Надежда Тальконы

1

К празднику готовились заранее. Альгида уже дважды упрашивала свою Праки принять модельеров, чтобы обсудить детали платья для торжества.

Перед самым праздником на прием попросился старый ювелир и принес роскошный комплект давно обещанных украшений в дополнение к уже подаренным серьгам: два браслета, колье и диадему, сделанных в стиле детского амулета Надежды, который она так и продолжала носить. Та же тема – синего цветка, посвященного Защитнице.

С утра планировалась торжественная служба в главном Храме Талькдары, а затем праздничный прием во дворце. Отныне Аллант становился законным Императором Тальконы.

И он вместе с Найсом старался примерно объяснить Надежде, как именно будут проходить события этого дня, чтоб ей было легче ориентироваться в напряженной обстановке и напоминал, что именно в какой ситуации ей нужно будет говорить или делать. Она ощутимо злилась, хотя и пыталась сдерживаться. Все эти церемонии были ей поперек горла.

День коронации выдался, как на заказ, тихий и солнечный. Храм был переполнен. Люди стояли вплотную друг к другу, по-видимому, заняв места еще с самого рассвета.

Надежда, ступая на шаг позади второго телохранителя Алланта, прошла по узкому проходу, оставленному специально для них, к алтарному возвышению. Справа на нем, окруженная сотнями еще не горящих светильников, стояла статуя Защитницы. Место слева было предназначено для Императора и Рэллы Тальконы. Именно отсюда, обращаясь к своему народу, Император должен был произнести традиционную молитву. Так было принято.

Но сегодня храмовый праздник Защитницы совпал с восшествием на престол нового Императора. И люди ждали, когда из его уст начнут звучать торжественно произносимые слова, с детства памятные каждому тальконцу.

Надежда, незаметно оглядывая толпу, с удивлением заметила в первом ряду, справа, знакомую, восторженно- счастливую мальчишескую рожицу.

Парнишка, в неизменной оранжевой джанерской куртке, из-под которой, впрочем, выглядывала чистая белая рубашка, стоял рядом с высокой худощавой женщиной одетой в традиционную светло-кремовую кофту с темной юбкой. Она держала руки на плечах очень симпатичной девочки лет шести, ради праздника тщательно причесанной, с огромным белым бантом в смоляных волнистых волосах, в белом пышном платье длиной чуть выше колена. Белые же гольфы и темные туфельки дополняли наряд. В руках у девочки − роскошный букет розовых махровых цветов.

Надежда задержала на ребенке взгляд чуть дольше, чем требовалось. Парнишка заметил это и, забыв выдохнуть, начал с отчаянной радостью махать над головой правой рукой. Надежда улыбнулась в ответ и, на секунду прикрыв глаза, показала, что видит его. И он, счастливый, стал настойчиво дергать мать за рукав. Как же, сама Рэлла Тальконы заметила его и поздоровалась!

А еще ближе к ним, почти у самых ступеней, стояло легкое, плетенное из двуцветной (коричневая с белым) лозы, кресло. В нем сидела, напряженно подаваясь всем корпусом вперед, слепая, преклонных лет женщина, а по бокам стояли два сильных молодых мужчины. Надежда и ее узнала и даже вспомнила имя – Шигила. Именно она гадала им с Аллантом в этом же храме шесть лет назад. И еще одно знакомое лицо мелькнуло в первых рядах толпы – старый священнослужитель.

Служба показалась Надежде бесконечной. Теперь уже полностью законная Рэлла Тальконы, (никуда не денешься!) уже устала неподвижно стоять, сохраняя гордо-торжественное выражение лица.

Но вот, наконец, и все. Теперь, если верить сценарию мероприятия, Алланту осталось лишь зажечь свой светильник от единственного на сей момент огня во всем огромном храме, горящего в чаше у подножия статуи Защитницы. От него зажгут светильники все остальные тальконцы и дружно, всем храмом, вознесут финальную благодарственную молитву Защитнице. И тогда можно будет, наконец, покинуть весьма душный от скопления людей храм.

Старый служитель сделал чуть заметный знак рукой, и девочка с букетом побежала вперед, чтоб вручить цветы Рэлле Тальконы. Малышка очень торопилась и, наверное именно поэтому, споткнулась на предпоследней ступени лестницы и упала. Цветы разлетелись под ноги Императорской чете. Девочка сразу же вскочила, в ужасе глянула себе на ноги, и Надежда, едва ли не скорее ее самой, увидела, что малышка

о грань каменной ступени рассадила себе колени. Что обильно хлынувшая кровь уже успела дотечь до гольфов, особенно ярко выделяясь на белом. Девочка готова была вот-вот расплакаться и уже, испуганно расширив глаза, начала медленно открывать рот. Надежда среагировала быстрее. Она метнулась вперед, мгновенно присела возле девочки, закрыла своими ладонями ее разбитые колени и зашептала так, чтоб слышала только перепуганная малышка:

– Тихо, тихо, маленькая, не плачь. Только не плачь. Сейчас все пройдет. Сейчас не будет больно. Сейчас… сейчас… я быстро… Ведь уже не больно? Нет? Ну, что я тебе говорила. – И ей сейчас никакого дела не было, что все взгляды прикованы сейчас к ним. И только Аллант, единственный, понимал, что же на самом деле происходит.

Надежда наконец отняла перепачканные кровью руки от коленей изумленного ребенка.

– Вот видишь, все прошло.

Действительно. Розовая кожица коленей девочки уже не имела никаких следов травмы, и только, не успевшая высохнуть, кровь на коже и белой ткани гольфов подтверждали, что все не было шуткой.

Продолжая сидеть на корточках, Надежда обернулась через плечо, шепнула:

– Альгида, дай платок руки вытереть.

А девочка тем временем убежала к матери.

В храме стояла мертвая тишина.

И вдруг в этой тишине раздался зычный женский голос:

− Вспомните священные слова древнего пророчества. Час пробил!

Надежда невольно поднялась, чтоб лучше видеть, кто же это говорит.

И держала кисти рук на весу, ладонями вперед, боясь испачкать платье.

Это была Шигила, и она тянула в сторону Надежды трясущуюся старческую руку.

Волна шепота прокатилась по толпе. А Шигила продолжала вещать, торжественно цитируя пророчество:

– … И только невинная кровь ребенка на руках Посланника напомнит, что час пробил!

Надежда, недоумевая, обернулась к Алланту, но еще не успела ничего сказать, как перед ней опустился на колени старый священнослужитель, протягивая ей на вытянутых, дрожащих от волнения руках, незажженную чашу храмового светильника.

– Аллант, − чуть слышно, очень раздраженным тоном, прошипела Надежда, вполоборота оглядываясь на мужа, – что еще за цирк мне устраивают?! Ты ничего не говорил мне об этом! Предупреждать надо! Что я должна теперь делать?

Аллант, растерянный не меньше, и даже не пытающийся скрыть своего изумления происходящим, прошептал в ответ, заметно заикаясь, чего за ним обычно не замечалось:

– П-пож-жалуйста, ус-спок-койся и п-попыт-айся заж-жечь с-све-ттиль-ник.

– Как? С ума все что ли посходили?

– Ус-спокойся. Т-ты же ум-меешь. С р-рук. С-сама. – и замер в тревожном ожидании.

– Идиотизм какой-то! Чего еще выдумали? – Проворчала себе под нос Надежда, так и не дождавшись платка от служанки, застывшей на коленях с приоткрытым ртом. Чуть помедлив, она подняла согнутые в локтях руки до уровня плеч, крутнула кистями, сдвигая рукава. И свела над чашей, заметно дрожащей в руках священнослужителя, сомкнутые в боевую позицию пальцы.

Слабая ниточка разряда, и тут же вспыхнуло высокое голубое пламя в чаше, которую служитель немедленно воздел над головой.

Изумленное :

–Ах! – всей толпы. И народ в храме почти одновременно оказался на коленях.

– Аллант, какого тойса… – прошипела Надежда, оборачиваясь, и замолчала на полуслове, потому что Император Тальконы, пораженно глядя на нее, тоже опускался на колени.

– Ты что? Свихнулся? – чуть слышный раздраженный шепот.

– П-посланница… Т-ты – П-посланница!

– С ума сошел? Еще чего выдумал! Ты же знаешь, любой джанер Даярды сможет проделать то же самое.

− О, Божественная Посланница! – обратился к ней священнослужитель, – уже успевший зажечь от чаши, что держал в руках, другую, и передать ее вперед, в толпу. − Соизвольте зажечь огонь в Чаше Защитницы.

– Ну, Аллант! – с угрозой пообещала Надежда.

Сделать это можно было только одним способом − телекинезом. И Надежда, взяв чашу светильника в руки, поставила ее на правую ладонь. Она подняла руку с чашей и привстала на цыпочки, подаваясь всем корпусом вперед. И сама не заметила, что, если смотреть со стороны, она сейчас, с чашей на ладони, практически повторила позу статуи Защитницы. Уменьшенное до человеческого роста ожившее зеркальное отображение святыни.

Стараясь не качнуть чашу, Надежда отправила светильник на ладонь статуи. И медленно опустила, ставшую неимоверно тяжелой, руку.

Она держалась спокойно и невозмутимо до той самой поры, пока Императорская чета не переступила порог комнаты, скрытой за алтарем. Вот тут-то нервы у Надежды не выдержали, и она набросилась на ни в чем не повинного Алланта.

– Вот что, Ваша Мудрость! Если Вы и в самом деле настолько мудры, как прикидываетесь, то немедленно! Слышите, немедленно! Пойдите сами или пошлете кого-нибудь к народу и объясните, что все происходящее является досадным недоразумением. Что ваша прорицательница ошиблась. Что к легендам и мифам вашей планеты я никакого отношения не имею. Что произошло обычное совпадение фактов. Ну, что стоишь, смотришь – иди или приказывай!

Никто не стронулся с места. Аллант ошарашено молчал, явно не находя слов для ответа.

Напряженное молчание затягивалось. Но тут вперед вышел тот самый пожилой священнослужитель, что просил зажечь светильник и опустился перед Надеждой на колени.

– О, Божественная Посланница, позвольте Вам объяснить…

Она перебила священника очень усталым, затравленным голосом:

– Пожалуйста, поднимитесь. Не нужно так…– и почти прошептала еще раз: пожалуйста…

Оглянулась, увидела широкую скамью у стены, попятившись, плюхнулась на нее и, откидывая голову назад, чтобы чувствовать затылком прохладную каменную опору, на несколько секунд бессильно закрыла глаза.

Священнослужитель терпеливо выждал, пока она обратит на него внимание.

– Никакой ошибки нет. Божественная Посланница, пожалуйста, попытайтесь вспомнить тот день, давно, когда Шигила гадала Вам, здесь, в храме. Был вечер и шел дождь. Помните? – и пытался уловить положительный ответ в ее глазах.

– Ну? – совсем не дипломатично отозвалась Надежда.

– Помните, КАК ИМЕННО Шигила попрощалась с Вами? Так приветствуют Защитницу в храме. И еще Императора Тальконы. Но никак, пожалуйста извините, не чужачку! Но и это еще не все. После того как Вы ушли, Шигила отдала мне Ваши деньги. И приказала, чтоб я отдал их беременной женщине с мальчиком, которые утром придут молиться. И они, действительно, пришли на следующее утро. Шигила сказала, чтоб я, по возможности, помогал этой женщине, потому что ребенок, который должен родиться у нее, позволит исполниться моей мечте. У нее родилась девочка. Та самая, что дарила Вам сегодня цветы. А самая заветная мечта у любого священнослужителя – дожить до прихода Посланника. И она свершилась.

