Недоступная

Глава 1

Я просто хочу быть любимой.

Я просто хочу до конца.

Я верю, что можно и ныне

Верить в свои чудеса.

Я просто хочу, чтоб желания

Исполнялись чуть легче всегда.

Я просто хочу обаянием

Сводить одного лишь с ума…

Эрис Вайт.

Марина

– Я выхожу замуж!

Глоток чая застывает в горле и в ту же самую секунду. Давлюсь, пытаясь сглотнуть. Начинаю закашливаться, нещадно бью себя в грудь, сладкий напиток намертво фиксирует трахею, не вздохнуть. Лаура звонко смеётся, а мы с Маликой переглядываемся, как только меня отпускает. Новость настолько ошеломительная, что переварить её – нужно время. И это точно не несколько секунд.

Эта девчонка может преподнести сюрпризы…

– Как? Когда? Ты серьёзно сейчас? – первой отмирает Мали и закидывает вопросами, нетерпеливо ёрзая на месте.

Опускаю глаза в чашку, по ощущениям на нас только что налетел метеор и разбомбил к фигам. Эти Шахмалиевы не перестают ставить в ступор. Не то чтобы я была гиперактивна и успевала одновременно играть, говорить, писать, читать и танцевать по жизни, но с ними тяжело, даже с такими умениями, не то, что обычному человеку.

Лаура улыбается шире, тонкая ткань платья обрисовывает узкие плечики, от чего она кажется хрупкой малышкой лет пятнадцати, а не девушкой готовой к замужеству.

– Я в шоке, – не унимается Малика, всплёскивая руками.

– А вот так вот! Я тоже умею удивлять, – весело заключает девушка, пригубляя ароматный кофе с красивой завитушкой на пенке.

Девчонки весело щебечут, а я чисто из вежливости, вставляю пять копеек. Не то чтобы я очень много знала о личной жизни Лауры, но и влюблённой по уши она не выглядит. Хотя о чём я… браки в таких семьях строятся по иному принципу. Вполне вероятно, это совсем не её желание. Странные нравы. Мне… глубоко не понятны.

За то время, что знаю Лауру, она изменилась до неузнаваемости. Где та взбалмошная красотка с копной вьющихся волос до самой талии? Где искрящиеся любопытством глаза на половину лица? Где детская непосредственность и живость пятилетки? Где эта девчонка?!

– Ты точно замуж? – уточняю.

– Ага, в самом прямом смысле.

Ох…

Разглядываю внимательнее Шахмалиеву и никак не могу понять, где подвох. Может, дело в совершеннолетии? А может, она просто наконец-то устала идти наперекор всему и всем? Взяла себя в руки? Где-то тут зарыта правда… чувствую это.

В любом случае, передо мной уже не та девчонка, что встретила на пороге дома Оксаны Борисовны, с упрямым прищуром разглядывая с ног до головы. Теперь она не кидается доказывать свою правоту, словно от этого зависит вся её жизнь, она другая.

– Может ещё год или два в невестах? – подмигиваю.

Лаура качает головой и стреляет в меня хитрым взглядом.

Лиса… самая настоящая лиса. Улыбаюсь в ответ, не отказывая анализировать дальше. А анализировать есть что.

Внешность первое что подверглось изменениям. Больше никаких завитушек норовящих лезть в лицо, терпеть это чётко прямые волосы и скошенная чёлка. Стиль, привязанности в одежде, как по щелчку поменялись. Уже и не вспомню, когда в последний раз видела её в брюках. Она – красивая, всё ещё весёлая, открытая, улыбчивая и тут точно пропало желание укусить больнее, скорее наоборот. Мне нравятся её изменения, внешние так точно. У неё даже взгляд стал мягче, спокойнее. Всё чаще думаю о том, что мне сложно найти в этой, усовершенствованной версии, ту строптивицу, что могла упрямо стоять на своём. Лаура… сменила оружие, что-ли. Вместо напора – такт, колючие слова заменила лёгкая, почти невесомая ирония, дерзкий взгляд приобрёл огранку и не выглядит вызывающим. Она стала дипломатичнее, мудрее. Наверное…

И всё же… и всё же… что-то не так.

