До встречи с собой

Пролог

Катя

Как же хорошо. Ветер уносит всю мою боль, растворяя в потоке слёзы отчаяния. Кожа покрывается мурашками от резких перепадов температуры, но мне даже приятно. Впервые за последние дни я ощущаю себя живой.

Гром заглушает стук сердца в груди, и мне удается представить как оно отбивает свой постоянный ритм. Нос щекочет аромат сирени. Той самой, что росла когда-то прямо под окном и каждый год ярко-ярко цвела, распространяя свой волшебный аромат по саду, заглядывая еле слышно в щели деревянного дома. Я вспоминаю прикосновение белоснежной шали из козьей шерсти, что бабушка всю зиму усердно для меня вязала, и бережных ласковых рук той, что заменила мне мать. На мгновение растворяюсь в ощущениях тепла и искренней нежности. И в какой-то момент даже кажется, что всё возможно, и выход есть. Но обернувшись, понимаю, что все мои мысли – игра сознания. За моей спиной – никого. В моем сердце пустыня. В душе пустота. Я бы хотела сказать, что это временно, но что толку тешить себя иллюзиями о радужном будущем, если его никогда не будет. В моей жизни свет погас уже очень давно. Еще до того, как появился ОН. Если бы судьба не смеялась и сразу же вынесла вердикт, всем было бы проще. И возможно, ОН был бы жив.

Стоять и вдыхать аромат дождя приятно, когда тебя окружает прекрасная жизнь, наполненная радостью, теплом и светом. Но те, по кому прошлись танком, не способны видеть радужных единорогов и скачущих на лугу пони вместо асфальтового неба. Для таких как я, каждый вдох – пытка. Я уже давно не ощущаю холодок под носом во время наполнения легких и не способна заметить теплоту выходящего потока воздуха. Весь мир кажется серым и обезличенным. Трава просто зеленая, а небо такое же, как в другие дни.

По какой-то неведомой причине я всё еще дышу, по другой – закрываю или открываю глаза. И во всем этом нет логики, как и нет моего собственного желания. Я есть. А что дальше? Как найти смысл в своем существовании? Зачем каждый день просыпаться и куда-то идти? Зачем есть? Зачем пить воду? В голове сотни, тысячи, миллионы этих пресловутых «зачем». Только ответа нет. И жизни, как оказалось, теперь тоже нет.

Мне хочется закрыть глаза. Но еще ярче внутри желание наконец-то их открыть. В последние минуты совершить то, что так боялась сделать всю свою жизнь. Возможно, взглянув на мир, я узнаю, почему он не принял меня. А пока осталось сделать несколько шагов.

– Один. Решение принято. Бежать бессмысленно.

– Два. В голове всё громче крики самых близких, самых родных. Тех, кто жил по соседству или проходил мимо. Изо дня в день мне слышится их шёпот: «Чужая». «Странная». «Уродка». «Так тебе и надо». «Ты ничто». «Сама виновата». «Ты там, где должна быть». «Может стоило сдохнуть».

Каждая фраза даже сейчас разрезает меня на части, забивая в моё наивное сердце снова и снова ржавый кривой гвоздь. Отставленные шрамы со временем стали дырками, через которые ушла сама жизнь. Осталась пустота. И она сжирает все мои мысли.

– Три.

Вспоминаю свои крики, оглушающую боль от ударов, лужицы засохшей крови и ожоги, оставленные на теле. Окунаюсь в болото беспроглядной темноты, где нет места солнечному свету. Я не боюсь людей, но они боятся таких, как я. И моей вины в этом нет. Как и нет причины в том, что нелепая случайность разрушила мой мир. Я не должна нести грех за чьи-то ошибки. Но не могу и больше не желаю жить с тем, что слепота людей слишком жестока.

Вот он край. То самое место, где можно попробовать вдохнуть полной грудью, не боясь быть непонятой. Все говорят, что нужно держаться на плаву и оставаться сильной. Только мыслят они со своей колокольни, забывая, что люди не похожи друг на друга. Ставят себя на моё место, хотя во мне изначально не было «силы». Откуда взяться тому, чего никогда не существовало? Судьба в момент моего рождения играла с Богом в рулетку и не одарила меня толстой кожей, которая бы позволила мне все тяготы жизни достойно пронести на своих хилых плечах. И потому в глазах мира я изначально была сломанной, слабой, лишней. Возможно по этой причине, как бы мне не хотелось выгрызть свой шанс на существование, жизнь каждый раз окунает меня лицом в грязь, указывая на место. А я просто хотела быть…

Ник

А вы знали, что существует более ста определений слова «жизнь». Правда ни одно из них по-настоящему её не описывает. Но самое важное, никто до сих пор не может дать исчерпывающего и единственного ответа на вопрос «Кто нам её подарил?». И почему этот таинственный «кто-то» дарует шанс каждому из нас и спустя время отнимает обратно. По какой причине он делает это?

Верующие скажут, что жизнь бесконечна. И будут правы. В их понимании существование в настоящем моменте – крупица вечности. И потому отнятая в реальности жизнь, случайная погибель или смертельная опасность для них не более, чем неизбежность, перекрываемая необъятностью бытия. Но я не верю в это. Ровно как и в то, что жизнь – подношение. Если бы одно из этих течений хотя бы на половину отражало действительность, то я бы не застрял в клетке без выхода. И давно отыскал способ выйти из петли, в которой оказался.

Но что случится, если на мгновение предположить, что жизнь – это способность? И может быть даже талант? Что тогда? Я понял для себя, что можно «жить», только создавая подложку для будущего, а можно им наслаждаться. Можно тестировать пробную версию, а можно приобрести полный пакет. Можно постоянно отказываться, объясняя себе всё отсутствием возможностей и дара, а можно быть в моменте. И вот тогда просыпается тот самый «талант». Талант к жизни. Именно по этой причине я всё еще пытаюсь разыскать новую дверь. И, кажется, наконец-то её нашёл.

Нулевой километр

Должно быть я лечу. Парю над городом, который так не сумела назвать домом. Беспорядочно меняю место, пытаясь отыскать покой. Но не нахожу. Внешние силы тянут меня в разные стороны, а тело не поддается. Нежится на покрывале внутри земной коры и не опускается глубже. К истоку. Словно густой смог, убаюкивающий зимний лес, тишина заполняет сознание, стирая мысли, растворяя чувства. Эта полнота дарит желанный покой телу и голове.

– Боли больше не будет, – шепчет голос издалека. Он похож на мой, только гораздо тише, глубже и умиротвореннее. – Скоро всё закончится.

– Но я не хочу, – произносят еле слышно мои губы.

– Что? – звучит мне ответом. Малейшие колебания отзываются в моем теле сладкой дрожью, и кажется, будто тысячи перышек касаются каждой его клетки.

– Значит время еще не пришло,– доносится эхом, и мое тело пронзает тысяча осколков. Раскаленная магма становится жидкой и наполняет мои вены жгучим теплом, вынуждая сердце сжиматься сильнее. В этот момент что-то утягивает меня вниз, а до моего мутного сознания долетает пронзительное:—Чтобы всё исчезло. Я не хочу! – кричу так громко, что стены иллюзорного мира трещат по швам. Не понимаю как, но мне удается заставить тело откликаться на мои бесчисленные попытки к движению.

– Очнись!

Молчаливо обнимая меня, ветер неистово подхватывает редкие мужские приказы, задувая их в уши. Разум хватается за соломинку из приятных воспоминаний. Чарующий голос кажется смутно знакомым, но образ ускользает также быстро, как и пришел. От очередного приказа мои глаза распахиваются, цепляясь взглядом за окружающую действительность. Изо всех сил стараюсь поймать рукой луну, но не могу к ней даже приблизится. Спутник Земли напоминает мне парус, мирно покачивающий на волнах ночного неба. Последнее же подобно чёрной воронке, в которой исчезают редкие падающие звезды. Они как люди, загораются сами, в надежде совершить нечто выдающееся, а потом, сбрасывая свою оболочку, гаснут, растворяясь в пучине пустоты. Из них лишь немногие оставляют после себя яркий световой путь, связывающий небо и землю.Возвращаюсь в реальность медленно. Боль. Она повсюду. Вязкая и неприятная, проникающая в каждую свободную дыру в теле. Я пытаюсь отыскать источник своей агонии, но натыкаюсь на омерзительную тишину, которую разряжает бархатный голос. Эхо ускользающих фраз «Очнись! Вставай! Открой глаза!» словно осенний лист, сорвавшийся от дуновения ветра, уносится куда-то в темноту.

Повернув голову в сторону, дотрагиваюсь ладонями до потрескавшейся шершавой поверхности, на которой лежу. Тепло смолистого материала согревает каждую клеточку тела, а я концентрируюсь на ощущениях. Разум собирает информацию от нервных окончаний, определяя месторождение боли.

В обрывках воспоминаний лишь редкие капли дождя. Они стекают по моему лицу вниз, образуя под ногами небольшую лужу. Я погружаюсь в своё состояние глубже и вижу свои шаги к цели, сквозь оглушающую тишину, прерываемую время от времени сильными раскатами грома. Чувствую боль. От мыслей. От слов. От себя. И то, как сознание проваливается в темноту. Кажется, что я падаю долго-долго с высоты. Но на самом деле моя связь с реальностью обрывается в тот момент, когда порыв ветра сбивает меня с ног, утягивая изо всех сил назад на крышу, прямиком на спину. Воздушный вихрь смягчает падение, обволакивая собой потерявшее равновесие тело.

– Я жива. Жива, – шепчу, осознавая случившееся. В это мгновение тишину заброшенного пригорода разрезает истошный женский визг:

– Помогите!

Дребезжание в черепной коробке и сильное головокружение делают мою попытку подняться на ноги несбыточной, но я, объятая из ниоткуда взявшейся силой, резко встаю, хватаясь пальцами за виски. Втянув в себя несколько горьких затяжек пыльного воздуха, подбегаю к кромке крыши и бегло осматриваю опустелую территорию заброшки. Обхожу быстрым шагом периметр, пытаясь определить, в какую сторону от здания двигаться. Налево, к заброшенному парку? Или назад, к лесополосе? А, может, прямо, к полуразрушенному дому с аркой?

Мой музыкальный слух не потерял своей идентичности даже после стольких лет лютого безмолвия, поэтому, повинуясь волнам девичьего отклика, устремляюсь в сторону выхода, намереваясь во чтобы то ни стало предотвратить хотя бы одно неминуемое падение в пропасть насилия. О том, как буду действовать, думаю в последнюю очередь.

Преодолевая бесчисленные препятствия в виде дверей и лестниц, направляюсь вниз. Перебирая ногами ступеньки, бегу к выходу из подъезда. Дыхание сбивается, но я не сдаюсь. Судорожно хватаю ртом немного воздуха и продолжаю спуск, не обращая внимания на зудящую боль в левом подреберье. Только оказавшись на улице, вдыхаю полной грудью.

Гениальный и в тоже время глупый ответ на вопрос приходит практически мгновенно. Трясущими от кипящего в коре надпочечников адреналина руками вбиваю в YouTube «полицейская сирена». И включаю на полную.Идти прямиком в парк рискованно. Оставлять девушку на произвол судьбы тоже. Что же делать?

Звук закономерно быстро распространяется по открытой местности, не достигая нужных «ушей». Втоптав в землю ощущение собственной беспомощности довесок со стоном досады, предпринимаю еще одну попытку отыскать решение. И оно мгновенно посещает мой хиленький мозг.

Выудив из потрепанного рюкзака портативную колонку, нажимаю на кнопку включения и замираю в ожидании закономерного писка от соединения с телефоном. Как только вспыхивает синим огонек надежды, я врубаю на максималку звук на видео и, вытянув руку с телефоном перед собой, медленно шагаю вперед, создавая иллюзию приближающейся полицейской машины.

