Инвестор из Окопа

© Буранский Роман, текст, 2025

© Т8 Издательские технологии, оформление, 2025

Часть первая

Борьба – естественный путь силы

• …И если ты своей владеешь
• страстью,
• И не тобою властвует она,
• И будешь твёрд в удаче и в несчастье,
• Которым в сущности цена одна.

Р. Киплинг, 1895

Ещё Конфуций говаривал: «Не дай Вам бог родиться в эпоху перемен». Появиться на свет в то время и расти в провинции означало выйти в жизнь с завязанными глазами. Родители не могли дать сколь-нибудь ценного опыта просто потому, что его не имели и не разбирались в новых реалиях. Все свои знания они черпали из бразильских сериалов, в которых глагол «работать» употреблялся как ругательство. Хочу напомнить, что даже на правительственном уровне не было чёткого понимания, как будет создаваться новое капиталистическое государство. Правительство было вынуждено нанимать иностранных специалистов (как выяснилось, сотрудников враждебных спецслужб), что уж говорить о детях из семей простых работяг. Бедность семьи, отсутствие сколь-либо значимых знакомств и связей означало для молодого человека то, что он выйдет в жизнь не только с завязанными глазами, но ещё и со связанными руками. За него никто никогда не сможет порешать, предоставив ему конкурентное преимущество и избавив от борьбы за выживание. А это значит, что ему предстоит бежать по дороге жизни, состоящей из ям, болот, густых лесов с острыми сучьями, с завязанными глазами и скрученными за спиной руками. Именно с такими исходными параметрами вступил в жизнь Реваль. Отслужив, как и большинство детей из простых семей, в армии, он, вернувшись домой, не обнаружил там никаких перспектив для дальнейшего своего развития или хотя бы приличной жизни, не обременённой постоянным поиском денег. Его личный статус, статус его семьи и родственников не позволял надеяться на шанс в обществе провинциального городка, где конкуренция за хлебные места крайне обострена, а проблема кадров решается только через кумовство и родственные связи. Денег у отца – слесаря МСР местного сельхозпредприятия, где два последних года зарплату выплачивали зерном и продуктами, и матери, нянечки в детском саду с копеечной ставкой, – не было. Впрочем, в те времена в татарских семьях, не избалованных лёгкой жизнью, факт бедности молодого парня фатальным не считался: веками предки выживали сначала за счёт отхожих промыслов, а затем за счёт изнурительных вахт на лесоповалах, сезонных промыслах, работы на рудниках и шахтах, а в середине пятидесятых прошлого века освоили нефтянку. Потому, что крепкие тестикулы, трудолюбие, привитое при правильном воспитании в семье, упорство и решимость всегда давали шанс пробить себе дорогу среди десятков тысяч сильных и мотивированных мужчин, из тех, что с молодости в одиночку едут покорять Север. Безо всяких звонков от многоуважаемых дядюшек, тётушек и купленных мамкой дипломов о блестящем профильном образовании.

