Тени. Книга первая

Мама (Тени ужаса)

– Ма-а-ам? – тонкий голосок малышки Лизи послышался со второго этажа.

– Черт, – зашипела Аманда, – она ее разбудит! Спрячь топор, Том! Скорее!

Маленькие ножки сестры семенили по лестнице, быстро стуча подошвами тапочек.

– Ма-а-ам?!

Маленькая девочка в когда-то розовом, а сейчас грязно-желтом платьице с рюшами остановилась на пороге кухни и уставилась огромными голубыми глазами на старшую сестру.

– Амамда, где мама?

Девушка улыбнулась и, присев на корточки, взяла за руку малышку.

– Почти получилось, Лиз. А-ман-да, – проговорила она по слогам, – ну-ка, повтори!

– А-мам-да, – повторила девочка, снова заменив согласную.

– Ничего, Лиз, научишься, – девушка поднялась.

– Где мама? – повторила вопрос девочка, – проснулась?

Из-за двери в кладовку послышался тихий храп.

– Мама вышла к соседке, – стараясь скрыть дрожь в голосе, ответила Аманда, – иди поиграй с мишкой Тедди пока.

Чтобы заглушить звуки Аманда включила воду и кран над раковиной с грохотом затрясся, извергая ржавые брызги.

– Томми! – заверещала от испуга девочка во всё горло.

Аманда вздрогнула от резкого крика и резко развернулась.

– Тише, Лизи, тише. Это трубы шумят. Всё нормально.

Девочка расплакалась.

– Где Томми? Где мама?! Я хочу к маме!

Аманда, стараясь сохранять спокойствие, снова присела перед малышкой на корточки.

– Лизи, послушай, Том занят сейчас, он не может…

– Эй, где тут моя маленькая крошка? – брат показался из прихожей и, подойдя, быстро поднял кроху на руки, – почему ты плачешь, Лиз? Тебя обидела строгая Аманда?

Малышка заулыбалась сквозь слезы.

– Вода лычит, Томми!

Брат улыбнулся и коснулся кончиком пальца чумазого носа сестрёнки.

– Ничего, завтра я разберусь с этими вредными трубами, Лиз. Завтра всё будет по-другому, – голос брата прозвучал уверенно и малышка поверила ему, – пойдём, я с тобой поиграю. Тедди будет пить чай?

Лиз радостно кивнула и повисла на шее брата.

– А ты мне почитаешь?

– Конечно, – весело ответил Томми, – а ты мне?

Лизи заливисто рассмеялась и запела:

– Пока читать я не обучен, зато умею звонко петь…

Удаляющиеся шаги брата заставили Аманду расслабить мышцы лица и выдохнуть.

«Спрятать ножи и сестру, – крутилась в голове паника, – до заката осталось два часа, а затем снова начнётся Ад. Сегодня мать проснулась рано и даже пришла в комнату к Лизи. Слава богу, я была дома».

Взяв нож, Аманда заглянула в тёмную кладовку, куда они с братом спрятали спящую мать. Никого внутри не оказалось.

– Черт-черт-черт… И топора нет.

Она в ужасе захлопнула дверь и закричала:

– Том! Глаз не спускай с Лизи!

Схватив нож, Аманда прижалась к стене и попыталась отдышаться, но страх волнами защипал пятки.

– Черт…

До комнаты Лизи нужно было пройти через прихожую, а затем вверх по лестнице и до конца коридора.

– Том! – крикнула ещё раз Аманда, но в ответ послышалось только жуткое постукивание, – Господь всемогущий… Почему так рано?

Аманда взглянула за окно: солнце опустилось только до веток соседского дуба.

– Аманда, – на пороге кухни показалась малышка Лизи, – поиграй со мной?

Аманда замерла в недоумении, но тут же сжала нож крепче.

– Не подходи!

«Это не может быть Лиз, она с Томом наверху, – судорожно соображала Аманда, – и малышка неправильно говорит моё имя».

– Меня научил Томми, – будто прочитав мысли, сказала девочка, – я теперь говорю правильно. А-ман-да. Возьми меня на ручки, сестрёнка!

Аманда, прикрыв рот рукой, всхлипнула, но нож не опустила.

– Не плачь, Аманда. Я же не плачу, – продолжала девочка, подходя ближе.

От улыбки маленькой Лизи кровь стыла в венах.

– Где Том? – дрожащим голосом спросила Аманда, – что ты сделала с Томом?