Почувствовав на себе прицельный взгляд скорой расправы, отморозки спешно ретируются, разбегаясь в разные стороны словно тараканы. Обмякшее же тело девушки мимолетно летит в самую грязь, касаясь земли, едва прикрытую разнотравьем. Подавив в себе ярое желание пойти на выручку, продолжительное время кручу телефон в руках, постепенно меняя угол падающего света, чтобы малодушное трио растворилось окончательно в ночной тьме. Страх быть пойманной и растерзанной навсегда повис над моей головой.

Лишь после того, как мужские перешептывания стихают, становясь невидимыми, я покидаю корявое укрытие, ставшее мне родным, и, скрываясь за его собратьями, медленно подползаю к наполовину раздетой девушке, перебарывая сковавшее прямо под грудью оцепенение.

– Жива? Приблизившись достаточно, чтобы помочь и при этом в случае курьеза не огрести с полна, касаюсь грязных темных волос, убирая их за ухо, и не сдерживая страха интересуюсь:

– Пхапха, – сипит девчонка спустя продолжительное безмолвие, и неспешно поворачивает голову в мою сторону. С трудом разлепляя веки, что в свете фонаря больше напоминают ветки тех кустарников, в которых я пряталась некоторое время назад, миловидная брюнетка с кукольным овалом лица скользит по мне изучающим взглядом. Но силы быстро покидают её. Последних крупиц хватает лишь на то, чтобы вновь погрузиться во тьму и пару раз приоткрыть искусанные в кровь губы.Сердце заходится в истошном ритме ожидания. Пульс от непрерывной тишины разрывает черепную коробку, подкидывая яркие картинки из прошлого. Но я их стоически изгоняю. Нельзя умирать. Попросту нельзя. Ей предстоит еще сделать много хорошего. С ней никто не поступит так… Она же так молода.

Выудив из скромного рюкзачка из плащовки пластиковую бутылочку с водой, подношу ко рту, не забыв одной рукой приподнять голову.

Пока несостоявшаяся жертва жадно поглощает каплю за каплей, оглядываю девушку с ног до головы. Моё внимание не останавливается на деталях гардероба, от него пахнет кричащей изысканностью, граничащей с несдержанностью, на очевидно дорогой сумочке, валяющейся где-то впереди, ни на худощавом теле, исполосованного ссадинами и залитого синяками, в туфлях с блестяшками по периметру, с явно поломанным каблуком. Я уделяю сотни секунд поиску подтверждения своим кривым догадкам, пока не цепляюсь за выкованные тонкие позолоченные музыкальные символы на браслете и серый, грузный камень посередине. Скучный, однообразный, без каких-либо переливающихся граней он кажется лишним на этой кухне.

Когда девушка заходится в кашле, отрываю бутылку от рта, прогоняя душещипательные образы мужского безрассудства, и пытаюсь живой кукле, так сильно напоминающей меня, придать сидящее положение. Удостоверившись в устойчивости, убираю воду обратно в рюкзак, закрывая плотно замки. Как раз к этому времени Скиперр (барби-брюнетка) окончательно приходит в себя.

– Ты как, нормально? – наклоняю голову в бок, чтобы озвученная фраза быстрее долетела до адресата.

В ответ получаю легкий кивок.

– Нам нужно идти, пока они не вернулись. Мы и без того потеряли много времени.

Еще один.

– Идти можешь? – спрашиваю, оглядывая голые ступни. Единственное, что я сейчас могу ей предложить, носки. Будет больно, но терпимо. Нам же главное выбраться? Ведь так?

– Да. – Неужели мои мысли были вслух? А может это ответ на другой вопрос? Скинув флёр задумчивости, выуживаю из внутреннего кармана рюкзака мрачные, повидавшие многое носки из шерсти, которые по счастливому стечению обстоятельств попали со мной в больницу, и натягиваю их на безмолвную деву.Она медленно ворочает губами, и они выдают некое подобие:

– Я подойду со спины и подниму тебя, хорошо? – никто не знает, как девушка среагирует на неожиданные прикосновения к телу. Во мне до сих пор живет этот страх.

– Угу, – звучит припеваючи, когда я обхватываю девушку под грудью.

– Если будет больно, терпи! – предупреждаю, перед тем как потянуть вверх. – Главное, не кричи.

Поднявшись на ноги, смуглая барби несколько раз топчется на месте, проверяя степень затекания мышц, а после оглядывается по сторонам в поисках сумочки, машинально хватаясь за несуществующий ремешок на плече. Подняв с земли кожаный мешок, молчаливо протягиваю девушке, но та, будто завороженная, просто на неё любуется.

Я опускаю взгляд на кисти рук, которые мелко потряхивает то ли от волнения или спазма. То ли от … Додумать не успеваю, напуганная шелестом травы неподалеку от нас.

– Пошли? – хватаю девушку за руку, попутно, закидывая на плечи два рюкзака.

– Вэа? – вцепившись ногами в землю, брюнетка пытается вырваться.

Недоумевающе утыкаюсь в потрепанное, но всё также обязательно красивое лицо.

– Вэа? – повторяет девушка, указывая подбородком вперед.

– Я не понимаю! – отвечаю сердито и снова тяну за руку, приложив на этот раз гораздо больше усилий.

– Кюда? – доносится в спину, когда мы выходим к заброшенному зданию, с крыши которого не так давно я хотела сигануть.

– Ты не русская?

– Русскай. – Оно и видно, с налетом злости думаю про себя. Но прикинув в какой ад бы превратилась чужая жизнь, если бы мы не оказались в одном пространстве, затухаю. Мне повезло гораздо меньше в своё время. И если бы знать тогда наперед, возможно было бы лучше сгореть в том чертовом доме, чем жить с осознанием собственной неполноценности. – Я from Америка, – перебивает мои мысли про самобичевание девушка и расплывается в кровавой улыбке до ушей.

– Тогда понятно, – отрешению в моем голосе позавидовал бы любой. Но то, что я вляпалась по самое ни хочу, вместо того, чтобы сейчас ни о чем не думать, отдаленно даже радует мою израненную душу.

Я прежде не верила, что странное стечение обстоятельств может спасти, когда ты в считанных секундах от неминуемого.

– Куда мы идем? – снова интересуется барби, на этот раз получая ответ.

– К трассе, – не сворачивая с намеченного плана, веду нас к выходу. К выходу же?

Только не говорите, что я в очередной раз ошиблась.

– Почему не там? – стукнув по плечу, ждет, пока я не повернусь, а затем указывает пальцем на дорогу.

Выдохнув напряжение вперемешку с усталостью, отвечаю:

– Парни, что тебя домогались, очевидно приехали сюда на машине, поэтому передвигаться по дороге – большой риск. Мы пойдем по тропинке вдоль лесополосы.

– Страшно, – прикинув что-то в голове, подводит итог американка, отстраняясь от темных веток, что так и манят затянуть к себе в темноту.

– Боюсь, этот выход единственный, – пожимаю плечами. – Здесь у нас будет хотя бы возможность спрятаться.

– Ок, – впервые не возражает девушка и делает смелый шаг вперед.

Не теряя времени даром, мы движемся по едва намеченному в моей голове пути. То, что он приведет к нужному результату, конечно сомнительно, но чем черт не шутит. Он и без того годы изрядно потешался надо мной. Даже сегодня закончить начатое не позволил. Поэтому пусть поиграет еще разок.

Хотя о чем это я?

– This is my car, – верещит барби, подпрыгивая от радости.

– Твоя ка? – от недоумения нога слегка подкашивается, поэтому я останавливаюсь.

– Да, мая ка, – прижимаясь к темным дверцам, девушка зацеловывает каждую её часть. Ой, ты господи.

– Так ты на машине? – от неожиданности повышаю голос на несколько октав.

– Что? – недоумевающе девушка косится то на меня, то на свою красную машинку.

– Ты приехала сюда на ней? – киваю в сторону алого безумия.

– Да, – с акцентом отвечает «Бренди». Ну, а что? Блонди есть, а брюнеток обделили.

– Завести сможешь? – не надеясь на понимание, превращаюсь в мима, что сначала гипотетически открывает дверь машины, затем берется за руль и вертит ключ зажигания.

– Ключи нет, – разводит руками девушка, томно вздыхая.

– Где они? – теперь моя очередь оголять легкие, смакуя мысль о том, что я могла уже давно нежится в пучине забвения, а не пытаться решать чужие проблемы. Как показал опыт, с этим у меня большая беда.

– Там, – повернувшись на сто восемьдесят градусов, барби устремляет палец к кустам.

– На траве?

В ответ она кивает словно болванчик. Гораздо легче было валяться где-нибудь на асфальте, чем пытаться понять эту взбалмошную мадам.

– Запасные есть?

– Не понимать.

– Еще одни ключи есть? – интересуюсь, прикидывая в голове план. Идти назад крайне безрассудно, стоять здесь и ждать утра – тоже. Остается только надеяться, что девушка помнит о запаске.

– Да, – указывает в сторону переднего пассажирского сидения.

– Что же ты молчала? – хлопаю в ладоши, снимая портфель с плеч. Главная задача – проникнуть внутрь.

Память наперебой подкидывает картинки, и мне крайне трудно остановить внимание на чем-то одном. Я хватаюсь за влажную от пота голову, тяну сильно за редкие волосы, пытаясь остановить поток ненужных мыслей, который обрушивается словно цунами на моё засушенное препаратами сознание.

Где-то в прошлой жизни нам с мужем попалось видео с двадцатью способами открытия машины. Никогда не думала, что оно мне пригодится, но судьба – злодейка та еще. Чем больше знаешь, тем больше накинет.

Пораскинув мозгами, выуживаю из потрепанной олимпийки шнурок и с десяток раз пробую завязать концы так, чтобы образовалась затяжка. Бренди с интересом наблюдает за моими изгаляниями, но не пищит. И то хорошо. Помещаю тонкий шнурок в щель между дверью и корпусом, будто обхватывая угол с с обеих сторон, и опускаюсь в самый низ, аккуратно просовываю веревочную петлю. Как только она касается кнопки локатора двери, затягиваю петлю и тяну вверх до желанного щелчка.

Радостное двухголосье гаснет в ночном рокоте посадок, когда мы трогаемся с места.

Я не люблю водить, да и не скажу, что умею. Скорее не умею, но умело делаю вид, что умею. А всё потому, что не вижу причин, которые поставили бы меня перед фактом: садись за руль или тебе… не жить, например.

Откуда тогда права? Хотела отплатить мужу за всё, что он делал для меня. Машины были его страстью, яркой вспышкой среди деловых будней. И не раздели я самое главное, какой бы была женой, учитывая мой багаж.

Воспоминания о муже зарождают во мне Нечто противное, скребущее, воющее. И оно хочет вырваться наружу, но я запираю его из последних сил в подвале изуродованного пожаром доме, сотканного по образу и подобию моего самого страшного кошмара. Втянув посильнее воздух, пригвождаю мощным потоком кислорода люк, под которым посапывает персональное Нечто.

Плавный и размеренный ход машины размазывает сознание по салону, поэтому я то и дело встряхиваю себя, чтобы не заснуть за рулем. Бренди же от пережитого шока монотонно посапывает на пассажирском сиденье.

Ответ на возникший в голове вопрос «куда же ехать» не приходит до въезда в город. Больницу и полицию я отвергла почти сразу. Девушка наотрез отказалась давать показания, а её жизни и здоровью по словам ничего не угрожало. Как показал опыт, потерпевшего затаскают по всем инстанциям похлеще пережитого, вместо оказания поддерживающей помощи, а поиски виновника либо прекратятся из-за угроз или «клеветы», либо никогда не закончатся. Поэтому подсмотрев на заправочной станции прописку в паспорте дремлющей беспробудным сном Бренди, которую зовут на самом деле не Кэрри, как она представилась по пути, а Карина, откуда только имя такое странное взяла, я решительно крутанула руль в сторону центра. Остается надеяться на понимание с женской стороны и на свою выдержку.

