Резидент

Авария

Меня тряхнуло так, что я ударился головой о дверную стойку и около десяти секунд сидел неподвижно. Удар застыл тяжелым звоном в голове, в ушах пульсировала кровь. Сквозь застывший во времени звук столкновения прорывался шум ливня. Капли отбивали барабанную дробь по крыше автомобиля, собирались в ручьи и стекали по стеклу пассажирской двери, у которой я сидел. В воздухе стоял ритмичный низкий гул. Было трудно держать глаза открытыми. Только через мгновение я понял, что меня ослепляет десяток ярких лучей, еще через секунду я узнал в этих огнях фары машин. Я собрался с силами и взглянул на водителя. Меня охватил ужас: Сентидо лежал на руле, под которым сдувался белый чехол подушки безопасности, его руки свисали по бокам, тело немного пульсировало. Голова была повернута к водительской двери, поэтому я не видел, в сознании он, или нет.

Я громко позвал его по имени и потянул за куртку. Но он не подал никаких признаков того, что меня слышит. Я попытался посмотреть ему прямо в лицо: веки были опущены, на переносице скопилось много крови. Тело опять дернулось, и Сентидо, не открывая глаз, захрипел. Изо рта пошла красная пена.

Я закричал:

– Сентидо! – его вид меня полностью привел в сознание. Мне стало страшно, что он сейчас захлебнется собственной кровью. Я вылез из машины и тут же почувствовал острую боль в ноге, невольно оперся на машину. Видимо, я успел удариться коленом, иначе я не мог объяснить появившуюся хромоту. Опомнился. На промедление не было времени. Я тут же побежал к водительской двери, чтобы вытащить Сентидо и положить его на асфальт до приезда скорой помощи. Взял приятеля под плечи, вытянул из машины. Его продолжало сильно тошнить. На ходу я решил, что дождь слишком сильный, и лучше будет положить Сентидо на заднее сиденье. Придерживая его одной рукой, второй я пытался нащупать дверную ручку.

– Как ее открыть? Она же абсолютно гладкая! – я стал ругаться вслух. Сентидо был довольно тяжелый, поэтому я заторопился, стараясь подцепить дверь со всех сторон. Щелчок – и та стала лениво открываться в обратную сторону. Я неуклюже, не с первой попытки, уложил Сентидо на заднее сиденье. Грубая ошибка оказания первой помощи. Закрыл дверь, а сам сел на водительское место. Нужно позвонить в скорую.

– Где мой телефон? – я попытался найти его, но ни в карманах, ни на пассажирском сиденье не обнаружил. Стал водить рукой по полу и что-то нащупал, но это оказался мобильник Сентидо. Я взял его и, поскольку помнил пароль, тут же разблокировал. На экране высветился диалог, который Сентидо называл «чатом помощи». Сразу заметив наверху кнопку в виде телефонной трубки, я рефлекторно начал дозваниваться. Гудков не было, мне ответили моментально:

– Добрый вечер, Сентидо, – голос оператора было еле слышно из-за гула в машине. Только сейчас я осознал, что в салоне все еще играет ритмичная электронная музыка, и сразу выкрутил регулятор громкости на минимум.

– Сентидо без сознания! Мы попали в аварию, нужна помощь.

Оператор ответила мгновенно:

– Вызвали экипаж реанимации. Оставайтесь на месте. Бригада приедет через восемнадцать минут.

– Это много! Кажется, у него еще передозировка.

– Конси, у вас есть ранения?

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – удивился я.

– У вас есть ранения? – повторила женщина-оператор, перейдя на командный тон.

– Не сильные.

– Вы можете управлять автомобилем?

– Могу. Но я не знаю, поедет ли машина вообще. Столкновение было серьезным.

Женский голос в трубке пропал секунд на пять:

– Бортовой компьютер автомобиля показывает некритические повреждения. Я сняла блокировку после аварии и проложила маршрут до первого городского госпиталя. Время в пути – семь минут. Навигатор отобразится на приборной панели. Машину будет тянуть влево из-за поврежденных колодок и искривления колеса. Остаюсь с вами на связи и перехожу на динамики салона. Поторопитесь, – после этих слов мотор с ревом завелся, и я сразу начал движение.

Я добавил газу и попытался подумать наперед:

– Позвоните в госпиталь. Скажите, что мы едем!

– Мы устанавливаем связь. Не отвлекайтесь от дороги.

– Нужно им звонить, чтобы они нас пустили. Иначе у них будут заняты все дежурные бригады.

– Конси, выполняйте инструкцию и сосредоточьтесь на дороге. Мы свяжемся с администрацией и подготовим помещение и персонал.

– Я там работаю. Я знаю, что все может быть занято.

– По регламентам помощь резидентам оказывается в первую очередь.

– Что бы это ни значило… – упрекнул я оператора. Впереди было скопление машин. Я стал сигналить, сбрасывая скорость.

– Выезжайте на встречную полосу.

– Откуда вы знаете, что мне делать?

– К вашей проблеме подключилось больше операторов. Мы видим по камерам ситуацию на дороге. Перекрыли встречное движение. Все светофоры переведены для вас на зеленый свет. Маневрируйте по «встречке», чтобы успеть.

Я отпустил ситуацию и решил сконцентрироваться только на дороге. На скорости объезжал встречные машины и следовал по навигатору, который теперь не знал правил движения. Я переводил взгляд только между картой на приборной панели, таймером маршрута и трудно различимыми сквозь ливень огнями фар автомобилей впереди. До конца пути оставалась одна минута, дорога впереди была свободной, и я прибавил газу. Сквозь дождь и рычания мотора я смог услышать только глухой стук по стеклу. На мгновение я восстановил в памяти очертания девушки, которая секунду назад возникла прямо перед лобовым стеклом. Стройная, с длинными волосами, с худыми локтями и, кажется, на каблуках. Я ударил по тормозам, и машина с заносом остановилась. В зеркало я увидел обездвиженное тело, отброшенное метров на пять.

– Там девушка, она под машину попала! – снова обратился я по громкой связи.

– Мы вызовем ей бригаду скорой помощи, – ответили мне.

– Да госпиталь вот же! Пусть выбегут сейчас!

– Продолжайте маршрут, мы работаем над проблемой.

Я был взбудоражен, раздражен на себя, мысли не укладывались в голове. Но продолжил движение, резко утопив педаль газа. Уже через полминуты я был у подъезда для машин скорой помощи. Нас ждало около двадцати человек. Без разговоров со мной, они оперативно достали Сентидо из салона и уложили на каталку.

– Конси? – в это время ко мне подошел врач.

– Да, – я ответил на автомате. Я знал всех работников реанимации, но этот человек мне не был знаком. Наверное, оператор сообщил ему мое имя.

– Голова кружится? Вижу у вас на виске кровь, – он посветил фонариком мне в глаза.

– Не знаю, – ответил я и вышел из машины.

– Давайте примем лежачее положение. Каталку!

– Не надо госпитализировать.

– Мы должны вас осмотреть.

– Оператор! Отказываюсь от помощи! – я сказал громко, чтобы меня было слышно в машине. После чего к нам быстро подошел один из людей в костюмах и с улыбкой обратился ко врачу:

– Оставьте Конси, его ссадины не критичны.

Я решил, что сейчас моя задача помочь той девушке на дороге.

– Вы отправили людей за пострадавшей?

– Вас было трое?

– Нет, девушка была на переходе. Я… – на мгновение я осекся, вспомнив, что не могу это говорить. – Ее сбили на машине, прямо здесь, на проспекте, – врач молчал, ожидая команды от агента.

– Я уверен, обо всех инцидентах позаботятся оперативные службы, – наконец ответил он. Его слова меня не устроили, и я сел в машину, чтобы поехать обратно к пешеходному переходу.

Но агент меня остановил:

– Оставьте машину Сентидо. Вы могли ей воспользоваться, только когда помогали ему. Сейчас он в вашей помощи больше не нуждается.

– Подавитесь! – огрызнулся я и вышел на улицу.

Я побежал в сторону дороги, хромая, но не жалея сил. Полминуты на машине оказались половиной километра, которые забрали последние силы. Я осмотрелся, но девушки нигде не было видно. Тогда я встал напротив места, где, как мне казалось, я ее сбил. В памяти вспыхивали картинки. Вот пешеходный переход, я был сейчас рядом с ним. Вот светофор. Значит, я должен сделать несколько шагов вправо. В этом нет смысла, я в любом случае увидел бы тело. Той девушке, наверное, помогли дойти тротуара. А если она умерла… Меня стало трясти, на глазах проступили слезы. Я представил семью, которая сегодня не дождется родного человека домой. Но если она умерла, то где она сейчас вообще? Даже если скорая приехала только десять минут назад, то они в любом случае должны были дождаться полиции. Однако сейчас я вижу проспект, по которому проносятся машины, и ничего больше. Может, я ошибся местом, здесь каждые двести метров пешеходные переходы. Не успел я рвануть по дороге, как сразу, на втором шаге, что-то пнул. Я посмотрел под ноги, в метре от меня лежал прозрачный кусок пластика размером с ладонь. По характерному цвету и изгибу сразу узнал в нем осколок моей фары. Взял его в руку: край был острым, а сам пластик показался даже теплым. Я еще раз осмотрелся по сторонам: из всех следов преступления – только лежащая на моей ладони улика. В этот момент, кажется, все мысли покинули меня.

Следующий час я не помню. Не зафиксировав течение времени, я оказался в пяти километрах от госпиталя. Дождь к тому моменту уже закончился. Я чувствовал себя уставшим. Аварию не вспоминал. Сев на автобусную остановку, я пытался сообразить, что сделать прямо сейчас. Уличные часы показывали уже половину шестого утра, поэтому было достаточно светло. Меня клонило в сон, и я то и дело норовил уронить голову. Сознание ясно давало понять, что мне требуется отдых, потому что мысли сами по себе стали тревожными и одновременно, как смола, тягучими. Не сразу я обратил внимание на то, что стучу зубами. Сейчас я хотел только надеть сухую одежду и согреться. Я собрался с силами и перешел дорогу, с другой стороны было круглосуточное кафе. Там я хотел выпить горячий чай перед тем, как окончательно поеду отсыпаться домой. Внутри заведения было тепло, тихо и сухо. Я подошел к кассиру и, не заглянув в меню, попросил большую чашку чая. Кассир назвал цену, и я полез в карман за своим гаджетом. Но, с удивлением, достал телефон Сентидо. Я вспомнил, как еще в машине положил его в куртку. Мыслями я вернулся в салон машины и попытался еще раз поискать свой мобильный: на сиденье, на полу, в двери. Когда я не нашел его даже в своих воспоминаниях, мне уже налили чай и ждали, пока я за него заплачу. В другом кармане наличных денег тоже не оказалось, отчего я вошел в ступор.

– Вы можете оплачивать, – кассир решил помочь мне сориентироваться, думая, что я нетрезвый.

– Я банковскую карту где-то оставил.

– Давайте телефоном, – согласился я и приложил его к терминалу. На экране появилась карта бледно-золотого цвета. Я ввел пароль Сентидо, и оплата прошла. Я получил свой чай и сел за одиночный стол.– А телефоном оплатить можете? – кассир смотрел на мою ладонь, в которой лежал смартфон Сентидо. Объяснить работнику кафе, что это не моя вещь, было несложно. А вот, как отказаться от налитого чая, я не понимал.

Я никогда не терял свой телефон и тем более никогда не забирал чужой. Поэтому мне сначала стало тоскливо из-за разлуки со своим черным зеркалом, и уже потом голова заболела от непонимания, что делать с мобильным Сентидо. По-хорошему, нужно отнести его в госпиталь, пусть его положат к остальным вещам Сентидо. Может, мне лучше оставить его у себя, потому что я его нашел и могу ответственно сберечь. Или вернуться и отдать телефон прибывшим телохранителям, на что у меня уже нет сил. Допив чай, я вышел к той же остановке и сел в подъехавший автобус. Через двадцать минут я уже был дома и зашторивал окна квартиры от яркого утреннего солнца. Перед сном на меня нахлынули воспоминания о том, как Вита и Сентидо появились в моей жизни…

Вита и Сентидо

– Я не хочу никуда идти. Я устал.

– Да брось!

Я стоял у поста медсестры и пытался разобраться с результатами анализов своих пациентов. Мой хороший друг Оквабел стоял надо мной и не давал сосредоточиться:

– Ты постоянно устаешь. Когда ты последний раз выбирался в клуб.

– На твой день рождения, кажется, – моментально ответил я.

– Ага, полгода назад.

– Нет, снега уже не было, – отрицал я нападки.

– Снега еще не было! – поправил меня Оквабел.

– Мы можем сходить в клуб в выходной. Почему обязательно посреди недели?

– Во-первых, у нас нет выходных. Мы работаем сменами и завтра начинаем с вечера, – начал перечислять причины мой друг. – Во-вторых, ближе к человеческим выходным ты найдешь сто причин не пойти. В-третьих, в этот клуб ты больше никогда не попадешь. Бронь есть только на сегодня.

– Аргумент… И это аргумент, – я загибал пальцы. – А вот фантазии по поводу уникальности меня не убедили. Ты пытаешься продать ощущение элитарности одного из таких мест, в какие я и так не хожу.

Оквабел настойчиво молчал, не отпуская мое внимание.

– Почему тебе не пойти с Марлин? – спросил я.

– Так-то я собирался…. Но ее под вечер стало мутить, и теперь она без сил спит дома.

– А перенести бронь нельзя?

– Нет. Она, вообще, досталась мне нелегальным путем, – признался мой товарищ. – Со мной связался молодой человек и попросил мимо кассы сделать ему компьютерную томографию.

– Оквабел! Ты же знаешь, что тебя могут поймать.

– Пока ведь не поймали. К тому же я аккуратно дела веду. Не рекламирую направо и налево. Новые клиенты приходят только от знакомых. Так вот, пациент оказался барменом этого клуба и предложил сделать туда пропуск. Стоимость такая же.

– А второй билет ты как получил? – поинтересовался я.

– Так я стал торговаться, и он уступил еще один. Все равно для него это бесплатно, – Оквабел рассказывал о своём «подвиге» с гордостью. Я стал разминать пальцами брови. В ожидании ответа Оквабел отвлекся и вступил в разговор с другими врачами, поэтому у меня было время придумать железобетонную причину, чтобы отказаться. С другой стороны, может быть, я действительно последнее время замкнулся в себе, ушел с головой в работу. Пожертвовать одним вечером и посмотреть что-то новое, хоть того и не планировал, – хороший задел для успешного человека.

Клуб располагался в центре города в старом здании бывшего завода. Его полностью отреставрировали и сделали самым модным местом. Снаружи все здание было выкрашено в белый цвет. Так что стена выглядела как чистый холст с яркими разноцветными пятнами от светомузыки в витражных высоких и широких окнах. Внутри стены, наоборот, были темными. Вдоль них и по перилам второго яруса тянулась неоновая подсветка, которая переливалась под оглушительную музыку и окрашивала все вокруг в разные оттенки. Меня изумляло, насколько неожиданными могут быть назначения, в которых используют большие помещения, такие как этот цех. Мы продвигались вглубь, медленно протискиваясь сквозь плотные ряды танцующих людей. Антураж зала, костюмы и лица отдыхающих – все разило пошлым, но уместным богатством. Именно чувство дороговизны происходящего заставляло меня лишний раз не смотреть им в глаза.

Пройдя через танцпол, мы вышли к барным столам и заняли один из них. Оквабел предложил мне остаться здесь, пока он сходит и купит нам напитки. Очередь была длинная, поэтому я приготовился коротать время, рассматривая все вокруг. Взгляд остановился на рыжей копне длинных кудрявых волос. Они были заправлены за уши и еле касались голых плеч. Девушка, проведя рукой по локонам, поправила их. От движения в ее ухе блеснула штанга золотистого цвета, которая контрастировала с матовым темно-красным платьем. Я перевел взгляд на ее лицо и случайно установил зрительный контакт. Быстро сделал вид, что смотрю в ту сторону, но только не на нее. В студенческие годы общение с незнакомками мне давалось легче. Этому способствовали молодежные секции и вечеринки. Но потом лабильность коммуникации пропала. И во взрослую самоокупаемую жизнь я вошел достаточно замкнутом человеком. Хотя я мог с экспрессией дискутировать на профессиональные темы, в отвлеченном разговоре я становился застенчивым молчуном.

– Привет, – раздался мне на ухо женский звонкий голос. Я сфокусировал взгляд вблизи себя и увидел ту самую девушку. Видимо, из-за громкой музыки и своих мыслей я не заметил, как она подошла ко мне.

– Привет, – это все, что я смог сказать. Мне приходилось почти кричать ей в ухо.

– Ты смотрел на меня? – спросила девушка.

– Нет, я ищу своего друга. Он ходит где-то здесь.

– Жаль, – ответила она и продолжила смотреть мне прямо в глаза.

– Ты здесь одна? – я решил проявить инициативу, чтобы не выглядеть жалко.

– Нет.

– А с кем?

– Тоже с другом.

– И где он?

– Не знаю, – ответила она и замолчала. Девушка явно чего-то от меня ждала, но я больше не знал о чем спрашивать, что говорить и что делать.

– Извини, мне нужно его найти, – я решил избежать неловкости и придумал причину, чтобы скрыться.

Я пошел к барной стойке, где видел его последний раз. Навстречу шел озадаченный Оквабел с пустыми руками.

– Позвонила Марлин. Говорит, что ей совсем плохо. Требует, чтобы я приехал и отвез ее в госпиталь, – друг был явно раздосадован.

– Езжай, – с грустью ответил я.

– Что ты здесь будешь делать один? Хочешь, поехали со мной? – предложил Оквабел в свойственной ему эгоистичной манере.

– Я еще побуду, – внимание девушки меня немного взбодрило, и я решил отказаться. Оквабела это обидело, и он ушел.

Я решил сам стоять очередь до бармена и заодно отыскать глазами ту девушку. Через десять минут, когда я уже сделал заказ, сквозь поток моих размышлений вдруг попытался пробиться знакомый звонкий голос. Переключившись на него, я расслышал не только эти «высокие частоты», но и сами слова:

– Твой друг не нашелся? – девушка как-то незаметно заняла очередь прямо за мной.

– Ему пришлось уйти, – сказал я, еле скрывая радость от того, что наше общение продолжилось.

– И теперь ты один здесь стоишь и грустишь? – она обошла меня и встала впереди, опершись руками на барную стойку. – Ты какой коктейль любишь?

– Вообще, я хотел взять негрони.

– Бармен! – крикнула девушка. – Мне беллини, а ему негрони!

– Нет, не надо! Спасибо. Я могу сам.

– Тебе так сложно получить подарок от незнакомки? – она улыбнулась.

– Подарков без причины не бывает.

– Значит, на то была причина. Бармен, делай, как я сказала, – она перешла на командный голос, но он все равно звучал по-детски мягким. Я не люблю спорить, боюсь показаться невежливым, стараюсь никого не обижать словом, поэтому я вежливо поблагодарил. – И один Лонг-Айленд, – добавила она. Видимо это для ее «друга», но зачем тогда она меня угощает? Мы дождались нашего заказа и по наитию пошли в одну сторону. Я не знал, как продолжить разговор. Она, наоборот, чувствовала себя непринужденно:

– Сенти! – крикнула она вдаль и подняла руку с одним из стаканов. Я попытался найти, кому она кричит, и поймал взгляд мужчины впереди. Этот человек был моего возраста, немного выше ростом. Он был в белой рубашке и темно-серой жилетке сверху. Мы пошли в его сторону, и я смог рассмотреть его ближе. Он носил прическу средней длины. Пряди черных волос были уложены назад, проходили по верху выбритых висков и заканчивались на коротко остриженном затылке. В темном мерцающем помещении были особенно заметны его неестественно светло-голубые глаза.

– Твой Лонг, – сказала девушка, когда мы подошли вплотную, и протянула ему напиток. – Это… – она указала на меня.

– Конси, – представился я.

– Сентидо. Очень приятно, – ответил мужчина.

– Извините, а вас как зовут? – обратился я к девушке.

– Вита, – звонко ответила она и повернулась к Сентидо: – Мы успели познакомиться у бара, – объяснила она ему мое появление.

– Ну раз теперь мы тоже знакомы, Конси, хочешь посидеть с нами? – предложил Сентидо.

– Я бы, конечно, хотел. Только если недолго, чтобы вам не стало скучно, – стал я прибедняться. Мне было интересно пообщаться только с Витой.

– Чем ты занимаешься? – спросил Сентидо.

– Я госпитальный хирург.

– Ого! Ты людей каждый день спасаешь, – восхитилась Вита.

– Я задействован на плановых операциях. Это, конечно, не выглядит, как в кино. В основном спасаю жизнь, возвращая ей прежнее качество.

– А если сейчас кому-нибудь в клубе станет плохо, ты сможешь помочь? – поинтересовался Сентидо.

– Что здесь может случится? Если это будет интоксикация, тогда я ничего не смогу сделать, нужно будет экстренно везти в реанимацию. Я задумался в поисках ответа. Разве только в порыве танца кто-то упадет со второго яруса и сломает себе что-нибудь. Чтобы продемонстрировать наглядно, я развернулся, обвел рукой верхнее пространство клуба и случайно задел свой стакан. Он скользнул по столику и слетел вниз, с дребезгом разбившись. Напиток расплескался по полу, и я с грустью подумал о том, что так и не успел его попробовать. От дребезга Вита вздрогнула и уставилась на меня, Сентидо тем временем перевел не нее взгляд и почти рассмеялся.