– Мой Томми-братик очень мил, но его труп уже остыл! – весело пропела девочка и звонко расхохоталась.

Аманда, вжавшись в стену, резко выдохнула и, оттолкнув девочку в сторону, рванула наверх. Слыша приближающийся частый топот, она закричала, что было сил:

– То-о-ом! Отзовись, черт! Том!

Внезапно весь дом погрузился в тишину. Шаги за спиной стихли и Аманда, от неожиданности споткнувшись, рухнула на нижние ступени лестницы. Попытавшись закричать, она поняла, что голоса нет. Она отрывала рот, двигала губами, но ничего не получалось. Опираясь на руки и кривясь от боли, она поднялась и огляделась. В прихожей все было, как обычно: покосившийся комод с приоткрытой дверцей, старая вешалка с забытым кем-то из маминых гостей зонтом, древняя обувница и ободранные серые обои. В один момент Аманде стало так себя жаль, что ужас отступил и на глазах выступили слезы. Опустив плечи, она присела на ступеньку и, уронив голову в ладони, расплакалась.

Старшая из троих детей, семнадцатилетняя Аманда, никогда не показывала своих слез. Только Том, родной брат, который, как и она, потеряв отца, повзрослел слишком быстро, однажды застал ее в слезах. Рэми Болтон, футболист из Лондона, высокий красавчик и прославленный бабник, приехал на родину к дяде. Избегая вездесущих репортеров, он шел дворами к зданию старой школы и встретил Аманду. Молодая красивая девушка подрабатывала тогда репетитором английского у сына швеи на рю Орли и шла в ту же сторону, что и Рэми. Был вечер, они разговорились и договорились встретиться на этом же месте на следующий день. Аманда, окрыленная знакомством, надела лучшее платье, стащила из косметички матери единственную помаду и пришла на полчаса раньше. А Рэми явился на двадцать минут позже, когда девушка замерзла и даже следов жизнерадостного настроения не осталось. Проводив ее до дома, он пожал ей руку, а через два дня Аманда увидела Рэми, выходящим от их соседки – известной в их районе женщины с невысоким уровнем интеллекта, но с глубокими познаниями в области интимных утех.

Сквозь собственные рыдания, Аманда, наконец – будто отложило уши – услышала постукивания. Быстро утерев слезы, она прислушалась: звук шел из старого комода.

– Лизи? – прошептала она, не сводя глаз с приоткрытой дверцы, – Это ты?

Том просто не смог бы туда поместиться, а Лизи часто пряталась, играя в доме. Во всяком случае до того момента, как мама начала вести себя странно.

И было ли это мамой?

Пошарив рукой по ступеням, Аманда поняла, что нож исчез. Она абсолютно точно держала его в руках еще минуту назад. Паника тут же волной поднялась к самому ее горлу. Аманда быстро встала и, прихрамывая, прислонившись спиной к стене, пошла наверх. Стук из комода стал слышен громче и отчетливее.

Тук-тук-тук…

«Как сердца стук», – думала Аманда, преодолевая ступеньку за ступенькой.

До верха оставалось несколько шагов, но, вывих при падении оказался серьезным – нога болела нестерпимо.

ТУК-Тук-тук…

– Аманда! – резкий вскрик Лизи едва не остановил сердце девушки.

Маленькая белокурая голова показалась между ограждениями, отделявшими коридор второго этажа от лестницы.

– Что ты тут делаешь? Поднимайся скорее, мы с Томми играем! Нам очень весело!

Аманда сглотнула и судорожно стала шарить по карманам платья.

– Не это ищешь? – малышка выставила перед ней небольшой ключ.

Ключей было всего два – у Тома и у Аманды. Вечерами, когда солнце скрывалось за горизонтом, они запирались в комнате Лизи на ключ и читали молитвы.

Мать ночи напролет ходила по дому, звала их, стучала, выла нечеловеческим голосом и грохотала чем-то, но об этой комнате будто забывала, будто ее не было в доме. А утром Том и Аманда, которые вставали с первыми лучами солнца, обнаруживали грязные следы на стенах и потолке и мать, мирно спящую на диване в гостиной. Это происходило уже несколько дней, помощи детям ждать было неоткуда, а когда Аманда попыталась рассказать об происходящем по ночам полицейскому, ее едва не задержали – пришлось лгать, что она все придумала.

