За дальним лесом

Предисловие

Сказка без присказки – это байка. Так и книга без предисловия – это литературный журнал. Желая придать своей сказочной поэме всё же статус книги, и я решил добавить немного каши в тарелку и сдобрить густо маслом. Приятного аппетита.Обычно предисловие воспринимается как проповедь, в которой убеждают в правильности хода мысли автора, его мировоззрения, в значимости и важности повествования. Я не стану читать вам проповеди. Развлекайтесь. И примите всё,как добрую шутку, неотягощённую нравоучениями.

Будучи человеком со своим субъективным восприятием, я не отношу в своей голове этот эпос к стилю фэнтези. У меня для него другая полка. Это скорее сказка-шутка, сказка- каламбур, пародия сама на себя. Для меня фэнтези – это набор быстро сменяющихся действий без всякого рассуждения и осмысления глубины происходящих процессов, что-то вроде записанного комикса, c давно «замыленными» персонажами. Попробую быстренько сочинить пример: «Она была прикована наручниками к поручнютяжёлой батареи. Синезуб уже занёс в комнату свой эльфийский колун и готовился нанести роковой удар, но тут подул лёгкий ветерок и его унесло в море. Она, наконец-то, была полностью свободна! Осталось только решить: как освободить руку от захвативших её запястье оков…? И тут из-за занавески выглянул единорог и принёс пассатижи». Примерно так. Там же, где автор пробует вложить в головы персонажей проблески активной мозговой деятельности и более глубоко осмыслить сюжет, призывая и нас к размышлению, там для меня начинается раздел фантастики. (ещё и потому, что сейчас, кажется, мало кто этим грешит) И, надеюсь, моя сказка, в этом отношении, хоть немного может претендовать на раздел с фантастикой. И всё же это сказка. Простая, лёгкая, шутливая, созданная по большей части для развлечения, как и это предисловие к ней. А при желании можно углубиться и самим накопать мешок картошки для дальнейших размышлений. Кому что нравится.Вы обращали когда-нибудь внимание на то, что сказки и небылицы существуют как бы раздельно друг от друга? Значит, в сказках, в отличие от небылиц, которые не несут в себе ничего, кроме развлекательной цели, всё же подразумевается мысль, только мысль эта расписывается более увлекательно, живописно и красочно, нежели простой пересказ прошедших событий. Вот и я решил накидать дров в печку, чтобы ярче горело. Люблю, знаете ли, чтобы искрилось и сверкало. Надеюсь, и вам понравится. По крайней мере, отзывы на моё творчество, что в стихах, что в прозе, часто говорят о том, что мои произведения можно воспринимать и как просто развлекательное чтиво, но интереснее и увлекательнее читать, вспахивая засеянное поле своей эрудицией, и тогда за лёгким налётом каламбура, слова обретают новые, порой ювелирно отточенные грани, а фразы, события сплетаются в замысловатый сканворд, который интересно угадывать, и вот перед вашим взором уже замысловатого узора ковёр, созданный воображением и трудом пытливого мастера.А вот какого он стиля? Ну, да и Бог с ним, с этим стилем. Есть специально обученные люди, пускай и решают – к какому жанру соотнести это моё новое вытворение.

Кстати, о птичках… Для меня люди с филологическим образованием (также субъективно) делятся на два типа: На тех, кто умеет пить водку… Простите, не туда заехал. На две категории. Первая категория… Снова не так… Вот так: Одна категория – это те, кто с удовольствием бы вызвал меня на дуэль и заколол своими булавками, присвоив себе славу маленького Дантеса. Другая категория – в удовольствии от прочитанного, когда это писал ваш непокорный слуга, и журят меня лишь за неумышленные опечатки. Когда-то я думал: Чтобы стать филологом – не надо родиться в Одессе. И рад, что ошибался, и что среди этих, в моём представлении, небожителей (а как иначе, если порой они кажутся совершенно оторванными от мирской суеты), встречаются люди, с прекрасным чувством юмора, и которые вместо того, чтобы колоть меня своими перьями и шпильками, подарили мне свою искреннюю дружбу. Что ж, друзья, у меня наконец-то дошли руки и давно обещанное перед вами. Встречайте.

Ну, что, поехали? Узнаем, что творится за дальним лесом, пока они там все не разбежались кто куда.

И ещё ложечку каши, по существу, чтобы ввести вас в курс дела. С незапамятных времён посыльными и гонцами становятся самые уязвимые и зависимые, но способные передвигаться члены сообществ, или те, кого в такую зависимость поставили хитростью и лукавством, или же те, кто рассчитывает получить за такой труд приличное, или не очень, но всё же вознаграждение, пускай даже не материальное. Вот и ходят с давних пор девочки к бабушкам, медведи к старикам, неся на своих спинах короба с пирогами, Иванушки шастают туда-сюда, не знают куда, в поисках того, сами не знают- чего, суммой своих шагов вытаптывая в экваторе тропу сопоставимую разве что с колеёй, а марафонцы пробегают длинные дистанции в память о Фидиппиде, который принёс в Афины весть о победе и тут же упал замертво. Жажда славы сыграла с ним злую шутку – он действительно прославился, но не так, как планировал и совершенно не успел отведать вкуса венка из лавровых листьев.И надо отдать должное – этот лавровый венок всё же оставил о нём неувядающую с годами память. Движение – это жизнь. Но всё же, пожалуй, не стоит постоянно двигаться слишком быстро. Наглядный пример перед вами. Лично мой кумир – это «Паровозик из Ромашково», который всегда находил время полюбоваться рассветами, закатами и цветами в поле. Все мы рано или поздно упадём на финише, поэтому, пробегая свою дистанции, не забывайте посматривать по сторонам, чтобы не пропустить что-нибудь интересное.

И вот среди всей этой движухи – почтовых карет, дилижансов, поездов и прочего, только Золотая рыбка, будучи самодостаточной, смогла сказать независимое «нет» (ибо условия её освобождения были соблюдены исполнением первого желания, всё остальное происходило на добровольной основе) и гордо вильнув хвостом ушла на глубину и залегла там на дно. Я, честно говоря, порой не очень понимаю, чем она там в море вообще занималась и для чего жила, кроме самолюбования в своей бездеятельности. Может она тем и развлекалась, что периодически попадалась в сети и доводила до нервного тика незадачливых рыбаков? История об этом умалчивает. А Емелина щука оказалась по итогу более гуманной и щедрой.

Ну, а у нас здесь своя история. И чтобы узнать,кто кого куда отправил, и почему, и кто куда пошёл и что нашёл, в какие передряги попал и что увидел, где побывал, я предлагаю вам прогуляться с персонажами этой новой сказки, тем более, что сойти с дистанции вы можете в любой удобный для васмомент по своему желанию и с удовольствием затеряться в бескрайних васильковых полях. А самые стойкие будут в последующем вознаграждены предложением продолжить столь увлекательноесказочное путешествие, начатое когда-то с небольшого шуточного наброска и выросшее впоследствии по воле автора до длинного, как удав, рассказа, плавно перетекающего то ли в повесть, то ли в поэму в прозе.

В поисках приключений

«Занималась алая заря…» предисловие.

2019 году посвящается

«Июль»

За морями, за полями. За синими лесами. В краях родных иблизких дело было так:

Яркий солнечный летний день чеканил настенными часами свои шаги. «Ку-ку» – прокуковала в лесу кукушка. «Бам! Бам! Бам!» – авторитарно поправили её добротные, старинныенастенные часы, указывая на то, что она отстала от жизни.

– Не очень-то и хотелось, – обиделась кукушка и улетела. Стало тихо.

– Кукареку! – разнеслось вдруг по округе. Это у петуха сдали нервы, и он сорвался на крик.

– Га-га-га, – загоготали недовольные, потревоженные гуси и пошли к петуху на разборки.

Жизнь в селе шла своим чередом.

У петуха была силенсофобия – боязнь тишины, и именно поэтому он всегда топтался возле кур, которые беспрерывно гребли землю своими лапами и этим создавали хоть какие-то шорохи, а по утрам, едва проснувшись, с первыми лучами солнца, сразу же поднимал крик, сотрясая воздух своими децибелами, чтобы разогнать, ещё дремавшую по углам, ночную тишину. Ему было стыдно признаться в постигшей его фобии, и он придумал легенду, повсеместно рассказывая споказной гордостью, что работает в колхозе на полторы ставки будильником, и что днём ему тоже надо тренироваться, дабы не потерять квалификацию.

Но гусей мало трогали такие рассказы. У них всегда и во всём был исключительно свой взгляд на деревенский порядок.

А между тем, жаркий июльский полдень пробрался в зенит, и оттуда, сверху колыбельно размаривал всех устроить сиесту – слово ранее не знакомое на Руси, но всегда свято исполняемое нашими далёкими предками. Так стоит ли нарушать традиции? В такое время только мухи неистово бьются о стекло, сходя с ума о жары. Неподходящий пример для подражания.

Я вышел в сад, кинул под яблоню старое покрывало и уютно устроился в тени зелёной кроны. Солнце подмигивало мне сквозь листья большого дерева, думая, что я решил поиграть с ярким другом в прятки, но я сделал вид, что не обращаю на него никакого внимания. Я с превеликим удовольствием растянулся на покрывале, задумался о своём и вскоре задремал…

«Смуглянка»

– Маруся, можно тебя попросить? – мама отложила дела и подошла к девочке, которая сидя на диване, вышивала на пяльцах крестиком какое-то заграничное слово, – Сходи к бабушке, проведай. Заодно пирожков ей захватишь. Правда им уже два дня. Но это ничего. Она будет рада. Особенно тебе,– мама явно решила выставить девочку из дома и отправить погулять. Но девочкуона выставила не точтобынапором, а так, слегка направила: Попросила сходить к бабушке. И вполне ласково и с любовью добавила:

– А домашнее задание потом доделаешь, рукодельница ты моя– ещё больше половины лета впереди. Надо, надо дышать чистым воздухом, вдыхая аромат луговых цветов и любуясь проплывающими над головой облаками.