– Это лишь совпадение. – Устало отозвалась Надежда.

– Первое, больше чем за тысячу лет. Многие, слишком многие, пытались разными способами доказать, что именно они являются Посланниками, но безуспешно. Много невинной детской крови пролилось, ведь одно время некоторые толковали Пророчество таким образом, что будто бы надо принести в жертву ребенка, чтоб пришел Посланник. А все оказалось совсем не так. И совпали все пункты Пророчества. Все до одного. Даже о Знаке Неба. У Вас, о, Божественная Посланница, (при этих словах Надежда болезненно поморщилась) глаза цвета Неба. И Ваш амулет, который Вы носите с детства – это тоже один из знаков Защитницы. И Ваши украшения – символ принадлежности к Божественной Защитнице. Никто из живущих на Тальконе не осмелился бы надеть такой комплект, чтобы пойти в нем в храм. (вообще-то Альгида предупреждала!) – вспомнила Надежда и вяло спросила:

– И что теперь?

– Вам нужно выйти к народу и сказать все, что Вы хотите сказать своим подданным. Люди ждут Вашего слова, Вашего Благословения.

– А без этого никак нельзя? – голос прозвучал жалобно.

– Они ждут Вас. Пожалуйста.

Надежда тяжело, неохотно, поднялась и пошла вперед. И спиной чувствовала, как все устремились за ней следом.

Оказалось, что никто из присутствующих в храме не посмел подняться с коленей. И множество глаз: ждущих, возбужденно горящих, были устремлены на нее. И тишина стояла такая, что, казалось, неровное биение ее сердца слышно всем, даже в самых последних рядах, у дверей.

– Я понимаю, каждый из Вас ждет, что свершится чудо, и жизнь на планете в единый миг изменится, и наступит всеобщее блаженство. Я не хотела бы Вас разочаровывать, но ничто не меняется сразу. И чтобы мир вокруг, действительно начал меняться, потребуется время и наше с вами общее желание. И не только желание, но и действие. Каждого, начиная от Императора, кончая простыми тружениками Тальконы. Каждый на своем месте должен помнить, что и его вклад будет малой каплей в общем деле. Я желаю Вам мира, здоровья и блага.

Выходили из храма узким коридором, образованном взявшимися за руки охранниками. А вся площадь была запружена радостно приветствующими Императорскую чету горожанами. И через головы накрепко сцепивших руки охранников к ним тянулись сотни рук. И все перекрывал один всеобщий выдох:

– Посланница! Божественная Посланница!

Надежда не могла потом вспомнить что же именно заставило ее в тот момент протянуть свободную правую руку, чтоб на ходу легким скользящим движением касаться кончиками пальцев тянущихся к ней многочисленных рук. Уж лучше бы она этого не делала! До того реальным стало ощущение, что она попала в мощное поле энергоотсоса.

Каждый пытался получить от нее хоть капельку, частичку энергии. И вскоре Надежда почувствовала, что ей становится плохо и начинала уже подозревать, что до машины на краю площади она просто не дойдет. Но сразу опустить онемевшую, словно чужую руку, не смогла, боясь обмануть надежды сотен стремившихся к ней людей, и поэтому только крепче сжала локоть Алланта, на который опиралась. Он мельком взглянул на Божественную Супругу, но ничего не спросил.

До конца коридора ее сил все-таки не хватило, и Надежда запоздало поняла, что лучше все-таки опустить руку, чем упасть в обморок у всех на глазах. Но то, как именно она дошла до машины и села в нее, вспоминала с трудом. И сумела только прошептать еле слышно, уже теряя сознание:

– Аптечку…сти…муля…

А уж кто именно оказывал ей помощь не помнила.

Очнулась на коленях перепуганного Алланта и до самого дворца не пыталась даже приподняться, набираясь сил для бесконечно-продолжительного торжественного приема.

Все-таки, по-умному они сделали, оставив для себя на всякий случай джанерские аптечки. Хорошо бы она выглядела, не будь под рукой стимулятора – средства жестковатого, но надежно и быстро действующего.

И вот наконец вечер. Поздний, подозрительно тихий, и можно снять украшения и, встряхнув головой, распустить по плечам волосы, уставшие в сложной прическе.

Надежда отпустила Альгиду и ушла в спальню, где долго, не торопясь, расчесывала волосы. Аллант почему-то слишком медлил и все не появлялся со своей половины. Когда ждать надоело окончательно, Надежда осторожно выглянула из двери. Не нарваться бы в таком полуодетом виде на какого-нибудь позднего визитера или одного из телохранителей мужа. Нет, никого постороннего не было.

Аллант молча сидел в кресле, явно не собираясь вставать.

– Ваша Мудрость, ты что, сегодня вовсе ложится не собираешься? Все не можешь насладиться своим неповторимым величием? – с легкой ехидцей спросила Надежда.

Аллант обернулся с почти испуганным видом.

Видя, что с мужем не совсем все ладно, Надежда подошла и уселась на подлокотник, спросив совсем другим, озабоченно-участливым тоном:

– Что хоть случилось-то? Что с тобой в самом деле?

– Ты … Вы…. – Аллант смотрел почти испуганно, – Я и в мыслях не предполагал, что ты…Вы…

– Ну, все, приехали! – раздраженно крутнула головой Надежда, – и этого замкнуло! Аллант, ты что в самом деле! Что, теперь весь дворец так и будет передо мной ползать на коленях? Сейчас только с Альгидой и телохранителями разбиралась, а теперь и ты туда же! Что мне теперь… Я-то здесь при чем? Ну, я, естественно, понимаю, что у вас у всех сегодня полный сдвиг на религиозной почве, но разве Я виновата, в том, что мне теперь отказывают даже в нормальном общении?! Что ты предпочитаешь спать в кресле, а не в нашей спальне?

– Но, Божественная Посланница, ведь я же не могу относиться к Вам так, как раньше, когда я ничего еще не знал… И я… – договорить ему не удалось.

Надежда в ярости вскочила, и в этот момент вошел один из телохранителей Алланта с набором для вина на подносе.

– Бакет, вон! – рыкнула на него Надежда.

Дисциплинированного телохранителя, как ветром сдуло. А Надежда за грудки выдернула мужа из кресла и тряхнула, почти вплотную приблизив лицо к лицу:

– Послушай, ты, идиот! – она была в ярости – Несмотря на твой теперешний титул, туп ты до беспредельности! Ты перепутал причину и следствие. Это не Я, это ВЫ все после сегодняшних событий изменили свое отношение ко мне! Это ТЫ не хочешь больше любить меня просто как человека, как свою жену, наконец! Это ты САМ выстраиваешь между нами какие-то идиотские барьеры! Я – не изменилась! Я все та же! А вы…а ты… – и отшвырнула Алланта обратно в мягкие объятия кресла. – А пошел ты… – и, махнув рукой, бросилась вон, едва не сбив с ног Бакета, замершего за дверью. В коридоре она заметалась и, в конце концов, рванула запор окна, кулаком наотмашь ударила по выключателю защитного поля и со второго этажа выпрыгнула в ночной, шумящий под дождем, сад.

Бакет, чертыхнувшись, последовал за ней, на бегу вызывая по браслету ее телохранителей и пытаясь не потерять Рэллу Тальконы в ночных мокрых зарослях. И все-таки, естественно, потерял.

Искали ее впятером, во главе с Аллантом. И вряд ли бы скоро нашли, если бы в одной из аллей им навстречу не попался хрунтер, спешащий во дворец.

Он с поклоном доложил, что Рэлла Тальконы только что взяла из стойла Бади, попросила у него куртку и, даже не позволив оседлать хрунта, ускакала куда-то в ночь.

Аллант остановился и стал звать жену телепатическим контактом, неощутимом даже стоящим рядом телохранителям. Но, тем не менее, он был уверен, что Надежда его отлично слышала, вот лишь отзываться не собиралась. Он уже понимал, что сглупил и извинялся в этом изматывающем контакте и умолял отозваться. Ответа не было.

Мелкий дождь, похоже, утихать не собирался до самого утра. Аллант промок до нитки, устал так, как давно уже не уставал, с самого момента ухода из Патруля.

Телохранители молча и терпеливо ждали, стоя чуть позади и с боков. Прошло не менее двух часов, когда Аллант услышал тихое медленное шлепанье по сырой земле. Мокрая, склонившая шею Бади вышла из боковой аллеи. Надежда вела хрунта в поводу и уже не разбирала, куда ступать босыми ногами. Она была в той самой старой, насквозь промокшей куртке хрунтера, которая была ей великовата, и рукава почти полностью прикрывали кисти.

Она подошла почти вплотную и остановилась, ничего не говоря. Аллант, тоже молча, осторожно разжал ее мокрые ледяные пальцы, высвободил повод и передал его Бернету. Опять же, ничего не говоря, подхватил Божественную супругу на руки и понес домой. Она, тихо вздохнув, положила голову ему на плечо и даже не попыталась обнять его за шею. И ее левая рука бессильно свисала. И он не доверил бесценную ношу ни одному из телохранителей, смущенно шагающих сзади.

Они отогревались в ванной, забравшись в нее вдвоем и продолжая молчать. Но Надежда, лежа с видом смертельно уставшего, чуть не плачущего ребенка, по крайней мере, не сопротивлялась, когда Аллант осторожно ласкал ее. К утру они помирились.

***

А после завтрака к ним подошел Найс и попросил пройти в кабинет.

– Пожалуйста, Ваша Мудрость, Рэлла Тальконы, выслушайте меня, вы должны это знать.

Аллант быстрым жестом кисти приказал телохранителям выйти. Но Бернет и Кадав пару секунд помедлили, дожидаясь подтверждающего кивка от Надежды. На что Аллант удивленно хмыкнул:

– Глядите-ка, уже и я им не указ! Быстро они у тебя осваиваются.

– Так и должно быть, вообще-то это же МОИ телохранители, – усаживаясь в кресло, отозвалась Надежда.

Найс чуть помедлил и начал;

– Это касается Вашего брата, Праки Аллант, да прими Небо его душу. Наверное, ни для кого не являлось секретом, что его брак с Праки Шоракси, да прими Небо ее душу, был не совсем удачным. Но после вашей свадьбы и скандала, связанного с Шигилой, их отношения разладились вовсе. На людях, на официальных приемах, и, вообще, в присутствии посторонних, еще поддерживалась видимость супружеского благополучия, но все равно во дворце догадывались, что дела обстоят вовсе не так, как их пытались показать в обществе. Праки Геранд все чаще и чаще старался проводить время вне общества супруги. Праки Заланд, думая, что именно этим обусловлено отсутствие долгожданного наследника, в очень резких тонах поговорил с сыном, по сути дела приказывая, не отказывать Шоракси во внимании. Но безрезультатно. И вскоре после вашего последнего отпуска, Праки Аллант, Его Мудрость Заланд был вынужден приказать провести медицинское обследование Праки Шоракси. Вот тут и выяснилось, что она генетически бесплодна. Это оказалось последней каплей. Праки Геранд и вовсе перестал ночевать в своей спальне, предпочитая Ваши, Рэлла Надежда, апартаменты. И частенько стал напиваться до непотребного состояния. Сядет в гостиной к столику на котором, Вы, Праки Аллант оставили, улетая, портрет Рэллы Надежды, молчит, смотрит на портрет и пьет бокал за бокалом. И каждое утро он приносил свежие цветы. Сам рвал их в саду или летал за букетом в горы и ставил в вазу к портрету.