Ключа в кармане не было. Это была не Лизи. Том бы ни за что не отдал ключ.

– Мой братец Томми дурачок, – запела девочка, таращась огромными голубыми глазами прямо в душу Аманды, – повесил ключик на крючок, от мамы спрятался в подвал, а там злой дух его сожрал, – на последних словах голос девочки перешел в крик и Аманде пришлось прикрыть уши.

– А, может, ты ищешь это? – в маленьких ручонках девочки блеснул лезвием нож, который Аманда брала на кухне, – это ищешь?

Аманда, собравшись с силами, резко рванула одно из перильных ограждений и оно, на удивление, с треском, но поддалось, тут же оказавшись в ее руках.

– Я не посмотрю, что ты ребенок, – проговорила Аманда и существо прямо на ее глазах обратилось Рэми Болтоном.

– Кто тебе сказал, что я ребенок, Мэнди? – голос был точно его и имя… Рэми именно так называл Аманду, на английский манер, – Соскучилась по мне? Иди ко мне, я тебя поцелую!

Аманда замахнулась балясиной и существо тут же растаяло в воздухе.

– Пресвятая дева Мария, – проговорила Аманда и, шмыгнув носом, снова позвала брата, – Том!

Тук-тук-тук.

Звук прозвучал так близко и тихо, что Аманда вскрикнула. Он был прямо за дверью в спальню Тома.

– Том?

– Аманда! – голос брата звучал из самого конца коридора.

Солнце практически село и за окном уже белела в темнеющем небе луна.

– Амамда! – встревоженный голос Лизи добавился к голосу брата, – сюда, Амамда!

Тук-тук-тук…

Звук снова стал громче. Аманда поднялась на ноги и, дрожа, прижалась к стене.

– Тук-тук-тук, – голос матери прозвучал глухим шепотом прямо в ухе.

Девушка, вскрикнув, обернулась, но никого рядом не оказалось. Волны мурашек подкатили к самому горлу, мешая вдохнуть. Она схватилась за сердце и тут же упала, лишившись сознания.

***

Серьёзная дама из социальной службы долго рассматривала фотографию, переданную полицейским.

– Это ее сестра, брат, а по центру, – он кашлянул, – без головы – их мать.

– Кошмар, – только и смогла выдохнуть женщина.

– Они оба, конечно, уже в клинике для душевнобольных, – полицейский замялся, – и у меня есть сомнения, что их оттуда выпустят. Суд признал их обоих невменяемыми. Сестра на суде уверяла, что убить надо малышку, а брат утверждал, что лично видел, как некое существо с тысячей душ, вселилось в тело их матери и избавиться от него они могли, только отрубив матери голову.

– Это же надо, – вздохнула женщина и выглянула за окно, – такая маленькая еще, а уже круглая сирота.

На клетчатом пледе, расстеленном на траве, сидела малышка Лизи и расчесывала куклу, весело напевая под нос какую-то песенку.

– Но ребенок не виноват, что у него такие родственники. Говорят их мать много пила, а брат не раз был замечен в дурных компаниях, – женщина чуть склонилась к полицейскому, – а старшая сестра, малышка отчего-то зовет ее Мэнди, на английский манер, и вовсе продавала себя.

Полицейский поморщился, он не любил разводить сплетни. Его работа была сделана: виновные наказаны, ребенок передан социальной службе и дело закрыто.

– Всего доброго, мадам Ла Рош.

Женщина кивнула и, поднявшись, проводила полицейского до калитки. А на обратном пути остановилась у Лизи.

– Чем занимается мой ангел?

– Песенки пою, – ответила девочка с улыбкой.

– А мне споешь?

Лизи подняла голову и, глядя женщине прямо в глаза, пропела:

– Где твой сынок Гийом Ла Рош? Висит на ветке тиса! Его язык, его глаза вчера сожрала крыса!

Женщина в ужасе уставилась на девочку, а та лишь заливисто расхохоталась.

Лопата (Тени ужаса)

– Бэтси, встань с пола и подбери игрушки! – говорю строго, входя в класс, – прошу всех занять свои места!

За окнами школы лениво колышет последнюю листву осенний ветерок, солнце, отражаясь от новой жестяной крыши сарая, неестественно сильно для этого времени суток, освещает помещение и, подходя к инструменту, приходится жмуриться, потому что кто-то из девочек выбросил из окна на крышу зеркало.

