Статор

Глава 1

2242 г. Земля.

Обсерватория «Циолковский» висела в тишине космоса, пристыкованная к громадине Кольца-Статора – пожалуй, самой крутой штуки, что когда-либо создало человечество, опоясав Землю по экватору. Отсюда, через панорамные окна главного зала, планета выглядела как здоровенный сине-зеленый шар, перечеркнутый тонкой, еле видной ниткой этой самой мегаструктуры. Статор, который слепили из какого-то нереально прочного материала (когда-то его выковыряли из реликтового астероида), дал человечеству почти халявную энергию в неограниченных количествах. Разом решились проблемы с климатом, голодом и вечной грызней за ресурсы. Мир там, внизу, изменился до неузнаваемости: города-сады, дышится легко, всё на автомате, всего навалом. Но здесь, на самом краю познания Вселенной, доктор Ариана Шарп чувствовала не гордость за победу, а какую-то странную, сосущую пустоту. Наука будто замерла.

Ариана склонилась над пультом управления гравитонным интерферометром. Тонкие пальцы с коротко стриженными ногтями забегали по сенсорной панели, внося крошечные поправки в настройки детекторных полей. Темные волосы были стянуты в тугой узел на затылке, открывая высокий лоб и сосредоточенное лицо с точеными скулами. В больших серых глазах – острый ум, сейчас, правда, чуть затуманенный усталостью и давним, уже въевшимся нетерпением. Ей не нужны были очередные подтверждения старых теорий – она жаждала их опровергнуть. Жаждала найти хоть какую-то аномалию, которая встряхнула бы это сонное болото устоявшейся физики.

Перед ней на огромном голографическом дисплее висели столбики данных, графики, диаграммы. Выход энергии Статора – стабилен до безобразия, как пульс у здорового гиганта. Фоновый шум реликтового излучения – тютелька в тютельку по стандартной космологической модели. Потоки экзотических частиц из центра Галактики – предсказуемы до третьего знака после запятой. Всё было правильно. Слишком правильно. Скука смертная. Человечество отгрохало Кольцо, обуздало энергию планеты, вышло в космос так же просто, как раньше выходило на крыльцо собственного дома, – и затихло. Главные вопросы о том, как устроен мир, похоже, перестали волновать цивилизацию, убаюканную комфортом и безопасностью. Наука превратилась в ремесло инженеров: сиди себе, шлифуй то, что и так известно, вместо того чтобы смело лезть в неизведанное.

Ариана переключилась на калибровку нейтринного телескопа, потом глянула на состояние детекторов темной материи и поляриметра тахионного потока. Приборы «Циолковского» были настоящим чудом техники, способным уловить малейшие дрожания самой ткани пространства-времени, засечь одиночные частицы, прилетевшие черт знает из каких галактик. Но зачем всё это? Чтобы опять и опять подтверждать Общую теорию относительности и Стандартную модель? Чтобы уточнить параметры расширения Вселенной еще на один знак после запятой? Ей казалось, человечество получило самый крутой микроскоп в мире, но разглядывает в него только пыль на столе в лаборатории.

Она отошла от пульта к панорамному окну. Там, внизу, под прозрачным защитным полем, тянулась внешняя обшивка Кольца – гладкая, иссиня-черная, вся в технологических люках и стыковочных узлах. Далеко-далеко внизу мерцала Земля. Красивая, спокойная, сытая. Слишком сытая. Ариана чувствовала, что ее отделяет от Земли не только эта бездна пустоты, но и целая пропасть непонимания. Почему их, тех, кто еще пытается задавать вопросы, осталось так чертовски мало? Куда делся азарт первооткрывателей, готовых рискнуть всем ради знаний? Неужели эта бесконечная энергия и впрямь стала для людей той самой «Вселенной-25» для мышей – раем, который неизбежно ведет к апатии и вырождению?

Мысли горькие, но уже привычные. Она вернулась к пульту. Раз явных аномалий нет, значит, надо копать глубже и искать скрытые. Те, что прячутся в фоновых шумах, в статистических погрешностях, в таких связях между данными, которые стандартные алгоритмы ИИ, заточенные на поиск уже известного, просто проглядели. Ариана открыла главные архивы Обсерватории – петабайты инфы, накопленной за семьдесят лет работы Статора. Записи гравитационных всплесков, карты реликтового излучения, спектры далеких квазаров, данные по солнечной активности, логи самого Статора… Целый океан информации.

Она запустила свою собственную программу эвристического анализа. Штука была написана с нуля, чтобы искать неочевидные связи между явлениями, которые на первый взгляд ну никак не связаны. Эта прога была ее тайной гордостью и последней надеждой. Большинство коллег, конечно, сочли бы такой подход антинаучной дичью, сродни гаданию на кофейной гуще. Но Ариана верила: Вселенная слишком сложна и причудлива, чтобы ее можно было так просто запихнуть в прокрустово ложе человеческих теорий. Где-то в этих цифровых пучинах должен быть ключ. Странный пик на графике. Нелогичная синхронность каких-то событий. Слабый, но упрямый сигнал из ниоткуда. Она будет искать.

Экран перед Арианой залили потоки данных, графики задергались змейками, цифры понеслись как сумасшедшие. Она откинулась на спинку кресла, не сводя глаз с работы алгоритма. Прищурилась, и весь мир вокруг будто исчез. Она нырнула в эти данные с головой, как ныряльщик в темную воду, надеясь нащупать там, на дне, ту самую жемчужину – аномалию, которая вернет науке ее настоящий драйв. И пока Статор там, снаружи, безмятежно гнал свою немыслимую энергию, питая земной рай, здесь, в тишине обсерватории, одна-единственная женщина продолжала вслушиваться в молчание космоса. Ждала ответа.

А за тысячи километров от «Циолковского», по внешней дуге Кольца-Статора тащился сервисный бот «Страж-7». За толстым кварцевым стеклом иллюминатора – черным-черно, и только звезды холодной алмазной крошкой рассыпаны по бархату пустоты. В тесной кабине, где смешался запах озона и горячей смазки, сидел Райан Кендрик, начальник смены охраны в Секторе Гамма. На его обветренном за годы службы в космосе лице еще виднелись следы былой резкости, но теперь они смягчились усталостью и спокойной уверенностью человека, который свое дело знает туго. Короткий седой ежик на висках и темные, внимательные глаза, которые сейчас методично пробегали по показаниям приборов.

Руки в перчатках форменного скафандра привычно лежали на пультах управления. Рутина, въевшаяся в кровь за пятнадцать лет на Статоре. Плановый облет по периметру: проверить энергощиты, что отбивают микрометеориты и всякий космический мусор, глянуть на состояние внешних датчиков, промониторить, как там поживает корпус Кольца. Статор, конечно, был чудом инженерной мысли, но и за такими чудесами нужен глаз да глаз. Особенно когда от их стабильности зависела жизнь восьми миллиардов человек на планете внизу, да еще пары сотен тысяч тех, кто мотался здесь, на самом Кольце.

«Страж-7» полз вдоль гигантской конструкции, похожей на застывшую черную реку. Райан включил диагностические сканеры. Перед ним на голографическом дисплее тут же выскочила трехмерная схема проверяемого участка. Зеленые огоньки подтверждали: силовые поля в норме, их энергия мягко пульсирует, готовая отшвырнуть или испарить любую мелочь размером меньше кулака. Датчики напряжений в материале Кольца показывали полный ноль – как и положено этой субстанции, чья прочность зашкаливала за все мыслимые пределы для обычной материи. Казалось, этот материал вообще плевать хотел на любые воздействия, он жил по каким-то своим, непонятным законам физики.

Райан уже собирался рулить к следующей контрольной точке, как вдруг краем глаза зацепил какое-то мельтешение на панели структурной диагностики. Моргнул желтый индикатор – тревога слабенькая, но есть. Кендрик нахмурился. Глюки, конечно, случались, особенно у внешних датчиков – радиация их вечно доставала. Он вывел подробные данные на главный экран. Система рапортовала: засечен микрорезонанс. Не вибрация от удара снаружи, не температурные скачки, не гравитационные возмущения – а именно внутренний резонанс кристаллической решетки самого материала Статора.

Вот это было… странно. Да просто невозможно, если верить всем спецификациям и десятилетиям наблюдений. Материал считался абсолютно инертным на таких уровнях. Его структура должна была гасить любые вибрации без следа. Райан увеличил график. Точно: слабая, еле заметная синусоида корябала идеальную прямую базового состояния. Частота – ниже плинтуса, амплитуда – почти на уровне погрешности. Но она была. И стабильная, зараза.

