой.

– Вне зоны видимости.

– Очень, очень плохо, Джон! Слишком далеко центр принятия решений от непосредственных исполнителей. Задержки недопустимы, они ставят всю затею под угрозу провала. Мне кажется, вам нужно самому отправиться в Африку, чтобы на месте возглавить руководство операцией.

Шеридан даже поперхнулся от неожиданности заявления генерала, замялся подбирая правильные слова, чтобы ненароком не задеть самолюбие шефа.

– Господин генерал, я понимаю ваше стремление любой ценой заполучить ценный артефакт, но сделать это будет весьма и весьма проблематично. Мы не можем себе позволить гнать через половину мертвого континента два десятка грузовиков с солдатами ради призрачной цели. К тому же мы безнадежно опаздываем, пока наш корабль пересечет Атлантику, экспедиция Метрополии уже достигнет места назначения.

– Вы сильно ошибаетесь, Джон. Америка – великая страна. Даже сейчас…

Шеридан улыбнулся.

– Господин генерал, на одном величии Америки за сутки до Эфиопии не добраться. Метрополия позаботилась о безопасности груза, вооружив экспедицию до зубов. Это просто нереальная задача, учитывая необходимое количество бойцов, оружия и техники для захвата груза.

– Вы ошибаетесь, Джон. Вы долетите туда всего за несколько часов.

Шеридан поперхнулся повторно.

Старик совсем из ума выжил, авиацию мы потеряли полностью десять лет назад. Уж не на баллистической ракете он меня отправлять в Африку собрался?

– Я вижу ваше замешательство, Джон, – каркающим старческим смехом засмеялся Макферсон, – но у меня есть самолет. Резервный борт, предназначенный для эвакуации высшего командного состава. Тридцать – сорок десантников со стрелковым оружием и несколько джипов мы в него запихнем без проблем. Может быть, сумеем втиснуть и пару грузовиков, если очень сильно постараемся.

– В Африке нет аэродромов, – постарался отрезвить старика Шеридан, – да и хватит ли нам горючего на перелет?

– С учетом установки дополнительных баков, в один конец – хватит, – перестал улыбаться генерал, – посадить самолет в пустыне на неподготовленную площадку – нетривиальная задача, но это вам и не потребуется. Десантируетесь через грузовой люк. Надеюсь, вы еще помните, как это делается?

– Да, конечно, – смутился Шеридан, – но как же…

– Дальнейшая судьба летчика и самолета вас не должны беспокоить. Сосредоточьтесь на выполнении задания. Вы должны завладеть «ключом». Шеридан, вы меня понимаете?

– Я вас понимаю, господин генерал, и готов выполнить любой приказ, если это пойдет на пользу Америке. Но я не понимаю, каким образом древний артефакт может помочь США вновь стать великой страной?

Старик улыбнулся самыми кончиками губ и приподнялся из кресла.

– Джон Шеридан, вы немедленно отправляетесь в Африку! Доставку, сопровождение и последующую эвакуацию группы я обеспечу. Возьмите часть нашего золотого запаса и подключайте всех наемников на континенте, до которых сможете дотянуться.

Джон непроизвольно вытянулся перед генералом.

Старик окончательно сошел с ума! Деменция уже поразила центры принятия решений.

– Господи, Макферсон, – не выдержал Джон, – ради всего святого, объясните же наконец, что такого ценного в этом гребаном камне, и почему он так важен для вас?

Генерал с трудом приподнялся из кресла, не торопясь прошел к холодильнику, извлек бутылку виски и пару высоких бокалов, выгреб из морозилки несколько кубиков льда.

– Присаживайтесь, Джон, – кивнул на кресло для посетителей, – разговор будет долгим. Очень долгим!

Он высыпал лед в стаканы, залил скотчем и протянул один из них Шеридану.

– Не отказывайтесь, Джон. Возможно вы видите лед последний раз в жизни…

Глава 2. Стивен

Солнце в зените печет просто невыносимо. Липкий пот стекает по лицу и капает за шиворот форменной куртки. Плечи горят от тяжести бронежилета, саперная лопатка неприятно шлепает по бедру. Ноги уже почти не слушаются от невыносимой нагрузки, словно налились свинцом изнутри, и весят не меньше пуда. Впрочем, может быть и намного больше. Откуда Стивену знать, сколько килограмм в пуде? Просто так иногда говорят в Метрополии, чтобы подчеркнуть – вещь очень тяжелая. А насколько она тяжела? Никто объяснить не может, и даже задумываться о происхождении поговорки никто не хочет. Так говорят, а точнее, так говорили раньше. Давно. Еще до катастрофы. А что это значит? Да черт его знает!

Жарко и очень хочется пить. Но воды всего половина фляжки, и когда удастся пополнить, еще неизвестно. Можно, конечно, отцепить ее от пояса, одним махом выхлестать тухлую теплую воду и на пару секунд испытать облегчение.

А что потом?

Уже через пару минут вновь вспотеешь, и снова захочется пить. Даже сильнее, чем раньше. Чем больше пьешь, тем больше хочется. Вот только воды во фляжке уже не будет, и взять ее негде. Остановки не предусмотрены.

Значит, придется терпеть.

Стивен бежит дальше, потому что есть четко определенная цель – изрешеченная пулями кабина старого МАЗа на самой окраине стрельбища. Ему не обязательно победить в этой безумной гонке на выживание, достаточно войти в состав первых шести человек, и тогда он сможет отправиться вместе с экспедицией в далекую сказочную страну по имени «Африка».

Лучше там будет или хуже?

Это совсем не важно! Там будет иначе. Бывшие враги станут друзьями. Те, кто тебя всегда презирал и не считал за человека, станут равными. Подставят незащищенную спину в надежде, что ты их прикроешь от вражеских пуль и челюстей неизвестных монстров. Вдали от Родины люди меняются. Старые распри и обиды уходят на второй план. Тяжелые условия жизни сплачивают людей в единый организм, подчиненный только одной цели – выжить любой ценой в неблагоприятной среде.

Нет ничего хуже, чем обреченность, когда нет цели, нет пути и нет выхода.

Рожденный эмигрантами унтерменш не является полноценным гражданином Метрополии.

Этой короткой фразой сказано все. Ограничения касаются многих сфер жизни: от мест возможного трудоустройства для исполнения всеобщей трудовой повинности, до размера пищевого пайка. Даже на службе есть ограничения в званиях и должностях, которых не получить никогда, как ни старайся. Всему виной – происхождение. Даже родившийся здесь, никогда не становится своим, потому что родился не от тех.

Конечно, за двадцать два года к этому можно было бы привыкнуть. Но вот только не получается никак! Когда тебе ежедневно напоминают о том, что ты человек второго сорта, нахлебник, отщепенец и ренегат, мозг закипает, а кулаки сжимаются в бессильной ярости. Твое мнение никого не интересует, твои навыки никем не востребованы. Слишком много таких, как ты, сидят на шее у государства, ресурсы которого ограничены.

Остался только один выход – Африка.

Участники экспедиции после возвращения получат гражданство Метрополии. Вполне достойная цель, чтобы рискнуть не только здоровьем, но и, собственно, самой жизнью. Конечно, через десять лет службы в «драконах» он и так получит вожделенное гражданство. Но десять лет – это слишком долго. Очень велика вероятность не дожить.

Стивен, не снижая скорости бега, отцепляет фляжку от пояса, откручивает крышечку и делает небольшой глоток. Драгоценная влага опускается по пищеводу живительной каплей, взбадривая смертельно уставший организм, наполняя новой энергией для движения сквозь не могу.

Метрополия – это еще вполне неплохой вариант, даже для эмигранта. В других территориальных образованиях жизнь куда менее сладка. Если это вообще можно назвать жизнью…

Хотя сам Стивен нигде не бывал, но наслушался многочисленных рассказов в гетто. Желание бежать на край света подобные истории отбивают наглухо. Некуда бежать! Всюду хаос, смерть и безысходность. Мир треснул. Юпитер выжигает остатки растительности, насекомые вымерли, животные погибли, так и не сумев приспособится к новому климату. Косяки промысловых рыб уходят все дальше в океан, чтобы избежать тотального уничтожения вечно голодным человечеством.

И сделать ничего нельзя, потому что от тебя не зависит ровным счетом ничего. Есть старая байка о двух лягушках, упавших в крынку со сметаной. Вот только в сказке Стивена, лягушки упали не в сметану, а в квас. Сколько не трепыхайся, масло из кваса не сбить.

Стивен огибает овраг и начинает спускаться по осыпи вниз, к стрельбищу. Очень хорошо видно опережающих его штурмовиков. Один-два-три-четыре-пять. Он сам – шестой. Нужно только сохранить темп и продержаться еще около километра. Девять десятых пути позади, осталось совсем немного.

Стивен спотыкается, теряет равновесие и, шлепнувшись на задницу, скользит вниз по гравию. Острая боль в лодыжке после удара о валун. В глазах темнеет, в ушах глухой шум, сердце бешено колотится, пытаясь вырваться из груди.

Вот же не повезло! Вывих? Перелом?

Стивен старательно ощупывает ногу. Он не врач, и ни черта не понимает в болячках, но, скорее всего, перелома нет. При переломах боль должна быть намного сильнее, вплоть до потери сознания. Вывих – это не смертельно. Пройдет! До начала экспедиции еще уйма времени.

Придется немного потерпеть и сильно постараться, чтобы сохранить прежний темп.

Он достает из рюкзака полотенце, обливает водой из фляжки. Вот и пригодилась водичка, не зря экономил. Он разрывает штанину, скидывает ботинок и очень туго обматывает ногу мокрой тканью.

Откуда он знает, что нужно делать именно так?

Да ниоткуда не знает. Просто делает, и все. По наитию.

Правильно или нет, разберемся потом. Сначала нужно добраться до цели.

С трудом натягивает ботинок на ступню, ставит ногу на землю, очень осторожно переносит на нее вес собственного тела.

Больно! Но терпеть можно.

Стивен осторожно делает первый шаг, за ним второй, третий. Вроде бы получается идти. Задерживаться нельзя, форы всего минуты две, не больше. И каждая напрасно потраченная секунда сокращает расстояние от бегущих сзади. Кто не стремится попасть в Африку, тот бежит не спеша. Не может не бежать, потому что отдан приказ, но и торопиться не намерен, дабы ненароком не загреметь к черту на рога. Но ведь есть и такие, кто хочет занять его место. Конкуренты. У них своя мотивация и собственные планы на дальнейшую жизнь.

А вот и обещанные сигнальные мины. Разбросаны как попало и почти не замаскированы. Только совсем слепой может не заметить и наступить.

Стивен обходит их стороной и бредет дальше. Спускается в овраг, сильно припадая на левую ногу. Грунт под ногами чавкает и налипает на берцы желто-коричневыми пятнами, вызывая тошнотворные ассоциации.

Я иду слишком медленно!

Он пытается бежать, в ушах отдает пульс, нервные импульсы простреливают стопу. Стивен непроизвольно морщится, но темп бега не снижает, чувствует приближение соперников. Так бывает в секунду опасности, даже если ты не видишь врага, все равно ощущаешь чужой взгляд. Сверхчувствительность на уровне мистики объясняют тем, что человеческий глаз распознает направление взгляда чужака периферийным зрением.

Стивен не верит в эту байку.

Мозг слишком часто ошибается, паникует и бьет тревогу почем зря. Поэтому его сознание всегда берет эмоции под контроль. Холодный ум, горячее сердце, чистый рассудок – только так можно добиться результата.

Нужно спешить! Как бы ни было больно, нужно терпеть.

Стивен оглядывается по сторонам и не может ничего понять. В нескольких метрах от ног вскипают веером фонтанчики пыли от пуль.

– Какого черта? – произносит он вслух и плашмя падает на песок стрельбища.

Мозг лихорадочно перебирает версии. Самая правдоподобная – стрельбы. Неужели идиоты в штабе не смогли согласовать время прохождения испытаний новобранцев и учения по стрельбе для курсантов?

Звучит до безобразности нелепо, но ничего иного в голову не лезет. Если только…

Если только, это не сделали специально! Эдакая изощренная пакость, дополнительный уровень сложности, проверка выдержки и хладнокровия претендентов на охрану экспедиции. А что, вполне в духе «черно-солнечных». «Драконы» не должны бояться, ни бога, ни черта.

Он поднимает голову и видит метрах в ста Румына, стоящего на одном колене, с прижатым к плечу прикладом Калаша.

Так вот кто стрелял!

Безумная версия о садистах в штабе рассыпается в прах.

Штурмовик что-то кричит и яростно машет рукой, указывая на Стивена. Затем слегка опускает голову, прищуривает один глаз и нажимает спусковой крючок. Автомат дергается в его руках, пули свистят над самым ухом.

Почему Румын пытается его убить? Неужели так сильно хочет в Африку, что готов ради этого на убийство сослуживца? Этого просто не может быть!

Мозг отказывается верить в происходящее. Он все еще жив и даже не ранен, хотя штурмовик продолжает стрелять почти непрерывной очередью. И тогда его озаряет.

А ведь Румын изо всех сил старается не попасть. Он же целит мимо меня!

Но тогда возникает вопрос, а куда же он так отчаянно палит?

Стивен стремительно оборачивается и видит то, чего никак не ожидал. Всего в паре шагов огромное четырёхпалое чудовище, обросшее грязной шерстью. Из приоткрытой пасти капает слюна, сверкают два ряда острых, как бритва, зубов.

Мозг лихорадочно обрабатывает поступившую информацию, а потом выдает вердикт – одичавший пес.

И он сейчас нападет…

Стивен пытается сорвать автомат с плеча, хотя умом понимает, что уже поздно. Животное слишком близко, а ремень утянут почти до отказа, нужно еще перекинуть через голову. Времени на это попросту нет.

Он успевает заслониться Калашом, зубы обезумевшей от голода твари сходятся на металле с противным клацаньем. Пес трясет головой, рычит, не разжимая клыков, скалится, пытаясь вырвать автомат из рук. Вязкая слюна капает прямо в лицо. Он морщится и зажмуривает левый глаз. Щиплет.

–…и-и-и-в-в-не-ше-ве…, – орет Румын, но ветер уносит прочь остаток фразы. Свистят пули, лицо обдает потоком горячего воздуха.

Сейчас он меня застрелит.

Стив вытягивает руки вверх, насколько позволяет ремень, чтобы отодвинуть собачью морду хотя бы на пару лишних сантиметров. Впрочем, это ненамного увеличивает его шансы остаться в живых. У Румына всегда были руки кривые.

Калаш послушно выплевывает свинец, одна за другой, в тело пса впиваются сразу три пули. Животное хрипит, бьется в агонии, заливает лицо Стивена ярко-алой пенящейся кровью.

Он все-таки попал!

