Сказание о Радонии. Книга 2. Два князя

Глава 1. Туман над Радоградом.

Густой туман, окутавший Радоград, наполнил предрассветный воздух сырой влагой.

По безмолвным, ещё спящим улицам посада брёл случайный прохожий. Вдыхая студёную сырость, он чувствовал, как холод пробирается внутрь через ноздри, заставляя его зябко ёжиться под тонким плащом.

Конец осени в окрестностях столицы Радонского княжества всегда сопровождался утренними туманами, поднимающимися над рекой – белыми и плотными, словно и́зборовская сметана. В это время года на улицах и площадях с утра особенно безлюдно: укрывшие землю клубы́ сгущались настолько, что человек мог пройти мимо собственного дома, не разглядев его в мутном мареве.

Прохожий знал это, поэтому звук, донёсшийся издалека, показался ему странным и неожиданным для столь раннего часа. Казалось, кто-то кричал или горланил песню.

Не ве-е-ерю я-я-я…

Остановившись, путник прислушался. Непривычный для предрассветной тишины шум раздавался всё ближе. Вскоре он понял: да, это было пение.

Что ро-о-одна ма-а-ать мо-я-я-я…

Теперь, кроме разудалого баса, он различил ещё кое-что – стук колёс телеги, быстро катившейся по мощёной булыжником улице. Вглядываясь в плотную мглу, он подался вперёд, пытаясь понять, кто именно нарушает утренний покой города.

И едва успел отпрыгнуть, когда с грохотом мимо него пронеслась повозка, запряжённая тройкой лошадей.

– А ну, пшёл, псина! – пророкотал с неё явно очень пьяный человек. – Не видишь, кто едет? Посадник едет! Ростислав, а ну-ка, быстрее! Прибавь ходу!

Сидящий на козлах возница хмуро покосился на лежащего раскинув руки, пьяного в стельку Тимофея Игоревича.

– Куда уж быстрее? – покачав головой, буркнул он.

– Да я тебя! На куски… этими вот руками… – посадник замахнулся пустой бутылкой. – Кому сказал – гони!

Голова городской стражи невольно сжался. Брошенный в его сторону стеклянный сосуд пролетел мимо. Ударившись о стену ближайшего дома, он разлетелся вдребезги, осыпав мостовую градом острых осколков.

Сегодня ночью Ростислава, решившего в кои-то веки немного отдохнуть, разбудил старший городского дозора. Пока глава столичной стражи одевался, тот сообщил, что в одном из посадских кабаков Тимофей Игоревич перебрал и разошёлся не на шутку. Впал в неистовство и перевернул заведение вверх дном.

Испуганный хозяин позвал на помощь патруль, обходивший улицы неподалёку. Но когда стражники вошли и вежливо предложили уважаемому посаднику проследовать домой, он избил одного из них так, что непонятно – выживет ли. А второму велел бежать к Ростиславу и передать, что поедет только с ним.

Почему именно так – было неизвестно.

Причуды влиятельного человека.

Но вскоре сам начальник стражи, в сопровождении пятерых здоровых мужиков, заталкивал еле державшегося на ногах главу города на повозку. Самостоятельно идти или ехать верхом он уже не мог.

– Всё тут моё! Всё! – кричал Тимофей Игоревич, сотрясая белёсую пелену тумана. – Всех, блядь, к ногтю прижму! Всех!

Что вызвало его гнев, Ростислав не знал. Однако Тимофей далеко не в первый раз нарушал ночное спокойствие вверенного ему города. Выпить он любил, причём всегда в одиночку.

А как захмелеет – превращается в зверя.

Неделю назад он поколотил девку в борделе на Торговой улице. Избил так, что та умерла на месте. Проломил бедняжке голову пудовым кулаком. Пришлось тайком сбросить тело со стены в Радонь, чтобы никто не заметил. А Тимофею – хоть бы что! Даже не вспомнил наутро. Проснувшись, отправил в тот бордель слугу с деньгами – заплатить. Хозяин заведения, не будь дураком, деньги взял, да ещё и поблагодарил посадника за внимание к его скромному заведению. Его тяжело винить. В мире дельца практичность часто перевешивает честность, ведь успех его дел измеряется полученной выгодой, а не чистотой совести.

А месяц назад очередная разудалая попойка закончилась тем, что городской страже пришлось тушить трактир. Тимофей, схватив факел, зачем-то забросил его на крышу. Хвала Владыке – удалось избежать большой беды.

Трактирщики и содержатели публичных домов и рады бы не пускать такого посетителя, но разве его остановишь? Посадник всё-таки! Второй – а многие думали, что и первый – человек в Радонском княжестве. Да и мужик он здоровенный, страшный. Запрёшь перед ним дверь – выбьет напрочь!

Страже оставалось только терпеть и разбираться с последствиями. Наказать ведь его никак не накажешь.

Городской голова. Начальник.

– Где мы? – проклокотал Тимофей. – Отвечай, пёсий сын!

– К воротам детинца подъехали, – отозвался Ростислав. – Скоро будем.

– Ну и холод же! Сучья зима!

Посадник, бурча что-то себе в бороду, недовольно поёжился.

"Холодно ему стало. Видать, трезвеет потихоньку", – подумал про себя глава столичной стражи, направляя лошадей ко въезду во внутреннюю крепость.

– Кто едет? А ну, стой! – раздался сонный голос караульного.

– Пшёл вон! – прокричал в ответ хозяин города.

Новая бутыль вылетела из телеги и, описав в воздухе дугу, ударилась прямо о голову стражника, со звоном разбившись о железный шлем. Не испытывая больше желания что-либо спрашивать, он тут же посторонился, дав повозке проехать.

Ростислав подогнал лошадей. Несколько минут – и всё было кончено. Тройка лошадей наискось пронеслась по безлюдной Храмовой площади. Натянув поводья, глава городской стражи плавно сбавил ход и остановился прямо перед чёрным крыльцом посадного терема.

– Приехали, Тимофей Игоревич!

Тот в ответ пробормотал что-то невнятное и, с трудом сев, неуклюже подобрался к борту телеги. Затем, склонившись, попытался спуститься, но могучее тело его не слушалось. Если бы не подоспевшие стражники, дежурившие у входа в здание, он бы рухнул на землю, как мешок с мукой. Охрана успела подхватить хозяина и, придерживая, помогла аккуратно спуститься вниз.

– А ну, пошли прочь! – вскричал посадник, расталкивая стражников. – Как смеете прикасаться ко мне, псы безродные?! Руки убрали! Забыли, кто перед вами?!

Освободившись от поддержки, он, едва держась на ногах, зигзагами направился ко входу в жилище.

Стражники растерянно переглянулись, ожидая от Ростислава указаний. Но тот лишь пожал плечами, махнул рукой и, тронув поводья, направил повозку в сторону Храмовой площади. Вскоре фигура начальника стражи растворилась в густом тумане.

Обменявшись взглядами, охранники, зевая, вернулись на свои посты.

С трудом взойдя по лестнице, посадник остановился, тяжело дыша. Одной рукой он упёрся в стену, другой вытер обильно выступивший на низком лбу пот.

– Ирина! – прокричал он. – Почему жена не встречает меня?!

Тяжело стуча каблуками по дощатому полу, Тимофей направился в глубь терема. Он петлял по коридору, то опираясь на одну стену, то отшатывался к другой, когда ноги подводили.

– Ирина!

Оставляя за собой шлейф густого перегарного смрада, он медленно двигался вперёд, в скрытую мраком часть дома. Там, в дальней половине жилища, находилась его цель – покои молодой жены.

Кое-как добравшись до закрытой двери, посадник не стал обременять себя стуком. Ухватившись обеими руками за резной наличник, украшавший проём, он отклонился назад и изо всей силы ударил ногой в запертую створку. Дверь не выдержала, распахнувшись с жалобным лязгом металлических петель.

Ирина, мгновение назад спавшая, вскрикнула, подскакивая на постели. Грудь её, укрытая белоснежной ночной рубашкой, судорожно вздымалась. Не до конца отойдя ото сна, она быстро огляделась. Осознав, что происходит, девушка задрожала от ужаса.

– Ирина! – пробасил, брызжа слюной, Тимофей. – Мужа нет дома, а ты спишь?! Что ты, блядь, за жена? Дерьмо ты, а не жена!

Тяжело ввалившись в опочивальню, мужчина шагнул к кровати, на ходу стягивая с себя широкий пояс с массивной пряжкой в форме щучьей головы – герба его рода.

– Ничего… – теперь он уже не кричал, а скорее рычал, глядя на вжавшуюся в стену Ирину налитыми кровью глазами. – Я тебя, блядь, перевоспитаю. Будешь у меня как шёлковая!

Пояс с глухим стуком упал на пол.

Догадавшись, что сейчас произойдёт, девушка вскочила на ноги. Плача, она еще мгновение стояла перед мужем, а затем, резко подавшись в сторону, попыталась прошмыгнуть между ним и стеной.

Но Тимофей, раскинув мощные руки, перегородил ей путь. Изловчившись, он сгреб жену в охапку. От него густо несло по́том и хмельным духом.

Ирина пронзительно закричала, пытаясь вырваться.

– Ишь ты! Кричать вздумала, сука!

Тыльной стороной ладони посадник ударил её по лицу.

Хрупкая девушка потеряла равновесие и рухнула на кровать, где всего минуту назад мирно спала. Простыни тут же покрылись алыми каплями, брызнувшими из разбитого носа.

– Кричит она! – громко возмутился Тимофей, рывками стягивая с себя портки. – Кого зовёшь? Милого своего? Не придёт он! Никогда не придёт!

Оголив крепкий, покрытый чёрными волосами зад, он навалился на рыдающую супругу.

Ирина пыталась сопротивляться, но противостоять хоть и пьяному, но всё же могучему мужу не могла.

– Всё моё будет! – рычал ей на ухо Тимофей, обдавая тошнотворным перегаром. – Всё! Всё, что было их, станет моим! И ты моя! Коли не поняла ещё – поймёшь!

Закончив, посадник захрипел.

Будто в подтверждение свершившегося, он ударил трепещущую жену тяжёлым кулаком по спине и откинулся назад, перевернувшись на спину.

Тимофей тяжело дышал.

Ирина, периодически покашливая, тихо плакала, сжавшись в комок на смятой простыне.

– Да заткнись ты уже! Не хватало ещё твой вой слушать! – презрительно бросил ей муж. – Замолчи сейчас же, а не то изобью!

Девушка зажала рот дрожащей ладонью. Она знала: это не пустая угроза.

Мужчина медленно поднялся. Облокотившись о стоявший рядом стул, он наклонился и поднял с пола штаны. Не надевая их, тяжело зашагал к выходу. Его опочивальня находилась рядом – утруждаться, одеваясь, смысла не было.

Внезапно в коридоре раздались быстрые шаги.

– Кого там нелёгкая принесла ни свет ни заря? – прокричал в темноту терема Тимофей.

В дверном проёме показалась голова Глеба. Увидев посадника, стоящего без исподнего, юный служка смутился. На мгновение оцепенев, он тут же отвернулся, залившись румянцем.

– Прости, Тимофей Игоревич… – залепетал он виновато.

Посадник прищурился, пытаясь вспомнить, кто перед ним. Узнав мальчишку, он кряхтя вытер пот со лба и недовольно осведомился:

– Ты какого беса приперся в такую рань?

– Князь…

– Что "князь"? – гневно переспросил посадник.

– Князь Юрий… – Глеб попытался взять себя в руки, но голос его дрожал.

– Ну?! – топнул ногой Тимофей. – Говори же, пёсий сын!

– Князь умер! – выпалил служка, дрожа всем телом.

– Что?.. Что ты сказал?

Посадник не поверил своим ушам. Следы злости и раздражения тут же исчезли с его лица.

– Князь умер, – повторил Глеб. – Сегодня ночью. Прислали тебя оповестить.

Сквозь похмельную пелену, окутавшую разум, наконец пробился смысл сказанных слов. Постепенно осознавая услышанное, посадник расплылся в улыбке.

Глава 2. Запах смерти.

Солнце ещё не успело окончательно развеять утренний туман, когда Тимофей Игоревич переступил порог сияющих в рассветных лучах княжеских палат, выстроенных из того же седого дерева, что и Великий храм Радограда.

Стража у входа, привыкшая видеть посадника ежедневно, не задала ни единого вопроса, когда он быстро, как ветер, пронёсся по ступеням крыльца.

Тимофей был окрылён.

С трудом скрывая улыбку, он шагал широко и стремительно. Одному Владыке известно, как ему это удалось, но мужчина был почти трезв. С момента получения новости о смерти князя прошёл всего час, а на его лице не осталось ни следа ночного кутежа. Лишь резкий винный запах мог сообщить внимательному собеседнику, что прошлую ночь он провёл вовсе не в тёплой постели.

Внутри главу Радограда встретил Захар. На сморщенном лице старого тиуна застыло скорбное выражение.

– Пришёл… Пусть Зарог узрит твою доброту, Тимофей Игоревич…

– Да-да! – оборвал его посадник, оглядываясь по сторонам. – Где все?

– В княжеских покоях, – ответил управляющий. – И княгиня, и княжич. Лекарь тоже там.

– Кому-то ещё сообщали о случившемся?

Тиун пожал плечами.

– Нет, – скрипучим, словно старая дверь, голосом отозвался он. – Кроме княгини и лекаря, только тебя оповестили.

– Хорошо! – одобрил посадник, тряхнув густой бородой. – Никому ничего не говорить! Такие новости народу надо подавать мягко, с пониманием. А то, неровен час, можно и беду на государство накликать.

Захар тяжело кивнул. Старик с трудом стоял на ногах – похоже, этой ночью он не сомкнул глаз. Бросив на его сгорбленную фигуру безразличный взгляд, Тимофей направился к лестнице.

Поднявшись, он быстро преодолел коридор и через минуту оказался у дверей княжеской опочивальни.

Резкий смрад ударил в нос. Запах был настолько сильным и острым, что даже не отличавшийся брезгливостью Тимофей вынужден был поднести рукав к лицу, пытаясь ослабить зловоние.

– Пошли прочь! – рявкнул он стоявшим у двери стражникам.

В помещении, помимо мёртвого князя, находились трое.

Матвей, княжеский лекарь, которого Тимофей поставил на место трагически погибшего Василия, стоял у стены, сложив руки.

Дмитрий, третий сын Юрия, сидел на лавке неподалёку от кровати, с отсутствующим видом глядя на бездыханное тело отца.

Внутри царила тишина. Казалось, даже время замерло в этих стенах, прекратив свой бег. Лишь Рогнеда нарушала молчание – княгиня стояла на коленях у смертного ложа, сжимая иссушенную руку покойного.

Из всех присутствующих только Матвей обратил внимание на появление в комнате нового человека. Он повернулся, всем своим худым, высоким телом, облачённым в простое холщовое одеяние, и почтительно склонил голову.

Тимофей остановился рядом, осматриваясь.

– Ну и вонь! – недовольно пробурчал он. – Того и гляди – с ним рядом слягу. Интересно, будет ли тогда Рогнеда так же плакать и по мне?

Он задорно подмигнул врачевателю.

– По всему видно, князь почил ещё вечером, – негромко отозвался Матвей. – Обнаружили только утром. Тело Юрия и при жизни… хм… – он старательно подбирал слова. – Имело особый аромат. Но после смерти запах значительно усилился.

– Аромат! Словцо-то какое подобрал! – хмыкнул посадник. – Вонял он страх как! Хуже дворового пса!

Матвей пожал плечами, никак не комментируя услышанное.

– Кто его нашёл?

– Слуги, – развёл руками лекарь. – И то не сразу поняли. Утром начали очаг топить, и только через час заметили, что государь не дышит. Позвали меня. Я осмотрел тело и велел Захару оповестить тебя. Княгине тоже сообщили. Вот и весь сказ.

– Хороша девица лицом, а сказ концом! – усмехнулся Тимофей, несильно хлопнув его по спине. – Ладно. Послезавтра, на закате, проведём ильд.

И без того выпуклые глаза Матвея ещё сильнее округлились. Он недоумённо посмотрел на посадника.

– Позволь, Тимофей Игоревич… Тело в очень плохом состоянии! Плоть князя разлагается стремительно. Послезавтра на закате – это почти через три дня! От него мало что останется! Сегодняшний смрад покажется приятным благоуханием! Народ будет в смятении! Лучше бы нам поторопиться…

Глава столицы прервал его, положив тяжёлую руку на плечо. Под её весом худощавая фигура врачевателя заметно качнулась.

– Послушай, – тихо, будто заговорщик, произнёс Тимофей, заглядывая в бесцветные глаза собеседника. – Ты ведь не о каком-нибудь рыбаке говоришь… Как-никак князь умер. Тут спешить не нужно! Сначала требуется все подготовить. Кое-как такие дела делать нельзя!

– Но…

– Всё, хватит! – посадник резко махнул рукой. – Вон, гляди! – он ткнул пальцем в сидящего с отсутствующим видом Дмитрия. – Княжич горем убит. Что, вырвешь тело отца из его трепетных сыновних рук? Не дашь проститься с родителем?

Матвей перевёл недоумённый взгляд на юношу, каменное лицо которого не выражало ни единого чувства.

"Трепетные сыновьи руки?" – растерянно подумал он.

– Ладно, – бодро подытожил глава Радограда, хлопнув лекаря по плечу. – Ты погоди пока, а я к княгине подойду.

Тихо, почти крадучись, Тимофей подошёл к сидящей на коленях у тела мужа вдове. Здесь, рядом с покойным, вонь была почти невыносимой.

Посадник мельком взглянул на сизо-багряное лицо князя. Что-то неприятно зашевелилось в желудке, и он тут же отвернулся, опасаясь, что его стошнит прямо на неподвижно лежащего государя.

"Хвала Владыке, что не лето… Весь терем кишел бы мухами," – с отвращением отметил про себя Тимофей.

Опустившись на одно колено, он мягко тронул узкую спину Рогнеды, осторожно обняв её.

– Горе-то какое, матушка! – вкрадчиво произнёс мужчина. – Все мы осиротели сегодня… Воистину, чёрный день для Радонии.

Рогнеда подняла заплаканное лицо. Её и без того ярко-зелёные глаза, наполненные слезами, будто светились изнутри – словно два безупречных изумруда, подёрнутых влажной пеленой.

"Красивая всё-таки баба…" – отметил Тимофей, рассматривая её.

Но вслух сказал:

– Как ты, матушка? Вижу, горем убита…

– Тимофей, дорогой ты мой… – начала было вдова, но подкативший к горлу ком не дал ей закончить.

Посадник крепче прижал её дрожащее тело к себе.

– Понимаю, всё понимаю, не говори ничего, – шмыгнул он крупным носом, будто вот-вот и сам заплачет. – Утешься, Владыка с нами. Всё будет хорошо!

– Я… Я так молилась… – прерывисто запричитала женщина. – Но… Но Зарог всё равно забрал его…

Тимофей скорбно покачал головой.

– Замысел Владыки нам не понять… Всегда забирает лучших из нас!

Рогнеда вскрикнула и уткнулась лицом в грудь мужчины. Тело её била мелкая дрожь. Посадник, на мгновение растерявшись, принялся осторожно гладить её по волосам, заплетённым в тугую косу с изумрудной, в цвет глаз, лентой.

– Ну, полно тебе, матушка. У тебя остались сыновья, жизнь продолжается, всё в руках Зарога…

Посадник аккуратно взял её лицо в ладони и приподнял.

– Ты, Рогнедушка, ни о чём не переживай, – вкрадчиво произнёс он. – Я всё организую, всё сделаю. Тебе беспокоиться не о чем! Более того, лучше простись с супругом здесь. Не стоит тебе идти на ильд. Это очень тяжёлое зрелище. Без тебя сожжём.

– Но… Но это долг жены – проводить мужа в последний путь…

Тимофей задумался и кивнул.

– Это, конечно, да. Но ты посмотри на себя. Лица на тебе нет! Совсем плоха. Сколько уже не спала? День? Два? – он покачал головой. – Тебе нужны силы, ибо когда вернётся Олег, ты должна быть ему опорой.

Посадник вздохнул и ласково улыбнулся.

– Давай так: я пришлю лекаря с настойкой. Выпьешь – сразу приободришься. Это пойдёт тебе на пользу. Обещаешь пить?

– Но я…

– Обещай! – повторил Тимофей, чуть сильнее сжав её плечи.

Рогнеда молча кивнула.

– Ну вот и хорошо! – толстые губы мужчины растянулись в улыбке.

В помещение, шаркая, медленно зашёл тиун. Завидев его, Тимофей Игоревич поднялся, сделал несколько широких шагов и снова оказался у входа.

– Захар, хорошо, что пришёл. Ты давай – Глеба пошли всех бояр, кто в Думу входит, оповестить. Шлёнова, Залу́цкого, Стеглови́того… ну кого следует, в общем. Пусть передаст, что на закате я их собираю в Думском зале. И пусть парнишка по дороге ни с кем не болтает! Нам слухи ни к чему!

Старик несколько раз молча кивнул.

– Дальше. Нужно ильд готовить. Подбери и́льдеров. Четверых парней – тело нести. Я сам им расскажу, что и как, а ты просто найди.

– Четверых? – переспросил управляющий. – Шестеро ведь обычно несут…

– Не надо нам шестеро, – махнул рукой Тимофей. – Юрий так высох, что и вчетвером справятся. Да и тебе работы меньше! Четверых-то легче найти, чем шестерых.

Немного подумав, посадник подвёл итог:

– Ну, вроде, всё. Остальное я сам сделаю. Да, тем, кто князя утром нашёл, не забудь сказать, чтобы язык за зубами держали!

Захар повернулся к выходу, собираясь покинуть опочивальню.

– И вот ещё что, – проговорил глава столицы ему в спину. – Распорядись, чтобы очаг в покоях пожарче топили. Холодно тут. Не хватало нам ещё, чтобы княгиня заболела.

Тиун непонимающе пожал плечами.

– Но тело гниёт…

– Вот что ты за человек, – посадник недовольно покачал головой. – Что ни скажешь тебе – всё поперёк говоришь! Делай, как велено. Давай, ступай, ступай!

Он махнул рукой, давая понять, что разговор окончен. Захар молча вышел.

– Вижу, Тимофей Игоревич, у тебя свои мысли по случаю ильда имеются, – тихо заметил стоявший рядом Матвей. – Уж больно интересные распоряжения даёшь.

Посадник искоса посмотрел на лекаря.

– Больно много ты видишь, – отрезал он. – Лучше иди и распорядись принести княгине сонного зелья. Несколько дней уже не спала. Пусть выпьет. Да только чтоб ей не говорили, что это за снадобье. Пускай думает, что просто настойка для поднятия духа.

– Сколько же княгиня должна спать? – кивнув, спросил Матвей. – Думаю, несколько часов хватит, чтобы восстановить силы…

– Сегодня какой день? Третейник? – посадник поднял глаза к сводчатому потолку, будто подсчитывая что-то в уме. – Вот до вечера пятницы пусть и спит.

– Как до вечера пятницы? – не понял врачеватель. – Три дня?

– До вечера пятницы должна спать!

Он бросил на Матвея тяжёлый взгляд чёрных, непроницаемых глаз и вышел из покоев.

Глава 3. Как велит закон.

Радоградская Дума, совещательный орган при князе, была основана сыном Изяслава Завоевателя – Ярославом, ещё при жизни прозванным Хитрым.