Вот смотрю на неё сейчас – и не могу понять, радуюсь я этим переменам или нет. Потому что версия той, старой, безумной Лауры, мне не хватает. Она была лёгкой как пёрышко, кружилась, летала, заряжала всех вокруг, была немного странной и искрила фейерверками идей и замыслов. А эта, под ширмой благовоспитанной леди… не та. Теперь она улыбается и обдумает всё прежде, чем озвучить. С той девочкой мне было легче, я её понимала, себя в ней видела. А эта версия научилась виртуозно менять маски, прятать эмоции когда нужно и молчать, не вступая в ожесточённые дебаты.

Если бы не мои глаза, которые совершенно точно видели, как она рыдала беззвучно, как губы закусывала до крови, как больно ей было, я бы радовалась её свадьбе. А так… а так хочется спросить: «Малыш… это точно твоя мечта? Это она ты уверена?!»

Почему-то мне кажется, что мечта там совсем иная. Она где-то спрятана за всеми этими словами о "идеальном дне". Возможно, она знает об этом, а возможно, боится признаться даже самой себе.

Жизнь давно разучила меня лезть в чужие души, не полезу и в этот раз. Просто не смогу этого сделать, потому что сама изменилась безвозвратно. Марина два года назад была другой как внешне, так и внутреннее. Моя трансформация – это отдельный разговор и сейчас, я не готова вести на эту тему диалог, даже в своей собственной голове.

– Просто вау!!! Сестрёнка! Это потрясная новость!!! Дядя Давид одобрил? Когда никях? Почему мама ничего не сказала! Все уже знают? Почему не говорила раньше? Это же не сегодня всё решилось!!!

Лаура тихо смеётся, головой качает, а я снова акцентируюсь на их разнице. Вроде бы одного возраста, но эту жизнь ощущают по-разному. Лаура на фоне сестры выглядит гораздо взрослее и опытнее. Мали же… она как ребёночек, скачет, руками машет, искрится вся от нетерпения, разгон от горячего к холодному за доли секунды. И она мне кого-то очень сильно напоминает… очень и очень сильно.

– Никях будет, но перед свадьбой. Папа одобрил, конечно, о чём ты?! – её глаза округляются так, будто Малика спросила что-то нелепое. – Если бы папа не одобрил, я бы и не пошла. Семья в курсе. – Глаза закатывает и добавляет. – Вот Марат спокойно не может, он же первый и начал давить. Так что, чисто технически, все одновременно узнали.

– Давить? Он что не хотел жениться? – хватается за сердце Малика.

– Кто, Камиль? Нет… Марат звонил мне, включил старшего брата и понеслось… ты же знаешь его…

– Да… он может… – куксится Мали и не заканчивает мысль до конца.

Я молчу, опускаю глаза на остывший напиток и молчу. Внутри привычно дрогнуло. Два года. Уже два года я смотрю на это, но всё никак не могу привыкнуть. Они так легко и открыто обсуждают жизнь и поведение отца моего ребёнка, что я должна была привыкнуть. И привыкла, отчасти, но чёрт… стоит немного отпустить и дать слабину, начинает трясти от ярости. Я не хочу испытывать ненависть к нему. Он, по сути, хороший старший брат, с их, вот этими, вывертами и всё такое, сёстры его обожают как бы не плескались ядом, но я… я не хочу. Я ни как они, я не жду его одобрения, я не планирую слушать и прислушиваться к нему, как бы мягко меня не просили этого делать. Пока ещё просят… учитывают моё мнение. Да, я стараюсь не перегибать, не накалять. Мне страшно потерять возможность влиять на жизнь сына. Как бы это не звучало.