– Извини, Вита. Спасибо за напиток, – я решил раньше нее упомянуть про угощения, чтобы не было недопонимания со стороны Сентидо. – В следующий раз угощаю я. Просто так. Как ты меня сейчас.

– Что?! – Вита поняла мое смущение и залилась смехом. – Мы с Сенти не пара. Не думай ничего такого. Конечно, ты можешь меня угостить.

Мне было очень неловко за мою неаккуратность, и я несколько раз извинился перед Витой. Она предложила взять мне еще один коктейль, но на этот раз я категорически отказался.

Дальнейшее общение продолжилось уже в более непринужденной атмосфере. Двое моих новых знакомых с неподдельным интересом задавали дилетантские вопросы о моей работе, и я был этому рад. Иначе я не смог бы поддерживать разговор на отвлеченные темы, а так – чувствовал себя как рыба в воде. В итоге мы проговорили не меньше трех часов.

– Я, пожалуй, пойду, у меня сегодня был очень длинный день, – сказала Вита и обратилась конкретно ко мне. – Конси, ты очень интересный рассказчик. Я бы хотела тебя послушать еще, но, увы, не сегодня. – После этих слов Вита с нами попрощалась. Ни я, ни Сентидо не выразили желания разойтись. Я лишь с тоской проводил девушку взглядом до конца зала, а затем закончил мысль:

– …Но так сейчас делают только в двух коммерческих медицинских центрах во всей стране. В государственном госпитале таких дорогих приборов нет и, думаю, никогда не будет. Зато частый благоприятный исход там нельзя назвать случайным. И пациентов со временем будет становиться только больше из-за увеличения срока жизни. Но это нужно быть бизнесменом-миллионером, чтобы заказать такой прибор и еще потом ждать его пару лет.

– То есть советуешь вложиться, так? – по-деловому заключил Сентидо.

– Думаю, что нет, – честно сказал я.

– Но ты сказал, что это очень перспективно.

– Вдруг я ошибся. Поэтому тебе я рекомендовать не буду. Свои деньги – я бы инвестировал.

– То есть дело только в вопросе, чьи деньги.

– Да.

– А что бы ты сделал, будь у тебя много денег? Кроме покупки этой приблуды.

– Перестал бы работать.

– А еще?

– Путешествовал бы.

– А если денег больше, чем нужно для жизни?

– Не знаю, – я задумался. – Копил бы их, какую-то часть отдавал на благотворительность.

– Ну а если денег прямо совсем много?

– Много – это сколько? Если бесконечно много, то я бы поднял зарплаты всем врачам. Ты задаешь очень абстрактный вопрос, оттого сложный. А ты?

Сентидо улыбнулся, будто уже давно знал ответ:

– Я бы их целыми днями сжигал. Если в мире станет меньше денег, они обретут большую ценность. И если их число сократится у меня, я их тоже буду ценить гораздо сильнее…

К концу четвертого часа оживленного разговора даже я, привыкший к бессонным ночным дежурствам, невероятно устал. Потому мне пришлось распрощаться с новым знакомым посреди ночи и поехать домой. Напоследок Сентидо обмолвился, что они с Витой регулярно ходят сюда по четвергам в «дни электронной музыки». Я не придал его словам значения, поскольку больше никогда не собирался сюда возвращаться. При этом на следующий день, поскольку мне все же очень понравились новые знакомые, я решил обсудить их с Оквабелом. Но он сделал вид, что ему нисколько не интересно, как я провел вечер. И я остался наедине со своими воспоминаниями. Мне нравилось переживать их еще раз и разбирать на мельчайшие детали образ мыслей новых персон.

Ровно через неделю я стоял в дверях раздевалки для врачей госпиталя. Я мог выйти сразу после работы, еще сорок минут назад, к тому же под конец дня голова стала раскалываться, и даже пришлось пить обезболивающее. Но я выжидал определенного момента. В конце коридора появилась и быстро зашагала фигура в платье. Я стоял в раздевалке, не спеша собирая свои вещи, и краем глаза следил за коридором через приоткрытую дверь. В проеме мелькнуло светлое каре. Я ускорил свой темп в несколько раз и через двадцать секунд вышел следом за ней. В пятидесяти метрах от меня шла Эллория. Она работала реаниматологом. Девушка была миниатюрной, стройной красавицей с овальным лицом и белоснежными волосами. Даже если бы она мне не нравилась, я все равно сказал бы, что она самая привлекательная в госпитале. Мы, поскольку работаем в разных крыльях здания, редко пересекаемся. Удачей является, если мы занимаемся одним и тем же пациентом, – это повод обменяться парой фраз в коридоре. Она очень приветлива и всегда мне улыбается. Хочется думать, что я ей хоть немного симпатичен. Вот бы заговорить с ней не в стенах госпиталя, не на медицинскую тему, не о погоде… С недавних пор я стал подгадывать, чтобы выходить с работы вместе с ней. Но всякий раз я просто иду в отдалении и не решаюсь ее догнать. Сейчас мне казалось, что я смог сохранить толику воодушевления после той ночи в клубе, и сегодня точно подойду к ней. Но сразу на выходе Эллорию ждала подруга, и они вместе пошли в сторону центра. У меня не было планов на вечер. Вернее, они только что были сорваны. Раздосадованный, я решил пойти за девушками. Я понимал, что все это странно и неэтично, но ведь могла сложиться ситуация, что я тоже хотел сегодня вечером пройтись? Я шел позади и пытался придать осмысленности их прогулке. Придумать, о чем они говорят и как проведут вечер. Что подруга Эллории может рассказать о своей работе. И что у них общего. Вместе росли, учились или их сблизило совместное увлечение. Поток фантазии прервался, когда «преследуемые» зашли в ресторан. Я не собирался сходить с ума и продолжать слежку. Тем более, решил я, наши с ними прогулки просто совпали по направлению. Я перешел на другую сторону проспекта и продолжил движение прямо. Но не успел я толком сориентироваться в пространстве, как вдруг увидел впереди, в двухстах метрах от себя, покатый свод крыши здания с белыми стенами и игрой света вокруг. И я решил не упускать вновь выпавший шанс и подошел к знакомому клубу вплотную, чтобы еще раз ощутить ту атмосферу. Атмосфере, где царили ураганы ритмов и света.

– Конси! – окликнул меня знакомый голос. Я повернулся и увидел Сентидо, сидящего за рулем красной машины. Она выглядела как кроссовер, но казалась сильно приземистой из-за своей стремительной формы и больших колес. На секунду случайная встреча мне показалась крайне странным совпадением. Я подошел ближе. – Пришел тусоваться? Садись, вместе доедем. Сентидо проехал вдоль всего здания, завернул за угол, на парковку, и резким рывком проехал вглубь рядов, до первого свободного места. Все произошло так быстро, что я не успел осмотреться в салоне, хотя люблю смаковать каждую деталь дорогой вещи. Раздался звонок, и Сентидо посмотрел на экран телефона, который лежал в подстаканнике между сиденьями.

– Это Вита. Скажи ей, что ты приехал, – сказал Сентидо. Я знал его всего один день, но уже мог вслепую сказать, что на него похоже, а что нет. Это было похоже.

– Алло, – ответил я на звонок.

– Тебя долго ждать? – послышалось из трубки.

– Ммм…

– Где твоя машина?

– Уже на парковке.

– Давай быстрее, я тебя у главного входа жду.

– Это Конси. Сентидо сейчас паркуется, попросил меня ответить.

– О, Конси! Как я рада, что ты пришел! Просто невероятно, как у вас похож голос.

– Извини, хотел сразу сказать.

– Я была уверена на двести процентов, что разговариваю с Сенти. Короче, я буду внутри.

Это место мне уже было знакомо. Танцпол, люди, одинокие столики, бар, очередь, огненная прическа. На этот раз Вита была в платье, разделенном на белый верх без рукавов и рыжую, как ее волосы, рифленую юбку. Мы заметили друг друга одновременно:

– Мне текилу, – обратилась Вита к бармену. – Сенти?

– Тоже. Две, – ответил тот.

– А ты, Конси, что будешь? – обратилась Вита ко мне.

– Ничего, спасибо. Я принял обезболивающее лекарство, поэтому сегодня мне пить нельзя. И к тому же, Вита, насколько помню, я сам тебя собирался угостить, – в общем, я отказался от выбора и остался без напитка. Вита уже не первый раз на моей памяти пыталась скрыть эмоции, но у нее это плохо получалось. Она сначала злилась, но вскоре отвлеклась.

Время в компании ребят шло неумолимо быстро. Они были очень открытыми и смешливыми. Я не мог скрыть своего удовольствия от общения с ними. Так получилось, что мне не пришлось не проронить ни слова о работе. И мне понравилось это. Сегодня я мог быть человеком, состоящим из предпочтений в кино, мнений о новостях, воспоминаний о масс-культуре прошлого. Возможно, в разгар беседы я даже забыл, кем являюсь на самом деле.

– Долонья хочет встретиться, сейчас, – сказала Вита после пяти минут залипания в телефон.

– Что такого интересного она хочет тебе рассказать во втором часу ночи? – спросил Сентидо.

– У нее сейчас трудности с заданием, – Вита повернулась ко мне и пояснила: – Заданием на работе.

– Езжай. Хотя с нами веселее.

– Подвези меня. На машине до нее – десять минут.

– На такси столько же.

– Я не люблю таксистов. У меня с ними всегда проблемы.

– Хорошо, – лениво согласился Сентидо и обратился ко мне: – Конси, поедешь с нами?

– Ты же выпил, – справедливо заметил я.

– Мы не будем попадаться, – интриговал Сентидо.

– И как ты это сделаешь? По ночам полиция только и тормозит спорткары, чтобы поймать таких, как ты.

– Конси, ну разве нельзя хотя бы попробовать? – удивлялся Сентидо. – Для твоего спокойствия я напишу СМС и отправлю его в космос, чтобы звезды были к нам благосклонны, – Сентидо стал карикатурно печатать на своем телефоне. В другой раз с другим человеком я бы разозлился, но этот парень располагал к себе своим эпатажем.

Мы довезли Виту до нужного адреса, и Сентидо предложил поехать перекусить. Посреди ночи. За недолгое время я уже успел привыкнуть к клубу, поэтому с неохотой согласился сменить обстановку. Без Виты Сентидо водил достаточно агрессивно, с нарушениями, не опасаясь полиции и камер контроля скорости.

Сначала это пугало, но потом я убедился в навыках Сентидо: он полностью контролировал свой болид и обстановку на дороге. Мой новый приятель остановил машину на бульваре, и нам оставалось пройти двадцать метров до входа в подсвеченный особняк. На пороге нас встретил администратор и проводил внутрь. Помещение пестрило позолотой, красным бархатом и отблесками от хрусталя помпезных люстр. Если убрать из помещения и так редкие столы, это место легко будет спутать с дворцовыми покоями или картинной галереей. Мы заняли стол на двоих в самом центре зала, отчего мне было неуютно и хотелось прикрыть спину. Видимо, как раз для этого здесь использовали такие массивные стулья с широкими мягкими спинками.

– Будьте добры, свиные медальоны в сливочном соусе и лимонад «Веселый Цитруша», – Сентидо сделал свой выбор сразу, как только мы сели.

– А для вас? – официант обратился ко мне.

– Извините, я не могу сказать сразу.

– Хорошо, я подойду к вам чуть позже, – услужливо ответив, официант ушел. Я проводил его взглядом, и, в ожидании того, когда принесут меню, стал неспешно осматриваться по сторонам.

– Ты выбрал? – спросил меня Сентидо через минуту.

– Нет. Меню же нет, – ответил я, отчего Сентидо громко выдохнул носом.

– Его и не будет, – сказал он. – Просто скажи гарсону, чтó ты хочешь.

– А вдруг у них нет того, что я хочу.

– Здесь такого не может случиться.

– Даже если я попрошу вырезку нарвала?

– Ты живодер, чтобы такое хотеть? – Сентидо стал грубым за секунду, отчего по мне пробежали мурашки. Я стал быстро придумывать классическое не очень дорогое блюдо. Хотя до этого Вита и норовила меня угостить, но сюда меня позвал Сентидо, и я не был до конца уверен в том, что ужин достанется мне бесплатно. К нам подошел официант с бокалом газировки для Сентидо и снова обратился ко мне.

– Сможете сделать болоньезе? – я выбрал блюдо, которое чаще всего заказываю в обычных кафе.

– Напиток? – официант спросил о том, о чем я заранее не подумал.

– Такой же, – я указал на бокал с приторно-сладким напитком, который официант только что принес.

– Хорошо.

– А, подождите… – я вспомнил, что блюда бывают очень дорогими. – Не могли вы сориентировать по цене? – страх прилюдно обанкротиться был сильнее, чем прямо сейчас намекнуть на свою несостоятельность. Официант и Сентидо переглянулись, и мой приятель одобрительно моргнул.

– Здесь блюда подаются бесплатно, – успокаивающе ответил официант и удалился, оставив меня озадаченным.

– Удивляют цены? – Сентидо первым атаковал меня шутливым вопросом.

– Бесплатного ничего не бывает, – недоверчиво ответил я.

– Для кого как.

– Ну, вот кто оплачивает работу повара?

– Владелец ресторана.

– С такими ценами на чем он зарабатывает?

– Я его знаю. Ему не надо зарабатывать, чтобы содержать ресторан.

– Он настолько богатый? В чем тогда, вообще, смысл этого заведения?

– А ты как думаешь?

– Ну вот ты можешь открыть такой же? – мне захотелось узнать, сколько Сентидо зарабатывает.

– Такой, наверное, нет. Здесь в каждую деталь столько души вложено, – Сентидо говорил так, что было непонятно, шутит он или вполне серьезен. В любом случае, в такие заявления я никогда не верил, особенно в отношении богатых.

Нам принесли еду, и я впервые в жизни ел такие вкусные макароны. Но до сих пор ощущалась повисшая в воздухе недосказанность.

– Честно, я не верю богатым людям, когда они делают что-то бесплатно, – все-таки решился озвучить свои мысли. – Они занимаются благотворительностью, чтобы скостить налоги. Покупают дорогие картины, чтобы отмыть деньги. И если совершают что-то хорошее, то только под камеру, для пиара.

– Ты все верно говоришь, – Сентидо неожиданно меня поддержал, хотя я уже был готов спорить.

– В любом случае, деньги можно тратить не только в свою пользу.

– Конси, а представь, что у тебя сейчас появится пять тысяч, – Сентидо доел свое блюдо и теперь ждал меня. – Как бы ты ими распорядился?

– Я бы…

– При условии, что их нельзя тратить на себя, – перебил меня Сентидо.

– И на покупку вещей для себя?

– Вообще на все, что с тобой связано.

– Ну… Я… – у меня не было идей. – Слушай, ты предлагаешь мне невероятную гипотетическую ситуацию. Будет у меня на руках такая сумма, я что-нибудь смогу придумать, – моя категоричность понравилась Сентидо, и он начал что-то вбивать в свой телефон. Мы еще немного поговорили на отвлеченные темы, и я не спеша доел блюдо. Затем Сентидо поторопил меня на выход, и мы возвратились к машине.

– Конси, – Сентидо подозвал меня к багажнику. Он достал телефон и ввел пароль для разблокировки. Девять, пять, шесть, три, – я случайно подглядел код. Я часто не специально смотрю в чужие телефоны. Для меня это, скорее, вредная привычка, чем злое деяние. Сентидо зашел в приложение с гарцующей лошадью на иконке, затем нажал на символ замка – и машина пиликнула, поприветствовав нас. Сентидо открыл багажник, окинул его взглядом и достал бумажный пакет.

– Держи, – передав это мне, сказал он. Я заглянул внутрь и сначала подумал, что это какая-то шутка. Там лежало несколько пачек купюр.

– Здесь пять тысяч.

– Ты шутишь? Они бутафорские?

– Нет, можешь проверить.

– Где ты столько взял? И зачем?

– Написал в чат «помощи», – безразлично ответил Сентидо.

– Куда?

– Разве это важно? Что будешь делать с деньгами? – Сентидо спрашивал настойчиво, отчего я только путался в мыслях. Сложно с ходу сказать, как можно потратить восемь своих зарплат. Тем более – как можно потратить их не на себя.

– Давай отправим в фонд помощи животным.

– Чтобы ты гордился собой, что спасаешь собачек?

– Тогда не знаю. Все, что бы я ни сделал, так или иначе связано со мной.

– Тогда как, по-твоему, богатый должен тратить свои деньги?

– Я уже понял, что ты имеешь в виду, – мы стояли молча, пока я не продолжил: – Если нет возможности потратить не себя, то есть ли способ максимально дистанцироваться от воздействия этих денег.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – в Сентидо появился азарт. Ничего не сказав мне, он направился по дороге в сторону жилых домов. Он шел не быстро, уверенно, не оглядываясь по сторонам. Хотя водителям светил зеленый свет, все они сбавляли скорость перед Сентидо, и никто ни разу не посигналил, не объехал. Я пропустил все машины, побежал за Сентидо и догнал его, когда тот уже заворачивал за угол дома. Он прошел вдоль него и остановился у случайного подъезда. Затем достал телефон и начал звонить:

– Какой код? – спросил Сентидо, а следом ответил, видимо, уже на вопрос, прозвучавший по ту сторону трубки. – Не скажу… Отгадайте… – Вскоре он принялся нажимать на кнопки домофона, и замок с щелчком отпустил дверь. Не сказав больше ни слова, Сентидо завершил звонок. Затем он, уже когда мы вошли в подъезд, засунул руку в пакет с деньгами и достал одну пачку.

– Есть ручка? – спросил он меня. Я огляделся и нашел на подоконнике карандаш. Сентидо принялся писать прямо на верхней купюре: «Это подарок». Затем он с силой запихнул пачку в щель случайного почтового ящика. – С остальными поступаешь так же, – скомандовал Сентидо. Он говорил так строго, что я побоялся перечить ему. Да мне и не хотелось: все, что делал Сентидо, меня завораживало. Сначала я подписал все пачки, после чего в случайном порядке разложил их по ящикам. Мы молча вышли, и, убедившись, что Сентидо в хорошем настроении, я спросил:

– Зачем мы это сделали?

– Ты хорошо помнишь вчерашний день? – вопросом на вопрос ответил Сентидо.

– Да.

– А прошлую неделю?

– Наверное, тоже.

– Какие на той неделе были самые яркие события? – продолжал мой непредсказуемый «подельник». Для меня было очевидно – мое новое знакомство, но я сделал небольшую паузу, чтобы казалось, что у меня есть выбор.

– Я первый раз пришел в ваш клуб, – признался я.

– За прошлую неделю ты назвал одно событие. За месяц их должно быть четыре. За год – пятьдесят. Если у кого-нибудь спросить о ярких событиях года, мало кто с ходу назовет больше пяти. Позднее, с трудом, из человека можно будет вытянуть еще пять. Но это максимум. Жизнь идет, каждый день что-то случается, но воспоминания появляются в сотни раз реже. Ты спрашиваешь, почему я так поступаю. Я продлеваю свою жизнь, когда создаю в ней события.

– Если ты совершаешь такие перформансы постоянно, то и они сольются в одно воспоминание.

– Может быть… Но не исключено и то, что этот поступок мне запомнится – и тогда моя жизнь станет длинней. Кроме того, не только я, но и все сопричастные получат свое воспоминание, а значит, я поборолся за удлинение их жизни тоже. Для них это точно неординарное событие.

– Ты думаешь, они будут в старости вспоминать, как нашли лишнюю зарплату у себя в почтовом ящике?

– Нет. Найти деньги – это не событие. Они должны их потратить. Что-то купить. Куда-то поехать. Кому-то сделать подарок. Вот это останется с ними на всю жизнь.

Я понимал, о чем говорит Сентидо, но сам так не чувствовал:

– Они могут проиграть все на ставках или сорваться, будучи в завязке.

– Верно. Жизнь – это череда плохих и хороших событий. Они разноцветной россыпью раскиданы по линии жизни. Именно они просеиваются через сито времени и остаются с тобой навсегда.

– Я не уверен, что жизнь – это именно воспоминания. Да, ностальгировать приятно и важно, особенно в старости. Но даже старики половину дня думают о текущей жизни, то есть о сегодняшнем дне.

– А он – результат действий в прошлом, то есть воспоминаний.

– Но не само «прошлое». Если разделить жизнь человека на хорошие и плохие моменты, то первые никогда не случаются неожиданно. Никто «ни с того ни с сего» не завершает обучение в университете, не женится, не воспитывает ребенка. Зато негативные события, наоборот, случаются внезапно. Разнервничаться – и получить сердечный приступ. Уснуть за рулем. Даже многолетняя борьба с раком начинается с неожиданного получения диагноза. И в отличие от событий позитивных, плохие – меняют жизнь резко и кардинально. Так что в моем представлении жизнь – это отрезки спокойствия, и каждый обрывается катастрофой. Самый последний – тоже оборвется внезапно, – мы сели в машину, и я дополнил свой ответ: – Полученные деньги навсегда запомнятся только тем, в кавычках, счастливчикам, кому они принесут горе.

Сентидо молчал. По его дергающимся губам было видно, что идет напряженная беседа с самим собой. И мои слова явно посеяли зерно сомнений в его мыслях. Только через несколько минут он прервал свою внутреннюю борьбу и обратился ко мне:

– Уже поздно. Куда тебя докинуть?

– И правда, – я впервые за долгое время посмотрел на часы, которые показывали начало пятого часа утра. – Я живу вот здесь. – Открыв карту на телефоне, я попросил высадить меня на проспекте, чтобы Сентидо не видел мрачное многоквартирное здание, в котором я живу. На пути к моему дому каждый молча обдумывал разговор.