К моменту смерти первого владыки Радонии новое, недавно образованное государство ещё не успело окрепнуть. Его сотрясали распри и беспорядки всех возможных видов – военные, политические, религиозные. Чтобы упрочить княжескую власть и направить бурлящие в землях мысли, взгляды и верования в угодное правителю русло, наследнику пришлось принимать множество непопулярных решений.

Любая власть – это, прежде всего, способность влиять на жизни людей. Чем большее число судеб зависит от воли князя, тем больше у него власти. Пользуясь ею, хороший государь ведёт подданных к лучшей жизни.

Но каким бы мудрым он ни был, угодить всем невозможно. Трудные решения неизбежно ведут к недовольству, а народный гнев – вещь опасная. Ярослав это понимал и потому учредил Думу – совет высшего боярства, формально отвечавший за все принимаемые в стране законы.

Разобрать капища Матери-Земли к северу от Средня? Дума постановила.

Запретить торговлю в городах тем, кто не принял святую веру? Таков указ Думы.

Ввести новый налог, разоряющий хозяйства, но позволяющий правителю собрать так нужные ему деньги? Это не княжеская воля, а постановление Думы – на неё и гневайтесь!

Любое из этих решений могло привести к бунту. Если бы их принимал сам князь, со временем его возненавидели бы и крестьяне, и знать. Такой государь не удержался бы на Речном престоле долго.

Но Ярослав позаботился о том, чтобы всем было ясно: это не он. Это Дума.

Люди, способные видеть суть вещей, неспроста прозвали князя Хитрым. Боярский совет был лишь прослойкой, принимающей на себя удар народного недовольства. Этот ход позволил Ярославу направлять гнев подданных на знать, а самому править без оглядки на поддержку простых радонцев. И, одновременно с этим, он смягчил представителей древних родов, дав им иллюзию обладания властью, пригласив в совет.

Действительно, хитро.

Дружина присягала князю. Посадники городов правили по его воле. Он никогда не выпускал поводьев из рук, но в сознании обывателей над всем довлела Дума – и именно она была во всём виновата.

Если в княжестве объявляли празднество или какую-то милость, глашатаи кричали, что это случилось по милости князя. Если наступали времена тягот и лишений – ответственными за это оказывались бояре.

Ярослав Хитрый получил своё прозвище заслуженно.

При правлении почившего Юрия Изяславовича боярский сход окреп и не отказывал себе в самостоятельности. Князь мало интересовался политикой и за все годы на Речном престоле посетил заседания Думы всего несколько раз. Однако, совет не остался без надзора.

Обязанности государя добросовестно исполнял его Первый наместник и посадник Радограда – Тимофей Игоревич.

Он лично выбрал главу столичной стражи и, заручившись одобрением князя, поставил совет перед фактом. По своему усмотрению подобрал глав нескольких наместов – Торгового и Зодчего, хотя, по традиции, такие назначения утверждала Дума. Не таким человеком был Тимофей Игоревич. Ему не требовалось ничьё одобрение.

Подобная вольность была возможна только благодаря поразительному нежеланию государя управлять собственным государством.

Однако теперь Юрий умер, и некому было поддерживать любое решение, принятое Первым наместником.

В отсутствие венчанного князя значение боярского совета возросло, и все его члены это ясно осознавали. Представители древних родов, входивших в Думу – Залуцкие, Шленовы, Стегловитые – могли выкинуть что угодно, пользуясь моментом.

Поэтому вечером того же дня Тимофей Игоревич, сидя во главе стола, был напряжён. Он внимательно вглядывался в лица людей, прибывших по его зову в Думскую палату, пытаясь понять, что на уме у этих знатных и богатых мужчин.

Совет заседал в просторном зале круглой формы.

В помещение вели две двери, расположенные в противоположных сторонах помещения. Одна – большая, двустворчатая – для бояр. Другая, неприметная, – княжеская, находилась сразу за спинкой отведённого для него кресла.

По всей окружности стен, от деревянного пола до сводчатого потолка, тянулись узкие стрельчатые окна, в дневное время наполнявшие помещение ярким светом.

Палата была богато украшена резьбой по седому дереву. Сверху, над стоявшим в центре столом, висели гербы семи знатных фамилий Радонии, входящих в боярский совет.

Первым среди них было знамя зелёного цвета с вытканным на нём золотым солнцем – герб Шлёновых, одного из старейших семейств страны. Предок нынешнего главы рода, Афанасия Шленова, прибыл на Берег надежды вместе с Изяславом, будучи его тысячником. Ныне за Шлёновыми был Дозволительный намест – прибыльное место. Все разрешения, будь то на рыбную ловлю, торговлю в пределах городских стен или открытие трактиров, были в его ведении.

Афанасий Шлёнов, старейший из думских бояр, был высок и седовлас, словно лунь. Хмурый и горделивый, он всегда держался прямо, без малейшего намёка на сутулость, столь привычную людям его возраста. Презрительно поджатые тонкие губы, язвительный тон и надменный взгляд – вот что сразу бросалось в глаза при встрече с ним.

Следующим знаменем, висевшим над думским столом, было рыжее с вытканным на нём раскидистым седым деревом. Оно принадлежало роду Стеглови́тых. Тоже очень древний род. Под этим полотнищем находилось место Матвея Стегловитого. Его предок, Алексей Стегловитый, был возвышен самим Ярославом Хитрым, сыном Изяслава Завоевателя.

Согласно летописям, во время его княжения случилась Долгая Зима – год, когда морозы держались вплоть до червеня. Благочестивый правитель решил, что столь страшный холод вызван гневом Владыки, и чтобы умилостивить семиликого бога, отправил Алексея Стегловитого, тысячника княжеской дружины, на север Радонии, дабы очистить отдалённые уделы от язычников, что упорно не желали принимать святое заревитство.

Приведя войско к Каменецким отрогам, воевода проявил похвальное рвение. Сколько почитателей Матери-Земли пало под секирами его воинов – неизвестно. Но когда он вернулся в Радоград, началось потепление. Ярослав воспринял это как знак: верный воин вернул княжеству милость Владыки. Конечно, такая услуга не осталась без соответствующей награды.

Ныне Матвей Стегловитый был главой Законного наместа. Он ведал всеми светскими законами княжества. Именно Законный намест определял, что в государстве совершается по праву, а что является преступлением.

Матвей был крепким, рослым мужчиной в летах и, единственный из всех бояр, не носил бороды. Свой пост он унаследовал от отца, почившего несколько лет назад. Прямолинейный и зачастую грубый, он неизменно становился участником всех склок, вспыхивавших на заседаниях совета.

Следующим за рыжим полотнищем висело белое знамя с вытканным на нём чёрным вепрем – герб рода Залу́цких.

Залуцкие получили место в Думе благодаря случаю, произошедшему с Великим князем Станиславом Добрым, внуком Ярослава Хитрого, во время охоты.

Осенью, выслеживая зверя в лесах на берегу Древлянки, близ Ярдума, государь со свитой столкнулся с разъярённым диким кабаном. По преданию, зверь был столь огромен, что легко бы растерзал владыку Радонии, если бы не стражник из его свиты – Юрий Залуцкий. Поразив чудовищного вепря копьём, он спас правителя и заслужил для своего рода место в совете.

Иван Залуцкий, широкий, как бочка, был толст и носат. Его густые, тёмные брови низко нависали над глубоко посаженными карими глазами. Он возглавлял Речной намест – одну из важнейших должностей Радонского княжества. Иван решал, когда разрешена рыбная ловля, собирал подати с прибрежных деревень, жители которых вели промысел на реке. Намест был богатый, уважаемый.

Эти трое – Залуцкий, Шленов и Стегловитый – всегда держались вместе. На заседаниях они поддерживали друг друга во всех спорных вопросах. И каждый раз были против Тимофея. Их дружба, особенно в текущих обстоятельствах, представлялась посаднику особенно опасной.

Уравновешивать троицу были призваны Остап Туманский и Борис Трогунов – главы Торгового и Зодчего наместов, введённые в совет самим Тимофеем Игоревичем. Оба, помня, кому обязаны столь высокой честью, были слепо преданы ему.

В гербе Туманских – чёрном, с тремя вышитыми на нём белыми волнами – читалась память о прошлом славной фамилии. В былые времена его предки владели целой флотилией и хорошо зарабатывали, торгуя с землями за Белым морем. Однако, когда главой семьи стал Остап, род принялся стремительно беднеть. А с началом разбойничьего разгула и остановкой торгового пути по Радони Туманские быстро пришли в упадок.

Когда Тимофей Игоревич предложил Остапу, человеку мягкому, слабому, большому охотнику до вина, отдать единственную дочь, Ирину, за него замуж в обмен на Торговый намест, тот не раздумывая согласился. Предложение посадника стало настоящим спасением для него.

Последнее из знамён, не считая тех, что принадлежали князю и посаднику, относилось к роду Трогуновых. Золотое, с серебряным орлом.

Борис Трогунов не являлся представителем древнего боярства, но был очень богат. Добрая треть посадских трактиров принадлежала ему. Ещё два года назад у него и герба-то не было. Придуманный наспех, он был вопиюще пошлым: золото и серебро, орёл, раскрывший хищный клюв в беззвучном крике. Он выглядел так, словно выскочка-кабатчик пытался повторить княжеский символ, только богаче, солиднее. Всё в нём кричало о невежественной, ростовщической натуре Бориса.

Появление такого человека в совете вызвало бурный протест среди родовитых вельмож. При иных князьях подобное было бы немыслимо, но Юрий, как всегда, уступил доводам своего Первого наместника и утвердил подобранного им человека.

Первым в зал вошёл Трогунов.

– Да обратит на тебя свой благодатный взор Владыка, Тимофей Игоревич! – с порога произнёс он, широко улыбаясь. – Как здоровьечко? Дела государственные предстоит решать? Конечно, решим! Кому ж как не нам?

Посадник искоса поглядел на него и буркнул:

– Садись.

Борис послушно занял своё место за столом.

Следом за Трогуновым прибыл Туманский.

– З-здравствуй, свет Тимофей Игоревич! – склонив голову, поприветствовал он посадника. – Прибыл, как ты и велел!

Судя по красному лицу, тесть, как всегда, был пьян.

Тимофей не наградил его ни единым словом, лишь махнул рукой, приказывая опуститься на кресло. Остап, втянув голову в плечи, поспешил к своему месту.

Из ведущего в зал коридора послышался шум. Шаги нескольких человек.

Тимофей напрягся.

Через мгновение в палату вошли трое – Залуцкий, Стегловитый и, идущий впереди, Шлёнов.

"Вот суки, встретились заранее… Уже успели пошептаться," – с раздражением подумал посадник, исподлобья глядя на них.

Коротко кивнув собравшимся, бояре заняли свои места, сев рядом, аккурат напротив Тимофея.

Все переглянулись. На мгновение в помещении повисла тишина.

Нарушить молчание решил Первый наместник:

– Я собрал вас сегодня по печальному поводу, – сдвинув брови, произнёс он. – С прискорбием сообщаю: князь Юрий почил сегодня ночью.

Туманский охнул.

– Как?.. – растерянно пробормотал Борис Трогунов, оглядев присутствующих. – Прямо так и почил? Ох, не выдержал наш князь бремени власти… Конечно, не каждый способен такой-то груз нести! Я и сам иногда чувствую что утомился сверх всякой меры!

Тимофей не обратил внимания на его слова. Его взгляд был прикован к Шлёнову. Боярин, услышав о смерти государя, даже не повёл бровью.

– Ты, уважаемый Афанасий Иванович, гляжу, не удивлён, – прищурившись, бросил посадник.

Тот поджал губы. По очереди посмотрев на Стегловитого и Залуцкого, он ответил высоким, надменным голосом:

– Нет, не удивлён. Дума не заседала с рюена, а тут – такой спешный сбор… Мы все, – глава Дозволительного наместа обвёл рукой сидящих за столом, – знали о длительной болезни князя. Только дурак мог не понять, в чём дело.

Он задержал взгляд на Трогунове. Тот стыдливо опустил глаза в стол.

– Причина созыва Думы ясна, – вступил в разговор Матвей Стегловитый. – Князь, прими его Владыка, умер. Этого все ожидали, и с этим ничего не поделать. Вопрос в том, что делать дальше.

Голос его был низким, глубоким, заполняющим собой всё помещение.

– Что делать? – развёл руками Борис Трогунов. – Ильд, конечно же, проводить!

Все сидящие за столом недоумённо посмотрели на голову Зодчего посада. Шлёнов презрительно усмехнулся. Борис был непроходимо глуп, все собравшиеся знали об этом.

– Матвей Алексеевич имеет в виду, – спокойно, мягким голосом пояснил молчавший до этого Залуцкий, – что нам, Радоградской Думе, следует понять, кого с сегодняшнего дня считать князем.

Он на мгновение замолчал, а затем продолжил:

– Но тут, кажется, ответ столь же очевиден, как и причина нашего сбора. Князь Юрий, хвала Владыке, не был обделён наследниками. Старший из них и должен занять место отца. Верно, Матвей Алексеевич?

– Да, Иван Антонович, – кивнул Стегловитый. – В соответствии с законами княжества, Олег Изяславович должен занять Речной престол. Следует незамедлительно вызвать его в Радоград для венчания на княжение.

Туманский с Трогуновым одновременно посмотрели на посадника.

Тимофей Игоревич внимательно выслушал бояр, погладил широкой ладонью бороду и с сомнением произнёс:

– Всё так. Вот только есть одна неувязка…

– Что за неувязка?

– Олег уже был вызван из похода.

– Как вызван? Кем? – резко спросил Стегловитый.

– И где он сейчас? – добавил Залуцкий.

Тимофей Игоревич мягко улыбнулся, подняв ладонь вверх, призывая к молчанию.

– Мной был вызван. Ныне он в Ханатаре.

Шлёнов усмехнулся, откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.

– В столице Степи? Но зачем? По чьему повелению?

– По воле князя, – отрезал посадник.

– И как же государь, который не приходил в себя последние два месяца, умудрился что-то повелеть? – подавшись вперёд, с ядовитой усмешкой осведомился Шлёнов. – Уж не во сне ли он к тебе пришёл?

Тимофей Игоревич покачал головой.

– Нет, конечно. Не во сне. Я вообще, знаешь ли, сны редко вижу. Некоторое время назад у Юрия было… Как бы это выразиться… – посадник поднял глаза вверх, подыскивая подходящее слово. – Просветление. Он вызвал меня и сообщил, что чувствует свой близкий конец. Ради сохранения мира в державе попросил отправить Олега к хану за ярлыком, чтобы, вернувшись, он смог править и по нашему, и по ханатскому законам.

Тимофей выдержал паузу и посмотрел на Стегловитого.

– Всё ведь так, уважаемый Матвей Алексеевич? Я верно говорю, что для правления требуется дозволение хана?

Все взгляды обратились к голове Законного наместа.

– Так-то оно так. Дозволение требуется. Но было бы лучше, если бы сначала он венчался, а уж потом отбыл в Ханатар. Тогда у нас был бы князь. А сейчас Речной престол пуст.

– Такова воля Юрия, – развёл руками Тимофей. – Что поделать! Ты считаешь, что лучше так, а он думал иначе: сперва заручиться одобрением Угулдая, а уж затем венчаться на княжение. Так спокойнее для государства!

– Спокойнее… Но закон гласит, что на престоле всегда должен сидеть… – начал закипать Стегловитый.

– Когда этот закон писался, над Радонией не властвовал Ханат, – жёстко перебил его посадник. – Хватит уже об этом! Вы не дети и хорошо знаете, что степняки обязали нас просить дозволения. Всё было сделано верно, просто Юрий почил раньше, чем ожидалось!

Над столом вновь повисла тишина.

За высокими узкими окнами стало совсем темно – наступила ночь.

В палату, склонив головы, вошли несколько слуг. Быстро обойдя помещение, они зажгли свечи. Дрожащий красноватый свет наполнил зал, чёрные тени легли на лица сидящих за столом мужчин.

Поклонившись, слуги вышли.

Проводив их взглядом, Шлёнов заговорил:

– И когда же прибудет наследник?

Тимофей пожал плечами.

– Должен вот-вот вернуться. Не со дня на день, но с недели на неделю. В Степи зима наступает рано, возможны затруднения в дороге.

– Раз наследника нет, кто будет княжить в это время? – спокойно осведомился Залуцкий. – Что говорит об этом закон?

– Закон говорит, – ответил Матвей Алексеевич, – что в подобных обстоятельствах княгиня должна принять на себя бремя власти до момента венчания сына.

– К несчастью, Рогнеда не может… – печально произнёс глава столицы. – Смерть супруга стала тяжёлым ударом для неё.

– Что же с ней такого, что мешает ей на несколько недель принять бразды правления страной? – прищурился Шлёнов. – Слёзы помешают разглядеть, куда нужно поместить свой зад, когда она захочет сесть на Речной престол?

Тимофей Игоревич скорбно свёл кустистые брови.

– Что ты, Афанасий Иванович! Бросил бы ты свои шутки! Княгиня с горя лишилась чувств. Впала в такое глубокое беспамятство, что никто не может добудиться. Даже страшно за неё. Каждый день молю Владыку о милости, чтобы он оставил государыню с нами!

– Хм… – Стегловитый почесал подбородок. – Тогда, если княгиня не в силах, власть временно должна перейти по старшинству. Владимиру, Дмитрию или Ярополку.

– И тут есть проблема. Все мы знаем, что Дмитрий, скажем так, не от мира сего. Многие называют его юродивым, но я предпочитаю не употреблять это слово. Отдать власть ему – всё равно что бросить её по ветру. Он не способен не то что принять бразды правления, а даже понять, что ему их вручили!

Тимофей сделал паузу, оглядев собравшихся и продолжил:

– А что касается Владимира – он в походе. Пока гонец прибудет к нему, пока он соберётся, пока достигнет Радограда… Пройдёт не меньше месяца! Есть ли смысл лишать войско командующего, если к тому времени уже вернётся сам Олег? Думаю, нет.

– Тогда Ярополк.

– Мальчика нет в столице. Рогнеда по неведомой мне причине отпустила младшего княжича в Ханатар вместе со старшим братом.

"Повезло, что отпустила. Иначе пришлось бы и его, сучёнка, сбросить в Радонь. Хорошо, что все знали о его непоседливом нраве," – про себя отметил посадник.

– Как интересно всё сложилось! – усмехнулся Афанасий Иванович Шлёнов. – Я так понимаю, у тебя, уважаемый Первый наместник, есть свои мысли о том, кто должен принять власть на время отсутствия наследника?

Чёрные тени дрогнули на лице Тимофея Игоревича.

Он встал из-за стола и медленно подошёл к окну, отвернувшись от остальных.

– Мы все знаем, как опасно безвластие, – начал он. – В сложившихся обстоятельствах я считаю, что кто-то из нас должен принять сию ношу. И, будучи правой рукой князя и посадником столицы, думаю, что тяжесть правления должна лечь на мои плечи.

За его спиной послышался ехидный смешок.

"Шлёнов, старая мразь," – зло подумал Тимофей.

Но, не поворачиваясь, мужчина продолжил:

– Мой род – один из самых древних в Радонии. Мы были знатными еще в Северных землях. Мои предки прибыли сюда вместе с Изяславом, ступив на Берег Надежды одновременно с ним…

– Твой род не старше моего, – ядовитым голосом перебил посадника Афанасий Иванович. – И если уж на то пошло, наши прадеды вместе ступили на радонскую землю. Да и родич Матвея Алексеевича, кстати, был там в тот день. Уж не стоит ли выбрать меня или его? Прав у нас не меньше. Верно, Матвей?

– Я считаю, что негоже подменять правящий род на престоле, – отозвался глава Законного наместа.

– Не хочу даже думать о таком, – мягко заметил Залуцкий, – но кому-то может показаться, что ты, Тимофей Игоревич, хочешь прибрать княжество к рукам. А это переворот! Такие решения – это всегда война и разруха. Никто из нас не желает подобного.

Посадник резко обернулся.

– Да о чём ты говоришь?! – вспылил он. – Считаешь, что лучше безвластие? Как тело не живёт без головы, так и государство не может существовать без правителя!

– Почему же? – вставил шпильку Шлёнов. – Трогунов как-то ведь существует без головы и ничего. Жив-здоров. Даже румян!

– Если уж ты спросил… – по-прежнему спокойно продолжил Залуцкий. – Я считаю, что в отсутствие наследника все решения должны принимать члены Думы. Вместе. Так мы будем уверены, что род Изяславовичей сохранит престол за собой, а Радонское княжество без потрясений получит нового владыку.

Он повернулся к Стегловитому.

– Что думаешь, Матвей Алексеевич?

Глава Законного наместа задумался.

– Подобный случай уже был… Князь Иван Высокий умер, когда его единственный сын, Владимир, впоследствии прозванный Благостным, находился в паломничестве в святом Зелатаре. Тогда совет принял власть на себя и, по возвращении наследника, возложил Речной венец на его голову.

– Ну вот вам и ответ, – подытожил Залуцкий, разводя руками. – Так и поступим.

– Нет! – прогремел Тимофей. – Раз мы совет – давайте голосовать!

– Полно, Тимофей Игоревич…

– Нет! – упрямо повторил посадник. – Поднимайте руки, кто за моё предложение!

Горящими от злобы глазами он обвёл сидящих за столом мужчин.

Трогунов мгновенно поднял ладонь вверх. Вслед за ним в воздух взметнулась рука Остапа Туманского. Тяжело дыша, глава Радограда поднял и свою.

– Трое, Тимофей Игоревич. Не привык ещё, что князь умер и четвёртого голоса у тебя больше нет? – с язвительной усмешкой заметил Шлёнов, наблюдая за перекошенным лицом Первого наместника. – Что ж, мы трое за предложение Ивана Антоновича – до возвращения Олега все решения будем принимать совместно. А там, глядишь, и княгиня оправится. Верно?

Залуцкий со Стегловитым закивали.

– Коли постановление Думы не может быть принято голосованием, следует поступать так, как предписывает закон. Посему считаю заседание оконченным, – подвёл итог Шлёнов.

Встав, он окинул взглядом присутствующих.

– Иван Антонович, Матвей Алексеевич, предлагаю вернуться к нашим делам.

Все трое поднялись и направились к дверям.

– До скорой встречи, Тимофей Игоревич, – с лёгким кивком произнёс Залуцкий.

Посадник, скрежеща зубами, проводил троицу глазами.

– Мы, получается, тоже можем идти? – осторожно спросил Трогунов.

Чернее тучи, Первый наместник опустился на своё место. Коротко выругавшись, он презрительно покосился на сидящих рядом Остапа и Бориса. Под тяжестью его взгляда оба вжались в спинки стульев.

– Проваливайте!

Не говоря ни слова, бояре поднялись и, опустив головы, покинули помещение, оставив Тимофея Игоревича наедине со своими мыслями.

Глава 4. Огни и тени.

– Радоградская Дума сообщает, что Юрий Изяславович, Владыка Радонского княжества, по воле Зарога преставился намедни! До возвращения законного наследника, княжича Олега, власть в городе находится в руках боярского совета! Ильд князя Юрия пройдёт сегодня на закате!

На Большой рыночной площади столичного посада глашатай надрывался второй день подряд.

Вокруг него неизменно собиралась многочисленная толпа. Люди шептались, охали, переговаривались между собой. Горожане подходили, слушали новости, обсуждали их с окружающими и расходились, чтобы рассказать о случившемся друзьям и знакомым.

Глашатаи стояли в разных частях посада: на Торговой улице, Малой рыночной площади и у Всеславова колодца – во всех многолюдных местах столицы. Они были одеты в багряные кафтаны и привлекали внимание не только яркой одеждой, но и зычными голосами.

