Оживи меня

Глава 1

Нереальная боль заставляет открыть глаза. Но почему открывается только один из них? Почему не открывается второй? Что за нафиг? Да что же так больно? Чувство, что по мне проехался каток. Блин, не каток. Меня столкнули с обрыва в воду!

– Ммм, – только и могу застонать.

Моего лица касается что-то мокрое и теплое. Запах псины. Ну хоть запахи могу различать, стало быть, нос не сломан.

Да что же я, даже пошевелиться не могу, а?

Точно, рюкзак же! Как я с ним не утонула к херам?!

Где-то на груди должна защёлкиваться разгрузка. Щёлк! Аж в ушах щёлкнуло, когда я всё-таки смогла нащупать пальцами эту застёжку.

– А-а-а! – хочется орать, а выходит еле слышный свист.

Нужно было не снимать. Что-то со спиной явно.

Опять этот мокрый нос. Кто ты, чудище? Сожрать меня уже пришли, что ли? Я же невкусная. Старая, ворчливая стервозная женщина. Тебе не понравится, животина.

Меня лизнул шершавый язык по щеке, и то место начало щипать так, что аж слёзы побежали.

Сука, лицо разорвано! Шрам будет.

Боже, о чём я думаю? Нужно встать попробовать. Чувствую – вода везде, но рукой могу опереться о дно или камни, не пойму, значит – на берегу. Что там говорили инструктора: «В тайге можно замёрзнуть даже летом, если вовремя не вылезти из воды. А вообще, не вздумайте купаться!»

Ага, слушаюсь и повинуюсь. Вот только что же вы не сказали, товарищи инструктора, как поступать, если тебя заставили искупаться?

– А-а-х, сука-а-а! – что-то с правой рукой.

В голове потемнело на пару секунд, но сознание не уплыло. Хорошо меня приложило об воду. В лицо опять ткнулся тёплый нос, и вновь язык прошёлся, но уже по другой щеке.

Фух, тут не щиплет, значит, только одна сторона пострадала. Животина заскулила и подтолкнула меня под живот. Помочь, что ли, хочет?

Да чтоб тебя. Больно же! Но изо рта вырвался еле слышный всхлип. Ох, кажись, меня сейчас всё-таки вырубит. Зараза, так и не вылезла из воды.

– Барс! – последнее, что я слышу, перед тем как уплыть в спасительную темноту – это громкий грубый голос кого-то явно большого и злого.

Ну зашибись, что. Осталось только, чтобы ещё трахнули напоследок, и жизнь удалась!

– Слушай, Алин, ну что тебе ещё нужно? Муж красавец. Дети – талантливые и умные. Дом, в доме, да и вообще, – Катя шла рядом и жужжала мне на ухо. Ведь в ее понимании я не ценю то, что имею, – Вот мне бы так, я бы и рта не открывала, что мне скучно.

– Кать, – в очередной раз тяжело вздохнув, остановила поток её речей, – как так? И на кого я рот-то открываю? – решила всё-таки уточнить, а то, может, чего не знаю.

– Ой, что ты к словам придираешься, – отмахнулась та. – Я тебе о том, что ты рассказывала мне недавно.

—Так я тебе и рассказывала, потому что тогда меня эта рутина достала уже, а не для того, чтобы уже который день слушать от тебя, какая ты молодец, а я склочная баба. А потом села вечером с мужем, бахнули бутылку винца, и жизнь наладилась, видишь? – и пошевелила для убедительности бровями, выдав хитрую улыбку, намекая, чем ещё закончился наш вечер с мужем.

– Ладно. Отстала! – надула свои накачанные губы Катя, а меня передёрнуло. Как ими вообще можно что-либо теперь есть? – Ты знаешь, что я придумала? А давай рванём в турпоход по тайге. Я недавно наткнулась на такую рекламу, позвонила, они как раз сейчас группу набирают на июль. Поехали? У нас как раз отпуск. М-м?

– Какая тайга? – меня даже на смех пробрало. – Ты вообще представляешь, что такое тайга, Катя?

– А ты будто представляешь? – огрызнулась мне.

– Представь себе, – ответила я, снисходительно улыбаясь, – И если я сейчас живу в пригороде, не имея никакой живности в доме, кроме кота и собаки, это не означает, что я не смогу подоить корову или взять в руки топор, чтобы дров нарубить.

– Да кому ты рассказываешь? – опять начала огрызаться Катя, напоминая мне в этот момент шакала из старого советского мультика «Маугли»: «А Акела промахнулся». – Ты со своим маникюром и коровы – это несовместимые вещи!

– Ой, ладно, достала. – улыбнулась я подруге, но в словах была искренняя правда – достала уже. – Я поехала.

– Ну так что, рванём? – вот приставучая.

– У мужа спрошу, – решила спрыгнуть на Андрея, – отпустит – поеду.

– Ммм, – боль снова вернула меня назад из забытья.

Да что же вы делаете, изверги? Не трогайте! Хочется орать, но опять кроме мычания ничего изо рта не выходит.

И вот понимаю, что меня пытаются развернуть, и чужие руки производят первичный осмотр, но желание заорать на этого кого-то и послать его лесом! Таёжным! Такое сильное, но не выходит.

– Фу, Барс! – опять этот голос. Мужской, хриплый какой-то, будто человек давно не разговаривал или делает это достаточно редко.

На лицо ложится мокрая тряпка, и там, где щипало, после того как животина лизнула, отпускает немного от холода, пока не начинают тереть по этому месту.

Хочется отмахнуться, но руки поднять нормально не могу, остаётся только рыкнуть из последних сил:

– Су-у-ка-а… – с последней буквой выдох получается очень тяжёлым. Рёбрам тоже досталось, блин.

– Жива, значит. – то ли спокойно, то ли расстроенно говорит мужской голос.

Кажись, для кого-то это проблема. Да и для меня тоже! Хочется закрыть глаза и не открывать больше. Везде боль! Всё – боль! Это даже круче, чем роды. Хотя здесь могу ошибаться, потому что рожала я последний раз одиннадцать лет назад.

– Дети, – прошипела я, но меня услышали, что удивительно.

– С тобой были дети? – голос стал встревоженным.

– Нет… – сквозь зубы выдохнула ответ и опять начала терять сознание, потому что это недоразумение надавил мне на лодыжку.

И судя по тому, что мой разум поплыл, перелом у меня всё-таки имеется.

– Эй, не отключайся, – гаркнули мне в лицо.

Ох, как же мне захотелось в ответ ему выплюнуть: «Ага, счаз!». Но мой мозг решил за меня. Вот полезно иногда слушать голос разума.

– Зая, а ты уверена, что там будет всё безопасно? – стоя в аэропорту, спрашивал взволнованный муж.

Нам предстоит перелёт с Катей до Новосибирска. Оттуда нас переправят в какой-то городок, где находится база турагентства. А уже оттуда мы и отправимся в пешее путешествие.

– Я не уверена, но, думаю, страшного ничего не будет, – отвечаю мужу спокойно.

– Андрюша, что ты как маленький? – запела Катя, а меня передёрнуло от её подлизывания, – Мы всего на десять дней, ты даже соскучиться не успеешь, – и рукой по руке мужа проводит. Вот же змея.

– Кать, ты бы руки при себе держала, – улыбнулась я подруге. – Я, конечно, не ревнивая, но, как говорится, хату спалю к херам!

Муж засмеялся и, прижав меня к себе, поцеловал в висок, а я заметила злой огонёк в глазах подруги, отчего немного растерялась даже.

А вот теперь думаю, подруга ли это? Чего это её кроет каждый раз, как только Андрей оказывается в поле её зрения? И ведь замечаю это уже больше двух лет, с того самого момента, как познакомилась с ней. Интересно девки пляшут!

Опять боль. Куда-то тащат, что ли? А, нет. Кажись, на руках несут. Но мне от этого ни холодно, ни жарко, только больно очень.

И снова только стон могу выдать из себя.

– Ммм…

– Не мычи, – рыкает мне грубый голос почти в ухо.

Хочется послать товарища, да только сил так и не прибавилось с последнего раза. Начинаю понимать – мужик-то, оказывается, силен, потому что несёт он меня на руках и даже не запыхался ещё. А я-то, слава богу, не пушинка вовсе, семьдесят пять килограмм отборного счастья. Так ещё и одежда мокрая на мне. А дыхание у мужика ровное.

Точно! Дыхание! Нужно выровнять дыхание, тогда и боль станет меньше. Вот почему хорошие мысли приходят не сразу?

Стараюсь начать дышать ровно, но начинают болеть лёгкие.

Рёбра всё-таки пострадали. Господи, только бы не переломаны были. Мне сейчас осколков костей не хватает для полного счастья!

Пытаюсь открыть глаза, точнее, глаз, но замечаю только длинную тёмную бороду и где-то вверху верхушки деревьев. Красиво… только волосатость повышенная.

Удар!

– А-а-а, – пропищала я, понимая, что только что моей явно сломанной ногой врезались во что-то.

– Терпи, – рыкнули на меня сверху. – Не хер было переться в тайгу!

– Вот сука-а-а… – рычу в ответ, но от очередного удара обо что-то сознание снова машет мне ручкой.

Вот и съездила за новыми впечатлениями. Хороший отдых, ничего не скажешь!

Глава 2

Жарко. Что же так жарко? И твёрдо очень.

– Пить… – шиплю еле-еле.

От моего шипения приходит понимание: ну замечательно, простыла! Горло не в свою меру дерёт. Хочется закашляться, но от резкого движения наступает черёд боли.

Воспоминания лавиной начинают проноситься в горячей голове.

И у меня жар. Причём достаточно сильный!

Как же хочется пить! Ну услышьте меня кто-нибудь. Я же не могу орать. Просто дайте мне глоток воды.

– Пить… пож… – пытаюсь из себя выдавить «пожалуйста», но голос не слушается.

Во рту пустыня. Зачем было меня доставать из воды, если теперь так издеваются?

Пытаюсь открыть глаза, но снова открывается только один.

Лицо чем-то стянуто с той стороны, где была рана. Скорее всего, пластырь. Ну хоть что-то.

Фокусирую взгляд над собой, замечаю бревенчатый потолок. Точнее, обшитый досками. Красиво.

Но это максимум, который способна сейчас видеть, потому что буквально через полминутки глаза заволакивают слёзы от боли в ноге.

Чем-то она тоже обмотана. Что-то наподобие шины, не пойму?

Меня пробивает озноб. Да такой, что аж подкидывает на месте. Да зараза, только судороги мне не хватало! Значит, температура зашкаливает. И никого рядом!

Бах! Дверь, что ли, закрылась?

– Да твою мать! – опять этот злющий хрипловатый голос.

Слышу шорох пакета. Молния вжикает. Опять какие-то пакеты шуршат. Спустя минуту надо мной нависает хмурое огромное бородатое лицо! И только тёмные глаза смотрят как сканер, самые яркие, которые я когда-либо видела!

– Сейчас легче станет, потерпи, – говорит это бородатое лицо.

Чувствую укол, но даже пикнуть не могу. Просто смотрю в эти глаза и уплываю.

Меня приподнимают за шею и к губам прикладывают что-то холодное, явно металлическое.

– Ммм, – опять стон, потому что, оказывается, это такой кайф, дотронуться до чего-то холодного, когда так жарко.

– Пей! – рыкает на меня сверху это бородатое создание.

И мне в рот начинает вливаться спасительная влага. Боже, как же хорошо!

Только после нескольких глотков мне доходит, что жидкость с привкусом каких-то лекарств, но, как говорится, поздно, батенька, обосрались. Сознание опять машет мне рукой.

Вот только в этот раз понимаю, что не от боли оно мне машет. Меня просто заставили заснуть.

– Мама, а зачем тебе такой космический список лекарств? – спрашивает Сашка.

– Сынок, этот список прислали из агентства, – показываю ему файл в телефоне. – А вот это, – теперь показываю на второй пакет из аптеки, – то, что я считаю дополнительным, и что ещё должно быть в походной аптечке.

– Мам, а ты понимаешь, что эта аптечка займёт у тебя полрюкзака? – сын начинает посмеиваться над «глупой» мамой.

– Эх, сынок, ты что, маму не знаешь? – треплю его по голове, хотя уже и тяжело доставать до волос сына. Он в свои пятнадцать уже на голову выше меня. – Главное – правильно всё упаковать.

– Всё, мам, спорить не буду, только прекрати меня за волосы трогать. Я не маленький! – грозно говорит мне мой ребёнок, а я только и могу, что улыбнуться ему.

– Конечно, не маленький. Вот только когда же ты, сынок, успел вырасти?

Мы с сыном уже почти неделю собираем меня в поход. И мне очень приятно, что этот взрослый ребёнок постоянно проверяет за мной список всего. Контролируя всё, что мне нужно взять с собой.

Я смотрю на сына и каждый раз умиляюсь: хороший вырастет мужчина. Всё-таки правильные приоритеты мы заложили в ребёнка.

Саша родился, когда мне исполнилось двадцать два. И вот вроде прошло уже пятнадцать лет, а помню всё до мелочей. И как рожала, и как на руки первый раз взяла, и как после первого переодевания потеряла сознание рядом с сыночком, потому что перенервничала от страха сделать что-то не так, и первые его шаги.

А сейчас рядом со мной идёт высокий, худощавый парень с модной стрижкой, с ещё немного угловатым по-детски лицом, но с таким умным видом проговаривает список покупок, уточняя, все ли мы взяли.

– Сынок, не переживай – если не всё, то я тебя попрошу, и ты сбе́гаешь, – улыбаюсь сыну и вижу, как он начинает злиться.

– Мам, ну ты опять?

А я не выдерживаю и начинаю смеяться. Такой он сейчас серьёзный!

– Ладно, не злись, – успокаиваю сына. – Садись давай, и поехали домой.

Показываю на нашу машину, параллельно запихивая пакеты с покупками в багажник.

А уже в машине замечаю, что что-то гложет моего ребёнка. Вижу, как он хочет что-то сказать, но каждый раз останавливает себя.

– Говори, Саш, – решаю помочь сыну в нелёгком решении.

– Мам, ты только не обижайся, – как-то напряжённо говорит сынок, – Но ты уверена, что хочешь пойти в этот поход? – и голос у сына в этот момент такой взволнованный, что у меня даже мурашки бегут по коже.

– Сынок, ну ты чего? – улыбаюсь сыну, – Я, конечно, немолодая уже, но силы свои могу оценить.

– Да не в этом дело, мам, – тяжело вздыхает сынок. – Я просто много почитал о походах, что там и как. Мам, тайга – это не развлечение. Тем более тот тур, в который тебя тащит тётя Катя. – Я вижу, что мой мальчик хочет донести до меня то, что его тревожит. – Ты знаешь, что сказал один из тех туристов, кто записывал видео после такого похода? Тайга не терпит слабых. Это не развлечение, а выживание, мам. Я просто волнуюсь за тебя.

– Сашунь, сыночек, – умиляюсь заботе своего ребёнка. – тыТЫ большой молодец, и для меня это очень ценно, что ты решил изучить всё о моём походе. И да, я понимаю, что это не развлечение. Это проверка себя на прочность, – говорю спокойно, чтобы постараться убедить своего сына не волноваться. – И да, я хочу себя проверить. Хоть и понимаю, что последние мои походы и такой труд были в далёком подростковом возрасте. Но, как говорит твой дед, если раз научился, то уже не забудешь.

– Мам, дедушка много чего говорит, – вздыхает мой ребенок. – И истории твоего детства мы с Машей знаем из первоисточника, но я всё равно волнуюсь.

А я только улыбнулась сыну. И такое щемящее чувство нежности появилось во мне в этот момент. Мой мальчик!

