Ясновидящий

Часть первая

Он заметил их слишком поздно. Раскидистая ива, росшая рядом с детской площадкой – закрывала обзор и дружную гоп-компанию Юра Степанов заметил только оказавшись на открытом месте. По растянутым в довольных ухмылках губам и нестройным возгласам, парень тут же осознал, что его тоже срисовали. Во рту мгновенно пересохло, а ладони, наоборот, стали мокрыми, сердце дробно застучало.

«Ну всё, приехали.» – успела мелькнуть тоскливая мысль.

– О, Юрик! Иди к нам! – призывно замахала руками Алька, соседка с четвёртого этажа.

– Потом! Некогда! – Степанов натянул на лицо улыбку, кивнул в ответ, дескать, его ждут неотложные дела, и ускорил шаг. Не тут-то было.

– Степашка, да подойди на пару минут! – рассыпалась в запоздалых возгласах детская площадка, на которой сейчас хозяйствовали совсем не малыши.

Перекрывая их, загремел новый Алькин крик, теперь так явно отливающий металлом, что ослушаться – значило сделать ещё хуже. Одеревеневшие ноги неохотно изменили траекторию и двинулись прямо к ненасытной до зрелищ, скучающей компании. Их было пятеро. Четверых из них Юра знал: соседку Альфию, которую все называли просто Алька, её парня с неизвестным именем, потому что все звали его Таран, закадычную подругу Альфии – Надьку Литруху и Надькиного сожителя по кличке Клещ. Маргинальный контингент не признавал имён, а потому немолодой мужчина так и был всю жизнь Клещом.

Один из сидящих был ему незнаком, и парень с невольным интересом отметил, что он выбивается из похожих, как близнецы одутловатых лиц аборигенов неприличной свежестью и подтянутостью. Хоть и маскировался средних лет мужичок «под своего» затасканным спортивным костюмом и несвежей футболкой, но лицо, а главное, глаза выдавали его, что называется «с головой».

Юру вдруг встревожил слишком трезвый внимательный взгляд незнакомца и то, как при виде Степанова он подтянулся, словно поджарая гончая, почуявшая добычу. Юрий подумал, что мужичок похож на мента и удивился тому, что человек со сканирующими глазами мог оказаться в Алькиной компании. Точнее, как его допустили.

Хотя бы, потому что Юсупова Альфия или Алька, вышла на волю пару лет тому назад, отсидев за драку (а точнее, избитую ею до полусмерти девушку) три года и вряд ли теперь пылала симпатией к каким-либо людям в погонах. Это, не считая фактора в виде матёрого уголовника Клеща. Да и остальные собравшиеся на площадке не очень-то любили власть в виде правоохранителей. Может, Юрка чего-то не понимает в этой жизни? Может быть, ошибается и мужичок всего лишь гастролёр из другого района? Здесь парень его видел впервые. А глаза… Ну что глаза? Со страху и не такое показаться может. А Юра сейчас боялся эту компанию. Себе-то уж можно было в этом признаться.

–– Степашка, присаживайся, чё, как не родной! – Засипел Клещ, подвинувшись и освобождая место на лавочке.

–– Ну что, сосед, как дела? – с симпатией улыбнулась Алька.

В отличие от опасной заботливости Клеща, в её искреннем вопросе не было ничего настораживающего. Степанов плюхнулся на скамейку, тоскливо взглянув на проходящую мимо бабульку и, наверное, впервые в жизни мечтая оказаться на её месте.

–– Да нормально, – улыбнулся в ответ.

–– Болеешь? Дерьмово выглядишь, – тут же отозвалась Алька, протягивая парню нераспечатанную банку. И опять кольнуло несоответствие. Пиво у аборигенов? Ну да, ну да. Если только забыть, что для них самогон, как элитное вино.

–– Вчера у друга на дне рождения погулял, – Юра с благодарностью принял напиток, распечатал, сделал несколько жадных глотков, невольно припомнив вчерашний мутный и даже отвратительный вечер.

Как обычно, он вернулся с работы домой. Ничего не предвещало беды. С матерью они трудились на одном заводе и даже в одном цехе, только в разных сменах. Вчера у Юры была дневная, а у мамы – выходной.