Я мастерски уворачиваюсь от солнечных зайчиков и присаживаюсь за фортепьяно. Девочки все никак не станут, как нужно, а ведь я специально рисовал для них точки на паркете.

– На точки, пожалуйста, – напоминаю спокойно и они, уткнувшись носами в пол, разбредаются, наконец, по точкам, – благодарю.

Малышка Джулия Робертс подходит ко мне обниматься. Ее жидкие блеклые кудряшки наверняка уже не станут огненно-рыжей шапкой, как у актрисы, но рот я растянул ей хорошо, так что даже сейчас шлепает губами. Но ничего, привыкнет.

– Миштер Рэй, про жевания, – говорит она и протягивает мне ноты.

– Хорошо, Джулия, – я беру ноты и кладу в сторону, – сегодня начнем с песни про десять желаний.

Пальцы касаются клавиш и тут же начинается вой.

«Третья справа, Эмилия Кларк с яркими широкими бровями, гордость класса, шикарно поет. У нее красивый высокий голос и, черт побери, восхитительное получилось личико, не отличить от оригинала… Впрочем, она и есть оригинал, моя любимица. Когда там тебе восемнадцать?»

– Эмилия, молодец! Бэтси, когда поешь, нужно открывать рот! – говорю громко, не переставая играть, – Оливия, убери руку от глаза!

Мои пальцы помнят мелодию и я не смотрю на инструмент. Оливия, похоже, пойдет в расход. Череп у девочки был излишне широким, а кожа донора не прижилась. Теперь левый глаз вываливается и она вечно лезет под кожу грязными пальцами, пытаясь его запихать обратно.

– Третьим желанием была большая розовая кукла, – воют девочки.

«Сегодня почти в унисон», – выдыхаю про себя и киваю, продолжая играть.

В класс тихо входит Ирина и становится возле Джулии, подпевая девочкам.

– Опоздала! – говорю строго и киваю в сторону красного круга, – на колени! И продолжай петь!

Это круг для провинившихся и чертова Ирина специально опаздывает на мои занятия. Почти всегда. Стоит на коленях и воет своим мерзким низким голосом прямо мне в ухо. Но красивая невероятно и тело получилось красивое, сильное.

«Восемнадцать ей уже завтра, ты дождался, Рэй».

От возбуждения сводит низ живота и я прикрываю глаза, представляя как она будет извиваться подо мной уже после полуночи.

– Рэй? – выдирает меня из фантазий грубый голос Ирины, – Мэг блюет.

Прекращаю играть, но девочки все еще воют. Мэг Райан, новенькая, еще и в наручниках, потому что пыталась задушить Оливию и вырвать ее глаз, стоит в луже собственной рвоты – обезболивающие нужно другие или опять грызла краску со стены – не ясно.

– Ирина, сходи за медсестрой и пусть вызовут Гарольда.

Ирина уходит, виляя задом, а я оборачиваюсь к остальным.

– Ужасно сегодня, девушки. Просто отвратительно. Только Эмилия старается. Оливия, убери руки из глаза! – нервно встаю и хожу по классу, стараясь скрыть раздражение, но оно подкатывает волнами.

Шесть пар глаз молча следят за мной. Нет, пять с половиной. Оливия все никак не совладает…

– Черт! – кидаюсь к ней, – дай сюда, Оливия!

Вставляю глаз и запрокидываю ее голову назад. Она вырывается, но я крепко держу ее за волосы. Вытаскиваю из кармана флакон с антисептиком и заливаю глаз.

Кто-то из девочек хохочет.

– Смеяться после слова «лопата», – огрызаюсь я и обращаюсь к Оливии, – хочешь остаться без глаза?! – чувствую, что срываюсь, но остановиться не могу – ору, – доктор старался сделать из тебя красавицу Уайлд! – надавливаю пальцам на ее скулы, – тут шикарная пластика, Оливия! А ты так не любишь свое новое лицо!

Я не хочу ее видеть, но остальные должны понимать, что я дорожу каждым своим творением, поэтому я с грохотом подставляю свой стул и сажаю Оливию на него.

– Урок окончен благодаря Мэг, – громко сообщаю я и направляюсь к выходу, но прямо в дверях меня встречает Ирина.

– Рэй…

На лице ее красивая улыбка, которую собственноручно слепил я несколько лет назад.

«Ты должен остыть Рэй, чтоб ночью она не сопротвлялась, говори с ней ласково. Спокойно и ласково. Ласково», – повторяю про себя, как мантру.