Он запустил повторную диагностику самого сенсора. Все системы датчика – в норме. Проверил соседние сенсоры – они тоже показывали что-то похожее, хотя и еще слабее. Значит, это не глюк одного прибора. Это что-то реальное. Микроскопическое, но реальное. Райан почувствовал, как внутри кольнуло профессиональное беспокойство, разом вытеснив привычную усталость от рутины. Любая аномалия в поведении Статора, даже самая мелкая, требовала немедленного и самого дотошного разбирательства.

Он врубил канал связи с центральным управляющим ИИ Кольца – системой, которую все звали просто «Око». Голос у Кендрика был ровный, чисто служебный, без тени тревоги – только факты.

– Центр, говорит «Страж-Кендрик», Сектор Гамма. Засек нехарактерный низкоамплитудный резонанс материала Кольца в сегментах с семьдесят седьмого-альфа по семьдесят девятый-бета. Показатели стабильные, но аномальные. Запрашиваю полный мультиспектральный анализ указанного участка и прилегающих секторов по линии Статора. Требуется проверка на наличие внешних источников воздействия и внутренних структурных напряжений сверхнизкого уровня. Доложите обстановку.

Ответа от «Ока», ясное дело, не было – система не болтала попусту, а просто обрабатывала запросы и выплевывала отчеты. Лампочка на панели моргнула: мол, запрос получен, работаю. Райан вырубил связь. Перевел своего «Стража» в режим зависания, припарковав бота прямо над Кольцом. Оставалось только ждать. Он снова уставился на график этого микрорезонанса. Эта тоненькая дрожащая линия на фоне железобетонной стабильности выглядела как-то не к месту, неправильно, будто трещинка на монолите, которую хрен заметишь. Впервые за черт знает сколько лет обычная проверка периметра перестала быть тупой рутиной.

Минуты тянулись резиной в напряженной тишине кабины «Стража». Райан Кендрик буравил взглядом дисплей, где все так же подрагивала тонкая линия аномального резонанса. Он силой выкинул из башки все лишние мысли, сосредоточился на приборах. Привычка, въевшаяся за годы службы там, где одна секунда промедления или неверный шаг – и всё, кранты. Он еще раз прогнал калибровку датчиков, дернул данные с резервных систем – всё сходилось. Те же яйца, вид сбоку. Это был не глюк. Что-то и впрямь заставляло сам материал Статора, эту основу основ их мира, еле-еле вибрировать на сверхнизкой частоте.

Наконец, консоль ожила. Не писком каким-нибудь – «Око» предпочитало сливать данные прямо в интерфейс ответственному сотруднику. Перед Райаном на голограмме развернулся навороченный многоуровневый отчет. Он пробежался глазами по главным пунктам. Резонанс подтвержден, мультиспектральный анализ это показал. Зацепило сегменты с семьдесят пятого-гамма по восемьдесят первый-дельта, пик – аккурат в районе семьдесят восьмого, как раз там, где висел его «Страж». Анализ напряжений внутри и состояния силовых полей Статора ничего не дал – никаких причин для резонанса. Ни следа усталости материала, никаких скрытых косяков или перегрузок по энергии.

Следующий кусок отчета заставил Райана подобраться. «Око» прогнало корреляцию с данными всех внешних датчиков Кольца и целой сети обсерваторий на орбите. Никаких внешних толчков – ни метеоритов, ни солнечных вспышек, ни гравитационных завихрений поблизости – ничего такого не было перед тем, как все началось. Источник был не здесь.

И тут «Око» вывалило на экран третий блок инфы – самый стремный. Система, как и положено по протоколу при всякой необъяснимой фигне со Статором, автоматом сопоставила время начала резонанса с данными всей глобальной сети астрономов – от наземных телескопов до орбитальных обсерваторий, включая и здешний «Циолковский». Результат был – яснее некуда, и от него по спине пробежал холодок. Начало этой дрожи в материале Статора секунда в секунду совпало с моментом, когда впервые засекли какое-то неизвестное небесное тело на задворках Солнечной системы, далеко за Нептуном.

На дисплее у Райана выскочила схема Солнечной системы. Маленькая красная точка – сам объект – ползла по траектории, которая явно плевала на обычные законы Кеплера: слишком медленно для кометы или астероида на такой орбите, да еще и курс ее слегка плавал без всяких видимых причин. Рядом – характеристики: размер примерно пара километров в поперечнике, альбедо – жутко низкое, почти ноль, так что засечь его большинством телескопов – та еще задачка. Состав – хрен его знает, спектральный анализ с такого расстояния сделать нереально.

Система тут же подняла уровень тревоги с желтого до оранжевого: «Потенциальная угроза непонятного характера. Требуется немедленное расследование». «Око» уже слило всю инфу директору «Циолковского», доктору Арису Торну – он тут главный по астрофизике на Статоре. Райан глянул в логи: ага, доктор Торн уже врубил экстренную связь с Комитетом Безопасности Мирового Совета на Земле.

Ситуация резко переставала быть просто местной непоняткой. Дело было уже не в странной дрожи. Дело было в том, что эта дрожь, эта вибрация самой основы их технологического мира, каким-то хреном была связана с появлением таинственного объекта за миллиарды километров отсюда. Объект был слишком мелким и далеким, чтобы хоть как-то заметно влиять на Статор гравитацией или энергией. Но связь была – совпадение по времени было слишком точным, чтобы быть просто случайностью, особенно учитывая, из чего сделано Кольцо.

Как? Каким, черт возьми, образом далекий кусок камня, льда (или еще чего похуже?) мог влиять на сам Статор? Через какое поле? Какой механизм? Это шло вразрез со всем, что знали про этот материал и про физику на таких дистанциях. Вот именно эта нестыковка, эта дыра в понимании и напрягала больше всего. Не сам объект, а то, как он непонятно влиял на Статор. Уникальный материал, фундамент их сытой и безопасной жизни, вдруг оказался чувствителен к чему-то непонятному, к чему он по всем понятиям не должен был реагировать.

Райан откинулся на спинку кресла, взгляд прикипел к красной точке на схеме Солнечной системы. Вот тебе и рутинный обход… Похоже, он вляпался в самое начало чего-то очень большого и, скорее всего, стрёмного. «Око» приказало сидеть на месте и дальше мониторить эту дрожь. Решения теперь будут принимать наверху, самые большие шишки. Его работа – пялиться в экран и докладывать. Но по спине все равно бегали мурашки. Что-то в этом молчаливом «разговоре» между далеким пришельцем и гигантским Кольцом вокруг Земли было глубоко неправильным, аж жуть брала.

А в «Циолковском» Ариана Шарп все глубже закапывалась в океан архивных данных. Ее хитрая прога лопатила терабайты инфы, но пока – пшик. Намеки были, какие-то слабенькие связи, статистические выбросы – всего этого навалом, но в четкую картинку ничего не складывалось, и уж тем более не было понятно, откуда взялся этот странный резонанс Статора. Злость мешалась с упрямством. Она знала, нутром чуяла – ответ где-то здесь, зарыт под тоннами рутинных замеров. Она запустила новый цикл анализа, сузив поиск, сосредоточившись на самых первых данных, сразу после постройки Кольца, когда материал еще мог фокусничать, показывать какие-то непонятные остаточные свойства.

И вот тут-то все и началось. Тишину обсерватории порвал резкий, многоголосый рев сирены – тревога высшего уровня. Под потолком замигали красные аварийные лампы, заливая зал нервным светом. Все экраны перед Арианой разом переключились, показывая одну и ту же картину: мощный, узкий как игла луч энергии херачил от того самого аномального объекта на задворках Солнечной системы – и бил точно в Землю, в Кольцо-Статор. Это был не случайный плевок. Это была целенаправленная передача.

Ариана подскочила с кресла, сердце заколотилось как бешеное. На главном экране замелькали данные спектрального анализа сигнала. Несущая частота – вроде в безопасном диапазоне, но вот модуляция… Цифры по модуляции заставили ее кровь застыть в жилах. Сложный, нелинейный рисунок пульсировал на частотах, опасно близких к той самой «акустической сигнатуре», которая считалась теоретической ахиллесовой пятой сверхпрочного материала Статора. Тот самый «запретный звук», упоминания о котором были засекречены по самое не балуйся, а системы его подавления – один из главных секретов Кольца. Звук, который, по расчетам создателей материала, мог вызвать катастрофический резонансный распад всей этой махины.

