Лотерея

© Мила Маце, 2025

ISBN 978-5-0065-3340-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В середине ноября…

Ее голова гудела, виски стучали, а сердце бешено колотилось. Руки давно не слушались и, в мелкой дрожи, просто висели плетьми, по которым хлестко били тонкие мокрые сучки деревьев, что давно скинули пожелтевшую листву. Первые ноябрьские заморозки давно превратили эту листву в загнивающую массу, что пахла мокрой землей. Она бежала босой, в легком домашнем халате, завязанном на поясе кушаком.

– Сними халат! Сними этот долбанный халат! – Ангелина повиновалась, сняла его, порвала на куски и извозила их в грязи, некогда светлую ткань стало не распознать! Ее ледяные ступни были в грязи и ранены мелкими камешками и битым стеклом, валявшимися на земле. На ее щеке была рана, с которой текла кровь-работа тонкого сучка, что хлестнул ей по лицу практически сразу как она выбежала из домика в лес. Соль слез, что текли из глаза обжигала рану, но Лина не обращала внимания на это всё. Она продолжала бежать. Сквозь слезы, сквозь надрывное дыхание неприученного бегуна, иногда вырывались нервные смешки и стоны ужаса, но она бежала, дальше и дальше. Сквозь боль от ран, сквозь ужас, что охватил ее душу стальным капканом, и спутанность сознания от последнего укола собачьего транквилизатора, ее мозг вдруг смог остаться ее союзником, и продолжал подавать ее израненным замершим ногам единственно верный импульс – бежать, бежать, что есть сил, подальше от этого дома, где все это с ней случилось. Случилось ли? Само? Или это она сделала и теперь ей придется ответить за это? Это будет после. На страшном суде, а сейчас же, если она сделала все верно, то суд людей ее не только не сможет ни в чем обвинить, но и сделает из нее жертву, невинную жертву жестоких людей. Да, да. Так и будет, она верит в это. Ее цель была благой. Во имя ребенка было благо. Только любящая мать может понять. Ради него, все ради него, ради ее ребенка. В голове вспыхнула мысль, что она не видела сына уже больше недели. Материнское сердце обожглось горечью столь долгой разлуки с сыном, но мозг успокоил сердце мыслью, что младшая сестра наверняка справилась с больным племянником и вскоре после того, как Лина выберется из леса, она прижмет к себе своего сына. И сестру да, ее тоже! Алёна, сама того не зная, должна была исполнить важную роль в плане. Лина надеялась, что сестра справилась с этой ролью, да да, не может быть иначе! Алёна всегда была умницей, всегда была опорой и поддержкой! Она должна была сыграть как по нотам! Лина сама дала ей эту возможность, будто оставила методичку с инструкциями. Так Лина бежала в ноябрьском, тягучем, как мокрая земля под ее босыми холодными ногами несколько часов уже. Она заплутала. Стресс, эмоции, слезы, транквилизатор – все перемешалось в ее голове. Мокрая сорочка выполняла роль холодного компресса. Как же она устала мерзнуть! Силы покидали Лину. Она заблудилась, она призналась себе в этом. И темнота, эта темнота, когда же там уже утро? Она прислонилась к мощному стволу большого дерева, подняла правую ногу повыше и вытащила из ступни часть острой окровавленной тонкой веточки, что приносила боль и мешала бежать. Лина убрала длинные мокрые волосы, что прилипли к ее лицу, огляделась в темноте. Бежать снова, но куда? Лина ходила по этому лесу, готовилась исполнить задуманное, но то были светлые дни и с ясной осенней погодой, что так вдохновляла поэтов. А сейчас она в темно-сером киселе. Ее объял ужас, ноги дрожали от страха и холода. Она опустилась на корточки и обняла свои колени руками, покачалась из стороны в сторону в попытке согреться, но замерзшие руки едва слушались и обвили холодными плетями такие же холодные ноги. «Боже, я не хочу умереть здесь. Боже, умоляю тебя, я все сделала, не оставь меня теперь здесь!» – Лину затряс приступ слез и отчаяния. Она положила голову на колени, замерла, но вдруг выпрямилась и побежала дальше. Сама не понимала куда. Дерево, какое-то знакомое дерево! Но тут всё в этих деревьях. Они все похожие и будто знакомые. Сил обдумать этого уже не было, она снова просто бежала. Ей показалось, что вдали справа мелькнул свет, она побежала навстречу ему что есть сил, не глядя по сторонам. Внезапно острая боль и ее крик взорвал тишину ночного леса. Лина правым боком напоролась на крупную надломленную ветку с острыми краями. Мокрая тонкая сорочка не спасла женщину от глубокой раны. Лина собрала всё свое мужество, сделала шаг назад – ветка вышла из раны, оставив в ней мелкие кусочки древесины. Из глубокой раны сразу захлестала алая теплая кровь. По телу Лины промчалась волна боли и омерзения к себе. Она прижала правую ладонь к ране. Осталось же немного, самую малость. Не может же быть, чтобы все было зря? Вдали снова мелькнул свет и послышался шум работающего мотора. Лина подняла глаза на то место, откуда исходил шум: дорога, наконец-то! Она зажала рану ладонью еще крепче, что не сильно помогло от кровопотери и снова побежала. Каждый шаг приносил острую боль, теплая кровь сочилась между пальцев и моментально остывала. Лина пробралась кое-как через мелкие кусты, что росли по краю дороги, они цепляли ей руки и ноги, рвали на ней сорочку, Лина кричала на кусты, просила отпустить ее, она ругалась с ними будто они живые люди, что держат ее своими руками. В своей борьбе с ними она не вовремя осознала свою победу, выбежала в потемках на дорогу. Резко зажмурила глаза от яркого света фар прямо в лицо, вскинула руки перед собой, пытаясь защититься и сразу получила сильный удар машиной передним бампером машины. Тело женщины отбросило на полтора метра, и оно упало в неестественной позе, свидетельствовавшей о паре полученных переломов. Это была Нива, старенькая красная Нива. Из нее выбежал пожилой суетливый дедушка в утепленной куртке и шапке-лужковке. Он бормотал «Боже! Боже!» Присел возле тела Лины, дотронулся до нее. Она от его прикосновения к своему плечу открыла глаза и будто улыбнулась. Ее веки заливала кровь, что текла с рассеченного лба.

– Господи! – завопил он, – живая! – крикнул дедушка своей старенькой жене, что сидела в ужасе от произошедшего в Ниве, – звони в скорую! – тут уже и бабулька засуетилась руками в своем саквояже в поисках кнопочного телефона.

За 3 месяца до…

Полдень. В полдень Лина обычно второпях готовила обед. Уже 10 лет она всегда была второпях. Им с сыном всегда куда-то было надо. На осмотр, на прием к врачу, на массаж, на аппараты, на реабилитацию. С момента рождения Тимофея она перестала принадлежать самой себе, и, некогда молодая, красивая и веселая Лина, превратилась в свою тень: сероватую, худую, осунувшуюся женщину, чей возраст было сложно определить по внешнему виду. Все мысли ее и заботы были заняты сыном-инвалидом. Она то и дело мыслями возвращалась в тот день, когда родился Тимофей. В роддоме ее не пускали к сыну, и самого его не приносили к ней. У нее было сильное сотрясение мозга, она еле осознавала всё происходящее, операцию, первый крик своего ребенка – она почти не помнила. Ее постоянно тошнило и ломило всё тело, на котором там сям были синяки и кровоподтеки, у нее была разбитой и припухшей бровь, сломано два ребра, но самое ужасное при падении с лестницы она сильно ударилась животом, что спровоцировало отслоение плаценты. Благо срок был уже большим, и ее малыш родился полновесным и был готов дышать сам воздухом этого мира.

Лина увидела своего мальчика лишь украдкой, а сразу после кесарева сечения услышала его крик. Молодая и глупая Лина не понимала происходящего, но продолжала после тяжелых родов слезно молить старшую медсестру в детском отделении пустить ее к сыну. После долгих уговоров и двух тысяч наличными, помещенных рукой Лины в квадратный карман белого халата медсестры, Лина, глубокой ночью, на трясущихся ногах прошла в детское отделение патологии новорожденных. Лина, оказавшись в светлом просторном помещении с кучей кувезов с младенцами с датчиками, что постоянно пикали, сразу нашла своего, будто знала куда идти, чувствовала. Она подошла к нему, схватилась руками на край кувеза, чтобы не упасть и всмотрелась усталыми и заплаканными глазами в лицо своего сына, которому было чуть больше суток от роду. Малыш мирно сопел, у него были припухшие веки и губы, на щеках виднелся румянец. Сквозь сон он смешно двигал губами, будто искал материнскую грудь. Она потянула руки, чтобы прикоснуться к нему.

– Куда?! – строгая медсестра прошипела из-за спины Лины, – не положено!

Лина в испуге одернула руки обратно к себе.

Внешне малыш Лины был чистый ангел, которых рисовали художники средневековья с луками и стрелами на белых облачках, он выглядел здоровым, но тогда бы он не был здесь. Лина это уже точно понимала, хоть ее малыш и не был окружен таким огромным количеством датчиков как некоторые другие младенцы.

– Что с ним не так?

– Врач придет в семь утра, тогда с ним и поговоришь и решишь…

Лина посмотрела на медсестру средних лет, на лице которой была отражена то ли строгость, то ли печаль – слишком много лет она работала в отделении патологии младенцев.

– Что решу? – губы Лины дрожали, ей пришлось совершить большое усилие над собой, чтобы произнести этот короткий вопрос.

– Будешь ли забирать его, – сухо отрезала очерствевшая за годы работы медсестра.