– Что, красавица?

Она вытаскивает из-за спины окровавленный топор и, кажется, я слышу, с каким грохотом мое сердце проваливается в пятки.

«Топор лежал в сарае, ключ был в моем кармане, когда я входил. Со мной никто… Джулия»

– Зачем тебе топор? – противную дрожь в голосе не унять.

Я делаю шаг назад.

– Вам…

– Ч-что?

– К человеку с топором нужно обращаться на «вы», – улыбаясь, говорит Ирина.

Сглатываю шумно, делаю еще пару шагов назад и натыкаюсь на кого-то мелкого. Хватаюсь за воздух и едва удерживаюсь на ногах. За спиной Джулия сложилась в позе эмбриона на полу.

– Рэй, мы с девочками подумали…

В глазах Ирины пылает ярость.

– Ты злишься на меня? Почему, Ирина?

– Я не Ирина! – рычит она и замахивается топором, – меня зовут Маргарет Элисон Гаррет!

Я уворачиваюсь и отскакиваю к стене. Остальные девочки молча следят за мной. Даже заблеванная Мэг, заворожено открыв рот, с интересом поворачивает голову.

– Как же не Ирина? Взгляни в зеркало, красавица! Ты настоящая Ирина Шейк! Лицо, волосы, глаза, грудь…

Ирина бросается на меня с топором, но я снова отскакиваю, приближаясь к окну.

– Думаешь меня одолеть? Эти овощи тебе не помогут, Ирина…

Я добегаю до фортепьяно и хватаю с него гибкую хворостину – слабая защита, но отличный воспитательный инструмент в хоре.

Мне бы только добраться до кабинета, там в ящике скальпели и бита в шкафу.

– Ты убил нас! – орет Ирина во все горло, – а мы убьем тебя!

Взмахиваю хворостиной, рассекая со свистом воздух, прямо перед ее лицом и бросаюсь к двери, но дверь закрыта, а перед ней стоит Джулия со скальпелем в руке.

– Бафые губы! – шамкает она, скаля в улыбке огромный рот, и в этот момент от внезапной боли в затылке я падаю.

***

Не знаю, что больнее – белый свет операционной лампы или то, как кто-то царапает кожу на моей левой руке. Пытаюсь отвернуться, но не получается, голову будто чем-то сжали с двух сторон.

– А тот, кто отрезает, как называется? – я слышу нежный голосок Эмилии.

– Ампутирует, – поправляет ее Ирина.

– Я ампутолог получается?

– Ампутолог начала операцию не с той ноги, – смеется Оливия, а я чувствую, как кто-то разрезает мою штанину, – нужно резать ту, что уже голая, Эмилия.

Передо мной появляется Ирина с клюковидными стоматологическми щипцами и, нежно улыбаясь, склоняется надо мной.

– Мы тут с девочками решили погадать, действительно ли ты нас любишь, как говорил…

Она с силой давит мне на подбородок и впихивает в рот расширитель для рта. Адская боль проясняет сознание уже через секунду, когда я вижу в щипцах свой окровавленный зуб.

– Любит, – комментирует Ирина, сбрасывая зуб на пол, и тянется за вторым.

Ногу начинает шкарябать сильнее и точка боли перемещается к ней, но предательский хруст возвращает ее обратно в рот.

– Не любит, – держа в щипцах второй мой зуб, говорит Ирина, – Эмилия, ты как-то слишком нежна с ним. Ему не больно. Вспомни, как он перешивал тебе уши…

Боль становится невыносимой и я…

***

«Почему? Что?»

Тело раскачивает и трясет, как на кочках, боль пульсирует везде и перед глазами все темно-красное. Не чувствую ни рук ни ног. Что они со мной сделали?

– Очнулся, – весело говорит Эмилия, сжимая в руке шприц, – сработало.

– Опускаем, – командный тон Ирины будто выплывает из помутненного сознания, – и засыпаем. Живо!

– Я не умер! – ору я, когда на голову падают первые комья земли.

– А мы еще не закончили, – отвечает Ирина, – смеяться после слова «лопата»!

И острие лопаты летит мне прямо в…

День сурка (Тени ужаса)

«Вы когда-нибудь видели фильм «День сурка»? Такая… драмеди о жизни одного неудачника, он там изо дня в день возвращался во второе февраля, кажется. Со мной произошла такая же херня. Черт… Не так надо было начать.

