Сны с чёрного хода 2

Глава 1

Литературный вечер, организованный в одном из московских театров, подходил к концу. В зале царила тёплая атмосфера: мягкий свет падал на сцену, где стоял высокий, изящно оформленный стол с бутылкой воды и бокалом белого вина. Позади него на экране проецировалась обложка последней книги Лии, чьё имя давно стало символом современной русской прозы. Её романы расходились миллионными тиражами, её читали и обсуждали, её цитаты украшали афиши книжных фестивалей. Она стала той, кого узнавали на улицах, к кому подходили с трепетом, кому присуждали премии, приглашали на интервью и творческие встречи.

Лия сидела в центре сцены, чуть наклонив голову, прислушиваясь к вопросам из зала. Она держалась уверенно: её спокойствие и лёгкая полуулыбка создавали впечатление человека, полностью контролирующего ситуацию. Девушка отвечала неторопливо, подбирая слова с той особенной точностью, которой славился её стиль. Казалось, она наслаждается этим вниманием, но в её глазах была тень, почти незаметная, неуловимая для большинства. Только самые чуткие могли бы заметить её в моменты тишины, когда ведущий делал паузу перед следующим вопросом или когда зрители смеялись или хлопали.

– Ваши книги наполнены глубиной, – сказал мужчина из первого ряда, поправляя очки и подаваясь вперёд. – Они словно вывернуты наизнанку, будто написаны не рукой автора, а самой жизнью. Но возникает вопрос: когда вы пишете, вы проживаете истории вместе с героями, или же, наоборот, стараетесь сохранять дистанцию?

Лия посмотрела на него внимательно, словно оценивая не только вопрос, но и самого человека. Он был в возрасте, чуть старше пятидесяти, в элегантном тёмно—синем пиджаке, с небольшим проседью на висках. Интеллигентный, явно не случайный гость, а тот, кто знал её творчество.

– И так, и так, – ответила она после короткой паузы. – Иногда мне кажется, что герои ведут меня за собой, а иногда я наблюдаю за ними, оставаясь в стороне. Мне важно не вмешиваться, дать им возможность дышать, ошибаться, любить, ненавидеть. Но в то же время каждый из них – это я, в той или иной степени. Разве можно быть совершенно отстранённым, когда пишешь?

Мужчина кивнул, удовлетворённый ответом. В зале послышался одобрительный гул, кто—то зааплодировал. Ведущий, молодой человек с идеально подобранной фразой для каждой ситуации, снова взял слово, и беседа продолжилась.

Этот вечер был похож на сотни других. Престижное место, полный зал, интеллигентная публика, вопросы, комплименты, обсуждение её книг, смыслов, подтекстов. Всё шло по привычному сценарию, выверенному, знакомому до последней детали. Но, слушая свои же ответы, Лия вдруг поймала себя на мысли, что говорит не совсем то, что чувствует. Не потому, что лжёт, скорее, потому что внутри неё давно поселилась пустота.

Она осознавала это уже несколько лет. Первые романы приносили восторг, возбуждение, ощущение, что она раскрывает что—то важное, улавливает тонкие нити человеческих судеб и превращает их в живые истории. Но с годами успех становился чем—то отдельным от неё самой. Книги выходили одна за другой, читатели благодарили, критики восхищались, но внутри неё постепенно исчезало то, ради чего она писала.

Лия часто задавала себе вопрос: что именно она упустила? Вроде бы у неё есть всё, о чём мечтает любой писатель – признание, финансовая стабильность, возможность не зависеть ни от кого. Она может позволить себе уехать в любое место, жить так, как ей хочется. Её зовут на премии, её романы экранизируют, её узнают на улицах. Но чем большего она достигала, тем больше росло ощущение, как что—то важное осталось где—то в прошлом.

Близкие друзья, которых она знала ещё с молодости, постепенно отдалились. Теперь вокруг неё были вежливые коллеги, уважаемые критики, редакторы, издатели, журналисты. Люди, которые восхищались её работой, но никто из них не знал её по—настоящему. Даже на таких вечерах, когда весь зал внимал каждому её слову, она ощущала одиночество, словно была заперта в стеклянной комнате, через стены которой можно говорить, но нельзя коснуться кого—то по—настоящему.

Она вышла из театра поздно, когда большая часть публики уже разошлась, оставив лишь небольшие группы за столиками в фойе, обсуждавшие услышанное. На улице было прохладно, воздух пах осенней листвой и влагой – за день шёл дождь, и теперь асфальт отливал жёлтым светом фонарей.

Её водитель, молодой парень в сером пальто, уже ждал у входа.

– Домой? – уточнил он, открывая переднюю дверь.

Лия кивнула, но, сев в машину, не спешила говорить. Она смотрела в окно, наблюдая, как промокшие улицы тянутся за стеклом, размытые огни фонарей отражаются в лужах.

– Может, проехать через центр? – предложил водитель. – Пробок почти нет, можно немного прокатиться.

Лия задумалась. Обычно после таких вечеров ей хотелось сразу домой – снять неудобные туфли, умыться, взять бокал вина и просто молчать. Но сегодня что—то было иным.

– Да, проедемся, – ответила она, и водитель плавно вырулил на широкую дорогу, ведущую в сторону центра.

Она смотрела на Москву, которая была её домом столько лет, но сейчас казалась чем—то чужим. Стеклянные здания, яркие рекламные экраны, вывески кофеен, люди, переходящие улицу, не замечая друг друга.

Иногда Лия ловила себя на мысли, что живёт не свою жизнь. Словно это не она, а кто—то другой ведёт её по намеченному пути, а она просто следует сценарию. Сценарию, который писала когда—то сама, но теперь забыла, почему выбрала именно эти страницы.

А может, ей просто казалось, что всё написано заранее? Может, у неё ещё есть шанс что—то изменить?

Лия сидела на заднем сиденье, глядя в окно, и думала о том, как странно устроена жизнь. Всё, о чём она мечтала в юности, сбылось: писательская карьера сложилась блестяще, её книги выходили миллионными тиражами, её цитировали, ждали её новых романов, а критики находили в её прозе глубину, с которой соглашались даже те, кто раньше её недолюбливал. Казалось бы, можно расслабиться, наслаждаться результатами своих трудов, черпать вдохновение в той самой свободе, к которой она так стремилась. Но почему тогда внутри всё чаще появлялось ощущение, будто что—то ускользнуло, осталось за горизонтом, в каком—то другом времени, в той версии её жизни, которую она не прожила?

Она никогда не любила жаловаться. Всегда считала, что взрослый человек не должен искать оправданий своим ошибкам и недочётам в прошлом, детстве, обстоятельствах или людях, которые его окружали. Она привыкла всё объяснять иначе – каждый делает свой выбор, а потом идёт по дороге, которая перед ним открывается. Но чем старше она становилась, тем чаще её посещала мысль: а что, если где—то в юности она свернула не туда? Что, если среди сотен решений, принятых в разное время, было одно единственное, которое предопределило всю её дальнейшую судьбу?

Лия никогда не была легкомысленной. Даже в молодости, когда жизнь казалась бесконечной, а будущее – чем—то туманным и неуловимым, она предпочитала не бросаться в омут с головой. Пока её ровесницы влюблялись, страдали, путались в себе и своих чувствах, она писала. Она могла часами сидеть над страницами, доводя фразы до совершенства, выстраивая образы, продумывая интонации диалогов, чувствуя, как в ней оживают персонажи.

Книги всегда были её настоящей любовью. И в этом, наверное, заключалась её главная слабость. Она не замечала, как теряла моменты, которыми жили другие. Юность прошла в постоянной работе, а взрослая жизнь – в успехе, который приносил удовлетворение, но не давал ей настоящего ощущения полноты жизни.

Личная жизнь складывалась так, как, наверное, должна была сложиться. Были романы – бурные, страстные, но они заканчивались быстро. Она не цеплялась за отношения, не боялась одиночества, никогда не ставила себя в зависимость от кого—то. Она рано поняла, что для неё важнее сохранить внутреннюю свободу, чем подстраиваться под чужие ожидания.

Замуж она выходила дважды. Первый брак продлился всего несколько лет. Они с мужем были слишком похожи – оба талантливые, оба слишком амбициозные, оба слишком поглощённые своими идеями. Их связывало восхищение друг другом, но не любовь. Он был художником: вспыльчивым, непредсказуемым, его притягивали острые чувства, а она не могла жить в мире постоянных эмоциональных качелей. Когда их союз исчерпал себя, они расстались без драмы, без громких сцен и выяснений отношений. Просто поняли, что идут в разные стороны.

Второй брак был другим. Более зрелым, более взвешенным. Лия тогда уже стала известной: её книги продавались, её приглашали на литературные конференции. Муж был журналистом, умным, спокойным, сдержанным. Они могли разговаривать часами, обсуждать книги, искусство, музыку. Он был тем, кого называют надёжным человеком, и, возможно, именно это стало их главной ошибкой. Их отношения были стабильными, но слишком предсказуемыми.

Лия не верила в то, что любовь должна быть вечной. Она знала, что чувства меняются, что люди, даже если остаются вместе, становятся чужими, но одно дело понимать это на уровне разума, и совсем другое – проживать это день за днём. Когда они разошлись, ей не было больно. Было просто пусто.

После этого она больше не пыталась строить отношения. Да и времени на это не оставалось – работа затягивала её полностью. Каждый новый роман требовал полной самоотдачи, каждая книга становилась частью её жизни. Она не жалела об этом, но иногда, в такие вечера, когда её машина мчалась по ночной Москве, а она смотрела на отражения фонарей в лужах, её посещала странная тоска.

Она пыталась разобраться, в чём дело. Что это? Обычная усталость? Или всё—таки сожаление? Но сожалеть о чём? О том, что могла жить иначе? Что могла выбрать другой путь?

Машина плавно свернула на Новый Арбат, а затем, проскользнув по пустынному Бульварному кольцу, двинулась в сторону её дома.

Лия закрыла глаза. Вспомнился один вечер из далёкой юности. Она шла по Москве, такой же осенней, такой же влажной, только ещё без рекламы, без стеклянных высоток, без шума бесконечных машин. Тогда город казался ей другим – уютным, каким—то почти домашним. Она возвращалась из библиотеки, в сумке лежала книга, которую она давно хотела прочитать. В тот момент она была абсолютно счастлива. Не из—за чего—то конкретного, а просто потому, что была молода, потому что впереди была вся жизнь. Потому что она верила, что всё сложится так, как она хочет.

Смешно, но именно сейчас, спустя столько лет, в этом теплом салоне автомобиля, в дорогом платье, с безупречной причёской и макияжем, она чувствовала себя совсем не той, кем мечтала стать в юности.

Её жизнь была успешной, но была ли она настоящей?

Лия открыла глаза. В этот момент ей вдруг отчаянно захотелось хоть на один вечер вернуться в тот мир, где всё было только впереди, где не было ни славы, ни обязательств, где она ещё могла выбирать, где она не знала, как всё сложится.

Водитель остановил машину у её дома и обернулся с переднего сиденья:

– Подъехать ближе к подъезду?

Лия отрицательно покачала головой:

– Нет, спасибо. Я прогуляюсь.

Она вышла на улицу и глубоко вдохнула прохладный осенний воздух.

Может быть, это просто усталость, может быть, просто осень, но внутри что—то звенело, что—то, чему она пока не могла найти объяснения. Она направилась к дому, но, прежде чем войти в подъезд, на мгновение остановилась, посмотрела в небо.

Когда она закрыла глаза, ей вдруг почудилось, что если сейчас, в эту секунду, она сделает шаг вперёд, то сможет оказаться где—то в другом месте. В другом времени. В той самой жизни, которую она, возможно, упустила.

Но это было только ощущение. Только игра воображения.

Лия поднялась по ступеням, достала ключи из сумки и плавно повернула их в замке. Щёлкнул механизм, и дверь мягко подалась вперёд, открывая ей дорогу в уютный, наполненный привычной тишиной мир. Внутри было темно: только на кухне слабо мигала синяя точка индикатора на панели кофемашины.

Она вошла, на автомате сняла туфли и оставила их у порога, привычным жестом поставив сумку на полку в прихожей. Квартира встретила её тем же самым неизменным порядком вещей. Большая гостиная с книжными полками, увесистые тома, аккуратно выстроенные в ряды, кожаное кресло с пледом, где она любила сидеть, чашка с недопитым чаем, оставленная утром на журнальном столике. В воздухе всё ещё ощущался слабый аромат жасмина, напоминавший о том, что день начинался совсем по—другому – легко, спокойно, без этого странного чувства, поселившегося в её груди теперь.

Она прошла в спальню, на ходу расстёгивая браслет на запястье. Пальцы двигались медленно, немного устало, но это была не та усталость, которая приносит удовлетворение после хорошо прожитого дня. Скорее, ощущение пустоты, которое только усиливалось с каждой секундой.

Туфли оставались в прихожей, а вот украшения и платье она предпочитала снимать здесь, в спальне, не торопясь, давая телу возможность освободиться от всего лишнего. Разделась до белья, скинула на кровать лёгкий кашемировый кардиган, который прихватила утром, а затем расстегнула молнию на платье и позволила ему мягко сползти вниз, оставшись в одном нижнем белье.

На мгновение остановилась перед зеркалом, машинально провела рукой по ключицам, задержала взгляд на своём отражении. Изящные линии плеч, лёгкая тень на скулах, усталость, залёгшая в уголках глаз. Женщина. Уверенная, сильная, успешная, но сегодня в её взгляде читалось что—то совсем другое.

Она не стала разбираться в своих мыслях, только вздохнула и отвернулась. Движением плеча скинула с себя бельё и направилась в ванную.

Открыв кран, она смотрела, как горячая вода набирается в белоснежную чашу, как поднимается лёгкий пар, как свет ламп делает капли на краях фарфоровой поверхности похожими на мерцающие кристаллы. Это было одним из немногих её личных ритуалов – принять ванну перед сном, смыть с себя весь день, все мысли, шум, вопросы.

Она добавила в воду несколько капель масла лаванды, провела пальцами по глади воды, разгоняя пену. Сняла заколку, заставив волосы рассыпаться по плечам, мягкими волнами падая на спину. Ещё мгновение постояла так, прислушиваясь к себе, к тишине вокруг, к тому, как приятно теплеет воздух в комнате.

Погрузилась в воду медленно, будто пытаясь продлить этот момент. Тепло окутало её, расслабило мышцы, позволило голове чуть откинуться назад. Закрыв глаза, она на несколько секунд замерла, ощущая, как напряжение покидает тело.

Эта тишина была особенной. Не пустой, а глубокой, почти материальной, как будто именно в такие моменты она могла быть честной сама с собой. Здесь, в воде, в тёплом, слегка душном пространстве ванной комнаты, не нужно было никого убеждать в своей уверенности, не нужно было соответствовать чужим ожиданиям.

Она думала о том, как легко запутаться в жизни, когда кажется, что всё идёт по плану. Как можно добиться всего, о чём мечтала, и при этом однажды обнаружить, что тебе этого недостаточно. Или, что ещё сложнее принять, что ты уже не уверена, к чему шла все эти годы.

Она провела руками по воде, чувствуя, как тёплые капли скользят по коже. Вспомнила юность – не конкретный момент, а само ощущение. Когда казалось, что впереди столько дорог, что можно сделать любой выбор, попробовать любое направление.

Но тогда она слишком торопилась взрослеть. Хотела быть серьёзной, умной, писательницей, которая скажет миру что—то важное. А что, если та жизнь, о которой она мечтала в двадцать лет, оказалась совсем не той, что ей действительно была нужна?

Она приоткрыла глаза, но в отражении зеркала, запотевшего от пара, не увидела ничего, кроме размытых силуэтов.

Через несколько минут вода начала остывать. Лия медленно выдохнула, провела ладонями по плечам, по шее, будто окончательно пробуждаясь от мыслей.

Плавным движением поднялась, потянулась за полотенцем и закуталась в него, ощущая, как мягкая ткань впитывает влагу с её кожи. Волосы упали на спину, прохладными прядями прилипая к лопаткам.

Она выключила свет в ванной, вышла в спальню, оставляя за собой лёгкий аромат лаванды. На прикроватном столике лежала её любимая книга, которую она перечитывала уже много лет, но сегодня не было желания открывать её.

Она опустилась на кровать, поправила подушку, скользнула под одеяло, прислушиваясь к тишине. Где—то за окном шелестел осенний ветер, лёгкими порывами шевеля занавески.

Ещё мгновение – и ночь накрыла её, мягко, словно приглашая в другой мир. В комнате стояла глухая тишина, нарушаемая лишь её ровным дыханием.

Лия медленно открыла глаза, не сразу понимая, где находится. Ощущение было странным, будто она проспала целую вечность и только теперь вынырнула из глубокого сна. Голова тяжёлая, но не от усталости, а словно от того, что сознание ещё не успело окончательно вернуться в реальность. Она сделала медленный вдох, втягивая в себя воздух, и вдруг заметила, что запах вокруг незнакомый. Это не привычный аромат её постельного белья, не лёгкий цветочный запах подушки, к которому она привыкла. Здесь пахло по—другому – смесь старого дерева, книжной пыли, дешёвого мыла и чего—то еле уловимого, но до боли знакомого.

Она пошевелилась, почувствовав, как тонкое шерстяное одеяло тянется за её движением. Под пальцами – жёсткая ткань грубых простыней, совершенно не похожая на те, что были у неё дома. Постепенно сознание прояснялось, но вместе с ним росло и ощущение чего—то неправильного.

Лия моргнула несколько раз, пытаясь сфокусировать взгляд, и посмотрела вокруг. Первое, что бросилось в глаза – стены. Обшарпанные, с остатками когда—то наклеенных обоев, местами пожелтевшие от времени. На потолке висела простая лампочка, окружённая стеклянным плафоном в виде шара – такие были в её юности, но она не видела их уже много лет.

Женщина медленно села, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. Грудь сдавило неприятным, тревожным ощущением. Что происходит? Где именно она оказалась, и почему всё кажется таким настоящим? Почему всё выглядит так, будто её перенесли в другую эпоху?

Кровать узкая, деревянная, с продавленным матрасом. У стены – небольшой письменный стол, на котором стоят потёртые книги, пожелтевшие тетради, и старенький будильник с треснутым стеклом. Рядом – шкаф с открытой дверцей, а внутри висит несколько платьев и пальто, таких, какие она носила в студенческие годы.

Лия медленно опустила ноги на холодный дощатый пол, ощущая шершавую поверхность досок. Всё это было слишком реальным.

Внимательно оглядев комнату, она наконец поняла, что это место ей знакомо. Общага. Литературный институт. Это было невозможно.

Её пальцы дрогнули, когда она машинально провела рукой по кровати, ощутила шероховатость покрывала, посмотрела на собственные руки. Кожа гладкая, без морщин. Запястья тонкие, молодые.

Она вскочила, подбежала к небольшому зеркалу, висящему над столом, и замерла. Из отражения на неё смотрела двадцатилетняя девушка.

Глаза расширились от шока. Она сделала резкий вдох, отшатнулась, потом снова шагнула к зеркалу, всматриваясь в своё лицо. Оно было именно таким, каким она его помнила в юности – свежим, без следов времени, с упругой кожей, с тем же самым взглядом, который она когда—то видела на старых фотографиях.

Лия медленно провела пальцами по щеке, чувствуя, как внутренняя дрожь пробирает её с головы до ног. Сердце бешено застучало, а дыхание стало частым и прерывистым. Нет. Этого не может быть!

Она зажмурилась, крепко стиснув веки, потом снова посмотрела на себя в зеркале. То же самое лицо, та же юная свежесть, те же черты, которые она так давно не видела в зеркале.

Теперь её охватил страх: ледяной, липкий, но вместе с ним пришло что—то ещё. Ощущение странной лёгкости, будто мир вокруг стал более простым, понятным. Она сглотнула, провела рукой по волосам, ощутила, насколько они мягкие, густые, совсем не такие, как теперь, в её настоящем.

Что происходит?

Она закрыла глаза, глубоко вдохнула. Это сон. Конечно, это всего лишь сон. Настолько детальный, что её разум на мгновение поверил в его реальность.

Лия решительно ущипнула себя за предплечье, но вместо того, чтобы проснуться, ощутила резкую боль. Вскрикнула и выронила зеркало, которое вдруг показалось ей невыносимо тяжёлым. Она не спала.

Комната не исчезала, вещи оставались на своих местах, воздух был таким же холодным, деревянный пол – твёрдым, а запах старой краски – удушливым.

