Просроченная клевета

Пролог. Он будет жить, что бы это кому-то ни стоило

Серое мартовское утро пробивалось сквозь щель в занавесках.

А может, был уже полдень, сумрачный и холодный… А может, и вечерело, какая, к дьяволу, разница?

В неприбранной холостяцкой квартире сидел одинокий мужчина. Съехавшие с дивана далеко не свежие простыни не вступали в противоречие с помятой серой пижамой, а жестокий похмельный синдром – с разбросанной стеклотарой. Голова рвалась на куски. Он до стона сжимал их руками, облокотясь на стол, вдыхая прокисшие запахи с одноразовых грязных тарелок. Смотрел на стакан, наполненный запотевшей прозрачной жидкостью… и боялся опохмеляться.

Когда мозги протрезвеют, ему станет еще страшнее. Он вспомнит прошлую ночь и осознает сумму, которую проиграл. А потом позвонит Голодный и ласково намекнет: когда подъехать за баксами? Конкретный вопрос, за которым должен следовать четкий ответ. Односторонне принятое решение о переносе встречи куда-нибудь в Аргентину компанией не приветствуется. Мужчина вспомнил о друге, вернувшимся из Китая в целлофановых бандеролях, и покрылся холодным потом.

Но озноб прибавил решимости. Он будет жить, что бы это кому-то ни стоило. Будет играть в золоченых залах Монте-Карло, будет пить драгоценные вина. Будет царствовать на дивном острове, наслаждаться прикосновениями разноцветных мягких ладошек, ублажающих его утомленное солнцем тело.

Да, он соберет коллекцию молодых услужливых пери из мусульманского мира. Разве не каждый самец тайком мечтает о том же? Женщины Запада самодостаточны и своенравны до омерзения. Пока завоевываешь одну, полжизни потратить можно. А потом она оккупирует твою жилплощадь и наложит вето на всякое проявление личной свободы, в первую очередь – на свободу сексуальную.

Нет, ему не придется сдерживать своих красивых желаний. Он будет наслаждаться молодостью и снисходительно примет все искушения мира, которые к началу двадцать первого века человечество приготовило для богатых и дерзких.

Резким движением, мужчина опрокинул в рот водку, зажевал парой разорванных шпротов. Чья это вилка? Черт с ней. В зеркале промелькнули тяжелые мешки под глазами и путанные белокурые волосы. Нехорошо. Вымыться, выспаться, успокоиться. На работе он должен выглядеть пленительным-безукоризненным, иначе все планы коту под хвост.

Решение принято, получит Голодный баксы.

Он опять достанет из сейфа конверт и опять его вскроет. Много раз, в течение лет, он проделывал этот фокус. И никто ничего не заметил.

Но мелкое воровство отупляет и расхолаживает, с ним давно пора распрощаться. Пора расправлять плечи. Пора брать свое, сберегаемое благосклонной теткой Фортуной.

Он долго ждал, много думал, он шаг за шагом осторожно приближался к цели. Пожалуй, чересчур осторожно. Цель сияет, как солнце в горячий полдень, высокая и яркая до боли. Но она досягаема, ее можно снять с неба и спрятать в мешок. Стоит надеть перчатки и водрузить на нос защитные очки.

Он однажды убил человека, чтоб стать ближе к манящему к солнцу. Наступил на труп, как на лесенку. И убийство сошло ему с рук.

Но больше рисков не будет. Он будет жить долго и счастливо, купаясь в чужом богатстве, о котором так долго грезил, что давно считает своим.

Любую цель можно аккуратно, у всех на глазах, упаковать за пазуху, не применяя грубого насилия. Кровь смывается потерей здоровья и лучших лет жизни в казематах на Калыме. Интриги не наказуемы. Люди имеют свойство – поддаваться направляющим толчкам. Даже самые волевые не способны к сопротивлению, если ловко манипулировать их чувствами и эмоциями…

«Встретил вчера умельца, он-то и пригодится. Как всегда, заплачу за работу, за гробовое молчание. Цель оправдывает вложения. А пока открою конверт. Нет смысла сопротивляться неизбежному, с неизбежным надо смиряться…»

Май две тысячи пятого года выдался хмурым и слякотным. В дешевой съемной квартире на окраине Москвы, трое уселись за круглый обшарпанный стол, гордость покупателя шестидесятых годов прошлого века. Занавески задернуты, свет включен, запор на двери проверен.

– Я нарисовала план этажа и схему расположения плиток. Надеюсь, за пять лет ничего не изменилось, – произнесла женщина, закутанная на восточный манер в струящуюся ткань из светлого шелка. Никяб позволял любоваться полосой задумчивых глаз, удлиненных, зеленых, чарующих, растушеванных по советам европейских модных журналов. Все остальные прелести, будто бы надежно скрываемые тонкой завесой ткани, обливались ею, подобно липким струя́м воды, практически обнажая совершенное естество.

– А если он устроил перепланировку? – спросила невысокая миловидная девушка и капризно надула губки. – Что будем делать тогда?

В отличии от подруги, девушка надевала короткие черные платья, выгодно облегающие пышненькую фигурку. Кудрявые темные волосы и глаза с янтарными искрами в обрамлении дужек ресниц, придавали юному облику сходство с умненькой куклой Мальвиной.

– Будем действовать по обстоятельствам. Ты для этого и нужна, чтобы все подробности выведать.

– Веди себя естественно, не переигрывай, – добавил высокий блондин и поцеловал куколку в губки.

Зеленые очи сузились, гася огонечки ревности. Но этого никто не заметил.

3 июня 2005 г. Пятница, вечер.

Глава 1. Клава на даче в Сахарном, растерянная и обвиняемая

Идеальных отношений не бывает. Рано или поздно, позолоту счастливой любви разъедает коррозия кризисов. Можно прожить с родным мужем пять лет душа в душу и вдруг наткнуться на Китайскую стену – ни обойти, ни объехать. Эта стена – ревность. Недоверие демонстрируется даже в присутствии посторонних, подозрительность переходит во враждебность, пугает. Вроде, Владимир пытается бороться с собой. Молчит, например, целый вечер. Обложится электроникой и наблюдает, как я играю с детьми в бадминтон на два воланчика, одна против пары.

Это наше семейное ноу-хау: сетка натянута на уровне пояса, площадка укорочена для пятилетней малышки и парня семи лет. Они, конечно, стараются, носятся по траве, словно батарейки «Diraselk» спрятаны под футболками. Все равно воланчики скачут в сторону или в сетку. Редкие подачи я отбиваю, ловко перемещаясь по своей территории – длинные ноги успевают везде. Владимир смотрит украдкой на открытые ноги жены, хмурится и прикидывает, что они могут нравиться не только ему. А раньше смотрел в глаза.

– Клавдия Васильевна, Алиса спрашивает, пойдете слушать музыку? – Магдалина Никитишна, наш управдом, вышла на веранду.

– Конечно пойдем! Аська, Стаська, бегом переодеваться!

Что за славные ребятишки! Без причин ни капризничают, каждое дело им в радость. Осторожно подхожу к мужу. Надо быть предельно деликатной, чтоб не вызвать вспышку эмоций.

– Володя, посидишь с нами? Настенька новые песни разучила.

– Неужели ты не видишь, что я работаю? – Взгляд из-за ноутбука нервозный, отталкивающий.

– Извини, не буду мешать.

– Ты куда?

– В детскую.

– Стой! Раньше ты настаивала на моем присутствии, уверяла, что дочка хочет спеть специально для меня. Сейчас что-то изменилось?

– Изменилось. Я больше ни на чем не настаиваю, потому, что …

– Тебе тягостно мое присутствие. Так и говори.

– Нет, Володя. Потому, что любое мое слово ты истолковываешь превратно, я уже боюсь с тобой разговаривать. Мне очень нравится, когда ты занимаешься детьми, когда поешь вместе с нами.

– Но тебе уже неприятно, когда мы остаемся наедине? Например, в спальне?

– Мне всегда хорошо с тобой в спальне. У тебя нет причин для сомнений.

– Тем не менее, ты нашла причину для предательства?

– Владимир, если я тебе чем-то не угодила, давай поговорим об этом вечером, при закрытых дверях. Нельзя подавать домашним повода для сплетен.

– Домашним нельзя? А всей Москве можно?!

– Если кто-то на меня наговаривает…

– Не лги мне, Клава. Я не слепой.

– Но и я не то, что ты позволяешь себе думать! Я никогда не изменяла тебе! Скажи, что ты слышал, и я докажу, что это не правда!

– А вот это как раз и скверно. Отвратительней факта измены, может быть только ложь, прикрывающая измену. Ты, кажется, торопилась в детскую? Иди, тебя ждут.

– Может быть…

– Что?

– Все-таки, посидишь с нами, развеешься… Настя так хорошо поет! Ее даже малыши заслушиваются!

– Некогда. Чтобы ты могла легко тратить, я должен работать днем и ночью.

– Я экономно веду хозяйство и немного трачу на себя, ты знаешь это. Сам говорил не раз, что жена банкира твоего уровня должна выглядеть роскошнее.

– Я не об этих расходах. Кстати, сегодня на твой личный счет я перевел еще пятьдесят тысяч евро. Купи себе что-нибудь блестящее.

– Я не ношу блестящее.

– Купи блеклое! Но согласись, подарить своему альфонсу сто двадцать тысяч евро за два месяца – это наглость с твоей стороны.

– У меня никого нет! Я ни для кого не снимала деньги! Проверь мой счет, ты сам во всем убедишься!

– Предлагаешь, чтоб я копался в грязном белье? Ты хочешь моего унижения перед служащими?! Пошла вон!

– Я, Володя, могу уйти. Но я имею право знать, что происходит?

– Завтра поговорим, Клава, сегодня я очень устал. За ночь я приму решение и сообщу тебе утром.

– Ты… опять будешь спать в комнате для гостей?

– А тебя удивляет моя брезгливость?

– Меня уже ничто не удивляет.

Голова закружилась, тошнота подступила к горлу, давление резко снизилось. В таком состоянии, я сопротивляться не способна. Развернулась и отправилась в спальню, стараясь не шататься – еще не хватало услышать вслед обвинения в притворстве. Алиса поиграет на фортепьяно, а потом без меня уложит детей. Ей в последнее время не привыкать.

Этой ночью

Лисочке не спалось. Когда малыши уложены, она, по должности няни, не имеет права на миг оставлять младенцев одних. Но ей разрешается выйти на узорчатую веранду, окружающую этаж, подышать остывающим воздухом. После двенадцати часов удручающей жары, вечерний отдых необходим. С этим согласен каждый, Клавдия не упрекнет нянечку в нерадивости. Многие гуляют в саду, чем она хуже?

Сладкая парочка гусак да гагарочка, Ашот и Магдалина, пристроилась внизу на скамейке. Они самозабвенно воркуют, вспоминая ушедшую молодость, но на ночь разойдутся по разным комнатам. Юность можно помнить отрывками, но никогда не удастся ее повторить. Романс о любви, которой, как известно, «все возрасты покорны», каждое поколение исполняет в собственной интерпретации.

Вера гуляет с охранником, но какое Алисе дело? Алиса больше не позовет подружку на балкон, больше не станет нашептывать жгучие тайны сердца. Сердце нашло утешение.

Когда опустятся поздние июньские сумерки и смолкнут в саду голоса, Алиса вернется в детскую. Мягким кошачьим движением повернет защелку у двери и будет нетерпеливо поджидать его у стены, подсматривать в узкую щелочку. Никто не должен заметить. Никто не должен догадаться об их любви. Спальня «двойняшек» – не номера для интимных встреч.

Но есть нежные девичьи груди, которые напрягаются под сорочкой, заслышав шаги на лестнице. И есть мужские ладони, трепетные, горячие, которые круглые грудки ласково успокоят. Если губы найдут друг друга и сердце услышит сердце, если первый романс о влюбленных ликует победным гимном, вытесняя наставления мамы и смутные сожаления об утраченной девственности, если солнце восходит ночью, с закатом дневного светила…

Значит, сегодня они счастливы. Потом Судьба скомпенсирует это чудное состояние трудными годами рационализма и одиночества. Потом она ударит по щекам ту, чьи щеки сегодня пылают, раненные сотнями тонких щетинок. Раньше ли, позже… Потом…

Клавдия. Утро субботы

было чудесным, соловьи пели почти в столовой. Изрядный кусок леса, отвоеванный у ландшафтного дизайнера, заглядывал в окна ситцевыми соцветьями высоких трав. Москитные сетки не пропускали комаров, но не могли сдержать влажный утренний ветерок, пахнущий грибами и прелой подстилкой. Я смотрела, как раскрываются навстречу солнцу цветы, я у окна ждала мужа. Ради него надела легкое вишневое платье, ради него распустила длинные каштановые волосы. Что б ни случилось вечером, утром мы традиционно будем завтракать вместе. Утро несет надежду на обновление.

Владимир спустился вниз, худощавый, высокий, подтянутый, одетый безукоризненно для выхода на работу. Болезненно сжатые губы и темная синь под глазами говорили про долгую ночь, маятную, бессонную. Я сделала шаг для первого утреннего поцелуя, но нервный невольный жест заставил остановиться:

– Доброе утро, Клава, завтракать я не стану. Я хочу поговорить с тобой.

– Доброе утро, Володя. Я тоже думаю, нам есть что обсудить. А чай все-таки пей, горячий, с мятой, и булочку скушай, я сама тебе испекла.

Муж на выпечку не взглянул.

– Вот, что я решил, Клавдия Васильевна: развода тебе не дам!

– Не дашь ра…

– Ты удивлена? Может быть, зная, как я не люблю скандалы, ты тоже рассчитывала получить отступные и укатить за границу?

– Я рассчитывала на другое.

– А именно? – Жесткий тон и подозрительный взгляд.

– Провести с тобой вместе всю жизнь.

– Жизнь так просто не проведешь, да и меня тоже… Я оставляю тебя рядом исключительно ради детей. Стасик и Настя слишком привязались к тебе, вторая потеря матери плохо отразится на их воспитании. Я никогда не нанесу своим детям такой удар! И тебе не позволю!

– Владимир!

– Не будем пока обсуждать, какой пример ты подаешь детям. Но я надеюсь, у тебя хватит ума держать отношения с этим типчиком в секрете хотя бы от них. Я по-прежнему буду давать тебе деньги на личные расходы и на содержание матери, даже больше, если ты согласишься выполнять мои условия. Адвокат принесет сюда к вечеру брачный договор. Я понял, что не способен удержать любовь молодой женщины. Но я вправе требовать, чтоб между нами все было прозрачно, чтобы ты мне больше не лгала. Ради спокойствия троих детей, я согласен оставаться рогоносцем. В наше развратное время ,этим уже никого не удивишь.

– Я никогда не изменяла тебе, я люблю тебя, как ты не понимаешь?

– Не плачь, Клава, я все понимаю. Я не забываю ни на минуту, что твои тридцать – не мои пятьдесят, что молодость должна получить свое. Вероятно, я был обязан продумать эту ситуацию заранее… Был должен готовиться к ней. По крайней мере, сегодня мне не было бы так больно.

– Володя, сегодня суббота, давай проведем день вместе. Пойдем на наше озеро, отдохнем…

– Нет. После работы я уеду к брату в «Доброе».

– Возьми меня…

– Один.

– Но я только раз видела Владислава…

– Достаточно. Никому не доставляют удовольствия чужие страдания. А мне рядом с ним становится легче. Трагедия жизни – только слабоумного брата я могу назвать своим другом. Самым искренним, самым верным.

– Я тоже твой верный друг! Возьми меня с собой!

– Клава, а тебе не приходит в голову, что я желаю отдохнуть от твоего липкого лицемерия?

Я даже задохнулась от обиды. Словно у знаменитой вороны, «в зобу дыханье сперло», слова вымолвить не смогла. Кто-то тактично постучал в дверь. Григорий, наш водитель. Сообщил, что чемодан уже в машине. Кто-то собирал моему мужу чемодан, а я узнаю об этом в последнюю очередь! Какое унижение, какое незаслуженное отстранение!

Не могу за себя постоять: сначала приходят слезы, а продуманные аргументы – гораздо позже дискуссии.

Игорь приехал к двум.

Сколько знаю этого человека, все им любуюсь. Но длительного общения с зятем не выдерживаю, вспоминаю умершую сестру. Красавец мужчина. Блондинист, широкоплеч, безукоризненный светлый костюм и бежевый галстук в тон, располагающее лицо, мягкий голос, сдержанные манеры. Кто на Игоря ни посмотрит, всякому ясно: отличный профессионал, и цену себе знает. Правда, работает зять под крылом моего супруга, но не каждый способен стать миллионером, мощным стратегом и тактиком современной экономики.

Однажды, я даже влюбилась в Игоря – на целых два дня. А потом позабыла. На заре моей бесталанной юности я забывала многое.

Мы позвонили Алисе, и она принесла отцу Машеньку. Качая дочь на коленке, адвокат и хороший друг разложил на столе бумаги брачного договора:

– Извини, Клава, мое дело подневольное. Сделал для тебя все, что мог. Если Владимиру Павловичу попадает шлея под хвост, сама понимаешь…

В том то и дело, что не понимала. Все, что происходило до сих пор, игнорировала, как пустой звук. Могла обижаться и плакать, страдать от одиночества по ночам и от неприязненных взглядов вечером. Но никак не укладывалось в голове, что Владимир ревнует всерьез, что наши, в общем-то, мирные (а может быть, даже интеллигентные) ссоры способны привести к катастрофе.

Теперь уложилось. Пункты брачного договора (вернее, пункты договора о фиктивном браке) конкретизировали мое место в ЕГО жизни.

Мне дозволялось оставаться витринной женой вне и хозяйкой внутри дома – в меру энтузиазма. Предписывалось заботиться о детях, об их правильном воспитании, развитии и благополучии – сверх всякой меры. За что полагались конкретные отчисления, о которых ни одна гувернантка с тремя факультетами Сорбонны мечтать не смела.

В случае смерти мужа, я получаю наследство, оговоренное ранее в завещании.

Но, что самое интересное, я получаю право на личного друга. При условии, что наши встречи не станут достоянием широкой общественности.

Позаботился Владимир Павлович и о своих скромных радостях. В вопросах личной жизни он оставлял за собой те же права, которые предоставил супруге.

Само собой разумеется, со стороны наша «семейная жизнь» должна выглядеть благопристойно. Спать мы отныне будем в разных спальнях, появление внебрачных отпрысков не одобряется.

Еще несколько абзацев обязывали обе стороны придерживаться единой системы воспитания детей и однотипного жизненного уклада, ссор из избы не выносить, вырабатывать общее мнение по спорным вопросам в результате мирных переговоров, и прочее в том же духе.

Каждый пункт мне давался с трудом. Краснея перед вдовцом покойной сестры, вынужденным по долгу службы принимать участие в наших семейных дрязгах, я по нескольку раз перечитывала строчки, пытаясь понять: что хочет сказать Владимир на самом деле? Получалась несуразица.

– Игорь, Владимир Павлович читал это?

– Он сам пункты продиктовал, я всего лишь смягчил обороты речи. Под каждой страницей стоит его подпись.

Да, конечно. Как же сразу я не разглядела? Может, что-то еще не вижу? Может, смысла не догоняю? Как можно отказаться от наших дней и ночей? Как можно предать нашу любовь ради какой-то придуманной «личной жизни»? А может быть… не придуманной? От страшной догадки в груди закололо.

– Игорь, ради кого он это делает?

– Ради детей, это очевидно.

– Нет, не очевидно. У него есть другая женщина?

Игорь даже остановился посреди комнаты (он Машеньку по коврику водил, учил ступать ножками). Поднял дочурку на руки, сел рядом:

– Клава, я ничего об этом не знаю, Владимир со мной не откровенен. Однако, создается впечатление… что у тебя есть кто-то?

– И каким образом оно у тебя создается? Ты меня с кем-то видишь? Разговоры мои подслушиваешь?

– Нет, конечно. Со слов Владимира Павловича так получается. Вроде, он не считает нужным ущемлять твою личную свободу, но намерен во что бы то ни стало сохранить детям мать. Потому и решился на это шаг. Подпиши, Клава. Многие твои подружки сочли бы за счастье положить в банковскую ячейку такую бумагу.

