Триединый

LECTORI BENEVOLO SALUTEM

Пролог

«Через страдание Господь учит верующего и очищает душу и тело от грехов для того, чтобы сделать всего человека праведным». (Евр.12:4-13)

«…Он велик,

Но он в своем величии несчастней,

Чем мы в борьбе.

Зло не рождает благо,

А он родит одно лишь зло.

Но пусть Он на своем престоле величавом

Творит миры, чтоб облегчить себе

Ни с кем не разделенное бессмертье,

Пусть громоздит на звезды звезды: все же

Он одинок, тиран бессмертный.

Если б Он самого себя мог уничтожить,

То это был бы лучший дар из всех

Его даров.

Но пусть царит, пусть страждет!

Мы, духи, с вами, смертными, мы можем

Хоть сострадать друг другу; мы, терзаясь,

Мучения друг другу облегчаем

Сочувствием: оно весь мир связует;

Но он! в своем величии несчастный,

В несчастии не знающий отрады,

Он лишь творит, чтоб без конца творить!

– «Каин», Джордж Гордон Байрон.

И сотворил Единый мир людей жестоким и безжалостным. За выживание им приходилось платить кровью. Каждый новый день становился для них новой битвой. Ибо желал Единый, чтобы лишь достойнейшие из Его детей, доказавшие свое право на существование в мире, оставались в живых. Потому Он породил кольцо смерти – змею, пожирающую собственный хвост. Круг жизни, где сильный пожирает слабого, а после смерти поглощаем слабым, чтобы тот выжил и стал пищей для сильного. Это Колизей, Кносский лабиринт, из которого нет выхода.

Любовь, нравственность, мораль и вера, все эти незнакомые Богу вещи таким образом воплотились в Его творении – человеке, тянущемся к свету, но вечно обжигающемся об него. Ведь нет ничего сильнее потребности раненого в новых ранах. Обожженный ребенок любит огонь. Это – природная жажда боли.

Путь к реализации личности – боль, это плата за ее становление. Все в этом мире сотворяется из боли. И даже сама жизнь, ее появление и зачатие. Родовые муки, болезненное исступление на грани безумия. Плата за данную жизнь в виде увядания другой жизни: из тела женщины она вместе с молоком перетекает в тело ребенка, растущего и набирающегося сил за счет старения и слабения его матери. Добывание пищи – убийство другого живого организма, есть причинение страданий. Природа взращивает леса, воздвигая величественные и вечные мавзолеи на наших могилах. Растения пускают корни в гниющую плоть, почва насыщается ей, а хищники и насекомые пожирают ее.

«Если я принимаю смерть, мое дерево зеленеет, потому что умирание усиливает жизнь ». – Карл Юнг.

Дева Агнетта – символ целомудрия и добродетели, воплощение света и чистоты. Дщерь божья. Единый создал ее вместе с Лилит, в те времена, когда сердце Темной Матери было еще пустым, кристально-чистым сосудом, зеркалом, отражающим весь мир в его отношении к ней. Бог ниспослал девушку к людям, приказав той нести Его Свет и Слово. Агнетта была покорной и верной Ему дочерью, сердце ее не ведало о грехе, не испытывало ни зависти, ни злобы. Все, что она знала – вера Ему и в Него. В своего Отца и Создателя.

И снизошла она на твердь, и поведала им волю небесную, однако люди не поверили ей. Они смеялись над Агнеттой, а та, не ведая лжи и притворства, с улыбкой продолжала рассказывать обо всем. Затем пришли инквизиторы с главой Церкви Единства. Они приказали ей прекратить заниматься ересью, заявив, что та лжет и что Бог никогда не сказал бы подобного. «Бог не может рассуждать подобно тебе, Его воля не может быть той, что ты пророчишь нам, ведьма! Ты – лживая тварь и поплатишься за то, что пыталась осквернить имя Создателя своей грязной ересью!» И приказали они пытать ее до тех пор, пока она не отречется от слов своих. Пока не признает, что обманула их и что она вовсе не дщерь Божья, а простая обманщица. Но Дева Агнетта не умела и не хотела лгать им. Она слезно умоляла их перестать и поверить ей, убеждая, что если те убьют ее, то лишатся своего единственного защитника на Страшном Суде. Что Отец разгневается и накажет людей. Но эти слова лишь сильнее злили духовенство, и они пытали ее пока кости девушки не потрескались, а на теле не осталось ни одного живого места от ран, напоминающих побитое и изъеденное червями яблоко. А затем они прибили ее к кресту и подожгли его. Окружив помост подобно стае голодных гиен, толпа упивалась ее страданием. И тогда из синих глаз Божьей дочери раскаленным воском полились кровавые слезы, а белки почернели. И стали кровоточить очи всех людей, обращенные на нее. И сердце ее почернело и перестало биться. Плоть ее умерла, а бессмертный дух вознесся обратно на небо, к Отцу.

На измученном лице Девы Агнетты навеки застыло скорбное и смиренное выражение. Скорбит она по роду людскому, горько оплакивая ужасные грехи его. Слезы ее – чистейший жемчуг, а улыбка подобна солнечным лучам, обволакивающим с материнской заботой. Но стоит человечеству согрешить против Бога, из синих глаз льется кровь, а омофор ее окрашивается Тьмой, облачая невинную Деву во мрак. В руках Агнетты – букет лилий и маленький белый ягненок, символизирующий ее жертву людям и сам род человеческий. Но стоит человечеству согрешить, лилии превращаются в ландыши, цветочный венок на ее челе становится терновым, а ягненок скалится подобно волку. Розы оплетают ее запястья и щиколотки, и Бог сам прибивает дочерь к кресту. В наказание людям, Он лишает их главной и единственной защитницы человечества. Потому дух Агнетты навсегда темен, поверженный в траур.

«Смех делает слабыми узы целомудрия, смех не вспоминает о страхе Божием, смех не боится угрозы Геены, смех – путеводитель блуда, шутливость – изобличие необузданного человека». – Иоанн Златоуст.

«Горе вам, смеющиеся! Ибо восплачете и возрыдаете». – лк, 6, 25. Святой Антоний.

Господь осуждает смеющихся, ибо где царят радость и смех – там нет места страданию. Страдание же – единственный источник энергии, питающий этого кровожадного алчного старца. Боль, слезы и смерть услаждают Его, даруют силу, а жизнь людская через них перетекает в Него, продлевая Ему бессмертие. Подобно тому, как дряхлый муж наслаждается молодостью и красотой обнаженной перед ним девственницы прежде как совершить с ней соитие, чтобы вобрать в свои чресла ее юность, так и Бог наслаждается зрелищем насилия, несправедливости, болезни и немощи рода людского.

Безликие толпы мертвецов с пустыми глазницами слепо внимают небесному гласу – хрупкой иллюзии, почти что картонной декорации Бога. Бог – хороший актер, Он любит свой маленький театр. Но Бог также и требовательный наблюдатель. А люди – Его преданные зрители, способные как восхититься, так и осудить Его игру. Люди, сами того не ведая, играющие в Его спектакле главные роли. Бог не кукловод, но безмолвный и отчужденный наблюдатель за нашей игрой. Иногда Он аплодирует нам, когда мы, подобно гладиаторам в Колизее проливаем кровь, принося жертвы во Имя Его. Но этот ритуал проходит без алтаря и курильницы, а порой даже и без кинжала. Мы – агнцы и мы же заклание. Мы – рука, сжимающая кинжал, и мы же его острие. Мы – священная кровь жертвы и ее раны, и мы же ее убийцы. Иногда Бог недоволен нашей игрой и подобно толпе, бросающей тухлыми овощами в плохого актера, Он прогоняет нас со сцены Жизни. Чтобы не умереть необходимо сделать так, чтобы Богу было интересно наблюдать за нашей игрой. Когда Творцу скучно, в Нем пробуждается жажда.

Смерть спускается по мраморным ступеням – надгробиям человечества, завернутая в белый саван. Она знает, что мы уже проиграли. Наше рождение и было Ее победой.

Иногда Богу становится скучно, и Он, подпирая седобородое лицо кулаком, тяжело вздыхает. Тогда появляется Пророк – прокаженный агнец в стаде, и ведет за собой слепую и глухую Фортуну, скованную кандалами. Он ведет ее за собой как шут ведет упирающегося, но выдрессированного медведя на шумную ярмарку. В городе их окружают люди и с детским любопытством внимают их речам. Взрослым нравится слушать сказки не меньше, чем детям. Рок развлекает их.

На самом деле, автор солгал вам, сказав, что Бог завистлив, тщеславен, вспыльчив и жесток. Все это – человеческие качества, приписываемые людьми неодушевленным объектам, существам и явлениям, не обладающим ровно никакими эмоциями. Так и Бог, подобно Смерти, не является ни воплощением добродетели, ни воплощением зла, как и Смерть не является чем-то противоположным Жизни. Она – лишь ее отсутствие, как и тьма – отсутствие света. Так и Бог, подобно космосу и природе – равнодушен sub specie aeternitatis². Люди приписывают этому необъятному и непонятному им титану то, что хотели бы, или то, что боялись в Нем видеть. То, что есть в них самих, но то, чего не существует вне их природы. Вне их сознания. Точно также, не существует никакой морали и добродетели, они придуманы человеком, возведены в абсолют и культивированы до смешного, а после – презрены. Серая мораль – Эдемово яблоко, плод раздора, столь желанный человеческим существом лишь по той причине, что запретен.

—–

В полумраке просторного кабинета, за широким ореховым столом восседал мужчина. На вид ему было около сорока. Темные волосы уже тронула проседь. Острые черты лица казались весьма изящными, однако их сильно ожесточали глаза – желтые и жестокие, как у дикого зверя.

Именно в этих жилистых руках была сосредоточена вся власть королевства. Именно эти, усеянные перстнями пальцы дергая за тысячи ниточек, управляли всеми государственными делами. Он предпочитал оставаться за кулисами, лицо кукловода всегда скрыто от публики темной завесой тайны. Но он словно Бог – всегда незримо рядом и контролирует все отрасли жизни и каждое действие своих кукол. Достигнув таких высот, Домианос еще больше вознес знатный род Морнэмир, создав ему репутацию. В этом властном холодном мужчине было куда больше величия, чем в самом короле – невысоком, трусливом и болезненном, с рассеянными и размашистыми жестами, неуверенным голосом и детской улыбкой. Женившись на благородной аристократке Аделаиде по расчету, Домианос надеялся на то, что его сын и наследник продолжит дело и станет его опорой, однако планам советника не суждено было сбыться.

В дверь постучали.

– Да! – произнес мужчина. Ему не нужно было кричать, чтобы быть услышанным.

В кабинете возник слуга. Почтительно поклонившись, он доложил:

– Ваше сиятельство, к вам пожаловали достопочтенный Вермандо.

Полным пренебрежения взмахом руки граф Морнэмир позволил впустить его.

– Отец, – неохотно поклонился вошедший.

– Проходи, – даже не взглянув на него, приказал Домианос.

Двери закрылись, отрезав Вермандо путь к отступлению. Несмотря на то, что он являлся родным сыном советника, в их внешности было мало общего. Возможно, на это напрямую влияло и то, как по-разному они держались и вели себя, одевались и говорили. В отличие от отца, Вермандо не обладал ни элегантностью, ни высокомерием. Он не унаследовал горделивой осанки, надменного выражения лица и той холодной отстраненности, какие присутствовали в Домианосе. На его лице обыкновенно сияла широкая добродушная улыбка и одевался он совершенно не соответствующе своему статусу аристократа – в простую одежду горожанина. Если перед Домианосом все испытывали животный ужас и питали к нему скрытую ненависть, то Вермандо был душой компании, своим человеком в каждой таверне, другом крестьян и рабочих. Каждый раз глядя на своего единственного сына, лорд дивился тому, насколько они не похожи.

– Вы посылали за мной?

Не отрывая взгляда от документов, мужчина ответил:

– Ты снова шлялся по кабакам, избивал моих сборщиков налогов и занимался облагодетельствованием обнищавших семей на мои средства?

– Вы и сами прекрасно все знаете, – вздохнул наследник, запустив руку в темные взлохмаченные волосы.

Советник отложил документ, который так внимательно изучал минуту назад и сцепив руки в замок, подпер ими острый подбородок.

– Я предупреждал тебя множество раз. Закрывал глаза на все твои выходки, списывая все на то, что ты неопытный глупый мальчишка. Я прощал тебе твою дерзость и неуважение ко мне и к закону. К нашим правилам. Но сейчас моему терпению, – он сделал паузу, – наступил конец. Тебе уже двадцать два. Ты находишься совсем не в том возрасте, когда можно переодетым в чернь разгуливать по неблагополучным районам и собирать на себя всю заразу, пожимая руки нищим.

– Но отец, разве эти районы так неблагополучны не по той причине, что вы плохо справляетесь с управлением нашим королевством? И не по той ли причине… – усмехнулся Вермандо, – в нашей стране так много обездоленных и нищих?

На бледном лице графа Морнэмира не дрогнул ни единый мускул. Только острые пальцы крепче стиснули друг друга, впиваясь ногтями в кожу.

– Ты перешел все границы, – спокойно объявил он. – С этого дня ты больше не покинешь замок без сопровождения слуг и моего дозволения. Скоро ты женишься на той девушке, которую тебе найду и выберу я. Возможно тебе удастся произвести на свет внуков, которые окажутся более достойными наследниками нашего рода, чем ты.

Ярость захлестнула Вермандо, но он, стиснув зубы, сдержался и выскочив в коридор, со всей силы ударил кулаком по стене.

Едва его сын скрылся за дверью, лицо советника накрыла мрачная тень. Он вновь принялся изучать документы. Расплавив сургуч на огне, лорд капнул воском на лист пергамента и придавил печатью, на которой изображалась оскаленная волчья морда, окруженная ветками кипариса и ягодами боярышника.

—–

В дверь робко постучали.

– Да?! – раздраженно крикнул Вермандо.

На пороге замялась госпожа Аделаида. Одетая в сдержанное закрытое платье, ее светлые волосы были убраны в высокую прическу, а на губах подрагивала легкая смиренная улыбка.

– А, это вы матушка… – вздохнул мужчина. – Прошу прощения, проходите. Что-то случилось?

– Сынок… – обеспокоенно глядя в лицо юного лорда, проронила женщина. – Что с тобой? У тебя все нормально? Неужели… отец снова сказал что-то, что расстроило тебя?

Аристократ упрямо мотнул головой. Тогда графиня опустилась на край кровати и осторожно дотронулась до плеча сына.

– Не расстраивайся, Вермандо. Ты же знаешь, Домианос очень… скор на расправу. Но он любит тебя.

– Так ли это, матушка?! Не думаю, что он способен любить хоть что-то, кроме власти!

– Сынок… – дрожащим голосом прошептала Аделаида. В ее карих глазах блестела печаль.

– Простите меня, матушка, я хотел бы побыть один, – выдавил слабую улыбку Вермандо.

Женщина сжала руку лорда в своей и бросив на него прощальный полный тихой нежности взгляд, вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

У двери в кабинет мужа, аристократка на секунду замерла в нерешительности. Стараясь не замечать резко усилившееся сердцебиение и вспотевшие ладони, она постучала и вошла внутрь.

Советник, как и прежде, был увлечен документами на своем столе. Между длинными пальцами перекатывалось кольцо. Невольно засмотревшись на его утонченные руки, Аделаида в сомнении застыла посреди комнаты. Наконец робко вымолвила:

– Домианос…

Граф бросил на нее пронзительный взгляд поверх бумаг. Кольцо замерло между большим и средним пальцами.

– Вы так долго работаете… Возможно вам будет полезно… сделать перерыв? Я принесу чай.

Лорд Морнэмир поднял ладонь, и женщина умолкла.

– Мы состоим в браке уже двадцать лет. И вы еще не привыкли к тому, что мой ответ вам всегда одинаков? Я не нуждаюсь в отдыхе. Я – государственный деятель. Моя работа важна и очень серьезна.

– Да, вы правы… Прошу прощения за свое невежество, мой дорогой муж. Я просто переживаю за вас…

Мужчина неторопливо отодвинулся от стола и лениво поднялся. Приблизившись к жене, он провел пальцами сквозь прядь ее кудрей. Аристократка опустила взгляд в пол.

– За меня? Или за вашего сына? Вы думаете, я не знаю, зачем вы пришли? – холодно спросил он, заведя руки за спину. – Вермандо уже успел вам нажаловаться?

– Н-нет, все не так… Он не жаловался. Вы же знаете, он из тех, кто с мужеством встречает все трудности и проблемы. Он слишком горд и никогда не признается, что его расстроил ваш разговор…

– Мой вам совет: не лезьте в это, – надавив на последнюю фразу, наклонился к ее лицу Домианос. – Наши с сыном отношения вас не касаются. А теперь идите.

Избегая взгляда советника, графиня сделала книксен и поспешно вышла.

Глава 1

Caro est qui securis est³

Стоял солнечный летний день. Вермандо сбежал от сопровождавших его слуг и расхаживая по улицам близлежащей к их графству деревни Ваттенфтав, с интересом наблюдал за работой крестьян и играющими в догонялки грязными мальчишками. Одетыми в лохмотья, с перепачканными землей, но счастливыми лицами, синяками и ссадинами на коленях. До его ушей то и дело доносился их заразительный задорный смех. Их беззаботное детство, пусть и слегка омраченное бедностью, вызывало восхищение и завораживало – подобное юной весне с ее теплым солнцем, щебетом птиц и едва распустившимися розовыми цветами, проклевывающимися сквозь грязный снег. Юный аристократ невольно приблизился к ним, в оцепенении глядя как мальчишки падают на землю в шуточной схватке, катаются в пыли и вскакивая, вновь догоняют друг друга. Этих детей не заботило, что они могут испачкать одежду, испортить себе прическу и разодрать колени. Они были свободны – никто не кричал им, чтобы те немедленно садились за уроки и бросали свою глупую возню. Никто не следовал за ними по пятам, контролируя каждый их шаг. И Вермандо хотел также. Он подошел к ним и робко дотронулся до плеча одного из крестьянских детей. Рыжий и веснушчатый парень, примерно его возраста – нескладный и тощий, с щербинкой между зубов и взлохмаченными волосами, обернулся.

– Тебе чего?! – громко спросил он, оглядывая Вермандо.

– Я… Я хотел…

– Эге! Смотрите! Да он аристократ никак! – крикнул он товарищам и те, бросив игру, приблизились к ним.

Наследник рода Морнэмир опустил взгляд на свою богатую одежду и смутился.

– Убирайся прочь! Ишь чего! Пришел к батькам нашим?! Подать с них опять собирать?!

– А ну! Скажи там своим, чтобы нос свой сюда не совали, а ни то мы не посмотрим, что ты голубых кровей и хорошенько тебя отдубасим!

– Н-нет, вы все не так поняли… Я не аристократ… я просто… – принялся оправдываться мальчик.

– За дуралеев нас держишь?!

– Откуда у тебя деньги на такую одежку?!

– Я…

 Не успел Вермандо сказать хоть что-то в свое оправдание, как его тут же окликнули и к ним подбежал запыхавшийся слуга Домианоса.

– Достопочтенный Вермандо… наконец мы нашли вас… Эй! Живо отойдите от его милости, свиньи! – замахнулся на детей мужчина. – Как вы посмели говорить с ним?! Какая дерзость! Вы могли заразить его чем-нибудь! – с омерзением скривился слуга.

Крестьяне тут же бросились врассыпную, и аристократ остался стоять один, посреди пыльной дороги. Мальчик поднял недовольный взгляд на своего сопровождающего.

– Снова ты, Оливер?!

– Прошу простить меня, ваша милость! У меня есть четкий приказ от вашего отца и, если он узнает, что вы были здесь… что говорили с этими… отбросами… он скормит меня своим псам!

– Они вовсе не отбросы! Они такие же, как я! – запальчиво крикнул Вермандо и бросился бежать прочь от назойливого слуги.

– Но ваша милость! Умоляю, постойте!

И Оливер бросился вдогонку за наследником.

Домой юный лорд возвратился грязным, уставшим и злым. Его новенький костюм был порван и испачкан грязью. Мужчина нагнал его только в коридоре Черного Замка и тяжело выдохнул:

– Ваша милость, прошу вас, не говорите ничего вашему отцу, иначе он казнит меня!.. Пожалуйста, будьте так любезны… переоденьтесь, пока никто ничего не заметил…

– Расслабься, Оливер, отец ничего не узнает. Если, конечно, ты сам ему не доложишь, – метнул на него угрюмый взгляд аристократ.

– Что вы! Как можно, ваша милость! Я бы никогда…

Но мальчик уже не слушал его. Он молча поднялся наверх, в свою комнату и переодевшись в чистую одежду, сел на кровать.

Спустя несколько дней Вермандо вновь отправился в деревню. На этот раз он заранее договорился обо всем с Оливером и тот, скрепя сердце, нехотя позволил наследнику погулять одному с условием, что после этого тот сядет за уроки и будет вести себя послушно. Воодушевленный и обрадованный, он бегом понесся в Ваттенфтав, теперь основательно подготовившись – одетый в простую рубаху и самые непримечательные брюки, какие только ему удалось отыскать в гардеробе. Также аристократ прихватил с собой корзинку со сладостями, которые ему удалось стащить с кухни.

Маленькие крестьяне тем временем разделились на две команды и устроили шуточный поединок на длинных палках – они играли в рыцарей. Еще издалека Вермандо заприметил рыжую голову, встреченного им пару дней назад парня, а вскоре и услышал его громкий задорный голос:

– Я – Артур Аудакс! И я одержу над тобой победу! – Ударил он палкой по плечу противника.

Артур Аудакс – знаменитый герой Дэррханама, о котором сложено множество сказаний и легенд. Обладающий храбростью тысячи львов, он был благородным и непобедимым воином – свирепым и справедливым. Он всегда защищал слабых и обездоленных, помогал беднякам и спасал дам из беды. Сейчас уже никто не знает наверняка, существовал ли он на самом деле, но по легенде Артур родился в простой крестьянской семье, а в семнадцать лет совершил свой первый подвиг – сразил огромного дракона, терроризировавшего его королевство. В награду за это король пожаловал ему титул лорда и землю, а отважный Артур отправился в путешествие по миру и совершил еще немало славных подвигов.

Вермандо и сам любил читать сказки про этого героя, восхищаясь им и мечтая стать похожим на него. Потому, услышав упоминание легендарного рыцаря, сразу же подбежал к играющим мальчишкам.

– Снова ты?! – Повернулся к нему рыжий крестьянин. – А почему ты так одет? В прошлый раз на тебе была богатая одежка! Неужто разбойники ободрали? – Он засмеялся.

Юный лорд отчаянно помотал головой.

– Нет! Вы все неправильно поняли! Я вовсе никакой не аристократ и даже не богач! Мой отец – джентри, так что живу я как самый обыкновенный горожанин!

– Да ну?! Почему тогда за тобой бегал слуга и кричал, чтобы мы не смели к тебе прикасаться?!

– Извините… – опустил голову Вермандо. – Это мой старший брат… Он блаженный, понимаете? Не в себе. Он сбежал из госпиталя святой Мари Бэтлем.

Мальчишки недоверчиво переглянулись.

– Что-то вы с ним не похожи…

– Так мы с ним единоутробные братья! А отцы у нас разные!

– О! Как у меня прямо! – воскликнул тощий светловолосый паренек.

– Хм, ну ладно. А что у тебя в корзине? – подозрительно спросил рыжий.

– А, это… Я тут принес вам… немного еды. Моя тетя напекла сегодня с утра и сказала, чтобы я поделился с друзьями. Она работает в булочной.

Аристократ продемонстрировал детям клубничные пирожные, печенье и яблоки в карамели. Те заглянули в корзину. Их глаза загорелись. Он не хотел врать новым знакомым и ему было жутко стыдно, но Вермандо отчаянно хотел подружиться с ними, ведь у него никогда не было друзей.

Двое крестьян тут же потянулись к угощению, но рыжий остался стоять на месте, скрестив руки на груди и скептически поглядывая на них. Худощавый блондин с бледными коричневыми веснушками на щеках нерешительно ухватил кекс и рассмотрев его со всех сторон, наткусил. Самый крепкий и широкоплечий парень с недоверием повертел в руке пирожное и пожав плечами, закинул его в рот.

– М-да, братцы. Не знал, что вас можно так просто купить за какие-то печенюхи! А ты, чужак, докажи, что говоришь правду! Что ты не избалованный и надменный богатей, а действительно обычный человек! Сразись со мной и попробуй победить!

– Но Феликш, к шему эчи шлошности? – прошамкал с набитым ртом блондин.

– А к тому, Стефан, что нельзя брать еду у кого попало и сразу же записывать их в друзья! Может эти булки отравлены! Или того хуже, сделаны из человечины?!

Стефан на секунду перестал жевать, округлил глаза и вопросительно взглянул на Вермандо.

– Нет, это обычные кексы! Они сделаны из яиц, муки и ягод! – возмутился мальчик.

Блондин облегченно выдохнул и продолжил увлеченно жевать.

– Ну что, струсил, аристократишка?! – прищурился рыжеволосый задира. – Или боишься замарать свою белую рубашечку?!

– Ничего я не струсил! Ну хорошо, давай сразимся! Если я смогу победить, тогда ты поверишь мне?!

– Поверю! Но ты не сумеешь меня одолеть! – дерзко ухмыльнулся мальчишка и схватив палку, с боевым кличем ринулся на Вермандо.

Пригнувшись, наследник шустро проскользнул между его ног и подобрав с земли палку, принял оборонительную позицию. Противники встретились взглядами и уже через секунду скрестили оружие. Вскоре Вермандо одержал верх, повалив Феликса на землю и приставив палку к его горлу. Конечно, Феликс прекрасно сражался, гораздо лучше своих товарищей и был самым ловким и быстрым из них, вот только аристократ с детства занимался фехтованием с лучшими мастерами и был сложен крепче его. Мальчик помог поверженному подняться, и соперник по-новому взглянул на него. В его голубых глазах засветилось уважение.

– А ты неплохо сражаешься! – заявил он. – Я – Феликс! – он протянул руку и широко улыбнулся.

Наследник рода Морнэмир с энтузиазмом пожал протянутую ему ладонь.

– Это – Стефан! – Феликс кивнул на худенького блондина, грызущего карамельное яблоко. – Это – Карл! – он указал на крупного парня с русыми волосами и синяком под глазом. – И Томас! – Смуглый лохматый мальчик, все это время наблюдавший со стороны помахал им.

– Теперь ты в нашей команде! Тебя как звать?

– Вермандо.

Весь оставшийся день они провели вместе, носясь по деревне, играя и сражаясь друг с другом, а когда солнце растворилось за горизонтом, разбежались по домам, договорившись встретиться завтра на том же месте. Грязный, уставший и счастливый – Вермандо встретился с Оливером в саду, и они вместе пошли к замку. Несчастный слуга успел сгрызть себе все ногти от стресса и едва увидев вдалеке силуэт господина, облегченно промакнул вспотевший лоб платком.

С тех пор аристократ часто гулял со своими новыми товарищами. Узнав его ближе, крестьяне полюбили его, и он стал для них своим. Особенно сильно он сдружился с Феликсом. На одной из таких прогулок, парень извинился перед ним за свое грубое поведение:

– Я это… неправ был тогда. Не знал какой ты на самом деле! Просто я ненавижу аристократов! И я сперва принял тебя за одного из них!

– Да ничего, я не в обиде, – отмахнулся Вермандо. – Но почему ты так не любишь аристократов?

– Потому что они плохие люди! Отец всегда так говорит. Говорит, что они настоящие кровососы! Только и делают, что пьют кровь простого народа и честных работяг! А сами сидят в своих огромных поместьях на сундуках с нашим золотом и смеются над нами! Они всегда относятся к таким, как мы свысока. Считают, что они другие – выше нас. А нас за скот принимают! – Хлестнул хворостинкой по воздуху мальчишка.

В тот день Вермандо впервые задумался о своем происхождении и о том, что люди делятся на сословия. Эта мысль ему не понравилась, и он решил, что это глупо и неправильно – считать себя лучше других только потому, что ты родился в замке, а не в хижине.

– Смотри! – шлепнул его по плечу Феликс и кивнул куда-то в сторону.

Оглядевшись, наследник не увидел ничего особенного и вопросительно повернулся к другу.

– В этом замке живет самый злой, жадный и противный из всех аристократов! – доверительно поделился с ним парень.

Вермандо по-новому увидел свой огромный замок.

– Правда? И кто же он?

Крестьянин обернулся, осмотрелся по сторонам и удостоверившись, что по близости никого нет, прошептал:

– Домианос Морнэмир! Главный королевский советник и самый могущественный граф в Дэррханаме! Ты откуда вообще свалился? Неужто не слыхал о нем?!

– Слышал, – неуверенно кивнул Вермандо. – А почему он такой плохой?

Феликс усмехнулся.

– Ну как же! О его жестокости слышали даже в Эллясе! Матери пугают непослушных детей, что к ним придет Домианос, заберет их к себе и съест на завтрак! А еще, говорят, что он не человек вовсе!

– А кто? – округлил глаза мальчик.

– Как кто?! Вампир! Или демон!

– Глупости! – возмутился Вермандо.

– А ты почем знаешь? Кстати, ты знал, что у него есть сын примерно нашего возраста? Может это ты?

Все внутри аристократа похолодело и казалось, само сердце перестало биться и провалилось куда-то в желудок, а на ладонях выступил пот.

– Н-нет, с чего ты взял! – поспешно выпалил наследник. Пожалуй, даже слишком поспешно, так как товарищ подозрительно покосился на него.

– Да расслабься ты! Чего ты? Шучу я! У такого ужасного человека как Домианос не может быть такого сына, как ты! – ободряюще подмигнул ему Феликс.

Однако внутри мальчика что-то перевернулось и всю оставшуюся прогулку он оставался молчалив. Почему отец его друга так плохо отзывается о его отце? Почему матери пугают детей Домианосом, и крестьяне считают, что тот может оказаться вампиром или демоном? Конечно, Вермандо видел, что его отец не самый жизнерадостный и доброжелательный человек в мире, однако, чтобы он ел на завтрак детей или пил чью-то кровь?! Пфф! Да ни в жизни! Домианос предпочитал на завтрак овсянку, крепкий черный чай и вафли – в лучших традициях Дэррханама! Но никак не крестьянских детей! Аристократ представил, как его отец медленно приподнимает баранчик и видит на тарелке пухлого младенца. Лицо мужчины кривится от отвращения, и он восклицает: «Слишком много холестерина! Унесите!»

Помотав головой, мальчик отогнал от себя эту картину и попытался вслушаться в болтовню друга.

– Да, король Иоан Бесхребетный всего лишь марионетка в руках Домианоса! Мой отец всегда говорит, что Домианос хочет захватить власть в свои руки и готовит заговор против короны! Он погубит наше королевство!

– Феликс, кем ты хочешь стать когда вырастишь?

– Рыцарем! Таким же храбрым и справедливым как Артур! А ты?

– Я тоже буду рыцарем!

– Будем вместе сражать драконов и спасать из беды прекрасных дам!

Они рассмеялись.

– Как ты думаешь, а кем Домианос мечтал стать, когда был ребенком? – внезапно спросил парень.

Вермандо задумался. Он никогда не спрашивал себя об этом.

– Не знаю… Может быть тоже рыцарем?

– А стал драконом! Он самый настоящий злодей из сказки! Нам с тобой предстоит победить его! Мы освободим народ Дэррханама от его гнета!

– Да! – Юный аристократ поднял палку высоко в воздух и взмахнул ей, имитируя удар мечом. – Вперед, братья мои! За народ! За простых людей! За нашу землю!

– Урааа! – возликовал Феликс и бросился вслед за другом.

Мальчики вновь рассмеялись и принялись играть в догонялки.

—–

 Его сиятельство Морнэмир тем временем корпел над стопкой бумаг в своем кабинете. Солнечные лучи не проникали сквозь плотно задернутые шторы, и комната утопала в полумраке. Сам мужчина – серьезный, уставший и сосредоточенный, вчитывался в одну и ту же строчку вот уже третий раз подряд. Наконец ему это надоело и он, разорвав пергамент в клочья, швырнул его на пол. В темной душе графа постепенно закипал гнев – подобный снежной лавине, он скоро накроет своим мертвым холодом близлежащие к замку деревни и города, похоронив под собой все живое и превратив его в оледенелые промерзшие трупы. Резко вскочив из-за стола, лорд вышел в коридор, не забыв перед этим запереть дверь на ключ. Он отправился к своему старому другу и последователю – достопочтенному Аллегро.

Его сиятельство проживал в не менее величественном замке, чем его товарищ. Располагался он в графстве Мортэлиниум, раскинувшемся неподалеку от графства Морнэмир. Одетый в длинный красный халат, по роскоши ничуть не уступавший его привычной мантии, мужчина встретил гостя с чашкой дымящегося кофе в руках.

– Домианос? – удивленно поднял он брови. – Что-то стряслось? Обыкновенно вы заранее предупреждаете меня о своем визите… Я бы успел подготовиться.

Вместо ответа советник швырнул ему лист пергамента – точная копия того, который он разорвал в кабинете. Поймав письмо в воздухе, ничего не понимающий Аллегро пробежался по нему глазами.

– Что это?

– Жалоба! И таких целый ворох на моем столе! Их так много, что я могу использовать их зимой вместо дров!

– Но как… Кто посмел?

– Это я и хотел с тобой обсудить.

Вскоре аристократы восседали в гостиной, в креслах, обитых огненным бархатом.

– С этим необходимо что-то делать, Аллегро. И Вигмор уже подсказал мне одно интересное решение…

– И какое же, ваше сиятельство?

– Как известно, непослушание закону наказуемо. Ибо закон – есть государство. Те, кто посмел пойти против власти – не просто изменники и предатели. Они гораздо хуже. Это самое чудовищное из всех преступлений и потому караться оно должно с особой жестокостью, чтобы другим не повадно было. Знаете, достопочтенный Аллегро, торговля людьми запрещена. И это правильно. Люди – то есть мы с вами, должны находиться на вершине иерархии и пищевой цепи. Однако те, кто посмел идти против законов собственной страны – вовсе не люди. Вы согласны со мной?

– О да! – с энтузиазмом закивал лорд. – Это просто немыслимо, Домианос! Как смеет эта чернь, эти скоты, клеветать на вас и возводить напраслину?! Чтобы вы, да притесняли их?! Ха! Это просто смешно! Вы, как первый королевский советник и благодетель, каждый день творите для нашего королевства столько, сколько эти охамевшие подлецы не делают за всю жизнь! Дайте мне в руки плеть, ваше сиятельство и я самолично покажу этим дикарям настоящую жестокость!

– Успокойтесь, Аллегро. Мы же с вами не тираны какие-нибудь. Не изверги. Нам просто нужно преподать им небольшой урок. Так сказать, в назидание всем и всякому. Скажем… пусть погостят в Корвамдеймосе годик-другой, а там и видно будет.

– Вы их еще и отдыхать к вампирам отправите?! В Мортуорум Виворум?! Столицу мира! За их свинское и неблагодарное к вам отношение! Верно говорят, не делай добра – не получишь зла!

– Вы не совсем правильно меня поняли. Да, отправятся они в Мортуорум Виворум. Однако… не совсем отдыхать, а скорее работать. Пусть послужат некоторое время для вампиров… будут их кормить и поить.

Мужчина не сразу понял двусмысленность этой фразы. А когда понял, граф Морнэмир уже покинул его замок, перед этим спросив, что тот думает на сей счет, на что Аллегро тут же горячо поддержал его:

– Вы совершенно правы, Домианос! Совершенно правы! Пусть знают свое место! С ними надо пожестче, а то совсем распустятся и еще возомнят себя равными аристократам не приведи Единый! Крестьяне должны осознавать, что есть люди – такие как мы с вами, а есть чернь, такие, как они! Делайте, что считаете нужным и вы знаете, я во всем вас поддержу! Можете рассчитывать на любую мою помощь!

– Я и не сомневался в вас, Аллегро, – улыбнулся советник, вставая и покидая гостиную.

Глава 2

Да восславится Имя Его

«Видите ныне, что это Я, Я, и нет Бога кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю. Я поднимаю к небесам руку Мою и говорю: Живу я во век! И меч мой будет пожирать кровь плоти, убитых и пленных, голову вождей врагов». – Второзаконие 32:39-42

– И молвил Отец наш Создатель Вседержавный Единый так: «Нет Бога иного кроме Меня, ибо Я один ваш Создатель царствую на Небе и Тверди. Единственный Я Бог над вами, свидетельствую, что сие во истину так, а кто супротив сего скажет – клевещет да лукавит, являясь прихвостнем Дьявола!»

Церковный хор сливался с трелью колоколов и звоном золотой кадильницы, поднимаясь вместе с дымом благовоний к высокому расписному куполу и растворялся в облаках, затерянных в них серафимах и сияющих нимбах святых.

– Ежели вступить ты желаешь в жизнь вечную, войти стремишься во Врата Семи Священных Небес, соблюди заповеди Создателя своего! Энтис говорит: слабому должно вознестись! Это первое положение любви Творца к человеку! Славьте же милосердие и доброту Господа, ликуйте, рабы Его! Все обиженные, слабые и обездоленные – блаженны и да будут одарены Сущим! Ибо они священны, любимые Его агнцы! Первыми в рай войдут страдальцы! Так утверждал сам Ксенофонт Праведный!

Взгляд мальчика упал на статуи трех каменных ангелов при входе в церковь. Первый закрывал руками уши; второй – глаза; третий – рот. Заходящие внутрь люди повторяли жест каждого из них и низко кланялись.

– Энтис говорит: люди делятся на зверей плотоядных и травоядных! Ликуйте же, честной люд! Возрадуйтесь, ибо все бедняки – агнцы, пасущиеся на лугах под защитой Его! И берегитесь, богачи! Алчность ваша подобна алчности хищников пожирающих и кровожадных! Помните же, что слабый всегда под защитой и особым покровительством Вседержателя! Энтис говорит: сделай все злое в себе лучшим! Сделай светом свой мрак! Нам подлежит все зло свое искоренить в сердцах наших! Озарить мрак душ наших светлой верой в Него! Ибо она – маяк и она пламень! Ибо она – звезда путеводная, свет заблудшим во тьме несущая! Человек – сосуд порока! Грех – ключ к пониманию! Ключ от врат к истине и познанию! Осознание греховности своей – путь к милости и прощению Творца! Создатель увещевает нас осознать грехи наши и в них же покаяться! Все мы – грешники, и чтобы Господь простил нас, должно стремиться к покаянию!

Запах ладана становился все сильнее, одурманивая разум и застилая молочным туманом взор. Облаченные в тяжелые ризы фигуры неспешно и величественно прошествовали мимо Вермандо, продолжая глубоко и гортанно петь. Голос священника был ясен и чист, разносясь по всей зале, он эхом отдавался от пестрых каменных сводов.

– Не смей проклинать Имя Его Священное, да упоминать всуе! Не поддавайся гордыне проклятой – самолюбие происки Дьявола, к греху и разврату человека клонит! Да не будет пущай у тебя идолов! И кумиров других не смей возводить кроме Творца твоего! Люби Господа своего сильнее всего в жизни, служи Ему преданно денно и нощно, не забывай молиться Ему! Все, что не есть Истинный Бог погибнет вместе с вами, лишь Он один останется вечен!

Как утверждает Священное Писание, известное также как «Энтис», Сущий сотворил этот мир. Из пустоты создал Он Твердыню земную да Царствие Небесное и воздвиг храмы природы – леса, горы, реки, поля. Сущий – единственный Бог и Творец, царствует в одиночестве, восседая на Священном Троне Всевластия, располагающемся на Седьмом Небе – самом священнейшем из всех Небес. Во истину сие так, свидетельствуют все ангелы – верные слуги Единого, ибо нет другого Бога, кроме Него.

Сотворив небеса и твердыню земную, заселил Он их разными тварями: большими и малыми. В райских кущах – верными своими стражами, детьми старшими да младшими: архангелами, серафимами, херувимами, офанимами и другими престолами. Старшим поручил охранять врата на небеса, покровительствовать глобальным мировым событиям, судить и карать грешников. Младшим – присматривать за людьми и зверями, которых заселил Он на твердь; наставлять их и оказывать помощь.

Однако была у Творца одна постыдная тайна – неблагодарная и самая первая дщерь его, Лилит. Ее Он сотворил первее всех ангелов и людей. Но оказалась Лилит злой и завистливой, обладающей черным сердцем и жестоким нравом. Дерзнула пойти против Небесного Отца, своего Создателя, учинив вероломный заговор. Соблазнив и пустив яд греха своими нечистивыми устами в сердца ангелов, толкнула их восстать супротив Единого. Однако были и чистые душами престолы, вставшие на защиту Творца, попытавшиеся остановить предателей. И зарыдало небо, и взревело от ран, когда узрел Сущий, что дети Его льют кровь друг друга из-за Него. С тяжелым сердцем, наполненным горькой болью, Господь низверг мятежных ангелов в бездну, ставшую им новым домом. Разбились солнцеподобные их нимбы, а вместе с крыльями сгорели и души. Так появилось в мире зло. Демоны. От суккуба, от женщины – коварной Лилит, что посеяла семена хаоса в этот мир. И от нее же пошел весь проклятый Творцом род отступников – Созданий Мира Ночи и вампиров, которых сотворила она. Прародители магии, черного дела, ведущего к разложению души и Геене Огненной. От нее произошли все ведьмы, оборотни, фейри и прочие чудовища Тьмы, обитающие на другом берегу моря – в мрачной крепости зачарованного Леса. В Коэлестисе, королевстве фейри.

