Завеса Арктара

Глава 1. Целая жизнь

В девять лет я решила жить вечно.

И даже придумала план, как это осуществить.

С моим упрямством в то время могло поспорить только мое воображение, потому план вышел так себе, но я решила, что непременно им воспользуюсь и добьюсь своего: найду в мрачном подполе амброзию, сотворю философский камень или наворую полные карманы яблок из сада Гесперид[1].

Использую все шансы, что даст мне судьба, а потом вырасту, отомщу мальчишкам, невзлюбившим меня в школе, и из упрямства переживу их всех.

Узнаю мир и дам ему узнать меня. Стану кем угодно, но не перепуганной девчонкой в кабинете врача.

– Прошу, присаживайтесь, мисс Грант. Разговор будет непростым.

За годы в покое и любви я совсем забыла, каким на самом деле мог быть мир. Поверила, что чудеса случаются, а сны об огне и мертвом мальчике – это просто сны. Давно сбывшиеся кошмары, которые уже не смогут никому навредить.

– Неужели все так плохо? – спросила я, только чтобы заглушить сумасшедший стук собственного сердца, не дававший вдохнуть полной грудью.

Никогда бы не подумала, что детские мечты о бессмертии, забытые уже к десятому дню рождения, когда моя беспокойная душа возжелала новую Барби и велосипед с синей ленточкой на руле, настигнут меня вновь в тесном врачебном кабинете много лет спустя. В день, когда собственное тело восстанет против меня, а мысли отрастят клыки и изранят душу до крови.

– Я бы не стал высказываться столь категорично.

– Хотите внушить мне надежду, доктор?

Я медленно села.

– Не хотите воды? – услужливо предложил мой собеседник, на секунду оторвавшись от изучения результатов последнего МРТ.

На черно-белых снимках мозг – жуткий и непостижимый механизм, управляющий моей жизнью – больше напоминал расколотый надвое орех в лепестках полевых цветов, чем живую ткань.

Зло во плоти. Мой главный враг и мучитель. Так вот он какой?

– Давайте поскорей перейдем к сути, – попросила я.

– А вы нетерпеливы, мисс Грант.

Детские мечты тяжелым грузом обрушились мне на плечи, но я устояла под их натиском, решив играть во взрослую до самого конца и на сколько хватит сил.

– Убивайте меня смелее, доктор. Хуже от ваших слов мне уже точно не станет.

Я улыбнулась и лениво закинула ногу на ногу, вспомнив о роли приятной дурочки, что всегда удавалась мне особенно хорошо.

– Мисс Ева, насколько я могу судить, ваш мозг в полном порядке.

Я так долго ждала от него диагноза – или вердикта – что теперь почувствовала себя обманутой. Не доктор ли обещал мне ответы на вопросы после «финального и самого важного исследования»?

– Хотите сказать, я не больна?

Отчего-то озвученная им новость не показалась мне хорошей.

– Не совсем, – доктор откинулся на спинку стула и пытливо взглянул на меня. – Собственный организм вас убивает, сводит с ума, если изволите, и мы все еще не знаем почему. Понятия не имеем, как с этим бороться.

– И это все, что вы можете сказать?

– К сожалению, сложно починить то, что не сломано.

Я хотела, чтобы доктор рассмеялся собственной совсем несмешной шутке и списал мой последний припадок на репетиции в театре, недосып, неудачную диету и что угодно еще, вернув отмеренное судьбой время назад в дырявые карманы, но он остался пугающе серьезным, пожалев для меня даже улыбки. Словно происходящее было правдой. Пугающей истиной, с которой и спорить глупо.

– Боюсь, в вашем случае дело в плохой наследственности, мисс Грант, и неудачной генетической лотерее, – сказал доктор, а потом потянулся вперед и крепко ухватил меня за ладонь, словно боялся, что я сбегу или даже умру на месте, не попытайся он меня утешить. – Если бы я мог обследовать кого-то из ваших старших родственников по женской линии, скажем, мать или бабушку, а потом взять анализы и провести некоторые исследования, мы могли бы сделать больше.

Похоже, бросаться громкими словами вроде «вылечить» или «спасти» он не спешил даже с оглядкой на немаленькую сумму денег, что отец посулил за счастливый исход. Плохой знак, очень и очень скверный. Если уж обещания Малкольма Гранта не помогли, то что сможет?

– Меня удочерили, – хмуро напомнила я, хотя врач и так прочел это в моей медицинской карте. – Другие идеи есть?

Грубость, не имевшая никакого смысла, заставила его поморщиться, но не смягчила моего сердца. Мне не стало легче. И все же даже злость оказалась лучше, чем грусть и бесконечные раздумья о будущем. Том, как именно все должно было случиться.

– Мы можем скорректировать план лечения и попробовать что-то новое. Привлечь специалистов и купить экспериментальное лекарство в Штатах. Я возьму деньги мистера Гранта, легкой рукой назначу новый препарат и буду следить за вашим состоянием со всем чаянием, но едва ли это приведет к приятным для нас результатам. Или успокоит мою совесть.

Я заглянула ему в глаза, терпеливо ожидая продолжения.

Так прямо и открыто со мной уже давно никто не разговаривал, и, как ни странно, это ударило по хрупкому эго больнее, чем мне того хотелось:

– И сколько мне осталось?

– Год или два. Сложно сказать наверняка.

Вот так просто.

Обстоятельства не позволили мне быть благодарной за его слова и сопровождающую их смелость, и я все же кивнула. А потом представила все оставшиеся дни, минуты и часы. Постаралась объять их, прочувствовать и сосчитать. Но быстро сбилась и оставила попытки.

– Как все будет?

– Как мы выяснили, ваш контроль над телом слабеет после каждого приступа. Вероятно, вскоре вы совсем его потеряете. Видения станут сильнее, а повреждения сознания – интенсивней.

Выходит, сумасшествие и комната с мягкими стенами в каком-нибудь приличном заведении, что, несомненно, подберет отец, и есть мое будущее? Только это ждет впереди?

Мне, с детства страдавшей разве что редкими простудами, чрезмерной бледностью и легкой аллергией на серебро, было трудно принять такую перемену в реальности.

– Как свеча, – тихо прокомментировала я.

– Что, простите?

– Теперь я, должно быть, напоминаю догорающую свечу. Огарок, что вот-вот зальют водой и выбросят вон.

– Признаться, о таком сравнении я даже не подумал. Звучит очень поэтично!

Мы помолчали, а потом я непроизвольно потерла желтоватый синяк, изуродовавший предплечье в особенно жестокий приступ накануне.

– Спасибо за честность. И за то, что хотя бы попытались помочь, – я подхватила сумочку, резко поднялась и зашагала к выходу, собираясь сбежать с разгромленного поля боя не попрощавшись, но доктор помешал мне, в последний момент заслонив путь к двери.

Высокий, крепкий и плотный, он вдруг показался мне великаном из забытых детских книжек. Злым и коварным, как и его сказочные собратья.

– Я действительно не могу помочь вам, но это не значит, что никто другой не сможет.

И все же есть в великанах нечто особенное, чарующее и даже магическое: им веришь и надеешься на лучшее, даже понимая, что никакой надежды нет. Когда они сами выбивают эту глупую и пустую надежду прямо у тебя из-под ног.

– Хотите сказать, вы знаете человека, который сможет меня вылечить? – голос предательски дрогнул от подкатившей к горлу тревоги, но взгляд, хотелось верить, остался твердым. – Или разобраться, что именно со мной не так?

Я хотела жить, хотела чуда, но запретила себе верить в него и представлять счастливый исход, до которого по-прежнему оставалось как до луны и обратно и даже дальше. Невыразимо, невозможно далеко.

Так что мне ни за что не дотянуться.

– Мисс Грант, если позволите, я передам вам контакты одного заграничного коллеги. Он – настоящее чудо медицины и известное в наших кругах дарование. Но попасть к нему будет нелегко и весьма затратно.

– Деньги – не проблема, – спешно заверила я.

Отчего-то его предложение, столь же щедрое, сколь неожиданное, напоминало сделку с дьяволом. С погубленной душой, кровью и контрактом, на который мне не дали взглянуть.

И все же устоять перед соблазном все исправить оказалось нелегко, даже невозможно.

Да и чем мне было рисковать? Парой лет постоянных приступов и сожалений?

– Погоди минутку.

Покопавшись в ящике письменного стола, слишком старого и вычурного на фоне прочей безликой обстановки, доктор извлек из стопки медицинских бумаг визитку и настойчиво протянул мне.

Я послушно потянулась за карточкой, но забрать ее сразу так и не смогла. Доктор отпустил свою сторону только долгое и странное мгновение спустя. Неохотно и с улыбкой, мелькнувшей в уголках тонких губ.

Эта улыбка совсем мне не понравилась, но вернуть визитку, зашвырнув ту доктору прямо в лицо, я все же не решилась.

Вместо этого я крепче сжала драгоценный подарок в руках, провела пальцами по тесненным золотой нитью буквам, и, повторив их сложный узор, попыталась найти мрачный скрытый смысл, незаметный на первый взгляд. И не нашла ничего похожего.

Визитка казалась совершенно обычной. Для меня она была шансом не хуже любого другого. А может, тем единственным, что готовы дать равнодушные боги. Или даже последним.

– Спасибо.

Принять, что мне уже никогда не служить в большом театре, снова не сняться в кино и просто не выйти на сцену, задыхаясь от чужих взглядов и горячего, как полуденное солнце, света прожекторов, оказалось тяжело, но я почти смирилась со всем. Убедила себя, что это – мой рок и плата за случившееся много лет назад.

Но теперь…

«Лазло Балаш, частный врач. Будапешт, Венгрия».

Я прочла надпись трижды, каждый раз упуская нечто важное. Из вещей, что трудно заметить, хоть они и на виду.

Недостающую мелочь.

Конечно!

– Но здесь ведь нет точного адреса и телефона? – я подняла глаза на доктора, но тот только пожал плечами. – Неужели вы предлагаете мне обходить город с картой и стучаться в каждую дверь?

Шутка вышла надрывной и совершенно несмешной.

– Доктор Балаш уже много лет не берет пациентов с улицы. Чтобы попасть к нему на прием, вам понадобится провожатый из своих. Если позволите, я подниму старые связи и найму для вас подходящего человека. Он встретит вас в аэропорту и сопроводит в лечебницу.

Его страстное желание помочь все сильнее меня беспокоило. Трудно было поверить в бескорыстность, когда вокруг моей жизни роились лишь бизнес, выгода и тлен.

Конечно, отец щедро одарит его, но только ли в этом дело?

– Провожатый будет мужчиной? – не сумев сдержаться, быстро спросила я.

После летней истории с Роуэном я старалась не допускать ситуаций, которые обещали закончиться плохо и намеренно держалась от мужчин так далеко, как только возможно.

Конечно, я могла сколько угодно притворяться, что никакого проклятия нет и случившееся с нами тем вечером – просто стечение гнусных обстоятельств, но только вот поверить в случайность так и не смогла. Сын моих названных родителей пострадал из-за меня, и это ничего уже не могло изменить.

– Моя знакомая – женщина. Вам не о чем переживать.

О, поводов для переживаний у меня было достаточно даже без после его слов! То же возращение Роуэна на рождественские праздники. Необходимость говорить, улыбаться и дышать с ним одним воздухом через какую-то пару месяцев. Так скоро и нескоро сразу, что иногда мне начинало казаться, будто это случится уже не со мной…

– Мисс Грант?

Я обещала не вспоминать о том дне, но в очередной раз нарушила данную себе клятву. И, замечтавшись, пропустила последнюю фразу доктора мимо ушей.

К счастью, он ее повторил.

– Мы с Лазло учились вместе много лет назад. За его профессионализм я готов поручиться головой.

Представив, как светлая докторская голова будет смотреться среди хищных чучел в охотничьей комнате отца, если все пойдет не по плану и вне высоких ожиданий семьи, я невольно усмехнулась.

И почему люди вечно не представляют, о чем говорят?

– Кажется, ваш доктор Балаш и правда особенный, – пробормотала я.

Мы вернулись к красивому докторскому столу и, вновь превратившись во врача и пациентку, расположились напротив друг друга, но будто в разных мирах. Кажется, еще никогда пропасть между нами не казалась мне такой огромной, непреодолимой и почти осязаемой.

– Так вы воспользуетесь визиткой? – будто не услышав моих слов, спросил доктор.

Мне почудилось, или в его голосе мелькнул искренний интерес и нечто очень близкое… к страху?

Придвинувшись на самый краешек стула, я внимательно посмотрела на доктора, но тот успел изобразить уже знакомое выражение приторного участия.

Плохой актер. Деревянный, неумелый и гротескный. Такой бы не продержался и года на учебной сцене, а может – вылетел сразу после первого семестра.

– И правда, что же мне с ней делать?

Вспомнив любимую привычку еще из театральной школы и далекой теперь жизни, я ответила вопросом на вопрос, оставив доктору простор для толкований.

И без того мы оба знали, как именно я поступлю.

***

Сперва они заглянули в детскую.

Не бальную залу, полную музыки и разодетых по старой моде людей, издали напоминавших фарфоровых кукол, а в маленькую комнатку на втором этаже.

Немного странный выбор, но не так уж неожиданный, раз они попали в дом по веревке и через открытое настежь окно. Или то была лестница?

Отсюда не рассмотреть.

Восемнадцать лет спустя все происходило снова, но одновременно было от меня настоящей невозможно далеко.

– Где остальные, детка? – осведомился высокий мужчина, а потом наклонился ко мне и с интересом заглянул в глаза, словно рассчитывал прочитать в них ответ.

В хороших сказках таким, как он, нужно разрешение, чтобы войти в дом, но это – жестокая сказка, и в ней все совсем перепуталось.

– Мама с папой ведь не оставили тебя одну дома?

Мне снова исполнилось шесть. Я вернулась назад и стала собой из прошлого, до одури желавшей, чтобы незнакомцы ушли. Не спрашивали, не смотрели так, будто мы все перед ними виноваты, а просто ушли. Вниз, прочь, куда угодно лишь бы подальше.

– Мама с папой никогда не оставляют меня одну.

Ответ ему понравился. Мужчина поднялся и, вмиг потеряв ко мне интерес, грубо скомандовал остальным. На его сапогах неприятно блеснуло алое, скользкое, страшное.

Кровь.

Тогда я решила, что это краска, но теперь, воскресив ту сцену с пугающей точностью, поняла, как сильно ошиблась.

– Прочь! – фыркнул мужчина, грубо оттолкнув меня от себя.

– Посмотри! – остановил его другой. – Разве эта не подойдет?

Все мужчины в комнате, слишком тесной для такой толпы, разом уставились на меня.

Прошло десять минут, восемнадцать долгих лет или целая жизнь, прежде чем внизу, оборвав танцы и музыку на половине такта, расцвел первый крик.

[1] Золотые яблоки из садов титана Атласа, охраняемые нимфами Гесперидами. 12 подвиг древнегреческого героя Геракла

Глава 2. Мираж

И…

Кошмар вернул мне имя, но я забыла его, едва проснувшись. Вязкая тревога вытеснила видение из памяти, оставив лишь смутное, неуловимое воспоминание о нем.

Может, оно и к лучшему.

Возвращаться к прошлому и искать нити, связывающие меня с городом, что годами преследовал во снах и оставался неясным миражом на горизонте, в мои планы точно не входило.

Теперь, когда все окончательно сгладилось и забылось.

Я встречусь с доктором и уеду, едва представится возможность. Сделаю, что должно, и попрощаюсь с прошлым, ни разу не оглянувшись, как уже поступила когда-то. Точка. Мне незачем оставаться в Будапеште и вспоминать жизнь там.

Роз, мертвых мальчиков и крови достаточно и во снах.

Тяжело повернув на правый бок, самолет вспорол плотную массу облаков и медленно пошел на снижение.

Я выглянула в иллюминатор, но в ярком свете из салона различила лишь собственное бледное отражение: болезненно худую, хрупкую и совсем незнакомую девчонку, готовую рискнуть всем, чтобы спастись. Даже вернуться в город, причинивший много боли…

В Будапешт, все такой же великолепный, прекрасный и пугающий, как в день, когда я его покинула.

– Приведите спинку кресла в вертикальное положение, пожалуйста, – попросила стюардесса, одарив меня смущенной улыбкой.

Я послушно выровняла кресло, еще раз проверила, пристегнут ли ремень, а потом убрала телефон и наушники в карман перед сиденьем, но не почувствовала себя и на капельку лучше.

Полеты выжимали все силы каждый чертов раз.

Сложись актерская карьера иначе и как мне того хотелось – со съемками по миру и интервью белозубым ведущим светских новостей – перелеты бы превратились в настоящую проблему, ведь с детства каждый из них – пытка, паника и ужас.

Но теперь о старых страхах можно было не переживать.

Если неделя в Будапеште закончится провалом, чудовищным, но вполне ожидаемым, – все потеряет смысл. Какая разница, убьет меня падение сейчас или недуг несколькими годами позже? При хорошем раскладе – убьет, а не отправит в мир кошмаров и жутких грез…

О, святая ирония.

Даже думать о плохом исходе было больно, но я настойчиво повторяла слова доктора про себя и как могла старалась смириться с уготованным будущим и принять его хотя бы в собственной голове.

Получалось не очень хорошо.

А ведь еще недавно казалось, что смерть, взявшая плату жизнями самых дорогих людей, осталась далеко позади. Похоже, и правда только казалось…

Все это время она шла по моим следам, чтобы явиться во всем величии сейчас. В момент, когда все, казалось, наконец стало таким, каким я хотела его видеть.

Так некстати.

Стараясь отвлечься от густых и темных, как смола, мыслей, я нервно поправила шторку и снова выглянула в иллюминатор, но не увидела за ним ничего, кроме облепившей мир черноты и капель дождя, сложившихся в замысловатый узор на толстом стекле.

