Ню

1. Утренняя неожиданность

Мишка с недавних пор взял обыкновение ходить по утрам голышом, что изрядно волновало его тридцатишестилетнюю мать, два года как разведённую и с тех пор ни разу не побывавшую с мужчиной. Эту манеру сын перенял от отца – тот тоже вечно разгуливал по квартире голяком.

Дарья сняла с газовой плиты сковородку с омлетом, повернулась и от неожиданности уронила завтрак на пол.

– Бля, Майк, ты совсем стыд потерял?!

Сын без малейшего стеснения вошёл на кухню с полноценно эрегированным фаллосом. Орган у него был здоровенный, толстый и длинный, и стоял безукоризненно вертикально.

– А что? – невозмутимо отозвался сын и включил электрический чайник.

Мишка обрит наголо; он был патологически ленив, и мать два раза в месяц стригла его под ноль триммером – чтобы не мыть голову.

– Что что?! – воскликнула она. – Ладно ты просто нагишом расхаживаешь, а тут со стоячим!

– Против природы не попрёшь, – веско заявил сын, взял чашку и положил в неё растворимый кофе и сахар. – Утренний стояк.

– Против природы может и не попрёшь, но прикрыться-то можно!

– Зачем?

– Затем, что я твоя мама, и ты меня смущаешь! – молвила Дарья, отводя взгляд.

– Поглядите-ка, какая целочка! – хмыкнул Мишка.

– Так! Михаил Ильич, ты как с матерью разговариваешь?! Совсем берега потерял?

– Мамк, харэ выёбываться, лады?

Мать всплеснула руками и вышла из кухни. Когда через десять минут она вернулась, сын сидел за столом, пил кофе и пыхтел вейпом. Верхняя часть по-прежнему эрегированного члена торчала над столешницей.

– Да прикройся ты наконец, секс-машина! – вскричала Дарья.

– Ацтань, мамк, скоро опадёт.

– Скоро?! Он у тебя уже с четверть часа стоит!

– А я что могу поделать? – Мишка выпустил мощное облако пара. – Чем тебе вообще мой хер не нравится?

– Да мне нравится! Отличный хер, как у порноактёра!

– Ну а чё тогда?

– А то, что у меня секса полтора года не было.

– Мне жаль, – усмехнулся сын.

– Мне тоже, – отозвалась мать.

– У меня вообще никогда секса не было, но я ж не рыдаю.

– Я тоже не рыдаю, как видишь, – сказала Дарья. – Как попробуешь, тоже страдать начнёшь. Если рукоблудить перестанешь.

– Не перестану и страдать не буду.

– Пол помой, – она подняла сковородку и поставила её в раковину.

– Сама уронила, сама и мой.

– Я из-за тебя уронила!

– Ага, рассказывай.

– И прикройся наконец! Совсем уж кринжово.

– Наконец-то наконец, мы прикрыли свой конец, – ухмыльнулся сын и затянулся вейпом. – И не подумаю.

– Срамота, одно слово! – Мать смела в совок остатки омлета. – Не сын, а эксгибиционюга!

– Ацтань.

– Я сегодня посидеть хотела вечерком. Ты как? – она выкинула несостоявшийся завтрак в мусорное ведро. – Я тебе пивасика пару баклаг взяла.

– «Арсенального»?

– Да.

– Можно и посидеть, – согласился Мишка.

– Оки.