Как только машина подъезжает к дому, я моментально начинаю считывать странные вибрации с тела. Никогда бы не подумала, что район, в котором я жила последние годы, может заставить сердце биться отнюдь не от счастья. Месяца два назад оно бы прыгало вскачь, но сейчас оно быстро стучит от едва сдерживаемой паники. Я глушу её, как и все прочие эмоции, следуя советам доктора. Он был прав, так порою легче, правда я не уверена, смогу ли вернуться назад. Но если сейчас я способна хотя бы дышать, значит всё не зря, ведь так?

Заглушив мотор, вылезаю из машины. После длительной дистанции она то и дело посапывает и кряхтит, будто пытается найти удобное положение для отдыха, а я чешу голову, обдумывая, как же дотащить из машины сонную девушку, которая как ни кстати отказывается просыпаться. Мне бы её умение, тогда бы все проблемы канули в лету на денек другой, а может навсегда.

Пару раз глубоко вздохнув, разминаю плечи и руки, примеряясь, словно борец на ринге и лишь после десятка манипуляций открываю пассажирскую дверь. Бренди ожидаемо вываливается, поэтому мои руки тут же обхватывают её за талию. Приподняв коленку, переношу вес женского тела на ногу, а сама пытаюсь дотянуться до ремня безопасности. Безопасность, ха. Три раза. И как безвредно от него избавиться, не уронив американскую куклу на землю? Хотя нет, поздно. Её космы уже подметают дворовый асфальт.

Собрав милипизерную волю в свой хилый кулак, вытаскиваю сонную деву на свежий воздух. Мне остаётся только вытянуть ноги и закрыть бедром дверь, чтобы продолжить путь к подъезду, но внезапный голос над ухом смешивает все планы. Если бы не тяжесть ноши, я бы подумала, что снова стою на крыше и слушаю манящий голос ветра.

Дернувшись от неожиданности чуть не роняю Кэрри, тьфу Карину, на асфальт, успевая на последней секунде подкинуть немного вверх для удобного хвата «под руки» и оборачиваюсь через плечо.

– Что? – бросаю гневно на ходу, продолжая свой путь с дамой на перевес. Хорошо, что собачку дома оставила. Не хотела бы я повторения истории Шапокляк.

– Может Вам нужна помощь? – едва сдерживая позывы к хохоту, незнакомец продвигается в след за мной. В свете фонаря видно лишь нимб над его головой, лицо же будто смешивается с глубиной ночи, превращаясь в однотонное темное пятно. Я то и дело поглядываю за спину, чтобы в случае угрозы успеть убежать.

– Нет, – запыхавшись на очередном повороте, одной рукой протираю потный лоб, второй удерживаю Кэрри. А, ну и мысленно проклинаю водителей, припарковавшихся на пешеходных дорожках.

Кряхтя и вздыхая семимильными шагами тащу Кэрри в сторону подъезда. Господи, Боже, хоть бы не перепутать, иначе будем валяться под лестничной клеткой вместе, одна от усталости, вторая от … усталости тоже. По моим подсчетам дотащить надо до третьего. Как нарочно, ни в начале, ни в конце, ровно посередке. Но вдруг мой запотевший мозг окончательно потерял связь с расчетами.

– Девушка, давайте я всё-таки помогу! – словно из ниоткуда доносится мужской бархатный голос, сопровождаемый скрежетом веток о подъездный навес. Тело непроизвольно дергается, одержимое мнительностью и страхом.

– Я сказала «нет», что Вам еще не ясно! – топнув от досады ногой, продолжаю путь.

Почти добираюсь до поворота к дому, как до меня доносится:

– А это можно считать за похищение?– мужской голос в очередной раз разрезает тишину, на этот раз с едва ощутимой елейно-ехидной приправкой.

– Вам заняться больше нечем? – едва сдерживая раздражение, чтобы не уронить Кэрри, отвечаю незнакомцу. Притаившись около очередного фонарного столба, он надоедливо наседает:

– А Вам?

– Вы глухой или по-русски не бельмес? – перестав ограничивать себя, опираюсь спиной на стену дома и слишком громко для ночи отвечаю. – Может мне по-китайски объяснить!

– Тише! Своими криками людей разбудишь! – звучит со спины нежный голос, наполняющий пространство свежестью. Легкий как ветер, его шёпот обволакивает разум, вызывая на шее предательские мурашки и инстинктивное желание прислушаться. Тембр, Интонация, скрытая в отчаянной мольбе сила, вынуждают меня поверить в то, незнакомец не желает мне зла. Затихая, прекращаю свои попытки высвободиться. Приняв моё спокойствие за повиновение, он убирает руку с лица.Завидев приближающуюся тень, инстинктивно сжимаюсь от страха и пытаюсь спешно наполнить легкие кислородом. Не знаю, каким чудом мне удается удержать Кэрри, ведь в следующую секунду весь запас живительной силы уходит на крик. Я не успеваю услышать его, лишь почувствовать, как связки на горле сжимаются в напряжении, когда худощавая мужская ладонь накрывает мой рот, заглушая любые издаваемые мной звуки. Я жалобно мычу, пытаясь вырваться из стального захвата, который становится всё крепче. В этот момент паника внутри уступает желанию выжить любой ценой.

– Что…что…, – заикаясь от приступа сильной тревоги, мотаю головой из стороны в сторону. В этот момент до меня доносятся истошные женские крики. Я слышу жалобные стоны и неразборчивую брань грубых прокуренных голосов из окна первого этажа.

– Третий подъезд. – Оглядываю нашу троицу будто со стороны, и до меня наконец-то доходит вся нелепость сложившийся ситуации.– Ублюдки малорослые! Ух, чтобы Вас черви съели, – причитает женщина, вытаскивая сочные формы из деревянной створки. – Я сейчас полицию вызову, – появившись в оконном проеме во всей домашней красоте, для пущей убедительности еще и тапком замахивается, который по чистой случайности отлетает от карниза и летит прямиком мне в лоб. Рефлекторно хватаюсь рукой за ушибленное место, потирая образовавшуюся шишку, позабыв о Кэрри, едва не приземлившуюся пятой точкой на асфальт. Будь не ладен тот, кто до сих пор производит толстенные тяжелые подошвы для тапок. От грузного падения Бренди спасает незнакомец, еле слышно поинтересовавшись: – Куда тащить-то? – Сообразив, что незнакомец обращается ко мне, прекращаю причитать.

Ощутив невероятное облегчение от избавления от груза, пару раз наклоняю голову, потирая затекшую шею и ищу взглядом незнакомца, который почти скрылся за поворотом дома, успев водрузить Кэрри на руки.

– Аккуратнее, веткой же в глаз попадешь. Ой, там бордюр, кажется, отвалился. Смотри, не споткнись.– Постой! – кричу шёпотом и на всякий случай прикрываю голову обеими руками от возможного тапочного дождя. Но незнакомец не останавливается, молча продолжает путь к заветному подьезду. Я как та назойливая мошка мельтешусь за спиной рослого русого паренька, в свете фонаря его волосы едва отливали медью, и причитаю:

– Что за чёрт, – успев подставив руки, она максимально мягко, на сколько это может быть в её ситуации, приземляется на свежий асфальт, а незнакомец пикирует за ней. Буквально. Распластывается поперек, зацепив ногой идущую чуть позади меня. По закону жанра я лечу следом.Последняя фраза оказывается пророческой. Парень оступается, совсем чуть-чуть задев отвалившуюся часть бордюра кроссовком, и летит вперед. В этот чудесный момент Кэрри открывает глаза.

Нашему «несостоятельному» трио требуется достаточно много времени, чтобы отпустить в небо слишком звучные для отрисовки эпитеты, выбраться из сложившегося бутерброда и принять уверенное вертикальное положение.

Но когда Кэрри сжимается в припадке, наши шутки с незнакомцем сходят на нет. Бренди начинает неестественно сгибаться, выкрикивая что-то нечленораздельное. Женские руки обхватывают грязное тело, ногти впиваются в кожу, оставляя кровавые отметины. Баритон выходит из шока гораздо быстрее меня, с силой сжимая запястья девушки за спиной.

Мой пространственный взгляд, направленный в темноту, резкие телесные проявления незнакомца сливаются в единое пятно.

– Ай, – хватаюсь за ушибленное место, возвращаясь в громкую реальность.

Баритон, не зная, как до меня достучаться, пару раз ощутимо бьет локтем в плечо, а когда я отгораживаюсь, сыплет ругательства под нос, не забыв перед этим указать мне на дверь.

– Откроешь дверь!Я остаюсь на месте, когда Баритон продвигается к подъезду. Бахнув для прочего еще пару ругательств, незнакомец резко поворачивается ко мне лицом и уже вслух произносит:

– Ой, да! Секундочку! – сдергиваю портфель со спины, опирая его на согнутую в колене ногу, и на последних секундах удержания баланса, выуживаю белую крохотную сумочку. Чудом из нее ничего не вываливается. Я роюсь в поисках ключей, но раз за разом натыкаюсь то на билет, то на паспорт.И тут то до меня доходит.

Открываю страницу с регистрацией. Улица Нестерова. Квартира 47.

Пока я судорожно пытаюсь запихнуть кое-как вещи в портфель, Баритон сходит с ума от неестественных телодвижений Бренди. Её неустанно потряхивает, будто ломает, а конечности то и дело сводят судороги.

Подбежав в шоковом состоянии к двери, нажимаю на автомате кнопки домофон, нервно дожидаясь ответа. Но по ту сторону не происходит ровным счетом ничего. Я звоню еще и еще, неустанно поглядывая за конвульсиями девушки в руках незнакомца.

Смахнув вместе с влажными волосами паутину паразитирующего страха, набираю комбинацию цифр соседкой квартиры одной за другой, пока по ту сторону домофона не раздается звук.

– Откройте, пожалуйста! Девушке нужна помощь!

– Вы кто?

– Соседка из пятьдесят шестой.

– Нет там никого.

– В паспорте прописка стоит. Нестерова тринадцать, квартира пятьдесят шесть.

– Заходите! – услышав, что дверь открывается, женщина бросает трубку, а мы с незнакомцем принимаемся за Бренди. Оказывается, поднимать по темной лестнице на четвертый этаж хрупкую, но постоянно дергающуюся девушку, очень тягостное занятие.

Надеюсь, когда она очнется, не захочет написать на горе спасателей заявление о побоях. Как минимум дважды мы с незнакомцем на повороте не справились с управлением, чуть «приложив» голову девушки к порочню.

Наши муки заканчиваются, когда на одном из этажей открывается дверь, выпуская немного света в темное бетонное пространство.

Не успеваю сказать и слова, сорванная, словно тряпка с бельевой веревки, с пути тучной женщиной в атласном халате и розовых огромных бигудях на волосах, подбегающей к Бренди.

Заглянув в лицо, женщина синхронно с барби содрогается, а после полушепотом произносит:

– Карина, девочка, – убрав со лба мокрые пряди, соседка закатывает рукава халата, как будто это вообще возможно, и намеренно сильно колотит в противоположную от своей дверь.

– Нина, открывай! Срочно! Нина! Я сейчас дверь выломаю! Дочь приехала, а она спит! Нина! Пётр!

Спустя несколько угроз и стуков кулаком, по ту сторону доносятся шуршащие по полу шаги. Лязгает древний, судя по звукам засов. Звякает тяжелая цепочка. Медленно поворачивается ключ. И отворяется местами ржавая цельно металлическая дверь, впуская наш квартет в чужой обитель.

