Измена. Сладкий яд

литсериал

Часть 1.

ПРОЛОГ

Телевизор работал почти без звука. Его никто и не смотрел. Он был повешен напротив кровати Марии Фёдоровны, умирающей старушки восьмидесяти восьми лет.

Валя периодически бросала взгляд на экран, но долго его там не задерживала – смотреть на говорящих людей, поставленных вкруг, не слыша ни одного слова, так себе занятие. Хотя политика её интересовала. Отец приучил. Он говорил, что политика – это искусство управлять людьми, не говоря им правды.

Сейчас отца с ними не было – уехал жить в Мурманск с новой женой. Зато оставил Вале с матерью квартиру в центре, в сталинском доме, где раньше жила только партийная элита, которая сразу стала элитой перестроечной. Такая как Мария Фёдоровна, жена бывшего мэра их города.

Старинные маятниковые часы немецкой фирмы Юнгханс отбили восемь вечера. Резной деревянные фасад был в идеальном состоянии, как и сам механизм.

«Не забыть завести часы», – подумала Валя, так как завода хватало на неделю, а она их заводила в прошлую пятницу.

Бабуся была на пороге к переселению в мир иной. Дыхание хрипело, поднялась небольшая температура, сознание становилось замутнённым, речь несвязной.

Валя согласилась побыть у Марии Фёдоровны сиделкой из жалости. Соседка как-никак с одной лестничной клетки и знакомая с детства. Денег она с неё не брала, помогала на совесть. Если честно, она не любила эту старушенцию, вредную и жадную, но сейчас-то что об этом.

Дышать в комнате было нечем, в воздухе стояла густая смесь лекарств, старых книг и самой хозяйки, от которой уловимо чувствовался запах смерти. Запахи всегда сильно действовали на Валю в восприятии ситуации, сильнее, чем у многих, у матери, например.

Валя склонилась над кроватью, поправила подушки, её руки ловко и привычно двигались – сказывались два года работы в больнице. Она была операционной сестрой и на очень хорошем счету в центральной городской больнице.

Мария Фёдоровна промычала что-то несвязное.

– Что такое? Воды? – спросила Валя.

Старуха не ответила. Её мутные глаза смотрели в потолок, словно она видела там что-то за его пределами. Может, и видела, кто их знает, умирающих старух. Вчера она была поживее, шевелила руками, смотрела телевизор какое-то время.

Валя вздохнула и потянулась к тумбочке с лекарствами, чтобы взять поильник с водой. Её взгляд упал на приоткрытый ящик, в котором лежала жестяная коробка из-под леденцов, бежевая в голубой цветочек. Коробке на вид было больше, чем Валиным родителям, она была помятой и стёртой по углам. Валя знала, что там внутри.

Тяжёлый, старинный, золотой с узорами мужской перстень. Сверху красовался огромный, с ноготь среднего пальца рубин, полуприкрытый как бы львиной лапой с когтями. Между когтей были вставлены бриллианты.

Валя видела это кольцо.

Пару месяцев назад, когда у Марии Фёдоровны ещё теплились какие-то силы, она достала его и держала в кулаке правой руки. Периодически она разжимала руку секунд на пять, смотрела на перстень и опять сжимала. Она думала, что Валя так не увидит. Когда старушка смотрела на него, то что-то бормотала и явно вспоминала. Понятное дело, ей было что вспомнить за такую долгую жизнь.

На стенах висели её фото, по которым можно сделать вывод, что изображённая на них цветущая стройная женщина побывала во многих странах мира и дома не скучала. Она также не могла не нравиться противоположному полу, так как напоминала, причём очень сильно, Клаудию Кардинале, кинодиву тех лет.

– Лапа Борджиа, – прошептала старуха внезапно, заставив Валю вздрогнуть.

– Что вы сказали, Мария Фёдоровна?

Но та уже снова погрузилась в полузабытьё.

Валя замерла. Она знала, о чём речь.