Город внизу притаился. Замер, благоразумно решив не показываться на глаза блудной дочери до последнего. Пока не станет слишком поздно.

Как бы я ни храбрилась перед путешествием, приблизиться к воплощению своих кошмаров оказалось нелегко. Как и убедить себя, что иногда сны – это только сны, а не обрывки детских воспоминаний, которым не место в жизни ни одного ребенка. Осколки мира до удочерения и вступления в семью, которая дала мне все.

– Ваша первая поездка в Венгрию?

Сосед по ряду, который мирно дремал через проход и свободное место от меня все два с половиной часа полета, зашевелился в кресле, ухватился за подлокотники и резко выровнялся, продолжив смотреть прямо перед собой. Так что я не сразу поняла: отвечать на его странное замечание полагалось мне.

– Не бывали в Будапеште раньше, барышня?

Приемная матушка любила говорить: от незнакомцев жди беды. Но разве я когда-то ее слушала?

– Не приходилось, – проиграв битву с собственным благоразумием, соврала я. – Так заметно?

Удовлетворенный ответом, попутчик кивнул и облизнул пересохшие тонкие губы. Жест получился таким хищным и странным, что я невольно попятилась, прикидывая, смогу ли укрыться от новых вопросов за книгой или рекламным журналом.

Он мне не позволил.

– Никогда не любил Будапешт, – не замечая моего замешательства, продолжил мужчина. – Гадкий город и всегда таким был. Я возненавидел его еще во времена учебы.

Я приказала мозгу оставить возникший в голове вопрос при себе, но все равно задала его, каждой клеточкой чувствуя, что стоило промолчать:

– Почему?

Услышать его версию было безумно интересно, хотя и я сама могла кое-что рассказать о местных порядках и особом жутком колорите.

– Sár. Tűz. Halál[1], – задумчиво протянул он. – Провались его мостовые в ад.

Грязь, огонь и что-то еще. Значение третьего слова я так и не вспомнила, но с таким соседством то едва ли мне понравилось.

А ведь я думала, что так и не выучила родной язык даже на курсах, которые оплатил и выбрал отец… Но, видно, какие-то знания со мной все-таки остались.

– Зачем же вы возвращаетесь? – спросила я.

Попутчик не спешил отвечать. Заплутав в лабиринте собственных мыслей – причудливых и совершенно нечитаемых – он будто забыл обо мне. А потом вздохнул, вынул из кармана помятого пиджака красивое кольцо из обточенной кости, и, щурясь, стал рассматривать его на свет.

Отчего-то алый камень в середине перстня показался мне уродливым и даже зловещим.

– Хотел продать его на местный блошиный рынок или в антикварный, – сухо пояснил мужчина, завороженно уставившись на драгоценность. – Второе поколение в нашей семье. Можно сказать, реликвия.

– Разве не проще было сбыть его в Лондоне?

Мужчина издал сдавленный смешок.

– Моя дочь хотела надеть кольцо на свадьбу, как ее мать в день нашего венчания, но я бы ни за что не позволил девочке даже прикоснуться. Никогда бы не отдал.

Разговор петлял и перескакивал с одного на другое. Я никак не могла уследить за ним и хотя бы примерно уловить суть.

– Вы хотите избавиться от семейной реликвии, чтобы не отдавать ее родной дочери? – удивилась я.

Что-то внутри меня, неосознанное, тревожное и отчаянно любознательное, не позволило оборвать разговор, не добившись четкого ответа.

– Оно мое, – объяснил попутчик и разве что пальцем мне не погрозил. – Пока мое.

Я вдруг подумала о хоббитах[2], кольцах власти[3] и пресловутом осеннем обострении, о которых вечно все говорят.

Что-то в его словах заставило сердце биться чаще, растревожило мысли в ожидании чего-то неприятного и даже дурного.

На какой-то момент мне захотелось слиться с обстановкой, моля всех богов, чтобы странный мужчина больше никогда со мной не заговорил.

– Хотите, я отдам его вам? – шепотом поинтересовался попутчик, впервые за время короткого диалога посмотрев прямо на меня.

Взгляд показался мне таким же пустым и странным, как и слова. Словно передо мной сидел не человек, а восставший из могилы мертвец, которого вынуждала действовать черная магия.

– У меня нет денег, – спешно отказалась я. – И мне не нужны украшения, простите.

И проблемы тоже. Своих хватит с головой.

– Вы должны захотеть, – сказал он, окончательно меня смутив. – Прошу.

Я бросила быстрый взгляд на часы. И когда уже самолет приземлится, и пытка общением закончится?

– Если честно, не представляю, что вам ответить, – пробормотала я и пожала плечами.

Двадцать три пятнадцать. Значит, осталось каких-то десять минут.

Сущая ерунда. Такое можно выдержать.

– Ваша первая поездка в Венгрию? – донеслось до меня после долгой паузы. – Бывали в Будапеште раньше?

Внутри у меня все похолодело. Самолет сделал крутой вираж, заходя на невидимую пока посадочную полосу, но я едва это заметила.

А потом, как в плохом кино, медленно повернулась к сумасшедшему попутчику.

Тот выглядел столь непринужденно, словно на самом деле полагал, что нашего прошлого разговора просто не было.

– Простите?

Я долго всматривалась в его лицо, но так и не нашла признаков фальши или лжи. Если он и играл, то так искусно, что мне, как актрисе, оставалось только позавидовать.

– С вами все в порядке, сэр? – осторожно уточнила я.

Сосед резко и неестественно мотнул головой, а потом улыбнулся – широко и радостно.

– Баю-баю, засыпай!

Сердце ручкой прикрывай.

А не то придет вампир

Заберет тебя в свой мир.

Прозвучало до жути знакомо.

Слишком.

Я в отчаянии закрыла уши, но воспоминания уже было не остановить.

Холодная рука, качающая колыбель. Женщина с черными, как ночные воды, глазами. Мама. Мать. Память не сохранила ее имени, но оставила на подкорке образ и лицо – прекрасное и очень молодое.

Кажется, я так и не смогла забыть, как она самостоятельно укладывала меня, если была в хорошем настроении, и пела глубоким и сильным голосом.

Колыбельные у нее всегда были жуткие и мрачные, но тогда мне даже нравилось. Теперь – нет. С меня хватило кошмаров.

– Кольцо мое. Семейная реликвия. Дочь хотела взять, а я не дал. Убил бы, но не позволил ей даже притронуться. А тебе отдам! – на одной неприятной ноте заголосил попутчик, а потом поднялся и, сделав неверный шаг в сторону, едва не рухнул на свободное кресло рядом.

– Отойди от меня! – в панике закричала я.

Мужчина попытался глотнуть воздуха, но тот будто комом встал у него в горле. Несчастный удивленно посмотрел на меня, схватился свободной рукой за шею, словно собирался разодрать ее ногтями, а потом тяжело осел на пол.

Злосчастное кольцо выпало из его ослабевших пальцев и покатилось по постеленному в проходе ковру. Я невольно потянулась за ним и поймала уже под своим креслом.

Красивое, тяжелое, мое. Теперь точно мое.

Sár. Tűz. Halál.

Последнее слово ведь «смерть»?

Острая игла тревоги ударила по сердцу, едва не пронзила его насквозь.

Мне снова почудилось, что вот-вот случится плохое. Или… уже случилось? Как же я не заметила?

– Помогите же ему! – подзывая стюардессу, я невольно сорвалась на крик и только после поняла, что мужчина рядом перестал шевелиться и будто – дышать.

Крики пассажиров, отрывистые и уверенные команды старшего бортпроводника и гул самолета слились в один отвратительный раздражающий слух звук.

– Он просто упал.

Не желая мешать экипажу, который участливо окружил притихшего соседа, я покорно пересела в конец салона, едва кто-то предложил.

Снова смотреть на чужую смерть, такую близкую и осязаемую, что, казалось, можно было коснуться ее скорбного одеяния рукой, оказалось уже чересчур.

– Ему обязательно помогут. Скоро все закончится, мисс! – женщина рядом ободряюще сжала мою ладонь, но я поспешно высвободила руку.

Столь жуткие вещи никогда не заканчиваются, в этом их главный секрет, о котором знают лишь те, кому пришлось столкнуться со смертью лицом к лицу.

Даже если попутчик выживет, его лицо, выпученные в панике глаза и губы, по-рыбьи хватающие воздух, мне уже не забыть.

Боги.

Пожалуйста, пусть в этот раз обойдется!

Привычно потянувшись к шраму на запястье, круглому, как монета, ожогу в обрамлении продольных царапин, я поняла, что продолжаю сжимать в руках чужое кольцо.

Проклятая, сводящая с ума игрушка. Зачем она мне?

Мне стоило бросить украшение на пол или незаметно подкинуть его в оставшуюся без присмотра кожаную сумку, но я не стала делать ни того ни другого. Хотя могла. Так почему же так и не решилась?

Нахмурившись, я убрала кольцо в карман жакета и пообещала себе вернуть безделушку законному владельцу, едва представится возможность. Или еслиона представится?

Прикосновение к шраму помогло вернуть мыслям ясность и чистоту.

Приступ соседа удивил меня, но не напугал. Я не чувствовала страха, хотя должна была. По правде, совсем ничего не испытывала, словно пострадал не живой человек, а кукла. Но было ли то лишь естественной реакцией организма на стресс?

Вздрогнув, самолет мягко коснулся взлетной полосы.

Старший бортпроводник подошел ко мне и, склонившись, чтобы соседи не могли нас услышать, полушепотом уточнил некоторые детали случившегося.

Я отвечала спокойно и по делу, и, кажется, моя собранность – или даже холодность – слегка его удивила. Не такого он ждал от двадцатичетырехлетней девушки, столкнувшейся с кошмаром наяву.

О, знал бы кто-нибудь, с чем мне пришлось столкнуться в детстве…

– Так все и случилось.

Не хочешь лишнего внимания – до последнего веди себя как все. Делай то, что другие от тебя ожидают. Плачь, грусти, бойся. Играй как в последний раз и на лучшем своем спектакле.

– С вами все в порядке, мисс? Вызвать врача в зал прибытия?

– Не стоит. Но благодарю за беспокойство.

Вспомнив простенький школьный этюд, я искусно изобразила грусть. Бортпроводника это устроило.

– Могу я узнать ваше имя? Вероятно, нам понадобится связаться с вами и уточнить кое-какие детали позже, – попросил он, завершая нашу короткую неприятную беседу.

– Ева. Ева Грант.

Самолет остановился.

Я дождалась, пока бортпроводник, проталкиваясь через вереницу спешащих на выход пассажиров, скроется в служебной зоне за шторкой, и только тогда выдохнула. А потом, скользнув взглядом в сторону, случайно заметила кое-что еще. Точнее, кое-кого.

Мираж. Фантазию. Человека.

– Не может быть!

Фигура, мелькнувшая в проходе, показалась мне знакомой и пугающе неожиданной в такой дали от дома и отцовской фирмы, где этой самой фигуре надлежало служить.

Неужели он?..

Или снова он?

[1] Венг. – Грязь. Огонь. Смерть.

[2]Волшебный народ из книги Джона Р.Р.Толкина «Властелин колец»

[3]Магический артефакт из книги Джона Р.Р.Толкина «Властелин колец»

Глава 3. Прибытие во мрак

Энжел следовал за мной от самого Лондона, а я даже не заметила. А еще считала себя такой наблюдательной!

Глупая и невозможно наивная девчонка.

И все же не будь странных событий так много, давно бы догадалась, что именно отец заставил его сделать ради должности. Господин Ривз, управляющий директор – и это в двадцать четыре года! Слишком впечатляющая история успеха даже для парня, выросшего бок о бок с хозяйскими детьми.

Я должна была понять и заметить неладное раньше и заставить его остаться дома.

Энжела с его ростом, ежиком колючих каштановых волос и щегольскими серьгами в обоих ушах, которые я сама и подарила на прошлое Рождество, трудно не заметить, а перепутать с кем-то еще сложнее, но каким-то чудом я смогла и то и другое.

Поверила, что господин Малкольм Грант выполнил обещание, оставил меня в покое и дал право руководствоваться собственной головой без родительских советов и указаний. Но с чего бы ожидать подобного от человека, контролирующего буквально все?

Сняв с верхней полки чемодан, уместивший всю мою жизнь на ближайшие семь дней, я заторопилась к выходу, желая поймать Энжела за руку, словно вора. Хотя, конечно, назвать его следовало скорее защитником, которого я никогда не просила.

Неприятное слово и обязывающее, оно горчило на языке и заставляло делать глупости. Расталкивать пассажиров, гнаться за тенью и что-то объяснять, а может, и просить объяснений.

Мне хотелось посмотреть Энжелу в глаза и услышать, что он скажет и чем оправдает свою глупую слежку. Узнать его версию за рамками благих намерений, какими он прикрывался раньше, ведь в этот раз их будет мало.

Теперь ему придется сказать правду.

Ничего другого я точно не приму.

Терминал 2В оказался просторным прямоугольным помещением, по-своему красивым, но неуютным: россыпь магазинов, закусочных и новенькая машина, выставленная на вращающемся подиуме, настолько не вязались с воспоминаниями о моем далеком отлете, что невольно становилось некомфортно.

Словно меня обманули, и на пороге был не Будапешт, а совсем незнакомый город с ворохом сюрпризов в рукаве.

Найти Ривза в толпе никак не получалось.

Я быстро прошла паспортный контроль, обогнула людей в зоне выдачи багажа и миновала длинный холл до самых дверей, но так и не увидела нужную фигуру снова.

Теперь, зная, что Энжел рядом, я, будто сумасшедшая, ощущала его присутствие повсюду. И это злило куда больше, чем организованная слежка в угоду нашей общей семьи.

Конечно, отец ни за что бы не отпустил меня без надежного человека за спиной. Идея с врачом никому не понравилась, как и возвращение в город, принесший столько боли, но до этого момента я искренне полагала, что смогла убедить семью в собственной вменяемости.

Наш последний разговор вышел тяжелым и долгим, но отец дал свое благословение и позволил мне окунуться в авантюру с головой. Чтобы послать следом Ривза!

Будто я до сих пор не заслужила и капли доверия, что он щедро оказывал Роуэну, Энжелу, да и любому другому в доме.

Глупо было надеяться, что разговор все изменил, и Малкольм наконец увидел во мне взрослую, так почему же сердце верило в ложь до последнего?

Для него я всегда буду той же запуганной и странной девчонкой, не знавшей ни слова по-английски, которая, встретив его – такого безупречного и красивого даже в юности – в больничном коридоре клопом вцепилась в штанину и не пожелала отпускать, пока он, наверняка сотню раз пожалев, что связался с благотворительностью, не забрал ее с собой. К жене, сыну на пару лет старше и совсем другой жизни.

Домой.

Восемнадцать лет прошло, а я еще помню, как в тот день он укутал меня в плащ и донес до машины на руках, скрывая от моросящего дождя и всех бед на свете. Неужели продолжая защищать и теперь?

Я не сомневалась, что приемная семья любила меня ничуть не меньше, чем Роуэна или Рене, родившуюся через год после моего шумного появления в доме, и все же это… другое.

Я с первого дня слишком мало походила на остальных детей не только внешне, но и самой сутью, чтобы чувствовать себя на правильном месте. Или соответствовать высоким ожиданиям отца.

К тому же, как бы мне ни хотелось обратного, Роуэн был не братом, а другом и кем угодно еще. Драгоценным и совершенно особенным человеком в моей жизни.

И мне давно пора было об этом забыть. Выбросить его из головы, пока не случилось по-настоящему непоправимого и ужасного. А потом хотя бы на секунду притвориться, что все могло сложиться лучше.

Роуэн.

Одна мысль о нем заставила меня силой остановить новые размышления. Я тряхнула головой, отгоняя воспоминание о его лукавой улыбке, и пошла к ближайшему автомату с кофе.

Доктор запретил злоупотреблять кофеином, но я позволила себе эту маленькую слабость, чтобы не поддаться чему-то куда более разрушительному. Например, сожалениям о вещах, которым никогда уже не случиться. Да и должно же в поездке произойти хоть что-то хорошее?

Словно в ответ на мою невысказанную вслух мысль, рассекая толпу встречающих, в сторону выхода пронеслись врачи с носилками в руках. Лицо моего неудачливого соседа не было накрыто пожелтевшей простыней, а вид был куда здоровее, чем в нашу встречу в салоне, и я с облегчением подумала, что хоть кому-то сегодня повезло. Если приступ безумия и обморок можно назвать столь громким словом, конечно.

Автомат принял оплату картой, фыркнул, выбросил бумажный стаканчик и, бормоча, до самых краев наполнил его дымящимся и наверняка кислым кофе. Я подхватила напиток за секунду до того, как он перелился, и едва не расплескав все на сапоги, подняла глаза, чтобы снова отыскать взглядом носилки. Однако увидела кое-что другое.

Пальцы.

Длинные и чересчур изящные для мужчины. Из тех, что могли бы принадлежать музыканту. А за ними – удивительное, лишенное красок лицо новорожденного бога, рожденного из пены морской. Такое чудное и необыкновенное, что сперва я посчитала его ненастоящим.

– Ох… – выдохнула я и крепче перехватила норовивший выпасть кофе.

Молодой мужчина, замерший за стеклянной перегородкой чуть в стороне от меня, моргнул и приветливо помахал рукой, наконец оторвав проклятые пальцы от стекла.

Я мельком заметила три черных точки у него над бровью, издали напомнившие необычные тату.

А потом наваждение – или чем там была моя внезапная реакция – спало, и я словно проснулась.

Нет, он был не порождением воспаленного воображения или ожившим изображением с рекламного щита. Передо мной стоял всего лишь человек. С очень светлыми короткими волосами, какие редко встречаются у людей, бледной кожей и ясными серыми глазами в обрамлении густых черных ресниц.

