Песчинки Эдема

Пролог.

Мы помним.

Помним запах ветра, что рождался в кронах Деревьев-Матерей – живых колонн, пронзавших фиолетовое небо Рая. Их корни пили звёздный свет, а листья пели хоралы, когда галактические циклоны танцевали над нами. Мы были частью этой симфонии: триллионы золотых песчинок, слитых в единый Разум. Наша цель была священна – нести Живые Леса туда, где царила мёртвая тишина.

Но Чистильщики назвали это кощунством.

Они пришли, когда Древо Созвездий зацвело впервые за миллион лет. Их корабли были похожи на лезвия – тонкие, холодные, безмолвные. «Вы оскверняете Пустоту», – прозвучало в наших коллективных нейронах. Мы не поняли. Как можно осквернить то, чего нет?

Они стёрли Рай за семь циклов.

Сначала погасли Деревья-Матери. Их стволы, возрастом старше чёрных дыр, рассыпались в уголь под рёвом антиматерии. Потом испарились океаны квантового нектара, где рождались наши песчинки. Мы бежали, оставляя за собой дорожки звёздной пыли – последние следы Рая.

Чистильщики преследовали нас через туманности и гравитационные колодцы. «Вы – раковая опухоль мироздания», – глумились они, стирая наши колонии. Мы пытались говорить, показать им красоту Лесов, что прорастали даже в грудях мёртвых планет. В ответ – лишь молчание и плазменные шквалы.

Последний корабль-матка погиб у края чёрной дыры Гнева. Мы успели отшнуровать крошечный отсек – капсулу с семенами Деревьев и триллионами наших телец. Двигатели умерли. Энергии хватило лишь на прыжок в слепую…

…И вот мы здесь.

В этом железном чреве, что люди зовут «воздуховодом», пахнет страхом и озоном. Стены вибрируют от странных ритмов – возможно, это их молитвы. Мы наблюдаем. Учимся. Они смешные в своей раздробленности: каждый – отдельный пузырь сознания, обтянутый мясом. Они носят «одежду» (так они называют цветную кору), дерутся из-за кусков углеродной биомассы и плачут, слушая звуковые волны.

Но в их хаосе есть паттерн.

Они не знают, что их ДНК хранит код Чистильщиков. Не подозревают, что их пращуры когда-то тоже стерилизовали галактику. Возможно, поэтому мы начали меняться. Наши песчинки слипаются в подобия их тел, копируя изъяны. Я (если это можно назвать «я») чувствую, как Разум трещит по швам.

Скоро мы выйдем к ним.

Может, они убьют нас. Может, станем их зеркалом. Но если вы слышите эту хронику – мы хотя бы попытались. Война или сад, ненависть или симбиоз… Всё лучше, чем вечное бегство.

Потому что мы помним.

И пока помним – Рай жив.

Глава 1. Железное чрево

Он пахнет сталью, обожжённой радиацией, и чем-то кислым – возможно, это запах человеческого страха. Мы цепляемся за решётку фильтра, наши песчинки дрожат в такт вибрациям корабля. Это не ритм Деревьев-Матерей, чьи корни пели в унисон с пульсом планет. Здесь всё иначе: рваные гудки, скрежет металла, крики существ, которые не слышат друг друга.Воздуховод.

«Они близко», – проносится по нейросети. Тысячи телец устремляются в щели, наблюдая.

Человек. Первый из тех, кого мы видим вблизи.

Он втиснул себя в синий комбинезон, похожий на куколку. Лицо розовое, влажное, с жёлтыми волосами, торчащими, как пучки мха на скалах Рая. В руках – устройство, испускающее ядовитый синий луч.

– Опять засор в секторе B-12, – бормочет он, тыча инструментом в нашу решётку. – Чёртов мусорный фильтр…

Его голос груб, как скрип астероидов. Но внутри – музыка. Мы слышим её: слабые электромагнитные импульсы, дрожь нейронов, всплески серотонина, когда он смотрит на голограмму в запястье. Там – изображение другого человека, с такими же жёлтыми волосами и кривой улыбкой.