Лина молча кивнула, не хотелось ей сейчас ничего говорить вслух. В моменты сильного своего волнения ее голос становился высок и тонок, пискляв. Она знала о себе это. И знала, что в такие моменты она выглядела глупее и слабее, чем была, а теперь, будучи матерью особенного ребенка, она не могла себе позволить даже выглядеть слабой и глупой. С тех прошло так много лет, и много слез и много боли. Лина не сдавалась. Да, внешне она уже не была той задорной, яркой, смешливой девушкой. Она осталась тонкой и стройной, но больше не звенела как струна. Да и стройность не была результатом активной и веселой жизни, скорее нервной. Лина часто занималась самокопанием, пыталась понять, где она кого так обидела, чем прогневала Бога или еще кого и почему теперь несет этот крест, почему этот крест несет и ее сын, но не муж. Нет. Он точно нет. Он сумел построить свою жизнь таким удобным образом для себя, что главная боль его как родителя полностью отошла на второй план. Он не проявлял холода к сыну внешне, но всегда был занят, в работе, в командировках. А, если жизнь и давала ему возможность остаться дома, побыть с семьей, Анатолий всегда был будто отрешен. Сына он воспринимал исключительно как инвалида, личность в мальчике не видел, лишь калеку на коляске и относился соответственно.

– Поиграй с ним, он скучает по тебе, – с мольбой обращалась Ангелина к мужу.

– А во что с ним играть? Футбол, хоккей или может записать его на борьбу? – язвил Толя.

– Потише! Он же услышит! Ты же знаешь какой он ранимый! Как он все чувствует и воспринимает, – вскидывала руки Лина и бежала закрывать дверь в комнату сына, но было поздно. Тимофей все слышал уже. Да и не было для мальчика секретом отношение отца к нему. Маленький инвалид снаружи, внутри он был сильнее и смелее многих. Ах если бы он мог вскочить на ноги со своей коляски и убежать так быстро, как способны ноги человека, ноги ребенка десяти лет! Как бы он бежал, как бы ловко и быстро он бежал! Он был бы настоящим футболистом, да, да! Одним из тех, на которых так любил смотреть его отец по телевизору. Однажды Анатолий, после долгих уговоров жены, взял мальчика на стадион на игру своей любимой команды. Лина заранее купила билеты возле прохода между секторами с сидениями, чтобы Тимоша мог сидеть в своей коляске и никому не мешать. Ей так хотелось, чтобы у сына и мужа были общие интересы, чтобы между ними была та самая связь: отец-сын. Преодолев все сложности, что чинила коляска инвалида на стадионе, Анатолий и Тимофей заняли свои места. Анатолий сел на кресло, Тимофей расположил свою коляску у прохода в сектора. Может маленький мальчик и не знал, нужен ли ему этот футбол сам по себе. Или же он так жаждал общения с отцом, что был готов изобразить заинтересованность любым хобби отца, что давало бы им возможность побыть вместе. При каждом опасном или голевом моменте болельщики как по команде вскакивали со своих мест и устремляли свои взоры на зеленое поле, по которому бегали игроки. Так же делал и Анатолий, его настолько завлекла игра, что ему и в голову не пришло, что из-за всех этих то и дело вскакивающих людей, его сын как раз и не видел ни одного опасного или голевого момента. Все это отражалось на лице мальчика. Его ясные голубые глаза будто покрывая серая вуаль. Анатолий не замечал этого, не умел заметить. Но всё равно ехали они с игры в приподнятом настроении: Анатолий тем, что его любимая команда выиграла. Тимофей тем, что отец провел с ним время хотя бы в таком виде. Отец и сын ехали со стадиона веселые и счастливые, Анатолий почти не раздражался громыханием инвалидной коляски в багажнике, как это с ним происходило обычно.

– Отличная была игра, пап! Такой подкат сделал Смиренков, а как он их всех оббежал! Он просто гений! – искренне восхищался молодым футболистом мальчик, что за десять лет своей жизни не смог еще сделать ни шага самостоятельно.

– Да, да! – весело отвечал Анатолий сыну, ведя машину по шоссе, – Смиренков всегда такой умный и быстрый был. С пяти лет занимается! Всю жизнь посвятил любимому делу! Я тоже хотел быть в юности футболистом, да бабушка твоя твердила, что несерьезно это. Не кормящая работа! – вспоминал Анатолий, – ну я и думал, что да и фиг с ней, потом сын мой обязательно будет футболист, – бездумно выпалил Анатолий.

Тимофей снова переменился в лице, лишний раз отец умышленно или нет, напомнил ему каким разочарованием мальчик оказался. Оставшуюся дорогу Тимофей ехал молча, задумчиво кивая на возгласы отца. Видя такую реакцию сына, но абсолютно не понимая ее основы, Анатолий ехал и думал, что пропасть между ним и сыном-инвалидом непреодолима.

Перед сном, маленький Тимофей, сказал маме, что мечтает хоть раз сыграть в футбол и забить гол, чтобы его отец также радовался за него и подскакивал со своего места, хлопая в ладоши. Лина обнимала сына, гладила его по голове и по худым не по возрасту ногам, и, сама не веря в свои слова, говорила:

– Так и будет, мой милый мальчик! Так обязательно и будет!

Самое сложное, что она научилась делать за эти годы – это скрывать свои слезы перед сыном, в моменты, когда врала ему.

Анатолий возвращался домой поздно и не с работы. Лина все знала, понимала и прощала. Она верила, она мечтала, что в тот день, когда они и фонд наберут нужную сумму – Тимоше будет сделана та самая важная операция, Тимоша встанет со своего кресла на колесиках, и что их мальчик и пойдет, и обязательно побежит. И что тогда Анатолий сможет увидеть какой замечательный у него сын. Какая прекрасная семья! Лина верила, что муж и так знает какой у них сын, но коляска мешала здоровому мужчине в расцвете лет увидеть что-то большее, чем мальчика-калеку. Лина мечтала, что в один день, Анатолий взглянет на сына ее глазами и полюбит мальчика без памяти, как и должен настоящий родитель. Ну а сейчас, ей приходилось просить мужа проводить время с сыном, приходилось просить делать то, что другие отцы делали по зову собственной отеческой души и любящего сердца.

– Я не виновата, что так получилось! Я не виновата, – кричала в бессилии Лина в ответ на слова мужа о том, что он не может проводить время с сыном-калекой. Анатолий ни разу не упрекнул ее в случившемся напрямую, но этих слов и не было нужно. Вся их совместная жизнь после рождения сына была его бесконечным безмолвным упреком.

Ангелина приняла болезнь сына, она научилась с ней жить. Окончила курсы массажиста, чтобы разминать сыну ноги и спину как нужно, и делать общий укрепляющий массаж. Старалась ездить и делать массажи другим детям, что в этом нуждались. Это было ее маленьким заработком, который она не тратила на себя. Ангелина почти не красилась. Не ухаживала за собой как раньше, будучи молодой и яркой девушкой, что своей харизмой привлекла молодого спортивного красавца Анатолия. Он так влюбился в нее, что его не оставило даже то, что на тот момент она была девушкой его хорошего приятеля Кости. Юная и беззаботная Ангелина поддалась настойчивым ухаживаниям молодого человека и вскоре они стали парой. Костя был обижен на приятеля и свою девушку, ситуацию осложняло еще и то, что Константин был соседом Ангелины по дому и часто они натыкались друг на друга в общем дворе. «Ну чего ты хочешь от меня? Мы ведь ничего друг другу не обещали!» – говорила юная Ангелина на робкие попытки Кости поговорить об их некрасивом и быстром разрыве отношений. Вскоре Константин перевелся в филиал их университета в другом городе и уехал. Случайные встречи возле многоквартирного дома бабушки прекратились и Лине стало легче: она чувствовала свою вину перед Костей, но лишь малую ее долю, лишь ту, на которую была способна молодая девушка, отдавшая свое сердце другому. Так бывает, когда ты еще слишком молода и глупа и не понимаешь масштаба наносимой тобой обиды, но судьба еще даст ей понять, какого человека она тогда потеряла и как она будет ему благодарна всю жизнь, хоть он и будет ей являться лишь в ночных кошмарах и страшных видениях.

Шесть месяцев после…

В просторной светлой студии популярного шоу, что выходило в прайм-тайм по главному телеканалу страны было необычайно много зрителей. Освещаемая сегодня история получила большой резонанс и многим хотелось в числе первых узнать, как хрупкой женщине удалось сбежать из губительного плена собственного мужа и его приятеля. Для зрителей в зале загорелось табло «аплодисменты» и все как один по команде захлопали в ладоши. Под этот громогласный звук, что отскакивал от стен студии, в которой из мебели было лишь три диванчика для приглашенных участников шоу и четыре стула напротив этих диванчиков для звездных экспертов, в которых сидело парочку блогеров, певица, что не выпускала новых песен уже лет десять и один общественный деятель. Какое время такие и эксперты! В студию вышел статный ведущий в хорошо сидящем костюме-мужчина лет сорока пяти. Аплодисменты снова по команде умолкли.

– Добрый день, уважаемые телезрители! Сегодня на нашем шоу мы будем пытаться разобраться в том, как хрупкой женщине, похищенной собственным мужем, удерживаемой им и его подельником, удалось сбежать из маленького домика в лесу в Рязанской области. Как и об что разбился многолетний и с виду счастливый брак? И правда ли, что именно большие деньги, выигранные в лотерее, стали причиной попытки жестокой расправы над некогда любимой женщиной и матерью единственного сына? Перед приглашением наших гостей в студию, представлю Вам наших звездных экспертов! – Каждый «эксперт», после того как слышал своё имя, вставал со своего стула и здоровался со студией и присутствующими в ней.

– Прежде чем пригласить нашу главную героиню, я хотел бы познакомить всех с ее младшей сестрой, что взяла на себя материнские обязанности по заботе о больном племяннике в дни, которые Ангелина провела, будучи прикованной к батарее наручником в одна в доме в глухом лесу. Приглашаем в студию первую нашу гостью – сестру Ангелины Алёну. Она утверждает, что хорошо знает как ее сестра жила последние годы своего брака и как ее супруг Анатолий издевался над ней и их общим сыном-инвалидом. Алёна, прошу Вас.

