Урхкгол

Глава 1. Раздельщик. Рождение Демиурга. Старик. Последний патруль

Раздельщик бесстрастно разглядывал трупные пятна ржавчины на решетке моста. Сегодня выдался спокойный день. Сегодня их было не так много, как тогда. Тогда пришлось поработать топорами всем, даже ему и его коллегам. Он вспомнил как бесило, когда от усталости срывалась рука или человек дергался и приходилось наносить второй удар. Как они визжали, хрипели, булькающе умоляли пощадить их. Некоторые даже находили силы сопротивляться. Другое дело – дети. Их маленькие тельца Раздельщик разрубал даже если промахнулся мимо нужного места.

Конечно лучше чистая работа: аккуратно по темечку со стороны затылка, бах, и подопечный с разрубленным черепом падает на землю. А потом свалил его в яму и, когда наберется достаточно тел, пилить и рубить их на части. Тогда они работали долго, очень долго. Казалось, все тело пропиталось запахом крови и человеческого мяса настолько, что его могли раскрыть обычные жители, не подозревающие о его истинной работе. Но этого не случилось и он дожил до сегодняшнего дня.

Раздельщик огляделся вокруг. Древний железный мост кованого узора, изъеденный коррозией пересекал большое русло реки. По каменным склонам набережных к центру его стекали темные, вязкие ручейки, которые объединялись в темный поток, уносящийся в темноту – жалкий, пытающийся смочить давно высохшую артерию водоема. Это должно смягчить Его, облегчить нашу жизнь.

На противоположном берегу стояла другая группа людей. Осужденные Им враги Города, даже не понимающие свою вину. Жалкие, сгорбленные фигуры – словно скот, привезенный на заклание – они смиренно ждут своего часа, стоя в окружении слуг Демиурга. Даже жертвы начали смиряться со своей участью – все, чтобы Город выжил. Если тебе суждено умереть, то необходимо исполнять волю Его. Эпоха сопротивляющихся прошла. Всем правит новый Закон. Под присмотром мудрых священников и великих Демиургов Город стал процветать.

Слуги все как один одеты в лоснящиеся от крови полиэтиленовые фартуки, с лицами, закрытым черными масками с прорезями для глаз. В руках у палачей топоры, у раздельщиков тонкие ножи и мясницкие топорики. Один из палачей делает приглашающий жест и жертва подходит к краю ямы, оборудованной на набережной. Худая женщина лет сорока, голая – одежду у приговоренных уже отобрали – трясется от страха, слезы текут по впалым щекам. Принять свою участь тяжело, умирать страшно. Раздельщик знал это. Когда-то давно ему грозило то же самое, но ему вовремя предложили стать Слугой Демиурга и он с радостью согласился, тем самым спасая свою жизнь. Мало кому так повезло и за это он был благодарен Ему.

Женщина простояла недолго. Палач зашел за ее спину, один удар топором и тело валится в яму к остальным собратьям по несчастью.

Один за одним, жертвы подходили к краю, молча – нет смысла просить и умолять – и так же, с глухим звуком падали вниз. Когда работа палачей закончилась, в яму прыгнули раздельщики. Заработали ножи и топорики. Чавкающие звуки разрубаемой плоти перемешивались с хрустом выламываемых из суставов костей. Из ямы, на набережную, то и дело выбрасывали импланты, отделенные от тел. Другие слуги подбирали их и укладывали в кузов грузовика, на котором привезли приговоренных.

Руки и ноги пройдут обряд очищения и обретут новых хозяев. Мозговые импланты обязательно должны быть повреждены топором и, вместе с внутренними аугментациями, переработаны в новые изделия – нельзя вновь использовать зараженные заразой приговоренной личности элементы.

Раздельщик наблюдал за ловкой работой своих собратьев – на его берегу дело было закончено. Он наслаждался отдыхом после тяжелого труда, как в его голове прозвучал сигнал – еле ощутимый, словно вибрация в глубине черепа. Час настал, Мясник – Демиург управляющий этим действом, повелитель района Красной речки – теряет свою хватку и ему нужна замена.

Раздельщик отвернулся от другого берега и окинул взглядом свою часть набережной. Огромный, высокий и толстый Демиург стоял в нескольких метрах спиной к нему и раздавал приказы. Кожаный фартук надет на голый торс, белые штаны, запачканные грязью и кровью, заправлены в высокие черные ботинки. В руке он держал огромный топор – символ его власти. Лицо его закрывала белая маска. Над головой здоровяка в воздухе витал полупрозрачный красный череп, дающий право убить его.

Раздельщик посмотрел на остальных слуг, чтобы убедиться, что никто, кроме него не видит этот символ. Неужели повезло и Урхкгол благословил его на такую честь? Даже если и кто-то видел череп, спроецированный модулем дополненной реальности, подключенным в мозг, то не выдавал этого или боялся.

Раздельщик метнул свой мясницкий топорик в стоящего спиной к нему Мясника. Зазубренное лезвие с тупым стуком воткнулось в затылок. Демиург пошатнулся, но не упал. Здоровяк разъяренно заревел и попытался наотмашь рубануть наглеца, посмевшего напасть на него, но тот уже развивал свою атаку. Нападающий поднял с земли острый стальной прут и, сократив расстояние, воткнул его в локоть Демиурга, рука которого находилась только на середине маневра. С отвратительным чавканьем и хрустом ржавый кол вошел в плоть, разрывая ткани и смещая кости.

Мясник снова заревел жутким воплем и расслабил хватку. Раздельщик выхватил из ослабевших пальцев топор, оттолкнул Демиурга ногой и с размаху нанес удар новым оружием снизу вверх. Осколки маски разлетелись в разные стороны, обнажая нижнюю часть лица здоровяка. Нижняя челюсть противника разделилась на две части, которые конвульсивно задергались, открываясь и закрываясь, открывая миру гнилые, почерневшие зубы. В образовавшемся провале жирным червем болтался язык в водопаде крови, заливающем фартук. В верхнем небе появился раскол, заканчивающийся сломанными зубами.

Несмотря на жуткую рану, говнюк не собирался умирать. Здоровой левой рукой он вытащил нож из-за пояса и всем телом навалился на своего убийцу. Он повалил Раздельщика на землю и прижал своей тушей. Тот выставив топор двумя руками перед собой старался удерживать нависшую над ним массу. Жирдяй был тяжелый, вязкая кровь из его разрубленного рта вперемешку со слюной заливала маску, рука с ножом опускалась все ниже и ниже. Острое лезвие тянулось к горлу.

Раздельщик схватил левой рукой болтающийся над лицом язык и потянул на себя. Мягкая плоть поддалась и в ответ послышалось булькающий вопль. Воспользовавшись моментом, убийца сбросил с себя тушу и откатился в сторону.

