Дело влюбленного киллера

Размер шрифта: 13

* * *

Все действующие лица и события, кроме общеизвестных и специально оговоренных, в настоящей книге вымышленные. Любое совпадение может быть только случайным.

Пролог

«В те давние-давние времена, когда Владимир Владимирович Путин, вернувшись из германской резидентуры, трудился в Ленгосуниверситете, а об аббревиатуре СВО никто и не слышал, жили-были…»
(Начало современной сказки)

…Алексей уже понял, что Керимбаева допросить не придется никогда. Допросить, чтобы сразу же задержать, отзвониться шефу – и в Москву, а ночью, после того как удастся хоть немного отогреться в просторной квартире, приспособленной вояками под этакую индивидуальную гостиницу, проклиная все на свете, запоздало красиво выстукать на машинке: «…руководствуясь ст. ст. 108, 112, 119 УПК РСФСР, постановил: возбудить уголовное дело в отношении рядового войсковой части №… Керимбаева Нурмагомеда Нишановича по признакам преступлений, предусмотренных ст. ст. 102, п.п. “в”, “з”, 255, п. “а” УК РСФСР»[1]…

– Отвечайте, кто вам дал право стрелять?!

* * *

…В Луганске вовсю чернела ночь. Марина проснулась от кошмара. Снилось, что ей на плечи, на шею набрасывается отвратительная собака – рыжая, непонятной, но очень агрессивной породы. Вся грязная, со сбитой в клочья шерстью, с гнилым запахом из пасти. Собака валила ее на землю, впиваясь клыками в затылок. Перекинув ее через себя и выхватив откуда-то карабин, Марина с наслаждением начала стрелять по вмиг заскулившей, распластывающейся в окровавленной грязи туше. Пули со шмяканьем входили в шкуру, взрывая ее красными ошметками. Марина засмеялась, но тут же еще одна собака набросилась на нее, повалив на изрешеченный трупик псины.

Марина с трудом очнулась. Дышать было тяжело – на нее кто-то навалился. К своему непередаваемому ужасу, она увидела, что это был отчим. Уткнувшись мокрым от слез лицом и усами в ее шею, он бормотал что-то пьяное, бессвязное.

С колотящимся сердцем Марина выбралась из его объятий – отчим спал, продолжая стонать и всхлипывать. Она дрожащими руками оделась, собрала кое-какие вещи, растолкала сонного братика Петеньку и, ничего не понимающего, вывела из квартиры на ночную улицу. Оставаться в доме со Станиславом Трофимовичем было уже не только страшно, но и опасно…

* * *

Братва, сгрудившись у трех машин, нервничала. Эта разборка не предвещала ничего хорошего: «Федотовцы» – известные беспредельщики и могли запросто начать мочить не по понятиям.

Только Бригадир, развалившись на заднем сиденье, был на удивление спокоен, рассматривая новенькую «уоки-токи»: Если бы эти отморозки знали, какой сюрприз он приготовил! Ну, ничего, пусть поволнуются – в другой раз увереннее будут.

Со стороны города дорога запылила.

– Едут! – запаниковал Крыс. – Братва, готовь стволы!

– Не кипятись. Все будет путем. Поговорим спокойно и разъедемся. – Бригадир начал не торопясь вылезать из машины.

Подъехавший кортеж остановился, не доезжая до ожидающих метров сто пятьдесят. Из него высыпала толпа стриженых «быков», от которой отделился и медленно пошел вперед, кажется, сам Федот.

«Этих явно больше. Наверное, с автоматами (слишком далеко остановились), но, твари, боятся. Значит, уважают – сам Папа приехал потолковать», – подумал Бригадир и так же, не торопясь, двинулся навстречу гостям.

– Ну что, брат, как делить-то будем? – ласково осведомился Федот. – Сами уйдете из города, или помочь чем?

Глубоко посаженные глазки бандита, казалось, хотели выжечь дырку на лбу визави. Тот непроизвольно отметил, что федотовские «быки» уже ощетинились стволами (точно автоматы!), направив их в сторону братвы Бригадира.

– Только бы сейчас не начали стрелять. Я-то успею прикрыться этим ублюдком, но дело загубим. – Бригадир, старался выглядеть миролюбиво:

– Давай лучше спокойно все перетрем. Тут у меня предложения есть.

– Давай только короче базар, – хмыкнул Федот.

– Есть один проект. Только для совместного исполнения. Сейчас покажу. – Бригадир незаметно нажал тангенту рации, дав два тональных сигнала.

– Чаво ты… – Казалось, что челюсть у Федота вдруг заклинило в нижнем положении. Он замолчал и удивленно уставился куда-то за спину Бригадира.

– Только спокойно, Федот, скажи своим орлам, чтобы не дергались, и продолжим, как ты говоришь, базар.

Со стороны ближайшего лесочка в направлении говоривших и наведя пушку в сторону «федотовцев», летел Т-80 с бортовым номером 105, а высунувшись из люка танка, у крупнокалиберного пулемета нехорошо скалился Шварц…

Часть 1

Глава 1. Розовые пяточки для прокурора

Алексей постоянно вспоминал тот разговор с прапорщиком Тишко. Неужели можно так запросто убить человека, может даже, и негодяя?

– Вы зачем стреляли?

– Так у него же патрон в патроннике был. Пока вы со своими разговорами, так он положил бы и вас, и других. Я действовал как положено. – Тишко стоял спокойно, будто только что успешно выполнил поставленную задачу. – А он, сволочь, двоих положил. Что теперь матерям говорить?..

– Отвечайте, кто дал право стрелять?!

* * *

С чего же все началось? Может, с очередного шефского указания в начале 1991 года съездить на пару дней в 20-й Дивномайск под предлогом повышения солдатского правосознания, а заодно и для доставки любимому начальнику ящика приличного пива к ужину?..

Ох уж эти номерованные Арзамасы, Дивномайски, Муходрански! Наверное, в «системе» неплохо изучали историю: попробуй, нормальный человек, разберись в…надцати Людовиках или Карлах. Так же и с городами. Пусть даже первое слово и звучит как гордое название столицы, а пока по номеру место искать будешь, пол-Союза обежишь.

Два года назад выпускник юридического факультета Ленинградского государственного университета Алексей Юрьевич Нертов, следуя к месту службы, добрался до какого-то полустанка, от которого еще километров пятьдесят бог знает на чем и в какую сторону добираться. Он стоял растерянно на дощатых мостках, которые, видимо, должны были изображать платформу, и мучительно соображал, в каком конце тайги спряталась «колючка», скрывающая его «контору». Первая же старушка, к которой Алексей обратился с вопросом, нет ли поблизости военных и не в курсе ли она, как проехать в Сибирск-40, радостно изложила всю дислокацию воинских частей в округе. Дескать, к ракетчикам надо ехать на рейсовом автобусе, который будет через час, на РЛС[2] – в другую сторону, а до «конторы», куда надо Алексею, можно добраться только на попутке (если дождя не будет), затем пешком по бетонке несколько километров топать.

Судьба Нертову явно не улыбалась: он успел проковылять добрых пять километров по тракту, прежде чем его подобрал случайный зилок. Трясясь в его кабине, Алексей, наконец, начал осознавать, что у нас, действительно, каждый Мальчиш может знать страшную военную тайну, вроде поведанных старушкой. Но проклятым буржуинам эти знания бесполезны: дороги, по которым еще декабристов гоняли по Сибири, с тех пор не ремонтировались, да и у бабули глаз наметанный: наверняка под джинсовой курткой Алексея сумела прочесть золотое тиснение на красной книжечке: «Прокуратура СССР»…

А может, последней каплей оказалось выступление по «ящику» очередного бомжа-генерала, оставшегося на старости лет без крыши над головой? Во всяком случае, Алексей, отправляясь в командировку, твердо решил: она будет последней. Вернусь – сразу же пошлю всех подальше и фигу они получат, а не рапорт с просьбой оставить на всю жизнь ловить дезертиров и разглядывать ломанные солдатские челюсти. И пусть по «наследству» перейдет к очередному помощнику военного прокурора насмешливое прозвище Юрист, данное предыдущему чуть ли не в первые дни службы.

Это вранье, что служба в военной прокуратуре, по сравнению с милицейской, медом кажется. Да, понятых хоть поротно строить можно, планы-схемы цветными карандашиками для протоколов осмотров любой за счастье сочтет нарисовать, машину без проблем при желании заполучить для выездов. Но попробуй постоянно работать в одиночку: сам себе и эксперт, и фотограф, и следователь, и прокурор, и опер. Удивительно, что Держава как-то не предусмотрела сыскного аппарата в военной юстиции.

Особистам проще: ловят помаленьку шпионов, информацию «кушают» и живут припеваючи от проверки до проверки. Спасибо, если словечко из любезности по твоим делам подскажут. Обязательно подскажут. А ты, когда придешь «надзор осуществлять» за ними, посмотришь сверху аккуратные папочки, сложенные в сейфе: «замечаний нет». Союз нерушимый, одним словом.

Куда там комиссару Каттани до следаков и помощников военных прокуроров! Этому итальянцу, да советскую армейскую мафию показать. Отцы-командиры за очередную звездочку, да за перевод в город с населением побольше миллиона чуть ли не готовы сами вместо солдатиков «дедушкам» челюсти подставлять. А если уж случится неувязка, так и в больницу километров за сто от части увезут, оформив то ли отпуском, то ли командировкой. Или запугают до смерти: «Смотри, прокурор приехал и уехал, а тебе еще служить, как медному котелку». Куда бедному солдатику податься? – Дальше части не убежишь… А что уж говорить о любимой подопечной в/ч из Дивномайска-20? – Там двое полковников заочно на юрфаке выучились. Так такие «следственные» представления разыгрывали – любой режиссер позавидует…

Приехав в тот злополучный раз к любимым полковникам-правоведам, Нертов добросовестно проверил какие-то очередные приказы, накатал коротенькое представление (и людей не обижать, и себе «птичку» поставить – выявил, прореагировал), прочитал в паре рот лекции («не убий», «не укради»). Затем, буквально удрав от радушно сопровождавших его хозяев части, отправился пообщаться с «народом».

Первый визит он нанес особистам («Да пока все тихо, криминала вроде нет, заходи еще»). Потом погулял по задворкам части, где тоже практически не услышал ничего нового («Ротный, гад, бензин заставляет сливать для своей машины, так об этом вам уже известно. А в общем все тихо»). Водитель приданной машины, постоянный залетчик Вася, которого Алексей в свое время пожалел и вместо трибунала за очередную самоволку отправил на гауптвахту, тоже божился, что в части все в норме.

В норме, так в норме. Можно ехать домой. А пока – спать.

* * *

…В дверь стучали все настойчивей. Что, поезд с двух часов дня перенесли на пять утра? – Алексей с трудом продрал глаза и заковылял к двери.

НачПО (начальник политотдела войскового соединения) был в расстегнутой шинели и даже галстук держал в руках! И это-то при 40-градусном морозе! Нертов понял: случилось что-то страшное. Конечно, беда беде рознь. Про большую он бы и не узнал, давно разложившись на атомы, но ночной визит заместителя командира соединения к помощнику военного прокурора добра не сулил.

Пока Алексей пытался быстро заскочить в многопуговичную рубашку и натягивал брюки, начПО, выпив одним махом чуть ли не полграфина воды, выдохнул:

– Нападение на караул!

– Когда?

– Только что звонил оперативный.

– Кто напал, что случилось (ох, только бы не «объект»!)?

– Есть жертвы. Ничего больше не знаю.

– Милиции местной сообщили?

– Ничего не известно. Какая, к черту, милиция?..

Действительно, какая, если на Территорию никому постороннему ни-ни!

Про это «ни-ни» Нертов вспомнил после, когда вместо служебной собаки и бравых парней из спецмилиции Дивномайска-20 бежал, а точнее, ковылял по полуметровому снегу, пытаясь не сбиться со следа, тянущегося вглубь Территории от кровавых пятен на дороге, где был расстрелян разводящий со сменой караула. Ковылял, забыв о проклятьях в адрес Системы, помешавшейся на секретности. И мысли были какие-то идиотские: «Только б в город, гад, не вышел – как на таком морозе гильзы из стен выковыривать да трупы осматривать?..»

– Ты куда лезешь? Не сбивайся в кучу! – Это одному из солдатиков, которых сообразительные командиры оставили охранять пятна крови (поздно охранять). Солдатики, как бездомные собачонки, жмутся поближе к хозяину, пытаются все время нарушить дистанцию (чему же их полтора года учили?), сбиться из цепи поближе к Алексею.

– Дураки, неужели не понимают, что если сейчас начнут стрелять, то скорее по единственному фонарю, который я же и тащу? Хотя в этом чертовом кустарнике и на таком морозе сразу вряд ли попадут: АК-74 не лучшее оружие для боя на пересеченной местности, в кустах все пули в стороны разлетятся. К тому же мороз поджимает. Да и, судя по моим бойцам, в этой части вряд ли на снайперов учат. Но все равно погано.

Нертов пытался вычислить, что же произошло? Да, во время смены постов в караулке услышали три коротких очереди со стороны четвертого и пятого постов, тревожная группа, подъехав поближе на машине, обнаружила на дороге два трупа: разводящего и караульного, сменившегося с поста. Еще один караульный, который должен был находиться тут же, исчез. А уже через полчаса после случившегося Алексея и разбудил ошалевший начПО.

Когда прибыли на Территорию отцы-командиры, смирившись с меньшим злом (Объект вроде бы цел), сразу же разбежались звонить по инстанциям: нельзя ли, в порядке исключения, допустить спецмилицию на Территорию? Будто ментам на своей земле делать больше нечего и все мечтают еще пострелять.

Алексей же потыкался по караулке туда-сюда, затем довольно легко договорился с одним из особистов, с которым поближе познакомился в прошлый приезд в спортзале, на занятиях по рукопашному бою, чтобы вместе пройтись по следам. Но тот, доложившись начальству, с сожалением вздохнул: «Извини, мне людей опрашивать надо». Почему-то вспомнилось верещагинское из «Белого солнца…»: «Вот что, ребята, пулемета я вам не дам».

– Ну да, у него тоже служба и начальство, – решил Нертов, – а я тут один и царь, и бог. И гильзы выковыривать из снега придется самому. Сколько же еще у третьего патронов осталось? Видимо, около пятидесяти. А стрелял точно он. Спецы давно бы разнесли к чертям всю эту караулку вместе с Объектом. Никто бы и мяукнуть не успел.

– Я пойду посмотрю место происшествия, дайте мне пару человек, – попросил Алексей начкара.

Тот безнадежно махнул рукой. На «месте» к ним прибились еще двое. И вот теперь это ковыляние по кустарнику неизвестно куда.

«Все-таки, видно, у парня просто крыша поехала, – убеждал себя Алексей. – Сколько же он на морозе пробыл? – Два часа на посту, еще минут тридцать на всякие разводы, да пока мы тут ползаем… В общем, около четырех часов, если уже в жмурика не превратился…»

– Слушай, сержант, а на какую дорогу мы вылезли, что тут рядом?

– Ну, километрах в полутора запасной укрепрайон. И караулка в ста метрах, товарищ старший лейтенант. Все, больше ничего нет…

– Как, караулка? Бегом! (Этого только не хватало! Ведь всех положит, гад. Мало, что ли, до них приказов доводят? Чем же тут думают?)

…Буквально через минуту-две караул занял оборону, несколько групп свободной смены уже осматривали территорию вокруг своего здания, а Алексей судорожно глотал горячий чай, поставленный начкаром, и пытался согреть окоченевшие ноги на батарее.

Вскоре в помещение влетел маленький солдатик и, вытаращив глаза, выпалил:

– Он там, в блиндаже запасного выхода, говорит, что стрелять будет!

Еще часа четыре то отцы-командиры, то Нертов, опасливо выглядывая из-за насыпи, ограждавшей с одной из сторон запасной выход из караулки, а по сути просто вход в блиндаж, пытались уговорить Керимбаева бросить автомат и сдаться.

Керимбаев (как он умудрился столько продержаться на морозе?) скалился, словно загнанный в угол зверек, что-то бормотал, путая русские слова с казахскими, требовал немедленно вызвать родителей, судорожно сжимал свой АК-74, направляя его в сторону увещевавших.

Наконец Москва дала добро, на Территорию прибыл милицейский наряд, а с ним кинолог с овчаркой. Псина поклацала зубами на опасливо расступавшихся военных, после получения команды рванулась к блиндажу, но замерла на верхней ступеньке, заскулила и забилась в ноги к кинологу под угрозы Керимбаева:

– Уберыте сабаку! Стрэлят буду!

Кинолог, ласково почесывая свое сокровище за ухом, с уважением изрек:

– Моя животная, она умная – под пули лезть не хочет. Придется, однако, Волка вызывать.

Алексей поинтересовался:

– А Волк ваш умнее не окажется? Может, ему на мороз вообще вылезать не захочется, не то что в блиндаж прыгать?

– Не-а, он шибко злой, однако. Недавно на хулигана пустили, так он руку вместе с ножом и откусил, – со знанием дела пояснил милиционер.

– Злой – это хорошо, но руки лучше не откусывать. Главное, чтобы он только парня с ног сбил, а там сами возьмем как-нибудь.

Вообще-то это легко сказать: «возьмем». Вон уже сколько часов все попусту. Блиндаж в окопчике, ко входу ведет вниз лестница, сверху вход навесом прикрыт, а под навесом щерится Керимбаев, угрожая автоматом. – Эх, если бы не этот навесик! Один прыжок с мая-гери[3] – и все, можно идти греться, – думал Алексей, – а тут еще эти местные со своими дурными собаками да “черемухой”: попробуй пусти газ – потом гильзы считать устанешь. Хотя, если подумать, собака – это шанс».

Волк оказался размером примерно с коня тезки Алексея со знаменитых «Богатырей».

– Его только немного подразнить сначала надо, – заявил кинолог, – тогда он, однако, пойдет.

– Кис-кис!

– Фас!..

Доброхот-солдатик, пытавшийся оказать помощь при задержании, видимо, никогда больше не сумеет повторить свой трюк: в прыжке дотянуться до карниза караулки, на руках выйти наверх силой, ноги закинуть на крышу под запоздалые стенания кинолога, пытающегося уговорить собачку не доедать остатки казенного валенка.

Видимо, этот валенок заменил Волку и вчерашний, и сегодняшний завтраки, но в блиндаж по доброй воле он так и не полез, а желающих его еще позлить больше не нашлось.

Алексей понял: брать Керимбаева придется все-таки самому. Хорошо еще, что шеф сейчас где-то за тысячу километров, а то бы изрек свое любимое: «Куда вы лезете? Мы нужны Родине живыми». Куда-куда? Именно туда, где мы нужны, где некому сделать более грамотно.

Вообще-то, положа руку на сердце Алексей понимал, что шеф прав: не царское это дело – прокурорам вместо собачонок по кустам бегать. Но надеялся на лучшее. Чисто и спокойно, как учили еще на срочной в спецназе.

Да, Керимбаева брать давно пора: того и гляди, выскочит под автоматы. Хорошо еще, что командиры догадались солдат в оцеплении не мучить, заменили их офицерами да прапорщиками. Этим тоже несладко. Как начнут понаехавшие московские генералы искать виноватых – никому не поздоровится. Вон Тишко. Хотя и «кусок», а целый институт закончил. Голова! Да и земляк к тому же. Кстати, и в спарринге работает неплохо, правда, не любит с ним Алексей стоять: все время, как врага личного, пробует ударить. Алексей как-то предупреждал: «Ты сегодня поаккуратней, а то у меня ребра после вчерашней тренировки побаливают». Так Тишко, словно случайно, такой цуки влепил, что в глазах потемнело, а после: «Извините, нечаянно».

Конечно, нечаянно. Он каждый день тренируется. И в каптерке своей, и вечером. А ты тут мотайся по всяким тмутараканскам, меняя до пятнадцати городов в месяц – какие уж тренировки! Но вообще-то Тишко парень что надо: вон, хоть мороз, а сам вызвался: «Что же другим мерзнуть? А мы – люди привычные»…

Не выдержал командир соединения, за свои тридцать лет военной службы насмотревшийся всякого, получивший от солдат уважительное прозвище Батя, но еще не успевший примерить заказанные генеральские погоны. Сняв с седой головы папаху, он шагнул к спуску в блиндаж:

– Сынок, скажи, кто тебя обидел? И опусти автомат, подожди стрелять. Давай пройдем в тепло, поговорим. Слово даю: поговорим.

А Керимбаев заладил свое:

– Отэц хочу. Суда. Стрэлят буду.

Алексей решительно шагнул в сторону окопчика, пытаясь встать к Керимбаеву ближе, чем стоял Батя:

– Ты меня знаешь. Я исполняю обязанности военного прокурора. Мне наплевать, кто тебя обидел: «дедушки»» или офицеры…

Керимбаев замотал головой:

– Ныкто не обидэл. Стрэлят буду.

– Если будешь – посажу командира. – Алексей ткнул пальцем в сторону Бати. – Немедленно. Он под трибунал пойдет. Он такой же, как твой отец. Дети останутся одни. Вызываю караул и сажаю твоего командира. Ты это хочешь?

– Нэт. Нэ надо. Он нэ виноват.

– А не виноват, так автомат убери в сторону, а то выстрелишь случайно. Тебе Батю не жалко?..

Полковник, видимо, поняв игру Нертова, сокрушенно закивал головой:

– Да-да, сынок, убери. Прокурор меня посадит. Дети без отца…

Керимбаев пробормотал:

– Тогда в себя. – И уже громче, поворачивая автомат дулом вверх. – Стрэлят буду. Стрэляю.

«Нет!» Алексея слилось к сухим выстрелом, раздавшимся откуда-то сзади, и лязганьем затвора, выплюнувшего гильзу. Голова Керимбаева дернулась, он стал медленно валиться в темноту блиндажа. Между глаз чернело маленькое темное пятнышко. Будто грязь.

Обернувшись, Алексей увидел Тишко, деловито ставящего свой автомат на предохранитель:

– Сейчас бы выстрелил. Но, слава богу, успел…

Нертов уже понял, что Керимбаева допросить не придется никогда. Допросить, чтобы сразу же задержать, отзвониться шефу, и в Москву, а ночью, когда удастся хоть немного отогреться в просторной квартире, приспособленной вояками под этакую индивидуальную гостиницу, проклиная все на свете, запоздало красиво выстукать на машинке: «…руководствуясь ст. ст. 108, 112, 119 УПК РСФСР, постановил: возбудить уголовное дело в отношении рядового Керимбаева Нурмагомеда Нишановича по признакам преступлений, предусмотренных ст. ст. 102, п.п. “в”, “з”, 255, п. “а” УК РСФСР»…

– Вы зачем стреляли?

– Отвечайте, кто дал право стрелять?!.

Забегали, засуетились отцы командиры.

– Назад! Не затаптывать место происшествия! – крикнул Нертов. – Всем отойти назад…

– Носилки. Нужны носилки! Где начмед?

– Товарищ полковник, дайте, пожалуйста, команду, чтобы все отошли…

– А где у него второй магазин?..

– Назад, отойдите все назад…

– Кто доложил в Москву?..

– Да насрать сейчас на ваш обед…

– А этот, Керимбаев… никогда бы не подумал…

– Начмеда позовите кто-нибудь!..

– Тишко, никуда не уходить. Дайте мне оружие. Не трогайте магазин!..

– Вы скотина, товарищ капитан. Скотина! Куда вы смотрели, когда караул назначали?..

– Федин, мать твою! Быстро за начальником штаба!..

– Тишко хорош: еще один труп в части.

– А что оставалось делать? Точно командира с прокурором застрелил бы…

– Назад! Отойдите все назад…

* * *

…Следствие по делу Керимбаева, казалось, не подойдет к концу. Вот уже и шеф, примчавшийся в Дивномайск первым же возможным поездом, отправился обратно, успев надавать кучу ценных указаний; прибыл очередной московский генерал, слабо пытающийся между баньками, живо организованными отцами-командирами, выяснить что-нибудь для доклада: «Причины выявлены»; отсидел на «губе» бывший сержант, с которым Нертов бегал по Территории; объявлено неполное служебное соответствие начкару: «Меры приняты»…

Только какие тут, к черту, меры, если мотив действий Керимбаева непонятен?

– Чего тут непонятного, Леша? – вопрошал зам по тылу, а по совместительству – старший дознаватель. – Какое тебе еще заключение экспертов надо? – Здесь же скрытая шизофрения. Не беспокойся. Давай-ка лучше в баньке попаримся. Тебе что, работы мало? Зачем ты все время хорошим людям гадость какую-то сделать хочешь?.. Не обижайся. Поверь моему опыту: только зря время теряешь…

Время… Может, Алексей, действительно, зря его терял, но уж больно много неясностей в деле выходило, а тут еще этот танк…

* * *

Неясности проявились уже в день смерти Керимбаева: зачем солдат, которому до дембеля осталось всего четыре месяца, стал стрелять? Ведь должен же был он понимать, что бежать некуда, что вся Территория перекрывается в считанные минуты по плану «Кольцо» и выбраться с нее практически невозможно?

Если же «крыша» поехала у бедолаги – все равно должна быть причина. Во всяком случае, это утверждал «за рюмкой чая» знакомый эксперт-психиатр:

– Ты только учти, тебе это в заключении никто не даст… Чужая душа – потемки… Набросаешь бумаг… Письма плохие из дома были… Сослуживцы про твоего Быр-бы-баева вспомнят, что мрачный он стал в последнее время… Уединялся без причин, говорил невразумительно… Он же чурка, говорить все равно не умеет… Наливай… А заключение мы дадим… Только фигня все это. Без причины все равно не бывает…

Без причины не бывает. И Нертов старательно искал ее. Искал, потому что где-то рядом мог ходить негодяй, заставивший солдата переступить черту, за которой в лучшем случае только смерть.

А где-то глубоко задавленный множеством пустых допросов прятался червячок сомнения. Неясно, что произошло на складе оружия, который сдал под охрану своему сменщику Керимбаев за несколько минут до роковых выстрелов. При внимательном осмотре хранилищ на одном из них оказалась поврежденной пластилиновая пломба. Может, конечно, ее случайно повредил кто-то из часовых при сдаче-приеме поста?

Алексей потребовал провести ревизию хранилища. Вроде бы все оружие оказалось в наличии. Впрочем, любую проверку можно проводить двумя способами: формально (ящики 1,2,3… в наличии, оружие цело) или как положено, сверяя номера на каждом автомате, на каждом штык-ноже с реестром.

Чего же так беспокоится зам-дознаватель? Что-что, а в его искренность верилось с трудом. Впрочем, может, действительно, все дело в злосчастном танке?..

Нертов попытался поработать через особистов – снова пустышка – чекисты сказали, что информации нет. Тогда он пошел проверенным путем: потихоньку переговорил с несколькими солдатиками – эти знают если не все, то почти все. Только надо уметь найти с ними общий язык. Чтобы убедились ребята: не враг-офицер рядом, нет ему нужды подлянку делать, дембель тормозить.

Еще со срочной Алексей помнил, с каким недоверием относились ко всяким заезжим «крючкам»: вы приехали-уехали, а нам здесь служить. Сейчас, по-видимому, ситуация складывалась именно такая. Даже залетчик Вася прятал глаза да отмалчивался. Только буркнул напоследок:

– Вам надо – вы и проверяйте – все равно бесполезно. Один раз склад шмонали, а теперь там все чисто. Кого надо – всех купили…

И ушел, оставив Нертова задумчиво курить, соображая, где же был прокол. Впрочем, прокол был. И это ясно, как божий день: надо было самому присутствовать в хранилище на сверке. Точно.

И вот Алексей под предлогом необходимости проведения дополнительно осмотра (Москва все равно потребует!) в сопровождении понятых и прапорщика Тишко, в ведении которого находился склад, снова на Территории. Понятые перекладывали с места на место ящики с оружием, а Тишко с Нертовым по ведомостям сверяли номера автоматов и винтовок.

Пока шло следствие, Тишко был временно отстранен от несения службы, а формально находился на обследовании в связи с нервной перегрузкой. Видимо, ему придется уходить в другую часть, хотя прокурор уже намекнул Алексею, что дело в отношении Тишко придется прекращать: необходимая оборона, и только.

– А с вами, товарищ старший лейтенант, мы еще разберемся: кто дал право лезть под пули? Мы нужны Родине живыми. Ваша задача – не злодеев ловить, а следы фиксировать. Военные сами должны были захват организовывать…

– Да я же… Он ведь мог начать стрелять. – Алексей безуспешно пытался возразить, хотя понимал, что если уж шеф сел на своего любимого конька («Мы нужны живыми», а по сути: «Ты, дурак, пулю получишь – мне отвечать»), его никакими силами с этого пути не свернуть.

– Идите. Сейчас выполняйте свои обязанности. Читайте кодекс. Проведете баллистическую экспертизу по этому прапорщику отдельно. И побыстрее: чистая необходимая оборона. По этому эпизоду вынести постановление о прекращении дела за отсутствием состава и все силы – на Керимбаева…

Все силы на Керимбаева. Легко сказать. Может, формально Тишко и был прав, но ведь можно было взять солдата живым. Можно.

Когда открывали последний ящик со снайперскими винтовками, Тишко выдохнул:

– Ну, вроде все в порядке. Зря вы не поверили ревизии. Керимбаев, конечно, сволочь, но вряд ли он успел залезть в склад.

– Диктуйте номера. – Алексей злился на себя за затею с повторным осмотром и жалел потерянное время, которое можно было бы потратить на очередной допрос.

– 22–19.

– Отметил.

– 22–20.

– Есть.

– 22–21.

– Следующий.

– Все. Тишко выпрямился. Была последняя.

– А номер 22–22 пропустили? – Алексей посмотрел на Тишко и заметил, как тот переменился в лице. – Где номер четыре двойки?..

Хотя все ящики переставили уже раза по три, снайперской винтовки № 2222 в помещении склада не оказалось…

Нертов составил протокол, прилепил поверх печати Тишко еще свою, прокурорскую, на дверь склада, посадил прапорщика в уазик (придется повторно допрашивать) и поехал докладываться по ЗАС прокурору: придется вешать на часть еще одну «палку».

* * *

Теперь поведение Керимбаева при желании объяснить было можно: утащил солдат сдуру винтовку куда-то в ближайшие кусты, чтобы впоследствии попытаться продать. Разводящий при смене постов мог заметить срыв печати и пообещать разобраться. Или, еще проще, от самого же Керимбаева узнал о краже и, надеясь на скорый дембель, потребовал, чтобы тот вернул оружие. А может, просто решил сам подзаработать, лишив таким образом товарища дополнительных денег – во всяком случае, возникла ссора, и Керимбаев разрядил свой автомат.

То, что все равно его поведение нелогично – так придурок же: не подумал о последствиях. О какой логике можно было говорить, когда двое дезертиров, за которыми он как-то гонялся по тайге, объясняли свои действия тем, что, дескать, хотели года четыре пожить в лесу, промышляя охотой, а потом сдаться (якобы срок привлечения к ответственности пройдет)? Детский лепет, да и только.

Что-то похожее могло быть и с Керимбаевым. Только непонятно, почему ничего не сказал ефрейтор, сменивший его на посту у склада? Ведь, если разводящий заметил нарушение пломбы, новый часовой должен был об этом знать. Значит, все же сам Керимбаев рассказал разводящему о винтовке. Значит ли?..

– Нертов передопросил и Тишко, и сменщика Керимбаева – ефрейтора Григорьева. Прапорщик (и ему-то Алексей верил) утверждал, что хотя оружие не сверял уже несколько месяцев поштучно, но никого постороннего на складе не было, а сам он, естественно, из своего склада «ствол» не потянул бы: кто ж еще отвечать будет. Замок на складе открыть – дело плевое (сколько раз просил начбоя, чтобы сменили!). Но склад-то все время под охраной, да и опечатан к тому же.

Григорьев, поняв наконец, что ему скорый дембель не светит, начал судорожно вспоминать всякие нужные и ненужные подробности армейской жизни:

– Керимбаев, он все время пытался спать на посту. Об этом все знают. Серега, ну, тот разводящий, которого он грохнул, не раз предупреждал, что вложит ротному, если поймает спящим. Да, видно, не успел. Но, когда мы менялись, Нурик не спал. Правда, какой-то дерганый был, сказал, что проблема есть. Серега ему: «Ты, мол, затрахал уже своими проблемами, давай скорее меняйся», а Нурик в ответ что-то заворчал по-своему и пошел.

– А почему ты раньше это не говорил?

– А зачем? Меня дознаватель об этом не спрашивал. Только интересовался, били Керимбаева в роте или нет да почему тот стрелять начал? А я почем знаю? Ну, сказал, что не били. А чмо он и есть чмо. Так кто же это записывать будет? Ребят только жалко. Серега с Коляном с ним в одном экипаже были. А теперь я за рычагами сто пятого вместо Нурика. Тут на днях в поле выходили. Будто бы диверсантов брать. Они на машинах, в гражданке, но с оружием. А я – по газам и вперед. Вот смеху-то было. «Диверсанты» – как меня увидели – сразу же по своим тачкам, бежать собрались. Хотя, наверно, это чекисты переодетые. Я командира спрашиваю: «Давить?» А он вылез в люк к пулемету и смеется: «Не надо пока». Вот умора! А еще у нас случай был в прошлом году…

«Ну, что взять с таких? – подумалось Нертову. – Только что ребят жалел, а сам уже про случаи всякие рассказывает. Мало Керимбаева было. Но сведения об учениях как нельзя более кстати».

– Так, давай ближе к делу. Все-таки скажи, кто бил Керимбаева в роте? Я в протокол это записывать не буду. И смотри: ты недосмотрел печать, принимая пост. Поэтому думай, как бы тебе не загреметь по 255-й[4]. А если ты сам никому не расскажешь про наш разговор, о его содержании никто не узнает…

Но Григорьев ничего не успел рассказать Алексею, так как того сначала срочно вызвали на ЗАС (прокурор хотел в очередной раз дать ценные указания), после этого позвонил эксперт-психиатр, попросивший подвезти дополнительные характеристики на Керимбаева (что это эксперт так переживать начал?). В конце дня Алексеем почему-то заинтересовался московский генерал, и пришлось долго объяснять, что ничего нового по делу неизвестно и лучше всех осведомлен о деле прокурор (звоните, спрашивайте). А вечером в гостиницу к Алексею приехал полковник-режиссюрист. В общем, день был потерян окончательно.

* * *

Видимо, Григорьев добросовестно передал отцам-командирам, имевшим привычку повторно и очень душевно беседовать с солдатами после того, как их допрашивал Нертов, дневной разговор. Не зря ведь проявился московский генерал, а вечером был нанесен визит в квартиру – гостиницу.

Не зря задергались отцы-командиры. Еще утром, когда Алексей заехал в местный ОВД, чтобы допросить для «галочки» одного из оперов, присутствовавших с кинологом при попытке задержания Керимбаева, тот хихикнул:

– Знаешь, мы тут тебе, пожалуй, халтурку нашли. На днях бандиты разборку крутую учинили. Не наши, ты же знаешь, что за колючкой их не держим. Братва из «большого» Дивномайска понаехала. А коллеги наши узнали поздновато. Думали, что перестреляют друг друга, так нет. Какие-то вояки на танке подкатили, «развели» всех мирно. Только папе Федоту, кто-то шею сломал. Территория чужая, информация местная, но и дивномайским ребятам лишний «висяк»[5] ни к чему. А вояки, старлей, твои: Т-80, на сколько я знаю, только в вашей части имеются. Поэтому, извини, бумагу все равно пошлем, а ты номерок можешь запомнить: 150-й. Так что думай.

Думать по поводу какого-то танка, явно привязанного местными операми за уши к их делам, не хотелось. Даже если и грохнули у них кого-то из бандитов, при чем здесь танк? Вояки постоянно на учениях крутятся, могли и мимо проезжать.

Только после разговора с Григорьевым Алексей понял, что опер был прав: неслучайно оказался танк рядом с бандитами. А это значит, что народ и армия, как говорится, едины. И самое фиговое во всем этом, что армия – это его, Нертова, подопечная в/ч[6], с которой еще придется хлебнуть горюшка…

– Чего тут непонятного, Леша? – вопрошал режиссюрист. – Какое тебе еще заключение экспертов надо? – Просто скрытая шизофрения… А с танком этим ты что, криминал найти хочешь? Нет никакого криминала.

«Ага, вот ты и лопухнулся, – злорадно подумал Алексей, – было бы все чисто – не дождался бы я ни разговора с москвичом, ни с тобой, уважаемый».

Конечно, лучше было бы смолчать, сделать вид, что поверил, и, как учил шеф, делать потихоньку свое дело. Но, видно, напряжение прошлых дней начало сказываться, и Нертов закусил удила.

– Нет уж, что касается танка, товарищ полковник, это история отдельная. Я, кстати, попрошу представить мне документы, касающиеся учений, список членов экипажа, установить, кто давал команду на выезд…

Алексей понял, что зарвался, но уже не хотел останавливаться – слишком надоело постоянно улыбаться, зная, что рядом враг. Да, полковник – враг. Это именно он проводил первую ревизию на складе. Это точно его работа – выяснить у Григорьева подробности беседы. Это он виноват, что в части постоянно укрывалась неуставщина. Значит, и смерть трех человек, и безнаказанное хищение оружия на его полковничьей совести.

– И еще: я попрошу, чтобы вы не вмешивались в ход расследования. В противном случае завтра же сообщу напрямую вышестоящему прокурору.

– Ты что, не понимаешь? – Полковник забыл свою роль доброго дядюшки. – Куда ты лезешь, Юрист?

– Я делаю свое дело. И вы делайте. – Нертов встал. А я завтра же доложу обо всем.

– Ну, не кипятись. – Полковник еще раз попытался урезонить зарвавшегося помощника прокурора. – Давай лучше поговорим о деле спокойно…

– Я не буду с вами разговаривать о деле. А завтра и вы, и я будем действовать, как нам положено по служебным обязанностям: вы представите бумаги, я – доложу прокурору.

– Мальчишка, ты не соображаешь, куда полез! Но, раз ты хочешь, я скажу тебе. Скажу, что приказ вывести танк дал генерал. Но здесь ты сам шею свернешь. Ничего ты не докажешь. Район и время учений определены в приказе по части. Ты хотел, чтобы около Объекта была стрельба? Ты ведь знаешь, что мы охраняем. Хочешь, чтобы все к чертовой матери на воздух взлетело? Да?! Скажи спасибо генералу, который сумел обеспечить охрану…

– Это он пусть Москве объясняет. А я все сказал.

– Ну, смотрите, товарищ военный юрист: вы не захотели меня послушать, а пытаетесь опорочить честных людей. Как бы самому в дерьме не оказаться, – пригрозил на прощание полковник и ушел.

Нертов хотел бросить ему вдогонку что-нибудь резкое, обидное, но вместо этого только сел и закурил. Он допустил ошибку и понимал это. Ни один приличный сыщик не раскрывает свои карты без нужды, не наживает врагов в пусть нежелательном, но, к сожалению, обязательном окружении.

– Утро вечера мудренее, – решил Алексей, раздеваясь, – главное, постараться выспаться. А завтра разберемся…

Утром вчерашний разговор уже не казался таким неприятным. Ну, пошумел полковник – лучше работать будет. А с танком этим шеф ни за что даже дело возбудить не даст – все равно прекращать за отсутствием состава. Учения – штука известная, с бандитами не согласовывается. Если «разборка» не произошла случайно, из-за вояк, так пусть милиция и проставляет отцам-командирам…

С этими мыслями Нертов сходил в соседнее кафе на завтрак и вернулся в свою квартиру-гостиницу, чтобы прихватить папку с бланками протоколов да ехать в часть.

Нашарив ключом замок на входной двери, Алексей невольно толкнул ее. Дверь оказалась не заперта…

* * *

…Дверь оказалась не заперта.

– Все, как говорит любимый шеф, на пенсию пора. Хорошо, что в этом Дивномайске что-то вроде коммунизма за колючей проволокой: судимых в город не пускают, а преступников срочно выгоняют за его пределы. А то, глядишь, без вещей можно остаться или, еще хуже, без уголовного дела, которое валялось в квартире-гостинице, за неимением сейфа в «дипломате».

В гостиной Алексей включил телевизор (опять какую-то муру показывают!), бросил на кресло в углу шинель, а следом за ней галстук и рубашку.

Подумал, что надо бы спокойно посмотреть бумаги, спланировать день. План – дело святое, особенно по многоэпизодным делам, и Нертов обычно составлял его с вечера. Но вчерашние события, ссора с полковником, слишком достали. В общем, пусть утро окажется мудренее вечера – с этой мыслью поплелся в спальную, чтобы найти шерстяной джемпер, который в армии называли «вшивником», и взять из тумбочки новую бритву.

Щурясь от яркого солнца, бившего в окна первого этажа, Нертов увидел, что он в квартире-гостинице не один: из-под одеяла, лежащего на его (!) кровати, выглядывали чьи-то розовые пяточки, а на подушке, полуприкрыв глаза, покоилась голова некого весьма симпатичного и юного существа, одетого в его, Алексея, футболку.

– Доброе утро, – поздоровался он, стараясь скрыть удивление и сообразить, что здесь делает милое создание.

Конечно, это могла быть уборщица, вечно не вовремя приходящая заниматься своими делами, но вроде бы последнее время квартиру мыла достаточно взрослая и объемная тетка. А этой пигалице от силы лет девятнадцать. Впрочем, это могла быть и случайная подружка кого-то из прежних постояльцев, забредшая по привычке в уютное гнездышко. Дело известное, командировочное, а в полувоенных городках местное население отнюдь не чуралось офицеров и считало удачей «снять» московского проверяющего. Но Нертова как-то не прельщала перспектива долго объясняться с гостьей.

– Доброе утро, – повторил он громче. – А не кажется ли вам, сударыня, что вы немного ошиблись кроватью и, заметьте, одеждой? Не могли бы вы побыстрее покинуть помещение, отдать хозяйскую футболку и не мешать мне спокойно переваривать недавно съеденный завтрак?

Существо притворно долго открывало подкрашенные глазки, затем томно потянулось и промурлыкало:

– Доброе утро. А где моя чашечка кофе? Я так устала, что сама не в силах дойти даже до кухни. И вообще, где это тебя научили таким отвратительным манерам? Тебе не нравится футболка? Тогда ты мне ее подарил.

От этой наглости у Алексея перехватило дыхание:

– Ну, знаете ли… подарил… В общем, раздевайся – и марш домой к маме. А не то…

Что будет «не то», он еще не придумал, но решил твердо, что выкинет эту наглюху из квартиры сейчас же, если она еще будет ломаться.

Девица надула губки и начала медленно подниматься с кровати.

– Фу, какой противный! Решил совсем раздеть бедную девушку, – кокетливо заявила она, подойдя поближе к Алексею.

И вдруг резко сняла футболку через голову, оставшись в чем мать родила.

– Ты это хотел? – резко выкрикнула девчонка. – Чтобы я совсем замерзла? Не выйдет!

И быстро повисла на шее у опешившего Алексея, начав целовать его в лицо, глаза, губы. Юрист попытался освободиться, но не тут-то было. Нежные руки крепко обвили мужчину, и казалось, разорвать это кольцо невозможно. Конечно, если бы вместо девчонки оказался мужик, Нертов в миг освободился бы от подобного захвата, но это было бы слишком болезненно для нападавшего. Понимая, что положение становится все более дурацким, Алексей попробовал уговорить девчонку, чтобы она отпустила его, хотя просьбы звучали неубедительно.

«А вид-то у меня идиотский, – мелькнуло в голове, – стою полуголый в объятиях молодой шлюшки и не знаю, что с ней делать. Вот бы сейчас водитель приехал – то-то анекдотов по казармам разойдется, как прокурор дела раскрывает».

Нертов решил, что уже давно пора заканчивать этот цирк и указательными пальцами легонько ткнул девицу под ребра. Та ойкнула, но не отпустила, как ожидал помощник прокурора, а резко провела по его голой спине ногтями, сдирая кожу. Алексей невольно прошипел:

– Ты что, дурра?!

Шлюшка, заголосив что есть мочи и не отпуская шеи одной рукой, засунула другую ему глубоко под пояс брюк.

В этот момент в комнату ворвались несколько военных. Алексей все же сумел оттолкнуть девицу, и та полетела на кровать под стук падающих с брюк пуговиц. Затем резко повернулся к вошедшим. Ему показалось, что один из них пытается замахнуться чем-то вроде монтировки, ждать не стал, в боковом кувырке нанес нападавшему удар ногой в живот, вышел в стойку, чтобы добить, но, увидав перед собой лицо бывшего начкара, остановился («Они что, с ума посходили все? То баба в постели, то придурок с монтировкой! С кем тут меня перепутали»?).

Но оказалось, что Алексея ни с кем не путали. Начкар и вошедшие с ним офицеры смотрели на Нертова неодобрительно, а из-за их спин медленно и горестно выступал зам. по тылу, со слезой в голосе вопрошавший: «Как ты мог? Девочке-то всего семнадцать. А ты?.. Валюша, что он тебе сделал»?..

Девчонка, свернувшись в клубочек около кровати, рыдала крокодильими слезами, приговаривая что-то похожее на известный фильм: «Не виноватая я – он сам пришел», а полковник уже более жестко продолжал, обращаясь к кому-то, стоящему в холле:

– Сейчас же созвонись с милицией, дело я сам по 15, 117 и 120-й[7] возбужу, пусть потом попробует кто-нибудь отменить. Валентину надо сейчас же отправить на экспертизу. А с этим… – Он кивнул в сторону Алексея. – Придется решать по закону. Будем задерживать, пока прокурора нет. Свидетелей попрошу пока выйти в соседнюю комнату, ты тоже оденься и выйди. – Это девице. – А я пока послушаю, что наш юрист думает о своем поведении. И пожалуйста, окажите помощь лейтенанту, который пострадал. В холодильнике есть лед – положите ему на живот, а чуть позднее к врачам его отвезем, вдруг у него отбито что-нибудь…

До Нертова начал доходить весь ужас положения. Защитник нравственности превзошел самого себя, создав настоящий шедевр под названием «Западня для прокурора». Любой нормальный следак или тем более начальство вынуждено будет поверить, что Алексей, воспользовавшись служебным положением, пытался насильно затащить к себе в постель малолетку. Причем если помощник прокурора попытается только заикнуться, что, дескать, это проклятый режиссюрист ему мстит, то нарвется еще на большие неприятности: Значит, ты, подонок, хотел «сломать» девчонку на бедах ее родственника? А что противозаконного сделал зам. по тылу?..

Естественно, сам полковник ничего, как обычно, не делал. Ну, случайно выяснил, что Нертов заманил к себе его родственницу, ну, взял с собой товарищей по работе (те, бедняги, видно, ни сном ни духом не догадываются о спектакле), ну, предотвратил разврат, а то и изнасилование… Так за это не судят. Дело уголовное он, конечно, возбудить в отношении сотрудника военной прокуратуры не вправе, но кто там станет разбираться: УПК – Уголовно-процессуальный кодекс един для всех. В общем, дело – дрянь. Что ж, послушаем…

Полковник, казалось, успокоился, сел в кресло и, выждав некоторое время, вздохнул:

– Ну что, Алексей Юрьевич? Как же ты мог так поступить?.. Да я-то, может, и поверю, что ты не виноват… Ой, как девочке не хотелось быть с тобой – даже всю спину расцарапала. А тебе не терпелось, что ли? Смотри, штаны вот-вот упадут. Но ничего, мы сейчас осмотр места происшествия произведем. Валю придется к экспертам везти, из-под ногтей кусочки твоей шкуры извлекать… Впрочем, ты ведь не дурак, сам все понимаешь… Да, кстати, представляешь, тут один фотограф снимки делал на улице да в окно случайно заглянул. Ты не волнуйся: фото хорошие получатся. Веришь?

Нертову ничего не оставалось, как молча согласиться. Что-что, а свое дело полковник знал.

– Зачем вам все это надо? – безнадежно поинтересовался Алексей, стараясь выиграть время. – Ну, снимите меня – пришлют другого – он все равно дело доведет до конца.

– Дело не в том, чтобы снять. Я тебе честно повторю: ты с людьми работать не умеешь. Сколько времени я вчера пытался объяснить тебе, что не следует гадости специально делать? А ты не слушал. Теперь не выйдет… Хотя ты парень неглупый. Поэтому могу говорить с тобой прямо: уезжай немедленно отсюда. Согласен? Я тогда прокурору позвоню, скажу, что ты просто сорвался, нахамил командованию, а ты подтвердишь, покаешься. Прокурор не захочет, чтобы мы в Москву жаловались, другого пришлет. Только больше здесь не появляйся. Если прямо сейчас не договоримся – пеняй на себя: Мне ничего не останется как дело возбуждать. Пока разберутся – все равно тебе тут не жить. Так что думай быстрее: Валя уже к эксперту подъезжает. А заключение его будет законное: я экспертизу назначу даже не по твоему делу, а по уже возбужденному. Помнишь, как ты нам «палку» навесил с самовольщиками? Вот по тому делу и экспертиза будет, и показания Валюши, и свидетелей, которые тебя чуть ли не с девчонки сняли. А еще одна экспертиза – по офицеру, которого ты чуть не убил, пытаясь сбежать. Так что думай, пока я курю. Да гордыню свою успокой: тебе ведь карьера нужна, жизнь нормальная. А по таким делам, знаешь, в клетке хорошо не сидят. Думай…

Алексею очень хотелось со всей силы ударить в ненавистную лоснящуюся физиономию полковника, чтобы захлебнулся он собственными зубами и кровью. Но он понимал, что делать это нельзя: слишком умело все было обставлено. Все факты против него, помощника прокурора. Даже если блефует режиссюрист с фотографиями.

Где гарантия, что его коллега из военной прокуратуры, которому поручат вести следствие, расколет девчонку, воспитанную в лучших традициях офицерства? Где гарантия, что сегодня же эти долбаные полковники не попытаются забить его в клетку? Бежать? Некуда, да и подобное поведение сработает только на руку отцам-командирам. Доложить все честно шефу? Не поверит и все равно немедленно отстранит от работы.

Как ни гадко, но полковник прав: надо стараться замять происшествие и валить отсюда – они пока выиграли. Единственное, что мог успеть сделать Алексей, – это добраться до особистов и дать им информацию: а вдруг где-нибудь сработает? Все же и оружие, и танк, и боеготовность, наконец, все находятся в сфере деятельности госбезопасности.

«А если я просто уеду, сославшись на необходимость проконсультироваться с прокурором? – Алексей старался выглядеть как можно спокойнее. – Тем более что основная работа выполнена?

– Если уедешь сегодня – хорошо. Но здесь надо будет следствие продолжать до возвращения прокурора. Поэтому, не обессудь, хотелось бы все дело почитать. – Полувопросительно-полуутвердительно заявил старший дознаватель.

Нертов знал, что в деле ничего интересного полковник не найдет, так как вся история с танком была известна только устно. Что же касается снайперской винтовки – все равно ее спишут на Керимбаева, тем более, судя по всему, он ее и утянул со склада. А с мертвых какой спрос?

Алексей кивнул.

– Вот и славно. А теперь одевайся и поехали в часть начальству звонить, – удовлетворенно хмыкнул полковник. – А с офицерами, которые в холле, я сам разберусь.

Пока Нертов находился в части, звонил шефу, заказывал билеты на поезд, все время рядом с ним кто-нибудь находился. Никакой возможности связаться с особистами не было.

Даже когда он передавал шоферу Васе ключи от гостиницы, («Возьми со стола в гостинице дело, привези мне в штаб, чтобы прокурору доложить») за беседой издали наблюдали. Алексей, правда, успел, едва шевеля губами, прошептать, чтобы Вася (это очень важно!) позвонил особистам: «Срочно и незаметно нужно встретиться». Но надежды, а тем более времени было слишком мало.

Под конвоем полковника Алексея довезли до поезда, зам по тылу проводил гостя в купе, подождал, пока поезд тронется, и пошел, довольный, звонить генералу, что все проблемы решены, ко всеобщему удовольствию.

Думая о том, как здорово удалось избавиться от настырного помощника прокурора, полковник не заметил невзрачного мужичонку, который за несколько секунд до отправления поезда заскочил в последний вагон.

А мужичонка, дойдя до тамбура, в котором нервно курил Алексей, улыбнулся:

– Ну что, Каттани, говорят тобой спрут сегодня славно позавтракал?..

Через час на каком-то полустанке мужичонка вылез из поезда, затрусил к станции, сел в неприметную «Ниву» с заляпанными грязным снегом номерами и, по-хозяйски развалившись на заднем сиденье, скомандовал водителю:

– Давай на базу.

* * *

Алексей еще и еще вспоминал Дивномайск, пытаясь найти и проанализировать причины, побудившие старшего дознавателя пойти на откровенную провокацию. Поздновато он понял, что нельзя было горячиться, ссориться с полковником.

А причины были очевидны: отцы-командиры переоценили информацию, которой обладал Алексей и его возможности по сбору доказательств. Про злополучный танк не следовало заикаться. Здесь зам. по тылу был прав: никто бы не дал возбудить дело, касающееся территориальных бандитских разборок. А Т-80? Плановые учения к бандитам отношения не имеют.

Винтовка № 2222? Еще проще: Керимбаев украл, был изобличен сослуживцами и уничтожен при оказании вооруженного сопротивления.

Московский генерал? Кроме того, что сгоряча ляпнул полковник о его причастности к «разборке», никакого компромата.

Алексей подозревал, что это, конечно, могла быть только верхушка айсберга, но, как говорится, если попал в дерьмо – сиди и не чирикай.

Только больше оставаться в военной прокуратуре он не мог: в армии земля быстро слухами полнится. И замазан Нертов был сильно. Поэтому он отказался писать рапорт о зачислении в кадровый состав (впрочем, шеф и не настаивал на этом). В Дивномайск-20 прокурор послал нового следователя, прибывшего на службу после окончания военного института. Алексей передал ему все дела, посоветовав быть поосторожнее с местными командирами, а сам занялся рутинной работой в части, на территории которой расположилась «контора»: снова ломанные челюсти, общий надзор, бумаги, бумаги, бумаги…

Вскоре пришел и приказ: «Уволить… в связи с окончанием срока службы». Что ж, «пиджаки» – двухгодичники – их судьба такая. Тянули армейскую лямку два года – и по домам. Из 20 человек, призванных после окончания университета в военную прокуратуру, ни один на сверхсрочную не остался.

…Хмурым июльским утром Ил-62 зашел на посадку в Пулково. У Алексея начиналась новая жизнь…

Глава 2. Если слышишь шип змеи – не волнуйся: здесь свои

Рождество 1997 года Марина встречала одна, в Петербурге. Если говорить точно, даже не встречала, а проспала ставший недавно общероссийским праздник, вернувшись с очередного дежурства в больнице. Ее разбудил настойчивый телефонный звонок…

– Ну что, лапочка? – прошипело в трубке. – Квартирка понравилась? Пора уж сказать, когда спортом займешься…

И смешок. Такой гаденький, как бы шепотком. Скорее не смешок, а ласковое покряхтывание какое-то, словно на унитазе газетку читает.

– Вы понимаете, – безнадежно пролепетала Марина, – я соберу деньги. Отдам. Правда. Я же не знала… Ну, пожалуйста…

Голос стал больше напоминать змеиный шип:

– Ты что, не поняла, тварь? Тебе же ясно сказано было: сегодня – «стрелка». Теперь должок вырос на двадцать процентов. Братва время потеряла, волновались зря, мерзли на улице. Что молчишь, падаль, ушки детские ждешь в посылочке?..

– Господи, а ребенок-то тут при чем? – Губы уже устали дергаться, и слезы начали размазывать тушь по лицу. – Ну что же делать, как объяснить этому Змеенышу, что доллары проклятые я ему отдам? Потом сразу же назад, в Луганск, уеду. И занять-то денег не у кого. Только бы комнату эту несчастную продать побыстрее. Ну, неделю хотя бы. А он еще про проценты какие-то. Кто же столько денег за окна во двор-колодец выложит? Все. Скажу «нет» и трубку брошу. А сама – в РУБОП. Сейчас же. Немедленно…

«Змееныш» будто бы угадал мысли Марины:

– К братцу своему ментов приставишь в детский садик, чтоб ножки не повыдергивали? Да пока питерские с Луганском договорятся – НАТО до Китая расширится. Или в РУБОП сама жить побежишь? Кх-кх-кх. Думаешь, поезда в Хохляндию по расписанию ходят? Рискни.

Гадючье шипение снова стало напоминать ласковый шипик змееныша, видимо, он все-таки услышал своей маленькой головкой Маринины всхлипывания и вовремя сообразил, что пора менять пластинку:

– Ты лучше подумай: ну, что от тебя требуется? Все тихо, спокойно. Один раз вспомнишь свои соревнования, и все.

А мы тебе на приданое денежек подкинем и на кроватку мягкую, чтобы спала слаще. Ты же умная, лапочка…

«Так теперь он решил по-хорошему все-таки. Но мне-то от этого не легче. – Марина, сжавшись на стуле, в очередной раз вытерла глаза и нос полой халатика. – Куда деваться? Все равно достанут. И брата, хотя он сейчас далеко, под Луганском, и меня. Что я, дура какая-то, газет не читаю? И бежать некуда: пока я в плацкартном на Украину поеду, меня уже двадцать раз какая-нибудь мразь найдет. Ну за что же?.. А комнату эту паршивую даже с помощью Катьки не продать будет, все равно еще какой-нибудь «счетчик» придумают. Ну хоть бы еще немного времени дал. Ну, хоть что-нибудь придумать… Им же не баксы те проклятые нужны. Я нужна. Я? Почему я?..»

Шип «Змееныша» прервал размышления:

– Последний раз спрашиваю: согласна? Считаю до трех: раз! Два!..

– Да, да, да! Отстаньте от меня! Завтра я приду. Завтра. Слышите?! Завтра! Куда сказали! Только отстаньте!

Бах! Трубка полетела на многострадальный коммунальный телефон, а Марина, уже не сдерживаясь, разрыдалась прямо на стуле. Хорошо, что Анны Петровны нет дома, а то бы опять со своим сочувствием полезла:

– Что, девонька? Опять злыдень-муж звонит? Да пошли ты его подальше.

Какой уж тут муж? Если бы хоть кому-нибудь можно было все рассказать. Хоть кому-нибудь!..

Марина кое-как добралась до комнаты. Своей, за которую теперь неизвестно как расплачиваться. Добралась. И без сил ничком упала на продавленный диван…

* * *

В конце прошлого года ей наконец-то улыбнулась удача: В булочной, у подоконника, на котором она запихивала половинку буханки хлеба в полиэтиленовый пакет, Марина заметила на полу одинокую бумажку. Десять тысяч! Еще не веря в свою счастливую звезду, Марина сначала попыталась отодвинуть червонец ногой поближе к стене, подальше от чужих глаз. Потом как бы задумчиво посмотрела по сторонам и, убедившись, что никто не бегает по булочной, как охотничья собака, рассматривая пятнышки на полу, нагнулась и быстро спрятала в карман заветную купюру.

«Уф! Теперь хоть молока куплю, а то хоть на панель иди – никак до получки не дотянуть».

Декабрьское утро, когда по еще не растоптанному снегу Кузнечного переулка Марина возвращалась домой с ночного дежурства в больнице, перестало казаться столь холодным и хмурым. В большинстве окон уже горел свет, обнажая унылую нищету коммуналок – стеклянные банки и грязные коробки на подоконниках, чахлые столетники, допотопную посуду, коврики с оленями…

Марина прибавила шаг. Поскорее бы проскочить место, где в этот час кто только ни болтается. Грязные, растрепанные старухи, небритые продавцы с Кузнечного рынка, как раз вываливающиеся на тротуар, дабы перекладывать и пересчитывать свои ящики и мешки. Неожиданно Марина споткнулась и едва не растянулась, оступившись с поребрика, но какой-то подвыпивший парень в ушанке, блеснув золотой фиксой, подхватил ее под руку.

– Гы… – довольно хмыкнул парень, сочтя подножку верхом остроумия.

– Идиот! – Марина выдернула руку.

Разозлившись, парень вцепился в рукав пальто и рванул на себя.

– Ну, ты, овца! Поговори мне!..

Марина взглянула на копошащихся у стены в своей поклаже людей. Они даже и не обернулись в их сторону, им и дела не было ни до нее самой, ни до этого расшалившегося земляка. Только бесформенная женщина в толстом платке и коротком пальто что-то прошамкала парню, тряся ладонью в ее сторону. Тот, однако, не отцеплялся.

– Ну-ну. Овца, говоришь?

Положив руки на плечи парня, девушка вдруг резко толкнула его к обшарпанному ларьку. Не ожидая такого развития событий, завсегдатай рынка запнулся о валявшийся пустой ящик и с шумом плюхнулся на него сверху. Женщина сипло рассмеялась.

Марина не стала задерживаться и побежала, увязая в снегу. Мимо рынка, мимо дома Достоевского… Обернувшись, убедилась, что за ней никто не гонится. «Вообще-то рискованно выделывать такие штучки, – подумала она, переводя дыхание. – Что гласит первое правило безопасного поведения? Не провоцируй нападение и не зли преступника, смирись и исполни роль жертвы – без тех эксцессов, что способны повлечь за собою непредсказуемое…»

«Блистательный Петербург, сударыня», – пробормотала Марина, минуя угловой дом Федора Михайловича. Бедные соблазненные сиротки, убийцы в подворотнях, фиглярствующие актеры, развратные старички – долгоиграющий сериал, вид на который почтенный писатель и имел из своих окон. Вечный сериал с эпизодической ролью, отведенной Марине.

Ей надо было на Свечной. Днем путь до этого нового пристанища, которое она нашла у подружки в коммуналке, был короток, дворами. В темноте на такой маршрут решаться не стоило. Все эти ближние к Лиговке кварталы имели давнюю и прочную репутацию одного из самых опасных мест в городе.

Подружка Катька сказала, что недавно выгнала очередного бой-френда, и, опасаясь оставаться дома одна, согласилась, чтобы Марина пожила у нее, тем более что у и самой Марины возникли серьезные проблемы с жильем.

– Ты представляешь, – жаловалась Катька, когда подружка перевезла к ней нехитрый скарб, – ну, не могла я больше так жить. Гришка, гад, ни копейки не давал, все говорил, что с долгами рассчитывается, да на работе денег не платят. Как же, не платят! Я тут, как бы между прочим, спросила Гришаниного сослуживца: «Говорят, вас поздравить можно с прибавкой жалованья?» А он в ответ: «Ну, не то чтобы очень, другим вообще не платят, а нам с Гришей по пол-оклада довесили»… Я не стала даже уточнять, сколько же и когда им довесили – все равно соврет что-нибудь, а потом еще орать начнет вроде: «Где мое покушать»? А ты денег на покушать дал? Ах, на дне рождения был? А там что, не кормят?..

Марина честно выслушивала Катькины жалобы на жизнь и с сожалением понимала, что теперь ей придется это делать, судя по всему, ежедневно. Впрочем, другого выхода пока не было. Еще хорошо, что вчера Катька заступила на суточное дежурство и можно будет спокойно отоспаться…

Марина грустно вздохнула, входя в парадную: ну вот, еще и лампочку кто-то разбил.

Нет, парадная, конечно, могла быть и хуже. Например, у ближайшей трамвайной остановки. Так, что в подъезд зайдешь, что в общественный туалет – та же картина: вонь и какой-нибудь ханыга облеванный дрыхнет. А у Марины, хоть и в глубине двора, и лестница крутая, зато посторонних не так много, одни черные ходы на лестнице. И только из Катькиной коммуналки единственный выход, которым постоянно пользуются.

Марина, подойдя к двери, поковыряла в ней ключом и попыталась войти в квартиру. Двери что-то мешало внизу. Узкая полоска света, пробившаяся из прихожей, высветила чужие ноги.

– Ну вот, все-таки сглазила, и под моими дверьми спальню устроили. Неужто кто из соседей пытался вернуться домой, да так нажрался, что до комнаты не дополз? Нет, жилье надо искать все-таки другое. Марина открыла дверь пошире, с усилием отодвинув ею ноги лежащего, забросила в прихожую авоську с хлебом и молоком и выглянула на площадку.

– Ну, посмотрим, кого принесла нелегкая.

Пьяных Марина не боялась. Знала: эти безобидны, пока спят. Другое дело, когда еще не наклюкался до чертиков, но уже ничего не соображает, считает себя самым умным, сильным и неотразимым.

…Еще, когда она только устроилась на работу в больницу, туда однажды прибежал один такой в окровавленных штанах. Обливаясь слезами и вмиг заполнив луково-водочным перегаром весь приемный покой, он что-то невразумительно орал, тыча в лицо дежурному травматологу некий комочек, напоминавший фаланги ампутированного пальца. А потом вдруг потерял сознание.

Травматолог понял все раньше остальных, Марину оставили в приемном покое, а хлопца на носилках укатили в операционную.

Выяснилось, что в этот и два предыдущих дня он обмывал с друзьями очередную зарплату. Потом друзья, подустав, захрапели вокруг стола. Бедолага же оказался более стойким и пошел объяснять свои достоинства соседке. Та не оценила их прелестей и довольно резко объяснила непрошеному гостю, куда ему следует идти. Разгоряченный паленой водкой герой одной рукой схватил соседку за волосы, другой – кухонный нож, лежавший рядом на столе, и, приставив острие клинка к горлу непонятливой соседки, потребовал, чтобы она немедленно занялась оральным сексом.

Что думала в эти минуты соседка, Марина так и не узнала. Точно было известно лишь одно: остатки откушенного мужского достоинства были предъявлены дежурному травматологу, который, к сожалению, не был специалистом в области микрохирургии и поставил другие цели: вывести больного из шока, остановить кровотечение и хоть немного успеть выспаться перед завтрашним обходом…

Марина, дернув за плечо, попыталась перевернуть алкаша с бока на спину, чтобы посмотреть на его физиономию (какой-никакой, а если сосед, то нечего ему валяться на холодной лестнице, пусть лучше в прихожей в себя приходит). Но мужик показался каким-то странным: не бормотал недовольно и невразумительно, не храпел. Этого человека, похожего на бомжа, она видела впервые.

«Слава богу, не наш». Марина хлопнула мужика по щеке. Ноль эффекта, только голова безвольно откинулась в сторону. Звякнула, покатившись, валявшаяся поблизости склянка от бормотухи.

«Совсем обнаглели, пьют прямо под дверями». Марина отпихнула ногой флакон, вроде как от «Красной шапочки» и кусок газеты с хлебной горбушкой, а затем наклонилась пониже, чтобы все-таки выяснить, в какой степени перепития находится бомж. Она приподняла верхнее веко лежащего. И вдруг поняла, что бомж никогда больше не доберется до своего прибежища, не протрезвеет. Потому что он уже как минимум час мертв.

Хотя во время работы в травматологии Марина насмотрелась всякого и даже будто бы привыкла к чужой смерти, но все равно видеть ее всегда неприятно.

Надо хоть милицию вызвать, чтобы не валялся покойник весь день. Марина огляделась, будто хотела спросить совета у кого-то, стоящего рядом. И тут снова обратила внимание на пакет. Наверное, он был наполнен снедью: сверху рядом с пластиковым стаканчиком из-под колы выглядывали пара морковин и, похоже, помидоры.

«Вот жил человек, бомжевал, дрянь всякую хлестал, а продуктами запасся. Ему они все равно ни к чему, а я, может, хоть салат какой-нибудь сделаю». Марина выбросила стаканчик в лестничный пролет, решительно взяла пакет, вошла в квартиру, заперла дверь и позвонила в милицию, придав голосу недовольную интонацию: «Там какой-то человек на лестнице валяется. Нет, больше мне делать нечего… не знаю, что с ним, не подходила. Похоже, что пьяный»…

…Катьки, как и следовало ожидать, дома не оказалось. Соседи еще спали. Пока никто не мешал, Марина решила заняться хозяйством, чтобы вечером не мучиться с ужином. Она пошла на кухню готовить с учетом того, что бог послал в виде бомжатских продуктов. На какой-то миг подумала, что, наверное, поступила не очень хорошо, позарившись на чужой пакет, но затем махнула рукой: алкашу теперь все равно, мне готовить не из чего, а овощи иначе пропали бы.

Она выглянула в давно не мытое окно кухни. На улице кружились большие белые хлопья, тихо укутывая засиженный голубями подоконник, и весь серый двор-колодец с его обшарпанными стенами.

Марине вдруг стало очень жалко себя, и на глаза навернулись слезы. А воспоминания последних лет уже мелькали, словно кадры забытого кино…

* * *

Тогда по телевизору передавали грустный фильм. Но сеанс был прерван появлением матери.

– Мариша, я должна познакомить тебя со Станиславом Трофимовичем. Это очень порядочный человек, – продекламировала мама так выразительно, что дочка все поняла. Комментариев не требовалось.

Прежде мать ее ни с кем не знакомила. Время от времени у нее появлялись-таки друзья-мужчины, но в дом к Войцеховским – маленькой семье, состоящей из Анны Леопольдовны, учительницы русского языка и литературы, давным-давно разведенной женщины, и ее дочери-школьницы Маришки, – они не заглядывали. Анна Леопольдовна всегда боялась причинить психологическую травму ребенку, как сама говорила подругам. Она искренне желала быть идеальной и безупречной матерью, не дающей дочери повода для сомнений в своей нравственности.

Отношения в семье трудно было назвать искренними и открытыми. Точнее, они были просто фальшивыми: Анна Леопольдовна скрывала от дочери абсолютно все, вплоть до ее происхождения. Когда в положенный период любознательного детского возраста Мариша задала вопрос о своем отце, мать поджала губы и заявила, что имя этого человека недостойно даже произнесения.

– Мам, а как же тогда быть с моим отчеством Андреевна? Его что, тоже нельзя называть вслух, а?

– Я повторяю. – Анна Леопольдовна, не отреагировала на сарказм. – Твой отец был недостойный человек. Надеюсь, что ты не пойдешь в него.

– Слушай, а если он был таким недостойным, нафига ты меня от него родила?

– Перестань говорить такие вещи своей матери! – Анна Леопольдовна перешла ни визгливый учительский крик. – Я и так пожертвовала собою ради тебя, ночей не спала, когда ты родилась, сколько я с тобою натерпелась!

– Отстань ты со своею жертвенностью! – принялась кричать уже и Марина. – Да ты невыносима со своими упреками: родила, не спала, пеленки стирала. Никто не заставлял!

После нескольких таких стычек они обе окончательно поставили крест на задушевных разговорах.

Назойливая жертвенность матери была ужасной чертой ее характера. Поэтому, когда после летних каникул перед седьмым классом Анна Леопольдовна со значением сообщила о каком-то очень порядочном человеке, особо отчетливо выговаривая слово «очень», Марина испытала небывалое облегчение: наконец-то мать перестанет врать и изображать из себя нечто исключительное. Наконец она нашла кого-то, достойного своей высокой нравственности.

Мать, смущаясь (это было просто невероятно!), добавила, что Станислав Трофимович работает военруком в их школе (Маришу она из педагогических соображений в свою школу не отдала), но вообще-то у него, только что вышедшего в отставку из неких органов, есть шансы на другие перспективы и он их непременно реализует.

В назначенный день Станислав Трофимович заявился знакомиться с дочерью невесты. В квартиру вошел полноватый сорокалетний дядька с висячими усами не совсем симметричной длины и маленькой, какой-то плюшевой головой, складчатой на затылке. Примечательной особенностью этой головы было то, что она вращалась едва ли не вокруг своей оси, оставляя при этом неподвижной шею. К разочарованию Марины, весь вид жениха свидетельствовал не столько о его гениальности, сколько о железном медицинском алиби, так определила она для себя. Выпятив грудь и втянув живот, жених с заблестевшими глазами стал озирать свой будущий дом.

Марина невольно фыркнула, представив, как стоит такое чучело посреди класса. Можно догадаться, что говорят по поводу матери и военрука в той школе… Жених недовольно посмотрел на смешливую девчонку.

Они сели за стол. За праздничным обедом гость наводил тоску. Он ел, склонясь над тарелкой и озираясь по сторонам, почему-то очень торопливо, роняя крошки изо рта…

Распаренный едой, Станислав Трофимович откинулся на стуле. Закатал рукава рубашки вместе с желтоватым, плохо простиранным нижним бельем. Марина едва не прыснула: гость был безупречен в своем казарменном стиле. Фуражка, положенная рядом на пустой стул, портфель в ногах, белье с начесом в теплый день бабьего лета – блеск! Прямо-таки человек в армейском футляре, констатировала она про себя.

…Расположение падчерицы Станислав Трофимович пытался завоевывать веселыми историями из курсантской юности во Львовском военно-политическом училище. Истории получались долгими, с обильным перечислением имен и званий сокурсников. Порой Станислав Трофимович переходил на рассказы о своем детстве, и все они были связаны с набегами на колхозные бахчи или на сады соседей. Детские воспоминания мужа заставляли страдать Анну Леопольдовну и вскоре попали под суровый запрет. Выпив, отчим впадал в рассуждения о славном казацком прошлом своей семьи. Но и этот аспект также не находил отклика в душе Анны Леопольдовны – польки, гордой происхождением из якобы знатной семьи города Лемберга, то есть Львова. Марине, конечно, тоже были милы те воспоминания о старом Лемберге, но он был слишком далек от ее родного Луганска…

У Станислава Трофимовича были свои представления о семейной жизни. Поэтому вскоре в их доме установился неистребимый тяжелый запах борща с пережаренным салом. Впрочем, это можно было пережить, как и казарменные экскурсы в прошлое. Невыносимыми были три вещи: скрип кровати в спальне молодоженов, линялые кальсонные рубахи, в которых военрук по вечерам усаживался хлебать свой борщ с рюмкой водки, и тот тяжелый взгляд, которым отчим разглядывал Марину. К двенадцати годам Марина выглядела далеко уже не хрупкой девчушкой…

Выпив, Станислав Трофимович, обычно нудный и пресный, резко оживлялся, начинал что-то быстро рассказывать, но, не докончив фразу, тут же перескакивал на другую тему. Веселье сменялось раздражительностью, и они вместе с Анной Леопольдовной принимались перебирать какие-то конфликты с завучем и директором. Марина, кажется, начинала понимать, что же объединило простецкого военрука и ее высокодуховную мать. Повышенная требовательность и критичность Анны Леопольдовны нашли наконец благодарный отклик.

Чтобы сделать приятное матери и поднять авторитет тусклого Станислава Трофимовича, Марина согласилась ходить на его занятия по стрельбе, которые он вел в одном из спортклубов…

* * *

…Марина подумала, что, наверное, поступила не очень хорошо, позарившись на чужой пакет, но затем махнула рукой: алкашу теперь все равно, мне готовить не из чего, а овощи иначе пропали бы.

В пакете оказалась морковь, несколько слегка помятых помидоров, под ними – полкочана капусты и довольно приличный картофель.

«Неужели где-нибудь на рынке навыпрашивал? А впрочем, все равно». Марина раскладывала содержимое пакета по кучкам. В самом низу пакета она заметила сверток из газеты, машинально развернула его и застыла на месте: в свертке лежала пачка денег, а с каждой из купюр мудро взирал протрет Франклина…

Она еще раз пересчитала деньги: пятьдесят хрустящих стодолларовых купюр. Еще никогда она не была так богата. Можно решить все проблемы: вырваться из опостылевшей квартиры, купить маленькую, но зато свою комнатку, потом перевезти туда брата Петеньку и забыть, как кошмар, прошлую жизнь. Все забыть…

Марина не пыталась рразобраться, откуда у бомжа такие деньги, почему сверток был засыпан овощами – какая разница? Все равно никто не узнает, где она сумела раздобыть доллары. А любое риелторское агентство сумеет подобрать комнатку попроще.

Со временем можно будет прикупить недорогую мебель, но главное, чтобы была своя крыша над головой, свой дом, чтобы не слушать постоянные дрязги соседей и стенания Катьки. Вообще-то Катька добрая. Она – единственная подружка Марины в городе, который так и не стал за эти годы родным никому из них. Но только жить с ней вместе все равно тяжело…

Полдня Марина потратила на беготню по риелторским агентствам и в конце концов ей улыбнулась удача: какой-то клиент срочно продавал комнату. Судя по описаниям, именно такую, которая была нужна.

Марина думала, как бы сказать Катьке, что переедет от нее, и как бы объяснить, где достала деньги. Но ничего путного в голову не приходило. В результате она что-то наплела про подвернувшегося спонсора. Катька, кажется, не очень-то поверила, но промолчала о своих сомнениях, лишь заметив: «Ты уже взрослая девочка, поступай как знаешь»…

Тоненькая, как утренняя корочка льда на осенней луже, ложь, родившись однажды, далеко не всегда тает к вечеру. И Катькина настоящая жизнь была для Марины лишь иллюзией правды. Хотя именно после сегодняшнего дня эта жизнь могла измениться…

* * *

Для всех старых знакомых Катерина работала в системе медицинского обслуживания. Но никто не знал, чем она занимается на самом деле. Сначала она действительно трудилась в той же клинике, что Марина. Потом, сославшись на якобы выгодное предложение, уволилась и говорила всем, что устроилась в какой-то санаторий под Питером. Только никакого санатория не было…

Катя уже привыкла к своей ежевечерней работе и научилась находить клиентов почти сразу. Вчера вечером ее после пятиминутного ожидания подцепил симпатичный парнишка с физиономией, напоминающей рекламу модного средства от прыщей.

– Привет, топ-модель. – Он как бы приценивался. – Вечер свободен?

– И вечер, и ночер, – улыбнулась Катя. – Хочешь чего-нибудь предложить?

Стильный парнишка достал бумажку в сто баксов, хрустнул ею, будто раздавил насекомое, и сунул обратно в карман.

Катя любила, когда клиенты не рассусоливали, а сразу переходили к главному. Если человеку нужно просто поболтать с бабой, то в кафе можно затащить и десятиклассницу. Тот же, кто решил заснуть не один, должен найти ту, знающую, как сделать ночь памятной надолго.

Пару минут спустя Виталик (так представился новый знакомый) уже вел машину, болтая о том, как он сегодня устал и очень хочет отдохнуть.

Отъехали они недалеко. Остановившись на Моховой, Виталик небрежно захлопнул машину, и они вошли в подъезд.

– Может, шампанского купим? – предложила Катя.

– Все там есть. И вино, и кино. А еще киндер-сюрприз.

Квартира была на первом этаже, поэтому у Кати не было времени спросить Виталика или погадать самой: что за «киндер-сюрприз» он ей приготовил.

Дверь в квартиру оказалась не заперта, что удивило Катю. Они вошли в темный коридор. Девушка хотела зажечь свет, но Виталик сам снял с нее куртку, повесил, потом взял ее за руку и они, сделав несколько шагов, оказались в большой комнате.

– Крекс, фекс, пекс! – крикнул Виталий и включил свет.

Комната была огромной, с примитивной меблировкой: несколько стульев, тумбочка для телевизора, журнальный столик, уставленный полупустыми бутылками, и диван. На диване сидели четверо парней. Такие рожи отверг бы самый невзыскательный рекламный агент.

– У нас, Катя, сегодня мальчишник, – заявил Виталий, – я с пацанами решил вспомнить, как по подъездам развлекался. Так что выбирай, с кем будешь после меня.

Катерина отлично понимала, как поступают дуры, попавшие в такую ситуацию: захлебнуться истерикой и слюной: «Мы так не договаривались, пустите!» Если пьяные мальчики хотят поиграть в групповуху, то их не отговорить. Но сдаваться нельзя: из-под таких парнокопытных можно живой и не вылезти.

– Конечно, выберу. Только сначала выпить надо.

– Садись, деваха. На трамвае кататься надо с заправкой, – хохотнул один.

Катя спокойно села на диван, будто своя квартира. Ей налили полстакана «клубники на коньяке». Глотнув залпом почти всю гадость, она, закашлявшись, вылила себе на чулки рассол из-под импортной сельди.

– Ребята, я умыться должна. Где здесь ванная?

– Так оботрешься, – гоготнул один из парней, но второй, икая, шепнул ему на ухо: – Ты ее такой, что ли, лапать будешь?

Катя выбралась в коридор. Сзади брел Виталик. Он показал ей, куда войти, как зажечь свет и остался в коридоре.

«Три минуты я выиграла. В комнату возвращаться нельзя. Значит, сейчас».

Катя быстро замыла чулки, но от них разило по-прежнему. Она сняла с полки дезодорант и несколько секунд пфыкала им на жирное пятно. Потом, не поставив баллон на полку, вышла в коридор.

Там было уже светло – Виталику надоело стоять в темноте. Входная дверь – рядом. На двери всего один замок, вроде того, что у нее в квартире.

– Подмылась? – поинтересовался Виталик.

Вместо ответа Катя подняла дезодорант и всадила ему в глаза длинную струю. Парень вскинул руки. Катя бросила баллончик, схватила большой зонт, двинула им Виталию в живот и бросилась к двери.

Сзади послышался топот: по нечленораздельным воплям остальные мальчики поняли, что происходит. Рука Кати скользнула к замку, он открылся, и гостья выскочила из квартиры.

Скатившись по лестнице (как только на ногах устояла!), Катя оказалась на улице, затем промчалась два дома под раздающийся сзади дружный топот и вдруг она услышала визг тормозов, а чуть позже заметила «мерседес», выезжавший из-под арки.

Все, что смогла сделать Катя – упасть на бампер, не очень сильно ударившись.

– Идиотка, ты же меня чуть не задавила, – неторопливо и беззлобно констатировал происшествие водитель, высунувшись в окно. – Собаки за тобой гонятся?

Однако он тотчас же увидел, что гонятся вовсе не собаки. Парни подскочили к Кате и вцепились в нее. Она же была почти без сознания не столько от удара, сколько от страха, которого не было еще в квартире, но который нагнал ее здесь, вместе с парнями.

– Понесли, пацаны, – скомандовал спутникам парень, видно, придумавший всю историю с «киндер-сюрпризом». – А ты, мужик, – кивнул он водителю, – проезжай.

– Это у тебя в штанах мужик, – процедил сквозь зубы водитель, лениво вылезая из машины. – Пацаны, выкладывайте, чего вы на нее наехали. И скорей, я спешу.

– Ты, пля, фильтруй базар. – Ближайший из парней, тяжело дыша, шагнул к водителю. Больше он ничего говорить не стал, ибо в нос ему уперся ствол «стечкина».

– Сядь на хвостик, – нахмурился водитель, – и остальные. Ну, быстро!

Все плюхнулись прямо на грязный снег, лишь один Виталик, теревший глаза, замешкался, но друзья дернули его за ноги: поторопись, жить, дурак, не хочешь?

– Я тороплюсь, – повторил водитель, продолжая поигрывать пистолетом, – в чем дело?

– Мы ее выпить пригласили, а она психанула, – запинаясь, промямлил один из парней.

– С тобой ясно. А ты что скажешь? – Это уже вопрос к Кате.

Та, уже пришедшая в себя, рассказала все до того момента, когда ей объявили про сюрприз. Водитель прервал ее:

– А куртку им в залог оставила? Мальчик, – пистолет, как указательный палец, ткнулся в одного из парней, – сбегай-ка на квартиру, принеси ее куртку, а то человек простудится.

– Ну, знаешь… – попытался возразить один из парней, но водитель не дал ему договорить:

– Ты с какой грядки? Или партизанишь?

Парень пару минут лепетал о каких-то тамбовцах, пока Катин спаситель не перебил его:

– За такой базар, малыш, можно всю жизнь с ответа не слезать. Если она будет долгой. Ты – шпана.

«Тамбовец» что-то пробурчал в ответ, а водитель взял другой рукой мобильник.

– Саня. Я еще внизу. Тут гопа быкует. Пошли людей, разобраться надо.

– Прости, начальник, – заюлил парень, – сейчас куртку принесем. – После чего вскочил и помчался в обратном направлении. Через пару минут он вернулся с одеждой.

– Сколько ты ей обещал? – поинтересовался незнакомец у Виталика.

– Сто баксов.

– Вот и отдай.

Виталик вынул из кармана бумажку и протянул Кате.

– Значит, так, – водитель чуть повел стволом пистолета, – если я еще…

Участники несостоявшегося мальчишника все поняли и, набормотав кучу извинений, спешно ретировались.

– Садись, – велел Кате ее спаситель. – Если хочешь, на рабочее место отвезу. Мне через Невский.

Катя села. Незнакомец попросил рассказать подробнее, как ей удалось избавиться от гопников. Катя исполнила просьбу.

– Молодец, – удовлетворенно хмыкнул он. – Как звать?

Катя представилась и в ответ узнала, что ее спасителя зовут Боря.

В этот день до «Невского паласа» она так и не доехала, а оказалась у Бориса на квартире. Находчивая девица ему приглянулась. Он велел ей не выходить завтра на работу, а приехать снова к нему. Появился шанс, что она нашла своего «папика»…

* * *

Все-таки Марине пришлось отвечать на Катькины вопросы о мнимом спонсоре.

Он мужик вроде нормальный. Обещает не надоедать. У него, сама понимаешь, семья, только по выходным будет приезжать. А я (Марина, кажется, уже сама поверила в эту сказку) хоть к черту на рога. Понимаешь?..

Опять не выдержала: начала плакать.

– Ну, ну, не надо. Он как, ничего, не очень старый?

– Да нет, лет на пять старше всего. Фирму свою имеет. Говорит, что в любом случае деньги назад не попросит. А я как смогу все равно отдам. Только бы сейчас уехать…

В конце концов, вдоволь наговорившись, подруги легли спать. Вскоре Марина переехала в новую комнату.

Как-то после этого Катька, забежав к ней в гости, прошептала на ушко, что уже нигде не работает, а, бросив комнатенку на Свечном, перебралась к нормальному парню.

– Посмотри в окно, видишь? Это он около мерса курит. Я приглашала Борю зайти, но он торопится. А на Рождество мы обязательно отпразднуем новоселье. Обещаю.

Обещаю…

Только Катькиным словам не суждено было сбыться, так как на Рождество она укатила со своим Борисом куда-то в Арабские Эмираты. Марина же сидела дома одна.

Зазвонил телефон. Марина не хотела просыпаться, но звонки не прекращались, будто кто твердо знал, что она дома и решает идти или не идти разговаривать с настырным абонентом.

Наконец она взяла трубку.

– Алло.

– Марина? Здравствуй, лапочка, – раздалось змеиное пошипливание. – Ты только, пожалуйста, трубку не бросай. Послушай меня внимательно.

– Кто это? Вам кого надо?

– Тебя, лапочка. Тебя, Марина Андреевна. Как квартирка, понравилась? А денежки-то отдавать надо.

– Какие денежки? Я ничего не знаю!

– Ты не волнуйся, лапочка, не шуми, а то соседка, не ровен час, услышит, заволнуется. Денежки, на которые ты комнатку прикупила, у человечка нашего из пакетика украла. Нехорошо.

– Я ничего н-не крала, – заикаясь и начиная понимать, что влипла, залепетала Марина.

– Ну, хорошо, не крала: просто отравила человечка, а пакетик уже у мертвого взяла. Чьи пальчики на стакане менты найдут, не знаешь? И они не знают. Пока. Или ты уже в их картотеке числишься? Нет, лапочка. Будем дружить – спишь спокойно, а нет – без головенки останешься. Да еще ушки братца из Луганска в посылке получишь. Кхе-кхе…

«Это смех, что ли, у него такой?»

– Какой братец, какие ушки? – Марина просто не успевала обдумывать то, что шипел телефон. – Я сейчас милицию…

– Да-да, вызывай, лапочка. И расскажи, как по прежнему адресу человека убила, как доллары заработала. Тебе обязательно поверят. Лет так через семь-восемь, когда бороться с мафией надоест. А ты – организованная преступность. Человека убила, на его деньги квартиру получила…

– Да я только комнату…

– Вот и я говорю: убила и получила только комнату. И прокурор скажет. В общем, так: разговор есть. По телефону не будем общаться. Завтра, в два часа, приедешь одна на «Василеостровскую». Пойдешь по Среднему проспекту до Третьей линии…

– Не перебивай. Пойдешь. Если хочешь сама жить и чтоб братец твой живым остался… Пойдешь направо. До Большого проспекта. На углу встанешь. Там тебя встречу. Поговорим о долге. Вспомнишь свои занятия спортивные разок, отработаешь. Понятно? Жду.

– П-пожалуйста…

А в трубке уже короткие гудки. Завтра, в два… Спортивные занятия… О чем это шипел змееныш?.. Но память уже услужливо высвечивала родной Луганск…

* * *

…Чтобы сделать приятное матери и поднять авторитет тусклого Станислава Трофимовича, Марина согласилась ходить на его занятия по стрельбе, которые он вел в одном из спортклубов. Все удивлялись тому, каких быстрых результатов удалось ей достичь. Уже через пару лет она вышла в мастера спорта.

Через год молодожены обзавелись крепышом Петенькой, славным мальчуганом, которого Марина любила больше его собственной матери. Слишком ответственная и серьезная Анна Леопольдовна не сумела, как с некоторым изумлением убедилась Марина, насладиться радостью этого позднего материнства. На первом месте для нее были порядок и режим. Мать и отец были для Петруши суровыми педагогами, а сестра стала доброй и ласковой нянюшкой. Похоже, только одна Мариша в этом доме и наслаждалась его агуканьем, его смехом. Марина гуляла с Петенькой, рассказывала ему по вечерам сказки, без которых он не хотел засыпать. Постепенно эта любовь малыша к Марине стала даже раздражать отчима, он ревновал сына к падчерице, так что обстановочка в доме была еще какой напряженной!

Но все-таки у нее была семья. До поры до времени. До летних спортивных сборов после десятого класса. Через неделю после того, как они уехали на сборы, Станислава Трофимовича вдруг вызвали в город: мать попала в больницу, но звонила почему-то не она сама, а врач. В лагерь он вернулся только к вечеру следующего дня – осунувшийся, с черными кругами под глазами.

– Понимаешь, Мариша, нам надо приготовиться к самому страшному. Сказали, что дольше чем до весны, Аннушка не проживет. Рак… Такая молодая – и вот тебе… За что?

До последних дней Анна Леопольдовна верила в то, что выздоровеет. Правду ей не говорили. А в феврале врач позвал на беседу Маришу.

– Боюсь, что Станислав Трофимович всего не поймет. Последите за ним. Он очень неустойчивый человек. Может не справиться.

– Что? – зачем-то переспросила Марина.

– Терминальная стадия…

Маму выписали из больницы, сказав ей, что у нее грипп. В клинике была такая традиция: отпускать больного умирать дома, в кругу родных.

В день похорон Марина уже была безучастна ко всему. Она не понимала, зачем говорят свои длинные речи учителя из маминой школы. Зачем голосят над гробом вдруг взявшиеся откуда-то многочисленные родственницы Станислава Трофимовича. Почему после кладбища все эти незнакомые ей люди пришли в их дом и принялись с аппетитом поедать сало и огурчики, привезенные тетками отчима из деревни. Она еле удерживала себя, чтобы не прогнать всех этих людей из дома. Но и остаться здесь, наедине с портретом мамы… Почти что наедине со Станиславом Трофимовичем… В этом было что-то странное, тревожное, что-то противоестественное.

Со Станиславом Трофимовичем и в самом деле стало твориться неладное. Первые недели он молчал. Если и заговаривал, то это были какие-то обрывки фраз без начала и конца. Каждую ночь ему снилась Анна Леопольдовна.

Потом отчим запил. Правда, не дома. Уходил куда-то с утра, а ближе к ночи раздавался звонок в дверь: «Мариша, рыженькая, пусти папулю. Не обижай папулю». Бывало, что в затуманенном сознании он смотрел на нее мутными, невидящими глазами и называл Аннушкой…

Как-то Марина проснулась от кошмара. Снилось, что ей на плечи, на шею набрасывается отвратительная собака – то ли колли, то ли сеттер, вся грязная, со сбитой в клочья шерстью, с гнилым запахом из пасти. Собака валила ее на землю, впиваясь клыками в затылок. Перекинув ее через себя и выхватив карабин, Марина начала стрелять по вмиг заскулившей, распластывающейся в окровавленной грязи туше. Пули входили в шкуру, взрывая ее красными ошметками. Но тут же еще одна собака набросилась на нее, повалив на изрешеченный труп псины.

С колотящимся сердцем Марина выбралась из его объятий – отчим спал, продолжая стонать и всхлипывать. Она дрожащими руками оделась, собрала кой-какие вещи, растолкала сонного братика Петеньку и, ничего не понимающего, вывела из квартиры на ночную улицу. Оставаться со Станиславом Трофимовичем было уже не только страшно, но и опасно. Но куда идти в такой час?

До пяти утра они, обнявшись, проспали на жесткой скамье на автовокзале, а уже в полдень были в деревне у той доброй тетки. Бегство из дома Марина объяснила коротко: отчим запил. Деревне это было понятно, так что больше Марине никаких вопросов не задавали. Петенька стал любимцем всей родни, он быстро освоился на вольном воздухе, среди чадолюбивых теток и бабушек. Деревня привела его в восторг, и Марина нисколько не переживала о том, что вырвала брата из городской жизни. В деревне она окончила среднюю школу, благо до экзаменов на аттестат оставалась лишь пара месяцев.

Марина никогда и ни за что не хотела больше вспоминать о Луганске. Все светлое из детства, связанное с этим городом, в один момент было перечеркнуто тем страшным ночным кошмаром.

После выпускных экзаменов Марина решила уехать в Петербург, поступать на филологический факультет университета. Тетка успокоила ее, уверив, что будет следить за Петенькой не хуже родной матери, да Марина в этом и не сомневалась. Новая родня собрала сироте деньги. В Луганске Марина даже не стала заглядывать в свою квартиру. Старого уже не существовало. Начиналась новая, другая жизнь…

* * *

…Марина кое-как добралась до комнаты. Своей, за которую теперь неизвестно как расплачиваться. Добралась. И без сил ничком упала на продавленный диван.

«Что делать? Эти бандиты не отвяжутся. В милицию идти бесполезно – они вряд ли смогут защитить. Деньги взять негде. Катька со своим «папиком» в Эмиратах. Да и зачем втягивать подругу в эту историю? Зачем ей лишняя головная боль? А встреча со Змеенышем назначена на завтра».

А если не идти на эту встречу и ждать? Это не выход: все равно найдут, а то, еще хуже, позвонят в отделение и шепнут по-змеиному, мол, вы убийцу ищите, а она живет припеваючи в новой комнатке.

Почему Змееныш говорил про убийство? Ах да, отравила, мол. Сам, гад, напоил бомжа, а теперь на меня все свалить хочет. Но кто же поверит в такие сказки? – Никто не поверит. И никто в этом многомиллионном городе не сможет ей помочь. Никому она не нужна со своими проблемами. Но откуда же было ей знать, что все так обернется.

«Господи, что делать? – мучительно думала Марина. – Кто сможет поверить мне, а не этому выкинутому из бомжатского пакета стаканчику с отпечатками пальцев?»

И чем дольше она задавала себе один и тот же вопрос, тем яснее понимала, что во всем Петербурге рассчитывать ей не на кого и надо немедленно бежать из города, в который она приехала несколько лет назад с такими надеждами…

Глава 3. Я встретил ва-ас…

…Хмурым июльским утром 1991 года Ил-62 зашел на посадку в Пулково. У Алексея начиналась новая жизнь…

Сначала он рассчитывал добраться до квартиры в старинном доме на улице Чайковского. Там можно было бросить опостылевший багаж, состоящий из спортивной сумки и «дипломата» (большего добра в военной прокуратуре нажить не удалось) и помыться. Затем Нертов собирался навестить родителей в Ленинградской области – отец Алексея директорствовал на одном из заводов и потому перебрался из Питера поближе к своей фирме, построив среди сосен весьма приличный по тем временам дом.

Только надеждам молодого человека не суждено было сбыться. От багажа он, правда, избавился и даже доехал до нужного железнодорожного вокзала. Но задержался у ближайших ларьков, забитых всяким барахлом. В это время на его глаза сзади легли две теплые ладони.

– Кто это? – прошелестело над ухом.

– Ты. – Алексей не нашел более оригинального ответа и, отведя чужие ладони от своего лица, оглянулся. Перед ним стояла, улыбаясь, бывшая жена Светлана, с которой он успел по дурости расписаться на одном из младших курсов и так же скоропостижно развестись на последнем. Впрочем, расстались они довольно мирно, к общему удовольствию, у обоих в это время появились другие симпатии, слишком отягощавшие семейную жизнь.

Симпатии, понятное дело, как пришли, так и ушли. Но и Алексей, и Светлана отнеслись к этому философски, а накануне отъезда Нертова на службу бывшие супруги даже умудрились совместно помянуть ушедшую любовь в уютном кафе. Причем «поминки» оказались столь бурными, что вновь испеченный лейтенант юстиции чуть не опоздал к месту службы, спасибо еще, что Светлана умудрилась-таки проснуться буквально за час до отхода поезда и растолкать спящего экс-мужа.

И вот теперь снова встреча с бывшей однокурсницей и супругой.

– Ой, Лешенька, ты вернулся, – затараторила Светлана, будто только и делала прошедшие два года, как ждала его возвращения, – это дело, как говорится, надо обмыть.

Алексей попытался отнекиваться, но железная логика бывшей жены оказалась непробиваемой. Мол, родители все равно еще не знают о возвращении, а у нее, Светланы, появилась квартира. «Здесь, на Невском, недалеко. Милый, тебя никто не заставляет лезть ко мне в постель. К тому же я замужем. Мы можем распить бутылочку мартини, а я попутно расскажу, что у ребят делается. Ты не представляешь… Впрочем, как знаешь. Можешь ехать, куда заблагорассудится». И Светлана обиженно надула губки.

Конечно же, Нертов никуда не поехал, тем более что ему и правда было интересно узнать, чем занимаются сейчас бывшие однокашники. Да и о возможных перспективах работы, глядишь, Светлана могла какую-нибудь идею подкинуть…

Новая квартира бывшей жены оказалась очень даже в стиле.

– Ты что, Европейский банк обчистила? – удивлялся Алексей, рассматривая «евростандарт» светских хором.

– Нет, просто я замужем за клерком из Фонда госсобственности, – усмехнулась хозяйка, – знаешь, я там работала юрисконсультом, и вот…

Что такое «вот», Алексею выяснять не захотелось – это было неважно. Но Светлана не заметила настроения бывшего супруга и поведала, что вышла замуж за некоего Владимира Ивановича Лишкова, начальника тендерного отдела Фонда госсобственности. У чиновника, как говорится, наступил переходный возраст, когда молодые уже не дают, а на старых еще не тянет. Тут-то Владимиру Ивановичу и подвернулась Светлана. Она быстро сообразила, что от воспылавшего страстью Лишкова проблем будет гораздо меньше, чем плюсов. Так и случилось. В результате молодожены оказались в квартире на Невском, полученной с помощью фирмы, кровно заинтересованной в услугах шефа тендерного отдела. Правда, тут вышла небольшая неувязка: история с квартирой попала в одну из газет, и скандал едва удалось замять. Впрочем, и здесь Светлана выиграла, так как квартира была оформлена не на подмоченное имя Лишкова, а на ее собственное. Что же касается газетенки, то ее редакторша не пропустила публикации продолжения истории, тоже переселившись на главный проспект города…

За милым щебетанием бывшей жены Алексей не заметил, как день перешел в вечер, вечер – в ночер, а уютное кресло оказалось замененным джакузи («Нет, ты обязательно должен узнать, что это такое»!). В конечном итоге, когда Нертов утром продрал глаза, то запоздало сообразил: у неизвестного ему Лишкова, пребывающего нынче в московской командировке, выросли вполне развесистые рожки. За что боролся…

От Светланы Алексей все-таки удрал, только поклявшись, что после встречи с родителями он обязательно ей позвонит…

– Ну что, наследничек, – хохотнул Юрий Алексеевич Нертов, которому сын вкратце поведал историю про увольнение со службы, – надеюсь, больше тебя воевать не тянет? Как говорят мои немецкие партнеры, в каждом большом свинстве есть как минимум маленький кусочек вкусной ветчины. Все, что ни делается, – к лучшему…

Ближе к концу вечера отец вернулся к теме трудоустройства сына, заметив, что Алексею было бы неплохо устроиться на работу в какой-нибудь солидный банк.

– Знаешь, есть у меня один такой на примете. Руководит им мой добрый знакомый, а ему позарез нужен то ли в доску свой юрист, то ли начальник секьюрити, то ли и то и другое вместе.

Алексей попытался отнекиваться, дескать, знание рукопашного боя – не основная функция для охранника, а опыт в расследовании преступлений мало сгодится для банковского дела. Но отец настаивал и в конце концов Нертов младший пообещал дать определенный ответ не позднее чем через неделю…

* * *

Через некоторое время после приезда к берегам Невы Марина лишь улыбалась, вспоминая о своей наивной самонадеянности. А тогда, после разговора в приемной комиссии университета, она безутешно рыдала, сидя на спускающихся к самой воде гранитных ступенях набережной.

– Милая моя, – импозантная дама, руководившая приемом документов, всплеснула руками, – да зачем же вы вообще сюда приехали? Объявили о своем суверенитете – так и живите себе в «незалежности»! Неужели вам мало вузов во Львове, Харькове или в Киеве? А иностранцы у нас нынче учатся только за доллары.

– Но я не объявляла о незалежности, и у меня же нет долларов. – Марина была обескуражена. – Я могу с общим конкурсом поступать.

– Ничего вы не можете, – оборвала абитуриентку импозантная дама, – возвращайтесь-ка лучше домой, пока границы не закрыли.

– Но мне некуда возвращаться… – почти беззвучно пролепетала Марина под аккомпанемент: «Все, с вами мы закончили. Следующий!»

У девушки на глаза навернулись слезы, и дама, заметив их, несколько смягчилась, посоветовав устроиться куда-нибудь работать, чтобы получить временную прописку. «Если удастся, можете попробовать поступить на вечернее или заочное отделение».

Выплакавшись на набережной, Марина воспользовалась советом дамы из приемной комиссии, через пару дней вышла на работу в одну из городских больниц и поселилась в общаге неподалеку от площади Льва Толстого. В больнице она и познакомилась с Катей.

Новоявленной санитарке удалось поступить на вечернее отделение филологического факультета, и жизнь пошла своим чередом: работа, лекции, подготовка к занятиям, опять работа. Во всей этой чехарде у Марины не оставалось ни времени, ни желания бегать по дискотекам наподобие подружки Катьки или даже строить планы насчет семейной жизни. Манерные мальчики с филфака выискивали себе более перспективных подружек, чем санитарка, а больные для Марины были существами бесполыми. Все тянулось своим чередом, пока не наступил октябрь с раскисшими черно-желтыми листьями на мокрых тротуарах и с вечно моросящим стылым дождем.

Как всегда, не выспавшаяся после вечерних лекций Марина прибежала на работу и, едва запахнув халатик, заспешила в сторону реанимации, где девушку ждало мытье полов, невынесенные утки и недовольство дежурной сестры. Но, поднявшись на этаж, она налетела на какого-то представительного мужчину, выходившего из отделения. Наверное, это был новый больной, так как всех стареньких она помнила в лицо.

– Ой, только не по голове, – притворно ужаснулся мужчина, осторожно придержав опешившую Марину за плечи, – и, пожалуйста, не падайте в обморок. Это действительно я, а не видение.

Марина, не понимая, что означает это «действительно я», смотрела на незнакомца снизу вверх и лишь хлопала ресницами, а за широкой спиной мужчины она увидела заведующего отделением, который судорожно пытался сделать ей знаки руками.

Зав. отделением и правда был взволнован. Ночью по «скорой» в клинику привезли самого (!) Павла Македонского. Уже с утра служебный телефон заведующего раскалился от звонков из КПЗ. Только не из той КПЗ, которую в милиции именуют «гадюшником», «клеткой» или официально – камерой предварительного заключения. Звонили из горздрава – Комитета по здравоохранению. И хотя для врача все больные были равны, но, во-первых, клинике не хватало оборудования и медикаментов, а во-вторых, всяких проверок и так было предостаточно. Так что заведующий сделал правильные выводы, бросив все вверенные ему силы на излечение нового больного. К утру тот уже оправился от сердечного приступа и сейчас, осматривая, клинику, величественно раскланивался с узнававшим его персоналом и пациентами.

– Павел Сергеевич, – заведующий осмелился обратить на себя внимание, – может, вам лучше немного полежать? А то, у вас только-только удалось купировать приступ…

– Помилуйте, – прогудел хорошо поставленным голосом Македонский, – как же можно лежать, когда рядом такая прелестная фея, бросившаяся выражать мне свои чувства?..

«Ничего я не бросилась выражать». Марина, придя в себя от неожиданного столкновения, решительно высвободилась из объятий и проскользнула в отделение, оставив заведующего наедине со странным больным.

– Вам следует серьезнее относиться к своему здоровью, – меж тем увещевал пациента врач, – мы еще лет двадцать назад прически «под Македонского» носили. И я бы, честно говоря, хотел, чтобы ближайшие годы ничего не изменили. А вы себя не бережете…

При упоминании о двадцати годах Македонский недовольно дернул губой. Когда-то он был и впрямь необычайно популярен, бессменный герой-любовник, у парадной которого вечно дежурило несколько поклонниц. Они были очень настырными, эти глупые почитательницы таланта. Настырными настолько, что артисту приходилось то удирать через черный ход, то ночевать где-нибудь у знакомых, что, надо заметить, было довольно утомительно. А однажды Павел Сергеевич не выдержал и, взяв в прихожей веник, отшлепал им наиболее нахальную девицу.

Но это все было в прошлом. Правда, и сейчас он не выглядел на свои сорок лет, сохранив подтянутую фигуру и имидж. Но седые пряди в волосах и морщинки в уголках век возраст выдавали. К тому же спрос на артистов упал, в театре платили сущие гроши, а ролей в кино не предлагали – все кинотеатры, телевидение и многочисленные ларьки с их пиратской видеопродукцией были завалены американской мутью. Отечественный же кинематограф еще не успел узнать вкус собственных «мыльных» сериалов, безумно захирел и, казалось, бился в агонии, изредка выплевывая всякую чернуху, воспевающую то жития воров в законе, то обыкновенных бандитов. Поэтому любое упоминание о прежних временах выводило артиста из равновесия.

Сейчас он был вынужден подрабатывать небольшими концертами для новых русских, которые давал, стараясь поменьше вникать, кто платит деньги. Вот и приходилось лицедействовать перед жующей и пьющей публикой, то и дело норовящей фамильярно похлопать по плечу: «Ну что, Паша, как тебе моя телка? Пожалуйста, сходи с ней, потанцуй. Она прям-таки тащится от тебя»… И он шел танцевать, и пел куплеты в обнимку с полупьяными шлюхами, которым удалось уговорить очередного «папика» оплатить эту возможность… «Впрочем, так сейчас поступают многие, – успокаивал себя Павел Сергеевич, – а мой Гамлет еще впереди».

Македонский знал, что в этой пропахшей лекарствами больнице он не останется ни одной лишней минуты. Поэтому, несмотря на возражение заведующего, потребовал немедленной выписки. В конце концов, после звонка в горздрав эта выписка состоялась. На прощание зав. отделением традиционно посоветовал поменьше пить, курить и нарушать режим, а затем, чуть помявшись, попросил автограф для своей жены.

Покидая клинику, Павел Сергеевич снова столкнулся в дверях с санитаркой, столь неосмотрительно попавшей давеча в его объятия.

– Вы, ради бога, извините меня, – бархатным голосом пробасил Македонский, виновато опустив глаза, – сам не ожидал, что вы обидитесь. Я уж не мальчик, но… Послушайте, а вы не согласились бы прийти к нам на спектакль? Надеюсь, он вам понравится. Где вас можно найти?..

– Найти? – Марина растерялась. – Я здесь… в общежитии неподалеку… а вечером – университет…

Она уже забыла, как разозлилась сначала на этого самодовольного человека, и сейчас стояла перед ним, как растерянная влюбленная девчонка перед старшеклассником…

На спектакль она все же пришла: как-никак Павел Македонский был личностью легендарной и когда-то его роли очень нравились Марине.

После спектакля она заглянула за кулисы, а потом… Потом случилось то, что и должно было произойти. Через несколько встреч Марина с ужасом поняла, что влюблена. Павел Сергеевич относился к девушке очень бережно, старался предугадать любое ее желание, дарил цветы, брал с собой на артистические тусовски, но никогда не давал повода усомниться в благопорядочности своих намерений. В какой-то момент, когда Македонский в очередной раз проводил девушку до общежития и на прощание лишь слегка прикоснулся губами к ее руке, Марина разозлилась: неужели она так дурна, что он даже не попытается ее поцеловать? Нет, конечно, она бы не позволила большего, но почему же он не попытался…

Ночами она стала хуже засыпать, а во снах видела только Его, единственного и любимого. У девушки замирало сердце, когда Македонский нежно целовал ее в губы, а потом осторожно расстегивал кофточку и начинал так же нежно целовать шею, грудь…

В конце второй недели знакомства Павел Сергеевич пригласил Марину к себе в гости. «Знаете, у меня сегодня своеобразный юбилей – четверть века актерской деятельности». И девушка не смогла отказаться от визита, боясь обидеть юбиляра. О лекциях, которые сегодня следовало прослушать в университете, она, естественно, забыла.

Старинный дом на Васильевском острове, где жил Македонский, находился неподалеку от Смоленского кладбища…

После выпитого шампанского слегка кружилась голова, Марина счастливо слушала увлекательные театральные рассказы хозяина квартиры и в полумраке комнаты, освещаемой двумя свечами в старинных канделябрах, видела лишь любимые глаза. Все произошло, будто они оба уже давно готовились к этому. Марина провозгласила тост за успехи Павла Сергеевича, подошла к нему, чтобы чокнуться бокалами, и вдруг неожиданно для себя поцеловала. Она не помнила, как поставила бокал на стол, и, задыхаясь в объятиях Македонского, помогала ему избавиться от стеснявшей одежды. Если бы кто еще пару недель назад рассказал нечто подобное, Марина бы возмутилась. Но сегодня было можно все. Вечер при свечах в старинном особняке, любимый человек и она. Одни. И где-то далеко-далеко остался тот чужой мир с его горестями, болью и заботами…

Македонский уговорил Марину перебраться из общежития к нему. Окна квартиры выходили на мрачноватую набережную Смоленки. Справа – Армянское кладбище, слева – Смоленское, на котором где-то покоится прах пушкинской Арины Родионовны. Вечером на улице ни души. Лишь изредка мелькают огни проезжающих машин. Сама квартира была старинная и такая же запущенная. Ампирная мебель, казалось, хранила пыль еще с прошлого века; стены сплошь увешаны картинами, а на шкафах, в буфете и просто на полках красовались многочисленные старинные вещицы. Македонский не был коллекционером и происхождение всех шедевров объяснял лишь любовью предков к прекрасному. А Марина и не задумывалась, откуда взялась вся эта красота.

Постепенно она втянулась в новую жизнь, хотя продолжала учиться и работать. Иногда к ней забегала подруга Катя, восхищаясь произошедшими переменами. Правда, теперь с Македонским они вместе бывали на публичных мероприятиях не так часто: он говорил, что не хочет, чтобы Марину воспринимали как очередную глупенькую подружку. Она обижалась, но молчала. Тем более приятными оказывались немногочисленные выезды.

…Как-то летом, после окончания сессии, Македонский предложил Марине выбраться на пикник к некоему знакомому банкиру.

– Не могу сказать точно, что за публика там соберется, но свежий воздух полезнее для здоровья, чем городская сырость.

А Марина и так была рада-радешенька выбраться из однообразия семейной жизни. Примерно через час езды по Выборгскому шоссе Павел Сергеевич заметил нужный поворот и свернул с трассы. Некоторое время машина петляла по проселку, а затем снова выехала на асфальт, почти сразу же уткнувшись в большие ворота с коваными металлическими накладками.

Стоящий у ворот человек в камуфляже сверил номер подъехавшей машины с каким-то списком, внимательно осмотрел ее пассажиров, а затем поднес к уху портативную рацию. Ворота бесшумно растворились, и гости проехали внутрь.

Марина не стала сравнивать внешний вид «жигулей» Македонского с припаркованными неподалеку «мерседесами» и БМВ. Но зато кое-кто из приехавших несколько раньше гостей достаточно скептически отнесся к свитеру и джинсам Марины, искоса посматривая на собственные наряды.

Затем Марина была представлена хозяину особняка – подтянутому мужчине в стильном костюме.

– Андрей Артурович. – Он галантно поцеловал руку гостьи. – Это Павел Сергеевич поступил нехорошо, скрывая от нас такое сокровище. Ах, где моя молодость… Паша, я тебе, честное слово, завидую. Пылюсь целыми днями в бумагах, наживаю болезни, а ты все молодеешь и молодеешь. Теперь-то я понимаю почему…

И, уже снова обращаясь к Марине, хозяин осведомился:

– Вам не скучно с нами, стариками? Тогда пройдемте к столу.

Но за столом Марине весело не стало. Гости вели занудные разговоры, в которых банковская терминология вскоре начала все чаще замещаться всякими сальностями. Потом Павла Сергеевича упросили («велели», – с горечью вдруг подумала Марина) прочесть какое-нибудь стихотворение.

– Нет, нет! – запротестовал Андрей Артурович. – Давайте попросим нашего гостя что-нибудь спеть. «Я встретил ва-ас!..» Пожалуйста, принесите кто-нибудь гитару…

Марину раздражали напыщенные гости, обидно за Павла Сергеевича, которого, наверное, и пригласили-то сюда попеть вместо десерта.

После того как Македонский исполнил порядка пяти номеров, ему дали передышку и, воспользовавшись этим, артист опрокинул в себя несколько рюмок коньяка. В результате Павел Сергеевич явно перебрал и невпопад пару раз пошутил так, что сидевшая рядом с Мариной женщина прошипела над ее ухом: «Надо, милочка, следить за своим мужчиной». Марине стало противно, и она резко поднялась: «Пойду подышу свежим воздухом». Настроение было окончательно испорчено.

Марина не заметила, как стоявший до того поодаль высокий широкоплечий парень двинулся за ней следом. По дороге на немой вопрос Андрея Артуровича тихо заметил: «Не люблю, когда гости скучают одни». Банкир неопределенно хмыкнул, но промолчал, решив: не стоит мешать собственной службе безопасности делать то, что она считает нужным, «Трудись, Леша». И хозяин вернулся к беседе с гостями.

Парень меж тем видел гостью лишь в первый раз, а потому был настроен познакомиться с ней поближе. «Любое нападение можно предотвратить, – считал он, – только до самого нападения. А потом поздно и кулаками махать и оружием бряцать».

Догнав Марину на берегу залива, где оканчивался участок, Алексей как можно непринужденнее заметил: «Эскорт прибыл». Девушка обернулась, и парень заметил ее припухший носик и слезы на глазах. На миг в глубине сознания пронеслось воспоминание о первой встрече с бывшей женой. Тогда она стояла на лестнице юрфака и так же жалостливо всхлипывала. И из-за чего: какой-то несчастной тройки по административному праву! Да радоваться следовало, что вообще сдала с первого раза…

Сначала Марина хотела послать «эскорт» куда подальше, но потом передумала и улыбнулась сквозь слезы:

– Вы здесь, наверное, не впервой. Так покажите местные красоты – это, во всяком случае, приятнее, чем слушать застольные благоглупости…

Слово за слово они разговорились. Новый знакомый оказался интересным собеседником, точнее, он умел слушать. Марина не заметила, как рассказала и про Луганск, и про свою семью, и про жизнь в Петербурге. Она говорила и говорила, стараясь убежать от своего состояния угнетенности и ощущения, что никому не нужна в этом городе. Никому. Даже Павлу Сергеевичу. Маринин рассказ больше напоминал исповедь, когда человек изливает душу незнакомому священнику, врачу-психотерапевту или даже случайному попутчику в поезде, которого он уже никогда больше не увидит.

Но Алексей знал, что после подобной откровенности бывает отчуждение («Зачем я это сделала?»). Поэтому, когда Марина говорила о своих успехах в стрельбе, он перехватил инициативу:

– Знаете, у нас тут есть помповый «ремингтон», не хотите ли опробовать?..

На выстрелы постепенно стянулась вся компания, вышедшая подышать свежим воздухом. Марина оказалась в центре восхищенного внимания, так как лучше нее никто не мог попасть в цель. Даже один из охранников, которого попросил пострелять Андрей Артурович. Настроение у Марины улучшилось. На следующий день проспавшийся Македонский был предельно галантен, и девушка уже не вспоминала повстречавшегося ей парня. Был ли, не был – какая разница?..

* * *

Алма-атинская осень девяносто четвертого года встретила Алексея и Андрея Аркадьевича теплым солнцем. Им практически удалось избежать приаэропортной сутолоки восточного города. Даже таксисты, буквально повисавшие на каждом прилетающем: «Куда едем?», не докучали в этот раз своей назойливостью.

Сопровождающие гостей пареньки не походили на качков, расплодившихся тогда по стране и распугивавших честных граждан цветными пиджаками да боксерскими стрижками. Эскорт, несмотря на теплую погоду, был хотя и в пиджаках, но довольно неприметных, вроде бы ничем из толпы не выделялся, хотя держался так, что ни один частник к гостю не подошел. При выходе из здания аэровокзала пареньки быстренько перестроились, гостей усадили на заднее сиденье мерса и куда-то повезли. Посмотрев вперед-назад, он хмыкнул про себя: как VIPов[8] сопровождают, целую «колбасу»[9] организовали восточные друзья: в машинах, следовавших спереди и сзади, явно находились коллеги пареньков.

Алексей тоже поехал в одной из машин сопровождения. Рядом оказался невысокий коренастый мужчина с седыми висками.

«Коллега», – представился он. «Ну, раз коллега, то не грех и пообщаться, – решил Алексей, – может, удастся хотя бы слегка “прокачать” местных. Конечно, лишнего он не ляпнет, но, глядишь, сориентироваться лучше в обстановке поможет».

«Коллега» тоже, видно, решил прощупать гостя. В результате они разговорились. Алексей не преминул похвалить местную охрану, дескать, грамотно организовали встречу, не то что качки какие-нибудь.

«Коллега» тут же подхватил тему: «Качок, он что? У него мозгов мало. Он не оберегает клиента, а провоцирует нападение, силу свою показать желает. Хороший охранник не расшвыривает толпу около клиента, давая ему дорогу, а так “ведет”, чтобы никто в толпе и не заметил это».

– А охрана, например, у президента США мордовороты, как в крутых боевиках?..

– Это другая система, да и ситуация. Здесь срабатывает эффект силового присутствия. А европейский стиль – концепция серого человека. Я есть, и меня нет. Если меня замечают – это уже плохо. При нападениях эта система действует более эффективно…

Все это Нертову было известно, но надо же поддерживать беседу. Действительно, ребята, встретившие в Алма-Ате Алексея и его шефа, судя по слаженности действий, далеко не первоклассники. Только это все меньше переставало нравиться: слишком уж много внимания для персоны скромного юриста. Впрочем, разберемся на месте…

– Разберемся на месте, – сказал пару дней назад Алексею Андрей Аркадьевич Чеглоков, – у нас там сделка одна намечается. Вроде бы все нормально, партнеры солидные, но чем черт не шутит, вдруг твоя помощь понадобится. Да и где я в этом стране юриста толкового найду? Получится – заработаешь премию, а нет – так хоть согреешься…

С Андреем Аркадьевичем Алексея, кажется, столкнула сама судьба. Когда, вернувшись в Питер, Алексей возвращался из военкомата («Прибыл, служба окончена»!), то увидел, как двое здоровых мужиков прижали к мусорным бачкам, стоявшим в подворотне, солидного дядечку с увесистым портфелем. Дядечке мужики были ни к чему, он порывался уйти, но один из них нанес ощутимый удар под ребра.

Дядечка, задохнувшись, начал медленно сгибаться. Тогда один из нападавших как бы нехотя добавил потерпевшему ребром ладони по шее.

Такого безобразия Алексей не видел давно: в армии все было проще, а тут средь бела дня, почти на глазах честного народа, и такие дела!

– Ну да, а потом операм разбираться с «глухарем», – юрист шагнул под арку, – Мужики, вы не правы. Отойдите от человека.

Как бы недоуменно, двое повернулись в сторону Алексея, смерили его презрительными взглядами, и один, угрожающе подавшись вперед, зло выплюнул:

– Вали, пока цел, салажня! – И грубо выругался.

А второй зачем-то полез в боковой карман куртки.

Конечно, бить можно было и не так сильно. Но не стоило мужику обзывать салажней человека, который только что закончил свою вторую срочную службу. Алексей нанес прямой удар в лицо говорившему, голова того слабо дернулась, и сквернослов, как куль, стал медленно оседать на землю. Другой удар, локтем сбоку, разнес челюсть второго нападавшего. На всякий случай Алексей добавил ему еще уракен в незащищенную шею, поближе к ключице, и, потеряв интерес к выключенным хамам, повернулся к согнувшемуся дядечке, очумело взиравшему на происходящее.

– Здоровье нормально? Ну, тогда всего доброго.

Алексей намеревался идти своей дорогой, думая, что мужики отойдут не очень быстро, но дядечка взмолился:

– Молодой человек, пожалуйста, проводите меня до дома. Это здесь, недалеко… Если вас не затруднит… Что-то голова кружится.

Алексей, конечно, не очень поверил в головокружение.

«Просто перепугался человек, страшно теперь даже до дома добираться. А, впрочем, мне нетрудно…»

– Хорошо, вставайте. Я провожу…

Дядечка, видно, слегка приврал, что собирается домой, так как квартира, в которую он привел Алексея, больше напоминала министерскую резиденцию и мало походила на жилую: она была уставлена офисной мебелью, напичкана телефонами, факсами, какой-то оргтехникой.

Затем он попросил Алексея немного подождать:

– Посмотрите пока альбом. Если вас заинтересует фламандская школа…

А сам дядечка вышел в соседнюю комнату, кому-то звонил по телефону. Суть разговора Алексей не понял, так как обитая кожей дверь была плотно закрыта.

– Вы уж не подумайте, что я вас обманул, – вернувшись в комнату, где сидел Алексей, сказал хозяин, – это офис моей фирмы. Но иногда я здесь ночую. Да, меня зовут Андрей Артурович. Если вы разрешите, я сделаю кофе. А может, вы что покрепче изволите, молодой человек?

Это «что изволите?» напомнило Алексею детство, когда к его покойному деду приходили в гости старые петербуржцы с их неповторимыми манерами и говором. Сегодня бы показалось, что люди манерничают, держатся неестественно, как бы подчеркнуто предупредительно. Но Алексей знал, что именно так, а не иначе должна общаться питерская интеллигенция: «Что изволите, молодой человек? Булошная на Кирошной. Кафэ. Бизэ…» Эти забытые времена, казалось, давно ушли. А тут это участливое: «Что изволите»?

Андрей Артурович показался человеком интересным, к тому же делать было все равно нечего, и Алексей согласился.

– Спасибо. Я не хотел бы вас затруднять. Но если вы что-нибудь хотите выпить, полагаюсь на ваш вкус.

Андрей Артурович принес кофе, бутылку приличного коньяка, шоколад.

– Давайте тогда за знакомство. Не оригинально, зато хороший повод. Мне, право же, очень неудобно, что втянул вас в эту историю…

Не менее часа хозяин разговаривал с гостем о фламандцах, об Эрмитаже и старом Петербурге, попутно незаметно расспрашивая Алексея об его планах.

– Интересно, что он хочет? – гадал гость. – Человек, кажется, интересный, а чем занимается?

Словно прочитав мысли Алексея, Андрей Артурович сообщил, что он – бизнесмен, но не такой, как принято сейчас (украл-продал-купил), а нормальный банкир. Поэтому, дескать, и об охране толком не подумал, хотелось по-стариковски пройтись по городу пешком, а тут чуть не обобрали.

В конце концов хозяин перешел к теме, которую, видно, считал главной.

– Послушайте, как я понимаю, вы пока не работаете. Я не прошу ответа сию минуту, но у меня есть предложение, которое, надеюсь, может заинтересовать. Мне нужен порядочный специалист. У вас, кажется, данные для этого есть: по образованию вы правовед, кроме того, обладаете навыками, как это правильно сказать… Ну, в общем, защитить можете.

Кроме банка у меня есть фирма, моя фирма, в которой надо организовать службу безопасности и юридическое обеспечение. Зарплата для начала будет…

Алексей подумал, что ослышался: хозяин назвал сумму, как минимум в десять раз превышающую его прокурорский заработок. Но Андрей Артурович повторил:

– Это только для начала. Мне не надо, чтобы вы где-то подрабатывали и занимали время раздумьями, как прокормить семью. Скупой платит дважды. А если не кормить свою армию, то придется кормить чужую. Вы, надеюсь, согласитесь быть в моей?..

Алексей, тепло попрощавшись с хозяином, обещал подумать до конца недели, взял протянутую визитку и откланялся, размышляя, как бы потом повежливее отказать гостеприимному хозяину.

В последующие дни он, немного отойдя от проставок по поводу возвращения, вновь вспомнил разговор с Андреем Артуровичем и крепко задумался: заработка гражданских работников прокуратуры едва хватило бы, чтобы не умереть с голода. В милиции, конечно, платили побольше, но знакомые оперативники, у которых Алексей раньше стажировался, порассказали о нынешней службе такого, что только сумасшедший пошел бы туда. Работать в адвокатуре было страшно – слишком нестабильный заработок. Следовало думать о стабильном доходе. Выходило, что самый оптимальный вариант для работы в ближайшее время это какая-нибудь солидная фирма с более-менее честным руководством, которое будет прислушиваться к советам юриста. И таким вариантом казалась именно фирма Андрея Артуровича.

Алексею удалось переговорить со старыми знакомыми, служившими когда-то в районном ОБХСС[10], а ныне перебравшимися в налоговую полицию: якобы компромата на фирму не было и, не мучайся, иди посмотришь – останешься, а не понравится – всегда рады видеть.

Каково же было удивление Нертова, когда он, приехав на завод к отцу, встретил в кабинете генерального директора того самого Андрея Артуровича, которого некоторое время назад отбил от грабителей.

– А вот и мой сын, о котором я вам рассказывал. – Юрий Алексеевич широко улыбнулся. – Надеюсь, что работа у вас его все-таки заинтересует…

Не зря говорят, что Питер – город маленький, – Нертов-младший и Чеглоков удивленно смотрели друг на друга. Наконец банкир усмехнулся: «Надеюсь, что понравится. Завтра к девяти часам, и попрошу приступить. Алексей, вы не возражаете?..»

И вот официально – заместителя по правовой работе председателя правления банка, а по сути – начальника службы безопасности везут куда-то неприметные пареньки по похожей на шахматную доску столице суверенного государства.

…«Колбаса» притормозила у какого-то особняка, парнишки шустро вылезли из машин, после чего Алексея проводили в дом.

– Располагайтесь, Хозяин скоро подойдет. Амангельды вас проводит.

Осторожно ступая по мягким коврам, Алексей мельком подумал, что хозяин дома неплохо устроился, и еще раз пожалел, что согласился на поездку: меньше знаешь – крепче спишь, а где много денег – всегда проблемы.

Впрочем, проблем, как ни странно, не возникло. Уже на следующий день Алексей важно кивал на переговорах, смысл которых сводился к организации поставки некоего товара и условий его оплаты.

Алексей просматривал переданный ему «Договор поставки», стараясь найти какой-нибудь подвох, мелочовку. Так, наименование товара – «в соответствии с приложением № 1 к Договору», количество тоже в соответствии, качество – обычно принятое и имевшее место при предыдущих поставках… Непонятно, правда, причем тут поставки и банковская работа. Но Андрей Артурович на недоумение Алексея коротко отмахнулся: «Не забивай себе голову. Твое дело – чисто формальная сторона». Нертов и не забивал. Договор, казалось, был прост, как штыковая лопата.

«Ага, вот она, мелочь, подобная тем, которые и не каждый юрист заметит, не то что начинающий бизнесмен: «Споры между сторонами рассматриваются первоначально путем переговоров. В случае, если к соглашению прийти не удастся, спор передается на рассмотрение третейского суда, избранного Сторонами».

При такой «мелочи» спор, возможно, разрешить не удастся: суд, получив иск, не станет его рассматривать, услышав возражения ответчика: мол, мы еще не исчерпали все возможности для переговоров и готовы говорить дальше (подразумевается: до бесконечности). Ну-ну, переговаривайтесь. Деньги же пока где-нибудь крутятся. А потом, глядишь, ответчик благополучно «умирает» – фирма существует только на бумаге, а ни хозяев, ни директора, ни, тем более, денег не найти…

Нертов попытался объяснить опасность Андрею Артуровичу, но тот только снова отмахнулся: «Не бери в голову, со спорами мы разберемся сами. Хотя, может, ты прав: надо дописать крайний срок для переговоров».

На вопрос Алексея, как бы посмотреть все «приложения», чтобы в них не было ошибок, Андрей Артурович опять повторил:

– Не забивай себе голову. Это мои проблемы.

– Ну что ж, ваши так ваши. Мое дело – предупредить…

И договор был торжественно подписан.

После захода солнца (пить грешно, но когда Аллах спит, он не видит) все поехали на Медео, где в уютном ресторанчике обмывали сделку, поднимали по очереди тосты за присутствующих.

– За мудрость уважаемого Асламбека!..

– За светлую голову господина Даутова!..

– За вас, господин Керимбаев!..

– За нашего нового друга Алексея, отличного юриста и человека!..

Нертов по привычке старался запомнить имена присутствующих, пытаясь их проассоциировать с известными ранее:

«Этого зовут как местного президента (запомним), этого – как старшину из подшефной части (тоже запомним), этого…» – Алексей внимательно посмотрел на тучного казаха, сидевшего почти напротив него. Ассоциация была неприятной. Фамилия Керимбаев никаких добрых воспоминаний не вызывала. Опять вспомнился Дивномайск-20, как в замедленной съемке медленно падающий в темноту блиндажа солдатик и спокойный прапорщик Тишко, деловито ставящий свой автомат на предохранитель.

– Сейчас бы выстрелил. Но, слава богу, успел…

– Кто вам дал право стрелять?..

Кто объяснит родителям убитого, что тот сам выбрал свою судьбу, расстреляв товарищей в карауле? Все равно это был сын. Родной. Возможно, единственный. Всеми любимый. Почему же его не удержали? Кто заставил переступить черту, за которой только смерть и бесчестие? Кто виноват? Кто дал право стрелять?..

Несмотря на то что уже прошло много времени с того злополучного утра, Алексей нет-нет да и вспоминал свое последнее дело в военной прокуратуре. Незаконченное дело. Для него, Нертова, незаконченное. Это неважно, что молодой следак давно принял решение и шеф утвердил его, отправив дело в архив (Алексей как-то позвонил перед праздниками в свою бывшую контору, и шеф радостно сообщил, что дело закрыто).

– А винтовку?

– Тоже прекратили в связи со смертью. Так что у нас все хорошо.

Все хорошо. Но у кого? У командира в/ч или у сытого московского генерала, успешно проворачивавших свои дела? Недавно Алексей случайно прочитал в одной из центральных газет, что новый министр уволил со службы группу старших офицеров и генералов. Среди прочих фамилий была и знакомая. Ну, хоть чекисты доработали дело. Они вообще-то ребята правильные. Здорово тогда сориентировались, да в поезде меня поймали. И служба информации поставлена у них классно: ведь все уже знал заранее попутчик, «случайно» заглянувший в тамбур к опальному помощнику военного прокурора. Спасибо вам, ребята…

… За наших детей, чтобы они были такими же умными, как их родители. А лучше – еще умнее!..

Алексей заметил, как сосед очередного бизнесмена, провозгласившего тост, запоздало толкнул его локтем в бок, как окаменело лицо Керимбаева, который молча выпил, а затем поднялся и вышел.

Сидевший рядом с Алексеем «Коллега» (Нертов уже узнал, что его фамилия Ким), прошептал на ухо Алексею:

– Понимаешь, у Керимбаева сын погиб где-то в Сибири. Срочную служил. А тут тост этот, за детей. Жалко человека…

Чеглоков поездкой остался доволен. Расставаясь с Нертовым у своей квартиры, он предупредил:

– В субботу я буду проводить на даче встречу, надо подготовить охрану. Люди им незнакомые будут. Артисты всякие, фирмачи. Так что готовься. Кстати, сам не рассчитывай отсидеться где-нибудь на входе: ты мне будешь нужен. Обсудим с фирмачами один интересный проект…

* * *

Парень с банкирской дачи для Марины уже не существовал. У жизни множество других забот. Вот и Павел Сергеевич собрался в командировку: «Ты только не скучай без меня. Я через недельку вернусь. Вот только несколько концертов отработаю»…

Марина решила пожить пока у Кати, выгнавшей очередного ухажера. Македонский, хотя не высказал особого восторга, согласился. Из дома они вышли вместе, Марина чмокнула на прощание Павла Сергеевича и побежала в сторону метро.

Вечером прямо из университета она поехала к Кате. Несколько дней Марина не появлялась на набережной Смоленки: ей очень не хотелось бродить одной по опустевшей квартире. А тут хоть подружка рядом. Сегодня у них был выходной. Девушки взяли в прокате видеокассету с записью фильма, в котором играл Македонский, и устроили небольшой киносеанс. Однако просмотр был прерван стуком в дверь.

– Мариша. – Катькина соседка заглянула в комнату. – Как твоя фамилия? Не Войцеховская ли?

– Да, а что? – Марина вдруг почувствовала какое-то необъяснимое беспокойство.

– Тебя тут к телефону спрашивают…

Взяв трубку, девушка удивилась еще раз. Мало того, что кто-то звонит ей в эту квартиру, так еще называет по имени-отчеству.

– Марина Андреевна, я оперуполномоченный Никитин, из Василеостровского РУВД…

– Очень приятно… – машинально отозвалась Марина, недоумевая, зачем она понадобилась милиции.

– К сожалению, у нас возникли проблемы… Вы были знакомы с Македонским Павлом Сергеевичем?

– Почему же была? Мы и сейчас знакомы. А в чем, собственно, дело?

– А в том, – сухо отозвалась трубка, – что труп гражданина Македонского обнаружен в квартире на Камской улице. И гражданин не просто погиб, а был убит. Поэтому, пожалуйста, срочно приезжайте…

Дальнейшее происходило, как в тумане. Сначала Марина рыдала, уткнувшись в Катькин халатик, потом они вместе поехали в райотдел. По дороге Катька купила свежие «Питерские новости», где сразу же нашла нужную заметку. «…Известный артист Павел Македонский, – писал журналист, – был обнаружен мертвым в своей квартире. Исчезновение артиста несколько дней назад заметили коллеги, с которыми он собирался лететь на гастроли в Сибирь. Но лишь вчера театральная общественность нанесла визит к мастеру сцены… Дверь оказалась не заперта, и глазам гостей предстало жуткое зрелище… Труп Македонского был обнаружен привязанным к стулу и со следами пыток. Правоохранительные органы уже выдвинули версии происшедшего и проводят активные мероприятия»…

Марине пришлось долго беседовать с сотрудниками уголовного розыска, осматривать вещи, оставшиеся в квартире Павла Сергеевича, подписывать какие-то бумаги. Как и предполагали оперативники, части картин и старинных «безделушек» Марина недосчиталась.

Оперативники предполагали, что убийство произошло в связи с хищением. Как одну из версий рассматривали вариант, что Македонский, о предстоящем отъезде которого многим было известно, что-то забыл и вернулся домой с полдороги в аэропорт. А там уже орудовал преступник или преступники. Дальше с артистом поступили как с нежелательным свидетелем. Правда, оставалось неясным, зачем хозяина квартиры пытали, если все похищенные впоследствии вещи были на виду. Но, может, надеялись что-либо узнать о тайниках с золотом.

Марина не ведала, что среди прочих существовала и версия о причастности ее, гражданки Войцеховской, к убийству с целью завладения квартирой. И эта версия отрабатывалась наравне с прочими.

О существовании Марины Никитину поведали любознательные соседи Македонского по лестнице. Весьма бдительная старушка с первого этажа, оборудовавшая себе наблюдательный пост у окошка, сообщила, что Марина вышла со своим кавалером из дома как раз в день убийства и больше сюда не возвращалась. Установить местонахождение Войцеховской было несложно, тем более что на столе в квартире артиста красовалась адресованная ему записка: «Паша. На всякий случай напоминаю, что я в гостях у Кати. Телефон»…

Впрочем, у Никитина были очень серьезные сомнения в виновности Войцеховской: никакого интереса убивать артиста у нее не было, тем более что квартира у Смоленки не приватизирована, сама подруга Македонского там не прописана, официально с погибшим в браке не состояла, а следовательно, претендовать на освободившуюся жилплощадь не могла. Но, как бы то ни было, искать убийц было надо, тем более уже сам начальник ГУВД интересовался ходом расследования: не каждый же день убивают известных деятелей культуры. Это же не банкир какой-нибудь, чьим убийством никого не удивишь.

А Марине, еще не оправившейся от удара, пришлось снова перебраться к Кате – койко-место в общежитии было давно занято, а бороться за новое не было сил.

Находка долларов в пакете бомжа, казалось, решила Маринину проблему с жильем, только это лишь казалось…

Глава 4. Кто ходит в гости по утрам?

Хотя добрая подружка и пустила к себе Марину, но такое соседство несколько затрудняло личную жизнь: при Войцеховской совершенно невозможно было привести к себе очередного ухажера.

Нет, конечно же, Катя не была круглой дурой и не таскала к себе в коммуналку кого попало. Но для некоторых постоянных клиентов делала исключения. И не только для постоянных. Катя всерьез считала, что умеет разбираться в людях. И как бы потом все ни выходило боком, уверенности в себе она не теряла.

Месяцев за девять до смерти Македонского «ночная бабочка» порхала по Старо-Невскому, когда к ней подвалил какой-то подвыпивший мужчина. Катька быстро смерила его взглядом, пытаясь определить платежеспособность. В первый момент он показался невзрачным, хотя, судя по накачанной шее, занимался отнюдь не работой в каком-нибудь НИИ. Мужик был подшофе и, улыбаясь, демонстрировал свои гнилые зубы, что не импонировало девушке. Однако работа есть работа, и Катька, секунду подумав, решила сразу же не посылать нового знакомого куда подальше.

Позднее, когда мужчина молча протянул ей несколько крупных купюр и слегка заплетающимся языком заявил: «А вот хаты у меня на сегодня нет», Катерина поняла, что правильно не отшила его сразу же: ну, перебрал немного, пусть одежда не супер, но видно, что не бомж. А раз деньги сразу же дал, и при том весьма приличные, значит, все будет хорошо.

В конечном итоге они оказались на Свечном. Мужик тихо проскользнул по квартире, чтобы не беспокоить соседей. Но в комнате он попытался сразу же получить все удовольствия за свои деньги.

– Погоди, – решительно отстранила Катька пытающегося обнять ее ухажера. – Во-первых, мне надо сначала в ванную. А во-вторых, презерватив достать: мне лишние проблемы не нужны.

Парень согласно хмыкнул, отпустил девушку и, начав расстегивать рубашку, плюхнулся на кровать. Когда же через не очень долгое время Катерина вернулась из ванной, то увидела: ее кавалер, развалившись наискосок кровати, спит, даже не сняв до конца рубашку. Она бросила на стоящий рядом стул презерватив и начала стелить себе постель на диване. Деньги за ночь были заплачены. А остальное – проблемы клиента.

Ни свет ни заря она почувствовала, что гость перебрался к ней. От него неприятно несло перегаром, липкие руки забрались под ночную рубашку… Катя поняла, что все-таки отрабатывать полученное вознаграждение придется. Правда, оказалось, что мужик умудрился не только найти презерватив, но и не забыть о его назначении. Это несколько успокоило. Только у кавалера ничего не получилось: то ли вчерашняя доза алкоголя оказалась слишком велика, то ли что еще, но, проёрзав на Катьке минут пятнадцать, он сокрушенно отвалился в сторону.

– Извини, видно, я устал…

Катерине вдруг стало жаль своего гостя. «Как он представлялся-то? Кажется, Коля». Девушка взъерошила ему волосы и успокоительно прошептала: «Ничего, бывает, давай лучше полежи немного спокойно». Но ни спокойное лежание, ни определенные старания хозяйки не помогли. Ближе к девяти утра новый знакомый засобирался, сказав, что ему пора на службу. Катя, уверенная, что любого мужика следует кормить, быстро разогрела чайник и приготовила яичницу, хотя завтрак не входил в плату за визит.

За едой Коля поведал, что недавно уволился из армии, служил где-то в тмутаракани, а вернулся в Питер, так как здесь раньше учился в институте. «Только вылетел оттуда, – вздохнул гость, – ну да ничего. Знаешь, где я служу? Я мент». И он расхохотался, взглянув на вытянувшееся лицо девушки.

– Да не боись ты. Я не из полиции нравов…

Этим же вечером Коля снова пришел к Катьке, когда она собиралась отправиться на Старо-Невский. В этот раз гость был трезв как стекло и притащил с собой кучу продуктов.

– Не ходи сегодня никуда, – прямо с порога заявил он, – давай лучше поужинаем. У меня именины.

Катерина замялась, но Коля, словно угадал ее сомнения: «А прогул работы я компенсирую», – и снова протянул несколько крупных купюр.

Неизвестно, чем же девушка так приворожила милиционера, но с тех пор он повадился приходить к ней. Иногда они вместе спали, и тогда гость аккуратно расплачивался. Иногда он просто приносил бутылку водки, выпивал ее практически в одиночестве, жаловался на какие-то проблемы (впрочем, никогда не говоря ничего конкретного), потом заваливался спать.

Катя жалела Николая. Ей казалось, что она понимает гостя, и считала, что ему просто не с кем пообщаться. Впрочем, и ей самой, приехавшей в город с периферии, далеко не всегда было кому поплакаться. Коля успел познакомиться с соседкой по квартире, и та при случае шепнула Кате: «Ты, девонька, смотри, не упусти свой шанс»…

Однажды к Катьке забежала Марина. Хозяйка гордо представила гостя: «А это – Колян, мой телохранитель. Можешь звать его просто Шварценеггером», – и засмеялась. Потом вдруг осеклась, перехватив оценивающий взгляд мужчины, медленно поднимающийся по Марининым длинным ногам.

Гостья вскоре ушла, а Коле пришлось выслушать историю о подружке, которой удалось стать любовницей известного актера. «Но ты лучше не засматривайся на нее, Войцеховская – еще та пташка. Вон, «народный» и «заслуженный» за ней хвостом бегает. А она, между прочим, еще и большая мастерица по части стрельбы. Так что это сокровище не для тебя – гляди, грохнет пьяненького из твоего же «макарова»…

Коля, почувствовав, что Катька откровенно ревнует, перевел разговор на другую тему. Но это не спасло их отношений: через некоторое время погиб Маринин артист, Войцеховская переехала к Катерине, а еще через некоторое время «ночная бабочка» познакомилась с Борисом.

Экс-ухажер пытался несколько раз наведываться в гости, но дальше бесед с соседкой, искренне сожалевшей о том, что Катя рассталась с Колей, дело не доходило.

* * *

…Она вздрогнула и поспешно обернулась.

– Здравствуйте, Марина. Не узнаете?

– Н-нет, – испуганно пролепетала она и, чуть помедлив, добавила: – Д-да, кажется, узнаю. Вы были на вилле у банкира…

– Ну, вот и славно. – Подошедший к Марине парень обезоруживающе улыбнулся. – На всякий случай напоминаю: меня зовут Алексей. Алексей Нертов. И у меня есть к вам небольшое, но очень важное дело…

Марина рассеянно слушала, а Алексей меж тем как можно убедительнее излагал историю о некоем долге банка, руководимого Чеглоковым, перед Павлом Сергеевичем. Дескать, покойному причитается гонорар, но выплатить его не успели. В банке рассудили, что эти деньги следует отдать именно Марине, так как родственников у господина Македонского нет, а дарить что-то государству – нелепость.

На самом деле никакого долга не существовало, а автором идеи с гонораром был Андрей Артурович. Пригласив к себе Нертова, он объяснил: «Понимаешь, много лет назад моей маме также помогли друзья. Когда в начале пятидесятых забрали моего отца, то оказалось, что ему все были должны. Ты представляешь, какое это было время? А люди все равно еще год или два «возвращали» деньги»…

Алексей подумал, что молоденькая сожительница великого артиста – не убитая горем жена, которой предстоит еще растить сына, но промолчал и направился в университет: работа с шефом и так давалась тяжело, чтобы еще спорить по подобным вопросам, хватало и других: Чеглоков никак не хотел понимать, что руководитель службы безопасности – не лакей. Что именно бодигард диктует клиенту, как следует поступать, а не наоборот. Но Андрей Артурович легкомысленно отмахивался от большинства советов, высказывал недовольство, полагая, что охранники вмешиваются в его личную жизнь. Считать личной жизнью любовь банкира ко всяким нимфеткам «от искусства» и развлечения с прелестными созданиями в хотя фешенебельных, но кабаках Нертов никак не желал, требуя, чтобы банкира постоянно сопровождала охрана. Да мало ли что может произойти в ресторане? То ли пьяный генерал МВД, побратавшийся с известным авторитетом Костей-Пещерой, то ли просто перебравший клиент… Но начнут качать права – неизвестно, чем кончится.

А сам Чеглоков постоянно заявлял, что его лучшая охранница, кормилица и домохозяйка – престарелая тетушка Наталья Сергеевна. Алексей от таких заявлений лишь мысленно плевался, тем более что пресловутая тетушка тоже поддерживала выкрутасы племянника. Она считала, мол, если захотят убить, то обязательно убьют. Переубеждать старую женщину, что все питерские «заказухи» проходили исключительно из-за неграмотной работы служб безопасности, было бесполезно.

Впрочем, порой на Чеглокова накатывала этакая волна шпиономании, и он вдруг начинал требовать тщательной проверки всех и вся. Вот и после успешной стрельбы Войцеховской на даче Андрей Артурович вдруг всполошился и велел поинтересоваться подробнее этой девицей. Дескать, больно ловко она стреляет. Не ровен час, пальнет не в ту сторону. Почему банкиру пришла в голову мысль о девушке-киллере, было непонятно: о «громких» покушениях с участием прекрасной половины человечества публике было известно мало.

Нертов как мог навел справки о Войцеховской, но компромата, естественно, не обнаружил, о чем и доложил шефу. Теперь же Чеглоков, словно оправдываясь за прошлое недоверие к подруге артиста, велел передать ей этакую компенсацию…

– Не отказывайтесь от денег. – Алексей мягко отстранил Маринину руку, сжимавшую толстый конверт. – Вам они пригодятся. А мне все равно велено их передать. Кстати, если не возражаете, я провожу вас до дома – нынче с крупными суммами по городу девушкам одиноко ходить не рекомендуется…

И Нертов, не ожидая, пока растерявшаяся Марина скажет очередное «нет», подхватил ее под локоть, увлекая к выходу. Позднее он не мог объяснить, почему так поступил: то ли ему показалось, что девушка смертельно напугана, то ли у нее просто была какая-то не такая реакция на вопросы, но интуиция, заставляющая поступать так, а не иначе, определило дальнейшее развитие событий. И очень скоро Алексей понял, что не зря.

Они пошли пешком через Биржевой мост на Петроградскую сторону. По дороге Нертов пытался поддерживать беседу и все больше убеждался, что девушка чего-то опасается. Легкая дрожь пальцев, придерживающих юриста под руку, ответы на вопросы невпопад – все это было странным. Когда молодые люди уже подходили к дому Марины, она вдруг решилась: «Вы не могли бы зайти ко мне?.. Мне правда это очень нужно… Я должна с кем-нибудь посоветоваться…

Во время чаепития Марина начала тот разговор, из-за которого якобы и пригласила гостя.

– Понимаете, я не верю, что Павла Сергеевича убили из-за каких-то вещей. Я точно знаю, что большинство картин и безделушек, которые были в квартире, стоили недорого, а некоторые мы даже вместе покупали… Мне кажется, что причиной было что-то другое. Я пыталась говорить это в милиции, но там же ничего слушать не хотят. Потом я с соседями по дому разговаривала – их даже не допрашивали… А у вас ведь должны быть знакомые?.. Там, ну, кто убийц ищет? Или частные сыщики какие-нибудь? Пожалуйста, помогите. А деньги – это для них. Я все оплачу…

Нертов не испытывал иллюзий относительно того, как расследуются убийства. Если за год подобных преступлений в городе более девятисот, то, спрашивается, кто будет ими заниматься? Ну, всякие там «бытовухи», когда сожитель сожительницу по пьянке кухонным ножом пырнул и сам в милицию позвонил – одно дело. А потерять массу времени на раскрытие убийства какого-то артиста, пусть даже некогда известного – извините, возможности нет. Не удалось по горячим следам – жаль. Был бы политик – еще куда ни шло, да и этими сегодня никого не удивишь. А всяких банкиров, бизнесменов – так их чуть ли не десятками отстреливают. Что уж говорить о банальном убийстве с целью хищения? Все привыкли. Одним больше, одним меньше – ни премии ни лишат (их все равно нет), ни со службы не выгонят (гнать тоже некого – зарплатой в 150 долларов на подобную работу разве что фаната какого или ненормального заманишь). Вот и обрастают дела запросами следователей: «…проверить на причастность ранее судимых…», и ответами оперативников: «…предпринятыми мерами не представилось возможным»…

Алексей пообещал Марине переговорить со знакомым начальником частного сыскного бюро, чтобы тот помог. В то же время гостю казалось, что хозяйка не решается начать разговор о главном. Смерть Македонского – лишь прелюдия к разговору, ради которого она и пригласила Нертова к себе домой. Но, как Алексей ни старался, ни о чем больше сказано не было. Пообещав зайти через день-два с ответом от сыщиков, он распрощался.

После ухода гостя, казавшегося таким сильным и уверенным, Марина вдруг снова с ужасом вспомнила утро этого дня и неудавшуюся попытку бегства в Луганск. Она не могла объяснить себе, почему все-таки не рассказала обо всем только что ушедшему визитеру, хотя пригласила его в гости именно для этого. Но потом поняла: во-первых, следовало пересчитать полученные от банкира деньги: вдруг их хватило бы, чтобы рассчитаться со Змеенышем. А во-вторых…

Во-вторых, именно сегодняшний гость был тем человеком в Питере, которому она, разоткровенничавшись на вилле банкира, рассказала все. Все то, о чем шипел по телефону «Змееныш» и что больше не мог знать ни один человек в городе на Неве!..

«Дура, какая же я дурра!» – Марина упала на диван и разрыдалась. А перед глазами вставало сегодняшнее утро и неудачная попытка улететь в Луганск…

* * *

…Липкий, тяжелый ужас обуял Марину после очередного звонка Змееныша.

«Господи, да неужели никто не сможет помочь? – комкая побелевшими пальцами подушку, думала девушка, – никто. Никто, – отвечала она сама себе».

В то же время, лихорадочно вспоминая подробности разговоров по телефону, она с ужасом понимала: аноним не шутил: ему было известно и что она когда-то жила на Свечном, и об ее семье, и о братике Петеньке. И про стрельбу…

Марина пыталась вспомнить, кому она могла поведать подробности своей жизни. Девчонкам-медсестрам в больнице? Вроде она не была с ними откровенна. Во всяком случае, ни об истории с мертвецом, ни об отчиме она никому не рассказывала. Даже Кате. Но голос звонившего казался знакомым. Только Марина никак не могла понять, где его слышала.

Вдруг она отчетливо вспомнила сотрудника милиции, с которым беседовала после смерти Македонского. Наверное, только с ним она разоткровенничалась о своей жизни. Только он интересовался, казалось бы, незначительными (ой ли?!) подробностями, записывая что-то в блокнотик. Но что же она тогда успела наговорить? Как ездила на виллу банкира и стреляла там по тарелочкам? Про охранника с этой виллы, с которым вдруг разоткровенничалась? Кстати, как звали охранника? Марина попыталась вспомнить: «Да, кажется Алексей. Но он же телохранитель… Он может помочь… А голос… это ведь был не его голос?.. А может, так шипел тот оперативник с Васильевского острова»?..

1 Имеются в виду статьи прежнего Уголовного кодекса: «Умышленное убийство», совершенное при отягчающих обстоятельствах, двух и более лиц и в связи с выполнением потерпевшими своего служебного долга, а также «Нарушение уставных правил караульной службы».

2 РЛС – радиолокационная станция.

3 Мая гери – один из ударов ногой в каратэ.

4 Имеется ввиду ст. 255 УК РСФСР – «Нарушение уставных правил караульной службы».

5 «Висяк» (московский сленг), или «глухарь» (петербуржский сленг), – зарегистрированное преступление, которое не удается раскрыть.

6 в/ч – войсковая часть.

7 Имеются в виду статьи Уголовного кодекса РСФСР – покушение на изнасилование и развратные действия в отношении несовершеннолетнего.

8 VIP – very important person (англ.) – очень важная персона.

9 Колбаса (проф. сленг) – кортеж, колонна машин.

10 ОБХСС (отдел борьбы с хищениями социалистической собственности) – прежнее наименование ОБЭП (отдел борьбы с экономическими преступлениями).

Продолжить чтение

Вход в систему

Жанры

Дело влюбленного киллера

Пролог

Часть 1

Глава 1. Розовые пяточки для прокурора

Глава 2. Если слышишь шип змеи – не волнуйся: здесь свои

Глава 3. Я встретил ва-ас…

Глава 4. Кто ходит в гости по утрам?