Наследие Рэйны. Дорога за грань

Порой в созданные Творцами миры из межпространства спускаются странники-энтисай, обретая подходящее для мира тело. Ощутите и вы себя в роли энтисай, посетив Отделенный мир.

Но берегитесь, быть может, этот мир не захочет вас отпускать?

Мы, авторы цикла «Наследие Рэйны», благодарим всех читателей, которые прошли с нами дорогу к себе и все дороги мира и добрались до… дороги за грань

Пролог

• From early sunset until late dawn
• My thoughts are with you,
• Simply hold it on.
• Try to forgive me, soon I’ll be back,
• Tour nearly finished, I am leaving the track.
• Can’t wait to see you, your eyes burned my mind,
• My heart is on fire, salvation I’ll find[1].

Tigersclaw. Eternity

Обычно тейнары смотрят сквозь воздух, как и другие эорини[2] или как люди. Но сегодня Эорни смотрел так, как умеют только тейнары. Он позволил себе увидеть воздушные струи, окружающие его потоки и завихрения. Безбрежный океан со множеством течений, готовых нести Детей Воздуха до горизонта и дальше.

Он стоял на краю Адьер, скалы казни, где каждый год стихию жизни колебали предсмертные крики тейнаров. Именно здесь встречались жизнь и смерть, и первая всегда уступала второй. Сейчас самого Эорни разрывали почти столь же противоречивые чувства. Он посмотрел вниз, представил себя со связанными крыльями, стремительно рухнувшего туда, и отшатнулся, впервые испугавшись высоты. И все же было в этом и что-то притягательное. Очарование смерти. Конечно, он не думал об этом всерьез, отчаяние не настолько им владело, но там, на дне, его ждал бы покой, а он так устал от волнений и тревог, что небольшой соблазн в самом деле был.

Эорни вновь приблизился к пропасти и на сей раз уселся на самый край. Его крылья свободны и сильны, бояться нечего.

Он достал из сумки бутыль с вином, открыл, сделал пару глотков и пока поставил рядом. Напиваться не хотелось, просто чуть расслабиться, немного заглушить мысли. Пошевелил крыльями, разминая мышцы, ощущая слабый ветерок каждым перышком. Достал тилкар, на котором так любил играть. С ним же он выступал здесь и на недавнем празднике… Пальцы пробежали над полусферой, рождая знакомую мелодию. Ее он помнил даже слишком хорошо, рука направляла потоки воздуха почти неосознанно, и он вновь вернулся к своим мыслям.

«Нилед, брат, зачем ты только туда полез? Ты был нужен тут, отцу, мне, твоему народу. Почему тебе всегда все было нужно делать самому? Ты ведь принц, будущий правитель, должен уметь управлять другими… Видишь, я до сих пор говорю так, будто ты еще жив. Столько времени прошло, а все никак не привыкнуть. Я не могу один выступать против всех. Против отца, старейшин и еще Фьериль – твоей упрямой Фьериль. Видит Тилаэр, я не желаю ей зла, но чувства затмили ее разум, она уже натворила глупостей и может натворить еще. И если ты мог бы ее вразумить, меня она слушать не станет. Я, конечно, и сам хорош, мог предвидеть и помешать, мог не отпускать того полукровку или проследить за ним. Да что уж теперь…»

Еще один глоток вина теплом отдается в груди. Мелодия тилкара меняется, становится сложнее, витиеватее, но и она хорошо ему знакома. Сегодня он не хочет учить что-то новое, напротив, хочет вспомнить прошлое и примириться с ним. Мысли начинают течь медленнее и мягче, но они по-прежнему тяжелы.

«И мои белые перья. Знак Тилаэра, так про них говорят. Пока ты был здесь, их не особо замечали или считали, что Великий Орел наградил меня лишь талантом к музыке и песням. А теперь во мне видят надежду. Думают, я смогу занять твое место. Я не хочу, Нилед! Не хочу тащить это на своих крыльях! Уж точно не один! Конечно, есть еще Келар, и его слово кое-чего стоит, но это не то же самое, что иметь в союзниках тебя. Ты бы меня понял, я уверен. Все остальные жаждут крови, жаждут войны. Моя кровь тоже кипит жаждой мщения, я не простил им твою смерть, но я понимаю, что это не выход. И что хуже всего, я знаю, как поступить правильно, но стоит мне это сделать, и в следующем году с этой скалы рухну я. Причем первым, и некому будет пережечь мои веревки».

Принц вновь взялся за бутыль, но до рта не донес. Шагов он не услышал, лишь почувствовал, как изменились потоки ветра, обтекая еще одну крылатую фигуру.

– Это ты? – спросил он не оборачиваясь. – Выпьешь со мной?

– Только если сыграешь мою любимую песню, – ответил знакомый голос. Высокий, но не резкий, немного игривый, рождающий в нем волну тепла, куда более сильного, чем от вина. Жар и трепет – вот что он ощущал, когда видел или слышал ее.

Юная стройная тейнара с копной ярко-рыжих волос и крыльями цвета солнца Шихората[3] опустилась рядом. Она легко поцеловала принца, скорее в знак приветствия, чем страсти, но достаточно, чтобы он ощутил вкус ее губ. Разгоряченному вином Эорни этого было мало, он обнял девушку, попытавшись притянуть к себе, но та остановила его изящным жестом.

– Сначала песню, – произнесла она тем же игривым тоном и, отобрав бутыль, сама немного отпила.

С самого их знакомства он не мог ей отказать; впрочем, она не так часто о чем-то просила. Потоки воздуха, повинуясь его рукам, обняли тилкар, повели нежную мелодию. Девушка наклонилась ближе, прядь сияющих огненных волос скользнула по плечу музыканта, и здесь, на обрыве, за пару шагов до возможной смерти Эорни впервые за долгое время ощутил умиротворение.

Вечер едва начался, но в трактире уже появились первые посетители, и Дин решил, что пора. Днем он помогал Смалю по хозяйству: разгружал повозку вместе с Ирвином и Рушем, кормил кур и свиней, мыл пол в главном зале… Работы он, как и говорил друзьям не раз, не боялся, но все же приятно было сменить тряпку и метлу на любимый огненный инвентарь. Он пошел к выходу, махнув рукой местному музыканту, потрепанному мужчине средних лет, с которым договорился заранее. Они встали перед входом по обе стороны двери. Музыкант заиграл что-то бодрое, а Дин привычно начал расставлять чаши с огнем. Скоро все было готово, и, запалив с обоих концов свой посох, парень начал представление.

Некоторые прохожие удостаивали его лишь мимолетным взглядом, другие задерживались, увлеченные зрелищем, кто-то аплодировал. Посыпались монеты, людей собиралось все больше, многие, насмотревшись, не уходили, а заворачивали к Смалю промочить горло, как и рассчитывал Дин. Трактирщик уже не раз благодарил его за это.

Среди зрителей оказалось и несколько девушек – парень ловил на себе их восторженные взгляды. Улыбка одной была совсем уж недвусмысленной, и Дин обратился к ней:

– Я могу воспламенить что угодно, красавица, даже твое сердце.

Он глотнул маслянистой жидкости из одной из многочисленных своих бутылочек и выплюнул вверх мощный поток огня. Толпа восторженно взревела, девушка вышла вперед. Она и впрямь была мила и очень в его вкусе. С ней точно не соскучишься, а что ему еще нужно после выступления?

Дин взялся за шар на цепи, раскрутил над головой и заставил плясать вокруг себя, то подбрасывая вверх, то запуская будто прямо в толпу, конечно, рассчитав все так, чтобы никого не задело и не опалило. Движение было привычным и отточенным; сейчас заклинатель огня мог спокойно довериться своему телу и просто получать чистое яркое удовольствие от выступления – ведь ради этого он и выходил к людям раз за разом. Однако сегодня вместо шара, пылающего, как солнце Фрайкорина, и послушного воле артиста, перед глазами стояло холодное фиолетовое солнце Талатерна в небесах Хаммара. Именно оно освещало тогда дорогу троим путникам, отправившимся на поиски чуда.

Когда он закончил, девушка подошла и бросила в его мешок несколько монет и скомканную бумажку. Приглашение – он получал такие не раз. Имя, время и место, где она хочет побыть с ним наедине. Дин проводил ее взглядом и вновь взялся за бутылочки и мешочки, заставляя огонь в чашах вспыхивать разным цветом. Потом поднял шест, и все началось сначала.

Наконец он устал, подобрал деньги и пошел назад в трактир. Приглашение он выкинул не читая. Днем еще думал, что хочет развлечься с кем-то подобным, но сейчас настроения не было. Стоило подумать о женских прелестях, как ему вспоминалась Айнери. В его мыслях она никогда не была обнаженной, не лежала в его постели, он просто сидел с ней рядом, держал за руку, возможно, целовал, но не более. Айнери была другой, слишком не похожей на прочих. Юные вертихвостки, так привлекавшие его прежде, теперь казались ему глупыми, пустыми. Раньше ему это нравилось: чем глупее, тем проще затащить в постель и тем проще забыть наутро, когда уходишь, не оборачиваясь. Сейчас ему хотелось чего-то более глубокого.

Лучше он в очередной раз поможет тихоне Нейлу убраться в зале после закрытия трактира, а та девица и без него долго скучать не будет и одна не останется. Ей этим вечером надо куда меньше, чем ему. Станет ли он снова таким же беззаботным и нужно ли ему это? Дин вздохнул, отгоняя невеселые мысли. Раньше ему казалось, что его сердце горячее любого костра, что сама стихия огня отметила его, а участь Элмиса, заключившего сделку с Фрахом, ему не грозит, ведь он носит на шее слезу огня… Однако чем дальше, тем сильнее он ощущал, как рыжее пламя внутри светлеет, будто остывает. Неужели вместо жара Фрайкорина, сезона, в который он родился, ему теперь останется лишь белый огонь Майлингена?