– Мерзость какая! Ничего я подписывать не буду, так и передай своему боссу!

Собрала листы в кучу, скомкала, бросила в урну. Подумала, вынула, расправила, написала поперек каждого: «Мерзость» и ушла к себе пить пустырник.

Глава 2, где Клавдия узнает о себе что-то странное, а о Владимире – страшное

Не хотелось звонить Рике Волчик, но что поделать?, пришлось. Эта субтильная дамочка знает все обо всех досконально. Уникальная сплетница: редко врет, ситуацию просматривает насквозь, во всех тайных связях и разворотах. Может, и на мою проблему глаза мне откроет? Я сама ни на что не способна, проблемы в своей семье разглядела всего час назад.

До коттеджа Рики пройтись по улице метров триста. Но заглянуть на полчасика не получится – подруга обидится. А беседовать с ней часами – обижусь сама. В особенно крупных порциях беспардонная Рика хватает за горло хлеще незрелой хурмы.

– Рика, привет!

– Привет, Клавочка! Забежишь ко мне сегодня?

– А я обещала?

– Дождешься от тебя! Сегодня у нас весь бомонд! Жорочке день рождения! Представь, три года назад он вылупился из яйца! Егор приволок с бойни целого теленка, будем кормить его мясом.

– Прямо с руки?

– Вместе с рукой! Тоже скажешь, подруга! Жорочке железную клетку соорудили, как раз поперек бассейна. Плавать рядом умора: метровые челюсти щелкают, а схватить не могут! Экстрим!

– Рика, это негигиенично.

– Он чистый! А воду меняют каждый день.

– Я имею ввиду, крокодилу опасно плавать вместе с людьми – подцепит инфекцию и подохнет.

– С таким аппетитом не подыхают. Знаешь, во сколько он нам обходится? Кстати, о вкусах. Эта корова Брюссельская подцепила нового бой-френда и даже временно вышла за него о замуж. Брачный контракт составил сам Штинлец. Она будет сегодня им хвастаться.

– Контрактом или Щтинлецем?

– Бой-френдом, разумеется! Все газеты Москвы печатают их фотографии, слониха и Моська, смотреть умилительно. Он рассказывает, какой трогательной лаской одаривает свою избранницу – читай рекламу на будущее между строк. Она – как добилась безумной любви, угощая мальчика жареным картофелем с укропом, приготовленным собственными руками. Повышает мужскую потенцию. Ты пробовала стряпать по ее рецепту?

– Я редко стою у плиты, а бульварных газет не читаю. Они в моем доме запрещены.

– Поэтому с тобой скучно разговаривать. Могла бы поделиться с подругой впечатленьями, а все молчишь.

– О чем?

– О ком! О брюнете в красной рубашке, кто ни разу не попадал в объектив крупным планом. О ком толкуют в салонах и строят самые невероятные предположения. Носом чую – все они врут, а собрать достоверную информацию не могу. Представляешь мои мученья? Кто такой? Где подцепила? Колись!

– Рика, ты о ком конкретно говоришь?

– У тебя их два? Или три? Ай да Недотрога Васильевна!

– Рика, где ты видела фотографии?

– Прессу надо уважать и регулярно просматривать. Тогда будешь точно знать, что люди думают о тебе, и что следует думать тебе о них.

– У тебя есть газеты с моими снимками?!

– И даже глянцевый журнал. «Клавдия Белозерская раскрепощается», – написано на обложке! Фотография небольшая, но выглядишь ты неплохо и вполне узнаваемо. К сожалению, юркий бой-френд как всегда успел отвернуться.

– Я на них в суд подам!

– Незачем так ершиться. Говорю тебе – качество печати отличное. А что касается синего костюма, как на школьной учителке, сама виновата, за собой надо следить.

– Рика, а ты можешь с кем-нибудь прислать мне две-три газетенки? – «Не посылать же своих, вдруг по дороге высмотрят!»

– Сегодня никак не могу, люди заняты, ждем гостей. Приходи, тебе говорят. Снимками полюбуешься, заодно и прокомментируешь.

Больше глотать невозможно – оскомины полон рот. На каком этапе инволюции Рика утратила чувство элементарного такта? Разве можно ей объяснить, что я не в состоянии ни с кем обсуждать эту тему?

– Извини, я до ночи занята – лак на ногтях ободрался, шесть слоев наносить буду.

– Какая копуша! А компьютер включить можешь? Открой www.сarafannoeradio.ru Найди страницу газеты «Фуфло-инфо». Там твои фотки выставлены, даже те, которые не печатали.

– Я свечусь в интернете?

– И я. И Президент Российской Федерации тоже. Правда, в другом окружении и совсем по другому поводу. Ты в хорошей компании. детка! Развлекайся, пока!

После десяти минут «развлечений», я за дверь боялась нос высунуть. Компьютеры установлены в каждой комнате служащих, каждый в минуту отдыха может зайти на «Фуфель». Перешептываний за спиной я, правда, не замечала… Но что я замечаю, кроме детских лиц, сервировки стола и собственного настроения? Владимир два месяца кряду в глаза меня упрекал! Я не понимала и этого! Думала, устает на работе, нервы шалят, не знает, к чему придраться. А причина-то есть, оказывается! Надо срочно спасать положение! Надо срочно спасать семью!

– Алло, Володя!

– Абонент отключен или временно недоступен…

Может быть, Григорий ответит? То же самое. «Доброе» за границей цивилизации, взывать бесполезно. К Игорю не пойду – стыдно. Надо срочно найти человека (постороннего человека, чтобы больше с ним не встречаться!), который без лишнего шума прекратит все это безобразие.

Владимир не раз повторял, не выходя за двери может подобрать любого специалиста – стоит перетряхнуть коробку с визитками. Карточек у меня множество, на деловых встречах и праздниках каждый норовит подсунуть жене банкира свои телефоны. Стоматолог, гинеколог, проктолог… Надеюсь, в его кабинете не встретимся никогда. Потомственная колдунья снимет сглаз, наведет порчу…. Вряд ли кто сглазит бульварные издания, а они испортят репутацию кому угодно. Брачное агентство, агентство недвижимости, контора «Рога и копыта»… Катя Белоклокова, корреспондент «Нашего времени». Может, она надоумит?

Полгода назад эта милая девушка писала статью о банках Владимира, заезжала к нам на чай. Несколько абзацев посвящались семье Белозерского, мне пришлось дать интервью, даже сфотографироваться. Снимать детей Володя запретил, боится киднеппинга. Прав, конечно. Кстати, статья получилась хорошая, я ее сохранила на память. А господин Белозерский пригласил главного редактора к нам на ужин, хвалил его газету и молодого корреспондента.

Возможно, Катерина в силу своей профессии знает, кто стряпает эти снимки? Может, ему заплатить, чтобы на весь интернет признался в мистификации?

– Добрый вечер! Я говорю с Катериной Белоклоковой?

– Добрый вечер, Клавдия Васильевна.

– Вы узнали меня по голосу через полгода?

– Нет, конечно, Клавдия Васильевна – ваш номер сохранился в памяти телефона. Могу быть чем-то полезна?

– Можете, Катенька. Но разговор должен остаться строго меду нами.

– Я умею хранить чужие тайны, это входит в мои профессиональные обязанности. Речь идет о новой статье?

– Нет. О фотографиях, которые выложены на сайте «Сарафанное радио». Вы их видели?

– Видела. Я немножко знакома с вами и не верю в эту чепуху.

–Я хочу знать, Катенька, кто это сделал? Может быть, вы назовете мне имя фотографа?

– К сожалению, Клавдия Васильевна, тут я вам помочь не могу. Под снимками не стоит подпись автора, «Фуфель» ссылается на анонимного фотолюбителя. Я знакома с парнями, которые не брезгуют тухлятинкой, но уверена: никто из них не стал бы связываться с господином Белозерским.

– Мой муж пустил дело на самотек, я узнала об измышлениях пару часов назад. Вы советуете подать на газету в суд?

– Можно. Но сначала следует найти фотографа и заставить его сознаться в подделке.

– Владимир Павлович не любит скандалов, тем более – публичных.

– Тогда будет достаточно опровержения. Но, опять же, фотографа надо искать в первую очередь. Редактор «Фуфеля» Илья Кривоглазов за ложные факты ответственности не несет. Это написано мелким шрифтом внизу на последней странице.

– А если я заявлюсь в редакцию и пригрожу судом, мне назовут его имя?

– Скорее всего, нет.

– Катенька, а вы можете посоветовать мне частного детектива, умного и тактичного, который выполнит свою работу и тут же о ней забудет? Который гарантированно не продаст сведения в прессу?

– С удовольствием, Клавдия Васильевна! Беркутов Арсений Петрович, частное агентство на Большой Полянке. Занимается адвокатурой и расследованием.

– Вы знаете его лично?

– С лучшей стороны! Три года назад, мой муж был несправедливо обвинен в убийстве. Арсений и его оправдал, и убийцу нашел. После этого случая, я не раз рекомендовала его друзьям и знакомым. Дела были очень серьезные и очень запутанные, но Арсений справлялся всегда.

– Катенька, Вы считаете, что профессионал высокого уровня возьмется за мое дело?

– Конечно! Арсений в душе джентльмен, он обязательно заступится за женщину, которую оклеветали. Сейчас я пришлю его телефоны. Но, Клавдия Васильевна, зачем вам заниматься этим самой? В штате Владимира Павловича есть адвокаты и силовики. В миг все уладят.

– Катя, я не знаю, по какой причине мой муж не привлекает своих людей.

Телефоны пришли, и я долго смотрела на цифры, не решалась набрать номер сыщика. В самом деле, почему мой муж, мой родной, мой любимый человек, позволяет порочить родную любимую женщину на протяжении двух месяцев? Почему не привлекает клеветников к ответственности? С помощью Игоря, например. Или Василия Купченко, начальника отдела охраны. Василий – мужик серьезный. Вмиг мерзавца анонимного фотографа схватил бы за шиворот, устранил бы «недоразумение».

Ответ вдруг нарисовался сам собой в моей голове, маленькими картинками… И я долго сидела, разглядывала… А они росли, разбухали… Сыпали комментариями, насмехались ехидными репликами облачком изо рта, как в газетных карикатурах… А я не могла понять: они правы? Или обманывают?

Владимир использовал ситуацию, ждал ее развития, чтобы подсунуть мне договор о фиктивном браке. Или создал эту ситуацию сам.

Он рассчитывал, я по глупости сама забегу в мышеловку. Подпись под мерзкими пунктами, по сути, будет признанием: у меня завелся любовник! Такой бумагой на бракоразводном процессе махать хорошо: и неверность уже доказана, и можно поднимать вопрос об устранении блудливой матери от воспитания сына… Владимир станет опекуном Мишеньки и никогда не подпустит меня к нему! Как не подпускает Ванду к Стаське и Аське!

«Ради кого он это делает?» – «Ради детей…»

Господи, как я сразу не догадалась: ради того, чтобы отобрать у меня детей!

К этой мысли надо привыкнуть. Надо уговорить себя допустить такую возможность хотя бы теоретически. Надо чуть поверить в нее…

Не допускалось, не привыкалось, не верилось…

День лениво сливался в вечер, солнце палило в окна. Дважды звонила Магдалина Никитишна, спрашивала мое мнение по каким-то домашним вопросам. Я дважды не знала ответов, ступор парализовал мышление.

Поверить в подлость Володи… Поверить в счастливую соперницу, которая шаг за шагом, словно королева Мария-Терезия, передвигает пограничные столбы в его сердце… Когда ротозейка Босния разглядела границу с Австралией у дворов своих деревень, выражать протест было поздно.

Сегодня коварная королева добилась многого. Следующим ее ходом будет наш развод.

Логично.

Не правдоподобно.

Мне упорно, упрямо казалось, что эта догадка совсем, совсем не правдоподобная.

«Выигрывает тот, кто смотрит на вещи реально». Этот девиз я вычитала в американском романе. Там тоже речь шла о женщине, и тоже с тремя детьми, чей супруг уходил из семьи ради прекрасной соседки. Умная миссис не истерила, не рвала чужие белокурые локоны. Она изменяла на лысине благоверного с супругом соперницы и договаривалась с ним, как предотвратить оба развода. Рассудочная любовь победила безумную.

Я тоже должна быть рассудочной. Я постараюсь, пойму, кто мне ввинчивает рога. Я тоже не побоюсь посмотреть на вещи реально.

А если не верю в предательство, если люблю Володю, значит, тем более следует обратиться к специалисту. Он исключит Терезию (как врач исключает аппендицит, пощупав больной живот), успокоит мои подозрения и объяснит причину странных поступков супруга. Кроме того, найдет гаденького фотографа и заставит его написать извинительную объяснительную. Все будет хорошо, я это знаю… Пора позвонить, пора…

В воскресенье мне сообщили, что Владимир убит.

Элитный санаторий «Дубовая роща» близ Ореховки.

Глава 3. О чем толкуют сыскари?

– Товарищ капитан, нам придется расследовать это убийство?

– Ни в коем разе, господин практикант Заковыркин. Часа через полтора прибудут коллеги из Москвы, снимут отпечатки, заберут труп. Бумаги для передачи подготовил? Дай гляну. Место преступления… Первичные показания свидетелей… Отчет кинолога… Хвалю. Умеешь выражаться грамотно, со знанием дела. А картину преступления как себе представляешь?

– Думаю, воссоздать не трудно. Владимир Белозерский встал рано, несмотря на воскресный день. Принял душ, заказал завтрак в номер, надел черный костюм и белую рубашку. А на термометре с утра – двадцать два градуса. Значит, ждал кого-то из новых партнеров, если оделся официально, старых друзей так в санатории не встречают. На столе бумаги разложены, готовился к переговорам. Владислав проснулся попозже и тоже направился в ванную. В это время кто-то постучал, Владимир открыл дверь гостю. В него стреляли в упор, через порог, использовали пистолет с глушителем – в соседних номерах на этаже никто ничего не слышал. Но, я думаю, Владислав все ж различил хлопки. Или вышел из ванной комнаты, не успев стереть пену у рта, хотел что-то брату сказать. А как увидал мертвого, лежащего на полу, у него отказало сердце. Когда официант принес завтрак, оба лежали рядом: один в костюме, другой в пижаме. Убийство совершено на нашей территории. Возможно, замешан кто-то из местных.

– Откуда такие выводы?

– Собака вела до Ореховки.

– До трассы, которая проходит рядом с деревней. Это не одно и то же. Ты, Заковыркин, глубже смотри: не было ограбления. Явно, убийство заказное, дело рук заезжего мастера

– Смешно сказать – убийца вышел через калитку. На воротах вооруженная охрана, а с боку – охране побоку. И скрылся пешком через лес.

– А куда ему было спешить? Умный брат ничего не скажет, а дурочек ничего не понял. Может быть, на обратном пути грибочков в лесу подсобрал. Совместил приятное с полезным.

– На заказное убийство не похоже. Два выстрела в живот – не очень профессионально.

– Профессия, господин Заковыркин, одна, а подходы к ней бывают разные. Большие оригиналы встречаются, с нестандартным творческим изворотом.

– Надо архивы поднять. По оригинальному почерку сразу найдем убийцу.

– А ты не суетись, парень. Никто его вычислять не будет. А заказчика я тебе через несколько дней назову, палец о палец не ударив.

– Не понял, товарищ капитан.

– То-то и дело, не понял, а пора бы соображать. В какие времена мы живем? В эпоху дикопроизрастающего капитализма. С осознания сего момента и начинай цепочку логических заключений.

Сосед у соседа свинью по пьяни украл – не поленись, помири мужиков. Заставь одного животину вернуть или выплатить компенсацию, а другого – забрать заявление. Тюрьма русскому человеку на пользу не пойдет, не на всякую жалобу дело следует заводить, не всякое дело в суд передавать.

В соседнем селе девку изнасиловали – бегом беги, в суть вникай. Негодяй меж нами завелся, или девке сил нет замуж хочется, решила паренька заарканить, сначала ласками, потом угрозами. И такое в моей практике бывало, причем не раз.

Стариков в деревнях убивают ради копеечной пенсии – ночи не спи, вычисляй, выслеживай отморозков.

А в дела миллионщиков не лезь. Эти люди между собой страну на куски рвут, перераспределяют сферы влияния да природные богатства, как будто бы принадлежавшие народу. Сами и разберутся. Если решат убийцу Белозерского наказать – мы с тобой это скоро узнаем, из новых некрологов. А ежели безвременная кончина сердешного корпорации ихней по вкусу пришлась, на этом и завершится. Кто сгребет его банки в карман – тот и заказчик, или подставное лицо заказчика. Без точного расчета такие дела не делаются. Сунешься в жернов – перемолотят и панихиду не отпоют. Усек, практикант Заковыркин?

– Усек, товарищ капитан.

– Старшему по званию следует отвечать по уставу. Чему вас в школе учили?

– Так точно, товарищ капитан!

– Вдова покойного скоро подъедет труп опознать. Не люблю я эти сцены, в соседней комнате отсижусь. Ежели любит, сейчас тут истерика начнется, обмороки один за другим. Врач не ушел?

– Не ушел, товарищ капитан. Владислава пытается в чувство привести.

– Долго ж ему стараться. Я слышал, этот парень с пяти лет ходит и улыбается, хотя родился нормальным.

– Семья Белозерских из соседнего района, отец и мать работали учителями. Бандиты влезли в их дом, родителей убили на глазах у детей, над матерью издевались. Владимир сильнее оказался, он после компенсационного лечения развивался нормально, тетка забрала его к себе. А Владислав поправиться не смог. Испуг остановил его умственное развитие, его родственники взять не решились.

– Эта история произошла, когда меня еще в проекте не было. Ты откуда подробности знаешь?

– Весь санаторий гудит, товарищ капитан. Я между делом разговоры послушал и историю болезни почитал.

– А ты не прост, господин Заковыркин!

– Младший сержант Заковыкин, товарищ капитан.

– О том, что я тебе сказывал, не забывай, младший сержант. Не лезь в это дело. Если вдове покойного сейчас плохо станет, беги за врачом. Ежели хорошо, делай вид, что так и быть до́лжно. Деньги, они утешают. Ни с каким компенсационным лечением не сравнчтся.

Игорь Особчук

Сколько лет знаю эту женщину, все восхищаюсь ею. Держит удар жестко, словно английская леди. Кто ее этому научил? Во всяком случае, не отец пьяница и не мать поломойка. Всю дорогу молчит, никому не доверяет свою боль. «Главное, нам с тобой, Игорь, детишек надо поднять, – тихо произнесла, вскинула на секунду голубой болезненный взгляд. – Ты уж не оставляй нас». И опять замкнулась в себе, постаревшая лет на десять.

Главного много. Основной капитал Белозерский заблаговременно перевел за границу. Там он в абсолютной безопасности, бухнет, как опара на дрожжах. В России со смертью владельца следует ожидать ударов со стороны конкурентов. Совет директоров состоит из компетентных, проверенных временем и кризисами товарищей, но все ли они сохранят лояльность к наследникам? Любое предательство не исключено. Вернее, к скорым предательствам надо готовиться. Сумеем мы удержать банки в своих руках? Будут ли банки в наших руках приносить прежнюю прибыль? Нужно продать бизнес раньше, чем он откровенно развалится, а вырученные средства вложить в акции, которые много лет приносили Владимиру стабильный доход. Это верно. Продажа – лучший выход из положения. С такими деньжищами, мы и детей поднимем, и внуков, и правнуков, и сами в обиде не останемся…

Все, что случилось потом,

сохранилось в резервах памяти рваными клочками диалогов. Клавдия говорила и думала, принимала решения и отдавала приказы… Гнула боль, смертельная боль… И животный, уверенный страх, будто убийца рядом, ходит за нею следом.

– Обопрись на мою руку, Клава. Тебе не обязательно смотреть внимательно… Я всегда буду рядом. Куда нам пройти, товарищ сержант?…

– Клавдия Васильевна, вы узнаете этого человека?

– Да… Это… мой муж.

– Пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату. Ваши показания должны быть зафиксированы.