Праки Шоракси была очень этим недовольна. Мало того, он начал зажигать перед Вашим портретом храмовый светильник. И никто, даже священнослужители, не смогли его убедить, что это граничит с кощунством, что это просто не положено – зажигать храмовые светильники перед портретом (извините, пожалуйста!) чужой смертной женщины. Что это ни в какие рамки…Он посмотрел тогда на меня и сказал:

– Вот подождите, вы еще не понимаете, что я прав. Но Вы поймете. Придет время и поймете. – И таинственно улыбнулся, прикрывая глаза.

А утром, перед отлетом, Праки Геранд вызвал меня. Он, сгорбившись, сидел в том же кресле. Глаза красные, то ли с перепоя, то ли с недосыпу.

– У меня просьба, Найс. Проследите, чтоб здесь всегда были свежие цветы. И не забывайте зажигать светильник.

– Вид у Вас…

– Я знаю. – Невесело ухмыльнулся он одной щекой. – Скоро лететь. У Аринды племянник мой родился. Хотелось бы посмотреть на малыша. Я еще вчера этому радовался и хотел попасть к ней в гости. А сегодня не хочу. Совсем никуда не хочу отсюда выходить. Я абсолютно точно знаю, что если поднимусь из кресла, то уже не сяду в него больше никогда. Шигила была права, как всегда. Но я неправильно ее понял, и, дурак, еще на что-то надеялся. И завидовал Алланту, и боялся за него. А выходит, зря.

– О чем Вы?

– Потом поймете. Только, пожалуйста, не забывайте зажигать светильник. Вы сами поймете, что я был прав. И сами будете молиться перед ее портретом. О, Небо, если бы Надежда с Аллантом прилетели в отпуск чуть раньше! Хоть бы еще раз только увидеть ее!

Он посмотрел на часы и тяжело поднялся. И медленно пошел к двери. Уже взявшись за ручку, оглянулся:

– А, может быть, все правильно, Найс? Может быть, все так и должно… Только обидно немного…

И он ушел. А через четыре часа сообщили о гибели лайнера.

Он знал, что погибнет. Чувствовал. И все равно полетел…

Надежда проснулась рано. Едва только начал брезжить рассвет. Она тихо выскользнула из-под одеяла, чтоб не разбудить Алланта. И так же тихо, на цыпочках прошла к шкафу, достала неизменную форму Патрульного. Хотела незаметно выскользнуть в коридор, не получилось. Оказалось, Бернет не спал и резко вскочил при ее появлении.

– Рэлла Надежда!

– Не буди Кадава, если он еще спит. Я только покататься на Бади.

Но Бернет на выходе все равно успел сунуть в дверь голову:

– Альгида! Кадав! Быстрее!

– Своевольничаешь? – полушутя, спросила Надежда у телохранителя.

– Нечего им спать, работать надо.

С момента храмовых торжеств прошло больше двух недель, а покататься еще не удалось ни разу. Туманная тишина утреннего сада располагала к приступу неожиданной сентиментальности. А Надежда всегда считала, что это чувство присуще исключительно старым светским дамам. Нужно было Алланта разбудить, вместе проехать по просыпающимся лугам, а потом в озеро, купаться. Отвлечься ненадолго.

Вот сейчас она откроет дверь, и терпковато пахнет хрунтами и душистым сладковатым букетом прессованного сена.

Но сразу, только порог переступила, ей в ноги повалился хрунтер и, чуть отставая от него, незнакомая заплаканная женщина.

– О, Божественная Посланница! Умоляю, спасите моего сына! Врач сказал, что он умрет. Но он еще так мал! Он еще только жить начинает… Спасите его, умоляю! – и все порывался целовать ее ботинки мокрые от росы. Надежда невольно попятилась и только потом спросила:

– Где мальчик?

– Здесь, – заторопился хрунтер. – Жена ночью принесла его. Он простудился, и врач сказал, что все бесполезно, что он обречен. Я уже хотел утром просить Праки Найса, об аудиенции, а Вы сами!… я и не думал, что Вы придете сегодня.

В крайнем слева пустом стойле, на сенных брикетах, покрытых полосатой красно- синей штопаной подстилкой, разметался в жару мальчик от силы лет трех от роду.

Надежда, присев на край импровизированной постели, с минуту смотрела на него. Сочувственно слушала, как дыхание вырывается из тщедушной груди с натуженным свистом, сквозь порытые темной, потресканной коркой полураскрытые губы. Похоже, врач был прав. Ребенок с трудом балансировал на грани небытия. Надежда протянула руку, проводя ладонью по его влажному горячему лбу. И скомандовала, не оборачиваясь:

– Бернет, сбегай за аптечкой. Остальные все – марш отсюда!

И, почти не придавливая, положила ладони на грудь ребенку. Она не вполне верила, что успеет, что еще не поздно. И не открывала глаз, перекачивая свою силу в маленькое тельце. И потеряла счет времени, чувствуя, что ее саму начинает колотить озноб.

В коридор она выбралась, заметно пошатываясь. И хрунтер и его жена ожидали ее, так и не поднимаясь с коленей и все это время, похоже, исступленно молились. Но теперь они, не отрываясь, смотрели ей в лицо, ожидая приговора.

Надежда попыталась улыбнуться:

– Все нормально. Все будет хорошо.

Женщина, вновь заплакав, поползла к ней. А хрунтер вскочил.

– Рэлла Надежда, седлать Бади?

Она отрицательно поводила головой:

– я… спать …

Доплелась до сена, сложенного у стены, свернулась клубком. И, уже закрыв глаза, прошептала всем:

– цыц! Не рыпаться! Я скоро… – и провалилась в тяжелый сон.

Кадав снял куртку, накрыл свою Праки. Альгида испуганно и тихо плакала у ее изголовья, жена хрунтера благодарно молилась, спасенный ребенок тоже спал спокойно и мирно.

Надежда проснулась в прескверном состоянии. И, пока она, стиснув зубы, молча отсчитывала четыре капсулы комплексного антибиотика в протянутую широкую ладонь хрунтера, все вокруг плыло в слоистом тумане. Стараясь выглядеть более-менее бодрой, она поплелась к себе в спальню, оставив Бернета объяснять, как принимать капсулы.

– Покаталась, называется, – думала она, старательно переставляя ноги. – Вот до чего доводит отсутствие привычных тренировок. Еще не хватало начать падать в обмороки, как и положено утонченным придворным дамам! А сегодня я, как никогда, была близка к этому состоянию. Чуть нагрузка побольше и, пожалуйста! С утра тошнит, будто при переходе. Доправилась! Рэлла Тальконы! Божественная Посланница! Только бы дойти побыстрее.

И никогда еще знакомая дорога не была такой длинной.

Аллант даже не проснулся, когда она осторожно скользнула ему под бок, досыпать.

2

Аллант был нежен и предусмотрителен. Он понимал, что клетка, даже такая уютная, тесна его возлюбленной. И ограниченное пространство «ДэБи-14» было в сотни раз просторнее для нее, чем вся Талькона разом. И он, уже перед обедом, предупредил Надежду, что всю вторую половину дня будет вынужден посвятить решению государственных вопросов.

– Тогда, если мое присутствие необязательно, я, пожалуй, поеду в горы. Кадав обещал показать мне красивый водопад. А то у меня уже голова начинает болеть от замкнутого пространства.

– Может быть вызвать врача? – сразу же забеспокоился Аллант.

– Еще чего не хватало! – возмутилась Надежда.

– Люфтер для Рэллы Тальконы! – тут же распорядился Аллант.

– Даже так официально?

– Конечно же! – и улыбнулся ласково и ободряюще.

Снежные вершины скал пиками вздымались над Стекольным. Люфтер посадили далеко за пределами поселка. Бернет выгнал из грузового отсека открытую машину и распахнул дверцу.

Надежда, предусмотрительно надевшая свою неизменную форму Патрульного, вполне могла бы перемахнуть через бортик. Но она поймала себя на мысли, что сегодня ей вовсе не хочется лихачить, и, благодарно кивнув, степенно заняла переднее сиденье. Кадав сел на место водителя, Альгида с Бернетом устроились сзади.

Горная дорога, извилистая и узкая, карабкалась вверх довольно круто, но мощный мотор вполне справлялся с задачей. Кадав не торопился, давая возможность пассажирам любоваться горными красотами.

Непосредственно к водопаду пришлось добираться пешком по узкой тропинке между многочисленных валунов.

Мощный трехкаскадный поток водопада низвергался с ледника в чистейшее горное озеро, из которого в долину срывался бурный речной поток. Над водопадом дрожала, переливаясь, двойная радуга.

Надежда стояла на самом краю, придерживаясь левой рукой за поросший пестрым лишайником скальный обломок. Здесь было чудесно. Только, почему-то, кружилась голова.

– Вот что значит долго никуда не вылезать и пренебрегать постоянными тренировками! Завтра же начну все по полной программе! – думала она, глядя на водопад. – Хорошо хоть форму надела, не нужно стискивать коленями развевающийся подол юбки, как это делала Альгида, стоящая позади всех.

Ее никакими силами не удалось бы подтащить поближе к обрыву.

Отсюда, с узкого козырька над пропастью, было видно почти все ущелье, труднодоступные заснеженные вершины и где-то невероятно далеко, внизу, в сизой дымке вечного смога – поселок Стекольный. И еще дальше городок с таким же названием.

Они пробыли у водопада довольно долго, прежде чем Кадав обратил внимание всех на облака.

– Надо бы уходить, Рэлла Надежда. Похоже, гроза надвигается. А горные грозы непредсказуемы.

С ним пришлось согласиться. Они успели сесть в машину и даже проехать почти две трети дороги вниз, когда резко потемневшее небо с оглушающим треском раскололось над головами. Хлынул такой ливень, что в двух шагах ничего не стало видно за плотной стеной дождя. Комфортней всего чувствовала себя Надежда. Форма не промокала. Но ливневые струи, стекая по неприкрытой голове, заливались за воротник. И Надежда, наклоняясь вперед, прижимала подбородок к груди. Альгиде пришлось хуже всего. Ее одежда от дождя не защищала. Кадав молился про себя, призывая Защитницу, чтоб машина не соскользнула с узкой, сплошь покрытой мутными водяными потоками, дороги. И еще неизвестно, от чего именно он был мокрее, от дождя или от пота.

– Ну, что, Кадав, – окликнула его Надежда, когда машина благополучно выбралась на ровную трассу, ведущую к Стекольному, – давно дома не был? Поехали к тебе в гости. Ты на своих посмотришь,а мы дождь переждем.

Кадав от неожиданности даже остановил машину.

– Но, Рэлла Надежда, у нас ведь рабочий квартал. Вы хоть представляете, что это такое?

– Пока еще не совсем, но вот приедем, буду знать точнее. Там хоть, по крайней мере, сверху лить не будет. Все равно нашего пилота не уговоришь поднять люфтер, пока грозовой фронт не пройдет, А это, я думаю, будет не так уж и скоро.