Сердце бешено колотится, адреналин разгоняет биохимические реакции. Стивен скидывает с себя тело мертвой собаки, вскакивает на ноги и только теперь понимает, что еще ничего не закончилось. Он видит, что напавший пес, был всего лишь авангардом стремительно атакующей своры, не менее чем из сотни голов.

Об одичавших стаях домашних животных ходили жуткие легенды, но все это было где-то далеко, на окраинах Метрополии, в диких безлюдных степях окраины. Иной житель Столицы мог ни разу не увидеть собаку и за всю свою жизнь. В Краснограде собаки водились, Стивен видел сторожевых пару раз. Вот только сейчас он не в Столице и даже не в Краснограде, а в самой настоящей глуши. Как раз там, где эти злобные твари и обитают.

Стивен срывает автомат, снимает с предохранителя, досылает патрон в патронник, прижимает приклад к плечу.

Слишком много целей. Нужно определить приоритеты…

По телу, словно судорога, проходит импульс воли, разум заволакивает туман медитации, сознание делает шаг назад. Глаза ищут цель, мозг принимает решение, руки вжимают приклад в плечо еще сильнее и нажимают спусковой крючок. Калаш грохочет, заложив уши. Он больше не руководит собственным телом, а превращается в пассивного наблюдателя. Тело действует автономно.

Как учили! На одних рефлексах.

Грохочет автомат. Собаки все ближе. Уже десятка два мертвых туш усеяли пустырь стрельбища. Под ногами Стивена валяются два израсходованных магазина, но свора продолжает приближаться. Он явственно различает треск чужих выстрелов. Значит, к отстрелу зверья присоединились и другие штурмовики.

Это хорошо! Это сильно меняет расклад в нашу пользу.

Он вставляет последний магазин. Подчиняясь интуиции, переводит «собачку» на стрельбу одиночными. Лихорадочная пальба внезапно принесла отличный результат. Вокруг Стивена образовался полукруг безжизненного пространства. Стая слегка изменила направление движения, огибая участок пустыря. Несколько секунд Стивен следит за перемещением обезумевших от голода животных, жуткая догадка, словно молния, взрывает мозг изнутри.

Свора движется к Румыну.

Стив разворачивается и понимает, что опоздал. Румына берут в полукольцо. Грязно-серые шкуры одичавших тварей слишком близко. Стивен поднимает автомат и вжимает приклад в плечо. В мозгу пульсирует досада.

Какого черта я проспал момент смены атакуемой цели? Увлекся охотой?

Он старательно выцеливает первую жертву, нажимает спусковой крючок. Автомат дергается в руках, посылая вперед кусочек свинца.

Почему Румын перестал стрелять? Неужели закончились патроны?

Стивен делает подряд несколько выстрелов, ни разу не промазав. Ветер доносит скулеж подранка, несколько лохматых тел бьются в смертельной агонии. Еще несколько выстрелов подряд, чуть менее результативных и все же не совсем бесполезных.

Собак слишком много! Патронов не хватит.

Решение лежит на поверхности. Нужно выбирать самые крупные цели, именно они наиболее опасны в рукопашной. Краем глаза Стивен успевает заметить, как Румын отбрасывает бесполезный автомат и достает из-за голенища нож.

Бах-бах-бах.

Еще три туши валятся на песок. Громкий металлический щелчок возвещает о закончившихся патронах. Стивен выхватывает штык-нож и, потратив целую секунду, пристегивает его к стволу Калаша. Затем срывается с места и бежит что есть мочи на выручку сослуживцу. Боль в ноге куда-то улетучивается, видимо адреналин временно заблокировал болевые ощущения.

Это хорошо! Это вовремя.

Он врывается в свору, словно обезумевший зверь, опьяненный запахом крови. Мозг вновь отключается, уступив место первобытным инстинктам. Стивен бьет прикладом и колет штык-ножом, расшвыривая визжащие комки плоти по сторонам. Он боится поднять голову, чтобы ненароком не увидеть мертвого Румына. Если это произойдет, он же себе не простит.

Острые, как бритва, зубы впиваются в ногу, но сильный удар по черепу успокаивает очередную зверюгу навсегда. Еще одну Стивен поддевает подкованным ботинком под грязное брюхо, третью пронзает штык- ножом. Секундная передышка.

Теперь Стивен видит, что Румын все еще жив и продолжает орудовать ножом, сидя на земле. Вот только держит его почему-то в левой руке. Форма товарища быстро пропитывается кровью.

С немалым трудом Стив пробивается к нему, и жестокими пинками разгоняет прочь оставшихся собак. Те с недовольным ворчанием отступают, поджав хвосты, образуя уже знакомый полукруг мертвой зоны. Стивен наклоняется к Румыну, с удивлением натыкается на улыбающуюся во все тридцать два окровавленную физиономию. Со лба свисает кусок кожи, правая рука безжизненно болтается плетью вдоль тела, но глаза горят, и рот кривится до ушей в безумной ухмылке.

– Ну мы и дали им просраться! Да, Стив?

Румын пытается встать, ноги не держат, и он неуклюже валится обратно на землю, хватая воздух ртом.

– Херово мне, чего-то… – бормочет штурмовик, закатывая глаза, – я немножечко посплю, ладно?

– Не двигайся, – приказывает Стивен и громко кричит, – сюда! На помощь! Врача!

Он не видит приближающихся штурмовиков, но ощущает их присутствие позади неведомым шестым чувством. Чьи-то сильные руки отодвигают в сторону, над раненым склоняется санитар.

– Ох, едрить колотить, – матерится пожилой штурмовик, – сильно пацана порвали. Капрал, вызывай «колеса», Румына штопать нужно.

Капрал потянулся к заплечной рации, что-то быстро и отрывисто скомандовал, слов не разобрать, только одна фраза прозвучала отчетливо – «два трехсотых».

Капрал повернулся к Стивену:

– Ты как сам?

Стивен растеряно осматривает себя, и не увидев серьезных ран, докладывает:

– Ногу подвернул, господин капрал, и так, по мелочи, пара царапин.

– Ясно, – рычит капрал и добавляет в рацию вполне различимо, – да, сказал же – двое. И пулей сюда! У меня боец кровью истекает.

Заметно поредевшая свора улепетывает прочь от города…

***

Боль в ноге, острые зубы пронзают плоть…

Стивен невольно вскрикивает, дергается и просыпается в холодном поту. За окном светло, мимо величественно проплывают барханы.

Африка. Конвой. Кабина МАЗа. За рулем Мишка. Зыркнул глазами, улыбается, крутит баранку. Ноет прокушенная крокодилом нога.

– Доброе утро, Стив! Что, плохой сон приснился?

– Типа того, – пробормотал Стивен, стряхивая остатки сна.

Впрочем, сложно сказать, что это было, сон или воспоминания? Мысли текут вяло, равнодушно.

Сначала собаки, потом ящерицы, теперь вот крокодилы. Да что же это такое? Какое-то странное совпадение. Или нет? Неужели я как магнит притягиваю всех этих тварей?

Стивен почувствовал, что снова уплывает в царство Морфея, и яростно помотал головой.

А что было потом?

Румына увезли в госпиталь и через месяц комиссовали по ранению. Военная пенсия, гражданство Метрополии и навсегда покалеченная рука. А ведь пацану еще не исполнилось и двадцати пяти.

Как дальше сложится жизнь инвалида?

Впрочем, еще неизвестно, как она сложится у самого Стивена. Ведь он вполне может и не вернуться из экспедиции.

Двигатель МАЗа гудит ровно, убаюкивающее. Позади на спалке похрапывает Иваныч, досталось вчера старику, а обещанной подмены и пары дней отдыха что-то не видно. Водители изначально жестко распределены по машинам. Кого собирался выделить Чекист? Ведь никаких резервов нет. Да и каждый грузовик со своими особенностями и нюансами. «Русича» не каждый вести сможет, очень уж капризный тягач.

Мишка не выдерживает:

– Стив, ну ты проснулся? Расскажи, что там вчера приключилось? Правда, тебя крокодил укусил?

Стивен вздохнул и нехотя принялся за рассказ…

Глава 3. Лидия

День двадцать второй, далеко за полночь

***

На очередной остановке народ скучковался возле автоцистерны с питьевой водой, чтобы вволю потрещать в отсутствие начальства. Обсуждали последствия нападения ящериц на колонну, кто что видел, и кто что думает по этому поводу. Потеря джипа вместе с экипажем, суровая перестрелка в голове колонны, затем бешеная гонка по пустыне, чтобы оторваться от обезумевших тварей, взволновали всех. Мужикам было о чем поговорить, я их не осуждаю, но сама участвовать в пустопорожней болтовне не стала. Так, послушала немного, одним ушком, и ушла.

Ветер стал сильнее, порывами трепал брезент на кузовах, поднимал и швырял в лицо целые пригоршни песка. Василий принес канистру с водой, закинул в багажник и с ворчанием полез в салон. Как я его понимаю! Хочется размяться, подышать свежим воздухом, а оно метет. Забралась в салон и я, все одно с минуты на минуту должны дать команду к отправлению. Арсений захлопнул капот, обтер руки ветошью и сел за руль с недовольной миной на лице.

– Кажется, буря начинается, – проворчал он, устраиваясь на водительском сиденье.

Затрещала рация, ворвался жесткий голос Быкова, возвестивший начало движения конвоя.

– Ну, с богом! – едва слышно произнес Арсений и выжал газ.

«Скорая» сорвалась с места, пристраиваясь на свое привычное место в колонне. Грузовики впереди тут же подняли пыль, которую немедленно подхватил ветер, видимость сразу стала отвратительной. Василий на задке демонстративно завалился спать. Вот бессовестный! Хоть бы языком трепал, как обычно, какое-никакое, а все-же развлечение. За окном темень, фары освещают только небольшой кусок дороги и борт движущегося впереди грузовика с разбитым подфарником. Иных зрелищ нет и не предвидится до самого рассвета. От скуки с ума сойти можно!

Чувствую – закипаю. Вот уж не думала, что три четверти времени в экспедиции придется трястись на жестком сидении и залипать в непроглядную черноту пустыни под заунывный рев двигателей колонны. А все приключения, как всегда, где-то впереди и без меня.

Выручил Арсений. Откашлялся и попросил:

– А расскажи нам, Василек, что-нибудь интересное.

Василий тут же передумал спать, ну еще бы, две пары добровольных ушей сами подставились, принял вертикальное положение, и осторожно уточнил:

– Что рассказать?

Арсений добродушно рассмеялся:

– Да нам, в общем-то, все равно. Об Африке расскажи, о пустыне, о пирамидах.

– Хм… – озадачился Василий, – общеизвестные факты из учебника цитировать мне неохота, многие цифры давно из головы улетучились, могу напутать. Лучше давайте, я вам одну любопытную гипотезу расскажу. Между прочим, свою собственную. Но сначала немного матчасти.

И пошел чесать языком…

Дословно я, конечно, не запоминала, да и терминологии было через край, так что перескажу немного своими словами.

– Теория антропогенеза гласит, – начал Василий, – что ареалом возникновения человечества является Африка, именно там были найдены останки самых древних гоминид. Африканское происхождение австралопитека подтверждают и генетические исследования. Зародившись на африканском континенте, человечество постепенно распространилось по всей планете. Это произошло не одномоментно, а несколькими волнами миграции. Архантроп или Homo erectus (прим. человек прямоходящий), вышел из Африки и расселился по всей Евразии во времена раннего и среднего плейстоцена, около двух миллионов лет назад. Затем были волны миграции денисовцев, неандертальцев и ,наконец, совсем недавно, около шестидесяти тысяч лет назад, кроманьонцев. Со временем остальные ветви вымерли, и господствовать на Земле остались только мы – современные люди, потомки кроманьонцев.

Исследование нескольких тысяч черепов представителей различных народов планеты выявили очень слабую генетическую разнородность. Эффект так называемого «бутылочного горлышка». То есть, отсутствие разнообразия связано с резким сокращением численности популяции. Причин может быть много: резкое изменение климата, дикие звери, войны между кланами, эпидемии вирусных заболеваний, непривычная пища на вновь освоенных землях. Да все, что угодно!

Скрещивание между отдельными представителями видов хоть и было возможным, но, скорее всего, не было массовым. В ДНК современного человека входит только два – четыре процента неандертальского генома. И тем не менее, репродуктивные контакты имели очень важное значение. Именно благодаря этим небольшим процентам, мы получили иммунитет к большинству заболеваний, а также специфический ген, влияющий на функцию каротина в коже, ногтях и волосах, обеспечивающий сохранение тепла в организме, расширение разнообразия в кожной ферментации и многое другое, без чего нашим предкам было бы невозможно быстро адаптироваться к более суровым климатическим условиям Европы и Азии.

Некоторые исследователи всерьез полагают, что Homo sapiens (прим. человек разумный) вышел победителем в конкурентной борьбе за ограниченные пищевые ресурсы. Иными словами, наши предки целенаправленно истребили неандертальцев, так как жратвы на всех не хватало уже тогда…

– А другие? – не удержалась я.

– Какие другие? – не понял Василий, вырванный из медитативной задумчивости циничным и грубым возгласом «начальницы».

– Я говорю, пока одни ученые строили предположения, будто бы кроманьонцы истребили неандертальцев из-за недостатка пищи, другие выдвинули гипотезу, что…?

– Нет, нет, – запротестовал Василий, – неверно сформулировано. Науке доподлинно неизвестно, по какой причине вымерли неандертальцы. Гипотезы выдвигают разные, и все они имеют право на существование, но научного подтверждения пока ни одна из них не получила. Так что однозначного вывода сделать нельзя.

– И все же… – опять ляпнула я, так как чертик противоречия уже дернул за язык, и так просто остановиться для меня оказалось невозможно. Ну и, чего греха таить, было неимоверно смешно наблюдать со стороны, как изворачивается младший научный сотрудник, когда рассказывать приходится не по собственному сценарию.

Одним словом, люблю подначить умников кабинетных и заставить попотеть.

Василий глубоко вздохнул и пояснил:

– Всего существует четыре основные теории вымирания неандертальцев. Климатическая – вследствие глобального оледенения. Гибель от несвойственных болезней, возможно завезенных на континент кроманьонцами. Плавная ассимиляция. Ну и самая правдоподобная – вытеснение одного вида другим естественным образом.

Я не биолог и не антрополог, но, как мне кажется, неандертальцы были гораздо лучше приспособлены к климатическим условиям европейского континента, все-таки превосходство в двести тысяч лет эволюции – это немало. Так что вымирание от резкого похолодания – гипотеза весьма и весьма сомнительная. Неандертальцы гораздо лучше переносили низкие температуры, жили в пещерах, пользовались шкурами убитых зверей и умели обращаться с огнем. А вот кроманьонцам пришлось бы несладко. Выходцы из теплого климата Африки не были привычны к европейским морозам, пещеры к тому времени были уже заняты, запасать продукты на зиму не умели. Так что получается, первыми вымереть должны были как раз именно они.