В тот же самый момент, когда в обсерватории заорала сирена, Райан Кендрик в своем «Страже-7» почувствовал, как палуба под ногами мелко задрожала. Это была уже не та едва заметная вибрация, что он засек раньше. Это был низкий, ощутимый гул, который пробирал всю конструкцию Кольца до самых печенок. В кабине его бота взвыли сирены, все экраны полыхнули красным. Система безопасности Статора врубила режим полной боевой готовности. Тысячи аварийных гасителей резонанса, раскиданных по всей длине Кольца, врубились одновременно, пытаясь сожрать и рассеять опасные вибрации от внешнего сигнала. Гудение стало рваным, но не пропало – демпферы бились с чужой атакой на пределе своих возможностей. Уровень угрозы на дисплее Райана скакнул сразу на две ступени – «Критическая угроза. Структурная целостность под вопросом». Кольцо трясло.

Инфа о сигнале и его убойной частоте тут же улетела от «Ока» в Мировой Совет и Комитет Безопасности. Запустили самые секретные протоколы. Директор Торн связался с Арианой по защищенному каналу, лицо у него на экране было каменным.

– Доктор Шарп, видите?! Ваш анализ… может, это ключ к пониманию этого сигнала. Вы срочно нужны здесь. Экстренный брифинг по миссии. Капсула уже ждет у шлюза обсерватории.

Ариана, все еще толком не врубившись, что вообще происходит, только коротко кивнула. Миссия? Какая еще миссия? Но спрашивать было некогда. Она быстро скинула все данные своего анализа на защищенную флешку и рванула к выходу.

Через полчаса она уже входила в стерильно-белый зал совещаний в Центральном узле управления Статора, в самом его сердце. Народу – кот наплакал: директор Торн, две шишки из Мирового Совета с лицами как у сфинксов, и офицер службы безопасности Кольца, которого она видела впервые. Крепкий мужик среднего роста, короткий ежик с проседью, спокойные, внимательные глаза. Стоял чуть в стороне, вся поза выдавала военную выправку и готовность действовать. Это был Райан Кендрик, только что с поста в Секторе Гамма.

Их взгляды на секунду встретились. В ее глазах – напряженный интерес ученого, который уперся в стену невозможного. В его – спокойная оценка и та же самая тревога, которая буквально висела в воздухе и которую сейчас чувствовали все, кто был в курсе.

Торн тянуть не стал. Голос сухой, чисто по делу.

– Дамы и господа, ситуация – швах. Неизвестный объект херачит сигналом, который может разнести Статор. Гасители пашут на пределе, но мы хрен знаем, сколько они выдержат, и не врубит ли эта штука мощность побольше. Совет только что дал добро на экстренную миссию «Первый Контакт». Новейший корабль «Одиссей» полетит к объекту – разобраться, что это, и, если надо, нейтрализовать угрозу. Доктор Шарп, вы – ведущий научный по миссии, отвечаете за анализ сигнала и контакт с объектом. Коммандер Кендрик, ваш опыт со Статором и системами безопасности тут просто необходим – вы отвечаете за всю безопасность миссии.

Торн сделал паузу, обвел всех взглядом.

– Надо понимать, насколько все серьезно. Эта хренова модуляция сигнала… она почти совпадает с резонансным порогом, который может разнести материал в пыль. Если эта штука вдарит сильнее или точнее подстроит частоту… она может уничтожить Кольцо-Статор. К чертовой матери. Вместе с Землей.

Слова повисли в стерильном воздухе зала. У Арианы по спине пробежал холодок. Уничтожить Статор… Это казалось каким-то бредом, апокалипсисом из дешевых боевиков, а не реальной угрозой. Но данные на ее флешке и напряженные лица вокруг кричали – опасность реальна. Она снова посмотрела на Райана Кендрика. В его глазах – ни капли страха, только железобетонная собранность и понимание всей той колоссальной ответственности, что только что на них свалилась. Вот так и познакомились – под тенью катастрофы, нависшей над всем миром.

Глава 2

Орбитальный док «Зенит» прилепился к опоре Статора «Конго-Альфа» – одной из восьми исполинских колонн, что связывали Кольцо с Землей. Здесь, на геостационаре, стояла какая-то стерильная деловая суета. Шлюзы шипели, выплевывая и заглатывая транспортные челноки, сервисные боты тихо шныряли по коридорам, а народ в униформе Космического Командования и разных корпораций двигался быстро, по-деловому. Миссию «Одиссея» готовили в режиме такой секретности и спешки, какой еще свет не видывал. Обычно на подготовку межпланетного рейса уходили месяцы; сейчас же всё – от сбора команды до загрузки жратвы и оборудования – ужали до нескольких часов. Угроза от таинственного объекта времени на раскачку не давала.

Ариана Шарп сидела в медицинском кресле, спокойно позволяя манипуляторам сканировать ее мозговую активность и прочие показатели. Рядом такую же проверку проходил Райан Кендрик. Вокруг них в просторном предполетном комплексе тусовались и другие члены основного экипажа «Одиссея»: пилоты, инженеры, медики, спецы по экзофизике и ксенобиологии – всего человек тридцать, отобранных по принципу «лучшие из лучших и со стальными нервами». Проверки были жесткие. К стандартным тестам добавили протоколы для ситуаций типа «Первый Контакт с Непонятной Хренью» – оценивали реакцию на возможные атаки на мозг, гоняли стресс-тесты на восприятие нечеловеческой болтовни. Статор, конечно, изменил мир: избавил от войн за ресурсы, двинул медицину так, что люди стали жить дольше и забыли про кучу болячек. Но он же породил и новые зависимости. Цивилизация стала крутой в плане технологий, но, может, и более хрупкой перед лицом чего-то действительно Неизвестного.

Закончив сканирование, медицинский ИИ выдал вердикт: «Доктор Шарп, Коммандер Кендрик. Физические и психоэмоциональные показатели в норме для миссий класса А-12. К полету годны».

Они перешли в соседний зал – последний инструктаж по безопасности и разбор аварийных протоколов «Одиссея». Тут к ним присоединился еще один тип, который здорово выделялся среди вояк и ученых своим безупречным темно-серым костюмом и спокойной, даже какой-то расслабленной манерой держаться. Это был Маркус Виссер, официальный представитель корпорации «Гелиос Дайнемикс».

«Гелиос» была одной из тех гигантских корпораций-монстров, что выросли как на дрожжах на халявной энергии Статора. Начав с разработки и внедрения технологий под эту самую энергию, «Гелиос» быстро разрослась, запустив щупальца повсюду – от производства синтетической еды и терраформинга до управления глобальной логистикой и финансирования космических исследований. Корпорация была одним из главных частных инвесторов при постройке самого Статора, и ее влияние в Мировом Совете было огромным. А присутствие Виссера на борту «Одиссея» объяснялось просто: «Гелиос» поставляла часть уникального оборудования для миссии и, как главный акционер проекта Статора, имела право (и желание) быть в курсе всего из первых рук.

Виссер был мужчиной средних лет, с ухоженными светлыми волосами, гладко выбрит, глаза – стального цвета, в которых читался острый ум, но никаких эмоций. Держался вежливо, даже приветливо, но улыбка у него была чисто для галочки, до глаз не доходила, а движения – выверенные, экономные. От него так и веяло контролем и скрытой силой.

Райан Кендрик смотрел на него с каменным лицом, но внутри шевельнулось знакомое чувство – инстинктивное недоверие, которое он питал к большинству таких вот корпоративных шишек. За годы службы на Статоре ему не раз приходилось иметь дело с ситуациями, когда интересы корпораций шли вразрез с протоколами безопасности или общим благом. Люди вроде Виссера умели говорить правильные слова, но их настоящие цели часто прятались за красивым фасадом заботы о прогрессе. И сейчас, когда на кону стояла судьба планеты, присутствие такого человека на корабле, летящем навстречу смертельной угрозе, казалось Райану неуместным и потенциально опасным. Конкретно придраться было не к чему, но его внутренняя чуйка, натренированная на поиск аномалий – будь то дрожь материала Статора или фальшь в поведении человека – подавала тихий, но настойчивый сигнал тревоги.