– Спасибо, что подбросил, – я был воодушевлен нашей беседой и уже общался с Сентидо, как со старым другом. – Ну что, через неделю будешь в клубе?

– Нет. Я буду далеко отсюда, – ответил он.

– Где?

– В другой стране.

– Командировка?

– Не совсем. Скорее, выездные игры.

– Во что ты играешь?

– Мунерамгейм, – Сентидо ответил быстро, на автомате, и теперь не мог подобрать слова, чтобы объяснить смысл сказанного. Наш разговор отвлекал его от внеочередного переосмысления реальности. – Игра для богатых, – скупо уточнил он. И я в тот момент решил больше не выпытывать подробности:

– Ладно, тогда увидимся потом. Удачи!

Следующая неделя после аварии

Я проснулся в четыре часа дня. Машинально попробовал найти телефон под подушкой – безрезультатно. Идти было немного неприятно, приходилось прихрамывать. При поворотах головы больно отдавало над правым ухом. В ванной, тщательно разглядев себя, я увидел под волосами ссадину с содранной кожей и буграми запекшейся крови. Я немного привел себя в порядок и решил распланировать день. У меня все еще не было моего телефона, и собственное отсутствие в сети вызывало внутреннее раздражение. Другим средством связи мог стать мой старый планшет, но я продал его за ненадобностью. Сделал я это не из-за денег. За него я смог выручить сумму, равную обеду в среднем заведении. Просто я стремлюсь рационально использовать место и ресурсы. Видимо, в своей жизни до вчерашнего вечера я никогда не собирался терять свой мобильный, иначе имел бы запасной. На столе я увидел телефон Сентидо и вспомнил, что положил его туда вчера, перед сном. Меня тут же начала засасывать неприятная вязкая вымышленная субстанция ответственности за гаджет друга. А также незнание и желание узнать, что с самим Сентидо. И теперь еще хотелось посмотреть новости, не попал ли автомобиль на камеры. Конечно, попал, додумал я. Ведь мы были в самом центре города. Но, может, для мегаполиса это не такая большая новость, чтобы сильно ее тиражировать? За чашкой кофе созрел план: прийти сегодня на работу в свое отделение, заглянуть в палату к Сентидо и передать мобильный ему или его родственникам. Заодно узнать, куда эвакуировали его спорткар. Я все еще рассчитывал найти свой телефон в салоне автомобиля. Еще час в ванне, полчаса на сборы, и я был готов к выполнению задуманного. В шесть часов вечера.

Хотя я не был сегодня дежурным врачом, мой приход никого не удивил. Врачи в таких госпиталях часто проводят больше времени здесь, чем дома. У них пропадает четкое представление о рабочем дне и выходных, ведь дежурство бывает ночное, а смены не начинаются ровно в понедельник. Потом, врач может прийти в свой выходной, чтобы дописать истории болезней пациентов – это повсеместная практика. Я накинул халат и первым делом обошел палаты. Иногда я задумываюсь, является ли моя работа интеллектуальной. Очевидно при проверке анализов и при осмотре пациента я обращаюсь к накопленным в голове за годы университета архивам знаний и практик. Но как объяснить тот факт, что каждый мой день в больнице никак не отличается от предыдущего. Может быть, мои действия выверены настолько, что я выполняю их на автопилоте? Мне кажется нет, иначе я не вел бы рассудительные диалоги в своей голове, не сомневался и не проверял факты в справочниках. Может, людей так много, и они настолько похожи, что в моих глазах они сливаются в одного вечно больного человека? Возможно, я не могу привести контраргумент, но все равно в душе не чувствую этот ответ верным. Я помню некоторых пациентов очень хорошо, хоть с того времени прошло много лет. Их болячки не были уникальными, эти люди не благодарили большими подарками и не сказать чтобы сильно к себе располагали. Эти больные просто отложились в моей памяти. Почему – не знаю. Может, запомнить одного пациента из сотни – это часть автопилота, потому что человеку всегда нужны новые знакомые, так в нас говорят древние корни охотников и собирателей. Может, интеллектуальной работой является более важная профессия, например, главного инженера атомной электростанции. А моя – такая? Не знаю.

С работой я разделался где-то за час и пошел в другое крыло госпиталя, где находилась травматология и реанимация. Я был знаком с врачами отделения и в привычной форме оповестил их, что буду разбираться с медицинскими картами своих пациентов. В стопке документов я нашел бланки с упоминанием Сентидо. Он, судя по протоколу, поступил в реанимацию в 4:49 утра без сознания, с ушибами мягких тканей и переломом левой локтевой кости. Выявлены разрывы внутренних органов, внутреннее кровотечение. На момент реанимационных действий Сентидо находился в состоянии клинической смерти, был откачан и переведен в медикаментозную кому, проведена интубация легких. Также токсикологический диагноз – острое отравление наркотическими веществами. Реанимационное отделение. В моей голове всплыли моменты, как я осматриваю Сентидо после аварии…

В надежде встретить его близких, я решил до него дойти. Но у дверей реанимации никого не оказалось. Это меня удивило, потому что вчера нас встречала толпа секьюрити. И я был уверен, что они до сих пор охраняют Сентидо. Белый халат позволял мне пройти внутрь. Лицо Сентидо было открыто, и я увидел множество ссадин и порезов. Изо рта торчала трубка и уходила внешним концом в аппарат вентиляции легких. Тело было открыто наполовину, на груди крепились датчики электрокардиографа. Монитор над головой отбивал ритм его сердца и визуализировал, с какой силой оно, будто назло Сентидо, все еще хочет жить.

– Вчера ночью доставили, – я вздрогнул, услышав голос из-за спины. Это был Оквабел. Наверное, увидел, как я зашел. – До утра оперировали. Даже заведующего отделением на спецмашине привезли.

– А что произошло? – спросил я как бы между делом, будто мне не очень интересно, и пришел я по другому вопросу.

– Никто не знает, – пожал плечами Оквабел. – Я утром курил с ребятами из реанимации. Говорят, что позвонили сразу на все телефоны нашей регистратуры и сказали не принимать никого в следующие шесть часов. А сразу после этого всем дежурным хирургам позвонил главный врач и сказал идти ассистировать в травматологическую операционную.

– А кто это?

– Настоящий призрак! Я пытался найти его в поисковике и в социальных сетях, даже своему знакомому полицейскому скинул имя, чтобы тот в базе пробил. Но без результата, только имя – восхищался Оквабел.

– Может, посмотреть по сводкам аварий? – осторожно предложил я.

– Каких аварий?

– Дорожных, – я почувствовал, как лицо заливается жаром. Я понял, что в медицинской карте не уточнялось, как Сентидо получил травмы – у него сломаны ребра, разбито лицо – похоже на аварию. Может его сбили на проспекте?

– Он сам водитель и вчера сам приехал. На заднем дворе госпиталя запарковался.

– Такого не может быть.

– Так говорят. Ну, машина точно его. В личных вещах – ключ от Феррари, и на заднем дворе, неожиданно, это авто, – уверенно проговорил он. – Либо у него был личный водитель. Но никто не оставил свой номер для связи. Такую машину не покупают, чтобы тебя на ней катали. Дежурные обычно пытаются найти родственников, но у призрака не было с собой ни телефона, ни бумажника. Должна прийти полиция и сфотографировать его для поиска. Короче, ждем ответа, пока хоть кто-то объявится. А ты чего пришел? Плановые операции вашего отделения перенесли на следующую неделю. Сказали свободной всегда держать минимум одну операционную, – Оквабела прямо распирало от желания поговорить. Но я ответил что-то невнятное и быстро удалился.

Машина стояла на заднем дворе. Мне хотелось самому убедиться в этом. Шел десятый час вечера. На улице было темно, поэтому я не побоялся подойти к автомобилю. Я не поверил своим глазам, когда приблизился на расстояние в несколько метров. На машине не было повреждений. Она была как новая. Чистый отполированный кузов красного цвета блестел в освещении уличного фонаря. В ту ночь мы получили удар под углом в бок, и я хорошо помню помятую морду. Такие повреждения, казалось, не восстанавливают. И точно не делают это за ночь. Значит, это было новое авто. Я подошел ближе и заглянул в салон. Внутри лежала спортивная сумка Сентидо. Вглядываясь в детали интерьера, я думал, что сошел с ума. Если это правда его машина, то в ней может лежать мой телефон. Я вспомнил, что Сентидо открывал спорткар через приложение. Тогда я достал из своего кармана его мобильный, разблокировал и нашел подходящую иконку. Нажатие – Феррари пиликнул, а на экране отобразился раскрытый замок. Я открыл водительскую дверь и сразу увидел свой телефон в подстаканнике. Вчера ночью его точно там не было, я это хорошо помню. Кто-то не только пригнал новую ультра-редкую машину, но и заботливо переложил туда все вещи. Я не стал медлить, закрыл дверцу и пошел в сторону метро, пока меня никто не заметил. Кроме метаморфозов с машиной мне было непонятно, почему Сентидо сейчас лежит в реанимации в полном одиночестве и никто не интересуется его состоянием. На следующий день я опять забегал на работу и несколько раз специально проходил мимо травматологии, чтобы застать кого-нибудь из близких, но никто так и не пришел проведать родственника. Впрочем, Сентидо в любом случае был в стабильно тяжелом состоянии и не собирался принимать гостей.

На удивление, несколько следующих дней я почти не вспоминал о Сентидо. В мою жизнь вернулись такие бытовые проблемы, как суд с соседями и выплата ипотеки. У меня состоялся напряженный разговор с судебным приставом. Тот интересовался моими доходами и планами погашения долга перед соседями. По расчетам, я мог откладывать не более двух сотен в месяц. Так, моя зарплата делилась на три равные части: жизнь, ипотека и долг перед соседями. Числа приставу не понравились. Он заявил, что на его работе любят, когда должник начинает живо отдавать запасенные средства. Потом, когда они кончатся, можно и потянуть лямку. Но сначала, будь добр, отдавай накопления. Пристав заключил официальным тоном, что по закону он может арестовывать до половины заработной платы, но пойдет мне навстречу и даст месяц на внесение существенной суммы. Чтобы лучше меня простимулировать, он упомянул о том, что вводит всем подопечным запрет на выезд из страны, но снимает его как только увидит рвение отдавать долг.

Знакомый криминолог рассказывал, чем отличается занятый человек от безработного. График самоубийств среди безработных напоминает прямую линию в течение всей недели, в то время как аналогичная диаграмма среди занятых людей имеет пик в субботу и воскресенье. Я не собирался убивать себя, но даже если бы захотел на этой неделе у меня все равно не было времени. В выходные я шел в банк для получения потребительского кредита на пять тысяч. Такую сумму назвал пристав как минимальную для первого раза. Попадание во вторую денежную кабалу для погашения первого кредита, конечно, тоже можно классифицировать как самоубийство, причем особо извращенное, с элементами мазохизма и получения удовольствия от собственной ущербности. Но, признаться, я не очень понимал, где еще взять денег. Я никогда не жил в явном достатке и никогда не питал иллюзий о финансовом благополучии врача. Бедность порождает еще большую бедность. Я привык жить, сводя концы с концами, поэтому сейчас находился в банке в надежде решить хотя бы отчасти, а вернее, отсрочить, свои финансовые проблемы. Через час, по итогу общения с банковским клерком, из-за плохой кредитной истории заем мне не одобрили.

Я сидел в кафе недалеко от банка. Не знаю, насколько сильно я тогда переживал по поводу денег. Вроде кредитная нагрузка представлялась неподъемной. С другой стороны, я знал, что из квартиры меня не выселят, всю зарплату списывать не будут. Я не смогу сделать ремонт в квартире или выехать в другую страну. Но это же не конец света. У меня застучало в виске, и в глазах стало пульсировать так, что пришлось невольно закрыть их. Я почувствовал слезу, которая сначала собралась на краю зажмуренных век, а затем скатилась до подбородка. Меня дико раздражало, что ближайшие пять, может, восемь лет, я буду выплачивать кредит. Раздражало быть должным, обязанным. Раздражало платить за квартиру, которая мне даже не нравилась. Раздражали затопленные соседи, которых я даже не знал и не знаю до сих пор. И в то же время меня бесила незначительность происходящего. Для соседей я был одним из десятка проблем в их жизни, для пристава – одним из нескольких сотен его должников, для города – одним из тысячи жильцов, для банка – одним из миллиона потенциальных заемщиков.

Зазвонил телефон Сентидо, который я до сих пор носил с собой. Поскольку я не придумал, кому его отдать, он лежал во внутреннем кармане куртки в ожидании чуда. К моменту, когда я достал мобильный, звонок уже сбросился, и на экране высветилось уведомление: «Пропущенный вызов Вита». Еще через десять секунд от нее пришло сообщение, и я провалился в чат.

«Сегодня будешь в клубе? У Долоньи день рождения», – спросила Вита. Я стал печатать ответ с описанием происшествия и текущего состояния Сентидо. Но, не успев закончить развернутый обстоятельный текст, получил еще одно сообщение: «Ну?» И тут я понял, что некрасиво писать с чужого телефона. Тем более, что Вита может начать переживать за приватность их с Сентидо переписки. Поразмыслив, я решил лично рассказать ей все и отдать телефон при встрече. В качестве подтверждения отправил самый короткий ответ – знак «большого пальца вверх».

Мне немного нравилась Вита. На каждой встрече она оказывала мне знаки внимания. Поэтому я специально переоделся в рубашку и пиджак. Глупо, но по пути в клуб я заехал на работу проверить Сентидо. Я хотел удивить Виту последними новостями, и для этого нужно было удостовериться, что наш общий знакомый пребывает в своем стабильном безмятежном состоянии, и его никто не навещал. Доехав до клуба, я вспомнил, что не смогу попасть внутрь без посторонней помощи. Протомившись несколько минут, раздосадованный, я достал телефон Сентидо и опять принялся писать Вите правду. Спустя мгновение, я почувствовал руку на плече.

– Конси? – раздался звонкий голос. Я поднял глаза и увидел Виту. Ее рыжие волосы были собраны в пышную прическу из широких кудрей, а саму ее украшало зеленое блестящее платье с одним открытым плечом и декоративными волнами ткани по всей длине. – Как я рада тебя видеть! – После этих восторженных слов Вита слегка нахмурилась, рассматривая мой костюм. Она не могла скрыть, что он ей не нравится. – Тебя Сенти взял сюда? Я хотела ему это предложить.

– Сентидо здесь нет. Но я здесь из-за него. Надо обсудить, – сказал я, смущаясь ее пристального оценочного взгляда.

– Чего мы на входе стоим. Пойдем… – сказала Вита, и мы пошли.

Внутри клуба музыка опять играла так, что не было слышно собственный голос. Мы продирались через плотные ряды танцующих людей сквозь весь зал.

– Можем найти место потише? – Я прокричал в сторону Виты свою просьбу несколько раз. Но моя приятельница намеренно меня игнорировала, делая вид, что не слышит. Тогда я достал телефон Сентидо и выставил руку перед ее лицом. Вита пару секунд пыталась угадать посыл моего действия и, в итоге, взяла за запястье и повела по периметру танцпола. Через минуту мы уже были в одной из приватных комнат. От прохода нас отделяла плотная бархатная штора. Вита села на глубокий кожаный диван и кивком предложила мне сесть рядом.

– Сентидо в госпитале. Он в коме, – начал я.

– Да? Он еще днем писал мне, – проговорив это, Вита поняла, кто был автором сообщений. – Откуда ты знаешь? – спросила она.

Тогда я рассказал Вите хронологию злосчастной ночи. Пришлось умолчать об истинных мотивах нашей с Сентидо встречи. И я соврал, что мы вновь увиделись в клубе случайно.

Сейчас он был моим лучшим другом

Это был сорокалетний панельный дом в противоположном тому, где я вырос, конце города. Поскольку население Семлагримы составляло десять миллионов человек, для меня новоселье было равносильно переезду в другой мегаполис. Это мне не нравилось, но я сделал выбор в пользу дешевого предложения, на которое распространялась льготная ипотека для врачей – выполненное обещание избранного президента. Так у меня появилась двухкомнатная квартира, площадью в пятьдесят квадратных метров, в плачевном состоянии. Последнему ремонту – двадцать лет. И два года назад я постеснялся приглашать друзей на новоселье, заверив их в том, что мы обязательно соберемся и порадуемся за меня, когда я приведу жилье в порядок, немного его освежив. Но из всех инвестиций я смог позволить себе только новую кровать и ванну. Потому как через полгода после заезда в моей квартире прорвало стояк с горячей водой, и я затопил соседей на три этажа ниже. Формально, труба находится в зоне ответственности управляющей компании, которая следит за домом. Но они показали мне расписку от предыдущих владельцев: те, в свое время, отказались от капитального ремонта с заменой труб. Эти переменные привели нас с соседями в суд, который спустя год встал на сторону пострадавших. Меня обязали выплатить компенсацию в двадцать тысяч, по шесть с половиной тысяч каждой квартире. Адвокат тогда сказал, что это еще «по-божески». Кроме судебных разбирательств приходилось иметь дело с соседом снизу по имени Тагриэл. В его квартире была слишком дорогая мебель и техника, но от услуг страховых компаний он отказался. Зато он взял в привычку караулить меня в подъезде и устраивать скандалы. Я не говорил об этом родителям, иначе отец не стал бы со мной советоваться и продал мастерскую, чтобы выручить для меня деньги. Я собирался справиться сам, хотя слабо представлял, сколько времени у меня займет погашение с учетом ипотеки в пятьдесят пять тысяч. На днях со мной связался сотрудник суда и представился моим приставом. Он объяснил, что за полгода с момента вынесения решения я так и не погасил задолженность, поэтому теперь ему предстоит быть со мной постоянно на связи и регулировать мои действия. Ему удалось меня напугать своим поучительным тоном и суровым басом, и я пообещал поискать варианты. В моей голове крутился только один – попросить у Сентидо. Удивительно, что я не чувствовал это наглостью. Дело было не только в его тщеславном стремлении демонстрировать свой достаток, хотя это тоже имело значение. Объективно, мы знакомы не так давно, чтобы я имел право у него что-то просить. Субъективно, сейчас я считал его своим лучшим другом. Просто больше ни с кем я не мог искренне поделиться проблемами, не боясь надменного порицания или снисхождения. Я чувствовал, что Сентидо выстраивает людей в иерархию, но вовсе не по количеству имеющихся у них денег. Он искал и ценил в человеке неординарность, и мне посчастливилось его чем-то зацепить.

Следующей встречи мне пришлось томительно ожидать две недели. Как только рабочий день подошел к концу, я поспешил в сторону клуба, чтобы подловить Сентидо наверняка. Первым делом, я проверил парковку – машина уже стояла там. Я не помнил автомобильный номер, но другого такого спорткара я больше нигде не видел. У меня не было пропуска для входа в клуб, а значит, нужно было ждать, когда Сентидо поедет домой. Чтобы скоротать время, я начал ходить взад-вперед по парковке. Затем обошел несколько раз здание вокруг и вернулся обратно. Сел на бордюрный камень напротив машины и принялся смиренно ждать. Феррари устрашающе смотрела на меня с прищуром, оскалив свою широкую пасть. Казалось, она охотится на меня и уже приготовилась к прыжку. Почему-то металлический зверь меня заботил сильнее, чем планы, где я буду прятаться, если тучи над головой перестанут блефовать одними молниями и перейдут к проливному дождю. Но особо долго ждать не пришлось. Ко мне подошла девушка, с эмблемой клуба на бейдже, и пригласила меня пройти вместе с ней. «Конси? Вас ожидают внутри», – сказала она.

В этот раз ничто не привлекло мое внимание, пока я шел в сопровождении сотрудника клуба. Я бегал глазами по всему залу и выискивал двух знакомых людей. Но в итоге нашел одного Сентидо. Он сидел, уставившись в одну точку и сжимая в руке стакан виски. Поскольку меня, караулившего моего знакомого, обнаружили и привели по адресу, то следовало сперва объясниться:

– Твои люди нашли меня, – начал я с шутки. – На самом деле у меня нет пропуска сюда, и мне ничего не оставалось, кроме как ждать вас на улице, – я решил вести себя максимально честно. Я уже замечал, что Сентидо хорошо чувствует ложь. В такие моменты он становится склонным к конфронтации, а мне сегодня нужно была только лояльность.

– Да-да. От них никуда не деться, – Сентидо улыбнулся, но повел себя сдержанно. – Как дела, Конси? – непринужденно перевел он тему.

– Да, не без трудностей, – я не хотел сразу вываливать на него свои проблемы. – Вита сегодня будет?

– Не знаю, я не спрашивал, – Сентидо был не в настроении, и это мне не нравилось. В другой день я бы оставил человека в покое, но сегодня я преследовал определенную цель. Я сходил к бару и принес нам еще виски. Не сказать, что мы сидели молча. Одна тема перетекала в другую, нам постоянно было, что сказать. Но в этот раз я не чувствовал в Сентидо тяги к откровениям. В прошлый раз он деконструировал все услышанное, переопределял назначение вещей. Его сознание, как призма, разбирала мир на спектр и проецировала игру света, как ему захочется. Сейчас Сентидо не играл. Его мысль строилась как извивающаяся нить в кромешной темноте. Все, что она могла найти – это свой хвост, чтобы запутаться в нем. Чтобы разговорить своего приятеля, я еще раз сходил за напитками, однако, вернувшись, обнаружил, что Сентидо нет. Вновь я его увидел лишь через пятнадцать минут, и я приветливо продолжил беседу:

– Интересно, как люди поступили с деньгами?

– Какие люди? – Сентидо уставился на меня.