Кадав подогнал машину почти вплотную к дому. Открыл дверцу и, смущаясь, проговорил:

–Ну, я Вас предупреждал…– и толкнул дверь в темноту подъезда. С улицы духота и вонь канализации показались ему особенно резкими. И не только ему. Надежда с ужасом ощутила, как от первого же вдоха к горлу подступила еле сдерживаемая тошнота. Она зажмурилась, пересиливая позыв, и потрясла головой.

– Рэлла Надежда, если можно, дайте руку, здесь темно и ступеньки, всего восемь, – умоляя, обратился к ней Кадав.

И, осторожно, постоянно предупреждая, наощупь, довел до своей двери. Сзади, ругаясь себе под нос, Бернет вел промокшую до нитки Альгиду.

Дверь открыли почти сразу. Кадав провел всю компанию в сразу ставшую чрезвычайно тесной прихожую. И четко, отчетливо, скорее, для матери, чем для своей Праки, представил:

– Рэлла Надежда, это моя мама.

Невысокая, полноватая женщина на несколько секунд остолбенела, с трудом осознавая происходящее. И когда до нее, наконец, дошло, рухнула Надежде в ноги. Та невольно попятилась, почувствовав, что прижимает Бернета к двери.

– Мама! – Кадав поднял женщину и потащил под руку из прихожей. Одновременно оглядываясь, пригласил гостей: проходите, пожалуйста, не стойте там.

И уже матери, почти на ухо:

– Мама, ради Защитницы, успокойся! Нам нужны полотенца, желательно новые, если есть. И что-нибудь из твоей одежды – Альгиду временно переодеть.

Он осторожно подтолкнул мать к шкафу и, стремительно повернувшись, за руку выдернул из продавленного кресла закаменевшую от испуга и неожиданности сестренку. Кадав наклонился к ее уху и торопливо шепнул:

– Марш в спальню, и не высовывайся ради всего святого, будто тебя совсем нет. – Он суетливо поправил накидку на кресле: Рэлла Надежда, садитесь!

Выхватил из рук подоспевшей матери полотенце:

– Вот. Вам нужно волосы вытереть…, – голос телохранителя требовательно взвился: Альгида!

– Ничего, я сама. – Остановила его Надежда.

Белое полотенце, вероятно, бережно хранимое в глубине шкафа, слежалось на сгибах до желтых полос. Неистребимый резкий запах плесени бросился в нос, едва она поднесла полотенце к лицу. Но это было, скорее всего, лучшее в доме полотенце, и Надежда, не подавая виду, ожесточенно терла меж ладонями волосы, пытаясь хоть немного высушить их, и одновременно оглядывала комнату. На некоторое время она осталась одна: Альгида с матерью Кадава удалились в соседнюю комнату переодеваться, телохранители зачем-то остались в прихожей.

Мрачноватое полуподвальное помещение освещалось двумя горизонтально расположенными узкими окнами почти под самым, довольно высоким потолком, покрытым пестрыми разводами вечной сырости. По углам эти разводы, сливаясь, превращались в сплошную, ничем не истребимую черноту. Слева от входа комнату перегораживала темно-серая плотная, до самого потолка занавесь, сшитая из многочисленных узких полос, образуя нечто вроде кухни.

По занавеси, скрашивая ее изначальную убогость, вразброс были пришпилены крупные пестрые цветы, сшитые из лоскутков. Из мебели в комнате были высокий глухой шкаф с кирпичами вместо ножек, два покрытых лоскутными покрывалами больших дощатых ящика вдоль стен, два же разнотипных продавленных кресла, широкий, выскобленный до желтизны обеденный стол и две скамейки около него.

Да еще, явно отбирая у хозяев часть света, у самого окна висел на проволоке в старой проржавевшей кастрюльке тщедушный цветок с узкими бледно-зелеными листьями. На полу пластиковое покрытие когда-то видимо коричневое, а теперь вытертое, почти белесое, особенно в местах, где часто ходят. По швам оно потрескалось, показывая крошащийся цемент основания. Надежда глянула себе под ноги. С мокрой обуви натекла приличная лужа.

– Еще дополнительная забота хозяйке, – успела подумать она, приподнимая ступни на носочки, и тут же услышала, что Кадав, судя по всему, с кем-то говоривший по инфокому, возмущенно и почти испуганно воскликнул:

– Да вы что! Я же серьезно! Какие шутки? Вы что, совсем не понимаете? Действительно, код 02.

Надежда, ступая на носочках, чтобы меньше наследить, вышла в прихожую.

Кадав, донельзя растерянный, сжимал в руке микрофон старенького, даже без экрана, инфокома. Бернет, не зная, чем ему помочь, бестолково топтался рядом.

– В чем дело?

– Да вот… пожаловался Кадав, – я пытался вызвать по 02 коду патруль для наружной охраны, а начальник местной полиции даже и слушать меня не хочет. Грозится арестовать за хулиганские шуточки.

Надежда сама взяла микрофон.

– С вами говорит Рэлла Тальконы. Пригласите, пожалуйста, к инфокому вашего заместителя.

После нескольких секунд тишины в настенном динамике послышался шорох бумаги, затем кто-то нервно икнул.

– з-заместитель н-начальника полиции Стекольного Истек Ларки слушает.

– Надеюсь, хоть вы знаете, в каких случаях называется код 02?

– Да, Рэлла Тальконы.

–Тогда выполняйте заявку. И вашего бывшего начальника тоже включите в состав патруля рядовым охранником. Адрес, я надеюсь, еще раз вам повторять не нужно? – и отключила инфоком.

Кадав готов был от стыда провалиться на месте.

Надежда разулась, забралась в кресло с ногами и съежилась. Ее начинало знобить. Кадав заметил. Принес одеяло и укутал свою Праки.

– Патруль прибыл. – Тихо сказал он. – На улице все еще льет. Вы отдохните пока, Рэлла Надежда. А мы с Альгидой быстренько съездим в магазин за продуктами. Вам уже пора обедать. Мы купим что-нибудь перекусить. Вы не беспокойтесь, Бернет останется с Вами, а дверь я запру. И поставлю наружную охрану в подъезде.

Надежда приподняла голову:

– А с чего ты взял, что я беспокоюсь? Я просто замерзла.

– Мы быстро!

Мать Кадава тихо побрякивала посудой за занавеской. И слышно было, как снаружи яростно громыхает гроза. Надежда постепенно согрелась и, кажется, все-таки задремала.

Проснулась она от тихого перешептывания Кадава и Альгиды.

Служанка расстроилась:

– Мы разбудили Вас, простите…

Альгида с кастрюлькой теплой воды в руках и синей металлической кружкой, повешенной на большой палец, повела Надежду мыть руки. Вход в санблок – маленькую темноватую комнатку: и душ, и туалет и умывальник вместе, был с кухни. И здесь та же неистребимая чернота на стенах, толстые проржавевшие трубы от потолка до пола, тошнотворный запах плесени и канализации. Надежда непроизвольно отметила, что вода в кастрюльке, явно отсвечивающая голубизной, не иначе покупная, как и только что раскупоренный флакон пенки для рук и новейшее полотенце.

Стол, накрытый белоснежной, еще хранящей складки и запах упаковки, скатертью, сервировался по всем правилам дворцового этикета и только для нее одной. Надежда, естественно, возмутилась и потребовала поставить приборы на всех.

– Мы же не на дипломатическом приеме, в конце концов! Посторонних тут нет.

Остальная посуда и приборы оказались отнюдь не из сервиза, страшноватыми и разнокалиберными.

Телохранители принялись за еду без лишних уговоров.

Мать Кадава сесть за стол отказалась категорически. И Альгида все еще суетилась, подавая на стол. Вот она с радостной улыбкой поставила перед Надеждой нарезку сочной копченой рыбы.

– Вот, Рэлла Надежда, Вы такую любите! Представляете, здесь, в такой глуши!… У нас, ее и то почти месяц не было…

Рыбу Надежда, действительно, любила и поэтому сама не ожидала, что лишь от вида предложенного блюда ей станет плохо. А уж когда ее ноздрей достиг аромат копчености, она стремительно вылетела из-за стола, зажимая ладонью рот.

Она стояла на коленях на мокром выщербленном кафеле. Желудок был пуст, но ее упорно выворачивало наизнанку до резких спазмов, до желчи.

Альгида у нее за спиной чуть не плакала, не зная, что делать.

– Уйди отсюда! – рыкнула на нее Надежда, – и выброси эту гадость!

Альгида, всхлипнув, выскочила вон.

При одном только воспоминании о рыбе Надежду вновь скрутило. И когда, наконец, желудок успокоился, она еще долго стояла, горстями плеща в лицо желтую, резко пахнущую дезинфекцией воду из-под крана и все не могла заставить себя выйти из санблока. Ей было стыдно. И она ругала сама себя:

–– Барышня кисейная! Не размокла бы, наверное, если бы пришлось доехать до люфтера! Причинила людям столько неудобств! Подумаешь, Кадав дома давно не был. Дала бы, в конце концов, парню отпуск на пару дней. Не убили бы и без него. Тем более сейчас, после всех событий в храме… Посланница! Что-то чуть не на уровне местной живой святой, в самом неприглядном виде в чужом вонючем санблоке, и хоть бы причина веская была… Траванулась чем? Докатилась, допрыгалась, милочка! Совсем избаловалась! Все! Завтра же с утра тренировки по полной джанерской программе, и пусть Аллант не обижается! Нельзя же так позволять себе расслабиться! А то, видите ли, то запах резкий, то рыба…

При одном воспоминании о рыбе желудок опять рванулся, было, к горлу. – И как теперь выйти? Позорище!

Когда она, чуть только не сдирая кожу, вытерла рот полотенцем, и, наконец, пересилив себя, медленно вышла в комнату, лица у всех присутствующих были настолько счастливыми, что она в первый момент опешила. – С чего бы это они?

Не то, что есть, даже глядеть на стол она не могла себя заставить. И, бессильно махнув рукой, мол, ешьте сами, побрела в прихожую.

Кадав перехватил ее и, осторожно придерживая за плечи, как тяжелобольную, направил в спальню, где, быстрым жестом, выгнав сестренку, усадил на кровать (больше некуда). Сам присел на корточки у ее ног, смотрел снизу вверх сияющими глазами и улыбался.

– Смешно, да? – чуть не плача, всерьез обиделась Надежда. – Я сама ничего не пойму. Вроде бы и отравиться нечем было… И вы все так сразу и обрадовались! Есть над чем посмеяться… Ну, что, довольны, да?

– Рэлла Надежда, никто не смеялся над Вами.

– А я слепая, значит!

– Рэлла Надежда, – голос Кадава был ласковым, умоляющим. – Мы просто обрадовались…

–Тому, как я опозорилась перед всеми!? – оборвала телохранителя Надежда.

–Ну, нет же! Не мне б говорить… Мама сказала, что так бывает, – Кадав слегка замялся, – у молодых замужних женщин. Когда они ребеночка ждут.

– Какого еще ребеночка?

– Вашего, конечно. Вы уж простите, не мне бы, конечно, объяснять. Но мама Вас стесняется. Она при Вас двух слов не свяжет, наверное. – И попросил, почти умоляя: – Вам бы доктору показаться…

– Какому еще доктору?

– Ну, … женскому, конечно.