Да-да: в жизни каждой женщины одарённой семьёй бывают моменты, когда хочется побыть наедине с собой. И чтобы хоть сколько, но никакой перспективы, что кто-то окажется рядом. Только я и я – любимая. Больше никого. День ли, несколько часов или всего-то минут 15, но желательно регулярно, чтобы просто спокойно выпить чашечку крепкого кофе, погружаясь как на батискафе в свои мысли, без внутреннего содрогания, что в любой момент может кто-то подойти и отвлечь разговором или вопросом. А уж целый день можно с истинным блаженством посвятить себе любимой без остатка. Даже простая уборка в такие дни доставляет удовольствие. А ещё, можно достать из гардероба и спокойно примерить своё любимое нарядное платье, которое всё нет повода куда-нибудь надеть и произвести неотразимый эффект на окружающих, благоговейно покопаться в шкатулке с драгоценной бижутерией и, может быть, тоже что-нибудь, наконец-то, примерить на себя, достать, посреди летнего зноя, из чехла необыкновенно любимую и красивую шубу и покрутиться в ней перед зеркалом, погладить её мягкий и приятный мех, мечтая, что скорей бы пришла зима и можно было бы уютно прогуливаться в ней на морозе, сознавая свою величественность и привлекательность. А ещё, лёжа на диване полистать модный журнал, закинув на спинку дивана свои красивые ноги, съесть что-нибудь вкусненькое, пока никто не видит и не надо никому предлагать поделиться. Да мало ли что ещё. У настоящей женщины всегда в запасе много таких вот важных дел. А сегодня в воздухе так и летало такое настроение – заняться домашними делами и противится этому не хотелось. Поэтому Марусе пришлось идти.

Девочка отложила в сторону пяльцы и стала собираться в дорогу. Путь был не близкий – бабушка жила одна, в лесу, и к её дому пролегала старая партизанская тропинка.Мне даже думается, что в молодости бабушка сама была в партизанском отряде, и эта привычка жить в лесу сохранилась у неё на всю оставшуюся жизнь, иначе как можно объяснить её такое отшельническое поведение? Разве что отсутствием приказа свыше покинуть расположение и возможность переселиться к родственникам на старости лет. Или долгая, многолетняя привычка. Как бы там ни было, а вот так и жила бабушка много лет одна, в лесу, вдалеке от родных, старая партизанка. А девочка была в семье вроде как связной, и ей было не привыкать ходить туда-сюда-обратно в одиночку через лес, и носить с собой гостинцы, записки и устные послания. Девочка к таким прогулкам уже привыкла и, в общем-то, ничего не боялась. Так, иногда, по обстоятельствам.

Мама вручила девочке зашифрованную записку для бабушки, написанную невидимыми, самодельными чернилами на обрывке старой газеты, в корзинку положила несколько пирожков, завёрнутых в папирусную бумагу,предварительно перед этим на дно корзины засунула старенький, местами подёрнутый ржавчиной, но вполне ещё рабочий «Парабеллум» и уложила туда же что-то ещё, заботливо завёрнутое в тряпицу,пояснив при этом назидательным тоном:

– Это гранаты. Будь с ними поаккуратнее.

– Ага, – ответила девочка, давая понять, что вполне осознала важность вверенного ей груза и оказанного ей доверия.

Сборы были окончены и женщина выставила девочку со всем этим добром за дверь, напутствуя её в дорогу:

– Иди, – назидательно говорила мама каждый раз, – И почаще оглядывайся – нет ли за тобой хвоста? А записку в случае опасности съешь.

Девочка обернулась – хвоста за ней не было.

– Ля-ля-ля, Ля-ля-ля, – весело, вприпрыжку засеменила она стройными ножками по проторенной в поле тропинке, удаляясь всё дальше и дальше от дома, радуясь хорошему солнечному денёчку, ярким разноцветным цветам в поле и большим белым облакам, нависшим над ней важно, и вместе с темcнежностью, в голубом, почти прозрачном небе, и постепенно углублялась в лес.

– Хорошо-то как! – восторженно радовалась девочка. Вот только несколько тяжеловатая корзинка доставляла ей некоторое неудобство.

– Смуглянка… – подумала мать, провожая девочку взглядом в окно, тайком посматривая ей вслед из-за занавески и пытаясь разглядеть, на всякий случай, ещё пока невидимый, но возможно уже прицепившийся за девочкой хвост.

«Случайная встреча»

Девочка шла тропинкой через лес и полянки, с удовольствием прислушиваясь к пению птиц: птицы поют – это хорошо, значит их никто не потревожил и можно быть спокойной и не настораживаться – никого опасного поблизости нет.

 Бабочки порхали задумчиво с цветка на цветок, видимо соображая и пытаясь понять – откуда пчёлы берут этот самый свой мёд? Гусеницы беззаботно и безжалостно жевали горькую листву, наслаждаясь жизнью и бездельем, а муравьи натужно таскали свои веточки-брёвна в кучу, видимо не желая завязываться с ипотекой, строили свой муравейник сами, на своё усмотрение, медленно поторапливаясь.

Как ни старалась Маруся бесшумно ступать по тропинке, передвигаясь по лесу, а в какой-то момент, проходя мимо малинника, она всё же случайно наступила на сухой сучок и под ногами у неё звонко треснуло и хрустнуло, возвещая округу о её присутствии. Напуганные птицы сразу перестали петь. Было слышно, как где-то недалеко что-то свалилось с дерева. Падая, оно прошелестело листьями кроны, глухо угукнуло на всю округу, затем, видимо взлетая, ударилось об ствол дерева и упало на землю.

– Наверно филин… – подумала девочка.  А в кустах малины в этот момент что-то ойкнуло. (По правилам фольклора, выходя из дома, надо обязательно кото-то встретить – иначе сюжета не будет. И в традиции русских народных сказок первое, что приходит на ум – это волк или заяц. Так давайте и мы уже кого-нибудь встретим, пора)

– Кто там? – резко и скорее машинально произнесла девочка, несколько растерявшись и обращаясь ни к кому. В ответ она услышала молчание. А её рука в это время уже незаметно шарила по дну корзины, пытаясь нащупать там холодный и уверенный металл старенького «Парабеллума», но под руку подвернулись заботливоуложенные на дно корзины мамой гранаты, прикрытые тряпкой.  И уже более осознанно, обретя уверенность и обращаясь к кустам малины, Маруся твёрдо и самоотверженнопроизнесла:

– Кто там?

– Никого, – услышала она вдруг в ответ, – Я всё посмотрел.

– А ты кто? Выходи! Ты то есть.

– Я есть. А больше никого.– отозвалось неведомое кто-то.

– Выходи.

– Зачем?

– Не знаю, – всё так же твёрдо произнесла Маруся, – Всё равно выходи. А то я сейчас гранату кину.

– Не надо, – отозвалось с видимым волнением из кустов, – нас могут услышать.

– Кто? – задала вполне резонный вопрос девочка.

– Нехорошие люди, – услышала она очень уклончивый и неопределённо – ускользающий ответ.

– А ты кто? Говори! – решительно настаивала на своём Маруся.

– Я зайчик.

– А что ты там делаешь?

– Сижу. Сижу в кустах…

– Выходи.

– Боюсь?

– Чего?

– Боюсь тебя напугать.

– Чем же ты можешь меня напугать? Если ты зайчик, – с некоторым любопытством и недоумением удивилась девочка, уже недовольная такой глупой задержкой в пути, на которую может и не стоило тратить время:

– Давай уже, выходи, – теряя терпение повторила Маруся своё требование, – Я хочу на тебя посмотреть, – и на всякий случай тихонько передёрнула затвор старенького «Парабеллума», который ей наконец-то удалось нащупать на дне корзины и положила его обратно, не желая раньше времени хоть как-то выдать себя и скомпрометировать не известно перед кем:

– Выходи уже, а то и правда гранату брошу. И тогда в кустах будет много маленьких зайчиков.

– Хорошо, хорошо… – заволновалось в кустах, – Уже иду. Только не пугайся.

И… из кустов вышел серый, серый– присерый, самый настоящий, нечёсаный лесной волк средней полосы:

– Здрасти.

Рука девочки потянулась на дно корзины:

– А говорил что зайчик…– разочарованно протянула девочка.

– Зайчик. Внутри у меня зайчик. Это я только с виду серый волк. А в душе зайчик. Такой белый и пушистый, как нежный цветок лотоса, омытый тёплой утренней росой, согретой первыми лучами восходящего солнца над вершинами пушистых, ласкающих небо пальм у подножия храма истинной нежности во имя всеобщей любви и благоденствия.Так что я тебя не обманул.

– Может быть… – протяжно и задумчиво произнесла девочка, решая, что же ей дальше делать, а её рука между тем уже сжимала в корзинке прохладную, спасительную рукоять пистолета, – Эк тебя фейшукнуло-то в кустах. Надо звонить «ноль-три»: тут санитару леса самому санитары требуются.

– Бесполезно, – вполне уверенно и беззаботно выпалил волк, – Не успеют. Долго ехать будут. Я уже убегу. Думаешь, они за мной по всему лесу гоняться будут? Как бы ни так.У них вызовов на неделю вперёд. А чтобы меня поймать, месяц потребуется! Никак не меньше. Так что, останусь нежным, пушистым зайчиком во веки веков: Прыг – скок.

– А…

– А куда ты идёшь? – прервал её волк на полуслове, перехватывая в полёте инициативу, желая отвести дальнейший разговор от собственной персоны.

– Я иду проведать трёх поросят, – не моргнув глазом обманула волка Маруся, проявив партизанскую смекалку не желая выдавать незнакомцу истинной цели своего путешествия, – Вот, мама дала просроченных пирожков, хочу их угостить, – девочке не хотелось, чтобы у волка возникло желание проверить содержимое её корзинки и она обманула ещё раз.