В студию вошла невысокая шатенка в белой блузке свободного кроя и бежевых брюках. У нее была спокойная походка, аккуратная укладка на волосах средней длины и неброский макияж. Гримеры постарались на славу, образ интеллигентной и спокойной женщины в светлых одеждах удался на славу! Разве носят злодеи светлых одежд на шоу в прайм-тайм? Алёна прошла к дивану по центру студии и села в него. Ведущий поправил свои волосы рукой, все зрители давно знали его этот фирменный жест. Он в предвкушении новой острой истории, что обеспечит его шоу большое количество заголовков в газетах и цитирования в прочих средствах массовой информации. Мужчина прошел к Юле и сел возле нее с краю осторожно, чтобы не помешать ей и дать понять: сейчас я тут гость, сейчас я и все они буду слушать тебя.

– Здравствуй, Алёна! – Девушка кивнула. – Расскажи, пожалуйста, что происходило в последние годы брака твоей сестры.

Алёна нахмурила брови. За последние месяцы ей часто приходилось отбиваться от назойливых журналистов и блогеров, да и простых людей, что хотели знать ситуацию Лины, но в студии главного шоу страны по полосканию чужого грязного белья она была впервые, отчего немного и была смущена.

– Здравствуйте, – выдавила из себя Алёна. Сейчас будет ложь. Конечно, не вся история ложь, но в жизни вообще мало историй могут претендовать на абсолютную истину. Но от этой лжи зависит слишком много жизней. Жизни людей, которых она любит. А ради них, даже такая прямолинейная правдорубка как Алёна, будет виртуозно врать.

Она собралась с силами и начала:

– Это началось давно, наверное с момента рождения моего племянника Тимоши. Точнее с того, как стало понятно, что у него ножки… ну не будут ходить, – голос едва слушался молодую женщину. Оператор с камерой подошел к ней очень близко, чтобы снять ее лицо крупным планом. Дискомфорт Алёны стремительно рос.

– То есть ты хочешь сказать, что твоя родная сестра не знала, что ребенок родится инвалидом?

– Нет, никто не знал. Беременность протекала обычно, даже отлично можно сказать, – Алена пыталась унять свой голос, – тогда это просто так получилось, никто не был виноват, – я так хочу думать во всяком случае, – Алёна нервно улыбнулась, но быстро пришла в себя, – но вот получилось, как получилось и практически именно в тот момент, Анатолий из любящего и заботливого мужа начал превращаться в изверга и тирана. Он не мог полюбить такого ребенка, не мог принять, что вот да… это его сын и он такой вот родился.

– Твоя сестра старалась сохранить брак?

– Да, конечно, да. Она и брак сохраняла и сына на ноги пыталась поставить. Это все легло на ее плечи. Я пыталась помогать как могла, но мы очень ждали помощи от фонда. То есть была возможность операции, которая правда не гарантировала результат на все сто процентов, но Лина верила, и я тоже и Тимоша. Как не верить в такое чудо, когда любишь своего ребенка и желаешь ему лучшего? Но времена сложные и семья пыталась набрать денег и фонд тоже, но не получалось… Сумма была абсолютно не подъемной.

– Анатолий помогал? Он копил деньги на операцию сыну?

– Да, по первости точно да. Ну так говорила Лина… но потом он похоже… ну, устал что ли. Перестал верить. Он стал пропадать часто, мог не прийти ночевать. Лина начала подозревать, понимать, что происходит, но прощала, наверное, его. Он ей за эти годы внушил, что это она виновата, что Тимофей родился таким.

– Как понять внушил? Ангелина вела неправильный образ жизни во время беременности?

– Нет! Нет, конечно, нет! Она упала с лестницы на даче и у Тимоши случилось повреждение спинного мозга, что навсегда приковало Тимошу к инвалидной коляске. Никто в этом не виноват, – голос Алёны снова сорвался и снова на лице мелькнула та странная улыбка, – вообще никаких шансов на то, что он будет когда-либо ходить никто из врачей не давал. Но время шло и за десять лет после его рождения медицина шагнула вперед и вот Лине в центре реабилитации предложили операцию. Новая методика, еще не сильно «откатанная» как выразился ей хирург, но дающая шанс. Лина, конечно, вцепилась в это, как и должна была сделать любая мать.

– Понятно, – протянул ведущий сквозь зубы. Не хотелось ему сложной медицинской терминологии. Драма хорошо, но триллер продается лучше и дороже, чем медицинская терминология, – что предшествовало тому страшному событию, которое произошло четырнадцатого ноября?

– Лина в середине октября еще начала часто ездить ко мне. Я живу в квартире, где мы с бабушкой и Линой жили. Сестра вышла замуж и переехала, бабушка умерла незадолго до свадьбы Лины. И вот так десять лет я жила одна. А в сентябре Лина с Тимошей приехали и остались ночевать. Я еще заметила у нее утром на руках ссадины и синяки.

– У Ангелины?

– Да.

– Анатолий бил ее?

– Я спросила ее об этом. Она не дала прямого ответа. Сказала, что поцарапалась, но я же знаю ее всю жизнь. Знаю, когда она врет, а когда нет. И вот тогда она врала.

Зал сидел молча и внимал каждое слово.

– Она потом вернулась к мужу?

– Да, был период, через неделю, наверное, но вскоре опять приехала и у нее была разбита бровь. И огромный такой кровоподтек был на лице. Я испугалась, я хотела скорую вызвать, но она сказала, что поскользнулась в ванной на мокрой плитке и упала.

– Она тогда снова соврала?

– Да, – горько выдохнула Алена, – ей было стыдно, наверное.

– Стыдно за то, что он ее бьет?

– Да… это психология жертвы. Мне кажется, она думала, что сама виновата в его жестокости к ней. Его неверности. Она оправдывала его тем, что инвалидность сына – это ее вина, – зал зашептался и заохал.

– Но при этом снова приехала жить к тебе с ребенком?

– Да, именно так.

– Зачем?

– Страх. Анатолий был кг на сорок тяжелее ее. может она боялась, что в азарте он убьет ее и не заметит. И кто тогда позаботится о Тимоше?

– Что говорил сам Тимофей? Он не ходит да, но ему уже десять лет, он же все понимает.

– Тимофей он, – на глазах Алёны показались слезы, голос снова начал срываться, – он замечательный. Он намного взрослее своих десяти лет. Он с рождения в борьбе за свое здоровье и возможность просто ходить. Потому он закаленный что ли. Но он говорил тоже самое, что мне сказала Лина. Может она его об этом попросила. Я не знаю даже, – неуверенно пожала плечами Алена.

– Я понял, я понял… – ведущий протянул руку к наушнику в своем ухе. Насупил широкие брови, а после спросил: – Ангелина потом снова вернулась к мужу?

– Да, – кивнула Лина твердо, – Она оставила Тимофея у меня и уехала к мужу на их квартиру двенадцатого числа днем. Вечером я ей звонила, она сказала, что у них все хорошо. Пытаются помириться. Тринадцатого днем мы, когда с ней говорили, она будто была заплаканная что ли. Я не знаю. Другой голос у нее был. Я слышала, как она говорила с Тимофеем по видео-связи и вот с ним она всегда была веселой, наверное не хотела давать ему понять, что ей сложно или страшно. Не хотела его травмировать. Но я как женщина, как сестра понимала, что что-то не так все таки. Вечером она еще раз позвонила и такая: я приеду утром. Я ей: да, конечно. И уже вроде она уже собиралась прощаться и тут она спросила: ты ведь позаботишься о Тимоше, если со мной что? Я, испугалась, я подумала, что может они с Анатолием опять поругались и он снова поднял руку на нее.

– Значит, был страх за нее?

– Я понимала из разговора, что она сама боится, – Алена будто сглотнула огромный сухой комок.

– Почему не вызвали полицию? – оживился мужчина-общественник. Ему было лет пятьдесят. Он был чуть лысый, чуть полноватый, но при этом производящий очень приятное впечатление спокойствия.

– Я предлагала ей это сделать. И не раз, но каждый раз она отказывалась. Она понимала, что вызов полиции-это некая точка невозврата в их отношениях. Понимала, что Анатолий не простит ей этого.

– Это частый страх многих женщин, – вставила свои пять копеек старая певица, едва разомкнув губы от огромного количества вколотых филлеров в лицо.

– К сожалению, – согласился общественник.

– Твоя сестра финансового зависела от мужа? – спросила девушка блогер за кэш.

– Да, – ответила Алена.

– В этом была и причина не вызывать полицию, – заключила блогер. По залу пронесся недовольный гул зрителей.

– Не думаю, что мы можем судить об этом, – спокойно ответила Алена.

– Ну твоя сестра должна была работать.

– На ней ребенок-инвалид, это не понятно в твои юные девятнадцать лет, – строго отрезал ведущий юного блогера. Девушка недовольно поджала губы, что судя по всему, были сделаны у того же косметолога, к которому ходила старая певица.

Алена молча благодарила ведущего за его умение прервать полемику в зародыше.

– Спасибо, Алена, за твой рассказ. После короткой рекламы, мы пригласим саму Ангелину рассказать о тех страшных днях, что ей пришлось прожить в холодном домике в лесу и том невероятном выигрыше в лотерею, что чуть не стоил ей жизни. Оставайтесь с нами. Реклама будет очень короткой.

Операторы опустили свои черные камеры. Ведущий, что так и сидел возле Алены громко зевнул, прикрывая лицо рукой. Ассистент принес ему листы с печатным текстом, он бегло пробежался по ним глазами, не отрывая руки от своего рта, при этом приговаривая «хорошо, очень хорошо!»

– Кофейку принесите! – скомандовал ведущий и возле него будто из неоткуда появилась чуть полноватая девушка с каре в голубых джинсах и черной футболке с надписью на спине: «ассистент» и протянула ему стакан с напитком.

Алена сидела возле него почти не шевелясь. Даже ее поза не стала более расслабленной. Ее волнение нарастало. Сколько она еще продержится? Девушка ассистент подошла к ней и спросила не надо ли той отлучиться в уборную или стакан воды. Адена на все это ответила лишь повертев головой из стороны в сторону. Ей не хотелось слышать собственного голоса. Ей не хотелось разглядывать людей, что сидели в затемненной глубине студии и сейчас в перерыве погрузились в экраны своих телефонов.

