Заклинатель

Layton Green

THE SUMMONER

Copyright © Layton Green, 2013

© О. Кидвати, перевод, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Иностранка^®

1

Об исчезновении Уильяма Эддисона Доминик Грей достоверно знал лишь одно: это – самое странное дело из всех, которые ему когда-либо поручали.

Фактов было мало. Три ночи назад Эддисон, отставной глава консульского отдела посольства США в Зимбабве, участвовал в некоем ритуале за пределами Хараре, причем неизвестно, к какой религии этот ритуал относился. Харрис Пауэлл, начальник службы дипломатической безопасности, который шел сейчас рядом с Греем, описал ее как «одну из этих африканских». По словам подружки Эддисона, медсестры-зимбабвийки, которая была тридцатью годами моложе своего бойфренда, того втянули в центр тесного круга адептов. Что там произошло, девушка не знает. Она попыталась тоже пробраться туда, но не смогла протиснуться через толпу. Ей известно лишь, что из круга Эддисон так и не вышел.

Когда Грей и Харрис почти добрались до цели, вокруг уже начали сгущаться летние сумерки: мягкое таяние света гигантского солнца, бросающего отсветы на городские постройки – короткий волшебный миг, предшествующий неизбежному мраку африканской ночи. Перед ними простирался широкий проспект, ограниченный слева пышной красой парка Хараре-Гарденс. Будь освещение получше, они увидели бы за ним ряд весьма скромных по размеру строений, появившихся слишком недавно, чтобы считаться самобытными или историческими, но достаточно старых и потому успевших утратить первоначальный лоск. Центр Хараре был чистеньким, красивым и тихим – совсем непохожим на место, от которого ждешь трагедий, присущих современной Африке.

Первым признаком чего-то неладного было отсутствие торговли. Мимо спешили по домам немногочисленные прохожие, в основном хорошо одетые, которым посчастливилось устроиться работать в одну из успешных компаний. Но Грей знал, что в центре настолько бедного города обычно не протолкнуться от попрошаек и беспризорников, у уличных развалов с фруктами и другими продуктами во множестве кормится народ, а на хлипких прилавках базаров можно купить все что угодно, от дешевых сувениров до товаров с черного рынка. Отсутствие этих характерных реалий было очень заметным.

Глаза Грея рыскали по сторонам с привычной настороженностью. Деловой район, как и посольство, располагались в центре Хараре, но в поздний час здесь не стоило расслабляться. Харрис занимался тем же, что и всегда, а именно бросал похотливые взгляды на каждую девчонку, достаточно взрослую для того, чтобы ее возраст оканчивался на «надцать». Его крокодилья голова, венчающая тощее тело, вертелась туда-сюда, чтобы уж точно не пропустить ни одной из них. Жесткие черные волосы курчавились на груди, выбиваясь у ворота из-под рубашки. Он провел ладонью по редеющей коротко стриженной шевелюре, будто позировал для обложки любовного романа.

– Что думаешь по поводу этого дела? – спросил Грей.

– Что я думаю? Уверен, это похищение, – пронзительным голосом взвизгнул в ответ Харрис. – Но у нас нет нужных полномочий, и мы не детективы.

– Федералы приедут?

– Посол попытался их подключить, но местные чиновники даже слышать ничего не хотят. На этом все и застопорилось. Остается только импровизировать.

Грей пожал плечами, радуясь разнообразию, которое это дело обещало внести в жизнь. В основном его рабочее время было посвящено расследованиям мошенничеств с визами и паспортами да сопровождению всяких больших правительственных шишек в их любимые рестораны. Возможность путешествовать делала дипломатическую охрану интересной службой, но в отсутствие государственных переворотов или покушений ее нельзя было назвать богатой на события.

– Может, это даст толчок твоей карьере, – предположил Харрис. – Если сможешь найти Эддисона, не исключено, что тебе предложат должность и место получше.

– Знаешь, мне и тут хорошо. Хотя заметь: мы с тобой вроде бы находимся в одной и той же стране.

– Ты так ничему и не научился, да? В эту игру нам всем приходится играть. Я здесь, потому что моя следующая остановка будет на Багамах, в качестве начальника охраны. Ты же здесь, потому что никто не хочет с тобой связываться.

– Я здесь, потому что помог женщине, которую пытались насильно засунуть в автомобиль и увезти, – возразил Грей.

– Ты оставил свой пост.

– Харрис, все происходило метрах в пятнадцати от меня. Ее ножом ударили.

– Тебе не за это платят. Твоя работа – защищать американских подданных. А она – местная и вообще могла оказаться приманкой.

– Но не оказалась.

– С этим тебе чертовски повезло. Ты до сих пор не потерял работу исключительно благодаря своим… навыкам. Но если тебя еще пару раз понизят, окажешься в Конго и будешь защищать балованных детишек дипломатов от горных горилл.

Грей не испытывал никакого интереса к тому, чтобы карабкаться по служебной лестнице, но вообще Харрис прав: его карьера катится к чертям.

Впрочем, она и начиналась так себе. Во время службы в разведке морской пехоты Грей едва не угодил под трибунал за неподчинение приказу командира подразделения. Приказ этот заключался в том, чтобы стрелять в мирное население одной деревеньки, но нельзя сказать, что это имело значение для кого-нибудь помимо самого Грея.

Однако даже после такого инцидента его взяли на работу в ЦРУ. Начальству понравилось его досье: он почти всю жизнь прожил за границей, говорил на трех языках, не имел родственников, которых стоило бы принимать во внимание, набирал высокие баллы в тестах на IQ и обладал хорошими навыками самозащиты. А если верить его предыдущему командиру, даже не просто хорошими, а выдающимися.

Можно сказать, у него был целый букет талантов.

На фоне всего этого в ЦРУ могли просмотреть плохие результаты проверки на адаптацию в социуме и склонность к неподчинению. Но так было лишь до тех пор, пока не был составлен психологический портрет Грея и не стало ясно, что его поступками движут в первую очередь моральные принципы, а не формальная дисциплина и требования руководства. Тогда ему посоветовали изжить комплекс героя и взяться за ум.

Он подумывал о дипломатической службе, но после первого же собеседования понял, что неискренние улыбки и рукопожатия не для него. В процессе подготовки резюме и всего, что за этим последовало, Грей наткнулся на вакансию в службе дипломатической безопасности. Само название службы звучало интригующе, сулило экзотические командировки, и ему это понравилось.

Прошло четыре года, а он все не знал покоя. Ему хотелось сложной и ответственной работы – хотелось спасать, помогать, защищать. Он воображал себя детективом в каком-нибудь мегаполисе, который помогает реальным людям решать реальные проблемы, хоть и знал, что и там не продержался бы долго, вне зависимости от того, где именно могло находиться это гипотетическое «там». Стремление Грея к признанию равнялось по силе неспособности добиться такового; так всегда бывает с теми, кто прожил всю жизнь на периферии общества.

– Значит, задействованы только мы и куратор из местных? – спросил Грей.

– Еще посол вызвал какого-то профессора-шарлатана из Интерпола. Его бы тут и близко не было, не дружи Эддисон с послом. – Харрис покосился на кучку девчонок подросткового возраста, и на губах у него заиграла плотоядная улыбка. – Вечер в центре города так хорош, а мы только зря время тратим.

– Профессора, говоришь?

– Да, эксперта по религиям или что-то в этом духе. Я пока не видел его резюме.

Грей поморщился. Благодаря родителям он знал о религии все, что ему требовалось. Жизненное кредо его отца состояло из диковинно переплетенных принципов – идеи служения государству, оправдания домашнего насилия, воинствующего патриотизма плюс извращенной протестантской морали, которой он склеивал все это воедино. Когда Грею исполнилось четырнадцать, у нежно любимой им матушки диагностировали рак желудка. Полгода Грей наблюдал за тем, как набожная женщина, превозмогая боль, ежедневно молилась, пока не умерла мучительной смертью. Так что, если кто-то и есть на небесах, ему, черт побери, точно нет до нас никакого дела.

Остаток пути они преодолели в молчании. Харрис остановился напротив здания, облицованного гранитом и мрамором, вдоль которого рос ряд пальм. Фасад выходил на яркую зелень парка Единства Африки, а в дверях стояли швейцары в белых перчатках.

– По крайней мере, уж во вкусе куратору не откажешь.

Грей прочел выбитую на граните надпись: «Отель МИКЛС».

2

Харрис провел Грея через холл мимо украшенной золотыми завитушками кабины лифта к двери в конце коридора, постучал в нее и открыл. В комнате за длинным столом расположились двое поглощенных беседой людей. Одной была молодая женщина в бежевом деловом костюме, которая сидела, выпрямившись и вздернув хорошо вылепленный подбородок. Она поднялась с непринужденной грацией, протянула руку и представилась:

– Нья Машумба.

Высокая, ростом с Харриса, она была всего на три дюйма ниже худощавого Грея с его шестью футами одним дюймом. Хоть она и носила характерное для народа шона имя, Грей распознал в ней черты, присущие потомкам смешанных браков: мягкий овал лица, губы, слишком пухлые для европейки, но недостаточно полные для африканки, тонкие ноздри, чуть раскосые глаза, безупречно гладкая смуглая кожа, непокорные волосы, собранные в тугой пучок.

Грей едва скрыл изумление, когда пожилой мужчина рядом с ней поднялся и представился как профессор Виктор Радек, потому что уже определил в профессоры Нью. Это был великан около семи футов ростом. Коротко остриженные темные волосы, широкое лицо и плечи кузнеца, едва заметный славянский акцент. Несмотря на жару, Виктор был в черном костюме и держался уверенно, как человек, привыкший, что с его мнением считаются.

Все расселись.

– Мы ценим, что ваше правительство готово содействовать нам в этом деле, – начал Харрис.

В отличие от большинства людей, впервые услышавших его писклявый голос, Нья и профессор даже бровью не повели. Грей взъерошил свои густые темные волосы. Его стрижка была настолько короткой, насколько это вообще возможно, если ты служишь в посольстве и хочешь избежать недовольных взглядов. Потом потер свою вечную щетину и приложил палец к носу, который так и остался искривленным после многочисленных переломов.

Харрис был прав. Служба дипломатической безопасности США не имела полномочий, чтобы разбираться с похищением бывшего работника посольства, а правительство Зимбабве явно не стало бы интересоваться подобной историей. Обычно такими делами занималась местная полиция, что сводилось к поверхностному расследованию и письму с извинениями семье жертвы от какого-нибудь младшего сотрудника дипслужбы. Но Уильям Эддисон был давним другом посла, и тот потребовал проведения полноценного разбирательства. Необычный запрос, учитывая нестабильный политический климат, однако посол добился успеха. Как ему это удалось, Грей даже знать не желал. Существовала всего одна оговорка: на всех следственных мероприятиях должен присутствовать сотрудник местного Министерства иностранных дел.

Нья кивнула, неохотно и чопорно:

– Почему бы нам не начать с обзора фактов? Хотя, полагаю, всем нам тут известно о прискорбном недостатке информации. – У нее было изысканное, почти по-британски надменное произношение, типичное для элит Зимбабве. Она говорила медленно, четко, словно выбирая каждое слово из находящегося в голове личного словаря. – Уильяма Эддисона, – продолжила Нья, – в последний раз видели шестого декабря, в прошлую субботу. На следующее утро подружка Эддисона, Тапива Чакава, заявила о его исчезновении. Полицейский рапорт отослали факсом вам в офис. По словам мисс Чакавы, мистер Эддисон решил посетить традиционную церемонию народа йоруба, которая проходила в тот вечер, когда он, предположительно, исчез, и…

Харрис прервал ее, взмахнув рукой.

– Какого рода была церемония?

Нья смерила его ледяным взглядом.

– Вопросы относительно традиций йоруба следует адресовать профессору Радеку. – Харрис откинулся на спинку стула, и она продолжила: – Мисс Чакава сопровождала мистера Эддисона. В восемь вечера они отправились в неустановленное место, находящееся примерно в часе езды от Хараре.

– Неустановленное место? – переспросил Харрис. – Это был какой-то городок? Деревня? Парк отдыха?

– Саванна. Судя по всему, такие обряды устраивают периодически, и всегда в тайных отдаленных местах. – Она помолчала. – Больше мы почти ничего не знаем. Лишь то, что в какой-то момент мистер Эддисон вошел, вероятно, по собственной воле в центр большого круга участников церемонии. И, как известно со слов его подруги, больше из него не вышел.

Харрис хмыкнул.

– Ради всего святого, речь ведь идет о стоящей кольцом группе людей среди буша. Куда, черт его дери, он мог запропаститься? Что она такое говорит?

Грей склонил голову, чтобы дистанцироваться от эмоционального выплеска Харриса. Обычная история.

– Я еще не встречалась с мисс Чакавой, – сообщила Нья. – В полицейском рапорте говорится, что она не могла видеть, что происходит в центре круга. А объяснить все это и есть цель вашего расследования, мистер Пауэлл. Я предлагаю для начала ознакомиться с единственным имеющимся в нашем распоряжении документом.

– Я читал рапорт, – пробормотал Харрис.

Профессор Радек чуть шевельнулся, но даже это легкое движение его громадной фигуры привлекло к нему внимание.

– Мисс Машумба, вы позволите? – Его голос не гремел, как ожидал Грей, но все равно звучал повелительно.

– Прежде чем мы продолжим, профессор, – перебил Харрис, – попрошу меня простить, однако у меня вопрос. Я понимаю, что посол обратился к вам за помощью, но чем конкретно вы занимаетесь? Мне бы хотелось знать, с кем я работаю.

– Конечно, – пророкотал Виктор. – Я – профессор религиозной феноменологии в пражском Карловом университете.

– Религиозной… чего?

– Феноменология – это отрасль философии, которая избегает абстрактных метафизических рассуждений, сосредоточившись вместо этого на реальности в том виде, в котором она воспринимается и осмысливается человеческим сознанием. Феноменологи изучают произошедшие с людьми события, «феномены», и то, как они влияют на каждую отдельную личность.

– Ясно, – сообщил Харрис сухо.

– Я применяю принципы феноменологии в изучении вероисповеданий, исследуя разнообразные феномены, которые, по утверждению верующих, те переживают. Причем это касается и тех религий, которые не являются официально признанными.

Грей имел представление о феноменологии и находил ее одной из тех отраслей психологии, которые имеют наибольшее практическое значение, однако не знал, что у нее существует и религиозная разновидность. Заинтересовавшись, он спросил:

– И что это за феномены?

– Да любые явления, контакты, чудеса, озарения или еще какой-нибудь необычный духовный опыт. Субъективная сторона религии в противовес объективной. Акты веры и духовных проявлений.

Грей не сумел скрыть скепсис в голосе:

– И как же вы изучаете такие вещи?

– Наблюдаю адептов, когда они, предположительно, проживают феномены, и анализирую полученные эффекты. Меня интересует не само по себе событие, а его воздействие на верующего.

По крайней мере, беспристрастное описание профессором Радеком своей деятельности подразумевало, что тот держит собственные религиозные убеждения там, где, по мнению Грея, им самое место, а именно, в учебной аудитории.

– Возможно, станет понятнее, если вы приведете более конкретный пример, – сказала Нья.

– И чем он будет конкретнее, тем лучше, – добавил Харрис.

Грей проследил, как взгляд Виктора с присущей опытному наблюдателю быстротой метнулся к серебряному кресту на шее Ньи.

– Могу предположить, что вы, все трое, происходите из среды, которой присущи иудаистские и христианские ценности, или, во всяком случае, где о них хорошо осведомлены. В рамках этой системы верований я мог бы исследовать такие феномены, как коллективная молитва, чин католической службы или харизматическое богослужение. А копнув глубже, добрался бы до целителей, заклинателей змей, экзорцистов или страдающих от стигматов.

– Похоже, вы можете отлично поддерживать разговор на коктейльной вечеринке, – заметил Харрис, – но как все это может помочь в нашем деле?

– Моя профессия заставляет меня путешествовать по всему миру в поисках феноменологических переживаний, поэтому я обзавелся довольно-таки… уникальными знаниями о том, что происходит во множестве маргинальных религиозных групп. И эти знания вот уже не первый год оказываются полезными для всевозможных организаций, которые стоят на страже закона.

Виктор оборвал себя, словно поняв, что его объяснения звучат слишком уж академично.

– Простите мне такой пространный ответ. Проще говоря, я – эксперт по сектам.

3

Харрис и Грей переглянулись. Секты символизировали для последнего все самое худшее, что есть в религиях: манипуляции, внушение, надувательство.

– Не находите, что все это несколько скоропалительно? – поинтересовался Харрис. – Мы еще даже свидетелей не опросили, а девушка пропавшего могла и солгать. Ее слова звучат довольно нереалистично. Исчезновение из круга людей? Либо она что-то скрывает, либо Эддисон сбежал к более молодой и упругой цыпочке.

Профессор Радек не ответил, и в комнате повисло неловкое молчание. Когда Нья заговорила снова, Грей различил в ее голосе едва заметную неприязнь.

– Существуют прецеденты.

– Да? Такое уже случалось? – насторожился Харрис. – Кто-то пропадал на этих?..

– Да.

Харрис вздохнул и поднял руки ладонями вперед. Прежде чем снова заговорить, Нья выдержала долгую паузу, будто бы решая, что и как можно открыть этим людям.