Лия отступила назад и вдруг услышала звук шагов за дверью. Кто—то приближался. Затем лёгкий стук, негромкий, но уверенный.

– Лия, ты что, ещё спишь?

Этот голос был тёплым, живым и до боли знакомым. Лия узнала его мгновенно – это была Вика. Глухой ком подкатил к горлу, дышать стало трудно.

Лия помнила, что давно не видела Вику и уже почти потеряла с ней связь, но её голос был здесь, за дверью. Такой же звонкий, энергичный, с той же интонацией, с которой она всегда её будила по утрам.

– Лия! – Вика постучала громче. – Вставай! Завтрак через десять минут, давай скорее, а то я уйду без тебя!

Лия прикрыла рот рукой, пытаясь понять происходящее, но сознание отказывалось принимать увиденное. Это было немыслимо, противоречило логике, всему, что она знала о мире и о себе. Если это сон, то почему он не заканчивается? Почему запахи, звуки и прикосновения такие отчётливые, не оставляют места сомнениям? Почему её тело ощущает себя двадцатилетним, полным энергии, которой у неё уже давно не было?

Она сделала шаг к двери. Её пальцы дрожали, когда она дотронулась до холодной металлической ручки. Под ногами слегка подрагивал пол, но это была не зыбкость сна, а её собственная неуверенность. За этой дверью находилась реальная, живая Вика, не воспоминание, не иллюзия, а подруга, голос которой звучал так же звонко, как и в их студенческие годы.

Лия втянула воздух, стараясь собраться. Она должна понять, что происходит. Где она оказалась? Почему её жизнь внезапно изменилась? И самое главное – что делать дальше?

Двадцатилетняя девушка стояла перед дверью, сжимая в пальцах холодную ручку. Голос Вики, такой же звонкий, как раньше, звучал за дверью, пробуждая что—то забытое, но невероятно тёплое. Всё её естество сопротивлялось этому моменту – разум отчаянно цеплялся за мысли о том, что это всего лишь сон, игра подсознания, но тело чувствовало иную правду.

Она сделала глубокий вдох и повернула ручку.

Коридор встретил её знакомым полумраком, тусклым светом круглых плафонов, висящих на потолке, слегка облупленными дверями с табличками, на которых чьей—то рукой были выцарапаны нецензурные надписи. Запах стоял терпкий, смешанный – дешёвые духи, выветрившийся табак, влажное дерево и слабый аромат невысохшего белья. Всё это было таким привычным, до боли знакомым, словно она не жила долгие десятилетия в другом времени, а всего лишь вчера ложилась спать в этой комнате, просыпаясь к учебному дню.

Вика стояла напротив, облокотившись на дверной косяк, с довольной улыбкой на лице. Она ничуть не изменилась – те же весёлые искорки в карих глазах, та же лёгкая уверенность в себе, тот же задор, которым она всегда заражала окружающих.

– Ну наконец—то, – протянула она, сложив руки на груди. – Ты что, решила спать до обеда?

Лия смотрела на неё, не в силах вымолвить ни слова. В горле пересохло, голос застрял где—то внутри, не желая выходить. Она столько лет не слышала этот голос, не видела этот взгляд, не чувствовала рядом эту энергию, которая всегда делала Вику центром любой компании.

– Ты чего зависла? – Вика удивленно подняла бровь. – Забыла, что у нас сегодня лекция по теории литературы? Или ты так устала от бурных ночных размышлений, что даже говорить не можешь?

Она рассмеялась, чуть наклонив голову, и в этом движении было что—то до боли родное. Лия всё ещё помнила, знала этот смех, этот голос, эту интонацию. Всё было на месте. Всё, кроме одного: происходящее не могло быть правдой.

– Прости, просто… странное утро, – наконец выдавила она, с трудом заставив себя улыбнуться.

– Ну да, наверняка ты всю ночь сочиняла новый шедевр, – съехидничала Вика, отталкиваясь от стены и шагнув ближе. – Ладно, давай быстрее, Олег уже нас ждёт.

Она развернулась, направляясь по коридору, и Лия последовала за ней, ещё не до конца понимая, как именно ей теперь вести себя.

Шаги гулко отдавались в коридоре, знакомом до каждой мелочи. Те же перекошенные дверные косяки, тот же тусклый свет, те же размытые, заплесневелые пятна на стенах, которые пытались закрасить перед приездом комиссии, но только сделали ещё хуже. Из—за одной из дверей раздавалась музыка: кто—то слушал на стареньком магнитофоне "Кино". Из другой доносился спор: спорили громко, жарко, перебивая друг друга. Студенческая жизнь здесь текла так же, как и в её воспоминаниях, будто никаких десятилетий не прошло, будто всё только начиналось.

На кухне общаги Литературного института было немноголюдно – завтрак подходил к концу, и большинство уже разбежались по делам. Олег сидел за длинным деревянным столом, рассеянно размешивая ложкой кашу и погружённый в свои мысли. Когда он увидел их, его лицо осветилось улыбкой.

– Ну надо же, какое событие, – сказал он, поднимаясь и театрально раскрыв руки. – Лия Петровна соизволила присоединиться к простым смертным.

Он тоже был именно таким, каким она его помнила: высокий, худощавый, с чуть вьющимися волосами, в которых никогда не было порядка, обладатель бесконечно доброго взгляда и вечной тени улыбки на лице.

– Ну чего ты встала? Садись, – продолжил он, жестом указывая на место напротив. – Или ты сегодня хочешь питаться исключительно воздухом и литературными идеями?

Лия медленно опустилась на деревянный стул, ощущая, как он слегка скрипнул под ней. Она чувствовала себя странно – словно подглядывала за сценой из прошлого, но теперь находилась внутри неё.

– Да с ней сегодня что—то не так, – хмыкнула Вика, усаживаясь рядом и доставая из кармана сложенный листок бумаги. – Может, снова перечитывала Достоевского перед сном, а потом всю ночь страдала от глубоких мыслей.

Олег рассмеялся.

– Ну это в её стиле, – подхватил он. – Сначала погрузиться в философию, а потом проснуться и страдать по утраченному смыслу бытия.

Лия попыталась улыбнуться, но губы слушались плохо. Она смотрела на них, на их лица, на то, как они переглядываются, как шутят, не подозревая, что для неё всё это не просто утро, не просто обычный день, а нечто большее.

Она взяла ложку, попробовала кашу. Вкус был привычный, с оттенком дешёвого масла. Слегка пересолили,. Горячий чай в стакане согревал ладони, а пар медленно поднимался вверх.

Если это сон, то почему он такой детальный? Почему она чувствует тепло чашки, ощущает вкус, слышит каждый звук вокруг с такой ясностью, будто действительно здесь?

– Лия, ты в порядке? – голос Вики вывел её из мыслей.

Девушка подняла взгляд.

– Да, всё хорошо, – тихо ответила она.

Но внутри всё переворачивалось. Если это не сон, то что же это?

Они вышли из общежития, и Лию окутал утренний воздух – прохладный, влажный, пропитанный смесью осенней листвы, бензина и лёгкого аромата свежеиспечённого хлеба из ближайшей булочной. Всё было таким привычным, и в то же время это привычное ощущалось иначе, глубже, насыщеннее. Она не могла сказать, почему именно, но каждый звук, каждый запах, каждый луч солнца, пробивающийся между домами, казался более значимым, чем раньше.

Вика шагала чуть впереди, энергично рассказывая о чём—то, что, вероятно, было важно, но слова её словно просачивались сквозь Лию, не задерживаясь. Олег, ссутулившись, рассеянно слушал, иногда вставляя короткие реплики, подшучивая над подругой. Лия шла между ними, молча, словно в полудрёме, замечая не столько разговор, сколько саму улицу, город, который она так хорошо знала.

Дом напротив, с облупившейся зелёной дверью, над которой каждый год кто—то вывешивал самодельный плакат с поздравлениями для неизвестного именинника. Тротуар с выбоиной у входа в парикмахерскую, о которую все спотыкались, но никто не чинил. Продавщица газетного киоска, пожилая женщина в коричневом платке, с неизменным хмурым выражением лица, отсчитывающая сдачу покупателю. Всё это было частью её прошлого, но не просто воспоминаниями – она ощущала эту реальность всем телом, каждой клеткой, и от этого становилось не по себе.

Они свернули к остановке, и Лия невольно замедлила шаг, задержав взгляд на растрёпанном объявлении, приклеенном к стене дома. Надорванные края, полустёртые буквы, типичный шрифт тех лет. В груди что—то дрогнуло. Она не могла вспомнить, что здесь было написано тогда, но сам вид пожелтевшей бумаги, облупленной краски, самой стены, знакомой ей до мельчайших трещин, вызвал странное ощущение.

Она вспомнила, как когда—то, стоя здесь же, писала что—то в блокнот, дожидаясь троллейбуса. Ей было двадцать, у неё в голове роились мысли о прочитанных книгах, о собственных замыслах, о том, что надо будет вернуться сюда же завтра, но уже с новым рассказом. Тогда она не задумывалась о времени, о будущем, о том, кем станет.

Скрип тормозов вывел её из раздумий. Подъехал троллейбус. Вика первой забралась на подножку, за ней Олег, Лия задержалась на секунду, прежде чем войти в салон.

Троллейбус был набит битком: пассажиры стояли в проходе, держась за поручни. Кто—то читал газету, а кто—то просто смотрел в окно. Олег с трудом нашёл место у окна, Вика зацепилась за поручень, а Лия встала рядом, ощущая толчки вагонов при каждом повороте.

Металлическая рукоять оказалась чуть липкой – как и всегда. В салоне пахло пылью, старой резиной, чуть влажной одеждой пассажиров, бензином, принесённым с улицы.

Вика продолжала говорить, её голос был лёгким, уверенным, но Лия слушала только город за окном. Она знала этот маршрут, знала, в каком месте дороги троллейбус начнёт плавно крениться влево, где будет особенно сильный толчок на стыке рельсов, как перед остановкой водитель чуть дольше обычного будет держать ногу на тормозе.

Они доехали до Новослободской. Лия первой вышла из салона, вдохнув тёплый запах булочек из киоска у метро. Эта станция всегда встречала её одинаково – приглушённым гулом эскалаторов, запахом гранита и чуть затхлым воздухом переходов.

По пути к поездам они прошли мимо уличных музыкантов, чей глуховатый голос отражался от каменных стен. Вика бросила монету в футляр гитары, улыбнулась музыканту, но Лия не успела рассмотреть его лица – они уже подходили к турникетам.

Проходя на платформу, она вдруг заметила, что даже свет здесь казался ей другим – мягче, теплее, чем в её настоящем. Тогда, в восьмидесятых, метро пахло по—иному: смесью свежей бумаги, немного металлом и краской от поездов, старым дермантином, которым были обтянуты сиденья. Сейчас эти запахи снова окутали её, как когда—то.

Они сели в вагон, и поезд рванул с места. Ей не нужно было смотреть в окно, чтобы знать, где они находятся. Она помнила каждую станцию, каждую особенность оформления, каждый рисунок на стенах.

Лия знала, что через две остановки двери откроются чуть дольше обычного, потому что там всегда заходили студенты большими группами. Что на Краснопресненской войдёт мужчина в длинном пальто с папкой под мышкой, а на Баррикадной кто—то усядется, развернёт газету и уйдёт с головой в чтение.

Доехав до Баррикадной, они пересели на другую линию, и через несколько остановок, наконец, подъехали к Пушкинской. Лия посмотрела на Вику и Олега – такие же молодые, полные жизни, как и прежде. И вдруг поняла: это не просто воспоминание. Это было чем—то большим.

Литературный институт встретил их тяжёлым запахом пыли и старых книг. В коридорах всё было так же, как и десятилетия назад: натёртые до блеска полы с тонкими трещинами, скрипучие деревянные двери аудиторий, выцветшие доски с объявлениями о встречах писателей и обсуждениях новых произведений. Где—то вдалеке стукнула дверь, раздался чей—то голос – приглушённый, но живой, настоящий.

Лия шла рядом с Викой и Олегом, но ощущала, что её мысли ускользают. То, что казалось сном, слишком сильно захватывало её – каждый предмет, каждое слово, каждый звук. У неё было чувство, будто она попала в книгу, написанную самой собой, но не до конца осознавала, каким будет её финал.

Они подошли к аудитории. Табличка с номером на двери была той же самой, что и в её памяти, только теперь она видела все мелочи, которых не замечала раньше: стёртые буквы, след от приклеенного когда—то объявления, царапины на металле. Вика толкнула дверь, и они вошли внутрь.

Лия остановилась на пороге, на мгновение задержав дыхание.

Аудитория была просторной, но из—за старых деревянных парт и длинного преподавательского стола казалась тесной. На стенах висели портреты классиков: Пушкин, Лермонтов, Гоголь – каждый в массивной рамке с золотистым кантом. Доска у кафедры вся в меловых разводах, справа окно, через которое лился тусклый осенний свет, делая атмосферу в комнате какой—то приглушённой, почти камерной.

Здесь Лия провела столько часов. Здесь она слушала лекции, перечитывала на переменах рукописи, обсуждала творчество любимых авторов. Именно здесь она впервые увидела его.

Она медленно прошла к своему месту. Её пальцы скользнули по тёплой деревянной поверхности парты, и что—то внутри дрогнуло. Всё было на месте, даже маленькие вмятины от случайных движений ручки, даже тёмная полоска там, где в студенческие годы она машинально царапала лак ногтем во время особенно скучных занятий.

Как только она опустилась на своё место, её взгляд невольно устремился к двери. В этот момент в аудиторию вошёл Александр. Александр Григорьевич. Высокий и уверенный, словно время не оставило на нём следов.

Он был точно таким, каким она его помнила. Высокий, подтянутый, сдержанный. Его походка лёгкая, но уверенная, а взгляд – внимательный, слегка отстранённый, словно он видел перед собой не людей, а слова, спрятанные в каждом жесте, каждом движении.

Лия застыла на месте, чувствуя, как по её спине пробежал холодок.

Её охватило ощущение нереальности происходящего. Он прошёл вдоль аудитории, кивнув нескольким студентам, положил папку на стол и снял очки, потерев переносицу. Именно этот жест когда—то сводил её с ума – она могла часами наблюдать, как он поправляет очки, как слегка подаётся вперёд, как морщит лоб, когда задумывается.

Воспоминания захлестнули её, заставили сердце забиться сильнее.

Тогда, в молодости, она так и не осмелилась заговорить с ним. Она лишь слушала, запоминала каждую интонацию его голоса, ловила каждое движение, но не решалась сделать шаг. Разница в возрасте, статус преподавателя, её собственные страхи держали её в стороне.

Он всегда казался ей недосягаемым, словно книга, перечитываемая снова и снова, но с неизменным содержанием, которое нельзя исправить ни единым штрихом. Однако теперь всё было иначе: осознание, что в её руках появилась возможность поступить по—другому, открыло перед ней неизведанный путь. Теперь Лия могла изменить что—то, о чём раньше только мечтала.

Она оставалась той же студенткой, но внутри неё жила взрослая женщина, пережившая слишком многое, чтобы бояться призрачных барьеров. Теперь она знала, что сожаление о несделанном может быть куда тяжелее боли от ошибки. Эта мысль давала ей силу, заставляла её чувствовать пульсирующую в груди решимость, ощущать дрожь в кончиках пальцев. Она сжала кулаки, словно стараясь ухватить этот новый шанс, не позволить ему ускользнуть.

В своём молодом теле она чувствовала тяжесть прожитых лет и ту уверенность, которой не обладала в юности. Жизнь научила её, что бояться – значит терять, что откладывать что—то на потом – значит добровольно лишать себя возможностей. Теперь она смотрела на него иначе, не глазами робкой студентки, а глазами женщины, которая осознала свою силу.

Александр провёл взглядом по аудитории, и его глаза задержались на ней чуть дольше, чем на остальных. Этого мгновения было достаточно, чтобы её сердце забилось быстрее.

Ей больше не хотелось быть только зрителем в собственной жизни. Теперь у неё был шанс изменить прошлое.

Александр Григорьевич начал лекцию, и в аудитории воцарилась привычная тишина, наполненная мягким шелестом раскрываемых тетрадей и приглушённым скрипом ручек по бумаге. Голос его был ровным, неспешным, чуть приглушённым, но завораживающим, как всегда.

Он никогда не повышал тон, не пытался подчеркнуть свою значимость – это было излишним. Его слушали потому, что он говорил так, словно открывал перед студентами двери в неведомые глубины литературы, заставляя их видеть скрытые смыслы, вдыхать воздух чужих эпох и чувствовать дыхание великих писателей.

Лия сидела, склонившись над листком, но почти ничего не записывала. Слова Александра были знакомыми, его интонации – родными, но смысл ускользал, словно сознание отказывалось воспринимать лекцию так, как раньше. Она смотрела на него – на каждое его движение, на то, как он поправляет очки, как иногда ненадолго замирает, задумавшись, прежде чем продолжить, как скользит взглядом по студентам, на секунду задерживаясь на тех, кто действительно его слушает.

Но всё, что было ей дорого, оказалось недостижимым тогда, в юности. Её любовь была молчаливой, скрытой, затерянной среди книжных страниц и несбывшихся надежд. Она никогда не пыталась подойти ближе, осознавая, насколько это бесполезно: он преподаватель, она студентка, между ними пропасть, которую не пересечь.

Теперь всё иначе.

Она чувствовала это каждой клеткой своего тела. То, что казалось невозможным тогда, теперь казалось… возможным? Но как? Почему?

Она сжала пальцы на ручке, вглядываясь в его лицо, в эти черты, которые так хорошо знала. Её воспоминания смешивались с реальностью, переплетались с тем, что она видела сейчас, создавая странное, почти магическое ощущение.

Лекция подходила к концу. Александр закрыл свою папку, убрал очки в футляр и провёл рукой по столу, как будто подводя невидимую черту под занятием.

– На этом закончим, – спокойно произнёс он. – К следующему разу прошу вас подумать о том, какую роль играет личность автора в интерпретации текста. Может ли произведение существовать отдельно от своего создателя? Может ли читатель влиять на его смысл?

Он бросил короткий взгляд на аудиторию, как будто прощаясь, и повернулся, собирая вещи. Студенты зашумели, стулья заскрипели, двери открылись, выпуская на волю тех, кто спешил на другие занятия или в столовую. Но Лия не сдвинулась с места.

Она осталась сидеть, словно не решаясь выйти в коридор, где реальность могла размыться. Она должна была осознать, что происходит.

Если это сон, то почему он такой детальный? Почему она чувствует напряжение в плечах от долгого сидения, вдыхает запах мела, слышит, как глухо бьётся сердце в груди? Почему она так отчётливо воспринимает каждый миг, каждое движение, каждую мысль?

Она посмотрела на свои руки. Молодые. Без морщин, без следов прожитых лет.

Лия с трудом сглотнула, ощущая, как её сознание отчаянно цепляется за попытку объяснить происходящее. Разве это может быть сном? Слишком реальные ощущения, слишком явные детали. Но если это не сон, тогда что?

Но если это просто игра разума, тогда почему её чувства такие настоящие? Почему сердце колотится, как в те годы, когда одно лишь присутствие Александра Григорьевича заставляло её терять дар речи?

Она резко поднялась. В порыве импульса, не давая себе времени на размышления, она сделала то, чего не осмеливалась сделать раньше – она подошла к нему.

Преподаватель только собирался выходить, но, услышав шаги, поднял голову и остановился:

– Да? – его голос был спокойным, но внимательным, будто он знал, что сейчас последует нечто необычное.

Лия почувствовала, как к горлу подступает ком. В прошлой жизни она бы застыла, промолчала, опустила глаза и ушла. Но теперь? Теперь она не могла позволить себе промолчать.

– Простите, – произнесла она, и её голос прозвучал тише, чем она ожидала. – Я хотела спросить…

Она запнулась, пытаясь подобрать слова. Александр Григорьевич выжидательно смотрел на неё, не торопя, позволяя ей самой найти нужную фразу.

– Вы часто говорите о роли автора в литературе, – наконец заговорила Лия, стараясь держать голос ровным. – Но ведь были писатели, которые стремились отстраниться от своего творчества, намеренно избегая влияния личности на произведение. Мне интересно, как вы относитесь к Борхесу? Его идея лабиринта смыслов, его взгляд на читателя как соавтора… Вы считаете, что он прав?

Александр на мгновение замер. Лия видела, как его глаза слегка сузились – не в раздражении, а в интересе:

– Любопытный вопрос, – сказал он, чуть медленнее, чем обычно.