– Позвольте, я немного посижу в коридоре. Пожалуйста, принесите стакан воды…

– Распишитесь, Клавдия Васильевна, вот здесь и здесь. Добавьте: «С моих слов записано верно».

– Когда я смогу получить Владимира Павловича?

– Это решать не мне. Скоро подъедет бригада с Петровки, они заберут тело на исследование.

– Я… обязана их дождаться?

– Не думаю. По крайней мере, не в таком состоянии. Следователь сам свяжется с вами, когда сочтет нужным.

– Скажите им… От моего имени… Я объявляю награду в сто тысяч долларов человеку, который найдет убийцу и заказчика.

– Клава, позволь напомнить: до оформления права на наследство…

– Владимир Павлович позаботился, чтоб у меня были личные деньги, награда гарантируется. Сто пятьдесят тысяч, если заказчик будет найден в ближайшее время. Передайте это оперативникам с Петровки, товарищ капитан. Игорь, проводи меня к врачу…

– Вениамин Николаевич, что с Владиславом? Как он себя чувствует?

– Больной перенес сердечный приступ – убийство совершилось почти на его глазах. Сейчас спит.

– Он… будет жить?

– Очень надеюсь, но серьезное лечение необходимо. Я условия реанимации обеспечить здесь не смогу. Сами понимаете, в санатории люди отдыхают и лечатся от хронических заболеваний типа ревматизма, но не от инфаркта.

– Я должна отвести Владислава в больницу?

– Безусловно. Но я не знаю ни одной хорошей больницы кардиологического профиля, где приняли бы больного с основным диагнозом Владислава Павловича.

– Ясно. Игорь, звони немедленно Чибисову. Пускай подключает кого угодно, но к нашему приезду в доме должна быть оборудована палата для лечения сердца. Лучший в Москве кардиолог и лучшая сиделка должны нас ждать.

– Это очень дорого, Клава. Вряд ли, в твоем положении…

– Владимир очень любил брата. Я не могу предать его память, сколько бы это ни стоило. Вениамин Николаевич, в санатории найдется машина скорой помощи? Потребуется ваше сопровождение, очень прошу. Игорь, я думаю, тебе лучше дождаться милиции. Мало ли, какие пояснения потребуются…

– Мама, что с папой?

– Верочка, немедленно собирайте чемоданы Насти и Стасика. Купченко здесь? Пускай зайдет ко мне.

– Василий Брониславович, нужна ваша помощь. Старшие дети должны уехать в Канаду, немедленно, прямо сейчас. Выберите четверых самых надежных бойцов для сопровождения. До Внуково поедут в бронемашине. В аэропорту Мехико их встретят. Бойцы останутся при детях телохранителями, на неопределенное время, когда можно будет вернуться.

Поставьте охрану у комнаты Владислава и у комнаты малышей. К сожалению, их я отправить пока не могу. С Владиславом никто не должен разговаривать, кроме медработников. И, тем более, никто не должен напоминать о случившемся. Доктор предупредил, что больному нужен исключительный покой.

Организуйте охрану периметра в две смены по двенадцать часов – бойцы должны хорошо отсыпаться. Пропустите по поверхности ток и через каждые три метра развесьте предупреждения.

Проверьте работу всех камер наблюдения. Где считаете нужным, установите новые. Немедленно. Проследите, чтоб все ставни были заперты днем и ночью – дом не должен простреливаться с деревьев.

С этой минуты никто из посторонних людей не проходит на территорию. Молочница оставляет продукты охранникам у ворот. И прочее, не мне вас учить. Новых жертв быть не должно.

– Каждый день приезжает машина с продуктами фермы.

– Водитель остается в будке, охранник подвозит товар к кухне.

– Вам тоже нужен телохранитель, Клавдия Васильевна.

– Думаю, лишнее, по крайней мере, в этих стенах. На ночь дом должен превращаться в охраняемую крепость, все окна и двери ставятся на сигнализацию. Проведите беседу со служащими. Каждый, кто боится, должен покинуть территорию в течении часа. Каждый, кто остается, будет жить здесь безвыходно, вплоть до завершения расследования.

– Клавдия Васильевна, если вы боитесь покушения на детишек, не проще уехать сразу после похорон, всей семьей? Я уверен, многие готовы купить ваши банки.

– Я уверена: многие захотят получить их за бесценок. Но банки пока не мои, завещание будет оглашено завтра. Все остальное завтра и продумаем. Кстати, за поимку преступников назначена награда. Это распространяется и на ваших ребят.

Ночью она ходила по коридорам в длинном ночном халате, словно дух зачумленного дома. Молодые парни охранники смущенно опускали глаза, когда хозяйка в неглиже проплывала мимо. Проверяла запоры на окнах и на дверях, говорила с оставшимся на ночь врачом, заглянула в комнату к детям. Молоденькая няня Алиса плакала как ребенок, откинувшись затылком на подушку, не закрывая лица. Мишка и Машка ей вторили, нянечка не замечала. Верочка успокаивала младенцев, но ее неумелые попытки подстрекали крикунов реветь еще громче. Пришлось вести Алису в гостевую, укладывать в постель, отпаивать пустырником. Клава долго сидела рядом, поглаживала мокрую от слез кудрявую голову.

– Как же так? – причитала Лисочка. – Убит? Он был таким живым еще утром… И вдруг убит? Такой замечательный человек! Клавдия Васильевна, я так любила Владимира Павловича! Мне так жалко его! Как же мы теперь будем жить?

– Да, Лисочка, я все знаю, Владимир Павлович тоже очень тебя любил. Он мне повторял постоянно: «Береги эту девочку, Клава. Ее нам Сам Бог послал». Ты успокойся, засни. Завтра станет полегче. Завтра мы все подумаем, что будем делать дальше…

А потом сама долго плакала на коленях у старой Никитишны. Но рыдала без причитаний, никому не решалась доверить страхи, что свивались в душе клубком.

После пяти утра усталость взяла свое. Клава вернулась в спальню, сцедила и вылила молоко – Мишка и Машка не должны принимать ее боли. Прислонилась к подушке – и юркнула в черную пустоту.

Глава 4. Женщина, которую я люблю, не плач.

Завещанье читали в офисе, расположенном на третьем этаже самого крупного банка Белозерского на Арбате. Клава сидела в черном, страшненькая, осунувшаяся, положив руку матери себе на колени. Глава юридического отдела Михаил Заболоцкий окинул взглядом малочисленную группу родственников и вскрыл конверт.

– «Я, Белозерский Владимир Павлович, – зазвучал его приглушенный, немного торжественный голос, – в здравом уме и ясной памяти, желая отблагодарить дорогих и близких людей, чьей любовью, заботой и дружбой был счастлив при жизни, завещаю:

Моей любимой тете Апраскиной Валентине Борисовне, заменившую мне мать в трудные годы детства – триста тысяч долларов и коттедж в Испании, на берегу Средиземного моря.

Ее детям, моим дорогим братьям, Василию Михайловичу Апраскину и Константину Михайловичу Апраскину – по двести тысяч долларов каждому.

Моим любимым племянникам Матвею Васильевичу и Жанне Константиновне Апраскиным – по сто тысяч долларов каждому.

Моей маленькой племяннице Марии Игоревне Особчук, чье будущее еще не определено – сто тысяч долларов и трехкомнатную квартиру в Москве.

Моему другу детства, бессменному телохранителю, не раз спасавшему меня от верной гибели, Василию Брониславовичу Купченко – двести тысяч долларов.

Бессменной управляющей моего дома Магдалине Никитичне Скороходовой – пятьдесят тысяч долларов.

На содержание моего брата Владислава Павловича Белозерского открыт отдельный счет, распоряжаться которым доверяю моей супруге Белозерской Клавдии Васильевне.

Весь оставшийся капитал в рублях, долларах и евро, которым буду владеть к моменту смерти, а также акции и ценные бумаги, банки в Москве, недвижимость в России и за рубежом, передаются в распоряжение Белозерской Клавдии Васильевны, чтоб она разделила их на четыре равные доли и оформила каждую четверть на себя и моих детей: Белозерского Станислава Владимировича, Белозерскую Анастасию Владимировну и Белозерского Михаила Владимировича.

Уточняю особо: моя первая жена, Полянская Ванда Станиславовна, как мать, отказавшаяся от детей в младенчестве, не получает ничего от меня и не имеет права наследования моего состояния после своих детей.

Опекуном над всеми детьми назначается Белозерская Клавдия Васильевна.

Закрытый конверт, прилагаемый к этому завещанию, прошу передать лично в руки Клавдии Васильевне».

Заболоцкий протянул через стол большой канцелярский конверт, на котором крупным почерком покойного было выведено: «Открой одна. 15 августа 2004 г.» Слезы навернулись на глаза, лица вокруг слились. Завещание было написано почти год назад, вскоре после рождения Мишеньки, и с тех пор не менялось. Даже события двух последних месяцев не заставили мужа усомниться в ее преданности семье.

В опустевшем кабинете мужа, Клавдия распечатала конверт.

«Моя дорогая женщина, женщина, которую я безмерно люблю, не плач. Я уже примирился с мыслью, что скоро покину тебя – сердце последнее время болит не на шутку. Смирись и ты. Мы не бессмертны, факт. Но начинаем считаться с общеизвестным фактом, когда ночью дрожим от холода, представляя себя в могиле… В яме, которая еще не вырыта.

Я уверен, все будет на высоте – лакированный гроб и море живых цветов, печальная музыка и печальные лица. Я знаю, что горе моих друзей и любимых будет искренним. Я предчувствую, что мой уход станет для тебя трагедией. Возможно, ты растеряешься от непомерной ответственности, которую я намерен на тебя возложить.

Это письмо – отчаянная попытка за пределами бытия поддержать тебя, моя голубоглазая женщина, растерянную и одинокую. Ты обречена прожить на земле долгие годы, без моей любви, без моей защиты. Очень хочу надеяться: тебя будут поддерживать деньги, которые я оставляю. Но кто знает, радость они принесут, или станут причиной многих несчастий.

Будь всегда, будь везде осторожна. Не доверяй новым людям, которые окружат твой дом, словно мухи бочонок меда. Одни примутся льстиво лгать, заглядывая в глаза; другие засыпят клятвами, как любят тебя и детей, обольстят умелыми ласками, будут склонять к замужеству; третьи дадут «компетентные, проверенные» советы, куда вложить капиталы. И все роем не успокоятся, пока деньги с твоих счетов не перекочуют в их бездонные карманы.

Я знаю тебя хорошо, не влюбчивую, не доверчивую, не склонную к авантюризму. Надеюсь, гордой и строгой, недоступной для ловких прохвостов, ты останешься навсегда. Надеюсь, сумеешь привить эти бесценные качества нашим детям.

Тогда угрозы и риски, которые влечет за собой обладание большим капиталом, сведутся к минимуму. Сделай, как я прошу.

Раздели деньги и акции, хранящиеся в швейцарском банке, на четыре равные части. Каждую часть переоформи на себя и на наших детей, как это сказано в завещании. Название банка, номера счетов и ячеек записаны на вложенном листке. В этом тебе помогут Курт Гутман и Елена Бринкольт, ведущие мои дела в Женеве. Полные инструкции, как связаться с ними через электронную почту и по телефонам, изложены там же.

Во-вторых, продай банки. Вырученную сумму раздели на четыре части и положи на те же счета. В той же записке ниже я привожу список российских и зарубежных партнеров, заинтересованных в их приобретении, и примерную стоимость каждого банка. Объяснять необходимость продаж, думаю, не стоит. Мои заместители Жданов Павел Валерьянович и Цукато Роман Сергеевич помогут тебе провести финансовые операции.

Образовавшийся в результате капитал станет основным капиталом фамилии Белозерских. Его можно будет передавать из поколения в поколение, регулярно снимая проценты. Поверь, суммы будут достаточными для достойного образа жизни.

Дома и квартиры в России и за рубежом не продавай, дари их детям и внукам по мере взросления, учитывая их пожелания. Не забывай и себя. Может быть, ты решишь переехать в наш маленький домик в Париже?

Как представляю тебя в одиночестве… Впрочем, не буду обманываться. Это я расстаюсь с тобой навсегда, ты ж обречена на новую встречу. Бог даст, она будет счастливой. Я желаю искренне этого.

Береги детей, Клава, заботься о них, сохрани их привязанность в новом браке. Не теряй голову в новой любви. Не позволяй новому мужу бесконтрольно тратить твои деньги, не составляй завещания в его пользу. Научи и детей, когда подрастут, поступать точно так же.

Михаил Заболоцкий и Павел Жданов будут вести твои финансовые и юридические дела, Василий Купченко и его команда сберегут дорогих мне людей во мне неподвластном будущем. Я с каждым договорился. Каждого знаю десятки лет, на каждого могу положиться за гранью бытия.

Тем не менее, я умру с гнетущей тревогой на сердце. Если б я мог все предвидеть, если б я был способен предостеречь детей от непредсказуемых ударов будущего! Если бы мне позволялось любить тебя вечно, Клава! Увы, семизначные цифры на банковских счетах еще никому не обеспечивали бессмертия.

Наоборот. Частенько они становятся причиной преждевременного ухода. За что, в таком случае, я борюсь? Зачем получаю все новые и новые прибыли, которыми никогда не сумею воспользоваться? Зачем перелопачиваю доллары, которые, может быть, поставят под угрозу твою жизнь? Жизнь Мишеньки, Настеньки, Стаса? Если б я мог вас оставить со спокойным сердцем… Если б я был уверен, что моя ненасытная страсть не причинит вреда…»

Письмо обрывалось на полуслове, как будто автор не находил оправдания делу всей жизни. Будто так и не решился произнести последнее «прощай»…

Клавдия аккуратно сложила листочки и спрятала во внутренний карман пиджака – ночью у нее будет время поплакать над ними.

Летний Арбат за окном плавился в ядовитом мареве дымящегося асфальта. Полуобнаженные матери вели за руки загорелых детей, ребятишки поспешно слизывали таящее мороженое. Стоянка перед фасадом забита плотно машинами, подъезжают новые, новые. На ступеньках банка толпа нервных испуганных вкладчиков. Входные двери закрыты со вчерашнего дня. Клавдия зябко поежилась, натянула рукава на кисти рук. Восемнадцать градусов – это норма в ЕГО кабинетах, дома и на работе. Вышла в приемную:

– Виктория Львовна, будьте добры, пригласите ко мне Жданова, Цукато и Заболоцкого.

– Павел Валерьянович, Роман Сергеевич, я хотела бы знать, смогут ли банки эффективно работать без Владимира Павловича? И найдется ли человек, который способен взять руководство на себя, действуя от моего имени?

Жданов, невысокий пятидесятилетний крепыш с округлым лицом, переходящим в Ленинский высокий лоб, уставился на наследницу с нескрываемым изумлением сквозь стекло роговых очков. Второй заместитель, Цукато, среднего роста, с удлиненным носатым фейсом и седой шевелюрой, облек его молчание во фразу:

– Мы получили четкие инструкции от Владимира Павловича, какие меры обязаны предпринять после его ухода. Не думаю, что иные действия, как бы они ни казались заманчивы, приведут к лучшим результатам.

Клавдия сжала губы:

– В последнее время, мой муж склонялся к перемене первоначальных решений. Он часто обсуждал со мной стабилизацию экономического положения в России. Надеялся на сохранения дела своей жизни, на передачу детям и внукам.

– В России невозможно серьезно рассчитывать на длительную стабилизацию. Каждый новый Президент может принести с собой новую идеологию и новую экономическую политику. – Жданов выразил свое мнение, но в глазах загорелся интерес. Со все возрастающим любопытством рассматривал он молодую вдову, мерзнвшую под напором кондиционера.

– И все же? – Теперь Белозерская обращалась лично к нему.

– Банки работать, конечно, смогли бы… – неуверенно продолжил первый заместитель. – Дело налажено хорошо, совет директоров действует согласованно, я мог бы заниматься общим руководством, как делал это не раз во время отлучек Владимира Павловича. Если бы не некоторые обстоятельства…

– Слушаю вас внимательно.

– Если б не паника, которая начинается в рядах наших вкладчиков. Сегодня, после публикаций в газетах о смерти господина Белозерского, многие ринулись в банки, чтоб забрать свои вклады. Народ наш битый и выученный, боится потерять сбережения. Спуститесь вниз, вы сами во всем убедитесь. В ближайшие дни, толпа у дверей будут расти в геометрической прогрессии.

– Как, по-вашему, сколько дней банки должны платить, чтоб паника успокоилась?

– Не менее трех недель. Однако, за это время новые финансовые поступления сведутся к минимуму и будут состоять в основном из вынужденных месячных взносов за полученные кредиты. Крупные и мелкие вкладчики, которые планировали обратиться к нам, переметнутся к конкурентам. Догадаться не сложно – мы разоримся. Наступит день, когда нам будет нечем платить.

– То есть, мы отдадим все, но никто не сочтет нужным отдать нам кредиты досрочно и в полном объеме… А если использовать средства из Швейцарии? Тогда, мы сможем вернуть доверие вкладчиков и привлечь новых, поднимая проценты по вкладам. Придется приложить усилия, но со временем банки восстановятся в прежних позициях.

– Можно, но я не советую. – Юрист Заболоцкий, подтянутый, худощавый сорокалетний мачо, аргументировал жестко, с напором. – Владимир Павлович откладывал эти деньги для семьи, как неприкосновенный запас. К тому же, судите сами: на рынке мы не одни. Финансовые трупоеды уже собираются в стаи, уже делят вашу собственность, уже занимают ваши позиции, и вам никогда не удастся вернуть их назад. Эти люди не пожалеют миллионов на подкуп государственных чиновников. И чиновники закроют глаза на ряд беззаконий, которые произойдут в ближайшее время.

Насильственная смерть Владимира Павловича – это только начало. Мы не знаем, кто стоит за ней и каков будет его следующий шаг. В газетах уже появились статейки на тему финансовой несостоятельности преемников Белозерского. О том, что вдова отправит наличные за границу и оставит вкладчиков с носом. Когда успели их нацарапать? Заранее знали, что Белозерский будет убит?

– Мы видим только цветочки, – подхватил Жданов. – Не дай вам Бог, Клавдия Васильевна, напороться на шипы этого ядовитого растения. Подумайте о детях. Мой вам совет: держите банки закрытыми под предлогом общей ревизии. И немедленно начинайте переговоры о продажах. Когда вкладчики убедятся, что финансовые дела переходят в надежные руки, истерика прекратится. Предложения уже поступили, я принес факсы. Разумеется, трупоеды предлагают вам цены значительно ниже сумм, которые мог бы получить Владимир Павлович, но никто не даст больше. С этой минуты, игра идет только на понижение.

– Вы хотите сказать, что рыночная стоимость банков Белозерского через две-три недели станет гораздо ниже, чем их стоимость на сегодняшний день?

– В несколько раз ниже. – Цукато не мог и не хотел скрывать раздражения. – В этом я убеждался не раз, ситуации повторяются. Каждый день промедления принесет вам убытки в миллионы долларов. Владимир Павлович умел принимать решения быстро и точно. Я надеюсь, его наследница…

«Растеряет как можно меньше. Я тоже хотела б на это надеяться».

– Пожалуйста, передайте мне факсы, я оценю предложения. – Под взглядами финансистов, Клавдия не торопясь просмотрела листки. – Хм-м… А разве господин Ропшильд не заинтересовался свежатинкой?

– Прямых предложений не поступило. Возможно, вступил в переговоры через подставных лиц.

– Михаил Сергеевич, с точки зрения закона, мы обязаны начинать выплаты с сегодняшнего дня? Мы можем открыть кассы через несколько дней или передать свои обязательства покупателям?

– С точки зрения закона и здравого смысла, наследник обязан, как минимум, пересчитать свое имущество и войти в курс дела. Переоформление документов на ваше имя, опять же, потребует времени. Что касается обязательств по выплатам, они безусловно будут переданы покупателям – в этом весь смысл сделки. Свидетельство о смерти мужа вы не получили?

– Сначала надо съездить на Петровку, получить справку.

– Не беспокойтесь, Клавдия Васильевна. Я подготовлю доверенность на свое имя и сделаю все.

– Кроме того, выделите людей для организации похорон и поминок. Я уже обратилась в агентство «Ритуал», с ним согласуйте.

