Несовершенство

Глава 1. Последняя капля терпения

Decode – Paramore

Смотрю, как отец неторопливо расхаживает из одного угла кабинета в другой. Кто-нибудь посторонний счёл бы директора Азиатско-Тихоокеанского Альянса спокойным и немного задумчивым, но я слишком хорошо его знаю. В настоящий момент Игорь Сергеевич Дубинин разгневан и зол. И разочарован. Мной.

– О чём ты думаешь, Вали? – взрывается он, наконец, остановившись, пока я пытаюсь поймать ускользающую нить нашего разговора. – Я распинаюсь перед тобой полчаса! Рассказываю о том, сколько денег Альянс потерял по твоей вине! А вместо того, чтобы раскаяться или предложить варианты решения проблемы, ты… что ты делаешь? Ворон считаешь? Любуешься пейзажем?

Пейзаж и правда неплох. Солнце уже зависло над морем, готовясь, часа через три-четыре нырнуть за полосу горизонта. А пока расстелило на тёмно-синей глади дорожку золотистых бликов. Но вместо созерцания этой безусловной красоты мой взгляд прикован к входу в здание, где сейчас паркуется чёрная Тойота Краун.

Бросаю взгляд на смарт-часы. На дисплее короткое сообщение от Алекса: «Уже подъехал».

– Это ведь изначально был твой проект! – продолжает папа и я ощущаю себя нашкодившей школьницей. – В июле мы нарушили сроки первой поставки. А в августе из-за этого почти сорвалась сделка с Евроимпортом…

Робко вставляю:

– Но ведь не сорвалась же, пап.

– Исключительно благодаря Нестерову и его связям, а не тебе, Вали!

Воспользовавшись тем, что отец предсказуемо начинает петь дифирамбы управленческим и деловым навыкам Марка Нестерова, незаметно достаю из кармана брюк телефон и почти не глядя печатаю, надеюсь, без ошибок:

«Я ещё не освободилась. Поднимись, пожалуйста. Скажи на проходной, что ко мне, и тебя проводят».

– Да если бы не Марк, мы потеряли бы ещё несколько миллионов! – грохочет папа, пока я жму на зелёный самолётик в мессенджере, чтобы отправить сообщение. – Нестеров целеустремлённый, гибкий и умеет стратегически мыслить!

В отличие от меня. Да, я знаю. Регулярность подобных сравнений могла бы заставить возненавидеть Марка, но он жених моей лучшей подруги, и я просто благодарна ему за помощь. В очередной раз.

Осторожно выглядываю в окно. Алекс выходит из машины, и мои мысли устремляются невообразимо далеко от интересов Азиатско-Тихоокеанского Альянса. Так далеко, что это расстояние можно измерять в световых годах, как между планетами в космосе. Потому что у меня сегодня свидание. Ах, а что это там у Алекса в руке? Букет?

Тем временем папа злится ещё больше.

– Чего ты киваешь? Дело ведь даже не в деньгах! Это ты должна быть такой как Нестеров, Вали! Должна быть тигром, которому, протяни палец – отхватит руку по локоть! В бизнесе без этого никак! Ты мой заместитель, и когда-нибудь именно тебе суждено занять кресло директора!

Я не тигр, а трусливый мышонок, боящийся собственной тени. Но не вижу смысла спорить и говорить, что Марк – мужчина, которому деловые качества достались от природы. Игорь Сергеевич Дубинин мечтал о сыне, который непременно обладал бы всеми перечисленными характеристиками. Но сына у него нет. Есть только я.

Бормочу неуверенно:

– Придумаю что-нибудь.

– Здесь не думать надо, а действовать! Этот проект был своеобразной проверкой, которую ты позорно провалила!

Опускаю глаза, надеясь на то, что повинную голову меч не сечёт. Не хочу сейчас слушать его обвинения. Думать о делах, какими бы важными они ни были, тоже не хочу. Рабочий день кончился двадцать минут назад, и теперь каждая секунда тратит время, которое я теоретически могу проводить более приятным способом.

Алекс надолго улетал в командировку на другой конец страны, поставив наши едва начавшиеся отношения на паузу в самом интересном месте. Я соскучилась по нему. Успела за этот месяц нарисовать в воображении столько вариантов нашего совместного счастливого будущего, что не вместилось бы в целый книжный том, и теперь от ожидания этой волнительной встречи внутри всё трепещет и поёт.

Изображаю на лице решимость, словно я театральная актриса и мне нужно убедить огромный зрительный зал, а не всего одного человека:

– Я всё исправлю пап.

– Ещё бы, – хмыкает он и садится за стол. Устремляет на меня суровый взгляд. – И у тебя всего два варианта, Вали. Ты либо полетишь в Турин сама и будешь там до тех пор, пока не наладишь работу, либо найдёшь кого-то, кто сделает это так хорошо, как могла бы ты, если бы достаточно постаралась.

Такое развитие событий предсказуемо. Я ещё месяц назад отдала в отдел управления персоналом распоряжение о поиске нужного сотрудника. Даже успела лично поприсутствовать на паре собеседований, но все кандидатуры оказались неподходящими.

Смиренно киваю, надеясь, что на этом сегодняшняя экзекуция закончена:

– Хорошо.

– Нехорошо. – Игорь Дубинин не терпит, когда последнее слово остаётся не за ним. – На то, чтобы определиться у тебя ровно две недели. До пятницы.

Сердце замирает на секунду, потом начинает биться быстрее. Да за такой срок мне никого не найти! А лететь в Италию самóй в мои планы не входит. Регулирование крупных поставок мебели для Альянса предполагает постоянное проживание за границей, а я, хоть и люблю путешествовать, ещё больше люблю Владивосток, в котором у меня только-только начала налаживаться разбитая вдребезги личная жизнь.

Сдавленно произношу:

– Поняла, пап.

– Не забудь про ужин сегодня вечером.

Слова вонзаются в планы намечающегося свидания ржавыми гвоздями. Конечно же, про традиционный ужин с родителями я столь же традиционно забыла. Да я обо всём забыла с той самой минуты, как Алекс утром написал, что едет из аэропорта.

– Угу, – угрюмо подтверждаю я, мысленно строя планы отмазаться от злополучного ужина.

Сказаться больной или уставшей? Отключить телефон? Выдумать другие дела? Не поможет. Да даже попади я под машину по пути, смерть не будет считаться уважительной причиной, и я обязана буду присутствовать за столом в назначенное время как герой фильма «Призрак» с Патриком Суэйзи.

Махнув рукой, отец любезно разрешает:

– Можешь идти.

Его внимание тут же погружается в стопку документов на столе. Не оправдавшая надежд дочь ему более неинтересна.

– Всегда есть «зато», – шепчу я сама себе, едва за мной с щелчком закрывается дверь кабинета.

Зато меня ждёт Алекс и букет. Зато на улице прекрасная погода. Зато завтра выходной. Зато я сегодня очень кстати в этих тёмно-коричневых брюках и бежевой блузе, которые, по словам Ланы, безумно мне идут…

Бóльшая часть сотрудников успела разбежаться по домам. Кто-то из задержавшихся, гремя ключами, закрывает кабинеты, кто-то настойчиво жмёт на кнопку лифта, чтобы поскорее умчаться с работы по своим делам.

– До свидания, Валерия Игоревна, хороших выходных, – слышится с разных сторон, и я рассеянно киваю и прощаюсь в ответ.

Это для отца я разочарование во плоти. Но подобные сегодняшнему аутодафе обычно происходят за закрытыми дверьми директорского кабинета. Для сотрудников Азиатско-Тихоокеанского Альянса я – Валерия Дубинина, дочь руководителя и заместитель директора. И большинство относится ко мне вполне дружелюбно и с уважением.

Мысленно всё ещё пытаюсь настроить себя на привычно-оптимистичный лад.

Зато я за последний месяц похудела на четыре килограмма. Зато сейчас можно будет вознаградить себя чем-нибудь сладким. Зато у Ланы завтра девичник и через две недели свадьба.

Не получается. Внутренности вибрируют от неясного беспокойства. Оно давит на затылок и плечи, скребёт до кровавых царапин в груди. Нужно только войти в кабинет, улыбнуться Алексу и успокоиться.

– Валерия Игоревна, вас ожидают, – докладывает секретарь в приёмной.

Она не уйдёт с рабочего места, пока я не отпущу. Но сегодня её помощь уже не понадобится. Произношу:

– Спасибо, Ириш, ты можешь идти, хороших выходных.

До начала свидания осталось четыре, три, два…

– Сахаров? – Удивлённо застываю на входе. – Какого рожна ты здесь забыл?

Пытаюсь свести в уме дебет с кредитом, но не выходит. Меня опредёленно должен был ждать в кабинете не двинутый на стихах Есенина изменник—бывший, а прекрасный во всех отношениях, только что вернувшийся из командировки, будущий.

Тем не менее именно Никита стоит у стола, вальяжно облокотившись на него, словно он здесь хозяин. Это могло бы быть так, если бы мы всё-таки поженились. Но выяснилось, что Ник не хозяин своим словам, поступкам и тому, что болтается у него между ног. После расторжения помолвки, вообще не могу понять, что Сахаров до сих пор делает в Альянсе. Официально – он мой помощник, но лучшей помощью с его стороны было бы написать заявление о собственном увольнении.

– Заносил документы на подпись, – хмыкает он, но не уходит, а смотрит пристально и оценивающе.

От этого взгляда становится неуютно. Он добавляет к общей паршивости моего состояния пару лишних пунктов. Ворчу, не скрывая недовольства его визитом:

– Себя тогда почему забыл унести? В понедельник подпишу.

Никита отлипает от стола и, продолжая на меня смотреть, направляется на выход. Я же в который раз пытаюсь понять, что в этом человеке когда-то могло мне нравиться? Раньше он казался светлым, отзывчивым, заботливым и даже красивым. Теперь я отчётливо вижу его иным. Внешне вполне посредственным, расчётливым, изворотливым и алчным.

И лишь когда Сахаров выходит в коридор, я быстрым шагом подхожу к окну. Чёрный Краун в этот момент как раз отъезжает с парковки, вклиниваясь в ряд машин спешащих с работы сотрудников. Мысли судорожно мечутся в голове. Почему Алекс уехал?

Оглядываюсь вокруг. Смотрю на собственный кабинет, словно на картинку в игре с поиском отличий, выискивая, что изменилось за сорок минут моего отсутствия. На журнальном столике у дивана – чашка недопитого эспрессо. Ещё тёплого. На столе стопка подшитых договоров. Белая упаковка с лентой в полупустой корзине для бумаг. Ахнув, выдёргиваю тот самый букет, явно предназначавшийся для меня.

Пионы. Красивые, пастельно-розовые. Каждый лепесток такой бархатистый и нежный, будто светится изнутри. Аромат от букета сладкий, лёгкий и ненавязчивый. С трепетом разглаживаю примятую бумагу, защитившую хрупкие цветы. Благодаря ей ни один не сломался.

Я обожаю пионы. Это известно родителям, которые дарят мне их один раз в году на день рождения, потому что в июне у пионов сезон. Это известно Сахарову, который почему-то вопреки моему желанию, всегда приносил исключительно тёмно-красные розы. Это известно Алексу, потому что я случайно обмолвилась в разговоре. И он нашёл для меня пионы в начале сентября.

Кровь приливает к лицу, когда пытаюсь мысленно воссоздать произошедшие события. Алекс был в кабинете, судя по букету и недопитому кофе. Но до моего возвращения он ушёл, ничего не сообщив, зато вместо него в кабинете наличествовал довольный собой Никита. Вывод напрашивается сам собой.

Спустя мгновение, оставив букет на столе, я уже несусь по коридору. Надеюсь, Сахаров ещё не ушёл домой. Точнее, не сбежал. Потому что я хочу безотлагательно придушить его собственными руками.

Надо бы расплакаться, но некогда. Картинку перед глазами застилает алая пелена. Пульс стучит в висках синхронно стуку каблуков туфель по отполированному полу. Такая ярость мне совсем несвойственна и даже немного пугает, но я не в состоянии об этом думать.

– Сахаров! – громко окликаю его у лифтов, а когда он оборачивается, я уже стою за его спиной. – Что ты сказал Алексу?

Я не спрашиваю, говорил ли он что-то, потому что и без того знаю – говорил. Но что именно? Судя по гадкой усмешке, ничего хорошего.

– А-а-алексу, – передразнивает Ник, растягивая первую гласную. – Что посчитал нужным, то и сказал.

В голове шумит так, словно там взрываются фейерверки. Как в новогоднюю ночь – сразу со всех сторон. Ослепляют и оглушают яркими вспышками. Кажется, кто-то из сотрудников компании проходит мимо и входит в раскрывшиеся двери лифта. Но я вижу только Сахарова. Дёргаю его за лацкан пиджака, не давая войти в лифт следом за остальными. Говорить спокойно не выходит. Получается только шипеть:

– Что именно, Сахаров?

– Много чего, Леруся. И всё – чистая правда. Что ты не так давно собиралась замуж и просто ищешь кого-то, чтобы забыться. Что всё ещё любишь меня. Что привыкла к роскоши и комфорту и с тобой сложно.

Толкаю Никиту в грудь, заставляя осечься.

– Да я терпеть тебя не могу! И видеть рядом собой не желаю! И променяю любой комфорт на возможность больше никогда тебя не видеть!

Он демонстративно закатывает глаза и выдаёт патетично:

– Вы говорили: нам пора расстаться, что вас измучила моя шальная жизнь, что вам пора за дело приниматься, а мой удел – катиться дальше, вниз1…

А я никак не могу понять, издевается он, или действительно считает, будто то, что между нами было можно вернуть, тем более столь сомнительным способом.

– Так и катись, Сахаров, катись! И держись от меня подальше!

– Не могу, Леруся, – заявляет он с новой едкой усмешкой. – Особенно когда вижу, как тебе новые хахали цветочки в кабинет таскают, которым в мусорном ведре самое место.

Вот кто безжалостно швырнул пионы в корзину для бумаг. Эмоции мечутся с огромной скоростью от станции «расплакаться от отчаяния» до станции «биться насмерть». Из-за Сахарова я успела пережить галлоны боли, разобраться с тоннами неприятностей и пролить литры слёз. Но всему приходит конец. Моё терпение кончилось сегодня. Его последняя капля падает и разбивается с оглушительным звоном в тишине опустевшего коридора.

И я понимаю, что контролирую себя слишком плохо. Почти не влияю на происходящее. Лишь в одном твёрдо уверена: всё, что я говорю Никите, он заслужил. До самого последнего слова.

Глава 2. Попурри неприятных тем

Mulholand Drive – Rhea Robertson

Сознание становится ясным лишь тогда, когда я, вернувшись в кабинет, падаю на диван. Утыкаюсь лицом в ладони. Тяжело дышу, вдыхая нежный цветочный аромат. Считаю удары пульса, чтобы успокоиться. Сбиваюсь на тридцатом и начинаю снова. Один, два, три, четыре…

Оживает дисплей телефона на журнальном столике. Надежда на то, что звонит Алекс, умирает уже через секунду. Номер мамин.

– Вали, тебя через сколько ждать? – деловито любопытствует она и, не дожидаясь ответа, продолжает: – заедь, пожалуйста, в супермаркет по пути. Возьми микс-салат, апельсины, упаковку киноа…

Бездумно смотрю на чашку с недопитым кофе, а она расплывается перед глазами. Мамин голос звучит нераспознаваемым белым шумом. По телу результатом пережитого стресса расползается слабость. Сковывает мышцы. Волна адреналина, что бушевал в крови только что, отступила, а на его место не пришло ничего. Пустота и безразличие. Отзываюсь безжизненно:

– Хорошо, мам. – Надеюсь, что, когда я приеду в супермаркет, она повторит мне список покупок ещё раз. Или два. Собраться с мыслями слишком сложно. – Скоро буду.

Положив трубку, какое-то время смотрю на погасший дисплей. Решаюсь. И всё же набираю номер Алекса. Я всё ему объясню. Скажу, что Сахаров просто идиот и наша помолвка давно в прошлом. И ведь не совру. Потому что Ник, вместо того чтобы готовиться к свадьбе, клеился к моей подруге. Теперь та ситуация кажется смешной и нелепой. Но смеяться не хочется. Ведь мой звонок остаётся без ответа.

Зато не нужно больше придумывать отмазки от ужина.

Блин, это какое-то неправильное зато. Зажмуриваюсь, чтобы не дать слезам выкатиться из глаз. Снова глубоко дышу, представляя, как мои лёгкие надуваются, словно воздушный шар. Да, отец в очередной раз меня отчитал. Да, долгожданное свидание сорвалось, а Алекс теперь не берёт трубку. Да, придурок—бывший в очередной раз испортил мне жизнь.

Зато у меня в столе припрятан сникерс и баночка миндаля в глазури.

Так-то лучше.

Стараюсь не замечать, что руки трясутся, когда достаю из верхнего ящика стола орехи и шоколадку. Это просто стресс, и сейчас всё закончится. Отступит слабость, пройдёт дрожь, и голова перестанет кружиться, словно в центрифуге стиральной машины. Нет, это не гипогликемия. Стресс и усталость, ничего больше.

Сахарная глазурь ломается и трескается, когда я жую орехи, засунув в рот разом целую горсть. Челюсти болят, но я старательно перемалываю зубами ни в чём не повинный миндаль, и силы постепенно возвращаются. Прибывают по капле, намекая на то, что моё состояние всё-таки вызвано резким скачком сахара в крови.

Подобное состояние для меня не впервой. Имея генетическую предрасположенность к диабету, было бы правильно сходить к эндокринологу, но я всё время откладываю визит. Проблему гораздо проще не замечать, когда делаешь вид, что её и вовсе не существует. Я в этом профи. Главное – вовремя собирать розовые очки из осколков и водружать на привычное место.

Запиваю орехи оставленным Алексом горьким кофе и окончательно прихожу в себя. Пусть он уехал, не берёт трубку, и свидание не состоялось.

Зато у меня есть косвенный поцелуй, оставленный им на кружке.

Перед поездкой к родителям заезжаю домой, чтобы поставить в вазу пионы и переодеться в футболку-оверсайз и широкие джинсы. Знаю, что ни моя красивая блуза с кружевом, ни брюки-палаццо всё равно не способны впечатлить маму.

А через полтора часа, чудом миновав бóльшую часть пробок, уже шагаю по парковке жилого комплекса, окружённого с двух сторон ботаническим садом. Родители переехали сюда пару лет назад польстившись закрытой территорией, пением птиц, свежим воздухом и красивыми видами на Амурский залив. Паркуюсь около нужного дома, забираю из салона пакеты с покупками. Гелендваген сочувственно пиликает сигнализацией на прощание, когда я поворачиваю во внутренний двор. Словно желает удачи. Знает, что она мне не помешает.

Здесь действительно хорошо, а тёплым сентябрьским вечером – просто восхитительно. Дети играют на площадке. Молодёжь катается на электросамокатах. Держась за руки, прогуливаются по аккуратным тропинкам парочки, выгуливающие на тоненьких поводках померанских шпицев и мальтийских болонок. Идиллия. Понимаю, почему здесь так нравится маме и почему я сама всё же предпочитаю жизнь в черте города. Здесь тише, чище и проще. А в городе – постоянное, непрекращающееся движение, от которого я, кажется, давно впала в зависимость.