Все еще немного завороженная его ленивой и царственной манерой держаться, я не сразу поняла, что машет он не мне, а миниатюрной темноволосой девушке с каре в очереди к автомату с напитками.

– Ты все-таки пришел? – с деланным удивлением уточнила девчонка, когда незнакомец подошел ближе. – Просила же меня не встречать.

Я вдруг почувствовала себя лишней на чужом празднике жизни.

Вокруг кружили люди, сыпались слова, звенел смех, но все это – вне меня и не для меня, а с кем-то еще. Рядом, но в то же время невозможно далеко. В мире, у которого все еще было будущее, тогда как у меня – уже нет.

– Ты наконец дома! Как я мог пропустить?

У него оказалась чистая английская речь и приятный бархатный тембр, что плохо вязалось с инопланетной внешностью.

Он, несомненно, обращался все к той же девчонке, но я приняла сказанное на свой счет и посчитала слова добрым знаком. А потом, не в силах сдержать любопытство, медленно развернулась в сторону неожиданной парочки и продолжила слушать.

– Без тебя в доме стало совсем тоскливо, Ела. Видят боги, я едва не купил билет в Лондон, чтобы вернуть тебя силой.

Слова явно пришлись девице по душе: она смущенно улыбнулась, бросила взгляд за спину говорящему и кокетливо спросила:

– О, Келсо, неужели это мне?

Тот, кого звали Келсо, явно был из слуг. Высокий, болезненно худой и темный, как грозовая туча перед ливнем, он во всем не походил на хозяина, с которым явился, и оттенял его, как тень оттеняет яркий солнечный свет.

– Да, моя госпожа.

Девушка приняла из рук слуги букет алых, влажных от дождя роз и тут же прижала их к груди.

Проторчав у автомата непозволительно долго, я наконец отошла в сторону, уступая троице место.

– Я же просила не называть меня так.

– Точно, госпожа.

Девчонка хмыкнула, а светловолосый лишь покачал головой, словно становился свидетелем мягкой перепалки уже не в первый раз.

– Ты ведь знаешь, что Келсо не сможет, – пожурил он.

– Но я все равно могу попытаться. Будешь мне мешать?

– Кто я такой, чтобы тебя останавливать, сестренка?

Уголки его губ приподнялись в улыбке, и отчего-то это показалось мне смутно знакомым. Словно я уже видела подобное когда-то. Старое, болезненное, принадлежавшее совсем другой жизни, ощущение тут же вылетело из головы, уступив место куда более приятной мысли.

Сестренка.

Значит, она его сестра, а не девушка?

– Отец не приехал?

До встречи с подругой моего доктора оставалась всего пара минут, но я никак не могла заставить себя уйти, с маниакальным упорством продолжая слушать вещи, которые меня совершенно не касались.

– У него дела, прости.

– Охота уже скоро? – с пониманием кивнула девушка. – Каждый раз забываю.

Не слишком ли близко к городской черте? Или речь об угодьях неподалеку?

Я бы с радостью согласилась, что любая охота – жуть и варварство, но отец и сам любил пострелять. Как и все предки-высокие лорды до него. Меня, хоть и научили сносно держать ружье, с собой обычно не брали, а вот Роуэну и Рене даже выбора не предлагали.

– Не здесь, госпожа, – прервал разговор Келсо, а потом бросил выразительный взгляд в мою сторону.

Мы со светловолосым богом, казалось, только теперь вспомнившим, что они не одни в целом мире, наконец встретились глазами.

Я выдержала его пытливый взгляд, медленно досчитала до пяти и зашагала прочь.

– Какого черта? – донеслось мне в спину.

Мир за окнами расцвеченного огнями аэропорта казался темным, пугающим и незнакомым. Совсем не таким, как я представляла себе, опираясь на смутные детские воспоминания и ставшие родными кошмары.

Все не то, неправильно и не так. Совсем по-другому. Слишком мирная картина, пасторальная и чужая. Без крови и горячих огненных звезд ощущения оказались совершенно другими.

В моих тревожных снах Будапешт сплетен из золота, сверкающих огней и темной магии, но в пейзаже за окном все выглядело слишком приземленно и оттого дико. Впрочем, до самого города мне еще только предстояло добраться.

Убедившись, что странная троица не собирается меня преследовать и выговаривать за подслушанный разговор, я вернулась в зал прибытия, чтобы встретиться с провожатой. И испугалась, когда не обнаружила в толпе никого даже отдаленно похожего на описание, что любезно предоставил доктор.

А вдруг Нина – так ведь, кажется, ее звали – не придет, и вся поездка окажется пустой суетой и жестокой шуткой. Или ловушкой?

Если город – или нечто, дремлющее в глубине его вековых каменных корней – придумал извращенный способ вернуть меня домой и завершить начатое восемнадцать лет назад? Если люди, убившие моих родителей, настоящих родителей, кровь которых течет в жилах, все еще живы и хотят забрать мою жизнь?

Знакомая паника накатила горячей удушающей волной. Я тяжело привалилась к стене, вмиг потеряв опору в собственном слабом теле.

Перед глазами поплыло, рука без моей на то воли взметнулась вверх, не то желая кого-то ударить, не то дирижируя далекой, неслышной уху музыке.

Приступ недуга, как всегда, нагрянул внезапно и когда я совсем его не ждала.

***

Божьи коровки.

Я попыталась выговорить сложное для себя название, но вышло совсем не похоже. Уроки с логопедом начались недавно, и особой пользы от них не было.

Сверкнув улыбкой, мальчик терпеливо повторил:

– Божьи коровки.

– Божьи коловки?

– Почти.

Маленький жучок, петляя, прополз у него по бледной руке и, не зная, куда еще деться, покорно перебрался мне на ладонь.

Такой хрупкий.

Я поднесла его к глазам, желая рассмотреть получше.

– Класивый, – отметила я. – И ты тоже.

Мальчик удивленно вскинул бровь и ничего не ответил.

– Класивый, – с нажимом повторила я. – А я?

Сохраняя молчание, он осторожно снял цветочный венок с моей головы и брезгливо отбросил его в сторону.

– Почему?

Волосы у него были темные и длинные, а глаза – будто два раскаленных докрасна угля. Я рассматривала мальчишку с любопытством, но никак не могла насмотреться.

– Тебе не все равно? Потому что могу. После того, что случилось сегодня, подобные мелочи уже не должны расстраивать. Всего лишь венок. Мелочь на фоне остального. Ты хотя бы это понимаешь?

Смахнув божью коровку в окно, он обернулся ко мне и, мягко улыбнувшись, принялся собирать разбросанные по полу игрушки.

Больше на меня не взглянув.

***

Я замерла и попыталась унять грозившее выпрыгнуть из груди сердце.

Не сработало.

Видение было очень ярким, и мне понадобилось довольно много времени, чтобы вернуться к реальности и разобраться, где настоящее, а где – игра воспаленного воображения.

Шум вокруг превратился в раздражающий, отвратительный рев. Я не могла разобрать ни слова из языка, который лился на меня со всех сторон, не могла принять помощь, даже если кто-то ее предлагал.

Страх сковал тело, душу и сердце, а в мыслях родилось острое осознание: мне не место здесь, в городе, что исторг меня еще малышкой и ни разу не напомнил о себе после. Некоторые вещи стоит похоронить и, вдохнув полной грудью, бодро идти дальше, не сожалея ни о чем.

Все закончилось еще восемнадцать лет назад.

Я огляделась в поисках Энжела, который точно был неподалеку, но вместо этого краем глаза вновь заметила светловолосого инопланетянина с компанией, рыскающих вокруг и будто высматривающих кого-то.

Не меня ведь?

Пожалуйста, только не меня. Мне и без того достаточно проблем.

Спрятавшись за спинами большой и шумной туристической группы, я даже не заметила, как ко мне приблизилась невысокая хмурая женщина.

– Вы – Ева? – сурово спросила она.

Из-под траурной черной шляпы с широкими полями на меня с укором глянули два хитрых лисьих глаза. Живой и мертвый.

Глава 4. Траурница

Казалось, искусственный глаз смотрел прямо на меня.

Блестящий, жуткий и неподвижный, он очень походил на настоящий, но даже так уродовал и без того некрасивое лицо провожатой.

– Вы – Ева, – ровным голосом повторила Нина, ловко превратив последний вопрос в утверждение.

Она намеренно опустила подбородок, скрывая лицо за шляпой, но все равно напомнила мне жуткую куклу, подаренную Рене на десятый день рождения. Ту, с которой сестра никогда не играла и которую вечно забывала в самых неожиданных и неподходящих для игрушек местах к ужасу всякого, кому не посчастливилось наткнуться на странную вещицу.

О, лучше бы доктор предупредил меня и намекнул об особенности Нины – столь важной и тревожной – заранее, чтобы я подготовилась к такой встрече и не пялилась так, словно в жизни подобного не видела!

Даже мне самой такой интерес казался непозволительным и обидным.

Кажется, мы молчали целую минуту, пока я, наконец осознав, как грубо и нелепо выгляжу со стороны, не отвела глаза и не откашлялась, привлекая ее внимание.

Нина терпеливо ждала моего ответа, а я все не находила нужных букв, чтобы сложить собственное имя или дежурное приветствие, которого она, вероятно, заслуживала.

– Д-да, – наконец с запинкой проговорила я. – А вы – Нина?

Она расплылась в подобие улыбки, и я вдруг поняла, что отныне буду видеть мертвый глаз во снах. Декорацией в знакомых и совсем новых кошмарах. Стеклянным солнцем, подвешенным в низких черных небесах.

– Вы так быстро меня нашли, – продолжила я, всеми силами желая сгладить неловкость, с которой совсем не хотелось начинать и без того странное знакомство.

– Вас сложно было не узнать, ведь доктор дал мне весьма точное описание, – вяло ответила она, не выказав и толики интереса к моим словам. – А теперь идемте.

Она кивнула в ответ на робкую улыбку, а протянутую для приветствия руку вовсе предпочла не замечать. Прождав реакции довольно долго, я смущенно спрятала ладонь за спину, а потом непроизвольно сжала пальцы в кулак.

Меньше всего на свете мне хотелось идти куда-то с этой женщиной, но разве судьба дала нам выбор? Я сама сделала все, чтобы отрезать остальные варианты. Глупая и слишком напуганная для здравых рассуждений.

Да и сколько времени пройдет, пока я найду другого врача, согласного лечить недуг вроде моего? Если вообще найду.

Нет, когда риск так велик, личные симпатии лучше оставить позади, в Лондоне и теплой семейной квартирке, далеко от злого и мрачного города с дурным и весьма взбалмошным характером.

Толку все равно не будет…

Нина уверенно повела меня к выходу, людей у которого теперь было заметно меньше, чем в главном зале аэропорта.

Свежий воздух улицы рассеял мои опасения, и я шагнула за порог с уверенностью, что все обязательно сложится хорошо. Что бы ни случилось, и кто бы ни старался помешать.

– Доктор Балаш примет меня сегодня? – спросила я.

– Он будет ждать вас завтра. Не думали же вы, право, что человек вроде него бросит все дела и…

Ее тон мне совершенно не понравился.

– Конечно, нет. Я даже не предполагала, что он будет менять планы из-за нашей встречи.

Нина посмотрела на меня с явным неодобрением, поджала губы и смолкла. Кажется, в этот момент ее взгляд показался настолько красноречивым, что я могла бы догадаться, о чем она думает, и без всяких слов.

– Тогда мне нужно будет найти гостиницу. Я не забронировала номер раньше…

– Комната для вас уже заказана, госпожа. Мы позволили себе подыскать хорошее место на восточном берегу Дуная. Девятый район[1] вам определенно понравится, – она развела руками, словно сама в этом сомнневалась. – Я оставлю вас на попечение хозяйки и заберу завтра в три после полудня. Пожалуйста, не опаздывайте. Путь до усадьбы доктора займет не меньше часа.

Речь провожатой звучала отстраненно и даже чересчур формально, как у канцелярского служащего или секретарши, за годы работы привыкшей говорить с людьми исключительно как велит любимый шеф.

– Мы поедем за город?

Нина оставила мой вопрос без ответа, искусно сделав вид, что ничего не услышала.

На улице все еще лил дождь, и мы принялись ждать машину под стеклянным козырьком.

Я снова пыталась отыскать в толпе Энжела или светловолосого инопланетянина с компанией, но так и не увидела ни одного знакомого лица.

Может, и к лучшему, ведь причин волноваться мне хватало и без них. В конце концов, я явилась в город не для того, чтобы тратить время на всякую ерунду.

Ривз – взрослый мальчик, и вполне способен добраться до города без посторонней помощи.

Пожалуй, в моих обстоятельствах стоило действовать как в самолете: сначала помочь себе, а уже потом подумать о других.

– Я могу вызвать такси и добраться сама, если вы дадите мне адрес отеля.

Внутренняя тревога не давала свободно вздохнуть, и я хотела вернуть хотя бы толику контроля над собственной жизнью. Притвориться, что могу повлиять хоть на что-то.

– Автомобиль скоро будет на месте, госпожа, не стоит беспокоиться.

Вглядываясь в налитый чернотой мир, я старалась вспомнить хоть что-нибудь о городе, что уже маячил у меня на горизонте. Воскресить в памяти, каким был Будапешт, когда назывался просто домом, а не местом, внушающим кошмары и суеверный страх.

– Как я и говорила. Теперь можем ехать, барышня.

Погрузившись в заводь мрачных мыслей, я не стала возражать, когда Нина легонько подтолкнула меня к двери старенького черного мерседеса, с шумом затормозившего прямо перед нами.

Едва я ловко обошла разлитые по темному асфальту лужи, закрывая голову свободной от чемодана рукой и кляня все на свете, и скрылась от дождя в теплом салоне, машина рванула прочь.

– Ехать далеко?

– Минут через двадцать будем на месте.

Дождь усилился, и, несмотря на все старания, по дороге к отелю мне так и не удалось увидеть ничего, кроме летавших по лобовому стеклу дворников и напряженной спины водителя, мертвой хваткой вцепившегося в руль.

Ни он, ни Нина за всю дорогу не сказали мне и слова, так что времени на раздумья оказалось много. Куда больше, чем я рассчитывала и хотела получить.

Как же не вовремя!

Осень, от которой я отбивалась весь сентябрь и добрую половину сырого лондонского октября, наконец коснулась меня своим пряным прохладным дыханием.

Нелюбимое время года – грустное, мрачное, пробирающее до самых костей. Сезон беспокойных мыслей и смутных сожалений о том, чему уже не сбыться.

Я добралась. Ложись спать, ладно?

Еще в Лондоне пообещав приемной матери написать, как только представится возможность, я торопливо напечатала сообщение и тут же закрыла мессенджер, стараясь случайно не зацепиться взглядом за ее аватар – счастливый отпечаток прошлого лета в семейном домике на озере. В обнимку с Роуэном, конечно.

– Вот мы и на месте, – бросила Нина, прервав молчание.

Машина затормозила у приземистого двухэтажного здания, втиснутого меж сверкающих стеклом и новизной соседей.

Цветочные барельефы у границы второго этажа, высокие окна, расцвеченные огнями, и резные сказочные двери привлекали внимание и навевали мысли об эпохе, которой давно уже нет.

Все вокруг будто дышало историей – настоящей, а не той, что принято показывать в музеях и на модных выставках – и каменный фасад, покрытый слоем мха и благородной патины, лишь усиливал это впечатление.

– Гостиница «Нимфалида[2]», – прочла я потемневшую от дождя вывеску.

Слово казалось знакомым, но я никак не могла вспомнить, где именно его слышала. Неужели на одном из забытых школьных уроков?

– Назвали в честь семейства бабочек, – сухо пояснила Нина, верно определив направление моих мыслей. – Отец нынешней хозяйки был увлеченным энтомологом. Говорят, частенько ездил в экспедиции и чего только не привозил.

Я кивнула и, получив из рук смущенного водителя чемодан, спешно прошла за Ниной в гостиничный холл.

Тот оказался маленьким и темным, но вполне приятным. Рассеянный свет, падающий от старомодных абажуров, расставленных по углам вместо часовых, и мерный шум дождя за окном создавали ощущение уюта и тепла. Убежища, в котором ничего не страшно.

– О, мисс Грант, мы как раз вас ждали.

Гадая, как она меня узнала, я получила ключи из дрогнувшей хозяйской руки, спешно попрощалась с Ниной и по длинному коридору прошла в номер.

Раскрыв чемодан на полу у высокого окна, занавешенного невесомым кремовым тюлем, я по очереди вытащила все черные водолазки, джинсы и футболки, которые привезла с собой. А потом разложила их по категориям, и, не удовлетворившись результатом, сделала это по цветам.

И только когда немного успокоила беспокойный разум, достала еще кое-что. Совершенно неожиданное в картине моего нового мира. Опасное и слишком хорошо знакомое, оно притаилось на самом дне чемодана, словно змея, грозящая броситься, едва я двинусь.

Бинты. Свежее лезвие. Наполовину пустой флакончик антисептика.

Набор, от которого я в ужасе отказалась еще несколько месяцев назад, но который все равно взяла с собой. И совершенно не помнила, как укладывала в чемодан. На самом деле не помнила!

Пожалуй, это пугало куда больше, чем видение, посетившее меня в аэропорту. И было куда хуже, чем старые шрамы, оставшиеся на руках напоминанием о прошлом срыве.

Меня замутило.

Я пообещала родителям, что больше не притронусь к лезвию и не стану резать себя, когда все в очередной раз пойдет не по плану, рожденному в голове. Так зачем? И как?

Дрожащими руками я вернула принадлежности на дно, застегнула молнию и, как следует наподдав ни в чем не повинному чемодану ногой, отправила его под кровать.

Хватит с меня ужасов!

Я не повторю ту ошибку, что совершила после первого крупного приступа и потери роли в серьезной театральной постановке, и вместе с ними – краха всех амбиций и надежд. Никогда или просто не сегодня?

Не раздеваясь, я легла на кровать и натянула покрывало до самого горла.