После явился Бог к Ксенофонту – праведному монаху, скромно и богоугодно обитавшему в городе Дэйфанум и приказал тому под диктовку написать сие Священное Писание. Дабы возлюбленные чады Его – люди, жить могли честно и праведно, а после пути мирского воссоединиться на Небесах со своим любящим Отцом.

После окончания службы, советник с сыном вышли из храма. У паперти к Домианосу прицепился священник.

– Ох, ваше сиятельство, это же вы! Какая встреча, сто лет вас не видел! Надеюсь, вы с семьей пребываете в добром здравии?!

Поняв, что просто проигнорировать его и быстро уйти не получится, мужчина вздохнул и нехотя остановился.

– Не жалуемся, святой отец, не жалуемся. Дева Агнетта терпела и нам велела. Правда Вермандо прихворал… вот и не появлялись на службе.

– Ох, бедный мальчик! Как он теперь?

Наследник в недоумении уставился на графа.

– Но ведь я звал вас в церковь, а вы говорили, что это место сборища алчных…

Советник метнул на него уничтожающий взгляд и аристократ испуганно зашелся в наигранном кашле, а Домианос продолжил:

– Не сочтите за грубость, преподобный, но я очень спешу. Сами понимаете, государственные дела… работа – не волк, в лес не убежит.

– О, ну конечно, конечно… Прошу прощения, что задержал вас… однако, ваше сиятельство… Не окажете ли вы милость сему храму и не внесете ли свою лепту в сбор пожертвований для больных чахоткой сирот?

– Так бедные сиротки больны чахоткой? Провались эта зараза в подземелье!..

– О да, мы боимся, что половина из них не доживет до следующей мессы…

– Ну раз такое дело, то конечно… конечно же я помогу вам… Однако… разве мой казначей не отсчитал храму пятьдесят золотых на той неделе? Думаю, это покрыло бы лекарства для сирот с лихвой.

– Кхм… Ну, знаете, я лично не… дело в том, что все пожертвования принимаются анонимно… Так что благодетель нам, к сожалению, известен не был… Но теперь, когда вы сказали… Только, кажется, сумма была чуть покрупнее – около пятиста флавумдонум?.. Ваше сиятельство, будьте покойны – Единый на Страшном Суде будет в полной мере доволен своим покорным слугой! – продолжал разглагольствовать священник, пока лорд Морнэмир с сыном все отдалялись от него.

– М-да, овчинка не стоила выделки, – констатировал Домианос.

– А что такое овчинка? – полюбопытствовал Вермандо.

– То, чем станет мой казначей, когда мы вернемся в замок, сынок, – одарив наследника волчьей улыбкой, пообещал мужчина.

—–

Стоял август. Казалось, от жары плавится воздух. Даже оса замерла на траве, лениво тянясь усиками к стекающей слезой по стеблю капле влаги. Вермандо впился зубами в сочившуюся сладким соком прохладную мякоть арбуза. Тень листвы надежно скрывала его от убийственного жара солнца, хоть это и не избавляло его от щекочущего локти пота. Феликс развалился рядом, убрав руки за голову и прислонившись спиной к стволу, пожевывал колосок. Стефан и Карл неподвижно лежали на лугу, не подавая никаких признаков жизни, а Томас стругал деревяшку.

– Эй, Вермандо! А ты слыхал про старуху Гретту? – окликнул друга Феликс.

– Какую еще Гретту?.. – еле слышно уточнил аристократ, подавляя сытый вздох.

– Ну как же! – аж присел от возмущения парень, развернувшись к нему всем корпусом. – Ту самую Гретту-отшельницу, что живет в лесу в старой хижине! Ведьма поговаривают совсем рехнулась! Младенцев у мамок крадет, да пожирает! А потом… потом танцует нагишом с Дьяволом!

– Феликс, придумал бы хоть что-нибудь поинтереснее ради разнообразия, – зевнул юный лорд, отмахиваясь от товарища.

– Я?! Я ничего не придумываю! Не веришь – больно надо! – Надув щеки, скрестил руки на груди он. – Но раз уж ты такой храбрец, Вермандо, то почему бы тебе не залезть к старой кляче и не свистнуть у нее пару-другую яблок?!

– На кой черт мне твои паршивые яблоки? Я при такой жаре даже ради бесплатного запеченного гуся пальцем не пошевелю.

– А ради… – высунув язык, Феликс пошарил в карманах, достав что-то крупное и блестящее, – счастливой подковы почившей Жаклин?

– Твоей счастливой подковы? – недоверчиво присвистнул мальчик. – Да ты же с ней таскаешься как курица с яйцом! Неужели не жалко?

– Жалко, – кивнул крестьянин, – но что с тебя дурака взыскать? Нет в тебе если духа искателя приключений, приходится так…

– Это не про ту ли Безумную Гретту вспоминаешь, что обращается в сову и проклинает ночных заблудших странников, а, Феликс? – приблизился к ним Томас, растягивая слова в своей привычной насмешливой манере.

– Именно про нее.

– Это та самая Гретта, что прошлой зимой, когда у нее кончились дрова, принялась топить печь останками с разворошенного ей кладбища?.. – содрогнулся Стефан.

– Да-да, та самая Гретта! – теряя терпение прикрикнул Феликс.

– Неужели та самая Гретта, которая съела свою собственную бабку, когда та отказалась утаить от церкви тот факт, что Гретта питается кровью молоденьких девственниц? – подал голос Карл.

– Еще хоть один раз кто-нибудь из вас спросит у меня: а не та ли то Гретта, которая… клянусь панталонами его величества, я вас поколочу! – пригрозил парень, решительно вставая, но тут же сменил гнев на милость, при виде растерянного аристократа. – Ну так что, решайся, внучок! Глядишь бабушка тебя и пирогом угостит!

– Ладно! Шут с вами! – махнул на товарищей мальчик. – Ведите меня к вашей Готтен, и я сворую столько яблок, сколько смогу утащить, или меня зовут не Вермандо!

– Вот это настрой! Вот это я понимаю! Вот это наш Вермандо! – хлопнул его по плечу Феликс, аж подпрыгнув от радости предвкушения предстоящего приключения.

Гретта была больной и одинокой женщиной, изгнанной из родной деревни за подозрения в колдовстве. Хромая, сутулая и слепая на один глаз отшельница носила дурно пахнущие обноски одежды, доставшиеся ей по наследству от матери. Никто и никогда не слышал, чтобы Гретта молилась и не видел ее в церкви, что в совокупности с ее внешним видом навевало на подозрения о том, что та вполне может являться самой что ни на есть настоящей ведьмой. Потому ее боялись, ненавидели и обходили стороной, но трогать не решались. Жила себе старуха глубоко в лесу – никого не трогала, и к ней до тех пор никто не лез.

Пока друзья брели по кажущейся бесконечной чаще, небо затянули обугленные тучи и их накрыл сильнейший ледяной ливень. Благо, кроны деревьев хотя бы частично скрывали путников от гнева стихии.

– А что будет, если она заметит, как я краду ее яблоки? – стараясь придать голосу беззаботности, поинтересовался Вермандо.

– Ну, наверное, сделает из тебя начинку для своего пирога, – усмехнулся Томас.

– Или прямо на месте и сожрет, с потрохами, – поддержал Феликс.

– Да ну вас! – закатил глаза аристократ.

– Тише, почти пришли! – шикнул Карл, кивнув в сторону покосившегося забора, огораживающего не менее дряхлую хижину, обезображенную увечьями времени.

 Компания приблизилась к высокой стене, сколоченной из острых как колья, пусть и гнилых досок. Заглянув внутрь сада сквозь внушительные щели ограждения, они пришли к выводу о том, что старуха находится в доме. Яблоня росла прямо подле окна ее кухни, в самом конце участка.

– Ну, с Богом! – напутственно хлопнул товарища по плечу Феликс. – А мы тебя здесь подождем! Проследим за тобой с этого дерева, – он указал на высокий дуб.

– И сколько… сколько яблок вам нужно?

– Сколько сможешь унести! – подмигнул Томас.

Стефан же побледнел и напугано озираясь, вздрагивал от каждого шороха.

– Давай, Вермандо, ты же храбрец! – поддержал Феликс.

– Покажи этой ведьме!

– Вермандо! Вермандо! Вермандо! – принялись скандировать в один голос трое товарищей.

– Все, я иду, только замолчите! – с этими словами мальчик осторожно наступил на бревно, удачно лежавшее подле забора.

Феликс, Карл и Томас тем временем практически силой затащили онемевшего от ужаса Стефана на свой наблюдательный пункт, с которого было хорошо видно все, что происходит в саду. Густая листва укрыла их от чужих глаз.

Подавив внезапно накативший на него приступ паники, аристократ подпрыгнул и ухватившись за выемку в досках, на дрожащих руках подтянулся наверх. Едва не сорвавшись вниз, он с трудом поймал равновесие, застыв на заборе в нелепой позе, чем вызвал смешок Феликса и тут же шикнувшего на него Карла. Если Вермандо упадет, то издаст громкий звук, на который старуха вполне может выскочить из дома, проверить в чем дело. Осмотревшись, мальчик спрыгнул на землю. Неприятная вибрация прошла по его телу от самых ног из-за силы удара о почву. Стараясь успокоить бешено колотящееся сердце, он пошел к яблоне, судорожно прислушиваясь к каждому шороху и пытаясь сквозь шум дождя различить шаркающие шаги жуткой Гретты. Приблизившись к дереву, он опустился к его корням, в поисках добычи. Рассовав фрукты по карманам, наследник завернул еще пару штук в подол рубахи. В одном из упавших яблок аристократ обнаружил трепыхавшегося червячка и поднеся плод к лицу, принялся рассматривать паразита. «Он пожирает яблоню, чтобы выжить самому. Выходит, в его паразитизме есть не только необходимость и оправдание, но такова его природа. Имею ли я право винить этого червя? Бог создал это существо, чтобы оно ело яблоки, хоть у него и был выбор создать его иным. Почему он так поступил? Выходит… ответственность за гибель плодов лежит на Боге?»

Погрузившись в размышления, Вермандо не услышал, как хозяйка сада вышла из хижины и приблизилась к нему вплотную. Инстинктивно обернувшись, мальчик едва не врезался в подслеповато щурящуюся старуху и отскочив в сторону, схватился за сердце. Гретта раззявила рот в улыбке. Единственный зрячий глаз остановился на яблоках в руках вора. Зрачок второго заволокло слепотой снежного бурана.

– Яблочек ужо насобирал гляжу… Стоит… глазами хлопает… Видать не ожидал встретить… Думает деру дать…

– Я… Я могу объяснить…

– Следуй за старой Греттой, молодец, – приказала отшельница и повернувшись к нему спиной, заковыляла обратно в дом.

Вермандо растерянно глядел ей в след, лихорадочно соображая. Сердце стучало в висках, и каждая мышца в его теле напряглась, требуя броситься в бегство. Однако любопытство и страх показаться трусом перед товарищами победили здравый смысл.

Внутри ее хижины воняло хуже, чем в выгребной яме. Мрачное и грязное помещение встретило гостя дранными клочьями вместо постельного белья и потрескавшимися гниющими стенами, по которым то там, то здесь то и дело пробегали обнаглевшие тараканы.

– Не бойся, внучок, проходи… – проскрежетала она из глубины кухни. – Проходи, проходи, чаво как не родный встал-то в дверях… Я спозоранку-то как раз печь собралася… Старая ужо стала, спина не разгинается… Сейчас мы испекем шарлотку…

Аристократ с омерзением скинул с одежды упавшего на него с потолка таракана и последовал за Гренни.

– Иду… иду… подхожу к печи… Вынаю из печи горшочки… Ох, паутины-то сколько! Да и хосточки ужо с пеплом совсем смешалися… Ну ничего, ничего… сейчас… Так… нагинаюсь, достаю тесто… с утреца еще замесила… Ох… вот мальчишка подоспел. Стоит, глазеет на мои потуги… Эх, мальчик-то хороший, сразу видно, породистый… Ну ничего, Гретта… Сейчас…

– Ээ… Вам помочь?

– Нет-нет, Гретта сама… сама справится… ох… спасибо тебе, внучок…

Пока шарлотка пеклась, Вермандо сидел за столом и разглядывал обветшалую аскетичную хижину, стараясь не смотреть в сторону ее хозяйки.

Вскоре старуха поставила перед ним дымящийся пирог. Мальчика окутал медовый аромат яблок и горячего теста. «Надеюсь с ее зрением и репутацией она не перепутала чернослив с тараканами», – подумал он, прожевывая кусок выпечки.

Погрузившись в свои мысли, аристократ совсем позабыл о Гретте и оглядевшись в поисках отшельницы, обнаружил, что той нигде не было. Тогда взгляд Вермандо упал на открытое окно, сквозь которое все также хлестал ливень и сонно ворчал гром. В саду было пусто. Повернувшись обратно к столу, мальчик едва не свалился на пол. Старуха сидела прямо напротив него – так близко, что он мог разглядеть каждую морщину на ее лице, напоминающем искалеченную траншеями почву. Мутные глаза Гретты с выцветшими пыльно гранитовыми радужками были обращены на него. Дряблый рот растянулся в неестественной комичной улыбке, демонстрирующей башенки острых кривых зубов. Тяжелый удар грома сотряс стены хижины с такой силой, что со стены упало распятие.

– Твое прошлое – Смерть, твое будущее – Война. Одна из печатей Агнцом уже открыта. Другую откроет Белый Всадник. Пятую и шестую же… Зверь Багряный, чьи имена шипят в лучах солнца и в жерле кипящих вулканов. Он знает… знает число… шестьсот… шестдесят… шесть. И ВЫЛЬЕТ ОН КАДИЛЬНИЦУ СОЛНЦА НА ТВЕРДЫНЮ ЗЕМНУЮ И ВОЦАРИТСЯ НАЧАЛО БЕЗМОЛВИЯ!

Вермандо не помнил, как он выбежал из хижины, как спотыкаясь о мокрые доски добежал до забора и прислонился к шершавой коре дуба, с которого к нему спустились друзья. Ворчливый, но родной и привычный голос Томаса подействовал успокаивающе. А крепкий удар Феликса в плечо – еще и отрезвляюще.

– Ну что, внучок, кислые оказались пирожки?

– Где яблоки, обормот?!

– В желудке у меня ваши яблоки, – проворчал аристократ. – Унес сколько смог, как и условились! И что вы меня все выходит нарочно пугать сговорились этой вашей Готтен?! В целом милая бабушка, правда маразм моментами дает о себе знать…

– Ну, получается, что так. Все, кроме Стефана, разумеется. Он и сам… – Феликс бросил насмешливый взгляд на трясущегося за деревом блондина. – Ее до чертиков боится.

—–

«Первым человеком на земле был Адам – Первый правитель людей из династии Примусов. И были у Адама сыновья: Каин и Авель».

«Авель любил Господа и выбрал следовать за Ним. Каин не был послушен Господу. Он решил восстать». – Бытие 4:1-16

В залу степенно ступил худощавый понтифик с впалыми скулами и длинным крючковатым носом. Его тяжелые белые одеяния чинно волочились за ним по полу, – пожалуй, даже слишком тяжелые для его хрупких костлявых плечей. Мужчина остановился напротив королевского трона, рядом с Домианосом.

– Ваше величество, – неспешно вымолвил он. – Ваше сиятельство. – Он перевел взгляд на графа, собиравшегося о чем-то доложить монарху.

– Ваше высокопреосвященство, – неохотно поклонился советник.

– Добро пожаловать, любезный, мы вас ждали! – хлопнув в ладоши, улыбнулся Иоан Четвертый. – Как обстоят дела в Священной Церкви Единства?

– Молимся за ваше здоровье и благо королевства, – смиренно опустив взгляд, кротко доложил понтифик.

– Как дорога? Разбойники не тревожили ваш кортеж?

– Все прошло гладко, ваше величество. Благодарю за заботу.

– Отец Юстиниан, – развернулся к нему лорд. – Вы, кажется, предупреждали его величество, что прибудете по некому неотложному вопросу?

– Все верно. Вижу, граф Морнэмир, вам не терпится перейти к делу, – холодно усмехнулся мужчина.

– Я человек деловой, не люблю пустой болтовни.

– В таком случае, ваше величество, у меня плохие новости: народ недоволен. Неподалеку от Дэйфанума вспыхнул бунт, который мне, к счастью, удалось подавить, однако сам факт…

– Как бунт? – округлил глаза король. – Почему?! Что им не нравится? Они не сказали?

– Видите ли, ваше величество… причина весьма деликатная… и не знаю, как сообщить вам.

– Говорите, как есть, отец Юстиниан! Вы знаете, как я уважаю и ценю ваше мнение, вашу помощь и ваше нелегкое дело на благо нашего королевства!

– Люди не хотят видеть его сиятельство Морнэмира вашим главным советником.

– Что? – удивленно спросил монарх, растерянно взглянув на Домианоса. – Н-но почему?.. Его сиятельство незаменимый человек в королевстве! Его вклад в политику, экономику и… и… прочие отрасли огромен!.. Во всем Дэррханаме не сыскать человека более патриотичного и преданного своему делу, чем граф Морнэмир!

– Не имею оснований возразить, ваше величество. Я всего лишь докладываю вам о текущем положении дел. Люди вышли к стенам города с факелами и вилами, требуя немедленного смещения лорда Морнэмира с его должности, угрожая бунтом.

– Н-но вы ведь подавили недовольство, не так ли? – требовательным повышенным тоном вопросил Иоан, явно напуганный.

– Разумеется, ваше величество, я сделал все возможное.

– Значит и обсуждать тут нечего! И как им только не стыдно возводить напраслину на его сиятельство?! Поверить не могу!.. И главное, на каких основаниях… На каких основаниях? Они даже не сказали?

– Люди считают, что курс внутренней политики, избранной графом Морнэмиром не слишком гуманен и правилен. По их мнению, фигура его сиятельства превышает свои полномочия, и даже… скрывает в своей тени вас.

Король потерянно заозирался, в поисках помощи или поддержки. Он не знал, что говорить и что делать в подобных ситуациях, потому оказался весьма благодарен Домианосу, взявшему все в свои руки.

– Homo homini lupus est⁵, это всякому известно. Здесь нечему удивляться. Помнится, даже во времена Артура Аудакса и славного короля Роланда были недовольные.

– Non est fumus absque igne⁶. Vox populi – vox Dei⁷, – негромко отозвался понтифик, чтобы его слова услышал только советник, а затем повернулся к монарху. – Что ж, полагаю его сиятельство прав и раз все улажено… не вижу проблемы. Благодарю за оказанную мне аудиенцию, ваше величество. С вашего позволения я удалюсь, негоже надолго оставлять церковь без присмотра. Хотя, она конечно же всегда, как и весь Дэррханам, находится под защитой Божьей, – благоговейно закрыв по очереди глаза, рот и уши, изрек священнослужитель и получив благословение Иоана, чинно удалился.

Нет. Он не сдастся. Пусть эти ублюдки только попробуют поставить его власть и авторитет под сомнение, пусть только попробуют решиться на мятеж! Он уничтожит их. Яростно и безжалостно. Он уничтожит каждого, кто посмеет встать у него на пути. Домианос Морнэмир не прощает предателей. Гнев его будет подобен огненному шторму – всепоглощающей неумолимой стихии, стирающей на своем пути все живое. Он так просто не смирится и ни за что не выпустит из своих пальцев ни крупицы власти!

Я работал так долго и тяжело, падая замертво от усталости и истекая потом и кровью не для того, чтобы все потерять из-за каких-то жалких завистливых червяков! Я уничтожу, сотру в пыль всякого, кто осмелится встать у меня на пути, каждого, кто посмеет противостоять мне или дерзнет соперничать со мной! Я заставлю этот мир склониться передо мной. Помнить меня вечно. Уважать меня и восхищаться мной. Бояться меня. Я буду побеждать всегда и во всем, любой ценой, во чтобы то не стало. Я пойду до конца. Я буду лучшим. Мне нет и не будет равных. Я всегда видел только свою цель и ничего кроме. Мой путь к победе. Все вершины будут моими, я покорю небо и воссияю ярче самого солнца. Мой свет сожжет солнце, затмит его, испепелит вселенную!

Он – потомственный аристократ, самый могущественный и достойный граф Дэррханама, рожден чтобы править. И его рука не дрогнет, вынося смертный приговор врагам. Да кто они вообще такие, как смеют вести себя столь дерзко, полагая, что они равны мне, бросая мне вызов?! Мне – Домианосу Морнэмиру?!

Пальцы стиснули трость.

– Господин советник, с вами все в порядке? – обеспокоенно осведомился подошедший к нему придворный. – Вам нехорошо?

Мужчина метнул на него уничтожающий взгляд и тот сразу умолк. Подавив клокочащую в глотке ярость, лорд Морнэмир взмахнул мантией и скрылся в коридоре. Он все еще отчетливо помнил день, когда Иоан Четвертый его стараниями взошел на престол.

Много лет назад.

Его величество Генрих Грозный нахмурил густые брови, от чего его суровое лицо стало еще более пугающим. Глаза впились в посетителя той же железной хваткой, какой челюсти льва вгрызаются в горло добыче.

– Насколько мы помним, Домианос, вы претендовали войти в совет палаты лордов, на основании, как вы то утверждали, наличия у вас титула графа Морнэмира. На вашу просьбу мы ответили письменным отказом, и наш гонец обязан был лично уведомить вас о том. Выполнил ли он сие?

– Да, ваше величество.

Длинная густая борода монарха напоминала черную крону дерева, тронутую сединой инея. Лицо же его – свирепую каменную маску ожесточенного бога. Усеянная тяжелыми перстнями рука повелительно свисала с подлокотника трона. Сколько же знаменитых рыцарей, знатных лордов и почтенных священнослужителей прикладывались к ней губами в надежде заполучить его царственное расположение?

– В таком случае у нас возникает закономерный вопрос: на каком основании вы дерзнули явиться к нам и требовать аудиенции по закрытому нами вопросу? – недовольно пророкотал он и аристократу показалось, что в голосе короля назревают громовые раскаты.

– Видите ли, ваше величество, я, как и подобает политику, в достаточной степени осведомлен о законах нашего королевства. Практически все мои предки, начиная с его сиятельства Домианоса Первого были вхожи в палату лордов и звенья данной цепи не разрывались тысячелетиями. Однако вы, по непонятной причине, решили прервать их на мне. Насколько мне известно, запрет на вступление или же исключение члена совета должны иметь достаточно веские основания, вроде нарушения им закона. За собой я подобного не припомню.

Генрих Грозный поднял брови.

– Вы полагаете, Домианос, что мы поступили с вами не по справедливости и пошли против закона своей же династии?

– Я полагаю лишь то, что могла произойти ошибка или недоразумение, в котором мне хотелось бы разобраться. Все королевство говорит о вашей мудрости и справедливости, как смею я ставить под сомнение общеизвестные факты?

– Нет никакой ошибки или же недоразумения, монарх не имеет права на их допущение. Вы внимательно ознакомились с нашей конституцией, Домианос, но забыли о самом главном: закон – это ваш король. A Deo rex, a rege lex⁸. И только мне, как королю и вашему сюзерену решать, что вам дозволено, а что не дозволено. Такова наша воля, – величественно и степенно изрек Генрих.

– Non rex est lex, sed lex est rex⁹.

Монарх властным жестом поднял ладонь, приказывая тому замолчать.

– Если же наших слов вам недостаточно… с этого дня, Домианос, я лишаю вас статуса графа и лорда. Да будет сие так. Alea jacta est¹⁰. Теперь – ступайте, – безжалостно приказал Генрих Грозный.

Спустя некоторое время, императрица Соломония, правившая в те времена Эллясом, пригласила Генриха в свой дворец с целью культурного обмена и улучшения политических отношений между странами. Тот согласился. Домианос же, только и ждавший возможности устранить ненавистного монарха, сплел хитроумный заговор с графом Аллегро. А также впутал туда Иоана – племянника Генриха, заручившись поддержкой единственного живого родственника короля, которому в случае смерти дяди пришлось бы занять престол. Они уже некоторое время вели переписку с Эпафродитосом – старшим сыном Соломонии. Принц отличался общительным и веселым нравом и был не прочь перспективных знакомств с аристократией Дэррханама. Домианос вместе с делегацией слуг Генриха подослал своего человека, который должен был напрямую передать юноше сообщение от графа.

Иоан написал Эпафродитосу письмо, якобы находясь в темнице под стражей, куда его заключил дядя. Мужчина уверял, что страшится за свою жизнь, которая на данный момент висит на волоске. Ведь Генрих Грозный убежден, что племянник вместе с графом Морнэмиром готовит против него заговор и уже вынес им смертный приговор. Узникам чудом удалось связаться с внешним миром через доверенных людей Иоана и сейчас им не к кому обратиться кроме принца. «Можем ли мы надеяться на то, что ваше королевское высочество окажет нам честь и снизойдет до милости, что в случае нашего удачного побега из Дэррханама, окажет нам покровительство и предоставит убежище в славной империи Элляс?» – писали пухлые пальцы Иоана под диктовку стоявшего за его спиной Домианоса.

Лорд послал принцу редкие серебряные кинжалы вампирской работы; двух симпатичных служанок и мешки золота. Будущий советник знал, что принц неглуп и сумеет прочитать между строк их тайное послание. Выслушав это сообщение, юноша от души посмеялся и кинув гонцу монету, с улыбкой заявил: «Если Домианос хотя бы в половину такой же верный слуга, какой пылкий оратор и интриган, я приму за честь освободить его из плена лабиринта старого минотавра Генриха подобно Тесею! Клянусь Аполлоном!»

Так, рука Эпафродитоса дрогнула над кубком Генриха с той же беззаботной легкомысленностью, с какой он делал любые другие дела, вроде подаяния денег нищим или кормления ручных леопардов. Монарх умер лишь спустя две недели после возвращения в Дэррханам, как и задумывал Домианос. Мужчина скончался при загадочных для подданных обстоятельствах, с подозрением на буйствующий в те времена эрготизм или неизвестный экзотический вирус. Всех недовольных, кто чересчур много болтал и раскачивал народные волнения бросали в темницу или вешали. Вскоре, имя Генриха Грозного если не стерлось из истории, то стало запретным словом, произносить которое прилюдно считалось делом рискованным. Иоан же, как единственный выживший потомок династии Примусов, взошел на престол и сделал Домианоса главным советником, вернув ему все привилегии.

Глава 3

Мораль господ и мораль рабов

ЗАПОВЕДЬ 2.

ЛЮДИ ДЕЛЯТСЯ НА ЗВЕРЕЙ ПЛОТОЯДНЫХ И ТРАВОЯДНЫХ. НА ГОСПОДСТВУЮЩИХ И ПОДЧИНЕННЫХ. В ОСНОВЕ ПЕРВЫХ ЛЕЖИТ ХИЩНИК, СТРЕМЯЩИЙСЯ К ОХОТЕ, ДОБЫЧЕ И ПОБЕДЕ. ВТОРЫЕ НЕИЗБЕЖНО ОБРЕЧЕНЫ СТАТЬ ДОБЫЧЕЙ, КОРМОМ И СРЕДСТВОМ ДЛЯ СИЛЬНЫХ.

ЕСТЬ ДВА СОРТА ЛЮДЕЙ: ТЕ, КТО ПОДЧИНЯЕТ И ТЕ, КТО ПОДЧИНЯЕТСЯ. ВСЯ ВЛАСТЬ ИДЕТ ОТ БОГА. ЕСЛИ ЧУВСТВУЕШЬ ТЫ В ТЕЛЕ СВОЕМ СИЛУ ДЛЯ ВЛАСТИ, ТЫ ИЗБРАННЫЙ.

«Сила не ведает жалости. Чтобы создать новый, могущественный тип человека, не только не следует оказывать помощи ближним, но должно даже стараться ускорить их гибель». – «Философия Ницше. Критический очерк».

Вермандо, Стефан, Карл, Томас и Феликс окружили яблоню с крупными спелыми плодами. По началу мальчишки пытались сбить фрукты камнями и палками, но попытки оказались неудачными, ибо плоды росли высоко и были надежно укрыты густой листвой. Тогда они решили взять дерево штурмом и отправили на эту миссию Феликса – как самого ловкого из них. Рыжий парнишка вскарабкался по стволу и срывая яблоки, кидал их вниз. Вермандо и Томас ловили их прямо в воздухе, а Карл и Стефан складывали в мешок.

– Эй! Да вы совсем оборзели?! – раздался внезапный крик за их спинами.

Дети обернулись. Перед ними стояла могучая фигура сурового фермера. В сильных руках он сжимал перепачканные землей вилы.

– О нет! Это Гарольд! – побледнев, прошептал Стефан и выронил из рук яблоки.

– Ну попадитесь мне только! – разъяренным быком взревел крестьянин и понесся на воров, потрясая своим оружием.

Карл, Стефан и Томас бросились врассыпную, не забыв перед этим прихватить с собой мешок с яблоками. Феликс предпочел остаться на дереве, а Вермандо застыл на месте как вкопанный. Он не понимал зачем его товарищи убегают и почему нельзя просто договориться с этим Гарольдом.

– Беги, идиот! – прокричал ему с дерева Феликс. – Он ведь зашибет тебя!

Юный аристократ удивленно задрал голову вверх, посмотрев на друга. Затем перевел взгляд на уже нависшего над ним фермера, замахнувшегося для удара. И мальчик побежал. Еще никогда в жизни он не бегал так быстро. Еще никогда не ощущал он в ногах такой легкости, а его сердце не колотилось так сильно. Азарт погони, нависшая над его жизнью опасность и адреналин в крови зашкаливали. Практически слетев с холма, он встретился с остальными товарищами, и они вместе понеслись по грязным деревенским дорогам, поднимая в небо облака пыли и весело хохоча. Разъяренный Гарольд от них не отставал. Перемахнув через забор, Вермандо оторвался от компании и обернулся, чтобы проверить, где те бегут. Споткнувшись о торчащий из земли пень, аристократ перелетел через него и упав на бок, скатился по невысокой насыпи вниз. Ободранные колени и локти обожгло рваной болью. Открыв глаза, мальчик сперва увидел начищенные до блеска строгие мужские туфли. Когда он медленно поднял взгляд, тело потеплело, налившись громадой ужаса. Над ним возвышался сам Домианос Морнэмир собственной персоной. Его лицо было искажено гримасой ярости, а за спиной мялся Оливер. Во взгляде графа было столько злости и отвращения, что Вермандо весь съежился. Страх накрыл его с головой, заставив опустить глаза в землю и поспешно поднявшись, отряхнуть одежду. Позади наследника, точно также опешив, застыли его друзья. Скользнув по крестьянам полным нескрываемого презрения взглядом, мужчина резко развернулся и сев в карету, скрылся из виду. Оливер побежал следом, давясь пылью из-под колес.

– Что это было?.. – прошептал бесшумно подошедший к нему Стефан.

– Ты что – сын Домианоса? – скривился то ли от удивления, то ли от негодования Томас.

– Ты врал нам?! – возмутился Карл.

– Я… я… простите меня, – прошептал мальчик и размазав потекшие по лицу слезы, бросился прочь.

– Ну и дела… – протянул Томас, почесав затылок. – Вот Феликс-то удивится…

—–

«Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает. Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами. Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец? Если же остаетесь без наказания, которое всем обще, то вы – незаконные дети, а не сыны». – Евр. 12,6-7

Его сиятельство Морнэмир спустился в подвальное помещение вслед за крупным, почти вдвое шире его в плечах, стражником. Пахло канализацией и чем-то тухлым. Пламя факела осветило выросшую на сырых стенах мшистую плесень. Наконец, они пришли к самой дальней камере замурованного под землей коридора. Безмолвный гигант остановился возле решетки и приняв из рук господина факел, встал на посту. Лорд же ступил в небольшое мрачное помещение, где то и дело слышался крысиный писк и стук капель воды о каменный пол. Подвешенный к стене мужчина даже не пошевелился. Он напоминал мумию. Сухая желтоватая кожа туго обтягивала ребра, длинные грязные волосы падали на изможденное осунувшееся лицо, а служившая набедренной повязкой тряпка источала ужасающую вонь. Лишь только когда граф приблизился к нему вплотную, человек тихо застонал и загремел цепями.

– Тише, тише. Я понимаю, что ты безумно рад меня видеть, но постарайся держать себя в руках, – усмехнулся советник. – Последние месяцы твоими собеседниками были лишь мокрицы да крысы, так что я тебя понимаю. Надеюсь, что мои люди были гостеприимны к тебе, ежедневно приносили еду и питье. А то выглядишь весьма несчастным, словно тебя здесь не кормят, – издевательски улыбнулся Домианос, с откровенным любопытством оглядывая торчащие кости и раны на теле узника.

Тот с трудом поднял голову и с ненавистью уставился на своего мучителя, прищурив глаза.

– Мерзавец.

Аристократ расхохотался. Его явно веселило отчаяние и безысходность положения пленника.

– Полноте, любезный. Полно. Все же гость не должен грубить хозяину. Я не так жесток, как ты внушал людям. Я обещал тебя отпустить, и я отпущу. Как только ты мне все расскажешь.

– Никогда, – выдохнул мужчина и безвольно повис в кандалах, словно последние силы окончательно оставили его с приходом лорда.

– Джон, Джон, Джон… – покачал головой советник и осторожно заправил волосы ему за ухо. – Не нужно толкать меня к насилию. Я ужасно не люблю это. Ты же знаешь, я исправно посещаю воскресную службу и жертвую деньги бедным.

– Я скорее поверю… что в аду холодно… чем хоть одному твоему слову… – слабо прохрипел узник.

– Говорят, древние эллясийцы представляли ад как бездну, полную вечного холода. А по Данте на девятом кругу ада Сатана по пояс вморожен в ледяную глыбу. Ну, если тебе так нравится делать из меня злодея в своей истории… что ж, – притворно расстроенно вздохнул Домианос, беря пальцы Джона в свои.

Хруст сломанных костей. Вскрик боли.

– Итак, повторю свой вопрос еще раз. Где находится ваша подпольная организация, и кто стоит в ее главе? – ласково осведомился граф.

Тот упрямо молчал. Еще две сломанные фаланги.

– Я начинаю терять терпение. Ты тратишь мое время, а оно стоит куда дороже твоих сломанных пальцев и всех конечностей вместе взятых.

Пленник стиснул зубы и напряг мышцы – готовый к новым пыткам.

– Я буду отрезать по одному, – еле касаясь кожи его руки лезвием кинжала, прошептал Домианос. – Один…

Он резал медленно, не спеша, будто наслаждаясь процессом приготовления семейного ужина. Узник зарычал и дернул рукой. Кровь закапала на каменную плитку.

– Ой. Кажется, у нас гости, – улыбнулся аристократ, кивнув на выглянувшую из трещины в стене крысу, учуявшую запах мяса. – Дваа-аа…

– Ты… ты можешь отрезать и сломать все мои пальцы… но все равно не услы… не услышишь от меня ни слова, – с ненавистью просипел Джон, глядя в глаза советника.

– Я был милостив и терпелив к тебе, однако ты не оценил, – нахмурился граф. – Хорошо. На упрямого осла найдется звонкая плеть. Я не из тех, кто будет кормить тебя пустыми обещаниями… так что сразу перейдем к делу. – Он развернулся и неторопливо направился к выходу.

– Стой!.. – заходясь в лающем кашле, крикнул мужчина.

– Да? – с готовностью повернулся к нему лорд Морнэмир. – В горле пересохло? Принести водички?

– Ку… куда ты… идешь?..

– Государственная тайна. Я просто надавлю на другие рычаги воздействия. Ведь у тебя есть сыновья и братья, не так ли, мой строптивый друг?

Лицо пленника перекосило от бессильного гнева.

– Нет возражений? Тогда я пошел.

– Они… они тоже тебе ничего не скажут… ни один из них. Даже маленький Ганс… хоть ему и всего семь, в нем в сто крат больше мужества, чем в тебе… и во всех твоих приспешниках вместе взятых… Я ничего тебе не скажу, Домианос. Ты ведь и так знаешь где их искать… Скажи я тебе все, ты все равно убьешь их… как угрозу своей власти. Потому я не скажу ни слова… и они не скажут. Они не хотели бы… этого.

– Глупец! – прошипел советник и быстрым шагом выскочил из темницы, бросив молчаливому громиле: – Найти его семью и убить! Каждого! А этого – на съедение крысам!

Стражник бросился выполнять приказ.

—–

«Кого я люблю, тех я обличаю и наказываю». – Отк. 3,19

«Наказания Господня, сын мой, не отвергай, и не тяготись обличением Его; ибо кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему». – Притч. 3,11

Добежав до Черного Замка, Вермандо затормозил и уперся руками в колени, дабы отдышаться. Его отец и Оливер уже давно были там и теперь громадные стены давили на мальчика гнетущей неизвестностью. Он боялся попадаться на глаза советнику и еще больше боялся, что из-за его проступка накажут Оливера. Отправившись в спальню, аристократ залез под одеяло и беззвучно заплакал. Вскоре в дверь постучалась горничная и сообщила, что его сиятельство ожидает сына в столовой. Сердце мальчика вздрагивало и съеживалось как иссыхающая слива, а руки мелко тряслись. Тяжелыми заплетающимися шагами он доковылял до столовой и опустился за стол, на другом конце которого уже восседал Домианос. Сцепив руки в замок, граф молча прожигал наследника пожирающим взглядом, а Вермандо тщательно рассматривал узоры на скатерти, всеми силами избегая смотреть в сторону отца. Наконец появились слуги и расставили блюда. Когда горничная собиралась поставить тарелку с кашей перед мальчиком, лорд Морнэмир остановил ее.

– Нет, любезная, порции слуг оставляют на кухне либо же под столом, но никак не на. Вермандо, тебе удобнее будет сесть на пол или отправишься на кухню?

– Отец?..

– Ясно. Унесите, он не голоден.

Растерянная девушка поспешно скрылась из виду, оставив советника наедине с сыном.

– Desidia est initium omnium¹¹, Вермандо. Видимо четырех репетиторов тебе мало. Я найму еще двух – по культуре и этикету.

– Отец, почему вы недовольны мной? То есть я понимаю, что вам не нравятся крестьяне и вы считаете их грязными разносчиками заразы, однако… – наследник бросил на Домианоса мимолетный взгляд и увидев, что его лицо приобрело выражение каменной горгульи с фасада их замка, поспешно продолжил: – Они ведь тоже… люди. И мы просто играли… Мне жаль, если я расстроил вас.

– О нет, ты не расстроил! Ты разочаровал меня, Вермандо. А как ты знаешь, разочаровываться я не люблю. Тебе всего двенадцать лет, с тебя нет практически никакого спроса, и ты уже сейчас умудряешься не оправдывать возложенных мной на твою бедовую голову ожиданий, – с усталым вздохом подпер пальцами висок мужчина. – Неужели твоя мать заслуживает подобного позора?

– О чем вы?

– Несчастная Аделаида вынуждена краснеть и стыдиться собственного сына… Ты подумал, что скажут о ней люди? Что подумают о графине Морнэмир, о женщине благородного происхождения и о твоей матери люди, увидев, что ее сын словно последний беспризорник таскается по трущобам с крестьянскими отродьями?

Мальчик молчал, пристыженно опустив взгляд, а лорд продолжал:

– Вижу, что подумал ты исключительно о себе. А что насчет меня, Вермандо? Что скажут люди или даже сам король, когда слухи дойдут и до него обо мне, о своем советнике? О первом государственном лице Дэррханама, политике, графе и потомственном аристократе?

– Мне очень жаль, отец. Простите меня. Я правда не хотел ничего дурного… но все же я так и не понял, что плохого в том, чтобы дружить с крестьянами? С ними весело и у них интересные игры. Мне хорошо с ними. Почему аристократы не могут отбросить мнимые фамильярности и просто жить как им нравится? Не задумываясь об этикете, скучных правилах и о том, что подумают другие люди?..

– Вижу ты совсем ничего не понимаешь, Вермандо, – сокрушенно покачал головой Домианос. – Попробую объяснить по-другому. Юный и наивный, чересчур мягкотелый и доверчивый для этого мира ребенок… Следуй за мной.

Не посмев ослушаться отца снова, мальчик покорно исполнил приказ. Когда мужчина свистнул кучеру, Вермандо удивился и ему стало любопытно, что же такого собирается ему показать советник. Потрясывась и подпрыгивая на неровной каменистой дороге, карета свернула к деревне Ваттенфтав. Проехав мимо, лошади ступили на бездорожье и в оконце замелькал все более близкий и все более густой темный лес.

