ПОХОЖДЕНИЯ МАЛОИЗВЕСТНОГО ПИСАТЕЛЯ, БУДУ ЗА ТЕБЯ МОЛИТЬСЯ, КНИГА ПЕРВАЯ

Малоизвестный писатель, желающий написать книгу «о новых русских», отправляется на машине из Москвы в село Щурово к матери. На дороге с ним случается авария, в голове все перепутывается ― микс да и только. Еще бы! Писатель находится в замешательстве. Рядом с ним проявляются не только персонажи ― герои, написанных им книг, но и известные давно умершие литераторы: Иван Сергеевич Тургенев, Федор Михайлович Достоевский, откуда-то доносится басок «матерого человечища» ― Льва Николаевича Толстого. Тут же крутятся и живые, реальные люди. Можно сойти с ума. Чтобы не потеряться во времени малоизвестный писатель создает свою многоуровневую систему существования. Она в дальнейшем служит ему для распознавания действительности, в итоге он неплохо разруливает ситуацию. Правда, это во многом благодаря матери, которая каждый вечер за него молится.

В детстве мы увлекались сказками, в юности фантастикой, повзрослев неожиданно стали реалистами. Так уж, наверное, должно быть, жизнь идет, не стоит на месте.

Желание написать что-то необычное пришло ко мне в голову не сразу. Для этого потребовалось время.

Бывая в книжных магазинах, видя толпящийся народ ни где-нибудь, а в отделах фантастики я понял: она пользуется спросом. Правда, для этого не надо было далеко ходить: мой сын тоже ею увлекался и с упоением зачитывался произведениями Василия Головачева, Сергея Лукьяненко, Виктора Пелевина и не только, а еще он немного пописывал.

Я читал небольшие рассказы сына о параллельных мирах, однажды даже предложил ему идею, в которой малоизвестный писатель, неожиданно забравшись в новую реальность, узнает, что ее можно самому создавать и редактировать, подобно сюжетам книг; влияя на героев, он в состоянии эти миры двигать вперед во времени. «Писатель в этой новой реальности, что тот Бог! ― говорил я сыну студенту. Моя горячая речь вызывала у парня отклик. Я это видел по выражению его лица. Однако у него на тот момент попросту не хватало времени чтобы за нее ухватиться, и начать развивать мной предложенный сюжет: обучение в институте для него было важнее. На носу зимняя сессия. А еще сын неожиданно заболел пневмонией и на месяц угодил в больницу.

Я развивал предложенную ему идею, ожидая того момента, когда сын выздоровеет и, подтянув в институте после болезни «хвосты», найдет время сесть за книгу. Но не тут-то было. Не знаю, что случилось? Наверное, он «остыл». Выходило так: раз ты сам придумал, то сам и пиши.

У меня хватало времени. Я только что закончил одну из очередных книг и готов был снова устроиться у монитора компьютера. Для работы требовалось немногое: интересная тема, а еще герои. Ничего этого я не имел. Получалось так, что я волей-неволей должен был засесть за фантастическое произведение. Однако я долго не решался. Было у меня несколько детских сказок и мистических рассказов, но это не в счет. В юности, я почитывал писателей-фантастов, однако их книги значительно отличались от современных авторов, в них было много науки, а «народ» двадцать первого века этим не увлечешь. Из-за сложностей жизни у них в голове давно уже произошел сдвиг в сторону детства. Моя история или истории должны были соответствовать. Я должен, даже был обязан хотя бы выборочно прочитать что-нибудь из тех книг, которые стояли у сына на книжной полке, отодвинутые несколько в сторонку от учебников.

Немного поколебавшись, я взял в руки первую попавшуюся книгу: ― «Бич времени», ― Головачева и тут же осилил ее, затем: «Черновик» и «Чистовик» ― Лукьяненко; после роман: «Т», «Чапаев и пустота» ― Пелевина. Чтение зародило во мне какие-то протестные настроения, однако и помогло. Наверное, благодаря знакомству с творчеством этих неординарных, непохожих друг на друга авторов, я сел за стол и решил не расставаться с ними, сделать их героями своих будущих книг. Других героев у меня на тот момент не было. Начав писать, я волей-неволей что-то взял из их творчества, так как они неразрывны со своими книгами, за что приношу извинения. Это не плагиат. Это творческое недоразумение. Я не пытаюсь разбогатеть на своих книгах. Они находятся «во всемирной паутине» ―Интернете, доступны для чтения и прослушивания всем желающим совершенно бесплатно.

Что следует заметить? Я, засев за первую книгу о малоизвестном писателе из серии фантастики: «Буду за тебя молиться» и, довольно быстро написав ее, тут же взялся за вторую: «Мертвые души». После публикации книги: «Буду за тебя молиться» в Интернете по прошествии времени, я понял: ее стиль не соответствует заявленному. Никакая это не фантастика. О том я услышал и от своих друзей. Они не поленились, хотя и были очень заняты, но нашли время ознакомиться с моим трудом. Одним словом, у меня получилось, что-то похожее на стиль магического реализма колумбийца Габриэля Маркеса: «Сто лет одиночества» или же Карлоса Кастанеды: «Учение дона Хуана» американского автора эзотерической ориентации. Ну, а третья моя книга: «Евангелие будущего», над которой я ни один год уже корплю напоминает мне сумбурное повествование серба Милорада Павича: «Хазарский словарь», а еще стиль турецкого писателя Орхана Памука, читали его «Черную книгу» ― у него хождение по запутанным улочкам Стамбула в поисках жены и двоюродного брата, а у меня… что если начнется последняя мировая война ― нашего с вами БУДУЩЕГО.

Интересно? Читайте!

2021г.

1

Это знакомство мне было навязано, винить в том некого, ну если что судьбу, да и то смысла нет: судьба она и есть судьба. Хорошо, что оно состоялось без рукопожатий и прочих формальностей. Поэтому, я его принял со словами: «Ничего не поделаешь. Значит, так тому и быть».

Произошло оно оттого, что я, отправляясь утром на работу, да и возвращаясь вечером домой, пользовался одним выверенным маршрутом, а затем вдруг, неожиданно для себя внял словам своего товарища Юрия Александровича Шакина и изменил привычке. Наверное, по причине его частых наскоков: не зря он меня допекал, когда мы выскакивали за проходную научно-исследовательского института:

– Семен Владимирович, ну, что ты ходишь одной дорогой, из дня в день, неделями, месяцами, годами? Жизнь сейчас непредсказуема. Все может быть. Я вот так не могу. Что-нибудь да придумаю. У тебя разве, нет фантазии, обращайся ко мне, подскажу.

– Ничего странного в том, что я хожу одним маршрутом, нет, ― отвечал я ему. ― И помощь мне твоя не нужна. ― Я прерывался на минуту, бросал взгляд на тротуар, чтобы не угодить в выбоину при выходе за ворота и продолжал: ― Например, моя жена, зная мою дорогу, захочет меня после работы встретить, чтобы пойти в магазин, она это сделает, без каких-либо телефонных звонков и дополнительных со мной договоренностей.

– Это так, ― соглашался мой товарищ, ― но вот один случай, ― и он принимался рассказывать мне о том, что его соседа подловили на подобном выверенном маршруте с работы домой, и убили, понимаешь, просто убили, ― говорил Шакин, ― У него осталась жена и двое детей. Этого бы не произошло, если он… ― я тут же его прерывал. Юрий Александрович не договаривал, что тот его сосед был не старшим научным сотрудником, как я или как мой собеседник, а работал в службе безопасности. О его убийстве сообщили все городские газеты.

– Зачем мне все это слушать, ― отвечал я ему. У меня хватало доводов урезонить товарища. На его пример был свой контр пример и не один. Не то, что у него. Мне стоило только начать свой рассказ, как Юрий Александрович неожиданно жал мне на прощанье руку: наши дороги расходились. Он торопился изменить на своей карте, находящейся где-то глубоко в мозгу, линию маршрута и отправлялся в противоположную сторону. Шакин знал, что со мной ему не справиться. Убеждался в том ни раз. Я умел говорить: язык подвешен хорошо. Это меня и спасало от его чрезмерной назойливости.

Однажды Шакин, используя результаты нашего общего изобретения, организовал свое дело ― фирму и на какое-то время оставил меня в покое. Я думаю, он неслучайно забросил НИИ. А что ему оставалось делать: дороги на работу и с работы были им все истоптаны, ничего нового придумать он уже не мог.

Домой теперь я шел без сопровождения. Юрий Александрович, конечно же, жил не рядом со мной, как говорят: «лапоть по карте», за московской кольцевой дорогой, иначе МКАДом, в селе, но из института за проходную мы часто выходили вместе. Он провожал меня до самого метро, бывало, раз несколько нырял следом за мной в подземку, правда, чтобы отправиться в мою сторону ― ни-ни ― все вокруг да около. Хотя я ему ради смеха предлагал ни один маршрут, пролегающий вблизи моего дома. Он из института уволился, но ни одним из них не воспользовался, что тот упертый бык.

Теперь моя дорога домой из НИИ лежала в одиночестве. Я, проехав несколько станций метро, выбирался на поверхность, оказываясь в тихом районе города Москвы, метров двести шел пешком. Еще мне предстояло перейти улицу и свернуть налево или же отправиться прямо, а уж затем ― во дворы налево. Обычно я использовал второй вариант. А тут вдруг, думаю неслучайно, под влиянием Шакина, я неожиданно качнулся и сразу же свернул налево, оставив с десяток зданий, оказался у большого десяти подъездного дома. Для того чтобы «срезать» путь мне необходимо было пройти под арку этого самого дома, затем, натолкнувшись на корпус, меньшого размера, из трех подъездов, я должен был обогнуть его и выйти к дому ― такому же зданию, где на одном из этажей располагалась моя квартира.

Мой путь не включает в себя каких-либо остановок. Не знаю, отчего я вдруг заинтересовался: в подвал большого дома сгружали пятидесятикилограммовые мешки. Фура стояла, перегородив тротуар и захватив часть дороги, однако мне ничто не мешало продолжить намеченный путь ― нырнуть под арку, но на меня вдруг зыркнул черными глазами гастарбайтер ― «лицо кавказкой национальности», так бы его официально назвали журналисты, и я растерялся, ― тормознул. Он, не пряча акцента, криво улыбнувшись, ― возможно, подумал, что я из этого дома, сообщил мне:

– Завтра за сахарком приходи, завтра… Во-о-о, сахарок, сладкий-пресладкий. Во-о-о, ― повторил он снова и махнул рукой, будто поманил. Но кого…

Я ничего не ответил, лишь долго мотал головой, что тот конь, отгоняющий паразитов, пытался сбросить с себя его взгляд, не удавалось. Он меня словно припечатал.

На какое-то мгновение его лицо показалось мне знакомым. Но определиться я не мог, так как черная шапочка, глубоко натянутая на голову сплющила уши и почти полностью закрыла широкой лоб, лишь черные брови, что крылья хищной птицы, больше ничего. Нос, губы, подбородок остались в тени. Портрет был не полный, чего-то в нем не хватало, возможно, одного штриха, чтобы я мог вскрикнуть: «А-а-а это ты. Привет-привет!». Вот если бы он взглянул на меня не исподлобья, со ступеней, ведущих в подвал, и не под углом, а прямо, тогда другой вид помог бы мне его узнать. А так, ― оставалось пожать плечами и уйти.

– Тьфу, ты, ― не удержалась проходившая рядом женщина, ― везде эти черные, понаехали, что те тараканы… ― Она не далека была от истины: какое-то сходство прослеживалось: «лица кавказской национальности» размещались обычно в подвалах. ― Я вмешиваться в разговор не стал, лишь ускорил ход, антипатий к «понаехавшим» не испытывал ― они, как могли, зарабатывали свой хлеб, но этот индивид меня отчего-то затронул. Чувство сглаза не проходило, да оно и до сих пор не прошло. Засело в мозгу и сидит.

Топча, раздолбанный асфальт, я тут же припомнил шутку Юрия Александровича Шакина. Он однажды спросил у меня: «На кого похож знакомый кавказец?» ― И сам же, не дожидаясь ответа, сказал: ― «На другого знакомого кавказца».

Дома я рвался рассказать о гастарбайтере жене, меня как будто кто-то тянул за язык, но нашел силы, удержался, пожалел ее.

Светлана Петровна с работы вернулась усталой и недовольной. Причину недовольства я тут же узнал, не успев отойти далеко от двери:

– Ну, в коей мере решила тебя подловить и зайти в магазин, а ты увильнул, ― сказала она. ― Отчего, ты, даже по сторонам не смотришь. Я, с полчаса простояла на нашем условленном месте…. Ну, ты знаешь, где это….

– Да, знаю, ― ответил я и извинился, ругая про себя Юрия Александровича Шакина.

Для того чтобы смягчить жену, я бы мог рассказать ей о сахаре, ― мы тогда его брали мешками, так было значительно дешевле, ― но не стал. Пусть уж лучше она выказывает мне недовольство, чем я буду нагружать ее своими проблемами: покупка и доставка «крупногабаритных» продуктов лежала на моих плечах.

Моя «половина» еще что-то мне говорила, а я гнал мысли, пытался забыть о кавказце. Но, забыть не мог, даже улегшись в постель, я чувствовал его присутствие. Он стоял у меня над изголовьем.

– До каких пор? ― твердил я себе, ворочаясь с бока на бок. Сна ― ни в одном глазу. Стрелки часов перевалили за полночь, и тут вдруг раздался мощный взрыв.

Наше здание вздрогнуло, задрожали стекла. Правда, не разбились, устояли, а вот дом, находящийся рядом, пострадал. Он закрыл нас от ударной волны, глядя окнами на разваливающиеся стены много подъездного собрата, той же серии.

– Значит, это был не сахар, ― тут же сказал я себе. Что именно я узнал позже. Пресса написала о взрывчатой смеси ― аммиачной селитры, гексогена и алюминиевой пудры.

Грохот заставил меня подхватиться с постели. Я, опередив жену, подбежал к окну. Она же, пытаясь оказаться рядом, вдруг, услышав крик дочери, чтобы успокоить ее, бросилась в другую комнату. Мы разъединились, а этого делать не нужно было, лучше бы я тоже последовал за нею. Тогда все могло произойти как-то иначе без передряг в будущем, Я так думаю. Хотя не обязательно.

За окном было темно. Огни огромного города отодвинулись, упали вниз, в осеннюю черноту. Я стоял, прижимался лицом к холодному стеклу, долго вглядывался в большое небо, пытаясь что-то там увидеть, затем отпрыгнул: на меня глянули из бездны ― тьмы, глаза человека, не простого человека ― Черного. Брови, что крылья хищной птицы. Вот они отделились от лица, словно были наклеенные и стали биться о стекло. Этот человек был грузчиком фуры ― «лицо кавказкой национальности». Гастарбайтор, тянул мне для знакомства руку и ехидно смеялся: «Вот тебе и сахарок, вот тебе и сахарок, вот тебе…» ― шептал голос у меня в голове. Я пятился назад, и не желая жать ему руку и говорить: «Очень приятно!» подобно неразумному ребенку шептал: «Не очень приятно, не очень приятно…» ― после чего этот Черный человек ввалился в уютную теплую спальню, черной водой «растекшись» по неосвященным углам, исчез. Мне не удалось его оттолкнуть. Руки провалились в пустоту. Черные глаза этого человека посеяли во мне непонятное беспокойство. Я с этим беспокойством забрался в постель и укрылся с головой, одеялом. Жена пришла чуть позже, и без слов легла рядом. Она, почувствовав мою дрожь, обняла меня, пытаясь согреть, но не смогла.

Остаток ночи я спал неспокойно и, отправившись на работу, был не в себе. Да разве только я один? Весь город тогда был странным. Я это видел по лицам и без того угрюмых москвичей, торопящихся мне навстречу, идущих следом за мной, в стороны от меня: раньше такого не было, движение было осмыслено и прогнозируемо. Люди «делали деньги», чтобы хоть как-то свести концы с концами, а тут в одночасье что-то в жизни изменилось. Не нужны, стали эти деньги. Хаос, вместо порядка воцарился в большой Москве. Мне пришлось, вместо одного часа потратить целых два, пока я добрался до научно-исследовательского института.

Институт был неузнаваем, хотя он и так дышал на ладан: постарались «перестроечники» не только те, которые сидели за стенами кремля, но и свои, местные, но в тот день я осознал: он долго не протянет, ― развалится. Мне следовало из него уходить. За работу я держался по привычке из-за того, что переход на другое место не всегда сулил хорошие заработки. Их, этих заработков могло и не быть вообще. Да и потом, куда идти? Двери многих учреждений на тот момент оказались закрытыми и неизвестно, когда могли начать прием ― в следующем веке? Избегаешься.