Режиссер скомандовал о начале съемок. Операторы подняли свои камеры и включили их. Ведущий встал.

– Здравствуйте еще раз, наши уважаемые зрители и участники шоу. Сегодня мы разбираем громкую историю о похищении, больших деньгах и чудесном побеге, что спас жизнь нашей героине. Ангелина, мы ждем тебя в нашей студии!

Все операторы направили свои камеры на пространство в студии откуда выходили все гости. Зрители устремили свои взгляды туда же. Из затемненной части студии, откуда вышли до этого ведущий и Алена никто не шел. Прошло секунд пять, потом десять, потом и все тридцать. Никто не выходил.

– Ангелина, мы ждем тебя! – снова повторил ведущий, которому сложно было унять свое раздражение.

Из коридорчика спешно вышла девушка-ассистент в черном. Она подошла к ведущему и что-то сказала ему прямо в ухо, отведя его микрофон у лица в сторону и чуть прикрыв его рукой, чтобы никто не слышал, что она ему говорит. Ведущий недовольно поджал губы. Повернулся к Алене. От его сурового взгляда, она растеряла все остатки своей уверенности. Не переводя с нее взгляда, он поднял левую руку вверх и секунду после опустил ее вниз. Операторы опустили камеры. Правой ладонью он зажал свой микрофон.

– Подойди сюда! – Алена встала на ватных ногах и повиновалась, – Иди к ней и вытащи ее сюда сейчас же! Я кучу денег занес за этот эксклюзив! – Алена снова повиновалась и быстрым шагом поплелась за девушкой-ассистентом.

– Что-то случилось? – поинтересовалась взволнованная Алена, пока следовала через темный коридор задней части студии за девушкой-ассистентом.

– Она отказывается выходить. Выгоняет гримера, плачет. Просит тебя зайти к ней.

Алена зашла в гримерную. Девушка-визажист стояла с кистью в руках абсолютно потерянная в углу комнаты. К ней подошла девушка-ассистент и о чем-то шепотом спросила. Алена, не обращая внимания на них подошла к сестре, что стояла спиной к двери. Она упиралась руками в край гримерного столика и смотрела на себя в упор в зеркало.

– Ангелина? – Алена едва коснулась плеча сестры. Та резко повернула к ней заплаканное лицо.

– Алена, я не могу, я хочу уйти! – Лина расплакалась и кинулась в объятия младшей сестры. Ее грудь начали сотрясать рыдания. Алена обхватила сестру правой рукой. Левой она помахала девушкам:

– Выйдите! Выйдите отсюда все! – девушки изумились такой наглости, но не ослушались и вышли из комнаты, закрыв за собой дверь. Алена усадила плачущую Ангелину на стул, что был возле, а сама отошла к двери проверить, плотно ли она закрыта. Она уже понимала, случилось то, чего она так боялась – у Ангелины нервный срыв!

Лина сидела на стуле, продолжала плакать и что-то бормотать. Алена оперлась спиной на гримерный столик, бросила взгляд исподлобья на сестру. «Нельзя, нельзя сейчас все испортить!» Алена налила воды в стакан из бутылки, что стояла у зеркала, подала сестре и скомандовала «Пей!». Ангелина, продолжая бормотать, с большим усилием сделала пару глотков. Алена забрала у нее стакан и громко выдохнула. После присела на корточки возле сестры и взглянула на ее красное от слез лицо.

– Нам надо уехать, мне надо уехать! Скоро все всё узнают! И нас разлучат! Разлучат меня с Тимошей!

– Хватит! Успокойся! Ты пила свои таблетки? – Алена едва сдерживала крик, чтобы не услышал никто за дверью. «А вдруг здесь прослушка стоит? Камеры? Лучше шепотом?!»

– Я не хочу больше их пить! Я должна признаться… – едва слышно залепетала Ангелина, но Алена все равно зашипела на сестру и обернулась к двери. Снова повернувшись к сестре, Ангелина обхватила голову той.

– Посмотри на меня! – зло шептала Алена, пытаясь добиться от сестры зрительного контакта. Та задыхалась от рыданий. Алена сильнее сжала голову сестры ладонями, короткие волосы той совсем не спасали голову от давления ладоней, – посмотри на меня! это последний акт. Завершающий. Это точка! Так надо, понимаешь?

Ангелина едва сдерживала себя, она судорожно начала хватать воздух ртом, а руками ворот блузки сестры.

– Я не могу, я устала, я просто хочу полежать свернувшись, как там, под одеялами, одна в тишине…

– Замолчи, замолчи! – снова пустилась Юля в злой шепот, прикрыв своей рукой рот сестры.

– Я во всем признаюсь! Он все равно уже все знает!

– Да насрать на него!

– Тогда я признаюсь тебе, – Ангелина продолжала шептать что-то едва внятное, но Алена отлично понимала сестру.

– Молчи! Просто молчи! Ты спаслась – это чудо! Это всё, что мне нужно знать мне и всем вокруг! Мы уже так далеко зашли! – прошипела Алена.

Ангелина замолчала и внимательно посмотрела на сестру, все также пытаясь жадно схватить воздух ртом. Как Алена могла узнать? Когда?

– Я должна сознаться всем… – едва послышался голос Лины.

– Нет, нет! Самое сложное – ты уже сделала! – Алена придвинула свое лицо максимально близко к лицу сестры, – всё уже сделано. Обратной дороги нет! – Алена выпустила сестру из своих рук, отошла, поправила волосы. Ей надо было отдышаться. Ангелина же медленно будто стекла на пол гримерной и едва подрагивала от тихих рыданий. Потом Алена снова подошла к сестре и подсела возле ее головы, наклонилась к ее уху и начала шептать:

– Он ничего не знает! У него ничего на тебя нет! Но если ты сама сейчас откроешь рот и начнешь говорить не то, что нужно, не то, что ты говорила до этого, ты очень долго не сможешь увидеть Тимошу! – глаза Ангелины округлились от ужаса, Алена заметила эту перемену в лице сестры, – да! Да, и всё окажется зря. Тебя посадят. Не будет операции, Тимоша не будет ходить, не будет у него той жизни, о которой он мечтал и которую ты ему обещала! Тебе выпал шанс. Вам с ним выпал шанс! Так воспользуйся им. Выйди в эту долбанную студию, – Алена показала рукой в сторону двери, – и повтори еще раз то, что уже говорила так много раз на следствии. Скажи это всё еще раз, в последний раз…

Ангелина перестала плакать, ее дыхание стало спокойнее, она часто заморгала. Алена встала с колен. Она подошла к двери и позвала ассистента и визажиста. Она не знала, сколько времени продлится спокойное состояние сестры, потому решила не терять ни минуты.

– Она в порядке, поправьте ей лицо и всё такое… – скомандовала Алёна визажисту и девушке-ассистенту.

***

– Ангелина, ну наконец-то! Здравствуй! – ведущий приветствовал Ангелину сквозь зубы, он едва скрывал свое недовольство от ее появления с опозданием, но зато теперь – шоу продолжится. У него как раз есть несколько каверзных вопросов.

Ангелина неуверенно вошла в студию, кивнула головой всем в знак приветствия и села на диванчик возле сестры.

– Мы понимаем, какой шок и ужас тебе пришлось перенести. Знаем, что тебе делали даже операцию на голове, потому что ты при побеге ночью попала под машину, выбежав на трассу, но я все равно должен тебя попросить рассказать, что произошло вечером и ночью тринадцатого ноября прошлого года.

Ангелина едва заметно кивнула. Алена взяла сестру за руку и сжала ее. Как же Алена боялась, что Лина сейчас снова начнет впадать в истерику и говорить то, что не стоило бы. В студии воцарилась оглушающая тишина. Все замерли в ожидании рассказа Лины.

– Я… – Ангелина кашлянула. Голос не слушался ее. Руки дрожали. Ноги тоже. Алена сильнее сжала кисть руки сестры, – я, – Лина снова делала усилие над собой, – почти ничего не помню из того вечера и тем более ночи, – наконец-то выдавила она из себя.

Ведущий недовольно покривил рот. «С Вами сенсации не сваришь! Ладно, сейчас сам узнаю! Не говоришь сама, значит помогу!». Он неспеша подошел к соседнему диванчику, что стоял левее того, на котором сидели сестры, и начал самым вкрадчивым голосом, на который он был способен.

– Вы ругались с Анатолием вечером второго ноября?

– Да, – оператор снимал сестер очень близко, стоя на коленях с камерой у их диванчика.

– Почему?

– Он не хотел разводиться. То есть он забрал заявление о разводе.

– Которое он подал перед тем, как вы выиграли лотерею?

– Ну в тот же день по сути.

– Это как?

– Мы с утра с сыном были на занятиях, на аппаратах, – ведущий смотрел на Лину и кивал, не моргая, – потом мы приехали домой, и я начала готовить обед. И в этот момент мне на госуслугах приходит уведомление о том, что Толя подал на развод… – зал охнул, старая певица и блогеры замотали головой в неприятном удивлении, общественник опустил голову и смотрел на Лину исподлобья.

– То есть ты узнала о разводе через госуслуги?

– Да, – Ангелина облизала пересохшие губы. По залу со зрителями прошла волна возмущенного шепота.

– А до этого он не говорил тебе о разводе?

– Ну так открыто «Давай разведемся!» нет. Наверное, это было вопросом времени. Он… он тяготился всем этим.

– Чем этим?

– Нами…

– Болезнью сына?

– Да, ею. Ограничениями в финансах, мы копили на операцию.

– Он в нее верил? – Ангелина отрицательно покачала головой, – Хорошо, представляю твой шок. Что ты сделала как получила это уведомление о разводе? Ты позвонила ему? Спросила, что это такое?

– Нет, я понимала, что так будет скорее всего и ушла.