– Думала, ты приедешь с отцом, он что-то задерживается. – Мама встречает меня на пороге дизайнерской гостиной.

Она, как всегда – воплощение эталона. От идеально уложенной волосок к волоску причёски и макияжа, минусующего возрасту лет пятнадцать, до свежего маникюра. Стройная, блистательная, с апломбом высотой с сопку Холодильник2. Одним словом, полная противоположность мне.

– Мы с ним виделись на работе, мам, – сообщаю я, не решаясь упоминать об обстоятельствах нашей встречи. – Наверное, задерживается.

Она кивает, забирает пакеты и провожает на террасу. До возвращения отца за стол садиться не принято, поэтому я устраиваюсь в ротанговом кресле и лениво разглядываю низководный мост между Де-Фризом и Седанкой. По нему в обе стороны мчатся колонны разноцветных машин. Солнце бликует золотом на их глянцевых крышах. Огромное и желто-оранжевое, как яичный желток, оно резко контрастирует с голубизной осеннего неба.

Спустя несколько минут из кухни появляется мама:

– Я сделала тебе фреш из шпината, Вали. Он очень полезен для кожи и пищеварения.

Благодарю за угощение и с демонстративным энтузиазмом принимаю стакан с густой зелёной субстанцией. Честно говоря, я бы сейчас лучше что-нибудь алкогольного выпила, но о подобном даже заикнуться не решусь, потому что это чревато трёхчасовой лекцией о вреде спиртных напитков для женской красоты.

– Как дела на работе? – интересуется мама, усаживаясь напротив с идентичным моему коктейлем.

Она кончиками пальцев снимает с бокала огуречную дольку и с довольным хрустом отправляет её в накрашенный алой помадой рот. Я в этот момент обдумываю, что лучше: перевести неприятную тему или соврать что-нибудь относительно правдоподобное.

– Неплохо, мам. Завершаю работу над одним интересным проектом.

От лжи послевкусие не лучше, чем от шпинатного фреша. Хуже него только сельдереевый. Он был в прошлую пятницу. Телефон мигает уведомлением о новом сообщении. Надежда на то, что это Алекс, в очередной раз оказывается тщетной – всего лишь реклама одного мультибрендового бутика. Но, зная о том, что маме это интересно, тут же упоминаю вслух об их новой осенней коллекции и следующие минут пять могу не вслушиваться в её щебет о модных трендах.

В голове уйма вопросов, и все кружат вокруг Алекса. Почему он так внезапно уехал? Что такого сказал ему Сахаров? Почему не ответил на звонок и до сих пор не перезвонил? Даже находясь в разных часовых поясах, мы ежедневно переписывались, пусть даже темы разговоров были по большей части общими и универсальными. Мы всё равно узнавали друг друга. Осторожно, понемногу, не торопясь, делали маленькие шаги к чему-то большему.

Я знала, что он работает старшим следователем в одном из городских отделов следственного комитета. Что занимается спортом, кажется, кроссфитом. Что Алекс, как и я, родился и жил во Владивостоке и тоже любит его особой, свойственной только местным, любовью. Что его отношения с родителями такие же натянутые, как у меня, а в прошлом, кажется, тоже значится какой-то болезненный разрыв. Но что такого он мог узнать обо мне, раз вдруг передумал общаться дальше?

– А с Никитой как? – мамин голос врывается в размышления, словно шаровой рыхлитель на экскаваторе-драглайне3.

Зато не надо думать об Алексе.

Сдержанно отвечаю:

– Никак.

И тут же отпиваю от отвратительного фреша, чтобы проглотить вместе с ним желание добавить к сказанному всё, что я думаю о Сахарове, особенно после сегодняшнего. По вкусу напоминает заботливо пережёванную кем-то газонную траву, но жаловаться не рискую. Мама вполне может предложить взамен нечто ещё более полезное и ещё более мерзкое.

– Он звонил в среду. Жаловался, что никак не может найти к тебе подход, – доверительно сообщает мама, стакан которой уже опустел.

И я устало признаюсь:

– Мам, мы давно с ним все решили. Наши отношения в прошлом. Ник был со мной только из личной выгоды, в надежде на руководящую должность в Альянсе, и целовался с моей лучшей подругой. О каком подходе после такого может идти речь?

– Но Милану-то ты простила, – замечает родительница и проходится по мне намётанным взглядом.

Я прямо чувствую, как она подмечает каждый мой недостаток, каждый изъян, и мысленно записывает в невидимый блокнот, чтобы огласить весь список, когда будет готова. Съёживаюсь под этим взглядом, втягиваю шею в плечи. Кем бы я ни была, какую бы должность ни занимала, когда мама смотрит на меня вот так – чувствую себя средоточием уродства, квинтэссенцией недостатков и сгустком родительских разочарований. Всё так же, прищурившись, она продолжает:

– Тебе следует понять, Вали. Никита совсем неплох, во многих отношениях. Семья хорошая. Привлекателен внешне. Хорошо воспитан. Галантен. С ним не стыдно появиться в обществе. Твой отец ему благоволит. Ты же понимаешь, что такой, как он, вряд ли просто так обратил бы внимание на такую, как ты.

– Какую «такую»? – спрашиваю с нажимом, хотя ответ с детства известен мне почти наизусть.

– Инфантильную, бесхарактерную, невзрачную и не умеющую себя подать.

Эпитеты разные, а смысл всегда один. Я – несовершенство во плоти.

– Мам… – начинаю я примирительно, но она категорично обрывает:

– Я ведь просила тебя записаться к косметологу. Новый селективный лазер удаляет веснушки всего за несколько сеансов.

Допиваю залпом остатки фреша, почти не чувствуя отвратительный вкус. Мама принимает молчание за согласие:

– Запишись, я скину тебе телефон. Женщина не может позволить себе быть некрасивой, Вали, поэтому наш удел – страдание, – изрекает она глубокомысленно, а потом, подняв указательный палец, добавляет со знанием дела: – Но мужское восхищение, которое мы получаем взамен, заставляет забыть об этих жертвах.

Я считаю мужское восхищение сомнительной платой за самоистязание, но, зная, что маму не переубедить, молчу, оставляя собственное мнение при себе.

Отец возвращается домой через час. Усталый и нервный, при взгляде на нас он всё же выдавливает улыбку.

– Ну и жара на улице, хоть и вечер, – разувшись, он бросает портфель в гардеробной и входит на кухню, где уже суетится мама.

Она подскакивает с места, едва заслышав в подъезде папины шаги, и теперь одновременно накрывает стол скатертью, сервирует, выкладывает на тарелки готовые блюда. Она напоминает зайчика из рекламы батареек Энерджайзер и ухитряется быть в трёх местах одновременно. Когда-то я спрашивала, нужна ли помощь, но после множества отказов перестала. Каждое мамино движение доведено до автоматизма, и моё появление на кухне будет ей только мешать. Поэтому я просто наблюдаю за мамой сквозь раскрытую дверь террасы.

Она останавливается на мгновение лишь для того, чтобы поцеловать мужа в подставленную щеку, и снова принимается за сервировку.

– Давно приехала? – интересуется у меня папа, скидывая на спинку стула пиджак.

С этого момента я могу расслабленно выдохнуть. Дома он не станет распекать меня за рабочие неудачи, таковы правила. А мама в его присутствии ни разу не укажет на мою неидеальность. Поэтому, когда Елена и Игорь Дубинины вместе, их вполне можно выносить. Вообще-то, у меня хорошие родители, и я люблю их, просто иногда с ними не так-то просто найти общий язык. Коротко отвечаю:

– Минут сорок назад.

Перемещаюсь с террасы за стол, сервированный в лучших эстетических традициях Пинтерест4. Салфетки с вышивкой. Минималистичный букет из ранункулюса и эвкалипта в вазе-колбе. Белоснежный фарфоровый сервиз и сверкающие столовые приборы. Закончив, наконец, суетиться, мама усаживается напротив отца и принимается заботливо наполнять его тарелку. Ненавязчиво напоминает:

– Таблетки не забудь, Игореш.

Папа послушно достаёт с полки блестящий блистер и выдавливает лекарство на ладонь. Говорят, предрасположенность к диабету передаётся генетически. Я – живое тому подтверждение. Хорошо, что родителям об этом неизвестно, иначе к придиркам по поводу внешности добавились бы ещё требования записаться к врачу.

– Что нового? – интересуется он после того, как запив таблетку, ставит на стол стакан с водой и принимается за салат.

Вопрос обращён мне. Стараюсь избавиться от играющей в голове музыкальной заставки из шоу «Кто хочет стать миллионером»5 и быстро сообразить, какая новость может подойти для упоминания за столом. Та, что я понятия не имею, где найти сотрудника для работы в Турине, а сама лететь не хочу? Та, что у меня сегодня свидание сорвалось? Или та, что их обычно сдержанная дочь пару часов назад с кулаками угрожала своему бывшему? Жаль, что нельзя выбрать «помощь зала» или «звонок другу». Другу. Хм, а это идея.

– Завтра у Миланы девичник, – сообщаю я, выбрав из новостей самую нейтральную и очень кстати не касающуюся меня.

Мама, не выдержав, нарушает одно из негласных правил этого дома:

– А мог бы быть у тебя. Если бы ты…

– Не надо, Лен, – вступается отец, и она замолкает, но напоследок всё же бросает на меня короткий красноречивый взгляд.

После этого ужин проходит спокойно, даже приятно, за обсуждениями погоды, политики, истории и литературы. Я отправляюсь домой лишь когда за окнами совсем темнеет, а кто-то невидимый щедро рассыпает по синему небосклону бледные звёзды.

Зато с родителями пообщалась.

Но я бы с удовольствием пропустила ужин, рискнув в очередной раз разочаровать их обоих, если бы на другой чаше весов было свидание с Алексом, который так и не написал. Пока белый Гелендваген несёт меня по опустевшей трассе, я почти о нём не думаю. Вместо этого всё время смотрю на скорость, чтобы не позволить ей преодолеть разрешённую отметку. Не нарушать правила – одна из нерушимых заповедей, на которой держится мой мир, и я беспрекословно следую им, иначе и быть не может.

Во дворе ярко светят затерявшиеся в траве газонные фонари. Паркую машину между ними, словно пилот самолёта на взлётной полосе. Дома привычно одиноко и пусто. Мы с Сахаровым жили вместе достаточно долго, и иногда я чувствую, что до сих пор не привыкла к этой тишине. В темноте благоухают пионы, ещё больше распустившиеся от жары. Включаю кондиционер, чтобы стало попрохладнее и поднимаюсь наверх, в спальню.

Хвалю себя, что выдержала несколько часов, так и не написав Алексу, и тут же, уже лёжа в постели, сдаюсь и печатаю:

«У тебя всё в порядке?»

Ответ приходит достаточно быстро. Не такой, какого бы мне хотелось, сухой и краткий:

«Извини, вызвали на происшествие, работал»

Тогда что мешало потратить несколько секунд на то же самое «извини», но немного раньше, без моих вопросов? И я ничего не пишу. Просто смотрю, как гаснет экран смартфона, и через некоторое время, засыпаю, устав сомневаться, волноваться и расстраиваться.

Глава 3. Магия хорошего дня

Death by Chocolate – Sia

Во сне я вижу странный кошмар. В нём я оказываюсь в могиле. Не мёртвая, а вполне живая. Просто лежу, грызу миндаль в глазури и смотрю наверх. Туда, где собрались желающие со мной проститься.

«Инфантильная, бесхарактерная, невзрачная и не умеющая себя подать», – говорит мама, бросая сверху горсть сухой и рыхлой земли.

«Не сын. Не тигр, которому сунь палец – отхватит руку. И вообще, сплошное разочарование», – со вздохом озвучивает отец, и грунт сыпется сверху на мои волосы.

«Кто-то красивый, как Лана Аверина, а кто-то – Лера Дубинина» – пожимает плечами одноклассница Сашка Фёдорова.

«Ты серьёзно думала, что я мог тебя любить?» – усмехается Сахаров.

Я морщусь и отплёвываюсь. Земля мешает грызть орехи. А неуверенность от услышанного сковывает конечности в железные тиски, не даёт пошевелиться. С каждым новым словом парализует всё сильнее и крепче.

Но утро развеивает неприятный сон, оставляя лишь смущение и лёгкую грусть. Сладкий аромат пионов за ночь расплылся по комнатам и пропитал каждую вещь в доме, но мне это нравится. Я почти забываю об Алексе, и вместо того, чтобы переживать, танцую и подпеваю песне из умной колонки. Да, вчерашнее свидание не состоялось. Да, Алекс, кажется, решил, что дальше нам с ним не по пути. Да, моя личная жизнь в очередной раз разошлась по швам. Но у меня слишком много зато, чтобы расстраиваться по этому поводу.

Зато на улице такое яркое солнце, словно осень брала у лета дни взаймы и теперь вынуждена возвращать проценты. Зато сегодня выходной, который я проведу с подругой. Зато мы поедем на массаж, в кафе и по магазинам.

С Ланой мы встречаемся на парковке у спа-салона. Выбираясь из такси, подруга не расстаётся со стаканом какого-то детокс-коктейля. С улыбкой машет мне и крепко обнимает, вместо приветствия.

Она очень изменилась с тех пор, как в её жизни появился Марк. Стала естественней, спокойней. Теперь в ней чувствуется внутренняя опора и гармония, которых не было раньше. Возможно, дело не только в Нестерове. Милана просто, наконец, нашла себя. Среди призраков прошлого, боли, непонимания и отрицания возможности собственного счастья.

– «Девичник» – это слишком громко сказано, про компанию из двух человек, да? – смеётся она.

Вообще-то, нас должно было быть трое, но Аня в последний момент улетела в Москву по семейным делам. Однако не отменять же из-за этого наши грандиозные планы?

С улыбкой пожимаю плечами:

– Моё предложение собрать вечером нашу школьную компанию всё ещё в силе.

– Нет уж, спасибо. Я с удовольствием предпочту тебя им всем. В подругах главное – не количество, а качество.

Пока мы поднимаемся по ступеням, оформляем визит на ресепшен-стойке и переодеваемся в мягкие белые халаты, подруга без умолку рассказывает о Марке, о начале учёбы в ДВФУ на факультете дизайна среды, о том, как помогает выбрать имя для племянницы, что в ближайшие недели появится на свет, и лишь потом, опомнившись, извиняется:

– Ой, кажется, я увлеклась. У тебя как дела? Алекс вернулся из своей командировки?

Мы с ней словно местами поменялись. Когда-то из меня жизнерадостность била ключом, а из Ланы было слова не вытянуть. Теперь предсвадебная суматоха влила в неё оптимизм, а мне вчерашний вечер и ночной кошмар добавили щепотку меланхолии и неуверенности в себе.

– Приехал, – нехотя сообщаю я, скидываю халат и лицом вниз ложусь на кушетку. – Но мы так и не встретились. Пока он ждал меня в кабинете, туда заявился Сахаров и наговорил чего-то такого, от чего Алекс уехал, даже не попрощавшись.

Лана эмоционально резюмирует:

– Вот же придурок!

– Ник или Алекс? – разглядывая прожилки на мраморном полу массажного зала, усмехаюсь я, потому что в равной степени недовольна обоими.

Негромкая инструментальная музыка настраивает на погружение в релакс, и вчерашний срыв ощущается не так остро и болезненно. Просто неприятный эпизод, который вскоре совсем забудется и сотрётся из памяти, не оставив и следа.

– Сахаров, конечно. – Голос подруги с соседней кушетки звучит глухо. – Хотя надо признать, Алекс тоже хорош. Чего бы этот гад ему ни наплёл, он должен был обсудить это с тобой, прежде чем делать какие-то выводы. А поступать так, как он – инфантильно и незрело.

– Угу. Но, знаешь, Лан, я Нику тоже потом такого наговорила на эмоциях…

Обрываю рассказ с приходом массажисток, считая невежливым говорить о личном в присутствии посторонних. Но Милану это не смущает.

– Чего бы ты ни наговорила, за столь бесцеремонное вмешательство в твою личную жизнь, его убить мало, – категорично заявляет она. – Неужели он всё ещё считает, что потрепал тебе недостаточно нервов?

– Кажется, что-то такое я и сказала, – вспоминаю я, потому что непосредственно момент разговора сознание заботливо скрыло от меня серым туманом. Хорошо запомнились лишь яркие, совершенно несвойственные мне, эмоции: злость, ярость, отчаяние. – И про «убить», и про «нервы», и про «ненавижу» и «жизнь испортил».

– Надо было ещё и врезать ему посильнее, – советует Лана и усмехается. – Запиши в ежедневник начать с этого свой рабочий понедельник.

Голос у неё осоловелый. У меня тоже пропадает желание обсуждать Сахарова, когда разомлевшей от массажа кожи касаются горячие камни. Когда всё вокруг окутывает пряный аромат масел. Когда каждая мышца расслаблена настолько, что всё тело кажется мягким воском, из которого можно вылепить что угодно.

И всё же в полное умиротворение погрузиться не выходит даже после того, как я с трудом вышвырнула Алекса и Ника из мыслей, за шкирку, словно двух нашкодивших котов. Потому что ещё осталась мысль об Италии, в которую мне придётся лететь, если я не найду на эту роль кого-то другого.

Когда-то я сама придумала этот проект для Азиатско-тихоокеанского Альянса. Нашла молодое, но очень перспективное мебельное производство в Турине, провела переговоры с инвесторами, разработала проект долгосрочного контракта и обосновала необходимость регулярных поставок не только для контрагентов Альянса, но и для магазинов розничной торговли. Зачем? Потому что меня об этом попросили.

Папа привык считать, что именно Нестеров всегда помогает мне, но в тот раз я сама помогла Марку. И в Турин по этому контракту должна была полететь Милана. А теперь, поскольку благими намерениями вымощена дорога в ад, в Турин, кажется, полечу я. Конечно, сравнивать прекрасный итальянский городок с преисподней – это чересчур, но слишком уж сильно не хочется никуда лететь.

Я люблю Владивосток, с его серостью и туманностью. С криками чаек, круглосуточными дорожными пробками и солёной влажностью. Иногда мне даже кажется, что он говорит со мной. Подбадривает, успокаивает, даёт советы бодрым, мальчишеским голосом. Ни один другой город никогда со мной не говорил. И Турин вряд ли будет.

Милане я об этом рассказывать не хочу. У неё и без того перед свадьбой достаточно забот, не хватало ещё склонять её к ненужному чувству вины. Разберусь как-нибудь сама. Но когда после массажа мы остаёмся в комнате, чтобы выпить душистого чая, подруга сама заводит виноватый разговор, правда, по другому поводу:

– Лер, ты не обижена из-за свадьбы? Несколько месяцев назад ты сама готовилась к замужеству, и, если бы не я, была бы уже в браке.

Поднимаю на Лану глаза. Она искренне переживает, и я улыбаюсь, чтобы её подбодрить:

– И проклинала бы потом всю жизнь тот злополучный день, когда в ЗАГСе сказала Сахарову «да»? За тот поцелуй, что сперва казался трагедией, мне следовало тебе памятник поставить и в ноги кланяться. Я правда искренне благодарна. А за вас с Марком – рада. Вы очень друг другу подходите.