Когда забеременела и получила билет в эту жизнь, я думала иначе. Совершенно иначе! И как же круто всё поменялось, когда до меня дошло, что именно он станет моим главным счастьем и основным страхом. Я боюсь каждый день. Шахмалиевы не те, с кем стоит ругаться, с ними нужно жить в мире, иначе меня размажет. Мама была в чём-то безусловно права.

– Значит, братик одобрил?

– Да.

– Фу-у-ух!!! Вот это круто! – искренне радуется Мали и без перехода продолжает: – я всегда так боюсь, – воровато озирается по сторонам понижая голос до шепота, – боюсь, что не разрешит пойти за Тимура. Тебе так повезло, сестра!

Ох, бли-и-ин…

– Он даже предложение не делал, – хмурится Лаура.

– Сделает, – упрямо восклицает Малика, сразу обиженно надувая губы.

Вздыхаю… Малика и Тимур – тема, которую мы муссируем каждый раз… Слишком часто.

Снова и снова ловлю себя на мысли, что мне не нужно одобрение. Никого. Я привыкла полагаться только на себя. Впрочем, звучит гордо, а в реальности… всё куда сложнее. Потому что есть он, мой мальчик, мой маленький мальчик. И теперь он – их мальчик тоже, в их мире, дышит их правилами и живёт по их законам. Это не плохо, я знаю, не плохо. Просто… сложно мне…

Они искренне любят его, заботятся, готовы помочь мне самой, когда прошу… точнее, если я попрошу, потому что я не могу просить. Это тоже слишком.

А ещё… Дико сложно. Особенно когда ты понимаешь, что ты словно на обочине. Как бы я ни старалась, семья – их семья – влияет, задаёт тон, оставляя мне лишь роль того, кто подстраивается. Порой кажется, что это абсолютный другой мир, чужой до конца. И как бы я ни пыталась понять, всё равно остаюсь лишь наблюдателем. На расстоянии. Не участник. Внутри всё сжимается до маленькой точки. В такие минуты я думаю, что они его у меня забирают, что могут в реальности взять на день и не вернуть…

Я не жалуюсь, правда. Бывают моменты, когда он беззаботно смеётся, и я вижу, как сильно его ждут – ради этих моментов готова мириться со всеми сомнениями. Но, Господи, мне иногда так трудно. Трудно держать этот хрупкий, натянутый до болезненного баланс. Баланс между "ими"и "мной". Между мной и сыном. Между попыткой принять и чувством чуждости.

Я сама не знаю, как у меня ещё выходит. Всё чаще хочется просто застонать от бессилия или завыть в подушку, когда никто не слышит. Но, вместо этого сжимаю зубы – и держу поводья как могу. Всё ради него… ради сына… другого выхода нет. Хочу, чтобы он был счастлив, просто счастлив. Любая нормальная мать хочет, чтобы её ребёнок был счастлив. У меня нет возможности изолировать нас, я не могу лишить его семьи, потому что знаю, насколько это больно и несправедливо, я сама такое прошла. Пусть лучше его тискают и зацеловывают. Своё обиженное «я» у меня прекрасно получается затолкать глубоко и не светить им как красной тряпкой. Идти в конфликт с ордой родственников моего сына – желания нет, я же не совсем дура. Шахмалиевы лично мне, многое дали за это время, даже слишком. Благодарность я тоже испытываю.

Когда родился сынок, мир вокруг стал другим, он стал очень опасным и враждебным. А у них клан, клан, который может дать защиту, поставить заслон между проблемами и нами. Так что мои «хочу» или «не хочу», не самое главное в жизни, главное – он. Такая вот математика.

– Марин, я хочу, чтобы ты тоже поехала, ты же поедешь?! Не бросишь меня? – Лаура внезапно выдергивает из раздумий пристальным взглядом.

Неловко заправляю прядь волос за ухо и поднимаю глаза. Манипуляцию тут видно невооружённым взглядом. Прощаю это.

– Куда?

На её губах появляется мягкая улыбка, та, которая идёт Шахмалиевой больше всего.