Трудоустройство совершалось в большей части по знакомству. Ни как не иначе. Я подумал о Шакине. Он не отстанет: сколько раз предлагал мне у себя на фирме место и даже причину придумал:

– Семен Владимирович, тебе нужно изменить маршрут. Будь в жизни, непредсказуемым. Это свойство человека в наше время на первом месте, оно просто необходимо…Теракты, сам понимаешь! Первое время будешь ездить на городском транспорте, а затем, ― не в советское время живем, ― купишь за копейки какую-нибудь развалюху, ― сядешь за руль автомобиля. А с ним запутать следы значительно проще. До каких пор ты будешь из года в год пользоваться одной и той же дорогой?

Шакин Юрий Александрович мне и должность приготовил ― начальника отдела по качеству. Он нуждался во мне. Ни одного моего товарища переманил к себе на фирму, улыбающийся новоиспеченный генеральный директор.

При взрыве близлежащего дома все во мне взорвалось, и я, как тот дом, рухнул. Ни сразу. Какое-то время держался. Пусть «мои стены» и не имели видимых трещин, но где-то внутри кровоточило и болело, мучительно напоминая о том, что жизнь наша не предсказуема.

Вечером жена сообщила мне, что у них в школе, а их в районе, более десятка, во многих классах не было химии. Учительница погибла и вся ее семья. Детей тоже не всех досчитались. Жертвы колоссальные. Такое сотворить, уму непостижимо.

– Зачем это все? ― спросила она. Что я мог ответить? Ничего!

На следующий день в городе были организованы ночные дежурства: москвичи ни один месяц своим полусонным видом пугали «черных людей», правда, это на нас самих наводило уныние, вызывало тревогу и ничего более. Толку особого от мероприятия не было: рядом возле НИИ упал еще один дом из той же серии. В нем жил один из сотрудников нашего института. Незадолго до этого происшествия я заходил к нему на квартиру, он болел и желал поработать с материалами на дому.

Затем я с трудом ускользнул еще от одного взрыва. Он прогремел в метро, наполненном множеством людей, на ни чем, не примечательной станции моей «ветки». Случилось это в час пик. Я торопился на работу и мне, приплюснутому в чреве голубого вагона, людьми, удалось, эту злополучную станцию миновать. На следующей остановке я поднялся по эскалатору вверх и даже выскочил в город. Иначе бы меня задело взрывной волной. Спасло чудо, так для себя я объяснил случившееся.

Чувство было такое, будто за мной охотится тот злорадно улыбавшийся известный мне гастарбайтер. Я должен был погибнуть с сотнями невинных людей. Они, возможно, как и я, однажды заглянули в глаза этого Черного человека и оттого пострадали.

– За что нам такое наказание? ― задавал я своим близким вопрос и как они не мог на него ответить. Мне не понятны были его кровавые злодеяния. Однако у меня была голова на плечах, и я рассуждал:

–Черный человек не свой человек, свой такого не сделает, явно какой-нибудь иностранец-исламист особого толка, возможно, сам Хотаб или же человек, выброшенный из огромного дома, того в котором мы однажды жили все вместе ― СССР.

Иностранец-исламист мог быть подкуплен и жаждал лишь только денег, хотел на горе обычных людей нажиться, наш бывший преследовал наверняка другую цель, например, желал воссоединиться и, понимая, что время утеряно, ничего не вернуть, объявил войну России ― виновнице всего произошедшего. Джихад ― месть этого Черного человека, да и не только его, но и других «черных людей».

Мне понятно было желание черных людей ― поднять простых обывателей против кучки зажравшихся реформаторов ― «перестроичников» и возродить страну. Для этого нужно было начинать с верхушки, но они не могли до нее дотянуться. Она была хорошо защищена и не только кремлевской стеной, но и большим штатом телохранителей. А, принося в жертву нас, простых обывателей, пытаясь разжечь в наших душах ненависть к этой самой «верхушке» «черные люди» просчитались. Они сплотили нас, заставили пойти против них. Любой из моих близких, знакомых, да и обычный прохожий, останови его на улице, готов был сказать: «Я не виноват в случившемся развале страны, и меня не за что наказывать, тем более таким способом ― взрывать меня сонного в моем же доме».

Каждый взрыв в Москве волнами расходился по городам и весям страны, вызывая у людей страх. Я и жена вынуждены были обзванивать своих родственников и успокаивать их. Брат Федор порой сам мне звонил и расспрашивал что и как. Однажды, не выдержала и позвонила племянница Людмила:

– Сеня, я боюсь за вас, бросай ты эту свою Москву, переезжай к нам в Дятиново. Это не село, город, тысяч пятьдесят проживает. Я тебе здесь найду хороший дом, купишь, будешь жить да не тужить.

– А работу, ты мне найдешь? ― спросил я. Людмила ответить не смогла. Работа тогда была лишь в Москве.

Мать во время телефонного звонка всегда слезно просила меня перебраться жить к ней или же в Сибирь к родственникам жены. Я ее успокаивал и часто привозил свою дочь; жена ― у учителей отпуск большой ― тоже пропадала в селе. Находясь в Москве за сторожа, я берег квартиру и имущество от случайных воров, хотя красть было нечего: новинками электроники мы похвастаться не могли ― одно старье. Кому оно нужно? На работу в институт я ходил не часто ― отсиживался дома, как платили, так и работал ― и однажды после очередного появления в стенах НИИ своего товарища Шакина, решил с работы уйти.

Заявление я писал под его чутким руководством, как говорят: «стоял над душой». Даже до отдела кадров он меня проводил, не поленился. Юрий Александрович боялся, что я передумаю.

Мой уход старенькой худенькой женщиной, державшейся за работу, как за жизнь, был назван предательством:

– Я, понимаю, не платят нам. Изо дня в день одну кашу и ем. А деньги? Ох, как они нужны! Мне бы могилку сына облагородить. Можно было на холмик и памятник поставить. ― Все у нас знали, что ее сын отличный фрезеровщик, ― в наше время таких, днем с огнем не сыщешь, ― был уволен с Опытного завода НИИ по сокращению штатов, много лет не работал, сидел на шее у матери, от безысходности он спился и в один из дней покончил с собою.

– Я думаю, жизнь изменится, ― шепотом, с жаром сказала кадровичка, ― образумится. Будем жить богато. Егорка Гадай, заправляющий правительством, говорит, что нужно только потерпеть! Я понимаю, он повторяет слова нашего президента Ецина, но, что если ….― Однако я ей ни чего не ответил в свое оправдание, да и что я мог сообщить: жизнь стала совершенно непредсказуемой. Сегодня шевелишься, ― жив, завтра умер. Я забрал документы и на улицу ― вон, без сожаления о содеянном поступке.

Правда, у меня не было особого желания идти к Юрию Александровичу Шакину. Пошел я к нему от полной безысходности, чтобы в будущем не встречаться с Черным человеком.

Я много раз замечал, как его глаза не раз следили за мной из-за спин угрюмых москвичей при следовании на работу и с работы домой. Он знал мой маршрут и вот в один из дней я исчез из его поля видимости, затерялся в пространстве большого города.

Вняв Шакину, я, продав акции своего НИИ, купил неплохой подержанный автомобиль и «крутил» по улицам Москвы, пытаясь уйти от «пробок», а со стороны любой из моих знакомых мог подумать, что я у себя на уме и мои выкрутасы-кренделя связаны не с незнанием дорог, а с чем-то другим.

Лет несколько я трудился на фирме своего товарища, вышел на пенсию, но на заслуженный отдых не уходил. Не знаю, как долго бы длилось наше сотрудничество, только я заметил, что Юрий Александрович стал меняться, не только по отношению ко мне, но и к другим сотрудникам, пришедшим из НИИ. Уж не думал ли он, что мы вывели на его след Черного человека. Он снова стал попадаться мне на глаза. Юрию Александровичу тоже. О том он мне как-то сказал, будто случайно, мимоходом. Я попытался его успокоить и сообщил, что это может быть обычный рэкет.

– Денег хотят! ― сказал я. Но мое предположение видимо Шакина до конца не удовлетворило. Мой товарищ куда-то позвонил и договорился о смене места расположения своего офиса. После переезда он изменил и тактику: стал отчего-то покровительствовать «новобранцам» ― людям, пришедшим с улицы. Правда, среди них Юрий Александрович ― этот «новый русский» все больше чувствовал себя начальником, а дружеские отношения коллег, с которыми он много лет бок о бок работал, отчего-то стал принимать за панибратство, ― недоставало ему с нашей стороны шарканья ножкой и неиссякаемого потока любезностей. Однако, что поделаешь: не так мы были воспитаны: не любил я пресмыкаться. Последней каплей приведшей меня к расторжению с ним отношений явилась выпущенная мной очередная книга.

Любил я писать. Он об этом знал и через одного моего близкого друга приобрел тайком, еще в институте, мою первую книгу, посвященную матери, отцу, братьям ― словом, родным людям и не раз выказывал свой восторг. То, что Юрий Александрович говорил дело, ― мне было известно. Шакин много читал и неплохо разбирался в литературе.

При трудоустройстве меня на работу в свою фирму, откинувшись в кресле, шутливо выразился:

– Семен Владимирович, у меня тебе будет вольготно: зарплату я дам больше чем в НИИ, а если руки будут «свербеть» и захочется написать что-то такое наподобие «Дворянского гнезда», как у Ивана Сергеевича Тургенева, только о «новых русских», пожалуйста, препятствий с моей стороны никаких не будет. Я даже помогу опубликовать твой опус. ― Юрий Александрович после моей книги о родных ждал от меня книги о друзьях, то есть о себе. Я тогда словам Шакина порадовался, поразмышляв ― «дал добро», тут же подписал заявление, а про себя сделал замечание: «опусами» называют музыкальные произведения и ни в коем случае не литературные. Такое сравнение непростительно для культурного человека.

Может, я допустил ошибку, упомянув о написанной мной книге, и не дал Юрию Александровичу Шакину почитать рукопись, да и денег на издание отчего-то у него не попросил. Правда, тогда фирму «лихорадило» заказов было мало, и надеяться на товарища я не мог. Да, он бы пообещал: источать обещания Шакин любил, но и тут же забыл бы. Второй раз к нему я бы не подошел. То, что я издал книгу на свои кровные ― правильно сделал. Сомнений у меня здесь не возникало. Одно меня беспокоило: я не знал, как преподнести Юрию Александровичу свое «Дворянское гнездо», так как он в ней был главным героем. Придумывать витиеватые слова было необязательно: на следующем за титульным листом была выполненная типографским способом надпись: «Посвящается друзьям и коллегам по работе, поддержавшим меня в моем нелегком начинании». Ниже я витиевато подписался и поставил дату.

Долго я носил книгу в потайном кармане, пока не помог случай. Дарение состоялось на День фирмы, в тесном кругу, собравшихся на праздник сотрудников и товарищей.

– Юрий Александрович, вот хотел преподнести, да все как-то не получалось, а сейчас…, ― сказал я и, не докончив мысль, вручил томик своему шефу. Он долго тряс мне руку, а после ни сразу конечно, но уволил: вначале вывел меня за штат. На работу я мог ходить и заниматься своими обязанностями, что некоторое время и делал, мне за это исправно платили. Деньги я получал по отдельной ведомости, в конверте. Но затем раз забыли, другой и я остался дома. Недели через две Юрий Александрович позвонил мне:

– Семен Владимирович, извини, на фирме совсем плохи дела. Ну, ты же понимаешь? ― полувопросительно промямлил он. ― У меня тут же перед глазами возник его кабинет, добротный большой двух тумбовый стол за которым он сидел и располневшее за последние годы аморфное тело, склоненное над столешницей, в позе, зависимого от обстоятельств человека. Еще мгновение и он стечет по креслу вниз, на пол.

– Я не успеваю вовремя выплачивать зарплаты работникам, официально числящимся у меня на фирме, попросту нет денег. Немного ситуация измениться к лучшему, тогда добро пожаловать. Приходи! Жду! ― четко произнес Шакин и я увидел через километры, разделяющие нас, выпирающий загривок товарища, придававший ему значимость. Юрий Александрович мог быть различным. Он знал, когда каким ему быть. Мне за годы работы в научно-исследовательском институте Шакин был знаком как «облупленный» и оттого я не придал значения его словам. Ждать от него благосклонности не следовало.

Однажды за спиной у Юрия Александровича одна знакомая женщина долго хвалила мою книгу, затем, не удержавшись, высказала рецензию, данную им самим. «Уж очень был недоволен Шакин твоим сочинением, ― сказала она. ― Что его взбесило? ― Так это описание тобой его «любовных проявлений» к одной нашей сотруднице. Ну, ты Семен Владимирович в курсе за кем он бегал, и продолжает увиваться! Не зря же Юрий Александрович ее разыскал и к себе на фирму пристроил. О ней, ты вообще не должен был ничего писать ― только о работе на износ, в поте лица, на благо и процветание фирмы». ― Я тогда на своего товарища сильно обиделся и даже вспылил, иначе не сказал бы:

– Уж о ком мне писать, а о ком не писать ― это не его дело ― мое! Я писатель, а не он. Ему придется довольствоваться тем, что есть. ― Мне тогда было все равно, сообщит ли эта женщина Юрию Александровичу о нашем разговоре или же нет. Она не удержалась, тут же выложила слово к слову. Не для того чтобы насолить мне. Ей не терпелось вывести генерального директора из равновесия, и мои слова оказались очень кстати. Он ей тоже был неприятен. Я о том узнал, но нескоро. Года два прошло.

Что же было после разговора со знакомой? Я долго ходил в раздумьях, недоумевал, отчего Шакину понравилась моя первая книга и разочаровала вторая, написанная о нем? Я и в той и другой использовал один и тот же язык. Что еще? Довольно четко прописал характеры. Хотя мне не раз хотелось что-то приукрасить, добавить лишнего. Однако нет, удержался, даже о плохом ― из прошлой жизни своего товарища, я высказался лаконично без грубостей.

Для того чтобы понять Юрия Александровича я должен был съездить в Щурово к матери. Она была невольной распространительницей моих книг и слушательницей рецензий о них. Они были самыми различными и необязательно хвалебными.

Однажды когда зашла речь о моей второй книге, и я ей пожаловался, мать не удержалась:

– Сеня, да не переживай ты так. Для книги ты использовал ранние рассказы Шакина о себе. Так ведь?

– Да, так! ― ответил я.

– Ну вот. А это о многом говорит. Я тебе тоже могу припомнить многое, о чем ты говорил год, два, три назад. Это прошлое давно тобой отредактировано и изменено до неузнаваемости. Ты, выслушав меня, не согласишься. И будешь прав. Человек не стоит на месте, он развивается, постоянно изменяет себя и свое прошлое. Человеку нельзя угодить. Нельзя. Ты вот написал и уехал, а я постоянно выслушиваю мнения о твоей книге. Даже о первой, хотя уже прошел ни один год. И эти мнения будут меняться, все время меняться.

– Да, ты как всегда права! ― сказал я матери и успокоился. Нервничать, зная рецензию о книге, высказанную товарищем не было смысла, да и ждать от него повторного телефонного звонка не следовало, и я не ждал, но он однажды Шакин все-таки позвонил мне:

– Хочу тебе предложить одно место. Приезжай в офис, тогда и поговорим! ― Я напрямую ему не отказал, хотя и нуждался в работе. Мне было интересно его положение, и я принялся расспрашивать товарища не о делах, а о личной жизни. Выяснил, что он женился на молодой девушке, и уже они ожидают пополнения. Я тут же поспешил поздравить Юрия Александровича. Чего еще нового сказал мне Шакин? ― сообщил о том, что известный мне родительский дом он перестроил и сделал из него особняк ― «гнездо», иначе его не назовешь, да и еще подумывал Юрий Александрович заводик поставить рядом для чего прикупал у пенсионеров старые домишки. Правда, о заводике он не распространялся, сказал мельком.

– У меня здесь в селе, можно сказать, родовое имение. Мои одноклассники меня сравнивают с помещиком Лаврецким, а бывшее село именуют Шакиным. Вот так! Хотя оно уже часть Москвы! ― Я усмехнулся, но ничего негативного ему не высказал, похвалил за расторопность. Будто нехотя Юрий Александрович поинтересовался о моем творчестве.

– Пописываю, ― тут же сообщил я. ― Ты меня оторвал от написания второй книги о новых русских. Она будет продолжением книги уже известной тебе. Да и с ее героем ты знаком, не понаслышке!

– Да-да, продолжение «Дворянского гнезда». Заманчиво, заманчиво, ― растягивая слова, промямлил Юрий Александрович, упав духом, и тут же быстро попрощавшись, торопливо положил трубку. Он не ждал от меня ничего хорошего и был, возможно, собой недоволен за откровенность во время разговора и выдачу информации о родовом имении и заводике.