Я действительно не обижена. Скорее смущаюсь и комплексую на фоне Ланы с её идеальной фигурой, роскошными светлыми локонами до пояса и чертами лица голливудской кинозвезды. Повезло, что она попалась на пути Сахарова до нашей свадьбы, а не после. Но моя самооценка, и без того невысокая, не выдерживает подобных сравнений. Особенно после вчерашнего ужина с мамой.

– Тогда что тебя расстраивает? – допытывается Лана. – Ты на себя непохожа, я же вижу. Алекс виноват?

Понимаю, что тщетно отодвигаю мысли о сорвавшемся свидании на задворки сознания. Они – та самая капля яда, что отравляет это прекрасное утро.

– Наверное. – Нехотя киваю, отпиваю глоток чая и продолжаю: – У нас ведь могло бы что-то получиться. Нас с самой первой встречи так тянуло друг к другу. Он казался мне удивительным. Не просто не таким, как Сахаров, а не таким, как все. А теперь всё так глупо оборвалось.

Есть ещё одна причина, по которой мне подсознательно хотелось вцепиться в Алекса мёртвой хваткой и никогда не отпускать. В отличие от Сахарова, оказавшись перед выбором между Миланой и мной, он выбрал меня. Не красавицу с модельной внешностью и телом греческой богини, а меня – обычную, заурядную посредственность.

В ту летнюю ночь в клубе мы с ним проговорили несколько часов, обнаружив множество общих тем для разговоров. Мне казалось, что одной своей улыбкой Алекс способен осветить всё вокруг, а он смотрел на меня так, будто я особенная. Мне слишком нравилось это незнакомое ощущение, чтобы просто так с ним расстаться.

– Согласна, он был неплох, – соглашается подруга. – А когда я его заметила, то почему-то сразу решила, что он тот, кто тебе нужен. Потому и отправила к тебе. Но вот эта ситуация с его побегом – очень показательная.

– И что она показывает?

– Что у него полно тараканов в голове. Алекс не похож на того, кто легко поверит Сахарову и сбежит, сочтя себя побеждённым. Скорее он похож на того, кто вышвырнул бы твоего бывшего за дверь кабинета за непрошенные советы. Тут другое. Он выслушал, обдумал, сделал какие-то свои выводы, и эти выводы его не устроили. Ну и зачем тебе мужчина с тараканами в голове, Лер?

Чай допит, и пока мы одеваемся, я думаю о словах Миланы. Пытаюсь посмотреть на произошедшее объективно. Не получается. Но я знаю, что достаточно сильная, чтобы выдержать и больше не написать Алексу. Пусть разбирается с тараканами в голове, работой, и прочим. Я просто буду жить дальше. Плыть по течению. Я это умею.

Поэтому, напоследок взглянув на комбинацию знакомых цифр, удаляю номер Алекса из справочника и очищаю историю сообщений. Так будет проще представить, что он вообще не появлялся в моей жизни.

Погода на улице настолько хорошая, что мы решаем оставить машину на парковке и прогуляться по центру пешком. Навстречу куда-то спешат туристы с фотоаппаратами и полными рюкзаками сувениров. Мчатся по горячему асфальту машины. Чайки рассекают крыльями голубое небо и поют свои мяукающие песни. С моря доносится шум прибоя.

«Не грусти, – шепчет Владивосток. – Здесь живёт больше полумиллиона человек. Какой-нибудь из них обязательно твой».

Он бы ещё дал совет, как перестать думать о том, который не мой по той причине, что тараканы в его голове проголосовали против моей кандидатуры. Негромко усмехаюсь. Хорошо, что Лана не слышит моих мыслей. Но она тоже улыбается чему-то своему, шагает рядом и восхищённо вдыхает прогретый солнцем воздух.

Обычное лето закончилось. Осталось так называемое бабье. Но оно даже лучше. Августовской жары уже нет, а для октябрьского похолодания рано. Лучшей погоды для прогулки не придумаешь.

Миновав памятник амурскому тигру, мы добираемся до кинотеатра «Океан» и, не сговариваясь, входим в царство попкорна, колы со льдом и поляризованных очков.

– Пойдём, дамплингов поедим? – предлагаем Лана, и я соглашаюсь.

Из витражных окон видна Спортивная набережная и парк аттракционов с колесом обозрения. В ожидании заказа мы вспоминаем о том, как когда-то, в школьные годы, любили смотреть на белух в вольере у старого Океанариума.

– Помнишь, как Сашка Фёдорова чуть не свалилась в воду? – спрашиваю я.

– Помню, конечно! Вообще-то, это я её тогда толкнула за то, что она клеилась к моему брату, – смеётся Милана, а потом мы долго ностальгируем о прошлом, вспоминая весёлые случаи из школьных лет.

Во время девичника положено провожать невесту в счастливое, полное бытовых забот будущее, но мы словно провожаем наше детство, полное радостных воспоминаний, смешных моментов и глупых шуток.

В честь предстоящего дня тигра в кинотеатре показывают советский «Полосатый рейс» и, запасшись попкорном, мы отправляемся на сеанс. Я давно столько не смеялась, как сегодня. И в кино, и во время последующей прогулки по городу и магазинам, и вечером, когда переплетения городских дорог приводят нас в один из ночных клубов. Я всё-таки дозвонилась нескольким одноклассницам, и наша компания спонтанно пополнилась желающими повеселиться.

Под воздействием волшебства этого дня возвращаюсь домой лишь под утро, когда до рассвета остаётся часа два-три. На гудящих и заплетающихся ногах выхожу из такси, скидываю туфли прямо в гостиной и, не раздеваясь, падаю на диван.

Зато завтра воскресенье.

Или это уже сегодня? Не важно. Главное – не нужно рано вставать.

Глава

4.

Беспорядок

в

гостиной

Down With The Wolves – The Score, 2WEI

Стук раздражающе бьёт по барабанным перепонкам. Так, будто внутри черепной коробки льёт ливень. Настоящий, осенний, что непрекращающейся дробью молотит по оцинкованной стали подоконников. Может это снова кошмар? Нет, стук здесь, в реальности, в настоящем.

Веки получается поднять с трудом, как будто их склеили клеем. В глазах ощущение мелкого песка. В горле пересохло. Всё вокруг серое – это сочатся из незашторенных окон лучи приближающегося рассвета. Дождя нет. А стук есть. Он повторяется снова и снова, но поскольку голова будто налита свинцом, мне требуется время, чтобы понять, что это стучат в дверь.

Сажусь на диване и тру глаза в попытке прийти в себя. К горлу подступает тошнота. Кажется, последний коктейль был лишним. Чёрт, все коктейли после пятого были лишними. Не помню, когда в последний раз столько пила, но ночью было весело. А сейчас хочется снова лечь на диван и закрыть глаза. Но настойчивый стук повторяется и становится громче. В этот раз к нему добавляется голос. Приглушённый запертой дверью, но достаточно громкий и неприятный, чтобы я услышала:

– Валерия Игоревна, откройте дверь, иначе мы будем вынуждены её взломать!

От такого поневоле проснёшься. Я всё же поднимаюсь с дивана и, держась за голову, подхожу к двери. Всё вокруг кружится бешеной каруселью, но я могу рассмотреть у себя за окном целую толпу мужчин. Двое в форме полицейских. Несколько в чёрной униформе и масках. Что вообще происходит? Я отлично помню, что вчера не грабила банки. Да у меня даже штрафов за превышение скорости никогда не было! Человека законопослушнее меня сложно найти. Это явно какая-то ошибка.

Уверенная в этом, смело открываю дверь:

– В чём дело? – Слова скребут горло наждачной бумагой.

Осматриваю незваных гостей, пытаясь преодолеть тошноту и изобразить решительность, которой не чувствую. В пятне света от фонаря высокий мужчина в деловом костюме. Кажется, он здесь главный.

– Валерия Игоревна, – сухо кивает он, и несмотря на демонстративную вежливость в обращении, уважения в тоне не чувствуется. – Вот постановление на обыск в вашей квартире. Распишитесь вот здесь и приступим.

– Что? – ошарашенно бормочу я, хотя прекрасно расслышала, просто уложить в голове услышанное не получилось. Может, если он повторит, эти слова сложатся во что-то другое, кардинально противоположное по смыслу?

Но он машет передо мной листом с напечатанным текстом. Мне и без этого сложно даётся сосредоточиться хоть на чём-нибудь. С трудом вчитываюсь в крупный заголовок «Постановление о производстве обыска в жилище в случаях, не терпящих отлагательств». Остальные буквы мельче. Они скачут перед глазами так, что ничего не разобрать.

– Что за чушь? – Запускаю пальцы в спутанные волосы и снова пытаюсь сфокусировать зрение на прыгающих буквах. – Какой ещё обыск? Вы в своём уме? Да кто вы вообще такой?

Мужчина усмехается, но усмешка недобрая. Трезвеющее сознание выхватывает детали человека, который интуитивно мне не нравится. Тёмные волосы, высокий лоб и близко посаженные глаза. Тонкие губы и острый подбородок. И голос у него соответствующий, неприятный:

– Я бы представился, но вы предпочли первой задавать вопросы. Игорь Владимирович Прокопьев – следователь по особо важным делам второго отдела краевого Следственного комитета, в настоящее время замещающий должность руководителя следственного отдела Фрунзенского района.

Не сказала бы, что меня радуют подобные знакомства. Он протягивает мне ручку, чтобы я могла поставить подпись в постановлении, но я всё ещё его не прочла. Уверена, что не совершала абсолютно ничего противозаконного. Слишком уж я люблю правила, чтобы их нарушать. Деятельность Азиатско-Тихоокеанского Альянса тоже кристально чиста, не придерёшься.

– Моё желание задавать вопросы никуда не делось, Игорь Владимирович. Каковы основания для вашего незваного визита?

Говорю, а сама снова скольжу взглядом по листу. Город, дата, адрес – верные. То, что написано дальше, какое-то время кажется непонятным набором слов, и я осознаю написанное одновременно с тем, как Прокопьев озвучивает вслух:

– Вы подозреваетесь в убийстве Никиты Сахарова. А обыск – одно из первоначальных следственных действий по таким делам.

В глазах темнеет. Тошнота мгновенно усиливается. Желудок резко сжимается до размеров напёрстка. Едва успеваю всучить следователю его лист с постановлением, прежде чем умчаться в сторону уборной, где бóльшая часть выпитых за ночь коктейлей покидает мой организм со скоростью крыс, бегущих с тонущего корабля.

Я точно не убивала Сахарова. Да как он вообще мог умереть? Я ведь ещё позавчера вечером ругалась с ним в коридоре офиса? Трясла его, настоящего, живого, за лацканы пиджака так, словно пыталась вытрясти душу. Ерунда какая-то.

Поднявшись с колен, подхожу к раковине и включаю воду. Умываюсь до тех пор, пока из глаз не перестают литься слёзы. Дверь в санузел осталась не запертой, и я слышу, как мои незваные гости входят в квартиру, где Прокопьев по-хозяйски отдаёт им какие-то распоряжения. Не удержавшись, пью ледяную воду прямо из крана, чтобы перебить привкус рвоты. И понимаю, что в моём лексиконе отсутствуют ругательства, подходящие для того, чтобы охарактеризовать ситуацию.

Всё это происходит словно не со мной, не по-настоящему, не наяву. Но отражение в зеркале настоящее: растрёпанное, растерянное, испуганное, с покрасневшими глазами и растёкшейся от воды и слёз тушью. Во вчерашнем вечернем платье – жутко неудобном, но снять его после клуба не было сил. Хочется привычно найти в этой ситуации какое-нибудь зато, чтобы сделать её более-менее приемлемой, но не выходит. Кажется, я впервые столкнулась со случаем, для которого нет ни единого зато.

– Валерия Игоревна, мне всё ещё нужна ваша подпись в постановлении, – упрямо напоминает о себе Прокопьев, отвлекаясь от руководства процессом уже начавшегося обыска.

Вытирая лицо полотенцем, которое больше размазывает тушь, чем делает меня чище, возвращаюсь в гостиную. Отсутствие подписи в постановлении ничуть не мешает правоохранителям бесцеремонно рыться в моих вещах, распахивать шкафы, вытряхивать содержимое ящиков и полок, сидеть на замшевом диване и топтаться по белому ламинату в грязной обуви.

Склоняюсь над постановлением. Не уверена, что хочу знать, что там. Пусть происходящее просто поскорее закончится, как страшный сон, который обязательно развеивается с рассветом.

Боковым зрением ловлю чьё-то появление на входе, но поскольку моя квартира с утра стала похожа на проходной двор, даже не поворачиваюсь, вместо этого подписывая постановление в нужной графе.

Зато оживляется Прокопьев, недовольно восклицая:

– Волков, твою ж мать, ну наконец-то! Когда включал тебя в следственную группу, догадывался, что с тобой будут одни проблемы!

– Так надо было не включать, чтобы не было, – спокойно усмехается вошедший.

Фамилия мне не знакома, зато голос знаком. От него болезненно щёлкает где-то внутри невидимый рычажок, до предела натягивающий и без того расшалившиеся нервы. Поднимая голову от злосчастного постановления, я уже знаю, кто стоит на входе моей перевёрнутой вверх дном гостиной.

И вот лучше бы я не смотрела на него, честное слово. В отличие от меня, Алекс выглядит прекрасно: в сером деловом костюме и белой рубашке, с перекинутым через согнутый локоть пиджаком. Зачёсанные набок волосы кажутся влажными, словно он недавно из душа. В руке стакан с кофе. Его утро явно выдалось лучше моего.

Пока я обескураженно стою, забыв, как дышать, Алекс скользит незаинтересованным взглядом по окружающему беспорядку и по мне самóй, словно по одному из предметов мебели. Замечает букет пионов на столе, и уголки его губ лениво приподнимаются, на какую-то пару миллиметров, но через мгновение лицо снова приобретает прежнее отстранённое выражение. Тогда крохотная надежда, что успела вспыхнуть в груди огоньком отсыревшей спички, гаснет. Алекс узнал меня. Но предпочёл сделать вид, что мы не знакомы.

Зато встретилась с Алексом, как хотела.

Но лучше бы не встречалась. Потому что я хотела совсем не так. С другой стороны, его появление и реакция на моё присутствие становятся красноречивым сигналом того, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Я с трудом беру себя в руки и севшим голосом выговариваю:

– Говорят, в моей ситуации люди имеют право на один звонок.

Это всё, на что хватает моих юридических познаний. На то, что при задержании принято уведомлять родственников. Звонить родителям, чтобы в очередной раз выставлять себя разочарованием, было бы бессмысленно, но Милана точно сможет придумать что-нибудь и помочь.

– Диктуйте номер, – нехотя произносит Прокопьев.

– Мне нужен мой телефон и номер из справочника.

Дело в том, что наизусть я не знаю вообще ничьих телефонов, кроме своего. Хотя нет, прежде чем удалить номер Алекса из справочника, я тоже зачем-то его запомнила. Но Алекс и так здесь, и помогать мне явно не намерен.

– Ваш телефон изъят, упакован и опечатан – воспользоваться им в ближайшее время у вас не получится. Хотя вряд ли он понадобится вам в изоляторе, поэтому сильно расстраиваться по этому поводу не стоит, – небрежно замечает Прокопьев, а у меня внутри всё холодеет от этого ответа.

– Каком ещё изоляторе? – бормочу я, впервые в жизни заикаясь.

– Следственном. Сейчас прибудет ваш адвокат и оформим задержание на сорок восемь часов, а потом суд изберёт заключение под стражу на время расследования. Убийство – серьёзная статья, подозреваемые по ней редко разгуливают на свободе.

Кажется, голова сейчас взорвётся. Тошнота снова подступает к горлу, но я с трудом сглатываю. Сжимаю руки в кулаки, пытаясь понять, что делать. Растерянно произношу:

– Адвокат? Но у меня нет адвоката…

– Я так и думал, поэтому предусмотрительно вызвал для вас защитника по назначению, – заявляет Прокопьев и оборачивается к Алексу: – Волков, не стой столбом, и так опоздал. Санузел уже проверили, иди помоги осмотреть кухню. Там, кажется, УФО6 кровь выявил, нужно проверить.

Алекс кивает и уходит на кухню, где уже и без него царит оживление. Крови Ника там априори быть не может. Разве что моя собственная – я полторы недели назад палец ножом порезала. Мысли беспокойно мечутся в голове: от неожиданного обыска к неприятному следователю, от него к Сахарову-который-не-мог-умереть, от мёртвого Ника к безразличному Алексу, а от Алекса к изолятору. Кажется, «изолятор» – это тюрьма.

– Я не убивала Сахарова, – бормочу я, понимая, что этот факт, кажется, никого не волнует.

– Следствие установит, убивали или нет. Но пока вы – единственная подозреваемая. Поэтому посидите в изоляторе, для вашей же сохранности.

Новое упоминание об изоляторе не проходит бесследно. Фантазия слишком живо рисует картинки безжизненных серых стен, наручников, решётки. Я испуганно ёжусь. Так, словно в тёплой комнате вдруг похолодало.

– Кстати, – не унимается Прокопьев. – Перед началом обыска я предлагаю вам добровольно выдать всё, имеющее отношение к убийству: оружие, или предметы, использованные в качестве него, вещи Сахарова, тело последнего или его части…

У меня определённо слишком хорошая фантазия – это не хвастовство. В моем случае это больше минус, чем плюс. Едва успеваю снова унестись в душевую, чтобы склониться над раковиной. Прокопьев не останавливает меня, лишь издевательски посмеивается. Кажется, моё состояние его радует.

Желудок пуст, но я ведь успела напиться воды, и теперь меня рвёт уже ею. Из глаз снова катятся слёзы, но это от злости на ситуацию. Вытираю их рукавом. От платья пахнет дымом кальяна, Миланиными духами и одним из пролитых коктейлей. Боюсь представить, чем в таком случае пахну я сама. Упираюсь ладонями в бортик раковины.

Отражение в зеркале на этот раз выглядит ещё хуже. Тушь теперь не только потекла, но и размазалась по правой скуле чёрной полосой. Веснушки на бледном лице кажутся ярче обычного. Искусанные губы опухли, а волосы, в которые я от нервов то и дело запускала пальцы, напоминают воронье гнездо. На руке до сих пор приклеен ярко-оранжевый браслет ночного клуба. Кажется, я могу понять, почему Алекс сделал вид, что такое пугало он видит впервые.

Но ведь если я спрошу, могу ли принять душ, Прокопьев не разрешит? Мне ведь даже позвонить никому толком не дали. И я теперь, получается, в таком виде буду до самого изолятора? И поеду туда в вечернем платье? Я мало знаю о том, какие там порядки, но в то, что едва приеду, мне дадут привести себя в подобающий вид, как-то не верится.

Коротко и решительно выдохнув, захлопываю дверь душевой. С треском изо всех сил поворачиваю защёлку. Кажется, это первый раз, когда я под давлением обстоятельств решаюсь нарушить правила.

– Валерия Игоревна, откройте дверь. Любое ваше действие сейчас может быть расценено, как уничтожение улик или попытка побега! – сурово заявляет Прокопьев, но за меня вступается кто-то из следственной группы. Голос очень похож на голос Алекса, но, возможно, я обманываю себя и романтизирую того, кого не следует:

– Игорь Владимирович, оставьте девушку в покое. Душ всё равно уже осмотрели, и улик там нет, а через сливное отверстие она вряд ли куда-то сбежит.