Выглядела мать неважно: привычные синяки под глазами, которые начали появляться после травмы отца – стали как будто ещё темнее, морщины – заметнее, а в глазах сквозила бесконечная тоска, которая тоже поселилась там после того случая.

–– Что на ужин? – нарочито жизнерадостно спросил парень, выходя из ванной комнаты.

Мать сидела на табурете, уставившись перед собой невидящим взглядом, с прямой спиной и руками, сложенными на коленях.

–– А ничего! Возьми, да приготовь! Или купи чего-нибудь! – ответ поразил неожиданной злостью.

–– Ты чего, мам? – Юра растерянно остановился в дверях, непонимающе глядя на мать, – случилось чего?

–– Случилось! – она посмотрела на Степанова с такой ненавистью, что тот невольно съёжился, – отец под себя начал ходить!

 Юрий вздохнул. Он не понимал, почему мать, обычно покорная, не ропщущая при любых невзгодах, вдруг взбесилась из-за отцовского недержания. Состояние, в котором находился отец в последние годы – предполагало подобный итог, и он ещё довольно поздно наступил.

–– Ты виноват! Из-за тебя всё! – гневно крикнула мать.

Этот хлёсткий, как пощёчина возглас, заставил Степанова окаменеть. Потому что мгновенно вернул его в тот день, много лет тому назад. Ему тогда было десять лет…

 Юрка Степанов, которого ребята в классе и во дворе прозвали Степашкой – больше всего на свете не любил число, когда отец получал зарплату. И, хотя в этот день стол дома ломился от разнообразных вкусностей, а иногда Степашке даже перепадала какая-нибудь приятность в виде денежной купюры – он мечтал, чтобы день зарплаты отца исчез. Просто стёрся из календаря, как будто и не было никогда этой даты.

В этот день мальчик старался гулять на улице подольше. С детства он любил подходить к соседу, дяде Ване – здоровому мужику лет под пятьдесят, который постоянно возился со своим сорок первым москвичом синего цвета. Открыв капот, сосед колдовал над механизмами автомобиля. Завидев Юрку, который с любопытством заглядывал вслед за дядей Ваней внутрь машины, мужчина весело говорил:

–– Здорово, сосед! Что, не торопишься домой? Ладно, у меня никого нет, одинокий, а у тебя вон мамка какая хорошая, да и семья большая.

–– Не тороплюсь. Пока и дома никого нет. Да и с вами интереснее, – стесняясь, отвечал Юра, – а что вы делаете? Машину чините?

–– Да как бы тебе сказать, чтобы уши не завяли, – мужчина чесал затылок, – вроде того. Если можно так выразиться про это корыто.

Дядя Ваня сердито крякал и вновь начинал копаться в механических кишках. Юрий не вдавался, чем конкретно занимается дядя Ваня, знал, только что тот работает на стройке сторожем. Какими-то случайными обрывками долетала до него информация от матери. Но специально не выяснял.

Дядя Ваня видно сам не очень хорошо разбирался в своей машине, потому что однажды из капота даже полыхнуло пламя. Сосед тут же отогнал Юру, быстро потушил огонь и потом долго конфузливо ворошил свою густую шевелюру огромной рукой и смешно вытягивал трубочкой губы.

А Степанов тоскливо поглядывал на окна своей квартиры, в которых загорался свет и тянул до конца, пока не раздавался мамин крик:

–– Юра, домой!

Степанов, обречённо волоча ноги, неохотно поднимался к себе. Потому что в день получки отец приходил домой пьяный. Если в рабочие будни он не употреблял совсем, зная свои недостатки, то в зарплатный – всегда отмечал это дело с мужиками. И тогда всё менялось. Весёлый и общительный в обычное время, в день получки отец становился угрюмым, глаза недобро блестели из-под нависших бровей, желваки играли от едва сдерживаемого гнева.

И, конечно, злость находила причину для выхода наружу. Мать, обычно сдержанная, в этот день была сама нежность и забота, суетилась вокруг пьяного бати, снимала с него обувь, помогала раздеться, спешно уставляла стол вкусностями. Но угодить отцу было нереально.

