Шахджахан

Хорошие, плохие?

Довольно странное определение

тех, кто родился прежде жизни.

Глава I

ЧЁРНЫЙ ЗВЕРЬ

По бескрайней каменистой равнине бежит огромный чёрный зверь. Куда он бежит? Никто не знает. Зачем? Никто не знает. Откуда? На этот вопрос также нет ответа. На многие мили вокруг раскинулась выжженная, вспоротая острыми камнями пустошь. Что это за зверь и зачем он вышел из леса? Неизвестно. Тварь была на редкость уродливой. Издалека она более всего походила на громадного волка с длинной шеей.

Никем не замеченный, зверь – мы будем звать его Зверем для простоты, – спокойно бежит, бесшумно ступая мохнатыми лапами по земле. Белёсые клочья тумана делали его похожим на тень от тучи, а густой длинный мех прятал среди обломков. Но давайте взглянем на зверя пристальнее: хвост у него серебряный и членистый, с короткими шипами по бокам и сверху. На конце хвоста шипы делаются длиннее и острее. Каждая шерстинка пушистой гривы венчается красной искоркой. На левой задней лапе крепко сидит широкий серебряный браслет, украшенный искусным литьём и странными чёрными камнями. Длинная морда опущена – зверь глубоко задумался. Его глаза, удивительно ясные и проницательные для зверя, не имеют белков. Золотые огоньки свободно парят в пустых глазницах. Эти глаза, пожалуй, самое безобразное, что есть в звере.

Когда-то у зверя было имя, но оно было плохим, и зверь его забыл. Сейчас он просто Зверь или же просто тварь, как любит называть его советник матери. Зверь в этом с ним согласен. В конце концов, Зверь – это что-то значительное, а он уже давно не чувствовал себя значительным.

Внезапно, Зверь замер и повёл мохнатыми ушами. Он прислушивался. Для кого-то постороннего в пустоши не было ни души, но только не для Зверя. Он видел более многих и знал более, чем многие. Лапы напряглись, под густым мехом перекатились крупные мышцы, мощный прыжок, и вот Зверь уже стоит чёрном уступе, похожем на обломанную застывшую волну. Он ещё тщательнее прислушивается, вглядываясь вдаль. Он помнит, что когда-то здесь стоял большой красивый город. Сотни караванов стекались сюда со всех уголков империи. Шумные базары, широкие площади, и днём и ночью кишащие живыми, множество улочек и улиц, лавки и рынки, ярмарки и торги. Купцы предлагали дорогие ткани и изысканную мебель, пряности, заморские фрукты, сладкие вина. Здесь можно было найти всё, что могла бы пожелать душа!

Зверь издал глухой звук, похожий на хмыканье. Души у него никогда не было. А вместе с ней почти не было и желаний. Он часто приходил сюда, но не по собственной прихоти, а сопровождая мать, любившую этот пышный город, дышавший жизнью.

Теперь жизни здесь больше не было. Только мёртвые, неупокоенные души. Таким тихим город нравился зверю куда больше. Когда-то жители города весело смеялись, показывая его матери драгоценности или закликая к себе, посмотреть на диковинных птиц. Это было так давно! Тогда Зверь чаще ходил на двух лапах. Сейчас ему уже тяжело это делать. Тогда он хмурился, отгоняя от матери самых настойчивых торговцев, но всегда отступал перед её мягкой, спокойной улыбкой. Сейчас мать больна и никуда не выходит, но она всё ещё помнит про город. Помнит так хорошо, что послала сына упокоить его бедных жителей.

Чудовище снова хмыкнуло. По его мнению, тишина и туман шли этому месту гораздо больше, чем смех и крики шумных живых. Но матери об этом знать необязательно. Зачем лишний раз тревожить нервную женщину?

Зверь тряхнул мордой, отгоняя воспоминания, и топнул лапой. Стальные когти лязгнули о камень. Раньше этот камень был углом городской ратуши. Красивый чёрный гранит матово блеснул. Туман взметнулся, закружился в вихре и рассеялся. Вместе с туманом пропали и души. Теперь они могут без сожалений уйти туда, где обретут покой. Это порадует мать. Мех на боках зверя начал облезать, обнажая гниющую кожу, – плату за возможность провести души в Загробный мир. Зверь ещё раз внимательно оглядел руины города. Теперь, когда туман рассеялся, можно было увидеть, что все камни здесь – это обломки зданий. Красота этого города в былые времена поражала. Сейчас, спустя много десятков лет, земля затягивала в свои недра жалкие останки. Травы, подобно сотням рук, оплетали колонны, утаскивая вниз, в подземное царство забвения. Пройдёт ещё пара тысяч лет, и память о городе сохранят лишь Зверь и его мать.

В сумеречном провале окна мелькнула тень. Зверь повёл головой и резко обернулся. Он замер на камне, позволяя душе подойти к нему. Это была душа танцовщицы. Зверь видел её на базарной площади. Прекрасная девушка всегда звала молчаливого мужчину потанцевать с ней. Девушка любила этот город и искренне желала, чтобы все в нём были счастливы. Звонко и заливисто смеялась она, когда Зверь неразборчиво бурчал отказ. Он никогда не соглашался танцевать. Девушка, не прекращая смеяться, уговаривала «угрюмого путника» (как она, бывало, звала его) перестать хмуриться и начать веселиться. Как-то она даже обратилась к его матери, прося отпустить потанцевать. Видимо, танцовщица отчего-то решила, будто он слуга. Мать тогда лишь развела руками, предоставляя ему выбор. Если бы она приказала, Зверь бы, конечно, пошёл. Но идти просто так? Нет.

Девушка тогда обиделась. На помощь ей пришли люди. Весёлую танцовщицу в городе любили. Люди тянули зверя в центр площади, к музыкантам. Но он не шевелился, точно превратился в каменную статую. Он даже своей руки не дал им поднять. Когда же изумлённые странным поведением молчаливого путника жители стали заглядывать ему под капюшон, их улыбки меркли, смех обрывался, лица делались пустыми, и они уходили, оставляя его в покое. Так было много раз. А потом город разрушили. В него пришли безобразные черноокие, жестоко перебившие храбрых жителей, не сдавшихся врагу. Зверь не знал, почему девушка не упокоилась вместе со всеми. Может, ей по-прежнему слишком больно. А, может, она признала в нём старого знакомого и осталась. А, впрочем, не всё ли равно? Он всё равно не мог понять человеческие эмоции, так зачем гадать? Проще просто упокоить её и забыть.

И всё же что-то заставило его замереть в терпеливом ожидании. Наконец дух вышел из своего укрытия. Она действительно его узнала. Она удивлялась его приходу. Она была рада, но всё ещё слишком напугана. Зверь передёрнул ушами. Дух не может просто так говорить с кем угодно, только с теми, кто слышит и видит струны душ. Зверь и слышал, и видел.

– Это ты? Тот угрюмый путник? – прозвенел голос души.

Зверь повёл головой в знак согласия. Затем фыркнул.

– Да, тебе вечно не нравилось, когда я тебя так звала, – она повеселела. – Удивительно, теперь я могу смотреть тебе в глаза. Раньше не могла. Но почему ты стал… таким?

Зверь снова фыркнул.

– Ну, хорошо, как скажешь. Тебе в морду, – поправилась она. Теперь она не просто улыбалась, она смеялась, смеялась так искренне, как только может страдающая душа. – Ты не ответил, – мягко укорила она зверя.

Зверь распушил гриву в знак крайнего раздражения. «Ты умерла, вот и смотришь теперь!» – читалось в его взгляде.

Потом он задумался, на что-то решаясь, наклонил морду, подставляя лоб и смыкая двойные, перекрёстные веки. Зверь ждал.

Девушка поняла его без слов. Она прижалась к его лбу и передавала всю боль что испытала. Раны зверя стали глубже и шире, но он не обратил на них никакого внимания. Когда он впитал всю её боль, она испарилась. Зверю показалось, что он видел, будто растворяясь, она улыбалась ему. Разумеется, это ему лишь привиделось. Зверь тряхнул мордой, прогоняя очередное наваждение.

– Почему, стоит мне только отвернуться, к тебе уже лезут всякие девки?! – тихо и вместе с тем почти злобно поинтересовался голос, похожий на журчание воды.

Под навесом обломка, скрытый облачком тумана, стоял серебряный волчок. Он был не крупнее обычного волка, маленький, изящный, с красивой и мягкой серебряной шубкой. Его глаза были почти человеческими, если не смотреть на мерцающую золотую радужку. Волчок обиженно хмурился.

Зверь зарычал и тут же спрыгнул с обломка ратуши так, чтобы прикрыть собой волчка. Массивная чёрная морда судорожно принюхалась, по пустоши пронеслась незаметная волна эфира, прощупавшая каждую кочку.

– Здесь никого нет, иначе туман бы мне сказал, – серебряный волчок поёжился, мигом растеряв всю свою напускную обиду. – Старший брат, я только хотел…

Зверь резко повернул к нему голову и зарычал тихо и очень угрожающе.

– Никто бы не заметил! – тут же вскинулся волчок. – Вода никогда не выдаст моего присутствия!

Зверь хрипло фыркнул и отвернулся, снова осматриваясь. Вопросительно рыкнул.

Волчок понурился, снова сжался, подбирая лапы под себя:

– Я соскучился, – совсем тихо и жалко проскулил он.

– РррРРРагхр, – проворчали в ответ почти нежно.

Кажется, старший брат перестал злиться. Волчок снова воспрял. Уши весело шевельнулись, хвост забил по бокам, острый нос осторожно высунулся из тумана и ткнулся в напряжённую лапу Зверя.

– Можно я пойлу с тобой в замок?

Зверь перестал вглядываться вдаль, повернул морду и смерил волчка долгим тяжёлым взглядом. Обычно, хватало пары секунд, чтобы даже самые упёртые быстро передумали, но волчок только ждал и радостно вилял хвостом. Он был единственным существом на свете, на кого взгляд Зверя совсем не действовал. Уже только за это Зверь был готов терпеть все его выходки.

С тихим смеренным рычанием громадная чёрная туша опустилась на землю. Волчок, всё ещё скрытый туманом, радостно перебирая лапками, забрался на спину Зверя, а с неё переполз в гриву. Зверь распушился, полностью пряча серебряное тельце, встал и резко побежал ещё быстрее.

Раны уже давно затянулись. С драгоценной ношей на шее зверь бежал так быстро, что мог обогнать ветер. Впереди, покрытый густым туманом, маячил ещё один город. Зверь недовольно заворчал и замедлился. Он не любил туман. В тумане многое сокрыто. И это далеко не всегда простые души. Сбоку раздалось сипение, затем крики и предсмертные хрипы. Зверь оскалился и зарычал, но черноокий мертвец уже перекусил жертве горло, и та превращалась в такую же тварь. Зверь не без отвращения размозжил обоим головы и переправил душу жертвы на тот свет. Душа мертвеца уже давно оторвалась от тела и теперь где-то блуждала. Зверь опять недовольно заворчал. Как же ему не нравился этот туман. Он скрывал запахи.

Волчок на его шее чуть пошевелил лапой и туман рассеялся. Зверь благодарно заворчал и уже с гораздо большей охотой потрусил в город. Ему не нравилось, что черноокие пришли в его владения, но присутствие рядом серебряного волчка неизменно поднимало настроение и делало мир чуть менее скорбным.

И всё же ощущение тёплого тельца, прильнувшего к шее, заставляло быть вдвойне осторожным. Черноокие дряни одни не приходят, Зверь это хорошо помнил. Скоро появятся и другие, значит, нужно спешить. Нужно закончить обход, отнести волчка в безопасное место и поговорить с… Зверь поморщился от отвращения и не стал додумывать мысль. Создатель чернооких был омерзительным существом. Впрочем, разве мог кто-то хороший породить этих одновременно и убогих, и жестоких чудовищ?

Начинался мелкий дождь. Зверь отрицательно рыкнул на молчаливое предложение волчка приказать дождю не мочить мех Зверя. Будет слишком подозрительно, если он останется сухим при такой сырости.

И без того немногочисленные выжившие горожане бежали в рассыпную, едва завидев чёрную фигуру. Они слишком хорошо помнят приход чернооких. А Зверь в их глазах ничем от них не отличался. Волчка подобные мнения ужасно злили, но старшему брату не было до них никакого дела, а значит и он должен их игнорировать.

Волчок сцепил зубы. Когда-то старший брат бесновался едва, услышав намёк на сравнение себя с низшими, а теперь ему всё равно. Волчку это не нравилось, но что он мог сделать? Старший брат с каждым веком всё меньше радовался, всё меньше злился, всё меньше обращал внимание на окружающий мир. Самая старшая из сестёр волчка говорила, что это нормально. Что со временем, такие, как они, превращаются в нечто существующее, но не живое. Сестра сама была тому примером. Её холодные руки не могли подарить тепло, её прикосновения были острыми, как прикосновения льдинок, её взгляд был колючим и неподвижным. Волчок очень не хотел, чтобы его тёплый старший брат стал таким же! Но что он мог сделать?

Пока волчок думал, Зверь проверил каждый закоулок, расправился с ещё двумя ожившими, или ходячими, как он называл их про себя, переправил все нашедшиеся души на тот свет и поспешил покинуть город. Этот, в отличие от предыдущего, всегда был спокойным. Жизнь здесь не бурлила, а текла размеренно и сонно. Дома были аккуратны и ухожены. Ничего лишнего, но всё очень опрятно. Зверю здесь нравилось. Теперь же от жителей остался едва ли каждый пятнадцатый, а то и двадцать пятый. Большую часть перебили, а тех, что выжили, покосили голод и болезни.

Грустно было смотреть на обветшалые сырые хибары и полуразрушенные здания. Зверь вздохнул и опустил голову. Он больше не бежал. Так, уныло брёл по узкой просёлочной дороге. Раньше он надеялся, что это лишь кошмар, одна из маловероятных реальностей, что часто снились ему. Но кошмар не заканчивался, и Зверь совсем перестал верить в сны. Он и до этого не сильно в них верил. Дорога тем временем превратилась в тропинку, едва различимую в густой траве. По ней давно не ходили. Некому было ходить. Тем более тропинка вела в лес, а леса стали прибежищами чернооких.

Зверь внимательно оглядел вздымающиеся перед ним вековые сосны. Между ними было также туманно, сыро и промозгло, как и на тропинке. Дальше пяти лилей было ничего не видно. Этот лес казался мёртвым, и так оно и было. В обычном лесу, уже на подходе к пролеску зверь слышал перешёптывания деревьев, пение ветра, голоса травы и цветов. Здесь же была оглушающая тишина. Зверь переступил с лапы на лапу, подумал ещё немного и затрусил в лес. Всё-таки в обход идти далеко, через лес он быстрее доберётся. А дряни… а где их сейчас нет?

Лес, в который вошёл зверь, назывался Проклятым. Он запускал в свои недра всех, но никого не выпускал. Каждый входивший умирал. Зверь сам создал этот лес. Изначально, правда, лес никого не убивал. Просто заставлял блуждать вечность. Он тогда звался Морочащим. Раз в пятьдесят лет Зверь выводил всех заблудившихся. Они выходили такими, какими были в ту секунду, как вошли. А забредали в лес немногие. Зверь строго настрого запрещал входить туда живым, и они слушались. Входили лишь совсем отчаявшиеся или безумцы. Но Король извратил первоначальный замысел.

Он превратил лес в одного гигантского монстра. Зверь нахмурился. К нему твари, заселившие лес, подходить боялись, но зверь чувствовал, что их тут очень много. Чернооких дряней он перебил. Птиц в лесу отродясь не водилось. Единственное, для чего Зверь его создавал, была охрана белого замка с зелёной черепицей. Там сейчас пребывали мать и приёмная дочь, давно ставшая родной. А когда-то там жили и его жена с детьми. Теперь жена убита, а дети легли в спячку и неизвестно, когда проснутся. Кроме дочери с матерью в замке жили созданные им помощники. По официальной версии, они были его главным сокровищем среди несметных богатств, потому что никто не должен был знать о привязанности древнего Чёрного Зверя к маленькому серебряному волчку.

Зверь остановился, недоверчиво ведя ухом. Шаги, которых не слышал никто кроме него, раздавались всё ближе.

– Владыка! – эту походку он узнает из сотен тысяч других. Как и этот голос. Нежный и мелодичный, как шелест трав и шёпот воды, всегда произносящий это простое слово «Владыка» с таким особенным уважением и радостью.

Зверь слегка повернул голову навстречу вышедшей из леса антилопе. Её копыта и витые рога были серебряными. А шерсть… Если мех Зверя казалась сотканной из ночного мрака, то антилопа полыхала огнём. Вокруг неё сверкал сияющий ореол, шкурка, созданная из язычков пламени, горела. Умные зелёные глаза неотрывно смотрели на зверя.

– Моррран, – голос Зверя был глух. Он не говорил много месяцев.

Зверь создал лано, подарив огню плоть. Ровно триста и один огненный полудух сошёл с каменной наковальни, что стоит в самом глубоком подвале белого замка с зелёной черепицей. Каждый раз у Зверя получалось всё лучше и лучше. Морана была последним и самым дивным его творением. Чтобы её создать, Зверь трудился триста лет, ища идеал и не находя его. В конечном счёте, Морана получилась похожей на бабку Зверя, до её рождения считавшуюся самой красивой. Но Морана не просто так звалась венцом мастерства Зверя. С тонким гибким станом, хрупкими плечами и прекрасным лицом эта лано превзошла Элриду во всём, что касалось красоты и изящности.

О, Морана! В ней не было ни единого изъяна: тонкие черты лица, точёные скулы, алые губы и дивные тёмно-зелёные глаза. Сотканное из огня белое тело, облачённое в роскошные алые ткани, украшенные дорогой вышивкой, светилось. Но ярче всего горели волосы. Живой огонь тяжёлыми мерцающими волнами струился по плечам и спине, то вспыхивая и раскаляясь до красноты, то становясь почти золотым, но чаще бывая ярко-рыжим.

Зверь никому не позволял трогать своё сокровище.

Антилопа, нерешительно замершая напротив него, снова тихонько позвала:

– Владыка?

– Что ты здесь делаешь?

Лано испуганно потупила взгляд, что-то неразборчиво прошептав. Зверь, несмотря на острый слух, услышал только "..... Мегула.... опять....Госпожа…я.....". Этого хватило, чтобы Зверь начал угрожающе рычать. Мегула. Да, конечно, Мегула. Возлюбленный его матери, положивший взгляд на Морану. Когда-то Мегула был его лучшим другом, верным слугой тогда ещё не сошедшего с ума Кровавого Короля и… Зверь с силой сжал клыки и запретил себе думать дальше. Неважно, кто отец серебряного волчка! Он сын его матери, его брат. Точка!

– Не бойся, Моран. Идём, – процедил Владыка.