У меня хватит фантазии изобразить его барские черты характера, и я это сделаю. Мне достаточно двух-трех, оброненных Шакиным, фраз, чтобы превратить их во многие страницы убористого текста. Из-за неимения необходимых для меня сведений о нем я могу что-то додумать, предсказав возможное развитие сюжета. А еще, обратиться к одной знакомой женщине ― поможет, да и не только она, но и другие мои товарищи, «не выбитые» Юрием Александровичем из штата его фирмы, уважающие меня и поддерживающие со мной отношения, не поскупятся: ― все выложат до мельчайших подробностей. Это им будет даже интересно, хотя бы по причине пренебрежения к ним, источаемого самодовольным Шакиным

2

Бежать «под крыло» к своему товарищу, я не торопился, ― не нужны мне были его деньги. Я человек простой, привык в жизни довольствоваться малым, надеялся обойтись без его подачек. Пусть я не работал, работала жена. Одной ее зарплаты нам хватало. Семейный бюджет не трещал. Ну, лишь в случае незапланированных трат, ― больших покупок. Но и тогда я находил выход: шел в сбербанк и снимал необходимую сумму денег с пенсии.

Моя пенсия из-за доплат правительства Москвы была выше, чем у жителей других регионов страны, но завидовать, здесь нечему ― у нас расходы более значительны ― одна «коммуналка» чего стоит. Да и на бензин приходилось раскошеливаться, не вода ― денег стоит. Я уже не мог обходиться без своей «ласточки». Чуть что запрыгнул и вперед.

Замужняя дочь Елена Прекрасная жила отдельно от нас и если что-то у нас просила, то тактично и довольно редко.

Ситуация изменилась после смерти отца Владимира Ивановича. Нужны, стали эти проклятые деньги. Не для себя, для старенькой матери, ей как-никак перевалило за восемьдесят. Трудно стало родительнице справляться с большим каменным домом, с огородом. Двадцать соток обработать нужно. Не те уже были силы, да и уходили в арифметической прогрессии. Оставляли они ее. Хотя еще совсем недавно года два-три назад по воскресным дням мать каждую неделю ходила на базар за покупками, да и ярмарки не пропускала. В селе их было пять в году.

Мать жила отдельно от меня и брата, и ни где-нибудь в Подмосковье, а далеко, в Брянской области, в селе Щурово. Я был родом оттуда.

Меня когда-то после окончания школы и службы в армии отвез на железнодорожную станцию двоюродный брат Александр на своем «Жигуленке». Я взял в кассе билет и уехал в Москву. Так там и прижился.

Мой младший брат Федор, Щурово не покидал, построил себе большой каменный дом и жил с семьей, правда, на дальней улице в стороне от родительского гнезда. Он, по возможности, помогал матери, а однажды, посовещавшись со своей женой, предложил ей закрыть дом и перебраться жить к нему, но она отказалась:

– Это ты что же мне предлагаешь, предать память вашего отца? Нет, ни за что! Век жила, проживу, сколько надо еще, ― грозно закончила родительница. Мое предложение матери проводить зимы в Москве, ну а весну, лето и осень в Щурово ею тоже было отвергнуто, ― жалко стало матери бросать даже на время большой кирпичный дом, ― окна повыбивают и все «добро» растащат, ― подытожила она мой издалека начавшийся разговор и была права. Раньше тащили «наше», то есть ― колхозное, а теперь после развала страны стали друг у друга воровать. Работы на селе не было, а выпить, желание у мужиков, не зависимо от власти: социализм то или капитализм, никогда не пропадало, с разрухой в стране, так даже еще усилилось. Что мне оставалось делать? Поразмыслил я и занялся обустройством отцовского дома. Раньше я только заборы вокруг усадьбы ремонтировал: они падали, я их поднимал, словно из небытия, из больших зарослей крапивы. Откуда она только бралась ― странно, раньше не было, а сейчас росла и росла, не вывести.

Я давно уговаривал мать провести в дом газ: труба проходила вдоль улицы, лет десять назад зарыли, сразу же после чернобыльской катастрофы. Многие из жителей села пользовались газом и были довольны, но мои родители не хотели, топились по старинке дровами, считали, что это дешевле ― и были правы,― но тогда рядом с матерью находился отец, ― он помогал. А помощи не стало и хоть плачь. Отправившись на пенсию, я стал часто приезжать в Щурово. Но этого матери было недостаточно. Она не раз говорила: «Вот бы ты жил со мной, я и горя не знала».

– У меня семья, не могу, ― отвечал я. И был прав. Квартиру необходимо было поддерживать в порядке. Раньше это было делать проще, ― вызвал слесаря или же электрика, нанял специалистов из фирмы «Заря»: была такая, ― придут, за копейки поклеят обои, окна помоют и не только многое другое сделают. А сейчас все стало дорого, и я приноровился в доме делать все сам, неплохо получается, даже соседи нет-нет и просят помочь.

Брат Федор во время моего отсутствия часто наведывался, помогал матери, но потом остыл. На дворе зима тогда была. Заверюха однажды поднялась и желания пропали. Раз не пришел, другой, а затем появлялся от случая к случаю. Дома работы хватало. Да и служба на почте требовала времени. Он из обычного почтальона сделался начальником отделения, а это ответственность за коллектив, ежедневная отчетность перед вышестоящим начальством. Федор чтобы справиться с работой часто задерживался допоздна, подсчитывал дневную выручку и отправлял отчет через Интернет в Брянск, а оттуда информация поступала и в столицу. Очень они там, наверху любили слышать «жужжание», работающих по стране отделений. Хотя разобраться, толку в них уже не было: объемы доставки писем, газет и других корреспонденций значительно упали, носили старикам и старушкам пенсии, да занимались несвойственным делом, обычной доставкой самых различных мелких товаров.

Мать чтобы не переезжать на зиму в Москву «скрипя сердцем» согласилась с моими доводами.

– Хорошо, сынок, ничего не поделаешь, проводи газ. Может, и выдержу этот временный «тартарарам», не умру.

– Не умрешь, ― сказал я, успокаивая мать, при этом, обходя по периметру здание: ― Газ вот проведу, а затем обязательно нужно купить краску ― килограмм тридцать будет достаточно, еще цемент, привезти белого песка, откуда всегда возили, и заняться домом, но это уже после. Будет время…

Мать, когда я начинал обустройство дома, напомнила мне слова отца о том, что он ни при каких условиях не желал перемен не только у себя под боком, но и с губачевской перестройкой страны не соглашался, особенно его выводила из себя встреча Генсека с немецкими правителями в Архызе. А уж когда Ецин обдурил Михаила Сергеевича и сбросил того с «трона», он его обзывал придурком, но это еще культурно, порой как загнет, так хоть святых выноси. Твой отец был не против капитализма, он говорил, что при царе хорошо жили, он с развалом страны примириться не мог. Все это возможно по причине болезни ― знаешь, его мучила астма: «Умру, вот тогда и делайте, что хотите, делайте». ― Не послушал его Генсек, а зря, ― затем, добавлял ― это уже для тебя и брата Федора: «Можете даже дом покрасить», ― его красили изначально из-за того, что кирпич для него был изготовлен не на заводе, а на местном Цегельнике, отец опасался за прочность материала. «Краска уже совсем облупилась», ― сокрушенно качал головой отец, не любил он бардака. Порядок у него был на первом месте. Чего не скажешь о наших правителях. Те наоборот любят «плескаться в мутной воде. В ней легче что-нибудь для себя выудить».

Для того чтобы провести газ я обо всем разузнал у людей, решивших данную проблему, прежде всего у брата Федора, ― он, правда, давно все это сделал, у лесника, жившего неподалеку от дома матери, после чего забрался в машину ― свою «ласточку». Мне необходимо было в районном отделении соответствующей службы, сделать заявку. Я сделал и дня через два-три приехал от них человек ― молодой парень, произвел замеры дома для разработки проекта. Этот проект был готов лишь через месяц. Деньги для него пошли небольшие, но на этом их трата не ограничивалась. После того как проект оказался у меня на руках, я был вызван в «Горгаз» и там на меня оформили договор на проведение работ по газификации. Затем, я в нужных местах поставил подписи и заплатил приличную сумму. Для оплаты мне пришлось «потрясти» свою сберкнижку. Прошел месяц и снова я еще раз заплатил: купил котел, газовую плиту, трубы, да и мастеру сварщику дал за установку системы отопления. Работы эти заняли часть весны и лето. Я безвылазно находился у матери, она неотступно ходила рядом, охала и просила мастеров не разрушать печи. Их в доме было две.

– Не тронем мы бабушка твои печи, не тронем, ― говорили они матери и не тронули. Это после стало для меня важным аргументом и позволило на следующий год заменить окна. Они за тридцать лет ― это столько стоял дом, ― подгнили, и причиняли матери неудобства, ― одной замазки уходило на сотню рублей, да и лазать, вставлять вторые рамы на зиму и снимать на лето, ― их было десять, ― для старой женщины тяжело.

Деньги на окна я потратил большие, обошлись в копеечку. Одно название ― «евро» чего стоит.

Была у меня еще одна задумка: подвести в дом воду, затем его покрасить ― выполнить пожелание отца и поменять уличный забор, за место, деревянного поставить железный. Для всего этого мне нужны были деньги. Ладно, решил я для себя: пойду немного поработаю, не развалюсь.

Лет пять я не работал. Нет, не из-за того, что не мог. Сил у меня хватало. Мне было жалко времени. Я его отдавал на написание книг.

Любил я писательство, неплохо у меня получалось. Занялся им случайно. Благодаря дочери. Девочка росла любознательной, ее занимала литература и больше всего мои рассказы. Отчего я не читал чужие творения? Читал, но это днем, а вот вечером, уложив дочь в постель при выключенном свете, в темноте много не почитаешь ― можно только рассказывать. Для этого нужно было время подготовиться. Я не успевал и просто был вынужден что-то придумывать, излагать экспромтом. О чем я мог говорить? Интерес у дочери вызывали истории из моего детства. Оттого я прикладывал все усилия, припоминая все, что мне удалось пережить и хорошее и плохое, ничего не скрывал. Излагал правду, даже если мне было несколько не по себе. При этом всегда добавлял: «Смотри, у меня еще и сейчас лицо горит, стыдно». Это качество ― излагать правду присуще не многим писателям, их можно перечислить по пальцам, но я его придерживался и придерживаюсь в настоящее время. Иначе я бы ничего не опубликовал. Не мог же я написать о своей фамилии, соврав. Меня легко можно было уличить во лжи. Людей желающих найти несоответствия достаточно. Однако, правда, может быть не всегда лицеприятна. Это я понял сразу же после реализации тиража своей первой книги.

Следом за первым своим томиком, я выпустил другую книгу. Она была о моем товарище ― начальнике Юрии Александровиче Шакине. Затем я подготовил к печати детские рассказы для дочери и сказочную повесть. Однако для печатного варианта у меня не нашлось денег. Загрузил в Интернет. А еще два романа и лишь после загорелся идеей написать о Шакине вторую книгу. Из меня льет. Я пишу и пишу. Не могу остановиться.

Из-за неимения спонсоров, мне трудно что-либо напечатать, трудно выйти на большие тиражи, а значит добиться размещения своих произведений на полках книжных магазинов. Но это ни о чем не говорит. То, что мои книги интересны, я слышал от людей. Они хвалили меня открыто и в лицо. Мне, хоть и с большим трудом, но удалось окупить тираж первой книги, распродав его среди своих близких, знакомых по работе (тогда я еще толкался изо дня в день в научно-исследовательском институте) и ― случайных людей, с которыми меня свела судьба. Однажды я сумел всучить книгу, посвященную матери соседке по дому. Это произошло забавно. У меня и сейчас звучит в ушах ее голос. Она поднималась на свой семнадцатый этаж с бутылками пива для мужа. Пиво для него было наградой. Прибежав с работы, он тут же хватал двух афганских овчарок и отправлялся их выгуливать.

Не знаю, отчего это я, забравшись в лифт, после слов приветствия не удержался и спросил:

– Пивом балуетесь? ― тут же кивнув головой на бутылки.

– Да почему, не только… ― многозначительно сказала женщина: ― Мы и книги любим читать! ― Тут уж я и предложил. На что соседка согласилась. Однако, взглянув мне в глаза, сказала, что прочитать прочтет, но рецензировать не будет. ― Тяжело это делать, да уже и не хочется. Возраст не тот.

– Да ладно, ― парировал я и, забежав в квартиру, книгу ей продал. Женщина рассчитывала на меньшую сумму, но я удержал цену. В тот же день соседка спустилась ― можно сказать: снизошла и, отказавшись зайти в квартиру, стоя возле открытой двери, долго хвалила мое произведение:

– Много ошибок, но это вина корректора, не твоя, а вот все остальное просто идеально. Я тебе это говорю как специалист. ― Какой, я уточнять не стал, неудобно было расспрашивать, и ее горячую речь выслушал до конца: ― Книгу твою открыла нехотя, сознаюсь, но, едва приступив, заинтересовалась и уже не могла оторваться, пока не закончила, ни к чему не притронулась, а работы ― очень много, очень. Делать, не переделать. ― Затем женщина взяла паузу и вдруг попросила автограф. Я, оставив ее на минуту у дверей, сбегал за ручкой, и на книге ― она держала ее в руках, написал просто: «На добрую память соседке, от автора, человека, живущего несколькими этажами ниже» ― затем витиевато расписался. Она прочитала мои слова и, заулыбавшись, удалилась. Я закрыл за нею двери.

Час, а то и более я бегал по квартире и радовался сверившемуся факту.

– Ты, что это? ― не выдержала жена.

– С семнадцатого этажа, ну ты знаешь, эту даму ― она работает в большом издательском центре или работала, не знаю точно, да и не важно, так вот она похвалила мою книгу.

Хорошо, что я после ее слов, сдержался: мог бы возомнить себя большим писателем, и потратить деньги ― пенсию ― она у меня накапливалась на счету ― на издание какой-нибудь другой книги, а не на помощь матери. Вовремя она тогда дала мне «добро» моим начинаниям и деньги ушли в нужном направлении. Я в том году не только отопление сделал в доме, но и поставил евро окна.

Мать, однажды взглянув на преобразившийся дом, не удержалась и сказала:

– Я тут поразмыслила и что тебе скажу: для себя сынок делаешь. Там, у вас в Москве, такое творится, такое творится, уму непостижимо. Однажды приедешь и останешься. Я много не проживу! ― После ее слов мне пришлось мать слегка попенять:

– Мам, что ты такое говоришь? ― помолчал и добавил: ― Больше, не смей. Живи, ― на полную катушку, ― ни о чем плохом не думай! ― И тут же подумал о Черном человеке. Он не был захвачен нашей «доблестной милицией» и посажен в тюрьму, находился где-то на свободе и творил свои дела. Информации о злодеяниях этого индивидуума в прессе было достаточно. Экраны телевизоров пестрели страшными картинками. Укрыться от него было нелегко. Ну, разве только в Щурово у матери.

Женщина из нашего дома меня своими похвалами взбудоражила. Я, вспоминая их, для себя решил, что слушать специалистов, конечно, нужно, но мир изменился. Он стал другим, реального теперь в нем мало, все сплошь фантастическое. Мы живем среди непонятных грез. И то, что мой труд хорош ― это прекрасно, но для кого мои книги, вот в чем вопрос? Для нее, для других таких же людей из советского времени, но не для современной молодежи. Она такое, возможно, читать не будет. Да и не читает.

Для проверки версии, что мои книги никому не нужны, я создал сайт, обозначил его просто: вместо «библио», что значит книга, написал ― «библ», а далее вместо «пиоплс» ― народ ― «пипл», затем поставил точку и известное «ру», разместил на нем свои книги, книги для народа, скачивай и пользуйся. Ну, и что? Люди, конечно, заходят, но не активно. В месяц посещало мой сайт человек пять и всего лишь. Возможно, это было связано с тем, что у меня в книгах присутствует тяжелая правда, а «народу» хочется чего-то легкого смешного или же из области Спилберга, чтобы мирам тошно было. Искусственным мирам, не настоящим.

Пока тошно мне, а не мирам. Я ищу деньги ― работу, которая может мне принести эти самые деньги. Работа писателя дохода не дает, для меня она убыточна. Деньги небольшие ― за поддержку работоспособности компьютера ― я на нем пишу, за Интернет, затем за поддержку сайта. Принтер я почти не использую, экономлю бумагу. Она стоит денег. Ждать накоплений пенсии на счету ― это можно ― зарплата у жены неплохая ― после разговоров на страницах газет им учителям ― она учит детей в школе, ― денег подкинули. Теперь возможно, добавлять, да и срезать долгое время не будут, нет резона, ― цены растут быстро, через год-другой инфляция и так все «съест». За это время у меня на сберегательной книжке тысяч… ― о-го-го сколько будет, правда, вопрос в том ― хватит, а если хватит, то какого ждать матери ― забор на улицу того гляди завалится, таскать воду из колодца тяжело да и смотреть на обшарпанный дом стыдно, давно бы его нужно покрасить.