«Когда заплачет огонь» – так ведь говорят о том, что, скорее всего, не случится никогда?

Дин подобрал соломинку, шевельнул пальцами, доставая с изнанки искорку, и неотрывно смотрел на огонь, пока соломинка не сгорела дотла.

Плоть Триана зудела, день за днем, декана[4] за деканой, он ощущал это непрерывно. Чесалось глубоко под кожей, под слоем чужого тела, куда не дотянуться. Даже просто сидеть неподвижно было невыносимо, хотелось ерзать, шевелиться, хотелось кричать и раздирать ногтями чужую плоть, ставшую его собственной. А больше всего хотелось покончить с собой, избавиться от страданий раз и навсегда. Ночью в кромешной тьме было чуть легче, но возникало чувство, будто он задыхается. Прежде свет был ему необходим, теперь же, как и прочие стихии этого мира, стал ему чужд, и это сводило с ума еще сильнее. Амдары не просто видят энергию, не просто чувствуют ее при касании, они ощущают само ее присутствие и могут взаимодействовать с ней даже на расстоянии. Свет, тепло, биение жизни – для него все это почти исчезло. Такое чувство, будто, пытаясь схватить что-то, он вдруг осознавал, что у него нет пальцев.

Зато Пустота теперь наполняла его своей силой независимо от его желания, текла в него, словно струйка воды в сосуд. Это было приятно: зуд постепенно ослабевал, дышалось свободнее, и даже невозможность чувствовать свет не раздражала уже так сильно. Однако это было ловушкой. Плоть чужого тела, защищавшая его от чуждого мира, и так постепенно распадалась, а чем больше в нем накапливалось Пустоты, тем быстрее это происходило. Приходилось выплескивать ее из себя, изменяя стихии или разрушая любые предметы, что попадут под руку, стараясь лишь, чтобы никто не видел. Это вновь означало зуд, слабость и злость. Так что расставаться с этой силой очень не хотелось, а оставлять при себе было нельзя.

Заняв чужое тело, он думал, что все худшее позади, но страдания только начались. Вот о чем предупреждала Пустота.

Амдары смотрели на него с подозрением, понимая, что он уже не один из них, многие считали самозванцем и, едва увидев, возвращались в Риадвин. Оставались лишь те, кто знал о Пустоте, и еще те, чья ненависть к людям пересиливала любые опасения. Они готовы были пойти за любым демоном, если тот посулит им свободу, возможность спокойно путешествовать по материку, пообещает, что больше не придется в собственном доме бояться людей, которым однажды надоест их соседство. Таких отчаявшихся нашлось не так уж много – гораздо меньше, чем он рассчитывал. Утешало только, что те, кто решил вернуться, не могли выдать его Эльдалин: новеньких не сразу вели к его новому дому, сначала он встречался с ними в другом месте. В худшем случае они могли сообщить новой королеве, что он жив, но она и сама вскоре догадается, девчонка отнюдь не глупа.

Триан желал смерти, но после всего, через что прошел, не хотел, чтобы она была напрасной. Он должен свершить свою месть, но, даже если амдаров с ним будет больше в несколько раз, вести их на Виарен сейчас – самоубийство. У него теперь нет Сферы, а силу Пустоты он уже не мог использовать так, как прежде. Правда, среди его ближайших помощников оставались слуги Пустоты, но все равно этого недостаточно. Нужно, чтобы люди погрязли в собственных войнах, чтобы отправили значительную часть воинов и магов столицы к границам, тогда и настанет его время.

Ждать было невыносимо, но что еще ему делать? Впрочем, возможность влиять на события всегда можно найти.

«Кто ждет, тот дождется…» Какими же глупыми и жестокими казались эти слова сегодня! Она сама говорила так Риолену перед разлукой, не зная, не понимая, что они не увидятся вновь. Бесполезно ждать, бессмысленно верить, но сердце все равно трепещет от каждого стука в дверь, от каждого письма. Будь он в плену, ранен, искалечен – ей бы хватило сил дождаться, вернуть его, отдать всю свою любовь. Но из смерти не возвращаются. Риолен погиб там, на дорогах Арденны, его прах уже развеяли ветра, а ей остается только пытаться выжить – ради ребенка, которого она носит. Что ждет их сына или дочь в стране, где отец мертв, мать королева лишь на словах, а всем заправляет человек с холодными глазами?

Ирмалена всхлипнула и сердито вытерла слезы. Не пристало дочери могучего Бьернума и наследнице северных королей плакать о своей участи. Надо бороться – ради ребенка и в память о муже. Она назвала Риолена мужем еще в Бьёрлунде – сначала про себя и в молитвах Дане-Прародительнице[5], потом – вслух, глядя в светлые ласковые глаза, и ритуал в виаренском храме Трех Богов не сделал крепче нить, уже связавшую их сердца. Надо жить дальше, надо искать дорогу в тумане, который сейчас окутал ее жизнь, а первое правило морехода, оказавшегося в тумане, – выждать и править на маяк, когда мгла хоть немного рассеется. Здесь у нее, чужеземной королевы, приехавшей меньше года назад, нет ни друзей, ни надежных союзников. Значит, ее маяк – родной Бьёрлунд. Писать отцу она не станет – у Бьернума хватает забот, ему недосуг помогать дочери, выданной замуж в чужую страну, да и она сама не хочет показывать отцу свою слабость. Написать матери? Та расстроится и будет переживать. Остаются братья.

Леннарт – старший, наследник трона, гордость отца. Белокурый, высокий, с по-девичьи тонкими чертами лица и сильными руками воина. Кажущийся холодным и далеким, как вершины Ленмаркских гор, терпеливый и сдержанный. На ее родном языке имя брата означало «хозяин снегов», и маленькая Ирмалена все донимала мать расспросами, в самом ли деле Леннарт им родня, или же его принесли к порогу короля зимние вьюги, рожденные волей истинного Хозяина Снегов, от которого, по легенде, и пошел когда-то род правителей Бьёрлунда. Безупречный и ответственный, Леннарт, конечно, не оставит сестру в беде, но остережется принимать столь важное решение, не сказав отцу. А тот вряд ли отпустит наследника в чужую страну, где вот-вот может случиться передел власти.

Остается Тимлен. С Леннартом у Ирмалены разница в пять лет – целая вечность для ребенка, а вот Тимлен старше всего на два года, верный товарищ по играм и проказам. Второй сын, второй ребенок в семье, но первый везде, где нужна помощь. Пшеничные кудри, глаза цвета штормового моря – обликом он так похож на Риолена… И у него достанет нахальства взять отряд и примчаться в Арденну без разрешения отца. Да он и не пойдет за разрешением, с него спрос не такой, как с Леннарта.

Решено. Ирмалена последний раз шмыгнула носом и решительно потянулась за письменным прибором. Пусть небольшой отряд из Бьёрлунда вряд ли что-то решит, родные лица прибавят ей уверенности, а там – кто знает? – может, появятся и силы для борьбы.

Боль. Туман застилает взгляд, и боль, снова, всегда, не отпускает, не ослабевает, мысли путаются. Мир болен, его лихорадит, он меняется, начинает гнить, и гной течет из ран. Ее мир. Ее единственный мир. С этим нужно что-то…

Боль! Слабость… Давно нужно сделать что-то, но она не может. Больше ничего не может. Нет сил, и боль. Как давно… Она думала, пыталась, надеялась, но боль сводила с ума, сознание превратилось в лохмотья, такие же ошметки, какими когда-то стали ее руки. Пальцы, способные плести нити, управлять всеми стихиями, пальцы, которых больше нет. И боль. Боль и чувство потери, это вытеснило все мысли. Ей уже все равно, где быть и куда идти, плевать на тех, кто суетится рядом. Сколько прошло веков, а впереди вечность, и никто не сможет помочь.

Сила! Чужая сила не из этого мира. Не та, что была в прошлом у нее, не сила Творца. Что-то смутно знакомое. Тут, рядом. Какая разница…

Боль, потеря. Ничто не имеет значения. Обрывки мыслей и воспоминаний. О чем она думала? Неважно. Но все же кто?..

Энтисай! Зачем он тут? Собрать мысли, сфокусировать взгляд не выходит. Туман перед глазами. С кем-то спорит, она слышит слова, но смысл ускользает, ей не собраться. Один из тех, кто был в комнате, обхватил ее тело сзади, приставил сталь к шее. Непонятно, за кого ее принял и почему хочет убить. Что-то говорит, но ей нет до этого дела. Он все равно ничего не сможет. Жаль. Она хотела бы умереть. Человек не смог бы даже поднять оружие на ее воплощение, сама мысль об этом для него невозможна, но это, кажется, амдар. Хотя человеческая кровь в нем тоже есть, вот и колеблется. Решился, лезвие рассекает кожу. Телу это не повредит, оно безупречно, в отличие от нее самой.

Что? О чем она только что думала? Что-то о теле? Нет, не то.

Энтисай! Совсем рядом. Подходит. Он пришел к ней? Она же не здесь, это тело лишь кукла на ниточках, послушное орудие; впрочем, только через него он и может с ней говорить. И все же зачем?

Он уводит ее тело в другую комнату; она не сопротивляется, для нее нет разницы. Кажется, он хочет усадить ее тело на кровать. Пусть. Почему нет? Берет ее за предплечья. Руки ее тела безупречны, тем больнее сознавать собственное увечье. Его пальцы впиваются в ее кожу, он перебирает ими, как музыкант прижимает струны лютни. Что-то ищет. Не здесь. Он нащупал связь, прямо отсюда он трогает ее руки, ее настоящие руки, те, от которых почти ничего не осталось. Невозможно. Энтисай при всем их могуществе не могут коснуться Творца, им трудно даже увидеть друг друга, и это в межпространстве. Но этот смог, причем дотянулся отсюда. Чего он хочет? Что он…

Боль ушла. Тьма. Покой.