Кем бы ни был внезапный спаситель, я ему благодарна. Прокопьев с ворчанием отступает от двери и тут же отвлекается на чей-то оклик. Кажется, они снова что-то изымают и опечатывают. Не важно. Абстрагируюсь, понимая, что не могу сейчас ни на что повлиять, кроме неожиданной возможности принять душ, который вскоре станет для меня непозволительной роскошью.

Скидываю платье и бельё. Встаю под струи воды, не дожидаясь, пока она согреется. Кожа покрывается колючими мурашками, зато я окончательно просыпаюсь и трезвею. Несмотря на то что перед смертью не надышишься, лью на себя сразу столько геля для душа, будто планирую отмыться на год вперёд. Мою голову душистым шампунем. Тру тело губкой, а лицо – специальной пенкой. Бумажный браслет размокает и опадает к ногам ярко-оранжевой полоской. Вытираюсь мягким полотенцем, пытаясь впитать в себя ощущение чистоты, тепла и комфорта, как будто его можно законсервировать, словно малиновое варенье на зиму. Аккуратно расчёсываю влажные волосы. Укутываюсь в махровый халат.

За время моего недолгого отсутствия ничего не изменилось. Квартира всё ещё – проходной двор. Даже не верится, что когда-то здесь было уютно, тихо и чисто. Сейчас снуют туда-сюда следователи, оперативники, понятые, эксперты и просто какие-то незнакомые люди, а Прокопьев руководит ими, как дирижёр оркестром. С уходом ночи в окна льётся тёплый утренний свет. С улицы приятно пахнет началом осени. Останавливаюсь на входе в ванную, поплотнее запахнув ворот халата, и ощущаю себя чужой в собственном доме.

Когда входная дверь в очередной раз открывается, а на пороге появляется юркий старичок в потрёпанном костюме, я почти не обращаю на него внимания. Зато его появление отчего-то радует Прокопьева:

– Пётр Степа-а-анович, рад вас видеть! – Он приветствует вошедшего крепким рукопожатием, словно тот – его давний друг. И торжественно объявляет уже для меня: – Валерия Игоревна, это Пётр Степанович Мищенко – ваш адвокат!

И если до этой минуты у меня ещё оставались какие-то чаяния на то, что с прибытием адвоката что-то изменится, в этот момент они исчезают полностью.

– Задержание уже оформили? – любопытствует старичок у Прокопьева, усаживаясь на диван, на котором за сегодняшнее утро сидели уже человек двадцать. Со мной он даже здороваться не счёл нужным, посчитав, очевидно, что тот, кто платит, тот и музыку заказывает.

– Обижаете, без вас не стали бы, – непривычно добродушно отзывается следователь по особо важным делам. – Сейчас наша подозреваемая заявление о вашем допуске напишет, и начнём.

Интуитивно ощущая, как вся моя жизнь неуправляемым камнепадом катится в тартарары, я всё же предпринимаю попытку её остановить:

– Нет уж. Сначала дайте мне телефон, чтобы я могла позвонить!

– А обязанности давать вам телефон никакой закон не предусматривает, – елейно заявляет Прокопьев, и, повернувшись к адвокату, демонстративно интересуется: – Верно, Пётр Степанович?

Тот с кивком подтверждает сказанное, а мерзкий, похожий на суслика, следователь продолжает:

– Поэтому я уведомлю того, кого вы скажете, в течение двенадцати часов после задержания. Может, быстрее. Зависит от вашего поведения и показаний на допросе.

Говорят, улыбка делает людей красивее. Разглаживает морщины, добавляет милые ямочки на щеках, заставляет сиять глаза. Прокопьев – исключение из правила. Что с улыбкой, что без, следователь одинаково отвратителен. Он цинично издевается надо мной и бесчестно манипулирует, пока я с ума схожу от бессилия и отчаяния.

Но внезапно улыбка Прокопьева гаснет, а его самоуверенность испаряется, со свистом, как воздух из воздушного шарика. Выражение на лице меняется с довольного и расслабленного на озлобленное. Старичок-Мищенко тоже округлил глаза, уставившись куда-то за мою спину так, словно за одним из нас, а, возможно, именно за ним, как за самым старшим, прямо сейчас в мою гостиную заявилась смерть с косой.

И чтобы понять, кто стал причиной столь разительного преображения, я тоже медленно поворачиваюсь к входной двери.

Глава 5. Тайное становится явным

Mask – Dominic Donner

– Ваши услуги не понадобятся, Пётр Степанович, – твёрдо заявляет вошедший и оглядывает гостиную точно так же, как недавно Алекс. – Потому что у меня имеется соглашение на защиту Валерии Игоревны Дубининой.

Прокопьев зеленеет на глазах. Кем бы ни был незнакомец в чёрном костюме-тройке, он явно ломает следователю весь его заранее продуманный план. Старичок Мищенко удивлённо моргает, но предпочитает не вмешиваться в происходящее, предоставив двум мужчинам мериться амбициями без его участия.

– Подозреваемая уже успела сообщить нам, что адвоката у неё нет! – шипит Прокопьев, отчего становится похож на суслика ещё больше, чем раньше. – Поэтому или покажи своё соглашение, Лазарев, или я не допущу тебя в дело!

– А больше тебе ничего не показать? – усмехается собеседник, всем видом показывая, что мелкие грызуны его не пугают. – Во-первых, соглашение заключено не с ней, а имя доверителя – адвокатская тайна. А во-вторых, с тебя хватит и ордера.

Широкими шагами он приближается к нам и вручает мрачному Прокопьеву какой-то листок. Новый адвокат похож на Алекса не только взглядом и любовью к монохрому. Есть в них что-то общее. Какой-то бунтарский дух под тканью кипенно-белых рубашек. При том что в костюмах здесь многие, именно эти двое выделяются из безликой толпы.

– Валерия Игоревна, идёмте, я помогу вам написать заявление, чтобы у господина следователя отпало желание противодействовать моему вступлению в дело, – с этими словами новый адвокат по-хозяйски приглашает меня за мой же кухонный стол и любезно отодвигает стул, словно мы не на обыске, а на светском рауте.

Когда он уверенно диктует заявление, в котором я прошу допустить адвоката Лазарева Дениса Станиславовича к осуществлению моей защиты, в гостиной стоит зловещая тишина. Я даже слышу скрип ручки по бумаге. Или это скрипят зубы Прокопьева, когда он выпроваживает за дверь старичка-Мищенко?

– Денис Станиславович, я никого не убивала, – шепчу я, пользуясь тем, что остальные участники обыска разбрелись по комнатам.

Уголок губ адвоката изгибается в полуулыбке:

– Я знаю. Да это и не столь важно. Скажите лучше, где вы были сегодня в полвторого ночи?

Понимаю, что вопрос задан не из праздного любопытства. Так же тихо отвечаю:

– В ночном клубе «Куку». Меня там столько народу видело. Камеры там, наверное, есть. А у меня самóй есть видео в телефоне. И у моей подруги Миланы тоже. Но наизусть я её номер не помню, а смартфон изъяли.

Адвокат кивает, но больше ничего не говорит, а сам печатает кому-то сообщение. Может тому, кто пригласил его сюда? Я не спрашиваю об этом напрямую, но на самом деле теряюсь в догадках. Родители, судя по всему, о моих проблемах ещё не знают. Друзья – тоже. А врагов у меня не было, кажется, до сегодняшнего дня. На того, кто приглашён правоохранителями, он тоже не похож. Так кто же всё-таки тот таинственный доверитель, чьё имя адвокат отказался разглашать?

После возвращения следователя, Лазарев переключает внимание на него. Задаёт вопросы, заставляющие того нервничать. Оказавшись сторонним наблюдателем, я с удивлением отмечаю, что за злостью Прокопьева кроется испуг, близкий к состоянию паники. Только что он был здесь хозяином положения, а теперь кажется загнанным в ловушку зверем. Между ним и моим адвокатом не просто неприязнь, а настоящая многолетняя вражда.

Стоя на кухне, вспоминаю о том, что ничего не ела со вчерашнего дня, но тут же снова отвлекаюсь на спор следователя и адвоката.

– Как ты вообще здесь оказался? – мрачно досадует Прокопьев. – У тебя же кабинет в Находке.

– Был неподалёку. Как чувствовал, что придётся поработать на выходных, – произносит Денис Станиславович, а поймав мой любопытный взгляд, добавляет: – Валерия Игоревна, обыск скоро подойдёт к концу, вам лучше переодеться.

Этот совет вызывает у следователя очередную волну негатива:

– Только я здесь могу давать подобные разрешения, Лазарев!

– Ну так дай, – невозмутимо пожимает плечами адвокат. – Или ты мою подзащитную в отдел на допрос в халате пригласишь? А мне пока предъяви всё, что изъял. И протокол покажи, я туда замечания впишу.

Переодеться я бы не отказалась, но без разрешения не решаюсь. Жду, что скажет следователь, но он молчит почти минуту. Кажется, у него от злости даже волосы наэлектризовались.

– Волков! – нервно рявкает он наконец. – Проследи, чтобы подозреваемая переодевалась, а не препятствовала следствию.

Алекс выглядывает из кухни. Но смотрит не на Прокопьева, а почему-то на Лазарева. Тот, в свою очередь, поворачивается ко мне и едва заметно кивает.

– Идите, Валерия Игоревна.

Присутствие Лазарева и его уверенность заставляют меня воспрянуть духом. С его появлением меня заслонил от присутствующих невидимый щит, надёжный и прочный. Вселяющий надежду на то, что я сумею справиться со сложившейся ситуацией. И я поднимаюсь по лестнице, не столько слыша, сколько ощущая присутствие Алекса за моей спиной.

Застываю на пороге спальни и на мгновение задерживаю дыхание. Мой спутник тоже останавливается, но комментировать происходящее не спешит. Уезжая на девичник вчерашним утром, я оставила здесь чистоту. Сейчас шкафы гардероба напоминают выпотрошенных рыб. Часть вещей, вместе с вешалками, мятой охапкой брошена на кровать вперемешку с косметикой, вытряхнутой из ящиков туалетного столика. На светлом ковролине темнеют следы обуви и выделяется ярким пятном разбитая палетка разноцветных теней. Перевёрнут органайзер с нижним бельём и растрёпаны книги на прикроватной тумбочке.

Хочется расплакаться, но я держусь. Не сейчас. Не при нём. Не так. Я всё выдержу, а плакать буду потом. И я решительно вхожу и с демонстративной бесстрастностью выуживаю из устроенного при обыске бардака сначала бельё, а потом широкие бежевые джинсы и такого же оттенка лонгслив.

Ощущаю себя максимально беззащитной и разбитой. Словно это не вещи мои беззастенчиво трогал кто-то чужой и незнакомый, а меня саму. Не дом мой верх дном перевернули, а меня саму перевернули вниз головой и потрясли, чтобы наверняка вывести из равновесия. Теперь внутри такая слабость, как когда я две недели лежала с температурой при ангине. И брезгливость такая, как будто я в грязи с ног до головы, и никаким душем это не смыть.

Собрав одежду в охапку, оборачиваюсь. Алекс так и стоит на входе в спальню, но теперь – спиной ко мне, предоставляя возможность переодеться.

– Мне жаль, – произносит он негромко, почувствовав на себе мой взгляд.

Это он о свидании? О своём молчании? Об обыске? Не важно.

– Не говори ничего, – отвечаю я, понимая, что разговора с ним сейчас не выдержу.

И без него паршиво сейчас и эмоционально, и физически. Я словно застряла в тяжёлом и душном сне, который никак не желает заканчиваться и, не отпуская, держит меня путами огромной липкой паутины.

– Не буду, – легко соглашается Алекс.

Переодеваться в его присутствии странно, но я скидываю халат и быстро облачаюсь в выбранные вещи. С первого этажа до нас доносится разговор Лазарева и Прокопьева на повышенных тонах. Кажется, моё присутствие сильно ограничивало обоих в выражениях, а теперь они могут позволить себе ругаться без ограничений.

Волков честно не поворачивается. Натянув лонгслив, я какое-то время смотрю на его силуэт в дверях. На широкие плечи, обтянутые тонкой тканью рубашки и аккуратную полосу окантовки светлых волос на крепкой шее. На прикреплённую к ремню кожаную пистолетную кобуру.

Подумать только: с этим мужчиной я позавчера могла пойти на свидание! Оно могло закончиться объятиями, поцелуями, или доверительными признаниями. Я ведь успела придумать нашим отношениям столько несостоявшихся счастливых концовок. А того, что произойдёт сегодняшним утром, даже представить не могла.

Кажется, будто с вечера пятницы не день, а целая вечность прошла – настолько кардинально всё изменилось. Теперь меня не волнует то свидание или споры с родителями, а беспокоит только сохранение собственной свободы и возможность вернуться сегодня вечером домой. Уснуть в своей постели. Ужинать на собственной кухне. Отмыть следы чужих ботинок на полу гостиной и сложить разбросанные вещи.

Мысли о Сахарове я старательно изгоняю из собственной головы, но логическая цепочка всё равно складывается сама собой. Если меня подозревают в его убийстве, значит, он мёртв. То есть кто-то его, получается, всё-таки убил. И от осознания этого факта и красочных картинок распростёртого на холодном полу трупа Никиты, старательно нарисованных воображением, у меня мурашки бегут по позвоночнику. Кому, кроме меня, Ник ещё успел насолить?

– Я всё. – Делаю к Алексу шаг, и когда он резко оборачивается, мы застываем друг напротив друга.

Его аромат холодный, свежий, цитрусовый, я запомнила ещё в ночь нашей первой встречи, когда Волков подошёл ко мне в клубе с просьбой вызвать такси. Тогда, склоняясь друг к другу, чтобы перекричать громкую музыку, мы умудрились проговорить больше двух часов. От воспоминаний об этом дыхание сбивается.

Но несмотря на всё наше общение в мессенджерах, я совсем не знаю Алекса. Понятия не имею, чего от него ожидать. Друг он мне теперь или враг? Могу ли я ему доверять? Должна ли попросить о помощи?

Волков тоже смотрит молча, но о чём думает – совершенно не ясно. Бесстрастная маска на его лице не выдаёт абсолютно никаких эмоций. Он ведь тоже следователь, как Прокопьев. Наверное, таким взглядом у них положено смотреть на убийц, к категории которых теперь относят меня.

– Идём, – произносит он, наконец, так ничего и не сказав.

Послушно иду за ним по коридору, но Алекс останавливается так внезапно, что я почти врезаюсь в его спину. А когда он разворачивается так же резко, снова оказываюсь пригвождена к месту тяжёлым взглядом. Но на этот раз в нём есть эмоция – недовольство:

– И не надо смотреть на Лазарева таким влюблённым взглядом, – неожиданно выдаёт он, заставляя меня опешить от удивления. – Он, между прочим, женат.

Не смотрю я на него никаким взглядом. Просто испытываю к адвокату благодарность как к тому, кто героически защитил меня от нападок Прокопьева. А Волков – так вообще практически всё время на кухне криминалистов развлекал, когда это он успел такие заключения сделать?

– Я не… – начинаю на автомате, но тут же возмущённо осознаю, что не стану перед ним оправдываться. Глубоко вдыхаю и собираюсь высказать ему всё, что думаю: – Да ты…

Но на этот раз Алекс сам не даёт мне договорить:

– Да я, – заявляет он с довольным видом и, отвернувшись, уходит вниз по лестнице.

Зато поговорила с Алексом.

Знать бы ещё, о чём.

Продолжая одновременно негодовать и недоумевать от произошедшего, спускаюсь по лестнице в гостиную, где Прокопьев и Лазарев точно так же, как только что мы наверху, застыли друг напротив друга, разделённые широким кухонным столом. При нашем появлении их спор сходит на нет. Словно то, что они только что обсуждали, не имеет отношения к делу. По крайней мере, к моему делу точно.

– Подпишите протокол, Валерия Игоревна, и поедем в отдел для допроса. – Выражение лица следователя такое кислое, будто он только что съел коробку лимонов целиком, возможно даже вместе с коробкой.

Оказывается, пока я переодевалась, бóльшая часть участников обыска успела без долгих прощаний покинуть дом. Это заставляет выдохнуть с облегчением. Последними уезжают подписавшие протокол понятые.

– Прочтите вот это, – указывает Лазарев на графу «в ходе обыска изъято». – В остальном ничего существенного.

Так я узнаю, что, не обнаружив обещанного оружия и частей трупов, Прокопьев всё равно нашёл чем поживиться, упаковав и опечатав мой телефон, айпад, ноутбук, банковские карты, ключи от машины и зачем-то, кухонные ножи. Всё это, сложенное в картонную коробку, он торжественно вручил Алексу со словами «отвечаешь головой».

Прочтя целый лист замечаний, оставленных аккуратным почерком Лазарева, я тоже подписываю протокол и поднимаю глаза на Прокопьева в ожидании собственной участи. Он не заставляет себя долго ждать.

– Вещи соберите на всякий случай, – недовольно щурится следователь. – Костюм спортивный, зубную щётку и кроссовки без шнурков.

Понимая, что за «всякий случай» он имеет в виду, превращаюсь в статую, так сильно напряглись мышцы. Алекс тоже замер с коробкой за спиной Прокопьева и хмурит брови. Лазарев нависает над столом и лениво интересуется:

– А что будешь делать, Игорь, когда мы тебе подтверждение алиби предоставим? Вытащить человека из изолятора куда сложней, чем его туда отправить. А уж в том, что за каждую минуту её незаконного содержания под стражей я взыщу с тебя моральный вред, можешь не сомневаться. Сам знаешь, я умею.

Ну точно. Есть у них какое-то общее интересное дело в прошлом. Личное. Такое, после которого Прокопьев боится моего адвоката как огня. Но всё же пытается сохранить хорошую мину при плохой игре. Зеркалит оскал Лазарева и произносит угрожающе:

– Я же сказал: «на всякий случай». Но на то, чтобы подтвердить алиби, у вас три часа. И планы на вечер я бы на её месте не строил. – Он поднимается из-за стола и командует Волкову. – Здесь закончили, поехали в отдел.

Прокопьев не видит, как шагающий за его спиной Алекс картинно закатывает глаза, а Лазарев добавляет с усмешкой:

– В таком случае, раз уж моя подзащитная не задержана, она поедет со мной.

И Волков сначала стреляет в него недовольным взглядом, а потом закатывает глаза ещё раз. В этот момент я отчётливо понимаю, что он и есть тот, кто попросил Лазарева меня защищать, хотя мотивы этого поступка до сих пор остаются неразгаданной загадкой.

Глава 6. Чувства имеют предел

Kingdom— Jaxson Gamble

Едва оказавшись на пассажирском сиденье чёрного Лэнд Крузера, предпринимаю попытку получить ответы:

– Вас Волков пригласил, – не спрашиваю. Я уверена настолько, что просто констатирую факт. – И давно вы с ним знакомы?

– Лет шесть, пожалуй. – Легко подтверждает догадку Лазарев, выкручивая руль, чтобы выехать с парковки на дорогу. – Но об обстоятельствах нашего знакомства Алекс расскажет сам, если посчитает нужным.

– Почему?

– Ни один из нас не любит хвастаться этой историей, – улыбается адвокат.