Девушка почувствовала, как по спине пробежал холодок – он зацепился за её мысль.

– Борхес – особый случай, – продолжил Александр, чуть приподняв бровь. – Он играл с текстами, словно архитектор, строящий здания без дверей и окон. Читатель у него – не только наблюдатель, но и заключённый в этих лабиринтах. В этом смысле его философия граничит с идеей, что текст живёт отдельно от автора, что после публикации писатель перестаёт ему принадлежать.

Он сделал небольшую паузу, будто ожидая её реакции.

Лия сглотнула, ощущая, как внутри неё вспыхивает напряжение, похожее на едва уловимую, но ощутимую искру, соединяющую их взгляды. Это был тот самый момент, когда между двумя людьми, связанными невидимыми нитями прошлого, возникает что—то необъяснимое – неуловимое, но абсолютно реальное. Она никогда раньше не говорила с ним так, не осмеливалась пересечь ту грань, за которой её восхищение могло обрести форму. Но теперь всё изменилось.

Впервые она чувствовала, что способна повлиять на ход событий, изменить течение той истории, которая когда—то закончилась для неё горьким сожалением. Мысль о том, что её слова пробудили в нём интерес, что его взгляд задержался на ней дольше обычного, накрыла её с неожиданной силой.

В груди словно взорвалось осознание: если она смогла это сделать, если смогла вызвать в нём искру внимания, значит, всё происходящее – не просто воспоминание, не блеклые отголоски прошлого, а нечто большее. Второй шанс.

Это понимание обрушилось на неё с такой внезапностью, что она едва не пошатнулась. Если ей дано вновь пройти этот путь, значит, теперь она может прожить его иначе. Но что, если судьба уже предрешена, и любой шаг в сторону от записанного когда—то сценария приведёт к последствиям, о которых она даже не догадывается? Её сердце билось с такой силой, что, казалось, готово было вырваться из груди. Но одно было ясно: теперь она не могла отступить, не могла позволить себе снова оставаться в тени.

Глава 2

Лия открыла глаза, но ещё несколько секунд оставалась неподвижной, прислушиваясь к себе. Голова немного кружилась, тело казалось неподъёмным, словно её вытянули из глубокой, вязкой воды, а теперь нужно привыкнуть к воздуху и свету.

Сон, который она видела, всё ещё витал в сознании, не давая ей сразу понять, где именно она находится. Тёплое осеннее солнце пробивалось сквозь тонкие занавески, скользило по стенам, по знакомым очертаниям мебели, по светлому пледу, небрежно сброшенному на край кровати. Всё выглядело так, как должно, но Лия не могла отделаться от ощущения, что нечто важное ускользает, что реальность чуть сдвинулась, словно книга, закрытая на одной странице, а потом открытая на другой.

Она сделала глубокий вдох, наполняя лёгкие воздухом, но теперь в нём не чувствовалось свежести. В комнате стоял едва уловимый, но отчётливый запах кофе, словно кто—то недавно поставил чашку на стол, а теперь ушёл, оставив после себя лишь слабый аромат. Лия нахмурилась, но пока не двинулась с места. Её разум ещё не до конца покинул тот сон, в котором она снова была двадцатилетней, снова сидела в тесной аудитории, ловила взгляд Александра, чувствовала, как внутри вспыхивает то ощущение, от которого когда—то бежала. И теперь, проснувшись в своей привычной жизни, она не могла сразу отпустить его.

В груди всё ещё оставалось странное, щемящее тепло. Воспоминания, пробудившиеся во сне, держались за сознание, как сухие листья, прижатые к стеклу ветром. Она не хотела их стряхивать. Тот мир был слишком реальным, слишком ощутимым, чтобы просто раствориться в утренней рутине. Лия помнила, как свет падал на деревянные парты, как в воздухе витал запах мела, как в коридорах звучали приглушённые разговоры. И, главное, как её взгляд невольно цеплялся за Александра – молодого, полного внутренней силы, уверенного в себе. Он не знал тогда, что станет для неё таким важным. Он и не мог знать.

Лия моргнула, возвращая себя в настоящий момент. Она по—прежнему лежала в постели, но теперь уже отчётливо ощущала границы своего тела, реальность своей квартиры, устоявшийся ритм жизни, от которого её на мгновение оторвал этот сон. Она провела рукой по простыне – ткань тёплая, мягкая, но чужая её внутреннему состоянию. Слишком современная, слишком далёкая от той шероховатой студенческой жизни, которую она только что пережила во сне. И всё же она не могла просто встать и начать день, как если бы ничего не произошло.

Ностальгия поселилась в ней, окутала её, как тонкая паутина. Не просто по юности, не просто по тому, кем она была когда—то. По чему—то большему. По чему—то, что она потеряла, но до сих пор не могла назвать. Лия зажмурилась, пытаясь заставить себя отпустить это ощущение, но оно не уходило. Оно жило в ней, заполняло её, делало воздух плотнее, мысли – медленнее.

Она снова глубоко вдохнула. Запах кофе ещё держался в комнате, но теперь к нему примешивалось что—то ещё – лёгкий, почти неуловимый аромат книги, пролежавшей на полке слишком долго. Лия знала этот запах – смесь старой бумаги, чернил и времени. Он не мог появиться просто так. Ей казалось, что раньше его здесь не было. Или был, но она никогда не замечала?

Когда Лия приподнялась на локтях, волосы сползли с плеч, щекоча кожу. Комната выглядела привычно, но ей всё равно казалось, что что—то в ней изменилось. Возможно, свет падал по—другому, возможно, тени были чуть длиннее, чем обычно, возможно, запах кофе задержался слишком надолго. Всё казалось на месте, но ощущение нереальности не уходило.

Она медленно села, опустив ноги на пол. Деревянные доски приятно холодили ступни. Женщина вдохнула ещё раз, словно пытаясь убедить себя, что всё так, как должно быть. Но вместе с воздухом в её сознание снова просочился образ Александра – сосредоточенного, слегка хмурого, поправляющего очки перед тем, как сказать что—то, что заставит всех замереть в ожидании продолжения. Она закрыла глаза, снова видя его перед собой. И это было мучительно. Не из—за сожаления, не из—за воспоминаний, а потому, что ощущение его присутствия было настолько сильным, что казалось настоящим.

Она провела ладонями по лицу, пытаясь избавиться от этого, но не смогла. Она вернулась. Не только во сне. Что—то в ней изменилось, словно сон вытянул наружу то, что годами было спрятано глубоко внутри.

Затем Лия встала. В комнате было тихо, только слабый шелест листвы за окном напоминал, что за стенами дома живёт другой мир. Мир, в котором она должна жить. Но внутри всё ещё жила другая реальность, не отпуская её обратно.

Лия сделала несколько шагов по комнате, ощущая, как пол приятно холодит босые ступни. Она двигалась медленно, машинально касаясь предметов, словно пытаясь убедиться, что они реальны. Подошла к комоду, провела пальцами по гладкой деревянной поверхности, задержала взгляд на книге, лежащей у изголовья кровати. Её закладка находилась не на том месте, где она остановилась накануне. Но разве это не могла быть её же рассеянность?

Она повернулась и направилась к двери, ведущей в коридор. Ощущение лёгкого головокружения не уходило, но теперь оно сопровождалось странной, необъяснимой тревогой. Как будто всё вокруг оставалось прежним, но в то же время что—то было не так. Неуловимая разница, от которой становилось не по себе. Не изменилось ничего значительного – те же стены, те же предметы, та же расстановка, но стоило посмотреть чуть внимательнее, как возникало ощущение, что детали сместились, как если бы кто—то сдвинул их на миллиметр в сторону.

Она прошла в гостиную. Здесь тоже всё выглядело привычно: мягкий диван с пледом, небольшая стопка книг на журнальном столике, недопитая чашка чая, оставленная с вечера. Но что—то в этом всём не давало ей покоя. Лия машинально взяла в руки книгу, полистала страницы, но не нашла в ней ничего странного. Тот же текст, знакомые строки. Она положила её обратно, прижала пальцы к вискам и глубоко вдохнула. Возможно, дело в сне. Возможно, он был настолько реальным, что теперь её мозг не сразу может перестроиться на настоящее.

Лия двинулась дальше, прошла мимо книжных полок, взгляд зацепился за фотографии в рамках. Их расположение тоже казалось правильным, но на одну из них она посмотрела дольше, чем на другие. Снимок был ей хорошо знаком – она сделала его несколько лет назад во время путешествия, но не помнила, чтобы он стоял именно здесь. Или стоял?

Она подошла ближе, взяла рамку в руки. На фотографии она, чуть моложе, в солнечных очках, улыбается в объектив на фоне морского пейзажа. Всё верно. Но что—то в этом снимке всё равно заставляло её испытывать смутное беспокойство. Как будто что—то в её памяти не совпадало с тем, что она видела перед собой.

Она поставила фотографию на место и двинулась дальше. Проходя мимо зеркала в прихожей, замедлила шаг, а потом остановилась. Отражение смотрело на неё, как всегда, но что—то в нём показалось ей странным. Она вгляделась в своё лицо, провела рукой по щеке, коснулась волос. Всё было так, как должно быть – знакомый овал лица, привычные черты, но почему—то она ощущала лёгкую отстранённость, как если бы смотрела не на себя, а на едва заметную версию себя.

Губы выглядели чуть тоньше, чем она привыкла. Или ей просто казалось? Веки немного утяжелились и нависли, как будто после долгого сна, но в этом не было ничего необычного. Усталость? Сонное оцепенение? Она долго смотрела на себя, пытаясь поймать ощущение нереальности, но с каждым мгновением оно становилось слабее. В конце концов, она глубоко вздохнула, отвернулась и продолжила путь.

В спальне всё было на своих местах. Она открыла шкаф, провела взглядом по развешенной одежде – знакомые силуэты платьев, костюмов, рубашек. Всё было так, как она привыкла видеть, но стоило ей потянуться за одним из платьев, как она замерла. Это была вещь, которую она не помнила.

Чёрное платье с аккуратными складками на талии. Она провела пальцами по ткани – мягкой, чуть холодной, дорогой. Оно определённо было её размера, идеально подходило к её стилю. Но она не могла вспомнить, когда покупала его.

Она нахмурилась, перебирая в памяти последние покупки. Всё, что находилось в её гардеробе, было знакомо, привязано к конкретным моментам жизни. Но платье выбивалось из этого ряда. Лия провела рукой по плечикам, будто надеясь, что прикосновение вернёт воспоминания. Возможно, кто—то подарил? Возможно, она купила его, но забыла? Но почему тогда оно вызывало такое ощущение чужеродности?

Лия закрыла шкаф, пытаясь не зацикливаться на этой странности. Всё ещё ощущая слабое головокружение, она взяла с тумбочки телефон. Экран мягко засветился, отразив её лицо. Она провела пальцем по разблокировке и посмотрела на дату.

Всё совпадало. День, месяц, год. Всё так, как и должно быть. Она открыла список сообщений. В нём не было ничего необычного, но она почти сразу заметила, что некоторые из переписок, которые должны были там быть, отсутствовали.

Женщина моргнула, прокручивая диалоги. Некоторые сообщения выглядели странно – как будто они были отправлены позже, чем она помнила. Несколько привычных напоминаний исчезли. Важные записи, которые она точно помнила, тоже отсутствовали.

Лия медленно опустила телефон, снова глубоко вдохнула.

Она закрыла глаза. Попыталась представить, что ничего странного не происходит. Что всё так, как должно быть. Что просто её сознание ещё не перестроилось после сна.

Но тревога в груди не отпускала.

Лия глубоко вдохнула, стараясь привести мысли в порядок, но тревога, поселившаяся внутри, не отступала. В её мире никогда не было места иррациональному. Вещи имели объяснение, события подчинялись логике. Любая странность, любое отклонение от нормы всегда оказывалось простым совпадением, следствием усталости или рассеянности. Она убеждала себя в этом, но тело ощущало иначе – лёгкий холодок в позвоночнике, сжатая грудь, непроизвольное движение пальцев, пытающихся нащупать что—то надёжное, знакомое, неизменное.

Она направилась в свой кабинет, привычным жестом провела рукой по дверному косяку, словно проверяя, на месте ли он. В комнате всё выглядело так, как всегда: рабочий стол, аккуратно сложенные рукописи, несколько книг в стопке рядом с ноутбуком, лампа с тёплым матовым светом, который она всегда оставляла включённым в ночи, когда уходила в текст. На первый взгляд здесь не было ничего необычного, но что—то сразу задело её внимание.

На краю стола лежала её книга. Та самая, что принесла ей известность десять лет назад. Её главный роман.

Лия остановилась, смотря на неё, и почувствовала, как внутри поднялась волна необъяснимого беспокойства. Она не помнила, чтобы вчера брала её в руки. Обычно она не перечитывала свои работы – тексты, однажды законченные, становились частью прошлого, отпечатанным временем, зафиксированным, завершённым. Так почему она сейчас лежала здесь, словно кто—то специально оставил её на виду?

Она медленно подошла, села в кресло, провела пальцами по обложке. Всё было на месте – её имя, знакомый дизайн. Она на мгновение прикрыла глаза, будто прислушиваясь к себе, затем раскрыла книгу.

И почти сразу поняла, что что—то не так.

Сначала ей показалось, что это просто странное чувство, вызванное общим состоянием – возможно, её разум всё ещё находился в полудрёме, возможно, волнение от сна не до конца отпустило. Но стоило ей пробежаться взглядом по первому абзацу, как она замерла. Текст был знаком, но слова располагались иначе. Структура предложений, их ритм – всё немного отличалось. Вроде бы те же самые сцены, но детали иные, как если бы кто—то взял её книгу и слегка изменил каждую фразу, добавив незаметные на первый взгляд штрихи.

Она начала листать дальше, вчитываясь в строки, которые знала наизусть. В диалогах персонажей появлялись новые фразы, нехарактерные интонации, которых Лия точно не писала. Атмосфера романа оставалась прежней, но её герои звучали иначе, иногда совсем не так, как она помнила. Она перевернула ещё несколько страниц, взгляд зацепился за имя – и сердце пропустило удар.

Имя главной героини было другим. Лия моргнула, снова посмотрела на строку. Нет, ей не показалось. Оно действительно изменилось. Ещё одно. И ещё.

Она начала нервно листать дальше, выхватывая фразы, проверяя, сверяя с памятью. Сюжет оставался прежним, но имена героев были не те. Некоторые из них отличались на одну букву, другие полностью изменились. Она помнила каждую деталь своей книги, каждое решение, каждую правку, которую вносила на этапе редакции. Эти имена не были случайными – в них заключались смыслы, подтексты, они создавались ею осознанно, тщательно, а теперь кто—то или что—то заменило их на чужие, лишённые того значения, что вкладывала она.

Лия перевела дыхание, стараясь сохранять спокойствие, но её пальцы всё равно дрогнули, когда она закрыла книгу и посмотрела на обложку. Может, это другое издание? Переиздание с изменёнными редакторскими правками? Возможно, ей не сообщили о правках перед печатью? Нет, невозможно. Она всегда сама принимала финальные решения.

Она перевернула книгу, взглянула на страницу с выходными данными. И снова почувствовала, как внутри поднимается паника. Дата публикации не совпадала.

Всё это время она была уверена, что книга вышла в свет десять лет назад, но в этом издании значилась другая дата. Разница составляла больше года.

Этого просто не могло быть. Она прекрасно помнила день, когда получила первый тираж. Помнила эмоции, реакцию читателей, обсуждения. Всё это было связано с определённым моментом в её жизни, закреплённым в памяти так, как закрепляются только действительно важные события. И теперь кто—то утверждал, что этот момент произошёл позже, чем она помнила?

Она поднялась, быстрым шагом направилась к книжному шкафу, нашла ещё один экземпляр – тот, что хранился у неё с первой печати. Открыла его, проверила дату. Та самая, которую она помнила. Всё верно. Но в издании, что лежало у неё на столе, дата была другой.

Лия снова взяла новую книгу, медленно перевернула страницы. Внутри всё дрожало, но она старалась держать себя в руках. Ей казалось, что стоит только понять логику происходящего – и всё встанет на свои места.

Но никакой логики в этом не было.

Она не могла вспомнить ни единого дня, когда принимала решение о правках. Не помнила встреч с редакторами, не помнила, чтобы меняла имена или переписывала сцены. Но всё это было здесь, в книге, которую она написала, но которая теперь жила другой жизнью.

Пальцы сжали переплёт. Она не могла просто оставить это без ответа. Лия развернула ноутбук, быстро открыла браузер, вбила название своей книги.

Список ссылок выскочил мгновенно – отзывы, статьи, упоминания. Она начала листать страницы, пока не наткнулась на обсуждение, в котором говорилось о деталях её романа.

И снова её пронзило ощущение, что реальность сместилась.

Люди обсуждали моменты, которые она не писала. Говорили о сценах, которых не существовало в её книге.

Она открыла один из отзывов. Человек подробно анализировал сюжет, упоминая детали, которых в её тексте не было. Лия пробежала глазами по строкам, пытаясь найти подтверждение тому, что ошибается, но слова раз за разом подтверждали очевидное – эта книга, её книга, изменилась.

Она чувствовала, как холод прокатывается по позвоночнику. Кто—то или что—то изменило её историю. И теперь она должна была выяснить, кто это сделал. Или… зачем.

Лия откинулась на спинку кресла, медленно закрыв глаза. Всё это… слишком. Её разум пытался ухватиться за логику, за здравый смысл, но всё, что происходило вокруг, ускользало из—под привычного контроля. Она заставила себя дышать глубже, медленно, будто этот ритм мог вернуть её в ощущение реальности.

Нужно вспомнить. Вчерашний день, его ход, его события.

Она проснулась утром, как обычно. Позавтракала, проверила почту, сделала несколько записей в дневнике, затем отправилась на встречу. Вечером был литературный вечер – да, она хорошо помнит этот момент. Москва, приглушённые огни театра, полутёмные ряды кресел, ощущение ожидания в воздухе. Она сидела на сцене, отвечала на вопросы, чувствовала себя чуть отстранённой, но привычно уверенной. Потом были аплодисменты, несколько автографов, короткие разговоры с читателями, улыбки. Она вышла на улицу. Было прохладно, пахло осенней влагой.

Она вызвала машину.

Лия нахмурилась. В голове мелькнуло воспоминание о поездке. Но чем больше она старалась ухватиться за детали, тем сильнее они рассыпались, как песок сквозь пальцы.

Она ясно помнила, как сидела на заднем сиденье автомобиля, её взгляд скользил по улицам, мимо проносились силуэты прохожих, тускло светили витрины магазинов, а отражения в лужах создавали причудливые узоры из огней фонарей. Машина двигалась плавно, ритмичные толчки колёс по асфальту убаюкивали, унося её мысли куда—то вглубь воспоминаний, но чем ближе она подъезжала к дому, тем сильнее сознание будто проваливалось в пустоту.

Ей не удавалось вспомнить момент, когда поездка закончилась. Была ли она дома? Что происходило после? Лия напряглась, собирая мысли воедино, словно пыталась сложить мозаику из разрозненных кусочков, но чем больше она старалась, тем крепче ощущала, что этот участок её памяти оказался завуалирован густым туманом, недоступным разуму.

Обычно она сразу снимала туфли в прихожей, проходила в гостиную, наливала себе бокал вина. Это был её ритуал после подобных мероприятий – она любила это ощущение медленного растворения дня, когда суета остаётся позади, а ночь обещает покой. Но в этот раз ничего не всплывало.

Лия открыла глаза, медленно провела ладонями по лицу. Это просто усталость. Накопившаяся, давящая, проскальзывающая в сознании, мешающая собрать воедино обрывки событий.

Писательница поднялась с кресла, прошла в прихожую, словно надеялась, что движение поможет прояснить разум. Посмотрела на вешалку – её пальто висело там, аккуратно застёгнутое, как всегда. Значит, она точно приходила домой.

Затем обернулась, взгляд зацепился за телефон на столике у двери, словно интуиция подсказывала, что именно там кроется ответ на её тревогу. Медленно подняв устройство, она провела пальцем по экрану, разблокировала его и открыла список сообщений, машинально прищуриваясь от мягкого голубоватого свечения, которое отражалось в её глазах. Её рука, привычно уверенная, когда она бралась за телефон, теперь будто дрожала от едва уловимого напряжения. Листая вниз, она внимательно вчитывалась в строки, проверяя последние переписки, и вдруг осознала, что что—то в них не совпадает, что—то выглядело не так, как она это запомнила. Маленькие детали, которые не поддавались объяснению, складывались в ощущение, что её память и реальность больше не совпадают.