Что касается Реваля, то самым высокостатусным родственником на тот момент был дядя, занимавший на тот момент пост главного сторожа при деревенской школе. Единственное, чем он мог помочь, это вручить племяннику старый учебник по географии с картой Севера, из тех, что ему выдавали на растопку печи (в зимний сезон дядя подрабатывал кочегаром). Проехав на поезде три дня в северном направлении, Реваль высадился в местечке, где заканчиваются все железнодорожные пути, с названием Новый Уренгой и отправился на поиски работы. Реваль не имел при себе никаких документов, запас денег был скудным, поэтому жить в общаге, дожидаясь, пока подвернется хорошее предложение, он не мог. Выбор был очевиден – устроиться в охрану. Охранять предстояло буровые законсервированные вышки в труднодоступных местах тайги и тундры. Из-за сложного рельефа местности, непроходимых болот и рек завоз оборудования на северные удалённые месторождения (кусты) происходит в зимний период по снегу и льду, когда весь грунт промерзает и по нему можно будет протащить груз. Оборудование, стоящее миллионы долларов, просто оставляется на предполагаемой точке, указанной на карте геологоразведкой для предстоящего бурения скважины по добыче нефти. Вкратце весь процесс выглядит следующим образом: впереди идут геодезисты, которые при помощи теодолитов и нивелиров с привязкой к спутнику отстреливают идеально прямоугольные квадраты. За ними следует геологоразведывательная партия, включающая в себя бригаду лесорубов, которые расчищают двухметровую полосу, выпиливая все подряд кусты и деревья, затем кряжуют их на куски и раскладывают вдоль трассы или мостят ими топкие места, ямы и ручьи. Затем на вездеходах за ними двигается команда подрывников, их задача – бурить шурфы и закладывать туда тротиловые шашки. Далее геологи разбрасывают «морковки» (специальные устройства), соединенные медными проводами, которые регистрируют колебания после взрывов. Задача геологов – по частоте колебаний определить плотность грунта для выявления пустот, заполненных нефтью. Все выводы, естественно, предварительные; стопроцентный результат может дать только разведочное бурение. Всей этой геологической партии необходима тёплая пища и банька после работы на морозе. Поэтому с ними двигается целый караван хозблока, состоящий из спальных вагонов, бани и кухни. Работа эта считается тяжелой не только физически, но и морально, так как экспедиция полностью автономна и практически лишена связи с внешним миром. Возникает эффект подводной лодки, выражающийся в чрезмерно пристальном внимании к коллегам по вахте, что в итоге давит на психику. Но работа хорошо оплачивается, и устроиться туда парням из мелких населенных пунктов считалось большой удачей. Люди месяцами ждут туда вызова, надеясь получить место, которое решит их материальные проблемы и даст возможность стать кормильцем семьи и достойным мужчиной, как когда-то их предки, не раз проделав этот сложный, но доходный путь на Север. Однако всякая вахта имеет приятное свойство – однажды заканчиваться. Все заработали деньги, уже мысленно тратят их и мечтают вернуться домой к своей Венере или Алсушке, подышать родным воздухом и попробовать местной самогонки. Партия замораживает работы и уходит на межсезонье. Тут-то и возникает необходимость в охране оставленного оборудования. Набирают тех, кто желает провести три-четыре месяца в тайге или тундре без оружия, электричества и радио, наедине с напарником и природой, предоставленным самим себе и воле случая, который не всегда на стороне охранника. Дела о нападении на охраняемый куст с целью грабежа в те времена были обычными, особенно на отдалённых участках. Добычей становилось топливо из цистерн, а иногда и продукты, которыми снабжали охранника вертолётом раз в месяц. В тайге нет супермаркетов, забрали продукты – значит, умрёшь с голоду. Был случай, когда двух мужиков, охранявших топливо на законсервированной буровой, наказали за наглость, когда те отказались вскрыть цистерну с соляркой. Сначала, под пистолетом, их заставили таскать топливо вёдрами в ёмкости налетчиков, затем заперли в вагон и сожгли живьём. Бывали случаи, когда, находясь длительное время в замкнутом пространстве, на почве бытовых разногласий охранники убивали напарников, маскируя это под несчастный случай или пропажу без вести. После нескольких таких случаев с «потеряшками» и случайными «смертями» охранников обязали сохранять труп для возможности вывезти его на исследование, на экспертизу. Для этого рекомендовалось завернуть внезапно умершего напарника в брезент и уложить на крышу вагончика, оберегая от зверей. Бывало всякое, потому что на такую работу соглашались не только честные адекватные работяги, но ещё и всевозможные авантюристы, солдаты удачи, люди, которых на большой земле разыскивала «братва». Такая история вышла с интеллигентным юношей, образованным молодым папашей, попавшим в сложную финансовую ситуацию и завербовавшимся в охрану буровых. Ему попался в напарники сорокалетний комиссованный по психическим отклонениям прапорщик разведроты, бреющий даже в таёжных условиях голову наголо. Не адаптированный к нормальной гражданской жизни, привыкший только причинять боль и нести смерть, смыслом существования которого было выполнение боевой задачи, впервые за свою жизнь оказавшись в изоляции, он принялся за уничтожение единственного в досягаемости человека – своего напарника. Для начала, пользуясь массой и опытом, он сгрузил все хозяйственные работы на парня, которых при полевой жизни множество: пилка и колка дров, поиски и переноска воды из ручьёв, приготовление пищи, которое строго ограничено сухим пайком из расчёта на месяц. От рационального использования и грамотного расчёта по сути и зависит выживание, так как летом в тайге без оружия добыть дичь намного сложнее, чем зимой. Не видно следов зверей, явных троп, и даже в случае попадания в силок или петлю дичи она может протухнуть, пока до неё доберёшься. Строгое лимитирование порций даёт дополнительный повод для взаимных претензий и ссор, и этот факт в тайге в условиях подлодки очень значимый. Множество случаев, когда охранники, не понимавшие всю серьёзность ситуации, съедали весь запас продуктов за первую неделю и потом три недели питались водой и взаимными оскорблениями, перекладывая вину друг на друга, отравляя этим совместное проживание. В этом случае парня спасло знание психологии и внимательность. Прекрасно понимая, что перед ним законченный садист, который не остановится, пока окончательно не сломает морально и физически воображаемого противника, он начал незаметные приготовления, чтобы не быть застигнутым врасплох. В месте, выбранном для приготовления пищи, где паренёк теперь находился практически постоянно, он припрятал топорище от топора и поставил стакан с красным перцем поблизости, так чтобы до него всегда можно было бы дотянуться. Психопат вояка долго затягивать события не собирался; ему было необходимо самоутвердиться, растоптав противника и сделав из него мальчика для битья. Утречком прапор, выбрив голову, вдруг переоделся в тактическую военную форму. Верх берцев перемотал скотчем, что применяется спецами при прыжках с самолётов, чтобы исключить возможность зацепить крючьями ботинок о стропы. Выйдя из вагончика, он стал быстро и незаметно приближаться, намереваясь напасть сзади, для обеспечения для себя максимального преимущества, как учили. Паренёк взял в руки стакан с красным перцем, не подавая вида, что просчитал прапора. Видимо, поперчить похлебку решил прапор и ошибся. Вместо кастрюли паренек махнул стаканом, целясь в лоб не ожидавшего контратаки прапора. Он начал тереть глаза, пытаясь избавиться от раздирающей боли. В какой-то момент парню стало даже жаль прапора, но он был умным и прекрасно понимал, что испытывать жалость в поединке со спецназовцем, обученным убивать в том числе и голыми руками, непростительная и опасная глупость, которая в итоге может ему дорого стоить. Поэтому, пользуясь замешательством нападавшего, он выхватил из-под ящика, используемого вместо стола при кухне, тяжелый обух от топора и нанёс несколько мощных размашистых ударов по предплечью спецназовца. В результате он сломал ему правую руку и сильно ушиб левую в области запястья так, что остаток вахты ему пришлось кормить напарника буквально с ложечки. Потеряв боеспособность, прапор полностью успокоился, признав поражение от более хитрого соперника. Стойко переносил боль, не жаловался и по окончании вахты уволился без объяснений и доносов начальству.