– На каком кладбище?

– Владимир Павлович не однажды мне повторял, что не хочет лежать в сырой холодной земле. Что горячий костер, который мгновенно освободит его душу, предпочтительней. Я обязана выполнить его волю.

– Безусловно. Будут еще указания?

– Держите меня в курсе событий, я всегда на связи. Павел Валерьянович, Роман Сергеевич, начните ревизии немедленно. Я хотела бы знать разницу между имеющимся на данный момент налом, ожидаемыми поступлениями на ближайшие три недели, и общей суммой вкладов наших клиентов. Надеюсь, не все они будут востребованы, но надо готовиться к худшему. Когда я смогу получить предварительные данные по каждому банку?

– Часа через два. Более точный отчет – к концу дня. Что мне ответить по факсам?

– Накиньте по двадцать миллионов и начинайте предварительный торг. Встретимся вечером в этом кабинете, позже я назначу точное время. И вот еще что. Пока ведется следствие, Купченко и его люди получают чрезвычайные полномочия. Они вправе просматривать любые бумаги, любой компьютер, любой кабинет, задавать любому служащему любые вопросы. Кроме того, будут приходить оперативники из милиции. Объясните это коллегам. Надеюсь на общее понимание и содействие следствию.

– Ясненько-понятненько…

Заместители вышли из кабинета в состоянии глубокой задумчивости. Они не были готовы к такому повороту событий, борьба за банки Белозерского не входила в их жизненные планы.

– Похоже, мы влипли, – произнес Жданов, когда глава юридического отдела Заболоцкий свернул в свой коридор.

– Похоже, ты влип, мой друг. Я не давал обещаний прыгать на задних лапках на поводке у дамочки, – Цукато брезгливо поморщился.

– Уйдешь?

– Покуда не поздно. Сегодня в развале банков обвиняют смерть Владимира, а через две недели станут обвинять нас с тобой. Не справились в критической ситуации, не доказали высокий профессонализм.. Кому тогда будем нужны?

– В самом деле… Кому мы еще нужны, кроме этой дамочки и его детей? За что нам Владимир платил?

– Владимир подмял нас под себя! Вспомни март девяносто третьего. Если бы не тот случай, банкиром был бы я.

– До сих пор свербит?

– А ты сам простил?

– А ты, друг, вспомни другое. Владимир разорялся дважды, в девяносто шестом и в девяносто восьмом, и дважды всплывал на поверхность. Кто мешал нам с тобой соорудить легкий плот и пуститься в автономное плаванье? Молчишь? А я полагаю, якорь нам мешал. Якорь из отчислений, которые мы получали регулярно и в полной мере, несмотря на его банкротства и финансовую неразбериху в стране.

В замах – гарантированно и без риска. В банкирах получишь поболее, но можно и пулю схлопотать. Так и вышло. Ты всегда это знал, потому не высовывался.

– Ты на что намекаешь? Ты думаешь, я заранее знал об убийстве?

Когда за мужчинами закрылась дверь,

Клавдия достала сотовый телефон, расправила сложенный вчетверо листочек. Абонент в Женеве взял трубку сразу.

– Добрый день! – приветливый голос далекой бизнес-вумен звучал почти без акцента. Очевидно, на дисплее ее телефона сразу высветилось: «Россия, Москва». – Елена Бринкольт, заведующая отделом долгосрочных вкладов в банке «Он-рич», Женева. Чем могу быть полезна?

– Добрый день. Меня зовут Клавдия Васильевна Белозерская. Мой муж, Владимир Павлович Белозерский, имел счет в вашем банке. Вчера он погиб…

– Я соболезную вам, госпожа Белозерская.

– Благодарю. Согласно завещанию, я с детьми наследую основную сумму, хранящуюся у вас.

– Одну минуту, госпожа Белозерская. Чтобы продолжить наш разговор, я обязана идентифицировать ваш голос, сравнив его с образцом голоса супруги, любезно предоставленный нам Владимиром Павловичем. Я подключаю свой телефон к компьютеру… Пожалуйста, произнесите несколько слов.

– Назвать девичью фамилию матери? Лебедева. Владимир Павлович не передал мне сведений о каких-либо банковских паролях.

– Пароли не нужны, сравнение завершено. Извините за задержку, госпожа Белозерская, теперь я имею право отвечать на ваши вопросы.

– В завещании не указана сумма, которая хранится в Женевском банке. Я хотела бы иметь точные сведения по налу и акциям.

– Будьте любезны, назовите номер счета.

– СК – 200-789- 985-14-0003.

– Минуту… К сожалению, этот счет аннулирован в пятницу, 3 июня сего года в 19 ч 20 мин по московскому времени.

– Он открыл другой счет в вашем банке?

– К сожалению, нет. Все тридцать пять миллионов долларов были переданы посредством электронного перевода в другой банк. К сожалению, Владимир Павлович не пожелал оставить нам сведений о месте их назначения.

– Их невозможно найти? – в голосе Клавы вспыхнула паника. Долго изображать из себя русскую бизнес-вумен она оказалась не способна.

– Их можно найти, госпожа Белозерская. Но на это потребуется время и ваш юридический представитель в Женеве.

– Спасибо, мой представитель свяжется с вами в ближайшее время. Акции тоже исчезли? Ячейка АОС/FG-660035.

– Минуту… Банковская ячейка под этим номером числится за господином Белозерским с 15 февраля 1995 года. Согласно последнему распоряжению клиента, в случае его смерти, содержимое ячейки может проверить или изъять только его супруга, госпожа Белозерская, лично, посредники не приемлемы. Банк не имеет права вскрывать ячейку, просматривать или пересчитывать ее содержимое.

– Вы хотите сказать, не знаете, есть там что-нибудь вообще?

– К сожалению, это так, госпожа Белозерская. Приезжайте в Женеву, я всегда буду рада вам помочь.

– Спасибо, Елена, вы мне уже помогли.

Тошнота подступила к горлу, давление резко падало. Владимир перепрятал от нее деньги в пятницу, когда она играла с детьми в бадминтон. Переводил и хмурился, глядя на ее ноги. Подтверждал код нового счета и мучился неспособностью удержать при себе эту женщину.

Он принял решение, точно и быстро. Он больше не верил в ее невлюбчивую рассудительность, не доверял неверной «фамильные капиталы». Он испугался: она ограбит его детей. Поверил, что промотает состояние вместе с «альфонсом». А прощальное письмо, полное доверия и нежности… Переписать не успел.

Заграница нам не поможет. Или поможет, но поздно. Банки уйдут за бесценок. При значительном расхождении дебита с кредитом, квартиры и дачи тоже. Ни для кого не секрет, что при срочной продаже недвижимости цены значительно падают. Кроме того, она выплатит около миллиона друзьям и родным, согласно «последней воле». Надо спросить, когда эту волю следует выполнить.

Как случалось в минуты отчаяния, закололи кончики пальцев – предынфарктный синдром, преследующий ее с детства. Боли в груди усиливались, признаваться в слабости секретарю не хотелось.

Ключи от сейфа, шкафов и ящиков письменного стола Виктория Львовна передала ей с утра. У Владимира тоже болело сердце, где-то здесь должны быть лекарства… Бумаги, только бумаги, ни одного пузырька. Нечеткая фотография парня в надвинутой на глаза бейсболке, отпечатанная с компьютера на желтом листе бумаги, концентрические круги на физиономии и дырки от дротиков, размусолившие бедолаге нос. Зачем Владимир хранил этот мусор?

А вот и таблетки. Клава проглотила сразу две, запила водой из графина, полежала десять минут на мягком диване. «Решения надо принимать быстро и точно. Кроме того, надо иметь мужество выполнять принятые решения. Мужества явно недостает».

– Алло, Магдалина Никитишна, что в доме твориться?

– Все в порядке у нас, Васильевна. Алиса привела малышей с прогулки, готовятся кушать. Охранники ходят за ними, будто привязанные. От кого же их здесь охранять?

– Это не важно, мне так спокойнее. Что еще?

– Телефоны гудят с утра. Люди спрашивают, где и когда будут похороны. А я все пла́чу, не знаю, что отвечать?

– Отвечу сама всем, вечером. Как Владислав?

– Я сиделке обед относила, в себя, говорит, не приходит. Откроет глаза, бедняга, посмотрит на нее, и опять засыпает. А сердечко бьется ровнее. Доктор с утра приходил, велел три капельницы в день ставить. Лучше ему, говорит, но уж очень он слаб. Если спит, говорит, это хорошо, значит, организм восстанавливается. Вас в котором часу дожидаться?

– Не ждите совсем. Оставьте мне что-нибудь поклевать.

– Сколько охранников развелось, как бы все не склевали!

Клавдия невольно улыбнулась. Экономная Магдалина Никитишна родом из голодного детства. Всю жизнь боится новой войны, всю жизнь подглядывает, когда продукты в холодильнике закончатся? Но на сердце стало полегче – даже заочное прикосновение к семье придает силы. «Я должна их всех защитить. Даже тех, кто читает грязные издания».

– Алло! Приемная господина Ропшильда? Будьте добры, передайте Абраму Самуиловичу, что Клавдия Белозерская хотела бы с ним встретиться. Конечно, сегодня я совсем свободна. Конечно, конечно, приеду в любое время. Пятнадцать ноль-ноль – вполне устроит, спасибо, девушка.

Встреча на Петровке в двенадцать тридцать. Потом необходимо заехать в банк на Маросейке, выяснить, что там с ее личным счетом. Нельзя кататься одной по Москве, телохранитель необходим. «Не дай вам Бог, Клавдия Васильевна, напороться на шипы этого ядовитого растения. Подумайте о детях», – сказано будто вскользь, чтобы не напугать слабонервную женщину. Имеющий уши, да услышит. Купченко тоже не раз Владимира предупреждал, а он отправил Григория мыть машину…

Тот же день, 15.45

– Василий Брониславович, вы не могли бы подъехать в банк на Маросейке? Надеюсь, минут через двадцать я буду там. Да, Геннадий парень прекрасный, я уверена, на него можно положиться… Да, на Петровке со мной уже побеседовали. Если это можно назвать сбором информации по делу об убийстве. Девочка следователь задавала вопросы, заглядывая в шпаргалку. Заставила меня перечислить всех чад и домочадцев, на каждого составить характеристику. Шестидесятилетний повар Ашот и двадцатилетняя горничная Верочка показались ей особенно подозрительными, так как не имеют высшего образования. Я сую ей под нос список желающих по дешевке отхватить наши банки, объясняю, что среди них могут быть люди, причастные к убийству. Она его даже не прикрепила, сунула не глядя между страниц. Не удивлюсь, если после моего ухода «уронила нечаянно» в урну.

– Клавдия Васильевна, девушка ведет себя в соответствии с полученными инструкциями. И, конечно, боится случайно взять след.

– К этой мысли меня и подвели. Не будут они никого искать, никакая награда им не нужна, иначе, дело бы передали опытному следователю. Помните убийство Владимира Кистьева? Шумели днем и ночью на всех каналах, чины всех мастей били себя кулаком в грудь. Я тогда совсем юной была, но гнилой закулисной политикой прониклась сразу, знала, что убийца назван не будет. Когда речь заходит о миллиардах, пропускаемых через рекламу, растопчут не одного Кистьева. И ни одна ищейка не бросится по кровавому следу. Кругами походит, поскулит, а с места – ни-ни.

– Значит, будем в расследовании рассчитывать на свои силы.

– Об этом я и хочу с вами поговорить…

– Ольга Степановна, могу я проверить состояние моего счета?… Согласно моим представлениям, здесь не хватает сто двадцать тысяч евро. Вот эти пять сумм по двадцать, тридцать и сорок тысяч я не снимала.

Полноватая работница банка сделалась белее своей блузы.

– Вы сами не снимали… Но приходил молодой человек, обналичивал ваши чеки на предъявителя… На них ваша подпись, Клавдия Васильевна. Паспортные данные получателя и его адрес зафиксированы, как полагается.

– Могу я взглянуть?

– Оригиналов чеков, к сожалению, нет, их забрал Владимир Павлович. А ксерокопии сохранились. Вот они. Электроника подтверждает идентичность вашего почерка. Сами видите…

– Спасибо, Ольга Степановна. Если подтверждает электроника, к вам у меня претензий нет. Если еще понадобитесь, я позову.

– Василий Брониславович, вам придется поверить мне на слово: эти чеки я не выписывала и с Кроликом Борисом Юрьевичем не знакома. Но очень хотела бы встретиться. Дело не в ста двадцати тысячах, в ближайшие дни мы потеряем гораздо больше. Этот типчик лазил в карман к Белозерским нахально, открыто и регулярно, на протяжении двух последних месяцев. Хотелось бы выяснить: почему он был так уверен в своей безнаказанности?

– Парень молод, Клавдия Васильевна, и, скорее всего, наркоман. Похоже, им кто-то управляет. Умный мошенник не станет дважды обналичивать фальшивый чек в одном месте, даже если приходит с чужим паспортом. А наркоманы запросто ради очередной дозы рискуют свободой и жизнью.

– Человек, который руководит Кроликом, знает характер моего мужа. Щепетильность Владимира Павловича безгранична. Он не захочет ловить наглеца за руку, ставить жену в неудобное положение. Владимир затребовал фальшивые чеки, но ваши службы никогда с ними не работали. Я права?

– Не работали, Клавдия Васильевна. Сегодня я узнал о чеках впервые.

– Как ни печально, я тоже. Вывод напрашивается: вор из ближайшего окружения мужа или знаком с ним давно. Вор мог знать о скором убийстве, потому и надеялся проскочить. Или готовил убийство сам, надеялся погреть руки.

– Это вряд ли, Клавдия Васильевна. Поганенькое жульничество у кассы может провернуть любой мошенник, умеющий хорошо подделывать подчерк и представляющий реакцию Владимира Павловича. А убийство финансового воротилы с видами на его миллионы – дело профессионалов. Размах мышления несопоставим. Да и стоимость исполнения тоже. Однако, в ваших словах есть догадки, за которые можно зацепиться.

– И эти зацепки вы должны проанализировать со всех сторон.

– На каждом чеке проставлено время обналичивания. Для начала просмотрим видеозаписи и снимем отпечатки пальцев с оригиналов.

– Ключи от кабинета у меня, сегодня я поищу чеки. Видеозаписи у охранников?

– В архиве. Просмотрим их без свидетелей. Но время терять нельзя. Позвольте, я позвоню своим ребятам, пускай берут Кролика в его норе, если он живет по прописке.

– Виктория Львовна, я побуду в кабинете одна. К восемнадцати часам вызовите, пожалуйста, Жданова…

– Павел Валерьянович, чем порадуете?

– Радости мало. Чтоб покрыть дефицит бюджета, который появится в ближайшие дни, надо срочно продать один из банков. После чего, теоретически говоря, если бы не давление конкурентов, мы могли бы нормально работать. Если не сделать этого завтра, через пару недель мы будем вынуждены спустить с молотка все.

– Оставьте отчеты, я подумаю над ними. Как идут переговоры с покупателями?

– Каждый снизил цену на пять-семь миллионов от первоначальной заявки.

– Разумно, я поступила бы так же. Завтра, часов в семь утра, я сообщу о своем решении…

– Арсений Петрович, я хотела бы встретиться с вами завтра во второй половине дня…

– Абрам Самуилович, какая приятная неожиданность! Конечно, я ничего не забыла! И не передумала, Абрам Самуилович, как можно обмануть такого мужчину! Приеду, конечно приеду, как обещала!..

– Салон «Мадлен и Молли»? Могу я записаться на семь?.. Вечернюю прическу и макияж.

– Магдалина Никитишна, я поселила родных Владимира Павловича в квартире на Никольской. Нет, Магдалина Никитишна, при всем уважении к Валентине Борисовне и ее детям, не думаю, что они подчинятся общей дисциплине и будут сидеть безвылазно за высокими стенами… Пообщаетесь позже, когда весь этот ужас останется позади… Сегодня не ждите, проведу ночь с мамой. Как у нас?..

– Катенька, приезжайте сегодня в девять тридцать в ресторан «Серебряный звон» на Покровке, я хотела бы дать интервью для вашей газеты…

– Это она и есть?

– спросила шикарная иностранка, закутанная на восточный манер в струящуюся ткань из плотного шелка. Продолговатые чарующие глаза сверкнули изумрудами и сузились, словно две ядовитые змейки.

– Она, – откликнулся спутник, притаившийся за колонной.

Девушка за центральным столиком передернула плечами, словно ощутила склизкое прикосновение змей. И грустно улыбнулась, отвечая на вопросы корреспондентов.

– В вашей стране уже принято демонстративно лазить в штаны к любовнику, не успев схоронить мужа?

– Смотря к какому любовнику. Клавдия Белозерская сбросила вальта, но ей пришел туз.

– Вот оно что… Эта девка прагматична, как хорошая проститутка. Ставки повышаются. Потеря нескольких миллионов сегодня обернется для нее выгодой завтра. Она поймет это сразу, я уверена, мы сумеем договориться.

– А я ни в чем не уверен. Сведения о Белозерской противоречивы, не знаешь, кому верить. Отступать от плана нельзя, расписка нужна обязательно.

– Значит, ты принесешь ее мне.

Тонкая мужская рука из-за колонны наполнила высокие бокалы. Разноцветные огоньки иллюминации пробежали по светлой рубашке от Гучи, выхватили из темноты и бросили в темноту роскошные пряди белокурых волос.

– Я сделаю это ради тебя.

Глава 5. Кто стряпал грязные снимки?

– Доброе утро, Павел Валерьянович! Вы уже видели газеты?

– Видел, Клавдия Васильевна, вы очаровательны. Но не понял, что все это означает?

– Это значит, что мы работаем! Сегодня открываем банки и начинаем выплаты. Охранникам уже переданы пачки проспектов с новыми предложениями для вкладчиков – типография работала всю ночь. Я хочу, чтоб к моменту открытия, эти проспекты лежали на всех столах, чтоб в компьютеры были введены новые программы, чтоб операторы работали только по ним. Проценты по вкладам поднимаются. Для каждого вкладчика, кто останется верен нам – вдвойне. Запущена реклама в прессе, по радио и на телевиденье.

– За чей счет банкет?

– За счет господина Ропшильда, он покроет дефицит бюджета. Официально, Абрам Самуилович будет считаться покровителем Клавдии Белозерской. Желтая пресса найдет, что сказать по этому поводу, но сегодня ее грязный пиар пойдет нам на пользу.

– Хм… Я полагаю, они напишут то и только то, что пожелает прочесть Абрам Самуилович.

– Я тоже так думаю.

– Клавдия Васильевна… А ведь вы поступили опрометчиво, не посоветовались со мной. Выгодность займа определяется процентами, которые нам придется возвращать, и скоростью этих возвратов…

– Десять процентов вас устроит?

– В месяц?

– В год.

– Более чем… Я надеюсь, вы не подписали ни одной бумаги? Не знаю, что на уме у старого хорька. Он или спасет банки Белозерского, или подгребет их под себя. Второе правдоподобнее.

– Не забывайте, Павел Валерьянович, я до сих пор не имею права подписи. Господин Ропшильд ждет нас сегодня к 10.30 в своем кабинете, где будут обговорены основные пункты сотрудничества. Пригласите Цукато и Заболоцкого. Я хочу, чтоб вы подошли к этому делу вдумчиво и осторожно. Позже соберем совет директоров.

– Цукато подал заявление об увольнении.

Клава молчала несколько секунд, переживая первое предательство. «Если друг оказался вдруг…»

– А на вас с Михаилом Сергеевичем я могу рассчитывать?

– Можете. Мы дали слово Владимиру заботиться о его вдове и детях. Мы знали, что это будет не просто.

– Со временем вы поймете, что сделали правильный выбор. Я умею быть благодарной.

– Клавдия Васильевна, позвольте последний вопрос? Зачем вы делаете это? Проще избавиться от рискованного бизнеса и уйти с достоинством.

– Я не хочу никуда уходить. Я планирую остаться в России навсегда. Очень прошу вас, Павел Валерьянович, помогите нам всем остаться.