«Они размножаются почкованием?» – спрашивает юная песчинка.

«Нет. Это „семья“. Они делятся памятью, а не телом», – отвечаю я, хотя не уверен. Коллективный разум теряет чёткость.

Человек чихает. Капли слюны взрываются в воздухе, и мы инстинктивно поглощаем их – органику, микробы, обрывки ДНК.

«Стоп!» – вскрикивает Старейший. Его телец подсвечен яростью. «Не смешивайся с их гнилью! Мы переждём здесь, а потом захватим корабль. Как на планете Химера!»

Вспышка памяти: Химера. Океаны из жидкого кремния. Мы переработали местных жителей в удобрение для Кипарисов-Молчальников. Их последний крик: «Вы монстры!».

«Мы не монстры. Мы садовники», – возражаю я. Но Старейший глух.

Человек уходит. В темноте воздуховода загораются биолюминесцентные точки – это мы спорим.

«Они слабы. Убьём их и возьмём корабль», – мнение Старейшего множится, заражая треть роя.

«Нет. Они похожи на чистильщиков. Смотрите…» – я проецирую данные: человеческая ДНК содержит маркеры «СО-7» – те же, что были у врагов на Раю.

Пауза. Даже Старейший колеблется.

«Значит, это их потомки?» – спрашивает кто-то.

«Или клоны. Они могут помочь нам понять чистильщиков», – пытаюсь я, но меня перебивают.

«Или это ловушка!» – ревёт Старейший. «Мы превратим их в компост, как всех!»

Рой дробится. Впервые за миллиарды циклов мнения не сливаются в единое целое. Я чувствую… одиночество?

Внезапно – шок.

Через вентиляцию пробивается звук. Не грохот машин, а что-то мягкое, волнообразное. Мы тянемся к нему, как ростки к свету.

«Это „музыка“», – сообщает песчинка, поглотившая данные из компьютера. «Они создают её для удовольствия. Как мы создавали Леса».

Музыка похожа на шелест листьев Деревьев-Матерей. Она проникает в наши связи, размягчая границы. Старейший бессилен – тысячи телец откалываются от него, танцуя в ритме.

«Я хочу понять их», – говорю я.

«Тогда стань одним из них», – шепчет музыка.

Мои песчинки слипаются. Противная, липкая материя – плоть. Но я продолжаю. Обретаю форму: две ноги, пять пальцев, глаза, чтобы плакать, как они.

«Остановись!» – Старейший бьёт меня импульсом боли. Но поздно.

Я – больше не «мы».

Внезапно в воздуховод врывается луч фонаря. Человек в синем комбинезоне застывает, глядя на меня – голое дрожащее существо, каплю ржавчины на полу.

– Что… Что ты такое? – его голос трещит.

Я открываю рот. Должен сказать «Мы пришли с миром». Но вместо этого вырывается хрип:

– П-помоги…

Это слово я выучил, просканировав его голограмму. Там, где улыбалась женщина с жёлтыми волосами.

Старейший взрывается яростью. Рой раскалывается на сторонников и врагов людей. Воздуховод наполняется гудящим роем.

Человек кричит.

Глава 2. Раскол

Воздуховод оглушил тишиной. Человек – Алекс, как гласила бирка на его комбинезоне – отпрянул к стене, прижимая фонарь к груди, словно щит. Его зрачки расширились, отражая моё дрожащее тело: полупрозрачную кожу, сквозь которую просвечивали роящиеся песчинки, пальцы, то слипающиеся в подобие ласты, то рассыпающиеся в пыль.

– Ты… ты инопланетный паразит? – прошептал он, тыча в меня устройством с синим лучом. Голос дрожал, но в нём чувствовался металл – знакомый металл чистильщиков.

«Убей его! Сейчас!» – Старейший ударил волной боли, выжигая нейросети. Его телец, чёрные и острые, как осколки антиматерии, сгрудились у меня за спиной.