До Надежды с трудом начало доходить.

Тенистый сад за ажурной оградой, расположенный на границе официального центра Талькдары и начинающихся у порта рабочих кварталов, многие городские женщины знали по рассказам или собственному опыту. Клиника Праки Милреды в рекламе не нуждалась.

Маленькая, немного склонная к полноте, ее хозяйка пользовалась в Талькдаре давно завоеванным авторитетом. Причем не только в кругу состоятельных дам Талькдары.

Если подойти к двухэтажному зданию клиники со стороны порта, то у задней двери почти всегда можно было заметить кучку женщин из рабочих кварталов, которые за вполне умеренную плату могли получить помощь, связанную с женскими проблемами и рождением детей.

Персонал клиники Праки Милреды был приучен не гнушаться любой нищенкой, пришедшей на прием. Иногда даже сама Праки Милреда проводила эти консультации, чем отвадила от себя некоторых богатых и особо брезгливых клиенток. Но она просто не обращала на это внимания.

Те, кто действительно нуждался в квалифицированной помощи были вынуждены мириться со странностями доктора, тем более что прием богатых посетительниц велся совершенно в другом месте – на первом этаже небольшого особняка, стоящего в конце тенистой аллеи. На втором этаже Праки Милреда жила. Для удобства посетительниц автостоянка, удобный, весь в зелени, холл с двумя большими аквариумами и уютными креслами, чтобы можно было, если нужно, подождать приема. Очередей здесь не было. Прием обычно расписывался и согласовывался заранее.

Посетительницы встречались самые разные. Вот, только что вышла, волоча за собой за руку, третью сноху единственного сына, вдова владельца крупного торгового центра на юге Талькдары. Властная, очень напористая, старательно молодящаяся полная женщина. С первой женой, не сумевшей подарить наследника, она заставила сына развестись. Вторая тоже не смогла забеременеть. И Праки Милреда начинала подозревать, что вина в том была вовсе не с женской стороны.

Третья жена, взятая младшей супругой, что было сейчас редким случаем, совсем молоденькая, запуганная, но не по годам развитая, с пышной грудью и широкими бедрами, судя по выговору, была деревенской. Она, видимо, старательно подбиралась свекровью именно для рождения драгоценного внука.

И вот, наконец, сегодня, после года напряженного ожидания, Праки Милреда подтвердила наличие беременности. Свекровь осталась довольна. И записала сноху на курс занятий для беременных, здесь же, при клинике. А сама виновница торжества так и не перестала стесняться и вновь густо краснела. Праки Милреда смотрела им вслед. Ей определенно была симпатична эта клиентка. Может быть еще и потому, что младшую жену звали Мелита, и это имя некоторым образом было созвучно с ее собственным.

На стоянку изящно вырулила темно-серая «Сарнетта», незнакомая Милреде машина с тонированными стеклами.

Из нее вышла и быстрым шагом направилась к дверям клиники, девушка в светло-кремовом головном уборе и платье такого же цвета с узким синим пояском.

Поравнявшись с Мелитой, она была вынуждена отступить почти на кромку отнюдь не узкой дорожки. Счастливая вдова, продолжая волочь за руку сноху, давать дорогу не собиралась. Тем более, какой-то служанке. Хотя, пожалуй, ей стоило бы это сделать, ибо синий поясок на платье девушки недвусмысленно говорил о том, что она работает во дворце.

Тем временем девушка, тихо постучавшись, переступила порог кабинета.

– Я Вас слушаю.

– Праки Милреда, Рэлла Тальконы поручила мне спросить, не смогли бы Вы ее проконсультировать?

На несколько секунд Милреда замешкалась, потеряв дар речи.

– Рэлла Тальконы! Посланница! – Она опомнилась и засуетилась. – Да, да, конечно, я сейчас соберусь, и мы поедем.

– Праки Милреда, – осторожно улыбаясь, остановила ее девушка. – Не нужно никуда ехать. Рэлла Надежда здесь, в машине.

Милреда заставила себя успокоиться и спросила:

– Вы не могли бы в двух словах объяснить, что именно беспокоит Посланницу. Когда она заболела?

– Нет, Праки Надежда, храни ее Небо, здорова. Просто, кажется, у Рэллы Надежды будет ребеночек. И Рэлла Надежда хотела уточнить срок.

– Ну, так что же ты! Приглашай, я буду рада принять саму Рэллу Тальконы. Это большая честь для меня.

Уже в дверях девушка обернулась.

– Только, пожалуйста, Праки Милреда, не называйте Рэллу Тальконы Посланницей. И добавила доверительным полушепотом. – Рэлла Надежда нена-ви-и-дит, когда к ней так обращаются.

Милреда смотрела на удаляющуюся машину. И думала, что вот как оно, оказывается, бывает. Что эта молодая женщина, только что вышедшая из ее клиники и обладающая двойной, по сути дела безграничной, светской и религиозной властью, на деле оказалась значительно менее амбициозной и заносчивой, чем та же владелица торгового центра.

Рэлла Тальконы, еще не полностью осознавшая будущее материнство, нормально, без гонора, отвечала на необходимые вопросы, внимательно слушала рекомендации. Они договорились о повторном визите через 10 дней.

На предложение Милреды приехать во дворец, Рэлла Тальконы, прикрыв глаза, отрицательно покачала головой и тут же пояснила.

– У моего окружения слишком длинные языки. Пока будет возможно, я постараюсь, чтоб никто ничего не знал. Так спокойнее.

3

Влажная жара настойчиво плавила воздух, но мощный кондиционер темно-серой ''Сарнетты'', которая уже довольно давно петляла по улицам Талькдары, поддерживал в салоне комфортный режим. Надежде нравились эти выезды. Благодаря им она довольно легко ориентировалась в столице и при нужде могла сама, без водителя, уехать в любую нужную точку. Но сейчас водитель присутствовал. Коренастого парнишку с родинкой над верхней губой Надежда выделяла за искусное вождение и отсутствие открытого заискивания и попыток лебезить.

Аллант подшучивал над этими выездами:

– Что, опять Патруль Контроля, бесполетная смена? И не надоело тебе? Ведь каждый раз во что-нибудь ввязываешься. Тебе это надо?

– Надо. Должна же я достоверно знать, что у нас в столице делается. Тем более, не так часто я вмешиваюсь в чужие проблемы.

– Ага. Поверил.

Принадлежность ''Сарнетты'' в открытую не афишировалась, но, видимо Найс постарался, вся полиция города легко узнавала в автомобильном потоке машину Рэллы Тальконы и незаметно передавала ее с поста на пост. В первый такой выезд они пытались, было, организовать сопровождение, но ''Сарнетта'', обнаружив преследование, весьма ловко ушла от патрульной машины, а Надежда с браслета в довольно жестких выражениях отчитала начальника полиции за несанкционированный эскорт. Сопровождение было немедленно снято и больше никогда без приказа не ставилось.

У ''Сарнетты'' спинки передних сидений предельно низкие, почти не закрывающие обзор, тем более что Бернет предусмотрительно прижимался правым боком к дверце. Он, как всегда, был еще и секретарем.

Жилой дом по дороге в космопорт сгорел больше месяца назад, но до сих пор его черные руины пугали проезжающих полуразрушенными провалами оконных проемов.

– Бернет, передашь потом, чтоб немедленно все это уродство разобрали. Нечего туристам глазеть на наши проблемы. И узнай о бывших жильцах, где и как разместились, не нужна ли еще помощь. И поехали, глянем еще, что там у нас сделали с переездом, про который я в тот раз говорила.

Увидеть отремонтированный переезд им было не суждено. Едва ''Сарнетта'' свернула в зеленый от садов спальный квартал, мотор громко хлопнул и смолк.

Водитель немедленно свернул на обочину и, едва остановив машину, выскочил посмотреть, что с мотором. Бернет последовал за ним и почти сразу вернулся, наклонился, сунув голову в салон.

– Рэлла Надежда, все, приехали. Это надолго. Может люфтер вызвать? Мы слишком далеко от дворца.

– А самим, что не справиться?

– Это очень долго, Рэлла Тальконы, – отозвался водитель, разом ставший пунцовым и мокрым от пота. – Простите меня, пожалуйста. Я все проверял перед выездом. Я не знаю, как так получилось, простите… Он ждал заслуженной вспышки гнева и затравленно вжал голову в плечи.

Надежда, презрительно ухмыльнувшись, выбралась из машины. Раскаленное дорожное покрытие жгло ноги даже через подошвы туфель, и она предусмотрительно сошла на пыльную щетину жесткой травы.

– Так что? люфтер вызывать, – подхватил Кадав, – или полицию? Они махом прилетят. Или, может быть, остановить сейчас любую машину. Вам ее с радостью уступят и еще за великую честь сочтут.

– Что-то мне ничего этого не хочется. Сообщи Найсу, пусть пришлет нашу машину. Я лучше подожду. Не хочу, чтоб завтра об этой поломке знала вся Талькона.

– Но, Рэлла Надежда, кондиционер тоже не работает, скоро в салоне невозможно будет сидеть от жары.

– Пусть. Не умру.

И тут Бернет робко предложил.

– Рэлла Надежда, если хотите, можно подождать у меня дома. Это здесь рядом, только за угол свернуть.

– Хочешь сказать, что я у Кадава была, а у тебя нет? Ну, что ж, веди. Только предупреди домашних, что мы идем. Не люблю неожиданных визитов.

Бернет приотстал на два шага и с минуту что-то вполголоса наговаривал в микрофон браслета, держа его у самых губ, при этом не переставая внимательно наблюдать за улицей.

Отделанный салатовой каменной крошкой двухэтажный особнячок втискивался между двумя подобными строениями, занимая по фасаду около двенадцати метров улицы и отступая вглубь примерно на столько же, чтобы освободить место между подъездной дорожкой и глухими каменными стенами соседних особняков миниатюрному подобию пестро цветущего, идеально ухоженного сада. Четыре цветочные клумбы и несколько декоративных кустиков вдоль стен, но ни единой лишней травинки, ни увядших соцветий и лишних загущающих веточек – абсолютный порядок и завораживающая гармония любовно подобранных растений. Надежда замедлила шаг. Уж насколько ухожены дворцовые цветники, но не так!

– Это все, Рэлла Надежда, сестра моя старшая старалась, – пояснил Бернет – Для Берти сад – единственная любовь и отрада. Она стеснительная у нас очень.

Гостей встречали у порога высокая статная женщина, с глаз удивительно похожая на Бернета и жмущаяся к ее плечу, глядящая себе под ноги девушка, если судить по прическе. Ее, не по возрасту расплывшаяся, фигура смотрелась монументально.

Гостиная, обставленная преднамеренно роскошно, должна была видимо говорить о немалом достатке этого дома.

Хозяйка, извиняясь, лепетала что-то о супруге, который отсутствовал по долгу службы. Суетилась горничная, расставляя на столике прохладительные напитки. И только Берти, закаменев, стояла посреди гостиной. И в ее взгляде ее темных кругленьких глаз смешивалось неистребимое любопытство и все перекрывающий панический страх. Вернее, читался он в одном глазу, левом. Правый смотрел спокойно, неподвижно, не выражая никаких эмоций.