Рэйна проснулась. Выплыла из небытия, пытаясь вспомнить, что произошло. Что-то было не так. Боль… Она ушла. Туман в голове слегка прояснился, но мысли всё еще путались и ускользали. Ее ошибка и века страданий, это ведь не сон? Ее руки. Не эти идеальные пальцы, что вцепились в одеяло, настоящие руки, они… нет, все по-прежнему, они бесполезны, ушла только боль. После мгновенной вспышки надежды отчаяние вгрызлось в нее с десятикратной силой. Она взвыла, чувствуя, как слезы льются по щекам и она не может их сдержать; это свойственно Детям Стихий и людям, так же откликалось и ее тело, созданное по подобию их тел.

И только тут Рэйна заметила, что в комнате она не одна. Энтисай. Он по-прежнему здесь.

– С пробуждением, Рэйна, – он подошел и присел рядом. – Я Этрел Эль-Меар, но можешь называть меня Альмаро, в этом мире мне так привычнее. Я пришел, чтобы помочь тебе. Как себя чувствуешь? Ты проспала двое суток. Понимаешь, где ты? Знаешь, кто ты?

– Да. Подробности ускользают, но в целом – да. Что ты сделал?

– Всего лишь убрал боль. Это временно, потом она вернется. Я не могу вылечить тебя, и никто не может, мне жаль, Рэйна, правда. Я все гадал, как ты могла отделить этот мир, сделать его закрытым для всех, даже таких, как я. Теперь вижу. Ты закольцевала его, замкнула нити этого мира на самих себя, они не связаны с нитями соседних миров, потому что ведут обратно сюда. Хитро. Но все Стихии всех миров тоже были едины, а тут ты их оторвала, отрезала от общего. Сама их плоть сопротивлялась, все шесть впились в твои руки. Почему ты не остановилась?

– Я любила этот мир. Он мой первый. И тут есть люди, мои собственные дети, созданные мной лично, Стихии в этом не помогали. Мне было бы невыносимо жаль это терять. Я думала, боль – это лишь боль, раны заживут, я ведь Творец.

– Я понимаю тебя, мы, энтисай, тоже можем любить, а любовь порой лишает рассудка. Лишь безумец согласился бы терпеть такую боль. Я вижу твои настоящие руки, они превратились в месиво крошечных осколков. Мне всякое пришлось пережить, но я и представить не могу, как страдала все это время ты. Даже Творец не восстановится после такого. Будь ты кем-то другим, Плирос мог бы пересобрать тебя, конечно, по-своему, но все же. Ты стала бы иной, но вновь полноценной. Но ты и сама знаешь, с вами он не может взаимодействовать.

– Плирос?

– Пустота.

– Пустота никому не может помочь, она лишь пожирает, разрушает.

– Все не так. Мир намного сложнее, ты просто не видишь. Вы живете в том единственном слое, что лежит вне Плироса, в том, что вы зовете изнанкой, и лишь слегка проявляетесь в том, что считаете внешней стороной. Когда что-то исчезает из этого слоя, для вас оно потеряно, уничтожено, но оно продолжает жить во множестве слоев, недоступных вашему взгляду.

– Слоев?

– Можешь считать их отдельными вселенными. Но даже каждый отдельный слой может быть множеством различных вселенных, если менять восприятие, смотреть под разными углами, перестраивать самого себя в нечто иное, для которого та же материя также станет совсем другой во всех смыслах, не только зрительно.

– Творцы создают миры, я не верю, что…

– Ты видела, как энтисай появляются будто из ниоткуда и так же исчезают, и не можешь этого объяснить, ведь ты уверена, что никому не укрыться от твоего восприятия. Но это верно лишь для твоего слоя и лишь одного угла, под которым ты его чувствуешь, а мы смещаемся в другие слои или иные формы твоего. Там раскинулись наши миры, прекрасные и многогранные, сотворенные Плиросом из ваших одномерных. Да, могущественные Творцы, повелевающие целыми мирами, подобны рыбке, для которой вся вселенная ограничена стенкой аквариума. Возможно, тебе обидно об этом узнать, но это так.

– Но как тогда ты мне помог? Энтисай – обитатели Пустоты, они тоже не дотянутся до изнанки.

– Обитатели твоего мира сотворили Алую Сферу. Воссоздали в физическом объекте твою силу, собрав ее из тех частей, что ты вложила в разных эорини. Мне удалось поглотить ее, и теперь я вижу изнанку и нити, я вижу тебя, а не лишь отражение в этом слое. Если захочешь, позже я отвечу на любые вопросы, но сейчас важно другое. Твой мир обречен, Рэйна, признай это. Даже будь твои руки в порядке, его не спасти. Отдай его Плиросу, позволь поглотить его, а я помогу спастись его жителям, выведу отсюда если не всех, то многих.

– Нет! – Она вскочила, объятая ужасом. – Нет! Убирайся! Ты лжешь! Ты не получишь мой мир!

– Ты все равно его потеряешь, – он оставался спокоен. – Осталось недолго, и ты это знаешь. Смирись с неизбежным и помоги тем, кому еще можно.

– Я не смогу создать новый! Ты сам видел мои руки! И ты представить себе не можешь, что такое Творец без мира! Это хуже любых страданий, что ты можешь вообразить!

– Я уже сказал, это лишь вопрос времени. Твой мир и все его обитатели погибнут зря. У тебя хватило воли отрезать этот мир, ты пошла ради этого на чудовищную жертву, чтобы защитить его, но в результате лишь погубила. Согласись на еще одну великую жертву, чтобы его спасти.

– Я не могу, – она рухнула на кровать. – Не могу, Альмаро. У меня не осталось сил.

– И все же подумай над этим. Я побуду тут еще немного, но, если ты не решишься, мне придется искать другой способ.

Глава 1. Сладость выбора, горечь сомнений

• Снова не тому достался трон,
• В пыли былое знамя…
• Рвется паутина – только тронь,
• И снова мир на грани.
• Ты никогда не знаешь, как силен,
• Пока с тебя не спросят;
• Ты никогда не скажешь, что готов
• Привычный мир отбросить.

Марко Поло. Самурай

Дурные вести приходили одна за другой.

Сначала в столицу вернулся Измиер. Занял свой прежний пост, будто и не пропадал на целый год: Виндор, ставший главой Светлого Совета на время его отсутствия, уступил ему без споров.

А несколько дней спустя вернулись воины и маги, сопровождавшие Риолена в Сехавию. От них-то город и узнал о гибели короля.

Для Йорэна это был сокрушительный удар. Вновь он не смог оказаться там, где в нем нуждались больше всего. Чуть позже выяснилось, что и отряд уцелел не весь: погиб Литен. Не то чтобы они с Йорэном когда-то дружили, но парнем Литен был неплохим, хоть и ворчал постоянно; бывало, что в паре с ним охраняли ворота замка, его бесконечные байки – под настроение после пары-другой кружек – здорово помогали скоротать время. А теперь их больше никто не услышит.

Однако сколь бы случившееся ни было ужасно само по себе, Йорэн понимал, что последствия себя ждать не заставят. До Сехавии король не добрался, значит, набеги продолжатся, а так и до войны недалеко. Еще виновные в смерти Риолена и Литена тейнары. Веками сидели мирно в своих горах, а теперь такое. Крылатые напали на людей из мести за казненного Измиером тейнара, это очевидно; и именно в стычке с ними погиб Риолен, единственный, кто мог призвать Верховного мага к ответу. Круг замкнулся. Надежда на то, что все успокоится и как-то само собой решится, и так была призрачной, но вскоре истаяла вовсе. Ирмалена, вдова короля, выступила перед народом спустя два дня после вестей о смерти мужа.

«Жители Арденны, – обратилась она к собравшейся толпе. – Для всех нас наступили скорбные дни. Наш король был подло убит крылатыми нелюдями, и мы не можем оставить это преступление безнаказанным! Но прежде чем разобраться с ними, мы должны решить другую задачу. Начинать войну теперь, когда Сехавия в любое мгновение готова ударить в спину, крайне глупо. Времени на разговоры о мире у нас больше не осталось. Риолен хотел, чтобы люди жили в гармонии с другими народами, и поплатился за это жизнью. Чтобы подобное не повторилось, другие страны должны быть с нами заодно, вот только не все желают это понять. Арденна во все времена была самой сильной и процветающей страной на Виэлии, и настала пора напомнить об этом забывшимся сехавийцам. Они грабят пограничные земли, потому что неспособны сами себя прокормить. О каких переговорах с ними и уступках может идти речь? Они хотят получить наш хлеб? Так пусть честно заслужат его, подчинившись арденнскому престолу. Нам не нужен столь слабый союзник – какой от него толк? – но если они станут частью нашей сильной страны, нелюдям точно несдобровать».

За спиной королевы стояли два мага Светлого Совета. Однако и без этого было ясно, чьи слова она произносит.

Йорэн не находил себе места. Долг звал его вернуться в замок, на службу Ирмалене, но он не мог себя заставить. Если он присягнет ей на верность, назад пути не будет.