С болезнями тоже закавыка; как я уже сказал, кроманьонцы были куда сильнее подвержены заболеваниям, а неандертальцы имели прекрасный иммунитет, приобретенный за века борьбы с микробами и вирусами. Так что наши предки, не имея в наличии нужных генов и развитой медицины, скорее всего, были обречены.

Еще более шаткой выглядит гипотеза постепенной ассимиляции. В условиях дикой природы межвидовое скрещивание чрезвычайно редкая штука, и потомство в большинстве случаев стерильно. Поэтому ее величество госпожа природа озаботилась необходимостью обладания определенной раскраски перьев и точно выполненного брачного танца для успешного прохождения теста «свой-чужой».

Не сознание принимает решение о необходимости спаривания, а гормоны оказывают дистантное воздействие на репродуктивную систему. Чтобы запустить в работу железы внутренней секреции, необходимо успешно пройти этот самый тест. Так что межвидовое скрещивание хоть и имело место, но это было скорее исключение, чем правило. Так что ни о какой ассимиляции говорить не приходится.

Вот и осталась у нас только одна теория – вытеснение или истребление одного вида другим. А уж по какой причине это произошло, науке, увы, неизвестно. То ли жратву не поделили, то ли своим волосатым видом выбесили, теперь уже не узнать. Останется тайной, и кто первым взял в руки палку и швырнул первый булыжник. Если, конечно, это было именно так…

Есть очень большие сомнения и в этой версии, сейчас объясню почему.

Физической силой неандертальцы намного превосходили кроманьонцев, а по некоторым косвенным признакам превосходили и ментально. Строение голосового аппарата говорит о том, что они обладали достаточно развитой речью. Объем черепной коробки, вес мозга и его структура отнюдь не в пользу современных людей. Взаимосвязь некоторых отделов мозга с показателями когнитивных способностей и развитый неокортекс не оставляют камня на камне от гипотезы о низких умственных способностях неандертальцев и полузверином образе жизни.

Я уж молчу о крепких костях, зубах и ногтях. Сомневаюсь, что среднестатистический кроманьонец мог бы на равных сразиться с неандертальцем и выйти живым из поединка. Противник был слишком силен, умен, хитер и коварен.

И кроманьонцы, и неандертальцы находились примерно на одинаковом уровне развития, пользовались схожими органами труда и имели близкую социальную организацию – локальную общину. Поэтому утверждения, что кроманьонцы, находясь в численном меньшинстве могли массово истребить неандертальцев за счет объединения племен в большие сообщества, не имеют под собой никакого основания. Сам образ жизни неандертальцев подразумевал охоту на крупную дичь большой группой с распределением ролей.

Тогда почему же вымерли?

– Почему? – автоматически переспросила я.

– Есть у меня одна идея, но тут мы становимся на слишком уж шаткие дощечки предположений и фантастических допущений.

А суть вот в чем. Возможно, кроманьонцы имели более высокий коэффициент интеллекта и багаж знаний, не только не уступающий современному развитию человека, но даже в чем-то превосходящий его.

– Как это возможно? – растерялась я.

Василий пожал плечами.

– Мне откуда знать? Я же не антрополог и не историк, тем более не писатель-фантаст. Но кое-какие размышления у меня все-таки есть.

Долгое время самой древней из развитых цивилизаций прошлого считали египетскую. Потом раскопали шумерскую клинопись, и пальма первенства ушла к Месопотамии. А еще позже нашли поселения культуры Винча, гораздо более древние. А это, обратите внимание, уже без малого восемь тысяч лет до н.э. Но даже тогда люди занимались обработкой металлов, земледелием и владели достаточно развитой письменностью.

Предшественником Винча была культура Чатал-Хююк в Малой Азии. Где были обнаружены древнейшие на Земле города, храмы и другие признаки цивилизации. Все, кроме письменности, если не считать таковою культовые храмовые рисунки. Может быть, еще раньше существовали и другие цивилизации, время безжалостно стерло все следы их пребывания на Земле. Слишком давно это было…

Например, о Гёбекли Тепе у нас очень мало информации, да и то, что известно, больше похоже на домыслы и фантазии археологов.

И это, на минуточку, почти двенадцать тысяч лет назад – глубокий неолит!

Но уже тогда строились жилища, практиковалось земледелие, возводились каменные укрепления для защиты от нападения врагов. Практиковали прядение и ткачество, плетение сетей для ловли рыбы, изготовление загонов для скота, ловушек для охоты на птиц и мелких животных, строительство лодок и плотов. Появились зачатки горного дела и технологии обработки камня для постройки мегалитов. Возникло социальное расслоение и разделение труда.

Понимаете, к чему я клоню?

– И сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рожать им… – процитировала я по памяти, хотя и не была уверена в точности цитаты.

– Именно! – с восторгом воскликнул Василий, – но вернемся к древнему Египту. Династиям фараонов предшествовали династии богов и полубогов, и лишь затем власть перешла к людям. Первая династия из семи богов правила Египтом свыше двенадцати тысяч лет. Следующая, из двенадцати богов, правила немного поменьше, всего полторы тысячи лет, что тоже немало. Затем к власти пришли полубоги, их было много, тридцать с чем-то штук, не помню уже точно. Но это и не важно. Они, в свою очередь, тоже сколько-то там тысяч лет правили, прежде чем передать бразды руководства страной обычным смертным, в смысле – фараонам.

Теперь понимаете, в какую глубокую древность уходит корнями Египетская цивилизация? Через неолит и мезолит, в верхний палеолит. А ведь официально это самый что ни на есть каменный век. Люди жили охотой и собирательством. Из орудий труда были только каменные топоры. Убогая глиняная посуда, холодные пещеры и полигамия.

Что-то не состыковывается у историков…

Но если допустить, что боги на самом деле никакие не боги, а обычные люди с более высоким уровнем развития, то вся картина мира резко меняется. Одним словом, чистой воды прогрессорство вырисовывается.

– Значит, все-таки спустились с небес? – вставила я свое веское слово.

– Это не важно, – отмахнулся Василий, – кто были эти самые боги, что брали в жены дочерей человеческих, мы и понятия не имеем. Откуда пошли все эти древнеегипетские знания, которыми человечество пользуется до сих пор?

– Это какие? – не удержалась я.

– Перечислить? Алфавитное и слоговое письмо, календарь, карта звездного неба, папирус и чернила, фаянсовая посуда, пигментные краски, стекло и зеркало. Еще? Да пожалуйста! Зубная паста и мятные конфеты. Бритье, стрижка и макияж. И много чего еще…

И все это, на минуточку, пришло к нам прямиком из каменного века? Как-то очень сомнительно звучит.

А открытия в области медицины? Египтяне не только лечили зубы, проводили хирургические операции, изготавливали протезы конечностей, но даже делали трепанацию черепа. Представляете себе? Медными инструментами, без рентгена и МРТ.

Что уж говорить о математике и геометрии. Они умели не только вычислять объем и вес тары, но и вовсю считали системы уравнений. Знаменитый Архимед большую часть своих знаний почерпнул именно в Египте.

А откуда эти знания в Египте взялись?

– Пришельцы… – разочарованно протянула я.

– А почему нет? – вскинулся с обидой Василий, – все может быть. Вселенная велика, на бескрайних просторах безвоздушного пространства среди миллиардов и миллиардов звезд могут встретиться и обитаемые миры. Или вы думаете, что Земля уникальна и неповторима?

– Как-то слишком банально, – произнесла я, – спустились с небес в летающей тарелочке, взяли в жены дочерей человеческих и научили дикарей делать трепанацию черепа без МРТ.

Василий немного смутился.

– Не обязательно именно так. Могу предложить и другое толкование. Вот представьте, шестьдесят тысяч лет назад на землю переселяется группа людей из нашего времени. Знания есть, но с собой нет ничего: ни оружия, ни технологий, ни даже справочной литературы. Что будут делать колонисты?

– Выживать!

– Вот именно! Перво-наперво, вооружатся. Сначала тем, что под руки попадется: камнями, палками, рогатинами. А потом понаделают примитивных пращей, арбалетов, каменных топоров и копий с наконечниками из отесанного камня. Сделают фортификационные укрепления по периметру колонии поселения. Сначала из бревен – это просто, если есть чем срубить деревья. Хоть каменным топором – его несложно изготовить голыми руками. Потом уже капитальные – из камней, скрепленных раствором на тщательно замешанной глине.

В реках станут ловить рыбу, а в лесах охотиться на животных; а для этого нужны снасти, сети, ловушки, капканы. Будут плести лианы, делать простые веревки из коры деревьев. Начнут потихоньку обрабатывать землю, займутся выращиванием местной флоры и приручением фауны. Со временем дорастут и до селекции. Одомашненных животных нужно где-то размещать? Значит, будут возводить хозяйственные постройки, загоны для скота, приспособления для изготовления масла из молока и многое другое. Начнут обустраивать быт. Возводить жилища из подручных материалов, хозпостройки, места общего пользования.

Человек не может прожить без тысяч мелких бытовых предметов. Нет стеклянных тарелок – для начала сделают их из обожжённой глины. Вот тебе и керамика. Потом немного покумекают и придумают, как изготовить стекло и фарфор. Нет одежды – начнут прясть шерсть и вязать свитера с оленями. Шкур то на всех не хватит, а зимой прохладно. Со временем подыщут подходящее растение и смастерят ткацкий станок из подручных материалов для изготовления одежды в промышленных масштабах.

Какие-то крупицы собственных, а с точки зрения дикарей, безграничных знаний, передадут потомкам. Может быть, даже будут заставлять их зубрить наизусть таблицу умножения или формулу площади круга, и знаменитое «е-равно-м-ц-квадрат», даже если те не понимают смысла слов.

Все эти абстрактные слова очень быстро забудутся. А записанные опять же какими-то абстрактными значками на стенке пещеры будут непонятны потомкам уже через несколько поколений. А спустя тысячелетия археологи скажут – ритуальные наскальные рисунки.

Да, несомненно, переселенцы одичают через несколько поколений. И тем не менее, уровень даже таких знаний будет гораздо выше, чем у аборигенов, которые пока только и могут, что камнем по башке хрясь, и гы-ы-ы-ы…

Что мы и наблюдаем в истории, – неожиданно Василий подвел черту под своим монологом.

– Подожди, – возмутилась я, – сначала у тебя были пришельцы-инопланетяне, а потом они каким-то непонятным образом плавно трансформировались в путешественников во времени, точнее в переселенцев из будущего.

– Да хоть из другого измерения, – отрезал Василий, – происхождение богов для нас не имеет никакого значения. Основа моей идеи в том, что знания привнесены извне. Как возможно, и сама жизнь.

– Ага, – не удержалась я от ехидства, – а машина времени или космодром для летающих тарелочек, или чего там еще, портал в параллельный мир, – значит, спрятаны где-то в Африке?

– Не исключено, – многозначительно произнес Василий с высокомерным видом.

– Опять не стыкуется, – я невольно прыснула в кулак, – сначала из «машины времени» вылезли «тупые дикари» – эректусы, потом денисовцы, следом неандертальцы и, наконец, высокоразвитые кроманьонцы со знаниями, как плавить металлы, строить весельные лодки и делать трепанацию черепа медными инструментами. И все они из одного места переселялись, так?

– Понятия не имею, – запротестовал Василий, – я предложил гипотезу…

– Это уже совсем интересно получается, – продолжала идти в атаку я, видя смятение младшего научного сотрудника, – вот смотри, если все пришельцы с одной и той же удаленной планеты, что же они у тебя там развиваются, мутируют, набираются знаний, а здесь – нет? Что, на Земле нельзя изобрести плуг или колесо? Нельзя за двести тысяч лет изменить форму черепа и потерять волосатость на груди? То есть, там можно эволюционировать, а здесь – ни в какую?

– Может быть, они из разных мест… времен… измерений, – совсем запутался Василий, – может, у них время течет быстрее. Пока здесь двести тысяч лет прошло, там – несколько миллионов.

– Мне классическая фантастика больше по душе, – закончила я спор, – прилетела однажды летающая тарелочка, вышли из нее боги в металлических скафандрах и давай брать в жены дочерей человеческих…

Но при чем тут Африка, мне совершенно непонятно?

– Все человеческие расы вышли из Африки, – насупился Василий, – это научно доказанный факт. А вот откуда они там взялись? Самозародились из песка и грязи, наверное.

– Не было в Африке тогда пустынь, а была очень благоприятная климатическая зона. Все цвело и пахло, плодилось и размножалось невиданными темпами.

– Ну да, – обиженно буркнул Василий, – как и на всей остальной планете. Если не брать в расчет полюса и удаленные континенты, климат везде был вполне благоприятным до самого потопа и большого ледникового периода. Однако же, все четыре известные науке расы вышли только из одного континента. Почему же они не самозародились на других? Например, в той же Австралии?

– Не знаю, – теперь пришел мой черед оправдываться, – но у тебя получается, что где-то в Африке стоит открытый межзвездный портал, и время от времени оттуда пачками вылезают дикари с дубинами и тут же бегут завоевывать континенты.

Василий обиженно хмыкнул и отвернулся.

Арсений едва слышно выругался, и вмешался в спор восклицанием:

– Ни черта не вижу! Нужно просить у Быкова прожектор.

Я обернулась и обомлела. Пока мы с Василием увлеченно пикировались, песчаная буря накрыла колонну. Видимость сразу упала до нуля, сквозь серо-бордовую пелену дорога почти не просматривалась. Свет от фар «скорой» тонул во мгле через какие-то полтора – два метра. Порывы ветра хлестали в окна пригоршнями песка. Колеса автомобиля время от времени пробуксовывали на заносах, а когда разом ослепшая машина налетала на трещину в асфальте и подпрыгивала, весь кузов микроавтобуса отзывался грохотом и скрежетом.

Арсений чуть сбавил скорость, но через некоторое время опять ускорился, боясь потерять из виду идущую впереди машину. Некоторое время держался за ней на одном уровне, как можно ближе, затем приотстал и вновь нагнал.

О том, чтобы разглядеть дорогу и объезжать тот хлам, что на ней валяется, речи уже не шло. Ехали по габаритным огням опережающего нас грузовика и молились, чтобы не сбиться с пути и не заплутать в пустыне. Машину трясло и кидало на ухабах, и в один прекрасный или ,наоборот, ужасный момент, мы все-таки улетели с дороги и застряли в песке на обочине.

Двигатель заглох, свет фар погас, рация внезапно тоже сдохла. Шипела, хрипела и завывала, как средневековое привидение, но говорить голосом Быкова отказывалась. Арсений несколько раз попытался вызвать Эмиссара или аварийную бригаду, но все оказалось тщетно. Никто не отвечал.