Работу найти мне не удавалось. Хотя я и не ленился, посетил все известные мне предприятия, находил через Интернет новые, не раз бывал на специальных ярмарках вакансий, не забывал и про биржу труда. Везде и всюду за мной тайком следовал Черный человек. Выдал я себя, уж не знаю, каким образом. Даже автомобиль не всегда выручал, порой не удавалось спрятаться и в нем. Черный человек стал мне попадаться на дорогах города на добротной машине «БМВ». Он уже в метро не лез. Далась ему эта подземка. Да и зачем толкаться. Там у него работали доверенные лица ― свои люди. Они справлялись и без него. Он искал деньги и платил. Я его побаивался. Он о том знал. Я не раз ощущал на себе его взгляд, даже на бирже труда этот человек отметился. Наверное, из-за него со мной нигде не хотели разговаривать. Возможно, причина была в том, что я был пенсионером. У них и без меня хватало посетителей, Их бы пристроить. Я это понимал и инспекторов не досаждал, в зале просматривал объявления. Толку не было. Но я не отчаивался. Однажды одна из инспекторов неожиданно выдала мне:

– Вот смотри, мужик, ему сорок пять лет и специальность хорошая ― строитель, а никому не нужен. Кризис. Ясно. ― Что мог я раздосадованный на весь мир сказать ей в ответ, лишь одно:

– Да у нас в стране после президентства Губачева уже двадцать лет кризис. Жить не выгодно стало, все деньги уходят на туалет, и то не хватает, а душу чем «кормить» по боку значит душу, ― помолчал и добавил: ― Вот сделают выход на пенсию в шестьдесят пять лет и народ эти все ваши «шарашки» в один день снесет, а за одно и…. ― я не договорил, лишь махнул рукой и пошел.

– Не пугай нас! Пусть сносят. Мы сами пойдем с народом. Нас вон в метро взрывают. Моя подруга вчера погибла. За что? Думаешь, у нее зарплата высокая? Или у меня? Гроши! За них, эти гроши она и легла? У нее муж больше месяца уже не работает, дети малые остались. Их растить нужно, ― помолчала и крикнула мне вдогонку: ― Пуганые мы, пуганые! ― Я ничего не ответил. Да и что мог в ответ сказать. Хлопнул дверью и ушел.

В этот день я собирался еще съездить на другой конец города на ярмарку вакансий, но решил не рисковать: занялся штудированием журналов, газет, листовок, принесенных с биржи труда, время от времени садился за телефон и звонил. Но все было напрасно: звонки в один конец. Большинство колонок пестрело не предложениями о найме на работу, а желанием мнимых работодателей обдурить и выудить из претендента последние деньги, прежде чем он сядет за стол и возьмется за документацию, или же станет за станок, чтобы точить детали. Я, конечно, мог отправиться к Юрию Александровичу Шакину, но не отправлялся, даже не звонил. Я ведь тоже был из села. Пусть рядом возле него всегда находилась Москва. Но это ни о чем не говорило. Мне было известно, что километр в сторону и уже дремучее захолустье. На многих примерах я убеждался в правдивости этих слов. Попадались по жизни люди. Я с ними много лет провел в общежитиях.

Меня и Шакина отличало от обычных сельчан, отправившихся покорять столицу, целеустремленность. А еще у нас в крови была гордость и вот эта самая гордость не позволяла мне перед ним пресмыкаться. Я ждал от него шагов к примирению, он должен был первым сделать звонок. А пока я задействовал свои каналы. Предложения поступали, но предлагаемая работа была не по мне.

Однажды ― это было вечером, я поднял трубку, звонил племянник Владислав, сын моего младшего брата Федора, ― он, благодаря мне жил в столице. ― Как-то раз я, подбрасывал его на своей машине из Щурово в Москву и не удержался, пожаловался, что ни как не могу устроиться. Этого оказалось достаточно: парень, записав у себя на подкорке, через людей, ― круг общения у милиционера велик, ― пытался мне что-то подыскать. То, что это было в его силах, сомнений у меня не вызывало. Владислав был парнем расторопным: я не зря его в свое время после окончания сельской школы пристроил в Московский институт. Он не только его хорошо закончил, но и сумел остаться в столице, правда, пристроился на работу в милицию, чтобы не пойти в армию и не возвращаться в Щурово. В селе люди не нужны были, тем более с высшим образованием. Полная разруха.

Владислав, поздоровался и будто, между прочим, сообщил мне о теракте, а еще попросил из дома на машине далеко не ездить, а в метро даже не соваться.

– Я сутками дежурю, мы всех и вся проверяем, ― закрыли город на «замок», ищем участников этого изуверского происшествия. Пока не удается напасть на след, но зато мы подготовили фоторобот. Долго копались, прежде чем сделали. Один из этих черных типов попал в поле видимости видеокамер. ― Помолчал и сообщил: ― Я вышлю вам на электронную почту его фото. Вы распечатайте и носите в кармане, на всякий случай. Вдруг пригодится. Да и еще, я обязательно для вас найду место. Ну, ладно, до свидания, всем привет, ― и положил трубку.

Письмо пришло без задержки. Владислав сразу же после нашего разговора отправил мне материал о террористе. Я тут же распечатал фоторобот и долго вглядывался в него.

Ни один месяц мне на улицах города мерещился этот изверг. Не давал покоя.

Устроиться на работу мне не удавалось, и я все больше времени отдавал написанию книги. Правда, я писательство и не бросал, но теперь прежде чем загрузить в текстовый редактор нужный файл лазал по сайтам, типа ― «работу ру». А вдруг повезет. Все бес толку. Не желали брать пенсионеров. Меня даже не спасало то обстоятельство, что я ушел на заслуженный отдых несколько раньше официального возраста ― шестидесяти лет ― отработал в свое время десять лет на вредном производстве. «Нам, ― слышал я в трубке телефона, нужны люди не старше тридцати пяти лет». ―Вот дались им эти люди. Что это за такой возраст. Не знаю, как долго бы я искал работу, но однажды я догадался в поисковике написать: «требуется писатель» ― и о, чудо. Компьютер выдал мне целый перечень сайтов, блогов, форумов и чатов, где эти слова встречаются. Я принялся их изучать, оценивать. Чем черт не шутит, вдруг какой-нибудь богатый человек желает иметь книгу о себе, подобно той, которую я написал о Шакине. На этот раз я буду умнее. Напишу и на подпись. Согласен. Затем тут же в печать. Может быть, и удастся подобно Тургеневу создать за приличные деньги еще одно «Дворянское гнездо». А уже затем можно и над обустройством отцовского дома поработать, создать матери комфортные условия для жизни. Сколько этой жизни у нее осталось?

Много я пересмотрел информации в Интернете и, наконец, открыл один из сайтов. Он был странным. Я это заметил сразу. Долго, сколько это возможно, находясь у монитора компьютера, я изучал его. На странице: «контакты», на которую я тут же поторопился заглянуть, значился лишь адрес электронной почты. Адрес почтовый вообще не упоминался. Телефонов тоже не было.

У меня было желание услышать живой голос. Я всегда стремился иметь дело с человеком стоящим напротив. Мне было бы легко общаться, видя его реакцию. О человеке, или же о группе людей, скрывающихся за аккуратно, выполненными страницами сайта в серых тонах, на которых везде висело лишь одно объявление, сказать что-либо хорошее или плохое было невозможно. Да и что я мог сказать, лишь отправить послание или же резюме, да и то без какой-либо надежды. Сколько таких сайтов, до поры до времени, занимают на сервере удобный адрес и ожидают наступления лучших времен? Они, в последующем могут быть наполнены нужной информацией и раскручены ― до них пока, у хозяев не доходят руки. Возможно, что они уже где-то выставлены на продажу за большие деньги и их в любой момент могут схватить.

Долго смотрел я на страницу этого странного сайта, прежде чем пододвинул к себе клавиатуру и написал сообщение. Оно было лаконичным и открытым, в нем я выразил желание работать. Изложил о себе одну лишь правду. Отправил. Ответ пришел довольно быстро. Текст будто не человеком писаный ― роботом. Есть такие письма. Их часто пользователи Интернета еще называют ― спамом. Чуть было не удалил. Заглянул случайно. Прочитал раз, второй, третий. «Вы вызвали у нас интерес. Мы вами занимаемся» ― слова, да и только подумал я. ― Ни к чему не обязывающие. Ждать продолжения…

– Занимайтесь, ― сказал я сам себе и взялся за книгу. У меня было желание отправить двухтомник на конкурс: «Большая книга», оттого сидел скрупулезно и подолгу над каждой страницей.

Моя книга о Юрии Александровиче Шакине, ― «новом русском» заводчике после губачевской России. В предыдущей книге я написал о его жизни в селе, учебе в школе, в институте, о работе и, конечно же, не забыл про детскую любовь к однокласснице, переросшей затем в любовь-болезнь. Он в книге стремился от нее отделаться, уйти, но не мог. Ната, так звали девочку, Наталья ― девушку, затем госпожа Наталья Михайловна ― женщину, его держала, что ту собачонку на привези и не отпускала.

Я, многажды, бывал у Шакина в гостях ― дома. Правда, давно ― это было в восьмидесятые годы, нам тогда стукнуло по тридцать лет. Мне часто попадалась на глаза симпатичная девчушка. Как-то раз она забежала за солью к матери Юрия Александровича. Девочка меня чем-то привлекла: я по ее взгляду понял, Шакин ей нужен и едва та шмыгнула за двери, принялся расспрашивать о ней товарища. Это вызвало у Юрия Александровича неподдельный интерес. На прощанье я не удержался и сказал товарищу:

– Подрастет, женись, не будь дураком, лучшей невесты тебе не найти!

Он на ней женился. Но подруга детства у Юрия Александровича из головы никуда не делась. Она снова присутствовала в моей второй книге, и я описывал их взаимоотношения. Мне не всегда хватало информации. Рядом крутился Черный человек. Он был мне помехой. Да и Шакину как я знал тоже.

Вторая книга, только вначале давалась мне легко, а затем я застрял, подолгу сидел за компьютером, и не мог, порой сдвинуться с места, желание было позвонить товарищу, герою ― Юрию Александровичу Шакину и побеседовать с ним. Добрый долгий разговор помог бы мне, но гордость останавливала меня и не позволяла подойти к телефону. Порой я даже крутился рядом возле него, поднимал трубку и снова клал на место.

Тем не менее, время шло и моя книга разрасталась от событий, пухла, становясь толстой, пусть и не так быстро как того хотелось. На написание страницы уходил ни один день. В минуты затишья ― «умственной пустоты», я занимался поисками той работы, которая могла давать мне деньги. Результата не было. Я, проверял свою электронную почту и читал письма. Кто-то языком робота ставил мне отметки, сверяя данные, имеющиеся обо мне в Интернете, да и не только ― ни один день что-то странное творилось с компьютером: уж не завелся ли «червь» ― вирус. У меня на жестких дисках ― их было два, хранились, довольно интересные задумки разных книг, черновики и другие откровения. Файлы были закрыты паролями и все заархивированы. Для хорошего хакера вскрыть их и просмотреть ― это пара пустяков. Защищал я их от обычных пользователей, шныряющих по Интернету в поисках чего-то особенного. Меня беспокоило то, что у моего возможного работодателя была информация помимо той, которую ему я отправлял, например, о совпадениях, имевших место в моих книгах, и в жизни. А еще о событиях, написанных наугад и затем сбывшихся. Например, о моем двоюродном брате Александре, его превращениях в сказочной повести. Я ее написал для дочери, тогда еще подростка. Она выросла и однажды мне сказала:

– Папа, а дядя Саша и впрямь пострадал. Правда, у тебя, по книге он в течение года был оборотнем, а в жизни, ― она сделала паузу. ― Лежал в больнице с кровоизлиянием в мозг, ― продолжил я, ужаснувшись, ― а затем долго восстанавливался, пытаясь выбраться из небытия. ― Задумался и долго молчал. ― Не знаю дочь, не знаю! Я считал всегда, что жизнь не предсказуема, видать ошибался.

Однако мой будущий работодатель четко и последовательно по полочкам раскладывал мою жизнь, забираясь во все ее потаенные уголки. Что тот Сатана, Дьявол, ― Черный человек. Неужели эту информацию обо мне можно найти в Интернете? Нет! Я не верю. Наверняка, в Блэкнете. Я даже начал его побаиваться. Супруга однажды не выдержала и сказала:

– Сеня, да брось ты писать ему, зачем тебе нужны «на одно место приключения». Подумай, что еще за работу он тебе даст?

Я заполнял анкеты, проходил тесты, и довольно успешно. Неизвестного работодателя все во мне устраивало. Пока устраивало. Затем мне сообщили, что осталось еще немного, возможно, с целью успокоить, так как я уже начинал нервничать.

Трудно было определить, как долго займет процесс моей проверки. Четкого графика у них не было. Ответы приходили то через день, а то и неделя требовалась. Однажды молчание затянулось и длилось целых десять дней. Сообщение пришло после очередных терактов на двух станциях московской подземки. Жители города вздрогнули, я был в их числе. Долго приходил в себя, сидя у монитора, затем открыл письмо и с неохотой прочитал текст. То оказалась обычная отписка. Просили еще подождать. Мне необходима была работа временная ― на зиму, так как летом я рассчитывал заниматься благоустройством усадьбы. Наверное, оттого, я не выдержал и, набравшись нахальства, забросил на электронную почту свою просьбу поторопиться с проверкой при этом в жесткой форме изъявив свое желание: «Могу ли я надеяться на трудоустройство или же нет? Сообщите прямо. Я пойму и не обижусь! Мне не хочется быть привязанным».

Отчего я так поступил? Понять легко. Меня ужаснули теракты в метро, мелькнула мысль укатить в Щурово и на время спрятаться от Черного человека. Очередной телефонный звонок племянника Владислава не был обнадеживающим. Он сообщил, что милиции не удалось найти и отдать под суд членов прошлого теракта, и о том, что снова на видеокамеры попал известный уже человек, ― так называемый распорядитель кровавых работ. ― Будьте осторожны, ― сказал племянник и затем более спокойным голосом вдруг выдал: ― Дядя Сеня я тут для вас подыскал место. Работа, не ахти уж и какая ― нужно заниматься снабжением. Вы будете лазать по сайтам, искать необходимые товары с приемлемыми для фирмы ценами, затем в небольших количествах закупать их и доставлять на склад. ― Сделал паузу и продолжил: ― Доставлять, конечно, на своей машине. «Ласточку» вашу фирма обязуется поставить на полное «довольствие». Тут проблем не будет. Оформления никакого. Зарплата в конверте… ― он назвал сумму. Она меня устраивала. Но я взял время на раздумье. При этом не поленился и записал имя, отчество директора фирмы: «Алексей Григорьевич» и номер телефона. Правда, записал и тут же на время забыл.

Поступи от Владислава предложение раньше я бы сразу согласился, не задумываясь. А сейчас не мог. Меня беспокоила обстановка в городе. Я подолгу вглядывался в фоторобот преступника. Черная вязаная шапочка не давала мне покоя, выводила из себя. Она почти полностью скрывала лоб. Этот изверг часто болтается на улицах Москвы. Что если я буду вынужден, устроиться снабженцем (работа это разъездная) и наши дороги перехлестнутся? Удастся ли мне от него уйти? Может лучше сидеть дома и, как говорят, не рыпаться. Хотя дома тоже взрывают. Вон в Буйнакске упал, затем после Москвы завалился и в Волгодонске…. Где еще может случиться такое несчастье? Одному Аллаху известно. Под его именем совершаются подобные злодеяния над спящими и ничего неподозревающими людьми.

Причина не торопиться выходить на улицу, у меня была, ― могли взять писателем, а еще «свербели» руки. Чем черт не шутит, ― напишу свое «Дворянское гнездо» ― книгу значимую и не о Шакине. Кто такой Шакин? Мелкий предприниматель. У него даже своего завода нет. Арендует небольшой пролет с десятью станками и использует для производства изделий изобретение, которое не только его, но и мое и других наших товарищей ― совместный труд.

У меня хватит энергии и терпения для написания книги. Пусть я Ивана Сергеевича Тургенева не смогу затмить своим талантом, ― это и неважно, но хоть приближусь к нему.

Книга о Шакине может явиться моей отправной точкой приложения сил. Вторая ― даст мне опыт. А уж затем я создам что-нибудь более значимое и также размещу на своем сайте. Оно, мое творение найдет своих читателей, приобретет известность и мне удастся застолбить вначале маленькую деляночку, а уж затем огромную ― завоевать киберпространство. Таким образом, я пролезу в виртуальный мир.

Племянник в телефонном разговоре сообщил мне, что время терпит, и тихим голосом, будто вскользь сказал о приезде своей матери. ― Его мать Валентина Максимовна приходилась женой моему младшему брату Федору. А еще я от него узнал о дате ее приезда и не удержался, спросил:

– Что требуется приютить? Так, пожалуйста, пусть приезжает.

