Пока не запоёт Сирин

Глава 1

Посвящается всем, кто ведёт внутреннюю борьбу день за днем.

Знайте, что Вы – и есть Сила,

и всё, что Вам необходимо – это Вы сами.

Лето выдалось жарким. От палящих солнечных лучей трава иссохла, чем непременно огорчала изо дня в день тоскливо вздыхающую Иву – местную кикимору. Хоть чащу леса и берегли густые кроны деревьев, принимая весь удар на себя, нет-нет да и желтели открытые полянки с сухой травой. Тем не менее, Ива настойчиво жаловалась на жару всем мимо проходящим путникам, по ночам плакалась под открытыми из-за духоты окнами и более того, намеревалась писать грозное письмо самому Императору. Чем это поможет засухе – непонятно, но Ива отвечала «чем чёрт не шутит?» и гневливо трясла деревянным кулачком, как она полагала, в сторону государева двора. Чёрт в ответ просто жал плечами. Жара утомила его на столько, что отшучиваться сил не осталось. Я его понимала.

Вот и сейчас, шагая по выжженной солнцем тропинке, я изнывала от полуденного зноя. Соломенная шляпа с широкими полями закрывала моё лицо и шею, но руки, ноги и плечи были открыты, хоть и платье, состоящее из хлопка, немного, но всё же сводило к минимуму возможность распластаться на дороге и причитать на весь мир о сложности своего бытия. Конечно, мой наряд мало располагал к лесным прогулкам, но выбора не было: тётушка Астрид ожидала на условленное чаепитие, как будто её единственную обходило стороной летнее пекло и горячий чай для неё был словно колодезная вода.

– А там уже и Ягишна явится, – скрипучим голосом добавила Ива, тенью шагая по пятам. Я лениво повела плечом, перешагивая через массивные корни деревьев. Признаюсь, весь её монолог я пропустила из-за блужданий в собственных мыслях. Надеюсь, я не пропустила чего-то важного, ведь Ива может не только предсказывать грядущие события, но и рассказывать удивительные, во взрослом возрасте даже утомительные, но истории. Помнится мне, как будучи детьми, вся наша бандитская свора с замиранием сердца внимала сказы кикиморы о небывалых существах, таящихся в глубине лесов и морей; о павших Царях и великих войнах, унёсших так много жизней; о чудесах света и тьмы, о добре и зле, и каждое слово, сказанное Ивой, оставляло в наших детских сердцах веру в свою исключительность, надежду на светлое и интересное будущее, пробуждало страсть к изучению каждого закоулка этого мира. Зажженный иссохшей рукой Ивы свет в наших неокрепших умах был подтверждением – каждый рассказ оставил отпечаток, каждое слово имело ценность.

Однако с возрастом на замену мечтаниям пришла малоприятная реальность: проблемы родителей передавались словно наследство на хрупкие плечи их потомства, и многие слишком рано перенимали на себя груз ответственности за каждое принятое решение своим родичем. Я не была исключением: будучи сиротой, до пятнадцати лет меня растила тётушка Астрид – мировая женщина, жульничавшая с самим чёртом. К слову, Патоша – тот самый многоуважаемый представитель мира Теней, подозреваю, сам ей подыгрывал, уж больно ему нравилось радовать тётку и получать взамен пирожки с вишней в любое время дня и ночи. Но, игры играми, а сумасбродный характер Астрид, её бесконечная череда встреч с подружками на ведьминой горе и поддакивающий ей Патоша привнесли свои корректировки в мою жизнь и я, будучи в юном возрасте, переселилась в покинутую всеми избу на краю нашей малочисленной деревушки и осознала все тяготы самообслуживания. Оказывается, чтобы морковь росла, земля должна быть как минимум плодородной, а занавески сами себя не сошьют. И для первого, и для второго нужны суатэ – монетки, а чтобы заиметь хоть какую-то валюту в своем прохудившемся кармане – нужна работа. Так, в свои пятнадцать лет я начала забывать о светящихся глазах в полуночной темноте и тягостных завываниях, что в ночи доносились с берега реки и с головой ушла в долгожданную одиночную жизнь, боясь лишь одного: не пережить суровые зимние будни.

Вынырнув из нахлынувших воспоминаний, я задала вопрос, ощутив, как сухо у меня во рту:

– Ягишна?