Пойти на службу Вилларду, прежнему королю, Йорэна убедил отец. Сам он был тогда моложе, не задумывался о том, правильно это или нет, и окончательно осознал, насколько король бывал недальновиден или несправедлив, лишь когда у власти оказался Риолен. Молодому правителю, тогда еще наследнику престола, Йорэн служил с радостью и со всем рвением. Сейчас же появилась возможность самому решить, хранить ли верность трону Арденны. Если бы на престол взошел сам Измиер или ему подобный, выбор был бы очевиден. Но Ирмалена! Она выглядела бледной и изможденной, когда говорила о трагическом событии, и явно с трудом сдерживала слезы. Сторону Верховного мага она наверняка приняла не по своей воле. Несмотря на все старания Риолена, в замке оставалось полно людей Измиера. Если король знал, кому точно можно доверять, а к кому стоит отнестись с подозрением, то королева вряд ли была посвящена в эти подробности. Светлый Совет при желании способен устранить ее в любое время, и она не может этого не понимать. Конечно, Измиеру выгодно передавать свою волю через нее, законного правителя народ послушает скорее, но вздумай она пойти против воли Верховного мага – долго тот терпеть не станет. Ирмалена нуждалась в защите и поддержке, тем более теперь, когда ждала ребенка Риолена, но присягнуть ей означало встать на службу Измиеру, и одна мысль об этом вызывала тошноту. Не говоря уже о том, что у Йорэна была родня в Сехавии, и если начнется война, а она, похоже, неизбежна, то сражаться придется против своих.

Впрочем, другие возможности были не лучше. Прими он сторону Сехавии – придется обратить меч против родичей в Арденне. Еще и против стражей, с которыми вместе служил в замке. Угораздило же родиться по обе стороны забора!.. Забор ставил не он и его современники, а древние правители, за которыми, похоже, придется расхлебывать именно ему.

Конечно, всегда можно, пока не поздно, уехать куда подальше, хоть в Хаммар уплыть, и пусть все решается без него, но подобная трусость тоже была Йорэну поперек горла. Он прямо слышал в голове голос отца. «Смерть того, кому ты присягал, не освобождает от долга перед страной, честь воина дороже всего», – вот что сказал бы прямолинейный, строгих правил Маэл Урат-Нири. «Но есть ли смысл служить подлецу ради страны? – мысленно возразил ему Йорэн. – И как хранить честь воина, когда истинного господина больше нет?»

Он пребывал в полнейшей растерянности. Не мог заснуть до глубокой ночи, а днем ему не сиделось на месте. Пытался заняться чем-то полезным – домик Айнери давно стоило привести в порядок, – но все валилось из рук. Девушка пыталась его успокоить, но не знала, чем тут можно помочь. Само ее присутствие в его жизни только осложняло положение: теперь он чувствовал себя ответственным и за нее, и оттого делать выбор становилось еще труднее. Дошло до того, что он отправился в трактир Смаля напиться; но и вино не принесло облегчения. Когда бутылка опустела наполовину, голова лишь потяжелела, но мучительные раздумья никак не оставляли Йорэна в покое. Так обычно и бывает, когда пьешь один. Хмель ведь не сам по себе помогает, с ним лишь легче выговориться, излить все, что накопилось в измученном разуме; но с кем поговоришь о таком? Даже мысль о том, чтобы отказаться от верности королеве, тем более в такое время, для арденнцев – сущее предательство.

Вино неприятно горчило на языке, Йорэн невидяще смотрел в стену, почти с ненавистью думая о завтрашнем дне. Тут-то к нему и подсел трактирщик.

– Ты, парень, не похож на тех, кто даже в трудную долю променяет общество хорошей девушки вроде Айнери на бутылку, – начал он. – Сейчас, конечно, всем нелегко, но тебя, похоже, не только смерть короля гложет. Мне Айнери давно как дочь, сам знаешь, так что и ты почти родня, раз ей так дорог. Так что выкладывай все и не бойся, я в жизни разного повидал, меня не удивишь. Если что задумал – так и скажи, я пойму.

Он не спрашивая налил и себе из бутылки Йорэна и, окликнув Руша, распорядился:

– Хаммарское тащи, из моих запасов, такие разговоры под сехавийское не ведут, – и так как Йорэн по-прежнему молчал, продолжил: – Небось не хочешь в замок возвращаться, чтобы не пришлось Измиеру служить? В этом все дело?

– Не только, – процедил сквозь зубы Йорэн и сделал добрый глоток, набираясь решимости.

Он рассказал о своем детстве на границе Арденны с Сехавией. О том, что с детства слышал об обеих странах. О нелегком выборе, что стоял сейчас перед ним.

Трактирщик слушал спокойно, не перебивал, не удивлялся и предателем звать не спешил. Если Йорэн сбивался, подбирая слова, терпеливо ждал. Когда юноша закончил, надолго задумался.

– Вот что я тебе скажу, парень. В каком-то смысле тебе повезло. Кто в Арденне родился, будет служить здешней власти, нравится ему это или нет. То же и уроженцев Сехавии касается, да и любой страны, по сути. Не они выбирают себе правителя. У тебя же есть возможность выбрать не по долгу от рождения, а по совести. Чего хочет Измиер, ты знаешь. Каким бы мерзавцем он ни был, но какая-то правда за ним есть. Сехавия издревле жила набегами, еще когда звалась Хонгорией, понимала только язык силы. Пока кровью не умылась, не успокоилась. Но это наша правда, здешняя. А ты небось и другую слышал. Вот съезди домой, послушай, что там говорят, да постарайся понять, сколько в том правды. Голова у тебя вроде не соломой набита, думаю, разберешься. Там и поймешь, на чьей стороне стоит остаться. Как раз и Айнери с родителями познакомишь.

Йорэн от такого даже протрезвел, даром что вторая бутылка к концу подходила.

– По-твоему, так, значит, правильно? Звучит-то вроде разумно, но что, если я и впрямь окажусь против Арденны? Что, если сегодня ты угощаешь вином, а завтра нам придется скрестить клинки?

Смаль усмехнулся.

– А кто сказал, что я обязательно за Арденну буду? Мне Верховный маг тоже не по нутру. Но уж если сойдемся в поединке… Что ж, Йорэн Маэл-Нири, тогда советую тебе сражаться в полную силу, потому что я пощады не дам, да и грязными приемами не побрезгую – я все же пират, а не королевский страж. Но что будет, то будет, неизвестно еще, как обернется, а сегодня ты мой гость, и помочь тебе – мой долг.

И вот Йорэн с Айнери уже который день были в пути, приближаясь к Фредену, родному городку Йорэна.

Когда они выезжали из Виарена, подходил к концу Майлинген. Воздух пах морозом, в один из вечеров землю покрыло первым снегом, который растаял на следующий день, превратившись в серую слякоть. Однако дождей давно не было, под тонким слоем грязи дорога оставалась твердой, и лошади шагали бодро. Через несколько дней белое солнце пожелтело, наступил Иаральт. Еще больше похолодало, грязь превратилась в засохшую корку; теперь снег если выпадал, то не таял до самого полудня, а по обочинам и вовсе оставался лежать белыми островками. Листва давно опала, лишь зелень елей и сосен немного оживляла этот унылый пейзаж. А когда леса северной части Арденны постепенно сменились холмистыми равнинами с пожухшей серой травой, вид стал совсем неприглядным. Йорэну хотелось показать Айнери красоту здешних мест – уж он-то знал, как тут бывало в теплое время, и оттого делалось еще обиднее. С другой стороны, в Виарене сейчас лежали самые настоящие сугробы.

В древние времена люди поклонялись стихиям как богам, и сезоны года по сей день носили их имена. Йорэн всегда удивлялся, почему именно это самое холодное время, когда вся природа словно засыпала, назвали в честь лучистой Иараль – воплощения Энергии, хозяйки солнца и луны. Впрочем, остальные названия подходили не намного лучше. Можно подумать, в Майлинген, названный по имени воплощения стихии Металла, добывалось больше руды или ковалось больше мечей. Или во время Талатерна воздух становился каким-то особенным. Назвали и назвали, все это просто условности. Хотя милость Иараль сейчас была бы очень кстати. «Уж Лоэн-то – Ломенар, – поправил себя Йорэн, – нашел бы нужные слова, его бы богиня точно услышала, как-никак он ей родня». Как-то там друг? Конечно, с ним Иннер, не пропадут, и все же тревога не отпускала, пусть на сердце после разговора со Смалем и полегчало немного.

Айнери ехала, молча глядя в землю, лишь иногда бросая взгляды на горизонт, и время от времени ежилась, плотнее кутаясь в подбитый мехом плащ поверх теплой куртки. Из дома она прихватила несколько книг и на привалах частенько читала – то про себя, то вслух. Непривычно было видеть ее такой тихой, но долгий путь по местности, где и взгляду не за что зацепиться, кого угодно утомит. Хотя Йорэн отчетливо понимал, что каждый день все больше сближает их, и даже молчать рядом было не в тягость. А вот Дан всю дорогу без устали бежал рядом, облаивая встречных путников, время от времени забегал вперед или уносился в сторону, гоняя местных птиц. Вдоль тракта хватало деревушек или постоялых дворов, так что по крайней мере с ночлегом сложностей не возникало. Не забывали они и о тренировках: Айнери занималась молча и сосредоточенно, и Йорэн, видя ее успехи, не уставал хвалить ее, про себя радуясь, что скоро хотя бы в этом будет спокоен за нее. Девушка и раньше могла за себя постоять, но сейчас, пожалуй, справилась бы и с умелым воином.

И вот к вечеру очередного дня впереди показалась городская стена. Дорогу перекрывали запертые ворота, по сторонам на высоких холмах вдали виднелись огни сторожевых башен. Добрались наконец.

Невысокий стражник с курчавыми рыжими волосами, торчавшими даже из-под шапки, загородил им дорогу, но едва путники спешились, разглядел, кто к ним пожаловал, и расплылся в широкой улыбке.

– Йорэн! Это и правда ты! Ну хоть одна хорошая новость! – Стражник дружески обхватил его за плечи, но в следующий миг его улыбка погасла. – О смерти короля мы уже наслышаны, еще и в такое время… А кто это с тобой? Только не говори, что успел жениться!