– Которые неделю назад нашли их в своем почтовом ящике.

– Они… – мой собеседник перебирал пальцами по столу, – поступили максимально глупо. Пошли проветримся, – не дожидаясь ответа Сентидо выпил стакан залпом и устремился в сторону выхода. Я поторопился за ним на улицу, где уже вовсю лило. Мы обогнул здание и вышли на парковку.

– Садишься? – крикнул мне Сентидо уже из машины, пытаясь перекричать дождь. Я заволновался, потому что видел, сколько он выпил, но все же сел. Феррари дал газу, и мы резко под звуки гудков других авто выехали на проспект. Сентидо несколько раз нажал на кнопки приборной панели, и в салоне начала играть ритмичная музыка, бас которой перебивал шум ливня.

– Кстати, как прошла игра? – обстановка машины мне напомнила последний разговор две недели назад.

– Как прошла… – Сентидо отвлеченно уставился в потолок, затем быстро мотнул головой в сторону заднего ряда: – Как обычно, – ответил он мечтательно, будто вспоминая лучшие моменты. Я посмотрел назад и увидел обычную спортивную сумку. Видимо, она была наполнена деньгами, раз Сентидо играет в «азартные игры». Я вспомнил, о чем мы не успели договорить в клубе:

– Как можно глупо поступить с деньгами? – я нащупывал почву для разговора.

– Как можно глупо поступить с деньгами? – Сентидо в точности повторил мой вопрос и резко повернул из крайнего правого ряда влево.

– Купить на все деньги телефон или одежду. Но, может, они положат сделают вклад в банке или погасят кредит, что будет разумно, – я сбивчиво развивал мысль. Мне не нравилась поездка, но требовалось потерпеть.

– Случайно доставшиеся деньги гораздо легче потратить, чем сохранить. Они для тебя ничего стоят.

– Они имеют такую же ценность, какая есть у денег на моем счету в банке.

– А если случайная покупка принесет больше счастья, чем вклад и затем запланированная покупка?

– Возможно, но к вопросу денег нужно подходить исключительно с прагматичной точки зрения. Чем та сумма для тебя больше значит, тем правильнее будет ее использовать утилитарно.

– Что для тебя деньги? То, что ты можешь на них купить, или то, сколько времени ты их зарабатывал? – Сентидо петлял по полосам.

– Первое. Я отработал, получил деньги, теперь думаю о возможностях.

– Тебе не жалко времени?

– Конечно, жалко. Но я хочу жить, поэтому приходится чаще думать о будущем, чем о прошлом.

– И что в твоем будущем такого важного?

– Не знаю… Ты можешь ехать медленнее?

– Какие у тебя мечты? – Сентидо едва успевал перебирать пальцами на руле

– Самая банальная счастливая жизнь. Дом, семья, помогать родителям, карьеру сделать.

– Это не мечты.

– Так живет большинство. Глупо было бы себя выделять.

– Большинство не знает, о чем мечтать. А это жизнь «просто так».

– Большинство рождается в обычных семьях. Их возможностей хватает на скромные желания. Может быть, им приходится выбирать одну мечту и отказываться от другой. Они в этом не виноваты. Но ты не веришь людям, которые желают чего-то понятного. Может быть, потому что твои собственные мечты сбываются мгновенно.

– Да дело не в деньгах, – Сентидо трясло.

– Именно в них. Если бы у людей была возможность, они бы непременно следовали мечте.

– Думаешь?

– Уверен. Я хочу сказать, если бы у обычных людей было больше возможностей, то мир стал бы продуктивней. Правильнее, что ли.

– И кому известно, как правильно распределить деньги?

– Я думаю, самим людям.

– Знаю я их. Все без исключения, получив финансовое обеспечение на всю жизнь, перестают быть похожи на людей.

– Если ты обладаешь возможностями, то ими следует беспристрастно делиться. Люди сами поймут, как оптимально воспользоваться возможностью.

– Чтобы повторить судьбу писателя.

– Сделай потише. Чью судьбу?

– Писателя, чьи тексты помогали людям…

Писатель, чьи тексты помогали людям

В этом небольшом городе не было ничего необычного. Ни градообразующего завода, ни торгового порта, через который пролегала бы важная трасса. Город состоял из сетки нешироких улиц и невысоких зданий между ними. Квартиры в основном располагались на втором, третьем, четвертом этажах, а на первых – небольшие кафе и в магазинчики, в которых жильцы из этих домов и работали. Большинство людей начинало свой день в семь часов утра. Они завтракали, отправляли детей в единственную школу и принимались за дело. Соответственно, клиентами торговцев и поваров тоже были те, кто проживал по соседству. Те, кто создавал свою семью, не заводил больше двух, редко трех, детей, потому численность населения почти не менялось. Жизнь здесь шла своим чередом. Как и везде, происходили какие-то события. Проводились ежегодные праздники, на которые украшали улицы. Случалось и что-нибудь нерегулярное. Могли построить новый дом вместо старого или отремонтировать городской автобус. Кроме хороших новостей бывали и плохие. Сталкивались порой автомобили, иногда воровали вещи в магазинах, кто-то падал с лестницы и ломал себе ногу. Все новости публиковались в единственной газете. Каждое утро горожане читали ее за завтраком, чтобы узнать, чем живет их городок. Эти заметки и задавали настроение дня. Был и театр, и кинотеатр, и много других развлекательных мест, и жители активно посещали их… Но, даже несмотря на это, от газеты они не отказывались никогда.

Оттого молодому редактору газеты казалась его работа очень важной. Он знал, что весь город читает его ежедневное издание, поэтому относился к своему делу очень трепетно. Новости для каждого выпуска ему собирал репортер и присылали сами читатели. Редактор не хотел писать сухую сводку произошедшего и считал важным каждую статью наделить какой-нибудь моралью. Он был уверен, что текст способен сильно воздействовать на человека, люди смогут сделать выводы из чужих историй и качественно улучшить свою жизнь и жизнь близких. Особенно редактор тревожился из-за плохих новостей, понимая, что люди не специально совершают ошибки, приводящие к несчастным случаям. Каждый раз, когда в городе у какой-нибудь семьи происходила трагедия, он очень сильно переживал, облекая происшествие в нужные слова. Он всегда приписывал в конце напутствие читателям и пожелание быть осторожными и беречь друг друга. Беды тем не менее, хоть изредка, но продолжали случаться.

Однажды в одном из писем редактор прочитал необычную просьбу. Текст был написан от руки красивым почерком, но каждая строка шла не по линейке, а уходила то выше, то ниже. Из этого послания Писатель узнал, что его автор – одинокий старик. Тот благодарил за чувственное сообщение новостей и слезно просил рассказать, как приготовить салат из печени трески и риса. Дело в том, что он очень любит этот салат, но давно его не пробовал. Свою поваренную книгу он не может прочесть, поскольку много лет назад ослеп. Старик живет один, никогда не выходит из своей квартиры, и его никто не навещает. А свежие продукты ему приносит работник магазина. Он ставит их у двери и никогда не стучит, поэтому пожилой хозяин квартиры его никак не может поймать. Зато он каждый день слышит разговоры мужчин, сидящих под его окнами. Один из них всегда зачитывает новости вслух, а другие – ему внимают, а затем начинают обсуждать услышанное. В тот же день редактор нашел у себя дома поваренную книгу и принялся переписывать нужный рецепт для колонки в завтрашнем номере: «…В заключение, хочу поделиться с вами одним замечательным рецептом для салата из печени трески и риса. Положите в миску яйцо, горчицу, сахар, соль и уксус. Залейте туда же одну полную и одну неполную столовую ложку подсолнечного масла и взбейте до однородной консистенции. Поставьте смесь в прохладное помещение или в холодильник. Отварите рис. Возьмите головку лука и нарежьте его кубиками. Сварите два яйца и так же порежьте. Возьмите печень трески и мелко порубите ее. Теперь положите себе порцию риса, добавьте свежего лука, немного трески и залейте все приготовленным соусом».

Выполнение скромной просьбы обернулась для редактора необычайно оживленным откликом читателей. На следующий день жители города без устали обсуждали блюдо. Мужья вырывали из газеты рецепт и приносили своим женам, а те, в свою очередь, за день раскупили всю рыбу. Стихийное вовлечение в кулинарию само по себе стало новостью дня, о чем редактору сообщил газетный репортер. Под вечер в офис редакции поступило в три раза больше писем. В основном читатели делились своим мнением о получившемся блюде. Но были и те, кто с огорчением рассказывали, как им не хватило ингредиентов для приготовления. Редактор тогда даже немного огорчился, что люди не стали импровизировать и отказались от готовки вовсе. Описывая новость о возросшей популярности салата, редактор отметил, что в случае нехватки ингредиентов блюдо все равно можно приготовить из подручных продуктов. Следующим предложением редактор писал, что если у читателей все же что-то не получается, то они могут описать проблему в письме в редакцию. Но последние слова жители города поняли неправильно и стали писать вообще все нерешенные проблемы своей жизни. Проблемы были и бытовые: люди спрашивали, как починить сломанную розетку или где купить качественную сантехнику. И социальные: читатель мучился из-за коптящей под окном машины соседа и не знал, как ему об этом сказать. Касались они и вопросов, связанных с религией: так, один аноним переживал, что не может исповедоваться молодому священнику, потому что помнит его еще совсем ребенком и лично видел, как мальчик вырос и принял сан священника.

Комичное недоразумение позволило редактору посмотреть на мир с нового ракурса. Еще вчера он считал, что любой человек ежедневно занят своей работой и общественной жизнью, а газета ему нужна лишь для восполнения картины мира. Но сейчас было очевидно, что люди не знают, как им в действительности жить. Каждый их день – это переход от более простой проблемы к более сложной. Причем многие из них, заметил редактор, либо были похожи, либо стары как этот город, либо их решение не представляло никакой сложности. Редактор любил свою малую родину и желал ей только лучшего. Недолго думая, он взял на себя обязательство помочь всем вопрошающим, чтобы жизнь горожан стала счастливой раз и навсегда.

С этого момента редактор стал писателем. Теперь свой талант работы с текстом он применял не только для описания реальности, но и для ее создания. В первый же выходной он не пожалел денег и в разных частях города купил три рукомойных крана. Полдня потратил на их установку у себя, у родителей и у своего репортера. Один из кранов сразу начал течь, другие же два работали исправно. Затем он обратился к знакомому электрику и заплатил ему за ремонт двух розеток у себя дома. В процессе этой работы он задавал много вопросов и подробно записывал действия мастера. К понедельнику Писатель подготовил помимо новостей еще две инструкции: «как выбрать домой кран для воды» и «как отремонтировать розетку». На следующий день редакцию завалили письма с благодарностями. Одни люди говорили спасибо за рекомендацию качественной техники, другие отмечали, что без столь подробных советов они никогда не решились бы делать ремонт самостоятельно. Довольный полученным эффектом, Писатель принялся создавать инструкции для устранения других проблем.

Но уже вечером по пути домой он столкнулся с тем самым электриком. Мастер был настроен недружелюбно, ведь у него отменилось несколько вызовов. Кроме того, за весь день никто не позвонил и не пожаловался на сломанную розетку. Конечно, он знал о причине дефицита заказов и высказал Писателю свое недовольство новым форматом. А утром следующего дня автор полезной колонки получил очередное гневное послание. На сей раз – от продавца водяных кранов, раскритикованных Писателем. Ему, как следовало из письма, тоже потребовался день на проведение экспериментов. Торговец пояснил, что краны двух других магазинов делаются из латуни, в то время как его – изготовлены из алюминия, то есть более мягкого металла. На свойства самого изделия выбор металла не влияет, но гайки алюминиевого крана нужно затягивать не так сильно. Продавец заявил, что после критики в газете люди стали возвращать покупки и требовать обратно деньги. Весь рабочий день он оправдывался перед покупателями и теперь просит опубликовать его объяснения, чтобы все разом их прочитали. Писатель попытался исправить свои ошибки. Он написал, что сложную работу с электричеством лучше доверить специалисту, чтобы лишний раз не подвергать жизнь опасности, а водяной кран из алюминия нужно затягивать аккуратней, чтобы с ним не было проблем. Люди прислушались к новым рекомендациям. В хрупких алюминиевых кранах, они нашли нечто изысканное и привлекательное. Но, поскольку электрик так и не вернул прежнее количество заказов, клиенты перестали к нему обращаться по таким пустякам, как починка розетки. Чтобы не оставаться без денег, специалисту даже пришлось обходить дома и предлагать провести обслуживание проводки с весомой скидкой.

Автор колонки продолжал готовить инструкции, а читатели – применять их в жизни, решая домашние проблемы. Женщины стали готовить разнообразные блюда, тратить меньше времени на уборку, лучше разбираться в моде. Мужчины – эффективнее работать, получать более высокие зарплаты, играть в новые спортивные игры, больше понимать в машинах. Дети, получая все новые и новые знания о мире, теперь быстрее становились взрослыми, а старики – дольше жили. Многие инструкции дали неожиданный эффект. Например, заметка о том, «как легко привязать велосипед на улице» была написана для упрощения жизни горожан, но этот способ оказался очень сложным для воров – было нелегко распутать узел, чтобы не привлечь к себе внимания. О том, что в городе перестали пропадать велосипеды, Писатель узнал от сотрудников полицейского участка. Совет «как вкусно пожарить мясо» не только научил людей готовить стейк, но и предотвратил заражения паразитами – об этом сообщили из городской больницы. Инструкция «как сшить вечернее платье» уменьшило количество заказов у портного, а «ужиться с мужем – это реально» сократило очереди женщин на исповеди в церкви. Повсеместное использование полезных рекомендаций привело к трансформации общества. Теперь люди успевали делать все, что хотели, и брались за любое дело даже без малейшего опыта. С другой стороны, заметно разгрузились от посетителей магазины и все городские организации: больница, полиция, церковь и тому подобное. Сама жизнь в городе стала напоминать один длинный выходной. Люди стали меньше работать, реже ругаться с продавцами из-за плохих покупок, больше гулять, лучше разбираться во всем и оттого чаще ходить на выставки в музей.

Писатель, наоборот, стал работать больше. Но, поскольку люди часто повторяли друг друга и обращались с одинаковыми просьбами, он объединял эти запросы в одну общую инструкцию. Если просьбы приходили уже после соответствующей публикации, автор колонки говорил о том же, но другими словами, обращаясь к определенным читателям. Для ответов на сложные запросы требовались дополнительные дни, чтобы глубже погрузиться в тему. Нужно было расспросить о проблеме специалиста, попробовать рекомендации на практике и даже попытаться найти ответ эмпирически. Много времени отнимали письма, в которых некоторые горожане сообщали о том, что не смогли разобраться с инструкцией. Писателю приходилось возвращаться к старым заметкам и переписывать их более доступным языком с пошаговыми рекомендациями. С каждым выпуском полезных советов публиковалось все больше, а новостей – все меньше, пока последние и вовсе не пропали. С тех пор в каждой газете на обложке перечислялся список инструкций:

«Мистеру Вурье – как класть плитку для бассейна,

Миссис Рене – как уложить спать троих детей до девяти вечера,

Мисс Эрминойт – как привлечь внимание мужчины в доме напротив…»

Каждый день люди, купив газету, сначала искали свое имя в столбце слева, и если не находили, то выбирали интересную инструкцию из столбца справа. Каждый день Писатель успевал создать либо двадцать простых рекомендаций, либо две сложные. В редакцию уже начал обращаться весь город, и Писателю приходилось работать по двенадцать часов ежедневно, без выходных. Но и это не помогало справиться с объемом корреспонденции. Сложности добавляли люди, уже воспользовавшиеся «своей» инструкцией. Удовлетворенные результатом, они не оставляли автора колонки в покое, наоборот, слали ему просьбы по остальным проблемам, даже самым простым. Практически любой горожанин хотел заполучить от писателя как можно больше инструкций под свои нужды.

Теперь письма были наполнены злобой. Причины недовольства были самыми разнообразными. Одних не устраивало то, что инструкции стали очень большими и требовали в корне поменять привычки. Других рекомендации заставляли тратить много денег на «перестраховку»: поход ко врачу, когда ничего не болит, покупку свежих продуктов каждый день или приобретение более качественных вещей. Люди жаловались на то, что не понимают, как теперь следовать инструкции «накопления на путешествие», ведь на это перестало хватать денег. Также горожан сердило то, что им приходится ждать инструкций для решения их проблем по несколько недель. Некоторые вовсе не получили никакого ответа. Писателем были крайне недовольны пожарные. Однажды он написал подробную инструкцию о том, как пользоваться домашней газовой плитой, бытовыми свечами и домашним камином. Поскольку в ней содержалась информация по технике безопасности при работе с открытым огнем, люди даже перестали бросать дымящиеся окурки в урны. В результате за месяц не было зафиксировано ни одного возгорания, из-за чего пожарные боятся, что через год их услуги могут оказаться ненужными. У Писателя сложилось впечатление, что от его руки пострадали, буквально, все жители города. Часто порцию критики он получал прямо на улице, когда гулял во время перерыва. Тогда, чтобы не пересекаться с недовольными, он перестал выходить без надобности, добирался до работы только в ночное время, ел теперь только дома. Люди же не прекращали засыпать редакцию сообщениями о своих проблемах и критикой. Порой они умудрялись и то, и другое уместить в одном письме, отчего у Писателя вырабатывалось чувство вины и уже почти опустились руки. В силу своего характера он продолжал помогать даже самым неблагодарным горожанам и никак не мог поверить в то, что в его любимом родном городе живут сплошь негодяи и грубияны. Он хорошо помнил добрые письма, которые получал в самом начале. Что теперь стало с людьми, ему было непонятно.

Так продолжалось долгое время, пока однажды он не услышал из окна своего кабинета поучительный разговор матери и ребенка. Женщина ругала свою дочь за то, что та очень капризная. Она говорила, что нельзя быть такой неблагодарной, нужно уже взрослеть, а не устраивать истерические сцены. Девочка тогда не прислушалась к упрекам мамы, но Писатель извлек для себя пользу из подслушанного разговора. Он решил напомнить людям о важности ценить чужой труд, будь то корреспондент, или шофер, или дворник. В следующем выпуске он написал: «Дорогой читатель. Часто в повседневной суете мы перестаем замечать вклад других людей в нашу личную жизнь. Каждый метр городской дороги, каждый свод крыши, каждое свежее яблоко на прилавке – это чья-то работа, за которую мы должны быть благодарны. Необходимо проявлять уважение и признательность к другим людям за их добрые дела и поддержку. Благодарите своих близких, друзей, коллег, знакомых и всех, кто вам помогает. Говорите «спасибо» искренне и с открытым сердцем. Даже если речь идет о, казалось бы, незначительных вещах, о мелочах, которые делают вас счастливее. Помните, что благодарность – это ценность, которую нужно культивировать, чтобы она стала частью вашей жизни».

Люди восприняли инструкцию неоднозначно. Во-первых, они не считали, что она им нужна, ведь за все время работы издания никто никогда не писал о подобной проблеме. Если читатели сообщали о трудностях во взаимоотношениях с кем-либо, то в красках жаловались на других. Они просили у редакции совета, как разобраться с шумным соседом, или как терпеть ужасного начальника, или как родителям отдыхать от детей. Но никто не спрашивал, как самому стать лучше. Во-вторых, читатели предположили, что опубликовать такую инструкцию попросил кто-то другой. Тогда каждый задумался о том, кому может быть адресован этот совет, и очень быстро нашел с десяток человек в своем окружении, кому он просто необходим. Горожане обрадовались, что их близкие и знакомые станут к ним относиться лучше. И весь следующий день они ждали более благодарного, чем было вчера, отношения к себе. Не получив этого, многие стали ругаться и критиковать друг друга за неуважение. Доходило даже до драк и травм, о чем автор колонки узнал из новых писем. Он тогда получил невероятно много жалоб всех на всех. Люди были озлоблены на своих детей, мужей, жен, родителей, соседей, друзей, руководителей и подчиненных.

Писатель не мог себе позволить терять время на сокрушения и захотел исправить все как можно раньше. В своем следующем выпуске он решил напомнить людям о том, что такое просить прощения у других и прощать самим. «Все мы совершаем ошибки и причиняем кому-то боль, – говорилось в заметке. – Сами того не замечая, в моменты злобы мы забываем, как нам дорог человек, и можем его обидеть. Если так произошло, не оставляйте все, как есть. Признайте свою ошибку или, если это досадное недоразумение, обсудите его со вторым участником конфликта. Первый шаг – это признание своей вины. Выразите искреннее раскаяние. Не просто повторяйте «извините», а скажите, что вы действительно понимаете, какую боль или неудобство вызвали своими действиями. Будьте готовы к тому, что вы можете не добиться желаемого. Не все готовы прощать сразу, кому-то потребуется на это время. Уважайте такое решение и продолжайте работать над исправлением ситуации. Если же кто-то просит прощения у вас, постарайтесь забыть прошлые обиды. Опираясь на свои личные убеждения, проявите лояльность и понимание. Наконец, помните, что прощение – это процесс, который должен начаться с вас. Если вы хотите, чтобы на вас не держали зла, то сначала сами научитесь вести себя с другими аналогично».

Эффект, к сожалению, был таким же, как день назад. Люди были уверены, что все вокруг должны извиниться перед ними. Они ни в какую не замечали прямого обращения, адресованного им самим. Искаженное представление о мире позволяло им лишь по несколько раз перечитывать колонку. Они с жадностью смаковали каждое слово и представляли своих обидчиков. Как те, стоя на коленях, молили о прощении, а «обиженные» делали над собой нечеловеческое усилие и принимали виновного обратно в свой круг доверия. На следующий день все жители города вышли из своих домов с гордо задранными носами и отправились по своим делам. Никто никому не смотрел в глаза. Продавец продуктов обслуживал клиентов, не замечая их в своем магазине. А те, в свою очередь, бросали на прилавок монеты и выходили, не сказав ни слова.