– Нина, ты с ума сошла? – произносит мать Бренди, держась за сердце. За ней, безмолвной подвижной тенью стоит отец.

– А ты глянь поди. – Медленно и неспешно, боясь расстаться с иллюзией, Петр и Татьяна продвигаются к молчаливому Баритону, а я неотрывно слежу за чужими передвижениями, слегка сжимая пальцы в кулаки. Моя глупость может стоить человеку жизни. И тогда… тогда еще один человек напрасно погибнет. Никто снова не окажет ему помощь. А я… не найду силы, чтобы принять эту раздирающую истину.

Неуправляемый брезгливый страх овладевает мной, а я не в силах ему противостоять. Так давно и просто отдалась ему в сопливые объятия, превратившись в его рабыню.

– Пееее-тя, – в изумленном завывании женщина прикладывает пальцы к своим губам, моля их замолкнуть, а другой рукой касается лица Бренди, будто что-то убирая. – Звони в скорую, Петя! – собрав мысли в холщовый мешок, мать превращается в трактирный чайник, расплескивая по пространству лестничной клетки команды всем свидетелям.

За десять минут ожидания чайник успевает перекипеть. Излишняя жидкость выливается на измотанную меня, шокированного, при этом не подающего никакого вида, Баритона и ни в чем не повинную, но изрядно говорливую соседку. Поэтому к моменту приезда скорой наша разрозненная троица оказывается за пределами двери.

Молчаливое прощание заканчивается быстро. Кивок. Один. Другой. И вот уже каждый расходится по своим сторонам. Только мне идти некуда.

Оставаться посреди этажа чужого дома затея, конечно, хорошая, но, как оказалось, провальная. Перепуганная и взволнованная состоянием дочери Нина изрядно переусердствовала в своем эмоциональном танце, доведя до белого колена бригаду врачей и меня заодно. Поэтому, когда выходная дверь пятьдесят шестой квартиры захлопывается, я с порцией пышущего удовлетворения опираюсь на поручень и медленно выдыхаю.

***

В предрассветном тумане многоэтажка, в которой прожила несколько не самых счастливых, зато довольно теплых и уютных лет, кажется мне еще угрюмее. Я наконец прихожу к пониманию, что это место – никогда не было моим и никогда бы им не стало. Отгородившись от неприятных мыслей, то и дело скользящих вдоль полосок памяти, я поднимаю голову вверх к окну на третьем этаже в надежде увидеть как мой муж открывает, проснувшись как обычно без будильника, плотные холщовые шторы, пуская в комнату редкий в это время солнечный свет. Но к глубокому сожалению, моему взору доступны только грязные оконные рамы, через которые видны лишь бетонные стены. Совсем недавно я с усердием натирала эти стекла внутри и снаружи, поддавшись влиянию свекрови, словно метёлка убирала, сдерживаясь от очередного чиха, пыль. А теперь… я чужая. Подавив внутри себя крик отчаяния, делаю один шаг за другим, продолжая двигаться в неизвестном направлении.

В конце концов ноги приводят меня к единственному теплому и «душевному» месту города – железнодорожному вокзалу. Минуя толпу вечно опаздывающих пассажиров, я поднимаюсь по лестнице в зону ожидания. Пытаясь отыскать укромное место вдали от ненужных глаз, я натыкаюсь на парочку неадекватных лиц, что в принципе не удивительно.

За время, проведенное в клинике, я выработала следующую позицию – ни при каких обстоятельствах не показывать свою беспомощность. И потому сначала с умным видом слежу за частотой смены позиций в табло, затем пересчитываю мраморные плиты по всей площади второго этажа, изображая мученика, а потом засыпаю, не позволяя звуку урчащего живота свести меня окончательно с ума.

Из сна меня вырывает знакомый голос.

– У тебя чуть не украли портфель! – восклицает, протягивая мне вещи.

– Где? Что? Какого…? – сонно бормочу я, пытаясь понять, что на самом деле случилось. Вырываю портфель из чужих рук и прижимаю к себе. Из неё тут же вылетает всё содержимое.

– Пожалуйста, – улыбается обладатель баритона, присаживаясь рядом. Его же дымчато-серая дорожная сумка располагается по соседству.

– Жду поезда, а ты? – интересуется длинноволосый Аполлон, одетый в кипенно-белое поло и голубые потертые джинсы. Сдерживая волнение и страх от непрошеного соседства, протягиваю:– Спасибо тебе. Но что ты здесь делаешь? – любопытствую, присаживаясь на корточки за разбросанными вещами.

– А я, —пытаюсь придумать ответ, – тоже жду поезда… в другую жизнь – заявляю, проглатывая последнюю фразу. От стыда опускаю глаза на свои руки, держащие крохотную белую сумочку от именитого, по всей видимости, бренда. Закольцованные птицы как символ заточения устремляются навострю друг другу, чтобы закончить последний танец.

– Куда, если не секрет, конечно? – спрашивает мистер «глубокие ямочки», рассматривая меня кристально чистыми как озера глазами.

– Ммм… – мычу, не зная, что ответить. Переплетаю пальцы с обгрызанными в край ногтями с посеребренной нитью цепочки, пытаясь скрыть свою неуверенность. Судорожно смотрю на табло вниз, стараясь отыскать самое неприметное направление. Но на глаза попадается лишь Махачкала, Дербент. Затем взгляд улавливает распечатанный талон РЖД, который так кстати выпал из сумочки Бренди. – Симферополь! – произношу настолько громко, что засыпающие в ожидании своих поездов пассажиры, начинают гневно на меня коситься.

– О, как. Интересно. А какой у тебя вагон?

– Ккк…какой вагон? – уточняю вопрос, надеясь выделить себе ещё пару минут на обдумывание новой порции лжи. В полной растерянности начинаю поиски несуществующего билета в своём рюкзаке левой рукой, правой вытягивая лист из чужой сумочки.

– Стой. Ты сейчас всё потеряешь окончательно, – просит незнакомец, касаясь своей прохладной рукой моего плеча.

– Ах, да, – мямлю, вздрагивая. Мои руки роняют рюкзак, а тело накрывает сильная дрожь. Я судорожно опускаюсь на колени, пытаясь трясущимися руками собрать свои пожитки. Баритон помогает, устраиваясь через мгновение рядом.

– Не можешь найти билет? – спрашивает он, поднимая на меня свой пронзительный, но ласковый взгляд. Я поднимаю глаза и тут же опускаю их, бормоча под нос:

Голова утопает в плечах, а я сгораю от стыда от вранья, сдерживая из последних сил рвущиеся наружу слёзы. Меня трясёт.– Куда-то засунула с утра, – и в смущении добавляю, – бывает.

– Так он же у тебя в руке! – восклицает Баритон, неожиданно вытащив у меня листок из рук. Повернувшись на коленках, теряю равновесие, но умудряюсь приземлиться руками в пол, ничего себе не разбив. Вырываю билет у незнакомца, чтобы деланно проверить информацию. Мало ли что бывает в этой жизни. Дрожащими руками поправляю смятую бумагу и старательно её изучаю.

– Боже мой! – вырывается из рта, когда глаза в третий раз пробегаются по строчкам. Неужели бывают такие совпадения. У нас не просто похожие, а одинаковые фамилии. А цифры в паспорте, как и даты рождения практически идентичны. За одной лишь разницей, она Карина, а я Катя.«Проездной документ на имя Кондрашевой Карины город N – Симферополь. Отправление 13 мая в 23:30 ».

Не могу же я воспользоваться этим призрачным шансом, даже когда реальность увела меня с белой тропы в черную глушь? Или могу?

От безвыходности? Или в качестве благодарности за спасение чужой жизни? Может ночной поступок сделал меня осязаемой для них? Или кто-то свыше решил мне на что-то намякнуть? Иначе как объяснить эту досадную глупость?

***

По громкоговорителю объявляют посадку на скорый поезд, но я не разбираю слов, растворяясь в понимании случившегося.

– С тобой всё в порядке? – интересуется незнакомец, поглядывая на меня.

– Ой, да. Извини, что, – лепечу невпопад, приходя в себя. – Я задумалась.

– О чём-то серьезном, должно быть, – усмехаясь, произносит он.

– Почему ты так решил? – спрашиваю, удивляясь мужской реакции.

– Нашу посадку объявили двадцать минут назад. А ты не ни сном ни духом, – произносит Баритон, подхватывая на плечо сумку.

– Что? —вскрикиваю я, подпрыгивая от неожиданности с места. Рюкзак падает к ногам. Челюсть устремляется за ним, в тот момент, когда я перевожу внимание на ожидающих рейс людей, которых и след простыл. – Ты с ума сошёл! – восклицаю, злостно поглядывая на непрошеного соседа. Мои ноздри раздуваются в такт его смеху. – Почему ты ничего не сказал! – лепечу я, когда он подхватывает мой рюкзак и направляется к выходу на пирон. – Чёрт. Мы же опаздываем, – произношу, задыхаясь от внезапного чувства тревоги.

К выходу мы продвигаемся с большим трудом. Люди вокруг орут друг на друга. Никто не уступает. Я начинаю ощущать сильную нехватку воздуха в толпе, но изо всех сил держусь, чтобы не упасть. Хватаюсь за руку незнакомца, а он, приобнимая за плечо, шепчет:

Его голос, как ни странно, действует на меня успокаивающе. – Тише! У нас еще минут десять в запасе. ***

– Второй вагон, третье купе, – произносит с усталостью женщина, указывая на дальний тамбур. Лавирование между спешащими на разные поезда пассажирами сменяется бегом с препятствиями в виде бесчисленных открывающихся и закрывающихся дверей. Всю дорогу к нужному вагону незнакомец игнорирует мои попытки забрать портфель и продолжить путешествие в одиночку. Открыв дверь моего купе, он кладёт мой рюкзак на нижнюю полку и располагается напротив.В поезд залетаем последними. Состав трогается, когда влажная и взволнованная я протягиваю чужие билет и паспорт проводнику.

– Эм.. спасибо.. за помощь, – переминаясь с ноги на ногу на входе произношу я, – уже поздно. Тебе, наверное, тоже хочется поскорее занять своё место.

– Так я на месте, – отвечает он, по-хозяйски раскладывая на одной из полок вещи из своей сумки.

– Прости, что? – спрашиваю, переваривая только что услышанное. Кажется, что незнакомцу не только видно, но и слышно как шестеренки в моей голове двигаются.

– Мы соседи, – произносит Баритон, слегка посмеиваясь над моей реакцией.

– Нет, – шепчу, отрицательно качая головой. – И давно?

Мельком взглянув на наручные часы, невозмутимо отвечает:

– Пять минут. – Мои глаза округляются еще больше. Я хлопаю ресницами, в надежде понять, что происходит. – Я бы на твоём месте радовался. Хотя бы не потеряешься до Симферополя, – посмеиваясь, незнакомец достаёт полотенце из пакета с постельным бельем и, прихватив сумку, выходит, прикрывая за собой дверь купе.

Я остаюсь одна в мрачном замкнутом пространстве. Тихонько присаживаюсь рядом с рюкзаком и поворачиваюсь к окну. Медленно вдыхаю и выдыхаю, наблюдая за частой сменой пейзажа. Время от времени моё отражение в окне меркнет, растворяясь во мгле, а по стенам расползаются огромные тени. Они так и норовят захватить меня в свой плен и не отпускать, пока не исчезнут силы. Свет от фонарей не загорается слишком долго, усиливая мои и без того яркие ощущения. Страх подкатывает к горлу, заполняя сердце тоской. Забирая с собой радужные воспоминания, тени оставляют неприглядную правду, припудренную огромным слоем вины. Они раздевают догола, заставляя погрузиться с головой в собственную агонию. От падения в бездну меня спасает луч света в проёме открывающейся двери.