Некоторые диалоги выглядели привычно – коллеги, короткие обсуждения издательских вопросов, пара приглашений, которые она отклонила. Но стоило ей перейти к сообщениям, которые должны были быть в этот вечер, как она заметила пустоту.

Где была запись вызова такси? Она всегда оставляла в истории след от поездки, фиксируя короткие уведомления от сервиса, отметки времени, но теперь, сколько бы она ни искала, никаких данных не было. Это выглядело странным, ведь даже если бы она платила наличными, что случалось крайне редко, сервис всё равно должен был сохранить информацию о поездке.

Лия нахмурилась, пытаясь объяснить себе это расхождение. Может, она действительно воспользовалась наличными? Это было нехарактерно для неё, но исключать такую возможность нельзя. Однако мысль об этом вызывала ощущение неправильности, словно она пыталась оправдать нечто, что на самом деле не могло произойти.

С недоумением и нарастающей тревогой Лия продолжала листать историю сообщений, всё глубже погружаясь в противоречия, которые её память отказывалась признавать, но которые становились всё более очевидными.

Несколько переписок выглядели совершенно иначе, чем она их помнила. В одном из диалогов исчезло её сообщение, которое она точно писала утром. В другом – фраза друга, с которым она редко переписывалась, но которая сейчас казалась чужеродной.

Она перечитала строку несколько раз, пытаясь понять, почему она так цепляет её взгляд. "Ты ведь уже решила, что напишешь дальше?" – вопрос, который выглядел логично, но вызывал внутри необъяснимое беспокойство. Лия нахмурилась, ощущая, как внутри поднимается неясное предчувствие. Она не помнила, чтобы кто—то задавал ей его, тем более в таком тоне, но фраза выглядела слишком естественной, словно всегда была частью их диалога. Пытаясь восстановить ответ, она ощутила странное сопротивление собственного разума. Обычно память о разговорах всплывала легко, но сейчас было ощущение, будто кто—то стёр её, оставив лишь пустое место.

Чем больше она пыталась соединить детали, тем сильнее ощущала, что с её воспоминаниями что—то не так. Это были не просто разрозненные пробелы – мелкие несоответствия складывались в узор, который ей не удавалось разобрать. Казалось, кто—то аккуратно, почти незаметно, но неуклонно сместил её день на едва заметный градус, оставив при этом ощущение подмены. Лия почувствовала, как по спине пробежал холодок.

Что, если это не просто эффект сна? Может ли её память действительно была как—то изменена? Возможно, она просто устала, её мозг слишком перегружен, и всё это – последствия её же собственного перенапряжения? Но если так, почему же тогда её сердце билось чаще, а пальцы продолжали сжимать телефон сильнее, чем нужно, словно удерживая его как последнюю точку привязки к реальности?

Телефон зазвонил внезапно, резким, чуть раздражающим звуком, который нарушил тишину комнаты. Лия вздрогнула, выведенная из потока тревожных мыслей, и посмотрела на экран. Незнакомый номер.

Она не сразу взяла трубку. Её пальцы замерли над дисплеем, а в голове мелькнула мысль, что, возможно, это просто ошибка или кто—то звонит по несущественному поводу, и можно проигнорировать. Но что—то внутри – слабая, но настойчивая интуиция – подсказывало, что этот звонок имеет значение. Она медлила, но в конечном итоге всё же нажала на кнопку ответа.

– Лия, здравствуйте, – раздался молодой мужской голос, ровный, спокойный, с лёгким оттенком напряжения. – Меня зовут Антон, я журналист. Я давно хотел с вами поговорить.

Она нахмурилась, быстро перебирая в памяти возможные договорённости о встречах с прессой. Ничего. Ни единого упоминания, ни одного запланированного интервью, никаких писем или сообщений. Её книги всегда вызывали интерес, но не настолько, чтобы незнакомые журналисты звонили без предупреждения.

– Простите, – сказала она, сдерживая настороженность в голосе. – Вы уверены, что мы договаривались? Я не помню, чтобы мы обсуждали интервью.

– Нет, – честно ответил Антон, не проявляя ни тени замешательства. – Мы не договаривались. Но я работаю над статьёй о вашей книге. О том, какое влияние она оказала на читателей. И мне бы очень хотелось задать вам несколько вопросов.

Лия задумалась. Тема выглядела безобидной, но что—то в этом разговоре настораживало. Её книга давно заняла своё место на полках, обсуждения о ней утихли ещё несколько лет назад, а внезапный всплеск интереса казался странным.

– Какой именно аспект книги вас интересует? – осторожно спросила она, стараясь не выдать в голосе напряжения.

– В основном то, как вы работали над ней, – Антон выдержал паузу, словно выбирая слова. – И некоторые моменты, которые оказались особенно важными для читателей. Особенно сцена в последней части…

Лия напряглась.

– Какая именно сцена?

– Там, где главная героиня возвращается в старый город, – Антон говорил спокойно, но Лия вдруг почувствовала лёгкое головокружение. – Она находит улицу, которой, кажется, не было раньше, и понимает, что оказалась не в том месте и не в том времени. Впервые осознаёт, что её воспоминания могли быть подменены.

Лия замерла. Этой сцены не существовало. По крайней мере, не в той версии книги, которую она писала.

Женщина на мгновение закрыла глаза, позволяя словам Антона улечься в сознании, словно раскрошенные кусочки мозаики, которые нужно было сложить воедино. Вопросы роились в голове, один путался в другом, но главным оставалось ощущение тревожной нестыковки. Если он говорил правду, и эта сцена действительно есть в книге, которую она, по её твёрдой уверенности, никогда не писала, значит, либо её память обманчива, либо реальность вокруг претерпела странные, необъяснимые изменения.

Она быстро приняла решение.

– Хорошо, – произнесла Лия, осознавая, что отступать нельзя. – Давайте встретимся. Когда и где?

Антон, похоже, ожидал её согласия и ответил почти сразу, будто заранее знал, что она не сможет отказаться.

– Вечером, в «Фиоре», кафе на Чистопрудном бульваре. Я думаю, вам будет удобно.

Лия кивнула, хотя он не мог этого увидеть.

– Ладно. До встречи.

Она нажала на кнопку завершения вызова, но не убрала телефон сразу. Некоторое время смотрела на экран, будто надеясь найти там подсказку, но ничего не изменилось. Лента сообщений оставалась прежней, телефон не выдавал никаких новых странностей. Всё выглядело так, словно это был обычный рабочий день, и она просто согласилась на интервью.

Но она знала, что это не так.

Лия отложила телефон, провела рукой по лицу, глубже вдохнула, собираясь с мыслями. Затем её взгляд снова упал на книгу, всё ещё лежащую на столе. Она медленно протянула руку, осторожно взяла её в ладони и раскрыла наугад. Бумага привычно похрустывала под пальцами, шрифт был знакомым, верстка привычной, но теперь каждое слово казалось чужим. Она начала перечитывать абзацы, выхватывая фразы, пытаясь вспомнить, писала ли она их. И чем дальше она углублялась в текст, тем больше сомнений накатывало.

Откуда здесь эти метафоры? Эти паузы между репликами героев, которых она никогда не вставляла? Структура абзацев, расстановка смысловых акцентов – всё было почти таким, каким она его создавала, но словно через чужую призму, через чьи—то иные глаза. Как будто кто—то взял её книгу, оставил в ней её же голос, но изменил интонацию, переиначил смысл, сдвинул оттенки, сделал её другой.

Лия перевернула страницы, остановилась на одном из диалогов, пробежала глазами по строчкам. Героиня произнесла фразу, которая была знакома, но звучала не так. Почти так же, но не совсем. Лия помнила, что писала её иначе.

Ей стало холодно.

Она осторожно закрыла книгу, оставив пальцы на обложке, словно пытаясь ощутить её физическое присутствие, убедиться, что она настоящая. Медленно поднялась, взгляд снова упал на зеркало, висящее напротив.

Она шагнула ближе.

Отражение казалось привычным – её лицо, её фигура, те же черты, что она видела каждый день. Но чем дольше она смотрела, тем отчётливее появлялось ощущение, что с ней что—то не так. Линия скул выглядела чуть резче, чем она привыкла. Губы казались чуть тоньше, а взгляд…

В нём было что—то чужое, как будто на неё смотрел кто—то другой.

Она сглотнула, не отводя взгляда. В груди сжалось неприятное предчувствие, но она заставила себя выпрямиться, посмотреть на отражение твёрже.

Никакого страха. Никаких сомнений. Она решительно развернулась, взяла сумку, накинула пальто и направилась к двери.

Что бы это ни было, она должна была докопаться до правды.

Лия вошла в кафе и на мгновение задержалась у входа, позволяя глазам привыкнуть к полумраку. В воздухе витал лёгкий аромат свежесваренного кофе, смешанный с едва уловимыми нотами ванили и тёплого дерева. Здесь было тихо несмотря на то, что несколько столиков были заняты – звук приглушённой беседы, шорох страниц и редкий звон посуды создавали уютное, почти камерное пространство.

Она заметила Антона сразу. Он сидел у окна, чуть подавшись вперёд, лениво крутя в пальцах чайную ложку. Высокий, худощавый, с густыми тёмными волосами, которые непослушно спадали на лоб, он выглядел так, будто только что вышел из затянувшегося разговора, в котором ему пришлось слишком долго отстаивать свою точку зрения. Его светло—карие глаза обладали той едва заметной тёплой глубиной, которая появляется у людей, привыкших наблюдать, – с интересом скользнули по её фигуре, когда он увидел её.

Женщина подошла, и он быстро поднялся, делая приглашающий жест рукой:

– Лия, добрый вечер.

Голос у него был мягким, но в нём угадывалась та лёгкая нотка уверенности, которая присуща молодым людям, чувствующим себя комфортно в любой обстановке. Он явно не испытывал смущения от встречи с известной писательницей, но в то же время в его взгляде было нечто, что говорило о том, что она для него – не просто очередной источник для статьи.

Лия улыбнулась, отметив, как внимательно он следит за её движениями. Её возраст всегда был для неё скорее цифрой, чем ощущением. Она знала, что выглядит моложе своих пятидесяти пяти – хорошая генетика, привычка к дисциплине, осознанное отношение к жизни. Обычно её возраст не вызывал у неё эмоций, но сейчас, когда Антон так откровенно разглядывал её, она неожиданно для себя подумала: а сколько лет он дал бы ей, если бы не знал?

Она села напротив, скользнув ладонями по гладкой поверхности стола.

– Спасибо, что согласились встретиться, – Антон чуть улыбнулся, но в его взгляде читалось что—то большее, чем просто профессиональный интерес. – Я не был уверен, что вы откликнетесь на мой звонок.

– Если честно, я и сама не уверена, почему решила прийти, – Лия посмотрела на него чуть пристальнее. – Но у меня есть вопросы. Возможно, у вас найдутся на них ответы.

Антон кивнул, пригласив жестом официанта.

– Что будете пить?

– Чёрный кофе. Без сахара.

– Тогда и мне такой же, – сказал он, не отводя от неё взгляда.

Они молчали, пока официант делал отметку в блокноте и уходил к стойке. Антон чуть подался вперёд, сцепив пальцы в замок.

– Скажите… – он выдержал паузу, словно взвешивая каждое слово, – вам когда—нибудь казалось, что вы живёте не в той версии своей жизни?

Лия замерла, внезапное напряжение пробежало по её телу, сжимая грудь невидимой хваткой. Внутри что—то дрогнуло, но она не сразу поняла, что именно – то ли страх перед возможностью услышать подтверждение своим тайным догадкам, то ли неожиданное узнавание в чужом вопросе своих собственных неоформленных мыслей, то ли глухая, тянущая тревога, которая зародилась в ней ещё с момента пробуждения.

Этот вопрос оказался настолько точным, что мгновенно заставил её напрячься, словно кто—то без предупреждения дотронулся до давно затаённой раны. Он слишком совпал с её недавними попытками осознать собственные сомнения, с той зыбкостью, которая незримо прокралась в её повседневность, делая знакомые вещи чуть иными, чем они должны были быть. Она была уверена, что Антон не мог знать о её последних днях, о том, как реальность вокруг начала смещаться, но его слова резанули что—то глубинное, едва скрытое под поверхностью.

– Что вы имеете в виду? – её голос прозвучал чуть тише, чем она ожидала.

Антон внимательно смотрел на неё, и в этом взгляде не было ни малейшего легкомыслия.

– Вам никогда не казалось, что какая—то часть вас должна была прожить другую жизнь? Что ваши воспоминания не всегда совпадают с тем, что видят другие люди?

Лия не ответила сразу.

Она не отводила глаз, изучая его черты – четкий контур скул, чуть вздёрнутые брови, тонкие губы, едва заметный намёк на напряжённую линию челюсти, которая выдаёт сосредоточенность. Он был красив, но не тем вычурным, тщательно продуманным образом, каким бывают красивые мужчины. Его лицо было живым, настоящим, немного небрежным, но от этого лишь более притягательным.

Она вдруг осознала, что этот юноша вызывает у неё не только профессиональный интерес, но и нечто более сложное, едва уловимое, тёплое и беспокойное одновременно. Это не просто увлекательная беседа, не просто новый взгляд на её книгу, а что—то глубже, что—то, что она не была готова признать сразу.

Её чуть сбила с толку эта внезапная симпатия.

– Почему вы спрашиваете? – наконец произнесла она, чувствуя, как пальцы невольно касаются края стакана с водой.

Антон не торопился с ответом.

– Потому что, – он чуть улыбнулся, но взгляд остался серьёзным, – ваша книга, которую я читал, отличается от той, которую читали другие.

Лия почувствовала, как в висках пульсирует кровь.

Антон знал – не просто поверхностно, не как человек, прочитавший её книгу и составивший о ней мнение, а как тот, кто каким—то образом заглянул дальше, глубже, чем ей бы хотелось. Этот вечер перестал быть рядовой встречей с журналистом, превратившись во что—то куда более личное, значимое и, возможно, опасное.

Лия не могла отвести взгляда от журналиста. В нём было что—то почти пугающее в своей естественности – он двигался, говорил, смотрел на неё так, будто внутри него не было ни тени сомнения. Молодость всегда привлекала её своей дерзкой уверенностью, но здесь было нечто иное – не просто порыв, а какое—то спокойное знание собственной привлекательности, завуалированное вежливостью и вниманием, с которым он следил за её реакцией.

Он больше не делал вид, что просто задаёт вопросы. Между ними уже давно не было границы формального интервью, и Лия понимала, что оба осознают это. Но никто не торопился говорить об этом вслух. Её собственное волнение росло, подкрепляемое чем—то таким, чего она не испытывала уже много лет.

Официант принёс их кофе, и на мгновение между ними воцарилось молчание – не неловкое, а скорее насыщенное, наполненное внутренним напряжением, которое в другом случае можно было бы разрядить лёгкой шуткой или сменой темы. Но Антон не стремился уходить от него. Он смотрел прямо на неё, спокойно, выжидающе.

– Интересно, – наконец заговорил он, аккуратно касаясь ложечкой поверхности напитка, но не делая ни единого движения. – Вы привыкли к тому, что всегда контролируете ситуацию.

Лия чуть приподняла брови.

– А вам не кажется, что это вполне естественно?

Антон усмехнулся, и в этом было нечто одновременно лёгкое и провокационное.

– Это естественно, – кивнул он. – Но я думаю, что иногда приятно этот контроль отпустить.

Лия ощутила, как внутри что—то дрогнуло. Этот юноша был слишком уверен в себе, слишком спокоен, слишком точно выбирал слова, словно знал, какие струны нужно задеть.

– И что же, по—вашему, я должна сделать? – спросила она, чуть наклонив голову, позволяя уголкам губ изогнуться в тени улыбки.

Антон откинулся назад, расслабленно, но взгляд не отрывал от неё.

– Ничего, – мягко произнёс он. – Просто позволить чему—то случиться.

Она почувствовала, как внутри поднимается тепло, разливаясь медленным током по всему телу. Это была игра, но не простая – в ней не было наигранности, не было того дешёвого кокетства, которое она всегда безошибочно чувствовала. Нет, это был настоящий интерес, истинное желание, подкреплённое той самой уверенностью, которая заставляла её задуматься, кто из них сейчас старше – он или она.

Она сделала глоток кофе, осознавая, что её пальцы чуть крепче, чем нужно, сжимают чашку.

Антон продолжал смотреть на неё, не торопясь с ответами, позволяя молчанию работать за себя. Ему не нужно было ничего доказывать – он знал, что уже перешагнул ту границу, за которой начинается нечто большее, чем просто разговор.

– Вы говорите так, – заметила она, – как будто точно знаете, что я хочу услышать.

Антон чуть наклонился к ней, словно собирался говорить тише, хотя их никто не мог подслушать.

– Я просто смотрю, – произнёс он. – Вы очень выразительная, Лия.

Её дыхание сбилось на секунду. Этот момент был опасным. Она знала, что если сделает неверное движение, скажет не то слово, напряжение рассеется, превратится в нечто более банальное. Но она не хотела его рассеивать.

– Вам нравится играть со словами? – спросила она, решив проверить, насколько далеко он готов зайти.

Антон улыбнулся уголком губ.

– А вам нравится, когда с вами играют?

Лия посмотрела на него дольше, чем стоило. Антон не двигался, но всё в его позе говорило о том, что он готов ждать. Он не торопил её, не навязывал своего желания, но от этого только сильнее ощущалась его близость.

Она сделала ещё один глоток кофе, чувствуя, как внутри растёт пульсирующее напряжение.

– И что же, – спросила она, отставляя чашку, – если я позволю чему—то случиться?

Антон улыбнулся – так, словно она только что озвучила именно ту мысль, к которой он стремился всё это время.

– Тогда, – произнёс он, – возможно, этот вечер запомнится нам обоим.

Она посмотрела на него, оценивая каждую черту его лица, оттенок его взгляда, лёгкую тень улыбки, и поняла, что уже приняла решение.

Антон понял это раньше неё.

– У вас есть машина? – спросил он.

– Да.

Он кивнул:

– Поехали.

Она не возразила.

Из кафе они вышли вместе.

Лия не помнила, как они добрались до квартиры. Всё происходило слишком быстро, слишком стремительно, будто волна накрыла её, смывая сомнения и оставляя только чистое, необузданное желание. Они едва переступили порог, как Антон притянул её к себе. Его руки впились в её спину, а губы нашли с такой жадностью, будто они были нужны ему, как воздух. Она почувствовала, как дрожит её собственное тело, не в силах справиться с тем жаром, который уже охватил её изнутри.

Его пальцы пробежались по её плечам, скользнули по спине, по изгибу талии, ловко освобождая её от одежды. Лия не сопротивлялась – наоборот, её руки действовали с тем же безумным нетерпением, с той же голодной жаждой ощутить его кожу, прикоснуться, впитать его тепло, убедиться, что он здесь, рядом, что это не наваждение, а самая реальная из возможных реальностей.

Его дыхание сбилось, когда её ногти скользнули по его спине, оставляя на ней едва ощутимые следы, такие же, какие он уже оставлял на её теле – прикосновениями, жадными поцелуями, которые разжигали внутри неё пламя, не давая возможности думать. Все мысли исчезли, осталась только она – Лия, такая, какой давно себя не чувствовала: живая, желанная, готовая раствориться в этом моменте без остатка.

Они добрались до спальни, не отрываясь друг от друга. Их тела сплелись, движимые первобытной силой, желанием ощутить друг друга без преград. Ткань срывалась, падала на пол, оставляя их беззащитными перед бушующей между ними страстью. Его ладони скользили по её коже, изучая, запоминая, подчиняя.

Он наклонился к ней, его губы едва коснулись её уха, и от горячего шёпота по спине Лии пробежала дрожь.

– Ты сводишь меня с ума, – прошептал он, прежде чем снова накрыть её поцелуями.

Она не смогла ответить, потому что в этот момент мир перестал существовать. Всё, что осталось – это его руки, его тепло, его запах, его голос, который заставлял её забывать, кто она и где находится.

Когда он вошёл в неё, Лия зажмурилась, вслушиваясь в биение собственного сердца. Оно гулко отзывалось в её груди, смешивалось с ритмом его движений, с ощущением, что они наконец—то стали одним целым, что этот момент принадлежит только им.

Она чувствовала его дыхание на своей коже, чувствовала, как их тела движутся в такт друг другу, сливаясь в этом безумном танце, где не существовало границ. Его пальцы сплелись с её, их дыхание смешивалось, а стоны наполняли пространство, создавая единую мелодию, от которой кровь пульсировала в висках, а тело отзывалось каждым нервом, каждой клеткой.