– В Зимбабве проживают две основные этнические группы – шона и ндбебле. Наша страна преимущественно христианская, но, как и везде в Африке, у нас есть свои традиционные культы. Около трех лет назад в некоторых деревнях распространилось одно религиозное движение, нехарактерное для Зимбабве. Оно пришло из Нигерии, от народа, населяющего земли йоруба. – Она повернулась к Виктору: – Профессор?

– Йоруба – крупная западноафриканская этнолингвистическая группа, – пояснил тот. – Ее диаспоры существуют также в Бразилии, Мексике и во всех странах Карибского бассейна. Хотя большая часть йоруба приняла христианство, и несколько меньшая – ислам, традиционные религиозные практики этого народа сохранились на диво хорошо, вопреки попыткам их искоренить. Древняя его религия известна под многими названиями: ифа, ориша, джуджу, санго, ну или просто йоруба. Вам что-нибудь о них известно?

Американцам известно ничего не было, и Виктор продолжил:

– Вследствие работорговли западноафриканские верования подверглись влиянию католицизма, отчасти смешавшись с ним, и в результате образовался интригующий синкретизм верований и ритуалов. Возможно, вам знакомы такие термины, как лукума, ойотунджи, кандомбле…

– Вы говорите о сантерии, – резко подался вперед Грей. – О вуду.

– Религия Гаити, известная как вуду, возникла у народа фон-эве, населяющего современный Бенин, а также регионы Конго и Анголы. Однако вуду включает в себя множество божеств, взглядов и практик йоруба. Эти две религии можно условно считать двоюродными сестрами.

– Очаровательно, – сказал Харрис. – А теперь расскажите мне, как история варварских религий поможет нам найти Эддисона.

– Уильям Эддисон исчез во время обряда йоруба, – сообщила Нья, – и еще по меньшей мере десяток других людей тоже исчезли в процессе аналогичных ритуалов. Первый из них числится пропавшим без вести уже несколько месяцев. Ваше личное мнение относительно религии йоруба не имеет никакого значения для текущего расследования. А что имеет значение, так это то, с обрядами какого рода и с человеком какого типа мы столкнулись.

Укоризна Ньи пропала втуне.

– Что вы имеете в виду, говоря о человеке? У вас есть подозреваемый?

– Есть, хотя вы, возможно, сочтете методы наших полицейских слишком архаичными, а наши примитивные догадки – не стоящими того, чтобы тратить на них время. Вероятно, вы подождете следующего исчезновения, чтобы уж после него начать собирать улики.

Грей не смог подавить усмешку. Харрис еле слышно пробормотал, обращаясь к нему:

– Решил вместе с ней повеселиться? – и добавил уже в полный голос: – Мисс Машумба, я не хотел проявлять неуважение. Но я не вижу прока в разговорах о религии, если только это не имеет значения для расследования. Возможно, сейчас как раз такой случай.

Нья склонила голову.

– Как я уже начала говорить, по деревням стал распространяться некий культ, уходящий корнями в религию йоруба.

– Почему? – спросил Грей.

– Прошу прошения?

– Почему эта новая религия ни с того ни с сего вдруг приползла из другой части Африки?

– По тем же причинам, – снова вмешался Виктор, – по которым возникают и распространяются любые религии и возникают секты: чтобы привнести надежду в пугающий грозный мир и снова упорядочить хаос. Места вроде современного Зимбабве – отличная питательная среда для сект и культов.

– Несколько лет назад, – сказала Нья, – до нас доходили сообщения о том, что в деревнях обращаются к… Профессор, как бы вы назвали эту практику?

– Давайте называть ее джуджу, чтобы было понятнее.

– Итак, эта практика джуджу, – продолжила Нья, – прижилась преимущественно в сельских районах и среди нигерийских иммигрантов в Хараре. Мы держали ее под наблюдением и не видели причин для беспокойства. Все изменилось восемь месяцев назад.

– Разрешите вас прервать? – вклинился в ее рассказ Харрис. – Что же произошло восемь месяцев назад?

Нья окинула его раздраженным взглядом.

– Прибыл бабалаво. Жрец джуджу.

Нья явно нервничала, и это разожгло в Грее любопытство, ведь она вовсе не казалась суеверной.

– Жрец джуджу… – повторил Харрис.

– Мы не знаем его имени и даже национальности, хоть и предполагаем, что он нигериец. Думайте, что хотите, но мы считаем, что именно он ответственен за все эти исчезновения. Возможно, включая исчезновение мистера Эддисона.

– Почему тогда просто не арестовать его во время обряда? – спросил Грей.

– Нам неизвестно, где и когда они проходят. И доказательств у нас нет.

– Раньше такие вещи здешнее правительство не останавливали, – сказал Грей так тихо, чтобы его услышал лишь Харрис. Тот спросил:

– Откуда вы знаете, что это мужчина?

– Все слухи именно о мужчине. Мы предполагаем, что он прибыл восемь месяцев назад, потому что, – она поколебалась, – именно тогда обряды джуджу стали меняться. Пошли слухи, что в Зимбабве приехал настоящий бабалаво, и деревенские либо благоговеют перед ним, либо испытывают совершеннейший ужас. А обряды… профессор, это уже опять ваша территория.

Виктор встал и принялся прохаживаться, заполнив все помещение своим присутствием.

– Как мы уже с вами обсуждали, сантерия, кандомбле и другие синкретические религии – это ветви распространенной в Северной и Южной Америке религии джуджу. И для нее характерны приношение в жертву животных, некромантия, вера в сглаз и одержимость духами – знакомо звучит?

– Конечно, – пожал плечами Грей.

– Члены этих сект глубоко религиозны. Они верят, что наш мир населяют духи, добрые и злые, и обращаются к ним с просьбами, стараются умиротворить их и даже пытаются с ними взаимодействовать при помощи заклинаний, ритуалов и жертвоприношений. Вижу выражения ваших лиц, но иудейская и христианская традиции тоже изобилуют подобными верованиями, просто они вам более привычны. Концепции воскрешения, пророчеств, непорочного зачатия, превращения воды в вино – они не звучат для вас фантастично или нелепо, даже если вы неверующий. Они – часть вашей культурной среды.

Виктор подождал, пока его заявление не уляжется у всех в головах. Грею оно не понравилось, но приходилось признать, что все сказанное профессором имеет смысл.

– Религиозный пантеон йоруба включает божков, богинь и духов, которые, по мнению верующих, оказывают непосредственное влияние на то, что происходит в этом мире. Последователи джуджу считают, что с младшими божками, называемыми оришами, – их можно рассматривать как аналог христианских ангелов и демонов – можно и нужно иметь дело. – Он перестал расхаживать и оперся руками на стол. – Но довольно риторики. Поймите, что производные от джуджу в Америке, хоть Северной, хоть Южной, искажены, разбавлены и несут на себе отпечаток культуры белого человека. В Нигерии же традиционное джуджу живо и здорово. И у него есть темная сторона с черной магией, ритуальными жертвами и некоторыми еще более неприятными практиками.

Если бы не солидный вид профессора Радека, не вызывающий сомнения в его здравомыслии и профессиональной компетентности, Грей счел бы его речь мелодраматичной.

Виктор снова сел и отвел глаза.

– Мне однажды уже довелось оказывать помощь в деле, где было замешано джуджу. Из Темзы выловили изувеченное тело мальчика, и судебные медэксперты установили, что он из народности йоруба. После длительного следствия были арестованы двадцать два человека, принадлежавших к лондонской секте джуджу. Было доказано, что они истязали мальчика во время религиозного обряда, а затем убили его.

Грей заметил, как побледнела Нья.

– За пределами территорий, населенных йоруба, такое случается редко, однако есть данные, что в Нигерии жертвами ритуальных убийств ежегодно становятся сотни человек. – Профессор Радек посмотрел на Грея, а потом на Харриса. – Прежде чем осуждать, вспомните, что подавляющее большинство бабалаво сами по себе вовсе не являются носителями зла. Во всяком случае, не больше, чем любые другие священники, придерживающиеся традиций своей конфессии.

– Как это утешает, – пробормотал Харрис.

Виктор улыбнулся Харрису, словно сообразительному, хотя и крайне невежественному студенту.

– Есть и кое-что похуже. Смесь традиционного джуджу со свойственной капитализму жаждой наживы привела, особенно в крупных городах, к появлению бабалаво-проходимцев, которые искажают религию ради собственной выгоды. Они нанимают так называемых охотников за головами, чтобы те добывали части человеческих тел, а потом используют их добычу для ритуалов, которые, как считается, лечат болезни, способствуют сексуальной мощи и даже позволяют обрести власть. В прошлом году в Лагосе арестовали таксиста, который вырвал глаза и язык у собственной жены, обезглавил своего четырнадцатимесячного сына и продал части их тел охотнику за головами одного известного жреца джуджу.

– Боже милостивый, – прошептала Нья, а Грей обмяк на своем стуле. В своей жизни он повидал много ужасных вещей и слышал достаточно кошмарных историй, но эта явно тянула на одно из первых мест.

– Теперь вы понимаете, – спросил Виктор, поочередно посмотрев в глаза каждому из слушателей, – почему этого человека нужно воспринимать всерьез?

– Мне трудно поверить, что в двадцать первом веке где-то совершаются человеческие жертвоприношения, – признался Грей. – Думал, хотя бы это наконец-то осталось в прошлом.

– Жертвоприношение лежит в основе большинства религий. Библейский иудаизм изобиловал жертвоприношениями животных, Авраам был готов принести в жертву собственного сына, а в христианстве сама концепция спасения зиждется на жертве. Африканские и дальневосточные религии, американцы до Колумба, кельты, скандинавы, минойцы, некоторые секты в индуизме – осмелюсь сказать, что религии во всех уголках земного шара в то или иное время практиковали человеческие жертвоприношения.

– Ключевая фраза – «в то или иное время», – бросил Харрис. – Уверен, пещерные люди вообще делали много гадкого.

– Сегодня все правительства и официально признанные религии считают человеческие жертвоприношения вне закона, – сказал Виктор. – Однако на территориях, которые населены йоруба, ритуальные убийства – это реальность. Впрочем, и не только там.

Харрис хмыкнул.

– Откуда вам знать? Это звучит как городская легенда.

– Потому что я их расследовал.

Виктор заявил это со спокойной уверенностью человека, которому незачем хвастаться. Может, подумал Грей, он все-таки не такой уж зануда?

– Вы убедили меня, что религии джуджу присущи совершенно ужасные вещи, – продолжал Харрис. – Профессор, вы производите впечатление умного человека, но давайте будем честны. Вы предлагаете нам исходить из предположения, что Эддисон был принесен в жертву в ходе какого-то обряда? Думаю, случись нечто подобное, его подружка непременно бы это заметила.

Грей обнаружил, что снова согласен с Харрисом, хотя вообще-то подобное происходило редко.

– Вы правы. Присутствующие не могли не заметить жертвоприношения. И отсутствие трупа в этом деле лично я нахожу очень тревожным знаком.

Харрис поднял руки.

– Человеческая жертва? Исчезающие тела? Из всей этой беседы я вынес лишь одно: мы понятия не имеем, что там случилось.

– Тогда, мистер Пауэлл, мы с вами наконец-то на одной волне. Думаю, можно смело заключить, что никто из нас и близко не может предположить, что все-таки произошло внутри этого круга.

Харрис повернулся к Нье:

– У вас есть еще какая-нибудь информация, которая относится к этому расследованию?

– Больше нет.

– Тогда, уверен, все согласятся, что в качестве следующего шага надо поговорить со свидетелями из плоти и крови. С девушкой Эддисона и любыми другими очевидцами обряда, кого мы только сможем найти.

– Найти очевидцев будет довольно трудно, – сообщила Нья. – В Зимбабве к джуджу относятся неодобрительно.

– Отлично, – воскликнул Харрис, – приму к сведению. Спасибо вам обоим, что согласились встретиться. И еще раз спасибо за помощь вашего правительства. Посол очень благодарен. – Он сделал знак Грею, и оба они встали.

Нья тоже поднялась и вручила каждому по визитке.

– Позвольте напомнить, что вы не имеете права проводить никакие следственные мероприятия без моего участия.

– Конечно, – пробормотал Харрис, уже открывавший дверь.

Прежде чем выйти следом за ним, Грей обернулся. Нья с непроницаемым лицом смотрела им вслед. Виктор скрестил руки на груди, его взгляд был устремлен в никуда.

4

Легкий вечерний ветерок обдувал их лица, когда они шли обратно через центр города.

– Какого же черта Эддисона понесло на этот обряд? – Харрис недовольно отмахнулся от комара. – Ведь ясно же, если ты поперся в буш вместе с кучкой религиозных фанатиков – добра не жди. Думаю, нам нужно будет поглубже вникнуть в это дело завтра с утра. Вернее, тебе нужно будет. Мне предстоит подготовиться к паре важных брифингов, что устраивают на этой неделе, поэтому за всю повседневную рутину будешь отвечать ты. Держи меня в курсе. Посол хочет, чтобы ему постоянно докладывали о ходе расследования.

Грей и не ожидал ничего иного. Он знал, что Харрису неохота связываться с этим делом, но, учитывая заинтересованность посла, тот вынужден держать процесс на контроле.

– Не уверен, что я самый подходящий для этого человек, – сказал Грей. – Религия вообще-то не мой конек.

– Ты идеально годишься. Не хочу, чтобы делом занимался какой-нибудь джорджтаунский тупица. Мне нужен человек, который нестандартно мыслит, а тебя-то уж, блин, в стандартном подходе не упрекнуть.

После фиаско с попыткой похищения в Колумбии Грей не мог оспорить такое заявление. К тому же ему хотелось чего-то новенького, а в этом деле рутиной и не пахло.

– Насколько посол близок с Эддисоном? Как он это воспринял?

– Они вместе ездят в Дартмут, трижды в неделю ходят на гольф и проводят отпуск в одном бунгало.

– Как мило.

– Я бы все-таки так не переживал. Вероятно, Эддисон оттягивается с какой-нибудь глазастой пейзанкой или окопался в борделе в Йобурге. У нас нет ни записки с требованием выкупа, ни свидетельств того, что было совершено преступление. Ты же не веришь в ту чепуху, которую нес этот полоумный профессор? Так что просто попытайся отыскать что-нибудь, чем задобрить посла, прежде чем Эддисон обнаружится в опиумном притоне.

– В таком случае ты, наверное, найдешь его раньше, чем я.

Харрис, соглашаясь, издал короткий смешок.

– Нья, кажется, слишком молода, чтобы быть за главную, – заметил Грей. – Но знающая.

– Думаешь, тем, кто действительно здесь командует, не наплевать на десяток пропавших деревенщин, колдуна и бывшего сотрудника посольства? Небось кому-то просто захотелось сплавить ее с глаз долой, чтобы не мешалась.

– Очень может быть.

– Она горячая штучка. Пожалуй, я бы ею занялся, да только не думаю, что ее расколоть проще, чем стальной кокосовый орех. – Харрис остановился на Юнион-авеню, перед обветшалым фасадом викторианского здания – там располагался отель (а, откровенно говоря, бордель), который частенько посещали сотрудники посольства. – Я предпочитаю, чтобы мои женщины были посговорчивее. Пожалуй, зайду-ка я в «Замок». Сейчас самое время выпить пивка. Хочешь со мной?

В пятнадцать лет отец затащил Грея в публичный дом в Токио. Девушка оказалась даже младше Грея, и когда он, нервничая, предложил просто поговорить, то увидел в ее взгляде благодарность. Грей не был святым, но с того дня предпочитал пороки, которым можно предаваться, не задействуя других людей.

– Ты знаешь, что я тебе отвечу.

– Даже слишком хорошо знаю, Грей, даже слишком хорошо. Вот доживешь до моих лет и запоешь по-другому, это я тебе гарантирую. Тебе сколько, тридцать? Подожди, пока тебе не придется напрягаться ради такого удовольствия. Приятная внешность, густая шевелюра и пуританская мораль имеют забавную привычку одновременно сдавать позиции.

И Харрис исчез в дымном фойе. Грей постоял на перекрестке, наблюдая, как одинокие вороватые силуэты снуют в темном подбрюшье Хараре. Потом повернулся и пустился в обратный путь к посольству.

Грей закрыл свой кабинет и вызвал такси. Из-за топливного кризиса в Зимбабве его посольский автомобиль не стоило и пытаться заправить. В последний раз, когда он услышал, что на одной колонке есть бензин и приехал туда, то уперся в хвост пятичасовой очереди. Горючее можно было найти на черном рынке, но закон сурово наказывал за подобные сделки, не говоря уже о пятне на репутации посольства.

Он вышел на улицу дожидаться такси и обратился мыслями к недавней встрече. Впрочем, ненадолго. Факт того, что исчез не один, а десять человек, конечно, давал почву для размышлений, но граждане США в африканском буше еще не пропадали. В принципе, теория Харриса насчет семейной свары казалась более правдоподобной, чем инсинуации профессора Радека. Грей никогда не расследовал похищения людей, но его опыт говорил, что человеческими существами обычно движут несколько проверенных временем мотивов. Завтра нужно будет поговорить с подругой пропавшего.

За спиной Грея раздались грубые крики. Обернувшись, он увидел мужчину, который, идя по улице, орал на сопровождавшую его женщину. Рядом с ними семенили двое маленьких детей. Мужчина, не замолкая, принялся трясти пальцем у самого лица женщины, чуть ли не тыча в него. Та попыталась отвернуться, и это вызвало у ее спутника еще большую агрессию.