– Здравствуй, Кин, я тоже рад тебя видеть, – искренне отозвался Йорэн, также сжимая парня в объятиях. Встреча со старым приятелем казалась добрым знаком. – Это Айнери Лин-Таари, дочь торговца редкостями из Виарена. И нет, мы не женаты, но ей и впрямь принадлежит мое сердце.

– Жаль! На такую я бы и сам глаз положил!

– А ты попробуй, – успела ответить Айнери до того, как ее спутник открыл рот. – Если Йорэн не прибьет тебя на месте, то через декану сам к нему прибежишь, умоляя, чтобы меня забрал.

Кин радостно засмеялся.

– Ну, дружище! Клянусь потрохами Кхарна[6], она нравится мне все больше! Вот, значит, какие они, столичные красотки! С перчиком! Что ж, Айнери, как ты уже поняла, я Кин, Кинмор Роди, мы с Йорэном дружим с самого детства. Если что понадобится или просто захочешь узнать, что здесь и как, обращайся. Хотя в наших трех переулках особо не заблудишься. Меня найдешь или здесь, или в местном кабаке, если, конечно, в разъезд не отправят. Кстати, Йорэн, с нами завтра выпить не хочешь? Эл с Митом наверняка по тебе тоже скучали. Да и что в столице творится, непременно расскажи!

– Конечно, расскажу, как только хорошенько отосплюсь с дороги. Уже и забыл, когда в последний раз с тобой за кружкой эля собирались.

– Ну тогда завтра вечером в «Хромом Осле». Моя смена закончится с началом второй сумеречной, – подмигнул Кин.

– А почему не в «Веселом Гусе», как обычно? – удивился Йорэн.

– Долгая история. Старому Яру уже здоровья не хватало следить за своим трактиром. Сыновья его давно разъехались, оставить было некому, и он его продал. Ну а новый хозяин управлял им из рук вон плохо. Пиво дрянное, грязь повсюду, еще и поварами он нанял каких-то бездельников, лишь бы платить меньше. Клянусь хвостом Кхарна, еда могла попросту закончиться в самый разгар вечера! Ну, это поначалу, когда к нему еще кто-то ходил, желающих-то день ото дня становилось все меньше. Потом уже только старые пьяницы захаживали, и то не каждый день. В общем, закрылся «Веселый Гусь». А теперь там вообще сапожная мастерская.

– Вот как… – вздохнул Йорэн. – А мне-то в детстве казалось, что во Фредене время будто застыло и год от года на этих улицах ничего не меняется.

– Вот уж нет! – невесело усмехнулся Кин. – Сейчас времена настали другие. Новостей предостаточно, и, увы, часто не слишком добрых. Но это все завтра обсудим, вы оба даже на вид уставшие.

– Родители-то здесь? Здоровы ли?

– Да где ж им быть? В порядке, и госпожа, и комендант. Он-то не мальчик ведь уже, чтобы самому лошадников гонять. Сидит на своем посту, дела важные решает. Даже ночует нередко там же, так что, если тебе он нужен, сперва туда и загляни по пути, уж если там не окажется, тогда домой поезжай.

– Хорошо, так и сделаю. До завтра, Кин.

– Жду не дождусь, дружище! – И он снова крепко хлопнул Йорэна по плечу.

Миновав ворота и вторую линию обороны между внешней и внутренней стенами, путники въехали на широкую, но короткую мощеную улицу, вскоре приведшую на главную площадь. Уже стемнело, и площадь скудно освещалась несколькими фонарями на высоких железных столбах. «Все так же, как в детстве», – подумалось Йорэну. Дорогу, однако, он нашел бы и в темноте. Почти все лавки были уже закрыты, лишь редкие торговцы – почему-то сплошь сехавийцы – еще предлагали свой товар редким прохожим. Погода стояла промозглая, и за пределами площади людей и вовсе почти не осталось. Прошли, шатаясь, двое гуляк, горланя похабную песню, и вскоре скрылись за углом.

Налево за площадью начинался жилой квартал, и невероятно хотелось повернуть туда, проехать по родным улицам до самого дома, где наверняка еще не спала мать… но сначала надо было навестить отца, и Йорэн послал коня направо, в небольшой парк, через который вела хорошая утоптанная тропинка. Дан с интересом изучал новую территорию, обнюхивая углы домов и деревья, бесшумной тенью носился вокруг, порой проскакивая под самыми ногами лошадей.

За парком, почти у самых внутренних – малых – ворот виднелся двухэтажный дом из белого кирпича – штаб и одновременно дом коменданта крепости, обязанности которого уже много лет исполнял отец Йорэна. С радостным удивлением юноша отметил, что дом выглядит прочным и ухоженным: крыльцо вычищено, стены тоже чистые и не так давно покрашены.

Йорэн спешился и, взбежав по ступенькам, несколько раз дернул за веревку дверного колокольчика. По округе разнесся звон, показавшийся в вечерней тишине неожиданно громким.

Через едва ли не треть секаны[7] дверь открылась. Маэл Урат-Нири, комендант Фредена, почти не изменился за прошедшие несколько лет. Все та же длиннополая куртка из темно-коричневого сукна – часть арденнской военной униформы, все тот же сине-зеленый шарф-перевязь, сапоги, начищенные до блеска… Только вид озабоченный и усталый – было ясно, что спать он еще не ложился, да и не собирался пока, – и в густых чуть вьющихся волосах ощутимо прибавилось седины.

Несколько мгновений комендант молча смотрел на позднего гостя, потом шагнул на крыльцо и взял сына за плечи.

– Ты жив, – проговорил он со странной интонацией: не то отвечал сам себе на безмолвный вопрос, не то задавал его неизвестно кому. И – посторонний бы не заметил, но Йорэн знал отца слишком хорошо, – уголки его губ дрогнули в намеке на улыбку. Еще какое-то время Маэл пристально смотрел на сына, потом отступил в сторону, приглашающе махнув рукой. – Заходите.

Йорэн первым прошел через небольшую приемную в кабинет, хорошо освещенный эльфийскими светильниками. Посредине стоял стол, чью поверхность закрывали аккуратно сложенные стопки бумаг. Стены кабинета были задрапированы гобеленами, изображавшими исторических деятелей и события прошлого.

За ним последовала Айнери, придерживая Дана за ошейник. Маэл вошел последним.

– Пес-то спокойный? Не погрызет мне тут все? – спросил он.

– Дан послушный. Обещаю, он неприятностей не доставит, – откликнулся Йорэн.

Пес приветливо гавкнул.

– Ну вот мы с тобой и познакомились, – серьезно сказал ему Маэл, – а с твоей хозяйкой пока нет. Сын, представишь мне свою спутницу?

– Да, конечно, прошу прощения. Отец, это Айнери Лин-Таари из Виарена. Я знаю ее не так долго, но мы уже через многое прошли, она даже спасла мне жизнь.

– Что ж, тогда мне вдвойне приятно поприветствовать ее, – Маэл слегка склонил голову. – Добро пожаловать, Айнери Лин-Таари. Однако мне очень жаль, что я пока не могу быть гостеприимным хозяином. Мне с сыном нужно поговорить, а ты иди пока наверх, отдохни, – он указал на неприметную дверцу в стене. – Увидишь там кровати, выбирай любую. Я бы распорядился насчет ужина, но уже отослал слуг на сегодня. Голодной я тебя не оставлю, но придется немного потерпеть. Надеюсь, ты простишь меня.

– Рада знакомству, Маэл Урат-Нири. Йорэн рассказывал о тебе по дороге. Благодарю за участие и буду рада приюту и укрытию от непогоды, – вежливо ответила Айнери. Не выпуская ошейника Дана, она потянулась к Йорэну и легко поцеловала его в щеку. – Жду тебя наверху, – лукаво шепнула она и ушла.

Йорэн притащил стул от дальней стены и с облегчением опустился на мягкое сиденье. Отец сел в свое кресло за столом.

– Итак, я слушаю. Прости, что не даю тебе отдохнуть с дороги, но сейчас нет на это времени. Я должен узнать все немедленно, – Маэл говорил мягко, не так, как с обычным посетителем, но Йорэн знал его настойчивость: от этих вопросов не отделаться общими фразами. – В первую очередь скажи мне, ты сам видел, как погиб Риолен? Одно дело читать это в официальных докладах, но очень хотелось бы услышать о происшедшем от непосредственного участника событий. Ты писал, что служишь в личной охране короля, а значит, должен быть рядом с ним.

– Вынужден тебя разочаровать, отец, меня там не было. Уехал на несколько дней по важным делам, естественно, получив у Риолена разрешение.

– Вот как? Но ты ведь не первый год при дворе и должен знать о планах короля наперед. Ты не мог не понимать, насколько важна его поездка. Что могло оказаться для тебя более значимым?

Йорэн ждал подобных вопросов и давно уже прикидывал, какую часть правды можно рассказать, чтобы избежать подробностей о ранении, после которого нельзя выжить, хранящем жизнь кольце и целом сезоне, проведенном без сознания. Он ответил предельно убедительно:

– Конечно, отец, я знал, куда собирался король, и должен был вернуться в столицу до его отъезда. Но так уж вышло, что я попал в стычку и был ранен. Не то чтобы очень серьезно, но несколько дней был не в состоянии сесть на лошадь и уж тем более охранять чью-то жизнь.

Маэл Урат-Нири какое-то время молча смотрел на него. Одной Кириат известно, чего стоило Йорэну сохранять спокойствие. Уж казалось бы, всю жизнь отца знает, доводилось за это время что-то ему недоговаривать, порой и откровенно врать, и все равно каждый раз было не по себе. Вновь это ощущение, будто тот его насквозь видит и снисходительно позволяет плести байки, чтобы позже непременно подловить. На самом-то деле не всегда отцу это удавалось, но почему-то при взгляде на него Йорэну казалось, что тот знает больше, чем показывает.