2. Приезд в деревню

Тамара Григорьевна Сурина приехала на дачу с подругой и видным сорокалетним елдарём. Наверное, это выглядело бы нормальным, если бы самой Суриной уже не исполнилось семьдесят. Впрочем, эта немолодая женщина прекрасно сохранилась и смотрелась гораздо моложе своих лет. Не только гены сыграли свою роль – сама Сурина приложила к тому немало усилий. Она перманентно посещала всяческих специалистов по продлению красоты и молодости; спа-процедуры, мази, кремы, БАДы и всё прочее – денег от бывших мужей накопилось достаточно, за бедных она не выходила. Физическую форму тоже не оставляла без внимания: зарядка, фитнесс, бассейн, даже бегала одно время; только в последние годы в силу возраста Сурина стала лениться и набрала с дюжину лишних килограмм. При этом она всю жизнь курила, была великой охотницей выпить и закусить (после чего поебстись, желательно), однако после шестидесятилетия, шикарно, с размахом отмеченного, значительно сбавила объёмы, крепость и частоту выпивки, перешла на вейп. Что касается приапических утех, тут она себя никогда не сдерживала: пять замужеств (и при этом ни одного ребёнка), море постоянных любовников и океан одноразовых ебарьков – за свою более чем пятидесятилетнюю половую жизнь Тамара Григорьевна насладилась двести пятьдесят одним елдачком, каждый носитель которого был аккуратно записан в мессалинский дневник.

С живописцем Ильёй Брасовым она познакомилась два года тому назад. Как-то активно и споро у них всё завертелось: он бросил жену и ребёнка (уже взрослого, впрочем), ушёл с работы и переехал к Тамаре Григорьевне, которая стала его содержать. Брасов писал большей частью голых баб в духе Гогена – на взгляд далёкой от искусства моложавой старицы – полная хуйня и безобразная мазня. В остальном этот ещё молодой мужик её вполне устраивал: он был покладист, непривередлив, умел и вынослив в постели и всегда готов с нею выпить.

Дача Суриной находилась в четырёхстах верстах от Москвы. В деревеньке Клячино, где ещё в восьмидесятых годах прошлого века стояло тридцать дворов, теперь постоянно жили всего две семьи: сёстры-погодки Барановы, сухощавые жилистые бабёнки под шестьдесят, с неуловимо-татарскими лицами, и Стаскины, немолодые супруги примерно того же возраста. Также сюда на лето приезжал «дачник» генерал Иван Василич Свойников, военный в отставке, экс-ферлакур и запойный бухарь. Селенье было буколическое, но унылое и глухое, что, впрочем, Суриной как раз и нравилось – каждый год она приезжала сюда на всё лето, до самой поздней осени, до первых холодов, а иногда и до зимы.

Двухэтажный каменный коттедж с мансардой стоял на возвышении, на отшибе деревни. Дом был богато обсажен кустами жасмина и обильно увит плющом и хмелем. Пристроенный к дому гараж, деревянный сарай, где художник прошлым летом оборудовал себе студию, маленькая банька и дощатый нужник. Запущенный сад на задах – высокие корявые яблони и груши, развесистые вишни, сливы и тёрн, выродившиеся облезлые кусты смородины, крыжовника, барбариса и жимолости.

В этом году повезло – просёлочная дорога была суха; в дождливую погоду по ней с трудом проезжал даже внедорожник. Тамара Григорьевна остановила джип у крыльца (Илья машину не водил и сдавать на права даже не собирался). В этот раз помимо сожителя она привезла свою давнюю подругу, Любовь Ивановну Барашкову. Барашкова, хоть и была на год старше, но выглядела даже лучше моложавой подруги – возможно, потому что никогда в жизни не курила, а вдосталь выпивать стала только в преклонных годах; в отличие от Суриной она сохранила статную (насколько это возможно в таком возрасте), поджарую фигуру.

Илья Брасов вылез из джипа первым. Стянул футболку, отбросил её далеко в густую высокую траву, воздел длинные руки к безоблачному ультрамариновому небу, вдохнул полной грудью и с наслаждением проговорил:

– Вот она, сермяжная свобода и реальная красота! – Закрыл глаза, запрокинул волосатую голову и добавил: – Ёб твою мать!

Это был мужчина выше среднего роста, плотного телосложения, с крупными чертами интересного, нестандартного овального лица. Длинные густые волосы его были ослепительно белы, что очень странно и необычно смотрелось в сочетании с окладистой белокурой бородой; в 33 года Илья без какой-либо причины очень быстро, в один месяц поседел – при этом борода, усы, брови, волосы на лобке и груди остались прежнего русого цвета.