– А гранаты у тебя есть? – неожиданно спросил почему-то волк.

Девочка сурово промолчала, не зная, что ответить и для чего волк задал этот наводящий вопрос, о чём он хотел спросить и о чём узнать, задавая его.

– Ну, иди, иди, – стал спроваживать её волк, не дожидаясь ответа и не желая дальше испытывать судьбу: Привет бабушке! То есть… поросятам конечно.  Чего это я в самом деле? Пока.

– И что? – насторожилась и растерялась Маруся, – Ты не станешь меня догонять и есть? И отбирать мои пирожки, как в сказках?

– А зачем? – нарочито небрежно отреагировал волк, – Я же зайчик. Белый и пушистый.

– Ну, пока… – девочка проявляла ещё некоторую неуверенность и недоверие к этакому первому встречному.

– Пока-пока. Иди уже. У меня тут дело в кустах образовалось.

– До свидания, –  Маруся сделала книксен на прощание, стараясь показать себя незнакомцу хорошей, воспитанной девочкой, ни к чему такому не причастной и ни в чём таком не замеченной и не заподозренной. Просто гуляет с пирожками, только-то и всего. Она развернулась и пошла, как ни в чём не бывало, дальше по тропинке, всё ещё внимательно прислушиваясь к звукам позади себя, а вернее – к их отсутствию, и посматривая – нет ли за ней этого пресловутого хвоста.

– Постой, – вдруг окрикнул её волк, – А можно мне с тобой?  А то мне тут скучно в засаде сидеть, хочется прогуляться.

– А у тебя хвост есть? – спросила Маруся, обернувшись и внимательно всматриваясь в глаза волка.

– Да, – волк повернулся в пол оборота, чтобы девочка могла увидеть и хорошенько рассмотреть его замечательный, как он всегда считал, необыкновенно красивый серый хвост.

– Нет, – вдруг, как холодным душем окатила волка девочка, выпалив резко столь не приятный для него ответ, – За мной с хвостом нельзя – мне мама не разрешает. Всегда говорит: «Смотри только – хвоста с собой не приведи».

– Не, ну не могу же я с хвостом расстаться и избавиться от него так вот просто – запросто. Своё ведь, родное. Всю жизнь со мной. Куда я – туда и он.

– Тогда уводи его в другую сторону от меня. И получше запутывай следы – тогда хвост сам по себе отвалиться от тебя и потеряется. Все так говорят. Всего хорошего! – и Маруся зашагала дальше.

– Странная девочка, – подумал волк, оставаясь стоять на месте в некотором недоумении, почёсывая затылок и мало что понимая, – И чем это ей мой хвост не понравился?  Чем не угодил?И зачем он должен отвалиться? К чему? И как это можно хвост привести? Хвост можно только принести, с собой и на себе. Странная девочка. А был бы лисий хвост, наверняка бы забрала меня с собой, да ещё бы и держалась за него всю дорогу. Да ну её. Одно расстройство желудка и никакого аппетита,– и обречённо вздохнув, волк снова удалился в кусты, доделывать свои, неизвестно какие, дела.

– Странный он какой-то, – в свою очередь думала девочка, – Этот повёрнутый заяц. И кто его так повернул?

Отойдя  подальше, Маруся спряталась за дерево и так и стояла некоторое время, украдкой выглядывая из-за чёрного ствола назад, в ту сторону, откуда только что пришла, и только убедившись, что за ней никто не идёт следом,  уже совершенно беззаботно пошагала дальше. Марусе было и невдомёк, что хвост тоже мог спрятаться за другим деревом и украдкой, незримо подглядывать за ней.

Она шла, радуясь пению птиц, тёплому яркому летнему солнышку, приветливо улыбающемуся ей сверху, зелёной листве, цветам, растущим вдоль тропинки и вообще всему-всему хорошему, что есть на свете. Иногда она наклонялась и приседала, чтобы сорвать с низких «кустиков» встречающиеся на пути ягодки земляники и с большим удовольствием отправляла их себе в рот :

– Как в мультике: «Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью подмечаю…» И, вообще, в глазах уже мерещится!

Ей надоело наклоняться за ягодами, и она запела не так давно придуманную ею песенку:

– Я Колобок, Колобок, на боку – «Первый сорт»! Я от бабушки убёг, и от дедушки утёк. И от Лешего ушёл. От лесничего ушёл. От птеродактиля сбежал, и от три-це-ра-то-пса тоже… Фу-у… – девочка перевела дух, – ну и слово… так просто и не споёшь. Вот япеснюто придумала. А по-другому никак – из песни слово не выкинешь! Придётся петь как есть.

В этот момент она увидела прибитую к сосне табличку. На сером от времени, неровном куске фанеры красной краской было начертано: «Поляна N 7».

«Поляна N 7»

-Так-так-так. Как же, как же – помню. – И Маруся припомнила одно из наставлений, котор

ое давала ей мать перед дорогой: «Сегодня ступай через поляну номер семь. Вот она, – и мама ткнула указательным пальцем в салатового цвета пятнышко на топографической карте. Выйдешь на поляну, там, справа от тропинки, в траве, увидишь пенёк. Ты его сразу узнаешь. Так вот. Не садись на пенёк, не ешь пирожок. А сунь руку в норку, что между крепких корней в пеньке и достанешь оттуда телефон. Позвони мне, скажи, как у тебя дела, чтобы я не волновалась».

Маруся вышла на полянку и медленно пошла по тропинке, всматриваясь в траву, стараясь не пропустить нужный ей пенёк. Но такая предосторожность оказалась совершенно излишней – пенёк сам бросился ей в глаза и пройти мимо него, оставив незамеченным, казалось не было никакой возможности. Это был довольно таки

приличных размеров пень, высотой никак не меньше полуметра, ровно срезанный, аккуратно отполированный и покрытый паркетным лаком под красное дерево. А его плоский верх под слоем лака был разрисован необыкновенной красоты неведомыми цветами и ещё какими то причудливыми завитушками и узорами.

– Красота… – восхитилась Маруся, высоко оценив работу неизвестного зодчего, – «Ручная работа. Семнадцатый век». Стиль ко-ко-ко. Мимо такого не пройдёшь. Не иначе как фламандские мастера делали. Мимо проходили и здесь отобедали. Культурные люди на чём попало кушать не станут, всегда сначала основательно приготовятся. Конечно, на таком сидеть не станешь. Да и не скамейка это, не табуретка, а целый стол, хоть и «журнальный». Вот где н

адо краеведческий музей строить! Чтобы сберечь такой удивительной красоты и тонкой работы уникальный экспонат. Не отрывать же его от корней, от земли, чтобы не нарушить исторической целостности предмета. Интересно – а где само дерево от этого пня? Не иначе как с собой унесли. А, может быть, табуреток из него наделали, когда обедать готовились? Точно! Зачем им с собой целое бревно по лесам таскать? Тяжело это, да и неудобно. И не табуретки они вовсе делали, а стулья! Венские. Мастера всё-таки. Станут они по мелочам размениваться… Интересно – сколько их было? И где сейчас этот гарнитур?

Маруся осмотрела пень со всех сторон, просунула руку между двух мощных корней, намертво удерживающих пень в земле, и извлекла из норы на свет старый армейский полевой телефон:

– Та-ак… Знакомая техника. Простая и надёжная. На века. Тоже в музее пригодится.

Она сняла трубку, крутанула три раза медную ручку на боку телефона и дождавшись ответа прокричала в трубку:

– Алё, барышня! Три-семь-семь, пожалуйста! – и немного погодя снова прокричала,– Алё! База?! Говорит пилигрим! Обстановка норма! Иду по маршруту!

В трубке что-то прохрипело и она сквозь шуршание услышала тихий мамин голос. Выслушав по телефону ещё несколько немного утомительных и привычных наставлений, Маруся положила трубку, спрятала телефон на прежнее место и, немного забывшись, о чём рассуждала только что сама с собой, присела на краешек пня.

– Пирожок что ли съесть? – задумчиво произнесла она, между тем ещё думая о чём-то совершенно другом, – Проголодалась немного. Нет, нельзя – это для бабушки. Разве что записку слямзить и подкрепиться? Вроде тоже ещё не время. Оставлю на НЗ. Ладно, по дороге встречу черничную поляну, там и подкреплюсь. Объемся ягод и лопну от удовольствия, – и она невольно улыбнулась своей такой забавной шутке-затее.

И только она сообразила, как бесцеремонно сидит на уникальном экспонате работы неизвестных пока, но выдающихся мастеров, как откуда-то сверху, из-под самого высока пробило двенадцать раз. Это солнце ударилось о полдень и возвестило об этом всю округу, проиграв в довершение сего мелодичный ритм какой-то старинной песни. А вот какой?  Маруся припомнить так и не смогла. Единственное что пришло ей на ум, так это: «Боже, царя храни». Но это вряд ли.

– Ох, и чего это я тут расселась? – встрепенулась Маруся. Идти же надо. Такая жара – пироги высохнут и зачерствеют. Уже, наверное, черствеют, – она быстро вскочила, взяла в руку корзинку и собралась уже было уходить, как вдруг… Она окинула пень прощальным взглядом, желая напоследок ещё разок полюбоваться необыкновенным рисунком на его плоской лакированной поверхности из удивительных цветов и замысловатых линий, как, вдруг, её осенила неожиданно пришедшая ей в голову догадка. (догадка пришла без стука и предупреждения, потому была по настоящему неожиданна и непредсказуема):

– А ведь это… Это же карта! – и Маруся ещё внимательнее стала всматриваться в яркий необычный рисунок, – Ну да, так оно и есть! Вот этот цветок с пестиком – моя деревня. Причудливые линии – это тропинки. Вот тропинка, по которой я пришла. А это… это поляна «помер 7»! Вот этот цветок. У него и лепестков ровно семь. А в центре «фламандский пень». Вот этот маленький расписной цветочек цвета красного дерева. Это точно он, его ни с чем не перепутаешь. Да тут целый шифр! Тайна. Всё так заколдовано. Вернее, закодировано. А где есть карта, шифр и тайна, там непременно должны быть и несметные сокровища! И если подобрать правильный код, то появится ключ, и тогда уже даже можно удачно всё это расколдовать. Надо только немного потрудиться и подумать. Главное подумать. И желательно – правильно. Эх, хорошо бы эту карту с собой унести. Или перерисовать, чтобы не бегать каждый раз думать сюда и посмотреть – далековато всё-таки.