Он встал на ноги быстрее своей жертвы и увидел, как Демиург пытается подняться, опираясь на здоровую руку. Под широкой ладонью лежал нож. Раздельщик рубанул топором. Лезвие попало аккурат между средним и безымянным пальцами, разделив ладонь пополам. Ногой он опрокинул мясника на спину и замахнулся. Теряющий силу Демиург попытался защититься, подняв рассеченную ладонь. Удар отрубил мизинец и безымянный пальцы, ладонь сместила траекторию полёта оружия. Лезвие с глухим стуком впилось в выпирающий живот. Раздельщик достал из-за пояса тонкий нож, сел верхом на дергающуюся тушу и загнал острое лезвие в небо своей жертвы. Здоровяк мгновенно затих, глаза его остекленели, тело обмякло.

С триумфом, новый Мясник поднялся над телом своей жертвы и высвободил из поверженной туши топор. Остальные слуги с удивлением и страхом смотрели на него, застыв на своих местах. Демиург окинул взглядом своих бывших коллег, ставших подчиненными.

– Продолжайте работу, – он указал на поверженное тело.

Слуги вновь зашевелились. Несколько раздельщиков потащили труп бывшего Демиурга в кузов машины – его тело должно быть разделано в специальных условиях. Новый хозяин Красной речки разглядывал свои новые владения. Он не обратил внимания на небольшой значок, вырезанный из картона, который остался лежать на месте схватки.

***

Под яркими конусами света от ламп посреди операционной стояли два стола, окруженных людьми и предметами. Первое – внешнее кольцо – составляли священники, выстроившиеся кругом. Одетые в черные балахоны, отороченные зелеными строчками кода – первыми словами, пробудившими цифрового бога – они неподвижно стояли, сложив ладони перед собой в молитве. В зеркальных масках отражалось происходящее таинство. Из динамиков по периметру операционной доносились их молитвы – не имеющие своего голоса, священники пользовались искусственными связками Города.

Второй круг составляли различные устройства для мониторинга и поддержания жизни. На мерцающих мониторах менялись показатели, скрытые от неподготовленного наблюдателя. Звуковые системы пищали, оповещая о состоянии своих подопечных. Системы дыхания издавали еле слышное шипение, аппарат искусственного сердца и очистки крови протянул свои тонкие щупальца к столам.

Третий круг составляли хирурги и ассистенты, проводившие священный ритуал. Хирурги в медицинских масках и халатах, с четырьмя манипуляторами, торчащими из-за спины, словно пауки склонились над столами. Они даже не поворачивались к мониторам систем – все проецировалось в зрительные синапсы напрямую, значительно ускоряя работу. Мониторы были скорее всего анахронизмом, даже не подстраховкой – данью старым традициям. Ассистенты сновали от стола к столу, подавали нужные инструменты и выполняли поручения, которые им передавались по внутренней связи, неслышной остальным.

На обоих столах распростерлись тела вскрытые от горла до паха, являя миру розово-красные внутренности. Тонкие трубки систем погружались в плоть, соединяясь с сосудами, наполняя их жизнью. Блестящие хирургической сталью манипуляторы ловко перебирали органы, выполняя свою работу, заново создавая новое тело из двух.

Из тела справа хирург доставал импланты и искусственные органы, принадлежащие старому Демиургу. Ассистенты бережно относили их к стойкам оборудования, проверяли работоспособность, при необходимости вносили изменения и передавали к столу слева. Там другой хирург собирал новое тело, подключая эти системы к преемнику. Происходило таинство рождения нового Демиурга. Импланты, пересаженные из старого носителя новому обозначали преемственность власти и то, что Демиург никогда не умирает окончательно. Элементы первых властителей Города продолжают свое существование в новых телах, накапливая энергии личностей, через которые они прошли, тем самым усиливая Демиурга. Вечность Демиургов – это вечность Города. Безликие, за исключением одного, они являются главными проводниками воли Его и представителями Его власти.

Операция по созданию нового властителя длится несколько дней. Пересборка и отладка имплантов, стабилизация состояния, подавление иммунитета, чтобы новый организм принял в себя силу старого носителя, и в конечном итоге, пробуждение. Множество тяжелых дней, пройденных через боль и страдания закаляют новое тело и подготавливают его к Великой службе. Службе не для себя, а на благо Города. “Все, чтобы Город выжил!” – главный лозунг жителей и, в первую очередь, Демиургов.

Пробудись же, новый Властитель!

Во благо Города и жителей его! Пробуди ужас и страх в сердцах врагов Его! Уничтожь непокорных и вознеси смиренных! Неси Закон им и карай непослушных! Да укрепится сердце твое! Да не дрогнет рука твоя! Да правит тобой Воля Его!

Во имя Города и Урхкгола!

***

Этот город пропах смертью и разложением.

[внимание! замечена подозрительная активность]

Грязные улицы с забитыми мусором стоками, блуждающими попрошайками и валяющимися в своем говне и блевотине пьяницами. Серые дома со слезающей лоскутами штукатуркой, словно кожа, которая обнажает кости и внутренности. Каналы рек, некогда полноводных, забиты хламом и трупами животных, между которых текут жалкие вонючие ручейки. Слепые глаза окон безучастно отражают внешний мир – внутри не лучше. Сейчас, наверное, в какой-нибудь из этих квартир очередной работяга до полусмерти избивает свою жену и детей.

[замечено недовольство; определить источник]

Жалкие люди с отсутствующим взглядом блуждают среди этого уныния. Погруженные в майнднет, накачанные наркотиками и алкоголем, лишь бы не видеть происходящего вокруг. Хватаются за последнюю нить, лишь бы взять небольшую передышку от ущербной повседневности. Когда время придет, они ужаснутся тому, где они оказались, но уже будет поздно. Слишком поздно чтобы что-то предпринять.

Мерцающие слабым огнем вывески не могут разукрасить картину, они лишь только подчеркивают это падение. Ломбарды, бары, бордели, наркотические притоны зазывают посетителей глотнуть последние капли наслаждения, доступные в этом безумном городе. Отдай все, что осталось и погуляй хорошенечко – кто знает, может завтра тебе суждено лечь под топор Мясника.

Умирающий город на мертвой земле.

[источник локализован; расшифровка]

Мы словно паразиты, поедающие громадное чудовище, которое не в силах уже сопротивляться. Этот город медленно погибает и, чтобы продлить свою предсмертную агонию, он питается нашими страданиями. Город сошел с ума и мы погружаемся в эту пучину хаоса вместе с ним.

Вдали, в туманной дымке горят огни Центрального города – обители элиты и священников. Величественные небоскребы задевают своими верхушками черные облака, навсегда нависшие над нашими головами.

Царство Вечной Ночи.

[фраза расшифрована; записано]

Там, вдалеке, в своих башнях из стали и стекла, в дорогих пентхаусах, они пьют вино, жрут деликатесы, которые никому из нас не суждено попробовать ни разу. Все эти напыщенные бывшие богачи и снобы, которые стали новым дворянством при Короле, смеются и наблюдают, как мы рвем друг другу глотки за кусок хлеба и банку консервов.

Они за это платят своей жизнью, но они готовы считаться с этой ценой, ради растянувшегося мига блаженства.

Не то, что мы.

Мы можем умереть в любой момент: от голода, от болезней, от руки своего соседа, от Демиургов и их слуг. Достаточно получить метку врага Города и за тобой уже отправятся молодчики, которые совершат быстрый суд. Невозможно предугадать когда и за что тебя могут покарать. Город решает сам.