Ариана же, казалось, вообще не замечала Виссера, как и всего остального, что не касалось ее главной задачи. Едва освободившись от медицинских датчиков, она тут же врубила свой персональный нейроинтерфейс и с головой ушла в анализ того куска сигнала, что успели записать. Прямо перед глазами у нее плясали сложные фрактальные узоры, математические формулы, спектрограммы. Она пыталась нащупать закономерность, ключ к этому чужому языку, который мог оказаться как приглашением к разговору, так и смертным приговором. Ее пальцы еле заметно шевелились, словно перебирая невидимые нити данных. Для нее сейчас существовал только этот сигнал – вызов ее интеллекту, самая крутая загадка в ее жизни. Все остальное – инструктажи, проверки, даже присутствие этого загадочного корпоративного хмыря – было просто фоновым шумом, досадной помехой на пути к разгадке.

– Отстыковка через тридцать секунд. Экипажу занять места согласно расписанию. Повторяю, отстыковка через тридцать секунд, – голос капитана Евы Ростовой прозвучал по внутренней связи корабля – ровный, уверенный, без тени сомнения.

Ариана Шарп вырубила нейроинтерфейс, возвращаясь в реальность командного мостика «Одиссея». Она плюхнулась в кресло спеца по научным данным, слева от капитанского. Райан Кендрик уже сидел в кресле начальника службы безопасности, справа от капитана. Маркус Виссер занял место наблюдателя чуть позади, лицо его оставалось непроницаемым, будто предстоящий старт межпланетного корабля волновал его не больше, чем поездка на трамвае. Панорамный экран мостика показывал громадную конструкцию орбитального дока «Зенит» и иссиня-черную громаду Кольца-Статора за ним.

– Замки отпущены. Маневровые готовы. Курс есть, – доложил первый пилот, майор Ким.

– Отстыковка, – коротко бросила Ростова.

Легкий толчок прошел по палубе, когда магнитные захваты дока разжались. «Одиссей» – краса и гордость земного флота, исследовательский крейсер класса «Арктур» – медленно отвалил от «Зенита» и поплыл в пустоту. Корабль был здоровенный – почти километр в длину, корпус как веретено из композитов цвета темного серебра, весь утыканный антеннами, научными модулями и каплевидными гондолами плазменных движков. Его строили для долгих автономных полетов в глубокий космос, но сейчас ему предстоял спринтерский рывок к неизвестной угрозе.

– Майор Ким, уводите нас и жмите на газ, – распорядилась капитан.

«Одиссей» плавно развернулся, отходя от плоскости Кольца. Потом врубились основные движки. Не рев и пламя старых химических ракет, а тихое, но жутко мощное сияние ионизированной плазмы, вырывающейся из сопел. Корабль рванул вперед, набирая скорость. Но главный пинок был еще впереди.

– Готовность к гравитационному маневру и приему энергии от Статора! – объявила Ростова. – Щиты на полную!

«Одиссей» понесся к гигантской туше Кольца-Статора, но не стыковаться, а для рискованного финта, который был возможен только благодаря уникальным свойствам этой мегаструктуры. Корабль влетел в зону действия мощнейших гравитационных и энергетических полей Кольца. На панорамном экране черная поверхность Статора стремительно выросла, заслонив всё. Корабль будто нырял под гигантскую арку.

В этот момент врубилась система беспроводной передачи энергии. Невидимый луч бешеной мощности ударил с Кольца в приемники «Одиссея», напрямую питая его маршевые движки и накопители. Одновременно гравитационное поле Статора подхватило корабль и швырнуло его, как камень из пращи.

Перегрузка впечатала экипаж в кресла. Не резкий удар, а тяжелая, нарастающая давка, от которой каждое движение давалось с трудом, каждый вдох – как поднятие штанги. На экранах замелькали цифры ускорения: 5g, 6g, 7g… Предел, который мог выдержать человек даже с компенсаторами и медицинской стимуляцией. Мир за иллюминаторами превратился в размазанные полосы света. Корпус корабля еле заметно дрожал под чудовищным напором энергии и гравитации.

Ариана почувствовала, как грудь сдавило тисками, но все ее внимание было приковано к маленькому индикатору на ее консоли – анализатору сигнала от далекого объекта. Несмотря на помехи от поля Статора, система продолжала ловить сигнал. И Ариана заметила кое-что странное. В момент, когда начался маневр и пошла накачка энергией от Статора, сигнал от объекта изменился. Он не стал сильнее, наоборот – общая мощность упала. Зато его структура стала до чертиков сложной, напичканной информацией. Появились новые гармоники, вложенные друг в друга модуляции, фрактальные узоры какой-то невиданной доселе глубины.

Она врубила запись и углубленный анализ. Похоже на… ответку. Будто эта штука, учуяв всплеск энергии от Статора и старт корабля, переключилась с режима «маяк» или «предупреждение» на режим активного наблюдения и анализа. Она словно прислушивалась, изучала их, меняя свой «язык» в ответ. От этой мысли у Арианы внутри все смешалось: и научный азарт, и глубокая тревога. Они летели навстречу не просто аномалии или природному явлению. Они летели навстречу чему-то, что обладало разумом или, по крайней мере, сложной реакцией, почти как у разумного существа. И эта хреновина уже знала, что они летят.

Маневр закончился так же резко, как и начался. «Одиссей» выскочил из-под гравитационного крыла Статора, получив колоссальный пинок под зад. Перегрузка отпустила, оставив после себя легкую слабость и звон в ушах. Корабль лег на курс к внешним границам Солнечной системы. Земля и Кольцо-Статор остались позади, быстро превращаясь в точки на кормовых экранах.

– Ускорение 7.8g взяли. Энергоприем завершен. Системы в норме. Курс держим, – доложил майор Ким.

– Отлично, майор, – голос капитана Ростовой был все таким же спокойным. – Переводите корабль в крейсерский режим. Экипажу – работать по расписанию.

Мостик ожил. Инженеры проверяли движки и накопители после экстремального разгона. Штурманы уточняли траекторию. Медики мониторили состояние команды. Райан Кендрик связался со своими безопасниками, раздавая указания по дежурствам и проверке внутренних систем корабля. Виссер молча наблюдал за слаженной работой, с абсолютно непроницаемым лицом.

Ариана же снова нырнула в анализ сигнала. Теперь он был другим – тише, но бесконечно сложнее. Словно далекий незнакомец перестал орать и начал говорить шепотом, но на таком языке, что хрен разберешь. Она чувствовала, что время поджимало. Нужно было расшифровать этот язык до того, как «Одиссей» долетит до цели. До того, как этот шепот снова превратится в вопль, способный разнести их мир в клочья.

Корабль «Одиссей» несся сквозь чернильную бездну межпланетного пространства. Прошла первая неделя полета, потом вторая, третья… Земля и Кольцо-Статор остались далеко-далеко, сначала став яркой звездой с еле заметным ободком, а потом и вовсе растворившись в свете Солнца, которое теперь тоже выглядело меньше и холоднее обычного. Вокруг была только бархатная чернота, утыканная мириадами далеких, равнодушных звезд. Время на борту текло по-своему: смены дежурств, циклы систем жизнеобеспечения, монотонный гул движков, толкающих корабль вперед.

Экипаж потихоньку втянулся в рабочий ритм долгого перелета. Первый мандраж от старта и осознания, куда и зачем летят, поутих, уступив место сосредоточенной рутине. Инженеры без конца ковырялись в системах корабля, гоняли диагностику после того дикого разгона у Статора. Медики следили за физическим и душевным здоровьем команды: регулярные осмотры, сеансы психологической разгрузки – как-никак, изоляция и близость непонятной угрозы могли давить даже на самых крепких орешков. Пилоты несли вахту на мостике, подправляли курс и пялились в пустоту на предмет всяких сюрпризов, хотя на такой скорости и в такой глуши шанс наткнуться на что-то был мизерный, почти нулевой.

Для Арианы Шарп эти недели слились в один бесконечный рабочий марафон. Ее кресло на мостике часто пустовало – она почти все время торчала в научной лабе, напичканной самыми мощными квантовыми компами, какие только были у человечества. Сигнал от далекого объекта, который после их старта стал тише, но в разы сложнее, захватил ее с головой. Она вкалывала почти круглосуточно, отрываясь лишь на пару часов сна да на еду, которую ей часто таскали прямо в лабораторию то заботливые стюарды, то даже капитан Ростова, обеспокоенная ее одержимостью.