– На мою свадьбу. Ты не слушала совсем? – прищуривается, но в глазах ни тени недовольства, скорее ирония.

И вот тут я теряюсь. Не потому, что не слушала, а потому что вопрос неожиданно задел что-то внутри. Я знаю своё место, знаю свою роль. Я часть этого корабля, но та часть, которую прячут в трюме, далеко от глаз. Мы все это понимаем и давно смирились. Да и я не рвусь доказывать обратное, мои рвения сейчас направлены в другое русло.

Так что предложение кажется… мягко говоря странным. Да, я прихожу на внутрисемейные мероприятия, но они все проходят либо в узком кругу за забором особняка, либо в пределах ресторана, куда не проскочит никто лишний. А тут свадьба… да ещё на территории жениха. У его гостей точно возникнут вопросики…

– Слушала, – вру. – А где будет?

Лаура оживляется, глаза загораются теплом:

– На родине мужа, свадьба по традициям… почти по традициям. Ты никогда не была на наших свадьбах?

Вопрос звучит невинно, но я чувствую, как натянулась тонкая грань. Лаура осознаёт это секундой позже – язык прикусывает, взгляд чуть отводит. Молчание между нами повисает ровно на миг. Последний раз свадьба была у Марата, и да, на ней меня точно не было, по очевидным причинам.

Могла ли обидеться? Конечно. Но с тех пор прошло столько времени… смысла обижаться нет. Я давно отпустила это, пережила, пережевала всё горькое и выплюнула. Сейчас не тянет, не болит. Улыбаюсь искренне. Эта девочка стала тактичной до кончиков волос, раньше бы она целую тираду закатила с выводами и назидательными советами, а сейчас держится.

Качаю головой:

– Не была.

Лаура отвечает улыбкой и спустя несколько вопросов оживляется повторно, начиная рассказывать, с благоговением описывать: горы, пляжи, закаты. Её слова будто картины приносят с собой – настолько живые и яркие эмоции, что я невольно поддаюсь настроению. Энтузиазм невесты – заразителен. Лаура рассказывает, а я вдруг ловлю себя на том, что мне действительно начинает хотеться там побывать. Махачкала кажется притягательной и тёплой.

И пусть, я всё ещё тот корабельный трюм, который никто не выставляет напоказ, – думаю, что было бы неплохо и мне пустить лучик солнца туда. Девушка так искренне заглядывает в глаза и просит… что у меня дрожит внутри.

– Хочу… очень хочу.

– Ура! – возносит ладони вверх, радуясь.

– Поедем вместе! – кричит в ухо Малика, заключая меня в медвежьи объятия.

Смеюсь. Как бы то ни было, а его сёстры точно ко мне с теплом. При других обстоятельствах, мы бы не стали подружками. Ох уж этот случай… Я переспала с их братом и залетела с первого раза… и… все приспособились как могли.

Ещё какое-то время болтаем, а после прощаюсь с сёстрами и сбегаю. Наши короткие встречи всегда приносят глоток позитива и разбавляют мою реальность. Я не очень люблю бывать в их доме, мне проще где-то на нейтральной территории, наверное, поэтому так ценю вот эти быстрые кофе-брейки раз в несколько недель. Иногда мы сидим шумной девчачьей компашкой, где из блондинок только я, остальные черноволосые и кареглазые Шахмалиевы, привлекаем внимание и весело болтаем, а иногда нас всего трое.

Мы все разные со своими «правдами», но всегда находим что-то общее. Было бы глупо отрицать, но я привыкла к ним как к своим… как-то вот так.

На обочине подмигивает фарами подарок, сверкающий на солнышке – изумрудный Mercedes GLC – coupe. В меру агрессивная и не в меру притягательная малышка. Было время, и я хотела её перекрасить, сделать на зло, хорошо, что одумалась, сейчас бы жалела.