– Куда ушла?

– В магазин…

Зал снова оживился и загудел.

– Зачем? – удивился ведущий.

– Поплакать… ну поплакать так, чтобы Тимоша не видел, – студию снова охватил шепот зрителей.

– Ты не хотела ему говорить об этом? – ведущий старательно задавал ей правильные вопросы и на его лице даже проглядывало сочувствие.

– Я не хотела, чтобы он видел истерику мою, слезы. Я не хотела, чтобы он думал, что это из-за него.

– И ты в магазине приобрела лотерейный билет, верно?

– Да. Кассирша предложила, типа покупка вышла больше тысячи рублей и типа вот, положен билетик, подарок, попробуй. Ну я взяла. Я была в таком состоянии. Я бесцельно бродила. Кидала все подряд в корзину, а тут кассирша мне говорит, сделай так-то и я делаю. Стерла ключом защитную пленку и тут мысль: ну удача это не про меня. И вдруг вижу…

– Сто миллионов…? – улыбаясь, произнес ведущий.

– Да, именно столько, – покачала головой Ангелина.

Зал снова охватил громкий гул.

– Студия, тихо! – скомандовал, подняв руку вверх ведущий, – что ад потом?

– Ад… Потом был ад, – обреченно произнесла Ангелина, – я думала, что и так живу в аду. Каждый день наблюдать как тяжело твоему ребенку – разве это не ад? – голос Лины снова задрожал, Алена сильнее сжала руку сестры, ведущий недовольно покривил рот. Он сам был родителем? – но то, что началось после… это было невообразимо.

– Анатолий забрал заявление о разводе после того, как узнал о выигрыше?

– Верно.

– У него были другие планы на эти деньги?

– Да… -ответила Лина на выдохе.

– Но после уплаты налогов там осталось бы не сотня миллионов, но все равно приличная сумма. Вы начали ругаться, потому что он не хотел тратить деньги на операцию сыну?

– Да, операция для Тимоши стоила восемьдесят семь миллионов. И сумма выигрыша, минус налог, но плюс деньги, что были уже на счету у нас собраны, они могли дать возможность сделать ее и сразу оплатить реабилитацию, что примерно бы и вышло около ста.

– Анатолий забрал заявление о разводе, чтобы развестись после получения денег и разделить их как совместно нажитое?

Ангелина кивнула.

– Как интересно. Это не самый достойный поступок…

– Конечно, я считала… я и сейчас считаю, что все нужно было направить на лечение Тимофея. Если бы мы поделили деньги, то операция бы снова отложилась. А мальчик растет и потом уже врачи не давали гарантий успеха, потому что атрофия бы стала неисправимой.

– Скажи, пожалуйста, выиграла ты деньги в августе, и у вас начались проблемы в отношениях?

– Они были и до. Мы ругались часто.

– Он поднимал руку?

Ангелина кивнула, сглотнув комок в горле.

– Он стал давить на тебя и требовать половину денег?

– Да, – студию охватил осуждающий шепот.

– Студия тихо! – снова скомандовал ведущий, – он не хотел потратить все на лечение сына?

– Нет, не хотел.

– Можно я добавлю? – робко вступила Алена.

– Да, конечно, – поддержал ведущий.

– Он снял деньги с их общего счета на лечение Тимоши и куда-то их дел.

– Куда?

– Мы не знаем, – ответила Лина.

– Он и до этого снимал оттуда деньги, когда летал в отпуск.

– Один?

– Не один, – едва слышно сказала Ангелина.

– С женщиной?

Ангелина кивнула. Зал снова охватил гул недовольства.

Ведущий встал и поправил волосы. «Сейчас будет жара!»

– Тринадцатого ноября вы снова поругались. Он бил тебя?

– По голове. Ну по щекам отхлестал, и всё такое…

– А что было потом?

– Я почти не помню событий того вечера и тем более ночи. Очнулась я уже в том доме, в наручниках у батареи.

– Там же был еще и приятель его. Константин Холмов, верно? Кто-нибудь навещал тебя в том доме? Привозил еду?

– Да, они приехали вместе в тот вечер, а до этого Костя приезжал один и присматривал за тем, чтобы я не сбежала, ставил уколы.

– Транквилизатор да?

– Ну мне так в больнице уже сказали, что это был собачий транквилизатор.

– Чтобы не сбежала.

– У меня все дни там были как в тумане. Я слышала голоса, я видела то, чего не было. Я думала, что схожу с ума. Может они и не хотели меня убить, просто свести с ума, лишить дееспособности и потом уже распоряжаться моей жизнью, жизнью сына, деньгами – в общем всем, – ведущий покачал головой в знак согласия с этими словами Лины.

– Наши редакторы узнали, что до того, как выйти замуж за Анатолия, ты была девушкой Константина, это верно? – зал снова загудел.

– Это давняя история, – Ангелину снова затрясло. Она подняла глаза на зрителей, что сидели в зале, будто искала в них поддержку, будто они могли дать ей сил, чтобы ответить на этот вопрос. Вдруг в одном из гостей студии она увидела знакомое лицо. Это был ее муж! Ее Анатолий! Дыхание Лины участилось, глаза защурились в попытке разглядеть точно ли это он. Алена заметила перемену в лице сестры и сильнее сжала руку той. Почти до боли. Ангелина взглянула на сестру, поморщилась, вернула взгляд в толпу… всё. Видение исчезло. Лина выдохнула.

– Ангелина? – произнес ведущий в ожидании ответа.

– Что? – Ангелина подняла испуганные глаза на ведущего.

– Мы ждем ответа на вопрос.

– Какой?

– Ты слышала мой вопрос? Ты встречалась с Костей до того, как вышла за Анатолия?

– Да, слышала, да… встречалась.

– Как думаешь, то, что с тобой делал в этом доме Константин, это была его месть? – протянул ведущий каждое слово с томной театральностью.

– Да, Господи! Дело молодое! – встряла старая певица.

Лина вжалась в кресло и глубоко и вздохнула, ей почему-то сейчас вспомнилось, что именно песня этой певицы играла по радио в ту ночь, когда она ехала в машине Кости к домику в лесу. Алена пристально смотрела на сестру, мысленно моля ее не терять самообладания. Вся студия замерла в ожидании ответа женщины, что сумела бежать из плена двух сильных мужчин.

– Я не знаю, я не могу знать, – еле слышно сказала Лина. Не такого ответа от нее ждал ведущий.

– Мы прервемся на короткую рекламу, ну а сразу после: детальный рассказ как Ангелина бежала из плена в домике в лесу. Лотерея не на деньги, а на жизнь! Не переключайтесь!

За три месяца до…

– Ты представляешь? – Ангелина была крайне возбуждена и ходила по комнате размахивая руками, громко говоря и иногда смеясь, – я так молилась! Так мечтала, что фонд наконец-то сможет набрать денег! И тут такое! Это шанс! Это благословение! Мы можем записываться на операцию! Встанем в очередь и начну уже собирать анализы для госпитализации…

– Я не хочу тратить все деньги на операцию, – угрюмо отрезал ее муж. Он сидел на диване, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Его слова заставили Ангелину резко повернуться к нему.

– Ты не хочешь дать ему шанс? Ты не веришь в него…

– Ты же слышала, что тогда сказали хирурги: может поможет, может нет.

– Поможет, обязательно поможет! – Ангелина будто в рывке двинулась со своего места, – как ты вообще можешь в этом сомневаться.

– А если он умрет во время операции…

– Не смей такого говорить! – резко отрезала Ангелина, подняв указательный палец вверх и блеснув на мужа глазами.

– Ты схватилась за эту мысль как ненормальная, – Анатолий встал с дивана и подошел к жене ближе, будто это могло помочь ему убедить ее, – надо использовать эти деньги иначе.

– Как?

– Что-то приобрести для себя, то что порадует.

– Ничто меня не может порадовать так как здоровье Тимоши, – Лина подошла к окну и оперлась руками на подоконник.

Анатолий замотал молча головой. Почесал большим пальцем левую бровь. Ангелина спиной прочувствовала это его движение и понимала, что оно значит. Она выдохнула, прислонилась лбом к холодному стеклу окна и хотела сдержаться от слов, что терзали ее душу и горло, но это было уже невозможно:

– Ты бросил нас еще до выигрыша, ты предал нас. Предал Тимошу.

– Я никого не предавал, – заорал Константин, – я устал, понимаешь? Я устал спотыкаться об этот инвентарь по дому, я устал толкать коляску в подъезде, устал ловить взгляды на улице, устал жить по расписанию массажей, лфк, реабилитаций и приема таблеток!

Ангелина резко развернулась к нему, подошла к нему ближе и заорала тонким пищащим голосом, который так в себе не любила.

– Ты? Ты устал? А что из этого ты делал? Все делаю я! Это все на мне! – Ангелина кричала, показывая правой рукой на свою грудь, – и знаешь, что самое сложное? Это на его вопрос: «Мама, буду ли я когда-нибудь ходить как мальчики во дворе?» отвечать ему «Да! Конечно да!» Если мы не воспользуемся этим шансом, получится, что я врала ему каждый раз, когда говорила, что он будет, что он сможет!

– Ну и зря ты это делала! Он должен знать о себе всё! Так ему будет легче принять!

– Ты знал все со дня его рождения, десять лет прошло, разве ты принял?

– Тебе все это проще!

– Почему?

– Потому что ты его родила!

– Родила таким? Это ты хочешь сказать? Я виновата? – Лина снова сорвалась на крик, – я не специально упала с лестницы. То, что я видела было омерзительно! И ты был там!

– Ничего никогда не было! – Анатолий схватил жену за запястья и начал трясти и через пару секунд оттолкнул ее от себя. Лина в бессилии осела на диван. Запястья были красными и кожу пекло от грубого сжатия.

– Я никогда тебя не винил.