Внутри у Грея все сжалось, захотелось вернуться и засунуть палец крикуна ему же в глотку. Грей знал наверняка, на собственном опыте, что порядок в этой семье зиждется на таких вещах, которые не принято выставлять на всеобщее обозрение. Перед глазами встал его собственный отец – кулак занесен, лицо пошло пятнами, в глазах горит злоба. Грей видел, как этот кулак, торчащий из рукава военной формы, опускается снова и снова.

Отец Грея был боксером-чемпионом и солдатом до мозга костей. Когда он учил сына драться, то требовал, чтобы тот отвечал ударом на удар, а когда мальчик подчинялся, бил его еще сильнее. Когда мать пыталась вмешаться, ей доставалось тоже.

Когда Грею исполнилось десять, отца после многолетнего кочевания по военным базам разных стран перебросили в Японию. Тот счел, что традиционное японское каратэ недостаточно хорошо для его погруженного в себя и чересчур худосочного сына. Отцу приглянулось самое жесткое и эффективное боевое искусство страны – джиу-джитсу. Оно сформировалось как метод самозащиты самураев, когда те вынуждены были без оружия противостоять тяжеловооруженным воинам. Лежавшая в основе джиу-джитсу теория заключалась в том, чтобы использовать силу атакующего против него, вместо того чтобы ей противостоять, а его приемы были направлены на поражение наиболее уязвимых мест человеческого тела: суставов, болевых точек, внутренних органов, пальцев, мягких тканей. Особый стиль, на который наткнулся отец Грея, назывался зензекай и оказался одним из самых жестоких среди школ джиу-джитсу.

На занятиях каждый день устраивали безжалостные спарринги. Координация Грея, его быстрые руки и острый ум отлично подходили для этого единоборства. Шихан, главный инструктор школы, заметил его потенциал. Шихан знал о боли и страданиях больше, чем большинству людей известно о дыхании. И Грей стал его лучшим учеником.

Грей поклялся никогда не уподобляться своему отцу, и эту клятву ему пока что удавалось сдержать. Но он унаследовал от родителя жестокость, которую приходилось нести как крест, и его передергивало каждый раз, когда ему доводилось испытывать сладостный трепет, который сопровождал физическое насилие.

В пятнадцать лет, когда мать умерла от рака, дома стало невыносимо. Год спустя Грей ушел.

Благодаря отцу у него появился навык, на котором можно заработать. Подпольные бои в Японии неимоверно популярны, а отец частенько заставлял Грея испытать себя «в реальном мире». Подростком Грей нередко проводил вечера выходных дней в качестве бойцовского петуха и был хорош в этом деле. Хорош настолько, что частенько бился со здоровыми взрослыми мужиками в два раза крупнее его. Поначалу до и после схваток его часто рвало, иногда это случалось даже во время боя, пока он не научился запирать свое неистовство в темном дальнем уголке души.

Когда Грей ушел из дома, то ездил по Японии, продолжая тренироваться и участвовать в боях в темных чревах заштатных городков. Там процветали преступные кланы и жесткая эксплуатация, поэтому юноша знал, что без отца в качестве посредника он рано или поздно окажется в очень неприятном положении.

Кое-как добравшись до Сиднея, он возник на пороге дяди по материнской линии, единственного известного ему близкого родственника. Прожив там год, Грей понял, что жизнь может быть совсем другой.

Грею было незнакомо ощущения дома, и оно не возникло у него и на благополучном побережье Австралии. Попрощавшись с дядей, он попытал счастья в Юго-Восточной Азии – сперва в Бангкоке, потом в Сеуле, Рангуне, Пномпене и других городах, где можно было заработать на путешествия боями.

Он совершил короткий набег на неподвластные времени города Европы, а потом, следуя капризу, вернулся в Америку. Ему полюбились энергия и стиль Нью-Йорка, его нерв, смешение людей на улицах. Может, тут он и не чувствовал себя дома, но не отличался в этом от всех остальных, кто жил в этом городе. Грей завербовался в морскую пехоту, потому что не видел для себя ничего другого, но поклялся не уподобляться отцу. Когда он избежал трибунала, согласившись учить рукопашному бою подразделения спецназа, то вел занятия с мрачной улыбкой. В глазах всех остальных он был конченым человеком, но лично для него это служило жизненно необходимым доказательством, что он сам по себе.

Подъехало такси. Грей медленно сел в машину, проводив уходящего по улице скандалиста и его семью долгим взглядом.

Взяв маленькую бутылочку саке, Грей устроился с ней на диване. В голове у него теснилось достаточно мыслей, поэтому ему нравилось, чтобы его материальный мир был простым. В одном углу громоздилась стопка книг: философия, история Африки и несколько классиков, в том числе Герман Гессе.

Фотографии матери и шихана стояли на журнальном столике. На стене висел его первый черный пояс, посеревший от времени и непогоды, и несколько японских картин тушью.

Когда Грей одолел примерно половину бутылочки, мысли стала туманить сонная рябь, и его плавно повлекло по заполненным клубящимся туманом зеркальным залам собственного подсознания. Вокруг мельтешили образы времен военной службы, призраки отнятых им жизней метались и задирали его, как демоны Данте.

Перед тем как уснуть, Грей устремился мыслями в более спокойные области, к немногочисленным приятным моментам, поддерживающим его веру в то, что добро все-таки существует в этом мире, каким бы уязвимым оно ни было. Он поплыл навстречу голосам из прошлого, а потом, наконец-то оказавшись дома, к теплым карим глазам матери.

5

Как всегда, Грей вышел на пробежку еще до того, как над горизонтом появилось солнце. Он покрыл свои обычные три мили по парку Хараре-Гарденс, потом принял душ и выпил кофе на балконе, наблюдая, как просыпается внизу город. Утренняя заря казалась робкой, цветная полоска на горизонте испускала трепещущий свет, такой слабый перед неохотно отступающей темнотой.

Грей жил в квартире в районе Авеню, среди многочисленных разномастных улиц, соединяющих Центральный деловой район с северными пригородами. Он провел пальцем по визитной карточке Ньи, на которой было написано ее имя и, внизу, «Министерство иностранных дел» – так в Зимбабве назывался аналог Государственного департамента. Грей позвонил ей, и она предложила встретиться возле здания табачного аукциона, у «Нандо», сетевого ресторанчика, специализирующемся на курятине с пери-пери, разновидностью перца чили. Грей натянул рубашку-поло с коротким рукавом, потом сунул свои почти уродливо длинные ноги в брюки делового стиля.

Он взял удостоверение личности, но пистолет оставил на прикроватной тумбочке – это было еще одним условием расследования. Грей не возражал, потому что был не так уж привязан к своему стволу. Стрелял он неплохо, но в Хараре такой нужды у него не возникало. Он нашел такси, и водитель, проехав через центр, направился на юг по проспекту Саймона Мазородзе. Над улицами реликтами эпохи функционирующей экономики висели безжизненные светофоры, делая прохождение перекрестков куда более захватывающим, чем следовало бы.

Двадцать минут спустя они остановились перед «Нандо». Грей увидел Нью возле «лендровера» последней модели, цвета лесной зелени. Большинство из тех, кто имеет в Хараре такие автомобили, – либо толстосумы, либо взяточники. А обычно и то и другое.

На Нье был облегающий брючный костюм угольного цвета, волосы собраны сзади, а строгие солнцезащитные очки делали их обладательницу чем-то похожей на римского центуриона. Она официально поздоровалась и жестом пригласила его в машину. Грей не заметил в салоне ничего, что дало бы ему представление об индивидуальности Ньи Машумбы, если, конечно, не считать подсказкой отсутствие подсказок: нарочитая безликость, казалось, тщательно создана, чтобы сбить с толку таких, как он.

Они ехали по району скромных одноэтажных домиков, к каждому из которых прилагался столь же непритязательный земельный участок. Земля поросла сорняками, краска на домах облупилась, бродячие псы рылись в уличном мусоре. Чем дальше они продвигались, тем напряженнее становилось лицо Грея.

– Что-то не так? – спросила Нья. – Помнится, вы вроде бы говорили, что давно здесь живете.

– Я не ожидал подобного от района Вотерфолс.

Ее брови поднялись.

– Мало кто из иностранцев, особенно с Запада, знаком с этой с этой частью Хараре.

Грей многозначительно окинул взглядом интерьер салона.

– Удивлен, что вам это известно.

– Будьте осторожны с суждениями, пока у вас нет фактов. Это может завести расследование в тупик.

– Вы просто ошиблись в предположении, – сказал Грей, – и я не в обиде. Вас не должно удивлять, когда люди делают очевидные выводы.

Вместо ехидного или резкого ответа, которого он ожидал, Нья промолчала. Если она хочет играть жестко, Грей был готов к этому. Он не испытывал любви ни к кому из тех, кто имеет отношение к местному режиму.

Грей знал нескольких зимбабвийцев, которые жили в Вотерфолсе, в основном это были молодые специалисты и мелкие бизнесмены. Поэтому его удивило такое почти убогое состояние района. Ему довелось повидать ужасные трущобы на окраинах Хараре, но если здесь обитают те, у кого есть приличная работа, значит, страна пала даже ниже, чем ему казалось.

Нья остановилась перед одним из менее запущенных домов – коттеджем с терракотовой крышей и белыми оштукатуренными стенами. Его окружала низенькая живая изгородь, увитая венериным башмачком и страстоцветом.

Миновав источающее дивный аромат дерево плюмерии, они подошли к входной двери. Ее открыла привлекательная молодая женщина с ямочками на щеках, полными губами и множеством тонких косичек. Она вгляделась в гостей миндалевидными покрасневшими глазами.

– Мисс Машумба?

Выражение лица Ньи смягчилось.

– Спасибо, что согласились встретиться. Это Доминик Грей из американского посольства.

– Тапива Чакава, – женщина неуверенно протянула руку Грею. – Можете звать меня Тапс. Проходите.

Она провела их в маленькую гостиную с большим количеством комнатных растений. По стенам и потолку вились лозы, создавая атмосферу тропиков. Все расселись по плетеным креслам, на которых лежали подушки с ярким цветочным рисунком. Тапс повернулась к Грею.

– Вы знали… знаете Уильяма? – Она говорила медленно и вдумчиво, четко выговаривая слова.

– Нет. Но я так понимаю, он был очень дружен с нашим послом.

– У него много друзей. Он хороший человек, ага? Он никогда бы не исчез просто так и не бросил меня. Никогда… – Она хотела сказать что-то еще, но ее губы задрожали, из груди вырвался всхлип. – Простите, пожалуйста.

Грей коснулся плеча Тапс.

– Мы здесь, чтобы помочь вам. Если вам нужно время успокоиться…

– Нет, – произнесла она, выпрямляясь, – я хочу помочь. Что вам рассказать?

– Все, что можете, про вечер прошлой субботы, – сказал Грей. – Начните с начала. Сколько раз вы ходили на эти… мероприятия?

– Один или два, – перекрестилась она. – И больше никогда. В субботу я пошла с Уильямом. Он не знал, что я раньше бывала на обрядах джуджу.

– Он попросил вас пойти?

Она заколебалась.

– В ту субботу он ушел от меня раньше обычного, и я… я поехала за его автомобилем. Не то чтобы я ему не доверяла, нет… просто я подумала, что он ведет себя как-то странно. Наверное, шпионка из меня неважная, потому что он меня заметил и дал сигнал притормозить. Вид у него был нервный, а я, – она прикусила губу, – обвинила его в том, что он встречается с другой женщиной. Уильям поклялся, что нет, и я ему поверила.

– Продолжайте, – пробормотала Нья.

– Он сказал, что собрался посетить один обряд, но должен явиться туда один, потому-то ничего мне не говорил. Я предположила, что это, наверное, обряд джуджу, и сказала, что тоже как-то раз была на таком. Это его явно успокоило, и он согласился взять меня с собой. Мы отогнали мою машину назад и поехали вместе.

– А вы знали, куда именно вы поехали?

– Нет. За рулем был Уильям. Сперва мы двигались по Марондера-роуд, но где-то через час съехали в саванну на грунтовку, а потом несколько раз поворачивали. Не знаю, куда мы приехали, снова мне этого места не найти. Уильям остановил машину у старой водонапорной башни, и мы прошли где-то с полкилометра, пока не добрались до места, где все это должно было состояться.

У Грея промелькнуло две мысли: Тапс говорит правду, а еще она волнуется. И это не обычное волнение людей, которые не привыкли говорить с представителями правоохранительных органов; так нервничают, если чего-то боятся.

– Не могли бы вы описать ритуал с самого начала? – предложил он.

Его собеседница принялась разглядывать собственные руки.

– Я сразу так и знала, что этот ритуал будет отличаться от прошлых. Те были более… безобидными. – Ее взгляд переместился на Нью. – Понимаете, мисс Машумба, я католичка. И на предыдущих обрядах мы тоже молились, просто иначе. А в этот раз…

Нья молча слушала. Грей встречал мало людей, понять которых было так же сложно, как ее. Интересно, она хорошо маскирует эмоции или просто холодна? А Тапс продолжила:

– В этот раз люди делали… всякое. Противоестественное. Когда мы подошли, все начали скандировать.

– Что именно?

– Всего лишь одно слово, – понизив голос, сказала она. – «Н’анга». Они повторяли его снова и снова.

Грей посмотрел на Нью.

– Н’анга – это слово из языка шона, – пояснила та. – Приблизительно переводится как «тот, кто призывает». – Нья подалась вперед. – Почему они это скандировали?

– Там был мужчина. Посреди толпы, возле каменного алтаря. До меня доходили слухи о таком человеке, о настоящем бабалаво, который приехал в Зимбабве. Мне хотелось его увидеть, но там я сразу поняла, что он точно не из хороших. А те, кто вокруг… они ему поклонялись. – Она отвернулась. – Но не я.

– Все мы совершаем поступки, о которых потом жалеем, – коснулся ее руки Грей. – Вы хорошо его разглядели? Сможете описать?

– Он был в маске и западноафриканском балахоне. Вы их видели, такие развевающиеся, с широкими рукавами…

– Агбада, – пояснила Нья.

– Его балахон был красным. Он африканец, это я по кистям рук поняла, а все остальное скрывалось под маской и балахоном. И еще он был высоким. – Она впилась взглядом в Грея. – Даже выше вас.

– Пожалуйста, расскажите, как проходил обряд, во всех подробностях. – попросил Грей.

Тапс пожала плечами.

– В основном мне запомнилась кровь. Я видела, как этот тип принес в жертву козла, а потом, должно быть, кого-то еще. Все вокруг танцевали, танцевали как одержимые. Иногда мужчины и женщины… – она отвела глаза. – Это было противоестественно.

Грей и Нья переглянулись. Теперь у Грея появились соображения, почему Эддисону захотелось посетить этот обряд.

– Вам что-нибудь известно об этом человеке? – поинтересовался он. – Откуда он приехал, где живет?

– Нет.

– А среди ваших знакомых кто-то может о нем знать?

– О нем только слухи ходят. Я не знакома больше ни с кем, кто бывал на таких ритуалах.

– Что делал Эддисон, пока все это происходило?

Голова Тапс опустилась, словно у той не было сил держать ее прямо. Она закрыла глаза.

– Мисс Чакава! – сказала Нья. – Все, что вы скажете, может помочь нам его найти.

– Я думаю, он наслаждался, – ответила Тапс, не поднимая головы. – Не кровью, а тем… тем, что многие совокуплялись. – Ее голос задрожал. – Я по его лицу поняла. Это его будоражило.

Грею стало за нее неловко. Он уже собрался прервать ее, но тут она продолжила:

– Я попросила Уильяма, чтобы мы уехали, но он не пожелал, нет. Он хотел подойти ближе. Сказал, что это культурное явление, что мы здесь, чтобы получить новый опыт. Я сказала, что это не имеет к культуре ни малейшего отношения. Он попытался потянуть меня за собой, но я не пошла. Тогда он смешался с толпой, и я его потеряла.

– И с тех пор вы больше его не видели?

Она помолчала с минуту.

– Нет, я видела его еще один раз.

– Этого в рапорте не было, – нахмурилась Нья.

– Я не думала, что об этом есть смысл рассказывать, к тому же… я даже толком не уверена, что это было на самом деле.

– Не уверены?

– Я перестала рассуждать здраво. Думаю, это от крови и оттого, как вел себя Уильям. У меня прихватило живот, и вообще я почувствовала себя плохо.

Грей подумал, что она и сейчас выглядит нездоровой.

– Итак, когда вы снова увидели мистера Эддисона?

– Я увидела его снова в центре круга. Один на один с этим человеком.

– С Н’ангой? – спросила Нья.

– Ага. Там вокруг алтаря был еще один круг, поменьше. Нарисованный прямо на земле.

– Нарисованный?

– Да, то ли красной краской, то ли, – ее голос сорвался, – чем-то другим. Уильям странно себя вел. Как будто он то ли не соображает ничего, то ли в трансе. А этот человек стал водить в воздухе руками, как будто рисовал там что-то.

– Вы далеко стояли? – поинтересовалась Нья.

– Метрах в тридцати, пожалуй. Точнее не скажу.

– И что потом?

– Все снова стали скандировать, – сообщила Тапс.

– «Н’анга»?

– Нет, теперь что-то другое. На незнакомом языке. Это был не шона и не английский.

– Можете повторить это слово? – попросила Нья.

– Оно было какое-то необычное, и языка я не узнала. Так что нет, извините.