Мимо нас, не снижая скорости, проскочили несколько автомобилей колонны. Стало немного страшновато, а ну как вся колонна мимо проедет и скроется во мгле песчаной бури?

Видя, что творится за бортом, Арсений велел нам с Василием закрыть глаза и ни в коем случае не открывать. Натянул защитные очки, замотал лицо полотенцем и выскользнул под обжигающий песком ветер. Заглянул под машину, убедился, что «скорая» намертво села днищем на песок, что-то неразборчиво прокричал, в сердцах пнул колесо, бросился на дорогу с поднятым руками.

У меня даже похолодело в животе, когда я представила, как его сейчас раздавит проезжающая мимо автоцистерна.

Не видно же ни черта!

Но, слава богу, пронесло. Водитель цистерны все-таки разглядел одинокую фигуру в этой адской круговерти песка, нажал тормоз – ярко вспыхнули красные фонари стоп-сигналов. Одновременно извещая колонну об экстренной остановке, подал грубый и мощный, будто рев древнего мамонта, сигнал. Остальные водители, словно из солидарности, тоже немедленно начали гудеть. И вот массовый рев клаксонов на пару секунд заглушил шум песчаной бури. Колонна встала.

Не прошло и пары минут, как подскочили автомеханики, затем охрана на пикапе и даже сам Быков на броневике примчался. Вокруг «скорой» немедленно началась суета и толкотня. Василий пробормотал сквозь зубы:

– Может, им помощь нужна?

И попытался выбраться из машины, но его тут же с криками затолкали обратно и велели «сидеть на жопе ровно и не мешать». Размотали трос, зацепили за грузовик, вытащили на дорогу. Арсений вернулся в кабину, немного помучился, но завести микроавтобус так и не смог. Быков принял решение тащить «скорую» дальше на сцепке, – «на первой же стоянке отремонтируем».

И вот тут нас с Василием очень «вежливо» попросили покинуть кабину и пересесть на другой транспорт.

Зачем? Ну и тащили бы машину вместе с людьми. Нет, говорят, «по инструкции не положено, вылезайте и ловите попутку».

В результате я оказалась в броневике Эмиссара, а Василя запихали в будку к автомеханикам. Не завидую я младшему научному сотруднику, для него там нет никаких условий, даже сиденья. Нет, внутри я не была, просто догадалась. Швырнули вслед старую промасленную фуфайку и велели «постелить прямо на пол». Я так понимаю, это просто большой железный ящик до отказа набитый промасленными запчастями. Видимо, остался небольшой кусочек свободного места на полу из ребристого металла. Вот на нем и расположится Василий. Вряд ли младший научный сотрудник Столичного университета мог представить, в каких условиях ему придется жить в экспедиции.

В «Тигре» я уже бывала пару дней назад, жуткая теснота и какая-то непонятная военная угрюмость тогда подействовали на меня угнетающе. В этот раз народу оказалось еще больше. Как в автобусе в час пик. Все откидные кресла заняты, но мне местечко все же нашли. Правда, чтобы я смогла забраться внутрь, нескольким «фашистам» пришлось выпрыгнуть из салона и пропустить меня в центр.

Я забилась в свободный уголок и притаилась на жестком сидении рядом с каким-то сержантом. Экстренный чемоданчик с лекарствами для первой помощи у меня отобрали и запихали в противоположный угол кабины, всунув его вертикально между сидениями.

Мощный движок взревел, и броневик понесся по обочине, обгоняя колонну и разбрасывая огромными колесами пригоршни песка во все стороны.

Подвеска у броневика так себе. Я дважды стукнулась головой о ребра жесткости, ушибла многострадальную коленку и разок приложилась носом о переднее сиденье, пока мне не показали скобу, за которую необходимо держаться и куда нужно упираться ногами, чтобы не болтало, как «вареную сосиску», по всему салону.

За «сосиску» почему-то стало обидно…

Проходимость у броневика оказалась превосходная. Меня впечатлила та мощь и легкость, с которой «Тигр» перемещался по бездорожью. Сразу видно – настоящая военная техника. Полный салон народа, весь кузов ощетинился пулеметами, броня толщиной с палец, а он прет, как танк, по обочине.

Мы обогнали почти весь конвой и пристроились между трактором и бензовозом во главе конвоя. Почти все это время я намертво прилипла к стеклу, пытаясь в подробностях разглядеть колонну снаружи.

Смотрелось просто здоровски!

Вся убогость модифицированных автомобилей сгладилась темнотой и паршивой видимостью из-за бури, а рычащие двигатели грузовиков и яркие лучи фар и прожекторов, наоборот, подчеркивали силу, мощь и какую-то первобытную красоту движущейся сквозь непогоду техники. Природа показывала свой беспощадный нрав, но человек все преодолевал, несмотря на буйство стихии. Меня охватили одновременно восхищение, дикий восторг и ликование. Кажется, это называется катарсис…

Глава 4. Иваныч

Погода не заладилась с самого утра. Серое мрачное небо на весь день затянуло тяжелыми тучами. Пронизывающий насквозь северо-западный ветер подхватывал капли и швырял их почти горизонтально, старательно целясь в лицо. А ближе к вечеру, небольшой осенний дождик внезапно окреп и возмужал, превратившись в настоящее стихийное бедствие. Налетал порывами, бил и хлестал ледяными струями наотмашь, словно кнутом. Молнии вспыхивали целыми каскадами, выхватывая из темноты глубокие лужи на разбитой дороге, неровную баррикаду из ржавых бочек, наполненных песком, и облезлые дома с пустыми глазницами оконных проемов, кое-как залатанных кусками фанеры. Мир обезлюдел, съежился, намок и почернел от холода.

Петр, согнувшись в три погибели, кутался в промокший дождевик, тянул озябшие ладони к жалкому костерку, вокруг которого собралась небольшая группа мужчин разного возраста. Лучи прожекторов резали ночь на неравные треугольники, добавляя фантасмагории и гротеска в и без того сюрреалистичную картину происходящего.

– Петруха, – сказал из темноты небритый очкарик, – твоя очередь. Держи!

Забулькала темная жидкость из грязной бутылки, сказывался опыт: почти в полной темноте разливающий не ошибся ни на грамм, нацедил ровно полстакана.

– Точно, как в аптеке!

Извечный философский вопрос – стакан наполовину пуст или наполовину полон?

А ведь в жизни все намного прозаичнее, – размышлял Петр, – это же просто полстакана вонючей сивухи.

– Глотай, не капризничай. Пьяному подыхать будет проще.

Пахнуло суррогатным алкоголем, настоянном на сухих дубовых ветвях. Петр не стал отказываться, протянул руку, взял стакан двумя пальцами и, стараясь не выдать гримасой отвращения, быстро опрокинул в себя. Почему-то не почувствовал ни запаха, ни вкуса отвратительного даже на вид пойла. Шмурдяк провалился в пустой желудок и вызвал сильное жжение внутри. Немного задержал дыхание, потом шумно выдохнул и, не удержавшись, скривился.

– Сейчас согреешься, – беззубым ртом прошамкал Крот. На долю секунды отсвет молнии выхватил из темноты его греческий профиль на фоне ржавой облезлой бочки. В небе еще раз полыхнуло, и площадь накрыл чудовищный раскат грома. Захотелось закрыть глаза и втянуть голову в плечи, как будто это могло помочь преодолеть первобытный страх.

Теплее не стало, просто к ознобу присоединилось ощущение легкой дурноты.

– Закуси, – та же рука протянула несколько раз аккуратно надкушенное с уголков и порядком раскисшее рыбное печенье. Тошнота резко усилилась. Петр покачал головой и отвернулся, чтобы остальные не смогли разглядеть в свете пляшущих языков костра его брезгливое выражение лица.

Страха не было. А было ощущение какой-то нереальной и абсолютной вселенской пустоты. Словно его душа умерла, осталось только одинокое безмозглое тело, которое мыкается по свету в полной бессмысленности и отчаянии. Жизнь окончательно потеряла смысл.

– Все вы сдохнете!

Компания подобралась разношерстная: бывший преподаватель литературы, дворник предпенсионного возраста, совершенно седой водитель троллейбуса, последний раз выходивший в рейс два десятка лет назад, безработный экономист из соседнего подъезда, подвизавшийся работать помощником каменщика на стройке, которая опять встала. На этот раз, наверное, навсегда…

Тех, кто сидел чуть дальше, не разглядеть в темноте, но лица по большей части незнакомые. Хотя, ведь все раньше жили поблизости, в пределах пары кварталов от площади. Могли иногда встречаться на улице, почти наверняка вместе стояли в очередях на выдачу продуктов.

Долгое и бессмысленное балансирование на самом краю пропасти, и закономерный финал – дождь, грязь, рваные вонючие шмотки и полная жопа впереди.

– Ополченцы, бля. Стадо безмозглых баранов на бойне.

Спорить не хотелось, в чем-то голос был прав.

– Задолго до катастрофы, – вдруг раздался незнакомый голос из темноты, – смотрел я по телику передачу про одного индийского йога Амар Бхарати. Жил он в Индии, работал обычным клерком, имел жену и троих детей. И все у мужика в жизни было нормально, пока однажды его не переклинило на религиозной почве. Короче говоря, решил он посвятить свою жизнь богу Шиве. Молился, постился, или что они там делают в Индии? Короче, медитировал по многу часов в день, славил Шиву и все такое. Работать стало некогда, жена ушла, забрав с собой детей. Сердобольные соседи иногда подкармливали чудика, чтобы от голода не помер. Как никак – садху, святой аскет, почти что полубог. Прошло года три – четыре, и стало Амару этого недостаточно. Решился он самый важный шаг в своей жизни, взял и поднял вверх руку.

Рассказчик ненадолго замолчал, и все пространство вокруг вновь заполнил всепоглощающий шум дождя.

– Зачем? – не выдержав гнетущей тишины, спросил Крот.

– Было у них в Индии такое понятие – «урдхаман тапасья». Это такой вид служения, когда часть собственного тела садху жертвуется богу. Считается, что аскетическая практика очищает не только самого йога, но и коллективную карму общества. Амар долго страдал от невыносимой боли, но руку так и не опустил. Со временем она отсохла, превратившись в обтянутую кожей кость…

Всем паломникам и корреспондентам йог говорил, что делает это ради мира во всем мире. Жертвует частью собственной плоти, почти так же, как взошедший на крест во имя очищения от грехов человечества Иисус.

– Ну и как, помогло? – прошамкал Крот.

– Не знаю, – честно ответил рассказчик, – но пока был жив Амар, больших войн на планете не случилось. Так только, по мелочи… Видимо, с тех пор накопилось у человечества грехов немало, раз бабахнуло во всю силу и мощь.

– Бред! – коротко и емко охарактеризовал рассказанную байку Крот, – бог дал человеку бессмертную душу и великолепное тело, которое тот намеренно покалечил во имя глупых предрассудков. Вот если бы он потом сумел эту руку оживить, я бы еще поверил в святость монаха. А так… обыкновенный позер, хвастун, да к тому же еще и мазохист.

Он разочарованно вздохнул.

– А вот и не бред, – возразил кто-то сидящий еще дальше во мраке ночи, – они таким образом стремятся навсегда вырваться из круговорота колеса Сансары. Разорвать цепь бесконечных воплощений и слиться с богом в единое целое.

– И делают это, накурившись марихуаны, – добавил очкарик, совсем недавно разливавший по стаканам чемергес, – что конечно же, не ради собственного удовольствия, а исключительно в религиозных целях.

Разговор как-то сам собой стих, и собеседников вновь накрыл глубокий шум дождя. Изрядно коптя дизелем и разбрызгивая лужи, мимо протарахтел облезлый грузовик с рваным брезентовым тентом на кузове, притормозил в конце улицы возле полуразрушенного здания местной комендатуры. Из кабины бодро выпрыгнул молоденький чекист в новенькой форме. Разглядев замок на дверях, развернулся и потопал по лужам к баррикаде. Приблизившись, скользнул равнодушным взглядом по мокрым, грязным, насмерть перепуганным лицам собравшихся тесной кучкой людей.

– Кто старший?

Среди ополченцев прошел невнятный ропот, некоторые даже начали неохотно подниматься, хотя их никто не принуждал. В темноте негромко и сдавлено матюгнулись, но продолжения не последовало.

– А вот и начальство пожаловало.

Дождь продолжался, словно в небесной канцелярии окончательно и бесповоротно прохудились небеса. Форма чекиста темнела прямо на глазах, что было подмечено с некоторой долей непроизвольного злорадства. Мы тут мокнем уже пару часов, а этот молодой крендель ошивается неизвестно где.

Неожиданно вперед шагнул невысокий, сильно прихрамывающий толстяк в рваной телогрейке:

– Ну, я старший буду. И чо?

– Фамилия?

Толстяк равнодушно пожал плечами:

– Кузьмин.

Чекист молчал, ожидая продолжения.

Вышла небольшая заминка, словно говорящий забыл собственное имя и мучительно старается его припомнить.

– Лешка меня зовут. – толстяк снова замялся, потом быстро поправился, – Алексей Дмитриевич. Кличут Кузьмой.

– Ясно, – нахмурился чекист.

Что ему вдруг стало понятно, осталось для всех непостижимой тайной.

– Сколько вас?

– Шестнадцать человек.

– Добровольцы?

– Так точно!

– Суицидники, – едва слышно прошипел кто-то из темноты.

– Отставить разговорчики, – чекист резко вскинул голову, старательно вглядываясь в темноту. Прожектора были нацелены на дорогу по ту сторону баррикады, разглядеть говорящего ему не удалось. Остряк самоучка мгновенно притих и больше признаков жизни не подавал.

– Все местные?

– Так точно!

– Подходить к грузовику строго по одному. После этого необходимо громко и четко назвать свою фамилию и адрес, получить оружие, боеприпасы, расписаться в ведомости. Понятно?

– Так точно!

– Всем все понятно?

– Так точно! – нестройный хор осипших голосов. Кто-то не прочувствовав момента, вякнул «ясно-понятно», но чекист пропустил нестроевую разноголосицу мимо ушей.

– Кузьмин, вы первый. Получить оружие!

Водитель откинул ободранный борт грузовика, ловко запрыгнул внутрь, присел на корточки, развязал тесемки и откинул мокрый край рваного и многократно простреленного брезента. Сильно хромая, толстяк двинулся к грузовику первым, остановился, не дойдя пару шагов, откашлялся и по уставно четко доложил:

– Кузьмин. Улица Пришвина, дом двенадцать, вторая квартира, – прокричал он, стараясь перекрыть шум дождя и завывания ветра. Над головой полыхнуло, и раскатистый удар грома огласил всю округу, как бы подтверждая право толстяка на владение огнестрельным оружием.

Водитель вытащил из груды автомат Калашникова, сунул в руки Кузьмину, затем подал три пустых магазина. Вытащил из-за пазухи и протянул для подписи толстенный бухгалтерский журнал.