Лезвие и бинты продолжали будоражить и без того разворошенный улей разума. Мне не нравилось знать, что они рядом, но встать и выбросить все в ближайшую урну рука так и не поднялась.

И почему я всегда была такой слабой?

Меня разбудил утренний свет, который сочился в номер сквозь шторы.

Слепящий и как никогда далекий, он бил прямо в глаза, путая мысли и мешая уснуть снова.

– Отличный повод для прогулки! – сонно пробормотала я, вспомнив любимую отцовскую поговорку. – Что ж…

Накануне я готова была поклясться, что не посмею и носа высунуть в город, если только кто-то не выгонит меня из отеля силой. Но теперь, днем, когда ничего на свете не страшно, перспектива выйти к людям казалась даже соблазнительной.

Решиться пришло на удивление легко.

И десять минут под обжигающе горячим душем лишь укрепили мою уверенность.

Да и что мне было терять?

Натянув вчерашнюю водолазку и черные джинсы, заметно свободные в талии после последних пары нервных месяцев, я завершила образ любимой косухой, перехватила волосы резинкой, взяла сумочку и потянулась к двери. Чтобы секунду спустя понять, что та заперта.

Какого, собственно, дьявола?

Я дернула ручку снова, для верности навалилась на каркас всем телом, но и это не решило проблемы.

Секунду спустя в коридоре послышались осторожные шаги.

Я прижалась ухом к деревянному полотну и сбивчиво объяснила, что случилось, а потом попросила о помощи с заклинившей дверью. Гость из коридора не отозвался, то ли не услышав мою тираду, то ли не понимая ни слова по-английски. Постояв немного по другую сторону – близко, но невозможно далеко – он двинулся прочь, оставив меня в полном недоумении.

– Эй, мне правда нужна помощь!

Ответом стала тишина.

А если случившееся было не случайностью, какие порой случаются со старыми домами, и кто-то специально запер меня в номере?

Не желая верить, я в два шага оказалась у телефона.

В засаленном справочнике с содержимым мини-бара и пространным описанием местной кухни, нашелся только номер администратора, но, на счастье, он-то и был мне нужен.

Я набрала несколько двоек и застыла в ожидании.

Гудок, третий, четвертый, а за ними – протяжный металлический стон и тишина с полосой помех, что напоминали голоса привидений.

Дикость. Бред. Просто правда.

Ситуация казалась настолько абсурдной и глупой, что я быстро уверилась: кто-то безумный действительно запер меня в номере.

Неужели только чтобы не выпустить меня в город?

Но если так, выйти непременно надо, немедленно и прямо сейчас. Только как?

Я присела на край кровати и с яростью уставилась на дверь, словно надеялась, что та почувствует силу моего недовольства и отворится сама собой.

Конечно, ничего такого не произошло.

И все же оставалось окно.

Воздав короткую молитву богам за номер на первом этаже, я подергала шпингалеты, но те, намертво впечатанные в рамы, не поддались, оставив меня ни с чем.

Хозяева предусмотрели все или почти все. Но им ли я помешала уже в первый же вечер после возвращения?

Сдаваться, ничего толком не попробовав, точно не входило в мои правила. Я медленно выдохнула, окинула взглядом комнату и, подхватив тяжелую статуэтку коня, украшавшую единственную полку на свободной стене, в два мощных удара сбила обе задвижки.

А потом перемахнула через нижнюю часть рамы и спрыгнула на мокрую от дождя траву у дома.

И только там почувствовала себя лучше, словно прохладный воздух и стресс бодрили не хуже доброй чашки кофе.

Уйти было просто, и чем дальше оставалась гостиница с ее странностями, тем свободнее и живее я себя чувствовала.

За квартал от «Нимфалиды» все стало настолько хорошо, что побег едва не превратился в прекрасное приключение.

На мгновение я забыла о страхах и кошмарах из прошлого. Может, потому, что ничего не видела ночью. Отсутствие снов стало избавлением, которого я отчаянно желала, но о котором не смела даже мечтать.

Город годами неумело отпугивал меня жутью, но ослабил хватку едва я попала в объятия. Мы оба, казалось, были рады на время забыть о боли, что причинили друг другу.

– Ну здравствуй, Будапешт.

Я шла вперед, пока не уперлась в реку и набережную Пешти Альто[3] у Цепного моста Сечени[4]. И, кажется, узнала и то и другое.

Лучшие психиатры, нанятые отцом, почти заставили обо всем забыть… Но теперь, когда мне наконец удалось увидеть пейзажи из детства воочию, никто на свете не смог бы убедить, что я не бывала здесь раньше.

В другой, далекой теперь жизни. Жуткой, пугающей и несчастливой. И почему мне не запомнилось хоть что-то хорошее? Его ведь не могло не быть – до того нападения и пролитой на пол бальной залы крови. Так почему память отняла у меня и эти крохи?

Дунай поразил меня размахом и силой, и я на время задержалась на мосту, завороженно глядя вниз на темные, неспешно текущие прочь воды, пока кто-то не окликнул меня по имени.

Не тому, к которому я привыкла, получив фамилию Грант, а тому, что было до него… Удивительно, но я все-таки его вспомнила.

Эрис[5]. Богиня спора, разлада и зла.

– Эрис!

Окликнули, конечно, не меня, а красивую рыжую девушку, идущую впереди, но я была рада услышать старое имя вновь.

А вот встретить кого-то – уже не очень. Знакомых, которым я была бы рада, в Будапеште давно не осталось, а с теми, что мы могли встретиться, я бы предпочла никогда не пересекаться.

К счастью, и девушка, и окликнувший ее спутник оказались незнакомцами.

– Значит, Эрис? – сдержать улыбку было непросто, и я позволила ей коснуться губ. – Красиво звучит.

Надпись на кассе гласила, что билеты на яркоокрашенный речной трамвайчик закончились еще до моему прихода, и, быстро оставив идею посмотреть на город с реки, я перешла на западный берег, поднялась в горку и вышла к Рыбацкому бастиону[6].

Шатровыми башнями он будто грозил самому небу – суровый, каменный и прекрасный. Новодел из тех, что совсем такими не кажутся.

Новая, сотворенная из ничего история. Лучше, чем на любом фото.

– Так вот ты какой.

Я обошла монументальную статую святого Иштвана[7], сурово взирающего на город, который он когда-то пообещал защищать, и после, немного побродив по нижним балконам бастиона, купила билет на верхние галереи, где людей было заметно меньше.

С высокой смотровой площадки, открытой всем ветрам, город казался далеким, сказочным и прекрасным. Таким, наверное, я бы даже смогла его полюбить, будь у меня шанс.

Но прошлое можно только принять, а не изменить…

На верхней площадке я ненадолго задержалась у музыкантов, наигрывающих незамысловатую и смутно знакомую мелодию. Она согревала, но звучала так печально, что я невольно отошла в сторону – к уличным художникам, их исписанным яркими красками мольбертам и… собственному портрету на одном из самодельных стендов.

– Что за?..

С холста смотрело то же узкое лицо с огнями голубых глаз, что я привыкла видеть в зеркале: длинная шея, выпирающие от худобы хрупкие ключицы, темные волосы, небрежно заправленные за уши… Каждая деталь жутко повторяла мои черты.

– Чей это портрет? – спросила я, в суеверном ужасе замерев перед холстом. – Кто на нем?

– Это траурница, госпожа, – на чистом английском ответил художник. – Так называют портрет мертвеца.

[1] 9 район, или Фрэнсис таун – район Будапешта, расположенный в центре на восточном берегу Дуная

[2]Нимфалиды – семейство чешуекрылых (бабочек), включающее больше 6 100 видов

[3]Набережная на восточном берегу реки Дунай в Будапеште

[4] Мост через реку Дунай в Будапеште. Яркая достопримечательность города

[5] Эрис или Эрида – богиня раздора, споров в греческой мифологии

[6] Рыбацкий бастион – замок на вершине холма в Будапеште. Одна из самых узнаваемых достопримечательностей города, которая видно практически из любой его точки

[7] Святой Иштван – венгерский князь, позднее король Венгрии, святой покровитель и мифический защитник страны

Глава 5. Там, где все началось

Узнать себя в другом – пугающее и неприятное чувство. Тревожное, гадкое и неправильное. А уж когда этот кто-то – мертвец…

– Траурница, значит.

И почему, едва я позволила себе поверить, что все может сложиться хорошо, проклятый город вцепился в горло когтями, чтобы снова мучить и сводить с ума?

Какая злая ирония!

– Верно, госпожа.

Отложив краски, художник поднял глаза и, вероятно, только теперь заметив мое сходство с портретом, невольно отодвинулся вместе с переносной скамеечкой, на которой сидел.

– Эта девушка действительно умерла? – переспросила я, указывая раскрытой ладонью на портрет.

На холсте, несомненно, была изображена другая – хотя бы потому, что в отличие от нее я все еще бродила по земле, а не выжженным полям мертвых богов – но отчего-то хотелось, чтобы художник это подтвердил. Назвал имя несчастной и тем самым окончательно отделил нас друг от друга.

– Мне так сказали, госпожа.

Он отвечал неохотно, но я цеплялась за его слова, как за соломинку, словно они и правда могли все объяснить.

– Вы не сами нарисовали ее?

– Я срисовал, – быстро поправил он. – С оригинала галереи «Роза». Продавать копии не запрещено, иначе я бы не стал…

– Галерея находится где-то в городе?

Что-то внутри меня, темное и пока неназванное, отчаянно желало, чтобы «Роза» оказалась далеко-далеко, за тысячу километров от Будапешта. В месте абсолютно недоступном даже со всеми деньгами и связями отца.

Есть тайны, к которым не стоит прикасаться.

Что-то подсказывало: эта как раз одна из них. Незримая черта, заступив за которую уже не сможешь вернуться.

И все же…

– Хотите, я запишу для вас адрес, госпожа? – услужливо предложил художник. – Если любите современное искусство, вам точно там понравится. Красивое место и по-своему уникальное, мы им гордимся.

Я задержала взгляд на его тронутой сединой бороде и тонких губах, изогнутых в растерянной улыбке. Искреннее желание помочь настораживало, как и всегда, и я принялась нервно теребить молнию на куртке. Впрочем, после последних событий мне что угодно показалось бы подозрительным.

– Пожалуй, я возьму адрес.

Достойной причины для отказа не нашлось, и я медленно кивнула, подкрепляя слова резким жестом.

Едва листок с адресом непривычной тяжестью лег в карман, я попрощалась с мужчиной и пошла прочь, потеряв к прогулке и достопримечательностям всякий интерес.

До поездки к доктору оставалось почти два часа, и это время представлялось мне вечностью.

Я блуждала по старым улицам, будто призрак, и не могла найти себе места. Хотела напиться в одном из руинных баров – и неважно, что те еще закрыты – или позволить страху победить и броситься в аэропорт, забыв обо всем… И все глупая надежда избавиться от недуга не позволила мне сделать ни того ни другого.

– Мне нужен Балаш, кем бы он в итоге не оказался, – словно мантру повторяла я, силясь продержаться в этом городе хотя бы еще один день.

Отыскать отель, по жутковатой выцветшей вывеске и смутным внутренним ощущениям, так и норовившим обмануть, оказалось непросто, и я шагнула в знакомый холл буквально за десять минут до прибытия Нины.

Тени, разлитые по углам, качнулись мне навстречу, а вслед за ними из темноты выступила и мрачная хозяйка дома.

Если раньше у меня еще оставались сомнения в природе утреннего происшествия, теперь от них не осталось и следа.

Что бы ни сказала гостеприимная госпожа, по ее глазам было видно: заперли меня намеренно и с конкретной целью. Только вот какой?

– Мисс Грант! – произнесла она с такой строгостью, словно пыталась парализовать меня этим именем и накрепко припечатать к земле. – Кухарка не нашла вас в номере, когда принесла завтрак.

Я едва сдержала готовый сорваться с губ смешок. Злой и горький.

– Вероятно, к ее приходу меня уже там не было.

Мы схлестнулись взглядами и, вероятно, прочитав на моем лице слишком много, хозяйка первой отвела глаза в сторону. Не просто мне за плечо, но в пол, стараясь скрыть стыд и что-то еще, совершенно мне непонятное.

Да что же творилось в городе моего детства?

Происходящее все больше отдавало духом знакомого из детства кошмара, но пасовать и бежать было не в моих правилах, ведь дома засмеют, а то и вовсе не пустят на порог, если узнают. Умение решать проблемы самостоятельно дети Грантов, казалось, впитывали, едва научившись ходить.

– Вам следовало дождаться завтрака, госпожа. Таковы правила. Неужели вам обязательно было их нарушать в первый же день?

– Трудно было удержаться от вещей, о которых я даже не знала. Не припомню, чтобы вы озвучили мне хотя бы один запрет.

– Неужели?

Лениво прикинув, где искать место для ночевки на сегодняшний вечер и все последующие, подальше от подозрительной хозяйки, ее мрачного дома, бабочек и странных правил, которые мне не озвучили, но обязали соблюдать, я решительно шагнула вперед.

– Я не смогла открыть дверь утром. Может, потому, что кто-то запер ее снаружи?

– Вот как, – хозяйка совсем не выглядела удивленной. – Хотя я не думаю, что ее правда кто-то запер. Дом старый и иногда такое… случается. После дождя и бурь бывают неожиданности. Мы бы непременно решили эту проблему, но, кажется, вы блестяще справились с ней самостоятельно.

Ее глаза сверкнули.

– Вышла через окно, – холодно ответила я. – Вам стоило отдать мне номер на втором этаже.

– Да, в этом мы действительно ошиблись, – с готовностью кивнула хозяйка.

Чувствуя, как пальцы холодеют от страха и острого, как мороз, предчувствия беды, я кивнула и, не сказав больше ни слова, прошла в свою комнату.

К моим вещам кто-то прикасался.

Я поняла это, едва переступила порог крохотного номера, а может – и того раньше, когда в нос ударил терпкий древесный запах, не имевший ничего общего с моим любимым парфюмом.

Дурманящий мужской аромат, совершенно точно не принадлежавший ни мне, ни кухарке с завтраком, ни даже хозяйке.

Но зачем кому-то понадобилась моя комната, да и я сама?

Или не просто кому-то, а им?

Думать о плохих вещах, что невольно приходили на ум, отчаянно не хотелось.

Те люди, что совершили нападение на семью много лет назад, не могли найти меня так скоро, не стали бы следить столько лет и напоминать о себе сейчас. Ведь даже в тот страшный день я не была их главной целью.

– Успокойся, Ева. Если бы они хотели убить тебя, сделали это еще восемнадцать лет назад.

Быстрая ревизия показала: из вещей ничего не пропало. Одежду и туалетные принадлежности точно осматривали, перекладывали и трогали, но не унесли с собой даже мелочи.

Почему?

Призрачная девушка, мелькнувшая в зеркале старинного трюмо, удивленная и растерянная, как и я сама, не пожелала помогать с поисками разгадки. У них, отражений, ведь издавна так заведено?

– Ну и ладно. Сама разберусь, – ответила она моими губами.

Я забралась с ногами на кровать и подтянула к себе смартфон, забытый на тумбочке.

Ты здесь, правда? Где-то в городе?

Сообщение за милю отдавало отчаянием, тревогой и даже страхом, но ничего лучше придумать я не смогла.

Мне нужен был быстрый и честный ответ. Почему-то застать его врасплох казалось лучшей тактикой.

Энжел не отвечал долгих пять минут, но я видела, что он все прочитал.

Так и знал, что ты догадаешься.

Заметила меня еще в самолете, наверное?

Хотя я не особо шифровался…

Я попыталась сдержать победную улыбку, но не вышло. Уголки губ приподнялись сами собой, как всегда, когда дело касалось Энжела и его настойчивой и обволакивающей доброты.

Скажем, в аэропорту.

Ты остановился в «Нимфалиде»?

Мне хотелось угадать и в этом, но поймать удачу второй раз оказалось слишком сложно. Я ошиблась.

В местечке попроще ниже по улице.

Твое заведение мне не по карману, принцесса.

Я хмыкнула. Старая кличка, позаимствованная у сварливой колли, что жила с нами в детстве, обычно выводила меня из себя, но сейчас даже позабавила.

Неужели на должности, что дал тебе отец, так мало платят?

Или ради статуса ты готов работать за еду?

Энжел наверняка бросил крепкое словцо не для нежных девичьих ушей и закатил глаза к бесконечному и далекому небу, прежде чем ответить.

Правда хочешь знать?

Я не хотела, и он наверняка прекрасно это понимал.

Жаль, что ты не в моем отеле.

Мне стоило подвести к своей главной просьбе осторожней и мягче, но страх мешал думать и подбирать слова.

Ривз, конечно, быстро уловил мою тревогу.

Что-то случилось?

Честно говоря, я не думал, что помощь понадобится тебе настолько быстро.

Я благоразумно пропустила его шутку мимо ушей.

Отцу не стоило затевать слежку, но определенные плюсы в этом есть.

Он ничего не ответил, и мне пришлось продолжать самой.

Поможем друг другу?

Ты не мог бы проследить за мной прямо сейчас?

Скажем, до одной больницы за городом.

С арендованным Энжелом авто на хвосте мне было хоть немного, но спокойней.

Конечно, я не боялась, что доктор Балаш пустит меня на органы или сотворит еще что-нибудь ужасное – в таком случае ему проще подождать, пока недуг убьет меня без его активного содействия… Но всякое было возможно.

До сих пор я вела себя на редкость беспечно, и с этим пора было заканчивать. Стоило вернуть контроль, пока проблемы, накручиваясь друг на друга клубком из плотных черных нитей, не погребли меня с головой.

Странностей вокруг становилось чересчур много, чтобы посчитать их за простое совпадение. В Будапеште явно намечалось нечто масштабное и опасное, до чего мне только предстояло докопаться. Уже совсем скоро, если удача снова решит покинуть меня в самый нужный момент.

