Дрозды.

Ночью мне приснились три дохлых черных дрозда. Странное уточнение : «ночью», но ведь это привилегия редкого дневного сна – приносить с собой мучительные странные сновидения. А тут – ночью. Три черных дрозда. И без всякого сомнения, дохлых.

Для меня это не приятная тема. Мертвые звери, мертвые птицы… Кажется, я остро осознала это, когда первый раз ходила в Зоологический музей и вдруг задохнулась между витринами, увидев себя откуда-то извне среди множества трупов. Конечно, слово «чучело» приятнее и нейтральнее, снимает наметившиеся было вопросы этики и эстетики, но я-то знала, что как ни назови, это трупы. Трупы, вплоть до запаха разложения, которого, конечно же, не было в музее, но который чувствовали мои ноздри.

Эти дохлые птицы, с потерявшими глянцевую гладкость перьями, так и проходили со мной все утро, между кухней, где я варила кофе и комнатой, были в ванной, на лестнице, на дне почтового ящика. Никто давно не пишет мне писем и в ящик со сломанным замком – да и что и от кого там прятать? – я заглядываю лишь в поисках рекламы да счетов, а вот пригодился почтовый ящик, приютил в себе птиц, прикинулся гробом. Гробиком. И я гулко захлопнула жестяную плохо подогнанную дверцу. Пусть лежат там, если им так нравится.

Я работаю в больнице. Каждый день, с двенадцати до пяти я хожу по палатам отделения сестринского ухода за постинсультными больными. На самом деле, на отделении лежат не только постинсультники, еще примерно половина – старики со сломанной шейкой бедра. Это такая тоненькая косточка, соединяющая бедро с тазом, с возрастом она становится совсем хрупкой, и любое падение может привезти к ее перелому. Или те, кого положили в больницу родные «полечиться». А на деле – сдали. Как в дом престарелых, просто на время. Чтобы отдохнуть. Жить со старым и постоянно страдающим от боли человеком ох как сложно, тут мягкости и терпения мало. А болезнь у старого человека всегда найдется.

Старики, взлохмаченные и лишенные глянца, не ухоженные, заросшие щетиной, с желтыми кривыми ногтями с дерьмом под ними. Со стоящими старческими членами, норовящие схватить за попу, впрочем, зачем это надо они помнят не всегда, природа играет с ними в свои жестокие игры, одной рукой давая, но второй забирая вдвойне… Старухи, тихие, а чаще буйные, заброшенные уставшими от вида чужой боли и деменции родными. Молча лежащие на своих продавленных, измазанных матрасах среди грязных стен. Иногда по утрам я обнаруживаю тряпки, обвязанные вокруг днища кровати: медсестры на ночь привязывали за руки особо буйных, норовящих ночью втихомолку улизнуть из палаты и отправиться бродить по больнице в поисках чего-то, неведомого им самим. Уставший за долгую жизнь разум бросал их, лишая памяти, и они уходили в свой долгий безнадежный поход, из которого им не суждено было вернуться. Сестры отыскивали их в коридорах и чужих палатах, устало с бранью отводили в кровати и привязывали, забывая порой забрать утром эти тряпки, свидетелей тайной больничной жизни, но и прикованные к кроватям, старухи блуждали во тьме, в которую погрузились.