Ведущий «полезной» рубрики впервые в жизни был в ярости. Он не мог поверить в то, что люди, внимательно прочитавшие инструкции, настолько неправильно поняли их смысл. И тогда он решил проучить эгоистичных горожан и опубликовал для них рекомендацию «как добиться того, чтобы тебя все зауважали». «Нам часто приходится сталкиваться с невежеством на работе, на улице и даже дома, – писал он. – Если вы хотите, чтобы люди относились к вам с пиететом, снимали перед вами шляпу, пропускали в очереди вперед, без причины делали скидку в магазине и всегда провожали с улыбкой… Если вы действительно всего этого заслуживаете, но почему-то до сих пор не получаете, следуйте этой инструкции. Перед сном вам нужно съесть по одному бифштексу, шницелю, баварской сосиске, бутерброду с маслом и ветчиной, а также четверть штруделя и запить все это двумя литрами солодового пива. От съеденного вас начнет клонить в сон, но вам нельзя засыпать сразу. Сначала нужно сделать небольшое упражнение. Взяв себя за уши, тяните их в разные стороны. Когда они начнут болеть, ненадолго отпускайте их. Повторяйте упражнение двадцать раз. Затем прижмите ладонь к кончику носа и начните давить на него так, чтобы ваши ноздри стали растягиваться. Нажимайте беспрестанно десять минут. Чередуйте эти два упражнения до конца вечера и не останавливайтесь до самого сна, даже лежа в постели».

Следующий вечер жители города все как один провели за сытным ужином и затем за своеобразным массажем лица и ушей. Наутро в предвкушении своего триумфа каждый вышел из дома и увидел нечто невероятное: по улицам шагали человекоподобные свиньи. Они были весьма упитанны, их уши были растопырены в разные стороны, на лице красовался свиной пятак. Что удивительно, они, как люди, все ходили на задних ногах, носили одежду и куда-то стремились, будто у них есть важные дела. Свиньи заполонили весь город: они сидели в кафе, за рулем автомобиля, стояли за прилавками магазинов. При виде друг друга они смеялись и, один второго, тыкали копытами в рыла. Издевательства перерастали в потасовки и драки. Недовольные свиньи поднимали с асфальта мусор и кидались им, а потом, сцепившись, катались в истерике по земле. В тот день работа в городе была парализована. Писатель наблюдал за происходящим из окна своего кабинета. Он знал, что, когда эти полуживотные-полулюди устанут драться, они решат отомстить автору шутки.

Так и произошло. Свиньи собрались в организованное стадо и ворвались в здание редакции. Они выломали дверь в кабинет и схватили Писателя в момент, когда он писал очередную инструкцию. Каждый, кто мог дотянуться, пытался лягнуть его копытом. Кто стоял ближе, пускали в ход звериные клыки и кусали автора полезных советов за плечи и спину. Его выволокли на улицу и протащили до центральной площади. Выстроившись вокруг него, они пропустили вперед гордую свинью, сильно напоминающую мэра. Она была жирнее всех и носила красивый пиджак, какой раньше был у градоначальника. Только лично лягнув Писателя, свинья начала говорить. Она заявила, что тот нарушил закон, принятый сегодня днем в городской администрации. По нему, газетным писакам запрещается строчить инструкции на жизненные темы по своему усмотрению. Закон вступает в силу за день до его принятия. Все авторы, кто был уличен в его нарушении, подлежат задержанию и заключению в тюрьму. Наказанием будут каторжные работы по составлению рекомендаций, согласованных с мэрией. И первым, что напишет преступник, добавил хитрый свино-мэр, будут советы о том, «как писать инструкции». В ответ на это Писатель только поднял вверх руку со смятым листком. Глава города выхватил его и стал бегать по строкам своими маленькими свиными глазками.

Автор колонки знал, что за ним придут очень скоро, поэтому, не теряя времени, сел за очередную инструкцию. «Дорогой Писатель, – обратился он сам к себе. – Если ты можешь помогать людям с помощью карандаша и листка бумаги, наделен силой решать проблемы людей, но те от этого не становятся счастливей… Если твоих рекомендаций им всегда мало и читатели, обращаясь за советом, настоящую помощь не принимают… Если от твоих слов становится хуже всем… Так пусть же твой талант исчезнет, стоит тебе только дописать этот текст», – закончил Писатель за секунду до того, как его схватили. Этот листок он держал в кулаке до тех пор, пока его не забрала свинья-мэр. Зная об эффективности инструкций, она пришла в дикую ярость и завизжала. «По только что принятому закону все авторы, кто лишился своего дара, должны быть казнены на месте и похоронены не на кладбище, а в городской клумбе для цветов» – заходилась злостью свинья-мэр. После чего толпа хрюкающих подчиненных накинулась на Писателя и лягала его копытами до тех пор, пока он не перестал подавать признаков жизни…

– Не знаю… Почему тогда писателю, вообще, не покинуть город?

– Конси. Я тоже не знаю, – Сентидо выглядел более озадаченным, чем я.

– Как горожане не видели своих истинных проблем, так и писателю нужен был взгляд со стороны на его жизнь. Я понимаю, что это сказка. Но в реальности у писателя есть близкие или хотя бы друзья. Они должны были сделать инструкцию «жизни» для него.

– Ты знаешь, что «друг» – это подарок, который ты даришь себе?

– Сделай уже тише музыку.

– Близкие – еще большие эксплуататоры, чем незнакомцы.

– Это эгоистично – думать, что тобой все пользуются.

– Ставлю свою машину, что это так. Если у человека много друзей, то он тщеславен, если не много…

– Хватит вилять в полосе. Сбавь скорость.

– …То он любит подседать им на уши и ныть про свой тяжелый крест.

– Ты считаешь, что искренней дружбы не бывает?

– Конси. Люди только и ждут момента, чтобы тебя обобрать. А еще природа в нас не заложила механизмов самоограничения. Или казнить всех предателей, или, при отсутствии контроля, весь мир будет одной температуры и без порядка.

– Я не понимаю тебя.

– Это метафора.

– Ты себя нормально чувствуешь? У тебя язык заплетается, – я присмотрелся к Сентидо и увидел, что все его лицо в поту. – Даже между нами нет искренней дружбы?

– Я с тобой недостаточно искренен. Ты, я думаю, сам от меня чего-то хочешь. Иначе зачем сел со мной в машину.

– Смотри. Если бы мы с тобой стояли друг напротив друга в стерильных условиях, скажем, на необитаемом острове, и нам ничего не пришлось бы делить, – я почувствовал азарт к этому спору. Мне показалось, что можно найти слабое место в хрупкой позиции приятеля. – Мы станем, по-твоему, искренними друзьями? А, Сентидо? – я заговорил громче, чтобы он точно отвлекся от своих мыслей и согласился со мной.

– Тогда, может, и ста… – Сентидо посмотрел на меня. Его взгляд был спокоен, и это контрастировало с хаотичной динамикой в окне автомобиля. Он будто смотрел сквозь меня и не смотрел вовсе. На мгновение салон залился ярким светом. Казалось, сам водитель его излучает. Лучи подсвечивали очертания стекол и расходились за спиной Сентидо, слабо озаряя его узкие зрачки наркотического опьянения.

– Машина, Сен…, – я не успел договорить. Удар по касательной в крыло водителя. Нас резко развернуло на большой скорости. Еще удар…

– Глупый Сентидо. Мы будем надеяться, что он придет в себя, – Вита, на удивление, не проявляла никаких эмоций, говорящих о тревоге.

– Не хочешь его навестить? – спросил я ее.

– Обязательно ему позвоню, как только он сможет шевелить ртом, – ответила та.

– Откуда такая ненависть?

– Я, скорее, сокрушаюсь. Лучше умереть, чем быть придатком аппарата вентиляции легких.

– Ты можешь связаться с его родственниками? Вы же друзья.

– Мы не очень близкие люди. Так, пересекаемся на вечеринках, но не более.

– Хорошо, у меня есть мобильный телефон Сентидо. Но я не нашел в записной книжке мамы, папы, брата. Ты не знаешь хоть кого-нибудь из его близких?

– Нет, конечно. Откуда мне вообще такое знать, – Вита отвела глаза в сторону.

– И что делать? – слегка повысив голос, спросил я. Мое раздражение быстро перетекло в отчаяние, потому как я не мог и не хотел заставлять Виту помогать мне. Может, меня огорчало, что Вита не сильно удивилась, когда узнала про мой подвиг.

– Да просто ждать надо, я думаю. Кто-то, да объявится.

– Его же пригласила девушка, у которой сегодня день рождения. Как же ее…, – пытался я вспомнить.

– Долонья, – подсказала Вита.

– Да, точно. Она будет сейчас спрашивать, где Сентидо. Можешь ей рассказать? Она передаст, кому надо.

– Слушай. Таких, как я, Сенти, Долоньи, просто не очень много. Поэтому мы все друг друга знаем. Это не делает нас близкими друзьями. Долонье не надо сейчас портить праздник. Да и потом. Ты же сам рассказал про каких-то охранников Сенти, думаешь, они не сообщили, кому надо? – почти со смехом в голосе продолжала Вита. Почему такие очевидные вещи не приходят в голову мне. Вероятно, для меня Сентидо, лежащий на руле авто, не тот, что сейчас с трубкой во рту бурлит искусственными легкими. Пусть будет так. Пусть о его благополучии позаботятся профессиональные охранники.

– В моих планах на вечер было передать груз ответственности за Сентидо другому человеку, – с улыбкой и грустью в голосе сказал я. Вита молчала почти минуту.

– Пошли выпьем. Ты такой сконцентрированный, от того таким замученным выглядишь.

– Спасибо, Вита. Прямо сейчас настроения нет. Мы сможем еще когда-нибудь встретиться? – спросил я.

– Конечно! Пиши мне, когда соскучишься.

Я начал скучать по Вите сразу, как вышел из клуба. Пока я ехал до дома, успел проиграть несколько новых версий нашего диалога. И во всех случаях в конце она оставалось все такой же милой и заманчивой. Вряд ли все это можно классифицировать как любовь – на такое высокое чувство нужно было тратить много сил, а я, как верно подметила Вита, был замученным. Поэтому перед сном я не стал лишний раз напрягать фантазию по поводу моих отношений с Витой. Я намеренно гнал от себя эти мысли, чтобы не заиграться и в результате не заблудиться среди нереалистичных материй. Может быть, я подумаю об этом в будущем, но сегодня и завтра моя жизнь – это скромные амбиции с фокусом на стабильный заработок и выплату долгов. К тому же, завтра нужно проведать отца. Мама просила помочь ему по работе.

В квартире родителей была суета. Адрен, мой отец, ведет коммерческую деятельность. В нее входит индивидуальный заказ мебели, оптовые закупки бытовой техники, монтаж квартирной утвари, ремонт сантехники, укладка ламината, вывоз крупногабаритного мусора. На самом деле этот список гораздо длиннее и постоянно дополняется. В отцовском предприятии только несколько переменных со временем стали постоянными: на него работают четыре человека; в любое время, даже в самое засушливое, есть заказы от Фрагмана; оборотных средств у отца – ровно на два месяца вперед. Сейчас квартира родителей была заставлена тяжелыми коробками с кухонной техникой на продажу. Она не всегда стояла в нашей квартире, до этого хранилась в отцовской мастерской. Но последние пару месяцев то помещение было забито под потолок брикетами строительных материалов для Фрагмана. Здание, насколько я помню, всегда было камнем преткновения этих двух предпринимателей. Оно принадлежало моему отцу, и, в лучшем случае, с Фрагмана можно было брать плату за хранение досок. Но последние сейчас лежали там бесплатно, потому что они пойдут на возведение веранды придорожного ресторана, которую будет делать команда отца. Ему достается много заказов на обслуживание потому, что заведение общепита принадлежит Фрагману. Тот, в свою очередь, получает от отца скидку за опт. Разбираться в их многолетних экономических отношениях можно долго, но важнее отметить положение на сегодня. У отца с начала года было крайне мало заказов. Кухонная техника в коробках ждала своей реализации уже почти шесть месяцев. Поэтому отец решил разом оптимизировать свои дела. Они с Фрагманом договорились о том, что последний покупает всю технику по цене чуть ниже закупочной и обязуется к концу месяца заплатить аванс на постройку веранды. Конечно, отец терял приличную сумму. Зато ему не придется просить работников брать отпуск за свой счет.

– Привет, пап.

– О! Рад тебя видеть. Ты зачем пришел? Я маме говорил, что сам погружу. Мы фургон прямо к подъезду подогнали.

– А Лавер? Или сегодня ты без водителя?

– Лавер в машине. Я не просил его помогать. У него что-то с пяткой. И сегодня выходной, в который он не должен работать.

– Но ты же ему заплатишь за этот день.

– Мы договорились, что он возьмет отгул на следующей неделе.

– Ладно, разберешься. Давай помогу…

Зная сколько весят все коробки, я понял, что отец сам не справится с разгрузкой. Мы управились за полтора часа. Лавер продолжал жаловаться на ногу, отчего отцу пришлось поменяться с ним местами и сесть за руль. Вздохнув, я сел в фургон. Адрен не просил ему помогать, но и от помощи не стал отказываться. Из чувства вины, он старался не смотреть в мою сторону.

– Сейчас только заедем заправиться на соседнюю улицу. Небольшой крюк, зато смогу списать целую кучу бонусных баллов, – на заправке Лавер пошел за сигаретами, а мы с отцом стояли и ждали, пока наполнится бак.

– Как дела на работе, Конси? – спросил Адрен.

– Хочу уволиться… Я работаю уже за двоих, но деньги те же, – ответил я.

– Ой, сейчас не самое удачное время, чтобы увольняться, сам знаешь какие новости.

– Новости всегда плохие, а ипотека сама себя не выплатит. К сожалению.

– Ну, если будешь работать долго и усердно… А так, все госпитали, кажется, одинаковые.

– Это правда. Но, может, мне не всю жизнь быть врачом?

Отец на это ничего не сказал. Я знал, каким будет его ответ. Они с матерью не могут представить такой ситуации, при которой человек в здравом уме решил бы перечеркнуть шесть лет в медицинском университете, три года в ординатуре и три года работы хирургом. Они не меняли свою профессиональную деятельность по собственному желанию уже тридцать лет. Я был готов к небольшому спору, у меня даже был хороший контраргумент. Фургон, набитый под крышу стиральными машинами и электрическими плитками, выглядел как лишние пять тысяч – стоило только продать. Но отец не развивал спор, будто зная о моем козыре.

– Спасибо, что помогаешь, – сказал он. – Я уже и не надеялся успеть после разгрузки в налоговую инспекцию.

– Зачем тебе туда? – удивился я. – Сегодня же выходной.

– Они работают и сегодня. В будни я за всю неделю не выкроил времени, чтобы съездить.

– Так а зачем?

– Собираем сейчас бумажки, чтобы мастерская соответствовала санитарным нормам.

– Какие-то новые требования?

– Нет, думаем там попробовать открыть небольшую кафешку.

– Думаете? Кто думает? Фрагман? – я начал злиться.

– Конси… – отец попытался сохранить тон беседы.

– Ты уже едешь что-то оформлять, то есть вы уже подумали. Пап. Ну какое кафе?!

– Ну, здание все еще мое. Хочу – кафе открою, хочу – бассейн, – отец попытался свести все к шутке.

– Так оставь мастерскую, или вы на грани закрытия? – спросил я.

– Нет, заказы есть. Я и ребята останемся делать, что делали. А в помещении эффективнее будет открыть общепит.

– Кто сказал? Фрагман? Он ничего другого посоветовать не может, не надо слушать его, – настаивал я.

– Фрагман сейчас единственный, кто может заказать работу на несколько месяцев вперед.

– Да не может такого быть. На всю Семлагриму единственный, кому нужен монтаж чего-то там…

– Нет, конечно. Не единственный, но из надежных сейчас только он. Благодаря ему сотрудники получают зарплату последние несколько месяцев.

– Он это знает и манипулирует тобой, чтобы ты отдал ему мастерскую.

– Я не отдаю ее! Она моя. Но скоро перестанет быть моей, если хоть какие-то деньги не будут оседать в чертовом бизнесе.

– Я не могу тебе указывать, только предостерегаю. Прошу, еще раз хорошо подумай. Вспомни, как много сил и времени ты потратил на обустройство и поддержание мастерской. Фрагману дай повод – он все к своим рукам приберет. Пожалуйста, попридержи его рвение и давай еще раз обстоятельно все обсудим.

Отец оставил меня без ответа. Вскоре мы доехали до злополучного ресторана Фрагмана. За час перенесли в подсобку весь груз и были готовы возвращаться.

– Адрен! – раздалось где-то за спиной.

– Да, Фрагман, – живо отозвался мой отец.

– Охранник сказал, что ты приехал, я сразу побежал сюда.

– Да мы все уже закончили.

– А я знаю, охранник потом еще раз звонил. Я что спешил-то. Давай уже сейчас приводи свой цех в презентабельный вид. Чего время терять?

– А как же веранда? – спросил отец и посмотрел на фасад здания, откуда пришел Фрагман.

– Это потом, может, мой племянник со своими балбесами сделает, не бери в голову. Ты давай лучше думай о более важном. О новом кафе! Место надо уже в порядок приводить и открываться, – Фрагман говорил поучительно.

– А доски?

– Так вы мастера, вам видней, что доски. Пустите их на облицовку, полы, что угодно. Только экономно. Они обошлись мне в десять тысяч, это, считай, моя инвестиция в открытие.

– Да даже если мы со следующей недели начнем, там работы на два месяца. А платить своим я как буду?

– Адрен, ты меня водишь за нос как дурака? За два месяца мой племянник из твоего гаража дворец сделает. Понял, да? Ты, давай, быстрее работай, а я вам, так и быть, зарплату буду платить до открытия.

Мой отец попал в сильную зависимость и уже очевидно не был партнером Фрагмана. Я слышал весь разговор и не мог поверить в происходящие. Мог, но не хотел. Владелец придорожных помпезно-пошлых ресторанов на моих глазах отбирал у отца его квази-бизнес. У меня заболела голова, и, словно чтобы скрыться от этой паршивой ситуации, я ушел в машину. Спустя десять минут в нее сел и отец. «Лавер, обрадую, – сказал он. – Заказ есть на месяц вперед. Так просто работа еще не шла сама в руки. Конси, мне сейчас в мастерскую надо заехать. Тебя где высадить?»

Первый преступный замысел

Около пяти часов утра я проснулся от ночного кошмара. В нем я ходил по темным коридорам пустого жилого многоэтажного дома. Все квартиры были открытыми и пустыми, без людей. Чем дальше я шел по этажу, тем больше видел на полу воды. Она была настолько густой, что ноги в ней вязли. Я с трудом добрался до очередной двери, но за ней жилого помещения не оказалось. Там открывался вид на город с высоты примерно двадцатого этажа. Я держался за стену и боялся, что поток воды утянет меня или в коридор, или в дыру на месте квартиры. Проснувшись в холодной поту, я долго не мог уснуть. Наверное, заключил я, так мой мозг интерпретирует долговую яму перед соседями, а в нее, в свою очередь, меня загнал начавшийся в моей квартире потоп. После получаса безуспешных попыток уснуть, я сдался и пошел на кухню. В интернете новостей с вечера не было, поэтому я скучал, находясь в информационном голоде. На глаза попался телефон Сентидо, который я обычно даже не доставал из куртки, но этим вечером решил его зарядить, так как он пищал, намекая на то, что жить ему осталось недолго. Это был обычный мобильник последней модели. Для разблокировки он просил предоставить лицо Сентидо, но я знал пароль. В очередной раз пробежался по списку чатов. За последние несколько дней, после моей встречи с Витой, появились сообщения лишь в одном чате, и я провалился в него. Судя по тексту, это была рабочая переписка с подчиненной. Они обсуждали рекламные креативные решения и прочее в этом духе. Странно, что Вита не посоветовала мне обратиться за помощью сюда. Я вышел из списка бесед на главный экран и обратил внимание на приложение с красной пометкой уведомления. На иконке была нарисована сфера, которую окутывали выходящие из одной точки шипы, а сама иконка была подписана: «Центр». Я нажал на нее, и это тоже оказалось приложение в виде чата. Последнее сообщение было отделено чертой от текста выше: «Ваша машина, Ferrari Purosangue, не подлежит восстановлению после аварии. Она была заменена на полную копию». Я пролистал выше:

-– Полицейские патрули отозваны на всей территории Семлагримы до конца ночи. Вас никто не остановит.

-– Пять тысяч доставлены. Пакет с деньгами находится в багажном отделении вашей машины.

Тогда я решил изучить это приложение подробнее. Там Сентидо периодически задавал вопросы по поводу своей машины, писал о перелетах и просил что-то купить. Оператор поддерживал диалог, а потом мог отправить отчет о проделанной работе. Цельной информации было мало, потому что в основном Сентидо звонил оператору. Это было видно по сообщениям с рисунком телефонной трубки. Один из звонков по времени приходился на час аварии, и я вспомнил детали того разговора. Пока что было непонятно, кто отвечает на все месседжи, и как выглядит живое общение с ним. В голове рисовался безликий менеджер в банке, который ведет пятьдесят или сотню премиальных клиентов.

Несколько сообщений за последнее время выглядело так:

Оператор: – Самолет в Вену подан.

