Лунная тень 2. Тени и пламя

Пролог

Вы рождены во тьме, будете жить во тьме и умрете во тьме. Тьма внутри вас, тьма снаружи, тьма повсюду. Все в этом мире создано из тьмы. У тьмы сотня лиц, тысяча рук, миллион голосов. Тьма – враг, которого никогда не победить, ибо придется сражаться с самим собой. Выход только один: приручить тьму. Она научит вас созидать и разрушать, видеть там, где другие слепы, слышать там, где другие глухи, проходить там, где другие проходить боятся. Сделайте тьму своим союзником, но никогда не доверяйте ей до конца, ибо слова ее ядовиты. И да сохранит вас бог Деон, родившийся во тьме, живший во тьме, получивший новую жизнь во тьме и познавший тьму.

Часть клятвы, произносимой воинами-следопытами в ночь посвящения в армиях темных эльфов.

***

Кирхаэль (северные земли)

Айя, как и большинство оборотней, не верила в мистические истории о появлении городов и народов. Она была убеждена, что всему есть разумное объяснение.

Всему, кроме этого чудовищного места во льдах.

Каждый день, проведенный в Кирхаэле, отбирал у волчицы еще одну крупицу здравого смысла. Да и днями эти временные промежутки назвал бы разве что шутник. Для здешних жителей не существовало весен и зим. Лишь свет и тьма. Свет властвовал над Кирхаэлем пару-тройку лун, а потом являлась она. Тьма. Долгие девять лун ледяной ночи, которая становилась особенно жуткой с приходом снежных ветров. Иногда солнце появлялось на горизонте, но лишь для того, чтобы торопливо за ним скрыться. Даже на северных островах Айя не встречала ничего подобного. Кто мог создать такой город, если не злые боги, одинаково сильно ненавидящие и людей, и темных существ?..

– Расскажи мне о ваших богах, – однажды попросила ее правительница города.

Согласившись остаться у Кирхаэлы (она до сих пор считала это затянувшимся визитом вежливости, в отличие от хозяйки, верившей, что Айя поселилась в городе навечно), волчица получила покои в храме, теплую постель и горячую еду. Ей позволяли выходить за ворота в сопровождении одной из жриц, бродить по улицам, беседовать с горожанами. Уютная тюрьма, в которую Айя заключила себя добровольно в обмен на сведения о сбежавшем вампире. Что же. Письмо старшему карателю Эрфиану она отправила и свою часть сделки выполнила. Дело за малым: убраться отсюда. А потом навестить Великого и потребовать дополнительную плату. Как он будет расплачиваться? Это ее волновать не должно. Но потратиться ему придется изрядно.

Несмотря на полную оторванность от мира – от обоих миров – Кирхаэла оказалась умной и любознательной женщиной. Она расспрашивала Айю о видах темных существ, об обычаях, о языках, о магии и целительстве. Волчица рассказывала о вампирских кланах, о деревнях светлых и темных эльфов, о гнездах оборотней. И, конечно же, о Темном Храме и Ордене. Попытка с первого раза объяснить, что означает Темный Храм для жителей Мира, потерпела неудачу. И на следующий день Кирхаэла встретила гостью вопросом о богах.

– У нас много богов, – начала Айя. Они сидели на полу в тронной зале и пили горячий травяной отвар. Точнее, пила волчица. Правительница города лишь наблюдала за тем, как она подносит к губам деревянный кубок и делает глоток. – К примеру, Семирукая богиня. Та, которой поклоняются оборотни. Есть Охотница, ее почитают шаманы Сновидцы. Она дарует власть над снами и считается покровительницей самой темной и кровавой магии. Есть пятьдесят богов, которых до Великой Реформы темные эльфы называли первыми, а после их число сократилось до двадцати пяти. Есть богиня сладострастия, есть Светлая сестра, есть три лунных сестры… но самый главный бог в Темном мире – Великое Равновесие. Ему поклоняются каратели.

Тонкие брови Кирхаэлы едва заметно дрогнули.

– Странное имя. Чем занимается этот бог?

– Это не совсем бог. – Айя вновь поднесла кубок к губам и сделала щедрый глоток отвара. Он оставался горячим, и ей это нравилось. – Его принято называть богом, но на самом деле это… как бы объяснить? Мысль.

– Ему поклоняются в Темном Храме? Это он его построил?

– Темный Храм построил Великий Ариман. А Великого Аримана, в свою очередь, создал Темный Совет. Семь бестелесных сущностей.

Хозяйка храма прилегла, опершись на правый локоть.

– А кто создал Темный Совет? – задала она следующий вопрос.

Айе не посчастливилось изучить тонкости устройства Темного мира, и ответы подходили к концу.

– Думаю, темные шаманы, – решила попытать счастье она. – Они создали все. И всех.

– Они тоже боги? И они, а не Великое Равновесие, являются самыми могущественными?

– Темные шаманы – не боги. Они… воздух. Тьма и свет одновременно.

Кирхаэла нахмурилась, и волчица не сдержала улыбки – вампирша на мгновение превратилась в обиженного ребенка.

– Такого не бывает, – отрубила она.

– Бывает, – возразила Айя. – Темные шаманы существовали всегда. Еще до того, как свет был отделен от тьмы. До того, как были разделены миры. Они живут в глубоких слоях темного времени и слушают судьбу. Они знают все и обо всех. Знают, что было. Знают, что будет.

– Это сказки, – рассмеялась собеседница. – Если у вас так много богов, неудивительно, что вы верите и в темных шаманов. Не бывает существ, которые знают все.

– Они не просто знают все. Они творят судьбу. Сейчас, когда мы говорим, они ткут невидимые нити. Они складываются в паутину. Это моя судьба. И твоя.

Вампирша задумчиво потрепала волосы, оглянулась на плотно закрытую дверь – так, будто боялась, что их могут подслушать.

– Ты одна из дочерей Лилит и получила дар, с помощью которого создаешь мир вокруг себя силой мысли, – вновь обратилась к ней Айя. – Не тебе говорить о сказках. Ты знаешь, что невозможное реально.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что темные шаманы знают, что я сотворю сегодня? Завтра? Следующей луной?

– Знают все – и даже больше.

Губы Кирхаэлы задрожали, в холодных голубых глазах появились слезы. Но заговорила правительница города твердым уверенным голосом.

– Эти земли принадлежат мне. Этот храм построен мной. Может статься, ваш мир кем-то придуман – а мой реален.

Айя расслабленно улыбнулась.

– Глупая девочка. Тебе принадлежат только твои сказки, в которые ты веришь – и заставляешь других делать то же самое. Я вольна уйти отсюда тогда, когда захочу, и ты меня не остановишь. Потому что я свободна. А ты приковала себя к этой скале с храмом и останешься здесь до тех пор, пока Великая Тьма и Великий Свет не станут единым целым.

Кирхаэла порывисто поднялась. Туника из белоснежного шелка взметнулась вокруг тонкой фигурки снежным облаком.

– Ты обещала остаться навечно! Мы заключили договор!

– Обещала. Дело за малым. Вообрази эту вечность. Создай ее так, как создаешь иллюзии для жителей своего города. Создай – и заставь меня поверить.

Руки вампирши сжались в кулаки. Она молчала, нервно покусывая губы, и пыталась подобрать ответ, но не могла. Айя встала и успокаивающе погладила ее по плечу.

– Чем неприступнее вершина, на которую ты взбираешься, тем больнее оттуда падать, – обратилась она к Кирхаэле. – Ты создала кокон из придуманных тобой историй, и тебе в нем так уютно, что внешний мир перестал существовать. Но он существует. В нем есть леса, горы и моря. Луна и солнце. Открой глаза и признай, что все это время ты жила во лжи. На каждого бога приходится другой, более могущественный. Твоя мать оставила тебе дар не для того, чтобы ты пряталась во льдах. Пойдем со мной. Я покажу тебе настоящий мир. Ты услышишь, как поют птицы. Искупаешься в реке. Понаблюдаешь за дикими животными. Ты думаешь, что бессмертна, но на самом деле ты мертва. Здесь нет вечности, потому что здесь нет времени. Что сказала бы Прародительница Лилит, узнав, что ты выбрала такую судьбу? Твои братья и сестры путешествуют по городам и странам. А ты притворяешься богом. Даже титул и трон ты придумала себе сама.

– Ты жестока, – наконец заговорила вампирша. – Я впустила тебя в свой дом, ты гостила здесь. И вот чем ты мне отплатила.

– Я предлагаю тебе дорогой подарок. Но ты, похоже, не готова его принять.

Кирхаэла подняла руку и сделала широкий жест.

– Будь по-твоему, дочь Семирукой Богини. Иди. Отправляйся на все четыре стороны. Иди к своей свободе и думай о том, что твой мир настоящий. Может статься, я бы подарила тебе бессмертие. Но ты, похоже, не готова принять этот подарок.

Бессмертие, усмехнулась про себя Айя. Есть ли в двух мирах проклятие похуже бессмертия? Но вслух сказала другое:

– Знаю, что ты не веришь в богов. Но пусть Семирукая Богиня хранит тебя, дочь Прародительницы, куда бы ты ни повернула.

Глава 1

Создатель Медеи, один из советников прославившегося (хотя можно ли называть такое славой?..) вампира Юлия, прожил на этом свете две с лишним тысячи лет, но подарил бессмертие только двум детям. Юноше-воину, которого он вылечил от смертельных ран, воспитал и отпустил в самостоятельную жизнь. И девочке, которую он когда-то нашел в лесу и спас по ведомым только ему причинам.

Медея встретила десятую весну, была любопытна и своенравна и много раз убегала из дома, мечтая о путешествиях по миру. Жители деревни, где обитала ее семья, возвращали ее к напуганной матери и рассерженному отцу. Но в тот день она решила зайти вглубь леса, исследовать лесную чащу. Те полянки, куда не проникает солнечный свет, и куда не добирались даже самые смелые охотники. Вспоминая те дни, Медея раз за разом ловила себя на странной мысли: а ведь она не боялась. Ее не страшили дикие звери, ловушки, в которые она могла попасть и сломать ногу, ядовитые змеи, болота. Она взяла из дома узелок с несколькими ломтями хлеба и сушеными фруктами и с наслаждением пообедала, устроившись в тенистом гроте. А потом пустилась в обратный путь. Она продиралась сквозь кусты, представляя себя древней воительницей, лакомилась ягодами и сладкими кореньями, не задумываясь о том, что они могут оказаться ядовитыми. И так увлеклась фантазиями, что не сразу поняла: она идет слишком долго, но не набрела на знакомую тропинку. Зато набрела на примятую траву, а потом – и на грот, в котором съела свой обед.

Десятилетний ребенок на ее месте сел бы на землю и расплакался от ужаса – но только не Медея. Мысли о том, как расстроится мать, немного печалили девочку, а думать о гневе отца не хотелось – это испортило бы приключение. Когда еще она окажется в одиночестве в лесу, да еще в чаще, куда не ступала нога человека? Еще некоторое время будущая супруга вампира Александра переходила от дерева к дереву и от куста к кусту, разглядывая каждую мелочь и надеясь, что запомнит эти впечатления надолго. Когда тело потребовало отдыха, она свернулась клубочком на перине из мягкого мха и уснула, спрятавшись под дорожным плащом. За мгновение до того, как смежить веки, Медея подумала, что все это может оказаться сном. Когда она откроет глаза, то окажется дома, в своей постели. Этого девочке не хотелось. Она еще не встретила красивых оленей, хитрых лисиц с длинными хвостами и находчивых юрких зайцев. И не попробовала большие зеленые ягоды с темными полосками вон с того куста…

Медея проснулась от прикосновения к плечу. Над ней склонился незнакомец. Смуглокожий, с длинными темными волосами. Она решила, что он немногим старше отца. И даже чем-то на него похож. Только у отца глаза были карими, а у незнакомца – голубыми. И лицо у него тоже было другим. Благородным, как у принца из чужих земель.

– Как ты здесь оказалась, дитя?

– Я не дитя, я вот-вот встречу одиннадцатую весну! – заявила Медея. – И расскажи-ка, что ты делаешь в моем гроте!

Незнакомец присел на корточки и расхохотался. Его голос походил на сладости из фиников, которые иногда готовила мать: такой же тягучий и терпковатый. А смех был звонким, как у одного из ее братьев.

– Это мой грот, – сказал он. – Я нашел его первым.

– А я нашла его вчера, и теперь он мой!

– В какой из окрестных деревень ты живешь? Кто твои родители? Охотники? Виноделы?

Медея вздернула подбородок.

– Я дочь короля из чужой страны, и я сбежала из дома потому, что меня хотели выдать замуж за нелюбимого мужчину!

Однажды она услышала такую историю от Леонеллы, старшей сестры. Леонелла вышла замуж за охотника, которого очень любила, но истории о несчастных принцессах рассказывала часто. И каждый раз плакала в тот момент, когда королевская дочь встречала своего суженого в конце рассказа.

Незнакомец рассмеялся еще громче.

– Не слишком ли ты юна для невесты, дитя?

– В королевских семьях браки заключают рано!

Это Медее тоже рассказала Леонелла.

– Где же твоя корона, принцесса?

– У принцесс не бывает короны. – Медея глянула на незнакомца с сомнением. – Или бывает?

– Принцессы носят особое украшение, – пояснил тот. – Оно называется «тиара».

– Я потеряла свою тиару в лесу. Мне пришлось защищаться от разбойников.

– Так ты еще и воительница, – кивнул незнакомец, изо всех сил стараясь казаться серьезным, а потом улыбнулся. Не насмешливо, а тепло. Так, как Медее улыбалась мать перед сном, когда приносила кружку молока с медом. – Принцесса-воительница. Как отец нарек мою госпожу?

Медея назвала имя, которое носила, будучи смертной. Незнакомец кивнул.

– Я Август, – представился он. – И я злой колдун из страшных темных земель, который охотится на девочек, заблудившихся в лесу. Я увожу их в свой замок, запираю в темнице и не даю им сладкого винограда.

Девочке захотелось рассмеяться, но смех с ее губ так и не сорвался. Она смотрела на Августа, не в силах вымолвить ни слова, и чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Я солгала. Я не принцесса. Я младшая дочь пастуха.

В глазах Августа, до этого холодных как лед, появилась искра, которая так поразила девочку, что несколько мгновений она не могла понять, что видит. Нежность.

– Я тоже солгал. Я не злой колдун. Я один из советников главы вампирского клана.

– Нечестно! – завопила Медея. – Я призналась тебе во лжи, и в ответ ты должен сказать правду!

– Я советник главы вампирского клана. Моего господина зовут Юлий. Я ответственен за сбор исторических сведений.

Медея задумалась, покусывая губы. Леонелла рассказывала ей о вампирах. Они живут во тьме, питаются кровью, боятся воды и серебра. А еще они похищают молодых девушек, и поэтому нельзя выходить за ворота деревни после наступления темноты. Особенно если их сопровождают молодые люди. Одно дело – если похитят только девушку. Но ведь могут похитить обоих!