Тот же день, 14 часов, офис адвоката и сыщика на Большой Полянке

– Добрый день, Клавдия Васильевна. Прошу вас, присаживайтесь. Позвольте выразить свои соболезнования.

Худощавый высокий парень в строгом темном костюме произнес стандартный набор слов, однако, его сочувствие не показалось Клавдии неискренними. Беркутов умел располагать к себе приятными манерами и негромкой, задушевной речью. Крупные кисти рук, но черты лица тонкие, почти женственные. Темные волнистые волосы, внимательные карие глаза, над пухлыми юношескими губами тонкая полоска усов. Все вместе неплохо смотрится, но, смотря на чей вкус.

Рисунок В. Василевской с помощью нейросети.

– Благодарю, Арсений Петрович.

Клава устроилась в кресле, огромном и мягком, глотнула холодный чай. После напряжения последних дней, в кресле хотелось заснуть. Зачем она сюда пришла? Разве ей уже не безразлично, кто мастерил эти дурацкие снимки? И разве она не простила Владимира за коварную Марию-Терезию, передвинувшую столбы, быть может, только в ее воспаленном воображении? Когда приходит настоящее горе, слезы по маленьким бедкам кажутся глупыми и притворными…

– Я хотела бы знать, есть какие-то результаты?

– Клавдия Васильевна, вы обратились ко мне в воскресенье с утра. Сегодня вторник, времени прошло очень мало. Тем не менее, результаты имеются и довольно-таки неожиданные. На ваш вопрос о происхождении фотографий я отвечу. Но хотел бы знать, двигаться ли мне дальше, заинтересованы ли вы в дальнейшем расследовании.

– Вы меня интригуете, Арсений Петрович.

– Сейчас все станет ясно, – парень тряхнул рассыпчатыми волосами. – Вместе с моим помощником, чью фамилию я не называю ввиду его виртуозного умения использовать компьютерную технику в своих интересах…

– С хакером?

– Можно и так выразиться. Вместе с моим коллегой, Клавдия Васильевна, мы внимательно изучили материалы, на которые вы ссылались, в интернете и в СМИ. И пришли к однозначному выводу: сенсация для наивных.

– Подделка бросается в глаза?

– Смотря кому. Я рассматривал эти снимки, как профессионал. Тщательно сфабрикованный эффект полета.

– Полета?

– Только-то и всего. Вы видели фильмы с фокусами Дэвида Копперфильда? Последние кадры шоу весьма показательны. Вечер, далеко внизу сверкают огни большого города. Фокусник с Клаудией Шиффер, легкие, подтянутые, выходят на открытую площадку небоскреба. Они держатся за руки и утверждают, что сейчас полетят. Ветерок трепещет одежды, каждое движение звездной парочки динамично и вдохновенно. Подходят к краю площадки, энергично встают на носочки…. Все, на носочках кадр обрывается. Естественно, артисты не идиоты, вниз не бросились. Они показали людям красивую сказку и хорошо заработали, сказка многим понравилась. Но я встречал несколько человек, которые всерьез утверждали, что Копперфильд порхает ночами над крышами. Некритичное мышление стимулируется воображением – создается эффект полета.

– А в применении к моему случаю?

– Эффект полета растянулся на два месяца. Посмотрите первые кадры, появились в начале апреля. Вы в окружении друзей или вместе с мужем на встречах, в ресторанах или в театрах. На дальнем плане неизменно маячит парень в красной рубашке. Подписи утверждают, что неизвестный поклонник не упускает случая потусоваться рядом со своей возлюбленной. Парень узнаваем по яркой, никогда не сменяемой одежке, но его лицо всякий раз закрыто для зрителя – то читает меню, то роскошные черные волосы упадают на щеки, то отвернулся. Скажите, вы замечали когда-нибудь этого человека?

Клавдия облизала пересохшие губы, вглядываясь в увеличенные снимки:

– Вроде бы нет… Но я в компаниях напряжена, по сторонам не смотрю.

– Дело не в напряжении. На встречи финансовой элиты приходят корреспонденты, делают сотни кадров, но яркий брюнет, почему-то, попадает лишь в одну камеру. По наведенным мной справкам, сразу после первых публикаций, на поклонника Клавдии Белозерской была объявлена настоящая охота. Несколько корреспондентов бульварных газет получили задание взять у него интервью – безрезультатно. На встречах его никто не видит, а после встреч – новые снимки в «Фуфеле». Как такое объясняется?

– Фотомонтаж!

– Конечно. В кругах пишущей братии давно поняли: кто-то – обгладывает ваши косточки. С какой целью – не известно. Смотрим дальше. С мая месяца тематика снимков меняется. Вы больше не появляетесь в общественных местах…

«Потому что с мая Володя меня с собой не берет!»

– …Зато, по версии прыткого «документалиста», ведете активную ночную жизнь. Почему-то вы с неизвестными регулярно попадались ему на глаза в отдаленных аллеях парков или на ступеньках дешевых гостиниц. Причем, дон Жуан, который за два месяца рубашку не сменил, всякий раз успевает прикрыть лицо дамы ладонью или зонтиком, и сам отворачивается. Сцены поцелуев сняты со спины, читатель судит о вашем присутствии по легко узнаваемым строгим костюмам и комментариям «очевидца». Даты снимков нигде не проставлены.

– В самом деле, «эффект полета». Давайте не будем больше обсуждать сюжеты, мне это неприятно. Фотографии не отражают действительность, но я это знала и раньше.

– Мы не знали. А после просмотра сделали заключение: против вас работают, как минимум, три человека: фотограф, чья внешность нам неизвестна, молодой темноволосый парень, если шевелюра и трехдневная щетина не подкрашены, и высокая стройная девушка, фигурой сходная с вами. Уже кое-что.

Мой помощник провел час за компьютером и выяснил, что «неизвестный фотолюбитель» присылает снимки на сайт «Фуфеля» по электронной почте. Его ник – Кнедыш. И этот Кнедыш ни разу не получал «заслуженный» гонорар. Хотя издательство не раз призывало в ответных посланиях указать счет, куда следует перевести деньги, или зайти в бухгалтерию. Согласитесь, не стандартная ситуация. Обычно любители подсматривать в замочную скважину брызжут ядом ради хлебушка с икорочкой, а не ради морального удовлетворения.

Отсюда вывод: либо Кнедышу и компании презренного металла вполне хватает, и они травят Клавдию Белозерскую из личных соображений.

Либо, троица работает на заказ, их старания кто-то оплачивает. По этой причине и гонорар не берут – боятся засветиться сами и невольно выдать заказчика.

Так или иначе, причины столь изощренной подлости могут быть самые разные: зависть, личные обиды, желание спровоцировать развод, месть уволенных служащих или обойденных конкурентов.

– А можно найти этого Кнедыша? Можно узнать, чего он добивается?

– Была сделана такая попытка. Мы послали Кнедышу письмо на электронный ящик. Извещали, что новое бульварное издание набирает в свой штат энергичных профессионалов, умеющих работать творчески и раскрепощено. Гонорары сулили заоблачные, перспективы несбыточные.

– Не откликнулся?

– Откликнулся, его десятилетний сын. Мальчик писал, что отец был убит в субботу, что живут они бедно, что бабушка плачет, не знает, где взять деньги на похороны.

– Конечно, я помогу! – Клава тоже расплакалась, сказалось нервное напряжение последних дней, достала из сумочки доллары с двойными нулями. – Пожалуйста, передайте!

– Как вы доверчивы Клавдия Васильевна. С таким характером легко стать жертвой мошенников. А в вашем случае – жертвой аферистов, специализирующихся на богатых вдовах.

– Разве ваши слова – неправда? – Клаве стало досадно за свой спонтанный порыв. Она достала зеркальце и принялась осторожно промокать платочком лицо, но купюры не убрала.

– К сожалению, правда. Мы ответили мальчику, узнали его адрес и съездили в Митино. Кнедыш, в миру Кирилл Нефёдович Дышло, жил на первом этаже старого дома с престарелой матерью Агнией Петровной и сыном Митей. В субботу вечером его убили в пьяной драке в чапке неподалеку, стукнули стулом по голове. Удар пришелся в висок, смерть случилась мгновенно. Милиция арестовала нескольких собутыльников, виновного выявляют. Со слов Агнии Петровны, Кирилл перебрался с сыном в Москву в декабре 2004-го из небольшого городка Снегирева Волгоградской области.

От цепкого взгляда сыщика не укрылось, как вздрогнула и побледнела девушка при упоминании города. Он принял себе на заметку и продолжал, как ни в чем не бывало:

– Супруга Кнедыша, уроженка Снегирева, – (Опять испуганное лицо, и губы дрожат и морщатся.) – умерла. Мать позвала сына к себе, надеялась на помощь, но ничего хорошего не вышло. Сынок нигде не работал, перебивался случайными заработками и даже их пропивал. Семья жила в скверных условиях, случалось, бабушка с внуком голодали.

Мы представились работниками выдуманной газеты и пожертвовали небольшую сумму на социальные похороны. Потом объяснили, что Кирилл Нефедович делал талантливые фотографии, что редакция, заинтересована в их приобретении, заплачено будет сразу. Растроганная женщина тут же достала ящики, где хранились снимки в альбомах и россыпью. Их было множество, очевидно, фотографии милицию не интересовали. Я занялся разбором коробок, а друг посмотрел компьютер.

Что самое интересное, этот компьютер Кнедыш не покупал, он появился в квартире два месяца назад. Кирилл объяснил домашним, что выполняет с помощью современной техники ответственную работу, за которую ему хорошо заплатят. В самом деле, деньги поступали. В этот период Кнедыш пил меньше и куда-то часто уходил.

Старания моего друга увенчались успехом – он обнаружил папку, где проходимец хранил исходные материалы для монтажа. Все те же парень и девушка все так же стояли спиной к зрителю или закрывали лица друг друга. На нескольких кадрах глаза и носы частично просматривались, эти снимки не были использованы. Мой друг перекачал фото на флешку, а папку со всем содержимым уничтожил. Матери, стоящей за спиной, объяснил: «Мы платим за уникальность фотографий, никто другой не должен их напечатать». Она поверила. Переписку с «Фуфелем» тоже убрали. Поверьте, Клавдия Васильевна, мы сделали все возможное, чтобы милиции не пришло в голову связать жизнь и смерть Кнедыша с вашим именем.

– А как же цифровой фотоаппарат? Снимки не сами попали в компьютер.

– Правильный вопрос. На который, к сожалению, я ответить пока не могу. Митя и бабушка уверяли, что в тот злополучный день Кирилл вышел из дома, прихватив с собой цифровик, который он получил вместе с компьютером. Когда вызванный наряд милиции затолкал драчунов в машину и труп осмотрели, фотоаппарата при нем не было. Я дал задание помощникам выяснить, кто его украл. Пока безрезультатно. Большинство из участников драки до сих пор сидят за решеткой, другие свидетели прорабатываются.

Клавдия стиснула дрожащие руки:

– Значит, снимки могут появиться опять?

– Если они не были удалены, то могут. Тем скорее мы выйдем на вора. А в случае, если и смерть фотографа, и пропажа цифровика не были случайными – получим дополнительный шанс выйти на заказчика.

Кстати, снимки на сайте «Фуфеля» убрали сегодня утором. Думаю, я догадываюсь, кто поставил Кривоглазова на место.

– Думаю, это уже ни для кого не секрет.

– Фотографии в альбомах и коробках мы разбирали до ночи. Для вида, я отложил несколько интересных снимков, а потом тщательно подбирал изображения родни, друзей, знакомых, одноклассников Кнедыша. На обратной стороне писал имена. На фото мог оказаться заказчик или человек, который выведет на заказчика. Полагал, вряд ли нам представится возможность покопаться здесь второй раз – наивная женщина сразу расскажет следователю о визите двух любопытных незнакомцев.

А вот этот пакет, Клавдия Васильевна, мы обнаружили за полночь, на дне последней коробки. Простите, я был вынужден заглянуть, чтоб оценить его содержимое. Посмотрите и вы. Должен ли я продолжать следствие в этом направлении? Не стало ли вам все ясно?

…Клава сидела подавленная, комната кружилась перед глазами. Дрожащими слабыми пальцами достала из сумки таблетки, попросила стакан воды.

– Арсений Петрович, в коридоре сидит телохранитель, пусть он уведет меня отсюда. Деньги передайте все равно, бабушка и мальчик ни в чем не виноваты… Цифровик ищите… Я свяжусь с вами позже. Я… очень вам благодарна, за все…

У богатых свои преимущества.

Вдова может спокойно болеть, пока служащие «Ритуала» тщательно организовывают похороны супруга. Все будет на высшем уровне, торжественно и печально, в соответствии с внесенной оплатой и заранее оговоренными подробностями. Ее мнение тоже учтут. Спросят, какие цветы к гробу предпочитает или какое меню на поминах ей более нравится. Церемония прокатиться, как по рельсам, руководимая невидимым режиссером. Придут друзья и недруги покойного, коллеги и конкуренты. И как же без прессы? Вдова в черном шелке встанет в окружении родных, опираясь на руку самого сильного мужчины в семье. Каждый будет скорбно и коротко ей вслух выражать соболезнование, а про себя… Кто знает? Возможно, сочувствовать, изредка.

…А потом с НИМ простятся навеки, в значении – навсегда. И закроется крышка гроба, навсегда погружая во тьму облагороженное посмертной косметикой лицо человека, который восемьдесят часов назад был вместе с нами. Пепел будет развеян на холме над рекой, в соответствии с ЕГО волей, последней…

Но поминки перетерпеть невозможно, давление восемьдесят на сорок, никакие уколы не помогают, необходимо лежать. Каждому нормальному человеку необходимо в таком состоянии лежать. В опустевшей квартире на Никольской, рядом с тумбочкой с медикаментами. Может быть, хотя бы за это ее не осудят? Другим сходят с рук куда большие прегрешения, ей не прощается никогда… Лишь по счастливой случайности, эти снимки не расползлись по липкой паутине интернета…

Четверг, 9 июня 2005 г. Арсений

Глава 6. Я всех выслушиваю, но никому не верю

Сколько лет практикую, а так и не научился отстраненному общению с женщинами. Знаю, что должен быть сдержан и объективен. Подобно Эркюлю Пуаро, безразличен к влиянию эмоций, отключающих «серые клеточки».

Не то, чтобы я влюблялся, пламенно и навеки. И не то, чтоб на фоне влюбленности забывал, с какой стати мы встретились, и что от меня ей нужно. Мысли движутся неуклонно в заданном направлении, отрабатывают гонорар, желания не выходят за границы наивного платонизма. Никто не упрекнет детектива в посягательстве на честь и свободное время доверившихся мне дам.

Но я очаровываюсь. Я стараюсь понять человека, который пришел к юристу (ну не ко мне же лично!) со своими большими проблемами. И вдруг понимаю, что любуюсь ею. Наитие затягивает, я все меньше сопротивляюсь, я как будто плыву в магнетизме ее слов, ее шарма, ее плоти…

Увлечение неизбежно. Я знаю, что маневрирую на лезвии принудительной вежливости. Уверен, что только конкретные, официальные отношения, которые я себе позволяю, не позволяют ей видеть большее, задумываться о большем или отвергать большее.

И все-таки, не могу отказаться от новой влюбленности. Общение с этой женщиной приносит мне наслаждение.

– Добрый день, Арсений Петрович!

Я рада вас видеть. Занимайте любое кресло, располагайтесь поудобнее. Чай, кофе, коньяк, виски? Вода со льдом?

Беркутов прошел в гостиную, выполненную в стиле Людовика ХIV. Голубые обои с золотыми виньетками, тяжелая парча штор, изощренная мебель из красного дерева на изогнутых ножках, и манящие перси юной толстушки на темном фоне испещренного патиной полотна.

– Чай со льдом и немного печенья, если можно. Хотя, в подобном интерьере было б куда уместнее откушать запеченного фазана, начиненного рябчиками и фруктами.

Клава едва улыбнулась:

– С дичью в стране напряженка, а печенье и фрукты могу принести. На случай, если наша встреча затянется, на кухне еще много продуктов.

И вышла в означенное хранилище, оставив по себе едва уловимый аромат парижских роз. Детектив вытянул ноги. Не женщина, а загадка! Красавицей не назовешь, а, заманивает, затягивает. Ну скажите, кого может привлечь строгий синий костюм, скрывающий тонкие колени, стянутые на затылке волосы, бледное, чуть подкрашенное лицо, освещаемое неоном неправдоподобных глаз? И тонкие пальцы в кольцах, теребящие край жакета? И пугливый лихорадочный румянец, пробивающийся на скулах? Ходит, будто получила аристократическое воспитание – линейкой по спине. Великолепная посадка головы, спутница непомерной гордыни. И мимолетная жалобная улыбка, будто умоляющая не судить строго, понять и помочь.

– Клавдия Васильевна, вы решили мне что-то рассказать?

– Да. Решилась. – Девушка поставила недопитый кофе на стол, сгорбилась в кресле, обхватила колени ладонями. – Недавно, вы нанесли мне удар, Арсений Петрович. Прошло два дня, я многое передумала, переболела своей трусостью и поняла, что у меня хватит сил узнать правду. Более того, я обязана узнать правду именно сейчас. Потому что встретила вас. Вы сумеете объяснить, что я не понимаю в своей жизни.

Выигрывает тот, кто на вещи смотрит реально.

Мой выигрыш будет в избавлении от преследования. В том, что больше никто, никогда, не станет монтировать мои снимки. И я наконец избавлюсь от комплекса вины, от комплекса стыда, которые постоянно навязывает мне кто-то со стороны! Этот человек должен быть наказан!

– Наказание не по моей части, Клавдия Васильевна. Я адвокат и сыщик, а не палач.

– Я не желаю никого убивать. Неужели в законе не найдется параграфа с наказанием за оскорбление женщины? Неужели подонка, кто меня преследует годы, нельзя будет привлечь к суду?.

– Параграфы-то найдутся. А вы когда-нибудь слышали о подобных процессах? До девятнадцатого века мужчины дрались на шпагах за честь любимых, позже ограничивались пощечинами. В наше развратное время…

– Одни мирятся с опытностью жены, другие выдумывают ей грехи, делают совместную жизнь нестерпимой. Я хотела бы оказаться в третьей группе, Арсений Петрович, в компании с безукоризненными женами. Вы беретесь за это дело?

«После недавней ночи, когда давали интервью, сидя за одним столиком с известным женолюбом Ропшильдом? А потом укатили с ним в одной машине? Интересные у вас взгляды на безупречность».

– Безусловно, берусь. Пора переходить к фактам. Разрешите, я включу магнитофон. Насколько я понял, Клавдия Васильевна, со смертью фотографа история с монтажом не показалась вам завершенной. Вы уверены, что она может повториться, может иметь иное неприятное продолжение. Таким образом, мне следует найти заказчика и выяснить его дальнейшие намерения.

– Вы поняли меня с полуслова.

«Слов, положим, было достаточно».

– Вы подозреваете кого-то конкретно? Кто-то вас шантажировал подобными снимками раньше?

– Никто никогда ничего у меня почему-то не требовал. Эти картинки появляются через годы, чтобы испортить мне жизнь, и всякий раз добиваются успеха. Кому и зачем это надо – представления не имею. Но я уверена, что Кнедыш убит не по приказу моего мужа. Владимир на такое не способен!

– Я тоже так думаю. Иначе, люди Белозерского изъяли бы документы, компрометирующие его супругу, до нашего прихода. Как видите, это оказалось не сложно, и времени было достаточно.

Клавдия Васильевна, может быть, вы расскажете все по порядку? Когда странные фотографии появились в первый раз?

– Расскажу. Я решилась. Вот видите, принесла мой старый семейный альбом из Снегирева и снимки, добытые вами во вторник.

– Кнедыш тоже родом из Снегирева. Его мать уехала в Москву со вторым мужем, когда Кирилл был уже женат.

– Но мы учились в разных школах и никогда не были знакомы!

– Тем не менее, что-то вас связывает. Или кто-то, общий знакомый. Возможно, моя задача сведется к тому, чтобы его вычислить.