Простые радоградцы, слушая их речи, испытывали тревогу.

Юрия не считали удачливым князем. За годы его правления произошло два события, нанёсших страшный вред Радонии: ханатское нашествие, разорившее государство и сделавшее его вассалом у степняков, и разбойничья вольница, разрушившая торговлю и превратившая в бедняков многих горожан.

Однако большинство из них прожили под его властью долгие годы. Многие не знали других правителей. Люди радовались праздникам в честь рождения княжеских сыновей, грустили, когда его первенец отправился в далёкий и опасный поход. Они привыкли к этому невезучему государю, как привыкают к непутёвому родственнику – не ждут от него ничего хорошего, но и потерять всё же не хотят.

И вот теперь, в начале зимы, стоя на промозглых улицах и площадях, жители столицы роптали, не ведая, что принесёт им будущее.

Но не все из них чувствовали растерянность. Кое-кто был собран, как никогда.

***

В полдень пятничного дня посадник направлялся в Престольную палату.

В руках у него была массивная металлическая трость с серебряным набалдашником в виде щучьей головы. Он весело семенил по коридору, легко постукивая жезлом по полу в такт своим шагам. Казалось, что для него это не тяжелый кусок металла, а невесомая соломинка.

С грохотом распахнув створки дверей, Тимофей Игоревич вошёл в просторное вытянутое помещение, занимающее почти весь первый этаж княжеского жилища. Он тут же сморщился от резкого, гнилостного запаха. В зале висел невыносимый, тошнотворный смрад.

Быстро нащупав в кармане платок, мужчина поднёс его к лицу.

"О, Владыка, не дай мне задохнуться," – с отвращением подумал он.

Внутри царила полная тишина. Палата была пустой: слуги, закончив свою работу, ушли, оставив за собой идеальный порядок.

Пройдя вглубь зала, он остановился перед ложем, служившим источником зловония. На нём покоилось тело Юрия, полностью завернутое в бирюзовую ткань.

Болезнь настолько изуродовала князя, что глиняная посмертная маска, покрывавшая его лицо, выглядела не как дань традиции, а как попытка скрыть страшные следы разложения.

Брезгливо морщась, Тимофей обошёл неподвижное тело, внимательно его разглядывая. В некоторых местах саван потемнел, пропитавшись влагой, сочившейся из гниющей плоти.

"Как слуги вообще смогли его завернуть? Наверное, после такой работы ещё с неделю кусок не полезет в горло," – отметил он про себя, крепче прижимая платок к носу.

На ложе, под правой рукой покойного, лежал меч – символ военной мощи государя. Лезвие холодно поблёскивало в лучах полуденного солнца, струящихся сквозь высокие узкие окна.

Тимофей Игоревич усмехнулся.

Ничто не было так чуждо Поскользнувшемуся князю, как оружие. Но ритуал требовал, чтобы он отправился в последний путь с клинком. Ведь кто знает, с чем ему предстоит встретиться после того, как он предстанет перед Зарогом?

Посадник поднял взгляд, оторвав его от покрытого пятнами савана.

В глубине палаты, у дальней стены, довлея над окружающими предметами, располагался Речной престол.

Не сводя с него глаз, Тимофей прислонил тяжёлую трость к смертному ложу. В полной тишине он мягко, будто крадучись, подошел к каменной громадине.

Величественный, гораздо выше человеческого роста, престол был массивен и широк. Высеченный из цельной скалы, он казался нерушимым. Грубые, остро очерченные грани подлокотников, прямого, лишённого даже намёка на изящество сиденья и высокой спинки были призваны подчёркивать могучую силу того, кто восседал здесь.

Речной престол выглядел чем-то нерукотворным, созданным самой природой. Таким же естественным и вечным, как Радоградский остров или сама Радонь.

Сколько князей принимали этот трон за свою собственность? Где все они теперь? Их посмертные маски украшают стены Скорбной палаты.

Последний из этих самоуверенных правителей прямо сейчас лежит в нескольких десятках шагов отсюда – мёртвый и разлагающийся. А величественный каменный престол, обладанием которого все они так упивались, остался таким же, каким был сотни лет назад. Стоит и, словно насмехаясь, приглашает нового властителя занять его, чтобы затем так же бесстрастно проводить в последний путь. Сколько еще властолюбивых государей воссядут на него? Тех, кто считает, что управляет чем-то? Речной престол проводит их всех.

Тени и свет играли на его шершавой поверхности, придавая трону колдовской вид. Тимофей, не отводя взгляда, медленно обошёл его, остановившись у обратной стороны. Что-то привлекло его внимание. Прищурившись, посадник вслух прочитал вырезанную в камне надпись:

– Ире мириннериме амессиме.

В тишине зала собственный голос показался ему чужим. Слова, высеченные у самого основания, были на норде – старинном языке предков, на котором говорили за Штормовым проливом. Норд давно исчез из обихода, и в Радонии его не использовали. Даже высокородные бояре, ведущие свой род от северных ярлов, знали его лишь поверхностно.

Тимофей Игоревич тоже изучал северное наречие в детстве. Отец настаивал на этом. Забытый язык был нужен не для общения – говорить на нём было не с кем. Он служил доказательством древности и исключительности их рода.

– «И, погибая, победим», – брезгливо поджав губы, перевёл он надпись.

Тимофей знал из уроков истории, что эти слова повелел высечь Великий князь Борис около полутора сотен лет назад. Он прославился своими странностями и, хотя в хроники вошёл с прозвищем Вещий, многие считали его скорее юродивым.

Борис мнил себя сновидцем, но его грёзы нередко оказывались дурными советниками.

Однажды, по его приказу, был подожжён радоградский посад. Во сне государю привиделось, будто город заполонили бесы, и уничтожить их можно лишь огнём. Пламя быстро охватило сотни домов, поглотив большую часть столицы. Неизвестно, избавил ли этот пожар город от нечисти, но тысячи жителей заплатили за княжеское виде́ние своими жизнями.

Высеченная в камне фраза показалась мужчине бессмысленной. Он усмехнулся, поражаясь нелепости изречения. Победить, погибая? Что за чушь! Победит лишь тот, кто заставит погибнуть своего врага! Иначе и быть не может. Очередной бред правителя, страдающего болезненными видениями.

Погружённый в мысли, Тимофей коснулся ладонями холодной поверхности престола. Обогнув его, бесшумно поднялся по ступеням, ведущим к сиденью. Семь шагов, семь ступеней. Окинув взглядом зал, посадник осторожно сел. Поёрзав, положил руки на подлокотники, откинулся и коснулся затылком твёрдого камня.

Холод скальной породы пробирал даже сквозь одежду. Сидеть было неуютно – казалось, поверхность мгновенно вытягивала из тела всё тепло. Но Тимофей не обращал на это внимания. Он посмотрел с высоты трона на бездыханное тело Юрия, усмехнулся и закрыл глаза.

Звук шагов заставил главу Радограда вернуться к реальности. Открыв глаза, он увидел Захара, входящего в Престольную палату сквозь распахнутые створки дверей. Тиун остановился, заметив восседающего на месте князя посадника.

– Чего смотришь? – буркнул Тимофей, поймав холодный взгляд старика.

– Тело Юрия ещё не вынесли, а ты уже на престол забрался. Постыдился бы! – недовольно произнёс управляющий.

Первый наместник нехотя поднялся.

– Да брось, – картинно вскинул он руки. – Притомился я, решил присесть. Дел с ильдом невпроворот! Всё сделай, всем сообщи! Дух перевести некогда.

– Престол – не стул, чтоб на нём отдыхать!

Тимофей усмехнулся и шагнул ближе.

– Ну полно тебе. Говорю же – без задней мысли сел. Ты лучше скажи, ильдеров нашёл? Кто князя понесёт? Или думаешь, мы с тобой вдвоём справимся? Ты-то мужик здоровый, а вот я, боюсь, не сдюжу!

Высохший, скрюченный Захар лишь покачал головой, посмотрев на могучую фигуру собеседника. Шутки, произнесённые над его бездыханным телом князя, казались ему неуместными.

– Нашёл. Как же не найти?

Тиун дважды громко хлопнул в ладоши. Из коридора один за другим вошли четверо мужчин и выстроились перед ним.

– Как ты и велел – четверо.

Тимофей одобрительно кивнул, разглядывая вошедших. Все подобраны со знанием дела – одного роста, крепкие, плечистые.

– Ильдеры, как правило, из родни берутся, – негромко заметил Захар. – Да только наш бедный князь один остался. Брат в Каменце, дети разъехались кто куда. Один Дмитрий здесь, да разве его поставишь…

– А эти кто? – осведомился Тимофей. – Обычные горожане?

– Нет, конечно, – старик удивлённо поднял брови. – Стража городская. Ростислав, да узрит Владыка его доброту, помог. Облачатся в парадные плащи и понесут. Всё будет выглядеть торжественно, достойно княжеского ильда.

– Хорошо. Решили уже, кто где пойдёт?

– Да, я назначил. Ерофей и Агашка, – тиун ткнул пальцем в двоих стоящих справа. – Сзади. Пимен и Трофим – спереди.

– Справитесь? – Тимофей посмотрел на четвёрку. – Из палат понесём государя до самых Бирюзовых ворот, через весь город. А потом вниз, по лестнице, на Нижний пятак. Выдюжите?

– Выдюжим, батюшка Тимофей Игоревич! – бойко отозвался Пимен. – Ни тебя, ни князя не посрамим!

Посадник хлопнул его по плечу.

– Молодец! – И, обернувшись к Захару, добавил: – Давайте, идите готовиться. Умойтесь, плащи почистите. Чтобы сверкали! Через два часа начнём. Коли всё пройдёт как надо – каждого награжу. Ступайте.

Тиун повернулся и, шаркая ногами, направился к выходу. Жестом велел ильдерам следовать за собой. Тимофей проводил их взглядом, затем взял стоявшую у ложа трость, опёрся на неё и, когда мужчины уже были у самых дверей, окликнул одного из них:

– Пимен! Поди-ка сюда.

Стражник мгновенно отделился от процессии и быстрым шагом подошёл к посаднику. Тимофей ещё раз окинул его взглядом. Мужик и впрямь был крепким.

– Пимен, верно?

– Верно, батюшка посадник!

– Хорошо. – столичный глава пристально посмотрел в его голубые глаза. – Скажи мне, Пимен, понимаешь ли ты, что дело, вам доверенное, имеет государственную важность?

– Понимаю, батюшка посадник!

– Отлично. Ты, я вижу, малый неглупый и надёжный. А вот твои товарищи – Агашка и остальные – они как? – нахмурившись, серьёзно спросил посадник. – Слабину не дадут?

– Нет, батюшка, не дадут! Агашка – из крестьян, с малолетства привык к тяжёлому труду. Ерофей – сын зодчего, тяжести таскать не впервой. А уж про Трофима…

Тимофей, не отрывая внимательного взгляда от лица стражника, резко взмахнул тростью и с размаху ударил Пимена серебряным набалдашником по левому колену. Мужчина осёкся, громко вскрикнул и, не удержавшись, рухнул на пол.

– Прости, ради Владыки, – со скорбным видом произнёс посадник, разглядывая трость, будто видел её впервые. – Как неловко вышло-то! Хотел опереться, сам не знаю, как такое случилось!

Лицо Пимена исказилось от боли, покраснело. На высоком лбу выступила испарина. С трудом подняв голову, он выдавил сквозь сжатые зубы:

– Ничего, батюшка…

Тимофей протянул ему руку.

– Ну, вставай-вставай, – участливо пролепетал он. – Как ты? Не больно?

Мужчина, опираясь на протянутую ладонь, с трудом поднялся. Его била крупная дрожь. Он покачнулся, касаясь земли лишь носком сапога. Было ясно, что стоять полноценно ильдер не может – удар оказался сильным, возможно, колено было сломано.

– Батюшка… – глухо произнёс он, глядя на посадника. – Может, стоит заменить меня? Колено…

– Ну что ты! – всплеснул руками Тимофей. – Чтобы из-за моей неловкости ты лишился такой чести? Я себе этого не прощу!

Он положил руку на плечо стражника. Тот снова покачнулся, едва не рухнув на дощатый пол.

– Ты, Пимен, меня успокоил. Вижу, можно быть уверенным и в тебе, и в твоих товарищах. Коли будет угодно Владыке – всё пройдёт как положено. А теперь ступай, готовься.

– Но…

– Ступай-ступай, – ласково повторил Тимофей, подгоняя стражника взмахом ладони. – Потом поблагодаришь!

Мужчина замешкался, но, скрипнув зубами, повернулся и, волоча ногу, кое-как двинулся к выходу. Тимофей молча, с лёгкой улыбкой проводил его взглядом – чёрные, непроницаемые глаза поблёскивали в полумраке.

***

Зимнее солнце уже клонилось к закату, когда процессия показалась из ворот детинца. Спустившись по широкой лестнице, вереница пеших и конных людей, сопровождавших тело Юрия, вышла на посадские улицы.

Впереди, держа на длинных древках заревитские хоругви, украшенные вышитыми на них седмечиями, шествовали юные екзерики во главе с архиезистом Панкратием. Одетые в лёгкие белые одежды, что развевались на студёном ветру, они ёжились от холода, морща свои детские лица. Напевая хоралы, шли медленно и чинно, задавая темп тем, кто следовал позади.

За ними, с бирюзовыми княжескими знамёнами, следовала первая сотня городской стражи. Одежда высоких, стройных воинов была тщательно вымыта, а латы – начищены до блеска. Плащи с серебряной вышивкой мягко шуршали, касаясь брусчатки посадских мостовых. В их окружении шагали ильдеры, несущие на плечах бездыханное тело государя.

Ровные ряды, движущиеся в унисон, вызывали трепет у тысяч зевак, собравшихся посмотреть на шествие.

Позади стражников, без всякого строя, толпой брели бояре. Многие привели с собой семьи.

Впереди, ближе к мёртвому Юрию, шли самые знатные и влиятельные. Афанасий Иванович Шлёнов явился на ильд с тремя дочерьми и внуками, теми, что постарше.

Матвей Алексеевич Стегловитый с двумя взрослыми сыновьями – такими же крепкими и румяными, как он сам.

Иван Антонович Залуцкий прибыл с наследником. Отец и сын двигались плечом к плечу, понуро опустив головы.

Аккуратно, стараясь не привлекать к себе внимания, Залуцкий приблизился к Шлёнову и тихо, едва слышно, проговорил:

– Что ж, Афанасий Иванович, вот и всё. Нету больше нашего кроткого Юрия.

– Да… – едва шевеля губами, отозвался тот. – Смрад будет над посадом ещё месяц стоять. Все чайки передохнут. Скорее бы всё это закончилось. – Мрачно согласился он и, сдвинув брови, серьёзно добавил: – Надеюсь, наследник окажется так же мягок, как его покойный отец. Не хотелось бы осложнений.

Залуцкий шумно втянул ноздрями холодный воздух и пожал плечами.

– Дождаться бы сперва этого наследника. – Он с опаской огляделся, желая убедиться, что никто не подслушивает. – Первый наместник, судя по последнему собранию Думы, свои виды на престол имеет.

Шлёнов сосредоточенно кивнул, соглашаясь.

– Да. От него чего хочешь можно ожидать. Весь род у них такой. Интриганы. Всегда воду баламутят. Думаю, нужно брать ситуацию в свои руки.

– Что ты имеешь в виду, Афанасий Иванович?

– У тебя личной стражи, той, что Ростиславу не подчиняется, сколько?

Залуцкий прищурился, прикидывая в уме.

– Полтора десятка человек.

– У меня два десятка. У Стегловитого ещё столько же. Думаю, стоит обсудить, как мы можем такими силами Тимофея обезвредить. Мы, конечно, давече его здорово осадили. Но коли ожидание Олега затянется – нужно быть готовым к тому, что посадник может взбрыкнуть. А так, глядишь, и себя обезопасим, и перед новым князем зачтётся.

Залуцкий с сомнением поджал губы.

– Маловато людей. У Ростислава куда больше.

– С ним я поговорю. Момента только подходящего дождусь. Он парень смышлёный, с самых низов поднялся. Умеет нос по ветру держать – Шлёнов, мерно переступая с ноги на ногу, покосился по сторонам. – А что до людей… Есть у меня один знакомый. Так скажем, искатель удачи. Под его началом пять десятков молодцев. На днях отправлю ему весточку и за разумную плату приглашу в столицу. Ты как, готов вложиться? – Он вопросительно посмотрел на Залуцкого.

– Готов! – уверенно ответил тот. – Думаю, и Матвей Алексеевич присоединится. Тимофей человек опасный. Лучше перестраховаться, чем потом локти кусать.

Оба одновременно посмотрели на массивную фигуру главы города в мохнатой медвежьей шубе, покачивающуюся впереди.

Тимофей Игоревич, следовавший сразу за ильдерами, прибыл с женой. Ирина, укрыв голову чёрным платком, издали напоминала навью – тонкая, худая, бледная. Она будто плыла над землёй по левую руку от мужа, не поднимая глаз. За её спиной плёлся краснолицый отец, Остап Туманский.

Первый наместник выглядел внушительно. Выше большинства бояр, он шагал уверенно, словно военный начальник во главе верной дружины. Вид у него был безутешный. Мужчина то и дело он подносил руку к лицу, вытирая слёзы, чем вызывал умиление у наблюдавших за траурной процессией горожан.

Однако не все радоградцы разделяли его скорбь. Многие, скорее, испытывали смущение. Тому было несколько причин.

Во-первых, люди не могли понять, откуда исходил тошнотворный запах, густым облаком окутавший шествие.

Во-вторых, среди провожающих не было княгини Рогнеды и её сыновей – Дмитрия и Ярополка.

Наконец, горожан тревожил сам вид тела – оно было полностью скрыто странными, покрытыми тёмными пятнами лоскутами материи.

Стоя вдоль улиц, люди шептались, зажимая носы. Переговариваясь короткими фразами, они пытались объяснить себе и другим замеченные странности. Единого мнения не сложилось, но все разговоры крутились вокруг гнева Владыки, якобы вызванного проступками покойного князя. Будто бы он был окутан зловонием в назидание праведным людям. А его жена, видя, что происходит, просто-напросто отказалась идти на ильд, опасаясь позора.

Под пение хоралов и тревожный шёпот толпы вереница двигалась по улицам посада ровно и степенно. Однако не всем её участникам этот путь давался легко.

Пимен, один из четырёх ильдеров, несущих тело, заметно хромал.

Добравшись перед началом шествия до дружинной избы – большой хаты, где жили стражники, – он внимательно осмотрел колено. Насколько мог понять, перелома не было, но ушиб оказался сильным. Сустав опух и посинел, а вскоре вовсе перестал сгибаться. Наступать на ногу было невыносимо, поэтому Пимен туго стянул её лоскутами ткани, сжав колено настолько крепко, насколько это было возможно. Чувствительность почти пропала, но и боль немного утихла.

Однако этой меры хватило лишь на часть пути.

Уже спустившись с лестницы, ведущей из внутренней крепости в посад, он ощутил, что неприятные ощущения возвращаются. Вскоре повязка ослабла, и наступать на повреждённую ногу снова стало мучительно больно. Пимен старался не подавать вида, но каждый новый шаг приносил всё большие страдания.

Остановить процессию было немыслимо. Потому, несмотря на неодобрительные взгляды других ильдеров, он продолжал шагать, прихрамывая и нарушая плавность движения носильщиков.

Лицо его покрылось испариной, ладони, сжимающие ношу, стали влажными и скользкими. Дыхание сбилось, он пыхтел, со страхом думая о том, что впереди его ждёт самый сложный участок пути.

Прошло немало времени. Небо над Радоградом уже окрасилось в багряные оттенки, когда шествие, наконец, пересекло посад и, двигаясь по Торговой улице, вышло к Бирюзовым воротам.

Небольшая ровная площадка за главными воротами столицы – Бирюзовый пятак – была единственным местом у городских стен, способным вместить значительное количество людей. В остальных местах каменная кладка стен прямо переходила в отвесные скалы острова, образовывая обрыв в десятки саженей высотой.

С Бирюзового пятака можно было спуститься на подъёмных платформах. Однако обычай требовал пронести тело князя по узкой, извилистой лестнице, высеченной прямо в камне. Внизу, на тёмных водах Радони, уже покачивался челн, подготовленный к свершению обряда.

Вечер догорал.

Ещё час – и тьма накроет столицу. По традиции, ильд происходил на закате, когда последние лучи солнца освещали небо. Нужно было спешить.

Екзерики и сопровождающая их стража расступились, пропуская ильдеров вперёд. За ними, плечом к плечу – ширина ступеней не позволяла идти более чем по двое в ряд, – на грубую каменную лестницу вышли бояре.

Сотни зевак собрались на Бирюзовом пятаке, наблюдая за происходящим сверху.

Пимен и Трофим первыми направились вниз. Катафалк с лежащим на нём телом накренился, сильнее давя на плечи. Преодолев несколько ступеней, Пимен задышал тяжело и прерывисто.

– Ты как, нормально? – не поворачивая головы, спросил Трофим. – Держишься?

– Колено болит, – сжав зубы, выдавил тот. – До смерти болит!

Трофим скосил взгляд, поглядев на товарища. Даже в неярком свете заката было видно, как по его лицу, искажённому гримасой боли, ручьями струился пот.

– Держите ровнее! – раздался сзади раздражённый голос Ерофея. – Носилки шатаются!

Пимен не ответил.

С трудом перемещаясь со ступени на ступень, он пытался не думать о боли, но её резкие вспышки в суставе не давали отвлечься.

Пройдя треть пути, ильдеры остановились. В этом месте лестница делала крутой поворот, и, чтобы продолжить спуск, носильщикам требовалось развернуть катафалк. Агашка с Ерофеем, шедшие позади, замерли.

– Пимен, Трофим – обходите! Поворачивайте аккуратно! – скомандовал Ерофей, крепче сжав рукоять.

Пимен, перехватив ношу влажными ладонями, принялся разворачивать катафалк, стараясь удержать равновесие.

Ледяной ветер бил в лицо.

Сверху, с пятака за ними следили сотни глаз.

– Хорошо! – подбодрил Ерофей. – Ещё немного!

Манёвр почти удался, когда Пимен сделал шаг – и колено пронзила такая острая боль, что он невольно согнул ногу, стараясь снять с неё нагрузку.

Тело его качнулось.

Стараясь удержать равновесие, он подался в сторону.

– Пимен, стой! – округлив глаза, закричал Трофим.

Но было поздно. Рукоять уже выскользнула из мокрых, скользких ладоней. С пятака донёсся встревоженный ропот. Пимен судорожно попытался перехватить драгоценный груз, но неловким движением лишь дальше оттолкнул его.

Катафалк резко накренился.

Тело Юрия, соскользнув, тяжело упало на ступени и, перевернувшись, с чавкающим звуком покатилось вниз.

Над головами оцепеневших от ужаса носильщиков раздались крики. Люди не верили своим глазам. Такого позора при совершении княжеского ильда ещё не знала история Радонии.

Тело, кувыркаясь, неслось по лестнице, с каждой секундой набирая скорость. Десятки ступеней пролетали под ним. Бирюзовая материя, покрывавшая тело, размоталась, шлейфом следуя за несущимся вниз Юрием. Наконец, почти у самого подножия скалы, там, где узкий спуск делал еще один крутой изгиб, падение остановили массивные перила.

Разогнавшееся, практически обнажённое тело с громким хрустом ударилось о камень, оставив на нём широкий тёмный след. Глиняная посмертная маска, скрывавшая лицо князя, с глухим звуком упала, расколовшись надвое.