Морана приняла истинное обличье и, ухватившись за густой мех зверя, тихонько пошла рядом. Проклятый Лес имел свойство разделять путников, если те не держались друг за друга. После долгого молчания, Морана решилась снова заговорить:

– Могу я спросить, Владыка?

– Мг.

– Что вас тревожит?

Врать Моране, смысла не было. Да и не мог зверь солгать. Поэтому просто ответил:

– Ты.

– Простите, Владыка, – Морана выглядела ещё печальнее, чем прежде.

– Угомонись. – зверь покачал головой. В лесу слишком опасно, чтобы отвлекаться на долгие причитания.

Морана это знала, поэтому не обиделась, только склонила голову в знак согласия:

– Да, Владыка. Но это так сложно: Мегула сегодня был совершенно не учтив с Госпожой.

Моран попала в цель. Владыка зверел от одного упоминания о неучтивости к своей матери. Своим замечанием лано достигла сразу трёх целей: поговорила с Владыкой, напомнила, что ему следует почаще бывать дома и ещё больше настроила его против Мегулы.

Когда-то Мегула был добрым другом Владыки и страстным поклонником Госпожи. Со Зверем они вместе сражались, вместе охотились, вместе гуляли на пирах. Госпожа неизменно снисходительно спускала Мегуле с рук все выходки, и он со временем начал всё больше наглеть, всё больше распускаться, всё больше прислушиваться к словам Короля. Дошло до того, что Мегула использовал серебряного волчка (тот тогда ещё был совсем волчонком) в своих интригах, чтобы по приказу Короля заставить Зверя служить ему. Волчок был любимым ребёнком Госпожи, но она и это простила Мегуле! После этого Зверь начал слушать мать через раз, а с некогда лучшим другом разорвал все связи. Но тот по прежнему продолжал приходить в замок с белыми стенами и зелёной черепицей к Госпоже! Это злило до кровавой пелены перед глазами, но он ничего не мог с этим сделать!

О шею нежно потёрся тёплый нос, и ярость, тут же отступила. Ощутившая перемену в настроении Владыки Морана подозрительно прищурилась и мысленно скривилась. Чем сильнее Владыка будет ненавидеть Мегулу и всё с ним связанное, тем меньше он будет слушать Госпожу, тем реже будет пускать его в замок, тем чаще, возможно, будет сам оставаться дома. Это было выгодно для Мораны, поэтому немного подождав, она как бы невзначай, спросила:

– Как прошёл обход? – она знала, что чернооких стало больше и что этот вопрос точно разозлит Владыку снова.

– Нормально, – спокойно ответил Зверь. Тёплый нос серебряного волчка всё ещё прижимался к шее, и он не мог злиться.

– Что же происходит в ваших землях, Владыка? – лано решила задать вопрос, на который нужно было ответить хотя бы двумя словами. Ведь в землях точно что-то происходило! Не мог же Владыка ответить «Ничего»? Но Владыка, как всегда, удивил, отрезав:

– Предречщённое.

Лано вздохнула.

Внезапно зверь остановился, вздыбил шерсть на загривке и зарычал, бросив отрывистое:

– Гобры.

Морана вздрогнула и испуганно посмотрела на Владыку. Гобры способны вдвадцатиром завалить герда (или охотника, как их ещё называли), а именно к этому виду принадлежал Владыка. Из всех монстров гобры самые сильные, хоть и не самые жестокие. Судя по тому, как Владыка машет хвостом, их там не два и не три. Справиться ли он, уставший после многомесячного обхода владений? Нет, она не может сомневаться. Это ведь Владыка, конечно он справиться!

– Перевоплощайся, – приказал зверь.

Морана быстро приняла облик маленькой экзотической птички, похожей на крохотного лирохвоста с перьями из язычков пламени. Зверь проглотил птичку прямо на лету и снова угрожающе оскалился. Как и у любого охотника, у него не было ни одного органа, кроме желудка. Желудок делился на две части. Первая, предназначенная для хранения пищи, чтобы та не портилась, пока не понадобится её съесть, часто использовалась хозяином не по назначению. Он либо носил в ней вещи, либо прятал кого-нибудь, как сейчас. Вторая часть желудка была совсем небольшой, размером с кулак, зато могла моментально переварить добычу любого размера. Герды крайне прожорливы и в основном питаются, как змеи: наедаются за раз, а потом месяцами обходятся без еды.

Была бы его воля, Зверь бы и волчка проглотил, но Моран не должна была узнать об отсутствии ссоры между братьями, поэтому пришлось спешно шептать заклинания, закрывая невидимыми барьерами шею.

«Защищая лучше спину! – тут же раздался в голове обеспокоенный голос волчка. – Ты же знаешь, если они смогу сильно ударить между лопатками, ты замедлишься!»

«Сиди тихо!» – мысленно рыкнул Зверь в ответ и сосредоточился на противнике.

Из-за толстой чёрной сосны вывалилось нечто покрытое грязно-серой свалявшейся шерстью, с длинными выкрученными под невообразимыми углами руками-лапами, круглой, абсолютно плоской мордой и прямыми когтями, заменявшими пальцы. Тварь встала на задние конечности и оскалила безобразную пасть с торчащими в разные стороны тонкими жёлтыми клыками. Шерсть её встопорщилась, а злобные чёрные глазки засверкали. Она кинулась на Зверя, пытаясь разодрать ему брюхо, но Зверь ловко увернулся. Одним стремительным движением он прыгнул на тварь и перекусил ей тонкую глотку. Гобр заверещал, однако не издох. Тогда Зверь выпустил прятавшиеся в гриве серебристые тонкие щупальца и, превратив их в лезвия, искромсал тварь на куски. Когда противник перестал шевелиться, подоспел ещё десяток гобров. Они все кинулись на зверя. А он, чёрной тенью мечась между ними, уворачивался от атак, пытаясь задеть тварей в ответ. Он выпускал всё новые и новые щупальца, кусал и рвал гобров, но тех становилось всё больше.

Через три часа тяжело дышащий, весь израненный Зверь с совершенно целой шеей волочился прочь от горы кровавых ошмётков. Он вышел победителем из схватки, но шум мог привлечь новых монстров, и зверь спешил поскорее убраться из леса. Он бежал так быстро, как только мог, на ходу залечивая раны и чувствую живительное тепло чужой магии, растекающееся по телу и ускоряющее регенерацию. Густой мех свалялся и запачкался, а шерсть кое-где висела выдранными неровными клочьями. На фоне этого безобразия лоснящаяся шёлком грива выглядела особенно подозрительно. Пришлось стиснуть зубы и перенаправить остатки сил на создание красивого внешнего вида.

Вскоре Зверь вылетел из Проклятого Леса к золотой ограде. Он уже вернул меху прежний шелковистый вид, но раны так и не залечил до конца. Перепрыгнув через ограду, он припустил по широкому лугу. Осталось совсем немного, всего четыре алье1! Замок с белыми стенами и зелёной черепицей прямо перед глазами. Там можно будет запереться в спальне и позволить наконец брату серьёзно заняться своими ранами.

Глава II

МАТЬ

Зверь преодолел последнюю алью до чёрного входа и остановился. Дверь была совсем незаметная: невзрачная, старая и вся увитая плющом. Если бы не этот плющ, она бы резко выделялась на монолитной стене белокаменного замка, крыши которого были так высоки, что могли чесать брюхо небу. Дверь же была настолько маленькая, что через неё могла пройти разве что невысокая женщина, но никак не огромный – в три мужских роста, – зверь.

Порыкивая, Владыка аккуратно выплюнул Моран, и та вернулся в свой обычный облик. Лано, оглядев глубокие раны зверя, прикрыла рот ладошкой от ужаса. Кажется, её беспокойство даже было искренним. Девушка хотела было подойти к Владыке, но он не позволил. Вместо этого он указал ей носом на дверь и рыкнул: «Открывай». Морана кивнула, прикоснулась к рассохшемуся дереву и тихо запела, не замечая, что Зверь понемногу переставал быть зверем:

Хозяин высей горных,

Полей, лугов, дорог,

Высокий и проворный

И лес ему чертог.

Убогая лачуга

Дворца ему милей:

Он спит под сенью дуба

И под шатром ветвей.

Деревья ему внемлют

И реки его чтут.

Он силой мир объемлет -

И травы зацветут,

Он ветру путь укажет,

Направит зверя бег

И недругов накажет -

Жесток его набег.

Но нет у него замке

Хозяйки молодой

Что красотой сравнится

С мерцающей звездой…

Как только Морана отвернулась, Зверь вспорол себе горло, затолкал серебряного волчка во второй желудок и только после этого начал превращение.

Оно давалось ему с трудом. Раны, запечатанные заклятьем, снова вскрылись и из них потекла кровь, похожая на жидкую бирюзу. Мех втянулся, лапы превратились в руки и ноги, а исполосанная порезами туша в складное тело с литыми мышцами. Вместо зверя на траве стоял высокий мужчина, ростом целых четыре макры. Его спутанные смоляные кудри едва касались плеч. Короткая чёрная борода и усы, в отличие от волос, были коротко подстрижены. Из-под кустистых бровей на мир подозрительно смотрели внимательные глаза. Глубоко посаженные, они поблёскивали и светились в темноте. Золотые искры парили в пустых глазницах. Хищный нос и жёсткие губы добавляли его внешности какую-то необъяснимо суровую, но притягательную деталь, что смотришь и думаешь: «Да, это истинный король!»

Кисти рук и пальцы у обратившего Зверя были тёмно-бардовые, почти чёрные, глянцевые и гладкие, похожие на перчатки от рыцарских доспехов и покрытые костистым панцирем. Ближе к локтям панцирь сливался с кожей, очень прочной, но на вид вполне живой и человеческой, разве что неестественно гладкой.

Владыка едва стоял на ногах – сказывались и недавняя битва, и почти год в шкуре зверя: он отвык ходить на двух лапах.

Когда он перевоплотился, а Морана допела последний куплет, дверь с тихим скрипом отворилась.

прежде, чем войти, Моран придирчиво оглядела Владыку. Её насторожил длинный шрам на горле, не слишком-то похожий на удар звериной лапы, но она решила не задавать лишних вопросов. По крайней мере, не сейчас. Лано скользнула в замок и тут же исчезла среди теней.

Стоило Владыке переступить порог, как его окружило около дюжины огненных полудухов. Все они походили на Морану, и все были рады возвращению своего Владыки. Они с горящими восторгом глазами кружили вокруг него в восхитительном сверкающем танце и наперебой спрашивали, как он себя чувствует, не устал ли, и что он хочет на обед. Владыка только слабо кивал, не особенно вслушиваясь в их болтовню.

Внезапно, духи умолкли и расступились, пропуская вперёд красивую светловолосую женщину, одетую в тёмно-зелёный бархат и белую парчу, расшитую серебряными нитями. Женщина была болезненно бледна, её синие глаза запали и стали почти чёрными. Было видно, что ей тяжело дышать. Но её взгляд! Внимательный и цепкий, не упускающий ни одной детали. Точно такой же был у Зверя.

Лано почтительно склонили головы перед Госпожой. Фалгар приветствовала сына сдержанным кивком. Владыка медленно кивнул в ответ. Судя по тому, что она пришла, Мегула спешно сбежал, едва учуяв появление хозяина замка.

Они молча стояли друг напротив друга. В воздухе звенело напряжение. О чём Зверь мог с ней поговорить? «Ты не рада меня видеть?» Так она никогда не рада его видеть. «Тебя что-то расстроило?» Её всегда расстраивает уход Мегулы и возвращение сына. «Как ты себя чувствуешь?» Но её состояние он и сам мог легко считать.

– Ты виделся с Люгсом? – внезапно спросила Фалгар.

Зверь склонил голову набок:

– С чего ты это взяла?

– Ты в слишком хорошем настроении, – кажется, только манеры не дали ей фыркнуть. – Что он тебе сказал?

– Мы едва ли перекинулись парой фраз, – что ж, они действительно почти не говорили. – Предвосхищая следующий вопрос, о тебе он не спрашивал.

Фалгар неодобрительно поджала губы:

– Разумеется. Мой сын слишком воспитан и умён, чтобы спрашивать тебя обо мне. Чтобы ты сказал? Порычал в ответ? Замотай лицо, на него невозможно смотреть, – бросила она напоследок перед тем, как удалиться.

Медленно развернувшись, она неспешно двинулась к каменной лестнице с широкими периллами, которой пользовалась прислуга. Владыка мысленно отдал приказ приказ первому попавшемуся лано, чтобы приглядел за ней, и сделал шаг вперёд, исчезая. Только тоненькие, едва заметные, струйки дыма на миг очертили контур силуэта.

В следующее мгновение Зверь уже очутился в собственной спальне, на негнущихся ногах доковылял до гардины, зашёл за неё и повалился на висевшее на стене зеркало.

Зеркало не зазвенело, не разбилось и даже не засветилось. Одним словом, повело себя совершено не так, как в представлении смертных должно было себя повести приличное волшебное зеркало.

– Великая Матерь! – простонал Владыка, появляясь возле своей кровати и тут же блаженно падая на неё.

Выскочивший из его пасти серебряный волчок перекинулся в стройного изящного юношу с чистой, как жемчуг, кожей, прелестным лицом и длинными серебряными волосами.

– Старший брат! – охнул юноша, едва разглядев всё, что раньше скрывалось под мехом. Пусть тело старшего брата и казалось сейчас уплотнением тьмы, Люгс всё равно сумел разглядеть, насколько сильно оно было повреждено.

В комнате или, точнее сказать, в пещере, где они очутились, царила абсолютная беспросветная темень, которую не могло рассеять ни слабое серебряное свечение, исходящее от тела Люгса, ни золотое мерцание глаз Зверя. Но гердам, детям Тьмы, темнота никогда не была помехой.

Зверь нехотя поднял голову и медленно вскинул бровь.

– От того, что ты разревёшься, быстрее регенерировать я не начну, – констатировал сгусток тьмы ворчливым хриплым голосом старшего брата и пошевелился, вновь откидывая голову и устраиваясь поудобнее.

Люгс кивнул, взял себя в руки и отточенным движением скользнул на кровать, усаживаясь рядом. Тонкая белая кисть с изящными пальцами осторожно легла на ледяную грудь. Владыка прерывисто рыкнул и затих. Наконец можно расслабиться.

***

Тем временем Фалгар дошла только до второго этажа и остановилась перевести дух. Внезапно всё заволокла густая, непроглядная тьма. Фалгар дотронулась пальцем до ресниц на правом веке и поняла, что пальца не видит даже с такого расстояния. Тьма была… никакой. Ни удушающе-горячей, ни душной, на обжигающе-холодной, ни промозглой. Она просто была. Бархатистыми лапами касалась щёк, лба и рук, ластилась к боку и вилась в ногах. Когда глаза привыкли, Фалгар смогла различить завихрения. Тьма была живой. Она скручивалась в столбы и изгибалась в причудливом танце. У Неё не было глаз, но Она бросала на Фалгар тысячи взглядов. У Неё не было тела, но Фалгар явственно ощущала её присутствие. У Неё не было голоса, но Она говорила тысячами голосов, раздающихся во всех уголках мира.

– Приветствую Вас, Всематерь, – почтительно-холодно склонила голову Фалгар. – Пришли поздороваться?

Тьма не ответила, но Фалгар и не ждала ответа. Она и сама его знала, как знала и то, что Всематерь не отвечает на пустые вопросы.

– Не желаете принять более, – Фалгар покрутила рукой в воздухе, подбирая слово, – Материальную форму?

Тысячи ртов зубасто оскалились в диких усмешках – Тьме понравилась шутка. Фалгар тоже позволила себе слабую улыбку. Тьма безбрежна и ей незачем брать чью-то личину. Но Тьма, насмеявшись, вдруг пришла в движение. Она почти отступила, разлетевшись по углам, и только слабая дымка в воздухе напоминала о её присутствии. Затем она заклубилась в том углу, что был справа от Фалгар, задымила, зашипела, зазвенела стёклами. Безбрежная Тьма перебирала обличья, и почему-то Фалгар заранее знала, кто вышагнет к ней из дымного клуба. Всемать складывалась в фигуру, с каждой секундой приобретающую всё более знакомые черты. Без золотых искр глазницы выглядели пустыми и мёртвыми, но Фалгар не стала удивляться причудам Всематери, когда на неё из дымных клубов взглянул старший сын: голова чуть склонена на бок, руки плетьми висят вдоль тела, а неизменный серебряный хвост лениво бьёт по ногам.

– Зачем Великая Матерь пожелала меня видеть? – хотя внутри её и передёрнуло, Фалгар удалось не измениться ни голосом, ни лицом.

Тысячи ртов радостно оскалились под потолком, тысячи глаз счастливо прищурились из углов, только марионетка осталась стоять безучастно.

– ТЫ ПОЧУВСТВОВАЛА? – гаркнуло со всех сторон.

Фалгар напряглась:

– Что почувствовала?

– ТИТУЛ МУДРЕЙШЕЙ СДАВИЛ ТЕБЕ ГОЛОВУ, И ТЫ УТРАТИЛА ЗРЕНИЕ, – теперь рты и глаза выглядели скорее ехидно, чем радостно. Всемать насмехалась над второй Госпожой.

– Зачем ты пришла? – настойчиво повторила Фалгар, позволив себе чуть больше холода в голосе, чем это это было уместно при общении с Всематерью.

Рты и глаза отвратительно скривились от гнева. Марионетка наконец дёрнулась и ртом, наполненным пустотой, провизжала:

– ТЫ ТОЖЕ МОЯ ДОЧЬ. КОЛЕСО ПРОВЕРНУЛОСЬ, ВЕСЫ КАЧНУЛИСЬ. ПОРА РЕШИТЬ НА КАКУЮ ЧАШУ ТЫ СТАНЕШЬ.

Всё исчезло также внезапно, как и появилось. Всемать больше не желала говорить.

Фалгар лишь горько усмехнулась. К её старшему сыну Тьма была куда как более благосклонна! При встрече с ним, она рассыпалась, расплёскивалась, склабилась радостно, шептала на непонятном языке и вихрем кидалась к Зверю, обнимая сотнями дымных рук. Тогда становилось темно, воздух сгущался Тьма скалила бессчётное число зубастых ртов и припадала ими к ранам Зверя В тот же миг даже самые глубокие раны исчезали, будто их и не было, а Зверь радостно скалился в ответ и гладил дымные клубы.

Отвратительно!

– Позвать ко мне Ануиса! – прошипела Госпожа и быстро зашагала к ближайшей чайной комнате. Злость придала ей сил, а желание выяснить, что имела ввиду Тьма подстёгивало идти быстрее.

– Насколько они близки с ней? – нетерпеливо воскликнула Фалгар, стоило Ануису только показаться в дверях.