– Берти, – обратилась к ней Надежда, пытаясь хоть как-то разрядить ситуацию и в душе всячески ругая себя за то, что послушалась Бернета, пошла в гости. (Опять устроила целой семье стресс по полной программе. Девушку напугала до полусмерти.) – мне очень понравился твой цветник. У тебя талант к садоводству. – Внятного ответа она и не ожидала, и поэтому сразу же продолжила: – Ты не могла бы мне собрать букет?

Девушка вскинула на нее белое лицо, часто затрясла головой, соглашаясь. И почти бегом рванулась из гостиной.

– Не торопись, – уже в спину ей договаривала Надежда. – Вот будем уезжать и подаришь.

В гостиную девушка так и не вернулась, правильно поняв намек и предпочитая воспользоваться предложенной ей возможностью побыть одной.

Уже сидя в машине и рассматривая роскошный букет лежащий на коленях, Надежда, вздохнув, тихо посетовала.

– Сложно быть пугалом. И чего меня так боятся?

Бернет понял это как шпильку в свой адрес и принялся оправдываться:

– Вы простите ее, пожалуйста, Рэлла Надежда, это я виноват, что Берти такая дикая. Я маленький тогда был. Мы играли в охотников, и я случайно попал сестре в глаз. Она после этого совсем им не видит. Вот с тех пор она и замкнулась. Решила, что ее жизнь кончена, что она теперь, как одноглазый урод, никому не нужна и навсегда останется одна. Вот и раскормила себя до неприличия. И от людей шарахается. Ей кажется, что все только и думают, как ее рассмотреть и осудить. А она ласковая на самом деле, нежная такая и глупая еще. Простите Вы ее, Рэлла Надежда. И меня простите.

– И что это ты вдруг решил причитать передо мной? Я что-то не замечала за собой повадок особо злобного тирана.… И, может быть, тебе лучше вернуться домой, успокоить своих женщин?

– Ну, уж нет! Так я всю работу брошу и побегу!

– Ладно. Тогда как-нибудь устрой своей сестре экскурсию в наше парковое хозяйство. У нас есть на что посмотреть. Скажешь главному садовнику, что я просила ей все показать и рассказать. И Найсу скажешь, чтобы разовый пропуск выписал.

– Спасибо, Рэлла Надежда!

– Да пожалуйста! – с легкой иронией отозвалась она. – Лучше проследи, чтоб у нас завтра еще и люфтер в воздухе не развалился.

***

Надежда рассталась с Аллантом сразу же после завтрака. Привычным движением ластящейся кошки по щеке снизу вверх, она ответила на поцелуй.

Она не любила дней, которые у Алланта бывают заняты рутинной административной работой, сама очень редко присутствовала при этом, исключительно по принуждению. Поэтому переоделась в форму патрульного и отправилась в Джанерскую школу, что позволяло немного расслабиться и отвлечься.

Обратный путь проходил под впечатлением практических полетных занятий курсантов. Поясняя телохранителям нюансы выполнения одной из фигур высшего пилотажа, Надежда не нашла ничего лучшего, как взять, и тут же все продемонстрировать, перебравшись на место Бернета за штурвал собственного люфтера. Она крутанула послушную машину всего трижды, но и этого для Альгиды оказалось больше, чем достаточно. Из люфтера Бернету пришлось ее выволакивать под руку.

– Ну и наказание же ты мое! – огорченно воскликнула Надежда, – да я же, вроде бы аккуратненько, на минимальных перегрузках… ну, иди, горюшко, отлежись. Бернет, посиди с ней. Кадав, можешь тоже отдохнуть. Я никуда не собираюсь, только в библиотеке немного посижу.

Так и не снимая джанерской формы, Надежда прошла в библиотеку, нашла нужный ей документ и, забравшись с ногами на подоконник в дальнем углу за стеллажами, стала внимательно читать.

Это было отнюдь не отдыхом. Документ по истории религии был составлен на древнем языке Тальконы. Приходилось напрягаться, чтобы не путаться в начертании букв, и дважды, а то и трижды прочитывать одно и тоже, чтоб дошел смысл написанного. Хочешь не хочешь, но приходилось читать, а то недолго и до позора: подсунут где-нибудь в храме покрытый пылью веков раритет и объясняй, что читать не умеешь…

Ну уж нет!

И поэтому она упрямо сидела, разбирая старые записи.

Хлопнула входная дверь и Надежда услышала:

– Иди сюда. Я же говорила, здесь никогда никого не бывает.

– И зачем я тебе понадобилась? – Ответил другой голос. Оба женские.

– Да затем, что проспорила ты, лапушка! Снимай колечко-то!

– Да не может быть!

Этот голос по характерной картавости Надежда узнала, он принадлежал служанке, которая частенько приносила заказанные закуски, когда хотелось пожевать, не выходя из апартаментов. Вторую девушку она не помнила, по крайней мере по голосу не узнала.

– Еще как может! Я же тебе говорила, что он не устоит.

Обычный любовный щебет, однако, он мешал сосредоточиться, и Надежда невольно начала прислушиваться.

– Я прихожу к нему сегодня, дождалась пока он один останется. Нарочно фрукты у его ног рассыпала, чтоб внимание обратил. Собираю, извиняюсь, конечно, и снизу вверх поглядываю, и три верхних пуговки расстегнула, чтоб ему лучше мою грудь видно было. Ему нравилась раньше моя грудь. Но он изменился. Сильно изменился. Наверное, и в самом деле по любви женился. Раньше, до женитьбы, не прочь был служаночек потискать, выделял меня изо всех. Мы не раз общались очень тесно, и ему нравилось. А тут, гляди, словно меня и не существует больше. Нет, думаю, мужчина есть мужчина, кем бы он ни был. Сначала никакого внимания не обращал. Я и спросила: что же Вы, Ваша Мудрость, совсем меня позабыли?

Надежда вздрогнула.

– Даже так! Вот это сюрприз!

Захотелось узнать, чем все кончилось, хоть это и нечестно – подслушивать. Но ведь не нарочно же!

– Ну и что?

– Что – что… снимай колечко, снимай. А еще говорят, мужская верность, мужская верность… Главное, чтоб поцеловал, а уж я постаралась, чтоб дальше он ни за что не устоял. Но он даже в ласках стал другим. А потом рассердился: Вон, говорит, стерва! Да за что же вы так меня, спрашиваю. Или не угодила? Так давайте повторим… – так еле выскочить успела. Чуть не пришиб.

– А ну, как узнают?

–Да никто не узнает…! Откуда? Главное, он меня вспомнил, теперь я от него не отстану.

– Ну и дура! Узнают…

– Что привязалась как липучка! Откуда кто узнает?

– А вот подслушают нечаянно. – С ледяной интонацией медленно и негромко произнесла Надежда, появляясь в проходе.

Ужас на лицах служанок был неописуемый.

Обе распластались на полу у ног своей Рэллы.

–А ну, встать!

Обе поднялись, но только на колени.

Надежда махнула кистью руки перед лицом проспорившей. Та поняла и мгновенно вылетела за дверь.

– А ты подожди.

Новоявленная соперница пребывала в шоке. Миловидное пухленькое личико заливала мертвенная бледность. Пышная грудь быстро колыхалась.

– Поспорили, говоришь…

– я… я…

– Вот что, ты. – Надежда старательно сдерживала ярость. И голос звучал с медленным ледяным спокойствием. – Сейчас найдешь Найса и скажешь ему, чтобы ноги твоей на внутреннем радиусе больше не было. Еще раз увижу в пределах жилой зоны – и следующее место работы у тебя будет где-нибудь на Западном Материке. Поняла? – Служанка, подтверждая, часто трясла головой. – А теперь – вон….!

И сама себе удивилась, как окончательно не сорвалась.

Какое уж тут чтение! Еще несколько минут тупо смотрела в текст, не понимая ни строчки. И вновь, пересиливая себя, не швырнула документ в угол, чего, впрочем, очень хотелось, аккуратно вернула его на место.

Альгида уже поднялась и выглядела вполне прилично. Надежда молча уселась в кресло смотреть новости, хотя тоже с трудом сосредотачивалась. Мысли были об Алланте. Очень горькие, колючие мысли. Докатилась!

Аллант принимал ванну. Он только что погрузился в воду, и затуманенным от неги взглядом отметил: в дверях появилась Надежда. Она редко приходила, когда он мылся, только если хотелось поиграть и побаловаться. Но сейчас по ее лицу было не похоже, что она настроена игриво.

Надежда, не говоря ни слова, быстро подошла к шкафчику с моющими средствами, резко наклонилась и из угла нижней полки вытащила пачку дезинфицирующего порошка. Затем, не торопясь, подошла к ванне и демонстративно высыпала туда все содержимое пачки. И так же молча, швырнув пустую упаковку в лицо недоумевающего Алланта, повернулась, чтоб уйти.

– Ты сдурела?! – Яростно взревел Аллант, выскакивая из воды. Так недолго и отравиться или химические ожоги получить!

– Я сдурела? – уже на пороге спокойно обернулась Надежда. – Да нисколечко! А вот кое-кто, наверное, так точно головой сдвинулся. Ты зря из ванны выскочил. Пока не продезинфицируешься, как следует, ко мне и близко не подходи. И спать можешь у себя. – И, презрительно сморщив нос, удалилась.

– Вот влип! – огорченно произнес Аллант, заворачиваясь в полотенце. – Как быстро все всплыло!

И, обращаясь к монументально застывшему телохранителю, назидательно произнес:

– Вот так, Бакет. Пятнадцать минут глупостей и теперь попробуй, Надежде что-либо объяснить. Тут и тонны дезинфицирующего не хватит, чтоб отмыться.

***

Аллант вызывал Найса, но ему ответили, что начальник охраны выехал из дворца вместе с Рэллой Тальконы. Аллант недовольно поморщился, но ничего не сказал.

Баток Найс появился в кабинете Алланта уже во второй половине дня. Его волосы, как обычно зачесанные назад, влажно поблескивали. Выглядел Найс не очень-то хорошо: бледное, напряженное лицо, осторожная походка.

– Найс, что с вами? Вам плохо? – осведомился Аллант.

–Простите, Ваша Мудрость, что заставил Вас ждать. Не обращайте внимания, сейчас все пройдет. Сердце прихватило.

– Вызвать врача?

– Нет, не нужно. Видимо, я просто старею. Уже не по плечу приключения.

– Что еще вытворила моя супруга? – по-своему, но правильно понял Аллант начальника охраны.

– Ваша Мудрость, Вы бы запретили Рэлле Надежде эти вылазки на океан… Сегодня я сам решил проверить, каким же образом Рэлла Надежда изволит развлекаться, и потребовал взять меня с собой. О, Небо! Это же немыслимо!

– Что, она опять ныряла? – улыбнулся Аллант.

– Простите меня, дерзкого, Ваша Мудрость, но это безумие! На такие глубины без акваланга, без надежного оружия, только с ножом! Вы должны запретить! Пятнадцать минут без воздуха! Несколько вдохов через загубник одного из телохранителей и дальше. В общей сложности мы пробыли на глубине больше часа. И в результате столкнулись со змеей! Я предупреждал! Трехметровая бестия, она выплыла как раз на Бернета и сразу же стала сворачиваться в пружину, чтобы напасть. Даже маленькая царапина от ее зуба смертельно ядовита, Вы же знаете! Рэлла Надежда подплыла, загораживая собой телохранителя. Это он должен был загородить ее! Рэлла Надежда протянула навстречу змее, к самой морде, раскрытую ладонь пальцами вниз, как бы давая обнюхать. И зависла, чуть шевеля ластами. Змея, черным раздвоенным языком ощупала ей руку. У меня создалось впечатление, что Рэлла Надежда разговаривает с этой тварью.