Привет, меня зовут Соня. Сегодня 31 октября 2024 года – день, когда в Далласе начался апокалипсис. Сейчас мои часы показывают десять утра и на улице нестерпимо палит солнце. Казалось бы, надо радоваться? Ни хрена! Я просто знаю, что будет дальше. И я знаю, что эту запись никто никогда не услышит. Я прожила этот день не менее трехсот раз – вначале я их не считала, а жаль. Собственно поэтому цифра не точная. Первые раз двадцать я умирала, не дожив до самого интересного – меня трижды сбивал красный джип на углу Джефферсон Валей и Баркли, а затем еще несколько дней подряд я гибла под обломками дома Лютера.

Хах, думаете я такая тупая, что несколько раз специально умирала? Ну… Возможно так и есть, кстати. Я бы вставила сюда смайлик, если б набирала этот текст на компе, но я могу тащить его с собой через весь город, поэтому увы и ах. Слушайте мою болтовню.

Первые дни я просто думала, это результаты того, что я тупо перебрала с препаратами. У меня ОКР в легкой форме, хотя кого это волнует? В общем, я тупо думала, что предыдущий день мне снился, но на какой-то там раз, я решила дождаться, пока грёбаный джип проедет, а потом перешла дорогу. Удивилась так, что от радости вернулась домой, зарядила ноутбук, написала сообщение Стефи и своему психиатру и читала книжку до конца дня. Такой был счастливый Хэллоуин в одиночестве. Но утром все повторилось.

«Твою мать! – думала я, – точно, как во сне!»

Первые нелюди появились около полудня возле дома Лютера. Я шла к Стеф, чтоб рассказать ей о том, что я живу в чертовом дне сурка, но ревущая кровавая толпа зомби вываливала из дома бывшего одноклассника за секунду до взрыва. Теперь, наученная опытом внезапной смерти, я иду по другой дороге и первые зомби встретятся мне только в два часа дня. Почему я погибла у дома Лютера несколько раз? Это, знаете, личные загоны – мне тяжело менять устоявшиеся ритуалы – путь к Стеф лежал исключительно через дом Лютера. Пусть земля ему будет пухом.

Вчера к вечеру я дошла до какой-то башни на выезде, минуя толпы зомбаков, движущиеся из центра. Куда они все идут? Кстати, разок я пробовала прикинуться одной из них – не вышло. Сожрали. Вообще все разы, после того, как я додумалась обходить дом Лютера, меня сжирали. По-разному, потому что происходило это в разных местах, но всегда было больно. Хотя больно было первые пару минут, потом чернота и… Привет будильник.

Никакого тебе загробного вечного блаженства – всюду обман.

Сегодня я вышла раньше и к полудню была уже в магазине на Бонн стрит, успела купить шоколадный мафин с милой тыковкой из масляного крема и кофе.

Черт, я обожаю кофе, завтра выйду так же рано.

Присела на лавочку в сквере и засмотрелась на скейтера. Красивый парень выделывал трюки на перилах у здания суда, но в какой-то момент так неудачно свалился, что аж застонал.

Часы на ратуше пробили тринадцать часов. Сейчас начнется.

Попробую сегодня уснуть в другом месте, может быть дело в этом?

Вскакиваю с лавочки и бегу в сторону Вест сайда. Прохожие оборачиваются. Черт, на записи будет мое сиплое дыхание. Потом, короче…

***

Эм… Это удивительно, но я тут. В общем, если мне удастся каким-нибудь образом сохранить или отправить эту запись, то слушайте.

Это на самой окраине Вест сайда. На табличке было написано «двадцать два ноль пять», хотя я не уверена, что эта табличка отсюда, слишком криво она висела. Может, я прибежала первой, но зомбаков тут нет. Правда тут и людей нет. Короче, тут вообще ничего нет, кроме небольшого… Даже не знаю, что это. Сарай?

Над городом уже воют сирены и это ужасно тревожно. Я совсем не подумала, что будет, если я переживу эту ночь? У меня с собой даже вещей никаких нет. Почему я думаю об этом только сейчас? Черт. Там еще какая-то лестница…

Лестница старая, но довольно надежная. Не обращайте внимание на мой голос, я просто в карман мобильник закинула и поднимаюсь. Руки заняты. Ветер задувает под рубашку и что-то я начала жалеть, что вышла из дома. Хотя… Хах, ну я пробовала не выходить и просыпалась в тот же самый день. Слышала сирены и крики на улицах, видела зомби из окна, но засыпала снова и снова просыпалась тридцать первого, мать его, октября.