Несколько недель назад, разбирая бумаги из любопытства, она случайно наткнулась на черновик завещания. Всё состояние, вся огромная квартира с содержимым, отходила внучатой племяннице Ольге. Валя хоть и надеялась что-то получить от старухи, но очень слабо, как, впрочем, и оказалось.

Тем не менее, была одна строка, которая зацепила Валю.

«Перстень с рубином «Лапа Борджиа» передать Лукашину Станиславу Олеговичу, сыну архитектора Лукашина Олега Сергеевича, проживавшему по адресу: г. Москва, Арбат, 43.»

Валя тогда не придала этому значения, но сейчас…

Она осторожно достала жестянку. В ней лежал не только перстень – рядом блестела крошечная круглая плоская серебряная коробочка. Валя открутила крышку – там был какой-то белый порошок без запаха.

Девушка разволновалась.

Она так увлеклась перстнем и коробочкой, что не заметила, как Мария Фёдоровна открыла глаза и схватила её за руку, прохрипев:

– Ты всё знаешь? Ты знаешь?

Валя вздрогнула и застыла от неожиданности, но старуха уже слабела, пальцы разжались, глаза закатились, дыхание стало реже.

Валя освободилась от старухиной руки и продолжала сидеть неподвижно.

За Марией Фёдоровной пришла смерть.

Валя не стала звать Скорую сразу.

Через какое-то время она надела перстень на средний палец левой руки, отвела руку и всмотрелась.

Золото.

Мощь, сила, опасность, власть. Этим веяло от кольца. Красный камень казался кровавым.

Почему «Лапа Борджиа»?

Встала и пошла смотреть в Большой Советской Энциклопедии в соседней комнате, что значит Борджиа.

«…испано-итальянский дворянский род из Валенсии в короне Арагона, правители города Гандия. Фамильный герб – красный бык. Род подарил католическому миру двух римских пап и два десятка кардиналов. Его имя синоним распущенности и вероломства».

Валя сняла с пальца кольцо, вытащила из пачки торчащую бумажную салфетку, завернула его, потом взяла коробочку, которую тоже завернула в салфетку, положила обе вещи в правый передний карман джинс, поправила свитерок и стала звонить в Скорую.

В своих мыслях она уже шла по брусчатке Арбата.

ГЛАВА 1. Авиа

В застеклённую террасу можно было войти прямо из спальни.

Утро. Одно нажатие зелёной кнопки на пульте – и пол с киношным скрежетом, почти как в «Звёздных войнах», раздвигался, обнажая искусственное Красное море. На дне бассейна мозаичные рыбки, застывшие в вечном плавании. Валя смотрела на них сверху, чувствуя, как сама превращается в такую же неподвижную фигурку – красиво, искусно, мертво.

Не важно.

По утрам можно было совершать ритуальные заплывы, поддерживая иллюзию контроля над телом. Оно тоже предаст, но хотя бы предупредит какой-нибудь одышкой или зачатками потери памяти. Предаст, но не так, как это сделал её муж, тайно встречаясь с женой партнёра.

Валя узнала об измене всего два дня назад, случайно.

Но чувствовала уже несколько месяцев.

Сейчас её ждали двадцать привычных кругов в бассейне, как двадцать ударов метронома, только что он отмерял, этот метроном? Неизвестно. Зато регулярность.

Цифры на весах оставались стабильными.

Её красота – арт-проект с бесконечными правками, а лицо после ежегодного апгрейда становилось всё изысканнее. Сложное слово.

Она могла бы стереть свою горбинку на тонком носу, доставшемуся от бабушки, но оставила, как опечатку в идеальном тексте.

После воды накинула халат и вышла в сад на несколько минут перед завтраком.

Многоуровневый сад-лабиринт, цветы, встающее июльское солнце, пение птиц. Она вложила в сад душу и любовь. Ручейки журчали цитатами поэзии, а античный грот, её любимая пещера с WI-Fi, ждала её медитаций под подкасты разных умников, «разбирающихся» в ментальном здоровье.