– Что ж, – наконец сказал Маэл. – Может, оно и к лучшему. Долг долгом, но Тем не пережила бы твоей смерти. Да и для меня это стало бы серьезным ударом. Но все же что привело тебя сюда? Ты приехал вот так вдруг, даже письма не написал.

– Понимаешь, отец, – вот теперь Йорэн по-настоящему задумался. Врать или недоговаривать на эту тему он не собирался, а потому заранее речь не готовил. – Когда я уезжал отсюда, мне казалось, что служить при дворе – само по себе достойное занятие, да и возможность жить в столице привлекала. О большем я не задумывался. В спокойное время было ясно, как поступать правильно. Меня не волновало, достойный король Виллард или нет. В целом город жил неплохо, а значит, он справлялся со своими обязанностями, мне оставалось лишь служить ему, выполняя свои. Я следил за порядком на улицах, позже охранял замок, затем сопровождал принца в поездках, и это меня устраивало. А когда речь идет о возможной войне, все уже не так очевидно. Если мне придется проливать кровь отнюдь не уличных грабителей и головорезов, а таких же воинов, как я сам, то я должен точно знать, за что и против кого я сражаюсь. А это лучше всего видно отсюда. К тому же короля Риолена больше нет, и служить мне некому. Что до королевы, то она сейчас не более чем орудие Светлого Совета, а я сильно не уверен, что быть на его стороне – верное решение.

– Пожалуй, ты прав, – ответил Маэл, чуть поразмыслив. – Не насчет Светлого Совета, конечно, а о том, что полезно знать, с кем именно ты сражаешься. Рубить человека лишь за то, что у него форма другого цвета, в первый раз нелегко. У тебя еще будет возможность увидеть все собственными глазами. А пока послушай, что я скажу. Ты, конечно, слышал о набегах на приграничные поселения, так вот, знай, это не просто грабежи. Сехавийцы нападают регулярно, и это слаженные, хорошо продуманные действия. Они отбирают почти все, оставляя людям ровно столько, чтобы те не умерли с голоду. Нападения происходят в нескольких местах одновременно, их невозможно предсказать заранее. Я долго пытался понять последовательность, но, похоже, ее нет. Оговорено только время, цели выбираются стихийно. Видишь бумаги на столе? Почти все это жалобы от жителей Дианора[8]. Я получаю их ежедневно, уже и читать перестал, я ничем не могу помочь. Невозможно защитить все поселения разом.

Потянувшись, Йорэн взял несколько документов и бегло просмотрел их. Глаза выхватывали отдельные слова и фразы: «напали ночью», «ничего не осталось», «внезапно»…

– Неужели совсем ничего нельзя сделать? – неверяще спросил он. – А наместник Дианора? У него ведь тоже есть отряды.

– Всех отрядов, что в его распоряжении, не хватает, чтобы охранять всю границу целиком. Даже крепости не справляются. Конечно, нам удалось переманить на свою сторону несколько сехавийцев и внедрить их в ряды тех, кто планирует эти набеги. Я регулярно получаю доносы с именами, несколько раз даже удавалось узнать о ближайших нападениях, но толку от этого не так много. Можно отбить атаку-другую, но, как только сехавийцы видят, что их планы раскрыли, приказы начинают поступать от других людей, а тех, кто допустил утечку, тщательно проверяют и, как правило, наших разведчиков быстро вычисляют. Это огромное сложное объединение, и сехавийцам ничего не стоит отсечь от него ставшую ненадежной часть. Видя, что мы бессильны помочь, две деревни уже сдались, согласились считать себя частью Сехавии. Я не могу их винить: народ там голодал не один сезон. Сехавийцы отправили туда несколько отрядов, захвативших деревни; теперь мы не можем собирать оттуда налоги. А им и так платить не с чего, с учетом, что сехавийцы все отбирают. У меня хватило бы сил отбить эти деревни, но это приведет к слишком большим потерям, а без гарнизона крепость возьмут голыми руками, – комендант позволил себе еле слышный вздох. – Вся надежда была на помощь из столицы. Виллард справился бы, в этом я уверен, но попросту не успел этого сделать. Риолен с чего-то взял, что вопрос можно решить разговорами, хотя история неоднократно доказывала, что лошадники понимают лишь язык стали. Впрочем, проверить это он тоже не смог. Чего ждать от нынешней власти, я и вовсе не знаю. Если помощи не будет, война может начаться в любой день, сехавийцы все больше чувствуют свою безнаказанность. У меня тут лишь небольшой гарнизон, а против нас, по сути, вся их страна. Как только они окончательно убедятся, что Виарену не до них, их уже ничто не удержит. Вот с чем нам предстоит сражаться, сын.

– Это я понимаю. Но мне важно знать, что толкает их на все это, чего они хотят на самом деле.

– Ты же учил историю, Сехавия всегда жила грабежами. Чего они могут хотеть? Жить за счет других – вот единственная их цель. Так было раньше, ничего не изменилось и теперь. Арденна просто проявила слабость, и они воспользовались этим. Это все, что нужно знать. Иди отдыхай, поднимайся к Айнери, я сейчас принесу вам поесть. Хорошо выспись, завтра я подумаю, чем ты можешь быть тут полезен.

– Хочешь, я воспламеню твое сердце, красавица?

Девушка с копной рыжих волос смотрела с любопытством и будто бы с вызовом. «Чем меня удивишь?» – будто говорил ее взгляд.

На очереди были факелы, и Дин зажег их от ближайшей чаши. Он начал с трех – огненные сполохи взлетали вверх и опускались обратно к его рукам. Окружающие встретили эту часть представления сдержанно: это было ожидаемо, не самый впечатляющий его трюк. Дин поймал факелы и добавил к ним еще один.

Даже сейчас, когда он просто стоял с ними в руках, любопытство в глазах девушки не слабело, пламя отражалось в них, и ей это шло. Дин пожонглировал четырьмя факелами и, прежде чем взять пятый, несколько раз выплюнул в небо струю огня. Толпа зашумела. Девушка подошла ближе. Только любопытство, ничего более; ее взгляд не звал его, не сулил ночь любви, но она смотрела на него, и она была красива. Не просто миловидна, не такая, чью юную свежесть сдует первым же ветром, в ней чувствовалось что-то благородное. Не в манерах и осанке, в самих чертах лица. Где-то в его сознании зажегся огонек надежды; захотелось узнать ее поближе…

Дин зажег пятый факел, и в тот же миг его рукав вспыхнул. Видимо, он слишком засмотрелся на девушку – отвлекся и не заметил, как ткань попала в огонь. Впрочем, иногда такое случалось, он привык. Опустив факелы на землю и сбив пламя рукой, снова взялся за них, но едва подбросил – загорелся уже другой рукав. Когда успел-то?

Девушка звонко засмеялась. Весело, искренне, без насмешки. И хотя было не до того, Дин отметил, что ему нравится этот смех. Прервав представление, он скинул рубаху, одним махом затоптал огонь и взялся за шесть факелов разом. Теперь все будет в порядке: гореть уже нечему, штаны или волосы он точно не заденет.

Огонь кружился в воздухе, зрители глазели, все шло как надо. Смотреть на девушку было некогда, но в какой-то миг он снова услышал ее смех. Теперь смешки раздавались и из толпы. Это отвлекало, хотелось посмотреть, в чем дело, но факелы требовали всего его внимания. Наконец закончив, Дин смог оглядеться по сторонам. Рубаха позади него уже почти догорела – видать, не затушил до конца. Что с ним сегодня? Не влюбился же, в самом-то деле.

Он повернулся обратно к толпе, но рыжеволосая девушка уже шла прочь, бросив напоследок лишь один мимолетный взгляд смеющихся глаз. Ни записки, ни монет она не оставила.

Несколько дней спустя незнакомка появилась вновь. Молча постояла в толпе до конца представления и так же молча ушла. Ни денег, ни аплодисментов, ни восторженных возгласов, лишь то же любопытство в глазах да загадочная улыбка.

На третий раз Дин увидел ее перед трактиром сразу, как вышел.

– Меня ждешь? – задорно спросил он, постаравшись вложить в улыбку все свое обаяние.

Та лишь молча кивнула.

Он расставил чаши, зажег в них масло, достал все необходимое и начал представление, время от времени поглядывая на странную девушку. Все было по-прежнему: ее глаза не отрывались от пламени. Не от его рук, не от факелов, кружащихся в воздухе, или шара, летающего над его головой, – именно от огня. Она пристально смотрела на него даже между трюками.

Дин закончил, сложил реквизит, подмигнул ей на прощание и пошел обратно в трактир. Едва перешагнув порог, ощутил, что кто-то тянет его за рукав. Он обернулся – позади стояла рыжая.

– Как ты зажигаешь огонь? – Ее голос оказался мягким, возможно, низковатым для женщины, но очень приятным на слух.

– Это магия! – шутливо-таинственно произнес Дин.

– Правда?

Он вспомнил Хаммар. В Арденне строгого запрета на магию не было. Вообще-то, использовать ее разрешалось лишь выпускникам Академии, но если кто-то, извлекая огонь с изнанки, разжигал камин или, тронув нити, наполнял водой кружку, на такое смотрели сквозь пальцы. Впрочем, кто знает, вдруг Светлый Совет решил и это считать злоупотреблением? Возможно ли, что девушку подослали они, ожидая, что кто-то вроде него разоткровенничается перед красоткой? Маловероятно, но рисковать не стоило.

– Конечно, нет. Прячу крошечный кремень между пальцами.

– Покажешь? – она присела за свободный стол, жестом приглашая его к себе.

– Что?

– Кремень.

