Защитник

Я бегу. Трава мягкая, чуть липнет к босым ступням, а солнце греет так, будто его специально для меня приглушили – тепло, но не жжёт. И я знаю: это тот сон. Опять.

Впереди – мама. Я не знаю, как она выглядела на самом деле, но здесь она правильная. Волосы пахнут чем-то сладким, как конфеты, которые всю мою жизнь лежат в ее прикроватной тумбочке. Она смеётся и машет мне: «Артёмка, догоняй!» – и я бегу, задыхаясь от смеха, потому что в этом сне я всё ещё маленький, а её руки – это самое безопасное место на свете.

А потом – он. Отец. Стоит в стороне, будто не решается подойти. У него мои брови – это я заметил сразу. Он молчит, но кидает мне мяч, и я ловлю его, чувствуя, как что-то сжимается внутри. Почему ты никогда не звонишь? Почему я даже голос твой не слышу? Но во сне нет этих слов – только тишина, только мяч, летящий между нами, как мост через годы.

Мама обнимает меня сзади, шепчет: «Мы так по тебе скучали». И я верю. На минуту. На секунду. Пока не слышу сквозь сон гул класса, смех одноклассников, голос учительницы: «Артём, ты опять спать вздумал?»

Я просыпаюсь. Щека прилипла к учебнику, а на странице – мокрое пятно. Странно. Я ведь не плачу. Никогда не плачу.

Я осознал, что спал, и во сне я играл с отцом и мамой. Мы смеялись и бегали по зеленому лугу, и мир был ярким и радостным. Но сон был недолгим. Учитель стоял передо мной и говорил:

– Артем, я так скучно рассказываю? Ответь на вопрос! Почему в слове «счастье» пишется «щ», а не «ч», если оно исторически связано с "частью"?

Я не ответил, и весь класс разразился смехом. Я почувствовал, как мои щеки покраснели от стыда.

– Стыдно должно быть – сказала она и отошла от меня.

– Извините, я не знаю что такое "счастье" – тихо пробормотал я.

– Садись.

После сна, где я играл с отцом и мамой, я чувствовал себя немного растерянным и ностальгическим. Сон был ярким и представлял мне счастливые моменты, которые я бы мог проводить с семьей. Однако, проснувшись и оказавшись в реальности, я понял, что мой день будет совсем другим.

На перемене я стоял у окна, глядя на улицу. Вадим и Антон, два хулигана из нашего класса, подошли ко мне. Они всегда делали мою жизнь невыносимой, и я старался избегать их.

– Эй, Артем, как дела? Давай после уроков мы покажем тебе счастье?– спросил Вадим с насмешкой.

– Разумеется мы будем показывать наше счастье – едва сдерживая смех, добавил Антон.

Я промолчал, не желая вступать с ними в разговор. Они засмеялись и ушли, оставив меня в покое.

Вернувшись в класс, мы начали урок физики. На уроке, который я ненавидел всей душой, потому как уже давно изучил все темы и не получал новых знаний, мы изучали голографические проекторы. Учитель рассказывал о чудесах техники, о том, как эти проекторы позволят нам заглянуть в будущее, увидеть мир другими глазами. Наш новый, самый современный проектор, которым так гордилась школа, был, как мне казалось, символом этой лжи, символом показухи и лицемерия. Вадим, мой главный мучитель, всегда жаждал внимания и восхищения. Он был как павлин, распускающий свой хвост, чтобы произвести впечатление. И вот, ему представилась возможность блеснуть. Во время демонстрации трехмерной модели молекулы, которая, казалось, парила в воздухе, Вадим, с дьявольской ухмылкой на лице, подкрался к пульту управления и, играя, резко увеличил яркость до максимума. Проектор, бедняга, не выдержал такого издевательства. Он заискрился, затрещал, словно корчился в агонии, и, выпустив клуб дыма, затих, оставив после себя лишь тошнотворный запах горелой электроники.

На запах сбежались учителя, наступил момент разбирательства. Учительница, недолго думая, провела зрительный обзор класса. И заметив на моем столе пульт управления, решив, что виноват я, начала обвинять. Вадим же стоял в стороне, будто бы невинный ангел, наблюдая за происходящим с довольной улыбкой.

– Артем, это ты сломал проектор! – закричала она, ее голос звенел от ярости, как разбитое стекло. – Ты всегда витаешь в облаках, ты не слушаешь меня на уроках, ты безответственный! Извинись перед классом за свою выходку!

Я попытался было оправдаться, сказать, что я не виноват, что это сделал Вадим, но она даже не захотела меня слушать. Я был для нее лишь пустым местом, объектом для вымещения злости.

– Но! – попытался я возразить, чувствуя, как к горлу подступает ком обиды и отчаяния.

– Не ври мне! – рявкнула она. – Я знаю, какой ты хулиган, ты постоянно нарушаешь дисциплину! Извинись, немедленно!

Она посмотрела на класс, негласно призывая их стать свидетелями моей казни, словно жаждала моего унижения.

– Кто-нибудь видел, что произошло? – спросила она, надеясь, что хоть кто-то скажет правду. – Подтвердите мои слова, скажите, кто сломал проектор!