– Да нет, проблема разрешилась: на днях я перебрался, не поверишь? ― в трехкомнатную квартиру. Места полно. Это раньше ― мне, Антонине и ребенку приходилось ютиться в «однешке». Теперь в ней проживают брат жены и моя теща.

–Ну, ты просто молодец! Как это тебе удалось все уладить? ― спросил я. ― Наверное, мать Антонины нелегко было уговорить, а еще, как мне известно, у твоей жены есть младшая сестра…

– Сестру, забрали в специализированный детский дом, ― оказалось она серьезно больна, ― он помолчал, затем продолжил: ― Ситуация, можно сказать, «сама собой разрулилась». Я тут однажды размышлял: да-а-а чего только в жизни не приходится делать, чтобы пристроиться на жительство в столице, ― затем, сделав паузу, Владислав принялся перечислять известные мне факты. ― Выгоняли из институтского общежития. Не выгнали. Удержался, поступил в аспирантуру. Чуть не забрали в армию. Хорошо, что пошел в милицию. Негде стало жить, ― женился. Взял разведенную москвичку с квартирой и ребенком, усыновил. Пацан Санька оказался забавным. Вот теперь жду своего: Антонина беременна. Да еще, хотел мальчика на праздники отправить к отцу и матери через одну знакомую. Ее Оксана зовут. Да вы ее может, и знаете, частенько крутиться у нас дома в Щурово. Недавно вот она приезжала в Москву за товаром.

– Нет, не знаю ни какой Оксаны, хотя не отрицаю, мог видеть, ― ответил я, морща лоб, пытаясь вспомнить.

– Представляете, опоздал. Задержался в дороге: приехал с Санькой на вокзал, а поезд тю-тю. Он кричит: «Хочу в Щурово» ― рвется. Но не побежишь за поездом. Догадался, вызвал мать. Поможет немного Антонине по хозяйству и заберет с собой в село пацана. Пусть он месяц, другой отдохнет на природе, а там глядишь и место в «садике» выделят.

– Понятно, ― сказал я. ― Ну, давай, ― не теряйся. ― Племянник мог месяцами не звонить. Объявлялся, когда необходима была помощь. Я ведь спросил неслучайно у него о матери. Она, да и мой брат Федор, оказавшись в Москве, всегда останавливались у нас на квартире. А тут вот нет. Ее ждали в трехкомнатной квартире. Особенно желал увидеть бабушку Санька, забавный малыш. Он всем пришелся по душе. Лето не зря провел в Щурово. Даже моя мать и то однажды излила свое удовольствие внуку:

– Владик, вот не скажи ты мне, что Санька не твой сын, спорила бы с соседями до хрипоты, утверждала бы, что он вылитый ты, в детстве, такой же был! Шило в заду. На месте не посидишь!

Мать была права. Даже она привязалась к мальчику. А Федор, тот души в нем не чаял. Скучал. Валентина его жена нет-нет и приезжала в Москву поиграть с неожиданно объявившимся внуком.

Дождавшись жену с работы, я не выдержал и сообщил ей о звонке Владислава, прямо на пороге:

– Света, жди гостей из Щурово, Валентина, собирается в Москву. Правда жить будет у сына. Есть где. Ну, к нам, как полагается, зайдет.

– Никак соскучилась по Саньке? Даже про работу забыла. Все на Федора переложила. ― Работа у жены брата была ― пустое провождение времени, ― разносила почту и получала на советские деньги ― рубля два-три, не больше. Порой, даже свои вкладывала, чтобы ее выполнить ― государство, почтовые услуги не ценило. Денег не давало. Почтовые отделения впору было закрывать. Но не закрывали. Наверное, по причине того, что высшее начальство своими зарплатами было довольно. Да и в селах терпели, числиться на службе многие желали, торопя время, чтобы уйти на заслуженный отдых. На почте работала не одна жена брата, женщин было много. Не бросали места. Не было в селе работы. А стаж выработать нужно было. Но уж как они ждали пенсии, ― подсчитывали счастливый год, месяц, день, будто боялись пропустить. Саму пенсию никто не считал, знали, что при такой зарплате дадут лишь только «минималку».

– Два года осталось, два! ― рапортовала Валентина, затем: ― Год. Богачка буду. Раз в пять стану больше получать. Не то, что на почте. У нас вон Хорошенький, жена у него от рака умерла ― да ты знаешь его. Он с тобой в одном классе учился. Так вот недавно вышел на пенсию, и что же ― за ним бабы вдовые табунами бегают. Нарасхват мужик! Как ни как теперь он обеспеченный человек, при деньгах, а то всегда с дырой в кармане ходил…

Я однажды, находясь у матери в селе, на вопрос того же Хорошенького, прозвали его так за смазливое лицо, назвал свою пенсию и вызывал у него и у стоящих рядом мужиков восторг и не только ― зависть. Но мать тут же осекла мужика:

– Ишь ты, много! Да это ему по-хорошему ― для машины на бензин. Мой сын должен в пять раз больше получать. Он кандидат технических наук. Ты не знаешь, какие он должности занимал. Тебе и не снилось. Ты лишь в колхоз ходил. А он ученый. Вот так!

Племянник сообщил мне о приезде своей матери и на время отключился. Но прошла неделя, и он попросил:

– Дядя Сеня, не смогли бы вы отвезти мою мать и мальчика на машине в село. Вы, я знаю, собирались съездить на праздники…

– Да, собирался, но ты же говорил мне, что сейчас после взрывов в метро неспокойно, идут тотальные проверки, а потом без детского кресла я не поеду. Сам знаешь, сейчас строго. Чуть что не так и штраф плати. Не хотелось бы….― Про кресло я упомянул, для того чтобы оттянуть время: у меня перед глазами стоял образ Черного человека.

– Да купит мать кресло, купит, ― тут же откликнулся Владислав и облегченно вздохнул. Он всегда умел просить.

На другой день я забрался на электронную почту и открыл письмо от работодателя. Прочитал его и с облегчением вздохнул.

Что я прочитал: «Вы приняты на работу с трех месячным испытательным сроком. Мы берем вас на замену. Но, если вы проявите себя с хорошей стороны, то будете зачислены в штат, с окладом… ―далее стояла приличная сумма. График ― констатировал невидимый работодатель ― свободный. Ограничений нет. Желаете, можете отправиться хоть на Канары. Тут же стояла приписка: «Это шутка».

Валентина, жена брата Федора позвонила сразу же после получения мной сообщения о работе.

– Ну, ты что надумал? Тебя предложение моего сына устраивает? Он в любой момент может позвонить знакомому, да при желании и ты сам это можешь сделать. У тебя же есть его телефон, ― она замолчала. Уж я подумал что-то со связью. Ждал-ждал, раза два подул в трубку. Свояченица откликнулась: ― А то, может, катнем на родину. Я помогла молодым и покую вещи. Давай на четверг?

– Погода плохая, ― ответил я. Молчание. ― Хорошо, подумаю, ― и тут же после недолгого разговора согласился: ― Надо, так надо! ― Вот такое у меня воспитание. Не могу отказать. Готов идти на уступку.

Зачем я согласился? День назад я возил дочку в сервис на своем автомобиле. Машину дочери отремонтировали, и позвонили ей, чтобы забрала. Держать день-другой лишний машину не желали. Забирай и все. Мы поехали. На обратном пути ― домой, она вела свой автомобиль, а я свой. Было все хорошо, пока в моей машине не закончилась жидкость для промывки стекол. Это произошло на МКАДе. Там я попал в передрягу. От идущих плотным потоком машин, образовывался ореол от смешения брызжущей из-под колес грязи и воздуха. Мне от него не было спасения. Он цепко охватывал мой автомобиль и осаждался на нем, что плохо ― на ветровом стекле. Мне ничего не было видно. Однако, что странно в одной из машин мелькнуло лицо точь-в-точь соответствующее присланному племянником фото ― организатора убийств в подземке. Я, ориентируясь по задним огням впереди едущих машин, отчего-то его рассмотрел. Попытался следовать за ним, однако потерял, затем у одного из гипермаркетов нашел возможность, съехал на стоянку и, достав из кармана распечатку, посмотрел. Ошибки не могло быть. Это был Черный человек. Что-либо предпринимать было поздно. Я залил «незамерзайкой» пустой бачок и помчался. Дочь нагнал лишь у самого дома, когда она ставила автомобиль на парковку.

3

Эйфория переполняла все клеточки моего организма: я был принят на работу, на должность писателя. Отсчет времени пошел. Мне гарантирована зарплата. О требованиях ко мне, как к писателю, я могу узнать и позже. Интернет ― в селе, на почте. Да, он «тормозной», но загрузить инструкции работодателя, загрузит. Проблем быть не должно. У матери в моей комнате стоит компьютер. Он не ахти уж какой, но с текстовыми документами работать можно. Так что буду собираться. Не одному же ехать. Попутчики у меня имеются.

Черный человек, силуэт которого мне привиделся на МКАДе, мелькнул и тут же пропал. Да и тот ли это тип, который разгружал большегрузную машину с мешками гексогена, так называемым сахаром? Их этих Черных людей развелось много. Явно работает банда. А затем в Щурово меня никто не найдет. Там я буду в полной безопасности.

На родину, матери, я звонил, один раз, а то и два ― в неделю, приветствовал ее, расспрашивал о самочувствии ― здоровье. Болячек у нее хватало. Доставал желудок, кишки. А еще были плохие сосуды, отчего часто «скакало» давление. Оно, то «падало», то резко поднималось. На дню, мать раз по десять проверяла его, да порой и среди ночи поднималась с постели. У нее, в буфете под рукой стояла банка с растворимым кофе, ― я заботился о том, чтобы она не иссякала, ― старался, пополнял, ― это для поднятия давления, а еще таблетки, чтобы его снизить. Легчало не сразу, от кофе быстрее, а от таблетки давление приходило в норму минут через десять, а то и больше.

– Хорошо, что ты сынок тонометр мне привез, ― не раз я слышал от матери. ― Как бы я без него обходилась? ― Я хотел ей отвезти обычный, тот, который остался нам после тещи, но жена воспротивилась и убедила меня купить автоматический.

– Сеня, с ним матери будет легче справляться. Ты же знаешь рядом некому ей померить давление. Твой брат Федор живет далеко. Он не наездится! ― Она оказалась права. Мать быстро научилась измерять давление, привезенным мной «японским чудом», и без прибора уже обходиться не могла.

Перед отъездом из Москвы, я набрал номер телефона матери и сообщил, что приеду, назвав день. Мы разговаривали очень долго. Я пользовался карточкой дешевой фирмы и мог время не экономить. Правда, во время разговора я не раз порывался положить телефонную трубку, ― завтра будет время, ― приеду, и наговоримся, но мать о чем-то вдруг неожиданно вспоминала, и разговор продолжался. Наконец, она словно нехотя стала прощаться:

– Ну, все, я тебя утомила своими разговорами. Приезжай сынок, приезжай, а то в вашей Москве сейчас неспокойно, я тут по телевизору смотрела новости, знаю, так что буду за тебя молиться! ― сказала она и линия разъединилась. Я не расспросил о том, что ей нужно привезти, но перезванивать не стал. Мне хорошо было известно, от чего мать не откажется. Это от: «коляски» украинской жареной колбасы, от сыра, ― раньше я брал копченый колбасный, но после того, как в него стали добавлять всякие лишние компоненты, приобретал «Российский» или же «Советский». А еще ― от рыбы: банки соленой сельди или горбуши, конечно же, от «червячков» ― консервированного коктейля из морепродуктов в растительном масле ― мать его однажды попробовала и полюбила. Кофе, чай, конфеты, печенье ― это было, как дополнение к гостинцам и мной прилагалось. Мятные леденцы мать брала в баню. Они ее спасали от слабости, когда вдруг от жары начинало учащенно биться сердце. Хлеб ― мать любила «Бородинский», я тоже его привозил, но на этот раз решил испечь дома ― и черный, и белый. У нас появилась хлебопечка. Ее мы приобрели после того, когда один из купленных в солидном магазине, а не в киоске, батонов хлеба покрылся красной плесенью, а не зеленой и в черном хлебе мне попался гвоздик. Я тогда чуть не сломал зуб.

Незадолго до отъезда, я, надеясь на то, что мне удастся посидеть над своей второй книгой, записал нужный файл на флешь-память. Мысли о том, что Юрий Александрович Шакин должен развернуться ― построить свой собственный заводик не давала мне покоя. Я рисовал в голове схемы, представлял, как это все должно произойти.

За день до отправления в Щурово я с женой отправился в гипермаркет. Там мы прикупили, что нужно было мне в дорогу, в качестве подарков и для дома, загрузили все в багажник машины, но неожиданно жена вспомнила, что давно хотела зайти в «книжный мир». Он находился через дорогу и манил нас своими неоновыми огнями. Решили заглянуть, была мысль ненадолго, но не получилось, ― задержались на целый час, а то и больше.

Моя супруга покупала книги только лишь для работы, так как художественные на семейном совете мы дали зарок больше не приобретать. У нас за годы совместной жизни скопилась большая библиотека. Она состояла не только из классики, в ней были произведения современных авторов, книги по культуре. Библиотека разместилась в книжном шкафу, на полках стенки и ее антресолях, в прикроватных тумбочках, там, где только было возможно поставить один, другой том, везде стояли книги.

Книги некуда было девать. Новыми ― нас снабжала дочь и зять и мы их, прочитав тут же торопились им возвратить, чтобы не ломать голову куда поставить. Даже временное их нахождение вызывало у нас желание от них избавиться. При необходимости все можно было вытащить из Интернета. Проблем не существовало.

Я, оказавшись в книжном магазине, обычно рассматривал книги малоизвестных мне авторов, по возможности, зачитывал отдельные абзацы для того, чтобы почувствовать язык, и тут же торопился сравнить его со своим письмом. Искал отличия.

Особый интерес у меня вызывали люди, завалившие прилавки магазинов своими произведениями: Андрей Пельмин, Игорь Луканенко, Василий Голвачев. Некоторые из книг этих авторов мне были знакомы. Не удержался, прочитал.

Жена Светлана тут же отправилась в отдел учебной литературы, а я застрял у полок с книгами русских авторов. Мне в руки попалось новое произведение Пельмина о графе Толстом. Я вспомнил, что о нем мне говорила дочь Елена Прекрасная и обещала дать почитать. Для того чтобы иметь впечатление об этой книге я принялся зачитывать отдельные куски в начале книги и в конце, пытаясь понять сюжетную линию произведения. Время для меня остановилось. Заслышав рядом шаги, я подумал, что жена уже сделала выбор, но ошибся, услышав мягкий незнакомый мне голос:

– Молодой человек, не подскажите…, ― я тут же опешил: какой такой молодой человек ― пенсионер уже, но, взглянув на гражданина, обратившегося ко мне, ― меня в нем поразила шевелюра и седая борода, ― понял, что я для него молодой. ― Он попросил меня показать ему отдел русской классики. Такового в магазине не было, и я посоветовал поискать нужные ему книги в отделе русской литературы. Гражданин, окинув взглядом, множество полок, обрадовался большому количеству книг и согласился:

– Да, здесь есть, где «разгуляться», то есть, что посмотреть, ― и тут же протянул мне руку: ―Я, Иван Сергеевич, ― сказал старик. ― Живу…, ― он сделал паузу и, отчего-то вздрогнув, продолжил: ― в Брянске. Случайно, вот оказался в Москве, хочу подыскать что-нибудь из классики. Меня интересуют описания городов и весей в литературе русских писателей. Я люблю путешествовать по России и сравнивать прошлое и настоящее. Я побывал уже, ― старик задумался, помолчал и принялся перечислять малоизвестные названия городов и сел, среди них будто случайно мелькнуло и название моего села ― Щурово. ― Я, услышав название, с удивлением взглянул на Ивана Сергеевича. Он, заметил мой интерес и сказал: ―Интересное село, интересное ― поселение старообрядцев, бывший посад, там когда-то и ратуша была, шли бурные заседания… ― Я, не стал его расспрашивать, ни к чему было, не мешкая, назвал себя, пожелал ему успехов, и мы расстались.

Затем я отыскал взглядом в зале жену, ― она направлялась в кассу, ― поторопился на выход. Идя по длинному проходу книжного магазина, я на одной из полок увидел книгу Тургенева «Дворянское гнездо». Портрет на обложке напомнил мне о старике, и я оглянулся. Моего знакомого Ивана Сергеевича и след простыл. Я подошел к жене и на время забыл о странном, ничего не обязывающем, знакомстве. Правда, дома я неожиданно вспомнил о старике, остановившем меня в зале книжного магазина, и похвастался:

– Света, представляешь, я тут земляка встретил. Его зовут Иван Сергеевич. Уж очень он похож на другого Ивана Сергеевича ― Тургенева, известного русского писателя.