Женщина потеряла счёт времени. Не знала, сколько длился этот вихрь – минуты, часы, вечность. Всё, что имело значение, – это тот миг, когда реальность и мечта слились воедино, когда напряжение достигло предела, а затем разлилось внутри неё горячей волной, заставляя её выгнуться, запрокинуть голову, схватить воздух рваным вдохом.

Симфонией их близости звучали стоны, срывающиеся с губ, расплавляясь в воздухе, смешиваясь с ритмом их движений. Они растворялись в этом моменте, сжигая всё лишнее, оставляя только себя, только этот миг, который невозможно было забыть.

Лия лежала, ощущая, как её дыхание постепенно замедляется, приходя в унисон с тишиной, окутавшей комнату. Тепло его тела всё ещё оставалось на её коже, а неровный ритм сердца медленно возвращался в привычную пульсацию. В голове шумело – не от усталости, а от той вспышки эмоций, что затмила все сомнения, все страхи. Она чувствовала, как к ней возвращается реальность, но не хотела её принимать, ещё не готова была оторваться от этого момента, от этого ощущаемого каждой клеткой присутствия жизни.

Антон не двигался, его рука всё ещё покоилась на её талии, а дыхание, более ровное, чем минуту назад, касалось её плеча. Они не говорили – в этом не было нужды. Всё, что можно было сказать, уже случилось в их движениях, в прикосновениях, в едином ритме, сливавшем их в одно целое.

Лия закрыла глаза.

Сон накатывал медленно, обволакивая теплом, убаюкивая, заставляя мышцы расслабляться, а сознание – уходить в зыбкую грань между явью и сном. Она чувствовала, как застывает в этом мгновении, где не нужно было думать, анализировать, искать ответы. Впервые за долгое время она просто позволила себе существовать в настоящем, без воспоминаний о прошлом, без тревоги о будущем.

Лия услышала, как Антон что—то прошептал, но слова не дошли до неё – слишком мягкие, словно их унёс ночной воздух, рассеяв среди теней комнаты. Её веки стали тяжёлыми, дыхание замедлилось, и сон окончательно увлёк её в тёмную, глубокую тишину.

Глава 3

Лия открыла глаза, но не сразу позволила себе двигаться. Первое ощущение было не резким и ошеломляющим, а мягким, будто волна тёплой воды коснулась её сознания, увлекая за собой в прошлое. Она не вздрогнула, не испытала ни страха, ни растерянности – напротив, её разум наполнило спокойствие, даже странная уверенность. Будто она не проснулась в другом времени, а вернулась домой после долгого отсутствия.

Тихий свет проникал сквозь занавески, отбрасывая на стены мягкие, чуть размытые тени. Лия не торопилась открывать их, не хотела сразу пускать в комнату реальность. Она прислушалась к себе: дыхание ровное, сердцебиение спокойное, тело отдохнувшее, будто ночь прошла без тревог. В воздухе витала тёплая, едва уловимая тягучесть утреннего сна – та самая, что бывает, когда просыпаешься не от будильника, а сам, медленно, постепенно выходя из мягкой полудрёмы.

Это был одна тысяча девятьсот восемьдесят пятый год, и Лия осознала это прежде, чем смогла дать себе объяснение.

Она поняла это прежде, чем смогла осознать, как. Не нужно было вглядываться в обстановку или искать подтверждения. Это знание жило в ней так же естественно, как ощущение собственного тела. Она вернулась в этот мир, в этот момент времени, и больше не сомневалась в его реальности.

Однако теперь всё ощущалось иначе, словно она не просто вернулась в прошлое, а обрела в нём новую устойчивость и осознанность.

В первый раз её сознание отчаянно цеплялось за возможность объяснить происходящее логикой, пыталось найти лазейку, вернуть её обратно. Тогда она не знала, как относиться к этому, сомневалась, боялась, чувствовала себя потерянной. Сейчас же страх растворился. Он стал ненужным. Всё это не было сном, и не было ошибкой. Она не спрашивала себя, как и почему это произошло. Теперь она просто приняла это как данность.

Она медленно вдохнула, впуская в лёгкие густой, чуть терпкий воздух прошлого.

Ароматы прошлого наполнили воздух, окутывая её воспоминаниями и ощущениями, которые казались забытыми, но вдруг обрели прежнюю яркость.

Они накрыли её, словно старое воспоминание, вытащенное из глубины памяти. Запах школьных парт – древесная пыль, смешанная с теплом рук, – чуть меловая, сухая нотка. Сладковатый, с оттенком ванили и лёгкой пряности аромат духов Вики, который тогда казался ей таким взрослым и насыщенным. Воздух, пронизанный осенью: он был мягким, тёплым, но уже со слабым дыханием приближающейся прохлады, с привкусом влажных листьев, с дымным шлейфом сожжённой в парке листвы. Даже запах бумаги здесь был другим – не стерильным, как в современном мире, а с тонкими нотами типографской краски, чуть пожелтевших страниц книг, которые впитывали в себя время.

Каждая деталь этого утра говорила о том, что она не ошибается. Это не призрачный мираж её памяти, не галлюцинация, не случайное воспоминание, подсунутое мозгом.

Она вновь оказалась в этом времени, в этой реальности, и теперь не было никаких сомнений в том, что всё происходит по—настоящему.

Лия медленно подняла руку, коснулась покрывала. Подушечки пальцев уловили знакомую, чуть шершавую текстуру ткани – плотной, хлопковой, немного грубоватой на ощупь. Это было последним подтверждением реальности.

Она не пыталась разубеждать себя, не искала доказательств обратного. На этот раз в ней не было ни паники, ни желания проснуться.

Мир, который она оставила, тот, где она ложилась спать рядом с Антоном, где улицы Москвы уже пахли осенью, но без той сырости, что была здесь, больше не казался ей единственной настоящей реальностью.

Здесь всё ощущалось иначе, глубже, насыщеннее, как будто она оказалась не просто в прошлом, а в мире, где каждый оттенок эмоций был острее, а каждое мгновение имело большую значимость.

Эта мысль не вызвала у неё ни тревоги, ни сомнений, напротив – она приняла её спокойно, даже с каким—то внутренним согласием, словно уже давно ждала этого осознания.

Раз судьба снова предоставила ей возможность вернуться сюда, значит, в этом был скрытый смысл, нечто большее, чем просто случайность.

Значит, пришло время не просто наблюдать за происходящим, а осознанно влиять на свою историю, переписывая её так, как она всегда мечтала.

Лия знала, что будет дальше. Она не стала тратить время на колебания, не пыталась вырваться из этого сна – если это был сон. Она знала, что он реален ровно настолько, насколько ей нужно.

"Если мне дана возможность изменить судьбу, я должна ею воспользоваться."

Мысль родилась легко, без сомнений, без внутренних споров. Теперь у неё было не просто желание. Теперь у неё была цель.

Лия сидела на краю кровати, медленно касаясь пальцами шероховатой поверхности покрывала, словно проверяя его реальность, испытывая её на прочность. Её дыхание было ровным, но внутри постепенно разрасталось понимание, которое было слишком масштабным, чтобы прийти в голову мгновенно. Мысли перетекали одна в другую, словно волны, заполняя её разум новой осознанностью.

Всё, что она делает здесь, в этом прошлом, каким—то образом отражается в будущем. Эта мысль пришла к ней не резким прозрением, а постепенно, шаг за шагом, пока наконец не оформилась в чёткое знание. Ещё недавно ей казалось, что это просто странный, затянувшийся сон, возможно, плод её воображения, но теперь перед ней раскрывалась куда более сложная картина.

Вспоминая свою последнюю реальность, в две тысячи двадцать четвертом году, она начинала замечать детали, которые поначалу казались случайными. Например, её книга, написанная десять лет назад, вдруг изменилась. Или переписка в телефоне, в которой исчезли некоторые важные сообщения. Тогда она списала это на странности памяти, на рассеянность или переутомление. Но теперь она видела: нет, это не совпадения, не случайности. Всё связано.

Когда она в прошлый раз вернулась в прошлое, она почти ничего не изменила – лишь наблюдала, боялась сделать что—то не так, словно её присутствие здесь могло разрушить хрупкий порядок вещей. Тогда она не думала, что способна влиять на будущее, что её решения здесь создают новую цепочку событий. Но теперь… Теперь она знала.

Эта уверенность окутывала её, давала силу. Она больше не была той робкой девушкой, которая боялась даже посмотреть в глаза Александру, не позволяя себе даже на секунду подумать, что между ними возможно что—то большее. Теперь она была женщиной, которая знала, чего хочет.

Лия глубже вдохнула, ощущая, как воздух прошлого заполняет её лёгкие. В этом мире всё было по—настоящему: запахи, ощущения, звуки. Её тело, её эмоции – всё здесь существовало не менее реально, чем в её будущем. Если она могла чувствовать этот воздух, могла ощущать ткань одежды на коже, значит, она действительно здесь. Значит, это не просто сон.

В прошлый раз она оставалась лишь тенью самой себя, и этот мир едва замечал её присутствие. Но теперь что—то изменилось. Теперь она двигалась по этому миру иначе, её тело слушалось её по—другому. Её жесты стали точнее, каждое движение осмысленным, наполненным уверенностью. Она больше не чувствовала себя потерянной.

Она вспомнила, как смотрела на Александра тогда, в молодости, издалека, словно он был чем—то недостижимым, слишком возвышенным. Она пряталась за книгами, за чужими разговорами, наблюдая, но не позволяя себе даже прикоснуться к реальности. Теперь же… теперь она не собиралась прятаться.

Лия поднялась с кровати и подошла к окну. Её отражение в стекле было тем же, что и тогда, в восемьдесят пятом: молодое лицо, мягкие черты, волосы, рассыпавшиеся по плечам. Но в глазах больше не было той наивности. Теперь в них была осознанность и решимость.

Она посмотрела на улицу, на прохожих, спешащих по своим делам, на жёлтые листья, кружащиеся в воздухе. Всё вокруг жило своей жизнью, ничего не подозревая. Этот мир двигался по привычному пути, но Лия знала, что теперь этот путь изменится.

Она вспомнила момент, когда после прошлого сна очнулась в двадцать четвертом году. Внутри было странное, гнетущее чувство, будто реальность больше не совпадает с её воспоминаниями. Тогда она не понимала, откуда оно взялось. Теперь же всё встало на свои места.

Значит, если она изменит больше, если сделает что—то иначе, то будущее снова станет иным.

Она могла бы оставить всё как есть, просто наблюдать за этим прошлым, позволить событиям идти своим чередом. Но теперь у неё было знание, которого не было раньше. А знание – это ответственность.

В ней родилась новая, крепкая уверенность. Теперь она не просто вернулась в прошлое – она управляла им. Она могла изменить свою судьбу.

Как только она это осознала, сердце забилось чаще. Это было нечто большее, чем воспоминание, чем иллюзия. Теперь это было решением.

Теперь она знала, что будет делать дальше.

Раньше, столкнувшись взглядом с Александром, она бы тут же отвела глаза, спрятала их за книгой, сосредоточившись на записях, делая вид, что её интересует только лекция. Теперь же она не отворачивалась. Она позволяла себе смотреть. Её взгляд был прямым, глубоким, в нём не было прежней скованности, неуверенности. В нём появилась осознанность – не дерзость, не вызов, но уверенность женщины, знающей, чего она хочет.

Она заметила, как его глаза задержались на ней чуть дольше, чем обычно. Мгновение, но она уловила его удивление. Что—то в ней изменилось, и он это почувствовал.

Её голос тоже звучал иначе. Больше не было той робости, с которой она когда—то задавала вопросы на лекциях, стесняясь собственного голоса, боясь показаться глупой. Теперь её слова звучали чётко, с лёгкой интонацией уверенности, с оттенком мягкой иронии. Она не боялась участвовать в обсуждениях, не избегала споров.

– Лия, – неожиданно сказала Вика, когда они выходили после занятия. В её голосе звучало недоумение. – Ты какая—то… другая. Даже походка у тебя изменилась.

Лия улыбнулась.

– Просто я больше не хочу упускать важные моменты в жизни.

Вика недоверчиво покачала головой, но ничего не сказала. А её подруга лишь взглянула на осеннее небо, затянутое лёгкой дымкой облаков. Она чувствовала, как в ней крепнет решимость. Она не просто вернулась, но пришла, чтобы изменить свою историю.

Аудитория наполнялась привычным гулом голосов, шелестом переворачиваемых страниц, приглушёнными звуками скрипящих стульев. Кто—то поспешно записывал что—то в тетрадь, кто—то лениво откидывался назад, ожидая преподавателя. Лия сидела в своём ряду, но на этот раз не чувствовала той прежней скованности, что раньше мешала её движениям. Она не пыталась спрятаться за открытой книгой, и не отводила взгляда, когда в аудиторию вошёл Александр.

Он двигался привычно, уверенно. В его походке была та сдержанная сосредоточенность, которой Лия всегда восхищалась. Он прошёл мимо рядов, неспеша оглядывая аудиторию, словно привычным жестом проверяя, кто сегодня присутствует, а кто, возможно, вновь решил пропустить занятие. Когда его взгляд случайно зацепил её, Лия не отвела глаза.

Это было мгновение, в котором заключался вызов, едва уловимый, но ощутимый. Обычно она бы поспешно перевела взгляд в сторону, позволив себе лишь мгновение тайного восхищения, но теперь её осанка оставалась ровной, а глаза не дрогнули. Он смотрел на неё чуть дольше, чем на остальных, но, не выказывая никаких эмоций, спокойно отвернулся и открыл свою папку с записями.

Лия уловила едва заметное замедление его движений, тонкий проблеск чего—то, что выдавалось за рамки обычного. Ей этого было достаточно.

Лекция началась, и голос Александра, ровный, уверенный, заполнил пространство, очерчивая строгий ритм повествования. Раньше Лия просто слушала, впитывала каждое слово, но никогда не позволяла себе вмешиваться в течение лекции, будто опасалась, что её голос прозвучит здесь неуместно. Теперь она сидела иначе – чуть подалась вперёд, следя не только за тем, что он говорит, но и за тем, как.

Она чувствовала, как постепенно исчезает граница, которая когда—то делала его недосягаемым. Теперь он не казался фигурой из прошлого, частью её юношеского восхищения, которое нужно было спрятать, подавить. Теперь он был человеком, которого она изучала, шаг за шагом раскрывая для себя иначе.

Когда он задал вопрос аудитории, обычно вызывающий лишь краткие, осторожные реплики, Лия не колебалась.

– Можно ли считать, что влияние времени на текст меняет саму суть произведения? – произнесла она спокойно, без той робости, которая прежде сковывала её голос.

Некоторые студенты переглянулись, кто—то с удивлением поднял голову, услышав её голос, но Лия смотрела только на Александра.

Он задержал на ней взгляд, на секунду замолчал, будто размышляя над её словами, затем чуть наклонился вперёд.

– Интересный поворот, – произнёс он, и в его голосе мелькнуло нечто похожее на интерес, почти одобрение. – Развивайте мысль.

Лия улыбнулась. Она уже знала, что ответит, и чуть склонила голову, не торопясь с ответом, позволяя себе ощутить этот момент – не только внимание аудитории, но и заинтересованный взгляд Александра. Время словно сгустилось вокруг неё, спрессовалось в тонкую грань между прошлым, в котором её голос был не более чем слабым эхом среди других, и настоящим, где каждое слово обретало вес.

– Время меняет не только восприятие текста, но и саму его природу, – начала она, говоря ровно, без лишнего напряжения, но с той внутренней уверенностью, которая уже не нуждалась в оправданиях. – Каждое поколение накладывает на произведение новый слой интерпретации. Читатель сегодня и читатель сто лет назад – это два совершенно разных человека, каждый со своим культурным багажом, жизненным опытом, восприятием реальности. Соответственно, и текст для них звучит по—разному.

Она на мгновение замолчала, уловив, как несколько студентов, которые прежде просто слушали, теперь действительно задумались. Но важнее было то, как на неё смотрел Александр.

– Вы говорите об изменении смысла через восприятие? – уточнил он, чуть сузив глаза, и в его голосе появилось нечто похожее на подлинный интерес, не просто преподавательский, а личный.

– Не только, – Лия выдержала паузу, едва заметно сжав пальцы. – Иногда интерпретация меняет сам текст, как будто создаёт новый. Возьмём, к примеру, "Гамлета". Мы привыкли воспринимать его как трагедию о мести и долгих раздумьях над выбором. Но что, если это вовсе не история о сомнении, а о человеке, который изначально осознаёт свою судьбу и просто движется к неизбежному? Разве тогда не изменится вся ткань пьесы?

Она знала, что говорит уверенно, смело, но не вызывающе. В её голосе не было демонстративного вызова, только интерес к теме, желание обсуждать.

Александр чуть приподнял брови, словно не ожидал такого хода мысли, но тут же легко подхватил:

– Тогда выходит, что любой текст, прожив достаточно времени, перестаёт быть самим собой, становясь тем, чем его делает читатель. Где же тогда граница между авторским замыслом и тем, что в итоге получает аудитория?

– Возможно, её нет, – Лия улыбнулась, заметив, как в глазах Александра мелькнул лёгкий отблеск удовлетворённого любопытства, словно он сам не ожидал, что увлечётся этим разговором. – Может быть, автор пишет один текст, а время создаёт из него бесконечное множество.

Наступило короткое молчание, во время которого она почувствовала, как воздух между ними изменился. Он смотрел на неё не просто как на студентку, отвечающую на вопрос, а как на человека, чьи слова действительно вызывают у него отклик.

– Интересный взгляд, – медленно произнёс он. – Впрочем, спорный. Но, возможно, в этом и заключается прелесть классической литературы – в её бесконечной вариативности.

Молодая девушка едва заметно кивнула, стараясь не позволить себе слишком яркой реакции. Ей не хотелось разрушить это хрупкое ощущение, когда в разговоре появился новый оттенок – не просто академический интерес, а что—то большее, что—то, что касалось их двоих.

"Он заметил меня. Не как студентку, не как юную девочку, а как личность. Теперь главное – не спугнуть этот момент".

Лия чувствовала, что нечто неуловимое изменилось в пространстве между ней и Александром. Это не было ни резким, ни очевидным сдвигом, но в течение дня она всё чаще ловила его взгляд, замечала, как он невольно задерживается рядом, словно пытаясь осознать, что именно в ней кажется ему теперь другим.

Когда они случайно встретились в коридоре, она сразу поняла: он заметил её ещё раньше, чем сделал вид, что просто проходит мимо. Его шаг слегка замедлился, но он не остановился, а лишь едва заметно скользнул по ней взглядом. Это было мимолётное движение, почти незаметное, но Лия уловила в нём что—то, похожее на проверку – он присматривался, как будто хотел убедиться, что не ошибся в своих первых ощущениях.

Она не дала себе удовольствия обернуться ему вслед, хотя знала, что ему бы этого не хватило – того мимолётного подтверждения, что она тоже его видит, тоже обращает внимание.

В библиотеке их встреча была куда более конкретной.

Лия перебирала книги на полке, кончиками пальцев проводя по гладким корешкам, выбирая между двумя изданиями. Она уже знала, что возьмёт, но почему—то медлила, будто наслаждаясь самим процессом выбора. В этот момент она ощутила его присутствие – спокойное, уверенное, с той особенной неподдельной внимательностью, которая выдавала его склонность к наблюдению.

– Хороший выбор книги, – прозвучал его голос, чуть ниже и тише, чем обычно, без намёка на формальность.

Она обернулась. Он стоял чуть в стороне, склонив голову, будто случайно заглянув в её маленькое интеллектуальное уединение.

– Вы её читали? – спросила она, и в её голосе не было привычной застенчивости. Теперь она чувствовала, что вправе задавать этот вопрос не как студентка преподавателю, а как собеседница, интересующаяся его взглядом.

Александр на секунду замолчал, будто проверяя себя, а затем кивнул.

– Несколько раз. Она звучит иначе, когда перечитываешь её в разном возрасте.

Лия задумалась. Эта фраза была слишком точной, и даже слишком совпадала с её собственными мыслями. Она провела пальцами по обложке книги, затем посмотрела на него, с интересом изучая выражение его лица.

– Как и жизнь, – произнесла она, не отводя глаз. – Одни и те же события кажутся разными, когда смотришь на них спустя годы.