Обязательно, суп оказывался пересоленным, или холодным, хлеб слишком толсто (или, наоборот, тонко) нарезанным, да и вообще, «почему, ты, Галя, мельтешишь всё время перед глазами?!»

Гнев обязательно выходил наружу, в виде ударов и маминых приглушенных всхлипов, от которых Юрка белел лицом и нервно вздрагивал. Как-то после такого случая, Степанов не смог уснуть. Он всё время боялся, что храпящий в соседней комнате отец проснётся и начнёт снова бить маму. Тем более, такое пару раз случалось.

Наутро Юра ходил сонный, схлопотал двойку по математике и разбил нос на физре. Пришёл домой – но уснуть не смог, хотя и очень хотел. И ночью мальчик таращился в потолок глазами, полными тревоги. Уговаривал себя, что всё прошло, что отец ещё нескоро придёт в таком состоянии, но неприятный, липкий страх не проходил. Утром он был совершенно разбит, но в школу мужественно пошёл.

Тогда и начались видения. Юрка проходил мимо Валеры Сурикова и случайно уронил его ручку с парты. Нагнулся, чтобы поднять – и перед внутренним взором выскочила картинка: Суриков скатывается с горки и корчится. Поднимается, с белым, как снег вокруг, лицом. Правая рука неестественно вывернута в локте. Из глаз катятся крупные слёзы, а рот раскрыт в беззвучном крике.

Видение повисело перед Степановым пару секунд, а потом окрасилось в чёрно-белый цвет, как старая фотография и постепенно истаяло без следа. Валера по кличке Сурок вопросительно смотрел на него:

–– Ты чего, Степаш?

–– Не надо тебе на горку идти. Руку сломаешь. Правую, – от растерянности мальчик выдал вслух то, что увидел.

Лицо Валеры вытянулось:

–– Ты башкой стукнулся что ли, пока наклонялся? – он со злостью вырвал ручку и пробормотал, – накаркаешь ещё…

Юрка действительно накаркал. То есть видение сбылось ровно через два дня. Перелом у Сурка оказался какой-то очень сложный и по больницам он катался три месяца. Естественно, ребятам он рассказал о Юриных словах в подробностях.

И началось:

–– Юр, а я контрольную на сколько напишу?

–– Степашка, а папа что привезёт мне с вахты?

И прочее, и прочее. Ребята и девчата в основном отзывали его на перемене в укромный уголок, чтобы узнать что-то личное, никто не кричал о его даре на каждом шагу, но Степанов безусловно стал знаменитостью школы и, пожалуй, самым уважаемым человеком.

Первое время Юрий упивался своим новым положением. Из обычного, ничем не примечательного пацана превратиться в настоящего провидца, ясновидящего! Самые крутые парни из школы уважительно пожимали ему руки. Учебный год он окончил негласной знаменитостью. Слава. Да, ясновидение вознесло Степанова на вершину школьного обожания, а потом беспардонно спихнуло вниз, даже не позаботившись о целостности его костей.

…Новый учебный год не ознаменовался какими-либо грандиозными событиями. Кроме того, что Юра влюбился. Ирина Сумцова была самой красивой девочкой в классе. Это признавали все: учителя, одноклассники и даже одноклассницы. Золотые кудри обрамляли узкое личико с нежной кожей и огромными голубыми глазищами. И одевалась девочка всегда, как куколка. По пути в школу мальчик издалека замечал её нежно-розовую курточку, кудри, выбивающиеся из-под шапочки – быстрее припускал за ней, догонял, выравнивал дыхание и делал вид, что только заметил Сумцову.

–– Ирин, привет!

–– А, это ты, Степашка! Привет, – неизменно отвечала девочка, оборачиваясь.

Будущим своим она не интересовалась, в отличие от многих других, а потому остаток пути они проделывали в неловкой тишине. Степанов отчаянно стеснялся, потел и молчал. Даже случайно заглянуть в будущее Иры, чтобы хотя бы найти тему для разговора – не мог. Потому что ему казалось, что это очень невежливо – лезть в чужое грядущее без разрешения.