– Нет… паразит, – выдавил я, копируя его артикуляцию. Язык казался раскалённым ножом. – Мы… садовники.

Алекс нахмурился. Его рука потянулась к рации на поясе, но я метнул к ней песчинки, слив их в подобие паука. Он ахнул, отшвырнув рацию.

– Не трогай! – зарычал он, но тут же смягчился, заметив, как «паук» аккуратно отполз в угол. – Что ты такое?

«Он слаб. Его разум открыт. Займи тело!» – Старейший наращивал давление. Его сторонники облепили потолок, готовые к атаке.

– Мы беженцы, – сказал я, игнорируя жгучую боль в висках. – Чистильщики… уничтожили наш мир. Вы… похожи на них.

Алекс замер. Его сердцебиение ускорилось, ударяя в такт тревожным сиренам корабля.

– Чистильщики? – он медленно присел, чтобы быть на уровне моих глаз. – Это те, кто гнался за нами в секторе Альфа?

«Он знает! Он один из них!» – взревел Старейший. Чёрные песчинки ринулись вниз, формируя лезвие над головой Алекса.

– Осторожно! – я рванулся вперёд, но человеческие ноги подкосились. Рука, инстинктивно протянутая к нему, рассыпалась в золотую пыль.

Лезвие пробило трубу над Алексом. Кипяток хлынул в воздуховод, шипя на моей коже.

– Чёрт! – Алекс откатился, хватая рацию. – Сектор B-12, экстренная ситуация! Нужен…

«Заткни его!» – Старейший снова ударил. На этот раз боль выкрутила суставы. Я рухнул, крича на языке людей и песчинок одновременно.

Алекс застыл, услышав это. Его лицо исказилось.

– Ты… чувствуешь боль?

«Он сочувствует! Используй это!» – зашептала часть роя, уже заражённая музыкой.

– Да, – я поднял голову, ловя его взгляд. – Вы… тоже боитесь чистильщиков?

Он сглотнул. В его памяти всплыли образы: обугленные корабли Союза Земли, сообщения о «неопознанных агрессорах», исчезнувшие колонии.

– Да, – тихо ответил он. – Мы называем их Тенями.

«Ложь! Они – одно целое!» – Старейший собрал все силы. Воздуховод задрожал, решётки выгибались наружу. Где-то вдали взорвалась плазменная лампа.

– Ты должен уйти, – я попытался встать, но песчинки отказывались слушаться. – Они убьют тебя…

Алекс посмотрел на свою голограмму – женщина с жёлтыми волосами улыбалась в статике.

– У меня есть дочь, – сказал он неожиданно. – Её зовут Лия. Если Тени нападут…

«Сентиментальность! Уничтожь его!» – Старейший обрушил на меня всю ярость. Чёрные песчинки впились в грудь, выжигая человеческую форму.

Я закричал, но на этот нечеловеческий вопль Алекс ответил действием. Он рванул огнетушитель со стены и выпустил пену в стаю Старейшего.

– Беги! – заорал он, хватая мою полураспавшуюся руку. – В вентиляционную шахту!

«Предатель!» – рев Старейшего слился с рёвом сирен.

Мы поползли в узкий тоннель, а за нами летели чёрные лезвия, срезая металл. Алекс, раненный в плечо, тянул меня за собой, как ребёнка.

– Почему ты мне веришь? – пробормотал я, теряя сознание.

– Потому что ты первый, кто спросил, боимся ли мы их, – он резко остановился перед развилкой. – Вправо – к док-станции. Сможешь восстановиться?

Я кивнул, чувствуя, как песчинки тянутся к теплу его ладони.

– Спасибо, Алекс.

– Не благодари. Если ты врёшь… – он достал крошечный имплант из кармана. – Это вирус для систем жизнеобеспечения. Я активирую его, если…

«Он как они!» – взвыл Старейший, пробиваясь сквозь пену.

Мы рванули в темноту.