 Немного поразмыслив, Маруся быстренько сообразила, что она может сейчас сделать в такой ситуации. Она достала со дна корзины обрывок газеты – записку для бабушки, а покопавшись рукой в кармашке сарафана, достала оттуда маленький огрызок химического карандаша:

– Годится для начала,– заключила она, осмотрев свои приготовления, и, послюнявив кончик карандаша, начала старательно и как можно аккуратнее срисовывать не очень-то пока понятный ей узор.

– Главное повнимательнее, – напутствовала и предостерегала она сама себя от возможных ошибок и неточностей, – Интересно – а невидимая

записка от этого не испортится? Ай, да ладно, на словах всё передам. Всё равно, наверняка, ничего нового там не написано, а как мы живём-поживаем, я и так расскажу, да ещё и краше, с комментариями.

Провозившись и покончив с рисунком, Маруся сложила газетный листок, убрала его снова на дно корзины, спрятала в карман карандаш и уж на этот раз двинулась в путь, рассуждая по дороге:

– Интересно, и зачем мама кажд

ый раз бабушке записки посылает? Что в них такого? Неужели нельзя просто по телефону поговорить, узнать, как дела? Интересно, а есть ли у бабушки телефон? Наверно есть, только она об этом никому не говорит. Чтоб не доставали. О чём чаще всего взрослые по телефону говорят

? Да ни о чём. Трепятся обо дном и том же часами как попугаи, переливают туда-сюда в трубку, будто процеживают, а толку никакого.  Я сама сколько раз слышала. Редко, когда по делу и то одну минуточку.  Не, бабушка у меня молодец, умеет время беречь. А вдруг у неё нет телефона?! Тогда как? Но ведь рация, рация наверняка есть. Эти «ти-ти, та-та – Привет! Как дела?» Это же так просто! – Маруся почему-то с ранних лет была уверенна, что почти в каждом доме, если хорошенько покопаться на сеновале или чердаке, а может в чулане, то можно непременно отыскать вполне приличную радиостанцию и ещё много чего интересного. А уж у бабушки, как она помнила, всегда что-то похожее стояло в комнате на этажерке, нет – на комоде, заботливо прикрытое белой кружевной салфеткой ручной работы.

– А уж морзянку бабушка точно знает,– заключила Маруся, – Я помню, как однажды она мне переводила то сообщение, которое ей отстукивал дятел на старой берёзе недалеко от её дома. Это ей лисичка привет передавала и в гости просилась. Так сказала бабушка. А бабушка дятлу то же что-то отстучала деревянной ложкой по перилам крыльца, и дятел улетел – понёс сообщение лисичке, пока не забыл. Не помню точно, что бабушка сообщила лисичке, но кажется такое коротенькое сообщеньице : «Кур нет тчк».

И ещё Маруся вспомнила, как ей рассказывали, что раньше целая такая сеть была социальная. Так и называлась – радиосеть. Весь мир был ею опутан. И в неё попадали радиолюбители. Для этого надо было самому собрать радиостанцию, зарегистрироваться, выучить морзянку и вуаля – готово. Садишься вечерком в тишине перед радиоприёмником, надеваешь наушники и телеграфным ключом отбиваешь в эфир: «Ти-ти, та-та… Я Зорька, Я Зорька, всем привет. Кто меня слышит? Привет!» А тебе кто-нибудь с другого конца планеты отвечает также тититаками: «Я Примус, Я Примус. Привет. Как дела?» И столько радости, восторга от этого было. Особенно если тебе отвечали откуда-нибудь очень издалека, например, с Антарктиды.

– Вот времечко-то интересное было. Интересно, а как сейчас? Кто-нибудь ещё сидит в этой радиопаутине? То есть – сети. Или все уже давно повылезли и разбежались кто куда? Ну да ладно, как хотят. А мы тут по старинке, по винтажному – записочками.

И тут Маруся вспомнила, что она сделала с запиской для бабушки и ей стало немного тревожно от этого:

–А может в записке и правда что-то важное написано?! А я с ней так небрежно обошлась… – всполошилась вдруг Маруся, – Надеюсь, невидимые чернила не пострадали и всё ещё можно будет прочитать. А может ценность записки в самой записке?! – осенила её неожиданная догадка, – слово по телефону конечно тоже приятно, но слово – что оно? Вылетело и бегай за ним потом по полям, догоняй. А записка – это что-то такое особенное, от близкого человека, что можно взять в руки, пощупать, прочитать сколько захочешь раз и сохранить, сберечь как нечто самое дорогое. Положить в шкатулочку и сохранить. И доставать, когда захочется. Как открытку. Я видела у бабушки коробку с открытками. Все такие интересные. С картинками, с марками. С печатями – откуда каждая из открыток пришла. Целая история в коробке. Надо будет тоже всем знакомым открытки послать – на память. Может и мне тогда кто-нибудь пришлёт. И будет у меня своя коробка с открытками и со своей историей. Ух, и молодец я. Такая догадливая! Только бы не забыть и не полениться потом.

Так рассуждала Маруся, шагая по тропинке. Лесные дорожки то сходились, то расходились в разные стороны, переплетаясь между собой, местами пересекаемые звериными тропами. У каждого в лесу был свой путь. Между тем, за своими рассуждениями, она подошла к знакомой развилке, где тропинка делилась на две части. Одна тропка уходила вправо, другая вела влево. Между расходящимися в разные стороны тропинками лежал огромный камень, на котором ничего не было написано. Та тропинка, что вела вправо, была довольно нахожена, и Маруся знала, что ей надо бы идти туда, другая же, которая вела влево, почти вся поросла травой и была уже мало заметна.

– Давненько я что-то налево не ходила,– задумалась Маруся, – пойти, что ли, прогуляться ненадолго? Старых знакомых проведаю. Может ещё не уехали? Хотя по времени пора бы уже. Ну хоть знакомые места посмотрю, а то, когда ещё соберусь? Я быстренько, туда и обратно…

«Подтанкуниха»

 Долго шла девочка по лесной тропинке (почему-то в памяти ей эта дорога всегда казалась намного ближе) и вышла, наконец, на знакомую поляну, на которой с давних пор стоял заросший высокой травой танк, к которому с разных сторон сходилось несколько натоптанных в зарослях травы тропинок. Он и сейчас был на том же самом месте, что и когда-то. Возвышаясь башней над высокой травой, с «тяжёлой» от времени краской, он выглядел добротно и внушительно. Изловчившись, опираясь ногой на колесо-каток, Маруся залезла на нагретую солнцем броню и постучала вкрасовавшийся на лобовом листе танка люк: Бум! Бум! Бум!

– Тук-тук-тук. Есть кто дома? – спросила девочка, в надежде, что её услышат, но было глухо.

– Гав! Гав! – вдруг раздалось в ответ – танк чревовещал.

– Так-так… Ну а кто-нибудь из взрослых есть?

Бум! Бум! Бум! – девочка постучала ещё раз, и этот звук кажется эхом отозвался в недрах стальной громады. В этот момент на броне откинулся люк механика-водителя и от туда показалась голова в чёрном шлемофоне:

– Чего тебе? – недовольно и несколько грубовато спросила голова, упершись твёрдым взглядом в девочку, будто желая столкнуть её на землю.

– Чего не открываете?

– Обед у нас.

– А где командир?

– Тут. Где же ему ещё быть? Такт отсчитывает: «Раз-Два, Раз-Два.»

– Зачем?

– Чтобы синхронно ели. Все вместе. Не частили.

– Дурдом…

– Армия!

– Так что же, командир у вас голодный останется?

– Зачем голодный ? Онумный, он всё успевает. Голова! Иди уже, не мешай.

Люк башни наконец-то откинулся и из него показался командир танка:

– Ксешинский, – строго и в тоже время по отечески обратился он к механику, – Хватит болтать. Иди обедай. Там тебе оставили… не много.

Голова механика мигом исчезла, задраив за собой люк.

Командир уселся на башне поудобнее, свесив ноги в люк, внутрь танка, облизал алюминиевую ложку и сунул её за голенище сапога:

– Привет, – вполне дружелюбно обратился он к Марусе и ласково улыбнулся ей своей гагаринской улыбкой, обнажив ряд ровных белых зубов, особенно выделявшихся на его чумазом лице:

– Давненько ты не пробегала. К бабушке?

– К трём поросятам, – зачем-то и ему соврала Маруся, – Вот, пирожки им несу. Уже просроченные правда… Будете?

– Нет, спасибо. Только что пообедал, – как-то двусмысленно и несколько замысловато улыбнулся танкист. Он достал из кармана кусочек старой газеты. Хотел было сделать самокрутку-«козью ножку» и закурить, но подумав, и внимательно посмотрев на Марусю свысока, сделал из газеты бумажного журавлика и протянул его девочке:

– На, держи. Это тебе.

– Спасибо, – обрадовалась девочка такому неожиданному подарку, а ещё больше проявлению к ней такого дружелюбия и искренности,

– А вы, когда поедете?

– Так танк же сломан.

– Давно бы уже починили. Сколько здесь стоите? Сколько помню – вы всегда здесь, на этом месте.