Бывали на вахте в тундре и проблемы противоположного направления, которые приводили к ещё более опасным и печальным последствиям. Пример катастрофы на почве полного взаимопонимания и дружбы возник так: смена, состоящая из двух приятелей, получивших перед вылетом сухой паёк, куда в числе прочего входило десять банок сгущённого молока из расчёта на месяц проживания на двоих. Они быстренько разбавили сгущёнку водой, добавив припасённые дрожжи, залили смесь в канистры и поставили поближе к печке. Праздник начался за десять дней до Нового года по мере созревания продукта. Они пили и клялись в вечной дружбе и уважении друг к другу, обещали расправиться со всеми мыслимыми и немыслимыми врагами, восхваляли собственную сообразительность и превозносили свой жизненный опыт. Всё шло просто замечательно: не пилили занудливые жёны, дети не выпрашивали деньги на мороженое, матери и тёщи не сворачивали кровь упрёками. Пойла было море, и вахта казалась добрым приключением с обязательным хеппи-эндом в конце. Однако Боги их браги из молока не пили, поэтому считали иначе, и выразить своё мнение они смогли второго января в полночь. Василию приснился преглупый, абсурдный (как сказал бы он, если бы имел высшее образование) сон, в котором его жёнушка пребольно тыкала его в бок тупой вилкой, требуя немедленно встать и наточить её. Василий проснулся, готовый дать полный юмора и скрытой иронии отпор, который должен был унизить и обескуражить надоедливую низко интеллектуальную супругу, но тут он с ужасом узрел тлеющую на месте бокового кармана ткань, об которую тут же обжог пальцы. Вагончик был уже в дыму: курение в состоянии алкогольного опьянения в постели приводит к печальным результатам. Кое-как разлепив заплывшие от многодневного запоя глаза, он обнаружил, что их гостеприимный приют в огромном замёрзшем пространстве лютой тундры горит синим пламенем, словно сигнализируя космонавтам на пролетавшей мимо Северного полушария космической орбитальной станции «Мир» о том, что у Василия сгорели новые, ещё не ношенные валенки. Схватив за шиворот спящего напарника, Вася выскочил на мороз. Вслед за ними полыхнула соляра, принесённая для растопки печи, и через час от вагончика остались только полозья, черневшие посреди затухающих углей, напоминая скелет огромной черепахи, неведомо как забравшейся с южных широт в полярную тундру. Через пару дней их забрал пролетавший мимо вертолёт, внимание которого привлекло большое чёрное пятно среди ослепительно белого полотна тундры. Все эти примеры я привёл для того, чтобы было понятно, в какую атмосферу попал Реваль, устроившись охранником. Впервые в жизни он был лишён необходимости работать по двенадцать часов, и ещё никогда он не имел столько свободного времени, которое оплачивалось как рабочее. Весь его опыт в области работы сводился к тяжелому физическому труду с редкими перекурами. Проблема людей, вынужденных много и монотонно работать, заключается не в тяжести этого вида деятельности, а в том, что такая работа начисто лишает человека свободного времени. Свободное время уходит на восстановление или на редкие праздники, которые заключаются, как правило, в куражах с алкоголем вперемешку, как самым доступным методом избавления от стресса после обжорства. Дедушка Карл Маркс утверждал, что наличие свободного времени у трудящегося человека является самым высшим показателем его уровня жизни, более высоким показателем, чем уровень материального достатка. Потому что избыток свободного времени не только позволяет качественно отдохнуть, но и даёт возможность заниматься учёбой и самосовершенствованием и, как следствие, повысить свой уровень жизни, получив дополнительные навыки. Вахта в охране такого типа, как вид заработка, идеально подходит для самостоятельной учёбы и саморазвития, естественно, при наличии здравого мышления и амбиций. Основная составляющая в прогрессе человека – дисциплина, основанная на волевом усилии, и ещё предки научились её тренировать через регулярные физические тренировки, преодолевая собственную лень и слабость. Реваль начал регулярные тренировки со свободными весами; в юности он посещал спортзал, где почти весь тренинг сводился к ударным видам спорта. Теперь, подобно античным героям, он поставил себе цель создать себе атлетическое тело, словно у Милона Кротонского из Эллады, который носил быка на плечах. Тяжёлым монотонным трудом мышцы не разовьёшь: вырастет выносливость, но эстетики не прибавится. Руки у рабочего с крепкими, приплюснутыми от рукояток лопат и кувалды ладонями переходят в сухие, неразвитые предплечья и заканчиваются узкими сухими бицепсами. Для выполнения им работ большая масса не требуется. Реваль собрал гантели из клапанов, к которым проволокой примотал гайки шестидесятого диаметра. К двум кедрам он примотал трубу, которая стала служить перекладиной, и импровизированный спортзал на свежем воздухе был готов. Поначалу он тренировался каждый день, поочередно меняя структуру. Первый день включал в себя бег, ударные отжимания на кулаках, бойцовские приседания и шпаги. На второй день – тренировки с тяжестями. Впоследствии Реваль заказал себе две шестнадцатикилограммовые гантели и везде возил их с собой по вахтам, представляя из себя забавное зрелище. После остановки винтов вертолёта бортпроводник открывает дверь и спускает лестницу, из проёма вылезает атлет с огромным рюкзаком за спиной, набитым книгами и питанием, в каждой руке у которого зажаты были здоровенные гантели. Силовая тренировка на улице в условиях тайги имела существенный и весьма болезненный недостаток. Реваль имел привычку заниматься раздетым по пояс, и весь гнус (оводы, слепни, комары и мошка) этим фактом беззастенчиво пользовался. Пик аппетита у гнуса, как правило, приходился на середину сета, когда обе руки были заняты гантелями или перекладиной. Гнус, имеющий на вооружении инфракрасное зрение, реагирующее на тепло, которое выделяет разогретое притоком крови к мышцам тело, с размаху впивался в нежную кожу. Для гнуса это был пир Богов, это вам не по волосатым оленьим гениталиям ползти, где до кожи ещё надо добраться сквозь шерстяные заросли, увернувшись сперва от внезапно вылетающих фекалий, а затем хвостика. Зимой, а точнее, после наступления морозов, которые в Сибири начинаются значительно раньше календарной зимы, тренировки переносились в вагончик, выделенный для проживания. Турник там установить было невозможно, а отжиматься приходилось, уперевшись ногами в свою кровать, а ладони ставить на кровать напарника, которому приходилось на это время сидеть, поджав ноги. Пол был покрыт льдом. Вагончик охраны три на два метра даже не был снабжён тамбуром и при морозах за пятьдесят минус промерзал до основания. Так тренился Реваль, стоя в валенках в крохотном пространстве между буржуйкой и кроватями. Настоящий треш для бодибилдера из голливудских фильмов!

По прилёту на замороженную буровую вертолёты часто даже не приземлялись, охранника вместе с вещами просто сбрасывали с полутора-двух метров в снег, и борт улетал на базу. В очередную вахту, прилетев на куст, Реваль обратил внимание на две огромные вмятины над единственным окном вагончика охраны, где ему предстояла зимовка. Происхождение этих вмятин ему пересказал работяга, заканчивающий консервацию буровой и ждавший вылета домой. Куст, на котором устанавливается буровая, представляет из себя прямоугольник, окопанный по периметру обваловкой для избежания утечки химикатов и нефти в тайгу при аварии. Рядом выкопан амбар – типа мини-бассейна для забора и сброса воды, необходимой для цементирующего раствора. Так вот, с вены на этот куст заехали два хантера – выживальщика в условиях дикой природы. Кинув вещи в вагончик, они кинулись осматривать прилегающую территорию на предмет представителей фауны, съедобных корешков и растений, о которых много слышали из телевизионных передач от проверенных экспертов. И они обнаружили. Правда, вовсе не то, что искали. Вместо вкуснейшей, перезимовавшей под снегом клюквы и брусники горе-следопыты наткнулись на огромную, дурно пахнущую кучу продуктов отходов жизнедеятельности, по всей видимости, крупного животного; вероятно, медведя, решили они. Куча нагло источала омерзительную вонь, располагаясь прямо на границе искусственной опушки, вычищенной вокруг бурового куста леса. Так в тайге принято, подумали они, не сговариваясь, следует приобщаться к природе, сливаться с ней, подражая диким животным. Один из охранников, поднатужившись, отложил собственную «личинку» прямо поверх медвежьей кучки. Довольные «культурной программой» и с пользой проведённым временем, они отправились к вагончику налаживать быт.