Ещё в прошлом году он облюбовал себе мансарду – куда и перенёс свои скудные бытовые пожитки вроде одежды и книг; рабочие принадлежности – мольберт, свёрнутые в рулоны холсты, кисти, ящик с красками – определил в сарай-студию.

Наскоро обустроившись, задолго до вечера, сели отмечать приезд. Стол накрыли в «гостиной», самой большой комнате на первом этаже. Тамара Григорьевна потягивала белый крымский портвейн, её елдарь и товарка пили водку, да с таким аппетитом, что Сурина наконец не выдержала и присоединилась к сотрапезникам, налив себе рюмку водки, а недопитую бутылку вина поставив под стол. Выпили по три стопки.

– За любовь, Любовь? – поднимая четвёртую, задорно тостовала Сурина таким тоном, чтобы стало понятно, за какую именно любовь они пьют. Она раздухарилась и уже готова была на всякое.

– Любовь мне уже не в любовь, Тамарочка, – молвила Барашкова немного печально.

В юности, зрелости и даже в поздней спелости Любовь Ивановна была пронзительно, отчаянно, мучительно красива, как её эксцентричная однофамилица из лучшего романа Достоевского, и как многим красивым женщинам ей в жизни не повезло ни с замужеством, ни с мужчинами в принципе.

Выпили водки, закусили – все трое очень скромно.

– Мы ж с Любкой дружим с юности, – обратилась Сурина к молодому сожителю и пыхнула тонким вейпом. – Ну и всякие у нас с ней приключения случались, – она подмигнула ему: – большей частью приятные!

– Не сомневаюсь, – хмыкнул Брасов, взял трубку и кисет с табаком, лежавшие на углу стола.

– Бывали случаи так и вовсе феерические! «Колхозник» помнишь, Люб?

– Такое не забудешь! – очень молодо, даже как-то школярски, словно шаловливая восьмиклассница хихикнула семидесятиоднолетняя Барашкова.

Дом отдыха «Краснознамённый колхозник» представлял из себя пансионат экстра-класса. В каждом номере душевая и холодильник, новая мебель, отличная звукоизоляция, повсюду горшки с красивыми цветочками, пальмы в кадках. Уборка в номерах каждый день, постельное бельё два раза в неделю меняли – по вторникам и субботам. Персонал вышколенный, безупречно вежливый. Отменная еда в столовой, скорее напоминающей ресторан средней руки. Большей частью здесь отдыхали партийные бонзы, и простым смертным попасть сюда было можно только за особые заслуги перед Родиной или по протекции – как здесь и оказались братья-близнецы Ивановы, лейтенанты советской армии. Тамарку Сурину, свою юную пассию, в «Колхозник» направил секретарь обкома. Сам он в последний момент поехать не смог, и та взяла с собой старшую подружку Любку.

Эти две красивые молодые пары познакомились за ужином. Военные заказали сначала одну бутылку болгарского сухого вина, потом другую, потом третью. Они живо разговорились, а в заключение пошли к лейтенантам в номер. Братья оказались на удивление неистомны, и меняясь партнёршами, жарили девушек до глубокой ночи.

– Одного Витёк звали, другого Васёк. Отличить их никакой возможности не было – стрижены одинаково, и ни родинки, ни шрамика, ничего, – сказала Тамара Григорьевна, глубоко затянулась вейпом, конической струёй выпустила в стол пар и мечтательно добавила: – Красавцы были – ух! По четыре палки каждый кинул, а хуи как каменные, по четверть метра!

– То-то, я гляжу, у тебя самотык ХХХL, – равнодушно заметил художник, докуривая трубку.

– Ага, люблю баклажаны! – охотно согласилась Сурина. – Но ты не переживай, Иленька, твой мне тоже нравится.