Кикимора, закивав головой, крепче подвязала платочек под длинным подбородком. Не услышав ответа, я развернулась в пол оборота и, завидев утвердительные кивки, пошла дальше.

– Кто это такая? – продолжила я, – Небось гостей ожидаешь у своей десницы?

Ива засмеялась. Конечно, если это можно было назвать смехом. Звук ломающихся веток – вот смех Ивы, что было весьма органично – тело местной лесной кикиморы полностью состояло из древесины. Узнали мы это методом проб и ошибок – когда студеным зимним вечером Пашка, на своих хвалёных санях, на полной скорости сшиб увлеченную снежками Иву, поломав ей ногу в двух местах. Уже у лекаря мы отметили, что нога вполне себе самостоятельно дала рост – как дерево, но перед Ивой всё равно извинялись все еще очень долго.

– Десница моя – подруга, а гость – наша разлука, – туманно ответила кикимора.

– Разлука? – переспросила я, – О чём ты говоришь, Ива?

Неприятным комом где-то глубоко в животе закралось беспокойство. Ива, быть может, и плела временами сказки, но ближайшие события она видела предельно ясно, отчего подобные вести воспринимались со всей ответственностью. Нашей деревушке невероятно повезло, так как кикимора – существо домашнее и редкое, а Ива почему-то прикипела именно к нам, блуждая по окрестностям леса. Единственное, что мы знали о нашей соседке наверняка – ей нравилось нянчиться с детьми и донимать своей болтовней кого-то на болотах. Знакомиться с болотным собеседником Ивы не хотелось.

Не дождавшись ответа, я обернулась. Кикимора, переступая с ноги на ногу, расплылась в загадочной улыбке, провела иссохшей рукой по моей косе и ступила с тропинки, уходя в сторону болота. Молча, и, признаюсь, пребывая в смятении, я проводила Иву взглядом и огляделась, убедившись, что нас не сопровождают иные спутники. От предсказания и поведения кикиморы мне стало не по себе: что-то скрывалось в её затаившемся молчании. Немного постояв на месте, я вздохнула и пошла по тропинке дальше. Уже позже, шумно дыша, я практически перешла на лёгкий бег, ощущая, как по моему лбу катится пот, а платье неприятно липнет к спине и ногам. Где-то глубоко в душе я понимала: неприятно липло не только платье, но и вяжущее ощущение наступающего пророчества. Наверное, поэтому многие жители деревни старались стороной обходить Иву – чтобы ненароком не заполучить приятное, или не совсем, но известие.

До дома тётушки Астрид я добралась быстро. На удивление, из трубы дома не валил дым, а значит, сегодня тётка всё-таки решила обойтись без румяной выпечки. «Вот и её жара проняла», – с удовлетворением заметила я, и, не церемонясь, открыла калитку, звонко ступая по каменистой дорожке. Среди удушливого аромата роз и пионов жужжали пчёлы, а в глубине местного сада слышался едва различимый скрип садовых качелей. Посреди всего этого цветочного безобразия и жила моя единственная названная родственница – та, кто взяла меня к себе в дом, молчаливого подкидыша с безымянной площади. Выросла ли я достойным человеком? Вполне. Подралась бы я вновь со старшей сестрой Астрид – Теодорой, представься возможность? Несомненно. Вот и сейчас, рассматривая дом из синего кирпича, с теплотой отмечала, что резные наличники по-прежнему выкрашивались в изумрудный цвет, а крыша из золотистой черепицы словно соревновалась в ослепительности с солнцем и по-прежнему выигрывала.

– Верена! – донёсся до меня неизменно строгий оклик тётки. Собравшись с духом, я натянула доброжелательную улыбку и повернула в сторону до сих пор доносившегося скрипа качель. Тётушка Астрид вставать не намеревалась, но всё же ждала. Растягивая момент встречи, я медлила. Конечно, тётка меня вырастила и выкормила – безусловно, я буду благодарна ей ровно до встречи с Марой по ту сторону калинового моста. Необходимо озадачиться другим – как у местной ведьмы с круглогодичными шабашами и вспыльчивым характером можно было сохранить холодный рассудок и безмерную покладистость? То-то тётка Теодора в каждую ночь Карачуна заговоры и проклятия на меня шлёт. Она еще не знает, что все эти заговоры и проклятия потом сама тётушка Астрид и распутывает, причитая, на сколько слаб магический дар её сестры и краснеет, заявляя, что, если об этом узнает кто-нибудь ещё – от позора им не отмыться. Поэтому я держала язык за зубами, довольствуясь бесплатной помощью и странной любовью со стороны сестры тётки. Это было взаимно.