Сигнал никак не поддавался стандартным методам расшифровки. Это был не язык в нашем понимании – ни четкой структуры, ни повторяющихся знаков, ни грамматики. Это было что-то совсем другое. С помощью вычислительных мощностей «Одиссея» Ариана смогла его визуализировать. На трехмерных голограммах в лаборатории оживали невероятно запутанные, вечно меняющиеся узоры. Похоже на фракталы – бесконечно вложенные друг в друга картинки, где каждая часть повторяла целое, только меньше. Сигнал был зациклен сам на себе, как мысль, которая думает о себе же, или как математическая функция, которая определяется через саму себя. В нем были гармоники, резонансы, фазовые сдвиги, которые складывались в калейдоскоп узоров, завораживающих своей сложностью и чуждой красотой. Ариана чувствовала, что за всей этой математической вязью кроется смысл, может, даже разум, но никак не могла ухватить суть. Все равно что пытаться понять симфонию, слыша только каждый тысячный звук, или читать книгу, видя лишь каждую сотую букву. Она выделила основные частоты, нашла базовые зацикленные алгоритмы, но общая картина ускользала, дразнила, была вот-вот рядом, но не давалась в руки.

Пока Ариана брала штурмом бастионы чужого разума, Райан Кендрик занимался делами попроще, но не менее важными. Он отвечал за безопасность корабля и экипажа. Регулярно гоняли учения для его ребят: прогоняли сценарии разгерметизации, отражения возможного абордажа (хотя шанс нарваться на врага в этой части космоса считался нулевым, протокол требовал быть готовым ко всему), действия при пожаре или отказе систем. Райан лично проверял работу внутренних датчиков, системы контроля доступа, оружейку и аварийные капсулы. Он просматривал логи корабельных систем, выискивая любые отклонения, которые могли бы намекнуть на неисправность или даже саботаж. Годы работы на Статоре научили его не верить в идеальную работу сложных систем – всегда надо искать скрытые косяки.

И он продолжал потихоньку приглядывать за Маркусом Виссером. Представитель «Гелиос Дайнемикс» вел себя безупречно, комар носа не подточит: участвовал в общих собраниях, интересовался у Арианы, как там дела с анализом (та отвечала вежливо, но обтекаемо), поддерживал светские беседы в кают-компании. Но Райан заметил одну штуку: почти каждый день, в одно и то же время, Виссер запирался в одной из защищенных комнат связи на пару часов. Сеансы связи с Землей разрешались всем понемногу, но Виссер пользовался отдельным корпоративным каналом, суперсекретным. Что он там трепал, служба безопасности корабля знать не могла. Райан лишь отмечал сам факт и длительность сеансов, занося это в свой личный блокнотик. Прямых причин для беспокойства вроде не было, но что-то в этой регулярной и тайной активности корпоративщика Райану не нравилось. Он чуял, что Виссер мутит что-то свое, параллельно основной миссии корабля.

Так и текли недели полета «Одиссея» сквозь пустоту. Корабль подбирался к цели. Ариана билась над загадкой сигнала. Райан следил за безопасностью и присматривал за всеми. Виссер вел свои тайные переговоры. Экипаж делал свою работу. А впереди, в холодной темноте космоса, их ждал источник сигнала – таинственная хреновина, которую уже прозвали «Колыбель», – несущая либо ответы на самые главные вопросы человечества, либо его конец.

– Капитан, расчетное время до визуального контакта – десять минут, – доложил штурман с главного поста. Голос у него был спокойный, но на мостике повисло такое напряжение, что хоть топор вешай.

Месяц полета подходил к концу. «Одиссей» залетел на самые задворки облака Оорта – туда, где гравитация Солнца была уже почти никакой, а вокруг царил первобытный холод и болтались редкие ледышки – остатки того, как вся Солнечная система когда-то слепилась. И вот тут-то, посреди этой звенящей пустоты, их и ждала цель.

– Корабль – в повышенную готовность! – приказала капитан Ростова. – Щиты на семьдесят. Орудия – в режим ожидания. Научникам – готовиться к сканированию по полной. Коммандер Кендрик, ваши люди на местах?

Кендрик коротко буркнул «Есть» по внутренней связи. Его ребята уже заняли посты в ключевых отсеках. Сам он торчал на мостике, не сводя глаз с главного экрана, где впереди пока еще было пусто. Чувство, что подбираются к чему-то абсолютно чужому, не от мира сего, нарастало с каждой секундой, аж в воздухе висело.

Ариана Шарп тоже была на мостике, в своем кресле. Анализ сигнала шел полным ходом, но теперь она ждала картинки, данных со сканеров – хоть чего-то, что могло бы придать смысл ее абстрактным математическим каракулям. Сложность сигнала за последний час снова подскочила, будто эта штука «чуяла», что они уже на подлете.

– Вижу! – воскликнул оператор дальнего сканирования. – Дистанция – пятьдесят тыщ километров. Объект прямо по курсу!

На главном экране появилась картинка. Сначала просто темная клякса на фоне звезд, потом, по мере приближения и увеличения, начало что-то вырисовываться. На астероид или комету – ни фига не похоже, да и вообще ни на что известное. Перед ними в пустоте висела какая-то… хреновина. Кривая, угловатая конструкция из абсолютно черного материала, который будто сам свет жрал. Ни движков, ни антенн, ни окон – ничего не видно. Поверхность испещрена редкими тонкими линиями, которые слабо светятся изнутри голубеньким, складываясь в какой-то мудреный, хрен поймешь какой узор. Эта штука медленно крутилась вокруг своей оси, показывая все новые кривые грани. Размеры – мама не горюй: по первым прикидкам сканеров, километров пять-шесть в самом длинном месте. Висела в пустоте, как кусок другого мира, случайно заброшенный в нашу вселенную.

– Сканировать по полной, всем, что есть! – приказала Ростова. – Мультиспектральный анализ, гравиметрия, магнитометрия, радарное зондирование… Хочу знать всё про эту… штуковину.

Научные приборы «Одиссея» ожили, нацелившись на объект лучами и сенсорами. Данные потекли на консоли научников и на главный экран мостика. Плотность объекта – аномально высокая для таких размеров. Магнитное поле – хитрое, скачет. Гравитация – почти никакая, но местами ее корёжит так, что непонятно почему. Радарные лучи эта штука то глотает, то отшвыривает хрен пойми куда.

Потом пошел спектральный анализ материала поверхности. Ариана смотрела, как на ее дисплее вырисовывается график, и дышать перестала. Эти пики и провалы на спектрограмме она знала как свои пять пальцев. Она видела их сотни раз, когда ковырялась с образцами материала Статора. Сомнений – ноль.

– Капитан! – голос Арианы прозвучал на удивление громко в напряженной тишине мостика. – Материал… Этот материал – он такой же, как у Статора! Спектральный анализ – один в один!

На мостике стало тихо, аж уши заложило. Все уставились то на экран с этой чужой хреновиной, то на Ариану, то на капитана. Это открытие ставило всё с ног на голову. Материал Статора считался уникальным, единственным в своем роде, найденным в одном-единственном астероиде. Какого хрена он тут делает, за миллиарды километров от Земли, да еще и в виде этой гигантской искусственной херовины? У Кендрика опять мурашки по спине побежали. Связь между этой штукой и Статором была не просто по времени или по сигналу – они были из одного теста слеплены.

Но самый главный прикол ждал Ариану впереди. Пока остальные переваривали новость про материал, она снова уткнулась в анализ сигнала, который теперь, так близко, стал еще четче. Что-то в последних данных спектрального анализа, что-то в том, как объект отреагировал на их сканирование, натолкнуло ее на мысль попробовать новый ключ к расшифровке одного из самых замороченных кусков сигнала, который раньше никак не поддавался.

Квантовик прогнал алгоритм. На ее консоли полезли расшифрованные строки. Это были не слова и не картинки. Это были… схемы. Инженерные чертежи. Законы физики. И Ариана с растущим ужасом и полным офигением узнавала их. Это были базовые принципы того, как Статор гнал энергию. Описание, как материал взаимодействует с гравитацией планеты. Чертежи резонансных гасителей. Данные про ту самую «акустическую уязвимость». Сигнал от этой инопланетной хреновины содержал в себе… инструкцию по эксплуатации их собственного, земного Статора. Будто его создатели оставили здесь, на краю Солнечной системы, копию мануала для своего творения. Или для чего-то, что надо было построить точно так же.