Над онемевшей процессией повисла зловещая тишина.

Люди, разинув рты, взирали на произошедшее, не в силах отвести взгляд от изломанного, сгнившего тела своего владыки, который теперь, нагой и в неестественной позе, валялся на ступенях.

Один лишь Тимофей Игоревич не выглядел поражённым. В густой окладистой бороде посадника пряталась лёгкая, едва заметная улыбка.

Первым нарушил молчание Матвей Алексеевич Стегловитый, следовавший сразу за ильдерами.

– Вы что натворили?! – взревел он, обрушиваясь на носильщиков. – Да я вас голыми руками разорву! А ну поднять! Бегом!

Переглянувшись, трое мужчин поспешили вниз, спотыкаясь на ступенях. Оглушённый случившимся, Пимен плёлся позади, опираясь на холодные каменные перила.

Добежав, Трофим и Ерофей подхватили останки правителя и кое-как уложили их обратно. Собрав осколки маски, наспех примяли их и водрузили на прежнее место. Уродливые трещины изуродовали глиняное лицо Юрия.

– Иди сзади! – резко бросил Пимену Ерофей. – Давай, Агашка, хватай вместо него!

Снова взявшись за рукояти, ильдеры продолжили путь.

Вскоре процессия, наконец, спустилась вниз.

У Нижнего пятака – небольшого плоского участка скалы, возвышающегося над водой, – ждал украшенный лентами челн. Он был наполнен смоченными в соке Жар-Дерева поленьями.

Рядом, в нескольких шагах, находилась металлическая жаровня с пылающим в ней красным пламенем. Возле неё, как часовой на посту, застыл юный екзерик в белоснежных одеждах, в свете заката казавшихся розовыми. В руках мальчик сжимал незажжённый факел.

Когда тело князя уложили на дно лодки, все расступились.

На нижний пятак, легко раздвигая толпу широкими плечами, протиснулся Тимофей Игоревич. С брезгливой гримассой он снял осколки глиняной маски с лица князя и передал их юноше.

Затем, взяв у подошедшего екзерика факел, поднёс его к огню.

– Да примет тебя Владыка! – прогремел посадник. – Да найдётся у тебя ответ на каждый его вопрос!

Его голос разнёсся над Радонью. Подойдя к челну, мужчина взмахнул рукой и бросил зажжённый факел на поленья. В ту же секунду лодка вспыхнула жарким, ало-оранжевым огнём.

Подоспевшие ильдеры оттолкнули судно от пятака и, влекомое течением, оно медленно поплыло вниз по реке. Яркое пламя озарило Радонь, красиво отражаясь от поверхности воды и окрашивая в красный цвет лица замерших в молчании наблюдателей.

Люди с облегчением вдохнули чистый, лишённый смрада воздух.

Ильд свершился.

***

На Радоград опустилась ночь.

Ежась от пронизывающего ветра, княжич Дмитрий стоял на стене детинца. Юноша прищурился, всматриваясь в темноту, пытаясь не потерять из виду угасающий огонёк – челн, на котором покидал этот мир его отец. Но пламя, слабевшее с каждой минутой, постепенно угасало.

Наконец, Радонская ночь поглотила его.

Ни единого чувства не отразилось на лице княжича. Молча, в полной тишине, он отвернулся, собираясь спуститься с крепостных укреплений.

Но вдруг замер. Что-то привлекло его внимание.

Подняв глаза, он внимательно поглядел на металлические маковки башен детинца. Вокруг них разливалось бледное зелёное сияние.

Что-то екнуло в груди Дмитрия. Он метнулся к внешнему краю стены и поглядел на окутанный ночной тьмой далёкий берег Радони.

Сердце мальчика замерло.

С востока, по Степному тракту к Радограду текла огненная река. Тысячи факелов, которые несли тысячи воинов.

Огромное войско приближалось к столице.

Сглотнув, юноша поспешил обратно в палаты.

Глава 5. Князь мёртв, да здравствует князь.

До самого утра Радоград был охвачен необыкновенным волнением. Весть о том, что к городу подошла большая дружина, распространилась среди жителей, как лесной пожар в жарком липене. В ту морозную ночь никто не сомкнул глаз, пытаясь понять, кто именно прибыл к столице и с какой целью.

Стража наблюдала со стен, как река огней, достигнув Радони, разливалась по её восточному берегу. Войско раскинулось лагерем – огромным, простиравшимся на север и юг, насколько хватало глаз.

Хотя представить, что кто-то осмелится взять Радоград с помощью силы было невозможно, дозорные нервничали. Боялись не штурма – все знали, что стены столицы неприступны, – больше тревожила неизвестность. С такого расстояния невозможно было разглядеть знамёна даже днём, не говоря уже о ночной тьме.

Ясно было одно: рать чужая.

Под началом княжича Олега, а затем его брата Владимира, было гораздо меньше людей.

Ростислав распорядился усилить охрану стен и запретил опускать подъёмные платформы. Основная сила Радограда – столичная стража – находилась под его началом, и её голова был не на шутку встревожен. Однако, когда он прискакал в посадный терем, чтобы доложить Тимофею Игоревичу о случившемся ночью, тот встретил его с поразительным спокойствием.

С загадочной улыбкой Первый наместник сообщил, что беспокоиться не о чем и нужно просто ждать. Глава стражи был удивлён таким поведением, но, повинуясь воле начальника, удвоил количество людей у Бирюзовых ворот и больше ничего не предпринял.

Посадник оказался прав. Утром ситуация прояснилась.

Едва солнце поднялось над студёными, готовыми покрыться льдом водами Радони, от восточного берега реки отошёл челн. Стража тут же доложила об этом Ростиславу, который до рассвета, вместо сна, проверял посты и находился неподалёку.

Прибыв к Бирюзовым воротам, он распорядился не обстреливать лодку. Было очевидно, что одна посудина не представляла никакой опасности. Скорее всего, на ней в город направлялось посольство.

Так и оказалось.

Через час после отправления судно пристало к Нижнему пятаку. Из него вышли трое мужчин, облачённых в чёрные, расшитые золотом одежды. Увидев лестницу, ведущую вверх, они переглянулись и медленно начали восхождение.

У главных ворот посланников встречал сам Ростислав. В сопровождении десятка стражников он вышел на пятак, велел закрыть за собой ворота и, скрестив руки на груди, стал ждать.

Время текло медленно.

Здесь, наверху, ледяной ветер пробирал до костей. Ночная стужа не спешила отступать, и холодное утреннее солнце не могло согреть город, погружённый в напряжённое ожидание.

Послы, тяжело дыша и негромко чертыхаясь, наконец достигли Бирюзового пятака. Все трое были радонской внешности.

«Хвала Владыке, не ханаты», – с облегчением отметил про себя Ростислав, но вслух грозно спросил:

– Кто вы такие?

Стража за его спиной обнажила мечи. Воины на стенах натянули тетиву луков. Незнакомцы выпрямились, поправили на себе одежды и переглянулись.

Вперёд шагнул рослый, худощавый мужчина в чёрных каменецких латах с высоким воротником-стойкой, подпирающим подбородок. Бледное, неподвижное лицо его казалось каменным.

– Мы, – он указал рукой на спутников, – посланники князя Роговолда, владыки Каменецкого княжества. Я – Роман, воевода дружины и ближайший помощник государя.

«Ну и ну! Каменецкая рать.»

– Что князю Роговолду надобно в Радограде? – нахмурившись, спросил он.

Бледный усмехнулся.

– Я отвечу на твои вопросы, воин. Но и ты представься. Хочу знать, с кем говорю.

– Я Ростислав. Голова Радоградской стражи.

– Где посадник? Где бояре? – металлическим голосом осведомился Роман. – С кем мне говорить о деле?

– Со мной, – отрезал Ростислав. – Больше тут никого нет. А я передам, кому надо, слово в слово.

Воевода бросил взгляд на спутников, затем пожал плечами и заговорил громко, чтобы его слышали не только стоящие рядом, но и воины на стенах:

– Сообщаю вам, жители Радограда, что Роговолд Изяславович получил от степного владыки, хана Угулдая, ярлык на княжение в Радонском княжестве! Ханское дозволение в Радонии – закон! Потому отныне и княжество, и его столица – под Роговолдом!

Ростислав не поверил своим ушам. Он растерянно повёл глазами по сторонам. Роговолд – правитель Радонского княжества?

Стараясь не показывать охватившего его смятения, мужчина осторожно посмотрел на сопровождавших его стражников. Суровым молчанием встретили они слова посла. Нахмурившись, воины исподлобья взирали на бесстрастного Романа.

– Князь обещает, что не станет чинить никаких притеснений ни горожанам, ни боярскому сословию! – продолжал тот. – Жизнь в Радограде останется прежней! Откройте ворота и впустите Роговолда с войском до следующего утра – и никто не пострадает!

Закончив, посол замолчал. Над Бирюзовым пятаком повисла звенящая тишина.

Каждый, кто стоял здесь, обдумывал услышанное.

Наконец Ростислав подал голос:

– По нашему закону князем будет Олег, сын Юрия. Мы ждём его возвращения из Ханатара для венчания на престол!

– Олег не вернётся в Радоград! – холодно сообщил Роман. – Он нанёс оскорбление хану и более не претендует на Речной престол. Отныне Роговолд – законный правитель, и он требует впустить его в город!

– Твои слова чудны, посол. Тяжело в них поверить, – покачал головой Ростислав.

– Тем не менее это правда. Веришь ты или нет – не важно. К делу это не относится. Нам известно, что князь Юрий мёртв. Потому передай мои слова тем, кто властвует в городе.

Ростислав пристально посмотрел в бесцветные глаза каменецкого воеводы. Затем резко развернулся, подал сигнал дозору и быстрым шагом направился за стены.

– Князь будет ожидать! – бросил ему в спину Роман. – Советую не затягивать с ответом!

Не произнеся ни слова, голова радоградской стражи скрылся в проёме между приоткрывшихся створок. Бирюзовые ворота с грохотом захлопнулись за его спиной.

***

– Погодите. Верно ли я понял, что Олега нет в живых? – подытожил Залуцкий. – И ждать его не стоит?

Тимофей Игоревич кивнул.

– Да, Иван Антонович. Вот, – посадник указал на стоявшего за его спиной, у княжеской двери, Ростислава, – он передал слова посла. Вы все их слышали. Если нужно, голова стражи всё повторит ещё раз.

Сидящие за думским столом бояре переглянулись. Новость о смерти наследника погрузила их в оцепенение. Некоторое время никто не решался произнести ни звука.

– Княжич убит? – наконец заговорил Трогунов. – Нам следует ответить! Нужно вызвать войско с северных границ! Что мы за государство такое, коли не дадим сдачи?!

Голос его креп, набирая силу. Речь свою он закончил звонким шлепком ладони по столешнице.

Шлёнов поглядел на голову Зодчего наместа полным презрения взором.

– Вот гляжу я на тебя, Борис Ярофеевич, и понять не могу – в уме ли ты? Как скажешь что, так все мы, – Афанасий Иванович обвёл ладонью зал, – диву даёмся! Ты на кого напасть собрался? На Степь? Выйди, коль ума хватило такое сказать, да по Великому тракту проедь, погляди, что с сёлами да деревнями стало! В Слевск заедь… точнее, в место, где он стоял!

– Да я… – Трогунов растерялся.

– Молчал бы ты лучше, – грубо перебил его Стегловитый. – Коль сказать нечего.

В зале снова стало тихо.

Багряный свет заката струился сквозь высокие, узкие окна, окрашивая всё внутри в оранжево-красные оттенки.

– И всё же давайте разберёмся, – вновь раздался спокойный голос Залуцкого. – Хан, по какой-то причине, видимо, из-за нанесённого оскорбления, казнил старшего сына Юрия. Это ясно. Но почему он отдал ярлык Роговолду?

– Этого я не знаю, – пожал плечами Ростислав, единственный из находящихся в помещении, кто не сидел, а стоял. – Посол не сказал.

– Да какая разница? – раздражённо проговорил Тимофей. – Видно, надоело Угулдаю, что наш князь третий год не может собрать дань как положено. А может, ещё что! Нам о том уже не узнать! Дал Роговолду дозволение – и дело с концом.

– Дал, это ясно, – невозмутимо продолжил Залуцкий. – И на этом основании Роговолд требует Речной престол? Но ведь это противоречит нашим законам! У Юрия остались сыновья. Наследник должен быть выбран из них.

Тимофей хмыкнул.

– Не забыл ли ты, свет Иван Антонович, что у нас последние три десятка лет закон – ханская воля? Коли Угулдай повелел так, нам остаётся только подчиниться.

Обсуждение длилось уже не один час, и Первый наместник начал уставать. Утром, как только Ростислав передал ему слова Романа, тут же была созвана Дума. Сам Тимофей прибыл в зал первым в сопровождении головы стражи и нескольких воинов.

Войдя через княжескую дверь, он встречал прибывающих бояр, каждому поочерёдно рассказывая о произошедшем на Бирюзовом пятаке. Зимний день короток, и небо, как и лицо столичного главы, начинало чернеть.

– Послушайте, надоело переливать из пустого в порожнее! – нетерпеливо продолжил он. – У нас выбор только один – открыть ворота. Откажемся выполнить волю хана – прогневаем его. Тогда всем нам несдобровать. Нового нашествия Радония не переживёт! А Роговолд обещал ничего не менять, все останутся при своих местах.

Тимофей достал из кармана свёрнутую бумагу.

– Вот грамота. В ней приказ городской страже открыть ворота каменецкому войску. Раз на прошлом совете мы решили, что вся власть теперь у Думы, значит, подписать его должны все мы!

– Ого, а ты подготовился, – прищурившись, произнёс Шленов.

– Да, подготовился! – повысил голос посадник. – Кто-то же должен был! Иди погляди со стен детинца – у наших берегов войско стоит! А за спиной Роговолда – степная орда! Возьмите же вы в толк: выбора у нас нет!

– Выбор есть всегда, – подал голос Стегловитый. – Радоград не взять приступом. Пусть стоят на берегу сколько угодно, задницы морозят. Толку от этого не будет!

Тимофей выругался и резко встал из-за стола.

– Через неделю-другую Радонь встанет, пойми ты наконец! – Посадник ткнул пальцем в гладко выбритое лицо Стегловитого. – Выйдет Роговолд с войском на лёд, окружит город, и не будет у нас ни еды, ни воды! Вся зима впереди, а Радоград к осаде не готов!

Он поднял лежащую на столе грамоту.

– Вот единственное решение без крови и проблем! Подписывайте!

Тимофей положил бумагу прямо перед красным носом Остапа Туманского. Тот растерянно поглядел на неё, затем перевёл взгляд на главу города.

– Подписывай, чего смотришь?! – почти прокричал посадник.

Оглядев всех, кто сидел за столом, Остап дрожащей рукой вынул перо из чернильницы и поставил подпись.

– Молодец! – прогремел Тимофей. – Хоть у кого-то сегодня хватило ума на что-то, кроме пустой болтовни. Теперь ты!

Он двумя пальцами подвинул документ к Трогунову. Тот молча, не поднимая глаз, подмахнул его.

– Ну вот, и я присоединюсь. – С этими словами посадник размашисто вывел свою подпись. – В этом деле считаю, что Думе следует учесть мнение головы стражи и допустить его к голосованию. Ростислав, говори, что ты думаешь?

– Я согласен с доводами посадника. Город не готов к осаде, – глядя себе под ноги, отчеканил тот, словно ответ был заранее заготовлен.

– Тогда и ты распишись, – кивнул Тимофей на грамоту. – Как-никак твои люди у ворот, тебе и приказ им давать.

Ростислав на мгновение замешкался, затем шагнул вперёд и, склонившись над бумагой, оставил на ней витиеватый росчерк.

Стегловитый, Шлёнов и Залуцкий переглянулись.

– Дело за вами, – обратился к ним Первый наместник.

Он аккуратно поднял бумагу двумя пальцами и, обойдя стол, бережно положил перед тремя боярами. Залуцкий недоверчиво посмотрел на неё.

– А не слишком ли мы спешим, уважаемый посадник? – мягко спросил он.

– О, Владыка, дай мне терпения! – Тимофей начал откровенно злиться. – Здесь уже четыре подписи! Это большинство!

– Ростислав – не член Думы, – ядовито парировал Шлёнов. – Его голос не имеет никакой силы.

Глава Радограда снова зло выругался.

– Да поймите же вы, если откажемся, Роговолд всё равно войдёт в город! Но не тихо-мирно, как сейчас предлагает, а после осады, по телам умерших от голода горожан! Нет у нас иного выхода!

– На самом деле, есть один, – тихо, в своей манере проговорил Залуцкий. – Хоть наш дорогой, не обременённый лишним умом Борис Ярофеевич сам того и не понял, в его словах был здравый смысл. Мы можем послать гонца к Владимиру, сообщить ему о сложившейся ситуации. Теперь он законный наследник, и у него есть войско. Пусть не такое большое, но всё же значительное. Он может занять другой берег, создав трудности при осаде. Тогда Радоград не удастся взять в кольцо, и дело может повернуться иначе.

Тимофей опешил.

– Да это же чушь! – выпалил он. – А что до Владимира ехать не одну неделю, а потом ему с войском возвращаться и того дольше – это ты не учёл?! Радонь вот-вот встанет! Он не успеет!

Залуцкий пожал плечами.

– Может, встанет, а может, и нет. Какой будет погода – неизвестно. Это одному лишь Владыке ведомо. Впустить Роговолда в город – значит нарушить все наши законы. А вина за это ляжет на нас. Я на себя её брать не хочу. Если есть хоть малейшая возможность этого избежать – я попытаюсь.

Посадник сжал побелевшие от ярости губы.

– Значит, не подпишешь? – прошипел он, указывая на грамоту.

– Нет, Тимофей Игоревич, не подпишу, – развёл руками Иван Антонович.

– А вы? Оставите подписи? – сверкая чёрными глазами, мужчина посмотрел на Шлёнова и Стегловитого.

– Нет, и мы не станем, – произнёс голова Законного наместа. – Прав Иван Антонович, негоже закон нарушать.

Тяжело вздохнув, посадник опустил голову.

– Видит Зарог всеми своими лицами, я старался этого избежать, но иначе, видимо, с вами не договориться. Может, оно и к лучшему.

Он кивнул Ростиславу.

Тот тут же развернулся и, подойдя к княжеской двери, резко открыл её. Из темноты узкого проёма послышались шаги, и трое стражников, громко стуча сапогами, стремительно вошли в думский зал.

Командующий молча, по очереди указал на каждого из несогласных членов совета.

– Что происходит?! – воскликнул Шлёнов. – Тимофей Игоревич, потрудись объяснить!

Ответа не последовало. Солдаты обошли стол, на ходу выхватывая из ножен короткие мечи.

Всё произошло мгновенно.

Став за спинами бояр, они схватили их за волосы и, практически одновременно, перерезали им горло.

Туманский с Трогуновым побледнели, вжавшись в стулья.

– Убий… – булькнул Стегловитый, но не смог закончить фразу.

Попытавшись встать, он зажал руками рану, но тут же с грохотом рухнул под стол.

Хрипя, схватился за полы плаща стражника, мгновение назад нанесшего ему смертельную рану.

Шлёнов, глядя в равнодушные глаза убийцы, медленно сползал со стула, заваливаясь набок.

Залуцкий, хрипя, рухнул лицом вниз прямо на столешницу. Из его перерезанного горла бурным потоком текла кровь, образуя тёмную лужу, в которой быстро намокала лежащая перед ним грамота.

Тимофей едва успел поднять бумагу со стола, пока её окончательно не залило.

– Ну вот! – удовлетворённо произнёс он, разглядывая документ. – Теперь можно сказать, что тут есть подписи всех имеющихся членов Думы. Значит, хвала Владыке, решение принято единогласно!

Плохое настроение посадника как рукой сняло. Кое-как вытерев документ о спину хрипящего Залуцкого, он бодро обогнул стол и подошёл к отцу своей жены, Ирины.

– Тебе, Остапка, как первому подписавшему, поручаю честь отнести сию грамоту к воротам и обеспечить новому князю проход в Радоград. Ступай!

Туманский подрагивающими руками взял испачканный кровью приказ. Он медленно, со скрипом отодвинул стул, поднялся и, шаркая ногами, направился к выходу, в тишине, нарушаемой лишь последними стонами умирающих бояр.

– Давай, Бориска, и ты иди, – хлопнул по плечу Трогунова посадник. – В тебе нужды пока нету.

Дождавшись, когда оставшиеся в живых члены совета покинут зал, Тимофей повернулся к Ростиславу и, улыбнувшись, сказал:

– Ну, дело сделано! Знаю-знаю, тебе такое не по душе. Но ты молодец, всё чётко сказал, без запинки!

Командующий стражей опустил глаза, ничего не ответив.

Посадник покачал головой, глядя на тела бояр, лежащие в лужах крови.

– Надоели, спасу нет! Что ни предложи – всё им не так! – посетовал он. – А выбрали бы меня на прошлом заседании – были бы живы! За свою же строптивость и поплатились! К тому, кто стропти́в, Зарог не милости́в! – поучительно добавил он, подняв вверх указательный палец.

Хрипов больше не было слышно. Думский зал погрузился в гнетущее безмолвие.

– Убери это отсюда. Да пусть надёжный человек всё тут вымоет. И за Трогуновым с Туманским ночью приглядите – чтобы не выкинули чего. Люди они слабые, суетливые… Мало ли что с испугу в голову взбредёт.

Ростислав молча кивнул.

Уже покидая зал, Тимофей обернулся и, не скрывая удовлетворённой усмешки, добавил:

– Новое время начинается. Наше время! Больше мы с тобой ничтожным правителям подчиняться не будем.

***

Остап Туманский галопом мчался по тёмным улицам посада. Подкованные копыта его лошади выбивали искры из каменной брусчатки. Поздние прохожие едва успевали отпрыгнуть в сторону, спасаясь от несущегося во весь опор всадника.

Голова Торгового наместа спешил к Бирюзовым воротам.

Морозный ветер хлестал по раскрасневшимся щекам. В горле стоял ком. Перед глазами застыла жуткая картина: бояре, корчащиеся в лужах собственной крови.

Единственное, чего сейчас хотел Остап, – снова напиться. Надраться так крепко, чтобы забыть обо всём, если не навсегда, то хотя бы до утра.

Но ослушаться Тимофея было немыслимо, потому – дело вперёд.

Наконец, Туманский свернул на Торговую улицу, ведущую к главным воротам Радограда. Несколько минут – и он, стараясь унять дрожь в руках, протягивал свиток старшему дозора, мужчине в летах с длинными и густыми, висящими вниз усами.

– Я Остап Михайлович Туманский, – выдавил он, стараясь не показывать волнения. – Глава Торгового наместа и член радоградской Думы.

Старший склонил голову в знак уважения.

– Доброй ночи, Остап Михайлович. Я Сергей, сотник городской стражи, – хрипло представился он. – Чем могу помочь? Если собираетесь покинуть город – не велено пущать.

– Я принёс приказ. Боярская Дума Радограда велит открыть ворота и впустить Роговолда в город!

Сергей молча взял свиток из рук Остапа, шагнул ближе к факелу, прикреплённому к стене, и пробежал глазами по строчкам. Завидев пятна крови на документе, нахмурился.

Подняв взгляд, мужчина сурово посмотрел на Туманского.

Напряжение, густое и обволакивающее, разлилось у ворот.

Другие дозорные, заметив, что происходит что-то неладное, начали медленно сходиться к сотнику. Некоторые, положив руки на рукояти мечей, осторожно зашли за спину Остапа.