– О! – Лина всплеснула руками, ее лицо перекосила гримаса отвращения, – тебе и не надо! Тебе не надо этого говорить! – Лина встала с дивана, – вся наша жизнь, все твое поведение, все твое отношение показывает, как изо дня в день ты винишь меня! – она процедила сквозь зубы каждое слово, – но я не виновата! Не виновата… я точно знаю – пугающе спокойным голосом закончила она, вставая в дверном проеме. Анатолий бросил на жену взгляд полный укора, молча встал, чуть оттолкнул ее от проема двери, возле которого она оказалась и вышел. Лина снова села на диване, убрала растрепанные в порыве эмоций волосы с лица за уши и закрыла рот руками, чтобы муж с кухни не слышал ее плача. Она знала, что ее слезы вызывают у него не жалость, а гнев и отвращение.

За девять месяцев до…

Лина помогла сыну одеться после осмотра нейрохирургом. Врач, мужчина средних лет, отошел в дальнюю часть своего рабочего кабинета сверить результаты прошлых исследований и анализов. Лина на руках вынесла сына из помещения и усадила его в коридоре на его инвалидное кресло. Мальчику было неловко, что его такого большого и, как ему казалось, невероятно тяжелого на руках носит его мама, что размерами и ростом не сильно превышала его.

– Ты посиди здесь, поиграй на телефоне, я сейчас поговорю с Семеном Павловичем и вернусь к тебе. Поедем есть картошку фри и мороженое, – обещала Лина, поправив сыну его волосы цвета пшеницы. Мальчик кивнул. Она вернулась в кабинет и плотно закрыла за собой дверь, ей не хотелось, чтобы Тимофей слышал ее беседу с врачом.

Она прошла в светлую дальнюю часть кабинета к столу врача. Села на стул напротив стола врача. Мужчина в белом халате молча кивнул на ее возращение, не отрываясь от двух листов бумаги в своих руках. Также перед ним лежал последний снимок позвоночника Тимофея.

– Мне, к сожалению, нечем Вас порадовать, – сказал Семен Павлович, -по результатам последних исследований, состояние проводимости нервов вашего сына всё тоже. Шансов нет, а если и есть, он мизерный и не стоит операции, не стоит рисков. Вы попросту можете потерять его в ходе вмешательства… его сердце не выдержит или произойдет системный сбой органов, и он превратится в … -доктор не успел договорит, за него это сделала Лина.

– Овощ?

– Да.

– Нет… нет, – замотала головой Ангелина, – он чувствует пальцы на ногах, он пошевелил большим пальцем на левой ноге, – я видела, я сама это видела!

– Вам могло показаться, – попытался мягко прервать ее Семен Павлович. В диоптриях его очков на секунду отразилась потолочная лампа, – Вы могли увидеть то, что хотели, желали увидеть.

– Нет, – Лина была непреклонна, – он подтвердил мне, он сам мне это подтвердил. Я же сама ему массажи делаю, я знаю его, я наблюдаю его как никто другой каждый день.

– Он мог сказать Вам то, что вы хотите услышать… у Вас гиперопека, невероятная связь с вашим сыном, что объяснимо у матери ребенком в таком состоянии, но вы рискуете. И фонд потеряет зря деньги. Есть огромное количество других детей, которым тоже нужны операции и у них прогнозы могут быть более благоприятными, чем Ваш.

– И Вы решили, что они достойнее Тимоши?

– Я не это имел в виду…, – Семен Павлович уже сам потерял связь своих мыслей.

Ангелина выдохнула и снова замотала головой. Какой-то холод начал сковывать ее, она стала понимать: сейчас врач откажет им в очереди на операцию.

– Семен Павлович, прошу Вас, не лишайте нас надежды. Это всё чем мы живем. Нам нужна эта операция.

– Ему уже десять лет, верно?

Лина кивнула.

– Вам уже нет смысла, ничего в его состоянии не изменилось. Проводимости нерва нет. Вы будете зря рисковать им, вводя его в наркоз, и зря займете очередь и лишите места человека, которому операция может реально помочь.

– Вы откажетесь?

– В направлении на комиссию да. Слишком большой риск. Если что-то пойдет не так, он будет весь парализован.

– Нет! Нет! – губы Ангелины задрожали, она закусила нижнюю, – он справится. Просто дайте нам направление. Мне нужно с ним на эту комиссию! Там мне дадут заключение и поставят в очередь на операцию, я Вас прошу. Просто дайте направление, остальное – я сама.

– А потом Ваш мальчик умрет или станет овощем, и я и те, кто проводили комиссию и операцию уедем далеко и надолго…

– Нет! Перестаньте говорить эти мерзости! – слезы покатились по щекам Лины, но не из страха за судьбы тех, кого он назвал в конце своей речи.

– Смиритесь, вы питаете его пустые надежды. Вы сами, как мать… вы не приняли ситуацию, не смирились с тем какой он есть. И не даете ему принять себя в своем положении. Вы продолжаете биться за него, но биться уже не за что.

– А кто если не я? – Ангелина посмотрела в упор на врача суровым взглядом, но улыбаясь, – Вы? Его отец? – она засмеялась на секунду. Это вызвало у мужчины ужас, – Кто? Кто будет биться за моего мальчика, если не я? Только я и буду.

– Я не дам направления, – нейрохирург стоял на своем.

– Вы трус, – Ангелина встала, собрала документы и анализы своего сына с рабочего стола врача.

– Куда вы пойдете?

– Я обращусь в фонд, нам помогут собрать деньги, я всё сделаю коммерческим путем, – Лина вышла. Семен Павлович еще долго сидел в своем кабинете в тишине. Он понимал, что Ангелина уже не отступит.

– Мам, всё хорошо? – Тимофей знал, что у матери должен был состояться серьезный разговор по его здоровью.

– Да, хорошо. Нас поставят в очередь?

– Нет, – у Лины проступили слезы на глазах, – Но это ничего не меняет, да и насрать на них. Мы сами все можем, мы же вместе? – спросила она, сама же утвердительно кивая на свой вопрос. Мальчик робко кивнул ей в ответ, – Мы всё решим сами, никто нам не нужен, найдем врача, оплатим всё, – Ангелина взялась на ручки коляски сына и покатила его по длинному коридору, что густо освещал белый свет от ламп.

До…

– Ну и нахер его после всего… – Алена как всегда не стеснялась в выражениях, говоря о муже сестры, – кобелина он! Это если об отношении к тебе, и, если говорить об отношении к сыну.

– Тихо! Тимоша услышит!

– Извини, но Толя совсем не несет никакой ответственности за результат своего оргазма, – умерила голос Алена, – ну уехал с бабой той на море и ок, хрен бы с ним, но брать деньги со счета на операцию… паскуда! Ты должна ему мозг весь вынести! Бросить его! Разведись с ним и требуй алиментов!

– А как я одна с Тимошей?

– Да ты давно с ним одна! Вот с первого дня, если по-честному.

– Сыну нужен отец!

– Хороший! Хороший отец нужен да! – оторвала Алена, – ты не понимаешь! Ты просто не понимаешь! Он давно с ней. Она уже постоянная. Закончилась бесконечная ротация случайных женщин. Он уже больше года с ней?

– Получается да.

– Вот! Вот! Это значит, что все процессы выбрались из штанов, поднялись выше, к сердцу, прошли через него и уже осели у него в мозгу! – Алена показала указательным пальцем на свой висок, – он уже не твой мужчина, а муж чисто формально! Он уже с ней, он уже весь ее!

– И что мне делать? – взмолилась Лина сестре, будто та сейчас сделать что-то большее, чем просто дать дельный совет.

– Отпусти его! Пусть катится, забирает половину всего, что вы нажили и не нужны от него ни алименты, ни поздравления на Новый год и День рождения!

– Нет, нет, так не смогу.

– Лина… ты все еще любишь его? Все еще думаешь, что он одумается? И вернется? Лина, это нездоровая, больная любовь! Вспомни, что подобное чувство сделало с нашей мамой!

– Нет, нет, это не одно и то же. И не надо сравнивать!

– Лина, вспомни папу! Помнишь его? Классический «пил-бил» и как закончил? На январском морозе… даже ведь не понял наверное, что умер! Так пьян был. А как мама ревела помнишь? Прямо волком выла и на стенку лезла! И сама запила! Будто отец умер, но беда его с нами осталась. И потом рак печени унес ее обратно к нему. Поганая любовь все виновата! Вспоминаю ее, смотрю на тебя и хвалю… себя хвалю за то, что до сих пор не вышла замуж и не вручила себя на моральное и физическое растерзание какого-нибудь придурка!

– Не все придурки…

– Ни тебе, ни маме, да и мне как бы тоже нормальные не попадались, так что сужу по ближнему кругу как бы…

– Как операцию Тимоши сделаем-все хорошо будет. Толя наконец-то будет счастлив с нами.

Алена укоризненно покачала головой, села за стол рядом сестрой.

– Лина, вот я смотрю на тебя и думаю: ну папа же не бил нас. Маму да, бабушку да, но нас нет. Но тебе кажется, все таки, пару раз по голове сильно от него прилетело. Ты как отбитая. «Толя, Толя, Толя!» – Алена передразнивала сестру и разводила картинно руками, – Толя твой живет своей жизнью. И она у него получше твоей. Уж поверь мне.

Ангелина поникла. Алена поняла, что сказала лишнего, встала, наклонилась к сестре и обняла за плечи.

– Ну прости меня. Ну страшно смотреть на это. На тебя смотреть тоже страшно. Глянь во что превратилась! Мала как ребенок. Бабушка бы не одобрила.

Ангелина поежилась – она понимала, о чем говорит сестра. Лина давно не обращала внимания на свою внешность, давно не покупала себе новой одежды и не посещала салона красоты, всю себя, всю свою жизненную энергию она тратила на сына, а деньги копила на операцию. Обнимая сестру, Алена бросила взгляд на окно. Первый этаж давал возможность рассмотреть происходящего на улице.

– О, глянь-ка! Холмов приехал! Правду консьержка сказала!

– Что? – быстрым движением Лина повернулась к окну.