Этот шикарный кусок металла подкатили под окна квартиры, ключи вручил курьер. Без объяснений, без слов. Расписалась и зависла на пороге, разглядывая брелок. Парень молча сложил в папку лист с моей закорючкой и ретировался, а я осталась одна в квартире с новорождённым сыном и полнейшим неверием в происходящее.

Позже, когда я впервые села в машину, на пассажирском сиденье обнаружился конверт. Простой, белый. Я думала, что это от них, так обрадовалась, запрыгала, телефон схватила, хотела позвонить и эмоционально начать благодарить. Благо, тот разрядился в самый пиковый момент и звонка не случилось… А-то бы ситуация оказалась ещё комичнее, чем на самом деле есть.

Долго смотрела на него, что-то внутри отказывалось брать в руки и раскрывать. Все эти недели, после последней встречи, после той гадкой, рваной ссоры – во мне будто что-то закоченело и с хрустом обломалось. Я никогда раньше не верила в судьбу, предзнаменования или знаки… а с рождением сына, начала верить. Вот и разрядившийся телефон заставил задуматься, а от них ли это?

Долго смотрела не касаясь. А потом, откинула голову на бесячего удобный подголовник с силой зажмуриваясь. Догадка обожгла как раскалённое железо. Мозг как на репите вклинил воспоминания. Спор, вкус желчи и эмоции от которых раздирало.

Словами нельзя убить, словами можно размазать. Я постаралась, душу вложила для достижения цели и кажется, достигла.

– Иваном назову, – говорю с вызовом, поднимая бровь, в упор глядя на него.

Марат смотрит вниз, на сына. Ни одной эмоции на породистой морде. Будто это всё не касается его, а меня в эту секунду распирает от злости. Нет, не просто распирает – выворачивает наизнанку. Сутки с лишним с момента родов, каждое движение – боль, а тут он, весь чистенький, выглаженный, только что от своей идеальной жены, появляется. Холёный настолько, что это бесит похлеще основного. Я на его фоне: в халате, переколотыми венами и лопнувшими капиллярами в глазах, какая-то недобитая замарашка. Это мой второй подъем с кровати, я даже до душа не успела дойти, а он явился, обдавая мужским парфюмом всю палату.

– Самое то. – Бросаю с нажимом.

Марат в очередной раз просто молчит, прикрылся удушающим безразличием как скала и проигнорировал все мои нападки. Не довела, не смогла сбить ледяную маску. Он не дал мне ни эмоций, ни слов, за которые я могла бы зацепиться. Склонился над кроваткой, долго вглядывался в личико, а когда руку протянул, я не сдержалась:

– Руки помой прежде.

Отпрянул, выпрямился, но взгляда не отвел.

Единственное, что мне хотелось – это вытолкать его ко всем херам. Чтобы даже смотреть не смел, потому что это он первый вслух сказал… потому что… потому что ребёнок ему не был нужен сразу. В первую, БЛЯТЬ, минуту.

– Что, не похож?

Очередное грёбаное молчание доводит до вспышки гнева. Вкус крови во рту от того, как сильно сжимаю губы, треснувшая кожа нещадно щиплет. Вчера я выложилась на максимум, чтобы его родить, отдалась физически, а утром не узнала своё лицо. Губы лопнули в трёх местах, кровавые белки и синяки под глазами. Моё тело просто в полном афиге, а это я ещё молчу про то, что под бандажом живот в виде желе и это уже давно не смешно. Матка сокращается до искр из глаз, а поясница до сих пор ноет, словно я в родах. И как вишенка моему дисбалансу, приход идеального мужика которого я, ещё совсем недавно, хотела до мурашек. Просто пиздец – коктейль внутри.

– Можем сделать тест. Для общего спокойствия, – очередной ядовитый плевок, но мой «собеседник» к хренам собачьим игнорит и это.