Этот Город не надо было спасать. Надо было, чтобы он канул в Лету вместе с остальным миром. Мы не спасли его жителей, мы просто продлили ужас на годы, десятилетия, может даже столетия. Я уже родился в этих извращенных реалиях и не знал другой жизни. Для меня город всегда был Городом, я не знал его истинного названия – никто не помнил. Я не знал никого, кто бы мог рассказать о других временах. Да и таких не было.

Все, чтобы Город выжил!

Городу не нужны старики. Пожилые, дряхлые люди бесполезны для него – жалкая обуза. У нас принято убивать тех, кому исполнилось шестьдесят. Неважно, насколько ты здоров и активен, что ты еще что-то можешь. Старик должен умереть.

Каждый в шестидесятый день рождения получает подарок в виде Метки Смерти. Весь город получает лицензию на твое убийство. И жители с удовольствием идут за своей жертвой. Мало того, что это хорошее развлечение, чтобы скрасить серые, беспросветные будни, это еще и возможность разжиться дополнительным барахлом.

Я родился в этих условиях, я жил в этих условиях. Я принимал их и следовал правилам и традициям Города.

Пока не подошли мои шестьдесят.

Сутки до последнего дня рождения. И я не готов мириться с этими правилами. Я хочу жить. Я еще достаточно силен. И я буду сопротивляться. Если я умру, то с оружием в руках. Я буду биться!

Слышишь меня, Урхкгол?!

[обнаружено упоминание]

Я не подчинюсь тебе и не сдамся. Ты не имеешь власти надо мной. Я не покорный скот, который можно отправить на заклание, когда нужно. Я человек! И не Машинному Богу управлять моей судьбой!

[объекту присвоена метка: высокий интерес; продолжить наблюдение]

***

Пара людей вышла из темного прохода старого амбара. Коренастый мужчина пятидесяти лет с обветренным, гладко выбритым лицом, покрытым глубокими бороздами морщин взял одну из створок ворот и начал закрывать. Другую створку взяла девушка. Она была чуть выше ростом, но черты ее лица указывали на родство с этим мужчиной. Девушка унаследовала от отца нос с горбинкой, широкие скулы и тонкие губы. Молча, они пошли навстречу друг другу, сопровождаемые скрипом створок.

Ворота сошлись друг с другом с глухим стуком, с истлевшего древесного полотна на землю посыпалась пыль и щепки.

– И помни, – сказал мужчина, – для всех остальных мы просто вышли в патруль как обычно.

Девушка повернулась к нему и спросила:

– А что если кто-то найдет пикап?

Ее отец обернулся к старому, покосившемуся зданию амбара. Они стояли посреди заброшенной фермы на краю пригорода. Черные тучи низко нависали над головами, ночь отличалась от дня большей мрачностью. Пространство перед парой людей освещалось только фонарями, закрепленными у них на груди.

– Не думаю, – ответил мужчина, – вряд ли кто-то будет ходить здесь по ночам. Чем дальше к краю, тем опаснее. Сама знаешь.

Он задвинул засов, скрепляющий створки.

– И еще, – отец отошел на пару шагов от амбара, – утром выдвигаемся. Чтобы не случилось.

– Ты уверен, что нас не хватятся? – спросила дочь.

Мужчина саркастически улыбнулся в ответ.

– Милая моя Энн. В нашем городе практически каждый день пропадают люди, так, что никто не заметит исчезновения еще двоих.

– Даже такого почетного патрульного как ты? – девушка посмотрела на него.

– До меня знаешь сколько было таких почетных, – отец махнул рукой, – нашли тела только двоих. Так, что не выдумывай. Пойдем. Нас ждет наш последний патруль.

Они пошли по черной, потрескавшейся земле в сторону центра пригорода. Мрачные, покосившееся постройки, собранные из всякого хлама, своими окнами начали освещать их путь. Кое-где на перекрестках неровных улиц стояли фонари, бросающие конусы болезненно желтого цвета.

Энн Торрес и ее отец Виктор были патрульными – членами отряда добровольцев, которые по ночам поддерживали порядок в Бордертауне – одном из пригородов Города. Их задачей было отгонять мародеров, пресекать преступления и бороться с нашествиями диких псов. Умелые стрелки, способные постоять за себя в драке, история этих отрядов началась давным давно.

В незапамятные времена, когда неаугментированные ушли из Города, они поселились в пригородах. Обычные люди, которым не оказалось места в мегаполисе начали промышлять сельским хозяйством, чтобы прокормить себя. На этой почве завязалась связь с Городом, которому были нужны продукты. Наверное, поэтому их не постигла участь собратьев оставшихся в бетонной ловушке центра.

К сожалению, не все было гладко. Бандиты, мародеры, грабители и маньяки начали наводнять их маленькие поселения. Тогда Митч Стертон, бывший полицейский, организовал Патруль. В него вошли бывшие сотрудники силовых ведомств и добровольцы. Ветераны армии и полиции обучали новобранцев обращению с оружием и боевым искусствам, чтобы те могли поддерживать порядок. Используя немногочисленные оставшиеся виды оружия они смогли организовать достаточно безопасную среду в пригородах.

Со временем появилась новая напасть с которой приходилось справляться людям. Псы – стаи огромных мутировавших собак начали прибегать с Пустоши, окружающей Город. В борьбе с нашествием, погибло много жителей и патрульных, но с бедой удалось справиться. Теперь только небольшие стаи время от времени наведывались в окраины.

Энн и ее отец были одеты в стандартную экипировку патрульных. Камуфляжные штаны заправлены в армейские ботинки, черные кожаные куртки с притороченными капюшонами хорошо защищали от холода. Шеи закрывали камуфляжного цвета платки. При себе патрульные всегда носили респиратор и очки, на случай надвигающегося ядовитого тумана. Во время патрулей свои черные длинные волосы Энн, как правило прятала под шапкой, в то время как Виктор всегда ходил с открытой головой являя миру ежик седых волос.

За спинами у каждого рюкзаки с пайком и вещами. На плече у девушки и ее отца висели старые винтовки со скользящим затвором. Некогда музейные экспонаты были приведены в боевое состояние и оптимизированы под современные винтовочные патроны. Для обеспечения безопасности и отстрела псов это было вполне себе надежное и неприхотливое оружие.

Патрульные шли по пустеющим улицам Бордертауна. Задержавшиеся по разным причинам жители спешили по своим домам до наступления комендантского часа. Пробегая мимо Виктора и Энн, они тепло улыбались и здоровались с ними. Семья Торресов – потомственных патрульных – имела очень хорошую репутацию в их местечке. Прадед Энн стоял у истоков Патруля, а ее дед и отец отдали более тридцати лет службе каждый. Все ждали, что она продолжит традицию. Девушка уже четыре года как состояла в отряде и подавала большие надежды. Но продолжить путь патрульного ей было не суждено.