– Да мы хотели было…  Да вот, видишь, – танкист взглядом обвёл округу, предлагая девочке последовать его п

римеру и осмотреться вокруг, – Хозяйством обзавелись. Огород, куры… Куда теперь от всего этого? Разве бросишь? Своё ведь. Своим трудом вспаханное. Яблони уже вон подросли, крыжовник зреет, смородина…

– А танк травой зарос, – укорила девочка танкиста, – Гусениц не видно.

– Так это для маскировки, – танкист был невозмутим, как лобовая броня вверенного ему имущества, – Маскировка в нашем деле задача необходимая.

– А целину так руками и пахали? – с иронией в голосе спросила девочка.

– Зачем руками, – удивился танкист, – У нас лопатки есть сапёрные. Ими и перекопали. Инструмент на все случаи жизни! И вскопать, и пень выкорчевать, и дров наколоть, а при желании и побриться можно. ШансОвый инструмент. Если есть шанс использовать «сопатку», то надо его и её применять.

– Да… – протянула Маруся, – Поработали. Танком бы проще пахать было. И быстрее… Что ж, так и будете здесь стоять? Что делать-то будете?

– А мы вот что придумали. Решили так: Возьмём ипотеку и построим здесь каждый себе по избе. Каждый заведёт себе корову, жену, хозяйство там разное… будем дружить семьями. Деревня будет! Завалинку сделаем, чтоб вечерами вместе собираться. Сельсовет откроем. Пёселю отдельную конуру соорудим, чтобы под ногами не путался.

– Подтанкуниха…

– Что?

– Подтанкуниха деревню назовите – очень подходяще будет.

– А что? Может быть. Хорошо звучит. А главное – символично. Со смыслом. Мы подискутируем и рассмотрим этот вариант на утренних дебатах во время планёрки. Думаю, будет принято единогласно, раз мне понравилось.

– А зачем вам эта иго-тека? Лес же кругом. Камни. Сколько хочешь. И никого. Строй себе – не хочу. Хочешь терем, а хочешь дворец на двенадцать персон.

– Не знаю, но такой порядок.

– Ну а с танком что будет?

– Тоже думали. Может быть, в музей отдадим.

– Ага, в Садово – Приусадебный. Раздел агротехники. А ещё можно на выставку достижений. В дачный, санитарно-гигиенический. У вас же люк снизу есть? Пользуетесь?

– А как же. В танке без нижнего люка нельзя. Вдруг бой… А подобьют как…

– Да уж… – вздохнула девочка, смутившись своей не очень уместной и уж совсем неудачной шутке, – А снаряды куда?

– Так нет же никаких снарядов. Кончились.

– Как так? Вы же никуда не ездили?

– Так получилось… Скучно было. Крутили от нечего делать радиостанцию, поймали волну «Хиты восьмидесятых»… И так тоскливо стало на душе. Праздника захотелось. Фейерверка! Радости. Решили выпить по чуть- чуть тормозной жидкости. Понемножку, чтоб успокоиться. И тут началось…

– Понятно, – вздохнула девочка, – скоро совсем дикие станете, хоть и дачные.

– Да нет, – встрепенулся, вдруг оживившись, обиженный командир, – Я политинформацию каждый день провожу. Рацию слушаю – радио. Держим руку на пульсе мирового империализма. Если что, так мы это, мигом, по-стахановски.

– Памятник из танка сделайте. И поставьте вначале деревни у дороги. Если сдвинете. Памятник разгильдяйству и головотяпству. Так, сказать: «Ударим по бездорожью не дорогами, а памятником!» Чтоб другим не повадно было. Неужели никуда не тянет?

– Тянет. Купаться хочется.

– Ой, ладно, засиделась я тут с вами. Идти мне надо. Пойду. А вы тихонечко посмотрите в щёлку – нет ли за мной хвоста?  Если кто спросит – вы меня не видели. Все поняли?

– Гав! Гав! – отозвалось из танка.

– У… предатель, – почему-то обозвала Маруся засевшего в танке пса, видимо, потому, что тот не вылез из своего убежища и не поздоровался с ней, радостно виляя хвостом и не лизнув при это своим тёплым языком её лицо или протянутую к нему ладонь. Она спрыгнула с толстой брони на лёгкую землю, показавшуюся ей прохладной, после разогретого солнцем металла и помахав на прощание танкисту рукой, направилась дальше, увлекая за собой тяжёлую корзину в одной руке и легкого, невесомого бумажного журавлика в другой, подняв его вверх над головой так, будто он сам летит по небу над горизонтом. У себя за спиной она услышала, как в недрах танка просвистела коряво настройка радиостанции, и над поляной зазвучал, наполняя сердце одновременно и грустью, и радостью, и печалью пасодобль «Рио-Рита». Девочка ушла не оборачиваясь.

«Гиблое место»

Пройдя немного, по заросшей травой тропинке, Маруся всё же сбилась с пути и обратила внимание, что идёт уже по какому-то странному лесу, тут и там, повсюду, усеянному странными ямами-котлованами, а среди редко стоящих сосен валялись местами обугленные стволы огромных по её меркам деревьев.

– Тунгуска какая-то, – произнесла вслух девочка, карабкаясь через бурелом и перелезая через очередной, охватистый ствол дерева перегородивший ей дорогу, – Не хватало ещё, чтобы что-нибудь сейчас ещё на голову прилетело. А может как раз сюда танкисты свой «фейерверк» и запускали?

В этот момент рядом с ней шлёпнулась о землю сбитая пролетевшим к земле астероидом ворона:

– Кварк, – только и квакнула та, шмякнувшись об землю.

Ошалевшим от неожиданности взглядом ворона удивлённо и растерянно осмотрелась по сторонам, молча пошарила рядом в густой траве крыльями ища что-то, а найдя водрузила на голову стальную каску, слетевшую с неё при падении. Затем так же молча, по-пластунски поползла прочь, рассчитывая незамеченной удалиться от этого гиблого места на безопасное расстояние.

Надо последовать её примеру, – подумала Маруся, – птицы всегда знают правильное направление, в котором надо спасаться. И она поползла вслед за вороной, так же стараясь остаться никем не замеченной, толкая корзинку перед собой и стараясь не оглядываться по сторонам.

Когда лес принял боле – менее привычные очертания, Маруся встала и отряхнула перепачканные землёй коленки и сарафан. Вороны уже нигде не было.

– Даже не каркнула на прощание, – обиделась на неё девочка, поняв, что осталась одна не известно где, –  Контуженная что ли? И куда мне теперь идти? Куда дальше?

Впрочем, Маруся не сильно расстроилась – при ней был старый дедушкин компас, подаренный ей самим дедушкой, когда она была ещё совсем маленькой. Правда компас с тех самых пор не работал, но Маруся знала один его секрет. Его ей тоже рассказал дед, и этот секрет ей очень хорошо запомнился. Дедушка говорил, что этот компас волшебный и если кинуть его перед собой на землю, то после падения синяя сторона стрелки будет показывать куда надо идти, красная сторона стрелки покажет куда категорически ходить не надо, всё остальное на её усмотрение.

– Сейчас проверим, – решила Маруся и размахнувшись, кинула компас далеко впереди себя. Но компас и сам не знал – куда дальше? Описав в воздухе дугу и уже падая, он вдруг завис в метре над Землёй, да так и остался висеть неподвижно в воздухе.

– Аномалия какая-то, – удивилась девочка. Где живём…? Шаг вправо, шаг влево – приключения.

Она дотронулась рукой до зависшего в воздухе компаса, но тот, слегка качнувшись, так и остался висеть, как ни в чём не бывало, на прежнем месте.

– И куда мне теперь? Придётся дожидаться ночи и выходить по звёздам. Кстати…  раз уж я здесь оказалась, неплохо было бы прихватить с собой кусочек метеорита, так, в качестве сувенира. И потом, метеорит, он же тело небесное, из космоса прилетевшее, а значит он как звезда – его можно подкидывать и пока он падает загадывать желание. Ух и назагадываю я! Феей стану, самой настоящей. Буду волшебная на всю голову! – и чувство радостного восторга охватило её от таких мыслей, – Надо брать. Нельзя упускать такую редкую возможность. А если метеорит ещё и философским окажется, то мне сразу и в школу ходить не надо будет – сама стану всех учитьи проучивать!

Девочка обернулась и с опаской посмотрела в ту сторону, откуда только что так удачно уползла, на изрытую неизвестно чем и заваленную обгорелыми стволами деревьев «Тунгуску»:

– Эх, каску бы мне сейчас. И чего-нибудь для храбрости. Грамм сто конфет хотя бы. Есть же, наверное, такие конфеты чудодейственные? С наполнителем – храбрином.

Она поставила корзинку на землю, быстро сплела зачем-то венок из одуванчиков, водрузила его себе на голову и, распластавшись по земле, медленно поползла к ближайшей от неё воронке.

– Ну, прям как на войне. А я типа в разведке. Разведчица значит. Наверное, и орден мне теперь за это положен. Интересно куда? Куда положен? Где он лежит, этот мой орден, и где его можно уже забрать? Так хочется орденоносной походить. – И эта мысль придала ей храбрости и уверенности, – Вот сейчас разведаю всё по быстренькому и всем расскажу. Нет, не всем… кому надо. Кому надо, тому и расскажу. Будем метеориты добывать. Откроем метео-бизнес. Будем погоду предсказывать. Составлять прогнозы и продавать. Ой, куда это меня понесло? В другую степь. Перескочила с одного на другое. А, впрочем, одно другому не мешает, будем расширять производство. Главное правильно начать и не болтать лишнего лишним. Ну их к лешему.

Пронзительное «Кар!» разрезало тишину гиблого места и укатилось куда-то вдаль.

– Только тебя мне сейчас и не хватало, – рассерженным шёпотом проговорила-процедила сквозь зубы девочка, как бы обращаясь к невидимой её взору птице, – Накаркаешь ещё…  Раскукарекалась тут.