Оператор: – Оплачено участие Мунерамгейм.

Сентидо: – Это последний раз, когда я играю.

Оператор: – Оповестим организаторов об остановке абонентской платы.

Сентидо: – Останавливайте и меня, если еще раз захочу играть.

Оператор: – Мы не можем вас остановить. Это противоречит правилам. Если вы чувствуете зависимость от игры, мы можем на основании врачебной экспертизы признать вас временно недееспособным и организовать курс реабилитации.

«Мунерамгейм» – это клуб, или казино, или что-то подобное. Я никогда не был в таких заведениях, поэтому могу только предположить, как это место выглядит. Кожаные кресла, барная стойка, рулетка, крупье, фишки, возгласы. Или наоборот покерный стол, каменные лица и тревожное постукивание ногой. Неужели Сентидо правда тратит на игры целое состояние, раз он летает на игры в другую страну на частном самолете. А я еще сомневался, просить у него денег или нет. Кажется, я могу рассчитывать на пять тысяч и срок возврата – два года. Возможно, Сентидо тратит столько в неделю или за одну игру, судя по переписке. Если бы он знал, что я, можно сказать, его спас – точно дал бы мне даже десять тысяч и, вообще, на пять лет. Тем более сейчас в карманных деньгах он не нуждается, потому что вместо ресторанов у него питательная капельница. Жаль, Сентидо не может написать в чат «дайте новое жизнеспособное тело».

Я не гордился тем, что сделал. Однажды мы с другом были на тренинге личностного роста. Там люди сидели по кругу и говорили, чем могут гордиться. Я сказал, что не верю в Бога, но искренне и с удовольствием придерживаюсь заповедей. Скорее всего, я стал бы очень набожным человеком, если бы с рождения ходил в церковь. Но это прошло мимо меня. Так вот при выборе жизненных стандартов я все равно почему-то остановился на заповедях. И, соблюдая их, я сам себя хвалю за то, что отличаюсь от зверей или, например, узников тюрьмы. Странная мотивация для жизни. Стыдился ли я того, что сделал? Кажется, нет. Я стал себе противен в следующие мгновения, когда изменил мнение о Сентидо. Моментально я решил, что такие, как он, одним фактом своего существования уничтожают веру в справедливость. Их вычурно богатый образ жизни бросается в глаза всем, кто едет утром в автобусе и рассматривает из окна его спорткар. Я думаю, люди проголосовали бы за то, чтобы бросить Сентидо в той аварии, либо чтобы спасти по цене всего его состояния. Но у меня ценник гораздо ниже: мне нужно пять тысяч для покрытия части долга. Как только Сентидо очнется, я все ему расскажу – и мы договоримся о сроке возврата. Уверен, он не будет против.

Размышления навалились на меня мертвым грузом, и к вопросу получения помощи от богатого приятеля я решил вернуться завтра. Но утром я не проснулся с готовым ответом, как получить деньги, и, озадаченный, поехал на свою смену. По пути, в автобусе, я продолжил читать чат с банком. Однажды Сентидо прислал фотографию с мужчиной, стоявшим спиной, так что лица не было видно.

– Найдите этого подлеца, – просил Сентидо.

Ответ пришел через пару минут:

– Судя по вашей геолокации и камерам городского видеонаблюдения вы сейчас находитесь в ресторане «Заря». Вы зашли туда полтора часа назад, через час после вас искомый мужчина припарковал недалеко от входа Mercedes CLS AMG, номер 892-090. Машина зарегистрирована на имя Квиролф Тендерикс.

– Пришли двух парней, – написал Сентидо.

– Агенты будут у вас через двенадцать минут, – сообщил оператор.

Недосказанная история в чате только отвлекла меня. Мне нужен был безопасный способ заказать банковского курьера к машине Сентидо. Суммы в пять тысяч было достаточно, но я все никак не мог придумать правдоподобную причину от имени владельца авто. Вспомнил. Он говорил, что любит делать дорогие подарки. Его пригласила на день рождения Долонья, но Сентидо не смог присутствовать на празднике, потому что попал в аварию – это не секрет. И вот, он приходит в себя и решает отправить презент.

В реанимации время остановилось. Посреди холодной плитки и белых стен стояла койка. Я подошел к Сентидо и осмотрел его. Санитары побрили лицо моего друга, помыли его тело и заменили все белье. Поэтому казалось, что его дни полны бытовой мороки. Жаль, он сейчас даже снов не видит и ничего не вспомнит за последние несколько недель. Если, конечно, выйдет из комы.

– Привет. Мне нужны деньги, – проговорил я очень-очень тихо. Сентидо молчал. Но я и не разговаривал с ним. Я пытался составить текст сообщения, которое мой приятель сейчас попросит меня написать в чат поддержки.

– Сентидо, – решил объясниться я с самим собой, – хочу тебя поздравить, ты пережил аварию и последовавшие за ней операции. Сегодня ты даже стал откликаться на свое имя и пытался разговаривать, но, к сожалению, в утренний осмотр под протокол это не попало. Жаль, что ты быстро устанешь и опять уйдешь в себя, – я достал телефон Сентидо из своего кармана, открыл приложение и принялся печатать. Мобильник я расположил в своих руках примерно на уровне головы Сентидо и повернул немного к его лицу. Для всех и, видимо, даже для меня это должно было выглядеть так, что писал Сентидо.

– Привет. Я хочу сделать своей подруге подарок на день рождения. Нужно, чтобы ваш сотрудник привез и положил в мой автомобиль пять тысяч. Я заберу их потом, меня ждать не надо, – написал я в поле для ввода сообщения. При повторном прочтении было непонятно, кто его написал: наивный мошенник или пятилетний ребенок. Тогда я решил исправить текст и сделать его по образцу предыдущего диалога Сентидо:

– Нужно пять штук. На подарок, – я перечитал каждую букву пять раз и наконец отправил сообщение. На ответ потребовалось не более пяти секунд:

– Машина инкассации проезжает мимо вас. Добавила задание через их службу безопасности передать вам необходимую сумму. Через четыре минуты они подъедут, – отписался оператор. Я испугался, потому что не могу выйти за деньгами, это опасно.

– Пусть оставят в моей машине.

– Я передам сотруднику, где ее можно найти.

Окна коридора выходили как раз на задний двор, и я мог видеть через ветви деревьев красное пятно, спорткар Сентидо. Через пару минут к ней подъехал фургон. Из него вышел человек в спецовке бежевого цвета. В руках он держал что-то, напоминающее мешок. Дальнейшие действия я, из-за деревьев, не разглядел. Зато я отчетливо увидел, как Феррари мигнула фарами. Вскоре на телефон пришло сообщение: «Вы можете забрать необходимую сумму из багажника своего автомобиля».

Я продолжил работать в отделении до поздней ночи. Во втором часу я спустился в раздевалку для врачей и надел чужой хирургический костюм. Поверх него накинул одноразовый халат. Там же нашел ярко-красную хирургическую шапочку и чьи-то больничные сменные туфли. На лицо, до самых глаз, натянул медицинскую маску. Я рассчитывал пройти мимо камер в чужих вещах, чтобы в будущем запутать полицию. Вышел на территорию госпиталя и в полной темноте заднего двора дошел до машины. Открыв ее, я обнаружил в багажнике тряпичный мешок, а в нем – толстую пачку купюр. Я спрятал его себе под халат, закрыл авто и вернулся обратно в больницу. Чтобы скрыть последние улики, я стер с телефона свои отпечатки пальцев и положил его в камеру хранения к другим вещам Сентидо. Надеюсь, мы больше не увидимся. Даже в своем, почти пустом, отделении, где все спали, я не чувствовал себя безопасно. Поэтому спрятался в туалете и только там решился вновь достать мешок и пересчитать деньги. У меня в руках было пять тысяч, всего пятьдесят банкнот. Срок кабалы перед судом сейчас сократился на четверть. Пара сообщений в месседжере обеспечили мне состояние в восемь моих зарплат. Как бы я хотел быть владельцем этого телефона.

Получив деньги, я не спешил реализовывать задуманное. Нужно было очень аккуратно добавлять в жизнь новый капитал. Чтобы в будущем, если я попаду в поле зрение полиции, они не смогли по моим выпискам со счета определить незаконное обогащение. Поэтому в ближайшие выходные я поехал в соседний город, где проходила выставка медицинской техники. На таких мероприятиях можно было ознакомиться с большим ассортиментом заграничной продукции. Ее представляли дистрибьюторы тоже с иностранными корнями. Я придумал способ, как для безопасности, на случай, если номера на банкнотах решат отследить, поступить с деньгами. Для этого требовалось конвертировать их в валюту, а затем – обратно. Выставка была удобным местом для того, чтобы сделать это, не привлекая внимания. Я заходил в один обменный пункт и переводил деньги в валюту, а затем шел в следующий – и совершал обратное действие. Так я должен был затеряться среди тысяч операций сегодняшних гостей. В итоге я отмыл свои пять тысяч, сходил на саму выставку, для видимости купил несколько недорогих инструментов. «Обновленные» деньги я не собирался класть на счет. Вместо этого я их разделил на пять частей и спрятал в разных местах внутри своей квартиры. С помощью них можно было расплачиваться только за некоторые услуги и еду. И то не за всю, чтобы в истории операций банка не было видно, что я перестал есть. Казалось безопасным тратить украденное на каждую третью-четвертую покупку. Из-за страха, что меня могут поймать, хотелось избавиться от этой суммы быстрее. Поэтому в планах было вложить деньги в ремонт квартиры, тратить их на подарки для близких, оплачивать ими услуги стоматолога. Зарплату же копить на погашение долга. Кредитную карту я не стал закрывать, наоборот, увеличил траты по ней, чтобы мое положение выглядело более плачевно. На тот случай, если меня поймают, я также написал расписку о получении суммы от Сентидо со сроком погашения через два года. Спасибо, Сентидо.

Где-то через неделю я читал протоколы осмотра пациентов. У Сентидо пришли плохие анализы, у него в организме развивалась инфекция – в условиях стерильного помещения это значило, что его иммунитет не справляется с собственными микроорганизмами. Такая флора живет с тобой в ладу до тех пор, пока не чувствует, что ты начинаешь умирать. Пора было задуматься о будущем. Мне требовалось еще пятнадцать тысяч. Кроме того, я не хотел жить в старой облезлой квартире, требовался ремонт. Можно было просто освежить стены и пол, поменять плиту и входную дверь – минимум для того, чтобы начать это жилье сдавать и больше здесь не находиться. На обновление должна уйти такая сумма, чтобы деньги от сдачи равнялись ежемесячному платежу по ипотеке. А что насчет нее? Может, лучше сейчас снять всё и вложить в закрытие кредита на квартиру? Тогда в дальнейшем переплата будет меньше, и я смогу сэкономить. А долг по суду пусть подождет. Я все так же не собираюсь ездить в другие страны, мой судебный пристав учит меня смирению.

Ситуация повторилась. Опять реанимация, и снова у меня в руках – телефон Сентидо. С тех пор ему прилетело много сообщений от разных персон, читать их было неинтересно. В основном его звали на разные мероприятия и курорты или скидывали в общих чатах мемы и тематические видеоролики. Вот бы мне получать столько приглашений… А еще хотелось бы знать, сколько Сентидо может снять денег за раз, чтобы это не выглядело подозрительно. Я снова пересмотрел его чаты, заметки, почту, но никаких зацепок не нашел. Одно из приглашений было на фестиваль электронной музыки, который пройдет на Карибских островах. Там же говорилось, что один день проживания на курорте стоит три тысячи. Я, как врач Сентидо, только что прописал ему реабилитационный отдых на пляже. И напечатал:

– Нужно пятнадцать тысяч, чтобы отдохнуть здесь, – для убедительности добавил ссылку на гостиницу. Ответ пришел через минуту:

– Отель забронирован. Если вы хотите успеть на фестиваль, то вам необходимо вылетать не позже, чем через пять дней. Для вас зерезервирован самолет и экипаж на следующие двое суток. Фалькон будет ожидать вас в аэропорту в любое время, – я молча перечитал ответ несколько раз. Если Сентидо не вылетит, то банк, или что это за организация, заподозрит махинацию. Следовало отменить все брони, чтобы не попасться. Может, связаться с отелем и попросить вернуть деньги на мой счет? Но тогда этот перевод будет виден и полиции – я попадусь. Это сколько же должен зарабатывать Сентидо, чтобы иметь собственного консьержа: забронируй то, деньги привези сюда? Немного пообщавшись с этим человеком, я мог предположить, что он вряд ли выбрал общественно полезную работу. Сочувствия к нему во мне почти не осталось. Со своей профессиональной точки зрения я видел беспомощный организм, занимающий койко-место, а с человеческой – мне Сентидо уже почти не нравился.

Я шел в свое отделение и в мыслях пытался придумать оправдание тому, чтобы «не ехать». Возможно, я уже стал хоронить Сентидо, потому что с ним особо не советовался, даже в своей голове. Мне стало все равно, что подумает оператор банка, когда я в очередной раз попрошу прислать денег. Может, от лица этого богача втридорога арендовать мастерскую отца, а тот потом вернет деньги мне? Если Сентидо осталось пару месяцев, то сколько за это время будет потрачено якобы на аренду гаража с учетом налога на прибыль и имитацию деятельности Сентидо там? Или такой вариант – попробовать продать его машину. Но у меня нет на нее документов. А если только детали? У меня нет опыта снимать их. Оставались вещи в салоне, я не мог припомнить ничего, кроме солнечных очков и спортивной сумки. Очки, кажется, были известного бренда. Интересно, сколько они могут стоить? Так, еще нужно отменить рейс и бронь, пока не стало совсем поздно. Перепрыгивая с одной мысли на другую, я опять вспомнил про сумку. В ночь аварии Сентидо, кажется, кивнул в ее сторону, когда сказа мне, что участвовал в играх. Или мне показалось. Какова вероятность того, что в сумке – деньги, и что ее не тронули, когда меняли машину на новую? Нужно срочно проверить. В очередной раз посреди ночи я подошел к яркому и броскому спорткару. Как же сильно он контрастирует с припаркованной рядом каретой скорой помощи. Смешно, но для меня сейчас функцию последней выполняет именно Феррари. Я открыл заднюю дверь и потянул за молнию спортивной сумки. Да, в ней деньги. Около десяти пачек. Не знаю, по сколько в них купюр, но, думаю, тут не меньше пятидесяти тысяч. Это, определенно, не может здесь оставаться. Алчность затмила мои глаза, хотя я все еще думал, что беру эти деньги взаймы с обещаем вернуть. Ни капли рефлексии. Мне повезло – благодаря своему психотипу, в стрессовой ситуации я блокирую эмоции и сжимаю волю в кулак. Обратная сторона такого характера – во все остальное время я очень много думаю и во всем сомневаюсь, отчего часто прихожу к самоистязанию. За все подряд, кроме хладнокровных действий в стрессе. За них мне никогда не было стыдно. Я решил не забирать сумку – она была слишком броской, и принялся набивать карманы брюк. Затем запихнул несколько пачек под рубашку, но оставшиеся уже не умещались под одеждой. Пришлось все выложить обратно, в сумку. Я взял ее в руки, накинув сверху медицинский халат, и пошел быстрым шагом обратно в госпиталь.

На часах было почти двенадцать часов ночи. В отделении сегодня очень мало пациентов, и все в этот момент уже спали. Медсестер в коридоре тоже не было видно. Второй дежурный хирург предупредил меня, что будет дремать в комнате для врачей. Я убедился в этом лично, когда аккуратно приоткрыл дверь, чтобы его не разбудить. Хотел спрятать сумку.

– Конси! – кто-то окликнул меня в коридоре. Я узнал этот звонкий голос. Это точно была Вита. Как она меня нашла? Или она здесь для того, чтобы проведать Сентидо, ведь это я рассказал ей, где он лежит. Я повернулся и увидел перед собой Виту в кожаной куртке и в кроссовках на танкетке. На фоне блеклых стен больничных коридоров ее рыжие волосы невероятно горели. Как она попала сюда?

– Вита. Привет… Рад тебя видеть, – я нервно ее поприветствовал. В руке у меня все это время лежал телефон Сентидо, и я быстро убрал его в карман. Надеюсь, Вита не увидела этого. Если спросит, скажу, что проверял входящие – вдруг кто-то пытается найти Сентидо.

– Я тебя ищу, – Вита подошла вплотную. Она делала так и раньше.

– Я как раз иду от Сентидо. – соврал я.

– Как он?

– Хороших или плохих новостей нет, – я не стал говорить про плохую динамику в этот день.

– А настроение?

– Он пока не очнулся.

– А, точно, – Вита не засмущалась, а, скорее, изобразила смущение.

– Пойдем, я проведу тебя, посмотришь сама.

– Да мне твоего описания хватит, если честно. Все эти операции, больные и полумертвые люди на меня нагоняют тоску. Правда, мне спокойнее здесь.

– Да? Ну, хорошо. Тогда чем я могу тебе помочь?

– Ты же меня спрашивал, есть ли у Сенти близкие. Так вот, я нашла его сестру.

– О как. Здорово, – я занервничал еще больше. Мне нужно было успеть отменить неуместную бронь и отнести телефон Сентидо обратно в камеру хранения.

– Но она, как я говорила, в другой стране.

– Что ж… Жаль, что не сможет навестить Сентидо, – я ощутил небольшое облегчение.

– Она попросила, чтобы приехал ты.

– Что? Я? Зачем? Откуда она вообще про меня знает?

– Я рассказала, как ты спас Сенти, и она хочет тебя отблагодарить.

– Может, она просто позвонит?

– Конси, – Вита странно на меня посмотрела. Затем положила руку на халат. Я попытался увести спрятанную сумку из-под ее руки, но Вита сжала несколько складок халата в кулак.

– Послушай, Конси. Я знаю, чем ты тут занимаешься, – ее тон показался мне назидательным. Вряд ли ей хватило бы фантазии представить, как я беру в долг у коматозного друга… Друга?

– И чем я здесь занимаюсь? – спросил я еле слышно, будто не хотел получать ответ.

– Ты здесь страдаешь фигней. Посмотри, уже полночь, а ты еще на работе! – Вита рассмеялась. Ее звонкий и громкий смех был неуместен в стационаре. По моей коже пробежали мурашки. Еще через пару секунд в коридор вышла медсестра и уставилась на нас.

– Давай выйдем. Посторонним разрешено находится здесь только днем.

– Конси, ты понял меня? – Вита снова изменила тон. Теперь она говорила очень властно. – Тебя ждут и хотят поблагодарить. Отказываться нельзя – ты обидишь очень влиятельных людей. Тебе повезло оказаться в такой ситуации. Завтра полетим с тобой, я тебя доставлю. Я обещала.

– Чего? Завтра я не могу… Нам надо выйти из отделения, – сказал я своей собеседнице и сделал вместе с ней десяток шагов до лестничной площадки. – Послушай, Вита. Ты, возможно, плохо представляешь мою жизнь. Завтра у меня работа, послезавтра у меня работа, а вот через два дня у меня… все еще работа. Я не могу позволить себе отпуск за свой счет и внезапно отправиться в другую страну только потому, что там меня хотят «похвалить».

– Ты можешь перестать так волноваться? Если ты беспокоишься насчет денег, то ты не потратишь ничего.

– Дай мне ночь подумать, завтра скажу, – я выдавил из себя компромисс. – Поговорю с заведующим отделением, посмотрим, может, получится сдвинуть мой отпуск.

Эта ночь оказалась бессонной. Вскоре после того, как ушла Вита, у одного пациента моего отделения началось внутреннее кровотечение. Для нас, двух хирургов, экстренная операция продлилась четыре часа. Закончив, из последних сил, я наградил себя правом вздремнуть до конца смены. Но не прошло и получаса, как меня нашла медсестра и сказала подойти в администрацию:

– Доброе утро, я Конси Бъдье, – заспанный, я еле выговорил приветствие.

– Конси, доброе утро. Мы оповестили вас по корпоративной почте, но не получили ответ. Ваша заявка на конференцию одобрена. Подпишите эти документы в двух экземплярах, – секретарша сидела за большим столом и разбиралась в стопках документов.

– Я ничего не знаю ни про какую конференцию.

– Вы не будете подписывать? – секретарша еще раз подняла на меня глаза, и взгляд ее был недовольным. – Я пришла сегодня на работу на час раньше, чтобы оформить вашу командировку.

– Мне жаль, что так вышло, но…

– Вы злите в такой ранний час не только меня, но и вашего заведующего, который давал добро вам лично и помог перевести ваши дежурства на других врачей. Сейчас вы подпишите бумаги, а потом идите и разбирайтесь.

Я сделал все, что просила секретарша, и вернулся к себе. Достал украденную спортивную сумку с верхней полки шкафа. Приоткрыв ее, я увидел все те же пачки денег. Определенно, эту конференцию подстроила Вита. Если она так настаивает на поездке, я все равно должен сначала доехать до своей квартиры, чтобы спрятать сумку. Я переоделся и вышел из корпуса.

– Конси Бъдье, – окликнул меня мужчина в костюме. Он стоял, опершись на заднее крыло длинного черного автомобиля с покатым багажником и длинным капотом.

– Да, – обманывать не было смысла, я все равно не готов был сейчас убегать.

– Я отвезу вас в аэропорт.

– Я хочу домой.

– Прошу прощения, Вита настоятельно просила привезти вас именно в аэропорт.

– Мне надо принять душ, взять чистые вещи.

– Давайте я позабочусь об этом, – успокоил меня мужчина в костюме и открыл передо мной заднюю дверь.