Стояла весна, начало полярного лета, и ночных сумерек уже практически не было. Могучий старый великан медведь обходил свои многокилометровые владения, завоёванные в многочисленных стычках с менее сильными соперниками. Поколотив и прогнав очередного зазнайку, старый медведь торжественно метил вновь приобретённую территорию собственными экскрементами. Представьте себе его удивление и гнев, когда он обнаружил на собственной куче, которая исполняла функции пограничного столба с его личным именным гербом, малюсенькую жёлтую заявку на его угодья, оставленную бесшерстной обезьянкой, обитавшей где-то в куче мусора, не представляющей ранее для медведя никакого интереса. Понятно, что такого нахальства старый хозяин тайги спустить не мог. Едва дождавшись сумерек, великан отправился на разборки. Дальше следует печальный рассказ участника событий: «Мы легли валетом на разных кроватях, напарник лёг головой к окошку, а я ногами, так что мне было видно сумеречное небо. Я уже полузадремал, как в вагончике стало быстро темнеть, одновременно пошёл резкий запах псины. Открыв глаза, я увидел, как в окно, затянутое сеткой от комаров, пытается протиснуться огромная злобная медвежья морда. Прямо за моей головой находилась печка-буржуйка, возле которой стояла кружка с соляркой для растопки, было уже тепло, и мы ей не пользовались. Схватив эту кружку, я выплеснул прямо в нос зверю солярку. Такого рёва я больше никогда не слышал: турбина военного истребителя рядом с этим рёвом шумела, как грибной дождь в хвойном лесу! Напарнику, спавшему головой к окну, весь этот шум пришёлся прямо в левое ухо. Он встал на кровати, не сгибая ноги в коленях, громко стукнувшись головой о потолок, и даже не заметил этого, так как удар смягчили стоявшие дыбом волосы. Он пронзительно завизжал, прижав обе руки к стремительно набухающим трикошкам сзади». Между тем эффект неожиданности сыграл свою положительную роль: медведь отступил, но на отходе с размаху ударил лапами по вагончику, оставив две огромные вмятины. Медведь отступил, но сдаваться не собирался, и с этой ночи у напарников начался ад: старикан оказался на редкость мстительным. Не рискуя больше приближаться к вагону, он сменил тактику и теперь постоянно патрулировал невдалеке, забросив все свои остальные медвежьи дела. Стоило бедолагам отойти на двадцать метров от вагона в сторону деревьев, как медведь подавал голос и начинал сближение. У парней подгибались ноги, и они прятались в вагон. Есть приходилось всухомятку, лес находился под надежной охраной лохматого монстра, воду брали из амбара, который к тому времени отстоялся и химикаты осели на дно. Изучение и приобщение к дикой природе пришлось отложить до лучших времен, которые по факту так и не наступили. После того как гул вертолёта затих вдали, старый великан вернулся на прежнюю линию обороны, но привычных обитателей там не обнаружил. После этого он потерял всяческий интерес к этому местечку и больше на глаза не попадался. Говорят, что после этой вахты ребята стали поклонниками урбанизации, а один из них даже устроился работать на живодерню, чтобы посвятить свою жизнь уничтожению псовых.

Человеческий мозг нуждается в информации, ему необходима смена впечатлений: люди достают и просматривают смартфоны сотни раз в сутки, читают газеты и журналы, объявления на столбах и инструкции по эксплуатации и правила пользования на стенках лифта. Попав в информационный вакуум в условиях полной изоляции, Реваль на себе испытал, что такое информационный голод. Перечитав всю имеющуюся литературу, он переключился на чтение аннотаций к лекарствам из аптечки и изучил все этикетки от продуктов. Были пересказаны все байки и анекдоты, спеты все песни, которые удалось воспроизвести по памяти. Один из напарников уподобился пещерным людям и принялся изображать наскальную живопись на белых дверях вагончиков для ИТР. В тот момент Реваль испытал сильную тягу к развитию, мозг, освободившись от цивилизационного мусора, требовал знания. Необходимо было переходить на познавательную, а ещё лучше на учебную литературу. В один из приездов домой с вахты он неожиданно для всех знакомых поступил на экономический факультет техникума. Уже после первой недели семестра пришло понимание, что без дополнительного самостоятельного обучения серьёзного эффекта не будет. Он записался в пару библиотек, начал скачивать и распечатывать книги из сети, которые носил с собой на вахты, не раз разочаровывая этим очередного напарника. Увидев пухлый рюкзак, который Реваль тащил с вертолётной площадки, напарник ожидал, что он набит копченостями и сладостями, но их ожидал двойной облом: рюкзак оказывался набит книгами, да ещё непригодными для чтения (книги по психологии фондового рынка обычный охранник не станет читать даже в состоянии глубокого похмелья). Учился Реваль фанатично: шесть раз в неделю по пять академических часов в день, в перерывах делал минимальную гимнастику; в дни занятий он запрещал себе читать любую другую литературу и отказывался от просмотра DVD-дисков, даже если была такая возможность. Иногда его вахта приходилась на действующую буровую. Тогда он ещё, к счастью, не знал, да и не мог знать, что полученные в те времена знания, которые он с таким упорством постигал, пригодятся ему только спустя десятки лет, а впереди ещё годы рабского труда и борьбы за собственное достоинство в мире, в котором он вышел «бежать по лесам и болотам с завязанными глазами и скрученными за спиной руками».