– А что случилось с Уильямом? – спросил Грей.

Тапс облизнула губы.

– Я хотела уйти, но что-то заставляло меня смотреть. Этот человек – я не могла оторвать от него глаз. Он перестал размахивать руками и поднял их к небу. Толпа перестала скандировать, и стало очень тихо.

– А что делал Уильям?

– Он стоял рядом с этим типом, смотрел. Уставился на него, как школьник.

– Когда вы снова потеряли мистера Эддисона из виду?

Тапс выглядела все более взволнованной. Ее лицо исказилось, и казалось, ей хочется спрятаться.

– Я не знаю, что было дальше. Я вроде бы видела кое-что, но такого просто не может быть, поэтому понятия не имею, что там происходило на самом деле.

– Пожалуйста, мисс Чакава, – попросила Нья, – просто расскажите нам, что вы видели. А мы уж разберемся, где факты, а где иллюзии.

Тапс глубоко вздохнула и заговорила медленно, обдумывая каждое слово.

– В центре маленького круга, где стоял Уильям, поднялся туман. Он был как одеяло, но не выходил за пределы круга. Я не видела, что там внутри. Не видела Уильяма. Потом внутри тумана раздались крики. Это был голос Уильяма. А потом крики прекратились. Оборвались слишком уж неожиданно, если вы меня понимаете.

Грей снова подумал: по крайней мере, эта женщина убеждена, что говорит правду. Голос Тапс стал теперь ровным, без интонаций, такое бывает, когда человек израсходовал все эмоции и обреченно заканчивает свой рассказ.

– Я тогда тоже закричала, попыталась прорваться к Уильяму, но не смогла. Народу было слишком много, все стояли слишком плотно, все извивались и вопили, как одержимые.

Грей посмотрел на Нью. Та с почти лихорадочной заинтересованностью подалась вперед.

– Затем туман начал рассеиваться. Когда он полностью улетучился, оказалось… – Тапс отошла к окну и уставилась на улицу. – Оказалось, что внутри круга никого нет.

Грей едва сдержался, чтобы не хмыкнуть.

– Что значит «никого нет»?

– Может, он выскользнул и смешался с толпой? – спросила Нья. – Думаю, это самое правдоподобное объяснение.

– Толпу я первым делом осмотрела. Его же нетрудно было бы заметить, ага? Я дождалась, пока ушли все, кроме тех, кто вырубился, осмотрела каждого, но его не увидела.

– А жрец куда делся? – спросил Грей.

– Не знаю. Я пыталась найти Уильяма и не заметила, что дальше было со жрецом.

– Вы спрашивали у кого-то из людей, куда пропал Уильям?

– Мне никто не ответил. Там все были… не в своем уме.

– Вы уверены, что не встретили на ритуале никого из знакомых? – задал вопрос Грей.

– Зим – страна большая.

– Но вы упоминали, что и раньше бывали на таких ритуалах, – отметил Грей, – и знали о других, кто тоже там бывал.

– Я же сказала, те обряды совсем другие. На них все только притворялись, что это джуджу. – Тапс снова пожала плечами. – Я не знаю, как Уильям узнал об этом ритуале… ох, зачем мы только туда поехали!

– Когда вы вернулись в машину? – спросила Нья.

– Сразу, как только все разошлись. Мне не хотелось и лишней секунды там оставаться. Я заперлась в машине и ждала, пока не рассвело, на случай если Уильям вернется. А потом снова пошла на то место, и оно выглядело так, будто там вообще никогда никого не было. Я не знала, что еще можно сделать, поэтому уехала. Заблудилась на грунтовках, но в какой-то момент снова оказалась где-то на Марондера-роуд. И сразу отправилась в полицию.

Изящный мобильник Ньи зазвонил. Она открыла его крышку, недолго поговорила и сбросила вызов.

– Мне надо ехать.

Грей поднял указательный палец.

– Мисс Чакава, вы уверены, что не в курсе, откуда Уильям мог узнать про ритуал?

– По дороге я спросила его об этом, а он засмеялся и сказал, что его позвал один друг. Я не поинтересовалась кто. Я не знакома с его друзьями.

Грей обдумал ее ответ. Он разговаривал с честной женщиной, к тому же пережившей потрясение. Сомнительно, что есть смысл и дальше терзать ее вопросами, скорее всего, это ни к чему не приведет. К тому же они при необходимости всегда смогут сюда вернуться. Он обеими руками взял ее ладонь.

– Спасибо, вы нам очень помогли. – Грей вручил ей свою визитку. – Пожалуйста, позвоните, если припомните что-то еще. Как только мы что-то узнаем, сразу вам сообщим.

– Да уж, пожалуйста.

6

Они вернулись к машине. Лицо Ньи было мрачным.

– Этот человек, этот Н’анга, просто позор страны. Если в прессу просочится информация о том, что он делает, мы станем всеобщим посмешищем.

– Так вот почему вы нам помогаете, – сообразил Грей. – Теперь понятно…

– Я делаю свою работу. Разве вы здесь не по той же причине?

– Еще я хочу помочь Эддисону и Тапс.

– Все ясно, – бросила Нья. – Есть еще какие-то выводы относительно моего характера?

– Забудьте. На этом ритуале наверняка был кто-то еще, с кем мы можем поговорить и кто знает об этом жреце больше.

– Там собрались кумуша – деревенские жители. Как вы собираетесь их искать?

– Не знаю, по деревням проехаться? – предположил Грей.

– Очень непрактично. К тому же они не станут с вами разговаривать.

– Зато с вами станут.

– С чиновницей из министерства? Вряд ли.

– Эддисон и Тапс не селяне, – сказал Грей, – однако они там были. Могут найтись и другие вроде них.

– Как я уже сказала вам вчера вечером, никто из тех, кто присутствовал на ритуале, не захочет светиться. Если хотите помочь мистеру Эддисону, не тратьте время, пытаясь найти тех, кто там был и то ли может, то ли не может что-нибудь об этом знать.

– Тогда остается только прощупать связи Эддисона. Кто-то ведь рассказал ему о церемонии. Я рассмотрю дело под этим углом, а вечером встретимся с профессором Радеком.

– Перед этой встречей мне хотелось бы, чтобы вы переговорили кое с кем еще, – проговорила Нья. – Если вы вечером свободны и сможете пойти со мной, предлагаю встретиться в семь у вас в посольстве.

– Да, я смогу. С кем мы встречаемся?

Она дотронулась до креста у горла.

– Кое с кем, кто разбирается в джуджу.

Грей ушел, и Нья позволила себе легкий вздох облегчения. Не в ее характере себя нахваливать, но она хорошо сыграла свою роль. У нее появилось предчувствие, что Грей может оказаться ей полезен и поможет в ее поисках. Несмотря на молодость, в нем ощущалась компетентность, а еще он обладал качеством, слишком хорошо знакомым Нье, потому что она и сама им обладала. Доминик Грей был из тех, кто выживает.

Слава богу, что за расследование не взялся тот второй человек из американского посольства. Нья сильно сомневалась, что у нее хватило бы духу с ним работать. Ей был знаком этот типаж – такие думают, что их привилегированный статус представителей западной цивилизации по умолчанию дает им превосходство над коренным населением. Их доллары, евро или фунты открывают перед ними двери лучших клубов, позволяют ежедневно и еженощно питаться в самых дорогих ресторанах и вкушать столько грязных удовольствий, сколько их душенькам угодно. Они проникаются якобы врожденным чувством превосходства, словно всегда имели право на подобный статус, хотя на самом-то деле просто случайно оказались в нужном месте. В лучших традициях колониализма их глубинное чувство незащищенности порождало жестокость и черствость, держа человечность под тремя замками и позволяя им наслаждаться своим пребыванием в новой вотчине, не терзаясь угрызениями совести. Тут оставались только такие. Хорошие люди всегда уезжали, удрученные происходящим в Зимбабве и разочарованные невозможностью добиться реальных перемен к лучшему.

Она поехала через центр города, глядя прямо перед собой. Это стало ее привычкой – оскорблять взор повседневными реалиями Хараре не хотелось. И все-таки полностью избежать мелькающих образов ее измученного города было невозможно.

Путь Ньи лежал по улице Джулиуса Ньерере, Второй улице, затем по Ангва, а в опущенное окно просачивались воспоминания. Город обзавелся бледной аурой упадка, которой не было в дни ее детства. Когда-то Хараре был современным, чистым, полным энергии, надеждой Африки, гордостью и радостью страны. Он был словно наэлектризован. Апартеиду пришел конец, и хотя его пережитки до сих пор кое-где давали о себе знать, большинство людей, в особенности молодежь, в удивительном порыве товарищества приняли новое Зимбабве. Появилось множество рабочих мест, образование финансировалось государством и было превосходным.

Нья вспомнила, как, бывало, в послеобеденные часы лакомилась мороженым-трубочкой под медовой глазурью у павильона «Вестгейт» в окружении друзей – детей разных национальностей из дипломатического круга ее родителей: других зимбабвийцев, египтян, южноафриканцев, шведов, ирландцев, ганцев, датчан, американцев, индийцев, португальцев, застенчивых близнецов из Дубая. Ночные вылазки в «Эйвондейл», в «Кафе “Европа”» за граппой, посиделки в «Архипелаге» и «Черепахах», привычка быстро перекусить в «Нандо» перед тем, как отправиться в винный бар при отеле «Мономотапа». А сейчас она проезжала мимо безжизненных торговых центров, мимо пустых, обсаженных жакарандой бульваров, где когда-то работали магазины, толпились туристы и видны были все признаки процветающей экономики. Она вцепилась в руль. Все это счастье, весь этот потенциал – все это оказалось растрачено тем же правительством, благодаря которому когда-то появилось. Неважно, что тому виной: жажда власти, паранойя, жадность – Нье плевать было, что именно пошло не так, что положило начало той нисходящей спирали, которая превратила любимое Зимбабве ее юных лет в очередное нищее африканское государство.

Нет, ни малейшего сочувствия Нья не испытывала. Она просто знала, что ей этого не вынести.

Ее задача на сегодняшний день была слишком знакомой. Предстояло оценить условия жизни в Мбаре, пригороде, который стал одной из очередных потенциальных целей гнусного правительственного проекта расчистки, заключавшегося в тотальном и непродуманном сносе трущоб. Ведя машину, она сглатывала, пытаясь избавиться от кома в горле, вызванного видом самодельных хижин из поставленных друг на друга листов гофрированного алюминия. Сквоттеры ютились и в крошечных картонных лачугах, используя их в качестве прибежища, пока не зарядили дожди. Канализация, электричество, водопровод и другие атрибуты современности либо отсутствовали, либо доживали свои последние дни. Тут постоянно опасались то дизентерии, то холеры и ежедневно побирались, чтобы добыть еду и питьевую воду. Дети в обносках порскали от «лендровера» с правительственными номерами и таращились на нее, будто она была инопланетянкой. Шелудивые одичавшие коты и псы крадучись пробирались по дальним окраинам этого напоминающего ночной кошмар лабиринта.

Нью трясло от ярости и бессилия, пока она вела машину через трущобы. Она остановилась лишь у сиротского дома для больных СПИДом детей, чтобы оставить там привезенные с собой продукты и поношенную одежду.

По привычке она снова потянулась к крестику, но мстительно отдернула руку. Бог ничего не сделал, чтобы облегчить участь этих людей, которые наверняка взывали к нему куда чаще, чем те сволочи, которые позволили ее стране прийти в упадок.

Ей захотелось снять крест, но она не могла. Его подарил отец, и другого Нья от него не получит. Никогда.

И это тоже повод порвать со старой привычкой.

Она подготовит свой доклад. Предоставит начальству именно то, о чем ее просили: конкретный отчет о тех трагедиях, которые обрушатся на этих людей, когда их жалкие дома будут уничтожены. Сообщит о неминуемых последствиях намеченных действий – и сделает это в нейтральном, бесстрастном тоне, который усвоила в министерстве.

Нья восстановила самообладание, только оставив Мбаре далеко позади и смахнув слезу, которую не помогло сдержать даже ее столичное самообладание. Мысли вернулись к другому заданию: наблюдению за американцем. В правительстве знали о распространении джуджу в основном потому, что опасались дурных отзывов в прессе, но разобраться с этим явлением не было приоритетной задачей.

Ей нужно соблюдать осторожность; она чувствовала, что Доминик Грей умен. Он может оказаться ей полезен, но придется постоянно быть начеку и не дать ему догадаться о ее истинных целях.

Он не должен узнать, почему она на самом деле помогает ему искать Уильяма Эддисона.

7

Харрис закинул ноги на письменный стол, прикурил сигарету и заложил руки за голову.

– Что удалось узнать? Эддисон уже выполз из своей норы?

Грей сел на неудобный металлический стул, развернутый к столу, не сутулясь и не напрягаясь, в расслабленной позе человека, способного в любой момент приступить к действиям.

– Его подруга понятия не имеет, что с ним случилось.

И Грей сжато изложил начальнику, как прошла встреча с Тапс. Харрис выдохнул в находившееся у него за спиной открытое окно второго этажа.

– Я такой чуши ни разу в жизни не слышал. Пытаться добиться чего-то от людей в третьем мире по-хорошему – все равно что бекон жарить на оливковом масле. Послушай, найди нужного дилера, и он выведет тебя на Эддисона.

– Не думаю, что они были под наркотой.

– Но тогда что это было? Девица сказала правду? С земли поднялась завеса тумана и поглотила ее дружка? Отличный результат сбора данных, Грей. Я уж постараюсь, чтобы твою гипотезу передали послу, а потом и президенту.

– Свидетельница просто расстроена и сбита с толку. А я лишь держу тебя в курсе дела.

– Ты бы мне еще на скрипке сыграл.

Грей глубоко вздохнул.

– Нужно выяснить, как Эддисон узнал про обряд. Похоже, это не общедоступная информация. Кем бы ни был человек, сообщивший ему про это сборище, он, похоже, может о чем-то знать.

– Так-то лучше. Идеи есть?

– Я надеялся на твою помощь. Ты знаешь, с кем он дружил, где бывал? Может есть кто-то, кто сможет что-нибудь мне рассказать?

– Он дружил с послом, но с ним я уже переговорил, и ему ничего не известно. А помимо посла и этой его подружки… – Харрис пожал плечами. – Проверь его квартиру, может, найдешь какую-нибудь зацепку.

– Какой адрес?

Харрис черкнул что-то на первом листке разлинованного блокнота, вырвал его и с ухмылкой передал Грею.

– Как развивается сотрудничество с нашей маленькой чертовкой? У тебя уже был шанс узнать ее поближе? Увидеть ее с непрофессиональной стороны?

– После того как мы побывали у мисс Чакавы, Нья спросила, не хочу ли я к ней заскочить и познакомиться получше.

– Правда? И как оно? – оживился Харрис.

Грей закатил глаза и встал.

– Да ладно тебе! Откуда мне было знать? – возмутился Харрис. – В таких странах никогда ни в чем нельзя быть уверенным.

– Ты слишком часто бываешь в борделях, прекращай это, а то у тебя создается превратное впечатление об отношениях между мужчинами и женщинами.

– Мы опять об этом? Проституция ничем не отличается от свиданий. Как ты думаешь, почему мы платим за ужин и за выпивку? Из соображений благотворительности? И даже не заводи эту шарманку насчет брака. В таких странах это узаконенное рабство, да и в Штатах дела обстоят ненамного лучше.

– Я предпочитаю старомодный способ. Выпить, поболтать, и никто за секс не платит.

– Проституция позволяет сразу перейти к делу и избежать мучений, которые растягиваются на десятилетия. Так оно лучше всего для всех участников.

– Ясное дело, Харрис, ты прав.

После того как Грей объяснил ситуацию и показал удостоверение личности, комендант здания, где жил Эддисон, стал радостно кивать и улыбаться.

Грей находил шона невероятно душевными людьми, готовыми веселиться, невзирая на все беды Зимбабве. Хорошо бы обзавестись бутылочкой подлинной радости жизни – похоже, у многих шона такие имелись в загашниках.

Жилище Эддисона свидетельствовало о том, что он всю жизнь путешествовал и был холостяком со средствами. В квартире не было беспорядка, но не хватала тепла женского присутствия. Винтовая железная лестница отделяла кухню от прямоугольной гостиной. Вдоль одной стенки тут выстроились резные книжные шкафы, вдоль другой тянулся винный стеллаж. Произведения искусства и коллекционные предметы со всего мира заполняли шкаф-витрину. Довершали картину кожаный диван и два мягких кресла, каждое из которых было покрыто звериной шкурой – похоже, они украшали в Африке дома всех экспатов.

Грей задержался в кухне, пустой, если не считать раковины, полной грязных тарелок. Потом поднялся по лестнице на второй этаж и оказался в спальне. В ее интерьере преобладали красные тона, и ее обстановку, казалось, доставили прямиком из гарема. Бо́льшую ее часть занимала громадная кровать с многочисленными подушками и какой-то валяющейся в изножье одеждой. Шелковые простыни заскользили под пальцами Грея, когда он откинул их в сторону.

Грей осмотрел гардеробную, сундук с одеждой, отодвинул многочисленные алые занавески, за которыми скрывался балкон, выходящий на улицу. Потом переместился в ванную и тоже не нашел там ничего интересного. Усевшись на краешек спрятавшейся за стеклянным щитом ванны, он, задумавшись, стал барабанить пальцами по стеклу.