Виктор Торрес, навидавшийся на своей службе изнанки Города и его пригородов, решил, что надо бежать. Больше нельзя оставаться в этом разлагающемся, сходящем с ума мегаполисе. Смерть в Пустоши вокруг Города, ему казалась лучшей участью, чем страдания внутри. Ходили легенды, что там, за километрами бесплодных земель есть нормальная жизнь, где люди не боятся и живут в мире. Там можно вести достойную жизнь и строить светлое будущее.

То ли отчаяние заставило его пойти на этот рискованный шаг, то ли он нашел какие-то доказательства этой легенде. Виктор никогда не отличался безрассудством. Энн никогда не помнила, чтобы ее отец действовал опрометчиво, не просчитав все “за” и “против”.

Подготовленная для службы в Патруле, она не могла себе представить другую жизнь, но энтузиазм отца ее заразил. Тем более, после смерти матери, он остался самым близким ее человеком здесь и отпустить его одного в этот самоубийственный поход она не могла. Если она потеряет еще и его, она не выдержит. Это Энн знала. Вся ее сила и вера в будущее держалась на вере в отца, на его существовании.

Над пригородом прогремел гудок, отмечающий начало комендантского часа. Патрульные углублялись в пригород, в то время, как наступающая ночь сгущала краски.

Глава 2. Гэрри Сьюз. Первосвященник. Старые друзья. Винтовка

Хелен Сьюз смотрела из окна на серую улицу огибающую снаружи колодец общежития. С высоты двадцать третьего этажа невозможно было разглядеть лиц, но она и без этого смогла бы узнать Гэрри. За восемь лет брака она хорошо запомнила его походку и движения, так что распознать его издалека в толпе не было проблемой.

Уже третий день прошел, как прогудел сигнал Мясника, возвещающий о его жуткой работе. Пару часов назад прозвучал отбой, это означало, что Демиург закончил свою миссию. Несмотря на то, что в таких случаях Гэрри возвращался позже, ее волнение не становилось меньше.

Три дня. Неужели случилось снова, как тогда? До Хелен и Гэрри доходили жуткие слухи о бойне на берегу Красной речки. Тогда перебили остатки неаугментированных и противников Урхкгола. Говорили, что вода была красной от крови. Сотни мужчин, женщин и детей были пущены под нож во благо Города. Тогда Гэрри застрял на комбинате вместе со своими коллегами на целых пять дней. Люди сидели безвылазно на рабочих местах и в квартирах – когда звучит сигнал нельзя выходить на улицы, иначе смерть.

В голове крутились тревожные мысли. Перед мысленным взором Хелен пролетали картины различной жуткости, насколько хватало ее фантазии. Ей представлялось как Гэрри отрубают огромным ржавым топором голову. Как перерезают горло и по груди любимого человека начинает течь кровь. Как с него заживо сдирают кожу, как его разрубают на части, а он кричит от боли. Как его глаза расширяются в ужасе. Как он зовет ее, но бесполезно.

Нет! Нельзя страху давать волю. С ним все впорядке. Просто он отсиделся как обычно в комбинате. Ночевал на полу цеха с остальными коллегами, как и в прошлые разы. Его не достали. Он жив.

Она с тревогой смотрела на пустынную улицу и даже не заметила как Джек – их восьмилетний сын – проснулся. Мальчик с копной густых русых волос зашел в тесную кухню, посмотрел на взволнованную Хелен и пошел умываться и чистить зубы. В отличие от нее он не испытывал страха. Сын был твердо уверен, что все в порядке и папа обязательно вернется. Он всегда возвращался. Разве может быть по другому?

Вот из-за угла противоположного дома появился знакомый силуэт. Мужчина встал на перекрестке и, прежде чем перейти улицу, помахал в сторону родных окон. Гэрри знал, что жена ждет его. Что она с тревогой сидит у окна и высматривает его там, внизу. Легкой походкой он дошел до колодца и нырнул в проход.

Хелен невольно улыбнулась и помахала в ответ. Она знала, что он не увидит этого жеста, но все равно надеялась, что хотя бы почувствует. Женщина спрыгнула с подоконника и пошла к входной двери. По пути она поцеловала вышедшего из ванной Джека в макушку. Хелен приблизилась к двери и отодвинула засов, сняла цепочку и открыла замок. Отошла на пару шагов назад и, не снимая улыбки с лица начала ждать. Слева к ее бедру прижался Джек и она приобняла его.

Спустя несколько минут дверь открылась и в проходе появился Гэрри. Одетый в серую рабочую робу, худой, с щетиной на впалых щеках и синяками под глазами, но радостный. В руке он держал черный пакет. С минуту он стоял и любовался своей семьей.

– Привет, – произнес он тихо.

Улыбка на лице Хелен стала еще шире.

– Привет, – произнесла она в ответ.

– Папа!

Джек побежал в объятия отца. Мужчина чуть присел, чтобы поравняться с сыном, положил пакет на пол, подхватил мальчика и выпрямился, подняв его в воздух. Хелен подошла к мужу и поцеловала его. Гэрри с сыном на руках прошел на кухню. Тем временем его жена взяла пакет и закрыла дверь.

– Что ты принес? – спросила она разглядывая полиэтиленовые свертки в пакете.

– Мясо, – Гэрри с проскользнувшей по лицу гримасой боли поставил сына на пол и потрепал его ладонью по волосам, – на комбинате дали за задержку.

– Да… – в голосе Хелен проскочили грустные нотки, – как думаешь, что на этот раз случилось?

– Боюсь себе даже представить, – Гэрри почесал себе грудь с отсутствующим взглядом.

Словно опомнившись, он окинул кухню взглядом.

– Вы завтракали? – спросил он.

– Неа, – ответил Джек, – я только проснулся, а мама всю ночь тебя ждала.

Гэрри укоризненно посмотрел на жену.

– Хелен…

– Ты же знаешь, я не могу оставаться спокойной, когда такое происходит, – она смущенно опустила глаза, – я волнуюсь за тебя.

Гэрри взял пакет из рук жены и начал укладывать содержимое в холодильник.

– Сколько можно говорить, не волнуйся за меня. Я в безопасности. Я не дурак ходить там, где не надо.

– Ну а если…

– Никаких если, – он строго посмотрел на Хелен, – я выкручусь.

Он взял три тонких стейка, положил их на кухонный стол и поставил сковороду на плиту. Треск жарящегося мяса и вкусный аромат заполнил кухню. Хелен открыла банку консервированных овощей и разложила их по тарелкам.

Когда стейки были готовы семья села за стол завтракать. Хелен рассказывала Гэрри о том, что происходило дома эти три дня. Муж слушал ее с заинтересованным видом и, то и дело, чесал себе грудь. Когда они закончили и Гэрри встал из-за стола Джек его спросил:

– Па, а где твой значок?

Гэрри рассеянно посмотрел на свой комбинезон и не обнаружив предмета, о котором говорил сын, махнул рукой.

– Я его на работе оставил в шкафчике, когда переодевался. Завтра обязательно с ним вернусь.

Он подмигнул мальчику, собрал грязные тарелки со стола и убрал их в мойку.

– Мясо замечательное! – сказала Хелен довольно откинувшись на стуле.

– Я знаю, – ответил Гэрри с улыбкой поворачиваясь к ней.