Чернила под дождем сразу поплывут, а через пару минут и бумага раскиснет.

Видимо, чекист подумал то же самое, гаркнул:

– Симаков, отставить бумагомарание! Выдай им уже автоматы, наконец. И побыстрее, время не терпит.

Дело пошло быстрее. Чекист командовал – «следующий», из темноты нерешительно выходил кто-то из мобилизованных, сообщал свои ФИО и адрес, получал оружие, отходил в сторону. В какой-то момент времени Петр решил, что пора и ему вооружиться. Как только очередной счастливчик заполучил вожделенный автомат, он шагнул к грузовику.

– Корольков, Красная четыре.

– Держи, – водитель сунул старый Калаш и пустые магазины, скороговоркой пробормотал вполголоса, – подожди парень, не уходи. Прими ящик.

Он с трудом вытащил из под брезента железный короб, поволок к краю кузова.

– Смотри, не урони.

– Кузьмин, не стойте столбом, помогите мобилизованному, – рявкнул чекист, – не хватало еще патроны рассыпать по мостовой.

Приняли в четыре руки, аккуратно спустили на землю, откинули крышку. Желтые блестящие патроны почему-то оказались насыпом. Петр прикинул на глазок – прилично, больше тысячи штук. Просто сказочное богатство!

– Кто получил оружие, подходим и заряжаем. Магазины к автоматам без команды не пристегивать!

Петр первым протянул руку, зачерпнул горсть патронов из ящика, принялся неумело снаряжать магазин. Без навыков получалось плохо, он почти сразу прищемил палец, однако, не обращая внимания на боль, продолжил занятие. Постепенно вокруг стала собираться толпа, его старательно отпихивали в сторону. Он снова зачерпнул целую пригоршню патронов, не считая, высыпал их в карман, зачерпнул еще и отошел к баррикаде, держа добычу в вытянутой руке.

– Ополченцы, поторопитесь. Времени мало, враг уже на окраине.

Петр продолжил прерванное занятие, время от времени отвлекаясь, чтобы смахнуть с лица стекающую воду. Когда он закончил непростую работенку, оказалось что пожадничал и прихватил немного лишку. Четыре патрона в последний магазин не поместились. Он покрутил их в ладони, потом незаметно сунул обратно в карман. Авось пригодятся!

– Заплатить Харону.

Патронов в коробке оказалось куда меньше, чем было нужно. По толпе прошел недовольный ропот. Последним удалось зарядить только по два магазина, а кому-то так и вообще хватило всего на один. Обделённые недовольно ворчали и жаловались на судьбу. Чекист на жалобы не реагировал.

– Ополчение, строиться!

Кое как выстроились в один неровный ряд. Автоматы закинули на плечо, стволом вниз. Снаряженные магазины засунули в карманы, потому как деть их было больше некуда. Ни подсумков, ни разгрузок ополченцам по уставу не положено. Со стороны это сборище гражданских с оттопыренными карманами, наверное, выглядело уморительно. Но самим мобилизованным было не до смеха.

Чекист хмуро оглядел строй, скорчил кислую гримасу.

– Стадо баранов…

– Друзья, – негромко начал он, – внутреннее кольцо обороны города прорвано. Бойцы из вас конечно никудышние, но наступающим ордам кочевников нам противопоставить больше некого. Резервов нет. Вас, конечно, быстро сомнут и уничтожат, но постарайтесь продержаться хотя бы полчаса. Помните, что вы защищаете свои семьи, жен и детей. Чем больше у них будет времени на эвакуацию, тем больше людей мы сумеем спасти.

– Патронов мало, – крикнул кто-то из конца строя.

– Патроны подвезем еще. Я обещаю! Кому посчастливится остаться в живых, отступайте вдоль проспекта по переулкам в сторону набережной. Там стоит баржа. Будет ждать столько, сколько сможет.

Он смахнул воду с лица и добавил почти неслышно:

– Даст бог, свидимся еще.

– На том свете!

Петр не выдержал:

– Заткнись, – сказал он одними губами, – ну сколько можно?

Испугано огляделся по сторонам. Вроде бы никто не услышал. Подумают совсем сдвинулся от испуга, еще возьмут и «шлепнут» из перестраховки.

– Симаков, – гаркнул чекист на возившегося с задним бортом водителя, – заводи! Едем на блокпост.

Дождь пошёл еще сильнее, хотя совсем недавно казалось, что сильнее просто невозможно. Длинный ветвистый разряд на долю секунды осветил улицу, бледные и растерянные лица ополченцев, языки сизого дыма, поднимающегося над почти погасшими кострами. А уже через минуту двигатель грузовика взревел, выпустил клуб удушливо-тошнотворного выхлопа и, разбрызгивая грязь, покатил дальше.

– Все, – прохрипел толстяк, – заваливаем проезд. Больше с этой стороны ждать некого.

– А патроны же обещали привезти? – истерично крикнул кто-то из темноты.

– Вроде большой, а в сказки веришь – ухмыльнулся толстяк, – в кузове под брезентом с десяток ящиков было. Я разглядел. Если бы хотели дать, то выдали бы сразу. Все, нас уже списали в расход.

– Ну, чего стоим? Подмогайте, братцы! Бочки тяжеленные, зар-раза! Одному никак.

Петр шагнул вперед, ухватился за шершавый ребристый край, потянул на себя…

***

Шум со стороны площади усилился. Разобрать отдельные выкрики невозможно, сплошной неразборчивый гомон и терзающий душу вой. А потом прожекторы выхватили из темноты сразу множество изможденных и невероятно грязных тел, полуголых или облаченных в лохмотья. Окровавленные повязки, костыли, отсутствующие конечности, невероятная худоба, землистый цвет кожи. Некоторые босиком или в каких-то непонятных обмотках, сделанных на скорою руку из собственной одежды.

Петр растеряно поводил стволом из стороны в сторону и смачно выругался. В руках у нападавших не было совсем ничего.

Они что, вот так, с голыми руками, собрались идти на штурм?

– И что теперь делать? Стрелять в безоружных?

Петр непроизвольно оглянулся посмотреть – кто возмутился? Оказалось, тот самый очкарик, что разливал самогонку.

– Оружие к бою!– заверещал толстяк, пытаясь перекричать шум, – открыть огонь по моей команде.

Петр извлек из кармана магазин и пристегнул к автомату, снял с предохранителя, передернул затвор, вдавил приклад в плечо.

– Я не смогу в безоружных, – простонал очкарик рядом, – да что мы, звери что ли?

– Заткнись, – прошипел Петр, старательно прицеливаясь. Он постарался мысленно отгородиться от очкарика, но у него ничего не получалось. Тот продолжал скулить и бормотать над самым ухом, все время отвлекал, не давал сосредоточится.

– Огонь! – рявкнул толстяк.

Дружно грохнули полтора десятка автоматов, первый ряд наступающих повалился на асфальт. Бежавшие сзади перепрыгивали через трупы своих товарищей, спотыкались, но продолжали бег, почти не снизив темп. На место выбывших встали новые, расстояние до баррикад стремительно сокращалось.

Петр вдавил спусковую скобу, и автомат бодро заплясал в его руках. Проклятый дождь заливал глаза, мешал прицелиться. Впрочем, он и не особо старался, строй кочевников был настолько плотным, что попасть проблемы не составляло. Скорее наоборот, чтобы промазать, пришлось бы очень сильно постараться.

С каким-то отстраненным равнодушием поменял магазин, и вновь посмотрел на беснующуюся толпу сквозь прорезь прицела. Вдавил спусковую скобу и с внутренним удовлетворением убедился, что несколько фигурок споткнулось. На освободившееся место моментально втиснулись новые лица, толпа продолжала бежать, но теперь что-то неуловимо изменилось. Вместо изможденных доходяг первый ряд атакующих занимали скуластые здоровяки. А потом защелкали пули, рикошетя о бочки баррикады, кочевники открыли ответный огонь.

Тактика оказалась примитивной, но весьма действенной. Чтобы разжалобить и обескуражить обороняющихся, ввести в заблуждение и посеять панику, вперед пустили женщин, стариков и больных, одним словом – обузу, нахлебников, так и так подлежащих ликвидации. Чтобы те приняли на себя основной удар и собственными телами прикрыли сильных бойцов от разящего свинца. Первый, самый дружный залп был потрачен впустую, на живых мертвецов.

Пока ополченцы меняли опустошенные магазины, толпа кочевников стремительно приближалась. Стреляли прямо на ходу, отчего сильно страдала точность. Но большинству ополченцев, ни разу не нюхавших пороху, хватило и этого. Страх победил, многие побросали автоматы, залегли за бочками, а некоторые вообще, поджав хвост и скуля, рванули в переулок.

Петр заскрипел зубами так громко, что звук перекрыл шум дождя, вдавил приклад в плечо и вновь открыл огонь. Проклятый дождь хлестал, словно плетью, молния полыхнула через все небо несколько раз подряд ослепив его, а потом от грохота разряда заложило уши, и зазвенело в голове.

Кочевники приближались неумолимо, как сама смерть.

Когда до баррикад осталось всего двадцать или тридцать шагов, послышалась непонятная гортанная команда, и нападающие разом остановились. Из задних рядов – передним быстро передавали что-то небольшое и продолговатое. В свете луча прожектора блеснуло стекло, ярко запылал факел, судорожное движение в толпе нападающих и небольшие огоньки стали распространяться по передней шеренге.

– Берегись! – истерично завопил толстяк.

Еще одна гортанная команда, и огоньки дружно полетели в их сторону. Петр никак не мог сообразить, что же происходит? Кто-то из ополченцев завопил во всю глотку от ужаса, беспорядочно затрещали автоматы обороняющихся, в ответ со стороны кочевников загрохотало тоже, но теперь гораздо громче и стройнее. Раздался звон битого стекла, и вдруг нестерпимо ярко вспыхнуло пламя.

Теперь вопили сразу в несколько глоток. Крики боли, досады, проклятья и молитвы смешались в одно неразборчивое целое. Какофония, от которой сразу разболелась голова и привычно запульсировал висок. Следовавшие одна за другой яркие вспышки совсем ослепили Петра, и ему пришлось не только сжать веки, но и прикрыться ладонью.

Коктейль Молотова, – наконец-то сообразил он, – нападающие применили очередную хитрость, внеся сумятицу в стройные ряды ополченцев.

Петр поднял воспаленные веки и, прикрываясь ладонью, попытался рассмотреть, что творится вокруг? Нестерпимо яркий свет пламени резал глаза, полыхали почти все бочки баррикады. Несколько бойцов ополчения, охваченные пламенем, катались по земле, пытаясь сбить огонь. Получалось плохо, видимо, бензин был смешан не только с машинным маслом, но и еще с какой-то неведомой дрянью, похожей на алюминиевую пудру. Пирогель. Самодельный напалм.

Какие полчаса? Сопротивление оказалось сломлено за какие-то жалкие минуты.

Очередная бутылка врезалась в бочку прямо перед ним, во все стороны брызнули осколки стекла и огненный цветок протянул свои длинные лепестки к мрачному черному небу. Петр рефлекторно шарахнулся назад, споткнулся и упал. Пламя обожгло лицо, вспыхнули волосы, брови, задымила и зачадила одежда, невыносимо запекло руки.

И все-таки ему повезло, спасла реакция. Кое-как потушив пламя и окунув саднящие кисти на секунду прямо в лужу, Петр подобрал автомат, сменил магазин, подполз к баррикаде и затаился. На бочки принялись забираться первые наступающие. Загрохотали автоматы кочевников, добивая остатки вяло сопротивляющегося ополчения.

– Ну вот и все!

Во всю мощь хохотнул голос. В виске опять пульсировала боль.

– Недолго продержались смертнички.

– Отвали, – буркнул Петр вслух, не прячась. Теперь уже все равно, даже если услышат посторонние. Поднял ствол автомата и дал очередь практически в упор. Несколько нападающих повалилось оземь, но ситуацию это не спасло. Людской вал перекатился через баррикаду и, не задержавшись ни на секунду, двинулся дальше, сминая все на своем пути.

– Прут, как саранча!

Петр прижался спиной к чадящей и еще теплой бочке и выстрелил назад, прямо в спины убегающих кочевников.

– Суки!

Громко щелкнул и заткнулся автомат, патроны опять закончились. Судорожным движением он отстегнул магазин и принялся шарить по пустым карманам. Нашел заначку, но от волнения один патрон уронил в грязь. Разве найдешь в темноте?

Черт с ним!

Переключил собачку на стрельбу одиночными. Выпустил один за другим все три пули в стремительно удаляющиеся спины, развернулся и выглянул из-за бочки.

Схлынула вторая волна наступающих, самых сильных и здоровых бойцов, теперь плавно подтягивался основной состав кочевников. Одеты как попало, вооружены непонятно чем. Беженцы, изгнанники, дезертиры, депортированные, воры и разбойники, больные и сумасшедшие, старики и калеки. Одним словом, – кочевье.

Те, кому больше не было места в обществе, сбились в стадо и пошли на штурм города в поисках жратвы. Правильно сказал голос – саранча и есть.

Среди мертвых тел ополченцев увидел одно, подающее слабые признаки жизни. Подполз ближе, перевернул лицом вверх, с немалым трудом опознал очкарика.

– Жив?

– Да, – прохрипел тот, затравлено озираясь. Нащупал в темноте свои очки, изрядно заляпанные грязью, натянул на лицо. Вновь снял и принялся протирать грязными пальцами, от чего те стали совсем непрозрачными.

– Поищи патроны, – приказал Петр, – у меня закончились.

– Мародерить, что-ли? – взвился очкарик, – не буду я! Да и какой смысл? Нас уже победили. Уходить нужно!

В ответ Петр несильно ударил его кулаком в скулу. Спорить не хотелось.

– Шевелись, слизняк!

Как ни странно, зуботычина подействовала, очкарик, стеная и плача вслух, пополз вдоль все еще коптящей баррикады, обыскивать трупы. Вскоре вернулся, держа в руках наполовину опустошенный рожок.

– Это – все? – набросился на него Петр.

– Да, – прохрипел очкарик, и после паузы добавил, – Крота убили, сволочи. Хороший мужик был, смелый.

– Заткнись, – буркнул Петр, выдернул из рук очкарика магазин. Прищелкнул к автомату, взвел затвор.

– Петруха, не дури, убьют нас. Лучше давай уходить.

– К черту! Патроны ищи…

Петр приподнялся, уперся локтями в бочку и дал очередь по наступающим. Затея и впрямь оказалась глупой, кочевники немедленно открыли ответный огонь сразу из десятка стволов. Вокруг засвистели пули, и Петр благоразумно скользнул обратно за баррикаду. Остаток патронов он выпустил не глядя, поверх бочек. Лишь бы в ту сторону.