Она подползла к краю воронки и зажмурившись от накатывающего на неё страха, стала руками ощупывать рыхлую землю, пытаясь найти в ней хоть небольшой кусочек заветного небесного камушка- метеорита.

– Эх, сопатку лапёрную бы сейчас. Или грабли. Я бы пограбила. Вернее пограбастала.

Вдруг её рука нащупала в мягкой и рыхлой земле какой-то твёрдый предмет, довольно крупный, пожалуй с гусиное яйцо, но с неровными угловатыми краями.

– Вот оно… Есть!

Сердце девочки от восторга подпрыгнуло и даже, кажется, радостно прохлопало в ладоши, и застучало чаще, наполняя грудь радостью и восторгом.

– Ура! Нашла. Надо теперь быстренько убираться отсюда, пока другим метеоритом сверху не пришибло. Или ещё чем.

И развернувшись, она как можно быстрее поползла обратно, к оставленной корзине и к мирно и беззаботно висящему в воздухе дедушкиному компасу.

Не успела Маруся подняться с земли и вытянуться во весь рост, как старый компас сорвался с места, и его пулей швырнуло в сторону девочки. Со всего налёта он с глухим звуком врезался в кусок серо-чёрного камня, который Маруся держала в руке, да так и остался висеть на нём, будто приклеенный. От такой резкой неожиданности она вздрогнула и чуть не выронила камень из рук:

– Дурская аномалия. Анормальная какая-то. Надо убираться отсюда поскорее. А камень-то получается действительно космический, раз он Землю перемагнитил. Интересно – и много их там таких?

Она попыталась оторвать компас от космического камня, но у неё ничего не получилось. Как уж она только не кряхтела и не пыхтела, ничего не получалось – компас прилип к метеориту как приклеенный. Намертво. И пожалуй что насовсем.

– Интересное дельце. И что же мне теперь с ним делать? Вместе с метеоритом подкидывать что ли? А что, тоже дело! – вдруг сообразила девочка, – Два в одном! Можно сразу и дорогу узнать и желание загадать. Чтоб два раза не подкидывать. А, может быть, даже телепортация получится! Загадал место-желание, подкинул компас-метеорит, поймал, зажмурил глаза, открыл, и вот ты уже в другом месте, там куда загадал. Всё просто. Сейчас проверим.

Она взяла в руку корзинку, на всякий случай отошла подальше от аномального места, для чистоты эксперимента и приготовилась…

Немного постояв молча и собравшись с мыслями, она резким движением подкинула вверх компас-камень и крикнула при этом как можно громче своим звонким голосом:

– Хочу оказаться около домика Трёх Поросят!

 Поймав на лету свой этакий импровизированный прибор, не дав ему упасть на землю, она крепко зажмурила глаза и затаила дыхание, ожидая каких-то новых ощущений от предстоящей телепортации…

Ничего не почувствовав, она ещё какое то время постояла так в нерешительности и открыла глаза. Вокруг было всё так же и всё то же. Те же деревья, те же кусты и всё то же самое солнце над головой.

– Не работает, – решила девочка и вздохнув посмотрела на компас.

Стрелка компаса бешено вращалась вокруг своей оси, так что красный и синий цвета переплетались между собой, а скорость вращения навевала лишь одну мысль: Вентилятор. И было совсем не понять – в какую сторону надо идти и уж тем более – в какую не надо.

– И этот испортился… Эй, Вы, там, на корабле! Сдурели что ли? Мне идти надо! –  вскрикнула настойчиво Маруся, – Стоп машина!

Но, казалось, невидимые гномики-механики не слышали девочку и ещё сильнее раскручивали стрелку компаса и та продолжала свой стремительный круговорот, не оставляя никакой надежды узнать необходимое направление и найти дорогу. Девочка от расстройства опустила руку и выронила камень с компасом на землю. Она опустила взгляд и обречённо ещё раз посмотрела на компас. И, о чудо! Будто сжалившись над ней, стрела компаса начала подтормаживать и постепенно вращаться всё медленнее и медленнее, пока, последний раз вздрогнув, не остановилась совсем и капитально.

– Так-с, посмотрим, – девочка наклонилась пониже, будто это могло что-то изменить или прояснить до состояния «и ежу понятно», – Красная стрелка показывает в сторону «Тунгуски», всё правильно – туда нельзя. Значит, синяя показывает куда надо. Маруся подняла взгляд и посмотрела в указанном синий стрелкой направлении.

– Вот только этого мне и не хватало, – перед её взглядом лежал широкий и глубокий, поросший травой и кустарником овраг, а сразу за ним начиналась, казалось не проходимая, чащоба из синих елей, заросшая папоротником и густым лапотником «вечнозелёных» и колючих ёлок.

Где-то далеко, над лесом медленно проплывало белое облако, очертаниями напоминающее пухленького весёлого поросёнка и брюхом своим царапалось о верхушки вековых елей.

– Туда мне надо. Вот уж не думала, что свои желания мне же самой и исполнять придётся – Загадала, кинула и пошла. Зашибись «Сталкер»! Хорошо ещё, что не очень далеко загадала. Охо-хо-нюшки… – тяжело вздохнула Маруся.

Она подняла компас с метеоритом, положила в корзинку и, что-то недовольно бурча себе под нос, полезла в овраг.

 "Переправа"

Маруся спускалась в овраг, продираясь сквозь ветки кустарника, и хватаясь за них свободной рукой, чтобы не оступиться на крутом склоне и кубарем не полететь вниз:

– И на фига мне сдались эти поросята? – в какой-то момент, не обращаясь ни к кому, раздосадовано произнесла она, – Шла бы себе лесом… к бабушке.

Но зачем ей сдались поросята, она и сама не знала, и понять не могла, однако свернуть с выбранного пути была уже не в силах. «В преодолении трудностей закаляется характер и твердеет дух» – так её учили в школе, и отступать и сдаваться было не в её правилах. А уж любопытство посмотреть на трёх пухленьких, розовеньких, таких миленьких поросят пересиливало любые встающие на её пути преграды.

Очутившись, наконец, на дне оврага,  девочка облегчённо вздохнула. Но и там её поджидали новые досада и разочарование, уютно расположившиеся на берегу ручья, который своим присутствием разрезал дно оврага на две части по всей длине, от начала и до конца.

 По дну оврага протекал ручей, не очень широкий, но достаточно заилившийся, так, что уже при подходе к берегу, ноги Маруси утопали в жидкой грязи ила, увязали в ней, и двигаться дальше не было никакой возможности.

– Вот ещё подарочек, этого только не доставало. Кисельные берега… Засыпать бы тут всё цементом! И куда мне теперь? Как на другой берег перебраться? Придётся идти в обход… Интересно – вправо или влево? Где ближе?

Она вспомнила про компас, но синяя стрелка компаса упрямо указывалана противоположный берег ручья, оставив «право – лево» от стрелки, вдоль ручья, на её усмотрение.

– Да, задачка… с двумя неизвестными. Там икс, там игрек, а куда идти не понятно. Хоть бы кто гипотенузу через ручей перекинул, или косинус какой, – Маруся вдруг представила себя великой  учёной, решающей очень трудную и серьёзную теорему, и решила, для пущей важности, подкинуть в свои логические рассуждения ещё пару-тройку внушительных и солидных терминов:

– Да… Без синуса с котангенсом тут не разберёшься. По параболе можно было бы перескочить,– и она начертила палочкой на земле какую-то кривую линию,– Но мы этого в школе ещё не проходили. Всё учат, учат, и всё не тому, что в жизни пригодится. Эх, линейку бы логарифмическую мне сюда, метра три длиной, или лучше все четыре, а то и пять – чтобы наверняка. И пошире. Тогда бы я вмиг управилась.– и девочка представила, как она весело и беззаботно, легко перебегает по широкой длинной линейке с одного берега заиленного ручья на другой. Но такой линейки у неё не было.

– Придётся пользоваться дедовским методом… – подвела Маруся итог своим околонаучным рассуждениям.

Она запустила руку в корзинку и снова достала оттуда дедушкин компас-метеорит:

– Делать нечего – будем кидать. Прости, маленький, но ты снова отправляешься в полёт. Поехали! – и она подкинула компас вверх, как можно выше:

– Лети, лети, лепесток, через запад на восток…

Завершив свой короткий полёт, компас сцепленный с камнем с силой шмякнулся в прибрежную траву.

– Квак, – что-то резко квакнуло под ним и затихло. От растерянности – что это было и чем могло закончиться, Маруся застыла на месте, не зная, что ей дальше и предпринять.

– Ты чего кидаешься? – вдруг отозвалось из травы, с того места куда упал компас-метеорит.

– Желания загадываю, – с явным облегчением ответила девочка.

– А зачем в меня-то кидать? Я тебе что, Золотая рыбка что ли, чтоб меня так глушить?И вообще, я желания не исполняю, между прочим, тем более, когда так неучтиво просят.

– Извините, я Вас не заметила. А Вы кто?

– Я – жабёнок.

Из травы вылез довольно приличных размеров зелёный лягушонок:

– Здрасти.

– Здрасти… говорящий лягушонок…– несколько сконфузилась и растерялась Маруся, но быстро пришла в себя, чтобы там и остаться, – Вот только принца мне сейчас и не хватало. Целоваться не будем. Некогда мне. И маменькак тому же не велит, – сразу предупредила она возможный ход событий, – Лучше подскажи, в какую сторону идти, чтобы на другую сторону ручья перебраться?

– Да в любую. Но лучше и быстрее прямо через ручей. А целоваться…  Не очень-то мне и хотелось. С тобой по лесам мотаться. Мне и здесь хорошо.

– Как это в любую сторону? А куда-ближе-то? – снова растерялась Маруся от лягушачьей, то ли умности, то ли глупости.