– Начнем вычисления. Вот мои папа и мама, совсем молодые. Эта единственная фотография отца, которую я храню. Потому что на ней он держит маленькую девочку, которую очень любит. Раннюю отцовскую любовь я чувствую до сих пор. Позже этот человек спился, девочку бил по голове и ненавидел весь мир. Дочка отвечала взаимностью, но драться не научилась. С тех пор, если на меня кричат или несправедливо обвиняют, я трушу, закрываю глаза в ожидании удара, задыхаюсь и не могу за себя постоять. Не способна даже убежать. Такие подробности следствию интересны?

– Мы никогда не знаем, какие подробности выведут нас на след. Расскажите мне все, что считаете нужным. Если потребуется что-то уточнить, я задам вопросы. А мать? Разве она не заступалась за ребенка?

– Моя мама Альбина Дмитриевна – еще более испуганный человек. Она прожила в уверенности, что для воспитания детей отец необходим, и трусливыми убеждениями испоганила себе жизнь, а нам детство и юность. Бывают такие люди – не способные к сопротивлению. Мать каждый день страдала, но инертность и трусость не позволяли ей потребовать развода, взять меня и сбежать из дома.

Через семь лет в нашей семье появилась сестренка Людмилочка, вот она, посмотрите. Девочка, а не мальчик, что взбесило отца еще больше. Позже, мама мне говорила, что надеялась рождением второго ребенка смягчить норов мужа, отвлечь его от бутылки. Поступила очень жестоко: использовала ребенка для решения семейных проблем, подставила малышку под кулаки. Но не мне ее осуждать. Как я убедилась позже, тысячи русских женщин поступают в точности также.

Людмилочка росла запуганной, болезненной. Она даже говорила с заиканием, но училась всегда на отлично. Целеустремленной характер… Простите, Арсений Петрович… Года не прошло, как она умерла… Когда вспоминаю сестренку, всегда плачу…

В детский садик я не ходила – не было мест, провела босоногое детство на улице. Училась в восьмой школе на улице Кораблестроителей. Вот фотографии моих друзей. Здесь мы снимались всем классом, здесь – в пионерских лагерях в разные годы. Я вчера до рези в глазах сравнивала их со снимками из коробок Кнедыша – ни одного совпадения. Кстати, Кнедыш учился в двенадцатой школе, а жил на улице Героев, как явствует из ваших записей. Пятнадцать остановок на автобусе – это для Москвы небольшое расстояние. А для районного города – достаточно далеко. Я никогда не ходила по тем улицам, не заводила в том районе подруг. Проще говоря, росла консервативной в общении, такой и осталась.

Вот здесь выпускной бал, девяносто второй год. Все мы смотримся Золушками в ожидании Прекрасного Принца. Дурацкие локоны…

– Они вам очень идут.

– Если снимок по пояс. На фоне одноклассников, я выглядела каланчей. Со мной никто не хотел танцевать – мода на высоких и бестелесных появилась позднее.

– А разве не вы здесь танцуете? И парень весьма привлекательный.

– Заезжий блондин, сын нашей директрисы, Игорь Особчук. В девяносто втором он учился на третьем курсе юридического института в Москве. После бала мы встречались еще пару дней и даже целовались. А потом он уехал.

– Разбив сердце Золушки?

– Правильнее будет сказать: и я тут же о нем забыла. Может быть, мелкотравчатое чувство, которое я тогда испытала, можно назвать первым несерьезным увлечением, но уж никак не любовью.

– «От пылкого взора в ней страсти не вспыхнут пожаром»?

– Ни в коем случае. Парень был, конечно, шикарный, но уж очень в нем чувствовалась… чуждая мне потребность. Для юности три года разницы – огромный срок жизненного опыта, тем более – жизни в столице. Я не торопилась взрослеть, не мыслила дальше погодков. Наше социалистическое целомудрие тогда еще было в ходу, по крайней мере, в Снегиреве. Знаете, почему так и не поступила в институт?

– Растерялась на экзамене?

– Хуже. Сказать стыдно – испугалась подать документы.

– Такое я слышу впервые.

– Угу. Приехала в Волгоград, сошла с автобуса, и вдруг встала, шаг сделать не могу. Как будто в родном городе мало высоких домов или гудящих машин. Села на тот же автобус и вернулась назад. Второй попытки не предпринимала. Теперь вижу: это во мне проснулась мамочка, потрясающая рохля.

– Вы не пробовали бороться?

– С мамой? Она довела свою трусость до практической философии и очень довольна ею. Других учит жить.

– Поздно спорить с пожилым человеком. Я бы, на вашем месте, боролся с собой.

– Арсений Петрович, вся моя жизнь с тех пор, когда я ушла из дома – борьба с собой, выправление согнутого позвоночника. Вы не знаете, какого нервного напряжения мне стоит эта борьба. Сегодня я откровенна с вами, голая до неприличия. Мне это совсем не свойственно и дается с большим трудом.

– Клавдия Васильевна, я ценю ваше доверие и сделаю все, чтобы оно пошла вам на пользу.

«Умением расшаркиваться женщину не обидишь».

– Я знаю, вам будет трудно меня понять. Но постарайтесь, подходим к самому главному. В-общем, я не уехала в Волгоград, не поступила в институт, не поселилась в общежитии и не избавилась от несносной домашней обстановки. Вместо побега и освобождения, подала документы в Снегиревское училище с «заманчивой» перспективой воспитательницы в детском саду. Кстати, вот фотография нашей группы, на обратной стороне все подписаны. Когда встречала школьных учителей, те ахали: с отличным аттестатом пошла детям попы подтирать! Но, в отличии от Людмилы, я не страдала честолюбием, не вникала в их осуждения. Наивно была уверена: в нашей стране любой труд почетен.

Однако, за «почетный труд» матери вскоре перестали платить, а отца выгнали с работы. Страна вступила в жестокий период перестройки. Девочки пошли в торговки и в путаны, мальчики в солдаты и в рэкетиры. Юность моего поколения была расстреляна и испохаблена ради смутной безыдейности капитализма.

Я училище бросила, работала в двух-трех местах одновременно. Государственные организации платили раз в несколько месяцев, частники – каждый день. Стояла на рынке и мыла полы, ухаживала за детьми и за стариками. Плохо ли, хорошо ли, кормила мать и сестру. Отец в еде не нуждался – он выносил и пропивал вещи из дома. Однажды толкнул на базаре большую китайскую розу, в грунт которой я зарывала целлофановый пакетик со смешными накопленьями. Чтоб не подохнуть с голоду, мне пришлось занимать под бешеные проценты. Рубль падал каждый день, цены на продукты росли. Как мы пережили это… Сколько людей погибло, свято веря дикторам телевизоров, обещавшим завершение перестройки в самом ближайшем будущем…

В восемнадцать лет я познакомилась с парнем. Вот он – Алеша Варламов. Вернее, он со мной познакомился. Долго ходил кругами, пока не предложил, как это теперь называется, строить отношения. Теперь я могу сказать: мы, в самом деле, любили друг друга. А тогда, по старинной моде, долго проверяли свои чувства. Через год, в девяносто четвертом, подали заявление в ЗАГС.

Знаете, что сказала мне мама, узнав об этом событии, вместо поздравлений и благословлений? «Сохрани невинность до первой брачной ночи. Если уступишь хотя бы днем раньше, навсегда останешься б….ю в глазах мужа. Так и будет всю жизнь называть». Наивность мамы не знает пределов. Подобные наставления девушки давно уже попускали мимо ушей, даже в самом глухом захолустье. Разумеется, я ей не поверила, Алеша был «не такой». Только моя неискоренимая трусость не позволила переступить начертанных мамой границ. И вот, что из этого вышло.

Представьте себе картину: поздний вечер, белое платье, подаренное родителями жениха, висит на стене на плечиках. Мама с сестренкой наглаживают свои скромные наряды. Невеста вся на нервах, просит отца не приходить на свадьбу, не портить людям праздник. Вдруг резко хлопает дверь, влетает жених. С размаху, бьет девушку по щекам, кричит что-то гадкое, бросает в лицо фотографии. Больше мы не встречались – я не посмела оправдываться.

Вот эти снимки, Арсений Петрович. Брошенные мне в лицо я, конечно, сожгла, но как оказалось, таких фотографий множество. Они ходили по городу, передавались из рук в руки. Как видите, у Кнедыша сохранились. А может, не у него одного. Простите, я испытываю вашу брезгливость…

– Клавдия Васильевна, я знаю, что это монтаж. У сыщика, как у врача. В ваших интересах быть предельно откровенной.

– Все равно противно смотреть. Я вчера рассортировала снимки из пакета Кнедыша по годам, и вот что у меня получилось. Девяносто четвертый год, за две недели до свадьбы. Мы с Алешей гуляем вечерами по улицам, целуемся стоя на пионерском расстоянии друг от друга, а вот здесь плещемся в озере. Плаваем в купальных костюмах, а потом загораем, и все! Иначе, здесь были бы более пикантные картинки… Угораздило же меня… Уехали в лес, за десять километров от города, как не заметили слежки?

Эти фотографии вы называете исходным материалом. Смотрите, Алеша никогда не позволял себе вольностей, его рука могла лечь мне на плечи или на талию. А здесь что?.. Я не знаю этих парней.

– С точки зрения наших современников, снимки – сама невинность. Пылкими объятиями на улице и даже на пляже сегодня никого не удивишь.

– Прочтите надпись на обороте. Мое имя, мой адрес, мое приглашение встретиться, плата за пикантные услуги. Почерк, правда, не мой, но кто об этом задумался? Мама плакала, отец избил несостоявшуюся невесту до синяков. Людмилка визжала, забившись в угол. Алеша был оскорблен, его родители тоже, при встрече мне выговаривали.

И никто, включая мать родную, не спросил: а правда ли это? Все мгновенно поверили… Никто не сочувствовал моей боли, никто не пытался утешить… Извините, я пойду умоюсь, Арсений Петрович… А потом подогрею в микроволновке пирожки. Надеюсь, вы не откажетесь?

– Не откажусь, теперь с горячим чаем. В чай можно плеснуть молока, на а́нглицкий манер.

Клава вернулась минут через десять, ее утренний макияж был смыт, руки слегка подрагивали. Что не отразилось на изящной сервировке подноса. Пирожки были чудесными и разнообразными, но, вероятно, не принято хвалить банкиршу за хороший выбор кухарки?

– Клавдия Васильевна, как вы считаете, Кирилл Дышло сам задумал расстроить вашу свадьбу, или уже тогда действовал в чужих интересах?

– Насколько я себя помню, я никогда не встречала этого парня, никогда не давала ему повода ни для любви, ни для мести.

– Может быть, родители жениха желали сыну другую невесту?

– Только не они. Я с Татьяной Геннадьевной и Евгением Семеновичем сразу сошлась. Леша в ЗАГС меня не позвал, а они уже уговаривали, намекали, будто бы в шутку. Мы с Татьяной Геннадьевной напару в то лето кучу банок законсервировали. Хорошие люди, добрые.

– Возможно, Алексей до знакомства с вами встречался с другой девушкой? Может быть, таким жестоким способом она вернула парня вышла замуж?

– До меня у Леши была девушка, он не скрывал. Но она вышла замуж за другого, за полгода до нашей встречи. А Алексей женился следующей весной, невесту себе нашел довольно далеко от Снегирева. Явно, она тут ни при чем.

– А вы сами? Никогда не отказывали мстительному поклоннику?

– До Алексея поклонников у меня не было. А после… появились искатели совсем иного рода. Я представления не имела, сколько в нашем городе озабоченных говнюков. Незнакомые мужики всех возрастов, пьяные и трезвые, подходили ко мне на улице, хватали за руку, лезли щупаться, требовали повиновения… Я краснела, вырывалась и объясняла, что обращение не по адресу… Слова звучали неубедительно. Меня оскорбляли, громко, совали в лицо фотографии… Иногда приходили домой. Пьяный отец не заступался за дочь, кричал: «Выходи, сука, к тебе ….. пришел!»

Иной раз, наглого типчика было не выгнать, даже делала вид, что вызываешь милицию. Какому-то алкашу побрызгала в глаза дихлофосом. Он ушел завывая, а на другой день ждал меня за углом с товарищем, еле сбежала. Вряд ли кто-то из этих «поклонников» через одиннадцать лет купил Кнедышу компьютер и потребовал продолжить травлю в масштабе всей столицы.

– В самом деле, маловероятно. Заказчик должен быть обеспеченным человеком и преследовать определенную цель, издеваясь над беззащитной девушкой. А я цели пока не вижу. Что можно было получить с вас в те годы?

– Ничего, кроме сладкого осознания чужой испорченной жизни. Вряд ли что-нибудь прояснит продолжение этой истории. Прошло несколько месяцев, наступила зима, лучше не стало. Фотографии, а с ними число моих заочных «искателей», множились. Однажды, к прилавку на рынке, где я работала, подошел парень. Вроде, не отличается от других, а глаза беспощадные, волчьи. Руки в варежках, специально мне показал, с намеком на спрятанный нож. Громко и конкретно объяснил, что ежели я и впредь желаю зарабатывать фигурой, обязана половину отстегивать ему, с каждой встречи. Иначе – изуродует. Я слова вымолвить не могла, торговки вокруг окаменели. Парень плюнул на прилавок и ушел не торопясь, пара шестерок присоединись к боссу на выходе.

– Вы не сообщили в милицию?

– Какая милиция, Арсений Петрович? В те годы рэкетиры открыто собирали дань с прилавков и делились с охраной рынка. Скорее всего, сутенер имел покровителя в форме, иначе не угрожал бы открыто. Я впала в истерику и кричала так громко, что с другой стороны рынка прибежала Венера – хозяйка товара. Надо сказать, торговки со всех сторон пытались меня успокоить, советовали прекратить беспутную жизнь. Не то, чтобы мнение «коллектива» стало для меня новостью – бабы и раньше не стеснялись в выражениях, но в тот миг я вдруг поняла всю бесполезность борьбы. Взять себя в руки было уже невозможно, я кричала все громче и обещала повеситься.

Так и решила. И успокоилась. Представила покой и одиночества гроба, и тут же стало полегче. Не откладывая дела в долгий ящик, отвязала веревку, на которой висели шмотки, сложила в сумку и направилась в сторону дома.

Думаете, нарочно у всех на глазах продемонстрировала намерение суицида, чтобы меня пожалели, чтобы пытались остановить? Ничуть не бывало. Никто меня никогда не жалел, ни на что я рассчитывать не могла. В те минуты, я уже никого не видела, ни в чьем мнении не нуждалась. Как будто задуманное свершилось, словно блаженство избавления уже снизошло с небес… Арсений Петрович, вы, вероятно, никогда не слышали ничего более отвратительного?

– По долгу службы, я знаю многое. Однажды слушал исповедь маньяка. К счастью, он был уже за решеткой.

– Чужой опыт переживается легче… Может быть, еще чаю?

– Не откажусь.

– В тот день, Арсений Петрович, Венера крикнула женщинам, чтоб собрали ее товар, и побежала за мной. Благодаря мужеству этой женщины, я до сих пор хожу по земле. Далеко на каждый человек возьмет на себя ответственность за чужую испорченную девятнадцатилетнюю девчонку, склонную к суициду. И уж, тем более, никто не доверит ей своих детей. Венера сделала и то, и другое. Как-то незаметно, отобрала у меня сумку и выбросила веревку, грозившую превратиться из хозяйственной вещи в орудие убийства. Пришла в наш старенький дом, переговорила с родителями. Не отпускала меня ни на шаг, собрала мои вещи, а потом увела, как козу, в другое стойло, теплое и безопасное.

Увезла в Волгоград, одним словом. Там, в большой квартире на окраине города, проживала ее семья – пятеро детей, школьного и детсадовского возраста, и шестая, замужняя дочь, на последнем месяце беременности. Тамара была вынуждена нянчиться с братьями-сестрами, к вящему недовольству супруга. Мое появление стало для них манной небесной. Муж и жена тотчас сгребли чемоданы и отбыли в собственную квартиру, оставив новоявленную няньку со всеми проблемами детского и подросткового возраста. Надо сказать, я с проблемами я справлялась. В основном, конечно же, потому, что дети были привязчивы, хорошо воспитаны и не чурались домашней работы.

Венера велела мне зваться Анной и всем говорить, что я с Горок. Есть такой поселок, километрах в пятидесяти от Снегирева. Это было спасительное решение. Кому какое дело до моей биографии? С новым именем, в новом образе, я как будто бы потихоньку становилась другим человеком, безразличным к проблемам и бедам неудачницы Клавы Лебедевой.

Так пролетело два года, в трудах, в хлопотливых заботах. Ничто не напоминало о прошлом, постепенно я выздоравливала. Излечилась и от любви к Алексею, и от страха быть узнанной снегиревцами. Никто не оскорблял девушку, чья репутация была безупречной. Никто не знал, где я спряталась, даже родная мать. Изредка я посылала домой весточку через Венеру, без обратного адреса.

На третий год, в девяносто седьмом, случилось несчастье – я полюбила. (Молодость, что тут поделаешь). Хуже того, любовь оказалась взаимной. Он жил в соседней квартире, вернулся из армии. В противоположность осторожному Алеше, Вадик не желал долго ждать. Уже через пару месяцев, он приказал отцу с матерью ехать свататься в Горки. Представляете ситуацию? Всеми правдами и неправдами, я отговорила соседей от традиционного мероприятия. Венера принарядила маму и сама привезла ее в город, сама сидела за столом, ловко маневрируя между естественным любопытством сватов, желающих узнать о будущей родне как можно больше, и простотой Альбины Дмитриевны, которая, как известно, иной раз хуже воровства. Не то, чтобы мы с Венерой сговорились обманом войти в чужую семью, но и правду сказать, согласитесь, было невозможно. К тому же, я слишком боялась потерять Вадика. Думала, второй раз не переживу.

Пережила. Какого позора, каких слез мне это стоило, лучше не говорить. Прошло несколько дней после сговора, и соседи уже получили толстый конверт с изысканными фотоработами. Красивые тела, дорогие интерьеры, продуманные позы. И мои лица, не очень естественно вывернутые к зрителю. В пакетике Кнедыша осталось несколько образцов. Я не знаток порносайтов, Арсений Петрович, но ведь не сложно понять – фуфель чистой воды.

– Легко понять каждому, кто не ослеплен любовью и обидой.

– А Вадик был ослеплен. Он рвался в дверь и орал, что зарежет меня. Адочка кричала от испуга, соседи сверху вызвали милицию. Мой любимый получил шесть месяцев за сопротивление властям, а отсидел восемь лет – на зоне регулярно попадал в переделки. Вышел на свободу в феврале этого года.

– Откуда у вас эти сведения?

– Мне Венера недавно сказала. Мы перезваниваемся с ней до сих пор.

– Вот это уже интересно. Значит, вышел полгода назад. А его место пребывания вам не известно?

Клава поспешно взяла телефон:

–– Алло, Венера! Здравствуй, моя дорогая! Прости, мне сейчас некогда. Скажи, Вадик остался в городе или уехал?.. Спасибо, моя дорогая, перезвоню вечером… Арсений Петрович, он исчез из города в марте, нарушив подписку о невыезде. Никто не знает, где он сейчас находится.

– Фамилия Вадима, адрес родителей, его фотографии?

– Групповой снимок есть, здесь мы все вместе, за праздничным столом. А фамилия Грачев. Но он явно не причастен к первым двум случаям.

– Но вполне может быть причастным к третьему. Вышел парень из тюрьмы, узнал о благополучии бывшей невесты, из-за которой жизнь под откос пошла. Разозлился, решил отомстить старым проверенным способом. Заодно о себе напомнить.

– Он не мог знать о Кнедыше из Снегирева.

– Поверьте, Клавдия Васильевна, земля слухом полнится. Узнать, откуда вы родом при желании совсем не трудно. И, конечно, не очень трудно найти в Снегиреве пьяницу-фотографа, хвастающего своим монтажем в пивных заведениях перед друзьями и посторонними людьми.

– Откуда вы знаете, что Кнедыш хвастался в Снегиреве?

– Потому, что трепался в Москве. Мы ищем фотоаппарат и соучастников, которые позировали в парке и у гостиниц, многое о характере и привычках Кнедыша уже знаем.