Уффф…

Доползла до верха. Тут что-то вроде смотровой башни? Если бы мы были на море, это был бы маяк. Крохотная комната, какая-то приборная панель, покрытая вековой пылью и забитое досками оконце. А в углу что-то вроде больничной кушетки. Мне кажется, отличное место для ночлега.

До ночи еще куча времени и спать не хочется, но я чувствую, если не прилягу, ноги отвалятся.

Обалдеть. Да, я шепчу и по двум причинам. Твою мать… твою мать… твою мать… Сюда кто-то поднимается и черт! Я все еще в чертовой башне! Я уснула и сейчас на часах двадцать два пятнадцать… Черт… Это будет самая нелепая смерть… где мои таблетки? Черт…

– Тут кто-нибудь есть?

Что мне делать? Сразу себя выдать или дождаться, пока сердце мое разорвется от страха?

– Эй! Я слышу твой шепот! Ты здесь?

– Да…

– Где? Не вижу…

– Так слушайте… Меня зовут Соня, мне двадцать три и у меня ОКР, а еще у меня есть газовый баллончик и я записываю этот разговор.

– Оу… Ну ладн. Ты под лавкой что-ли?

– Мужчина, на вид тридцать-тридцать пять, лицо морщинистое, большие руки, клетчатая рубашка, джинсы…

– Ахаха, господи! Меня зовут Эван Томпсон, я электрик. Что ты тут делаешь?

– Прячусь от… Прячусь.

– От кого?

– От зомби?.. Вы там внизу никого не видели?

– Да нет… Ты киношек пересмотрела что ли? Хэллоуин и все такое, да?

– Какое сегодня число?

– Тридцать первое еще вроде, а что?

– Ага… И что, в городе ничего странного, на ваш взгляд, не происходит?

– Я не был в городе, честно говоря. У меня по маршрутному листу эта башня последняя на сегодня, а завтра уже начну в городе проверять.

– Так вы?..

– Инженер-электрик двадцать два ноль пять – электросети штата. Ты тут ничего не трогала?

– Не трогала. Я вообще ничего не трогала, только вот спала тут, на кушетке и … все.

– Ну ты мне особенно не помешаешь, я тут оборудование проверю, чтоб все работало и поеду отсыпаться, только ты это… Вообще-то это закрытый объект.

– Был бы закрытым, не было бы открыто.

– Ха-ха-ха, да никто обычно на двадцатиметровую башню добровольно не лезет, что ты… Только такие как ты, странные…

– Вы… Эван, вы не против, если я буду тихонько говорить? Просто мне так спокойнее?

– Да говори, чего уж. Смешная ты.

Сложно это все. Я ведь теперь толком и не знаю, может, я сейчас еще сплю и этот мужчина мне снится.

– Такие себе у тебя сны! Ха-ха-ха…

– Я же не с вами говорю…

– Но я-то здесь!

Ту-у-у-ук… Ту-у-у-ук… Ту-у-у-ук…

– Слышите? Я же… Я же не одна это слышу? Кто-то стучит, да?

– Похоже, верно.

Господи, кто-то прямо сейчас стучал по опорам башни чем-то тяжелым.

– Ну, может, это твои друзья тебя ищут?

– Да нет у меня никаких друзей! Я прячусь здесь одна!

– Эй!

Эван вышел из каморки и кричит вниз… Черт, как жутко это все. Он говорит, что ничего нет, а я понимаю, что он просто не сталкивался со всем тем кровавым дерьмом, что видела я в городе на протяжении… Черт…

– Не надо сюда подниматься! Это закрытая территория!

Он снова кричит кому-то, но я чувствую те же вибрации, какие были, когда поднимался он сам. У меня совершенно мокрые ладони и кажется сердце сейчас выпрыгнет из груди. Сюда кто-то идет. Я слышу и я чувствую шаги. Эван забежал в каморку и захлопнул дверь.

– Эй, как там тебя? Соня! Хватит болтать! Держи вот, лом, у меня есть пара ключей больших… Да выключи ты свой мобильник. Их трое, все в крови. Одолеем, не ссы! Выключи, сказал! Потом поговоришь!