– Не изменился совсем! Не зря на Север ездил, как заморозился там! Или Екатеринбург… не помню уже! Ну красавец же а! как подтянут и бодр!

– И вправду он.

– Ну помаши ему!

– Нет, – Лина отпрянула от окна, – ты чего? Я же так некрасиво с ним тогда.

– Да, ты тогда звезда была. От того сейчас всё еще грустнее… Извини, – Алена звучно выдохнула и отошла от сестры, – что будешь делать, когда Толя приедет?

– Жить…

Алена усмехнулась и пожевала нижнюю губу, дурацкая детская привычка, что осталась с ней и во взрослой жизни.

– Уходи от него. Я буду с тобой, с Тимошей, с Вами обоими! Будем счастливой семьей, нестандартной да, но будем держаться друг за друга.

– Тебе надо свою жизнь строить: выйти замуж, родить ребенка, за цветочным своим смотреть.

Алена снова усмехнулась.

– Нет, нет. Насмотрелась я на Ваши с мамой счастливые семейные жизни и че-то как-то не хочется уже.

– Но не у всех же так… и вообще это, потому что Тимоша болен. Как он выздоровеет, все наладится, – наивно мечтала Лина.

– Хватит искать оправданий Толе. Не наладится ничего, либо любят, либо нет. И это редко когда от тебя вообще зависит, – Алена внимательно посмотрела на сестру.

– Ты не можешь этого знать о Толе, – также улыбаясь ответила Лина.

– Я знаю, что сейчас твой любимый Толя нежится на солнышке на пляже со своей коллегой или кто она ему там. И ты тоже это знаешь, – Алена снова подошла ближе к сестре, будто ее близость сделает слова Алены более убедительными, – и этого знания должно быть достаточно для принятия окончательного решения. Мужайся, и помни, я с тобой. С Вами! – Алёна положили свои теплые ладони на острые плечи сестры.

Лина смотрела на сестру и кивала. Она сдерживала себя, чтобы не расплакаться на глазах у сестры. Всю ночь она и так провела в слезах. А вот это, наверное, знак! – Алёна махнула рукой сторону окна, намекая на Константина, – тётя Люда, консьержка, сказала, что он приехал один. Жены и детей не замечено, – Алёна заговорщически улыбнулась, – так что может и не всё потеряно для тебя, – Алёна ушла в свою спальню продолжая говорить, Лина пошла за сестрой, хотя та и не звала её.

– Так, так… – Алёна копошилась в шкафу, – смотри что сохранилось! – девушка помахала перед сестрой красивым кардиганом нежно-голубого цвета.

– Зачем ты это барахло сохранила? – Лина улыбнулась и взяла кардиган из рук сестры.

– Цыц! Барахло? Раритет!

– Я помню, это Костя дарил мне.

– Да, подчеркивает твои голубые глаза знаешь ли, – Алена приложила кофту к плечу сестры. Вот он-то любил. Кстати, он часто ходит в ближайший супермаркет у дома, думаю он и сейчас туда пошел. Живет скромно, почти аскетично, но он у тебя всегда был странненький. Ну главное бутылками в пакете не гремит, на людей не кидается, женщин не водит. В наши дни это уже хорошо! Уже кандидат!

– Откуда ты всё знаешь? И какой кандидат!

– Так это не я знаю, а тетя Люда, а консьерж в подъезде – это считай архив на ножках: всё обо всех знает. Вот тебе и полный пакет информации, – Алёна сказала это и вытащила из ящика комода косметичку, ну а кандидат? Кандидат в ответственные поставщики рогов для Толи! В мощные такие! Чтобы перед парадом на Девятое мая этими рогами своими мог облака разгонять! – сейчас личико тебе поправлю, а то серая как асфальт на дороге, и пойдешь…

– Куда? Зачем? – не понимала Лина.

– Поздороваться!

– Зачем мне это?

– Чтобы дышать начать, дурочка моя жертвенная, – Алена заговорщически улыбнулась, – давай сюда лицо! Румян добавлю! – Адена мастерски касалась лица сестры кистью с косметикой.

Через десять минут Ангелина стояла в своём подъезде в ожидании Константина. Алёна сказала ей притаиться в подъезде и наблюдать, чтобы как он будет проходить мимо, якобы случайно выйти из подъезда и поздороваться. Лёгкий макияж и кардиган- его подарок, должны были стать решающими аргументами для пробуждения в нем теплых юношеских чувств. Лина волновалась. Ситуация казалась ей смешной и в то же время столь волнующей. Она поймала свое отражение в стекле окна подъезда: а ведь и не неплохо, если подкраситься! Вот он наконец-то появился. Лина нажала кнопку и как-то слишком сильно из-за волнения толкнула тяжелую подъездную дверь и чуть не споткнулась о невысокий металлический порог. В целом это выглядело так, будто она пьяна и вывалилась из подъезда. Её щеки запылали румянцем, что передался и на уши.

– Девушка аккуратно! – воспитанный и добрый Константин не мог остаться безучастным к девушке в такой ситуации и сделал быстрое движение к ней, чтобы та не упала и протянул руку в попытке предотвратить падение. Лина схватилась за его рукав. И чуть осела. «Дура, Лина! Дура!» – пронеслось у не в голове и в ту же секунду она выпрямилась, одернула свою руку с его рукава и посмотрела на него смело. Костя сразу узнал её лицо, застыл на секунду, чуть оглядел ее и неуверенно кивнул.

– Здравствуй, – едва слышно сказала ему Лина, не переводя глаз с его лица. Он еще секунду разглядывал ее лицо.

– Мне пора, – сказал он и убыстрил шаг. Растерянная Лина наблюдала как его подтянутая фигура в синих джинсах и синей футболке скрылась за дверью его подъезда. «Дура, Лина! Дура!» – произнесла она сама себе вслух.

3 месяца до…

Лина лежала, прижавшись к Константину. Ее голова была на его плече, левую ногу она очень по-женски закинула на него. Она выводила пальцем рисунки на его груди, рисовала на его чуть смуглой коже узоры между редкими веснушками цвета кофе с молоком. Ему было щекотно, он улыбался, закрыв глаза. Они также лежали в юности, в этой же квартире, в этой же комнате, на этой же кровати. Место не изменилось, обстановка та же, но изменились они. Т казалось, что возврата нет. А сейчас, будто этих изменений и не было, а если и были, то они были стерты воссоединением двух некогда любящих друг друга людей, что расстались по юности и свойственной этой самой юности глупости.

– Это ведь здесь тогда произошло? – Лина прервала его тихую негу.

– Да, – довольно ответил он, улыбаясь, но не открывая глаз.

– Мне только-только исполнилось тогда восемнадцать…

Он молча кивнул.

– Ты долго ждал.

– Главное дождался, – хитро улыбнулся Костя. Лина прижалась к его груди щекой.

– Когда уедешь?

– В четверг, – ответил он, все также не открывая глаз.

– Надолго?

– Неделю точно.

Лина сильнее прижалась к нему. Про себя она заметила, что пахнет он также как и тогда, в их совсем юные годы. Эта мысль вызвала в ней нежную улыбку. Но тело его изменилось. Теперь он уже не худощавый юноша, что так неуклюже начинал ухаживать за молоденькой симпатичной девушкой с соседнего подъезда, а мужчина с хорошо развитой мускулатурой. С годами его некогда еще по-мальчишески мягкие черты лица стали острее, карие глаза чуть сузились, нос стал более очерченным, губы стали не так ярки, как в юности. Теперь они даже несколько терялись на фоне русой бороды с проблесками седины. Только одно в нем за эти годы не изменилось, и Лина только что воспользовалась этой его слабостью, а вскоре поймет, что ради нее он будет способен на все, как и раньше.

– Ты тогда туда уехал?

Константин подложил правую руку под голову, чтобы чуть приподнять ее и смотреть на Лину сверху вниз. Он улыбнулся ее внимательному взгляду, направленному на него. Она улыбнулась ему в ответ.

– Да, там в Екатеринбурге закончил учебу, потом сразу на работу, потом вахты в Норильске, буровзрывные работы, но часто бывал в Екате. По сути жил там.

– И женился там?

– Нет, не женился. Дочка родилась без брака. Так получилось, – ему не хотелось говорить об этом, ему не хотелось выглядеть в ее глазах плохо.

– Сколько ей сейчас?

– Почти десять.

– Ты не живешь с ее мамой?

– Нет. Мы, по правде, никогда и не жили вместе. Я вахтовик, – он засмеялся, но сделал это несколько нервно.

– Ты тогда не попрощался.

– Да тебе тогда этого не надо было. Ты была вся в нем.

– Прости меня за это… я иногда, когда ночами не могла заснуть и все думала и думала… мне иногда казалось, что может это наказание такое. За обиду тебе. Я тогда очень некрасиво с тобой поступила, не честно, – Лина еще сильнее прижалась к нему и спрятала свой нос в его шее. Константин вытащил правую руку из-под головы и погладил ею Лину по голове, спустил свою руку по ее плечу, дальше вниз по руке и положил свою сильную руку ей на талию.

– Я не обижен на тебя. Я тебя так любил, но понимал, что не тяну что ли. Не хватало тебе чего-то во мне. Я видел, как он приезжал за тобой на этой своей дорогой машине, как ты выпархивала к нему из подъезда, вся сияла. Мне так не сияла.

– Я… – Лина хотела оправдаться.

– Нет, – он прервал ее с улыбкой, – сейчас уже не важно. Мне жаль, что у тебя все так сейчас. Жаль твоего мальчишку. Но ты все равно какая-то фартовая! Столько денег выиграть! Я, когда новости увидел и не поверил поначалу… ты же до этого, примерно за две недели до этого чуть не сшибла меня своим пьяным выкатом из подъезда.

– Я не была пьяной! Я просто неуклюжая, – попыталась оправдаться Лина, смеясь.

– Я потом о тебе только и думал. Вроде и хотел увидеться, а страшно было.

– И что ты подумал, тогда увидев меня?

– Я подумал «годно!» – Костя снова улыбнулся.