По спине Туманского пробежал холодок.

"Он понял. Понял, что произошло в думском зале!"

В груди боярина разгорался пожар паники. Сергей, будто окаменев, продолжал хмуро смотреть ему в глаза.

"Нужно взять себя в руки! Нужно что-то сказать!"

– Открыть ворота! – повторил Туманский дрогнувшим голосом. – Это приказ совета!

Сотник медленно поднял документ за уголок двумя пальцами, словно опасаясь испачкаться.

– Приказ совета? – проговорил он, всматриваясь в лицо Остапа. – Всего ли совета?

Теперь руки на эфесы положили все стоящие рядом стражники.

Губы Туманского задрожали. Он беспомощно оглянулся по сторонам и, срываясь на крик, судорожно тыча пальцем в бумагу, которую Сергей держал в руках, выпалил:

– Погляди, на ней подпись Первого наместника и твоего начальника, Ростислава! Тебе уже этого должно быть достаточно!

Глава дозора хмыкнул. Подойдя вплотную к перепуганному боярину, он с силой толкнул его в грудь рукой, с зажатым в ней свитком. Остап покачнулся, бумага выпала прямо в подставленные им ладони.

– Вижу, что были среди вас люди, верные князю и Владыке, – с отвращением бросил сотник в его побелевшее лицо. – Были… да нету боле! Не открыл бы, коли не было бы на писульке твоей подписи командира.

И, повернувшись к воротам, громко скомандовал:

– Открыть ворота! Пусть заходят!

Обессилевший Туманский, спрятав измятую грамоту за пазуху, на ватных ногах поплёлся обратно к лошади.

Ни о чём, кроме выпивки, он думать не мог.

Глава 6. Законный наследник.

– Разом! Разом!

Тысячи голосов сливались в единый, подобный грому рёв, который разносился над промёрзшим полем, покрытым кровью и пеплом. В воздухе витал тяжёлый запах гари, жжёной плоти и раскалённого железа. Густые клубы сизого дыма, пропитанные смолянистым ароматом жар-дерева, стелились по земле, словно туман прохладным осенним утром.

Сильный ледяной ветер хлестал по раскрасневшимся, покрытым по́том лицам воинов. Сражение только что закончилось.

– Разом! – хрипло ответил дружине Владимир, подняв Синее Пламя – подаренный братом меч.

Отдав дань памяти павшим, княжич устало прислонился к шершавому стволу сосны. Голова слегка кружилась. Битва была жестокой, возможно, самой тяжёлой за весь поход.

Не спеша сняв шлем, он убрал рукой прилипшие к лицу мокрые пряди русых волос. Взглянув на пальцы, увидел на них кровь. Увесистый удар палицей пришёлся прямо в голову. Хвала Владыке, шлем выдержал – и вместо раскроенного черепа осталась лишь неглубокая царапина на лбу.

"Просто ссадина", – подумал мужчина, тяжело дыша.

Холодный воздух приятно ласкал разгорячённую кожу. Руки дрожали от напряжения и усталости. Спина и плечи ныли от бесчисленных взмахов меча.

Владимир опустил глаза, внимательно осматривая себя. В пылу сражения легко не заметить ранения, но, похоже, сегодня Зарог оберегал его. Серебристая кольчуга была целой.

Княжич удовлетворённо поднял голову.

– Илья! – окликнул он приближающегося тысячника. – Поди-ка сюда!

Молодой воин, ровесник Владимира, был высоким и крепко сложенным. В Изборове, откуда он был родом, девушки не оставляли его без внимания, считая очень красивым.

Длинные светло-русые волосы, убранные назад, открывали высокий лоб. Короткая, но густая борода, такая же светлая, как и шевелюра, была аккуратно подстрижена клинышком. Прямой нос, брови цвета тёмного гречишного мёда и серые глаза завершали образ чистокровного радонца.

Прибыв в войско вместе с Владимиром, Илья долго оставался его правой рукой. После отъезда старшего брата княжич назначил его тысячником, одним из трёх в дружине.

Услышав своё имя, Илья тут же быстрым шагом подошёл и почтительно склонил голову.

– Я разве тебе не говорил? – недовольно проговорил Владимир. – Если в следующий раз метатели пустят ядра так же, как сегодня, они упадут прямо нам на головы! Это не шутки!

С тех пор как княжич принял командование войском, метательные орудия перешли под управление Ильи. Владимиру не хотелось расставаться с привычным делом, но он понимал, что его долг – вести дружину в бой и идти впереди, подавая пример остальным.

– Да, княжич, прости, – опустил глаза тысячник. – Я поднял их, но, видимо, недостаточно.

Владимир смерил его строгим взглядом.

– Гляди, впредь не допускай такого! Метательные орудия ума требуют! Не просто так ты над ними поставлен, дураку там не место. Понял?

– Да, больше такого не повторится! – кивнул Илья.

– Ну хорошо. – Командующий сменил гнев на милость и, сделав шаг вперёд, положил руку на плечо своего военачальника. – Ты как, цел?

– Да, Владимир. Цел. Тяжёлая была битва.

Тысячник огляделся. После сражения сотни воинов были заняты привычными для них делами. Одни помогали раненым, другие собирали тела павших и укладывали их на телеги.

Над полем воцарилось зловещее безмолвие. Дружинникам, только что побывавшим в смертельной схватке, нужно было время, чтобы прийти в себя.

– Такой банды нам ещё не встречалось, – согласился княжич, вытирая меч пучком травы. – Думается, самая большая за весь поход. Город такими силами, конечно, не взять, но с дюжину деревень держать в страхе – запросто!

– Да, судя по добру, что было при них, этим они и занимались, – кивнул Илья и, тут же вспомнив, добавил: – Мы захватили несколько пленных. Что будем с ними делать?

– Ясно что, – жёстко ответил Владимир, на мгновение задумавшись. – Вершить правосудие! Мы ведь для этого здесь. Где они?

– Никита распорядился отвести их в лагерь.

По полю, переступая через алые лужицы, быстро шёл Святослав.

Юный рында был бледен. Поджав губы, он смотрел прямо перед собой, стараясь не замечать окровавленные тела, валявшиеся вокруг без счёта. В руках мальчик нёс тёплый плащ, оставленный ему княжичем перед битвой.

Владимир, заметив его побелевшее лицо, усмехнулся.

– Хорошо, Илья. Как здесь закончат, собери войско в лагере. Хочу произнести речь, – распорядился он и, спрятав меч в ножны, двинулся навстречу оруженосцу, устало глядя на свинцовое небо, нависшее над замёрзшим, припорошенным снегом полем.

***

– Поспешай! Становись!

Ветер тугими струями хлестал по лицам воинов, медленно, под хриплые крики сотников плетущихся в строй.

Многие выражали недовольство. Обычно после битвы дружине давали отдохнуть. Олег, в отличие от нового главы воинства, никогда не нарушал этой традиции.

Княжич, окружённый помощниками, хмуро наблюдал за неспешным сбором ратников.

– Они не особо торопятся, Илья, – процедил он.

Тот нервно взглянул на Никиту, второго из трёх тысячников в войске – худощавого, жилистого мужчину в лёгком кожаном доспехе.

Никита, хоть и был лишь немногим старше Ильи, уже имел большие округлые залысины. Его волосы, цвета потускневшей бронзы, коротко подстриженные, на висках плавно переходили в редкую бороду. Лицо тысячника всегда выражало суровую сосредоточенность, а высокий, покатый лоб пересекали глубокие морщины, словно следы от когтей неведомого зверя. Он внимательно следил за дружинниками, напоминая коршуна, высматривающего добычу. Тёмные вразлёт брови над глубоко посаженными голубыми глазами и длинный, острый нос ещё больше усиливали это сходство.

Поймав взгляд Ильи, он потупил глаза и коротко покачал головой.

– Что, хотите мне что-то сказать? – заметив выражение лиц приближённых, спросил Владимир.

– Нет, – тут же отозвался Илья. – Дружина просто устала, вот и плетутся еле-еле.

– Да, – глухо подтвердил Никита. – Так и есть.

Княжич промолчал.

Он знал, что военачальникам есть что сообщить, но они предпочли хранить молчание. Войско до сих пор не вполне привыкло к нему. Его брат, Олег, был слишком уважаем ратниками, чтобы они так быстро приняли нового командующего.

"Будь это приказ Олега, они бы босиком по снегу бежали, что есть мочи", – хмуро подумал он, наблюдая, как неровный строй постепенно заполняется людьми.

– Ладно, пленных допросили?

Он перевёл взгляд на троих разбойников, стоявших неподалёку, в двух десятках шагов от него. Худые, сгорбленные фигуры, облачённые в черно-коричневые лохмотья, напоминали остовы деревьев, опалённых лесным пожаром и безжизненно торчащих из земли. Они молчали, окружённые стражей, со связанными за спиной руками, опустив глаза и не шевелясь, словно заледенев на пронизывающем ветру.

Княжич невольно нахмурился.

При виде этих жалких, истощённых людей – вчерашних крестьян, – он не мог понять, как они отважились на грабёж и убийство таких же, как они сами: рыбаков, охотников, земледельцев.

– Допросили, – негромко ответил Никита. – Ничего нового. Вёл их какой-то Ерась. Перед битвой свои же и зарезали его. Напились и принялись делить добычу. Мишки-разбойника с ними не было. По их словам, это последняя крупная банда по эту сторону Зыти. Остальные отправились в Ротинец на зимовку.

Владимир коротко кивнул.

Действительно, ничего нового. В его дружине именно Никита отвечал за сбор сведений о противнике. Пленных тоже обычно допрашивал он. Княжич знал, что методы тысячника были действенными, а потому не сомневался в сказанном им.

Как источник знаний, пойманные разбойники были бесполезны. Однако Владимир собирался извлечь из них иную, не менее важную пользу.

– Хорошо, – сказал он, глядя, как под крики сотников дружина завершила построение. – Пора начинать.

Стремительным шагом командующий направился к пленным, стоявшим перед строем. Остановившись чуть впереди, между разбойниками и войском, княжич окинул преступников холодным взглядом, затем громко произнёс, обращаясь к замершим ратникам:

– Мы хорошо бились сегодня! Многие из наших друзей пали, защищая княжество и святую веру!

Дружинники угрюмо смотрели на Владимира, прищуриваясь от студёного ветра.

– Который раз мы уже встречаемся с врагом лицом к лицу? Не сосчитать! – Голос княжича гулко разносился над заледеневшей равниной. – Но я собрал вас не для того, чтобы вместе считать наши битвы. Нет! Я сделал это, чтобы напомнить вам о важном!

Он шагнул к одному из разбойников и, указав на него, продолжил:

– Всех этих сражений могло бы не быть! Все наши павшие братья могли бы стоять сейчас рядом с нами, если бы не такие, как они! Из-за этой своры, без веры и чести, мы уже который год вынуждены замерзать в этих полях. Свора, забывшая, кто она! Предавшая своего бога и своего князя!

Начался лёгкий снегопад. Снежинки, подхваченные ветром, оседали на окладистых бородах воинов, внимавших каждому слову командующего.

– Знаю, многие из вас недовольны тем, что мы вынуждены убивать своих! – Он вещал всё громче, всё яростнее. – Радонцев, таких же, как мы сами! Знаю я и то, что среди дружины есть воины, рождённые в этих, – княжич провёл ладонью, указывая на окрестные луга, – местах! Возможно, кто-то из вас встретился в бою с теми, кого знал до похода! До меня доходит ропот. Недовольство тем, что мы бьёмся не с вражескими ордами, посягнувшими на нашу землю, а проливаем кровь единоверцев!

Владимир сделал шаг вперёд и грозно обвёл свою рать взглядом.

– Так знайте же! Эти люди перестали быть нашими братьями в тот миг, когда переступили через божий и людской законы! В миг, когда попрали устои нашего государства! Когда, подобно лесным зверям, они выбрали себе в жертву беззащитных женщин и детей, живущих в наших деревнях! – Теперь он почти кричал. – Не собратья они нам! Они – преступники! А мы здесь не для того, чтобы орошать почву кровью радонцев! А для того, чтобы восстановить закон и порядок на нашей земле!

Владимир обернулся, посмотрел на разбойников, притихших за его спиной. Те, чувствуя, что речь идёт о них, опасливо косились по сторонам, не поднимая голов.

– Пусть вас не смущает их вид! Сейчас они выглядят жалко. Но ещё несколько дней назад они жгли сёла, забирая у крестьян последнее! Убивали и насиловали! Глядя на них, вы должны видеть только одно – зверей, руки которых по локоть покрыты кровью радонцев!

Глаза мужчины горели праведным гневом. Его голос лился ровным, мощным потоком, как полноводная река. Никто, от простого воина до сотника, не мог оторвать взгляда от его лица.

– Мы – праведное воинство! Над нами простирается закон, который мы несём в эти края, погружённые в пучину зла! Посему, как княжич Радонского государства и глава войска, я выношу приговор этим трём бандитам, а в их лице – всем, кто осмелился творить беззаконие на нашей земле! И пусть никто из вас более не усомнится в том, что наша цель праведна!

Командующий окинул взглядом поле и, найдя глазами Святослава, молча кивнул ему. Юноша подошёл, держа в руках Синее Пламя в кожаных ножнах. Почтительно склонив голову, рында протянул оружие.

Владимир, слегка подрагивающей рукой, осторожно коснулся холодной рукояти. С коротким вздохом он решительно извлёк меч из ножен. Клинок, начищенный до блеска, переливался в блеклом зимнем мареве. Взгляд мужчины скользнул по буквам, выгравированным на металле.

– Гордость. Вера. Верность, – прошептал он, ощущая, как каждое слово находит отклик в его сердце.

Вырезанные по велению старшего брата, они служили ему наставлением.

– Властью, данной мне, я приговариваю этих троих разбойников, а в их лице – всех, кто творит беззаконие на нашей земле, к смерти!

Стража схватила первого пленника, протащила его несколько шагов и поставила перед командующим, лицом к дружине. Тот, оглядываясь с испугом, затрясся всем телом.

– Развязать ему руки! – коротко скомандовал Владимир.

– Но, командующий… – попытался возразить один из дружинников.

– Потомок Изяслава не опустится до того, чтобы казнить связанного, – отрезал княжич. – Развязать!

Мгновение стражник колебался, но затем послушно перерезал верёвки.

– Хочешь ли ты что-то сказать перед смертью? – холодно осведомился Владимир.

– Я всего лишь хотел есть! – истошно завопил пленник, брызжа слюной из почти беззубого рта. – У нас не было еды! Не было выбора!

Владимир не стал дослушивать.

Клинок сверкнул, описал дугу и встретился с шеей приговорённого. Голова, отсечённая от туловища, с глухим стуком упала на припорошенную снегом землю. Святослав, стоявший позади, содрогнулся, глядя, как алая кровь хлынула к ногам княжича.

– Следующий!

Стражники подхватили второго пленника. Тот отчаянно извивался, пронзительно визжал, но их хватка была железной. Его грубо поставили на то же место, предварительно оттащив в сторону безжизненное тело товарища, чья кровь ещё не успела впитаться в мёрзлую почву.

Не в силах справиться с ужасом, преступник издал душераздирающий вопль. В отчаянии он рухнул на бок, пытаясь затруднить для Владимира удар.

– Хочешь ли ты что-то сказать перед смертью? – повторил тот же вопрос княжич, с отвращением глядя на извивающегося у его ног мужчину.

Тот не ответил. Страх лишил его дара речи.

Владимир коротко кивнул. Дружинники подоспели и, несмотря на отчаянное сопротивление, подняли приговорённого, заставив его встать на колени.

– Моё… Моё имя Фёдор, – вдруг донеслось до княжича еле слышное лепетание сквозь слёзы. – Запомните меня. Я г-гончар…

– Жаль, что ты им не остался, – бесстрастно заметил командующий. – Прими тебя Владыка, Фёдор. Надеюсь, ты найдёшь, что ответить на его вопросы.

Свист рассекающего воздух меча пронзил тишину, и тело бывшего гончара, тяжёлое, словно мешок с зерном, рухнуло к ногам вынесшего приговор. От потока горячей крови, пролившейся на мёрзлую почву, в воздух поднялось облако пара.

Стражники деловито оттащили мёртвого за ноги, оставляя на земле тёмный влажный след.

Дружина, погружённая в мрачное, вязкое молчание, наблюдала за тем, как командующий вершит правосудие.

В одно мгновение последний разбойник оказался на коленях перед Владимиром.

Он, черноволосый и черноглазый, вёл себя иначе. Не плакал и не рыдал. Сам сделал несколько шагов вперёд, стражникам не пришлось его тащить. Спокойно встав на колени прямо в алую лужицу, он с лёгкой полуулыбкой посмотрел на палача снизу вверх, словно совершенно не боялся удара.

Приговорённому развязали руки.

– Есть ли тебе что сказать перед смертью?

– Да, мне есть что сказать, – ответил тот, улыбаясь. – Я хочу перед твоим лицом, о княжич, попросить прощения у всех добрых людей, вынужденных мерзнуть тут, на ветру, по моей вине! Я знаю, как это неприятно! Надеюсь, Зарог узрит ваши мучения и воздаст каждому за его терпение!

Святослав, стоявший позади, насторожился.

"Извиняется перед княжичем, который вот-вот отсечёт ему голову?" – с удивлением подумал он.

– Ваша доблесть и вера – это то, что нужно этим землям! То, чего ждут люди! – громко продолжал разбойник.

"Тянет время," – пронеслось в голове рынды. "Но зачем?"

Командующий и стража рассеянно слушали приговорённого, ожидая, когда он закончит.

Внезапно Святослав похолодел.

Он увидел, как пленник, не прекращая говорить, едва заметным движением достал что-то из-за голенища сапога. Холодный металл блеснул между его грязных пальцев.

Будто молния ударила в рынду.

"Нож! У него нож!"

Мгновенно приняв решение, мальчик бросился к Владимиру, предчувствуя беду.

– Княжич! – вскрикнул он.

Разбойник взмахнул рукой.

Кинжал, брошенный умелой рукой, со свистом рассёк воздух и вонзился в тело.

Дружина, застывшая в строю, охнула.

Тысячники, стоявшие поодаль, закричали и, путаясь в полах тёплых плащей, устремились к месту казни. Охрана навалилась сверху и скрутила руки продолжающему улыбаться бандиту.

Княжич, будто во сне, опустил глаза.

У его ног, прижимая худую руку к кровоточащей ране, лежал побелевший Святослав.

Владимир медленно опустился на корточки перед рындой.

– Ты спас мне жизнь, – тихо проговорил он, приходя в себя. – Спасибо.

Командующий поднял мальчика на руки и, обращаясь к строю, прокричал:

– Вы все видели, что произошло! Глядите, с каким подлым врагом мы бьёмся! Никто, кроме нас, не очистит нашу страну от этой падали! Проявим разобщённость – окажемся слабыми перед ними. Разом!

– Разом! Разом! – хором ответили ошеломлённые воины.

Владимир с отвращением взглянул на скрученного стражниками убийцу.

– Этот недостоин смерти от моего меча. Отведите его в овраг и перережьте горло. Пусть звери поживятся.

Княжич брезгливо отвернулся и, под ропот дружины, держа юного оруженосца на руках, направился в сторону шатров.

***

– Как ты, Святослав?

На топчане, установленном в центре шатра, лежал мальчик. Несколько минут назад лекарь осторожно извлёк лезвие, вонзившееся ему в плечо. Рана оказалась неопасной. Юный оруженосец, бледный как снег, больше испугался, чем пострадал.

Владимир сидел рядом, вертя в руках нож, предназначенный ему. На удивление, это было добротное оружие, выкованное из хорошего каменецкого железа. Клинок был дорогим – даже в его дружине таких не водилось. Откуда у разбойника такая вещь, оставалось загадкой.

– Как ты решился на этот поступок, Свтослав? – отвлёкшись от размышлений, спросил он у мальчика. – Ты ведь мог погибнуть!

Оруженосец с трудом повернул голову. Повреждённое плечо ныло, и любое движение причиняло ему неудобство.

– Это долг рынды. Твой брат, княжич Олег, учил меня, что верность – это всё, – тяжело дыша, ответил он. – Теперь я служу тебе и потому должен защищать. Владимир, улыбнувшись, потрепал юного оруженосца по золотистым волосам. Парнишка, сквозь гримасу боли, улыбнулся ему в ответ.

– Сегодня ты спас мне жизнь, – мягко проговорил княжич. – За это я вечно буду тебе благодарен.

Снаружи послышался шум – будто кто-то хотел войти, но не решался.

– Кто там? – крикнул мужчина.

– Это я, Илья, – последовал ответ. – Со мной Никита и Ярослав.

Княжич нахмурился.

– По что пожаловали? – холодно спросил он.

– В лагерь прибыл гонец. Принёс вести из Радограда.

– Вот как? Что ж это за тяжкие вести такие, что для того, чтобы донести их до моего шатра, понадобились аж три тысячника? – прищурившись, будто заговорщик, шепнул Владимир Святославу.

Искорки веселья зажглись в глазах рынды. Он весело хмыкнул.

– Ну заходите, раз пришли!

Трое военачальников шагнули внутрь, тихо шелестя жёсткой матерчатой занавеской, служившей дверью.

Последним показался Ярослав. Он уступал в росте своим спутникам, но широкие плечи выдавали недюжинную силу. Чёрные волосы и короткая, редкая борода обрамляли его выразительное лицо с карими глазами под густыми изогнутыми бровями. Высокие скулы придавали мужчине восточный облик. Возможно, среди его предков был кто-то из кочевых племён, но сам он об этом не говорил. Назначение его, лихого наездника, командующим всеми конниками вместо уехавшего Весемира лишь подтверждало эти слухи.

– Княжич, – первым, едва успев войти, виновато заговорил Никита тихим, глухим голосом. – Прости, ради Владыки! Сам не знаю, как так вышло! Пленных обыскивали…

– Ну, хватит, – перебил его Владимир, подняв ладонь. – Благодаря Святославу пронесло. Но в следующий раз его может не быть рядом.

– Да, княжич, я понимаю, – потупил взгляд тысячник. – Впредь буду лично проверять каждого, кто приближается к тебе.

– Пойми, Никита, это очень серьёзно. Сегодня радонская дружина впервые за сотню лет могла остаться без Изяславовича во главе. Что было бы тогда?

Командующий встал и строго посмотрел на троих военачальников, выстроившихся перед ним, как провинившиеся дети.

– Я назначил вас после ухода брата, потому что увидел в каждом нужные способности. Вы молоды. Силы и удали вам не занимать, но этого мало! Сегодня утром ты, Илья, оплошал с метателями – чуть не сжёг идущую в атаку дружину! Теперь ты, Никита, подверг мою жизнь опасности. Войско могло остаться без головы! Что будет дальше? – Княжич перевёл взгляд на Ярослава. – Твои конники затопчут лагерь, смешав его с грязью?

– Нет. Не затопчут! – по своему обыкновению Ярослав говорил короткими, рублеными фразами.

Владимир, взглянув на Святослава, чуть заметно улыбнулся уголком губ, услышав, с каким искренним возмущением смуглый тысячник отверг возможность собственноручного уничтожения своего лагеря – словно и впрямь поверил, что княжич мог подумать о таком всерьёз.

– Поймите наконец: любая ошибка может нанести серьёзный вред нашему делу. Начните уже думать! Не заставляйте меня сомневаться в своём выборе!

Троица молчала, не зная, что ответить.