– Долго в сумке рыться, – отговорился Дин, опустившись на скамью, крикнул пробегавшему мимо мальчишке: – Руш, не принесешь мне кружку пива? – И вновь повернулся к девушке:

– Ты голодна?

– У меня нет денег.

– Об этом не беспокойся, сейчас попрошу подать нам жаркое.

– Мне нечего будет дать тебе взамен.

Ему не хотелось отпускать ее взгляд, но пялиться непрерывно тоже нехорошо. Было в ней что-то особо притягательное, он не мог понять, что именно.

– Об этом тоже не думай. Я же вижу, что ты не побирушка и уж точно не из тех, кто предлагает себя за тарелку еды. Просто составь мне компанию. Как твое имя?

– Можешь звать меня Рина. – Она задумалась на миг. Она вообще говорила медленно, будто с трудом подбирая слова, и с каким-то странным акцентом, который повидавший разных людей заклинатель огня никак не смог распознать. Однако ни то ни другое ее речь не портило, наоборот, придавало ей своеобразное очарование.

– Ну а я Дин. Ты откуда?

– Настолько издалека, что названия тебе вряд ли что-то скажут. Там тоже горит огонь и светит солнце. Расскажи лучше о себе.

– Что ты хочешь узнать?

– Твою историю, твою… – она запнулась, – суть. Хочу увидеть мир так, как его видишь ты.

И опять поймала его взгляд своими удивительными глазами. Таких глаз Дин точно никогда не встречал: большие, чуть заостренные у висков и переносицы, золотисто-прозрачные, как обкатанный морскими волнами янтарь, они будто горели собственным пламенем… хотя что за ерунда, конечно, они просто отражали пламя факела над столом.

– Родился я в деревушке на западе отсюда, а потом жизнь куда только не заносила. Что до взгляда на мир, – Дин ненадолго задумался, – знаешь, пожалуй, жизнь – это большое приключение, а мир – огромное чудо, которым я восхищаюсь. Я исколесил всю Виэлию, добирался и до границы с Бьёрлундом, жаль, в нем самом так и не побывал, как-нибудь обязательно съезжу. В Хаммаре был: интересная страна, совсем не похожа на Арденну.

Он рассказал о природе, дворцах и людях, которых там видел, избегая подробностей о собственных приключениях. Девушка внимательно слушала; вскоре принесли два блюда с мясом, и разговор потек еще оживленнее. В основном, правда, говорил Дин. Рина беседу поддерживала, но, проговорив целую долю, парень заметил, что о ней самой не узнал почти ничего.

– Ты любишь огонь? – спросил он, когда ненадолго повисло молчание. – Могу научить тебя с ним обращаться, хочешь?

– Было бы интересно попробовать. Твой огонь совсем не похож на тот, к которому я привыкла.

– Тогда приходи завтра пораньше, покажу тебе, что умею.

– Приду.

Интерлюдия. Кошмары Бога воплощаются в жизнь

Рэйна рухнула, словно все мышцы разом перестали ее слушаться. Ей удалось опереться на локти, но плечи лишь едва не касались земли. Желудок содрогался в рвотных спазмах, но, даже находясь во внутримировом теле, Творец не нуждался в пище, поэтому исторгать из себя было нечего.

– Что с тобой? – Этрел наклонился к ней, но она оттолкнула его руку. – Я помогу, – настаивал он.

– Не при-кх-кха-сайся. Чт-кхо это было?

Она помотала головой и наконец кое-как отдышалась.

– Я просто свернул пространство, – легко откликнулся он. – Сюда и по воде около сезона добираться, если ты не мориан. Тейнарам – и тем несколько дней нужно, а сквозь слои всего секана-другая.

– Это слишком чуждо для меня. Мое пространство трехмерно.

– Как и для любого из этого мира. Но как-то давно я так же провел Амартэля, и ему не было настолько плохо.

– Тоже через полмира за секану протащил? Впрочем, это неважно. Люди и эорини просто живут здесь. А для меня это собственный мир, и наблюдать, как его скручивают наподобие листа бумаги, да еще следить за этим прямо из середины свертка – выше моих сил. Даже не вздумай проделать такое при мне еще раз. – Она поднялась и отряхнулась. – А теперь говори, что мы забыли в Рубежных горах.

– Просто приложи ладонь к этой скале, и сама все поймешь.

Рэйна провела пальцами по поросшему мхом камню и поморщилась.

– Скала крошится, и намного сильнее, чем должна при ее возрасте. Мир портится, разрушается повсеместно. Я знаю это без тебя, и подобное можно было увидеть хоть на Эммере. Чем эта гора отличается от любой другой?

Этрел приложил руку к камню рядом с ее ладонью; Рэйна подавила желание отшатнуться.

– Здесь разрушений было меньше, чем где-либо. Эти горы считались самыми прочными, любым инструментам поддавались очень неохотно, хотя сами породы, составляющие их, совершенно обычные. Когда уриски строили здесь свой город, то позвали на помощь даэнов, без них бы не справились. А потом все поменялось, и самый твердый камень превратился в самый ненадежный. В последний сезон лавины тут сходили каждую декану. Если тебе интересно почему, загляни глубже. Причувствуйся к структуре, ощути вибрации частиц, загляни в полости посреди камня.

Рэйна закрыла глаза и прижалась к скале, раскинув руки, будто пытаясь ее обнять. Она замерла и долго стояла молча и в неподвижности, лишь изредка слегка вздрагивая. Наконец она резко вскинулась, будто услышав чей-то голос, и удивленно вскрикнула:

– Там Кергон!

Этрел кивнул.

– Когда он ослаб, как и прочие Стихии, то решил залечь глубоко под землей, где и уснул, окруженный камнем. Вероятно, близость родной стихии придавала ему сил и успокаивала, как и его присутствие укрепляло местные камни. Но время шло, мир продолжал рушиться, так же прогрессировала и болезнь Стихий. Присутствие камня замедлило этот процесс для Кергона, но не смогло его остановить. Когда ему стало совсем плохо, его боль отразилась на этих горах, и те стали рассыпаться. А ускоренное разрушение гор причиняло Кергону еще большую боль. Стихия и Стихия поддерживали друг друга, а теперь их присутствие рядом лишь ускоряет гибель и того и другого. Но и это еще не все. Причувствуйся внимательнее, ощути структуру камня, просуще… проникни в самую его суть, слейся со скалой, если потребуется. Я хочу, чтобы ты ощутила это сама.

– Сливаться со стихиями мы не умеем.

– С собственным творением?

– Миры творят Стихии, мы лишь их направляем.

– Тогда протяни свое внимание внутрь и обостри его, насколько можешь. Это тебе точно доступно.

Рэйна вновь приникла к скале, распласталась по ней, будто пытаясь принять ее форму, ее глаза закатились, тело била мелкая дрожь. Она оставила в этой оболочке лишь крошечную долю сознания, обратившись к своей истинной сути, парящей в межпространстве, протянула множество незримых нитей от ее органов чувств напрямую к скале. Эти нити распушились мириадами тончайших волокон и проникли в камень, собирая ощущения от каждой частицы, которой касались. Забирали эти знания и сплетали вновь в единую картину. Теперь Рэйна заметила, что некоторые частицы камня изменились – очень немногие, поэтому она не почувствовала этого сразу. Их структура стала другой, они уже были не совсем камнем и продолжали медленно меняться. Кроме того, в них ощущалась едва заметная пульсация.

– Великий Создатель, как такое возможно?.. – шепотом выдохнула она, вернув сознание во внутримировое тело. – В камне зарождается жизнь, и я к этому непричастна.

– Все верно, – вновь кивнул Этрел. – Это Дети Камня, новые порождения Кергона.

– Он не посмел бы творить без моего указания. Стихии не могут…

– Могут. Способны на это, просто им даже на ум не придет ослушаться Творца. Но сейчас Кергон делает это неосознанно. Жизнь, чье зарождение ты ощущаешь, – воплощение его кошмаров. Уж поверь, тебе не понравятся его порождения. С Альматил все еще хуже. Она заснула в озере, посередине которого находится остров с самым большим из ее храмов. Вероятно, ее рассудок совсем помутился, и она не осознавала, что времена уже совсем не те. Тогда люди больше века считали ее демоном, близость храма пробуждала в них не любовь и почитание, а страх и ненависть. Вот что ощущала сквозь сон Стихия, покоясь на дне. На берегу стояла довольно большая рыбацкая деревня. Рыбаки – люди небогатые, как бы ни пугала их близость храма, уйти, бросив единственное жилье, было нелегко. Когда огромное озеро сплошь заросло тростником и мхом, превратившись в болото, известное ныне как топь Эвы, от деревни все же оставалось еще несколько домов. Сейчас все жители той деревни мертвы. Их погубили твари, порожденные болью, страхом и отчаянием Альматил. Если не веришь, можешь сходить и взглянуть на них сама. Хотя, думаю, для тебя это будет то еще зрелище. Будто все правила, по которым такие, как ты, творят жизнь, вывернули наизнанку. Остальных Стихий я не искал, но не думаю, что им сейчас легче. Представь, что может создать заснувший в каком-нибудь вулкане Шиххар. Ты не готова расстаться с этим миром, чтобы не страдать еще сильнее, чем сейчас, но страдаешь не только ты, так что подумай еще раз.

Глава 2. Город детства

• How can I go on
• From day to day,
• Who can make me strong in every way?
• Where can I be safe?
• Where can I belong
• In this great big world of sadness?
• How can I forget
• Those beautiful dreams that we shared?
• They’re lost and they’re nowhere to be found.
• How can I go on?[9]

Freddie Mercury. How Can I Go On

Будить их никто не стал, но и спать долго Айнери не собиралась: это она всегда успеет. Не так давно ей довелось побывать аж на другом материке, да еще и в столице, так что вроде бы здесь, в крошечном городке родной Арденны, ее ничего особо интересного и не ожидало; но ей хотелось посмотреть на место, где вырос Йорэн.