Вернулся очкарик, размазывая грязь по лицу, зашептал в самое ухо.

– Петруха, там это… один живой. Помочь надо бы…

– Где? – взвился Петр, – показывай дорогу.

Очкарик проворно пополз вперед, Петр пристроился следом. Выжившим оказался толстяк, ранее назвавшийся «старшим». Как там его? Кузьма? Леха, вроде. Да, точно. Леха.

Петр аккуратно потряс раненого:

– Алексей Дмитриевич. Живой?

Петр посветил зажигалкой на раненного вздрогнул, отшатнулся сдерживая рвотные позывы.

– Петя, ты? – угадал по голосу толстяк, уставился невидяще куда-то в пространство, – контузило меня. Не вижу ничего.

Петр быстро погасил пламя, стараясь не смотреть на изуродованное и обожжённое лицо Кузьмы.

– Как там наши? Держатся?

– Нет, – не стал врать Петр, – оборону прорвали. Почти все погибли. Может быть, кому-то удалось уцелеть и отступить, я не знаю.

– Хреново, – помрачнел толстяк, попробовал приподняться, но упал обессиленный. Зашелся в приступе неудержимого кашля. Нашарил в кармане и протянул что-то невидимое в темноте.

– Вот. Все что осталось.

Петр взял из ослабевших рук снаряжённый магазин, пристегнул к своему автомату.

– Дай мне, – прохрипел толстяк, – а вы уходите… в переулок… вдоль проспекта… Баржа не будет ждать вечно.

Петр молча протянул ему свой Калаш. Кузьма сжал цевье мертвой хваткой, улыбка похожа на оскал.

– Уходите!

Петр оглянулся на очкарика:

– Все, уходим. За мной!

Затарахтел автомат толстяка, привлекая внимание нападающих.

Петр резко оглянулся, быстрое движение слева – из переулка в пылающие бочки на всем ходу врезался военный джип с разбитыми стеклами и многочисленными пробоинами от пуль. В салоне блеснули металлом ящики. Совсем молодой парнишка за рулем, черная форма в крови, лицо бледное, глазищи в половину лица.

– Мужики, я вам патроны привез, – едва слышно прохрипел он из последних сил, голова бессильно упала на рулевое колесо.

Молодой чекист все-таки выполнил обещание, послал кого-то из новобранцев.

– На убой.

Поздновато ты, дружище, – вяло подумал Петр, – воевать то больше некому.

А потом его мозг словно молния пронзила еще одна мысль, – патроны нужно уничтожить. Немедленно! Иначе они достанутся кочевникам.

Ой, как нехорошо получилось! Лучше бы толстяк оказался прав, и нас просто бросили. Собственными руками вооружили кочевников, побросав автоматы, а теперь еще и патроны подвезли вплотную к самой баррикаде. А ведь позади нас блокпост, и там такие же необстрелянные добровольцы, с тем же самым самоубийственным заданием – задержать наступающих хотя бы на полчаса.

А дальше?

«Площадь восстания» перегорожена, на «малой Синявской» тоже движуха была, ну и набережная наверняка «прикрыта». Последний рубеж…

Петр растеряно огляделся по сторонам в поисках очкарика, но тот исчез. В самый неподходящий момент дал деру, трусливый засранец.

Что делать?

Ботинок наткнулся в какой-то предмет. Наклонился, поднял, осмотрел оружие кочевников. Бутылка из толстого стекла треснула от удара, но не разбилась, фитиль выпал и потух.

Вот таким примитивным оружием они нас победили за пару минут…

Идея пришла мгновенно, скинул куртку, оторвал длинный лоскут от рубашки, скрутил, засунул поглубже в горлышко, нашарил в кармане зажигалку.

– Красавица моя, прошу, не подведи!

Щелкнул колесиком высекая искры, заплясал голубой огонек, быстро охватил все разрастающимся пламенем пропитанный бензином кусок ткани. Размахнулся и швырнул бутылку через разбитое окно в салон джипа. Раздался звон стекла, пламя полыхнуло во всю мощь, пожирая кожаную обивку сидений, синтетику обшивки салона, пластмассу, дерево и все, что может гореть.

Да где же очкарик?

Петр пригнулся, как можно ниже; в свете полыхающего джипа он, наверное, сейчас был виден, словно на ладони. Побежал гусиным шагом в проулок. Вокруг сразу же засвистели пули. Пришлось остановиться и залечь. Где-то вдалеке снова застрекотал автомат толстяка Кузьмы, переключая на себя внимание кочевников.

Надо же, до сих пор жив!

Джип разгорался все ярче. Еще пару минут, и нагревшиеся патроны начнут активно детонировать. Петр решился, вскочил и зигзагами побежал в проулок. Вовремя! Позади раздалась бешенная канонада и свист шальных пуль. Можно больше не переживать, патроны уничтожены.

Перед глазами заплясали зеленые пятна, в боку закололо просто невыносимо.

Нечем дышать! Нужно остановится и передохнуть хотя бы пару секунд. Вот только у него нет в запасе этих секунд.

Петр почти добежал до здания, споткнулся обо что-то мягкое и полетел на мостовую, обдирая локти и колени. Над головой опять просвистели пули и ушли в темноту, взвыла от невыносимой боли ушибленная голова. Глаза еще не привыкли к темноте, он вслепую пошарил вокруг себя и нащупал мертвое лицо. Рука коснулась пластмассы разбитых пулями очков…

Глава 5. Джон

Шквальный ветер на взлетной полосе аэродрома налетел внезапно, ударил в лицо, сорвал фуражку, осыпал песком, а затем безвозвратно улетучился.

– Как дела, Джон? – прокричал Макферсон сквозь шум турбин.

– Заканчиваем погрузку, господин генерал, – сложив руки рупором, завопил Шеридан в ответ, стараясь перекричать рев двигателей.

Старик окончательно сошел с ума! В этом нет никаких сомнений.

Джон конечно знал, что генерал – бывший пилот стратегического бомбардировщика, но сесть за штурвал в восемьдесят лет – это за гранью здравого смысла, никакой деменцией не оправдать.

Однако, теперь все окончательно встало на свои места. Когда Макферсон заявил, что у него есть не только самолет, но и отличный пилот, способный доставить транспортник в Эфиопию, Джон почувствовал какой-то подвох. Только идиот согласится на самоубийственную миссию.

Оказалось, что генерал имел в виду самого себя.

На все остальные вопросы Макферсон разразился длиннющим монологом:

– Да, он действительно не планирует сажать самолет. Учитывая естественное старение конструкций, усталость металла, а также отсутствие должной технической профилактики в течение многих лет, есть вероятность, что машина развалится при посадке даже на оборудованной площадке, а уж в пустыне катастрофа просто неминуема. Это последний полет лайнера! Взлететь он еще сможет, а вот сесть уже нет.

– Да, он стар, но еще вполне способен удержать в руках штурвал. Он сохранил ясный рассудок и твердую память, а гидроусилители в системе управления самого комфортабельного лайнера в мире сделают всю трудную работу сами. Ему останется только легкими движениями старческих рук, сведенных подагрой и атеросклерозом, заложить требуемый курс и включить автопилот.

– Да, он готов пожертвовать самим собой ради величия и процветания Америки. Может быть, вся его жизнь была всего лишь прелюдией именно к этому мгновению. Если судьба ниспослала США второй шанс, то он, генерал Макферсон, командующий воздушно-космическими силами NATO, не будет колебаться ни единой секунды. Для него будет честью погибнуть при выполнении боевого задания.

Вот, собственно, и все…

Умом Джон понимал, что авантюрная затея непременно выльется в один большой фейл. В лучшем случае, эта древняя рухлядь не сможет оторваться от земли и, теряя куски обшивки, кое-как доберется до конца зоны безопасности взлетно-посадочной полосы, и уткнется носом в холм.

В худшем, она все-таки взлетит, может быть, даже протянет пару километров, а потом с шумом и грохотом развалится в воздухе и рухнет обратно на грешную землю, угробив весь состав боевой группы.

Но даже если случится чудо, и эта чертова срань под названием «самолет судного дня» каким-то непонятным образом все-таки доберется до африканского континента, что с ними будет потом? Убийственная жара и тысячи миль безлюдной пустыни, крайне ограниченные припасы и невозможность их пополнить, вода сомнительного качества из местных речушек и сотни чернокожих головорезов, готовых на все, ради жратвы. Незавидная участь. А бонусом – неминуемое сражение со службой охраны конвоя Метрополии.

Джон разочарованно помотал головой.

Как он позволил этому старому маразматику себя уговорить? Неужели генерал настолько сильно владеет даром убеждения, что сумел погасить его инстинкт самосохранения?

Ведь он же понимает, что шансов вернуться обратно у группы нет? Прекрасно понимает! В сказку о немедленной отправке всего военно-морского флота к берегам Африки не поверил ни на секунду. Даже если генерал и отдаст подобный приказ, его преемник наверняка повернет корабли обратно. Рисковать остатками флота ради трех десятков морпехов не станет никто.

Тогда почему же он согласился?

Шеридан тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли. Как бы то ни было, а отступать уже, действительно, поздно. Самолет загружен, штурмовики по местам, техника надежно закреплена тросами, пилот в кабине, двигатели ревут, пропеллеры вращаются.

По взлетной полосе бежал человек, нелепо размахивая руками.

Не иначе, что-то важное, придется ждать.

Джон машинально взглянул на наручные часы, констатировал, что взлет произойдет с небольшим опозданием от графика. Хотя это и не имело большого значения, сам факт задержки вызывал глухое раздражение.

– Ну что там еще?

Наконец-то посыльный добежал, остановился в двух шагах, отдал честь и, задыхаясь, отрапортовал о получении свежих спутниковых снимков.

– Давай сюда, – Шеридан впился взглядом в изображение, привычно вычленяя из хаоса знакомые элементы. Вот это серое пятно – почти наверняка сгоревший бензовоз, а вот эти пятнышки поменьше – останки от автомобилей поменьше. Автоцистерну бандиты не стали бы жечь ни за какие коврижки, каждая капля горючего в Африке ценится на вес золота. Значит, операция провалилась. А вот эти маленькие серые точки, скорее всего, сгоревшие джипы «группы захвата». Каким образом шестеро водителей и пара сопляков с автоматами сумели уничтожить два десятка профессиональных наемников?

Вопрос повис в воздухе.

Вновь налетел порыв ветра, рванул форму, обдал песком и заставил зажмуриться.

***

– Господи, Макферсон, – нервно выговорил Джон, – ради всего святого, объясните же наконец, что такого ценного в этом гребаном камне, и почему он так важен для вас?

Макферсон не торопясь прошел к холодильнику, извлек бутылку виски и пару высоких стаканов, вытащил из морозилки несколько кубиков льда, разделил между емкостями, разлил остатки виски. Светло-коричневой жидкости хватило лишь только на то, чтобы не полностью покрыть лед. Протянул один из стаканов майору, второй взял сам.

– Присаживайтесь, Джон.

Шеридан почувствовал немое раздражение. Сам напросился, теперь хочешь – не хочешь, а терпеть неспешную болтовню старика придется очень долго. Он мотнул головой.

Десять часов утра, какой может быть виски?

– Не отказывайтесь, Джон. Возможно вы видите лед последний раз в жизни.

Неприятный холодок пробежал по спине от слов старика. Кажется, генерал всерьез решил его угробить, отправляя на мёртвый континент? И даже стало немного любопытно, что же такого важного может предложить старикан? Ради чего он должен незамедлительно сунуть голову в петлю?

Макферсон вновь устроился в кресле, слегка качнул бокал, заставив жидкость вращаться по часовой стрелке и начал:

– Итак, Джон, ты спрашиваешь что такого важного для Америки может быть в этом гребанном камне? Я отвечу, но чуть позже. А пока хочу рассказать одну небольшую историю.

После Второй мировой войны, на островах Папуа – Новой Гвинеи образовалась новая религия, которую ученые окрестили Карго культом. Слово «карго» значит – груз. В целях обеспечения армии, а также самих островитян на острова в огромных количествах сбрасывались с самолетов ящики с грузом, в которых находились одежда, палатки, продукты питания, оружие и боеприпасы, горючее и многое другое.

Островитяне довольно быстро успели привыкнуть к падающим с неба «дарам богов». Когда война закончилась, и поток грузов иссяк, местные жители принялись имитировать действия американских солдат, летчиков и моряков, в надежде обмануть «богов» и уговорить возобновить поставки необходимых им вещей.

Они принялись строить «взлетно-посадочные полосы», для чего вырубали джунгли, ровняли площадки и изготавливали из дерева макеты самолетов в натуральную величину. Сооружали «контрольно-диспетчерские вышки», радары и другие внешне похожие сооружения из бамбука. Совершали бессмысленные, с их точки зрения, действия, подсмотренные у американских военных – ходили строем, изображали разговоры по рации, перетаскивали пустые железные бочки по аэродрому.

Все это, конечно, выглядит смешно с точки зрения белого человека. Но вера островитян в то, что вновь прилетят самолеты и сбросят жизненно важные грузы, была очень тверда и продержалась несколько десятков лет. И хотя вновь образовавшаяся религия имела очень мало сходных черт с более распространенными, в основе ее было главное – слепая вера в сверхъестественное. Во всемогущих и милостивых богов, великодушно и бескорыстно одаривающих чудесными вещами.

Египтология, как наука изучающая Древний Египет, существует уже больше двухсот лет. Все что можно было открыть – давно открыто, все что можно было изучить – изучено. Иероглифическое письмо расшифровано, тексты прочитаны. Все знания упорядочены, систематизированы и разложены по полочкам в виде книг, учебников и диссертаций ученых.

Но многое так и не было понято до конца, поскольку шло вразрез с общепринятой историей.

Древние Египтяне возводили огромные и совершенно бессмысленные пирамиды, по мнению ученых, предназначенные для захоронения фараонов, но внутри ни в одной из пирамид никогда не было найдено ни единой мумии. Да и не подходят пирамиды на роль усыпальниц: слишком громоздкие, непрактичные и несуразные строения.

А между тем, гробницы фараонов, найденные в «долине царей», полностью соответствовали своему назначению. Вот они, как раз, с точки зрения любого вменяемого человека, выполняли эту роль на все сто процентов. Стены и потолок погребальной камеры, где располагался саркофаг с мумией, украшали рисунки из жизни покойного, в соседних комнатах складировались личные вещи и предметы обихода, необходимые для загробной жизни. Все по канонам древних ритуалов.

Но каково же тогда истинное предназначение пирамид?

Ни один египтолог не смог внятно ответить на этот вопрос, только еще сильнее настаивают на версии об усыпальницах. Большинство людей вполне удовлетворены. Ведь эту версию проще понять и принять, чем заявление, что пирамиды – это технологические сооружения каменного века совершенно непонятного назначения.