Муж. Теперь даже было неизвестно, муж он ей или нет.

Стас не скупился на её ботанические безумства. Многое позволял и доверял деньги. Не большие, но доверял. Сделал её идеальным интерфейсом между собой и реальностью: холодная, расчётливая, предсказуемая как приложение для учёта расходов.

Брак давно стал техно-конструкцией: никаких страстей, только взаимовыгодный контракт и совместный инвестиционный портфель, как в далёкой Америке, в которой она так и не была, или, точнее, в их голливудских фильмах. Скорее, второе, где жена – куратор его частной жизни, а муж – донор её эстетических проектов.

Контракт, по всей видимости, надо подписывать заново или расторгнуть.

– Дом становится пустым без детей, – вздохнула Валя, отпивая утренний смузи из высокого стакана.

– Привыкай! Считай, что тебе дали небольшую передышку перед тем, как мальчишки начнут жениться и привозить сюда внуков.

– Может, мне открыть цветочный магазинчик? Есть одна оранжерея недалеко, продаётся, – закинула Валя удочку мужу.

– Ещё подумай, не спеши, – отказал, но сохранил видимость выбора. Стас допил кофе и встал, – я решил сделать ремонт в кабинете и поменять мебель.

Это, что, актуализация их брака под видом нового дизайна пространства?

– Ты хочешь полный ремонт?

– Да, – Стас сделал паузу, – скину тебе проект. Разбери там книги, кое-какие документы, надо освободить шкафы.

– Ладно.

– Складывай всё в коробки и надписывай, Василиса поможет.

– Я не хочу впутывать в это прислугу, сама сложу.

– За пару дней управишься?

– Конечно.

Створка ворот медленно закрылась. Стас уехал в офис. Валя прошлась по саду, отмечая , что подправить и сказать потом садовнику.

Василиса собрала две картонные коробки и приготовила их в кабинете Стаса.

– Спасибо, Вася, идите, я сама. Позже вас позову.

Ей нравилось общаться с прислугой на «вы», это немного помогало от их навязчивых разговоров, которые Валю не просто не интересовали, они её раздражали. Она не тратила душевные силы на посторонних и не особо полезных людей.

Книги Валя решила действительно оставить Василисе – пусть сложит и надпишет, а вот что касается бумаг и документов в разноцветных папках, тут можно было и порыться, раз дали свободу действий.

Через почти два часа она пошла на кухню выпить кофе. Ничего заслуживающего внимания не попадалось. Старые счета, бухгалтерские документы, чертежи построек, всякое разное, доинтернетное, касающееся прошлых бизнесов отца Стаса.

Съела украдкой от самой себя миндальное печенье. Вернулась в кабинет.

Вытащила наугад видневшуюся папку без названия. Открыла – на неё посыпались конверты «авиа» с характерным трёхцветным ободком по краям. Четыре штуки. Бросила взгляд на обратный адрес и застыла – это был адрес её родительского дома, где сейчас жила мать со вторым мужем. Только номер квартиры стоял другой – Марии Фёдоровны.

Тут же нахлынули воспоминания.

Если бы не Мария Фёдоровна, она бы не решилась всё бросить и уехать в столицу, по сути, в никуда. Хотя, да, мать тогда ей сказала, что выходит замуж и приведёт мужа домой.

– Замуж выхожу, – объявила она дочери, разливая вечерний чай на кухне.

– Да? Как? За кого? За Сергея? – путалась в словах от эмоций Валя.

Сергей был маминым одноклассником, работал мастером в автомобильной мастерской, хоть и с инженерным образованием.

– Мам, ты уверена? – зачем-то спросила Валя, как будто её вопрос мог остановить мать.

Сергей, эта живая антитеза её отца, человек с запахом машинного масла. Но отец был в Мурманске и навсегда с другой женой, а Сергей тут.

– А что, мне одной стареть? – защитилась мать фразой-«убийцей».