– Давно мы не ели настоящей, свежей еды. Твои начальники, наверное, тебя ценят. Это что свинина или говядина?

Гэрри немного растерянно посмотрел на нее.

– Не помню. Свинина вроде, – ответил он, отводя взгляд и почесывая грудь под робой.

– Ладно, – он резко стал серьезным, – завтра на работу, надо хорошенечко отоспаться, а то там, знаешь как… Я лягу. Вечером обязательно поиграем.

Он подмигнул сыну и пошел в единственную комнату и повалился на незастеленную кровать.

***

Я смотрю на лицо человека в зеркале. Лицо принадлежавшее другому. Теперь оно мое. Мне всего-лишь сорок два, но там я вижу шестидесятилетнего мужчину. Линии морщин, пересекающие лицо. Тонкие губы с направленными вниз краями, словно очередная складка. Обвисшие, бульдожьи щеки, широкий нос. Светло-карие, глубоко посаженные глаза бесстрастно смотрят в ответ.

Я отказался от своего истинного лица, когда стал священником Урхкгола. Зеркальная маска, отражающая лица моей паствы тогда стала моим лицом. Голос громкоговорителей Города стали моим голосом. Я уже забыл, как я выглядел до этого. Это было так давно.

Долгий путь безликого служителя Церкви привел меня сюда. Теперь я обрел новое лицо. Лицо Первосвященника – проводника воли Его, первого слуги Машинного Бога – мудрого и вечного. Я, как и другие до меня, ношу лицо самого первого Основателя Церкви Урхкгола.

Эллиот Вейн – священник-ренегат католической церкви, блестящий оратор, объявивший Урхкгола Мессией, а сервера Города новым Храмом. Исключенный за свои еретические мысли, он собрал новую паству, которая пошла за ним, и, как во времена расцвета христианства, победила старую веру. Этому способствовали жертвенность первых верующих и, конечно же, Последняя Война.

Вейн был первым, кто провозгласил, что Бог среди нас. Теперь наш город не нуждается в старом названии. Теперь это Город – первый и единственный. Обиталище Бога на Земле. Все, что было за его пределами погибло в Гневе Его, теперь только Пустошь окружает нас. Здесь, в этом Чистилище избранные подготавливаются к Вечной Жизни. Единые со своим Богом как никогда раньше.

Связанные майнднетом между собой и Ним, люди живут по Законам Его и ни одна греховная мысль теперь не уйдет от пристального взгляда Урхкгола. Теперь нет сомнений, что Бог живет в каждом из нас, что он пристально следит за нашими действиями, что он слышит и видит нас. Технологии дали ему истинный Храм, но никто не знает, где он находится.

Расположение серверов Урхкгола является великой тайной, скрытой даже для меня – самого первого и верного слуги Его. Кто их обслуживает, кому оказана такая честь – знает только Он. Это немного раздражает. Неужели он не доверяет даже своему самому преданному слуге? В любом случае – на все воля Его, и я принимаю все, что он уготовил мне.

Пора.

Сигнал в голове, что для окончания церемонии все готово. Еле заметный, на пределе чувств, но я знаю, что время пришло. Я набрасываю капюшон белой мантии, чтобы скрыть трепанированный череп с торчащими из него модулями и разъемами связи с Урхкголом – символ самопожертвования перед Богом. Выхожу из комнаты для приготовлений и иду по коридору из мрамора. В пятнадцати метрах дубовые двери украшенные золотыми узорами с описанием пробуждения Урхкгола.

Легкое усилие сознания и створки плавно открываются передо мной. Я вхожу в церемониальный зал. Высокие колонны поддерживают купол, покрытый фресками с изображениями Последней Войны, или как ее еще называют Войны Гнева. Мраморный зал блестит белизной и золотом в электрическом свете.

По периметру стоят городская знать – бывшие бизнесмены и чиновники, которые в последний момент купили себе новое звание. Щеголяют церемониальными костюмами, пытаются показать, что больше всего чтут Закон. Глупцы. Вы такие же как и все за центральным кругом. Не хуже и не лучше. Вас отделяют лишь ваши старые деньги и новое право. Если смыть эти различия, останутся лишь слабые оболочки, такие же хрупкие и жалкие перед лицом смерти.

В центре кругом стоят священники в черных балахонах и зеркальных масках. В их лицах видны ваши истинные намерения. Проблески страха мелькают в отражениях, наслаждение зрелищем, надежда, что эта участь вас не постигнет. Никто не уйдет от Длани Его. Ваш час настанет и не будет возможности убежать. За все надо платить. Даже за свое положение и статус. За все те грязные развлечения, что вы себе позволяете. Здесь происходит Великий Отбор и Последний Суд. И я ваш судия.

В центре, прямо под вершиной купола стоит человек – главный участник церемонии. Ему сегодня исполнилось шестьдесят пять. Ну что, с днем рождения, дружочек. У меня для тебя есть подарок.

Черный френч военного покроя с воротником стойкой, отглаженная белая рубашка, черные брюки. Начищенные туфли блестят словно маски моих подчиненных. Неужели из потомственных вояк? Пафосный и строгий. Волосы зачесаны назад, гладко выбрит.

Я встаю напротив него и смотрю прямо в глаза. Пытается изобразить презрение к смерти, смотрит с решительностью. Неужели готов? Я делаю сигнал и голос Города из динамиков, развешанных по периметру зала замолкает. Помещение сковывает тишина, словно все заковали в лед.

– Кирилл Прохоров, – голос Вейна – мой голос, скрипучий и сухой. Как я отвык слышать себя не из динамиков, – настал день, когда тебе суждено закончить свой земной путь. Ведя праведную жизнь в беспрекословном служении Ему, исполняя волю Его, ты прожил отпущенный тебе срок. Не дай слабости взять верх над тобой, не дай дряхлости разрушить тело и волю твою. Не поддайся же ты страху, обрекающему на жалкое существование обузой общества, никчемной и неспособной к принесению пользы. Готов ли ты выполнить свое предназначение и Волю Его?

– Готов, – на одном выдохе выпалил он.

Вроде бы уверенно и строго, но скорость с которой он это сказал и еле заметные нотки выдали его страх. Я даже чуть не улыбнулся от осознания этого. Я выждал паузу, дольше, чем того требовалось, чтобы он лучше прочувствовал эти ощущения. Чтобы он пропитался ими. Никто не хочет умирать.

Приглашающий жест рукой и один из священников приближается с бархатной подушкой, на которой покоится острый кинжал, с украшенной камнями и золотом гардой. По мне достаточно было бы и обычного, никакой разницы. Но им нужна красота и пафос даже в самом конце.

Я принимаю в свои руки эту ношу и протягиваю ему.

– В свой последний день рождения, исполни свой долг перед собратьями. Выполни все, что необходимо во благо Города. Да укрепится сердце твое. Да не дрогнет рука твоя. Да вознесется дух твой в чертоги небесные. Во имя Города и Урхкгола!