– Это вы приказали запереть меня в номере? – спросила я Нину, едва мы выехали на широкую загородную трассу и прибавили газу. – Зачем?

Она посмотрела на мое отражение в водительском зеркале – мрачное и почти незнакомое – и на ее лице промелькнуло выражение, напоминающее тревогу и даже злость, а может – всего лишь сожаление об упущенной возможности.

– Нет, – твердо ответила она, и я почти ей поверила.

Почти.

Но разве не сомнение – прямая дорога к истине? Губить его на корню глупо и неправильно, особенно когда причин сомневаться так много.

– Доктор Балаш не просил вас «позаботиться», чтобы я никуда не делась до приема? – продолжила напирать я.

Нина пронзительно рассмеялась, и ее смех напомнил крик дикой оголодавшей птицы, низко парящей над водой в поисках пищи, столь же отчаявшейся и одинокой, как и она сама.

– Смешные вещи говорите, госпожа Грант.

Водитель, все тот же, что сопровождал нас вчера, нахмурился, крепче обхватил руками руль, но промолчал, оставив спор только между нами.

– С чего вы взяли, что могли куда-то деться, дорогая? Я безупречно выполняю свою работу, и мне хорошо за нее платят. Доктору нужны его пациенты, и я доставлю вас, какое бы препятствие ни встало на пути.

Прикинув, во что выльется новая колкость, я благоразумно прикусила язык и рассеянно подумала о возможности в последний момент повернуть назад…

Открыть дверь, которая, конечно, не заперта, и на полном ходу выпрыгнуть из машины, надеясь, что Энжел подберет меня живой и здоровой, а не по кусочкам. Хотя последнее казалось куда более вероятным после подобного трюка.

Неужели путь к спасению проложен только через особняк доктора?

– А теперь дайте мне свою вещь, – окончательно отбросив игру в добрую провожатую, потребовала Нина, а потом обернулась ко мне вполоборота и протянула руку.

– Хотите меня ограбить? – не сдержавшись, пошутила я.

– Разве вам есть что мне предложить?

– Я думала, наличных денег будет достаточно.

Она с вызовом посмотрела мне в глаза, словно желала пронзить взглядом насквозь, и я невольно поежилась, всухую проиграв спор в самом его начале.

– Чего вы хотите?

А если бы она попросила ноготь, глаз или ногу? Как бы я стала выкручиваться и что – врать?

Вновь вспомнив о кольце из самолета, единственной ценности, которую зачем-то переложила в карман джинсов и взяла с собой, я подумала назвать его, но осеклась.

Странное чувство, необъяснимое и властное, не позволяло мне говорить о проклятой драгоценности, показывать ее и даже думать про кольцо в присутствии Нины, словно я была хоббитом из сказки, а она – могучим Сауроном[1], мечтающим заполучить «мою прелесть».

– Я не причиню вам вреда, барышня. Доктор Балаш придерживается древних традиций, и, если вы все еще хотите попасть к нему на прием, вам стоит научиться прислушиваться к моим словам, – процедила Нина, не убирая протянутой руки. – Желаете продолжить спор?

От сердца отлегло. Может, все не так плохо, как я успела себе напридумывать?

Да, сопровождающая мне досталась со странностями, а дверь в номер кто-то все-таки закрыл, но не могло ли это быть простым наслоением случайных обстоятельств, никак не связанных между собой?

– Я хочу увидеть доктора, – твердо сказала я и, подумав секунду, сняла из ушей любимые сережки-капельки. – Это подойдет?

Нина бережно приняла безделушку из моих рук, разместила ее на ладони и поднесла к собственному мертвому глазу, будто на миг позабыв, что тот больше ничего не видел.

– Чудно, – резюмировала она, а потом убрала сережки в карман и вместо них извлекла старую, потемневшую от времени монету. – Это вам. Честная цена за дар.

Мне совсем не хотелось прикасаться к монете, но все же я ее взяла. Повертела в руках, рассмотрела с обеих сторон и только после подняла глаза на провожатую.

– Отдадите доктору вместо платы, – отстраненно бросила она.

– Значит, денег и правда оказалось мало… – протянула я задумчиво. – Неужели монета еще римского периода?

– Вовсе нет.

Изображенное на металле существо совсем не напоминало любого из римских императоров. По правде, и на человека оно не очень походило.

Суровое, жесткое лицо в профиль: борода, уши длинные, как у эльфов, а глаза зажмурены, но все равно смотрят на далекое солнце, пронзенное шипами. Или на звезду.

Я не могла не спросить.

– Что на ней изображено?

– Нечто более древнее, чем вы думаете.

– Кажется, я не совсем понимаю, к чему вы клоните, – призналась я. – Может, расскажите поподробнее?

– Не думаю, что это необходимо.

Не найдя сил на новые возражения, я устало откинулась на мягкое сиденье. Проплывавший за окном пейзаж не вызывал особого интереса, но внезапно я заметила среди редких елок нечто, заставившее меня забыть обо всем на свете.

Тревожное и знакомое. Худший кошмар или только его силуэт.

Огромный, будто рукотворная скала, собранный из желтого, побитого ветром и дождем камня, с башенками, зелеными террасами и окнами, напоминавшими бессчетные паучьи глаза, – он совсем не изменился за годы, что мы провели врозь.

Но как такое возможно?

Мое дыхание вдруг стало поверхностным и частым. Тахипноэ[2], так ведь это называется, если переходит в болезнь? Хорошее название для танца, но не чего-то, способного убить.

– Это и есть особняк доктора Балаша?

Я понадеялась, что новый приступ недуга накроет меня с головой и с обмороком унесет далеко-далеко, но этого так и не случилось. Недуг проявил жалость, когда я меньше всего ждала снисхождения.

Шурша гравием, машина проехала по широкой подъездной дорожке и остановилась у высокого крыльца с массивными, испещренными таинственными символами вроде рун дверями.

Я узнала их так же, как узнала остальное.

Прекрасное, монструозное, чудовищное здание, в котором все и случилось. С которого многое началось.

Место, что отняло у меня родителей и кое-кого еще…

Ну здравствуй, дом.

[1] Отсылка на книгу «Властелин колец» Дж. Р. Толкина

[2]Медицинский термин, подразумевающий частое поверхностное дыхание и связанное с ним состояние организма

Глава 6. Дом, милый дом

Дом. Ад, полный первородного огня и крови. Место, в котором я родилась и которое покинула так давно…

– Как же давно мы не виделись, – пробормотала я рассеянно.

Теперь, после возвращения в личную преисподнюю, идея с выпрыгиванием из машины на полном ходу уже не казалась такой уж безумной. О, будь возможность, я бы отдала многое, если не все, чтобы вернуть жизнь на десять минут назад, когда все еще казалось относительно нормальным и правильным.

Но кто я такая, чтобы время играло за меня?

Так, бедная родственница, потерявшая на его очередном витке даже собственное имя.

– Что это за место? – каким-то чужим, дрогнувшим голосом спросила я, выбираясь на лужайку вслед за водителем и Ниной.

– Доктор Балаш создал здесь рай, – с интонацией убежденного фанатика пояснила провожатая.

Совсем не это мне хотелось услышать.

Пожалуй, стоило узнать о столь неоднозначной грани ее личности раньше.

– Давно здесь лечебница? – осторожно уточнила я.

Ответ заранее был мне известен. Восемнадцать лет. С того самого дня, как отмыли кровь и вынесли тела моих знакомых и семьи.

– Почти десять лет.

Терпение Нины иссякло, уступив место привычному раздражению, и я благоразумно не стала задавать новых вопросов, хотя в голове их рождалось все больше.

– Не уверена, что смогу переступить порог, – тихо призналась я. – Думала что сумею, но теперь сомневаюсь.

Мне отчаянно не хотелось объяснять, почему мнение столь быстро изменилось. Наверное, я бы просто не смогла объяснить все без слез и гнева.

– А жить? Скажите, Ева, вы хотите жить? Или просто вернетесь домой и смирно передадите себя сумасшествию и смерти? Доктор, что лечил вас в Лондоне, прислал нам выдержки из вашей карты, и я прочла все. О да, кажется, теперь мы с господином Лазло знаем о вас куда больше, чем вы сами!

Напоминание о доме – месте, которое принесло мне так много хорошего на контрасте с тем унылым и мрачным зданием, что возвышалось впереди – помогло найти силы, выбраться из машины и сделать неуверенный шаг вперед. А за ним еще один и еще, будто в разученном до последнего движения танцем к очередной роли. Удобной и разношенной, как лучшие домашние тапочки.

Разумеется, доктор Балаш не знал, какому испытанию меня подвергает, не мог догадаться, что я – та самая девочка, чудом уцелевшая в старой резне. Конечно, не мог. Просто сами обстоятельства обернулись против нас обоих.

Но почему тогда внутри было так тошно?

Толкнув знакомую дверь, я вошла в холл первой и зажмурилась от непривычной темноты, казалось, заставившей меня на секунду ослепнуть.

– Живее, госпожа. Сквозняк принесет пыль с улицы, а доктор совсем этого не любит, – поторопила Нина.

За годы все слишком изменилось.

Пол в прихожей уже не был залит кровью, вокруг не лежали жуткие, притихшие навсегда фигуры в красивых нарядах, но впечатление все равно получалось на редкость мрачным.

В сводах высокого потолка, теряющегося в полумраке, расцветали тени, неясные силуэты людей, которых давно нет. А может – мне только так чудилось.

Знакомая антикварная мебель – вероятно, та часть, что смогли спасти из огня и отмыть от крови – потемнела от времени и сквозившей из окон сырости.

Как бы мне ни хотелось обратного, здание неуловимо напоминало склеп, каким оно, в сущности, и являлось все эти годы.

– Добро пожаловать, госпожа! – произнесла Нина и легонько коснулась моего плеча, призывая не задерживаться и не глазеть по сторонам.

Я боялась, что она добавит шуточное «домой», но, к счастью, этого так и не произошло. Как и доктор, она явно не знала о моем происхождении и даже не могла себе представить всю историю, раз привезла сюда.

Это давало мне пусть малое, но преимущество.

Тайну, которую можно разменять, если все сойдет с рельсов и покатится к пропасти. Нечто, о чем они точно захотят узнать.

Дом…

Рай? Так, кажется, Нина назвала это место несколько минут назад?

Я горько усмехнулась.

Нет, совсем нет. Дом никогда им не был и теперь уже точно не станет. Он – что угодно другое.

Меня ввели в темную комнату с плотными тяжелыми шторами на окнах. Воспаленный разум тут же сравнил их с кулисами, что я так любила, но оттенок скорее напоминал цвет сырого мяса на витрине магазина, чем благородный темный бархат театра.

Секунду спустя в нос ударил тяжелый больничный дух – непередаваемая смесь лекарств, антисептика и длительной болезни.

Я молча села, не вполне уверенная, что бывала в этой комнате раньше, ведь мать с отцом редко отпускали меня дальше треугольника собственной детской, библиотеки и трапезной внизу.

Погодите… стоп.

У меня в самом деле получилось вспомнить прошлое и хотя бы одним глазком заглянуть в собственное пугающее прошлое? Но, если так, почему память решила вернуть фрагменты сейчас, а не годы назад, когда я молила дать мне вспомнить хотя бы мелочь?

– Доктор скоро подойдет, – вкрадчивым шепотом объявила Нина, а потом секунду помедлила у двери, словно совсем не хотела уходить, и оставила нас с домом наедине.

Тишина обрушилась на меня тяжелой удушающей волной.

Особняк никогда не был громким и полным жизни – для родителей, тихих слуг и меня он был явно великоват уже тогда – но сейчас тишина казалась совсем другой. Плотной, густой и жуткой. Словно в целом мире не осталось ничего живого, способного радоваться, смеяться и издавать хоть какой-нибудь звук.

Разве не должно быть в нормальной лечебнице, со всеми ее пациентами, врачами и медсестрами, несколько более шумно?

Невозможно было уловить ни тиканья часов, ни приглушенных шагов за дверью. Совсем ничего, будто стены комнаты облепили ватой.

Не в силах терпеть столь извращенную пытку, я резко поднялась и, сделав два неверных шага к окну, с трудом раздвинула шторы, впуская в комнату воздух и свежий солнечный свет.

– Не стоило так горячиться, моя дорогая. Хоть доктор и заставил вас ждать.

Я резко обернулась и увидела перед собой невысокого круглого человека в очках с толстыми стеклами, одетого в выглаженные брюки и поношенный свитер поверх накрахмаленной белой рубашки. На нем не было больничного халата, но я тут же поняла, кто передо мной. По глазам, светящимся любопытством и тонким умом.

– Черт.

– Близко, но нет. Для столь важной должности у него полномочий будет маловато.

Мне понравился его английский, но привычка говорить в подчеркнуто отстраненной манере, словно речь шла о выдуманном персонаже, а не себе самом – немного сумасшедшая и странная – сильно сбивала с толку.

– Здесь было темновато, – зачем-то принялась оправдываться я. – И чересчур душно.

– Неужели? – улыбнулся доктор Лазло, жестом приглашая меня присесть на кушетку перед письменным столом. – Балаш привык не замечать неудобств. Он любит тепло, знаете ли. Годы уже не те, и холод причиняет много неприятностей.

– Можно я все-таки оставлю окно открытым?

– Ну, разумеется. Только задернете шторы.

Я покорно выполнила его просьбу и опустилась на кушетку, а сам доктор разместился в кресле у стола, развернув к себе рамку с фотографией девочки-подростка, что я успела рассмотреть лишь мельком.

Сиденье оказалось таким огромным, что в нем без проблем могла бы разместиться пара сильных мужчин, хотя и сам доктор был человек немаленький. Не зря, видно, в детстве мне казалось, что наша мебель больше подошла бы великанам.

– Награда у вас с собой? – вежливо уточнил доктор, напоминая о плате, про которую я забыла, едва его увидела. – Дайте же ему посмотреть.

– Д-да, конечно, держите.

Я покорно протянула монету.

– Отдаете ли вы ее безвозмездно и по своему искреннему желанию?

Слова показались мне странными, словно мы затевали не терапевтический прием, а свадьбу и обсуждали приданое.

– Конечно.

Он принял монету из моих рук и, не глядя, убрал в карман брюк, тут же забыв о ее существовании. Легко и непринужденно, словно с самого начала собирался именно так и поступить.

Но интересно, для чего тогда был нужен спектакль?

– Что же, госпожа Грант, доктор безмерно рад наконец познакомиться с вами лично! – в голосе послышались неприятные заискивающие нотки, от которых мне стало немного не по себе. – Раз с формальностями покончено, пора и ему официально представится. Лазло Балаш. Ваш врач.

Доктор оставался в тени и на расстоянии, так что я, как ни старалась незаметно поменять свое положение и придвинуться поближе, так и не смогла разглядеть выражение его лица.

– А к вам оказалось нелегко попасть, господин Балаш, – ответила я сухо.

Мой тон явно не пришелся доктору по душе.

Он попытался скрыть недовольство за белоснежной улыбкой, заметной даже в полутьме, но я все равно отметила, как нервно дернулась его широкая ладонь, желая возразить хотя бы жестом.

И только секунду спустя обратила внимание на странную темную точку у большого пальца – то ли диковинную родинку, то ли шрам. Странно, до дурноты, похожий на отметины, что я видела на лице беловолосого инопланетянина в аэропорту.

Или собственный разум лишь пытался меня убедить в этом сходстве?

– Зовите его Лазло, прошу. Хорошее имя и правильное. Мы позволили его оставить.

– Что, простите?

– Лаз-ло, – по слогам повторил он.

Я спрашивала скорее про таинственное «мы», но врач ловко ушел от ответа.

– Приятно познакомиться, Лазло…

Он грузно потянулся за папкой, сиротливо лежащей на краю длинного, как корабль, стола, и кончиками пальцев подтянул ее ближе к себе.

– Так что вас к нему привело? – спросил он, перед тем, как нервно сдвинуть документы и так и не раскрыть ни одного из них. – Жизнь или смерть?

Я задумалась, не до конца понимая, что подходит к ситуации больше.

– Все есть в моей карте, – дежурно огрызнулась я, так и не сумев найти ответа. – Это ведь она у вас там?

– Копия, – подтвердил Балаш и кивнул. – И он не раз ее прочитал. Да, изучил всю до буквы. Но вопрос, кажется, был не об истории болезни. Что именно вас сюда привело?

Его мягкая агрессия здорово выводила из себя. Я и понятия не имела, как ей противостоять, если даже ответное нападение не остудило пыл господина доктора.

Конфликтовать с виртуозностью Роуэна или Рене было неподвластным мне фокусом, и я избегала ссор до последнего. А потом грубила, надеясь, что это отобьет у собеседника всякое желание продолжать спор.

Обычно уловка срабатывала, но только не сейчас.

– Я хочу жить, – заявила я и до боли стиснула колени ладонями, стараясь сдержать нервную дрожь. – Хочу, чтобы вы помогли мне справиться с недугом.

Доктор на мгновение замолчал и, как настоящий фокусник, принялся лениво крутить в пальцах дорогую шариковую ручку. Критически оценивая каждый мой взгляд и жест.

– Значит, все-таки жизнь. Мудрый выбор. Доктор всегда уважал честность, ведь ее горечь так пьянит! – наконец с придыханием произнес он. – Ваши приступы начались не так давно, да-да, но возвращаются все чаще. Уже и от обмороков не избавиться, не так ли? Боитесь, что один из кризисов окажется сильнее, чем вы? Он чувствует, знает все.

То, что со мной творилось, так же походило на обычные приступы и обмороки, как сова походила на луну. Или еще меньше.

Нет, это с самого начала было нечто другое. Пугающее и будто бы непоправимое.

– Симптомы не только в этом, – нахмурившись, возразила я. – Часто не получается вспомнить, что происходило перед самым приступом. Что я делала и с кем говорила. А в последний раз вместе с потерей контроля пришло еще кое-что. Обрывок воспоминания.