– Верена! – раскатисто прикрикнула тётушка Астрид, и я прибавила шагу.

Тётке было очень много лет. Так много, что уже никто и не интересовался сколько. Сама тётушка поговаривала, что в её года жизнь только начинается, и что-то мне подсказывало, что с такой продолжительной жизнью я больше не встречусь, а потому верила на слово. Красноволосая, румяная и упитанная женщина была сердцем нашей деревни. Она оберегала, хранила и помогала всем нуждающимся, а еще была чудесной целительницей. Конечно, всё это не отменяло и её строгости, контроля и вечного удручающего «Верена, ну как так?». Поэтому, наверное, у нас и выстроились подобные тёплые взаимоотношения: на расстоянии от всей её контрастности.

– Тётушка Астрид, – с улыбкой кивнула я, уже не замечая, как та хмурится, с неодобрением рассматривая моё платье. Между прочим, лучшее в моём шкафу! И простое. Но разве это важно?

– Верена, котёнок, – неодобрительно начала тётка, останавливая качель, – Так мы тебя замуж и не выдадим. Зарьянка то уже вовсю готовится к свадебным гуляниям…

– Ты, должно быть, хотела сказать «поминальным»? – скептически вставила я, и, не ожидая приглашений, упала на скамью в тени раскидистого дуба.

Положив шляпку рядом, я почувствовала, как голове стало немного легче. В лицо подул теплый летний ветер.

Тётушка Астрид недовольно цокнула языком.

– Несомненно, что это траур для семьи, ведь такую дочку отдают…, – начала она, но, кивнув в сторону рядом стоящего столика, заговорила о другом, – Не стала сегодня ничего печь. Жара измором водит. На столе холодный чай с лимоном, да нарезка из двух сыров и ветчинки. Хлеб свежий, Наида утром приносила, за сына своего просила.

Я молча кивнула, и, привстав со своего места, не спрашивая, налила чашечку тётушке Астрид. Если и пить чай, то в компании. Протянув ей кружку, я дождалась, пока тётушка примет её из моих рук и, проследив за её движениями, налила чай и себе. Соорудив нехитрую закуску из хлеба и ветчины, плюхнулась обратно на скамью.

– Ныне Весть гуляет, – помолчав некоторое время, с непонятной досадой произнесла тихим голосом тётка.

Я, жуя хлеб, вопросительно глянула на неё, ожидая продолжения. Но, тётушка Астрид, еще больше погружаясь в собственные мысли, не спешила с рассказом. Лишь сейчас я заметила лёгкое беспокойство в её глазах и нервное поглаживание ручки фарфоровой кружки. Да и у калитки меня не встретила, хоть и знала, что явлюсь я в назначенный день. Живём рядом, а видимся один раз в полгода – эка невидаль не встретить своего ребёнка?

– Что за весть? – переспросила я, поежившись. Придерживая краешками пальцев хлеб и ветчину, тыльной стороной ладони стряхнула крошки, на столько, на сколько было возможно. В другое время меня бы отчитали за отсутствие каких-либо манер, но сейчас взгляд тётки был замутнён, и я точно знала – смотрит она не в даль. Её взгляд устремлен глубоко в себя, цепляясь за ускользающие догадки и мысли, словно ответ был спрятан в ней самой.

На миг, сидя в тени дерева, мне показалось, что бушующее море красок и звуков смолкло, оставив после себя неприятное послевкусие. И солнце уже не так жжётся, и пчёлы улетели по своим пчелиным делам, оставив двух родственниц на обсуждение свежих слухов.

Я заёрзала и предприняла еще одну попытку разузнать, о чём же всё-таки толкует моя попечительница.

– Астрид, – мягко начала я, впервые за долгое время обратившись по имени, – Что происходит? Что за весть? Кто-то что-то сказал?