– Что такое исторические сведения? – спросила Медея. – Ты рассказываешь истории?

Август погладил ее по волосам.

– Скорее, собираю истории, рассказанные другими. Пытаюсь отделить правду от лжи.

– А зачем ты их собираешь?

– Чтобы мы учились на ошибках прошлого и не повторяли их.

– Это сложная работа, – подумав, сказала Медея. – И для этого нужно уметь читать и писать.

– Я умею читать и писать, – кивнул Август. – На общем наречии и пяти языках… Нет, на шести, один из них древний, и его давно не используют.

– Я бы тоже хотела научиться, – вздохнула девочка. – Жаль, что я могу представлять это себе лишь в мечтах…

Мужчина, назвавшийся советником главы вампирского клана, приподнял ее голову за подбородок.

– Почему ты не боишься меня? – спросил он. – Любая на твоем месте убегала бы, вопя так, так, что услышали бы все жители окрестных деревень.

Медея осторожно потерлась щекой об его ладонь. Кожа Августа была мягкой на ощупь, но очень холодной.

– Можно пойти с тобой? – спросила она. – Я хочу, чтобы ты научил меня читать и писать. Я хочу увидеть… исторические сведения.

– Ты меня совсем не знаешь. Я охочусь, иногда убиваю, пью кровь и никого не люблю.

– Я тоже хочу охотиться и пить кровь.

Август встал. Он был невысоким, даже один из старших братьев Медеи, встретивший пятнадцатую весну, превосходил его в росте.

– Правда? – спросил он, пристально глядя на девочку.

– Правда. Я буду жить ночью и стану бессмертной? Ты подаришь мне вечность? – Под его пристальным взглядом Медея стушевалась и пояснила: – Так мне рассказывала сестра.

– Откуда она столько знает о вампирах? У нее есть печать Прародительницы?

– Что такое печать Прародительницы?..

– Корона, которую некоторые получают по праву рождения, но чаще проклинают этот дар, чем благодарят за него богов, – усмехнулся Август.

Медея подняла брови.

– Корона? То есть, они королевы и короли? А где их королевство?

Мужчина окинул широким жестом поляну и грот.

– Они правят всем миром. Обоими мирами.

– Обоими мирами?.. – ахнула Медея. – Так не бывает! Леонелла не может править обоими мирами… – Она запнулась. – Обоими? Разве их два?

– Леонелла не может, – согласился Август. – Сегодня я решил, что ими будешь править ты.

И он не солгал. Он сделал все возможное для того, чтобы Медея чувствовала себя королевой. Они не были близки как мужчина и женщина, но на протяжении времени, которое они провели вместе, она ежеминутно чувствовала его заботу и любовь. Она обучилась чтению и письму, с жадностью проглатывала исторические трактаты и описания войн, а отец всегда находился рядом для того, чтобы отвечать на вопросы. Их у Медеи было много. Боги, подарившие ей первую жизнь, наделили ее живым умом, а дар вечности сделал его еще острее. Она мгновенно запоминала факты и имена, находила ошибки в летописях, над которыми работал отец и вежливо, как подобает дочери, указывала на них. Отец не обижался. Он открыто гордился ею. Пожалуй, чересчур открыто, и кое-кто при дворе Юлия поглядывал на Медею косо, но к тому времени она к таким взглядам привыкла. Она была красива и умна, принадлежала к той породе женщин, которых либо любят без памяти, либо люто ненавидят. Мужчин пугало то, что она знает, чего хочет. Женщин – то, что она может оказаться опасной соперницей.

– Сохрани в себе девочку, которую я когда-то встретил в лесу, – сказал ей отец перед тем, как уйти искать. – Она не чувствовала страха, и это берегло ее от диких зверей. Она не испугалась пойти с незнакомцем, потому что хотела добиться своего. И добилась. Оберегай эту девочку как зеницу ока, Медея. Она дороже платьев, украшений, золота и мужей. Я не устроил тебе подходящую партию, как это делают многие советники, потому что моя дочь – не рабыня на невольничьем рынке. Ты вольна вершить свою судьбу сама. Я не осуждал твой выбор, даже если он был ошибочным, и это научило тебя нести ответственность за свои поступки. Может, ты обзаведешься мужем. Может, нет. Может, ты поселишься в клане. Может, выберешь путь одиночки. И все это правильно, если так тебе подсказывает сердце. Прошу только об одном, дитя. Сохрани в себе ту девочку. А если кто-то захочет причинить ей вред, убей его, не задумываясь. И пусть твоя рука будет тверда.

Когда отец оставил клан, Медея ушла к себе, запретив входить даже личной служанке, и горько проплакала несколько дней. Она вспоминала дни, которые они с отцом провели за книгами и спорами об истории Темного мира. Звездные ночи, во время которых они наблюдали за небом. Предрассветные часы, когда она, получившая бессмертие несколько лун назад, в страхе думала о солнечных лучах. Первые ожоги от солнца. Первые робкие прогулки под палящим светилом: сперва она пряталась под плащом, а потом смогла его снять. Вечерние сумерки, во время которых отец учил ее охотиться. Долгие беседы о том, что ждет Темный мир после войны между живущими во тьме вампирами и карателями, которые уже не боятся солнца. Когда слезы высохли, а тоска начала отпускать Медею из своих цепких объятий, она собрала немногочисленные вещи и ушла из клана Юлия.

В пути они со служанкой не столкнулись с разбойниками, и вампирша понимала, почему. Красивая женщина с волосами цвета меда, одетая в кожу, несла на плече лук и колчан со стрелами. Ее спутница, так же облаченная в воинский наряд, вооружилась парными клинками. Пояс с оружием Кантара стянула у одного из братьев, но с клинками обращаться умела: ее мать родилась в деревне янтарных Жрецов и сопровождала в военных походах Царсину Воительницу, а она сама воспитывалась там в течение шестнадцати весен. Теперь служанка жила среди вампиров, но в душе оставалась темной эльфийкой. Женщиной, которая мечтает о славе воина и не позволит ни одному мужчине собой помыкать. Когда-нибудь это сослужит ей дурную службу, вздыхала про себя Медея. Она привязалась к эльфийке, несмотря на ее непокорный нрав.

Кантара была ниточкой, связывающей вампиршу с большой, великой целью. А путевой звездой на пути к этой цели был любимый манускрипт отца, трактат о великих полководцах. В трактате, написанном советником Августом, не было лжи, которую позже придумал Орден. В нем значились имена всех женщин-полководцев с янтарными глазами. Женщин, которые были воинами по духу, а не пользовались статусами и именами для того, чтобы открывать двери и завоевывать новые земли. Отец был против возрастающего могущества вампиров и Ордена, пусть и не говорил об этом слишком громко. И Медея разделяла его мнение. Иногда она думала о том, что он до сих пор здесь, на этой земле. Живет в одиночестве в лесу, нашел тенистый грот из тех, которые так любит, и изредка выбирается оттуда ради охоты. Возможно, он совсем близко. Думает о ней. Или даже называет ее имя вслух. Наблюдает ли он за ней?

***

Храмовые земли

Солнце уже опустилось за горизонт, но небо до сих пор оставалось светлым. Четкие силуэты гор на фоне постепенно бледнеющих красок походили на сделанный углем рисунок. Медея сидела в плетеном кресле под яблоневым деревом в своем саду и любовалась пейзажем. Первые месяцы жизни на лесистой местности в окружении гор она провела в тоске по бескрайней пустыне, но научилась любить и лес, и горы, и здешнюю ночь: сумерек в этих местах не было, темнота приходила внезапно, резко, а с ней – и холод, пусть и не такой, как в пустыне. И прекрасной круглой луны здесь тоже не было. Привычный жителям обоих миров серебристый диск, неизменно убывающий, а потом вновь растущий. Помимо светлой луны, в небе висела и темная. Сестра-близнец обычной человеческой. Она была кроваво-красной, и с земель клана ее хорошо видели по причине близости к Темному Храму.

Садом Медея обзавелась по совету Флавия, ее брата по создателю. Того самого юноши-воина, которого отец обратил задолго до встречи с дочерью. Внешне Флавий и вправду походил на юношу, едва встретившего семнадцатую весну. Он носил длинные волосы цвета выжженного солнцем песка, а глаза у него были карими, почти черными. Брат нашел Медею после Великой Реформы, в те времена, когда Мир понемногу приходил в себя, а темные существа учились жить заново. Он постучал в ворота клана, представился сыном одного из советников вампира Юлия и сказал, что долго скитался по свету, а теперь хочет обрести дом. Разумеется, воины ему не поверили и уже хотели прогнать восвояси, но Медея с Кантарой вернулись с конной прогулки как раз вовремя. Отец много рассказывал вампирше о брате, и, хотя она ни разу его не видела, узнала сразу. Так, как дети одного создателя, проведшие целую вечность на разных концах света, узнают друг друга при встрече. Они не могут объяснить, что чувствуют в этот момент. Сердце чуть ускоряет свой бег, и где-то глубоко-глубоко, под ребрами, появляется легкая боль. Приятная боль. Предвкушение встречи с кем-то пока что далеким, но уже родным.

Александр принял Флавия почти с радостью. Тот был воином, а, значит, мог держать в руках оружие и защищать мирных (если такое бывает) вампиров при необходимости. Брат знал несколько наречий, умел писать и читать, неплохо владел основами темной медицины. Он быстро стал своим, а потом Александр решил приблизить его к себе. Место первого советника уже занимал Исхар, и известие о том, что власть с ним будет делить кто-то другой, воспринял в штыки, но глава клана справедливо заметил: невозможно быть первым советником, если ты единственный советник. Кстати, если уж они заговорили об этом, то почему бы Исхару не озаботиться сбором совета? Толковые вампиры рядом еще никому не мешали. Это воодушевило первого советника настолько, что он и думать забыл о назревающей вражде между ним и Флавием.

– Ты скучаешь по дому, – однажды сказал вампирше брат. – Но это тоска по прошлой жизни. Знаешь, что нужно сделать для того, чтобы ты полюбила новый дом?

– Что? – спросила Медея.

– Нужно закрепиться корнями на этой земле. Так ты докажешь себе, что она действительно твоя. Каждый, кто долго путешествовал, а потом осел на одном месте, тоскует по прошлому. Тебе нужно обзавестись собственным садом. Он будет радовать глаз, ты сможешь собирать фрукты и цветы. Сможешь выращивать лекарственные растения. По вечерам будешь сидеть под деревьями и смотреть, как темнеет небо над лесом и горами. По утрам будешь слушать первые трели птиц и бродить по траве босиком, наслаждаясь прохладной свежей росой. – Флавий взял ее руки в свои. – А если ты этого захочешь, мы будем сидеть здесь вдвоем.

Их отношения были короткими, стремительными, полными страсти и огня – совсем как у вампиров в древности, в те времена, когда никого не сковывали законы Ордена, никто не носил клановых медальонов, питался кем хотел, убивал когда хотел и делал все, что заблагорассудится. Они охотились вместе под полной луной и в самые темные ночи, когда на небе оставался лишь крохотный сияющий серп, угощались жертвой по очереди, а потом любили друг друга в лесу на мягкой траве, начисто забыв о пойманном человеке. Ни один из них не обещал другому разделить вечность, они жили одним днем – и были счастливы. Флавий преподносил Медее дорогие подарки, которые она с удовольствием принимала: платья из эльфийского кружева, почти не прятавшие тело, украшения из храмового серебра и фиалковой бирюзы, на которые вампирши во время пиров смотрели с неприкрытой завистью. Многие из этих подарков она хранила до сих пор. Самым любимым была изящная тиара из белого эльфийского золота, украшенная драгоценными камнями. Камни меняли цвет от синего до зеленого в зависимости от освещения, оттеняя цвет глаз Медеи. При свечах они казались небесно-голубыми, а в темноте походили на спокойную морскую гладь.

Тиару она носила часто. Вот и сегодня вампирша достала ее из шкатулки. Одеваясь, она думала о брате. Он обменялся клятвами с Лирией, милой обращенной девушкой, дочерью одного из советников, но сохранил нежные отношения с сестрой. Жена Флавия была глуповата и устраивала ему сцены ревности каждый раз, когда видела его беседующим с Медеей. Упоминание о том, что она теперь принадлежит главе клана, красавицу не успокаивали. Впрочем, брат искренне любил Лирию, а это наделяет мужчин завидным терпением. Он сделал молодую вампиршу счастливой. Отчасти в этом была и ее заслуга. Она думала только о платьях, украшениях и балах.

Для того, чтобы достичь абсолютного счастья, женщине нужно быть глуповатой. Ум в отношениях приносит много проблем. А если твой супруг в уме тебе уступает – тем более.

– Вот ты где, матушка! Я ищу тебя повсюду с тех пор, как спряталось солнце!

Нисан прошел по аккуратной дорожке между яблонями и взял Медею за руки.

– Я сказала Валерии, что меня можно найти в саду, дорогой.

Молодой вампир плюхнулся на траву и разочарованно махнул рукой. Золотые кудри взъерошены, одет в крестьянскую одежду, ходит босиком. Опять бродил по лесу в одиночестве. Если Александр увидит его в ближайшие минуты, отругает в очередной раз. Как муж ни старался воспитать в наследнике достоинство будущего главы клана, ничего не получалось. Нисан оставался мечтательным юношей, предпочитающим скучным советам игру на кифаре и общение с вампиршами. И не только с вампиршами. Больше всего Александра пугало то, что его сын проводит много времени со слугами-темными эльфами. В отличие от отца Медеи, он свято верил в превосходство обращенных и подобное считал унижением.

– Твоя служанка бегает по всему клану, ее днем с огнем не сыскать.

– Ты не можешь искать кого-то днем, милый, ты боишься солнца, – мягко напомнила Медея.

– Не беда, я всегда могу этому научиться, – сказал Нисан. – Ты меня научишь?

– Я, как и ты, живу только по ночам.

Он вскинул голову и посмотрел на нее с хитрой улыбкой.

– Это же неправда, матушка. Валерия рассказывала мне, что ты не боишься солнца. Выходя из клана, ты надеваешь дорожный плащ с широким капюшоном, и воины тебя не узнают, но она хранит твои секреты…

Не так уж и хранит, с досадой подумала вампирша. Вот что не нравилось ей в Валерии. Слишком длинный язык.

– И когда же она рассказала тебе об этом, Нисан? Во время прогулки по лесу, когда вы любовались луной?

Щеки молодого вампира залились краской.

– Что ты, матушка! Между нами ничего нет… мы близкие друзья. Она любит слушать, как я играю на кифаре.

– Но она тебе нравится?

– Очень, – смущенно признался Нисан. – Ее янтарные глаза… понимаю мужчин из деревни янтарных Жрецов: стоит заглянуть в них – и ты больше себе не принадлежишь.

– Смотри, как бы твоя янтарная Жрица не достала парные клинки, – рассмеялась Медея.

Молодой вампир прилег, опершись на локти, и улыбнулся.

– Не потешайся надо мной, матушка. Может, я и влюблен, но совсем чуть-чуть. Так ты научишь меня жить под солнцем?

– Только в том случае, если твой отец даст согласие.

Нисан поджал губы. Иногда Медея думала о том, что он не воспринимает Александра как отца. И в те минуты, когда с его губ срывалось это нежное «матушка», уверенность крепла. А ведь она ему не мать. Между ними нет кровного родства. Вампиры – не люди, и создатель у обращенного может быть только один. С другой стороны, кто же она ему? Жена главы клана, супруга его отца. Значит, мать.

– Тогда тебе придется сказать ему, что ты умеешь ходить под солнцем. Он будет в ярости.

– Ты прав, дорогой.

– Разумеется, я прав. – Нисан тяжело вздохнул. – Великая Реформа давно позади. Все знают, что вампиры могут научиться жить днем. От этого мы не становимся хуже, напротив, обретаем новую силу. Мы можем путешествовать и смотреть мир!

– Ты прав в том, что это не понравится твоему отцу. Мы не будем ему ничего рассказывать.

Ярко-голубые глаза молодого вампира изумленно распахнулись.

– Правда?

– Конечно. Сейчас тебе придется скрываться, но после того, как Александр уйдет искать, все изменится.

Нисан поднял брови.

– Похоже на заговор.

Слово ужалило Медею как пчела в плошке с финиками, куда она, не глядя, запустила пальцы. Что ты знаешь о заговорах, глупый мальчишка, подумала вампирша. Но вслух, разумеется, сказала другое.

– Никаких заговоров, милый. Это наш маленький секрет, только и всего. А теперь беги к себе и переоденься. И не попадайся на глаза отцу до тех пор, пока этого не сделаешь.

– Отец занят, он беседует с Великим, – покачал головой Нисан и уточнил: – Со старшим карателем Эрфианом.

– Он не предупреждал о своем визите, – нахмурилась Медея.

От спокойствия, в котором она пребывала еще несколько минут назад, не осталось и следа. Она не может позволить себе появиться перед служителем Равновесия в таком виде: несобранные волосы, без украшений, простое платье.

– Он был в Темном Храме и по дороге домой решил навестить нас. – Молодой вампир улыбнулся в очередной раз. – Это мне поварята разболтали. Отец попросил у них свежих фруктов для Великого.

Вампирша встала, и Нисан нехотя последовал ее примеру, стряхивая травинки со штанов из грубого льна.

– Немедленно переоденься, – сказала она ему. – Если ты думаешь, что отец не отчитает тебя при Великом, то заблуждаешься.

– Не люблю, когда ты начинаешь говорить в таком тоне, – надулся молодой вампир. – Ты стараешься казаться злой, но на самом деле ты другая.

– В каждом из нас живет тьма, Нисан. Можно бояться ее и прятать далеко, а можно подпустить ближе и изучить как следует. В этой тьме – наша сила. И когда-нибудь она спасет нас.

Он склонил голову, обдумывая ее слова.

– Как найти эту тьму?

– Сделать то, чего ты больше всего боишься.

Нисан молчал, разглядывая ветви яблони, склоняющиеся к земле под весом еще не собранных плодов.

– Например, научиться ходить под солнцем?

– Отличное начало, – похвалила Медея. – Беги к себе. Я тоже пойду. Нужно поздороваться с Великим.

Глава 2

Храмовые земли

– Кажется, я в последний раз бывал в ваших краях целую вечность назад. В Темном Храме погода не меняется вне зависимости от времени года, а в горах с наступлением ночи холодает.

– Близится зима, – кивнул Александр, пригубив вино из своего кубка.

Они с Эрфианом сидели в комнате, которая служила главному вампиру клана приемной залой и рабочим кабинетом. Сумеречное помещение с небольшим окном, плотно прикрытым шторами: хозяин любил работать днем и прятался от солнца. А вот яркого света он не любил. Свечи в двух ветвистых канделябрах слуги заменили несколько минут назад, но зажигать не стали. Александр приказал оставить лишь масляную лампу, похожую на древний фонарь из храма безымянной богини. Лампа стояла на подоконнике по соседству с плошкой, в которой плавали свежие цветы.

– Но сад твоей прекрасной супруги, похоже, зимовать не собирается, – сказал Эрфиан. – По дороге сюда я видел спелые плоды и распустившиеся бутоны роз.

– Эта женщина владеет какой-то магией, – улыбнулся вампир. – Сперва она околдовала землю, потом – деревья, посаженные на этой земле. А потом – меня. И с тех пор мы все в плену.

– Сладкий плен, – мягко заметил гость. – Держу пари, многие женщины клана возненавидели тебя за то, что ты был заключен в эту темницу.

– Полагаю, мужчин, которые возненавидели Медею за то, что она это сделала, в клане не меньше. Почему ты не ешь, Великий? Фрукты совсем свежие.

Эрфиан откинулся на спинку кресла и уже в который раз оглядел кабинет Александра. Такая обстановка хорошо смотрелась бы в жилище воина: минимум мебели, голый пол, ни следа ярких красок. Ничего лишнего. Ни одной вещи, которая могла бы отвлечь хозяина от дел. Супруг Медеи правил железной рукой, пусть до Викинга Вильгарда ему было далеко. Конечно, он совершал ошибки, как любой правитель. Если ты не совершаешь ошибок, то либо находишься на пути в никуда, либо слеп, как крот, и не видишь происходящего за твоей спиной. Эрфиан не следил за Александром слишком пристально, да и зачем, ведь клан находился на территории Весты, а самые важные новости хранительница Храмовых земель сообщала незамедлительно, письмом или лично, когда того требовала ситуация.

Так сестра Даны сообщила ему о свадьбе главного вампира и Медеи, дочери советника Августа. Того самого Августа, который задолго до Великой Реформы начал писать исторические трактаты. Нави хранила их в библиотеке, и Эрфиан во время своего пребывания в замке читал свитки, стараясь не упустить ни единого слова. Скорее всего, они с Августом были знакомы и часто встречались, потому что библиотека пополнялась регулярно.

В тот вечер, когда разговор зашел о Медее, Веста сидела в малой трапезной в обществе хозяина виллы и ела поздний ужин: кашу из особых зерен, восстанавливающих силы. «Какая она, дочь советника Августа?», – спросил у хранительницы Храмовых земель Эрфиан. Веста помолчала, а потом пожала плечами и ответила: «Умна, красива, имеет хорошие манеры, понимает, как нужно вести себя в обществе вампиров, особенно если ты – супруга главы клана. Но…».

Не договорив, она вернулась к еде. После визита в клан и знакомства с Медеей Эрфиан понял, что означало это «но». «Что-то с ней не так, – хотела сказать Веста, но решила не делать поспешных выводов. – Вампир Александр получил красивую жену, но его выбор нельзя назвать правильным». В сине-зеленых глазах Медеи под кроткостью – взгляд, который она в течение долгих часов тренировала перед зеркалом в своих покоях – пряталось что-то еще. Это что-то в давние времена, сегодня казавшиеся полузабытым сном, Эрфиан видел в глазах воинов из армии его матери. Что там говорила Авирона? Она хочет познакомиться с женщиной, которая не побоялась отправиться в путешествие, зная, что может встретить Дита Сновидца? Создательница не рассказывала ему о знакомстве с Медеей. Либо Авирона не задержалась в клане Вильгарда надолго, либо супруга Александра к Вильгарду так и не попала. В противном случае они пересеклись бы на пиру. Вот уже который день Эрфиан обдумывал эту мысль, поворачивая ее то так, то эдак, и пытаясь понять, что же кажется ему странным.

– Поздняя осень и зима навевают на меня тоску, и я лишаюсь аппетита. Где твой сын?

На лице Александра появилось скучающее выражение.

– Гуляет по лесу или любезничает со служанками. Чем старше он становится, тем сложнее найти на него управу. Неровен час, научится ходить под солнцем мне назло. Что там с Нолфом и Элриком? Я слышал, их нашли.

Говорил он таким тоном, будто речь шла о слугах, а не о вампирах из его клана. Впрочем, Эрфиан знал, что ни Элрика, ни Нолфа здесь не жаловали. Нолф проводил слишком много времени с принцессой светлых эльфов, видя в ней не изысканное вино, а ученицу и близкую подругу. А Элрик подарил свое сердце темной эльфийке. И даже получил благословение ее отца на то, чтобы заключить брак. Что сказал бы первый советник Ирфин, реши его распрекрасная дочурка произнести клятву перед ликом двадцати пяти первых богов в храме деревни? Громко рассмеялся бы хорошей шутке и привел Лоизу к алтарю так, как это делали отцы эльфиек с янтарными глазами и голубой кровью. А вот покойный Жрец Орлин ушел бы искать при одной мысли о такой насмешке над верой предков. И служительницы храма отправились бы вместе с ним.

– Элрик скрывается на своей родине, в северном городе Кирхаэле. Нолф находится в Фелоте. По крайней мере, был там, когда я получал от него весточку в последний раз. Полагаю, он давным-давно вышел за белые каменные стены и отправился покорять неизведанные земли.

В Темный Храм Эрфиан приезжал для того, чтобы отчитаться перед Магистром об успешно выполненном задании. Авиэль слушал отстраненно, просматривая какие-то свитки, а после упоминания о том, что Нолф и Элрик живы, и вовсе потерял к беседе интерес. Никто высших вампиров не убивал, и это было главным. Магистр упомянул о том, что Эрфиану не следовало освобождать ее высочество Тиареллу из Коридоров Узников без его, Авиэля, согласия, спросил, как обстоят дела на тосканских землях, и едва заметным кивком головы дал понять, что аудиенция окончена. Киллиана в Храме не оказалось, Авироны – тоже. Дана с Винсентом уехали к границе северных земель, Веста, покормившая храмовых животных, оседлала Лунный свет, свою любимую серебристую кобылу, и отправилась домой. Эрфиан размышлял о том, что делать дальше. Поехать в Фелот? Нолф уже на другом конце света. Зато он может встретить Ирфина, который, если верить письму Лоизы, обосновался в городе надолго. А если Ирфин обосновался в городе надолго, значит, тому есть веская причина. И она носит имя «Лотар». Будет ли он рад внезапной встрече с дядюшкой, которого так давно не видел?

При мысли об этом Эрфиан невольно улыбнулся, и Александр вежливо кивнул ему.

– Что же, если так, я спокоен, Великий.

– Твой сын не почтил нас своим присутствием. Спишем это на его юный возраст, я не сержусь. Но твоя прекрасная супруга не может позволить себе такого неуважения к гостю. Она присоединится к нашему скромному ужину?

Вампир бросил взгляд на дверь. На его лице появилось сосредоточенное выражение, и со стороны можно было подумать, что он пытается призвать жену мысленно.

– Надеюсь, что так, Великий. Я отправил за ней слуг. Поздней осенью она сидит под деревьями в своем саду чаще обычного. Вспоминает об отце. Он ушел искать именно в это время. Думаю, она до сих пор тоскует.

– Мне жаль это слышать. Кое-кто рассказывал мне, что тоска по создателю не кажется такой мучительной, если вампиры обзаводятся собственными детьми.

Александр поднял брови. «Это не про Медею», – безошибочно прочитал Эрфиан в темных глазах собеседника.

– Возможно, ты прав. Но моя супруга не торопится обзаводиться детьми. Ее мир крутится вокруг сада, книг и слуг. Временами это злит меня, и приходится напоминать себе, что она получила бессмертие до Великой Реформы, а тогда все было совсем иначе. И ее отец… его свободные нравы могли испортить кого угодно. А юную обращенную даму – тем более.

– История имеет свойство повторяться. И завтра свободные взгляды твоей супруги могут перерасти в философию нового мира… нового старого мира.

Вампир допил вино, вернул кубок на стол и взял с блюда очищенный апельсин.

– Темным эльфам не вернуть былого могущества, – сказал он с убежденностью существа, которое за несколько веков темной жизни лишь пару раз снисходило до чтения исторических книг, да и то от мучительной скуки. – Не теперь, когда Миром правят обращенные. Темные эльфы держали в своих руках власть лишь потому, что вампиры были дикими животными, живущими во тьме. Сегодня они занимают то место, которое им предписывает цепочка выживания. И не могу сказать, что оно им не подходит. Слуги из темных эльфов получаются отменные.

Эрфиан сложил руки на животе и улыбнулся.

– Живущими во тьме, – повторил он негромко. – Разве мой господин научился жить днем?

Александр вздернул подбородок, на мгновение превратившись в своенравного мальчишку.

– Нет. И не собираюсь этого делать. Я боюсь солнца, но не рою норы в лесу, завидев светлую полосу на горизонте, не сплю в пещерах и не шарахаюсь от водоемов. Я могущественное бессмертное существо, глава клана. Пока что небольшого, но в скором времени все изменится. И мне не нужно солнце для того, чтобы стать еще сильнее.

Фраза «с этого началась Великая Реформа» чуть было не сорвалась с губ Эрфиана, но в этот момент в дверном проеме показалась Медея, и он благоразумно промолчал.

– Ну наконец-то, – раздраженно бросил ей Александр. – Где тебя носило?

– Я подбирала наряд и украшения для того, чтобы появиться перед тобой и высокопоставленным гостем, муж мой, – пропела вампирша медовым голоском, со свойственным мудрой женщине тактом пропустив грубость мимо ушей. – Что бы сказал Великий, увидев твою супругу в дешевом платье из эльфийского кружева и побрякушках из храмового серебра? Он бы тут же встал и ушел, решив не приближаться к нашему клану до тех пор, пока Великая Тьма и Великий Свет не станут единым целым…

Хозяин кабинета изумленно приоткрыл рот, не зная, как реагировать на эту фразу – то ли возмутиться колкости по поводу дешевых платьев и побрякушек, то ли поблагодарить жену за то, что она подошла к вопросу с надлежащей серьезностью. Тем временем Медея подошла к столу, двигаясь плавно, как прекрасная хищная птица, взяла Эрфиана за руку и поцеловала перстень служителя Равновесия. Прикосновение ее губ к его пальцам оказалось по-человечески теплым.

– Рада видеть тебя, Великий.

– Взаимно, моя госпожа. По дороге сюда я любовался твоим садом. Александр сказал мне, что ты владеешь особой магией, и поэтому тамошние деревья плодоносят круглый год. Это правда?

– Боюсь, что нет, Великий, – рассмеялась вампирша. – Разве что любовь к деревьям и розовым кустам, которые я выращиваю, можно называть магией…

Для сегодняшнего вечера Медея выбрала длинное платье из прозрачной зеленоватой материи, шлейф которого, щедро вышитый мелким жемчугом, едва слышно шелестел по каменному полу. Ее шею украшало тяжелое колье из вампирского золота с россыпью изумрудов. Волосы, собранные в высокую прическу, скрепляли многочисленные шпильки из храмового серебра, а лоб венчала диадема, при виде которой Александр поднял брови. В глазах главного вампира клана появилось выражение, которое Эрфиан охарактеризовал мгновенно. Так мужчины смотрят на женщин, которые надевают подарки бывших кавалеров. Впрочем, супругу Медеи достало ума промолчать. Если он и выскажет ей свое недовольство, то позже, когда они останутся наедине.

– Я слышал, что моя госпожа тоскует, – сказал Эрфиан, когда вампирша заняла кресло рядом с ним. – А моя госпожа, которую в Мире знают как Великую Богиню, говорит своим жрецам, что это один из самых тяжких грехов, которые может совершить смертный или бессмертный. Рискну навлечь на себя гнев твоего супруга, но воспользуюсь положением высокопоставленного гостя и скажу, что просто обязан тебя развлечь. Пусть бы и беседой.

В глазах Медеи промелькнула неуверенность, но она быстро совладала с собой и одарила Эрфиана улыбкой.

– Начнем с вина, – сказала вампирша. – Беседы без вина твоя госпожа так же считает грехом, Великий, я права?

***

Когда перевалило за полночь, Медея ушла по известным только ей делам, а Александр, которого уже давно искали советники, отправился в приемную залу.

– Великий пожелает принять ванну после того, как я покажу ему покои? – спросил у Эрфиана Салим, личный слуга главы клана, юный темный эльф с копной завитых в мелкие кудри золотисто-каштановых волос.

– Благодарю, но ванну я приму чуть позже, – сказал гость. – Хочу посидеть в саду.

– Я принесу Великому теплую шерстяную накидку?

А вроде бы его не было в кабинете Александра в тот момент, когда Эрфиан жаловался на здешние холода? Идеальный слуга слышит все, что нужно, даже если находится на другом конце света. Этим качеством обладал Давид, и оно обеспечивало ему не только доверительное отношение хозяина, но и уважение, которым он пользовался на вилле. Иногда Эрфиан думал о том, что именно так главные вампиры поступают с личными слугами. Дают им чуть больше власти над остальными. Но в случае обращенных такой подарок лишь подчеркивает низкое положение темного эльфа. Им даже дают маленькую сережку, которую они носят, как рабскую метку. Давид, правда, таких сережек не носил, но Эрфиану хотелось верить, что униженным тот себя не чувствует.

– Буду рад. И не откажусь от горячего вина со специями.

– Как пожелает Великий.

***

Выйдя в сад, Эрфиан сел в одно из плетеных кресел под яблонями и посмотрел на усыпанное звездами небо. Тонкий серп месяца наполовину скрывали облака. Ночь темной луны, следующая за днем строгого поста, который соблюдают жрецы культа сладострастия, застанет его в дороге, и это хорошо. На вилле он проводил большую часть этого времени в своих покоях, лишь изредка принимая просителей, а вечером, еще до ужина, уходил в храм, и чувствовал себя неуютно при мысли о том, что остальные трапезничают без хозяина: грубое нарушение древних законов гостеприимства. Впрочем, злило это только Дану, особенно в первый период их – можно ли это так называть? – отношений. Устроив несколько сцен и осознав, что реакции не последует, она начала демонстративно уходить либо на охоту за дичью, которую, по ее словам, так и не поймали для гостьи глупые слуги, либо в чужую спальню, каждый раз напоминая Эрфиану, что он «мерзкий язычник».

– Великий попросил вина, и я решила принести напиток лично, – донесся со стороны деревьев знакомый голос.

Медея успела переодеться: теперь на ней было короткое, почти не прикрывавшее бедра платье из алого шелка. Вампирши могли похвастаться свободными нравами, но мода на открытые колени до всех кланов еще не добралась. Эрфиан видел подобное только на пирах у Вильгарда. Иногда женщины украшали обнаженные ноги рисунками, используя красновато-коричневую кашицу каких-то кореньев. Правое бедро супруги Александра обвивал растительный орнамент, большая часть которого скрывалась под платьем. Она протянула гостю кубок с отваром и улыбнулась.

– Не стоило отрываться от дел ради этого, моя госпожа. Если слуги заняты, я мог бы подождать.

– Будем считать, что я решила доставить себе немного удовольствия, – подытожила Медея. – И еще ты просил вот это.

Она расправила накидку из белой шерсти, которую несла на сгибе локтя, и укрыла ей плечи Эрфиана.

– Возблагодарим Великую Богиню за то, что она даровала нам удовольствия. К примеру, удовольствие от приятной беседы с умной и красивой женщиной.

Несколько мгновений вампирша смотрела на него, будто размышляя, стоит ли соглашаться.

– Только если я не отвлеку Великого от размышлений о судьбах мира. У хранителя тосканских земель слишком много забот, и я убеждена в том, что даже вдали от своих подданных он думает об их благоденствии…

– В этом саду мне плохо думается о судьбах мира и благоденствии моих подданных. Полагаю, моя госпожа создала его с другими целями.

Медея опустилась в соседнее кресло и положила ногу на ногу. Ткань платья поползла вверх, обнажая бедро, и она целомудренно пригладила его ладонью, заставляя опуститься.

– Чем ты занимаешься в те минуты, когда твой супруг ведет долгие скучные разговоры с советниками?

– Иногда я участвую в этих разговорах. Не поддерживаю их, конечно же, я – всего лишь женщина, и у меня нет права вступать в беседу… просто слушаю, сидя чуть поодаль за вышиванием или библиотечным свитком.

– Александр не просит у тебя совета?

Брови вампирши легко дрогнули.

– Он мудрый глава клана, а я его супруга, которой положено быть красивой и молчаливой.

– На его месте я бы беседовал с тобой почаще. Ты дочь Августа Летописца и знаешь большую часть исторических трактатов наизусть. В том числе, и те, которые писались до Великой Реформы. – Эрфиан помолчал. – Те, в которых написана правда.

Медея беззаботно тряхнула головой, и светлые пряди, выбившиеся из прически, упали ей на щеки.

– Август Летописец? У него был титул?

– Разве он не пользовался им, когда жил в клане?

– Не припомню, Великий. Юлий и его имя называл редко. Все его советники были просто «советниками». О Летописце я слышу впервые.

– Женщина, с которой мы когда-то были очень близки, называла его именно так. Август Летописец. Она хранила все его трактаты и переписывала свитки, если замечала, что они приходят в негодность.

– Обращенная женщина? – уточнила Медея.

– Да. Вампирша Нави. Бывшая хозяйка замка на горе возле Большой воды. Под этой горой когда-то находился город Следопытов, жрецов бога Воина.

Супруга Александра задумчиво кивнула и принялась наблюдать за слугами, которые собирали фрукты на поляне в паре десятков шагов от них. Она старалась казаться расслабленной, но Эрфиан чувствовал ее напряжение. Медея пришла сюда не для того, чтобы принести ему накидку и отвар, и они оба это знали. Хотела поговорить с ним о клане? Об Александре? О наследнике? Вряд ли. Молчание затягивалось, и гость постепенно убеждался в том, что она ждет его вопроса. Вопроса, который, может статься, задавать не следует, но на попятную идти поздно.

– Прекрасная Авирона, моя создательница, хотела познакомиться с тобой, – заговорил Эрфиан. – Вы встретились в клане Вильгарда?

– Нет, – после паузы ответила Медея. – Мой визит к Викингу Вильгарду, да даруют ему боги долгую жизнь, лучшую супругу в двух мирах и много детей, был коротким. После этого я отправилась по делам.

– В соседний клан?

Сине-зеленые глаза вампирши оставались спокойными, как речная гладь в хорошую погоду.

– Верно, – подтвердила она. – Александр попросил меня передать Октавиану несколько писем. И, так как Кантара, моя бывшая служанка, осталась в деревне темных эльфов и получила белую мантию советника, я доставила письма лично.

– И часто ты доставляешь письма Октавиану лично?

Медея улыбнулась. Открыто и дерзко, так, как и положено улыбаться женщине, оставившей позади не одну и даже не двух соперниц в борьбе за место рядом с главой клана. Эрфиан уже в который раз подумал о том, что смелость этой женщины заслуживает уважения. Будь здесь ее отец, он бы ей гордился. Если верить рассказам Нави, он был тихим и спокойным существом, всегда отвечавшим вежливо на обращенные к нему вопросы, и никогда не вступал в борьбу за власть. Он находил способ получать желаемое без открытой борьбы. Тихой и спокойной водой лучше всего любоваться со стороны, не проверяя глубину скрывающегося под ней омута.

– В последнее время слишком часто, Великий. Признаться, роль почтового голубя мне порядком поднадоела. Вот только не знаю, как бы помягче сообщить об этом Октавиану…

– У тебя слишком много секретов от супруга для хорошей жены.

– Великий прав. Но женой я стала не так давно, и теперь обучаюсь нужным премудростям.

– Октавиан не ревнует тебя к Александру? Утешается мыслью о том, что стал твоим любовником до того, как ты разделила постель с главой клана?

Под внимательным взглядом Медеи Эрфиан сделал несколько глотков горячего вина. Давид готовил этот напиток по другому рецепту, делая его менее сладким и чуть более терпким, но угощение пришлось ему по душе.

– Мы не говорим об этом. Октавиан предпочитает жить сегодняшним днем. До обращения он был воином и получил бессмертие в зрелом возрасте. Такие вампиры не расстаются с прежними привычками, и характер тоже остался при нем.

– Я долго ломал голову над тем, почему он отказывается от моих приглашений на аудиенцию и не хочет общаться с Вильгардом. Сперва решил, что причина в несостоявшемся браке Гривальда и дочери Октавиана. Но одно дело – игнорировать главу другого клана. И совсем другое – хранителя, который скрепляет свои письма печатью служителя Равновесия. Вот тогда-то я впервые задумался о том, что происходящее – часть большого плана. И план этот слишком хитер. Октавиан умен, но мыслить на несколько шагов вперед неспособен. Для того, чтобы этому научиться, нужно иметь большой опыт полководца. Или советника по военным делам. Или много читать. Как моя госпожа. Обладай Октавиан хотя бы одним из перечисленных мной достоинств, он бы понял, как ловко ты его используешь.

Достав из широкого рукава платья миниатюрный кружевной веер, Медея раскрыла его и поднесла к лицу.

– Ему и вправду не помешает побольше читать, – сказала она, следя за тем, как Эрфиан пьет вино.

– Ты не предполагала, что я могу отказать беглецам? В будущем соседство вампиров и темных эльфов принесет много проблем.

– Ты бы не отказал им, Великий. У нас с тобой одна цель.

– Правда? И какая же?

– Мы оба жили в те времена, когда Орден представлял из себя шайку голодных диких вампиров. Темный мир – тот, который сегодня все знают – построили янтарные Жрецы. Они сделали это своими руками, с помощью магии и знаний. Женщины, имена которых стерли из исторических трактатов, завоевывали новые земли и вели за собой самую могущественную в двух мирах армию. Обращенные могут считать себя центром Вселенной, каратели могут говорить о всевластии, но если темных эльфов превратят в рабов, все мы обречены. – Она перевела дыхание. Ее щеки раскраснелись, глаза заблестели от подступивших к ним слез. Перемена в образе женщины, которая несла себя как королева и смотрела на мир чуть свысока, была такой разительной, что Эрфиан, пусть и ожидавший чего-то подобного, поставил опустевший кубок на землю и бросил на собеседницу удивленный взгляд. – Эру янтарных Жрецов не вернуть, да и вряд ли мы в этом нуждаемся. Но мы обязаны сделать все возможное для того, чтобы темные эльфы стали сильнее. Они помнят о своих корнях. Магия – в их крови. И в твоей тоже, не так, Великий? Теперь ты бессмертен, но ты был рожден темным эльфом. Твоя мать – одна из великих воительниц древности.

Слуги подняли доверху наполненные фруктами корзины и понесли в направлении кухни. Эрфиан вспомнил дни сбора урожая в деревне янтарных Жрецов, когда он, еще совсем ребенок, помогал остальным таскать туго набитые мешки, а за ужином Алин, его приемная мать, в награду приносила несколько персиков из сада Жреца. Тогда этот сад, место, созданное магией, в которое могли попасть только темные эльфы с голубой кровью, еще существовал. Персики были ароматными и сладкими, их сок тек по подбородку, когда Эрфиан вгрызался зубами в нежную мякоть. Когда кто-то говорил ему о мире и благоденствии, на языке вновь появлялся вкус тех фруктов, хотя прошла целая вечность. Не один десяток вечностей.

– Что об этом думает твой почтенный супруг?

– Мой почтенный супруг думает, что его сын слишком много общается со слугами, а для будущего правителя это унизительно. – Медея села прямо и положила руки на колени. Сейчас она казалась Эрфиану маленькой девочкой, которая просит у родителей разрешить ей присутствовать на празднике первого урожая и дождаться большого костра, который разожгут в полночь. – Если бы отец был жив… я хочу сказать, если бы он видел все это…

– Он был против могущества Ордена. Я могу его понять. Он был слишком умен и слишком хорошо знал историю для того, чтобы понимать, к чему это ведет. В этом и заключается твоя цель? Сделать темных эльфов сильнее?

Вампирша вновь посмотрела на него.

– Равно как и твоя, не так ли, Великий? Полагаю, ты не откажешься от союзника. – На ее губах промелькнула слабая улыбка. – Если, конечно, ты доверяешь союзникам-женщинам.

– В общении с женщинами я обычно преследую более приятные цели, моя госпожа. Что до союзников… боюсь, в этом качестве они могут быть очень опасными.

– Зато у них есть оружие, перед которым бессильны самые жестокие воины. – Медея поднялась. – Не смею дольше задерживать Великого. Салим просил передать, что ванна уже готова. Если тебе вновь понадобится собеседник, прикажи позвать меня. Я отложу все дела и приду развлечь дорогого гостя.

Глава 3

Фелот (побережье Красного моря)

Природа готовилась к зиме, погружаясь в спячку, но в Фелоте это время года мало чем отличалось от остальных. Разве что солнце было не таким жарким, а торговцы, прибывшие из северных земель, привозили более скудный товар. В остальном город на берегу моря с самой чистой в двух мирах водой продолжал жить привычной жизнью: здесь пили много вина, носили дорогую одежду и любили веселиться. Базар по-прежнему манил ароматами свежих фруктов, изысканных благовоний и чужеземных сладостей. Мастера продавали оружие, вампиры – украшения и светлых эльфиек-рабынь, а жрицы культа сладострастия из располагавшегося неподалеку храма – любовные зелья, вина и ткани. Последних в это утро возле прилавков было много. Как показалось Калилю, слишком много. Он недолюбливал этих созданий. То ли потому, что они, не владея магией, могли читать потаенные мысли незнакомцев, то ли потому, что наслаждались праздностью, нисколько этого не стесняясь, то ли потому, что непристойные предложения из уст служительниц Великой Богини – или, как чаще всего говорили сегодня, Великого Бога – ему здорово поднадоели.

Время от времени Калиль задумывался об этом, испытывая одновременно восторг, стыд и ужас, и понимал, что совсем не прочь принять одно из этих предложений. А, может, и не одно. Что-то особенное витало в воздухе Фелота из-за близости храма из лазурного камня. Что-то, чему нет названия ни в одном из языков мира, потому что богиня, которой поклонялись жрецы сладострастия, появилась на свет задолго до того, как люди придумали первый язык и научились ходить на двух ногах. И сегодня ей не нужен язык для бесед со своими детьми. Потому что за границами здравомыслия, там, где тает страх и рождается истинное счастье, слова никто не использует. Кто знает, возможно, они правы, и по-настоящему счастлив тот, кто постиг всю глубину безумия…

– Мой господин ищет что-то особенное? Платье для своей подруги, самой прекрасной женщины в двух мирах? Вино, отведав которое, она больше не посмотрит ни на одного мужчину и будет предана только тебе?

Легки на помине.

На жрице была короткая туника из темно-зеленого шелка, перехваченная на талии кожаным пояском. Шею украшал ритуальный медальон на тонкой бечевке, покоившийся в ложбинке между ключиц. Пышные локоны цвета воронова крыла свободно рассыпались по плечам. Кожа у женщины была смуглой, как у коренных жителей Фелота, а глаза – золотисто-карими. Поймав их взгляд, Калиль замер, как зачарованная жертва вампира.

– Я целитель, и я ищу травы, – наконец отозвался юноша.

– На моем прилавке ты найдешь такие травы, каких нет ни у одного торговца на этом базаре.

– Мне нужны соцветия солнечного лика… и порошок из молодых листьев лунной ягоды.

Подруга жрицы – или сестра, потому что их нельзя было отличить друг от друга – протянула Калилю два небольших мешочка из грубого льна.

– Пусть Великий Бог благословит того, кто получит от тебя эти лекарства, красивый незнакомец, – сказала она. – Две золотых монеты – и они твои.

Юноша отдал жрице деньги и протянул руку за товаром, но отдавать мешочки она не торопилась.

– Как тебя нарек отец?

– Он дал мне имя «Калиль».

– Калиль. Значит, ты приехал издалека, чужеземец. Что привело тебя в город на берегу моря с самой чистой в двух мирах водой?

– Я путешествую, моя госпожа.

Жрица расхохоталась.

– Меня зовут Велла, – представилась она. – А мою сестру, – кивнула она на вторую женщину, – Ювелла. Мы родились от одного лика луны. Такое редко встречается у жрецов сладострастия. Наша матушка, да дарует ей Великий Бог долгие и полные удовольствия дни, благословлена. Ты здоров, красив, хорошо одет, можешь заплатить за травы золотом, Калиль. Так почему же ты грустишь? Наш господин говорит, что грусть – страшный грех. К полудню мы продадим большую часть своего товара и вернемся в храм. Хочешь пойти с нами?

– Благодарю, но у меня есть дела, – покачал головой Калиль.

– Ты торопишься к своему другу, – заговорила Ювелла. – К существу, которое обязано тебе жизнью. А ты, в свою очередь, чувствуешь себя обязанным и думаешь, что должен и впредь сопровождать его. Нет ничего хуже, чем придуманный долг, Калиль. Особенно если исполнение долга печалит тебя и не дает расправить крылья.

Юноша посмотрел на льняные мешочки, которые жрица положила на прилавок.

– У меня нет выбора, – сказал он тихо. – Вампиры разрушили мою деревню, уничтожили все, чем я жил, убили всех, кто был мне дорог. И теперь я странник. Вечный скиталец, который что-то ищет.

Ювелла улыбнулась ему – тепло, по-матерински.

– Все мы ищем одного, Калиль. Любви. Мы скитаемся, не понимая, что Великий Бог спрятал любовь у нас внутри. Иногда нужно пройти половину мира для того, чтобы это понять. Может статься, твоя половина мира уже пройдена, и путь завершится в тот момент, когда ты преклонишь колени в нашем храме?

Калиль молчал, покусывая нижнюю губу. Боги знают, как он хотел уйти, но неведомая сила приковала его к месту.

– Иллария, – произнесла Ювелла негромко, и юноша, услышав это имя, дернулся, как от удара хлыстом по лицу. – Прекрасная Иллария с глазами цвета свежей весенней травы. Ты так и не посмел к ней приблизиться, опасаясь гнева ее отца. Ждал, ждал и ждал. Что же тебе принесло ожидание, Калиль? Помимо боли? Это не научило тебя главной истине, о которой говорят служители Великого Бога: единственный момент, ради которого стоит жить – это настоящее?

Базар шумел, покупатели и торговцы спорили, смеялись, кричали друг на друга на разных языках, солнце поднималось все выше и уже начало припекать всерьез, но Калиль, стоявший у прилавка жриц, не замечал ни базарного шума, ни солнца. Сейчас он не был спутником Лотара и вечным странником. Он был молодым эльфом из деревни Жреца Орлина, слишком скромным для того, чтобы подойти к младшей дочери первого советника Ирфина. Калиль наблюдал за Илларией, когда она слушала истории хранителя знаний по вечерам у костра, смотрел на нее на пирах. Другие девушки танцевали с воинами, виноделами и сыновьями из правящей семьи, а она сидела у стола и наблюдала за ними. Первый советник Ирфин был всецело поглощен беседой с Орлином или кем-то из гостей, но стоило кому-то бросить взгляд на Илларию, пусть бы и случайный – и его голова поворачивалась в направлении дочери. Смельчак мгновенно приходил в себя и одаривал вниманием другую эльфийку.

Разумеется, отец устроил бы ей выгодную партию. Он устроил выгодные партии всем своим дочерям, рожденным в законных браках. Оделия – та и вовсе вышла замуж за Тревиана, сына Жреца, эльфа с янтарными глазами. Лучше бы присматривал за остальными своими девками, которые появились на свет от служанок и простых эльфиек, зло думал Калиль, которые путаются даже с вампирами, как Лоиза. Но злиться он мог хоть до смены темных вех. Кому первый советник точно не отдал бы руку своей младшей дочери – так это сыну целителей, который с трудом умеет читать и писать. Совсем как у янтарных Жриц из давно разрушенной деревни. Мужа им выбирает отец, и они не смеют возразить. Калиль хранил свою тайну так свято, как мог. Думал об Илларии каждый раз, закрывая глаза, мысленно произносил ее имя. И испытал огромное облегчение, узнав, что после нападения вампиров она ушла целой и невредимой.

Если беглецы и вправду пошли к Луноликой Весте, хранительнице храмовых земель, то там она будет свободна. Не обязательно счастлива – темный эльф не может быть счастлив вдали от земли, на которой был рожден – но свободна. От глупых традиций, которые висят на тебе как кандалы, от мыслей об отцовской воле, которая священна для женщины от крови первых богов. Калиль понимал, что, скорее всего, обманывает себя, но тихий голос внутри подсказывал ему, что сердце зеленоглазой Илларии, дочери прекрасной Деи, которую лишил жизни Лотар, и чуть не поплатился за это собственной жизнью, свободно. Возможно, она ждет его, молодого эльфа из семьи целителей? Того, кто полюбил ее с первого взгляда – и продолжит любить до тех пор, пока Великая Тьма не заберет его душу?

– Уж лучше бы она умерла, – сказал он с нотками отчаяния в голосе.

– Только Великая Тьма решает, кто из нас закончит дни на этой земле, а чья жизнь продолжится, – сказала Велла. – Мы не властны над ее выбором. А, значит, и думать об этом не следует. Пойдем с нами, чужеземец Калиль. Ты будешь жить в храме и помогать нам. Познаешь все тайны, который Великий Бог открывает своим жрецам. Научишься готовить вина, благовония и любовные зелья. У тебя появятся новые друзья. Ты навсегда сохранишь в своем сердце зеленоглазую Илларию, но эти мысли не будут причинять тебе боль. Ты поймешь, как важно радоваться каждому дню просто потому, что ты открыл глаза, можешь поесть и выпить чистой воды. Ты узнаешь, что такое истинная любовь. Любовь, которая живет в сердце каждого из нас – и которая освещает наш путь.

– Да-да, – ответил Калиль. – Открой свое сердце. Вы часто это повторяете.

Ювелла взяла его за руку. Ее ладони были мягкими, а кожа – теплой, как парное молоко. Она чуть наклонилась вперед, и юноша почувствовал аромат розового масла, исходивший от волос жрицы.

– Много кто повторяет это, Калиль. И мало кто понимает, что на самом деле означают эти слова. В каждом живет страх. Мы боимся, что нам откажут. Боимся потерять то, что нам дорого. Великий Бог учит нас, что все события, и хорошие, и плохие, происходят для того, чтобы мы поднялись над суетой этого мира и заглянули в себя. Расставание с женщиной таит в себе сладкое предвкушение встречи с другой. Ты еще не знаешь ее, но она уже ждет тебя, хотя ваши пути до сих пор не сошлись. Все, что происходит в этом мире, обусловлено любовью.

– Даже убийство вампирами эльфов из моей деревни? – горько усмехнулся юноша.

– Иногда наше сердце закрыто на сотню замков, и нам нужно пережить потрясение для того, чтобы проснуться и открыть глаза. Может, зеленоглазая Иллария – не та женщина, которая предназначена тебе, чужеземец Калиль? Может, ты еще не встретил свою единственную? – Ювелла подняла брови, и ее лицо осветила слабая улыбка. – Впрочем, кто сказал, что ты должен ограничиваться одной женщиной?

Калиль вновь потянулся за льняными мешочками, за которые успел заплатить, но убрал руку. Слова жрицы посеяли в его душе семена сомнения. Впервые после ухода из деревни он задумался о том, что уже отдал Лотару свой долг – долг целителя, спасающего жизни. Что теперь держит его рядом с существом, которое не так давно было обыкновенным темным эльфом, а теперь, если верить Сновидцу Диту, стало жрецом могущественной древней богини, забывшей свое имя и называющей себя Охотницей? Он не испытывал дружеской привязанности к Лотару. По правде говоря, он его боялся, хотя Дит Сновидец пугал его куда больше. Это опасное путешествие, и оно не принесет ему ничего хорошего. Лотар убегает от мужа женщины, которую он убил, и сомнений в том, что месть первого советника Ирфина свершится, у Калиля не было.

Так зачем же ты идешь за этим существом, глупый мальчик? Не потому ли, что твой отец оставил мир живых, когда ты встретил четвертую весну, а мать слишком сильно тебя опекала, и ты не научился самостоятельности? Не потому ли, что ты хотел быть рядом с кем-то взрослым, сильным, решительным, имеющим цель? Если так, то выбор ты сделал дурной. И расплатишься за это сполна.

– Как же можно сомневаться в могуществе Великого Бога? – всплеснула руками Велла. – Пойдем с нами, чужеземец Калиль! Никто в здравом уме не откажется от того, чтобы провести хотя бы несколько дней в храме из лазурного камня. А потом, может статься, ты примешь обеты и станешь жрецом… мы будем любить тебя как брата.

– И не только как брата, – добавила Ювелла.

Калиль ожидал, что они рассмеются в один голос, но жрицы оставались серьезными.

– А… что я буду делать в храме? – недоверчиво спросил он.

– У нас много работы, – ответила Ювелла. – Найдешь то, что придется тебе по душе. Сбор фруктов, приготовление вин, благовоний и любовных зелий, шитье. А еще мы делаем украшения и свечи. Ты говорил, что ты целитель. Мы обучим тебя особым рецептам снадобий, которые снимают любую хворь. Страдающие люди и темные существа приходят в лазурный храм со всей округи, и мы помогаем им. Великий Бог учит нас, что нет ничего более священного, чем спасение жизни.

– У нас есть деньги, – вновь вступила в разговор Велла. – Главная жрица Махаат – одна из самых богатых и влиятельных женщин Фелота. Ты не будешь ни в чем нуждаться. Получишь собственную комнату в храме, горячую еду, красивую одежду, мягкую постель.

– В которой, конечно же, никогда не будешь спать в одиночестве, – закончила Ювелла.

Калиль уже почти принял свое решение и открыл рот для того, чтобы задать следующий вопрос, но с его губ не сорвалось ни звука. К прилавку жриц подошла пара. Или, если говорить точнее, спутники. Мужчина и девушка. Темные волосы девушки, одетой в длинную тунику из нежно-розового шелка, были заплетены в толстую косу, на ее голове красовалась изящная тиара, украшенная мелким жемчугом. Рядом с ней мужчина в простой одежде, которую в Фелоте носили разве что слуги, казался оборванцем. Калиль заморгал, пытаясь прогнать наваждение, но морок не рассеивался. Красавицу, которая, судя по тунике и украшениям, принадлежала к семье одного из самых богатых торговцев города, если не к семье патриция, сопровождал Ирфин.

Его волосы отросли чуть ли не до лопаток, он похудел, но осанка по-прежнему была гордой и немного надменной – в деревне первого советника всегда узнавали даже со спины. Ирфин держал за плечом мешок, в котором, конечно же, были покупки девушки в шелковой тунике. Во имя всех богов, что он делает в Фелоте?.. Да еще и сопровождает богатую девку в таком виде? Может, у него закончились деньги, и он решил наняться к кому-то слугой? Эта мысль рассмешила Калиля, но следом пришла другая. Он столкнулся нос к носу с первым советником. Сейчас Ирфин схватит его за горло и не отпустит до тех пор, пока не узнает, где скрывается Лотар.

Ювелла улыбнулась покупателям.

– Господин и госпожа ищут что-то особенное?

– Нам нужно мало для ламп и благовония для гостевой комнаты, – сказал Ирфин.

Темно-синие глаза, взгляд которых не приводил в ужас разве что Орлина, женщин и детей первого советника, бесстрастно скользнул по лицу Калиля… а потом Ирфин отвернулся и вновь посмотрел на жриц.

– Восхвалим Великого Бога за его дары, – отозвалась Велла. – Сегодня утром мы приготовили свежее масло для ламп.

С этими словами она взяла с прилавка крохотную плошку, закрытую плотной тканью, и протянула ее девушке. Та вдохнула аромат масла и довольно заулыбалась.

– И правда, совсем свежее! Кажется, я еще никогда не видела такого свежего масла для ламп. Отец будет доволен!

– Твой почтенный батюшка знает толк в масле для ламп, – закивала Ювелла. – Ты прекрасна как цветок, раскрывающий свои лепестки лишь в ночь полной луны, когда воздух наполнен любовью и магией, дитя… Кто из благородных господ этого города имеет счастье называть тебя дочерью?

– Торговец Кловис, – ответила девушка, улыбнувшись.

Она была очень молода, вряд ли встретила пятнадцатую весну. И насчет ее красоты жрица нисколько не преувеличила. Судя по чертам лица незнакомки, ее мать была темнокожей. Родилась в далекой стране, где солнце светит круглый год. На ум Калилю пришло сравнение с трепетным олененком, отличающимся от своих собратьев: слишком чудной, слишком необычный. Такая красота раскрывается лишь в тот момент, когда девочка превращается в девушку.

– Ах, Кловис! – просияла Велла. – Почему же ты сразу не сказала, дитя? Храм задолжал ему больше тридцати золотых монет! Прошу, убери деньги, – продолжила она, заметив, что девушка снимает с пояса мешочек-кошелек. – Я не посмею взять с тебя плату. Сколько кувшинов с маслом хочет получить твой батюшка?

Оцепенение наконец-то отпустило Калиля, и он бросился наутек. Ирфин даже не оглянулся – он изучал выставленные на прилавке товары. Юноша не знал, что нашло на первого советника, и почему он посмотрел на него как на чужака – и не хотел знать. Важно было другое: он жив, за горло, и следовало как можно скорее уносить ноги.

– Эй, смотри куда прешь!

Женщина с коротко остриженными светлыми волосами возмущенно оттолкнула налетевшего на нее Калиля. Он замедлил шаг и остановился.

– Прошу прощения, моя госпожа.

– На твоем месте я бы не носилась так по базару, эльфенок. Неровен час, один из стражников патриция надерет тебе уши за нарушение порядка.

Калиль поднял глаза на женщину. Сперва он принял ее за человека, но теперь понял, что перед ним светлая эльфийка. И волосы у нее были не просто светлыми, а цвета белого эльфийского золота, а глаза – голубыми. Принцесса? На базаре в Фелоте?.. Юноша оглядел эльфийку снова, на этот раз, более внимательно. Никаких туник, никаких платьев. Воинское облачение: черная кожа. На поясе женщины висели ножны с парными клинками. Она стояла, прислонившись к каменной стене дома, и небрежно вертела между пальцев медную монету. Такие местные представители власти давали тем, кто хотел принести на базар свои товары. Чем же она торгует? Глупый вопрос. Если воин пришел на базар в таком виде, то ответ может быть только один: это наемник.

– Извините, ваше высочество, – пролепетал Калиль.

– Беги дальше, эльфенок, – снисходительно рассмеялась женщина. – Но если ты хочешь купить мои клинки, можешь задержаться. Обсудим цену.

– Благодарю, ваше высочество, но в воинах я не нуждаюсь.

– Что за глупое имя – Калиль? Или там, откуда ты родом, детей называли в честь проклятых богов?

Юноша вспыхнул. Мерзавка подслушала его разговор со жрицами!

– Мое имя переводится с древнего языка как «легкий»[Имя «Калиль» можно перевести с арамейского как «легкий» и как «проклятый». Корень обоих слов звучит одинаково, разница лишь в написании]! – обиженно заявил он.

– Я плохо разбираюсь в древних языках. Если тебе не нужен воин, эльфенок, проваливай. Распугаешь других покупателей.

Калиль торопливо поклонился женщине и пошел дальше. Подумал было перейти на бег, но не стал, помня о страже патриция. Для полного счастья ему не хватало заключения в темнице.

– Проклятье, – прошипел он себе под нос. – Я забыл травы!..

При мысли о том, что нужно вернуться, сердце превращалось в камень, а в желудке начинал ворочаться противный скользкий комок страха. Калиль остановился, пытаясь понять, что делать дальше. И в это мгновение чей-то голос – тихий, почти шепот – сказал ему в самое ухо:

– Ты все еще сомневаешься в могуществе моей госпожи? Она только что спасла тебе жизнь. Вряд ли Великий Бог, о котором разглагольствуют жрицы сладострастия, сделал бы то же самое.

Калиль крутанулся вокруг своей оси, но источника голоса не обнаружил. Неприятная догадка кольнула его острой ледяной иглой.

– Возвращайся к своему спутнику, юный эльф, и расскажи ему о том, что видел, – продолжил обладатель невидимого голоса. – И о том, что произошло. В нем достаточно веры, ее хватит на вас обоих. Уходите из этого города сегодня же. Передай Йонасу, что Дит Сновидец найдет его, когда придет время. И пусть он будет осторожен. Осторожность не помешает даже верным слугам моей госпожи. Нам нужно многое сделать. Не хочу, чтобы в наши планы вмешались посторонние.

***

Калиль и Лотар поселились в большом доме на окраине Фелота, в той части города, где жили богатые торговцы. К тому времени, как он добрался до строения из светлого камня, солнце начало клониться к горизонту, но жара и не думала спадать. Совсем наоборот: воздух стал прямо-таки невыносимо горячим. После заката с моря подует прохладный бриз… но до этого еще далеко.

Калиль остановился у калитки, переводя дух, проскользнул в сад и вошел в приоткрытую дверь. В большой комнате с очагом и обеденным столом Лотара не было, и его это не удивило. С тех пор, как они обосновались в доме, большую часть дня сын советника Нарида проводил в своей спальне, и постель его редко пустовала. Дит Сновидец снабдил приятелей деньгами, которые Лотар тратил на изысканную еду, хорошее вино и женщин. Любовь – или, если говорить точнее, тело – последних можно было приобрести не только на базаре. Стоило вам появиться в отдаленных от дворца патриция городских кварталах в сумерках – и они звали вас из переулков и окон, а то и подходили на улицах, бесстыдно демонстрируя свои прелести. Стража в эти кварталы, наверное, предпочитала не заходить (разве что для того, чтобы воспользоваться услугами этих женщин).

В доме появлялись бледные славянки, смуглокожие уроженки Фелота, красавицы с черной, как пустынная ночь, кожей. Однажды Лотар, пребывавший в хорошем расположении духа, «поделился» с Калилем одной из них, а тому не хватило духу отказаться. Не говорить же, что ты давным-давно встретил пятнадцатую весну, но до сих пор не прикасался к женщине? Ему и без того хватало унижения, которое он терпел не только от своего спутника, но и от Сновидца Дита. Слава богам, последний навещал их редко.

После ночи, проведенной с юной рыжеволосой девушкой, Калиль проснулся совершенно разбитым. За завтраком Лотар донимал его расспросами, но юноша молчал, подливая себе еще вина. Он хотел, чтобы на месте незнакомки – он даже не запомнил ее имя, да и не был уверен, что она его называла – оказалась Иллария. Или какая-нибудь из деревенских девушек, на которых он порой заглядывался. Что за глупая идея – продавать свое тело? Кого эти женщины хотят обмануть? Если уж ложиться с кем-то в постель, то только с тем, кого любишь. Сколько бы гадостей о жрицах сладострастия ни говорили, они хотя бы вели себя честно по отношению к другим. Не просили денег и испытывали искренние чувства к мужчинам, пусть и на одну ночь.

В спальне Лотара Калиль не нашел.

– Господин на внутреннем дворе, – сказала служанка Ловиса, молоденькая темная эльфийка с большими печальными глазами и миловидным тонким личиком. – Он велел ему не мешать.

– Мало ли что он там велел, – буркнул юноша. – Я живу в этом доме, как и он, и я тоже твой господин.

На щеках Ловисы появился нежный румянец.

– Как пожелает мой господин, – покорно ответила она. – На улице очень жарко, я могу принести тебе кувшин с охлажденным вином и немного фруктов.

– Сделай милость.

Лотар полулежал на разбросанных возле стены подушках возле невысокого медного столика. Сидевшая рядом девушка с длинными светлыми волосами кормила его зеленым виноградом. На каменных ступенях чуть поодаль стояло три винных кувшина, один из которых был уложен на бок в знак того, что напитка в нем больше не осталось.

– Есть важный разговор, – без предисловий начал Калиль.

– Я занят, ты что, не видишь? Проваливай. Поговорим за ужином.

– Мы должны поговорить сейчас.

– Я тебе ничего не должен, паршивец. Да и ты мне тоже. Если хочешь, можешь проваливать. Иди куда угодно, пусть бы и в храм. Оставь меня в покое. Я оставил роль глупого младшего брата в прошлом и наслаждаюсь жизнью.

– Если ты не выслушаешь меня, наслаждаться будешь недолго.

Тяжело вздохнув, Лотар медленно открыл глаза и посмотрел на Калиля.

– Говори.

– Посторонние нам не нужны.

– Это не посторонние. Я доверяю Эоланте как самому себе. Ведь ты умеешь хранить секреты? – обратился он к девушке.

Та довольно заулыбалась и протянула руку для того, чтобы положить ему в рот еще пару виноградин, но Калиль подошел к ней, наклонился и взял за локти, предлагая подняться. Девушка послушалась.

– Наша беседа будет недолгой, моя госпожа, ты не успеешь заскучать. Слуги принесут холодного вина и фруктов, прошу, угощайся и чувствуй себя как дома.

Ограничившись вежливым кивком, девушка скрылась за одной из внутренних дверей.

– Ну? – поторопил Лотар, усаживаясь прямо. – Ты перегрелся на солнце? Немудрено, ходить по базару в такую жару. Чего ты так запыхался, бегом бежал, что ли? И где проклятые травы, которые я жду уже вторую луну?

Калиль рассказал о встрече с Ирфином и голосе Дита в своей голове, благоразумно промолчав о жрицах и их предложении присоединиться к служителям Великого Бога. Лотар разглядывал плошки с фруктами на столе.

– Он тебя не узнал? А ты уверен, что это был Ирфин?

– Конечно, уверен, первые боги тебя побери! Думаешь, я ослеп?! Да я узнаю его даже в ночь новой луны в самом темном в двух мирах лесу!

– Значит, Дит спас тебя.

– Другого объяснения я не вижу.

– Он всегда говорит только со мной. Почему это вдруг он обратился к тебе?

В голосе Лотара послышались ревнивые нотки. На мгновение он превратился в маленького эльфенка, готового расплакаться только потому, что младшему брату досталось больше ягод.

– Понятия не имею. Проклятье, ты вообще слышишь, что я тебе говорю?! Ирфин живет в этом городе! Совсем рядом с нами! Он может найти этот дом! Убить тебя, убить меня! Этого ты хочешь?! Отправиться на тот свет?

– Меня хранит моя госпожа.

– Не будь глупцом, Лотар. Дар твоей госпожи получить сложно, а вот забрать его она может в любой момент и с легкостью. Ты – всего лишь игрушка в руках существа, которому посчастливилось родиться в деревне Сновидцев, а потом получить бессмертие. Откуда тебе знать, что ты получил дар от Охотницы? А если это его магия? Он спас тебя от…

– Мое имя Йонас, – перебил Лотар. – То, что произошло в деревне, было моим посвящением. И я прошел это испытание. Выдержал его с честью. Советую говорить со жрецом госпожи снов повежливее.

Калиль в сердцах пнул пустой винный кувшин. Тот завертелся на каменном полу и чудом не разбился, столкнувшись со стволом миниатюрного деревца с аккуратной кроной.

– С таким же успехом я могу ходить по лесу в предутренних сумерках, не боясь наступить на ядовитую ящерицу, и говорить, что меня, целителя, хранит бог Эрфиан! Ты выпил слишком много вина, Лотар?! Дит Сновидец сказал, что мы должны уйти отсюда сегодня же!

Собеседник насмешливо изогнул бровь.

– Мгновение назад ты сказал, что не веришь ему. А теперь утверждаешь, что мы должны уходить?

– Я утверждаю, что нам нужно уйти, потому что я хочу жить. Боги дали нам разум не для того, чтобы мы во всем полагались на их волю.

– И куда же мы пойдем, Калиль?

– На восток, на юг, на запад. Куда угодно. Главное – не на север. Ты же не хочешь оказаться в северных землях? Говорят, там живут Незнакомцы.

– Вранье, – отрубил Лотар.

Несколько минут они молчали, переводя дыхание и прислушиваясь к трелям птиц. Солнце почти спряталось за горизонт, ставни окон на городских улицах закрывались в ожидании ночи. Наверное, торговцы на базаре уже складывают свои товары. Вечером туда придут вампиры и будут предлагать совсем другое. Например, светлых эльфиек…

– И вот еще что, – нарушил молчание Калиль. – Я думаю, нам стоит обзавестись воином.

– Такого, с которым мы не убоимся страшных Незнакомцев из северных земель?

– Такого, который сможет защитить нас. Не от Ирфина, конечно. Но всюду полно разбойников, а у нас куча денег. Дит Сновидец не будет тратить свое время на то, чтобы защищать тебя от них.

– Ищи воинов, коли хочешь, – смилостивился Лотар. Он вновь прилег на подушки и прикрыл глаза. Похоже, вести об Ирфине его не проняли, и Калиль понимал, почему. Если бы он вылакал целый кувшин вина, то к нему явились бы все первые боги разом. – Эоланта, дитя мое! Мой надоедливый приятель уходит, и нам больше никто не помешает!

***

Эльфийка сидела у каменной стены, еще хранившей тепло солнечных лучей, и точила один из парных клинков с помощью камня. Рядом стояла глиняная плошка с недоеденной кашей.

– Чего надо? – осведомилась она, даже не посмотрев на Калиля.

Вместо ответа он протянул ей мешочек-кошелек. Эльфийка приняла деньги, ослабила тесемку, заглянула внутрь и присвистнула.

– Ничего себе. Ты часом не сын патриция? Не у каждого торговца в этом городе хватит средств для того, чтобы столько платить наемникам.

– Мы с моим приятелем отправляемся в путешествие. Я хочу, чтобы ты сопровождала нас. Я родился в деревне темных эльфов, а там много воинов, и не раз видел, как они обращаются с оружием. По-настоящему искусные воины относятся к своим клинкам как к любимым мужьям и женам. Я смотрю на тебя и понимаю, что ты – искусный воин.

Рука эльфийки в очередной раз провела по лезвию клинка. Храмовое серебро – а Калиль был уверен, что это оно – отозвалось мелодичным звоном, в котором ему почудился человеческий голос. Говорят, храмовые мастера беседуют со своими изделиями при ковке, а металл обладает памятью.

– Льстишь ты неумело, эльфенок, но мне приятны твои слова. Куда вы направляетесь?

– Не знаю, – честно признался Калиль. – Уйдем из города, а там посмотрим.

– Вы от кого-то убегаете?

Не дождавшись ответа, эльфийка убрала клинок в ножны и встала. Только сейчас Калиль заметил шрамы на ее запястьях. Смертная женщина могла бы обжечься долго лежавшим на солнце браслетом, но темному существу такие «подарки» оставляет только один металл. Храмовое серебро. Если на эльфийке и вправду были браслеты, то носила она их не по своей воле. Кандалы, подумал Калиль. Она сидела в Коридорах Узников, самом жутком месте в двух мирах. За что принцессу светлых эльфов могли посадить в подземелья Темного Храма?

– Меня зовут Тира, – представилась эльфийка.

– Очень приятно, ваше высочество.

– Мой титул остался в прошлой жизни.

Или в Коридорах Узников, добавил про себя Калиль.

– Рад, что ты согласилась путешествовать с нами, Тира.

– Я ни на что не соглашалась. Вот посмотрю на твоего приятеля – и решим. Но до того, как мы отправимся к вам домой, хочу сказать кое-что важное. Если я решу сопровождать вас, ко мне присоединится мой брат. Хлопот он не причинит, но зато он умеет готовить еду. И сможет развлечь нас балладами и игрой на лире.

– Брат? – переспросил Калиль.

– Да. Его зовут Тор. Мы родились от одного лика луны.

Странные имена для королевских детей, подумал Калиль. Слишком короткие. Но вслух, конечно же, сказал другое:

– Хорошо. Думаю, Лотар не будет против.

– Уверена, что так. – Тира улыбнулась ему – впервые за все время знакомства. – Пошли. Но для начала я куплю себе еды. Каша была отвратительной. Я могу отдать один из своих клинков за кусок хорошего мяса.

Глава 4

Кесария, Палестина

– Дальше я пойду один. Возвращайся. Солнце село, скоро подадут ужин, а ты не ел весь день.

Дариан покачал головой и опустился на большой камень. Алафин, тяжело вздохнув, последовал его примеру. Братья наблюдали за поднимающейся луной. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был шепот морских волн.

– Совсем как в детстве, – сказал Алафин. – Мы так часто гуляли здесь. Я помню каждую песчинку, каждую ракушку и каждый камень. Даже море говорит на знакомом мне языке. Я был так увлечен делами, что приходил сюда в лучшем случае раз в пару лун. Но что толку жалеть о том, что ушло? Время. Единственная сила в двух мирах, над которой мы не властны. Будучи молодыми, мы думаем, что бессмертны, что впереди у нас вечность. И вот я стою на пороге этой вечности и понимаю, что моя жизнь прошла зря.

– Простые эльфы этой деревни с тобой не согласятся. Во времена правления твоего отца они умирали от голода. Когда корону получил ты, началась эра благоденствия.

Алафин отмахнулся от слов брата.

– Кто вспомнит обо мне спустя весну? Спустя пару весен? Имя моего отца забыли еще до того, как я обзавелся первыми детьми. Это ли важно, Дариан? Бесконечные свитки с законами, которые я успел подписать? Мою дочь посадили в тюрьму в Коридорах Узников за убийство, которое она не совершала. Мой сын сбежал из дворца, не сказав никому ни слова. Мой наследник…

Бывший король бессильно мотнул головой и запахнул полы дорожного плаща, заменившего одежды из шелка. На пальцах Алафина больше не было перстней, волосы, которые он заплетал в традиционную прическу из кос, свободно лежали на плечах. Дариан смотрел на брата и думал о том, что темные существа стареют, пусть и не так, как люди. Никаких морщин и седых волос. Тело остается молодым, но исчезает что-то очень важное. Внутренний огонь, который с годами превращается в догорающий костер, потом – в едва тлеющие угли и, наконец, в горстку пепла.

– Твой наследник будет править достойно, как и ты, – успокоил брата Дариан.

– На его месте должен был быть Ториэль, – упрямо сжал губы Алафин.

– Когда-то и я отказался от короны в твою пользу. Часто мы думаем, что правим миром, но есть вещи, которые решают боги. Кто знает, каким королем стал бы Тор?

Брат промолчал. Он смотрел на усыпанное звездами небо. В какую сторону он направится? Пойдет к лесу? Или к горам? Темные существа редко умирают – чаще всего они уходят искать свою смерть. В Темном мире так и говорили – «уйти искать». Одинокий поход, последнее странствие. Когда-нибудь и Дариан сменит шелковые одежды на дорожный плащ. Он пойдет в горы. Ему всегда нравилась тамошняя тишина. Горы – лучшее место для встречи со смертью.

– Не грусти, – обратился к брату Алафин. – Мудрые говорят, что конец – это начало. В смерти всегда есть жизнь. Все мы – часть вечного круга, колеса, которое никогда не останавливается. Мы рождаемся и умираем, а оно знай себе вертится. Оборот за оборотом. И так – до тех пор, пока Великая Тьма и Великий Свет не станут единым целым.

– Служители Равновесия верят в то, что этого никогда не случится, – улыбнулся Дариан.

– Напыщенные глупцы, – хмыкнул бывший король.

– Не припомню, чтобы ты отзывался о них в подобном тоне.

– Зато ты в молодости отзывался, да не раз. Я лишь повторяю твои слова.

Алафин поднялся и бросил последний взгляд на дворец, оставшийся за их спинами. Дариан терпеливо ждал. Все слова были сказаны, помимо самых главных.

– Вот моя последняя просьба, Дариан, мой любимый брат, мой самый близкий друг, самый мудрый из моих советников, – наконец заговорил король. – Ты долго и преданно служил мне, но мы оба знаем, что жизнь во дворце тебе не по душе. Когда-то ты много путешествовал, и это наполняло твою душу радостью. А для меня нет большей радости, чем знать, что ты счастлив. Я освобождаю тебя от должности королевского советника. Ты был рожден для того, чтобы стать вечным странником. Для того, чтобы пить лучшие вина в Фелоте, изучать чужеземные наречия, обедать с вождями племен и беседовать с бедняками об их тяжелой судьбе. С этой минуты ты волен идти туда, куда хочешь, Дариан. Иди туда, куда тебя зовет твое сердце.

Дариан молчал. Он думал о принцессе Тире, которую в последний раз видел много весен назад. О принце Торе, тайну исчезновения которого хранил. И о женщине, которая пообещала ему позаботиться о принце. Как звучало ее имя? Она не назвала имени. «Никто» – вот что он от нее услышал. Именно так Безликие отвечают на подобные вопросы.

Стоит ли рассказать Алафину о том, что на самом деле произошло с Тором? Нет. Эта тайна останется с ним навсегда.

– Хорошо, – кивнул Дариан.

Алафин вздохнул – как могло показаться, с облегчением.

– Куда направишься? – поинтересовался он.

– На поиски Тиры и Тора.

Дариан сказал первое, что пришло на ум – и темная тяжелая тревога, овладевшая им с того момента, как Алафин сообщил о своем решении уйти, сменилась ощущением кристальной ясности. Конечно же, он отправится на поиски Тиры и Тора. И он найдет их, что бы ни случилось. Найдет в северных землях, в горах, в лесах, в Великой Пустыне или в Фелоте в доме торговца столь любимыми Алафином винами.

– Хорошо, – кивнул в ответ брат. Он поправил на плече дорожную сумку. – Пусть боги хранят тебя, Дариан, куда бы ты ни повернул. И пусть твой путь будет добрым. Твой новый путь, который начинается прямо сейчас.

***

Дариан отложил перо, закрыл чернильницу и отодвинул пергамент, на котором выводил аккуратные строки. Идея описать свою жизнь пришла к нему внезапно, и он, не привыкший откладывать дело в долгий ящик, тут же приступил к делу. Он вставал задолго до рассвета, когда Амабелла еще видела девятый сон, уходил в кабинет, садился у стола, за которым когда-то подписал сотни указов, и принимался за работу. Рассказывал о путешествиях, о буднях при дворе, о первых шагах детей. И о долгих беседах с любимым братом, последнюю из которых описал сегодня. Алафин ушел искать не одну весну назад, но воспоминания об этом разговоре до сих пор причиняли Дариану такую боль, будто ему вырвали сердце. Сколько бы бывший король ни говорил о том, что конец – это всегда начало, и все рано или поздно уходят для того, чтобы не вернуться, ничего не менялось. По нему скучали и советники, и слуги, и простые эльфы. О нем часто говорили, жрецы проводили обряды для того, чтобы почтить его память, а преемник Алафина, его величество Альвин, нарек в честь отца своего первенца.

Волнения брата оказались напрасными: новый король правил мудро и справедливо. Он завершил реформы, начатые Алафином, расширил деревню, получив разрешение от служителей Равновесия на то, чтобы обосноваться на новых землях, укрепил торговые отношения с людьми и темными существами и упорядочил систему законов. Снявший мантию Дариан иногда помогал Альвину советом, но большую часть времени проводил вне королевских покоев. Он работал над летописью своей жизни, гулял по берегу моря, смотрел на то, как растут его дети и уделял жене в разы больше внимания, чем прежде. Амабелла, которая по-прежнему была красива, как первые звезды, подарила ему двоих сыновей от одного лика луны. Дариан обучал их грамоте и счету, мастерил для них луки, рассказывал о целебных свойствах растений из своего сада. Но с каждым днем голос, который он так хотел услышать и одновременно боялся этого, говорил все громче, а зов его становился все более непреодолимым.

Была ли это тоска по дальним странствиям, о которой упоминал Алафин? Возможно. Но глубоко в душе Дариан знал правду, пусть и не хотел ее признавать. Пока что не хотел.

Его манили к себе не дали, которые он до сих пор не видел. И не встреча с Тирой и Тором, которую он предвкушал – и которая, как он верил, рано или поздно произойдет. Брат его величества короля Алафина, чью душу уже забрала Великая Тьма, думал о женщине с голубыми глазами, так и не назвавшей ему своего имени. Он часто видел ее во сне, но не в обличье светлой эльфийки. Длинные, почти до колен, темно-каштановые волосы, оливковая кожа, серебряные глаза с горящим в них красноватым огоньком. Оборотень? Бывают ли такие среди Безликих? Конечно, бывают. Среди Безликих можно встретить кого угодно.

Во снах безымянная женщина водила Дариана по заповедным полянам, по снежным полям в северных землях, по каменным коридорам замков. Она рассказывала ему истории, которые он забывал по пробуждении. Запоминался только ее голос, низкий и приятный, и ее смех, звонкий и чистый, как у девочки. Раз за разом Дариан задавал незнакомке вопрос: «Кто ты, и почему ты не заберешь меня с собой? В ответ она смеялась и повторяла одно и то же: «Ты еще не готов узнать, кто я. И уж точно не готов пойти со мной. Когда настанет время, ты сам меня найдешь». Дариан, в отличие от подавляющего большинства советников, не был религиозен и открыто высмеивал жрецов, поклоняющихся духам природы, но почти уверовал в то, что видит вещие сны. Или янтарные сны, как до Великой Реформы их называли эльфы с янтарными глазами и голубой кровью. Но он не янтарный Жрец, а светлые эльфы вещих снов не видят. Что за нить протянулась между ним и этой странной женщиной? И почему он, будучи счастливо женатым мужчиной и отцом восьмерых детей, так часто думает о ней? И не просто думает, а всерьез намерен отправиться на ее поиски?

Остаток ночи Дариан провел за упорядочиванием свитков со своей летописью. Покончив с делами, он достал свежий пергамент и, сев за стол, окунул перо в чернильницу.

«Мой свет, мне нелегко это писать, но еще тяжелее было бы прощаться с тобой, глядя тебе в глаза. Я не хочу видеть твою печаль и твои слезы. Я хочу запомнить тебя такой, какой ты была в тот день, когда мы поклялись друг другу в вечной любви перед лицом богов. Я много путешествовал по миру и видел женщин, которых считали первыми красавицами, но все они рядом с тобой покажутся жалкими дурнушками. На протяжении весен, которые мы провели вместе, я каждое утро смотрел на тебя спящую и благодарил богов за то, что они сделали мне такой подарок.

Иногда Алафин говорил мне, что нельзя любить женщину так сильно, особенно если ты советник, и большую часть дня пропадаешь в королевских покоях или пишешь указы в своем кабинете, и сейчас я жалею лишь о том, что мы так редко бывали вместе. Так редко гуляли по морскому берегу, так редко любовались первыми цветами на лесных полянах, так редко говорили по душам и смотрели на полную луну. Я почти забыл, как блестят твои волосы в свете предзакатного солнца, почти забыл, как звучит твой смех, в который я когда-то влюбился без памяти – еще до того, как впервые заговорил с тобой и взял тебя за руку. Но именно поэтому редкие минуты, которые мы проводили вместе, были так ценны.

Я прожил долгую жизнь и не знаю, сколько еще мне отмеряли боги, но уверен, что никогда не встречу женщину, которую буду любить так же сильно, как тебя. Для меня ты была не просто женой, а верным другом, наставником и мудрым советником. Ты подарила мне шестерых дочерей и двоих сыновей, и я не думаю, что в деревне есть хотя бы одна мать, которая справилась бы с их воспитанием лучше тебя. Милая Белла – да не разгневается Алафин, если сейчас его дух заглядывает мне через плечо и читает это короткое имя, которое его всегда так злило – я искренне верю, что ты поймешь меня и простишь. Мое сердце всегда с тобой, и ты всегда будешь жить в моих мыслях. Голос вечного странника зовет твоего неугомонного супруга в дали, которые до сих пор не покорились ему, и ни смертный, ни бессмертный не властен над этим голосом. Прошу тебя лишь об одном: не надевай черные одежды и не запирай дверь своих покоев. Ты полна любви, и та сила, которая живет в тебе, должна освещать путь другого мужчины. Найди себе мужа, и пусть он подарит тебе еще детей. Твое счастье будет согревать меня в пути. Всегда твой, Дариан».

Перечитав письмо, Дариан тяжело вздохнул, вылил на пергамент кроваво-красный расплавленный сургуч и приложил к нему свой перстень, а потом снял кольцо и спрятал его в стоявшую на столе шкатулку. Последняя ниточка, связывающая его с прошлым. А теперь – в путь.

Глава 5

Фелот (побережье Красного моря)

Дорос поднялся на ноги, отряхивая с брюк сухие травинки, и посмотрел на Ирфина исподлобья. Тот поднял руку и пошевелил пальцами: жест, который темные эльфы использовали испокон веков, вызывая кого-то на поединок.

– Еще раз.

– Какой в этом смысл? – тряхнул головой юноша. – Ты все равно меня победишь!

– Не предпримешь очередную попытку – не узнаешь.

– Да я уже знаю! Проклятье! – Дорос швырнул парные клинки на траву. – Тебя привели сюда для того, чтобы ты учил меня воинскому делу, а не для того, чтобы…

В течение нескольких мгновений Ирфин наблюдал за своим учеником. Дорос стоял, опустив голову, и длинные пряди цвета льна падали ему на лицо. Он был ниже учителя на полголовы и казался чересчур худым. Вряд ли из него выйдет хороший воин. И дело не в том, что юнца унесет ветер, когда он отправится в свой первый поход.

– Подними, – приказал он Доросу.

Поколебавшись, юноша наклонился и поднял оружие. Ирфин убрал в ножны свои парные клинки, подошел к сыну торговца Кловиса и наградил его подзатыльником.

– Ай! – взвизгнул тот.

– Не смей так обращаться с оружием. Если я увижу это еще раз, одной оплеухой ты не отделаешься.

– Это всего лишь глупые железки, над которыми воины чахнут по понятным только им причинам!

– Это парные клинки, которые срубили не одну сотню голов. И к ним нужно относиться с уважением. Я достал их для тебя, и твоему отцу они обошлись в целое состояние.

Дорос вскинул подбородок.

– Мой отец может сделать такой подарок своему сыну! Вряд ли он от этого обеднеет!

– Не обеднеет. Но если ты не закроешь рот прямо сейчас, я подниму тебя в час быка, и ты переплывешь самое большое озеро в лесу пять раз. И продолжишь плавать. Как долго – зависит от моего настроения.

Ламия наблюдала за этой сценой из спасительной тени увитой зеленью беседки. Видимо, Ирфин слишком увлекся боем – если то, что происходило между ним и Доросом, следовало называть боем, а не избиением почти безоружных и абсолютно беззащитных юношей – и не заметил ее появления. Золотисто-карие глаза девушки, подведенные черной краской, следили за участниками разворачивающейся сцены, на тонких губах играла улыбка. Она успела сменить шелковую тунику, которую выбрала для похода в город, на короткое платье из серебряного кружева, плотно облегавшее тело. Обнаженные плечи Ламии покрывала вышитая драгоценными камнями накидка, такая легкая, что могло показаться, будто ее соткали из воздуха. Сестра Дороса пила холодное вино, ела персики и не торопилась вмешиваться в разговор, хотя на памяти Ирфина не раз и не два отпускала нелестные замечания в адрес брата.

– Не нужны мне твои озера! И твои уроки тоже! Так отцу и передам! Что за глупые мысли приходят ему в голову?! Почему это я должен стать воином?! От кого мне защищаться за этими стенами?!

– Жду тебя через два дня на рассвете, Дорос. Если опоздаешь – пеняй на себя.

Ирфин проводил взглядом удаляющегося юношу и подошел к беседке, в которой сидела Ламия.

– Хнычет как девка, едва встретившая пятую весну, – сказала она, откусывая от персика. – Сколько его помню, он всегда был таким. И могу понять отца. Наверное, он решил, что твои уроки воинского искусства помогут ему стать более мужественным. Смешно.

– Так ты наблюдаешь за нами для того, чтобы посмеяться?

– Я наблюдаю за тобой. Почему ты не заходишь?

– Мне нужно переодеться. Я не могу появляться перед своей госпожой в таком виде.

– Переоденешься потом. Сейчас ты выпьешь со мной холодного вина. Ты хочешь, чтобы я налила тебе холодного вина? В такую жару от него никто не откажется.

Узнав, что Ирфин с воинами вернулся в Фелот, Кловис нашел ранее гостивших у него эльфов (боги ведают, как, но торговцу это удалось) и расспросил о дальнейших планах. Как скоро они тронутся в путь? Куда направятся? Ирфин сообщил, что спутники в ближайшие несколько лун город покидать не намерены. Кловис предложил им поселиться в одном из принадлежащих ему домов, а первый советник, в свою очередь, поинтересовался, не найдется ли у него работа для чужеземца. Торговец вспылил, сказав, что не посмеет брать с постояльцев денег, тем более что они друг с другом знакомы, но Ирфин, привыкший платить за все, что получает, настоял на своем. С тех пор он дважды в неделю давал уроки фехтования Доросу, одному из сыновей хозяина дома, не так давно встретившему двадцатую весну.

Дорос был ленив, неповоротлив и чаще думал о плошке, полной фиников, чем о воинской славе. Вряд ли Кловис видел своего сына в почетном карауле, который несла стража патриция возле дворца, и уж точно не думал, что тот будет защищать город от редких нападений разбойников и диких племен. Торговец хотел, чтобы мальчик наконец-то повзрослел, а Дорос, в свою очередь, взрослеть не собирался. Иногда Ирфин размышлял о том, что сделал бы с таким эльфом главный воин в деревне янтарных Жрецов. Почти не умеет плавать, швыряет на землю оружие, постоянно опаздывает на уроки. Такого эльфа в деревне янтарных Жрецов высекли бы плетьми на глазах у остальных. Да что там Жрецы: самому Ирфину нередко доставалось от наставников, если он просыпался слишком поздно или отказывался слушаться приказов.

Ламия сделала еще один глоток вина и вернула кубок на медный стол с витыми ножками.

– И не жарко тебе упражняться в фехтовании в коже на закате? – обратилась она к Ирфину.

– Воины концентрируются на схватке. Мы можем сражаться хоть в адском пекле, хоть на самой холодной горе в северных землях.

– А женщины-воины? Они тоже так могут?

– Многие сильнее и искуснее воинов-мужчин. Там, где родились мои давние предки, армия на две трети состояла из женщин.

Указательный палец Ламии, украшенный перстнем с фиалковой бирюзой, лег на подбородок Ирфина, предлагая ему наклонить голову.

– Похоже на амазонок, – сказала она. – На тех легендарных воительниц, которые убивали мужчин и вырезали себе одну грудь для того, чтобы было удобнее держать лук.

– Нет. Если они и убивали мужчин, то исключительно врагов. А свое тело не уродовали.

– Их тело было таким же красивым, как мое?

Ламия взяла Ирфина за запястья и приложила его ладони к своей груди. Он чувствовал тепло ее кожи под полупрозрачной тканью, ощущал биение ее сердца и уже в который раз задавал себе вопрос, ответа на который не знал: какой магией одарили при рождении эту маленькую женщину, и почему он, на кого подобное никогда не действовало, попался на крючок?

– Не понимаю, зачем ты задаешь эти глупые вопросы. Или ты не знаешь, что красива?

– Знаю. Но хочу, чтобы ты мне об этом сказал.

– Ты красива.

– Еще.

– Ты прекрасна как полная луна, поднимающаяся над пустыней в ясную ночь.

Девушка расхохоталась.

– Самый глупый комплимент на свете! Она же круглая и выглядит как непрожаренная лепешка! Какая женщина обрадуется, если ее сравнят с луной?

– Луна очень похожа на женщину, – возразил Ирфин. – Она холодна, недосягаема, иногда освещает твой путь, а иногда прячется за облаками. Но все, что происходит на земле, зависит от нее. Приливы. Отливы. Цветение. Рождение и смерть. Ее можно любить, можно ненавидеть. Можно думать, что она любит тебя или ненавидит тебя. Но все твои предположения будут ложными, потому что никому не дано постичь ее тайны. И, наверное, постигать их не стоит. Иначе жизнь потеряет смысл.

Ламия села ему на колени, уперлась руками в увитую плющом стену беседки, потянулась к губам Ирфина и поцеловала его. Поцелуй этот был долгим, глубоким и сладким. Наверное, так город на берегу моря с самой чистой в двух мирах водой целует ступивших за его ворота путников, и они остаются здесь, не находя в себе сил продолжать свое путешествие. Они бродят по улицам, дышат горячим воздухом и не понимают, что больны. А в тот момент, когда поймут, будет слишком поздно, но волноваться они не будут. В храме из лазурного камня эту хворь называют счастьем, и ни одно здравомыслящее существо в двух мирах лекарства от счастья не ищет. Скорее, вам дадут любовное зелье. Две-три капли сладкого отвара – и из этого омута уже не выбраться.

– Я люблю тебя, Ирфин.

Отстранившись, девушка убрала с его щек растрепавшиеся пряди и уже наклонилась для того, чтобы поцеловать снова, но в последнее мгновение передумала.

– Что такое? – поднял брови он.

– Я хочу тебя. Прямо сейчас.

– Не здесь.

– Здесь, – упрямо тряхнула головой Ламия.

Благодаря жрице сладострастия, которая служила чашницей у янтарной Жрицы Энлиль и волею богов оказалась первой женщиной ее сына, Ирфин узнал о множестве чужеземных обычаев. Ноа родилась в Фелоте, в храме из лазурного камня, и большинство этих обычаев он наблюдал сегодня в городе. Сложнее всего ему, юноше, воспитанному в строгой атмосфере храма Светлой сестры, давалась мысль о полной свободе в отношениях между мужчинами и женщинам. То, что казалось Ирфину постыдным и предназначенным только для двоих, Ноа не просто делала прилюдно – она наслаждалась этим без всякого стеснения. Винить Ламию было не в чем. На улицах этого города слово «постыдный», как могло показаться, запретили особым указом патриция.

Девушка стянула кружевное платье через голову и бросила его на пол, а потом тряхнула головой, расправляя скрученные в узел волосы. Тяжелые темные пряди рассыпались по обнаженным плечам. Что да скажет торговец Кловис, увидев ее здесь в таком виде? Эта мысль заставила Ирфина улыбнуться, хотя еще несколько дней назад он ощущал то ли стыд, то ли вину. Здесь отцы следят за своими дочерьми не так пристально, как в деревне Жреца Орлина. Да и вряд ли Кловис смог бы посадить Ламию под замок. В чем-то она походила на Оделию, старшую дочь Ирфина от первой жены. У нее миловидная внешность, тихий спокойный голос, прекрасные манеры. Но внутри таких женщин дремлет дьявол.

– Хочешь, чтобы Дорос за нами понаблюдал? – улыбнулся он.

– Пусть наблюдает, – хмыкнула Ламия. – Мне все равно.

***

С дочерью Кловиса Ирфин познакомился случайно. Жители Фелота, исповедовавшие свободные нравы, порой делали самые нелогичные в двух мирах вещи. И большая часть этих вещей касалась женщин. Так, они должны были покрывать лица, появляясь в людных местах, но ткань для этих целей использовалась прозрачная. Согласно еще одному запрету незамужних и невинных девушек не представляли гостям дома. Именно поэтому первый советник и его спутники не видели ни Ламию, ни других дочерей Кловиса, которые еще не успели обзавестись супругом, во время предыдущего визита. Ирфин, беседуя с его старшей женой, удивился: неужели у господина рождаются исключительно сыновья? Женщина добродушно рассмеялась. «Большинство девушек воспитываются в храме богини сладострастия, – сказала она. – Они будут смущать дорогих гостей нескромными взглядами, и те потеряют аппетит». Ирфин пытался сохранить серьезное выражение лица, но в итоге громко расхохотался, чем повеселил и жен Кловиса, и пришедших с ним эльфов, и сыновей хозяина дома.

Приличным вещам в храме богини сладострастия девушек не учат, это известно каждому. А что насчет нескромных взглядов, которые будут бросать на юных красавиц изголодавшиеся не только по горячей еде и вкусному вину мужчины? Старшая жена торговца ответила, что невинность в Фелоте считается чуть ли не грехом, и девушки стараются избавиться от нее поскорее. Замуж здесь выходили рано, а детей иногда рожали и того раньше. Жениться на юной особе, у которой уже подрастает пара сорванцов, было обычным делом. Также в городе на берегу моря с самой чистой в двух мирах водой приветствовали союзы зрелых мужчин и девушек, а женщины в возрасте часто обзаводились двумя и даже тремя молодыми мужьями.

После того ужина Ирфин долго размышлял о том, что религия в Фелоте уж слишком тесно переплелась с государственными делами. Если бы главная жрица лазурного храма не приняла обет безбрачия, то наведалась бы в спальню патриция для того, чтобы нашептать ему на ушко какое-нибудь политическое решение.

В честь возвращения первого советника и его спутников Кловис решил устроить праздничную охоту в густых лесах, окружавших Фелот. Ирфин, с детства не евший мясо, считал такие развлечения варварством, но решил не обижать хозяина. В назначенный час во дворе дома торговца собралась вооруженная чуть ли не до зубов толпа, выглядевшая так, будто предстоит не охота, а военный поход. По обычаю все мужчины носили кожаные маски, скрывавшие верхнюю половину лица, а волосы убирали под маленькие шапочки, и узнать кого-либо было невозможно. Жены Кловиса, которых охота не интересовала, остались дома: они сидели на внутреннем дворе за вышиванием и вели понятные только им разговоры, а дочери прятались во внутренних комнатах дома.

Дичи в лесах было много. Удивительно, что при любви городских жителей к мясу здесь до сих пор остались животные. Сыновья Кловиса хвастались друг перед другом умением держаться в седле и, звонко хохоча, пускали стрелы в стволы деревьев. Филипп и Девин держались рядом с хозяином, ведя неспешную беседу, Ирфин и Валид замыкали шествие.

– Олень, олень! – вдруг крикнул кто-то из юношей.

Животное стояло на большой поляне и лакало воду из мелкой речушки. Не олень, подумал первый советник. Крохотный олененок, недавно научившийся ходить. Скорее всего, убежал от матери на поиски приключений и потерялся. Олененок поднял голову и посмотрел на Ирфина внимательными печальными глазами. Он и не думал бояться чужаков. Напротив, сделал пару неуверенных шагов в направлении охотников.

– Убей его, Ирфин! – подзадорил Филипп. – Будет нам нежная оленина на ужин!

Первый советник снял с плеча лук и наложил стрелу. Галдевшая компания мгновенно замолчала, и в навалившейся тишине раздались заливистые трели лесных птиц. Тетива издала звук, похожий на внезапно оборвавшуюся песню. Олененок топнул копытцем и пустился наутек. Стрела пролетела на расстоянии волоска от его груди. Ирфин представил, как колотится сердечко спасшегося малыша, и вознес безмолвную молитву духам леса. Слава богам, ни один из охотников не догадался пустить вторую стрелу: она точно попала бы в цель.

– Удрала оленина, – с досадой сказал один из сыновей Кловиса.

– Он же совсем малютка, – покачал головой Девин. – У меня рука бы не поднялась убить такого.

– Это животные! – возмутился юноша. – Они созданы для того, чтобы мы их ели!

– Они созданы для того, чтобы жить, точно так же как ты, – заговорил Ирфин.

Молодой человек покраснел.

– Чего только ни придумает мужчина, желающий оправдать свое поражение! – выпалил он.

Первый советник одарил юнца спокойной улыбкой, и тот, вконец стушевавшись, пустил своего коня рысью, отдаляясь от общей группы. Охотники, обсуждавшие произошедшее, оставили Ирфина позади, но в одиночестве он ехал недолго. Нагнавший его всадник осадил свою лошадь, великолепную черную кобылу с длинными точеными ногами и шелковистой гривой, и коротко свистнул, привлекая внимание.

– Почему ты не говоришь о моем позорном промахе с братьями, юноша? – спросил у него Ирфин.

Собеседник отпустил поводья и сорвал с лица кожаную маску. То была девушка, молодая, вряд ли встретившая шестнадцатую весну. Ее щеки заливал нежный румянец, а в больших карих глазах блестели слезы.

– Ты воин? – задала она ответный вопрос.