Глава 3

«Одиссей» подползал к артефакту с черепашьей скоростью. Тащились еле-еле, лишь бы маневрировать можно было. Пятьдесят тыщ километров – по земным меркам дофига, но в космосе – это почти нос к носу. Черная, кривая громадина «Колыбели» (так ее уже успели окрестить между собой на борту) медленно разрасталась на главном экране мостика, заслоняя собой все больше звезд. Ее корявые грани и светящиеся голубым прожилки одновременно и завораживали, и вызывали какой-то глубинный, иррациональный стрём. То, что на ней не было видно ни движков, ни шлюзов, ни антенн, делало ее еще более чужой, похожей не на дело рук разумных, а на какой-то природный кристалл немыслимых размеров, выросший по законам другой физики. Но знание, что она слеплена из того же теста, что и Статор, и шлет осмысленный, хоть и непонятный, сигнал, не оставляло сомнений: это штука рукотворная.

Чем ближе подходил «Одиссей», тем сильнее начинали глючить его системы. Первыми сбрендили навигационные приборы. Система, которая обычно по звездам безошибочно определяла, где корабль, стала выдавать плавающие координаты. Лазерные гироскопы показывали крошечные, но постоянные отклонения от курса, заставляя маневровые движки без конца подруливать. Майор Ким, первый пилот, не отрывал рук от штурвала, лицо сосредоточенное, на лбу выступила испарина.

– Капитан, держать курс все сложнее, – доложил он, не повышая голоса. – Поля вокруг этой… штуки… вызывают сильные местные гравитационные скачки. Автопилот не тянет.

– Работайте руками, майор, – отозвалась Ева Ростова. Голос оставался спокойным, но в нем зазвенел металл. Она стояла за своим капитанским креслом, положив руки на спинку, и внимательно пялилась на приборы и на экран. – Сбросьте скорость еще на десять процентов. Не рискуем.

Следом посыпалась связь. Канал с Землей, и так еле дышавший из-за дикого расстояния, стал почти бесполезным. Голоса из Центра Управления пробивались сквозь треск и шипение, слова коверкались, данные летели с огромными потерями. Попытки переключиться на резервные частоты или использовать квантовую связь давали лишь короткое облегчение. «Одиссей» погружался в информационный вакуум. Они остались одни на один с неизвестностью.

Радары и лидары тоже начали сходить с ума. На экранах тактического обзора то и дело выскакивали фантомные цели – какие-то быстро движущиеся хреновины непонятной природы, появляющиеся из ниоткуда и так же внезапно исчезающие. Операторы ПКО (противокосмической обороны) лихорадочно пытались их опознать, но ни одна сигнатура не совпадала ни с чем известным – ни с астероидами, ни с кораблями. Просто «призраки» на радарах, скорее всего, порожденные сложными полями вокруг «Колыбели», но от этого не менее нервирующие. Верить приборам становилось все труднее.

Одновременно с техническими глюками росло и воздействие на экипаж. Сигнал, идущий от «Колыбели», теперь ощущался почти физически. Не как звук – в вакууме нечему звучать – а как низкая вибрация, проникающая сквозь обшивку, сквозь кости, отдающаяся неприятным давлением в висках. Многие жаловались на головную боль, тошноту, легкое головокружение. Сосредоточиться становилось все сложнее.

Ариана Шарп ощущала это особенно остро. Ее мозг, постоянно настроенный на анализ сложнейшего сигнала, казался перегруженным. Те фрактальные узоры, что она видела на голограммах в лабе, теперь иногда вспыхивали перед глазами сами по себе, даже с закрытыми веками. Она терла виски, пытаясь сфокусироваться на данных сканеров, но мысли путались, а цифры плыли. Рядом Райан Кендрик тоже выглядел напряженным, его рука нет-нет да и массировала затылок. Он молчал, но его внимательные глаза подмечали всё: и сбои систем, и бледные лица коллег, и собственное растущее недомогание.

Маркус Виссер, казалось, был единственным, кого это все не касалось. Он по-прежнему сидел на своем месте наблюдателя, лицо спокойное, почти отстраненное. То ли он лучше других держал себя в руках, то ли его что-то защищало, а может, он просто мастерски скрывал свое состояние.

– Медотсек докладывает, – раздался по внутренней связи голос корабельного врача, доктора Ли. – Фиксируем у большинства повышенную утомляемость, головные боли, дезориентацию. Энцефалограммы показывают странную синхронизацию тета- и гамма-ритмов, не соответствующую нагрузке. Рекомендую ограничить время в зонах с максимальным полем артефакта и добавить в рацион нейропротекторы.

– Принято, доктор, – ответила капитан Ростова. – Продолжайте мониторить. Всем начальникам служб – обеспечить смену на постах каждые два часа. Никакого переутомления.

Ситуация становилась все более стрёмной. «Колыбель» не просто висела тут – она активно влияла на все вокруг: на пространство, на технику, на мозги людей. Сближение превращалось в опасную проверку на прочность – и корабля, и его экипажа.

Маркус Виссер сидел в кресле наблюдателя на мостике «Одиссея», внешне – скала. Легкая дрожь палубы, вспышки фантомов на тактическом дисплее, доклады о глюках навигации и плохом самочувствии экипажа – все это он отмечал с холодным вниманием аналитика, обрабатывающего входящие данные. Он заметил, как напряглись плечи капитана Ростовой, как сосредоточенно хмурится пилот Ким, как часто доктор Шарп трет виски, пытаясь справиться с давлением чужого сигнала. Сам Виссер чувствовал лишь легкое, едва заметное давление за глазами – результат работы миниатюрных нейростимуляторов и биорегуляторов, которые ему вживили еще в штаб-квартире «Гелиоса» перед миссией. Корпорация всегда заботилась о своих ключевых агентах, особенно в таких мутных миссиях. Предвидеть именно такое воздействие они, конечно, не могли, но общая устойчивость к стрессу и внешним полям у него была куда выше, чем у обычного человека.

Мысли его были далеко от этих мелких неудобств. Вот открытие Арианы Шарп – что «Колыбель» и Статор слеплены из одного и того же – вот что крутилось у него в голове. Это был поворотный момент, инфа колоссальной важности, которая могла всё перевернуть. Статор… Детище человеческого гения и корпоративной мощи, фундамент всего, на чем держался современный мир. Виссер отлично помнил историю его появления – и официальную версию, и ту, что шепотком обсуждали в закрытых залах совета директоров «Гелиоса».

Всё началось почти полтора века назад со «Штуки» – так прозвали тот странный астероид. Прилетел из межзвездной задницы, двигаясь по невероятно медленной, почти параболической орбите, будто нехотя подползая к Солнечной системе. Заметили его случайно. Сначала приняли за обычный темный булыжник класса D. Но траектория у него была какая-то слишком левая, а первые же анализы издалека показали аномалии. Это, конечно, привлекло внимание ученых, ну и корпораций, которые вечно ищут, где бы чего нового нарыть – ресурсы там, технологии. «Гелиос Дайнемикс», тогда еще не гигант, но уже серьезный игрок в космосе и материалах, проплатила первую исследовательскую миссию к этой «Штуке».

То, что там нашли зонды, превзошло все ожидания. Астероид оказался цельным куском неизвестного материала, нереально плотного и прочного. Образцы, которые с трудом отковыряли с поверхности, не брало вообще ничего – ни лазеры, ни плазменные резаки, ни удары. Материал был практически неубиваемый. Но главное открытие сделали позже, почти случайно, в лаборатории «Гелиоса»: материал начинал вибрировать и разваливаться под воздействием сложного звукового сигнала определенной частоты и модуляции. Это была его единственная ахиллесова пята – тот самый «запретный звук». Секрет, который корпорация прятала как зеницу ока.

Поняв, какой потенциал у этого материала – его неразрушимость и возможность использовать вращение планеты для выработки энергии (идея, тоже родившаяся в недрах «Гелиоса») – корпорация замутила беспрецедентный проект. Строительство Кольца-Статора. Весь мир – правительства, корпорации – впрягся, мобилизовали все ресурсы планеты. Это была эпоха титанических строек, инженерных прорывов и диких рисков. «Гелиос» была впереди планеты всей: разрабатывала технологии добычи и обработки материала (хотя «обработкой» это можно было назвать с натяжкой – его скорее «лепили», используя резонансные поля), создавала системы генерации энергии на взаимодействии крутящейся Земли и «неподвижного» Кольца, и, конечно, клепала те самые гасители, которые сейчас из последних сил боролись с сигналом «Колыбели».