– Буду надеяться, что Владыка вразумит вас. Пусть сегодняшний день станет для каждого уроком. Теперь к делу. Какие вести прибыли из столицы?

Илья сунул руку под тёплый, подбитый мехом плащ и, достав небольшой свиток, скреплённый сургучной печатью, протянул его Владимиру.

Княжич внимательно осмотрел послание. Взглянув на оттиск, нахмурился.

– Копьё? – негромко проговорил он, подняв глаза на приближённых. – Герб каменецкого князя?

– Да, Владимир.

– Откуда, говоришь, прискакал гонец?

– Из Радограда.

Командующий приподнял брови, сломал печать и погрузился в чтение. В шатре воцарилась тишина.

Время шло, но Владимир молчал, перечитывая послание снова и снова, словно не мог поверить написанному. Его лицо выражало смятение. Наконец он тяжело сел, прикрыв глаза ладонью.

– Не может быть… – тихо, почти шёпотом произнёс он.

– Что там? – слабым голосом спросил Святослав. – От кого записка?

Владимир выдохнул.

– От Роговолда.

Тысячники переглянулись.

– Что каменецкий князь делает в Радограде? – удивлённо выпалил Никита.

– Правит.

– Как это? – не понял Святослав.

Княжич встал и отошёл к дальней стороне шатра, повернувшись к остальным спиной. Рука, сжимавшая свиток, заметно дрожала.

– Хан отдал ему ярлык на княжение, – процедил он. – Радоград, как и вся Радония, теперь принадлежит ему. Дядя с войском занял город. И призывает меня в столицу, чтобы присягнуть. Обещает намест, всяческие почести…

Военачальники и Святослав не верили своим ушам.

– Постой, а как же князь Юрий? – Мальчик, забыв о боли, приподнялся на локтях.

– Умер.

– А Олег? Олег же наследует ему!

– Олега больше нет, – глухо отозвался Владимир, опустив голову. – Дядя сообщил, что брат отправился в Ханатар за дозволением, но, проявив неуважение к хану, был казнён.

Ветер трепал матерчатые стены шатра. Снаружи доносилось ржание лошадей, хриплые голоса дружинников и стоны раненых.

Все в шатре молча смотрели на спину княжича, словно оглушённые услышанным. Святослав, искренне любивший Олега, не сумел сдержать чувств и тихо заплакал.

Никто не решался произнести ни слова.

Владимир, не оборачиваясь, медленно поднял руку к лицу. Возможно, юный рында был не единственным, кто дал волю чувствам.

Первым заговорил Никита.

– Владимир, мы все любили твоего брата, – тихо сказал он. Голос тысячника был мягким и вкрадчивым. – Олег был смелым и справедливым. Но у нас ещё будет время для скорби. Сейчас главное понять, как вышло, что после его гибели в Ханатаре ярлык достался Роговолду, минуя тебя?

– Ты, как всегда, видишь самую суть, Никита, – согласился Илья. – Странное дело! наследника срочно вызвали в Радоград, затем он как-то оказался в Ханатаре. Если Олег отправился к хану за ярлыком, то уже должен был бы вернуться назад. Как же Роговолд так быстро, находясь в Каменце, получил разрешение, собрал войско и оказался в Радограде? Кроме того, если бы он с дружиной перешёл границу княжеств, мы бы знали об этом! Брод через Зыть совсем рядом.

– Значит, – продолжил Никита, – он не переходил реку.

– Как это? – прищурился Ярослав.

– Он уже был в Ханатаре, когда туда прибыл Олег. А затем, прямиком по Степному тракту, выступил на Радоград. Это всё объясняет. – Немного подумав, тысячник добавил: – Если всё так, значит, Роговолд мог участвовать в гибели княжича.

– Но зачем ему это? – развёл руками Илья. – Они родня! Олег приходится ему дядей.

– Вот зачем. – Никита указал на свиток в руке Владимира. – Ради Речного престола.

Сделав несколько шагов, он подошёл к командующему.

– Нельзя ехать. Юрий мёртв, Олег тоже. Ты – следующий законный наследник и потому являешься угрозой. Если отправишься в столицу – останешься без головы.

В шатре вновь воцарилось молчание. Все напряжённо обдумывали услышанное. Лишь Святослав тихо всхлипывал, оплакивая Олега.

– Я согласен с тобой, Никита, – наконец твёрдо ответил Владимир.

Он сумел взять себя в руки. Растерянность исчезла. В глазах командующего появился огонёк решимости.

– В этом послании я вижу откровенную узурпацию наследия моего отца. Не успел развеяться над Радонью его пепел, как Роговолд, подобно хищнику, набросился на его владения!

Мужчина с раздражением отбросил свиток. Бумага, тихо шелестя, опустилась на топчан рядом с лежащим на нём оруженосцем.

– Я никогда не видел себя князем. Всегда знал, что у меня есть старший брат, которому уготована эта роль. Но смириться с таким беззаконием и поехать на поклон к Роговолду я не могу! И не стану! Эта записка – оскорбление меня как сына и как брата!

– Решил драться? – тихо спросил Никита. – Если откажешься подчиниться, то войны не избежать. Каменецкий князь – серьёзный противник. Это тебе не шайка бывших крестьян, еле волочащих ноги от голода.

Владимир внимательно посмотрел на своих приближённых.

Илья – бывший сотник, самый молодой в дружине. Начав путь простым воином, он сумел возглавить десятки более опытных бойцов, заслужив их уважение и доверие. Под его командованием сотня стала лучшей во всём войске.

Никита, возвышенный из десятников, отличался спокойствием и рассудительностью. С первого дня его командования не погиб ни один из его подчинённых. Присущий ему острый ум, дисциплина и внимание к деталям спасали жизни во многих битвах. За советом и помощью к нему обращались даже те, кто был намного старше его.

Ярослав, бесстрашный рубака, заслужил уважение всей дружины. Немногословный, он предпочитал действовать, а не говорить. Его доблесть не вызывала сомнений, в самые трудные моменты он увлекал за собой даже тех, кто от страха не мог пошевелиться. Казалось, более талантливого наездника Радония ещё не видела.

Княжич полагался на своих тысячников. Полагался потому, что сам выбрал каждого, отобрав из десятков претендентов. А своему мнению он привык доверять.

– А если я действительно решу драться? Вы пойдёте за мной?

Трое переглянулись. Им не нужно было слов, чтобы понять друг друга.

– Ты обижаешь нас, – коротко ответил Ярослав. – Мы пойдём куда скажешь.

– Как ты мог в нас усомниться? – возмущённо добавил Илья.

Владимир встал, подошёл к нему и похлопал по крепкому плечу.

– Я и не сомневался, – улыбнувшись, произнёс он. – Ни минуты.

– Тогда нам нужен план, – подал голос Никита. – Что мы будем делать?

Командующий на мгновение задумался.

– Что будем делать? – повторил он, подняв глаза. Взгляд его затуманился, и он тихо, но быстро заговорил: – Вот что я думаю. Наступила зима. Скоро поля заметёт, и передвигаться станет трудно. Кроме того, мы знаем, что крупных банд здесь больше нет, верно, Никита?

– Верно.

– Значит, до весны в этих землях нам делать нечего. Как вы правильно заметили, мой дядя – серьёзный противник. Каменецкое войско сильно́, а сам он хитёр – видите, что провернул.

Обстоятельства сложились так, что на юге, в Радограде, сидит он с дружиной, а на севере – его княжество, где, возможно, тоже остались какие-то силы. Сейчас мы будто между молотом и наковальней. Через пару недель, когда Роговолд не получит от меня ответа, он поймёт, что я отказался подчиниться.

Оставлять меня, законного наследника, да ещё с войском – риск. Единственное верное решение для него – нанести удар. Возможно, с двух сторон.

В поле находиться опасно. Здесь нет защиты, нет еды. Ничего нет! Нам нужен город, стены. За ними мы сможем укрыться и обдумать дальнейшие шаги. Перезимовать, а в случае нападения – отбиться, воспользовавшись укреплениями. Кроме того, крепость в подчинении добавит нам веса в возможных переговорах. Какой город ближе всего? Змежд?

– Да, – подтвердил Илья. – В неделе пути.

– Святослав, верно ли я помню, что посадник Змежда – твой отец?

– Да, княжич.

– Его ведь выбрал мой батюшка, князь Юрий. Верен ли твой отец присяге? Примет ли меня как законного наследника Речного престола? Как ты считаешь? Мы, конечно, могли бы взять стены приступом, но хотелось бы избежать ненужных потерь. Люди нам нужны.

– Отец – один из честнейших и благороднейших людей, которых я знаю! – уверенно заявил мальчик. – Он примет верное решение!

– Что ж, тогда так и поступим – идём на Змежд! Хватит месить грязь радонских полей. У нас есть задача поважнее. Попытаемся вернуть наследие моего рода, – подытожил Владимир. – Если, конечно, ни у кого нет возражений.

– Что будет с твоими братьями? Ярополк и Дмитрий в Радограде?

– Да, они в столице. Но вредить им нет смысла. Пока жив я, по закону у них нет прав на Речной престол. Лучший способ защитить их – объявить себя законным наследником и постараться остаться целым.

– Роговолд попытается использовать их. Надавить на тебя.

– Попытается, – кивнул Владимир. – Но не более. В любом случае, это лучше, чем отправиться в Радоград и умереть там. Так я сам подпишу братьям приговор.

Он тяжело выдохнул.

– Будем воевать. Авось, повезёт и получится отбиться.

Тысячники и Святослав промолчали. Внутри у них зародилось странное чувство – смесь волнения и восторга от того, какое великое дело им предстоит.

Убедившись, что возражений нет, княжич добавил:

– Илья, поднимай дружину. Никита, отправь гонцов в Изборов и Ярдум – пусть подтвердят преданность законному наследнику.

На мгновение задумавшись, он потер виски и устало добавил:

– И пусть кто-нибудь сварит мне отвар из листьев бежавы и ворожки. После удара дубиной голова раскалывается.

Глава 7. Между молотом и наковальней.

– За сим сообщаю, что князь Юрий Изяславович почил и был предан огню. Его старший сын и наследник, Олег, строптивостью своей оскорбил Великого хана Угулдая и более не претендует на престол.

В городской Думе Змежда стояла гнетущая тишина. Было душно и жарко. В зале Семи Огней, круглом помещении, названном так из-за семи очагов, согревавших и освещавших его, собрались представители городской знати – влиятельные и богатые люди.

Обычно стены этого помещения сотрясались от громких голосов бояр, яростно споривших о городских делах, но сегодня все семеро молчали, напряжённо слушая посадника, Ивана Фёдоровича.

– Отныне волей Великого хана Радонским княжеством правит Роговолд Изяславович. Его слово в радонских землях – закон. Любой, кто откажется это признать, будет объявлен изменником. Посему, если посадник и бояре славного города Змежда желают сохранить своё положение, государь велит им в ближайшее время прибыть в столицу и присягнуть на верность.

Иван Фёдорович, лысеющий мужчина в летах, поднял лицо и ошарашенно посмотрел на бояр, сидевших за столом. В его глазах читалась растерянность, а крупный, свисающий книзу нос заметно подрагивал.

– Это всё. – Он перевернул бумагу, убедившись, что на обратной стороне пусто. – Больше ничего нет.

– Значит, – подал голос боярин с длинными, кудрявыми, подёрнутыми сединой волосами, – в Радонском государстве новый правитель?

– Ты верно понял, Степан Несторович, – кивнул посадник. – Именно так и написано в свитке. Вопрос в том, что нам теперь делать.

Боярин почесал голову.

– Как мне кажется, тут всё ясно, – задумчиво произнёс он.

Все присутствующие поглядели на него.

– И что же? – с интересом спросил Иван Фёдорович.

– Соглашаться и кланяться Роговолду, – немедля ответил тот. – У нас нет выхода. Он силён, все здесь знают это. Юрий мёртв, Олег тоже. Откажемся – последуем за ними. Да и ради кого отказываться? Ради Владимира, которого носит неизвестно где с дружиной? Дорожил бы он отцовским наследием – не отдал бы Радоград дядьке!

Бояре согласно закивали. Все, кроме посадника.

– Но ведь законный наследник – Владимир, – тихо возразил он, пожав плечами. – Если смотреть на суть вещей, Роговолд – захватчик.

– Как сказать. Если смотреть на суть вещей, – повторил за посадником Степан Несторович, – то Роговолд сейчас – законная власть в Радонском княжестве. А любой, кто ему воспротивится, – изменник.

Он обвёл взглядом других членов Думы.

– Змежд – город пограничный. Нам нужно быть умнее, смотреть, куда ветер дует! На стороне Роговолда – хан! Если кто забыл, то вспомните, что было с городом после нашествия!

Он на мгновение замолчал, поглядел на бояр, потупивших взгляд, и кивнул:

– Ага, вспомнили! Считай, не было Змежда! Вырезали почти всех! Заботой Ивана Фёдоровича он из руин поднят. Заартачимся – не Роговолд, так хан нас снова навестит. Только уж будьте уверены – тогда восстанавливать будет нечего! И некому!

– Неправильно это. А как же закон? – подал голос другой боярин, довольно молодой, со светлыми, цвета зрелой пшеницы, волосами и голубыми глазами.

– Какой закон?

– Престолонаследия.

Кудрявый хмыкнул.

– Вот ты про что вспомнил, Афанасий Борисович! А не хочешь ли ты у бабки своей, Аглаи, спросить про законы? Не спросишь! Потому как бабку твою прямо тут, на Речном рынке ханаты зарезали! А мать твоя босая из города бежала, всё здесь бросив. Забыл?

Степан Несторович резко встал, упершись ладонями в стол. Его худая, костлявая фигура нависла над членами городской Думы, отбрасывая длинную, чёрную тень.

– А твоя матушка, Егор Викторович, прости Владыка, изнасилована была и мёртвая в реку брошена! Моего деда с бабкой прямо в хате заживо сожгли! Хорошо, что старая была, так бы сначала надругались. А потом всё равно бы сожгли!

Он всплеснул руками и покачал головой.

– Неужто память вам изменила? Так я напомню! Как нельзя было к реке подойти – тела вдоль берега друг на друге, будто стена в сажень высотой, лежали. Как людей в воду бросали, а тех, кто всплывал, – багром по голове! О законах они вспомнили. Эх вы, святоши мягкотелые! Запомните – своя рубашка ближе к телу! Коли хан так решил – нечего тут больше обсуждать! Роговолд неприступный Радоград взял, что уж про нас говорить!

Степан Несторович вытер пот со лба. Он попытался встретиться взглядом с кем-то из мужчин, но те упорно отводили глаза. Молчание было ответом на его яростную речь.

– Ну, раз на себя вам плевать – о людях подумайте! – набрав в грудь воздуха, продолжил он. – Им, бабам, старикам, детишкам – всем придётся отвечать, если проявите строптивость. Чем будете мать утешать, когда у неё на глазах младенца ногами растопчут? Законами вашими, что ли? Ей до законов дела нет! Ей нужно, чтобы сынок её или дочурка выросли, женились и своих детей нарожали. А те – своих. А при каком князе это будет – ей без разницы!

Посадник поднял ладонь, призывая его остановиться.

– Сядь, Степан Несторович. Довольно. Мы тебя поняли.

Дождавшись, пока тот опустится на место, Иван Фёдорович тяжело вздохнул и спокойно произнёс:

– Нет в этом городе человека, который желал бы ему блага больше, чем я. Когда я стал главой Змежда, он лежал в руинах. Огромными усилиями удалось возродить его из пепла! Всё здесь: дома, палаты, улицы, мосты, стены – отстроено заново. Лишь немногие здания уцелели тогда. Почти никто из нынешних горожан или их предков не жил в старом Змежде. Все они пришлые, ибо прежние жители были вырезаны ханатами.

Посадник поглядел на сложенные друг на друге морщинистые ладони.

– Я посвятил восстановлению города всю свою жизнь. И потому согласен со Степаном Несторовичем. Мы верны Радограду! Но кто правит в столице – уже не нашего ума дело. А вот сохранить Змежд – это как раз то, о чём всем присутствующим стоит подумать.

Мужчина обвёл собравшихся взглядом.

– Потому, уважаемая Дума, предлагаю проголосовать. Кто согласен со мной и Степаном Несторовичем – поднимите руки.

Кудрявый тут же вскинул ладонь.

– Давайте, поднимайте, – подначил он остальных. – Другого выхода нет.

Бояре нехотя, переглядываясь и вздыхая, начали поднимать руки – один за другим. Никто не хотел быть первым, кто согласится с нарушением древнего закона, но и против воли хана идти было страшно.

Постепенно согласие выразили все семеро.

– Хорошо, – кивнул посадник. – В таком случае сегодня же отправим в столицу весть о том, что мы готовы присягнуть и в ближайшее время…

Внезапно, не дав Ивану Фёдоровичу закончить, с улицы раздался протяжный, пронзительный звук.

– Горн! – воскликнул Степан Несторович.

Встревоженные заседатели вскочили и, подбежав к окнам, попытались понять, что случилось.

Посадник притих.

Горн Змежда, огромную медную трубу, отлитую в каменецких мастерских ещё в незапамятные времена и чудом уцелевшую при ханатском разгроме, использовали лишь в двух случаях.

– Это пожар или… – начал кто-то из бояр, облепивших резные рамы.

– Или! – резко перебил кудрявый. – Не видите? Дыма над городом нет!

Вскочив, Иван Фёдорович накинул на плечи тёплый плащ и быстрым шагом направился к выходу. Степан Несторович последовал за ним. За их спинами раздался шум – остальные бояре тоже поспешили покинуть помещение.

Посадник стремительно спустился по винтовой лестнице – зал Семи Огней находился на вершине самой высокой башни детинца Змежда. Затем пересёк двор и направился к стене.

Каменная кладка, возведённая в первые годы его правления на чёрном, обожжённом фундаменте старого города, довлела над припорошенной снегом землёй.

Холодный ветер трепал полы его плаща, проникая под одежду. Острые, как иглы, снежинки жалили лицо, заставляя щуриться.

Ступень.

Ещё ступень.

Шаг за шагом он поднимался по лестнице, пока, наконец, не достиг вершины и не застыл в изумлении.

Перед главными воротами города стояло большое войско.

Пешие и конные ратники. Метательные орудия.

Всё под бирюзовыми знамёнами Радонского княжества.

***

– Илья, седлай коня!

– Может, не надо, княжич? – с надеждой спросил он. – А если метнут чем со стены? Стрелу пустят или дротик какой?

– Не метнут, – отрезал Владимир. – Как я заставлю их подчиниться, если боюсь прийти и потребовать этого? Святослав, ты в седле держаться можешь?

Мальчик коротко кивнул.

– Да, лекарь хорошо перевязал рану.

– Отлично. Тогда поедешь с нами.

От дружины, выстроенной в походном строю в сотне шагов от укреплений Змежда, отделились трое всадников – Владимир, Илья и Святослав. По присыпанной снегом дороге они медленно приблизились к закрытым воротам.

Остановившись, княжич взглянул на стену. Там, прямо над въездом в город, толпились люди – судя по одеждам, знатные горожане, стремившиеся понять, кто прибыл к ним с войском. Все они напряжённо замерли, ожидая, что всадники вот-вот заговорят.

– Жители Змежда! – громко воззвал княжич. – Меня зовут Владимир Изяславович! Я старший из оставшихся в живых сыновей и наследник Юрия, почившего государя Радонского княжества. Властью, данной мне от рождения по законам божьему и человеческому, я приказываю открыть ворота и впустить меня с войском!

Из безмолвно взирающей сверху толпы выделился приземистый, плотный мужчина в меховом плаще, наспех наброшенном на плечи. Выйдя вперёд, он упёрся руками в парапет и угрюмо посмотрел вниз, туда, где в ожидании ответа стоял Владимир. На мгновение задержал взор на сыне, затем мельком оглядел остальных.

– Княжич, погляди! – тихо произнёс Святослав, улыбнувшись. – Это мой батюшка! Иван Фёдорович, посадник.

Владимир, не отводя сосредоточенного взгляда от стены, кивнул.

– Иван Фёдорович, здоров будь! – окликнул он. – Насколько я помню, на Змежд тебя посадил мой отец, князь Юрий?

– И ты будь здоров, – громко, чтобы слышали все, ответил тот. – Ты верно помнишь! Посадить-то посадил! Только когда это произошло, не было тут, считай, города. А ты тогда ещё дитём несмышлёным был, не запомнил, видать!

Владимир, обменявшись взглядами с Ильёй, усмехнулся. Ответ посадника показался ему дерзким.

– Раз ты признал меня, то почему разговариваешь со мной, стоя на стене? Или я не наследник Речного престола?

– Признать-то я тебя признал! – отец Святослава развёл руками. – Да вот только не наследник ты больше. При всём уважении к тебе и покойному Юрию, в Радонском княжестве новый правитель. Роговолд Изяславович! И без его дозволения ты в мой город не войдёшь!

Нахмурившись, Владимир вздохнул. Разговор шёл совсем не так, как он рассчитывал.

– А не боишься ли ты, Иван Фёдорович, что я Змежд силой возьму?

Оруженосец, услышав слова княжича, испуганно взглянул наверх.

– Возьмёшь силой? – посадник сдвинул кустистые брови. – Собираешься кровью залить выстроенные мной стены и по телам своих дружинников войти внутрь? Не наследника это слова! Так говорит лишь разбойник, главарь банды, не признающий княжеской власти, дарованной людям Владыкой!

Он выпрямился и добавил с угрозой:

– Уходи подобру-поздорову, а не то велю страже отогнать вас стрелами подальше!

Княжич не сразу ответил. Какое-то время он молчал, втягивая ноздрями студёный воздух.

– Что ж, воля твоя! – наконец произнёс он.

Владимир криво улыбнулся, щурясь на ветру, и обратился к своим спутникам:

– Разговор окончен. Возвращаемся в лагерь.

В расположении войска их встретили Никита и Ярослав. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, они не могли дождаться результатов переговоров. Но, завидев угрюмое лицо Ильи, всё поняли.

– Не откроют ворота? – спросил Никита.

– Нет, – мрачно отозвался Владимир.

Он спрыгнул с лошади и, не тратя времени впустую, принялся отдавать распоряжения:

– Илья, разбиваем стоянку. – Его речь была отрывистой и чёткой. – Метатели установи вон на том холме, так мы сможем забросить ядра прямо в детинец. Никита, перекрой все дороги в город, расставь усиленные дозоры. Ярослав, на тебе конный патруль. С этого момента Змежд в осаде. Никто не должен покинуть его или проникнуть за стены без нашего ведома. Попытаемся взять город быстро…

– Княжич, – кротко перебил его Святослав. – Позволь сказать.

Владимир остановился на полуслове и вместе с тысячниками, внимательно слушавшими его указания, посмотрел на мальчика.

– Да, Святослав, конечно, говори. Чего хотел?

– Погоди с осадой, – откашлявшись в кулак, сказал он. – Это успеется. Позволь мне поговорить с отцом. Он хороший человек, просто его сердце болит за город. Он поднял его из руин и боится увидеть, как тот вновь обратится в пепел. Потому и отказал тебе. Отпусти меня, я встречусь с ним. Уверен, он изменит решение!

Внимательно поглядев на рынду, будто пытаясь прочитать его мысли, Владимир кивнул:

– Хорошо. Если есть хоть малая возможность избежать кровопролития, мы должны попытать удачу. Но если он не прислушается к тебе – я буду вынужден взять город силой. Постарайся объяснить это отцу. Я буду ждать ответа до утра.

Глава 8. По обе стороны стен.

Змежд, самый северный город Радонского княжества, располагается у самой границы с каменецкими землями. С древних времён он славится как крупный торговый центр – богатый, густонаселённый, живущий шумной, полной движения жизнью.

Его процветание неразрывно связано с удачным расположением в излучине двух рек – Радони и впадающей в неё Зыти. Это давало городу множество преимуществ, ведь он стоял на перекрёстке важнейших водных путей: по Зыти можно было плыть с востока на запад, а по реке-княгине Радони – с севера на юг.

Основанный несколько веков назад при князе Станиславе Добром, Змежд постепенно накапливал силу и богатство. Его рынки, не уступавшие по размерам торговым площадям самого Радограда, ломились от мехов, железа, изделий из дерева, тканей и, конечно же, рыбы всех видов. Здесь можно было найти любой заморский диковинный товар, о котором лишь слышали в Радонии. Купцы со всех уголков света стекались в город, чтобы продавать и приобретать. Одни затем отправлялись в таинственную Степь или ещё дальше – в Ликай, другие – в Радоград, к Белому морю, или к северу, к Старову и предгорьям Каменецких гор.

Город рос и ширился. Его улицы были полны суеты, а многочисленные закоулки – густых, тягучих запахов пряностей и благовоний. На набережных и в речных гаванях можно было встретить людей из Степи, Ликая, с Торговых островов и даже из далёких земель, о местоположении которых было известно лишь самому Зарогу.

Змежд был не просто поселением – он соединял воедино части Радонии, словно мост, перекинувшийся с южных земель к северным.

Всё изменила пришедшая с востока буря, разразившаяся несколько десятков лет назад и навсегда изменившая судьбу процветающего купеческого центра.

После того как Слевск был сожжён пламенем ханской ярости, степные воины устремились на запад. Через несколько дней их передовые отряды достигли Змежда.

Подойдя к величественным стенам, ханские глашатаи возвестили, что город падёт, если его глава не откроет перед захватчиками ворота. Однако тот ошибочно решил, что перед ним лишь небольшая шайка кочевников, неспособная преодолеть мощные каменные укрепления.

Змежд был богат, и его знать не стала дожидаться подхода княжеской дружины. Используя средства городской казны, бояре поспешно собрали и вооружили ополчение.

Под покровом ночи подготовленный отряд выскользнул за стены и нанёс неожиданный удар по ханатам, обойдя их лагерь сзади. Сотни степняков пали той ночью, десятки телег с припасами были преданы огню.

В ответ хан, впавший в ярость, приказал разрушить город до основания. Говорят, в день приступа, на рассвете, тьма не рассеялась, а, напротив, сгустилась и, словно грозовая туча, нависла над Змеждом и его окрестностями. А затем из неё, будто из густого тумана, к стенам вышел демон.

Огромный и могучий, покрытый чёрной, как ночь, шерстью, он одновременно напоминал медведя и быка. Закрученные в кольца рога и пылающие багряным огнём глаза вселяли ужас в защитников города.

Зловещая дымка клубилась вокруг него так, словно солнечные лучи не смели коснуться богомерзкого тела. Отвратительное, чужое для всего подлунного мира существо медленно ступало на задних лапах, и каждый его шаг сотрясал землю под собой. Когда оно приблизилось к воротам, те выдержали лишь один сокрушительный удар его когтистой лапы.

Змежд пал.

В тот день почти все его жители – женщины, дети, старики – погибли. После недолгих уличных сражений лишь нескольким сотням горожан удалось спастись, но истерзанные, искалеченные тела остальных устилали улицы и площади. Оплакать убитых и совершить над ними обряд было некому.

Долгое время над превращённым в погост городом кружили тучи воронов, пронзительно каркая и предаваясь страшному пиру.

Однако, полностью уничтожить город всё же не удалось. Владыка смилостивился над ним. В тот же день с небес низвергся ливень, длившийся трое суток. Дождевая вода погасила пламя пожара и уберегла от превращения в пепел несколько зданий. Однако от прежней славы торгового центра, стоявшего в месте слиянии двух великих рек, не осталось и следа.

Прошли годы.

Змежд восстал из руин ценой неимоверных усилий своего талантливого посадника. Каменные стены были отстроены вновь – пусть не столь высокими и неприступными, как в былые времена, но всё же способными защитить город.

Он оправился, но память о пережитом бедствии навсегда осталась с его жителями – чёрные, опалённые, покрытые сажей остовы старых стен служили безмолвным напоминанием о постигшей город трагедии.

***

Морозная мгла опустилась на землю. Холодный, порывистый ветер, словно охотничий пёс зайца, гнал по небу тёмные, рваные облака, время от времени заслоняя тусклый лунный диск.

В лагере готовились ко сну.

Илья, подобно навье, носился на лошади из стороны в сторону, расставляя дозоры вдоль дорог и тропинок, ведущих к нему. Дружинники разводили костры и устанавливали серые походные шатры – единственное пристанище, доступное им в эту холодную ночь.

Накинув на плечи плащ, Святослав вышел из шатра. Быстро осмотревшись, он стремительным шагом направился к границе лагеря, в противоположную сторону от разгоравшихся на стоянке огней. Там, на фоне мрачного неба, виднелись очертания стен и башен Змежда.

Юный оруженосец знал, куда идти. Он родился и вырос в этих местах. Если кто и мог проникнуть в город незамеченным – так это он.

Обогнув крепостную стену и укрывшись в тени деревьев, мальчик вышел к широкой, спокойно несущей свои студёные воды Зыти. Он помнил, что в сотне шагов вниз по течению, там, где кладка вплотную подходила к речной глади, есть промыв – небольшой, узкий лаз под каменной защитой города, образованный многолетними весенними разливами.

Туда молодой рында и направился.

Крадучись, он двигался, прижимаясь к шершавым блокам, из которых были возведены укрепления. Иногда сверху доносились голоса – дозорные переговаривались между собой. Тогда мальчик вжимался в стену так сильно, что, казалось, сливался с нею. Но стоило звукам стихнуть – он продолжал путь.

Добравшись до нужного места, Святослав снял плащ и, держа его в руках, осторожно спустился с берега в чёрную воду. Зыть обожгла ледяным холодом – река вот-вот должна была встать.

Сжав зубы, оруженосец медленно, стараясь не создавать шума, прошёл вперёд и, пригнувшись, пролез в узкую щель под городской стеной. Несколько шагов в кромешной тьме, пахнущей сыростью и тиной, – и вот он уже внутри детинца.

Осторожно оглядываясь, мальчик выбрался из воды и кое-как отряхнул одежду. Хорошо было бы обсохнуть, чтобы не оставлять за собой на булыжниках мокрый след, но ждать нельзя – ветер пробирал до костей, а промокший насквозь наряд совсем не спасал от стужи, усилившейся с наступлением темноты.

Святослав снова накинул на плечи оставшийся сухим плащ и быстрым шагом, почти бегом, направился к терему посадника.

Змежд спал. Улицы были пусты, жители сидели по домам, греясь у очагов. Морозный воздух был наполнен запахом печного дыма, поднимающегося из сотен труб. Кое-где лаяли собаки, раздавались приглушённые звуки разговоров, но в остальном город был погружён в безмолвие.

Парень двигался знакомыми закоулками. Когда-то эти места были его домом. Но теперь всё изменилось, и он крался осторожно, словно вор или убийца, избегая встреч с дозорами.

Перед глазами всплывали образы прошлого. Мальчик узнавал переулки и избы, мимо которых проходил.

Здесь, например, можно свернуть – и тогда окажешься в тупике, где он с ребятнёй частенько играл в салки.

А вот тут, в приземистой деревянной хате с потемневшими, безжизненными окнами, раньше жил сапожник Вячеслав. Его сын, Гриня, был одним из лучших друзей Святослава. Бегая с ним на рыбалку, он однажды и узнал о лазе, через который этой ночью пробрался в город. Где Гриня сейчас? Жив ли? Или, может, угнан в Ханатар, как сотни других горожан?

Юный рында шумно вздохнул.

Невыносимо захотелось вернуться обратно, в беззаботное детство. Играть с детьми лавочников, удить рыбу, смотреть с городской стены на заходящее над Радонью солнце. Снова попасть туда, где не было крови, изрубленных тел, погребённых под снегом на продуваемых ледяными ветрами полях.

Что-то ёкнуло в груди мальчика. Он вдруг осознал, что скоро увидится с отцом. Отцом, кого так любил. Строгим, но неизменно заботливым и справедливым.

После смерти супруги, матери Святослава, он так и не нашёл в себе силы снова жениться и посвятил всего себя двум вещам: единственному сыну и вверенному ему городу.

Иван Фёдорович сумел заменить мальчику мать, окружив его теплом и заботой. А Змежд благодаря его стараниям поднялся из руин. Он любил их – своё дитя и родную землю, и они отвечали ему взаимностью.

Святослав ускорил шаг. Оруженосец ненадолго забыл о своей задаче, о предложении, которое он должен был сделать – сдать город Владимиру. Внутри разгоралось давно забытое чувство.

Он снова был сыном, с наступлением темноты спешащим к любимому отцу.

Наконец мальчик подошёл к терему посадника. Это было сложенное из того же камня, что и крепостные стены, двухэтажное здание.

Святослав поднял глаза.

Там, на втором этаже, под сводчатой крышей, тускло светилось небольшое круглое окно. Он знал: за ним находилась отцовская опочивальня. Значит, Иван Фёдорович не спит. Как всегда, он пренебрегал отдыхом, занимаясь делами города.

Тихо прокравшись к чёрному входу, рында осторожно приоткрыл дверь. Бесшумно, на цыпочках, прошёл по тёмному коридору, по памяти избегая скрипящих половиц. Поднялся по лестнице и уже через несколько минут оказался у знакомой двери. Остановившись, замер, не решаясь постучать.

Время тянулось медленно, как густая сосновая смола в летний зной, а он всё стоял, будто прикованный к месту.

– Кто там пришёл? – вдруг раздался за дверью низкий, немного хриплый голос. – Чего стоишь? Входи!

«Он почувствовал… Он ждал меня!» – улыбнулся мальчик и, отбросив сомнения, аккуратно толкнул дверь.

Покои отца, как и прежде, были обставлены очень скромно. Здесь находилось лишь самое необходимое: простая кровать, пара грубых деревянных стульев, заваленный бумагами стол и незамысловатый очаг. Несмотря на высокое положение, посадник не стремился к роскоши, довольствуясь лишь необходимым и предпочитая тратить средства на нужды вверенного ему города.

Иван Фёдорович сидел на постели со свитком в руках, видимо, пытаясь что-то разобрать при слабом свете догорающего фитиля. Он прищурился, всматриваясь в лицо позднего гостя. Но стоило ему разглядеть вошедшего, как он мигом вскочил, сделал несколько широких шагов и сгрёб сына в охапку.

– Мальчик мой! – его голос дрогнул. – Родной! Ты вернулся.

Святослав хотел сохранить невозмутимость, показать, насколько возмужал, но неожиданно для себя жалобно захныкал. Тонкими, совсем ещё детскими руками вцепился в отца. Тёплая волна воспоминаний накрыла мальчика, и он, не в силах сопротивляться ей, закрыл глаза.

Будто ничего и не было – ни похода, ни этих долгих трёх лет. Всё осталось позади. Отец был таким же, каким парнишка помнил его. Даже пах так же – чем-то родным, присущим только ему одному.

Несколько минут они стояли, молча обнявшись. Наконец Святослав поднял голову.

– Папа, я так рад… – он быстро вытер рукавом намокшие глаза.

Мальчик вдруг подумал, что отец огорчится, увидев, что годы в свите княжича не сделали его мужчиной, способным сдержать слёзы.

– И я, сынок! – тут же ответил Иван Фёдорович. – Я знаю, зачем ты здесь. Ты пришёл с войском Владимира.

– Да.

Посадник внимательно осмотрел своё дитя.

– Как ты вырос! Как возмужал! – с улыбкой сказал он, вмиг развеяв опасения мальчика. – Настоящий воин! Отрада для глаз! Ну, проходи, садись.

Он указал на один из двух стульев у очага. Замёрзший Святослав с удовольствием опустился на сиденье, придвинувшись поближе к источающему тепло огню.

– Ты голоден? – спросил посадник, садясь напротив. – Я могу попросить Аглашку принести что-нибудь. Возможно, остался твой любимый пирог с клюквой.

Рынде очень хотелось есть, но, сделав над собой усилие, он отказался.

– Папа, извини, но времени мало, – опустив глаза, произнёс он. – Пирогов потом отведаем, а сейчас нам нужно поговорить о деле.

Иван Фёдорович тяжело вздохнул.

– Да я понял уже. Прокрался ночью, весь мокрый. Явно не просто так. – Он внимательно посмотрел на сына. – Владимир послал?

– Нет. Я сам попросился, а он отпустил.

– Попросился? – прищурился посадник. – Зачем?

– Княжич хочет начать осаду, отец.

– Я знаю. Мне уже доложили, что он разбил лагерь. Твоему командующему нужен город, чтобы закрепиться. В окру́ге нет других, кроме нашего. Конечно, он начнёт осаду, что ему ещё остаётся? Не в Степь же уходить!

– И ты готов к этому?

– Нет, конечно. Ваш приход стал неожиданностью для нас. Только утром мы узнали о смерти Юрия и Олега и о том, что Роговолд теперь государь. Как мы могли подготовиться? Припасов мало, но неделю, а может, и две, продержимся. До подхода дружины князя. Он разобьёт Владимира и всё кончится.

Святослав удивлённо поднял брови.

– Разобьёт Владимира? – переспросил он. – Ты допустишь это?

Иван Фёдорович пристально посмотрел ему в глаза.

– Допущу. Другого выхода нет.

– Есть! – воскликнул мальчик. – Отец, он законный наследник! Ты должен подчиниться и открыть ворота!

Посадник отвернулся, устремив взгляд на пляшущие в очаге языки пламени.

– Открыть ворота? И что потом?

Святослав растерялся. Ответ казался ему очевидным.

– Что потом? Потом Владимир займёт город, укрепится здесь, а затем прогонит Роговолда и взойдёт на Речной престол!

Посадник хмыкнул.

– Как прогонит? Чем? Дружина Каменецкого княжества гораздо больше того войска, что есть у Владимира! Даже если Роговолд привёл в Радоград лишь часть своих людей – племянник не сможет совладать с ним! Он будет разбит.

– Но укрывшись за стенами… – начал было мальчик.

– Не сможет он укрыться! – отец резко перебил его. – Зима только началась. В городе мало еды! Однажды она кончится, и дальше – голод! Если за нашими стенами окажется ещё три тысячи мужчин с лошадьми – мы не продержимся и двух недель! У твоего княжича есть припасы?

– Что-то есть… – пробормотал Святослав.

– Ты хоть слышишь себя? Что-то? Этого недостаточно! – Наклонившись к сыну, Иван Фёдорович взял его за руки. – Пойми, сейчас ему кажется, что Змежд поможет в противостоянии с дядей. Но очень скоро он поймёт, что спастись здесь не удастся! Ему неоткуда ждать помощи, а Роговолд ведёт большое войско и, если понадобится, подтянет подкрепления с севера. Открыть ворота Владимиру – это самоубийство. Агония, которая лишь отсрочит его конец и вместе с ним погубит и нас.

В комнате повисло молчание.

– Зря он не подчинился дяде. В конце концов, он его родич, не чужой человек, – задумчиво сказал посадник, выдохнув.

– Владимир считает, что Роговолд мог обманом погубить его брата. Он не подчинится ему. Этому не бывать.

– Погубил брата? – переспросил Иван Фёдорович, но тут же махнул рукой. – Хотя, какая разница… Это ничего не меняет. Нужно беречь то, что есть, а не лить слёзы о том, чего не вернуть.

Оба снова замолчали. Какое-то время лишь треск поленьев в очаге нарушал тишину. Святослав не сводил глаз с отца, устало сгорбившегося на стуле.

– Папа… – тихо позвал он.

– Да, сынок?

– Может, всё-таки поступишь так, как велит закон? Откроешь ворота…

– Нет, не могу, – твёрдо ответил посадник. – Мой долг – служить городу. Если я соглашусь, он будет обречён. Пойми, идти против хана и князя – безумие!

Он положил руку на плечо парня.

– Не возвращайся в стан Владимира. Там тебя не ждёт ничего, кроме позора и гибели. Будь здесь, со мной! Скоро всё это закончится.

Святослав всмотрелся в лицо отца. Ничего в мире ему сейчас не хотелось больше, чем остаться тут, с ним. Бесконечно сидеть у огня и беседовать обо всём на свете. Слишком долго он был вдали от дома.

От внутренней борьбы на глаза снова навернулись слёзы. Но, усилием воли взяв себя в руки, он встал. Разговор был окончен.

– Ты куда? – приподнял брови Иван Фёдорович.

– Прости, отец. У тебя свой долг, а у меня – свой. Мне нужно идти.

Рында знал: останься он ещё хоть на минуту, и уже не сможет уйти. Поэтому отвернулся и молча направился к двери. Но, уже открыв её, обернулся. Отец всё так же сидел в кресле, печально глядя ему вслед.

– А ты думал, что будет, если Владимир всё же возьмёт город? Если ты не продержишься до прихода Роговолда? – спросил Святослав неожиданно жёстким, совсем не детским тоном. – Что будет с тобой и Змеждом? Вы станете изменниками, пошедшими против закона божьего и людского. Он не простит. Отец, прошу, открой ворота… Спаси себя.

Посадник сокрушённо покачал головой.

– Прости, мой мальчик. Не могу.

И добавил:

– Не уходи… Останься, умоляю тебя.

Ничего не ответив, оруженосец поджал губы и вышел в тёмный коридор, аккуратно закрыв за собой дверь.

***

Под ногами хрустнула сухая ветка.

– А ну стой! Кто идёт? – прокричал в темноту дозорный, услышав шум.

Щурясь, он пытался разглядеть того, кто прятался в плотной тени деревьев.

– Святослав, рында княжича Владимира! – последовал ответ.

Дозорный на мгновение опешил. Оруженосец командующего – мальчишка двенадцати лет. Что ему делать одному в зимнем лесу, ночью, за пределами лагеря?

– А ну выйди на свет! – Он поднял над головой факел, пламя которого ярко вспыхнуло в морозном воздухе. – Поглядеть хочу!

Святослав шагнул вперёд. Вооружённый мужчина окинул его недоверчивым взглядом.

– И правда рында… – пробормотал он. – Ты чего шатаешься ночью без дела? Давай выкладывай, куда ходил?

– Задание княжича, – угрюмо ответил Святослав. – Больше тебе знать не надо. Если у тебя всё, я пройду.

Дозорный выпучил глаза от такой дерзости. Но парень не стал ждать, пока тот придёт в себя, и, быстрым шагом обойдя его, направился в центр лагеря – туда, где находился шатёр Владимира.

Несмотря на скорое приближение рассвета, княжич ещё не ложился спать. В его походном жилище, на грубом, наскоро сбитом деревянном столе, была разложена карта Змежда и его окрестностей. Над ней, в тусклом свете почти догоревших свечей, склонились трое тысячников.

Когда Святослав вошёл, все разом обернулись. Его ждали, надеясь на добрые вести. Но, увидев выражение лица мальчика, Владимир разочарованно спросил, догадавшись:

– Не согласился?

Рында потупил взгляд и сокрушённо покачал головой.

– Что ж, очень жаль, – сухо отозвался княжич и, потеряв к нему интерес, вновь склонился над картой.

– Как я и говорил, метательные орудия нужно поставить тут. – Он ткнул пальцем в нарисованный на бумаге холм. – Это самая высокая точка. Отсюда ядра долетят прямо до амбаров с зерном. Я бывал в Змежде несколько раз – хранилища располагаются примерно здесь. А неподалёку от них дружинные избы, тоже важная цель.

Тысячники внимательно слушали распоряжения своего командующего. Святослав продолжал стоять у входа, не решаясь поднять глаз. Его будто не замечали. Никто не бросил даже мимолётного взгляда, все были поглощены подготовкой осады.

Внутри рынды нарастало смятение. Руки дрожали. Он чувствовал, будто подвел всех, присутствующих здесь.

– Никита, завтра отправь толкового сотника с людьми в лес, – продолжал Владимир. – Из жердей нужно сбить большие деревянные щиты. Под ними понесём к воротам таран. В городе вряд ли много людей и стрел, но на первых порах они могут проредить наши ряды. Остальные пусть точат колья. Я хочу, чтобы весь лагерь был обнесён частоколом с двух сторон – на случай удара в тыл…

– Что будет с моим отцом? – внезапно громко спросил Святослав.

Все разом повернулись, будто только сейчас заметили его присутствие.

– Ты что-то сказал? – Владимир взглянул на мальчика. – Прости, я не расслышал.

– Я хочу знать: что будет с моим отцом? – повторил парень, сделав шаг вперёд.

Княжич поднял брови, словно не сразу понял, чего от него хотят.

– Что будет с твоим отцом? – медленно повторил он. – Он изменник. Ты знаешь, что ждёт предателей.

Святослав боялся этого ответа больше всего. Боялся – и всё же знал, что услышит именно его. Княжич не мог сказать ничего другого.

Мальчик сжал кулаки так, что побелели костяшки. Внутри него разгорались два чувства – обида на упрямого отца и жгучий страх его потерять.

– Если я помогу взять город без осады, ты пообещаешь пощадить его? – слова сорвались с губ прежде, чем юный оруженосец успел их осознать.

Владимир и тысячники переглянулись.

– Взять укрепления без осады? Не знал, что княжеский рында владеет силой зверодлаки! – усмехнулся один из тысячников.

– Погоди, Илья, – осёк его княжич и внимательно посмотрел на мальчика. – Ты знаешь способ?

Святослав, дрожа всем телом, нерешительно кивнул.

– Тогда говори.

– Пообещай, что пощадишь отца, – повторил он, сжав кулаки.

Владимир оставил карту, медленно подошёл и, опустившись на одно колено, взял юного оруженосца за плечи. Внимательно заглянул в испуганные, подёрнутые влагой голубые глаза.

– Если ты поможешь взять город без осады, я обещаю пощадить посадника.

– Ты клянёшься?

– Клянусь! – твёрдо ответил княжич.

Глава 9. Мягкость и сила.

– Осторожно, – прошептал мальчик. – Идём вдоль стены, один за другим.

Илья, двигавшийся следом, молча кивнул. Дружинники, два десятка воинов, бесшумной вереницей последовали за Святославом, стараясь не издавать ни малейшего звука. Словно призраки, они скользили в ночном мраке к месту, где находился разведанный рындой тайный лаз за стену.

Весь день Илья, выбранный Владимиром для выполнения особой задачи, тщательно подбирал людей, в итоге остановившись на лучших из лучших, самых искусных и опытных бойцах дружины.

Не раскрывая никому заранее, что именно предстоит совершить, – княжич опасался предательства, так как среди воинов встречались мужики родом из Змежда, – отобранных ратников созвали на окраину лагеря вечером того же дня и лишь затем посвятили в замысел.

Решено было не медлить, действовать сразу – погода благоприятствовала: тяжёлые облака затянули небо непроницаемой пеленой, мрак стоял кромешный.

– Аккуратно, не поднимайте всплесков, – остановившись у самой реки, тихо сказал мальчик. – Иначе привлечёте к себе внимание дозорных на стенах. Проход там, под стеной.

Илья благодарно потрепал его по русым волосам.

– Спасибо, Святослав. Дальше мы сами. С нами не ходи, незачем тебе туда лезть. Возвращайся лучше в лагерь.