– Саша… – прошептала, выныривая из сна.

Как же ты был прав, сынок. Если бы ты знал.

Воспоминания, из которых вынырнула в этот раз, перекрыли физическую боль. Но добавили другой… Душевной.

Попыталась оглядеться одним глазом, но вокруг была темнота. Значит – ночь.

Рядом чиркнули спички, и запах серы сразу достал до носа. Всегда любила, как пахнут сгоревшие спички.

Возле лица мелькнул огонёк свечи. И опять это огромное бородатое лицо.

На лоб легла огромная ручища! И если учитывать, что я не современная утончённая «леди», то тогда каких же размеров этот Лесник? Или, может, Леший? Как в сказках да былинах. Хах!

– Жар ещё есть, но уже не такой сильный, – прогрохотал этот мужик. – Тебе бы поесть.

– Пить, – попросила осипшим голосом.

– Сейчас дам.

Он отошёл от меня, а спустя минуту вернулся с кружкой чего-то тёплого и сладкого. Что-то травяное и явно с мёдом. Я выпила отвар за пару минут, и даже настроение поднялось, насколько это возможно в моей ситуации.

Теперь можно лучше оценить обстановку. И этот запах! Пахнет так необычно, но очень приятно: что-то хвойное, мох, берёзовые веники и что-то ещё такое интересное, но не могу понять, что это.

Но это всё отступление, а вот реальность совсем не радует.

– Кто такой Саша? – задал вопрос мужчина, а меня прошиб озноб, что не осталось незамеченным. – Ты звала несколько раз его, пока спала.

– Сын. – решила ответить, чтобы никого не смущать, да и толку что-то скрывать, если я даже не знаю, смогу ли выжить.

– Он был с тобой? – ну, судя по вопросам, человек волнуется.

– Нет, – на большие ответы не хватает сил, потому что горло дерёт всё-таки.

– Как ты оказалась в реке?

О-о-о, вот мы и подошли к самому интересному. Но отвечать на этот вопрос нет никакого желания. Злость, обида, ярость, непонимание – всё это начало подниматься во мне после такого вроде бы простого вопроса.

Нужно успокоиться. Нужно просто переварить эту ситуацию. Только как?

Как принять то, что человек, с которым ты работал больше двух лет, который был вхож в твой дом, ел и пил за твоим столом, просто решил избавиться от тебя, потому что: «Ты, Алина, мешаешь мне. И да, я тебя ненавижу. И всё, что у тебя есть, ты не заслуживаешь. Так что без обид, но так будет лучше».

И всё, что мне осталось из последних воспоминаний – это улыбка человека, который называл себя моей подругой. Улыбка превосходства. Мерзкая гримаса на лице женщины, которая вдруг решила, что она лучше меня.

Я зажмурилась, стараясь отогнать от себя ЕЁ лицо, но не вышло. И нужно же было тебе спросить, как я оказалась в этой реке?

– Я понял, ответа не будет, – голос со злой интонацией решил ответить за меня. И что злится-то? – Имя у тебя хоть есть? – Ты глянь, рычит уже. Хотя у него, скорее всего, и есть такой тембр.

– Алина, – ответила я.

Что уж скрывать, когда, можно сказать, жизнью обязана мужчине. И вроде бы спасибо нужно сказать, да только никакого желания нет.

Может, когда у меня перестанет всё болеть… кстати, болеть. А почему я сейчас не испытываю боли?

Ну, точнее, она есть, как отголоски, но не такая, что теряешь сознание от малейшего движения. У меня не было в аптечке ТАКИХ обезболивающих. Антибиотики были, и достаточно сильные, а вот такого – нет.

Я попыталась повернуть голову набок, чтобы посмотреть на мужчину, но меня остановили, причём довольно грубо.

– Лучше не шевелись пока так сильно. Тем более не поворачивай голову на правый бок, может слезть повязка со щеки. – Значит, всё-таки будет шрам. – Или ты в отхожую хочешь?

Боже, что за слова. «Отхожая». Ты откуда такой взялся, блин? Вояка, что ли?

Хотя вопрос, конечно, резонный. Прислушавшись к себе, я поняла, что действительно хочу писать.

И как быть? Да будь что будет. И слова бабушки пришли сейчас как никогда кстати: «Пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь».

– Хочу. – ответила всё-таки спустя пару минут.

И да будет свет, как говорится. Только в моём случае… ведро! Да и понимание пришло ко мне. Скорее всего, меня «накачали» чем-то достаточно сильным, что я даже не покраснела, когда этот Лесник поднял меня на руки, а после подошёл к ведру.

– Сильно шевелиться тебе нельзя пару дней, – прогрохотал этот бородач, – так что придётся тебе пока так ходить по нужде.

А когда он мне ещё и штаны снял, так я даже опешила. Так, стоп, я в штанах? И на мне футболка? О, как интересно.

«А когда же это я переодевалась?» – начала язвить внутренняя «я».

Но природа звала, и я, запихнув свою противную натуру куда поглубже, сделала свои дела. А после дала возможность одеть себя назад и отнести к… та-да-дам… ЛЕЖАНКЕ!

Это была самая настоящая лежанка. На печи. У моей бабушки с дедушкой была такая же когда-то.

И сейчас мне было постелено на такой лежанке.

И вот можно было бы даже посмеяться от души, если бы всё не было так печально и тяжело. Если бы в груди не давила реальность, а мозг не отказывался анализировать всё как положено, потому что сейчас был под дурманом лекарств и перенесённой боли.

Ну да ладно. Выжила, значит, так было нужно, правильно? Только почему от этой нужности так паршиво.

Бородач уложил меня на лежанку и даже поправил ногу, которая действительно была затянута бинтами, а по бокам было примотано что-то, похожее на куски плотного картона, для фиксации.

Но моя беспомощность сейчас действовала на меня как депрессант. Я плотно сжала зубы, но от этого заболело лицо, там, где был пластырь. Поджала губы от этого, и во рту сразу разлился вкус крови. Лопнула губа. Да зашибись просто.

Всё тело ныло, но терпимо, а мне хотелось орать от злости на саму себя сейчас. Вот тебе и женская натура, которая меняется со скоростью ветра – то штиль, то шторм.

На глазах опять навернулись слёзы. Нет. Не буду я плакать при постороннем.

Хотя какой он мне посторонний, если уже даже на горшок носит, вашу мать.

И всё-таки слеза побежала по щеке. А когда затекла под пластырь, я не выдержала и зашипела.

– Сейчас сделаю укол, – сказал мужик, поднимая взгляд к моему лицу после моего шипения.

– Не нужно, – прохрипела я.

– А кто меня остановит? – рыкнул мне грубо. – И делаю я его для того, чтобы не слушать твой скулёж во сне.

«Мудак!» – так и крутилось на языке, и ещё куча всего, что хотелось выкрикнуть в лицо этому бородачу, но я промолчала.

Смысл сейчас пыль поднимать, если он всё равно сделает по-своему. Нужно расслабиться и получать удовольствие… от похода.

Глава 3

— Донь, давай ещё раз повторим, а? – прошу дочь повторить басню, которую мы учили уже почти час.

– Ну мам, – хнычет моя девочка, – я же её уже и так знаю. Давай лучше с тобой пойдём гулять.

– Маш, ты мелкая хитрюга, – улыбаюсь дочери и даю ей книгу с басней.

– Мх-мх-мх, – всё-таки захныкала.

– Давай так, ты сейчас читаешь её три раза, а после мы идём гулять, – иду на компромисс.

– Идёт, – весело заключает дочь.

– Только в голос, Маша. В голос! – вижу расстроенные чувства дочери, но она начинает читать, а я только и могу, что улыбнуться.

– А меня ты гоняла до последнего, – возмущается Сашка, заходя в комнату.

– Сынок, не утрируй, – одариваю старшенького улыбкой.

– Ну конечно, Маша же любимая девочка, а я просто «сынок».

– ТЫ не просто сынок, ты мой любимый сынок, – говорю сыну и подхожу, чтобы поцеловать его.

– Мам, ну я уже взрослый. – возмущается мой мальчик.

– А говоришь, что я Машу люблю больше, – вздыхаю тяжело и грустно, замечая, как Саша краснеет.

– Ладно, – соглашается упрямец, – но только в щеку.

– Ну конечно, в щеку, – соглашаюсь и растягиваю губы в улыбке.

И только подхожу к сыну, как слышу Машу:

– Я тоже хочу Сашку поцеловать, – и дочь подрывается, чтобы первой быть возле брата.

– Не-е-ет! – кричит тот и начинает убегать от сестры.

И так тепло становится в доме от смеха моих детей, их улыбок и беготни. А на кровати остаётся лежать учебник Маши с басней «Стрекоза и муравей».

Мои детки. Открываю глаза и понимаю, что плачу. Слёзы текут по щекам, не переставая, даже когда я всё-таки понимаю, что проснулась опять в избе Лесника, и боль моя не только физическая.

Да ещё и эта басня… «Стрекоза и муравей»:

“… Лето красное пропела;

Оглянуться не успела,

Как зима катит в глаза…”

Лето. Сейчас же лето, но в этой избе печь топится. Чувствуется живое тепло. Его-то я ни с чем не спутаю. Всё детство и юность прожила с ним рядом. Летом печка в саду, зимой – в доме и кухне: чтобы и тепло было, и кашу животным варить не в доме.

Для моих детей живой огонь – это праздник, потому что в современном мире тяжело найти дом с обычной печкой. Разве что музей.

Какой сейчас день, интересно? Хотя какая разница. Для всего мира я, скорее всего, уже… мертва. И для детей тоже. Боже, как же больно. И эта боль не даёт мне забыть, что я всё-таки жива. Пока.

В избе светло, значит, сейчас день. Попробовала пошевелить руками. Левая работает нормально, а вот правая болит. Приподняла её – кисть опухла, и фиолетовый синяк от самого́ локтя до ладошки. Обо что же я так приложилась?

Но вот мой глаз что-то упускает. Мозг бьёт тревогу, но не может понять, чего не хватает.

Ладно, нужно для начала себя попробовать ощупать само́й. Потому что то, что всплывает в голове, совсем не радует своими перспективами.

Продолжила осмотр рук и обнаружила, что на левой нет двух ногтей. Ну вот совсем нет. До самых кутикул только запёкшееся мясцо. Япона мать.

Ладно, с этим разберёмся чуть позже. Рукой провела по лицу и поняла, почему не открывается правый глаз: сейчас он залеплен пластырем, а вот от нажатия на него боль прошибает приличная. Значит, всё-таки разорвана кожа. Ну, будем надеяться, что хоть глаз остался целым.

Приподнявшись на левом локте, попыталась оценить свой внешний вид: заглянула под тёплое одеяло, которым была укрыта – под ним я в штанах и футболке. И, что самое интересное, это мои вещи. Потянула футболку немного вверх – и тут синяки по телу. На животе пара размером с большой кулак, а на рёбрах, скорее всего, больше, но рассмотреть не могу, потому что сил не хватает поднять футболку выше.

Да и сил просто не хватает, они заканчиваются, как воздух в пробитом шарике.

Легла назад на спину. Вздохнула пару раз, чтобы успокоить боль от своих движений. Прикоснулась к телу здоровой рукой. Жар ещё чувствуется, но, может, это и не так. Вроде же мозг функционирует нормально.

Жаль, что моё внутреннее состояние нельзя вот так попробовать рукой.

Рядом на полу что-то зашевелилось. И стоило мне повернуть голову в сторону звука, как передо мной возникла большая голова собаки.

– Так вот кого я должна благодарить за то, что меня нашли у реки, – охрипшим голосом проговорила, рассматривая животину. – Ну привет, чудище.

Погладить пса у меня не вышло нормально, но друг человеков сам подлез мне по руку. И вот вроде и понимаю, что животное, а какое же хорошее. Собака даже заскулила, смотря мне в глаза своими такими умными и красивущими глазами синего цвета.

– Лайка, что ли? – спросила, только вот у кого? Даже хмыкнуть попыталась над собой. – Барс, так вроде тебя зовут?

А собака задёргала головой в разные стороны, будто соглашаясь с моими словами. И видя этот восторг в глазах пса, я почувствовала боль. Но не простую.

Вот если бы у меня сейчас спросили, как это, когда болит душа, я бы ответила.

Боль начинала покусывать своим языком сразу со всех сторон, а голову, сложилось ощущение, что сдавило в двух сторон, аккурат по вискам. В глазах полетели яркие жёлтые звёзды, от которых только больше слёз выступило. И вот когда эта боль начала пробираться к сердцу, я уже не могла даже вдохнуть.

Груз понимания того, что со мной произошло на самом деле, просто давил, желая расплющить. Я всеми своими целыми и не очень косточками чувствовала это давление, и мне оно ой как не нравилось.

Хотя мысль, чтобы отпустить всё и дать этой боли сделать своё дело, посетила меня уже пару раз. Но перед глазами встали лица детей и мужа. Нет. Нельзя.

Барс опять заскулил, опустив свою голову мне на живот, от чего хочется так же заскулить, но я только мычу:

– Ммм.

И собака понимает, что что-то не так. Умный мальчик.

До слуха доносится стук двери. Деревянной. А после – тяжёлые шаги, и в поле моего зрения появляется огромный… нет… ОГРОМНЫЙ волосатый мужик.

Мой глаз так раскрылся от удивления, что даже кожа запекла растягиваясь.

– Очнулась, – тяжёлый бас немного оглушает, но расстройство в голосе обижает.

И что мне сказать? Послать? Поблагодарить? Или, может, поклоны бить начать? А может, просто помолчать?

Да. Точно, я лучше помолчу. У меня всегда были проблемы с общением в критических ситуациях. Папа с детства говорил, что мне нужно учиться закрывать рот, когда вокруг писец полный, а не открывать его.

А мои дети научили меня не просто закрывать рот, но и «медленно выдыхать». И опять это щемящее чувство потери в груди от воспоминаний.

– Тебе нужно поесть. – «Да ты что? Точно?» – так и хочется сказать в ответ, но я только прикрываю глаза и понимаю, что действительно нужно поесть.

Слышу, как с характе́рным скрипом открывается дверца в печке, а закрытыми глазами прямо явственно вижу, как на огонь кладут дрова, и пламя их поедает. Сначала лаская, а потом… испепеляя.

Всегда любила огонь.

А сейчас… скорее всего, защитная реакция моего организма. Мозг пытается перекрыть всё то, что произошло, хорошими воспоминаниями. У меня так всегда было. Даже когда, спустя пару дней после родов, у меня спрашивали, как я могу скакать и улыбаться, я начинала прислушиваться к себе. И складывалось такое впечатление, что мне это всё просто приснилось. Только из сна я каждый раз приносила маленькое счастье.

Рядом с лежанкой грохнуло что-то тяжёлое. И опять этот рык:

– Марш на коврик, Барс. – прогрохотали прямо рядом с ухом, а я, блин, даже челюсть не смогла сжать. – А ты давай, приподнимись, я подушку подложу ещё одну под голову. Вставать тебе пока не нужно ещё. – Я сделала, как мне сказали, постаралась на левом локте приподняться, что было всё ещё сложно. – И давай, рот открывай.

Я метнула злой взгляд в мужика, отчего тот только почесал бороду, задумчиво глядя. И мне бы испугаться, но вот испытывала я сейчас только злость. Он же, спустя минуту, просто поставил мне на грудь миску с кашей.

– На. – Как собаке, твою мать. – Тебе нужно это съесть. Кормить тебя нет времени. Так что давай сама.

Кинуть бы ему в затылок этой миской, но вот сил нет вообще. Попыталась набрать ложкой кашу, но мне она показалась такой тяжёлой, что после пятой попытки я просто бросила эту затею. Меня пробивали психи оттого, что просто немощь какая-то.