Десять минут тишины, я принципиально не вышла, всем видом показывая, что не оставлю их наедине, словно он не отец, а вселенское зло, которое без моего присмотра натворит дел. Шахмалиев не предпринимал попыток дотронуться, он смотрел, стесал по ощущениям всю щеку ребёнку, но на этом всё. А потом просто развернулся и вышел, больше так и не появившись. Мне нужно было порадоваться этому факту, я же победила. Пусть тупо, но по своим правилам. Только вопреки всему, ещё больше завелась не чувствуя радости. Смотрела в кроватку на меленького сына и придумала как ещё сильнее задеть.

Я тогда… я поступила так, как умела. Моё желание сделать больно превалировало над всем остальным. Я мстила. Жестоко, грязно, с отчаянием. И чтобы я не чудила – реакция с его стороны была нулевая.

И вот теперь, конверт в салоне дорогущей тачки… Посидела, посмотрела, а потом махом раскрыла, чтобы бегло прочитать:

"Спасибо за сына"

Смяла записку в кулаке, смотря через лобовое на прохожих. Радости от подарка тоже -ноль. Схватила сына и хлопнула дверью машины, как словно этим жестом могу избавиться от всего того, что он оставил внутри меня самой.

А ведь он перекрутил, очень больно ткнул в рану. Я спала с ним и знала, что он женится, что это просто такой период, он пройдёт и всё. Задело же не это, задело его отношение. Когда встал вопрос относительно угрозы ребёнку, он не встал на его защиту… Сука. Вот за это: НЕ-НА-ВИ-ЖУ!

Я пыталась переквалифицировать эмоции, пустить по другому руслу. Самое смешное, что мне было куда вкладывать энергию… только вот, гнев не уходил, не отпускал, клубился внутри. Месяц… целый месяц я наказываю себя и эту красивую, дорогую игрушку. Принципиально не подходила, только изредка бросала взгляд из окна во двор, где она и в дождь, и в солнце одинаково красиво сверкала. Зараза…

Чем больше смотрела, тем больше понимала, что не могу отказаться… Очень красивая штучка, от такой отказаться – это не знаю кем нужно быть. Права, любезно подсунутые в бардачок, послужили сигналом к действиям и сподвигли не первый выезд. Полтора года назад я училась в автошколе, но не дошла до экзаменов, просто забила, устав разрываться, а тут весь комплект.

В итоге… приняла машину, но его "спасибо"– нет!

И не приму!

Вроде бы как, нужно быть хорошей девочкой и сказать «спасибо» за такой щедрый подарочек, но не в нашем случае. С ним я хорошей не буду. Нам это противопоказано.

Гулко выдыхаю, отбрасывая воспоминания обратно. Мы это всё прошли, не стоит возвращаться, мне очень не понравилось существовать в том состоянии, сейчас гораздо лучше. Так что, пошло оно всё лесом!

Выезжаю на дорогу, пытаюсь собраться, но мысли разбегаются, как машины вокруг. Одно неоспоримо – у меня не так много времени в запасе. Включаю музыку громче, желая перебить накатившее смятение.

Останавливаю машину у дома, глушу двигатель. Рядом со мной место соседа, раньше мы перекидывались парой или тройкой слов утром, но последние несколько месяцев он кардинально поменял своё отношение и делает всё, чтобы вывести меня из себя. Клянусь, он даже паркуется максимально близко, чтобы мне было сложнее протиснуться. Чёртов, заносчивый придурок, не понимающий простых русских слов. Бесит.

Ставлю на сигналку и бодро топаю в сторону подъезда, всерьез раздумывая пользоваться паркингом. Это немного добавляет геморроя по утрам, но мучения с приездом обратно – закончатся, у Стаса совершенно точно нет там места.

К квартире подбираюсь, стараясь не стучать каблуками, мысленно молясь, чтобы мой ребёнок спал сладеньким сном. Тихо-тихо открываю дверь и попадаю в тёплую, и родную атмосферу. Слушаю, и первые звуки, которые до меня доходят, – лёгкий шелест. Из кухни выходит Гульнара, поправляя передник и вытирая руки. Она выглядит всё так же буднично-спокойной, как всегда, ни одного лишнего слова, только кивок в знак приветствия и слабая, почти невидимая улыбка. Отвечаю тем же на автомате.