Тот по старой привычке проснулся еще до нее, уже оделся и теперь стоял у окна, глядя на улицу, в светлый утренний сумрак. Услышав, что она зашевелилась, Йорэн обернулся и улыбнулся ей. О Кириат, как же приятно было с самого утра знать, что он рядом; открыв глаза, первым делом видеть его улыбку. Кажется, он слегка оттаял после того отчаяния, в которое повергла его смерть короля. Может быть, в родном доме к нему наконец вернутся спокойствие и умиротворение… хотя Айнери не могла отделаться от мысли, что спокойствия и умиротворения им не видать еще очень долго. И потому особенно остро воспринимала такие вот мгновения – забавно, до этого она и не подозревала, что может быть настолько чувствительной.

Умывшись и позавтракав на скорую руку, Айнери стала решать, какое надеть платье. Выбор был невелик, да и модницей она никогда себя не считала, и все же не могла удержаться от соблазна показаться незнакомым людям не в походной одежде, а в чем-то, что подчеркнет ее красоту. До этого Айнери не задумывалась о своей внешности, о том, красива ли; но восхищенные взгляды Дина, а после и Йорэна заставили ее несколько пересмотреть свое отношение к «женским штучкам», и неожиданно для себя она обнаружила, что некоторые из них весьма недурны.

Выбрав наконец шерстяное темно-зеленое платье с боковыми разрезами и вышивкой золотой нитью, Айнери привычно нацепила перевязь с клинками, но заметивший это Йорэн покачал головой.

– Оставь лучше тут. Сехавиец никогда не поверит, что кто-то из его народа продал чужеземцу это оружие, тебя тут же обвинят в воровстве, и оспорить это будет очень трудно. Не знай я тебя, сам бы не поверил, что элатри достались тебе честным путем.

– Мне очень непривычно без оружия, – запротестовала Айнери. – А уж после всего, что случилось этим Майлингеном…

– Я понимаю, это для тебя не просто клинки, – он мягко взял ее за руки. – Но мы в приграничной крепости. Тут безопасно, если, конечно, и в самом деле война не начнется, но и тогда стены продержатся немало дней. Это уж не говоря о том, что я рядом.

Айнери нехотя запихнула элатри под котомку с вещами и позвала Дана.

Внезапно распогодилось. Конечно, теплее не стало, но по крайней мере небо очистилось, дул несильный ветер. Поеживаясь, Айнери подняла повыше воротник куртки и натянула теплые перчатки.

Они собирались вернуться на рыночную площадь, но пройти большим кругом и рассмотреть все как следует. Почти в любом направлении взгляд натыкался на крепостные стены: кирпичную внутреннюю и возвышавшуюся над ней внешнюю, сложенную из огромных булыжников, с высоченными сторожевыми башнями. Поверху прохаживались дозорные – не очень много, но Айнери догадывалась, что в случае чего из башен готова появиться подмога. Йорэн был прав: с такой защитой в самом деле можно ощущать себя в безопасности. Стены Виарена были ниже раза в полтора, а по толщине и вовсе теперь казались несерьезными, это Айнери отметила еще вчера при въезде во Фреден, но тогда у нее не хватило времени осмотреться, да и темно уже было.

Сейчас же девушка даже сошла с дороги и пробежала мимо складов к громаде серого камня. Провела рукой по шершавой поверхности – прохладной, наверное, и в жаркие сезоны, сейчас же и вовсе ледяной. Сколько же лет этим укреплениям? Она попыталась вспомнить, что знала из истории; выходило, что городу порядка пяти веков, если не больше, и стенам столько же, ведь его изначально строили как крепость, наверняка еще в Эпоху Огня. Кирпич раскрошился бы и за сотню – так что внутреннюю стену построили явно позднее, если только ее периодически не подновляют, – а вот природный камень время почти не тронуло. Конечно, ветра и дожди оставили следы, но лишь на самой поверхности, в целом стена была такой же прочной, как и прежде.

Стоя у самого ее основания, Айнери ощутила себя крошечной, как ростом, так и по возрасту. На миг город, состоявший всего из десятка коротеньких улочек, показался не таким уж маленьким. Однако стоило двинуться дальше – и это ощущение исчезло. Вот уже рыночная площадь, а за ней и главные ворота: за несколько секан они миновали, пожалуй, треть всего города.

Теперь среди торговцев сехавийцев было разве что немногим больше, чем арденнцев. Однако их товары в любом случае интересовали ее сильнее. Айнери подошла к прилавку с украшениями и принялась неспешно их перебирать, стараясь не замечать, как торговец расхваливает ту или иную вещь. Она не собиралась ничего покупать, просто вновь с грустью вспомнила свою лавку, какой та была когда-то, все те диковинки, что она видела каждый день. Теперь даже у Винде не выйдет сделать лавку прежней. Айнери скучала по брату; они едва обрели друг друга и тут же снова расстались, но она отчетливо понимала, что как раньше уже не будет. «Стрела к солнцу летит – не вернется, год прожитый вновь не начнется», – говорил отец, когда учил их с Винде не жалеть о прошлом и смотреть вперед. Брат не пропадет, она была уверена в этом, хоть он и долго не отпускал ее с Йорэном, но в конце концов сдался. А лавка, что ж… Если это больше не лавка семьи Таари, пусть будет лавка Винде, может, еще и лучше прежней. Его дело – создавать и дарить красоту людям. А ее дело? «Если уж я стрела и не могу выбирать, куда лететь, значит, буду держаться в воздухе сколько получится», – решила Айнери.

Йорэн тем временем прошел немного вперед и обнаружился у прилавка с изделиями из кожи: он дружески беседовал с еще одним сехавийским торговцем. Они побродили еще, поглазев на одежду, оружие, посуду, и наконец Айнери это наскучило. Началась вторая дневная доля, и они двинулись назад в сторону жилых домов, но немного другим путем. Проходя мимо парка, Айнери увидела детскую карусель: колесо, горизонтально закрепленное высоко на столбе, и несколько свисающих с него веревок.

– Ты смотри, еще цела пока! – воскликнул Йорэн. – Я в детстве на ней катался. Зная местных детишек, думал, быстро сломают, но, видать, добротно сделана. Хочешь прокатиться, пока подростки не набежали? В Виарене, насколько помню, таких нет.

– Давай! – неожиданно для самой себя согласилась Айнери.

Она ухватилась за петельку на конце одной из веревок, разбежалась и подпрыгнула, ненадолго взмыв в воздух. Опустилась, оттолкнулась и взлетела вновь.

Это наполнило ее детским восторгом. Опять нахлынули воспоминания: Винде как-то смастерил для нее качели на дереве рядом с домом, ей нравилось кататься на них вечерами. Это было так давно, даже словно и не с ней вовсе. А теперь можно хоть на миг ощутить себя прежней. Йорэн, весело смеясь, наблюдал за ней, а потом и сам ухватился за одну из веревок и полетел следом. Дан с радостным лаем носился за ними кругами. Так они крутились, пока не устали, и девушка спрыгнула, ощущая радость и легкое головокружение. И тут же оказалась в его объятиях.

– Айнери, – Йорэн смотрел на нее с какой-то особенной нежностью. – Я хочу, чтобы ты приняла это.

Он протянул ей плетеный кожаный браслет сочного зеленого цвета. Украшение как раз в ее вкусе: удобно сидит, без всяких болтающихся подвесок, не слишком броское, но в то же время такое, что и не заметить трудно, да еще и подходит по цвету к изумрудам в ее сережках. Он знал, как ей угодить. Видимо, успел купить у того торговца, пока она перебирала украшения через прилавок от него. Она уже взяла браслет, но слова благодарности застыли на языке; она сообразила одновременно с тем, как он заговорил:

– Это означает…

– Я знаю. Для сехавийцев это что-то вроде помолвки. Не обещание жениться, но знак того, что ты всерьез думаешь об этом. Но мы ведь пока еще в Арденне.

– Моя мать сехавийка. Я хочу, чтобы она поняла сразу, что ты не случайная подружка. Ты очень дорога мне, Айнери.

Он поцеловал ее – жадно, страстно, как в самый первый раз, и она ощущала то же. С каждым днем она лишь сильнее привязывалась к нему; огонь, вспыхивавший в ней при его прикосновениях, разгорался все жарче. Айнери казалось, что она привыкла жить одна, полагаться разве что на Смаля, что чья-то еще забота будет ей только в тягость, но сейчас ощущала, будто знает Йорэна давным-давно, и ей, напротив, трудно было представить свою жизнь без него. Значит ли это, что одна она была неполноценна и уязвима? Об этом думать не хотелось, ценность имело только это прекрасное ощущение завершенности. Айнери позволила ему надеть браслет ей на запястье, выкинула из головы все тревожные мысли, наконец просто расслабившись и наслаждаясь этим мгновением.

Оба проголодались и немного устали, Йорэн решил, что для знакомства с городом они погуляли достаточно, к тому же пошел мокрый снег, так что было решено направиться к дому Йорэна. Добрались туда они всего за пару секан.

Все дома в жилом квартале Фредена походили один на другой: из светло-серого камня и кирпича или просто выкрашенные в белый (как объяснил Йорэн, для того, чтобы легче находить дорогу в темноте), на одинаковом расстоянии друг от друга, с выходом прямо на улицу – никакого дворика или подъездной дорожки, все просто, четко, по-военному. При этом жители старались привнести яркости в приграничный быт: красили и разрисовывали черепицу, ставни и оконные рамы, разводили цветы на окнах, ставили изящные кованые перила, вешали при входе фонари с цветными стеклами.