Но самое раздражающее было то, что этот Лесник вроде и был занят своими делами, но я чётко видела, пускай и одним глазом, как он внимательно наблюдал за каждой моей попыткой.

А когда он опёрся двумя руками о стол и тяжело выдохнул, будто это он был раздражён, я уже была готова просто орать, чтобы меня выкинули на улицу и дали сдохнуть. Никогда не любила чувствовать себя беспомощной. А тут…

Я заметила, как он быстро сполоснул руки в самодельном рукомойнике и вытер их полотенцем, чистым причём. И быстро подошёл ко мне, опять садясь на табуретку рядом с лежанкой.

– Ты была в бреду трое суток, – проговорил этот низкий бас, а я просто не смогла сдержать удивления. – Жарило тебя основательно, и, поверь, я уже не ждал, что ты придёшь в себя. Но раз пришла, так будь добра – пожри. – А культурой здесь так и прёт, гляжу. – Если не двинула кони до этого, значит, нужно выкарабкиваться.

И вот вроде я и слышала раздражение в голосе Лесника, но моральные подзатыльники действовали отрезвляюще.

– Я тебя сейчас покормлю, – прорычал он сквозь зубы, и было понятно, что ему это не нравится. – Один раз. – он поднял перед моим лицом свою ручищу, показав указательный палец. – А дальше будь добра сама.

Он взял миску в одну руку, ложку в другую, и уже с кашей поднёс к моим губам. И что я испытала в этот момент? Правильно. Стыд и ярость.

– Открой. Рот. Алина. – Ты гляди, даже имя моё запомнил.

Но вот его интонация дала толчок, чтобы всё-таки начать есть. Вот по глазам его видела, что если не стану, то он мне эту кашу запихает через всем известное место.

Когда же миска опустела, мы с ним выдохнули одновременно. И можно было бы даже посмеяться в этот момент, но было не до смеха.

К губам приложили кружку с чем-то тёплым и травяным. Я уже даже не сопротивлялась. Открыла рот и выпила всё. Не открывая глаз.

Оттого, что поела первый раз, как оказалось, за три дня, я просто опять отключилась, услышав только тяжёлый вздох Лесника.

Нужно было, наверное, хоть спасибо сказать. Вот только проблема в том, что говорить мне вообще не хотелось.

Глава 4

― Как здесь здорово. ― Катя опять начинает запевать свою «песню», а я начинаю морщиться от её голоса. ― Какая природа, Алина. Ты только посмотри. ― я же стараюсь идти молча и не сбавлять шага, чтобы не нарушать дыхание. Всё по инструкции.

У Кати что-то явно перебор с эмоциями. И это только первый день. Хотя… «Ещё не вечер, ещё не вечер!»

Вот люди всё-таки интересные создания. У нас на каждое событие можно вспомнить или придумать песню, ну или хотя бы строчку из какой-нибудь песни.

И я сейчас молча про себя улыбаюсь такому задору в голосе Кати. Она, что-то мне так кажется, не поняла наших инструкторов, которые вчера и сегодня всю группу плотно инструктировали по всем пунктам тура.

― Алина, ну что ты молчишь? ― «Да когда же ты помолчишь?» – мысленно стону и закатываю глаза. ― Ну ты и скучная. – с возмущением и злостью летит мне в спину, а я даже не спорю. И тут… – А-а-а-а-а. Что за дрянь?! Уберите это.

И вот сейчас я уже не сдерживаюсь от хохота. Немного истеричного, немного злорадного, но смеха. Я даже останавливаюсь, хотя выбора мне не оставили, так как инструктора с двух краёв нашей колоны кинулись к этой «чудо-женщине», и вся наша команда тоже остановилась.

Но вот заткнуться бы мне сейчас, да куда там:

― Какая природа, Кать. ― начинаю говорить сквозь смех, который подхватывают остальные мужчины и женщины, что шли рядом с нами и все слышали, – Какая красота, скажи? А воздух-то какой. ― и уже не могу даже договорить ещё что-то, меня просто распирает от смеха.

И да, я вижу злющие глаза подруги, но мне, если честно, по барабану. Вот совсем. А желание подразнить её становится просто невыносимым.

― Тебе смешно?! ― начинает визжать Катя.

―Да, – отвечаю ещё сквозь смех. – А ещё мне будет смешно сегодня вечером, когда мы остановимся на ночёвку. Знаешь, у меня чёткое понимание того, что ты пропустила мимо ушей сегодняшний инструктаж, где нам сказали, что нужно будет самим принести дров, поставить палатки и до восхода солнца подняться, чтобы раньше выдвинуться, ― и по мере того, как я говорила, глаза Кати приобретали размеры гранёного стакана, блин, а смех за моей спиной опять набирал обороты. ― А ещё ночью будут дежурить по два человека, с пересменкой каждые два часа.

― В смысле? ― Это просто финиш, я опять заржала от души.

Но говорить больше ничего не хотела, потому что наша группа опять пошла в путь. Мы шли на подъём, пускай и небольшой, но уже почти два часа, так что растрачивать свои силы на смех и разговоры не хотела.

Тем более я сюда приехала для того, чтобы побыть в тишине. Разговоров мне и на работе хватает, и дома, и во всевозможных чатах от нашей школы и кружков детей, так что вечером хочется закинуть телефон и сказать всем ― я потерялась.

А сегодня меня ждала первая ночёвка на природе за последние пять лет. Хотя наши вылазки с палатками я особо и не считаю ночёвками на природе, так как мы чаще всего останавливались в местах для палаточных городков, где были даже розетки на столбах.

Сегодня же будет невероятная ночь. Да и последующие семь ночей будут такими же, и это воодушевило меня в тот момент…

В этот раз я уже спокойно выплывала со сна. Почти…

– Не дёргайся, ― спокойно, но устало проговорил мне этот бородатый Лесник.

И только после его слов я поняла, что меня разбудило. Он мне делает укол.

И да, первое моё желание сейчас ― это дёрнуться, но как только я поднимаю взгляд к его глазам, понимаю, что лучше не нужно.

Его движения чёткие, выверенные, как будто он этим всем занимается всю жизнь.

– Это антибиотик, ― сказал он, когда уже достал иглу из моего предплечья и помассировал место укола ваткой. ― У тебя интересная аптечка оказалась, ― он делает незначительное вроде замечание, но его взгляд сейчас вылавливает любую мою эмоцию.

Вот только что он хочет от меня услышать? Спасибо, что не оставил мой рюкзак? Или, может, почему у меня в аптечке есть антибиотики? Так, старая я стала. Хах. Даже само́й улыбнуться захотелось от своих мыслей. Но вот ответить в этот раз всё-таки решилась:

– Спа-с-сибо, ― а голос у меня ещё охрипший – мама не горюй. Как я только сдержала кашель?

– Да, ― хмыкнул в бороду Лесник, – Горло тебе ещё восстанавливать нужно.

Нужно… а может, и нет.

Когда он отошёл от меня к столу, я опять осмотрелась. В избе уже было темновато, и только свечи горели на столе, где как раз и стояла моя аптечка. А рядом была ещё одна, только побольше и тёмно-зелёного цвета. Чем-то похожая на такие, как у военных.

Попробовала опять подвигать телом, но вышло не особо. Хотя болело всё, конечно, уже не оттого, что на мне одни ушибы и переломы, а от постоянного лежания.

Опять попробовала пошевелить правой рукой, и тут меня осенило.

– Кольцо. ― прохрипела я.

– Что? ― удивлённо посмотрел на меня Лесник через плечо, но не подошёл.

А вот у меня всё заледенело.

У меня была одна привычка. Муж её называет глупой и дурацкой, но избавиться я от неё так и не смогла за пятнадцать лет.

Всегда, когда я о чём-то думала, нервничала, придумывала, рассчитывала, искала выход из самых разных ситуаций, я вертела на пальце… обручальное кольцо. Точнее, я его могла только больши́м пальцем всё той же правой руки продвигать по пальцу до второй фаланги и обратно. И левой рукой снимать – одевать. Но обязательно, чтобы кольцо не полностью снималось, а задерживалось на уровне ногтя.

А сейчас его не было. И да, я знала, где оно. Точнее, у кого.

― Ты мне мешаешь, Алина. Ты всем мешаешь. Так что извини, ничего личного. Хотя… вот это. Останется у меня. Как доказательство того, что я пыталась тебя спасти. Но ты отъела такую задницу, что я просто не удержала тебя…

Я хотела орать сейчас. Как я хотела орать.

Нужно успокоиться. Дышать. Нужно просто дышать.

Я накрываю левой рукой лицо, а здесь эта дебильная повязка.

– Сука. ― рычу сквозь зубы и просто сдираю её, чувствуя, что сдираю и кожу, которая успела прижиться за… три дня, блядь.

– Ты что творишь? ― ко мне кидается Лесник, а мне и его хочется разорвать.

Он быстрый, но моя злость и ненависть сильнее, да ещё он споткнулся о табуретку, а я просто отшвырнула от себя повязку, которая была на лице.

По коже побежало что-то горячее, а боль физическая немного остудила душевную.

Рана на лице запульсировала. Из глаз брызнули слёзы. Ах да, я, оказывается, могу уже видеть и другим глазом. Просто из-за повязки не могла.

– Да твою мать. ― рык как раскат грома, на ухо прямо, а на лице начинаю чувствовать большие, слегка шершавые пальцы. ― Ты, блядь, дура или притворяешься? ― опять рычит и мне тоже хочется. ― Или ты хочешь, чтобы у тебя через всё лицо шрамина остался как у зека?

А у меня внутри просто страшный коктейль из эмоций. Но я всё-таки резко поворачиваю к Леснику голову и прошиваю своим взглядом.

Почему прошиваю? Да потому что в тот момент, когда он смотрит в мои глаза – замирает на пару секунд. По его движениям глазами по моему лицу и шее это чувствуется очень отчётливо, даже если его борода и скрывает половину лица.

А то, что он замечает в моих глазах, останавливает дальнейший поток речей. Я замечаю, как он напрягается, вижу, как дёргаются скулы, да так, что борода ходит ходуном, но он молчит.

Дышать. Просто дышать. Нужно попробовать успокоиться, но большой палец опять тянется к безымянному… Я крепко зажмуриваю глаза, чтобы не дать слезам возможности выбежать. Вот только помогает это сла́бо.

На лицо ложится холодная мокрая тряпка. От неё пахнет ромашковым чаем.

Любимый чай Маши. Маша…

На губах растягивается грустная улыбка, и вся злоба и ненависть испаряется из меня, уступая место апатии и… опять БОЛИ.

Но самое интересное, Лесник чётко улавливает моё настроение и в следующую секунду начинает бурчать:

– Кто ты такая вообще? ― с рыком, но тихо выдаёт он. – Нормальная бы баба уже истерику устроила. Орала бы, слёзы бы лила, не знаю… матами бы обкладывала. А ты? ― он протирает место раны на лице и начинает смазывать мазью какой-то. – Ты вообще баба?

– Хм, ― я же только хмыкаю на возмущение этого бородача.

– Ладно, согласен. Ты баба! ― утвердительно отвечает он, но без малейшей тени на улыбку, а как-то даже зло, что ли. – Сам убедился, ― он закончил смазывать рану и хотел наложить очередную повязку, но в этот раз я остановила его руку своей, заглянув в злые глаза и покачав головой отрицательно, получив в ответ только раздражённый хмык. – Да и хер с тобой. – рыкнул он мне. – Не хочешь ― не нужно. Вот. ― он ударил по табуретке рядом с лежанкой ладошкой, а когда убрал, я увидела мазь в обычном железном тюбике. – Сама наносить будешь себе два раза в день. ― А когда уже отошёл от меня к столу, чтобы сложить аптечки, я услышала приглушённое: – Идиотка…

Ну с этим спорить не буду. Сама знаю.

Если бы не была такой, то никогда бы не согласилась на сомнительное путешествие с сомнительным человеком.

– На. Поёшь, ― на меня поставили миску с кашей.

Я взяла ложку и начала есть. Но ни вкуса еды не ощущалось, ни чувства голода или сытости. Ни-че-го.

Глава 5

― Я вся покусанная, ― уже полдня хныкала Катя. ― А ты всё ржёшь с меня?

― А что мне, плакать? ― улыбнулась я подруге. ― Мы только третий день в походе, а ты уже успела всех достать своим нытьём. А как же: «Какая здесь природа.», «Какой воздух.»? – передразнила я её, получая в ответ опять тот самый злобный взгляд.

― Я что, знала, что здесь будет так? ― начала уже повышать голос Катя.

― Так это всё было написано в буклете и на сайте, ― ткнул я ей носом в оплошность. – Ты же меня сама звала сюда. Как же ты смотрела тур, если уже решила сдаться? ― вопросительно посмотрела на подругу. – И нечего было разбивать свою палатку возле муравейника вчера.

Я полезла в боковой карман рюкзака и достала Кате мазь от укусов. Молча передала ей и также молча ткнула на инструкцию на обороте. Ничего не хотелось больше говорить.

И так мы прошли ещё полдня. До самого вечера Катя ко мне больше не подошла ни разу, только кидала в мою сторону довольно странные взгляды. Объяснить которые я не решалась. Но вот то, что они меня напрягали ― факт.

Да и куда ей было подходить, когда она собрала вокруг себя свободные мужские уши и руки, которые жалели её, сочувствовали бедной женщине и помогали нести тяжёлый рюкзак. Вот же проныра. Хотя, с её-то внешностью, грех не воспользоваться ситуацией. Тем более если я выбирала в поход вещи по комфортности, то Катя предпочла комфорту красоту. Все её штаны, кофты, кроссовки, платки, футболки – всё было строго по фигуре и обязательно подчёркивало её достоинства. А у неё их всегда хватало.

Красивая, с правильными чертами лица, небольшим носиком, карими глазами и тёмными, почти чёрными волосами. Такая Белоснежка, но с перекачанными губами и холодными глазами.

Когда мы дошли до очередной стоянки, инструктора предложили нам разойтись, как в лагере: девочки направо, мальчики налево.

Катя же уговорила меня отойти с ней подальше.

― Давай пройдём вон к тем деревьям, ― попросила она, умоляюще заглядывая в глаза. ― Ну не смогу я перед всеми обтереться салфетками, а там ты меня прикроешь.

― Ох, Катька, – тяжело вздохнула я, – ну ты и зануда. Пошли давай.

Мы отошли метров на пятьсот от основной компании и вышли на настоящий утёс.

Зрелище, конечно, завораживающее. Скала, под которой река тёмно-синего цвета вьётся как змея между могучими зелёными деревьями. А на горизонте закатное солнце. Красота. А какая сила витала в воздухе: необъятная, всепоглощающая, опасная, но притягивающая.

И то, что я залюбовалась, стало моей ошибкой…

― Ой, Алин, смотри, что там внизу? ― вдруг сказала Катя мне почти на ухо и через плечо ткнула пальцем вниз с утёса.

Вот что делает с человеком привычка: я, естественно, посмотрела, но не увидела ничего, только почувствовала… но слишком поздно.

― Ты что… ах, ― я только и смогла, что сделать выдох, как уже соскользнула с утёса, но смогла удержаться за край. Как? Даже не представляю.

― Да блин. ― гаркнул злой голос «подруги». – ТЫ даже нормально свалиться не можешь.

― Катя… дай руку… ― ошибка была в том, что я пошла с рюкзаком и даже не додумалась его снять, и сейчас он тянул меня вниз. А на руки я всегда была слабовата.

Я пыталась протянуть руку Кате, но, когда наткнулась на её глаза, пришло понимание: она мне не поможет.