Высокий, смертельно худой и перетянутый жёлтой, иссохшейся кожей иджиптар неприятно ухмыльнулся:

– Этот вопрос, вторая Госпожа, тебе стоит задать не мне, а златоглазому отродью, – его усмешка стала ещё шире, отчего длинные сине-зелёные треугольники, тянущиеся сверху и снизу от глаз, превратились в волнистые водоросли.

Аниус не спеша разместился в кресле и устроился поудобнее, в ожидании возможности в очередной раз перемыть несуществующие кости старшему сыну Госпожи.

– О, я спрашивала! – Фалгар горько улыбнулась и провела указательным пальцем по виску, вытягивая воспоминание.

Когда она тряхнула рукой, над стоиком возник светящийся прямоугольник. Оба внимательно вгляделись в него, в надежде найти ответы на свои вопросы.

***

Тьма на прямоугольнике отпрянула, и втянулась в другое, только что возникшее тело. Тело очень красивого юноши с длинными чёрными волосами и мягкой улыбкой. Он протянул руки навстречу Владыке, словно прося себя обнять, и вновь грянули тысячи голосов: «ТЕБЕ! ПОДАРОК!». Зверь недоверчиво склонил голову набок.

– СПУТНИК!!! – снова гаркнула Тьма тысячами голосов. – ОТНЫНЕ ТЫ НЕ ОДИН!!!

Затем Тьма исчезла.

– Насколько сильно ты к ней привязан? – спросила Госпожа из воспоминания.

Владыка неопределённо передёрнул плечами и задумался над ответом. Следующие его слова вылетели легко и певуче, несмотря на протягиваемую Владыкой букву “с”, и сильно удивили Фалгар.

– Унганд зссанял только малую чщасть загранных зсемель. Зсса Гранью мир огромен и всссь укрыт Ею. А Она не любит его, – не любит Унганда, как поняла Фалгар, но уточнять не стала, – Поэтому не пусскает. А насс любит. Она прятала насс. Сначала наши ссаркофаги, а потом и нассамих. Кормила и взсращивала… Чудессный край… Кажетссся, что там ничщего нет, но там точщно ессть – я чувсствовал лапами, – трава, чщёрная и ссскрытая в клубах темноты. И холмы есть. И степи. И горы. Там ессть вссё. И нет ничщего. И Она там ессть. Её много. Вкуссно. Ссытно. Хорошшшо…

***

– «Спутник»? БРЕД! – закричал Ануис. Ему претила сама мысль о том, что зверюга может с кем-то ужиться.

Фалгар же заново слушала восторженную речь сына лишь краем уха, напряжённо раздумывая над её смыслом. Её настораживала, хоть и не удивляла, его любовь к Всематери. С другой стороны, она думала, что любовь сына к Ней неплоха и вреда не несёт, но во что может вылиться Её любовь к нему? С третьей, она заинтересовалась его словами, ведь и сама нередко бродила в Загранном мире, однако ничего там не увидела и не ощутила. Обо всём этом определённо стоило подумать. А ведь ещё оставался странный юноша, которого Тьма прочила её сыну в друзья. Прищурившись, Фалгар одарила изображение своего сына взглядом, полным сомнений. Если она что и знала точно, так это то, что слово «друг» не могло стоять в одном предложении с любым упоминанием о её сыне. Он никому не доверял, кроме Тьмы и, пожалуй, своей безумной сестрицы.

У Фалгар была дочь, да, к тому же, не одна. Вторую дочь, Элем, давно убили, зато первая, Мэридэлла, и третья, Мэридалла, были живее всех живых. Обе девицы были спесивы и вздорны, но каждая по-своему: старшая творила, что хотела и некого никогда не слушала, для младшей же не существовало никого, кроме её драгоценного младшего брата-близнеца, которым и являлся Владыка. Она помешалась на нём, посвятив ему всю свою жизнь. Вспыльчивая сверх всякой меры, гордая, грубая и разнузданная Мэридалла больше всего на свете (помимо драгоценного брата, конечно) обожала вид горячей крови, вытекающей из очередной её жертвы. Вспомнив о своём главном разочаровании, Фалгар недовольно прищёлкнула языком и поморщилась, чем заслужила короткий подозрительный взгляд Ануиса.

Может ли случиться такое, что Мэриди уступит своё место подле Влалыки кому-то ещё? Нет, конечно нет! Фалгар даже помотала головой. После ссоры брата с Мегулой, эта бестия, не раздумывая, убивала любого, кого мало-мальски сближался с Владыкой. Колдунья объясняла это так: «Чтобы моего дорогого братика больше никто не смел разочаровывать». Если брать в расчёт тот факт, что Владыка к себе никого не подпускал и ни с кем не желал общаться, гибли в основном ни в чём неповинные существа. В голове против воли опять промелькнули слова Всематери, услышанные сегодня днём. Что же она имела ввиду?

Фалгар ударила по воспоминанию, разбивая его. Если бы у неё были силы, она бы встала и принялась метаться по комнате, потрясая кулаками и гневно шипя. Но у неё совершенно не было сил! Фалгар согнулась и закрыла лицо руками. Она всегда проигрывала. Не уберегла мужа от безумия, не смогла воспитать дочерей, – да что там! – она даже не смогла сберечь второго сына, своего её милого Люгса, от тлетворного влияния старшего брата! Допустила убийство второй дочери и сумасшествие Зверя. Фалгар чувствовала себя абсолютно бесполезной и ненужной.

– В последнем ты точно не виновата. У животного дурная кровь и дурной нрав – гремучая смесь! – подал голос Ануис.

Кажется, Фалгар говорила вслух.

Она рассмеялась громко и истерично, тут же обрывая смех и беря себя в руки. Она древняя звезда и не имеет права показывать слабость. Она королева, и должна сохранять свою гордость. Она многомудрая Госпожа и не может недооценивать Тьму.

Фалгар вновь обратилась к Ануису:

– Сейчас этот «спутник» не так важен. За более чем семь лет он нигде не объявился. Я позвала тебя, чтобы обсудить кое-что, что произошло сегодня.

Аниус подался вперёд, готовый слушать.

***

Где-то за гранью Тьма оскалилась тысячею ртов, предвкушая веселье.

Глава III

ВСТРЕЧА

Стоявшее в покоях Владыки старое зеркало в массивной богато изукрашенной раме неуловимо изменилось. Люгс поднял голову с жесткой холодной груди старшего брата и сонно моргнул. Лечение настолько вымотало его, что он не заметил, как заснул. Когда в зеркале отразилась женщина с серьёзным надменным лицом, юноша уже спрятался в желудке старшего брата. Сам же Зверь, которого оторвали от увлекательного перебирания между когтей волос младшего брата, недовольно заворчал и поплёлся к зеркалу. Сейчас всем разговорам он бы предпочёл лежание на кровати и увлекательное разглядывание потолка.

Увидев его, женщина подошла ближе и тихо поздоровалась:

– Брат!

– Есть новости?

– Есть, но не для такого разговора, – надменная женщина невесело усмехнулась, указывая взглядом на зеркало. – Я скоро приеду, тогда и поговорим. Сейчас скажи, что мать?

Владыка улыбнулся одними губами:

– Я не могу прочесть её мысли, но, судя по всему, она по-прежнему не видит никаких изменений в мире и по-прежнему считает тебя свихнувшейся ведьмой.

– Как мило, – коротко и наиграно рассмеялась надменная женщина, после чего снова посерьёзнела. – Пару минут назад меня вызвал отец. Будь готов ко всему. – она помедлила, закусив губу и посмотрев на брата так, будто невыносимо страдала и безмерно устала это скрывать. – Береги себя, брат.

– И ты себя, сестра, – кивнул Владыка, прекрасно зная какое наказание ждёт сестру за малейшую задержку. – Удачи.

Женщина снова невесело усмехнулась, пробормотала что-то о том, что в замке отца удача ей точно не помешает, и, кинув прощальный взгляд на брата, исчезла.

Её брат застыл на месте, чуть запрокинув голову и сверля взглядом грубо обтёсанный каменный свод. Люгс вылез из своего убежища, и темнота тут же отступила, не смея трогать слабое серебряное свечение. Зверь опустил голову и вперил невидящий взгляд в младшего брата.

Трогать брата, когда он о чём-то глубоко задумался, Люгс считал исключительно глупым и неуважительным делом, поэтому оставалось только стоять рядом, бороться со сном и бросать мечтательные взгляды на кровать. Спустя пару минут Зверь наконец отмер. Золотой огонь глаз загорелся ярче.

– Ты идёшь спать. Я – проверять собак. Скоро вернусь.

И не дав Люгсу ни мгновения на возражения, исчез в зеркале.

Владыка вернулся в свои покои в замке с белыми стенами и зелёной черепицей, вышел на балкон и спрыгнул вниз. Бесшумно приземлившись, он смешался с тенями и скользнул вдоль замка к псарне, расположенной в огромном подвале. Когда он вошёл, огромные чёрные псы, похожие на мохнатых догов, одним слаженным движением подняли массивные головы. Увидев хозяина, твари вскочили на ноги и завиляли змеиными хвостами. Это собаки были гончими, ближайшие родственники вампалов, созданные Тьмой в подарок своим детям.

– Ищите юношу с белой, как мел, кожей и длинными чёрными волосами. Он должен пахнуть, как Ньелль, – прозвучал хлёсткий, как удар кнута, приказ. Затем Владыка стремительно подлетел к загону с некрофагами и, рывком открыв его, рыкнул: – И вы ищите!

Крылатые собаки, каждая размером с коня, вместе с гончими опрометью бросились к двери псарни.

– Вам нужно особое приглашение? – повернулся Владыка к крылатым волкам, симуранам, вопросительно смотревшим на него из-за низкого заборчика.

Волки, перескочив через ограду, устремились вслед некрофагам и гончими.

Стоит заметить, что язык гердов крайне метафоричен и одно слово может означать несколько вещей, совершенно несвязанных между собой, как может показаться поверхностному наблюдателю. Например, охотники считают, что нежная ягодка ежевики очень похож на Всемать: такая же чёрная по цвету, кислая на первый взгляд и сладкая, когда распробуешь. Таким образом и для Всематери, и для ягоды, и для обозначения такого качества, как нежность, у них существовало всего одно слово – ньелль.

Что ж. Пора было возвращаться и объяснять всё младшему брату. Его маленькая звёздочка сама никогда не побеспокоит его вопросами, но именно поэтому она более, чем кто-либо другой заслуживает ответов. Зверь никогда в этом не признается, но маленький и слабый серебряный волчок смог заполучить над ним такую власть, какая никогда не снилась ни Кровавому Королю, ни матери. Почему-то Зверю казалось, что сам волчок об этой власти знает, но, по неизвестной причине, ей не пользуется. Как бы то ни было, решил для себя Зверь, этим своеобразным бездействием младший брат ещё больше располагает к себе.

Уже вновь стоящий на балконе своих покоев Зверь кинул краткий взгляд на неприветливое серое небо и нахмурился. Спутник это существо или кто-то ещё, ему было безразлично, но лишний союзник точно не помешает. Да и дальнейшее пренебрежение подарком Всематери определённо будет не самым здравым решением. Материя может и обидеться.

***

– Значит, и похож, и нет, говорите? – прищурился Владыка, одной рукой задумчиво почёсывая бороду, а другой поочередно гладя скулящих псов. Прошёл целый месяц и только этой ночью пять гончих вернулись с вестями, разбудив Владыку лаем. Ни симураны, ни некрофаги, ни истальные сорок пять гончих никого не нашли. – А что запах? – псы отозвались тихим воем, говоря, что запах-то как раз и не даёт им определиться. Вроде мальчишка и пахнет Тьмой, а вроде и свой запах у него есть. – Тогда сделаем так. Пусть собаками с волками возвращаются, а вы, гончие, продолжайте следить за ним и беречь от опасностей. И пусть хоть одна тварь посмеет его тронуть, – Владыка, сам того не заметив, опасно оскалился, чем заставил псов попятиться. – Подождём немного, мне кажется, этот мальчик – тот, кого я ищу.

Люгс тихо фыркнул, но даже и не подумал отрываться от чтения очередного любовного романа, в котором очередная графиня Н до беспамятства влюбилась в очередного казака М, которого случайно повстречала на очередной прогулке и теперь безумно страдала от очередной неразделённой любви вот уже триста пятьдесят две страницы текста. Старший брат в вопросах любви и чувств ничего не понимал от слова совсем, но его дочь и брат любили все эти розовые сопли и моря бессодержательно текста, поэтому он просто скупал все выходящие романтичные новинки, которые видел.

***

Сколько мальчик себя помнил, он жил в хижине на болоте с древней, точно сам мир, старухой, которую в соседней деревушке величали не иначе как ведьмой. Она нашла мальчишку в грязном, вонючем проулке в городе, куда ходила к одной знатной госпоже. Он мало что помнил об этом, как и мало что помнил о себе. Имени у него отродясь не было, да он и не помнил, когда и где родился. Всю свою недолгую жизнь он трудится за кусок несвежего хлеба и лежанку в конюшне на богатых господ, выполняя самую чёрную и грязную работу. А потом попался на глаза госпоже, когда по приказу кухарки пытался тащить неподъёмный для своих лет чан с очистками к помойной канаве. Госпоже очень не понравилась его старая, рваная одежда, грязные волосы и голодный вид, и она с криком и бранью прогнала «нахлебника, который только зря коптит воздух, а сам ничего не может сделать». Он несколько дней скитался по улицам, прося милостыню и пытаясь найти работу. Никто не хотел его брать, считая, что от такого работника убытку будет больше, чем прибыли. Старуха тогда отчего-то пожалела умирающего от голода ребёнка, а, может, её заставили гигантские псы, что кружили возле него и бросали на всех проходящих странные долгие взгляды. В любом случае, теперь он жил с ней на болоте в тишине и спокойствии.

Своего имени мальчик не знал, старуха всегда звала его мальчишкой, а все остальные просто и незамысловато «эй, ты». Деревенские опасались его. Более того, они запрещали своим детям даже смотреть в его сторону, а сами никогда не приходили к ведьме, если мальчик был в хижине. Заметив это, мальчик, чтобы не пугать людей, стал уходить в глубь болот.

Да, это было опасно. Время от времени он увязал в трясине, но каждый раз кто-то, живущий в вязких топях, выталкивал его на поверхность к сухим кочкам, не давая утонуть. Мальчик чувствовал ступнями его склизкие закостеневшие ладони с похожими на коряги пальцами. Каждый раз после этого он опрометью бежал от страшного помощника без оглядки.

Он не знал, что ему против воли помогают сам хозяин болот и его жена. Не знал он и того, что полгода назад, отдав его под опеку старухи, псы доложили Владыке о его существовании, что Владыка в ту же ночь покинул замок и призвал всех подвластных ему тварей, и что под страхом смерти приказал им беречь маленького человечка и одним взмахом руки подавил их негодование. Чёрные псы иногда показывались мальчику издалека, пугая его и тем самым не давая ходить в самые гиблые места. А иногда, самыми тёмными ночами, они подходили особенно близко к стенам хижины и мальчик, сжавшись от страха, мог видеть их чёрные спины, неспешно проплывающие за закопчённым окошком. В такие дни с болот всегда особенно сильно тянуло гнилью, доносились хлюпающие звуки, как будто кто-то шлёпал по трясине перепончатыми лапами, и раздавались стоны, скрипы и жуткие голоса.

В эти дни старуха не спала вместе с мальчиком. Она также, как и он, неподвижно сидела на своём топчане, застеленном засаленными тряпками, со страхом смотрела в окно на псов и невнятно бормотала. Как-то раз она проболталась, что раньше тёмными ночами в её двери скреблись и стучали болотные твари, а в окна заглядывали перекошенные и искажённые рожи и морды. Когда же появился мальчик, а вместе с ним и псы, никто больше не скребётся, не стучал и не заглядывал в окна. Больше она ничего не сказала.

Один раз, в ночь на Купалу, когда старуха готовилась к празднику, вокруг хижины появилось множество сверкающих белых огней. Зачарованный их свечением, мальчик вышел сперва во дворик, потом за калитку, а затем и вовсе пошёл в сторону болот, ничего и никого не замечая. Дивные белые огни влекли его своим ослепительным светом. Так нарядно! Так празднично! Так красиво! Мальчик даже не услышал, какой шум подняли чёрные псы и с каким исступлением они пытались добраться до огней, подпрыгивая и лязгая зубами. Он всё шёл и шёл, заворожённый чудесными огнями, пока в макре от него не возникла высокая мрачная тень с горящими золотыми глазами. Псы подняли радостный вой, приветствуя своего хозяина. В белом свете огней яростно блеснуло изогнутое серебряное лезвие. Часть огней навсегда погасла.

– На минуту тебя бесс пригляда нельзя осставить, – проворчала тень и бросилась в погоню за огоньками.

Мальчик нахмурился. Кому могло прийти в голову нападать на эти чудесные огни? С каждым мгновение всё больше их гасло в ярком блеске серебряного лезвия. Мальчику показалось, что огни зовут его на помощь. Он дёрнулся было, чтобы защитить их от беспощадной тени, но с ужасом обнаружил, что по колено увяз в болоте. Сначала мальчик испугался не за себя, а за огни. Он не сможет их спасти! Их всех заберёт тень! Но когда за локоть его схватили холодные, склизкие пальцы, он понял, что сейчас надо беспокоиться о себе. Он не сможет помочь огням если утонет или будет утащен неведомым существом.

Мальчик медленно обернулся. На него с отвращением смотрела страшно уродливая женщина с землистым лицом и травой вместо волос. Больше всего она напоминала кривую корягу, поросшую мхом. Её платье, сделанное из ряски и тины и украшенное гнилыми ягодками брусники, отвратительно воняло. Ожерелье из кувшинок, болтавшееся на тонкой сморщенной шее, билось о кривые полусогнутые ноги. Рядом с женщиной предостерегающе рычали псы.

Тварь, попытавшись ласково улыбнуться, обнажила гнилые зубы, чем ещё больше напугала мальчика. Он сжался под остекленевшим взглядом её мутных белёсых глаз и не мог вымолвить ни слова.

– Пойдём, милый мальчик, здесь опасно, Хозяин будет злиться, – прохрюкала Кикимора, а это была именно она, и потянула его за собой. Псы тут же взвились, захлёбываясь лаем. Кикимора отпрянула. – Да отстаньте вы, окаянные!

Псы не слушались. Если раньше мальчик небезосновательно считал, что монстры охотятся за ним, то теперь, если бы боялся хоть чуточку меньше, мог бы убедиться в обратном. Собаки яростно лаяли на Кикимору, а не на него. Владыка не давал им никаких приказов насчёт тварей, и собаки воспринимали всех обитателей болот как угрозу для мальчика. Сзади послышалось громкое шлёпанье и появился мужчина с лягушачьими ногами и огромным вздутым животом. Увидев псов, мужчина остановился. Его маленькие рыбьи глазки испуганно смотрели то на псов, то на жену, жидкие длинные усы тряслись в такт вздрагивающему животу, а зеленоватая кожа, покрытая редкими чешуйками, источала отвратительное зловоние. Это был Болотник, супруг Кикиморы и хозяин этих болот.