– Мерси в Баку, – уронил тот и иронически прибавил: – Спасибо, что подбодрила, а то я уж духом упал!

– И стоит у тебя не хуже! Но… коли заговорили о баклажанах и стояках, – сказала Тамара Григорьевна как бы между прочим. – Станцуй старушкам, что ли, красавчик, приватный танец!

– Давай по рюмахе для куражу! – отозвался Илья.

– А и давай, чего мелочиться!

Выпили. Хмельной живописец поднялся со стула, встряхнул длинными белоснежными волосами и начал танец. Двигался он как профессиональный стриптизёр, очень плавно, красиво и волнующе. Будучи препоясан широким полотенцем, он стал кокетливо его приопускать и разворачивать, а потом и вовсе откинул повязку в сторону, оставшись нагим. У Брасова был внушительный уд в расслабленном состоянии, но при эрекции оставался в длину почти таким же, лишь увеличиваясь в объёме. От внимательных старушечьих взглядов орган начал набухать и выпрямляться, а вскоре обрёл идеальную кондицию. Весь низ художника был продепилирован, верхняя часть живота и грудь умеренно волосаты. Сурина активно запыхтела своим тонким вейпом. Илья подошёл ближе, приблизил торчащий лингам к её лицу и слегка ударил сбоку головкой ей по носу. Тамара Григорьевна отложила вейп, пальцами левой руки легонько сжала безволосые тестикулы, а правой взяла эрегированный член, направила себе в рот и немножко пососала густо накрашенными губами.

– Ах! Любань, полакомись! – молвила она игриво.

Барашкова покраснела.

– Я уж сто лет таким не занималась… давайте лучше выпьем ещё.

– Да не тушуйся, подруга! – Сурина хохотнула. – Бляди бывшими не бывают!

– Фу, Томк! – хмыкнула семидесятиоднолетняя экс-красотка. – Блядь – это про тебя! А я даже честной давалкой никогда не была.

– Уж не прибедняйся! Наливай, Илюха!

Выпили – дважды, с маленьким перерывом, и перебрались в комнату Суриной на втором этаже, на её просторную постель. Сначала Брасов занялся старшей подругой – поначалу Барашкова сопротивлялась как девственница, что не на шутку распалило его. Когда Илья до конца раздел старушку и попробовал приступить к боевым действиям, лубрикант в стеклянной баночке, стоявшей на тумбочке, оказался весьма востребован. Тамара Григорьевна жадно смотрела на совокупляющихся и ненасытно парила вейпом; ей припомнился похожий случай из далекого и невозможного 1980 года – тогда тоже был мужчина средних лет, иностранец, приехавший в Москву на Олимпиаду – а они с Любкой были молодыми сочными красивыми тёлочками с шелковистой матовой кожей, а не морщинистые семидесятилетние бабки.

Когда Барашкова, прикрываясь обеими руками, как свежесломанная целочка, выбежала из комнаты, а не эякулировавший энергичный елдарь залез на неё саму, Сурина кончила через пять минут – кончила слабо и быстро – но это был её первый оргазм за последние семь лет; она уже и не думала, что когда-нибудь сможет сподобиться.

3. Семейные посиделки и вибромассажёр-ротатор

Вечером Дарья приготовила в мультиварке мясную запеканку с яблоками и сварганила фруктовый салат, заправленный взбитыми сливками. Накрыла на кухне стол и слегка намакияжилась – подкрасила брови и губы.

Она открыла дверь в комнату сына и застыла на пороге. Голый Мишка лежал на разложенном диване лицом к двери, положив верхнюю часть спины на подушки и широко раздвинув ноги. Его левая рука была заложена за голову, а правой он яростно, с остервенением мастурбировал. Их взгляды встретились; сын даже не сделал попытки прикрыться, и только ускорил движения кисти. Дарья сделала шаг назад и закрыла дверь. Она аномально обильно увлажнилась. Прижалась головой и спиной к стене, глубоко вдохнула и медленно выдохнула через нос. Против природы не попрёшь, так Мишка утром сказал?.. Она усмехнулась. Шутки шутками, а ебарька найти надо. Сколько ж томиться можно? Да и замуж бы опять неплохо – сорокет не за горами.