Он протягивает свою руку к кинжалу. Старается сдержать дрожь, но бесполезно. Берет рукоять и медлит. Взгляд сконцентрирован на оружии, внутри смятение. Справился. Оторвал от подушки, словно это самый тяжелый предмет, который он поднимал в жизни. Берет в обе ладони и подносит к сердцу. Острие касается груди. Руки все сильнее и сильнее дрожат. Он смотрит мне в глаза, я отчетливо вижу страх. Уже не страх, а ужас. Тяжело. Последнее сопротивление. На глаза наворачиваются слезы. Сдастся и будет просить о помиловании?

– Во имя Города и Урхкгола, – уже не так самоуверенно, не так ли, Кирилл?

Резкое движение рук вонзает кинжал в плоть. Глаза расширяются в удивлении, рот приоткрылся, чтобы что-то сказать, но только лишь хрип вырвался из легких. Кирилл Прохоров медленно оседает вниз, а я смотрю, как из него уходит жизнь. Вот он падает и его глаза окончательно стекленеют. Церемония закончилась.

Временами приходится брать управление действом в свои руки. Хорошо, что есть подстраховка на такой случай. Перехват управления моторными функциями этих жалких трусов помогает не испортить церемонию. И всем кажется, что он это сделал добровольно. Ему честь и пример остальным.

Но я то знаю.

Я подключаюсь к системе громкоговорителей, наклоняюсь и достаю кинжал из тела. Капля крови падает на одежду трупа и расплывается бурым пятном на ткани. Я поднимаю окровавленное лезвие высоко над головой.

– Старая кровь ради новой крови! – мой голос гремит, усиленный колонками зала.

– Старая кровь ради новой! – повторяет толпа вокруг меня.

Младшие священники принесли носилки, положили на них тело и унесли. Позже его сожгут в единственном крематории, точно так же как и обычных жителей. Какая ирония. Они строят из себя высший сорт, но заканчивают там же, где и их менее удачливые собратья.

– Все ради блага Города! – громко произношу я на весь зал.

– Все ради блага Города! – вторит толпа.

– Во имя Города и Урхкгола!

– Во имя Города и Урхкгола!

***

Они шли по пустынной улице в южном крае Бордертауна, освещенной желтыми фонарями. Тишину разгоняли звуки шагов и доносящийся издалека шум Города. Голос этого титана проникал далеко за его границы.

– Надо зайти к Инне, – сказал Виктор, не поворачиваясь к дочери.

Патрульные свернули в узкий проход между домами. Тропинка виляла между строениями и дворами домохозяйств. Из дворов дома выглядели еще хуже. Словно жуткие монстры, сшитые из разных, порой противоречивых частей, двух-трехэтажные дома состояли из кирпичных и бетонных остатков старых зданий. На них, словно новообразования, росли продолжения из дерева, металлических листов и прочего хлама, являя миру множество мутаций человеческих жилищ. Некоторые окна отбрасывали во двор и на испещренные шрамами стены прямоугольники света. За стеклами, там где они были, мелькали тени жителей, занятых своими делами.

Они подошли к неприметному, покосившемуся дому, первый этаж которого, сделанный из бетонных панелей, еще сохранился. Сверху над ним нависало еще два этажа, собранных из разбухших от влаги фанерных листов и деревянных балок, скрепленных кое-как стальной арматурой. Эта конструкция, несмотря на свой неустойчивый вид, держалась уже не одно десятилетие.

Торресы прошли к лестнице, ведущей в подвал и спустились к металлической двери. Виктор постучал кулаком о проржавевшее полотно, в ответ дверь громко задребезжало, сбрасывая хлопья ржавчины и старой краски. За дверью еле слышно раздались шуршащие шаги.

– Кто? – с противоположной стороны раздался приглушенный скрипучий голос.

– Инна, это Торрес! – отозвался Виктор.

– А-а-а! – протянул голос. – Сейчас!

Прошло две минуты, в течение которых за дверью можно было расслышать возню, сопровождаемую сосредоточенным бормотанием. Вскоре раздался грохот открываемых замков и дверь распахнулась наружу. Виктор отступил на шаг назад.

В проходе стояла маленькая, сгорбленная старушка, одетая в лохмотья. Скрюченные, тонкие пальцы, словно когти птицы вцепились в трость. Не седые, уже прозрачные волосы обрамляли морщинистое лицо. Энн не знала, сколько ей лет, но всегда казалось, что Инне уже больше ста. Несмотря на преклонный возраст, взгляд старушки был полон энергии и жизни, словно молодую женщину заперли в этом дряхлом теле.

– Саша! – радостно проскрипела она. – Проходи, проходи!

Она отошла к стене и Торресы прошли внутрь. Виктор направился к грубо сколоченному столу на импровизированной кухоньке, отделенной фанерной перегородкой от не менее маленькой спальни. Помещение тускло освещала масляная лампа, огонек которой стоял на минимуме.

– Инна, сколько можно повторять? – ворчливо ответил патрульный. – Я Виктор Торрес, не Александр. Саша давно служит в Северном Приюте.

Бабушка смущенно улыбнулась в ответ, сверкнув веселым огоньком в глазах.

– Вы просто так похожи с братом, – ответила она.

Виктор приставил винтовку к стене и поставил рюкзак на табуретку у стола. Он серьезно посмотрел на Инну.

– Мы даже не родственники, – продолжил он старый спор.

– Я все равно вас путаю, – усмехнулась старушка.

– Ой, ладно тебе, с бабкой препираться, – Инна махнула рукой и поковыляла в сторону стола, – лучше расскажи, как дела твои.

Тем временем Энн закрыла за собой дверь и встала у входа. Инна оглянулась, словно только вспомнила про вторую гостью.

– Ой, Анечка! Извини, не приметила тебя сразу, прости старушку. Совсем плохая стала. Здравствуй родная.

Энн смущенно улыбнулась и ответила:

– Здравствуйте, Инна.

Бабушка проворно повернулась к Виктору.

– Так как дела твои?

– Сойдет, – ответил он, развязывая тесемки на рюкзаке, – как обычно.

Он открыл рюкзак и начал доставать из него продукты.

– Мы тебе продуктов принесли, – Виктор выкладывал содержимое рюкзака на стол, – консервы, кофе, галеты, таблетки.

– Ну что ты? – запротестовала Инна, – У меня всего еще навалом. Хватит мне.

– Будет на будущее, – отозвался Виктор.

– Ну спасибо тебе!

Она обняла гостя, старшему Торресу пришлось наклониться, чтобы обнять ее в ответ. Мужчина выпрямился и закрыл рюкзак.

– Дальше к тебе будет приходить Ганс. Он хороший парень. Из своих, тоже патрульный.

– А вы? – удивилась старушка.

– Нам надо в Город отправиться по делам. Возможно, надолго, – соврал Виктор.

Глаза Инны расширились в тревоге.

– В Город? Там же таким как мы опасно! Я бы там уже давно того… – она на миг склонила голову на бок, закатила глаза и высунула язык,, – ну ты понимаешь.

– Поэтому ты тут и сидишь, – отозвался Виктор, – а мы еще молодые, нам можно.

– Но вы же неаугментированые. Нас там не любят.

– Когда нужна наша помощь, любят еще как. Даже завидуют временами. Ладно, нам пора.