К Гульнаре привыкала долго, да что уж там, её цветастые юбки до сих пор вынуждают стопориться… В общем, ей со мной сложно.

Беззвучно спрашиваю: "Как он?"

– Спит.

Ну, слава богу! Мольбы измученной матери, после очередного промежуточного тестирования, были услышаны. Поднимается лёгкая волна облегчения. Прохожу мимо комнаты сына на цыпочках и скрываюсь в ванной. Закрываю дверь медленно, чтобы петли даже не скрипнули. Теперь у меня есть мои тридцать минут. Тридцать минут, пока мой маленький торнадо спит и не собирается проверить, куда делась его неугомонная мать. Он лучше меня знает моё расписание… маленькая, требовательная жопка.

Я люблю сына, как бы сложно ни было! Пропахнуть его детством – в море беготни, капризов, криков и внезапных нежностей – это такое, особенное чувство. Но при всём этом, я так же люблю свои минуты абсолютного одиночества. Когда никто не зовёт, не пристаёт, не требует. Просто тишина и я предоставлена сама себе. Идеально.

Материнство – жесть, абсолютная анархия, состоящая из череды жести покрупнее и мельче....

Как мама справилась со мной одна? Где она находила эти сверхсилы? Встав на её место, понимаю: такие женщины заслуживают медали или хотя бы тёплый чай вечером на кухне с аплодисментами. Потому что это не шутки и не мемы! Это, блин, жизнь, в которой тебя выкручивает по орбите обстоятельства, которые от тебя и не зависят, которыми ты не можешь управлять на все сто процентов и которые что-то от тебя постоянно требуют! Как только рождается ребёнок, вся жизнь матери – это он, его потребности и хотелки. И самое главное: когда это закончится, никому неизвестно, я предполагаю, что никогда! Вот вам краткая характеристика материнства. Готовы? Дерзайте.

Качаю головой и раздеваюсь мысленно напутствую сыночка – спать дольше. Маме нужен маленький релакс. Потому что, мой сын – чистая энергия, природный фейерверк непредсказуемости. Никогда не угадаешь, куда он рванёт через секунду или что выкинет ещё через две. Я всегда на стороже – готова поймать, остановить, переключить. О том, чтобы чинно гулять, как в своей идеальной картинке из головы, нет даже и речи! Спокойствие нам и не снилось. Мы иначе. Заточены на шум, гам и обязательно ворох осколков вокруг, иначе не интересно пацану.

Он огонь. Я огонь. И наша жизнь – это точно не про уютную прогулку за ручку, у нас про бег по ухабистой дороге за его смехом, радостью, и – иногда – за его шалостями. Больше за шалостями, конечно…

Моя квартира самое безопасное место в этом мире, как только он стал ползать. Хватило огромной шишки на лбу, чтобы мать встала на путь истинный, а сын понял, как это весело делать то, что нельзя… В общем, у нас весело, через край, я бы сказала.

Вдоволь наплескавшись, выхожу в кухню, где Гульнара предусмотрительно оставила для меня чашку ароматного чая. Клянусь, она добавляет туда какие-то чудо-травки, иначе как объяснить титаническое спокойствие, которое я ощущаю после первой же пары глотков? Весь мир вокруг перестаёт ощущаться хаотичным и кажется, словно всё – на своих местах, всё – под контролем. Этот момент тишины, наполненный ароматом чая, помогает забыть обо всём, просто безопасно переключиться на спокойную волну. Когда тебе мало времени в сутках – это особенная радость, поверьте на слово. Даю стопроцентную гарантию.

Успеваю выпить половину, прежде чем в моё одиночество врывается входящий вызов от Оксаны Борисовны.

– Бли-и-ин…

Делаю глубокий вдох, плавный выдох и отвечаю. Всегда отвечаю. Не могу игнорировать, да и не пытаюсь, что уж таить.