Вдруг одна из собак прыгнула на Кикимору. Острые зубы, каждый в палец длиной, лязгнули совсем близко от её лица. Гончая хотела припугнуть и остановить Кикимору. Что ж, у неё получилось. Но собака не могла предвидеть, что напуганная Кикимора, вцепиться когтями руку мальчика. От резкой боли ребёнок вскрикнул, заставив Кикимору дёрнуться, углубляя раны.

Тотчас на крик примчалось два десятка псов, возглавляемых тенью. Увидев израненную руку ребёнка, тень стала гуще и чернее и громко злобно зарычала, иногда даже забывая шипеть:

– Я неяссно выррразсилсся? ЧТО В СЛОВАХ НЕ ПРИЧЩЕНЯТЬ ВРРРЕДА И ОБЕРРРЕГАТЬ ОТ ОПАССНОССТЕЙ БЫЛО НЕПОНЯТНОГО?! ПОМЕРРРЕТЬ ЗАХОТЕЛИ? ТАК Я УСТРРРОЮ!

Если при появлении тени Кикимора и Болотник затряслись, то после громоподобного рычания ноги у них подкосились, и они рухнули на колени, бессвязно прося о милости. О крутом нраве Хозяина Тёмных, а им для тварей являлся пришедший на зов псов Владыка, знали все.

– ВОН! – рявкнул Хозяин.

Кикимора и Болотник исчезли так быстро, словно их и не было. Тень перевела взгляд на мальчика.

«Так вот ты какой, «спутник», – чуть наклонив голову, подумал Владыка. – Я думал, ты будешь постарше.»

Ребёнок во все глаза смотрел на странную тень, но заговаривать первым не решался.

– Не бойсся меня, я вссегда буду на твоей ссторроне, – Хозяин бросил мимолётный взгляд на болота.

Этого взгляда хватило, чтобы жижа сама расступилась, уплотнилась и вытолкнула мальчика. Один из псов, растворившись в тенях, поднырнул под него и, убедившись, что ребёнок крепко сидит на призрачной спине, вновь стал твёрдым.

– На болотах опассно, детёныш, – с укором проговорил Хозяин. И ехидно поинтересовался: – Тебе разсве не говорили, чщто нельзся никуда ходить ссс незснакомыми огоньками? Да и ссо зснакомыми, в общем-то, тожше лучщше никуда не ходить, – пробормотал он чуть тише. – Впрочщем, у насс мало времени. Ссслушай меня внимательно. Никогда, зсапомни никогда, не приближшался к ссущесствам с двумя полоссками на левом плечще. Обходи их дессятой дорогой, а ессли всстретишь, беги как можшно дальше. Помни, чщёрные пссы будут твоими друзсьями. А обо мне зсабудь, ребёнок, пожшалуйста, зсабудь! А теперь сспи! – Владыка щёлкнул когтями, и мальчик провалился в темноту.

По болоту в их сторону медленно плелась старуха, разыскивающая воспитанника. Завидев псов, она остановилась и стала нерешительно переминаться с ноги на ногу. Тень фыркнула и жестом приказала псу с мальчиком подойдите к ней, после чего растворилась и возникла уже возле старухи, протягивая ей красивый фиал из тёмно-синего стекла, украшенного серебряными цветами:

– Моя кровь. На сслучай, ессли вдруг он ещё поранится. А ссейчасс, – Владыка указал когтем на мальчика, руку которого уже обвили тонкие серебряные щупальца. Когда щупальца отступили, взору старухи предстала гладкая здоровая кожа. Страшные рваные раны исчезли, будто их и не было. – Если хочщешь сспроссить – сспрашивай. Чем больше я зсдесь нахожшусь, тем большей опассности вы подвергаетессь.

– Вот скажи мне, Хозяин, – набравшись смелости, прошамкала старуха. Она сразу поняла кто перед ней. Лишь один из высших сражался косой с серебряным лезвием, примотанным цепью к чёрной металлической рукояти. – Какой те интерес? Он же ж человек простой. Иль, – старуха прищурилась, – Ты с ним чего недоброе замыслил?

– Посслушай, колдунья, – вместо ответа сказал Хозяин. Предположение старухи его очень оскорбило, но он решил не подавать виду, – Ты можшешь проссить у меня что угодно. Я иссполню любую твою прихоть. Деньги, ссила, зснания, артефакты – вссё, что пожшелаешь. Взсамен ты приглядишь зса ребёнком. Ссейчасс сслишком опассно, я не могу его зсабрать. Однажшды ему придётся впутаться в наши клановые прения, но я хочщу оттянуть этот момент насстолько, нассколько это возсможшно…

– Так энто, стал быть ты псов посылал? – не обращая на него ровным счётом никакого внимания, поинтересовалась старуха. – И еду подбрасывал, да? Я ему нича не говорила.

– Молодец, молчщи и дальше. А еду приноссили гончие по моему приказсу, – процедил Хозяин, порядком раздражённый поведением старухи.

Старуха глубоко вздохнула:

– Хозяин, ты родом людским никогда не интересовался. За что род людской тебе благодарен – твоего интереса мы б не пережили. Так чо ни в жизнь не поверю, чо ты дитятко по доброте душевной оберегаешь. Или чёй там у тя вместо души?

– Ссамому бы зснать хотелоссь, – пробурчал Владыка. И добавил громче: – Ссчщитай, чщем угодно, но позсаботьсся о мальчщике. То, что зсахочщешь взсамен, назсови пссам, они передадут мне.

– Угу, проваливай, – старуха проковыляла к мальчику и, опасливо косясь на псину, принялась его осматривать.

– Ты ссовссем меня не боишьсся? – наверное, впервые в жизни поразился Владыка.

– А чёй мне тя бояться-то? Раз у тя дело ко мне, значится, не тронешь.

Ничего не ответив, Хозяин растворился в темноте.

***

Гончие только с виду были страшными. Когда мальчик, убеждённый старухой в том, что и тень, и Кикимора, и Болотник ему приснились, с утра вышел во дворик, он удивился и испугался, обнаружив громадных псов, сидящих полукругом перед дверью. После вчерашних злоключений гончие, видимо, стали воспринимать мальчика как ещё одного хозяина. Когда ребёнок привык к ним, они даже начали с ним играть. Теперь они всё время находились рядом с ребёнком и отходили от него лишь поздно ночью, отгоняемые от порога хижины бранью старухи. Впрочем, после того, как умные псы принесли ей редкую траву, растущую только в самой непроходимой части болот, колдунья подобрела и разрешила мальчику играть с ними и заводить в дом. С тех пор псы исправно носили ей травы, ягоды, коренья и дичь.

Как-то раз, когда гончие притащили целого гсаданталгского тура, выпотрошенного умелыми руками королевских поваров, старуха не выдержала и громко посетовала, что, погреб, дескать, маленький, она уже стара для бесконечной стряпни и, вообще, лучше бы кое-кто коронованный и хвостатый толкового плотника прислал, крыша-то уже тритий год протекает.

Хозяин внял, и уже на следующий день к старухе под предлогом получения отвара для внезапно зачесавшихся ушей троюродного дядюшки по линии тётушкиной бабушки пришёл трясущийся молодой плотник, в обмен на отвар не только перекрывший крышу новенькими досками и в два раза расширивший погреб, но и сколотивший колдунье новый стол. Уходил молодой человек на закате, и уход его был больше похож на бегство от угрюмой старухи и страшных собак, то и дело мелькавших за деревьями. Отвар для дядюшкиных ушей он, к слову, взять позабыл.

Старушка, совершенно счастливая – и по такому случаю даже переставшая ворчать – задумчиво почесала подбородок, с удовольствием осматривая разделанную тушу тура в погребе. Кто и когда её разделал, она благоразумно решила не спрашивать.

***

Наблюдавшая за старухой высокая красивая женщина с загорелой кожей и длинными белоснежными волосами, доходившими ей до колен, изогнула губы в загадочной улыбке и растворилась в тенях.

***

– Бабушка? – лучащийся любопытством мальчик подошёл ко входу в погреб, наклонился и вопросительно посмотрел на старуху.

– Чё те? – проворчала старушенция, догадываясь о чём хочет спросить воспитанник и оттого мигом теряя всё своё благодушие.

– А собаки… – мальчик замялся. – Что они такое?

Старуха выползла из погреба, щуря подслеповатые глаза на яркое закатное солнце, охая и кряхтя дотащилась до хижины и поковыляла к древнему, приросшему закопчёнными боками к очагу котлу, где она обыкновенно творила свои варева и готовила мальчику укрепляющие отвары. Тут она разговорилась:

– Гончие, как пить дать, гончие, – со знанием дела покивала старуха, деловито помешивая очередную настойку деревянным черпаком. – Сказок шоли никогда не слыхал? Собаки; большие, чёрные; с горящими тьмой глазюками и змеиным и хвостами; страшные, бррр. Кто же это ещё может быть?

– А что такое эти «гончие», бабушка? – спрашивает умостившийся рядышком мальчик и поджимает пальчики на ногах от любопытства и волнения.

– Дык псины его, с которыми он и его русалка охотиться выезжают, – и без того согнутая вдвое ведьма сгибается ещё сильнее, нюхая варево, и, причмокивая губами, пробует его на вкус.

– А на кого они охотятся? – от волнения у мальчика перехватывает дыхание. Вот-вот он узнает ответ на давно мучающие вопросы! – для него это захватывающая сказка, не более, и ведьма это понимает.

– На кого, на кого, – раздосадовано ворчит старушенция. – На неугодных ему. А неугодны ему все живые. Большую обиду он на нас затаил… Тьфу, ты, пропасть! А ну не отвлекай меня, негодник, чуть не проворонила, когда траву светящуюся добавлять надобно… Ууу, когда Дикая свора бежит по земле, прячься-не прячься, всё одно: настигнут да порвут в клочья на потеху ему. А особливо знаешь, кто ему не нравится? Те, кто его русалке не угодил или кто на неё косо посмотрит. А русалка-то, у него красивая. Кожа нежная и светлая, как цветок белокрыльника, волосы длинные, цветом что лунный свет. На белом коне русалка разъезжает. И упаси магия её прогневить! Дюже та русалка капризная. А он ей всё позволяет. Видать, любит сильно, если ему есть чем любить.

– А кто это – он?

– А ну молчи! – обрывает старуха и зачем-то оглядывается. – Он – это он, Хозяин Тёмных, тот, кого все твари слушаются, господин всех здешних и дальних земель, живущий в замке за лесом, откудова нету возврата. И ежели не хочешь беды накликать, не называй его никак! Мало ли что, не дай, Госпожа, услышит да явится.

– А Госпожа – это наша королева?

– Да, – нехотя отвечает старуха, наливая варево в кружку, с отколотой ручкой. – Она мать ему. Пей-пей, чтоб всё выпил. Это отвар лечебный. От худобы помогает.

Старушенция впихнула мальчику кружку, а сама подумала:

«А то, не приведи, Госпожа, ему в голову взбредёт, что ты худой слишком. Ты-то ешь, как цыплёнок, а он не побрезгует, сам явится с проверкой, припасами да поварами, ежели ему псы намекнут. А у меня-то погреб не бесконечный и жизней, поди, не девять!

Мальчик послушно выпивает горький, жирный отвар и морщится от ужасного вкуса. Старуха, не желающая отвечать на самый главный вопрос, опять отворачивается к своему котлу, продолжая мешать. Мальчик ёрзает минуты две, но любопытство пересиливает:

– Бабушка, а что его псы делают у нас и почему они не страшные, как ты говоришь?

Старуха смолчала, а мальчик решил не настаивать на ответе, хотя ему очень хотелось. Раз не отвечают, значит ему этого не надо знать, а раз не надо, то зачем спрашивать? Полчасика они посидели в тишине, пока ребёнок, погрузившийся в раздумья, случайно не прервал её:

– Ему, наверное, очень одиноко, – тихо и задумчиво протянул мальчик.

– Кому? – от удивления старушенция даже обернулась.

– Хозяину, – с готовностью поясняет ребёнок. – Он ведь там совсем один со своей русалкой, поэтому грустит и гневается.

Тут уж старуха не удержалась и хрипло загоготала:

– Ой, повеселил, ой, не могу! Ему? Да грустно? Да он видеть некого не желает, иначе чего б ему в такой глуши себе замок строить! Он нелюдим и дик, как волк, и страсть как этим гордиться!

Мальчику вдруг стало обидно за этого неизвестного Хозяина. Если даже бабушка, предпочитающая соседство четы болотников обществу людей, так плохо о нём думает, то как о нём думают все остальные? И почему они все так плохо о нём думают? И почему он живёт один с какой-то русалкой (Слышал бы его мысли Люгс, страшно бы закатил скандал из-за «какой-то русалки». Что значит «какая-то русалка»? Он самая лучшая русалка!)? Наверное, он, как и бабушка, причудливо выглядит и не любит шум и суету, поэтому поселился подальше. А люди из-за этого понапридумывали о нём невесть что и распустили эти слухи. А он и не знает, наверное, что его теперь все боятся, бедненький.

Мальчик знал, как это бывает. Его самого все деревенские с первой встречи невзлюбили только за то, что он живёт с бабушкой, которую все почему-то называют ведьмой, хотя она ещё никому не отказывала в помощи. Мальчику отчаянно захотелось хоть что-нибудь сделать для Хозяина, поэтому он дождался, пока старуха отвлечётся, и тихонько прокрался во дворик, к греющимся на редком солнце псам. Гончие одновременно подняли тяжёлые морды и лениво забили по земле хвостами, ожидая, что мальчик сейчас снова увлечёт их какой-нибудь интересной игрой, но, увидев, всю серьёзность своего маленького господина, поднялись и подошли к нему.

– Вы ведь можете передать ему мои слова? – неуверенно спросил ребёнок.

Самый большой пёс подошёл к нему и попытался уложить голову на плечо. Но детское плечико было слишком узким и находилось слишком низко, для пёсьей головы. Тогда зверь устроил морду у мальчика на макушке. Посчитав этот жест за разрешение продолжать, мальчик, ужасно волнуясь, сказал:

– Тогда передайте, что я его нисколечко не боюсь и считаю очень хорошим. И ещё вот этот цветок передайте. Он рос в саду госпожи, у которой я раньше работал, но потом его сорвали и хотели выкинуть, потому что он немного завял, но я попросили отдать его мне вместо оплаты за два дня и с тех пор он всегда со мной. Он приносит удачу – иначе бы бабушка меня не нашла, – а ещё он очень красивый, надеюсь ему понравится, – и со всей непосредственностью, на какую способны только дети, серьёзно прибавил: – Если ему грустно, пусть приезжает сюда, думаю, я чуточку понимаю его, а значит смогу как-нибудь утешить.

Псы слушали внимательно и напряжённо. Когда мальчик договорил, самый большой пёс, тот, что умостил морду на голове ребёнка, отступил на шаг и раскрыл пасть, куда мальчик вложил бережно высушенную нежно-розовую альстромерию. Пёс осторожно сомкнул пасть и тотчас исчез, растворившись в тенях.

***

Владыка, с балкона провожающий солнце на ночной покой, был немало удивлён, увидев перед собой вожака гончих с цветком в пасти. Красивая беловолосая женщина, расчёсывающая ему кудри чёрным гребнем, украшенным цветной эмалью, прервала своё занятие и отступила на шаг, чтобы не мешать.

Пока Владыка слушает пса и рассматривает цветок, стоит взглянуть на неё чуть внимательнее. Итак, её зовут Анна и она одета в форму дворецкого замка Владыки. Весь её внешний вид безукоризненен: на коричневых брюках и простой белой рубашке, ни единой складки, чёрный жилет прекрасно сидит несмотря на объёмный бюст, плотно обхватывающее горло ожерелье из тёмно-синих, отливающих зеленью камней на шее имеет сложное плетение, а волосы уложены волосок к волоску. На вид ей не больше тридцати.

– Анна, – негромко зовёт Владыка, и в следующий миг женщина уже стоит перед ним на колене, приложив руку к груди и подметая пол волосами.

– Хозяин? – у Анны чарующий голос и восхитительные тёмно-синие – почти чёрные – глаза.

– Принеси мне цветок ликориса. Алый. Выбери в теплицах самый красивый.

Если женщина и удивилась, то ничем этого не показала. Она растворилась в воздухе, чтобы через две минуты возникнуть вновь и с поклоном отдать Хозяину алый цветок и тонкую серебряную ленту, предусмотрительно взятую в одной из кладовых. Владыка шепчет и вертит в руках кольцо – обычный ободок из прозрачного чёрного камня, с огранкой, похожей на шкурку змеи.

Но вот цветок и кольцо, значительно уменьшившееся, привязаны к шее пса тонкой серебряной лентой, вот пёс исчезает, вот Владыка откидывается на диване и запрокидывает голову, вот Анна возвращается к вычёсыванию его спутанных волос.

– Спрашивай, – разрешает Владыка.

– Это ведь ваше любимое кольцо, вы с ним не расставались до этого момента, Хозяин.

– Было моим кольцом, стало чужим артефактом, – пожал плечами Владыка. – Я его заговорил, теперь блестяшка не только красивая, но и очень полезная. И всё-таки, – он поднял в воздух засушенный цветок и чуть качнул головой в его сторону, – Забавно получилось, правда? Воистину, у Всематери дивное чувство юмора, а её пути неисповедимы.

– Хозяин?

– Альстромерия – преданность. Сомневаюсь, что ему известен язык цветов, значит это всё подстроила Всемать. Детёныш сам того не зная, сказал, что предан мне. Попробуешь угадать мой ответ?

Анна покачала головой. Хотя она и стояла сзади, Владыка всё равно увидел её ответ.

– Одно из значений алого ликориса – воссоединение, – по губам Владыки заструилась едва заметная улыбка. Затем он вдруг посерьёзнел. – Воссоединение, – медленно повторил он. – Надо бы предупредить его.

Глава IV

СОЮЗНИКИ

Зверь, завершающий очередной обход, едва переставлял усталые лапы. Он был так измотан, что мог думать только о предстоящем недельном сне и вкусом обеде. Или об обеде и сне.

Прежде он обходил свои владение не чаще одного или двух раз за столетие. Теперь он почти не возвращался из обходов.

Обед

Как я устал…

Сон

Еда

Доброе мясо

Не мертвечина

Потом спать

И есть…

Еда

Сытость

Сон

Как хочется спать

И есть

Обед

Сон

Много спать и есть

Да…

Ветки больного дерева тянуться к морде, путаются в гриве. Корни охватывают лапы.