В другой день я бы извивался как уж на сковородке. Но, видимо, беспрерывный стресс с бессонницей, помноженные на утренние фокусы Виты, вылился в покорность. Наверное, я не до конца верил в происходящее. По словам моей знакомой, мы должны были лететь в Барселону сегодня. Но судебный пристав ясно заявил мне о том, что наложил арест на выезд из страны. Может, слова Виты – это иносказание, и мы должны были просто перекусить в испанском ресторане? Я сел в машину и первую минуту осматривал салон автомобиля. Встретивший меня мужчина теперь сидел за рулем. Казалось, он находится так далеко, что, в случае необходимости, мне придется встать и подойти к нему. Слева в подстаканнике стояла бутылка питьевой воды. Когда я хожу в супермаркет, эту воду никогда не беру, потому что она стоит в десять раз дороже обычной. Да и потом, более дорогие вещи уместно покупать лишь тогда, когда ты почувствуешь разницу. Даже если речь идет про еду, ты сможешь отличить вкусно приготовленное блюдо в ресторане от полуфабриката, разогретого дома. Другое дело – вода. Сама ее природа кричит о том, что она должна быть одинаковой во всех странах и в каждом доме. Наверное, так на нас влияет реклама, в которой говорят, что мы на девяносто процентов состоим из воды. Ты хочешь быть уверен в том, что любой встречный человек совпадает с тобой хотя бы наличием в вас одинаковой воды. А когда пошлые маркетологи вторгаются в жизнь и начинают продавать тебе самую простую вещь на Земле в десять раз дороже, с тобой начинает разговаривать бес. Он убеждает тебя в том, что с ней ты будешь лучше остальных во всем. Дорогая вода быстрее утоляет жажду, она вкуснее и полезнее. А красивой стеклянной бутылкой ты соберешь сотни завидующих взглядов по пути в самый престижный фитнес-клуб. Не буду ее пробовать в знак протеста, даже смотреть на нее не хочу. Задумавшись о бутылке в подстаканнике, я не заметил, как мы выехали на окраину Семлагримы. Я попытался собрать мысли в стройный порядок. Вероятность того, что меня везут в аэропорт, стала выше. Я вез с собой большую сумму сворованных денег. Считается, что обычно в тебе говорят две стороны: рациональная и эмоциональная. Первая сейчас заверяла меня в том, что нужно выкинуть сумку сразу, как только появится возможность. Однако вторая, на время поездки тоже ставшая рациональной, просила меня не выпускать из рук денежную добычу и думать о будущем, свободном от ипотеки и долгов. Так я прибыл в аэропорт, не определившись, что делать с деньгами. Машина проехала мимо съезда ко входу в главное здание, но сразу после него свернула к сравнительно небольшому сооружению с панорамными окнами и волнообразной крышей. Когда мы приблизились, я понял, что это вип-терминал. Автомобиль остановился прямо возле него. И хоть я сам открыл дверь и зашагал в сторону входа, водитель быстрым шагом догнал меня, сопроводив до стойки регистрации.

– Конси, добрый день, – издалека поприветствовала меня девушка за стойкой регистрации.

– Да, здравствуйте.

– Можно ваш паспорт?

– Я его не взял, – сказал я, а про себя добавил: «Отлично! Есть весомая причина остаться». Девушка на секунду смутилась, пока тишину не прервал мой сопровождающий:

– Это резидентский борт.

– Тогда все в порядке, – ответила регистратор и улыбнулась во весь рот. – Я вас сейчас провожу в.., – она еще раз посмотрела в свой монитор, – в вашу комнату отдыха.

Меня сопроводили в просторный отельный номер прямо в внутри здания. На кровати лежали полотенца для душа, в шкафу висела запечатанная в целлофан одежда: рубашки, пиджаки, безразмерные футболки и толстовки. Я решил остаться в своем, но прежде принял горячий душ. Затем, сев на кровать, я увидел на журнальном столике ту же дорогую воду, что раздражала меня час назад в машине. У меня не осталось сил еще раз ее так сильно ненавидеть, и я провалился в безмятежный сон. Мне снилась сумка. У нее было разорвано дно, о чем я узнал, только приехав домой. Во сне я пытался идти на работу так, чтобы краем глаза просматривать обочину на предмет выпавших купюр. Но на дороге не было ни единой бумажки. А сумка за моей спиной навязчиво твердила: «Собирай все, собирай все, собирай все…». В какой-то момент это стало невыносимо, и я проснулся.

– Собирайся, – надо мной стояла Вита и пыталась меня разбудить: – Конси, собирайся. Полетели.

Вита рассказывает про резидентов

Я никогда не рассматривал вблизи самолеты такого класса. Да и сейчас ожидал увидеть пассажирский боинг, поэтому мне сложно было скрыть удивление. Нас довезли до трапа, и я увидел бизнес-джет черного цвета с турбинами, расположенными вокруг хвоста. С другой стороны, в самом носу воздушного судна, сквозь угловатые иллюминаторы кабины можно было рассмотреть готовящегося ко взлету пилота. Внутри большая часть поверхностей была из лакированного темного дерева. Элементы интерьера из ткани были мягких бежевых оттенков с цветочным узором. В конце коридора начиналась изолированная комната с кроватью, край которой я видел через приоткрытую дверь. За креслами и парой диванов могло расположиться примерно десять человек. Но сейчас из пассажиров летели только мы с Витой. Стюардесса предложила напитки и порекомендовала во время взлета находиться в креслах и быть пристегнутыми. Только сейчас, видимо, окончательно проснувшись, я вспомнил о том, что боюсь летать. Правильнее сказать, я не помню, каково это – летать. Но даже обрывки воспоминаний юношества о полетах у меня были достаточно тревожными. Я сел в кресло и стал вслушиваться в усиливающийся гул наших двигателей, пока мы выкатывались на взлетную полосу. В нервозном ожидании я застегнул ремень, а потом затянул его еще туже. Но Вита проигнорировала предложение стюардессы и первые десять минут от начала разгона провела в телефоне, лежа на диване и закинув ноги выше головы на спинку. В это время в моем иллюминаторе пейзаж аэропорта сменился видом на ближайшие жилые кварталы, утопленные в деревьях, а позже и вовсе стал напоминать бескрайние полотно из белоснежной ваты. В один момент гул двигателей стал почти неслышным, и мы прекратили бесконечно ускоряться, отчего я почувствовал себя как при падении на американских горках. Яркие пятна облаков так ослепляли, что без боли можно было смотреть только на поверхность крыла. Разглядывая его несколько минут, я подумал, что его кончик стал трястись сильнее, и, чтобы не начать паниковать, я перевел глаза на Виту. Она, все в той же эксцентричной позе, без передышки печатала полотна сообщений. Мне хотелось отвлечься от страха полета, и я обратился к ней с давно назревшим вопросом:

– Вита.

– Да-да, – она отвлеклась от телефона и уставилась на меня.

– Сколько все это стоит? – в лоб спросил я.

– Чего? Ты про что спрашиваешь? – Вита нахмурилась.

– Вот этот самолет? Ты, наверное, часто летаешь премиальным классом.

– Ой, я не знаю. Я тебе что, пилот? Ты можешь подойти к ним, если так интересно, – огрызнулась Вита, будто не желая разговаривать. Мне это не понравилось, ведь это она меня взяла в поездку, и, мне кажется, она должна дружелюбнее относиться к моим вопросам.

– Ты же заплатила за перелет. Ты должна понимать хотя бы порядок расходов.

– Слушай, я, если честно, не знаю, что сколько стоит. Бухгалтерия и финансы мне вообще никогда не были близки. Если бы я была обычной, то в первый же день сошла бы с ума от шквала акций в магазине или от скачков стоимости бензина.

– Я вижу, что ты и Сентидо очень состоятельные. Я могу только догадываться о том, каким способом каждый из вас зарабатывает. Мне это не интересно, я знаю о существовании экстремально больших капиталов. Но я никогда раньше не контактировал с такими людьми и тем более не пользовался роскошью, буквально, как этот самолет.

– Сенти никогда не работал за деньги. Я тоже. Они нам не нужны. Не волнуйся по поводу зарплат. У тебя благородная профессия, – намеренно язвила Вита. Меня такое никогда не обижало, потому что я сам люблю так пошутить.

– Я все равно угощу тебя напитком, как и обещал. Несмотря на наличие у тебя самолета, – парировал я.

– Это не мой самолет. У меня вообще ничего нет. Поэтому мне очень приятно, что ты хочешь ухаживать за мной. Любое проявление внимания от тебя имеет для меня большое значение.

– Ты постоянно шутишь, и я не понимаю, где правда, а где – нет. Ты говоришь, что ничем не владеешь, но это не мешает тебе отправлять за мной лимузин.

– Майбах не лимузин. Лимузины до пошлости длинные и несуразные.

– Ты поняла, что я имею в виду.

– Слушай. Такие, как я и Сенти, по-настоящему ничем не владеют. Но, когда нам что-то нужно, мы можем пользоваться всеми деньгами. Поэтому отпадает сама надобность обладать чем-то в привычном смысле этого слова. То есть копить деньги, использовать кредитку, вести учет трат. У нас всё по-другому.

– Объясни, насколько по-другому.

– Как бы проще-то сказать… Мы пользуемся всеми деньгами во всех банках.

– Я понял, что вы богатые и у вас есть счета по всему миру.

– Я говорю не про счета. Вообще все банки могут предоставить нам деньги.

– Вы фонд, или траст, или семейный офис – я в этом не разбираюсь.

– Я бы хотела тебе рассказать подробнее. Но я, честно, никогда не слушала папу, когда он заводил про это разговор.

– Твой отец хотел тебе раскрыть секреты семейного бизнеса?

– Нет, он архитектор, но никогда не брал деньги за работу.

– Ты меня держишь за дурака? Отец не получал зарплату, ты ничем не владеешь, Сентидо, наверное, такой же бедный: в своей машине живет. Я видел, как за ночь его спорткар из металлолома превратился в совершенно новый автомобиль.

– Ну это не удивительно. Сенти мог договориться с Центром.

– С центром чего?

– Мы просто заказываем там, что нам надо. Нам это доставляют. Либо мы просим у них об услуге, и они всегда ее оказывают.

– Ваши консьержи? Мальчики на побегушках?

– Ты очень грубый. Зачем обижать людей, которых даже не знаешь. Они организовали твой полет и много чего еще, вот ты сейчас в командировке – это тоже их заслуга.

Я вспомнил про билеты на фестиваль и бронь самолета, которые я заказал от имени Сентидо. Нужно было выбрать момент после посадки и отлучиться в туалет, чтобы с его телефона отправить отказ. Жалко, я забыл это сделать еще в отеле.

– Я уважаю все профессии, – сказал я, – ни в коем случае не хотел кого-то оскорбить. Но ты же говоришь про безликий сервис, который живет на ваши деньги. А за такие деньги – любой каприз.

– Мне неприятно слышать твои оскорбления, – Вита встала с дивана и ушла в конец самолета. Через минуту она вернулась с банкой колы. Догнавшая ее стюардесса из-за спины предложила Вите перелить напиток в стакан, но та отказались. Я избегал зрительного контакта, потому что не знал, насколько сильно мои слова задели Виту. Хороший момент, чтобы отлучиться в туалет по-настоящему и, заодно, обследовать самолет. Я уже оперся руками о подлокотники, чтобы встать с кресла, как Вита сама продолжила беседу: – Ты не понимаешь концепцию резидентов, так?

– Видимо, так. Если я даже твой вопрос сейчас не понимаю, – ответил я, передумав вставать с места.

– Мы – я, Сенти и много-много людей на Земле – являемся резидентами. И мы очень давно договорились о том, чтобы владеть всем миром. Не мы, конечно, а наши прадеды, они были самыми влиятельными людьми сто лет назад. Или двести. Я еще раз говорю. Я всегда плохо слушала отца, когда он начинал свою лекцию… В общем, человечество, с его финансовой системой, нам подчиняется.

– Ты сейчас поведала мне о конспирологической теории про мировое правительство, – ухмыльнулся я и с недоверием поинтересовался: – И где вы живете и руководите всей планетой?

– Резиденты живут во всех странах, даже самых отстойных. Но есть еще специальные закрытые города. Один из них – недалеко от Барселоны, куда мы сейчас и летим.

– Ты хочешь сказать, что ты и Сентидо – члены некой организации, которая управляет миром?

– Нет. Управляет всем Центр, «мозг» планеты. А мы просто избранные, кого он оберегает и слушает, и кому подчиняется.

– То есть все-таки вы управляете планетой? – когда я это говорил, мне вспомнился психиатрический термин «вовлекаться в бред».

– Ты слишком много хочешь понять. Я тебе коротко пытаюсь объяснить, что не знаю, сколько стоит полет на этом самолете. Потому что не платила за него. Потому что и так все принадлежит резидентам.

– Вы можете тратить, сколько вздумается?

– Наконец-то.

– И деньги у тебя не кончатся никогда?

– Представь все богатство мира. Представил? Так вот, оно – моё. И одновременно – Сенти. Резиденты, чтобы не ссориться, не делят деньги между собой. А еще их так много, что да – они никогда не кончатся.

– Это, конечно, хорошо. Вы заключили паритет. Но в мире полно преступников, всегда готовых поживиться любым состоянием.

– У нас никто не ворует деньги. Это невозможно.

– Почему?

– Центр может найти кого угодно. Те, кто пытаются воровать у нас, скоро узнают и про Центр. А там один путь – гарантированно испортить себе жизнь.

– Я читал про преступников, которые следили за богатой семьей почти год. Они выбрали подходящий момент и обворовали виллу на один миллион. Они сломали сигнализацию, не оставили ни одного отпечатка и волоса. Владелец так и не нашел их.

– Значит, он не был резидентом. Центр такого не допустил бы.

– Всякое может быть.

– Может. Но не с резидентами.

– Почему ты так уверена?

– Потому что в этом случае будет, как с африканским королем…

Африканский король

Резидент познакомился с королем на вечеринке самых обычных супербогатых людей. Точнее, они уже были заочно знакомы. Еще точнее, король тогда уже полгода работал младшим инвестиционным консультантом в резидентском венчурном фонде. Ему было 26, когда он устроился в Mind Fund VC. Его задачей было находить стартапы в сфере ментальных технологий. Не тех, что вживляют микропроцессоры в мозг мышам, а тех, что специализируются на нейро-лингвистическом программировании, ищут ключи к сознанию людей через слова. Интересно, что за всю свою историю фонд никогда не продавал доли в стартапах, даже если те показывали хорошие метрики роста. Наоборот, он со временем поглощал молодой инновационный бизнес полностью. Вероятно, резидент хотел найти шифры и лазейки в главной составляющей коммуникации людей, чтобы потом спрятать в потайных лабиринтах своего венчур-офиса с мягкими пуфами и бесплатным кофе-поинтом. Непонятно, резидент боялся того, что технологии попадут в руки беспринципным корпорациям, или участвовал в гонке вооружения с киберпреступниками. Может, он хотел сам научиться всем приемам вербального хакинга, чтобы взламывать упертые умы своих оппонентов. Резидент был похож на человека, который не терпит отказов и не идет на компромиссы. В его фонде были ультимативные условия: или выкладываешься, или уходишь. Поэтому все воспринимали эту смесь из качеств характера и принципов в работе как проявление плохого авторитаризма. Из-за чего всегда ходили по струнке, лишних слов не говорили и не смотрели резиденту в глаза, если стояли или сидели с ним на одном уровне.

Резиденту, в свою очередь, нравилось работать, даже на вечеринках самых обычных супербогатых людей. Правда, делать это один он не любил, поэтому всюду, где появлялся, всегда брал «живую кровь» в виде молодых сотрудников. Так вот, король был одним из таких – способный, смышленый, с нетривиальными взглядами. Он знал это про себя и знал, что резидент это знает. И вот, спустя шесть месяцев работы на вечеринке, в окружении праздника высшего света король впервые лично докладывал резиденту последние сводки новостей, свои прогнозы трендов и расчеты размера рынка для приложения, которое подслушивает диалог с человеком и по итогу дает сводку, когда вы были грубы и нетактичны с ним. Резидент остался доволен. Ему тогда понравилось все: от идеи приложения и рассчитанного размера рынка, до шампанского, которое ему подносили официанты. Стартап попал в портфель венчурного фонда, а король – в поле зрения резидента. Но король не расслабился, а, наоборот, стал работать за двоих, до слез и допоздна засиживаясь в офисе. И вскоре получил и повышение, и полное доверие резидента.

Доверие в один момент стало таким, что однажды резидент назначил сессию по стратегическому планированию в боулинг-клубе, где играл со своей матерью по случаю ее юбилея и, буквально, сбивая кегли, раскрыл основной пул бенефициаров своего фонда и, конечно, потенциальный размер возможных инвестиций. Для короля это было откровением. Вряд ли можно встретить человека, который не удивился бы, узнав про людей с безлимитными финансами. Король не скрывал изумления, но вел себя сдержанно. На следующий день, утром, он положил перед резидентом на стол несколько инвестиционных планов. То были рекомендация по участию в следующем раунде стартапа-советчика, давшего троекратный рост оборота, и план консервативного инвестирования в софт-верные решения из-за неоднозначного прогноза по развитию нейросетей.

Имелся у короля и третий план, но делиться им с резидентом было бы самоубийством. Если коротко, то в течение следующих шести месяцев король играл двойную игру. Он настолько умело создал с нуля агентурную сеть подставных компаний в серых зонах мировой экономики, что любая служба разведки купила бы у него франшизу, чтобы отмывать деньги на борьбу и спонсирование терроризма. План был выверен до мелочей: генеральные доверенности от резидента, личные поручительства от лица управляющих банков, череда анонимных подельников в даркнете, управление расписанием резидента. Король выбрал момент, когда они оба находились на круизном лайнере, где проходила свадьба сестры резидента. Последний, в своей привычной манере, совмещал работу и светскую жизнь и не догадывался о зловещих планах. Маршрут пролегал вдоль берега Африки, и в назначенное время, в третьем часу ночи, когда лайнер проплывал в ста километрах от Мыса Доброй Надежды, на корабле неожиданно отключилась спутниковая связь, что мгновенно отключило гостей судна от внешнего мира. В этот момент из нескольких банков стали отправляться транши в череду трастов и банков поменьше. Финансовые организации, которые обслуживают резидентов, не выставляют им лимиты на использование денег, о чем король знал, поэтому можно было переводить любую сумму. Камнем преткновения являлись банки, в которые он переводил средства. Они могли заблокировать деньги для проверки правомерности. Поэтому в цепочке отмывания присутствовали криптовалюты и безмолвный блокчейн. Уже через десять минут на закрытых трастах короля лежал миллиард. Дело оставалось за малым – как герой фильма про ограбление, скрыться в ночи на арендованном вертолете и начать новую жизнь.

На завтра резидент обнаружил пропажу короля и денег. На второй день Центр отследил все переводы вплоть до миллиона биткоинов, осевшего на холодных кошельках. На третий – вышли на рыболовецкий траулер, который перевозил сто миллионов золотыми слитками к берегам Африки в районе Либерии. Тем же вечером нашли сам траулер, он был затоплен в километре от суши. На четвертый день спутник засек колонну военных грузовиков. Подсчет размеров армий и количества единиц боевой техники уже давно ведется автоматически, оператор Центра тогда лишь зафиксировал на мониторе, что армия Либерии выросла на 400 грузовиков и движется не к границам, а вглубь страны. На пятый день Центр связался с тамошним генералом, который являлся их осведомителем. И тот на шестой день уже в офисе Mind Fund VC, сонный после ночного перелета, но при параде, то есть в военном мундире, и очень озабоченный ситуацией, рассказывал резиденту, как продал треть армии новым революционерам, и уже присматривал себе поместье во Франции.

Агенты Центра всегда отличались инициативностью. И уже на седьмой день группа переворота была готова свергнуть действующую власть и повести оставшиеся две трети армии на цитадель… короля. Пожалуй, лишь с этого момента главного героя верно называть именно так. С этих пор он настолько вжился в роль и так она ему шла, что все очевидцы забыли его прежнюю сущность аналитика в фонде… Вот так живешь и не знаешь, что тебе предначертано стать хоть африканским, но все же королем.

Но здесь в игру вступает резидент. Интересно, что на второй день не были заморожены счета трастов, не начались обыски по айпи-адресам, по которым замечены криптокошельки. Дело в том, что на первой вечеринке очень обычных богатых людей было принято несколько ключевых решений: то, что стартап попадает в портфель фонда, и то, что Маделейн попадает в поле зрения резидента. Маделейн – это аналитик фонда, которая затем украла миллиард, купила себе армию и назвала себя «африканским королем». Да, нужно было раньше сказать о том, что король – женщина, но все ее с тех пор называют королем. Вызывает ли теперь вопросы тот факт, что король работал с двойной отдачей и оставался на работе допоздна? Банально, но это правда. Резидент не собирался идти войной на короля. Более того, он не стал вызволять свои деньги. К сожалению, первое время он вообще ничего не хотел. Его сильно обидело предательство любимого человека. Он не мог поверить в то, что Маделейн все это время его обманывала.