Александр чуть нахмурился, но это была не досада, не раздражение. Скорее, лёгкое недоумение, словно её слова задели в нём что—то личное, неочевидное, но важное.

Мгновение висело в воздухе, наполненное чем—то неосознанным, но ощутимо значимым. Она видела, что он размышляет, что её реплика заставила его задуматься не о книге, а о чём—то глубже.

Этот разговор длился всего несколько секунд, но Лия чувствовала, что он оставил след. В его взгляде больше не было отстранённого академического интереса. Теперь он видел в ней не просто студентку, которая правильно формулирует мысли. Он начал видеть в ней женщину, собеседницу, человека, с которым хочется разговаривать не по долгу, а по желанию.

И это было её еще одной победой.

Лия медленно вышла из здания университета, ступая по холодному камню крыльца, и задержалась на верхней ступени, позволяя себе ненадолго остановиться. Вечернее солнце окрасило фасад старого корпуса тёплым, почти медовым светом, но осенний воздух уже нёс в себе дыхание приближающейся прохлады. Этот день был насыщенным, наполненным ощущениями, которых не было в её памяти – её новой памяти, в которой она уже не была той Лией, что жила раньше.

Она скользнула взглядом по знакомым очертаниям окон, колонн, по тёмным массивным дверям, которые столько раз оставляли за собой осевшую в пыльных коридорах студенческую суету. Ей не хотелось сразу уходить. В этом моменте было что—то важное, что—то, что хотелось прочувствовать до конца, до последней секунды.

Девушка прижала книгу к груди и просто стояла, наблюдая, как лучи солнца, цепляясь за карнизы, ложатся длинными тенями на брусчатку, как вдалеке мелькают силуэты студентов, спешащих по своим делам. Вечер был живой, но в нём было и одиночество, особое, наполненное мыслями, которое бывает только в такие моменты – когда ты остаёшься один, но не в пустоте, а в глубине себя.

Ещё мгновение назад она ощущала тишину, только слабый шорох ветра, несущего опавшие листья по дорожке, но вдруг ей показалось, что в этой тишине появилось что—то ещё. Чуть заметное, неуловимое, но присутствующее рядом.

Лия не повернулась и не сделала резкого движения, но её тело уже знало – он здесь, так близко, что его присутствие ощущалось на уровне инстинктов. Она не видела его, не слышала шагов, но каким—то шестым чувством улавливала его приближение, словно тепло, которое едва коснулось кожи, но уже проникает внутрь, оставляя невидимый след. Девушка не сомневалась, что это был Александр. Он не произнёс ни слова, но молчание говорило больше, чем любая фраза. Между ними возникло то напряжение, которое не требует объяснений, только осознания.

Она почувствовала его так, как можно почувствовать тепло, которое ещё не касается кожи, но уже есть, уже ощущается всем телом. Он стоял где—то рядом, за её спиной или чуть сбоку, но она не торопилась его искать.

Она хотела, чтобы это мгновение продлилось, чтобы оно не растворилось в суете дня, позволяя им обоим осознать его значимость. Если он действительно чувствовал её присутствие так же остро, как она ощущала его, пусть сам решит, стоит ли разрушать эту хрупкую, почти осязаемую тишину. Они не нуждались в словах – всё, что происходило между ними сейчас, было гораздо глубже разговоров, это было напряжённое ожидание, наполненное ощущением близости и чего—то не сказанного, но уже понятого.

Эта тишина между ними не была пустой и безликой. Она была натянутой, наполненной чем—то тяжёлым, значительным, тем, что нельзя разорвать случайной репликой, тем, что дышит само по себе.

Лия закрыла глаза, лишь на секунду, позволяя себе полностью ощутить эту близость, прежде чем она будет разрушена движением или случайной фразой.

"Я знаю, что он чувствует то же самое. Чувствует, но сдерживает себя. Он осторожничает. Возможно, боится."

Александр читал лекцию в своём привычном ритме – ровным, уверенным голосом, не спеша, позволяя мыслям студентов плавно втекать в русло темы. Его глубокий, но не давящий голос всегда звучал одинаково спокойно, с той лёгкой отстранённостью, которая подчёркивала его интеллектуальную независимость. Он никогда не торопился, не повышал интонации без необходимости, не подстраивался под аудиторию, предпочитая, чтобы она сама подстраивалась под его манеру подачи материала.

Лия слушала, но сегодня что—то в нём казалось другим. Она уловила едва заметную заминку в его голосе, тонкое, почти неощутимое изменение в ритме речи, словно он на мгновение отвлёкся, сбился с мыслей, прежде чем вернуться к привычной плавности. Её взгляд задержался на нём дольше обычного, она наблюдала за каждым его движением: как он слегка постукивает пальцами по столу, как порой ненадолго замирает, будто фиксируя для себя важную мысль, как ловко ведёт аудиторию за собой.

Неожиданно он замолчал, прерывая ровный поток речи, и словно потерял нить своих мыслей, остановившись на полуслове. Внезапная пауза заставила аудиторию вздрогнуть от молчания, которое, казалось, повисло слишком резко, нарушая ритм лекции. Александр провёл взглядом по студентам, не спеша, словно проверяя, слушают ли его. Затем его взгляд остановился на ней.

Этот момент растянулся, заполнив пространство между ними, став ощутимым и весомым. Возможно, это длилось всего две—три секунды, но этих мгновений оказалось достаточно, чтобы оставить след, чтобы в его взгляде появилось нечто большее, чем просто привычный контроль над ситуацией.

Лия почувствовала, как что—то в пространстве между ними изменилось, как в этом взгляде появилось нечто новое, чего раньше не было. Не просто любопытство, не просто профессиональный интерес преподавателя, замечающего старательную студентку. В нём было больше – лёгкое, почти неосознанное влечение, искра признания, короткая, но ощутимая.

Он быстро отвёл глаза, продолжил фразу так, словно ничего не произошло. Но Лия знала – он почувствовал.

После лекции она не торопилась выходить. Медленно собирая тетрадь, закрывая книгу, она уловила, как из угла зрения мелькнула его фигура. Казалось, что он оказался рядом случайно, но Лия знала, что в его действиях редко бывали случайности.

Он остановился всего в нескольких шагах от неё, как будто раздумывая, стоит ли продолжать движение или задержаться.

Лия медленно подняла голову, её взгляд скользнул вверх, словно она хотела заглянуть ему в глаза, поймать его выражение, уловить ту невидимую эмоцию, что затаилась в складках его лица.

Александр хотел что—то сказать. Она это чувствовала – в лёгком наклоне его головы, в том, как он замер, будто взвешивая внутри себя решение. Ему хотелось заговорить, но что—то останавливало.

Эта секунда тянулась мучительно долго, наполняясь смыслом, который не требовал слов. Лия оставалась на месте, не делая ни малейшего движения, позволяя ему самому решить, как завершить этот миг неопределённости.

Но он выпрямился, крепче сжал папку с записями, коротко кивнул, словно принимая какое—то внутреннее решение, и ушёл.

Лия наблюдала, как он удаляется, ощущая лёгкое, почти триумфальное тепло внутри себя, едва заметная улыбка тронула её губы, словно подтверждая, что в этом молчаливом прощании скрывался важный смысл.

Она осознала, что он чувствует это так же, как и она, но что—то внутри него не позволяет сделать шаг вперёд. Возможно, впервые за долгое время кто—то вызвал в нём неуверенность, заставил задуматься, усомниться в чётких границах, которые он привык соблюдать.

Девушка вышла из университета, задержавшись на пороге всего на мгновение, чтобы вдохнуть прохладный вечерний воздух. В городе уже сгущались сумерки, растягивая тени по мостовой, вплетая в осеннюю свежесть отголоски дневной суеты, которая постепенно растворялась в шелесте листьев и приглушённом гуле машин. Она чувствовала приятную усталость, но вместе с ней – странное напряжение, ту самую дрожь в воздухе, что возникает, когда что—то важное ещё не произошло, но уже неизбежно.

За её спиной раздались шаги. Она не обернулась сразу. Не нужно было видеть, чтобы понять, что за ней шел Александр.

Его шаги были размеренными, но в них не было той лёгкости, что обычно сопровождала его движения. Он словно колебался – шёл, но не был уверен, стоит ли идти до конца. Они оба это чувствовали.

Лия сделала вид, что не замечает. Сделала ещё шаг, затем ещё один, но знала, что он приближается.

Когда он поравнялся с ней, она чуть повернула голову. Александр выглядел так, будто случайно оказался здесь, будто просто возвращается домой, не придавая особого значения их встрече. Но взгляд его скользнул по ней – быстро, словно невзначай, но достаточно внимательно, чтобы этот мимолётный момент оставил след.

– Поздно сегодня, – произнёс он ровным голосом, будто говоря о чём—то будничном, но в этой простоте было больше, чем казалось.

Лия ответила не сразу. Она чуть замедлила шаг, позволяя ему самому решить – остановится ли он, продолжит идти рядом или уйдёт дальше.

– Бывают такие дни, – сказала она с лёгкой улыбкой, ловя его взгляд.

Александр едва заметно кивнул, но было очевидно, что ему хочется сказать больше. Он повернул голову к ней, его губы слегка разомкнулись, но в следующую секунду он замер, словно осознав что—то.

Словно понял, что, если скажет это, назад дороги не будет. На мгновение между ними повисла тишина, слишком наполненная, слишком важная.

Затем он лишь слегка улыбнулся – не вежливо, не отстранённо, а так, как улыбаются те, кто давно ищет ответ, но боится его найти. В его глазах мелькнуло что—то – тёплое, едва заметное, но очень личное.

Лия это видела. И этого ей было достаточно.

Александр начал смотреть на Лию иначе, чем раньше, осознавая, что его внимание к ней выходит за рамки обычного наблюдения за студентами.

Сначала он пытался убедить себя, что это случайность, что его внимание к ней не отличается от внимания к другим студентам. Он слушал вопросы, следил за тем, кто и как отвечает, но каждый раз, когда Лия говорила, он ловил себя на том, что слушает её дольше, чем следует. Её голос – ровный, уверенный, чуть медленнее, чем у остальных, будто каждое слово взвешено и точно расставлено, – звучал иначе. В её интонации не было юношеской торопливости, но была глубина, спокойное понимание предмета, которого раньше в ней не было.

Он хотел бы считать, что это просто профессиональный интерес, что он замечает её, потому что она стала лучше формулировать мысли, но понимал – дело не только в этом.

Её перемены становились всё более очевидными: в движениях появилась уверенность, в голосе – твёрдость, а во взгляде – глубокая осознанность, выходящая за границы её прежнего образа.

Он замечал её даже тогда, когда не хотел замечать. Ловил моменты, когда её взгляд останавливался на нём чуть дольше, чем у других, когда она, казалось, ждала от него не просто ответа, но реакции. Это было неуловимо, но ощутимо.

Александр пытался держать дистанцию, но она становилась зыбкой.

На одной из лекций он вдруг понял, что вновь слушает только её. Он не специально выделял её среди остальных, но снова и снова улавливал тонкие оттенки её интонаций, следил за движением её руки, когда она делала пометки в тетради, замечал, как меняется выражение её лица в зависимости от темы разговора.

И это начинало беспокоить его.

После лекции аудитория заполнялась привычным шумом: студенты вставали, обсуждали вопросы, кто—то делал последние записи. Александр уже собирался уйти, когда услышал за спиной голос.

– А правда, что вы когда—то встречались с кем—то из своих студенток?

Простой вопрос, брошенный одним из парней, но в нём сквозило больше, чем просто любопытство. Александр резко повернул голову, уловив движение в поле зрения – Лия. Она уже собирала свои вещи, но явно услышала этот вопрос.

Он почувствовал, как тонкая грань, на которую он старательно не наступал, вдруг очертилась слишком чётко.

– Я не обсуждаю личное, – произнёс он ровно, но в голосе всё равно прозвучала резкость.

Лия подняла голову, встретив его взгляд. В её глазах не было ни страха, ни смущения, ни даже тени той робости, которая прежде присутствовала в её манере держаться рядом с ним. Напротив, в этой улыбке скользнуло что—то, похожее на понимание. Он замер.

"Она изменилась. В ней есть что—то, чего не было раньше. Словно она знает больше, чем я."

Александр медленно закрыл дверь кабинета и на несколько секунд просто стоял, прислонившись к ней спиной. В груди ощущалось непривычное напряжение, будто неведомая сила сжала его изнутри, не давая сделать ни вдоха, ни выдоха с прежней лёгкостью. Он заставил себя оттолкнуться от двери, прошёл к столу и опустился в кресло, тяжело облокотившись на деревянную поверхность.

Его пальцы машинально коснулись записей, но он даже не взглянул на них. Вместо этого положил ладони на столешницу и глубоко вдохнул, пытаясь собрать мысли воедино. Всё было привычно: тусклый свет настольной лампы, полки с книгами, запах бумаги, пропитанный годами, но внутри царил полный хаос.

Он прикрыл веки, пытаясь сосредоточиться, и перед мысленным взором тут же всплыл её взгляд – глубокий, внимательный, проникающий в самые потаённые уголки его сознания.

Эти несколько секунд в аудитории не должны были ничего значить, но он ощущал, как они въелись в его сознание, заполнили собой всё. Не просто уверенность в её глазах, не просто умение держать паузу, а что—то большее. Будто в ней появилось знание, которого раньше не было, будто она смотрела не просто на него, а сквозь него, читая то, чего он сам не осознавал.

Он осознал, что оказался в ситуации, из которой не так просто выйти, что внутри него начало зарождаться нечто, чего он не мог больше игнорировать.

Осознание пришло стремительно, неотвратимо, словно он стоял у края и только сейчас понял, что шагнуть назад уже нельзя.

Лия шла по улице, не обращая внимания на прохожих, на мокрую брусчатку, на дыхание вечернего города, в котором плавились огни витрин и шелестел под ногами лёгкий ковёр из опавших листьев. Её шаг был твёрдым, взгляд – направленным вперёд.

Внутри царило спокойствие, но это не было пустым безразличием или отрешённостью, а ощущением завершённости, словно каждый её шаг сегодня имел особую важность. Она осознавала, что этот день стал переломным моментом, тем самым рубежом, после которого нет возврата. Всё менялось не стремительно, не сиюминутно, но с той неизбежностью, что свойственна настоящим переменам. Она заложила основу чего—то нового, и это осознание наполняло её решимостью.

Отныне прошлое больше не было чем—то неизменным. Она больше не была той Лией, что когда—то боялась смотреть ему в глаза, что мечтала о нём издалека, но никогда не осмеливалась сделать шаг.

Девушка осознанно перешла границу между прошлым и настоящим, сделав шаг, которого долго избегала, но который теперь казался единственно верным. Она не просто вошла в его жизнь – она оставила в ней след, сделала своё присутствие ощутимым и значимым. Отныне она не собиралась оставаться тенью, не желала быть воспоминанием, которое можно стереть или забыть. Эта студентка была здесь, и её выбор был сделан.

"Теперь всё будет по—другому".

Глава 4

Лия пробуждалась медленно, словно её сознание не хотело полностью возвращаться в реальность. Где—то на границе сна всё ещё звучали голоса, обрывки разговоров, теплая тишина, размытые прикосновения, шёпот, который невозможно разобрать. Но он убаюкивал, успокаивал, не давал забыться. Она не торопилась открывать глаза, цепляясь за это зыбкое состояние, в котором ещё можно удерживать ощущения, оставаясь в безопасности между прошлым и настоящим.

Она чувствовала, как её тело было расслаблено, но в нём ещё теплился след чего—то недавнего – как будто не до конца угасший жар чужой кожи, тяжесть руки, лежащей на её талии, тихий смех, вибрирующий где—то у её ключицы. Лия точно помнила: Антон был здесь. Она помнила его дыхание, горячее и сбивчивое, его губы, скользящие по её плечу, его шёпот, прерываемый прикосновениями, как он хрипло говорил её имя, как она отвечала ему. Это было не просто воспоминание – это было пережитое, ощущение, что ещё не растворилось, не стало далёким.

Но что—то было не так.

Женщина медленно провела рукой по простыне, ожидая наткнуться на тёплый след его тела. Её пальцы скользнули по ткани, но та была прохладной, чуть шершавой, но без единой складки, будто здесь никто не лежал. Она нахмурилась, всё ещё не открывая глаз, надеясь, что это просто иллюзия. Возможно, он встал раньше неё. Может, ушёл в ванную. Может, стоит в соседней комнате, готовит кофе, перелистывает её книги, но что—то внутри уже знало ответ – его здесь нет.

Комната утопала в мягком утреннем свете, просачивающемся сквозь плотные шторы, создавая размытые, чуть призрачные тени на стенах. Всё было на своих местах – мебель, книги, её сумка, вчера оставленная на стуле. Только вот ощущение чего—то неправильного росло, будто реальность сделала шаг назад, стерев что—то важное.

Её взгляд метнулся к тому месту, где должны были стоять два бокала с вином. Она точно помнила, как поставила их туда: один остался почти полным, второй – с тёмным следом на стекле. Но сейчас там был только её телефон.

Лия медленно поднялась, присела на край кровати, сжав пальцы на прохладной ткани. Глаза снова метнулись по комнате, высматривая хоть какие—то следы его присутствия. Она же помнила, как он снял рубашку, небрежно бросив её на пол рядом с кроватью. Помнила его туфли, оставленные в прихожей. Помнила тёплый, немного пряный запах его кожи, смешанный с ароматом вина, едва уловимый в воздухе.

Но ничего этого не было.

Женщина медленно встала, ощущая, как внутри поднимается вязкое, холодное беспокойство. Ощущение, что реальность исказилась, стало почти осязаемым. Всё выглядело так, будто этой ночи просто не существовало. Как будто её сознание сыграло с ней жестокую шутку, подсовывая слишком реальный сон. Но это не могло быть сном.

Она вышла в гостиную, огляделась, пытаясь найти хоть что—то, что подтвердило бы её воспоминания. Пол ровный, чистый, нигде нет ни малейших следов. Нет рубашки. Нет туфлей. Нет бутылки вина, которую они открыли вчера, смеясь над тем, что так и не выбрали фильм.

Что происходит?

Лия подошла к окну, осторожно провела пальцами по стеклу, будто пытаясь почувствовать текстуру реальности, проверить, настоящая ли она. Тревога в груди медленно сгущалась, приобретая всё более чёткие очертания. Это было не просто забывчивость, не ошибка памяти – что—то изменилось, что—то исчезло, вырванное из ткани её жизни так аккуратно, что не осталось ни единого шва, только пустота, которую невозможно заполнить.

На мгновение ей показалось, что она всё ещё чувствует его прикосновение, но это было не более чем эхо.

Лия глубоко вдохнула, пытаясь унять холод, поднимающийся по позвоночнику, охватывающий её, сжимая изнутри, но это ощущение не уходило.

И тут раздался телефонный звонок.

Звук прорезал тишину резко, неожиданно, и Лия вздрогнула. В груди что—то сжалось. Она резко обернулась, её взгляд метнулся к телефону, который ровно вибрировал на прикроватном столике, словно ничего не случилось.

Она не двигалась. Телефон продолжал звонить, заполняя комнату однообразными механическими звуками. Лия знала, что должна ответить, но она не могла избавиться от ощущения, что этот звонок изменит всё.

Лия медленно протянула руку к телефону, чувствуя, как что—то внутри неё сопротивляется этому движению. Она не знала, чего ждёт, но не могла избавиться от ощущения, что этот звонок – не просто часть её обычного утра. Как будто что—то должно разорваться, когда она услышит голос на том конце провода, как будто её мир завис в хрупком равновесии, и любое неверное слово изменит его окончательно.

Она коснулась экрана, приняла вызов и поднесла телефон к уху.

– Алло? – её голос прозвучал чуть хрипло, утренним оттенком.

На другом конце секунду молчали, а затем раздался мужской голос. Он был низким, уверенным, но лишённым той тёплой небрежности, с которой он говорил с ней вчера.

– Доброе утро, Лия. Меня зовут Антон.

Имя прозвучало, словно удар, заставив её разум замереть. Он назвал себя так, но его голос не был знакомым, не нёс в себе того тепла, с которым он произносил её имя ещё вчера.

– Я журналист, работаю для… – он назвал издание, но её сознание уже затормозило восприятие.

Она почувствовала, как внутри всё застыло, будто её тело перестало правильно функционировать, будто что—то в мире вокруг дало трещину.

– Антон? – повторила она, не в силах сразу осознать происходящее.

– Да, – его тон оставался официальным, бесстрастным, словно они никогда не встречались. – Я хотел бы взять у вас интервью, если у вас будет время в ближайшие дни.