Спустя три года работы охранником на буровых Реваль приобрел багаж из знаний, диплом об окончании нефтяного техникума и хорошую мускулатуру. Он начал привлекать внимание руководства нефтяников, с которыми так или иначе пересекался. Всегда трезвый, не курящий, много читающий мужик придётся ко двору в любой бригаде. В нефтяной иерархии среди рабочих помбуры считаются элитой, и устроиться туда без связей практически невозможно: работа опасная, и несчастные случаи на ней не редкость. Один из таких случаев произошёл с верховым помбуром из бригады, которая на тот момент разбуривала куст, который охранял Реваль. Борьба за метры на месторождениях была серьёзной. Ежедневно на большую землю отправлялись отчёты о пробуренном за день расстоянии и ЧП с рабочими, которые снижали результативность, что, в свою очередь, могло повлиять на размер премии. И вот мастер пригласил Реваля в бригаду на простых условиях: «Справишься – заберём к себе на постоянку». Думать и сомневаться было незачем. Зарплата у помощника бурильщика за две недели в шесть раз превышала ту, что получал Реваль в охране за месяц. Плюс бесплатное трёхразовое полноценное питание в столовой, а не сухой паёк, за который удерживало из зарплаты жадное руководство ЧОПа. Доставляли нефтяников на куст самолётом и вертушкой, что занимало по времени пять часов. В то время как Реваль тратил на дорогу до ж/д вокзала на станции Агрыз пять часов на такси, а затем ещё трое суток на поезде до Уренгоя, оттуда четыре часа самолётом до Мирного и ещё два часа на вертушке. И это в один конец (дорогу, естественно, никто не оплачивал). Профильный техникум и трудолюбие послужили плюсом – уже через полгода Реваль поднялся до должности бурильщика. Выше стояли только геолог и мастер.

Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Но часто случается так, что поиск лучшего является врагом хорошему. Именно так и получилось с Ревалем, когда он решил устроиться в более престижную компанию. В рейтинге нефтедобывающих компаний первое место по уровню зарплат в то время занимал ЛУКОЙЛ, а не Газпром, как многие ошибочно считают. Газпром вообще сам ничего не бурит, у компании нет собственного подразделения по добыче, он нанимает субподрядчиков, которые носят газпромовскую робу и только. Все приятные ништяки типа собственных домов и баз отдыха, второй персональной премии эти наймиты не имеют, и зарплаты у них не самые высокие по отрасли, а где-то и меньше. Такие компании, как Роснефть, Евразия, ТНК, Реваль не стал даже рассматривать, так как был наслышан о уровне их зарплат и отношении к рабочему люду. Возможно, Реваль подсознательно надеялся на то, что ему хотя бы раз в жизни окажет помощь его национальная принадлежность, потому что одним из владельцев компании был его земляк, татарин. Приехав в Когалым, он снял хостел и приступил к устройству в компанию. В отделе кадров компании оказался целый заповедник бюрократов, особенно долго проходили подписи и согласования, ожидание могло длиться неделями. Подросшие дети руководителей подразделений нуждались в теплом месте, и под них создавались новые должности, что увеличивало штат и количество подписей множилось. Такое происходит во всех крупных компаниях, и когда эта компания частная, это закономерно – преемственность в семейном деле является нормой, но это делает компанию неповоротливой. Уже на момент получения спецодежды: зимнего комбинезона, сапог со стальными мысами, нательного термобелья – Реваль почувствовал, что попал в солидную фирму. Выданное обмундирование было дорогое, качественное, а не китайский ширпотреб, что он получал в предыдущей фирмочке. Весь этот процесс вызывал у Реваля приподнятое настроение, он уже предвкушал высокие зарплаты, карьерный рост, зависть знакомых. Всё, казалось, складывалось прекрасно, и наконец-то он получил в жизни то, что заслуживал, а в его жизни началась белая полоса. Без всяких знакомств и связей, лизоблюдства он нашёл своё место под солнцем и занял его навсегда.

Ни для кого не секрет, что достойная жизнь для выходца из бедной семьи может начаться только с высокого заработка. В небольших городках расслоение на успешных и неудачников более заметно, чем, например, в миллионнике, где можно проживать в апартаментах и при этом ездить на велосипеде или общественном транспорте, не привлекая внимания к своим доходам. Мещанская психология жителей городишек имеет только один критерий в оценке статуса человека, с которым имеет смысл общаться, это деньги или наличие предметов роскоши в обиходе. Все, кто не соответствует мещанскому представлению о значимости, являются для них изгоями и обречены на игнор и одиночество. Таких не приглашают на именины и свадьбы, они не участвуют в увеселительных поездках на пикники. Зная об их финансовых трудностях, знакомые, одноклассники и родня годами не выходят с ними на связь. Конечно, в глазах такого общества факт приобретения Ревалем высокооплачиваемой работы мог существенно повысить его статус. Тогда как все остальные приобретенные за годы работы над собой качества – острый аналитический ум, широкий кругозор, железные мускулы и ЗОЖ – абсолютно никого не интересовали. Любой дважды кодированный алконавт на хорошем автомобиле значил в глазах этого общества больше и был более желанным гостем, чем здоровяк Реваль на велосипеде.