Дарья сняла джинсы и промокшие стринги. Бросила трусы в стирку, облачилась в мужской красный махровый халат на голое тело. Достала из холодильника тонкую бутылку итальянской самбуки, наполнила серебряную 25граммовую рюмку на низкой ножке. Одним духом выпила, закусила кусочком яблока. Закурила ультратонкую сигарету с вишнёвым ароматом. Влагалище остыло и успокоилось. Слава Ленину!

Мишка пришёл на кухню минут через десять – на этот раз голый лишь по пояс, в замызганных, давно нуждающихся в стирке бриджах.

– Ну что, как кончил, дрочила? – спросила мать с усмешкой.

– От души! – откликнулся сын. Положил на стол смартфон и сел на табуретку. – Теперь можно и побухать.

– Подмыться-то не хочешь?

– Зачем? Я салфеткой вытерся.

– Нельзя быть таким нечистоплотным, Майк, – покачала головой Дарья. – Очень нехорошо!

– Ацтань! Пиво где?

– В холодильнике, где ж ещё.

Мишка взял с полки большой пузатый пивной бокал и наполнил его «Арсенальным». Дарья налила себе самбуки.

– За полную жизнь! – тостовала она.

Чокнулись, выпили.

– Запеканку клади, вкусная получилась.

Молча немного перекусили. Мать выпила две рюмки самбуки, сын полтора бокала пива.

– Этой рюмке лет сто пятьдесят, не меньше, – раздумчиво проговорила Дарья, поднеся к глазам и внимательно рассматривая древнее, местами сильно потемневшее серебро с затейливой вязью. – Она из гарнитура, которым когда-то очень давно владели наши дворянские предки. Это очень древний и именитый род.

– Круть, – безучастно бросил Мишка, глотнул пива и взял смартфон.

– Сделай милость, Майк, оставь в покое дебильничек, – сказала мать резко. – Давай посидим без этого говна!

Сын на удивление покладисто отложил телефон.

– Ты вообще девственность терять и род продолжать собираешься или как? – Дарья налила себе самбуки, сыну пива.

– Хэзэ. Будет видно. Пока меня всё устраивает.

– Сидеть целыми днями у компа и перманентно дрочить тебя устраивает?

– Ну да.

– А тебе не кажется, что в твоём возрасте это ни разу не нормально?

– Не кажется.

Она шумно вздохнула.

– Всему своё время, имхо, – сын пыхнул вейпом.

– И оно как раз приспело, имхо, – сказала мать и подняла серебряную стопочку. – За наслаждение!

Чокнулись.

– На самом деле, ты сам не знаешь, чего лишаешь себя. Разнополый секс – единственное реальное наслаждение, доступное человеку. Никакая дурь или алкоголь не идут с ёблей ни в какое сравнение, – Дарья прикурила сигаретку. Она уже слегка опьянела, она всегда очень быстро хмелела. – Самая задрипанная и раздолбанная вагина не сравнится с твоим кулаком, уж поверь мне.

– Ты-то откуда знаешь? – хмыкнул Мишка.

– Оттуда, что самый крохотный и вялый хуёк лучше искусственного дилдака, – с напором произнесла Дарья и сразу же подумала, что это не совсем соответствует истине. Или совсем не соответствует. – Попробуй потрахаться, тебе понравится. Обещаю.

– Всему своё время, – сын глотнул пива.

– Да что ты заладил!.. – воскликнула мать. – Восемнадцать лет, самое время трахаться! Ты пойми, чем старше ты становишься, тем девственность потерять будет сложнее! Психологически.

– Мне секс не нужен.