― Ты знаешь… – и резкий выпад в мою сторону. ― Вот это, – она потянула меня за руку, но только чтобы стащить моё обручальное кольцо, – я оставлю себе, – а в глазах торжество и чёрная, непроглядная ненависть.

У меня всё замерло от понимания, что мне не помогут и даже не успеют прибежать на помощь. Холодный, колючий страх запустил все ресурсы, и я даже попыталась подтянуться на дрожащих руках из последних сил, но когда мне наступили на пальцы, то я уже не выдержала и закричала.

― Не волнуйся. Я утешу Андрея. А дети твои уже взрослые… – проговорила она, резко толкая меня сильнее, и я сорвалась, только и успев, что закричать в последний раз.

А в следующий миг в рот попала холодная вода, боль от удара спиной об воду выключила сознание на секунду, и чувство неизбежного накрыло с головой…

Я резко села на лежанке. Вся покрытая холодным потом и с колотящимся сердцем, которое готово пробить мою грудь. Паника и адреналин оттого, что это всё уже произошло, не уменьшается. К ним добавляется ещё и ненависть. Паршивое чувство.

Этот сон я вижу уже на протяжении недели. Недели, блин.

«Турпоход» уже закончился как пять дней, вот только я здесь непонятно где, а моя семья даже не догадывается о том, что я жива, скорее всего.

Ах да, я же теперь стараюсь передвигаться по этой избе. Это, конечно, тот ещё аттракцион, но всё же лучше, чем постоянное лежание.

Мой спаситель поначалу старался меня разговорить, но с каждым днём, видя моё нежелание общаться, становился всё молчаливее. В общем, меня это не расстраивает, а даже наоборот.

Да и он, скорее всего, привыкший к такому образу жизни. Человек не просто так выбирает жизнь отшельника.

Ладно, хватит о грустном. Осматриваюсь вокруг – ничего не изменилось. Всё та же комната с печкой, всё тот же стол посреди комнаты, всё тот же запах хвои, мха и травяного чая.

Изба, кстати, оказалась не такой маленькой, как я видела на фото в интернете, а достаточно основательной. Чего только стоит предбанник. И комнат в избе – две. Одна – в которой нахожусь я, а вторая чуть меньше, но сделана под спальню. Есть даже что-то наподобие отдельной комнаты для водных процедур. Ну, точнее, не комната, а пространство, отделенное тяжёлой брезентовой шторой, за которой стоит большой таз, напоминающий ванну, но круглый, и моё ведро. Вот же ж. Никогда не думала, что когда-то вспомню, как это – ходить в туалет на ведро.

Интересная всё-таки штука ― жизнь, не знаешь, где тебя поднимет, а где приложит об землю, чтобы «малиной» не казалась.

А ещё здесь пол сделан из досок, покрашенных обычной морилкой, скорее всего, потому что на них виден естественный рисунок. И да… электричества здесь нет.

Мой осмотр не дал ничего нового, в избе было тихо, что говорит мне – я пока одна.

Спустив ноги с лежанки, я задержала взгляд на своей сломанной конечности, попробовала ею пошевелить, но, испытав боль, решила оставить это дело.

Приподнялась, опираясь на табурет, и направила себя к буржуйке. Да, здесь и такое дело есть. В ней потрескивали дрова, а сверху стоял чайник. Закипающий. Налив себе чаю и положив ложку мёда из миски, что стояла на столе, я осушила кружку и прикрыла глаза.

Неужели меня не ищут? Я же всё время, что бодрствовала, старалась прислушиваться: вдруг услышу голоса или, может, вертолёт, или, может, машины, да на крайний случай собак, ну кроме Барса.

А самое страшное, что с каждым днём ожидания надежда на то, что меня найдут, таяла как воск, что по вечерам стекал по свече на столе.

Сейчас же, сидя за столом, я просто прикрыла глаза и начала молиться. Да. Я начала молиться. Давно я этим не занималась, хотя считаю себя верующим человеком.

Самое интересное, что «Отче наш» я стала повторять по несколько раз на день. И меня это успокаивает.

Открылась дверь. Я услышала тяжёлые шаги Лесника, а буквально через пару секунд мне в ноги упёрлась мохнатая голова Барса. На автомате запустила руку ему в шерсть и растрепала её, а он в ответ лизнул мне ладошку. Я, кстати, заметила, что он мои ладошки вылизывает каждый раз, как только его касаюсь.

Мужчина молча прошёл к буржуйке, налил себе чаю и присел напротив меня за стол. Радует, что стол у Лесника основательный, сделан из полубрёвен и шириной не меньше метра.

В следующий миг я отчётливо почувствовала его изучающий взгляд на себе. И можно было бы сказать, что мне неприятно или страшно, но нет. Ничего я к нему не испытывала. Хотя, может, раздражение, потому что вместо разговоров он стал смотреть. Вот так, как сейчас, будто сканером проходится по телу, стараясь пробраться в мозг.

– Зачем ты молишься? ― прозвучал вопрос.

Ну что можно ответить, когда не ожидаешь вопроса, вообще никакого. Я подняла на мужчину спокойный взгляд, немного приподняв бровь. Надеюсь, он поймёт и сейчас, что я не горю желанием разговаривать. Но либо он не понял, либо притворяется.

И вот я больше склоняюсь ко второму.

– Нет, мне просто хочется понять, ― он откинулся на спинку высокого стула в расслабленной позе. Только его расслабленность казалась ненастоящей. – Зачем? Или ты думаешь, что Бог тебя спасёт? ― и вот уже его бровь выгнулась, только на лице не было и тени улыбки. Он вообще не улыбался. – Или, может, ты веришь во всю эту херотень о Нём? ― и последние слова были сказаны со злостью.

Интересный поворот. Его разозлило то, что я молюсь? Или то, что я вообще верю в бога? Или он опять выводит меня на разговор? Хотя можно и поговорить, горло-то моё уже не болит.

– Верю, ― ответила спокойно, даже не стараясь юлить или оправдываться, не вижу смысла.

– Ну раз веришь, что же тогда твой бог не спас тебя? Или, может, ты думаешь, это Он послал меня на реку тогда? ― последнее он почти прорычал, а его зрачки стали почти чёрными. Вся расслабленность вмиг исчезла. – Ну так что же тогда твой бог не спасёт тебя отсюда? М? А может, ты плохо молишься? Что-то я не вижу здесь твоего бога, который ухаживал бы за тобой.

– А я молюсь не за себя, ― ответила на все его выпады, а вот он замер после моих слов. ― Я молюсь за своих детей, которые остались дома и не знают, жива ли я. Молюсь за мужа, который остался сейчас тоже один, ― добавила я тихо, но уверенно, и с каждым словом видела, как резко поднимается и опускается его грудь под объёмным свитером. ― А ещё молюсь за человека, который это всё, – обвела пальцем себя по кругу, – со мной сделал. Пускай бог благословит её всеми благословениями, по заслугам её.

– Значит, это была она. ― А он наблюдательный.

Вычленил нужную ему информацию из всей моей речи. Но вот злиться не перестал почему-то.

– Она, ― решила подтвердить.

Какая разница уже. Тем более он меня спас, а мне только дошло, что я даже его имени не знаю. Да только спрашивать не хотелось, и разговаривать тоже. Опять погладила Барса, который всё это время лежал своей мордой на моих ногах, и попыталась отстраниться от всего. Так легче.

– Ты плачешь по ночам. – «Да блин, ну что ты лезешь ко мне?» ― так и хочется ему крикнуть, но опять просто молчу, прикрывая глаза. Хотя сейчас в его голосе слышна какая-то тоска, которая трогает и меня. Только мне не нужна жалость. – И вот ещё, – он достал что-то из внутреннего кармана, – нашёл возле тебя в воде, когда вытаскивал из реки. Хорошо, что ламинированная, ― он убрал руку, а на столе осталась небольшая фотография… меня с детьми.

Я замерла. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Мы сделали эту фотографию за неделю до отъезда. На ней Маша кривляется и обнимает меня с одной стороны, а Саша целует с другой и фотографирует в этот момент. У нас много таких селфи есть, но эту мне сын сделал небольшой и впихнул перед выездом в аэропорт.

― Будешь смотреть и представлять, как мы здесь без тебя развлекаемся, мам, ― хитро улыбаясь, говорил мне сынок тогда. – А ты там кормишь комаров, вместо того чтобы гонять нас…

Я потянулась за фотографией, и только когда брала, заметила, как дрожит рука. Поднесла к лицу, но поняла, что не вижу ничего. Всё размыто.

Барс заскулил рядом, тыкаясь своим мокрым носом мне в живот.

Я же просто растворялась в своей боли, которая съедала. А ещё злилась на себя. Злилась за то, что уехала. За то, что не обратила внимания на эту «подругу» изначально. За то, что сейчас даже ходить не могу.

А потом услышала, как закрылась входная дверь. Ушёл.

Интересная он личность. Странный, нелюдимый, злой, но… заботливый, что ли.

Глава 6

Очередное утро начинается с сопения в ухо.

Что-то тёплое, мокрое и языкатое тыкается мне в щеку.

– Ба-а-арс, ― вздыхаю я, когда, приоткрыв один глаз, замечаю рядом пса. ― Ты сегодня в доме с самого утра? Интересно.

Пёс только повертел своим телом и дальше продолжил лежать головой рядом со мной, пока я не встала.

Прошла ещё неделя. И как бы я ни старалась, но воображаемые зарубки я ставила в голове каждый день. И да, я знала, что уже начался август. Понимала, что ходить без костыля (самодельного, кстати) я смогу нескоро.

Но знать и принять ― это совершенно разные вещи.

Свесив ноги с лежанки, я прислушалась – в доме была тишина. Значит, Лесника не было.

За последнюю неделю он стал говорить со мной меньше, но, что самое интересное ― всегда пытался вывести меня на эмоции. Любым своим словом, замечанием или просто обращением. Такое чувство, что Леснику было интересно проверять степень моей выдержки.

Только он не знал, что мою выдержку тренировали с самого детства. Самыми разными способами. И вот за это стоило бы сказать спасибо родителям. Но…

Я опять прислушалась ― тихо. Даже на улице.

Ладно. Всё равно нужно подниматься. Новый день, как говорится, пришёл.

Дойдя до таза с водой, я умылась и быстро привела себя в порядок. В последнее время поняла, что обмываться мне нужно с утра. Ведь почти всегда утром в избе остаюсь одна.

Оглядевшись вокруг, я поняла, что в доме ничего не готово, даже в буржуйке не горит огонь.

Кстати ― огонь. На улице август, а в избе нужно всё равно топить, чтобы не замёрзнуть.

А ещё я ошиблась прошлый раз, когда считала, что здесь нет электричества. Почему ошиблась? Да потому что на днях я заметила провода в предбаннике и по потолку до комнаты, где спал Лесник. Но провода как будто врезаны в дерево. Интересно, конечно, ну да ладно.

Кстати, а что там на улице? Выйти посмотреть, что ли?

Но сначала – завтрак.

Возле буржуйки лежала охапка дров. Рядом – сухие сосновые колючки. Я улыбнулась. Повернула голову к Барсу и проговорила:

– Завтраку быть, дружок.

И занялась приготовлением. На полке возле буржуйки я нашла банку с гречкой. Там же стояла соль. Кастрюли со сковородками я уже давно знала где стоят.

И пошла жара. Наложив колючек в буржуйку, а сверху дров потоньше, разожгла её. Пока она нагревалась, сверху встал чайник. Я же подготовила гречку.

Я так увлеклась процессом, что даже не обратила внимания, когда в избе оказалась не одна.

Прошедшая неделя была посвящена моим наблюдением за всем и сразу. Так вот что я поняла о Леснике: он один, и, скорее всего, бывший военный или медик какой-то, выправка и осанка его выдаёт, а ещё шагает он постоянно как на плацу. Но это только когда ему всё равно, заметят его или нет. По возрасту ― ненамного старше меня, а вот по комплекции – достаточно… большой. И его бесформенная объёмная одежда не смогла скрыть того, что он не разжиревший, а, наоборот, поддерживает форму. А ещё у него что-то случилось в жизни, что смогло его сломать. Но это моё предположение. Хотя человек не станет запирать себя в глухом месте, отделяясь от всего мира, просто так, без причины.

Но в это утро я не заметила никого кроме крутящегося под ногами Барса. Да и особо двигаться не получалось, с моей-то ногой.

И то, что уже не одна, заметила, только когда повернулась к столу. Вот в этот момент я даже замерла на месте. На меня смотрела пара сканирующих глаз. Причём их хозяин уже сидел за столом, опершись локтями в него и внимательно наблюдая за мной. Я увидела, как напряглись его скулы под бородой, когда повернулась.

– Будешь завтракать? ― спросила спустя несколько секунд. Нечего зависать.

– Буду, ― ответил мне грубый бас, от которого у меня ВПЕРВЫЕ за больше чем две недели пошли мурашки.

Но вот комментировать своё состояние я отказалась даже само́й себе. Я опять развернулась к столу у стены. Наполнила ещё одну миску кашей. Ах да, я нашла здесь и масло, подсолнечное, конечно, но всё же не сухую кашу есть.

Опираясь на костыль, донесла его миску к столу, а как только двинулась за своей, меня остановил голос:

– Сядь, ― приказом выдал он, – сам принесу.

Ну я и села. Передо мной была поставлена моя миска, а посредине стола – банка с тушёнкой. Обычная такая, железная банка. Я удивилась, но виду не подала.

– Приятного аппетита, ― проговорила я Леснику и приступила к каше.

– Ты решила начать говорить? ― с удивлённо изогнутой бровью спросил у меня бородач.

– Это простая вежливость, ― в том же спокойном тоне ответила, для убедительности пожав плечами.

– Что-то ты ею не страдала последние две недели. ― Ну да, согласна, подловил.

Но объяснять что-либо не было желания. Поэтому я молча начала есть. Вот только когда, спустя пару минут, мне в миску приземлилась ложка тушёнки, я готова была продолжить наш… диалог.

– Тебе нужно поправляться. ― Вот это поворот. От удивления у меня даже брови вверх поползли. – Выглядишь как доходяга, ― всё так же продолжая есть, добавил Лесник.

Да-а-а. Комплименты женщине ― это явно не его конёк. Хотя то, что я сильно похудела, и сама понимала. У меня всегда так было.

Я когда-то с сыном попала в больницу (он проглотил иглу). История не самая приятная и очень болезненная для меня, но… спустя неделю, при выписке, я вышла из отделения детской хирургии легче на девять с половиной килограмм.

И так всегда: любая стрессовая ситуация, которая превышала допустимые лимиты, в первую очередь действует на мой вес. Он просто тает, как бы я ни ела.

Да, может, кто-то и чувствует себя при росте метр шестьдесят пять и ве́сом шестьдесят килограмм комфортно, я же НЕТ! Мой нормальный вес всегда – это от семидесяти до семидесяти пяти. Самое интересное, что по всем современным калькуляторам мне всегда кричат об ожирении, а по факту – всё при мне.

Но сейчас я и сама чувствовала, насколько сильно потеряла в весе. Даже взять мои руки: кожа на них висит, и это бросается даже мне в глаза. А когда я умываюсь, то могу спокойно нащупать ямки на ключицах, где ещё месяц назад был ровный переход в плечи.

Ладно, выдыхаем. Доходяга так доходяга. И да, его слова задели, как бы я ни старалась не обращать на них внимания, но больше они меня порадовали.

Раз доходяга, значит, неинтересна как женщина, что меня вполне устраивает.

Но когда я, ни сказав ни слова в ответ, перемешала кашу с тушёнкой и продолжила есть как ни в чём не бывало, то просто подпрыгнула на месте от резкого и громкого удара об стол двумя ручищами.

Опять подняла взгляд на Лесника, но от него фонило такой злостью, что я даже растерялась в первые секунды.