Зверь трясёт головой, сбрасывает сонливость и рычит, и дерево в страхе отступает. Зверь озирается.

Ещё немного рычит для порядка и возобновляет свой путь.

Деревья поражены недугом. Прокляты. Проклятье… Недуг…

Мысли путаются в голове, и Зверь встряхивается, бодрится, но тут же снова угасает и медленно бредёт дальше. У него остаётся ещё одно дело. Нужно поговорить с братом.

Мутный взор наконец замечает резные купала восточного дворца, принадлежащего Люгсу. Зверь трясёт снова мордой, перекидывается в более человеческий вид и делает шаг вперёд, чтобы в следующий миг вломиться в роскошные золотые двери с гневными воплями:

– Немедленно пустите меня к этой клятой русалке, я её так выпорю, ни о каких романах думать не сможет!

Слуги Безымянного дворца, полупрозрачные безликие, облачённые в многослойные, шитые золотом одежды, давно привыкли к безумию старшего брата своего господина, а потому на появление Владыки не обратили ровным счётом никакого внимания. Пока Зверь искал серебряного волчка, они неторопливо проплывали по коридорам, безмолвные и безразличные.

Люгс, для вида немного попрятавшийся от старшего брата, осторожно высунул нос из-за мраморной колонны и заранее сгруппировался. Ровно через секунду его сбил с ног чёрный рычащий вихрь, а сверху навалилась тяжёлая, почти неподъёмная туша. Во всяком случае, так всё выглядело со стороны. На самом деле, братья лишь слегка соприкасались одеждами.

Люгс незаметно поёрзал, с комфортом устраиваясь на заботливо подложенной старшим братом подушке из невидимых нитей эфира и усиленно делая вид, что ему жутко неудобно, что он жутко недоволен неожиданным визитом и что он от слова совсем не хочет слушать родное рычание.

Владыка, для вида прорычав нечто совершенно бессвязное, склонился ещё ниже и, вполне убедительно играя роль безумца, забывшего про телепатию и оттого вынужденного пользоваться собственным языком, шепнул в аккуратное, тут же слегка порозовевшее от холодного дыхания, ушко Люгса:

– Какие новости?

– Кроме того, что Фалгар продолжает дискредитировать каждый твой поступок и выставлять тебя в самом невыгодном свете, никаких, – старательно удерживая на лице выражение оскорбленной невинности, пробурчал в ответ Люгс и вполне искренне скривился. – Она каждое твоё слово переиначивает!

– Моран?

– Усердно избавляется от конкуренток на твои лапу, несуществующее сердце и титул.

– То есть занята и меня доставать не планирует?

– Да.

– Двор?

– Погряз в борьбе за возможность урвать кусок повкуснее. – Люгс накрутил на палец прядь, выбившуюся из косы и задумчиво, сложил губы бантиком. – А, ну и также, как и Фалгар, до сих не может решить, на чью сторону будет выгоднее встать в войне.

– Перспективы?

– Унганд кажется им влиятельнее и сильнее тебя, зато тебя считают чуть менее безумным.

– Вот уж польстили, так польстили, – чуть отстранившись, фыркнул Владыка. – Всё, моя иллюзия закрепилась, можно больше не изображать смертельную вражду.

– Старший брат, – лицо Люгса внезапно стало очень серьёзным. Красивые брови надломились, а в глазах влажно заблестело беспокойство. – Пожалуйста, выслушай! Тебе нужны союзники. Пока ты противостоишь Унганду, кто-то должен прикрывать твою спину и поддерживать тебя! Я посетил много знатных домов.

– Ты намекаешь на то, что мне нужно начать собирать свой двор? – прозвучало почти угрожающе.

Люгс вздрогнул от холодка, пробежавшего по спине, но тяжёлый, немигающий взгляд старшего брата всё же выдержал.

– Я…

– Ты ведь далеко не глуп, – медленно проговорил Владыка, пристально вглядываясь Люгсу в глаза. Застывшие в них слёзы ему совершенно не понравились, поэтому он незаметно вплёл кончики когтей в волосы младшего брата и легонько погладил кожу головы. – Уже понял к чему всё идёт?

Люгс закусил губу и решительно кивнул.

Ясно. Значит понял. Владыка покачал головой и тяжело вздохнул. Что ж. Раз война неизбежно, а о том, что она неизбежна в один голос утверждают и сестра, и все допрошенные в застенках белого замка сторонники Кровавого Короля из числа придворных матери, вероятно ему стоит прислушаться к словам Люгса и начать собирать штат верных помощников.

Но одной Всематери известно, как же трудно ему будет довериться кому-то, кроме Люгса и Мэридаллы!

– Не стоит бояться мне противоречить, – не впопад обронил Владыка, всё еще пребывая в нерешительности. Тут в его голову взбрела занятная мысль. Если он доверяет Люгсу, то почему бы ему не довериться кому-то, кого выберет Люгс? Кто. Как не младший брат, сможет раскопать всю подноготную будущих соратников и выбрать лучших из лучших? А потом он, Владыка, и сам сможет прочесть их мысли и выяснить, насколько они к нему лояльны.

Довольно кивнув самому себе, Владыка снова сфокусировал взгляд на Люгсе:

– У тебя уже есть кто-нибудь на примете?

Люгс просиял и осветил брата такой искренней улыбкой, что тому показалось, будто мир вдруг стал не таким отвратительным.

– Я поговорил с рыбками, – рыбками Люгс называл своих информаторов. – Поговорил склизкими змеями, – Склизкими змеями в его понимании были самые изворотливые придворные. – И посетил множество притонов и клоповников, – поместья также не избежали оскорбительных кличек. – И составил список наиболее подходящих пчёлок! – то есть помощников.

Владыка удовлетворённо кивнул и наградил брата одобрительной улыбкой, от которой то засиял ещё ярче и заулыбался ещё счастливее и солнечнее. Владыка с удивлением отметил, что мир стал ещё менее отвратительным.

– Посети поместье де Флёр и забери оттуда маленького слугу хаа-ши. Он имён не по годам и сможет стать твои секретарём. Дочь поместья также весьма умна и популярна в обществе, а, главное, весьма лояльна к тебе. Она может быть полезна в вопросах управления настроениями двора. У одного из отколовшихся государств, управляемых людьми, появился весьма талантливый капитан. Тебе пригодиться флотоводец. Глава ангелов-фей Мааль ни за что не станет поддерживать искажение, распространяемое Кровавым Королём, поэтому определённо станет на твою сторону, если сумеешь убедить его в своей вменяемости. Ещё ходит слушок о проклятом ребёнке из рыбацкой деревни востоке твоих владений. Предположительно он рождённый вампир, а значит тоже может быть полезен. Есть ещё несколько перспективных отпрысков знатных домов, но я всё ещё проверяю их лояльность. И не забудь вернуть во дворец Догму, хватит ему путешествовать, и забрать спутника, посланного тебе Великой Матерью. Вряд ли она послала бы кого-то бесполезного. Это наиболее вероятные и достойные кандидаты, но я продолжу поиск и дальше.

– Ты просто чудо, Люрей! – не смог сдержать восторга Владыка.

Люгс зарделся и смущённо потупился. Ему всегда особенно нравилось, когда старший брат называл его драгоценностью.

– Тогда мне стоит немедленно взяться за дело. У тебя есть вопросы или возражения?

– Есть. Один. – Люгс снова посмотрел ему в глаза. – Когда мы сможем перестать разыгрывать вражду?

– Не знаю, – честно признался Владыка. – Но у меня стойкое ощущение, что после Макошева дня должно что-то случится.

– Хорошее или плохое? – насторожился Люгс.

Ему показалось, или во взгляде старшего брата скользнула горечь? Но ответил он ровно:

– Хотелось бы мне знать.

– Тогда пока нам лучше расстаться, – как бы ни было тяжело это говорить, но старшему брату действительно нужно начинать действовать хотя ы ради собственной безопасности.

– Приезжай на праздник, там сведемся, – согласился Владыка и поднялся на ноги, не забыв осторожно поднять и Люгса.

– Разумеется, – печально выдохнул молодой король.

– Не грусти, Люрей, – рычащий голос стал непривычно мягким, а большая когтистая ладонь накрыла серебряную макушку. – Мы бессмертны, и у нас впереди вечность. А с Королём мы как-нибудь справимся. – как бы Владыка не старался, но последняя фраза всё равно прозвучала без особой уверенности.

Люгс тут же поймал ладонь старшего брата, прижался к ней щекой и с жаром заверил:

– У тебя получиться старший брат, а я тебе помогу! Уверен, сёстры и младший брат тоже сделаю всё возможное!

Владыка слабо улыбнулся. Вера этого ребёнка действительно вдохновляла на подвиги.

Хорошо, раз Люрей в него так верит, он не может предать его доверие. Для начала нужно заглянуть в белый замок и сделать парочку приготовлений, а потом можно и к де Флёр наведаться.

Погладив Люгса на прощание по щеке, Владыка натянул на лицо выражение посвирепей и, резко развернувшись, вылетел из замка так быстро, будто за ним гнался минимум десяток Кровавых Королей.

Люгс, мысленно досадуя на отсутствие возможности проводить старшего брата как положено, проводил его взглядом и, также натянув на лицо свирепой выражение, снял иллюзию и, громко хлопнув дверями ближайших покоев, закатил грандиозную истерику, чтобы отвести душу. Истерика получилась настолько грандиозной, что тени-слуги пошли рябью, а у подосланных Королём шпионов заложило уши и они поспешили убраться, что поскорее порадовать своего хозяина новостью о стабильно-ужасных отношениях братьев.

***

Принцесса Лоуэр Лалавей дэ Энгердмандрено, ласково называемая отцом «Лала», напряжённо всматривалась в мрачно-зелёную стену Проклятого леса и в который раз задаёт себе одни и те же вопросы. Почему отец ещё не вернулся? Где он? Что с ним? Почему бабушка молчит в ответ на все вопросы? Где пропадает тётушка? И кому отец отдал своё любимое кольцо, с которым прежде никогда не расставался?

В тот памятный год, когда началось наше повествование, принцесса спала, погружённая отцом в длительный, полувековой сон. Спала и копила силы, как и положено любому уважающему себя герду.

Стоит заметить, что Лоуэр Лалавей дэ Эгердмандрено не была принцессой в том понимании, к которому мы все привыкли, но всё же она была настоящей принцессой. Рождённая дочерью короля эльфов, она была любима отцом и матерью, до тех пор, пока те не увидели, как четырёхлетняя малышка говорит с лешим и орками. Девочку стали запирать в комнате, опасаясь, что она накличет беду на всё королевство.

Это произошло очень давно по меркам смертных и совсем недавно по меркам гердов. Эльфы тогда уже забыли и о Чёрном Звере, которому Первая Госпожа Элрида приказала заботиться о своих творениях, и об её приказе оркам защищать эльфов. Забыли они и о пяти великих творениях, и о пяти великих творцах. Забыли, потому что отреклись. Только самые древние и достойные эльфы и эльфийские короли помнили о Всематери и её детях.

Однако, герды, в отличии от эльфов, проблемами с памятью не страдали. Владыка каждые десять лет спускался на Меркл – мир, созданный Первой Госпожой и населённый её творениями, – и проверял, как там обстоят дела.

Тот год, когда он встретил очаровательную беловолосую малышку, был особенным. Девочка, услышавшая от слуг о приезде диковинного гостя, сбежала из-под надзора и спряталась за портьерой в коридоре, ведущем в тронный зал. Владыка, стремительно шагавший к залу в своём парадом камзоле, внезапно замер и повёл головой, принюхиваясь.

– Сстрашно-любопытно? – поинтересовался Владыка у шторы, склонив голову на бок. – Не бойсся. Я не ем детёнышей.

Лоуэр выглянула из-за портьеры и уставилась на Владыку большими бледно-фиолетовыми глазами:

– А как вы меня нашли? – девочка похлопала длинными белыми ресницами и непроизвольно повторила позу своего собеседника, склонив голову набок.

– Унюхал твоё любопытсство, – просто ответил Владыка.

– Разве любопытство может пахнуть? – изумилась девочка.

– Разсумеется, как и вссякая эмоция. Твоё любопытсство чщесстное и исскреннее, оно пахнет цветами акации.

– А как пахнет тайна? – не задумываясь, спросила Лоуэр. Таинственный дядя ей очень понравился, и она решила поговорить с ним подольше.

– Как пыль, старые книги и живая человеческая кожа. Очень приятный запах. А тебе зачем?

Лоуэр, видя, что высокий хвостатый дядя не собирается её ругать за любопытство, а, наоборот, тоже хочет поговорить, вышла из-за портьеры и доверительно положила ладошку ему на колени – выше дотянуться не получилось.

– Ты как раз пахнешь пылью, старыми книгами и чем-то ещё. Ещё несколько запахов. Мне кажется, что один из них – это запах кожи, потому что в тебе точно есть тайна, а вот другие я не знаю.

Владыка усмехнулся. Он бы засмеялся в голос, но матушка только вчера с пеной у рта доказывала ему, что неприлично.

– Я пахну горячщим летним лугом, разсогретым полуденным ссолнцем, и хлебом. Это зсапах дома. А есщё, – он наклонился к лицу девочки и полубезумно продолжил, – Есщё я пахну кровью – чщеловечщесской кровью – и мяссом. Ссыррррым и вкуссным. Есщё сстылой зсемлёй и льдом. Так пахнет ссмеррРРрррть, – он всё же засмеялся.

Малышка сперва отшатнулась. Странный таинственный дядя пугал. Пусть его лицо было скрыто обёрнутым вокруг головы куском чёрной непрозрачной ткани без всяких прорезей, она была уверена, что оно сейчас ужасно искажено.

– Теперь ты пахнешь так, будто кто-то сумел развести огонь на гнилых дровах. Жарко и воняет.

– Сскорррее уш на гнилом мяссе, – ещё больше развеселился Владыка. Жгучее золото его глаз начало просвечивать даже через плотную ткань.

– Перестань, – попросила девочка и сделала крошечный шажок вперёд, пересиливая страх. – Тебе же плохо!

– Мне хорррошо, мне очщень хо… – он сбился и дёрнулся, точно получив пощёчину. Какое-то время они стояли молча, пока, наконец, Владыка не прекратил смотреть в одну точку и не вернул взгляд на девочку. – Как ты сказсала? Мне плохо, да. Ты права. Я болен.

– Тогда лечись, – искренне посоветовала девочка.

– У меня есть лекарство, но оно сейчас далеко. Для лекарства так безопаснее. Моя болезнь не лечится, – горько усмехнулся Владыка. – Кровь – не водица. Это не проссто жшидкоссть, это обычщаи, традиции, ссила и характер предков. От неё так проссто не изсбавиться. Впрочщем, тебе пока есщё рано рассссуждать на такие темы. Просто зссапомни.

– Хорошо, а…

– Что ты здесь делаешь, негодница?!

Король и королева спешили из тронного зала навстречу Владыке и маленькой принцессе. Лоуэр ожидала, что сейчас её будут справедливо ругать за побег и уже приготовилась к лекции на тему, какая она плохая девочка, как внезапно раздался спокойный звучный голос Владыки.

– Девочщка сспассла меня от очщередного припадка безсумия, а ты назсываешь её негодницей? – Владыка посмотрел на испуганно замершего короля сверху вниз, выдержал паузу и, подпустив в голос призрения, продолжил куда более высокопарно, – К тому жше, почщему я вссё ещё лишён ссчасстья быть предсставленным этой иссключщительно одарённой юной леди?

– Моя дочь, принцесса Лоуэр Лалавэй, – промямлил побелевшмй как плотно король, ответивший скорее неосознанно, чем сознательно.

Маленькая Лоуэр крутил головой, переводя взгляд с папы на странного дядю и обратно на папу. Она догадалась, что странный дядя решил занять её сторону, и теперь надеялась избежать выговора. Было бы совсем хорошо, если бы дядя ещё и говорил яснее, но его странные речи можно и потерпеть.

– Ваше Высочество, – король взял себя в руки. – Согласно этикету, моя дочь ещё слишком мала для приёмов, поэтому, надеюсь вы извините её отсутствие…

– Ссоглассно этикету, меня должшен был ожшидать торжшественный приём ссс не менее торжшественной всстречщей, но – он не позволил открывшему было рот королю возразить, – Разс уш мы уше однашты отсступили от этикета по причщине моей нелюбви к вссякого рода ссборищам, то, ссмею надеяться, ссможшем отсступить от него ещё раз?

– Что вы имеете ввиду, Ваше Высочество? – спросил король с хорошо натянутой улыбкой. Он был достаточно умён, чтобы понять, что спор с древним монстром – дело гиблое и заведомо провальное.

– Я жшелаю, – Владыка особенно выделил эти слова, подчёркивая свою власть. – Чтобы эта юная леди принимала учщасстие в приёме. Её общесство сскрасит моё пребывание зсдессь.

Король поджимал губы и молчал. Отказать Владыке не мог никто, это знали все.

– Боюсь, моя дочь покажется вам странной, Владыка, – предпринял он последнюю попытку.

Владыка улыбнулся, влажно чавкнув клыками.

– Вряд ли она будет страннее меня.

Король нервно сглотнул и указал рукой на тронный зал:

– В таком случае идёмте, милорд.

Владыка фыркнул и поправил:

– Шахджахан. Ессли тебе не нравится зсвать меня Владыкой, эльф, зсови Шахджаханом. Этот титул мне дали сстепняки.

– И что же он означает? – из вежливости спросил король.

– «Чщёрный хозсяин», – оскалившись, ответил Зверь.

***

Вечером король расчёсывал свои длинные волосы перед изящным резным зеркалом и жаловался стоявшей на балконе королеве:

– Эта тварь просто невыносима! Как он смеет являться в мой замок и раздавать указания?! Животное, настоящее животное!

– Ты произсносишь это слово так, будто это оскорбление, а не похвала, – раздался в ответ тихий насмешливый голос супруги.

– Это и есть оскорбление, дорогая! – воскликнул король. – Этот, не побоюсь этого слова, скот весь вечер не обращал никакого внимания ни на меня, ни на других королей! Зачем, спрашивается, вообще приходил?! Никогда не поверю, что его слова о совете прийти от этой мифической Всематери – правда! Если нечего было сказать, мог бы и отменить собрание! Как будто без этого у нас забот не хватает! Да он даже на Ленвальда смотрел, как на пустое место! А ведь тот так близок к самой Звёздной госпоже!

– Слушая тебя, можно зсаподозрить их в чём-то неприличном, а ведь этот тихий ушастик лишь её гонец, – отозвался голос с балкона.