Еще удивительнее выглядят золотые саркофаги фараонов, безупречной формы и великолепной отделки, вложенные друг в друга, словно русские матрешки. Ну и, конечно, знаменитая «маска фараона», внешне напоминающая то ли шлем от водолазного костюма, то ли стилизованный элемент космического скафандра. Это, конечно, изумительно красивые и очень дорогие атрибуты похоронного обряда, совершенно бесполезные с практической и функциональной точки зрения.

Для того, чтобы упокоить тело после смерти, достаточно его просто закопать в землю, сжечь на костре или утопить в море. Непонятно, зачем городить огород и обряжать выпотрошенную мумию в золотой скафандр, а затем укладывать в три золотых гроба. Неужели в надежде, что она когда-то оживет? Без внутренних органов? Вы считаете древних египтян полными идиотами? Нет, тут что-то совсем иное.

Мысленно связать культ Карго и древнеегипетские захоронения фараонов несложно, и выводы потрясают гораздо сильнее, чем огромные кучи камней, непонятно зачем сложенные посреди пустыни. Становится понятно, что Древние Египтяне просто копировали сооружения и обряды какой-то иной, более древней и более развитой цивилизации, следы которой затерялись во глубине веков.

Ну а если включить фантазию на полную мощность и допустить существование более развитой техногенной расы, у которой египтяне подсмотрели ритуалы, то сказки об оживлении мертвецов могут предстать в несколько ином свете. И тогда саркофаги – возможно, никакие не гробы, а чрезвычайно сложные медицинские капсулы экстренной реанимации, умеющие «чинить» тела и восполнять недостающие органы по образцу.

Долгие годы шли археологические изыскания, как на территории Египта, так и по всему остальному африканскому континенту. Все тайное рано или поздно становится явным, Джон.

Лет за тридцать до катастрофы в Эфиопии обнаружили очень и очень древние сооружения, не вписывающиеся в общепринятые каноны. Местные называли их «городом богов» и всячески сопротивлялись изучению развалин белыми людьми. К тому же, Африка всегда была немного сумасбродным континентом, наполненным до краев всевозможными бандами, преступным братством и террористическими организациями всех мастей и расцветок.

Но кое-что все-таки откопали под непрерывным прессингом со стороны местного населения. Ветхозаветные святыни переправили в музеи Нью-Йорка и Лондона для последующего вдумчивого изучения и перевода иероглифов. На этом раскопки древнего города свернули под разговоры о недостатке финансирования.

Кто-то из ученых высказал предположение о гипотетической связи Эфиопского города богов с Теотиуака́ном – древним городом, расположенным в 50 километрах к северо-востоку от центра города Мехико. Их объединяло нечто схожее в архитектуре, расположении культовых сооружений, характерные черты у найденных украшений. Историки многозначительно покивали головами и на том успокоились. Иными словами, еще один забытый островок древней истории оказался никому не интересен.

Спустямного лет раскопками «города богов» вплотную занялась Метрополия. Нагнали так много народу, что построили целый поселок. Долго рыли, но результаты археологических изысканий почему-то засекретили и на общий суд ученых со всего мира не представили.

Впрочем, при тогдашнем уровне нашей разведки тайна очень быстро стала секретом Полишинеля. Под «городом богов» было выкопано еще одно, гораздо более древнее поселение, уходящее своими корнями чуть ли не в палеолит.

Но это еще не самое интересное. Уровень развития Древних Африканцев оказался гораздо выше, чем у Древних Египтян. Многочисленные следы машинных технологий, обломки изделий из металлов и сплавов, стекло, кремний и пластик. Казалось бы, вот она забытая и потерянная цивилизация богов, изучай и радуйся. Но, как это всегда бывает с очень древними цивилизациями, трудно понять, где заканчиваются фантазии археологов, а начинается неправдоподобная и необъяснимая правда. Химический анализ выявляет просто невозможные для того времени соединения. Ученые Метрополии заспорили о перемешивании культурных слоев и ошибочных методах датировки найденных предметов. Невероятное открытие поставили под сомнение.

Среди прочих объектов в Эфиопии была найдена и загадочная стела с рельефным изображением и высеченной надписью на неизвестном языке. Поговаривают, что именно из-за этого куска камня Метрополия и засекретила результаты раскопок. Дешифровка текста неоднозначна, но суть вполне понятна – стела является дверью в иной мир, и ее необходимо открыть в самом конце времен, чтобы спасти вымирающее человечество.

Сорок лет назад это воспринималось как предрассудки древних и вызывало только снисходительную ухмылку. А когда взорвался Юпитер, и стало окончательно ясно, что конец света не за горами, о пророчестве внезапно вспомнили ученые Метрополии и лихорадочно принялись искать ключ, который откроет загадочную дверь.

***

Джон поправил фуражку и быстрым шагом поднялся по трапу. Наверху подал знак водителю буксировщика и с трудом, сказывалось отсутствие опыта, захлопнул овальную дверь. Защелкнул замки, поднялся на верхнюю палубу, оглядел притихших штурмовиков в полной боевой экипировке.

Наверное, нужно сказать что-то ободряющее, но грохот двигателя на форсаже все равно не перекричать. Поэтому он просто улыбнулся и поднял руку сжатую в кулак. В ответ пехотинцы дружно закивали головами и даже подарили пару вымученных улыбок.

Красота и роскошь салона исчезли навсегда, канули в небытие. Демонтированы и выдраны с потрохами все переборки, аппаратура для управления войсками, компьютеры, оборудование и все-все лишнее. Теперь это не «самолет судного дня», а обычный транспортник.

Большую часть багажа занимал груз: пара грузовиков, пара боевых бронированных машин, джипы, оружие, боеприпасы, горючее, вода, провизия и даже пара контейнеров с золотыми слитками – плата наемникам. Золото, единственный металл, который все еще имел хоть какую-то ценность, но и его платежеспособность падает день ото дня. Еда и горючее становятся все дороже и дороже, а человеческая жизнь уже почти совсем ничего не стоит.

На верхней палубе в страшной тесноте расположились сорок человек боевой группы штурмовиков. Сборная солянка, конечно; тут и бывшие десантники, и морячки, и пехотинцы. Кресел всем не хватило, многие сидят на сваренных наспех металлических лавках, установленных вдоль фюзеляжа самолета, а некоторые – прямо на полу салона, подстелив под задницы резиновые коврики.

Вообще-то, самолет изначально был рассчитан вместить до сотни пассажиров с максимальной роскошью и удобствами, но никто из конструкторов даже в страшном сне не предполагал запихнуть их на верхнюю палубу, изначально предназначенную только для экипажа.

Джон быстро пошагал по проходу в сторону кабины. Его место рядом с генералом, в кресле второго пилота.

Дверь в кабину отсутствовала, для снижения веса самолета демонтировали и ее тоже. Впрочем, опасаться угона не было смысла. А зачем тогда нужна эта дверь? Лучше положить пару лишних галлонов питьевой воды.

Шеридан отдернул легкую шторку из парашютного шелка и вошел в кабину. В глаза сразу бросилось обилие приборов непонятного назначения, несколько больших сенсорных экранов, тысячи и тысячи всевозможных ручек и переключателей.

Аж глаза разбегаются! Как во всем этом можно разбираться?

Джон с немалым трудом и осторожностью забрался в кресло, защелкнул ремни, кивнул генералу – мол, все в порядке, надел наушники.

– Вы устроились, Шеридан? Можем взлетать?

– Да, господин генерал!

Оказывается, чтобы ответить, нужно нажать кнопку на штурвале. Пришлось повторить:

– Да, господин генерал!

– Тогда, с богом!

Макферсон принялся быстро щелкать тумблерами, как показалось Джону, совершенно хаотично и бессистемно. Двигатели взвыли громче, корпус самолета ощутимо завибрировал.

– Башня, вызывает борт номер четыре. К взлету готов!

В наушниках что-то громко зашипело, захрипело, а затем вновь появился голос генерала:

– Борт эхо-четыре-браво, взлет разрешаю. Счастливого пути!

Джон непонимающе уставился на генерала.

Что за цирковое представление?

– Оборудование командно-диспетчерского пункта сожгло ЭМИ (прим. электро-магнитный импульс) во время вспышки Юпитера. Даже если бы там сейчас и был дежурный, он все равно не смог бы нас услышать и ответить. Понимаешь?

Джон растеряно кивнул.

– Так что приходится самому отдуваться, – усмехнулся Макферсон, – есть установленный протокол, нарушать который нельзя. Иначе лицензию отберут.

Какая, к черту, лицензия? Старик совсем сбрендил? Что за странные девиации?

Макферсон щелкнул еще одним тумблером, и лайнер слегка вздрогнул, а затем плавно покатился по взлетно-посадочной полосе, постепенно набирая скорость. Это стало понятно по убегающей назад разметке. Полосу расчистили и подлатали насколько смогли за два дня, и все же ее состояние не было идеальным. Когда колесо касалось очередной выбоины или трещины в бетоне, самолет слегка потряхивало. Чем сильнее разгонялся лайнер, тем чаще встречались выбоины, вибрация очень быстро стала непрерывной.

Момент отрыва Джон не смог заметить, тряска внезапно прекратилась, и земля стала стремительно удаляться. Генерал плавно выжал штурвал на себя почти до отказа, и лобовое стекло целиком заполнило пронзительно голубое небо с редкими белыми облачками. Сердце ухнуло куда-то вниз, а живот свело напряженными мышцами. Страхи Джона не оправдались, самолет не развалился в воздухе и не упал сразу после взлета.

На эшелон в тридцать пять тысяч футов выходили долго, не меньше получаса. Лайнер не предназначенный для тяжелой техники, оказался катастрофически перегружен. Но после набора нужной высоты рев двигателей стал заметно тише, сказалась более разреженная атмосфера. Генерал еще немного поколдовал над навигацией, затем включил автопилот и, довольный собой, откинулся в кресле, отстегнул ремень.

– Ну вот и все, Джон, – с довольной улыбкой провозгласил он, – для меня самое сложное позади. Через несколько часов мы уже будем над Африкой, а пока можем немного расслабиться и даже подремать. Лететь нам очень долго. Может, по стаканчику? Правда, льда нет, но не думаю, что тебя это остановит. Так ведь?

Джон мысленно выругался и согласно кивнул. Выпить действительно нужно, последний раз летать приходилось лет пятнадцать назад, если не больше. Нервы на пределе.

Генерал с довольной улыбкой извлек откуда-то из заднего кармана армейскую фляжку и принялся разливать по одноразовым пластиковым стаканчикам свой любимый напиток. Не выдержал и признался:

– Я положил тебе последнюю бутылку в груз. Остатки моего неприкосновенного запаса. Мне она уже ни к чему, а тебе пригодится. Только сильно не налегай. Жара…

Выпитый виски и однообразный ландшафт из облаков под ровный гул двигателей и бесконечную болтовню генерала подействовали расслабляюще. А может сказалось недосыпание – в последние двое суток было слишком много суеты и хлопот. Джон внезапно для себя погрузился в глубокий и спокойный сон без сновидений.

***

– Джон, – сказал Макферсон, – неважно кого изберут главнокомандующим на «Ковчеге», ему все равно придется подчиниться, когда придет «Спаситель». Миром будет править тот, у кого в руках «ключ». Когда спасение собственной шкуры зависит от чужой воли, преклоняют колено и сильные, и мудрые, независимо от национальности и цвета кожи. Ведь жить хотят все одинаково сильно.

Америка – великая страна, и наш народ достоин того, чтобы иметь светлое будущее. А вот что касается остальных, я не уверен. Это нужно хорошенько обдумать и тщательно взвесить. Кого-то ведь можно и пропустить в новый мир. Всегда найдутся достойные. Например, для выполнения тяжелой физической работы или в качестве личной обслуги переселенцев. Ну а кому не повезло, значит, такова воля богов. Динозаврам ведь тоже когда-то не повезло.

Историю пишут победители, Джон. И я очень надеюсь, что американцы смогут вновь испытать гордость за свою страну, вернут себе непоколебимую веру в исключительность Соединенных Штатов и особую миссию американского народа, несущего свет демократии, свободу и справедливость остальному миру.

Как ты считаешь, Джон, я прав? Должность президента спасенного человечества стоит того, чтобы рискнуть жизнью?

***

Он проснулся от грубого толчка и ошарашено огляделся по сторонам, не в силах осознать где находится и как вообще сюда попал? Память вернулась с опозданием на полсекунды, и пришло понимание, что идиллия безмятежности разрушена окончательно. Что-то пошло не по плану.

Макферсон отчаянно сражался со штурвалом, самолет швыряло, как весельную шлюпку в девятибалльный шторм, а затянувшееся черными тучами небо рассекали длинные ветвистые молнии.

– Что случилось? – сонно пробормотал Шеридан, все еще пытаясь разобраться в ситуации.

– Помоги мне, Джон, – промычал генерал, – тяни штурвал на себя.

Самолет трясло, словно пикап на заброшенной грунтовке. Разряд молнии прочертил зигзагообразную черту через все небо и наполовину ослепил Джона. Перепугавшись не на шутку, он вцепился в штурвал, потянул на себя изо всех сил. Вибрация стала еще сильнее, горизонт заплясал влево-вправо, натужно заревели двигатели. Лайнер потихоньку набирал высоту.

– Все плохо, – констатировал генерал сквозь зубы, – вышел из строя автопилот и прихватил с собой половину приборов, – он в отчаянии шарахнул кулаком по пульту, – самолет потерял высоту и оказался в центре грозы.

В голосе генерала послышался восторг.

– И это в сердце Африки! Совсем погода с ума сошла, под нами самая большая в мире пустыня, а тут ливень хлещет.

– Далеко еще? – уточнил Шеридан.

– Прилично, – не стал вдаваться в подробности генерал, – примерно час лету. Точнее сказать не смогу, навигация шалит. Нужно дотянуть хотя бы до Южного Судана. Вот только у нас нет этого часа, горючее на исходе. Еще и движок…

– Что с двигателем? – вскинулся Шеридан.

Вот знал же, что добром не закончится.

– Сам посмотри, – кивнул головой Макферсон.

Только сейчас Джон разглядел, что из под правого крыла тонкой струйкой вьется дымок.

– Не дрейфь, Джон, – рассмеялся генерал, – Боинг – надежная машина! Мы даже на одном движке лететь сможем, а у нас их еще целых три. Правда сесть на одном двигателе не получится, мощности не хватит, но ведь нам это и не требуется.

– Господин генерал, вы сейчас говорите серьезно?

– Абсолютно! – засмеялся Макферсон, – отказ одного двигателя – штатная ситуация, которая даже не считается авиационным происшествием.

– И что нам теперь делать?

– Продолжать полет и молиться.

Глава 6. Лидия

День двадцать второй, вроде бы утро, но пока совсем темно

***

Увы, из-за бури двигались мы очень медленно, а затем и вовсе остановились. Насколько я поняла из невыносимо хрипящей и завывающей, как Кентервильское привидение, рации, произошло что-то неординарное. Прямо ну вот совсем из ряда вон…

Однако говорить об этом открыто в эфире не стали, как всегда темнят наши руководятелы, наводят тень на плетень в не такой уж и ясный день. На мой взгляд, это самый настоящий идиотизм. Все равно ведь шила в мешке не утаишь. На кой черт разводить секретность в нашем маленьком сообществе? Все равно новости и слухи разлетаются по лагерю со скоростью звука. Боятся паники? Да от безызвестности, особенно когда ты плетешься со скоростью улитки где-то почти в самом хвосте колонны, фантазия иногда так разыгрывается, что мама не горюй. По себе знаю. Реальности нипочем не поспеть за моим воображением. Какие только кошмары и ужасы в голову не лезут.

Быков немедленно скомандовал «стоп конвой» и всем категорически запретил покидать машины в связи с непогодой.

– Ждем окончания бури, – провозгласил он в тишине салона, отключив рацию, – как только стихнет ветер, будем строить лагерь для дневки.

Значит, ночной переход окончен. По идее, уже давным-давно утро, но за окном непроглядная темень, а точнее, серая мгла пыльной бури. Где мы? Ничего не понять. Буквально в двух шагах от машины видимость падает практически до нуля. Даже не по себе становится.

Короче говоря, заглушили машины, сидим, ждем посыльного, слушаем свист ветра и шорох песка о железные бока суровой военной машины. Минут через пять прискакал Чекист на УАЗике, забрался в и без того переполненный до отказа салон броневика, содрал с лысины самодельную чалму и какие-то стремные очки, откашлялся и хрипло сообщил:

– ЧП (прим. Чрезвычайное происшествие), Родион Сергеевич, три автомобиля отстали от колонны. Пытался искать, чуть сам не заблудился. Не видно ни черта! Пришлось возвращаться.

Эмиссар с грустью поглядел на песочную круговерть за окном и велел:

– Ждать! Закончится буря, организуем поисковую. А пока ничего не предпринимать.

– Есть! – бодро откликнулся политрук и покинул броневик, опять напустив полный салон пыли.

Теперь ворчали и отплевывались все. Намертво зажатая в угол спинкой сиденья и мощным торсом сержанта, я понимала, что долго не выдержу пытки теснотой. К тому же очень сильно разболелась голова. Наверное, от недостатка кислорода и сугубо мужских запахов военной формы, сгоревшего пороха, сапожного крема и паршивой солярки. У нас в скорой пахнет совсем по-другому; не сказать, что благоухает фиалками, но вполне сносно.

Смыться бы отсюда. Вот только как покинуть машину, не побеспокоив остальных? Да и как я найду «скорую» в этой песочной кутерьме?

Никаких мало-мальски стоящих идей в моей пустой голове не возникло, так что рассудила философски – дергаться смысла нет, буду терпеть. Ну и Быков очень уж строг, нахмурил брови и сидит, как сыч на току. Кто-то из ребят попытался закурить, Эмиссар так гаркнул на него во всю мощь своих богатырских легких, что насмерть перепуганный сержантик смял едва тлеющую сигарету прямо в кулаке. Наверное, он бы ее и съел с перепугу, если бы приказали. Но дополнительных распоряжений от начальства не поступило, так что он просто высыпал махорку в собственный карман и равнодушным взглядом уставился в окно. Делает вид, что не при делах.

Я невольно зауважала Быкова за непререкаемый авторитет среди подчиненных. Мне до такого уровня еще расти и расти. Что ни говори, а мужик видный и симпатичный. А что строгий, так с подчиненными по другому нельзя. Враз распустятся и слушаться перестанут.

Не успела я до конца погрузиться в свои фривольные мысли, как была самым бесцеремонным образом оттуда извлечена.

– Вот что, друзья мои, – заявил Эмиссар, немного поразмыслив, – сколько ждать окончания бури – неизвестно, поэтому постарайтесь поспать, пока есть такая возможность. Днем нам всем будет не до сна, так что не упускайте момент отдохнуть.

Легко сказать, а ты попробуй усни в переполненном салоне, когда снаружи свистит ветер и шуршит песок. Стоит закрыть глаза, фантазия тут же рисует живописные картины погребения заживо под огромным барханом, исполинских монстров, царапающих когтями по железу, и другие картины неминуемой гибели всей экспедиции.

Я вертелась и крутилась на жестком сидении минут двадцать, прежде чем нашла более-менее терпимую позу и хоть немного прикорнула. Нет, я не уснула по-настоящему, просто впала в какое-то странное оцепенение и забылась на полчасика тревожным сном, полным хаотических и совершенно бессмысленных грез.

***

– … ни при чем, – сказал Аркадий Валерьевич чуть громче, и я моментально проснулась.

Судя по всему, уснуть удалось далеко не всем, и от нечего делать пассажиры броневика принялись потихоньку перешептываться. Диспут плавно перешел в спор, начало которого я бессовестно проспала. Впрочем, не думаю, что пропустила слишком много, чтобы не понять по контексту о чем идет речь.

Я моментально навострила уши, даже не пытаясь сделать вид, что дрыхну.

– Состав атмосферы за всю историю существования Земли менялся неоднократно, – продолжал доказывать Аркадий Валерьевич, – сначала она вообще была бескислородной, и лишь к концу протерозоя объем резко подскочил до 17%. Впоследствии он колебался в промежутке от 12% до 35%.

Количество кислорода в атмосфере жестко взаимосвязано с биосферой. Увеличение количества углекислого газа вызывает бурный рост растительности. Чем обильнее становится растительность, тем больше выделяется кислорода в результате фотосинтеза. Таким образом, биосфера самостоятельно регулирует пропорции состава газов.

Гибель лесов, зеленых легких наших планеты, нарушила баланс саморегуляции. Процентное соотношение кислорода в атмосфере Земли стремительно уменьшается. Бить тревогу пока еще слишком рано, за тридцать лет потеряно всего-навсего половина процента. К тому же, как было сказано раньше, подобные колебания происходили неоднократно, одни живые организмы приспособились, другие вымерли, уступив место под солнцем альтернативным видам. Жизнь не исчезла, а лишь слегка видоизменилась. Так что и в нынешней ситуации ничего фатального нет.

Минимально допустимой концентрацией кислорода в воздухе, при которой человек может дышать, не испытывая дискомфорта, – 19,5%. Снижение этого показателя до 16% приводит к головокружению и учащению дыхания, до 12-13% – к потере сознания, а до 7% – к коме и смерти.

Если темпы снижения уровня кислорода не изменятся, то через сто лет, всего через четыре поколения, мы подойдем к пределу, за которым без специальных приспособлений людям станет трудно дышать. А еще через триста лет – невозможно.

Может быть, человек сумеет адаптироваться, отрицательная обратная связь и угнетение дыхания на протяжении всей жизни организма, а особенно во время развития плода в утробе, стимулирует генный гомеостаз. Может быть, за это время вырастут новые деревья… Кто знает? Триста – лет это очень большой срок. Но уже сейчас нужно задуматься о том, чем будут дышать наши следующие поколения, придумать и реализовать метод восстановления баланса газового состава атмосферы.

Но это еще не все…

Массовая гибель растительности привела к повышенной концентрации в атмосфере СО2, а повышение среднегодовой температуры – к обильным испарениям и повсеместному увеличению влажности. Эти два фактора сложились воедино и дали небывалый парниковый эффект: температура поверхности продолжает стремительно подниматься. Идет процесс глобального потепления. Планета разогревает сама себя.

К чему это приведет? Нетрудно предсказать, что обитаемые зоны продолжат уменьшаться с катастрофической быстротой. Уже сейчас центры материков практически необитаемы, реки постепенно мельчают и пересыхают, живность гибнет. Нехватка пресной воды становится новым вызовом человечеству. Учитывая текущее состояние промышленности, стоит признать невозможность постройки сотен крупных опреснителей.

Черт, да мы даже не в состоянии решить проблему доставки уже опресненной воды в неблагополучные районы планеты. Цивилизация съеживается, как проколотый воздушный шарик. Зона жизни сокращается, и этот процесс ускоряется с каждым годом.

Мы не можем сейчас сделать точный прогноз, для этого собрано слишком мало данных. Нужно делать расчеты, учитывающие уйму факторов, анализ которых займет десятки лет. Но я вполне авторитетно заявляю, что триста – четыреста лет у человечества нет. Еще до того, как состав атмосферы станет непригодным для дыхания людей, среднегодовая температура вырастет многократно, и все живое на Земле погибнет. Чтобы это понять, не нужно быть академиком, достаточно открыть глаза пошире и посмотреть вокруг – пустыня наступает просто немыслимыми темпами.

День двадцать второй, полдень

***

Потом мне надоело слушать эти глупые страшилки в стиле «мы все умрем через триста лет» и я опять уснула. На этот раз глубоко и со сновидениями. И никаких кошмаров мне не приснилось. Я даже почти что выспалась, вот только шея сильно затекла.

Когда я проснулась, причем не самой первой, солнце уже светило вовсю. Буря ушла. Колонну песком не засыпало, хотя, наверное, могло. Люди потихоньку выбирались из автомобилей и бесцельно слонялись вдоль стоянки. Начали потихоньку просыпаться и обитатели командирской машины.

Быков, заметив шевеления личного состава, немедленно скомандовал «всем подъем» и первым покинул броневик, – ушел отдавать распоряжения по оборудованию лагеря для дневки и организации поисковой.

Рассудив логически, что мне в компании «ученого люда» больше делать совершенно нечего, я тоже выбралась из броневика и потопала искать свою «скорую». Нужно осмотреть и перевязать раненных до наступления жары. О том, что она непременно вернется, нетрудно догадаться по сверкающему диску солнца и ясному чистому небу.

Пока я брела вдоль колонны автомобилей, как чертик из табакерки откуда-то выскочил Василий, поздоровался, как будто мы не виделись несколько дней, и пристроился рядом.

– Как спалось? – ехидно уточнила я.

– Глаз не сомкнул, – расстроенно поведал он, забирая у меня «тревожный чемоданчик», – полную будку народа набилось, стали в карты играть. Шум, крики, вопли. Не уснешь. Пытались и меня приобщить, но у них ставки. На патроны для Калаша играют. Предложили сыграть в долг, но я наотрез отказался. Карточный долг – это святое. Где я патроны потом добывать буду? У штурмовиков воровать? Да ну их… Так и просидел на полу весь остаток ночи и все утро. Смылся бы и раньше, но ведь буря.

– Такая же фигня, – буркнула я и рассмеялась, – твои коллеги устроили научный диспут, нормально выспаться не давали. Рассказывали о том, что через триста лет воздух станет непригодным для дыхания, а пустыня окончательно поглотит планету, и тогда мы все умрем.

– Ну это вряд ли, – отмахнулся Василий, – фитопланктон и водоросли тоже выделяют кислород, поглощая углекислый газ. А учитывая объемы мирового океана, легкие планеты, скорее всего, не зеленые, а голубые. В том смысле, что леса вырабатывают кислорода гораздо меньше, чем водоросли, поэтому потеря не фатальная. А может быть, и вообще ничтожная.

– А чего же тогда Аркадий Валерьевич панику поднимает?

– А, – отмахнулся Василий, – старый маразматик просто любит всеобщее внимание. Напустит туману, задурит голову цифрами и вещает… Короче говоря, профессор очень сильно сгущает краски, преувеличивает.

– Ну а «глобальное потепление»?

Василий замялся:

– Да, есть такое дело. Но скорее всего, лет через двадцать – тридцать все стабилизируется, и температурный баланс придет в равновесие. Атмосфера Земли обладает устойчивой стратификацией. Чем теплее внизу, тем выше поднимаются молекулы горячего воздуха, и тем сильнее они остывают, прежде чем опустятся обратно. Короче, атмосфера все время перемешивается. А лет через сто – двести повышенная геомагнитная активность Солнца спадет, и тогда вообще все придет в норму. У нас очень стабильная звезда, поэтому жизнь на Земле существует почти четыре миллиарда лет, и никакие катаклизмы ее пока не уничтожили.

– А если не придет?

– Значит вымрем, – философски хмыкнул Василий, – Лидия Андреевна, поймите, от нас все-равно ничего не зависит. Ну вот совсем ничего. С позиции влияния на атмосферу и температурный баланс планеты деятельность человека просто ничтожна. Один вулкан всего лишь за сутки может выбросить в атмосферу больше углекислого газа, чем вся промышленность за историю человечества. Так что с технической точки зрения, если уровень кислорода в атмосфере Земли упадет до смертельного уровня, человечество просто вымрет, но не сможет ничего изменить, как бы не пыталось. Не тот уровень. Муравьи мы на теле планеты. Или даже нет, некорректное сравнение, – микробы. Пыхтим, кряхтим, надуваем щеки, шевелим усами, а толку – ноль.

***

Вот под такую беседу мы и дотопали с Василием до своего родного дома, в смысле до «скорой». Я немедленно занялась раненными, Василий принялся помогать Аркадию и механикам ремонтировать автомобиль. Ну как помогать? Крутился поблизости, создавал ненужную суету и отвлекал неуемными вопросами. А если попросят подать ключ, стремглав бежал выполнять и при этом радовался, как ребенок. Но в конечном счете приносил совсем не тот, что был нужен.

Машину общими усилиями все-таки починили. Хотя, честно говоря, у меня возникли подозрения, что Арсений в одиночку справился бы гораздо быстрее.

Тем временем штурмовики и водители на скорую руку разбили лагерь. Местность оказалась каменистой; маленький экскаватор, наткнувшись на неприступную скалу, гремел и тарахтел, но справиться с ней не смог. Блиндажи получились совсем маленькими, выглядели криво и уродливо, но до красоты и гармонии никому не было никакого дела. Накрыли листами металла, засыпали грунтом, занялись благоустройством внутренних помещений.

Для меня тоже выделили небольшой уголок, отгородив куском брезента от общего помещения. Умостили пару лежаков, установили маленький раскладной столик и пару детских стульчиков. Все! Медпункт готов.

Я от себя еще добавила мебели в комнату – поставила «тревожный чемоданчик» наготове. А сама с превеликим удовольствием прилегла на школьный мат и вытянула гудящие ноги.

Минут через десять призывно звякнул рельс. Пришлось вставать и топать на обед. Запахи с кухни доносились просто умопомрачительные, но меню разнообразием не отличалось. Рыба на жаре высохла, стала твердая, как камень. Но лепешки – объедение.

Поиски потерявшихся уже шли полным ходом, пока безрезультатно. Быков, озабоченный до невозможности, распределял обязанности подчиненным. Подойти и спросить как идут дела, я не решилась. Машины разъезжали по лагерю взад-вперед, поднимая тучи пыли, которая потом еще долго скрипела на зубах.