Запуск Статора изменил человечество навсегда. Энергия стала почти бесплатной. Зависимость от нефти и газа исчезла, атомные станции стали резервом. Геополитика лишилась своего главного мотора – грызни за ресурсы. Уровень жизни взлетел до небес. Автоматизация дошла до пика, освободив миллиарды от пахоты. Города преобразились, климат устаканился. В космос стало летать проще простого – на лифтах в опорах Статора. Золотой век, одним словом. Но, как цинично думал про себя Виссер, у золотого века были и свои побочки. Народ подрасслабился, стимулы к развитию поубавились, рождаемость в развитых странах упала, зато индустрия развлечений и виртуальные миры рванули вверх. Человечество стало сильнее, но ленивее. И зависимее. Зависимее от Статора.

Статор был не просто розеткой. Он был основой всего. Глобальный транспорт, связь, климат-контроль, производство, даже стабильность экосистемы планеты – всё так или иначе висело на Кольце. И «Гелиос Дайнемикс», как один из создателей и ключевых операторов Статора, держала в руках такие рычаги влияния, о которых правительства прошлого и мечтать не могли.

И вот теперь – «Колыбель». Штуковина из того же материала. Транслирующая сигнал, связанный с тем, как работает Статор. Для Виссера это означало одно: Статор был не случайностью, не уникальной «Штукой». Он был частью чего-то большего. Чьей-то технологии. Чьего-то плана. И «Колыбель» – это ключ. К пониманию этой технологии. К ее источнику. Возможно, к новым, еще более крышесносным источникам энергии или знаний.

Угроза? Без вопросов. Сигнал опасен. Глюки систем – неприятно. Плохое самочувствие экипажа – досадная мелочь. Но потенциальный куш… Он перевешивал все риски. Если «Гелиос» сможет первой понять и хапнуть технологию «Колыбели», ее власть станет абсолютной. Контроль над Статором покажется детским лепетом по сравнению с контролем над наследием его настоящих создателей. Вот почему Виссер был здесь. Вот почему он вел свои тайные переговоры. Он должен был обеспечить корпорации доступ к этому новому «подарку», чего бы это ни стоило. И то, что материал оказался тем же самым, было первым, самым важным подтверждением, что игра стоит свеч. Он посмотрел на темную громаду «Колыбели» на экране. Не с тревогой, а с хищным интересом старателя, наткнувшегося на нетронутое золотое дно.

«Одиссей» завис на безопасной (насколько это слово тут вообще подходило) дистанции в тридцать тысяч километров от «Колыбели». Подходить ближе капитан Ростова посчитала слишком рискованным, пока не разберутся с природой полей вокруг артефакта и причинами сбоев корабля. Все силы теперь бросили на дистанционное сканирование. Научная группа вкалывала на пределе, используя весь арсенал датчиков «Одиссея», пытаясь пробиться сквозь завесу тайны, окружавшую черную громадину.

Результаты сканирования поступали медленно, и были они, мягко говоря, странными. Поверхность «Колыбели», насколько ее вообще удавалось разглядеть сквозь кривое пространство и помехи на датчиках, была идеально гладкой. Ни швов между панелями, ни дырок технологических, ни шлюзов, ни иллюминаторов, ни антенн, ни выхлопных труб – ничего, что намекало бы на привычные методы строительства или работы космических аппаратов. Просто монолитная, угольно-черная хреновина, исчерченная светящимися голубыми линиями. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не просто узор, а сложная сеть активных энергетических каналов, пульсирующих в такт основному сигналу артефакта. Геометрия этой штуки продолжала выносить мозг: углы казались неправильными, грани – изгибались под невозможными ракурсами, будто само пространство вокруг «Колыбели» было помято.

Гравитационные сканеры подтвердили: вокруг артефакта есть мощные, но очень локальные и нестабильные гравитационные поля. Они возникали и исчезали без всякой логики, создавая те самые помехи, которые мешали «Одиссею» нормально лететь. На обычное поле тяжести от массивного объекта это было не похоже; скорее, смахивало на побочный эффект какой-то неизвестной технологии, которая игралась с пространством-временем. Магнитометры показывали еще более дикую картину: обычного дипольного поля не было, зато наблюдались сложные мультипольные поля, которые постоянно меняли силу и никак не были связаны с вращением самой «Колыбели».

Попытки прощупать ее активно – радарами, лидарами, даже нейтронными импульсами – давали противоречивые результаты. Часть сигналов черная поверхность глотала без следа, часть отлетала как попало, будто от кучи невидимых зеркал, создавая ложные эхо и еще больше запутывая картину. Казалось, «Колыбель» окружена невидимым щитом или полем, которое активно мешало любым попыткам ее просканировать снаружи.

– Она будто… не хочет, чтобы ее изучали снаружи, – пробормотала доктор Элисон Кларк, спец по экзофизике, глядя на кашу из данных на своей консоли. – Все наши стандартные методы – мимо. Мы видим только поверхность и внешние поля, но что там внутри – хрен его знает.

Ариана Шарп слушала доклады коллег, сверяя их данные со своим анализом сигнала «Колыбели». Сигнал оставался главным ключом. И вот в его структуре она начала замечать новую фишку. После того, как «Одиссей» перестал подходить ближе и переключился на дистанционное сканирование, характер сигнала снова изменился. Сложность осталась прежней, но появилась новая, устойчивая гармоника – очень слабая, почти на уровне шума, но постоянная. Ариана запустила корреляционный анализ этой гармоники с действиями «Одиссея». Результат был поразительным: частота и амплитуда этой гармоники менялись точь-в-точь в зависимости от того, какими сканирующими лучами корабль светил на «Колыбель».

Она почувствовала, как по коже побежали мурашки. Артефакт не просто реагировал на их присутствие – он анализировал их действия. Он «чувствовал» их сканеры и отвечал изменением своего сигнала. Это подтверждало ее догадку про реакцию, близкую к разумной. И это натолкнуло ее на новую идею.

– Капитан, – Ариана повернулась к Еве Ростовой, ее серые глаза горели азартом открытия. – Я думаю, мы не с того конца заходим. Мы пытаемся «взломать» ее защиту снаружи, нашими методами. А что, если вход – не физический? Что, если она ждет не того, что мы ее будем ковырять, а… правильного запроса?

– Поясните, доктор, – Ростова внимательно посмотрела на Ариану.

– Сигнал, – Ариана показала на свои дисплеи, где пульсировали фрактальные узоры. – Всё говорит о том, что это главный способ общения с этой штукой. Она реагирует на наши действия изменением сигнала. Она сама использует частоты, близкие к резонансной частоте материала Статора – может, это ее «родной» язык или универсальный ключ. Что, если мы попробуем не сканировать ее, а «поговорить» с ней?

– «Поговорить»? – недоверчиво переспросил майор Ким.

– Да. Модулировать наш собственный сигнал. Использовать структуру их же сигнала, их же «запретную частоту», но добавить туда нашу уникальную метку, метку «Одиссея». Попытаться войти в резонанс. Не силой ломиться через щиты, а… получить приглашение. Настроиться на ее волну.

В зале повисла тишина. Идея была смелая, даже безбашенная. Использовать частоту, способную разнести материал Статора, как «ключ»? Это как пытаться открыть сейф с помощью динамита. Но стандартные методы не работали. А артефакт продолжал молча висеть перед ними, окруженный полями, искажающими реальность, и транслируя свой загадочный, потенциально опасный сигнал.

– Это… крайне рискованно, доктор Шарп, – медленно проговорила капитан Ростова, взвешивая слова. – Ошибка в модуляции, случайный резонанс – и мы можем повредить собственный корабль или вызвать черт знает какую реакцию артефакта. Но… – она посмотрела на главный экран, на черную громаду «Колыбели». – Других идей у нас пока нет. Готовьте расчеты модуляции. Надо пробовать.

Предложение Арианы Шарп повисло в напряженной тишине мостика. Идея использовать «запретный звук» как ключ к инопланетной хреновине была настолько же дерзкой, насколько и опасной. Капитан Ева Ростова несколько долгих секунд молча смотрела на изображение «Колыбели», потом перевела взгляд на Ариану, потом на Райана Кендрика.

– Коммандер Кендрик, ваше мнение? – спросила она.

Райан чуть качнул головой, обдумывая ответ. Его работа – сводить риски к минимуму, а предложение Арианы было чистым риском.