– Ну… как тебе понравится. Налево пойдёшь – к морю синему выйдешь, куда ручей течёт. Море обойдёшь и окажешься на другом краю оврага.

– А на право?

– А направо совсем просто – мили две вверх по течению и ты в начале ручья, у самого истока, где родник бьёт из земли. Хочешь – обходи, хочешь – перешагивай. Там и овраг то ещё только-только начинается, маленький совсем. А вода в роднике чистая, прохладная, вкусная – пей, сколько хочешь.

– То-то я и смотрю на тебя, прынц, – подшутила Маруся над лягушонком, – Ещё чего доброго, с тобой тут рядом и заквакаешь, с водицы-то со студёной. Но две мили … это так далеко. Лучше бы километров. В километрах ближе. А миля – это что-то такое морское, огромное, далёкое, как отсюда и до закатного горизонта.

– Километры, мили… это всё у тебя в голове, – прервал её рассуждения лягушонок, – чем ты расстояние не измеряй, оно таким же и останется, ни длиннее, ни короче, все эти цифры, это только у тебя в голове, все эти твои расчёты и подсчёты.

– Вот смотрю я на тебя…–  осекла его Маруся, – Вроде бы и умный ты, а всё-таки какой-то глупый. Я совсем другое имела ввиду. Выбираться тебе надобно отсюда, из этого болота. Выходить в люди, что ли, наконец. Искать свою Белоснежку. Ну да ладно, мне пора. Пока.

– А ты не уходи.

– Как это?

– Оставайся у нас. Нам русалки во как нужны. И вакансии свободные имеются. И пакет этих, как их там… гарантий хороший. Целый мешок! И декретные оплачиваются…на время нереста.

– Во-во, только этого-то мне и не хватало. Икру что ли у вас тут метать? Тьфу ты, сгинь нечистая. Прокляну. Да и где у вас тут русалить-то? Всё илом затянуло. Потому, наверное, и вакансии, что все разбежались, кто куда.

– Вообще-то да, – сник лягушонок, – Никто не хочет превозмогать трудности. Все хотят лёгкой жизни, вот и плывут вниз по течению, к синему морю, на юг. Там тепло. И раздолье. И акулы…– вздохнул он в довершение своих слов.

– Думаешь, съели?…

– Не знаю, но ещё ни одна не возвращалась. Надеюсь у них всё хорошо. Но в любом случае, в море вода солёная, а здесь чистая, ключевая. Экология. Не понимают они всей прелести сельской жизни, вот и бегут, а куда и сами не знают, за призрачными мечтами.

– Ладно, пойду я ,– с грустью произнесла Маруся, расстроенная мыслями о судьбе возможно очень несчастных русалок, – Не скучай.

– Не буду, – так же с грустью в голосе ответил лягушонок и, кажется, скупая слезинка скатилась из его глаз. Он старался не подавать вида, но, кажется, ему-то самому было понятно, что он очень сожалел о том, что из него так и не попытались сделать принца.

Хотя бы попытались … на прощанье.

Девочка взяла свою корзинку, уложила в неё метеорит, с навечно приклеившимся к нему компасом, и задумчиво побрела направо, вверх по ручью –  перспектива обходить по кругу синее море, её как-то совсем не прельщала.

Пройдя немного вверх по течению, она увидела на склоне оврага огромный камень-валун, торчащий из земли одним своим плоским боком, так что настоящие его размеры определить было просто невозможно. Кусты вокруг камня, то тут, то там, были украшены разноцветными ленточками, привязанными к веткам, и придавали этому месту какую-то особенную мистическую таинственность.

– Наверное, язычники, – подумала Маруся, – Надо будет у бабушки расспросить про это место и этот камень, она-то уж наверняка знает. Она всё знает, тем более про здешние леса и округу.

Она ещё немного постояла, внимательно рассматривая загадочный камень и пытаясь угадать – на кого бы он мог быть похож? Но так ничего и не придумав, тронулась дальше, пытаясь мысленно угадать сколько ей ещё идти до начала ручья и конца оврага.

На счастье девочки, очень скоро она заметила впереди поваленное дерево, перекинутое с одного берега ручья на другой. Та часть ствола, что была сверху, была аккуратно очищена от веток и сучков, так что очень напоминало этакий природный мостик, не известно при чьей помощи появившийся тут, на этом самом месте и как нельзя кстати.

– Ура!– обрадовалась Маруся, – Вот по нему то я и перейду на ту сторону. Удачненько это я завернула.

Радостная, она прибавила шаг и, только было хотела ступить на край поваленного дерева, как тут же услышала сбоку от себя, почти за спиной наглый и сердито-небрежный оклик:

– Стоять. Пять рублей.

От неожиданности Маруся даже вздрогнула. Она остановилась и повернулась в ту сторону, откуда раздался этот неожиданный требовательный возглас. Справа от поваленного дерева, метрах в пяти, под раскидистым кустом в шезлонге полусидел-полулежал большой самодовольный бобёр, вальяжно и беззаботно ковыряясь тоненькой зубочисткой в своих ослепительно белых больших зубах. Глаза его были прикрыты и, казалось, он не обращает на девочку совсем никакого внимания, но Маруся хорошо чувствовала, что он, как старый и опытный охотник, ни на секунду не выпускает её из вида.

– Что – пять рублей? – растерянно спросила она.

– Пять рублей за переход через ручей по бревну, – также равнодушно и холодно объявил бобёр.

– Это за что же? – удивилась девочка.

– За переход. Это моя переправа. Я её сделал. Сам повалил дерево, сам зачистил. Не нравится – проходи мимо, не задерживай движение.

– Так ведь нет никого больше.

– Нет, так будут,– сердито ответил бобёр, недовольный тем, что ему приходится кого-то убеждать в правильности своих решений.

– Вот ещё мытарь на мою голову нашёлся, – вздохнула расстроенная девочка, – А если у меня нет при себе пяти рублей? Тогда как? А хотите, я Вам пирожков дам?  Правда, они уже просроченные…

– Не-а, – процедил равнодушно сквозь зубы бобёр, – Пять рублей.

– А хотите… – Маруся судорожно пыталась придумать, чтобы ещё такого можно предложить несговорчивому бобру за возможность скорее оказаться на другом краю оврага, – А хотите я Вас гранатой угощу. У меня есть для Вас. Хорошие гранаты. Срок годности не ограничен.

От такой неожиданности бобёр даже подпрыгнул в своём шезлонге. Его как будто из ведра холодной родниковой водой обдалии из седла выбили. Бобёр, будто очнувшись от сковавшего его сна, резко вскочил и широко раскрытыми глазами смотрел на девочку, рассматривая, как диковинного зверя, будто только что её заметил.

– Так что же ты сразу не сказала, что у тебя проездной?– наконец выпалил он, стараясь выглядеть как можно приветливее и дружелюбнее, – Такая красивая девочка и одна по лесу ходит. Проходи скорее. Ничего не надо. Никаких пять рублей. Только уходи поскорее, пожалуйста, и подальше. Давай помогу корзинку перенести на тот берег.

Девочка на секунду замешкалась. Пристально и придирчиво рассматривая бобра, она наконец задумчиво протянула:

– Ну… может быть…. – и немного ещё подумав, она сунула руку на дно корзины и извлекла оттуда на свет свой старенький, но такой надежный «Парабеллум», что бы не остаться совсем безоружной перед таким очень подозрительным и хитрым незнакомцем.

Глаза бобра ещё больше округлились. Пот крупными каплями выступил на лбу, когда он смотрел, как спокойно и непринужденно девочка заправляла пистолет за поясок своего сарафана, что бы тот случайно не выпал.

– Ну что, пошли? – обратилась она наконец к бобру, когда убедилась, что пистолет надёжно и крепко прилегает к её бедру, даря чувство уверенности и защищённости.

Бобёр схватил корзинку и быстро перебежал на другую сторону. Затем, дождавшись девочку, подал ей руку, помогая сойти с бревна на твёрдую землю.

– Спасибо, – как можно вежливее поблагодарила его Маруся.

– Не стоит благодарности, – бобёр, казалось, старался быть ещё как можно приветливее и не приметнее, а, может быть, был готов вообще раствориться в воздухе, как будто его здесь никогда и не было, – Ты иди, иди уже, тебя, наверное, уже заждались, волнуются.

– Там не знают, что я к ним иду.

– Вот сюрприз-то будет. Радости-то сколько! Ну, иди, ступай уже, – и бобёр перебежал на другую сторону ручья.

Маруся взяла корзинку и направилась в лес.

Убедившись, что девочка скрылась из виду за густыми ветвями елового лапотника, бобёр наконец-то перевёл дух:

– Только бы эта Амазонка не вернулась… Ходят тут всякие…  – и немного задумавшись, наконец принял решение, –  Не, всё, сворачиваю бизнес. Прибыли никакой, одни нервотрёпки и расстройство.

Что-то ещё прокрутив у себя в голове, бобёр резво сиганул в ручей и, пробравшись в вязком иле к середине поваленного дерева, быстро орудуя своими острыми зубами, перегрыз его на две половины. «Подпиленное» дерево с треском и шумом рухнуло в воду, обдав бобра таким освежающим и прохладным душем водяных брызг:

– Ух! Хорошо-то как! – с облегчением выдохнул бобёр,– Всё! Решено. На завод пойду. Токарем. Балясины точить буду. Но сначала – отпуск! – он откинулся назад и спиной упал в прохладную живительную гладь ручья, раскинул в стороны руки и ноги, и, лёжа на спине, медленно поплыл вниз по течению…

«Три поросёнка»

Не знаю, сколько времени пробиралась Маруся через дремучий, заросший лапотником лес, мы за ней не последуем. Оставим её на время одну. Мы лучше сделаем всё-таки телепортацию и подождём её уже у домика трёх поросят. Тихо, спокойно тут, можно и передохнуть.