Так странно. Мне бы вспомнить о гибели Сахарова, обстоятельства которой до сих пор неизвестны. О перспективе оказаться в следственном изоляторе, что всё ещё висит надо мной дамокловым мечом. А вместо этого я спрашиваю об Алексе. Так, словно мне больше думать не о чем. Одёргиваю себя и интересуюсь более насущным:

– Денис Станиславович, вы спрашивали, где я была в полвторого ночи, значит, Сахарова убили в это время?

– В полвторого он позвонил родителям, кажется, пьяный, – бесстрастно посвящает меня в детали адвокат. – Кричал в трубку, что в его смерти виновата Лера Дубинина, ругался, читал стихи. Родители всполошились и позвонили в полицию. Написали заявление в следственный комитет.

Когда Лазарев упоминает о стихах, Никита представляется очень легко. Он любил закатывать подобные сцены, представлять себя королём драмы – эдаким непонятым поэтом, и по-есенински рвать на груди рубаху. Вот только с какой стати Сахаров решил обвинять меня? И вообще, с какой стати он мёртв?

– Но он ведь, получается, живой, если звонил! – искренне возмущаюсь я. – Как же «нет тела – нет дела»? Это ведь все знают!

В воскресенье знаменитые Владивостокские пробки не такие сильные, как в будни. Лэнд умело объезжает дворами затор на развязке Второй речки и попадает в следующий лишь на Некрасовском путепроводе. Время перевалило за обеденное, и желающие развеяться в Приморской столице как раз встречаются здесь с теми, кто спешит покинуть её и на пару часов вырваться к морю.

– Обычно так и происходит, но при подобных обстоятельствах принято возбуждать дела по сто пятой7, – Лазарев барабанит пальцами по рулю и поворачивает голову, но обе соседние полосы стоят так же прочно, как и наша. – В случае с Сахаровым до последнего существовала вероятность, что он просто перепил лишнего и найдётся, когда проспится. Но родители Никиты подняли на уши всех знакомых, в том числе кого-то из правоохранителей. И по приложению геолокации нашли его телефон на опушке лесополосы шаморовской трассы. Со следами крови. Эксперты устанавливают, чьей именно.

– Блин, – констатирую я, вжимаясь спиной в кресло. Внутренности сковывает холодом. Глубоко дышу, чтобы успокоиться. Не расплакаться. Не сейчас. – Я не убивала его, – повторяю, как мантру.

– Всё будет в порядке, – отзывается Лазарев, и в этот момент пробка становится не такой плотной, словно по волшебству. – Алекс уже запросил видеозапись из клуба, но сейчас ему нужен пароль вашего телефона. Так Волков вызовет на допрос Милану, чтобы она тоже подтвердила ваше алиби. Это увеличит шансы на меру пресечения, не связанную с ограничением свободы.

Звучит обнадёживающе, но страх всё ещё парализует мышцы невидимой сетью. И сообщать Алексу пароль совсем не хочется. В современных реалиях смартфон – хуже личного дневника. И лучше бы там были планы убийства Сахарова, честное слово. Но там глупые заметки с моими мыслями, личные фото, скрины рецептов, которые я никогда не приготовлю, компрометирующие сообщения подругам в чатах мессенджеров и видеозапись того, как я пью на спор десятый подряд Б-52. Ох, а ещё, вишенка на торте – календарь критических дней.

– Восемнадцать ноль шесть. – Нехотя произношу я пароль, и собеседник одной рукой печатает сообщение на айфоне, а другой выруливает на правую крайнюю полосу в образовавшийся просвет.

Лучи осеннего солнца проникли в машину сквозь тонировку стёкол и приятно греют. В салоне пахнет кожей и чем-то пряно-древесным. Музыка из колонок звучит негромко, почти неразборчиво. Это временная передышка в преддверии обещанного Прокопьевым допроса. Она нужна мне, чтобы выдохнуть и собраться с силами. Если у меня вообще ещё остались силы.

– Может, нужно кому-нибудь позвонить? – предлагает адвокат, когда мы сворачиваем на Суханова, но я в ответ отрицательно качаю головой.

– Нужно, но я не помню ничьих номеров. Хотя если Алекс сам позвонит Милане, то, может, и не нужно. Я оказалась не готова к такой ситуации. Совсем. Не знаю вообще, как справилась бы, если бы не вы, Денис Станиславович. Спасибо.

– К такому сложно подготовиться. – Лэнд сворачивает направо, и когда Лазарев в очередной раз перехватывает руль, на его безымянном пальце сверкает тонкий ободок обручального кольца, подтверждая слова Волкова. – Поблагодарите Алекса при случае. Моё участие в вашей защите – исключительно его заслуга.

– Как вы успели приехать так быстро? Прокопьев сказал, что у вас кабинет в Находке. – Вспоминаю я услышанное сегодня.

– Вам и правда повезло, что я был неподалёку. И вообще, что приехал в город с семьёй на выходные, чтобы сегодня вечером вылететь в отпуск из Владивостокского аэропорта.

Хмурюсь, понимая, что это означает. Виновато опускаю глаза на собственные руки:

– Простите, что разрушила ваши планы на хороший выходной.

– Не извиняйтесь. Я сам не смог устоять перед возможностью лишний раз утереть нос Прокопьеву.

– А ваша жена не была против?

– К сожалению, она тоже с ним знакома не понаслышке, поэтому одобрила изменение планов обеими руками. Сказала, пока погуляет с дочерью в центре. У нас отпуск впереди – успеем ещё наговориться.

Как у них всё просто и правильно. Такими и должны быть нормальные отношения. Когда оба уважают друг друга и готовы идти на компромиссы. Когда не нужно ничего никому доказывать. С Сахаровым у нас было иначе. Мы всё время соревновались в том, кто из нас лучше, словно за это могли дать медаль. Хотя он бы действительно выиграл неплохую должность при своих посредственных талантах. А что выиграла бы я? Родители считали, что для меня такой муж, как Ник – сам по себе награда. Хорошо, что наши отношения с ним успели развалиться ещё до свадьбы.

Парковка у здания следственного комитета заставлена машинами, несмотря на выходной. Чёрный Краун Алекса тоже здесь. Значит, и Прокопьев где-то неподалёку. И я мысленно готовлюсь к продолжению нервотрёпки. Уточняю на всякий случай:

– Значит защищать меня с завтрашнего дня будет некому?

– О, Алекс что-нибудь придумает, я уверен, – отвечает адвокат и улыбается так многозначительно, словно план дальнейших действий Волкова ему уже заранее известен. – Сейчас главное – избежать задержания.

Но спокойней от этого почему-то не становится. Не только потому, что с этим задержанием ничего не ясно. Ещё и потому, что ничего не ясно с самим Алексом. Я понятия не имею, могу ли вообще ему доверять – его поведение остаётся непонятным с самого позавчерашнего вечера и сегодняшнее не только не прояснило ничего, но и добавило массу новых вопросов.

Вместе с Лазаревым мы выходим из машины и идём в здание следственного комитета – невзрачное, тёмное, с залысинами серого сайдинга. На грязных окнах разномастные решётки с потёками ржавчины. Раскрошившаяся лестница. С обшарпанной краской железной двери контрастируют новизной серебристые таблички с названиями отделов.

Тёмные коридоры тоже производят гнетущее впечатление. И оказавшись в кабинете Прокопьева, я стараюсь скрыть неуверенность и подавленность. Почти не вслушиваюсь, когда следователь разъясняет мне права подозреваемой, а в протоколах расписываюсь там, где указывает Лазарев.

Зато хотя бы он и Алекс – на моей стороне.

Но я всё равно чувствую себя ужасно. Словно всю энергию выжали, как сок в соковыжималке. На вопросы отвечаю на автомате. О том, что Сахаров Никита мне знаком. О том, что встречались, жили вместе и собирались пожениться. О том, что в июне расстались и он съехал, но до сих пор работает моим помощником в Азиатско-Тихоокеанском Альянсе.

– Работал, получается, – поправляет Прокопьев с неприятной ухмылкой, напоминая о том, что Сахарова теперь принято считать погибшим или, как он выразился, «пропавшим при обстоятельствах, дающих основания предполагать его гибель».

– Получается, – повторяю я бесцветным эхом, осознав, что возможная смерть Никиты перестала производить на меня прежнее впечатление.

Просто у каждого человека есть эмоциональный предел, словно высокий, выложенный камнем берег Седанкинского водохранилища. И когда чувства обрушиваются огромной лавиной, смывают волнорезы и выливаются наружу, большего уже испытывать не получается. Большей растерянности. Большей скорби. Большей досады. Всё, что перелилось через край – это безразличие.

Поэтому о своём вчерашнем дне я сообщаю Прокопьеву отрёшенно и без выражения. Словно сериал или прочитанную книгу пересказываю. Лазарев параллельно переписывается с кем-то по телефону и хмурится. Вскоре следователю тоже поступает какое-то сообщение, и он, прищурившись, любопытствует:

– А где сейчас ваша машина, Валерия Игоревна?

– Подозреваю там, где я её оставила – на парковке у спа-центра в районе Эгершельда.

Но Прокопьев смотрит на меня с такой ухмылкой, словно ответ, который я дала – неправильный. Перевожу взгляд на Лазарева, в ожидании какой-нибудь подсказки, но следователь, не выдержав, выдаёт:

– Тогда как вы объясните то, что её полчаса назад нашли в паре десятков метров от места обнаружения окровавленного телефона Сахарова? И откуда в салоне кровь тоже расскажете?

Ошалело моргаю, глядя на широкий заваленный документами стол. Бумаги начинают расплываться перед глазами. Произношу еле слышно:

– Не знаю. Я оставила её, а ключи были у меня в сумке. Пока вы их утром не забрали. И телефон… в нём ведь есть сообщения от приложения сигнализации…

Думать не получается. Словно я снова только что на спор допила десятый Б-52. Мысли путаются, а по мышцам разлилась свинцовая слабость. Как в замедленной съёмке Прокопьев говорит что-то, угрожающе повышая голос. Лазарев поднимается с места и отвечает ему, но я не слышу. Потому что сползаю по стулу, в одно мгновение превратившись в желе. Перед глазами скачут яркие пятна и ничего не разобрать. Жмурюсь, надеясь, что так станет лучше. Не становится.

Оказывается, мой эмоциональный предел – вот он. Я же со вчерашнего обеда нормально не ела. Зато достаточно много пила. Спала всего пару часов. А с утра – новости, одна кошмарней другой, сыпались на меня сплошным непрекращающимся потоком.

Зато больше не нужно отвечать на вопросы.

Сомнительное зато. Но других всё равно нет.

Теперь я словно глупый космонавт, что оказался в невесомости открытого космоса без скафандра. Вокруг чёрное безвоздушное пространство, дышать нечем, и гравитация не действует. И я вроде бы существую, а вроде бы нахожусь в каком-то анабиозе. Так проходит целая вечность, а может, всего несколько минут.

– Скорую вызовите! – раздаётся совсем рядом, и этот встревоженный окрик отчего-то немного приводит меня в чувство.

Даже не сам окрик, а голос. Это Милана. От понимания того, что подруга тоже здесь, я пытаюсь улыбнуться, но не уверена, что у меня получается. Выговариваю заплетающимся языком:

– Не надо… скорую, Лан. Лучше… сладкого чая и шоколадку.

Я лежу на чём-то мягком. Подруга тормошит за щёки, обеспокоенно заглядывает в глаза. Приказывает громко, а в голосе звучит металл:

– Сделайте сладкий чай!

Когда Лана так ведёт себя, никто не осмеливается перечить, сама я так не умею. Кружка появляется в её руках меньше чем через минуту. Подруга, звонко стуча о стенки ложкой, размешивает сахар. Подносит к моим губам.

– Осторожно, горячий.

Пахнет бергамотом. Я осторожно делаю глоток, и чай согревает грудную клетку приятным теплом. Сахара в нём явно больше двух ложек, много такого не выпьешь.

Зато так быстрее приду в себя.

Перед глазами проясняется, а липкий ступор отпускает мышцы. Повертев головой, обнаруживаю себя лежащей на потрёпанном кожаном диване, а Милану – на стуле рядом. Она смотрит так, словно я только что восстала из мёртвых.

– Я в соседнем кабинете была, – объясняет подруга, пока я, взяв кружку в руки, восстанавливаю силы, делая глоток за глотком. – Потом услышала, что тебе плохо стало, такой переполох поднялся. Алекс тебя сюда принёс и разрешил здесь с тобой побыть.

Столько всего хочется ей сказать. Про Сахарова, про обыск, про машину и телефон, но я молча пью чай. Нужно сперва прийти в себя.

– Как ты? – в дверях появляется Волков.

Смотрит на меня потрясённо. Очевидно, перед Ланой Алекс не делает вид, что мы не знакомы. Отвечаю хрипло:

– Лучше.

– Милана, тебе лучше вернуться к следователю и продолжить допрос. Твои показания – ключевые в алиби.

Она переводит взгляд с него на меня, легко касается моего плеча:

– Лер, тебе, правда лучше?

– Правда, – киваю и медленно сажусь. – Всё будет хорошо, иди. Спасибо тебе. За чай. И за то, что приехала.

Лана улыбается, встаёт, оборачивается у входа:

– Рада, что у меня есть возможность тебе помочь.

Она всё ещё винит себя за то, что произошло летом, хотя я давно простила. Но, кажется, ей самóй тоже нужно себя простить.

Когда Милана уходит, Алекс занимает её место на стуле напротив. Протягивает открытую коробку «Птичьего молока» Приморского кондитера, почти полную. Когда я наугад беру оттуда конфету, интересуется:

– Ты это специально?

Манипулировать собственным здоровьем мне бы и в голову не пришло. Хорошего же Волков обо мне мнения. Прожевав конфету, беззлобно поддеваю:

– Нет. Просто у меня с сахаром проблемы. А тут ещё алкоголь, недосып и стресс. А ты?

– Что я? – недоумевает Алекс и, повертев в пальцах одну из конфет, кладет её обратно в коробку. Достаёт другую и проделывает с ней те же манипуляции. Конфеты в таких коробках ванильные, лимонные и шоколадные. Он ищет определённую. Интересно, какую именно?

Я же снова беру первую попавшуюся, оказавшуюся ванильной на вкус. Мне сейчас всё равно, сладкая и ладно. Уточняю вопрос:

– Специально заявился на обыск ко мне домой после того, как продинамил свидание?

Он смеётся. Искренне, звонко, по-мальчишески:

– Нет. Этот обыск стал для меня таким же сюрпризом, как и для тебя.

– То есть, если бы не он, мы бы с тобой больше не увиделись, – щурюсь я, и смех обрывается.

Хочется понять причины, по которым он уехал позавчера, но, судя по смешинкам, оставшимся во взгляде Волкова, он не собирается ничего объяснять, пряча эмоции за показной несерьёзностью.

– Увиделись бы. – Алекс кладёт в рот очередную конфету и добавляет: – Наверное.

Слабость и заторможенность отступают, прячась где-то в укромном уголке тела, чтобы потом вернуться в очередной неподходящий момент. Так и не поняв, с каким вкусом выискивает конфеты собеседник, тянусь к коробке.

– В каком ряду лимонные?

Но Алекс отодвигает «Птичку».

– Ты всё-таки запланировала уехать отсюда на скорой? – Он резко поднимается со стула и захлопывает коробку. – Давай как-нибудь без моей помощи. И раз тебе лучше, то пора возвращаться.

Хочется топнуть ногой от злости. А если бы я сказала ему, что специально чуть не потеряла сознание, он вёл бы себя иначе? Права была Лана, когда говорила про тараканов в голове Алекса.

Выхожу в коридор следом за ним и сталкиваюсь с Лазаревым, подпирающим стену около кабинета.

– Где Суслик? – интересуется Волков у адвоката, и уточнять, кого именно он имеет в виду, не требуется.

– Его в управление вызвали, кажется, даже по нашему делу. Он распорядился подписать то, что есть и продолжить завтра утром.

Алекс засовывает коробку с «Птичкой» подмышку и звенит ключами на большой связке, чтобы найти среди них нужный. Поднимает на адвоката вопросительный взгляд:

– Ты ему не сказал?

– Что завтра меня заменит другой адвокат? – переспрашивает Лазарев и усмехается. – Не стал. Пусть ещё попереживает.

Волков, наконец, подбирает ключ и открывает дверь. По общим шуткам, добродушным насмешкам и переглядкам заметно, что Алекс и Денис давно знакомы. И пока следователь в отсутствии Прокопьева распечатывает протокол допроса, оба обсуждают какой-то весёлый случай на свадьбе Лазарева. Я в разговор не вмешиваюсь. Просматриваю текст выведенного на бумагу документа и подписываю там, где говорят. Оживляюсь лишь осознав, что речь зашла о деньгах, когда Алекс задаёт вопрос:

– Сколько я тебе должен?

– Нисколько, – отмахивается адвокат. – Я ведь тебе проспорил. Да и поквитаться с Сусликом было по-своему приятно. Сейчас он точно не помышляет о задержании, но главное – чтобы завтра не решил иначе. Ты знаешь, к кому нужно обратиться, чтобы этого не произошло.

Алекс хмурится и, скрепляя листы протокола, нажимает на степлер с такой силой, словно представляет на его месте чью-то шею:

– Знаю, Дэн. Но не хочу от этого ничуть не меньше.

– В остальных я не уверен. Не хочется, знаешь ли, чтобы мой преемник похерил все мои сегодняшние старания. – Лазарев поднимается из-за стола. – Мне уже пора. Напиши потом, что решил.

Волков кивает, а я тоже поднимаюсь и искренне благодарю:

– Спасибо вам, Денис Станиславович. И извините за то, что вам сегодня из-за меня пришлось менять планы.

Алекс поджимает губы, но молчит. Адвокат пожимает плечами:

– Не нужно извинений. Значит, так было нужно. Судьбе виднее.

После этого, приняв пожелания хорошего отдыха и коротко попрощавшись, Лазарев покидает кабинет, оставив нас с Волковым вдвоём. Повисшую в воздухе неловкость после его ухода можно пощупать, настолько она осязаема. В ней клубятся мои вопросы о его пятничном побеге с нашего свидания, сквозит недоумение от неожиданной помощи, поблёскивает надежда на то, что эта помощь поможет мне выпутаться из неприятностей, в которые я оказалась втянута.

Чтобы чем-то заполнить тишину, открываю коробку «Птички», оставшуюся на столе, и выхватываю оттуда первую попавшуюся конфету. Шоколадная. Что же, я и без того знала, что день сегодня явно не удался.

Глава 7. Обещания на крыше

Never Surrender – Liv Ash

Не привыкла к низким машинам и испытываю дискомфорт даже на пассажирском. Чувство такое, будто сижу на расстоянии нескольких сантиметров от асфальта и на следующем повороте скребану его пятой точкой. Неприятное ощущение усугубляется ощущением собственной беспомощности. У меня изъяли телефон и возможности с кем-то связаться. Изъяли банковские карты, оставив без денег. Машину, судя по всему, тоже изымут, или уже изъяли. А без всего этого я как без рук.

Зато Алекс снова со мной.