«В чём дело? Что, блин, не так?» – так и крутилось на языке, но я молчала.

И вот мне бы испугаться, но я начинаю злиться в ответ. Понимаю одной частью, что он проявляет заботу, пускай достаточно специфическую, но заботу. Но другая моя часть просто орёт: КАКАЯ, НАХЕР, ЗАБОТА? Кто я ему? Просто женщина из реки.

И столько мыслей сразу налетело в голову, что гнать бы их метлой, но они уже сеяли всякую гадость в разуме.

А сейчас начало всплывать ещё больше вопросов: зачем выхаживаешь? Зачем уколы колол? Что нужно тебе на самом деле? Почему не связался со спасателями, ведь можешь же?

Столько вопросов, но я молчу. И Лесник молчит, только буравит своими потемневшими глазами.

– Ты даже ни разу не спросила у меня имя. ― точно зверь, прорычал злой Лесник.

Я прикрыла глаза, сделала громкий выдох, потому что уже держать себя в руках получается тяжело. Опять посмотрела на Лесника и только тогда ответила:

– Если бы ты хотел, сказал бы сам, – стараюсь говорить ровно, но спокойствием у меня внутри даже не пахнет. – Возможности у тебя было больше, чем у меня. Раз не сказал, значит, не считаешь нужным, ― ещё раз прикрыла глаза и выдохнула: – А сейчас я хочу доесть без твоих приступов, пожалуйста. ― и да, грешна, на последнем слове голос немного повысила, шипя сквозь зубы.

Ну, блин, достал уже, честное слово.

Но в следующую минуту испытала страх. Пробирающий такой, холодный. С его лица исчезли все эмоции, как будто он смог успокоиться в одну секунду, и расслабленный сел на свой стул, продолжив есть.

Хорошо же, что успокоился, так? Но что-то в его спокойствии сейчас пугало. По-настоящему пугало, что хотелось, как в детстве, спрятать лицо в ладонях.

Хотя, нужно отдать должное Леснику, в этот момент я меньше всего думала о том, что со мной произошло. Не поедала себя за наивность, не жалела и не злилась на себя, а, как загнанная в угол добыча, отслеживала каждое движение этого хищника.

Вот кого он мне напоминал. Хищника. Огромный, хищный и, как ни смешно, волосатый, со звериным взглядом. А я сейчас правда была добычей.

Как там в дикой природе: слабых и раненых не защищают. Их съедают.

Глава 7

― Зай, ну ты чего? ― начал опять мой муж свою любимую песню.

Я же сейчас могла только смотреть на него и стараться успокоить своих демонов. А их у меня хватает. Но я просто смотрю в его глаза и пытаюсь там увидеть хоть что-то, что даст мне спокойствие сейчас.

Мы были на дне рождения у друзей. Половина из которых уже стали семейными и обзавелись детьми. Мы же только планировали и очень активно работали над этим. Но, когда в толпе из двадцати человек половина девушек, и половина из этих девушек не обременены отношениями, спокойствие покидает тебя.

Я не считаю себя ревнивой. Но я собственница. И если мужчина, стоя́щий передо мной, мой, значит, по-другому быть не может.

― Она же просто попросила помочь. Я же не знал, что она потащит меня за собой в туалет…

― Застегнуть ей лифчик. ― прошипела я, но резко замолчала.

― Ну зайка, ты чего? Я же её сразу послал. Ты же видела.

Да, я видела, как мой муж вышел из туалета, а эта дама стояла и нагло улыбалась мне за его спиной. Что я испытала в тот момент? Нет, это была не боль. Это была ярость. Дикая и страшная.

Но я молчала и просто смотрела на мужа, который поглаживал меня по рукам и спине, прижимая к себе и рассказывая, как всё было.

Мы с Андреем ещё в начале наших отношений договорились, что если кто-то из нас когда-нибудь захочет изменить другому, то либо никто не должен узнать об этом, либо приходим и говорим сразу правду. Сразу. Без раздумий. Без сожалений.

Тот разговор был основательным у нас, потому что у каждого уже имелся опыт предательства за спиной.

А у меня ещё и пример моих родителей. А я так не хотела. Я каждый день жила в криках, ссорах, скандалах, упрёках, битой посуде, обвинениях и ещё много в чём. Этот список можно продолжать бесконечно. Но дело в том, что меня это не устраивало.

И вот уже полгода я жила с мужем и меняла себя каждый день, старалась не быть похожей на свою мать. Но, оказывается, это было очень тяжело.

А тогда я стояла и прожигала мужа разъярённым взглядом, но он продолжал меня успокаивать. В этом, наверное, и сошлись в своё время: он меня остужал, давал возможность проявить себя с хорошей стороны.

― Зай, когда ты так смотришь на меня, я готов признаться даже в том, чего не было, но, поверь, – он улыбнулся, как обычно, открыто и искренне, ― я бы просто физически не успел за те пять минут, что отошёл от тебя, что-либо сделать с ней.

И доводы его были правильными, но успокоить себя получилось не сразу. Спустя полчаса мы вернулись в дом к друзьям, которые уже были навеселе и решили устроить танцы.

Я всегда немного не вписывалась в такие компании, тем более что в основном это были друзья мужа, я же просто общалась с ними, так как выбора особо и не было.

Не пили в тот день три человека: двое парней ― они были за водителей, и я ― потому что не знала, беременна уже или ещё нет. И это была одна из причин, почему я её не убила в туалете, как только увидела.

А вот та, которая была виновницей моего испорченного настроения, уже плясала на стуле.

Но она была такой неосторожной, что, когда я вышла тоже танцевать, не удержалась и упала с него. Наверное, КТО-ТО подтолкнул его.

А когда ей кинулись помогать её подружки, я просто отошла в сторону и присела возле стола, наблюдая эту картину. Самым интересным вышло то, что я тогда только предположила: половина из присутствующих мужиков уже трахали её, так как они тоже кинулись помогать «пострадавшей».

Позже моё предположение подтвердилось. Но это было намного позже.

А в тот момент я только и могла, что легко улыбаться, делая вид, что не замечаю её убийственный взгляд.

Когда же её подвели к столу и усадили на стул, чтобы она отдохнула, мне прилетело от неё послание:

― Ну ты и сука. Как Андрюша с тобой вообще живёт? Что такой мужчина нашёл в такой страшиле, как ты?

Я же только приподняла бровь, нагло улыбаясь ей, хотя ответить ой как хотелось: – Улыбайся, улыбайся. Когда-то и тебе прилетит от суки похуже тебя, и тогда я тоже поулыбаюсь.

Интересно… она сейчас улыбается…

― Хм… утро добрым не бывает, ― прошептала сама себе, открывая глаза сегодня, уже даже не обращая внимания на то, что опять одна.

Я даже и забыла тот инцидент. Да, у нас с мужем бывало всего за пятнадцать лет. Но этот тогда был первым. И да, тот грёбаный стул подтолкнула я.

Долго же ты летела, отдача. Но зато какая.

Зубы хотелось сжать от злости и поскрипеть ими от души. Но, боюсь, мои пломбы не простят мне такого отношения, а в тайге, как известно, стоматологи не водятся.

Так, ладно, хватит разлёживаться. Пора вставать.

Я опустила ноги с лежанки и в этот раз выдохнула облегчённо. Вчера Лесник мне снял бинты и бандаж с ноги. Какое же блаженство – ощущать ногу без лишнего груза. Вот только то, что она месяц не шевелилась, даёт о себе знать сейчас. Нужно разминать её теперь.

Я прислушалась к звукам, поняла, что даже на улице тихо. Интересно, куда хозяин избы делся сегодня? И успею ли я всё-таки посмотреть улицу?

Да, я и за эту неделю не смогла выйти. После нашего разговора недельной давности, я заметила, что Лесник стал чаще находиться в доме. А ещё он внимательно наблюдает за каждым моим движением.

Костыль я далеко не убирала, так как мне всё равно нужно расхаживаться, так что до буржуйки я добралась быстро. Уже по привычке сама разожгла её и начала готовить завтрак, пока не обратила внимания на то, что не слышу даже Барса. Хотя он каждое утро теперь рвался в дом, чтобы я его покормила тоже. Хотя я точно знаю, что Лесник кормит его отлично.

И вот вроде бы и нужно расслабиться, но что-то не давало.

Позавтракав, я всё-таки решила выйти на улицу. Нужно же посмотреть, где я нахожусь уже месяц.

Подойдя к двери, почему-то даже струхнула немного первые секунды, не решаясь открыть её. Но, выдохнув, толкнула дверь и замерла. Вокруг был высоченный лес из кедров и сосен. Тёмный и высокий. Я сделала несколько шагов от порога, упираясь всё на тот же костыль, и осмотрелась. Дом был как будто на лесной поляне. Вокруг было всё очищено и никаких бурьянов или веток, или мелкого самосева. Ничего. Всё идеально убрано.

Изба же снаружи была похожа больше на полноценный деревянный дом. Сложенный из массивных брёвен, обмазанных смолой и, скорее всего, каким-то химическим средством, потому что на доме не было ни одного насекомого. Двухскатная крыша была накрыта чем-то похожим на мягкую кровлю. Строились здесь на совесть. Не как для отшельника точно.

Но на этом моё удивление не закончилось, так как я поняла, что дом больше, чем кажется изнутри. Была ещё одна часть с воротами, только вот проблема – они оказались заперты. А вот что там внутри, можно было только придумывать, ведь даже щёлочки не имелось, чтобы заглянуть внутрь.

Метрах в десяти от дома стоял самый обычный уличный туалет.

«Это уже что-то.» —улыбнулась я себе.

А вот то, что я заметила, когда обошла дом по кругу, повергло меня в приятный шок.

За домом стояла самая настоящая БАНЯ. И нет, я не могла ошибиться, потому что сама выросла в селе и бань на своём веку повидала много. А когда я вошла внутрь, и мои предположения подтвердились, я чуть не завизжала от восторга.

Неужели я смогу нормально помыться?

А тут и веники берёзовые, и кадушки с водой, и тазы. Боже, это же просто рай.

С мыслями, что попрошу Лесника истопить баню и дать мне возможность нормально помыться, я пошла дальше обследовать территорию вокруг. И с каждым шагом усталость меня накрывала, конечно, сильно. Но удовольствия я получала больше. Так я шла по кругу поляны, наслаждаясь каждым шагом.

Впервые за месяц я дышала свежим воздухом. Остановившись возле опушки, дала себе возможность отдохнуть и просто дышала, отпуская боль, которая ломает меня каждый день.

Сейчас уже настраивала себя на то, что нужно вернуться домой. Ещё немного, и я попрошу Лесника отвести меня к людям. Или хотя бы показать, куда идти. И сделать это нужно поскорее, потому что август здесь холоднее, чем у нас в городке. Значит, скоро начнёт холодать. А у меня кроме осенних вещей с собой нет ничего.

И то спасибо Леснику, что, когда нашёл, не выкинул мой рюкзак, а забрал с собой. Хотя я его до сих пор не видела ещё. Нужно будет попросить отдать его мне.

Да и то, что я с собой брала в этот… поход… много всего, что может пригодиться, тоже сыграло только на руку.

Погуляв, я пошла в дом. И только сейчас обратила внимание, что прямо возле двери стояла большая будка. Для Барса, скорее всего. Но его не было на месте.

Интересно, куда они могли уйти?

Ладно, с этим будем разбираться позже.

Войдя назад в дом, избой у меня теперь язык не поворачивается назвать это жилище, я прошла к двери в комнату Лесника. Но каково было моё удивление, когда я поняла, что она заперта.

С чувством разочарования и волнения я вошла в большую комнату, которая служила и кухней, и гостиной, и моей комнатой, подошла к буржуйке и подкинула в неё дров.

Нужно заняться обедом. Неизвестно, когда Лесник вернётся, а мне после прогулки уже сейчас есть хочется.

А ещё я сегодня решила исследовать все полочки и шкафы, которые могла проверить в этом доме. И столько я всего интересного нашла. А то, что Лесник был военным, ну или что-то в этом подобное, подтвердили запасы разных консервов и тушёнки в железных и каких-то вакуумных квадратных банках. Но самое интересное, что я нашла железное ведро под крышкой, полное муки.

И в тот момент у меня даже слюнки потекли, так мне хлеба захотелось.

Оказывается, кладовочка у этого мужчины была забита всем, чем только можно. Не хватало только картошки, морковки и свёклы. Вот от таких бы овощей я не отказалась. Потому что на кашах и тушёнке далеко не уедешь. Ну или это просто меня моя жизнь разбаловала.

Пребывая в приподнятом настроении, я пошла готовить обед. И даже утренний сон подзабылся. И всё было хорошо, пока время не перевалило за полдень, а после и вовсе стало смеркаться. А я всё так же не слышала ни единого звука за окнами дома.

А ещё в доме почти закончились дрова. Но не это меня настораживало, а то, что я, возможно, буду ночевать одна.

Уже когда я зажгла свечу на столе и подкинула последние дрова в буржуйку, понимание того, что я одна, плотно входило в меня. И это перекрывало все те эмоции, которыми я питалась сегодня целый день, стараясь думать, что скоро смогу вернуться домой и увидеть своих родных.

Обнять детей. Рассказать мужу о своих приключениях и пообещать больше так не поступать. Наказать обидчицу.

Но все мысли о доме меркли с каждой минутой, пока ночь спускалась на дом, и чувство беспокойства начало брать верх надо мной. Даже боль в ноге, оттого, что весь день старалась что-то делать, чтобы не дать моей голове думать лишнего, не переключила меня на отдых.

Когда свеча почти догорела, а за окнами стало совсем темно, я, впервые за всё время ВЕЧЕРОМ, пошла к тазу, чтобы вылить в него тёплую воду из кастрюли и помыться. А когда я уже подошла к лежанке, свеча почти потухла в стакане.

Легла и просто уставилась в темноту над собой, и первое, что я испытала сейчас, это было чувство паники. Удушающей, заставляющей сердце чуть ли не выскакивать из груди, поднимающей бурю в желудке чуть ли не до рвоты.

Успокоиться. Нужно успокоиться. И дышать.

Может, это его очередной способ вывести меня так на эмоции? Если не может заставить нервничать и орать, решил заставить волноваться?

Хотя с чего это? Зачем мне за него волноваться? Это не тот человек. Скорее нужно волноваться за тех, кто попадётся ему в лесу.

Даже хохотнула про себя. Да такого если встретишь при здравии, и до куста можно не добежать.

Было в этом Леснике что-то такое, что в первую минуту заставляло нервничать и бояться. Хотя я это начала понимать только в последнюю неделю, до этого я была ещё слишком подавлена и от боли не всегда соображал.

Иногда складывается впечатление, что он знает и может намного больше, чем показывает. И вот самое интересное, что такие мои предположения меня редко обманывали. Очень редко.

Лежала я долго и даже усталость, что накопилась за день и чувствовалась во всём теле, не помогала мне заснуть. А я прекрасно знаю, что такое бессонница, и если она меня накрывает, то выдыхать её приходится тяжело. И я уже не в том возрасте, чтобы справиться с ней без последствий.

В конце концов даже начала ругать себя за свои переживания. Чего всполошилась?

Даже если он не вернётся и через неделю, здесь запасов мне надолго хватит.

Но такое самокопание не спасало, а вот вторая моя сторона начинала сразу подкидывать самые разнообразные сценарии развития событий.

Нужно заснуть. Нужно закрыть глаза и заставить себя заснуть.

И вот в таком раздрае я и провалялась до самого рассвета. А как только в дом начал пробиваться первый утренний свет, я встала с лежанки. Лежать не было больше сил. Да их вообще ни на что не было.