Евровагончик, в котором поселили Реваля по прилёту на куст, был разделён на две половинки с холодильником и микроволновкой. Тогда ещё не были распространены сенсорные смартфоны, и рабочие на вахте читали в основном рекламные журналы. Все шкафчики были завалены рекламными буклетами с дорогими авто, которые служили косвенным показателем того, что здесь трудятся обеспеченные люди, способные позволить себе авто премиальных марок. Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах на завтрашний день. Беда пришла оттуда, откуда Реваль надеялся получить преимущество; точнее, не пришла, а прилетела на вертолёте, да ещё с личной охраной! Ещё с вечера всех предупредили, чтобы все убрались в своих вагончиках, привели в порядок рабочие места и верхнюю одежду, жилеты, каски, ремни, монтажные пояса. Закопали в обваловку весь компромат, который всё равно проникал на куст, несмотря на ухищрения службы безопасности. В общем, добрые люди с земли предупредили, что на куст летит большой туз с инспекцией. Ревалю бояться было нечего: он не бухал, неделю назад прошёл безопасников и сдал все тесты. Поэтому дальнейшее развитие событий и как их итог потерю долгожданной работы плюс полный запрет на работу в нефтянке он ничем другим как роковым стечением обстоятельств назвать не мог. Высокопоставленный являлся бывшим начальником отделения линейной милиции Казанского вокзала города Москвы, его звали Энгель Нигматтулин. В этом факте нет ничего необычного: силовики на пенсии традиционно занимают высокие посты в крупных компаниях, так как безопасность – это их профиль. Несчастливым фактором для Реваля оказалось то, что он являлся его земляком; если быть точным, отец Энгеля был родом из деревни под городком, в котором родился Реваль. По всей видимости, безопасники не ели хлеб даром и, пробивая анкеты всех работников куста, которые предстояло инспектировать, этот факт выявили и доложили Энгелю. Надо понимать, что высокие проверки без каких-либо происшествий у москвичей – своего рода сафари: экзотика сибирской природы, бани, шнапс, небритые лица рабочих – всё это немало развлекает пресыщенных жизнью в мегаполисе проверяющих. Получив информацию о том, что один из работяг – земляк его горячо любимого папаши, он решил снизойти до личной беседы с ним, или попросту распить бутылочку на двоих. Относящий себя к элите общества Энгель что попало не пил, всегда возил с собой запас дорогого спиртного на случай какого-либо сабантуйчика. Реваля он решил пригласить для развлечения, надеясь послушать байки о своей малой родине, о которой знал только из рассказов отца, партийного работника, которого забрали в Москву на повышение по линии всесильного в то время КГБ. Столовая приготовила приличный закусь, бурила с геологом отправили спать в вагончик помбуров и сели за стол. После хорошо пригубленного вискарика начальство потянуло на откровенность – быть скомпрометированным каким-то работягой он не боялся. Из его рассказа Реваль выяснил, что Нигматтулин из породы потомственных перевёртышей, тех, что всегда на плаву при любой власти. К тому времени он уже уяснил, что все люди, которым повезло в жизни занять сколько-нибудь значимое место, обязательно начинают рыться в собственной родословной, надеясь найти там причины своих необычайных способностей, приведших к вершине успеха. Причинно-следственную связь между наличием папки, мамки, дядьки или дедушки во власти и собственными достижениями они не видят. Так вот, дедушка Энгеля был муллой в деревушке, расположенной на реке Ик в ТАССР. Сразу после победы большевиков он снял с себя сан и первым вступил в только что образованную общину, которая затем стала колхозом, женившись на дочери председателя коммунистической ячейки. Своего единственного сына он назвал Ленар, что расшифровывалось как «ленинская армия». Подросшего сына он не стал отправлять учиться на романтическую тогда, благодаря кинофильмам, профессию тракториста-механизатора широкого профиля, а направил в педагогическое училище, презираемое в то время парнями и куда мужской пол категорически отказывался идти учиться. Уже по возвращении Ленара из армии ему подыскали невесту старше его на три года, но это был пустяк, отлично компенсированный родословной невесты: её родной брат был начальником ОБХСС в одном из округов Москвы. Так образовалась комсомольская семья, в которой и родился мальчик, которого назвали Энгелем в честь соратника Карла Маркса по созданию идеологии социал-демократии. Мама Энгеля со временем выросла до парторга, а затем стала преподавать в медресе, и тот факт, что в мусульманском учебном заведении преподает бывшая активистка, борец с «опиумом для народа», является государственной тайной, которую я не имею права Вам разглашать. Папа ушёл в КГБ, а выйдя на пенсию, организовал один из первых ЧОПов в стране, а дядюшка при новой власти из упраздненного за ненадобностью ОБХСС (так как чиновники в современной России, сдав партбилет, становились кристально честными) пересел в кресло начальника Налогового управления, чтобы делать «ай-яй» миллиардерам. На хороших харчах из госпайка и заграничных тренажерах Энгель вырос в высокого, крепкого парня (но в здоровом теле здоровый дух бывает редко) и, минуя армию, был определён сначала в школу МВД, а затем окончил юридический институт, причём узнал об этом случайно, когда в один прекрасный июньский день услышал от мамы просьбу заехать по такому-то адресу, чтобы забрать диплом. По указанному адресу располагался юридический институт.

У татар с нефтью давняя дружба, связана она отчасти с тем, что территориально Татарстан целиком находится на крупнейшем в России месторождении с названием Ромашкинское; добыча там в промышленном масштабе началась в далёком, 1947 году, сразу после войны. Естественно, туда шли работать местные жители, и на этой почве выросли целые нефтяные диаспоры, где деды, отцы и сыновья работали и продолжают работать в этой отрасли. В дальнейшем, с продвижением добычи нефти на Север, они переселялись следом, обосновываясь на новых местах. Так что ничего удивительного, что в руководстве нефтянки много татар, многие из которых доросли до уровня московских офисов. Поэтому жену Энгелю искать долго не пришлось, она оказалась любимой дочуркой одного из топливных менеджеров Лукойла. Закономерно, что после выхода в неполных сорок лет полковника МВД Энгеля Ленаровича на пенсию он отправился трудиться в Лукойл. После пяти-шести историй о том, как было замечательно общаться с потерявшими документы пассажирками, пока в отделении вокзала линейной милиции не повесили камеры, Реваль понял, что пить этому человеку в обществе не следует, а ещё лучше – не пить вовсе. Уже на второй бутылке Реваля начало беспокоить поведение и внешний вид его визави; полковник на глазах становился невменяемым. Единственный сын, привыкший с детских лет к потаканиям, никогда ни в чём не получавший отказа, давно перестал считаться с чьим-либо мнением, кроме своего, и не уважал собеседников. Он уже понимал, кто сидит перед ним, и вернулся к привычным барским замашкам. В итоге, наслушавшись выкриков типа «подай зажигалку» и «принеси минералку», Реваль решил, что пора отправляться восвояси, пока при памяти, подобру-поздорову. Сославшись на то, что ему завтра в шесть утра на работу, Реваль встал из-за стола и направился к выходу, но тут Энгель Ленарович в бешенстве начал орать: «Куда собрался? Ещё полы здесь помоешь!» – и харкнул на пол, уже окончательно не контролируя себя и вообразив, что находится на своем любимом Казанском вокзале в своём кабинете, а перед ним – вокзальный бродяга. Всё ещё соблюдая субординацию и надеясь закончить вечер без эксцессов, Реваль молча двинулся к выходу, к тамбуру. Тут Энгель резво подскочил со стула, схватил его за капюшон сзади с намерением опрокинуть его на спину, чтобы удобнее топтать ногами. Провернувшись в толстовке, в которую был одет, Реваль ладонью снизу вверх толкнул экс-полковника в подбородок, и тут этот здоровенный детина, на голову выше Реваля, с размаху валится на пол так, что закачался вагон. Именно в этот момент подскочила «личка», сидевшая всё это время в соседнем отсеке вагона. Остаток ночи он просидел в наручниках в сушилке, куда его заперли телохранители Энгеля. Утром его загрузили в вертолёт, не дав даже забрать телефон и личные вещи, и Реваль конкретно загрустил, понимая, что для бывшего полковника МВД упаковать человека на нары – раз плюнуть. Но всё получилось проще и безрадостнее: его уволили без зарплаты и предупредили, что он отныне внесён в чёрный список неблагонадёжных работников, в который попадали наркоманы, воры оборудования и прочие «добропорядочные», что означало для Реваля, что он никогда на территории Российской Федерации ни в одну фирму нефтяной отрасли устроиться легально не сможет. На железнодорожном вокзале города Сургута он подошёл к кучке вахтовиков, ожидавших поезда, и объяснил ситуацию, мол, остался на подсосе, нет телефона и денег добраться до дома. Народ в Сибири – это вам не подмосковный люд, здесь человеку в беде ещё могут помочь. Мужики скинулись, и Реваль купил билет до станции Агрыз. Дорога домой была безрадостной: лежа на голом матрасе, так как денег на бельё не хватило, слушая стук колёс и бурчание в пустом желудке, Реваль анализировал перспективы. Годы усилий пошли прахом: по профессии он работать не мог, а сидеть с женщинами в бухгалтерии он был патологически не способен. Ещё на практике для себя твёрдо уяснив, оставался только тяжёлый, неквалифицированный труд. Получалось, что такой исход был предопределён свыше: роковое совпадение являлось логичным продолжением мытарств, доставшихся ему в наследство от бедной семьи таких же неудачливых людей.