Не очень-то равноценный обмен, если честно, но меня никто не спрашивал. К тому же Волков хмурится, одной рукой держит руль, другой беспрестанно печатает кому-то сообщения. Даже на дорогу перед собой почти не смотрит. Понимая, что сам он ничего не расскажет, интересуюсь:

– Мы едем к новому адвокату?

Он мрачно кивает.

– Это тоже кто-то из твоих знакомых? – задаю я новый вопрос.

– Можно и так сказать.

При этом Лазарев отчего-то рекомендовал именно его, и по этой причине личность нового адвоката неимоверно интригует. Я совсем ничего не понимаю в юридических тонкостях, приходится доверять окружающим. Возможно, это приведёт к новым проблемам, но я предпочитаю решать их по мере возникновения. Любые попытки разобраться во всём сейчас приведут к сумасшествию.

Отодвигаю спинку кресла, устраиваясь поудобнее. Устремляю бездумный взгляд в окно, за которым мелькают цветные вывески магазинов и кафе исторического центра. На улице тепло и сухо. Деревья ещё не начали желтеть и, не глядя на календарь, погоду легко можно принять за летнюю. Даже небо всё ещё по-августовски голубое.

– Почему Прокопьев боится Лазарева? – спрашиваю я, понимая, что вопросы о Денисе отчего-то раздражают Алекса.

Но, вопреки ожиданиям, собеседник отвечает охотно. Словно надеется, что рассказ отвлечёт его самого от мрачных мыслей:

– Они давно враждуют, ещё со времён совместной работы в следствии. Говорят, не сошлись во мнении по какому-то делу, но причины теперь не столь важны. Потом Денис уволился, а Суслик ушёл в краевое управление на повышение.

Мне нравится то, как он уверенно ведёт машину одной рукой. То, как бугрятся мышцы и выпуклые вены на предплечье. Как солнце красиво высвечивает его контур и золотит прядь волос, небрежно падающих на высокий лоб. Незаметно разглядывая Алекса, продолжаю внимательно слушать, а он, крутанув руль на очередном повороте, продолжает:

– Получив возможность свести счёты с Лазаревым по какому-то мутному делу, Прокопьев больше года назад специально примчался в Находку, – Волков усмехается, но на меня не смотрит. – Устроил у Дениса обыск, задержал и даже отправил в изолятор. Раззвонил об этом на всё управление, но собрать достаточно доказательств не сумел. Пришлось Суслику вернуться в управление не солоно хлебавши. Я тоже улыбаюсь. Прокопьев мне не нравится, и его совершенно не жаль.

– Представляю себе, как он был зол. Хотел отомстить старому врагу, а вместо этого сделал ему рекламу.

– Это ещё не конец истории, – произносит Алекс. – После этого Суслик пытался привлечь к уголовной ответственности невесту Лазарева, но и в этот раз не сумел. И когда Дэн взыскал с управления моральный ущерб за её незаконное содержание под стражей, Прокопьева сослали в наш райотдел, замещать временно освободившуюся должность руководителя.

Легко догадываюсь о причинах его рвения привлечь к ответственности меня:

– Значит, за моё дело он ухватился как за возможность реабилитироваться?

– Конечно, – Алекс кивает. – Твоё дело достаточно резонансное. О нём даже Золотой мост8 материал готовит. Вот он и посчитал тебя ступенькой к своему возвращению в управление.

– Только в очередной раз споткнулся на Лазареве, – добавляю я.

Мне чужда мстительность и злорадство, но рассказ Волкова вселяет надежду на то, что и для меня тоже не всё потеряно.

Краун Алекса проезжает мимо кинотеатра Океан, двигаясь в сторону Эгершельда. Офисных зданий там немного, и я пытаюсь угадать пункт нашего назначения. Не угадываю. Он въезжает на крытый паркинг элитного жилого комплекса Аквамарин, две башни которого сверкают в солнечных лучах панорамными стёклами.

Когда-то я раздумывала над тем, чтобы тоже поселиться здесь – недалеко от работы и центра, с удобной инфраструктурой и красивым видом. Но так и не сумела определиться, предпочтя остаться в собственном таунхаусе. От мысли, что мой уютный и светлый дом сейчас разворошён и ввергнут в хаос, внутри становится тоскливо.

– Постарайся говорить поменьше, – советует Волков, когда мы выходим из машины.

Как будто я до этого болтала без умолку. Но от комментариев вслух воздерживаюсь. Только что Алекс улыбался, а сейчас снова мрачнее тучи. Поспевать за широкими шагами удаётся с трудом, так же как и за переменами его настроений. Сейчас, когда мы пересекаем широкий холл подъезда, я ощущаю исходящие от спутника негатив и напряжение. Они витают в воздухе и удваиваются, отражаясь от блестящего глянцем пола.

– И вопросов лучше не задавай, – рекомендует мой спутник у лифтов.

– Почему?

Алекс в его костюме вполне вписывается в монохромный интерьер, но всем видом умудряется выражать недовольство. Вместе мы входим в блестящую кабину, поднимающуюся на самый верх.

– Потому что будет лучше, если говорить буду я.

Хочется пошутить, что с подобным настроем рыцари отправляются в пещеры к драконам, но я не решаюсь. Не понимаю пока, в каких мы с Алексом отношениях и способен ли он оценить юмор в этот момент.

И всё же, рядом с ним мне отчего-то спокойно. Чувствуется, что он контролирует ситуацию, или умело делает вид, что контролирует.

Дверцы лифта открываются на видовой площадке, настолько высокой, что воздух вокруг кажется разреженным, как в горах. Замираю на мгновение, осматриваюсь. Здесь действительно уникальный вид на город и Амурский залив с высоты птичьего полёта. Хотя, наверное, даже птицы летают ниже.

– Ты что высоты боишься? – замечает моё замешательство Алекс.

– Не боюсь. Просто… не люблю.

Высота завораживает. Владивосток раскинулся внизу, словно большой холст, на котором серая геометрия улиц смешалась с зеленью холмов и синевой морских волн, где качаются яркими пятнами разноцветные яхты. Тянутся белыми нитями ванты моста, соединяющих берега Золотого рога. Ветер доносит крики чаек и запах соли.

Поняв, что падать в обмороки я больше не планирую, Волков уверенно шагает по серым плитам видовой площадки. Он явно уже бывал здесь раньше. Людей на крыше достаточно много, и мне не сразу удаётся понять, кто из них – наша цель. Точно не семья с детьми, что, щурясь от солнца, едят мороженое на скамейке. Не компания мужчин, бурно обсуждающих что-то. Не девушки, секретничающие за кофе в крафтовых стаканчиках.

Алекс уверенно обходит их всех и ведёт меня мимо выложенной белым камнем буквы «А» к высокому ограждению, у которого стоит к нам спиной женщина. Стройный силуэт в облегающем платье до щиколоток, высокая причёска с трепещущими на лёгком ветру каштановыми локонами и тонкие шпильки каблуков оказываются не тем, что я планировала увидеть. Но тем, что ожидал увидеть Алекс.

– Не ожидала, что ты попросишь меня о встрече, Лекс, – оборачивается она, увидев отражение Волкова в стекле ограждения. Заметив меня, она с кокетливой улыбкой добавляет: – Ммм, ещё и не один.

Помня о его совете, я ничего не говорю. Да и не хочется, если честно. Незнакомка сканирует меня внимательным взглядом, словно просвечивает рентгеном. Проходится по лицу и скользит вниз, до самых щиколоток. Потом возвращается и снова смотрит в глаза. Я тоже разглядываю женщину, пытаясь понять, что связывает её с Алексом, но не понимаю. Даже её возраст определить сложно. Я вообще в этом не сильна. Вот Лана или моя мать с ходу определили бы, ещё и, возможно, назвали ее косметолога.

– Мне нужна твоя помощь, – произносит Волков, не утруждая себя приветствиями.

Он скрещивает на груди руки, поджимает губы и вообще ведёт себя так, словно готовится к неминуемой драке. Но от незнакомки негатива не чувствуется. Она внезапно разражается заливистым смехом, таким звонким, что стоящие неподалёку мужчины прерывают разговор и смотрят на нас. Я же бросаю взгляд на Алекса, но он остаётся непривычно серьёзен.

– Сколько я этого ждала, – отсмеявшись, женщина картинно утирает слезинку на щеке. – Лет пять?

– Больше, – одними губами усмехается Волков. – Ну так что, поможешь, раз дождалась?

Она упирает одну руку в точёную талию, а другую протягивает мне. Произносит виноватым тоном:

– Лексу чужды приличия, ему и в голову не придёт нас представить. Я Ангелина.

– Лера, – легко пожимаю прохладную ладонь с идеальным маникюром.

Сокращение имени Александра до «Лекс» мне нравится. Оно ему идёт, передавая бунтарский дух и демонстративную несерьёзность. Понимаю вдруг, что Ангелина хорошо знает Алекса. Гораздо лучше, чем знаю его я сама.

– Неужто та самая Лера, про которую все говорят? – удивляется Ангелина.

– Всё-то ты знаешь, – фыркает Алекс, достаёт из кармана пачку сигарет и прикуривает одну.Новая знакомая морщит нос и, отойдя на несколько шагов, присаживается на скамейку, красиво закинув ногу на ногу. Жестом приглашает меня присоединиться, и, не придумав правдоподобной отговорки, я опускаюсь рядом, а Ангелина интересуется:

– Значит, я угадала? Ты – Валерия Дубинина, заместитель директора Азиатско-Тихоокеанского Альянса, по совместительству подозреваемая в громком убийстве своего помощника?

Нехотя киваю, продолжая попытки мысленно разгадать собеседницу. Она определённо старше меня и Алекса. Это ясно не по внешности, а по уверенности и внутреннем балансе, который появляется у людей с возрастом. Каждое её изящное движение выверено, словно у робота. Речь грамотная и хорошо поставленная, как у диктора новостей. Внешне она напоминает модель или кинозвезду, но, судя по всему, она и есть тот новый адвокат, который мне нужен.

– Меня не задержали сегодня, благодаря Лазареву, – признаюсь я негромко, – Но завтра Прокопьев продолжит допрос и мне нужен новый защитник.

Ангелина явно заинтересована, и подсознательно я чувствую, что она не откажет. Лазарев рекомендовал именно её, но хочу ли я, чтобы она меня защищала? И что она попросит взамен? Когда мне вернут доступ к счетам, я буду готова заплатить, но отчего-то мне кажется, что дело здесь не в деньгах. Не зря же Алекс так нехотя шёл сюда?

Кто она для него? Вариант с бывшей возлюбленной я отметаю почти сразу – не так они держатся друг с другом. А кто же тогда? Знакомая? Подруга? Старшая сестра?

Пока Алекс курит, она задаёт мне несколько конструктивных вопросов о деле. Интересуется отношениями с Сахаровым, моей работой, и, словно невзначай, спрашивает, что между мной и Алексом:

– Ничего, – холодно бросает он, подходя ближе, чтобы выкинуть в урну окурок.

И вроде бы я сама должна была сказать то же самое, но этот ответ и интонация, с которой он произнесён, отчего-то оседает неприятной тяжестью в районе ключиц.

– Ничего так ничего, – с лёгкой улыбкой отзывается Ангелина. – Я помогу Лере и сделаю это с удовольствием. Но у меня будет условие.

Зато она согласилась.

Но Алекс не выглядит довольным. Он застывает напротив, по-мальчишески засунув руки в карманы брюк. Любопытствует с вызовом:

– И какое же?

– В следующее воскресенье ты появишься на юбилее у Люси.

Он закатывает глаза и выдаёт раздражённо:

– Ты же знаешь, что я терпеть не могу её юбилеи за то, что на них она с детства сватает меня своей Полиночке.

Кем бы ни была эта Полиночка, Алекс произносит её имя с таким содроганием, что она представляется жутким монстром о трёх головах.

– Знаю, – кивает Ангелина. – А чтобы она тебя не сватала, я попрошу её пригласить тебя вместе с Лерой.

Их разговор начинает слишком напоминать семейный, наводя на определённые догадки о том, кем всё-таки является собеседница для Волкова, но я стараюсь не думать об этом, вслушиваясь во фразы, когда они напрямую касаются меня.

– И ты защищаешь Леру до окончания разбирательства по делу? – с недоверчивым прищуром интересуется он.

Я тоже удивлена, зная примерные расценки работы адвокатов, но не вмешиваюсь, помня о просьбе Алекса.

– Конечно, – пожимает плечами Ангелина. – Правда есть один нюанс, Лекс. Если ты участвовал в деле, меня легко могут отвести.

Теперь усмехается Алекс:

– Я был включён в следственную группу, но моя фамилия ни в одном следственном действии не фигурирует. На обыск я опоздал, телефон осматривал от имени одного из коллег, а свидетелей допрашивали другие следователи.

– Не знаю даже молодец ты, или лентяй, – скрещивает руки на груди Ангелина. – Но ты всё ещё в следственной группе, и пока ты там, к участию в защите меня не допустят.

Алекс уверенно сообщает:

– Завтра утром меня отведут.

Кажется, заручившись нужным обещанием, он немного успокоился и теперь чувствует себя более расслабленно.

– Из-за меня? – недоумевает собеседница. – Но тебя должны отвести до моего вступления.

Я перевожу взгляд с одного на другого, не совсем понимая суть беседы. Но они понимают, и это главное.

– Из-за меня, – обещает Волков с лукавой улыбкой. – Об этом можешь не беспокоиться. Соглашение нужно?

Она зеркалит улыбку:

– Обойдёмся без соглашения, по-семейному, Лекс. Но только попробуй не появиться на Люсином юбилее. И веди себя там пристойно, пожалуйста.

– Появлюсь, раз обещал, мам.

Мам. Чувствую, как румянец заливает щёки, а от неловкости хочется провалиться прямо сквозь сорок четыре этажа, до самой подземной парковки. Или пойти и добровольно закрыться в этом страшном изоляторе. О том, что Ангелина – его мать, нужно было догадаться раньше. А Алексу стоило предупредить меня ещё до поездки сюда. Тогда бы я, пожалуй, попросила его найти для меня другого адвоката, наплевав на все рекомендации Лазарева. И Волков определённо это понимал, но всё равно предпочел сделать по-своему.

Глава

8.

Нескончаемый

день

Spell It Out – You Me At Six

Оказавшись на пассажирском сиденье, молча злюсь на Алекса. Для этого у меня предостаточно поводов. Пора составить список, чтобы случайно не забыть ни одного: побег со свидания, внезапное появление на обыске в моей квартире, а теперь ещё и неожиданное знакомство с его матерью, которая с завтрашнего дня должна будет защищать меня по уголовному делу. И отказ сообщить мне, где в коробке с «Птичкой» лимонные конфеты.

По телу снова разливается слабость, и я откидываюсь в удобном кресле. Пока я могу её контролировать, но скоро нужно будет что-нибудь съесть, чтобы утренний приступ не повторился.

Волков печатает кому-то короткое сообщение и оставляет телефон в подстаканнике. Экран развёрнут ко мне, и я вижу высветившийся на нём ответ: «Хорошо. Родителей прощать легче, пока они живы, поверь моему опыту». Имя отправителя не видно, но фраза отчего-то цепляет что-то внутри меня. Заставляет круговорот мыслей завертеться в голове, как стёклышки в цветном калейдоскопе. Вызывает вопросы о том, что послужило причиной их ссоры и почему теперь всё изменилось.

– Мне нужно будет поработать несколько часов, а вечером я за тобой заеду, – как ни в чём ни бывало сообщает Алекс, когда Краун несёт нас по Некрасовскому путепроводу.

Отрёшенно интересуюсь:

– Зачем?

Этот день настолько переполнен эмоциями, что сил на то, чтобы удивляться чему-то или радоваться уже не осталось. Хочется просто поскорей оказаться дома и отдохнуть. Понять, что делать дальше. Проанализировать произошедшее. Выспаться, наконец.

Алекс пожимает плечами:

– Затем, что завтрашним утром Прокопьев должен исключить меня из следственной группы по твоему делу – отвести, если говорить правильно. А я для этого отвода пока ещё ничего не сделал.

– Что вообще такое «отвод»?

За окном суетится Владивосток, разворачиваясь разноцветным полотном, смешивающим яркими красками жизни тысяч горожан. Мелькают вывески и рекламные щиты. Серой лентой нагретого солнцем асфальта вьётся путепровод. Вдалеке за железной дорогой, голубой полосой расстелилось море. Эта привычная картинка немного придаёт сил, напоминая о том, что в отличие от моей собственной жизни, которая с сегодняшнего утра трещит по швам, в глобальном смысле всё вокруг стабильно и гармонично.

– Отстранение кого-то из участников, – объясняет Алекс. – Прокопьев исключит меня потому, что посчитает, будто я прямо или косвенно заинтересован в исходе дела.

– Но ты же и так заинтересован, разве нет?

Нет необходимости составлять список того, сколько раз за сегодня Алекс помог мне. Я и без того помню. Тем не менее до сих пор не могу понять его мотивов.

– Заинтересован, конечно, – улыбается он. – Но Прокопьев-то об этом не знает. А нужно, чтобы узнал, причём обязательно не от меня. Иначе он не только не отведёт, но и назло заставит проводить все следственные действия с твоим участием.

– И что для этого нужно делать?

Алекс отмахивается:

– Ничего существенного. Сегодня вечером один из следователей нашего отдела будет отмечать день рождения, и ты просто будешь присутствовать на празднике. В идеале это может стать основанием для того, чтобы отвести всех следователей нашего отдела, но на такое счастье я даже надеяться не смею.

Фантазия уже мысленно записывает его слова в мой ежедневник как «свидание», и я вынуждена одёрнуть саму себя. Нет, это не свидание. Это для дела, Алекс же сказал. И всё равно я почему-то краснею и отворачиваюсь к окну, чтобы он не заметил.

После этого всю дорогу до моего дома мы почти не разговариваем. Когда Краун останавливается у обочины, мы коротко прощаемся и, пообещав заехать за мной в полвосьмого, Алекс уезжает, а я остаюсь у забора. Замираю, не спеша открывать калитку, потому что из припаркованного неподалёку Мерседеса ко мне уже спешит мама.

Она недовольна. Для того чтобы это понять, не нужно ходить к экстрасенсу или раскладывать карты Таро. Она шагает так, как шагают солдаты на плацу, а выражение лица у неё, как у палача, провожающего жертву на эшафот. Как будто мне общения с Ангелиной Волковой сегодня мало было.

– Кто это был, Вали? – строго спрашивает мама.

Коротко отвечаю, доставая ключи:

– Следователь.

И по её лицу понимаю, что в подробности лучше не вдаваться. Познакомь я маму с Алексом, непременно выслушала бы целую лекцию о том, как сильно Волков мне не подходит. Может и к лучшему, что у нас с ним не сложилось.

Мама недовольно кривит губы и раздражённо бросает:

– Ты знаешь, что в офисе Альянса был обыск?

– У меня он сегодня тоже был, мам.

Открыв калитку, скрипнувшую начинающей ржаветь верхней петлей, я шагаю к дому по вымощенной брусчаткой тропинке.

– Не дерзи! Мне Светлана Иосифовна весь мозг выела, между прочим, а у тебя абсолютно никакого раскаяния!

Зато хоть кто-то выел маме мозг, для разнообразия.

Обычно она сама этим занимается.