Только сейчас поняла, что за этот месяц привыкла находиться в доме не одна. Я привыкла к этому странному и суровому мужчине. И то, что его не было уже сутки в доме, меня не просто напрягало, а уже пугало.

Выйдя на улицу уже когда рассвело, я прошла к дровенице, где оставалась охапка дров. В два захода я их перенесла в дом и всё-таки заставила себя разжечь буржуйку. Сделала чай и растягивала его ещё часа два, по ощущениям.

Ах да, здесь был ещё один существенный минус. В доме не было часов. Вообще. Никаких. По солнцу живи, называется.

Поняв, что ничего так не дождусь, а дров нет, я пошла на улицу опять. И самое интересное, что хоть и шла с костылём, но боли уже почти не чувствовала в ноге.

В предбаннике нашла топор ещё вчера. Значит, дровам быть.

Когда же подошла к дровенице, даже остановилась на пару минут, оценивая пни, которые стояли возле неё не расколотые. Дрова я рубила последний раз лет двадцать назад, и это тоже немного смущало. Подняла свои руки с топором, опираясь на правую ногу в основном, чтобы левую максимально разгрузить.

Замерла на несколько секунд, а после подняла топор и, замахнувшись, вогнала его в самый маленький пенёк, по моим меркам.

А руки-то помнят, как работать с топором. И пошло дело, постепенно, не спеша. Поначалу сама себе напоминала горбуна кривого, который даже не может топором попасть куда нужно. Но уже спустя полчаса и три разрубленных пня я поняла, что не всё потеряно.

Не знаю, сколько рубила дрова, но остановилась только тогда, когда поняла, что возле дома я нахожусь не одна.

Резко замерла, а после так же резко развернулась и наткнулась на внимательный взгляд Лесника, который с немалым удивлением стоял метрах в пяти от меня и смотрел так, будто видит впервые. А рядом у его ног сидел Барс и вилял своим хвостом так, что земля поднималось.

И что я почувствовала в этот момент? Облегчение и… самую настоящую ярость.

Мне в ту же минуту захотелось запустить топор, что держу в руках, ЕМУ в голову. А сверху ещё и пенёчком добавить. Для верности.

Несколько раз прошлась по нему взглядом, проверяя для себя, что он цел и невредим. А после, опираясь на топор, дошла до дровеницы, где стоял мой костыль. Кинула на землю топор и, молча, опираясь уже на костыль, пошла в дом. Когда же я споткнулась на пороге, то заметила, как мужчина дёрнулся в мою сторону, но я резко вскинула руку, всё также молча останавливая его.

И так мне хотелось орать на него сейчас и материть на чём свет стоит, но я молчала. Переваривая всё в себе и стараясь удержать хотя бы немного самообладания, потому что в один миг на меня гранитной плитой навалилась усталость, а злость и ярость на этого Лесника сменило равнодушие.

И уже когда я дошла до лежанки, вымыв предварительно руки и обтерев себя влажным полотенцем, мои глаза просто закрывались.

А когда моя голова коснулась подушки, у меня просто выключили все тумблеры. В один миг мир просто потух вокруг. Но объяснять себе я это сейчас не собираюсь. Для начала мне нужно просто поспать.

Глава 8

― Кто же ты такая? ― первое, что я услышала, когда мои глаза начали открываться после моей отключки.

Ещё сонный взгляд повернула в сторону голоса. Лесник сидел рядом с лежанкой на стуле, наклонившись вперёд и опираясь локтями в колени. При этом внимательно сканируя меня своими глазами. И даже в сонном состоянии я чувствовала, как он будто пытается проникнуть мне в мозг, под кожу или куда-то глубже, чтобы понять, что там внутри.

Я же, ещё не полностью проснувшаяся, но, блин, с тяжёлой головой, прошлась по нему ещё раз взглядом, чтобы опять убедиться в том, что он цел и невредим, затем сделала спокойный выдох и начала приподниматься с лежанки.

И что же вышло? А хрень полнейшая. Вот взрослая женщина, мать, а мозгов ни на грамм.

Чем заканчиваются физические нагрузки, если мышцы продолжительное время были только в горизонтальном или просто в вертикальном положении? Правильно. Полной жопой, с сильнейшим тонусом всех возможных мышц.

И почему правильные мысли приходят в голову только после того, как я уже накосячу?

– Ммм… ― застонала я, всё-таки заставляя себя хотя бы сесть на лежанке.

Кто бы знал, чего мне это сейчас стоит. Хотя, судя по хмыку Лесника, он знал.

А меня опять злость взяла. И вот сейчас опять захотелось его чем-нибудь огреть.

– Ты знаешь, твой взгляд редко можно разгадать, – проговорил он мне тихо, – но когда ты кипишь от злости, то это сразу видно. Глаза у тебя начинают наливаться тёмной зеленью, и такое впечатление, что к ним спичку поднесли.

– Где ты был? ― спрашиваю вместо ответа на его сомнительные комплименты.

– Ходил за провизией, ― пожимает он плечами, всё так же не сводя с меня взгляда.

– Ясно, ― выговариваю сквозь зубы, мне даже пошевелиться сейчас сродни каторге.

– Я баню истопил, ― спокойно проговаривает Лесник, – Думаю, тебе она сейчас будет как никогда кстати.

– Отлично, ― согласилась, стараясь дышать спокойно, но упоминание о бане помогает мне быстрее прийти в себя, а предвкушение подталкивает подняться с лежанки.

И только сейчас я улавливаю новые запахи в доме. Вдохнув ещё пару раз, понимаю: пахнет распаренными берёзовыми вениками. И мне даже не нужно смотреть в сторону источника этого запаха, чтобы понять, что Лесник уже парился.

Облегчение и предвкушение накрывают сильнее, но с ними и колющая боль во всём теле. Каждый шаг даётся с трудом. Всё тело кажется просто деревянным. Но я заставила себя дойти до буржуйки, чтобы налить себе чаю. И только когда уже повернулась к столу, поняла, что же меня ещё смущало.

На столе стояла банка с… молоком. Я даже замерла на пару минут, стараясь заново изучить всё вокруг – может, ещё что-то замечу?

Но, блин, молоко.

– Это я взял для тебя, ― проговорил Лесник тихо, но уверенно.

– Где взял? ― вот какой вопрос меня интересовал сейчас. Ни когда? Ни сколько? Ни зачем?

– У местного жителя, ― ответил так же Лесник. ― Здесь, километрах в тридцати, есть несколько домов с местными жителями. Небольшой хутор, если можно так назвать…

– В тридцати километрах… ― повторила я тихо, но он услышал.

– Да, – хмыкнул, понимая, что я подметила для себя. ― Я у них беру овощи на зиму, каждый год. Точнее, обмениваю.

– Молодец, ― ответила уже спокойнее и увереннее, но мыслительный процесс не сбавляла.

Значит, в тридцати километрах отсюда есть поселение, но не факт, что там будет электричество, если Лесник продукты у них обменивает. Ну ладно, с этим разберёмся потом или уже в бане, потому что каждый шаг для меня был наполнен сейчас болью.

– Ну так как? В баню идёшь? ― спросил, вскидывая бровь, а я опять замерла. В этот момент мне показалось, что я услышала в его голосе весёлые нотки? Но когда всмотрелась в глаза, решила – мне показалось.

– Иду.

Спокойно ответила и, прихватив полотенце за шторой у умывальника, двинулась к выходу. Но удивления на сегодня не закончились. Спустя несколько шагов, когда я уже почти достигла двери, меня подхватили на руки. Причём это вышло так естественно у него, будто я вешу не больше ребенка. Я даже дёрнулась в руках Лесника, вместо того чтобы ухватиться за шею. Никогда не могла выработать в себе правильный инстинкт, когда мужчина берёт на руки. Да меня и на руках особо-то и не носили.

Муж в одной со мной весовой категории. Только ростом выше меня на голову. Поэтому я по сравнению с ним всегда казалась сбитой пышкой с округлыми бёдрами, которые хорошо выделяли талию, что была моей гордостью, со средней грудью, «потрёпанной» двумя беременностями, а в остальном – с не особо яркими данными. Так что я не привыкла, чтобы меня на руки брали. А тут…

– Я помогу, ― прохрипел мне в ухо Лесник.

– Я сама бы справилась, ― ответила так же тихо, но напряжённо.

Ответа не получила. Но меня понесли целенаправленно в баню. Вот только вместо расслабления с каждым его шагом я начинала испытывать напряжение. Что-то меняется между нами, но что ― не могу понять.

Точнее, меняется его отношение. И в дополнение к непониманию добавилось ещё и раздражение. Мне это не нужно. Мне это не нравится.

Но когда он занёс меня в баню, и я вдохнула горячий влажный воздух, нервные мысли начали уступать место предвкушению.

– Спасибо, ― сказала твёрдо. ― Дальше я сама.

– Я буду рядом, ― ответил Лесник, а у меня брови поползли вверх в немом вопросе. ― На улице посижу, ― добавил, хмыкнув, после того как заметил, что я даже не шевелюсь, и вышел из бани.

И вот бы выдохнуть сейчас, но что-то всё равно не так. Не могу я найти тот баланс спокойствия, что был со мной бо́льшую часть времени, пока я здесь пребываю.

Постояв ещё несколько минут и прислушиваясь к звукам за дверью, я всё-таки начала раздеваться. Не спеша освобождалась от обычных серых спортивных штанов, футболки, трусов и топа. Вот в этом всё-таки поступила правильно, когда в поход взяла целую кучу спортивных топов и обычных хлопковых трусов.

Боль в мышцах замедляла мои движения сильно, да ещё и нога, которая постоянно отдавала болью, не способствовала ускорению. Но это всё померкло, когда спустя минут десять я всё-таки вошла в парилку.

Небольшое квадратное помещение с низким потолком, небольшим окном на одной из стен и двумя лавками для водных процедур. Почти возле глухой стены стоит печь с камнями. Но рассмотреть её не получается. В бане только одна свеча, и та в банке, чтобы не задувало паром.

Когда меня окутало горячим влажным воздухом, я испытала такой кайф, который не испытывала уже очень давно.

И кто бы ни говорил, что невозможно испытать возбуждение от посещения бани, вы просто не были мной, товарищи. Я пыталась вспомнить, когда последний раз была в бане, и не могла назвать точную дату. Но сейчас была просто в нирване.

Даже улыбнулась сама себе, когда поняла, что в печке ещё слышно потрескивание дров. Подойдя ближе, набрала воды из небольшого ведёрка и плеснула на камни.

Горячий пар окутал всё вокруг густым туманом, наполняя лёгкие приятным запахом трав и хвои.

И вот самое интересное, что меня это не удивило, такой же запах я чувствую от Лесника.

Сначала присела на лавку, чтобы дать телу привыкнуть к температуре, начиная поглаживать кожу. В углу заметила ещё два таза: в одном был веник, а во втором ― просто вода. Подойдя к нему, облила себя водой, а когда вернулась на место и подняла ноги, чтобы они выровнялись, воспоминания начали накрывать меня снова…

― Зай, давай сегодня вдвоём пойдём в баньку? ― спросил у меня муж, улыбаясь хитро.

― А Саша с Машей с кем останутся? ― спросила я абсолютно спокойно.

Ну не было у меня желания идти в баню с мужем, хоть она и была на одной улице с нашим домом. Знала я, что ещё муж захочет от меня. И вот желания никакого не было.

Последние пару лет я уже даже не старалась просить, чтобы муж перед «началом» просто «разогрел» меня. Наши такие разогревы заканчивались после лишь двухминутным проникновением.

Семи лет, прожитых бок о бок, оказалось вполне достаточно, чтобы выучить все наши предпочтения. Хотя, как оказалось, выучила их только я. Но это уже не так и критично, как-нибудь переживу.

― Алин, ну что не так? ― захныкал Андрей. ― Я же и так стараюсь, а ты даже не можешь надеть один из своих комплектов, которые ты покупаешь себе раз в год. Для чего только?

И вот вроде понимаю его возмущение, но мне по барабану. Я уже не хочу наряжаться в красивое бельё для мужа, это никогда не способствует моему оргазму. Это только для его удовлетворения. Можно бы закатить сейчас скандал, ну или хотя бы истерику, но я просто молча домываю посуду и иду собираться.

Действительно, что мне стоит. Тем более Андрей у меня заботливый, внимательный, любит меня и детей. Голос он никогда не повышал, даже маты он не произносит дома, мы и это обсуждали в своё время. А недавно муж даже курить бросил, когда заметил, как сын начал поглядывать на него и копировать в этом.

Он даже когда выпьет, становится тем мужиком, который всех любит и обожает, готов к разговорам и потанцевать. Я уже привыкла к его спокойному характеру и терпеливому отношению к моим некоторым заскокам.

И что мне не так? Вот. Правильно. Я уже как молитву прокручиваю в голове всё то, что я не хочу видеть в своей семье, ведь у меня есть пример, чем заканчивается такая жизнь и для родителей, и для детей.

Да, я уже знаю, что муж договорится сейчас на час в баню, и мне легче просто сходить с ним, сделать приятно, во всех смыслах, а после прийти домой, где, если останутся силы и желание, сделаю и себе.

― Идём, Зай, ― вышла спустя десять минут с сумкой, собранной для бани нам двоим, и с милой улыбкой позвала мужа.

И его расплывающиеся к верху уголки губ уже были подтверждением, что он в предвкушении…

Ну вот после таких посещений бани я старалась быть в ней либо с подругами, либо брать детей с собой. Причем дети парились достаточно быстро, после поедая пиццу в прилегающем кафе, а я уже допаривалась по полной.

Сейчас же была немного другая ситуация. Я находилась в бане совсем одна. Но воспоминания посеяли тоску по дому. Такую противную тоску, что слёзы начали выступать на глазах.

Всё-таки сильно правы были те, кто придумал пословицу: «Имеем ― не ценим, а потеряв ― плачем».

Но нужно успокоиться. Я дала себе возможность привыкнуть к температуре, постепенно растирая тело руками и переключая внимание на ощущения. А после достала веник и, легко похлопывая себя им, легла на спину. Выровняла дыхание. Прикрыла глаза, наслаждаясь жаром и тем, как он проникает в меня.

Каждым движением рук отметила для себя, насколько изменилась за этот месяц, и в первую очередь – в весе. И это не особо радовало. Кожа теперь висела там, где я старалась держать её в тонусе.

Значит, будем исправлять. А сейчас нужно расслабить себя. Я полежала ещё так полчаса: растирая и наслаждаясь паром. Дважды добавляла воды на камни. А вот после решила… «пошалить».

Руки сами опустились к животу, а после ниже. Отработанными за последние годы движениями погладила себя, надеясь, что так смогу отвлечься. Дам себе толчок, чтобы заставить быстрее соображать. Многие утверждают, что после хорошего оргазма женщина начинает мыслить по-новому.

Но как только я прикрыла глаза, перед ними встал образ… не мужа.

А когда за дверью парилки послышался приглушённый скрип открывающейся двери, я резко села. Оглядевшись быстро, поняла, что забыла полотенце в предбаннике. Да и в почти полной темноте не особо увидишь.

Дверь в саму парилку начала не спеша открываться, но никто не заглянул внутрь.

– Тебе помочь? ― хрипловатым голосом спросил Лесник, и вот в этой ситуации сложно было бы не понять, почему он хрипит, да и вопрос вышел двусмысленный, учитывая, чем я хотела сейчас заняться.

– Нет, ― ответила и даже сама удивилась, как так вышло спокойно. ― Я уже выхожу.

Ответа не последовало, но дверь закрылась. Я же начала сразу подниматься и прошла в предбанник. На столе у подоконника стояла свеча, которая осталась здесь, когда я заходила в парилку. А вот на моих вещах лежало большое одеяло, которое я не брала.