Сегодня у неё неуёмное желание обсудить предстоящий праздник. Этот самый праздник, который, традиционно, уже второй год, планируют устроить в их доме.

Опускаю голову на столешницу, покаянно слушаю. Вежливо отвечаю, но внутри всё переворачивается от горького послевкусия. Вспоминается прошлый год…

Я не смогу простить Марату этого. Во мне засело кинжалами.

Конечно понимаю, что сын не запомнил, не узнает если не скажем, но всё равно… папы на первом дне рождении – не было. Вот так. За год он появился рядом с ребенком лично, всего четыре раза, а на праздник не явился вовсе. Скотина.

Мне плевать. Абсолютно по херу, почему и из-за чего. Сдавал он там свои экзамены, получал дипломы и степени или занимался чем-то ещё. Да, хоть особо «весело» шпилил жену. Разницы нет никакой. Мог бы, блять, оторваться и посетить первый день рождения ребёнка. Сука…

Когда-нибудь Эмиль подрастёт, посмотрит на фотографии и спросит: "Мама, а почему папы нет на этих фото?"И что я ему тогда отвечу? Как объяснить мальчишке, что у его отца, видите ли, были "другие приоритеты"? Что он выбрал, что угодно, но не это? Даже не знаю, как не разреветься на месте, только представив этот разговор.

НЕ-НА-ВИ-ЖУ! С каждым днём это ощущение крепнет, пульсирует и готово взорваться, создавая новый виток. И такие ощущения по кругу, до грёбаной бесконечности. Я ненавижу! За его равнодушие, за отсутствие, за «оправдания», которые звучат только в тишине моего воображения – ведь его даже оправдать для приличия некому…. Всё это представляет собой – огромный котёл, в котором вариться становится тесно…

Смешно… Эта тема просто осталась без обсуждения. Все веселились, поздравляли и фотографировались и не намёка на Марата. Как будто бы ничего не случилось.

И вот опять – звонит Шахмалиева, упорно гнёт своё. Я пытаюсь аккуратно уйти от темы, намекнуть, что мы, возможно, в этот раз придумаем что-то другое… Но она давит, вежливо, но настойчиво. Скриплю зубами, злюсь, матерюсь беззвучно и в конце концов сдаюсь.

– Вот и отлично! Мариночка, не переживай, всё пройдёт идеально! – воркует Оксана Борисовна, перекрывая своим щебетанием весь мой кислород.

Ну, не хочу… не хочу я… В этот раз действительно будет иначе и я даже знаю почему, но от этого не хочу ещё больше!

Если он решит проигнорировать и этот раз… да, я буду только рада! Пусть хоть раз его отсутствие станет для меня облегчением, а не очередной занозой.

Прощаюсь вежливо и перевожу дыхание. Чая бы ещё налить не помешало, тот я израсходовала с запасом…

Поднимаюсь и топаю в детскую. Гульнара ушла, мы с сыном вдвоём.

Тихо открываю дверь и прохожу к кроватке ступая по мягкому ковролину. Эмиль спит, раскинув ручки в стороны, будто мир весь его. Мой маленький завоеватель. Тихо подхожу к кроватке, несколько секунд просто смотрю на него. Как же ты так получился, маленький мой? Свалился на меня и мир перевернул с головы на ноги. Без тебя словно и не то всё было.

Наклоняюсь ближе, осторожно глажу по животику, едва касаясь. Глаза распахиваются тут же, резко и широко, а на лицо ложится лёгкий отблеск удивления, радости и невероятного счастья. Мой ребёнок любит меня безусловно, просто за то, что я есть и это то, ради чего я живу. Нежно улыбаюсь, что-то внутри от переполняющей любви крепнет и придаёт сил.

Перебираю мягкие, чёрные волосики на макушке и едва слышно шепчу:

– Здравствуй, мой свет…

Глава 2

Вывожу причудливые