– Я спросил у проводника о женских купе, – произносит незнакомец, включая прикроватный свет, – а у нас, оказывается, СВ. – Заметив моё испуганное выражение, он прерывает свою речь и, неспешно присаживаясь напротив, интересуется, – эй, с тобой всё нормально? – Мужская рука едва касается моей коленки, но этого достаточно, чтобы тьма отступила.

Вытерев рукавами кофты скопившуюся в уголках глаз влагу, поднимаю взгляд, растворяясь в голубой пучине умиротворения. Страх уступает место спокойствию. Я проживаю каждый свой новый вдох как первый. Свежий воздух неспешно наполняет мои лёгкие, заглушая пустоту внутри. Она кричит и рвётся наружу, но под давлением кислорода сжимается до микроскопических размеров. Но я то знаю, что в какой-нибудь момент она может взорвать всё вокруг. Слезы высыхают, позволяя видеть окружающий мир яснее и чётче. Я скольжу по лицу таинственного парня, пытаясь отыскать в нём хотя бы один изъян. Но не нахожу. Напротив, моё расфокусированное внимание привлекает влажная прядь волос, закрывающая частично обзор на его глаза. Я наблюдаю довольно долго за тем, как натягивается капелька воды на длинной чёлке, норовя соскользнуть на подбородок. – Ддда… Теперь, да, – заикаюсь я.

– Принести воды? – сглатывая скопившееся напряжение, интересуется попутчик.

– Не нужно, спасибо! Всё в порядке, – отвечаю, прячась обратно в раковину.

Пока я боролась с тенью, незнакомец успел переодеться и застелить постель. Предусмотрительно оставив включенным прикроватный свет на верхней полке, он распластался на своём спальном месте и, подтянувшись, повернулся лицом к стене, сосредоточившись на изучении книги. Мне же предстояло разобраться с постельным бельём. Минут десять я борюсь со встроенным механизмом превращения спинки в место для сна. Ровно столько же требуется мне, чтобы надеть пододеяльник на слишком широкое одеяло. Чуть меньше я застилаю простынь. Наволочка, к счастью, сдаётся без боя.

Устав от бесчисленных попыток закрепить концы простыни под матрац, решаю прилечь, прикрывая глаза. Мой же сосед, будто бы и не замечая моих отчаянных охов, сосредоточенно продолжает что-то читать. Должно быть интересно. Гораздо интереснее моих никудышных попыток, думаю я.

Через пять минут индивидуальный соседский свет гаснет, погружая нас обоих в полумрак. Я открываю глаза и устраиваюсь поудобнее. Сна ни в одном глазу. Уставившись в верхнюю полку, наблюдаю, как тени пробегают по кожаному покрытию, создавая при этом причудливые образы. Сейчас они не кажутся мне страшными, наоборот, напоминают постоянно прыгающих солнечных зайчиков.

Мой взгляд соскальзывает с полки и смещается левее, к зеркалу, в тот самый момент, когда голос со стороны едва слышно произносит:

– Ты спишь?

– Нет, – шепчу, вздрогнув от неожиданности.

В вагоне повисает тишина. Она давит на мысли и тело. Так молчат люди, которым хочется много сказать.

– Могу у тебя кое-что узнать? – спрашивает сосед, прерывая затяжное молчание.

– Да, – отвечаю на автомате, медленно выдыхая скопившееся напряжение. В голове рой мыслей. И все они вертятся вокруг одного. Вдруг он спросит что-то, о чём я не хочу говорить. Или коснется оголенной части души. Я сгорю заживо прямо здесь, если он сделает это.

– Как тебя зовут? – интересуется, пытаясь спрятать улыбку при виде моей реакции на его вопрос. Я вижу в отражении, как ямочки на его щеках самопроизвольно поднимаются, как бы он не хотел их скрыть.

– Катя, – произношу очень тихо, стараясь не спугнуть покой, который теперь мне кажется более реальным, чем вчера.

– Красивое. Имя, – прерывисто сообщает, раскатывая на языке моё имя, – Катя.

– Оно никогда мне не нравилось, – бормочу под нос, кусая губы.

– Почему? – любопытствует незнакомец, приподнимаясь на подушке.

– Не подходит мне по смыслу, – отрезаю, пожимая плечами.

– А ты веришь в смысл?

– Например?– Во мне нет чистоты и присущих имени черт, – негромко произношу, отворачиваясь от зеркала к стене.

– Импульсивности, принципиальности, властолюбия, – перечисляю, загибая пальцы, – как у той же Екатерины второй, – заканчиваю, прижимая руки к губам.

– Неужели она твой пример для подражания? – спрашивает незнакомец, продолжая исследовать мои реакции.

– Нет. Но насколько помню, ей удавалось успешно править целым государством, – отвечаю, посмотрев через зеркало в глаза незнакомцу.

– Правда умение строить отношения с противоположным полом и собственными детьми в случае Екатерины успешным не назовёшь. О её распутстве и безнравственности ходили легенды.

– А как зовут тебя? – неожиданно интересуюсь, поворачиваясь на бок.

– Коля.

– Как Николай Чудотворец?

– Неожиданное сравнение, конечно, – смеясь, соглашается, – но верное.

– Ты чем-то на него похож, – заявляю, не подумав. Глаза тут же начинают искать другой предмет для фокусировки.

– И чем же? – с удивлением спрашивает новоиспечённый сосед Ко-ля.

– От тебя энергия какая-то добрая, – произношу, ругая себя за очередную глупость. Смущаясь своей честности, отворачиваюсь лицом обратно к стене и сосредотачиваюсь на перебирании пальцев.

– Я могу задать тебе ещё один вопрос?

– Валяй, – говорю, шумно вздыхая от собственной никчемности.

– Зачем ты стояла там?

– Где? – Сердце уходит в пятки, когда, повернувшись на бок, я ловлю кристальный, словно отражение в зеркале, соседский взгляд. Хочется убежать, спрятаться, скрыться от его призрачной чистоты.

– На крыше.

– Зачем, – повторяю я несколько раз в надежде понять мотив своего поступка. Легко найти повод, но определить намерение гораздо труднее. Это там, я нашла для себя миллион причин. Но сейчас они не имеют смысла. Причины задремали, забравшись слишком глубоко в меня. Но им не хватит сил, чтобы выйти наружу, сейчас, когда я в безопасности. – Хотела прикоснуться к звёздам, – отвечаю время спустя.

– А что есть у звёзд, чего нет у тебя? – интересуется Баритон.

– Свободы,– произношу, растворяясь в пучине тишины. Спустя время сосед задает очередной вопрос:

– Разве звёзды свободны?

– Они приходят в этот мир, загораясь без причины, и уходят из него однажды, рассеиваясь по небу яркой вспышкой.

– А почему они рождаются? – доносится до меня шёпотом, когда я снова перевожу внимание на тени, скользящие по стенам.

– Они возникают из сжимающихся облаков газа и пыли, образуя перед этим не настоящие звёзды – зародыши, которые принято называть «протозвёздами», – поясняет сосед, ловя мой взгляд в отражении зеркала. – И на этот процесс уходит более ста тысяч лет. А рождаются они, чтобы, умерев, стать частью чего-то большего.– Потому что хотят? – пожимаю плечами, сомневаясь в правильности своего ответа.

– Например? – задаю вопрос, не понимая, как маленькие небесные объекты могут изменить мир.

– Планеты создаются звёздами.

Я отворачиваюсь первой, не в силах продолжать разговор по душам. Он же наблюдает за мной. Мне видны его глаза в отражении зеркала на двери. Закрываю свои и жмурюсь изо всех сил, чтобы только не реагировать на настоящий, пронзительный, полный сочувствия взгляд.

Перед тем, как провалиться в темноту, слышу мелодичный шёпот соседа:

– Ты обязательно к ним прикоснёшься.

Просыпаюсь от сильной боли в животе, которая не даёт нормально дышать. Ворочаюсь из стороны в стороны, чтобы утихомирить это тягостное чувство. Постепенно оно уходит, оставляя после себя горькое послевкусие реальности. Я встаю с кровати и спешу в туалет, пока малоприятные ощущения не вернулись. Возвращаясь, сталкиваюсь с соседом, который несёт одну громадную порцию завтрака. Первая мысль – неужели он осилит эти габаритные блюда в одиночку. Вторая менее глобальная, но крайне навязчивая, связанная с обильным слюноотделением, усиливающимся яркими ароматами вареных сосисок и жареной яичницы. Не в силах подавить в себе желание есть, я спешу ретироваться в общий коридор. Меня останавливают единственным словом:

– Ешь!

Включенное в билет питание растворяется в моём животе со стремительной скоростью. Пряные и нежные куриные сосиски, соединившись с пышным белковым омлетом исчезают первыми. Ник, не скрывая улыбки, улыбается моим вкусовым реакциям, молчаливо отпивая кофе. Он успел безлюдно позавтракать за столиком с видом на расцветающее пастельными оттенками небо, а мне, дабы избежать давки и столкновения, захватил порцию прямиком в купе. Ему отчаянно хотелось успеть меня познакомить с заговорщеской традицией всех российских поездов.

– Катя, – произносит полным задумчивости голосом Коля, когда я пробую творожную запеканку, – есть ли в жизни то, что ты бы хотела попробовать, но никак не решаешься? – От неожиданности вопроса кусок запеканки застревает в горле. Откашлявшись, произношу:

– Как-то не думала об этом.

– Неужели? – поражается сосед, выпучивая при этом свои голубые глаза.

– Разве это обязательно? – спрашиваю я, собирая брови в прямую линию.

– Ты что-нибудь слышала о бэкет-листе? – как бы невзначай интересуется хриплый голос, помещая в рот приличный кусок запеканки.

– Букетном листе? – любопытствую, пытаясь скрыть за постукиванием ложкой по тарелке зарождающееся сомнение от нелепо произнесенной фразы. Не дожевав, Колька, Колька, Николай,… Ой, лучше не продолжать эту тему, произносит по слогам:

– Бэкет-лист, – и дополняет, – или список самых сокровенных желаний.

– А зачем он нужен? – недоумеваю я, оставляя в сторону тарелку с запеканкой. Пододвигая кружку с остывшим чаем, обхватываю её обеими руками.

– Чтобы знать, какие мечты исполнять, – отвечает, глядя на меня.

– А если у меня нет таких желаний? – говорю, отворачиваясь к окну и наблюдаю за тем, как сотни корявых голых ветвей на скорости превращаются в десятки тянущихся закостенелых рук.

– Значит нужно придумать, – заявляет сосед, запивая кофе откусанный бутерброд.

– З..зачем? – мучу с запозданием, подглядывая в отражении окна на длинноволосого соседа.

– Ну, не знаю. Иногда мечты могут стать реальностью, – отвечает Баритон, пожимая плечами.

– Я в это не верю, Коля, – шепчу, закатывая глаза к потолку. И заканчиваю про себя, – для этого со Вселенной у меня слишком напряженные отношения.

– Давай начнем с самого безрассудного? – предлагает сосед, не обращая никакого внимания на мою реакцию. И начинает череду странных вопросов, – в чём бы ты никогда не стала участвовать?

– В грабеже, – говорю на автомате.

– Отлично! – доедая очередной бутерброд, Баритон продолжает допрос, – А куда бы ни за что не отправилась?

– В открытое море, – после долгих раздумий выдавливаю из себя.

– Прекрасно! – восклицает Коля, хлопнув в ладоши, и встаёт из-за стола, развивая свою мысль дальше, – проводница уже поторапливает с тарелками соседей. Поэтому давай, пока я отношу тарелки обратно, ты напишешь о своих желаниях?