Жить с чужим мужиком в одной квартире никак не хотелось, но всё равно этого было недостаточно, чтобы рвануть из города и всё кардинально менять, а вот смерть старушки, точнее, загадочное кольцо, которое она просила передать сыну какого-то архитектора в Москве, заставило её собраться за неделю.

Приехавшая на похороны шустрая пятидесятилетняя внучатая племянница Марии Фёдоровны Ольга не заморачивалась с кольцом. Она была вся в кипучей деятельности по транспортировке старухиного добра к себе в Саратов и быстрой продаже квартиры. Может, в оригинале завещания про кольцо вообще не было упомянуто? Во всяком случае, Вале никто вопросов про эту драгоценность не задавал.

В Москве её приютила дочь знакомого врача матери.

– Поживёшь, пока не найдёшь работу, я договорилась, – провожала её мать.

Валя тут же её нашла – в травматологическом отделении в хирургическом Центре имени Пирогова. Очень помогли рекомендации со старой работы. Больница находилась поблизости от Арбата.

И началась непредсказуемая гламурно-брендовая московская жизнь нулевых. Валя ждала, когда немного освоится, а потом пойдёт к Стасу с кольцом. Но судьба распорядилась по-другому.

ГЛАВА 2. Конфеты

Все четыре письма были от Марии Фёдоровны. Письма были короткие, эмоциональные и малосодержательные.

В первом речь шла об их неожиданной черноморской встрече на туристическом лайнере «Шота Руставели», одном из символов советской мечты о свободе. Туда мог попасть далеко не каждый строитель коммунизма, если такие ещё оставались в 1982 году. Значит, Олег был преуспевающим архитектором.

В конверт была вложена цветная фотография Марии Фёдоровны в отдельном купальнике. Она стояла на палубе, в одной руке у нее была соломенная шляпа с полями, второй она держалась за поручень. Подписано письмо было так: «целую, твоя Мурка».

Второе датировалось тем же месяцем, но через год, то есть августом 1983 года. Мария Фёдоровна писала, что скучает, преподает в институте архитектуру парков культуры и отдыха, съездила с мужем по партийной линии в Финляндию, и о том, что будет в Москве на «Съезде», каком не уточнялось, и сможет встретиться с Олегом.

Какой медленный темп, однако. Не очень похоже на пылкие чувства, тогда на что?

Третье Вале показалось любопытным. После того, как Мария Фёдоровна написала привычные слова приветствия, последовало странное предложение: «Похвали Мурку - она молодец. Он больше не помешает. Лапу оставляю себе». Дальше следовали описания красот Праги и её покупок в Чехословакии.

Получалось, что Мария Фёдоровна что-то сделала такое, за что отчитывалась перед Олегом. Что-то связанное с «лапой», то есть с тем самым кольцом, которое она просила в черновике своего завещания отвезти в Москву и передать сыну Олега.

Так кто же «больше не помешает»? Муж? С лапой было понятно – это про кольцо.

Четвёртое письмо датировалось 1997 годом. Там были сплошные пожелания здоровья и обещания приехать в Москву повидаться. Видимо, Олег чем-то болел, и похоже, чем-то серьёзным.

Валя отложила папку с письмами и позвала горничную.

– Слушаю, Валентина Егоровна, – Василиса появилась в дверном проёме меньше чем через минуту. Руки по швам.

– Соберите книги из этих двух шкафов в коробки и надпишите, какие книги из какого шкафа. Левый шкаф номер один, правый номер два. Потом я попрошу Николая их вынести в подвал, – сухо распорядилась Валя, забрала со стола папку с письмами и вышла из кабинета.

Зачем Стасу понадобился ремонт и замена вполне приличной мебели? Как будто он вообще в этом кабинете работает? Он работает в офисе. Что-то собрался менять. И что делать с Леной Осиповой? Сказать Игорю или пока не говорить? То есть спросить в лоб Стаса, куда дальше путь держит наш семейный корабль? Дети выросли, ответственность стала другой.