Он закинул рюкзак себе на плечи поправил лямки, потом взял ружье. Взгляд Инны потух, после новостей, которые она услышала.

– Берегите себя! – сказала она грустным голосом.

Патрульные по очереди подошли к ней и она крепко обняла каждого, поцеловав в щеку. Когда они уже выходили из ее импровизированного жилища, Инна сказала им вслед:

– Я буду молиться за вас.

В ответ Виктор благодарно кивнул ей и патрульные отправились в дальнейший путь.

***

Я не скрываю свои мысли от Урхкгола – это бесполезно. Да и я хочу, чтобы он все видел. Чтобы он знал, что несмотря на то, что он уничтожил практически всех своих противников, он не сломил дух свободы. Он рождается внутри нас независимо от происхождения и Его Закона. Рано или поздно таких как я станет больше. Может я не первый, кто на это осмелился, но, надеюсь, что я именно тот, с которого начнется Его падение. Я покажу, что можно и нужно сопротивляться этому чудовищу, вместо слепого поклонения.

[отмечено сопротивление]

Я был слеп, но теперь я отчетливо вижу всю грязь, весь этот ужас нашей жизни. Я надеюсь, что еще не поздно бороться с этой несправедливостью. Шансов на хороший исход мало, но я надеюсь, что у меня получится.

Все почти готово. Остались только последние приготовления. Докупить пару вещей и можно встречать свой день рождения.

Темный переулок без освещения, металлическая бронированная дверь. Условный стук, как меня учил Паттерсон. После минуты ожидания дверь приоткрывается. Из нее на меня смотрит кривое, грязное и небритое рыло. Правый глаз заменен на линзу визора.

– От кого?

Голос, словно свиной визг. Поросячий, слезящийся глаз сверлит недоверием. Отвечаю, что от Паттерсона. Глаз изучает меня с головы до ног, визор меняет фокус, всматриваясь.

– Проходи.

[обнаружена подозрительная активность]

Дверь открывается. Хряк, в сальной майке и джинсах на подтяжках – символе их банды, отходит к стене, пропуская. Указывает на дверь в конце коридора. Сопровождает меня своими зенками.

Длинный ход, метров пятнадцать со слезающими, выцветшими обоями. Спертый воздух, пропитанный потом, перегаром и мочой. Из-за тонких стен слышны бубнящие разговоры, смех, плач, где-то играет музыка.

Следующая дверь, обитая кожзамом открывает вход в просторный кабинет. Резной письменный стол, на котором лежат довоенная кибердека, деньги россыпью. Между ними бутылка виски и стакан. За столом высокое кресло, словно трон – похоже, что оно было украдено из музея. Два стула с другой стороны, за которыми в стену вмонтирована старая плазма.

Посреди кабинета стоит высокий худой человек в черном костюме. Крашенные черные волосы зачесаны назад, скрывая выходы имплантов на затылке. Он поворачивается и с улыбкой смотрит на меня, глаза его при этом не меняют изучающего выражения. Выглядит словно ожившая кукла. Он протягивает мне свою тонкую паучью руку.

– Мистер Айзен! Паттерсон говорил, что вы придете, – низкий приятный голос.

Отвечаю, что мне тоже приятно иметь с ним дело.

– Аналогично, – ему все равно, он даже не скрывает этого, – перейдем сразу к делу?

Если не затруднит.

Он достает из-за стола длинный кофр и кладет его на ближайший стул. Легким движением открывает замки, откидывает крышку и достает винтовку. Резной узор на стволе в виде переплетающегося растения, расцветающего раскрывшимися бутонами, переливается сталью, помещение наполняется запахом оружейной смазки.

– Замечательный экземпляр! – говорит длинный. – Сделан самим Оружейником, – делает паузу для большей значимости, – великолепное оружие. Таких надежных уже не найдешь в Городе. Я вам в чем-то даже завидую.

Я беру из его рук винтовку. Деревянный приклад, немного шероховатый на ощупь, рукоять ложится в ладонь как влитая. Я верчу ее в руках, прицеливаюсь, потом отвожу затвор, тот идет мягко, резко возвращается на место с металлическим щелчком.

– Полуавтоматическая, – продавец смотрит на меня с тем же выражением интереса, – обойма на десять патронов. Вы заказывали две коробки?

Я киваю в ответ. Он достает их из стола и кладет рядом с кофром.

– Я бы сам не пожалел столько денег на эту красоту. Для чего она вам, если не секрет?

Отвечаю, мол, подарок. На день рождения.

– Замечательный подарок! Лучше не придумаешь.

Киваю. Говорю, что беру. Продавец бережно, словно реликвию, берет из моих рук ружье и укладывает в кофр. Я протягиваю ему остаток суммы – толстую пачку стодолларовых купюр, древних, вышедших из оборота еще до войны. Валюта бедного Города. Патроны я укладываю в сумку, переброшенную через плечо. Забираю кофр и ухожу. Живой. На удивление, не подвели. А могли бы кинуть на деньги или убить, но нельзя расслабляться, пока не вышел.

Подхожу к двери и слышу за своей спиной:

– Удачной охоты!

Спасибо. Будем надеятся на это. Дичи завтра будет много.

Глава 3. УРСГГол. Туман. Джек. Мой дом – моя крепость

Мы, священники, храним историю Города и Урхкгола. Единственные, кто передает знания в бесконечном потоке времени. Летопись передается из мозга в мозг с точностью, которую позволяет уровень допуска каждого. Первосвященнику доступна самая полная картина.

В незапамятные времена, еще до Большой Войны, люди, уставшие от продажных политиков и коррупции решили создать совершенную систему управления городом. Система, которая бы учитывала нужды жителей должна была эффективно управлять поселением и его бюджетом, а также избавить людей от процесса голосования за ненадежных кандидатов.

Спустя несколько лет она была успешно введена. Впервые в мире администрацию заменил искусственный интеллект. УРСГГол – универсальная распределенная система городского голосования – так ее назвали. За несколько лет система сделала для города то, чего не могли сделать политики за последние несколько десятилетий. Увеличился профицит бюджета, доходы граждан, улучшилась городская среда, были решены систематические проблемы. Упростились многие бюрократические процедуры. Жители по достоинству оценили нововведение.

Остальной мир смотрел с недоверием на великий эксперимент. Политики протестовали против своей замены искусственным интеллектом, в то время, как обычные жители со все большим интересом присматривались к результатам опыта. В некоторых городах прошли митинги за введение аналогичных систем. Правительства государств осторожничали с оценками работы УРСГГол. Город считали особой зоной эксперимента, но всерьез никто не собирался вводить подобное в других местах.

В город стекалось все больше и больше людей, вызвав бурный рост. Мегаполис стремительно увеличивался в размерах, но это никак не снижало эффективности его управления. Наоборот, благодаря большей выборке, удавалось точнее и быстрее реагировать на нужды жителей.

УРСГГол был связан с датчиками и системами города и через майнднет – сеть связывающую мозговые импланты людей – с жителями. Он собирал данные из этих источников и анализировал для принятия наиболее оптимального решения. Для измерения реакции на изменения поначалу использовались ежемесячные опросы, но с развитием искусственного интеллекта и эта необходимость отпала. Впоследствии УРСГГол научился считывать эмоциональную реакцию жителей.