Аристократы вышли у покосившейся хижины на отшибе. Сломанная разваливающаяся калитка пронзительно и жалко скрипела, нарушая плотное безмолвие, кольчугой укутавшее эту местность. Граф в нерешительности замер перед домом, будто сомневаясь, стоит ли входить внутрь. Мальчик впервые видел на лице лорда что-то похожее на волнение и это вызвало у него мурашки по всему телу. Робко коснувшись руки Домианоса, Вермандо вывел его из оцепенения, и они наконец шагнули в дом. Даже несмотря на проникающие сквозь пустые глазницы окон лучи света, внутри было сумрачно и прохладно. На подгнивающих обугленных досках местами виднелись черные пятна въевшейся в древесину крови.

– В этой лачуге некогда жил мальчик. Во многом похожий на тебя, он хотел играть в веселые игры с крестьянскими детьми и беззаботно слоняться по улицам. – Мужчина задумчиво провел пальцами по переломанным ребрам ветхой деревянной колыбели. – Он не ведал о разнице между крестьянами и собой, ведь считал себя одним из них. Мальчик был простодушен, доверчив и глуп. Он все время стремился к теплу, потому что его манил свет, – советник завел руки за спину и встал напротив камина, так что теперь Вермандо не видел его лица. – Яркий и обжигающий, этот свет оказался огнем, жар которого сравним с жаром самого солнца. Этот огонь обжег мальчика, изуродовав и искалечив его тело и душу. Превратив в монстра. Однако мальчик не собирался умирать так просто и решил, что если не в силах победить огонь, то он приручит его, сам станет огнем и будет нести огонь в мир. – Граф повернулся к сыну и на мучительно долгую секунду тому показалось, что в глазах советника горит и потрескивает тот самый адовый пламень. – Крестьяне, с которыми мальчик так хотел подружиться, избили его камнями после того, как он отказался калечить пойманного ими сына аристократа. «Ты такой же, как и эти проклятые богатеи! И ничем их не лучше, если не хочешь воздать одному из них по заслугам!» Мальчик не предполагал, что крестьяне так сильно ненавидят любого, кто обладает мужеством иметь отличное от их мнение, любого, кто умнее, благороднее и начитаннее их. Любого, кто посмел родиться в замке, а не в свинарнике.

Вермандо невольно вспомнил свою первую встречу с Феликсом и перед глазами замелькали картинки описанной Домианосом сцены насилия и несправедливости, заставившие его вздрогнуть.

– Видишь сломанную колыбель, Вермандо? Отец мальчика сломал ее кулаками в приступе гнева, пока внутри лежал кричащий от страха младенец. Обрати внимание на кровь на полу. Как думаешь, почему ее здесь так много? Кажется, будто кого-то зарезали и выпотрошили, оставив органы разлагаться на долгое время… – Лорд неспешно прошествовал в спальню, а наследник застыл в дверях, наблюдая за тем, как он приближается к прибитому на стену распятию Девы Агнетты. – Единственным существом, на которое надеялся и с которым мог поговорить мальчик был Бог. Бог не любил мальчика, ведь с молчаливым одобрением наблюдал за его страданиями. Всегда безмолвно. Всегда равнодушно. С издевательской усмешкой на седобородом умудренном вечностью лице. Получается, монологи мальчика не слышал никто, кроме крыс и мышей. – Наконец мужчина подошел близко к сыну и глядя на него сверху вниз, спросил: – Ты считаешь крестьян простыми и по определению честными, несправедливо обездоленными судьбой людьми. Что они лучше аристократов, добрее и благороднее их. Почему дети избили того мальчика камнями за проявленное им милосердие? Почему самолично делили людей на плохих и хороших, отталкиваясь исключительно от их происхождения? Почему отец мальчика убивал его братьев одного за другим, ломая им ребра, разбивая молотком суставы и раздрабливая их зубы? Почему избивал его мать до внутренних кровотечений и гематом, пока та находилась в положении? Почему весь мир мальчика, состоявший исключительно из крестьян и простых деревенщин, оказался столь душераздирающе жесток и полон насилия? Ответь мне, Вермандо.

– Я не знаю, – глухо обронил он.

– Ты не знаешь! – торжествующе спокойно повторил советник. – И он тоже не знал. И безустанно задавал этот вопрос Богу, пока наконец сам не понял ответ. Потому что врожденная озлобленность и ярое нежелание развиваться и достигать, как следствие – лютая ненависть и зависть к тем, кто способен на большее, чем они. На тех, кто стремится к большему, кто являет собой нечто большее, чем «простой рабочий человек». На тех, кто обладает наглостью жить для себя или для науки, для религии или политики, для вещей более возвышенных, от них далеких и им непонятных. Ибо вещи эти более сложные и требуют от человека не тяжелого физического труда на износ, а интеллекта, храбрости и богатого внутреннего мира. Для того, чтобы создать что-то большее, чем отходы необходим как минимум интеллект. Великие выдающиеся личности, такие как монархи, политики и священнослужители, воины, философы и ученые, живут не для себя и не ради своего счастья. Они живут даже не ради других, но ради высшей цели и предназначения. Какое мужество и силу имеют они, отказываясь от земных благ и плотских утех, делая выбор в пользу духовности и аскетизма? В пользу искусства и знаний? Мы живем, чтобы создавать, чтобы оставить после себя нечто великое. Нечто, что переживет грядки с капустой, недалеких внуков и их малохольность.

Пусть речь даже идет об амбициях отдельных политиков или завоевателей. Разве цель покорить мир, опираясь исключительно на собственный ум, силу и хитрость, не делает их цели более возвышенными, более достойными и значимыми, нежели цель завести семью и наплодить детей? Разве можно сравнить масштаб вклада? Что великого и масштабного таит в себе желание завести семью и быть счастливым, чем просто эгоистичный природный инстинкт, жалкий и бессмысленный? Как может твое личное счастье, счастье при том сомнительное и недолговечное, столь хрупкое и зависимое от всех членов твоей семьи и их мыслей, отношения к тебе и их благополучия, быть лучше дела, переживущего все ваши поколения? Дела, в которое ты вкладываешь всю душу, мысли, эмоции, кровь и пот, боль и слезы, всю свою жизнь? Нет ничего благородного и правильного в том, чтобы пойти на поводу у мелочных инстинктов и остепенившись, мирно состариться. Есть смысл и значимость в том, чтобы отказаться от никчемной шелухи своих мелочных потребностей и посвятить жизнь нечту большему.

—–

Едва завидев приближавшегося к деревне Вермандо, подстерегающий его Феликс налетел на товарища с кулаками. Первый удар пришелся аристократу в челюсть. Опрокинув противника на землю, крестьянин сел на него сверху и продолжил бить по лицу. Мальчик не сопротивлялся. Он знал, что заслуживает каждый удар. Лицо Феликса было перекошено от ярости и обиды. Вермандо почувствовал, как его рот наполняется кровью и выплюнул выбитый зуб.

– Ты! Врал! Нам! Столько времени! – Каждое слово сопровождалось новой оплеухой. – Мерзавец! Поганый буржуй! Хитер точно лис!

Наконец крестьянин выдохся и тяжело дыша уставился на свои дрожащие окровавленные руки, а затем перевел взгляд на разбитый нос и заплывший глаз бывшего товарища.

– Решил втереться к нам в доверие значит?! Даже не смей больше приближаться к этой деревне, если тебе жизнь дорога! В следующий раз одним выбитым зубом не отделаешься! – хмуро пообещал парень, вскакивая и бросая последний озлобленный взгляд на аристократа перед тем уйти прочь.

Полежав на дороге еще несколько секунд, Вермандо тяжело поднялся и схватился за кровоточащий нос. Ничего не видя перед собой из-за застилающих глаза слез, он захромал к Черному Замку.

Вернувшись домой, мальчик больше не смог сдерживать рвущиеся наружу рыдания. Больше никогда он не сможет поиграть с друзьями в догонялки или сразиться с ними на палках! Перед лицом все еще стоял полный ненависти и презрения взгляд Феликса, ощущавшего себя преданным и обманутым новым товарищем. Чувство вины терзало и жгло его изнутри не хуже ссадин от кулаков крестьянина.

Несколько дней спустя аристократ вновь отправился на прогулку и в нерешительности застыл на холме, возвышающимся над деревней Ваттенфтав. Ему было страшно встретить бывших товарищей, но в то же время именно этого он и жаждал. Он скучал по ним и надеялся, что крестьянские дети смогут простить его. Однако часы шли, но никто не появлялся. В груди появилось щемящее чувство пустоты и даже воздух стал ощущаться холоднее. Разочарованно вздохнув, Вермандо побрел обратно к замку.

Целую неделю мальчик бродил по уже ставшим ему родным улицам Ваттенфтава, но его друзья как в воду канули. И вот, в один из таких дней юный аристократ снова вышел на прогулку по деревенским дорогам. Разглядев вдалеке силуэты Томаса и Стефана, он остановился и сперва даже не поверил своему счастью. Парни увлеченно беседовали и даже не замечали смотрящего на них в упор Вермандо.

– И… в общем с-существует поверие о том, как именно появилась капуста… Согласно легенде, она появилась из капель пота мифического б-божества-громовержца Юпитера, когда тот пытался разгадать значение слов Оракула…

– Да уж, прямо-таки Феликс, ищущий ответы на вопросы мироздания, – хмыкнул Томас. – В особенности на тот, почему он был сотворен сыном простого фермера, а не Артура Аудакса.

– А еще к-капуста очень полезна тем, что успокаивает г-головную боль, лечит глухоту, тошноту и бессоницу… Еще древний мудрец Диоскорид по-посвятил капусте немало трактатов. А позже лекарь Ибн Сина, известный также, как Авиценна писал о ней в своей энциклопедии «К-канон врачебной науки».

– Вот же им заняться-то было нечем. Подобное пристрастие к капусте, я бы даже выразился, одержимость до добра еще никого не доводила. Взять хоть твоего Диокрида. Старик небось уже помер?

– К-конечно, он ведь жил очень давно… еще при короле Роланде.

– А вот если бы не капуста, может и жив бы остался. Откуда кстати такая осведомленность? Читать что-ли научился?

– Нет, просто п-познакомился с одним добродушным монахом в храме… Мы как-то разговорились и речь зашла об урожае… Вот он и поделился своими знаниями о интересующем меня овоще… – скромно потупил взгляд блондин.

Внезапно заметив аристократа, друзья замерли как вкопанные. Томас скривил губу, а Стефан неловко отвел взгляд в кусты. Вермандо ощутил повисшее между ними напряжение, непреодолимой стеной разделившее их друг от друга.

– Кхм. Привет, – первым нарушил молчание маленький лорд.

– П-привет, – отозвался Стефан.

Томас недовольно посмотрел на него, от чего блондин опустил взгляд и шаркнул ногой. Закатив глаза, черноволосый юноша вздохнул и нехотя заговорил:

– Тебе повезло, что с нами нет Карла и Феликса. Последний клялся при встрече так отдубасить тебя, что отец родной не узнает. Лучше убирайся подобру-поздорову, пока не поздно!

– Я очень виноват перед вами! И я это понимаю! – горячо воскликнул аристократ. – Клянусь, я не хотел вам врать! Просто…

– Просто – что? – изогнул бровь Томас.

– Просто очень хотел с вами дружить… – поник он, с трудом сдерживая подступившие к горлу слезы.

– Теперь это уже неважно. Все равно Феликс тебя не простит, и обратно не примет, – равнодушно сообщил Гуэрро.

– А вы? Вы сможете простить меня? Пожалуйста… Стефан, Томас, мне правда очень стыдно…

– Скулишь как щенок, аж противно, – поморщился юноша. – Где твоя снобская гордость? Разве ты не должен сейчас самодовольно гарцевать вокруг нас с видом молчаливого превосходства?

– Нет, ни за что! Томас, ты ведь знаешь, я не такой как другие аристократы!..

Тот фыркнул и потянул товарища за собой.

– Пойдем, Стефан. Карл и Феликс нас уже заждались.

Когда они проходили мимо Вермандо, мальчик схватил Томаса за руку чем вызвал его раздраженный взгляд.

– Томас…

– Что ты хочешь услышать от меня, Вермандо?! Хочешь, чтобы я простил тебя? Ну так я и не обижался! Ты просто обманул нас, водил за нос словно глупых деревянных кукол! Если честно, лично мне глубоко наплевать – конюх ты или аристократ, мне противно лишь от твоей лжи и трусости!

– Я понимаю! Я больше никогда так не буду, честное слово! Вы очень… дороги для меня. Все вы. И я не хочу терять вас, – глухо проронил он, поймав на себе сочувственный взгляд Стефана.

– М-мы не злимся, В-Вермандо, – выдавил улыбку блондин. – Я с самого начала не думал, что ты плохой только из-за того, что ты сын Д-Домианоса. Но Феликс запретил…

Томас пихнул его локтем в бок и перебил:

– Так! Хватит! Пойми, Вермандо, даже если мы со Стефаном и готовы закрыть глаза на это все и забыть, то Феликс и Карл – нет!

– Но… могу ли я хотя бы поговорить с ними?

– На свой страх и риск. Только я тебя предупреждал! Не жалуйся потом и не плачься мамочке, если они тебе ноги переломают, – усмехнулся Гуэрро и зашагал по дороге вперед, оставив товарищей позади.

Стефан ободряюще улыбнулся мальчику и подтолкнув его, последовал за Томасом. Вскоре они пришли к укромному закоулку между хижинами. Феликс отдыхал на стоге сена и лениво отмахивался от кружащей над ним мухи. Карл же сидел в тени стога, прислонившись к нему спиной и чистил подкову. Увидев приближающихся к ним друзей, Феликс приоткрыл глаза и заметив Вермандо, свалился на землю. Ноздри его раздулись от негодования, а руки непроизвольно сжались в кулаки.

– Ты видимо тогда при падении сильно головой ударился, – засопев, угрожающе двинулся на него крестьянин. – Успокоишься только когда я убью тебя?! Обратно в замок к папочке тебе придется уползать с переломанными коленями, – схватив аристократа за воротник, выдохнул ему в лицо парень. – Томас, Стефан! Какого черта?! Почему вы привели сюда этого ублюдка?!

– Не горячись, Феликс, Вермандо пришел поговорить, – зевнул Томас, облокачиваясь о стену хижины.

– В-Вермандо понял свою ошибку… Быть может пора… – начал было Стефан, но Феликс так посмотрел на него, что блондин мигом умолк и отошел в сторону.

Рыжеволосый крестьянин, не церемонясь ударил мальчика головой в лицо и тот, схватившись за разбитый нос, отступил на несколько шагов назад. Кровь окрасила его новую рубашку и окропила траву.

– Феликс, я знаю, что ты злишься! Но выслушай меня, прошу! – шмыгнув, попросил Вермандо, готовясь к новой атаке бывшего товарища, уже бегущего на него с кулаками.

– Что нового ты мне скажешь?! Я не хочу ничего слышать! Ты – крыса и врун! – ударил его в грудь Феликс так, что аристократ упал на спину. – Но что хуже всего, ты – сын Домианоса!

– Мне жаль! Прости меня!

– Бог простит, а я вашу встречу устрою!

– Я ведь не стал другим человеком только из-за того, что вы узнали кто мой отец! Я все тот же Вермандо! Я ничуть не изменился! Поверь мне, Феликс, мне действительно стыдно, что я соврал, но иначе вы бы даже не стали со мной разговаривать!

– И правильно бы сделали! – Попытался пнуть его парень, но Вермандо откатился в сторону и вскочил на ноги.

– Что мне сделать, чтобы ты простил меня?!

– Переродись нормальным человеком! Не аристократом! – крикнул крестьянин, поднимая с земли камень.

– Ты серьезно?! Вот уж не думал, что ты возненавидешь меня просто за то, кем является мой отец! – Обиженно сжал зубы мальчик, смахивая с щеки слезы.

– Ах ты еще и плачешь?! – Швырнул в него камнем Феликс, подбирая с земли палку. – Ты еще и пострадавший у нас?! Жертва?! – Он запустил сучок ему в голову, но Вермандо успел пригнуться.

– Я сам ненавижу себя за то, что родился в этом проклятом замке, а не в лесу!

– То есть, мы, по-твоему, животные?! Выходцы из трущоб?!

– Нет, я не это собирался сказать! Я глубоко сожалею, что не родился простым рабочим человеком в обычной семье!

Феликс остановился, чтобы перевести дыхание, как вдруг откуда ни возьмись выскочил Гарольд.

– А вот и мои поросята! – довольно взревел он, торжествующе оскалившись.

Карл вскочил, а Стефан и Томас бросились бежать. Феликс присоединился к последним, потащив за собой решившего принять бой Карла, а аристократ, споткнувшись и едва не упав, бросился догонять их. Дети свернули на дорогу, подняв в воздух облака пыли. Они бежали до тех пор, пока не попали в ловушку между тремя высокими заборами. Фермер осклабился, неторопливо приближаясь к загнанным в угол воришкам.

– Ну шо, кого из вас первым вздрючить?! – демонстративно заиграв мускулами осведомился мужчина, захрустев пальцами рук и победоносно всматриваясь в напуганные лица детей.

Внезапно, сам того не ожидая, Вермандо выступил вперед и бесстрашно посмотрел на крестьянина.

– Меня!

– Что ты творишь, идиот?! – прошипел ему в спину Томас. – Решил в рыцаря поиграть?!

– Это я подговорил друзей своровать твои яблоки! Они не виноваты! – твердо выдержав взгляд Гарольда, заявил аристократ. Ладони его вспотели от страха, а сердцебиение пульсировало в висках.

– Мне, в сущности, нет дела, кто из вас первый начал, но козел отпущения нужен. Пойдем со мной, мальчишка, – схватив Вермандо за ухо, прорычал мужик и потащил его за собой.

Феликс и Карл растерянно переглянулись.

Фермер приволок аристократа на участок и впихнув ему в руки грабли, рявкнул:

– Пока не пропашешь все поле, можешь даже не помышлять о побеге! А ежели удрать попробуешь – спущу на тебя собак и ноги переломаю! – Он свистнул. – Джеральд!

К ним тут же подбежал крупный белый пес с рыжими подпалинами на спине и предупреждающе зарычал.

– Джеральд, сторожи! – приказал крестьянин и отошел к дому.

Завиляв хвостом, собака гавкнула на Вермандо и принялась кружиться вокруг. Смирившись, мальчик принялся удрученно полоть грядки. Пару часов спустя, когда поясница аристократа едва не сломалась пополам от ноющей боли, Гарольд отозвал пса и уперев руки в бока, придирчиво осмотрел землю.

– И это ты называешь прополкой?! Кто ж так полет-то?! Здесь все заново переделывать! Ты угробил мою картошку! Ирод окаянный! Ты шо, грабли впервые в жизни в руках шо-ли держишь?! Да у тебя заместо рук грабли! – разозлился фермер, но смертельно уставший Вермандо не собирался выслушивать его нотации и из последних сил рванулся бежать.

Выбежав за забор, он столкнулся с притаившимися там друзьями.

– Беги, Вермандо! Мы его отвлечем! – улыбнулся ему Феликс.

– Теперь наша очередь! – добавил Карл, дружелюбно похлопав его по плечу.

Не веря своему счастью, аристократ благодарно посмотрел на товарищей, но они тут же подтолкнули его к дороге. Через секунду из калитки вылетел лающий Джеральд, а вслед за ним и сам Гарольд. Феликс и Карл принялись кидать в собаку камнями, а Томас и Стефан побежали в противоположную от Вермандо сторону – отвлечь фермера.

Через двадцать минут они встретились на своем тайном месте. Тяжело дыша, мальчик упер руки в колени. По телу струился пот. Но вот на плечо юного наследника легла чья-то мозолистая ладонь. С удивлением подняв голову, аристократ увидел лицо Феликса. Преисполненное сочувствия, оно не выражало ни злости, ни отвращения. Переведя взгляд на Стефана и Карла, он снова увидел лишь жалость и неловкость, словно те хотели успокоить его, но не знали, как подобрать слова. Наконец Феликс нерешительно заговорил:

– Вермандо… ты это… нормально там?

– Да, мы… хотели бы извиниться, – выдавил Стефан, опустив взгляд.

– И сказать, что прощаем тебя, – добавил Карл.

– Я… я… Простите меня. Я просто не хотел… я боялся сказать вам… по-потому что думал, что… вы больше не захотите дружить со м-мн-ной… У меня никогда не было д-друзей… – заикаясь от безудержных рыданий, которые он больше не был в силах сдерживать, оправдывался мальчик.

Феликс грубовато похлопал его по плечу, явно смущенный.

– Ну ты это… чего? Мы ж не ироды какие!.. Неважно нам кто твой отец… пусть он даже граф Морнэмир… Ты все равно наш товарищ. – Слова давались крестьянину нелегко, но он пересилил себя, быстро и неловко обняв аристократа за плечи. Сразу же отстранившись, он мрачно посмотрел на товарищей. – Правильно я говорю или нет?

– Конечно! Ты прав, мы все поддерживаем Вермандо! – первым среагировал Карл.

– Теперь зная твой титул… у нас есть некоторые привилегии, – задумчиво протянул Томас.

Все дружно обернулись к нему.

– Я имею в виду, в этом есть свои плюсы. Своя выгода. Если мы попадем в сложную ситуацию, титул Вермандо поможет нам выпутаться без лишних проблем, – торопливо объяснил Томас, разведя руки в стороны.

– Значит… мы с вами по-прежнему можем дружить, и играть вместе? – не веря своему счастью с надеждой спросил мальчик.

– Конечно, друг! Что за глупости?

И аристократ улыбнулся. На сердце у него стало легко и отрадно. Преисполненный благодарностью, он обнял Феликса, а после к ним присоединились Стефан и Карл. Феликс немного поворчал и для вида посопротивлялся, но по итогу смирился.

– Идем к нам, Томас! – мотнул головой Карл, приглашая товарища присоединиться.

Тот нехотя приблизился. В его взгляде читалось сомнение, но Карл схватил его и притянул к себе. Так они простояли несколько секунд, после чего отошли от Вермандо в разные стороны и отряхнув одежду, как ни в чем не бывало спросили:

– Надеюсь, ты понимаешь, что, если кто-то об этом узнает – тебе крышка?

Из-за стремительных и сумбурных событий у мальчика не было времени тщательно обдумать слова отца о крестьянах и сопоставить их со своей ситуацией. Но вернувшись с прогулки домой, он погрузился в безрадостные размышления. Они продлились всю бессонную ночь и на следующей встрече с друзьями аристократ не мог отделаться от гложущей внутренности тревоги. Одним ухом Вермандо отрешенно вслушался в болтовню товарищей.

– Вот, пополнил коллекцию, – с гордостью показал ему баночку с засушенной саранчой Феликс. – Краснокрылая, – похвастался он, продемонстрировав как ярко переливаются чешуйки на ее крыльях, пропуская через себя лучи солнца.

– А я недавно двух синекрылых поймал! – поделился Томас. – Чего притих, Стефан?

– Мне жаль эту саранчу, – с грустью посмотрев на мертвое насекомое признался блондин и тут же отвел взгляд.

– Пффф! Нашел кого жалеть, Дева Агнетта! – фыркнул Томас, закатив глаза. – Ты ведь в курсе, что эта зараза весь урожай уничтожает?! И твою ненаглядную капусту в том числе!

– Д-да, я понимаю, но… она ведь не виновата, что Бог ее такой создал… Она тоже живая и хочет есть…

– Какой ты сердобольный!

Аристократ не мог перестать размышлять о словах отца. Они что-то задели внутри него. Что-то теплое и живое, где-то глубоко внутри. Проникли под кораллы его ребер скользкой тревожной муреной.

– Ты чего это такой понурый, Вермандо? – пихнул его локтем Феликс.

– Сегодня подали не лобстеров, а крабов на завтрак? – усмехнулся Томас.

– Очень смешно! Я вообще этих ваших лобстеров в жизни не видел! Отец весьма аскетичен и не позволяет особых излишеств.

– Это и послужило причиной вашей скорби, мой лорд? – притворно ахнул Феликс. – Позвольте же нам с товарищами изловить для вас парочку другую устриц, дабы усладить ваш аристократический язык!

– Послушайте… – начал вскипать мальчик.

– Они просто дурачатся, – добродушно заверил Карл, сочувственно заглянув ему в глаза. – У тебя что-то стряслось?

– Это связано с т-твоим отцом?.. – вставил Стефан.

– Если честно, то да… У нас… состоялся серьезный разговор.

– И что же граф Морнэмир сказал тебе?

– Вы и сами знаете, – вздохнул наследник. – Что я – самый большой позор и самое ужасное разочарование для нашего славного рода. Потом он отвез меня в какую-то жуткую хижину и там рассказал историю о жестокости и несправедливости крестьян. Что они озлобленные и завидуют тем, кто умнее и богаче их. Вы не подумайте, я так не считаю! Просто…

– Просто он был очень убедителен? – хмыкнул Томас.

– Н-ну… в общем-то да. Он рассказал, как один мальчик отказался избивать камнями сына барона и за это остальные крестьянские дети поколотили его. А отец того мальчика издевался над его матерью и братьями, мучил и убивал их… На секунду мне даже показалось, будто он сам пережил это все и просто вспоминает о своем детстсве…

– Что ж, это по крайней мере объяснило бы почему он так взъелся на простых людей, – заметил Карл.

– В любом случае думаю он руководствовался правилом: клин клином вышибают, – рассудил Томас.

– Не слушай его, Вермандо! Домианос, хоть и твой отец – самый настоящий злодей и тиран! Его поступкам нет и не может быть оправдания! – горячо вспылил Феликс, остановившись и встряхнув друга за плечи. – Он на что угодно пойдет и выдумает любые истории, лишь бы убедить всех в своей правоте!

– Пожалуй, вы правы.

– Не кисни! Айда с нами в паб!

Вечером, возвратившись домой, аристократ проскользнул на кухню, желая чем-нибудь перекусить, так как опоздал на ужин. Крадучись словно вор, он бесшумно толкнул дверь и с радостным удивлением обнаружив, что она не заперта, прошел вглубь помещения, где догорал забытый на столе канделябр. Когда глаза мальчика привыкли к темноте, ему удалось разглядеть очертания котлов и тарелок. Вермандо приоткрыл один из баранчиков и в нос ударил еще теплый мясной аромат рагу. Недолго думая, он нащупал ложку и собирался зачерпнуть кусок картофеля, как вдруг ему на плечо опустилась чья-то рука. Вздрогнув, он со звоном выронил посуду на пол и отскочил в сторону. Перед ним стояла госпожа Аделаида.

– Матушка?! Вы меня напугали! Почему вы не спите?

– Я ждала тебя, сынок. Садись, я наложу тебе поесть.

Аристократ озадаченно нахмурился, совсем не ожидавший столь внезапного появления матери и молча уселся за стол.

– Как прошла прогулка?

– Мы с друзьями посидели в пабе, потом отправились ловить саранчу и жуков… Было весело! Карл случайно раздавил саженец капусты Стефана, так того инфаркт чуть было не стукнул! Он своей ненаглядной капусте едва искусственное дыхание не начал делать, – усмехнулся Вермандо, набивая рот хлебом, который женщина поставила на стол.

– Карл и Стефан? Это твои друзья?

– Да! А ешо Шомас и Феликш! Они клашшные!

– Я рада, что у тебя появились хорошие товарищи, Вермандо, – протянула миску с рагу сыну графиня.

Доев свою порцию, мальчик задумчиво обронил:

– Отец все равно не узнает присутствовал я на ужине или нет. Он никогда не ест вместе с нами.

– Он всю жизнь боялся отравления и даже сейчас перед каждым приемом пищи заставляет Оливера пробовать первым. Когда-то у него был профессиональный дегустатор, пока он не отравился хлебом со спорыньей и не умер… Несчастный Базиль… С той поры Домианос отказался от хлеба. А ведь он так любил тосты с маслом и джемом!..

– Он думает, что мы с вами подсыпем отраву в его чай, когда он отвернется?

– Он никому не доверяет, ты же знаешь. Предпочитает все делать в одиночестве, ему так комфортнее.

Вермандо хмыкнул.

Следующим утром.

Феликс пнул в аристократа причудливый шарообразный предмет.

– Правила простые! Делимся на две команды и пытаемся опередить противников, первыми допинав мяч до… хмм… – Он огляделся вокруг. – До деревенской церкви скажем!

– А что это?

– Это мяч, – с гордостью заявил крестьянин, самодовольно скрестив руки на груди. – Раздутый свиной мочевой пузырь, покрытый кусками коровьей кожи! Отец Томаса привез из Корвамдеймоса! Круто, да? Ни у кого в деревне такого нет!

– Твой отец – путешественник? – с восторженной завистью обратился к Томасу Вермандо.

– Лучше. Он джентри и занимается морской торговлей. Когда я вырасту, унаследую дело отца, а на заработанные деньги открою новое. Я хочу стать банкиром, – улыбнулся левым уголком рта парень.

– Томас у нас голубых кровей, – хмыкнул Феликс. – Ну по сравнению с нами, понятное дело. Ты у нас вообще – сын Единого и божий лев!

Вермандо недовольно поджал губы.

– А кто ваши отцы?

– Наши со Стефаном – фермеры и вилланы, – снова ответил за всех Феликс. – У Карла – рабочий класс, отец кузнецом в Лунденвике работает.

Повозившись с мячом, команда Томаса, Вермандо и Стефана смогла обыграть Карла и Феликса, являвшихся более крепкими, но менее поворотливыми и быстрыми, чем соперники. Вскоре пятеро друзей отправились в путь – исследовать местность.

– В этот раз предлагаю пойти на север! – отряхивая штаны от пыли, бросил Феликс.

– К границе? – округлил глаза Стефан.

– Верно! Спустимся к морю и искупаемся! Отец говорит, что жить подле воды и пренебрегать этим – великий грех и великая глупость!

– А еще можем порыбачить! – предложил аристократ.

– Рыбачить с утра надобно! Хотя можно и попытать счастья. Вот только у меня с собой сети нету. В другой раз!

– И лодку возьмем, – пробасил Карл.

Минув деревню Эль Каэрулем, компания побрела по диким бесхозным лугам и цветущим долинам, на которых паслись свободные кони. Повсюду слышались голоса чаек и шепот прибоя.

– Уже близко! – в радостном волнении обернулся к товарищам Стефан.

И вот они приблизились к крутому обрыву. Внизу шумело море, а солнце медленно тонуло в нем, окрашивая воду и облака своими потрохами.

– А мы не потонем? – сглотнул комок в горле Стефан.

– А вот и проверим! – с этими словами Феликс разбежался и толкнул незадачливого блондина с утеса.

Тот ушел с головой под воду, подняв в небо взрывы брызг. Все засмеялись. Прошло несколько секунд, но тот так и не показался на поверхности. Тогда Феликс молча стянул рубаху и кинулся вслед за Стефаном. За ним последовали Карл и Вермандо. Вскоре задыхающегося и плюющегося водой мальчика вытащили на сушу.

– Искусственное дыхание сделать или и так нормально? – заботливо осведомился Феликс с саркастичной усмешкой взирая на лежащего на песке товарища.

Тот отчаянно замотал головой.

– Шучу я, расслабься! Карл сделает!

Карл перевел хмурый взгляд со Стефана на Феликса.

– Я и без вас собирался, – склонившись над другом, проворчал он.

Стефан вскочил и бросился бежать вдоль берега, отчаянно вопя:

– Я в по-п-порядке! Я п-правда в порядкее! Нет, пожалуйста, Карл!

Усмехнувшись, Вермандо отряхнулся от песка и посмотрел на темнеющий горизонт. В небе маленьким белым пятном повисла чайка. Томас все это время молча наблюдал со стороны, облокотившись о песчаник. Внезапно внимание аристократа привлек тоненький скулеж и громкий противный хохот. Сорвавшись с места, он побежал в сторону звуков.

– Ты куда? – только и успел крикнуть ему вслед Феликс, но товарищ его уже не слышал и тогда парень вздохнул и бросился догонять его.

Обогнув угловатую скалу, Вермандо наткнулся на окруживших маленького щенка деревенских мальчишек. Животное запуталось в рыболовной сети и истекало кровью. Из-за раненой лапы щенок не мог подняться и только жалобно дергался и скулил, что вызывало приступы гомерического хохота у его мучителей.

– Возьми камень побольше, Роджер! Попробую попасть ему в голову!

– Лучше бить сразу в глаз! – крикнул аристократ, заставив трех хулиганов обернуться.

– Ты дума…

Живодер не успел договорить. Кулак Вермандо врезался ему в глаз, заставив того вскрикнуть от неожиданности и упасть на песок. Грубо оттолкнув застывшего в смятении Роджера, мальчик склонился над замеревшим и напряженно разглядывающим его щенком. Пока аристократ выпутывал его из сети, поднявшийся на ноги хулиган двинулся на него сзади, сжимая в руке булыжник. Ничего не замечающий Вермандо с трудом сдерживал слезы, дрожащими пальцами гладя израненное животное, так доверчиво трущееся о его руки.

– Ах ты крыса поганая! – выдохнул нагнавший друга Феликс, отправляя подлеца ударом в затылок в песок.

По обе стороны от него возникли Карл, Стефан и Томас. Живодеры предпочли сразу же броситься в бегство, оставив своего главаря покоиться на берегу без сознания.

– Вот уроды! – Сплюнул под ноги Карл. – Давайте утопим этого ублюдка!

– Я за, – мрачно отозвался Феликс.

– И я, – поддержал Вермандо, – однако сейчас у нас есть заботы поважнее, – торопливо добавил он, наблюдая, как те уже подхватили мальчишку за руки и за ноги и потащили к воде. Крестьяне разочарованно вздохнули, бесцеремонно уронив его на песок.

– Бедный… – сокрушенно покачал головой сердобольный Стефан, осторожно поглаживая голову щенка.

Тот тихо тявкнул и завилял хвостом.

– Я… в порядке… – приоткрыв один глаз, простонал живодер.

– Это ненадолго! – треснул его по голове Карл, отправив того обратно в мир грез.

– Пойдемте ко мне, моя матушка уже выходила одного котенка. Думаю, и тут поможет, – предложил Феликс.

– Уже дал ему имя? – поинтересовался Томас.

– Ричи, – решительно кивнул Вермандо. – Его зовут Ричи.

—–

Хлипкая дверь едва не слетела с петель, когда сапог солдата врезался в нее со всей силы. Сидящий за столом своей кухни мужчина вздрогнул и подавился ветчиной, зайдясь в судорожном кашле. Домианос решительно прошествовал к нему и схватив за волосы, откинул голову назад, ласково проговорив:

– Ну-ну, ты чего так разволновался, любезный? Боишься, что кусок твой отнимут? Или дело в том, что ты его украл, и теперь, страшась расплаты, решил поскорее запихнуть его в свою алчную пасть?

Двое вооруженных воинов встали в дверях, скрестив руки на груди.

– Кха-ха-ха!.. Что вы, г-господин… Я простой работяга, тружусь на по-производстве мебели… Я бы никогда не посмел…

– Поэтому ты так разволновался? Потому что застигли на месте преступления?

– Я… Я…

– Мне доложили, что во время распития алкоголя, ты вопил и призывал собутыльников к бунту в пабе. Так ли это, мой дорогой Энтони?

– Нет, ваше сиятельство, я бы никогда не-не осмелился… пойти против вас…

– Ах вот значит как. Значит ты в курсе, что к бунту призывали именно против меня.

– Нет, я… я не участвовал в этом… Клянусь Единым!

– Как смеешь ты, косноязычный грешник, упоминать своим грязным ртом имя его всуе?!

– Умоляю, господин! – бросился на колени рабочий, схватив подол мантии советника и поднеся его ко лбу. – Я не причастен! Я все расскажу, все! Только не трогайте меня, пожалуйста!

– С этого, – граф брезгливо вырвал из его рук одежду, – и следовало начинать.

—–

Вернувшись домой вместе с новым другом, Вермандо воровато огляделся по сторонам и прокрался в свою комнату. Поставив щенка на пол, он строго посмотрел на него и наказал:

– Теперь это твой новый дом! Но помимо нас с тобой, десятка слуг и моей матушки здесь обитает и отец. Так уж сложилось, что он здесь поселился. Поэтому веди себя прилично! Не тявкай на него, не кусайся, не шуми и не мусори! Иначе туго будет. Нам обоим, – мрачно напутствовал мальчик.

Ричи сел, завилял хвостом и высунул язык, глядя на нового хозяина. Аристократ вздохнул и потрепал его за ухом.

– Очень надеюсь, что ты меня понял, хоть очень в этом и сомневаюсь…

Щенок тявкнул и выбежал в коридор.

– Стой! Куда?! – шепотом крикнул Вермандо, бросаясь за ним вдогонку.

Однако новый жилец замка оказался куда проворнее и быстрее, чем мог предположить наследник. Он сбежал по лестнице, обогнул коридор и… заскочил в приоткрытый кабинет Домианоса. В этот момент сердце мальчика пропустило удар и он, затаив дыхание, сорвался с места вслед за бедовым зверьком. Ворвавшись к отцу, аристократ споткнулся на ковре и придерживаясь за стену, едва не упал, так и застыв на пороге. Перед ним открылась следующая картина: щенок что-то вынюхивал под столом прямо у ног графа, сосредоточенно склонившегося над бумагами. Подняв голову на вошедшего, мужчина недовольно бросил:

– Ты вошел без стука. Снова. Что в словах «не мешать мне работать» тебе непонятно?

– Я… эмм… Прошу прощения, отец… Просто я тут кое-что вспомнил иии… – Вермандо с тревогой наблюдал за тем, как Ричи обнюхивает штанину лорда и виляет хвостом.

 Заметив, как напряженно сын всматривается под его стол, советник нахмурился.

– Сегодня ты ведешь себя даже страннее, чем обычно.

Мальчик прыгнул к щенку, чем напугал отдернувшегося от него Домианоса и хотел схватить Ричи, однако тот увернулся и тявкнув, положил передние лапы на колено мужчины, вытянувшись всем телом. Граф стряхнул с себя животное и отойдя от стола на безопасное расстояние, кликнул стражу.

– Сейчас же вышвырнуть неопрятного зверя на улицу! Кто впустил сюда этого разносчика заразы?!

Подоспевший стражник тут же поклонился и подхватил щенка:

– Не имею понятия, как зверь проник в замок, господин! Я сейчас же выясню кто допустил эту оплошность и со всем разберусь!

– Идиот! Это и твоя обязанность – не впускать в мою крепость всяких бродяг! Если пес проник сюда незамеченным, то и вору ничего не помешает! Ты уволен!

– Отец! – схватив советника за рукав, воскликнул Вермандо.

– Не бойся, он тебя не укусит. Сейчас зверя выпустят в его естественную среду обитания. Позовите горничных! Пусть уберут этот ковер и отправят в прачечную! Не хватало еще чем-нибудь заразиться…

– Отец, это Ричи! Мой щенок! Пожалуйста, позвольте ему остаться! Он мой друг!

– Что? – повернулся к нему лорд Морнэмир. – Так это ты притащил его сюда?.. Если мне не изменяет память, Вермандо, я кажется, запретил тебе подобные выходки. Или ты захотел переехать вместе с новым другом в собачью конуру?

– Отец, прошу вас!.. Разве я часто у вас о чем-то прошу?! Пожалуйста, сделайте исключение, позвольте ему остаться!

– Исключено. Никакого зверинца в моем доме.

– Я сделаю все! Все, что прикажете! – сдерживая слезы, умоляюще пообещал наследник.

– Ээ… ваше сиятельство, так я уволен или все же нет?.. И куда в итоге девать щенка? – неловко кашлянул стражник.

– Вон, – процедил мужчина, указав на дверь и когда стражник понес животное к выходу, добавил: – Оставь.

Мальчик с надеждой поднял взгляд на отца.

– Так и быть, я позволю ему остаться в моей псарне. Возможно, это существо станет лучшим товарищем для тебя, нежели плебейский сброд. Но если пес осмелится зайти на мою территорию, посягнув тем самым на мое личное пространство… он поплатится за это своей жизнью.

– Отец, но ведь он слишком маленький для псарни! Ваши необузданные борзые растерзают его! Вы ведь выдрессировали их убивать каждого, кого к ним запускают! – в отчаянии возразил Вермандо.

– Необузданные? – эхом повторил граф бесцветным задумчивым голосом. – Убивать каждого, кого к ним запускают… это правильно. Ладно, пусть остается с тобой. Однако если запустит свою лапу в мой кабинет – ему несдобровать. И если попадется мне в коридоре тоже. Это мое последнее слово. Заткни ему пасть, чтобы не выл по ночам и гуляй с ним, чтобы не гадил где ни попадя.

Вернувшись в спальню, наследник уложил щенка на кровать и проворчал:

– Ей-богу, Ричи! Из всего замка в первый же день ты умудрился выбрать волчье логово!