Тётка, дернувшись, заморгала, и с каждым взмахом ресниц её взгляд приобретал всё большую ясность.

– Не новость, девочка, – тихо ответила мне тётушка, и я выдохнула, радуясь, что мне не придётся выводить её из мыслительного вихря, – А Весть. Госпожа Весть.

Как интригующе! Я не двигалась. Тётушка Астрид перевела свой взгляд на меня, глядя мне в глаза со всей серьёзностью. Что-то мне подсказывало, что сейчас не время отшучиваться.

– Та, чей шаг равен неделе. Чьё слово – и гром и тихий шелест в утреннем мареве. Велика её сила, неизменна её слабость. В последний раз Весть видели при Туманном Побоище, в день, когда…

– Когда два Царства полегли, запинаясь о собственные кости, – в тон ответила я, припоминая эту историю. Об этом мне рассказала уже не Ива, а сама тётка – всё-таки эта война была частью нашей истории, частью нашей Империи и дома, и даже здесь, в безымянных закоулках, каждый знал цену собственной жизни, каждый помнил, как беспощадна война и безутешно горе. С той поры ни одно соседнее королевство, ни одно царство не затевало войны – ни с нами, ни со своими соседями. Было ли это моментом передышки – сказать было трудно, но о той самой войне мы больше не говорили. Каждый, кто помнил, каждый, кто узнавал, нёс эту историю молча.

– Её видели снова у Зеркальных скал, – практически шептала тётка, и по моей коже пробежали мурашки. Зеркальные скалы находились вблизи северного аванпоста государства и представляли собой многовековые горы в два ряда, где каждый изгиб и выбоина имели неотличимое родство. Между скал пролегало ущелье. Что там – до сих пор неизвестно, но военные, пусть люд и не особо общительный по долгу службы, шептали о том, что слышат, как стонет ветер и заманивает их в чернь своих гор, увещевая о любой драгоценности, коей пожелаешь. Суровые вершины, непоколебимые и жизни рядом нет.

– Получается, сплетни распускают Скалы? – хмыкнула я и осеклась, поймав холодный взгляд тётки. Вздохнув, скептически уточнила:

– Жить будем? Благую весть несёт?

Тётка долго молчала. Возможно, она снова обдумывала идею отдать меня в детский приют. Я же, заняв выжидательную позицию, допила чай и доела закуску, под конец снова смахнув с платья крошки. Когда уже я заприметила интересующий меня небесно-голубой цветок с острыми лепестками, тётушка Астрид прервала затянувшуюся паузу:

– Не добро и не худо. Весть – она всегда Весть. Главное мудро распорядиться тем, что она нам поведает.

– И что же она поведает? – протянула я, возвращая всё свое внимание тётке.

Тётушка Астрид, еле пожав плечами, проследила за моим взглядом и, наконец, улыбнулась.

– Да чёрт его знает, – пробормотала та, хлопнув себя коленям. Кружка с чаем была предусмотрительно отставлена рядом.

– Из века в век ко мне все вопросы, – пробормотал мимо шедший Потоша, в такой же соломенной шляпке как у меня, но с прорезями для ушек и рожек.

Я с удивлением покосилась на тётку. Та, призывая молчать, покачала головой, и я молча пожала плечами.

Потоша был низеньким, с натуральными копытцами и хвостом-плетью. Его занесло в наши края с торговой повозкой: здесь его пытались продать всем, кому не лень, но сердобольные жители силой отобрали у торгаша Потошку, приютили и выкормили, как и меня. Забрала его Астрид, задолго до моего появления, так что росла я с Потошей рука об руку, нога об копыто. Вместе воровали соседские яблоки, пели серенады с русалками в берёзовой роще, получали подзатыльники от тётки и бегали от агрессивно настроенных пчёл. Сейчас же местный чёрт с выдающимися рожками блуждал между клумб с высокими, но аккуратно стриженными рядами цветов, болтая одновременно и с пчёлами, и с лейкой. Пчёлы и лейка не отвечали, и я задумалась, а мог ли Потошка слышать что-то от неживых предметов… Мысленно ему посочувствовала.

– Потошка, милый, к тебе претензий нет, – громко ответила тётушка Астрид, и я, соглашаясь, закивала головой. К таким созданиям, как он – и правда вопросов нет, а если и будут – плата за ответы будет непомерной.