– Эй, – протянула Лина, – только «годно»?

– Ну вот слово у меня такое есть, когда волнуюсь сильно…

– А тогда разволновался так? – Костя кивнул на ее вопрос.

– Эти деньги поставят Тимошу на ноги, – она присела на кровати, чуть спиной к нему и улыбнулась ему, чуть повернув голову, – если, конечно, Толя не отсудит у меня половину, – она отвернулась от него и обняла голову руками, сложенными на коленках. Константин тоже присел на кровати и обнял ее со спины и уткнул свое лицо в ее растрепанные волосы.

– Ну он же отец. Как он так может. Я сам не отец года, Лизу никогда не любил, но дочку люблю. Помогаю деньгами. И, несмотря на то что не живу с ними, я бы отдал все деньги, лишь бы дочка была здорова.

– Толя другой. Точнее стал другой. Он давно уже живет своей жизнью. Мы давно не семья, сколько бы я себе не твердила иное. Я боюсь его. Он бывает так жесток в гневе. А он так часто злится сейчас. Все из-за этих денег, мы много ругаемся. Он толкает меня в прямом смысле, будто пытается вытолкнуть из своей жизни вообще.

– Эй, ну я же здесь теперь – толкать не дам, – Константин посмотрел ей в глаза и прижал ее к себе обеими руками.

– Ты уедешь…

– Я вернусь раньше. Мы придумаем, как тебе сохранить деньги, и поставить сына на ноги, – сказал Толя нежно и поцеловал ее в висок.

Она улыбнулась, обвила его шею руками и страстно поцеловала.

Я уже все придумала, просто помоги мне…

Вскоре Костя задремал и Лине захотелось пройтись по его квартире одной, словно покататься по волнам памяти. Вот старый деревянный комод, застеленный белой вязанной салфеткой, на котором стояли тогда и продолжают стоять сегодня кубки и награды Кости с соревнований по боксу. Тут же в стопке лежат пожелтевшие от времени грамоты и наградные листы. Лина села на старое широкое деревянное кресло с яркой бархатной накидкой. Именно на нем произошел первый поцелуй юных Кости и Лины. Женщина улыбнулась своим воспоминаниям и потрогала пальцами подлокотник, также обитый ярким бархатом, но выцветший со временем, а ведь она сама тогда первой поцеловала Костю. Он был так робок с ней, всегда опускал глаза, когда она улыбалась и смеялась и она по юной глупости думала, что от неприязни, а ведь было совсем наоборот! Лина подошла к окну посмотрела через него. Старые деревья стали еще старше, а молодые выросли, достигли высоты четвертого этажа и тоже начали стареть и чернеть. Как и Лина. Она оперлась руками на холодной деревянный подоконник с некогда белой, а теперь пожелтевшей от времени краской и предалась воспоминаниям.

В юности она здесь провела много времени с Костей, его матерью и бабушкой. Потом обе женщины покинули жизнь Кости. Первой была мать в пьяной аварии, когда ехала с какого-то застолья в честь дня рождения своего нового мужчины, что «точно был ее судьбой и любовью всей ее жизни». Конвейер «это твой новый папа» в жизни маленького Кости работал исправно с подачи любвеобильной матери. Этот парад мужчин разных национальностей и взглядов на жизнь прекратился ровно в момент смерти матери Кости. Даже на ее похороны никто из ее «это любовь на всю жизнь» не пришел и на мальчика, которого так усердно заставляли называть того или иного нового дядю называть «папой» внимания не обращали, даже сталкиваясь с ним на одной тротуаре на улице. Сначала маленький Костя, который никогда не знал своего настоящего отца принимал каждого маминого ухажера за настоящего папу, но с взрослением и осознанием того, что «папы» меняются раз в сезон, уже подросток Костя перестал на это реагировать всей душой и сознание и каждого нового постояльца в квартире и постели своей матери одаривал лишь едва слышным подростковым бурканием исподлобья «привет-пока», всё равно отношения матери всегда длились лишь пару месяцев, потом эти мужчины куда-то девались, Костя не горевал, да что уж там даже его мать не горевала, а через пару недель «тонула» в новых отношениях. Его мать погибла через пару недель после его совершеннолетия, что спасло юношу от детдома, но всё равно оставило странный след в его душе. Ему было жаль ее, но он презирал ее за ветреность и неразборчивость. Именно в этот момент в жизни Кости появилась Лина, точнее сначала появилась бабушка Лины. Добрая старушка Зинаида Алексеевна, что сама растила двух внучек не могла остаться безучастной к горю пусть уже и совершеннолетнего, но всё равно в ее понимании ребенка. Она помогла Косте организовать похороны, так как его единственная тетя жила на севере, давно толком не поддерживала отношений с сестрой, и не сильно желала участвовать во всех похоронных мероприятиях своих присутствием или рублем. Также Зинаида Алексеевна подкармливала Костю супами и горячим вторым: «щуплый какой! Щеки впалые! На мужчину еще не похож! Бери хлебушек к супу!» На одном из таких ужинов щуплый и еще с ломающимся голосом от стеснения перед взрослой заботливой, но такой властной бабулей, Костя и увидел Лину. Нет, не впервые в жизни. Всё таки, они всю жизнь были соседями через пару подъездов в пятиэтажке, но тогда именно увидел в ней девушку. Рассмотрел черты лица, услышал смех и увидел живой огонек в глазах, увидел, как она помогала по дому бабушке и заботилась о младшей сестре. Заметил, как она украдкой тоже рассматривает его. Всё! Много ли надо для первой любви в столь юном возрасте? Он стал чаще ходить к ним на ужин, всегда старался что-то принести к чаю, тратя на это свою небольшую стипендию и крошечную зарплату с мелких подработок, на которые старательно выделала время в ущерб учебе в колледже. Их переглядки не могли остаться незамеченными Зинаидой Алексеевной, пожившей жизнь. «Дождись ее восемнадцати лет, потом благославляю!» – заявила ему бабуля. И в день восемнадцатого Дня рождения Ангелины Костя пришел с большим букетом белых роз и предложил ей стать его девушкой, одев ей на палец тонкий обруч из желтого золота с небольшим блестящим камешком. Именинница залилась своим громким смехом, взяла букет и приняла кольцо, в это время Алёна и сфотографировала новую молодую парочку. Эта фотография сейчас смотрела на Лину из-за стеклянной дверцы на шкафу. Ангелина инстинктивно обернулась, будто бы на нее смотрел живой человек и она бы это чувствовала… «Не убирал это фото столько лет» – подумала Лина и потянулась к дверце открыть ее и взять фото. Вытащив стандартное фото размером десять на пятнадцать она поняла, что на обратной стороне снимка что-то приклеено, перевернув фото, Лина прослезилась – на обороте была приклеена красная нить, на которую повешено то самое кольцо, которое Костя дарил Лине, делая ей предложение стать его девушкой, и которое она вернула ему в тот день, когда сама пришла к нему рассказать, что у нее случилась близость с Толей и что они решили быть вместе. Да, она сама пришла и во всём ему повинилась, она не боялась его, даже не побоялась разбить его сердце. «Ты полюбишь снова, ты встретишь другую и поймешь, что у нас были лишь детские шалости. Я люблю Толю и люблю по-настоящему, как и он меня», уже не такие душевные, а скорее выражающие желание Лины скорее отделаться от нежеланного уже ухажера. А Толя так и вовсе не одарил друга последним разговором с объяснением своего поступка. Не счел нужным или не посчитал Костю достойным этого разговора, едва ли кто-то уже узнает. Сказала ему тогда Лина. Были у них разговоры и после, Лина улыбнулась, сорвала нитку с бумаги и вытащила кольцо. Лине захотелось надеть его. Она сняла свое обручальное кольцо, что надел на ее в день их свадьбы Толя, и положила его на полку шкафа. Как только обруч холодного металла занял свое место на безымянном пальце Лину, ее захлестнули мысли: какой была бы ее жизнь, останься она тогда с Костей? А сын был бы здоров? А Лина была бы счастлива? А Костя? Она чуть подалась назад и посмотрела через открытую дверь на спящего Костю. Сейчас он точно выглядел довольным и счастливым. А Толя? Какой был бы он? С кем? Хотя зачем Лине задаваться этими вопросами сейчас и здесь? Она обошла всю квартиру, вся обстановка и убранство которой, будто застыли в том моменте десять с лишним лет назад. «Капсула времени» – промелькнуло у нее в голове.

Побродив по квартире еще немного и повспоминав былые времена, оглядев кухню и ванную Лина поняла, что Костя чистюля, почти педантичный чистюля, но женской руки в этом доме не чувствовалось. Она снова легла к нему:

– Я тут кое-что нашла, – сказала она ему, обнимая его замерзшими руками и ногами.

– Что же? – сквозь сон спросил Костя.

– Кое-что своё, – ответила ему Лина и поднесла руку с кольцо к его сонному лицу, он чуть приоткрыл глаза и улыбнулся, повернулся к ней лицом и сильно обнял.

Полгода после…

– Аркаша! Да делать тебе что ли нечего? Закрыли же всё! – Рогову неприятно было делить кабинет с Павлом – страстным любителем пирожков и беляшей с ближайшей палатки у отделения, уж слишком всё вокруг Павла да и он сам пропах этими нехитрыми, но постоянным перекусами человека, у которого одна жена из его жизни уже ушла, а другая еще не пришла и он заедал стресс, но несмотря на это замечание Павла было разумным.

– Что-то тут не так. Слишком гладко…

– Везучая девка, в лотерею выиграла.

– Да, да и из плена двух мужиков сбежала, один сидевший был, а другой ее в два раза тяжелее… и вот она со своим бараньим весом и с одурманенной транквилизаторами головой сбежала почти голая по лесу ночью.

– Согласен, очень везучая, – Павел дожевал один беляш и принялся за второй. – Рогов неодобрительно посмотрел на коллегу и одарил его своим фирменным холодным взглядом серых глаз, Павел этого не любил, а потому снова заспешил повторить: