Мёд и Чернила

В долгих бегах кости его ныли, сам он измучился. Скрываться – дело нелёгкое! Но здесь, наконец, можно и передохнуть, ухватить кусочек покоя! Он с удовольствием вдохнул влажной прохлады и потянулся.

"Здесь я и остановлюсь", решил он и бросил в траву плащ. Сверху полетел нож. Даже эти простые вещи тащить не оставалось сил.

Он с облегчением выдохнул, оглядывая берег озера, что тёмной чашей разлилось перед ним. Дорожка света полной Луны тянулась по воде прямо к его ногам в высоких кожаных сапогах.

В непроглядной чаще, на затерянном лесном озере вряд кто его найдёт… а кто искал, потеряет! Пусть и дальше думают, что он мёртв. Мертвец – дело страшное, его давно тут и там считали ожившим покойником. А он и не спорил, зловещее прозвище ему льстило! И нагоняло жути и уважения. Со всех сторон хорошо!

Он стянул через голову свободную льняную рубашку и осмотрел свое длинное, жилистое смуглое тело хищника: рана на ребрах хорошо так подзажила и уже ничем не грозила. Черные края плоти сошлись, черная же крысяя его кровь спеклась плотными заплатами.  Чешется, правда, как тварь! Он зашипел и едва удержал руку с занесёнными острыми чёрными когтями. Не чесать! – строго сказал он себе. Не чесать, ты меня понял? И сам себе кивнул – понял, чего может быть непонятного?

Расстегнул ремень, скинул сапоги, стянул штаны. И наконец, неторопливо, с наслаждением давая холоду воды пропитывать себя снизу вверх, по шажочку, принялся заходить в воду.

А чутье зверя его подвело! Не знал, не почувствовал он, что из воды, далеко от него, из центра чаши озера, за ним следят золотые глаза… пристально и плотоядно смеривают долгое, крепкое тело, увитое мышцами.

Он развязал волосы, своими же прядями завязанные в хвост на затылке и черный каскад растекся по плечам и рельефной груди.

Золотые глаза далеко в воде вспыхнули двумя звездами.

И когда черный хвост лакомого пришельца мелькнул тенью и исчез под водой, золотые звезды проводили его и заскользили к берегу.

Обогнув беспечного плавуна, в лунной дорожке показалось белое змеиное тело, длинной во всю эту дорожку. Плоская голова бесшумно разрезала воду, оставляя позади ночного купальщика. Тот отфыркиваясь, вынырнул, и поплыл к середине озера, а змей вдруг исчез и на берег вышла женщина. Она шмыгнула за дерево у кромки воды, мелькая мраморным телом и лунно-белыми волосами. Глянула оттуда – нет, еще не плывёт обратно красивый пришелец! И сняла с ветки белую, длинную рубашку. Поспешно натянула, бесшумно ругаясь, на себя, похлопала по груди и бёдрам, давая ткани пропитаться водой и облепить мокрое тело. Улыбнулась дурной, шалой улыбкой, волосы по лицу раскидала, прижалась к дереву лопатками и замерла, выжидая ночной хищницей.

Незнакомец, не таясь, вышел на берег, и принялся отжимать длинные, до поясницы, густые чёрные волосы. Слух и звериная чуйка совсем ему изменили. Он ничуть не беспокоился, что здесь не один.

Девица высунула из-за дерева хорошенькое личико и большими глазищами пожирала его широкую спину, узкие бедра, крепкие ягодицы, длинные ноги… Посреди золота широкие ее зрачки расплылись двумя болотцами, полными темных чувств.

Мужчина не спешил обернуться, словно давая ей вдоволь насмотреться. Он рассыпал по плечам волосы, оставляя их просохнуть, и наконец, развернулся к своим пожиткам в траве. Протянул руку и замер. Вскинул глаза и встретился взглядом с девушкой. Белая, как озерная мавка, красавица, стояла у дерева, вся облитая мокрой рубашкой до щиколоток, и глядела на него.

Его чёрным-чёрные глаза, полные мрака, без единого просвета, обежали все крутые изгибы стройного девичьего тела, задержались на тёмных ягодах сосков под мокрой тканью и вернулись к лицу. Она же так и впилась взглядом в низ его впалого тёмного живота.

Он проследил за её взглядом, усмехнулся и медленно поднял свои штаны. С прохладным ехидством глядя на девицц, натянул их, затем поднял и вдел ремень. Девица с легким разочарованием опустила уголки аккуратных пухленьких губ.

Мужчина поднял голову к небу и фыркнул. Закатал штаны и босой, недоодетый, неспешно, вразвалочку приблизился к ней. Девица встрепенулась и вытянулась к нему, хоть и высокая сама по себе, а его ниже на голову.

Он же уперся рукой в дерево за её спиной и приблизился к ней, позволяя рассмотреть своё смуглое лицо. Она жадно разглядывала его широкие угольные брови, острые скулы, длинный с яркой косточкой нос, тонкие хищно очерченные губы. Он ухмылялся, надменно и пошло. Она жадно втянула его запах – древесный, свежий от воды. Губы её приоткрылись, так близко от его, она часто дышала, грудь мелко подрагивала под рубашкой.

– Нет, – холодно, как стальным лезвием между ними провел, сказал мужчина и отступил. Девица вскинулась и сжала кулачки, громко негодующе вскрикнув.

А он уже отвернулся, равнодушный и неприступный. Сама спина его выражала – не интересно, уйди!

Она напоказ фыркнула, топнула и зашла за дерево. Оттуда сверкнули злобной обидой золотые глаза. А гордец уже возился с рубашкой, словно никакой красавицы тут и не было.

Она скрылась за деревом, с треском разорвала на себе одежду. А затем послышался плеск воды.

Тот, кто её отверг, даже не обернулся. А потому не видел, как в озеро занырнул парень – высокий, жилистый и худой. Белые длинные волосы утянуло под воду и скоро по темной поверхности потекла змея, огромная, как дракон! Тело ее раздраженно подергивалось, она развернулась, глянула на берег, вода вокруг плоской головы вскипела от ее злости. Глаза чудовища сузились и оно бесшумно исчезло в ночной глубине.

Оставляя на берегу самодовольного Мертвеца наслаждаться своей коварной выходкой. Ничего, пусть красуется сам перед собой, до поры, до времени…

Был ли Мертвец глуп, недальновиден?

Это уж вряд ли!

Он сильно отличался от большинства мужчин, и простенькую ловушку в виде едва прикрытой мокрой рубашкой красавицы распознал бы на раз! Будь она приманкой, Мертвец убил бы девчонку, и не поморщился! Но он прочитал мгновенно, что это не так и никакой угрозы нет. Ему сам воздух это донес.

Не будь он из отборных подлецов, ему б и не выжить, давно б уже в настоящие мертвецы затесался.

А и прозвище своё он получил за жуткую способность от смерти уворачиваться и подсовывать Старухе с Когтем, как звали её крысы, любого, кто рядом окажется. Но только не себя! Себя Мертвец берег так, что самой серьезной его потерей была пара зубов, и те отросли. Да и не велика беда – крысы и так зубы меняют по нескольку раз за жизнь.

Мертвец любил отбирать, а не терять.

При таком раскладе, уж кто-то, а какая-то голодная до мужиков девка его не смутила. Никакого подвоха выискивать он не стал. Одна она такая, чтоль? Нет. Он вообще давно привык, что женщинам каким-то затейливым образом нравится. Как нравятся им мерзавцы да негодяи разных мастей. Что с ними поделаешь, такие они, женщины!

Потому и не удивился, что на вторую ночь дуреха опять явилась. А он и места менять не стал – спал под тем же деревом весь день без забот и опасений. Его острая, как крысиный клык, интуиция яснее солнышка в жаркий день говорила ему – безопасность, покой, тишина…

Он всласть выспался, проснулся уже в потьмах, голодный до черта!

Поймал крупную рыбину, разделал когтями, нетерпеливо зажарил только наполовину и принялся было жадно есть… как из-за дерева выплыла бледная тень. Мертвец замер и поднял глаза. Чёрным-чёрные, заполненные темнотой, они встретились с сияющими золотыми. Девица, снова в той же рубашке, но на этот раз в сухой и узлом подвязанной на бедре, уселась напротив него у костра. Обняла колени и круглыми глазюками змеи на него уставилась.

Мертвец отломил кусочек рыбки и протянул ей. Она хмуро бровки свела и головой покачала. Мужчина плечами пожал и голодный, набросился на еду. Ел жадно, раздирая острыми клыками непрожаренную плоть. Быстро расправился, бросил скелетик в костер. Сложил руки перед собой особым жестом, поблагодарил Мать Тьму за жизнь, за еду, за ночь вокруг.

Не забыл и Луну – Солнце ночи, повернувшись к ней и коснувшись кончиком черного когтя лба. Луна в представлении крыс, влияет на мысли и может свести с ума. Потому ей показывали – вот моя голова, ты у меня здесь, прошу, не путай мои мысли, я тебя здесь ношу!

И Мертвец, уж какой бы ни был бесчестный, даже в глазах бесчестных крыс, а эти обряды, всё ж-таки, соблюдал!

Закончив, он отпил воды из бутылки, сполоснул руки, обтер их о штаны. Встал, и будто только сейчас о ней вспомнил, посмотрел на гостью. Та сидела хмурая, как белая птица и чего-то ждала.

Мертвец коротко кивнул ей на дерево и подал руку. Она сверкнула глазами и недоверчиво оглядела мужчину, но руки в ответ не подала. Тогда он не стал ждать и уговаривать. Протянутую руку вдруг положил ей на затылок намотал на неё белые, шёлковые волосы, потянул вверх. Девка зашипела змеёй, но подчинилась и встала на ноги. Она с искрами страха и вожделения глядела, как застыло лицо Мертвеца. Как в жёсткую линию сжались его губы. Какими холодными стали глаза, словно стылая ночь.

Он толкнул её в поясницу, не отпуская волосы. Шаг, другой – и остановился с нею вместе у дерева. Развернул к себе и прижал к жёсткой коре, разглядывая миленькое юное лицо. А у той щёчки вспыхнули, глазки горят – ишь ты, не терпится!

Мертвец ядовито прищурился, и сильнее сжал узел её волос. Она легко вскрикнула, запрокидывая голову. По сладкой мордашке потекли золотые змеиные узоры, спускаясь тонкой её шейкой вниз. Мертвец проследил за ходом  золотых нитей, остановился взглядом на стройных длинных бедрах девчонки, оценивая, как она елозит по дереву, ноги сами раздвигаются от нетерпения!

Он, все так же не выпуская белых волос, вторую руку медленно, неторопливо запустил прямо голодной змее между ног. И тотчас же убедился, что под ним и есть змея: вынул руку, осмотрел пальцы все мокрые от текучего золота, и облизал их. Сладко, от сладости аж во рту сводит! Говорят, для кого другого змеи до вяжущего горькие. А вот для крысы эта оказалась сладкая, и слегка обжигающая, как алкоголь!

Он с удовольствием облизнулся, а она рыпнулась, а он не дал, удержал. Не любил Мертвец целоваться, и начинать не намеревался!

Он показал девке "тссс!"

И неторопливо расстегнул штаны. Она тяжело задышала в ответ и подтянула свернутый узлом подол повыше. Он отстранился и оглядел её такую – всю сияющую золотыми узорами, недоодетую, с разведенными бёдрами, густо испачканными в золоте в самом манящем местечке.

Он снова положил руку ей между ног. Жарко… влажно… липко… прекрасно!

Обтер руку о красивое девчоночье лицо, размазал по губам горячее золото, наблюдая, как она прерывисто дышит, как сверкают глаза из-под ресниц, как дрожат её губы…

И наконец, впитав все сладкие детали, он стянул штаны, чтоб не пачкать. И всё так же, не отпуская её волос, крепко держа, свободной рукой развел змеице ноги пошире, впечатал её своим телом в дерево, втолкнулся в неё – сразу грубо, жёстко, завладевая ей всей.

Она вскрикнула и подалась к нему бедрами, забирая его, затягивая ещё чуть глубже, насколько его хватило. А был Мертвец не хрупким и не маленьким!

Оба голодные, жадные, они вцепились друг в друга, как в лакомую добычу!

Она обхватила его за шею, приподнялась на цыпочках и обвила его талию длинной ногой. Он крепко взял её под бедро, приподнял и посадил на себя. Кора под её спиной шуршала и потрескивала, царапая её лопатки, больно натирая позвонки, но она не замечала, жадно пожирая его. Невозможно было сказать, что она отдается, нет – она владела им так же, как он ею!

Оба двигались в одном ритме, созвучно, будто были давними любовниками и хорошо знали тела друг друга.

Каждый не проронил и звука, только тяжело, хрипло дышали, впиваясь друг в друга когтями и взглядами. Она крепко держала его, ногами и змеиными горячими кольцами внутри. Он терзал её всё быстрее и быстрее… пока наконец оба не вытянулись вверх, скрипя зубами. Он коротко, болезненно застонал, она заурчала, силясь дотянуться до его лица так близко, но недоступно – он всё ещё держал её за волосы.

Наконец, он замер и долго, со сладкой судорогой, выдохнул. Отпустил девчонкины волосы и расслабленно посмотрел в её разгоряченное лицо. Змея поджала губы, глаза её полыхали колким недовольством – что, всё?

Мертвец усмехнулся, и развел руками – ну, извини!

Она не отпустила его, удерживая ногами. Он нахмурился, и попробовал выкрутиться, а она попыталась поймать его поцелуем. Но он накрыл пухленькие губы пальцем и увернулся, покачал головой – нееет, обойдёшься!

Змея вспыхнула, сузила глаза и все-таки ловко впилась ему в губы. Мертвец распахнул глаза и уперся руками ей в плечи, но… что-то вошло ему в губу, словно он поцеловал терновую ветку. И жар, сладостный, манящий, чарующий потёк ему в рот, а через рот в самое сердце!

Он приник к ней, обвил её талию руками, закрыл глаза и размяк, растаял, желая её всю ещё сильнее, чем поначалу,  до головокружения, до эйфории!

Долго не мог оторваться Мертвец от девчонки. Сам себя забыл, разомлел, очарованный, ослеплённый. Ему хотелось пить и пить её вечно, ощущая, как всё его существо наполняется золотым жаром…