– Кирилл уехал из Снегирева до Нового года, а Вадим освободился в феврале!

– Грачев мог узнать адрес матери Кирилла от соседей и найти его таким образом. В качестве рабочей гипотезы, можно допустить, Клавдия Васильевна, что бывший жених причастен к смерти Владимира Белозерского, вот что самое главное. И мог заранее убрать Кнедыша, как основного свидетеля своей мести. Возможно, на этом его план не исчерпан. Кто знает, что на уме у человека, проведшего в нечеловеческих условиях восемь лет? Я бы посоветовал вам срочно передать эту фотографию в милицию и уехать с детьми за границу. Туда ему не добраться.

Словно снежная королева в знаменитом мультфильме, Клавдия медленно поднимаясь, вцепившись пальцами в ручки кресла:

– Вы полагаете… Вадик способен убить детей?

– Вадика, который любил вас, больше нет. Он однажды умер на нарах. На что способен его преемник, «перевоспитанный» на зоне, мы не знаем. Но обязаны это выяснить, как можно скорее.

Клавдия уже действовала. Сыщик с удивлением наблюдал преображения, происходящие в, минуты назад, такой трогательной и растерянной, несправедливо обиженной девушке.

– Я должна срочно позвонить Купченко, – произнесла она жестким, решительным голосом. – Он ищет убийцу Владимира, взаимодействует с милицией и со службой безопасности Ропшильда. Я уверена, бойцы Купченко схватят Вадима быстрее официальных властей.

–– Алло, Василий Брониславович, вы очень заняты? Я хотела бы знать, у вас появились сведения насчет заказчика убийства? Уверены? Ну, если сам Абрам Самуилович так считает…. Значит, мы обязаны перепроверить самого Абрама Самуиловича.

Кроме того: у меня есть фотография Грачева Вадима Михайловича, возможно, он виновен в смерти Владимира Павловича. Сейчас вышлю факсом, ловите. Известен адрес родителей, все сведенья о Вадиме в ОВД города Волгограда. Освободился в феврале, в марте сбежал из города, нарушив подписку о невыезде. Статью не назову, но имеет все основания, чтобы мне отомстить. Возможно, на его совести смерть еще одного человека в Москве. Подробности придут на том же листочке… Не спрашивайте, откуда у меня эти сведения! Если бы вы работали более результативно, они бы были у вас. Грачева надо срочно найти и проверить.

– Арсений Петрович, вы умеете управляться с этой штукой? Сделайте несколько увеличенных фотографий Вадима и раздайте своим помощникам. И пошлите по этому факсу. Ниже напишите основные сведенья по Грачеву и Кнедышу. Не надо ворошить мое темное прошлое, Купченко разворошит его сам. Если речь о жизни детей, мне уже не до гордости. Когда появятся более поздние снимки Грачева, вы их тоже получите. Если выйдете на Вадима – не пытайтесь его задержать специалисты сделают это быстро и безопасно. Извините, еще пара звонков.

– Добрый день, Игорь. Ты подготовил бумаги для Женевы? Улетаешь сегодня. Часа через полтора приезжай на Никольскую, я просмотрю. Отсюда захватишь Мишку и Машку, Алиса согласилась их сопровождать. Проездные документы и инструкции я передала ей раньше… Да, Игорь, уверяю тебя, это необходимо. Попроси Купченко выделить самых толковых парней, со знанием языков. Поедете до аэропорта в бронированном автомобиле.

– Алиса, милая, все-таки придется уехать… Ничего не бойся, Игорь полетит с вами. Привези детей на Никольскую, я хочу попрощаться. Игорь заедет сюда часа через полтора. Вели шоферу подготовить бронированный джип и отнести багаж… Дети в порядке? Спят? Замечательно, не будите, уложите на заднее сиденье… Алиса, я очень прошу, не надо заезжать к маме, это может быть очень опасно… Разумеется, я обещала, я не оставлю твоих, помощь будут получать регулярно. В Европе вас встретят и пересадят на частный самолет. Охрана останется с вами, до самого возвращения. Брониславович выделит лучших бойцов, со знанием языков и законов, их специально готовили для выездов за рубеж… Алисочка, дети привыкли к тебе, а не к телохранителям, Бойко и Серегин усилят охрану Владислава…. Я уже объясняла, ты не должна заранее знать, кто вас спрячет и где. Владимира Павловича с нами нет, но остались его друзья, они-то нам и помогут. Этого знать достаточно.

Клавдия мягко положила трубку и застыла, не прислоняясь к спинке высокого кресла, глядя в стену за спиной Беркутова. Что-то думала сосредоточенно.... Арсений выждал несколько минут, вежливо кашлянул

– Клавдия Васильевна, могу я спросить, почему вы не отправили детей раньше?

– Раньше? – Девушка вынырнула из омута забот и предчувствий и вдруг улыбнулась. – Раньше я полагала, что со мной борются силы неодолимые. Куда от них спрячешься? Разорить меня они могут в любой момент, я и сама все отдам, если потребуют. А убивать обедневшую женщину с малышами вряд ли сочтут необходимым.

– А если сочтут?

– Значит, найдут даже в горах Тибета. Вадим Грачев – более легкий вариант. Детей я спрячу, а сама остаюсь в Москве, на виду. Даже если погибну, его поймают, рано или поздно. Детей усыновят друзья Владимира, их Вадим не найдет, никогда. Как говорит Василий Брониславович, не тот размах, не то финансовое обеспечение.

Арсению беспричинная жертвенность Клавдии – зачем оставаться в Москве? – показалась совсем не логичной. Мысленно, он поставил диагноз: «Фальшь» и перевел разговор на другую тему.

– Вы посещали Грачева в КПЗ? Присутствовали на суде? Обещали дождаться?

Белозерская нахмурилась, заметно нервничая, и опять отвела взгляд в сторону, демонстрируя точеный профиль. Если б в ее тонких пальцах появилась сейчас сигарета, сложился б стандартный образ рекламной бизнесвумен: стервозной, худой, деловитой. Но Клавдия не курила.

– Нет, нет и нет. Когда следователь показал мне фотографии, обнаруженные в кармане Вадима, и попросил прокомментировать ситуацию, я расплакалась и ответила, что перед нами подделка, к моему образу жизни никакого отношения не имеющая. Вы сами видите, Кнедыш не был великим мастером. Следователь согласился и больше о снимках не спрашивал. Источник самодельного порно не вызвал у него интереса. Я в этом не сомневалась и не просила людей, в чьи должностные обязанности, вроде бы, входит меня защищать, защитить меня в самом деле. Историю моей травли я рассказываю впервые.

– В девяносто седьмом году вы писали заявление об угрозе убийства?

– Нет, конечно. Вадима судили за драку с милицией с применением холодного оружия, а не за угрозы в мой адрес. Учли стрессовое состояние, в котором он находился, иначе дали бы больше.

– Вы не выступали на суде в качестве свидетеля, не просили оправдать парня?

– Не выступала и не просила, хотя получила повестку в суд. Знаю, поступила плохо. Но что-то во мне сломалось. Я разлюбила Вадима в ту же минуту, когда он поверил в эту гадость. И вдруг поняла, что презираю русских мужиков, всех, поголовно. Способных ради удовлетворения похотливого самолюбия унижать незнакомую девушку, доводить ее до суицида. Чья любовь, самая искренняя и благонамеренная, превращается в пыль без борьбы, едва прикоснувшись к грязи жизни. Они оба, Алеша и Вадик, предали меня, поверив и не простив. Значит, готовы были предать, готовы были поверить в любой оговор. Может быть, в душе были рады унизить недоступную невесту.

Я вижу, Арсений Петрович, вы со мной не согласны. Не смею настаивать. У каждого свой опыт, каждый делает свои выводы.

Каждый решает сам, как ему поступать в опасной ситуации. Знаете, даже в уголовном кодексе есть такое понятие: необходимая самооборона. Это означает, что Иванов имеет право убить Сидорова на законном основании, и ничего ему за это не будет, если Сидоров вот-вот прикончит Иванова, или его семью, или беззащитного Петрова. Правильно я трактую?

– В принципе, правильно.

– Еще бы! Я это закон прочувствовала на собственной шкуре, когда сосновая дверь трещала под могучими ударами берцев бывшего десантника. Воображение рисовало привезенный любимым из армии обоюдоострый кортик, сантиметров двадцать в длину. Я сжимала в руке тупой кухонный нож, за спиной кричала семилетняя Адочка. И никак не могла решиться выпрыгнуть с нею из окна четвертого этажа. И все жалела его – милицию так и не вызвала. Вы думаете, после этого случая я не имела права на самооборону?

Арсений кивнул: безусловно. А Клавдия продолжала, распалялась все более, более. Как будто, опять искала оправдания своим поступкам в отзвучавшем нескладном прошлом. И опять, опять убеждалась: другого выхода не было.

– Мое самооборона заключалась в том, чтобы избавиться от этого парня (как объяснил следователь – контуженного, не всегда способного управлять своими поступками и эмоциями), раз и навсегда. Чтоб он понял – я рву с ним без жалости и сомнений. Что возврат к прошлому невозможен. Короткий срок заключения, который могли ему дать, был мне необходим, чтобы ноги унести подобру-поздорову.

Венера одобрила мои планы. Рассказала несколько историй, о которых судачили на рынке, когда вернувшиеся с войны парни колотили не только друзей-собутыльников, но даже мать и отца, невесту или жену. Иной раз, семейные побоища заканчивались инвалидностью беззащитных родных, случались даже убийства.

Конечно, контуженных жалко. До состояния нестабильного рассудка они дошли не по собственной воле. Взяли хороших советских мальчиков, воспитанных на заповедях социалистического гуманизма и нерушимой дружбы всех народов одной великой страны, и вдруг заставили, ни с того, ни с сего, стрелять друг в друга. Настоящими патронами. До смерти. Он в глаза тебе смотрит, молоко на губах не обсохло. Если ты его не убьешь, он прикончит тебя.

Неокрепшая психика пацанов дала глубокие трещины, произошло смещение понятий о возможных и невозможных поступках, о зле и добре. Крыша поехала, одним словом. У кого более, у кого менее. Не каждый способен управлять покосившейся крышей на гражданке, без жесткого контроля командиров. Кто-то угодил в дурдом, кто-то в тюрьму, кто-то запил или начал колоться.

Маменькины сынки, которые принесли в военкомат липовые справки, оказались правее всех. Они, хотя бы, создали нормальную семью и произвели на свет здоровое потомство. И никого не убили.

Если бы убивать людей заставили меня, спятила бы мгновенно. А еще лучше – встала бы на колени и позволила пули пронзить мое сердце, не принимая греха на душу.

Но приносить себя в жертву выжившим жертвам внутренних войн, мне, почему-то, не захотелось. Сработал инстинкт самосохранения. Венера давно мечтала переехать в Адлер, поближе к родителям, на берег Черного моря. Недолго думая, она отправила меня к своим старикам с наказом подобрать подходящий вариант для обмена или покупки, а сама принялась искать покупателей на квартиру в Волгограде.

В полгода мы убрались. Земля под ногами горела, и любовь, и ненависть вернувшегося из тюрьмы Вадика казались мне одинаково опасны.

Но все утряслось. Как писали знакомые, Вадик задержался под опекой министерства внутренних еще на четыре года – драчливый характер подвел. Представьте себе, меня это известие даже обрадовало. Я похвалила себя за здравое решение, без увязания в гнилой тюремной романтике. А потом я о нем забыла.

Но картинки на глянцевой бумаге невозможно было забыть. Вероятно, я уже подчинилась их фатальному появлению накануне свадьбы в любой точке земного шара, потому отвергала любые отношения с мужчинами. Даже Венера ворчала о безвозвратно уходящих годах и блекнущей девичьей красоте, заставляла меня официально сменить фамилию, имя, отчество.

Я не сделала ничего. Смена имени предполагала дальнейшую борьбу за отрыв, возможно, тайный отъезд с Черноморского побережья. Разве могла я их бросить? Руслан, Ада, Нелли, Лейсан, Муслим. Пятеро детей, с малолетства лишившиеся отца, ставшие моими братьями и сестрами. Они часто мне звонят, присылают фотографии. Руслан и Нелли уже растят собственных дочерей. Я выслала каждой по серебряной ложечке на первый зубик…

Клава вдруг улыбнулась нежной улыбкой женщины-матери, посмотрела Беркутову в глаза:

– Вроде, моя болтовня больше не несет полезной информации? Каким образом появились картинки в третий раз, вы уже знаете.

– Значит, перед свадьбой с Владимиром Павловичем ничего подобного не наблюдалось?

– Не наблюдалось и настоящей свадьбы. Хотите знать, как мы познакомились?

– Хочу. Для представления общей картины.

На самом деле, сыщику было любопытно, история его заинтересовала.

– По недоразумению. Это случилось летом двухтысячного года, двадцать четвертого июня, около восемнадцати тридцати. Мы с ребятишками возвращались с моря. Знаете, какой вид приобретает нянечка после денька безделья под раскаленным солнцем? Ленивая походка, длинные выгоревшие волосы, помятый короткий халатик. И толпа галдящих, скачущих ребятишек, теребящих ее за руки и за полы одежки. Вряд ли кому из встречных парней придет в голову вздорная идея познакомиться с этой девушкой, старшей из целого выводка. Но оригинальный человек оригинален во всем.

Уже потом, после свадьбы, Владимир меня уверял, что вдруг увидал прекрасную загорелую нимфу, подплывающую к нему на фоне бескрайнего голубого простора. Детей, старшему из которых уже стукнуло шестнадцать, он принял за «гномов и эльфов, ее веселых служителей». Уверяю, цитата дословная. Должно быть, уходящее в море солнышко совсем его ослепило.

Я же, не ослепленная, прикидывала с какой стороны обойти группу мужчин в неестественно строгих костюмах. Они только что вышли из джипов, снабженных кондиционерами, и стояли в раздумье у нашего, как обычно, закрытого почтового отделения.

– Девушка, – обратился ко мне один из них, невысокий и плотный, когда мы поравнялись, – вы не подскажете, почему закрыто это богоугодное заведение при графике работы до семи?

– Всех сократили, начальница почты после обеда разносит письма.

– А где еще можно послать телеграмму?

– На улице Жемчужной. Но нет никакой гарантии, что отделение открыто.

– Ясненько-понятненько. В небольших городках все друг с другом знакомы. Может быть, вы знаете, где живет начальница?

– Знаю. Но не думаю, что после рабочего дня она вам чем-то обязана.

– Я уверен, вот это нескромное вознаграждение заставит кого угодно пересмотреть свои планы на вечер. А эту купюру я подарю вам. Она порадует ребятишек и вдохновит сбегать за почтальонкой.

– Спасибо, мои дети не служат на побегушках.

Я развернулась и хотела уйти, испытывая острейшие угрызения совести. Вряд ли Антонина Семеновна, поднимающая одна троих сыновей, обрадуется, узнав, что я отказалась от долларов, способные с лихвой заменить пару ей рублевых зарплат. И вряд ли активно лысеющий господин имел намерение нас унизить.

В другой ситуации, я все поняла бы правильно: проезжающим бизнесменам необходимо послать срочную телеграмму, потому они хорошо оплачивают услуги. Кого в начале третьего тысячелетия оскорбляли овальные портреты в оливковом исполнении? Вероятно, только меня.

Потому что напротив, не принимая участия в разговоре, стоял худощавый брюнет лет сорока. Его взгляд впивался в лицо, заставлял тело плавиться, а рот произносить глупости. Разве это есть хорошо, подавать детям пример пренебрежительного отношения к чужой просьбе? И разве педагогично учить отвергать возможности честного заработка?

– Простите, милая девушка, если мой друг невольно обидел вас.

Даже не поворачиваясь, я поняла: это сказал он! Какой чарующий, глубокий баритон! И какое чудесное обращение: милая девушка! Как будто в волшебной сказке…

– Поверьте, для нас очень важно, чтоб телеграмма была послана как можно скорее.

Я уже повернулась к нему и невольно сделала шаг вперед, улыбаясь, как майская роза. Сколько ни презирай мужчин отечественного происхождения, но когда наступает момент, мы влюбляемся, спонтанно и безоговорочно. Должно быть, со стороны это выглядело преглупо. Но охрана равнодушно пялилась по сторонам, а Жданов (неужели он что-то прочувствовал?), тактично отвернулся и подмигнул детям. Ада, Нелли, Муслим и Лейсан прыснули от неожиданного поворота событий и бросились наперегонки к тете Тоне. Руслан остался стоять с серьезным лицом и не скрываясь прислушивался к беседе. Как старший мужчина в доме, ответственный за честь и безопасность каждой из женщин.

– Разве нельзя позвонить по сотовому телефону? – не понимала сама, зачем я это сказала. Ясное дело, нельзя. Зачем бы тогда огород городить?

– К сожалению, милая девушка…

– Меня зовут Клава… Клавдия Величко. – Впервые после многих лет, я сбросила маску, я уже ему доверяла…

– А меня Владимир Белозерский.

Он вдруг наклонился и поцеловал мою руку, сухую, горячую и соленую… Мне стало неловко…

Одним словом, мы немножко поговорили, телеграмма с пропечатанной копией и уведомлением о доставке была благополучно отправлена, а столичный брюнет добился от «загорелой нимфы» обещания встретится через пять дней, когда будет возвращаться в Москву. На прощанье, достал из кармана сотовый и протянул его мне, чтоб мы больше не потерялись…

Голос Клавы прервался. С минуту она вытирала глаза платочком:

– Простите, Арсений Петрович… Разве можно такое вспомнить без слез…

Пять дней разговоров по сотовой связи заменили нам долгие сроки ухаживаний. Точно в назначенный час, тридцатого июня, кортеж украшенных иномарок выстроился перед нашими окнами. В них было все: шикарное платье невесты, мои первые бриллианты, подарки Венере и детям, изобилие холодных блюд и хороших вин для дворового застолья, и даже парихмахер из Сочи. Фотографа местного разлива Владимир нанял по телефону, через загс, этот парень снимал каждый наш шаг. Вот, отдельный альбом, есть еще видео… Я… не могу смотреть… В тот же день мы расписались, а ночью сели в самолет и улетели в Италию… Две недели свадебного путешествия – Венеция, Рим, Париж… Больше Володя не смог себе позволить…

Адвокат с интересом просматривал страницы:

– Вас умыкнули, словно Ассоль, решительно и романтично. В начале третьего тысячелетия, белый «Кадиллак» с успехом заменяет алые паруса.

– Но наша любовь никогда не была заменителем.

– Значит, на сей раз, Кнедыш не успел?

– Не успел. Или уже тогда задумал нанести удар позже. Полгода я тайком истерила, ждала появления толстого конверта. У меня появилась привычка при каждом приходе мужа смотреть ему на руки в ожидании пощечины. Не знаю, каким образом выслеживали меня раньше, но в те дни мне упорно казалось, что враг ходит рядом, что я постоянно чувствую на затылке его сверлящий недоброжелательный взгляд.

Но снимки так и не появились, и я постепенно успокоилась. Растворилась в любви к мужу и детям, полугодовалой Настеньке и двухлетнему Стасу. Первая жена Володи, Ванда Полянская, едва окрепнув от родов, сбежала в Америку с модным кутюрье Антуаном Лежье. Может быть, вы слышали эту историю?

– Что-то припоминаю. Газеты писали, и фотографию видел, чрезвычайно эффектная блондиночка. Вроде, она вышла замуж за Белозерского в конце девяностых, после победы на конкурсе «Мисс Мира» в Голливуде. Из-за бугра обвиняла мужа в жестоком обращении и требовала пожизненного содержания.

– Вот-вот, своего пожизненного содержания. Но ни разу, хотя бы ради имиджа страдающей матери, не потребовала передачи детей.

Постепенно, я освоилась в огромном пространстве усадьбы, среди хороших, доброжелательных людей. Одна Магдалина Никитишна чего стоила! Постоянно ходила за мной, выспрашивала хозяйских указаний по всем вопросам, которые раньше прекрасно решала сама! Сначала, ее поведение удивляло и настораживало, но позже я поняла: милейшая домоправительница помогает мне освоиться в новой роли, воспитывает хозяйственную жену для Владимира Павловича! А домашних приучает во всем прислушиваться к моему мнению. Представляете?