– Скорее всего, так оно и было. Она умеет общаться с рептилиями.

– И змея ушла! Развернулась и стремительно скользнула в расщелину скалы. Рэлла Надежда дождалась, пока она скроется, и потребовала воздуха сначала у одного телохранителя, потом у другого, а потом и вовсе приказала всем подниматься. Всплыла и еще долго не могла отдышаться даже наверху. Мы…

Найс оборвал рассказ, прислушался к самому себе и вдруг, резко бледнея, стал сползать по стене, возле которой стоял.

Аллант, резче, чем нужно было, придавил кнопку связи на браслете.

– Надежда! – Он понимал, что это самый быстрый и надежный способ оказать помощь начальнику охраны. – Быстрее ко мне! С аптечкой! Найсу плохо.

И пока она, прижимая пальцы к влажным вискам Найса, приводила того в чувство, ворчал над ее плечом:

– Видишь, до чего ты довела человека своими выходками! Я больше не пущу тебя на океан.

– Ага. И запрешь в комнате до самой старости.

– Нет, почему же. Завтра мы поедем на верфь. Утром на приеме был ее владелец и умолял, чтобы некая, почти легендарная, но удивительно бесшабашная личность соизволила присутствовать при спуске на воду нового судна. И я, как представитель власти тоже… И вел он себя, надо сказать, очень странно. Ему очень хотелось, чтоб ты приехала, и в то же время, он почти панически боялся встретиться с тобой.

– И как его зовут, твоего судостроителя?

– Покс. Роди Покс.

– И он такой полненький и лысоватый?

– Да. – Откровенно удивился Аллант. – Ты его знаешь?

– Знаю. Довелось, как-то встретиться в неофициальной обстановке. Он меня не узнал и повел себя не очень прилично. Неудивительно, что сейчас он запаниковал.

– Это что-то новенькое. По крайней мере, я не помню, чтобы ты что-нибудь об этом рассказывала. – Аллант на глазах свирепел. – Но ты же знаешь, что бывает за неподобающее отношение к Членам Императорской династии! – Тебе нужно было сразу доложить мне! И почему промолчала твоя служанка?

– Я запретила ей говорить. Дело давнее. Все произошло примерно через месяц после того, как мы прилетели на Талькону. Он еще не обязан был знать меня в лицо, тем более что я была в джанерской форме, с Альгидой и одним охранником.

– Все равно! Он ответит!

– Нет! Ты думаешь, что почти год ожидания кары – наказание недостаточное? Лучше сообщи, чтоб завтра он не выходил меня встречать, а дождался в своем кабинете. И лучше, если бы мы встретились один на один. По-моему, портить репутацию руководителя, даже такому неприятному типу, как он, вовсе ни к чему.

– А не слишком ли ты мягка, дорогая? – криво усмехнулся Аллант. – Так ты, пожалуй, распустишь всех подданных.

– Ничего. Сделай, пожалуйста, как я просила. Уж лучше иметь за спиной по гроб благодарного придурка, чем справедливо наказанного врага.

И Покс был действительно бесконечно благодарен и рад, что остался жив и даже не потерял свои верфи.

Он готов был преподнести в подарок Посланнице любое из своих строящихся и готовых судов.

Надежда ограничилась очень маленьким катерком, почти моторной лодкой.

И так как Аллант категорически запретил ей не только летать выше уровня атмосферы, но и нырять тоже, она не нашла себе другого занятия, кроме как, вызвав Матенса, заняться переоснащением своего маленького суденышка.

Теперь, к очередному недовольству Алланта, Надежда целыми днями пропадала с телохранителями, служанкой и Матенсом в ангаре на берегу океана, периодически позволяя себе не являться на обед.

Эта авантюра, в результате которой от подаренного суденышка родным остался только корпус и некоторые детали внутренней отделки единственной маленькой каюты, продолжалась две недели.

Матенс постарался на славу. Он поставил принципиально новый, очень мощный двигатель и гребные винты, все, естественно, своего изобретения. Довел сбалансированность судна почти до идеала. Укрепил корпус легчайшей пластиковой прокладкой.

На время покраски Надежду с Альгидой вежливо, но очень настойчиво выдворили из ангара, справедливо утверждая, что беременность и краска – вещи абсолютно несовместимые.

Пришлось довольно долго слоняться по берегу, изнывая от скуки и нетерпения.

Но, когда потом Матенс торжественно распахнул двери ангара, их глазам предстало бело-голубое чудо с надписью на борту «БРИЗ». Название придумала Надежда в память об отце и его далекой планете.

Но в первый рейс Надежду не взяли. И, втроем, телохранители и Матенс, не пропадая из зоны видимости, вытворяли с бедным суденышком Бог весть что. По возвращении на берег, Матенс, с гордостью творца, объявил Надежде, что утонуть на этом произведении искусства можно теперь лишь теоретически.

Надежда с утра чувствовала себя не очень то…, и Аллант приказал ей остаться в постели, да таким тоном, что противиться она не смогла. И умел же Аллант периодически быть суровым и непререкаемо властным! Наверное, это талант, совершенно необходимый в его жизни. И, в результате, в гости к Матенсу Аллант полетел один, а Надежда осталась дома и, мало того, в постели, из которой Аллант приказал ей раньше обеда не подниматься.

Наверное, стоило воспользоваться моментом и наслаждаться покоем и одиночеством, пока окружающие воспринимали это как неизбежность и дозволенную привилегированную слабость беременной женщины. Так, пожалуй, можно и окончательно избаловаться, но Надежда была даже благодарна слишком заботливому супругу за незнаемую прежде негу позднего пробуждения. Никто не посмел ее побеспокоить, даже верная и обычно немного назойливая Альгида не появилась до вызова. Не иначе, тоже строгий приказ Алланта.

Обедала Надежда у себя, раз уж выпала редкая возможность хоть поесть спокойно, без нарочитой показной церемониальности, излишних перемен блюд и многочисленных, слишком любопытных глаз.

Она так и не смогла преодолеть себя и ближе сойтись с дамами высшего дворцового круга. Перед каждым светским мероприятием Надежда болезненно морщилась и безнадежно спрашивала у мужа, а нельзя ли ей каким-либо образом избавиться от присутствия на празднике или приеме. И каждый раз уступала Алланту, обреченно обещая, от начала до конца церемонии вежливо общаться с подданными и непринужденно (Ага! Непринужденно?!) вести необходимые беседы на светские темы. Хотя сейчас ей уже не надоедали так настойчиво, как до коронации. Титул Посланницы надежно защитил ее от этого общества. Если Рэллу Тальконы еще можно и желательно было видеть в светских кругах, то Посланница была недоступна и фанатично почитаема.

Аллант вернулся четко к ужину. Он еще не произнес ни слова, но Надежда уже по бодрому блеску глаз безошибочно определила, что поездка оказалась удачной.

И Аллант, позволив себе пренебречь правилами этикета, плюхнулся на диван с ногами, даже не разуваясь.

– Как там дела у Матенса? – Не утерпела Надежда, присаживаясь рядом.

– А по-разному. На заводе – прекрасно, скоро все будет готово к пуску. Матенс там практически безвылазно. Он, похоже, и ночевать может остаться в цеху, где-нибудь в уголке на подстилке, безо всякого ощущения неудобства. Я к нему в особняк заглянул. Дом получается вполне даже симпатичный. Строители почти закончили. Я им высказал кое-какие пожелания по отделке интерьера. Матенс ведь не догадается, ему все всегда хорошо и ладно. Обслугу всю распустил. Что хотят, то и творят. Хозяйку бы туда нужно, чтоб всем руководить. Пора, пожалуй, женить нашего электронного гения. Как думаешь, его можно уговорить?

– Да. Конечно. Я съезжу, настрою его на нужный лад.

– Теперь у меня забота – подобрать ему подходящую жену.

– Чтоб Матенса не обижала?

– Вот именно. Только где ее, такую, найдешь?

– Погоди, у меня, кажется, есть один вариант. Дотерпи до завтра, я все уточню и доложу, как положено Императору Тальконы.

– А сегодня не скажешь?

– И не подумаю! Может быть, она не согласна.

– А кто-то собирается еще и согласия спрашивать?

– Естественно. Мы же не врага женить собрались. Ему с ней всю жизнь придется общаться. Как же иначе!

– Ну, ладно, ладно, убедила. Делай, как знаешь. И еще придется подумать над его будущим титулом, чтоб все было вполне прилично.

– Вот уморил! – рассмеялась Надежда. – Матенс – титулованная особа! Почти как я. И никто и звать никак, и здрассте вам…!

– Что хоть ты! – Немедленно возмутился Аллант – выдумала тоже!

– Вот именно! Такое – только что выдумать и можно – сплошная ирония. – И тут же сменила тему: приказывай накрывать к ужину. Я голодная как сто хищников. Замешкаешься и тебя съем, и начну прямо сейчас. – Надежда с игриво-яростным рычанием метнулась к Алланту и сделала вид, что грызет ему горло.

Аллант шутливо откинулся на спину, вполне поддерживая игру.

Перед тем как лечь спать Аринда вышла к Бернету, не вызывая по браслету, а дважды стукнув в дверь комнаты охранников костяшкой согнутого указательного пальца. Он появился на пороге немедленно и встревожено замер, ожидая приказа.

– Бернет, отправляйся ночевать домой. Мне завтра утром нужно будет поговорить с твоей сестрой. Привези ее, пожалуйста, часам к десяти в кафе, в то самое, с деревьями в интерьере. И, лучше, если ты сегодня в семье ничего говорить не будешь. Не хочу бессонной ночи для твоих домашних.

– Да, Рэлла Надежда!

Бернета раздирало любопытство. Но его Праки сегодня была, видимо, не расположена к пространным объяснениям, а сам спросить он не посмел и, дождавшись, пока она скроется в дверях, стал оповещать о своем предстоящем отсутствии телохранителей Праки Алланта и, естественно, Праки Найса.

Кадаву, в отличие от него самого, сегодня вряд ли придется нормально поспать.

Уже в кафе, куда они с сестрой приехали значительно раньше назначенного срока и заняли отдельный кабинет, он еще раз убедился, что его Рэлла была, как всегда, права, посоветовав ничего не сообщать заранее. Берти и так вся истряслась, и родители дома, наверняка, ничуть не меньше.

Рэлла Надежда потребовала оставить их с девушкой наедине и отправила телохранителей лакомиться пирожными в общий зал.

Берти сжалась за столиком, и перед началом основного разговора Надежде пришлось приложить все усилия, чтоб попытаться хоть как-то успокоить девушку близкую к панической истерике.

Потребовалось несколько минут малозначительной болтовни, в основном со стороны Надежды, чтобы Берти смогла начать отвечать на вопросы более-менее членораздельно.

– Берти, а ты замуж выйти не собираешься? – и опять панический ужас на стремительно бледнеющем лице.

– Н-не знаю, Рэлла Тальконы… Никто не пришлет ко мне свадебных вестников. Я… такая толстая… и еще… мои проблемы со зрением… я ведь....

– Не объясняй, не нужно, – прервала Надежда запинающуюся девушку. – Я все знаю. Но дело не в этом. Тебе многое лишь кажется неразрешимой проблемой, хотя на самом деле все не так уж и страшно. На некоторых планетах девушка считается красивой только в том случае, если она, как ты говоришь, толстая. И чем толще, тем лучше.

– Но ведь не у нас… – жалобно простонала Берти.

– Почему же? У меня есть один очень хороший знакомый, он не тальконец, он с Локма. Вот у них тоже поддерживается именно такое представление о женской красоте. Он собирается жениться и подыскивает себе невесту. Я бы хотела, чтоб он выбрал тебя, если ты не против, конечно.

Берти, вжав голову в плечи, смотрела снизу вверх до того жалким взглядом, что Надежда начала уже всерьез побаиваться, что девушка вот-вот расплачется, но отступать было поздно, и Надежда продолжала, протягивая через стол раскрытый журнал:

– Вот, посмотри, здесь репортаж со строительства принадлежащего ему завода и на снимке справа он. Матенс. Он немного старше тебя, лет на шесть или семь. Он – инженер-электронщик, мы работали вместе в Патруле и летали на одном корабле. Он очень хороший человек, поверь. По крайней мере, я могу тебе гарантировать, что он никогда преднамеренно не оскорбит и не обидит тебя. Он, бывает, порой настолько уходит в работу, что может и забыть про семейное торжество или не поздравить тебя с праздником, но оскорбить – никогда. Ни словами, ни, тем более, действием. Если ты боишься за свой физический недостаток, то, скорее всего Матенс его просто не заметит, как может и не заметить твоего нового наряда или прически нарочно сделанной, чтобы ему понравилось. Он – мой друг, и я беспокоюсь о его благополучии, чтобы жена не обижала его. Ему необходима женская забота и нужна хозяйка в дом. Географически это Западный материк, кстати, там можно будет разбить шикарный сад. Единственное, пожалуй, ограничение, что тебе придется изъясняться с ним на интерлекте. Но я не считаю, что это составит для тебя большую проблему. Насколько я знаю, интерлектом ты владеешь свободно. Я вызвала тебя, чтоб предложить эту партию, если ты не против, конечно. Неволить тебя никто не собирается ни в коем случае. Ну, как?

– А… а если я… ему не понравлюсь…

– Понравишься. Обещаю. – И через небольшую паузу спросила. – Тебе нужно дать время, чтоб подумать?

– Нет.

– Что, нет? Ты не согласна?

– Я боюсь…

– Но ты не против?

– Не знаю.

– Ладно, не буду тебя больше мучить. Возьми журнал, почитаешь, посмотришь, подумаешь и передашь мне ответ сегодня к вечеру через Бернета.

И поднялась из-за столика.

Надежда уже коснулась дверной ручки, когда услышала сзади сдавленный жалкий зов:

– Рэлла Тальконы…

Она обернулась.

– Что?

– Но мы же никогда не виделись…

–Это не проблема, поверь. – И спросила осторожно: так ты согласна?

– Н-наверно. То есть – да. Только так нельзя, наверное, без разрешения родителей?

– Наверное. У тебя будет время до вечера. И, если ты согласна, то жди свадебных вестников.

Надежда вновь отпустила Бернета до вечера. И когда он, проводив машину своей Праки, вернулся в кабинет к сестре, та, распластавшись на столике, уткнулась лицом в локоть левой руки и навзрыд плакала.

–Берти! Берти, что случилось? О чем с тобой говорила Рэлла Надежда?

Но, видя ее полную неспособность к внятному ответу, бережно привлек сестру к себе и дал ей вволю выплакаться на своем плече, не задавая больше вопросов. Беренет еще долго, успокаивая, гладил ее по голове и спине, теряясь в догадках. Берти начала всхлипывать все реже и, наконец, оторвала красное заплаканное лицо от его плеча:

– Ну, что хоть ты? Что случилось?

– Во-от. – Берти протянула ему журнал.

– Что вот? – Не понял Бернет: Ну, журнал. Ну, Праки Матенс.

Все еще всхлипывая и заикаясь, Берти поведала: Рэлла Тальконы предложила мне замуж…за него…

– А ты что?

– Я побоялась отказаться. А то вдруг тебе от этого хуже будет.

Бернет быстро чмокнул сестру в лоб:

– Ну и умница! Праки Матенс – очень достойный претендент.

– Ты его видел?

– Конечно. Сто раз. И разговаривал. Он хороший, не бойся.

– И Рэлла Тальконы тоже так сказала…

– Поехали скорее домой

– А если папа будет против?

–Не думаю. Праки Матенс – самый близкий друг Рэллы Надежды и Его Мудрости Алланта. От таких предложений не отказываются. Бедные родители! Две свадьбы сразу…

– Почему две?

– Я вчера вечером разговаривал с отцом, ты спала уже. Я жениться собрался.

– На ком? – Удивилась Берти

– На Альгиде, ты же ее видела. Это служанка Рэллы Надежды. Я уже и разрешение получил. А вот теперь и ты… Кое-кто точно поумирает от зависти, гарантирую!

4

Семь месяцев – это срок, когда, хочешь, не хочешь, а все тайное становится явным. Для всех. Когда наваливается неизбежная, незнаемая прежде леность, и хочется поваляться по утрам в постели, полулежа в подушках и держа руку на весьма заметном животе. Малыш, к умилению обоих родителей, уже ощутимо толкался.

Алланту нравилось, осторожно прикладывая ухо к любимому, самому симпатичному на Тальконе животику, слушать, как с ритмичным шуршащим присвистом проносится кровь по крупным сосудам к плоду, как часто-часто и, казалось, еще не очень уверенно, бьется сердчишко его первенца.

Милреда сама ездила во дворец каждую неделю и подолгу беседовала с Надеждой, рассказывая, как развивается плод, как должна протекать беременность и просто на отвлеченные темы. Она интуитивно чувствовала, что ее знатной пациентке очень не хватает обычного, человеческого общения со старшей по возрасту, опытной женщиной. Что ласковая нежность мужа никак не может заменить материнского тепла. И Надежда тянулась к ней, зная, что получает бескорыстную заботу без оглядки на титулы.

К семи месяцам Аллант запретил Надежде ездить в Джанерскую Школу, зная, как утомительны бывают эти поездки. Он каждый день, по рекомендации той же Милреды, подолгу гулял с женой в парке, старался освободить ее от официальных дворцовых приемов, кроме самых важных, которые уж никак нельзя было проигнорировать.

Очередным таким мероприятием стал храмовый праздник на острове Виган, в полутора часах езды морем от Талькдары. По случайности он совпал с еще одним важным приемом. И так как Аллант никак не мог быть одновременно сразу в двух местах, было решено разделиться, к неистовой радости островитян.

– Как же! Сама Посланница! К нам!

Надежда постаралась рассчитать время, чтобы прибыть на остров точно к полудню, к началу торжества. Она отправилась на своем ''Бризе'' в сопровождении двух военных катеров: почетного эскорта и охраны одновременно.

Праздничный наряд Альгида унесла в каюту, а Надежда, как всегда, оделась по-джанерски: в куртку с брюками. Не настоящими форменными, а стилизованными под них, хотя из той же ткани. Ее собственная форма Патрульного уже не сходилась на животе.

Праздничная программа оказалась куда более обширной, чем думала Надежда. И радость населения была настолько искренней и душевной, что просто язык не поворачивался сказать, что ей пора, что уже давно ломит спину от долгого неподвижного сидения, что она проголодалась и не прочь бы прилечь, хоть ненадолго.…

После очередного мероприятия Бернет склонился к ее уху.

– Рэлла Надежда, Найс велел уезжать. Объявили штормовое предупреждение. Часа через четыре в океане будет опасно.

Надежда кивнула головой. Но следующим пунктом программы шел детский концерт, и обидеть детей она не могла никак.

– Успеем. Время в запасе еще есть.

Маленькие артисты старались изо всех сил. И вызывали умиление, даже когда, порой, сбивались или фальшивили.

Шторм вовсе не хотел укладываться во время назначенное людьми. И, когда Надежда, наконец-то, попала на ''Бриз'', по воде уже ходили барашки, а небо на западе стремительно затягивало чернотой. Рэллу Тальконы уже не пытались удерживать, понимая, что если она не поторопится с отъездом, то шторм настигнет катера в пути.

Надежда вновь переоделась в форму и, с наслаждением прикрывая глаза, вытянулась на мягком диванчике в каюте. Она задремала, но через некоторое время проснулась. ''Бриз'' нырял носом, а, значит, волны были уже очень заметными. Альгида сидела бледная до зелени, чуть не плача. Она совсем не выносила качки.

Надежда встала и поднялась наверх к телохранителям. За рулем был Бернет. Заметно похолодало, и поднимался ветер.

– Где мы?

– Прошли примерно две трети пути. Найс снова беспокоился. Я сообщил ему, что мы вполне успеваем. Как Вы считаете, Рэлла Надежда? Не стоит прибавлять скорость? Будет сильнее швырять, да и катера отстанут. Они и так тянутся за нами на пределе их мощности.

Надежда включила рацию, блуждая по волнам в поисках подходящей музыки. Она проскочила одну из волн, но, внезапно насторожившись, сделала настройку точнее и прибавила громкость.

– Внимание всем судам кто меня слышит! Внимание всем судам кто меня слышит! Независимо от принадлежности. С поселка Каредда на рыболовном катере вышли в море дети. Семь человек в возрасте от десяти до четырнадцати лет. Катер дал сигнал бедствия. У них заглох мотор и барахлит рация. Координаты уточнить не удалось. Они примерно где -то на линии между Виганом и Талькдарой в радиусе ста – ста пятидесяти миль. Просьба всем судам без исключения, находящимся в этом квадрате, включиться в поиски. Повторяю!

– И где расположена эта Каредда? – озабоченно спросила Надежда.

– Это западнее Талькдары по побережью километров на сто восемьдесят, – ответил Кадав и тут же, ужасаясь собственной догадке, спросил, – ведь Вы же не собираетесь включаться в поиски? Нас этот приказ не касается.

– Еще как касается! Поступая в Патруль Контроля, я давала клятву.

– Но вы же сейчас не в Патруле! Рэлла Надежда! Я умоляю Вас, поплыли домой. Нам же Праки Найс головы поотрывает! На такой лодочке в шторм! Вам же нельзя!

– Молчать! – Резко оборвала его Надежда.

И настроила рацию на передачу.

– Внимание капитанам катеров сопровождения! Я схожу с маршрута на поиски детей. За мной не ходить! Следовать в порт Талькдары! Все равно вы за нами не успеете, а ждать вас мне некогда. Возражения не принимаются! Исполнять приказ! Я отключаю рацию. Связи не будет. Все!

– Рэлла Надежда! – разом возмутились оба телохранителя. – Это же безумие! Так нельзя! Нас уже накрывает штормом. Он движется значительно быстрее, чем планировалось!

– Молчать! Кто струсил – пусть прыгает за борт, пока катера далеко не ушли. Я пойду одна.

– Но Вам же нельзя! Вы беременны!

– Беременность – это не болезнь!

И поднялась, зажмурившись, прижимая пальцы к вискам. Она стояла так несколько минут, затем резко выбросила руку вправо.

–Там! Нам туда! Разворачивайтесь! Пока они живы.