– Будь осторожна, – тише добавила Астрид, обращаясь уже ко мне. Я снова молча кивнула, задумчиво перебирая подол платья в руках.

Я слышала о Вести, слышала, но так и не могла себе представить, как нечто бесформенное может обрести и тело, и мысль. О встречи не мечтала, по ночам не задумывалась. Такие существа были одними из тех, о ком вспоминают случайно, вскользь, и вспомнив, сразу же думают о других вещах, более приземлённых, насущных, уводя себя из опасных размышлений. Почему они были опасными – никто не знал, жили и делали по наитию. Поэтому, взвесив все «за» и «против», я отложила думы в дальний ящик, настраиваясь на непродолжительную болтовню ни о чем и сразу обо всём со своей красноволосой ведьмой.

Спустя еще два часа и выпитого графина холодного чая, мы перешли в дом. Потошка, при всей своей нарочитой доброжелательности – как-никак воспитанница не каждый день своим вниманием балует, по началу шастал под открытыми настежь окнами кухни, в надежде выслушать что-то безобразно интересное и, возможно, за монетку продаваемое. Увы, мечтаниям мохнатого не дано было сбыться: я выбирала скучную и одновременно спокойную жизнь, изредка позволяя себе пропустить по кружке тёмного пива в близлежащем деревенском пабе. Жизнь слишком коварна, и чтобы не втянуться в вихрь возможных и последующих за собой неизбежно тянущих на дно ошибок, я держала дистанцию от всего, что могло меня отвести хотя бы на километр от дома. Да и нечто выдающееся из меня не получилось: некуда было рваться, чего-то достигать. Иногда от этого становилось грустно.

Перемывая посуду и чужие косточки, мы провожали вечер. Сияющий своей чистотой кухонный гарнитур из жемчужных пластин морских ракушек так и манил протереть себя несколько раз. Помню, как его всучили тётке в подарок за спасение какого-то там мальчишки, с тех пор гарнитур стал главным украшением кухни. Впрочем, с его манящей красотой мог посоперничать и поднос в форме цыпленка, блюдечко с наливным яблочком от какой-то давней коллеги тётки и пугающая меня с малых лет фигурка рыбака. До сих пор стараюсь не встречаться взглядом с его суровыми керамическими глазами.

– Тебе уже нынче двадцать четыре, – пыхтя над закрутками, проговорила тётушка Астрид.

Я согласно кивнула. Вытерев последний стакан, я поставила его на деревянную подставку в форме подсолнуха. И чего это тётка мне про возраст напомнить решила? Как-никак запела новую балладу о годах и столь ненужном мне замужестве?

– На, – сказала та, и позади меня послышался глухой удар об кухонный стол. Что-то звякнуло. С любопытством обернувшись, я увидела деревянную люльку, предназначенную для переноса ребенка. Внутри аккуратно сложенным находилось одеяло цвета сирени, а на нём – тёмная металлическая цепочка с продёрнутым на колечке маленьким мечом. Этакое своеобразное ожерелье.

–Что это? – спросила я, догадываясь, каков будет ответ. Еще раз вытерев и так сухие руки об надетый на талию фартук, протянула ладонь и неловким движением подтянула к себе украшение, ухватившись за цепочку.

Теперь я могла более детально рассмотреть вещицу. Меч был длинным, кончик – слегка заострен, но так, чтобы при носке не навредил коже. Рукоятку меча украшали маленькие алые камни, а на самом мече были выгравированы какие-то закорючки. Занятная вещица, но мне была не знакома. Я вопросительно глянула на свою тётку, ожидая хоть какой-нибудь информации.

– Это всё, что было с тобой, когда тебя… – тётушка Астрид запнулась и мотнула головой, отгоняя неприятные мысли, – Когда тебя нам… передали.

«Передали». Впервые, спустя долгое время нашего общения, я мягко улыбнулась. Мне было невдомёк, почему такая волевая и бесстрашная Астрид до сих пор боялась открыто говорить о способе моей «передачи», ведь меня эти события ни капли не волновали. Наверное, сердечность и доброта тётки, а также абсолютное отрицание личного пространства помогли мне не задумываться о своих настоящих родителях. А возможно в момент, когда я узнала, что меня бросили, в моём юном сердце что-то погасло. Эти мысли никогда мне не нравились, и я старалась к ним не возвращаться.