Рында кивнул, почему-то виновато опустив глаза. Тысячник шагнул в холодную речную воду и, махнув рукой, позвал за собой остальных.

Юный оруженосец молча смотрел, как беззвучно, словно бесплотные духи, дружинники по очереди спускались в воду и, пройдя несколько шагов, исчезали в промыве под стеной. Наконец, проводив взглядом последнего бойца, Святослав развернулся и уже знакомой тропой направился обратно в лагерь.

***

– Увидим знак – несёмся к воротам. Никто не кричит. Делаем всё тихо и быстро. Всем понятно?

В темноте, ёжась от холода, укрытые под сенью деревьев от взглядов стражи на стенах, нетерпеливо перебирали копытами несколько сотен лошадей. Перед выстроенными в шеренгу всадниками на гнедом жеребце медленно разъезжал Ярослав, отдавая короткие, отрывистые указания. Из его рта в морозный воздух поднималось густое облако сизого пара.

– Первая сотня – сразу налево от ворот. Захватываете ближайшие улицы и избы городской стражи. Вторая – без остановки, на полном скаку через весь посад к воротам детинца. Ваша задача – не дать их закрыть. Самое важное – скорость! Третья сотня входит в город последней, я двинусь с вами. Держим открытыми ворота посада, пока пешая дружина не займёт стены.

Сотники согласно кивнули. План действий довели до них заранее, каждый знал свою задачу. Сейчас Ярослав лишь уточнил последовательность движения отрядов.

– Хорошо. Отправляйтесь к своим людям. Начинаем по сигналу.

Командиры поспешили к подчинённым. Тысячник, натянув поводья, прищурился. Там, в покрытой ночным мраком дали, едва виднелись городские ворота Змежда. Оттуда должен был поступить сигнал, и Ярослав не имел права его пропустить.

– Если всё пройдёт гладко, возьмём город без крови, – раздался позади него спокойный голос подъехавшего княжича.

– Почти без крови, – отозвался тысячник, не сводя глаз с обитых металлом створок. – Вряд ли стражники на стенах встретят Илью пирогами и с улыбкой позволят распахнуть перед нами въезд.

Владимир усмехнулся.

– Ты прав. Почти без крови. Но это лучше сотен и тысяч погибших.

– С этим не поспоришь, княжич. Никита готов?

– Да. Пешее войско ждёт у шатров в полном снаряжении. Изображают сон. По команде выскочат и вслед за вами побегут к городу.

– Как бы друг друга не подавили в потёмках.

– Не подавят, – снова улыбнулся княжич. – Никита назначил им порядок, в котором следует покидать лагерь.

– Разумно, – одобрил тысячник.

Все приготовления были завершены, оставалось лишь ждать. Ярослав и Владимир погрузились в напряжённое молчание. Время тянулось мучительно долго: минута сменяла минуту, час следовал за часом, но ничего не происходило.

Тысячник потирал ладонями глаза, боясь из-за усталости проглядеть поданный знак.

На востоке небо начало светлеть. Звёзды одна за другой растворялись в разгорающейся заре.

– Почему так долго? – забеспокоился Ярослав, заёрзав в седле. – Не случилось ли чего?

Внезапно на стене Змежда, прямо над воротами, вспыхнула искра. Кто-то несколько раз взмахнул факелом над головой и бросил его вниз со стены. Несколько мгновений красный огонёк летел вниз, освещая каменную кладку, и, коснувшись земли, погас.

– Ну, Илья, молодец! – радостно выдохнул тысячник и, развернувшись к всадникам, скомандовал: – Первая сотня – вперёд, к воротам!

С улыбкой княжич наблюдал, как конники, поднимая копытами комья мёрзлой земли, во весь опор помчались к медленно открывающимся створкам.

Змежд, безмятежно спящий в предрассветном сумраке, даже не подозревал, что уже был взят.

***

В полдень, под приветственные возгласы дружины, в сопровождении Святослава в город въехал Владимир.

С наступлением рассвета ветер разогнал тяжёлые облака, что ночью закрывали собой небо, и теперь над головой княжича ослепительно сияло солнце.

Облачённый в яркий плащ, он миновал городские ворота. Вокруг развевались многочисленные стяги Радонского княжества с серебряной чайкой на бирюзовом полотнище.

Несмотря на бессонную ночь, Владимир пребывал в превосходном настроении. Он улыбался и махал рукой собравшимся у ворот ратникам.

– Погляди вокруг, – обратился он к едущему рядом Святославу. – Эти люди, десятки и сотни воинов и горожан, живы благодаря тебе.

Рында не ответил. Его взгляд привлекли каменные ступени, ведущие на стену. Лестница была залита застывшей кровью стражников, столь неудачно заступивших вчера в дозор.

Владимира встретили сидящие верхом Илья и Никита. На лицах тысячников светилась усталая улыбка. Заметив командующего, они тронули поводья и направились ему навстречу.

– Княжич, город твой! – воскликнул Илья, приблизившись.

Тот, подъехав ближе, положил руку ему на плечо.

– Спасибо вам обоим, – обратился он к военачальникам. – Вы заслужили мою безмерную признательность. Благодаря вашей верности и доблести Змежд теперь наш!

Тысячники почтительно склонили головы.

– Будьте уверены, я щедро вознагражу вас. – Владимир огляделся. – А где Ярослав?

– Он с людьми разоружает городскую стражу, скоро освободится, – ответил Никита.

Процессия направилась дальше, вглубь города. Вдоль улиц собрались жители посада. Прижимаясь к стенам хат, они настороженно разглядывали незваных гостей. Княжич же всем своим видом выражал доброжелательность и кротость. Он поднял руку в приветственном жесте, не обращая внимания на мрачные лица горожан.

– Какие будут приказания? – спросил Илья.

– С этого момента, – ответил Владимир, – стены и ворота под нашей охраной. С жителями обращаться мягко, никого не тревожить – ни стражу, ни простых людей. Пусть Змежд живёт привычной жизнью. Никита, тебе поручаю поддержку порядка в городе, лучше тебя с этим никто не управится.

Тысячники внимательно слушали распоряжения, кивая в ответ. Вскоре процессия подъехала к детинцу.

– Кто это там? – спросил командующий, заметив впереди, у ворот внутренней крепости, богато одетых людей.

– Это знать, – усмехнулся Илья. – Вышли поприветствовать тебя.

– Ну-ну.

Приблизившись, княжич остановился, за ним замерли и остальные. Переглянувшись, бояре молча выстроились перед Владимиром с подчеркнуто широкими улыбками на бородатых лицах.

Езист Змежда, облачённый в белоснежные праздничные одежды, вышел вперёд, держа в руках богато украшенный серебром и самоцветами том – священный Зикрелат.

Один из бояр – высокий, кучерявый и чрезвычайно худой, одетый в расшитый серебром кафтан, – сделал шаг вперёд. В руках он держал знамя Змежда – жёлтое полотнище с вышитыми на нём чёрными нитями двумя реками, сливающимися в одну.

Поклонившись, он громко произнёс:

– Княжич! Моё имя – Степан Никифорович Лихолицын. Мы все, – он обвёл руками замерших рядом бояр, – представляем городскую Думу Змежда. Позволь засвидетельствовать наше почтение и поклясться в верности!

Владимир с достоинством кивнул.

– Пусть светлый княжич знает, что все мы, – он нарочно говорил громко, чтобы никто не пропустил ни слова, – выступали за то, чтобы открыть тебе ворота и, согласно законам княжества, признать твою власть над нами!

Бояре согласно закивали.

– Однако посадник задумал измену. Будь уверен, если бы ты своим великим искусством не вошёл в город сегодня, уже завтра мы, презрев волю собаки-посадника, сами распахнули бы перед вами ворота! Посему надеемся на твою милость и преподносим знамя города в знак покорности!

С этими словами Степан Никифорович разогнулся и, с надеждой глядя на Владимира, протянул ему аккуратно сложенное полотнище. Княжич кивнул Никите, и тот, подъехав, принял символ города. Боярин, слегка растерявшись, улыбнулся и отошёл в сторону, встав в ряд с остальными.

Святослав с тревогой посмотрел на командующего. Слова, сказанные боярином об отце, испугали его – не разозлился ли княжич? Однако тот, поймав взгляд мальчика, лишь слегка поднял брови, показывая, насколько удивило его услышанное.

– Вам не о чем беспокоиться, уважаемые жители города, – громко произнёс Владимир.

Он хотел, чтобы его услышала не только знать, но и простые горожане, столпившиеся вдоль улицы.

– Жизнь в Змежде пойдёт тем же чередом, что и раньше! Клянусь Зарогом, я не буду чинить насилия. Как истинный наследник Речного престола, я хочу лишь одного – чтобы мои подданные жили в мире и спокойствии! Возвращайтесь к своим делам! Бояться нечего, вам я не враг!

Тронув поводья, он продолжил движение, войдя в ворота детинца. Процессия последовала за ним.

***

– Горожане ропщут, княжич. Тысячи дружинников и лошадей, прибывших посреди зимы, объедают их. Наше нахождение здесь становится непосильным бременем для города. Чтобы прокормить войско, приходится изымать излишки провизии у жителей Змежда. Я бы даже сказал – отбирать силой. Они недовольны. Распространяются слухи, звучат разные речи.

В зале Семи огней, месте, где ещё недавно заседала городская Дума Змежда, находились двое: Владимир, сидевший во главе стола на месте посадника, и Никита, ведавший городской стражей. Сам зал практически не изменился. Лишь огромное бирюзовое знамя теперь украшало стену за спиной княжича.

– Прошла всего неделя, а уже слухи? Что именно говорят? – прищурился Владимир.

Его слова прозвучали как укор. Никита виновато опустил глаза, поглядев на покрытый ковром пол.

– Ну, не тяни, выкладывай! – нетерпеливо поторопил княжич.

– По городу расходятся слова посадника, – вздохнув, произнёс глава стражи.

– Какие именно?

– О том, что ты уже не княжич, а разбойник. Более того, молва приукрашивает их и уже болтают, что якобы он поносил тебя со стены на чём стоял свет.

– Поносил? – с сомнением повторил Владимир. – Это, мягко говоря, преувеличено!

– Я тоже так считаю, но слухи на то и слухи, – пожал плечами тысячник. – Как бы там ни было, это очень опасно. Думаю, на такой почве может созреть бунт.

– Люди не пойдут в открытое столкновение с вооружённой дружиной, – отмахнулся Владимир.

– Не обязательно устраивать бои на улицах города. Изменники могут вредить нам исподтишка: травить зерно и воду, – Никита понизил голос, его тон стал более внушительным. – Или открыть ворота врагу, когда он подойдёт к городу. Мало ли что ещё!

– Как же они так быстро забыли о верности? Ещё совсем недавно они подчинялись моему отцу!

– Голод не тётка, – пожал плечами тысячник. – Да и подчинялись ли? Змежд почти не выделил людей в поход против Мишки, вопреки приказу князя Юрия!

Владимир тяжело вздохнул. Острый ум Никиты, как всегда, позволял ему видеть ситуацию глубже других.

– Посадника следует наказать в назидание остальным, – заключил он. – В глазах недовольных горожан он герой.

– Посадник и так в темнице! – воскликнул княжич. – Что, по-твоему, мне ещё следует сделать?

– Нужно пресечь разговоры, – выдохнул Никита. – Их нельзя оставлять без внимания. Правитель не может быть мягкотелым! Люди презирают тех, кто пытается заслужить любовь слабостью. Уважение рождается в силе, а не в попустительстве.

Владимир встал и, погружённый в размышления, подошёл к одному из очагов. Опустив взгляд, он уставился на пламя. Огонь отражался в его глазах. Дрожащие, чёрные тени легли на лицо.

– Хорошо сказано. Но что именно ты предлагаешь, Никита? Говори прямо, хватит ходить вокруг да около!

– Нужно проявить жёсткость и… – тысячник запнулся, – и казнить посадника!

Владимир, резко обернувшись, изумлённо приподнял брови.

– Казнить? За несколько неосторожно брошенных слов?

Никита заметно нервничал.

– Помощи нам ждать неоткуда, – будто оправдываясь, затараторил он. – Еды с каждым днём будет всё меньше. Пойми, бунт – это как лесной пожар. Если разгорится – не потушишь!

Он сглотнул и, набрав в грудь воздуха, продолжил:

– Неосторожно брошенные слова подобны семенам, что падают на плодородную почву – со временем они могут прорасти в могучие побеги. Страх – лучшее лекарство от волнений. Проявив жёсткость, ты покажешь, что измена не пройдёт и никому не позволено сомневаться в твоём праве брать то, что принадлежит тебе по праву крови!

– Возможно так и есть, но я не могу этого сделать, – выслушав главу стражи, глухо заключил Владимир. – Я поклялся Святославу пощадить его отца. И не стану нарушать клятву без крайней нужды. Вспомни, мы с тобой сидим здесь, в думском зале, лишь благодаря ему.

Никита хотел было что-то возразить, но его прервал стук в дверь.

– Входи! – снова поглядев в огонь, приказал княжич.

Дверь распахнулась, и в зал вошёл рослый, румяный сотник, припорошенный снегом, оставляя на дорогом ковре мокрые следы. Пройдя в глубь помещения, он замер, склонив голову перед командующим. Никита без удовольствия посмотрел на подчинённого.

– Чего тебе? Другого времени не было? Не видишь, у меня разговор с княжичем!

Сотник виновато втянул крупную, покрытую всклокоченными волосами голову в плечи.

– Прости, ради Зарога! Дело срочное, не терпит промедления!

Никита нахмурился.

– Ну так говори! Прямо тут, при княжиче.

Сотник опасливо покосился на Владимира и, вздохнув, принялся докладывать:

– Сегодня на Приреченской улице посада нашли перебитый дозор из трёх дружинников. Опросили людей, кто что видел.

– Что удалось выяснить? – сдвинув брови, осведомился Владимир.

– Узнали, что они вечером заходили в кабак во время обхода. Чтобы согреться и выпить немного. Ночь-то холодная! И там, в этом кабаке, повздорили с местными мужиками.

Никита многозначительно посмотрел на княжича.

– Это ещё ни о чём не говорит, – спокойно ответил тот на молчаливый вопрос военачальника. – Возможно, они сами были зачинщиками ссоры.

Однако, несмотря на ровный тон, лицо его заметно изменилось – потемнело, стало жёстче.

– Согласно тому, что нам рассказали, как раз наоборот, – продолжил румяный сотник. – Мы поддерживаем строгий порядок среди стражи. Запрещено каким-либо образом задевать местных. Пьяные мужики сами начали оскорблять дружинников, говоря непотребства про тебя, княжич. Наши лишь ответили им.

– Какие непотребства? – нахмурившись, уточнил Владимир.

– Ну… – замялся сотник. – Точно я не знаю…

– Говори! – повысил голос Никита.

– Что-то вроде того, что не княжич ты, а разбойник, – выдохнув, ответил тот. – И что скоро из Радограда придёт настоящий князь, погонит нас всех, как собак, а посадника вызволит из темницы и снова городом править поставит. Если честно – ничего нового. Такие разговоры давно по кабакам ходят.

Никита снова встретился взглядом с Владимиром.

– И что было дальше?

– А дальше, выпив медовухи, наши покинули трактир. Собирались продолжить обход, но их подкараулили и убили в подворотне. Вокруг много следов. Нападавших было не меньше десятка. Забили голыми руками. Жестоко, с остервенением. От лиц ничего не осталось. Зубов нет, глаза повытекали. Если бы не я лично их в дозор отправлял – ни в жизнь не узнал бы кто это!

В зале повисла звенящая тишина. Никто не решался заговорить. Наконец Никита нарушил молчание.

– Видишь, княжич, всё, как я и говорил. Нельзя тянуть, беда на пороге! Потеряем Змежд – останемся ни с чем!

– Нет, это просто пьяный спор, – покачав головой, возразил тот. – Да, народ напряжён, им приходится нелегко. Но делать выводы рано.

Он до последнего отказывался признавать правоту главы городской стражи.

– Рано? Гляди только чтобы не стало поздно, – мрачно предупредил тот.

– Командующий, у меня не всё, – неожиданно встрял в разговор сотник.

Владимир поднял на него глаза.

– Что ещё? – предчувствуя, что услышит что-то неприятное, спросил он.

– С дозорных сняли оружие. Где оно – неизвестно, всё обыскали, но так и не нашли. И если княжич хочет знать моё мнение – секиры забрали не просто так. Оружие никогда не пылится без дела – рано или поздно оно заговорит, и слова эти редко бывают добрыми. Это уже не первый такой случай. На прошлой неделе дружинника разоружили, когда он пьяный уснул в кабаке. Хвала Владыке, хоть не убили, но меч пропал. Зреет вооружённый бунт. Пожар может вспыхнуть в любую минуту. Нам придётся тушить его кровью.

– Владимир Кровавый! – задумчиво произнёс тысячник. – С таким прозвищем тебе будет непросто бороться с Роговолдом за любовь народа Радонии.

Княжич, охваченный волнением, отвернулся. Приложив пальцы к губам, он застыл. Внутри него шла напряженная борьба. Некоторое время в помещении не было слышно ничего, кроме треска поленьев в очаге и воя ледяного ветра, доносящегося из-за окна.

Наконец, восстановив самообладание, Владимир повернулся к Никите. Его лицо было белым, как снег.

– Я принимаю твой совет, – медленно, будто слова застревали в горле, обратился он к тысячнику. – Подготовь всё. И собери Думу с езистом, нам не помешает единство в столь сложном вопросе.

Кивнув, глава стражи вышел из зала. Сотник, поклонившись княжичу, последовал за ним.

Оставшись в одиночестве, Владимир рухнул в кресло, накрыв ладонями лицо.

Глава 10. Живые и мёртвые.

В отличие от культа Матери-Земли, который предписывал хоронить тела умерших, заревитство требовало от своих последователей сжигать их.

Владыка завещал, что лишь пройдя очищение в пламени святого ильда, человек сможет предстать перед ним. Нарушение его воли считалось большим грехом, и тот, кто откажется от обычая – добровольно или по злому умыслу, – никогда не сможет после смерти попасть в Славию.

Чтобы сохранить память об умершем, перед сожжением делали маску. Глину раскатывали, придавая форму блина, и клали на лицо покойного. Затем разглаживали аккуратными движениями до тех пор, пока податливый материал не принимал нужную форму, повторяя черты усопшего.

В зажиточных семьях маски расписывали яркими красками: подкрашивали губы, румянили щеки и рисовали открытые глаза тем цветом, который был у умершего. Эти глиняные лица сжигались вместе с телом и, обожжённые ритуальным пламенем, они становилась твёрдыми и прочными, как камень.

Но бывали и исключения. Иногда маску могли обжечь отдельно, например, если ильд совершался в челне, пущенном по реке. Однако в любом случае она была неотъемлемой частью священного ильда.

В Северных землях, ещё до переселения в Радонию, существовала традиция хранить посмертные ритуальный маски предков в особом месте – Скорбном углу. Обычно он находился в подвалах изб. Скрытые от посторонних глаз, эти глиняные лица позволяли потомкам посмотреть на черты своей давно усопшей родни и вспомнить, от кого их семейство ведёт начало. Взглянуть на тех, кому ныне живущие были обязаны главным – жизнью.

Однако, для великокняжеской семьи, самой знатной и древней в Радонии, Изяслав Завоеватель придумал кое-что иное. Вместо Скорбного угла по его повелению на южной оконечности Радоградского острова, почти у самой стены детинца, возвели Скорбную палату.

Она представляла собой башню в три уровня высотой. Её основание было внушительным – около десятка саженей в ширину – и имело семь углов. В строении не было окон, а перемещаться между этажами можно было по узкой винтовой лестнице, находившейся в самом центре и пронизывавшей палату насквозь – снизу доверху.

Помещение было уставлено обожжёнными, закопчёнными масками всех, кто принадлежал к роду Изяславовичей. Большие и маленькие, мужские и женские – они стояли на аккуратных подставках из седого дерева, на которых мелкими буквами были вырезаны имена. Ряд за рядом они покрывали стены столь плотно, что за ними не было видно грубой каменной кладки.

Маска самого Изяслава, размещённая здесь после его смерти, находилась прямо у двери, и первое, что мог увидеть вошедший – посещать палату разрешалось лишь членам семьи и их приближённым, – было лицо Завоевателя. С высоким лбом, чётко очерченными скулами и острым, с горбинкой, носом, ставшим отличительной чертой всех его потомков.

Существовала легенда, согласно которой династия радонских князей пресечётся, как только башня заполнится масками до отказа и места для новых внутри уже не останется. Поэтому однажды, желая продлить век правителей из рода Изяславовичей, князь Всеслав, прозванный Каменотёсом, распорядился достроить ещё два уровня, и теперь Скорбная палата Радограда имела пять семиугольных этажей, каждый из которых хранил в себе память о достижениях и неудачах, славе и позоре, величии и ничтожности.

***

В это утро Роговолд, сопровождаемый несколькими дружинниками, вышел из княжеских хором Радограда. Серое, мутное небо навевало сонливость, и воины зябко кутались в подбитые мехом плащи.

Однако князь не замечал холода. Его шаги были решительными, а взгляд – сосредоточенным.

Пройдя весь детинец насквозь, он подошёл к Скорбной палате.

У массивных дверей, прислонившись к стене, после бессонной ночи дремали стражники. Широко зевая, они то и дело клевали носом, но, завидев Роговолда, тут же выпрямились и, склонив головы в знак почтения, отперли перед ним тяжёлые дубовые створки, на которых искусным резчиком был изображён княжеский символ – чайка, расправившая крылья в полёте.

– Ждите здесь! – не оборачиваясь, распорядился мужчина и, взяв со стены факел, вошёл внутрь, подняв огонь над головой.

Его глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку, царившему здесь.

Толстые каменные стены, сложенные сотни лет назад, поглощали любой звук, раздающийся снаружи, создавая внутри абсолютную тишину, которую можно было бы даже назвать торжественной. Когда факел в руке князя, подобно искре, влетел в распахнутые двери палаты, его дрожащее пламя осветило просторный зал, заставив тени, обитающие здесь, отступить и спрятаться где-то наверху, между массивных балок потолка.

Множество глиняных лиц, ровными рядами выставленных на длинных полках, казалось, разом поглядели на пришельца, нарушившего их покой, своими пустыми глазницами. Освещённые колеблющимися всполохами, их силуэты дрожали и, ежесекундно меняя очертания, выглядели живыми.

Князь без интереса скользнул взглядом по подставкам с именами, задержавшись лишь на мгновение на лице Изяслава. Завоеватель смотрел на своего потомка из-под грозно сдвинутых бровей, будто недовольный тем, что кто-то посмел проникнуть в его последнее пристанище.

Роговолд осторожно ступал по залу, внимательно глядя под ноги. Достигнув центра первого уровня, он начал подниматься по винтовой лестнице. В совершенно тишине его шаги звучали гулко и раскатисто. Эхо, отскакивая от пола и кладки, усиливалось и, достигнув пика, растворялось где-то вверху.

Не спеша преодолев второй и третий этажи, Роговолд остановился на четвёртом. Здесь масок было меньше, чем внизу, около трети зала пустовало, ещё не успев заполниться.

Медленно пройдя вдоль бесконечных рядов, огибавших границу помещения, князь остановился там, где начинались пустые полки.

Роговолд поднял взгляд. Перед ним, на маленькой деревянной подставке, стояла маска его отца, Великого князя Игоря. Крупный, квадратной формы подбородок, высокий лоб, низкие, нависшие над глубоко посаженными глазами брови. Острый, с горбинкой – такой же как у Роговолда – нос.