Она чувствовала не ревность даже, а обиду. В этой обиде было много чего намешано, за двадцать-то лет брака. А самое главное, там были её жертвы, которые она безжалостно приносила ради брака и своей стабильности, неужели они были напрасными? Её профессия, её бизнес, её молодость, её верность.

Стас вернулся из офиса в привычное время в хорошем настроении. Даже купил по дороге коробочку шоколадных конфет в её любимом магазинчике, где было своё производство по бельгийским рецептам.

Сладкие, как ложь.

И не скажешь, что живёт с двумя бабами одновременно, ишь как приспособился.

– Справляешься в кабинете?

Они сидели в саду под навесом на мягких диванах и пили сухое белое вино. Валя не пила, просто периодически подносила бокал к носу и вдыхала пары пино-гриджио.

– Скажи, твой отец в каком году умер?

– Э… дай подумать… в 1997, кажется. От рака крови. Лейкемия. Мне было восемнадцать. Я только что поступил в институт. Да, точно, я был на первом курсе.

Валя думала о том, что если бы не знала наверняка, никогда бы не догадалась, что у него любовница. Способен ли он на чувства вообще? Разве так выглядит влюблённый мужчина?

– Долго болел?

– Мама говорила, что сгорел, как свеча за три месяца. Я с ними тогда уже не жил. Мне тётка однушку подарила в Текстильщиках, и я переехал. Ему было шестьдесят лет всего. Я поздний.

Вечер закончился каким-то фильмом, Валя пошла спать раньше, не дожидаясь финала. «Не заразиться бы от Лены Осиповой какой вагинальной заразой, даже если он пользуется резинками».

Мысли о Лене Осиповой не отпускали.

«То есть я строила двадцать лет свою жизнь, год за годом забиралась к своему благополучию, растила двоих парней, следила за домом, терпела капризы мужа, помогала ему в делах, разрешила продать свой магазин и свой бизнес, чтобы вернуть его грёбаные долги и выкупить акции, не работала ни дня после института из-за семьи и потеряла квалификацию, и тут появляется Лена, жена партнёра, молодая и жизнерадостная из богатой семьи, переполненная созидательной энергией, любвеобильная и с прекрасным вкусом. Да чтоб ты горела в Аду, Лена Осипова!»

Валя сняла шёлковый халатик, оставшись в тоненькой ночнушке, нырнула под лёгкое одеяло. Спасть не хотелось. Взяла в руки телефон.

Набрала «Борджиа».

«У семьи Борджиа был свой изощрённый способ устранять неугодных – кольца с секретным ядом по фамильной рецептуре. Родриго Борджиа устранял врагов, соперников и просто неугодных с помощью яда, который всегда носил с собой в специальных украшениях с потайными отделениями…

… Существовал ещё один перстень, украшенный львиной лапкой с подходящим названием «Коготь льва». Внутри оного находилась гравировка, гласящая: «Выполни свой долг, чего бы это тебе ни стоило». Он также содержал яд, который можно было подсыпать в вино, но вдобавок к этому, концы коготков «лапки» перстня, при определённом повороте его части, сообщались с ядом и могли нанести отравленную царапину, например, при рукопожатии…»

– Отличный фильм, – Стас зашёл в спальню, содрал с себя всю одежду и голый забрался в постель.

ГЛАВА 3. Ломбард

Утром Стас уехал рано. Встал, самостоятельно что-то поклевал на кухне и уехал. Он любил иногда вот так завтракать в одиночестве и в тишине ещё не проснувшегося дома. Особенно, когда здесь жили дети.

Валя встала и тут же нырнула в бассейн. Плавала и думала о кольце. О Лене Осиповой тоже, но в основном о кольце. В голове застряло слово «вероломство». Её мучил страх соблазна использовать это орудие убийства по назначению.

Во-первых, этой ночью снился сон, где она пронзает вилкой тело Лены, и не один, а несколько раз прямо в живот. Во-вторых, мысль о том, что жертву можно просто отравить, и никто ничего не узнает, была очень заманчивой, наркотической, с которой она боялась не справиться.