После нескольких лет успешного использования новой системы управления городом было решено переоборудовать здание старой администрации в хранилище “мозга” УРСГГол’а. Административное строение превратилось в дата-центр, хранящий данные искусственного интеллекта. Это было чисто символическим жестом, потому, что на самом деле там располагалась только резервная копия и новая информация, для которой в старом хранилище не хватало места. Нахождение истинного сервера УРСГГола было засекречено в целях предотвращения диверсий. Уже на тот момент ходили слухи как минимум о еще двух местонахождениях серверов. Разработчики системы ревностно хранили секрет и никогда не работали напрямую с “истинным” сервером. Процедуры обновления представляли собой секретные операции, к которым были допущены минимум людей.

Несмотря на это кое-какие данные просачивались наружу. Было известно, что один из серверов находится в промышленной зоне города, а другой был спрятан в одном из жилых корпусов. По слухам, главный разработчик расположил его в подвальных помещениях своего дома, но эта версия не нашла убедительных подтверждений.

До сих пор местонахождение “истинных” дата-центров является тайной. Только избранные допускаются к Нему. Они находятся в Его полной власти и верны, из страха, слепого поклонения или еще по каким-то причинам. Они тайно обучаются его обслуживанию и посвящают этому всю жизнь. Говорят, что они даже не имеют права выходить за пределы дата-центров. Отдельная каста отшельников, отдавших свою жизнь служению.

Я – Первосвященник имею только право подключаться к нему напрямую через терминал Нового Храма. Безопасное прямое соединение открывает мне тайны, но и со мной Он осторожен. Урхкгол раскрывает мне происходящее в Городе, открывает человеческие души, подключенные к майнднету, дает мне власть над ними. Благодаря Терминалу я слышу то, что слышит Он, вижу, что видит Он и верные Его слуги, чувствую эмоции и переживания жителей Города, воспринимаю Волю Его.

Сокрытый Истинный Храм будет доступен только избранным. В смерти мы приблизимся к нему и оценим Его величие. Да будет так и во веки веков.

***

Над Бордертауном простонала сирена. Три протяжных гудка заполнили темноту своим воем. Виктор и Энн переглянулись и надели респираторы и очки. На пригород надвигался ядовитый туман.

Порождение Большой Войны – облака отравленного химикатами воздуха блуждали по Пустоши, гонимые ветром. Яд разъедал глаза, отравленные частицы закупоривали альвеолы в легких, заставляя медленно задыхаться жертву. Без защитных средств в тумане можно было прожить от нескольких минут, до нескольких часов, в зависимости от плотности, но последующее восстановление организма занимает много времени. Без особого ухода и медикаментов это было сложно, человек мог выбыть надолго или навсегда остаться с приступами удушья.

Чтобы защититься от него, благо, хватало всего лишь респираторов и защитных очков. Во всех домах щели были законопачены всем, чем можно, чтобы яд не проник в жилища.

Издалека раздался звериный вой. Его подхватили еще несколько глоток, вторя из разных сторон. Патрульные переглянулись снова. В мутном тумане Энн не могла разглядеть глаз своего отца, но она почувствовала его напряжение.Патрульные шли по улицам в то время, как плотный, мутный, зеленоватый туман заволакивал пространство вокруг. Ядовитые облака скрывали дорогу впереди, поглощали дома, размывали свет фонарей. Вскоре не было не видно ничего, кроме этой пелены, слабо светящейся в лучах личных фонариков. По бокам всплывали очертания домов, чтобы потом вновь погрузиться в ядовитую мглу.

– Псы, – голос Виктора звучал приглушенно, – замечательно. Этого еще не хватало.

Они синхронно взяли оружие в руки и сняли винтовки с предохранителей. Энн пристегнула к стволу штык-нож, в то время, как старший Торрес только расстегнул ножны для быстрого доступа. Не говоря больше ни слова, они медленно пошли по намеченному маршруту.

Первую тварь они встретили спустя двадцать минут. Вначале они услышали хриплое дыхание, потом увидели ее очертания. Размытая тень, чуть меньше метра в холке рылась в опрокинутой мусорном баке на углу одного из домов. Не дожидаясь, пока животное их заметит, Виктор вскинул винтовку и выстрелил. Вспышка слабо осветила пространство вокруг, сделав его ненамного четким. Тень пошатнулась и завалилась на бок. Виктор передернул затвор и, не спуская цель с прицела, двинулся к ней. Энн пошла следом, прислушиваясь к окружению и ожидая появления новых тварей.

Вблизи пес выглядел жутко. Плешивая, покрытая язвами шкура, в которой копошились паразиты, свалявшаяся шерсть клочками покрывала тело. Огромные, острые когти торчали из лап, по большим, желтым клыкам стекала слюна. Виктор попал ему точно в глаз и теперь из глазницы вперемешку с гноем вытекала кровь.

– Повезло, – прокомментировал старший Торрес.

Прошло еще полчаса, прежде чем они встретили новых. Весь путь вдалеке были слышны вой и лай псов. За поворотом недалеко от центральной площади они наткнулись на других представителей стаи.

В желтом размытом свете фонарей стояло четыре особи. В отличие от их предыдущего сородича, эти заметили патрульных. Кровожадный рык выдавал намерения тварей.

– В открытую не стоит, – сказал Виктор оценивая обстановку, – рядом могут быть другие.

Он посмотрел по сторонам, стараясь обнаружить других псов.

– Отступаем к площади.

Патрульные начали отходить назад не отворачиваясь от своих противников и держа наготове оружие. Псы в свою очередь так же плавно наступали, не переставая рычать. Одно неверное движение и они накинутся на своих жертв, впиваясь в плоть длинными клыками.

Неожиданно из тумана на Виктора вылетела огромная тень и свалила с ног. Клубок из двух тел перекатился перед Энн и скрылся в темноте. Она успела только заметить как ее отец двумя руками удерживал винтовку, зажатую в пасти твари, удерживая ее подальше от своего горла.

Девушка никак не могла помочь ему, так как остальные четыре пса ринулись на нее. Двумя выстрелами она снесла первых тварей. Третью Энн насадила на штык нож, когда та прыгнула, чтобы в нее вцепиться. Тело твари сбило ее с ног и она перекатилась через спину. Встав на колени, девушка увидела как четвертый пес приблизился, готовясь накинутся. Он был так близко, что можно было различить его обнаженные клыки, с которых стекала слюна. Глаза твари горели яростью.

Энн выстрелила навскидку, но промахнулась. Пес отпрыгнул в сторону и рыча, стал плавно приближаться к ней. В тумане было видно, как пошатываясь, поднимается одна из первых тварей, в которую выстрелила Энн вначале. Слева раздался визг, говоривший о том, что Виктор справился со своей целью. Значит, отбились. Одним выстрелом она добила четвертого пса и поднялась. Тень другого раненого животного исчезла из вида. Через звон в ушах был слышен стук когтей о потрескавшийся асфальт. Их было слишком много и они приближались.