***

На часах двадцать три сорок пять. Я сижу на кушетке, а Эван… Эван сидит на полу. Его укусили. Кажется, он потерял сознание, дыхание у него неровное, хриплое. Два зомби забрались к нам наверх и мы… сражались с ними. Черт… Голос дрожит невозможно. Надеюсь, если эта запись сохранится… Черт, как бы я хотела снова проснуться дома. Обожаю свой день сурка. Пожалуйста…

Двадцать три пятьдесят семь. Я не могу уснуть. Страх волнами охватывает тело, но я стараюсь. Сижу с закрытыми глазами и молюсь, чтоб в полночь все обнулилось. Тело Эвана покрылось красными пузырями, которые лопаются прямо на глазах, но он еще дышит и стонет сквозь сон. А я должна уснуть, потому что внизу уже слышен гвалт неживых, но пока еще никто из них не додумался поднять голову… А, может, Эван своим уже мертвым запахом забивает мой «живой»?

Ноль часов одна минута. Меня уже сжирали. Это не так страшно. Это не страшно.

– Ар-архкх…

Но как же тупо погибать так… С хэллоуином, ребят…»

Прослушав запись целиком, Стефани Риксон набрала подругу, но в ответ слышались только длинные гудки. Пожав плечами, она сбросила вызов и улыбнулась девушке-кассиру.

– Да, я без багажа.

– Отлично, ваш рейс до Далласа первого ноября в ноль часов сорок две минуты, через десять минут. Желаем приятного пути!

– Спасибо! – отозвалась Стефани и, отойдя от кассы, снова набрала подругу, – это что же, ты так обиделась, что я тебя об отъезде не предупредила, и теперь трубку не берешь?.. Ну, ничего, приеду домой, я тебе задам…

Соляр (Тени ужаса)

– Хей! Хей, мистер! – голос слышался издалека, но из-за метели и завывающего ветра, Миша мог ошибиться.

Он обернулся. Прыгая через сугробы, к нему приближался мужчина в белом пуховике. Миша остановился.

– Инглиш? – перекрикивая ветер, уточнил мужчина.

– Русский, – буркнул Миша недовольно.

Турагент обещала, что в домике будет жить он один, а тут ещё и иностранец какой-то увязался. Ответ иностранца не озадачил и не остановил – мужчина принялся бегло тарахтеть на английском, взмахивая руками и указывая в сторону домика. Миша понял только «колд» и «нид ту колл».

– Черт с тобой, – кивнул Миша и, подойдя к домику, открыл дверь ключом.

Внутри было тепло и пахло деревом. Миша забросил сумку на багажную полку и развернулся к иностранцу.

– Ну что? Телефон?

Мужчина снял с головы шапку, струсил с неё снег и растянул рот в белозубой улыбке. Миша скривился, говоря про себя «типичный америкос».

– Так что? – повторил вопрос Миша, не пуская незнакомца дальше порога.

Тот снова затараторил на английском, но в дверь внезапно постучали.

«Обслуживание коттеджей, наверное», – подумал Миша и, обойдя американца, открыл дверь. За ней стояла женщина в запотевших очках, укутанная в разноцветный шарф.

– Вы домиком ошиблись, – выдохнул Миша.

– Э-э, – протянула женщина, – я говорить русский. Я Хельга Тэкх, э-э журналист, ти-ви. Германия.

– И что?

Миша вывалил приличную сумму денег, чтоб снять трехкомнатный коттедж именно в этой широте и долготе, ждал визу, летел с тремя пересадками и ехал полтора часа на трансфере не для того, чтоб жить с незнакомыми людьми.

– Случится недоразумение, – немка, как и американец, говорила очень быстро даже на русском, – номер я бронировал, занят семья с ребёнком. Она э-э плохо, тошнить и температура. На коленях просить меня, но я холодно и ресепшн сказал у вас есть свободный комната ночь. Я платить вам. Новый год ночь некуда ходить, – немка развела руками и, секунду подумав, вытащила из сумки бутылку водки, – праздник!

Миша сделал шаг назад, пропуская её внутрь.

«Черт с ней, пусть ночует. Мне одному три спальни всё равно много».

– Моя спальня на втором этаже, – сказал Миша, – занимай любую другую.

Хельга довольно улыбнулась и начала раздеваться. Американец так и стоял в одежде.

Миша о нём успел забыть.

– Хельга, а ты… Английский понимаешь?