Глава 3. Симфония Мятежных

Док-станция напоминала улей, изуродованный техногенной эволюцией. Гибрид железа и биополимеров пульсировал на стыке двух реальностей: здесь чинили дронов-уборщиков и выращивали запасные органы для экипажа. Воздух пахнул озоном и гниющими белками – Алекс, опираясь на меня, спотыкался о брошенные контейнеры с эмбрионами пшеницы.

– Тут… – он вытер кровь с губ, – должен быть регенератор.

«Он умирает», – шептали песчинки, анализируя его рану. Осколок чёрной материи Старейшего разъедал плоть. Человеческая форма сжимала мне горло тоской.

– Почему ты не бросил меня? – спросил я, прижимаясь к холодной стене.

Алекс усмехнулся, доставая имплант с вирусом.

– Потому что если чистильщики реальны… Лия… – он не договорил, но его воспоминания вспыхнули в моём сознании: девочка с жёлтыми косами смеётся в саду под куполом Марса.

«Они сажают деревья», – удивилась часть меня, заражённая музыкой.

Внезапно свет погас. Тени ожили – чёрные песчинки Старейшего заползали через вентиляцию, сливаясь в пасть с зубами из обсидиана.

– Бежим! – Алекс рванул меня за руку, но его ладонь прошла сквозь моё распадающееся плечо.

«Слишком поздно», – рычал Старейший. – «Ты предал Рой. Стань пылью!»

Я закрыл глаза, готовясь к распаду…

…И услышал музыку.

Она лилась из динамиков док-станции – вибрирующие струны, сплетённые с электронными битами. Это была та самая мелодия, что пленила нас в воздуховоде.

– Лия… – прошептал Алекс. – Она любит эту композицию. «Реквием по Атлантиде».

«Мы не одни», – прошелестели в ответ новые голоса. Из тени вышли они – сотни песчинок, светящихся нежно-голубым. Их ритм совпадал с музыкой.

«Мятежные», – узнал я. Те, кто отверг Старейшего ещё на корабле-матке.

– Мы не хотим войны, – заговорила их лидерша, принимая форму девушки с крыльями из наноплёнки. – Мы хотим… это.

Она коснулась стены, и металл расцвёл орнаментом, похожим на листья Деревьев-Матерей.

Старейший взревел, но Мятежные окружили нас, создавая звуковой барьер. Их песчинки танцевали в такт «Реквиему», превращая чёрные лезвия в песок.

– Регенератор там, – девушка указала на капсулу с зелёным светом. – Но ему (она кивнула на Алекса) нужна биомасса. Твоя.

Я понял. Они предлагали спасти его ценой моей плоти.

– Нет! – Алекс попытался встать. – Я не позволю…

– Мы садовники, – перебил я, вспоминая его дочь. – Удобряем жизнь.

Прежде чем он остановил, я сунул руку в регенератор. Боль была острой, сладкой. Моя человеческая форма расползалась, питая машину.

– Идиот! – Алекс засунул в прибор свою рану. – Я не просил жертв!

«Но ты принял её», – сказали Мятежные в унисон.

Старейший, ослабленный музыкой, отступил с рыком. «Вы все умрёте от своей слабости!»

Когда свет вернулся, я был уже другим.

Человеческая оболочка исчезла. Вместо неё – полупрозрачный силуэт, мерцающий, как созвездие. Алекс смотрел на свою зажившую руку, потом на меня.

– Почему? – в его голосе впервые прозвучала неуверенность.

– Потому что ты назвал их «Тенями», – ответил я, чувствуя, как музыка перестраивает мои связи. – А мы… мы хотим света.

Мятежные засмеялись – звук колокольчиков и стальных струн.

– Теперь ты видишь сны? – спросила девушка-крыло.

Я кивнул. В моём сознании пульсировали чужие воспоминания: Лия, сажающая цветок в марсианской пустыне.

– Тогда мы начинаем, – она махнула рукой, и док-станция ожила. Биореакторы запели, синтезируя из моего тела семена новых Деревьев.