Проснувшись посреди ночи от странного шума в коридоре, аристократ поежился от холода и закутался в одеяло. Стараясь не шуметь, мальчик осторожно крался вдоль стены по направлению к звукам. Хмурые и суровые лица его мертвых предков грозно взирали на него с портретов сверху вниз, надменно кривя губы. Шум становился все отчетливее, и вот Вермандо выглянул из-за угла и перед ним предстал высокий пугающий силуэт отца, прижимающий его мать к стене. В глазах женщины застыли слезы, и она шепотом упрашивала его перестать. Однако ее плач и мольбы казалось лишь сильнее раззадоривали Домианоса. Одной рукой он зажал ей рот, а второй схватил за горло.

– Что все это значит, женщина? Ты вздумала сопротивляться своему мужу?

– Нет, что вы, господин!.. – подрагивающим голосом выдавила она. – Просто я… сегодня я не готова…

– Что? – советник рассмеялся ровным глубоким смехом. – Я не ослышался? Помнится, ты сказала мне тоже самое в нашу первую ночь, дорогая. Однако, как тебе известно, я не привык отступать и всегда получаю желаемое. – С этими словами лорд нетерпеливо сорвал с жены накидку, оголив плечи и зону декольте, на что та сразу прикрылась руками и стыдливо опустила взгляд.

– Но господин, что, если Вермандо услышит?..

– Меня не волнует этот сопляк! Он и так достаточно крови мне попортил! Я не остановлюсь даже если в этот коридор войдет сам король.

Мужчина склонился ближе к ее шее, так, что по коже графини невольно побежали мурашки.

– Или… быть может вам хочется сменить антураж?.. Насколько я помню, вам пришлась по вкусу моя пыточная. – На лице Домианоса появилась усмешка.

Дальше мальчик ничего не видел. Он стремительно юркнул за угол и тяжело дыша, прислонился спиной к стене. Сердце бешено билось о ребра, а тихий плач его матери, прерывающийся хриплым, почти звериным рычанием отца, эхом отдавался в черепной коробке. Напуганный аристократ понесся обратно в спальню.

Аделаида превосходно помнила, как прошла их первая брачная ночь. Советник завязал девушке глаза шелковой тканью и любезно взял ее под руку. Не представляющая чего ожидать от новоиспеченного мужа графиня была облачена в тонкую ночную рубашку и чем ниже спускались они в подземелье замка, тем холоднее ей становилось.

– Куда мы спускаемся?

– В мой личный ад, Адель. Но тебе нечего бояться, ведь там я – единственный Бог, судья и Дьявол. – Голос углубился шелестящим эхом, застряв между плитами стен.

Он провел ее по сырому каменному коридору, где со всех сторон веяло сквозняком и где единственным источником тепла являлось его тело и жар его желтых, пылающих как факелы глаз. Дверь в пыточную захлопнулась. Он поднял руки аристократки в воздух и заключил ее запястья в кандалы, прикованные цепями к стене. Железо обняло кости тяжелым холодом. Лязгнув капканом, царапнуло кожу кровавой ржавчиной. Тело тут же покрылось мурашками, и девушка вздрогнула от неожиданности.

– Тшшш… Расслабьтесь.

– Домианос?.. Неужели вы хотите… сделать это здесь? Вот так? Или я успела в чем-то провиниться перед вами? – силясь придать подрагивающему голосу твердости, вопросила Аделаида. – Это противоречит наставлениям Церкви и…

Он приложил палец к губам графини и склонился к ее лицу. Девушку окутал сухой теплый запах мужа. Древесно-пряный и островатый. Терпкий, как и все его существо.

– Давайте придерживаться принципа уместности. Вести диалоги наверху, за полуденным чаем и заниматься пытками в моей пыточной. Не вынуждайте меня прибегать к более… – его взгляд невзначай скользнул по железному кляпу на лавке, – радикальным мерам.

Аристократка переключила внимание на помещение за его спиной: кресло допроса, целиком утыканное шипами, словно кожура каштана или драконья кожа; решетка пресса для черепа, предназначенная сдавливать голову до тех пор, пока зубы не раскрошатся, а мозг не вытечет из ушей, как раздавленная мякоть персика под колесом телеги; колыбель, дыба и железные клетки. А также колесо, которое мужчина окрестил Колесом Фортуны, особенно часто применяя его к еретикам и язычникам, верящим в перерождения. На деревянной высокой скамье черными пауками притаились всевозможные виды щипцов, ошейников с шипами, кляпы и крюки, именуемые «кошачьими когтями». Сердцебиение участилось и Аделаиде показалось, что в помещении резко стало чересчур мало воздуха. Потяжелевшие запястья запульсировали. Неужели ее муж оказался сумасшедшим садистом и сейчас будет пытать ее всеми этими орудиями?

– З-здесь так холодно…

Советник задумчиво провел кончиками пальцев по ее щеке, спустившись к шее. Рука замерла.

– Домианос?.. Что вы делаете?

Лорд Морнэмир обхватил ее горло и выдохнул в губы:

– Помогаю вам согреться.

Он разорвал ее панталоны из тончайшего хлопка и острые пальцы впились в бедра. Подняв графиню, мужчина припечатал ее к стене, не давая ни секунды перевести дыхание. Прикосновения к телу балансировали между болезненной похотью на грани исступления и вожделенным нетерпением. Она ощущала, как тяжелеют затекшие конечности, а твердый шершавый камень царапает кожу при каждом толчке о стену. Девушка была лишь инструментом в его руках. Веретеном, помогающим своять нить в мир временного облегчения от мирского. Но несмотря на боль и жаркий стыд, Аделаида чувствовала смущение, вызванное тем, что все внимание Домианоса сосредоточилось на ней – всецелое и поглощающее. Сейчас для него не существовало ничего, кроме нее одной. Кроме сконцентрированности на его движениях и на ее сладостных содроганиях. Наконец лорд освободил ее запястья от плена железной тяжести, и аристократка облегченно вздохнула.

Его руки, одним взмахом милующие и казнящие, вершащие людские судьбы. Его подавляющая и такая пленительная властность, которой она всегда покорялась добровольно. Каждый раз он давал ей этот выбор. Снова и снова. И каждый раз Аделаида выбирала подчиниться ему.

Девушка обняла его липкое горячее тело, цепляясь за шею как за последнюю опору на пути неистово бурлящего огненной кровью Флегетона, стремящегося унести ее на второй круг ада. В смертоносные объятия Миноса. Казалось, он упивался ее страхом и трепетом больше, нежели чем-либо другим. Стыд болезненным жжением, как от шлепка по щеке, растекался по телу.

– Посмотреть на вас, так вы смущены и стесняетесь. А ведь говорили, что в этом браке и речи не может идти о чувствах.

– Я имела в виду… любовь.

– Любовь? Что есть любовь? Противоположность ненависти? Если так, то первое – лишь скудная пустота в сравнении с полнотой второго.

– Вы ненавидите меня?

– Я пылаю заживо, Адель. Каждую секунду своего существования. Но с тобой… с тобой я избавлен от этих мучений. Ибо ты приняла этот огонь на себя, разделив мою боль. Я благодарен.

Голос лорда в определенные моменты менялся под давлением нарастающего возбуждения. Подрагивал как их тени, гладящие громадный силуэт Железной Девы. Преломлялся как пламя факелов на стенах. Она промолчала, но эти слова на долгие годы отпечатались где-то на подкорках сознания. Затекшие мышцы ныли. Зябкое нагнетающее давление мрачного помещения и его тело – единственный оплот тепла, к которому девушка невольно потянулась. Как тянется замерзающий ребенок к огню от упавшей молнии.

– А вы? Ненавидите?

Взгляд Аделаиды невольно окинул многочисленные ожоги и шрамы, узорами боли испещряющие спину и грудь мужа, которые она старательно пыталась игнорировать, чтобы не смущать его.

– Я… сострадаю. Если такова ваша боль, которую вы вечно носите в своем сердце… я буду счастлива облегчить ее вам. Пусть даже таким способом.

Ее ответ привел советника в секундное замешательство. В глазах зажглось недоверие. Он посмотрел на нее так, будто пытался уловить в лице насмешку, иронию или ложь. Мгновение спустя растерянность превратилась в еще большую яростность напора, словно мужчина пытался забыться в этой агонии. Забыть о ее словах и этом жалостливом всепрощающем взгляде. Об этом кротком выражении лица, сравнимым лишь со статуей Девы Агнетты.

– Вы хотите, чтобы я остановился?

– Вы хотите остановиться?

– Я спросил: чего хотите вы.

– Я… не знаю.

– Вы не знаете. Это причина, по которой я ещё ни разу не спрашивал вашего мнения. Потому что вы не знаете. Разве я не помог вам тем самым? Определиться с вашими истинными желаниями. Желаниями, которые вы скрываете даже от самой себя.

– Все не так… О чем вы говорите?..

– Разве сгорая в порочном огне этой низлагающей страсти вы не возрождаетесь из него снова, уже новой личностью? Подобно фениксу, умирающему, чтобы переродиться?

Красные тени пылали на ее щеках – ожоги пожара пагубной страсти графа.

– Скажите мне. Скажите, что вы чувствуете, глядя на меня сейчас.

Аристократка робко оторвала взгляд от пола.

– Жар.

– Ещё?

– Дрожь и пульсацию. Боль.

– Что насчёт ваших внутренних ощущений?

– Чувствую себя… побежденной.

– Это тот ответ, который я рассчитывал услышать. Горе побежденным! Но в этом случае вы победоносный побежденный. Вы победили в себе стыд и страх, признавшись мне, а главное самой себе в том, что насколько бы морально выше и духовно чище вы себя надо мной не считали, удовольствия вы получаете не меньше. А может и больше меня.

Силы окончательно покинули девушку. Она обмякла, отдавшись воле течения. Она видела только одно: его глаза, ставшие ее очищающим костром инквизиции. Царапины рождали гедонистическую мучительно сладостную симфонию боли. Переплетались с пылающим клеймом укуса над грудью. Горьким запахом слез. Из полуанабиозного состояния ее вывел негромкий проникновенный шепот:

– Так сделайте это. Попросите меня ещё. Умоляйте о большем. Кричите. И тогда я подумаю над тем, чтобы перестать мучить вас и даровать милостивую смерть, которая обратит терзания вашего горящего тела в благостный пепел облегчения. Я видел в вашем взгляде не только страх, как вы то утверждаете. Я видел вожделенное предвкушение. И ваш голос… То, как вы произносите мое имя, а он слабо дрожит, словно умоляя меня продолжить… не прекращать… Таким же голосом вы обращались в церкви к Богу перед нашим венчанием. И ваш взгляд наполнялся тем же благоговейным трепетом ужаса, который вы испытывали, глядя на Его лик. Скажите, что я солгал. Назовите негодяем. Я готов подвергнуться распятию, если это ложь.

Она хотела сказать. Закричать. Обвинить во лжи, рассмеяться над ним, сбить спесь, обругать. Однако не смогла. Губы онемели. Его взгляд становился все требовательнее, давая ей последний шанс перед казнью. Перед окончательным, не подлежащим обжалованию приговором. Но уста смогли вымолвить только жалкое:

– Домианос… пожалуйста, поцелуйте меня.

Победная торжествующая усмешка, возникшая на лице советника, вызвала в ней не только жар стыда, который она ожидала, но и нечто более глубинное. Когда его губы впились в ее, Аделаида ощутила надрывный сдавленный трепет в груди, подобный сорвавшейся с утеса птице, совершающей свой первый полет. Готовой или разбиться насмерть или вкусить небо.

Пронзающий жар раскаленными волнами разлился глубоко внутри, наполнив тягучим теплом омыл ее внутренности. Теперь графиня горела не только снаружи, но и внутри. Не только в жжении оставленных мужем царапин, но и в самом сердце.

Домианос привык всегда получать то, что хотел.

Глава 4

Deus solus me iudicare potest¹²

– Собирайся. Ты едешь со мной, – коротко приказал сыну лорд, даже не глядя на него.

– Но куда? И зачем?

Однако советник не удостоил его ответом и тяжело вздохнув, мальчик поплелся собираться. Нацепив на себя ненавистную рубашку с пышными кружевными рюшами на рукавах, юный аристократ поправил расфуфыренный воротник, невыносимо давящий на горло. Шея нещадно чесалась, а каждое движение сковывало, ощущаясь неловким и потешным. Настроение у Вермандо было отвратительным, что усугубляла предстоящая поездка на карете, потом на корабле, а затем на лошади. Однако узнав, куда они едут, мальчик пришел в неописуемый восторг – отец взял его с собой в королевство вампиров! На борту корабля наследник представлял себя отважным пиратом, а когда они пересели на коней – воображал себя свободным рыцарем, пустившимся в очередное опасное приключение. Домианос же всю дорогу оставался мрачен, безмолвен и раздражителен. Не то, чтобы обыкновенно он таким не был – просто в этот раз все было еще хуже. По крайней мере так показалось мальчику.

Мужчина уже тысячу раз успел пожалеть о решении взять с собой сына. С одной стороны, Вермандо – его единственный наследник, продолжение славного рода Морнэмир и его преемник, который должен везде бывать с отцом и привыкать к светским приемам, но с другой стороны… Граф мельком взглянул на мальчика, уже успевшего извозиться в неизвестно откуда взявшейся грязи и играющего с найденной им на палубе пустой бутылкой. «Этот сопляк чего доброго осрамит меня перед Вигмором… Этого еще не хватало! Он совершенно не похож на аристократа. Играет, говорит и ведет себя, будто какая-то дремучая деревенщина. А ведь его воспитанием занимаются лучшие учителя Дэррханама!» – раздраженно подумал лорд, досадливо дернув щекой.

Его сиятельство Вигмор встретил их крайне радушно. В гостиную, представляющую собой обжитый музей, по его приказу подали отборное гранатовое вино и фрукты. Задрав голову вверх, Вермандо рассматривал картины и гобелены; колонны и мраморные статуи; расписные позолоченные потолки и лепнину. Вампир предпочитал не экономить на роскоши, ведь роскошь являлась искусством, а тот очень любил искусство и считал себя истинным ценителем и эстетом. Советник же или давно разучился выражать свое удивление чему бы то ни было, либо гостил здесь уже не впервые и чувствовал себя как дома.

– Ваше сиятельство, для меня огромная честь принимать вас у себя в замке! Вы даже привели с собой маленького слугу! Это так любезно с вашей стороны, наверняка он безмерно вам благодарен!.. Кстати говоря, а где ваш сын… Вермандо кажется? Он не смог приехать из-за плотного графика занятий?

Лицо Домианоса в этот момент напоминало застывшую посмертную маску, снятую с человека, одновременно испытавшего самый огромный стыд, оскорбление и злость одновременно. Наконец, граф вернул себе невозмутимость и угрюмо ответил:

– Увы. К сожалению, он не смог приехать. Возможно, в следующий раз.

– Да-да, вы знаете, я сразу догадался, что он ваш слуга по тому, с каким удивлением он рассматривает внутреннее убранство интерьера! Словно впервые видит подобное! – рассмеялся Вигмор, накручивая на палец черные усы.

– Отец, я могу взять эту грушу? – простодушно спросил догнавший их мальчик.

Мужчина резко перестал смеяться и удивленно перевел взгляд с мальчика на советника и обратно.

– Вы позволяете ему называть вас так? А, знаю! Вы, наверное, занимаетесь благотворительностью и усыновили этого бедного отщепенца из приюта! У вас огромное сердце и благородный дух, Домианос!

– О чем это он говорит? – нахмурился юный аристократ.

– Его сиятельство Вигмор ошибочно принял тебя за моего слугу, Вермандо, – холодно сообщил сыну лорд, переведя обжигающий взгляд на вампира.

Тот неловко улыбнулся.

– Прошу извинить мне мою глупость, ваше сиятельство и достопочтенный Вермандо. Разумеется, я сразу понял, что он – ваш сын! Вы ведь… ээ… очень похожи! Просто решил пошутить, дабы разрядить обстановку! – выдавил смешок Вигмор и быстро отпил вина, дабы скрыть смущение.

– Юмор – не ваша сильная сторона, Вигмор, – сухо констатировал мужчина.

– Увы, вы абсолютно правы! Я над этим работаю!

– Благодарим за гостеприимство, – кивнул советник, подхватив бокал, поданый ему на подносе слугой.

– Охо-хо! Будет вам! Как поживает его величество Иоан?

– Он пребывает в добром здравии, храни его Вседержатель.

– Рад слышать. А ваша супруга?

– И она тоже.

Внезапно двери открылись и к аристократам мелкими шажками засеменил слуга в белом высоком парике. Мальчик с удивлением рассматривал его необычный вид: от женоподобных туфлей на высоких каблуках до выбеленного пудрой лица.

– Ваше сиятельство! Я прибыл к вам столь внезапно по той причине, что обязан доложить срочные вести! По поводу вашего поместья в городе Домелиум в Дэррханаме! – выдохнул он, нервно затеребив воротник.

– А что с ним такое, Франкфур?

– Его подожгли!

Вампир поперхнулся вином и закашлялся.

– Что?!

– Подданные Дэррханама сочли наглостью, что бессмертный осмелился проживать в замке, на землях, некогда принадлежавших одному из их лордов! Я и сам в откровенном шоке!.. Там находилась ваша лучшая коллекция фарфора и эльфийских ковров!

 Мужчина вытер усы и не найдясь, что ответить, перевел взгляд на советника. Тот уже был готов:

– Какая неслыханная дерзость! Кто мог пойти на такое?! Я сейчас же займусь расследованием и накажу виновных!

– Да, ваше сиятельство! Вы уж накажите! – ударил кулаком по столу Вигмор. – Подумать только! И эти людишки… Кхм. Эти люди нас же считают дикарями и животными! Поджечь пристанище искусства! – он возмущенно потряс ладонью в воздухе. – А сколько там было ценных картин и полотен… – сокрушенно покачал головой вампир. – Подобное нарушение должно караться незамедлительно и сурово! И чем этим мятежникам не угодила моя коллекция фейского кружева?!

– По прибытию в Дэррханам я в первую очередь займусь этим вопросом. Можете не сомневаться, капитан королевской стражи будет жестоко наказан и уволен, как и остальные виновники этого инцидента.

– Можешь идти, Франкфур, – сползая по спинке кресла, махнул рукой граф и принялся массировать виски.

– Но ваше сиятельство! – взвизгнул слуга, топнув ногой. – Не просите меня покинуть вас в столь нелегкий момент вашего бытия!.. Я разочарован и оскорблен не меньше вашего! И я желаю удостовериться, что ваш досточтимый гость из Дэррханама непременно примет меры! – мизинцем почесав мушку над губой, заявил мужчина.

– Нет-нет, Франкфур… Спасибо тебе. Я ценю твою вовлеченность, однако сейчас мне необходимо все обдумать… Ну и обсудить пару вопросов с его сиятельством, разумеется. Ступай к себе.

– Только если вы настаиваете, ваше сиятельство! – вздохнул тот и поджав губы, покинул комнату под звонкий стук каблуков в повисшей тишине.

– Так что вы там хотели со мной обсудить?.. – растерянно взглянул на гостя Вигмор.

– Вермандо, – позвал Домианос, – иди, погуляй в саду.

Мальчик насупился и нехотя побрел к выходу. Он уже устал и хотел домой. Ему было скучно слушать их нудные разговоры, смотреть на их мрачные лица и лицемерные любезности. Лишь только дверь за юным аристократом захлопнулась, лорд Морнэмир произнес:

– Помнится, вы делали мне одно интересное предложение, граф Вигмор. Им можно убить сразу двух зайцев. Так сказать, и овцы целы, и волки сыты. Предложение ведь еще в силе?

Вампир понимающе улыбнулся.

– О да! Несомненно, оно в силе, ваше сиятельство! Рад слышать, что вы для него созрели!

—–

Лето. Оно наступило шумной сверкающей травой, звенящей волной прокатившейся по миру. Солнце раскаленными клыками впивалось в кожу, а морской бриз освежающей прохладой успокаивал огненные раны. Вермандо со скучающим видом сидел у окна, уронив голову в ладони. На столе перед ним покоилась стопка книг и чернила с пергаментом.

– Кааак же скууучно… – простонал аристократ, лениво переворачивая страницу.

Мальчик ненавидел учиться и часами сидеть взаперти над нудными учебниками было для него настоящей пыткой. Вот и сейчас, представив, как его друзья со смехом носятся по зеленым холмам и играют, пока он сидит взаперти, Вермандо со злостью захлопнул фолиант.

– Хватит с меня этого гранита науки! У меня от него уже зубы крошатся, – проворчал он, поднимаясь из-за стола и решительно направляясь к дверям.

Проходя по коридору мимо кабинета отца, наследник прислушался.

– Что? – угрожающе переспросил лорд Морнэмир, явно наступая на слугу. – Повтори, что ты сейчас сказал, Оливер?

– Я сказал, что те крестьяне на-написали вам обращение… в ко-ко-котором нижайше просят вас великодушно простить их… и войти в их положение… – заикаясь промямлил напуганный мужчина.

– Я это уже слышал, – вырвав из его рук письмо, язвительно улыбнулся Домианос и сам зачитал письмо: – Нам известно о последствиях сего преступления, что по законам Дэррханама карается смертью, однако совершили мы воровство вовсе не ради нарушения установленного порядка, а дабы не помереть с голоду. Мы глубоко раскаиваемся в содеянном и готовы отработать награбленное честным трудом на фермах. Потому, нижайше просим вас войти в наше положение и пощадить… поскольку в случае нашей смерти, семьи наши кормить будет некому. – Закончив читать, советник выдержал многозначительную паузу. – И у тебя хватает наглости, Оливер приносить это письмо в мой замок и отдавать лично мне в руки? Неужели, по-твоему, мне больше нечем заняться, как вести переписку с обездоленными судьбой крестьянами? Или, быть может я похож на сердобольную монахиню? Что ты прикажешь мне делать с этой информацией? Эти бандиты, вероятно взяли в плен писаря и под пытками вынудили его написать данную Филькину грамоту! Очередное доказательство их жестокости и очередное преступление в их копилку!

– Я…

– Если бы я хранил каждое подобное письмо, которые мне шлют пачками, то давно бы обогнал Артура Аудакса, коллекционировавшего письма от поклонниц! А теперь немедленно вон отсюда!

Слуга тут же выскочил за дверь и не заметив Вермандо, мгновенно ретировался на лестницу. Набрав в грудь побольше воздуха, мальчик постучался и услышав так хорошо знакомое ему раздраженное «да?!», медленно ступил внутрь.

Его отец, как и всегда сосредоточенно склонился над документами, даже не поднимая головы на вошедшего.

– Что тебе нужно, Вермандо?

Аристократ нашел глазами печать, которой граф обыкновенно скреплял приказы и оценив обстановку, осторожно приблизился к столу.

– Отец, сегодня чудесная погода, не правда ли?

– Угу, – равнодушно согласился лорд, не отрываясь от пергамента.

– Я закончил занятия… Могу ли я немного прогуляться в саду?

– Оливер за тобой присмотрит, – все также незаинтересованно махнул рукой Домианос, тем самым давая понять, что визит окончен.

Мальчик вздохнул и собрался уже уходить, как вдруг в дверь снова постучали и в кабинете возник запыхавшийся гонец. Поспешно откланявшись, он выпалил:

– Ваше сиятельство! Вам послание от его величества!

Советник поднялся и выхватив из рук мужчины письмо, разорвал конверт. Вермандо же, воспользовавшись ситуацией, незаметно стянул со стола печать и спрятав ее в карман, выбежал в коридор.

Собравшись вместе, друзья вышли на знакомую дорогу, ведущую вглубь Ваттенфтава. Когда они проходили мимо зеленой лужайки, аристократ заприметил четырех крестьянок, столпившихся вокруг большой бочки, наполненной водой. Одна из девушек, с заведенными за спину руками склонилась над ней очень низко, словно что-то рассматривала. Ее подруги, внимательно наблюдая за ней, подбадривали:

– Давай, Дорис! Почти!

– Еще немного!

– Подумай про Озара! Представь, как он обжимается с Адели!

Эти слова произвели на пухлую Дорис сильнейшее впечатление. И она, со всей старательностью, какую ей позволяла врожденная неуклюжесть, щелкнула зубами рядом с яблоком. Однако плоду снова удалось ускользнуть от нее, едва могучая грудь крестьянки задела бочку. В ярости она пнула кадку, расплескав воду, тут же брызнувшую на подолы стоявших рядом подруг. Те взвизгнули и отскочили.

– Что это они делают? – поинтересовался Вермандо.

– Яблоки называют именами своих возлюбленных и бросают в бочку с водой. Потом их надо попытаться выловить ртом, без помощи рук, – поведал Феликс.

– И если п-поймал с первого раза, з-значит будете вместе, – вставил Стефан.

– А если со второго – будут препятствия или шансы средние.

– Ну а с третьего не считается, – ухмыльнулся Томас.

– И вы тоже так делаете? – спросил мальчик, вызвав фырканье Томаса и смех Феликса. Стефан же смутился.

– Н-нет, мы пока что не пробовали… Это считается женским развлечением.

– Но хотелось бы? – уколол блондина Томас.

– Только если вместо яблок будет капуста, – ответил за товарища Феликс, бросая на Стефана шаловливый взгляд.

– Мы, Вермандо, предпочитаем более стоящие и подходящие для мужчин развлечения, – заявил Карл. – С одним из таких мы сегодня и тебя познакомим.

Друзья приблизились к окруженному ограждением круглому полю, отделенному от хижин дорогой. Вокруг столпился десяток крестьян с бутылками выпивки. Облокотившись о перегородку, они перекрикивали друг друга, махая руками.

– Делаем ставки, господа! Кто победит в этот раз: Уильям Маршал? Или может Дюгеклен?!

– Если выиграет Дюгеклен, клянусь своей коровой я съем носки Стива!

– Охох-хох! Готовься жевать и давиться! Я как раз не стирал их со дня вошествия на престол Иоана!

– Представляю вашему вниманию: Владимир Первый и Владимир Второй! Родные братья, а по совместительству тески и смертельные враги с самых яиц!

На арену поставили двух крупных петухов и стали сталкивать их друг с другом. Внимание аристократа привлек яркий блеск железных шпор на птичьих ногах. Одобрительно и нетерпеливо взревев, зрители принялись подначивать соперников, свистя и махая руками. Пестрый петух подпрыгнул, налетев на противника. Тот отскочил в сторону и тут же напал на него сам, выставив лапы вперед. Пух и перья брызнули во все стороны, окрасившись красным. Первая кровь окропила землю арены. Мужики ликовали. Кто торжествующе, кто разочарованно, но все в предвкушении.

– Вла-ди-мир! Вла-ди-мир! Давай же, надери ему зад!

– Владимир! Владимир! Вырви ему хвост!

– Выклюй ему глаза!

Пока сородичи были заняты дракой, петух Синь тем временем склевал все пшено из общей деревянной кормушки и как ни в чем не бывало беззаботно прогуливался по дороге. Вермандо перевел взгляд на нескладного горбатого серва в мятой рубахе. Кто-то связал ее рукава за спиной мужика и он, пошатываясь, врезался в прохожих, надрывно горлопаня невразумительный бред. Все над ним только посмеивались и грубо отталкивали от себя.

– Я хочу двадцать четыре сына! Я соберу из них свою армию, и они завоюют мне троо-оон! Ну что, бабы, есть желающие?! Эй, Есенья! Ирэн! Налетайте! – принялся трясти тощими бедрами крестьянин, покачиваясь взад-вперед на лаптях. – Настоящие мужики только в деревнях остались, ни то, что ваши холеные горожане! Совсем обабились в своих поместьях!

– Что это за идиот? – отшатнулся от него мальчик.

– Он называет себя Славяном. Не обращай внимание, местная достопримечательность, позорящаяся каждую минуту своего существования, – пояснил Феликс, наблюдая как с серва спустили штаны и закинули в загон к свиньям. Плюхнувшись в грязь, он на коленях пополз за упавшей в грязь шапкой.

– И ему за нее даже платят, – усмехнулся Томас. – И не всегда тумаками.

– На эти подачки и живет, – вздохнул Карл. – Все же шутовство это единственное, что умеет этот несчастный.

– Тупее нашего Славяна только боров Стармер из народной былины. По легенде фермер уехал в город и оставил его за главного, но так и не воротился домой. Повадились в деревню ходить волки и Стармер открыл им курятник, а потом провел и в загон к овцам. Он надеялся, что, если задобрит волков, те не тронут его. Но он конечно же ошибался и когда на ферме закончился весь скот, они разодрали его заживо и сожрали, – беззаботно продолжил Феликс.

– Его уже давно схватила луна, – скривился Томас, наблюдая как придавленный свиньей серв пытается выкарабкаться из загона, цепляясь за ограждение.

– Как это схватила луна? – не понял аристократ.

– Так называют безумцев.

Когда Вермандо вернулся в замок, в его ногу тут же врезался теплый мохнатый комок. Высунув язык, Ричи радостно вилял хвостом и вставал на задние лапы. Мальчик обрадовался другу не меньше и подняв его на руки, принялся трепать за ушами. Весь оставшийся день щенок таскался за хозяином по пятам, куда бы он не отправился. Решив спуститься в столовую, аристократ натолкнулся на Оливера, который кашлянул в кулак и торжественно объявил:

– Ваша милость! Его сиятельство приказывает вам незамедлительно явиться в его кабинет!

– Отец не может подождать? Я ужасно голоден и…

– Достопочтенный Вермандо! Это срочно! Никаких промедлений! – истерично взвизгнул слуга, а его ноздри нетерпеливо раздулись. – Он уже ожидает вас в кабинете!

Мальчик обреченно вздохнул и закатив глаза, нехотя поплелся к советнику. Тот застыл у окна, повернувшись спиной ко входу. Едва Вермандо ступил в помещение, Оливер тут же закрыл за ним дверь, сам оставшись снаружи, будто запустил подопечного в клетку голодного тигра.

– Отец?

– Вермандо, – элегантно развернувшись к нему, поднял брови мужчина. – Как понимать твое отсутствие на сегодняшнем занятии по теологии?

– Простите, я гулял и забыл сообщить Оливеру.

– Где ты гулял, Вермандо?

– Неподалеку от замка.

– А именно?

– Я был в деревне.

Домианос молча прожигал его взглядом. Наконец натянул улыбку.

– Я знаю. Также я знаю и то, что ты выкрал мою печать.

– Я не брал ее. Могу я вернуться к своим делам?

– Нет. Ты можешь собирать чемодан и готовиться к отъезду в Бэлльфлоршир.

– Что?! Но отец! Я не хочу! Мне нравится учиться дома!

– Потому что ты не учишься здесь. Решение уже принято, документы подготовлены и это не обсуждается. Увидимся через пару лет, когда тебе вправят мозги и научат хорошим манерам.

– Я никуда не поеду! – упрямо поджал губы мальчик, сжав кулаки. – Я не оставлю друзей, матушку и Ричи! Я сбегу! Все равно сбегу оттуда!

Граф резко шагнул к сыну, от чего тот внутренне содрогнулся, а щенок с громким тявканьем отважно вцепился в икру лорда. Советник дернул ногой и размахнувшись, запустил зверька в стену. Тот, тихо поскуливая, отполз в угол.

– Отец! – вскричал юноша, собираясь кинуться к питомцу, но железная рука Домианоса сдавила его плечо, заставив остаться на месте.

Мальчик нехотя оторвал взгляд от Ричи.

– Зря ты думаешь, что я жесток к тебе, Вермандо. Ведь я могу быть гораздо хуже. Ты знаешь, мой отец не был так терпелив и снисходителен по отношению ко мне, как терпелив и снисходителен к тебе я. За малейшую провинность он мог сломать пальцы, прижечь кочергой или хлестнуть плетью. К счастью, я был разумнее своих братьев… потому и выжил.

Аристократ робко поднял на него глаза, однако секундное откровение мужчины уже подошло к концу и дымка воспоминаний в его взгляде рассеялась, вернув тому прежний холод.

– И так, сын мой, спрошу еще раз: где моя печать?

– Я не брал ее, – упрямо мотнул головой мальчик.

– Ты взял ее и спрятал, чтобы я не смог подписать тот указ о казни. Не ври мне.

– Хорошо! Да, это я ее взял! – вскричал Вермандо. В глазах его горела жажда справедливости и решимость стоять на своем до конца, чего бы это не стоило. – Я взял ее, потому что никак иначе не мог защитить тех несчастных крестьян от непомерных налогов! Потому что никак иначе я не мог спасти невинных людей от казни, которую вы, отец, собирались одобрить и привести в исполнение! Потому что я не мог смотреть как страдают простые невинные люди!

Наследник зажмурился, ожидая пощечины, но той, к его бесконечному удивлению, не последовало. Открыв глаза, мальчик встретился взглядом с лордом. Тот оставался спокоен.

– А теперь отдай ее мне. Отдай мне печать, Вермандо.

– Не отдам! – горячо воскликнул аристократ. – Не отдам, пока вы не пообещаете мне, что не станете повышать налоги и что не казните тех несчастных! Вы ведь и сами прекрасно знаете, что воровали они и охотились в вашем лесу от голода и безысходности! Им тоже нужно чем-то кормить свои семьи!

– Хорошо, – легко согласился советник с тем же пугающе спокойным непроницаемым выражением лица, – обещаю.

– П-правда? Вот так просто? Вы обещаете?.. – с недоверием нахмурился мальчик.

– Да, вот так просто. А теперь отдай мне мою печать, Вермандо.

Домианос плавным жестом протянул к нему раскрытую ладонь. Тот еще мешкался.

– Хорошо, – нехотя сдался наследник. – Вот, – он вытащил из кармана брюк печать и протянул ее отцу.

Цепкие костлявые пальцы графа Морнэмира тут же схватили ее и спрятали в складках одежды.

– А теперь ступай к себе, Вермандо. И не забудь покормить своего пса.

Прошел месяц. Вернувшись домой после очередной прогулки, мальчик по привычке кликнул щенка, чтобы поиграть с ним, но тот не откликнулся.

– Ричи! Ричи! Где ты, Ричи?! – все более обеспокоенно взывал аристократ, обходя каждый этаж и заглядывая в каждый угол.

Однако животного нигде не было. Всерьез заволновавшись, мальчик стал подбегать к каждому встречному слуге и спрашивать его, не видел ли тот Ричи. Но все они как один ничего не знали. Черные стены замка, его высокие потолки и безмолвные стражи-доспехи пугали его, заставляя чувствовать себя несоизмеримо маленьким в утробе этого громадного монстра. Он бежал по кажущемуся бесконечным глухому коридору, утопающему в пыльном безмолвии гобеленов, плотным коконом изолирующих его от внешнего мира. Несмотря на обилие ковров и драпировок стены хрипло дышали холодом. Отчаявшись, аристократ хотел уже отправиться искать питомца в сад, как вдруг увидел маленький комок коричневой шерсти, свернувшийся калачиком у стены.

– Ричи! – облегченно выдохнул обрадованный Вермандо, бросаясь к другу.

Руки коснулись мягкой фундучной шерсти, зарылись в нее, нежно провели за ухом.

– Ричи, – ласково позвал он, – это я! Я вернулся пораньше, как и обещал. Пойдем погуляем в саду! Или сходим к озеру! Ты же так любишь охотиться на уток! Помнишь, мы хотели вместе поиграть в догонялки?

Однако щенок не поднял головы и не завилял лохматым хвостом, как делал обычно. Он не шевелился, словно впал в глубокий сон. Мальчик затряс зверька. Тот по-прежнему не подавал никаких признаков жизни. Тогда аристократ трясущимися руками поднял его тело и прижал к груди. Из глаз полились слезы, и он зарылся лицом в остывшую шерсть. Полный отчаяния крик пронзил высокие потолки Черного Замка.

Минуту спустя рассвирепевший Вермандо ворвался в кабинет отца без стука. Слепой туман ярости застилал ему взор, он уже не страшился ни гнева Домианоса за свою дерзость, ни каких-либо других последствий своего поступка. Медленно и тяжело он приблизился к сидящему за столом мужчине. Ноги не слушались мальчика, язык заплетался, а из глаз не переставая лились горячие слезы.

– Ричи… мой друг мертв… – прохрипел он.

– Говори громче, я не слышу, что ты там бормочешь себе под нос, – раздраженно дернул щекой лорд Морнэмир, не отрывая взгляда от манускрипта. Он был настолько сосредоточен, что даже не заметил, что сын посмел войти к нему без стука.

– Мой щенок мертв, – уже громче повторил аристократ, тяжело дыша и не отрывая от советника немигающих глаз.

– Вот как? Жаль. Он был так молод. Что ж, видимо Единый решил забрать его себе. Мне он никогда не нравился, ты знаешь. Слишком шумное, грязное и надоедливое создание.

– Вы. Это сделали вы, отец. Вы убили моего Ричи, не так ли?! Вы всегда ненавидели его и таким способом решили отомстить мне за непослушание! Почему?! Почему вы так жестоки?! В чем его вина?! Он всего лишь пытался защитить меня!

– Защитить? – Неторопливо отложил пергамент в сторону граф. – От кого защитить, Вермандо? От твоей семьи? Это твой дом, здесь ты в безопасности.

– Я повторю свой вопрос. Это ведь вы убили его, не так ли?

– Как тебе хватает наглости, Вермандо, бездоказательно обвинять меня в столь гнусном и низменном преступлении? Неужели ты правда думаешь, что мне нечем заняться, кроме как травить твоих щенков и мстить тебе? Да и за что, Вермандо? Ты ведь, как никак, мой сын.

– Откуда вы знаете, что он умер от яда? – проронил мальчик, делая шаг назад и крепче прижимая к груди тело питомца. – Я вам этого не говорил. Я и сам не знал… Вы отравили его… вы подсыпали ему в еду яд… – в ужасе прошептал аристократ.

Лицо его отца оставалось безучастным.

– Кто тебе это сказал, Вермандо? Я не говорил, что его смерть наступила в результате отравления. Лишь предположил твои мысли.

– Нет… не смейте… Не смейте лгать хотя бы сейчас! – заорал наследник.

Домианос вскочил.

– Сейчас же выйди вон! Пока я не разозлился и не наказал тебя!

– И что вы мне сделаете?! Что?! Мне уже плевать! Плевать, понятно?! Вы и так отняли у меня все, что я любил! Вы убили моего друга! Моего единственного оставшегося здесь друга! Вы вновь лишили невинное существо жизни! Вы монстр! Я ненавижу вас! Ненавижу! Ненавижу, что я ваш сын! Я никогда вас не прощу! – срывая голос до хрипа в горле, кричал он, пока праведный гнев, бушующий в его душе, поднимался все выше, обжигая внутренности огненной бурей.

Не успел лорд и открыть рта, чтобы ответить, как мальчик, громко топая выбежал из кабинета, захлопнув за собой дверь. Залетев в свою комнату, он принялся судорожно швырять в мешок вещи, как вдруг в комнату постучали.

– Да?! – выкрикнул аристократ, в бешенстве повернувшись ко входу.

В комнату осторожно заглянула госпожа Аделаида. Ее печальное лицо выглядело обеспокоенным и тревожным.

– Сынок, что-то случилось? Я слышала, как ты кричал…

– Ничего не случилось, матушка! Просто отец, как и всегда лишил невинное существо жизни! Он таким способом решил отомстить Ричи за то, что тот однажды укусил его, пытаясь защитить меня! Но он не виноват! Он не со зла! Он просто подумал, что я в опасности! Или может отец хотел отомстить мне за то, что я, по его мнению, ни на что негодный сын и худший наследник! – в сердцах крикнул Вермандо, кидая на пол дорожную мантию.

Закрыв за собой дверь, женщина вошла в спальню и кивнула ему на кровать. Мальчик нехотя опустился на край матраса. Графиня присела рядом.

– Твой щенок мертв?

Глотая вновь подступившие к горлу слезы, Вермандо кивнул. Мать молча обняла его, прижав к груди. Уткнувшись в ее мягкие светлые волосы, аристократ дал волю рыданиям.

– Почему отец ненавидит все светлое и доброе?! Почему, матушка?!

– Мне очень жаль, Вермандо, – опустив взгляд, прошептала Аделаида.

– Мне тоже! – с отвращением выдохнул юноша.

—–

– Двенадцать ударов хлыстом ему, – направившись к выходу, бросил советник. Остановившись в дверях, он обернулся к растерянному стражнику с холодной улыбкой. – И да, вы уж пожестче с ним. Не берите во внимание то, что он мой сын. Якшаясь с чернью и ей уподобляясь, пусть не рассчитывает, что после этого к нему будут относиться как к аристократу.

С этими словами его сиятельство Морнэмир покинул пыточную, а стражник развернулся к Вермандо. Мальчик твердо выдержал его взгляд, хотя внутри него все и трепетало от ужаса предстоящей боли. Мужчина неспешно приблизился к подопечному и уложив его на кушетку, пристегнул тело ремнями. Стремительный взмах хлыста рассек воздух со скоростью ветра и обрушился на спину наследника, тут же располосовав кожу тонкой кровавой трещиной.

—–

Вермандо не взял с собой вещей. Он не хотел брать то, что было куплено на грязные деньги советника и то, что напоминало бы ему о доме. «И плевать! Уйду в горы, стану отшельником!.. Буду охотиться на диких уток и, если удастся, даже завалю на ужин кабана! А отец пусть идет…»

Поток бранных мыслей аристократа прервал громкий радостный смех мальчика лет шести-восьми. Перепачканный грязью и одетый в бедную льняную рубаху, он убегал от усталого сутулого крестьянина.

– Не догонишь, не догонишь! – дразнился ребенок, задорно смеясь и корча рожицы.

– А вот и догоню! – притворно хмурился мужчина, нарочно замедляя шаг и давая тому убежать.

– Не-а! Я быстрее! Быстрый, точно жеребец Артура Аудакса!

Его отец рассмеялся.

– И такой же прожорливый! А как зайду после тебя в сортир, так ты даже хуже!

– Беее! – высунул язык мальчик.

Вермандо невольно замер, созерцая эту повседневную, но так сильно зацепившую его сцену. Что юноша испытывал в эти мгновения? Он не ведал. Однако сердце его пустилось в бешеный пляс, а к глазам подступили слезы, которые он со злостью смахнул кулаком и твердым шагом прошел мимо. В голове не было ни единой мысли. Он молча шел вперед, сам не зная куда именно. Ночь рассыпала семена черного тмина, поглотившего небеса чернотой кошачьих зрачков. Холодало. Где-то вдалеке, со стороны леса послышался волчий вой. Аристократ содрогнулся, потерянно застыв прямо посреди пустой дороги. Ни одного прохожего. Люди либо сидели по домам, либо в теплых уютных кабаках с товарищами. Простояв под порывами влажного ветра пару минут и продрогнув до нитки, Вермандо уже отчаялся и решил было свернуть к дому Феликса, как вдруг на его плечо легла чья-то ладонь. Обернувшись, мальчик увидел седобородого дряхлого старца, облаченного в ветхий дорожный плащ, цвета ночного неба. И даже пыль на его одежде была подобна далеким звездам. Незнакомец не произнес ни слова. Лишь неоднозначно кивнул головой, чтобы аристократ следовал за ним. И он последовал. У него не возникло ни единого вопроса или возражения, его сознание оставалось абсолютно пустым и от того чистым. Они долго шли в полной тишине, удаляясь от графства, по мокрой траве и извилистым холмам, утопающим в туманных равнинах.

Отшельник привел его в древнюю покосившуюся хижину, стоящую на отшибе у леса. Отсыревшие доски местами покрылись плесенью, заросли мхом и грибами. Природа пустила свои корни в самое сердце дома, заразив его побегами травы, насекомыми и кристаллами. В хижине не имелось ни мебели, ни предметов интерьера. Монах сел прямо на пол и Вермандо последовал его примеру, не переставая удивленно оглядываться по сторонам.

– Кто вы? – решился нарушить тишину гость, вглядываясь в покрытое глубокими морщинами лицо старца.

Тот не ответил. Лишь также молча вглядывался в лицо путника в ответ. Наконец, когда мальчик, погрузившись в пронзительную яркую тишину смог различить в ней звуки – еле слышное капание воды в углу, шелест травы и звон насекомых, отшельник задал вопрос:

– Скажи мне, мальчик… чего ты боишься больше всего?

– Больше всего на свете я боюсь превратиться в такого же тирана как мой отец, – хмуро ответил аристократ.

– Почему ты зовешь его тираном?

– Потому что он мучает невинных людей, притесняет беззащитных и слабых! Он убийца!

– Почему он поступает таким образом? – спокойно спросил монах.

– Наверное… ему нравится? Я не знаю!

– Вижу, ты никогда ранее не задавался этим вопросом. Это значит, что ты не пытался понять его.

– То есть вы считаете, что бессмысленное насилие оправдано?!

– С чего ты взял, что оно бессмысленное?

Вермандо потерял дар речи от возмущения и даже не нашелся что возразить, а мудрец продолжил:

– Сам факт любого насилия абсолютно бессмыслен. Как и абсолютно любой другой факт и действие. Неважно, имеет ли насилие оправдание, подкрепленное законом, местью, наказанием или прочими людскими оправданиями. Насилие это всего лишь доказательство власти сильного над слабым. Это просто факт, совершаемый каждым живым существом, чтобы утвердиться в мире. Разве кошка, убивающая птицу, не совершает акт насилия? Особенно любящая поиграть с добычей перед тем, как окончательно добить ее? Тогда скажи мне, чем отличается насилие, чтобы выжить от насилия, нанесенного ради удовольствия? И то и другое совершено во имя собственного эго, чтобы сделать сильнее либо плоть, либо свое самоощущение. Однако даже сознавая бессмысленность каждого нашего действия, мы спим и едим, любим, ненавидим, помогаем и причиняем боль. Мы живем. Такова наша природа. Такими мы созданы. Если так, то выходит, и ты совершаешь неоправданное насилие. И в праве ли ты судить отца?

Первым внутренним порывом мальчика было желание закричать, разозлиться и обвинить старца во спеси и лжи. Однако с трудом подавив гнев, аристократ все же постарался задуматься над словами отшельника. Тот молча и спокойно смотрел на него. На его равнодушном лице застыло понимание всех вещей, некое смирение со всем, что свершилось, свершается и чему суждено свершиться. Казалось, монах понимал, что его слова не дойдут до Вермандо и потому просто ждал следующего вопроса.

– Скажите… вы видите будущее?

– Как можно видеть то, чего нет? Будущее еще не наступило, его просто не существует.

– Почему вы пригласили меня… сюда?

– Ты потерян.

– Я странствовал, – задрал нос мальчик.

– Странствующий обрел свой путь, потерянный же, безумно ищет.

– Выходит я потерянный… – смиренно выдохнул он.

– Лишь физически. Духовно ты уже обрел свой путь и предназначение в этом мире.

– Правда? Но откуда вы знаете?

– Знание вещей приходит к прозревшему спящему. Открывший глаза развеет иллюзию и узрит истинную суть вещей. Для этого достаточно лишь захотеть.

Переночевав в загадочной хижине, на утро аристократ не обнаружил старца поблизости и пожав плечами, отправился в путь. Есть хотелось ужасно, и Вермандо даже согнулся пополам от нестерпимой боли. Желудок скрутило словно мокрую тряпку, досуха выжимаюмую горничными после стирки. Ноги сами привели его к деревне Ваттенфтав, к дому Феликса. Несмотря на то, что стояло раннее утро, никто не спал. Крестьяне поднялись вместе с солнцем и вышли на пашню. Сам Феликс, широко зевая впустил друга в прохладную тень хижины и затворил за ним дверь.

– Ну выкладывай, что на сей раз стряслось, – лениво протянул парень, отрезая аристократу ломоть хлеба и подавая эль с сыром.

Вермандо жадно напихал себе полный рот угощения и прошамкал:

– Я шеперь безжомный, Феликш. Покынул отший дом.

– Чего? – непонимающе нахмурился крестьянин.

– Бездомный я теперь! Отныне можешь звать меня Вермандо Отшельник! – с трудом проглотив кусок хлеба, прикрикнул аристократ.

– Аа… вот оно что… – Феликс почесал затылок, задумчиво забросив в рот ломтик сыра. – Ну знаешь ли, тогда тебе на заработки нужно. Иначе ты так долго не протянешь.

– Сам знаю, – вздохнул мальчик. – Вот только я ничего не умею. Куда меня возьмут? Кому я нужен?

– Ну вот что! Не паникуй раньше времени! У Карла отец работает в кузнеце, мало ли ему нужно подмастерье… Что-нибудь придумаем. Ты доедай пока. Мать эти дни ночует не дома, присматривает за детьми больной сестры, так что место у нас найдется.

Вечером, вернувшись в хижину после прогулки, Вермандо наткнулся на Феликса, тут же громко зашипевшего на него:

– Отец вернулся! Иди скорее во двор, пока он не увидел! А ни то не сносить нам всем головы!

– Что у вас здесь происходит?! – грубо рявкнул вошедший.

Для того, чтобы разглядеть лицо мужчины, аристократу пришлось задрать голову к самому потолку – настолько огромен и могуч оказался рыжебородый великан. Из-под густых нахмуренных бровей неприветливо смотрели темные глаза.

– О-отец, ты вернулся! – подрагивающим голосом выдавил Феликс, заслоняя собой товарища.

Крестьянин ступил в кухню, предварительно пригнувшись, чтобы не удариться о дверной проем. От каждого шага его тяжеленных сапог скрипели и прогибались половицы. Он завис над детьми – гигантский, безмолвный и мрачный, будто скала посреди океана.

– Кто таков будешь? – глядя прямо на гостя требовательно вопросил он.

– В-Вермандо, господин, – растерянно отозвался мальчик, внутренне уже успев попрощаться со светом.

– Какой я тебе господин?! Здесь господ нет! Только простые рабочие люди, – презрительно отмахнулся от вежливого обращения гигант, точно от назойливой мухи. – Хмм, – почесав густую бороду, он прошествовал к столу. – Друг Феликса полагаю?

– Верно…

– Он рассказывал о тебе. – Залпом допив бутыль эля, вытер усы хозяин дома. – Что, твои выгнали? – добродушно хмыкнул он, отрезая ломоть хлеба.

Увидев, что этот человек орудует ножом, как мясницким топором, аристократ внутренне содрогнулся и посочувствовал другу, который в глубине души ужасно боялся отца.

– Да нет, я сам ушел, – пытаясь придать голосу твердости, оспорил Вермандо.

– Ну-ну, – закидывая в рот ломоть ветчины и громко пережевывая ее, закивал он. – Сегодня можешь остаться у нас, а завтра тебе придется искать другое жилье.

– Благодарю вас… – только и смог вымолвить мальчик.

Мужчина уже потерял к ним всяческий интерес и закончив ужин, отправился в спальню.

– Пойдем и мы! – шепнул Феликс, увлекая товарища за собой.

Фермер уже громко храпел, сотрясая стены.

– Главное не шуми! – умоляюще и в то же время с угрозой потребовал парень.

– Я и не собира… – не успел аристократ закончить фразу, как тут же споткнулся обо что-то твердое и с грохотом упал на пол.

Феликс ударил себя по лицу тихо застонав, а богатырский храп его отца резко прервался и тот распахнул глаза.

– Вижу вам не спится, – негромко констатировал гигант, захрустев суставами пальцев.

– Ну все… – Смахнул каплю пота со лба юноша. – Вот и приехали…

– Хотите послушать сказание об одном из сотни подвигов Артура Аудакса?

Дети удивленно переглянулись и облегченно выдохнули в один голос:

– Да!

– Давным-давно, когда по земле еще ходили единороги, а небо рассекали драконы… когда Дэррханамом правил славный король Роланд, жил на свете благородный рыцарь Артур. Слава о его могучих подвигах облетела весь свет. Артур обладал силой десятерых мужчин и храбростью тысячи львов. Никто и никогда не мог победить его в честном бою, так силен и умел он был! Но так было не всегда. Когда-то Артур Аудакс был простым деревенским мальчишкой, но даже в те времена он мечтал о подвигах и рыцарстве. Забирая деньги у богатых и алчных аристократов, будущий герой раздавал их бедным и всегда делился с обездоленными своим хлебом, помощью и защитой…

—–

Следующим утром, едва первые петухи поприветствовали рассвет хриплым воплем, крестьянин тяжело поднялся, обул огромные сапоги и отправился работать на ферму. Феликс и Вермандо же позавтракав, вышли на улицу, обсуждать дальнейший план действий.

– Предлагаю сначала встретиться с Карлом, Стефаном и Томасом и расспросить их, а если уж вместе ничего не придумаем, отправишься на заработки в Лунденвик!

 На том и порешили. Обсудив ситуацию с друзьями и выслушав гневную нотацию Томаса о непроходимой тупости Вермандо, компания сошлась на том, что затея аристократа и впрямь сомнительная – люди его сиятельства легко отыщут его, если советник того пожелает, и тогда им всем несдобровать, а в первую очередь самому Вермандо. Однако несмотря на это мальчик оставался упрям в своей решимости жить подальше от графа и потому Карл согласился спросить у отца не нужно ли тому подмастерье в кузнеце, а Томас нехотя пообещал справиться у своей семьи нуждаются ли те в какой-нибудь помощи.

Мельком взглянув на аристократа, кузнец незаинтересованно хмыкнул:

– Нет, ты уж прости, дружище, но не подходишь ты мне! Был бы ты как Карл – другой разговор… – махнул рукой на сына мужчина и отвернувшись, вернулся к раздуванию мехов в горне.

Вермандо слегка обиженно оглядел друга. Для своих лет Карл и впрямь считался здоровяком, и хоть и наследнику не приходилось жаловаться на свои мышцы и рост, по сравнению с Карлом любой показался бы тщедушным и чахлым.

– Извини, Вермандо… – Карл виновато почесал затылок. – У отца строгие стандарты… Я и сам не рад, но что уж… его кузнеца – его порядки.

– Брось, я все понимаю, ничего страшного, – как ни в чем не бывало отмахнулся мальчик.

Сразу после аристократ отправился на пристань, где и отыскал Томаса. Смуглый и высокий – его было тяжело не заметить издалека. Он трудился наравне со взрослыми – таскал тяжелые сундуки с товарами с корабля на берег. Откинув со лба черные кудри, Гуэрро вытер пот рукавом и тоже заметил друга. Сдержанно кивнув, он подозвал его к себе взмахом руки.

– Полагаю, кузнецом тебе не стать? – прямолинейно спросил юноша, тяжело вздохнув, словно мать, уставшая от воспитания нерадивых детей.

– Угу. К сожалению, для этого нужно обладать ростом великана и мышечной массой буйвола.

Томас насмешливо оглядел его сверху вниз. Хоть они и были ровесниками, Гуэрро был на целую голову выше товарищей.

– Отец согласился взять тебя на испытательный срок – таскать грузы. Но учти, есть два важных правила: не воровать и обращаться с товарами аккуратно! Оплату можешь выбрать либо в виде одного золотого в день, либо мешок рыбы и еще каких морских гадов, вроде гребешков.

– Кажется ты упоминал, что тебе платят по три золотых в день.

– Хах, ну ты сравнил! Я – сын владельца и продолжитель семейного дела! И мне эти деньги нужны на открытие своего частного бизнеса в будущем, я их не на калачи и не на эль спускаю! А вот ты прекрасно можешь обойтись и без тяжелой работы – просто вернувшись в поместье богатого папочки и есть этих же самых лобстеров на завтрак, ни в чем себе не отказывая! Но не-ет, нам мешает гордость! А по мне, так ты лишаешь честных людей вакантных рабочих мест. – Томас, как всегда, был в своем репертуаре, говоря все, что думает.

– Ладно-ладно, твоя взяла, я понял! – проворчал аристократ. – Пошли уже, побуду сегодня вашим семейным вьючным животным.

Весь день Вермандо усердно трудился, без отдыха и перерыва таская на спине тяжелые мешки, сундуки и тюки с иностранными товарами, которые отец Томаса позже продаст в Лунденвике. К вечеру его спина пронзительно ныла, а ноги и руки одеревенели от усталости. Наплевав на все приличия, мальчик рухнул прямо на грязную пристань и закрыв глаза, блаженно вздохнул.

– Эй! Чего разлегся аки куль с требухой?! – несильно пнул его ногу Гуэрро. – Вставай, солнце еще не село! Осталось принять последнюю партию товаров из Корвамдеймоса!

Аристократ тихо застонал и с трудом поднявшись, на негнущихся коленях поплелся за другом. Закончив работу, он получил свои первые честно заработанные деньги – крупную золотую монету с изображением львов и короны – национального символа Дэррханама. Прислонившись спиной к холодному песчанику, Вермандо наконец расслабил горящие мышцы. Сев рядом, Томас протянул ему несколько жареных на костре гребешков.

– На вот, поешь, – буркнул он, на сей раз даже воздержавшись от едких замечаний, но тут же добавил: – Но не привыкай, это на первый раз, в честь исключения! Если бы отец кормил обедом и ужином каждого из своих работников, то его дело скоро разорилось бы и пришлось бы нам всем восседать на паперти!

– Спасибо, – еле слышно выдавил мальчик, прожевывая сладкое дымное мясо, оказавшееся хрустящим и сочным.

Гуэрро вздохнул, прислонившись спиной к утесу.

– В Сененсисе такие яркие закаты… И воздух там пахнет флендоранжем. Я скучаю по своему гордому свободному народу, теплым семейным застольям и дедушке Гуччо. По вечерам, когда вся семья собиралась за столом на веранде, он рассказывал интересные истории, а потом играл со мной и братьями в шахматы.

Соленый ветер хлестнул их по лицам влажной простыней, оставив после себя рыбный шлейф водорослей.

– Ты родился в Сененсисе? У тебя есть братья? Что еще я о тебе не знаю? Возможно, ты женат на фейри и у тебя трое детей-гномов?!

Юноша усмехнулся.

– Ну что, ждать тебя завтра? Начинаем с рассветом, как всходит солнце.

– И часто ты так отцу помогаешь?

– Как видишь не слишком, раз каждый день с вами вижусь. Нет такой необходимости, пока существуют бедолаги вроде тебя, – подтолкнул его плечом товарищ.

– Да… я приду… – зевнул аристократ, сам не замечая, как проваливается в глубокий сон.

Его разбудил громкий гомон уже взявшихся за работу матросов, ржание лошадей и голодные крики чаек. С усилием поднявшись, Вермандо поморщился от ломящей боли в затекшем за ночь теле. Мышцы терзало так, что было больно передвигаться. Оглядевшись и на секунду забыв, где находится, мальчик понял, что опоздал на работу. Большой грузовой корабль из красного дерева, принадлежавший семейству Гуэрро уже причалил в порт и теперь его разгрузкой занималась целая команда рабочих.

Обреченно вздохнув, аристократ снова принялся за изнуряющий труд. Вытащив пару тройку сундуков на пристань, он остановился, чтобы перевести дыхание и тут же заметил несущуюся в его сторону тройку лошадей – Оливер в сопровождении двух стражников Домианоса. Склизкий ком страха опустился в желудок, а затем потеплел и медленно пополз вверх. Наследник моментально пригнулся и попытался спрятаться за одним из громоздких сундуков, но было поздно – зоркий Оливер уже заметил его.

– Достопочтенный Вермандо! – взвизгнул мужчина, спешившись и уперев руки в бока. – По требованию вашего отца, его сиятельства Морнэмира сейчас же садитесь в седло! Он приказывает вам незамедлительно явиться в замок и зайти в его кабинет!

Нехотя выбравшись из укрытия, мальчик невольно напугал своего воспитателя видом испорченной одежды и черных от грязи рук. Темные пятна присутствовали даже на лице, а в волосах торчала ветка. Слуга ахнул и пошатнулся, едва не потеряв сознание.

– Вы… вы… вы выглядите словно одичавший бродяга, совершивший одиночный поход в Дэйфанум!

Черный Замок встретил их панихидным молчанием и гнетущей атмосферой. Учитывая обстоятельства самовольного побега аристократа после крупной ссоры с отцом дела обстояли как нельзя хуже. Но Вермандо не забыл и не простил поступок советника, явно имевшего отношение к смерти Ричи. Он никогда не забудет и не простит. Наследник не видел графа всего несколько дней, но уже успел отвыкнуть от ошпаривающего кипятком взгляда, приковывающего к месту и лишающего возможности свободно дышать. В присутствии Домианоса самого воздуха становилось меньше и что-то туго сдавливало ребра. Мальчик опустил голову, не решаясь подать ни единого признака жизни, пока наконец давно заметивший его лорд не соизволил отложить книгу и обратить на него внимание.

– Вермандо, – неторопливо произнес он, пробуя на вкус ненавистное имя, – вот ты и дома.

– Отец, – стараясь придать голосу твердости, выдавил тот.

– Оливер сообщил, что тебя видели в обществе воняющих рыбой и тиной торгашей. Таскающего сундуки с импортными товарами в порту от зари до захода.

Аристократ молчал. Он не знал, что ответить мужчине.

– Полагаю, ты решил начать жизнь бродяги? Опозорить меня… опозорить весь славный род Морнэмир…

– Отец, все не так… Я…

– Свою мать в конце концов! Ты подумал о своей матери?! О единственном существе, не презирающем тебя после всего, что ты сделал?!

– Что с ней, отец?! Что с матушкой?!

Советник рассмеялся.

– Притворством ты пошел весь в нее! Настоящий симулянт. Есть в тебе нечто женское… мягкое… Наследник рода Морнэмир просто не может обладать таким темпераментом.

– Причем здесь матушка?! Я решил уйти, потому что вы… Потому что я сам так захотел.

– Потому что с тобой обошлись как со скотом? Высекли плетью, словно последнего мальчика для битья? Может, ты имеешь возражения по этому поводу? Хочешь оспорить правильность этих действий, поставить под сомнение их справедливость?

– Нет, отец, – крепко сжав зубы, процедил Вермандо.

– Вот и славно. Потому что сегодняшними событиями ты лишь укоренил мое убеждение в том, что ты не более чем подкидыш, отродье грязного свинопаса, сущее ничтожество. У меня просто не может быть такого сына, – презрительно выплюнул граф. – Теперь убирайся с глаз долой, Вермандо. Иди к себе и лучше не попадайся мне на глаза в ближайшее время.

Аристократ покорно поковылял к выходу.

– И лучше бы это был последний в твоей жизни раз, когда ты заставлял меня краснеть! Жалкий щенок, ты же и месяца на улице не протянешь без моей еды, моей крыши, моей защиты! И после всего, что я тебе дал ты смеешь кусать руку, что тебя кормит?!

Гнев охватил Вермандо. Он сжал кулаки и одной только силой воли заставил себя промолчать, чтобы не разозлить отца еще сильнее. Покинув кабинет, он поспешно закрыл за собой дверь и стремительным шагом направился в комнату матери.

Лицо госпожи Аделаиды за эти пару дней так осунулось, что мальчик забеспокоился не заболела ли та. В опухших покрасневших глазах женщины мерцали слезы. Увидев графиню в таком состоянии, наследник испугался и впервые почувствовал себя настоящим мерзавцем.

– Матушка… – робко начал он, приблизившись к кровати.

Аделаида вздрогнула и подняла взгляд. Увидев сына, она бросилась к нему. Крепко обняв аристократа, женщина запричитала:

– Слава Единому, ты вернулся… слава Единому… Вермандо, мой мальчик… мой дорогой сынок… Слава богу, что ты жив и здоров! Ты, наверное, так устал, ужасно проголодался? Пойдем скорее в столовую, я прикажу накрыть для тебя завтрак!..

– Матушка… – обняв графиню в ответ, прохрипел мальчик, всеми силами стараясь не задохнуться в ее удушающих объятиях. – Я тоже безумно рад вас видеть… Простите, что заставил вас плакать и доставил вам неудобства… Я действительно… бесполезный сын.

– Нет! Нет, не говори так, сынок! Ты у меня самый лучший и мы с отцом тебя очень любим! – лишь надрывнее зарыдала Аделаида, гладя его по спине. – Ты ведь в порядке? Скажи, что ты в порядке! – взяв лицо наследника в руки, принялась осматривать его дама. – Тебя не ранили? Ты не упал?

– Все хорошо, спасибо за заботу, матушка. Я в порядке. Право, вам не стоило так убиваться из-за меня…

– Не говори глупости! Как это так?! Ты мой единственный и самый любимый сын! Как же я буду жить в спокойствии, не зная жив ли ты, не голоден ли, не ранен… Я твоя мать, Вермандо! Я всегда буду переживать за тебя несмотря ни на что! Где же ты был все это время?! Ты ушел из-за ссоры отцом и… из-за Ричи, да?

Мальчик кивнул.

– Все уже в прошлом, матушка. Не беспокойтесь, – соврал он.

Не поверив аристократу на слово, графиня стянула с него грязную рубаху и несмотря на отчаянные попытки сопротивления со стороны Вермандо, все же сумела изловчиться и разглядеть его изувеченную шрамами спину. Громко ахнув и закрыв рот ладонями, она попятилась и едва не упав, врезалась в шкаф.

– Вермандо!.. Вермандо, кто с тобой это сделал?! Отвечай сейчас же, Вермандо!

– Матушка, пожалуйста, успокойтесь, все в порядке… Мне уже не больно…

Женщина покачала головой и шмыгнув носом, решительно направилась к дверям.

– Куда вы?! – только и успел крикнуть мальчик.

– К твоему отцу. Я поговорю с ним о его жестоком бесчеловечном обращении со своим родным сыном!

– Нет! Нет! – Аристократ выскочил за ней в коридор и схватив за руку, повис на ней всем весом. – Не ходите к отцу, нет! Пожалуйста, матушка!

– Мой бедный, бедный сынок… – не слыша его, причитала Аделаида, не в состоянии поверить в увиденное. – Нет, не может быть… Только настоящее чудовище могло так поступить с моим мальчиком…

– Матушка, умоляю вас! Одумайтесь! Вы сделаете только хуже! И мне и себе!

– Я это так не оставлю! Какая я мать, если буду молча смотреть на истязания своего сына?!

– Этого больше не повторится, клянусь! Я сам виноват! Это моя вина, отец ни причем!.. Да послушайте же!

– Верно, госпожа Аделаида, послушайте вашего сына, – прорезал коридор голос советника, заставив их синхронно обернуться. – Разве слова Вермандо для вас пустой звук? Как он верно заметил, он сам виноват в том инциденте.

– Вы… вы… – срываясь на хрип, судорожно выкрикнула графиня. – Настоящий монстр!

Аристократ в ужасе перевел взгляд на лорда. Тот оставался спокоен и неподвижен. Заведя руки за спину, мужчина вздохнул. На его белом лице появилось уже знакомое мальчику выражение презрительности и насмешки.

– Моя дорогая жена оскорбляет меня прямо перед сыном, не стесняясь оспаривать мой безусловный авторитет как отца и мужа, не говоря уже о моем статусе графа и советника. Чем можно оправдать подобное хамское поведение? И можно ли его оправдать? Насколько я помню, моя дорогая леди Аделаида, ваши родители утверждали, что вы относитесь к роду аристократов, а не… потомственных доярок.

– Как вы можете?! Как вы можете так поступать со своим родным сыном?! – закричала женщина, совершенно не заботясь, что ее слышно на весь коридор и что перед ней стоит сам Домианос Морнэмир. – Как вы можете говорить о титулах, причем здесь ваш статус, когда речь идет о вашей семье, о вашем дорогом сыне?! Какой вы отец после этого?!

В несколько шагов он оказался прямо перед женой. Звонкий шлепок. Аристократка схватилась за покрасневшую щеку.

– В первую очередь я – граф Морнэмир, Аделаида. Во-вторую – королевский советник и член палаты лордов. И уже в-третью – ваш муж и чей-то родственник. Надеюсь, теперь я достаточно доходчиво это вам объяснил? Чтобы больше в своем доме я не слышал подобной дерзости из уст собственной жены. Иначе я заставлю вас пожалеть, – пообещал Домианос и резко развернувшись, быстрым шагом скрылся из коридора.

Женщина упала на колени, не переставая рыдать. Вермандо опустился на пол рядом с матерью и бережно ее обнял.

– Не плачьте, матушка… Я защищу вас… Когда я вырасту, я обязательно смогу защитить вас, клянусь! Никто не посмеет повысить на вас голос или ударить! Даже отец, обещаю!

– Ох, я верю тебе, мой дорогой сынок… – горячо прошептала графиня, уткнувшись ему в плечо.

Глава 5

Memento quia pulvis est

¹³

ЗАПОВЕДЬ 3. СДЕЛАЙ ВСЕ ЗЛОЕ В СЕБЕ ЛУЧШИМ. СДЕЛАЙ СВЕТОМ СВОЙ МРАК.

ЧЕЛОВЕК – СОСУД ПОРОКА. ГРЕХ – ЭТО КЛЮЧ К ПОНИМАНИЮ. ГРЕХ – КЛЮЧ ОТ ВРАТ К ИСТИНЕ И ПОЗНАНИЮ. ОСОЗНАНИЕ СВОЕЙ ГРЕХОВНОСТИ – КЛЮЧ К МИЛОСТИ И ПРОЩЕНИЮ ТВОРЦА.

«Для возвышения и развития человеческого рода необходимо зло. И опасности, которые закаляют волю. И сильные страсти, без которых человек не способен создать чего-либо великого. Властолюбие, зависть, корыстолюбие, насилие». – «Философия Ницше. Критический очерк».

С самого детства Домианос не видел ничего, кроме насилия. От этого страшного, холодного и такого пугающего мира мальчик любил сбегать в свой выдуманный. Он помнил, как играл на заднем дворе дома, наблюдая за одуванчиками и размышляя о том, как они похожи на маленькие солнца. Он наблюдал за пчелой, опыляющей эти солнца и мнил ее Богом. Домианосу казалось, что мир куда больше, чем привыкли думать люди. Гораздо больше этого заднего двора и этой вселенной. Что настоящее солнце греет гораздо теплее и светит гораздо ярче, чем то, что слепит ему глаза в недосягаемой небесной выси. Ему казалось, что настоящий Бог или Боги (мальчик не знал сколько их на самом деле) выглядят совсем не так, как привыкли представлять люди и роль их в людских жизнях также совершенно иная, нежели все думают. Домианосу казалось, что ценность человеческой жизни крайне преувеличена – ведь людей так много и хоть они и кажутся такими разными, в целом они все одинаковые. Путь каждого всегда сводится к нескольким развилкам, в конечном итоге ведущим к грандиозному и пышущему величием финалу – к Смерти.

В тот ясный весенний день, теплый и слегка душный, когда сын четы Морнэмир играл во дворе, а небо было таким глубоким и синим, каким оно было много лет назад, Смерть забрала его родившегося мертвым брата. На детской могилке, где вскоре был похоронен младенец, не было имени. Теперь Домианосу еще больше нравилось проводить время на улице, ведь отныне у него появился друг, новый жилец его маленького мира, ограничивающегося высоким забором. Мальчик дал своему мертвому брату имя Ксенофонт. И пусть Ксенофонт всегда оставался безмолвен, а домик его – серый булыжник, служивший скромным надгробием – холодным, Домианосу все равно нравилось играть с ним. Он подолгу лежал на спине рядом с камнем и рассказывал брату о мире, который их окружает. Изо дня в день, из месяца в месяц. Однажды мальчик все же решился задать брату давно волновавший его вопрос, первый и единственный за все время.

– Я давно хотел спросить… – начал он, – я столько рассказывал тебе о жизни, о мире вокруг нас… Однако мир этот скуден и мал. Теперь твоя очередь! Расскажи мне о Смерти! Ты знаешь о ней хорошо, как никто другой. Я хочу знать все! Поведай мне о ней.

Однако Ксенофонт оставался молчалив. «Возможно он думает над ответом? Или не знает, что сказать, потому что слишком мал? Возможно, он просто не умеет разговаривать?» – размышлял Домианос и решил, что будет ждать ответа столько, сколько потребуется. Но шли годы, а ответа все не было. Тогда мальчик решил выяснить его сам.

Смерть казалась ему прекрасным и удивительным явлением – завораживающим своей пронзительной острой красотой. Ему нравилось смотреть как Смерть легким касанием кончиков пальцев оставляет свои следы на всем вокруг. Как гниль сжирает нежные лепестки цветов, как разлагается некогда покорявшая небеса птица. Ему нравилось ее могущество, ее мощь, ее неотвратимость. Смерть представлялась Домианосу божеством – опасным, прелестным, близким и таким недостижимо далеким. Ее зов – зов пустоты, реквием оглушительной тишины звучащий в его ушах на заброшенных кладбищах, приводил плоть в благоговейный трепет. Он ложился на еще сырую от дождя землю, и прислонившись спиной к безымянному надгробию, слушал песнь вечности, вдыхая аромат мокрого чернозема и сладкой гнили листвы. Она стала его первой и единственной любовью. Его музой, причиной его грез и мечтаний. Домианос мечтал прикоснуться к ней, ощутить ее дыхание на своей коже. И хотя Смерть всегда была рядом с ним, с самого рождения окружая своим присутствием, словно любящая мать заботой, ему было мало. Он был жаден в своей страсти и ненасытен в своей любви к бессмертной и вечной госпоже. Лишь только юноша погружался в сон, утопая в паутине объятий Морфея, он мнил себя самым счастливым человеком на свете. Ведь Сон – родная сестра Смерти. Сон – это небытие, в которое погружается человек, ненадолго воссоединяясь с Вечностью. Сон – это колыбель Вселенной, в которой останавливается время.

Его любовь вдохновляла его на поэзию. Болезненную, мучительную, надрывную. Подобную кровоточащей ране. Будто вкус переспелой сливы, уже тронутой гнилью. Слишком приторно-сладкая горечь, что аж тошно. Он стал одержим ей. Многие, кто знал его, шептались, что хоть Домианос и физически здесь, разум его всегда отсутствует и витает далеко отсюда, в промозглых чащах странных пугающих мыслей, одержимых идей. Идей, тронутых тленом и безумием. Сам Домианос уже давно не различал сон то или же реальность, грезя наяву о прошлом, где была его возлюбленная и о будущем, где та уже ждала его.

Наблюдая за пашней и видя стопы пшеницы, юноша проводил аллегорию со Смертью – жнецом, косящим людские жизни взмахом рока. Ему хотелось кричать и петь, посвящать дифирамбы Смерти и славить, вечно славить Ее имя. Со временем его любовь превратилась в ужас. Он все еще трепетал перед своей возлюбленной, мечтая оказаться достойным ее, но теперь не как жертва, а как пророк, несущий Ее волю и Слово. Ибо красота и любовь всегда идут об руку с ужасом, болью и благоговением.

И сейчас мужчина вспомнил свою первую встречу с тогда еще новоизбранным понтификом Юстинианом в городе Дэйфанум, в который советник, едва обретя доставшееся ему по наследству от деда графство Морнэмир, совершил долгий тяжелый поход с одной единственной целью: задать Богу вопрос. Считалось, что в Дейфанумском Соборе глас Бога исходит напрямую с небес. Также здесь, в главном храме Единства хранилось деревянное распятие Агнетты и мощи многих святых, вроде Гумберта, Фомы, Антония, Ксенофонта и других последователей Девы, веривших ей при жизни.

– Credis¹⁴?

– Credo ut intelligam¹⁵.

– Сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную.

– Аминь.

– Для чего ты пришел, Домианос? Уже ставший знаменитым Черный Волк. Неужто замаливать грехи?

– Если желание победить смерть и жить вечно есть грех, то я пришел вопросить об этом Бога. Для чего Он создал нас смертными? Почему наградил разумом, который мы обречены терять, в невозможности смириться с этой мыслью? Это ли не наивысшее наказание и проклятие нашего рода? Рода, что заведомо обречен.

– Обречены лишь грешники. Чистые же души вознесутся и воссоединятся с Творцом своим, то и есть рай и наивысшее благо, самая достойная награда нам как детям Его.

– Если так, от чего же вы не спешите в могилу, преподобный? В этом случае духовенство должно находиться в первых рядах на пути к Отцу Небесному, трепеща в нетерпении перед семейным воссоединением.

– Вседержатель завещал с достоинством проходить испытания – путь земной перед Судом Небесным. Бытие дано нам чтобы доказать Ему, достойны ли мы Его награды.

– И недостойным Он, разумеется, любит посылать наказания и во время пути земного?

– Разумеется. Кому-то по делам его воздается при жизни, кому-то воздастся лишь на небесах. Неисповедимы пути Его и не нам судить Его замысел.

– Чем же успел провиниться перед Ним младенец или ребенок, страдающий от смертельных болезней, насилия, голода и побоев? От мученической смерти?

– Во дни благоденствия Творца следует благодарить, во дни печали же – размышлять. Размышлять о грехах родителей и рода, за которые их потомки наказаны. Создатель милостив и справедлив, но не всепрощающ. Смерть – есть воскресение и вступление в Жизнь Вечную. Болезни же – неотвратимый спутник смерти. Быть может Творец наш, хвала и слава Ему, – понтифик набожно перекрестился, – слишком сильно любит этих невинных чад, своих кротких агнцов, и потому так спешит забрать их к себе…

Мужчина фыркнул.

– В тебе говорят злость и обида, Домианос. Отпусти эти недостойные раба Единого чувства, успокой свою боль в молитвах. Господь не сможет исцелить тебя, если ты сам не захочешь исцеления.

– Отпустить? – рассмеялся лорд Морнэмир. – Может еще прикажете простить тех, кто погубил мою душу и едва не погубил тело?

– Ненависть возбуждает раздоры, но любовь покрывает все грехи. Только любовь спасет тебя, Домианос. Как жаль, что ты не способен на это чувство… От Его руки невозможно убежать! Ибо сказал Господь: наказания Господня, сын мой, не отвергай, ибо кого любит Господь, того и наказывает, и благоволит к тому, как отец к сыну своему!

– Что есть грех, отец?

– Грех есть зло абсолютное. Любое действие, помысел и слово, противное Закону Божьему. Бог совершенен, и грех – это все, что отклоняется от выражения воли Его и желаний.

– И какова же Его воля? Каковы Его желания и Его замысел?

– Бог, любящий наш Небесный Отец и Единый Вседержатель хочет, чтобы мы служили Ему. Ибо говорится в Энтисе: «каждого сотворил Я для славы Моей»; «сущность всего: бояться Бога, трепетать перед Ним и блюсти заповеди Его, ибо в этом все для человека»; «этот народ я сотворил для себя и он будет возвещать возвеличивать славу Мою»; «воздайте Господу славу и честь, славу имени Его! Несите дары и идите во дворцы Его, поклоняйтесь Господу благолепно, трепеща пред лицем Его, вся земля!» – Юстиниан поднял взгляд к потолку. – Третья Заповедь Вседержателя говорит о том, что должно нам в грехах каяться, что мы грешники, и чтобы Создатель простил нас, нужно стремиться к искуплению. Нужно бороться со злом в себе и идти к свету и совершенству, менять себя, чтобы стать хорошим человеком. Осознание своей греховности – первый шаг на встречу очищению, а значит и прощению Творца.

– То есть в том спасение?

– Бог любит тебя, Домианос, но не настолько, чтобы спасти.

– Он творит только затем, чтобы разрушать.

– Если Он разрушает, то лишь для того, чтобы создать снова. Подобно вечному кругу жизни и подобно мировому потопу, который списпослал на землю Единый, чтобы очистить мир от греха и на месте пепелища, на месте руин старого, воссоздать новое.

– Не значит ли это, что мы для него лишь игра? Нечто столь незначительное, как муравьи или бактерии в Его лаборотории? Созданные в виде подопытных крыс, игрушек, тешащих Его любопытство и эго.

– Мир наш подобен зеркалу, Домианос, он отражает того, кто в него смотрит. И если ты видишь вокруг себя лишь врагов, то значит, что враг притаился внутри тебя. Бог – есть любовь абсолютная. Он есть истина.

– Раз восприятие мира субъективно, значит вопросы морали, зла и добра – тоже. Или то единственные истины, субъективность на которые не распространяется?

– Grande profundum est ipse homo¹⁶. Только Бог есть светоч мира. Только Он один может вывести род людской, бродящий во тьме грехов своих и заблуждений к свету истины. Потому мы и стремимся жить в соответствии с Его заповедями. С Энтисом, отражающим Его волю.

—–

Корвамдеймос, город Даркуль Импэлер.

Схватившись за любезно поданую стражником руку, советник выбрался из кареты. Перед ним возвышалось старое здание, некогда служившее больницей, но теперь переоборудованное под его личные нужды.

– Нам сюда, полагаю, – проходя мимо воина объявил в пустоту граф и не оборачиваясь, прошествовал внутрь.

На входе его встретила медсестра в белом халате и улыбнувшись, пригласила следовать за ней.

– Добро пожаловать, господин советник, мы вас ждали. Я – Виетта и я счастлива сообщить, что благодаря вашему плодотворному сотрудничеству с его сиятельством Вигмором переоборудование больницы успешно завершено. Первые пациенты благополучно прошли адаптацию и готовы к дальнейшему курсу лечения. Желаете взглянуть на них? – Вампирша остановилась у тяжелой двери с маленьким оконцем, утыканном прутьями решетки.

От своих врагов лорда Морнэмира отделяли три внушительных запора с цепями. Он заглянул в помещение. Пятеро мужчин – изнуренных голодом, тяжелой дорогой и грубым обращением стражников без движения лежали на жестких койках, молча и угрюмо дожидаясь своей последней участи. Домианос удовлетворенно хмыкнул.

—–

Легенда об Артуре Аудаксе настолько вдохновила Вермандо, что ему в голову пришла интересная, но рискованная мысль.

Стоял полдень, и слуги были заняты подготовкой к ужину и уборкой. Сам же советник находился в столице, в королевском замке. Воспользовавшись этим, мальчик незаметно прокрался в кабинет отца. Осмотрев ящики, он порылся на книжных полках, и не обнаружив ничего интересного, застыл посреди комнаты, как вдруг его внимание привлек блеск отполированного металла. На стене висело множество разнообразного оружия всех времен и народов – гордость и достояние графа. Тот годами коллекционировал серпы, ножи, мечи и кинжалы, многие из которых передавались по наследству не одно поколение семейства Морнэмир. Фамильный меч с их гербом – черным волком, был жемчужиной коллекции и принадлежал самому Домианосу Освободителю.

 Завороженный, аристократ шагнул к стеклу и с затаенным дыханием принялся рассматривать редчайшие экспонаты древности, в обычное время недоступные его взору, ведь советник запрещал даже приближаться к этому стеллажу ближе, чем на метр. Перед Вермандо пронеслись яркие сцены героических битв прошлого, и он сам не заметил, как размахивая небольшим легким мечом, стремительно поскакал навстречу своей смерти или победе – в самый центр сражения. Совершенно забыв, где он и что делает, мальчик опомнился лишь когда старая ваза с прахом его прадеда с грохотом разбилась о каменный пол, брызнув осколками во все стороны. В ужасе замерев, аристократ опустил взгляд на клинок в руке и его обуял ужас, тонкими болезненными иглами вонзившийся под кожу.

– Отец просто убьет меня этим самым мечом, если узнает… – севшим голосом прошептал Вермандо, судорожно прислушиваясь к звукам за дверью.

Вернув оружие на место, он хотел уже уходить, как вдруг его взгляд упал на мавританскую саблю с причудливыми тигровыми узорами на стене. Схватившись за рукоять, мальчик потянул ее на себя изо всех сил. С приглушенным грохотом дальняя стена за гобеленом отодвинулась, открыв черный проход. Не веря своим глазам, аристократ огляделся, убедившись, что никто за ним не наблюдает, сходил за канделябром и нерешительно ступил внутрь.

Сырые стены давили на него холодом, а коридор все сужался, но это нисколько не пугало его, и Вермандо продолжал упрямо идти вперед, пока наконец не свернул за угол и не оказался перед тяжелой дубовой дверью, запертой на семь железных замков. Опустившись на пол и прищурив глаза, мальчик разглядел сквозь щель между дверью и полом блеск золотых монет.

Затравленно озираясь, наследник стремительно выбежал из кабинета отца. По пути в свою спальню он практически врезался в советника, резко затормозив перед ним.

– Вермандо? – поднял брови лорд Морнэмир, окинув сына подозрительным взглядом. – Куда это ты так торопишься?

– О-отец!.. Я… я вспомнил, что забыл кое-что сделать, – испуганно залепетал он, избегая взглядом мужчину.

– Забытая мысль всегда кажется значительной… однако мы легко забываем свои ошибки, когда они известны лишь нам одним, – задумчиво рассудил Домианос, и тут же забыв о мальчике, продолжил путь дальше по коридору.

Судорожно выдохнув, юный аристократ добрел до покоев и заперев дверь, устало рухнул на кровать. Ему предстояло тщательно обдумать дальнейший план действий. Несколько дней спустя он поделился идеей с друзьями, заранее предупредив их о всевозможных рисках и последствиях.

– Даа-аа… – почесал затылок Карл, – работенка не из легких.

– Если попадемся – не сносить нам всем головы… Как и батькам нашим, – вставил Стефан.

– А ты уверен, что это разумно? На мой взгляд риск неоправданно высок. Хотя, если, конечно, мы смогли бы взять себе небольшой процент… в качестве платы за столь отчаянную авантюру… – размышлял вслух Томас.

– Так, а ну хватит! – прикрикнул Феликс. – Вермандо пришел к нам за помощью и собирается действовать в интересах простых людей, таких как мы с вами! Негоже искать тут наживы иль делать вид, что мы ни при чем!

Аристократ благодарно посмотрел на товарища.

– Я понимаю, что это очень опасно… и страшно, и рискованно…

– А еще незаконно и наказуемо, – проворчал себе под нос Томас.

– Однако если мы не поможем людям, то кто? Я не прошу вас идти со мной против вашей воли, но буду рад, если вы составите мне компанию. Мы и не из таких передряг вместе выкарабкивались.

– Что верно, то верно, – покивал Карл. – Друзей одних в беде не бросают! Решено, я иду.

– И я, – уверенно присоединился Феликс.

Стефан и Томас колебались, с сомнением переглядываясь.

– Ладно, – мрачно вздохнул Гуэрро. – Но с тебя должок, – погрозил он пальцем Вермандо.

Стефан молча подошел к ним и коротко кивнул.

– Вот и порешили. Когда выдвигаемся?

– Я добыл расписание отца на день. Сейчас он еще в кабинете, но в полдень, после чаепития, отправится в столицу, решать государственные вопросы.

– И до каких пор он пробудет там?

– До завтрашнего утра, но может как обычно задержаться на несколько дней.

– Отлично, значит у нас еще есть время подготовиться.

После полудня, когда его сиятельство Морнэмир отбыл в Лунденвик, пятеро товарищей осторожно проникли в Черный Замок. У них получилось добраться до кабинета незамеченными и Гуэрро отворил замок заранее подготовленной отмычкой. Карл и Стефан остались в коридоре, на случай если нужно будет поднять тревогу. Феликс, Томас и Вермандо тем временем в растерянности застыли у тяжелой широкой двери, отделяющей их от сокровищницы. Сколько бы Томас ни пытался открыть засовы – ничего не выходило. Наконец взгляд аристократа упал на необычную выемку на замке, по форме напоминающую голову волка, красующегося на фамильном кольце Морнэмир.

– Подожди-ка… – остановил кряхтящего друга он, накрыв его руку своей. – Кажется я узнаю этот символ… Точно такой же волк на кольце моего отца! Родовая реликвия, передающаяся из поколения в поколение!..

– Какой ты наблюдательный сыщик! А нельзя было позаботиться об этом раньше, скажем за пару дней до того, как мы проникли в кабинет Домианоса и теперь пытаемся взломать его сокровищницу?! Где мы сейчас достанем это чертово кольцо?! – прошипел Томас.

– Извините… я сразу и не заметил… – пристыженно опустил голову мальчик, избегая смотреть на друзей.

– Ох, не заметил! – передразнил его Томас. – Ничего страшного, Вермандо, расслабься! Подумаешь – какова мелочь! Иди и скажи об этом Стефану, уже сгрызшему себе руку по локоть от страха!

– Не горячись, – тяжело вздохнул Феликс. – Конечно, ситуация… неприятная. С каждым случается. Вермандо просто не успел как следует рассмотреть дверь в первый раз. Зато теперь мы знаем, что нам наверняка понадобится для ее взлома.

– Неприятная?! – взвился Гуэрро. – А может Вермандо еще и ненароком не обратил внимания на гигантского трехглавого змея, охраняющего эти сокровища внутри?! Или там, чего доброго, окажутся ловушки с огненными стрелами и ядовитыми клинками!

– Тебя никто насильно не тащил с нами идти! – начал терять терпение Феликс. – Разнылся тут как истеричная девчонка!

– Хватит! – повысил голос аристократ. – Пожалуйста, перестаньте! Пойдемте, нам пора возвращаться к Стефану и Карлу!

– Смотри как бы они не прибили тебя на месте за такие новости, – процедил Томас.

Оказавшись на улице, на безопасном от Черного Замка расстоянии, мальчишки принялись обсуждать дальнейший план действий.

– Я достану кольцо, – пообещал Вермандо.

– А если все опять пойдет наперекосяк?! – возмутился Томас.

– Будь что будет, а мы тебя прикроем, – пообещал Карл.

На том и порешили. Вот только назревала другая проблема: советник никогда не расставался со своим кольцом – ни днем, ни ночью. Единственной возможностью его украсть представлялся случай, когда лорд Морнэмир посещал купальню.

– Действовать придется быстро, – заявил внимательно слушавшим его товарищам аристократ. – Мы должны будем проникнуть в сокровищницу и потом незаметно вернуть кольцо обратно до того, как отец заметит пропажу!

– И все это нужно будет сделать, пока он находится в купальне, прямо в замке… в непосредственной близости к кабинету, – мрачно подытожил Феликс. – Что ж, никто не говорил, что будет легко. Однако, когда трудности нас останавливали?

– Вы просто сумасшедшие! Настоящие психи! – сказал Томас. – Вы вообще в своем уме?! Какой здравомыслящий человек пойдет на подобную авантюру, когда на кону стоят ваши жизни и жизни ваших семей?! Если вы забыли, речь идет не о каком-нибудь простачке из Ваттенфтава, а о Домианосе, мать вашу, Морнэмире! Я ни за что не пойду на это!

– Тогда будешь стоять на стреме, и предупредишь нас ежели чего!

– Чтобы чуть что попасться прямо ему в лапы?! Да я лучше жабу съем!

– Успокойтесь. Если Томас не хочет участвовать непосредственно в грабеже со взломом, его сложно в этом винить. Однако быть может он мог бы принимать мешки с золотом или следить за стражей? – рассудил Вермандо.

И вот, на следующий день его сиятельство невзначай бросил, проходя мимо жены:

– Приготовьте мне ванну.

Та кивнула и молча отправилась выполнять поручение. Притаившийся за углом Вермандо со всех ног бросился в спальню, где его уже дожидались друзья. С самого утра он тайно преследовал графа, чтобы не упустить момент, когда он отправится мыться, а перед этим прикатил из погреба целую бочку вина и оставив ее открытой на кухне, предложил стражникам угоститься.

Советник во время подобных мероприятий предпочитал степенное уединение – без лишних глаз и ушей и потому, как только госпожа Аделаида закончила набирать воду, то сразу же удалилась, предоставив мужа самому себе. Мужчина неторопливо разделся, снял кольца и зашел в воду. Он любил отдыхать в горячей воде, такой, что густой белый пар заполонял собой все пространство, выгодно скрыв проникшего внутрь мальчика.

– Ну и парилка тут! Видимо готовится к горению в адских котлах, – проворчал он, осторожно подкрадываясь к свернутой у входа одежде и кладя заветное украшение в карман. Выскользнув за дверь, он облегченно выдохнул и кивнул дожидавшимся его в коридоре товарищам.

– У нас есть не больше двадцати минут. Если повезет – получаса, – объявил аристократ.

Вместе, они проникли в кабинет лорда и оставив Стефана и Томаса стоять на стреме, отправились в сокровищницу. Подрагивающими пальцами Вермандо приложил морду волка прямо в отверстие и прижав его, повернул. Дверь с грохотом отодвинулась в сторону, пропустив грабителей внутрь темного прохладного помещения. Быстро наполнив мешки золотом, они собрались уходить, но Феликс стал с интересом разглядывать пожелтевшие от времени свитки и документы, нагромождением пылящиеся в стеллажах.

– Так вот он какой, тайный архив Домианоса… – присвистнул он. – Вы хоть представляете сколько здесь хранится смертных приговоров, государственных тайн и секретов?..

– Здесь столько золота, что даже если мы унесли бы втрое больше, чем взяли – он все равно бы не заметил, – пробасил Карл, освещая пол канделябром.

– Пойдемте уже скорее, мне не по себе, – нервно переминаясь с ноги на ноги попросил Вермандо.

– Брось, когда еще нам представится возможность порыться в грязном белье Домианоса? – отмахнулся Феликс.

– Не знал о твоих столь специфических предпочтениях, дружище, но по крайней мере теперь это объясняет твой нездоровый повышенный интерес к моему отцу! Мог бы сразу сказать, и мы бы пошли в прачечную, а не в кабинет, – съязвил аристократ, закатив глаза.

Карл хохотнул.

– Ничего вы не понимаете! – разозлился Феликс. – Скольким людям мы могли бы спасти жизнь, если бы добыли их приговоры, или того лучше – обнаружили бы на него компромат?!

Мальчик задумался.

– Ты прав, однако… чтобы разобрать эти документы уйдет куча времени… И это, не говоря о риске оставить улики.

– Да, об этом я не подумал, – кисло признал крестьянин. – Ладно, уходим!

Благополучно выбравшись в коридор, они встретились с недовольным Томасом и перепуганным Стефаном. Уперев руки в бока, Гуэрро окинул их раздраженным взглядом.

– Чего так долго?! Прошло уже полчаса, он вот-вот вернется!

Вермандо сглотнул и со всех ног бросился в купальню, чтобы вернуть кольцо на место.

Приблизившись к двери, наследник не услышал шума воды и затаил дыхание.

– Вермандо? Что ты здесь делаешь? – вывел его из задумчивости мягкий голос матери, неожиданно возникшей у него за спиной.

Подскочив от неожиданности, аристократ поспешно выпалил:

– Извините, матушка, я собирался принять ванну, но кажется там кто-то есть.

– Отец уже закончил, я как раз несу ему полотенце.

Не имея времени на раздумья, мальчик незаметно подбросил кольцо в корзину с бельем в руках женщины. Ничего не заметив, та зашла в купальню и затворила за собой дверь.

– Фух… вроде бы получилось, – смахнув со лба капли пота, облегченно выдохнул Вермандо.

Тем же вечером друзья снова встретились на привычном месте – небольшом холме, поросшем дикими грушами, возвышающимся прямо над деревней Ваттенфтав.

– Итак, теперь нам осталось незаметно озолотить каждый из этих домов, – обведя рукой крестьянские хижины, заявил Феликс.

– И как же мы это сделаем? Пролезем к ним в спальню через окно, чтобы мужчины схватились за оружие, а женщины принялись визжать, что к ним пробрались бандиты и насильники? – саркастично осведомился Томас.

– Не очень-то мы на них и смахиваем, – обиженно закатил глаза Феликс. – Мы скорее Артуры Аудаксы – благородные и великодушные рыцари!

– Ну-ну. Предлагаю лучше подбросить им монеты на крыльцо и дело с концом.

– А что, это мысль, – согласился аристократ.

– Мы будем писать записки? – негромко спросил Стефан. – Ну, с объяснением… что так и так, мы желаем сохранить свою личность в тайне и просто помогаем обездоленным людям…

– Отличная идея! Кто будет писать? Ты? Карл? Или может сразу наймем королевского писаря?! – съязвил Гуэрро.

– Увы, но никто из нас кроме Томаса и Вермандо не умеет читать и писать, – кивком подтвердил Карл.

– Да и я сомневаюсь, что это хорошая идея, оставлять такие улики. Записка может случайно попасть к людям Домианоса, а он легко вычислит почерк сына, – рассудил Феликс.

– Предлагаю сохранить анонимность, – согласился наследник. – Главное, чтобы люди были довольны.

И вот, товарищи отправились в деревню – раздавать деньги бедным. Когда последний мешок с золотом опустел, солнце клонилось к горизонту, и аристократ забеспокоился, что его пропажу могли обнаружить.

– Ух, поработали мы на славу… – довольно вытирая рукавом рубахи пот, выдохнул Феликс. – Теперь и по домам пора!

– До завтра! – попрощался с друзьями Вермандо. – Увидимся на том же месте!

В тот же вечер его сиятельство обнаружил, что в его кабинете был кто-то посторонний, а на следующее утро насчитал пропажу около сотни золотых монет. Ярость обжигающим кнутом хлестнула его по спине. Лорд Морнэмир приказал привести ему всех слуг, находившихся вчера в замке. Заведя руки за спину и надев на лицо маску высокомерного презрительного спокойствия, главный советник Дэррханама неторопливо прогуливался вдоль рядов прислуги. Каждый из них боялся ни то, что поднять взгляд на хозяина – не осмеливались даже громко дышать.

– Очень хорошо. Значит никто ничего не знает. Никто ничего не слышал… не видел… не чувствовал. Верно?

Ответом ему была тишина, однако Домианоса это ничуть не смутило, и он продолжил:

– Но тем не менее, из моего кабинета пропала сотня золотых монет. Кто-то выкрал мое кольцо, сделав это столь нагло и искусно – пока я находился в купальне. Один, голый и совершенно и беззащитный перед этим мерзавцем! – резко перешел на крик мужчина, застыв посреди комнаты. – Мало того, этот негодяй еще и осмелился проникнуть в мой кабинет дважды! В первый раз был кощунственным образом взломан замок! А до этого исчезла ваза! Получается – уже трижды. После чего, этот самодур посмел насмехаться надо мной – столь дерзко вломиться в личное хранилище первого государственного лица в Дэррханаме! В мое хранилище! И каждый из вас был занят очень важным делом —отдыхом на кухне и праздным бездельем! – Граф на секунду умолк, переводя дыхание. – Я этого так не оставлю. Однако этот человек имел доступ к купальне посреди бела дня! Следовательно, он существует в непосредственной от меня близости! Если конечно же вы, бестолковые и слепые идиоты не упустили из виду как в мой замок проникла шайка разбойников! Итак, в последний раз спрашиваю по-хорошему: кто посмел обокрасть меня?

Тишина. Все опустили взгляды в пол и не решались оправдываться.

– Хорошо, я вас понял. Значит играем по-плохому. Стража! – повысил голос советник.

В дверях тут же возникли солдаты.

– Увести каждого из этих пустоголовых разинь и потенциальных государственных изменников и допросить в моем подземелье! Сейчас же!

Те бросились выполнять приказ. Оставшись в одиночестве, лорд Морнэмир устало опустился в кресло, словно силы покинули его. Вымученным жестом он помассировал виски и прошептал в пустоту:

– Нет, я этого так не оставлю… Я найду изменника, и он дорого заплатит мне за это ужасное оскорбление… своей жизнью.

Долгие часы бесконечных допросов ничего не прояснили. Люди плакали, стенали от боли и умоляли о пощаде, но все как один клялись и уверяли, что они непричастны и ничего не знают. Настоящий виновник ушел безнаказанным и сейчас сидит себе где-нибудь в пабе за кружечкой эля и болтая ногами, весело пересказывает собутыльникам как легко надурил первого человека в стране и главного советника короля. Нет, виновник должен быть найден и жестоко наказан. В назидание остальным. И если Домианос не может найти этого неуловимого негодяя, что ж… Он найдет другого козла отпущения.

– Но ваше сиятельство! – слезно взмолился Оливер, упав на колени перед мужчиной и схватив его за штанину. – Клянусь Единым, это не я! Я никогда бы не осмелился предать вас! И тем более грабить! Как же я мог?! Я весь день был у вас на виду, а потом присматривал за Вермандо!

– Как ты смеешь?! – небрежно стряхнул с себя его руку аристократ. – После всего, что я дал тебе?! После того как подпустил к сыну!.. Вот чем ты отплатил мне за мою доброту и доверие?! Это уже четвертая твоя ошибка, стоящая мне репутации за эти полгода!

– Это не я, не я, ваше сиятельство! Клянусь Богом и своей жизнью! Клянусь своей матерью! Я ни за что бы!..

– Экий бесстыжий безбожник! Не жалко свою бессмертную душу, упоминая имя Божие всуе со своей грязной ложью, пожалей хоть свою несчастную мать! Не желаю ничего слышать! Стража! Увести его! Я скоро присоединюсь к наказанию. – Подарил Оливеру на прощание зловещую улыбку граф и грациозно развернувшись на каблуках, на глазах у застывшей в ужасе прислуге, гордо удалился наверх.

 В тот день душераздирающие крики Оливера не смолкали до самой ночи. Советник приказал живьем содрать с него кожу и высечь плетками, а когда он потерял сознание от болевого шока – велел подождать пока тот очнется и продолжить пытки. На следующее утро, едва прислуга проснулась и отправилась за работу, в коридоре первого этажа их ожидал сюрприз – изувеченное до неузнаваемости тело их бывшего коллеги безвольно болталось под потолком на крюке, словно туша растерзанного животного. В назидание каждому.

Глава 6

Путь Данко¹⁷

Пять лет спустя.

– Че-то скучно с вами. Сидим как старая квашня денно и нощно, да бездельем маемся, – пожаловался Феликс.

– А что ты предлагаешь? Отправиться в военный поход на Элляс?! Или может совершить паломничество в Дэйфанум?! – огрызнулся Томас.

– Насчет военного не знаю, но почему бы не сходить в обычный? – предложил Вермандо.

– В Элляс? В обитель нимф, вина и мифических чудовищ? – задумчиво пожевал Феликс. – А что, мыслишка-то дельная!

– А там разве не живет большой страшный минотавр?.. – подал голос Стефан, недоверчиво посмотрев на друзей.

– Куда без него! Прямиком к нему в гости да отправимся! Да расслабься ты, сказок переслушал в детстве! – отмахнулся Феликс.

– Я за. Все лучше, чем сидеть без дела, – рассудил Карл. – Только мне не хотелось бы надолго оставлять кузнецу.

– А мы и ненадолго! Туда да обратно с ночевкой! – пообещал Феликс, которому идея понравилась явно больше остальных.

– Нам понадобится лодка… – задумчиво начал аристократ.

– Узко мыслишь! – хмыкнул Томас. – Корабль нам на что?!

– Ты возьмешь корабль отца? – воскликнули все в один голос, одновременно уставившись на парня.

 Тот скрестил руки на груди и его лицо мгновенно приобрело привычное недовольное выражение.

– Чему вы так удивляетесь?! Если уж путешествовать – то с комфортом!

– И то верно! – хохотнул Карл, одобрительно кивнув. – Решено, выдвигаемся на закате! Как раз шумиха стихнет и отчалим по-быстрому.

 Ночное небо укрыло странников пеленой звезд. Волны, заупокоенно шелестя, обреченно разбивались о киль судна. Ветер был попутным и плавание обещало быть недолгим. Феликс по-хозяйски развалился на ящиках с грузами, Томас встал за штурвал, а Вермандо завороженно наблюдал за тем, как корабль отчаливает от берега, и деревня все уменьшается, со временем превращаясь в маленькую точку. Впереди уже маячил белокаменный город и древние храмы с колоннами, утопающие в густой ароматной зелени.

– Кто-нибудь видел Стефана? – крикнул Карл, осматриваясь.

– Нет… Кажется он говорил, что ему нехорошо и отправился в каюту! – отозвался Феликс.

Вермандо и Карл принялись искать друга. Долго ходить не пришлось – блондин перегнулся через борт корабля. Его локти подрагивали.

– Дружище, а мы тебя потеряли! – коснулся плеча парня кузнец.

Позеленевший Стефан на секунду обернулся к ним и его тут же стошнило в воду.

– Ох… – Отпрянул Карл. – Ты не говорил, что у тебя морская болезнь!

– А я… Ик! И не з-знал! – выдавил ослабевший Стефан и пошатнувшись, едва не выпал в море.

 Товарищи тут же подхватили его с разных сторон.

– Ну вот что, ты держись! Почти причалили! – неловко поддержал кузнец.

– Томас, скоро там? – окликнул капитана аристократ.

– Сейчас, дай мне сплавать туда и обратно, чтобы высчитать сколько миль нам еще осталось! – в своем репертуаре отозвался тот.

– Думаю пара часов! – ответил за него Феликс.

 Эту ночь друзья решили провести на корабле, а уже утром отправиться на сушу.

Высадившись на берег, компания отправилась в лес – исследовать местную флору. От моря веяло зябким холодом и даже в чаще сохранялось ощущение соленой сырости. Пока они плутали по дебрям, незаметно стемнело. С ветки прямо перед носом Стефана сорвалась сова и сверкнув горящими глазами, бесшумно скрылась в ночи. Блондин схватился за сердце и попятившись, врезался в грудь Феликса, который выругался, едва не упав на Карла.

– Это невыносимо! Пора разбивать лагерь, – проворчал Томас, брезгливо смахивая с плеча комара.

– Поддерживаю. Не приведи Единый на зверье какое напороться, – добавил Карл.

 Стефан обнял себя руками в попытке согреться и сглотнув, кивнул.

– Тогда решено, строим шалаш, – объявил Феликс.

– Пока мы его построим, уже утро наступит! – закатил глаза Гуэрро.

– А у нас есть выбор? – резонно спросил Вермандо. – Вместе быстро управимся!

 И разожгя костер, парни принялись за работу. Через пару часов небольшой шалаш был готов, и уставшая компания завалилась в него спать. Их больше не смущал ни холод, ни жужжание комаров, ни звуки леса.

Следующим утром они добрались до ближайшего поселения и постучавшись в первый попавшийся дом, облегченно перевели дух. Дверь отворила маленькая темноволосая эллясийка с внешностью напуганного олененка.

– Вечер, добрая женщина! – отвесил поклон Вермандо. – Извините за столь неожиданный визит! Мы – путники из Дэррханама, прибывшие в славный Элляс с миром! Не найдется ли у вас ночлега? Мы щедро отплатим вам – золотом или помощью, если таковая потребуется.

 Настороженно оглядев непрошеных гостей, хозяйка впустила их внутрь и высунувшись на улицу посмотрела по сторонам, лишь после этого затворив дверь на засов.

– Приветствую добрых гостей в своем скромном жилище. Можете оставаться сколько хотите, только дом у меня небольшой, места мало…

– А насчет этого не беспокойтесь, хозяйка! Мы вас не потесним, на полу ляжем! И по поводу продовольствия не переживайте – мы только с охоты вернулись, принесли вам фазанов. – Сжимая трех мертвых птиц за горло, протянул женщине дичь Карл.

 Та только кивнула и выдавив улыбку, унесла подарок на кухню. Едва она вернулась в гостиную, парни тут же представились:

– Примите сердечную благодарность за кров и гостеприимство! Мое имя – Вермандо, – поцеловал эллясийке руку аристократ, чем сильно смутил ее.

– Феликс.

– С-Стефан, м-мадам, – застенчиво улыбнулся блондин.

– Карл, – протянул руку для рукопожатия великан и едва женщина вложила свою ладонь в его, затряс ее руку.

– Томас Гуэрро, – сдержанно кивнул ей серьезный юноша.

– Мое имя Мелания, – застенчиво улыбнулась хозяйка дома. – Можете садиться за стол, сейчас я накрою вам поесть.

 Друзья расположились за широким деревянным столом, на который эллясийка вскоре поставила лимонный суп с яйцами, мусаку, долму и фаршированные мясом баклажаны. Завершением гастрономической композиции стали два глиняных кувшина с вином. Сев рядом с Вермандо и Стефаном, женщина подперла подбородок рукой и попросила:

– Расскажите новости из Дэррханама. Король Иоан все еще царствует? У него по-прежнему нет наследников?

– Смотри какая любопытная! – пробурчал на ухо Карлу Томас, с сомнением рассматривая долму, прежде чем откусить от нее.

– Да, его величество пребывает в добром здравии, однако женой и наследниками так и не обзавелся, – простодушно поведал Вермандо, накладывая в тарелку баклажанов с мясом. – Новостей особо нет, дела идут потихоньку.

– Я слышала от других странников на базаре, будто народные волнения усиливаются…

– Какие волнения? – отпивая прямо из горла кувшина, поинтересовался Феликс.

– Из-за некого лорда Морнэмира. Ходят слухи, что его власть простирается далеко за пределами его графства.

 Аристократ подавился овощами и закашлялся, а Феликс заботливо постучал товарища по спине и как бы невзначай спросил:

– И что же там говорят?

– Говорят, будто бы он оборотень, заключивший сделку с Дьяволом. Что он пожирает младенцев и выпивает кровь молодых девственниц, чтобы продлить себе жизнь. Много всякого рассказывают. А вы разве не слышали? Я думала в Дэррханаме он у всех на слуху.

– Да, кажется, я слышал что-то подобное… – лениво зевнув, припомнил Томас. – Его сиятельство вроде как считается местным тираном и мучителем обездоленных. Впрочем, как и любой аристократ. А как дела у ее императорского величества Соломонии?

– Она отошла от дел, уступив трон своей дочери Каллисте. Говорят, будто бы старшая принцесса Цецилия и старший принц Сирианос занимаются государственными делами заместо нее, пока императрица придается чувственным наслаждениям.

– Это каким же?

– Торговка специями рассказала, что ее сын был знаком с гладиатором, сражения которого императрица нередко посещала. А затем она его выкупила в свой гарем!

– У нее свой гарем?! – поперхнувшись вином, прокашлялсся Феликс. – У женщины?!

– Люди до сих пор шепчутся, никто в толк не возьмет как она на такое решилась! Ходят слухи она любит кровавые зрелища и специально для нее стравливают гладиаторов со львами… Кто-то даже оборотней упоминал. Императрица выкупает понравившихся ей мужчин, неважно будь они пленными рабами или прославленными воителями. А еще она, разодетая в простолюдинку, любит разгуливать по базару и подшучивать над торговцами!

– Я слышал, что она держит ручных леопардов, – неожиданно для всех заявил Томас. – Отец часто бывает в Эллясе, торгует с местными.

– Кто-то говорит, что львов, кто-то, что тигров. А может и ягуаров, – пожала плечами Мелания. – Она любит больших кошек, как и ее брат Эпафродитос. Эту любовь они делят между собой, также как власть, утехи и трон.

– Есть ли у вас здесь стоящие достопримечательности? Нам хотелось бы посетить их, перед тем как мы отчалим обратно в Дэррханам, – поинтересовался Вермандо.

– Разумеется. Например, Акрополь и Парфенон – одни из самых величественных храмов Элляса. Пифия – наш главный местный оракул, основанный самим Аполлоном на месте его победы над чудовищным змеем Пифоном…

– Аполлоном? Это ваш архитектор? – озадаченнспросил Феликс. – Он одолел дракона?

– Аполлон – бог света и покровитель искусств, пророк, целитель и воплощение солнца. Сын Зевса и Лето, брат Артемиды, владеющий луком и лирой в равной степени мастерски. Сейчас его культ является главным в Эллясе, так как Эпафродитос и Каллиста выбрали его как своего предка и покровителя.

Стефан, Феликс и Карл переглянулись. На лице каждого отпечаталось крайнее недоумение. Конечно, в Дэррханаме знали о язычестве и о том, что оно принято многими народами, в том числе и эллясийцами, однако крестьяне не имели доступа к книгам и им не доводилось слышать подобное даже от странствующих менестрелей. Томас же и Вермандо не выказали особого удивления, вероятно будучи людьми более осведомленными в чужих культурах.

– То есть вы… не верите в Единого? – робко и недоверчиво уточнил Стефан.

– Нет, – улыбнулась женщина, – мы верим в Олимпийских богов. – Забыла! – внезапно испуганно подскочила на месте она, метнувшись к полкам с продуктами. Налив сливок в керамическую миску, хозяйка спустилась в подпол и оставив угощение там, вернулась за стол.

– Вы держите ребенка в подвале? – полюбопытствовал Гуэрро.

– Что вы! Вовсе нет! Два года назад моего ребенка выкрали фейри, взамен оставив подменыша. Но сливки я оставила не ему, а эфуссусам – домовым фейри. Взамен на еду они не вредят мне и моему дому, а порой даже и оберегают.

 Парни переглянулись, а Карл пнул под столом Томаса, покрутившего пальцем у виска, когда эллясийка отвернулась.

– А г-где сейчас тот подменыш?

– Он больше тут не живет, – неохотно отозвалась та, выдавив улыбку. – Я отнесла его в лес, чтобы настоящая мать забрала его обратно. Мне не нужны никакие подменыши, никто не заменит мне сына. Теперь я такого не допустила бы. Если бы знала, повесила раньше, – кивнула на рябиновые ветви, привязанные к потолку Мелания. – Против лесных фейри еще хорошо помогает железо. От эфуссусов никакого спасения и вовсе нет. А вообще, никогда не берите денег у Малого Народца! И не торгуйтесь с ними! Фейри очень хитры и едва вы разойдетесь каждый своей дорогой, деньги их превратятся в листья, камни или кости!

– Д-да, я слыхал от своей б-бабули, когда ты была жива… – нервно закивал Стефан, заламывая руки. – Она еще рассказывала будто… духи умерших фейри становятся блуждающими огоньками в лесу… и за-завлекают путников в трясину или еще к-куда…

– Я слыхал будто лягушки – это души детей, умерших до крещения, – встрял Карл.

– А я слыхал, будто люди без критического мышления редко доживают до двадцати, – проворчал Томас.

– Самое ужасное что может быть – натолкнуться на оборотня, – со знанием дела поведал Феликс, заведя руки за голову. – Отец рассказывал, как однажды с товарищами отправился на охоту и повстречал одного. В общем, выжил он только чудом и стал единственным, кто вернулся в тот день домой. Адские создания.

– Волков бояться – в лес не ходить, – добродушно хмыкнул Вермандо.

—–

Еще четыре года спустя.

Товарищи встретились в пабе «Королевские Панталоны». Графство Морнэмир и деревня Ваттенфтав располагались близко к центру города, поэтому расстояние в несколько километров они легко преодолевали пешком. Таким образом месторасположение паба стало весьма удобным местом для сборов. Несколько месяцев назад на этом же месте, за кружкой доброго эля мужчины пришли к мысли о том, что их революционные идеи следует воплотить в жизнь. Так появился Орден Сопротивления, возглавляемый Феликсом и Вермандо. Основной идеей являлась борьба за права низших сословий и отдельных притесняемых людей. Это был протест против беззакония аристократии. Против любой несправедливости и притеснения слабых. В дальнейшем к ним стали присоединяться спасенные друзьями от виселицы крестьяне, рабочие и просто несогласные с действующей властью люди. Символом альянса стала веточка чертополоха, которую нуждавшиеся в помощи прикрепляли на грудь. По ней члены ордена находили страждущих и обиженных. Также гербом был избран череп в лавровом венке.

Пока Томас с важным видом рассказывал историю дэррханамских, сененских и прочих валют, строя теории о финансовых пирамидах, а Стефан сбивчиво и взволнованно жаловался Карлу на уничтожающих урожай слизней, взгляд Вермандо скучающе блуждал по пабу. Внезапно внимание аристократа привлек новый гость заведения – неприметно слившийся с тенями монах, севший неподалеку от их столика. Смиренно склоненную голову мужчины скрывал капюшон. Он выглядел столь скромно и неприметно, что Вермандо и сам удивился, что именно в этом человеке привлекло его внимание.

– Поэтому флавумдонум в итоге оказался слабее проверенных со времен Вампфейху шардсов Корвамдеймоса. Досконально изучив все эти аспекты, я вывел не побоюсь этого слова, безупречную формулу успеха и в скором времени собираюсь воплотить ее в действие.

– И какую же это формулу? – не слишком заинтересованно хмыкнул Феликс, поддерживающий диалог скорее из желания подловить на чем-нибудь друга и сбить с него спесь, нежели из вежливости.

– Так я тебе и сказал! Вот накоплю еще немного золота, открою свой банк и сам все увидишь! На практике убедишься в том, что фамилия Гуэрро ближайшие пару столетий у людей будет ассоциироваться с финансовым промыслом!

– По поводу Скотта… – начал аристократ, вновь повернувшись к парням.

– Какого еще Скотта?

– Землю которого собирается в скором времени конфисковать лорд Рэфферд и причислить к своим владениям, чтобы посадить больше садов для птиц!

– А, точно… Ну что там с ним?

– Видимо переедет в курятник вместо птиц Рэфферда, – проворчал Вермандо, находившийся не в самом добром расположении духа. – Лорд является феодалом его земель, так что имеет на то право. Вопрос не в законности его действий, ведь законы написаны верхушками для самих же себя. Так, чтобы со стороны выглядело прилично, но по факту плебс всегда оставался в дураках, а для богачей находились лазейки.

– И когда плебс эти лазейки находит и оборачивает в свою пользу, его признают преступником и призывают к ответственности, – усмехнулся Томас.

– Именно. По этой причине вся наша деятельность и эти собрания незаконны. Едва слухи об ордене расползутся, за нами начнется охота как за оленями в королевском лесу.

– Мы к этому морально готовы, а значит вооружены. Однако нам срочно нужно что-то решать по поводу Рэфферда, – хрипло заявил Карл.

Друзья не заметили, как возле их столика скользящей тенью возник человек в монашеском балахоне и лишь его мягкий ненавязчивый голос привлек их внимание.

– Приветствую вас, славные мужи и приношу извинения, что потревожил во время беседы.

Феликс и Карл смерили чужака подозрительными взглядами, а Томас скрестил руки на груди и вопросительно выгнул бровь дугой.

– Мое имя Рэниро де Венир, и я скромный монах Священной Церкви Единства в Дэйфануме. В Лунденвике я проездом, по поручению его высокопреосвященства. Среди вас значится достопочтенный сэр Морнэмир? – спросил он нарочито смиренным тоном, бросив на аристократа исподлобья быстрый взгляд.

– А с какой целью спрашиваешь? – не слишком дружелюбным тоном осведомился Феликс.

– Видите ли, господин, я всего лишь скромный церковный служащий, ничтожный слуга Вседержателя, – с этими словами он склонил голову еще ниже и поочередно приложил ладони к глазам, рту и ушам, – и его высокопреосвященства, верховного понтифика Юстиниана Справедливого и Всемилостивого.

Парни переглянулись и Вермандо осторожно спросил:

– Его высокопреосвященству могло от меня что-то понадобится? Быть может, достопочтенный понтифик перепутал меня с моим отцом Домианосом?

Рэниро улыбнулся.

– Никак нет, ваша милость. Достопочтенный понтифик сейчас находится в Лунденвикской Церкви Единства и очень ждет встречи с вами. Кажется, у него есть к вам некий разговор.

– Хорошо, – после недолгой паузы наконец вымолвил аристократ, – веди меня к нему.

– Нет! – восклкикнул Феликс, остановив товарища вытянутой рукой. – Он никуда не пойдет в одиночку! Либо идем мы все, либо никто!

– Я глубоко сожалею, сэр, однако указания его высокопреосвященства были весьма конкретными: достопочтенный Вермандо должен явиться один. Можете не беспокоиться по поводу его безопасности, духовенство, как вам должно быть известно, весьма дорожит своей репутацией и у верховного понтифика нет никаких обид на вас, как и у вас не имеется оснований подозревать Церковь в чем-либо небогоудном.

– Он прав. Не должно заставлять верховного понтифика ждать. – Обвел друзей взглядом аристократ, поднимаясь и следуя за монахом к выходу.

Едва они вышли на улицу, Рэниро вывел Вермандо через узкие закоулки на людную площадь, преодолев которую они вскоре оказались перед воротами Церкви Единства.

– Его высокопреосвященство ждет вас внутри, – улыбнулся священнослужитель и радужка его черных глаз блеснула.

– Благодарю тебя за надежное сопровождение, добрый монах, – кивнул ему на прощание юноша и толкнув двери, оказался в залитом солнечным светом помещении.

Сперва он увидел облаченную в тяжелый белый балахон фигуру, стоявшую на фоне огромного распятия, прибитого гвоздями к стене. Лучи света окружали ее сияющим бархатным ореолом. На секунду аристократу показалось, что он видит перед собой ангела, ибо лицо и кожу мужчины также обволакивало мягкое сияние, кажущееся священным. Стоило ему сделать пару шагов по направлению к нему – понтифик повернулся, и Вермандо смог разглядеть его лицо.

– Добро пожаловать домой, сын мой. Ибо Церковь – дом Божий, есть всеобщее пристанище каждого доброго агнеттиста и каждой заблудшей души.

– Ваше высокопреосвященство, – уважительно поклонился парень.

В присутствии этого мужчины аристократу стало не по себе. Было что-то отталкивающее и пугающее в этом бледном, как воск лице, в этих маленьких темных глазках и длинном крючковатом носе.

– Вы хотели меня видеть?

– Да, Вермандо. Ты удивишься, но слава о твоем ордене дошла и до Дэйфанума.

На этих словах наследник напрягся.

– Ваша отвага хоть и позабавила меня, вызывает уважение. Напомнила мне о щенке, облаявшем льва. Однако если щенок соберет стаю… стаю, которой есть за что сражаться. Любящую свой лес и его добычу… не желающую уступать тирании льва… быть может у щенка появится шанс.

– Вот только и у львов имеется прайд, – заметил юноша.

– Это верно. Однако не всегда. Старых и больных львов изгоняют свои же сородичи и более молодые и сильные особи занимают их трон. А как известно, коты обычно уступают собакам во многих отношениях.

– Вы сказали только шанс. Выходит, вы не верите в его победу?

– Credo ut intelligam¹⁸. Верую, ибо иначе не пригласил бы тебя сюда. Верую, ибо так завещал Господь. Без веры человек лишь пустой фонарь без пламени. Вера – единственный светочь во тьме незнания. Это птица, предчувствующая рассвет, когда горизонт еще темен.

Юстиниан пристально посмотрел на Вермандо. Так, что аристократ смутился и отвел взгляд в сторону, на потрескавшиеся фрески святых на стене.

– Я пригласил тебя сюда, чтобы увидеть, что представляет из себя новый Прометей. Или, если тебе угодно, Моисей, на долю которого возложена тяжкая доля – вывести людей к Свету. Которому суждено это сделать.

– Вы… правда так думаете? Не сочтите за дерзость, однако вы чересчур переоцениваете мои скромные возможности. Без моих друзей всего этого бы не было. Только благодаря уму Томаса, отваге Карла, решимости и упрямству Феликса, а также доброму сердцу Стефана мы смогли создать Орден. Я никакой не пророк, я всего лишь один из людей, который хочет стать искрой. Искрой, что смогла бы зажечь пламя народного костра.