А я не чувствую раскаяния. Только вселенскую усталость и растерянность. Открывая входную дверь, застываю на пороге. В гостиной беспорядок. Такой же, как когда я уезжала отсюда несколько часов назад. Грязные следы, разбросанные вещи, раскрытые дверцы шкафов.

– Светлане Иосифовне надо было лучше следить за своим сыном, – утомлённо обрываю я мамины причитания. – Никита часто пил в последнее время. Возомнил себя непонятым поэтом, вёл себя скверно… Что ты так смотришь, мам? Или ты серьёзно думала, что я причастна к его убийству?

Мама со вздохом поджимает губы, оглядывает царящий вокруг бедлам.

– Собери вещи, Вали. Останешься у нас, пока всё не разрешится. Отец найдёт тебе хорошего адвоката.

Эта трогательная забота очень эстетично вуалирует домашний арест. Переехав к ним, я на вторые сутки с ума сойду от контроля каждого моего шага.

Зато не придётся ничего решать, можно будет расслабиться и плыть по течению.

Но это не то, чего я хочу. Совсем не то. Глядя на Алекса сегодня, я поняла кое-что важное. Я и без того слишком сильно завишу от родителей и именно поэтому должна жить так, как они укажут. Эта зависимость – золотая клетка. Комфортная, но одновременно лишающая свободы и самостоятельности. Однако я не уверена, что мне хватит смелости, чтобы это изменить.

– У меня есть адвокат, мам, – произношу я робко, вжимая голову в плечи.

Подхожу к холодильнику. Наливаю холодное молоко из пакета. Отрезаю кусочек батона, сыра и грудинки, чтобы немного утолить голод. Смотрю за тем, как мама брезгливо поднимает перевёрнутую соусницу, собирает со столешницы осколки разбитой кем-то кружки. Её раздражает беспорядок, а я отчего-то чувствую вину, словно это я сама здесь всё разбросала.

– Ой, да разве ты способна найти кого-то стóящего, Вали! Ты совсем не разбираешься в людях, – отмахивается мама. – Собирай вещи, говорю. Твой отец всё решит. Как обычно.

Жую наскоро собранный бутерброд, смотрю на то, как мама бродит по кухне, пытаясь привести её в нормальный вид, и придумываю какой-нибудь весомый аргумент, чтобы никуда с ней не ехать.

Но аргумент внезапно появляется в дверях, которые вошедшая за мной мама забыла закрыть:

– Здравствуйте, можно я тоже разуваться не буду? – Оглядев окружающий беспорядок, Милана уверенно входит в гостиную и, кивнув маме, направляется ко мне. – Как ты, Лерусь?

Мама смотрит на мою подругу с тем же презрением, с которым только что разглядывала осколки разбитой кружки. Она винит Лану в том, что по её вине я рассталась с Сахаровым. Ник ведь не преминул рассказать об этом своей матери, предпочтя изобличить кого угодно, кроме себя самого, а Светлана Иосифовна, в свою очередь, передала эту историю всем, кому сочла нужным. В том виде, в котором услышала, разумеется, то есть очень далёком от правды.

– Всё нормально, устала только, – признаю́сь я, обнимая Лану вместо приветствия. – И проголодалась. Скоро буду в норме.

– Будешь, конечно. Я привезла тебе еду из Перфект Бэланс. И вызвала свою домработницу, на случай если твоя занята.

Она достаёт из пакета запакованный контейнер, открывает и ставит на стол. По-хозяйски убирает ещё несколько в холодильник.

– Спасибо, – несмело улыбаюсь я. – Да, у моей как раз сегодня выходной.

Лана ловит мамин взгляд и смотрит на неё столь же пристально. Интересуется, приподняв одну бровь:

– Всё в порядке, Елена Валерьевна?

– В порядке, – отвечает та, но так, чтобы по кислому выражению её лица можно прочесть многое.

Держу пари, Милана прекрасно понимает причины такого отношения. Но понимает также и то, что мама не из тех, кто станет бросаться обвинениями. У неё иные методы, не приветствующие открытого нападения. Вот манипулировать, эксплуатировать, обесценивать и навязывать свою точку зрения – это по её части.

– Ладно. Я, пожалуй, поеду, – капитулирует она, недовольно хмурясь. – Позвони, если всё же решишь переехать к нам на какое-то время.

Киваю, не став упоминать о том, что у меня сейчас нет ни телефона, ни её номера. Разберусь как-нибудь потом. Приезд Миланы вселил в меня немного уверенности.

– И давно у тебя диабет? – интересуется подруга, когда стихает цоканье маминых каблуков по брусчатке во дворе. – Я вообще думала, что этой болезнью до пятидесяти не болеют, и вообще, все диабетики страдают лишним весом…

Напряжение отступает вместе с её уходом, и я принимаюсь с удовольствием есть булгур с печёными овощами и индейкой.

– Не факт, что это вообще диабет, – пожимаю плечами я, но под внимательным взглядом сдаюсь: – Пару месяцев всего. Это генетика, когда-то это должно было случиться.

Устраиваясь за столом с чашкой свежесваренного кофе, Лана мрачнеет. Она легко догадалась до того, о чём я не захотела ей говорить.

– Тогда, когда после расставания с Никитой, ты на неделю заперлась дома, питаясь одним мороженым? Сменила проблемы с Сахаровым на проблемы с сахаром?

Теперь я тоже хмурюсь:

– Не взваливай вину на себя, Лана. Дело совсем не в тебе. Ник ведь не просто ушёл тогда. Собирая вещи, он столько всего мне наговорил на эмоциях. Что я никогда ему не нравилась. Что не заслужила такого, как он, а он, в свою очередь, легко найдёт себе кого-нибудь получше. Что в постели со мной он думал лишь о должности директора Альянса, которую должен был когда-нибудь получить, но никакая должность не стоила его страданий…

Воспоминания о тех словах ранят даже сейчас. Заставляют все внутри дрожать от бессильного гнева. Я бездумно смотрю на лепесток пиона, лежащий на столе. Кто-то задел букет утром, потревожил цветы, и теперь тонкий розовый лист скукожился и потускнел. Хорошо, что остальные в порядке.

– Знаешь, раз ты не убивала Сахарова, то после вот этого его стóит найти и убить, – фыркает Милана и успокаивающе касается моей руки. – Вот только зачем после этого всего он пытался вернуться?

– Не знаю. Может, остыл. Может, родители надоумили, Ник ведь тоже от них зависит… зависел, – поправляю я саму себя, понимая, что Никита, скорее всего, сейчас мёртв.

– Брось, этот придурок живучий, как таракан. Я уверена, что Сахаров найдётся и с тебя снимут все обвинения.

– Надеюсь.

Доев, бросаю контейнер в мусорное ведро, а вилку – в посудомоечную машину.

– Кстати, у тебя ведь нет телефона, – вспоминает Милана. – Следователь сказал, что твой они вернут нескоро. Поэтому я привезла свой, мне всё равно Марк позавчера новый подарил.

Она достаёт из сумочки и протягивает айфон, на экране которого как раз высвечивается надпись «ciao». Не сильна в итальянском, но слово «привет» мне известно.

– Спасибо, Лана. – Я улыбаюсь. – Но у меня всё равно нет ничьих номеров.

Кроме номера Алекса, который я зачем-то запомнила, прежде чем удалить. Милана смеётся, наливая себе ещё кофе:

– Мой есть. А номер Елены Викторовны я бы на твоём месте пока не вбивала.

– Она не со зла, – вступаюсь за маму я. Добавляю, оправдываясь: – Просто Сахаров после той истории выставил тебя перед всеми злом во плоти, поэтому она тебя не любит.

Но Лана снова смеётся:

– Иногда мне кажется, что я и есть зло во плоти, Лер. Но это перестало меня волновать, как и то, что думают обо мне другие. Мне важно, чтобы меня любил Марк, брат и ты. Ну, может ещё Женька с Аней. А на остальных плевать. – Она вдруг становится серьёзной: – И перед тобой я действительно виновата, не спорь. Поэтому искренне хочу помочь.

Хотелось бы и мне так – иметь внутреннюю опору, чтобы плевать на мнение окружающих с высоты телевышки Орлиное гнездо. И, раз уж Лану не переубедить, я с удовольствием принимаю её помощь. Оказывается, это нужно не столько мне, сколько ей самóй.

– Алекс сегодня заедет за мной вечером, – зевая, делюсь я собственными планами. – Мы вместе поедем на день рождения кого-то из его коллег.

Милана округляет глаза:

– Свидание?

– Не свидание, – спешу заверить я. – Так нужно, чтобы Прокопьев счёл его заинтересованным в исходе дела…

Но подругу не переубедить:

– Свидание-свидание! – с довольным видом она потирает руки. – Тогда сейчас же отправляйся спать. Косметики лучше сна ещё не придумали. А я побуду здесь, встречу домработницу, и выберу, что тебе надеть.

– Не свидание, – зевая, бубню я, поднимаясь по лестнице на второй этаж, под хохот подруги.

В спальне всё тот же бардак, но у меня нет сил, чтобы убрать хоть что-то. Расплакаться тоже не помешало бы, но спать хочется больше. День кажется нескончаемо длинным, как будто с утра прошла целая вечность. Скинув одежду, забираюсь в постель, где даже простынь расправлена, напоминая о том, что даже под матрацем люди Прокопьева пытались что-то найти.

«Оружие, или предметы, использованные в качестве него, вещи Сахарова, тело последнего или его части», – звучит в голове голос мерзкого сусликоподобного следователя.

Сейчас всё это кажется абсурдным до смешного. Обыск, обвинения, допрос. Тем не менее я каким-то образом оказалась втянута в этот цирк и лишилась телефона, машины и денег. И чуть не лишилась свободы. Временно, конечно, но всё же.

Зато вечером у тебя «не свидание».

Не свидание. Но я снова увижу Алекса. Мне стоило бы обидеться на него, разозлиться, убедить себя в том, что Волков совершенно мне не подходит. Но отчего-то не получается. И, засыпая, я жду этого «не свидания» с таким трепетом, с каким ещё ни одного свидания в жизни не ждала.

Глава

9.

Три

слова

Walking on Water – Astyria

Во сне на меня снова сыплются сверху сухие комья земли, а к стоя́щим над ямой добавляется Прокопьев, зловеще шепчущий «это ты убила Сахарова, и я это докажу». Сам Никита тоже здесь, живой и здоровый. «Никогда тебя не любил и не хотел», – ухмыляется он и бросает вниз целых две горсти.

Я равнодушно смотрю на происходящее. Зачем-то повторяю мысленно каждую фразу. Слова скачут в сознании, словно мячики. Миндаль в глазури кончился, да и неудобно его грызть, когда повсюду земля. Забивается в глаза и нос, пачкает кожу и волосы.

– Лер, пора вставать, – будит Милана, хотя по ощущениям я только что закрыла глаза, чтобы уснуть. – Тебе собраться надо успеть.

За окнами, ещё светло, но солнечные лучи уже оранжево-жёлтые, вечерние, а тени на стенах – длинные. Сонно щурясь, сажусь на кровати и обнаруживаю, что в спальне гораздо чище, чем было. Вещи сложены, а грязные следы на полу отмыты. Искренне благодарю Милану за помощь, но она отмахивается:

– Передам твои благодарности домработнице, она уже уехала. Первый и второй этаж в порядке, но на мансарде она убрать не успела.

Наверху только кабинет, гостевая и библиотека, мне в любом случае пока не до них. Отвечаю, поднимаясь с кровати:

– Это всё равно больше, чем я могла бы сделать сама. Зевая на ходу, отправляюсь умываться. Спускаюсь в кухню, где Милана сварила для нас обеих кофе, и его запах, успевший пробраться в лёгкие, бодрит даже сам по себе.

– У меня есть полчаса, чтобы помочь тебе собраться, а потом поеду домой, – заявляет она, выуживая из вазочки печенье.

– Езжай, если надо, это всего лишь день рождения человека, которого я впервые вижу.

Тоже беру печенье, откусываю кусочек, и крошки сыплются на глянцевую столешницу. Запиваю глотком горячего кофе и понимаю: несмотря на то, что моя жизнь с сегодняшнего дня похожа на театр абсурда, она всё равно прекрасна.

– Нет уж, – хмыкает Милана. – Фиг с ним, с днём рождения. Это встреча с Алексом после того, как он сбежал в пятницу. Ты просто обязана выглядеть неотразимо.

Не слушая возражений, подруга вместе со своей чашкой кофе поднимается наверх и начинает ревизию моего гардероба. Благодаря домработнице, одежда снова на своих местах. Была. Пока Лана не решила устроить в моей спальне шоу «Топ-модель по-американски».

– Это не пойдёт. Не то. И не это. – Она воодушевлённо сдвигает к стене вешалку за вешалкой. – Это слишком тёплое. А это – слишком длинное. Это – слишком простое, а это сто́ит выкинуть – такие фасоны вообще никому не идут.

Сижу на кровати и молча пью кофе в ожидании её вердикта. А ещё жалею, что не принесла с кухни больше печенья. Кажется, эти полчаса будут долгими.

Но не проходит и пяти минут, как подруга выуживает из гардероба вешалку с молочно-белым нарядом.

– Это! – восхищённо восклицает Лана, так, словно обнаружила не платье, а пиратское сокровище, сотни лет хранившееся на морском дне вдали от людских глаз.

Я качаю головой:

– Оно чересчур открытое. И летнее. Я замёрзну.

Да и вообще, я предпочла бы сама выбрать, что надеть. Одежда ведь отражает настроение. Хотя сейчас я растерянная и уязвимая. Пожалуй, это платье подходит.

– О-о-о, поверь мне, в нём ты точно не замёрзнешь, – многозначительно улыбается собеседница. – На крайний случай у Алекса есть пиджак – я видела. В нём ты любого поразишь, хочешь, поспорим?

Со вздохом закатываю глаза:

– Не хочу я спорить. Утром Волков имел удовольствие лицезреть меня с дичайшего похмелья, с размазанным макияжем, сразу же после того, как меня стошнило от новостей о Никите. Уверена, я уже поразила его до глубины души и поразить сильнее не получится.

Лана смеётся, хотя мне не до смеха. Кажется странным, что после увиденного Алекс не только продолжает со мной разговаривать, а ещё и пытается помочь. Но Милану мои доводы не впечатляют:

– Надевай давай. – Она бросает платье на кровать рядом со мной и продолжает свою ревизию, но теперь объектом исследования становится туалетный столик. Перебирая флакончики с косметикой, она продолжает рассуждать: – Так и проверяются чувства, между прочим. Представь себе, Марк видел меня не только расстроенной, больной и заплаканной. Он видел меня после того, как я чуть не утонула – с красными глазами, спутанными мокрыми волосами, и солёной водой, льющейся изо рта, ушей и носа. Такое себе было зрелище, наверное. И он всё ещё собирается на мне жениться.

Я улыбаюсь, вспоминая о том, как это случилось, когда в начале лета мы с Ланой, Марком и Ником ездили отдыхать к морю. Память рисует яркими штрихами большую яхту, палатки, разноцветные сап-доски, разговоры у ночного костра. Кажется, будто с тех пор прошло не несколько месяцев, а несколько лет. Подумать только, тогда мне казалось, что страшнее поцелуя Ника и Ланы ничего в моей жизни произойти не может. Как же сильно я ошибалась.

Понимая, что переубеждать подругу бесполезно, облачаюсь в выбранное платье – нежное, лёгкое, с воланами на открытых плечах. Оправляю подол, прикрывающий колени, но оставляющий икры открытыми.

– Отлично, – комментирует Лана. – Иди сюда. Сегодня ты должна сиять, как в ту ночь, когда вы впервые встретились.

Сажусь на пуфик у зеркала. В ту ночь мне и правда хотелось сиять. Я чувствовала себя счастливой и непобедимой. Бормочу нерешительно:

– Нелегко сиять, когда утром в твоей квартире был обыск.

– Я уверена, ты сумеешь, – убеждает она и командует: – Закрой глаза.

Послушно опускаю веки и стараюсь настроить себя на нужный лад, пока она колдует над моим лицом. Ощущаю, как кожи легко касаются спонжи, кисточки и щёточки. Щекочут невесомыми крыльями невидимых бабочек. Стараюсь думать о хорошем.

Зато это платье и правда мне идёт. Зато я встречаюсь с Алексом, почти по-настоящему. Зато я не в изоляторе, а это уже, маленькая победа.

– Подожди, не открывай. – Закончив с лицом, Лана принимается за волосы. – Посмотришь всё и сразу.

Теперь тёплые от плойки локоны падают на открытые плечи. Порхает над макушкой расчёска, перекладывая пробор на правую сторону. Когда раздаётся трель дверного звонка, Лана как раз брызгает получившуюся причёску лаком.

– Это Алекс, – говорю я, и едва успев прикрыть рот, чихаю от частичек лака, которые успела вдохнуть. – Глаза открывать можно?

– Открывай, – Милана довольно улыбается. – И дверь тоже.

Мельком глянув в зеркало, не успеваю толком оценить собственный внешний вид. Кажется, красиво. Иначе и быть не может, Лана ведь в этом профи. Бегу вниз по лестнице и дверь распахиваю слегка запыхавшись.

– Я почти готова. – Застываю напротив Алекса, и какое-то время мы молчим, разделённые дверным проёмом.

Мы словно снова впервые встретились. Я почти ощущаю, как между нами протягиваются тонкие, невидимые нити, которые уже связывали нас раньше, но отчего-то оборвались. По взгляду Алекса не понять его чувств. Он молчит и непривычно серьёзен.

– Входи, – первой нарушаю я молчание, услышав шаги Миланы на лестнице.

Не знаю, нуждается ли в приглашении человек, который сегодня уже был здесь в абсолютно ином качестве. Делаю шаг назад, впуская его в гостиную. Лана тоже уже здесь, говорит с кем-то по телефону, порывисто обнимает меня на прощание, машет Алексу и уходит.

Это почему-то смущает. Словно я школьница, впервые оставшаяся наедине с понравившимся парнем. Период подростковых влюблённостей обошёл меня стороной – родители контролировали каждый шаг. До самого одиннадцатого класса после уроков меня встречал водитель и отвозил домой.

Позже, во время учёбы в институте, каждое из моих романтических увлечений критиковалось мамой в пух и прах. Этот недостаточно хорош собой. У этого увлечения не те, а у того – воспитания недостаточно. У этого не то образование, а у того семья не очень. Сахаров оказался первым, кого чета Дубининых официально признала. Волкова они бы не одобрили. Уверена, мама составила бы целый список причин его несоответствия идеалу. Интересно, этот список был бы длиннее того, что она составила для меня? Как минимум у Алекса нет веснушек.

Он переступает через порог, но останавливается на входе. Да, теперь ему нужно разрешение, и от этого мне спокойнее. Наваждение неловкости спадает. Обуваюсь и беру с собой новый телефон. Интересуюсь, задержавшись у зеркала, чтобы подкрасить губы бальзамом:

– Мы успеем заехать за сим-картой?

– Вполне. – Пожимает плечами гость.

Милана была права. Он в привычном костюме, но пиджак перекинут через согнутый локоть, а рукава рубашки закатаны. Алекс сопровождает взглядом каждое моё движение, и я почти уверена, что нравлюсь ему. Пусть даже в результате стараний Миланы. Это вселяет надежду на то, что у меня получится сиять.