Еще раз осмотрев спальню, Грей подошел к кровати и взял с нее пару брюк. Проверил содержимое карманов, надеясь обнаружить какой-нибудь чек, но нашел лишь книжечку спичек. Там не хватало всего трех штук, а значит, они появились у Эддисона совсем недавно.

Он перевернул упаковку и прочел на обратной стороне название: «Клуб “Лаки”».

Пожалуй, стоит взглянуть, что это за местечко.

Грей позвонил Нье узнать, сможет ли она встретиться с ним в «Клубе “Лаки”», но нарвался на голосовую почту и сбросил соединение. Одно дело – осмотреть без разрешения Ньи квартиру гражданина США и совсем другое – поехать, следуя зацепке, в центр Хараре что-то расследовать там. Он взвесил свои возможности и двинулся в сторону клуба. Важно было не терять времени. Кроме того, выпить пива и осмотреться в заведении законом не преследуется, и Нья сама поручила ему порасспрашивать об Эддисоне.

Адрес, написанный на обратной стороне картонки со спичками, привел его в юго-западную часть Центрального делового района, на Банк-стрит. Городские пейзажи здесь уже не столь радовали глаз. Остановившись на углу, Грей вгляделся в перспективу протянувшейся в южном направлении беспорядочно застроенной Чинхойи-стрит. На стенах ветшающих бурых зданий колыхались рваные объявления, на тротуаре валялся всякий мусор, покосившиеся фонари и гудящие кривые трубки неоновых огней ждали, когда опустится покров темноты. На балконах пивнушек и второразрядных клубов толпились мужчины, спуская свои немногочисленные никчемные зимбабвийские доллары в попытке забыть, как их пришлось добывать.

Неприметное заведение на углу терялось среди баров и заброшенных лавочек, большинство из которых обходились без вывесок. Грей знал, что некоторые из них обслуживают клиентов, которые хотят избежать как опасностей глухих окраинных переулков, так и любопытствующих взоров высшего общества. Все в этом районе отнюдь не соответствовало респектабельности, культивируемой и насаждаемой в деловых кварталах Хараре.

Разумно было бы оставить эту часть города нетронутой, подумал Грей. Лишить разочарованных людей всех способов выпустить пар – значит напрашиваться на бунт.

Настороженность Грея усилилась, стоило ему только открыть деревянную дверь «Клуба “Лаки”» и увидеть на сцене в дальнем углу молодую девушку топлес, танцующую у одного из двух пилонов. Стриптиз-клубы в Хараре были запрещены законом. Они существовали либо подпольно, либо чуть более открыто, если у хозяев имелся прикормленный правительственный чиновник. «Клуб “Лаки”» из-за отсутствия вывески не бросался в глаза, но зайти в него мог прямо с улицы любой желающий. Значит, кому-то за это платили, а следовательно, закон на территории клуба не действовал.

Темное помещение с низким потолком и без единого оконца пропахло застоявшимся пивом и по́том, а еще Грей уловил вонь рвотных масс. Грязноватые столики кучковались перед сценой, как мушиный рой. Слева за открытой дверью виднелся коридор.

За одним из столиков у сцены спиной к Грею сидели четверо мужчин, они смеялись и наблюдали за извивающейся у пилона девушкой. Никто не заметил, как он вошел; гремевшая в зале музыка квайто заглушала другие звуки.

Грей позволил двери закрыться за ним на оставшиеся несколько дюймов. Отступать теперь уже поздно.

8

Грей выбрал столик на полпути между стриптизершей и входом. Так, чтобы оставить себе пространство для маневра, но при этом сидеть достаточно близко к происходящему на сцене и не вызывать ни у кого подозрений.

Заморенная девушка с остекленевшими глазами, на которой из одежды были одни только стринги, вышла из коридора и направилась к нему. Не встречаясь с ним взглядом, спросила, что он будет пить, и челюсти Грея сжались сами собой. Скорее всего, она больна СПИДом, или, как его называют тут, слимом. Тут наверняка вдобавок и бордель, к гадалке не ходи. И это в стране, где уровень заболеваемости СПИДом, по оценкам, составляет двадцать процентов… безумие.

Он заказал пиво и решил, когда девушка вернется, поинтересоваться у нее, нельзя ли поговорить с менеджером. Песня кончилась. Вместо нее заиграла другая, с точно таким же ритмом. Один из посетителей впереди обернулся, вероятно, ища официантку, заметил Грея, на миг вперил в него взгляд, а потом подтолкнул своего соседа, который зашептал что-то другому.

Они встали, повернулись к Грею, и тот выругался. Эти ребята оказалась моложе, чем он думал, – подростки, одетые в зеленые спортивные штаны и майки с эмблемами правящей партии ЗАНС-ПФ, Зимбабвийского африканского национального союза – Патриотического фронта. Одежды и юные лица выдавали в них «Зеленых бомберов», членов молодежного крыла союза.

Грей знал, что это за организация. В попытке политизировать подрастающее поколение правительство организовало военизированные тренировочные лагеря, предлагая регулярное питание и стипендию всякому, кто туда запишется. Для тех, кто голодал на улицах, никакой реальной альтернативы этому не было. А в некоторых районах страны ребят, которые не хотели в этом участвовать, похищали и загоняли в лагеря насильно.

В этих лагерях разворачивались сюжеты, словно сошедшие со страниц современных романов ужасов. Без настоящего присмотра и системы отчетности, промывание мозгов и насилие стали там обыденностью, а невинные деревенские мальчишки превращались в морально опустошенных и преданных режиму солдат. Обеспечив им фактическую безнаказанность, правительство рассылало их по всей стране – следить, чтобы население послушно голосовало за ЗАНС-ПФ. В Хараре, впрочем, они не были особенно заметны и обычно ограничивались преследованием членов ДДП, оппозиционной партии.

Во всяком случае, так считалось.

Грей сочувствовал этим мальчишкам, а их стадный менталитет вызывал у него неприятные воспоминания. Когда он бродил по улицам Токио, спасаясь от отцовских запоев, ему приходилось постоянно остерегаться жестоких уличных банд, контролировавших теневую жизнь города. Грей, против ожидания, не был легкой добычей, но шпаны всегда было слишком много. Приходилось выбирать между бандами и папашиными кулаками. Члены шаек хотя бы знали, когда остановиться…

Крепкий парнишка, явный вожак, сделал большой глоток пива и вытер губы бугрящейся мышцами рукой. Потом он двинулся к Грею, который встал так, чтобы за спиной у него находился стол, а подход справа отреза́ла пара стульев. Парнишка остановился, лишь когда между ними остались считаные дюймы. Из каждой поры его кожи несло алкоголем.

– Этот клуб не для тебя, – заявил он, покачивая бутылкой пива, которую держал в правой руке. Остальные трое замерли в нескольких футах позади него, высокомерно усмехаясь и сложив на груди руки.

– Я просто пива выпить зашел, – сказал Грей.

– Тебе, мурунгу, никакого пива тут не будет. И ничего другого тоже.

Грей не хотел устраивать никакого скандала, особенно учитывая, что вообще-то не должен вести расследование в одиночку.

– Хорошо, найду другой бар.

– Отличная идея, ага, – осклабился вожак. – А перед уходом оставь на столе кошелек. Нам за беспокойство пиво полагается.

Грей залез в карман, вытащил бумажник, открыл так, чтобы продемонстрировать удостоверение личности, и снова убрал в карман.

– У меня дипломатический иммунитет.

– Со слухом проблемы, что ли? Я сказал, что этот клуб не для тебя. Тут никаких иммунитетов не полагается.

– Я имел в виду, что у меня есть право сделать с тобой все, что пожелаю, – сказал Грей негромко, словно вожак был один.

И увидел, как в глазах у того мелькнуло сомнение. Однако, если он просто уйдет, парень потеряет лицо, это было ясно как день. Грей встал.

– Как я уже сказал, я пойду куда-нибудь в другое место.

Вожак левой рукой схватил Грея за грудки и напрягся. Бутылка в его правой руке была наготове. Он придвинулся еще ближе, изо рта у него несло спиртным и табаком.

– Кошелек оставь.

Грей выпрямился и посмотрел на него сверху вниз:

– Не дождешься.

Вожак замахнулся бутылкой, метя в голову Грею. Тот проследил, как меняется поза нападавшего, дождался, пока его рука окажется в верхней точке, а голова запрокинется, и тут рука Грея взметнулась змеей и ударила его по горлу перемычкой между большим и указательным пальцем. Грей бил вполсилы, но мальчишка выронил бутылку и схватился за шею. Грей вцепился ему в плечи, развернул, правой рукой запрокинул голову, заставляя противника оставить в покое горло и потянуться к собственной макушке. Левой рукой он обхватил незащищенную шею, давя на кадык, поднажал посильнее, чтобы придушить, и пнул под колено, заставляя ноги вожака подогнуться. Грей потянул его назад, усиливая хватку, как питон, не давая ни вдохнуть, ни выпрямиться, восстановить равновесие и начать сопротивляться.

«Зеленый бомбер» кашлял и задыхался. Грей шепнул ему в ухо:

– Завязывай копошиться, а то трахею раздавлю.

Парень перестал трепыхаться. Все произошло так быстро, что остальные трое только сейчас двинулись к Грею. Вожак вскинул руку ладонью вперед, и Грей ослабил хватку настолько, чтобы тот смог говорить.

– Ты знаешь, что сказать, – бросил он.

– Назад, – прохрипел парнишка.

Его дружки принялись растерянно топтаться на месте. Грей вместе с вожаком попятился к выходу, шаря глазами по залу. Он надеялся, что мальчишки не нападут – очень не хотелось нанести им увечья. Как раз когда он почти добрался до двери, из коридора вышел человек в черном костюме в сопровождении еще двух типов в белом. Руки последних прятались под пиджаками. Они вели себя как телохранители, хоть и не были такими крупными, как тот, что в черном.

Грей уже собирался оттолкнуть своего пленника и выскочить наружу, когда черный костюм на языке шона принялся поносить «Зеленых бомберов». Он был высоким и необычайно крепким, его кожа отливала насыщенным эбонитовым глянцем. Подростки тут же отступили и вернулись на свои места в противоположном конце зала. Телохранители встали по бокам от входа в коридор, а черный костюм подошел к Грею, который не ослаблял хватки на горле вожака, и сказал:

– Можете его отпустить, он вас больше не побеспокоит. – Испепелив мальчишку взглядом, он что-то рявкнул на шона и снова перешел на английский. – Как ты смеешь играть в свои грязные политические игры в моем заведении?! Я – бизнесмен. Я обслуживаю тех, кто платит деньги. Уверяю тебя, этому человеку я куда больше рад, чем всей твоей сопливой команде.

По его тяжелому, почти гортанному английскому произношению сразу стало ясно, что он – не коренной зимбабвиец. Грею показалось, что он говорит как выходец из Западной Африки. Грамотная английская речь не звучала в его устах противоестественно и натянуто; некоторым африканцам такое вполне удается.

Грею так хотелось поучить этих юношей манерам, но ему нужно было заниматься расследованием. Он толкнул вожака вперед, а мужчина отвесил ему оплеуху, заставив растянуться на полу. Музыка замерла, остальные «Зеленые бомберы» надулись за своим столиком, с настороженной безучастностью наблюдая за происходящим. Стриптизерша стояла, уперев руки в бока, и ее нагота казалась теперь нелепой.

Черный костюм махнул рукой в воздухе, и ритмичные барабаны зазвучали снова. Он протянул руку Грею и прогремел:

– Я – Лаки, что, как известно, значит «везение». Полагаю, вам до сих пор было не известно, что Лаки – африканское имя, не так ли, мистер…

– Грей.

Лаки сверкнул президентской улыбкой. Его нижняя челюсть выпирала, как у культуриста, а когда он говорил, мышцы шеи бугрились над воротничком. Из-за коротко стриженных волос голова казалась почти квадратной, а широкое полное лицо усиливало общее впечатление массивности. Грей легко мог представить этого человека на танке, с громадной сигарой, во главе идущей на столицу повстанческой армии.

– Пожалуйста, примите мои извинения, – сказал Лаки. – Здесь вам всегда рады. Какой позор, что этим мальчишкам позволено рыскать по всей стране, будто бродячим псам! – Он махнул в сторону коридора. – Мне хотелось бы лично засвидетельствовать свое почтение новому клиенту. Давайте пройдем ко мне в кабинет, выпьем виски. Гарантирую, вы сочтете такое времяпровождение более приятным.

Грей воспринял это скорее как приказ, чем как приглашение, хоть и не думал, что Лаки собирается немедленно сделать ему какую-нибудь пакость. Похоже, хозяин заведения говорил правду, утверждая, что служит деньгам, а не политическим идеям.

Лаки провел его скудно освещенным коридором мимо шести закрытых дверей через задрапированный занавесками проем в дальнем конце. Прямо перед ним начинался еще один коридор, он уходил вправо.

А за занавесками в просторном помещении звучал африканский джаз. В центре стояли роскошные кожаные диваны и кресла, слева вдоль стены тянулся бар с широким ассортиментом напитков. Возле дальней стены виднелась рулетка, у которой сейчас никого не было.

Двое мужчин, черный и белый, дружески пикировались у бара. Ошеломляюще красивая зимбабвийская девушка за стойкой взглянула на вошедших. Лаки поднял два пальца, и руки напоминающей газель красотки пришли в движение. Ей было явно не больше шестнадцати лет, и Лаки в глазах Грея пал еще ниже.

А тот провел американца к паре мягких кресел в центре помещения. Двое телохранителей заняли кресла в нескольких футах позади Лаки. Барменша принесла два бокала с виски, Лаки полез в карман костюма и достал две сигары. Грей отказался от предложения, а Лаки закурил. Грей вспомнил образ, возникший у него в голове, когда он только увидел этого здоровяка, и ухмыльнулся про себя. Затем осторожно осмотрелся: ни окон, не камер видеонаблюдения, ни дверей, помимо проема в стене за занавесками.

– Как видите, – сказал Лаки, – мой клуб больше, чем кажется на первый взгляд. Его переднее помещение предназначено для тех клиентов, которые… в основном передвигаются пешим порядком.

– Похоже на то.

– А вы немногословны, мистер Грей. Всегда находил это признаком осторожного человека. Позвольте полюбопытствовать, как вы обнаружили мой клуб?

– Узнал о нем от знакомого.

– Неужели? Могу я поинтересоваться, от какого именно?

– От Уильяма Эддисона.

– Мистер Эддисон – хороший клиент. У него исключительный вкус и на женщин, и на виски. Вчера ночью я обратил внимание на его отсутствие, хотя он обычно всегда присоединяется к нам по средам. Интересно, что могло помешать ему в этот раз. – Лаки поднял свой бокал. – Возможно, вы тоже станете нашим завсегдатаем.

Грей тоже поднял бокал и оценил про себя Лаки: просто эталонный типаж хозяина заведения подобного рода.

– Никогда ничего нельзя знать заранее.

– Как вы познакомились с мистером Эддисоном?

– Я работаю в американском посольстве.

– Мои лучшие клиенты как раз оттуда! Теперь, когда в Зимбабве не рады иностранным журналистам, мне бы пришлось жарить на улице кукурузу, не будь дипломатов! – взревел Лаки и хлопнул себя по коленке. От смеха его костюм пошел волной взбугрившихся мышц. Отсмеявшись, он спросил: – Ждать ли нам мистера Эддисона сегодня вечером? Буду рад, если вы тоже останетесь. Вы обнаружите, что после захода солнца у меня в клубе куда занятнее. Все самое лучшее мы приберегаем на вечер.

– Сегодня не удастся, но когда-нибудь обязательно.

Лаки стрельнул взглядом в сторону эффектной барменши и развел руками:

– Понимаю, друг мой. У каждого из нас свои обязательства.

– Совершенно верно, так оно и есть.

Хозяин клуба поднял свой пустой бокал и сделал знак принести еще две порции выпивки. Грей сделал отрицательный жест.

– Мне нужно вернуться в посольство. На самом деле, я ищу Уильяма. Не видел его уже пару дней.

– Неужели? А у этой его дамочки вы уже справлялись?

– Она тоже не знает, где он.

Лаки пыхнул сигарой.

– Мистер Эддисон проводит свой досуг ничуть не менее разнообразно, чем любой другой мужчина из числа моих знакомых. Возможно, он просто решил поразвлечься где-нибудь в другом месте.

– Не знаете, в каких еще клубах он бывает? – спросил Грей.

– Тут не могу вам помочь. Но точно знаю, что днем он здесь редкий гость.

– Да, знаю. Я просто рассчитывал на… везение.

Чтобы понять игру слов, связанную с его именем, Лаки понадобилось несколько секунд, а потом его тело заколыхалось в очередном приступе смеха. Успокоившись, он вытер глаза.

– Уверен, мистер Грей, ваше общество будет мне приятно. Заскакивайте снова. Однако, боюсь, помочь вам с поисками мистера Эддисона я не смогу. Но уверен, он объявится.

Грей встал, намереваясь уйти.

– Когда мы с ним виделись в последний раз, он назвал одно имя. Или, скорее, фамилию шона. Может, вы ее слышали?

– Что за фамилия?

– Н’анга.

Непринужденная болтовня у стойки за спиной Грея смолкла. Он покосился на телохранителей: глаза у тех широко раскрылись, а сами они переминались с ноги на ногу. Лаки же сохранил внешнее самообладание, однако его голос стал суровым.