– Как ты могла такое сказать, дорогая?! – возмутился король. – Это же верх неприли…

– Ну, во-первых, не «могла», а «мог», – голос с балкона начал приближаться, и по мере того, как он приближался, он неуловимо менялся. – А, во-вторых, я дейсствительно счщитаю этого зсабитого тихоню просстым гонцом. И хватит бледнеть! Я к твоей жшене и пальцем не прикассался, только уссыпил! А то, что ты счщитаешь меня источщником вссех бед в мире, это только твои проблемы. Да не проклинал никто ваш род, никому вы не нужны! Можшно подумать, я целыми днями только и занимаюсь построением коварных планов и придумываем всяких гадостей! Делать мне больше нечщего! – эту не очень связную, но, безусловно, весьма эмоциональную речь Владыка произнёс перед оторопевшим, совершенно не ожидавшим, что Владыка умеет читать мысли, королём эльфов.

Король же, осознав, что Влалыка слышал все нелестные эпитеты, прозвучавшие в его адрес, побледнел ещё сильнее, ожидая справедливой кары. Откуда ему было знать, что Владыке совершеннейшим образом безразлично кто и что о нём говорил и думал?

Зверь нехорошо улыбнулся.

***

– Это было не слишком красиво, с вашей стороны, великий Шахджахан, – тихий нежный голос коснулся спины Владыки, заставив его остановиться.

– Мне нет дела до твоих слов, Ленвальд, – отрубил Хозяин, даже не повернувшись. Лоуэр тихо пискнула, когда он слишком сильно сдавил её ладошку когтями.

Между тем, из-за ближайшей колонны выплыл красивый юноша с длинными белыми волосами и аметистовыми глазами, ярко сверкавшими на нежном лице. Полупрозрачные голубые ткани, мягко струились по его хрупкому телу.

Владыка подхватил Лоуэр на руки и быстрее зашагал к выходу из дворца, всем своим видом выражая нежелание продолжать диалог.

Ленвальд, проводил спину Владыки грустными глазами, не решаясь больше его задерживать.

***

Они появились у парадного входа замка.

– Ну вот, Лала, твой новый дом, – просто сказал Владыка, махнув когтями куда-то в сторону верхних этажей.

Девочка, с восхищением и некоторой опаской осматривавшая монументальность громадного белого замка, тем не менее нашла в себе силы удивилась:

– Как ты меня назвал?

– Лала. Тебе не нравится?

– Ла-ла, – медленно повторила малышка. – Ла-ла. Вообще-то у нас такие обращения не приняты, но когда именно ты это произносишь, звучит гораздо лучше, чем Лоуэр!

– Скоро ты перестанешь быть эльфом. Можешь начинать причислять себя к нам, гердам.

Девочка кивнула, задумавшись, и промолчала вплоть до третьего этажа. В качестве итога всех своих размышлений, она огорошила Владыку удивительным выводом:

– Ты не злой.

– Поясни. – попросил Владыка.

– Папа говорит, что ты страшный, а раз кто-то страшный, он должен быть злым. Но ты не страшный, а значит и не злой.

Владыка смерил девочку долгим внимательным взглядом, от которого ей стало не по себе.

– По-твоему, зло всегда должно быть уродливо?

– А как иначе? – удивился ребёнок. – Разве красивое может быть плохим, а некрасивое – добрым? Мама всегда говорила, что может быть только так и не иначе.

– Ты когда-то говорила с орками, – разумеется, перед поездкой к эльфам он навёл справки, – которых никто никогда не назовёт красавцами. Они были злыми?

Глаза малышки широко распахнулись, ротик округлился, а кулачки сжались. Раньше она об этом не думала, принимая на веру слова родителей.

– Никогда не смотри на лицо. Для многих дряней нацепить красивую оболочку не составит труда. Смотри на то, что внутри: на цвет души, на свет, что идёт из глаз, на интонации слов и эмоции. У каждого есть запах, который может рассказать о нём почти всё. Просто надо уметь чувствовать.

– И чем пахнет зло? – серьёзно спросила Лала.

Владыка невесело усмехнулся:

– О, ты даже представить себе не сможешь, как разнообразно оно может смердить. Так много запахов нет ни у чего другого.

Лала внимательно на него посмотрела и с недетской серьёзность вдруг сказала:

– Ты не шипишь.

– Да, но всем остальным об этом знать не следует.

Малышка сосредоточенно кивнула. Странный Шахджахан ей очень понравился, поэтому она решила во что бы то ни стало сохранить его секрет.

***

Наконец большая чёрная туша, на миг истаяв, просочилась через ограду и, вернув прежний вид, устало потрусила к замку.

Крикнув Анне, перестилавшей постель в бабушкины покоях, чтобы накрывала на стол, Лоуэр соскочила с балкона отцовской спальни и, цепляясь где за росший прямо из стен замка плющ, а где за открытые несмотря на осень окна, легко спустилась вниз и повисла на шее отца сразу же, как он подбежал и обратился человеком. Вечно отрешённо-непроницаемое лицо Владыки смягчилось и потеплело.

– Папуля, ты наконец вернулся! Как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит? Папочка, ты, наверное, страшно голоден! – получив кивок и слабую улыбку в ответ, Лала потащила отца в малый обеденный зал, продолжая на ходу задавать тысячи вопросов, на большинство из которых сама же и отвечала.

Как только эфемерная, затянутая по самое горло в чёрную кожаную броню, фигурка Лоуэр появилась в дверях, Анна дала знак выставлять на стол блюда, а сама склонилась в приветственном поклоне перед Хозяином. Звон тонких высоких (по мнению бабушки слишком высоких) каблуков принцессы наполнил залу, разрывая мёртвую тишину. Помощники Владыки – подчинённые Анны – разносили блюда, ставили тарелки и поправляли цветы совершенно бесшумно. Казалось, они даже не касались ногами земли. А герды даже в обуви передвигались без единого шороха.

На белоснежной скатерти в хрустальных вазах душисто пахли (Владыка поморщился) пышные шапки пурпурный пионов. Мясные блюда заманчиво благоухали, а на столе перед Владыкой красовались сразу пять подносов, доверху заваленных кусками сырого мяса. Лано, вызванные Анной, замерли на большом низком подиуме, готовые начать танец по первому движению Владыки. Музыканты, застыли с инструментами в руках, опустив смычки на струны скрипок и виолончелей.

Устало опустившись в высокое деревянное кресло с резным орнаментом, Шахджахан слабо махнул рукой, для удовольствия дочери заставляя огромные хрустальные люстры мелодично зазвенеть, музыкантов заиграть, танцоров пуститься в пляс, а дворецких замереть возле себя и принцессы.

Глава V

БАРСИК

– Небо сегодня особенно красивое, – прошептала Моран, разглядывая сад с каменного балкона.

Стоял Вересень2. Листья ещё не облетели и по-прежнему горели в редких лучах холодного осеннего солнца. Шанганна упорно пробивалась сквозь тучи, стараясь хоть чуть-чуть порадовать редких жителей Раварры перед приходом холодов. В последнее время даже всегда яркая звезда померкла. Скоро настанет зима, и лишь немногие смогут её пережить. Этой зимой придут черноокие. Пробьются сквозь рубежи и засеки и снова начнут разорять владения Владыки. Первые уже пришли, значит и остальных ждать недолго. Моран не знала какого это, жить тварей, без постоянного липкого страха и леденящего ужаса. Она родилась через год от Нашествия и ещё ни разу не видела мирной земли. А ведь с тех пор прошло… Сколько? Почти десять тысяч двести шестнадцать лет. И ни месяца без упоминания о набегах чернооких монстров. Моран зябко поёжилась, плотнее кутаясь в плащ и вдыхая запахи гнилых листьев и сырости, доносящиеся из сада. Вытер пронизывал, но плотная ткань укрывала от его колючих игл.

Плащ пах Владыкой. Запах луговых трав в знойный полдень и хлеба. Так пахнет дом. Ещё был запах смерти, сырой и холодный. И запах гнилого мяса. Моран ненавидела эти запахи.

Моран прикрыла глаза, представляя, как тёмно-багровая ткань, с отороченным мехом воротником, мелькала среди чёрного моря монстров. Как бился под Владыкой его конь – исполинский, сотканный из темноты жеребец Боргх. Конь, что никогда не бывает осёдлан. Он в три раза крупнее самого большого мерина, копытами может дробить скалы и никого, кроме Владыки, не пускает на свою спину. Владыка обычно набрасывает на него потник да узду без удил да так и ездит. Верным спутник своему могучему хозяину. Сейчас конь где-то в лесах, копит силы и питается нежитью.

Нежить… твари… Конечно, Владыка и сам принадлежит к тварям. Но он не какой-то там огненный орк или гобр. Он – охотник, герд. Высшее создание, творец, воплотивший и саму Моран и других лано. И этот замок с белыми стенами и зелёной черепицей живёт его силой. И Госпожа, хоть и отравлена своим омерзительным мужем, но всё ещё жива, благодаря силе Владыке. Впрочем, жива – странное определение для той, кто не рождался и кто никогда не умрёт. Госпожа, Владыка и остальные охотники просто находятся в этом мире. Незримые и очень могущественные, они воплощаются, существуют, приглядывают за мирамb, созданным первым гердом Энрионом и развоплощаются, уходя за Грань.

Уже неделя как Владыка вернулся из обхода. Сейчас он спит и восстанавливает силы. А Морана вынуждена скучать и терпеть холодное безразличие Анны, сухую чопорность Курта, бесконечные ошибки Алекса, едкость Второй Госпожи. Принцесса Лоуэр, конечно, была не в пример приятнее в общении, но она бесконечно пропадала в библиотеке и найти её там, во владениях библиотекаря Фёдора, было почти невозможно. Да и, если говорить на чистоту, Моран откровенно побаивалась бледного аудиума, от которого можно было ожидать чего угодно.

Лано бросила мимолётный взгляд на прекрасный парк. Серебряные, золотые, жёлтые, алые и багряные листья кружились в причудливом танце. Парк тоже был создан силой Владыки. В нём царило то время года, какое ему хотелось. Впрочем, последнее время она сильно сомневалась в наличии у него хоть каких-то желаний. Он даже есть начал без особого аппетита! Не иначе Тьма скоро превратиться в сгусток света.

Сейчас Моран бы очень хотелось погулять по парку с Владыкой. Пройти мимо витых вишнёвых стволов, венчаных розовыми и белыми облаками, по широкой дорожке из жёлтого камня, прямо до фонтана со сверкающими рыбками и водными нимфами. Там из камней была выложена круглая площадка. На ней всегда стояли деревянные лавочки с изогнутыми спинками, а неприметная дорожка слева вела в сокрытую кустами сирени белую беседку. Владыка, если и выходил в парк, то шёл именно туда. В беседке царил столь любимый им полумрак, рассеиваемый редкими лучами, которым удавалось пробиться сквозь густые белые, пурпурные и сиреневые вечноцветущие шапки. Белой сирени было больше. Владыка не жаловал резких запахов, а белая сирень не так сильно пахла, как та же пурпурная.

Но если не сворачивать к беседке, можно пройти и дальше. Розово-белое великолепие раскидывалось вширь насколько хватало глаз. Но впереди, сквозь кроны вишен виднелось другое дерево. Вечное Древо. Имя ему дала Госпожа и оно прижилось. Это была старая глициния с необъятным серебряным стволом, амазными листьями и душистыми золотыми яблоками (Моран не устава дивиться фантазии Владыки). Яблоки Вечного Древа давали бессмертие. Не то истинное бессмертие, каким обладали герды, но достаточное, чтобы прожить вечность.

От дерева разбегались узкие дорожки, также мощёные жёлтым камнем. По одной из них можно было дойти до живописного лесного озерка, через которое был перекинут высокий деревянный мост, парящий в воздухе. Дальше дорога начинала виться между старыми могучими соснами. Там была Чаща и Моран никогда не ходила туда без Владыки. Слишком темно. А наткнуться на гигантских зверей, в изобилии водящихся в Чаще, не хотелось от слова совсем.

Другие дорожки вели через лиственный светлый лес, сквозь берёзовые и липовые рощи и непременно упирались в какую-нибудь или террасу, или беседку из тёмного дуба. Некоторые вели к водопадам, некоторые к небольшим высохшим каменистым пустырям или, наоборот, к зеленеющим сочной травой лужайкам и полянам, залитым солнечным светом. В этом чудесном парке любой мог найти себе место по душе.

От размышлений Моран отвлёк тихий хрип Владыки. Хозяин замка просыпался. Моран вернулась в богатую залу, отделанную лепниной, золотом и мрамором. С расписанным сюжетами охоты потолком, светлыми стенами в девятнадцать макр, местами тоже расписанными, а местами завешанными оружием или драпировками тюля и багрового бархата, с огромным камином из белого мрамора с чёрной фигурной решёткой. Зала поражала великолепием. Коричнево-красные мраморные полы были не видны под устилавшими их шкурами и коврами. Спальня Владыки так велика, что в ней без труда может уместиться целый полк. Но она почти не обставлена, если не считать двух больших кресел, на одно из них Моран аккуратно повесила тяжёлый плащ, маленького чайного столика из белого стекла с синими разводами, прикроватной светлой тумбочки, с лампой на ней, и огромной кровати Владыки. По скромному мнению Мораны, на такой кровати можно было бы разместить дюжину рослых богатырей, но Владыка неизменно спал на ней в гордом одиночестве.

Моран, по несколько раз на день приходила проверить Владыку, но он никак не реагировал на её появление. Красавицу это расстраивало, но, увы, сделать она ничего не могла. Владыка не реагировал даже на появления собственной дочери, что уж говорить о ней, простой служанке.

Девушка прикусила губу. Если она хочет добиться титула, силы и независимости, она должна стать женой Владыки. На придворную знать чары её красоты действовали безотказно, но Владыка замечал её даже реже, чем Анну. Старшая лано всегда была на виду, безупречно вежливая и безукоризненно бесстрастная. Может, Владыке нравятся ледышке, раз уж он так приблизил к себе Анну?

Если бы Люгс сейчас мог слышать мысли Мораны, он бы непременно фыркнул и обругал её за подобные мысли о своём старшем брате. Уж ему-то точно было известно, что чистокровные герды, такие, как его обожаемый брат, были не чувствительнее кухонного ухвата. Они могли испытывать гнев, а могли быть спокойны и умиротворены. На этом их победы на эмоциональном поприще заканчивались. Но Моран об этом, разумеется, никто не сообщал, а сама она за все годы так и не смогла догадаться.

Повторное хрипение, а затем и рычание оповестили о полном пробуждении хозяина замка. Полог из тяжёлого тёмно-синего бархата был, как всегда, поднят к потолку, к которому крепился вместе со вторым пологом из лёгкого белого тюля при помощи золотого обруча. Моран оценила изодранные в клочья одеяла, неосторожно распоротую клыками подушку и пущенные на ленты простыни и тихо вздохнула. Как бы Владыка не был осторожен, после первого же кошмара постель превращала в груду ниток и перьев, а подушки и вовсе приходилось менять каждое утро – сказывалась привычка Владыки спать с открытой пастью. Правда, в редкие моменты, когда в замке останавливались другие герды, Владыка спал спокойно и постель оставалась целой. Моран всё пыталась угадать, кто же так благотворно влияет на спокойствие Хозяина.

– Утррро, – хриплый голос вырвал Моран из прозаичных размышлений о том, можно ли пустить хлопковые простыни на бинты, ведь починить их всё равно не получиться.

—Доброе утро, Владыка! Надеюсь, вам хорошо спалось? – произнесла лано участливо и тут же нежно улыбнулась.

– Ссколько там вррремени? – буркнул Владыка и, с трудом подняв левую бровь, уставился на Моран.

Девушка тут же отозвалась:

– Неделю. Вы проспали ровно неделю, Владыка. Могу ли я что-то для вас сделать? Возможно, вы голодны?

– Ссам поохочщуссь.

Хозяин замка недовольно и совсем по-звериному фыркнул. Сейчас всклокоченный и нечёсаный, в любимых чёрных штанах из плотной ткани, он очень напоминал свою «волчью» форму. Моран поспешила подать ему белую рубашку с прилагающимся отдельно пышным жабо. Владыка недовольно поморщился, с содроганием оглядел мелкие пуговки, видимо представив, как будет застёгивать их когтями, и оставил рубашку не застёгнутой, наотрез отказавшись от кружевных оборок. Моран опять вздохнула. Одеть Владыку или во всяком случае заставить его материализовать на себе одежду, которую он обычно создавал из собственной кожи, чтобы не тратить время на переодевания, было делом не из лёгких.

Внезапно, дверь, украшенные виноградным узором листьев винограда, распахнулись и в залу вбежала Лоуэр.

– Папулечка! Ты проснулся! Доброе утро! Анна уже накрывает на стол. Давай вместе позавтракаем?

Владыка сонно моргнул, с силой провёл рукой по лицу и медленно кивнул:

– Доброе утро. Давай.

Моран досадливо прикусила собственную щёку и с поклоном удалилась. Принцесса вряд ли допустит её участие даже в качестве певицы. А ей так хотелось ещё побыть с Владыкой!

Весь завтрак Лоуэр весело щебетала, не сводя глаз с отца, а он в ответ улыбался ей краешками губ. Бабушка Фалгар на обед не спустилась, и никто не упрекал принцессу в чрезмерном красноречии. Красавица рассказала, что освоила новые сложные заклинания, выучила новые приёмы в медицине и улучшила свой контроль над эфиром. Услышав похвалу от родителя, она ещё больше расцвела и принялась говорить с удвоенной силой и скоростью. Принцесса была искренне рада возвращению отца и очень хотела расспросить его об обходе, но она знала, что отцу, хотя он ей и расскажет всё, что она попросит, это будет неприятно. Потому она продолжала говорить сама, почти не притрагиваясь к еде и не сводя внимательных глаз с отца, чутко улавливая малейшие перемены в его настроении. Что ни говори, а вести разговор принцесса умела.

Но вот обед подошёл к концу, а Лала перебрала все темы для беседы. Она уже собиралась сворачивать разговор, но отец вдруг позвал её в псарню. Лоуэр конечно же согласилась.

До псарни было далеко. Из столовой вышли в общий коридор третьего этажа, дошли до лестниц в башнях, по ним спустились в коридор первого этажа, оттуда вышли через чёрный ход на тренировочную площадку с северо-западной стороны замка и по узкой мощёной дорожке дошли до дверей в псарню. Сама псарня находилась на первом подземном этаже, сразу под кладовыми, кабинетом лекаря и больничными палатами. Просторное помещение с высокими потолками, деревянными балками, загонами, вольерами, конюшнями и вязанками сена, расположенными вдоль стен, освещалось янтарно-кварцевыми (Лоуэр не знала точного названия этого диковинного светящегося камня, поэтому называла его ярамом) шарами на резных деревянных подставках. Псарня включала в себя и загоны для скота, и зверинец, и вольеры для ласковых симуранов – крылатых волков, свирепых, но верных гончих – громадных чёрных псов со змеиными хвостами, и безобразных некрофагов – черноглазых крылатых собак размером с коней. К последним и направился отец. Некрофагов было не меньше двух дюжин. Твари захлёбывались лаем, пытаясь оборвать крепкие магические цепи, надёжно удерживающие их у стен. Однако при виде Владыки они мгновенно смолкли и прижались к стенке, испуганно скуля и поджимая лысые хвосты. Отец, на краткий миг обратившись в серебристую воду, просочился через прутья решётки и положил когтистую лапу на морду одной из отпрянувших собак.