– Странно, земляк и похож на известного русского писателя, ― в раздумье проговорила Светлана. ― Тургенев ведь орловский, а не …

Зазвонил телефон, и я, не дослушав фразу жены, побежал брать трубку, на связи был племянник.

– Дядя Сеня, приезжайте, ― сказал Владислав, ― мать и Санька вас ждут.

– Хорошо, сейчас буду, ― ответил я и принялся одеваться. Мне удобно было отправиться со свояченицей и ее внуком в Щурово от себя: улица, на которой находился мой дом, выходила на МКАД, не было необходимости петлять по городу.

Вечером я их привез к себе. Затем мы принялись загружать машину. Я забил ее под завязку сумками с подарками, просто с пустыми банками и тем, что желал вывезти из квартиры, дабы ее не загромождать. Здесь в Москве оно ― это добро было лишним, а в селе могло пригодится. Например, я после замены в квартире кухни, мебель не выбросил на помойку, а отвез ее в Щурово на своей, не очень уж и большой машине, предварительно завалив задние кресла. Мебель выглядела прилично и могла еще послужить. Я установил ее у матери в доме и соседи, заглядывая к ней, находили овощной стол, рабочий стол, несколько подвешенных полок прекрасно вписывающимися в интерьер комнаты. Удивляла их и вытяжка над плитой, правда, не шумом вентиляторов, а возможностью подсветки. Стиральная машина, я ее тоже доставил из Москвы, пока была не задействована, но в случае подвода воды и устройства канализации могла пригодиться. То, что все это я мог привезти за сотни километров, приводило Федора в восторг. Он недоумевал, как такое возможно.

– Вот у двоюродного брата Александра машина намного больше твоей «Ласточки», но разместить в салоне габаритные предметы, хотя бы те, что ты доставил в Щурово, ему бы не удалось, правда, задние кресла у него не раскладываются, ― крепятся жестко, возможно из-за этого.

Ночь прошла тяжело. До меня во сне не раз пытались добраться какие-то люди. Я чувствовал в голове шум, а еще, какой-то стук будто барабанили в дверь: «тук-тук, тук-тук, тук-тук». На миг, продрав глаза и уставившись на лицо смотрящего, на себя человека ― это был отчего-то мой новый знакомый, земляк Иван Сергеевич, я тут же впадал в забытье. Не понимая, что ему от меня надо, я некоторое время был представлен самому себе, затем снова пробуждался от шума и стуков в голове. Я не помню момента, когда надоедливый земляк отставил меня в покое. Он будто кому-то незадачливо сказал: «Видно ничего не получится. Вай-фай с Интернетом на него не действует. Он запрограммировал себя на сон и на дорогу. Придется попробовать другой способ воздействия». Затем наступила тишина. Меня оставили в покое. Я мог спать.

Поднялись мы очень рано в половине четвертого, в окнах было еще темно. Принялись собираться, однако выйти из дому быстро не смогли: у нас все валилось из рук. Я с трудом приготовил в дорогу термос с горячим кофеем, при этом чуть не ошпарил себе руки, когда наливал из чайника воду. Жена подала мне бутылку воды, хлеб и мясо, ― копченые куриные окорока. Я затолкал все это в сумку, затем она помыла и, вытерев полотенцем, положила нам в сумку несколько яблок и апельсин, со словами:

– В дороге все пригодится, если ни вам, так мальчику. Санька фрукты умнет с удовольствием, за милую душу.

Из квартиры ― на выход я отправился, не дожидаясь, Валентины: ― она собирала внука. Захватив кое-какие вещи, я не забыл захватить с собой и тормозок, лучше не скажешь о сумке с едой, способной на полпути заставить вдруг остановить автомобиль, расстелить скатерть-самобранку и утолить голод. У двери я сказал свояченице, чтобы она не тянула и спускалась на лифте вниз. У меня не было желания подниматься снова на этаж, но я забыл «незамерзайку». Пришлось вернуться, при этом в голове мелькнула мысль: это нехорошо.

– Света, Света, ― появившись снова в квартире и не забираясь дальше порога, позвал я жену, ― принеси мне с балкона емкость с синей жидкостью.

Жена принесла и я, схватив ее, повернулся, чтобы уйти.

– Мы же не простились, ― сказала Светлана и, обхватив меня, чмокнула в щеку. ― Вот теперь можешь идти.

– Ну, зачем эти любезности? Я, отправляюсь в Щурово ненадолго: туда и назад. Дней на пять… ― не больше. ― Ладно, будет тебе, так нужно, ― сказала жена. И она была права. Человеку неизвестно что с ним может произойти, например, через пять минут, а уж через пять дней ― да что угодно.

Я вышел из подъезда в темноту, глубоко вздохнул, огляделся. Воздух был сырым, ну что та губка. Погода скверная. Даже мороз, если бы он неожиданно ударил ночью, спасти положение не смог бы, лишь только усугубил его. Хотя зима без холода, не зима. Да, в дороге нам будет тяжело, ― подумал я и направился к автомобилю.

Моя «Ласточка» была заставлена машинами. На расстоянии, надавив на кнопку пульта, я отключил сигнализацию и, подойдя к автомобилю, забрался на водительское кресло. Чтобы не заносить в салон грязный снег я, присев на кресло, неторопливо отряхнул его, стукая ботинком о ботинок и, повернувшись на девяносто градусов, закрыл за собою дверь, затем, пристроив сумку с едой и емкость с не «замерзайкой», принялся заводить двигатель. Машина заводиться не хотела, глубже вдавив педаль тормоза, я повторил попытку. Двигатель заработал. Я принялся, выворачивая руль то круто влево, то вправо, дергаться: вперед, назад, вперед, назад ― до тех пор, пока не выехал из колонны авто, пристроившихся на ночевку вдоль дороги. Народ еще досыпал и не успел разъехаться.

Из подъезда вышла свояченица с Санькой. Я их увидел в зеркало заднего вида и выбрался из салона авто, чтобы им помочь. Мальчика я посадил в креслице сзади и пристегнул ремнем. Он устроился без капризов и тут же принялся посапывать носом. Валентина расположилась справа от меня. Я не смог разложить вещи таким образом, чтобы найти ей место рядом с внуком.

– Не беда, ― сказала Валентина, ― часов восемь-десять и будем в Щурово.

Медленно, для того чтобы прогреть двигатель, не используя педаль акселератора, я начал движение по слабоосвещенному двору, заполненному машинами. Осторожно огибая их чтобы не зацепить, я выкатился на широкую улицу.

– Да, уже половина шестого, а ведь хотелось выбраться из города пораньше, теперь бы не попасть в «пробку», ― сказал я Валентине. В ответ она лишь кивнула головой.

Улица была пустынна, и я прибавил скорость, пересек несколько других, одолел мост через реку Москва, затем, выбрался на МКАД, и тут мы увидели плотный поток медленно, движущегося транспорта. Только на московской кольцевой автодороге, я ощутил все «прелести» погоды на ветровом стекле автомобиля. Достаточно было очистить стекло от грязи, летящей из-под колес, рядом идущих машин, как через минуту оно снова становилось почти непрозрачным. Я снова давил на рычажок и жидкость струйкой брызгала на стекло. «Дворники», смешивая ее с грязью, распределяли по всей поверхности, усугубляя положение, и я давил и давил на рычажок, с мыслью: «Хорошо бы хватило «незамерзайки», хорошо бы хватило….». Дорога предстояла дальняя.

Из-за плохой видимости я допустил оплошность и, пытаясь выбраться из города, свернул несколько раньше, не доехав до нужного поворота. Возможно, меня сбил с толку, водитель черной машины «БМВ», попался на пути и я, увидев его лицо, что тот фоторобот, дернул руль, правда, вовремя спохватился и не съехал с МКАДа, а помчался назад, но с внешней его стороны, теряя драгоценное время. Свояченица не могла мне помочь. Город ее пугал и она в процесс вождения не вмешивалась. Это не то, что моя дочь Елена Прекрасная, супруга или же племянник Владислав. Они у меня исполняли обязанности штурманов, сидя рядом в автомобиле, следили за знаками, подсказывали, а еще выискивали всякие промахи и тут же указывали на них. Особенно был въедливым племянник. Он меня просто доставал: уже километров сто осталось позади, а Владислав порой говорил и говорил о незначительном нарушении: «Дядя Сеня, а вот вы там… ― махал при этом куда-то далеко в сторону, рукой, ― при обгоне заехали за сплошную линию. Это вы зря сделали. Что если бы милиция? Вас тут бы оштрафовали!». Однажды оштрафовали. Произошло это забавно. Незадолго до этого инцидента он на заправке попытался дать мне деньги на бензин. Я отказался: «Не нужно» ― Племянник тут же быстро спрятал деньги в карман. Ну, спрятал, и спрятал. Не знаю, отчего Владислав из-за небольшой ошибочки не удержался и принялся меня «учить». Ну, я бы его понял, если бы парень безукоризненно водил автомобиль, а то только имел права и ни чего более. Правда, и я не был богат опытом: обзавелся автомобилем, перед тем как выйти на пенсию. Так вот мы распалились, я не увидел знак ограничения и превысил скорость ― коробка автомат, не какая-то механика, оттого даже не заметил. Тут же взмах жезла милиционера, прижался к обочине и подождал стража порядка. Он неторопливо подошел и сообщил мне о нарушении, затем проверил документы и пригласил в будку ГИБДД, где я заплатил штраф.

– Ну, что? ― спросил Владислав, уставившись на меня, когда я возвратился и недовольный уселся в кресло машины.

– Что-что? ― на вопрос ответил я вопросом, а затем, усмехнувшись, сказал: ― Ты там мне деньги совал на бензин? Давай! ― Помолчал и добавил: ― Чтобы меньше болтал. Нет бы, вовремя подсказал, а то сел на место штурмана и выедаешь мне мозги! ― Владислав нехотя полез в карман и отдал мне купюру. Какое-то время он молчал, затем не удержался. Правда, я тут же его остановил:

– У тебя, что денег много, не знаешь куда потратить?

В настоящее время ситуация была другой: уж теперь меня никто не задевал, правда, и ждать помощи было не от кого. Я сам был хозяином положения. Забота о том, чтобы доставить нас в Щурово лежала исключительно на мне и на моей «ласточке». Не смотря ни на что, я при плохой видимости должен был не только управлять автомобилем, но и, задрав голову, смотреть на указатели, подвешенные на растяжках, а также на знаки по правой стороне дороги.

Сориентировавшись, я перебрался через мост на внутреннюю сторону автомагистрали и, одолев километров пятнадцать, сделав полукруг, и сверху взглянув на МКАД, выбрался из Москвы. Впереди Апрелевка, Наро-Фоминск, Обнинск, мост через реку Угру, слева у нас останется Калуга, затем будет Брянск и …

– Ну, все, теперь мы на правильном пути, триста километров, а то и больше прямо и прямо… ― Свояченица взглянула на спящего мальчика и вздохнула:

– Хорошо!

Дорога близ Москвы была освещена, и я шел с включенным ближним светом, как-то предписывали правила. Неизвестно отчего фонари горели не на всех участках и мне, время от времени, приходилось переключаться на дальний свет. И тогда меня слепили встречные автомобили. Но я опускал козырек, а еще отводил глаза, держа руль ровно, не съезжая со своей полосы движения. Это меня и спасало. Скоро рассвело, и я тут же переключил освещение.

Трасса не везде была плохой. Нам попадались совершенно сухие участки, на которых можно было скорость держать приличную, а не плестись, да и жидкость для очистки стекол не требовалась. Это меня радовало. Так как, имевшегося запаса, в багажнике, на всю дорогу, могло не хватить. Правда, купить ее не проблема, однако задерживаться в пути не хотелось. Мы и так много времени потеряли зря: Москва не отпускала. Пока вырулили на трассу, час прошел, а может и больше. Я рассчитывал остановиться, где-то возле Брянска, покушать и еще один раз на одной АЗС, для того чтобы заправиться хорошим бензином. Однажды я попался, ― взял «левый» бензин, чуть не «запорол» двигатель.

Санька недолго молчал. Скоро он проснулся и принялся возмущаться:

– Развяжите меня. Я не могу так!

– Ну, что? ― сказал я свояченице. ― Придется искать место для стоянки. Вот так взять и стать на обочине, я не могу. Дорога не чищена, потом не выберешься, еще видимость плохая: ноль. Не заметишь, как стукнут в зад моей «Ласточке», при этом даже не поморщатся. Съехать с трассы можно только на автозаправке более негде.

– Ну, раз на автозаправке, так на автозаправке, ― тут же отреагировала Валентина и принялась успокаивать внука. Он замолчал и я, пользуясь тем, что мальчик не капризничает, проехал одну заправку, другую. Наверное, зря. Нужно было остановиться, так как скоро Санька начал плакать, это случилось в тот момент, когда я не мог остановиться, впереди шли большегрузные машины и грязью забрасывали ветровое стекло. Я поливал его моющей жидкостью и выжидал момент, чтобы вырваться на «встречку», так как дорога имела по одной полосе в разные стороны и совершить обгон. Неожиданно меня подсек «лихач» на «Лексусе» и мне, чтобы избежать столкновения пришлось надавить на тормоз. За рулем сидел молодой парень. На мой сигнал клаксона, он лишь только ухмыльнулся. Я вынужден был плестись за внедорожником. Правда, недолго, «Лексус» выскочил на встречную полосу и ушел вперед. Затем я увидел «БМВ», он шел на большой скорости: не менее двухсот километров в час, по встречной и тоже скрылся из виду. Я вздрогнул. Мальчик похныкал и успокоился. «Ну, слава Богу!» ― подумал я и тоже пошел на обгон. Мне необходимо было обойти большегрузные машины ― фуры. Я их обошел. Далеко впереди на повороте мелькнул черный «БМВ» и скрылся. Дорога намного километров была свободна, и опасаться чего-либо непредвиденного не следовало. Я так думал, но зря: вдруг на большой скорости меня обошла машина ГИБДД и долгое время шла передо мной. Я даже через грязное стекло видел ее габаритные огни. Ну, и пусть все спешат, торопятся, подумал я, обгоняют меня. За десять часов доедем до Щурово, так за десять. Это летом я мог потратить на дорогу семь-восемь часов, однажды мне хватило и шести, правда, я тогда ехал один, без попутчиков.

«Ласточкой» я был доволен. Она шла безукоризненно. Не так давно я поменял на ней «расходники»: масло в двигателе и даже в коробке переключения скоростей, хотя и не было необходимости: автомобиль не прошел и ста тысяч километров, а еще прокачал тормоза. Они и так работали на отлично. Что меня смущало? Это то, что я, опасаясь при торможении заноса машины, переключил коробку перемены передач на зимний режим, не в полной мере зная ее возможности. У меня была боязнь, что при экстренном нажатии на педаль тормоза, система сработает, как-то иначе, полного заневоливания всех колес не произойдет. Эта ситуация могла быть не в мою пользу. То чего я боялся, и случилось. Так уж видно устроены люди. Они сами программируют свое будущее и оказываются в не нужном месте и в не нужный час. Нет бы все с точностью наоборот. Тогда бы и жизнь была другой.

Метров за двести я увидел фуру. Она шла без габаритных огней. Мне попадались машины без включенного света. Да и я сам порой отправляясь в путь или же сделав остановку, забывал включить ближний свет. Отключить его проблем не было. У меня включалось сигнальное устройство. Оно пиликало до тех пор, пока я не ставил переключатель в нулевое положение. Не поставил машину на ручной тормоз ― снова сигнал, не вытащил ключ зажигания ― сигнал, а вот не включил свет ― тишина. Тишина ― означающая, что автомобиль на дороге будет плохо просматриваться. Мы водители уже привыкли замечать машины с включенным светом, а без света в последний момент. Я не раз уходил от столкновения с «невидимым автомобилем», в самый последний момент, рискуя жизнью, ― все из-за того, что глаз его воспринимал с запозданием.

Фура приближалась. До нее оставалось метров сто, я снизил скорость до шестидесяти-семидесяти километров в час. Это значение, пусть и ненамного, но превышало ее скорость. У меня было желание догнать большегрузный автомобиль и пойти на обгон. Расстояние между нами сокращалось. Я снова побрызгал на стекло. Пятьдесят метров. Еще прилично. Мелькнула мысль прибавить «газку», но не стал. Что-то меня остановило, возможно, то, что у большегрузного автомобиля не горели габаритные огни, и на глазах он у меня находился лишь во время промывки стекла и минуту-две после, затем из поля видимости исчезал.