Работников прессы и московскую элиту характеризовать прилагательным «доброжелательный» язык не повернется. Владимир Павлович пустил в ход свое влияние и деньги. В результате, меня встретили хорошо. Вскоре, в журналах и газетах появились статьи о скромной провинциальной Золушке, покорившей удачливого бизнесмена с первого взгляда. Меня научили выгодно лгать, и я лгала, давая короткие интервью о своем детстве и юности.

– У вас сохранились статьи?

– Конечно! Не здесь, в Сахарово, я вам передам, если надо. Я храню газеты не из тщеславия, а боясь попасться на противоречии – перед каждым новым интервью читаю предыдущие. Володя часто подтрунивал над моими страхами. Уверял: наши люди прекрасно знают, что все им врут. Еще раз обнаруженная ложь их уже не огорчает, а радует, заставляет верить в собственную проницательность. А газеты покупают ради развлечения, но уж никак не ради поисков истины.

Вот эта фраза, Арсений Петрович, звучала не раз, не два, заставляла меня задумываться. Почему, Владимир Павлович сам не желал искать истину? Почему не заинтересовался досье своей законной жены, мачехи своих маленьких детишек? Почему меня не расспрашивал? Почему не послал человека в Снегирев? Зачем женился так скоро? Неужели приобрел временную наложницу для домашнего развлечения? Или, другой вариант: ради создания видимости полноценной семьи, чтоб на Западе захлопнули рты и не потребовали передачи детей блудной матери? Ответы на эти вопросы я могла б не найти до сих пор. Если б всем сердцем не верила его искреннюю любовь.

– Клавдия Васильевна, а вы уверены, что Владимир Павлович ничего не знал? Вариант с частным сыщиком кажется мне вполне целесообразным и оправданным.

– Не знал. Иначе, картинки из интернета не застали б его врасплох. Как это ни печально, проницательный банкир вглядывался в них не внимательнее, чем Алексей или Вадик. Все эти годы он был счастлив, без ревности и сомнений. А когда появись сомнения – не смог притворяться, потребовал сохранить брак на фиктивном уровне. Владимир Павлович всегда был честен со мной.

Мы были счастливы вместе пять лет, ничто не омрачало наши отношения. Свойство забывать прошлое не раз помогало мне выжить. Трусость, конечно, симптом африканского страуса, но я не могла ему ничего рассказать, не могла рисковать нашим будущим… И мне сразу, с первых минут встречи у почты, захотелось родить от него ребенка! – Клавдия вдруг запнулась, осознав неуместную интимность последней фразы.

Арсений смущенно опустил глаза – все-таки, он был молод. Пылкая речь этой женщины, его ровесницы, обволакивала, расслабляла, лучистые глаза завораживали… Адвокат переводил взгляд, пытаясь освободиться от их волнующего напора, и видел бледные подрагивающие пальцы в сверкающих перстеньках, тонкие колени, легкое изящество лодыжек…

Потом он придет домой, закурит долгожданную сигарету, прослушает запись еще раз, еще и еще. И поймет, где она солгала. Как говорил Эркюль Пуаро: «Я всех выслушиваю, но никому не верю. Рано или поздно, преступник выдаст себя сам. Я поймаю его на противоречиях»

Мелодичная трель сотового нарушила размышления.

– Простите, Арсений Петрович, это Алиса, надо ответить… Какая сыпь?.. Дыхание ровное?.. Лобики горячие? Вы далеко? Я вызову Чибисова, поторопи шофера!

– Андрей Андреевич, у нас несчастье! Первый раз вывезла детей в Москву, и вдруг они покрылись мелкой красной сыпью! Алиса говорит, очень похоже на краснуху… Говорит, не задыхаются… И контактов с другими детьми не было, не знаю, на что и подумать! Минут через двадцать, они будут у нас на Никольской. Я могу им что-нибудь дать?.. Хорошо, хорошо, дождемся вас.

Белозерская опять изменилась. Лучистый неоновый взгляд больше не слал бесконтрольную энергию обольщения, в нем метались боль и тревога, уголки губ страдальчески загнулись вниз.

– Что с ними случилось? Они никогда, ни разу не болели!

– Может быть, что-нибудь скушали? Легкая аллергия? У моих приятелей такое постоянно. Примет ребенок половинку супрастина – и опять все в порядке.

– У моих детей нет аллергии! Простите, Арсений Петрович, видимо нам пора закругляться, сейчас здесь будет толпа народа.

– Несколько минут еще есть. Могу я отобрать несколько фотографий из альбомов? Снимки Кнедыша и его окружения тоже заберу – в Снегирев мне придется послать помощника. Сладкую парочку из интернета найдем через контакты фотографа в Москве. К тому же, займусь…

Резкий звонок в дверь прервал его рассуждения. Сыщик резко выпрямился, захлопнул дипломат.

– Клавдия Васильевна, никто не должен видеть нас с вами вместе!

– Прячьтесь в спальне, вторая дверь налево, туда никто не зайдет. Умоляю, сидите тихо!

– Умоляю, не позабудьте, что я здесь сижу!

– Поверните вертушек, закройтесь изнутри!

Быстрым движением, Клава собрала на поднос остатки угощений и понесла на кухню. Беркутов сгреб альбомы, бесшумно преодолел расстояние до спальни, но прижимать дверь не стал, нарочно оставил щелочку. Окинул взглядом комнату, снял со стены зеркало, поставил в кресло, развернул к двери. Сам уселся напротив. Теперь он четко просматривал узкую полоску гостиной, оставаясь никем незамеченным.

– Добрый день, Клавочка. Как самочувствие? С поминок ты уезжала бледнее смерти. – Донесся до слуха сыщика заботливый мужской баритон. Высокий эффектный блондин пересек полосу обозрения и исчез в направлении кресла, которое пару минут назад занимал гость.

– Спасибо, Игорек, гораздо лучше, я отлежалась. Хочешь кофе? Пирожки с курагой и с фаршем, – ответ звучал тускло.

– Спасибо, недавно обедал. Я принес документы для «Он-Рич», тебе остается их подписать.

– Не успею. С минуты на минуту здесь будут Алиса с детьми и Андрей Андреевич.

– А доктор зачем? Ты считаешь, перед поездкой детей необходимо осмотреть?

– Игорь, ты сядь, мне эта мысль даже в голову не пришла. Привыкла, что Мишка и Машка растут без проблем, а тут…

– Что тут, Клава? – голос невидимого Игоря зазвучал с неподдельной тревогой.

– С ними что-то случилось, покрылись сыпью. Никуда их не вывозила, от детских болезней берегла – и вот результат. Уже подцепили инфекцию…

Раздалась трель звонка, спины собеседников мелькнули в сторону прихожей. Оттуда послышались приветствия, и через минуту сразу несколько человек миновали зону просмотра: Клава и Игорь с малышами на руках, молоденькая девушка, очевидно, няня (Арсений успел отметить по детски округлое личико, припухлые губы и густые каштановые локоны, спадающие на плечи), седовласый мужчина с чемоданчиком – конечно же доктор, и двое парней в униформе, охрана. Клава сразу отправила их на кухню: «Пожуйте там что-нибудь».

– С утра все хорошо было, Клавдия Васильевна. – Голос девушки срывался на всхлип: – Завтракали, гуляли, обедали, заснули спокойно. А в машину их положили – разревелись. Я и так, и эдак старалась – не засыпают опять! С середины дороги начали сыпью покрываться, все больше и больше! Мне страшно стало, я вам позвонила.

– Ничего страшного я не вижу, Лисочка. Разденьте ребят, проверю… Веселые, активные, не кашляют, не сопливятся. Что ж вы панику навели, Клавдию Васильевну с Игорем Олеговичем перепугали? На краснуху не похоже, температуры нет, лимфоузлы в прядке, горлышки здоровые. Рвоты, поноса не наблюдали? Значит, легкая аллергия. Что-то новое ввели в рацион?

– Андрей Андреевич, я за рационом слежу! Ашот каждое новое блюдо со мной обсуждает! – Алиса даже возмутилась от обиды. – У детей никогда не было аллергии!

– Была, Лисочка, помнишь, один раз, в прошлом году, когда я земляники наелась? Я с тех пор всем приказала: с земляникой или клубникой близко не подходить!

– Значит, на сей раз другая причина, – авторитетно заключил доктор. – Принесите немного воды, скормим малышам по полтаблетки. В принципе, не только пища, но и любые новые ароматы могут вызвать аллергическую реакцию. Запах бензина, кожаных сидений, одеколон водителя, воздух Москвы, содержащий всю таблицу Менделеева, мало ли что… Чтоб выявить причину, надо провести исследования… Откроем ротик, сделаем ам! Ах ты лапуленька! И Мишенька ротик откроет, мняку скушает! Вот и молодец! Запьем водичкой…

Дети слегка покапризничали, недовольные «мнякой», но звание молодцов оправдали.

– Андрей Андреевич, я хотела отправить их за границу.

– Не советую. Вообще не советую никуда вывозить из Сахарово. Оставьте детей в здоровой, привычной обстановке. Сами видите: реакция достаточно быстрая. Причину надо выяснять и лечить, пока симптом ограничивается только кожными высыпаниями.

– Андрей Андреевич, но ведь это не опасно? У многих детей, говорят…

– Аллергия коварна, Клавдия Васильевна. Даже легкие проявления могут перерасти в тяжелые и опасные. Это вопрос времени. Хронический насморк, крапивница, астма, ревматизмы, колиты, отек Квинке могут настигнуть аллергика в среднем или пожилом возрасте, а могут развиться и в детстве, практически мгновенно. Я гарантирую вам полное и скорейшее излечение, если дети вернутся в Сахарово. Какие аллергены будут воздействовать на малышей за рубежом, каким образом отреагирует их организм, я не знаю. Конечно, там прекрасная медицина, но аллергия развивается даже на медикаменты.

– Боже мой! – Клава дважды прошла через «зону», ее лицо выражало полную растерянность. – Игорь, а ты что скажешь?

– Я оставлю Машутку здесь.

– Это опасно!

– Думаю, ты преувеличиваешь. Усадьба расположена на холме, со стороны не простреливается – твой покойный супруг был чрезвычайно предусмотрительным человеком. Клавдия, я перестаю тебя понимать. Если два человека личной охраны тебе кажется мало, поставь к детям еще двоих – это более, чем достаточно. Кругом камеры, кругом бойцы, с тех пор, когда ввели особый режим, даже я не могу навестить собственную дочь!

– Игорь, сейчас речь не об этом. Андрей Андреевич, какой срок вам понадобится, чтоб определить аллерген?

– Не менее десяти дней. Но лечить придется несколько месяцев.

– Как я понимаю, у меня выбора нет… Вроде, кожа уже очищается.

– Хорошая реакция на препарат. Я бы вам посоветовал заехать в клинику, сдать кровь на анализ, а потом сразу домой.

– Хорошо. Вечером я приеду в усадьбу.

Клавдия расцеловала детей, помогла их собрать, шествие удалилось в обратном направлении.

Сыщик не мог отделаться от мысли, что стал свидетелем хорошо продуманной театральной постановки.

Добрый домашний доктор Андрей Андреевич Чибисов тяжело опустился за руль «Рено». Малышей он оставил в России, Белозерская будет платить. Разве он поступился интересами своих маленьких пациентов, разве подставил их под удар? Какой там злодей-Бармалей? Вечно матерям что-то мерещится… Выезд за границу не отваженных от мамкиного молока грудничков сам по себе нежелателен, это же очевидно…

Милая, заботливая нянечка Алиса Звонарева ехала в клинику в бронированном джипе и мысленно плакала. Сегодня она впервые предала интересы Мишки и Машки. Ради собственных интересов. Поступила спонтанно, не обдуманно, но разве она могла поступить по-другому? О гадком поступке можно сокрушаться сколько угодно, но раскаиваться не хочется и признаваться ни в чем нельзя…

Еще минут двадцать Клавдия читала документы Игоря, уточняла фразы и юридические понятия. Наконец, она поставила подписи и печати, заставила адвоката скопировать все листы, чтоб еще раз просмотреть их на досуге, после чего отпустила зятя, поцеловав его на прощание в щеку. Этот дружеский поцелуй не заставил бы сыщика смутиться, но Игорь вдруг взял руки девушки, поднес к горячим губам…

– Клава, себя береги, – молвил проникновенно. – Я не за Машу боюсь, она не наследует миллионы. Я боюсь за тебя. Ты знаешь мое отношение…

Развернулся и вышел, так не сумев облечь признание в более конкретную форму. Или, быть может, вспомнив, что вдове, только что вернувшейся с кладбища, вроде, несвоевременно раскрывать тайны пылкого сердца.

Девушка невольно обернулась в сторону спальни. Судя по удивлению, застывшему на лице, она ничего не знала.

Молниеносным движением, сыщик вернул зеркало в исходное положение, двинул кресло к стене. Когда минуты через три Клава вошла в комнату, он якобы так увлекся просмотром альбомов, что будто бы не заметил ее появления.

– Ну вот, – огорченно произнесла девушка, присаживаясь на край кровати, – детей не отправила. До сих пор не могу понять, правильно я поступила или нет?

– Не отправили? Почему?

Вопрос был задан не токмо из вежливости. (Далеко не каждый способен произнести с милой беспардонностью сказочного короля: «Я все знаю, дочка, я подслушивал».) Адвокату вдруг захотелось еще раз услышать эту историю в интерпретации Клавдии, проникнуться ее отношеньями с людьми, которых только что наблюдал. Каждый из них был по-своему близок с семьей Белозерских, каждый мог иметь интерес в тайной игре, каждый мог вести свою партию.

– Клавдия Васильевна, у меня появилась идея…

Девушка слушала и улыбалась, откинувшись на вытянутых за спиной руках, задумка ей нравилось. Теперь он ее видел девочкой на черноморском песочке, озорной и забавной, смакующей удовольствие от предстоящего приключения на пару с приезжим мальчишкой, с которым только что познакомилась. Теперь она доверялась ему, озорному, отчаянному, находчивому…

Новый звонок телефона разрушил иллюзии.

– Абрам Самуилович! Какая приятная неожиданность!.. – Клавдия резко встала и отвернулась к окну, скрывая лицо, голос журчал кокетливо и капризно. – Всего через полчаса? Мой милый, хороший Абрам Самуилович, так не бывает! Женщина не умеет собираться за полчаса!.. Ну, если загримируют… И причешут? А вы это точно знаете? А какое платье надеть? У меня есть длинное черное, будет смотреться эффектно с красными камнями!

Клава уже бегала по квартире, раскрывая шкафы и ящики. На секунду прикрыв микрофон пальчиком, извинилась перед сыщиком, тот направился в сторону двери.

– Рубины нескромно? – доносилось из дальних комнат. – А что вы посоветуете? Абрам Самуилович, я так волнуюсь! Я так хочу вам понравиться!

«О, женщины, коварство ваше имя!» Минуя телохранителя за дверью и охранника дома в будке, сыщик вышел на улицу, наслаждаясь горячим июньским воздухом. Сел в машину, завел мотор… Мотор выключил. Ему вдруг мучительно захотелось поглядеть на нее еще раз.

Минут через двадцать к воротам подъехал бесконечно растянутый лимузин, слепящий небесной лазурью. Из машины извлекся столь же бесконечный секьюрити и встал перпендикуляром у пассажирской двери. Клавдия вышла не сразу, в строгом черном платье, с новым хитрым узлом на затылке, украшенным крупной серебряной заколкой. Аристократическая походка, высокая грация шеи и нежная улыбка женщины, утомленной разлукой. Геннадий проводил свою королеву до дверцы машины, помог присесть, поддерживая под локоток. В белоснежном салоне мелькнуло лицо старика, целующего надушенную ладошку…

И ему тоже, до боли в деснах, захотелось поцеловать ее…

А пришлось ехать в офис, созывать команду, одних отправлять в Снегирев, других в Волгоград. Прошли те времена, когда Беркутов работал в одиночку. Теперь при необходимости он привлекал к расследованиям сыскарей из агентства «Твое право», где заправлял отец Петр Ильич Беркутов, полковник милиции в отставке.

Выслушал отчет парней, пасущих квартиру Кнедыша, вызывал досаду.

На похороны фотографа «модели» не приходили, никто из опрошенных соседей не замечал, чтоб Кнедыш общался с черноволосым парнем в красной рубахе и высокой стройной девушкой. Работники гостиниц, на крылечках которых проходили «фотосессии», уверяли, что молодые парочки разнообразных мастей и габаритов снимают у них номера постоянно, но конкретного парня в красном и девушку в строгих темных костюмах они не припоминают.

Дело заходило в тупик. Не спасал его и тот факт, что силами служителей правопорядка был задержан убийца Кнедыша – некто Балабанов, не пропускающий ни одной попойки, ни одной поножовщины. После арест,а буян мог бы оказаться не доступным для группы Беркутова, если б не связи отца. После нескольких звонков и презентов, полковник получил домашний адрес Балабанова, фотографию и копии допросов, из коих неоспоримо следовало, что убийство произошло случайно, заказчик фотомонтажа исполнителя не убирал.

Новых событий вокруг Белозерских не происходило, а старые ниточки обрывались, стоило за них потянуть.

Глава 7. Не все гадалки одинаково бесполезны

Не хотелось возвращаться домой в просторную, добротно отремонтированную, откровенно холостяцкую квартиру. Зачем ему эти запыленные метражи? Иногда казалось, стоит крикнуть, гулкое эхо прокатится по комнатам. Кроме своего голоса, отзываться некому. Повинуясь спонтанной потребности поговорить с Евгенией, Беркутов позвонил Александру:

– Алло, дружище! Я завалюсь к тебе, ладно?

– Опять будешь эксплуатировать таланты моей супруги? – проворчала трубка в ответ. Но бухтение было добрым. Хорошему другу, крестнику маленького Сереженьки, семейство искренне радовалось.

– Таланты без поклонников хиреют и увядают.

– Ты ей позвони для начала. Женя долго переживала, когда в прошлый раз предвидела смерть твоего клиента. Сам понимаешь, много всякой несуразицы пишут, вот она и боится словом вред причинить.

– А когда нашла Юлию, брошенную в канализацию умирать, добро причинить не боялась? А когда показала, в каком месте террористы подложили бомбу?

– Арсений, мне не до философских дискуссий, я вроде бы на работе. Уговаривай ее сам. Приеду часам к девяти. Кстати, если надеешься перекусить, зайди в булочную. Когда Женек кропает очередной детективчик, хозяйствует под девизом: «Не хлебом единым жив человек». Меня дождешься?

– По ситуации. По правде сказать, с новым делом я словно на пороховой бочке. Постоянно в мозгах трезвонит: что-то должно случиться. Если бы знать заранее, где постелить соломку… Может, твоя подскажет?

Женя «кропала» и в самом деле. Раскиданные игрушки и разложенные листы разнообразили интерьер холла. Полуторагодовалый Сереженька сидел на ковре у ног матери и сосредоточенно откручивал колеса огромного пластмассового самосвала. Деловой человек, в жизни не пропадет. Увидав знакомую личность, засиял малозубой младенческой радостью и бросился к двери, забавно перебирая короткими толстенькими ножками.

– Здласти, дядя Сеня!

– Здравствуй, крестник! На-ка, держи! – Беркутов присел на корточки, протянул ребенку тяжелое зеленое яблоко. Плод труда итальянских фермеров был принят обеими пухленькими ладошками и с самым серьезным видом понесен к мойке.

Взрослые направились в ту же сторону. Женя любила Арсения, как может счастливая женщина, обожающая родного мужа, любить лучшего друга семьи. Болтая об успехах своих мужчин, она перемолола кофе, сварила и подала в большой керамической кружке. Добавила на тарелочке бутерброды в слоях аппетитного, с ароматом домашнего копчения окорока. (Беркутов так питался. Первое, второе и салатики употреблял не охотно, обходился гамбургерами и бутерами.) Сама уселась напротив, синеглазая, улыбчивая, пышнотелая, в открытом домашнем сарафанчике с ниткой ярких деревянных бус. Бывшая клиентка, которую он дважды вытягивал из переделок. И бывшая незабываемая влюбленность.