Обратно они возвращались тоже вместе, но до перекрёстка, на котором их пути расходились. Сумцова поворачивала направо, а он – налево. И тоже почти всегда молча. А вскоре вместе с ними стал ходить Лёня Воронов, мальчик из параллельного класса.

В отличие от Степанова, Воронов постоянно болтал, довольно умело шутил, вызывая благосклонную улыбку и заинтересованный взгляд Ирочки. «Как он это делает? Дома перед зеркалом тренируется, что ли?» – не без зависти вздыхал Юрий. А ещё, Лёня выгодно отличался от неловкого Степашки тем, что шёл с Сумцовой дальше, потому что жил в соседнем доме.

В тот день они шли по знакомой дороге вдвоём. Воронов заболел. Юра впервые осмелел настолько, что начал рассказывать Ирине о своих рыбках. Мама разрешила завести только их, и Степанов очень дорожил маленькими питомцами. Иногда, по выходным, он ездил на рынок, который почему-то назывался птичьим, хотя птиц там как раз было меньше всего, выбирал красивую рыбку, а потом бережно вёз новую подопечную в поллитровой банке с водой, пряча её за пазухой.

–– Сомики самые неприхотливые, – всё более обретая уверенность, рассказывал он, – а ещё у меня есть гурами, скалярии, данио, попугайчики… Хочешь, приходи ко мне, посмотришь сама. Они все очень красивые. Особенно мне нравятся скалярии.

Юра надеялся, что Сумцова скажет: «Пошли, покажешь!», но она вдруг засмеялась, показывая ровные мелкие зубы:

–– Попугайчики? Степанов, это же птицы!

–– Ну и птицы есть… А это рыбы, у них окрас яркий, как у попугаев – растерянно забормотал мальчик, ощущая, как нестерпимый жар, поднимаясь от шеи, заливает лицо.

–– Нафиг нужны твои рыбы? Они скользкие и мокрые, фу! И воняют, к тому же! – фыркнула Ира, насмешливо приподняв брови.

Юре стало обидно за питомцев. Ну и что? Они живые и классные! А наблюдать за их повадками мальчик мог подолгу. Особенно, когда дома была мама. Она запрещала рубиться в компьютерные игры больше часа и тогда Степанов шёл смотреть на рыбок.

Под ногами шуршали листья, мохнатым цветным ковром покрывая асфальт, и в этой пестроте Сумцова не заметила банановую шкурку, небрежно брошенную кем-то под ноги. Девочка поскользнулась, нелепо взмахнув руками и непременно упала бы, если бы Юра не подхватил её.

И вдруг увидел…

Мир вокруг растворился. Исчезли высотные здания, аллея, по которой шли ребята. Мальчик увидел сумрачную лесопосадку и здорового мужика в куртке, с натянутым на голову капюшоном. Лица его Юра не разглядел, потому что его внимание приковала жуткая картина. Мужик тащил за волосы упирающуюся Сумцову. Она смотрела прямо на Степанова полными ужаса глазами. По её лицу струйками текла кровь. Изо рта девочки торчала её же розовая шапочка.

–– Спасибо, Степаш. Но рыбок всё равно не люблю, фу. Всё, пока-пока! – Юрий услышал голос Ирки и вернулся в реальность, растерянно озираясь.

Что это было? Он заглянул в будущее Ирины? Но тогда кто-то будет тащить её в скором времени за волосы? Она в опасности!

Он хотел предупредить, мгновенно позабыв про обиду, но Ирка уже бежала прочь, не слушая его. Юра кинулся было вслед за ней, а потом внезапно остановился. С чего он вообще взял, что Сумцова в опасности?

Степанов попытался реанимировать картинку-фотографию, но она испарилась без следа, развалилась на пиксели и растаяла. Память выдала что-то скомканное, непонятное. Мужчина тащит то ли девочку за волосы, то ли какую-то большую собаку за холку… Разглядеть что-либо казалось невозможным, и Степашка бросил это занятие. Постарался забыть о дурацком видении. Показалось. Воображение разыгралось. А Ира… Вдруг засмеёт ещё.