– Где вы ее слышали?

Грей умудрился изобразить пораженное замешательство, которое, впрочем, было не совсем притворным. Его действительно удивила подобная реакция со стороны настолько жесткой публики.

– Эддисон в пятницу упомянул. Говорил, что собирается встречаться с этим самым Н’ангой в субботу. А я тогда торопился и ни о чем не стал расспрашивать. Так вы знаете этого человека?

– Забудьте это имя.

– Я не уверен, что правильно вас понял.

Лаки снова засмеялся. Теперь смех прозвучал как короткое мрачное стаккато.

– Вы производите впечатление сильного человека, во всяком случае, с сопляками в первом зале справились отлично. Но послушайте меня хорошенько, мой новый друг. – Он снова пыхнул сигарой, выпустив большой клуб дыма, и помолчал, ожидая, пока тот рассеется. – В Африке есть кое-что такое, от чего лучше держаться подальше.

9

Грей постарался обезоруживающе улыбнуться, словно весь разговор велся в шутку, однако выражение лица Лаки не изменилось. Поняв, что сейчас хозяин клуба больше ничего не скажет, Грей, у которого не было времени на него поднажать, поблагодарил его за гостеприимство и ушел.

Он вернулся в посольство и убил несколько часов, разбираясь с кучей мошеннических визовых заявлений, а в семь вышел на улицу, чтобы встретиться с Ньей. Она тронулась с места, стоило лишь Грею сеть в ее «лендровер».

В спустившейся темноте они в молчании ехали к северу по Второй улице, пока вскоре не оказались в элитном квартале сразу за районом Авеню.

– Белгравия, – сказал Грей. – Здесь находится дом нашего посла.

– Здесь живут и другие иностранные чиновники. Кроме вас, разве что.

Грей склонил голову набок.

– Может, я не настолько честолюбив, как вы обо мне думаете.

– Поживем – увидим.

– А знаете, – предположил Грей, – вероятно, нам было бы проще общаться, если вы хотя бы допустите, что я не такой уж и мерзавец.

– Я пробовала так поступать, но результат всегда был один и тот же. Зимбабве для вас промежуточная остановка. Интермедия.

– В первой части вы правы, – подтвердил он. – Вся моя жизнь состоит из промежуточных остановок. Но я предпочитаю выносить о человеке суждения лишь после того, как хоть немного его узнаю, а не полагаться на стереотипы.

Нья попыталась было что-то возразить, но передумала. А Грей спросил:

– Вы собираетесь сообщить мне, с кем мы встречаемся?

Нья остановилась на улице, превращенной в вызывающий клаустрофобию тоннель высаженными по краям кустами отцветших жакаранд, темные шишковатые ветви которых сплелись между собой, и посмотрела в стекло водительской двери на трехэтажный кирпичный дом.

– Человек, к которому мы приехали, сможет помочь нам, если сам захочет.

– Кто он такой и почему может не захотеть?

– Его зовут доктор Олатунджи Фангва, он – нигерийский атташе по культуре. – Нья повернулась, и Грей заметил мелькнувшее в ее глазах беспокойство.

– Почему бы вам не рассказать мне о нем?

– Нечего рассказывать. Мы с ним виделись всего один раз. Просто есть в нем что-то необычное. – Она открыла дверь. – Идемте. Разговор буду вести я.

Прежде чем выйти из машины, Грей посмотрел на нее долгим взглядом, означавшим: «Так и быть, пока что я вам подыграю».

Нья нажала кнопку звонка. Несколько мгновений спустя дверь открыл парнишка, одетый в расшитую зеленую тунику. По возрасту он был близок к тем хулиганам, с которыми недавно столкнулся Грей, но отличался полярно противоположными манерами. Парнишка сложил перед собой ладони и подобострастно поклонился. Он обладал изяществом юности, но что-то в нем сбивало с толку. Взгляд его умных глаз казался каким-то отсутствующим и был устремлен прямо на Грея, у которого, однако, возникло странное чувство, что мысли юноши блуждают где-то далеко.

– Прошу прощения за беспокойство, – сказала Нья, вынимая удостоверение личности. – Я – Нья Машумба из Министерства иностранных дел, а это Доминик Грей из американского посольства. Мы бы хотели, если это возможно, задать несколько вопросов доктору Фангве.

По-прежнему глядя прямо перед собой, парнишка заговорил деревянным голосом:

– Возникли какие-то неприятности?

– Вовсе нет. Просто мы интересуемся вопросом, в котором доктор мог бы нам помочь. Я уже звонила.

– Мне надо узнать, может ли он вас принять.

Повернувшись, он поднялся по лестнице размеренной походкой, слишком уж скованной для его возраста, а через несколько минут вернулся.

– Доктор вас примет.

По узкой лестнице они последовали за парнишкой на третий этаж и по короткому коридору подошли ко второй двери справа. Грей заметил тут еще две двери плюс три на втором этаже. Все они были закрыты.

Войдя, они оказались в гостиной с белыми стенами и темным паркетным полом. На стенках в рамочках висели фотографии (Грей предположил, что на них запечатлена Нигерия) и несколько туземных ремесленных поделок. Не считая стоявших в центре комнаты трех кресел с высокими спинками, там больше ничего не было.

В одном из кресел лицом к вошедшим восседал живой скелет. Обсидиановая кожа доктора Фангвы так сильно обтягивала лицо и костлявый лоб, что, казалось, он находится в аэродинамической трубе. Бритвенно-острые скулы выпирали, ограничивая по краям лицо, которое резко обрывалось книзу, к узкой челюсти. На месте щек виднелись провалы. Когда доктор поднялся приветствовать гостей, острые суставы конечностей вонзились в висящий на теле белоснежный льняной костюм, натянув тонкую материю так, что даже смотреть было неловко.

Зато в его движениях ничего неловкого не было. Доктор двинулся навстречу, и Грея создалось впечатление, что перед ним человек, обладающий самой совершенной координацией из всех, кто встречался ему на жизненном пути. Хозяин квартиры был на дюйм или два выше Грея и перемещался выверенными движениями, как крадущийся кот. Каждый шаг, каждое движение его руки были абсолютно точны, в них смешивались плавность и автоматизм робота, и от этого становилось неуютно. На ходу он потирал большие пальцы указательными, поддерживая постоянный медленный ритм, как будто просто переставлять ноги было для него недостаточно. Тонкие губы скривились, явив сверкающие зубы, превосходящие белизной костюм. Зрачки цвета красного дерева пристально смотрели из запавших глазниц.

Грей постарался не отшатнуться, когда влажная холодная рука доктора коснулась его руки. Потом пришла очередь Ньи, и на этот раз рукопожатие длилось куда дольше.

– Нья Машумба. Мы с вами уже встречались. – Его гладкий вежливый голос произносил все слоги одинаково отчетливо, а язык в конце каждой фразы издавал едва слышные пощелкивания: «клик-клак».

Грей не понял, удивило ли Нью, что доктору известно ее имя.

– На приеме у Мбеки, если не ошибаюсь, – ответила она. – Спасибо, что согласились нас принять. Извините за такой поздний визит.

Доктор сложил руки перед собой, его пальцы перестали подергиваться.

– Я только-только закончил мою вечернюю… деятельность, – улыбнулся он. – Чем могу помочь?

– Буду говорить прямо. Исчез человек, имеющий отношение к американскому посольству. Мы пытаемся его отыскать.

– И его зовут?

– Уильям Эддисон.

Доктор призадумался над именем, будто не мог понять, где его слышал.

– Не хотите присесть?

– Нет, спасибо, – отказалась Нья. – Боюсь, мы не сможем задержаться надолго.

– Очень жаль, – пробормотал хозяин квартиры и дважды хлопнул в ладоши.

В комнату тут же вернулся все тот же парнишка и в подобострастной позе – голова опущена, руки сложены – остановился перед доктором Фангвой. Грей нахмурился. Ему не нравились люди, которым доставляло удовольствие распоряжаться другими.

– Принеси чаю, – велел Фангва, – на троих.

– Слушаюсь, господин, – ответил мальчик, голос которого был таким же безучастным, как его взгляд, и удалился.

– Мы действительно не можем… – начала Нья.

– Тсс! Предложить вам чаю – это мой долг. – Он вернулся на свое место и махнул рукой на два кресла напротив. – Уж не откажите мне.

Нья села. Грей тоже расположился лицом к доктору. Пока что все происходящее казалось каким-то неестественным, словно хозяин дома заранее придумал сценарий и теперь ему следовал.

Вошел мальчик, неся поднос с тремя чашками чая, и снова удалился, когда их разобрали. Нья пристроила чашку у себя на коленях, помешивая в ней ложечкой, но не пробуя напиток.

– Вот так-то лучше, – довольно заявил Фангва. – Я предпочитаю вести дела цивилизованно. – Он обхватил свою чашку узловатыми пальцами и обратился к Нье: – Я не знаком с Уильямом Эддисоном, но, наверно, есть какая-то причина, по которой вы решили, что мы можем друг друга знать?

– У нас и в мыслях нет, что вам что-то известно про мистера Эддисона. Но мы надеемся на вашу помощь в толковании одного слова. Мы услышали его, когда беседовали со свидетельницей.

– Что за слово?

– Н’анга.

Доктор Фангва сделал большой глоток чая. Выражение его лица не изменилось. Потом он поставил чашку, и его пальцы снова задвигались в странном ритме.

– Это слово из языка шона. А его значение, вы, я думаю, знаете и сами.

– Конечно, я знаю, что оно означает на шона. Его значение – «тот, кто призывает». – Нья подалась вперед. – Нам нужно узнать, что оно значит в джуджу.

– Джуджу, – повторил доктор. Слово слетело с его уст, будто имя возлюбленной – он пробовал его на вкус, ласкал.

Просьба Ньи повисла в воздухе. Доктор долго смотрел в никуда, словно совершенно потеряв нить разговора. Наконец он повернулся к Нье.

– Вы бы попробовали чай. Он весьма неплох.

Взгляд Ньи переместился на чай, она взяла чашку и сделала несколько совсем маленьких глоточков. Грей притворился, будто тоже пьет, хотя на самом деле лишь пригубил напиток. Он не совсем понимал, что тут происходит, но Нья явно остерегалась этого человека. Да и он сам тоже. Если перед ними атташе по культуре, тогда Грей – далай-лама.

– А вот скажите, – нараспев спросил доктор Фангва, – как вам пришло в голову, что я могу знать значение этого слова?

– Уильяма Эддисона в последний раз видели на религиозном обряде йоруба, – ответила Нья. – На обряде джуджу. С ним была его девушка, которая утверждает, что молящиеся называли жреца «Н’анга». Непонятно почему.

– Вы не ответили на вопрос. В Хараре сотни нигерийцев, знакомых с традициями йоруба. Почему вы пришли ко мне?

Нья поколебалась.

– Вы ведь атташе по культуре. Я подумала, что ваша информация будет самой надежной.

– Религию джуджу в Нигерии официально не признают, и я в качестве атташе не обязан ничего о ней знать.

– Доктор Фангва, пожалуйста, скажите, вы можете ответить или нет?

Хозяин квартиры расплылся в улыбке, напоминающей оскал мертвеца, и Грей задался вопросом, не дразнит ли он их.

– А мне нужно, чтобы вы ответили, почему ко мне обратились.

Грей заметил, как Нья вцепилась в подлокотники кресла.

– У вас, доктор… определенная репутация.

– Неужели? – Клик-клак. – И какая же?

– Говорят, что вы бабалаво.

Грей судорожно вдохнул. Не выгляди Нья настолько взволнованной, он бы подумал, что она шутит.

Доктор Фангва не сводил глаз с Ньи, и на его губах играла улыбка. Он определенно забавлялся.

– И вы в это верите?

– Неважно, верю или нет. Я просто подумала, что вы можете нам помочь, но, вижу, у вас нет такого желания. Как вы заметили, в Хараре есть и другие нигерийцы. Уверена, среди них найдутся более отзывчивые. – Она поставила чашку и встала.

Пальцы доктора Фангвы по обе стороны его чашки принялись тереться друг о друга.

– Присядьте, Нья Машумба. Я всего лишь любопытствую насчет своей репутации. И расскажу вам то, что вы хотите знать.

Нья вновь опустилась в кресло, а пальцы доктора прекратили движение, сомкнувшись на коленях.

– Чтобы все объяснить, понадобится краткий экскурс в теологию йоруба. Бабалаво, – хозяин дома выделил это слово, будто подчеркивая свою от него отстраненность, – верят в Олоруна, всемогущее существо, эквивалентное Богу в представлении людей Запада. Однако не особо ему поклоняются: он трансцендентален и не вмешивается в человеческие дела. Джуджу в основном имеют дело с бесплотными созданиями, называемыми оришами, которые как раз этими делами сильно интересуются. Оришей много, некоторые из них могущественнее прочих, и у всех есть собственные предпочтения.

– Значит, обряд, на котором был Эддисон, можно рассматривать как некую религиозную службу? – уточнил Грей.

– Возможно. Меня там не было.

– Но вы неплохо представляете, что там происходило.

Впервые с тех пор, как они вошли в этот дом, доктор Фангва полностью переключился на Грея. Прежде чем ответить, он долго молча рассматривал американца, подергивая пальцами. Взгляд у него был насмешливым.

– Даже если бы подозрения мисс Машумбы относительно меня были справедливы, джуджу – религия многогранная. И в ней несть числа всевозможным обрядам и ритуалам. Не видя, что там происходило, я не возьмусь рассуждать, в чем суть именно той церемонии.

– Понимаю, доктор, – сказала Нья, хмурясь на Грея. – Простите, но я до сих пор не сообразила, какая тут связь с тем словом на языке шона.

– Потому что ее нет. Ни в одном известном мне обряде джуджу никто никого не призывает. Самое близкое понятие – это одержимость духом, важная практика джуджу. Но слову «Н’анга» там вообще нет места. Вероятно, ваша свидетельница просто ослышалась, перепутала. Вероятно, в этом обряде присутствовали элементы совершенно иной религии.

«А еще вероятно, что ты лжешь», – подумал Грей.

– Да, ясно, – проговорила Нья. – Возможно, вы расскажете что-нибудь еще, что могло бы нам помочь?

Губы доктора искривились, и от одной этой картины по хребту Грея словно кто-то провел сверху вниз маслянистым пальцем.

– Скажу, что на обряде джуджу туристам не место.

Грей с трудом сдержался, чтобы не ответить резкостью, а доктор Фангва снова обратился к Нье.

– Вы знаете, кто такой бабалаво?

– Жрец джуджу.

– Вы знаете, кто такой бабалаво на самом деле? На что он способен?

– Боюсь, я не совсем понимаю…

– Это мне как раз совершенно ясно. А ведь человеку не следует вторгаться в области, в которых он абсолютно не разбирается.

Грей вгляделся в лицо доктора, но оно оставалось спокойным, как будто и не было того выпада, который прозвучал в его словах.

– К сожалению, мы сейчас лишены такой возможности, – сказала Нья. – Если с мистером Эддисоном что-то случилось во время обряда, знает ли об этом бабалаво – Н’анга, – который его проводил?

– О да.

– У вас есть какие-то мысли, кто бы это мог быть?

– Если его называют «Н’анга», разве не разумнее предположить, что он из числа шона? Я слышал, джуджу в Зимбабве в новинку. Возможно, вам следует поспрашивать одного из последователей шона.

– Уверена, вам известно, что наше правительство не приветствует это движение, и те, кто в нем участвуют, этого не афишируют.

– Тогда я не понимаю, чем могу вам помочь.

Нья отставила свой чай.

– Спасибо, что уделили нам время. Если услышите что-то полезное, пожалуйста, свяжитесь со мной.

– О, непременно. – Клик-клак.

Нья встала, следом за ней поднялся и Грей. Нельзя сказать, что его огорчила краткость беседы. К следующему разговору с доктором Фангвой он постарается подготовиться получше, да и сам разговор тогда пойдет иначе.

– Пожалуйста, возвращайтесь, если обнаружите что-нибудь интересное. – Глаза доктора блестели. – Возможно, мы вместе исследуем… премудрости… традиционной для моей культуры религии. Вы поступите мудро, если вооружитесь знаниями.

Грей увидел, как вздрогнула Нья, которая уже шла к выходу.

Как только они оказались в машине, Грей повернулся к Нье:

– Почему вы не сказали мне заранее, кто он такой?

– Что вы имеете в виду?

– Он – бабалаво, – пояснил Грей. – И вы это знали.

– Он – политик, а я… все остальное – просто слухи, – сказала Нья. – Я точно не знала. Да мы и до сих пор не знаем.

– Прошу прощения? Вы же его видели. Он в этом по самые уши увяз. От его логова мурашки по коже. И этот его слуга… что-то с парнем явно неладное, – пробормотал Грей. – Кто-то должен с этим разобраться.

– Доктор Фангва – атташе по культуре, а мальчик – один из тех, кто у него работает.

Они выехали из Белгравии и вернулись в центр. Там привычная урбанистичность Хараре разогнала остатки тревоги Грея.

– Он уже под подозрением, ведь так? – спросил американец. – Потому-то вы и решили его навестить. Арестовать или допросить его формально вы не можете, вот и использовали тему Н’анга как предлог, чтобы к нему проникнуть.

– Это был не предлог.

– А мне почему ничего не сказали?

– Потому что вам незачем было знать. Несмотря на то, что вы могли подумать, он не подозреваемый.