– Подойди, Лала, – скоро ему снова придётся покинуть замок. Будет лучше преподать дочери очередной урок как можно скорее.

Лоуэр, вся бледная от страха перед чудовищными собаками, медленно подошла, вставая за отцовским плечом.

– Ты зснаешь, что этими, – Владыка любовно огладил плешивую морду скулящей крылатой собаки. – Нельзся родиться. Можшно только сстать?

– Да, – еле выдавила Лоуэр, стараясь смотреть куда угодно, только не на страшных собак. Видя, что отец ждёт, она нерешительно продолжила. – Ими становятся нарушившие законы смерти. Те, кто осмелился есть своих мертвецов, вечно будут мучатся в теле безобразных собак, чья злоба происходит от нестерпимой боли.

– Как по учщебнику, – лениво протянул отец, неспешно перебирая короткую седую шерсть некрофага. Псина выла и тряслась, отчаянно желая отстраниться. Вдруг Владыка резко дёрнул рукой, вспарывая когтями собачью морду. Тварь забила крыльями и опрокинулась на сородичей. Отец жутко оскалился, обнажая острые клыки. – Они понимают лишь язсык сстррраха, не доверяй им.

Лоуэр сжалась и задрожала. Ей стало дурно от воя некрофагов. Собаки били крыльями, царапали друг друга когтями, давились, тряслись и визжали, вжимаясь в стену. В чувство принцессу привел голос отца. Он повернулся к ней и непривычно жёстко смотрел прямо в глаза. Лала поняла, что не в силах вынести этот взгляд и отвернулась. Отец говорил, чеканя каждое слово:

– Это ссозсдал Кровавый Король. Он изсвратил эфир, изсвратил Первую ссуть творения. Ссмотри. Ссмотри, не отворачщиваяссь! Вот к чщему приводит безссумие! Их чёрррные глаза, ты ведь, не можешь в них ссмотреть, верррно? Черррррноокие дряни, подобные тем, что нападают на мои зсемли, – он уже не говорил, рычал. Речь превратилась в плохо связанный поток мыслей. Его раздирала ненависть к чернооким. Из потекла липкая жидкая тьма. – Их нужшно убить. Их вссех!

Когда Владыка договорил, Лоуэр едва держалась на ногах. Её трясло, слёзы градом текли из глаз. Ей было страшно. Страшно и за себя, и за отца. Она боялась, что он сойдёт с ума, как дед. Отец ведь унаследовал так много его черт! Принцесса согнулась и осела на пол, обнимая себя руками и продолжая трястись. Рыдать она могла бы ещё долго, если бы отец не положил ей на плечи рук. Лала резко замерла и, дёрнувшись, подняла голову.

– Не плачщь, – голос Владыки вновь стал обычным. Он обнял дочь и похлопал её по спине. – Я хотел тебя напугать, но не жшелал твоих сслёзс.

– Я знаю, – давясь рыданиями ответила Лоуэр, прижимаясь к отцу. – Ты хотел показать мне весь ужас безумия, чтобы я не теряла рассудок. Я поняла. Давай пойдём отсюда?

– У меня для тебя подарок. Но, ессли хочщешь, можшем прийти зса ним позсжше.

Лоуэр передёрнуло. Приходить сюда снова она ещё не скоро решиться:

– Нет, идём сейчас!

Принцесса утёрла слёзы и постаралась улыбнуться отцу. Он погладил её по голове. За спиной Владыки, почуяв слабость, осмелели собаки. Они утихли и притаились в ожидании момента для нападения. Уловив перемену в настроении, отец резко развернулся и оглушающе рыкнул. Скулёж возобновился.

– Образины, – пробормотала Лоуэр, выходя из вольера. Отец молча согласился с ней.

Симураны, жившие рядом с крылатыми собаками, радостным многоголосым воем приветствовали Владыку и его дочь. Крылатые волки дружелюбно виляли пушистыми хвостами, преданно заглядывали в глаза и смешно толкались, соревнуясь в дружелюбии. Им забавный вид быстро развеселил Лалу, и она задорно рассмеялась, гладя мохнатые волчьи лбы. Симураны от такого внимания пришли в совершеннейший восторг и стали толкаться ещё активнее, в попытках заполучиьть побольше ласки. Лала ещё немного их погладила и поспешила к терпеливо ждущему поодаль отцу.

– Они очаровательны, папулечка! – от пережитого испуга не осталось и следа. Лоуэр светилась от счастья.

– Они пасстухи и ссторожша, поэтому и могут усспокаивать, – заметил отец. Симураны и его развеселили.

– Просто прелесть! – согласно закивала Лоуэр.

Пребывая в прекрасном расположении духа, они свернули влево, прошли мимо загонов с коровами, козами, свиньями и овцами и подошли к конюшням с высоким крепкими жеребцами и тонконогими кобылами. Все эти кони были порождениями Боргха и хранили в себе наследие его силы. Они могли бежать без устали столько, сколько потребуется седокам, могли не есть неделями и достигали любой цели в тридцать шесть раз быстрее обычных лошадей. И всё же он не могли тягаться с Боргхом. Этот конь был вдесятеро сильнее любого из них.

Лала с неподдельным восхищением разглядывала красивых долгогривых коней с умными глазами. Одна золотая кобыла с белой гривой особенно ей приглянулась. Красивая, длинноногая, поджарая с холодными голубыми глазами. Когда она представляла себе лошадей, она представляла их именно такими.

– Эта кобыла недавно родилассь, но ужше очшень ссильна. Хочщешь? – отец с интересом взглянул дочь, одобряя выбор.

Лоуэр обернулась и в немом восторге посмотрела на отца. Неужели эта превосходная лошадь и впрямь может принадлежать ей?

– Она похожша на ссвоего отца, – Владыка склонил голову набок. – Будет напарницей, но не сслужшанкой, так что не жшди, что она сстанет безсразсдельно принадлежшать тебе.

– Он прекрасна! – с жаром воскликнула Лоуэр. Она чувствовала, что это именно её лошадь, что они смогут с ней подружиться. Лошадь внимательно смотрела на принцессу, холодно оценивая и примеряясь. –  Ты согласна стать моим товарищем? – Лала повернулась к кобыле.

Лошадь гордо и независимо вскинула голову, тряхнула белой, переливающейся гривой с тремя чёрными прядями, смерила Лалу холодным взглядом и наклонила голову. Принцесса была готова прыгать от счастья, но доверие, оказанное дочерью самого Боргха, нельзя было предавать, поэтому пришлось обуздать чувства и чинно склонить голову в ответ. Лошадь вновь выпрямилась и выжидательно взглянула на новую напарницу.

– Дай ей имя, – подсказал отец.

Лала задумалась. Имя должно отражать суть владельца. Какое же имя подойдёт гордой дочери коня-исполина? Нужное слово само пришло на ум:

– Мэррир! – громко и чётко воскликнула Лала.

Прочие кони, внимательно следившие за разговором, одобрительно заржали. Кобыла кивнула. Имя ей понравилось. Владыка тоже одобрил. Однако следовало поспешить.

– Пошли, иначще так и не дойдём до подарка.

– А это разве не он был? – изумилась Лала.

Отец смешно фыркнул и пошёл дальше:

– Нет конечно.

Лала, попрощавшись с Мэррир, поспешила за ним. Путь лежал через зверинец. В основном здесь жили детёныши магических зверей, чьи родители погибли. О, каких только существ тут не было! Мантикоры, драконы, змеи, анзуды3, вампалы4, василиски, единороги, пегасы, алекорны, фрекры5, грифоны, сфинксы, Эх-Ушге6, алконосты, сирины, чусрымы7 и ещё многое множество детёнышей магических зверей, птиц и рыб. Все они подрастали в подвалах замка Владыки, а потом выпускались на волю. Для каждого вида был свой или вольер, или загон, или аквариум с особыми условиями.

Засмотревшись на изящную зелёную виверну, Лала не сразу заметила пушистый комок в самом дальнем углу. Детёныш барса! Видимо, отец его усыпил и принёс в желудке. Красивый серебристый котёнок с чёрными пятнышками и белой грудкой жался к стене, неумело переступая большими лапами. Светло-серые, тусклые глаза смотрели испуганно и недоверчиво. Малыш боялся. Лала медленно приблизилась к нему, тихо шипя:

– ШшиИ! ШшиИ! – «тише!» «тише!»

– Его зсовут Лен-Шафэд.

Лала рассмеялась и погладила маленького барса:

– Какое длинное имя для такого малыша! «Белое серебро», да? Тебе идёт.

– У тебя не было чщетвероного помощника. Теперь будет. Рад, что он тебе нравиться.

– Нравится? О, нет! – отец насторожился. – Я в восторге, папа! – он выдохнул. —Спасибо огромное!

Лала порывисто обняла отца, и он улыбнулся в ответ:

– Тогда забирай его и пошли.

– Иду-иду, – Лоуэр подхватила вяло отбрыкивающегося барсика и пошла за отцом.

Возле террариума с маленькой нагиней и ещё десятком змей, воспитывающих её, отец внезапно замер. Лоуэр, едва поспевавшая за его широким шагом, в последний момент успела затормозить. Владыка по-волчьи повёл носом и прикрыл глаза, прислушиваясь. После пяти минут молчания, принцесса заволновалась.

– Папочка? Что случилось? Тебе нехорошо? – Лоуэр, перехватив котёнка поудобнее, обошла замершего отца и попыталась посмотреть ему в глаза. Но это ничего не дало: они были совершенно пусты. – Папочка?

– Вот как, – ответил отец пустоте.

– Папочка? Папулечка? – она попробовала подёргать его за руку.

Отец, обращаясь всё к той же пустоте, продолжил чётко и ясно:

– Хорошо, пуссть будет так! – тут он наконец заметил дочь. – Лала, ты что-то хотела?

Лоуэр смутилась:

– Нет, просто… Ты вдруг замер, я не понимаю… С кем ты говорил?

– Ссам ссс ссобой. Сскоро. Вссё сскоро будет, – Владыка потрепал дочь по волосам и зашагал дальше.

Из настолько туманной фразы нельзя было сделать совершенно никаких выводов, и Лала мудро решила не вмешиваться в дела отца. Скоро, значит скоро. Ждать она умеет. В раздумьях принцесса не заметила, как они подошли к выходу. На пороге псарни ждала Госпожа. Отец остановился и нахмурился. Если мать хоть что-то почувствовала, ему придётся действовать вдвойне осторожно.

Фалгар замерла на пороге мраморным изваянием. Плиссированное батистовое платье, отделанное сиреневым шифоном, расшитым золотыми цветами, оттеняло её белокурые волосы, убранные в изящный шиньон. Королева-мать стояла с неизменным царственным спокойствием, но внимательный взгляд Владыки подметил и непривычное положение пальцев, и чуть более частые, чем обычно, движения глаз. Госпожа была до крайности чем-то встревожена! Едва Владыка подошёл, она тут же заговорила:

– Сын мой, ты ведь почувствовал? – Владыка осторожно кивнул. – Эфир нарушил своё привычное течение, значит скоро они пробудятся. Тебе нужно подготовиться.

Владыка фыркнул и дёрнул плечами, замаскировав этим облегчённый вздох. Нет, советы матери он глубоко уважал, но это дело и проблемой-то не считал. Фалгар степенно кивнула и повернулась к внучке, приглашая на занятия. Лала, окончательно сбитая с толку, сочла за благо побыстрее согласиться. Когда принцесса подошла поближе, королева отстранённо-вежливо проронила:

– Очаровательный молодой барс. Подарок отца?

Лала кивнула и поспешила выйти. Фалгар медленно прошествовала следом.

Владыка ещё немного постоял и посмотрел им обеим вслед, склонив голову на бок. После рыкнул, тряхнул головой, сбрасывая оцепенение и быстро пошёл к парадным дверям. Ему надо было подумать, а для такого важного занятия лучшего места, чем холл, было не найти. Бесшумно ступая, он поднялся по роскошному каменному крыльцу и вошёл в огромную залу.

Холл встретил мёртвым безмолвием – Владыка не любил звуков, даже самых тихих, поэтому в его замке все звуки глушились заклятиями.

Огромная зала с потолками такими высокими, что расписные своды их терялись в высоте, являла собой бесспорное доказательство власти и богатства хозяина замка. Полы из светлых опалов ярко переблёскивали в неверном свете красочных витражей, располагающихся всё ближе к потолку. Гигантская роспись свода, окружённая роскошным панно из агатов, изображала бой чёрного дракона с чёрным всадником на вороном коне. Вокруг бойцов курился дым, разлетелись искры и клубилась едкая гарь. Конь стоял на щитах и трупах поверженных воинов. Его седок, потерявший свой щит, оборонялся мечом. Дракон же, на первый взгляд стоявший на обгорелой земле, на деле опирался лапами на бесчисленных чернооких тварей, пучащих глаза и кривящих безобразные морды в злом и надрывном усилии дотянуться до всадника. Но чёрный конь не давал им подступиться к своему седоку. Над ними, прямо за мордой дракона, сквозь облака копоти и дыма проглядывал крохотный, еле различимый кусочек лазурного неба. Всадник на росписи защищался лишь одной рукой, вторую он поднимал вверх, указывая на морду дракона и по велению его руки луч солнца слепил тому глаза.

Владыка постоял с задранной головой посреди залы, посмотрел на роспись и уже неспешно двинулся дальше. Неизбежное избежно до неизбежности. Ты можешь сколько угодно отсрочивать будущее, но оно всё равно придёт, как ни старайся, вот он и не видел смысла переживать заранее. Пока всё терпимо, можно ничего не делать. Зачем? Чему положено быть, то будет, нужно только решать вопросы по мере их поступления и никуда не спешить. Когда-то, когда его сила, только-только была запечатанная отцом, бурлила и ревела от невозможности вырваться, он и сам бурлил и ревел, метясь загнанным зверем и ища утешения в битвах. Но с тех пор, как Люгс попал под его опеку, он успокоился, снял печать Кровавого Короля и уже сам скрыл свою силу. С тех пор минуло много времени, он много раз сталкивался Королём и его приспешниками и каждый раз, с каждым новым проигрышем или победой, становился сдержаннее, злее, хитрее и опаснее. Сейчас он больше не бросает Королю вызов в открытую.

Барельефы потолка плавно сливались со статуями виверн и драконов, оплетающих колонны, или восседающих на карнизах. Сами колонны, высокие и ровные, окружали роспись по всему периметру, выступая почётными стражами для всякого, входящего в замок. За колоннами свободно могли бы разместиться ещё две залы. Потолок за ними изгибался, образуя плавный свод. Контрфорсы, окружающие ажурные витражи с синими ирисами и красными маками, переходили в пилястры, а те в свою очередь чередовались с нишами, полы в которых были из чёрного гладкого камня. В каждой нише на резном постаменте стояло по беломраморной женщине. Все женщины были на одно лицо, но испытывали разные чувства: от гнева до восхищения, от тоски до радости, от горя до счастья. Постаменты были подписаны золотыми буквами: «Счастье», «Тоска», «Радость», «Печаль», «Горе» и так далее. Всего статуй было тридцать шесть.

Владыка подошёл к «Горю». Мраморная женщина прижимала руки к груди, чуть склонив голову и смотря прямо на зрителя. При удивительной проработанности деталей, ни одна из статуй не имела глаз. Они все были слепыми. «Горе» было и «Прощением». Каменная женщина прощала своих мучителей, смотря открыто и стойко. Влага на её глазах была из золота. К счастью, Владыка такими болезнями, как прощение, не страдал. Прощать Кровавого Короля? Тварь, которая отняла у него сестру, дочь и возможность видеться с братьями и другими сестрами? Нет уж, увольте. Он собирается вспороть Королю брюхо в ближайшем будущем, о каком прощении тут может идти речь?

Почувствовав, что он достаточно зол, Владыка приказал Моране идти к беседке под сиренью и сам направился туда же. Нужно побыстрее разобраться с делами здесь, а то ещё, не дай Великая Матерь, опоздает с предложением сотрудничества де Флёр!

Глава VI

ГОЛОСА ИЗ-ПОД ЗЕМЛИ

Близился Макошев день. День, когда все силы, содержащиеся в земле, выходят на поверхность. Следовало начинать подготовку к празднику, и Владыка не собирался затягивать. Этот праздник он любил. Украшенные деревья, чьи красные и золотые листья будут тускло мерцать в отблесках костров, яркое зарево огня, облизывающее плотные тучи, и эфир, разливающийся по всей земле в миг, когда последний луч солнца будет сходить с неба. А ещё будут овощи, фрукты и много мяса, танцы у костра и песни, славящие эфир. Драки, хороводы, восстановление магических щитов и защитных барьеров. Проводы природы, умирающей, чтобы в день малого Таусеня родиться заново. После Макошева дня начинает пробуждаться жестокая Марена. На двадцать пятый день она окончательно проснётся и вступит в свои права, тогда начнётся зима. Но сейчас был только Листопад8, и думать о зиме не хотелось. Владыка вынырнул из раздумий как раз вовремя, чтобы не пройти нужную тропинку.

Заколдованная сирень цвела несмотря на осень. Пышные белые и лиловые шапки пахли душистой сладостью. Белая беседка тихо и торжественно выступала из густой тёмно-зелёной листвы. Там его уже ждали. Его опасная, но верная помощница. Владыка ускорил шаг.

Приветственное глухое рычание совсем рядом. Красавица, задремавшая в беседке, вздрогнула и распахнула глаза, натыкаясь взглядом на две горящие золотые искры. Владыка опять подошёл бесшумно и теперь с удивлением наблюдал за ней. То, что наблюдал он именно с удивлением, Моран поняла только по склонённой влево голове.

Неловко, когда на тебя смотрят в упор. Впрочем, Владыке простительно: для тварей подобное в порядке вещей, к тому же лано искренне сомневалась, что ему вообще известны значения таких слов, как «неловкость» и «смущение». Красавица очаровательно покраснела и стыдливо отвела взгляд.

Не подействовало. Владыка прямо и совершенно бесстрастно спросил:

– Выйдешь за меня?

Моран моргнула.

Вот так сразу?!

Он это серьёзно?!

Но, судя по выражению морды, Владыка был серьёзен.

Моран вздохнула. То есть она столько времени за ним бегала, он столько времени её игнорировал, а тут он её сам замуж зовёт?! А, впрочем, надо брать, пока дают. Владыка никогда не отличался особенным красноречием, поэтому надо брать дело в свои руки

– Вы сейчас серьёзны, Владыка?