Теперь я начала сомневаться, что жуткие вещи во время приступов были лишь плодом моего воображения.

Я никому не говорила о них, боясь показаться сумасшедшей раньше времени, но теперь не могла и не хотела держать правду при себе.

– Доктор должен признать, что вы неплохо выглядите для девушки, оказавшейся по ту сторону, – хмыкнул господин Балаш. – Но что заставило вас шагнуть назад?

– О чем вы?

Я не оставила его странное замечание без внимания, но внятного ответа так и не получила.

– Опишите свои ощущения. Что вы по-настоящему чувствуете, когда происходит очередной приступ?

– Я вижу кошмары. Жуткие сцены, от которых все внутри леденеет. Нечто, с чем не стоит сталкиваться никому. Только в последний раз было не так, ведь воспоминание можно назвать даже счастливым…

– Оно пришло к вам уже после возвращения в Будапешт?

– Верно.

– И что же вы видите в своих кошмарах, моя дорогая?

– Кровь.

Никакое другое слово не смогло бы передать смысл помешательства лучше. И пусть ответ прозвучал на редкость мрачно, собеседника тот, похоже, устроил.

– Интересно.

Глаза доктора по-звериному сверкнули в полутьме: он резко поднялся, решительно преодолел расстояние между нами, присел на корточки и пальцами принялся ощупывать мое лицо.

Руки у него были теплыми, но я, как истинное дитя зимы, не почувствовала ничего особенного и только смиренно терпела каждое его прикосновение. Словно от реакции на любое из его странных действий зависел вердикт.

– Вот как! – проговорил он задумчиво, а потом, словно куклу, развернул меня боком, будто выискивая на лице и теле таинственные знаки смертельной болезни и не находя ни одного. – Доктор посмотрит, проверит и тогда…

Не метку ли дьявола он хотел найти? Ту, которой якобы обладали сотни средневековых женщин, что умирали за темную ворожбу, даже не будучи ведьмами?

– Ничего опасного не чувствую.

Его манипуляции все больше казались игрой без ясной цели и смысла.

Я с трудом сдержала порыв отбросить крепкие руки подальше от своего лица. Хотя едва ли бы он так просто позволил…

Было во взгляде доктора что-то, невольно заставляющее меня молчать и подчиняться: из вещей, которые не назовешь магией, но и не объяснишь простыми словами. Этакая суеверная и первобытная жуть.

– Кровотечения из ушей, носа, рта?

Он заставил меня широко открыть рот, словно надеялся обнаружить в гортани зловредного духа или паразита из далеких миров.

– Нет! – вопрос показался мне настолько странным, что я невольно повысила голос, отвечая на него.

Нахмурившись, доктор потянулся за градусником и передал его мне, а после сделал круг к столу за фонендоскопом и целых две минуты слушал, как бьется мое сердце.

– Все так плохо?

– Напротив, ваше сердце настолько сильное, что временами доктору чудится, будто их два, – задумчиво отозвался он. – Свежих ран за ухом, под ключицей или коленями, случайно, не замечали?

– Нет! А они должны быть? – вновь осмелела я. – Доктор, скажите прямо, что вас так заинтересовало. Я правда пытаюсь понять. Не знаю, что вы стараетесь найти, но все скатывается в какой-то фарс. Исследования давно подтвердили: моя проблема с головой, а не с телом.

Явно не поверив ни единому слову, он слегка отогнул мне ухо и придирчиво осмотрел его заднюю поверхность.

– Доктор Балаш не станет вас лечить, – отодвинувшись на расстояние вытянутой руки, решительно заявил он. – Нет, только не вас, мистрис.

Лицо его, до того болезненно напряженное, наконец разгладилось. Доктор шутливо поклонился, и я моргнула, скорее удивленно, чем расстроенно.

Смысл сказанных слов прошел сквозь сознание и разворошил мысли, словно улей. Не в силах принять очевидное, я повторила фразу про себя и только потом поняла, что именно она значила для уютного мирка внутри и снаружи.

Но почему нет?

– Вы не можете отказать мне! – возмутилась я, а потом вскинула на доктора взгляд, такой отчаянный и яростный, что он не посмел отвести глаза первым. – Если дело в деньгах…

– Лечебница и доктор давно не нуждаются в такой мелочи, как деньги, – он выразительно обвел рукой комнату, словно намекая на царившую в ней непринужденную роскошь.

Балаш просто не мог мне помочь, не знал или не умел творить невозможное, как обещал его заграничный коллега. Признать чудовищную истину, или хотя бы попытаться это сделать, оказалось нелегко, но необходимо.

– Хорошо.

Я приняла поражение, впитала его через кожу и позволила осознанию дойти до самого сердца, но даже тогда не стала с позором бежать прочь, а просто замерла, ни на что не надеясь и ничего больше не ожидая.

Я снова не верила, что доктор меня спасет и просто хотела побыть в этой комнате и этом доме еще хотя бы секунду.

Остаться здесь навсегда.

Вмиг осознав, что происходит нечто совершенно неправильное, против воли и самого здравого смысла, я попыталась подняться, но ноги словно налились свинцом, крепко привязав меня к полу.

– Что вы со мной делаете? – спросила я в ужасе, а доктор Балаш только пожал плечами.

– Выполняю зарок, который меня обязали дать. Вы ведь принесли монету и дали доктору разрешение! – усмехнулся он. – У вас все равно будет шанс. Сможете дойти до двери – Лазло не станет держать.

– А если не смогу?..

Мужчина взглянул на меня без тени сочувствия, отошел к окну и, скрестив руки на груди, приготовился наблюдать за шоу издалека. Не наслаждаясь зрелищем, а скорее прикидывая, как далеко зайдет потеха, что он затеял.

– Обманули и не думали… лечить? – язык вяло шевелился во рту, но я не позволяла себе сдаться. – Отец…

– Никогда не узнает. Люди в раю умеют хранить секреты. И научат вас, мистресс, если будете вести себя хорошо. Согласен, случай необычный, но разве я не видел монеты собственными глазами?

Энжел наверняка ждал у ворот, значит, все, что мне было нужно – встать и сделать десяток шагов до двери.

– Вы… меня… убить?

– Мы не убиваем людей. Они ведь ресурс. Вечно хотят найти выход, справиться с болью… Честная сделка и достойный обмен. Хорошее место и наш рай. Верю, вы скоро узрите.

Не желая разбираться, о чем бормочет сумасшедший врач, я рывком двинулась вперед, но споткнулась и едва не упала, уцепившись за что-то из мебели только в самый последний момент.

Казалось, Балаш удивился, что мне удалось выстоять под его магнетическим взглядом так долго.

– Не останусь… клянусь!

Доктор наклонил голову вбок, точь-в-точь кот, с ленивым любопытством наблюдающий за добычей, что уже у него под лапой.

– Господин врач уважает дом, город и старые правила. Используйте шанс. Нам не нужны проблемы, но монета говорит сама за себя.

Я сделала шаг к двери, затем еще один. Балаш усилил мысленное давление и, как собаку на поводке, дернул меня обратно к кушетке.

Шаг. Полшага. Призрак и смутная тень шага за ними.

Остановиться, чтобы перевести дух, собрать хаотичные, разбегающиеся во все стороны мысли.

Особняк все еще любит меня, как я люблю его. Так зачем уходить?

Рука коснулась начищенной дверной ручки, но тут же соскользнула, так ее и не повернув. Доктор не желал меня отпускать или то было прошлое с его ожогами в форме монет на руках?

– Мы позаботимся о вас и сбережем, – пообещал Лазло. – Кошмары больше не причинят вреда.

Отчаянно желая поверить, я плечом навалилась на полотно двери и едва не вылетела в коридор, оставив наваждение за проклятым порогом позади.

– Вы всерьез пытались от меня избавиться, как избавились от старых хозяев дома? – не сдержавшись, закричала я, тяжело опираясь о стену и стараясь выровнять дыхание.

Балаш нахмурил густые брови и покачал головой.

– Мистрис, прежние хозяева дома живы, насколько мне известно. И будут рады наконец с вами встретиться.

Глава 7. Общее дело

Балаш наверняка меня обманывал.

Грязно, нагло и бессовестно лгал, глядя прямо в лицо.

Но почему?

Как ни старалась, я не могла найти ни одной причины, почему это ему выгодно.

– Хозяева дома живы?

Он всего лишь сказал то, что мне подсознательно хотелось услышать, но я зацепилась за слова, словно те могли пролить истину на кошмар, случившийся с моей семьей.

– Доктор видел молодого мастера в начале недели, а со старшим обедал в городе три дня назад, – продолжил доктор. – Оба были в добром здравии.

Я невольно отступила в безопасную, душную полутьму коридора, надеясь, что ему хватит если не такта, то здравого смысла не схватить меня за руку и силой не втянуть обратно в комнату.

– Они позволили вам занять дом? – с трудом сдерживая волнение, уточнила я.

Мог ли отец выжить в бойне?

Я давно привыкла к мысли, что родителей нет в живых, потому надежда на их возвращение пугала больше, чем радовала.

– Дом был наградой. Даром за все, что господин врач сделал для мастера.

– И что именно вы для него сделали?

Балаш не пожелал отвечать. Секунду спустя его губы озарила грустная и немного блаженная улыбка.

– Тогда я ухожу, – слова прозвучали угрозой.

Доктор вскинул вверх большую руку, желая ни то возразить, ни то оборвать меня на полуслове.

– Мастер владеет галереей «Роза», если вам интересно.

Что-то знакомое. Кажется, о ней упоминал уличный художник, что срисовал траурницу?

– И зачем мне это?

– Нам показалось, вы захотите с ним встретиться.

– Именно, господин Лазло. Вам показалось.

Балаш усмехнулся и ничего не ответил, терпеливо ожидая продолжения.

– Меня не интересуют хозяева дома, как и все остальные люди в этом проклятом городе! – запальчиво бросила я, стараясь не думать о шансе, что могут дать для лечения недуга исследования живого родственника, пусть даже не отца, а какого-нибудь дядюшки или двоюродного брата. – Прошлое похоронено, и я не намерена ворошить его сухие кости.

Балаш пожал плечами, а я развернулась и пошла прочь.

– Hazugság, – прошипел он мне в спину.

Ложь.

Я сбежала вниз по боковой лестнице у кабинета Балаша и, оказавшись в сложной анфиладе комнат первого этажа, быстро перестала понимать, где именно нахожусь.

Кажется, даже в детстве у меня были проблемы с перемещением по большому жуткому дому, но теперь стресс, ужас и паника сделали все еще хуже.

Я не узнавала окружающее пространство и совсем не понимала, в какую сторону идти.

Могло ли это быть очередной уловкой доктора? Дать почувствовать дуновение свободы и тут же ее отобрать, окончательно сломив волю – довольно жестоко, но действенно. Шутка в духе шекспировских злодеев из пьесы, что мне только предстоит изучить.

– Госпожа?

На пороге богато украшенной комнаты возникла высокая рыжая девушка в сестринской униформе с тележкой лекарств и еды для пациентов.

Мой шанс выбраться или новое препятствие, которое придется обойти?

– П-простите, – с короткой запинкой произнесла я, заклиная ее остановиться и послушать. И только начав говорить, поняла, что непроизвольно перешла на ломаный венгерский. – Не подскажете, в какой стороне выход?

Она уставилась на меня большими голубыми глазами, чистыми, как ледяная горная вода.

– Это крыло для персонала, госпожа, – произнесла она глубоким низким голосом, совершенно неподходящим к миловидной внешности. – Доктор Балаш не будет рад…

– Ваш шеф отпустил меня, – вскинув подбородок, решительно заявила я. – Сказал, что не станет лечить. Можете спросить у него, если не верите.

Секунда, которую она потратила на размышления, показалась мне вечностью.

– Я не стану, мисс. Если уж вы смогли спуститься… – торопливо прервала меня девушка. – Давайте покажу, где лестница, а дальше вы и сами разберетесь. Там по прямой и совсем близко.

Она, как и обещала, проводила меня до подножья парадной лестницы, которую я бы никогда не нашла без помощи.

– Благодарю вас.

– Не стоит, госпожа, – она опустила глаза в пол, словно смотреть на меня уже было преступлением.

Я быстро добралась до знакомой прихожей и вышла на воздух, только здесь почувствовав себя лучше.

Дом душил меня, каждой своей деталью возвращал в ту ужасную ночь. Добавлял кошмаров в переполненную копилку плохих воспоминаний.

– Надо просто отсюда убраться.

День оказался богат на неприятные впечатления, и его пора было заканчивать.

Стараясь сохранять ровный шаг, я довольно долго шла к воротам, прежде чем заметила Нину, застывшую у кустов азалии. За время моего визита к доктору она успела переодеться, натянуть перепачканный землей садовый фартук и совершенно обо мне забыть. По крайней мере, весь ее вид говорил именно об этом.

– Какого черта вы здесь делаете? – спросила она, будто уже не ожидала, что я выйду из стен лечебницы на своих ногах.

Да что они делают с пациентами в так называемом «раю»? Может, пора звонить в полицию или отцу?

– А где еще мне быть? – холодно уточнила я. – Сеанс окончен, доктор мне не помог. Вы взяли свои деньги зря.

– Неужто? – Нина смотрела на меня долгое мгновение, а потом растянула губы в грустной и далекой улыбке. – Вот, значит, как?

Все это время она воинственно держала в руках грабли и будто собиралась применить их вместо меча, стоило мне двинуться, но теперь вдруг бросила орудие на землю и достала из широкого кармана фартука садовый нож.

Я интуитивно отшатнулась и закрыла лицо руками, боясь, что она попытается вернуть меня доктору силой – как хорошая собака приносит хозяину охотничий трофей – но она сделала нечто другое. Чудовищное и неожиданное.

Быстрее, чем я успела закричать или попытаться ее остановить, Нина полоснула длинным лезвием себе по руке и отбросила оружие прочь.

Рана оказалась неглубокой, и все же происходящее всерьез меня напугало. Я застыла, не в силах пошевелиться.

Нина рассеянно моргнула, посмотрела на меня и будто сквозь меня, словно вдруг перестала видеть даже своим здоровым глазом.

Или на самом деле перестала?..

Что-то странное, сквозившее в каждом ее движении, заставляло сомневаться и предполагать самое плохое.

– Зачем вы так поступаете?

Она закрыла лицо руками и размазала по нему кровь, сделав зрелище еще более чудовищным. А когда наконец отняла пальцы, оказалось, что ее здоровый глаз вовсе лишился зрачка!

Я отшатнулась, не в силах поверить.

– Все вы проклятое семя! – бросила она равнодушно.

Ее холодное безразличие к происходящему пугало куда больше, чем крики, гнев и боль, которых я ждала.

Роуан, как главный любитель страшилок в доме, как-то рассказывал, что, теряя зрение из-за травмы, человек не лишается его сразу. Сначала в поврежденном глазу расцветают фейерверки и яркие всполохи, и лишь за ними приходит темнота. Мне хотелось верить, что у Нины были эти всполохи.

– Но почему?

– Все имеет свою цену. Я поклялась доктору отдать вас и не исполнила обещание…

Происходящее не могло объясняться настолько просто. Да и возможны ли подобные метаморфозы с медицинской точки зрения?

– Какое-то сумасшествие! Люди не слепнут без причины и только по собственному желанию.

На тыльной стороне ее ладони расцвела странная точка, издали напоминавшая уродливую родинку. Такая же, как у доктора и парня в аэропорту.

Снова?

– Все мы здесь не в своем уме – и я, и ты[1].

Цитата из «Алисы в Стране чудес» показалась жутко неуместной. Отчего-то мне вспомнилась другая, подходящая к ситуации больше: «Когда чудеса становятся бредом, разум превращается в безумие[2]».

Интересно, как давно для Нины фокусы Балаша превратились из одного в другое?

– Нет, только вы здесь не в порядке. Все вы! – выдавила я.

Новый глаз сделал ее похожей на инопланетянку. Жуткую, хладнокровную и потерянную.

– Доктор ведь все простит, когда увидит мою жертву?

Я не хотела знать, что произойдет дальше. Только не теперь.

– Пойдем, принцесса. Здесь уже не на что смотреть.

Энжел возник рядом, искусно воспользовался всеобщей суматохой персонала, как по команде хлынувшего из дома, и быстро увел меня прочь.

Ривз быстро усадил меня в автомобиль и, не дав времени даже пристегнуться, шустро занял водительское место и дал по газам.

Казалось, убраться из проклятой лечебницы ему хотелось куда больше, чем мне, хотя он и половины не видел.

Впрочем, финал вышел… Эффектный.

Я с трудом подавила приступ тошноты и прислонилась лбом к холодному окну, стараясь унять учащенное сердцебиение.

– Чертовы сектанты! – зло бросил Энжел, едва мы выехали на автостраду и присоединились к потоку машин, спешивших к городу.

– Ты и представить себе не можешь, – дурнота вернулась вместе с образом пустого глаза Нины, и я сделала судорожный вдох.

И вдруг испугалась, что то была не просто реакция на весь случившийся ужас, а предчувствие нового приступа.

Только не здесь, не сейчас! При друге, который все еще считал меня нормальной.

– Хорошо, что ты заставила меня поехать. Не представляю, что эти выродки могли сделать, если…

– Ничего особенного, – твердо возразила я. – Они бы меня отпустили. Технически это ужеслучилось.

Никто насильно меня не удерживал, как и обещал доктор. Даже Нина, которая могла бы заставить меня передумать, используя нож по-другому, предпочла навредить себе.

Удивительно, но я действительно смогла покинуть комнату и противостоять злой воле, что хотела удержать меня внутри.

Остальным пациентам, похоже, везло куда меньше.

– Поразительная самонадеянность, – хмыкнул Энжел и на всякий случай увеличил скорость, будто испугался, что я заставлю его вернуться в самое жерло вулкана. – Мое уважение.