– Как такое может быть? – поразился Грей.

– У него алиби. Весьма надежное.

– Вы уже проверили?

– Конечно.

– И?

– Прошлую субботу он провел с Дэвидом Нотоном, высокопоставленным британским дипломатом. Он хорошо известен и вне подозрений.

– Вы говорили с Нотоном? – спросил Грей.

– Да.

«Лендровер» остановился в знакомом месте перед отелем «Миклс». Грей открыл дверь.

– Алиби или нет, но он знает больше, чем нам рассказал.

Нья молча дала ему понять, что согласна.

10

Консьерж сообщил Грею и Нье, что профессор Радек ждет их у себя в номере. Он сидел в мягком кресле перед полуоткрытыми коваными дверями балкона. На старинном обеденном столе громоздились книги, в застекленном шкафу чопорно выстроился фарфоровый антиквариат, а на стенах красовались живописные полотна с видами африканской природы. Горели лампы, и в комнате царила атмосфера домашнего уюта.

Расстегнутый воротничок официальной рубашки Виктора лениво обвис вокруг шеи, запонки из манжет были вытащены. Одна рука покоилась на раскрытой книге в твердом переплете, которая лежала у него на коленях, другая сжимала бокал с муарово-зеленой жидкостью. Тело профессора обмякло в кресле, веки покраснели и набрякли, но взгляд, который он поднял на Грея и Нью, был таким же проницательным, как накануне вечером.

Грей покосился в сторону балкона. Ночь уже обнимала Хараре своими бархатными руками, она принесла с собой тусклый свет уличных фонарей и редкий шепот ветерка. Виктор указал Грею и Нье на диван слева от себя, у стены. Перед ним на низком столике ждали два винных бокала, бутылка вина «Пинотаж» и тарелка с аккуратно нарезанным сыром. Виктор отложил книгу и сделал приглашающий жест в сторону угощения.

– Прошу.

Нья предпочла кусочек сыра, Грей налил вина. Виктор вздрогнул, словно очнулся от грез, и сел прямее, приведя свое внушительное тело в вертикальное положение.

– Простите, что я такой несобранный, – сказал он. – День был тяжелый.

– Возможно, тогда лучше завтра… – начала Нья.

– Ха-ха! – Комната вновь наполнилась властной энергией профессора; так ветер наполняет паруса. – Никаких завтра!

Грей рассказал Виктору о встрече с мисс Чакавой и доктором Фангвой. Профессор на миг замер с пустым бокалом в руках, а потом отставил его в сторону.

– Я раздобыл об этом бабалаво новую информацию.

– Где? – поинтересовался Грей.

– Я не раз работал в Африке, так что знакомств у меня тут много. Когда появляется такой человек… скажем так, определенная категория людей не может этого не заметить.

– Вы нашли кого-то, кто поможет нам его идентифицировать? – оживился Грей.

– К несчастью, нет.

– Думаете, он зимбабвиец? – вступила Нья.

– Очень-очень маловероятно, – сказал профессор Радек. – Человек, которого мы ищем – бабалаво необычайно сильный и влиятельный. В джуджу он отнюдь не новичок. Думаю, он учился своему ремеслу в землях йоруба.

– Тогда почему Зимбабве? – удивился Грей. – Зачем такому выдающемуся жрецу джуджу вообще покидать Нигерию и ехать сюда?

– Подозреваю, что по двум причинам. Первая – невежество местных относительно его религии. Они не разбираются в ней и даже не подозревают, что действия этого человека с точки зрения джуджу неприемлемы, хотя так оно и есть. Сейчас поясню. Представьте себе миссионера католической церкви, который путешествует по диким областям Новой Гвинеи и проповедует собственную версию христианства, отчасти зловеще извратив вероучение на свой лад. У него была бы полная свобода действий – стесняться некого.

– А вторая причина?

– Уязвимость местного населения. Нищета, политическое бесправие, голод, безнадежность, разрушающаяся система верований – это же классическая совокупность условий, чтобы основать процветающий культ. Люди в Зимбабве открыты новой религии, потому что хотят обрести некую опору в жизни, а джуджу как раз предлагает им нечто подобное.

Нья отвела взгляд, и Виктор положил руку ей на локоть.

– В Европе и Америке такое случается не реже, чем в Африке.

Грей сказал:

– Но как же Эддисон? Он не вписывается в эту модель.

– Возможно, он поехал туда как турист, ради новых впечатлений, но, подозреваю, дело не только в праздном любопытстве. Возможно, между Эддисоном и бабалаво уже и раньше существовала какая-то связь.

– Я пытаюсь с этим разобраться, – сказал Грей. – Вернемся к первой причине, насчет того, что действия этого Н’анги, что бы он там ни вытворял, с точки зрения традиционного джуджу неприемлемы.

Виктор повернул голову в сторону балкона. Грей никак не мог понять, то ли профессор высматривает там что-то, то ли просто пытается собраться с мыслями. А тот продолжил, снова глядя на своих гостей:

– Мы говорили о тех, кто, практикуя джуджу, искажает эту религию и проводит чудовищные обряды, чтобы укрепить свою власть или заработать денег. Подобное не одобряется и даже преследуется, но то, что сейчас поднимает голову в Зимбабве, этот культ Н’анги, – уже нечто иное. Откровенная гнусность и кощунство.

– Расскажите об этом, – попросила Нья, понизив голос почти до шепота.

– Среди йоруба распространена вера, что человек при помощи определенных действий может повлиять на окружающий мир. В мировоззрении адептов джуджу центральное место занимают направленные на это магические обряды.

Грей понял, что хмурое выражение, мелькнувшее у него на лице, не укрылось от Виктора.

– Доминик, то, что для одного суеверие…

– Я предпочитаю обращение «Грей».

Виктор склонил голову.

– …для другого – религия. Амулеты и заклинания джуджу, чудеса Христа и Магомета, молитвы, вера в ангелов, святых и оришей – это ведь просто сверхъестественные или магические концепции, облеченные в стройную форму религии. Разве всякая вера в духовное не выходит за рамки чистой науки и, следовательно, не относится к сверхъестественному?

– Конечно, вы правы, – пожал плечами Грей.

Виктор поднял указательный палец.

– Не забывайте, что в данном случае не имеет никакого значения, каких убеждений придерживаемся мы с вами. Для нашего расследования важно то, во что верят местные жители, и то, как это могло отразиться на Эддисоне.

Грей вздохнул поглубже, чтобы успокоиться. На его взгляд, религия, вера в сверхъестественное, магия, духовность – неважно, какие еще семантические определения люди дают своим метафизическим теориям, – в лучшем случае сводятся к ложной надежде и потере времени, а в худшем – к несправедливости и страданиям. Но Виктор был прав, и речь шла не о нем, а о Уильяме Эддисоне. Если исчезновение последнего связано с джуджу и людьми вроде доктора Фангвы, значит, нужно понять, с чем ему придется иметь дело. А Виктор продолжил:

– Многие примитивные религии и некоторые современные придерживаются идеи так называемой практической магии. Это вера в то, что человек, производя определенные действия, открывает себе доступ в царство духов и таким образом на ментальном уровне может воздействовать на физический мир напрямую. Бабалаво у йоруба одновременно и жрецы, и чародеи. Все они прибегают к определенным приемам – заклинаниям, ритуалам, а некоторые способны и на большее – прорицания, некромантию, наведение порчи, практикуют симпатическую магию.

– Я так понимаю, что вы как ученый не будете спорить с утверждением, что магия находится за пределами науки, – проговорил Грей. – Она существует не в реальности, а в головах верующих. – Виктор слабо улыбнулся. – Но разве недостаточно просто доказать, что все эти заклинания джуджу не работают? Как может целая культура строиться вокруг чего-то нереального?

– Вас может удивить, насколько ваша концепция реальности способна измениться, столкнувшись с новыми парадигмами. Бабалаво йоруба совершенствовали и развивали свои обряды на протяжении тысяч, возможно, даже десятков тысяч лет. То, что мы называем магией, для них наука.

– Выходит, вы все-таки верите в магию.

– Слово «магия» является своего рода клише и может ввести в заблуждение. Антропологи отмечают, что бабалаво достигают при помощи своих чар поразительного успеха. И этому нет никакого рационального объяснения. Остается лишь предположить, что заклинания порой действительно работают. Есть множество заслуживающих доверия свидетельств о вылеченных бабалаво заболеваниях, когда паралитики начинали ходить, а у некоторых даже исчезали раковые опухоли. Есть и противоположные факты – мгновенных высыпаний на коже множества язв, слепоты, параличей. И несколько подобных случаев я… – Виктор вдруг замолчал, и в его глазах появилось отсутствующее выражение, объяснить которое Грей не мог, – я видел собственными глазами.

Нья тревожно посмотрела на Виктора. Грей сделал глоток вина, чтобы скрыть раздражение. Ему было интересно, какие именно факты и свидетельства профессор считает заслуживающими доверия.

– Я не верю в колдовство бабалаво в том смысле, который вы подразумеваете, – сказал Виктор. – Но поймите, человеческий разум – очень мощный инструмент. И в мире порой происходят явления, объяснить которые наука пока не может.

Грей кивнул, как бы предлагая собеседнику продолжать.

Виктор откинулся на спинку кресла и заговорил лекторским тоном.

– Все бабалаво уверяют, что взаимодействуют с некими сущностями – оришами, духами предков и так далее. Но этот Н’анга известен тем, что якобы вышел за рамки простого общения с ними. Говорят, что он обладает способностями приводить эти сущности в наш мир, пусть ненадолго и с ограничениями.

Грей провел пятерней по волосам.

– Я стараюсь быть непредвзятым, но мне кажется, профессор, что сегодня вы требуете от моего воображения слишком многого. Не хочу уподобляться Харрису, но все же, как это поможет нам найти Эддисона?

– Пока точно не знаю. Те, кто утверждает, что приводят в мир потусторонние сущности, обычно либо адепты черной магии, либо медиумы, среди тех и других полно шарлатанов. В практиках, о которых я знаю, есть единственная общая черта: вызываемая сущность удерживается в ограниченном пространстве вроде пентаграммы или круга, а еще она остается под контролем жреца или мага лишь короткое время. Похоже, мисс Чакава описала вам какой-то ритуал вызывания духа.

– И кого они могли вызывать? – поинтересовался Грей.

– Вариантов может быть несколько. Оришу, предка… Ведь поклонение предкам – неотъемлемая часть джуджу.

– Зачем это могло кому-то понадобиться? – спросила Нья.

– Причины те же, по которым проводят любые религиозные ритуалы: здоровье, знания, богатство, власть, безопасность.

– Вы сказали, большинство йоруба сочтут этот обряд кощунством, – проговорил Грей. – Почему?

– Бабалаво – мост между миром людей и миром оришей – лишь у них есть власть вступать в контакт с духовными сущностями. Это сродни католическим представлениям о священнике как о посреднике. Однако бабалаво не распоряжаются оришами и, уж конечно, не призывают их. Бабалаво ходатайствуют, обращаются с просьбой. На самом деле, притащить в наш мир предка или оришу для йоруба так же омерзительно, как для католика. Вообразите, что Деву Марию приволокли сюда против ее воли, загнали в подгнивший труп или в круг заклинателя и пытаются заставить служить целям прощелыги-священника.

Грей вообразил, как это выглядело бы.

– Понимаю, о чем вы, – признал он, а Нья пробормотала, что согласна.

– Если Н’анга занимается во время своих обрядов именно этим, – сказал Виктор, – мне понятно, почему он выбрал место, которое так далеко от населенных йоруба земель. Там такой скверны никогда бы не допустили.

– Какого черта во все это вляпался Эддисон? – задал риторический вопрос Грей.

– Почему доктор Фангва нам солгал? – спросила Нья. – Он утверждал, что ничего об этом не знает.

– Как я сказал, ни один известный мне обряд джуджу не включает в себя вызывание сущностей. Доктор мог и не знать о том, что происходит.

– Мне показалось, он в курсе, – тихо возразил Грей.

– Нам некогда строить домыслы, – сказал Виктор. – Нужно узнать, что этот бабалаво делает во время своих ритуалов и как оно связано с исчезновением мистера Эддисона. Если, конечно, связано.

– А что конкретно вы предполагаете? – заинтересовалась Нья.

– Мы узнаем, где и когда состоится следующий обряд, и пойдем на него сами.

11

Нья в молчании отвезла Грея домой, а когда тот вышел из машины, пробормотала формальные слова прощания. После визита к доктору Фангве она притихла даже сильнее обычного.

Грею пришлось признать, что эта встреча тоже подействовала ему на нервы, хотя он и не из впечатлительных. Что-то с этим человеком было не так. Казалось маловероятным, что атташе по культуре может вести двойную жизнь и являться одновременно жрецом джуджу, но доктор Фангва был похож на типичного атташе по культуре не больше, чем Нья на традиционную домохозяйку-шона.

Да и с самой Ньей и ее участием в этом деле тоже не все ясно – слишком уж ее беспокоила деятельность радикальной религиозной секты и судьба бывшего американского дипломата. Грей чувствовал, что этот интерес продиктован не только и не столько служебными обязанностями.

Грей почуял этот запах, едва зайдя в квартиру, хоть и не мог точно определить, чем именно пахнет. Может, мокрой псиной или какой-то гнилью?

На кухне горел свет. Грей никогда не оставлял электричество включенным.

В квартире стояла тишина, но кто-то тут явно побывал, а может, и находится до сих пор. Грей осторожно, стараясь ступать как можно тише, двинулся на кухню. Там он достал из шкафа мясницкий нож, сжал его в левой руке, повернув лезвием к себе и положив большой палец на рукоятку. Крадучись, как кот, он пересек пустую гостиную и направился к спальне. Дверь в нее была закрыта, но запах усилился.

Грей чуть присел и собрался открыть дверь, готовый, в зависимости от ситуации, либо броситься вперед, либо отпрянуть. Среднестатистическому человеку требуется три секунды, чтобы вытащить пистолет, взвести курок и прицелиться. В ближнем бою три секунды – это вечность. Даже будучи настороже, незваный гость вряд ли сможет сделать точный выстрел раньше, чем Грей на него накинется. А если злоумышленников несколько, то за это время Грею удастся выскочить из квартиры. Или можно прикрыться первым, кто подвернется под руку, как щитом, а потом уж разбираться с остальными.

По-прежнему на чуть согнутых в коленях ногах он вошел в спальню. Его глаза метнулись вверх, вниз, обежали всю комнату, и лишь после этого Грей выпрямился. Он никого не увидел, но от представшего перед ним зрелища перехватило дыхание. От тошнотворной вони мертвечины все остальные органы чувств будто отказали. Прикрыв рукой рот и нос, Грей уставился на кровать. Она стояла там же, где и всегда, у стены напротив двери. На этом все нормальное и рациональное заканчивалось.

В каждом углу кровати на тонкой дощечке пылало по черной свече, освещая покрытую слоем свежей грязи постель. Посреди нее на спине лежал труп мартышки-верветки, вокруг которой были разбросаны комья земли, пропитанной кровью.

Мартышке постарались придать безмятежный вид: руки сложены на груди, ноги вместе и вытянуты, как в гробу. Грей подошел поближе, и иллюзия безмятежности исчезла.

Пустые глазницы таращились на Грея. Глаза были вырваны, и в углублениях, где они находились прежде, запеклась кровь. Уши и нос у обезьяны отсутствовали, горло было перерезано. Трупное окоченение челюстей заставило крошечный ротик застыть в беззвучном крике.

Изо рта что-то торчало, Грей нагнулся посмотреть, но тут же отпрянул. Внутри все перевернулось, потому что в пасть обезьяне засунули ее собственные гениталии.

Грей решил на этом закончить осмотр – он не хотел знать, каким еще мучениям подверглось бедное животное. Он вышел на балкон глотнуть ночного воздуха и так вцепился в перила, что костяшки пальцев побелели.

Внутри поднялась холодная ярость. Кто-то мучил и убил невинное существо, и сделали это в его квартире. На его кровати.

Вызов был брошен.

Только он не знал, кто это сделал.

12

Чистота лазурного неба и бледные рассветные лучи проникли в душу Грея, заслонив воспоминания прошедшей ночи.

Почти.

Грей обыскал всю квартиру и обнаружил, что ничего не пропало. Он отнес постельное белье и то ужасное, что на нем лежало, в мусорный контейнер, отмыл спальню, а потом долго стоял на балконе, пока вонь выветривалась на прохладном ночном ветерке.

Вызывать местную полицию смысла не было, эти ребята могут неделями не реагировать на жалобы. Вопрос заключался в том, кто виноват в случившемся и как Грей собирается действовать дальше.

Кому за пределами посольства было известно о расследовании? Нье, профессору Радеку, мисс Чакаве и доктору Фангве. У Грея не было сомнений в том, кто из этих четверых может быть замешен. Может, местная полиция тоже в курсе, но пока бессмысленно строить гипотезы. Скоро Фангва получит весточку от Грея. Очень скоро!

Был еще Лаки. Тот производил скорее впечатление корыстного дельца, чем инфернального жреца-заклинателя, но судя по тому, как отреагировали в его клубе на имя «Н’анга», Лаки и его окружение по меньшей мере знали о существовании зловещего культа.

Ужасное послание, найденное в собственной спальне, окончательно подтверждает, что с Уильямом Эддисоном случилось нечто ужасное. Грей принялся мерить шагами балкон. Он уже позвонил Нье и нарвался на голосовую почту. Нужно как-то успокоиться. Грей быстро позавтракал и отправился на работу, выбрав не самый короткий путь.