– Очень мудрые мысли, сын мой. Ты не разочаровал моих ожиданий. Увидим, чем кончится эта борьба света со тьмой… Однако ты слишком скромен. Ты не искра, Вермандо. Ты – факел и молния, что способны воспламенить целый лес. Но в отличие от огня Домианоса, твой огонь несет не смерть, а просветление. Он несет свет и истину. И потому да суждено ему пылать вечно, подобно солнцу, а не упавшей комете.

– Я ценю ваше доверие и сделаю все возможное, чтобы его оправдать.

– Не сомневаюсь, сын мой. – Мужчина задумчиво перебрал ореховые четки, запутавшиеся между его пальцев. – Помнится, около трех лет назад я посещал Элляс. Еще в те времена люди говорили о Домианосе и его кровавой политике.

– Да, мы были там и их слышали.

– Вот как? И что же там говорят?

– Что он Дьявол во плоти. Все его боятся и ненавидят.

Понтифик усмехнулся.

– И что он превращается в черного злого волка по полнолуниям?

– Кажется так… Откуда вы знаете?

– Это мои люди пустили данные слухи.

– Но зачем?

– Видишь ли, Вермандо, – облизнул пересохшие тонкие губы глава Церкви Единства, заведя руки за спину и неторопливо прохаживаясь вдоль стены, – чтобы человечество смогло отличить плохое от хорошего, правильное от неправильного, доброе от злого, ему необходимо… преподнести плохое в самой уродливой и пугающей форме. Чтобы оно врезалось им в сердце, отпечаталось в сознании. Чтобы всякий раз, когда грешник захочет согрешить снова, он вспоминал о мучениях адовых, ждущих его за неправедные деяния. Иногда пастыри вынуждены устраивать пастве своей демонстративную показательную порку. Чтобы они не повторяли ошибок собратьев. Именно с этой целью в нашем благословенном королевстве существуют публичные казни и пытки. – Юстиниан остановился напротив огромного деревянного креста, прибитого к стене. Парень мог видеть только его спину.

– Скажите, ваше высокопреосвященство, имею ли я право, как сын своего отца идти против его воли? Разве Пречистая Дева не говорила, что сопротивляться воле родительской – величайший грех? Ибо воля отцов исходит от Бога?

– С любовью к грешнику, Вермандо и с ненавистью к греху. В первую очередь Домианос грешник и раб Единого и уже во вторую – твой отец. А Единый завещал нам всячески спасать ближнего своего из тенет греховных. Последовав сему, ты последуешь воле Творца и поможешь отцу спасти душу. Если остановишь его.

Аристократ задумался.

– Благодарю вас, ваше высокопреосвященство. Вы действительно помогли мне и облегчили мою душу.

– Это мой долг, сын мой. Memento quia pulvis est¹⁹ и иди с миром.

Через несколько часов почтенный понтифик снизошел к народу, собравшемуся у дверей храма, чтобы изречь проповедь. За ним, незаметной тенью следовал высокий сутулый человек. Его темные, ниспадающие на скулы волосы лишь подчеркивали резкие грубоватые черты лица, а черные одежды – костлявую угловатую фигуру. Рэниро де Венир безукоризненно исполнял обязанности ангела-хранителя Юстиниана, умудряясь притом совмещать их с обязанностями Дьявола на его левом плече, неустанно нашептывавшего ему коварные мысли.

Все свое детство, сколько себя помнил, Рэниро провел в бедняцком приюте, где постоянно болел от недоедания и холодов. Едва ему исполнилось восемь, как его выкупил мастер Исидор и взамен на еду и жилище, сделал своим трубочистом. Благодаря тощей фигуре, мальчик мог свободно пролезать в дымоходы, обычно не превышающие пятьдесят сантиметров в ширину и очищать их. Правда работа была рискованной, ведь одно здание имело порой множество каналов, объединенных одной системой и в них легко можно было заблудиться как в лабиринте. Выберешь не тот дымоход и попадешь в непрочищенный – застрянешь и задохнешься. Денег сирота за свой труд не видел – все забирал Исидор. Тряпка, в которую Рэниро собирал мусор, вытряхивалась и служила ему подстилкой на чердаке коморки в доме мастера. Опекун нередко разжигал камин прямо под мальчиком, когда тот боялся залезать по трубе дальше или слишком медленно трудился. Во время работы Рэниро получал многочисленные травмы – ожоги, раны и постоянный кашель. Однако ему повезло и его спасли прежде, чем он смог заработать астму и умереть, а рост его костей был нарушен из-за длительного нахождения в дымоходах, травмирующих формирующийся детский скелет. Когда сироте исполнилось девять, он по счастливой случайности встретил двадцатилетнего служителя Церкви Единства, тогда еще простого священнослужителя Юстиниана. Сжалившись над нелегкой судьбой мальчика, будущий понтифик предложил ему стать своим учеником и служить Церкви. Тот, разумеется, согласился.

– Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные – говорится в Евангелие от Матфея! – наставлял внимающую ему толпу понтифик, возводя руки к небу.

—–

Домианос застыл возле небольшого каменного дома. Пустой и заброшенный, он напоминал окаменелость древнего, некогда могущественного чудовища. Сквозь пустые черные окна дул ветер, пронизывая советника до костей. Деревянная калитка громко скрипела под его порывами.

Много лет назад.

На кухне горит свет. Женщина что-то варит в котле. Пламя огня слабо подрагивает, отбрасывая свет на ее темные волнистые волосы. У нее пустые глаза и созвездие родинок на шее в виде Кассиопеи. Мужчина склонился над столом, уронив голову в ладони. Его губы беззвучно шевелятся, читая молитву.

В спальне темно и холодно. Там сидят их серьезные и тихие дети. Они знают, что им лучше не шуметь. Иначе придет отец и сделает им больно. Старшие братья присматривают за младшими, чтобы те не издавали лишних звуков и не плакали. Иначе придет отец и сделает им больно. Маленький худощавый мальчик сидит в углу обособленно от остальных. Его тонкие руки обхватили колени, и он медленно качается вперед-назад, убаюкивая себя. Каштановые волосы падают на бледное лицо, а яркие желтые глаза горят первобытным животным голодом.

Внезапно из кухни раздается злой мужской крик:

– Опять гадость какую-то сварганила!

Звук бьющейся об пол глины, женский плач и удары. Отец снова бьет ее. Младший из детей тихо захныкал. В его больших глазах блестел страх. Старшие братья тут же принялись шикать на него и успокаивать, но тот лишь сильнее разрыдался и с криком:

– Мама! Мамочка! Не делай ей больно, прошу, отец! – выбегает на кухню.

Один из парней дернулся в сторону, словно хотел последовать за ним и остановить, но не успел. Было слишком поздно. Домианос отвернулся от кухни и уткнулся лицом в колени, стараясь не вслушиваться в визг младшего брата и рев разъяренного отца, ломающего ему пальцы.

Вспышка света. Домианосу четырнадцать. Трое из его семерых братьев умерли, кто от спорыньи, кто от чумы, а кто не смог пережить холодную зиму. Четвертый что-то не поделил с бандитами, пятый и шестой были убиты его отцом самолично. В приступе гнева, тот зарубил их топором, окончательно сойдя с ума.

Детство Домианоса было холодным, пустым и мрачным.

Граф мотнул головой, отгоняя от себя навязчивые воспоминания о расчлененных изуродованных детских трупах, трясущуюся в конвульсиях на полу мать со сломанными ребрами и предсмертные крики младшего брата, остающегося в сознании, пока отец рубил его ноги топором.

Советник сел в карету и уехал прочь от своего старого дома ни разу не обернувшись.

Глава 7

DEUS VULT

²⁰

«Ты, получившая в усыновление весь род человеческий, взгляни и на меня с материнской заботой». – Вопль к Богоматери.

«Он бросил меня в грязь, и я стал, как прах и пепел. Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне, – стою, а Ты только смотришь на меня. Ты сделался жестоким ко мне, крепкою рукою враждуешь против меня». – Иов, 30:19-21

«Когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма. Мои внутренности кипят и не перестают; встретили меня дни печали. Я хожу почернелый, но не от солнца; «…» Моя кожа почернела на мне, и кости мои обгорели от жара. И цитра моя сделалась унылою, и свирель моя – голосом плачевным». – Иов, 30:26-31

 Домианос лежал на кровати в полной темноте и смотрел в потолок. Из приоткрытого окна дул ветер, но советник задыхался. С каждой секундой дышать ему становилось все труднее. В черепе проносился неудержимый поток стремительных мыслей о смерти. О неотвратимости конца. Мужчине казалось, что он уже находится на волоске от нее и это не сквозняк, а она дышит ему в лицо замогильным дыханием. Он отчетливо слышал стук собственного сердца и тиканье настенных часов, неумолимым реквием приближающих его на очередной шаг ближе к смерти своими ударами. Леденящий пот струился по жилистой длинной шее, стекал между острых ребер по обнаженному сухому торсу. Смерть. Как же она страшна, как ужасна в своей неизбежности. Каким же слабым и ничтожным он себя ощущал, лежа в холодной и влажной от пота постели, каждую ночь представляющуюся ему могилой. Сон – это родная сестра Смерти. И каждый раз засыпая, аристократ неосознанно сопротивлялся этому, боясь не проснуться снова. Для него ложиться в постель и принимать неподвижную позу, а после проваливаться в пустое бесформенное небытие было равносильно ежедневному добровольному умиранию. Он старался не думать о ней, пытался забыться в мыслях о насущных делах и о завтрашнем дне, однако ничего не выходило. Подобные приступы настигали его практически каждую ночь, что со временем вылилось в мучительную бессонницу. Граф вставал, зажигал свечи и садился за работу. Только одно помогало ему избежать мук, только это. «Ибо когда я творю, я убиваю смерть».

Потому как истинное бессмертие заключается в искусстве, в работе над чем-нибудь вечным. Твои дети и внуки умрут, прожив не многим больше пары десятилетий, твой дом разрушится, твои друзья и родственники забудут тебя, но твое дело, твое искусство будет жить вечно. Потому Домианос писал. Он писал в мучительной и горькой истоме, писал так, как люди пишут предсмертные письма, ибо понимал – каждая его запись может стать последней. Он писал обо всех вещах, которые понимал и которых не понимал. О тех, которые хотел бы постичь и о тех, которые боялся узнать. Он писал о мире, о людях, о их нравах, о жизни и смерти, о грехе и святости, о ненависти и страсти, о себе. Корень всякой культуры – ужас перед смертью. Люди творят в жалких попытках спасти хоть что-нибудь от неумолимой и неизбежной неотвратимости пляски смерти. Продлить себя и свою жизнь в чем-то большем. В чем-то более совершенном, прекрасном, откровенном и великом, чем может являться человек. Жаль только, что и миру однажды настанет конец и солнце потухнет над ним, и исчезнет вселенная, а значит и наше искусство. Ничто не может существовать вечно, но мы – глупые, слабые и жалкие червяки еще будем барахтаться и пытаться хоть сколько-то продлить жизнь. Хотя бы в нашем искусстве. Ибо пока человек творит, он живет. Только это и является единственным способом. Создавая, мы разрушаем смерть. И разрушая, мы кормим и взращиваем ее. Возможно, именно поэтому, мечась в адском пожаре собственного внутреннего мира, советника разрывало на части. С одной стороны, он, как и любое живое существо инстинктивно стремился избежать смерти и любого столкновения с ней, но с другой… Если нам не суждено победить Ее, то возможно единственный верный путь – присоединиться к Ней, слившись с Ней воедино? Стать с Ней… одним целым. И тогда, неся Смерть на острие своего меча и играя с Ней в шахматы, мы перестанем чувствовать себя настолько одинокими и несчастными? Настолько ничтожными? Возможно великое счастье заключается в том, чтобы не бежать от Смерти сломя голову, а бежать Ей навстречу? Или бежать рядом с Ней, держа ее за руку? Или нести Ее на своих руках?

В такие моменты мужчину охватывала одна единственная мысль, которая завладевала всем его существом и являлась его спасением. Мы не можем решить даже когда нам умереть. За нас все решает судьба, обстоятельства и другие люди. Смеющаяся Фортуна безжалостно скалит хищные зубы, наслаждаясь нашей безысходностью. Она бросает на стол кости с закрытыми глазами и легким движением пальца сбивает дорожку из домино, по цепной реакции падающих друг на друга до тех пор, пока каждое из них не окажется лежащим. Сраженным злым роком и Ее прихотью. Так если ему суждено умереть и это неизбежно, он хочет решить сам хотя бы, как и когда ему это сделать! Он хочет сам распоряжаться своей жизнью и смертью! Он хочет умереть лишь от своей руки, не от чужой! Не тогда, когда Смерть застигнет его врасплох, неожиданно подкрадясь сзади. Он хочет оставаться в твердой памяти и трезвом рассудке, иметь возможность мыслить и расстаться с жизнью осознанно, по собственной воле. Что может быть наиболее жестоким, глупым и бессмысленным, чем пытаться запретить людям умереть по их собственному желанию? Это право выбора, которое они имеют от рождения, распоряжаться своей жизнью самостоятельно, без постороннего вмешательства.

Конечно, он не хочет умирать. О как сильно он не хочет расставаться с жизнью! Пусть она мрачна, несправедлива и полна страданий, но он любит ее и страстно желает жить! Жить, дышать, чувствовать! Быть! О как чудовищно осознание того, что Смерть – это навсегда. Пройдут тысячи, миллионы лет – а тебя больше не будет. На земле, по которой и дальше будут ходить люди, над которой и дальше будет сиять солнце, идти дожди и петь птицы! Люди будут смеяться и плакать, ненавидеть и любить, дружить и страдать! Но тебя не будет, а мир останется таким же равнодушно спешащим по своим делам, люди и дальше будут ходить на работу, воевать, убивать и лгать, прощать, предавать и влюбляться. Но тебя больше не будет. Никогда. Не останется ни мыслей, ни воспоминаний. Ничего. Получается мы все живем зря, заведомо зная, что все, чтобы мы не создали – семья, любовь и искусство – все это поглотит ненасытная алчная пустота. Все канет в небытие, исчезнет, не оставив и праха. Будто ничего и не было. И на месте нашего мира однажды останется бесконечно огромная пустота. Беззвучная и бесформенная. Конец неизбежен за счет того, что имеет начало. То же что не имеет начала, не имеет и конца, а значит его бы и не существовало, и ему никогда не грозила бы смерть. И строки, которые сейчас кропотливо выводит его рука, вкладывая в них всю боль и злость, всю надежду и радость, весь смысл и все его существо – все это исчезнет бесследно, его труд так напрасен! Тот, кто создал наш мир выбрал самую изощренную и утонченную пытку для человеческого сознания непримитивного, для творца, способного по достоинству оценить творение другого творца и влюбившегося в это творение – в мир. В мир, который должен, нет, в мир, который обречен исчезнуть. Так глупо и бесполезно, словно эксперимент для хладнокровного ученого с бездушным безразличием, отстраненно наблюдающего за тем, как копашатся в его террариуме муравьи.

Factus est deus homo ut homo fieret deus²²

Много лет назад.

Домианос стоял у стен деревенского кладбища, где мертвые окружили ветхую церковь с еще живыми. Земля удушливым и тяжелым коконом чернозема укутала своих детищ. Дабы те смогли обрести легкость бабочек, избавившись от лишней мясной шелухи. А затем стать пеплом. Таким же невесомым и легким, как пыльца цветов, выросших на их могилах. Без крестов и надгробий у него под ногами покоились семеро его мертвых братьев, мать и отец. Вьюга усилилась и снежные хлопья все падали с равнодушного пустого неба на землю, покрывая ее сугробами и отделяя тела мертвой семьи юноши от него самого все дальше и дальше. Все дальше и дальше… Он почувствовал, как мир вокруг становится четким и неясным. Метель ли это, смягчающая очертания вещей, или же слезы, застилающие его глаза? Единственный источник света в этом глухом беспробудном мраке. Трясущиеся руки закрыли собой лицо.

 «Кто даст мне отдохнуть в Тебе? Кто даст, чтобы вошел Ты в сердце мое и опьянил его так, чтобы забыл я все зло свое и обнял единое благо свое, Тебя? «…» Скажи душе моей: Я – спасение твое. «…» Я побегу на этот голос и застигну Тебя. Не скрывай от меня лица Твоего: умру я, не умру, но пусть увижу его». – Аврелий Августин, Исповедь.

– Господи, где же ты был, когда я находился в этом аду?.. Почему не пожелал вытащить меня оттуда?.. Почему не спас?

 Но ответом ему стал лишь рев январской стужи и царапающие разгоряченное лицо осколки льда, летящие в него со всех сторон. Домианос задавал этот вопрос Богу изо дня в день, когда отец, впадая в неистовство пинал его братьев сапогами до сломанных ребер и внутренних гематом. Он задавал этот вопрос Богу из ночи в ночь, когда его родная мать с равнодушием и отчужденностью отворачивалась от него, когда отец выбивал ему зубы и спускал на него своих злобных псов. Он задавал этот вопрос Богу каждый раз, когда очередной член его семьи закрывал глаза на его боль, страх и одиночество. Он неустанно задавал Богу этот вопрос, лежа на холодном полу, по которому бегали крысы, согнувшись пополам от скручивающего его органы лютого голода. Каждый раз, когда отец выкидывал больного простудой Домианоса на мороз, обливая его ледяной водой и крича оскорбления. Однако он ни разу не получил ответа. Ответом Бога всегда была тишина. Быть может, Бог любил его отца больше? Быть может, считал его поступки правильными и молчаливо и одобрительно взирал на его действия с недосягаемой небесной высоты, гордясь своим сыном? Домианос не знал этого. Однако он знал другое. Что существует боль. И только боль все эти годы заставляла его чувствовать себя по-настоящему живым. Он знал, что этот мир холоден, равнодушен и несправедлив. Знал, что такое жестокость, насилие и одиночество. Знал, что мир делится на сильных – таких как его отец, и на слабых – таких как он сам, его мать и братья. Тогда Домианос решил стать сильным и больше никогда не испытывать той боли и лишений, каких испытывал из-за своей слабости.

Он помнил то холодное зимнее утро, ставшее последним в жизни его отца. Помнил, как тот вновь рассвирепел и впал в неконтролируемое неистовство, как громко и страшно кричал, забрызгивая воздух слюной. Помнил, как его трясущаяся рука сжала оружие. Пальцы до сих пор ощущали прикосновение деревянной рукояти ножа и блеск его острого лезвия. Он помнил, как сжал его в кулаке и как замахнулся им. Помнил, как оно проткнуло тело и тяжело погрузилось в него. Как стремительно брызнула кровь, окрасив лицо и одежду в красный. Как отец захрипел, повернувшись к нему и попытался дотянуться до его горла, но жалко осел на пол; а Домианос неподвижно стоял над его бьющимся в судорогах телом, с наслаждением наблюдая за предсмертной агонией и тем, как перекошенное ненавистью лицо становится навечно застывшей безжизненной маской. Беспомощной и безмолвной.

Мужчине не было доступно бессмертие по праву рождения. Он не мог стать вампиром, потому как Адриан Агшин перед самой смертью проклял род Морнэмир таким образом, что каждого из потомков Домианоса Освободителя убил бы вампирский укус. Такова была его последняя месть.

 Разумеется, советник не сдавался, он одержимо искал способ. Хоть какую-нибудь ниточку, которая могла бы привести его к бессмертию. Он готов был пойти на все и даже вызывал демонов, однако те оказались не заинтересованы предложить ему бессмертие.

Лорд вышел из кареты. За спиной он оставил Сейланский лес, а впереди его ждал небольшой замок Грондекортез. Возведенный всего пару столетий назад и предназначенный для иных целей, в отличие от Черного Замка, он не был так хорошо укреплен. Однако здесь аристократ хранил секреты куда более темные, чем в графстве Морнэмир. И если Черный Замок напоминал древнее спящее чудовище, величественного и несокрушимого дракона, то Грондекортез – заброшенный, всеми забытый призрак прошлого. Внутри он производил куда более гостеприимное впечатление и ощущение обжитости, вот только весь этот интерьер был не более чем фарсом, картонной декорацией. Настоящая жизнь, или точнее смерть, притаилась в его подвалах – катакомбах, скрывающих лабораторию.

Граф ступил в просторное помещение – светлое и морозное, как внутренность айзберга. Золотой налет ржавчины покрывал стены и плитку, по которой он ступал – мозаику мавзолея, похоронившего под собой десятки жертв. В высоких стеллажах покоились многочисленные колбы и бутылки, наполненные растворами, в котором плавали змеи, тушки мутировавших животных и их скелеты. В некоторых из них виднелись пикси и куски чьих-то органов. На длинном широком столе, заваленном острыми режущими инструментами хирурга, покоились алхимические приспособления; растворы и травы; порошки; книги и свитки, испещренные загадочными символами, надписями и крючками. Рядом располагалось деревянное сидение с оскверненным грязными пятнами матрасом, к которому тугими ремнями была прикована фея. Не в силах пошевелиться, существо крупно дрожало и царапало пальцами с вырванными ногтями матрас. Пахло пылью и солью, чем-то железным и мыльным.

– Так вы заботитесь о подопечных, доктор Штайнхауэр? – неодобрительно обратился советник к самозабвенно чертившему на доске неразборчивые формулы мужчине. – Могли бы хотя бы морфий предложить или опиум.

Тот выронил мел и неуклюже развернувшись, улыбнулся левым уголком губы, не перестающим нервно подрагивать.

– А, Домианос! Добро пожаловать, давненько вас не было! Нет, пока эликисир не изобрел и рецепт молодости не разгадал!

Аристократ не без брезгливости окинул взглядом во многих местах порванные крылья феи, которые ученый пару часов назад терзал щипцами; кровавые следы и гематомы от уколов на ее покрытом мурашками теле. Заметив, что одна из ран все еще кровоточит, лорд взял с полки раствор и обработав кожу, замотал бинтом. Затем странно взглянул на закрывшую глаза и вероятно провалившуюся в забытие подопытную.

– Finis sanctificat media²³, – произнес так, словно на сей раз старался убедить себя в этом сам. – Pie Domine, dona eis requiem²⁴.

– Домианос? – удивленно заглянул через его плечо Штайнхауэр, недовольно выгнув бровь.

– Не хотелось бы испортить мое оборудование и плитку очередной порцией магической крови, которой вы, словно заботливый садовник столь щедро здесь все поливаете.

Ученый поджал губы и активно жестикулируя принялся расхаживать взад и вперед, раздраженно возмущаясь:

– Ну мы же договаривались и столько раз все обсуждали! Вы предоставляете мне лабораторию, оборудование и полную свободу действий для моих личных экспериментов – я вам исследования и разработку эликсира бессмертия и вечной молодости! И вы обещали не вмешиваться! Мало того, что я вынужден подобно кроту сидеть с этими крылатыми червяками и гнить заживо в этом подземелье!.. Вы еще и дерзаете напоминать мне о какой-то базовой гуманности в отношении обитателей моего виварима! Позвольте! Получили бы мы канон врачебной науки если бы Авиценна в свое время так пекся о своих лабороторных крысах?!

– Уймитесь, любезный. Оставьте свою пламенную речь для выступления перед лунденвикской кафедрой профессоров, которые, к сожалению, не оценили вашего таланта и подхода к исследованиям, – холодно прервал его советник и подойдя к доске, принялся исправлять и переписывать одну из формул. – У вас здесь ошибка. По рецепту необходимо смешать кинноварь с кровью фейри в пропорции один к одному.

– Я уже истратил все изъятые мной запасы крови подопытной. – Штайнхауэр натянул перчатки и загремел хирургическими инструментами. – Кажется придется позаимствовать еще немного… – Он приблизился к фейри и стекла его очков блеснули, перекликаясь с сиянием наточенной стали скальпеля.

Мел в руке Домианоса замер.

– Videre majus quiddam²⁵, – прошептал он и тут же стряхнув с себя наваждение, поспешно покинул лабораторию, даже не попрощавшись с ученым.

—–

 На украшенной яркими лентами и флажками городской площади суетились торговцы и с гомоном бегали дети. День Независимости Дэррханама, самый знаменательный и шумный праздник в году. На улицах играла веселая энергичная музыка – хор флейт и гармошек сливался в унисон с трубами и барабанами. Сама погода сегодня благоволила людям – солнце тепло припекало разодетых в выходные костюмы горожан.

– Наконец и на нашем болоте праздник! – довольно огляделся Феликс, подняв руки за голову и захрустев затекшими суставами. – Настало время для хорошей выпивки и славных потаскух!

– Тебя хлебом не корми, а потаскух подавай, – проворчал Томас.

– Не всех заводят мешки со звенящей монетой, скряга-банкир! – добродушно хлопнул его по спине мужчина, явно пребывая в добром расположении духа. – Так уж и быть, поделюсь с тобой одной-двумя, лишь бы ты не ворчал!

– Боюсь ты перепутал меня с главным девственником нашей компании, – ловко вывернулся из-под его руки Гуэрро, раздраженно насупившись.

– Парни, Стефан просто добропорядочный достойный жених, хранящий себя для одной-единственной, которой посчастливится стать его женой! – возмутился Феликс.

– Это Девы Агнеты что-ли? – вставил Вермандо.

 Все засмеялись, а блондин смущенно покраснел.

– Не ссы! Нет ничего непоправимого кроме смерти! – приобнял Стефана за плечо Феликс. – Только скажи – сегодня же все исправим!

– Н-нет-нет, все и так отлично!.. – принялся испуганно отмахиваться тот, чем еще больше раззадорил друга.

– Лепечешь словно праведная монашка! Где твой внутренний зверь, рвущийся в бой?! Где твоя страсть?! Где тяга к приключениям?! Или все на посадку капусты ушло?!

 Они приблизились к толпе, окружившей уличных танцоров, и остановились неподалеку. В центре площади, сверкая длинными пестрыми юбками, плясала смуглая девушка. Ее черные вьющиеся волосы клубами грозовых облаков развевались по ветру, а на лице гуляла дерзкая ухмылка. Подле нее жонглировал яблоками стройный мужчина в красном облегающем костюме. Прямо над их головами по натянутому канату шагал акробат, скрывающий лицо белой маской.

– Мама, этот человек сейчас упадет! – указал на него пальцем маленький мальчик.

– Нет, сынок, так только кажется! Это профессиональные циркачи, они свое дело знают!

Завершив танец, девушка взмахнула юбками и у нее в руках из ниоткуда появились карты и хрустальный шар.

– Кому погадать на будущее?! – весело крикнула она, зазывая толпу в шатер.

– Ведьма! – испугался мальчик, спрятавшись за рукой матери. – Она ведьма, мама!

– Какой ужас! Колдовство среди бела дня! Нужно срочно привести сюда инквизиторов! – ахнула горожанка и схватив сына за локоть, потащила его прочь с площади.

 Остальные же зрители оказались более любопытными или чуть менее суеверными и предпочли остаться, понаблюдав за чудесами.

– Женщина права, эти ведьмы совсем страх потеряли, – проворчал Феликс. – Где это видано, чтобы на площади среди бела дня колдовством занимались?!

– Вот-вот, – поддержал Стефан. – Это великий грех…

– Да ла-адно вам, не ворчите! Что вы как карги старые?! Или в монахи податься решили? – ухмыльнулся Вермандо.

– Эй, парень! – Поманила аристократа танцовщица, подмигнув ему. – Хочешь судьбу твою расскажу?!

– А давай! – Улыбнулся наследник и оставив друзей пребывать в растерянности, последовал за ней в шатер.

При каждом шаге девушки, пояс из золотых монет на ее бедрах позвякивал, придавая ее взбалмашному образу еще большего очарования. Едва они оказались вдвоем в сумрачной палатке, она протянула ему тонкую руку, унизанную кольцами и браслетами.

– Я – Ишет.

– Вермандо, – не раздумывая пожал ее ладонь мужчина.

Гадалка стиснула его пальцы и не отпуская их, лукаво заглянула аристократу в лицо. Ее яркие зеленые глаза были подведены черной сурьмой. Девушка принялась водить ногтем по его ладони.

– В твоем роду было немало прославленных воинов. Они не раз водружали кровавое знамя на вершину горы из трупов своих врагов. Твоя судьба чужака. Пес, подкинутый в волчье логово. Путь твой тернист, да полон тяжеб. Тебе предстоит совершить великое дело, благодаря которому имя твое впишут в историю. Дело то нелегкое, да ты справишься все равно. Ты – вспышка, что воссияет ярче звезд, но быстро затухнет. Остерегайся дикого зверя, он уничтожит тебя. Не ходи в темный лес.

– И откуда ты такая?.. – завороженно погладив кожу Ишет, прошептал Вермандо.

– Из Сененсиса, господин. Позолотите ручку за гадание, Защитник рода людского?

 Мужчина по-доброму усмехнулся и полез в карман за кошелем. Отсчитав гадалке пару золотых монет, он спросил:

– В силах ли я изменить свою судьбу? Не очень-то и хочется умирать от лап дикого зверя.

– Если не пойдешь в лес, господин, то не встретишь зверя. Однако ты ведь пойдешь. Слишком любишь охоту.

– И то верно! – хохотнул аристократ и поблагодарив девушку за предсказание, вернулся к товарищам.

– Ну что там, Вермандо?! Она околдовала тебя?! Хвост свиной не вырос? – обеспокоенно оглядел его со всех сторон Стефан.

– Нет, только жабры! – отмахнулся мужчина. – Она угадала, что у меня в роду было много знаменитых воинов! И сказала, что я войду в историю! А еще, чтобы я не ходил в лес, так как меня погубит дикий зверь.

– М-да, – скептически протянул Томас, скрестив руки на груди. – Это и я могу тебе нагадать! Не ходи к морю – а то потонешь ненароком! Ну и простак же ты, Вермандо!

– А я тоже хочу! Интересно, что эта девка мне напридумывает, – заявил Феликс.

– Как же так?! А вдруг она тебя в лягушку превратит?! – наигранно испугался аристократ.

– Тогда буду метать икру и громко квакать, – пожал плечами крестьянин и направился в шатер.

– Я ждала тебя, Любимец Фортуны, – улыбнулась ему Ишет. – Пришел узнать свою судьбу?

– Поведай мне о ней, ведьма.

– Я не ведьма, однако поведаю. – Девушка взяла его ладонь в свою и внимательно рассмотрела. – Ты истинный сын своего отца. Сердце твое рвется в бой, ты избрал для себя путь воина. Ты слуга Фемиды, как и твой друг, однако и тебя ждет гибель от лап хищника. Ты умрешь, вступив в бой с противником, который будет не по ту сторону зла, с которым ты борешься. Волк погубит и тебя.

Мужчина вырвал руку и недовольно нахмурился.

– Ты всем одно и то же говоришь, или что?!

– Отнюдь нет, господин. Говорю лишь что вижу на линиях судьбы вашей.

 Феликс фыркнул, и нехотя кинул ей монету, которую гадалка ловко поймала и спрятала в складках одежды.

– Благодарю! Да будет путь ваш светлым, как гигиея!

 Возвратившегося к друзьям Феликса тут же засыпали вопросами.

– Ну, что она сказала? – полюбопытствовал Стефан.

– Тоже, что и Вермандо.

– Да ну? Прямо тоже самое?

– А чему ты так удивляешься? Неужто поверил в гадание? – фыркнул Томас, закатив глаза.

– Почему бы и нет? Если существуют фейри и магия, почему не может быть гадалок? – рассудил аристократ.

– И то верно, – закивал Стефан.

– Никто не видел Карла? Куда он делся? – завертел головой Феликс.

– Может тоже отправился в шатер пока вы тут болтали?

– Да нет, его давно видно не было…

 Они прочесали толпу в поисках Карла, но того поблизости не оказалось.

– Не мог же он уйти и ничего не сказать нам, – почесал затылок Феликс.

– Верно, на него не похоже. Быть может, он сказал, просто мы не услышали? – задумался Вермандо.

Наконец зоркий Томас разглядел могучий силуэт кузнеца в далеке, и компания последовала за ним. Карл заслонял собой напуганную горожанку и сдвинув брови, угрюмо выслушивал возмущавшегося мужчину. Тот нервно и сбивчиво от волнения верещал, тыча пальцем в девушку.

– Как смеешь ты врать, да еще и честных людей в свою ересь вмешивать?! Бесстыжая ведьма! Блудница!

– Полегче, дружище, – предупредил кузнец, – она не сделала ничего дурного. Чего шумишь попусту, да девиц пугаешь?

– Я?! Шумлю попусту?! Видно, она и тебя простофилю околдовала! Эта девица…

Друзья встали рядом с Карлом.

– Отвергла твои притязания, да? – сочувственно вклинился Томас, с насмешкой взирая на оскорбившегося смутьяна.

– Ну ты не расстраивайся так, чай не последняя женщина в Дэррханаме! Здесь неподалеку славный бордель, если желаешь, я тебя туда сопровожу, – поддержал Феликс.

– Да вы сговорились что-ли тут все?! Нашлись защитнички! Эй, стража! – закричал он и приподнявшись на носочках, замахал руками, пытаясь привлечь внимание воинов. – Стража, сюда! Скорее же!

На его крики неохотно приблизилось четверо солдат. Из-за такого столпотворения вокруг одной девушки посреди улицы, люди стали шептаться и оборачиваться в их сторону, а кто-то останавливался с любопытством вслушивался в разговор.

– Чего горлопанишь? Обокрали тебя? – недовольно осведомился воин, скрестив руки на груди и с недоверием оглядывая компанию.

– Да лучше бы обокрали, добрый сэр! Я лично видал, как эта девка с другой своей сообщницей, колдовала у этой самой клумбы! Взгляните! – Указал на цветущую наперстянку мужчина. – Еще пару минут назад они были мертвыми! Сухими и увядшими точно пшеница по осени! Клянусь святым Франциском! А потом они нашептали что-то и глядите как расцвели! Колдовство! Черная магия, говорю я вам! А этот молодчик – посмотрите, еще юнец! Вздумал покрасоваться перед девкой, да мускулами поиграть! Вот и полез защищать ее, не разобравшись толком кого выгораживает!

– Колдовство значит? Все ясно. А где вторая? – Огляделся главный стражник.

– Да убежала, окаянная! Будь она неладна! Скрылась в подворотне, как трусливая крыса! Я уж не стал за ней гнаться, эту схватить успел, хоть одну задержал и ладно!

– Добрые господа, не берите греха на душу, отпустите меня, – заискивающе улыбнулась девушка, оправдываясь на вампфейхском языке. – Неместная я, прибыла из Коэлестиса. Я вовсе не ведьма и…

– Молчать! – возопил второй воин и схватив ее за руку, грубо тряхнул. – Молчать говорю я тебе! Негодная потаскуха! Хочешь сказать этот честный муж стал бы клеветать на тебя?!

– Именно это я и хочу сказать! Он не честный и даже не муж, а сластолюбец и пройдоха! За то, что я отказалась прыгнуть к нему в койку он оговорил меня!

– Я?! Да я впервые в жизни тебя вижу! – возмутился горожанин. – Кому ты нужна, в койку свою я тебя не пущу даже под страхом виселицы! Ты себя видела, жаба?! Я скорее в муравейник свой жезл воткну!

– Жезл? Ты верно хотел сказать швейную иглу?

– Бенни, беги доложи в инквизицию. Нам обещали хорошенько заплатить за каждую пойманную ведьму. А это уже второе донесение за последние двадцать минут, – обратился к товарищу солдат. – А вы, молодые люди, не вмешивайтесь, если не хотите ночевать в темнице!

– Томас, Вермандо, – негромко позвал Карл, – помогите. Она не виновна, я чувствую. Мы должны помочь ей, вы же знаете нашу инквизицию.

Томас неопределенно поморщился, явно не горя желанием влезать в новую авантюру. Вермандо же был готов сражаться за честь дамы до последнего.

– Как свидетели сего проишествия, мы требуем, чтобы наши показания были выслушаны и приняты во внимание на слушании по делу этой женщины! – воскликнул аристократ.

Стражник открыл было рот, чтобы возразить, но товарищ пихнул его и кивнул на наблюдавшую за ними толпу, слышавшую каждое слово.

– Не хочешь же ты, чтобы нас опять обвинили в самодеятельности и беззаконии, а капитан снова нас вызвал и отчитал?!

Воин вздохнул.

– Как хотите. Если вам нечем заняться. Все, пошли, – приказал он своим людям и потащил за собой девушку.

Друзья последовали за ним, а пожаловавшийся на девушку горожанин поскакал впереди всех, продолжая причитать про распутство и божью кару. Дружным кортежем они прибыли во Дворец Святой Инквизиции. Там их уже ожидал служитель. В его внешности на первый взгляд не было ничего примечательного, такие лица обычно не отпечатываются в памяти и быстро забываясь, растворяются в небытие. Однако, чем дольше Вермандо смотрел на него, тем интереснее ему казалось это спокойное непроницаемое лицо.

– Можете идти, – посмотрев на стражников, произнес он.

– Но как же наша награда?

– Награды приходят после подвигов. В вашем случае – после того как Суд Святой Инквизиции установит ее вину. Вам сообщат, – натянуто улыбнулся мужчина и солдаты разочарованно удалилась. – А вы, свидетели полагаю? – обратился он к товарищам.

– Так точно, господин инквизитор. С вашего дозволения мы хотели бы участвовать в процессе суда и…

– Я! Я свидетель! – перебив их, возопил горожанин. – Эта преступница, эта нечистивая шлюха Дьявола еще и оклеветала меня, обвинив в домогательствах!

– Судить дозволено одному лишь Богу, который делает это через Главу Инквизиции и Святой Церкви Единства, а также их ближайших сподвижников, – сурово взглянув на смутьяна произнес мужчина. – Однако ваши показания будут внимательно выслушаны, изучены и приняты к сведению. Слушание состоится через два дня, в этом самом зале. Теперь, – он повернулся и сделал знак рукой, – прошу вас покинуть зал заседания.

Отделившись от стены, никем до этого момента не замеченный, к девушке приблизился слуга и схватив ее за руку, куда-то увел.

– Что ж, благодарим за ваше участие, господин инквизитор, – кивнул аристократ и под пристальным взглядом служителя Церкви они покинули здание.

– И понадобилось же тебе влезать в эту чертову заваруху! – наконец высказался чересчур долго сдерживающий себя Томас. – Что, так скучно живется?! Зачем привлекать к себе ненужное внимание инквизиции?! Нас, еще чего доброго, в товарищи к ней запишут и рядом с ней и сожгут!

– Тебе плевать на то, что невинного человека могут подвергнуть пыткам и казнить просто из-за прихоти какого-то проходимца? – повернулся к нему Карл.

Томас фыркнул, но промолчал.

– Откуда такая уверенность, что девушка действительно не виновна? – полюбопытствовал Стефан.

– Ни в чем нельзя быть уверенным наверняка, – пробурчал Гуэрро. – Тем более в женщинах.

– Я верю в справедливость и хочу, чтобы у каждого человека был второй шанс. Шанс на спасение, – серьезно поделился Вермандо. – Если в наших силах спасти чью-то жизнь, то грех отворачиваться. Да и будь она даже ведьмой, это же настоящее злодеяние – казнить ее, только потому что, она озеленила нашу клумбу! Разве она причинила хоть какой-то вред?!

– Если ты вдруг запамятовал, Вермандо, то я напомню тебе: в нашем королевстве колдовство запрещено. Неважно какое. Колдовство есть колдовство, оно не может идти от Бога. А незнание закона не освобождает от ответственности. Ей стоило подумать, прежде чем колдовать в столице Дэррханама посреди улицы на глазах у нетерпимых к магии существ! – прошипел Томас.

– Но пока ее вина и причастность к колдовству не доказаны, я буду на ее стороне, – заявил Карл.

– И я, – поддержал Стефан.

– Нашему королевству пора пересмотреть свое отношение ко всем непохожим на нас существ и перестать клеймить демонами и ведьмами тех, в чьих жилах течет магия, – огорченно вздохнул аристократ. – Скорее всего эта девушка – фейри, не имеющая ни малейшего отношения к Дьяволу и ведьмовству.

– Вся магия – это ведьмовство, – оспорил Феликс, – и должна караться по закону Божьему.

Через два дня состоялось заседание, на котором присутствовал уже знакомый друзьям инквизитор, сидящий подле судьи с непринужденным видом. Сколько бы Вермандо не наблюдал за этим человеком, ему не удавалось разгадать каков он на самом деле и что у него на уме. Непредсказуемость и неизвестность раздражали его. И каково же было их удивление, когда на скамье подсудимых они увидели не одну, а целых две девушки, среди которых сидела и Ишет. Судьей же выступал сам глава Священной Инквизиции – Агэпито Ардерретурим, сорокалетний сутулый мужчина с длинным горбатым носом. Скамьи слушателей занимали свидетели в лицах аристократа, его друзей, зрителей-горожан и десятка инквизиторов в черных рясах. Когда его святейшество встал, зала умолкла. Все глаза обратились к нему.