Тот, кто уполномочен наделять судьбой человека, очень не любит менять свои планы. Вернувшись ни с чем, Реваль не встретил никакого сочувствия или понимания – люди, называвшие себя его друзьями, никакой другой судьбы для него и не предполагали. Для родственников же нищий Реваль вообще перестал существовать, и принимать участие в его судьбе они не собирались; даже имея возможность помочь, они этого не делали. Оставшись в одиночестве, Реваль начал пить, слонялся ночами по городу или просиживал дни на берегу с бутылкой. Через три месяца безработного существования мать начала прятать от него продукты, и если Реваль возвращался домой и заставал семью обедающей, есть ему не предлагали. Всё, что он сделал для дома и семьи за годы, потеряло значение за пару месяцев. Судьба заботливо вязала ему петлю, надеясь, что однажды он не выдержит. Тогда, по привычной схеме заняв денег у соседки на дорогу и первое время, Реваль двинулся по привычному маршруту Агрыз – Новый Уренгой на Север. Через три дня пути Реваль вылез на станции Губкинская города Пурпе. Там требовались рабочие для строительства НПЗ на месторождении Ванкор, принадлежавшем Роснефти. В прорабской на распределении мастер участка, взглянув на крепкого Реваля, определил его в помощники ямобура. Ямобур был установлен на базе автомобиля «Урал» и предназначен для бурения так называемых лунок – отверстий до вечной мерзлоты, куда забивались длинные металлические сваи. Шнек у ямобура был восьми метров длиной, а внутри него помещался ещё один шнек меньшего диаметра, что позволяло вдвое увеличивать глубину бурения. Эта приспособа использовалась, когда с первого забура не удавалось достигнуть вечной мерзлоты. Задачей Реваля было сначала идеально точно насадить на размеченный предварительно геодезистами колышек долото ямобура, а затем разбрасывать лопатой грунт, который шнек поднимал вверх по мере заглубления. Грунт на сорокаградусном морозе быстро застывал, вырастая пирамидой возле шнека. За полчаса бурения выбрасывалось по полтора куба болотного грунта с глиной и липкой жижей, которая прилипала к лопате, поэтому каждые три-четыре броска приходилось её обколачивать, стряхивая грязь. Добровольцев, желающих на такое место, не было, и туда ставили вновь прибывших или тех, кого хотели убрать со стройплощадки, но не могли придумать повода. Проработав там пару недель, они сами писали заявление об уходе, не выдерживая такого темпа работы, который задавал сидящий в тёплой кабине машинист, общавшийся с помощником при помощи жестов. Машинист был заинтересован в количестве лунок, так как на зарплату влиял КТУ (коэффициент трудового участия), а на него влияло количество пробуренных лунок. Реваль по десять часов находился на улице. Иногда во время бурана, когда теплело, раздевался до нательного белья: пот стекал под ватными штанами в валенки. Отдых был только пять – десять минут во время перестановки машины на новую точку; некурящий Реваль просто ложился на снег, восстанавливая силы и переводя дух. Стройка считалась местом «хлебным»: четырёхразовое питание, оплачиваемый проезд и зарплата в два раза выше, чем на «земле», поэтому выбор рабочих был огромным. При малейшем подозрении на заболевание лёгких людей отправляли на землю, где таких зарплат и условий не было. Был случай, когда заболевший работяга побоялся идти в лазарет и умер от отёка лёгких в вагончике.