– Для чего? – с недоверием поглядываю, надеясь разгадать его тайный замысел.

– Скоро узнаешь, – произносит он, подмигивая. В этот момент дверь купе с шумом закрывается. Я же остаюсь один на один с чистым листом и гелиевой чёрной ручкой.

Когда сосед возвращается, на моём листе не больше трёх записей. Я не знаю, что писать на этих чёртовых листах. Он смотрит на мои мечты целую вечность, а потом выдаёт:

– В своём дневнике ты была гораздо общительнее. Погоди минутку, сейчас найду эту строчку, – заявляет Баритон, доставая из кармашка маленькую потрепанную книжечку в бежевом переплете. Листая её довольно продолжительное время, отыскивает нужную фразу и читает вслух, – Небо увидеть меж солнца и гор…»

– Что? – вырывается из меня, когда я сопоставляю вчерашнюю литературу в его руках и последнюю произнесенную им фразу. – Откуда он у тебя? – спрашиваю, заглядывая в лживые бенитоитные глаза, надеясь отыскать в них хотя бы каплю сожаления.

– Вчера, пока ты сидела в прострации на железнодорожном вокзале, я заметил лежащую под стулом книгу. Подумал, что твоя. Начал расспрашивать, но ты не реагировала. Поэтому решил отдать позже.

– Так отдай сейчас, – прошу я, протягивая руку.

– Ты выполнишь моё условие? – спрашивает он, а мой желудок от напряжения закручивается в тугой узел, норовя выплеснуть весь завтрак обратно.

– Какое еще условие? – уточняю, боясь услышать что-то невразумительное.

– Об этом я скажу тебе после того, как ты напишешь свои желания на листе. Любые желания.

– Ладно, – соглашаюсь я, выдыхая скопившееся напряжение. Вновь располагаюсь за ненавистным столом и беру ручку, перебирая между указательным и средним пальцами.

Через час вылетаю из купе в тамбур, хлопая дверью, бросив по пути:

– Бумага на столе.

Когда возвращаюсь, большая часть моих желаний зачёркнута.

– Я тебя не понимаю, – шепчу я.

Связать одеяло— Твои желания никуда не годятся! Покормить рыбок Съесть вкусную конфету Купить игрушку

– Ты серьезно? – с психом произносит Баритон. – Думай еще.

Пока пишу заново список своих желаний, спектр моих эмоций становится шире. Я чувствую злость. Сильную. Яркую. Мне обидно. И больно. Но вида не подаю, пытаясь сосредоточиться.

Спустя три часа список, удовлетворяющий критериям моего личного садиста, готов. Зачеркнув последнее «неправильное» желание, сосед вздыхает, и, повернувшись ко мне лицом, заявляет:

– Условие следующее: всё время нашего путешествия, ты будешь делать то, что скажу. При этом я гарантирую тебе полную безопасность. – Находясь в состоянии эмоционального равновесия, зрачки Баритонщика сужаются, концентрируясь на моём лице.

– Если скажу бежать, ты побежишь. Если скажу остановиться, ты остановишься? – нервно посмеиваясь, спрашиваю.

– Ты шутишь, – улыбаясь после непродолжительной паузы, сосед резюмирует, – это хороший знак.

– Нам осталось ехать несколько часов. Путешествие вот-вот закончится, – хмурясь от непонимания, произношу я в удаляющуюся спину.

– Дорогая Кейт, оно только начинается, – шепчут в усмешке чужие губы. Взявшись за ручку, Баритон собирается покинуть купе, но я останавливаю его вопросом:

– Неужели тебе нечем заняться? – В этот момент его плечи слегка приподнимаются, и, сделав вращательное движение, соединяют лопатки вместе. В отражении зеркала вижу, как меняются эмоции на лице незнакомца, превращая его в непроницаемую маску.

– Хочу развлечься, – отвечает, повернувшись боком. Его прямой силуэт в растянутой белой майке и спортивных тренировочных штанах и не соответствующий внешнему облику голос вызывают во мне противоречивые эмоции.

– Это может быть весело, не находишь, – заключает ничуть не смутившись.– Со мной? – продолжаю я, напуская как можно больше равнодушия в каждую клеточку тела.

– Но мне не весело.– Некоторые нервные окончания не хотят меня слушаться, вызывая тремор в пальцах и выдавая с головой скопившееся напряжение.

– Так даже интереснее, – доносится до меня, когда Баритон вновь разворачивается к двери.

– Чем? —спрашиваю, не на шутку удивившись.

– Нет эмоций, нет проблем, – отрезает он и выходит из купе.

– Ты упомянула грабежи. Я вспомнил известную банду: Бонни и Клайд. Но зачем нам их позывные, если есть свои? Я Ник. Ты Кейт. Будем играть роли тех, кем хотели бы быть в жизни, – отвечает сосед, встряхивая волосами. Они кажутся мне слишком длинными. Но очень ему подходящими.– А почему Кейт? – интересуюсь спустя несколько часов молчания. За это время я успела полежать, потупиться несколько раз в ближайшую стену, побродить вперед-назад в общем коридорчике, вернуться обратно в купе с осознанием, в какую историю себя затянула.

– И кем будешь ты?

– Свободным человеком.

– А почему из всего множества ты выбрал только свободу?

– Я хочу знать, какого это, быть свободным.

– А кем должна быть я в твоей игре?

– А кем ты сама хочешь быть, Кейт? Подумай об этом. А пока, давай пообедаем.

Весь оставшийся вечер и ночь я думаю о том, а кем бы хотела быть в этой странной игре. На ум не приходит ровным счётом ничего. Раз за разом прокручивая обстоятельства произошедшего со мной за последние время, прихожу к очень интересным заключениям. Третьи сутки я веду беседы с незнакомцем, с которым в любое другое время никогда бы не заговорила. На протяжении двух дней оказываюсь в эпицентре всеобщего внимания, от которого по обыкновению шарахаюсь, как чёрт от ладана. А самое главное, я не верю чужим словам, но по неведомой причине ведусь на все манипуляции своего соседа. Как только последняя мысль укладывается в голове, поезд останавливается. Ник берет наши вещи и направляется к выходу, я же следую за ним.

– Я буду той, кого всегда боялась, – внезапно вырывается из меня.

– И кем же? – не оборачиваясь, интересуется Ник.

– Мы узнаем об этом вместе, – отвечаю я, смотря ему в глаза в отражении зеркала.

В этот момент дверь купе с шумом откатывается, впуская в серую комнату солнечный свет.

Только вперед, ни шагу назад

Спустившись на платформу, Катя подставляет лицо яркому солнечному свету. Его лучи молчаливо согревают и ласкают её белую кожу, превращая девушку в жадную для прикосновений кошку. Солнечные пучки не обходят стороной и Ника, окаймляя его образ едва заметным ореолом света. Ангел, скажете вы. Демон, прошепчут мужские аквамариновые глаза, встретившись с зелеными. Их непрозрачная серо-голубая радужка одновременно поманит и неимоверно напугает своей скрытностью внезапную попутчицу, но по какой-то причине обладательница радужки цвета недавно скошенной травы не сделает ничего, чтобы этому противостоять.

– Кейт,– подзовет рукой мужчина, вытащив девушку из солнечной неги, – скорее. Автобус через пару минут отправляется.

– Иду, – пропищит не своим голосом девушка и понесется стремглав налево за его быстро удаляющейся спиной. Даже не понимая, что, куда и зачем.

«Кэрри Милтон».В это время возрастной мужчина бочковатого телосложения с короткими толстыми ногами, обтянутый по самую щиколотку в грязно серый спортивный костюм будет стоять около входа на вокзал, держа перед собой табличку:

Но ни через пять минут, ни через тридцать ни в одной пассажирке, вышедшей с поезда «Город N – Симферополь» он не найдет схожести, предъявленной ему в качестве описания организаторами концерта.

***

На протяжении всего пути казалось, что Ник растворился в пространстве. Мы проезжали бесчисленное количество серпантинов и резких поворотов, но Баритон не обращал на них ни малейшего внимания. А проходящие мимо люди будто и не замечали его.Мы останавливаемся неподалеку от автобусного вокзала Ялты и выходим из душного салона. Ник магическим образом умудряется выбежать в числе первых из задней части общественного транспорта и расположиться неподалеку от входа, пришвартовывая наши с ним сумки к ближайшему бордюру. Неспешно двигаясь к нему, замечаю, что на фоне полуденного солнца волосы незнакомца горят ярче звёзд на ночном небе и что его широкая улыбка, обращенная ко мне, не плод разыгравшегося воображения.

– Ну, до Крыма ты добралась целая, – заключает, как только я приближаюсь. – Так что совесть моя чиста. – Повернув голову в сторону, Ник приподнимает плечи и с некоторым недовольством произносит, – теперь давай решим, где увидимся.

– Мне казалось, ты шутишь, – смущаясь, смотрю на профиль своего таинственного собеседника.

– Но…, – всё, что могу выдавить из себя.– А я похож на клоуна? – Его злость ощущается мной даже на ментальном уровне, возвращая дрожь в руках и желание спрятаться, скрыться, убежать.

– Давай у арки в виде жар-птицы в семь, – ставя меня в известность, незнакомец разворачивается, но смотрит куда угодно, только не на меня.

– Хорошо, – соглашаюсь, не понимая, как буду искать нужное место. На это уйдет целый день. Неужели нельзя было сказать точнее.

– Тогда до встречи, – Ник берёт ручку своей светлой спортивной сумки и располагает её на своём плече.

Оказавшись снова ко мне спиной, он удаляется в только ему известном направлении. Через пару шагов, очевидно опомнившись, он возвращается обратно, вручая мне дорожную карту Крымского полуострова. Удивившись, даже не замечаю, как он растворяется в пространстве. Смотрю ему вслед, фиксируя взгляд на ярком солнечном свете до тех пор, пока окружающий мир не начинает плыть перед глазами.

Из туманного забытья меня вырывает клаксон проезжающего мимо автомобиля. Его звучание настолько сильно бьёт по рецепторам, что я вздрагиваю и, потеряв равновесие, приземпляюсь прямиком под колёса белой матовой машины, чудом затормозившей у лица. Вышедший из салона мужчина что-то кричит, но я не разбираю слов. Его разъяренная физиономия, больше напоминающая морду питбуля, расплывается перед носом, а прикосновения не ощущаются на коже. Я медленно поднимаюсь, дотрагиваясь ослабевшими руками сначала раскаленного асфальта, а затем резного колеса, который служит мне опорой.

– Извините, – бубню под нос, выпрямившись, и наблюдаю за тем, как смуглый коренастый мужчина с крупным носом и иссиня чёрными волосами и выбритыми боками, очевидно устав от моей заторможенности, плюёт под ноги и направляется обратно к пассажирской двери. Вдавив педаль газа в пол, он выезжает с автобусной стоянки, оставляя после себя огромный клуб поднявшейся пыли.

Поправив изношенные лямки своего выцветшего рюкзака, взмахиваю волосами и, подставив лицо жаркому шальному ветру, делаю шаг навстречу неизвестности. И как следовало ожидать, тут же поскальзываюсь. Опускаю глаза вниз, всматриваясь в крупные буквы, которые складываются в очень ёмкое слово «КАРТА». Поднимаю помятую грязную книгу в тонком глянцевом переплете с потрепанными ветром листами, верчу в руках, отряхивая. Бегло просмотрев друг за другом страницы, акцентирую внимание на самом понятной из них, сосредоточившись на названии одноименного городка, в котором в данный момент нахожусь. Ищу глазами автобусную станцию и прокладываю мысленно маршрут до ближайшего торгового центра. По моим подсчётам он займёт не более двадцати минут. Взвесив все «за» и «против» отправляюсь в путь.

Пополнив «минимальные» запасы продовольствия в «семейном гипермаркете», выхожу на улицу и после недолгих раздумий, поворачиваю направо, держа путь вниз. Ориентиром мне служит горизонтальная полоса, соединяющая бескрайнее море и нежно-голубое небо, атмосферное настроение которого сегодня излишне жизнерадостное.

Через несколько минут мою голову начинает сильно припекать. В поисках защиты от жаркого солнца, сажусь на лавочку в тени высокой сосны. Моё внимание привлекает яркий стрекочущий звук неизвестных существ, прячущихся среди ветвей векового дерева. Подняв глаза, пытаюсь отыскать источник шума, но ничего не нахожу. Обход вокруг дерева только усиливает стрекот. Утратив всякую надежду на поимку существа, создающего необыкновенную мелодию, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, сталкиваясь нос к носу с мужчиной. Встретившись с ним глазами, вспоминаю утренний инцидент, и, смутившись, начинаю скользить взглядом по сторонам.

– Вы снова потеряли связь с реальностью? – спрашивает он, когда я отворачиваюсь.

– Искала создателя причудливого стрекота, – пожимаю плечами, прячась от навязчивого чувства тревоги.

– Так он перед Вами, – звучит позади меня вкрадчивый мужской голос.

– Где? – интересуюсь, выпучивая глаза.

– Вот же, – произносит хриплый голос сквозь смех. В этот момент два пальца его правой руки указывают на нарушителя общественного спокойствия. – Это цикада, – доносится до меня едва различимый шёпот.

– О, господи, – кричу, в ужасе отпрыгивая назад. – Я искала птицу или маленького пушистого зверька.

– А нашла вредителя, – усмехаясь в макушку, заявляет собеседник, я же, разворачиваясь, шепчу:

– Вы раскрыли для меня тайну. – Его широкие брови ползут вверх, а губы украшает едва заметная улыбка.

– Как Вас зовут?Чуть наклонив голову, восточный мужчина задает ставший уже привычным вопрос:

– Катя, то есть Кейт, – произношу, немного запамятав. Нику вряд-ли интересно следить за мной, но обманывать почему-то не хочется. Раз решили, значит решили. Реверс в случае обещаний уж точно не стоит использовать, кто знает, как жизнь захочет всё переиграть. – А Вас? – слегка приподняв уголки губ, возвращаю вопрос.

– Руслан? – очевидно отчаявшись получить в ответ какую-то обратную реакцию от меня, собеседник теряется.

– Так Руслан или же? – наружу вырывается смешок.

– Родные зовут меня Алан, – сдается молодой, атлетически сложенный мужчина, поднимая руки над головой.

– А-лан, – вращаю на языке, отыгрывая мелодию из двух новых нот. – Красиво звучит.

Налет розового румянца, скромно выглядывающий сквозь темную довольно густую и прибранную щетину, добавляет откровенно красивому человеку очаровательную привлекательность. Редко, когда получается встретить настолько идеально сложенного парня с мелодичным тембром голоса в офисной тройке.

– Куда Вы держите путь? – интересуется собеседник, вырывая меня из бестактного разглядывания. Первый и последний раз так откровенно и внимательно я рассматривала в прошлом дорогого мне человека.

– К морю, – отвечаю без тени смущения. Взгляд мужчины соскальзывает с моих глаз ниже, а губы, едва дернувшись, произносят:

– Я могу Вам показать прекрасный пляж.

– Не нужно, спасибо, – опустив глаза на пешеходную тропу, бубню под нос заученную фразу, – Не хочу Вас отвлекать.

– С таким отлично сидящим костюмом, только на важную встречу, – поджимаю губы, взглядом обрисовывая носки своих кроссовок.– Вы не…, – предпринятая попытка возразить заканчивается, когда из моих уст самопроизвольно вырывается весьма посредственный комплимент:

– А Вы заняты! – подрываюсь с места, на ходу бросая заезженное, – хорошего Вам дня.– А Вы внимательны! – не сдерживаясь от смеха, молодой человек потряхивает ногами, выуживая из под краёв классических брюк носки с огненной птицей.

– До встречи! – кричит мужчина в догонку, пока я спешно ретируюсь в сторону детской площадки.

***

– Ты готова? – беспардонно ворвавшись в мои мысли, Ник огибает винтажную лавочку с потускнелыми балками и присаживается рядом.На положенное место встречи прихожу глубоко заранее, не желая опоздать. По неведомой причине мне хочется хотя бы раз попытаться выглядеть нормальной, поэтому я трачу достаточно много времени, чтобы привести себя в порядок в зеркале ближайшего сувенирного ларька. Волосы собираю в тугой хвост на затылке, намереваясь помыть их завтра утром в уличном душе на морском побережье. Я где-то успела прочитать, что их совсем недавно починили, вряд-ли за эти дни кто-то успел их сломать. От созерцания предзакатного неба и размышлений о собственной ничтожности на фоне безжизненной металлической конструкции в виде жар-птицы меня отвлекает глубокое грубое покашливание:

– К чему? – интересуюсь, вздрагивая от неожиданности. Поворачиваюсь лицом к Баритону, вопросительно приподнимая брови:

– К первому заданию, – отвечает без колебаний.

– Заставишь ограбить банк? – нервно хихикаю, представляя как жалко и беспомощно это бы выглядело.

Словно вклинившись в мои мысли, сделав их на какой-то миг материальными, Ник с не сдерживаемой ухмылкой подмечает:

– Тогда что?– я делаю всё возможное, чтобы придать голосу равнодушия. Для этого не требуется много усилий, всего лишь быть той, кем я была всю сознательную жизнь. В ответ, глядя не на меня, а на уходящее за морской горизонт солнце, Ник с теплотой произносит то, что я никак не ожидаю от него услышать:– Пока рановато.

– Немного прогуляемся?

– Я уже достаточно нагулялась. – Его интонации не вяжутся со смысловой нагрузкой высказанного предложения. По всей видимости он не испытывает ни малейшего желания проводить время со мной, но по какой-то причине делает это.

– До нужного места нам нужно дойти, – растянув рот в улыбке Ник, разрежает сложившуюся обстановку. Удивительно, как быстро меняется его настроение. А может мне это только кажется?

– Ладно, – соглашаюсь и, поправив, лямки рюкзака, отрываюсь от парапета.

Мы неспешно бредём вдоль широкой аллеи, обрамлённой со всех сторон высокими соснами, по длинным веткам которых прыгают ручные рыжие белки. Я бы даже не заметила их, если бы Ник резко не остановился.

– Самое прекрасное в мире то, что он вокруг нас, – заключает он, доставая из кармана спортивных штанов горсть орехов. Делит её пополам. Одна часть достанется, очевидно, пушистым созданиям, другая, как окажется позднее, будет любезно предложена мне, – хочешь?

– А они не кусаются? – указываю головой на белок, как тот болванчик на приборной панели.

– Если ты будешь смотреть на них с таким лицом, то они определенно тебя съедят.

– П..п..почему?– заикаюсь от страха. Всполохи неприятных событий прошлого вереницей мелькают перед глазами, нагревая кожу до максимальных отметок. Ник едва касается моей руки, прогоняя тьму вместе с морским свежим ветром, оставляя лишь неприятный озноб где-то внутри.

– Чтобы ты не мучалась, – забавляясь над моей реакцией, Ник присаживается на корточки, подзывая одну из белок. Я повторяю тоже самое, только в разы медленнее. Еле дыша протягиваю пару орешков в сторону веточных обитателей, которые зажимаю между тремя пальцами, и занимаю оборонительную позицию. За это время Баритон успевает приманить и накормить десяток белок. От меня они шарахаются, как чёрт от ладана. Подойдут максимум на метр, присмотрятся, повертев головой из стороны в сторону и убегают к соседу.

– Положи орехи на край ладошки, – подсказывает Ник, уловив моё упавшее ниже плинтуса настроение. – Вот так. – Я повинуюсь его словам и раскрываю ладонь. Одна из белок тут же отрывается от руки Ника и вприпрыжку направляется ко мне. Оглядев меня с ног до головы с безопасного расстояния, подходит еще ближе, принюхивается, а после маленькими лапками аккуратно забирает сначала один орех, а потом и второй. Первый прячет под деревом, закапывая в землю и прикрывая опавшими иголками, другой вертит в руках, очищая от шелухи. Я повторяю процедуру больше десяти раз, с каждой секундой всё больше умиляясь реакциям рыжей хитрюги. Неожиданно для себя подмечаю зарождающуюся в уголках своих губ улыбку. Первую за последнее время. Искреннюю. Ту, что поднимается с глубин разума к самому сердцу.

Когда город город погружается в темноту, мы покидаем «насиженное» место и неспешно дислоцируемся в нижнюю парковую зону, расположенную неподалёку от цветомузыкального фонтана, по пути заказав еду на вынос. Пройдя с десяток метров вдоль ламповой аллеи, располагаемся на одной из редких лавочек под ветвями векового кедра и любуемся с Ником красивыми переливами воды.

– Парк кажется заброшенным, – прерываю, ставшую уже более или менее привычной тишину.

– Он просто давно не реставрирован. Санаторий, которому принадлежит этот закуток и ближайшая к нему территория, летом регулярно используется. Чаще всего для проведения развлекательных мероприятий для гостей.

– Ты тут часто бываешь? – интересуюсь, повернувшись к собеседнику лицом. Он дожевывает огромный длинный сэндвич и запивает его давно остывшим кофе.

– Не сказал бы, – продолжает, вытирая тыльной стороной ладони образовавшиеся усы. – Как-то раз оказался сторонним наблюдателем.

– И за чем конкретно наблюдал? – смотрю как дёргается моментально кадык на его горле.

– За танцем старичков на этом самом месте, – указывая пальцем на свободное пространство между лестницами.

– И что они танцевали? – усиливаю напор я. Мне интересно, врёт этот человек или нет. А самое главное, по какой причине мне хочется ему верить.

– Жизнь, – пожимает плечами и поправляет почти упавшую за спину спортивную толстовку серого цвета.

– И как? – искренне не понимаю я. В головке сотни вопросов одного и того же содержания. Почему он говорит постоянно загадками?

– А ты как думаешь? – спрашивает, продолжая ловить пустоту. Его внимание привлекает вышедшая внезапно из строя струя.

– Не корректно отвечать вопросом на вопрос, – ставлю в известность. Никогда прежде не замечала в себе такой прыти. Но с ним почему-то хочется общаться на равных.

– Давай запишем видео, как мы танцуем с тобой под музыку, – Баритон внезапно встаёт с места, делает пару шагов к фонтану, а после, развернувшись на пятках, идет обратно, смывая меня волной из ниоткуда взявшегося энтузиазма. – А потом обсудим, видно ли в наших движениях жизнь.

– А можно я не буду участвовать? – с мольбой смотрю в глаза, которые в свете ночного неба превратились в самые глубокие океанские впадины на земле. Перед такой властью трудно устоять, даже если хочешь сказать «нет».

– Нельзя, – отрезает деловито мучитель и начинает копаться в моём, «любезно» одолженном телефоне, опустив голову. Прервавшись на мгновение, поднимает подбородок обратно и продолжает, – считай это экспериментом.

– И для чего он? – проявляю львиную долю возмущения, не обращая внимания на возглас уязвленного инстинкта самосохранения, молящего сберечь остатки здравомыслия в своей и без того еще мутной от употребляемых месяцами лекарств голове.

– Мы оба приняли решение примерить на себя новые роли, – припоминает Ник, развязывая своеобразный узел на своей кофте. – И, кстати, потом как-нибудь сможешь сравнить себя прошлую с собой настоящей, – кладёт кофту на лавочку рядом со мной. После принимается за телефон, минут пять сооружая из шишек и сломанных веток самодельный держатель для неожиданной съемки. Включает запись, попутно выбирая нужную мелодию.

– Я не умею танцевать, – признаюсь, нагибаясь к уху, чтобы собеседник услышал. Не орать же на всё улицу о своём невежестве.

– Танцуй сердцем, – легко и непринужденно Ник прерывает мои жалкие попытки самобичевания, приподнимается с карточек, и начинает двигаться спиной на меня. Мы чудом не ударяемся друг о друга.

– Ты не сдаёшься? – смотрю на него я, пока он выкручивает волны в разные стороны, подзывая меня присоединиться. Неожиданно притянув меня за руки, шепчет:

– Никогда, – и удерживая меня лишь за одно запястье, закручивает вокруг своей оси. Я теряю равновесие и чудом не падаю, споткнувшись о маленький камень, который выронил кто-то из туристов. Развернув меня к себе лицом, Ник загадочно ухмыляется и озвучивает свою сиюминутную мысль,– Ну, что, порвём танцпол в клочья?

Мы покидаем импровизированный театр бегом, прячась от гнева постояльцев санатория за розоватыми кустами зацветающего жасмина. Передвигаясь на цыпочках, удираем на пару от охранника, который появился из ниоткуда со своим огнедышащим свистком. Его сигнал перекрыл все посторонние звуки, заставив нас поёжится не только от внезапно поднявшегося со стороны моря ветра.

Остановившись у ближайшего к нам столба, неподалеку от пешеходного перехода, ведущего к оживленной улице, Баритон помещает руку в карманы и начинает в них копаться. Отыскав нужную вещь, поднимает голову и решительно произносит:Нам удалось покинуть место преступления почти незамеченными. Но вот что интересно. Охранник гонялся только за мной, не обращая никакого внимания на Ника, который неоднократно подзывал меня к очередному своему укрытию, которое почти тут же и покидал.

– Перед тем, как разойтись, я бы хотел дать тебе кое-что. – Я поднимаю удивленный взгляд сначала на чужое лицо, в свете фонаря напоминающего мифический ореол, затем перебираюсь ниже, к мужской вытянутой ладони.

Взяв за запястье, Баритон притягивает мою руку к себе и вкладывает в пальцы что-то очень незначительное, но весьма твёрдое, а после несильно сжимает их, медленно отпуская.

– Это ключ. – Клянусь, в тот момент, когда он это озвучил, его интонацией можно было убить. Решительность в голосе и мимолётное отвращение, пойманные мной, даже немного ранили. Неужели его кто-то вынуждает находиться рядом?

– К чему? – перебирая пальцами пластиковый пакетик, интересуюсь, вновь устремляя свой растерянный взгляд на загадочного светловолосого парня. Скольжу в рандомном направлении вдоль выпирающих скул, неравномерно раздувающихся крыльев носа, в надежде отыскать ответ, но ничего не нахожу.

– Если ты захочешь выйти из игры, – шепчут на одном дыхании чужие губы, пока их обладатель устремляет на меня свой глубокий взор.

– Из игры? – поддерживая его настрой, едва различимо спрашиваю. В этот момент моя рука убирает содержимое в боковой карман рюкзака.

– Наш спектакль закончится в тот день, когда ты соберешь эту головоломку, – как скороговорку тараторит Баритон, а после резко отворачивается и довольно беглым шагом направляется вверх.

– Где ты остановилась? – спрашивает Ник, когда мы выходим на одну из главных улиц.

– Ммм…, – протягиваю, пытаясь отыскать подходящий ответ. – Где-то там,– указываю то налево, то направо.

– А улицу конкретно знаешь? – наклоняет голову, следя за моей реакцией.

– Ясно, – смирившись с только ему известной мыслью, тянет меня за длинный хвост рюкзака в противоположную сторону, – тогда пойдем.– Я…я, не помню, – пожимаю плечами, разыгрывая полную дуру. Для пущего осталось губы покусать. Ой, и правда, что это

– Куда? – интересуюсь, еле поспевая за быстрым шагом Ника. Как он умудряется так быстро ходить на подъеме?

Чуть позже мы останавливаемся неподалеку от автобусной остановки и направляемся вверх, сворачивая через пару минут на параллельную центральной улицу. Как только наша парочка оказывается у нужного дома, Ник подаёт голос:– Увидишь, – отвечает даже не развернувшись.

– Нам лучше пройти через заднюю дверь.

– Как ворам! – поражаясь его чудесной идее, восклицаю я.

– В Бонни и Клайда мы сыграем в следующий раз, – отвечает без тени смущения на лице. – Баба Таня остерегается всяких проверок, потому никому и никогда не открывает калитку. Посмотри только на амбарный ржавый замок. И кучу мусора за забором, – шепчет Ник, локтем указывая на всякую ерунду за огороженной сеткой. В темноте ничего толком не разглядеть.

– И куда нужно идти?

– За угол.

– Они сдают комнату только тем, кого знают, – шепчет Ник, нащупывая в темноте щеколду. Медленно отодвигает её, стараясь максимально не задеть металическую дверь. Прикладывает указательный палец к губам и, прокрадываясь, подзывает к себе:

– Поэтому я прихожу к ним в дом ночью? – желчно нашептываю под нос, продолжая путь в три погибели вместе с ним.

– Как ты там говорила,– Ник останавливается на какое-то время, я же стою почти на четвереньках, боясь пошевелиться. – Ааа. Вспомнил, – указательный палец в восклицании практически сталкивается с носом. Будить людей в такой час не культурно.

– Я с рассветом уйду, – бурчу в ответ.

– Как знаешь, – произносит Ник, доставая из ближайшего горшка ключ. Вставляет в замочную скважину и, немного подшаманив, открывает дверь в маленькую комнатку с узким окном и двумя кроватями. За импровизированной шторкой находится платяной шкаф без дверей, на стене огромный толстый телевизор, в форточке не работающий старый кондиционер. Но для привыкшей к ограничениям меня, и такая комната кажется раем. Устроившись на одной из подушек, тут же засыпаю.

Просыпаюсь от громкого поскуливания. Оно проникает в каждую нервную клетку, вызывая моментальное желание защититься. Приходя в себя, неожиданно вздрагиваю, и только переведя дыхание, открываю глаза. Как только взгляд фокусирует на потолке, лай прекращается. Первая мысль – издаваемый ранее звук принадлежал мне. Я поворачиваюсь на бок, в надежде спросить об источнике шума Ника, но его и след простыл. На оставленных им на комоде часах едва можно различить шесть часов утра. Присаживаюсь на край кровати, стягивая попутно со спины рюкзак, с которым заснула. Провожу руками по лицу, пытаясь взбодриться хаотичными движениями, но это не приносит желаемый результат. Мой взгляд скользит по выцветшим картинам причудливых цветов на стенах, что даже сквозь пыльную думку, не теряют своего очарования, затем перебегает на пожелтевшие от времени газетные вырезки. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» гласит одна из крупных надписей на пожухлой бумаге. Как жаль, что прежде прекрасный и полный в абсолютной мере мир, перестал быть сказочным. Повиснув в болоте, он тонет в нем с каждым днем всё больше, утягивая туда новую кровь. Ба рассказывала, что раньше жизнь была другой. Цельной, направленной и единой. Когда вклад одного вел к успеху многих. Мне же довелось жить в мире прямо противоположном, когда ты одиночная кучка, не такая великая и значимая, как гора, и от тебя нужно как можно скорее избавиться, чтобы не портила своим видом общую картину.

Шмыгаю носом, прогоняя налетевшую тоску. Я признала свое прошлое, но несмотря на клятвенные заверения психиатров, так и не смогла продолжить с ним гармонично сосуществовать в одном временном пространстве. Мне никогда не понять жестокость в обрамлении правды.

Я перевожу внимание на бесконечные рекламные проспекты, продолжая бегло рассматривать каждый.

На одной из них синей ручкой крупным размашистым почерком написано «Сегодня в десять утра в зоопарке Сказка».

– Господи, ты серьезно! – восклицаю, хлопая руками по кровати. – Ты бы еще на потолке это написал. – Поднимаю голову вверх, всматриваясь в каждый сантиметр, но не нахожу ничего. – Ну, хоть его портит не стал.

Отодвинув в сторону занавески, медленно открываю дверь, пытаясь не шуметь, чтобы не разбудить хозяев. Не успеваю сделать полноценный шаг, как попадаю в чей-то плен. От внезапного захвата язык немеет, кровь от конечностей отливает и устремляется прямиком к сердцу, которое тут же заходится в бешеном ритме. Тело моментально окутывает страх. Я пробую закричать, но получается только промычать что-то нечленораздельное. Сдерживая из последних сил рвущиеся наружу слёзы, пытаюсь вытянуть лодыжку из цепкого захвата. Но удаётся лишь окончательно потерять равновесие и рухнуть на деревянный не скрученный пол, как мешок с костями, потянув за собой пострадавшую ногу. В этот момент хватка слабеет, а моего лица касается что-то шершавое и мокрое. Я в ужасе открываю глаза, и первое, что вижу – бледно-розовый огромный язык, что молниеносно сменяет своё положение и закрывает обзор. Отодвигая руками исчадье ада, не иначе, медленно пододвигаю к себе ноги, которые тут же попадают в очередной захват.

– Хватит! – кричу, что есть мочи. – Перестань, пожалуйста, меня кусать, – прошу в слезах. Неловкие попытки убрать собаку в сторону оказываются безуспешными, пушистый зверь крепче впивается в мою ногу.

– Бель, быстро ушла отсюда! – доносится до меня очень сжатый грубый голос сквозь развивающуюся шторы около двери. Внезапно они распахиваются, впуская очень неповоротливую маленькую женщину с чрезмерно короткими пальцами и высоким бордовым ежиком на голове. Я же скольжу по полу назад, отодвигаясь ближе к кровати и запоздало прикрываю лицо руками. – Брысь! – громко кричит женщина и подходит ближе. Я скручиваюсь в позу эмбриона и еще сильнее поджимаю выпирающие наружу конечности. Озноб накрывает тело. Мне хочется закрыть руками уши, чтобы не слышать жалобный скулёж, но я могу лишь попытаться спрятаться. Это звуки Бель. Очевидно хозяйка ударила её. Спустя мгновение слышу стук удаляющихся когтей. – Она не любит чужих, – проносится совсем рядом. – Эй, дорогая, с тобой всё в порядке? – касание чужой руки по ощущениям напоминает мне удар от брошенного тяжёлого камня. Хозяйка комнаты тяжело вздыхает, очевидно подумав, что я неадекватная. Еще бы, ворвалась ночью на чужую территорию, а рано утром бужу своими криками, чуть не доведя до инфаркта.

Внезапно атмосфера меняется. До моего слуха доходят быстро приближающие шаги.

– Тётя Таня, я сам, – переводит дух Ник, пока шаркающий звук не растворяется в пропитанном морем воздухе. Я перестаю дрожать, вдруг ощутив небывалую лёгкость. Сердце успокаивается, начиная доставлять кровь по всем органам, что позволяет мне впервые за последние минуты полноценно вздохнуть. – Тебя и на мгновение нельзя оставить, – заявляет Баритон с легким смешком в голосе, приближаясь ко мне.

– К..куда ты ходил? – спрашиваю, убирая руки с лица. Поднимаюсь на руках и сажусь прямо напротив его длиннющих ног.

– В магазин за продуктами, – отвечает, присаживаясь на карточки. Медленно и скрупулезно изучает рану на моей ноге, обдавая теплом своего дыхания. – Фуууу, – свернув губы в трубочку, Ник дует на кожу, успокаивая кровь, только противные мурашки, как поданные, стремглав несутся на разгоряченный поток воздуха, смеша и дразня меня. Я прикрываю глаза, растворяясь в умиротворяющих ощущениях.