В это время король жил в крепости на охраняемой территории в сотни гектаров. По периметру каждые пять минут проезжал пикап с пулеметом в багажнике и головорезом, сидящим за ним. На углах крепости стояли зенитные орудия. Леса вокруг были заминированы. Внутри крепости действовало военное положение. Все были готовы к решительным действиям, но никто не понимал, с кем они воюют. Маделейн же первые три недели провела в бункере под крепостью с запасом еды на полгода. Но после того, как никто не напал, а по радио не перехватили переговоров военных, она решила выйти на средний этаж. Ей лишь не хватило духа подойти к окну. Могло показаться, что у нее не было плана. На самом деле таковой имелся, просто развивался по худшему сценарию. Маделейн прекрасно знала, что ее будут искать, но не думала, что это произойдет так быстро. Поэтому физическое золото спешно изменило свой курс и нашло пристанище в джунглях Африки, хотя ехало в Москву. Маделейн считала, что в России ее точно не найдут, а если и найдут, то не смогут достать из-за того, что эта страна не выдает людей без разбора международному Интерполу. Но сейчас Маделейн сидела в крепости и ждала.

«Ждать» – это было частью плана. Потому что по правилам, которыми резидент успел с ней поделиться, общие деньги по факту ничейные. Когда отряды Центра идут забирать у тебя украденное – это значит, что тебе просто хотят отомстить. Процедура никак не связана с возвратом денег, потому что у резидента, по определению, все деньги мира. А поскольку его «счет» бесконечный, ему невозможно причинить ущерб. Так что нужно было только дождаться, когда резидент умрет от старости и спокойно жить в своем пентхаусе в любой стране и, вероятно, самой устраивать вечеринки богатых людей.

Ирония заключалось в том, что резидент был ровесником короля. И с ходу нельзя было сказать, кто кого переживет. Да и начинать свободную жизнь в семьдесят лет было сомнительной инвестицией. Оставалось уповать на несчастный или, для кого-то, счастливый случай, когда неожиданно прихватывает сердце или у машины отрывает колесо. Список услуг в категории заказных убийств в даркнете очень длинный. Король собирался заказать сразу несколько, чтобы убить резидента наверняка, но медлил уже несколько дней. Можно было подумать, что он очень занят переездом и все время уходит на пересчет золотых слитков, а может, он уже несколько дней учил местный диалект, чтобы объясниться с настройщиком интернета. Может быть, король знал о правиле убийства резидента, но это крайне маловероятно, потому что говорить о таком не принято, хоть и не запрещено. Это правило знают все резиденты, но практически никому не рассказывают о нем. Во-первых, они общаются обычно только друг с другом, во-вторых смертные, кто знает о правиле, стараются подавить свою внутреннюю жадность, иначе она будет стоить жизни им и их семьям. Еще бывает так, что резидент намеренно не говорит о правиле, чтобы разыграть своего врага даже после смерти. Возможно, к таким можно отнести и нашего героя. Так что, считаем, король о правиле не знал. Правда, в этом случае сложно объяснить, почему он стоял посередине зала, сложив руки на груди, и только ждал. Дело в том, что резидент зря обижался на короля, заочно обвиняя его во лжи. В краже обвинять точно можно, а во лжи – не стоит. Маделейн не обманывала резидента, когда не спешила уходить с работы, чтобы заполучить пару минут уединенного разговора с ним. Она искренне краснела и отворачивала глаза, когда резидент брал ее за руку и целовал на прощание в щеку. Увлечение резидентом было настолько сильным, что Маделейн даже могла бы оформить план его же ограбления в презентацию на десять слайдов и уложить доклад в три минуты. И с любовью к каждой мелочи, к которой придерется резидент, представить на очередной питч-сессии. Спустя время резидент действительно высоко оценил степень проработки ограбления.

Но сейчас король не был увлечен резидентом. Он вообще, можно сказать, не был. Его одолевал страх того, что за ним придут, все у него заберут, посадят его в женскую тюрьму на пятнадцать лет, а по окончании этого срока вышвырнут на улицу начинать жизнь сначала. Короля даже больше пугала не тюрьма, а то, что после нее нужно будет снова работать. И паранойя одолевала Маделейн так сильно, что спать она теперь могла только с девяти утра до часу дня и с четырех до восьми вечера. Она считала, что нападать на крепость будут ночью как во всех боевиках про спецназ, а она так не хотела проспать собственный арест. Ее злило, что можно заснуть в просторном зале, а проснуться с мешком на голове и больше никогда не увидеть мир глазами свободного человека.

Спустя несколько месяцев резидент решил действовать. В его сердце была обида. Единственное, что он хотел – это схватить Маделейн за плечи и трясти до тех пор, пока она не осознает свою глупость. Более умного плана за два месяца в его голову не пришло, поэтому работал с тем, что есть. Брать крепость штурмом было опасно. Резидент был пацифистом, ему не хотелось бессмысленно убивать людей. Тем более, что один из его любимых стартапов учит подмечать детали культур разных стран, чтобы в разговоре проявлять уважение к иноземцам. И особенно ему нравились традиционные узоры на одежде африканских народов. Поэтому он не мог себе представить, как веселые улыбающиеся и вечно танцующие негры поменяют народные облачения на военную форму темно-зеленого цвета и станут откручивать друг другу головы, подрываясь на минах. Тогда резидент стал скупать все продовольствие в регионе, чтобы вызвать в лагере голод. По задумке, лагерь исчерпает запасы, солдаты станут бунтовать и бросят свои казармы. Но очень быстро резидент вспомнил, что в том же приложении про разные культуры была историческая справка про африканские племена, про то, что некоторые из них были людоедами. Резидент испугался, что солдаты просто съедят руки Маделейн, и тому будет не за что ее трясти. Поэтому он быстро прекратил продовольственную блокаду. Другой отличной идеей было купить политиков и пролоббировать закон о демилитаризации страны. Тогда по всем каналам и радио стали рассказывать о том, что у страны не осталось врагов, а значит, нет смысла тратить десятую долю бюджета на оборону. И что всем военным, кто явится в военкомат и сдаст оружие, выдадут двухмесячное довольствие и помогут с трудоустройством. Эффект был неожиданным – недовольны оказались все. Народ – потому что боялся оставаться без защиты. Солдаты – потому что боялись не найти другую работу. Правительство даже получило ноту протеста от соседней страны, потому что социальная политика демилитаризации вызвала среди их населения волнения и требования реформ, поэтому они будут расценивать такой закон как провокацию против их страны. В худшем случае – будут вынуждены напасть на Либерию, чтобы остановить демилитаризацию. В итоге пришлось этот закон отозвать.

Центр, конечно, быстро завербовал королевских советников. И они, один за другим, пытались замолвить слово по поводу перемирия. Но Маделейн ни в какую не поддавалась. Ее взгляд стал озлобленным, вечно рыщущим врагов и предателей. Она не устраивала репрессий, не казнила никого в качестве демонстрации. Возможно, за это ее даже уважали и чувствовали в ней человека. Но когда топот ее тяжелых армейских сапог раздавался по коридорам особняка, все рефлекторно затихали, потому что ругалась она очень грозно. Отход ко сну для нее превратился в ритуал. Она лично проверяла наполненные рожки автоматов стражников ее покоев, натягивала сигнальные растяжки поперек комнаты и клала пистолет Глок на журнальный столик. Стражников больше всего раздражала растяжка, потому что Маделейн каждый раз натягивала ее в новом направлении. И им было страшно подбираться к ней в темноте во время сна на протяжении месяца и нашептывать нейро-лингвистические заклинания, подготовленные одним из стартапов фонда. Это тоже не помогло.

После полугода безуспешных экспериментов во всем особняке короля были установлены камеры и микрофоны. Это было сделано по приказу резидента, чтобы тот мог наблюдать за любимым человеком. Он не потерял голову и не стал в забвении глядеть в монитор целыми днями. Но он любил выводить картинку во время завтрака. Когда резидент, сонный, не спеша тянул терпкий кофе на своей кухне, он смотрел, как Маделейн обходит особняк, строит водителей возле служебных грузовиков и лично проверяет вентиляцию в своем бункере. Написать он ей так и не смог. Первое время он, конечно, ходил вокруг стола и наговаривал километры строк извинений:

– Стоит избегать фраз «ты дрянь паршивая», даже если ваша девушка не права. Попробуйте начать с вопроса: «Как себя чувствуешь?» – помогало советами приложение в телефоне на столе.

– Да, ты права. Спасибо. Так, я подхожу к ней беру ее легонько за плечи и спрашиваю, как ты себя чувствуешь, дрянь?

Резидент слишком затянул с разговором, к тому же вся африканская морока забрала у него настолько много времени, что требовалось незамедлительно вернуться к работе фонда. Все свои дела резидент теперь сам добавлял в свой рабочий календарь. Там же он постоянно планировал встречу с королем, пока однажды случайно не забыл ее перенести…

Вита отвлеклась на телефон. Она импульсивно что-то листала, водя пальцем по экрану. Было видно, что новые сообщения ей совсем не нравятся.

– Прости, Конси. Это срочно, – проговорила она, не отводя взгляда от экрана. Я покорно ждал, разглядывая в иллюминатор береговую линию Средиземного моря. Вскоре Вита вернулась ко мне:

– Мне нужно слетать в одно место.

– А что делать мне?

– Я отлучусь всего на полдня.

– Где я тебя буду ждать?

– Я попрошу сесть в одном из домов Центра.

– Что это?

– Тебе все расскажут. Утром опять встретимся, ты даже не успеешь соскучиться…

Центр

Через час пилот объявил, что самолет начинает снижение и готовится к посадке. В иллюминаторе с обеих сторон виднелись редкие горы в пустынной степи с единичными нитками дорог. Вита после звонка с головой погрузилась в телефон и больше не обращала на меня внимания. Через двадцать минут мы коснулись посадочной полосы. Я еще раз выразил свое сомнение насчет необходимости разделяться, на что Вита только посмеялась и заверила меня в том, что все будет хорошо. Из самолета она так и не вышла. В момент расставания была немногословной, но все такой же звонкой:

– Дождись меня, пожалуйста!

Электромобиль забрал меня прямо у трапа самолета, и через три минуты я был уже в терминале аэропорта. Предстояло пройти контрольный пункт, и я встал в очередь за двумя молодыми людьми в строгих костюмах. Это место отличалось от обычного аэропорта тем, что мы находились в небольшом холле без ограждений, рамок или будки пограничника. Скорее, оно напоминало стойку регистрации в уютном отеле с мраморной облицовкой, изогнутыми люстрами и напольными растениями по бокам от стойки контролера. Два молодых человека впереди были знакомы и так же, по-дружески, сейчас общались с проверяющим на отвлеченные темы. А затем так же буднично каждый достал из-под своего пиджака кобуру с пистолетом. Проверяющий положил их в отдельный контейнер и передал напарнику. Тот, взяв его и удалился в конец бокового коридора. Проверяющий еще раз улыбнулся молодым людям, нажал на своем пульте на кнопку, и стеклянные двери разъехались. Молодые люди пропали из виду, пройдя в следующий зал. Теперь у стойки проверки ждали меня:

– Добрый день, Конси, – я опешил из-за того, что ко мне обратились по имени. Хотя так было уже второй раз за день и удивляться уже и не следовало.

– Здравствуйте.

– Вы здесь в первые, поэтому я расскажу правила. Вы прилетели в один из домов Центра. Он делится на несколько уровней доступа. Вы можете посещать общую зону, архив и контрольную панель. По дому вы будете перемещаться вместе с ответственным агентом. Ваш сопровождающий – Луньер Фриветта, он вас встретит в общей зоне. На территорию нельзя проносить оружие, поэтому мы просим сдать его сейчас. Покидать дом вы будете через этот же контрольный пункт, тогда вам и выдадут оружие обратно.

– У меня его нет, – сказал я правду.

– Вы не являетесь резидентом, что, честно говоря, относительная редкость для гостей Центра, – продолжил проверяющий. – Но вас это нисколько не должно ограничивать, потому что перед посадкой вы были проверены и получили доступ.

– А если бы не получил?

– Вас бы сбили, – проверяющий улыбнулся, – но такого исхода на моей памяти не было. Обычно запрет уже в воздухе получают летчики-любители, которые из своего летного интереса решают пересечь пустыню. Они должны заранее сообщать свой маршрут, но иногда этим пренебрегают. Тогда при подлете с ними связывается диспетчер и требует от лица военных сил Ливии развернуться. Если летчик игнорирует приказ, наше зенитное орудие пускает очередь в воздух перед мордой самолета.

– А на машине к вам не добраться?

– Можно доехать на машине, это займет часа три. Но такой же проверки не избежать.

– Поскольку я не резидент, мне нужно с собой носить какой-то пропуск?

– Здесь он вам не понадобится. Места, куда вам разрешается зайти, будут открыты для вас сами по себе.

Проверяющий закончил нажимать на своей приборной панели последние кнопки, и матовые двери разъехались, открыв проход в большое пространство. Моему взору открылись высоченный потолок, круглый ресепшн посередине, мозаика кадушек с высокими деревьями, много лавочек и столов, а чуть подальше – вывески кофеен. Вокруг были люди в строгих, но не официальных костюмах. Многие шли по своим делам, некоторые занимали случайное место и вели беседу. Я тоже выбрал для себя столик, сел за него и принялся рассматривать виды за стеклянной стеной. Высокие бледно-красные скалы были пронизаны черными жилами и казались неприступными. От здания до них на несколько километров простиралась ровная пустынная поверхность. Высоко над скалами висело ослепительное солнце. Можно было представить тот жар, которым оно накаляло атриум. Но внутри была комфортная температура, а из-за обилия трехметровых деревьев создавалась иллюзия нахождения в свежем лесу. Сочетание безжизненного внешнего мира снаружи и пригодных, даже приятных, условий внутри восторгало. Здание являло собой оазис, но из-за массивных перекрытий под крышей напоминало о том, что является цитаделью. Вскоре ко мне подошел мужчина. Он был молодой, коротко стриженный, гладковыбритый, в рубашке и пиджаке. На поясе блестела аккуратная яркая бляха кожаного ремня, а на руке красовались квадратные механические часы. Немного большие для такого выдержанного стиля.

– Конси? Очень приятно, – мужчина протянул руку.

– Добрый день, – мы обменялись рукопожатиями.

– Вы у нас первый раз, а мы всегда рады гостям.

– Честно, я чувствую себя шпионом. Кажется, я не должен был даже узнать об этом месте.

– Вы вражеский агент? Тогда мы поступим с вами в рамках гуманитарного права, – мужчина рассмеялся. – Меня зовут Луньер Фриветта, вам должны были сообщить обо мне на контроле.

– Да, все так. Сказали, что ходить по зданию можно только с вами.

– Запрета на самостоятельное перемещение нет, просто вы можете заблудиться.

– Вы же знаете, что я не резидент. Меня сюда привезла девушка-резидент. Только сама она улетела, – я начал по-детски оправдываться.

– Ну конечно. Нам все известно. Вы думаете, в стенах Центра есть хоть толика неопределенности и неизвестности? – улыбка не сходила с его лица. Было видно, что у него хорошее настроение. – Давайте найдем укромное место где-нибудь в том конце этажа, а то здесь многолюдно. Заодно пройдем мимо бара, и я возьму нам кофе.

– Вы очень добры, удивляет такое гостеприимство. Что ваше, что при прилете.

– А, по-вашему, мы должны быть как роботы, без эмоций: вы-а-рес-то-ва-ны-доб-ро-по-жа-ло-вать, – Луньер пародировал стереотипный голос робота. Я улыбнулся, этот человек точно умеет располагать к себе людей. Мы взяли кофе и заняли глубокие деревянные кресла друг напротив друга. Весь поток людей остался в коридоре, а мы теперь находились немного сбоку, спрятанные от всех декоративными низкими деревьями. Луньер продолжил:

– Вы у нас задержитесь до утра, как мне передали. Так что я могу сориентировать вас по всем вопросам работы этого места.

– Как он работает? Как работает Центр?

– Вы имеете в виду отель, или ресторан, или фитнес, или контрольная панель? Что бы вы не выбрали, здесь все работает круглосуточно и бесплатно.

– Нет, я спрашиваю вообще про весь Центр. Вита рассказала про вас в общих чертах, но мне в ее версию слабо верится.

– Разрешите, я спрошу. Как вы представляете нашу работу?

– Ну, если прямо грубо…– Я подбирал слова, чтобы случайно не обидеть Луньера.

– Вы секретная организация, следящая за всеми людьми.

– А по выходным пытаем Джеймса Бонда здесь этажом ниже, – пошутил мой сопровождающий.

– Да, а в конце он все равно умудряется вас взорвать, – я специально отпустил едкую шутку, чтобы показать свои этические доминанты. По глазам Луньера было видно, что ему нравится парирование.

– Я люблю помогать прибывающим к нам резидентам. В качестве нерезидентов сюда чаще всего приезжают их дети или супруги, которые уже давно все знают. Никто не наведывается к нам с целью развлечения, только – ради собственного расследования.

– Собственного – по их просьбе? Есть что-то, что нельзя говорить по телефону, только очно и здесь?

– По нашему телефону можно говорить, конечно, все. Собственные – это когда они сами хотят поиграть в Шерлока Холмса или, наоборот, в Мориарти.

– Говорите загадками.

– Ну вот, вы… Ваш запрос не обычный, но и не уникальный. Я с удовольствием вам все расскажу, только не знаю с чего начать. Давайте так, вы наверняка видели работу Центра. Это все, что обеспечивает жизнь резидента. Его секретарь, его водитель, его домработник, его оператор по телефону – это все пользовательский интерфейс. Есть еще невидимая часть, то что называют безопасностью. Скажем, резидентам требуется встретиться на необитаемом острове. Мы обеспечиваем безопасное пользование островом, трансфер туда и обратно, снабжение.

– Вы описываете себя как консьерж-сервис. Но я видел совсем другую вашу сторону.

Луньер улыбнулся, будто знал историю про Сентидо:

– Пираты-контрабандисты, ядовитые водоплавающие змеи, отсутствие пресной воды, тайфун – все это может появиться на острове, который приглянулся резиденту.

– Это все симулякры. Искусственная реальность, – настаивал я.

Было видно, что ему нравится меня убеждать:

– Это настоящая реальность. Мы можем навести справки о змеях и отправить ловцов для зачистки территории. Мы можем собрать данные погоды, увидеть надвигающийся тайфун и предоставить резидентам военные крейсеры вместо их яхт. Мы начинаем следить за островом круглосуточно сразу после получения цели.

– Чтобы, если что, обнаружить туземцев-людоедов?

– В нашем случае были не туземцы, а контрабандисты. По снимкам со спутника можно было увидеть, что к острову швартуется рыболовецкий траулер, экипаж из семи человек. Потом дрон самолетного типа с тепловизором отследил их перемещения в глубине леса. А десантная группа нашла по тем координатам подземный склад кокаина. Его уничтожили, затем траулер подорвался на дрейфующей подводной мине, – Луньер говорил настолько уверенно, что я начал верить в историю, будто он в ней участвовал.

– За контрабанду разве убивают? – задал я глупый вопрос.

– Мы не были уверены в местной полиции. В случаях ареста в порту возникал риск того, что они передадут дела подельникам вместе с координатами тайника. Мы могли прикрутить сюда идеологию, что убиваем убийц, ведь наркотики – это зло. Но, честно, наши агенты – очень прагматичные и, в то же время, творческие люди. А мина, получается, – очень красивый и надежный способ сломать цепочку наркотрафика хотя бы на месяц.

– Вы говорите об этом с таким упоением, будто пересказываете триллер. Получается, вы – элитная частная военная организация со связями в правительстве. В ваши обязанности входит защита интересов резидентов, – я говорил уверенным голосом, хотя сам слабо представлял, что имею в виду.

– Посмотрите на проблему глобальнее. Наша работа станет затруднительной, если мы будем согласовывать ее с местными властями. Но еще сложнее прятаться на конспиративных квартирах и передавать шифры, по-разному завязывая шнурки. Мы любим эту тематику, нас всему учили, но только в качестве исторической справки и тренировки для ума. В самом начале задача Центра была согласовать работу всех спецслужб. Потом произошла унификация, и теперь нельзя говорить «разведка США» или «разведка Китая». Есть просто Центр с агентами в США и в Китае, – Луньер объяснял медленно, потому что знал, как может выглядеть его повествование в глазах непросвещенного. Он выдавал каждую новую порцию фактов с большим удовольствием, смакуя всю красоту выстроенной системы.

– Звучит невероятно, – сказал я. – Будто существует мировое правительство, а вы поддерживаете его режим на всем земном шаре.

– Правительство же от слова «править», а это, боюсь, плохо описывает жизнь резидентов. Хотя они и стоят во главе всех больших стран, а мы сопровождаем их интересы, нельзя говорить о нашем мироустройстве, как о мировом правительстве. Есть резиденты, есть мы, есть страны со своими интересами. И это не совсем иерархия. Мы, можно сказать, договорились жить вместе.

– И вы каждый день зачищаете острова для вечеринок? – это прозвучало немного грубо.

– Конечно, нет. У Центра много граней, и все они прекрасны. Он оберегает резидентов и обеспечивает их право на все; защищает их власть на высших постах во всех странах; заботится о наследовании резидентского права и о будущем всего мира. Объем работы при выполнении нашей миссии огромен.

– А в чем конкретно заключается защита власти?

– Взять, хотя бы, слежку и идентификацию людей. Мы старательно подключаем свои «глаза» и «уши» к городским камерам, телефонам, умным домашним устройствам по всему миру.

– Паноптикум. Тюрьма, где не знаешь, следят за тобой или нет. Чтобы все боялись лишнего слова сказать даже дома.

– Я чувствую, вы не можете выйти из шаблона классических антиутопий. Давайте еще раз, – Луньер хоть и говорил жестко, это не звучало грубо или оскорбительно. – Мечты диктатора о том, чтобы все ходили по струнке, – это мечты нашего резидента. Если он захочет в своей стране устроить диктатуру – мы поможем. Но у самого Центра нет политических амбиций. Мы занимаем вершину силовой пирамиды, большего взять нельзя.