Ну что сказать? Спасибо за заботу.

Надела на себя чистые вещи, успев сполоснуть и бельё в тазу.

Да, кстати, ещё одно подтверждение, что Лесник из вояк – у него немереное количество брусков хозяйственного мыла. Хотя это только добавляет ему плюсов, потому что таким мылом можно отстирать всё что угодно.

В общем, через пятнадцать минут я выходи́ла из бани в темноту ночного леса почти счастливым человеком. Но когда наткнулась на внимательный взгляд Лесника, который стоял, подпирая стену, то даже остановилась на пороге.

Кожа под одеялом и слоем вещей покрылась мурашками. И даже если сейчас не могла видеть его глаза, то это не стало показателем. Я почувствовала его взгляд как живой.

И это меня напрягло. А еще напрягло то, что он стоял как раз там, где было окно в парилку.

Но когда он сделал ко мне первые шаги, причём в абсолютной тишине, то первое моё желание было ― сбежать. Да только куда я денусь с хромой ногой, распаренная и с поплывшим от бани мозгом.

Всё так же не произнеся ни слова, Лесник подошёл ко мне, поднял на руки и понёс в сторону дома.

Когда мы вошли, тут уже было намного теплее, чем до этого. Как оказалось, пока я парилась, он успел растопить печь.

И мне бы быть ему благодарной, но что-то меня останавливало сейчас. Что-то в нём было не так. Лесник донёс меня до лежанки, усадил, а после… подал мне кружку с тёплым молоком.

– Оно с мёдом, ― проговорил и, прежде чем закончил, прочистил себе горло лёгким покашливанием. ― Выпей, тебе станет легче.

– Мг… ― только и смогла выдавить из себя, напрягаясь с каждой минутой всё сильнее.

Я забрала кружку с молоком. Выпила её, но спокойствия не получила. Точнее, тело уже плыло, а вот мой мозг вопил.

Лесник молча кивнул мне когда я выпила молоко, и быстро покинул комнату. А дальше только услышала, как закрылась дверь в его комнату, и моё напряжение начало сходить.

Всё очень интересно. Очень. Но я подумаю об этом завтра, когда мой мозг заработает как нужно. Сейчас же, только коснувшись головой подушки, просто начала уплывать. Опять…

Глава 9

Утро, по моим ощущениям, наступило очень быстро. Но… я сегодня впервые спала и не видела ни одного сна.

Ещё не открыв глаз, услышала движение по дому. Скрипнула дверца на буржуйке. Чиркнули спички. А после шаги начали приближаться.

Ох, нет. Не нужно ко мне подходить. Тем более что сейчас мой мозг щедро подкинул мне все воспоминания вчерашнего дня. Анализировать я умела быстро, поэтому вывод, который напросился сейчас у меня, не радовал.

Открыла глаза, и шаги остановились.

Нужно что-то сказать или спросить. Но что?

– Я сейчас приготовлю завтрак, ― решила всё-таки сказать, приподнимаясь на локтях.

– Готовь, ― ответил немного резко Лесник и пошёл на выход из дома.

Фух. Да, так определённо легче. Мне тяжело с ним находиться сейчас. Что-то меняется.

Вот есть такое ощущение, что он что-то узнал за время своего похода за провизией, и почему-то кажется, что мне это не понравится.

С полным хаосом в голове поднялась с лежанки и потихоньку направила себя к буржуйке. Тело ещё болело после вчерашней ударной дозы труда. Но нужно отдать должное бане. Если бы не попарилась, сегодня бы не встала.

На столе уже стояла кастрюля, а рядом лежала картошка. А когда я вспомнила вчерашнее молоко, то первое, что пришло в голову, это пюре. Можно даже с тушёнкой, но чтобы нежное и на молоке. Масла, конечно, здесь нет, но его можно заменить жиром. Думаю, тоже будет вкусно.

Огляделась вокруг, но банку не заметила. Ладно, пока почищу картошку, а там и Лесник, может, вернётся.

И как только занялась делом, входная дверь открылась. Как обычно, мне в ноги сначала упёрлась голова Барса.

– Привет, дружок, ― проговорила, улыбаясь собаке, но руками не трогала. Заняты они у меня.

А вот когда сзади почти вплотную подошёл Лесник и поставил рядом с кастрюлей банку с молоком, я замерла.

Нет, не из-за того, что он подошёл или вскользь дотронулся до руки, когда ставил банку. Замерла, потому что он остался стоять на месте. За моей спиной. Я слышу его тяжёлое дыхание, которое шевелит мне волоски на затылке. Неприятный холодок покрыл кожу под одеждой, не давая пошевелиться.

Именно в этот момент чётко начинаю осознать нашу разницу с Лесником. В весе, росте, физических возможностях и даже знаниях.

Лесник хоть и был ростом примерно как мой муж, ну, может чуть выше, но вот его ширина… Таких, как мой Андрей, нужно было два, чтобы сравнять их размеры.

Вот о таких, как Лесник, говорится в русских былинах ― богатырь. Хотя современное слово «качок» тоже к нему можно отнести. Я так предполагаю.

Но даже не это напрягло. Напрягла его энергетика, которая сейчас просто распространяла вокруг напряжение. Знаете, есть такое выражение: «Напряжение от этих людей чувствуется даже в воздухе»? Так вот, сейчас я чувствовала напряжение, и меня оно не радовало.

С тех пор как я вышла замуж, меня не касались другие мужчины. Ну врачей я не считаю. Имею в виду мужчин, которые могли быть вхожи в круг друзей, кумовья, мужья сестёр или просто соседи. Не могу объяснить почему, но меня очень напрягало то, что ко мне дотрагивались чужие мужские руки. А чтобы поцеловали просто в щеку – так мне себя нужно пересилить.

Я даже с мужем когда-то поделилась своими мыслями…

― Мне не нравится, когда ко мне дотрагиваются другие мужчины, ― прошипела мужу, когда он в очередной раз начал спрашивать, почему я не пошла танцевать с его другом.

― Ну что ты загоняешься, Зай. Он же тебя просто на танец пригласил. ― Смотрю на мужа и вижу, он не понимает меня сейчас. ― Ты глянь, как они смотрят на тебя все сегодня. Мужики думали, что у меня простая, невзрачная жена, а ты сегодня просто отпад. ― И вот вроде и понимаю Андрея, он хочет, чтобы его женой восхищались, завидовали (как он уже говорил неоднократно), а мне это не нужно.

― Ни к чему хорошему такая зависть не приводит. ― так же негромко прошипела я в ответ.

Сегодня меня муж уговорил надеть платье-футляр чуть ниже колен, но с разрезом на правом бедре и с достаточно глубоким декольте, хоть я и старалась скрыть его шарфом. Светло-голубое платье с босоножками на десятисантиметровой шпильке, локоны и профессиональный макияж любую мышь сделают королевой. Но меня это раздражало. И рыться в причинах, почему, я не хотела.

Намного позже я пойму, почему не могу воспринимать себя такой и раздражаюсь от прикосновений чужих мужчин. Но тогда я злилась.

― Ой, Алин, успокойся, ― выдохнул он тяжело. ― Я же не воспринимаю так других женщин.

― Я за тебя рада, ― вот сейчас понимаю, лучше замолчать, потому что быть беде.

― Ну не злись, ― смягчаясь, начал уже по-другому говорить муж. ― Не хочешь танцевать, не нужно, ― притянул меня к себе и поцеловал в висок. ― А мне можно пригласить на танец кого-нибудь? ― Андрей шутливо шевелит бровями, спрашивая у меня.

Я же просто развожу руками в две стороны, давая тем самым добро. Он уходит пригласить чью-то жену, я уже даже не помню чью. А меня передёргивает оттого, что в тот момент чувствовала на себе много неприятных, липких, похотливых взглядов. Лишний раз убеждаюсь в том, что уж лучше я буду для всех серой мышью, чем вызывать неприятные для меня ассоциации.

И то платье с босоножками после того вечера я больше не надевала.

… Из воспоминаний меня выводят руки на моих плечах. Ощущение, что меня опять толкают с обрыва в воду, вот только неизвестно, выживу ли я в этот раз.

– Неужели тебе так противно? Или это страх? ― полушепотом спрашивает Лесник. И сейчас его голос меньше всего похож на тот, который я привыкла слышать в течение месяца. Сейчас он наполнен новыми нотками – властными. Так говорит человек, который привык, что ему всегда отвечают на вопросы или исполняют приказы.

Я кладу на стол картошку с ножом и, поведя плечами, пытаюсь отодвинутся от него. Но вместо ожидаемого эффекта я получаю чуть сильнее сжатые руки на плечах, которые заставляют окаменеть меня. Ладно, можно и так ответить на вопрос.

– Неприятно, ― проговорила максимально спокойно и ровно, стараясь скрыть внутреннее волнение. А оно было.

– Ты дрожишь, хотя голос твой ровный, ― проговорил всё так же мне в затылок.

«Да ты что, блин? Правда?.» ― язва во мне так и подняла свою голову. И это моя нормальная реакция на стресс. Но это только мои мысли. В голос не произношу ничего.

Сейчас мой мозг начинает работать ещё активнее, подкидывая всевозможные картинки о насильниках в лесу, маньяках, отшельниках и так далее. Но и сразу же многое откидывается, много несостыковок. Был бы он одной из таких личностей, я бы уже была использована, как ему нужно, и выброшена за ненадобностью.

– Ты замёрзла? ― опять задал вопрос полушёпотом, а у меня сложилось чёткое впечатление, что он сейчас издевался надо мной.

– Я хочу отойти, ― постаралась сказать спокойно, но на последнем слоге всё-таки зашипела. Вместе со страхом поднимается и злость.

– Отходи, ― сказал, но руки не убрал, а, наоборот, ещё и провёл ими вверх-вниз, как бы растирая плечи.

– Ты что-то узнал? ― решила задать вопрос в лоб, ведь должна быть причина изменения его поведения. По крайней мере, я на это надеюсь.

– А должен был? ― и опять пауза, от которой даже кровь начала стыть в венах, и я отчётливо почувствовала, как он сделал небольшой наклон в мою сторону и шумный вдох у волос.

– Как только мне станет легче с ногой, проводишь меня к тому хутору, где берёшь провизию?

От резкого разворота вокруг своей оси меня чуть повело, но Лесник помог устоять на месте, опять пригвождая своими руками. Его тёмные глаза впились в мои. Я же смотрела в ответ, стараясь выровнять своё дыхание, которое начинало сбиваться. А то, что сейчас наблюдала в этом мужчине, меня не радовало, а пугало ещё сильнее.

Одной рукой провела по столу за спиной, нащупывая нож, которым начала чистить картофель. Толку от него немного, но как отвлекающий манёвр может сработать.

Сейчас у меня в мозгу не работало то правило, которое рассказывали психологи и специалисты: «Если вы попались в руки человека, который не двусмысленно склоняет вас в определённую плоскость, то лучше не сопротивляться. Сопротивление заводит таких людей сильнее».

– Когда с твоей ногой станет легче, – начал говорить, наклоняясь чуть ближе, а я не выдержала его взгляда и резко повернула голову в сторону, чтобы не столкнуться с ним больше, но он не остановился, заметив мой манёвр, ― уже наступит зима, ― проговорил мне почти в ухо, отчего меня опять накрыл табун мурашек. ― А вот это, – из моей руки начали не спеша вытаскивать нож, – тебе не поможет.

– Мне не нравится всё это, ― всё-таки зашипела я, когда он забрал из руки нож, но не отодвинулся.

– Люди такие создания, что им может многое не нравиться, но они умеют привыкать ко всему, ― смысл его слов понять я не могла сейчас, но от напряжения у меня уже начинало стучать в ушах.

– Отойди от меня, ― опять прошипела ему.

Но вместо того что бы уже отойти и не мучить меня, Лесник прижался ещё ближе, но только верхней частью, слава богу, а пальцами провёл по открытой шее от уха вниз к ключице. Я же даже дыхание задержала, потому что, если сейчас он захочет меня поцеловать, я не выдержу. Начну драться, кричать и рыдать. Это то, что сейчас уже хотелось начать делать.

Но… он всё-таки отошёл. А я не смогла сдержать в себе облегчённый выдох, когда он уже был возле двери.

Последнее, что я услышала от него – это «хмык». А после просто сползла на пол, потому что мои ноги в один миг отказались меня держать.

Ко мне на пузе подполз Барс и уткнулся своим носом мне в руки. Я притянула собаку к себе ближе и спряталась в его шерсть лицом.

Нужно успокоиться. А ещё понять, что изменилось. Быть оттраханной этим Лесником у меня нет никакого желания. А вот в отсутствии такового у него я уже сомневаюсь.

Глава 10

Завтрак я всё-таки приготовила. Как и обед, впрочем. Весь день старалась что-то делать, лишь бы не обращать внимания на Лесника.

А вот он не отказывал себе в удовольствии внимательно следить за каждым моим действием. Я ощущала это всем своим естеством и каждый раз останавливала себя, чтобы не начать грубить ему.

Вот одна моя часть почему-то была твёрдо убеждена, что он делает это всё специально, чтобы просто спровоцировать меня.

В голове роилась целая куча мыслей, которые не хотели становиться по своим местам. От переизбытка адреналина в крови после обеда начала просто раскалываться голова.

Тот, кто сталкивался с болью, от которой даже свет воспринимается как раздражитель, тот поймёт меня. И нет, мигрень мне так и не подтвердили ни разу за всё время, что я обращалась с этой болью в больницу. Но это не уменьшало её.

К вечеру я уже понимаю, что теряю концентрацию окончательно, и это начинает пугать. А как известно, страх не лучший советчик.

Прийти к чему-то определённому за день у меня не вышло. Мысли просто перемешивались в голове, не давая мне сконцентрироваться на чём-то конкретном. А самое обидное, что сейчас все они были одна другой страшнее.

И только воспоминания о семье не давали мне разрыдаться в голос.

Нужно постараться успокоиться. Нужно полежать и, желательно, чтобы в доме не было никого. Сейчас начинаю жалеть о тех своих мыслях, что крутились в голове, когда осталась одна в доме больше чем на сутки.

Не выдержав напряжения во всём теле, я заставила себя лечь на лежанку. Чтобы уменьшить боль в голове, просто закрыла глаза и постаралась выровнять дыхание.

И вот вроде у меня начало получаться, но открывшаяся входная дверь опять заставила меня напрячься. Только глаза уже не смогла открыть.

Да будь что будет.

– Ты слишком бледная, ― приглушённо проговорил Лесник очень близко.

Я опять пропустила, как он подошёл ко мне. Но, нужно отдать себе должное, даже не дёрнулась. Сейчас мне причинял боль даже его голос. А чтобы заговорить само́й…

– Что у тебя болит? ― И вот как тут выровнять дыхание, когда даже не дают спокойно полежать. ― Злость тебе сейчас не поможет, ― проговорил чуть тише Лесник, мне же так и хотелось сказать, что поможет. – Я могу тебе сделать укол, но лучше знать, что болит, чтобы точно уколоть то, что нужно.

– Заботливый, блин, ― еле размыкая губы, прошептала. И да, трусливо надеясь, что он не услышит, но…

– Я уже говорил тебе, что вся моя забота заключается в том, чтобы не слушать твои стоны боли по ночам, ― немного раздражённо ответил. Вот только то, что последовало после паузы, меня уже разозлило. – Не возбуждают меня такие стоны.

– Да как ты меня достал уже. – зарычала я, приподнимаясь с лежанки.

Заставив себя открыть глаза и проморгавшись пару секунд, чтобы привыкнуть опять к свету, устремила в этого неугомонного, непонимающего и… даже не знаю, как его ещё обозвать, идиота взгляд.