– Дай руку, – произносит Алекс, когда, закрыв дверь, я убираю ключи в сумочку-клатч.

Поднимаю на него растерянный взгляд:

– Зачем?

– Видишь вон ту машину? – отвечает мой спутник вопросом на вопрос.

Тёмно-синюю Тойоту я вижу, хотя раньше не видела. Это точно не кто-то из местных. И я киваю, а Алекс с усмешкой отвечает:

– Не найдя сегодня на обыске ничего существенного, Прокопьев распорядился, чтобы за тобой наблюдали оперативники. Они ждут, что ты будешь вести себя неестественно, или решишь выносить из дома части тела убитого Сахарова, не знаю. Пусть они станут первыми, кто доложит Суслику о моей заинтересованности в твоём деле.

Пытаюсь уложить в голове услышанное и осторожно подаю ему руку. Так надо, Волков ведь сказал. Но как теперь объяснить это мурашкам, мгновенно разбежавшимся по телу от прикосновения его тёплой ладони?

– А у тебя от этого не будет… проблем? – с сомнением интересуюсь я, глядя на тонированные стёкла синей Тойоты.

– Не думай об этом, – беспечно отмахивается Алекс и уверенно ведёт меня к чёрному Крауну.

Но о том, что он точно навлечёт на себя гнев Прокопьева, сложно не думать. Это ведь логично, что, связавшись со мной, он не просто будет отстранён от моего дела, но и получит в наказание нечто посерьёзнее. Что это будет? Скандал? Выговор? Неполное служебное соответствие? Я не сильна в кадровых вопросах, но уверена, что Прокопьев после подобной выходки не упустит возможности испортить Алексу жизнь. Тогда почему его самого это не беспокоит? Причина в легкомыслии, небрежности, или непоколебимой уверенности в собственных силах?

Он открывает передо мной дверцу переднего пассажирского сиденья, а сам садится за руль. До сих пор ощущая тепло мужской ладони на своих пальцах, я только теперь начинаю понимать, что подразумевает его план. Заинтересованность Алекса в моём деле должна выглядеть личной. Такой, словно я ему по-настоящему нравлюсь. Именно в это должен поверить Прокопьев. И должна не поверить я сама. Отворачиваюсь к окну, скрывая румянец, потому что я уже почти поверила. Вечер обещает быть для меня крайне непростым.

Точка сотового оператора на углу ещё не закрылась, и я обзавожусь сим-картой с новым номером. Нахожу в интернете контакт секретаря директора Азиатско-Тихоокеанского Альянса, и вскоре она скидывает мне сообщением личный номер отца.

Одновременно я и боюсь ему звонить и осознаю необходимость этого шага. Мы не обсуждаем деловые вопросы в выходные. Но завтра утром мне предстоит выйти на работу. Следует понимать, что там творится. Жестом прошу Алекса включить музыку потише и набираю номер.

– Мама сказала, что в Альянсе тоже был обыск, – неуверенно признаю́сь я, сообщив отцу, свой новый номер. – Как всё прошло?

Знаю, как много для него значит работа и деловая репутация компании. Боюсь даже представить, как его разозлило произошедшее. И как в очередной раз разочаровала я.

– Был, – хмуро подтверждает он, не выказывая особой радости от моего звонка. – Изъяли системные блоки из твоего кабинета и кабинета Никиты. Забрали твой ежедневник и часть документов.

Надеюсь, это не парализует работу Альянса, ведь документы по некоторым проектам были как раз только у меня и у Сахарова.

– Возможно, копии есть на сервере, – предполагаю я.

– Возможно, – отвечает отец устало. – Айтишники сейчас разбираются. Я тоже пока ещё здесь.

– Может, мне приехать? – ощущаю, как напряглись мышцы спины и шеи. Готова бросить всё и сорваться в офис прямо сейчас: доказать, что мне не всё равно и что я могу помочь, но вряд ли он сочтёт это правильным.

К сожалению, я оказываюсь права:

– Не стоит, Вали, – жёстко отзывается отец. – И завтра тоже не стоит. Пока ситуация не прояснится, я отстраняю тебя от работы, а ваши с Ником проекты будут заморожены на неопределённый срок.

Резко и глубоко вдыхаю, пытаясь справиться с эмоциями. Часто моргаю, чтобы не позволить себе расплакаться. Отстранение – это, безусловно, неприятно, но заморозка проектов? Это же новые убытки для компании, новые неустойки и штрафы за нарушение сроков.

– Не надо, пап, – прошу я, стараясь убрать из голоса мольбу и отчаяние. Знаю, что он этого не терпит. – Я ведь не убивала его. Просто произошло недоразумение!

– Но двое сотрудников лично слышали, как в пятницу ты угрожала ему, а после этого он исчез. И они уже дали следователю свидетельские показания, Вали. Или они лгут?

На секунду прикрываю веки. Неужели он верит в то, что это действительно я? Честно отвечаю:

– Не лгут. Но я понятия не имею, что с ним случилось и почему Ник решил обвинить во всём меня…

– Пусть следствие разбирается, – раздражённо бросает Игорь Дубинин, и я слышу на фоне чей-то оклик. – Мне пора.

В этот момент вызов завершается без прощаний, не оставляя мне шансов сказать в своё оправдание что-нибудь ещё.

Откидываюсь в кресле и пытаюсь прийти в себя. Огонёк уверенности, что успел загореться, едва я почувствовала себя привлекательной, погас, словно кто-то растоптал его подошвой туфель. Алекс слышал наш разговор, но комментировать не спешит. Он невозмутимо прибавляет громкость музыки кнопкой на мультируле, а Краун продолжает путь.

Только теперь я замечаю, что мы направляемся за город. На глянцевых боках попутных машин золотом бликуют закатные лучи. Поднявшийся к вечеру ветер кружит по асфальту жёлтые и зелёные листья. Миновав Ботанический сад, автомобиль сворачивает направо по развязке.

– Куда мы едем? – интересуюсь я, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

– В Биргартен.

Не сразу вспоминаю, где находится упомянутое кафе. Достаточно простое, но проходимое, учитывая расположение на оживлённом пляже.

– Это на Шаморе? Тысячу лет там не была.

– Вот Прокопьеву завтра на допросе и расскажешь, – усмехается Волков, намекая на то, что именно в этом районе нашли не только окровавленный телефон пропавшего Сахарова, но и мой Гелендваген.

Понимаю, что успела соскучиться по своей машине. Судя по всему, вернут мне её ещё не скоро. Из-за странной выходки Ника я лишилась слишком многого.

– Кто ещё будет на этом дне рождения?

Не люблю незнакомые компании. Помню, как знакомясь с друзьями Ника, ощущала себя не в своей тарелке из-за косых взглядов, шепотков, сальных шуток и неприятных подтруниваний. Одного раза мне хватило, чтобы впоследствии избегать подобных встреч.

– Несколько моих коллег и их спутницы, – произносит Волков.

Мир за оконным стеклом постепенно расплывается в мягких оттенках разгорающегося заката. Солнце постепенно опускается за горизонт, окрашивая всё вокруг в оттенки розового и золотистого. Мне кажется, что эти тёплые лучи греют и меня тоже, пока дорога извивается среди густой лесополосы, разрываемой поворотами к базам отдыха и бухтам.

– Можешь рассказать о них что-нибудь, – прошу я, пытаясь морально подготовиться к новому стрессу. – Я должна вести себя каким-то определённым образом?

В салоне машины, рядом с Алексом, мне спокойно, но внутри уже тлеет паника. Оказалось, что история с исчезновением Сахарова у всех на слуху. А я сейчас явно не в том состоянии, чтобы перенести чьи-то шутки в свой адрес или лишние вопросы, на которые не знаю ответов.

Краун уже несётся вдоль Лазурной, где, не дожидаясь сумерек, уже зажглись первые огни.

– Не нужно. – Алекс качает головой. – Просто будь собой.

Но я всё ещё не уверена, что это правильный совет и волнение только усиливается. Я ещё не вышла из машины, но уже ощущаю себя неловко. Оправляю платье и обнимаю себя ладонями за плечи. Машина уже остановилась на парковке, а я совершенно не готова из неё выйти и вообще жалею, что согласилась на эту авантюру. Хотя разве Волков меня спрашивал? Определённо, нет.

– Ты чего? – Волков глушит мотор, но выходить из машины не спешит. – Замёрзла?

Становится так тихо. А я понятия не имею, как объяснить ему собственное состояние, и стоит ли вообще это делать.

– Нет. – Откашливаюсь, потому что голос неожиданно садится. – Просто я…

Не могу подобрать правильное слово. Не уверена? Беспокоюсь? Смущаюсь? Волков подбирает нужное слово сам:

– Не бойся, – с мягкой усмешкой он наклоняется ко мне, чтобы осторожно убрать упавшую на лоб прядь волос. – Я буду рядом.

После этого Алекс первым выходит из машины. И пока он идёт открыть мне дверь, понимаю, что эти три слова, сказанные негромко и ласково, вернули мне уверенность. Не знаю, надолго ли. Но я буду сиять, раз обещала Милане. Кажется, я даже уже сияю так же, как гирлянды огоньков на террасе Биргартена.

Поэтому, когда Алекс подаёт руку, я уверенно вкладываю в неё собственные пальцы. Я готова забыть обо всех проблемах. На время. Пока он рядом.

Глава

10.

Не

свидание

Sound off the Sirens – Sam Tinnesz

Внутри кафе шумно и людно. Для нашей компании сдвинуты в углу зала несколько столов и диванов. Мое привычное окружение скорее всего сочло бы место не стоящим внимания и не дотягивающим до нужного уровня. Сахаров закатывал бы глаза со словами, что здешние официанты фуа-гра от паштета не отличат. Мама сказала бы, что эстетика хромает. Папа не нашел бы в меню любимого коньяка. Но мне нравится. Атмосферно и просто. Кухня вкусная, а музыка не слишком громкая – если прислушаться, можно расслышать шум прибоя. Пахнет костром и морем.

– …А потом он такой говорит: «Я и сам могу себе рубашки гладить!», – возмущенно щебечет Даша. – «И есть сам себе могу приготовить!», представляете?

Наташа закатывает глаза, а Олеся фыркает:

– Ага, как же, знаем мы, как они приготовят! Мы когда с Максом поссорились, он неделю питался кукурузными хлопьями и салатами из Реми, до сих пор на них смотреть не может!

После этого девушки смеются, и я тоже смеюсь. Не потому, что хорошо понимаю о чем речь, просто поддаюсь общей атмосфере беззаботного веселья. Я успела запутаться, кто из девушек чья спутница, девушка или жена, но все они легко и быстро приняли меня в свою компанию. И теперь, несмотря на то что я всё ещё путаю имена, чувствую, будто знакома с ними несколько лет, а не несколько часов.

Стоило Алексу представить меня присутствующим, мне сразу же нашлось место рядом с ним. Его коллеги окружили меня вниманием и заботой, а ни единой насмешки или колкости в свой адрес я не получила. Для того, чтобы убедить Прокопьева в заинтересованности Алекса, мы сделали несколько совместных фото, тут же оказавшихся в соцсетях.

– Тебе, Лера, ещё повезло, – говорит Наташа отсмеявшись. – Лекс из них самый серьезный и самостоятельный.

– Правда? – удивляюсь я. – Никогда бы не подумала.

К счастью, мужчины нас не слушают. Едва закончились тосты за именинника – Сергея, тут же начались разговоры о работе: обсуждение громкого задержания, споры о каком-то нераскрытом убийстве, шутки о новом начальнике одного из отделов следственного управления. При стопроцентной уверенности в том, что каждый из присутствующих знает кто я и явно слышал о деле Сахарова, его фамилия не упоминается ни разу. И я не получаю ни единого неудобного вопроса. Разве что девушки решили считать, что мы с Волковым по-настоящему вместе, но я не уверена, что стоит их переубеждать. Возможно, так будет даже лучше и правдоподобнее, если они будут верить, будто между мной и Алексом все взаправду.

– Правда-правда, – заверяет Даша. – Если честно, мы очень переживали за него после их расставания с Ариной. И рады, что теперь у него есть ты.

Настораживаюсь. С одной стороны, будет лучше, если Алекс сам расскажет о неудачном опыте прошлых отношений. С другой, зная Волкова, велика вероятность, что он предпочтет не рассказывать вовсе. К тому же, благодаря уголовному делу, о моих отношениях с Сахаровым ему самому известно гораздо больше, чем мне хотелось бы. Пора уравнять шансы:

– Давно они расстались? – невинно интересуюсь я.

– В конце мая. После этого он перебивался отношениями без обязательств и ни с кем нас не знакомил, – доверительно сообщает Олеся и все присутствующие, включая меня саму, переводят взгляд на Алекса.

Я и без того весь вечер вынуждена заставлять себя на него не смотреть, не любоваться, не надеяться на то, что он посмотрит на меня в ответ.

Не подозревая о том, что стал предметом всеобщего интереса, Алекс спокойно курит и что-то увлеченно рассказывает Максу. Насколько я поняла, именно он является одним из близких друзей Волкова. Склонившись друг к другу, чтобы не перекрикивать музыку, мужчины смеются и явно обсуждают нечто захватывающее. Но оно вряд ли сравнится с тем, что по большущему секрету рассказывают мне девушки.

– Она собрала вещи и переехала, – качает головой Наташа. – Даже не предупредила его, представляешь?

– Арина была неплохой, – пожимает плечами Даша. – Ну, разве что, высокомерной немного. Но они с Лексом были слишком разными.

– Почему? – Я отпиваю морс и задумчиво провожу кончиком пальца по ободку бокала.

С одной стороны, узнать о прошлом Алекса любопытно, а с другой – фраза про «слишком разных» отчего-то тревожит. Мы ведь с ним тоже разные. И не это ли он счел причиной для того, чтобы не продолжать общение?

– Она вся такая творческая была, возвышенная, – отвечает Наташа, покачивая ногой с полуснятой туфлей. – Мечтала о путешествиях и ярких впечатлениях, увлекалась историей и музыкой. Не удивительно, что в конце концов их с Лексом пути разошлись. Путешествия для следователей – удовольствие практически недоступное из-за допуска секретности.

Я легко представляю себе эту возвышенную Арину. И понимаю, что когда Наташа узнает, что мы с Волковым были вместе не по-настоящему, она скажет обо мне что-нибудь вроде: «Лера была не нашего круга, с первого взгляда было ясно, что с Лексом они не пара». Но пока мне в их компании комфортно и хорошо. Настолько, что я отодвинула подальше все неприятные мысли, чтобы подумать о них потом, и просто наслаждаюсь обществом беззаботной стайки девушек моего возраста. Так же, как и Наташа, я расслабленно покачиваю на ноге полуснятую туфлю, и не одергиваю тех, кто ошибочно считает нас с Волковым парой.

Зато можно представить себе, что это действительно так.

Тысячи мыслей так и вьются в голове беспокойным роем, но мне удается их отгонять. Я смеюсь, улыбаюсь, и сияю, став на сегодняшний вечер центром внимания.

– Ну что, всю мою подноготную Лере рассказали, или мне попозже подойти? – Алекс появляется рядом так внезапно, что я не удерживаю туфельку на пальцах и она падает на пол.

Приходится сползти с мягкой диванной подушки, чтобы снова обуться. Девушки, смеясь, заверяют Волкова, что нам и без него нашлось, о чем поговорить, а я краснею, ненамеренно выдавая всех с потрохами.

– Ты что пьешь? – интересуется Алекс. Он без спросу берет в руку мой бокал и принюхивается, чтобы удостовериться, что в нем не алкоголь.

Ещё один желающий выдать манипуляцию за заботу. После Миланиного девичника и того, что за ним последовало, я и без его советов решусь пить не скоро. Отвечаю возмущенно:

– Морс!

– Ладно, морс можно, – и он улыбается так, что мое недовольство тает упавшим на горячий асфальт мороженым. – Пойдем потанцуем?

К вечеру музыка стала громче и динамичнее. Многие гости уже переместились на пляж, где солнце медленно опускается за горизонт, распуская желто-оранжевые лучи, словно лепестки макового цветка. Под переглядки и хихиканье девушек, я иду за Алексом к выходу.

Несмотря на опускающиеся сумерки, здесь светло и царит атмосфера счастья и свободы. Накатывающие на берег волны отражают закат, позволяя свету играть на поверхности воды. Люди танцуют, смеются, гуляют, радуясь каждому мгновению. Скоро такие вечера станут роскошью, останутся воспоминанием до следующего лета. Мне тоже хочется впитать в себя это ощущение беззаботной легкости и солоноватый запах моря.

Кружит голову тепло рук Алекса на моей талии, свежий, цитрусовый аромат его кожи и взгляд, который он не отводит от меня, пока мы кружимся под музыку в шумной толпе танцующих. Следом за нами танцевать отправилась вся компания: Олеся с Максимом, Наташа с Сергеем и Даша с Данилом. Возможно, теперь я даже запомню, кто из них с кем, но это не точно.

– Наташка у них главная, – сообщает Алекс, наклоняясь ближе ко мне, и его теплое дыхание щекочет висок. – Если она приняла тебя в их мафию, то остальные и слова не скажут против.

– Они мне понравились. И действительно никто мне слова против не сказал. Это ты об этом попросил?

Его рука в танце ненароком скользит по моей спине, и соображать становится тяжело. Возможно, это несколько месяцев без отношений дают о себе знать, а может просто именно он так действует на меня.

– Мне не нужно о таком просить. Уважения и дружбы достаточно для того, чтобы такие вещи считались само собой разумеющимся. Любой из нас будет с деликатностью относиться к чужому выбору. Но при этом ни один не приведет в компанию кого попало. – И до того, как я успела обольститься собственной избранностью или обидеться на то, что я исключение из этого правила, Волков меняет тему: – Как тебе здесь?

Честно отвечаю:

– Хорошо. День рождения незнакомого человека оказался не так страшен, как представлялось.

– Это ещё цветочки по сравнению с тем, что ждет тебя на юбилее у Люси, – Алекс поднимает брови. – Что? Ты думала, мама пошутила? Ангелина Волкова не умеет шутить, а я не собираюсь отдуваться один.

Зато этот юбилей, подразумевает ещё один вечер, который мы проведем вместе.

Поэтому вместо того, чтобы испугаться, я смеюсь. Мне хорошо рядом с Алексом. Тепло и радостно. Словно за его плечами можно спрятаться от всех навалившихся на меня проблем.

– Кто такая эта Люси?

– Моя двоюродная тетка, – улыбается Волков. – И я долгие годы успешно избегал её дней рождений.

Последний луч солнца уходит за горизонт, погружая линию пляжа в полумрак, освещаемый множеством лампочек. От Алекса пахнет шампанским и сигаретами. А я отчего-то чувствую себя пьяной, хотя кроме морса ничего не пила.

– Я ценю твою жертву, правда. А кто такая Полиночка?

При упоминании о Полиночке он снова недовольно кривится:

– Ее крестница. И если действительно ценишь мою жертву, постарайся о ней больше не упоминать, ладно?

Сейчас Алекс как никогда несерьезен и, в отличие от меня, кажется, пьян.

– Ладно, – легко соглашаюсь я. – Но я так и не поняла, каким образом мое присутствие здесь должно убедить Прокопьева отвести тебя от моего дела? Неужели нескольких фото для этого достаточно?