Что бы он ни думал, я не была так глупа, чтобы еще хотя бы раз переступить порог дома, с завидной регулярностью сводящего своих обитателей с ума.

– Куда мы едем? – спросила я через время.

За окном пейзажи сменяли друг друга, но город будто не становился ближе: Ривз либо выбрал незнакомый маршрут, либо ехал не в Будапешт.

Отчего-то второе предположение мне не понравилось.

Уехать сейчас – значило сдаться без достойной борьбы, признать слабость и принять недуг со всеми его последствиями.

Я не могла. Ничего из перечисленного.

Город снова пытался внушить мне ужас, но даже его сил не хватило, чтобы повернуть назад и не уцепиться за новую ниточку, которую вложил в руки Балаш.

Родственник. Или даже отец.

– В аэропорт, принцесса, – заявил Энжел тоном, не предполагавшим возражений.

Конечно, он был по-своему прав, и после сегодняшнего мне следовало убраться домой первым же рейсом. Будь я умной, так бы и поступила… но так уж вышло, что умной я никогда не была. Во всяком случае, недостаточно, чтобы остановиться вовремя.

– Поворачивай назад, – выдохнула я, не веря, что правда это говорю. – Мне нужно в город.

На мгновение Энжел отвлекся от дороги и самоубийственного маневрирования между машинами и посмотрел на меня, как на несмышленого ребенка. Маленькую девочку, что его попросили защищать еще в дни, когда сам он едва ли походил на защитника и уступал мне треть фута в росте и год в возрасте.

– Я попаду туда, хочешь ты или нет, – капризно бросила я, точно зная, как сильно такой тон его бесил. Сейчас злость была нужна мне больше, чем забота, ведь на ней проще сыграть. – Но лучше, если ты проводишь меня в одно особенное место, прежде чем сдашь отцу и расскажешь обо всем, что сегодня случилось.

– И почему я должен соглашаться?

– Потому что дом, в котором мы были – мой. Настоящий дом, – быстро объяснила я, а потом, мигом почувствовав, как двусмысленно это прозвучало, исправилась. – Прежний.

Энжел припарковался у обочины, вышел из машины и закурил. Я, дав ему минутку остыть, выбралась следом и встала рядом.

– Тебе давно пора бросить. Если не хочешь познакомиться с раком, конечно.

Спорить о его дурной привычке всегда было одним из наших нелюбимых развлечений, и все же я не оставляла попыток вложить чуточку здравого смысла в его пустую голову.

– Пожалуй, ты права.

– Разумеется.

Его близость заставляла чувствовать себя в безопасности.

– Ты ведь не помнишь своего прошлого? – спросил он, выдыхая дым в низкое, грозившее разразиться дождем небо.

– Я мало помню, но с возвращением в Будапешт кое-что стало восстанавливаться. Когда меня привезли в тот дом… Понимаешь, я не могла его не узнать. Там даже пахнет так же, как в детстве. Розами и пеплом.

– Но как там обосновались эти сектанты? – покачал головой Энжел.

– В этом весь сок. Доктор-психопат рассказал мне, что хозяин дома еще жив.

Ривз присвистнул, попытался взять меня за руку, но в последний момент благоразумно одернул пальцы.

– Никогда не понимал желания приемышей найти биологическую родню, – бестактно бросил он. – Или профессор с женой не стали тебе настоящими родителями?

Мы оба остались сиротами еще в детстве, но всегда относились к ситуации по-разному. Может, потому, что мне повезло стать настоящей дочерью, пусть и неродной по крови, в то время как он остался подопечным и слугой, которого спасли от жизни на улице.

Хотя «слуга», конечно, не отражало всего, чем Энжел был для каждого из нас. Братом. Другом. Стеной, за которой всегда можно укрыться, даже когда совершенно не хочешь помощи…

– Они стали большим. Боюсь, мои настоящие родители не очень-то меня любили, раз я запомнила ковер в детской лучше, чем их объятия. А если кто-то из них действительно не умер, вопросов только больше. Не думаю, что они ответят, примись я расспрашивать, где их носило.

Я и не догадывалась, что думаю обо всем так, пока не произнесла обвинения вслух. И все же сказанное было правдой. Грустной, мучительной и единственной, которую мне удалось уяснить за годы размышлений, почему все случилось так, а не иначе.

– Тогда зачем? – Энжел задумчиво потер щетину на подбородке, дав мне время взять себя в руки и нацепить привычную и безопасную маску безразличия.

– Я медленно схожу с ума.

– Что за бред?

– Мои приступы… Не просто простуда, которая пройдет ближайшей весной. Однажды я впаду в очередную кататонию и уже из нее не выйду. Потеряю себя, понимаешь?

– Чушь.

– Правда.

– Не верю.

Мы помолчали.

– Живой родственник – кажется, единственный шанс все остановить, если даже доктор-волшебник не помог, – добавила я, так и не дождавшись внятной реакции от друга.

– Хм.

– Если продолжишь отвечать односложно, я вызову себе такси и поеду в город без тебя, клянусь.

Я потянулась в карман за телефоном, но Ривз перехватил мою руку и крепко сжал запястье.

– Я отвезу тебя, куда попросишь, – пообещал он. – И буду рядом, когда ничего не выйдет. Принцесса, боги, я сделаю все, ты же знаешь.

Мы оба знали. Уже давно.

Мы остановились у небольшой закусочной на полдороги к галерее «Роза», яркой точкой отмеченной на маршруте навигатора.

После случившегося с Ниной я и думать не могла о еде, но Энжел пропустил все возражения мимо ушей и пообещал накормить меня силой, если не пожелаю есть добровольно.

Пришлось пойти на компромисс и не сопротивляться, раз уж он согласился помочь мне почти без вопросов, которые так любил.

– Нервы не идут на пользу красоте, принцесса, – ухмыльнулся он, отвернув уголок меню, за которым я успела спрятаться. – Бургер или пиццу?

Дурная привычка смотреть в глаза вечно меня раздражала.

– Кофе, – бросила я. – И кюртош.

– Это еще что такое?

– Крученый калач. Вкусный, если я правильно помню.

– Да, Дороти, мы определенно больше не в Канзасе[3], – усмехнулся Ривз. – Тогда я тоже попробую.

Мы сделали заказ и посмотрели друг на друга через стол. Меня все еще бесило, как легко он поддавался на манипуляции отца, когда согласился следить за импровизированным побегом непутевой дочери, и в то же время была рада, что друг рядом.

– Не смотри на меня так, принцесса, – откинувшись на спинку стула, попросил Энжел. – Такой взгляд, знаешь ли, обязывает.

– К чему? – изогнула бровь я.

Нам принесли еду. Я с наслаждением сделала большой глоток капучино и откусила от кюртоша, только теперь осознав, насколько проголодалась. Не такой уж Ривз и дурачок, раз понял это раньше, чем я сама.

– Беречь и защищать, – ответил он и скрыл смущение за улыбкой, обнажившей крупные зубы. – Не зря ведь я твоя первая любовь.

Я поперхнулась кофе, которое снова решила отпить, и, закашлявшись, потеряла аппетит от столь отчаянной наглости.

– Ты ничего не перепутал?

Намека он не уловил и потому вовремя не свернул на безопасную дорогу шутки и остался серьезным.

– Ты ведь была влюблена в меня когда-то. Все время таскалась следом, появлялась в самых неожиданных местах, улыбалась так, что у меня ноги подкашивались. Помнишь?

Я уставилась на сцепленные в замок руки.

Если влюбленность и была, ее объектом, конечно, был Роуэн, который вечно представлялся мне прекрасным взрослым другом и мечтой, а не Ривз. Пожалуй, я могла бы сказать правду, почему преследовала их везде, но так и не нашла нужных слов. Слишком сложно оказалось объяснить все так, чтобы он понял правильно, а не так, как прошлое выглядело со стороны.

Как подумал отец, когда обо всем узнал.

Нет, хватит мне разочарованных родственников. Потерю Энжела я просто не переживу.

Если он предпочитает и дальше делать неправильные выводы, кто я такая, чтобы мешать?

– Помню, – тихо ответила я, не решаясь поднять взгляд. Из того счастливого, ужасного и до сладости мучительного года я помнила куда больше, чем хотела. – Может, пойдем, если ты доел? Дело ждет.

[1] Цитата из книги «Алиса в Страну чудес» Л. Кэрролла

[2] Так же цитата из книги «Алиса в Страну чудес» Л. Кэрролла

[3] Цитата из книги «Волшебник страны Оз» Ф.Баума

Глава 8. Посмертие

Мы оставили машину у ворот мрачного парка, шуршавшего желтой и огненно-красной осенней листвой у нас над головами, и пошли к галерее пешком.

Идти было недалеко, но путь все равно показался вечностью. Кажется, целую сотню раз я хотела повернуть назад и оставить бессмысленные попытки узнать правду, но так и не решилась отступить при Энжеле.

Нервы буквально дрожали от дурного предчувствия, словно тонкий весенний лед, который пошел сетью трещин. Внутреннее напряжение не давало расслабиться и оценить ситуацию здраво. Увидеть наконец, что в ней нет никакой опасности, и страх – лишь игра воображения. И потеря контроля.

– Будь рядом.

Ривз давно считал меня сумасбродной. Избалованной богатой девчонкой, что не способна совладать с собственными противоречиями. Вечно желавшей получить все и сразу.

Разве не такой я всегда и была? Не только для него, но и для себя самой. Потерянной, жаждущей и глухой – к миру и собственным дурным предчувствиям, что сонно ворочались где-то под сердцем.

Даже в присутствии друга последние не оставляли меня, а может, ощущались еще острее. И все же я предпочла не замечать бури, по старой привычке делая вид, что вокруг не происходило ничего по-настоящему любопытного.

– Ты уверена? – поинтересовался Энжел, а потом ухватил меня за запястье и заставил на секунду задержаться у двери, не давая переступить порог.

Галерея оказалась приземистым зданием из камня и цветного стекла. Почему-то вид напомнил мне кривое отражение центра города с его башенками и мягкой стариной.

Похожее внешне, но совсем не то самое, если смотреть под правильным углом. Фальшивка и новодел, пусть и симпатичный. Этакий восстановленный по чертежам крохотный замок, как павлин, разодетый во все новое, красивое и яркое.

– Да.

Время сомнений прошло.

Энжел едва ли мог меня понять, но не стал настаивать на своем – что было уже неплохо. Окажись рядом Роуан, я бы и близко не подошла к галерее и скрытой в ней тайне. Он бы ни за что не позволил рисковать…

– Держись рядом, но не слишком близко, – попросила я, а потом переступила порог и прищурилась от ударившего по глазам света.

Горячий и больнично-белый, стерильный и раздражающий, он щедро лился от подвешенных у потолка флуоресцентных ламп.

Стараясь не смотреть на Энжела, следовавшего за мной на благопристойном расстоянии пары шагов, я купила в кассе билет и прошла в основное помещение галереи.

Здесь было тише и прохладней.

Серые стены, окрашенные крупными грубыми мазками, украшали картины в тяжелых рамках. Я заметила на холсте треугольники, кубы, яркие изгибы и линии, а еще – людей. Они напоминали призраков, эфирных и невозможно далеких, и в голову невольно закрадывалась мысль, что художники пытались изобразить не реальных натурщиков, а лишь воспоминание о них, пропущенное через призму впечатлительного и воспаленного разума.

Бесчисленное количество фото и скульптур страдающих, раздавленных жизнью людей сбивало с толку. Кажется, я ожидала увидеть что угодно, кроме чего-то столь… гнетущего. Только не чужое страдание, навеки запечатленное в красках!

Мне понадобилось долгое мгновение, чтобы отвести взгляд и подавить внезапный приступ тошноты.

Я осторожно пошла по залу, одновременно желая и боясь найти среди экспонатов портрет своего зловещего двойника. Девушки, что не знала о собственной смерти и продолжала ужасное подобие жизни в посредственной бульварной мазне.

Портрет, конечно, нашелся. Не один, а целых четыре. Боги, их было четыре!

Копию дальнего из них я уже видела раньше, хотя, как оказалось, кисть уличного художника и близко не передавала истинный тон и изящную красоту.

На втором портрете автор изобразил совсем еще ребенка с жидкими косичками, перехваченными оранжевой, как апельсин, лентой, на третьем – бунтующего хмурого подростка с поджатыми губами, а на четвертом – старуху со скрюченными, напоминающими когти, пальцами.

Мне не стоило задерживать взгляд на их голубых глазах, так похожих на мои собственные, но я все равно это сделала. И будто заглянула в черную и густую, как деготь, бездну.

– С кого срисованы данные портреты? – спросила я местного сотрудника, делавшего зарисовки неподалеку.

Парень внимательно посмотрел на меня и недоумевающе развел руками, всем своим видом показывая, что ни слова не понял.

Не говорил по-английски, конечно же. И не должен.

Я могла попытаться вновь перейти на венгерский, как сделала в лечебнице, но так и не решилась попробовать.

– Могу я встретиться с кем-то, кто знает английский? Мне нужен переводчик, понимаете? – попыталась объяснить я, чувствуя себя невозможно глупой, а потом для верности добавила: – Английский язык. Пожалуйста.

Он с жаром кивнул, жестом приказал мне подождать и скрылся за неприметной дверью, ведущей в служебные помещения.

Я проводила его рассеянным взглядом.

Вопреки всему опыту, что научил меня быть рациональной даже когда обстоятельства этого не требовали, хотелось чуда. И шанса – хотя бы для одного из моих родителей.

Я представила, как отец, воспоминания о котором, казалось, давно растворились в темных и мрачных закоулках памяти, бесконечно рисует портреты и выдумывает, какой бы я могла бы стать, не случись резни и нашего расставания. Или кропотливо отбирает художников, способных воскресить потерянную дочь хотя бы на холсте и в красках…

– Хотели что-то узнать о наших экспонатах, барышня? Иштван передал мне, что вы искали консультанта. Вентер. Борис Вентер. К вашим услугам.

Столь старомодное и подчеркнуто вежливое обращение меня позабавило. Я посмотрела на подошедшего мужчину и невольно поджала губы, чтобы сдержать глупую и неуместную улыбку.

– Прошу прощения за беспокойство, – быстро извинилась я, не желая с порога предстать грубиянкой. – Вы не подскажите, с кого писали эти портреты?

Мужчина рядом был достаточно молод и свеж. Я бы дала ему лет сорок, а может, и того меньше. Красивое строгое лицо обрамляла густая борода, щедро присыпанная сединой, но глаза, казалось, принадлежали глубокому старику. Мутные, пронзительные и внимательные, они придирчиво и даже въедливо окинули меня с головы до ног.

Дорогой костюм и острый, как клинок, взгляд, которым Вентер пригвоздил меня к месту мгновение спустя, лишь усиливали тревожное ощущение несоответствия.

– Надо же! – сказал он и по-военному заложил руки за спину, очевидно, заметив сходство с портретами, которое парнишка помладше упустил. – Вы и правда похожи. Иштван был прав.

Или нет. Кажется, я не поняла истинную реакцию мальчишки и снова надумала лишнего.

– Кем была модель?

– Инесс, – имя он произнес с такой странной интонацией, будто надеялся, что я тут же догадаюсь, о ком речь. Разумеется, зря. – Девушка с портрета покинула мир много лет назад. Трагическая история для всех нас.

Могла ли она быть родственницей? Матерью, теткой или даже бабушкой? Мужчина не торопился делиться информацией, продолжая искоса рассматривать мое лицо. Сравнивая то с картиной и подмечая новые сходства?

– Вы сказали, что мы с ней похожи…

– Боюсь, сие очевидно даже слепому, – усмехнулся Борис. – Или вам видится другое?

Я покачала головой.

Врать такому, как он, совершенно не хотелось. Что-то внутри подсказывало: показательное спокойствие было лишь маской и ролью, которую он играл на удивление хорошо. Я кожей ощущала угрозу, стоявшую за ними, и потому не торопилась злить собеседника зря.

Казалось, сделать подобное – все равно что опустить руку в пламя. Опасно, больно и совершенно не нужно ни одному из нас.

– Можете рассказать больше? Она так сильно на меня похожа, что сходство выглядит пугающе.

Я хотела знать. Предчувствовала, что знание способно изменить всю мою жизнь. Даже спасти ее, если понадобится.

– Ну, внешность вы можете оценить сами, а что касается личных качеств… с ними у госпожи Инесс было куда сложнее, – мгновенно переключился на отстраненный тон опытного лектора Вентер. – Дурная порода и гнилая кровь, как у нас говорят. Местная легенда. Убивала юных дев и развешивала тела на деревьях, словно дорогие елочные игрушки.

Убийца. Слово кислотой обожгло небо, дробью ударило в висок.

Не такого родства я искала, другое хотела услышать… Правда, ведь?

Я нервно моргнула и позволила себе оглушительную секунду тишины.

– Она была сумасшедшей?

– Смотря какими критериями оценивать, – покачал головой мужчина. – Но горожане выдохнули, когда она наконец их оставила. Дело было сразу после войны, и других проблем хватало. Местные говорили, что видели ее позже, в восьмидесятом и даже девяносто седьмом, но я уверен, те слова – не более чем слухи. Городские легенды, как сейчас модно говорить.

Если я правильно посчитала ее возраст, Инесс точно не могла быть моей матерью. Секунду спустя меня буквально затопила волна горячего, как солнце, облегчения.

– О ней можно где-то почитать?

– Если знаете венгерский, можете заглянуть в старые газеты. Я напишу вам адрес центрального городского архива.

Борис остановил на мне тяжелый взгляд, отчего я вдруг почувствовала себя неуютно, точно шпион-неудачник в момент, когда неправильно назвал кодовое слово и провалил дело, едва него взявшись.

– Боюсь, я не задержусь в Будапеште надолго.