Минуты через три я снова побрызгал на стекло, обогнать большегрузный автомобиль не было возможности: по встречной полосе шли машины. Затем я, выждав некоторое время, снова принялся брызгать на стекло. Заработали дворники, и я увидел, что фура стоит и ни где-то в стороне, на обочине, а у меня на пути. Она словно умерла. Никаких признаков жизни, даже аварийная система не включена и это при плохих погодных условиях. Я не понимаю до сих пор, отчего до такой степени не уважать едущего следом человека, на все наплевать. Наглость водителя большегрузного автомобиля непозволительна. Ну, да он же на фуре едет. Ему все было по-фигу. Это мне, находящемуся сзади него необходимо беспокоится о своей безопасности. Значит, я не беспокоился. Иначе бы столкновения не было. Я обязан был увидеть габаритные огни идущей впереди фуры, даже сквозь грязь и вовремя сориентироваться, остановить свою «ласточку». Поздно я начал давить на педаль тормоза. Очень поздно. Мой автомобиль на зимнем режиме работы не встал как вкопанный, продолжал двигаться. Я снизил скорость, до пятидесяти километров в час не меньше, может до сорока, машину несло, в голове тут же мелькнула мысль ― это конец, а может…― страха, не было. Время просто остановилось.

Мало людей, которые способны предсказать свои действия в экстремальных ситуациях и засчитанные секунды среагировать. Для этого необходимо знать себя. Я себя не знал. Что еще плохо, мне и в голову никогда не приходило отрепетировать, пусть и не в заведенном автомобиле экстремальные случаи, которые могли быть на дороге. Что стоило отработать правильную реакцию, взял бы поставил перед автомобилем племянника Владислава, дал ему в руки обычный флажок, а брата Федора посадил рядом, чтобы наблюдал за мной. Неожиданный взмах Владислава флажком и мои действия, затем обсуждение этих действий, при необходимости повтор, снова взмах флажком и все сначала. Отработка до автоматизма. Ох, как бы мне это все пригодилось.

4

Мне не раз приходилось размышлять над тем, как я засыпал. А еще меня интересовал тот факт, что я мог находиться в бессознательном состоянии и существовать. Физиологические процессы внутри моего тела не прекращались ― «механизм», как говорят, работал, что те часы четко и без перебоев. А душа? Она, находясь в покое ― сне, могла быть использована, например, Богом или еще кем-то без участия физического тела? Возможно, да!

Я засыпал по-разному, мог например, у постели дочери, рассказывая ей одну из своих историй, пересиливая усталость организма, вырубиться мгновенно. Меня будто кто-то отключал от всемирной сети, щелкнув тумблером. Что интересно? Я, проваливаясь в сон, словно в яму, слышал эффектный шумовой удар, вздрогнув, словно испугавшись чего-то, тут же возвращался в реальный мир, и как ни в чем не бывало, продолжал свой прерванный рассказ. А еще, отправившись вечером на покой, я мог попросту не заметить перехода в состояние сна, и, отключившись, проспать сколь угодно долго.

При столкновении моей «Ласточки» с большегрузным транспортом произошло странное: мое сознание, посредством невидимого браузера подключилось к какой-то глобальной сети, я себя увидел со стороны. Одна часть меня, ― наверное, регулируемая тем самым неизвестно чем занимающимся полушарием мозга, выбравшись из автомобиля, отправилась в сторону леса по глубокому мокрому снегу, а другая, ― находясь в бессознательном состоянии, осталась с телом, дожидаться милицию.

Машина ГИБДД довольно быстро оказалась рядом. В том, что я разбился, есть вина милиции: она внезапно, не знаю, по какой причине, остановила колону машин на трасе, а еще водителя большегрузного автомобиля, сидевшего в кабине на высоте, чувствующего безнаказанность и свою правоту. Была и моя вина: не видишь дороги, не езжай. Слово «надо» заставило меня отправиться в путь. Разбилась моя свояченица Валентина Максимовна ― жена брата Федора и ее внук Санька, до конца ничего не понявший, что произошло. От удара он упал между кресел и лежал там до тех пор, пока его оттуда не извлекли.

Словно со стороны, я слышал голос молодого парня водителя из Гомеля, он звучал где-то в голове:

– А что я? Меня тормознули. ― Не пожелал он войти в мое положение, хотя в данной ситуации мог оказаться кто угодно, даже он сам.

Что можно сделать в автомобиле по уши в грязи, с малым клиренсом? Ничего. Так взял бы хоть, поднял руку и раз-другой нажал на клаксон ― просто бибикнул. Я бы услышал его и затормозил намного раньше. А еще он, водитель из Гомеля мог бы поднять свой зад, выбраться из машины и сходить, очистить задние осветительные приборы от грязи. Может, этого было бы достаточно.

От удара я будто выскочил из своего тела в виртуальное пространство и вот уже медленно, иду в неизвестность, не зная, что меня ждет впереди. Направляя взгляд то в одну, то в другую сторону я будто фонарем выхватываю из темноты участки местности и прокладывал свой путь. Мысли вначале сумбурные, непонятные обретают свою значимость: я забрался на пригорок, словно вырвался из хаоса. Этот пригорок был для меня чужд, но я довольно быстро придал ему контуры знакомого с детства и не раз виденного мной у Лукьяновского леса, недалеко от Щурово. На нем я представил, а затем и увидел резвящихся ребят. «Юра, Юра, Юра! Где ты?» ― услышал я звонкий детский голос, вырвавшийся в небо и разнесшийся эхом по всем четырем сторонам. «Неужели это кто-то зовет Юрия Александровича Шакина, моего товарища? ― подумал я. ― Он, что здесь? А может, это зовут меня». Для раскрытия характера своего персонажа я многое списал с себя. Не раздумывая, я тут же бросился вперед и, оказавшись рядом с ребятами, понял, что они ненастоящие ― это всего лишь их реплики ― виртуальные оболочки. Четкого изображения мои герои не давали: слегка высвечивались на фоне природы и это меня на тот момент отчего-то позабавило.

Я, довольно часто, рассказывая маленькой дочери по вечерам о своих друзьях, в зависимости, от их поведения добавлял по своему усмотрению все новые и новые приключения. Мои товарищи менялись и из реальных людей, становясь персонажами многих моих рассказов, сказок, повестей, романов, приобретали черты мира виртуального.

То, что произошло после, меня нисколько не смутило, испуга на моем лице не вызвало, так как это было желание моего «второго я» ― нового виртуального существа. Я не отпрыгнул в сторону, не спрятался за кусты, когда прямо передо мной из зарослей молодого ельника выскочил и промчался волк ― оборотень. Этот оборотень был репликой измененного мною двоюродного брата Александра, он в соответствии с повествованием в течение года жил в лесу, добиваясь любви женщины волчицы ― Лессы. Мне бы увидеть женщину моего двоюродного брата…. ― подумал я, и вот она. Идет неторопливо. Голову держит гордо. Здесь в этом мире некуда спешить. Последовательность действий мной описана. Ничего лишнего. Я останавливаю женщину. Смотрю на нее. Да, она на фоне черного пространства просто красавица. Я сумел ее описать. За такую можно бороться.

Что дальше? Вот перед глазами герои моей другой книги. Наиболее ярко вырисована моя сводная сестра. Здесь рядом с нею я вижу нашего отца ― Владимира Ивановича. Он уже умер. Что я могу о нем сказать? Я хорошо его знал и плохо. Он в моих книгах получился таким, каким получился. Отцы, послевоенных детей, остро чувствуют разницу: для них друг и враг ― это два понятия не совместимые с жизнью. Врагов они убивали, беспощадно, не задумываясь ни на секунду. Я вижу как отец, выйдя из себя, выхватывает из-за пояса трофейный пистолет и, размахивая им над головой, кричит своим недругам: «Сволочи, всех перестреляю, всех до одного!» ― и начинает палить вверх. Он бы запросто пристрелил Черного человека, чтобы тот не преследовал меня и Юрия Александровича Шакина, не трогал других ни в чем не повинных людей. Он человек защитник. Для него война не закончилась и не закончится, она не опускает, держит в своих силках.

А вот я и мой брат Федор ― мы другие и наши товарищи, другие. Федор сельский житель. Он не может убить врага, но животное ― да. Правда, убивает он нехотя. Однажды я слышал от него: «Надоела мне эта резня…» ― Федора часто зовут на подворье соседи зарезать свинью, да и другую живность, порой курицу зарубить. Без этого в селе трудно, а порой и нельзя ― одни старушки остались Он другой, отличается от отца, да и от меня тоже. Я порой не могу раздавить жучка или же бабочку.

Много-много рядом возле меня людей ― разных героев. Они фосфоресцируют, наполняя пространство своими силуэтами. Я приложил руку к их созданию. В первой жизни они другие. Несоответствий достаточно. Ничего странного в этом нет, я ведь не копировальщик какой-то, а писатель и наделен, возможностью, изображать действительность, привлекая художественный вымысел.

Не зря, наверное, приснившись однажды матери, отец на ее вопрос: «Володя, встретимся ли мы с тобой на том свете?» ― ответил: «Нет! Никогда!». Мои мать и отец не встретятся на том свете такими, какими они были в жизни. Они все сделали, чтобы себя изменить. Да, вдобавок и я еще, приложил перо, выпустив в свет о них книгу. На мне дыхание этого измененного виртуального мира. Он мне представляется в форме земли, облака, солнца, галактики ― это что-то округлое наполненное энергией, источаемой реально существующими людьми. Миллиарды людей перешли границу и находятся в черной звездной глубине «виртуального пространства», у его кромки ― миллионы, в небольшом отдалении от нее, ― тысячи, ближе к центру всего лишь десятки и единицы в центре, там, где бы желал находиться Бог и возможно, там он благополучно пребывает.

Я медленно иду по бездорожью и сталкиваюсь со своими героями. Они повсюду. Они везде. Удалось ли мне создать миры, свои миры? ― задаю я вопрос и отвечаю: ― Удалось! Мой мозг наполнен мыслями. Его работа не прекращается даже во сне. Оттого мои миры имеют право на существование. Мне помогают мои читатели. Пусть их и не так много, как хотелось бы. Но я надеюсь на их пополнение.

Что будет со мной? ― снова бросаю я слова в пространство виртуального мира, и этот мир оглушает меня гармонией звуков. Я понимаю, что мне еще далеко до логического конца. Уберег ли я свою душу? То, что произошло ― воля Создателя или же Дьявола. Нужно обдумать. Разобраться. Время есть. Или же его нет. Что будет с моим заказчиком? Даст он о себе весточку или же отвернется от меня? Это вопрос времени. Правда, перед глазами у меня возникают полки большого книжного магазина, находящегося там далеко в Москве и я мельком вижу уходящую фигуру своего земляка Ивана Сергеевича ― человека очень похожего на Ивана Сергеевича Тургенева.

Мне, во что бы то ни стало, необходимо закончить свое «Дворянское гнездо», вторую книгу о «новом русском» ― Юрии Александровиче Шакине. Подобно Лаврецкому ― герою Тургеневской книги, он имеет свой дом, усадьбу, хотя и не такую богатую, вместо крепостных душ ― рабочих, их, правда не пять тысяч, едва с полсотни наберется. Но они на него работают и приносят ему доход. Он может подобно герою «Дворянского гнезда» уехать заграницу в Баден-Баден, туда, куда любил ездить на отдых Иван Сергеевич Тургенев. Достаток позволяет. Юрий Александрович понимает, что «родовое гнездо» это начало жизни Шакиных, его детей и внуков, обязательно богатых и знатных, благодаря ему, основателю бизнеса. Теша свое самолюбие он не поленился, нашел время и составил за деньги свою родословную ― генеалогическое древо. Я. помню, однажды мой товарищ мне на ухо, по секрету сообщил о том, что его прапрадеды из дворян будут, у них даже герб был. Правда, герб он не показал. «Ну и что из того? ― сказал тогда я: ― Мои, ― тоже! Это ведь не главное». Судьба моего товарища Шакина ― судьба тысяч таких же, как он людей, ухвативших судьбу за хвост, появившихся в конце двадцатого века, на «развалинах» СССР. Я обязан закончить о нем книгу. Я ее пишу, не смотря на то, что он меня уволил и мне сложно находить о нем информацию. Далее, в голове у меня мелькают мысли: зачем мой товарищ меня уволил. Юрий Александрович не хотел продолжения моей книги. Нежели он меня боится? Уж очень переплелись наши судьбы: моя, и его, ― не разобраться. Кто, где? А я спрошу у него. Это для меня не проблема.

– Юрий Александрович! Юрий Александрович! ― окликаю я пожилого мужчину в добротном костюме, свежей рубашке и атрибутом интеллигента ― в ярком галстуке. Он мне импонирует: цветастый, широкий и до самого пояса, такие носили в восьмидесятые годы прошлого столетия. Мой «бледный» товарищ отчего-то смотрит на свои элегантные туфли и, не замечая меня, уходит. Обижается он на меня. Ну, и ладно. Время еще будет. А будет ли? ― задаю я сам себе вопрос и ощупываю лицо руками. Затем, я осматриваю руки, на них кровь, ни чья-нибудь ― моя.

Зачем, я иду? Куда? Что меня ждет впереди? Жив я или же мертв. Вопросы, одни вопросы. Им не будет конца.

Может, я иду не рядом со временем, а находясь непосредственно в нем, что та муха в патоке или как-то корабль в море, самолет в небе, рабочий на заводе, крестьянин в поле….

Неужели я иду на первое свое собеседование с работодателем. Мне бы в соответствии с условиями «заказчика», спрятавшегося во всемирной паутине Интернета понять чего он от меня хочет. Я готов и способен в точности выполнить все его требования ― писать не то, что я пишу ― это в свободное от работы время, ― а то, что ему по нраву лицезреть. Для меня проблемы не будет сдвинуть локтем руки все «старое» на край стола и заняться настоящим делом. Способен ли я, фантазировать, будут ли мои фантазии ему нужны, не знаю? Может, стоит попробовать. А еще не могу же я, находясь здесь в виртуальном мире быть в подвешенном состоянии. Да и не согласен. Я обязан иметь свое какое-нибудь место с компьютером на столе и стулом под ним ― базу. И я, тут же начинаю воздвигать эту самую базу, не понимая, в полной ли мере, она будет отвечать требованиям владельца загадочного сайта, ― человека или же группы людей, однажды пригласившей меня на работу писателем.

Затея находиться в этом новом мире, имея вокруг себя обустроенное пространство, мне удается. Я опускаю вниз глаза и вот у меня под ногами уже не грязный снег, а ковер из трав и цветов, а впереди в дымке тумана начинает вырисовываться что-то сказочное ― сообразно роящимся в голове мыслям.

Мне бы забраться в небо, ― на высоту, ― думаю я: видимо пригорка уже недостаточно, ― это бы позволило оглядеть пространство и свои творения, фосфоресцирующих героев сочинений. Да нет проблем, ― слышу я в ушах свой голос, и вот через мгновенье мое воображение рисует странное архитектурное сооружение. Оно подобно ракете устремляется под облака, а затем, вдруг оплывая восковой свечей, начинает торопливо приобретать вид Останкинской башни: сооружения главного конструктора Николая Васильевича Никитина. Правда, довольно отличаясь от нее, мне плагиат не нужен, а всего лишь высота.

Я приблизился к башне и, обойдя вокруг по периметру, заметил подъезд, дверь и забрался вовнутрь. Темнота. Мне не нужна темнота, я вышел и окинул взглядом башню, после вдруг принялся это нерукотворное сооружение украшать. У меня достаточно энергии, чтобы ту часть, которая визуально не находилась над горизонтом окрасить в цвет времени года, а верхнюю в цвет неба. Эти цвета я сделал реальными для всех жителей виртуального мира и независимо от места их нахождения, то есть они могли видеть эту мою раскраску, находясь как далеко, так и рядом возле сооружения. Что еще я сделал: поднялся на скоростном лифте высоко-высоко вверх и принялся обустраивать внутреннее пространство башни. И в этот момент для меня все реальное вдруг утратило смысл. Наверное, оттого, что фронт работ был необычайно велик.

5

За работой я не сразу услышал шаги и голоса каких-то людей. Кто-то рвался в мою башню. Я спустился с верхотуры вниз; у входа стояли двое пожилых людей и в полголоса разговаривали между собой. Они будто искали убежища ― возможности отдохнуть. Это я понял из их слов:

– Это поездка, эта поездка, ― сказала женщина раздраженно, затем, машинально, поправив выбившуюся из-под модной шляпки прядь седых волос, закончила фразу: ― меня просто утомила. ― Я уже не могу себя сдерживать, чувствую себя, словно разбитое корыто. Мне бы упасть на кровать и лежать, лежать, не замечая движения дней. ― Мужчина, это был ее муж, тут же согласился с женщиной, но при этом сообщил ей, что это не лучший вариант. Просто так уйти из жизни нельзя. За все необходимо платить…

Я осмотрел эту немолодую пару и сообразив, что они меня не оставят в покое, последуют по пятам, решил что-нибудь для них предпринять. Помогла женщина, Ирина Павловна, так ее звали. Она требовала отдыха и поэтому лишь только лифт начал свое движение обратилась к своему спутнику: «Тимур Аркадьевич, поехали на двадцатый этаж, на девятнадцатый мы спустимся у себя». ― Да они богачи. У них во владении ни один этаж. Да и квартиры на площадке все их, а не отдельные ― одна или две ― сделал я заключение, забравшись в их сознание.