Лия моргнула, ощущая, как внутри неё нарастает холод.

– Антон, это не смешно.

– Простите?

– Мы ведь уже говорили, ты провёл со мной всю ночь.

В трубке повисла пауза. Она слышала его дыхание, почти видела, как он приподнимает брови, как слегка хмурится, прокручивая в голове её слова, но не находя в них смысла.

– Боюсь, вы меня с кем—то путаете, – наконец сказал он. В голосе не было ни малейшего следа насмешки, ни намёка на то, что он продолжает розыгрыш. Только профессиональная вежливость и лёгкое недоумение.

Лия открыла рот, но не смогла сразу найти, что сказать.

Его голос звучал ровно, спокойно, но не было в нём ни единой ноты узнавания, ни даже осторожного намёка на двусмысленность. Он говорил с ней как с посторонним человеком.

Она почувствовала, как внутри всё сжимается в ледяной комок.

– Антон, ты правда… Ты действительно не помнишь?

– Что именно я должен помнить?

Лия хотела сказать, что он должен помнить её губы, её кожу, её голос, тепло её тела рядом, их разговоры, как он смял рубашку в пальцах, как проснулся среди ночи, запуская ладонь в её волосы, но ничего из этого не имело смысла, если он смотрел на неё через телефон, как на случайную журналистскую встречу.

– Мы вчера… – начала она, но голос сорвался.

– Вчера я был на встрече с редактором, – спокойно ответил он. – Если вы о чём—то другом, боюсь, что…

Он оборвал фразу на полуслове, будто что—то внезапно осознав или не найдя нужных слов. Лия, чувствуя, как внутри растёт смутное предчувствие, закрыла глаза, пытаясь осмыслить произошедшее.

В его памяти не осталось ни единого следа этой ночи, словно её просто не было, словно она растворилась без остатка, оставив только пустоту там, где ещё недавно жило настоящее воспоминание.

Для него это был обычный звонок, не связанный ни с какими прошлыми событиями, не несущий в себе личного подтекста, потому что в его реальности не существовало ни единого намёка на то, что между ними когда—то что—то случилось.

Исчезли все следы его присутствия: тепло его кожи, его дыхание, его прикосновения. Всё, что казалось таким явственным, теперь не имело подтверждения в реальном мире.

Её дыхание стало поверхностным, а в груди сжалось ледяное осознание, что мир вокруг утратил привычные очертания.

Тонкая, липкая паника поползла по позвоночнику, холодными пальцами сжимая грудную клетку. Как если бы что—то сломалось в самой структуре мира, в порядке вещей, в том, что должно было быть неизменным.

– Лия? – голос Антона теперь звучал мягче, настороженнее, он чувствовал её замешательство, но не понимал его причины.

Её пальцы медленно сжались на телефоне.

– Извините, – едва слышно выдавила она и сбросила вызов.

Телефон выскользнул из её рук и мягко упал на постель, но Лия не шевельнулась. Она сидела неподвижно, взгляд её был прикован к одной точке, но перед глазами не оставалось ничего, кроме пустоты. Мысль, которая медленно формировалась в сознании, вдруг обрела чёткие очертания: её собственное вмешательство в прошлое изменило реальность. То, что она помнила с болезненной ясностью, больше не существовало, и чем дольше она пыталась это осознать, тем глубже её разум погружался в трясину невозможности. Она вычеркнула этот момент из своей жизни, будто никогда его и не было, но воспоминания оставались, мучительно напоминая о том, чего уже не вернуть.

Её ночь с Антоном исчезла, словно её никогда не существовало, оставив лишь смутный отпечаток в её памяти, не имеющий подтверждения в реальном мире. Воспоминания, которые ещё мгновение назад казались такими явственными, теперь рассыпались, как сон, ускользая сквозь пальцы, превращаясь в глупую иллюзию, которой не было суждено обрести реальность.

Она поняла, что потеряла его окончательно, что теперь он не просто ушёл, а никогда и не был рядом, оставшись лишь в её сознании как нечто, чего больше не существует и, возможно, никогда не существовало.

Лия медленно сжала пальцы, ощущая, как в её теле нарастает едва уловимая дрожь, разливающаяся изнутри, словно холодная волна, накрывающая сознание. Мысль о том, что всё произошедшее стерлось, не находила логического объяснения, но вместе с тем она осознавала, что это не ошибка памяти и не плод воображения – что—то действительно изменилось, исчезло, как будто никогда не существовало.

Охваченная растерянностью, она опустилась обратно на кровать, чувствуя, как дыхание становится рваным, неглубоким, словно организм сопротивлялся этому осознанию. В голове крутились вопросы, но ответы ускользали, оставляя после себя лишь ощущение тревожной пустоты, которой раньше не было.

Она вмешалась в реальность, и теперь её жизнь стала чем—то иным. Чем—то, что ещё недавно казалось неизменным, но вдруг превратилось в зыбкую, хрупкую конструкцию, подчинённую неизвестным законам. А самое страшное было в том, что это не было сном.

Телефон, всё ещё лежавший на постели, казался ей мёртвым предметом, безразличным к тому, что только что произошло. Лия не могла заставить себя снова взять его в руки. Она не хотела перечитывать список вызовов, не хотела смотреть на экран в страхе увидеть подтверждение тому, что её реальность больше не та, что была вчера.

Грудь сдавило тяжёлым ощущением. Она глубоко вдохнула, но воздух не наполнял лёгкие, словно где—то внутри неё что—то сжалось в узел. В голове звучал голос Антона – спокойный, официальный, чужой. Он не знал её. Не помнил. В его мире они никогда не встречались так близко.

Лия встала, но её ноги словно налились свинцом. Тело подчинилось усилием воли, но движения давались с трудом, будто воздух стал гуще, плотнее. Она направилась в ванную, распахнула дверь и замерла.

В зеркале её отражение смотрело на неё с тем же выражением, что она ощущала внутри себя. Глаза чуть расширены, губы сжаты, в зрачках – лёгкий отблеск тревоги. Внешне всё было привычным: те же скулы, изгиб бровей, тёмные волосы, чуть спутанные после сна.

Но нечто неуловимое делало её чужой самой себе. Она склонилась ближе, вглядываясь в детали – в мягкую тень под глазами, в легчайшую дрожь ресниц, в блеск кожи на скулах. Всё было на месте. И в то же время что—то не так. Сердце гулко стукнуло.

Она подняла руку, провела пальцами по щеке. Кожа тёплая, живая. Но ощущение собственной реальности стало зыбким, словно она смотрит на себя не изнутри, а снаружи. Как если бы её тело принадлежало кому—то другому, а она лишь на мгновение заняла это место.

Где—то глубоко внутри шевельнулась ледяная догадка.

Лия резко выпрямилась и вышла в гостиную. Теперь ей нужно было за что—то зацепиться, проверить, действительно ли всё в порядке. Она схватила со стола свою книгу. Обложка знакомая, с её именем, с тем самым изображением, которое она сама утверждала перед выпуском.

Но когда она раскрыла её, пальцы судорожно сжали страницы. Это была не её книга.

Точнее, текст был её, но… не таким, каким она его помнила. Она пролистнула несколько страниц, чувствуя, как дыхание сбивается. Некоторые сцены были написаны иначе. Некоторые герои, которых она помнила отчётливо, исчезли, словно их никогда не было в её сюжете. Словно кто—то переписал её историю за неё. Она закрыла книгу и прижала её к груди.

Сердце гулко билось в рёбрах. Этого не могло быть.

Лия бросила книгу на стол и схватила телефон. В панике стала пролистывать галерею. Старые фотографии мелькали перед глазами, и на первый взгляд всё было так, как должно быть. Но затем она остановилась.

Одна из фотографий, сделанная несколько лет назад на дне рождения её подруги, выглядела иначе. На ней не хватало двух человек. Она точно помнила, что они были там, стояли рядом с ней, смеялись, поднимали бокалы. Но теперь их просто не было на снимке, как будто их никогда не существовало.

Она нашла другую фотографию – с презентации её книги. Помнила, как тогда была счастлива, как принимала поздравления. Еще одного человека на ней не было.

Пальцы сжали телефон так крепко, что суставы побелели, а дыхание замерло в груди. Она понимала, что это не случайность, не простая игра восприятия или усталости. Это было нечто большее, нечто, что проникало глубже, стирая привычные границы её существования. Каждое несоответствие, каждый исчезнувший человек на фотографии, каждый сдвинутый предмет в комнате были доказательством того, что её жизнь изменилась неуловимо, но необратимо.

Лия судорожно осмотрелась. Квартира была её, но не совсем. Предметы стояли не так, как она привыкла. Её любимая ваза на комоде отсутствовала. Картина, которую она вешала в прошлом году, теперь висела в другой комнате. Некоторые книги были расставлены иначе.

Мир словно сдвинулся на несколько миллиметров, и этого хватило, чтобы всё вокруг стало неправильным.

Она не знала, что именно произошло, но одно было ясно: её память не могла ошибаться в таком масштабе. Она не могла придумать Антона, которого теперь никогда не было в её жизни. Не могла вообразить те сцены в книге, которые кто—то стер и переписал заново.

Это не было ни простым сбоем памяти, ни случайной игрой воображения, вызванной усталостью. Она осознавала, что что—то в этом мире изменилось, что—то было переписано или стёрто, словно реальность поддалась чужому вмешательству. Она чувствовала, как невидимые нити её воспоминаний оказались перетянуты, искривлены, создавая зыбкую зыбь в восприятии окружающего. Теперь ей оставалось лишь гадать, насколько далеко зашли эти изменения и какую часть её прошлого они успели уничтожить.

С каждым днём тревога, поселившаяся внутри Лии, становилась всё сильнее, принимая всё более зримые формы. Её жизнь больше не казалась ей стабильной – всё вокруг словно подёрнулось незримой дымкой, невидимой для окружающих, но не для неё. То, что начиналось с незначительных деталей – перемещённых вещей, исчезнувших имён и изменённых фотографий, – теперь переросло в нечто большее, в ощущение, которое нельзя было назвать простым беспокойством.

Она чувствовала, что за ней наблюдают. Это не было привычное чувство присутствия другого человека рядом, не было ни взглядов из—за спины, ни случайных пересечений с прохожими, вызывающих чувство узнавания. Это было нечто иное, чуждое, липкое, словно в воздухе рядом с ней кто—то существовал, но оставался незримым. Это не проявлялось в прямом виде, но ощущалось на уровне инстинктов, как если бы кто—то, не принадлежащий этому миру, тянулся к ней, не касаясь, но нарушая привычный порядок вещей.

Сначала она пыталась отмахнуться, списывая всё на нервное напряжение, но с каждым днём тени становились всё более явственными. В периферийном зрении, в самых глухих уголках её восприятия, мелькали странные, едва различимые силуэты. Они появлялись там, где не должно было быть ничего – в углах комнаты, на границе света и тьмы, среди привычных очертаний мебели. Иногда она ловила себя на том, что переставала дышать, вглядываясь в полумрак, пытаясь различить хоть что—то конкретное, но стоило ей сфокусироваться – всё исчезало, растворялось в пустоте, оставляя лишь тягучее чувство тревоги.

Она не рассказывала об этом никому. Что сказать? Что её преследует то, чего она не может описать? Что среди теней на стенах она видит нечто живое, осознающее? Это было бы похоже на бред человека, потерявшего связь с реальностью.

Но хуже всего было то, что она чувствовала присутствие и вне квартиры.

Когда Лия шла по улицам вечером, возвращаясь домой, ощущение слежки становилось почти невыносимым. Шаги позади неё то замирали, то вновь появлялись, иногда глухие, словно приглушённые мокрым асфальтом, иногда сухие, резкие, как удар каблука о камень. Она оглядывалась резко, пытаясь застать преследователя врасплох, но каждый раз её встречала пустота. Люди проходили мимо, увлечённые своими делами, машины мерно двигались по дороге, витрины магазинов отражали поток пешеходов, но никого, кто мог бы объяснить источник её страха, не было.

Однажды, проходя мимо кафе, она замедлила шаг и краем глаза заметила отражение в большом стекле витрины. Среди рассеянных огней, случайных силуэтов прохожих она увидела фигуру, стоявшую позади неё. Это было не лицо, не конкретный образ, а некое тёмное, искажённое, присутствие, которое нельзя было спутать ни с чем другим. Сердце резко сжалось, дыхание перехватило, но, когда она резко обернулась – позади не оказалось никого. Только улица, медленный поток машин, несколько человек, стоящих у светофора, но никого, кто мог бы быть тем, кого она видела в отражении.

Она стояла несколько мгновений, напряжённо всматриваясь в пространство, пытаясь уловить хоть малейшее движение. Но всё было так, как и должно было быть. Будто бы ничего и не происходило. Но она знала, что это не так.

Эти мгновения разрушали её уверенность в собственной разумности, подтачивали границы привычного восприятия. Лия начала бояться засыпать без света. Начала вздрагивать от собственного отражения, от теней, падающих от обычных предметов. Она всё чаще задерживалась в людных местах, оттягивая момент возвращения домой, но даже в толпе это ощущение не покидало её.

Она медленно начинала верить в то, что теряет рассудок.

Лия не знала, как долго она сможет продолжать делать вид, что всё в порядке. Каждый день она ловила себя на том, что избегает зеркал, что замедляет шаг на улице, прислушиваясь к звукам позади себя. Её собственная квартира больше не казалась ей безопасной, а город, который она знала наизусть, стал похож на лабиринт, в котором что—то незримое наблюдает за каждым её движением.

В этот день она почти заставила себя забыть о тревоге. Сидела в углу маленького кафе, держа в руках чашку кофе, и убеждала себя, что всё нормально, что никто не преследует её, что эти изменения – просто плод её воображения. Люди за соседними столиками оживлённо разговаривали, кто—то пролистывал газету, официанты мелькали между столиками, не замечая её, и на мгновение Лии показалось, что она снова часть обычного мира, что страх был всего лишь сном, который рассеивается при дневном свете.

Она поднялась, расплатившись за кофе, накинула пальто и вышла на улицу. Воздух был влажным и холодным, асфальт ещё хранил следы недавнего дождя, отражая жёлтые и белые огни вывесок. Улицы были оживлёнными, вечерний поток людей тек ровно и размеренно. Всё выглядело привычно.

Именно поэтому она сразу её заметила.

Женщина стояла напротив, как памятник среди людского движения, словно оно не касалось её, словно время для неё остановилось. Высокий силуэт в длинном сером плаще выделялся среди цветной толпы, но дело было не только в этом. Её взгляд был прикован к Лии – прямой, спокойный, но в то же время наполненный непонятной силой, как если бы она не просто смотрела, а знала.

Лия замедлила шаг, и её охватило странное чувство, похожее на ледяной ветер, прокатившийся по коже. Она не могла понять, что именно её так тревожит, но знала – эта женщина ждала её.

Они оказались рядом через несколько мгновений. Лия услышала её голос, но губы женщины почти не шевелились.

– Ты можешь изменить прошлое, но тогда твоя жизнь станет сном для кого—то другого.

Её голос был тихим, почти шёпотом, но каждая буква врезалась в сознание, будто произнесённое было не словами, а чем—то более глубоким, неизбежным, существующим за гранью человеческого восприятия.

Лия замерла, чувствуя, как по её позвоночнику пробежала судорога. Её кожа покрылась мурашками, сердце забилось быстрее. Это был не бред, не плод её воображения. Кто—то знал, что с ней происходит. Кто—то следил за ней.

Писательница резко обернулась. Женщины не было.

Она стояла здесь, всего мгновение назад, но теперь улица выглядела так, будто её никогда и не существовало. Люди продолжали идти, никто не остановился, никто не заметил ничего странного. Только Лия знала, что эта встреча была реальной.

Её дыхание сбилось, пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

Теперь она точно знала – это не просто её воображение. Это происходит на самом деле.

Лия медленно шла по тротуару, глубоко вдыхая холодный вечерний воздух, но он не приносил облегчения. Мысль о встрече с незнакомкой не выходила у неё из головы. Каждое слово, сказанное той женщиной, звучало в сознании, будто отдалённое эхо, повторяя свой жуткий смысл. Если она и раньше сомневалась, что с ней происходит что—то необратимое, то теперь у неё не осталось выбора – она больше не могла игнорировать очевидное.

Она не была первой, кто столкнулся с этим.

Где—то внутри себя Лия уже знала, к кому ей нужно обратиться, но эта мысль всплыла не сразу, словно не спешила становиться осознанной. В памяти промелькнуло лицо, голос, события, давно отложенные в дальний ящик воспоминаний.

В её памяти всплыло одно имя, единственное, которое могло помочь ей разобраться в происходящем: Егор, двоюродный брат, человек, который с детства казался ей непохожим на остальных.

Он был младше неё на несколько лет, и всегда казался странным мальчиком. В детстве он редко играл с другими детьми, предпочитая уединение, а с возрастом его замкнутость только усилилась. Он никогда не казался ей особенным – скорее, чужим, не таким, как все, словно ему не хватало какой—то важной детали, делающей человека обыкновенным. Он знал больше, чем следовало, и порой его рассказы тревожили её, даже если тогда, в юности, она не придавала им значения.

Егор говорил о снах, которые были больше, чем просто сны. О том, как засыпал в одном времени, а просыпался в другом, как видел не себя, а чужую жизнь, как его реальность постоянно искривлялась, а он всё пытался удержать её в руках. Тогда она слушала его с интересом, но воспринимала это как метафоры, как увлечение чем—то околофилософским, даже, возможно, литературным. Он ведь и сам писал.

Но теперь она понимала: это было правдой. Если кто—то и мог объяснить происходящее, это был он.

Она долго смотрела на телефон, не решаясь набрать номер. За столько лет они почти не общались, пересекались лишь на семейных встречах, где он казался ещё более закрытым, чем раньше. Она не знала, что именно его тревожило, но чувствовала, что его взгляд на мир изменился, стал ещё более отчуждённым.

Но теперь у неё не было выбора. Она коснулась экрана, поднесла телефон к уху и прислушалась к длинным гудкам.

– Да? – голос Егора прозвучал чуть хрипло, будто она разбудила его или он был чем—то отвлечён.

– Егор… Привет, – её собственный голос показался ей чужим и неуверенным.

Он не ответил сразу. Несколько секунд в трубке было только его дыхание, а затем, спокойным, но настороженным голосом, он произнёс:

– Что—то случилось.

Это был не вопрос. Лия сжала пальцы на телефоне, почувствовав, как внутри всё сжалось.

– Да.

Она выдохнула, чувствуя, как в горле пересохло. Как объяснить? С чего начать? Рассказать ему, что её жизнь словно треснула, что она больше не уверена, какое из её воспоминаний настоящее, а какое исчезло бесследно?

– Это… – она сглотнула. – Это связано со снами.

В трубке снова повисло молчание.

– Продолжай, – наконец сказал он.

Лия закрыла глаза, пытаясь собраться.

– Ты говорил мне, что твои сны… особенные. Что иногда ты просыпался и мир был другим. Что то, что ты видел во сне, как—то влияло на реальность.

– Я помню, – его голос звучал осторожно.

– Егор… У меня началось то же самое.

Она услышала, как он глубоко вдохнул, затем замолчал, будто решая, что сказать, а затем тихо, но твёрдо произнёс:

– Лия, тебе нужно срочно приехать ко мне.

– Это… это настолько плохо?

– Если всё так, как ты говоришь… – он сделал паузу. – Тогда у тебя мало времени.

Лия почувствовала, как по спине пробежал холод.

– Я еду.

Егор не стал спрашивать, когда она приедет. Он просто сказал:

– Жду.

Она отключила телефон, вышла на улицу, остановила такси. Город за окнами казался теперь ещё более чужим, ненадёжным, будто он мог исчезнуть в любой момент.

Но внутри неё впервые за всё это время появилось ощущение, что она движется в правильном направлении.

Теперь оставалось только добраться до Егора.

Лия вышла из такси, взглянула на дом и задержала дыхание. Старый подъезд, знакомые стены, лестница, ведущая к квартире Егора, – всё оставалось таким, каким она помнила, но теперь в этом месте ощущалось нечто иное, неуловимо тревожное. Казалось, что этот дом уже не принадлежит её реальности полностью, словно он дрейфовал между мирами так же, как и она сама.

Она поднялась по ступеням, чувствуя, как сердце стучит чуть быстрее обычного. Каждое движение давалось с трудом, будто воздух стал плотнее, будто что—то неведомое наблюдало за каждым её шагом. Она подняла руку и постучала в дверь.