Нья перезвонила незадолго до полудня, и он рассказал ей о случившемся. Она быстро приняла решение и назначила через час встречу в «Миклсе».

Когда Грей подошел ко входу в отель, Нья уже ждала его.

– До чего же гнусная история!

– Вынужден признать вашу правоту. А с вами прошлой ночью ничего не случилось?

Она покачала головой.

– Тогда, полагаю, мы знаем, кому предназначалось это сообщение.

– Да, – согласилась она, сжала губы и скрестила руки на груди.

Держалась Нья отлично, но Грей видел, что щупальца страха проникли и под ее панцирь всегдашнего безразличия.

Она вскипела:

– В Зимбабве так никогда не поступают!

– Расскажите об этом той мартышке.

Нья повернулась к двери.

– Идемте. Посмотрим, что скажет нам профессор.

Они подошли к стойке регистрации и попросили позвонить Виктору. Консьерж странно наморщился:

– Вы случайно не мисс Нья Машумба и мистер Доминик Грей?

Нья коротко кивнула.

– Какие-то проблемы?

– Ничего подобного, мэм. Просто профессор уехал рано утром по срочному делу. – Консьерж достал конверт и вручил его Нье. – Просил передать, если вы появитесь.

Взяв конверт, Нья вышла на улицу. Грей подождал, пока она извлечет и прочтет послание на единственном листе почтовой бумаги, прежде чем передать ему. Там были имя и адрес, а под ними – всего одна написанная от руки строка:

«Он поможет с информацией. Я скоро вернусь. Виктор».

– Найджел Дрейк, – прочел Грей. – Есть идеи, кто это может быть?

– Нет, но я знаю, где эта улица.

Нья повела машину в одно из северных предместий. Двигаясь по Александра-парк, Маунт-Плезант и Борроудейл, они миновали множество красивых домов, к каждому из которых прилагался изрядный кусок земли, усаженный тропическими растениями. Северные пригороды Хараре оказались самыми симпатичными кварталами из всех, что доводилось видеть Грею. Единственным их недостатком были слегка портившие вид меры безопасности: практически каждый участок окружали высокие изгороди и стены, большинство из них ощетинились поверху вмурованным в цемент битым стеклом.

Но красота ландшафта и домов затмевала эти мелочи. Целые леса бамбука, жакаранды и банана давали тень улицам, занавеси гибискуса и пурпурной бугенвиллеи превращали стены сопредельных домов в гигантские импрессионистские полотна. Тут и там виднелись ослепительные огненные деревья, напоминающие живые инферно, угодившие в ловушку Медузы-природы и замершие во времени. Кактусы и пальмы всевозможных форм и размеров, азимины и мсасы, страстоцветы и венерин башмачок – Грей мог только восхищенно любоваться всем этим.

Однако при более внимательном рассмотрении становилось ясно, что аура запущенности и упадка распространилась и на эту часть города. Многие дома начали облупляться, лужайки стали зарастать. Призрак колониального упадка тенью постепенного увядания поджидал сразу за воротами. Бедствия Зимбабве собирали дань даже с привилегированных слоев общества. Или, думал Грей, хмурясь, пока они ехали все дальше к северу, во всяком случае, с большинства из них. Некоторым семьям были не страшны даже самые тяжелые политические потрясения – их капиталы тайно хранились в Лондоне или в цитаделях каких-нибудь офшорных банков. А находились и такие, чьему процветанию экономический хаос только способствовал. Огромные плавательные бассейны этих баловней судьбы сверкали лазурью, их газоны могли похвастаться идеальной ухоженностью, а новехонькие импортные авто, доступные в Зимбабве лишь самым привилегированным, красовались на закольцованных подъездных дорожках.

Вскоре Грей понял, что Найджела Дрейка можно отнести к одной из этих двух категорий. Когда они добрались до края северных предместий, где за стенами отгороженных имений начинался буш, то оказались в районе под названием Грейстоун-парк. Тут-то и находился адрес, который дал им Виктор.

Извилистая подъездная дорога привела к железным воротам в стене, слишком высоким, чтобы за них заглянуть. Нья, высунувшись из машины, нажала кнопку под переговорным устройством. Ворота разъехались, и Нья показала свое удостоверение личности. Охранники переглянулись с ухмылками и махнули: мол, проезжайте.

Длинная подъездная дорожка, окаймленная каменным поребриком, вела мимо двух утопленных в земле бассейнов, джакузи, теннисных кортов, служебных построек, которые превосходили размерами многие из обычных домов. Он выехали на просторную травянистую лужайку, где росли катальпы, которые здесь называют «слоновьи уши». В конце лужайки раскинулся гигантский дом в голландском стиле времен Капской колонии.

Грей присвистнул.

– Этот мужик мог бы в одиночку прокормить половину Зимбабве.

Нья подошла ко входу и нажала медную кнопку звонка. Мгновение спустя дверь открыл белый мужчина в черном костюме, ничем не примечательный, если не считать каменного взгляда и кобуры на боку, подчеркнуто бросающейся в глаза. Он бесстрастно кивнул и провел их в дом.

Грей мельком заметил татуировку трезубца, которая, змеясь, на секунду показалась из-под правого рукава костюма. Благодаря брифингу, посвященному военизированным группировкам региона, Грей смог ее опознать. Он коснулся руки Ньи и замедлил шаг ровно настолько, чтобы их провожатый не услышал его шепота:

– Он наемник. Бывший вояка.

– Мясник, – нахмурившись, прошептала она в ответ.

Грей постарался припомнить тот брифинг. После того как Ян Смит и родезийская армия потерпели поражение в войне за независимость Зимбабве, новое правительство стало проводить удивительную политику терпимости. Довольно большое количество белых получило государственные должности, и даже печально известное перераспределение земель на фермах, принадлежащих белым, на самом деле не имело под собой расовой подоплеки. Президент не сдержал обещания выплатить компенсации политически влиятельным колеблющимся ветеранам войны за независимость и использовал земельный передел как удобный предлог, чтобы их умиротворить.

Однако одной категории белых в Зимбабве по-прежнему были не рады. Во время войны по стране перемещались карательные отряды родезийской армии Яна Смита, которые использовали запредельно жестокие и изобретательные методы, призванные внушить коренному населению такой страх, чтобы оно потеряло всякий интерес к восстаниям. Революционеры называли их мясниками, и это название говорило само за себя.

Мужчина провел их через анфиладу просторных комнат, соединенных кирпичными арками, к двойным дверям. Он нажал кнопку переговорного устройства, что-то загудело, и двери открылись.

Провожатый пригласил Грея и Нью в отделанную дубовыми панелями гостиную, заставленную диванами и звериными чучелами с навечно разинутыми пастями и дерзко вскинутыми рогами. Тут пахло виски и старой кожей, а над тиковым баром, протянувшимся вдоль стены слева от Грея, висели охотничьи ружья. На стене он заметил карту Родезии и портрет Стэнли. Из большого эркерного окна в дальней стене открывался вид на сад и пологие холмы за ним.

Из-за письменного стола справа поднялся белый мужчина средних лет, приятной, хоть и плутоватой внешности. Он широко улыбнулся, провел ладонью по каштановым волосам, доходившим до расстегнутого воротника рубашки, и отставил в сторону полупустой коктейльный стакан. Выходить из-за стола мужчина не стал.

– Дьявольски красивый вид, верно? Боюсь, я в невыгодном положении. Полагаю, вам известно, кто я такой, иначе бы вы ко мне не приехали, но, признаюсь, не могу припомнить, чтобы где-нибудь встречался хоть с кем-то из вас.

Окружающая роскошь смягчала высокомерные бурские нотки в его голосе. Грей подумал, что хозяин дома из тех людей, кто не колеблясь пойдет по головам, лишь бы сохранить свой обеспеченный образ жизни. Этот тип сразу ему не понравился.

Человек указал на два кресла перед письменным столом, и все сели. Нья сказала:

– Меня зовут Нья Машумба, а это – Доминик Грей. Нам сказали, что вы можете помочь нам с информацией.

Найджел заложил руки за голову и откинулся на спинку стула.

– Я поставляю товары и услуги, в том числе информацию. Уверен, вам обоим известно о процветающем в Зимбабве черном рынке, который во многом культивируется невообразимо глупыми решениями нашего уважаемого лидера и подпитывается образовавшимся вакуумом доступных товаров. Я добываю для людей то, что им требуется. Во всех областях.

– Понимаю, – проговорила Нья. – А вам известно, что я работаю в Министерстве иностранных дел?

Губы Найджела скривились:

– А как вы думаете, почему мои люди вас впустили? Правительственные служащие в числе моих лучших клиентов. Ладно, вы не хуже моего знаете, что без черного рынка Зимбабве крышка. Простые граждане не могут больше позволить себе покупать хлеб и молоко в магазинах, они вынуждены отовариваться где-то в других местах. Я – бизнесмен, который делает все, что может, в такой неблагоприятной экономической ситуации. Многие услуги, которые я предоставляю, очень важны для выживания, и больше их нигде не получить.

– И конечно, то, что вы делаете для бедных, так же приносит вам барыш, как и услуги для богатых.

Он развел руками.

– Мужчина должен зарабатывать себе на жизнь.

Все надолго замолчали. Грей гадал, не изображает ли Нья неведение. Если так, то она хорошая актриса.

– Я нахожу ваш образ жизни аморальным, – произнесла она наконец, – но мы нуждаемся в вашей помощи. Впрочем, я сомневаюсь, что вы сможете ее предоставить.

– Вы удивитесь, когда узнаете, на что я способен. В этом мире, мисс Машумба, продается абсолютно все. Абсолютно. И я знаю, как найти в Зимбабве то, что нужно. Так о чем речь? О валюте? Таблетках для похудения? Оружии? Наркотиках? Паспортах? Топливе? Также мне придется задать вам вопрос, как вы на меня вышли.

– Не думаю, что в этом есть необходимость.

– Не согласен.

– Вы сами сказали, – заметила Нья, – что все продается. А в понятие «всего» входит и осмотрительность при заключении сделки.

Найджел окинул ее взглядом, будто ожидая, что она переменится в лице.

– Одновременно и умна, и красива, – обратился он к Грею. – Одобряю ваш выбор напарницы.

– Она выбирает сама.

– Да, конечно. Хорошо. – Найджел опустил взгляд на дорогой с виду смартфон. – Точно так же, как вы сами выбрали работать в дипломатической охране и служить под началом человека, у которого, скажем так, сомнительные этические принципы.

Грей улыбнулся.

– Мои поздравления, вы научились пользоваться интернетом.

– Это просто демонстрация моих способностей предоставлять нужные сведения.

Грей изобразил кашель, чтобы получше разглядеть комнату. Охранник все еще стоял у дверей, и Грей не сомневался, что под столешницей у Найджела есть оружие, до которого дотянуться – раз плюнуть. Грей не сомневался: даже если хозяин дома в свое время лично и не участвовал в военных операциях, то уж безопасность у него наверняка организована по высшему классу.

– Мы ищем, – сказала Нья, – человека, известного как Н’анга. Вы его знаете?

Найджел на долгий миг замолчал.

– Да, я его знаю. – Он задумчиво погладил подбородок. – Это опасный человек. С ним шутки плохи. Если я возьмусь добыть информацию о его местонахождении, это обойдется дорого. И, надеюсь, не стоит упоминать, что вы должны будете сохранить в тайне ее источник.

– Насколько дорого? – спросила Нья.

Делец обдумал ее вопрос и встал.

– Дайте мне минутку.

Он вышел из комнаты, оставив телохранителя в дверях. Нья и Грей ждали под ритмичное тиканье часов, висевших на стене позади стола. Грей не думал, что им может грозить непосредственная опасность, но жестокий огонек в глазах наблюдавшего за ними охранника ему не нравился.

Через пятнадцать минут Найджел вернулся.

– Боюсь, даже моих значительных ресурсов не хватит, чтобы узнать, где он обретается. Но возможно, со временем обстоятельства изменятся.

– Как неудачно, – сказала Нья с намеком на разочарование в голосе. – А кто-то другой сможет нам помочь?

– Если уж даже я этого не могу, моя дорогая, то уж, будьте уверены, никто больше не сможет. Однако ходят слухи насчет одного обряда. Уверен, вам кое-что о нем известно, раз уж вы задаете вопросы про этого человека.

Нья вцепилась в свой стул сильнее, чем, по мнению Грея, информация того заслуживала.

– Вы знаете, где проводят обряды? Где именно?

– Ах, прекрасная Нья, слухи ведь тоже информация, они – такая же часть моего бизнеса, как и их более конкретные родственники. Они тоже стоят денег.

– Откуда нам знать, что информация достоверна? – спросил Грей.

Лицо Найджела посуровело.

– Когда речь идет о бизнесе, я в угадайку не играю. Обряд состоится, и ходят слухи, что человек, которого вы ищете, будет на нем присутствовать. Оправданы эти слухи или нет, это другой вопрос, и он меня не касается.

– Цена? – бросила Нья.

– Пять тысяч американских долларов наличными. Пусть их доставят в течение трех дней. А если мои услуги не будут оплачены… скажем так, на этот счет слухи тоже ходят.

– Пять тысяч долларов за слух? – удивилась Нья.

– Это мое предложение.

– Пять сотен.

– К сожалению, я не торгуюсь.

Нья воззрилась на него.

– Ну что ж, тогда я вынуждена принять ваши условия.

Грей про себя присвистнул. Он готов был поспорить на свой первый черный пояс, что бюджет Ньи на такое не рассчитан. Найджел черкнул что-то на листе бумаги и толкнул его через стол. Нья взяла записку.

– Три дня, мисс Машумба. Оплату можно будет оставить на посту охраны при входе.

– Вы получите свои деньги.

Телохранитель проводил их до выхода.

– Недешево получилось. – сказал Грей, когда они садились в машину.

– Есть люди, которых очень сильно беспокоит деятельность этого Н’анги. А у вас есть идеи получше насчет того, как помочь вашему соотечественнику?

– И когда же состоится обряд?

Нья повернула ключ зажигания, воткнула передачу и, бросая последний мрачный взгляд на владения Найджела, сообщила:

– Сегодня вечером.

13

– Обряд состоится на закате, в часе езды от Хараре, – объяснила Нья. – Место называется Эпворт.

– Это город?

– Эпворт – это район, который известен своими балансирующими камнями. Нам нужно одно конкретное сооружение, называется Замок леопарда. Я знаю, где это.

– Что за балансирующие камни?

– Вы всё увидите.

Виктор так и не позвонил, а Нья с Греем покинули Хараре задолго до сумерек. Густые черные тучи нависли над городом, как опрокинутая бездна, на их фоне таинственным сапфировым стражем возвышалось дымчатое стеклянное здание Резервного банка.

Долгая остановка на блокпосту заставила Нью раздраженно вцепиться в руль. Она вырулила из очереди и поехала вперед, остановившись, когда четверо в форме направили оружие на ее автомобиль. Один из них подошел, и Нья прижала к стеклу свое удостоверение. Полицейский поспешно отступил и махнул остальным, чтобы машину пропустили.

– Здесь в работе на правительство есть свои преимущества, – заметил Грей.

Нья не ответила.

– Расслабьтесь, – продолжил Грей, – нам не обязательно прибыть к самому началу. Возможно, даже лучше будет опоздать. Тогда мы сможем незаметно подкрасться сзади, и не придется отвечать на неудобные вопросы.

– Пожалуй, вы правы. Я… – Она прервалась и сосредоточилась на дороге.

– Я не из тех, кто сует нос в чужие дела, – сказал Грей, – но если вы хотите о чем-то поговорить…

– Не хочу.

– Просто у меня создалось впечатление, что вы слишком уж беспокоитесь насчет этого дела. Сильнее, чем кажется логичным. Я думал, мне придется убеждать вас в том, что ситуация экстренная, однако вы не нуждаетесь в понуканиях. Вас с Эддисоном что-то связывает?

– Это моя страна, и я ее люблю. Я не хочу, чтобы ее марала подобная грязь. Вы забыли, что сделали с вашей квартирой?

– Разве такое забудешь! – возразил Грей. – Я рад, что мы с вами в одной лодке. Во время перемещений по стране мне не помешает помощь.

– Похоже, вы и сами неплохо справляетесь. Уж всяко лучше, чем мистер Пауэлл и многие другие ваши соотечественники, с которыми мне приходилось иметь дело.

– Я обнаружил, что, когда относишься к людям с уважением, они обычно отвечают тем же.

– К несчастью, это мало кто практикует.

Поток транспорта наконец иссяк. Нья мчалась вперед, а тем временем на город уже опускались сумерки, и облака в закатном небе отливали лиловым и фиолетовым, словно свежие синяки от ударов какого-то сказочного великана.

Грей разглядывал Нью краешком глаза. От четкой линии ее подбородка исходило ощущение силы, и Грей чувствовал в этой женщине проблеск родственной души: ее глаза повидали не по годам много, в них жили боль и страдания одиночества. В какой-то момент ему даже захотелось потянуться к ней и дать понять, что он тоже все это видел, что он понимает. Но Грей предпочел не делать ничего подобного, ведь гордость угнездилась в его сердце даже сильнее, чем одиночество, и эта самая гордость шарахалась от сопутствующей состраданию уязвимости, как вампир от света.