Собеседник нравился мне все меньше, и чем дальше заходил наш неприятный разговор, тем сильнее хотелось поскорее покончить с расспросами и отправиться на поиски владельца галереи. Но я медлила и сомневалась, не зная, могу ли спросить господина Вентера напрямую, не вызвав лишних подозрений.

– Инесс умерла в тюрьме?

Я невольно сделала шаг в сторону от портретов, которые уже не казались мне красивыми.

– О нет! Для нее развели костер на одной из городских площадей, – собеседник улыбнулся и по-звериному резко втянул носом воздух, словно желал уловить тяжелый дух того зловещего пепелища. – Огонь столбом поднимался в небо, и еще неделю после пожара окрестные жители ощущали зловоние.

Я сглотнула и невольно скрестила руки на груди, отгораживаясь от слов единственным доступным способом.

И почему Вентер говорил так вдохновенно, будто присутствовал на казни лично, а не пересказывал слова, давным-давно собранные другими?

– Вы ведь сказали, что она творила злодеяния в тысячу девятьсот… Не помню, была ли точная цифра. После войны. Разве тогда практиковали сожжение преступников?

Я подумала о ведьмах, несправедливых судилищах и сухом хворосте, потрескивавшем в огне. О криках, которые долетали до самого неба.

– Нет, но для нее готовы были сделать исключение. Неофициально, конечно.

– Убили как какую-то ведьму…

– Конечно, нет, дорогая. К тому же ведьм не существует. В наши дни они зовутся по-другому.

– Что?

Борис не пожелал развивать мысль и только ухмыльнулся в ответ.

– У Инесс остались дети?

– Насколько мне известно, живых среди ее потомков к тому дню уже не было.

Это пусть и немного, но утешало. Не желая больше говорить о женщине, которая никем мне не приходилась, я поспешила сменить тему:

– Интересный выбор – рисовать мертвую убийцу. Мой старший брат подростком собирал изображения пост мортем, и эти портреты чем-то на них похожи.

Завороженная взглядом нарисованного подростка, я невольно потянулась вперед, собираясь ни то коснуться изображения кончиками пальцев, ни то вырвать его из рамы и растоптать.

– Вся наша галерея – дань великому Посмертию и силе смерти, – Борис выразительно обвел рукой зал, привлекая внимание. – Мой дар и моя плата.

– Что вы имеете в виду?

Я догадалась, о чем речь, за секунду до того, как собеседник произнес тяжелую правду вслух. И сказанное совершенно мне не понравилось.

– Роза – место мертвецов. Их вещи, лица. След, оставшийся на земле, и последнее, что сохранилось после них. Фото за несколько часов до смерти, финальные штрихи в творчестве, вещи, снятые с тел и, конечно, портреты.

Я вспомнила, что свет в холле сразу показался мне больничным, но, похоже, с самого начала то был не госпиталь, а морг. Каменный склеп из бетона, железа и свежей краски.

– Вот как.

Мы отошли в сторону, пропуская шумную туристическую группу. Я приметила в толпе Энжела и едва заметно кивнула ему, всем видом показывая, что пока держусь.

– Значит, портреты Инесс написаны еще при ее жизни?

– Ее изображения – исключение и далеко не самые типичные наши экспонаты. Так уж вышло, что это мазня моего сына, подающего некоторые надежды. Я хотел поддержать талант, и вот картины здесь. Не знаю, почему он продолжает рисовать мертвую женщину вместо того, чтобы найти себе живую и наконец подарить мне внуков, но, пожалуй, его увлечения всегда были достаточно специфичны. Если работы так вас заинтересовали, можете познакомиться с автором лично.

Он извлек из кармана визитку и протянул мне. Я молча приняла ее и убрала в сумочку, дав себе обещание, что никогда не наберу злосчастный номер.

Илия Вентер. Так вот как звали художника?

– Позвоните ему, если захотите поговорить о мертвецах, – улыбнулся Борис. – Или у вашего поколения принято писать сообщения?

Его слова так походили на сводничество, что я еще сильнее напряглась.

– Спасибо, я подумаю об этом.

Что-то в его расслабленной позе и щегольском внешнем виде наконец заставило меня задуматься, кто же он, собственно, такой.

Слишком много времени Борис выделил для обычной туристки, которую ему навязали. Слишком уж у него правильная, хорошо поставленная и грамотная речь для простого сотрудника, которого могут и уволить за столько свободный и пугающий разговор с иностранцем.

Только если…

– Это ведь ваша галерея? – смущенно уточнила я. – Вы – хозяин?

– Верно, – легко согласился он и, подхватив мою ладонь, впился в нее коротким влажным поцелуем. – Хозяин всего окружающего нас безобразия и ваш покорный слуга. Добро пожаловать в посмертную галерею «Роза», барышня.

Глава 9. Почти тьма

Я всмотрелась в лицо господина Вентера, но не нашла в его чертах ни единого намека на сходство. Внешне мы были настолько разными, что только сумасшедший или слепой рискнул бы назвать нас родственниками. К тому же мой отец должен был быть куда старше.

Я повторила имя про себя, стараясь различить в нем знакомые нотки. Борис. Борис Вентер. А я тогда Эрис Вентер?

Звучало незнакомо и чуждо, так что поверить и принять имя своим никак не получалось. Как бы я ни старалась убедить себя в обратном, Борис казался таким же далеким, как и в момент, когда наши глаза только встретились.

Если мы действительно приходились друг другу родственниками, он должен был сразу все понять. Не по жутким портретам Инесс, а по собственным воспоминаниям. Я не так уж сильно изменилась, кажется.

Нет, что-то определенно не клеилось.

– Наш разговор начался неправильно, господин Вентер, – пробормотала я, старательно избегая встречаться взглядом с «отцом». – Вам не покажется странным, если я признаюсь, что пришла сюда, желая встретиться с вами?

– Я полагал, вы пришли увидеть портреты.

Его губы растянулись в скупой улыбке.

– Они тоже меня интересует, но не в первую очередь, – я помедлила, тщательно подбирая слова. – Понимаете, я приехала в город, чтобы встретиться с неким доктором. Точнее, вернулась. Мы с семьей жили в Будапеште когда-то.

Я попыталась уловить искру узнавания, страха или любую другую понятную эмоцию, но выражение глаз Бориса осталось таким же холодным и внимательным, как и секунду назад.

– Вы были на приеме у доктора? – с искренним участием поинтересовался он.

– Верно.

– И Балаш вас отпустил?

Я не называла имени врача.

– Значит, вы в курсе происходящего в лечебнице? – тихо уточнила я, разом осознав весь ужас вокруг.

Доктор не мог действовать в одиночку, стоило догадаться раньше. И уж точно не идти прямо большему злодею в руки.

– А вы умны, – хмыкнул он.

– Почему из ваших уст это звучит как оскорбление?

Получив ментальный удар под дых, я привычно перешла к ответному нападению.

– В неопытных руках ум может сделаться оружием, – пожал плечами он. – Итак, вы кое-что увидели, но до сих пор не купили билет на прямой рейс до Лондона и не пошли в полицию. Почему?

Он снова озвучил вещь, о которой никак не мог знать. Только если не следил за моими перемещениями с самого начала.

Мне действительно стоило сообщить о Балаше, а не пытаться оживить прошлое, но я все равно поступила иначе.

– Так почему?

Я чувствовала его горячее желание услышать правду, казалось, очевидную для нас обоих. Но любая попытка оправдаться выставила бы меня полной дурой.

– Кажется, вы мой отец, – я опустила глаза в пол и не решилась поднять их, даже когда он рассмеялся прямо мне в лицо.

Фантазии об убитом горем отце, который потерял любимую дочь, острым стеклянным крошевом рассыпались у ног.

– Могу я узнать, откуда такие выводы, барышня?

– Балаш проговорился, что вы – хозяин дома, в котором размещается больница. Это дом моих родителей. Мой дом. Был им до того пожара…

Пожар в ту страшную ночь не был причиной всех бед, но стал их ярким завершением. Минорным аккордом, который нитью звучал в каждом событии невеселой взрослой жизни.

– Я думала, что оба моих родителя погибли, но, как вижу, вы до сих пор живы.

Слова против воли прозвучали как упрек. Борис выдержал удар с честью. Замер на секунду, а потом перевел взгляд на портрет Инесс.

– Конечно, – кивнул он скорее собственным мыслям, чем сказанному. – Я купил дом много лет назад и слышал историю про резню. Семнадцать убитых, обескровленных…

– Обескровленных?

Таких деталей я не знала. Хотя в воспоминаниях крови и правда было много. Даже чересчур много.

– Вы же, кажется, там присутствовали и видели все своими глазами?

– Я была ребенком и мало что помню. Травма заблокировала воспоминания.

– Пожалуй, здесь удача решила выступить на вашей стороне, – его слова прозвучало дружелюбно, но я поежилась, уловив в них тонкие нотки лести и лжи. И все же его слова значили кое-что важное: он не мой отец!

– Кто продал вам дом? – спросила я, быстро сориентировавшись. – И простите за выпад с отцовством. Кажется, я ошиблась…

– Ваши чувства понятны. Только законченный сухарь стал бы за них винить.

Борис искусно изображал эмоции, но я все равно сомневалась в его искренности. Актриса во мне видела фальшь и всякое отсутствие сочувствия к истории.

– Меня не интересовала биография покупателя, ведь для сделки хватило и его имени. Кажется, это был один из чиновников мэрии, – пожал плечами Борис. – Договор оформлял сторонний поверенный. Уже не вспомню, как его звали, но должно быть – Дейн.

Звали. Да что происходило в этом проклятом городе? Почему люди умирали на его территории так часто?

– Он тоже умер?

– Несчастный случай произошел вскоре после покупки дома.

– Поверенного сожгли на костре, как Инесс?

– Не было необходимости. С небрежностью Дейна удивительно, что трагедия не произошла раньше.

Вентер ухмыльнулся, на этот раз вполне правдоподобно, но я не нашла в себе сил ответить на улыбку.

Единственная ниточка, что вела к правде, оборвалась, в который раз оставив меня ни с чем. С пеплом в ладонях, на белых манжетах и рукавах.

Я стойко держалась с самого возвращения и надеялась на чудо, но оно так и не произошло.

Вдруг стало больно. Так сильно, как давно уже не было. Словно я вернулась в детство и похоронила родителей во второй раз.

– Получается, моя семья давно на том свете.

Попрощаться с надеждой увидеть родителей оказалось нелегко, и мне пришлось повторить фразу дважды, чтобы как-то уложить смысл в гудящей голове.

Борис меня не торопил.

– Газеты писали, что вы тоже умерли. В выгоревшей дотла комнате нашли детские кости. Пожарные решили, что они – ваши.

– Что?

Меня замутило. А что, если настоящая Эрис и правда умерла, а я – всего лишь самозванка, которая, услышав историю по телевизору или в приюте, присвоила чужую жизнь, не имея ни единого воспоминания о собственной?

Боги, нет, пожалуйста! Хотя бы себя настоящуюя могу оставить?

– Вы побледнели, – с холодным участием заметил Борис.

– Я всегда бледная. Приемный брат шутит, что мои предки провели вечность в полутьме и заложили это в гены.

Окончательно разнервничавшись, я поняла, какую глупость высказала, только когда слова слетели с губ.

– Занятный пример.

– Простите.

Мне так не показалось.

– Я принесу вам воды. Ждите здесь.

– Не стоит…

– Это не просьба, барышня.

Быстрее, чем я успела хотя бы попытаться убедить его, что все в порядке, Вентер решительно зашагал прочь.

Рядом слонялись как минимум двое сотрудников, к которым он мог обратиться, но Борис предпочел пойти за водой сам. Если, конечно, не скрылся из виду совсем по другой причине, которая точно не пришлась бы мне по душе.

Отыскав Энжела, я взглядом указала на дверь. Тот едва заметно кивнул, быстро уловив направление моих мыслей.

Нам пора было уходить. И поскорее.

Все еще изображая незнакомцев, мы добрались до двери выставочного зала почти одновременно, и друг за другом выскользнули в коридор.

Никто не пытался нас остановить или преследовать. Ни в холле, ни в гардеробе после. Не замеченные персоналом, мы получили верхнюю одежду и торопливо вышли на улицу.

– Как прошло? – спросил Энжел вполголоса. – Тот странный мужик действительно твой отец?

– Нет, он всего лишь богач, который купил наш старый дом, – признать правду оказалось непросто, но необходимо, и я даже обрадовалась, что Ривз сам спросил. – Они умерли. Мы все умерли тогда.

– Не все, Ева. Ты-то все еще жива. Их дочь выжила.

Придется повторять, пока сама не поверю.

Желая хоть на что-то отвлечься, я забрала у Энжела ключи, отмахнулась от горячих возражений и села за руль. Водитель из меня всегда был средненький, но особых навыков в городе с его размеренным потоком и не требовалось.

– Молчи и наслаждайся поездкой, – пожала плечами я, когда он снова принялся ворчать, так и не сумев пересадить меня на пассажирское место. – Тем более ты мне должен.

– Это еще за что?

– Тебе стоило отговорить меня от милой самоубийственной поездки в галерею. Или в Будапешт. Вытолкнуть из самолета еще в Лондоне или отвезти в полицию сразу после знакомства с доктором, – внутренняя нервозность достигла апогея и не давала мне замолчать. – В лечебнице творится какой-то ужас, и нам следовало сразу рассказать о нем людям, которые способны все остановить.

– И что бы это дало?

От неожиданности рука соскользнула с руля и зацепила кнопку сигнала. Не на шутку перепугав водителей впереди и нас самих.

Я извинилась сквозь зубы.

С чего вдруг у буквально помешанного на справедливости друга возникли столь противоречивые для его натуры мысли?

– В каком смысле?

Я захотела съязвить о подмене Ривза инопланетянами, но решила, что время шуток прошло. В его последнем вопросе чувствовалась горечь, и топтаться по больному не позволила совесть.

А вот узнать причину столь необычного поведения стоило.

– Ты давно не соприкасалась с местными традициями, а я – тем более. Может быть, все не так ужасно, как показалось на первый взгляд… Ты видела, что именно он делал с пациентами или просто предположила?

– Я столкнулась с чем-то хуже.

Произошедшее в кабинете доктора вдруг показалось глупым и нереалистичным даже мне самой. Дурной фантазией и сном.

Маги мертва, и нет никак волшебных монет, дарующих власть над телом и разумом другого человека.

А ведь Балаш и правда начал приказывать мне, получив проклятую монету… Когда я дала свое разрешение действовать.

– Подробностей ты не расскажешь, правда?

Нет. Конечно, нет.

Это ведь бред, темная фантазия и сущая ерунда. Нарушение всех законов вселенной сразу. И здравого смысла вместе с ними.

Наверное, я никогда не смогла бы кому-то рассказать. Об этом и многом другом. Просто теперь в мрачном ментальном багаже, что вечно волочился следом и тянул тело к земле, стало на один секрет больше…

Раньше я могла бы поделиться мыслями с Роуэном, но после нашей последней встречи и этот путь был отрезан.

Я осталась одна и отныне всегда буду одна, пока знакомая тьма, звериным глазом подсматривающая из-за угла, не поглотит меня вместе с костями и кожей.

Поддаться ее наваждению легко и приятно, а вот выбираться из него, пытаясь сохранить рассудок и опору под ногами – нет.

Отчасти Ривз прав: нам не следовало вмешиваться в чужие традиции и жизнь.

– Мы едем знакомиться с местной полицией? – не скрывая издевки, уточнил Энжел.

– Нет, – тихо ответила я, за какую-то секунду заключив с собственной совестью неприятную и жестокую для нас обеих сделку. – Ищи билеты. Мы летим домой.

Билеты нашлись только на утро следующего дня, и, к моему неудовольствию, оказалось, что в Будапеште нам предстояло провести еще целый вечер.

После всех тревожных открытий запереться в номере отеля казалось самым разумным и безопасным решением, но только не в «Нимфалиде», где остались мои вещи.

Намеренно избегая удивленного взгляда хозяйки, я смело переступила порог гостиницы, быстро собрала чемодан и, не желая задерживаться у стойки регистрации ни на одну лишнюю минуту, передала хмурой госпоже ключи.

Та приняла их и украдкой бросила на меня пытливый взгляд, будто не ожидала увидеть снова, да еще в добром здравии.

– Уезжайте так далеко, как сможете, дорогая! – посоветовала она.

– Именно так я и поступлю, – стиснула зубы я.

Всего за сутки Будапешт подарил мне целый ворох новых кошмаров. Никакое лекарство точно того не стоило.

Уж лучше вечно засыпать со снотворным, боясь призраков, что давно покоятся в неглубоких могилах и древних склепах, чем бороться с живыми людьми, ведь последние всегда могут сделать куда хуже.

– Возьмите, – вдруг сказала хозяйка и, не дожидаясь ответа, сунула нечто маленькое мне в ладонь.

Присмотревшись, я поняла, что это – всего лишь моток спутанных красных ниток.

– Что это?

– Оберег, который сокроет вас от темных сил.

– Вот как? – посмотрев на подарок с брезгливым интересом, я сжала оберег в кулаке и демонстративно опустила в ближайшую урну. – Стараниями Нины и таких, как вы, я уже встретилась с кошмаром. Теперь никакие темные силы не страшны. И, кстати, их не существует.

– Пусть будет так! – тихо отозвалась она. – О, пусть будет…

Энжел позволил мне подняться в номер, только взяв обещание, что час спустя я буду ждать в холле – одетая в лучшую одежду, накрашенная и готовая к прогулке по прекрасному и таинственному вечернему городу.

Уезжать из Будапешта без приятных воспоминаний он был решительно не готов и обещал сделать все, чтобы хотя бы в последний вечер таковые у нас появились.

– Хочу увидеть твою улыбку, принцесса, – бросил Энжел на прощание. – Покажешь мне ее?

– Если будешь и дальше давить, покажу тебе средний палец и с чистой совестью отправлюсь спать.