Долго ли, коротко ли, не очень-то и заждались, как на опушке послышался треск ломаемых сухих веток и отодвинув рукой тяжелую колючую еловую лапу, из леса показалась наша путешественница. Маруся заметно подустала и казалось с трудом волочила свою довольно таки увесистую корзину:

– Ну, наконец-то, хоть куда-то я вышла.  Думала блудить мне и блудить. Вернее, заблуждаться… Нет, не так. Блуждать. Вот как надо. Интересно – где это я? Надо осмотреться.

Окинув взглядом округу, она увидела у подножия невысокого холма странный каменный домик, больше напоминающий одиноко стоящую башню старинного замка с флюгером-петухом на шпиле. Сбоку к башне было пристроено что-то непонятное из камня, то ли чуланчик, то ли сарай, то ли ещё одна комната.

– Ну, прям почти что Шапель, – резюмировала Маруся, немного очарованная открывшимся ей видом, – Часов только не хватает. И архитектор другой. «Дом для поросёнка должен быть крепостью» – так кажетсяв летописи записано. Значит, я по адресу, – и она направилась прямиком к дому, рассчитывая там уже и передохнуть и найти добрый приём у дружелюбных, как она считала, поросят.

Чем ближе она подходила, тем больше дом привлекал её внимание к себе своей необычностью и некоторой даже, как и сказать… диковатостью. Он казался одновременно и суровым, и уютным, жестким и в тоже время надёжным. Красивым. И вместе с тем несколько неказистым.  Дом стоял на огромной каменной плите-монолите, выступающей над землёй, и которая лежала здесь, не тронутой, иcпокон веков и которую неизвестный строитель использовал в качестве фундамента. Серые каменные стены дома были подёрнуты зелёным мхом, что придавало ему ещё больше загадочности и таинственности. Узкие вертикальные окна-щели, как бойницы, были только на втором этаже, на первом видна была только массивная, окованная железом тяжёлая дубовая дверь, до которой ещё надо было и добраться, вскарабкавшись как-то на плиту-камень, ставшую фундаментом для дома и метра на два-три возвышавшуюся над землёй. С одной стороны дома на втором этаже виден был балкон. Он тоже привлекал внимание свое необычностью, вернее размерами, выступая далеко от стены дома:

– Вертолёты они там принимают что ли? – подумала Маруся, – Странное место.

Подходя ближе, она обратила внимание, что каменные стены дома-башни на втором этаже были какие-то… мокрые. Сквозь стены будто проступал белый иней, тут же таял от жаркого зноя, каплями стекал вниз по серым нагретым солнцем камням и тут же испарялся в воздухе.

– Чем они здесь вообще занимаются? Ёлки-моталки. Лучше бы лес пропололи.

– Стой! Руки вверх! Куда идёшь? – услышала она голос у себя за спиной. Голосок показался ей по детски добрым и мягким, но ему явно старательно пытались придать строгости и серьёзности.

– Что, опять? – удивилась Маруся и обернулась. Перед ней никого не было…  – Эй, ты где? – даже прикрикнула она, что бы быть услышанной.

– Да здеся мы, здесь. Чего кричишь? Опусти голову.

 Маруся посмотрела вниз. Перед ней на задних лапках сидел настоящий, маленький, трёхголовый дракончик. Ростом он был чуть выше трёхколёсного велосипеда, примерно ей до пупка, может капельку выше. И в довершение всего весь перепачканный грязью.

– Ты кто? – от удивления и неожиданности только и произнесла Маруся.

– Мы – Дракон! – гордо заявило о себе существо с тремя головами, крылышками и остроконечным хвостом, – Три Поросёнка!

– Так ты и есть «три поросёнка»? – совсем уже ничего не понимая и ещё больше удивляясь переспросила девочка.

– Мы,– хитро и радостно улыбнувшись, самодовольно подтвердил дракон, – Не видишь что ли?

– Вижу, – Марусе оставалось только согласиться с такими вескими доводами: три головы на лицо, к тому же чумазые. Три поросёнка и есть. Или, всё же один? Как его, или их… как это считать-то? Математика тут была явно бессильна.

– Не ожидала?– веселился такой неожиданный трипоросёнок.

– По правде сказать, нет,–  призналась растерянная Маруся, – А почему ты такой грязный и чумазепный? Как будто в грязи купался.

– Угадала, – снова улыбнулся дракон, – Жарко. А там, у старой дороги, лужа ещё после дождей не высохла, вот я там и прохлаждаюсь. Хочешь, пойдём со мной, искупаемся.

– Нет, спасибо, что-то не хочется. Да и устала я что-то, через лес пробираться. Лучше расскажи, почему тебя называют «Три Поросёнка»?

– Потому что нас три. Неужели не понятно?

– Честно говоря, не очень.

– И не «тыкай» мне, пожалуйста, – сделал ей замечание дракон, – А то мне не понятно к кому из нас конкретно ты в каждый момент обращаешься. Обращайся сразу ко всем, на «вы». И, вообще, веди себя поприличнее. А то я знаешь, что могу! Ты меня ещё плохо знаешь.

– Конечно, втроём-то на одну! – Маруся даже рассердилась немного, – Справились с девочкой. Тоже мне, джентельмен-ны вы…

– Как это – втроём? – почему-то удивился дракон.

– А так. Ты уж определись, сколько вас – трое или один? А то растроение личности какое-то. Вообще ничего не понятно.

– Хорошо, – согласился дракон, – один. И это… не сердись на меня. Это я так, на всякий случай. Я же маленький. А маленького каждый может захотеть обидеть. Я же не знаю, зачем ты пришла. И всё-таки обращайся к нам на «вы», ко всем сразу…

– Я так и делаю, – Марусе показалось, что разговор пошёл по второму кругу, и это стало утомлять её. От этого тон её стал несколько резковат,– обращаюсь сразу ко всем, к тебе… к вам как к одному целому. Мне так удобнее. А то я запутаюсь. И так голова кругом – вы говорите все по очереди, и я уже не знаю, с кем из вас разговариваю. Можно я буду обращаться к вам на «ты»? Давай ты будешь один. Мне так проще и понятнее.

– Хорошо, – наконец-то согласился дракон, – Давай, перейдём на «ты». Ты зачем здесь?

– Вот, пирожки принесла… трём поросятам. Я думала…

– Думала, что здесь бегают и резвятся три маленьких, розовеньких, весёлых поросёнка? – улыбнулся дракон всеми тремя своими по детски очаровательными улыбками.

– Честно говоря, – да.

– Ха! – развеселился чему-то дракон. И уже спокойнее, посмотрев в глаза девочки, спросил, – Ты разочарована?

– Пока не знаю. Не уверенна. Я вообще уже ничего не понимаю и ни в чём не уверена.

– Бывает, – сочувственно вздохнув, произнёс дракон. И уже увереннее добавил, – Это пройдёт. Не расстраивайся.

– Наверное, я просто устала. Столько всего за день произошло! А мне ещё идти и идти… А почему всё-таки «Три Поросёнка»? – видимо Марусю не окончательно устраивал ответ дракона и что-то оставалось не понятным, – Потому что у тебя три головы и ты такой грязный?

– Нет, не по этому, – ничуть не смутившись, ответил дракон, – Грязный я потому, что купался в луже. А «поросёнка» … Скажи кому-нибудь, что здесь живёт дракон, сразу начнут опасаться, сторониться, сплетни всякие нехорошие распускать, пугать друг друга. А я ведь никому ничего плохого не сделал. Ещё и прогнать захотят. Начнут в дверь колотиться…  а я этого не люблю. Так что лучше «три поросёнка» – так всем проще.

– Понятно, – подвела черту Маруся, получив исчерпывающий ответ на свой вопрос, – А почему у тебя стены мокрые на башне? И вроде как иней проступает? Там какое-то колдовство?

– А, это… Это холодильник сломался. Морозит без остановки. Да так, что там теперь не замок, а целая Антарктида! Пингвинов заводить можно. Я слышал, что некоторые страусов дома держат, а у меня пингвины будут. Представляешь?! – дракон снова развеселился и непонятно было, серьёзно он говорит или шутит.

– Нет, не очень. Пингвинам бассейн нужен, а у тебя только балкон. Хоть и большой. Резной, с балясинами.

– Это для меня, – не без гордости радостно объявил дракон, – Моя придумка. Для взлёта и посадки.

– А дом? Ты о доме подумал? Он же испортится от мороза и влаги. Ты вообще хоть пытался холодильник от розетки отключить? Его же остановить надо!

– Зачем? – не понял её дракон, – Ты что, с ума сошла что ли? Там же продукты. Испортятся.

– А дым из трубы от чего? Печку топишь? Оригинально – и морозить и греть одновременно.

– Да нет, это так холодильник работает. На первом этаже такая специальная железная печь стоит, а на верху, на втором этаже сам холодильник. Не знаю, как это точно происходит, но, когда снизу топишь печь, наверху морозить начинает. Очень удобно.

– Кажется, я начинаю понимать. Где-то я уже это слышала: Если в одном месте что-то прибывает, то в другом обязательно убывает, и наоборот – если в другом месте прибывает, то в первом месте убывает. Это физика! Закон переливания энергии. Но вот как это работает в твоём случае, вообще не понятно.

– А чего там понимать-то? Там между печкой и холодильником машина специальная стоит, агрегат такой, вот он-то и переливает. От печки работает, а холодильник замораживает. Всё просто.

– И как ты это «всё просто» ремонтировать будешь?

– Не знаю. Пока не заморачивался. Голуби мимо полетят, с ними письмо и передам. Мастера вызову.

– Долго же ждать придётся.

– Думаешь?

– Уверена. В такую-то глушь. Если вообще дождёшься.

– А и ладно, – как-то совсем прохладно отнёсся к такому известию дракон, – Пойдём куличики лепить? Я с утра столько дров в печку закидал, ей теперь до вечера хватит морозить.