Мне не стоило труда тут же выделить этой странной паре апартаменты в соответствии с их запросами. Я попросту «прилепил» их к своим виртуально построенным трем верхним этажам. В реальной Останкинской телебашне это были залы ресторана «седьмое небо»: золотой, серебряный и бронзовый. Не знаю, соответствовало это их запросам. Но то, что сделано, ― сделано. Труда особого для меня это не составило: раз и готово. Через мгновение я остановил лифт в нужном месте и дал пожилым людям возможность выйти из него, ничуть не беспокоясь о дальнейшей их судьбе, после чего как только двери закрылись, устремился на самый верх доделывать свои дела ― благоустраивать свое помещение. Я не нажимал на кнопки пальцами. Мне этого делать и не нужно было, лифт слушался меня и не только он. То, что эта странная парочка будет устроена по высшему разряду, я не сомневался. Здесь в новом мире все подчинялось моей фантазии: жизни персонажей моих книг и даже вот эти чужие люди, забредшие в мое пространство. Я мог здесь быть властелином и не потакать их прихотям, но отчего-то после отказа Шакина остановиться и дать мне ответ я не стал изменять для пожилых людей, забредших в мою зону действия, привычный мир. Зачем? Они этого не поймут. То, что они имели, то и имели, пусть довольствуются этим и здесь, у меня. Они были «завязаны» друг на дружку, знали друг дружку. Для них не было соседей. Они им были просто не нужны. Большой возраст ― не помеха. Он для размышлений и осмысления прожитых лет жизни. Пусть остаются сами в себе.

Наверное, мое архитектурное сооружение ― раскрашенная неподобающим образом башня, устремленная ввысь, с отдельным сегментом вокруг нее из трех моих и двух этажей для пожилых людей со стороны выглядела для какого-нибудь ротозея странной, но не для меня и не для этой парочки. Пусть радуются существованию. Они того заслужили или же смогут заслужить. Судьба дала мне шанс в этом виртуальном мире иметь зону влияния. Правда, я не знал, как она велика и на что я в ней способен ― стать Богом или Дьяволом, а может быть и тем и другим одновременно. Однако, я, проделав эту работу, отчего-то не увидел на себе удовлетворенный взгляд работодателя ― заказчика.

Забрался в небо я высоко, метров на пятьсот. Сейчас здания строят и много выше. Но я ― против таких сооружений, считаю, что в них нет необходимости. Что у нас в России земли мало? Нет, нет и нет. А еще они неудобны для жизни и плохи в обслуживании. И не только. Оно это обслуживание дорого стоит. А вот для виртуального мира пятьсот метров то, что надо. Обзор отличный. Мне уже не раз приходилось смотреть на землю свысока, когда я бывал с женой в ресторане «Седьмое небо». В золотом, серебряном и бронзовом залах. Давно это было, и вот я снова испытал примерно такое же состояние, ― дух захватывало еще в скоростном, летящем вверх, лифте. Там, наверху стеклянные стены, движущийся пол и неплохая кухня, особенно нам понравился жульен из шампиньонов. Тогда нас грибами магазины не баловали, и я, вспомнив, невольно сглотнул слюну. Затем переключился и бросил взгляд вниз. С борта самолета не то: можно наблюдать за облаками, ну за огоньками больших городов ― это ночью и всего лишь. А вот «Седьмое небо» ― это просто здорово! Неплохо сделал, что взял все три зала в свое распоряжение. Фантастический вид с высоты «птичьего полета». Для меня в самый раз. Гляди, не хочу. И я смотрел во все глаза.

Далеко впереди я увидел летящий «Лексус», затем, слегка опустив взгляд, разглядел в потоке машин тот самый большегрузный автомобиль, с которым столкнулся. Проследив за ним, я возвратился назад и увидел, что мою «Ласточку» грузят на платформу эвакуатора. Рядом крутиться мой брат Федор и Александр. Двоюродный брат доставил Федора и собирался отъезжать на своем «Жигуленке». А где же свояченица Валентина и ее внук Санька? Я забегал глазами по местности и вдруг увидел две кареты «скорой помощи». Они, слегка притормозив, сворачивали с киевского шоссе в сторону Брянска. Затем снова прибавили скорость. В первой находился я, а они соответственно ― в другой. О себе я подумал вскользь, не акцентируя внимания, и тут же перевел взгляд на брата: он забрался в машину, устраиваясь рядом с водителем эвакуатора, тут же принялся отдавать распоряжения. Куда Федор повезет мою «Ласточку», в Щурово? Нет! Это километров триста. Я бросил взгляд и увидел, Федор показывает в сторону удаляющихся карет «скорой помощи». Все понятно: он хочет отвезти мою разбитую машину к племяннице Людмиле в небольшой городок Дятиново, находящийся в тридцати километрах от Брянска.

Моя племянница Людмила была родом, как и я, из села Щурово, попавшего после Чернобыльской катастрофы в зону отчуждения. Однажды она с семьей, спасаясь от радиации, нашла себе новое место жительства и прижилась.

Я у нее как-то был в гостях. Людмила крестила мою дочь. Правда, ей у меня побывать не удалось, хотя я и не раз приглашал Людмилу в гости в Москву, но она отказывалась и даже на свадьбу своей крестницы моей дочери Елены Прекрасной не смогла приехать. По телефону на мой звонок ответила просто:

– Сеня, давление скачет: пять минут нормально и вдруг… ― я не вылезаю из дома. Что та затворница сижу. А хотелось бы выбраться в свет и побывать у вас в столице!

Мысленно я увидел Людмилу. Она стояла на пороге дома в домашней одежде, с наброшенной на плечи курткой и всматривалась в движущиеся по улице Карла Либкнехта, ее улице ― машины.

Федор все сделает. Людмила позвонит на сотовый телефон своему сыну Александру и тот поставит мой автомобиль в гараж, а затем Федор, отправиться в больницу, где навестит жену, внука, зайдет и ко мне, после чего поедет домой. За ним везде следует машина двоюродного брата Александра, героя моей сказочной повести, написанной для дочери. Спасибо ему.

А что же с большегрузным автомобилем? ― задаю я себе вопрос и, простирая взгляд через пространство, нахожу его на перекрестке поселка Мамай. Он едет по прямой ― в Белоруссию, на Гомель. На этом перекрестке я обычно сворачиваю налево. Затем, достаточно одного часа пути, с небольшим хвостиком, и мы бы прибыли в Щурово.

– Зря я поторопилась, наняла с лопатой пьяницу Бройлера, чтобы он убрал снег для заезда машины во двор. Зря, ― слышится мне сокрушенный голос матери. ― Не нужно было спешить, не нужно! А так чего я добилась: подстегнула события.

Я на миг сильно зажмурился, чтобы ничего не видеть. Темнота, одна темнота и чувство полета в никуда. Мое тело перемещалось, двигалось. Я чувствовал легкую тряску. Меня везли на коляске. Ее колесики подрагивали, натыкаясь на неровности кафельного пола большого больничного коридора, затем я отключился и, приходя в себя, сквозь шум услышал чей-то восторженный шепот:

– Он, хоть и новичок здесь в этом виртуальном мире на второй ступени существования, но у него охват большой, не то, что у других наших писателей, покрывает несколько зон, даже свое родное село Щурово забрал, ― затем последовало молчание и снова голос: ― Это, оттого, что он одной ногой стоит в нашем мире, а другой ― в реальном. ― Я тут же попытался открыть глаза и осмотреться. Мне это удалось. Однако, рядом никого не было. Лишь где-то внизу сквозь дымку тумана я увидел небольшие вышки похожие на те, которые обычно используют для телефонной сотовой связи и не только. Они распространяли Интернет.

Я прошелся по периметру, вдоль окон. Помещение, напомнившее мне ресторан «Седьмое небо» Останкинской телебашни таковым не являлось. У меня было желание преобразовать его под рабочий кабинет, сделать комфортным для своей писательской деятельности. Мне здесь, возможно, придется находиться много-много дней. В Щурово у матери для меня была комната, в ней находилась не только кровать, но и у окна на небольшом столике стоял компьютер, на котором я писал свои книги. Я, отправившись на автомобиле к ней, собирался поработать.

– Сеня, это ты все для себя делаешь! ― услышал я слова матери. Она их мне говорила, когда я занимался ремонтом дома и тут же подумал: этот мир, хотя и виртуальный, но он мой, пусть и не весь ― мой, я должен в нем с удобствами обосноваться, чтобы заняться творчеством. У меня не зря чесались руки. Я желал писать и писать. В случае задержки ― оскудения потока мыслей я мог встать из-за стола и пройтись, оглядывая панораму, ту, которая открывалась моему взору за огромными окнами, затем, получив прилив сил, снова присесть за стол и строчить, строчить, строчить.

– Тридцать тысяч, ― услышал я голос. ― Тридцать тысяч человек …

– Ну, и что? ― подумал я. Мне была не понятна эта цифра. Какое отношение она имеет ко мне.

– Это столько людей ежегодно гибнет у нас в стране на дорогах, ― мелькнуло у меня в голове. ― А сколько в мире? Страшная статистика. Я, возможно, тоже один из этого огромного числа? ― Я подошел к окну и вгляделся, нашел трассу, по которой только что на машине следовал из Москвы в Щурово, увидел красную окантовку ― это жизни оставленные людьми при ДТП в течение последних лет. Дороги потенциально опасны и не только они. Аэропорты тоже, ― подумал я, и тут же по небу пролегли красные линии, копируя маршруты полетов летательных средств. Железнодорожные вокзалы и пути следования поездов. Предприятия. Электростанции, а особенно атомные. Любые мероприятия, где собираются в больших количествах люди. Природные катаклизмы в обжитых людьми местах тоже приносят урон человечеству. Большие события ― террористические акты и войны. Цивилизация расставила свои капканы во многих местах и подобно тому, как охотник в лесах добывает зверя, берет мзду, дабы в последствии исправить положение и сделать нашу жизнь менее опасной. Кровавый опыт человечества ради счастливого будущего. Когда оно будет и возможно ли здесь ― на земле? Никогда, мелькнула мысль, и я вздрогнул, с силой зажмурил глаза. Пространство наполнилось пляшущими огоньками и красными линиями. Они наталкивались друг на друга, мешали мне сосредоточиться.

– Так это кто у нас, ― услышал я мягкий мужской голос. Затем кто-то стоящий рядом назвал мою фамилию.

– У него сотрясение мозга, множественные переломы черепа в области носа и верхней челюсти.

– Жить будет.

– Значит, я не из числа этих тридцати тысяч человек… ― прошептал и резко открыл глаза. Передо мной простиралась все та же панорама. Ландшафт местности обычен, местами лес, небольшая речушка, болотце, отличный пригорок для дачного поселка или же деревни. Возможна, здесь было какое-то поселение. Что примечательного ― еле заметно прослеживалась уже не существующая дорога. Я увидел всего лишь ее контуры и тут же задал себе вопрос: нужна ли она сейчас? ― и ответил: ― Нет. Я же нашел свой путь. Найдут пути и другие люди. Вот эти двое ― парочка ― мужчина и женщина уже устроены. Теперь, я должен заняться другими торопящимися ко мне гостями. Ладно, не буду подгонять события. Я уселся за компьютер и с чистого экрана ― страницы текстового редактора принялся за «новую книгу бытия». Эти двое, да и не только они, но и другие те, которые в любой момент могут оказаться рядом в зоне действия моей, так называемой, «Останкинской башни» должны будут стать жителями моих будущих миров.

Там, дома в Москве или же в Щурово у меня было время подумать и закрутить отличный сюжетик, здесь времени не было. Хотя, как сказать? Уход человека из жизни равноценен охватившему его сну. Пришел на место упал и лежит. Лежит до тех пор, пока им не займутся. Правда, возможны спонтанные всплески, своего рода видения, но они кратковременны и если не востребованы ― гаснут. Я, связываясь с душой человека, должен вызвать прилив сновидений и изъять ту информацию, которая мне необходима, чтобы после ею грамотно с пользой распорядиться. Информацию мне необходимо внести в компьютер.

– Так-так-так, кто это передо мной? ― сказал я сам себе и ответил: ― Тимур Аркадьевич Гадай. ― И принялся записывать о нем данные. Затем, я перешел к Ирине Павловне, его жене.

Тимур Аркадьевич был сыном известных родителей, я бы сказал ― родителя, легендарного командира революции, прославившегося в годы гражданской войны. Всю свою жизнь он прожил, находясь под впечатлением светлых идей своего отца. Они, возможно, эти идеи и позволили Тимуру Аркадиевичу достичь больших высот, ― он дослужился до генерала армии по политической части.

У меня был к нему интерес: испытывал удовольствие, копался в его насыщенной событиями биографии. Правда, долго стучать по клавишам я не мог, что-то мешало сосредоточиться, лезло в голову.

– Так, Тимур Аркадьевич Гадай, кто это за человек? ― в который раз задал я себе вопрос и остановился, затем повернул голову на шум, доносившийся из лифтовой ямы. Это он был причиной моего стопора. Тут же перед глазами двери лифта распахнулись, и из кабины вышел рослый мужчина одетый по-современному, однако через мгновенье его пиджак превратился в сюртук, а брюки стали панталонами. Как это произошло, я даже не заметил.

Мужчина имел крупный череп, густую шевелюру пепельного цвета, лицо удлиненное, заканчивавшееся ухоженной бородой.

Я встал, подошел к этому человеку. Он поприветствовал меня и потребовал внимания.

– Это писатель, сказал я. ― Иначе и быть не может. Тургенев или же мой земляк… ― слова застряли у меня во рту. Я рассуждал вслух. Мой гость тоже: ― Так-так-так, вот вы какой? Похвально, ― сказал он и пошел по часовой стрелке вдоль периметра уходящих на поворот огромных окон. Я отправился за ним следом.

Мы шли и говорили в движении. Правда, я больше молчал. Со стороны это походило на шествие учителя и ученика. Мне припомнилась информация из философского словаря об одном древнегреческом мыслителе Диогене Синопском, он любил излагать свои мысли на ходу и я подумал: ― мой наставник не из разряда стоиков. Явный киник.

– Точнее, охотник, ― прервал мои размышления вслух человек похожий на Тургенева и вдруг встал, как вкопанный, стоял минут пять, вперив глаза вдаль, смотрел на пейзажи за стеклом, правда, рта не открывал, возможно, собирался с мыслями, затем снова пошел и продолжил свою речь.

Из слов Ивана Сергеевича я понял, что нахожусь в промежуточной части света, откуда человеческие души устремляются в Ад или же в Рай. Для Ада достаточно двух разных мнений Адама и Евы ― мужчины и женщины. Это приводит к обнулению потенциалов и наступает так называемое состояние Нирваны ― полного конца жизни для индивидуумов. Желания индивидуумов попасть в Ад приводит к тому же эффекту и лишь, если они стремятся в Рай, они попадут туда. Им могут препятствовать обычные люди, те которым они при жизни нанесли ущерб, все равно какой, значителен не только физический, но и интеллектуальный.

– Нирвана ― это состояние успокоения души, то, которое человеку необходимо, но представьте что будет, если все люди вдруг устремятся в эту самую Нирвану? ― подумал я и замолчал. Мой собеседник тут же продолжил: ― Вот-вот, наступит Ад. Самый настоящий. Мы просто низложим Бога. Я, как нигилист должен это состояние приветствовать, но нет, не могу. Нельзя его допустить, нельзя, ни под каким предлогом. Это крах всего и вся. ― Мы сделали круг, обогнув лифтовый ствол, и пошли на второй. ― Эта ваша чета Гадаевых отправиться в Ад, ― я так думаю. ― Ирина Павловна, озабоченная прегрешениями своего сына изъявит желание за него гореть «в гиене огненной». Муж ее напротив выскажется за Рай. Налицо несоответствие. Их можно понять, понять… ― сказал рослый мужчина и отключился. Мелькнуло что-то странное в его мыслях, вы плеснувшееся на пол нам под ноги. Жидкость, не жидкость. Какая-то субстанция. Она вдруг зашипела, покрылась пузырями и мгновенно исчезла ― массивное тело моего собеседника, словно губка его впитала, будто ничего и не было. Правда, я от этого всего почувствовал странное давление на ушные перепонки, моя голова загудела, и пришло осознание того, что в судьбе этого человека, похожего на моего земляка, а еще на писателя Тургенева на миг застывшего и начавшего снова движение, могло произойти, что-то схожее с судьбой Гадаевых. Правда, оно не случилось.