– Занимательно, – только и ответила я, крутанув в руках цепочку.

И, махнув приобретенной вещью перед Астрид, продолжила:

– Я возьму это себе.

Дождавшись одобрительного кивка, я засунула украшение в кармашек платья и почувствовала, как ткань слегка натянулась под весом ожерелья.

На прощание мне всучили доверху наполненную корзинку. Внутри были собственноручно сваренные тёткой варенья из абрикоса и земляники, пара закатанных баночек с соленьями, немного овощей и яблок. Недолго думая, я аккуратно переложила украшение в корзинку, и оно скользнуло вниз, между двумя банками. Полотно корзинки было плотным и крепким, что позволяло мне не волноваться о возможной потере. Дома, при свете свечей, я планировала более детально изучить ожерелье. Перед непонятным взглядом тётушки Астрид делать этого не хотелось. Корзинку же с одеялом, тётка, несмотря на мою беспечную просьбу её сжечь, обратно задвинула на нижний ярус кладового шкафа. Пожав плечами, я вышла в сад, чтобы забрать свою шляпку.

– Вечереет, – только и сказала Астрид, стоя на крыльце дома. Провожать до калитки, как и встречать, она не хотела. Как будто шагающая Весть вот-вот пересечет её ограждения.

Кивнув, я спешно обняла тётку и, отчего-то, вдохнула полной грудью, запоминая витающий вокруг нас аромат цветов, лета и запах самой тётки – многовековой ели с легкой ноткой жасмина. В груди разверзлось отчаяние, и я не до конца осознавала, откуда росли его ноги. Неужто это от возможного расставания из-за предсказания Ивы? Или переданное со мной во младенчестве украшение сделало меня сентиментальной? А быть может это всё из-за искреннего страха Астрид и возможности расстроить меня упоминаниями нашей первой встречи? Из-за карусели мыслей в глазах защипало, и я спешно потёрла их свободной рукой, надеясь, что тётка ничего не заметила.

– Спасибо, – буркнула я, и, поймав добрый взгляд родственницы, сошла со ступенек, покрепче ухватившись за ручку корзинки. Только выйдя за калитку, я почувствовала непреодолимое желание обернуться и запечатлеть в памяти всё, что увижу – любимый дом с крышей из золотой черепицы, витиеватую дорожку и крыльцо дома из белого камня, буйство красок и цветов в алом закате, где солнце обещало новую встречу и спокойствие в грядущем сне. Хотелось снова увидеть свою тётку Астрид и её странный, непонятный мне взгляд: словно и она боялась, что эта встреча была последней.

Эта мысль меня отрезвила, и я, решив не идти на поводу у собственных тревог, побрела по направлению к лесной тропке, зная, что сделаю всё, чтобы увидеться с тётушкой Астрид и Потошкой снова. Мой шаг стал решительнее, а взгляд увереннее, за довольно-таки короткое время я преодолеваю половину своего пути, и понимаю, как же всё-таки дневной путь из-за лености и жары растянул время.

Бодро шагая, я рассматривала окружающий меня лес и вслушивалась в утихающее пение птиц. Вечерний лес был особенно прекрасен в закатных лучах солнца. Духота и жара убывали, что позволило чувствовать себя намного лучше. Взяв корзинку в другую руку, я перепрыгнула через пару корней расположенного у тропинки дуба, и, придерживая шляпку, заметила, как позади меня, в гуще кустов, мелькнуло что-то красное. Я вгляделась в расползающиеся сумерки. Кроме перешептывающихся крон деревьев посторонних звуков не было. Постояв еще с минуту, я снова огляделась и, не заподозрив неладное, двинулась дальше. Наверное, мне показалось. А может, это кикимора возвращается с реки?

– Ива? – негромко спросила я. Ответом послужило молчание. Если, конечно, жужжание стрекоз, шелест ветвей и журчащую неподалеку речку можно счесть за тишину. Пожав плечами, я развернулась и двинулась в сторону дома.

Этой ночью я долго не могла уснуть. Ворочаясь в постели, я встала и впервые за долгое время закрыла на ночь ставни. Конечно, просто так.

Г