Вечерами в бараках пили то, что поставлял на месторождение водовоз, молдаванин, имевший возможность тариться в городе, куда он ежедневно ездил заправляться питьевой водой. Никто не возмущался большими ценами – скупали всё подчистую: ошалевшие от труда на морозе люди хотели снять напряжение, других возможностей работягам не предоставлялось. Случались и инциденты: пацаны, считающие себя дерзкими, ночью вызвали такси и рванули в клуб, находящийся в тридцати километрах от участка городка. Там, привыкшие в Челнах к беспардонному отношению к девушкам-мусульманкам, потащил танцевать стоящую на кассе девушку в платке. Дагестанцы, которым принадлежал клуб, эту ситуацию без внимания не оставили. Правую руку, той, которой он тащил девушку за волосы на танцпол, ему сломали ещё в клубе. Чудом вырвавшись, он сумел выскочить на улицу, и, теряя корешей, гопники погнали на такси на месторождение, волоча за собой хвост из трёх машин, набитых спортиками. Реваль проснулся от криков и хлопка пистолетного выстрела на улице. Не одеваясь, в одних валенках он выскочил на мороз. По всему ряду вагонов в полярной ночи, освещённых электрическими прожекторами, дрались люди, к местным уже подъехало подкрепление, и побоище становилось массовым. Дрались тем, что успели схватить: топором и багром с пожарного щита. Возле курилки на снегу сидел Ильгиз, держась за голову, между пальцев пульсируя сочилась кровь. Схватив лежавший рядом с ним молоток, Реваль бросился в толпу дерущихся. Несмотря на шум, защитники рабочего городка оказались в меньшинстве, многие просто заперлись в вагончиках изнутри, пережидая погром, так что численное преимущество было на стороне нападавших. Махнув пару раз по меховым шапкам местных молотком, Реваль в ответ получил ножом по предплечью так, что сквозь распоротые мышцы стали видны жёлтые сухожилия. Пришлось срочно ретироваться в вагончик, где Костя из Нижнекамска, имевший боевой опыт в Афгане, перебинтовал ему руку, предупредив, чтобы в больницу не обращался: с такой раной сразу вызовут милицию. Пришлось залечивать своими силами, засыпая рану стрептоцидом. Прораб, бывший в курсе событий, закрыл глаза на десятидневный больничный, который взял Реваль. Рука зажила быстро, остался только очень характерный шрам, на котором не было следов швов от хирургической иглы. Проработав помощником ямобура пять месяцев, одним весенним днём, когда снег уже растаял и ушёл в песок, Реваль, неожиданно сняв каску, пнул её ногой, словно футбольный мяч, и, не говоря никому ни слова, направился в прорабку. В прорабке, стоя между столов делопроизводителя и инженера ПТО, он объявил: «Всё, я домой». Ему оформили командировочные, спросили, когда обратно, и попутной машиной, везущей документацию в город, отправили на вокзал. Евро в те времена ещё не были широко известны в глубинке, и покупать их в банке на всю зарплату посоветовал ему водитель машины ППУ, в своё время занимавший кресло прокурора Омска, но совершивший смертельное ДТП и отсидевший за это трёшку на посёлке (колония-поселение). Будучи пьяным, он выезжал задним ходом из двора собственной усадьбы и переехал собственную бабушку. Ангелина Фридриховна, сибирская немка, проживала там круглый год, всё лето копаясь в саду, где у неё были устроены парник и пара грядок. Зная характер внука и увидев, что он в пьяном состоянии пытается выехать со двора, она кинулась закрывать ворота и была сбита ничего не видевшим в тот момент внуком. Увидев, что натворил, прокурор сам вызвал «скорую» и следователя. Отказавшись от помощи влиятельных знакомых, ушёл по этапу. После освобождения он подался на Север и теперь вкалывал на ППУшке, попутно банчил спиртным. Сохранившиеся обширные связи позволяли ему оставаться в курсе происходящих в стране тенденций, поэтому, когда Реваль подогнал ему тёплые сапоги со вставляемыми вовнутрь войлочными чулками, в качестве благодарности он поделился с ним информацией. Однажды во время разговора Реваль пожаловался бывшему прокурору, что зарплату за четыре месяца в тысячных купюрах (тогда ещё пятитысячные не были в обороте) приходится носить с собой, что, конечно, неудобно, потому что оставлять их негде. Он получил рекомендацию перевести всю наличку в недавно появившуюся валюту евро. Что Реваль и сделал уже на следующий день, съездив с водовозом в город. Необходимости в наличных он не испытывал: магазинов рядом не было, а кормили в столовой бесплатно. Те, кому приходилось ездить поездом маршрутом № 111 Новый Уренгой – Москва, полным вахтовиков, возвращавшихся домой после двух поездок, готовы были переплачивать три стоимости железнодорожного билета, купив билет на самолёт, только чтобы ещё раз не увидеть этого кошмара. Пили все, и всех перепившихся работяг сбрасывали на пол вместе с обоссанными матрасами, продолжая пить дальше. На каждой остановке поезд заправлялся алкоголем и закуской, и всё равно не хватало. Проводницы официально сдавали план начальнику поезда от торговли спиртным, после чего начинали работать на свой карман. Перед предстоящим рейсом каждая продавщица набирала у себя в закутке пару ящиков водки и ящик шампанского, на покупку которого раскручивала осоловевших от алкоголя вахтовиков, желавших романтических отношений непременно сейчас и непременно с проводницей. Иногда секс действительно был, но не с тем, кто покупал шампанское, а с тем, кто приходил следом за уже лежавшим к тому времени без сознания на полу предыдущим ухажёром. Успокоенная десятикратной прибылью и выдержав многочасовой штурм от очередного ухажёра, во время которого приходилось с ним выпивать, проводница позволяла себе расслабиться и получить частичку плотской любви. Реваль тоже пил и тоже стоял, ведя беседы с проводницами, прерываемые мычанием лежавших на полу попутчиков-ловеласов. Закалённые тяжёлым физическим трудом на всех широтах и во всех климатических поясах, отсидевшие во всех тюрьмах и лагерях, отслужившие во всех «горячих точках» и гарнизонах, работяги были способны выпить очень много. Поэтому на третьи сутки пути командировочные деньги обычно заканчивались. Закончились они и у Реваля, и тут пригодилась проводнице сотка евро. Понятно, что всю сумму ей никто озвучивать не собирался. Она объяснила, где и как на полустанке можно будет обменять их по-быстрому. План действий она накидала такой: бежишь вдоль зелёного забора до перекрёстка, за ним направо, через три дома железная калитка. Там живёт цыганка, она меняет. Стоянка поезда пятнадцать минут. Ещё поезд не остановился, как Реваль выпрыгнул через заранее открытую проводницей дверь и понёсся галопом от вокзала в глубь городка. Вот нужная калитка, цыганка оказалась на месте. Не задавая вопросов, она достала кошелёк и отсчитала деньги. И Реваль уже мчится обратно, на ходу мысленно обдумывая сделку. Дело в том, что сумма с продажи ста евро вышла ровно в два раза выше, чем та, на которую он рассчитывал. Видимо, деньги дали фальшивые, размышлял он, перепрыгивая через лужи, поэтому и дали так много. В поезде об этих сомнениях Реваль, естественно, распространяться не стал. Угощая проводницу и собутыльников выпивкой, он рассчитывался деньгами, полученными от цыганки, и сомнение в их подлинности могло сильно поменять лояльность проводницы. Только по приезде домой, как следует протрезвев, он узнал, что, пока он ехал в поезде, в стране произошли события, которые привели к резкому подорожанию евро ровно в два раза. Видимо, бывший прокурор из далекой Сибири действительно обладал хорошими знакомыми, которые могли прогнозировать события такого масштаба. Так Реваль заработал восемь тысяч евро и шрам на запястье.