– Как же не нужен? Ты же дрочишь каждый день! Каждый ведь день дрочишь?

– Когда как.

– Ну вот, а говоришь, секс не нужен!

– Это другое.

– Ты дурак, что ли, Майк? – расстроенно проговорила Дарья, налила себе самбуки и выпила не чокаясь. В памяти всплыла картинка мастурбирующего сына. – Почти все порноролики с инцестом начинаются с того, что родитель застаёт ребёнка за самоудовлетворением. Или наоборот.

– Ты что, инцест-порнуху смотришь? – усмехнулся Мишка.

– Случается. Подсела, когда ты голяком расхаживать начал.

– И дрочишь под неё?

– Нет. Я даже в детстве и отрочестве никогда не мастурбировала. От слова совсем и до слова никогда.

– Ну ты, мамка, извращенка! – хмыкнул сын и отпил из бокала. – Какой смысл порно смотреть, если не дрочить?

– Коль уж речь зашла о рысаках… – Дарья порядком охмелела и раскрепостилась и проигнорировала вопрос. – Я себе вибратор прикупила. Хочешь взглянуть? Я его ещё даже не распаковала.

– Только что сказала, что никогда не самублажалась, а теперь вибратор купила?

– Измучилась я без секса… ну, не то чтобы измучилась…

– Я понял, – перебил сын. – Неси елдак, чу, посмотрим.

Дарья тяпнула ещё стопочку самбуки, ушла к себе в комнату и вернулась с небольшой коробкой, упакованной в чёрный целлофан.

– Ну что, за мамкину усладу? – она наполнила серебряную рюмку.

– А меня за дрочку ругаешь, – усмехнулся Мишка, поднимая бокал.

Чокнулись и выпили. Дарья разорвала целлофан и распаковала коробку. Фиолетовых оттенков прибор выглядел устрашающе и загадочно, словно магический клинок или модифицированная волшебная палочка последнего поколения. Рабочая его часть была полупрозрачна, внутри перекатывались шарики.

– Что-то маленький, – заметил сын. – У меня и то больше.

– Это не он маленький, это у тебя аномально большой.

– Прям уж таки аномально?

– Агась. Даже и не знаю, в кого у тебя такой дрын, – сказала Дарья. – У твоего отца среднестатистический.

– Среднестатистический, это сколько?

– Четырнадцать-восемнадцать сантиметров стоячий. Ты свой замерял?

– Чуть больше двадцати семи.

– Етить! Четверть метра! – восхитилась сильно захмелевшая мать. Её язык уже заплетался. – А в обхвате?

– Чуть больше пяти.

– Етить! Тебе в порноактёры надо идти, а не под хентай суходрочить!

Сын польщённо хмыкнул.

– Это, наверное, в деда моего у тебя такой, – сказала Дарья. – В прадеда твоего.

– Ты видела стоячий член своего деда?

– Лежачий. У него тогда и не стоял уже, наверное.

– Подглядывала, что ль?

– Нет. В бане вместе мылись. В деревне, – сказала мать. – Хотя, может я и ошибаюсь. Я тогда совсем маленькая была. Когда ты маленький, всё огромным кажется. К тому же это был первый хер, который я видела.

Она взяла вибратор и покачала им из стороны в сторону:

– Не тяжёлый. Самое оно.

Мишка достал из коробки инструкцию:

– «Компьютерный вибромассажёр-ротатор с клиторальным вибростимулятором. Компьютер оснащен мощным мотором с различными уровнями вибрации (12), ротации (4), возвратно-поступательным движением. Плавные формы, увеличенная головка для воздействия на точку G, мягкая гладкая поверхность всего массажёра, клиторальный стимулятор. Внутри массажёр имеет ряд вращающихся шариков, что создает эффект волны. Термопластичная резина. Длина 30 см, рабочая длина 14 см. Диаметр 3.90.» Ну всё, мать, мужик терь тебе не нужен!