– Капитан, гипотеза доктора Шарп интересная и, может, даже верная. Артефакт явно реагирует на сигналы. Но использовать частоту, которая может быть разрушительной для материала Статора – из которого, как мы теперь знаем, сделана и эта штука – без полного понимания последствий… Мне кажется, рановато. Мы не знаем, как именно артефакт отреагирует. Это может быть и «приглашение», как говорит доктор Шарп, а может быть и кнопка «пуск» для защитной системы или неконтролируемого выброса энергии. Плюс к тому, любая ошибка в нашем сигнале может создать проблемы для самого «Одиссея».

Ариана аж вперед подалась от нетерпения.

– Но стандартные методы – толку ноль, коммандер! Мы можем висеть тут неделями, сканировать эту поверхность и ни хрена нового не узнать. Сигнал – это единственный язык, на котором эта штука, похоже, готова общаться. Мы должны попробовать! Я уверена, что смогу рассчитать безопасную модуляцию, использовать минимальную мощность…

– Уверенность – это хорошо, доктор, – мягко обрезала ее Ростова. – Но тут цена ошибки слишком высока. – Она снова посмотрела на Райана. – Есть другие варианты?

– Прежде чем мы начнем «болтать» с артефактом, – предложил Райан, – можно попробовать подобраться поближе, но не всем кораблем. Заслать автоматический зонд. Маленький, шустрый, напичканный датчиками и передатчиком. Он сможет подойти к самой поверхности, собрать данные о полях и структуре вплотную. Это даст нам больше инфы для анализа доктора Шарп и позволит точнее оценить риски. Если зонд разнесет или сожрет, мы потеряем только его, а не весь корабль.

Ростова прикинула. Разумный компромисс: шаг вперед в исследованиях, но с минимальным риском для команды и корабля.

– Хорошо, коммандер. Согласна. Готовить к запуску зонд «Скарабей». Доктор Шарп, от вас – список приоритетных данных и параметры сканирования. Майор Ким, рассчитайте безопасную траекторию для зонда. Инженерный – проверить и откалибровать все системы «Скарабея». Живо.

Приказ капитана – и мостик загудел. Инженеры связались с ангаром, где хранились зонды. Ариана быстро набросала программу для «Скарабея»: детальный анализ гравитационных скачков у самой поверхности, спектрография энерголиний и попытка засечь любые изменения в сигнале «Колыбели» при максимальном приближении. Райан проконтролировал подготовку систем безопасности и каналов связи зонда.

Через час небольшой, похожий на металлического жука зонд «Скарабей», утыканный датчиками и манипуляторами, отвалил от «Одиссея» и начал свой медленный путь к черной громаде артефакта. Управляемый с корабля, он полз по тщательно просчитанной траектории, постоянно сливая телеметрию.

Первые десять тысяч километров прошли штатно. Потом, по мере приближения к «Колыбели», данные начали меняться.

– Капитан, «Скарабей» входит в зону сильных гравитационных возмущений, – доложил оператор зонда. – Фиксируем рост пространственных флуктуаций. Компенсаторы траектории пашут на семьдесят процентов.

На экране Арианы графики, показывающие местные искривления пространства-времени, поползли вверх. Это были не плавные кривые, а резкие, хаотичные пики и провалы, будто сама ткань реальности тут была нестабильна, кипела и пузырилась.

– Засекли кучу энергетических всплесков непонятной природы совсем рядом с зондом, – добавил другой оператор. – Источники не ловятся.

Картинка с главной камеры «Скарабея», нацеленной на «Колыбель», начала дрожать. Черная, угловатая поверхность артефакта надвигалась, светящиеся голубые линии на ней становились ярче, их пульсация – ощутимее даже через видеосигнал. Геометрия артефакта выглядела все более нереальной, нарушая привычные законы перспективы.

– Помехи на видеоканале растут, – сообщил оператор. – Картинку корежит. Похоже на сильное электромагнитное или гравитационное линзирование.

Изображение на экране замерцало, по нему пошли цветные полосы, контуры «Колыбели» расплывались и двоились. Зонд продолжал ползти вперед, передавая последние крохи данных о нарастающем хаосе полей вокруг него. До поверхности оставалось меньше тысячи километров…

Картинка с камер «Скарабея» на главном экране мостика «Одиссея» превратилась в мешанину рваных цветов и кривых линий. Черная поверхность «Колыбели» с ее пульсирующими голубыми венами заполнила почти весь кадр, но разобрать что-то было уже нереально. Голос оператора зонда звучал напряженно, он сыпал докладами об отказах систем «Скарабея» один за другим:

– Потеря ориентации… Куча сбоев датчиков… Критические ошибки в передаче данных… Помехи зашкаливают… Теряю…

И потом – тишина. Гробовая. Видеосигнал пропал, сменившись белым шумом. Поток телеметрии оборвался на полуслове. Индикаторы состояния зонда на консоли оператора потухли, став тревожно-серыми – «Нет сигнала».

– «Скарабей»? – оператор лихорадочно долбил по кнопкам. – «Скарабей», отвечай! Повторный вызов по всем частотам! Активация аварийного маяка!

Тишина была единственным ответом.

– Доложить обстановку! – голос капитана Ростовой прорезал напряжение на мостике.

– Связь со «Скарабеем» полностью потеряна, капитан, – доложил оператор, не отрываясь от консоли. – Ноль ответа на всех каналах. Аварийный маяк молчит.

– Радары? Визуально? – Ростова повернулась к оператору тактических систем.

– Цель «Скарабей» пропала с радаров, капитан, – ответил тот, лицо сосредоточенное. – Полностью. Ни обломков, ни вспышки взрыва. Просто… исчез. Визуальное наблюдение через телескопы тоже ничего не дает – там, где должен быть зонд, пусто.

На мостике повисла тяжелая тишина, только тихо гудели системы жизнеобеспечения «Одиссея». Зонд не просто разнесло – он испарился, исчез без следа, словно его и не было. Ни на что известное это не походило. У Райана Кендрика опять холодок по спине пробежал. Он быстро переглянулся с капитаном Ростовой. В ее глазах он увидел то же самое: недоумение и нарастающую тревогу. Эта «Колыбель», чем бы она ни была, умела вытворять такое, о чем они и подумать не могли.

– Внимание! – внезапно крикнул оператор научных датчиков. – Есть всплеск! Короткий, но мощный, со стороны артефакта! Как раз когда «Скарабей» пропал!

На главном экране тут же выскочила диаграмма всплеска. Узкий пик какой-то экзотической энергии, не похожей ни на электромагнитную волну, ни на гравитационную. Длился всего долю секунды, и шел точно оттуда, куда летел зонд.

– Анализ! – приказала Ростова. – Полный спектральный и временной анализ этого всплеска! Сравнить со всем, что знаем!

Научная группа тут же вцепилась в работу, пальцы забегали по консолям. Ариана Шарп, однако, в этой общей суете не участвовала. Все ее внимание было приковано к ее собственному анализатору сигнала «Колыбели». Исчезновение зонда, энергетический всплеск – все это были важные данные, спору нет, но она нутром чуяла, что главный ответ – именно в сигнале. Она была уверена: артефакт как-то отреагировал, его «язык» должен был измениться.

Она запустила дифференциальный анализ сигнала – сравнение его структуры до и после того, как «Скарабей» канул в Лету. Квантовый комп «Одиссея» загудел чуть громче, перемалывая гигантские массивы данных. И через несколько секунд результат выскочил на ее голографическом дисплее.

Ариана замерла, не веря своим глазам. В общем, хаотичном и дико сложном сигнале «Колыбели», среди всех этих фрактальных глубин и зацикленных гармоник, появился новый, четко различимый под-сигнал. Слабый, замаскированный под фоновый шум, но он был там. И его структура… она была ей знакома. Это были позывные пропавшего «Скарабея». Его идентификационный код. Его протоколы передачи данных. Структура его телеметрии. Всё было скопировано с абсолютной точностью, вплетено в ткань основного сигнала артефакта, как мушка, навеки застывшая в янтаре.

– Быть не может… – прошептала она, наклоняясь ближе к дисплею.

Это подтверждало ее самую смелую и самую жуткую гипотезу. «Колыбель» не уничтожила зонд. Она… скопировала его. Сожрала. Переварила всю его цифровую начинку и сделала частью своего собственного сигнала. И теперь транслировала это обратно, словно говоря: «Вот что я сделала с вашим посланником. Вот так я общаюсь».