Шаги за дверью раздались почти сразу. Она слышала, как кто—то замер на мгновение перед входом, прежде чем повернул замок.

Когда дверь открылась, перед ней стоял Егор.

Он был всё тем же – угловатый, высокий, с вечной усталостью в глазах, но в этот раз в его взгляде появилось нечто иное, словно он заранее знал, зачем она пришла. Он изучил её лицо, и Лия ощутила лёгкую дрожь – он выглядел так, будто ждал этого момента.

– Заходи, – сказал он негромко, отступая в сторону.

Она прошла внутрь, оглядываясь, будто видела это место впервые. Запах травяного чая, слабый аромат старых книг, тонкий, почти неуловимый оттенок влажности – в этой квартире не менялось ничего, но внутри у Лии росло ощущение, что изменения уже произошли, просто ещё не проявились.

Они молча прошли на кухню, где свет из окна падал ровными линиями на стол, создавая резкие тени. Егор сел напротив, положив руки на колени.

– Рассказывай, – произнёс он спокойно, но в его голосе слышалось напряжение. Лия сжала пальцы, чувствуя, как внутри её грудной клетки нарастает тяжесть:

– Я изменила реальность, – сказала она наконец, глядя ему прямо в глаза.

Он медленно наклонил голову, но не отреагировал так, как она ожидала:

– Как именно?

Она сглотнула.

– Во сне, – сказала она. – Вначале я не поняла, что произошло. Просто легла спать, а когда проснулась, всё оказалось не таким, каким было.

– Что изменилось?

– Антон.

Егор чуть прищурился:

– Что с ним?

Лия провела рукой по лбу, пытаясь подобрать слова:

– Мы провели вместе ночь. Я помню всё: его голос, его прикосновения, каждую деталь. Но когда я проснулась, он исчез. В том смысле, что… – она осеклась. – Он не просто ушёл. Он никогда не был там.

– Ты хочешь сказать, что его никогда не было в твоей жизни?

– Он не помнит меня, – голос её сорвался. – Он представился мне заново, как будто мы никогда не встречались.

Егор молча слушал.

– Я проверила фотографии, – продолжила она. – Люди исчезли. События изменились. Даже мои книги стали другими. Я не знаю, где граница между тем, что действительно происходило, и тем, что я просто помню.

Егор откинулся на спинку стула и провёл рукой по подбородку.

– Ты не первая, кто через это проходит.

Она замерла.

– Ты… ты тоже?..

Он медленно кивнул.

– Да. Когда—то давно. Вначале это были просто сны, которые я принимал за необычайно реалистичные видения. Но потом я заметил, что они оставляют след в реальности. Я пытался изменить события – сперва незначительные вещи: разговоры, детали встреч, даты. Но затем я сделал ошибку.

Лия напряглась:

– Какую?

Он посмотрел на неё долгим, изучающим взглядом.

– Я изменил свою историю с Эмили.

– Ты рассказывал мне о ней, – сказала она осторожно.

Егор кивнул, обхватив руками чашку с давно остывшим чаем.

– Она была для меня всем, – сказал он тихо. – Но в какой—то момент мне показалось, что я сделал неправильный выбор. Что если бы я признался ей раньше? Что если бы мы были вместе с самого начала?

Лия чувствовала, как внутри у неё всё сжимается:

– И ты изменил это?

– Да. Во сне я заставил себя пойти к ней, сказать, что чувствую, ещё до того, как это произошло в реальности.

– И что случилось?

Егор криво усмехнулся.

– Вначале всё казалось идеальным. Мы были счастливы. Всё шло так, как должно было идти. Но потом я начал замечать детали.

Лия сжала ладони.

– Какие?

– Её воспоминания изменились, – он провёл рукой по столу, словно выравнивая несуществующие складки. – Она перестала помнить моменты, которые мы прожили в моей оригинальной версии прошлого. Её характер изменился. Она реагировала на вещи не так, как я ожидал. Я понял, что той Эмили, которую я знал, больше не существовало.

Лия сглотнула.

– Но ведь сейчас вы вместе?

Егор слабо улыбнулся.

– Да. Потому что я остановился. Я перестал вмешиваться. Я больше не пытался менять то, что уже случилось.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Ты хочешь сказать…

– Да, – его голос стал твёрдым. – Если ты продолжишь, то можешь не просто потерять куски своей жизни. Ты можешь исчезнуть из неё.

Лия тяжело вздохнула, чувствуя, как внутри растёт страх.

– Исчезнуть…

– Представь, что однажды ты проснёшься и не узнаешь, кем ты была.

Она медленно покачала головой, не зная, что сказать.

– Значит, мне нужно остановиться, – прошептала она.

Егор кивнул, глядя на неё внимательно.

– Пока ещё есть, что спасать.

Лия вышла из квартиры Егора, ощущая, как воздух вокруг неё стал вязким, почти ощутимым. Ей казалось, что она идёт по воде, по густому, сопротивляющемуся пространству, которое теперь не принадлежало ей полностью. Слова брата эхом отдавались в сознании: "Ты можешь исчезнуть из собственной жизни." Она не могла их забыть, не могла отмахнуться, не могла убедить себя, что это просто пугающая теория, преувеличенный страх.

Теперь всё, что она делала, каждая мысль, каждое движение напоминало ей о том, как хрупка её реальность.

Она шла медленно, будто боялась, что если ускорится, то что—то изменится вокруг неё прямо на глазах. Проходящие мимо люди казались нормальными, занятыми своими делами, но Лия больше не могла быть уверена, что завтра их лица останутся прежними, что они будут знать её имя, что её собственные воспоминания совпадут с тем, что будет записано в её телефоне, книгах, фотографиях.

Женщина вспомнила, как всё начиналось. Всё казалось игрой, захватывающим исследованием природы сна и реальности, поиском ответа на вопрос, который волновал её с детства: "что есть время и можем ли мы его изменить?" Но теперь это было не любопытство, не эксперимент, а что—то куда более опасное.

Она зашла слишком далеко.

Раньше её жизнь была понятной: книги, встречи с коллегами, редкие отношения, которые она никогда не ставила во главу угла. Теперь же всё это разрушилось, обернулось зыбким сном, от которого невозможно проснуться.

Мир больше не был для неё тем устойчивым, понятным местом, где каждый день предсказуем и логичен. Она не могла избавиться от осознания, что каждое её сновидение оставляет на реальности невидимые следы, ускользающие от других, но очевидные для неё самой. Поначалу ей казалось, что это просто совпадения, случайные сдвиги в деталях, но теперь она понимала: каждый раз, засыпая, она запускала процесс, который не поддавался её контролю. Чем дальше она заходила, тем более неуправляемым становился этот механизм, и теперь у неё не осталось сомнений, что это не просто воображение – она действительно меняла свой мир.

Однажды исчезла ночь с Антоном. В другой раз – люди с фотографий. Потом целые сцены из её книг, словно кто—то стирал куски её прошлого, но только она одна это замечала.

Лия понимала, что слова Егора не были преувеличением или пустым предостережением. Он был прав. Всё, что она замечала – исчезающие люди, изменённые события, переписанные страницы её жизни – указывало на одно: её реальность становилась нестабильной, податливой, словно ткань, которую кто—то неумелыми руками распускал по нитям, лишая целостности.

Реальность, в которой она существовала, становилась всё более нестабильной. И проблема заключалась не в том, что изменения происходили, а в том, что она не могла их контролировать.

Она пыталась убедить себя, что ещё есть возможность остановиться, что граница не пройдена, но где она? В какой момент она окажется по ту сторону, где прошлое уже невозможно вернуть? Эта мысль терзала её, пока она шаг за шагом приближалась к своему дому, ощущая, как нарастает беспокойство. Каждый поворот улицы, каждый знакомый дом, мелькавший в темноте, казались частью декорации, которую могли в любой момент заменить другой реальностью, в которой она проснётся завтра. И тогда вопрос уже не стоял в том, сможет ли она остановиться, а в том, существует ли у неё ещё эта возможность.

Она не могла избавиться от ощущения, что, если сейчас заснёт, утром её ждёт ещё один сюрприз. Возможно, её книги исчезнут вовсе. Возможно, квартира окажется не её. Возможно, в зеркале она увидит не своё лицо.

Она знала, что единственный способ сохранить себя – прекратить вмешиваться, но могла ли она просто закрыть глаза на то, что уже начала? Что, если в её руках был ключ к пониманию, которое никто и никогда не получал? Что, если отказ от этого поиска означал бы потерю возможности узнать правду? Её разум твердил, что пора остановиться, но в глубине души она чувствовала, что так просто выйти из игры уже не получится.

Исследовательская жилка внутри не давала ей просто сложить руки и смириться с тем, что она больше не имеет власти над собственной жизнью. Она хотела знать, где предел. Где заканчиваются её возможности. Насколько далеко она может зайти, прежде чем полностью растворится в изменённой реальности.

Она пыталась убедить себя, что ещё можно повернуть назад, что остаётся шанс вернуть свою жизнь в привычное русло. Но что, если момент, когда это было возможно, уже упущен? Что, если каждый новый сон стирает её прошлое, изменяет её настоящее и оставляет её в мире, где пути назад больше нет? Её грудь сдавило тревожное осознание: если обратного пути не существует. Значит, её судьба уже предрешена.

Лия сняла пальто, повесила его на крючок в прихожей и замерла. На секунду ей показалось, что квартира пахнет иначе. Не её духами, не знакомым уютным запахом бумаги и кофе, а чем—то холодным, слегка металлическим, чужим.

Она медленно прошла вглубь комнаты, оглядываясь. Всё было на месте. Но что—то изменилось. Она чувствовала это каждой клеткой своего тела.

Перед ней открывались два пути, и каждый из них вёл к неизведанному. Она могла продолжать углубляться в тайны сна, исследовать механизмы, которые уже начали менять её реальность, пытаться понять, что на самом деле стоит за этим феноменом. Но этот путь таил в себе риск: чем дальше она зайдёт, тем больше частей её жизни окажутся переписанными, а она сама – всё менее реальной.

Второй путь – остановиться, попытаться сохранить остатки привычного, удержаться за то, что ещё осталось её миром, пока окончательно не утратила связь с реальностью. Вопрос был в том, могла ли она отказаться от познания, когда уже так далеко зашла, или её любопытство приведёт её к точке невозврата.

Лия опустилась в кресло, чувствуя, как напряжение, накопившееся в теле, постепенно сменяется тяжёлой, вязкой усталостью. Она позволила себе закрыть глаза, но не для того, чтобы уснуть, а скорее, чтобы спрятаться на мгновение от окружающей её реальности, которая с каждым днём становилась всё менее определённой.

Квартира казалась ей пустой, но это ощущение не приносило покоя. Напротив, в её тишине было что—то чужое и незримое, но при этом неотступное. Она слышала собственное дыхание, его ровный ритм, но на границе восприятия таилось что—то ещё – не звук, не движение, а присутствие.

Лия глубже погрузилась в кресло, скрестив руки на груди, как будто этим жестом могла оградить себя от того, что не поддавалось объяснению. Она не хотела открывать глаза, не хотела проверять, останется ли эта комната такой же, если взглянуть на неё снова.

Но её сознание не давало ей покоя.

Ощущение чьего—то взгляда становилось невыносимым. Оно не было явным, как присутствие живого человека в комнате, но его нельзя было проигнорировать.

Страшным усилием она заставила себя посмотреть. Комната была такой же. Те же стены, та же мебель, приглушённый свет ночника, отражающийся в окне. Но в углу, на границе света и тени, мелькнуло движение.

Это было мгновение, едва уловимый разрыв в привычном порядке вещей, но она успела его заметить. Её сердце сжалось.

Она не дышала, не двигалась, прислушиваясь к тишине, но больше ничего не происходило. Темнота оставалась неподвижной.

Может, ей показалось?

Но Лия понимала: теперь её реальность больше не принадлежала ей одной.

Глава 5

Писательница сидела в полутёмной гостиной, сжимая в пальцах чашку с уже остывшим чаем, но не делая ни глотка. Весь её мир будто сместился на несколько градусов, нарушая привычный баланс. Тревога, поселившаяся внутри, медленно разрасталась, словно неведомый живой организм, цепляясь за мысли, за сомнения, за то, что теперь казалось ей зыбким и ненадёжным.

Всё началось с истории Егора. Она ожидала услышать что—то похожее на безумные сны, странные совпадения, но не то, что услышала. Когда он говорил, она наблюдала за ним, за его руками, за глазами, и с каждой минутой всё глубже понимала – он не выдумывает. В его голосе не было театральной завораживающей интонации, которая сопровождает искусные мистификации. Не было и той уверенности человека, который просто нашёл объяснение необычному. Было другое – осознание, что реальность текуча, что прошлое не твёрдая основа, а зыбкое болото, куда можно провалиться. И теперь, кажется, она начала в это верить.

Но даже рассказ Егора – пугающий, полный непонятных ей деталей – не сравнится с тем, что сказала ей женщина в плаще: "Ты можешь изменить прошлое, но тогда твоя жизнь станет сном для кого—то другого."

Эти слова крутились в её голове весь день, с каждым повторением становясь всё более невыносимыми. Значит, всё не просто сны? Значит, каждое её действие меняет окружающий мир?

Она попыталась найти в этом какую—то систему, но её не было. Пока что всё казалось хаотичным – как будто она запускала некий механизм, но не знала его принципов. Изменялись мелкие детали – книги на полках, события из прошлого, диалоги, которые происходили иначе. Но менялись и вещи гораздо более пугающие – исчезновения, новые жизни, реальность, не узнающая её.

Лия встала и прошлась по комнате, осматривая знакомые вещи. Всё ли на своих местах? Всё ли так, как было? Её рука скользнула по книжной полке, и она вынула старый том Бунина, машинально разглядывая пожелтевшие страницы. Она знала эту книгу с детства, перечитывала её десятки раз, но сейчас, раскрыв, поняла – текст другой. Не кардинально, но в некоторых абзацах стояли слова, которых она не помнила, а те, что помнила, пропали.

Она захлопнула книгу, судорожно вздохнула и села обратно в кресло.

Весь день она пыталась удержать в голове последовательность изменений, но чем больше думала, тем сильнее путалась. Какие моменты были истинными, а какие она уже переписала? Если изменить одно, разве оно не тянет за собой другое? А если реальность не может смириться с её вмешательством – будет ли она вечно пытаться исправиться, выровняться, затягивая её в новый круг перемен?

Лия почувствовала, что внезапно очень устала. Ей хотелось хотя бы на мгновение вернуть стабильность. Остановить этот поток мыслей, этот бесконечный анализ, эти проверки – совпадает ли настоящее с тем, что она помнит.

Она выключила телефон, чтобы никто не тревожил её, и провела рукой по лицу. Нужно отвлечься. Нужно хотя бы на время вернуться в нормальность.

На часах было без двадцати десять вечера, и она решила – пора лечь спать. Может, утро принесёт ясность.

Но стоило ей подумать об этом, как внутри поднялась волна холодного страха.

А что, если очередной сон снова забросит её в прошлое? Что, если очередное пробуждение покажет ей ещё одну реальность, ещё более чуждую? Что, если однажды она проснётся и не вспомнит, какой была её настоящая жизнь?

Этот страх сковал её так сильно, что пальцы побелели, когда она схватилась за подлокотник кресла. Но она поднялась и медленно прошла в спальню, словно это само по себе могло стать решением.

На тумбочке у кровати стоял флакон с таблетками. Она редко прибегала к ним, но сегодня сделала исключение – выпила одну, запив водой из стакана, который всё ещё стоял на том же месте. Значит ли это, что здесь ничего не изменилось?

Лия легла, вытянувшись, но сна не было. Лишь усталость, комок напряжения в груди и ощущение, что она висит на краю чего—то неизведанного.

Она закрыла глаза, стараясь не думать ни о чём. Но мысли приходили сами. О тысяча девятьсот восемьдесят пятом, о том времени, когда всё было проще, когда она была другой – не такой, какой стала теперь. О шансах, которые она упустила, о словах, которые не сказала, о людях, которые исчезли из её жизни раньше, чем она поняла, насколько они важны.

"Что, если можно было бы прожить иначе?"

Эта мысль убаюкивала, обволакивала, затягивала. Она не почувствовала, как сон накрыл её.

Лия открыла глаза и мгновенно осознала, что снова очутилась ЗДЕСЬ. Ощущение было резким, но не пугающим, словно сознание наконец привыкло к этим скачкам между мирами. Она не дёрнулась, не ахнула, не схватилась за голову в панике. Напротив, лежала спокойно, впитывая каждую мелочь – лёгкость тела, отсутствие ноющей усталости в мышцах, чистую прохладу подушки, незнакомую, но всё же родную.

Она знала, что увидит, стоит её только подняться. Комната, выкрашенная в сероватый оттенок, тонкие шторы, которые вечно цеплялись за оконную раму, узкие койки с жёсткими матрасами и простынями, сбившимися на краях. Полированный шкаф с криво висящим зеркалом, стол, на котором старый радиоприёмник служил хранителем случайных записок и сломанных карандашей. Всё было на своих местах, всё соответствовало памяти, но теперь это место казалось одновременно родным и чужим.

Лия снова оказалась в общежитии, в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году, среди знакомых стен, которые казались ей одновременно родными и далекими.

Девушка медленно провела рукой по тонкому одеялу, как будто пытаясь ощутить материальность сна. Ткань была шероховатой, с неровными нитками по краям. Всё здесь имело вес, запах, осязаемость, живую фактуру. В этом сне не было ничего иллюзорного, ничего зыбкого.

За окном уже шумела жизнь – кто—то топал по коридору, хлопали двери, вдалеке слышался смех, неясный разговор. Из соседней комнаты доносились звуки радио – слова ведущего о погоде мешались с тихим жужжанием помех.

Она глубоко вдохнула. В голове всё ещё звучали обрывки вчерашних мыслей, тревожные воспоминания о Верге, предупреждение Егора, страх, который раньше затягивал её в панические попытки разобраться, проснуться, доказать себе, что она принадлежит другой эпохе. Но теперь было иначе.

Лия села, прижав колени к груди, и посмотрела в окно. Всё было предсказуемо. Голые деревья во дворе, покрытые тонкой коркой инея, припаркованные у тротуара «Жигули», студенты, спешащие через двор.

Дежавю было мягким, почти тёплым, но оно не приводило её в замешательство, не заставляло сомневаться в реальности. Всё это уже происходило, и в этом было её преимущество.

– Ты чего такая задумчивая?

Лия повернула голову. Вика, её соседка по комнате, смотрела на неё с привычным прищуром, завязывая на шее синий шерстяной шарф.

– Просто думаю, – ответила Лия, не отворачиваясь от окна.

– Ну—ну, – фыркнула Вика, беря расчёску со стола. – Лучше бы думала, как не опоздать на первую пару.

Лия молчала.

Зеркало отразило её лицо – молодое, гладкое, с нежной кожей, на которой ещё не появились ни морщины, ни следы от недосыпов и бессонных ночей, проведённых над книгами или рукописями. Она наклонилась ближе. В её глазах больше не было растерянности.

Лия осознавала, как будет развиваться этот день, словно он уже происходил раньше. Через несколько часов она выйдет из аудитории, поправит волосы, остановится в коридоре и заметит знакомую фигуру, которая неизменно появлялась в её воспоминаниях. В этот раз она была уверена в каждом своём шаге, будто реальность подчинялась её знаниям о будущем.

Они стояли в переполненном троллейбусе, держась за поручни, и слушали гул голосов вокруг. Вика рассказывала о том, как ей попалась редкая французская помада через знакомых, и теперь она ищет способ продать её по хорошей цене. Лия кивала, но не слушала. Она смотрела в окно, наблюдая за тем, как улицы плывут мимо: переулки, небольшие магазины, старые кинотеатры, где она когда—то бывала. Всё это было частью её памяти, но теперь в каждой детали ощущалась свежесть, как будто она видела их впервые.

Затем они пересели на метро, оказавшись в вагоне среди таких же студентов и работников, спешащих по своим делам. Металлический скрежет колёс, тусклый свет ламп, обрывки разговоров – всё это наполняло пространство вокруг, создавая фон для её мыслей. Когда состав замедлил ход, они вышли на нужной станции и направились к Литературному институту. Лия вдохнула запах старых учебников, бумаги, лёгкий аромат осенней прохлады, впитавшейся в стены. прошли через двор, вошли в знакомое здание с высокими потолками. Лия вдохнула запах старых учебников, бумаги, лёгкий аромат осенней прохлады, впитавшейся в стены.