Владыка согласно рыкнул. Лано слышала – Фалгар как-то обмолвилась при разговоре с премьер-министром Ануисом, – что, когда Владыка с сёстрами и братьями только пробудился после спячки, он даже думать не умел, не то, что говорить.

– Я вам понравилась?

Владыка рыкнул несогласно. Длинный змеиный язык на мгновение вылетел изо рта и тут же спрятался. Хозяин замка уже шесть раз становился вдовцом. С первой супругой, Ольной, принёсшей ему четырёх наследников, они сосуществовали, часто ссорились и никогда не любили друг друга. Она его боялась, а он, хоть и хранил верность, едва переносил её. Вторая супруга родила Владыке дочь – белокурую красавицу Нуллу. Остальных четырёх он даже в глаза не видел, Фалагр подписывала брачный договор без его участия, а потом все женщины умирали ровно через три недели после подписания договора. Даже пошёл слух про проклятье рода дэ Гердо.

Глупый слух. Проклятье можно наложить только на материальный предмет, а должность супруги хозяина белого замка материальной определённо не была. После смерти третей женщины, Фалгар начала грешить на коронационные регалии, но даже их постоянная смена не помогала решить проблему. После смерти пятой женщины, Люгс весьма умело пустил слух, будто во всём виновата Всемать, избавляющаяся от нелюбимых её сыном женщин, и будто бы смерти прекратятся только тогда, когда его старший брат женится на той, которую полюбит.

Моран, искренне верившая в этот слух, очень надеялась, что она Владыке хотя бы немного нравилась., но он только что опроверг её надежды.

– Зачем тогда?

– Мне нужшно, чтобы от меня отсстали Фалгар, Ануисс и, жшелательно, вессь осстальной двор.

– Ясно. – Морана прикусила губу и опустила взгляд. Он же прямым текстом сейчас сказал, что никакого влияния и власти она не получит!

– Ессли ты что-то хочщешь, говори, – услышал её мысли Владыка. Лучше заранее узнать всё, что она хочет. Пока она не начала плести против него интриги.

– Я хочу войско, чтобы обеспечить себе надёжную защиту от интриг при дворе! – глаза Моран загорелись. Она кокетливо накрутила локон на палец и бросила на Владыку взгляд из-под полуопущенных ресниц. – Вы же знаете, эти придворные акулы такие жестокие…

– Врёшь.

Взгляд Моран тут же стал холодным и жёстким. Всё кокетство испарилось.

– Хорошо. Я скажу. Я хочу власти. Много власти. И власть эту мне придётся отвоёвывать силой, для этого и нужна армия.

– Армию получщишь. О влассти над двором не мечщтай.

– Вы уже пообещали её кому-то? – догадалась Моран. Самостоятельно Владыка явно не захочет управлять придворными, значит, у него есть кто-то ещё. Кто-то, кого он ценит больше Мораны.

– Ужше отдал.

– И кому же? – кто станет её конкурентом?

– Тебя это не кассается. Возсьмёшь армию и пойдёшь воевать. Зсавоющь авторитет.

Моран колебалась. Командованию армией она училась, но это совершенно не вписывалось в её планы! Как же красивая и богатая жизнь хозяйки Норда? Как же все приёмы и разъезды?

– Ну? – поторопил Владыка.

Моран ещё немного поколебалась, но всё же кивнула:

– Согласна.

– Ссвадьбу организсуют, ни о чщём не бессспокойсся.

Она что, даже свадьбу не сможет организовать так, как захочет?!

– Так вссё пройдёт гладко, – пояснил Владыка.

– Почему я, как будущая Хозяйка, не могу организовать собственную свадьбу?! Что значит «гладко»? Что скажут люди?! Не все разделяют ваше мнение и убеждения!

Владыка опять уставился на Моран, пытаясь понять, разыгрываю его сейчас или нет:

– Я догадывалсся… – искренне заметил Владыка.

– Если бы вы почаще обращали внимание на кого-то кроме обитателей замка, вы бы давно это поняли.

– … и мне плевать. – не менее искренне закончил он.

Моран резко заткнулась. Пять минут её лицо выражало совершенное ничто. Владыка терпеливо ждал. Наконец красавица взяло себя в руки и подозрительно покосилась на Владыку:

– Почему тогда я?

– Ты меня не разсдражшаешь, – честно ответил Владыка. – И ты крассивая. Нынешний двор ценит крассоту превыше вссего.

– А вы?

– А я ценю мозсги. Проссто роди ребёнка и не лезсь в мои дела. И будет тебе и влассть и влияние, и войсско. А ессли будешь хорошо не лезсть в мои дела, то ещё и ссобсственный удел. Довольна? – сила великая, почему все не могут быть такими же покладистыми, как Люгс?!

– Хорошо, – Моран пожала плечами. Вряд ли она сейчас сможет добиться от Владыки большего.

– Ну вот и сславно. Возсвращаемсся в зсамок. О браке никому ни сслова.

А ей так хотелось похвастаться!

До замка они не дошли. Налетел сильный ветер, небо заволокли недовольные тучи, пару раз рявкнул гром. Владыка предвкушающе оскалился. Моран без всякого выражения посмотрела на небо. Не то, чтобы она не любила леди Мэридаллу, но и сказать, что она её любила, было нельзя.

Насмешливый безумный голос, зазвучавший не тише грома, рявкнул с небес:

– Брат!

Земля задрожала, сотрясаемая диким гоготом. Перед Владыкой и Моран закружился вихрь чёрных лент тумана. Из самого центра дымного клуба шагнула высокая красивая женщина-герд в длинном пышном платье из чёрных кружев, со смеющимся лицом, жестокими глазами и восхитительными густыми жгуче-чёрными кудрями, укрывавшими плотной мантией всю её спину. Сестра-близнец хозяина замка, миледи Мэридалла, могущественная колдунья, вечно подверженная вспышкам яростного безумия.

– Ссесстра. – отстранённо кивнул Владыка.

Его отстранённость взбесила королеву:

– ТЫ НЕ РАД МЕНЯ ВИДЕТЬ?! – тут она заметила Моран. Ярости как не бывало. Вместо неё красивое лицо исказила глумливая усмешка. – Опять ты со своей куклой таскаешься? А ты какого глазами хлопаешь? Это из-за тебя я не могу поздороваться с собственным братом так, как велит обычай! – и она, желая показать своё превосходство над Моран, красуясь, откинула блестящий локон назад. Миледи была бы необыкновенно хороша собой. Её красота была дикой, буйной. Не было в ней ни домашней мягкости, ни придворного лоска, только чистая необузданная сила.

Моран мысленно закатила глаза. Подобные спектакли королева устраивала с завидной регулярностью и заканчивались они приблизительно одинаково:

– Пошли ессть.

Предложение было воспринято с буйной радостью – веселилась и буйствовала ведьма с одинаковым рвением. Владыка укусил её за шею в знак приветствия. Она повторила его жест, стараясь вонзать зубы в соответствии со всеми традициям. Моран тихонько охнула и побледнела. Ей как-то резко стало плохо. Это было обычное приветствие для охотников, но от вида распоротого горла становилось дурно.

– Что на обед? Сегодня, кстати, отличная погода для охоты, – с наслаждением облизывая окровавленные губы, заметила Мэридалла.

– Ты ещё помнишь правила приличщия, – беззлобно хохотнул Владыка, приглашая обеих женщин следовать за ним.

Ведьма пренебрежительно фыркнула:

– Кому они нужны? Прок от них какой? Э-ти-ке-т, – с явным трудом вспомнила она нужное слово, – Придумали лицемерные смертные. Наши традиции куда честнее.

– Не могу не ссогласситься.

– Пфкр, до чего закрученная фразочка! Выражайся нормально!

Владыка бархатисто рассмеялся.

На том и вошли в замок.

Шея Владыки зажила меньше, чем за мгновение, чёрная кровь Мэридаллы впиталась, сам он пребывал весьма недурном настроении: сестра рядом и снова всем довольна, Младшие братья и вторая старшая сестра скоро приедут, Фалгар ни о чём не подозревает.

***

– Леди де Флёр, я ссражшён наповал!

Если бы эти слова прозвучали в адрес Леатрис де Флёр, дочери хозяйки поместья, голубоглазой красавицы с золотыми кудрями, никто бы не удивился. Но эти слова прозвучали в адрес Далии де Флёр, ё матери. Женщины весьма тучной, обрюзгшей и на редкость безвкусно одетой в розовый атлас.

Однако саму Далию не смутил ни интерес короля, который прежде не обращал на женщин никакого внимания, ни подозрительный взгляд дочери, ни шепотки других аристократов, участвующих в приёме. Она льстиво растянуло широкие, обильно напомаженные губы в улыбке, сделала реверанс и проквакала приличествующую случаю фразу:

– Ваше Величество, я так польщена! Но, право же, вы мне льстите!

Владыка тоже улыбнулся, только под чёрной тряпкой, вновь натянутой на его лицо, этого никто не заметил.

– Ничщуть, ссударыня! – с жаром ответил Владыка, а про себя подумал: «Ещё бы не быть под впечатлением! Такого списка грехов я давно не видел!» – Но дела не жшдут и я вынужшден откланяться, хоть предсстоящая разслука и ранит меня в ссамое ссердце! – «которого у меня физиологически нет, но опустим детали», – Буду мечщтать о сследующей всстречще!

– Ах, Ваше Величество! – леди Далия буквально повисла на его руке. – Задержитесь хоть на пять минуточек! Вы украшение нашего вечера! Вы позволите представить вам мою дочь?

«Я?! Украшение?! Женщина, ты мою рожу видела?! Ах, да. Ты точно не видела.»

– Не ссмею отказсать вам, леди де Флёр.

Леди Далия, в высшей степени довольная собой, жестом подозвала леди Леатрис и, упорно пытаясь заглянуть королю в глаза, представила её.

– Я наслышана о мудрости вашего Величества, – леди Леатрис тоже присела в реверансе, вежливо опуская глаза. – Позволит ли Его Величество этой недостойной смертной занять немного своего драгоценного времени и задать ему один вопрос?

«Кому чьё время занимать? Ты сама-то не запуталась?» – подумал Владыка, но вслух сказал совсем другое:

– Ессли так будет угодно дочщери нессравненной леди де Флёр.

Всё ещё не поднимая глаза, Леатрис вновь сделала реверанс в знак признательности и увлекла Владыку на балкон.

– Что угодно Его Величеству? – без лишних предисловий спросила леди, наконец подняв взгляд на то место, где, предположительно, находились глаза Владыки.

– А Люрей не приукрашивал ваш ум, – удовлетворённо кивнул Владыка, даже не собираясь скрывать свои истинные намерения. – От де Флёр мне нужшны три вещи, умная леди. Первая – ваша преданность. Ессли вы её мне дадите, в ответ получщите мою лояльноссть. Вторая – мальчщик-раб сс зселёными кудрявыми волоссами. Я хочщу сс ним поговорить. Догадаетессь о третьей вещи?

Леди Леатрис поднесла белоснежный кулачок к подбородку и задумалась.

«Что же ему нужно? Что в его действиях было самым подозрительным? Точно. Разговор с maman! Если верить словам лорда Люгса, он ненавидит общество. Если бы хотел говорить со мной или с каким-то рабом (у нас в поместье есть рабы? Надо бы узнать), то вызвал бы к себе или подошёл бы сразу. Зачем ему было любезничать с maman? Она недостаточно красива и умна, чтобы быть императрицей. Возможно ему…»

– …нужшна её голова, – радостно закончил её мысли Владыка. – Ссовершенно верно, догадливая леди! Я ссобираюссь вынессти ей вессьма необычщный приговор, поэтому и явилсся личщно.

Леди Леатрис от его слов вздрогнула, но, раз уж слухи об умении Хозяина белого замка слышать мысли подтвердились, решила оставить все вопросы на потом. Она пристально посмотрела на кусок чёрной ткани на лице Владыки, пытаясь понять, шутит он или действительно сумасшедший, но, так ничего и не увидев, сдержанно заметила:

– Интересно вы предлагаете союз, – последнее слово прозвучало вопросительно.

– Ссоюз, – подтвердил Владыка. – Предпочщитаю ссоразсу разскладывать все ингредиенты по банкам.

Леди Леатрис кивнула и мудро проигнорировала неизящное выражение Владыки, небезосновательно начиная полагать, что хозяин белого замка куда как более интересная и необычная личность, чем о нём говорят.

– Пора возсвращаться, пока ваша дражшайшая матушка не приревновала васс ко мне, – поторопил леди де Флёр герд.

– Да, полагаю, она может, – тихо заметила леди и продолжила чуть более громко: – Я согласна на ваше предложение, Ваше Величество. В этом конфликте вряд ли хоть у кого-то получится сохранить нейтралитет, а ваша сторона кажется мне наиболее стабильной и разумной.

– Польщён, – весьма искренне кивнул Владыка. – Я пришлю вам чщерновик вассссального договора в ближшайшее время. Ссоглассуете и вышлите обратно.

– Благодарю, – леди легко поклонилась. – Я могу что-нибудь сделать для вас уже сейчас?

– Поищите ссреди зснати тех, кто можшет оказсатьсся полезсен. Как вы верно зсаметили, конфликт неизсбежшен…

—… и гром грянет скоро. – полуутвердительно закончила за него леди Леатрис. Не просто же так Его Величество озаботился поискоим союзников?

– Вы необычайно наблюдательны, проницательная леди!

– Вы мне льстите. В таком случае, вместе с договором вышлю вам два списка: один со всеми лояльными аристократами, другой с тему, кто может быть потенциально полезен.

– Во второй добавьте полезсных и нелояльных, – кивнул Владыка. – А теперь идёмте. Мне ещё рассшаркиваться ссс вашей матушкой.

Леди Леатрис спрятала понимающую улыбку и последовала за Владыкой.

***

Когда леди Далия наконец отпустила Хозяина, прошло добрых полчаса.

Владыка растворился в тенях, чтобы снова возникнуть в кусте фрезии, так удачно посаженной под окном кухни. Выбравшись из куста и старательно стряхнув себя весь сор на ближайшие розы, герд чёрным пятном заскочил в окно и, растворившись в тени от огромной плиты, растёкся неприметной лужей по шкафчику с крупами.

Из-за приёма, устраемового хозяйкой поместья, все слуги, и повара в первую очередь, весь день стояли на ушах, а уж по вечер и вовсе впали в некую степень безумия.

Владыка понаблюдал за смешно бегающими существами, пока наконец не дождался мальчика с зелёными волосами, похожими на смешной парик клоуна. Послушав его мысли, и довольно покивав (насколько вообще могла довольно покивать лужа), Владыка снова испарился, оставив после себя только лёгкий чёрный дымок, истаявший в следующее мгновение и так оставшийся никем не замеченным.

***

Когда со знакомством с наиболее интересными личностями дома де Флёр было покончено, хозяин белого замка, его сестра и Госпожа сидели в одной из чайных комнат, кто с бокалом красного сладкого вина, кто с чаркой тёмного мёда двухсотлетней выдержки, а кто с чашкой целебного травяного отвара, и вели неспешную беседу.

– Вкуссно, – с удивлением никак, впрочем, не отразившимся на лице, заметил Владыка. – Говоришь, ссмертные зсовут это вином? – было сказано настолько честно, что даже Госпожа не заподозрила подвох. А между тем, от этого подвоха ломились целых два подвала, доверху набитые красивыми темными бутылочками.

Нечего маменьке знать о пристрастиях сына. Ещё отравить захочет.

– Как ты его ещё не разбил? – искренне удивилась сестра, допивающая уже третью чарку-утицу. Она сделала ещё один большой глоток и тряхнула тарой, едва не расплескав содержимое. – Мёд только из дерева пить надо!

– Да, – Владыка вспомнил, как предложил сестре золотую чарку в виде лебедя, приподнявшего крылья. Она еще была сплошь усеяна изумрудами, обсидианами, рубинами и вставками из разноцветной эмали. Всё это великолепие складывалось в узоры из диковинных цветов, оплетавших лебедя. Прекрасная чарка, королевская! Он сам её сделал. Однако оскорбившаяся ведьма тогда снесла всего пять комнат только благодаря вовремя появившейся матери. От чего она взбеленилась, Владыка так и не понял, но, если бы пострадала любимая картинная галерея матушки, занимавшая три десятка соседних залов и постоянно пополнявшаяся, дорогая сестрица одним суровым взглядом от матушки бы не отделалась.

Сейчас же в чайной царили спокойствие и тишина. Владыку даже начало подташнивать от этой великолепной постановки под названием «Лбящая мать с почтительными детьми». А ведь до этого он считал своё желудок неспособным на такие предательства! Нужно срочно отвлечься. Владыка задумчиво оглядел свой бокал. Тонкая ножка из тёмно-синего стекла с золотой гравировкой, узкая чаша, красное вино… Резкий голос сестры, прервавший спокойствие.

– Брат! Ты уже на эту склянку невесть сколько глазеешь! И ты не ответил на вопрос.

– Тренировалсся. Когтями неудобно держшать. Сстекло сскользское.

– Зачем тогда? Не проще и не лучше ли выпить доброго мёда, старьей выдержки?

– Сстаринной.

– Плевать. Мне эти, – она сделала неопределённый жест рукой, вспоминая одно недавно услышанное выражение, – Новомодные словечки не по нраву. Так что?

– Нужно чщаще брать в руки мелкие предметы, это поможшет разсвить хватку.

Ведьма фыркнула и рассмеялась:

– Уж будь покоен, она у тебя итак стальная. Уж как ты меня куснул сегодня! Мама, да не надо так бледнеть! Будет волноваться.

– Ссесстра права, мама, будет тебе волновать, а то яд начщнёт бысстрее расспросстраняться. Но я про другое, ссесстра.

– Смысле? – заинтересованная ведьма хлебнула ещё мёда и подалась вперёд.

– Скажшем, ложшку или вилку я можшет и подниму, а вот иголку или нитку – нет. Либо исскрошу, либо ссломаю, либо не ухвачщу. А иногда это бывает нужшно.

Сестра откинулась и кивнула, признавая его доводы. В отличие о брата, она обладала человеческими пальцами, увенчанными длинными чёрными когтями, каждый с палец размером, и могла поднимать мелкие предметы, поэтому сочувствовала брату настолько, насколько вообще могла сочувствовать.

– Дети мои, боюсь, если я вас не прерву, вы скоро подерётесь.

Мэридалла широка распахнула глаза. Она выпила уже пять чарок, настроение было преотличным и драться с братом она уж точно не собиралась. Положение спас Владыка, временно оторвавшийся от созерцания штор:

– Тебе было видение мама? – он весьма талантливо изобразил «трудное поднимание брови на лице с отсутствующими мышцами».