Пыль и воспоминания

Часть 1. Новая метла, старые шрамы

Прошло уже десять лет с тех пор, как рухнул режим Темного Лорда. Хогвартс, словно феникс, восстал из пепла. Разрушенные башни и обрушившиеся стены вновь стояли гордо, устремляясь в небо. На стенах снова висели гобелены, запечатлевшие подвиги прошлого, в библиотеке пахло старыми книгами, ожидающими любопытных глаз, а по коридорам разносился топот детских ног, напоминая о том, что жизнь продолжается. И, как и прежде, по этим коридорам, словно призрак, бродил Аргус Филч.

Но теперь он был совсем другим.

Он больше не был тем ненавистным, крикливым, вечно брюзжащим вредителем, которого ученики боялись и ненавидели. Теперь он был просто… Аргусом Филчем. Тихим и незаметным. Его лицо, и без того покрытое морщинами, казалось, стало еще более изрезанным временем и усталостью. Морщины напоминали старые дороги, по которым прошла его жизнь, и каждая из них хранила в себе историю. Его взгляд, когда-то наполненный раздражением и злобой, стал тусклым и спокойным. В нём отражалась тихая грусть, смешанная с каким-то едва заметным теплом. Казалось, он вынес из той войны что-то такое, что навсегда изменило его восприятие мира. Война научила его ценить тишину и мир, которые он когда-то так сильно не любил.

Филч продолжал присматривать за порядком, но уже не с таким рвением. Он больше не гонялся за учениками с криками и угрозами, не выискивал тайные тропы и не сочинял изощренные наказания. Он помнил, как его собственная злость часто была бессильна перед детской непоседливостью, и теперь он просто не видел в этом смысла. Он просто ходил, убирал мусор, подметал пол и протирал пыль. Его метла, старая и скрипучая, стала его верным другом и, возможно, единственным слушателем. Скрип ее щетинок был для него как тихая музыка, сопровождающая его одинокие прогулки.

Одним осенним утром, когда туман еще висел над Запретным лесом, окутывая Хогвартс загадочной дымкой, Филч подметал вестибюль, словно стирая следы прошедшей ночи, как вдруг заметил девочку лет двенадцати, сидящую на ступеньках, прижавшись коленями к груди. Её длинные, каштановые волосы были растрепаны, как будто ветер играл с ними, а глаза, полные слез, смотрели в пустоту. Слезы текли по ее щекам, оставляя мокрые дорожки, словно мелкие ручейки. Она казалась такой маленькой и одинокой в этом большом зале.

Филч вздохнул. Он не понимал детей. Особенно когда они плакали. Он никогда не знал, что нужно говорить в таких ситуациях. Он чувствовал себя неловко и беспомощно, словно в чужой стране. Но что-то внутри него, какое-то новое, непривычное чувство, подтолкнуло его к ней. Он помнил свое собственное одиночество, и ему не хотелось, чтобы эта девочка испытывала то же самое.

Он поставил метлу в угол, оставив ее стоять как верного стража, и медленно подошел.

– Что случилось? – прохрипел он своим обычным, сдавленным голосом, стараясь, чтобы его слова не звучали грубо. Он даже попытался смягчить свой голос, но получилось, кажется, не очень хорошо.

Девочка вздрогнула и посмотрела на него. В её глазах читалось удивление. Кажется, она ожидала увидеть его со злобной ухмылкой на лице, готового ее наказать, но вместо этого нашла в его глазах лишь усталость и какое-то подобие сочувствия. Она приготовилась к окрику, но он так и не последовал.

– Я… я потеряла свою жабу, – прошептала она, вновь уткнувшись лицом в колени. – Пигги. Ее голос был тихим и полным отчаяния. Казалось, что потерянная жаба была для нее самым дорогим сокровищем.

Филч помолчал. Он терпеть не мог жаб. Всякие мерзкие твари, липкие и скользкие. Он помнил, как ему приходилось вылавливать их из ванн, когда ученики их туда зачем-то бросали. Но, увидев ее горе, он не смог сдержать тихий вздох. Это был вздох сочувствия, а не раздражения, как обычно.

– Пигги, значит… – Он задумчиво почесал затылок. – Ну, не расстраивайся. Потерянные вещи здесь, в Хогвартсе, имеют свойство… находить себя. Его голос звучал неуверенно, словно он сам не до конца верил в свои слова.

Девочка подняла на него глаза, в которых еще виднелись слезы, но теперь там появилась искорка надежды.

– Правда? – тихо спросила она, словно боясь спугнуть это маленькое чудо.

– Правда, – Филч кивнул. – Я тут уже много лет. И видел всякое. Почти все потерянное всегда возвращается, рано или поздно. Он вспомнил потерянные учебники, очки, перчатки и даже один раз целый ковер. Все возвращалось, рано или поздно.

Он вдруг вспомнил мимолетную улыбку, которой когда-то одарила его одна маленькая девочка с непослушными волосами и двумя озорными зубами. Он не помнил ее имени, но почему-то помнил именно этот взгляд, ее искреннюю радость. Ей он помогал с поиском потерянного дневника, который она уронила в библиотеке, пытаясь скрыть его от одноклассников. И ее радость от находки согревала его сердце до сих пор. Это был один из редких случаев, когда он чувствовал, что не просто выполнял свою работу, а делал что-то хорошее.

– Пойдем, – сказал Филч, – мы с тобой поищем твою Пигги. Он протянул ей руку, словно приглашая ее в маленькое приключение.

Девочка недоверчиво посмотрела на него, но все же поднялась и, немного неуверенно, последовала за ним. Она все еще не до конца верила в его доброту, но выбора у нее особо не было.

Они ходили по коридорам, заглядывали под скамейки, и Филч даже осмелился просить помощи у портретов на стенах. Обычно он избегал их, считая слишком болтливыми, но сейчас был готов прибегнуть к любой помощи. Он не кричал, не ругался. Он просто разговаривал, словно пытаясь достучаться до сердца потерянной жабы, убеждая ее вернуться. Он даже пробовал насвистывать, надеясь привлечь ее внимание.

И, о чудо, спустя час, когда они уже начали терять надежду, они нашли Пигги, спрятавшуюся в одном из заброшенных коридоров, за старой бочкой. Девочка, счастливая, прижала свою жабу к груди, не веря своему счастью.