– Объявляю слушание по делу подданной королевства Коэлестис Нэриссы безфамильной и Ишет Радо, обвиняемых в колдовстве и связи с Дьяволом открытым!

Вермандо взглянул на закованных в кандалы девушек, с обеих сторон от которых сидели двое вооруженных солдат. Нэрисса казалась нервной и осунувшейся. Под спадающей с плеча туникой виднелась мутная фиолетовая гематома. Ишет же безучастно разглядывала своих судей.

– Обвинитель и он же первый свидетель проишествия – Джакопо Келер, даю слово вам!

Горожанин встал, оправил рубашку, прокашлялся и заговорил:

– Ваше святейшество! Уважаемые господа инквизиторы! Я – обычный портной, добропорядочный подданный его величества Иоана и прихожанин Священной Церкви Единства! Шесть дней тому назад я отправился было на базар – купить немного хлеба да овощей для похлебки…

– Ваше святейшество, разрешите обратиться, – перебил Джакопо сидящий подле судьи инквизитор. Тот кивнул ему. – Сэр Келер, будьте так любезны, перейдите непосредственно к делу. Нам неинтересно слушать про список ваших покупок.

Мужчина смутился.

– К-конечно, прошу прощения… В общем, иду я значит по улице и вижу двух странных женщин, подозрительно склонившихся над клумбой. Они…

– Что именно заставило вас обратить взор к незнакомым вам женщинам, сэр Келер? Почему вас заинтересовали их действия? Почему их вид показался вам странным? – снова перебил его инквизитор.

– Ну… Я случайно заметил их. Странным… потому как не похожи они на местных были. Одна, – он кивнул на Нэриссу, – ну вы посмотрите на нее! Одета в зеленые лохмотья непонятного кроя, такие у нас не носят и слава за то Единому! Туфли у нее нелепые какие-то… Вторая… Не помню уже. В общем они о чем-то шептались и мне сделалось любопытно. Я наблюдал, как эта женщина, – он снова повернулся к подсудимой, – пошевелила рукой над засохшим цветком и тот сразу расцвел! Клянусь распятием Пречистой Агнетты, цветок потянулся к ней, вырос и преобразился!

– Были ли еще какие-то признаки, указывающие на то, что эта женщина колдовала? Возможно, рядом с ней находились подозрительные животные – ее фамильяры, она произносила заклинания, держала в руках амулеты?

Джакопо задумался. И чем дольше он молчал, тем больше злился Вермандо. О чем этот неудавшийся портнишка там вспоминает?! Какие еще фамильяры, амулеты и заклинания?!

– Кажется да, я видел кошку неподалеку от того места. Она крутилась возле подворотни, в которой позже скрылась вторая ведьма.

– Была ли кошка черного цвета?

– Была.

– Слышали ли вы о чем именно вели разговор эти женщины?

– Не уверен, что слышал, они говорили очень тихо. Но кажется мне удалось разобрать слова: «несчастный», «люди» и «погубить».

Лицо Агэпито Ардерретурима становилось все мрачнее с каждым его словом, а упавший гранитной плитой и придавивший подсудимую взгляд – все тяжелее.

– Благодарим за содействие, сэр Келер. Суд обращется за показаниями второго свидетеля, – провозгласил его помощник-инквизитор.

Карл поднялся.

– Ваше святейшество, – поклонился он, как его научил Вермандо, – господа инквизиторы, – повторил поклон он. – Мое имя – Карл Гайнц, я сын кузнеца. Мы с друзьями находились на ярмарке, когда я заметил сэра Келера, схватившего девушку за руку. Она сопротивлялась и просила отпустить ее. Я вмешался, чтобы выяснить в чем дело и…

– Видели ли вы чем занималась девушка до момента, когда ее схватил сэр Келер? – перебил его инквизитор.

– Нет, – честно признал Карл.

– Знакомы ли вы с подсудимой?

– Нет. Первый раз я увидел ее два дня назад на улице у клумбы и второй – сейчас.

– Видели ли вы поблизости подозрительных животных или птиц?

– Нет.

– А черных кошек?

– Нет.

– Благодарим за…

– Стойте. Это еще не все, – встрял аристократ.

Все инквизиторы вместе с его святейшеством повернули к нему возмущенные лица. Вермандо, ничуть не смутившись, встал.

– Прежде, чем вы обратитесь к показаниям стражников, прошу вас позволить мне сказать пару слов.

Ардерретурим явно собирался пресечь столь дерзкое вмешательство, однако его помощник опередил Агэпито. В глазах мужчины промелькнуло любопытство.

– Прошу вас.

Аристократ вышел в центр помещения и заговорил, расхаживая вдоль залы:

– Я – Вермандо Морнэмир, сын его сиятельства Домианоса.

На этих словах непредвещавшее ничего хорошего лицо верховного инквизитора, собиравшегося остановить его, разгладилось и он прислушался.

– Сейчас был выслушан один единственный свидетель, обвинения которого основывались сугубо на его словах, неподкрепленных никакими доказательствами или уликами. Теперь прошу рассмотреть свидетельства, доказывающие факт невиновности мисс Нэриссы. Я внимательно ознакомился со Священным Писанием Энтис и трактатами праведных монахов и ученых мужей – «На языке Дьявола» и «Свидетельствую». В них говорится о ведьмовстве, о способах распознать ведьм и о судебных процессах над ними. И если верить досточтимым святым отцам Генриху и Томасу, ведающие не могут прочесть строки Энтиса без ошибок и поклясться на нем в своей вере и невиновности. Позвольте доказать, что госпожа Нэрисса вполне на это способна.

Нескоклько секунд его святейшество молчал, сдвинув темные брови. Наконец махнул рукой. Его помощник чинно снизошел с трибуны, неся в руках Священное Писание. Положив его перед девушкой, он открыл его на странице с закладкой и молча встал рядом с ней. Все поргузились в молчание, наблюдая за подсудимой. Та, вероятно плохо говоря на дэррханамском языке, не совсем понимала, что от нее требуют. Наконец, сообразив, Нэрисса принялась читать:

– И нашел я, что горе… горче смерти женщина, потому что она – сеть… и сердце ее – сы… с-силки, и руки ее – оковы… Добрый пред Богом спасется от нее, грешный же – уловлен и пленен будет ею…

– Продолжай, дитя, – негромко попросил неотрывавший от нее задумчивый глубокий взгляд инквизитор.

– Множеством ласк… ласковых слов увлек-кала она его, мягкостью уст ад… ов… овладела им. Т-тотчас пошел он за нею, как вол идет на… убой, и как олень – на выстрел, ток… доколе стрела не пронзит че… печени его… как птичка кидается в… с-сил-лки, и не знает, что они – погибель ее…

Мужчина протянул ей крест для поцелуя, но Нэрисса испуганно отшатнулась. Да, фейри не любили железо, ибо оно обжигало их. Увидев реакцию подсудимой, уставившейся на него широко распахнутыми молящими глазами, инквизитор печально улыбнулся. Взгляд его наполнился сожалением и отвернувшись от нее, он заговорил:

– Взор женщины – стрела, ранящая и отравляющая душу ядом сладострастия. Некто, узрев красоту женскую, весьма прославлял о ней Творца, и от одного этого видения возгорел любовию к Богу и проливал слезы. А возжелав ее, пренебрег и душою, и жизнью, пав, низложенный коварной красотой ее, к Дьяволу. Ибо еще Ксенофонт Благочестивый писал: «Женщина – неукротимый зверь, неисцелимая болезнь, тлетворная и сладострастная язва!»

Голос мужчины сделался величественным и смиренным. Кончив, он обратил взор к одобрительно наблюдавшему за ним Агэпито.

– Ваше святейшество. Вы как никто другой знаете, что цель духовенства и инквизиции, наша священная миссия – очищать грешные души, наставлять сбитых с пути овец на путь истинный. И я, как член Триединства Великих Инквизиторов, подчиняющихся только Богу, Верховному понтифику и вам, с горьким сожалением заявляю, что эта женщина виновна. Виновна не только в колдовстве, ведь не смогла прочесть Писание без запинки и приложиться к кресту, но и в сластолюбии. О последнем свидетельствую я сам, ибо… ибо мой дух толкнула она к разврату.

Вермандо, Томас, Карл и Стефан переглянулись. Не только они. Все духовенство пораженно зашепталось. Нэрисса непонимающе и испуганно воззарилась на говорившего.

– Однако, ваше святейшество, несмотря на все это… несмотря на все вышеперечисленные ее грехи… Я, Габриэль де Батиста, прошу вас не подвергать несчастное дитя пыткам. Прошу вас даровать ей милость, ибо не по своей воле ступила она на путь греховный. То происки Дьявола и сынов Лилит. Ответь же мне, дитя мое, ответь мне правду, взглянув мне в глаза: сожалеешь ли ты? Раскаиваешься ли в том, что совершила колдовство?

Та неуверенно кивнула.

– А раскаиваешься ли ты в том, что намеревалась совершить блуд со мной, с членом Триединства Великих Инквизиторов, сознавая, что я принял целибат и принадлежу одному только Богу?

Не успела девушка ответить, как Вермандо снова вскочил и воскликнул:

– Ваше святейшество! Эта девушка неместная, она плохо говорит на дэррханамском и нехорошо его понимает! Это же очевидно каждому! Именно по этой причине она и запнулась! Абзац был выбран намеренно сложный, со сложными и непривычными для нее словами!

– Ужели? И как объяснишь тогда ты тот факт, что она отшатнулась от креста, как от прокаженного? – хрипло и сурово вопросил Агэпито.

– Эта девушка – фейри, подданная Коэлестиса, как вы сами и объявили в начале заседания! Всем известно, что фейри боятся железа, ибо оно обжигает их кожу!

– И тем самым вы только что подтвердили, что подсудимая – ведьма, – властно провозгласил мужчина. – Не столь важно, фейри она или не фейри, важно лишь то, что она владеет магией, магия же – колдовство, пользоваться которым строго запрещено на территории Дэррханама! Возразив на это неопровержимое утверждение, достопочтенный сэр Морнэмир, вы подпишите себе указ о заключении в темницу. Как нарушитель порядка, оспаривающий священные законы своего королевства и Единой Церкви. – Он ударил молотком по столу. – Мы, Великий Инквизитор Ардерретурим, постанавливаем, что подсудимая всецело виновна! Приговор: помилование ее духа, через очищение огнем! Обжалованию и дискуссиям не подлежит! – И он снова ударил по столу – целых три раза, будто забивая гвозди в крышку ее гроба. – Приглашается первый свидетель по делу обвиняемой Ишет!

Уже знакомая друзьям женщина, на коленях которой сидел семилетний мальчик, отсадила сына на скамью и поднялась.

– Эти господа тоже там были! Они видели фокусы этой бесстыжей потаскухи! – взвизгнула горожанка, указав на Вермандо и его товарищей.

– Очень… неожиданно, что вы оказались свидетелями целых двух случаев колдовства. Ну что ж, тем же лучше, – сцепил пальцы в замок де Батиста, подперев ими подбородок.

«Если у нас не вышло оправдать Нэриссу, то попытаемся спасти хотя бы Ишет!» – решился аристократ.

– Эта нечистивая мавританка, да покарает ее меч Единого, гадала в шатре посреди городской ярмарки и зазывала к себе народ! Едва увидав эту оргию, я сразу к страже! Ребенка моего едва не погубила, окаянная! Видели бы вы, как он испугался! Как плакал! Это все она – суккубиха Лилит на него порчу наслала! С того дня и хворает сынок-то мой! Покажи им, Митроша!

Мальчик напуганно сжался под обратившимися к нему суровыми взглядами и опустив голову, выдавил из себя тихое покашливание.

– Видите?! – уперла руки в бока горожанка. – Если сынок мой не оклемается, я сдеру твою кожу заживо, проклятая ведьма! Клянусь архангелом Михаилом! – рванувшись к подсудимой, погрозила ей кулаком женщина.

– Спасибо, мадам, присядьте пожалуйста.

Ишет и бровью не повела, насмешливо наблюдая за севшей на место обвиняющей, не перестающей сверлить ее полным ненависти взглядом. Прижав сына к могучей груди, горожанка принялась гладить его по голове и шептать молитвы.

– Суд вызывает свидетеля в лице Феликса Хэйуорда!

Поднявшись, мужчина неуклюже поклонился.

– Ваше святейшество, господа инквизиторы.

– Мистер Хэйуорд, миссис Уокер утверждает, что вы с друзьями также присутствовали на ярмарке и видели, как мисс Радо зазывала прохожих в шатер для гадания. Так ли это?

Крестьянин опустил взгляд, лихорадочно размышляя над своими показаниями.

– Да, мы действительно там были.

– Значит вы подтверждаете, что эта девушка занималась колдовством в вашем присутствии?

– Нет, ваше святейшество, она не колдовала. Только гадала по рукам.

– Хиромантия – то же колдовство! – яростно вскричал Агэпито, ударив молотком по столу. – Полагаю и вы пали жертвой ее чар, отправившись в палатку словно скот на убой! Как олень на выстрел! Как и пророчила, насмехаясь над нами первая ведьма!

Не успел Феликс и открыть рта, чтобы оправдаться, как Великий Инквизитор, раздув ноздри воскликнул снова:

– Мы, Великий Инквизитор Ардерретурим, постанавливаем, что подсудимая полностью виновна! Приговор: смерть через сожженние! Заседание объявляю законченным! Прошу всех покинуть залу суда!

Вермандо возмущенно рванулся к нему, но Феликс и Карл схватили его за руки и силой потащили прочь из Дворца Правосудия.

– Вы видели, как этот Габриэль смотрел на Нэриссу?! – возмутился аристократ, упираясь в дверях.

– Все видели, – отозвался Томас. – Даже Агэпито испугался, как бы его верный пес не набросился и не сожрал ее с потрохами прямо во время заседания.

– Что же теперь с ними будет… – удрученно обернулся к закрытым вратам мужчина и увидев, что Томас уже открыл рот, чтобы ответить, выпалил: – Еще до сожжения! Мы бросили их одних, наедине с совратившимся Габриэлем и одержимым ведьмами Агэпито!

– А что ты предлагаешь?! Сказать, что это мы со Стефаном наколдовали, а Карл – воплощение козла Бафомета или само перерождение Лилит?! – фыркнул Гуэрро.

– Мы могли хотя бы попытаться!

– Мы уже попытались, – угрюмо отозвался кузнец, испытывающий стыд перед самим собой за то, что заставил друзей вступиться за ведьму.

– Карл! – воскликнул Вермандо, резко затормозив и вырвавшись из хватки товарищей. – И ты, Брут! Стефан! – Переводил возмущенный взгляд с одного лица на другое аристократ. – Как можете вы так легко взять и пренебречь их жизнями! Смириться и оставить на растерзание инквизиторам! Этим палачам и сластолюбцам! Этим садистам! Когда мы создавали Орден Сопротивления вы поклялись! Поклялись всегда и везде, во что бы то ни стало защищать слабых и угнетенных!

– Своей плотью служить им щитом, – тихо добавил Стефан.

– От толпы, от воды, от пожара, – добавил Феликс.

– Клеветы, от неправых и от в спину удара, – пробубнил Карл.

– Беззакония и происков мавра! В свете, во тьме и в миру! – воодушевленно подхватил Вермандо.

– В болезни и в здравии, на войне и в пиру, – невесело закончил Томас.

Карл вздохнул, повернувшись к товарищу.

– Ты прав. Вермандо прав. Это наш святой долг. Эти женщины беззащитны…

– И невиновны! – горячо поддержал аристократ.

– Но как мы можем помочь им? Остается только вариант с похищением, ведь приговор Агэпито обжалованию не подлежит.

– Значит выкрадем! Поможем сбежать и…

– Иии-ии все вместе попадете в Долоурэс, – закончил за него де Батиста, бесшумно и незаметно подкравшийся сзади.

Мужчины напряглись, готовые в любой момент принять бой.

– Господин инквизитор, – процедил Вермандо, нехотя поклонившись.

Габриэль беззлобно улыбнулся и взяв аристократа под локоть, неторопливо отвел его за угол храма. Друзья тут же последовали за ними. Не переставая улыбаться, де Батиста заговорил:

– Вы бы хоть отошли от входа, прежде чем посвящать меня в свои планы.

Вермандо вырвал руку и скользнул по нему хмурым взглядом.

– И что вы теперь собираетесь делать?

– Очевидно собираюсь помочь вам.

– Помочь? – в один голос воскликнули Феликс и Карл.

Ничуть не смутившись, мужчина кивнул.

– Я тоже считаю приговор его святейшества чересчур строгим для волшебной садовницы и чернобровой танцовщицы.

– И почему мы должны вам верить?

– Потому что у вас нет выбора. Особенно теперь, когда я посвящен в ваши планы и имею все шансы успеть предпринять все возможное, чтобы не дать им воплотиться в жизнь.

– А может мы тоже сейчас кое-что предпримем… – многозначительно захрустел кулаками Феликс, но Томас поспешно перебил его, чем вызвал сердитый взгляд друга.

– Мы готовы сотрудничать с вами.

– Чудесно. Вы сразу показались мне человеком разумным, мистер?..

– Гуэрро.

– Верно. Итак, любезные братья мои, слушайте план…

На следующий день на главной городской площади, где совсем недавно толпа собиралась на ярмарке, те же самые люди пришли посмотреть на казнь. К привязанным к бревенчатым столбам девушкам приблизилась фигура в темном балахоне и скинув с лица капюшон, явила лицо публике.

– Габриэль… – выдохнул аристократ, сжав кулаки. – Он обманул нас! Мы должны остановить его, пока не поздно! – мужчина рванулся к помосту, но его неожиданно остановили чьи-то грубые руки.

Обернувшись, он увидел вооруженных стражников Домианоса и своих схваченных друзей, к которым неторопливо приближался сам граф Морнэмир.

– Добрый вечер, Вермандо. Добрый вечер и вам, недопропорядочные подданные Дэррханама и нарушители закона, – обратился он к товарищам сына.

– Отец, что все это значит?! – отчаянно вырываясь процедил наследник.

– Скажи мне, Вермандо, если, прогуливаясь по базару ты набросишься на лавку торговца яйцами, начнешь бить их о землю и пытаться освободить цыплят, а тебя за это арестуют, ты также спросишь за что? Дело в том, что мой любезный приятель Габриэль сообщил мне о ваших вероломных планах. О вашем преступном и низменном заговоре против Священной Инквизиции. И я, как и всякий порядочный человек, а по совместительству советник этого королевства, поспешил вмешаться, чтобы не дать злым козням свершиться. А теперь, господа, прошу тишины, ибо спектакль начинается, а шуметь во время представления – дурной тон.

Домианос обратил взгляд на помост, на котором де Батиста, обхватив лицо Ишет пальцами, пытался изгнать из нее демона. На деле же его губы шептали отнюдь не молитвы. Он вел с девушкой никем не слышимый диалог.

– Несчастная заблудшая душа! Если бы ты знала, как страждет и трепещет сердце мое при взгляде на твое отчаяние! На твой напуганный лик! Я так хотел бы помочь тебе, ибо люблю. Ибо Творец завещал любить каждого ближнего своего. А грешника – особенно. Любить грешника и ненавидеть его грехи. Мой долг, как верного раба Его и инквизитора – спасти твою душу. Теперь слушай внимательно, дитя. У тебя есть только два пути: отдать свое тело огню или… отдать его мне. Как тогда, в темнице.

Ишет молча всматривалась в лицо Габриэля несколько секунд, а затем улыбнулась и что-то ответила ему. На лице мужчины возникло ликование и неподдельный восторг.

– Ведьма раскаялась! Она раскаялась в своем великом грехе и готова вернуться на путь праведный!

Толпа зашумела. В основном недовольно – люди пришли посмотреть на казнь. Подарив девушке на прощание самую теплую улыбку, на какую он только был способен, инквизитор подошел к следующей жертве и произнес ту же самую речь, на которую Нэрисса вскричала:

– Нет! Нет! Ни за что!

Габриэль посмотрел на нее с отцовским сочувствием и снисхождением.

– Почему нет? Ведь самое страшное, что могло с тобою случиться – уже случилось. И разве это было так плохо?.. Мне помнится, будто тебе даже понравилось, и ты умоляла меня о большем.

– Я умоляла вас отпустить меня! – вскричала фейри дрожащиим голосом.

– И я отпущу. Как только ты дашь мне свое согласие мы сразу же вместе уедем в безопасное место, и я сохраню твою жизнь и нашу тайну.

– Святой человек, – вздохнул Домианос, поджав губы. – Пытается спасти ее грешную душу до последнего. Даже после того, как ведьма отвергла Бога и руку помощи в лице его праведника… Даже после того…

Вермандо, как и его отец, не слышал разговора Нэриссы и Габриэля, но смог различить протестующие крики и ужас на лице обреченной, смешавшийся с отвращением. Наконец мужчина оставил ее в покое и повернувшись к людям, провозгласил:

– Несчастное дитя! Душа моя болит за невинную деву, свернувшую на кривую тропинку Дьявола! За деву, не из злобы своей, но из наивности, из глупости, отвергшей спасение!.. Теперь уже поздно. Лукавый овладел ее сердцем и дева в нем мертва. Мне же остается лишь завершить начатое… и отправить ее душу к Создателю. – Инквизитор набожно перекрестился и подняв печальный взгляд к небу, смиренно опустил голову на грудь. Простояв так несколько секунд, де Батиста выхватил факел у помощника и быстро поджог хворост под ногами Нэриссы. – Так гряди же, грешная душа. И да смилуется над тобой Господь, – ровным ничего не выражающим голосом изрек он, глядя фейри в глаза.

Пламя ликующе затрещало и подобно истосковавшемуся по хозяйке псу, накинулось на девушку, облизывая ее тело. Вермандо отвернулся. Стыд обжигал его щеки так, будто он стоял совсем рядом с костром. Советник же жадно впитывал в себя каждый крик и каждую морщинку на гримасе боли Нэриссы. Сегодня ее страдание было его желанным десертом – торжеством победного пира над Вермандо.

Глава 8

ЗАПОВЕДЬ 4. СТРЕМИСЬ ПОСТИГНУТЬ ЕГО ЗАМЫСЕЛ, ЕГО ИСТИНУ.

«Мой дух, ты слаб. Занесена, как плеть,

Неотвратимость смерти над тобою.

В богоподобной схватке с немотою

Я слышу гул: ты должен умереть.

Орлу не вечно в синеву смотреть.

Но легче жить, когда всплакну порою,

Что я восходу веки не открою

И не сплету лучи в густую сеть.

Разлад с самим собой, а не отраду

Ума победы смутные родят.

Гляжу на мрамор – нет с печалью слада:

Красу Эллады растоптал распад –

Обличье Времени, – так волн громады

Величье солнца в бешенстве дробят».

– Джон Китс.

Год спустя.

Приглушенный собачий лай ободрал воздух тупым заржавевшим железом. Он ощущается как кашель зараженного Черной Смертью. На улицах утопающего в глубоком эбонитовом мраке города, духами парят отблески факелов. Смазанными нечеткими пятнами, как солнечный свет, пузырящийся над дном океана. Далекий, священный и недоступный жителям Дэррханама. Каменные сооружения Лунденвика напоминают обжитые мавзолеи. От них веет таким же отчаянием, едким и горьким. Так пахнет в мшистых заплесневелых гробницах. В переулке между пабом и продуктовой лавкой грязный выпивоха с небритым лицом зажимает рот вырывающейся горожанке. Ее белая шейная косынка упала в грязь, прямо под сапоги мужчины. Он склонился над ней, вжимая телом в стену. Лицо девушки опалило горячее дыхание, пропитанное спиртом и луком. Он дышит тяжело и рвано. На щетинистых щеках виднеются розовые пятна и мелкие порезы. Он грубо рвет ее декольте и бесцеремонно задрав юбки, приподнимает за бедра. Каждый толчок внутри ее тела сливается в унисон с болью от царапающей спину шероховатой стены дома. Она ощущает противное и жидкое тепло внутри. Крики о помощи заглушил шум дождя.

Допив вторую кружку пива, Вермандо поспешил на главную городскую площадь, где вот-вот должна была свершиться казнь. Еще издалека завидел он огромное столпотворение вокруг деревянного помоста, на котором сутулый старик болезненного вида зачитывал приговор для мрачных безмолвных мужчин с веревками на шеях. Его то и дело срывающийся на хрип голос разносился по улице, утопая в шумных волнах разговоров народа.

– Воровство, тем более у высокопоставленных лиц – наказуемо! Посему Высший Суд Лунденвика признает этих людей виновными и выносит им приговор в виде смертной казни через повешение!

 Люди загалдели – кто-то, встречая это заявление в радостном предвкушении кровавого зрелища, а кто-то возмущенно и недовольно.

– Стоять! – крикнул аристократ, вскакивая на помост и отталкивая старика плечом.

– Что вы себе позволяете?! Да вы знаете, кто… – не успел возмущенный старик закончить фразу, как ему в спину уперся кинжал и тот сразу умолк. Феликс кивнул друзьям. Карл, Стефан, Томас и несколько мужчин из паба сдерживали немногочисленных стражей порядка, пытающихся прорваться к помосту.

Перерезав веревки на руках обреченных, Вермандо поднял кинжал в воздух и его голос грянул на онемевшей площади:

– Эти люди – не преступники, как то пытается нам внушить власть! Эти люди – жертвы режима! Не побоявшиеся сказать правду вслух! Баптист и Гаспард – бывшие солдаты лорда Честертона, отказавшиеся убивать семью йомена по его приказу! Честертон объявил их в розыск как разбойников, и они бежали в город в надежде получить убежище и справедливость в Лунденвикском суде! Однако вместо этого были наказаны за свою добродетель взяточниками и прислужниками аристократии! Ведь в этом королевстве все решают связи и власть, не так ли, господин Жермен?! – яростно обернулся к схваченному старику мужчина. – Джиннот спрятал в подполье своего дома мешок с пшеном, чтобы его семья не померла с голоду, ведь урожай выдался малым! Однако его хижину обыскали и отняли у него последнее в пользу сюзерена! Лука убил зверя в графском лесу! Лорд Морнэмир ставит жизнь зайца превыше жизней крестьянской семьи! И это, по-вашему, справедливость?! Так наше королевство соблюдает свою конституцию и чтит права подданных?!

– ПРАВОСУДИЕ! – крикнул Феликс.

 Толпа взревела и подняв кулаки в небо, поддержала клич, скандируя его и тесня пытавшихся усмирить их солдат к помосту. Помогая недавним смертникам спуститься на землю, Вермандо пожимал им руки и говорил, что сделает все возможное, чтобы помочь их семьям. Те горячо благодарили его и в их покрасневших глазах зажигалась надежда и признательность своему спасителю.

– Рабство было законным! Законность – признак власти, а не справедливости! – возгласил аристократ, обращаясь к тут же поддержавшему его народу.

Позиции Вермандо в обществе с каждым днем крепли, в то время, как и без того шаткие позиции аристократии давали все больше трещин.

—–

Шаг. Ноги постепенно утопают в зеленой траве, медленно, но неотвратимо увязая в ней все глубже. Ты останавливаешься и прислушиваешься. Не слышно ничего, кроме ветра. Небо становится все ниже. Чем дальше ты идешь, тем ближе небо. Трава достает тебе до колен. Возможно, Бог существует и его все-таки стоит бояться? Становится холодно. Влажная от морозной росы трава гладит твое тело тысячью змеиных языков и заупокоенно шипя, легко и аккуратно рассекает кожу острыми, как лезвия ребрами. Она достает тебе до плеч, но ты продолжаешь упрямо идти. Небо все ниже, скоро оно упадет на тебя. Ты переходишь на бег. Сердце пускается в макабр. Раздается собачий лай. Трава уже выше головы. Ты чувствуешь боль в области сердца, оно готово разорваться от нее. Небо скоро проглотит тебя. Лай усиливается. Кажется, ты даже можешь разглядеть его клыки. Ты спотыкаешься и падаешь на спину. Бог протягивает руку, и она проникает тебе под ребра – легко и непринужденно, словно он запускает пальцы в густой малиновый конфитюр. Бог вырывает твое сердце и глядя тебе в глаза надкусывает его, будто инжир. Оно брызжит яркими багровыми ошметками, словно детская хлопушка. Его зубы в крови, он улыбается. Или это сок граната? Бог улыбается шире, наблюдая как твое лицо искажает гримаса боли и пожирает твое сердце. Ты не видишь ничего, только небо.

 Он проснулся.

 Домианос с затаенным ужасом посмотрел в зеркало. Ему сорок два. С каждым разом он замечал на лице все новые морщины. Метки смерти. Чем больше их становится, тем та ближе. Морщины – это паутина вечности, которой она опутывает тебя, нещадно и постепенно высасывая жизнь. Старость подкралась к нему тихой и незаметной поступью и это сводило советника с ума. Он не мог и не хотел мириться с одолевающей его слабостью. С каждым днем повседневные дела становились для него все труднее, он быстрее уставал и все чаще забывал что-то важное. Стоило ему об этом задуматься, как его начинало трясти от ужаса, и он подобно дикому тигру в клетке метался в своем кабинете, в отчаянном исступлении пытаясь отвлечься или придумать способ остановить это. Замедлить рост нитей Смерти, неумолимой паутиной оплетающих его тело. Пребывая не в самом добром расположении духа, он сидел за столом, размешивая сахар в чае, пока слуга докладывал ему последние новости.

– Как вы и приказали, я следовал за Вермандо куда бы он не отправился и готов доложить вам собранную информацию. Вы были правы и наши подозрения подтвердились – он действительно что-то затевает. Я видел, как он вмешался в казнь и вместе со своими товарищами напал на стражей порядка и сэра Жермена, зачитывающего приговор преступникам! Он их освободил! Толпа рукоплескала его дерзкой выходке и тому, как он прилюдно оклеветал и поносил благородного лорда Честертона! И вас… он тоже не преминул упомянуть.

Граф поперхнулся чаем и прокашлявшись в кулак, перевел дыхание.

– Пусть немедленно явится в мой кабинет.

– Да, ваше сиятельство! – поклонился слуга.

Через час перед советником предстал потрепанный и слегка пьяный Вермандо, которого стражники силой притащили в замок с улицы. Сцепив пальцы в замок, мужчина яростно выдохнул:

– Где. Ты. Был.

– А что, вы успели по мне соскучиться? – икнув, криво усмехнулся аристократ.

– Следовало отдать тебя в монастырь еще в детстве. Быть может, хоть так у тебя был бы шанс научиться чему-то более полезному, чем являть собой наживку для крыс и всякой заразы.

– А может… это вы меня так плохо учили. Подавали плохой пример своим… ик! Воспитанием!

– Если сосуд недостаточно чист, испортится все, что бы ты в него не налил, – процедил Домианос, одарив сына презрительным взглядом.

– Почему вы так ненавидите меня, отец? Что я вам сделал? Разве был недостаточно почтителен с вами? Разве позорил вас или наш род? Почему вы так несправедливы ко мне?! – постепенно сорвался на крик Вермандо, сжав кулаки и смахивая ими с лица слезы.

– Ты не просто опозорил меня и наш род, Вермандо. Ты разочаровал меня и причем очень давно. Ты недостоин чести входить в семью Морнэмир и быть моим наследником. Иногда я смотрю на тебя и задаюсь вопросом: что я сделал не так? Где допустил ту чудовищную ошибку, где так просчитался и за что Бог наказал меня таким бесполезным и никчемным сыном?

– КАК?! КАК Я РАЗОЧАРОВАЛ ВАС?! ОТВЕТЬТЕ МНЕ! ЧТО Я СДЕЛАЛ НЕ ТАК?!

– Не смей повышать на меня голос, – резко поднялся из-за стола лорд и вплотную приблизился к сыну, грозно взирая на него сверху вниз. – Ты разочаровал меня, Вермандо, еще в тот день, когда я увидел тебя, играющего в грязи с деревенским отребьем. В тот день я понял, что ты просто не можешь быть моим сыном. Не можешь стать достойным продолжением великого рода Морнэмир. Знаешь, если бы я не знал наверняка, что я у твоей матери первый – усомнился бы в твоей законнорожденности, – угрожающе тихо произнес граф.

– Почему вы так ненавидите простых людей?! Они такие же как мы! Они ничем не отличаются от нас с вами, с той лишь разницей, что в них куда меньше спеси, лицемерия и злобы, чем в вас!

Обжигающая пощечина. Аристократ пошатнулся и схватился за покрасневшую щеку. Ту будто ошпарило кипятком. Колючая пульсирующая боль отдалась в висках. Вермандо медленно поднял взгляд на советника.

– Это. Был последний раз. Когда я терпел от тебя подобную дерзость, – прошипел ему в лицо Домианос и резко развернувшись, вернулся за свое рабочее место, с этого момента больше не замечая сына, будто забыв о его существовании.

 Разгневанный и возмущенный мужчина, покинул комнату тяжело дыша, хлопнув за собой дверью.

—–

Несколько недель спустя.

Бар «Королевские Панталоны».

Тяжелая дубовая дверь распахнулась и из нее прямо на проезжую дорогу вывалился мужчина, упав лицом вниз. Вслед ему слышалось громкое улюлюканье, свист и смех. С трудом поднявшись с земли, он потер ушибленный после пинка зад и выкрикнул заплетающимся языком:

– Шобы я еще раз… Ик! Пил с вами!.. Суккубьи дети!

– Этот подсвинок в стельку нахлебался! – ударил кружкой по столу с такой силой, что из нее выплеснулось пиво, бородатый рабочий.

– Так ты ж его сам и напоил, Лилит тебя подери! – расхохотался сидевший напротив него мужик.

– Что верно – то верно! Его теперь мать родная не узнает! Ну и черт с ней! Все равно она сегодня ночует со мной! – Запрокинув голову назад, разразился гомерическим смехом его товарищ, шлепнув себя по ляшке.

– Повтори! – протянул хозяину паба пустую кружку Вермандо, оглядываясь в поиске знакомых лиц.

Вернувшись за свой столик, аристократ отхлебнул боше и окинул задумчивым взглядом свою излюбленную забегаловку. Тут собирались люди низших и средних сословий – крестьяне, рабочие, мастера, рыцари и торговцы. Всегда шумное, веселое и забитое людьми помещение стало ему куда более родным местом, чем стены собственного дома. Здесь обсуждались последние новости и можно было уловить настроение народа, слушая обрывки самых разнообразных горячих сплетен. Вот и сейчас мужчина напряг слух, силясь в общей гамме шума разобрать отдельные голоса и уловить интересные разговоры.

– А он мне и говорит: слышь, треснутый горшок ты пустоголовый, я этими руками мечом врагов рубил, пока ты навоз месил в своем Ваттенфтаве!

– А ты что?

– А я ему: а несет от тебя так, будто всю жизнь только и делаешь, что навоз месишь ты!

– Она зачетная баба! Видел бы ты какие у нее буфера! – грянул развязный хохот.

– Ну ты ж ее того, да?

– Естественно! Даже несмотря на то, что она и в половину не так хороша, как твоя мамка! – разведя руки в стороны, изобразил внушительного размера грудь рабочий.

– Ты идиот? Я живу с бабушкой!

– Значит она у тебя хорошо схоронилась!

– Вермандо, – раздался знакомый голос над самым его ухом, отвлекая от размышлений о чьей-то бабушке.

– А? – повернувшись на голос и увидев товарища, аристократ поднялся и пожав ему руку, похлопал того по спине. – Фееликс! Я уж тебя заждался!

– Да моя задержала! Ну что, гуляем сегодня?

 Когда Феликс говорил «моя» любой думал, что речь идет о его жене или подруге, но лишь друзья знали, что тот говорит о своей матери. Когда отец крестьянина умер, вся забота о ней легла на его плечи. Женщина была слаба и постоянно болела, порой не в силах даже подняться с постели без чужой помощи. Также у нее подрастала дочь – младшая сестра Феликса, рыжеволосая девочка с щербинкой между передними зубами и характером старшего брата.

– Ага. Только где Томас и Стефан?

 Мужчина махнул рукой.

– Да как обычно! Томас на работе задерживается, все над своими мешками с золотом трясется, а Стефан… Ну а что Стефан? У него недавно тройня родилась, надо чем-то кормить тоже, вот и пашет с утра до ночи на своей ферме.

– Понятно… А Карл?

– А Карл подойти скоро должен. О, вот и он! Карл, мы здесь! – замахал рукой Феликс, приподнявшись на лавке.

Пригнув голову, чтобы не удариться о дверную перекладину, широкоплечий кузнец приблизился к товарищам и со скрипом опустился напротив. По его загорелой коже стекали капли пота, а под ногтями засохла грязь.

– Стефан опять со своими сосунками сюсюкается? – грубовато спросил он.

– Ага. Филиппа его окончательно запрягла, точно свою ездовую лошадь, – хмыкнул Феликс, допивая остатки пива. – А ты сам-то как, здоровяк?

– Да вот, только вернулся из мастерской, – протер лоб гигант. – Сегодня заказали двуручный меч и дамский кинжал. Работы невпроворот.

– Так помощника себе найми! Вон, бери вот Вермандо! – мужчина хлопнул аристократа по спине.

 Карл оценивающе оглядел друга.

– Боюсь слабоват будет для такой работы… Но меха раздувать взять могу.

 Выпив еще по одной кружке пива, компания покинула паб и отправилась бродить по улицам, распевая песни.

– Боярышник листвой в саду поник,

 Где донна с другом ловят каждый миг!

 Вот-вот рожка раздастся первый клик!

 Увы, рассвет, ты слишком поспешил…

 Под пенье птиц сойдем на этот луг,

 Целуй меня покрепче, милый друг, —

 Не страшен мне ревнивый мой супруг! – вдохновленно продекламировал Вермандо.

– Опять твоя слащавая ересь! – поморщился Карл. – Вот, слушай, что нормальные мужики поют:

– ЖИЛ ОДНАЖДЫ РЫЦАРЬ БЕДНЫЙ,

МОЛЧАЛИВЫЙ И ПРОСТОЙ

 КОРОЛЮ И БОГУ ВЕРНЫЙ,

 ДУХОМ СМЕЛЫЙ, УДАЛОЙ… – заголосил грубым басом он, распугав ближайших прохожих.

– Тише, тише, Карл, а то все еще чего доброго подумают, что ты призываешь их к бунту! – хохотнул аристократ.

– А что? Это идея! – поддержал гигант. – Когда страной правят такие как Домианос, ничего кроме силы не понимающие, восстание – единственный выход!

 Вермандо промолчал, задумавшись над словами товарища, а Феликс завел новую песню:

– За холмами, за лесами, где течет ручей,

 Жил на свете мудрый маг и чародей,

 Женщин и вина имел в избытке,

 Но мечтал он лишь о свитке,

 Где рецепт бессмертия был скрыт!

 Внезапно улицу пронзил отчаянный вопль, но редкие прохожие даже не повернули головы – ограбление или насилие были обычным делом на этих улицах, особенно ночью. Однако аристократ был не согласен с таким раскладом и бросился в подворотню, следуя за звуком. Карл и Феликс последовали за ним. Проскользнув сквозь узкий проход между двумя харчевнями, лорд увидел следующую картину:

Трое мужчин окружили до смерти напуганную горожанку и сально ухмыляясь, тянули к ней грязные мозолистые руки. Ее пухлое заплаканное лицо порозовело то ли от слез, то ли от смущения, и она обеими руками прикрывала грудь, вываливающуюся из разорванной косынки.

– ЭЙ! – рявкнул Вермандо.

Насильники недовольно обернулись.

– Че тебе? Присоединиться хочешь? – осклабился один из них.

Аристократ ничего не ответил и быстро подскочив к нему, заехал кулаком по улыбающейся пьяной роже, попав прямо в челюсть. Карл и Феликс без слов поняв, что от них требуется, взяли на себя двух оставшихся доходяг и поскольку те были вдвое меньше их, уже через пару минут горе-разбойники удирали со всех ног, судорожно оглядываясь назад и страшась погони. Напуганная женщина, не дожидаясь особого приглашения, кинулась вслед за ними, явно не готовая ни выражать благодарность своим спасителям, ни говорить с ними. На что те, впрочем, не сетовали. Вытерев кровь из разбитого носа костяшками пальцев, Вермандо, тяжело дыша, обернулся к товарищам.

Утром следующего дня слуга доложил ему, что советник вызывает наследника в свой кабинет. Предчувствуя неладное, мужчина вскоре предстал перед лордом. Тот пребывал в на удивление приподнятом расположении духа.

– Вы вызывали меня, отец?

– Да, я собирался сообщить тебе о своем решении. Через неделю ты женишься. Приготовления начаты уже давно, свадьба пройдет идеально.

– Что?! И вы говорите мне об этом только сейчас?! За неделю?!

 Домианос неторопливо переложил документы в стопку, даже не глядя на сына и спокойно ответил:

– Ну разумеется. Я весьма предусмотрителен и не хотел, чтобы ты выкинул что-нибудь этакое. В твоем духе.

– Как вы могли?.. Я вам что – пятнадцатилетняя девица, которую можно повыгоднее продать замуж?! Как вы смеете распоряжаться моей жизнью?!