Смесь боли, злости и страха напрочь отрезала во мне инстинкт самосохранения. И так было всегда. Мои домочадцы знали такое моё состояние, поэтому меня не трогали. Сейчас же я просто не видела возможности замолчать. Предохранители перегорели. Все. А вот наглая ухмылка на лице Лесника дала понять, что он сейчас прекрасно видит моё состояние и догадывается, что произойдёт.

Его расслабленная поза показала, что он в приподнятом настроении. Откинувшись на спинку высокого стула спиной, широко расставив ноги в тёмных широких штанах цвета хаки, расставил руки в стороны и хрипло проговорил:

– Давай.

– Какая же ты скотина. Что ты прицепился ко мне с заботой? ― начала тихо, но обороты уже набирали разгон. – Я не хочу никого возбуждать. Ни в каких смыслах. Мне твоя забота не нужна. ― уже рычу. – Да, я благодарна за то, что ты вытащил меня из реки, но отблагодарить смогу, как только попаду домой. Больше предложить тебе нечего. Никаких поползновений в свою сторону я видеть не хочу. Я НЕНАВИЖУ, когда ко мне дотрагиваются чужие мужчины. Мне противно! ― на этих словах я уже реально рычала, потому что голос повысить не могла как следует – голова начала болеть от такого напряжения ещё сильнее. ― Я самая обычная женщина, которых миллионы. Никогда не страдала иллюзиями по поводу своей внешности, так что все твои намёки и прикосновения мне противны. Меня уже просто достало это напряжение. Я просто хочу вернуться к детям и мужу. И терпеть не могу бородатых мужиков. Меня. Всё. Заебало! ― выкрикнула последнее и только сейчас поняла, что стою уже возле стола, а не возле лежанки.

От крика в голову выстрелил новый приступ боли, и меня повело. Забыв о больной ноге, оперлась на неё, чтобы поймать равновесие, и получила новую порцию прошивающей боли. От всех своих действий начала заваливаться набок, уже даже не стараясь удержаться за что-то, лишь бы не упасть.

Огромные руки подхватили под голову, уберегая от столкновения с полом. Я знаю, кто меня опять спас, но открыть глаза уже не могу. Из них предательски бегут ручьи слёз, которые не дают должного облегчения. А так хочется его сейчас получить.

– Ты знаешь, мне абсолютно до пизды, нравится тебе, когда к тебе дотрагиваются чужие мужики, или нет, ― прогрохотал Лесник, как обычно, невозмутимо и поднял на руки.

– Я хочу тебя сейчас убить, ― прошептала, давясь комом в горле. ― Ты меня раздражаешь. А я не хочу раздражаться… не имею права.

– Мы на многое не имеем права, ― уже тише проговорил мужчина, а в следующий миг я почувствовала, как меня положили на лежанку обратно.

– Я не хочу превратиться в свою мать, ― продолжила сквозь тихое рыдание. ― Лучше тогда было сдохнуть, чем стать такой, как она. Я столько борюсь с этим… столько сил… в никуда, ― а в следующий миг почувствовала укол в плечо и тихое пояснение6

– Это, конечно, не снимет приступ, но поможет уменьшить боль и расширит сосуды. Тебе нужно было сказать, что ты страдаешь мигренью.

– У меня не мигрень, ― ответила уже бесцветным голосом, – Ни один врач не подтвердил этот диагноз за пятнадцать лет.

– Но болит-то голова, ― хмуро уточняет он не спрашивая.

– Ты врач? ― спросила, но ответа не получила. Повернув голову в сторону Лесника, я задала ещё один вопрос: – Военный? Ну, точнее, бывший военный? ― Он опять промолчал, но взгляд стал тяжелее. ― И что вас, товарищ… военный врач, заставило выбрать жизнь отшельника?

Он молчал. А я просто смотрела на него и начала понимать, что укол уже действует. Глаза стали тяжелее. В голове зашумело, и боль немного отошла. Но вместо облегчения начало накрывать чувство стыда и раскаяния.

– Я ненавижу себя за то, что согласилась на этот поход, ― прошептала спустя минут пять нашего обоюдного разглядывания. ― Мне хочется саму себя разорвать на мелкие кусочки за беспечность. Ведь даже сын меня отговаривал от этой поездки. Но я так устала жить в одном дне сурка, что решила: «А почему бы и нет». Я каждый день с момента своего пробуждения слушаю тишину за окнами, вдруг услышу вертолёт или собак, или, может, двигатели. Да хоть что-нибудь, что поможет понять, ищут ли меня. Но уже прошло больше месяца, а я всё ещё здесь. А ведь мне нужно было собрать детей в школу… ― мой всхлип потонул в моих ладонях, которыми я накрыла лицо, сил не осталось уже всё держать в себе.

Нет, я не рыдала взахлёб, но слёзы и всхлипы было уже не остановить. Развернувшись набок и постаравшись максимально поджать под себя ноги, насколько мне могли позволить травмы, уже готова была заскулить. Но старалась сдержать себя.

– Я знаю, что это такое ― ненавидеть себя, ― хрипло проговорил Лесник, укрывая одеялом сверху, и нотки боли были уж очень чётко слышны в его голосе. ― Но у тебя есть дети, и они живы. И даже если поиски прекратили, это не означает, что ты не сможешь вернуться к ним. Нужно только подождать.

Сквозь слёзы и рыдания я боялась упустить хоть слово из речи Лесника. И понимание того, что он всё-таки что-то узнал, в этот раз укоренилось во мне сильнее.

Я почувствовала, как он провёл по моей спине рукой, вроде и поглаживая, а вроде и поправляя одеяло. Но укол начал действовать, и мне уже становилось абсолютно всё равно.

Только когда я почувствовала, что он отходит от меня, прошептала:

– Ты что-то узнал, но вот почему-то не говоришь что.

Проваливаясь в сон, всё ещё чувствовала его рядом с собой. Его взгляд и лёгкие прикосновения, от которых по телу бегали табуны мурашек.

Хотя, может, это мне уже снилось…

Глава 11

После моего срыва Лесник начал проводить в доме намного больше времени. Что не могло не раздражать, но я опять вернула себе самообладание.

Да. Мне сейчас было стыдно за своё поведение. Анализируя состояние, я понимаю, что можно было бы поступить и по-другому как-то. Вот только как? Моим катализатором спокойствия последние пятнадцать лет был муж. Только с помощью его умения гасить мои припадки я стала другой.

Это и было той основополагающей частью нашей семьи. Он тихий и спокойный, я взрывная и неадекватная. Даже когда хотела поорать, он давал мне эту возможность всегда. Мой муж умеет молчать со мной. Это многого стоит. По совету психологов я много читала. Но… не той литературы, которую они советовали, а обычные романы. Самые разные. Одно время сильно подсела на эротику. Но каждый раз, заканчивая читать очередную книгу, я выплывала из мира грёз и понимала, что в жизни всё по-другому.

А сейчас вообще находилась в том месте, которое никогда бы не могла себе представить. Будто в очередной роман попала, точнее, триллер.

Из моих невесёлых мыслей меня вывел Барс. Он как ураган забежал в дом и кинулся сразу к моим ногам.

– Привет, дружок, ― прошептала, поглаживая собаку.

Барс, как обычно, лизнул мои ладошки и улёгся рядом. Лесник зашёл спустя минуту с охапкой дров.

На улице стало холодать. Здесь осень была другой, не такой, как у нас. Она наступила как-то резко и сразу с холодными ветрами.

Лесник, помимо того что постоянно находился в доме, заготавливал ещё много дров. Я же взяла на себя обязанность кормить его.

А ещё я заметила, что он раз в неделю отлучается куда-то, бывает, возвращается к вечеру только.

И каждый раз он приходит достаточно задумчивый. Будто его что-то тревожит. Вот как раз вчера его не было почти целый день.

И, возможно, я поступаю плохо, но с каждым днём желание попасть в его комнату или хотя бы в ту часть дома, где вход с улицы, становится всё сильнее.

Несколько дней назад я слышала, как он ночью выходи́л из дому, а после был звук отпирающейся двери, и вернулся он в дом только под утро. Зашёл и тихо сел в кресло у противоположной от меня стены.

Он опять начал выводить меня на эмоции. Вот только теперь я научилась его воспринимать как просто человека, с которым мы живём в одном доме. Его задумчивые взгляды, скорее всего, просто возможность понять меня. То, что он периодически дотрагивается ко мне, так это я сама виновата. Не нужно было говорить, что меня раздражает, когда чужие мужчины меня трогают.

А непонятный блеск в глазах – так это просто так лучи или огонь от свечей в них отражается.

И каждый день тихо надеюсь, что всё именно так, как я думаю.

Мне тридцать семь лет, скоро, кстати, тридцать восемь. Я уже давно не верю в сказки о том, что ко мне можно воспылать определёнными чувствами с первого взгляда. Да никогда, впрочем, и не верила. А вот желанием прибить ― можно воспылать без проблем. Это мне неоднократно озвучивали ещё с детства.

Стол уже был накрыт, поэтому приглашать никого не нужно было. Лесник помыл руки и сел обедать. Я села напротив, предварительно поставив миску и Барсу. Но моё желание молчать каждый день играет со мной злые шутки. Сегодняшний день не исключение. Пока я ковыряюсь в тарелке, воспоминания опять накрывают с головой…

― Ой, Алина, какой у тебя всё-таки Андрей классный. ― вздыхала Катя, сидя на обеде.

Мы пошли обедать вместе с коллегами, и за нашим столом сидело нас четыре девушки, три из которых были замужем. И каждая рассказывала очередную историю: что у кого произошло за вчера-сегодня. Все жёны, мамы, и даже работа не показатель, чтобы отменять домашнюю работу. А вот Катя каждый раз только и делает, что начинает критиковать, но почему-то доставалось мне больше. Хотя сейчас я уже понимаю почему.

― Катя, он у меня обычный. ― ответила спокойно, доедая первое. ― А то, что сам приготовил ужин, пока я пришла, или сделал уроки с дочкой – так дети-то общие и дом тоже.

Девочки только поддакнули, но Катя не унималась:

― Ты не понимаешь. ― всплеснула она руками, – Да такой, как твой Андрей ― на вес золота. Он тебя на руках носит.

― Да? ― я чуть не заржала от её слов, – Ты прям видела? ― Катя только полгода как переехала к нам в городок и как-то сразу влилась в наш коллектив, но её восторгания моим мужем последнее время подбешивали.

― А что, нет? ― возмутилась она, – И за детьми смотрит, и есть готовит, и на кружки с тобой всякие ездит, и даже дом согласился строить новый.

― Ну, вообще-то, не строить, ― остановила её рукой, улыбаясь, – Нам его построили. А заплатить за работу людям мы с ним вместе зарабатывали. Так что мы всё делаем вместе, а не он один.

― А он вообще ничего такого делать не должен. ― и её возмущение сейчас было таким искренним, что мы все засмеялись за столом.

― В смысле ― не должен? ― удивилась Вика, одна из подруг.

― Вот-вот, мне тоже интересно стало, это как?

― Что «как»? ― чуть ли не шипя продолжила Катя. – Таких мужчин нужно оберегать, чтобы никакая девка не увела. Он же просто магнит для одиноких несостоявшихся женщин. Его нужно любить и…

― Тапки в зубах носить? ― решила подсказать, перебивая, отчего получила в ответ злой взгляд. – Так если мужика оберегать, прятать и только холить и лелеять, зачем он тогда нужен? С таким успехом можно себе купить фаллоимитатор, и вуаля. А если тебе нужен мужчина, то ты с ним делишь всё поровну: быт, дом, увлечения, детей и уход за ними. А иначе это уже не мужик будет, а предмет мебели.

Девочки рядом закивали, а вот Катя, смотрю, не согласна со мной осталась тогда.

Сейчас понимаю, что не согласна она уже начала быть не только со мной, но и на моё присутствие в жизни моего мужа… Господи. Неужели она сейчас может быть с ним?

– Ты ничего не съела, ― прогрохотал Лесник, вырывая меня из воспоминаний так внезапно, что я даже на месте подпрыгнула от испуга.

– Скажи, а на том хуторе, где ты меняешь овощи, есть электричество? – решила спросить вместо ответа. А ещё мне стала интересна его реакция, и она появилась.

Лесник замер, внимательно всматриваясь в мои глаза, но молчал. Нахмурил брови. Сжал, но быстро разжал руки, будто вспомнив, что он тут не один. Я же ждала.

– Зачем тебе электричество?

– У тебя в роду евреев не было, случайно? – раздражённо вскинув брови, спросила я. – Когда тебе не нравится вопрос, ты всегда отвечаешь вопросом.

– Нет. Электричества на том хуторе нет, ― как-то даже зло прорычал Лесник. ― До ближайшего электрического столба километров пятьдесят, не меньше. И надо знать, куда идти.

– А ты знаешь? ― с надеждой спросила, на что он скривился.

– Я ― знаю, ― выдал резко, – Но тебя не поведу. Уже осень, скоро дожди начнутся. Ради твоих хотелок я не собираюсь заработать себе воспаление лёгких.

– Каких хотелок? ― я чуть опешила от его возмущения в голосе.

– Всё. Тема закрыта! ― опять рыкнул Лесник, да ещё и по столу руками ударил.

– Ты что, охренел? ― зашипела от злости, которая просто удушающей волной поднялась во мне, но постаралась сразу начать дышать ровно. ― Во-первых, я только спросила, а во-вторых…

Но я резко замолчала и вскинула голову, потому что услышала звук. Да не просто звук, а как будто где-то далеко работало что-то механическое.

Я даже с места подскочила, когда спустя тридцать секунд поняла, что мне не кажется. Нервно нащупала костыль, стараясь не сильно шуметь, чтобы, не дай Бог, не перестать слышать этот звук, но он был постоянным.

Внутри всё сжалось от волнения. Надежда, что это спасатели, поднялась во мне со скоростью звука. Я даже не обращала внимания на то, что могу споткнуться, и на боль в ноге. Адреналин сделал своё дело.

Заскулил Барс, а я начала раздражаться, ведь через его скулёж теряла звук. Чуть не рыча на бедное животное, дошла до двери, но, когда взялась за ручку, на неё легла рука Лесника.

– Там дождь начинается, куда ты собралась? ― и вот вроде вполне нормальная была его забота, но полное спокойствие меня напрягло.

– В смысле куда? ― удивилась, параллельно стараясь прислушиваться к звукам. ― Ты что, не слышишь, где-то рядом работают двигатели.

Лесник сделал вид, что прислушивается, но спустя несколько секунд ответил:

– Нет, не слышу.

От его спокойного и даже холодного ответа я отшатнулась. Мне же не может казаться? Нет. Тем более я слышу, как звук усиливается.

– Отойди от двери, я хочу выйти, ― стараясь говорить спокойно, попросила, – Пожалуйста.

– Я же сказал, там дождь начинается. А ты ещё не поправилась, ― его борода слегка дёрнулась, показывая, что скулы его были всё-таки напряжены. Что-то не так.

– Отойди от двери, ― начала нервничать и шипеть.

– Алина…

– Лесник.

– Интересное имя ты мне придумала, ― хмыкнул в бороду, но я не разделяла его веселья сейчас – меня начинало всё нервировать и напрягать, а к предвкушению начал добавляться страх.

– Отойди, я хочу выйти, ― прислушалась опять и поняла, что звуки стали ещё чуть ближе. ― Ты не можешь не слышать. Это могут быть спасатели. – уже готова была начать рычать на него и кинуться драться. – Отойди, иначе…

– Выходи, ― вдруг Лесник сделал резкий шаг в сторону, отходя от двери, и, больше не говоря ни слова, пошёл в сторону стола.