В классе повисла гнетущая тишина, прям как перед бурей. Все боялись Вадима, его силы, его связей, его гнева. Никто не хотел встать на мою сторону, рискуя стать его жертвой. И вот, один за другим, мои одноклассники, опуская глаза, начали кивать головами, подтверждая ложь учительницы, предавая меня. Страх оказался сильнее правды, сильнее совести, сильнее человечности.

– Вот видишь, Артем! – торжествующе воскликнула учительница, она одержала победу. – Все подтверждают, что это ты виноват! Извинись, немедленно!

Я почувствовал, как злость и отчаяние захлестывают меня, как захватывает шторм. Мир был несправедлив ко мне, жесток и беспощаден. Я был один против всех, беззащитный и беспомощный. С трудом сглотнув ком в горле, я выдавил из себя:

– Извините…

– Останься после урока.

Я чувствовал, что меня несправедливо обвиняют, и это было очень больно. Я знал, что Вадим всегда пытается меня подставить, но я не ожидал, что учительница поверит ему, а не мне. Когда она кричала и требовала, чтобы я извинился перед классом, я чувствовал себя очень одиноким и непонятым. Никто из одноклассников не встал на мою сторону, и это еще больше усилило мое чувство изоляции.

После этого инцидента я чувствовал себя подавленным и разочарованным. Я знал, что мне придется объяснять все отцу, и это добавило мне тревоги. Я боялся, что он будет злиться на меня, и что мне придется отвечать за чужую ошибку. Но во мне теплилась надежда, что хоть в этот раз отец встанет на мою сторону.

Когда учительница позвонила моему отцу, она начала с благодарности:

– Добрый день, Сергей Викторович. Я хотела поблагодарить вашу компанию и особенно Андрея Игоревича, за проектор, который вы нам предоставили. Он очень помогает нам в учебном процессе.

– Спасибо, что так говорите. Мы всегда рады поддерживать школу – недовольно послышалось в трубке телефона.

– Да, конечно. – продолжила учительница. – Но я хотела поговорить с вами о поведении Артема. Сегодня он вел себя очень плохо. Он спит на занятиях, не знает материал, и затем произошел инцидент с проектором. К сожалению, он сломался, и это большая проблема для нас, так как школа не богата. Все было бы хорошо, если вы сможете починить его за свой счет.

– Что именно произошло с проектором? – устало отозвался эхом голос.

Учительница объяснила. Отец пообещал разобраться в ситуации и помочь с ремонтом проектора. Учительница поблагодарила его и попрощалась.

Когда учительница позвонила моему отцу, я чувствовал себя очень подавленным и обиженным. Я знал, что отец будет разочарован, и это добавило мне тревоги. Я боялся, что он будет злиться на меня, и что мне придется объяснять все ему. Кроме того, я знал, что отец будет помогать с ремонтом проектора, что еще больше увеличивало мое чувство вины и ответственности.

Я вышел из школы, чувствуя себя побежденным. Домой я шел медленно, глядя на серые здания и улицы. Наша квартира была похожа на старую, выцветшую фотографию, которую достали из пыльного альбома и забыли. Здесь каждый предмет хранил в себе память о прошлом, о маме, о которой я знал лишь из рассказов отца и редких фотографий. Обшарпанные обои, которые, казалось, вот-вот отвалятся, скрипучий паркет, стонувший под каждым моим шагом, жалуясь на свою судьбу. Старая, громоздкая мебель, помнившая, как мне казалось, лучшие времена – все это давило на меня, постоянно говоря, что у меня нет будущего. Я ощущал себя дома, словно временный жилец, гость, ожидающий, когда меня наконец-то выгонят.

Отец был всей моей семьёй, но он был каким-то отстраненным и недосягаемым божеством, живущим в своем собственном мире. Ведущий инженер в АО «ЗАСЛОН», гений, посвятивший всего себя науке. Высокий, худощавый, с вечной щетиной на лице, которая добавляет его лицу объема, делая его похожим на японского сероу, и рассеянным взглядом, показывая, что его мысли всегда были где-то далеко, в другом измерении. Он был похож на человека, идущего по улице в грозу и не замечающего ни дождя, ни ветра, ни прохожих. Он был поглощен своей работой, и у него, казалось, не оставалось ни сил, ни времени, ни желания обращать на меня внимание. Он жил в мире формул, кодов и алгоритмов, а я был лишь случайным прохожим на его пути. Он был отстранен, словно между нами стояла невидимая стена.

Отец был дома, но он был поглощен своей работой, как всегда. Я увидел его сидящим за столом, окруженным бумагами и компьютерами. Он даже не поднял голову, когда я вошел.

– Привет, папа, – сказал я, но он не ответил.

Я прошел мимо него, ощущая уже пресытившие чувства тоски.

Единственной отдушиной в этом сером и унылом мире было мое увлечение – конструирование дронов. Я мечтал создать аппарат, который бы смог преодолеть земное притяжение и отправиться в космос, к звездам, к неизведанным мирам. В своем воображении я уже видел, как мой дрон исследует далекие планеты, открывает новые формы жизни, посылает на Землю бесценные сведения. Я не высыпался, часами просиживал в своей комнате, собирая и разбирая модели, паяя микросхемы, изучая чертежи и программы, забывая обо всем на свете. Это был мой мир, мир, где я был хозяином, где я мог создавать, где я мог мечтать.